Повести и рассказы. Компиляция. Книги 1-12 [Луис Ламур] (fb2) читать онлайн

Луис Ламур Бакскин Ран

Посвящается Джеку Эвансу

Предисловие

Рассказы, собранные в этой книге, – вымышлены, но основаны на реальных событиях. «Исторические справки» как раз и рассказывают о тех действительных проявлениях жестокости, которыми зачастую характеризовалась каждодневная жизнь американского Запада. То не было, как многие полагают, временем беззакония. В разных частях света дуэли еще оставались общепризнанным способом решения споров. Однако ко времени вооруженных столкновений, описываемых в этих рассказах, дуэльный кодекс почти утратил свою силу.

Меня часто спрашивали, действительно ли происходили такие вооруженные стычки. Многие считают подобные истории чистым вымыслом или изобретением киношников. Некоторые писатели попытались составить списки сражений ганфайтеров. Одному автору удалось насчитать пятьсот восемьдесят семь столкновений. Но с 1850 по 1920 год их было раза в четыре больше. Ни одно описание реальных перестрелок из моих «Исторических справок» не вошло в эту книгу. Составить перечень всех сражений трудно, если не невозможно. Однако есть подшивки старых газет, судебные отчеты, дневники, которые могут быть полезны.

Собственно, основные схватки – девять из каждых десяти – происходили в салунах, в местах с сомнительной репутацией, либо на ранчо и практически не затрагивали жизнь поселенцев.

«Исторические справки» я включил в эту книгу, чтобы дополнить общую картину описываемой жизни и показать, что такие вещи действительно случались.

Далеко не каждый в то время «баловался» оружием. Но каждый мужчина в какой-то момент мог столкнуться с необходимостью защитить себя. Закон, если таковой вообще существовал тогда, был обычно вне досягаемости, как, впрочем, и сейчас. К тому же мужчины с Запада обычно не искали помощи. Наиболее уважаемым считался тот, кто сам улаживал свои проблемы.

Ганфайтеры не имели привычки важно расхаживать по городу с позвякивающим на бедре кольтом. Этим, в основном, занимались хвастунишки и те, кто работал на публику. Большинство ганфайтеров одевались скромно и делали свое дело тихо, но с достоинством. Так, в одном из самых известных поединков, где встретились два ганфайтера – мастера своего дела, они выхватили оружие не из низко висящих на бедре кобур, а из карманов. Я имею в виду схватку между Длинноволосым Джимом Кортрайтом и Люком Шортом в форте Уорт.

Благодаря телевидению и кино, мы узнали о Билле Киде, Уайлд Билле Хикоке, Бате Мастерсоне и Уайте Эрпе, так что я намеренно не упоминал о них. Но можно назвать еще по крайней мере сотню не менее знаменитых имен того времени.

Из разных источников стали появляться клише типа того, что бытовало в пору испано-американской войны: считалось, будто пуля из кольта 45-го калибра непременно убивает. Но я могу назвать по меньшей мере сотню случаев, когда в человека попадала пуля из кольта 45-го калибра, и он оставался жив.

Еще клише, пришедшее из кино: ганфайтер или бандит один или с шайкой терроризирует город на Западе. Следует вспомнить, что сами ганфайтеры энергично действовали в годы шахтерского бума и перегонки скота сразу после Гражданской войны. Сотни тысяч людей, умеющих обращаться с оружием, бросив армейскую или гражданскую жизнь, двинулись на Запад. Многие из них были ветеранами армии Конфедератов или Союзной армии. Они не только умели стрелять, но и располагали опытом применения оружия на практике. Еще были живы ветераны войн с индейцами. Кроме того, многие, приезжавшие на Запад, охотились ради пропитания. Они знали об оружии много, подчас больше, чем любая кучка бандитов. С ними шутки были плохи.

Например, в Нортфилде, штат Миннесота, группа фермеров и бизнесменов уничтожила практически всю банду Джесса Джеймса, а в Коффевилле, штат Канзас, местные жители расправились с бандой Дулин-Далтона. Эммету Далтону удалось спастись, он продал свой дом в Лос-Анджелесе, но его вынесли с поля бездыханным после залпа картечи. Можно привести много подобных примеров.

Это была только одна сторона пестрой картины жизни тех времен, большинство людей трудилось не щадя сил. Общественная жизнь семей и одиноких людей концентрировалась вокруг церквей; наряду с этим устраивались танцы, скачки, большой популярностью пользовались соревнования в ходьбе. В некоторых городах, например в Додж-Сити, выступали музыканты и проводились бейсбольные матчи. Время от времени давали представления заезжие артисты.

Поселенцы с нетерпением ожидали слушаний в суде – для них это было настоящее драматическое действо. У некоторых адвокатов поклонников было больше, чем у популярных актеров. То же относится и к священникам, которые читали проповеди в небольших городках. Многие приходили на них как на спектакли, а не ради Слова Божия, и проповедники знали это.

ПРИЗРАКИ БАКСКИН РАН

Уже два дня им в пути не попался ни один проезжий, не видно было ни ковбоев, ни индейцев. Они делали остановки, чтобы сменить лошадей. На ночь они остановились на ранчо Вестона. Путешествие было монотонным, без неожиданностей.

В дилижансе, направлявшемся на Запад, ехать было неудобно. Четыре пассажира попеременно дремали либо с тоской глазели на однообразный пустынный ландшафт. Раскаленный воздух поднимался вверх.

Ни дуновения ветерка в полуденном зное. Алома Дей ехала в Кордову – крохотный городишко милях в тридцати, основное население которого составляли скотоводы. Она с трудом переносила жару и чувствовала себя несчастной. На ней было платье из плотной ткани. А о волосах и говорить было нечего – они пришли в ужасное состояние, и она знала об этом.

Дилижанс трясло и подбрасывало на ухабистой дороге. Пыль, летевшая из-под колес, оседала на одежде и коже. Носовой платок стал грязным и мокрым.

Эмили Шиптон, владелица гостиницы в Кордове, сидевшая напротив, была мокрая от пота. Она то обмахивалась, то впадала в дремоту. Время от времени она поглядывала на аккуратную фигурку Аломы. Ей казалось, что эта девушка слишком уж безупречна и холодна, это раздражало. Сама Эмили Шиптон напоминала бочку, полную дроби.

Марк Брюэр, скупщик скота, пригладил усы и снова взглянул на девушку, сидящую напротив него в углу дилижанса. С его точки зрения она была красавица. Может, рот у нее великоват, но губы притягательные. К тому же она улыбчива.

– Я надеюсь, мисс Дей, – наконец решился произнести он, – что вы захотите остаться с нами. Я уверен, жители Кордовы позаботятся, чтобы вы чувствовали себя уютно в нашем городке.

– Спасибо, да, я собираюсь остаться здесь насовсем.

– Правда? Может, у вас тут родственники?

– Нет, – с улыбкой возразила девушка. – Я выхожу здесь замуж.

Глаза Брюэра похолодели, но на губах еще блуждала вежливая улыбка.

– Понятно. Я наверняка знаю этого счастливца, ведь Кордова маленький городишко.

Алома замялась. Решимость, с какой она начала это путешествие, таяла по мере приближения к городу. После ее встреч с Родом Морганом прошло уже много времени, и она провела его в ожидании весточки. Но чтобы ждать дольше, нужно было где-то жить. А тетка Аломы умерла, и друзей в Ричмонде не было. В данный момент денег у девушки хватало только на это путешествие. Через шесть недель от них бы ничего не осталось. Решение пришло само. Но чем ближе они подъезжали к Кордове, тем сильнее становились сомнения.

Она посмотрела на Брюэра и сказала:

– Вполне возможно, что вы знаете его. Это Бродерик Морган.

Эмили Шиптон напряглась, а Марк Брюэр сжал губы. Они обменялись взглядами. Встревоженная их реакцией, Алома спросила:

– В чем дело? Что-то не так?

– Не так? – Эмили Шиптон не отличалась тактичностью. – К сожалению, должна сказать, что здесь действительно что-то не так! Род Морган – невыносимый человек! Интересно, о чем вы думали, когда решились пуститься в эту поездку, чтобы выйти замуж за такого человека!

– Ну, Эмили, полно тебе, – вмешался Брюэр. – Не забывай, что ты говоришь о женихе мисс Дей. Хотя, по правде, это меня тоже удивило. Когда вы виделись с ним в последний раз, мисс Дей?

– Два года назад.

Сказав это, она испугалась. В чем все-таки дело? Что сделал Род? Почему они… Все время, пока болела тетя, а болела она долго, лишь любовь Рода поддерживала ее. Мир вокруг рушился, и Род был единственным, к кому она могла обратиться в любое время.

– Тогда все понятно, – участливо заметил Брюэр. – За два года многое могло случиться. Насколько я понимаю, вам не рассказали об убийствах в Бакскин Ран?

– Нет. А что такое Бакскин Ран?

– Это речка. Однако местные жители называют так и каньон, по которому она течет. Вода в речке чистая и холодная, и течет она издалека. Но сам каньон – очень странное и загадочное место, от которого нормальные люди шарахаются, как от чумы. Раньше считалось, что его посещают призраки. К тому же там неведомо чьи могилы. Люди погибали там при неясных обстоятельствах. И вдруг Род Морган построил там дом и стал в нем жить.

– Но вы… вы говорили об убийствах?

– Совершенно верно. С год тому назад Морган поссорился с Эдом Толбертом, а через несколько дней один скотовод нашел труп Толберта около дома Моргана. Он был убит выстрелом в спину.

– И это только один из многих случаев, – вмешалась Эмили Шиптон. – Расскажи историю о разносчике.

– Его звали Нед Вейзл. Это был безобидный старик, живший в этих краях много лет. Отправляясь куда-либо, он обычно заглядывал в Бакскин Ран, и это было странно, потому что до Моргана там никто не жил. Старик иногда рассказывал фантастическую историю о золоте, якобы спрятанном в Бакскин Ран. Почти месяц назад нашли его тело – он тоже был убит выстрелом в спину.

– Попомните мои слова! – заявила Эмили Шиптон. – За всем этим стоит Род Морган.

И вдруг заговорил четвертый пассажир, бородач, до этого не произнесший ни слова.

– Мне кажется, вы выносите приговор без всяких на то оснований. Кто-нибудь когда-нибудь видел, чтобы Морган убил человека? За ним это числится?

– Но кто согласится жить в таком месте? Все знают, что там водятся привидения. Мы предупреждали молодого Моргана, но он считает себя умнее всех. Он заявил, что все разговоры о привидениях – чушь. Но даже если они там есть, он им покажет. Мы думаем, он неслучайно решил поселиться в таком жутком месте! Похоже, он увяз во всем этом! Притом за ним числится преступление.

– Неправда! – воскликнула Алома. – Я много лет знаю Рода Моргана и скажу, что лучшего человека я не встречала.

Лицо Эмили Шиптон побурело от гнева. Привыкшая всеми командовать, она не терпела возражений.

– Мне кажется, молодой леди придется узнать еще многое, и вы, поверьте, узнаете это в ближайшее время!

– Обратите внимание на слова миссис Шиптон, – заметил Брюэр. – В Кордове у Моргана плохая репутация. Когда он приехал сюда, Генри Чайлдс предлагал ему работу объездчика, но Морган отказался. Чайлдс – один из первых местных поселенцев, и он здесь самый богатый и уважаемый человек. Когда бродяга, вроде Моргана, отказывается работать у него, это вызывает подозрения. И в самом деле, почему это он поселился в уединенном месте, а не принял заманчивое предложение Чайлдса?

– Может, он хочет независимости. Может, он хочет построить собственное ранчо, – подсказал бородач. – Человек никогда ничего не добьется, работая на кого-то.

Марк Брюэр пропустил мимо ушей его замечание и продолжил:

– У этого каньона дурная репутация. Там исчезали дилижансы, гибли люди. Даже индейцы обходят его стороной. – Помолчав, он добавил: – Жизнь дана один раз, мисс Дей. Почему бы вам не повременить и не разузнать все как следует, прежде чем вы решитесь на важный шаг? Вы сами сказали, что два года не видели жениха.

Алома Дей испытывала и гнев и страх. Что ее ждало? Она хорошо знала Рода, но два года – это большой срок и человек мог измениться.

Он отправился на Запад подзаработать, чтобы они смогли пожениться. Не верилось, что он решил построить дом для семьи в таком сомнительном месте. Вообще говоря, он всегда был вспыльчивым и импульсивным. Но – убийство? На это он не способен.

Тут опять вмешался бородач:

– Человек не может стать убийцей только потому, что живет в маленьком домике в каньоне Бакскин Ран. Вам надо разузнать обо всем, это разумно, но не советую брать на веру все, что услышите. Могу заверить, что Бакскин Ран – чудесная маленькая долина.

Марк Брюэр впервые за все время обратил внимание на этого человека.

– А что вы, собственно, знаете, о Бакскин Ран? Говорят, это опасное место.

– Глупости! Я ездил через эту долину задолго до того, как здесь появился этот ваш Чайлдс. Он первый поселенец? Никогда не слыхал о таком. Когда я впервые приехал сюда, здесь не было ни одного ранчо. У индейцев Бакскин Ран всегда считалась целебной долиной.

– Ну хорошо, а как вы объясните то, что там происходит?

– Никак. Убийства происходят по всему Западу, и убивать будут, пока на свете существуют преступники. Когда я впервые заехал в эти места, здесь жили белые. По большей части это были перебежчики. Но никто тут не слыхивал о привидениях. И, например, Тарран Копп обычно ставил свой лагерь в этих местах!..

– Вы были здесь, – прервал его Брюэр, – когда Тарран Копп обитал в этих краях?

– Я был близко знаком с ним. А ко времени, когда Копп появился, я все уже тут объездил. Впервые же я побывал тут с Китом Карсоном. Он и назвал эту долину Бакскин Ран. Излюбленное место его стоянки! Меня зовут Джед Блю. Я, правда, не знаю Моргана, но если он решил обосноваться в Бакскин Ран, значит, у него есть мозги в голове. Это лучший оазис в округе!

Эмили Шиптон посмотрела на Джеда Блю и заметила:

– Похоже, что вы действительно много чего знаете. Но мы-то знаем, что эта долина – дьявольское место! Здесь водятся привидения, это известно всем от Кордовы до Санта-Фе. А что скажете насчет исчезнувшего здесь дилижанса? Или о могилах? Три могилы в ряд и на каждом надгробии надпись: «На теле не обнаружено причин смерти».

Дилижанс прогромыхал по пересохшему руслу, рывком взобрался на противоположный берег и продолжил подъем на крутизну.

Разговор прекратился внезапно, как и начался. Алома сидела сжав руки на коленях и пытаясь сдержать волну паники..

Если Род стал таким, как о нем говорят, что ей делать? Что она может сделать? Денег почти не осталось. В лучшем случае на неделю.

Она представила красивое, открытое лицо Рода, его честные карие глаза и ослепительную улыбку. Нет, она не могла поверить тому, что о нем говорили.

Дилижанс наконец выбрался на перевал. Шестерка лошадей подровнялась и убыстрила бег.

Вдруг прозвучал выстрел, затем пронзительный крик. Лошади рванули в сторону и так резко остановились, что Алому бросило на Эмили Шиптон.

На середине дороги лежал мужчина. Жилетка его на спине была запачкана кровью. Около его правой руки лежал шестизарядный револьвер.

Слева стояли четыре всадника с поднятыми руками. Справа лицом к той четверке стоял молодой человек с развевающимися на ветру черными волнистыми волосами. На нем были поношенные джинсы, потертые сапоги и рубашка в черно-белую клетку. Кобура на бедре была пуста, в каждой руке он держал по кольту.

– А теперь заберите своего человека и проваливайте! На что напрашивались, то и получили.

Алома едва подавила крик.

– Род! – прошептала она. – Род Морган.

Но Джеду Блю удалось разобрать ее шепот.

– Это ваш жених? – спросил он.

Она кивнула. Значит, все правда. Он – убийца! Ведь он только что застрелил человека.

Один из четверки поймал лошадь, двое других спешились и перекинули тело через седло. Четвертый сидел, не шелохнувшись, положив руки на луку своего седла.

Когда трое сели на лошадей, он сказал:

– По крайней мере, этого ты не похоронишь в Бакскин Ран!

– Прочь отсюда! – резко бросил Морган. – И ты, Джефф, держись-ка подальше, чтобы я больше не слышал о твоей шайке.

Алома Дей откинулась на сиденье, закрыв лицо руками. Ее охватил ужас. Перед глазами было обмякшее тело! И это сделал Род Морган, это он убил!

– Да. Ну вот, – торжествовала Эмили Шиптон. – Что мы вам и говорили.

– Жаль, что вам пришлось присутствовать при этой сцене, – заметил Брюэр. – Мне очень жаль, мэм.

– Нет, что бы вы ни говорили, это отличный парень и очень ловкий! – с восторгом воскликнул Блю. – Мне кажется, мэм, вы сделали отличный выбор. Он не побоялся встать один против пятерых и справился с ними отлично. Каждый из них мог всадить в него пулю. Он даже не разоружил их?..

Дилижанс двинулся дальше.

– Послушайте, – обратился Блю к Аломе, тронув ее локоть. – Неужели вам не хочется окликнуть его? Неужели вы не хотите дать ему знать о себе?

– Нет! Не говорите ему! Умоляю!

Блю откинулся, восторженно приговаривая:

– До чего ловок!

Но Алома не слушала. Боже, Род! Ее Род! Убийца!

Пропустив дилижанс на дорогу и проследив за ним взглядом, Род Морган подобрал шестизарядный револьвер, лежавший возле убитого. Не бросать же хорошее оружие. Тем более что, если дела и дальше так пойдут, оно очень пригодится.

Он подошел к своему серому мустангу, привязанному невдалеке, огляделся и вспрыгнул в седло. Времени было в обрез.

Возможно, зря он пошел против укоренившихся в Кордове предрассудков. Но работая ковбоем, он не сумел бы скопить достаточно денег, чтобы жениться и построить дом. Впервые увидев Бакскин Ран, он тут же понял, что это и есть место, о котором он мечтал.

По долине бежала речушка, перекатываясь через пороги. Она несла воды в большое озеро, окруженное отвесными скалами. Выйдя из озера, она растекалась по широкому, с отличной травой лугу, занимавшему несколько сотен акров. Луг тоже обступили высокие горы, по склонам которых росли осины и ели.

За лугом начиналась следующая долина, сжатая крутизнами. Ее ширина была не более полумили. Она резко сужалась, образуя горловину, через которую и прорывалась речушка, форсируя настоящую лестницу порогов. Ниже река умеряла бег, петляя в лесу, за которым уже начиналась пустыня.

Когда Род Морган обнаружил Бакскин Ран, там не было следов ни скота, ни лошадей. Он выбрал площадку для дома в верхнем конце долины и принялся за дело.

В Кордове он появился, только поставив дом и построив загоны. И сразу, увы, повздорил с Эмили Шиптон.

Эмили Шиптон была суеверна и властолюбива. Она приехала из Западной Вирджинии через Каунсил-Блаффе и Санта-Фе. В штате Айова вышла замуж за Джоша Шиптона, который перевозил грузы по дороге, проходящей через Санта-Фе. К моменту их встречи она уже была вдовой. Ее первый муж погиб в перестрелке со своим шурином.

Джош Шиптон оказался более крепким орешком, да и пушку свою он выхватывал куда быстрее, чем ее первый супруг. Он терпел придирки Эмили месяца три, еще столько же терпел попрошайничество и пьяные выходки дорогого братца Эмили. А когда стало невмоготу, Джош собрал вещички и удрал от Эмили. Во время последней ссоры с ее забиякой-братцем, который чуть что хватался за пушку, он навсегда отучил того совать нос в семейные дела Эмили, да и в прочие дела тоже. В итоге Джош не вернулся.

Эмили Шиптон, приехав в Кордову. Открыла гостиницу и занялась поисками очередного мужа. Сперва нацелилась на старого Генри Чайлдса, который, будучи убежденным холостяком, как-то принял ее приглашение поужинать. Но он оказался мудрее некоторых и больше возле Эмили не появлялся.

Второй ее жертвой чуть не стал Род Морган, хотя Эмили была на пятнадцать лет старше и двадцатью фунтами тяжелее, чем этот стройный красавец.

«Что вам необходимо, – увещевала Эмили, – так это хорошую жену!» Не понимая, к чему она клонит, Род согласился. «А еще, – продолжала она, – вам надо переехать из этого ужасного каньона. Там водятся привидения». Род рассмеялся: «Правда? Но я не встретил ни одного, мэм. К тому же я в жизни не видел более красивых мест. Нет, я останусь там».

В характере Эмили Шиптон уживались невежество и самонадеянность. Вообще на Западе женщин недоставало, и она возомнила себя лакомым кусочком. «Только знайте, – предупредила она Моргана, – что я никогда не соглашусь жить в той долине». У Моргана отвисла челюсть. Он глотнул воздух, пытаясь подавить смех. Но с улыбкой не справился. «Ну, а я предпочитаю остаться в долине, – сказал он. – Насчет жены у меня свои планы».

Эмили могла простить ему любые планы, но только не улыбку, тронувшую его крепкие губы. И не простила.

И это было началом беды.

Род Морган в тот раз зашел в салун Джема пропустить стаканчик, а там Джейк Сарран, объездчик Генри Чайлдса, предложил ему работу. Но Род с ходу отказался.

– Лучше прими предложение, – посоветовал Сарран, – коли уж собираешься жить в этих краях. Нам не нравятся одинокие всадники-бродяги.

– Я не бродяга. У меня дом в Бакскин Ран.

– Знаю, – ответил Сарран. – Но там никто долго не задерживается. Почему бы не согласиться на хорошую работу, если ее предлагают?

– Да просто мне не нужна работа. Я собираюсь обосноваться в Бакскин Ран. – И тут его осенило. – Вы, может, знаете, кому хочется, чтобы я убрался оттуда?

Джейк Сарран резко поставил стакан. Возможно, он и хотел бы что-то сказать, но сдержался. Род вышел из салуна озабоченный. Ему ясно дали почувствовать, что его пребывание в Бакскин Ран кому-то неугодно.

Всю неделю он был занят на своем ранчо. Потом поехал на юг, нанял пару рабочих, пригнал сотню голов скота. Имея пастбища и источники воды – а такие травы и воду, как в Бакскин Ран, надо было еще поискать, – он мог не бояться, что животные разбегутся. Рабочих он отпустил.

Одна только мысль не давала ему покоя – почему же долину Бакскин Ран с ее прекрасными пастбищами и речкой до сих пор не освоили?

В следующий раз, наведавшись в Кордову, он ощутил, что местные его избегают. Но в чем дело, не понял. Обычно люди в маленьких городках жили замкнуто и настороженно относились к чужакам. Однако он думал, что их отношение со временем изменится. Хотя и нарушил местный запрет.

Неприятности остракизмом не ограничились. Собравшись вскочить на лошадь, Род обнаружил, что мешок с мукой, привязанный к седлу, разрезан и часть муки высыпалась на землю. Невдалеке у коновязи сидело несколько ковбоев. Они ухмылялись. У одного из них – Боба Карра, долговязого объездчика с ранчо «С», принадлежавшего Генри Чайлдсу, нагрудный карман и правый карман джинсов были выпачканы в муке. Похоже было, что человек вспорол ножом мешок и сунул испачканный нож в карман.

Род подошел и спросил:

– Что за пятно у тебя на кармане?

Объездчик покраснел и спросил в свою очередь:

– А ты как думаешь?

Род ударил его без замаха от пояса – коротко, резко – в солнечное сплетение. Удар был сильным и неожиданным.

– Заделай ему, Боб! – крикнул кто-то.

Но Боб судорожно хватал ртом воздух. И Род Морган ударил его справа в челюсть. Боб Карр опрокинулся. После этого Род пошел к своей лошади и обернулся, только взлетев в седло.

– Я приехал сюда не за неприятностями. Я не ищу их. Я мирный человек и занимаюсь своими делами, – сказал он четко.

Выехав из города, он осознал, что между ним и ребятами с ранчо «С» возникла вражда. Ему совсем не нужны были эти неприятности, да и времени у него не было. Но хочешь не хочешь – ему предстояла драка.

Несколько дней его не было дома – ездил проверять скот в верховья каньона. А по возвращении он обнаружил записку, приколотую к двери, где говорилось, чтобы он убирался прочь и держался подальше от этих мест. Затем его дом подожгли, и большая часть пожитков сгорела.

Эд Толберт то и дело задирал его, провоцируя драку. И Род отделал его как следовало. А через несколько дней Толберта убили в Бакскин Ран. Теперь куда бы Род Морган ни отправлялся, он брал с собой оружие.

О человеке, живущем особо и отличающемся от других, ходит всегда много слухов. У людей, не знавших Рода, видевших его издали, сложилось отношение к нему на основании сплетен и разговоров. И за всем этим явно прослеживалась чья-то воля. Только Род никак не мог вычислить, кто бы это мог быть.

Однако произошло два события. Первое – пришло письмо от Аломы Дей. Второе – появился Нед Вейзл.

Прежде чем вызвать к себе Алому, Род колебался. Но из ее письма было ясно, в какой ситуации она оказалась. И он решился позвать ее, осторожно предупредив о некоторых местных трудностях.

Вейзл показался поначалу очень странным, может быть, потому, что он был коротышка. Но он был обаятелен, энергичен и заинтересовал Рода. Они сошлись во взглядах на жизнь. И вот что Вейзл рассказал.

Много лет назад трое парней с Востока нарыли в Неваде золота на сто двадцать тысяч долларов. Они упрятали его в повозку с двойным дном. Обратно двинулись тремя повозками. Когда они приехали в Бакскин Ран, здесь, говорят, на них напала шайка Таррана Коппа. Все трое были убиты, и этим вроде бы все и кончилось. Но есть еще версия; когда касается золота, то версий, как правило, несколько.

– Один из шайки Коппа, – сказал Вейзл, – был моим другом. И он клялся, что они никого не убивали в Бакскин Ран. И никакого золота они не видели. Они вообще тогда были в Мексике, вся шайка. Трудно сказать, что случилось с тем золотом и кто, при каких обстоятельствах и каким образом убил людей в Бакскин Ран. Кстати, не так-то просто провезти золото на сто двадцать тысяч долларов по местам, где люди очень любопытны. Это около трехсот фунтов груза. Кое-кто утверждал, что оно осталось в Бакскин Ран. Другие говорили, что вообще никого с Запада не бывало в каньоне. И кто хоронил троих? Кто на могилах выставил надписи?

– А что ты думаешь по этому поводу?

– Это, – заметил Вейзл, хитро улыбаясь, – другой вопрос. У меня есть соображения, но они звучат неправдоподобно. Теперь ты владеешь этой землей. Не разрешишь ли пошарить? Получишь треть от всего, что найду.

– Половину.

Вейзл пожал плечами.

– Почему бы и нет? Там хватит обоим.

Когда Нед Вейзл однажды не вернулся в дом ночевать, Род отправился искать его. И нашел Неда мертвым. Его убили выстрелом в спину.

Род Морган знал, что в Кордове именно его считают убийцей Вейзла и Эда Толберта. Напрямую никто не обвинял, но намекали. А сегодня на дороге ему бросили это в лицо.

Он ехал к дороге, чтобы разузнать у возницы дилижанса о приезде Аломы. Хотя полагал маловероятным, что она уже получила его письмо.

У горловины ему повстречались пять всадников во главе с Джеффом Корделлом. Среди них был Робен Харт, парень с очень плохой репутацией, но прекрасно владеющий оружием. Именно с него Морган не спускал глаз.

– Привет, – процедил он.

– Мы ищем убежавший скот, – начал Корделл. – Хотели заодно и тебя проведать.

– Вы спрашиваете разрешения или ставите перед фактом?

– Просто сообщаем. С какой стати нам просить разрешения?

– Тогда дальше вам ехать незачем. В этих местах беглого скота нет, только мой. Я огородил горловину. Теперь, чтобы войти или выйти, надо открыть ворота. Впредь, когда захотите поискать чего-нибудь, обращайтесь ко мне.

– Но мы проедем сейчас, – заявил Корделл, – и, если у тебя достаточно мозгов в голове, ты не будешь мешать нам.

– Наверное, у меня не так много мозгов, – ответил Род Морган и стал ждать, что за этим последует. Он был натянут, как струна, и готов к драке. – Я сумею уложить троих, прежде чем вы въедете сюда. Подумайте, стоит ли игра свеч.

Корделл колебался. Он был не дурак и помнил, как Род Морган справился с Бобом Карром и Эдом Толбертом. Корделл был заядлым игроком в покер, а Род Морган выглядел, как будто у него на руках пат. Корделл всегда различал, когда человек блефует. Он чувствовал, что Морган идет ва-банк.

– Оставь его мне, – процедил Робен Харт, выдвигаясь на лошади вперед. – Слышишь, Морган, ты мне никогда не нравился, и я уверен, что ты блефуешь. Ты еще сосунок!

Пока он говорил, его рука метнулась к оружию, а Робен славился быстротой. Корделл и его дружки были ковбоями, а не ганфайтерами. Они умели обращаться с оружием, но до Робена Харта им было далеко. Впрочем, тут они поняли, что и до Рода Моргана им далеко. Пуля настигла Робена, когда он еще только вынимал свой кольт из кобуры. Робен соскользнул с седла и распластался на земле, а Род Морган направил кольт на остальных. И Джефф Корделл успел приметить, что, когда Морган стрелял, его серый мустанг стоял как вкопанный, чего Джефф не мог сказать о своей дикой лошади. Джефф Корделл, сдаваясь, положил обе руки на луку седла. Для Моргана, владеющего такой лошадью и выхватывающего оружие с такой быстротой, перестрелять их четверых не составляло труда.

Появление дилижанса спасло их. Они перебросили тело Харта через седло и отправились восвояси.

Энди Шенк на ходу высказал вслух то, что было у всех на уме:

– Мне кажется, – проговорил он, когда они проехали пару миль, – этот парень не собирается уезжать.

Никто не проронил ни слова, но Энди не так-то легко было заставить замолчать.

– Мне показалось, – добавил он, – что Морган решил обосноваться здесь.

– Он навсегда останется здесь, – мрачно констатировал Корделл. – Робу далеко до Делли, а Делли собирается навестить Бакскин Ран.

Вернувшись на ранчо, Род Морган расседлал коня и отвел в загон, затем отнес седло в амбар. С минуту постоял неподвижно.

Он только что убил человека.

Ему неприятно было вспоминать об этом. Но и тем нечего было шнырять по его ранчо «в поисках скота». Он поставил ограду у самой горловины, а скот мог забрести в каньон только по этой тропе. Здесь он вообще ни разу не встречал беглую скотину с ранчо «С». Это была провокация.

В доме было тихо. Он вошел, огляделся. Все построено на совесть. Четыре комнаты, во всех дощатые полы, стены сложены из мощного кругляка, из окон прекрасный вид.

Понравится здесь Аломе? Понравится ей Бакскин Ран? Или она испугается?

Стоя в дверях, Морган посмотрел в сторону горловины, которая была ярдах в шестистах. Ветерок шевелил ковер зеленой травы, доносилось журчание речки, протекавшей ярдах в пятидесяти. Из-за высоких отвесных скал, окаймлявших каньон, внизу рано сгущались сумерки, но каньон был прекрасен при любом освещении.

Род закрыл дверь и занялся приготовлением ужина. Он знал, что последует за инцидентом, и знал, что ход событий уже не изменить, можно только сбежать отсюда. Но этого он не собирался делать, он просто не мог этого сделать. Все, что у него было – надежды, мечты, деньги, которые ему удалось собрать, тяжелый труд, – все было здесь.

Теперь, когда он убил Робена, ему неизбежно придется встретиться с Делли. И он знал, что эта встреча будет последней для одного из них либо для обоих.

С самого начала люди с ранчо «С» приняли его враждебно, и он не мог понять почему. Всегда ли они принимали в штыки любого чужака? Или их обидел его отказ наняться на ранчо?

Его мысли вернулись к разговору с Недом Вейзлом. Ему нравился коротышка, но возникало много вопросов. Кто на самом деле убил троих из Невады? Что случилось с их золотом? И, наконец, что стало с убийцами?

Кое-что ему удалось разузнать. Источник некоторых сплетен о нем самом, кроме слухов, распускаемых Эмили Шиптон, находился на ранчо «С». Возможно, их придумывал Генри Чайлдс, но его Род ни разу не встречал. Род также знал, что Марку Брюэру очень хотелось, чтобы он убрался из Бакскин Ран. Брюэр пошел даже на то, что предложил ему за умеренную плату маленькое прелестное ранчо недалеко от Бакскин Ран.

Приготовив ужин, он принялся за еду, но все мысли его сейчас были об Аломе. Где она? Получила письмо? Приедет ли? Хватит ли ему смелости привести ее сюда? Как она отнесется, скажем, к сегодняшним событиям? В том мире, где она живет, убийство человека – страшное преступление, даже в порядке самозащиты. Все равно это предосудительно. Но, может, скоро все образуется и в Бакскин Ран воцарится мир.

Его мысли вернулись к давним историям. Что, если в самом деле золото спрятано где-то здесь? Если так, то чем скорее его найдут, тем лучше. Тогда прекратятся досужие разговоры об этом злосчастном золоте и его поиски.

Утром он оседлал серого и поскакал в верховья каньона к темной глубокой заводи. Он видел там три могилы, но не было времени их обследовать. Они подтверждали тот факт, что в Бакскин Ран все же нечто произошло. И, кстати, почему убит Нед Вейзл? Не потому ли, что он слишком приблизился к разгадке тайны, которую кто-то очень уж тщательно оберегает?

Что за невероятная идея, о которой упомянул Вейзл незадолго до смерти? Род Морган многое отдал бы, чтобы постичь ее. Это могло оказаться ключом к разгадке и положить конец неприятностям.

Он соскочил с лошади и приблизился к могилам. На дощечках над ними значились имена: НЭТ ТЕННЕР, ГАРРИ КИДД, ДЖОН КУНИ…

– Ну, и что вы думаете по этому поводу?

Вопрос прозвучал неожиданно. Род вздрогнул и оглянулся. С другой стороны заводи на камне сидел высокий, худой человек с рыжими усами. Так неслышно подобраться сюда могло только привидение. Род был уверен, что этого человека не было, когда он слезал с лошади.

– Кто вы такой и откуда взялись?

Человек показал большим пальцем назад, на скалы.

– Спустился оттуда. Мне давно хотелось как следует осмотреть это место. Но, я слышал, ты не жалуешь незнакомцев. – Он указал на могилы. – Я знал Кидда. Огромный был человек. Могучий. Но это не помешало пуле.

– А что здесь делаете вы?

Человек лукаво улыбнулся.

– Я полагаю, то же, что и вы. Ищу золото. Сомневаюсь, что его удалось вывезти. И что же стало с повозками? Они были очень большие, я их видел своими глазами.

– Вы хорошо осведомлены.

– Послушай, сынок, в свое время не было ничего такого, о чем бы не знал Джош Шиптон.

– Так, значит, вы и есть Джош Шиптон?

– Выходит, что так. Однофамильцев не встречал. А что, ты слышал обо мне?

– В городе имеется женщина, которая говорит, что была вашей женой. Она там живет.

Человек резко вскочил.

– Эмили? Значит, Эмили здесь? Сынок, никому не говори, что видел меня. Особенно ей! Эта женщина – смерть для мужчины! Все время пилит, пилит! С утра до ночи. – Он сплюнул, а потом, покосившись на Рода, спросил: – Она наконец вышла замуж? Ей очень хотелось.

– Пока нет, но, как я слышал, нацелилась на Генри Чайлдса.

– Неудивительно. Она охотится за деньгами. – Хмыкнув, он добавил: – Поделом Генри! Он заслужил!

– Вы его знаете?

Шиптон изменился в лице.

– Я? Нет, не встречался. Но слышал. И не горю желанием знакомиться.

– Он просто владелец ранчо?

Шиптон пожал плечами.

– Может, да, а может, и нет. Некоторые не любят, когда им задают много вопросов.

Род чувствовал, что разгадка тайны Бакскин Ран где-то около заводи. Повозки-то куда делись? Потребовалась бы целая армия, чтобы затащить их на скалы. Ушли по реке? Но она такая порожистая, что по ней не пройдет и каноэ.

Вскочив в седло, он махнул Шиптону и ускакал. Еще одна загадка. Наверняка он знает больше, чем говорит. Мог ли он быть поблизости в пору давних событий? Все возможно.

По пути к своему дому Род утвердился в мысли, что ни повозкам, ни золоту отсюда выхода не было. Стало быть, они где-то здесь. Он соскочил с лошади и только тогда на скамейке перед домом заметил крупного, бородатого мужчину.

– Похоже, у меня день посетителей. Вы приехали с Шиптоном?

– Ты хочешь сказать, что Шиптон поблизости? Это потрясающая новость! Что будет, когда Эмили узнает!

– Я дал ему слово никому не говорить об этом.

– Я-то никому не скажу. Счастлив любой мужчина, сумевший отделаться от этой бабы. – Бородач поднялся. – Меня зовут Джед Блю. Я старожил здешних мест, но долго отсутствовал. Я траппер, отлавливаю пушного зверя. А впервые попал в эти края с Карсоном.

– Не хотите ли поесть?

Блю глянул на солнышко.

– Это бы неплохо, время идет к тому.

Он проследовал за Морганом в дом.

– А ты, сынок, успел обзавестись врагами.

– Я не напрашивался.

– Ты аккуратно уложил Робена Харта. Думаю, лучше невозможно.

– Вы видели? А где вы были? В дилижансе?

– Да. Там были и другие, например, Эмили Шиптон и джентльмен по имени Брюэр. Они ехали из Санта-Фе. – Он взглянул на Моргана и продолжил: – А еще была девушка Алома Дей.

– Она здесь? Но как?..

– Сказала, что едет, не дожидаясь весточки от тебя. Ничто ее, как я понял, не держало там, откуда она снялась. Думаю, что она решилась на это путешествие, пока у нее еще были какие-то деньги.

– Почему же она не крикнула мне? Ведь она видела меня!

Джед Блю резал говядину.

– Ты должен понять ее. Представь, как все выглядело со стороны. Тем более она – с Востока. Тем более что Эмили Шиптон твердила ей всю дорогу, что ты ужасный человек. И как раз эта сцена, это убийство. Сейчас девушка в Кордове, и я подумал, что надо рассказать тебе обо всем, чтобы ты знал, как себя вести. – Помолчав, Джед Блю добавил: – Скорее всего тебя не встретят с распростертыми объятиями.

– Тут уж ничего не поделаешь. Но я должен увидеть ее.

– A ты, парень, не сдавайся. Но хорошенько все обдумай. Это очень привлекательная молодая леди, и, кажется, у Брюэра в голове закопошились кое-какие идеи насчет нее. Он видный мужчина и всегда добивается своего. Помни и то, что кое-кто будет поджидать тебя в городе, узнав, что девушка приехала к тебе. Будь уверен, Эмили Шиптон быстро разнесет новость. Так что, сынок, они станут поджидать тебя. – Немного помолчав, Блю спросил: – А этот самый Брюэр носит оружие? Ты вообще знаешь что-нибудь о нем?

– Я не видел его с оружием. Правда, я и встречался с ним раз или два.

– Он напоминает мне одного человека, которого я знал очень давно.

Они продолжали есть, и вдруг Род спросил:

– Но ведь вы проделали этот путь не для того, чтобы сообщить мне о приезде Аломы.

Джед Блю откинулся на спинку стула. В сравнении с его огромным телом стол сразу как-то уменьшился.

– Похоже, что так, сынок. Я осматривал окрестности.

– Иными словами, вы ищете золото.

Блю усмехнулся. Пощипывая бороду, он заметил:

– Ты прав. Мне нравятся люди, которые говорят обо всем прямо. А если я найду, что тогда?

– Половина ваша.

Блю засмеялся.

– Откровенно. А если я ничего тебе не дам?

Род Морган положил обе руки на стол. Вид у него был серьезный.

– Послушайте. Спасибо, что вы предупредили меня о приезде моей девушки в Кордову, но половина всего, что вы найдете здесь, это хорошая цена. Золото на моей земле, и если вы его найдете, то половина моя. Если же вы попытаетесь скрыться, прихватив все, то придется драться со мной.

Блю усмехнулся.

– В моем случае все получится не так легко. Я умею обращаться с оружием, и к тому же у меня опыта побольше.

Он отрезал еще кусок мяса и положил между двумя кусками хлеба.

– А что ты собираешься делать со своей половиной?

– Подкупить скота, оборудовать хозяйство, нанять рабочих.

Блю одобрительно кивнул головой.

– Неплохо. Вполне разумно. Легкие деньги быстро уходят, если не знаешь, в какое дело их пустить. – Он посмотрел на Рода. – Тебе не нужен партнер? Я бы не отказался поучаствовать. К тому же я лучше всех разбираюсь в таких делах, хотя, может, по моему виду этого и не скажешь.

– Надо подумать, – ответил Род.

Он еще раз посмотрел на богатыря. В нем было что-то загадочное, но Род не мог бы сформулировать свое впечатление. Блю явно о многом умалчивал, но одно Род мог сказать определенно: в драке это крутой боец.

– Идея неплохая, – сказал Род. – Но я не возьму сюда ни одного человека, если он полностью не осознает, на что идет.

– Послушай, сынок, – прервал его Блю, – пусть это тебя не беспокоит. Я побывал во многих переделках. Сам не ищу приключений, но мне приходилось выступать одному против многих. Если меня толкнут, я сумею за себя постоять. Объединившись, мы покажем им всем.

Род поднялся из-за стола.

– Я собираюсь в город. Поедете со мной?

Джед Блю ковырял в зубах соломинкой. Он тоже встал.

– Я не прочь, – сказал он. – Думаю, это хорошая возможность познакомиться.

Проезжая горловину, Блю кивнул в сторону открытой местности и заметил:

– Там в каньонах… пасется скотина. Двое умелых людей могут быстро сделать хорошее стадо.

– Но стоит нам начать, и нас припрут к стене.

– И вовсе нет, – серьезно заметил Блю. – Скот там довольно старый и неклейменый. Ничей. Несколько недель надо как следует потрудиться. Мы перегоним скот, продадим его и получим начальный капитал.

Дальше ехали молча. Все помыслы Рода были об Аломе. Последний раз они виделись два года назад. Теперь она рядом, и его охватило волнение. Он очень хотел увидеть ее и в то же время опасался встречи. Все эти два года он гнал прочь от себя мысли о ней, заботясь об их будущем. И вот она приехала, но ее настраивают против него. К тому же она своими глазами видела, как он убил человека.

Городок как бы распластался по земле. Казалось, он замер под палящими лучами солнца, а горы, предательски расступившись, оставили его без прикрытия в пыли и жаре. Около магазина стоял дилижанс, в него грузили товары. С полдюжины лошадей было привязано к перекладине возле салуна. Джед Блю глянул поверх головы Рода.

– Скорее всего она остановилась у Эмили Шиптон. Это единственно подходящее место для приличной женщины. Хочешь, чтобы я поехал с тобой?

– Если выдержите виски Джема, подождите меня в салуне.

Он развернул лошадь и направил ее к дому Эмили Шиптон. Он был натянут, как струна. Соскочив с лошади, он помедлил, не зная, как встретит его Алома. Все его надежды и мечты были связаны с ней. По прогибающейся под тяжестью его веса доске он прошел к двери в гостиницу.

Алома, стоя у дальнего конца стола, разговаривала с Марком Брюэром.

– Род! – вскричала она.

Пока он шел к ней, она, меняясь в лице, глядела на его револьвер.

Он взял ее руки в свои.

Почувствовав неловкость и полуобернувшись, она произнесла:

– Марк? Вы знакомы с Родом Морганом?

– Боюсь, что нет, – ответил Брюэр без особого энтузиазма. – Как поживаете, Морган?

– Очень хорошо, спасибо, – ответил Род, отметив, что она назвала Брюэра по имени.

– Странно, что вы в городе, – сказал Брюэр. – Вы, конечно, знаете, что Делли Харт охотится за вами?

– Правда? – Род почувствовал, как руки Аломы, которые он все еще держал в своих, вздрогнули. Она мягко высвободила их. – Это необычно для Кордовы, да? Разве за мной не охотятся с той самой поры, как я поселился в Бакскин Ран? Я имею в виду не братьев Харт и прочую мелкую рыбешку.

– Кого же?

– Если бы я знал, то задал бы ему несколько вопросов. А сейчас… не могли бы вы оставить нас одних? Мне нужно поговорить с Аломой.

Марк насмешливо улыбнулся.

– Почему я должен оставлять вас наедине? Мисс Дей только что согласилась стать моей женой.

Род почувствовал, будто ему дали под дых. В недоумении он перевел взгляд на Алому. Она нашла в себе силы взглянуть на него.

– Род, я хочу, чтобы ты понял. Ты мне очень нравишься. Но это убийство… Я не в силах его понять. А Марк был добр ко мне. Я не виделась с тобой и…

– Не надо объяснять. – Род опять овладел собой. – Ты такая же, как и все здесь. Ты отвратительна. А что до вас, Брюэр, то я должен признать, что вы прекрасно обделали это дельце, пользуясь тем, что Алома ничего не знает о жизни Запада и о случившемся здесь. Вы просто втерлись к ней в доверие.

– Не пытайтесь поддеть меня и вызвать на дуэль, Морган! У меня даже нет оружия.

Алома кипела от ярости.

– Род Морган! Марк не врал мне. Он честен и откровенен. Он говорил мне, чтобы я не верила всему, что говорят о тебе, советовал расспросить людей. Он сказал, что я должна знать, что думают о тебе люди типа Генри Чайлдса, и…

– А не сказал, что именно Чайлдс и люди с его ранчо «С» воюют против меня? – он перевел взгляд на Брюэра. – Можете взять ее себе, Брюэр. Если она так легко предала одного человека, то предаст и другого.

– Если бы у меня было оружие…

– Если хотите, я одолжу свое.

– Я не скандалист. Мне кажется, вам лучше уйти, вы и так наговорили уже кучу гадостей мисс Дей.

Род Морган развернулся и пошел к двери. За спиной он услышал сдавленное восклицание, как будто она хотела позвать его. Но он не обернулся.

Род был уже около лошади, когда увидел Джеда Блю.

– Сынок, – сказал Блю. – Делли Харт здесь. Он пообещал убить тебя.

– Пусть попробует! У меня подходящее настроение! Если он ищет неприятностей, то выбрал для этого лучший момент. Мне кое-что надоело. И если меня называют убийцей, то, наверное, я должен оправдать это звание.

– Будь осторожен, сынок! – заметил Блю. – Он наверняка не один. Я постараюсь прикрыть тебя, но все равно будь начеку.

Род Морган пошел по улице, его шпоры позвякивали. В душе его все кипело. Но надо было взять себя в руки, ведь Делли Харт много опаснее, чем был его брат Робен. Все кругом стало ему ненавистно. Почему он столкнулся в Кордове с явной неприязнью? Кто-то настраивает людей против него… Тот, вероятно, кто убил Толберта и Вейзла. И все, конечно, связано с давними событиями в Бакскин Ран и поиском золота.

Размышляя, Род Морган увидел Делли Харта.

Ганфайтер вышел из-за лошади. Солнце светило ему в спину, Роду – в глаза.

Их разделяла сотня ярдов, и Род быстро двинулся вперед. Его внимание сосредоточилось на худощавой, высокой фигуре мужчины в высокой шляпе, стоящего посреди улицы.

Краем глаза Род видел, как из магазинов выходили люди и замирали по сторонам улицы, несмотря на опасность стрельбы, рикошетов и прочего, что они предвкушали. Солнце палило Роду в лицо, под сапогами взрывалась пыль, ему казалось, что ноги налиты свинцом, а тело теряет вес.

Все его беды вдруг сконцентрировались в человеке, который насмешливо и вызывающе смотрел на него, явно что-то замыслив.

Между ними уже шестьдесят ярдов, сорок… Род заметил, как Делли пошевелил пальцами. Тридцать ярдов. Лицо Харта изменилось. Он провел языком по пересохшим губам. Род двигался быстро.

Двадцать ярдов, восемнадцать, шестнадцать…

Он знавал парней, которые, бахвалясь своей ловкостью, предпочитали стрелять с небольшого расстояния. Наверняка. Так, Люк Шорт, ганфайтер из Додж-Сити, обычно теснил противника до тех пор, пока тот не начинал дрейфить и отступать, увеличивая дистанцию.

Четырнадцать ярдов…

Нервы у Делли Харта сдали, он потянулся за оружием. Незаметное глазу, но плавное движение – и револьвер у него в руке. Он его поднял, и тотчас неожиданно прозвучал выстрел. Револьвер в его руке дернулся раз и второй.

Делли Харт дрогнул, но устоял. Что-то случилось с его лицом. Он выстрелил. Пуля попала в Моргана.

Харт почувствовал, что ноги его стали ватными, но снова выстрелил и наконец рухнул в пыль.

Откуда-то прогремел еще один выстрел, и будто издали Род услыхал голос Джеда Блю:

– Это первый! Кому еще надоело жить?

Солнечный свет лился в дверь, образуя на полу оранжевый квадрат. Глядя на Бакскин Ран, Род видел зеленую траву, колышущуюся на ветру. Доносился и голос речки, бегущей в каменном ложе и набирающей силу, чтобы с ревом прорваться через пороги в горловину.

Ему было очень уютно в доме. Он повернул голову. В комнате стояла еще кровать, притом она была аккуратно заправлена. Стол выскоблен, пол подметен. Его недавно подметали. Он попытался припомнить, что произошло. Как долго он лежит? Кто доставил его сюда?

Какое-то время он размышлял, потом опять забылся, а когда открыл глаза, на улице было уже темно и на столе появилась зажженная лампа. Доносилось шуршание, значит, в комнате кто-то есть. Он подумал, что, если лежать тихо, скоро увидит кого-нибудь.

Но не дождался и уснул. Проснулся вновь уже утром.

В комнате было солнце. Джед Блю стоял у окна, пригнувшись. Дверь была закрыта на засов.

Род попробовал подняться и услышал с улицы возглас:

– Эй, тут есть кто-нибудь?

Это был голос Джоша Шиптона.

Блю не отвечал. Чего он боится? Опасается Шиптона?

Через минуту, впрочем, Джед отодвинул засов. Род закрыл глаза, затем пошевелился, делая вид, что просыпается. Открыв глаза, увидел, что бородач склонился над ним.

– Ну как ты, сынок?

– Что со мной было?

– Ты убил Делли Харта, но он успел всадить в тебя две пули. Мне пришлось сперва вывезти тебя из города, а уж потом заштопать. Ты потерял много крови.

– Но ведь вы тоже ввязались? Я слышал, как вы стреляли.

– Чертов койот Боб Карр с ранчо «С» хотел выстрелить тебе в спину. После того как он ушел, мне пришлось подержать остальных на мушке. В конце концов мы убрались благополучно.

– Сколько времени я лежу?

– Неделю… Ты был очень плох.

– А еще стычки были?

– Были. Джейк Сарран, головорез с ранчо «С», заявился сюда с дюжиной парней. Он сказал, что, как только ты сможешь сесть на лошадь, тебе лучше убраться отсюда. И это, мол, последнее предупреждение.

– К черту все это! Я остаюсь.

– Тебе нужен партнер. Мое предложение остается в силе.

– Почему бы и нет! Сдается мне, мы вылеплены из одного теста.

Род помолчал. Ему очень хотелось спросить об Аломе, но он робел. Он выжидал в надежде, что Блю сам заговорит о ней. Вышла она замуж?

Род вздохнул. В конце концов, она бросила его ради Марка Брюэра. Но он не мог судить ее слишком строго, ведь они два года не виделись. И ей про него наговорили плохого. Вдобавок она вдруг увидела, как он убил человека.

Его мысли вернулись к исчезнувшим повозкам и золоту. Припомнилось и странное поведение Джеда Блю, не захотевшего показаться Джошу Шиптону. А может, Джош у дома был не один, а играл роль приманки, чтобы выманить его и убить? Все возможно.

Так или иначе, Род не сомневался в своем партнере. Тот спас ему жизнь, вывезя из города, где Рода наверняка убили бы либо бросили умирать. Очень немногие решились бы бросить вызов процветающему и сильному ранчо «С».

Неприкрытая ненависть людей с ранчо «С», с которой он столкнулся, не могла быть вызвана его стычкой с Карром или убийством Робена Харта. В обоих случаях Рода приперли к стенке, и он защищался. За всеми делами Род ощутил присутствие человека, с которым еще не встречался. Скорее всего, это Генри Чайлдс…

Когда Род почувствовал себя настолько лучше, что уже готов был подняться с кровати, его посетила вполне фантастическая идея.

Это было предположение, многое, если не все, объяснявшее.

Он поправлялся быстро и вскоре стал выходить на улицу, чтобы побыть на солнышке. Надо было поупражняться в ходьбе. Рана на ноге затянулась и заживала. Он с любопытством оглядывал следы трудов Джеда Блю.

Старое мощное дерево недалеко от дома Джед обнес удобной скамьей. Возле дровяника он соорудил новый верстак. Со стороны входа в каньон воздвиглась стена из булыжников, скрепленных самодельным цементом, а в ней светились бойницы, годные для стрельбы. Из дома просматривались обе стороны этого сооружения, атакующим за стеной не укрыться.

В доме появилась бочка, наполненная водой. Джед заготовил и вяленое мясо, забив, очевидно, двух-трех бычков.

На полке около двери теперь лежали коробки с патронами для револьверов и винчестеров. Все это – на случай осады и обороны…

На четвертый день после того, как встал с кровати, Род оседлал свою серую лошадку. Взяв в кузнице стальной крюк и длинную веревку, он отправился в каньон к заводи. Блю не было. Он куда-то уехал ранним утром. Род решил, что Джед поехал в город.

Род был уверен: Вейзла и Толберта смерть настигла в каньоне, скорее всего, когда они догадались, где искать повозки.

И он сам должен быть отныне предельно внимателен и осторожен.

Появление Рода Моргана в гостинице Эмили Шиптон поразило и расстроило Алому. Она увидела боль на лице Рода, когда он услышал, что она собирается выйти замуж за Марка Брюэра.

Она была в гостинице, когда зазвучали выстрелы, и бросилась к двери в ужасе оттого, что Рода могли убить или ранить. Марк Брюэр схватил ее за руку.

– Не ходи туда! Тебя могут убить! Обычно страдают невинные люди. Возможно, Род Морган опять убивает кого-то.

Он притянул ее и поцеловал в губы, прежде чем она сориентировалась. И вдруг она ощутила, что поцелуй этот ей неприятен. Кроме того, поймала его на лжи. Под мышкой у него в кобуре был кольт.

Так носили оружие в восточных штатах. Здесь, на Западе, Алома такого еще не встречала.

Почему Марк солгал? Может, боялся Рода? Или чтобы избежать беды? Все знали: Алома слышала, что Марк Брюэр не держит при себе оружия. Очевидно, все верили в это, а на самом деле он был вооружен.

Это обстоятельство не давало Аломе покоя. В течение нескольких дней она узнала, что Род Морган убил Делли Харта, а ее спутник по дилижансу Джед Блю – Боба Карра. Потом раненого Рода Джед Блю вывез из города.

А вдруг он умер! Алома впервые сознала свое настоящее положение. Она не знает здесь никого, кроме Рода; и он был всегда джентльменом по отношению к ней. Его считали скромным и умным. Он очень нравился ей, и ее решение стать женой Рода было твердым. Мог ли он так измениться, как ей говорят?..

Спускаясь по лестнице в гостинице, она услышала, как кто-то в столовой упомянул его имя. Она замерла на ступеньке.

Говорил Джефф Корделл, один из тех, что стояли против Рода на дороге в памятный день прибытия дилижанса.

– Должен признать, что у этого Моргана железные нервы. Я не встречал еще парня с такой реакцией. В тот раз он мог пристрелить и меня, если бы я хоть пальцем пошевелил. Держу пари, что он успел бы уложить нас троих, а может, и всех четверых.

– Уж если мы толкуем о быстрых руках, – вмешался другой голос, – то как насчет Джеда Блю?

– Он классный стрелок. Боб Карр не понял, откуда прилетела пуля. И вообще Джед Блю очень непрост. Откуда он приехал? Почему объединился с Морганом? Он говорил, что бывал здесь в компании Кита Карсона, но я знаю всех, кто был вместе с Китом, а имени Блю не помню.

Кто-то рассмеялся и спросил:

– А ты, Джефф, всегда называешься своим именем? У Чайлдса нет, думаю, ни одного ковбоя, который сейчас жил бы с именем, полученным от родителей. У всех свои секреты.

– Чем все кончится, Джефф?

– Моргана прибьют. Никто еще не мог одолеть Чайлдса. Если он невзлюбит кого, ни перед чем не остановится. Джед Блю тоже свое получит.

– Но почему?

– И не пытайтесь добраться до сути. Выбросьте из головы. Нам платят вдвое больше, чем обычным объездчикам, и делайте, что велят, держа рот на замке. Чайлдс знает, что к чему. Впрочем, и Брюэр тоже. Я лично думаю, что они хотят захватить Бакскин Ран. Это отличный кусок. Их можно понять.

Алома вернулась в свою комнату, улеглась спать, но сон не шел. Ее взволновало то, что она подслушала. Значит, как Род и говорил, против него был заговор. Этот Чайлдс хочет убить его. Странно. Он самый крупный, самый богатый здесь фермер. Марк Брюэр и Эмили Шиптон отзывались о нем с почтением. Но… Но кто заставил ее усомниться в Моргане? От кого первого она услыхала порочащие Рода новости? От Эмили и Марка, конечно.

Алома Дей решила переговорить с Джедом Блю. Именно он защищал Рода в дилижансе. Интересно, они уже были знакомы? Кажется, нет… Она вспомнила реплики Джеда, прозвучавшие, когда дилижанс остановился и все увидели схватку.

На следующий день она познакомилась с Генри Чайлдсом.

Она в холле гостиницы разговорилась с Джеффом Корделлом, пытаясь вызнать что-нибудь, кроме того, что слышала накануне.

– А вам случалось убить человека, Джефф?

– Думаю, да, мэм. Многим из нас пришлось пострелять. Но, поверьте, не потому, что нам это очень нравится. Время такое жестокое, мэм, и, бывает, мужчине, приходится нарушать закон, чтобы защитить себя. Приходится самому вершить правосудие. В наших краях – обычное дело.

– А что вы думаете о случае на дороге, когда Род Морган убил Робена Харта?

Джефф пристально посмотрел на нее. Как многие, он знал, что Алома приехала на Запад, чтобы выйти замуж за Моргана. Он также был в курсе того, что Марк Брюэр подкатывается к девушке. Насчет Брюэра он имел свое мнение, и оно было не лучшим. Джефф Корделл, бывало, баловался тем, что крап скот в разных местах и мог остановить на дороге дилижанс, пощупать кошельки пассажиров, но порядочных женщин он уважал.

– Мэм, некоторые захотят спустить с меня шкуру за то, что я скажу вам сейчас. Но вы задали прямой вопрос, и я даю честный ответ. Если бы Род Морган в тот день замешкался на мгновение, он уже был бы мертв. Робена Харта подослали убить его. Специально.

– Подослали? Кто?

Но Джефф Корделл сказал все, что намеревался. Он уже хотел выйти, когда в холл вошел крупный, седовласый мужчина. Он посмотрел на Джеффа, на девушку.

– Корделл, – бросил он, – ты мне нужен на ранчо.

– Да, сэр. Я как раз собирался идти.

Дотронувшись до шляпы, он двинулся к выходу. Алома поняла, что перед ней Генри Чайлдс. Она представляла его не таким. У него оказались серые глаза, добрый взгляд. Правда, ротик его был непропорционально мал, как щель в копилке. К тому же тонкие губы. Но он был по-своему красив.

– Хозяин… – обернулся Корделл от двери, желая что-то сказать…

Чайлдс оборвал его:

– Корделл, я…

– Хозяин, я узнал о другом. Мы видели его на днях. Это Джош Шиптон.

Алома не сводила глаз с Чайлдса, и ее поразила внезапная перемена в его лице. Оно посуровело и стало жестким. Даже – жестоким. Губы сошлись в ниточку.

– Джефф, скажи Марку, что я хочу его видеть. Немедленно. Найди его немедленно, ты понял?

В комнату торопливо вошла Эмили Шиптон.

– Мне показалось, кто-то помянул Шиптона?

– Да, – ответила Алома, поскольку Чайлдс стремительно вышел. – Джефф Корделл сказал, что видел человека по имени Джош Шиптон.

– Этого несусветного болтуна! Я думала, он давно мертв. Ну, дайте мне только добраться до него, уж я…

Не докончив фразу, она выбежала.

Алома вышла на веранду и села в кресло-качалку. Каким бы ни был Корделл, но она почувствовала, что он был с ней откровенен, а в честности остальных она начала сомневаться.

Непременно надо повидать Джеда Блю. С тех пор как Морган убил Делли Харта, Блю несколько раз наведывался в Кордову. Если приедет и сегодня, Алома его не пропустит.

С ее стороны было глупостью отпустить Рода с тем, что она, мол, в самом деле пообещала Марку Брюэру выйти за него. Да, Марк сделал предложение, но она ответила, что должна подумать, поскольку все запуталось.

Плата за проживание у Эмили была невелика, и у нее оставалась небольшая сумма. Не достаточная, чтобы вернуться домой, но доехать в Денвер хватит. Она обдумала и этот вариант. Однако ее беспокоило положение Рода.

Прошли и еще два дня, и наконец она увидела Джеда Блю, вышедшего из магазина к своей лошади.

Поблизости никого не было. Алома встала и пошла по дорожке к колодцу. Отойдя на такое расстояние, что ее уже не стало видно из гостиницы, она подобрала юбки и побежала. Она запыхалась, и растрепалась прическа, но подоспела вовремя: Джед Блю выезжал на дорогу.

– Мистер Блю? Мне надо поговорить с вами.

– Вы одна?

– Да.

Он огляделся и направил лошадь в придорожные кусты. Алома пошла за ним. Они оказались у ржавого мостика через речушку; на той стороне была старая мельница.

Не теряя времени, Алома пересказала Джеду, что слышала. Сказала и о том, какое впечатление на Чайлдса произвело известие о появлении Джоша Шиптона. Блю мрачно усмехнулся. Она передала слова Корделла насчет того, что Рода собираются убить.

– Мистер Блю, как себя чувствует Род? Ой, я хочу, чтобы все это кончилось! Все, что здесь делается, так не похоже на жизнь, которую я вела. Мне очень жаль, что я не прислушалась к вашим словам в дилижансе.

– Род поправляется, мэм. Правда, боюсь, беда нагрянет раньше, чем мы подготовимся. Вы сказали, что Чайлдс послал за Брюэром? Что еще вы заметили?

– Почему вы спрашиваете?

– Мэм, мой совет – держитесь подальше от Брюэра. Вы уже многое знаете, но обратите внимание еще вот на что. Кто-то убивает по приказу Чайлдса, а Чайлдс, насколько я знаю, желает видеть Шиптона мертвым. За кем он послал? За Марком Брюэром!

– О нет! Не может быть! – Но тут она вспомнила: – Мистер Блю, он обманывал, сказав, что у него нет оружия. Под мышкой у него револьвер. В кобуре.

Блю был доволен.

– Мэм, это самое важное из всего вами сказанного. Ваше сообщение может спасти жизнь мне или Роду.

– Почему Чайлдс хочет смерти Джоша Шиптона?

Джед Блю колебался.

– Тут многое непонятно. Только двое знают, что случилось в Бакскин Ран, когда исчезло золото. И эти двое – Генри Чайлдс и Джош Шиптон. Проблема в том, что есть и третий, который вычислил все, а этот третий – я. – Джед, сказав это, широко улыбнулся. – А теперь, мэм, идите в гостиницу и скажите там, что вы встретили человека, только не называйте меня, который просил всем передать, что Тарран Копп вернулся.

Когда появился Марк Брюэр, Алома сидела в маленькой гостиной. Не успела она произнести ни слова, как он поднялся к себе. Спустился уже в дорожной одежде. Он подсел к Аломе.

– Вы видели Генри Чайлдса? Приятный человек, правда?

– Он большой, – заметила Алома. – И, в общем, симпатичный. Затем она спросила: – Марк, кто такой Тарран Копп?

Марк Брюэр вздрогнул, будто его ужалили, и сильно сжал ее руку.

– Где вы слышали это имя?

– Пожалуйста, отпустите мою руку! Вы делаете мне больно!

Он отпустил. Потирая руку, Алома беззаботно сказала:

– Я пошла прогуляться к старой мельнице. Там так тихо… И встретила какого-то джентльмена, очень галантного. Он поил свою лошадь и спросил, где я живу. Узнав, что у Эмили, попросил передать всем и Генри Чайлдсу, что вернулся Таран Копп.

Марк Брюэр встал и переспросил:

– Так он сказал, что, мол, Копп вернулся? И как он выглядел?

– Ну как… Мужчина ростом с вас, но худой. У него лошадь черной масти.

Алома сообразила, что лошадь Блю чалая с рыжинкой.

– Это все меняет, – пробормотал Брюэр скорее себе, чем Аломе.

– Кто такой Тарран Копп? Чем занимается?

– Бандит, который орудовал в этих краях лет пятнадцать – двадцать назад. Считают, что он из тех, кто украл повозки, о которых вы слышали.

С этими словами он пошел к двери.

– Если зайдет Генри Чайлдс, перескажите ему все то, что вы рассказали мне, ладно? И передайте, что я хотел бы его увидеть.

К полудню Род Морган добрался до заводи. Затаившись, он минут двадцать лежал в камнях и убедился, что за ним никто не следит. Затем спустился к берегу, положил рядом с собой карабин и взял тяжелый железный крюк. Он принялся бросать его в воду на веревке, причем давал ему опуститься на дно и затем медленно подтягивал.

Он работал без устали, прерываясь, лишь чтобы оглядеть местность. За три часа он наловил много сломанных веток, натаскал водорослей. Но вдруг крюк зацепился за что-то основательное, и Род, перебирая веревку, подтянул к берегу колесо. Колесо от повозки! Вернее, железный обод от колеса со следами гари. Значит, повозки сгорели, а металлические части выброшены. Род сидел на корточках возле обода, когда тишину нарушил звук выстрела.

Пуля ударила в землю рядом. Род схватил винчестер и, перекатившись через спину, укрылся за камнем. Несомненно, стреляли с близкого расстояния.

Он попытался поднять голову, но тут же раздались еще два выстрела.

Послышался грохот камней, один из них плюхнулся в воду, и Род успел заметить падающего человека. Всплеск воды, и все стихло.

Подняв глаза, Род увидел на вершине скалы силуэт человека, смотревшего вниз. Затем тот исчез. Род Морган, сбросив сапоги и пояс с кобурой, вошел в воду. Вода была ледяной, у него перехватило дыхание. Он сразу увидел, что человек борется за жизнь.

Нырнув, Род обхватил его поперек туловища и поднял на поверхность. Потребовались большие усилия, чтобы приподнять его голову над водой, а затем дотащить окровавленное тело до берега.

Это был Джош Шиптон. Одного взгляда на рану в его боку было достаточно, чтобы понять, что он умирал.

Его веки подрагивали. Он бормотал:

– Брю… Брюэр… Чайлдс… золото… Чайлдс.

Убил его Брюэр, но что еще он пытается сказать? На что старается показать, вытянув руку?

Род услышал стук копыт лошади, скачущей галопом. Он развернулся и изготовил винчестер. Но это был Джед Блю.

– С тобой все в порядке? Я слышал выстрелы. – И тут он увидел Шиптона. – Так, значит Брюэр достал его.

– Откуда вы знаете?

Блю пересказал все, что услышал от Аломы. Он также упомянул об оружии Марка Брюэра.

– А почему Чайлдс боялся Шиптона?

– Потому что тот много знал. Он знал троих, что похоронены здесь, и, если бы он увидел Генри Чайлдса, понял бы, что дело нечисто, и был бы прав.

– Что вы имеете в виду? Шиптон пытался показать на одну из могил – по-моему, на могилу Гарри Кидда.

– Вот оно что! Это – Чайлдс!.. Кидд убил тех двоих, спрятал золото, воткнул дощечки на могилы, чтоб возбудить суеверные страхи, и преспокойненько улизнул. Через некоторое время он вернулся, основал ранчо «С» и поддержал слухи о привидениях, якобы поселившихся в Бакскин Ран.

– Хитро, нечего сказать, – заметил Род.

– Но допустил промах: обвинил в убийстве троих не того человека, утверждая, что убийца – Тарран Копп и он же украл золото. Копп действительно уложил нескольких парней в разных местах, но в честных схватках. Уж это я знаю точно, потому что я и есть Тарран Копп.

Издали донесся бешеный топот лошади, жуткий крик, затем выстрел. Мужчины развернулись, подняв винчестеры.

На всем скаку приближалась всадница на вороной лошади. Волосы девушки развевались. Ее преследовала плотная группа всадников.

– Это Алома! – воскликнул Род. – А те – объездчики с ранчо «С».

Опустившись на колено, он выстрелил. Один из преследователей вскинул руки и упал с лошади. Группа рассыпалась по равнине.

Черная лошадь доскакала до заводи и остановилась возле Рода и Блю. Алома упала на руки Рода.

– Не думал я сражаться здесь, – заметил Род. – Джед, у тебя много патронов?

– Достаточно. А у тебя?

– Тоже хватит… За елями кто-то прячется!

Он выстрелил. Человек вскрикнул и, качаясь, вышел на открытое место. Тут его настигла пуля Джеда Блю.

Пули щелкали о камни вокруг, но позиция оказалась удачной. Можно было стоять и ходить в полный рост за огромными валунами, ожерельем разместившимися по склону и вокруг заводи.

Род повернулся к Аломе, спросил:

– Ты умеешь стрелять из ружья?

– Надо попробовать! Отец когда-то учил меня стрелять. Но я… никогда не стреляла в людей.

– Много тебе пробовать не придется. Эти парни не хотят на тот свет. Периодически стреляй в том направлении. – Он повернулся к Джеду Блю.

– Джед, я двинусь по кругу и попытаюсь узнать, кто командует компанией. Мне кажется, это Брюэр.

– Или Чайлдс! Не забывай о нем.

Род скользнул вниз, пробрался через кусты и спустился к отмели. Он знал здесь каждую тропку и каждое дерево.

Атаковавших было восемь-десять, не больше. И чувствовалось, что парням с ранчо «С» порядком все это надоело. Никто из них не хотел умирать.

Род передвигался, бесшумно ступая по мягкому песку. Огибая валун, он услышал голос Марка Брюэра.

– Думаешь, мы поймали их, Генри?

– Конечно! Прикончим их, отошлем парней и выкопаем золото. Мне все время что-то мешало, хотя уже давно пора сделать это. Цены на золото подскочили.

– Имей в виду, – Брюэр говорил очень тихо, и Род едва разбирал слова, – мне причитается больше…

Род увидел их в щель между камнями. Чайлдс как загипнотизированный уставился на кольт Брюэра.

– Все просто, Генри. Я ждал этого момента. Золото я заберу, а все будут знать, что тебя убили Морган и Копп.

Рука Чайлдса дернулась к кобуре…

– Не волнуйся, Генри, – проговорил Брюэр, – смерть будет легкой. Я забрал твой кольт и подождал, пока ты расстреляешь обойму винчестера. Сейчас уложу тебя, а парни прикончат Моргана и Коппа. Тем временем я заберу золото.

Мужчины стояли лицом к лицу, их разделяли десять футов, поросшие травой. Ковбои с ранчо «С» прятались за деревьями и камнями, до них было более пятидесяти ярдов.

Чайлдс сжал свой крохотный рот. Лицо его было угрюмо.

– Ну что ж, – бросил он. – Видимо, я проиграл. Из-за этого золота я убил много хороших людей, но не получил ни цента. Теперь ты хочешь убить меня. Но мы уйдем вместе.

Он двинул рукой, и в этот момент Марк Брюэр выстрелил из своего кольта 45-го калибра. Чайлдс закачался, как дерево на сильном ветру, но удержался на ногах. В рука его был кольт. Выстрел.

Брюэр продолжал стрелять, но его пули били в песок у ног Чайлдса. Он опустился на колени, а затем лег и ткнулся лицом в окровавленный песок.

– У меня было спрятано запасное оружие, Марк. В общем-то я ожи… – с трудом шевеля губами, проговорил Чайлдс.

Он вытянул руку, ища опору, которой не было, и рухнул на траву. Род поспешил к нему.

Чайлдс открыл глаза и сказал:

– У тебя замечательная девушка, сынок.

Затем кольт выпал у него из руки, и он умер. Род подумал о том, что этот человек преуспевал и без краденых денег. Он построил хорошее ранчо, у него был прекрасный скот, его уважали в городе. И все напрасно. Старые преступления привели его к преждевременному концу.

Род пошел дальше, сквозь перелесок. Когда ковбои с ранчо «С» оказались в поле его зрения, он вскинул винчестер и крикнул:

– Эй, парни, бросайте оружие! Война закончена! Чайлдс и Брюэр прикончили друг друга.

Джефф Корделл опустил ружье.

– Черт побери, к этому все и шло. – Помолчав, он спросил: – Можно на них взглянуть?

– Иди, но без фокусов. И так погибло много людей.

Ковбои с ранчо «С» подошли и уставились на кольт, выпавший из руки Чайлдса.

– Марк говорил, что не носит при себе оружия, кроме случаев, когда отправляется в горы, как вот сейчас.

Род наклонился, откинул полу пиджака Брюэра, и все увидели у него под мышкой кобуру.

– Такие люди всегда хотят иметь преимущество.

Корделл хотел идти, но Род сказал:

– Послушай, Джефф отвези их в Кордову и расскажи там всю правду.

– Почему бы и нет? Парни, давайте очистим все это место.

Когда они уехали, Тарран Копп и Алома вышли из-за деревьев.

– Мы могли бы похоронить их обоих здесь, – заметил Копп.

Пожав плечами, Род сказал:

– Может, ты прав. Но я не хочу больше никаких привидений в Бакскин Ран. – Он взглянул на Коппа и спросил: – А как ты будешь называть себя отныне? Мне бы хотелось знать, поскольку мы собираемся стать партнерами.

– Джед Блю. Тарран Копп – легенда из прошлого, пусть там и остается.

Все вместе направились к лошадям.

– В конце концов надо выкопать золото. Тогда мы сможем купить скот, построить дом для вас, а я буду жить в старом доме. – Он хитро посмотрел на Рода: – Ты знаешь, где оно зарыто?

– Там, где ты ожидал, – в могиле Гарри Кидда.

Они поскакали к дому.

Джед Блю сказал, указывая на него:

– У меня сроду не было своего жилья, а теперь оно есть. Добро пожаловать домой!

Историческая справка

Миссис Пейдж

Люди, поселившиеся на Западе США, герои моих книг, по-настоящему боролись за выживание. Иначе быть не могло.

С полсотни книг можно посвятить историям, происходившим с мужчинами, женщинами, детьми, которым удалось выжить в невероятных ситуациях – при нападении врагов или диких животных, в страшнейших ураганах, а также в голоде, холоде и жажде. Одной из таких была миссис Пейдж.

Ее отца и большинство родственников убили индейцы. Тех, кого смерть миновала в одном случае, она настигала в другой раз.

На саму миссис Пейдж напали в дороге. Ее стукнули несколько раз по голове, ткнули ножом и сбросили с обрыва. Падая, она зацепилась за дерево, повисела минуту-другую, затем падение продолжилось. Индейцы пошвыряли в нее камни с обрыва и, полагая, что ей конец, скрылись. Через некоторое время молодая женщина пришла в себя и двинулась вперед ползком. Она была ранена, потеряла много крови, но проползла несколько миль. Время от времени ей удавалось подняться на ноги и сделать несколько шагов.

Это все было на юге Аризоны. Жара стояла 110 градусов по Фаренгейту, но миссис Пейдж ползла и ползла, пока не нашла прибежище под кустами. За следующие дни она проползла почти шестнадцать миль. Ее нашли и отвезли в город.

Она потеряла почти половину своего веса, глаза ее ввалились, под палящими лучами солнца лицо стало почти черным. От нее остались кожа да кости. Но она выжила и жила еще долго.

КОЛЮЧКА КИД

Даже койоты, пробиравшиеся вдоль берегов Рио-Саладо, знали, что Колючка Кид был влюблен. Что еще могло заставить его петь при луне?

Колючка Кид направлялся в Арагон, чтобы купить своей возлюбленной красного и белого ситца на платье.

До Арагона было еще миль семьдесят, а танцы должны состояться в пятницу. Так как сейчас был еще понедельник, он счел, что времени у него предостаточно.

Только представьте: платье из белого и красного ситца, иссиня-черные волосы и горящие глаза, полные любви! Правда, Колючка Кид знал, что эти глазки могут сверкать не только от любви, но и во гневе. Уж он-то знал это. Она же решила, что он единственный мужчина для нее, и Колючке Киду было приятно сознавать это, хотя во время приступов ее гнева он чувствовал себя не в своей тарелке, а, надо сказать, Колючка Кид очень ценил свое спокойствие.

Пестрая лошадка скакала легким галопом, довольно помахивая хвостом, и Кид лениво покачивался в седле. До Арагона оставалось немного. Потом обратный путь с покупками. Бонита сошьет платье быстро и, надев его, окончательно превратится в девушку его мечты.

Любовь, решил Колючка Кид, прекрасное чувство. Пока он не встретил Бониту в Койот-Спрингс, он был бездомным бродягой и жил как листок, летящий по ветру.

А теперь взгляните на него! Он один из четверых объездчиков на ранчо Боска Билла Риана и уже два месяца не брал в рот спиртного. Правда, стремление к выпивке никогда не значилось среди главных его пороков. Зато у него был особый талант ввязываться в неприятности. И не то чтобы он специально искал их. Просто так получалось, что неприятности имели обыкновение происходить именно там, где он появлялся, поэтому его и прозвали Колючка Кид.

Он был ростом пять футов девять дюймов без сапог, весил сто сорок фунтов. У него были волосы цвета соломы, зеленые глаза. И хотя он не был крупным мужчиной, но те, кто имел с ним дело, говаривали, что удар у него такой, будто он весит двести фунтов. Умение драться он неустанно оттачивал в стычках.

Но от этой поездки Колючка Кид не ждал неприятностей. Арагон был мирным городком, не то что Трекадо или Дир-Крик – города его прошлого. С тех пор как он познакомился с Бонитой, там не слышали звона его шпор. И не услышат впредь.

Была весна. Ярко светило солнце. Стояла приятная, теплая погода. Птички порхали, и даже кролики не бегали, а предпочитали расслабиться. Колючка собирался заночевать на станции дилижансов в Ред-Блафф. Его друг Скотти Эллис работал там в конюшне, ухаживая за лошадьми и меняя упряжки прибывающих дилижансов. Он уже с месяц не виделся со Скотти, а старик был всегда рад гостям.

Колючка Кид радовался утру и был доволен своей жизнью. Боск Билл дал ему неделю отдыха, поскольку работы на ранчо в данный момент было немного. В следующем месяце работа пойдет полным ходом, вот тогда все будут заняты по шестнадцать часов в сутки, а то и больше.

Колючка Кид не боялся работы. Он был, как говорил Боск Билл, «мастер на все руки». Он мог ездить верхом на всем. Ему нравилось делать то, что у него хорошо получалось, а делать он умел многое!

Острые зубцы вершины Тулароса уходили за облака. Рыжая с белым лошадь по кличке Спот вострила уши, слушая пение Колючки Кида. Они продвигались дальше и дальше, и Кид опустил поводья.

Извилистая дорога привела их в каньон, по дну которого, журча и перекатываясь через гальку, струилась река Агуа-Фриа. Ширина ее здесь была фута два. Кид спрыгнул на землю, дал лошади напиться и сам, улегшись на живот у края воды, утолил жажду. Но чуть привстал – ему в лицо брызнуло песком, а по каньону раздалось эхо выстрела.

Колючка Кид нырнул под прикрытие огромного валуна, и вовремя: вторая пуля отколола кусочек этого камня.

За три года, что Спот служил Колючке Киду, он привык к звукам выстрелов и знал, что делать. Он метнулся в кусты и замер среди камней.

Кид залег с кольтом в руках. Сбросив шляпу, он оглядел местность, пытаясь понять, кто стрелял. Взгляда было достаточно, чтобы он понял, что кольт в данной ситуации не годится. Прячась за камнями, он добрался до своей лошади. Там, вложив кольт в кобуру, он вытащил из сумки винчестер.

Дела его были не так уж плохи. До станции Ред-Блафф ему оставалось меньше часа езды, и к пятнице он должен вернуться с ситцем. А лучше – к четвергу. Ну сколько времени понадобится, чтобы сшить платье?

Больше выстрелов не было, но он ждал. Сначала он был спокоен, но постепенно его охватывал гнев. В конце концов, если кто-то хотел подраться, то где он и почему затих?

Колючка Кид снял шляпу и медленно поднял ее на палке над камнем. Опять ничего.

Держа наготове винчестер, Колючка Кид вышел из-за укрытия. Выстрела не последовало. Тишину нарушали лишь звуки текущей воды. Возмущаясь, он вскочил в седло и, понукая лошадь, пустил ее вверх по течению. Через несколько минут он заметил в траве каблук сапога.

С винчестером наготове он, сделав круг, подъехал к этому месту. Мертвец лежал на земле лицом вниз. Две пули попали в голову. Еще две в грудь. Опустившись на колени рядом с телом, Колючка Кид внимательно осмотрел его.

Одна пуля ранила его, и, уже раненым, он пробрался сюда, чтобы, видимо, спрятаться. Но преследователь догнал его и всадил еще несколько пуль в распростертого на земле человека.

Кто бы это ни сделал, это было настоящее убийство.

Карманы одежды мертвеца были вывернуты, на земле валялся пустой бумажник. Денег в нем не было, а остались бумаги – пара выцветших писем и документ, запачканный кровью.

Сунув бумаги в карман, Колючка Кид огляделся. Кровавые следы раненого шли от дороги. Судя по ним, Кид попытался восстановить картину событий.

Человек ехал по дороге, когда в него выстрелили. Он упал с лошади в пыль, но смог подняться на ноги и стал стрелять в нападавшего. Две пустые обоймы лежали на земле.

Очевидно, раненый сделал несколько выстрелов и перезарядил оружие, но в него попала еще пуля. Он. попытался уползти в укромное место на лучшую позицию для стрельбы.

Кид нашел и место, где прятался убийца – тут валялась дюжина окурков. А следы на пыльной земле указывали, где лежало седло.

Продолжив поиск, он нашел лошадь. Это было загнанное мускулистое животное. Грива лошади слиплась от засохшей пены и пота.

– Кто бы он ни был, – сказал вслух Кид, – он торопился либо бежал от кого-то. Он загнал свою лошадь, затем спрятался здесь и ждал, пока не появится всадник. Он убил его, забрал деньги и уехал на его лошади.

Вернувшись к мертвецу, Кид перекатил тело к песчаному берегу, засыпал песком и обложил ветками и камнями.

Тот, кто стрелял в него, был убийцей и не мог далеко уйти. Солнце клонилось к закату. Чтобы успеть к ужину со Скотти Эллисом, Киду следовало поторапливаться.

Солнце уже почти село, когда он прискакал к станции Ред-Блафф. Скотти стоял в дверях и смотрел, заслонив ладонью глаза от последних лучей солнца.

– Кид! Слава Богу, ты жив. Кид! Мы не виделись целую вечность! Ковбой с ранчо «Четыре звезды» сказал, что ты собрался жениться.

– Подумываю, Скотти. Мужчина не может скитаться всю жизнь.

Он отвел лошадь в загон, снял с нее упряжь и огляделся – чужих лошадей не было, не было и свежих следов, кроме как от колес дилижанса, вернувшегося несколько часов назад.

Вместе со Скотти он вошел в помещение станции, не вникая в то, что говорил старик. Скотти жил в одиночестве, и ему не с кем было поговорить. За несколько минут он спешил рассказать обо всем, что накопилось.

Пока он возился с ужином, Кид спросил:

– Кто-нибудь проезжал нынче днем?

– Трое. Один верзила ехал в сторону Койот-Спрингс, двое других в Арагон.

– Двое? Они ехали вместе?

– Нет. Сначала промчался громила на взмыленной лошади, а через несколько минут другой, почти такой же большой, на мустанге. Они проскакали, не останавливаясь. Такие люди теперь, даже не остановятся передохнуть!

Кид видел одного, но если они неслись один за другим, то второй должен был хотя бы слышать выстрел, когда убийца стрелял в Кида.

На рассвете Кид выбрался из-под одеял, накормил и напоил лошадь, умылся снаружи у двери.

Когда он и Скотти позавтракали и пили кофе, Кид спросил:

– Скотти, ты разглядел тех всадников?

– Не особенно. Оба крупные. У того, что скакал на гнедой, было седло типа «Матушка Хаббард».

Выехав на дорогу в Арагон, Кид убеждал себя, что все это не его дело, что в Арагоне нужно найти шерифа или его помощника и рассказать им о том, что видел, затем купить ситец и повернуть домой.

Он улыбнулся своим мыслям. Несколько недель до того, как он познакомился с Бонитой, он бы так разозлился на парня, который стрелял в него, что бросился бы его искать. И нашел бы. Но он как бы повзрослел и стал мудрее.

Арагон был маленький городишко с единственной улицей, по одной стороне которой выстроились дома с ложными фасадами, а по другой – шли загоны. Здесь были магазин, два салуна, тюрьма и контора шерифа, земельная контора и еще два магазина.

Проезжая по улице, Кид обратил внимание на оседланных лошадей, привязанных у коновязи. Одна из них была чистокровной гнедой под седлом «Матушка Хаббард», вторая – чалая с рыжиной. Из седельной сумки на первой лошади торчал винчестер «Генри», а на второй – старенькая винтовка «волканик».

Помощника шерифа в конторе не было. Ковбой, сидевший на верхней перекладине загона, крикнул, что помощник уехал на Хорс-Меса. Колючка Кид пошел обратно и заглянул в салун. Там было многолюдно. Он решил пропустить стаканчик, прежде чем покупать ситец, ведь это недолго.

У стойки толпилось несколько человек. Худой, гибкий кривоногий парень мрачно глянул на Колючку Кида и отвернулся. А тот, что стоял рядом с ним, рослый малый, уставился на Колючку Кида выпученными глазами, и Кид ощутил себя так, будто на него направлены дула револьверов. Эти двое, впрочем, были не вместе.

Но и сам Колючка Кид признавал, что достоин общего внимания. Одет он был по-пижонски. На голове – белое сомбреро с ленточкой из крашеного конского волоса, ярко-зеленая рубашка, кожаная жилетка, украшенная бусинами и иглами дикобраза. Перекрещивающиеся пояса для кольтов были из красновато-коричневой кожи и отделаны серебром, так же как и обе кобуры. Брюки из полосатой домотканой ткани. Сапоги начищены до блеска, что вообще было редкостью в этих краях.

Рослый мужчина пренебрежительно посмотрел на него. Кид привык к таким взглядам. Не знакомые с ним считали его новичком. Эта ошибка не раз предшествовала неприятностям, которые, казалось, поджидали его на каждом углу.

На прикладе револьвера у этого незнакомца Кид увидал несколько зарубок.

Кид заказал выпивку и решил, что ему не нравится человек с выпученными глазами. Он недолюбливал людей, которые демонстрировали револьверы с зарубками. Это было хвастовство.

Кид посмотрел на бармена Джо Чанса, тот с появлением Кида почувствовал себя явно не в своей тарелке.

Кид обещал Боните ни во что не ввязываться. Но он стал невольным свидетелем хладнокровного, жестокого убийства, и убийцей скорее всего был один из двоих незнакомцев. Оба недавно прибыли. Об этом говорила их грязная и запыленная одежда. И остальные люди в салуне поглядывали на них с интересом.

– Чанс, – обратился к бармену Кид, – что бы ты сказал о человеке, который на дороге стрелял в проезжавшего, ранил его, а потом выследил, подошел и хладнокровно всадил еще пару пуль, после чего забрал его деньги и лошадь?

Джон Чанс хорошо знал Колючку Кида. Он не забыл историю с зеркалом, висевшим на задней стенке бара. Киду пришлось потратить свое месячное жалованье, чтобы расплатиться за то зеркало. Теперь там висело новое.

Чанс посмотрел в сторону и стал протирать стаканы.

– Ну я бы сказал, что это грязный убийца и его надо повесить. – Не смев удержаться, Чанс спросил в наступившей тишине: – Кто же такое сделал?

– Ну, в данный момент я не знаю наверняка, но у меня есть соображения на этот счет, и, я думаю, мы все скоро будем это знать. Он проехал по дороге незадолго до меня и сейчас находится где-то в городе!

Кривоногий поднял глаза на Кида. В его глазах мелькнула усмешка. Они опасно блеснули.

– Я только что приехал, – спокойно произнес он.

– И я, – добавил рослый, стукнув стаканом о стойку. – Ты имеешь в виду нас?

– Нет, – неопределенно ответил Кид. – Не обоих, а одного из вас. Но второй слышал выстрелы.

– А ты что делал? – спросил кривоногий.

– Ничего. Убийца заметил меня, захотел разделаться и со мной. Если бы не это, я бы проскочил мимо и не увидел убитого. Его звали Уэйн Парсонс. Он из Силвер-Сити.

– Не слышал о таком. – Здоровяк поправил свой револьвер. – Я лично приехал из Томбстоуна. – Его взгляд задержался на Колючке Киде и не предвещал ничего хорошего. – Меня зовут Блэк Бантам.

– Не слышал о тебе, – соврал Кид, хотя Бантам был всем известный преступник, который, говорили, работает на пару с Кели Биллом.

– Меня многие знают, – угрожающе заметил Бантам. – И я бы на твоем месте, сосунок, пас коров и не приставал квзрослым. Если не хочешь запачкать кровью свою пижонскую одежду.

– Но я в городе ищу не овец, – спокойно ответил Колючка Кид. – Иначе бы давно запустил руку в твою шерсть. И приехал не за коровами, а всего-навсего купить ситец для невесты. И у меня не так уж много времени, чтобы заниматься твоей шерстью, Бантам. Я лишь говорю, что один из вас ездит на лошади убитого и платит за выпивку крадеными деньгами.

Бантам разозлился. Он сидел лицом к стойке, но при последних словах Кида медленно повернулся. Посетители отошли в углы салуна. Бармен замешкался и тоже отступил.

– Послушайте, – начал было он, – когда…

– Постой, Бантам! – Это сказал кривоногий. – Никто здесь не интересовался, кто я, и я не собираюсь ничего объяснять. Но если я тебе понадоблюсь, зови меня просто Тексас. Послушай-ка, Бантам, похоже, что это наше с тобой дело. Он говорит, что один из нас убийца, так почему бы нам самим не решить, кто именно? Тебе и мне? – Тексас улыбнулся. – Кроме того, думаю, тебе не захочется, чтобы тебя побил тот сопляк?

– Побил? С какой стати, я!..

– Нет, Бантам, ты не будешь. Я все про тебя знаю, ты никогда не затевал драку с тем, кто может дать тебе сдачи. Этот пижон – Колючка Кид. Поскольку дело касается нас двоих, давай выложим содержимое наши карманов на стол, чтобы все видели. Кид – зоркий парень, и он, возможно, увидит что-то, что подскажет ему, кто убийца. – Тексас придвинулся, в его глазах прыгали огоньки. – Ты как, Кид?

Кид переводил взгляд с одного на другого. Один был язвителен и вел себя вызывающе, другой злобно упрям.

– Почему бы и нет? – Бантам сунул ручищу в карман и стал вынимать содержимое.

Парень, который представился как Тексас, последовал его примеру.

– Вот, Кид, смотри!

Джо Чанс перегнулся через стойку, чтобы лучше все видеть. Слим Рейнолдс и Арт Вертриз подошли с той же целью. Остальных из салуна как ветром выдуло.

Тексас вынул кисет, складной нож, жевательный табак, несколько монет, моток сыромятной веревки, горсть золотых монет, завернутых в бумагу, и пару винтовочных патронов.

В кармане Бантама было примерно шестьдесят бумажных долларов, мелочь, мексиканский серебряный песо, складной нож, жевательный табак, сломанная трубка, комок бумаги, расческа и спички.

Колючка Кид смотрел на вещи, которые можно найти в карманах любого ковбоя. Кроме разве что этого: он взял скомканную бумагу и принялся расправлять ее. Это был лист для письма. Правда, на бумаге остались следы, как будто в нее что-то недавно заворачивали. Кид обратил внимание на пятно, вероятно, от пота, который пропитал эту бумагу.

– Это не мое! – воскликнул Бантам. – В моем кармане не было этого листка! – И вдруг испугался, его губы дрогнули: – Я все скажу!..

Тексас отступил, собранный и ко всему готовый.

Колючка Кид вынул из своего кармана бумаги, взятые у убитого, и положил рядом со скомканной бумагой – следы пота располагались на них точно так же, по диагонали.

– Ну? – произнес Тексас. – Так это ты, Бантам!

– Врешь! – злобно бросил Бантам. – Я ничего не…

Рука Тексаса метнулась к оружию, и Бантам выхватил пушку. Выстрелы прозвучали почти одновременно. Но упал Бантам.

Тексас вложил кольт в кобуру.

– Не думал, что он впутает меня в такое.

Все молчали. Он сгреб со стола свои вещи, положил их в карман и вышел на улицу.

Кид повернулся к Джо Чансу.

– Дай-ка еще стаканчик, выпью да и пойду куплю ситец. В городе слишком шумно.

Двое вынесли тело, чуть позже Слим Рейнолдс вернулся.

– Он, видно, припрятал украденные деньги; при нем их не было.

– Бантам занимался этим давно, – сказал Вертриз. – Тексас прав. Правда и то, что никогда и никого он не убивал в честном бою.

– А что насчет мустанга? – спросил Рейнолдс. – Великолепная лошадь.

Кид поставил стакан.

– Бантам ехал на мустанге? Ты уверен?

– Конечно, – ответил Вертриз с удивлением. – Я шел по улице, когда он проскакал мимо. Он на чуть-чуть опередил Тексаса. Тот был на гнедой.

Колючка Кид повернулся и пошел к двери. Он уже был в седле и ехал по улице, когда вспомнил о ситце.

Боните это не понравится. Он дал ей слово вернуться с ситцем. В конце концов дело шерифа ловить убийц. Рассердившись на себя, Кид повернул лошадь к магазину.

– Есть красный и белый ситец?

– К сожалению, нет! Мне очень жаль, Кид, но только что заходил парень и взял целый рулон. Как раз красного с белым.

– Что за парень? – подозрительно спросил Кид.

– Довольно крутой на вид. Кривоногий и с техасским выговором.

– Как, этот подонок!..

И Кид бросился к своей лошади.

На выезде из города его остановил Рейнолдс.

– Кид? Что скажешь на это? – И он показал разрез на седле Бантама. – Здесь что-то прятали. Неужели этот Тексас вытащил деньги?

– Нет, он и был убийцей!

Зачем Тексасу понадобилось ехать обратно по той же дороге?

Это была тяжелая погоня. Пестрая лошадка любила быструю скачку. И хотя ноги гнедого были длиннее, она нагоняла его. Время от времени Кид далеко впереди видел облачко пыли. Наконец его осенило, что Тексас не пытается удрать, а соблюдает дистанцию, чтобы быть пока вне опасности.

Это могло означать, что он собирался заманить Кида в ловушку.

Подъехав к горам, Кид свернул с дороги. Эту местность он знал хорошо. Сюда забредала скотина, отбившаяся от стада. Кид знал тут все тропы, лощины и повороты.

Лошадь его взобралась вверх, проследовала мимо красных камней и через узкий каньон, где породы лежали пластами одна на другой, как в слоеном торте, – очутилась на поросшем кедрами склоне.

Кид повел лошадь через кедрач, все время петляя. Затем он спустился в лощину, пересек Агуа-Фриа, и получилось, что, сделав круг, приблизился к той же дороге.

Тексас хотел срезать путь и вертел головой, все время глядя по сторонам. Почти напротив укрытия, где спрятался Кид, он остановился, спрыгнул на землю и повел лошадь к груде камней на другой стороне дороги.

Кид вышел.

– Неплохая идея, Тексас, – громко сказал он. – Только и я догадался.

Вздрогнув, Тексас стал медленно поворачиваться.

– Я знал, что ты догадаешься, Кид. Я решил, что куплю весь ситец и тогда ты наверняка последуешь за мной. Мне не нужны свидетели. Правда, твоей девушке понадобится материя, и я могу сказать, что перед смертью ты просил, чтобы я не оставлял ее, позаботился о ней и тому подобное. – Он опустил поводья. – Но я хочу знать, как ты догадался.

– Из-за винчестера «генри». Когда ты уехал на гнедой с винчестером, я понял, что стрелял ты. Я нашел гильзу. Бантам удивился, увидев ту бумагу. Ты ее подсунул ему в карман. А потом назвал его лжецом и выстрелил прежде, чем он заговорил. Ну и вытащил из его седла деньги.

– Да, все так и было, Кид. Я преследовал Парсонса. Но после того, как я его убил, Бантам стал стрелять в меня, и мне пришлось смыться. Оказалось, он тоже преследовал Парсонса. Он подошел к убитому, вытащил его деньги и ускакал. Итак, – заключил Тексас, – теперь ты знаешь, как все это было. Добавлю, что, когда ты появился, Бантам пальнул в тебя, чтобы ты затаился, а он сам бы тем временем улизнул. Но ты вычислил меня, и все оказалось напрасным. Мне не жаль Бантама, это был плохой человек, но ты…

Его бы повесили за то, что он сделал, и он и Кид знали об этом. Однако Кид, зная таких парней, был уверен, что этот попытается убить его. Тексас не успел выхватить револьвер, Кид был быстрее и застрелил его.

После этого Кид подошел к гнедому и взял рулон ситца. Потом забрал деньги у Тексаса.

«Наверное, у Парсонса остались родственники, эти деньги им пригодятся», – подумал он, перекатил тело убитого к берегу и засыпал камнями и песком. Он подобрал поводья гнедого, вскочил на свою лошадку и отправился домой.

Бонита выбежала навстречу с глазами, сияющими от счастья. Имея опыт общения с женщинами, Кид подумал, что ее восторг может быть вызван не столько его приездом, сколько материей на новое платье. Но он успокоил себя, решив, что хорошо и то и это.

– Послушай, – сказала девушка, – когда ты просто едешь в город и тут же возвращаешься, как сейчас, неприятностей у тебя быть не может. Ведь так легко избежать их! Стоит лишь захотеть. Ты не попал в этот раз ни в какую историю, правда?

– Нет, моя радость, ни в какую.

Лошадка смотрела насмешливо.

– Замолчи! – приказал он ей и вошел в дом следом за Бонитой.

Лошадь раскрыла пасть, будто зевая, и весело дернула хвостом.

Историческая справка

Полковник Альберт Пфейффер

Индейцы из племени юта и навахо получили официальное разрешение на владение горячими источниками в Пагоса, теперь Колорадо. Каждое племя оспаривало права соседей, и каждое имело свой план. Чтобы избежать войны, было решено, что каждое племя выдвинет самого достойного, и они в честном бою решат, кому будут принадлежать источники.

Племя навахо выбрало воина огромного роста, известного своей силой и умением сражаться. А племя ютов выбрало, как ни странно, белого мужчину, который был в свое время принят племенем. Это был некий полковник Альберт Пфейффер, солдат, горец, друг Кита Карсона.

Их оружием были ножи. Оба воина разделись до пояса. Индеец из племени навахо возвышался как гора над Пфейффером. Белый мужчина был ниже ростом, но столь же сильный. Они двинулись навстречу друг другу, и тут Пфейффер неожиданно бросил нож с такой силой, что он вонзился в грудь индейца из племени навахо по самую рукоятку. Так решился этот спор.

ХОРС ХЕВЕН

Высокая и отвесная стена каньона отбрасывала тень на вход в небольшую пещеру, где стояли двое и рассматривали скелет, лежащий на песке.

Из одежды на скелете сохранились несколько лоскутков, высохший и перекрученный кожаный ремень для револьверов да сапоги. Полголовы было снесено выстрелом сзади. Сохранилась пуля, застрявшая в позвоночнике.

Старший из двоих, тот, что выше ростом, поднял голову и посмотрел на спутника.

– Ты уверен, что это он? Тут мало что осталось, Джим.

На лице Джима Локлина лежала печать одиночества. Он был последним из некогда очень дружной семьи. Брат, которым он восхищался и который уговорил его ехать на Запад, пока не началась война, окончил жизненный путь в этом каньоне. Джим опознал останки.

– Мне больше ничего и не надо, Пайк. Посмотри, вот сломанный локоть левой руки. Он сломал руку в стычке с команчами у водопоя бизонов. А этот пояс для оружия он сделал сам. Он был хорошим человеком, Пайк, и не заслужил, чтобы его выследили и убили здесь, раненного.

– Мне кажется, из-за этой пули, сидящей в позвоночнике, он охромел, – предположил Ниарли Пайк. – Почему, как ты думаешь, он пробрался сюда? Искал убежище? Или, может, думал, что найдет тебя здесь?

– Я тебе говорил, что он послал за мной. Здесь мы должны были встретиться. Он хотел обязательно повидать меня. Прежде чем поселиться в долине, он жил на Сейвори-Крик и подробно описал мне именно это место.

– Тебе не за что зацепиться, – в раздумье заметил Пайк. – Прошло много лет, и не осталось следов.

– Обрати внимание на две вещи. Во-первых, отсутствует оружие, значит, кто-то забрал его, и, во-вторых, здесь есть ранчо, кто-то владеет им. И этому кому-то я хочу задать некоторые вопросы. – Джим отвернулся. – А когда все определится, мы вернемся и похороним его как полагается. Еще несколько дней или недель не играют роли. Пока что надо найти два револьвера с рукоятками из слоновой кости, на одном из которых сделаны три насечки.

Дорога до Тойабе была пыльной и длинной. Низкие тучи предвещали дождь, но он так и не выпал. Располагая сорокалетним опытом жизни к западу от Миссури, Ниарли Пайк прекрасно понимал человека, который ехал рядом. Но он меньше всего хотел войны.

Десять лет назад Джордж Локлин со своим братом, намного моложе его, проезжал здесь, направляясь домой в Техас. И они увидели V-образную долину Антилопы, которая острым концом упиралась в горы. Увидели озера, прекрасную траву и лес. Тогда Джордж сказал, что он наконец, нашел, что искал, что он вернется сюда и здесь будет их дом.

Они строили планы на будущее, сидя в пещере, где сейчас опознали его останки.

Записка Джорджа нашла Джима Локлина в Техасе не сразу. В ней говорилось: «Джим, приезжай, я купил тебе участок в горах под названием Хорс Хевен. Я записал его на твое имя, и купчая хранится в суде в Джексонвилле. Но, похоже, меня здесь ожидают неприятности, так что нужен помощник. Если не найдешь меня, ищи человека, которого зовут Рид Касл».

Когда записка пришла по адресу, Джим был со скотом на севере. Затем, поскольку рабочих рук не хватало, он не сумел сразу выехать. Брат упомянул о «неприятностях» вскользь, и он особо не волновался, зная, что Джордж привык справляться с ними самостоятельно.

Чтобы обосноваться на новом ранчо, были нужны деньги, поэтому Джим подрядился перегнать стадо скота из Додж-Сити в Канаду. Потом задержался в Дедвуде, чтобы подзаработать еще. Возвратившись в Техас, он заплатил старые долги, оставшиеся деньги положил в банк и лишь затем выехал на Запад.

– Могли бы и похоронить, – заметил Пайк. – Любой заслуживает этого.

– А я рад, что они этого не сделали. Теперь зато мы точно знаем, что его убили. Он был хорошим человеком, Пайк. И никогда ничего не просил у других, а сам был готов всем помочь в любую минуту. Правда, мог быть и жестким. Но ведь здесь жесткая жизнь.

– Лучше, если мы никому не скажем, кто мы и откуда, – сказал Пайк, когда они увидели первые строения Тойабе. – А послушаем людей. Что-то и прояснится.

– Правильно. Прошло много времени. Хорошо бы найти и разговорить кого-нибудь из старожилов.

Городок Тойабе процветал. Он расположился у подножия скал. В данный момент несколько его улиц забили повозки с грузом, телеги фермеров, лошади у коновязей. Недавно прибыл и дилижанс. Город снабжал товарами фермеров всей округи и притягивал шахтеров, лесорубов, работников лесопилки…

Владельцем салуна «Фиш-Крик» был Фиш-Крик Бернс, блекло-голубые глаза которого видели всякое с поры, когда он жил мальчишкой в Камберленд-Гэп. Позже он перебрался в Каунсил-Блаффс, а оттуда в Платте, из Платте на запад в Рокиз. Вернулся он через Албену, Додж, Эль-Пасо, Таскосу и Санта-Фе. Интересы Бернса были разнообразны. Иллюзий он лишился давно, но имел кое-какие привязанности.

…Он замер со стаканом в руке. Его было трудно чем-либо удивить, но в данный момент нечто так поразило его, что прошла минута, прежде чем его руки снова начали двигаться над стойкой, а выцветшие голубые глаза под нависшими соломенного цвета бровями обрели обычное бесстрастие.

Заминку вызвало появление в салуне нового посетителя.

Это был атлетически сложенный молодой человек с виду лет двадцати, загорелый, ростом примерно шесть футов. Лицо его было жестковатым и с преждевременными морщинками. Фиш-Крик Бернс узнал его, ни разу прежде не видев…

– Виски, – сказал Локлин. – Ну и пыльная же дорога.

– Да, сейчас к тому же и очень жарко, такое уж время года, – откликнулся Бернс, ставя перед ним бутылку и стакан.

В другом конце бара сидел Чанс Вэрроу, а позади незнакомца стоял стол для покера, и среди игроков находился Рид Касл с ранчо «ОЗ».

Бернс взглянул на Локлина:

– Проездом?

– Нет, задержусь.

– Ищете работу?

– Тоже нет. Возможно, заведу свое хозяйство.

Протирая полотенцем чистый стакан, Бернс негромко, но безразлично и сухо заметил:

– Видите крупного мужчину с черными усами за столом позади вас? У него сейчас много скота в долине Антилопы. – Его глаза встретили взгляд Локлина. – Там, где она упирается в горы. Знаете эти места?

Джим Локлин насторожился. На что намекает хозяин салуна? Ранчо в изгибе гор принадлежало брату!

Лицо Бернса было бесстрастно, он обрабатывал полотенцем следующий стакан.

– И давно он его приобрел?

– Около трех лет назад. Дела его идут хорошо.

Последнее свое письмо Джордж отправил в Техас именно около трех лет назад. Джиму очень хотелось обернуться, но он удержался.

– Может, ему нужны работники? Как его звать?

– Рид Касл, – сказал бармен и посмотрел на свет через стакан. – Известный человек. Быстро разбогател, быстро обретает друзей и врагов. Ну, а в дальнем углу находится джентльмен в синем плаще и белой шляпе. Если вам интересно знать, это Чанс Вэрроу. Говорят, если он захочет, может заполучить дюжину таких долин. С помощью оружия…

Вэрроу был повыше Локлина. Черты его лица были резки, глаза холодны, как у крадущейся лисы. Локлин повернулся, и взгляды их неожиданно встретились.

– Раз уж вы здесь задержитесь, – продолжил Бернс, – вам не мешает знать, что большой парень в черном костюме – Крейтон Берт, окружной прокурор. Человек честный, выдержка у него дай Бог всякому. И он, как все знают, недолюбливает Рида Касла.

Обеспокоенный интересом к себе, сквозящим во взгляде Вэрроу, Джим спросил Бернса:

– Я на кого-то похож? Вэрроу ведет себя так, будто видел меня раньше.

Фиш-Крик разглядывал стакан, протертый до блеска.

– Года три назад здесь появился некто Джордж Локлин. Ты очень похож на него. Говорили, что он и Вэрроу невзлюбили друг друга. Вэрроу, кстати, тоже живет у нас недолго – ну, года три.

– Спасибо. Мне показалось, что вы неплохо относились к Джорджу Локлину?

– Это один из лучших людей, которых я знал. Однако на твоем месте не стал бы пока называть его имени в городе.

– Спасибо. – Джим допил виски. – Со мной приехал приятель, Ниарли Пайк. На всякий случай имейте это в виду. Он высокий такой и много старше меня.

Джим Локлин, оглядев салун, обратил внимание на Крейтона Берта и Рида Касла. Крейтон был полный и выглядел неопрятным. А Касл производил впечатление процветающего дельца. Лицо его показалось Джиму твердым и волевым. Лицо человека, сметающего все препятствия на своем пути.

Выйдя из салуна, Джим пересек улицу и оказался в толпе. Оглянувшись, он увидел Чанса Вэрроу, который стоял в дверях и смотрел ему вслед. Локлин вошел в лавку, где продавали упряжь, через минуту вышел через боковую дверь, пересек газончик и вошел в другой магазин, где Пайк укладывал продукты в мешки.

Кадык на худой шее Ниарли Пайка двинулся, и он тихо произнес:

– В Хорс Хевен живут. Какая-то девушка и индеец. Она повздорила с Ридом Каслом.

Локлин в окно наблюдал за улицей.

– Что еще?

– Пастбища поделили четверо. Рид Касл владеет участками в долине Антилопы, к северу от гор. Джону Шиппи принадлежит Монитор, Берли Айвесу – Смоуки, а Нейлу Чейзу – Дайамонд. Они никого не подпускают к своим владениям.

– Приготовь лошадей с поклажей и жди меня, я патронов куплю. – С этими словами Джим отошел от Пайка и направился к прилавку.

Он любил запахи магазинов, в которых пахло приправами, свежемолотым кофе, новой кожей и смазкой для ружей.

Купив сотню патронов 44-го калибра, он взглянул на короткоствольную винтовку типа «Экспресс».

– Дайте мне еще эту винтовку и сотню патронов к ней, – сказал он, подумав.

Продавец, маленький толстяк, пристально поглядел на него:

– Похоже, вы собираетесь воевать. Эти винтовки не нравятся мне.

Локлин улыбнулся.

– Она хороша для охоты на дичь. – Он зарядил винтовку. – Незаряженное оружие может ранить, – сказал он с той же улыбкой. – Предпочитаю ходить с заряженным.

Он засунул винтовку вниз дулом в мешок с зеленью и завязал его на уровне спускового крючка. Приклад оказался прикрыт рукой, так что оружие стало практически незаметно.

– А что касается стычек, я никогда не начинаю их, если меня не вынудят. Правда, – сказал он, – я тут хотел приобрести скот.

Хозяин магазина поднял голову от своих подсчетов.

– Если вы собираетесь разводить скот, вам понадобится вдвое больше боеприпасов. Это замкнутая территория.

– Но дядя Сэм так не считает.

– Дядя Сэм не правит в этих краях. Здесь правит Великая Четверка и, кстати, Рид Касл.

Джим мягко спросил:

– А вы не слышали о ковбое, которого звали Джордж Локлин?

Толстяк выпрямился, не сводя с него глаз. Он явно хотел что-то сказать, но замешкался. Локлин подошел к двери и окликнул Пайка. Выходя затем из магазина, он едва не толкнул какого-то здоровяка, стоящего у самых дверей.

В последний момент он увидел перед собой мощную спину человека, плечи которого были на уровне глаз Джима. Под напором мышц жилет, обтянувший эту спину, разошелся по шву. Человек орал на безоружного молодого индейца – высокого, стройного парня.

– Ты, грязный ворюга! Убирайся отсюда! Нам здесь такие не нужны!

– Я не крал коров, – бесстрастно сказал индеец.

– Не хочешь ли ты сказать, что я вру?

Громила схватился за револьвер.

Левая рука Локлина рванулась и перехватила руку громилы за кисть. Рявкнув от неожиданности, тот стал поворачиваться. Локлин дал ему эту возможность, при этом направил его руку с револьвером так, что локоть задрался, а дуло револьвера попало в кобуру.

Громила ударил его другой рукой, но Локлин был слишком близко, удар лишь скользнул по его шее, а Локлин тут же резко толкнул противника. Тот потерял равновесие, ударился спиной о стойку тента, а Джим продолжал выкручивать его кисть. Револьвер выпал из его руки, а Джим, отступив на шаг, выхватил из сумки винтовку.

– У индейца нет оружия, – сказал Джим. – Не хочу смотреть, как убивают безоружного.

На иссиня-черном стволе ружья сверкнул солнечный блик.

Потирая запястье, громила проговорил:

– Тебя, чужак, никто не втягивал в драку. Никому еще не удавалось помешать Берли Айвесу.

– Я не хочу ссориться с тобой, – заявил Локлин, – если только ты сам не будешь нарываться. Или если ты не из тех, кто убил моего брата и присвоил себе его ранчо.

Стало тихо. Кто-то из зевак переступил с ноги на ногу, и доска тротуара скрипнула.

– Как?.. Как ты сказал тебя звать?

– Меня зовут Локлин. Джим Локлин. Я брат Джорджа Локлина, которого убили в Монитор три года назад.

Все еще потирая запястье, Айвес отступил и быстро огляделся.

На другой стороне улицы за ними наблюдали Чанс Вэрроу и Рид Касл.

– Это очень серьезное обвинение, – бросил Вэрроу. – И прежде, чем предъявлять его, надо иметь доказательства.

– Могу доказать факт убийства, но пока не знаю, кто это сделал.

– Ты ошибаешься, – заметил Рид Касл, обращаясь скорее к публике, чем к Джиму. – Джордж Локлин продал мне ранчо и уехал. Что бы ты ни думал, это ошибка. Джордж уехал по своей воле.

Джим держал наготове винтовку.

– Послушай, Касл, – громко, на всю улицу, крикнул Джим, – ты ведь лжешь! У меня сохранилось письмо брата, в котором он писал о своих неприятностях и попросил меня приехать. Он и не думал продавать ранчо, наоборот, планировал его расширить. А что касается твоего права на владение им, то я прошу тебя перед всеми жителями города Тойабе предъявить купчую. Буду ждать тебя в конторе Крейтона Берта, крайний срок – послезавтра.

Никто не шелохнулся, но только сам Рид Касл понимал до конца, в какой ситуации он оказался. После того как он прибрал к рукам долину Антилопы, никто уже не мешал ему. Ничто не мешало. Тем более что он объединился с Айвесом, Шиппи и Чейзом. Остальные скотоводы сразу притихли либо покинули эти места, и Касл уже становился хозяином всей округи.

В городе лишь Крейтон Берт открыто выступал против него. Притом Касл прекрасно знал, что остальные жители города боятся и втайне ненавидят его.

И вот его при всех назвали лгуном, да еще косвенно обвинили в убийстве и воровстве. И уж конечно, молва пойдет далеко. Об этом заговорят и в Карсоне, и в Остине, и в Юреке.

– Давай встретимся в полдень, Касл. Принеси купчую, и если она у тебя есть, то в твоих же интересах, чтобы подпись моего брата там оказалась подлинной!

Сохраняя спокойствие, Джим опустил винтовку, поднял мешок и пошел по улице. Пайк поджидал его на углу с винтовкой наготове.

– Ну что ж, сынок, ты выложил свои карты.

Поездка в Хорс Хевен была дьявольски тяжелой. Не зная примет дороги, они придерживались общего направления. Выехав из Тойабе, они двинулись на северо-восток, затем повернули обратно на юго-запад и проехали через каньон Акерман. Ночевали у пика Антилопы.

Отсюда опять повернули и начали подъем по склону, поросшему сосной и осиной. Ехали, соблюдая максимум осторожности. Для противников лучший выход из ситуации был, пожалуй, один – как можно скорее убить Локлина. Тогда им не надо будет и появляться в конторе Берта. Если Джим Локлин туда не приедет, люди решат, что это был какой-то заезжий горлопан.

Узкая тропинка, вьющаяся меж деревьев, привела Джима и Пайка к длинной поляне, окруженной деревьями и кустарниками. В дальнем краю поляны под горой приютился домик. Из трубы поднимался дымок.

– Ты разворошил муравейник, – заметил Пайк. – Касл со своими людьми наверняка уже рыскает по горам, разыскивая тебя.

Локлин тоже думал об этом. Они остановились в тени сосен, разглядывая домик и все вокруг. У загона была привязана оседланная лошадь, еще три лошади гуляли в загоне свободно.

Пока они так стояли, из дома вышла девушка, а из-за камней – индеец.

– Это индеец, за которого ты заступился, Джим.

Они вышли из тени, и их заметили. Девушка направилась к дому, но индеец что-то сказал ей, и она осталась.

Это была высокая, хорошо сложенная сероглазая девушка с темной кожей.

Джим и Пайк спешились. Она внимательно посмотрела на Джима, и в ее взгляде не было испуга. Казалось, она была уверена в себе. Индеец теперь уже был при оружии.

– Здравствуйте, мэм, – произнес Джим. – Меня зовут Локлин. Я владелец этого ранчо.

– Я знаю, кто вы. А что касается ранчо, об этом стоит поговорить. Может, войдете в дом? Пэтч рассказал, что вы для него сделали.

В доме она захлопотала, накрывая стол и заваривая кофе.

– Меня зовут Арми Локлин. Арми – сокращенно от Арморел, а Локлин – потому что я была женой вашего брата. Мы поженились в день, когда он исчез. Ему сообщили о нападении на ранчо, когда мы были в городе. Он оставил меня там, а сам помчался на ранчо и, вероятно, попал в засаду. Его подстрелили и затащили в кусты. С тех пор его никто не видел.

– Не знаю, что и сказать. Джордж не упоминал о вас в своих письмах.

Она горько улыбнулась.

– Он еще не был знаком со мной. Я приехала в Тойабе, чтобы выйти замуж за Рида Касла, но мы разошлись во взглядах на очень многое, и я отказала ему. Рид разозлился и угрожал. Он пытался сделать все, чтобы меня выгнали из гостиницы. Джордж к этому времени уже не ладил с Ридом, он пришел ко мне и предложил свою помощь. – Она помолчала и продолжила: – Я была одинока и все деньги истратила на поездку сюда из Сан-Франциско. Я честно призналась Джорджу, что не люблю его, но постараюсь стать ему хорошей женой. Мы поженились, но не прожили вместе ни единого дня. А теперь, – добавила она горько, – Касл пытается выжить меня отсюда.

– Как же вы с ним познакомились? – поинтересовался Джим.

– Мой отец умер, оставив немного денег. На Востоке наши друзья знали Рида Касла, рассказали ему обо мне, послали мою фотографию, и он сделал мне предложение в письме. Все выглядело романтично: красивый ковбой и прочее. Я и поехала…

– А почему вы говорите, что надо обсудить вопрос о ранчо?

– Вам принадлежит половина, вторая половина – мне. Я претендую на землю рядом с вашим участком. Сразу же после того как мы поженились, Джордж передал мне немного денег. Он не хотел, чтобы я чувствовала себя обязанной ему, и сказал, что если пожелаю, то могу уехать в любое время. Но потом Рид заявился сюда с купчей и заявил, что, мол, Джордж передумал насчет женитьбы, продал ему ранчо и исчез. Я не поверила ни единому слову. Однако, что я могла сделать? Все сочувствовали мне. Но в конце концов, я знала Джорджа всего несколько дней, свидетельства о браке у нас не было, он действительно мог передумать.

– Но вы остались?

– Просто мне некуда было податься. Я понадеялась, что Джордж объявится, и, кроме того, он сказал мне о вашем скором приезде. – Она помолчала и вдруг спросила: – Джордж упоминал о здешней серебряной жиле?

– Серебряной? – Джим нахмурился. – Нет, не припомню. – Указав на хижину, куда скрылся индеец, он в свою очередь спросил: – А откуда здесь Пэтч?

– Я не знаю. Правда. Он приехал на лошади, искусанной оводами, и попросил у меня работы. Помощь мне требовалась, но платить ему я не могла. Он сказал, что это не так уж важно, что плата – не главное. С тех пор он честно трудится, очень предан мне, но когда появляется Рид Касл – исчезает. Кажется, он его боится.

– А почему вы зовете его Пэтч? Он апач?

– Да, но он не сказал своего имени. И я стала звать его Пэтч.

Все это Джима не удивило. Он знал, как трудно понять индейцев. У них свои представления и правила. Они предпочитают жить на свои любимых пустынных землях на юго-западе, но в каждом племени есть бродяги…

Рид Касл явно не дурак, рассудил Джим. Он мог быть скотиной, но знал, как и все здесь, что любая купчая, которую он предъявит, будет фальшивкой. И он нажимал на другие рычаги, уверенный, что Джордж Локлин мертв и это гарантия от неприятностей.

Однако возник брат Джорджа, и все осложнилось. Тем более Джим Локлин ищет убийцу Джорджа и доказательства убийства.

Чем больше Джим думал обо всем, тем больше у него возникало вопросов. Джорджа всегда отличала предусмотрительность. Раненный, он сумел добраться до Сейвори-Крик. Но, получив пулю в голову, он не мог протянуть долго. Значит, сначала его ранили в позвоночник, и кто-то шел за ним по пятам до самой пещеры.

Когда его убивали, он был уже совершенно беспомощен. Но был ли он беспомощным, добираясь туда? Сколько прошло времени до момента, когда его парализовало?

Все более возбуждаясь, Джим Локлин вышел из хижины. Его брат любил оставлять послания. У Джорджа всегда был готов план действий. На ранчо «Л» у них была пещера, скрытая в камнях, а у старой дороги в Тойабе они оставляли послания друг другу под валуном.

Почему бы и не сейчас? Раз он из последних сил добрался до той пещеры, значит, стремился к ней не случайно.

Несмотря на волнение, усталость взяла свое. Джим вернулся в хижину и сразу же заснул.

Проснулся он, когда уже совсем рассвело, его разбудили сердитые голоса. Он торопливо оделся, схватил винчестер и подошел к двери. У него перехватило дыхание при виде Айвеса и нескольких ковбоев. Пэтча вблизи не было, а один из людей Айвеса держал на прицеле Пайка и Арми.

Просунув винчестер в щель, Джим крикнул:

– Эй, Берли, не меня ли ищешь? Я здесь!

Айвес резко повернулся в седле и увидел дуло, направленное на него.

Стены дома были из толстых бревен. Кроме того, Айвес уже не контролировал ситуацию. Если начнется стрельба, ясно было, кто получит первую пулю.

Стук лошадиных копыт отвлек внимание Берли Айвеса. Джим, проследив за его взглядом, увидел полдюжины всадников во главе с седоусым мужчиной довольно мощного сложения.

– Что происходит, Берли? Пока я здесь, ты не причинишь вреда этой женщине!

– Не встревай, Джон! Я хочу утрясти кой-какие дела вот с этим Локлином.

Джим опустил винчестер, вернулся к койке, где спал, и взял новую короткоствольную винтовку.

– Если хочешь решить кой-какие дела со мной, почему привел всех своих людей? – спросил Джим, выходя наружу. – Или чтобы справиться с одним человеком, тебе нужна помощь?

– Брось винтовку, и я переломлю тебя пополам!

Локлин протянул винтовку подошедшему Пайку.

– Ну что ж, слезай с лошади и посмотрим. – Он взглянул на седоусого. – Я правильно понял, что вы Джон Шиппи? Не проследите ли, чтобы игра была честной?

– С удовольствием! – Тот взмахнул рукой. – Всем отойти. Кто попробует вмешаться, будет иметь дело со мной.

Берли с усмешкой отстегнул ремни с револьверами и повесил их на седельную луку. В стрельбе он не был силен и предвкушал возможность поработать кулаками. В этом он не знал себе равных.

– Он в самом деле разорвет тебя, сынок! – заволновался Пайк. – Посмотри на него!

Локлин стремительно двинулся вперед. Берли ударил первым – коротко и для пробы: он был опытен в подобных боях. Локлин, сделав обманное движение, уклонился и в свою очередь ударил прямым в лицо Айвеса. Кровь брызнула из разбитой верхней губы Берли, и Джим тотчас скользнул назад. Но не ушел от тяжелого удара сбоку в голову, едва не сбившего его с ног. Следующий удар свалил его. Айвес, двигаясь по инерции, попытался ударить Джима ногой, но промахнулся. Локлин вскочил, хотя в голове еще все гудело, скользнул под левую руку противника и провел два сильных удара по его корпусу обоими кулаками.

Бойцы стоили один другого. Оба были жестоки и жестки. Драться их научила жизнь, как большинство подростков, росших на пограничных территориях.

Локлин пошел вперед и с поворота нанес удар по туловищу Берли правой, а потом левой в ухо. Айвес закачался. Локлин, не упустив момента, приблизился и теперь осыпал Айвеса ударами, но и сам получил несколько тяжеловесных, крепких ударов.

Неожиданно для Айвеса Джим присел, обхватил противника под колени и опрокинул его, но тот перекатился, как кошка, и опять вскочил, впрочем, нарвавшись тут же на выпад правой руки Джима, которая сработала, как бита в крикете. Сразу же один глаз Айвеса налился кровью, но Джим тоже устал.

Бой вступил в решающую фазу.

Айвес нацелил пальцы в глаза Джима, но тот ухитрился ударить его головой в подбородок, и Айвес отшатнулся, а Джим тут же обрушил свои кулаки ему на грудь, и Айвес рухнул, а Джим отступил, хватая ртом воздух. Начиная новую атаку, он пошел по кругу, но оступился, и Айвес воспользовался этим и обхватил его по-медвежьи. Он был страшно силен. Джим ощутил, что Айвес вот-вот сломает ему позвоночник, и упал наземь, увлекая за собой противника. Айвес ослабил хватку, Джим вывернулся из-под него, вскочил, а когда Айвес вновь бросился на него, резко поднял колено, и Айвес врезался в это колено лицом. Теперь уже Айвес стоял на четвереньках, лицо его заливала кровь, а Джим перевел дыхание и заработал кулаками. Последовали удары обеих рук – слева, справа и заключительный апперкот – противник упал.

Локлин, хватая воздух, стоял над Айвесом, ожидая, что тот поднимется.

– Оставь его, Локлин, – сказал Джон Шиппи. – Ты его хорошо отделал. – И добавил: – Вот уже не думал, что доживу до такого дня.

В кухне Арми смыла с лица Локлина кровь.

– У вас серьезные раны, – сказала она.

– Все заживет, – ответил он. – Не впервые.

Тем временем Пайк разъяснил ситуацию Шиппи. Он вынул из седельной сумки Джима все письма Джорджа Локлина и показал их фермеру.

– Разве это письма человека, который намерен продать ранчо?

Локлин мягко отвел руку Арми и встал. Его покачивало, а разбитые в суставах пальцы опухли.

– Шиппи, – сказал он, – боюсь, я не смогу попасть в город ко времени. Сделайте одолжение, поезжайте в город и задержите там Берта и Касла до моего приезда. Пайк Ниарли поедет с вами.

– Куда ты собрался?

– У меня есть идея. Если я прав, мы сегодня найдем убийцу.

Джон Шиппи кивнул в знак согласия.

– Я все сделаю. – И, повернувшись к Пайку, вдруг спросил: – Откуда у вас это имя?

– Дело в том, мистер Шиппи, что мои родители пробирались из Кентукки к Миссури и хотели обосноваться в округе Пайк. Там я и должен был родиться. Но все пошло не совсем так, как они задумали. Им пришлось остановиться, чуть-чуть не доехав до места. Меня и назвали Ниарли ^[1] Пайк.

Между тем Арми со страхом смотрела на Локлина. Женщина, думал Джим, никогда не поймет, почему мужчины дерутся.

Айвес, придя в себя, встал, качнулся. Лицо его было страшное: в крови и грязи. Несколько минут он стоял, опершись о лошадь, затем тяжело вспрыгнул в седло. Заговорил он, только взяв в руки поводья:

– Ты крутой мужик, Локлин. Похоже, мне не по зубам.

Локлин проводил его взглядом, затем и сам пошел к лошади, которую Пайк уже оседлал для него.

– Не езди, Джим, – робко сказала Арми. – Я боюсь! Тебе может стать плохо!

Он попытался улыбнуться, но не сумел – лицу было больно. Лишь наклонился и положил руку на ее плечо.

– Езжай с ними в город. Держись Пайка. Но я должен это сделать.

Джим поехал к долине Антилопы, там свернул на еле видную тропинку, ведущую кверху. В сосняке было душно. Болели ребра. Голова была тяжелая. И солнце палило вовсю. У Батлер-Крик он лег на живот и напился холодной горной воды, а лотом обмыл в ней лицо.

Поднявшись, заметил следы двоих людей на другом берегу речушки. Перейдя ее по камням, рассмотрел их. Одни следы совсем свежие, другие – давнишние. Очевидно, кто-то не раз здесь бывал. Может, какой-нибудь ковбой встречался со своей девушкой.

Он перешел речку обратно, но когда хотел вспрыгнуть на лошадь, закружилась голова, и он сел на траву. Сказывались жара и драка. Он перебрался в тень, лег и уснул.

Проснулся внезапно, как от толчка. Посмотрев на солнце, определил, что проспал около часа. Теперь он чувствовал себя намного лучше. Через некоторое время он приметил следы всадника, направлявшегося, очевидно, в Хорс Хевен. Тот проехал несколько дней назад.

Он свернул в каньон Сейвори и очутился меж каменных стен, поднимавшихся очень высоко. Звуки падающей воды многократно усиливало эхо. Затем каньон расширился, и Джим выехал на песчаную отмель с посеревшими останками старых деревьев. Позади ее он увидел вход в пещеру.

Спрыгнув на землю, он постоял, опершись о седло и подождав, пока перестанет кружиться голова. Потом подошел к пещере.

И вдруг резко остановился. На него насмешливо и победно смотрели светло-серые глаза Чанса Вэрроу!

– Долго же ты добирался. Так долго, что я обогнал тебя. Теперь ты умрешь, как умер твой брат. Забавно, что ты обвинил Рида Касла. Рид думал об этом, но мы опередили его.

– Ты убил Джорджа? – спросил Джим как бы автоматически.

Голова его была ясной. И думал он о своих опухших, разбитых руках и о ловкости человека, стоящего перед ним.

– Конечно! По крайней мере, я его прикончил. Он был совершенно беспомощным. Риду нужно было ранчо, и он искал способ заполучить его. Как видишь, мы не теряли времени даром. Он мог бы и сохранить свое ранчо. Но мы узнали о серебряной жиле у Болд-Маунтин. Мы рискнули и победили.

– Ты уверен? – медленно спросил Джим.

– А почему нет? Никто не знает, что я замешан в деле, кроме Рида Касла, а уж он будет молчать. Если откроет рот, никто ему не поверит. Твой приезд несколько осложнил ситуацию, но мы ее упростим.

Джим быстро соображал. Кто это «мы»? Откуда Вэрроу узнал, что он едет в пещеру?

Айвес? Возможно.

Но почему они до сих пор не прибрали к рукам серебряную жилу, не продали ее и не сбежали? Ну да… Они не знают точно, где она.

– Ты не убьешь меня. Вэрроу. Это тебе не по зубам, как и твоему дружку Айвесу – ему не удалось побить меня. Это ты, Вэрроу, умрешь прямо здесь. Ты зря потратил время и зря убил человека. Ты ведь еще не добыл и грамма серебра, потому что не знаешь, где оно. А я знаю. И больше никто. – Джима вдруг качнуло от слабости. – Сотни людей искали тут серебро, а нашел его Джордж. И написал мне.

Видя, что Джим теряет сознание, Вэрроу медленно тронул свой кольт и задумался. Колени Локлина подкосились, он рухнул, но нашел в себе силы приподняться и сесть на пятки.

– Прости, Вэрроу, мне очень пло… хо, очень… – Джим поднял к глазам дрожащую руку и вдруг молниеносно, как нападающая змея, бросил горсть песку в лицо Вэрроу!

Ганфайтер отскочил ослепленный и выдернул на ощупь свой кольт. Но этого Джиму было достаточно, чтобы выхватить свой револьвер.

Они выстрелили одновременно, но Вэрроу стрелял, не прицелившись, и промахнулся, а пуля Джима попала ему в грудь. За ней вторая и третья.

Звуки выстрелов разнеслись по каньону, в воздухе запахло порохом. Когда эхо затихло, осталось только журчание воды, бегущей по камням.

Тени уже сгущались на улицах Тойабе, когда Джим Локлин, проскакав по улице, спешился у гостиницы. Пайк бросился к нему из дверей.

– С тобой все в порядке, сынок? Я себе места не нахожу.

– Где они, Пайк?

– В гостинице. Почему ты так задержался?

– Пришлось повозиться.

Когда он вошел в контору, взгляды всех обратились к нему. Касл, бледный и мрачный, явно чувствовал себя не в своей тарелке. На лицах Берта, Шиппи и Фиш-Крика Бернса было написано любопытство. Глаза Арморел восторженно сияли. Пэтч угрюмо сидел позади нее.

Джим оперся о стол.

– Касл, я был не прав в отношении тебя. Ты вор, но ты не убийца.

– Я купил ранчо! – воскликнул Касл. – Вот купчая!

– Явная подделка. Ты ни разу не видел подписи моего брата. Могу тебя успокоить: никто из вас не видел. У меня зато есть с собой его письма, а также его завещание. Завещание он написал, поняв, что скоро умрет. Он оставляет мне всю свою собственность, включая шахту на Болд-Маунтин.

– А как насчет этой молодой женщины? Она ведь его жена.

– Теперь об этом. – Джим перевел взгляд на Арми. – Она никогда не была его женой.

– Я поженил их, – вмешался Берт, – в моей конторе.

– Этот брак незаконный, поскольку Арморел официально была женой Чанса Вэрроу.

– Ты уверен?

– Да. Эти двое обманывали простаков во Фриско. Но вот появился Рид. Он расхвастался, дескать, у него деньги, ранчо и шахта. Эта парочка быстро все поняла. Арми приехала выйти за него замуж, но, выяснив, что все его разговоры о богатстве – пустая болтовня, пошла на попятный. Чанс прибыл поддержать ее во всем, но им не удалось завладеть серебряной жилой Джорджа. Чтобы вывести из игры и успокоить Рида Касла, они отдали ему ранчо. – Джим глубоко вздохнул. Он смертельно устал. Ему хотелось скорее закончить со всем этим и уехать. – Эта женщина умеет окручивать мужчин. Должен признать, и я едва не попался. Но Джордж оставил мне записку, в которой все рассказал… Она пришла к нему, когда он чувствовал себя одиноким, и внушила, что он спасает ее от Касла. Когда они оставили город, именно она всадила ему пулю в спину. Этот выстрел в спину и не давал мне покоя. Джордж был сверхосторожен, никто не мог обойти его сзади. Ни один мужчина… А женщина – да. После выстрела появился из леса Чанс, но Джорджу удалось оторваться от них и скрыться. Вэрроу пришлось ждать рассвета, чтобы пойти по следу. А Джордж добрался до пещеры и сполз там с лошади. Ноги его были парализованы, но он сумел написать мне подробное письмо обо всем случившемся. Письмо, свое завещание и все, что у него было, он положил в жестяную коробку, которую держал в пещере. И на камне нацарапал клеймо нашего старого ранчо. Знак, известный лишь мне и ему.

– Послушай, а где Вэрроу? – вмешался Шиппи. – Надо позвать шерифа.

Арми посмотрела на Джима отсутствующим взглядом. Она все поняла.

– ЧансВэрроу поджидал меня в этой пещере. И я оставил его там. – Джим положил письма и завещание на стол перед Бертом. – Вот бумаги. Их достаточно, чтобы повесить Вэрроу и надолго засадить Касла в тюрьму.

Берт перевел взгляд на Пэтча.

– А как насчет него?

– Она моя сводная сестра, – угрюмо проговорил Пэтч. – Она нехороший человек. Есть плохие белые, есть плохие индейцы. Она нехороший человек.

Локлин взглянул на Пэтча с симпатией.

– Тебе не нужна работа? Постоянная работа?

– Ух-х. Я хорошо работаю.

Глаза Арми загорелись злобой. Теперь все знают, что она полукровка, то есть хуже, чем убийца.

– А как ты докопался до всего? – поинтересовался Берт у Джима.

– О первом я сказал: это выстрел в спину. Второе – пропало оружие Джорджа. Потом на крюке в ее доме я увидел кобуру и ремень с именем Джорджа. Самого оружия не было. Но Джордж никогда никому не давал свое оружие, и кобура на ремне была не его. Это вызвало у меня подозрение и натолкнуло на мысль. Наконец я увидел следы там, где Вэрроу встречался с ней на берегу Батлер-Крик. Правда, я не знал следов Вэрроу… Да и голова была не в порядке после драки… Ну и так далее… – Джим встал. – Вот так все и было. – Он посмотрел на Касла. – Завтра я отправляюсь в долину Антилопы. Ваши личные вещи переправлю в город.

Дверь открылась, и в комнату вошел грузный мужчина.

– Меня зовут Якоб Карвер, – сказал он. – Я из Элсуорта в Канзасе. На окраине города я оставил шестьсот голов скота, говорят, что вы никого не пускаете в город. Это правда?

Шиппи хотел ответить, когда вмешался Джим Локлин.

– Конечно, нет. К северо-западу отсюда, в Грасс-Вэлли, есть заброшенное ранчо. Если появляется человек честный и хороший сосед, мы всегда найдем ему место. Добро пожаловать. – Когда Карвер вышел, Локлин взглянул на Шиппи и сказал: – Это хороший человек. Я знавал таких в Канзасе. Таким можно селиться здесь.

Джим Локлин тоже вышел, за ним и Пайк.

Фиш-Крик Бернс посмотрел им вслед и заметил:

– Воздух становится чище, и мне кажется, нас ждет хорошая погодка. – Встав, он добавил: – Похоже, у нас появился новый предводитель.

Историческая справка

Клей Эллисон

Почти каждый из первых поселенцев на западе Техаса или в Нью-Мексико слышал историю Клея Эллисона, который был скотоводом, а до этого сражался в армии Конфедератов и совершал кавалерийские рейды вместе со знаменитым Натаном Бедфордом Форрестом.

Эллисон родился в Теннесси в 1840 году. После войны он приехал на Запад, совершал поездки с Чарльзом Гуднайтом (тем, который придумал походную кухню) по дороге Гуднайт-Лавинг и в конце концов занялся фермерством вместе с его братом Джоном.

Этот красивый мужчина с непредсказуемым темпераментом уладил несколько споров с помощью кольта. Позднее о нем говорили, что он убил по крайней мере тридцать человек. Эта цифра явно преувеличена, как то частенько бывало в те времена, а в одном случае спор решался без кольтов.

Во время одной из ссор с соседом тот запротестовал:

– Не хватайся за пушку, Клей! Я плохо владею этим оружием!

– Тогда какое мы выберем?

– Охотничьи ножи.

– Идет. Выроем могилу шесть футов глубиной и шесть в длину. Встанем по ее концам с ножами. Победитель засыплет ее.

Через некоторое время Клей с глубокой раной в боку и множественными мелкими ранами закапывал эту могилу.

ПОСЕЛЕНЦЫ ИЗ ЛОУНТРИ

Таннер закрывал нижние ворота, когда Уили Данн заметил его и, перейдя улицу, направился к нему. Алгоса затаила дыхание, поскольку это была первая встреча владельца «Хата» и нового поселенца на Лоунтри.

Последние пятнадцать лет Уили Данн и его крепкие ребята с ранчо «Хат» были неоспоримыми владельцами более двухсот тысяч акров пастбищ. Они жили в достатке и процветали. Время от времени кто-нибудь из поселенцев по незнанию пытался обосноваться на ранчо «Хат», но задержаться там можно было только в могиле. И кое-кто остался в этой земле. Остальные убирались отсюда как можно дальше.

Исключением был Таннер. Он поселился в холмистом уголке с зеленым лугом, где было в избытке и воды и строительного леса.

Данн был жестоким и сильным мужчиной. Вызов, брошенный Таннером, раздражал его. Только безмозглый человек, полагал он, вступает в борьбу, заведомо зная, что проиграет.

Увидев Данна, Таннер выпрямился. Он был сухопар и чуть сутулился. Глаза у него были черные, проницательные, а волосы рыжеватые, выгоревшие на солнце.

– Привет, Данн. Хотел повидаться с тобой. Несколько твоих коров пришли на водопой к Сэнди-Пойнт и угодили в зыбучие пески. Твоим ребятам надо бы огородить это место.

– Спасибо за совет, – резко бросил Данн. – Послушай, Таннер, даю тебе сорок восемь часов, чтобы убраться отсюда.

Таннер медленно затянулся сигаретой.

– Послушайте и вы, мистер Данн. Зря вы это говорите. Если бы я хотел уехать, то так сделал бы давным-давно. Мне нравится это место, и я не собираюсь уезжать.

– Не будь дураком! – перебил его Данн. – У тебя нет шансов. Мой скот вот уже много лет здесь пасется, и мы не уступим этих угодий никакому поселенцу-бродяге. На меня работают сорок крепких парней. Если будешь артачиться, то…

– Некоторые из них пострадают. Мистер Данн, у вас громадные пастбища, а это ведь государственная земля. Я взял небольшой участок, и оставьте меня в покое.

– Подумай хорошенько! – Данну не очень хотелось драться. Он достаточно навоевался. – Ты не сможешь выжить здесь.

– Я хотел бы выращивать свиней, – заявил Таннер, щурясь от солнца. – Мне нужно несколько акров земли, чтобы посеять кукурузу. – Он указал на мешки, лежащие в повозке. – Вот и семена.

– Свиней? Но здесь разводят коров!

– А я буду растить свиней. Людям иногда хочется свинины.

– Повторяю, ты уберешься в сорок восемь часов.

Данн терял терпение. Он привык, что люди сразу выполняют его требования, а не обсуждают их. Он также понимал, что за ними наблюдают все жители.

– Послушайте, мистер Данн, – заявил вдруг Таннер, – мне и моей семье нравится это место. У нас могут быть добрососедские отношения. Но если решили давить на нас, мы достойно ответим. Нам терять нечего, а вам есть что. Я не хочу осложнений, но если вы начнете первым, я не буду сидеть сложа руки и ждать, а последую за вами, мистер Данн, и буду драться.

Разъяренный Данн отвернулся. В нем бушевали разочарование и ярость. Он надеялся избежать стычки, но если этот человек здесь останется, приедут и другие. Нет, никому это не удастся. Когда они начнут голодать, они будут резать его скот. Он уже сталкивался с этим. Кроме того, человек бросает ему вызов, а должен бы испугаться или хотя бы встревожиться.

– Босс, – сказал Олли Херндон, – позволь я займусь им. Он явно напрашивается.

– Нет-нет! – возразил Данн. – Я не хочу, чтобы человека убили на глазах его жены и детей.

– Это не сын, а брат его жены, – заметил один из ковбоев. – Они поженились всего пару лет назад.

– Отдай его мне, – повторил Херндон. – Он чертовски самоуверен.

Несмотря на твердое намерение отделаться от этого поселенца, Данн понимал, что тот крепкий орешек. Если его убьют, это взбудоражит весь город.

Таннер построил себе каменный дом у самой скалы в долине Лоунтри. К этому дому можно было подойти только с фасада. У Таннера была слава меткого стрелка. Правда, его можно было подловить и на открытом месте.

На следующий же день восемь вооруженных всадников, укрываясь за ивняком, приблизились к Таннеру, находившемуся на пастбище. Там не было укрытий, кроме нескольких разбросанных камней, кустов и отдельных деревьев.

– Попался! – победно воскликнул Олли. – Теперь мы тебе покажем!

Они поскакали вперед так, чтобы отрезать ему путь к дому, а затем развернули лошадей. Однако они не нашли его.

Таннер исчез как дым. Но вдруг раздался выстрел. Одна лошадь упала, сбросив седока; второй выстрел – с головы Олли слетела шляпа. И на пастбище – никого. Это было невероятно.

Разозлившиеся ковбои поехали кругами.

– Стреляли из-за тех камней, – утверждал один.

– Нет, из тех кустов, – говорил другой.

Прогремел еще выстрел, на этот раз – из дома, и одна из лошадей встала на дыбы. Когда она успокоилась, беглый огонь заставил всех рассыпаться и укрыться.

– Но мы же все видели его, – заявил Олли. – Мы все. Вот тут он был, на виду у всех!

На следующее утро расстроенный Уили Данн встал очень рано и, когда вышел на веранду, увидел на крыльце три больших арбуза, а рядом мешок с копчеными ушами. К мешку была приколота записка: «Думаю, это как раз подойдет к говядине. Лучше держи своих людей поближе к дому. Скажи спасибо, что живы».

Уили Дан выругался. На его взгляд, арбузы были неаппетитными.

Рассказ Олли Херндона обеспокоил его. «Просто испарился», – сказал он. Очевидно, Таннер прятался в кустах, но почему его не нашли? Олли выкурил бы его из любых зарослей.

Прошло еще три дня, прежде чем они напали снова. Руководил опять Олли, с ним было семеро. Не доехав до дома Таннера несколько сот ярдов, они спрятали лошадей и пошли пешком. Выждали в тишине, пока стало темно, и двинулись к освещенным окнам, стараясь идти через поле бесшумно. На полпути Олли зацепился в траве за что-то и с маху упал. Тут же прозвучал выстрел.

Лежа ничком в траве, ковбои ругались на чем свет стоит. Стреляли в них с близкого расстояния и похоже, что из обреза.

Олли ощупал траву вокруг.

– Проволока, – произнес он с отвращением. – Проволочное заграждение!

Он поднял глаза и увидел, что свет в окнах дома погас.

Олли был в бешенстве. Его провел какой-то поселенец. Он поднялся во весь рост, и остальные тоже. Ред встал рядом с Олли.

– Теперь нет смысла идти. Этот трюкач приготовился встретить нас.

Это было понятно всем. Таннер так поставил свой дом, что подойти к нему можно было только лугом, а загоны, амбар и сено были в каньоне, куда мимо дома пробраться незаметно было практически невозможно. Ну, а стрелять по каменному дому бесполезно. Да и опасно. Стрелков засекут, и на лугу они будут хорошей мишенью.

Разъяренные, парни вернулись к лошадям и поехали на ранчо.

Уили Данн негодовал. Стойкое сопротивление Таннера раздражало его и расстраивало все планы. Кроме того, Таннер приобретал все больше друзей. Даже адвокат Данна позволил себе отпустить шутку по этому поводу, но Данн не оценил ее. Он надеялся, что Таннер уберется без кровопролития, но, как видно, единственный вариант – убить его. Десять лет назад Данн, не задумываясь, сделал бы это, но времена изменились, и люди стали искоса поглядывать на тех, кто круто расправлялся с неугодными.

Данн уже был готов дать волю Олли Херндону, но что-то останавливало его. Нужно искать другой способ. Вот захватить бы Таннера на дороге, а в его отсутствие разгромить дом…

В городе стали обсуждать нападение людей Данна на Лоунтри, за которое ему отплатили арбузами. В следующий раз, когда Данн появился в городе, Эд Уоллис спросил его:

– Ну и как арбузы, Уили? Желудок не расстроился?

Улыбка исчезла с лица Данна.

– Этот поселенец напрашивается на неприятности. Его предупредили, чтобы он ушел с моей земли!

– Не те времена, Уили. Почему бы ему не остаться? Он кажется порядочным человеком и мог бы быть хорошим соседом.

– Послушай, Эд, если я разрешу Таннеру остаться на моей земле, тут же набегут другие поселенцы. К тому же в засушливый год мне понадобится вода, что на этом участке.

Уоллис пожал плечами.

– Не мое дело, но люди говорят, что на двухстах тысячах акров земли, где ты распоряжаешься, хватит места для этого человека. И у тебя достаточно воды и пастбищ. Но ты держишь столько скота, что никакие пастбища этого не выдержат.

– Ты учишь меня, как вести дела? Я занимаюсь скотоводством без малого двадцать пять лет, и торговцы картофелем будут говорить мне, как вести дела?

Эда Уоллиса передернуло:

– Прости, что заговорил с тобой, Данн. Да, это не мое дело. Ты лучше знаешь, как тебе поступить.

Он вернулся в магазин, а Уили Данн смотрел ему вслед и злился на Уоллиса, а больше – на себя. Почему он сорвался на Эда? Они дружат пятнадцать лет. Но говорить, что скота у него слишком много – это просто глупость, хотя, имея в виду этот год, когда явно не хватит кормов, Эд, наверное, прав. А во всем виноват чертов поселенец, решил Данн. Этот Таннер…

Он пошел к почте и уже подходил к ней, когда оттуда вышли Таннер с женой.

Таннеру было от силы тридцать, жена лет на десять моложе. Это была хорошенькая, спокойная женщина. Когда она увидела Данна, глаза ее расширились от страха, и это еще больше разозлило Данна. Каким же его считают, если молодая женщина шарахается от него? И что Таннер нашептывает ей?

– Таннер, – резко спросил он, – ты еще не уехал?

Таннер улыбнулся.

– О, приветствую вас, мистер Данн! Нет, мы не уехали и не думаем. Земля принадлежит правительству, и вы не смеете требовать, чтобы мы бросили ее. К тому же я подал прошение, чтобы мне оформили этот участок как гомстед ^[2]. Мы просто хотим жить здесь. Так что оставьте нас в покое, мистер Данн.

Люди на улице прислушивались к разговору. Уили Данн Дорожил их мнением. Если он скажет Таннеру, что тот может оставаться и спокойно жить на этих землях, его престиж будет выше. С другой стороны, он слишком долго вел себя как феодальный барон и с ходу перемениться не мог. Попробовал бы Таннер побыть на его месте.

– Послушай, Таннер, я больше не хочу обсуждать это. Ты забрал мою воду, и я хочу, чтобы ты убрался. Или ты исчезнешь, или тебе придется иметь дело со мной. Я пошлю людей, и они позаботятся о тебе.

– В чем дело, мистер Данн? – голос Таннера стал слишком мягким. Опасно мягким. – Разве вы сами уже не можете постоять за свое? Или вы привыкли прятаться за спину Олли Херндона и не помните, что такое расквашенный нос?

Уили Данн уставился на Таннера. Много лет никто не осмеливался бросить ему вызов. В течение многих лет он не участвовал в драках. В прошлом он был сильный парень и дрался много, жестоко… У него была репутация бойца. Но в Таннере чувствовалось нечто, говорившее Данну, что справиться с ним нелегко.

– Я не хочу мараться в драке, Таннер. Если я соглашусь на нее, то вопрос мы решим не кулаками.

Таннер уже не улыбался.

– Мистер Данн, я никогда не ищу неприятностей, хотя иногда мне их навязывают. Ваши парни дважды атаковали мой дом. Знаете, мистер Данн, я всегда надеялся, что мне не придется совершить еще одно убийство, но если хотите драться с оружием, я согласен, пусть будет оружие. Хоть сейчас, хоть здесь, и в эту минуту, если хотите. Кольт у меня при себе. Как, мистер Данн?

Уили Данн ощутил холодок под ложечкой. Может, это старость?

– Нет, – честно признался он, – у меня нет с собой оружия, но…

Шериф Коллинз, наблюдавший за этой сценой, прервал его:

– Все, все! Остановитесь! Никаких разговоров об оружии, пока я здесь шериф. – Шериф тоже был скотоводом. – Ты слышал, Таннер?

– Да, слышал, – спокойно ответил Таннер. – Но уж пока вы здесь, передайте Данну, чтобы держал своих людей подальше от моего дома. Они дважды нападали на меня с оружием.

– Ничего не знаю об этом, – холодно заметил Коллинз. – Можете подать официальную жалобу, и я буду действовать соответственно.

– Я всегда мог сам постоять за себя шериф, но хочу обратить ваше внимание кое на что. Вы тут стояли и слушали, как мистер Данн угрожал мне и требовал съехать с земли, на которой я законно живу. Если дойдет до суда, я вызову вас как свидетеля. – Повернувшись к жене, он сказал: – Прости, дорогая, я заставил тебя ждать.

Толпа разошлась. Остались Коллинз и Данн. Первым заговорил Данн:

– Как я хочу, чтобы этот чертов ублюдок убрался отсюда! Я не ищу неприятностей, Джим, но мне нужна вода.

– У тебя хватает воды в других местах. За тобой огромная территория. Мне кажется, тебе надо смириться.

– И позволить ему одержать верх?

– Разве не видишь, Уили! Таннер не горит желанием отделать тебя. Он просто хочет жить здесь. Почему бы тебе не хлопнуть его по плечу и не сказать, что если время от времени он будет давать тебе свинину, то пусть остается.

В словах Коллинза было много смысла, к тому же Коллинз был уважаемым человеком.

– Но, Джим, он бросил мне вызов, а со времени парней Пауэлл никто не осмеливался на это. Я не могу позволить…

Уили Данн когда-то убил парней Пауэлл, всех троих. Но тогда он был четырнадцатью годами моложе.

– Ты сам напросился, Уили. Но говорю тебе как другу: не думай, что Таннер – легкая добыча. Это не так.

По дороге на ранчо Уили Данн размышлял об этом и признался себе, что у него такое же впечатление. Что-то в манере Таннера подсказывало, что тот человек не «перекати-поле». И что сказал Таннер? Сказал, что не хочет убивать еще одного человека.

Вдруг он вспомнил, как Роуди или кто-то еще сказал ему, что ни разу не видел обратных следов с ранчо Таннера. Только в одном направлении – туда. Как это могло быть?

Гонимый любопытством, Данн свернул с дороги и поскакал на гнедом через холмы. Ему потребовалось несколько минут, чтобы обнаружить следы повозки Таннера, причем ездовая лошадь была привязана сзади. На протяжении трех миль он ехал по этим следам, и вдруг они оборвались.

Озадаченный, он развернул гнедого. Примятая трава указывала, где Таннер свернул, и Данн поехал опять по следу через холм вдоль русла высохшего ручья. Осталось примерно пять миль до дома Таннера, но дорогу преградила Вилдхорс – базальтовая скала высотой около четырехсот футов, длиной миль восемь и поперек минимум две мили. Если Таннер ехал здесь домой, он явно сбился с пути. Это странно.

Данн вернулся на дорогу и поскакал на ранчо. Он хмурился, обдумывая увиденное. Глупо, что человек сделал такой крюк по дороге к дому из осторожности. И потом – через скалу не переберешься. С севера он к ней не приближался, но издали видел осыпи и отвес футов сто высотой.

Может, он просто глуп? В конце концов Лоунтри далеко от его ранчо, и он редко гонял туда скот, приберегая водопой для крайней нужды. Он мог безболезненно расстаться с этим уголком. Но нет. Земля – его и останется его…

Если бы он и дальше шел по следу Таннера, но пешком – чего ковбои не делают, – то его встретил бы еще один сюрприз. Он увидел бы, что скала не сплошная.

Через несколько дней, по окончании строительства дома, Таннер отправился подстрелить антилопу. Привязав лошадь на островке с травой, он взял винтовку и пошел по ручью, выбивающемуся из-под скалы. Он обнаружил пролом в скальной стенке и следы животных, ведущие от водопоя к этому пролому.

Пролом вел в щель между скалами, так замаскированную самой природой, что даже с близкого расстояния скала выглядела цельной.

Следуя по едва различимой тропинке через осыпи, обломки скал и кусты, Таннер вышел к зеленому лугу шириной от ста ярдов до полумили. В низине обнаружилось и озерко. Луг с другого конца замыкался непролазным осинником. Вдалеке виднелись дымы Алгосы. Таким образом, Таннер обнаружил тайную тропу от своего ранчо, новое удобное пастбище и короткую дорогу, срезающую часть пути в город.

На ранчо «Семь», расположенном милях в семи, он купил двадцать телок и выпустил их пастись. Затем поставил ворота и забор, замкнувшие луг с обеих сторон.

Каждый раз, пользуясь проходом через скалу, Таннер тщательно маскировал свои следы, уничтожая их таким образом, чтобы выглядело, будто они теряются на самой скале. Над дорогой в осинник он расположил мощное старое дерево, прикрепив его к пню как гигантский шлагбаум, и проход казался со стороны непреодолимым для повозки.

Морган Таннер помог Энн слезть с повозки. Она прижалась к нему.

– Оставят нас когда-нибудь в покое, Морган?

– Уверен, что да. Но мне кажется, будут еще неприятности. Олли Херндон явно ищет их, по приказу ли Данна или нет. Нам надо быть очень осторожными.

В последующие дни он обследовал расселину в скале и обнаружил несколько ледяных пещер, а в одной из них каменный молоток. Он изучал каньон, бродя по нему в одиночку, а иногда с Рианом или Энн.

Морган Таннер раньше жил в горной местности, где ценили молочных коров, выделывая и масло, и сыр. Насколько он разобрался в ситуации, в Алгосе молочные коровы были только у почтмейстера.

Трудно сказать, что решил Данн, но нападения его людей прекратились. Таннер редко бывал в городе, и всегда при оружии, но обходил там места, где мог нарваться на неприятную встречу. Дома ему помогал управляться с хозяйством тринадцатилетний брат жены Джонни Риан. Это был трудолюбивый парнишка.

Людей Данна Таннер больше не встречал и был вполне доволен, что его вроде бы оставили в покое.

С каждым днем солнце палило сильнее, небо было абсолютно безоблачным. Уили Данн объезжал на своей гнедой ранчо, беседуя с управляющим. Тот был расстроен.

– О чем задумался, Олли? Не все же пастбища в таком плачевном состоянии!

– Есть неплохие участки у разломов и в каньонах. И уровень воды в колодцах не сильно понизился, только колодец у Спер совсем высох. – Помолчав, Олли Херндон осторожно спросил: – Тебе не кажется, босс, что надо продать немного скота? Уменьшим нагрузку на пастбища.

– Цены сейчас низкие. Мы многое потеряем, если решим продавать сейчас.

Олли Херндон промолчал. Он был не только ганфайтер, но и скотовод. Конечно, невыгодно продавать скот, когда цены упали, но лучше это сделать сейчас, пока у скотины есть еще мясо на костях. А говорить это Уили Данну не стоило. Того всегда в первую очередь интересовало количество животных.

– Если бы у нас был Лоунтри, это решило бы проблемы, – заметил Олли. – Только скажи, и я займусь Таннером.

Данн молчал, оглядывая простиравшееся на многие мили выжженное пастбище, и считал про себя до десяти. Ему не хотелось раскручивать это дело. То, что он увидел в глазах жены Таннера, уязвило его. Не желая признать это, он решил, что стал чересчур чувствительным. И не был уверен в исходе своего поединка с Таннером. Если его убьют, на что ему эти громадные пастбища? А если Таннер погибнет, что будет с этой женщиной?

– Нет, – наконец произнес он, – не сейчас.

Таннера он давно не встречал. Дважды подъезжал к долине, но держался поодаль чтобы не попасться на глаза. А однажды, поглядев сверху, с горы, спросил себя: с какой стати Таннер распахал так много земли под люцерну и другие кормовые культуры? У него много скота? Но где этот скот?

Данн увидел большие запасы сена. Таннер не дурак. Он хорошо ведет хозяйство. Но может быть, Таннер, как многие поселенцы до него, занялся кражей скота?

Предположим, он тайно откармливает коров, украденных с ранчо «Хат»? Это единственное объяснение…

Морган Таннер советовался с женой:

– Радость моя, я думаю, что, если бы у нас был бычок джерсейской породы, мы бы, пожалуй, вывели хороших молочных коров за несколько лет. Можно было бы образовать молочное стадо.

Энн Таннер спросила:

– Ты хочешь потратить деньги, что оставил дядя Фред? Так?

– Решать тебе, тебе и Джонни. Это твой дядя.

– Но он завещал деньги всем нам. А что ты думаешь, Джонни?

– Я согласен с Морганом. Думаю, здесь, в Алгосе, молоко и масло пойдут хорошо. Дело стоящее.

– Хорошо, – согласилась Энн. – Найдешь подходящего бычка, покупай.

– Завтра поеду в город, – сказал Таннер.

На следующий день Морган Таннер приехал в Алгосу часам к десяти, опередив буквально на несколько минут Уили Данна. Тем временем Олли Херндон с двенадцатью парнями с ранчо «Хат» налетели на ранчо Таннера. Все было тщательно спланировано, потому что Олли следил за ранчо в бинокль и видел, как парнишка куда-то уехал. Они тут же ринулись с горы и поскакали.

Вскоре они въехали во двор. Данн крикнул, в дверях появилась Энн Таннер. Она побледнела.

– Что вам надо, мистер Данн? Вы теперь деретесь с женщинами?

Данн покраснел.

– Я не воюю с женщинами, но мы должны обыскать ранчо! Ваш чертов муженек повадился красть коров.

– У нас только свой скот! Я требую, чтобы вы сейчас же уехали!

Она метнулась и схватила винтовку, но Херндон соскочил с лошади и вырвал ее у нее из рук.

Энн ударила его по губам, а он в ответ ударил ее и сбил с ног.

– Олли! – крикнул Данн, побелев от гнева. – Ради Бога, ты же мужик! Я не позволю, чтобы при мне мужчина бил женщину! Быстро в седло, ты слышал? – Повернувшись к Энн, он сказал: – Простите, мэм, но вы не должны были хвататься за винтовку.

– И позволить вам увести скот? Вы нарываетесь на неприятности, мистер Данн. Вы не знаете Моргана. Мать Моргана Таннера была из семьи Лори из округа Ньюсес, вы помните, что там случилось с Фуллерами?

Уили Данн онемел от изумления. Все скотоводы прекрасно знали подробности вендетты, которая длилась двадцать пять лет. Фуллеры, или люди, прикрывавшиеся этим именем, убили одного Лори, споря из-за лошадей, и затем все Фуллеры до единого были убиты.

А Уили Данн был сам свидетелем одного убийства. Он покупал в Техасе скот и увидел, как четверо с ранчо Фуллеров зажали в угол двоих из семьи Лори – Билла Лори и мальчика лет шестнадцати-семнадцати. Они убили Билла выстрелом в спину, а мальчишка повернулся к ним; никто не уследил, как он выхватил свой револьвер – он сделал это молниеносно. Первая пуля попала в Эда Фуллера, а всего через полминуты мальчишка уже был в седле и мчался прочь, оставив позади трех мертвых Фуллеров и одного умиравшего. Уилли Данн понял наконец, почему же ему все время казалось, что он уже где-то видел Моргана Таннера.

Но идти на попятный было поздно.

– Я останусь здесь, а вы разделитесь и поищете коров. Когда найдете, пригоните их сюда.

– Это не ваш скот. Мы его купили и заплатили за него.

Олли Херндон медлил.

– Босс, разреши мне поехать за ним. Я возьму его.

– Не дури! – Данн был по-настоящему взвинчен, и нервы его были на пределе. – Это работа шерифа. – Он помолчал. – К тому же ты не его уровня. Моргана Таннера в Техасе звали Малышом Лори. Слыхал это имя?

– Мистер Данн прав, – сказала Энн Таннер. – Когда муж увидит, что вы тут сделали, он просто убьет вас всех. Советую вам уезжать немедленно. Советую вообще уехать из этих мест, пока он вас не нашел.

– Что это вы так заботитесь обо мне?

– О вас? Вы дешевый горлопан и настоящий койот. Вы поимели многое, находясь в тени мистера Данна. Мне просто не хочется, чтобы мой муж убил еще одного человека.

Когда они уводили скот и Энн смотрела им вслед, душа ее была охвачена страхом. Из-за деревьев появился Джонни.

– Я все видел, сестра, но не знал, что сделать. Думаю поехать в город за Морганом.

– Нет. – К ней вернулась способность четко мыслить. – Оставайся здесь и не допусти, чтобы они подожгли дом. А я поеду за шерифом Коллинзом.

Пока Джонни седлал для нее лошадь, Энн переоделась, причесалась и вынула какие-то бумаги из несгораемого ящика.

Коллинз был шокирован и произнес:

– Мэм, вы не можете так поступить! Вы не можете арестовать Данна за воровство! У него самое большое стадо в этих краях!

– Тем не менее вот основание и полномочия на его арест. И я хочу, чтобы вы пошли вместе со мной. – Она показала купчую на скот. – Он угнал скот с моего ранчо, угнал силой. А Олли Херндон, его управляющий, ударил меня. – Она показала синяк над бровью. – Шериф, мой муж из семьи Лори, и я хочу, чтобы Данн уже сидел за решеткой, до того как мой муж разыщет его.

– Что там произошло, мэм? – спросил шериф, неохотно вставая. – Это правда? Правда, что Морган – тот, кого называли Малыш Лори? – Он двинулся к двери. – Вы можете пойти со мной, мэм, если хотите. Я не желаю убийства, тем более если можно предотвратить его.

Малышу Лори приписывали девять убийств, а Морган Таннер в глазах местных жителей был спокойным, сдержанным человеком, ему симпатизировали, он всегда был мирно настроен. Но Коллинз хорошо знал этот тип людей. Если к ним не пристают, это спокойные, солидные, работящие люди, а стоит тронуть их, и они превращаются в исчадия ада.

Вдруг в дверях показался Таннер.

– Энн? Что случилось? Я увидел, как ты вошла сюда. Что с твоим лицом?

Он слушал, лицо его было бесстрастным. А когда он повернулся к двери, Коллинз сказал:

– Морг! Пусть все будет по закону.

– Хорошо. Кроме Олли. О нем я сам позабочусь.

– К тебе хорошо относятся в округе, Морг, а ты все хочешь испортить убийством.

– Я не стану его убивать без крайней нужды. Но хочу, чтобы он почувствовал, что лучше быть мертвым.

Уили Данн, стоя на крыльце, разговаривал с Олли Херндоном, когда во двор его ранчо въехали шериф Коллинз, Морган Таннер и Энн. К этому времени на лице Энн уже расплылся лиловый синяк.

– Данн, – извиняющимся тоном произнес Коллинз, – у меня ордер на твой арест. Тебя и Олли. За кражу.

Олли смотрел на Таннера. В его глазах горел охотничий азарт.

– Ты искал меня?

– Попридержи язык, – спокойно ответил Таннер, – ты свое получишь.

Лицо Данна вспыхнуло от гнева.

– Ты хочешь арестовать меня? За кражу?

– Точно, – ответил Коллинз. – У миссис Таннер есть купчая на тот скот, что ты угнал. Она купила его на ранчо и заплатила наличными.

Данн пришел в смятение.

– Послушай, это ошибка. Я думал, что…

– Беда в том, что ты именно не подумал, – отрезал Таннер. – Ты позволил себе превратиться в старого идиота. Теперь слушай меня. Ты не имеешь законного права на пастбища, которые используешь хищнически. Ты пасешь на них на пять тысяч голов скота больше, чем эти пастбища могут выдержать. Честно скажу тебе, Данн, я подумывал написать двум дюжинам парней в Техасе, моим друзьям, и пригласить их поселиться на этих пастбищах. Они все оформят как надо, а это ребята крепкие. И будешь радоваться, если сумеешь сохранить хотя бы тот дом, где живешь.

– Таннер, я, наверное, в самом деле слепой дурак, но ты не будешь подавать на меня жалобу? Возможно, я выпутаюсь, но буду выглядеть дураком. Скажи, сколько я тебе должен за ущерб, и я заплачу. Не возражаешь, шериф?

Коллинз махнул рукой:

– Если Таннер заберет свою жалобу, мне этого достаточно.

Морган Таннер не испытывал злобы к Данну. Он истратил всю еще в Техасе. Ему хотелось только покоя и чтобы рядом была Энн.

– Никаких претензий насчет Лоунтри?

– Никаких. Ты поступил порядочно, Таннер. Ведь ты мог разделаться со мной.

Херндон выругался.

– Босс! Что на тебя нашло? Встаешь на колени перед этим бродягой? Я сам…

Он осекся и потянулся за револьвером, когда Таннер повернулся к нему.

Таннер выхватил револьвер быстрее. Первая пуля перебила Олли руку у локтя, вторая попала в правое ухо, а когда тот схватился за него здоровой рукой, третья – отсекла мочку левого уха.

Херндон повернулся и побежал. Таннер пошел за ним с револьвером наготове.

– Лучше проваливай отсюда, Херндон. Если еще раз попадешься мне на глаза, убью. Ты не стоишь и мизинца любого крутого парня. Тебе бы с женщинами воевать. Теперь садись на лошадь и убирайся.

Он демонстративно повернулся спиной к Олли. Вскочив в седло, посмотрел на шерифа и сказал:

– Спасибо, Коллинз.

Когда Энн подъехала, он огляделся и сказал:

– Данн, пусть твои парни пригонят обратно скот. А ты как-нибудь заезжай на ужин.

На обратном пути он заметил:

– Знаешь, милая, Данн будет хорошим соседом. Он упрямый, но на его месте я, может, вел бы себя так же плохо. Так или иначе, в этих краях человеку нужны хорошие соседи. – И добавил: – Надо бы поторопиться, а то там Джонни волнуется, держа оборону.

Джонни вышел навстречу с винтовкой наперевес.

Наконец-то в Лоунтри воцарился мир.

Историческая справка

Длинный Генри Томпсон

Он приехал в Монтану из Техаса с ранчо «Рокинг Н» и нанялся объездчиком на ранчо «НбарН». Это был высокий мужчина спокойного нрава, но о нем говорили, что где-то там, на дороге, он убил троих.

Длинный Генри имел при себе шестизарядный кольт, в котором спусковой крючок и предохранитель были спилены, и чтобы выстрелить, надо было просто оттянуть курок и отпустить его. В некоторых местах такой стиль называли «скользящей стрельбой». Чтобы выстрелить, достаточно было поднять кольт. Стрелял он на удивление метко.

Говорили, что он на четверть чероки, да и внешне он походил на индейца. Пил он мало, курил редко и старался избегать стычек. Правда, однажды он уложил еще одного человека. Затем была стычка с Джорджем Денманом, поваром на ранчо «НбарН».

Денман был крупным и сильным. По словам рабочих с ранчо «НбарН», его не любили все, кто знал. Вел он себя всегда несносно и неприятно, а когда выпьет, и того хуже.

Вечером, о котором идет речь, Длинный Генри с другими парнями зашел в салун Чарли Хансона. Они застали там Денмана.

Тут же был и ковбой по имени Вассон, или Ватсон, безобидный и добродушный пьяница, который пил больше, чем надо. Денман угощал его, потом толкал, глядя, как он падает, или крутил его и затем смеялся над тем, как тот валился на пол. Зрелище было отвратительное. Но еще хуже, что, закружившись, Ватсон упал так, что ударился головой о ящик и получил глубокую рану.

А Денман бросил ему в лицо стакан виски, сказав:

– На тебе! От этого кровь лучше остановится.

Длинный Генри пересек комнату, поднял Ватсона и посадил на стул. Затем вытер его лицо от крови, потом повернулся к Денману и сказал:

– Думаю, на сегодня достаточно, Джордж.

Денман ему:

– Кто ты такой, чтобы вмешиваться в мои дела?

– Думаю, ты знаешь меня, Джордж. Я говорю, чтобы ты оставил этого человека в покое.

Длинный Генри вернулся к стойке, допил виски и вышел из салуна.

Денман оставил Ватсона в покое, но, покинув салун, стал ходить от одного к другому, бормоча угрозы.

На следующее утро, после того как он громогласно требовал сказать, где Длинный Генри, Денман сел на лошадь и поехал по улице. Вдруг он увидел Длинного Генри, идущего навстречу. Футах в тридцати от него Денман натянул поводья, и Длинный Генри тоже остановился.

Денман сказал:

– Ты как раз встретился там, где мне нужно, Томпсон. Он потянулся к винчестеру, висевшему прикладом вперед с левого бока лошади.

Пока он вытаскивал винчестер из седельной сумки, Длинный Генри выхватил свой шестизарядный кольт и выстрелил. Денман замер, а потом продолжил вытаскивать винчестер. Тогда Длинный Генри выстрелил снова. Денман выпустил винчестер и свалился на землю замертво.

Первая пуля попала ему чуть выше сердца, вторая – в горло.

Длинный Генри зашел в салун Хансона и спросил:

– Кто-нибудь может сообщить шерифу в Майлз-Сити, что я убил Джорджа Денмана?

Это случилось 24 сентября 1894 года.

ДЖЕКСОН ИЗ ХОРНТАУНА

Хорнтаун принадлежал пустыне. Какие бы надежды ни возлагал на него человек, город не смог устоять под натиском солнца, ветра и движущихся песков. Два ряда домов с ложными фасадами смотрели на пыльную улицу, где несмело росли трава и кусты полыни. Улицей пользовались редкие кролики, койоты и гремучие змеи, которые прятались в подвале салуна «Вотерхоул».

Одинокий ослик, как серое привидение, слонялся среди обшарпанных и заброшенных строений.

С востока и запада высились крутые и неровные хребты уродливых красноватых гор, и их зубчатые вершины уходили в небо. С севера и без того узкая долина сужалась еще и переходила в овраг, по склону которого шла едва заметная тропинка, которая вела неосмотрительного путника в запустение Хорнтауна. На юге долина расширялась и переходила в Черную Скалистую пустыню. Там было совсем мало деревьев и еще меньше воды.

Наблюдатель мог бы с хребта заметить одинокого всадника на пестрой длинноногой лошади, которая еле переступала ногами.

Тот, видимо, знал, куда держит путь через безводную пустыню. Он явно стремился к какой-то цели.

Хорнтаун когда-то жил бурно и отчаянно. Умирал он во вспышках выстрелов и пороховом дыму. Тела убитых остались лежать невозбранно, а живые сорвались из этого города, не оглянувшись.

Бронзовый от солнца всадник с кровавой повязкой на голове сейчас ехал именно в Хорнтаун.

В его серых глазах не было доброты. Время от времени он оборачивался и смотрел на дорогу, по которой проехал. Это были глаза человека, привыкшего видеть мир через прицел своей винтовки.

Хорнтаун породил много таких. А начиналось все это больше ста лет назад, когда ехавший на Запад золотоискатель решил, что забрался уже достаточно далеко.

Через два года он был первым из убитых здесь. Очередному путнику понадобилась его лошадь. Его звали Джек Хорн, и он умер, сжимая винтовку.

Через несколько месяцев мексиканец Монтез обосновался в его покинутом доме и открыл салун. Он продавал скверное виски и обкрадывал случайных путников. Так продолжалось, пока он не напоролся на крепкого парня и не умер на ступеньках своего салуна.

Именно после того появились Джексоны.

Инок Джексон был из Теннесси – высокий, костлявый, с обветренной кожей. Он задержался в Хорнтауне с шестью сыновьями. С их приездом и начался город, тогда же познавший лучшие свои времена.

Сколь скудной ни была бы местная растительность, каким бы отдаленным ни было место и как бы ни было сложно искать сырье, но если мужчина хочет выпить, он найдет, из чего сделать выпивку. Джексоны сами делали виски и сами пили его, зная меру. Обосновавшись в Хорнтауне, они стали пить меньше, видя, из чего получают здесь виски.

Никто из приезжих об этом не догадывался и лишь немногие интересовались сырьем. От этого пойла в людях вспыхивал адский огонь, они дурели, стреляли друг в друга, крали скот и грабили дилижансы.

Пятьдесят лет этим адом, как называли Хорнтаун, управляли Инок и его сын Мэтт Бен Джексон. Проезжий ганфайтер, в дурном настроении искавший ссоры, отправил Инока на тот свет с пулей в голове но и сам часа через два проследовал туда же – с пулей Мэтта. Мэтт Бен настиг его там, где долина Хорнтауна смыкалась с Черной Скалистой пустыней.

После этого Мэтт Бен правил бал в Хорнтауне вместе со своим братом, лейтенантом Фаером Хэтом Джексоном.

Через несколько месяцев шериф Стар Редмен поехал в Хорнтаун с отрядом в тридцать человек. Они не доехали до места назначения, и когда оставшиеся в живых вернулись обратно, четыре седла были пусты, а из пятерых пришлось вынимать свинец Джексонов.

Но Редмена нелегко было запугать. Кроме того, это была его работа. Он ездил и ездил в Хорнтаун. Стар Редмен поклялся, что либо он уничтожит Хорнтаун, либо город – его. В четвертом походе с ним было двадцать шесть солдат. Состоялась кровавая битва, и лишь семеро вернулись невредимыми. Некоторых похоронили в Хорнтауне, двое умерли по дороге домой.

Из противников в городе остался только Мэтт Бен. Ему было сорок лет. Тяжело раненный, он посмотрел вслед солдатам, затем змеей проскользнул в салун «Вотерхоул» и налил себе выпить.

Через месяц некий старатель нашел его труп. Мэтт лежал на полу с револьвером в руке. Он сам себе ампутировал ногу, а застрелился, поняв, что умирает от заражения крови.

Осматривая город, этот старатель обнаружил тела всех Джексонов, кроме одного. Не было Фаера Хэта. Точнее, не был двух – с Фаером Хэтом исчез и мальчик, Мэтт Бен-младший.

– Они вернутся, – проговорил шериф Стар Редмен с горечью. Впрочем, в его голосе сквозило и восхищение. – Это ведь Джексон из Хорнтауна, он обязательно вернется. Чего не могу понять, так это почему он удрал.

– Джексоны – это клан, шериф, – напомнил старатель. – Когда Фаер Хэт убегал, он прихватил шестилетнего Мэтта Бена, который еще не мог воевать.

– Может, ты и прав, – ответил Редмен. – Возможно, он хотел его сохранить, чтобы род Джексонов не увял.

Фаер Хэт Джексон умер в одиночестве десять лет спустя в Соноре. Эта новость дошла до Уэбб-Сити, находившегося в шестидесяти милях южнее Хорнтауна. Когда об этом узнал шериф, в его глазах мелькнул огонек.

– В Соноре? И как он умер?

– Сельские жители окружили его. Но он ушел не один, а забрал с собой восьмерых.

Редмен сплюнул.

– Ну да, Джексоны не умирают в одиночку. Если у Джексона есть оружие, он обязательно кого-то прихватит с собой.

– Ну, – заметил один из присутствующих, – вот и конец шайке Хорнтауна. Можем вздохнуть свободнее.

– Не обольщайтесь, – сказал Стар Редмен. – Мэтт Бен-младший где-то поблизости.

– Но он был слишком мал, чтобы воспринять их науку, да и Хорнтаун вряд ли запомнил.

Стар Редмен пожевал табак и сплюнул.

– Все равно это Джексон из Хорнтауна! – Он сплюнул еще раз. – И, значит, обязательно вернется.

– Послушай, шериф, – вмешался старик, владелец магазина, – иногда мне кажется, что ты даже хочешь, чтобы он вернулся.

Редмен уже направился к двери, но при этих словах остановился и обернулся.

– Он вышел из старого корня. Пусть меня осудят, но я скажу, почему вы все испытываете симпатию к Джексонам. Потому что они настоящие парни!

Всадник натянул поводья, переводя лошадь на рысь, а затем на шаг. Он вытащил винчестер, положил его поперек седла и медленно поехал по единственной улице Хорнтауна.

Вдоль улицы сохранилось два десятка строений: обветшалые серые дома, лачуги, позади них загоны и в центре всего широкое старое здание с выцветшей вывеской «Вотерхоул».

На улице встречались застывшие перекати-поле. Песку намело, как снега зимой. Двери домов болтались и скрипели на ветру. С одной стороны «Вотерхоул» вода, стекавшая с крыши, уже проделала овражек.

Внимание всадника привлек череп человека, выбеленный солнцем.

– Скорее всего, это был один из моих дядей, – сказал он вслух.

Он прыгнул перед «Вотерхоулом» и привязал лошадь к старой коновязи. Глухо прозвучал стук его сапог, когда он прошел по деревянному настилу.

Внутри все было в пыли и паутине. Столы и стулья остались в том положении, в каком, вероятно, были после сражения. На полу валялось несколько фишек для покера, на столе лежала пустая бутылка, еще одна стояла на столешнице бара. К стойке привалился скелет, рядом с ним красовалось ружье, его ремень висел на белых костях. Одной ноги у скелета не было.

Человек стащил с головы свою шляпу.

– Па, умер ты тяжело, но держался до конца.

Выйдя на улицу он пошел к роднику. Из-за него старый Джек Хорн остановился именно здесь. Кристально чистая вода бежала из скальной расселины и падала в естественный водоем. Отсюда она стекала по камням в балку и там исчезала в корнях ив и тополей.

Сначала он наполнил флягу, как любой разумный человек, а затем напился сам. Сняв окровавленную повязку, он тщательно промыл след пули на голове, затем вымыл всю голову.

Напоив лошадь, он отвел ее на клочок земли, поросший травой; в детстве он здесь играл, это было его любимое место.

В салуне онразыскал посуду, вымыл ее, разжег плиту и приготовил простую еду.

Он рыл могилу, чтобы захоронить останки отца, когда его ухо уловило легкий шум. В его руках тотчас же оказался кольт. Он подождал, прислушиваясь к неуклюжим и неуверенным шагам. Из-за угла показалась серая морда.

Мэтт Бен вложил кольт обратно, вылез из ямы и протянул руку ослику.

– Зеке! Иди сюда!

Услышав свое имя, ослик поднял голову и принюхался. Но он медлил. Мэтт Бен еще и еще раз позвал его. И звал, пока тот не подошел.

– Все в порядке, старик Зеке. Я – Джексон. Я наконец вернулся домой. Я рад, что ты дождался меня.

Через три дня Пиерс Боумен вошел в офис шерифа в Уэбб-Сити и сказал:

– Стар, для тебя телеграмма. Похоже, ты был прав. Мэтт Бен возвращается домой.

– Уже приехал, – сухо заметил Редмен. – Тим Богин проезжал там позавчера и видел дымок из трубы «Вотерхоул». Я не собирался тревожить его. Раз Джексон там, все встало на свои места. Но телеграмма меняет дело. Я должен поехать и забрать его.

– Захватишь солдат?

– Нет. Поеду один. Если он настоящий Джексон, то не подпустит близко к себе. Эти Джексоны всегда чуяли приближение солдат за десять миль.

– Шериф в Карсоне попытался достать его, но безуспешно. Джексон сказал, что едет мимо. Ну, и шериф просчитался: потянулся за кольтом, а Мэтт Бен выстрелил. Джексоны всегда умели стрелять. А как ты собираешься взять его, Стар?

– Если бы я знал. Для начала хочу поговорить с ним. – Шериф помолчал. – Знаешь, Боумен, никто никогда не пробовал просто поговорить с Джексонами. К ним ехали с оружием и веревками. А с самого начала надо было пытаться поговорить.

Погруженный в невеселые мысли, Стар Редмен подался в Хорнтаун. У него совсем не было охоты соревноваться в стрельбе с одним из Джексонов. Будь он моложе, другое дело. Но с возрастом приходит мудрость. Джексоны, как и он сам, были людьми своего времени, и не из самых плохих. Во всяком случае, они никогда никого не убивали исподтишка, а только в честном, открытом бою.

Но он обязан арестовать молодого Мэтта Бена и сделает это. Возможно, что молодой Джексон уже не таков, но, может, и нет. Кровь Джексонов сильная.

Он помнил момент, когда в Хорнтауне прекратилась стрельба.

«Кажется, он мертв, – заметил кто-то. – Может, пойти и проверить?» – Опытный волонтер хмыкнул: «Если тебе надо, иди, а я не пойду, даже если пообещаешь мне за это свое ранчо!»

Стар Редмен знал горы. Он считал, что знает их лучше, чем молодой Джексон, и в этом видел свой шанс подобраться как можно ближе, не насторожив Мэтта Бена. Он глянул на небо.

– Похоже, пойдет снег, – сказал сам себе. – Пора уж.

Молодой Мэтт Бен думал о том же. Он собирал дрова и все, что могло гореть, и складывал это у «Вотерхоул. Он приводил в порядок комнату, где собирался жить, и конюшню для своей лошади.

На нижнем лугу, сзади ив, трава была неплохая. Он заточил в кузнице старую косу и начал косить сено. Выпадет снег. Надо как следует подготовить зимовку в Хорнтауне.

Ему нравилось работать руками. Он починил дверь, и теперь она плотно прилегала к косяку. Обнаружив, что старая городская конюшня совсем развалилась, он вытащил из нее доски, годные лишь на дрова. Дом его отца был в конце улицы, и там он нашел еще много топлива.

О еде старался не думать. При разумной экономии взятой с собой еды хватит дня на три-четыре. С утра и до вечера он косил и ворошил траву, чтобы она подсохла и чтобы успеть убрать ее под крышу до снега.

Старый Зеке был поблизости, вечно настороженный, но тянувшийся пообщаться. Несколько раз он пытался заманить ослика в конюшню, но тот осторожничал и не поддавался на уговоры. Однажды, разбросав пучки травы, он все же завел его внутрь. Дверь оставил открытой. Зеке понравилось общество лошади.

– Последние Джексоны, – сказал сам себе Мэтт Бен. – Я и осел!

В двадцати милях к северу и востоку орудовала банда Стоуни Бадда. Банда грабанула два банка, ее не сумели поймать, и парни залегли в этих местах.

– Присоединяйся к нам, Мэтт, – предложил Бадд. – Это территория старого Джексона. Ты был бы нам очень кстати в городе.

– Нет, я больше не хочу проблем с законом. Я теперь езжу только прямым путем. Если мне позволят, – ответил Мэтт Бен.

Он знал, что говорил. В компании Стоуна Бадда у него будет еда, тепло, безопасность. Стоит лишь оседлать свою лошадь и поехать в горы. А здесь его ждут одни неприятности. Люди узнают, что Джексон вернулся, и ему придется жить с грузом этого имени. Но не пора ли Джексонам очистить имя? Старый Инок согласился бы с этим. Времена изменились, и даже Фаер Хэт говорил то же самое.

Было бы все в порядке, если бы не шериф в Карсоне, пожелавший арестовать его. Шериф прикинул, что сам факт ареста Джексона из Хорнтауна привлечет к нему избирателей. Мэтт Бен не хотел ни во что ввязываться, но что-то в змеиных глазках шерифа заставило его передумать.

– Скажите, за что вы хотите арестовать меня, и я пойду.

– Я арестую тебя по подозрению, – ответил шериф. – Ну ладно, хватит разговоров, идем.

– По подозрению в чем?

– Не имеет значения. Иди за мной.

Мэтт Бен помедлил, но ремень с оружием отдал.

– Ну вот, черт тебя побери, – проговорил шериф, – теперь я убью тебя.

К своему несчастью, шериф не заметил расстегнутой пуговицы на рубашке Мэтта, и как только он потянулся к кольту, Мэтт Бен выстрелил. Забрав свой ремень с оружием, он вскочил в седло и выехал из города.

Мэтт Бен жарил бекон, когда услышал легкие шаги. В левой руке он держал сковороду, а в правой вилку. На мгновение он замер.

– И не пытайся, сынок, – сказал Стар Редмен. – Я не собираюсь убивать тебя.

– Значит, вы не такой шериф, как в Карсоне? – заметил Мэтт. – Тот хотел именно убить. – Он посмотрел на высокого мужчину, стоявшего в дверях. Это был худой, длинноногий человек со смеющимися глазами и белыми усами, кончики которых спускались вниз. – Вы, наверное, Стар Редмен, проходите к огню. Вот горячий кофе.

Редмен вошел и вытащил револьверы Джексона из кобуры.

– Прости, Джексон. Я знал, что ты здесь, но не собирался беспокоить тебя, пока не получил телеграмму из Карсона.

– Присаживайтесь и поедим. Жратвы у меня мало, но ничего. – Мэтт посмотрел на шерифа. – Фаер Хэт говорил, что вы справедливый и настоящий боец.

Редмен сел напротив Джексона и наблюдал, как тот готовит еду. Ему нравился этот ладный и, очевидно, сильный парень с повадками наездника. У него были руки труженика.

– Настанет утро, и мы отправимся, Редмен? – спросил Мэтт Бен. – У меня был длинный день.

– Нет. Поедем сейчас, – возразил Редмен. – Я бы не хотел ночевать здесь. – Он улыбнулся. – Я не боюсь призраков, но может пойти снег. Я чувствую это.

– Фаер Хэт рассказывал об этих местах, – сказал Мэтт Бен. – И он сказал, что Хорнтаун по праву принадлежит мне. Это правда?

– Да, – ответил Редмен. – Инок, как и семеро остальных, доказали свое преимущественное право. Ты фактически владеешь всей водой вокруг, а твои пастбища чередуются с чужими. Я видел карту частных владений. Старый Инок был неглуп.

Мэтт Бен разложил по тарелкам бекон и непропекшийся хлеб, наполнил еще раз кружки. Вот и конец мечтам! Он думал, приехав сюда, привести все в порядок и зажить как добропорядочный фермер. Если бы не шериф в Карсоне!..

В душе его разгорался пожар. Почему бы и нет? Раз у него такое имя, почему бы не оправдать его? Путь до Уэбб-Сити долгий, мало ли что случится, особенно если пойдет снег. Да, старый шериф – боец, но со всеми своими солдатами он, по сути, не смог победить Джексонов и не сумеет справиться сейчас с последним Джексоном.

Но понадобится револьвер.

Он предвидел любой поворот событий, хотя неприятностей ждал от Стоуни Бадда и его банды, нисколько на их счет не обольщаясь. Главарь приглашал его к себе еще и потому, что боялся, как бы Мэтт Бен не начал действовать самостоятельно. Вообще у Стоуни Бадда была репутация, основанная на том, что в стычках он убил пятерых.

Мэтт Бен, готовясь ко всему, загодя припрятал два револьвера: шестизарядный кольт под брезентом в конюшне, другой такой же – в складках плаща.

Ветер набирал силу. Ночь обещала быть ужасной.

– Надо бы отправляться, – сказал Редмен, отодвинув тарелку.

Мэтт Бен стал запихивать вещи в рюкзак, а когда наклонился взять плащ, Редмен как бы между прочим сказал:

– Если бы я хотел спрятать оружие, то укрыл бы его в плаще.

Мэт Бен выпрямился с плащом в руках. В конце концов, Стар Редмен убил нескольких его родственников, и, если сейчас Мэтт отскочит и выстрелит через плащ, они будут квиты. Но ему не только не хотелось убивать этого человека, но неприятно было бы и причинить ему какой-нибудь вред. А в дороге всегда будет случай улизнуть.

– Похоже, вы перехитрили меня, мистер Редмен, – признал Мэтт. – Я действительно спрятал в плаще револьвер.

Стар взял револьвер из складок плаща. Взгляд его был задумчив.

– У тебя был шанс, сынок. Ты мог припечатать меня. – Он улыбнулся. – Конечно, я был наготове, ведь никогда нельзя поручиться. А вообще это рискованная игра, сынок.

Под взглядом шерифа Мэтт пошел в конюшню за лошадью. В стойле, вне поля зрения Редмена, он достал из-под брезента второй револьвер и сунул за пазуху. Он был в плаще, скрывшем оружие. Седлая лошадь, он сказал Зеке:

– Оставайся в конюшне, здесь тепло. Я вернусь или уж попрошу шерифа открыть тебя, как закончится непогода. Я думаю жить в Хорнтауне вместе с тобой.

Впрочем, в последнюю минуту, опасаясь, что ослика могут забыть, Мэтт Бен решил оставить конюшню незапертой. Они выехали из города – он впереди, шериф за ним. Оглянувшись, Мэтт обнаружил, что ослик-старик упрямо трусит за ними в пустыню и бурю.

Они ехали уже около часа, когда в воздухе запорхали снежинки. Потом воздух стал совсем белым.

– Надо идти дальше, – проговорил Редмен. – Может, метель не очень уж разыграется.

Оба знали, что значит оказаться в Черных Горах в снежную бурю. Снег повалил густо, но хорошо, хоть ветра пока что не было. Они продолжали путь. Мэтт Бен искал случая оторваться хотя бы ярдов на пятьдесят.

Лошади шли медленно. Мэтт Бен оглянулся. Следы их уже заметало. Поднялся ветер и задул столь сильными порывами, что, казалось, высасывал воздух из легких.

– Погода вконец испортилась, – прокричал Редмен.

Мэтт Бен бессознательно набирал дистанцию. Еще немного – и снег скроет его.

Он дал возможность лошади отыскать дорогу к оврагу. Здесь снегу уже намело очень много, и лошадь сама нащупала спуск по откосу. Неверный шаг – и она могла сломать ногу.

Оглядевшись, Мэтт Бен решил действовать. Шерифа не было видно за выступом склона оврага. Повернув лошадь, Мэтт Бен слегка пришпорил ее и направил круто вверх. После рывка опять позволил ей выбрать скорость. Позади он услышал окрики.

Но Мэтт Бен Джонсон ехал и ехал вперед. Наконец натянул поводья, прислушался и услышал лишь завывание ветра. Его следы исчезли. Он был свободен.

Проехав с милю, он нашел место, где лошади было удобно выбраться из оврага. Но наверху ударил в лицо ледяной ветер. По дороге в Уэбб-Сити ветер их подгонял, а теперь дул в лицо.

В этих обстоятельствах самым надежным местом был Хорнтаун. Там топливо, стены и крыша, защищающие от ветра и снега. Он переждет там бурю, потом заедет к Стоуни Бадду, а уже оттуда махнет в Вайоминг.

Снег и ветер усиливались. Буря набирала силу. Он повернул лошадь на дорогу, по которой они только что проехали. Часть дороги была под защитой от этого ужасного ветра. Вряд ли старый шериф захочет вернуться в такую бурю. Он подождет, пока она кончится, и вернется в Хорнтаун уже с солдатами. Все складывалось удачно для Мэтта.

Он срезал путь и подъехал к скалистому отрогу, прикрывавшему дорогу от ветра. Там соскочил на землю – дать отдых лошади.

И тут он увидел следы. В этом месте их снегом не замело. Поверх следов лошадей его и шерифа отчетливо были видны следы старого серого ослика. Странно, что снежная буря не заставила его вернуться в город.

Мэтт Бен смотрел на эти следы и ругался себе под нос. До Уэбб-Сити сорок пять миль, и ослик, последний житель Хорнтауна, нипочем не дойдет туда.

Он погибнет в покрытой снегом пустыне. Следы показывали, что он сильно отстал: следы лошадей уже начало заметать, а его следы были четкими.

«Мэтт Бен, – с отвращением обратился Мэтт к себе, – ты дурак, позволяя себе сейчас даже думать об этом». Но он уже знал, что повернет по ветру за старым осликом, что надо найти Зеке и вместе с ним вернуться в Хорнтаун. Нельзя же, чтобы старый друг умер в одиночестве. В городе он проживет еще несколько лет.

Мэтт сел на лошадь и двинулся по следу. В некоторых защищенных местах следы сохранились. Он изредка останавливался, проверяя направление по ветру. Через час он выехал к оврагу, где удрал от шерифа.

Натянув поводья, он вынул из-под рубашки кольт и заткнул его за пояс под плащом, а потом стал осторожно спускаться.

Зеке стоял неподвижно на дне оврага, а рядом спиной к скале сидел Стар Редмен. Его голова была опущена на грудь. Возле него виднелась охапка, которую наполовину засыпало снегом. Лошадь шерифа стояла на расстоянии нескольких футов от него.

– Что за черт! – выругался Мэтт Бен. Его душил гнев.

Зеке поднял голову и навострил уши.

– Все в порядке, приятель, все хорошо, – бросил ему Мэтт и склонился к шерифу.

Редмен пошевелился и вздрогнул. Левая нога его была неестественно вывернута.

– Что случилось?

– Лошадь упала на спуске, сынок. Потащила меня. Похоже, сломана нога. Я хотел зажечь костер, но, видишь ли, отключился. Паршивое дело. Ты не слышал, я тебе крикнул…

Мэтт Бен выпрямился, выругавшись про себя. Он подошел к лошади шерифа. Она была в порядке, и он подвел ее к Редмену.

– Я не могу оставить вас здесь. Поедем обратно в Хорнтаун. Это ближе.

Пошарив в замерзших кустах, Мэтт Бен отыскал пару палок и сработал примитивный лубок для ноги шерифа. Затем помог ему подняться в седло. Для мужчины его комплекции шериф был удивительно легким. Усадив его как следует, Мэтт Бен спросил:

– Вы можете держаться? Черт побери, Редмен, вы не в том уже возрасте, чтобы вести эту жизнь.

Шериф посмотрел на него.

– Знаю, сынок, но что делать? Я охранял закон, пока другие богатели, занимаясь скотоводством и овцеводством. И как-то вдруг стал пожилым человеком, у которого нет ничего, кроме звезды и хорошей репутации.

Проведя лошадь с Редменом вверх по склону, Мэтт Бен вернулся, вскочил в свое седло и позвал ослика:

– Пошли, Зеке, покажи шерифу Редмену, что ты такой же крутой, как и он. Пошли-ка домой.

Продвигались они медленно. Порывы ветра бросали в лицо колючий снег. Шериф наклонил голову и припал к седлу. Он молчал, но Мэтт Бен знал, что он сильно страдает.

Через некоторое время Мэтт Бен спрыгнул с лошади, чтобы размять задеревеневшие ноги. Он промерз до костей. Он покрутил руками, чтобы согреться, и принялся растирать ноги лошадям и ослику, который терпеливо ждал и вел себя так, словно привык к этому, хотя и не прожил на свободе много лет.

Теперь Мэтт Бен прокладывал путь в снегу и оглядывался, чтобы убедиться, что они не отстали.

Они ехали навстречу ветру – значит, направление было правильным, – но вдруг ветер сменит направление? Даже если незначительно, они могут пройти мимо входа в каньон и углубиться в пустыню. На лошадей надежда плохая, обе не местные. Им хотелось бы идти не против ветра, а по ветру, к гибели.

Мэтт взглянул на Зеке. Ослик остановился и встал почти под прямым углом к направлению, в котором они продвигались. Мэтт чисто интуитивно повернул лошадь к ослику, а тот, как будто ожидая этого, пошел в сторону, пригибаясь от ветра.

– Надеюсь, ты знаешь, куда идешь, старина, – пробормотал Мэтт Бен, – потому что я-то не знаю.

Зеке уверенно двигался вперед. Следовать за ним было очень рискованно, но выбора не осталось. Ослик привык к пустыне и совершенно ясно, что он должен искать укрытие.

Через несколько часов задубевшая от холода лошадь споткнулась обо что-то и встала. Мэтт Бен поднял голову и увидел, что ослик идет к нагромождению камней, над которыми, еле различимая в метели, высится гора. Это могла быть одна из тех гор, что позади Хорнтауна.

Мэтт Бен соскочил на землю и повел лошадь за узду. И вдруг ветер кончился. Взглянув вверх, он понял, что ослик привел их в каньон. Пробираясь за осликом на негнущихся от холода ногах, он опять попал в полосу ветра. Остановившись, он не поверил глазам.

Перед ним в снежных шапках стояли дома!

Зеке опять двинулся, явно зная, куда идет. Он возвращался в Хорнтаун!

Через два часа в камине трещал огонь. Мэтт Бен протянул шерифу кружку с обжигающим кофе.

– Если бы не ослик, мы бы замерзли.

– Да, – согласился Редмен. – А если бы ты не забеспокоился о нем, я был бы уже трупом. Правда, ты мог и оставить меня.

– Что? – Мэтт Бен угрюмо посмотрел на него. – Почему, черт возьми, вы полагаете, что я бы так поступил? – Он подложил полено в огонь. – Вам нужна помощь. Вы уже не годитесь для таких приключений.

– Как это получилось, что ты застрелил шерифа в Карсоне?

– Да он заявил, что убьет меня. Думаю, хотел прославиться, что ли. Вот, мол, ухлопал последнего Джексона из Хорнтауна. За мной больше ничего не числится. Да, я сделал кое-что, чего не следовало делать, но доказательств нет и на меня навесить нечего. Тем более что теперь я покончил с этим. Мужчина не может все время чего-нибудь бояться.

– Мы могли бы найти свидетелей, – произнес Редмен. – Может, кто-то и видел все. Всегда есть свидетели. Хотя нам кажется, что рядом никого нет. Если докажем, что был честный бой, то снимем с тебя обвинения. Мы, кто знал его, считали его плохим человеком. У него были инстинкты быка, прикрываемые шерифской звездой. – Он потрогал усы. – Кстати, ты прав насчет моего возраста. Мне нужна помощь. Мне нужен помощник, умеющий применить оружие, когда это необходимо, но который не ищет повода убивать людей.

Мэтт Бен вышел в конюшню. Лошади и ослик жевали траву, подброшенную в кормушку.

У шерифа было с собой немного еды и много кофе. Если приплюсовать это к запасам Мэтта, они продержатся до окончания бури.

Мэтт Бен подошел к Зеке и погладил его по спине. «Зеке, старый черт, думаю, Джексоны навсегда вернулись в Хорнтаун».

Он постоял, не отнимая рук от спины ослика, и послушал ветер. На улице было холодно, а здесь, в конюшне, уютно и тепло.

Он вышел, плотно прикрыл дверь. Пригнув голову, перебежал через улицу.

В старом амбаре, куда не проникал ветер, он огляделся. Инок Джексон строил на совесть. Амбар был сухой, просторный и крепкий.

Инок хотел пустить корни и жить здесь с семьей.

Теперь он, Мэтт Бен Джексон-младший, сделает так.

Историческая справка

Таскоса

Это произошло 20 марта 1886 года. Четыре ковбоя с ранчо «ЛС» решили поехать в город погулять с девицами и выпить.

Это были крутые парни, нанятые на работу благодаря их умению обращаться и со скотом, и с оружием. По крайней мере, так о них говорили. Их звали Эд Кинг, Фред Чилтон, Фрэнк Вэлли и Джон Ленг.

Когда они проезжали мимо салуна «Дженкинс и Данн», Лем, стоявший там на крыльце, вошел внутрь. Лем имел основания ожидать беспорядков.

Луис Бусман, Сэтфиш Кид, Том и Чарли Эмори уже были в салуне, и эта четверка была настроена против парней с «ЛС». Вероятно, эти ковбои прибыли в город в поисках неприятностей или ожидая их.

Был душный вечер. Джесс Шитс, который жил в Таскосе уже год, лег спать в задней комнате своего кафе, где было прохладней. Это был мирный человек, не замешанный ни в каких делишках ни в городе, ни на ранчо. У него была большая семья и небольшой бизнес, доставлявший, впрочем, немало хлопот.

Женщины также бывали втянуты в неприятности, но в основном в прошлые годы, когда поселенцы и мелкие фермеры боролись с крупными скотоводами. Ранчо «ЛС» было крупным хозяйством. А Лем Вудрафф был поначалу мужчиной Салли Эмори; она затем бросила его ради Эда Кинга. Ну, Лем горевал недолго и очутился в объятиях всегда готовой на все Эмили-Качающейся-на-Стуле. Однако же Салли, та самая, что бросила его ради Эда Кинга, разозлилась из-за того, что он так быстро утешился. Она подумала даже, что Лем на то и рассчитывал. Ходили слухи, что она подговаривала Эда Кинга убить Лема; и сам Лем Вудрафф знал, без сомнения, об этих слухах.

Эд Кинг был парнем крутым. За ним числилось, по крайней мере, одно убийство. В Мобити и Форт-Гриффине у него была слава опасного человека. Среди ковбоев «ЛС» он был лидером.

Вскоре после прибытия в город, Кинг проходил мимо салуна «Дженкинс и Данн» с Салли Эмори, когда до его ушей донеслось нелестное замечание в его адрес. Отправив Салли развлекаться самостоятельно, он свернул и вошел в салун, где тотчас же потух свет. У Кинга была секунда, чтобы окинуть взглядом тех, кто был внутри, прежде чем выключили свет.

Он, должно быть, заметил вспышку в тот момент, когда пуля уже вошла в него. Он упал замертво, успев только до половины вытащить револьвер из своей кобуры. Кто вырубил свет, так и не узнали, но, скорее всего, последним, кого увидел Эд Кинг, был Лем Вудрафф с винтовкой в руке.

Услышав выстрел, находившиеся тут же рассыпались, зная, что последует. Кто-то, как впоследствии решили, что именно Лем Вудрафф, выскочил из салуна и выстрелил в Кинга еще раз, чтобы наверняка убить.

Джон Ленг, который расстался с Эдом и Салли перед салуном «Дженкинс и Данн», услышав замечание из темноты, адресованное Эду Кингу, тут же повернул туда. Но услышал выстрел, увидел, как Эд Кинг упал, и бросился со всех ног к своим парням. С револьверами в руках они все прибежали к месту событий. Одного взгляда на Эда Кинга было достаточно, чтобы понять, что он мертв. Они бросились на шум позади салуна и попали под шквальный огонь.

Там сошлись пять или шесть парней, чтобы обсудить план дальнейших действий. Фрэнк Вэлли выстрелил, как только наткнулся на них. Чарли Эмори пуля попала в ногу. Вудрафф получил две пули в живот, но ретировался в салун, не переставая стрелять. Вэлли, рвущийся в драку, последовал за ним и был застрелен.

Проснувшись, Джесс Шитс выскочил на улицу, чтобы узнать, что происходит, и был убит. Наверняка, кто-то заметил неясные очертания его фигуры и просто выстрелил. Фред Чилтон, поднявшийся из-за кучи дров, был убит двумя пулями в грудь.

Джон Ленг, единственный, кто еще уцелел, отступал по улице, стреляя на ходу. В этот момент он больше всего на свете хотел, чтобы рядом с ним оказалась быстрая лошадь и дорога на ранчо «ЛС» была бы свободна.

Шериф Джим Ист и сопровождавший его помощник нашли Шитса мертвым. Затем они увидели тела Эда Кинга и Фрэнка Вэлли в салуне, у передней и задней дверей.

В салуне никого не было. Лем Вудрафф, Эмори и Сэтфиш Кид скрылись в ночи.

Продолжив поиски, Ист обнаружил Луиса Бусмана, который лежал в кровати и докуривал сигару. Джим Ист, хорошо знавший Бусмана по совместным выездам на подавление беспорядков, обратился к нему с вопросом:

– Всегда ложишься в кровать в сапогах, а, Луис?

Бусман улыбнулся, отряхнул пепел с сигары и ответил:

– Я очень устал сегодня, Джим. Решил прилечь ненадолго и уснул!

Потом нашли Чарли Эмори. Он был тяжело ранен. Несмотря на тяжелое ранение, Лему Вудраффу удалось добраться до дома своих друзей, одолев значительное расстояние от места событий.

Случайный свидетель стычки, вышедший из соседнего магазина, привел шерифа с его помощником к телу Чилтона, лежавшему позади дров.

Четверым вырыли могилы, причем троим – на Бут-Хилл, а двое были тяжело ранены.

Горячая ночка была в старой Таскосе.

ВСЕГДА МОЖНО НАЙТИ ДОРОГУ

Он сидел на тюке сена у стены платной городской конюшни и явно прислушивался к разговору. Это был поджарый мужчина с задубевшей кожей, блеклыми глазами, щетиной на подбородке. В Пагосе его никто не знал, и у него вроде не было желания знакомиться с кем-либо.

Мужчины толковали свое.

– Спорю, что он мертвец, – сказал Хардин. – Не было смысла сохранять ему жизнь после того, как они забрали деньги.

– Мертвый он или живой, а нам конец! Это все деньги, которые мы сумели выпросить, занять или своровать.

– Лидса, думаете, убили? – спросил Хардин, плотный и краснолицый мужчина. В его глазах светилась тревога. – Значит он уже ничего нам не скажет!

– В том-то и проблема! – сказал Кафи. – У нас нет улик! Мы знаем только, что Солтер отправился в город с нашего ранчо с нашими пятнадцатью тысячами долларов, а с ним Билл Лидс в роли телохранителя. Лидс мертв, из его кольта сделано два выстрела, а Солтер исчез.

– Бьюсь об заклад, что Солтер не брал этих денег, – заявил Хардин. – Потому что тогда ему пришлось бы стрелять Лидсу в спину. Солтер никогда бы не пошел на это.

– Джейк Солтер не такой, – сказал Бейли. – Он хороший человек. Надежный.

Незнакомец в пыльной черной шляпе, сидевший на тюке сена, положил ногу на ногу.

– Кто-нибудь следил за ними? – спросил он хрипло, как после долгого молчания.

Хардин оглянулся и увидел его.

– Следов нет. Мы искали их. Но тело Билла Лидса лежало на дороге в город, вот и все!

– Следы всегда остаются. Впрочем, вы не вернете свои деньги, если будете только болтать. Почему бы не пошарить вокруг? Всегда можно что-то обнаружить.

– Пошарить где? – раздраженно спросил Хант. – С чего-то надо начать. Я же сказал, там нет никаких следов!

Медленно поднявшись, незнакомец заявил:

– Если бы у меня украли такие деньги, я бы разыскал их, – и, развернувшись на каблуках, пошел по улице в направлении салуна «Стар».

– Подождите! Постойте! – крикнул вслед Касс Бейли. – Эй! Вернитесь!

Мужчина встал, повернулся, медленно пошел назад. Все с удивлением смотрели на Бейли.

– Как вас зовут, дружище? – спросил Бейли.

– Кое-где меня считали ловким парнем, так что зовите меня Хенди ^[3].

– Идет, Хенди. Ты сказал, что если бы у тебя украли такие деньги, ты бы разыскал их. Из украденных четыре тысячи мои. Это выручка за коров, каких я продал с ранчо «СВ». Если найдешь эти деньги – половина твои. Считай, что в результате налета ты потерял две тысячи баксов. И поглядим, найдешь ты след, или нет.

Хенди засунул большие пальцы за ремень.

– Ты сказал, что если не будет этих денег, то ты пропал, так?

– Не только я, – заметил Бейли. – Это касается нас всех.

– Хорошо, Бейли. Мне нравится, как ты разговариваешь. Я принимаю твои две тысячи долларов с условием: если найду их, то стану полноправным партнером в ранчо «СВ».

Хардин подпрыгнул.

– Партнером?..

Касс Бейли встал. Расставив ноги, держа руки на бедрах, он не отрываясь смотрел на незнакомца. В твердой уверенности того было что-то такое, что импонировало Бейли.

– Если вернешь наши деньги, считай, что сделка совершилась.

– Найди мне место, где я мог бы спать, – сказал Хенди. – Я приеду через несколько дней.

Он снова пошел к салуну. Там заказал пива. Сделав глоток, поставил стакан.

– Жаль Лидса, – заговорил бармен, худой, с отвислыми губами и соломенными волосами. Глаза его казались водянистыми.

– И Солтера жаль. Его могут убить. Могут угрожать и его семье.

– Солтера? У него нет семьи. По крайней мере никто не слышал о ней.

– А что насчет его женщины?

– Марию не легко испугать. Мария, она не простая. Слышал, как она отшила Джека? Он уж так ухлестывал за ней. При ней он вел себя как ушибленный. Увидит ее и столбенеет.

– Она живет в Черри-Хилл?

– Нет, здесь. Вы, должно быть, имеете в виду, что-то еще. А таких, как Мария, нигде больше нет! Она испанка… Я-то с испанками никогда ничего не имел. Говорят, нечто особенное…

Хенди допил свое пиво и вышел на улицу. Касса Бейли не было видно, но не успел он и шагу ступить по дощатому тротуару, как на него налетела буря.

Она была росту пять футов три дюйма и с фигурой, могущей спровоцировать любые стихийные бедствия. Энн Бейли – рыжеволосая, на носу четыре веснушки. Она цокала каблуками. Ее губы красивой формы были неумолимо сжаты.

– Послушай, парень! Если ты тот, кто продал моему отцу вексель и заставил его уступить половину своего ранчо!.. Ты, отвратительный пожиратель рыбы и приманка для ворон! Если это так, я выцарапаю тебе глаза!

– Вы уже сделали это, мэм. Но в чем дело? Вы не хотите, чтобы вам вернули ваши деньги?

– Конечно, я хочу! Но ты не должен был предлагать моему отцу такую сделку! И почему ты так уверен, что найдешь деньги? Или ты один из бандитов, которые украли их?

– Вы живете на ранчо? – спросил он вкрадчиво.

– И где еще я могу жить? Не в крысиной же норе?

– Трудно сказать, мэм. Хотя, если бы это было так, крыса бы сочла, что ее нора сильно перенаселена. В конце концов, я теперь вижу, что вполне смогу обосноваться на ранчо «СВ».

Он подтянул подпругу у неприглядной гнедой лошади возле коновязи. Энн глядела на него, подбоченясь.

– Мэм, – сказал он, тронув шляпу, – я люблю яичницу с беконом, чтобы была хрустящая корочка, а кофе крепкий, очень черный. Ждите, скоро приеду!

Хенди загарцевал на своей гнедой и поскакал по улице. В спину ему летели неласковые слова.

– Характер, – заметил он, обращаясь к лошади. – Это по мне!

Гнедая прижала уши, как бы говоря этим: «Вот подожди. Придет морозное утро, и я покажу тебе, что такое характер!»

Бармен в салуне «Ремуда», что светил окнами неподалеку от салуна «Стар», был толстым, кругленьким, розовощеким и походил на ирландца.

– Я отношу себя не к воинственным ирландцам, а к любвеобильным. Я люблю полных, сорокалетних блондинок, – сказал он.

– Тогда Мария тебе не понравится, – заметил Хенди. – Я слышал, что она стройная, темноволосая испанка лет двадцати.

– Не тешь себя зря надеждами, ковбой. Она уже занята. Как сторонний наблюдатель могу сказать, что ее двадцать лет ближе к тридцати годам. Но все равно она занята.

– Я-то имею в виду Солтера, – сказал Хенди.

Бармен знающе и снисходительно улыбнулся.

– Мария – девушка Бака Родда. Она разрешает Солтеру ухаживать за собой, потому что он покупает ей разные вещи, и это все. Поверьте мне, – продолжал бармен, – она достаточно умна. И вряд ли кто захочет иметь неприятности с Баком Роддом.

– Слышал о нем, – сказал Хенди, хотя ни разу не слышал этого имени, – и о его парнях слышал.

– Вы еще больше услышите о них, если останетесь в городе до вечера. Бак приезжал вчера. С ним были Шорти Хейзел, Винг Мэфи, Ган Карреро и остальные.

– Мне хватит, – проговорил Хенди, допивая пиво. – Насчет Марии не знаю. Считай, что я ничего не слышал. А в Хондо я буду выбирать блондинок.

Бармен удовлетворенно хмыкнул, а Хенди вышел из салуна и увидел стул, стоящий на тротуаре. Он уселся и прикрыл глаза.

«Беда в том, – размышлял Хенди, – что люди сами усложняют свою жизнь. Человек оставляет разные следы. Если обрывается след повозки и непонятно, куда она едет, можно вернуться по этому следу и выяснить, откуда она взялась… Хороший принцип „шерше ля фам“. Как говорил один в Эль-Пасо, если тебе надо найти мужчину, ищи женщину. Да, в этом есть смысл.

Трое всадников торопливо подъехали к коновязи где была привязана лошадь Хенди.

Хенди скрутил себе сигару, как бы не замечая этих троих. Но два его кольта, видимо, привлекли их внимание, и, глянув на Хенди, один из них сказал что-то другому тихо. Хенди подумал, что худой, темноволосый – это скорее всего Кареро, коротконогий – Винг Мэфи, а светловолосый с жестким лицом – Шорти Хейзел.

Винг Мэфи ступил на деревянный тротуар и издали крикнул:

– Эй? Ты случайно не из Лайв-Оук?

– Возможно, – ответил Хенди. – И могу быть с Паудер-Ривер или с Раби-Хиллз. так же, как вы. Но я ведь не спрашиваю.

Мэфи улыбнулся и сказал:

– Да я не любопытствую, приятель. Просто показалось, что я видел тебя где-то там.

Все трое вошли в бар, но, прежде чем дверь за ними закрылась, Хенди услышал, как Винг сказал:

– Я его где-то встречал. Это точно.

Хенди посмотрел на сигару. Он редко курил, а сейчас совсем не хотелось. Но надо было занять пальцы. Он положил окурок на тротуар и загасил носком сапога.

В данный момент, подумал он, Родд, вероятно, любезничает с Марией. По крайней мере, возможно.

Многие, преследуя преступников, загоняют лошадей. Хенди считал, что лучше искать их, не вылезая из кресла. Хотя, надо сказать, большую часть своей жизни он провел в седле.

Что сталось с Джейком Солтером? Тут надо порассуждать. Солтер, расхваставшись, мог сказать ей, что у него есть такие-то деньги. Она, естественно, доложила об этом Баку Родду. В поведении людей мало что меняется. Все пути проложены давным-давно.

Хенди повел свою лошадь в городскую конюшню. Он знал: городские конюшни – все равно что парикмахерские. Там всегда обо всем разговаривают, и, если прислушаешься, можно узнать много интересного. Он завел гнедую внутрь, уплатил двадцать пять центов за ночной постой и стал, к удивлению лошади, обтирать ее тряпкой.

Гнедая не знала, как среагировать на процедуру. В прошлом ее обтирали после длительных скачек, но сегодня она практически простояла весь день. Она была в общем-то благодарна, но считала своим долгом легонечко укусить, толкнуть или как-то еще среагировать на внимание. Хенди редко предоставлял ей такую возможность. Гнедая расслабилась, но мысль засела в ее голове.

Два дня Хенди ошивался около городской конюшни.

Там он узнал, что Солтер владел небольшим участком на Секо. У него клеймо – «Лейзи С». Лошади с таким клеймом в конюшне не было.

К ночи Хенди оседлал гнедую и выехал. Было не так уж темно. Звезды висели низко: казалось, что можно палкой до них дотянуться. Хенди сел на скамейку против конюшни. В салуне пианист перебирал клавиши рояля. Время от времени он повторял куплеты печальной песни, рожденной несколько веков назад на равнинах Андалусии в далекой Испании. В остальном было тихо. Разок тишину нарушил взрыв хохота в салуне. Да щелкали фишками игроки в покер.

Снизу донесся скрип двери, на крыльцо упала полоса света. Крупный мужчина вышел на улицу. Дверь за ним затворили, и Хенди услышал позвякивание шпор и стук каблуков. Затем в полосе света из крутящихся дверей «Ремуда» Хенди увидел этого человека, вошедшего внутрь. На нем были черная шляпа, черная рубашка, у него были гладкие черные усы. Бак Родд.

Хенди потер щетину на подбородке. В таком виде нельзя посещать леди. Хотя… он прошел по другой стороне улицы вниз от салуна и свернул в калитку, из которой только что вышел Родд.

Помявшись перед крыльцом, он обогнул кусты роз и приблизился к окну. В комнате сидела молодая женщина.

Хенди тихо, как индеец, прокрался к задней двери, прикрытой брезентом, и толкнул ее. Та поддалась. В доме было тепло и душно. Пахло едой и кофе.

Он прошел на свет к следующей двери и остановился, когда появилась Мария. У нее перехватило дыхание.

– Кто вы? – требовательно спросила она.

– Бродяга-ковбой. Уловил запах кофе и захотел поболтать с девушкой.

– Нам не о чем болтать. Проваливай, пока не вернулся мой друг.

– Вы имеете в виду, что Бак… или… Солтер?

Прекрасные глаза стали очень холодными.

– Тебе лучше уйти отсюда, пока цел. Если Бак вернется…

– Мария, – сказал он, – вы очень красивая женщина. Вы также очень сообразительны. К тому моменту, когда они наконец поделят эти деньги, у них не будет сил на ваши проблемы. И неизвестно еще, когда вернется Бак.

– Я не понимаю, о чем вы.

– Предположим, что мы разделим их пополам, и один из нас окажется не жадным? Я могу быстро достать любые деньги. По сути, мне даже не нужна половина, достаточно трети. Потом я бы мог уехать один, если вы захотите…

Мария была красива, это так, но и опасна, как слепая гремучая змея. Хенди почувствовал, как пробежал мороз по коже. Он знал, что, говоря с этой женщиной, нельзя расслабиться ни на минуту. Понимал ли Бак Родд, с каким динамитом имеет дело?

– Как насчет кофе, Мария?

– Сейчас сделаю, – ответила она.

Она налила две чашки и проговорила низким, обволакивающим голосом:

– Ты здесь новенький.

Он ощутил себя дикой лошадью, слушающей мурлыканье ковбоя, уже готового накинуть на нее узду.

– Я бывал новеньким в разных краях.

– Я могла о тебе что-то слышать?

– Винг Мэфи недавно решил, что встречал меня.

– Тогда он вспомнит. Винг никого и ничего не забывает.

– Может, нас к тому времени уже и не будет здесь. Сумма большая, Мария, а Фриско – громадный город.

– О каких это деньгах ты говоришь?

– О тех, которые утащили у меня из-под носа. Несколько дней назад в Пагосе говорили, что кто-то продал много скота. Я выбрал место на дороге и ждал. Но я устроился бестолково.

– А что случилось?

– Откуда я знаю? Я ничего и никого не видел. Однако же, я прослышал о вас и Солтере, знаю о вас и Бак Родде то, чего не знает Солтер. Пятнадцать тысяч – большие деньги.

– Думаешь, я стану обманывать Бака ради тебя?

– Не из-за меня. Хотя сравнение того, что тебе может дать Бак Родд с тем, что дам я, оно – в мою пользу.

Мария смотрела внимательно.

– Тебя побрить – ты будешь красивым мужчиной. А приодеть, так будешь и выглядеть лучше, чем Бак.

– Вот что делают деньги. Я уже выгляжу лучше. Впрочем, я тебе не нужен. Но я еще не встречал такой женщины. Встретить такую, как ты, в таком затрапезном городе… Невольно поверишь в чудеса.

– Да, тебя спасет только чудо, если Бак застанет тебя здесь, или кто-то из его парней. Они вопросов не задают.

Он улыбнулся.

– Я, можно сказать, знаю Бака Родда.

– Не похоже, что он тебя обманул. Кто ты, в конце концов?

– Здесь меня зовут Хенди. В других местах звали Сонора Хэк.

– Сонора Хэк? – У нее перехватило дыхание. – Но ты… тебя посадили в тюрьму!

– Эхе-хе. Моя лошадь ступила в барсучью нору. Тут меня и схватили. Но, как видишь, я здесь. Я свое отсидел.

Она молча налила ему еще кофе. Очевидно, она взвешивала шансы.

– Где деньги, Мария? Если хотим что-то сделать, то это надо делать немедленно. Ты говоришь мне, где деньги, и через неделю мы в Лос-Анджелесе, а потом во Фриско.

– Есть один путь: убить Бака Родда и перебить его парней.

– Вот это работенка.

Он посмотрел на чашку. Тридцать минут назад эта женщина была в объятиях Бака, и вот она планирует его убийство. Или это ловушка?

Она положила свои руки на его.

– Сонора! Мы поделим эти деньги! Никто не догадается, что деньги у меня, а если парни исчезнут, дело будет закрыто! Все решат, что деньги спрятаны в пустыне!

– Ты говоришь мне, где лежат эти деньги, и даешь мне винтовку.

Она засмеялась, в глазах ее прыгали блики. Она обошла стол и приблизилась к нему.

– Бери винтовку и делай свое дело. Когда вернешься, я с деньгами буду ждать тебя.

Он выругался про себя. Конечно, так она и должна поступить. Он не прибегнет к оружию, если его не вынудят. Деньги очень много значат для Бейли, не говоря о других, и он вернет их, если удастся. А что до его части ранчо Бейли, так это лишь сон, не более. Когда Бейли узнает, что его зовут Сонора Хэк, он отвернется. Конечно, он не захочет такого партнера. Но одно ясно: Мария держит деньги у себя либо знает, где они спрятаны.

Он посмотрел на нее.

– Мария, ты же не думаешь, что я поверил тебе? Ты и я, мы на одной дорожке. Тебе и мне нужны деньги, много денег. Ты не доверяешь мне, я тебе, но если мы все же объединимся, то выиграем.

– Что надо сделать?

– Достань деньги сейчас же. Раздели их пополам. Я беру свою долю, а ты идешь к Баку и говоришь ему, что в твоем доме мужчина. Я здесь буду ждать его.

Он почти физически ощущал, как работает ее мысль. Если она останется с бандой, то получит тысячу долларов или меньше. Если она пойдет с ним, возьмет половину и, возможно, найдется способ заполучить и его половину. В худшем случае, если Хэка убьют, был шанс, что Бака или кого-то из его парней тоже убьют. В любом случае ее доля будет больше… И вдруг его осенило.

– А как насчет Солтера? Он в доле?

Она пожала плечами.

– Он дурак! Он согласился убежать с деньгами, если кто-нибудь позаботится о Лидсе. Винг Мэфи и Карреро сделали это. Когда Солтер добрался до места, где мы должны были встретиться, там Бак поджидал его. Сделано было гладко.

Он смотрел на нее из тени. Гладко, это безжалостно и ужасно.

– Хорошо! Поделим деньги.

Секунду она колебалась, затем подошла к стене, сдвинула кусок плинтуса и извлекла мешок.

– Вот они, все тут.

Дверная петля скрипнула за их спинами, и холодный голос проговорил:

– Я их возьму.

Энн Бейли!.. Сонору прошиб холодный пот. Это конец. Никто не поверит, что он хотел не только забрать, но вернуть людям деньги.

Энн вошла с револьвером.

– Ничтожество! Ты обещал вернуть нам деньги, а сам делишь их здесь, с этой ужасной женщиной! Ты обещал ей убить тех парней! Я слышала каждое твое слово!

Глаза Марии сверкнули.

– Я еще увижу, как ты умрешь, Сонора Хэк!

– Хэк? – Энн с ужасом посмотрела на него. – Ты?

– Это правда. Ты не поверишь, конечно, но я собирался вернуть вам деньги. Сначала узнав, где они спрятаны.

Он ощутил ненависть Марии. Он увидел, что Энн левой рукой схватила мешок и попятилась к двери. В этот момент на крыльце раздались тяжелые шаги и загремел возглас:

– Мария? Где ты? Ребята уже идут!

Энн скрылась за задней дверью. Мария потянулась к винтовке.

Сонора вылетел в заднюю дверь, когда ударил выстрел, он был уже снаружи и свернул влево, огибая дом с одной мыслью – выйти из сектора прицела винтовки. Энн между тем исчезла, как призрак. Он перепрыгнул через забор в момент, когда три человека вышли на улицу из салуна. Его лошадь была в конюшне за квартал, но к счастью оседланная.

Но, все же, где Энн?

Он слышал крик Родда и видел троих бандитов, бежавших к нему по улице. Он нырнул в проход между домами. Услышав позади выстрел, метнулся за угол очередного дома. Там перепрыгнул кучу свеженаготовленных дров и распластался на земле. Затем присел на корточки, приготовив к бою оба своих кольта. Саднило руки, ободранные где-то о гравий. Один из преследователей показался из-за угла. Сонора выстрелил, но промазал. Тот удивленно вскрикнул и тоже в свою очередь выстрелил. Сонора, пригнувшись, побежал зигзагами от дома к дому. Он по крайней мере отвлек, как он думал, компанию на себя, и Энн сумеет скрыться с мешком денег…

Куда она так быстро исчезла? И как вообще попала к Марии?..

Конечно, следила за ним! Не доверяла ему. Ну, а с чего бы это она должна ему доверять?

Тяжело дыша, он пробежал мимо последнего на улице здания. Позади гремели бегущие сапоги и раздавались крики. Сонора прижался к стене. У конюшни стоял какой-то человек ивглядывался во тьму.

По улице шел Ган Карреро с кольтом в руках.

– Ш-ш-ш! – прошипел Сонора.

Мужчина у конюшни резко повернулся на звук.

– Выведи сюда оседланного гнедого, быстро! Да просто отвяжи!

Человек исчез в конюшне, а Сонора услышал, как кто-то пробирается через кусты сзади дома. Сонора вышел на улицу и пронзительно свистнул, призывая лошадь.

Карреро развернулся и поднял кольт, в этот момент Сонора выстрелил. Бандит сделал шаг назад, Сонора выстрелил еще, и Карреро упал лицом вниз, а из конюшни вырвалась гнедая с болтающимися стременами.

Сонора с ходу взлетел в седло, и лошадь бросилась вон из города. Свистели пули. Но гнедая неслась, прижав уши, – она любила короткий бешеный бег!

Свернув в тополиную рощу, Сонора развернул ее. Как там Энн? Бандиты постараются убить ее, непременно.

Сонора шагом проехал сквозь рощу на склон и стал подниматься, ища проходы в зарослях чаппареля. Добравшись до въезда в ущелье, он бросил повод и огляделся.

Внизу были городские огни. А в темноте таились преследователи: трое опасных мужчин и разъяренная дама с винтовкой.

Мрачно глядя во мрак, Сонора попытался представить действия Энн. Она хорошо знает местность, ибо сумела выследить его, то какой путь к спасению покажется ей наилучшим?

В любом случае и ее должны преследовать Бак Родд, Шорти Хейзел, Винг Мэфи. Да, они поедут за ней, не за ним! У нее ведь не только деньги. Одного ее слова достаточно, чтобы вздернуть их на виселицу.

Пройдя по краю обрыва, Хэк очень узким проходом двинулся вниз через заросли.

Внизу его не найдут. Спрыгнув с лошади, он встал на колени и чиркнул спичкой. Свежих следов не было.

Он продолжил спуск.

Своими выстрелами он отвлек преследователей на себя, дав Энн время опередить их на пару миль. Этим она должна была воспользоваться. Наверное, лошадь у нее хорошая и пойдет вперед, не останавливаясь. Правда, ее лошадь преодолела изрядное расстояние от ранчо до города и, вероятно, весь день в работе, а преследователи – на свежих и знают местность не хуже, чем она.

Тропинка нырнула к ручейку, следуя вдоль которого, видимо, можно выбраться на окраину города. Сонора зажег спичку.

Вот следы! Лошадь проскакала здесь только что. Они совсем свежие.

Ему показалось, что руку обожгло. Бросив спичку, он отпрянул в сторону. Стреляли из мощного винчестера.

Вскочив в седло, Сонора почувствовал, что рукав мокнет от крови. Но рана, видимо, несерьезная. Пальцы двигались нормально. Он петлял по кустам вдоль тропы, и кусты прикрывали его. Придержав лошадь, он ощупал руку. Пуля содрала кожу. Он достал платок и перевязал рану, чтобы остановить кровь, хотя она уже и так запекалась.

Ну, вот, значит, в этих местах для него все кончено. Энн, убежав от преследователей, вернется домой и расскажет всем, что узнала. Она сообщит, что его зовут Сонора Хэк, и все сообразят, что он только что из тюрьмы. Его надежды осесть в Пагосе и завести здесь дом и семью, пошли прахом. Честно говоря, мысль была дикая. Это не для него.

Вспомнив разговор, подслушанный Энн, он почувствовал, что краснеет. Энн посчитала, что он сговаривается о новых преступлениях – с женщиной, на совести которой соучастие в убийствах и грабежах.

В мрачном отчаянье он заставил себя ехать дальше. Как бы прочитав его мысли, гнедая зашагала вверх по длинному склону горы между группами сосен. Сонора лошади не мешал, но по привычке вытащил кольт и перезарядил его, освободив от стреляных гильз. Гнедая нащупала тропу и перешла на легкий галоп.

Бак Родд легко не сдастся. Сумма слишком велика, такие деньги он не скоро увидит. И даже если он решится плюнуть на них, Мария ему не позволит. Значит, он должен преследовать Энн до города или даже до ранчо.

Кто в Пагосе сможет противостоять ему? Или им троим? Четверым, считая Марию?

В это время суток – никто. Если жителей предупредить, мужчины, конечно же, соберутся. Но нужно время, а его нет. Трое с зарубками на прикладах кольтов – опасные люди, привыкшие убивать.

Он дал слово и все испортил. Ему не надо было встревать и выманивать у Марии деньги. В его планы не входило убивать. Он собирался взять деньги, связать Марию и вернуться «с успехом.

Вспомнив яркие глаза Энн и ее острый язычок, Сонора невольно усмехнулся. Это же смерч! Мужчина, которому она достанется, будет конченым человеком.

Впрочем, мысль, что она может достаться какому-то мужчине, была неприятна и более того – нестерпима. Сонора понял, что не желает смыться отсюда, зная, что Энн считает его подонком. Она его зацепила. И крепко.

Поскольку лошадь не волновали воспоминания о рыжеволосой, она продолжала бег, а Хэк, погруженный в мысли, привычно легко держался в седле. И только при виде огней Пагосы он вернулся к действительности.

Он был на окраине города, и гнедая устремилась к конюшне, где ей было так хорошо в последние дни.

Сонора, будто проснувшись, услышал выстрел, крик женщины, скрип дверей и грубый голос:

– Выходи, или я тебя прикончу. Не вмешивайся!

Другой голос сказал:

– Бери мешок, Шорти.

– А как насчет девчонки? Возьмем с собой?

– О черт! От нее одни неприятности. Найдем себе женщин после того, как пересечем границу. Оставим ее здесь связанной, чтобы дать им урок!

Гнедая не ожидала шпор и рванула вперед.

– Эй! – закричал кто-то. – Берегись!

Кто-то выстрелил почти в упор. Сонора увидел перед собой очертания человека и выстрелил в свою очередь. Он оказался в месиве рвущихся в темноте лошадей, кричащих людей и мельком увидел Энн. Без шляпы, с развевающимися волосами, она удирала, ища укрытие между строениями.

Перед Хэком мелькнула чья-то голова, он, не раздумывая, ударил по ней дулом кольта, человек упал. Но в тот же момент лошадь развернулась, его выбили из седла. Он приземлился на ноги.

На него бросился кто-то огромный, и этот гигант получил резкий удар в живот, а потом нарвался на апперкот. Его качнуло. Раздался крик сзади:

– Родд! Оставь его мне!

Сонора Хэк бросился оземь, и над его головой грянул выстрел.

Родд крякнул, дернулся и выкрикнул:

– Ты, дура! Чертова дура! Ты угодила в меня! Ты убила!..

Сонора узнал голос Шорти Хейзела:

– К черту все это, Винг! Хватай мешок и поехали!

Он перекатился через спину, встал на колено и выстрелил. Что-то ударило его по колену, он опять перекатился и уткнулся в человека, не то мертвого, не то живого. Другой человек вскочил на ноги, в руках его был мешок, заскрипел гравий, и он вспрыгнул на лошадь.

Хэк улегся удобнее, приложился, опершись на локоть, и выстрелил. Всадник выронил мешок.

Прогремел еще выстрел. Тело, лежащее рядом, дернулось. Сонора Хэк, держа кольт в левой руке, выстрелил ответно. Сидевший на лошади свалился с нее, но встал с земли и опять полез в седло.

Хэк поднял кольт, но заметил мешок на дороге. Он попробовал встать, однако левая нога не слушалась. Он подполз к мешку и пощупал. Там зашуршали банкноты и звякнули монеты. Он схватил мешок и свистнул.

Гнедая подошла и терпеливо подождала, пока он, хватаясь за стремя, вставал и кое-как взбирался в седло. Он направил лошадь к ближайшему дому, сжимая в правой руке мешок.

Он крикнул. Дверь отворилась. Потихоньку стали открываться двери соседних домов, зажигались лампы. На улицу вышли люди. Появилась Энн. Он сунул ей в руки мешок и сказал:

– Все время пытался. Я пытался…

Он почувствовал, что падает с лошади, что ее руки подхватывают его, потом еще чьи-то. Кто-то сказал:

– Он умер.

Сонора почуял запахи дождя, роз, кофе и еще чего-то, что не смог определить.

Открыв глаза, он услышал шум дождя и увидел в окне поросший соснами склон. Повернув голову, увидел свои сапоги, вычищенные, как никогда, а рядом на спинке стула свой ремень. Его одежда была аккуратно сложена на сиденье. В кресле-качалке обложкой вниз лежала книга.

Открылась дверь, вошла Энн Бейли в переднике. Встретивши его взгляд, она улыбнулась.

– Ты проснулся! И уже не бредишь.

– Что ты имеешь в виду?.. Где я? И что со мной?

– Ты дома, на ранчо, и бредил. Ты говорил, – тут она чуть покраснела, – всякую чепуху. Ты убил кучу бандитов.

– За исключением Родда и Хейзела, – встрепенулся Сонора Хэк. – Насколько помню, Родда шлепнула по ошибке Мария, а Хейзел… Не знаю.

– Он убежал, но недалеко. Проехав милю, упал с лошади и умер до того, как его нашли.

– Деньги у вас?

– Конечно. – Она взглянула на него, – Половина этого ранчо твоя.

– Я не возьму. Это несправедливо.

– Все в порядке. Такая уж была сделка и надо соблюдать ее. К тому же отцу давно нужен толковый помощник. Он не может делать все сам. А пока тебе нужно поправиться и отдохнуть, а потом вернемся к этому разговору.

– Что это за запах?

– Я жарю пончики. Есть возражения?

– Отлично. Я остаюсь. Пончики я обожаю.

Историческая справка

Поединок между Карлислом и Кингом

Когда перечисляют дикие города Старого Запада, всегда называют Абилин, Додж-Сити и Томбстоун, реже Лос-Анджелес.

И все же Калифорния в те далекие годы занимала второе место после Техаса по количеству скота, пасущегося на холмах и в долинах, а среди ковбоев, занимавшихся этим скотом, были самые знаменитые наездники и метатели лассо.

Широко известный поединок с применением оружия в те годы состоялся в Лос-Анджелесе 6 июля 1885 года: в нем участвовали Боб Карлисл и братья Кинг.

Накануне днем Карлисл разговаривал с помощником шерифа А. Дж. Кингом о расследовании убийства Джона Рейнса, зятя Карлисла. В конце разговора Карлисл стал угрожать Кингу охотничьим ножом. Кроме того, полагают, что он пригрозил убить всех братьев Кинг.

Карлисл был высоким, необыкновенно красивым и во многих стычках продемонстрировал железную выдержку и умение обращаться с оружием. Будучи зятем полковника Исаака Уильямса и владельцем ранчо «Чино» площадью сорок шесть тысяч акров, он был нерядовым горожанином.

На следующий день после ссоры между Карлислом и А. Дж. Кингом, Фрэнк и Хустон Кинг, братья А. Дж. Кинга, идя мимо отеля «Белла Юнион», через открытую дверь увидели Боба Карлисла.

По всей видимости, Карлисл их тоже заметил. Один из братьев Кинг сказал: «Вот и Карлисл. Пойдем и посмотрим, сделает ли он то, что обещал».

Как только братья Кинг подошли к двери, началась стрельба. Первым выстрелом Карлисл убил Фрэнка Кинга, но Хустон Кинг выпустил четыре пули в Карлисла, и они попали ему в живот в четырех дюймах от пупка. Карлисл упал, но тут же стал подниматься. Хустон бросился и стукнул его по голове револьвером, в котором уже не было патронов.

Опираясь о стену, Карлисл поднялся, держа обеими руками шестизарядный револьвер, и выстрелил в Хустона Кинга в упор. Карлисла перенесли на бильярдный стол, где он вскоре и умер. Хустон Кинг выжил. Его судили за убийство Карлисла, но потом оправдали.

Гаррис Ньюмарк, известный гражданин города, вышел на сцену, когда стрельба прекратилась, и поведал эту историю. Из его мемуаров следует, что Фрэнк Кинг, бывший ковбой и писатель, якобы был сыном Хустона Кинга.

Существуют и другие версии.

ПО ДОРОГИ ПОГОНИ

Было ужасно холодно, и от ветра, дувшего с гор, не спасала самая теплая одежда. На Джеффе Курленде не было теплой одежды. Продолжительное, засушливое лето разорило его. Несколько голов оставшегося скота он продал. Но денег хватило лишь на расчет с бакалейщиком, а на одежду уже не осталось.

По-видимому, Джеффу предстояло пережить еще одну малоснежную зиму. Но ведь именно снег мог бы весной напоить его пастбища. Он наклонил голову, спасаясь от ветра, и пустил лошадь к лесу. Чувствуя себя разбитым, как шахтер после десятидневной пьянки в городе, он понимал, что пока никак не может жениться на Джилл Бейтс.

Шарф, надетый под шляпу, сползал и не согревал лоб и шею. Но без шарфа оледенели бы брови.

Завидев деревья, мустанг поскакал к ним галопом. Это какая-никакая защита от ледяного ветра.

Ах, если бы Джеффу поймать Росса Стайбера! Пять тысяч долларов награды – большие деньги. На них можно починить дом, жениться и, возможно, купить несколько голов хорошего скота.

Несколько часов назад шериф Тилсон сказал, что, по его мнению, Стайбер прятался где-то в горах с ледниками или в ближних горах над домом Курленда. Тилсон предупредил, что этот человек – убийца.

Если бы Тилсон был сообразительнее, он бы нипочем не пошел в горы за этим Стайбером. Джефф знал, что там делается и не сомневался, что никто не сможет прожить в горах зиму. Тилсону надо было бы просто ждать, наблюдать. Стайбер бы сам явился к нему.

Земля под копытами лошади была твердой, как камень. Небо же – мрачное, неприятно серое. В реках камни заледенели. Но ельник, через который петляла дорога, защищал по крайней мере от ветра. До дома оставалось отсюда три мили.

Дом! Четыре стены, грязный пол и камин. Дров, правда, хватало. Лишь бы мужчина умел орудовать топором. Кругом – поваленные деревья. А вот еды совсем мало. И если пойдет сильный снег…

Даже поездка к Джилл показалась ему неудачной. Не то чтобы она недостаточно любила его. Просто он с содроганием представил, что она может сказать и подумать о его убогом жилье. Ее-то дом теплый, уютный.

Он почувствовал себя скованно в доме Бейтс. Одежда на нем была потрепанная, его большие руки посинели от холода. Он с трудом оторвался от огня, когда всех пригласили к столу. А когда Курт Сейвеф стал подшучивать над его жизнью, у него все похолодело внутри, и он не нашел подходящих слов для ответа. Он почувствовал себя обиженным и несчастным. Неудивительно, что родители Джилл отдали предпочтение Сейвефу.

И хуже всего было то, что у Сейвефа он закупал продукты. Ему было трудно заставить себя просить в кредит у соперника. Курт вместе с тем знал, как мало он покупал продуктов, как скудно жил и как паршиво шли у него дела на ранчо.

Мустанг прибавил шагу. Его ожидало холодное стойло, но лошадь стремилась туда, проделав в тот день около сорока миль.

Джефф въехал во двор. Спрыгнул на землю, завел лошадь, снял с нее упряжь и привязал к кормушке. Затем подбросил вилами сена – по крайней мере, хоть сена вдоволь! Взяв одеяло, он накрыл лошадь. Одеяло было тонкое, но это лучше, чем ничего. К счастью, стойло защищено от ледяного ветра. Если уж Джефф Курленд что-нибудь строил, то строил на совесть.

Его шаги во дворе гулко звучали по мерзлой земле. Он вошел в дом, положил на пол мешок с продуктами и направился к печке разжечь огонь.

Но вдруг он замер. Поверх груды пепла были уложены ветки и куски коры.

– Не делай резких движений, – грубо приказал кто-то. – Иди вперед и разожги огонь. Я собирался сделать это, когда заметил тебя.

Не поворачивая головы, Джефф зажег спичку, поднес ее к коре. Когда она занялась, он положил сверху щепки и палки потолще.

Конечно, это Росс Стайбер, убийца. Джефф чуть повернул голову и спросил:

– Встать-то можно? Я не вооружен.

– Вставай да приготовь по-быстрому пожрать. Надеюсь, ты принес что-нибудь. Насколько я вижу, ты не готов к зиме.

Джефф Курленд встал и посмотрел через комнату на человека, сидящего на койке.

Он был крупный, мощного сложения, с тяжелой нижней челюстью и зарос многодневной щетиной. Своими блеклыми серыми глазами он недолго рассматривал Джеффа Курленда, его поношенную одежду и худое лицо.

– Я Стайбер, – заявил он, – так что не жди от меня хорошего.

Он обошел Джеффа сзади, обшарил его карманы. В его голосе прозвучало искреннее удивление:

– Нет пушки? Дом я уже обыскал. Где же она?

– У меня совсем нет оружия, – смущенно ответил Курленд.

– Ты брось эти мысли о вознаграждении за меня. Я все время начеку и могу попасть в пуговицу на твоем пальто.

– Знаю. Но у меня же нет оружия.

Курленд занялся приготовлением еды. Он сильно проголодался после поездки. Кроме того, ему нужно было время, чтобы придумать выход из ситуации. Между тем бандит уселся у стены, наблюдая за каждым его движением. И ему хотелось поговорить.

– Живешь ты не очень, дружище. Я осмотрел весь дом. Еды не хватит даже крысу прокормить. И как же ты думаешь пережить здесь долгую бурю? У тебя лишь то, что здесь?

Он посмотрел на мешок, внесенный Джеффом.

– Да, привез ты немного, учитывая, что проехал миль сорок.

Джефф рассердился, но смолчал. Какого черта Стайбер тут шарит и сует нос в его дела? Если у него время от времени и не было еды, так это его забота и никого это не касается. У него есть запас кофе и печенья.

– Вон там на стуле оленья лопатка, – сказал Стайбер. – Лучше ты приготовь ее. Я на днях подстрелил оленя. Здесь не так уж много живности. Наверное, из-за засухи. – Он взглянул на Курленда. – Уверен, что у тебя есть скотина. – Он подался вперед, на край койки. – Эй? А курево у тебя в мешке? У меня кончилось, пока прятался на вершине. Я бы, конечно, и потерпел, если б не этот случай.

Джефф полез в мешок, вынул пачку табака и бросил Стайберу.

– Возьми всю, – проговорил он. – У меня есть еще.

Стайбер поймал пачку, зажал ее в коленях и вынул бумагу.

– Спасибо, друг. Ты не думаешь, что я все равно бы забрал ее? А я мог. Возможно, я так бы и сделал. Я бы не взял обе пачки. Человек может обойтись без жратвы, а вот без курева – никак. Там, на верхотуре, я курил сухие листья. Вообще-то впервые с тех пор, как был молодым. Но там пришлось курить все подряд. – Он закурил, несколько минут молчал, а потом сказал: – И что же за девица?!

Курленд вздернул голову. Он бы одного роста со Стайбером, но последние месяцы жил тяжело и сильно похудел. Его глаза стали бесцветными, но в них тлел опасный огонек. Стайбер заметил это и усмехнулся:

– Есть у тебя ее фото?

– Фотографии нет, – сказал Курленд, сдержавшись. – Но это хорошая и хорошенькая девушка. Это порядочная девушка.

– А я что говорю! – воскликнул Стайбер. – Конечно, отличная девушка. Я знаю ее.

– Ты знаешь ее? – удивился Джефф.

– Джилл Бейтс? Да, знаю. Я не всегда был бандитом. Я знал ее, когда она была еще подростком, девять-десять лет назад. Я сам тогда был молодым ковбоем, а подался в эти края в полном расстройстве, впервые убив человека. Это вышло по-глупому. Я не хотел никого убивать. И вот здесь я встретил одну блондиночку, Клару Доусон, – очень хитрую.

Теперь уже Джефф усмехнулся, сказав:

– Посмотрел бы ты на нее сейчас.

– И не собираюсь. Лучше помнить ее такой, какой она была раньше. Да и я выгляжу не прекрасно. Тогда все было иначе. Посмотрел бы ты на меня! Седло и уздечка, отделанные серебром, прекрасная вороная лошадь… Позже у меня таких не было. Команчи угнали ее, а мне тогда повезло, что они с меня скальп не содрали.

– Садись, – сказал Джефф, расставляя тарелки. – И свой шестизарядник можешь отложить. Не собираюсь ломать тебе челюсть, пока не поедим.

Стайбер усмехнулся.

– И не пытайся, парень. Девушка хороша, и я не хочу, чтобы ее глазки наполнились слезами. Налей-ка мне кофе. Я неделю уже не пил его.

Стайбер подождал, пока нальют, потом засунул револьвер за ремень и спросил:

– А куда все же делся твой револьвер? Я видел кобуру.

Джефф покраснел.

– Я заложил его. Курту Сейвефу.

– Здорово. – Стайбер ел с удовольствием. – Ты неплохо готовишь. Точно. – Он посмотрел на Джеффа. – Ты хотел бы жениться на этой девице Бейтс? Если так, пойди и грабани банк. Ты же не можешь ввести такую девушку в такой дом.

Джефф шлепнул вилкой по столу.

– Послушай! Ты ворвался сюда и под дулом револьвера потребовал еду. Я никогда никому не жалею еды. Но не суй свой нос в мои личные дела, или я размажу эту еду по твоей роже!

Стайбер хмыкнул и протестующе поднял руки.

– Не обижайся! Я намолчался в горах, мне хочется говорить. Насчет расквасить мне нос… у тебя не получится, даже если я буду без оружия. Ты приготовил хорошую еду, приятель, но ты уже повел себя неправильно, и это последняя еда, которую ты приготовил. За мою голову, знаешь ли, дают пять тысяч долларов. А это большие деньги в твоем положении.

Джефф молча ел, бандит продолжал свое. Мысли Джеффа действительно возвращались к вознаграждению. Пять тысяч долларов – огромная сумма. К тому же Стайбера ловят за убийство.

Что сейчас на уме у Стайбера? Вряд ли он решится покинуть эти места. Однако в горах жить зимой немыслимо. Скоро тут будет еще хуже. Конечно, если у него хорошее убежище?..

Джефф Курленд вспомнил пещеру в Коппер-Маунтин.

Может, Стайбер прячется там? Шериф Тилсон упомянул, что Стайбер плохо знает эти места. С другой стороны, если Стайбер живет здесь уже десять лет, чего Тилсон, как будто точно не знает, и был ковбоем, он может поселиться в пещере Коппер-Маунтин.

Где еще может прятаться человек здесь в такой холод? Кстати, случалось ли Стайберу пробираться через туман «погонип»? Знает ли он, как туман превращается в льдинки и оседает на все?

Если такой туман застигнет здесь человека, ему лучше иметь запас пищи и готовиться переждать его, потому что уйти невозможно. И если Джефф Курленд не ошибается, погода идет к тому. Джефф почувствовал, что согревается, и не только потому, что в комнате стало тепло.

Монотонный голос бандита прервал его размышления.

– Джилл Бейтс стала красивой женщиной! Бывало, я угощал ее леденцами, да и фруктовым сахаром. И это было, когда я ухаживал за Кларой. Боготворил малышку. Я разрешил ей однажды прокатиться на моей черной лошадке. – Он отодвинул стул и поднялся. – Ну, мне пора. Подели жратву пополам и дай мне мешок. Вряд ли у тебя будут гости, но я не могу рисковать.

– Послушай, – запротестовал Джефф, – но ведь это все съестное, что у меня есть! И денег нет!

Росс Стайбер усмехнулся.

– Ты пока не продал седло. Курт Сейвеф с удовольствием купит его у тебя!

– Продать седло! До этого я еще не дошел! Ты знаешь, что если ковбой продает седло, значит, он конченый человек…

– Тогда ты, наверное, еще не конченый. И почему бы тебе не забить одного из бычков Кэла Хартера? Я слышал, что у него лучшая говядина.

После ухода Стайбера Джефф плюхнулся на стул в полном отчаянии. Той еды, что он купил, с трудом, но хватило бы. А теперь все кончено.

Половина скудного запаса ушла, и у него нет денег и нет возможности закупить еще. К тому же никто не нанимает работников на зимний сезон. Наоборот, увольняют лишних. Похоже, конец всему: его мечте иметь ранчо, жениться на Джилл и… прочему.

Он завел хозяйство три года назад, купив триста голов скота. Стадо состояло из потерявшихся или больных коров. То здесь, то там он подкупал по нескольку голов, преимущественно телят, у тех, кто перегонял скот и кому телята были обузой. Он перегнал стадо в зеленые долины высокогорья и построил здесь себе дом.

Несколько месяцев он строил дамбу, чтобы получилось водохранилище, которое даст воду в засушливые месяцы. Трава росла прекрасно, и он косил ее и сушил на длинную зиму. Он ставил навесы из жердей и веток, зная, что около них будет наметать сугробы и это дополнительно утеплит хозяйственные постройки. Никто не держал скот так высоко в горах. Но он верил, что у него получится. Когда-то он случайно наткнулся на одичавшую скотину, которая пережила зиму в горах.

В первый год все шло хорошо. Он потерял сколько-то голов, но телята восполнили убыль, а за лето выросли и откормились. Но зима затем выдалась очень уж лютой. Началась она рано, а разжала свои ледяные объятия только поздней весной.

И он потерял больше сотни голов скота, а оставшиеся бычки и коровы так отощали, что не годились для продажи.

Последовало чересчур жаркое лето, в которое он делал все возможное, чтобы уберечь скот и сохранить его в форме до осени. Но дожди, на которые он рассчитывал, запоздали, их сменили ранние снегопады, и вот она – вторая тяжкая зима. И более крупные скотоводы многое потеряли. Но их стада были неистребимы, у них были ресурсы. Для Джеффа же потеря каждого животного становилась трагедией. Он продал винчестер, весь свой инвентарь, осталась лишь упряжь для лошади.

Совершенно подавленный, он сгреб в кучу головешки в печке и лег на койку. Он был слишком вымотан.

Когда он проснулся, было темно и холодно. Закутавшись в одеяла, он с омерзением предвкушал, как сейчас ступит на ледяной пол и будет мерзнуть, разжигая дрова в ' печке.

В момент, когда он коснулся ногами пола и ощутил жуткий холод, он понял, в чем дело. Пришел «погонип», ужасный туман, которого боятся даже индейцы. Ледяной туман, окутывающий кусты, деревья, каждую травинку. Воздух становится плотным, и начинаются чудеса: не слышно голоса рядом, зато ясно звучат далекие голоса из-за нескольких миль.

Джефф натянул шерстяные носки и бросился к печке с растопкой. Дрова разгорелись сравнительно быстро. Джефф выбрался окончательно из одеял, поставил кофейник на камни возле огня и оделся как можно теплее. Натягивая сапоги, увидел на полу пепел от сигареты Стайбера.

Где он сейчас? Добрался ли до пещеры Коппер-Маунтин? Или он понял, какой ловушкой она может стать? Пещера была глубокая, она сохраняла какое-то тепло, но, чтобы добраться до нее, Стайберу надо было идти полночи по крутым и опасным тропам. Скорее всего он так и сделал.

На третий день «погонипа» выпал снег, покрывший ледяную кору слоем в несколько дюймов. Взяв ружье и скользя, Джефф вышел поохотиться. Ему предстояло выжить в борьбе с обстоятельствами. Он петлял по лесу. Два часа в тщетных поисках дичи, но только когда уже возвращался, увидел оленя, барахтающегося в глубоком снегу. Пристрелив его, он обнаружил, что у оленя сломана нога.

На следующий день опять пошел снег и падал и падал без перерыва. Столбик термометра опустился до десяти, а потом и до двадцати градусов ниже нуля. Утром десятого дня было минус пятнадцать градусов. Топлива Джефф заготовил предостаточно, но приходилось подкладывать дрова в печь каждые полчаса.

Джефф проверил и постарался заделать все щели между бревнами. Их было немного. Складывая стены, он тщательно обтесал бревна, они очень плотно прилегали друг к другу. Но по углам пробивался холодный воздух, и образовывались ледяные подтеки. Джефф заделал углы, заклеил газетами.

При экономном расходовании оленины ее должно было хватить, чтобы переждать этот ужасный холод, если он протянется еще слишком долго.

Непроизвольно Джефф вспоминал беглеца в Коппер-Маунтин, если только он там. Если Стайберу не удалось подстрелить какое-нибудь животное, ему приходится хуже, чем Джеффу. А ведь в горах в такую погоду нет шансов встретить живое существо.

Стайбер бандит и убийца, но он человек, если он еще жив. И если он прятался в Коппер-Маунтин, то должен был уже выбраться из пещеры. Да. И быть здесь. Иной дороги, как мимо его дома, из этой пещеры нет.

И Джефф решился, поняв, что иначе не может, взобраться на Коппер-Маунтин и посмотреть, что там со Стайбером. Тот мог сломать ногу и в таком случае умирает в пещере.

Ветра не было. Воздух бодрил, хотя мороз был крепче, чем показалось в первый момент. Нацепив снегоступы и перекинув винчестер через плечо, Джефф Курленд отправился к перевалу. Зная, как опасно потеть на холоде, шел он не торопясь и очень размеренно. На таком морозе намокшее от пота белье может заледенеть, и человек замерзает.

Тропинка петляла через сосняк, выше сменившийся ельником. Джефф гнал от себя тревожную мысль о дороге обратно. Впрочем, остановившись передохнуть и поглядев вверх на горы, он вслух сказал себе:

– Карленд, ты идиот.

В конце-то концов Росс Стайбер сам себе выбрал бандитскую тропу, и если она его вывела к пещере Коппер-Маунтин, он этого сам захотел. Теперь, возможно, Стайбер предпочел бы петлю. Но он, Джефф, в любом случае ведет себя безрассудно.

Джефф хорошо знал дорогу, хотя всего дважды был в этой пещере. У подножия скал тропинка кончалась, и дальше подняться было возможно только на снегоступах.

Воздух был тих, мороз обжигал щеки и лоб. Джефф упрямо продвигался вперед и выше. Ему повезло, что не было ветра. Дыхание замерзало на губах. Он двигался особо осторожно, помня, что неглубоко под снегом скрыт скользкий лед. Когда он дошел до карниза вдоль скалы Ред-Клифф, он замешкался. Снег здесь лежал очень тонким слоем, его сдувал ветер. Неверный шаг – и полетишь в пропасть глубиной четыреста футов. На обледенелые камни.

На ногах Джеффа были индейские мокасины до колен, : внутри них шерстяные носки. Мокасины удобнее для ходьбы, и на них легче надевать снегоступы.

Сняв снегоступы, Джефф перекинул их за спину и ступил на обледенелый карниз.

Обратной дороги отсюда не было; развернуться на этой дорожке было опаснее, чем идти вперед. Джефф целый час шел полмили по карнизу. Но наконец, тяжело дыша и дрожа, сошел с него у самой громадины Коппер-Маунтин.

На снегу следов не было, даже кролик не пробегал. Если Росс Стайбер действительно жил в горах, он после снегопада не проходил здесь.

Джефф шел по склону горы, обшаривая его глазами. Стайбер, заметив его, мог выстрелить, а уж потом задавать вопросы.

Белая, молчаливая гора возвышалась над деревьями. Время от времени Джефф останавливался, опасаясь лавины. Под красиво нависшими массами снега был ледяной каток. Джефф опять надел снегоступы.

До пещеры осталось немного. Джефф принюхался – дымом не пахло. Кругом было тихо.

Вход в пещеру открылся неожиданно, когда он уже засомневался, правильно ли идет. И снег снаружи пещеры лежал нетронутый – ни следов, ни иных признаков человека.

Неужели он шел напрасно?

Он пригнул голову и вошел. Снегоступы оставил у входа и тихо двинулся внутрь, светя зажженной еловой веткой, как факелом. Стайбера он увидел, когда ветка уже потухала.

Тот лежал на койке, сколоченной из жердей, покрытой одеялами и пальто. Рядом было пепелище давно погасшего костра. Здесь, далеко от входа, было уже не так холодно, но, только взглянув на изможденное лицо Стайбера, Джефф Курленд опустился на колени и принялся разжигать веточки и кусочки коры, находившиеся поблизости. Все остальное, что могло бы гореть и что, вероятно, Стайбер когда-то запас, он давно сжег.

Когда заплясало пламя костра, Стайбер открыл глаза и уставился на Курленда.

– Как ты добрался сюда?

– Той же дорогой, что и ты. По тропинке от моего дома. Я беспокоился за тебя.

– Ну и дурак, если беспокоился. Я не стою того, а ты ничем не обязан мне.

– Я подумал, что ты сломал ногу.

– Ты правильно догадался, – сказал Стайбер с горечью. – Я действительно ее сломал. У самого входа в пещеру а первое же утро, когда опустился туман. Я дотащился сюда и кое-как сделал лубок.

– Что ты ел?

– Жратва кончилась неделю назад.

Джефф развязал свою торбу, вынул пакет с черным чаем. Сам он предпочитал кофе, а чай – для экстренных случаев. Он заварил крепкий чай.

– Попробуй, – сказал он. – Но осторожно. Кружка горячая.

Взяв воды из фляги и положив в нее кусочек сушеной оленины, он сварил легкий бульон и насыпал в него чуть-чуть кукурузной муки.

Стайбер поставил кружку, с немалым трудом сел на койке.

– Чай – детское питье, но сейчас очень кстати.

– Лучшее питье при слабости. Подожди немного. Хлебни-ка еще и бульона.

Позднее, когда щеки Росса Стайбера чуть порозовели, он спросил Курленда, глядя в упор холодными серыми глазами:

– Ну хорошо. Ты здесь. Еды, что ты принес, хватит от силы дня на два. А что потом?

Курленд и сам задавался этим вопросом. Он думал об этом все время, что поднимался. Ответ напрашивался один.

– Завтра я заберу тебя с собой.

– Ты сошел с ума. Ты не сможешь протащить и ребенка по этому льду.

– Сейчас тебе лучше поспать, – ответил Курленд. – Ну и заткнуться, пока я не передумал.

Когда рассвело, он был уже на ногах. Он старался не думать о том, что теперь предстояло. Он обязан был это сделать независимо от того, нравится или не нравится ему этот раненый человек, боится он сам или нет. Он помог Стайберу натянуть всю одежду, какая была, потом еще завернул его в толстое одеяло.

– Ты, конечно, тяжелый. Но поскольку будешь без движения, я не хочу, чтобы ты замерз. Тогда нести тебя будет мне тяжелей.

Взяв в руки палку, Стайбер доковылял до выхода из пещеры. Утро выдалось тихим, но очень холодным.

– У тебя не получится. Иди один и пришли за мной людей.

– Никто не придет. Никто, кроме настоящего идиота, не пойдет по этой тропе до весны. А я и есть идиот.

Он осмотрел тропинку, прикидывая, как лучше двигаться по ней. Но что толку смотреть. Он уже знал, какая она, эта дорога, и что ему предстоит.

– Когда взвалю тебя на спину, – сказал он Стайберу, – уже не двигайся, не разговаривай и мизинцем не шевельни.

Надев снегоступы, он взвалил на себя раненого и ступил на снег. Стайбер весил много.

– Тебе придется висеть. Руки мои должны быть свободны.

Шаг за шагом он шел по снегу, приближаясь к началу карниза. Подойдя к нему, он положил Стайбера на снег, снял снегоступы, перекинул их за спину и ступил на карниз. При одной мысли, что надо идти с таким грузом, коленки его ослабли. Но вариантов не было.

Обследуя карниз, он пытался представить каждый свой шаг – как он поставит ногу, где можно поскользнуться, а где уцепиться руками.

Дойдя до конца карниза, он положил на снег снегоступы и винчестер и вернулся к Стайберу. Стайбер умрет, если не вытащить его отсюда. А может погибнуть и во время перехода, вероятность большая. Но Джефф много лет жил в горах, знал свои силы и умение.

Вернувшись к Стайберу, он сел рядом с ним. Бандит смотрел вопросительно.

– Честно говоря, я не думал, что ты вернешься.

– Врешь! Ты, черт возьми, прекрасно знал, что вернусь. Потому что я идиот.

– И что будет теперь?

– Я потащу тебя, свинья ты такая, через этот карниз.

– Но это невозможно. Мой вес двести двадцать фунтов.

– Может, пару недель назад ты и весил столько, но сейчас, спорю на пятьдесят долларов, в тебе нет и двухсот.

Уцепившись за дерево, Стайбер поднялся, Курленд подставил спину и уложил на себя Стайбера.

– Даже и не моргай, – сказал он. – Если потеряю равновесие, мы оба покойники.

Он шагнул. Сквозь мокасины он чувствовал выступы льда. На карнизе ледяной ветер рванул его одежду, и он затаил дыхание. Он старался не смотреть вперед и ощупывал ногой каждую новую точку, прежде чем перенести туда свой вес.

Пот катился по лицу. Очень хотелось стереть его, но он не мог, держа Стайбера под коленками.

Карниз был бесконечным, и мышцы болели. Больше всего на свете сейчас он хотел небольшой, пусть секундной, передышки. Когда он прошел почти половину пути, нога соскользнула. Джефф понял, что падает, но Стайбер крепче сжал его коленями.

– Поставь ногу как следует, парень, – спокойно сказал он, – я держусь за корень.

…Когда они уже подходили к дому, начинало темнеть. Последние мили Курленд волочил Стайбера на подстилке из еловых веток, как делали индейцы. Подъехав к дому, он взвалил Стайбера на себя, внес и положил на койку.

В доме было жутко холодно. Джефф Курленд разжег огонь. Скоро в комнате потеплело. Через час Стайбер, глядя на него поверх чашки с горячим супом, едва ли не радостно проговорил:

– Теперь можешь сдать меня и получить пять тысяч долларов.

Курленд резко поднял голову. Он будто пощечину получил.

– Иди к черту! Я рисковал своей жизнью не для того, чтобы тебя повесили. Когда поправишься, ступай на все четыре стороны!

– Но тебе нужны деньги. Я не буду в обиде. Я съел половину твоих продуктов и причинил тебе столько неприятностей.

Джефф Курленд молчал. Он хорошо знал, что еще ему предстоит пережить. Зима долгая. А весной у него не хватит скота расплатиться с долгами, если оставшиеся животные перезимуют. И у него ничего не будет, чтобы начать жить заново.

Кроме того, если он не заявит о Россе Стайбере и Росса найдут в его доме, его обвинят в сокрытии преступника.

Но он знал, что не выдаст его. Это уже немыслимо. Стайбер ему стал вроде брата. Пусть непутевого.

Он не хотел, чтобы Стайбер оставался в доме. Продуктов мало. Вряд ли повезет еще раз на охоте. К тому же Стайбер чересчур разговорчив. Придется терпеть это, пока у него заживет нога…

Холод, казалось, не собирался отступать. Снег падал и. падал. Когда совсем стало нечего есть, Джефф забил бычка. Да и топливо подходило к концу. Курленд выбрался к опушке леса и распилил несколько поваленных сосен. В глазках Стайбера мелькал огонек иронии.

– Если переживем зиму, тебе будет, что рассказать своим внукам.

– Каким еще внукам? Я долго еще не сумею жениться. – Джефф оглядел свое хозяйство, земляной пол, убогую утварь. – Мне нужен был удачный год, чтобы построить хороший дом у ручья. С видом из окон. Сюда никакая женщина не пойдет.

– Тебе нужно было сохранить револьвер и ограбить дилижанс из Чарльстона. Они возят помногу денег.

– Я не вор. Ты это делал и где оказался? Полузамерзший, больной, в пещере.

– Чистая правда, – согласился Стайбер. – Видать, у каждого своя дорожка. Я пошел по своей, потому что убил человека. А добыча была не велика. Но я замерзал в пещере, а ты замерзаешь в убогом доме. Никто не в выигрыше.

– У меня будет шанс, – возразил Курленд. – Весной наймусь объездчиком и скоплю деньжат.

Стайбер насмешливо спросил:

– Получая сорок долларов в месяц, сколько ты скопишь? Думаешь, эта девушка будет ждать? Ей понравится тот, кто не мерзнет и не голодает. Девушки в брачном возрасте идут замуж за лучших из тех, кто поблизости. Ты, парень, мечтатель.

Джефф Курленд сидел, уставясь в огонь. Слишком много он принимал, как само собой разумеющееся. Почему он решил, что Джилл любит его? Потому что сам полюбил? Может, он и мечтатель, но он никогда не говорил с ней о своих мечтах. В основном, они говорили, встречаясь, о самом обыденном, о чем и другие овцеводы, скотоводы, шахтеры… На Джилл имеет виды Курт Сейвеф, а у него есть в городе маленький, но уютный домик, унаследованный от родителей. У него лавка. Торговля его идет успешно. А что у него – неустроенный дом в горах?

Скрип снега снаружи заставил его поднять голову. Росс Стайбер потянулся за револьвером.

– Не сегодня, Стайбер! Здесь перестрелки не будет!

В дверь громко постучали, и вошел шериф Тилсон в сопровождении Курта Сейвефа, великолепного, в новом пальто; за ними в дом вступили доктор Бейтс и – о Боже! – Джилл, которую Джефф меньше всего ожидал увидеть.

Он покраснел от стыда. Он не хотел, чтобы она видела, как он живет, пока не найдется чего-то лучшего, что можно ей показать. Она быстро обвела взглядом комнату, а когда посмотрела на него, он отвел глаза.

– Стайбер, ты арестован, – заявил Тилсон и, повернувшись к Джеффу, спросил: – Что это значит, Курленд? Скрываешь преступника?

– У него сломана нога, – с достоинством сказал Джефф. – Что я мог сделать? Снести его к вам на спине?

– Мог сообщить мне, – ответил Тилсон. – Вам грозят неприятности, молодой человек.

– Шериф, он нашел меня умирающим в пещере на Коппер-Маунтин. Он протащил меня на спине по дороге через Ред-Клифф.

– Ты хочешь, чтобы я поверил этому? В такой гололед даже кролик не сможет пройти по этой тропе. Не говоря о том, чтобы пронести по ней взрослого человека.

– Но он сделал это, – настаивал Стайбер. – Иди посмотри следы. Однажды я спустился, забрал у него половину припасов и скрылся. Но он поднялся ко мне, увидел, что я помираю в пещере, и перетащил меня сюда. Я его пленник. Если за меня дают награду, она принадлежит ему.

Тилсон рассмеялся. Он взглянул на Сейвефа.

– Слышал? Они утверждают другое. Твое предположение, что Стайбер находится здесь, было правильным, Курт. Он и должен быть здесь, потому в горах сейчас нет другого места, где бы он мог согреться.

Доктор Бейтс тем временем осмотрел ногу Стайбера и сказал:

– Действительно, Тилсон, нога у него сломана.

– Но это не значит, что Курленд говорит правду. Ни один человек, будучи в здравом уме, не рискнет идти зимой по этой тропе. Курленду повезет, если мы не привлечем его к суду.

Джеффа охватило отчаяние. Ему было плевать на вознаграждение. Он и не думал всерьез о деньгах. А Сейвеф его недолюбливал и хотел убрать со своего пути. Вот и конец всему. Кончатся холода, он продаст остатки имущества и, вероятно, двинется на юг.

Вдруг кто-то взял его руку. Он обнаружил, что Джилл стоит рядом.

Она посмотрела на Росса Стайбера и объявила:

– Я помню тебя. Ты Джек Росс, объездчик из Шайенна.

– У вас хорошая память, мэм. Не верьте тому, что они говорят. Они хотят одного – получить это вознаграждение. Вы держите за руку самого лучшего и смелого парня, которого я когда-либо знал. Не забирайте у него свою руку, чтобы не жалеть потом.

– Мы сделаем индейскую волокушу и отвезем его в тюрьму, – сказал Тилсон, а потом, посмотрев на Джеффа, добавил: – Тебе придется доказывать, что ты не укрывал преступника.

– Шериф, – вмешался доктор Бейтс, – я знаю Стайбера. Его разыскивают, как преступника, но я могу привести к присяге дюжину людей, которые подтвердят, что он не лжец. До того как он попал в беду, Джек Росс – под таким именем все его знали тут – был уважаемым человеком и хорошим работником. Раз он утверждает, что Курленд перетащил его через Ред-Клифф, значит, так оно и было.

– Я могу поклясться в этом на Библии, – добавил Стайбер. – Он дотащил меня, и я здесь его пленник. Кстати, взгляните-ка на волокушу, оставленную у дома. На ней он спустил меня вниз.

– Мы еще увидим, – сказал Сейвеф.

Разозлившись, Тилсон скомандовал:

– Пошли отсюда, доктор! Вы идете?

– Думаю, мы все идем, – отозвался Бейтс. – И проследим, чтобы с задержанным ничего не случилось.

Тилсон вышел во двор, а Стайбер обратился к Джилл:

– Мэм, пожалуйста, не говорите Кларе, что меня по-настоящему звать Джек Росс. Не хочу, чтобы она узнала, что я в тюрьме. Не то чтобы она много значила для меня. Но дело в том, что в свое время я сбежал от нее. Она становилась мелочной и сварливой, и чем дальше, тем хуже. Я и сбежал.

– Ты был прав, – заметил Джефф. – Она сейчас упрямее самого норовистого мула. Не веришь – спроси Тилсона.

– Он знает ее?

– Да он недавно женился на ней!

Пока они добирались до города, шериф Тилсон думал о том, не сошел ли с ума Росс Сайбер. Он в пути хихикал и смеялся, глядя на шерифа.

С чего бы смеяться, недоумевал шериф, человеку со сломанной ногой, которого, возможно, ждала виселица?

Историческая справка

Габриэль против Фая

Известно немного случаев, когда известные ганфайтеры сходились друг против друга на дуэли. Такой случай – дуэль между Питом Габриэлем и Джо Фаем.

Они были знакомы давно и по-дружески относились друг к другу, пока не стали соперниками на выборах шерифа. Выборы выиграл Пит. Но в ходе предвыборной кампании любители интриг распространяли разные слухи. И люди сталивысказывать предположения о том, что может произойти, если они вздумают стреляться.

Джо Фай был профессиональным игроком и джентльменом. Он всегда был прекрасно одет и вел себя с достоинством. Он не пил, не курил. Все знали, что он прекрасно владел оружием.

Дуэль состоялась в салуне во Флоренции, штат Аризона. Фай оказался быстрее, а о его точности и говорить нечего. Он выпустил в Габриэля всю обойму – пять пуль. И одна его пуля прошла близко к сердцу противника.

Пит Габриэль, жесткий человек и прекрасный юрист, сделал только один выстрел и убил Фая. Габриэль остался жив. После этой дуэли он прожил несколько лет.

ЧТО ЗОЛОТО ДЕЛАЕТ С ЧЕЛОВЕКОМ

Весной 1854 года мы медленно тащились по дороге с юга, пока Джош не предложил остановиться.

Мне в этих местах ничего не нравилось, но не я решал этот вопрос. Не подумайте, что это была некрасивая местность. На самом деле здесь было хорошо: много воды, травы и деревьев. Этой весной вода была особенно холодной и самой вкусной из всех, что я пробовал. Но мне не нравилось окружение. Повсюду виднелись следы индейцев.

– Не обращай внимания, Пайк! – возмущался Джош Бун. – Ты еще молодой, канючишь, как старуха! Поверь, уж я-то знаю золотую страну, это она. И почему все рвутся за золотом в Калифорнию, когда золота полно здесь?

– Может, тут и есть золото, – проворчал Киньон. – А может, Пайк Доуни не такой глупый, хотя он и молодой. Он чертовски прав насчет индейских знаков. И если мы задержимся здесь, то имеем очень реальную возможность расстаться с нашими волосами. Нас ведь всего пятеро.

Киньон был единственным, кто разделял мое мнение. Остальные были больны золотой лихорадкой. Киньон лучше нас всех знал индейцев. Но его поддержка слабо утешала. Лучше бы я ошибался и ощущал себя в большей безопасности.

Джош Бун зато побывал в «золотых» местах. Он, скажем, был в Калифорнии там, где открыли первое месторождение золота. Я не о Саттерс-Миллс, откуда началась лихорадка. Я имею в виду самое первое месторождение в каньоне около Лос-Анджелеса. Джош неплохо подзаработал там, а потом, когда большие месторождения золота стали открывать на севере, заработал сорок тысяч долларов. После этого он вернулся на Восток и пожил в свое удовольствие. «Зачем держать их? – смеялся он. – Там, где я был, можно найти еще!»

Может, там было еще, но если бы я заполучил такую сумму, то купил бы себе ферму и стал жить на ней. У меня на примете было даже место.

Именно Бун предложил свернуть с дороги на север.

– Там много гор, – говорил он, – и, мне кажется, должно быть золото. Зачем ехать так далеко в Калифорнию; мы найдем золото прямо здесь!

Что касается меня, то я был готов. Никто не мог сказать, что Пайк Доуни без охоты ехал на новые места. У меня была великолепная лошадь; она шагом продвигалась быстрее, чем иная рысью. Она весила около тысячи четыреста фунтов и вся состояла из мускулов. Это была настоящая лошадь, и, когда мы свернули с дороги, я нисколько не волновался. Ощущение тревоги возникло позже.

Нами руководил Джош Бун, а еще были Джим Киньон, Герман Крюгер и Эд Карпе. В этой компании я был самым молодым. Мне только что исполнилось девятнадцать, и я был силен, как молодой бык.

Джош был против того, чтобы я ехал с ними, но Киньон замолвил за меня словечко:

– Он один из лучших стрелков, которых я видел, и может выследить змею в мутной воде. Этого парня стоит взять.

То, что Киньон называл меня малышом, действовало мне на нервы. Уже в четырнадцать лет я был достаточно взрослым, мог постоять за себя и выполнял любую работу. Мои родители продвигались на Запад в крытой повозке, и я родился в пути. Я охотился на бобров с тех пор, как дорос отцу до колена, а когда мне исполнилось четырнадцать, мне впервые доверили управлять повозкой по дороге на Санта-Фе. Во время той поездки я впервые выстрелил в человека, когда команчи напали на нас, и, пока мы доехали до Санта-Фе, нам пришлось еще трижды отражать нападение.

Санта-Фе был диким городом с жесткими нравами. Мне пришлось драться там с команчем на ножах, и я уложил его. На следующий год я опять побывал на дороге, тогда я ехал в Техас охотиться на бизонов. Еще через год я доехал до Калифорнии и, вернувшись из той поездки, подружился с шайеном, и мы проводили вместе много времени, совершая рейды в глубь Мексики. Ко времени, когда я познакомился с Буном, я уже лет пять знал, как жестока жизнь.

Бун считал себя очень сильным, но он был не сильнее меня и не сильнее Эда Карпе.

Мы ехали по дороге и набрели на удивительно красивый маленький каньон, где и разбили лагерь под деревьями. Убили оленя, а Джош тут же отправился промывать песок в ручье. В первом же лотке он обнаружил золото.

Золото! Первая порция золота была довольно увесистая, и после этого разговоры смолкли. Мы все принялись за работу. Но я любил одиночество и пошел вверх по ручью. Я никогда не мыл золото до этого, но, возвращаясь из Калифорнии, как-то встретил опытного золотоискателя, и он буквально напичкал меня разными сведениями о золотоискательстве.

Он рассказал мне, что нужно обследовать песчаные отмели и маленькие пляжи, где река делает повороты и выбрасывает наверх тяжелый песок. Я нашел такое место, и мне повезло, я намыл золота.

Не тратя время на промывку, я взял лопату и докопался до коренной породы. На глубине более четырех футов я наткнулся на жилу. В ней были трещины. Вспомнив, что рассказывал золотоискатель, я расчистил трещины, потом прокопал под тонким скальным слоем и нашел, что искал. К вечеру в моем рюкзаке лежало золота на три или даже четыре тысячи долларов.

Золото нашли все, но никто не нашел так много, как я. У них было не больше половины моего. Джима Киньона это позабавило, чего нельзя было сказать про Буне и Карпе. Ни тот, ни другой не любили, когда кто-то их обходил, а особенно, если это кто-то – я.

Крюгер похлопал меня по спине и сказал: «Корош малшик! Молодец!»

На охоту мы ходили по очереди, и на следующий день выпала моя очередь. Я взял свою винтовку системы «Шарпе Брич-Лоадер» и запасной револьвер. У меня было два армейских кольта модели 1848 года, и я очень дорожил ими. Я снял их с убитого в Техасе к востоку от Санта-Фе.

Этот техасец там наткнулся на конокрадов, и не ко времени. Он был один против четырех конокрадов, и они получили свое. Когда несколькими часами позже я проезжал мимо, они все лежали мертвые, с лошадью для каждого и еще шесть лишних. На них были винтовки, револьверы, много еды. Не было смысла оставлять все это команчам или позволить песку все засыпать. В то время я предпочитал шестизарядные револьверы, с которыми хорошо управлялся.

Этим утром те самые револьверы приятно оттягивали мой ремень, когда я выехал из лагеря. Заметив пару оленей вблизи лагеря, я объехал их. Я не собирался убивать их возле лагеря, ведь позднее они нам могут понадобиться. Проехав несколько миль, я убил самца оленя, освежевал его и вырезал мясо. Я смывал кровь с рук в речке, когда вдруг поднял голову и увидел две вещи. Но только одна в тот момент была важной.

Первое – это индеец с луком, и стрела была нацелена как раз в меня. Бросившись в сторону, я выхватил кольт и выстрелил в индейца как раз в момент, когда стрела, пущенная им, пролетела в дюйме от моего лица. Он соскользнул по берегу реки и исчез в Хэппи-Граундз, где когда-нибудь мы обязательно встретимся и поболтаем.

Вторая вещь, которую я заметил, находилась выше по течению. Я заметил ее краем глаза и тихо пробрался по берегу, чтобы получше рассмотреть.

Под выступом горы, у самой воды была нора достаточного размера, чтобы в нее мог пролезть человек. Запаха, указывающего на присутствие животного, не было, поэтому я заполз внутрь и встал. Это была большая пещера вроде комнаты, длиной двадцать футов, шириной около пятнадцати, с плотно утрамбованным песчаным полом. Сверху проникал слабый свет. Взглянув вверх, я увидел дыру, прикрытую ветками. Дыра была в поперечнике около двух футов и хорошо замаскирована.

Вернувшись в лагерь, чтобы сгрузить мясо, я рассказал парням об индейце.

– Я засыпал его, – сказал я, – но они найдут его и будут охотиться за нами.

– Одним больше, одним меньше, – заметил Карпе. – Мертвый индеец – хороший индеец.

– Мертвый индеец – это начало неприятностей, – сказал я. – Нам бы поскорее убраться отсюда, если хотим сохранить свои головы.

– Ты что, спятил? – сказал Бун, уставившись на меня. – Ведь мы нашли столько золота!

– Нам не надо уезжать далеко, – возразил я. – Но на что золото мертвецу?

– Парень прав, – поддержал меня Киньон. – Мы нарвемся на неприятности.

– Я думаю, мы справимся с этим, – возразил Карпе. – Я не боюсь индейцев. А вот Пайк, похоже, струсил. Клянусь, он никогда не видел индейцев.

Я положил мясо, которое ел, и облизал пальцы. Затем я встал и посмотрел на него через костер.

– Ты назвал меня трусом и лжецом, Эл, – мягко проговорил я. – Я не потерплю такого ни от кого.

Он уставился на меня, как будто не мог поверить своим ушам.

– Ну и что из этого? – спросил он. – Мальчик решил, что он взрослый! Ну что же, я проучу его!

И он поднялся на ноги.

– Никакого оружия, – предупредил Бун. – Если индейцы поблизости, мы не должны привлекать их внимание.

Я тут же выхватил свой охотничий нож. Некоторые не любят холодное оружие, и Эд Карпе был одним из таких.

– Хватай свой нож, Эд, – сказал я ему, – и я посмотрю, какого цвета у тебя кишки.

– Никаких ножей, – возразил он. – Я согласен биться врукопашную.

Я с силой вонзил нож в бревно и сказал:

– Хорошо. Мне все равно. Выходи и посмотрим, кто здесь ребенок.

Он пошел на меня. Эд Карпе был высоким мужчиной, поджарым и с железными мускулами. Он с такой силой ударил мне в челюсть, что у меня искры посыпались из глаз. От удара я закачался. Он приготовился бить другой рукой, но я неожиданно подступил к нему, схватил его одной рукой за рубашку, другой между ног, поднял и стукнул о землю. Ударился он сильно, но тут же вскочил и, покачиваясь, пошел на меня. Он опять ударил меня, но на этот раз побоялся, что я опять схвачу его, и отскочил. Я сделал вид, что наступил на камень, и закачался, и он тут же бросился ко мне. Опустившись на колено, я опять схватил его одной рукой за рубашку и другой между ног и на этот раз бросил на землю головой вперед. Он сильно ударился и какое-то время лежал.

Когда я увидел, что он не собирается вставать, я отряхнул колени и вернулся к мясной кости, которую обгладывал. Никто не проронил ни слова, но Джош Бун был явно удивлен и смотрел на меня так, как будто увидел впервые.

– А ты умеешь драться, – заметил он. – Ловко ты его.

– Однажды в Пьер-Хоул я дрался в течение двух часов с огромным траппером, как два Эда вместе, но я все равно отделал его.

Через некоторое время Эд Карпе вернулся к огню – он мотал головой и часто моргал, но никто не обратил на него внимания. Мне было его жаль. Я не приветствовал людей, начинавших драться между собой, когда рядом индейцы. На рассвете я вернулся к своей шахте и заметил, что, пока я охотился, кто-то побывал здесь и поднял скальную перемычку, как крышку от рояля.

Конечно, я расстроился, но никому ничего не сказал. Я пошел дальше вверх по реке и нашел еще лучшее место. Там я тоже вырыл яму, но, когда собрался уходить, прикрыл ее ветками и стер все следы.

В этот день была очередь Киньона охотиться. Вернулся он обеспокоенный.

– Нам лучше убраться отсюда или готовиться к бою. Мы окружены индейцами.

Меня они не послушали, а Киньону поверили. Мы вырыли несколько углублений для стрельбы и укрепили их бревнами. Я никому не сказал, что мою яму обчистили.

На следующий день я вернулся к яме, закрытой ветками, прокопал ее до скального основания и вынул породу. Она была тяжелой от золота, и я намыл золота еще больше. Мой метод оправдывал себя. Правда, это была более трудоемкая работа, чем промывание песка, и более опасная.

Этой ночью все, кроме Крюгера, собрались в лагере. Мы переглядывались и, поверьте, всем было не по себе. Никто не видел немца и никто не слышал выстрела. Утром я опять пошел вверх по течению, а потом вернулся к месту, где работал Киньон, но спрятался в кустах. Я залег недалеко от него и мог наблюдать за обоими берегами.

– Джим! – Я старался говорить тихо, чтобы только он слышал. – Не смотри в мою сторону и продолжай работать Говорить буду я.

– Хорошо, – отозвался он.

– Кто-то обокрал мою яму. Вычистил ее, пока я охотился.

Он вытер пот с лица, но промолчал.

– У меня есть подозрения насчет этого немца, – продолжил я.

– Ты думаешь, он украл твое золото и смылся?

– Может и так. Я не думаю, что индейцы убили его. Но все же давай поглядывать. Но тогда кто это сделал?

– Не ты и не я. Могу поклясться каждой унцией золота, что и не наш старый немец.

Помолчав, я сказал:

– Ты продолжай работать, а я послежу.

Ох и хитер был этот Джим. Он работал, но, правда, несколько странно. Наклонившись, он поднимался не в этом же месте, а чуть подальше. Поэтому если кто-то хотел выстрелить в него, то должен был ждать, пока он совсем откроется.

Что до меня, то я чуть не пропустил самое главное. Я лежал в кустах часа два, глаза у меня устали. День выдался теплый, и в последние дни я очень много работал, поэтому подустал. Я, наверное, с минуту смотрел на дуло ружья, пока понял, что именно вижу.

Киньона спасло только то, что он постоянно передвигался. Он был около воды, и камни частично закрывали его. Он копал песок под валуном и собирался промыть его. Стрелок ждал, пока он подойдет к воде, чтобы бить наверняка.

Но я не ждал. Подняв свою старенькую «шарпс», я выстрелил в кусты, целясь вдоль дула ружья. Послышался треск кустов, мы оба, Джим и я, бросились туда, но к тому времени, как добрались, человек исчез. Его следы ничего нам не сказали, кроме того, что он был в сапогах, и, следовательно, это белый.

Мы пошли по его следам, но никого не обнаружили, пока не спустились вниз между камней. Там мы нашли Крюгера. Он был скальпирован.

– Это не индейцы, – сказал Киньон и был прав. Это было ясно, как день.

– Среди нас убийца, – сказал я.

– Может быть, – засомневался Киньон. – Но поблизости может быть кто-то еще, о ком мы не знаем. – Помолчав, он продолжил: – У нас еще не много золота.

– Ни у кого из нас, – согласился я. – Но если сложить все вместе, для одного человека – это хороший куш.

– Нас окружили индейцы, – сказал вечером Киньон, сидя у костра. – В меня сегодня стреляли.

– Этого я и боялся, – признал Карпе. – Надо быть осторожнее.

Джош Бун посмотрел на Карпе и заметил:

– Меня пугают не индейцы.

Если Эд Карпе и понял что-то, то не подал виду.

Следующие два дня все шло прекрасно. Я работал, но одним глазом поглядывал вокруг. Время от времени я прерывался и обследовал территорию вокруг, чтобы убедиться, что никто не следит за мной. Стоя в яме, которую вырыл, я взломал слой основной породы, в которой были трещины, и намыл довольно много золота. Даже я, у которого дело шло хорошо, не мог поверить в столь богатый улов. Когда я сложил все в мешок, получилось денег столько, сколько я не видел за всю свою жизнь.

Киньон встретил меня в условленном месте на берегу реки.

– Пойдем еще выше, – предложил я, – и выроем яму вместе. Так будет быстрее, а золота хватит и на двоих.

Эд Карпе подошел к нам. Он перевел взгляд с одного на другого.

– Я бы хотел пойти с вами, ребята, – сказал он. – Я что-то стал побаиваться. Мне не нравится ходить одному. – Он еще посмотрел на нас и добавил: – Может, сдают нервы?

– А почему ты так говоришь?

– Я все время ощущаю, что кто-то следит за мной.

Бун в этот момент присоединился к нам, держа винтовку в изгибе локтя.

– В чем дело? Решили кончить пораньше?

– Мы решили объединиться и работать вместе, – ответил я. – Мы думаем, так безопасней. Меньше шансов, что индейцы неожиданно нападут. Мне кажется, мы должны забрать, что намыли, и убраться подобру-поздорову.

Джош Бун пристально посмотрел на меня и спросил:

– Теперь ты командуешь парадом? А я думал, что меня выбрали главным.

– Ты главный, – согласился Киньон. – Пайк и не думал о лидерстве. Он просто считает, что мы сделаем больше, если будем работать вместе, при условии, что каждый работает на себя.

– Он и работает на себя, так? Не знал, что он так здорово работал.

– У меня уже больше четырех тысяч, – сказал я. – Если кто-нибудь из вас имеет больше тысячи, то я сегодня готовлю ужин.

Четыре тысячи? Они вздрогнули.

– Так чего же мы ждем? – произнес Джим. – У меня нет и пятисот. – И он сплюнул на землю.

Таким образом все было решено, но не для Джоша Буна. Он очень переживал, потому что теперь все уже слушали меня. Даже Карпе слушался, а я не выпускал его из поля зрения. Он всегда держал оружие при себе и наблюдал за мной, я это заметил.

Все были раздражены. В этом месте, Блэк-Хиллз, нас было четверо мужчин, многие мили отделяли нас от других людей. Получилось, что мы больше следим друг за другом, чем за индейцами.

Герман Крюгер погиб. Наша общая мощь уменьшилась на двадцать процентов, и вечером у костра нас собиралось на одного меньше.

Кто-то, может Карпе, Бун или вообще незнакомый человек, убил Крюгера и чуть не убил Джима Киньона. Но мы не нашли следов.

Мясо закончилось, и теперь была очередь Карпе идти на охоту. Ему очень это было не по душе. Он было собрался сказать что-то об этом, но гордость не позволила ему. Мой отец, который любил читать немногие книги, что у нас были, часто цитировал Библию или другие книги. Он вслух часто размышлял о людях и их поступках. Теперь я вспомнил его и спросил себя, что бы он сказал о нашей ситуации. После смерти отца у меня не стало книг, да и вообще читал я плохо.

Карпе взял ружье и ушел, а остальные продолжали работать.

Было жарко и душно. Джим прервал работу и, опершись на лопату, сказал:

– Наверное, будет гроза.

Мне показалось, что он имел в виду не только погоду.

Когда я работал, я выкладывал свои кольты рядом на плоский камень. Люди, которые не носили револьверы, не представляют, насколько они тяжелые. Вскоре Джош Бун вылез из ямы и поменялся местами с Киньоном. Джим положил ружье и принялся за работу.

Вдруг – я так и не понял, почему я повернулся, но я это сделал, – я увидел, что Эд Карпе стоит на берегу с винтовкой в руке. Он смотрел на Буна и, могу поклясться, хотел убить его.

Бун уже вскочил и тоже держал винтовку наготове. Нетрудно догадаться, что могло последовать. Но тут неожиданно стрела воткнулась в дерево в каком-нибудь дюйме от головы Карпе. Он закричал: «Индейцы!» – и прыгнул вниз, чтобы укрыться.

Он спрятался на берегу. Джим и Бун бросились в наш форт. А я спрыгнул в яму и, когда индейцы атаковали, открыл огонь из обоих кольтов. Карпе приготовился выстрелить. Но что делал он или все они, я не знаю. Я уложил четверых и одну лошадь. Затем я подхватил свое ружье. Но они уже скрылись, бросив нескольких лошадей и раненых собратьев. Двое пытались уползти, и мы не мешали им.

Бун пошел собирать оружие, какое было, поймал лошадей и привел их к нам. Пока он собирал лошадей, я заметил, как он бросил что-то в кусты. В тот момент, я не придал этому значения. Перезарядив кольты, я видел, как парни сходятся вместе.

Никого не задело, потому что мы были наготове. И все были готовы стрелять, когда индейцы появились. Кроме того, какой-никакой, но у нас был форт.

– Повезло! – воскликнул Бун. – Чертовски повезло!

– Они вернутся, – мрачно заметил Киньон. – Наши скальпы теперь стоят больше.

Никто не знал лучше меня, насколько нам повезло. Если бы индейцы подкрались к нам незаметно и открыли огонь из-за прикрытия, шансов бы у нас практически не было. У индейцев были наводчики, и был также белый человек, уверенный и нетерпеливый.

Очевидно, напали на нас молодые храбрецы, отчаянные и горящие желанием добиться успеха с помощью белого человека. Предвкушающие и добычу – оружие и лошадей. Ясно, что их остановило.

Джош Бун опять разглядывал меня в упор.

– Ты обращаешься с кольтами, как профессионал.

– А ты думаешь, зачем он их держит при себе? Я, например, знал, что он прекрасно владеет оружием, – сказал Киньон с улыбкой и не без удовольствия.

Карпе криво усмехнулся и сказал:

– Подумать только, что я едва не попал в переделку с тобой!

– Ну, хватит об этом, – прервал Киньон. – Теперь уж точно пора уходить.

Бун хотел возразить, но промолчал. В эту ночь мы спали на холоде, так как легли дальше от костра, а поближе к лошадям. Если они уведут наших лошадей и тех лошадей, которых мы забрали у них, то нам живыми отсюда не выбраться. До какого-нибудь надежного убежища было очень далеко.

Мы спали по двое, а двоих оставляли часовыми, так как не знали, кто убийца.

С рассветом мы покинули лагерь. Мы прикрыли свои ямы, а ненужные инструменты, которые не стоило нести с собой, спрятали. Одно корыто мы прихватили, чтобы проверить грунт в нижнем течении.

О чем думали остальные, я не знаю, но я очень беспокоился. Среди нас был убийца, и он хотел забрать все наше золото. Нам надо было следить не только за индейцами, но и друг за другом.

Не проехали мы и трех миль, как Киньон, который ехал впереди, поднял руку.

– Индейцы, – хрипло проговорил он. – Человек тридцать или сорок!

Мы тут же повернули назад и быстро поскакали вверх по реке, потом свернули в лес. Но отъехали недалеко, когда опять услышали индейцев. Только теперь они рассеялись по лесу. Где-то впереди громыхнул выстрел, а вот и стрела просвистела у моей головы. Развернув лошадь, я выстрелил – один индеец упал.

И тут я понесся, пытаясь на ходу зарядить кольт.

За спиной кто-то вскрикнул. Лошадь Карпе споткнулась, и Эд оказался на земле. Он побежал, но два индейца схватили его.

Один поднял вверх томагавк, и в этот момент я выстрелил. Сунув «шарпс» в сапог, я вытащил кольт. Бун и Киньон тоже выстрелили, и Эд опять побежал. При нем были винтовка и седельные сумки.

– Нет смысла убегать! – крикнул Джим. – Их слишком много! Надо остановиться!

Впереди мы увидели огромные камни, недалеко от нашего старого форта, и мы рванули туда. Моя лошадь наскочила на что-то, и, как только я оказался на земле, я тут же начал стрелять. Киньон был рядом со мной. Бун и Карпе тоже нашли хорошие места и вели оттуда огонь. Атака прекратилась так же внезапно, как и началась.

Карпе пуля оцарапала щеку, а другая обожгла плечо.

– Ребята, вы спасли мне жизнь! – произнес он, явно пораженный. – Это так!

Наши лошади были с нами. Моя лошадь, сделав несколько кругов, вернулась ко мне, а может, просто к другим, знакомым ей, лошадям. У нас были лошади, но кругом были индейцы, а до ближайшей помощи триста-четыреста миль. Может, была и ближе, но мы не знали.

– Если они перебьют всех нас, – заметил Бун, – то никто и не узнает, что с нами случилось.

– Мы не первые, – отозвался Киньон. – Я нашел череп, кусок позвоночника и грудной клетки там, где мыл золото. Рядом со скелетом лежал лоток.

Мы сидели в ожидании новой атаки. Особых надежд у нас не было, и вдруг я услышал журчание воды. Река была совсем рядом. В этой суматохе я не обратил на нее внимания.

– Послушайте, – сказал я, – если продержимся до темноты, то, мне кажется, я знаю, как выбраться отсюда!

Все посмотрели на меня вопросительно, но никто не проронил ни слова. В этот момент никто не думал о шансах.

– Если продержимся дотемна, пройдем вверх по реке и спрячемся в пещере, которую я нашел. Они подумают, что нам удалось сбежать.

– А как же лошади? – спросил Киньон.

– Лошадей придется оставить, – ответил я, хотя у меня сердце сжималось от одной только мысли о расставании с моей лошадью.

– А может, есть и еще пещеры? – спросил Джим. – Если есть одна пещера, то наверняка есть и другие.

Мы сбились в кучу. Ярко светило солнце. Было очень жарко, но приходилось терпеть. Тени не было, кроме островочков у больших камней. Индейцы постреливали, мы отвечали тем же, в основном, чтобы дать понять, что мы еще живы и готовы к бою.

Бун лежал около меня и все время вертел головой, пытаясь посмотреть через камни.

– Ты думаешь, у нас получится? – спросил он, обращаясь ко мне. Вся его величественность испарилась. – Я бы хотел спасти свою шкуру.

И вот индейцы опять пошли в атаку. Они надвигались с трех сторон, прижавшись к шеям лошадей. И опять мой старенький кольт модели сорок восьмого года остановил их. Нет, я не убил никого, но осыпал их градом пуль, а они никак не могли понять, откуда ведется беглый огонь. Они были знакомы с винтовками, они сами из них стреляли, но с автоматическим оружием никогда не сталкивались.

Последний индеец, покидая поле битвы, неожиданно резко повернулся, выстрелил, и пуля попала в Джоша Буна.

Джош упал. Карпе и Киньон продолжали стрелять, а я подполз к Буну. Лицо у него исказилось от боли, но когда я хотел ослабить шнуровку на его рубашке из оленьей кожи, он отдернулся и дико посмотрел на меня.

– Нет! Оставь меня в покое! Не беспокойся!

– Не дури, Джош, тебя же серьезно ранило. Надо перевязать рану, или ты умрешь!

Он мрачно ответил:

– Лучше я умру. Уйди. Я сам справлюсь.

Я уже думал идти, но что-то в его голосе заставило меня обернуться. Опрокинув его на землю, я развязал кожаные шнурки и задрал его рубашку.

Рана была ужасная. Пуля разбила ключицу, и рана сильно кровоточила. Но это было не все. Была еще рана, та пуля прошла через мякоть вверху плеча. Та рана гноилась, плечо распухло. Увидев ее, я замер. Джош в упор смотрел на меня, сжав губы в линию. В глазах его сквозила угроза, но были и стыд и страх.

Он мог получить эту рану только в том случае, если пуля летела вдоль ствола его ружья и вырвала из плеча кусок мяса. Значит, это Джош Бун, а не Эд Карпе пытался убить Джима Киньона, и, значит, Бун убил старого немца Крюгера.

Он смотрел молча, пока я промывал ему рану, вынимая осколки кости. Я привел новую рану в относительный порядок, сложил пестрый платок и приложил его к ней, чтобы остановить кровь. Затем туго завязал его. К тому времени, как я кончил возиться, начало темнеть. Индейцы прекратили стрельбу.

Киньон был прав относительно того, что в пещеру должен вести еще один ход.

Это была трещина, достаточно большая, чтобы завести лошадей, даже такую большую, как мой Теннесси. Очутившись внутри, мы заделали кусками старого бревна трещину, расположились и стали ждать.

Индейцы действительно нас искали. Мы слышали их, но сидели очень тихо, и вскоре они бросили нас искать и уехали. Мы провели в пещере три дня, а на четвертый Джим выскользнул из нее, чтобы осмотреть окрестности.

Индейцы и вправду, видно, решили, что мы сбежали. Мы вылезли из пещеры, оседлали лошадей и поехали в сторону жилья. Увидев первые дома, мы ощутили себя в безопасности. Я натянул поводья лошади и повернулся ко всем лицом.

– Джош, – сказал я, – у Крюгера осталась вдова. Она живет как раз в том поселке и наверняка ждет его. После смерти мужа ей будет очень трудно. Я думаю, ты захочешь помочь ей, Джош.

Он сидел на лошади и смотрел на меня. Я знал, что левой рукой он владел не хуже, чем правой. У него был револьвер, снятый с убитого индейца. Он смотрел на меня, а я на него. Я не потянулся к револьверу, потому что этого не требовалось.

– Джош, брось мне твой кошелек, – сказал я.

Глаза его стали злыми, но кошелек он бросил.

– А теперь другой.

Эд Карпе и Джим наблюдали за происходящим, и Эд ничего не понимал. А Киньон все знал, хотя не могу сказать, когда он догадался.

Джош Бун тянул время, но наконец бросил мне и другой кошелек.

Положив в карман оба кошелька, я вынул пару самородков и немного золотой пыли из своего кошелька.

– Здесь, возможно, будет сотня долларов, – сказал я. – Это деньги на поездку, ссуда. От меня – тебе.

– Я отдам тебе должок, – ответил он. – Я всегда плачу долги.

– Но эти деньги тебе на отъезд, – сказал я. – Теперь езжай.

Мы сидели в седлах, глядя ему вслед. Квадратная спина, одна рука торчит вверх. Таким мы его и запомнили, и больше я никогда не встречал его.

– Ну, что ж, – сказал Джим, – если не можем разбить лагерь здесь, надо ехать в поселок. Я хочу промочить горло.

И мы поехали. Никто не проронил ни слова.

Луис Ламур Верой и правдой

Предисловие

Начинать писательскую карьеру всегда нелегко, и произведения, вошедшие в этот сборник, созданы именно в тот период, когда дела у меня обстояли не самым лучшим образом. Никто не хотел покупать книги писателя, который носил такое «не ковбойское» имя – Луис Ламур, и поэтому одно время я подписывался именем одного из своих героев, взяв себе псевдоним Джим Майо.

Материал для своих рассказов я собирал, сидя на тюке сена где-нибудь в тенистом уголке близ оросительного рва или же на горном склоне за обедом в компании местных старожилов, среди которых у меня было немало друзей. Они не рассказывали мне всех этих историй, сюжеты которых являются исключительно плодом моего воображения, а просто разговаривали, вспоминая о былых временах, о перестрелках и бесконечной борьбе с ворами; о том, как когда-то загоняли и клеймили скот, как разбивали лагерь и готовили на костре еду, и о странствующих ковбоях, отправлявшихся в путешествие по необозримым просторам.

Тогда, много лет назад, я научился больше слушать других и поменьше говорить самому. Старики же рассказывали много, охотно предаваясь воспоминаниям, разговаривая по большей части между собой и почти не обращая внимания на меня. Я же просто тихо сидел рядом, стараясь сохранить в памяти то, что мне доводилось услышать от них.

Они говорили о виски и женщинах, о стадах и диких мустангах, о ковбоях, арканивших и объезжавших лошадей, о вечерах в городе и долгой дороге домой, о золотых жилах, заброшенных рудниках, зарытых в землю кладах и о грабителях.

Они жили на Западе, когда он еще был Диким, и их воспоминания не померкли, оказались неподвластными времени. Детство некоторых из них пришлось на те годы, когда с гор спускались последние маунтинмены ^[4] со связками добытой пушнины; видели они и охоту на бизонов, и отряды воинствующих индейцев.

Они познали вкус дорожной пыли, им был знаком запах дыма костров, в огне которых раскаляли железные клейма, и запах горячего кофе, булькавшего в железных кофейниках на стоянках ковбоев. Я прислушивался к их разговорам, к этой нескончаемой саге о Западе, принятой мной из первых рук, и затем бессонными ночами не раз перебирал в памяти рассказанное, думая о том, как жилось здесь людям в те времена, когда эти замечательные старики были молоды.

Мой заглавный рассказ «Верой и правдой» начинается с того, что главный персонаж берет себе имя человека, с которым он никогда не был знаком, и заявляет о своих правах на его собственность. Не будет преувеличением предположить, что его действия некоторым образом перекликаются с тем положением, что сложилось вокруг выхода данного сборника.

Мы вместе с моим издателем «Бантам Букс» торопились поскорее выпустить эту книгу, а также второй сборник рассказов о фронтире «Долина голландца» («Duchman's Flat») в связи с тем, что некий, совершенно посторонний издатель опубликовал ранние журнальные варианты моих рассказов в книге с тем же названием, что и данное издание, и на обложке которой значится мое имя. Все это делается без моего согласия; более того, они даже не удосужились поставить меня в известность о том, что именно они собираются издавать.

В 1983 году без моего ведома тем же издателем было выпущено два сборника («Закон рожденного в пустыне» («Law of the Desert Born» и «Холмы убийцы» («The Hills of Homicide»)), в которые вошли некоторые мои вестерны и детективы. Для того чтобы предоставить моим читателям возможность ознакомиться с этими рассказами в надлежащем изложении, издательство «Бантам Букс» быстро опубликовало их в полном варианте, и я с большим удовольствием отмечаю, что спрос на авторизованные издания «Бантам Букс» оказался так велик, что растиражированные пиратским способом книжки быстро исчезли с рынка.

И вот теперь, два с половиной года спустя, этот же самый издатель вновь заявляет о себе, пытаясь извлечь собственную выгоду из плодов моего нелегкого труда.

Их публикация неавторизованного варианта «Верой и правдой» возмутительна и неправомочна. К сожалению, старый и несовершенный закон об охране авторских прав не может защитить рассказы, взятые ими для своих сборников. Но, как я уже говорил, даже если с точки зрения закона этот издатель считается вправе осуществлять подобные публикации без ведома и разрешения на то автора, то каждый из нас должен задуматься и об этической стороне этого вопроса.

Мой гнев длился недолго, на смену ему пришло ощущение спокойной уверенности, побудившее меня издать свои рассказы в том виде и изложении, в каком я считаю необходимым донести их до читателя.

Я отложил свой новый роман и работал дни и ночи напролет, отбирая и редактируя рассказы, вошедшие в этот том, а также подготовив вводные исторические заметки, которые, по моему замыслу, должны были предварять каждый из них. Многие сотрудники издательства «Бантам Букс» также засиживались на работе допоздна ради того, чтобы эта книга попала к вам как можно скорее.

Неавторизованные издания обкрадывают читателя, предлагая ему меньше рассказов, чем я отобрал для своего сборника, и к тому же ни одно из них не содержит недавно написанных мной комментариев.

«Бантам Букс» является моим официальным издателем, оставаясь таковым вот уже на протяжении более тридцати лет. Это единственное издательство, имеющее право публиковать мои рассказы в виде сборников.

Я знаю, что мои верные поклонники – которые конечно же умеют отличить подлинную вещь от подделки – пожелают иметь в своей библиотеке только самое полное, более подробное издание этой книги, выпущенное «Бантам Букс». Они воспримут как должное и то, что я никогда не поставлю своего автографа ни на одном экземпляре неавторизованного издания сборника «Верой и правдой». И уж коль скоро речь зашла обо мне, то для меня его просто не существует.

Мне очень хочется верить, что вам пришлась по душе эта новая книга, и я искренне благодарю вас за вашу преданность.

Луис Ламур

Лос-Анджелес, Калифорния

Февраль, 1986

ВЕРОЙ И ПРАВДОЙ

От автора

Выражение «служить верой и правдой» подчеркивало преданность человека своему работодателю или конкретному хозяйству, на которое он работал. В полуфеодальном обществе это считалось наивысшей похвалой. Если человеку не нравилось ранчо или же его не устраивала постановка дела, он имел право взять расчет, что многие и делали, но уж если работник решал остаться, то он был предан хозяйству до конца и ожидал того же по отношению к себе.

О человеке чаще всего судили только по его поступкам, без оглядки на прошлое. Очень многие из тех, кто переселялся на Запад, хотели бы забыть о своем прошлом, поэтому задавать вопросы здесь было не принято. Многое прощалось тому, кто смел, прямодушен и справлялся с доверенным ему делом. Если же он трудился вполсилы, спустя рукава, то кому-то неизменно приходилось работать за него, самостоятельно восполняя образовавшийся пробел, таких людей не уважали, от них старались избавляться.

Верой и правдой

Прошло уже больше часа, а он все еще лежал на земле, зорко наблюдая за крытой повозкой. Было совсем тихо: нигде ни движения, ни шороха, ни звука. В траве, на самом виду, валялись туши двух волов, которые тащили повозку. Поодаль, примерно в миле, пасся одинокий бизон, и в серой дымке чернел его темный силуэт.

Вблизи от повозки все тоже выглядело спокойно, но Джед Эсбери слишком хорошо знал повадки индейцев, любой из которых мог в случае необходимости пролежать без движения несколько часов кряду, а он вовсе не собирался рисковать собственным скальпом и не имел ни малейшего желания испытывать судьбу, тем более что на место трагедии он набрел случайно, будучи совершенно голым и безоружным.

Два дня назад его угораздило попасть в плен к индейцам, которые сорвали с него всю одежду и пустили сквозь строй, но он, вопреки ожиданиям, проявил необыкновенную прыть и сумел удрать, отделавшись при этом всего несколькими пустяковыми царапинами.

Теперь же, когда позади остались многие мили, силы начинали покидать его. Однако несмотря на голод и жажду, он еще вполне мог бы продолжать путешествие, если бы не сбитые в кровь и распухшие ноги.

Короткими перебежками от одного укрытия до другого, соблюдая предельную осторожность, Джед устремился вперед, все ближе и ближе подбираясь к повозке. Когда же до цели осталось не более полусотни ярдов, он снова залег в траву и принялся наблюдать за обстановкой.

Очевидно, на одинокую повозку нападение совершили недавно. Тела двух мужчин и одной женщины остались лежать в траве.

Повсюду были разбросаны одежда, кухонная утварь и какие-то бумаги – видимо, грабители действовали наспех. Какие бы честолюбивые устремления и мечты не вели этих людей, всему разом пришел конец – очередная жертва, принесенная во имя победного марша империи к западным рубежам. И наверное, мертвые не станут возражать, если он прихватит что-нибудь из их вещей: им-то это уже ни к чему, а ему еще может пригодиться.

Поднявшись с земли, высокий, хорошо сложенный, но давно небритый и нестриженный молодой человек, Джед осторожно подошел к повозке.

Мертвецов он обошел стороной. Довольно странно, но трупы оказались не изуродованы, а мужчины даже остались в ботинках. Напоследок он возьмет пару для себя, но для начала необходимо обследовать повозку.

Если повозку ограбили индейцы, то они, очевидно, слишком торопились, ибо теперь в ней царил полнейший беспорядок. Покопавшись в сундуке, он отыскал отличный костюм из черного сукна в рубчик, а также пару новых сапог из кожи тонкой ручной выделки, шерстяную рубаху и еще несколько белых рубашек.

– Чья-то парадная одежка для воскресного выхода в церковь, – пробормотал он. – Ноги у меня совсем распухли, так что сапоги пока примерять не стоит.

Разыскав чистое нижнее белье, он принялся одеваться, выбрав себе все в том же сундуке кое-что из одежды попроще. Прикрыв наконец от палящих лучей солнца свое бренное тело, Джед зачерпнул воды из полупустой бочки, стоявшей у стенки повозки, промыл раны на ногах и перевязал их, разорвав на бинты кое-что из чистого платья.

Он почувствовал себя гораздо лучше, да к тому же сапоги оказались на размер больше, чем он носил обычно. Примерив их, Джед поначалу ощущал некоторое неудобство, но в конце концов получилось довольно сносно.

Орудуя лопатой, снятой с боковой стенки повозки, он вырыл могилу, на дно которой и уложил рядком троих покойников, накрыл их найденными среди прочих вещей одеялами, а затем засыпал землей, выложив сверху холмик из камней. После этого, держа в руке шляпу, прочел вслух Двадцать Третий Псалом.

Дикари, или кем бы еще ни оказались грабители, лишь наскоро порылись в вещах, так что теперь он вернется обратно в повозку и обстоятельно примется за дело. Может быть, удастся найти что-либо полезное или узнать хоть какие-нибудь подробности об убитых.

Среди прочего скарба он обнаружил и какие-то официальные бумаги, завещание и несколько писем. Сложив свои находки на краешек расстеленного пончо, заметил корзинку для рукоделия. Памятуя о бабушкиных привычках, он быстро вытряхнул клубочки и катушки и извлек из-под выстилавшей дно подушечки большой заклеенный конверт.

Распечатав сверток, Джед удовлетворенно хмыкнул. В руках у него оказалось двадцать золотых двадцатидолларовых монет, каждую из которых их бывшая владелица любовно завернула в листок тонкой папиросной бумаги. Ссыпав деньги в карман, он приступил к более подробному изучению недр сундука, все вещи в котором лежали аккуратно сложенными. Ему посчастливилось обнаружить еще кое-что полезное для себя из одежды. Несколько раз ему приходилось ненадолго прерывать свои изыскания, чтобы оглядеться по сторонам, но вокруг по-прежнему стояла тишина. Повозку беда настигла в укромном месте, так что случайный путник мог запросто проехать в каких-нибудь нескольких ярдах от нее и ничего не заметить. Похоже, увидеть ее можно было лишь с той стороны, откуда он пришел.

Но наиболее ценная находка ждала на самом дне сундука. Там лежал стальной ящичек. Сбив замок, Джед открыл крышку. На лоскуте бархата покоилась пара замечательных, украшенных затейливым серебряным орнаментом револьверов с перламутровыми рукоятками. Рядом в прикрытом полотенцем свертке он нашел два черных кожаных ремня-патронташа, две кобуры и мешочек с патронами 44-го калибра. Он быстро зарядил оба револьвера, а затем рассовал патроны по петелькам-кармашкам обоих патронташей. Проделав это, попробовал прицелиться, взвешивая оружие в руке. Оставшиеся патроны он ссыпал в карман.

В следующей сложенной тряпице его ждала еще одна замечательная находка: нож с перламутровой ручкой, настоящий боевой испанский нож из закаленной стали, весьма элегантная вещица. Ремешок ножен он закрепил на шее так, чтобы рукоятка ножа оказалась у самого воротника.

Сложив, наконец, свои новые пожитки, он завернул их в пончо и перетянул ремнем так, чтобы получившийся вещмешок можно было нести за спиной. Бумаги и письма спрятал во внутренний карман сюртука. В задний карман брюк сунул небольшую книжонку в кожаном переплете, найденную на земле среди прочего скарба, выброшенного из повозки. Сам он читал мало, но знал цену хорошей книге.

В свое время ему довелось три года походить в школу, где учили всему понемногу: чтению, письму и арифметике.

Он нашел флягу и наполнил ее водой. Пошарив еще, наткнулся на почти пустой ящик для провизии, из всего содержимого в котором оставалось лишь немного кофе да заплесневелый хлеб. Больше поживиться оказалось решительно нечем. Он взял кофе, небольшой чайник и жестяную кружку, после чего взглянул на солнце и отправился в путь.

Джед Эсбери привык сам заботиться о себе. Он со спокойной душой забрал найденные вещи и не видел в этом ничего зазорного, ибо любой другой на его месте поступил бы точно так же. В этой трудной жизни каждый устраивался как мог. А есть ли у убитых наследники или нет, он узнает из их писем или из завещания. Потом, когда предоставится такая возможность, он расплатится с ними. Никто не имеет права упрекать его за то, что он присвоил кое-что из найденных вещей, так необходимых ему, чтобы выжить, но решение вернуть этот долг он принял заранее.

Джед родился на ранчо в Огайо, но родителиего умерли, когда ему исполнилось всего лишь десять лет от роду. Круглого сироту отослали в Мэн к сварливому дядюшке, жившему в рыбацком поселке на побережье. Целых три года он как проклятый батрачил на своего родственника, отправлявшего его вместе с остальными рыбаками на промысел к берегам Большой Ньюфаундлендской банки. В конце концов Джед сбежал с корабля, оставив навсегда и рыбный промысел, и скрягу дядюшку.

Он пешком пришел в Бостон, откуда всеми правдами и неправдами добрался-таки до Филадельфии. Служил рассыльным, работал на мельнице, а затем сумел устроиться учеником в типографию, где и познакомился с одним человеком, который довольно часто туда захаживал. Немногословный, даже молчаливый темноволосый парень, с большими серыми глазами и высоким лбом, занимался литературной критикой, сам писал рассказы и иногда давал Джеду что-нибудь почитать. Звали его Эдгар По, и являлся он приемным сыном Джона Аллана, самого богатого, если верить молве, человека в Вирджинии.

Но и в типографии Джед долго не задержался, взяв расчет, поступил на готовившийся к выходу в море парусник, на котором и обошел вокруг мыса Горн. Из Сан-Франциско он отправился в Австралию, где провел целый год на золотых приисках, откуда судьба занесла его в Южную Африку, а затем вернулся обратно в Нью-Йорк. К тому времени он стал уже крепким, умудренным жизнью двадцатилетним юношей. На речном пароходе отправился на Запад, а затем спустился вниз по течению Миссисипи к Натчезу и Новому Орлеану.

В Новом Орлеане Джем Мейс обучил его приемам бокса. Прежде познания и умения Джеда в области рукопашного боя сводились лишь к тому, до чего он сумел дойти своим умом. Из Нового Орлеана он направился сначала в Гавану, потом побывал в Бразилии и снова возвратился в Штаты. В Натчезе он уличил в мухлеже карточного шулера. Джед Эсбери оказался чуть проворней того пройдохи, и тот умер на месте, пав жертвой правосудия, свершившегося при помощи револьвера. Джед покинул город незадолго до того, как в погоню за ним пустились несколько разгневанных приятелей пристреленного им шулера.

Сев на пароход, он поднялся вверх по течению Миссури до Форт-Бентона, а там сошел на берег и уже по суше добрался до Баннока. Оттуда вместе с обозами отправился в Ларами, а затем достиг и Доджа.

В Таскосе ему суждено было нарваться на брата и двоих дружков покойного шулера из Натчеза. Двоих своих противников он убил и ранил третьего, сам отделавшись при этом лишь незначительным ранением в ногу. Следующим городом у него на пути стал Санта-Фе.

В двадцать четыре он оставался молодым человеком без особых привязанностей и все еще ищущим свой путь в жизни. Нанявшись на работу погонщиком волов, совершил путешествие до Каунсил-Блаффс и обратно, а затем присоединился к обозу на Шайенн. Осуществлению этого плана помешал отряд воинствующих команчей, и получилось так, что он единственный уцелел в том бою.

Джед догадывался о своем теперешнем местонахождении. Скорее всего он где-то к юго-западу от Доджа, и, наверное, отсюда ближе до Санта-Фе, чем до дороги, ведущей к городу. А раз так, то тут поблизости должна проходить тропа, по которой перегоняли скот. Вспомнив об этом, он отправился в ту сторону. По оврагам наверняка бродят некогда отбившиеся от гуртов животные, так что в ожидании очередного стада он рассчитывал разжиться и мясом.

Шагая по пыльной дороге, испепеляемый жаркими лучами солнца, он то и дело перекладывал с плеча на плечо свой небольшой тючок с одеждой, настороженно озираясь по сторонам. Он находился в самом сердце индейского края.

На утро третьего дня Джед, наконец, увидел вдалеке огромное облако пыли, поднятое двигавшимся по дороге на Канзас скотом и поспешно отправился в ту сторону. Двое из троих всадников, сопровождавших стадо, развернули коней и выехали ему навстречу.

Настроенные вполне дружелюбно, они издали приветствовали его.

– Привет! – крикнул старший, худощавый краснолицый человек с пшеничными усами и насмешливым взглядом лукаво прищуренных глаз, явно удивленный подобной встрече. – Что, приятель, вышел прогуляться с утреца?

– По милости шайки команчей. Я гнал волов, наш обоз держал путь из Санта-Фе в Шайенн, когда у нас с ними вышел небольшой спор. Все козыри выпали им, – коротко объяснил он.

– Тебе нужен конь. Со скотом управляться умеешь?

– Приходилось. А вам нужен работник?

– Сороковник в месяц и еда – сколько сможешь съесть.

– Кофе такой, что того и гляди глаза на лоб вылезут, – добавил второй ковбой, плотный и коренастый, на пегой лошади. – Этот толстопуз не может сварить нормальный кофе, все у него какой-то щелок получается!

На привале вечером того же дня Джед Эсбери занялся изучением найденных им в повозке бумаг. Он развернул и прочитал первое письмо, попавшееся ему в руки.

«Дорогой Майкл,

когда ты получишь это письмо, тебе, скорее всего, уже будет известно о том, что Джорджа нет в живых. Он упал с лошади неподалеку от Уиллоу-Спрингс, и на следующий день его не стало. Угодья главного ранчо составляют шестьдесят тысяч акров и плюс к тому еще несколько хозяйств, площадь земель под которыми в два раза превышает эту цифру. Все это достанется тебе или твоим наследникам, если с тех пор, как мы получили от тебя последнее письмо, ты уже успел жениться, и лишь в том случае, если ты сам или твои наследники прибудут на место в течение одного года после смерти Джорджа. Не востребованное за этот срок наследство перейдет к следующему из претендующих на него. Возможно, ты помнишь, кто такой Уолт, мы упоминали о нем в предыдущих письмах.

Естественно, мы с нетерпением ожидаем твоего приезда, так как вполне отдаем себе отчет в том, что здесь начнется, если все достанется Уолту. Тебе сейчас должно быть лет двадцать шесть, и я уверен, что ты вполне сумеешь справиться с Уолтом, но все равно будь осторожен. Он очень опасен и уже успел отправить на тот свет несколько человек.

В остальном дела идут нормально, но, похоже, назревает конфликт с Бисови, нашим соседом. Если хозяйство перейдет к Уолту, то этого наверняка избежать не удастся. Тем более что он первым делом прогонит всех нас, тех, кто жил и работал здесь на протяжении многих лет.

Тони Коста».

Письмо было адресовано Майклу Лэтчу в Сент-Луис, штат Миссури. Глубоко задумавшись, Джед сложил его, а затем бегло просмотрел остальные. Ему удалось узнать довольно много, но далеко не все.

Майкл Лэтч приходился племянником Джорджу Баке, наполовину американцу, наполовину испанцу, владевшему огромной гасиендой в Калифорнии. Ни сам Бака, ни Тони Коста никогда в жизни не видели Майкла, как и человек по имени Уолт, который, судя по всему, являлся сыном сводного брата Джорджа.

По обнаруженному среди бумаг завещанию, составленному отцом Майкла, Томом Лэтчем, сын после его смерти наследовал еще и небольшое ранчо в Калифорнии.

На основании прочих бумаг и неотправленного письма Джед сделал вывод, что один из двух похороненных им мужчин, тот, что помоложе, и есть Майкл Лэтч. Письмо называло имена второго мужчины и убитой женщины – это оказались Ренди и Мэй Кеннер. В письме упоминалась также девушка по имени Арден, которая также путешествовала вместе с ними.

– Наверное, индейцы забрали ее с собой, – пробормотал Джед.

Сначала он решил отправиться на ее поиски, но затем отмел эту идею как не имеющую никаких шансов на успех. Легче отыскать иголку в стоге сена – хотя и эта задачка не из простых, но все же поле деятельности ограничено; а выследить одну-единственную из множества кочующих с места на место банд команчей – нет, это совершенно невозможно. И тем не менее он все равно поставит в известность о случившемся армию и фактории. В большинстве случаев можно начать переговоры, и если девушка еще жива, то не исключено, что ее удастся вернуть, предложив в обмен какие-нибудь товары.

Но тут его посетила еще одна мысль.

Майкл Лэтч мертв. Его ожидало большое наследство и безбедная, благополучная, размеренная жизнь, которая наверняка пришлась бы по душе этому Лэтчу. Теперь же все достанется какому-то там Уолту, если только он сам, Джед Эсбери, не назовется именем Майкла Лэтча и не вступит во владение причитавшимся ему наследством.

Тем временем его новый босс, завершив объезд стада, возвратился в лагерь. Он взглянул в сторону Джеда, убиравшего письма обратно в карман.

– Так как, говоришь, тебя зовут?

Джед помедлил с ответом лишь самую малость.

– Лэтч, – ответил он. – Майкл Лэтч.

Стоял ясный безоблачный день, и теплые солнечные лучи ласкали огромные просторы владения гасиенды «Каса Гранде». Дворовые псы, мирно дремавшие в тени раскидистых деревьев, лишь на мгновение приоткрыли глаза, провожая ленивым взглядом высокого чужака, когда тот направил своего коня к воротам и въехал во двор. Чужаки на «Каса Гранде» объявлялись довольно часто, а атмосфера неопределенности, витавшая над обширными угодьями ранчо последнее время, была не доступна собачьему пониманию.

Тони Коста подошел к двери и принялся разглядывать всадника, прикрывая ладонью глаза от ослепительного света.

– Сеньорита, сюда кто-то едет!

– Это Уолт? – По выложенному каменными плитами полу торопливо и звонко застучали каблучки. – Что же теперь делать? О Боже, если бы только Майкл оказался сейчас здесь!

– Сегодня последний день, – мрачно заметил Коста.

– Гляди! – Девушка взволнованно схватила его за руку. – Прямо за ним! Это Уолт Сивер!

– И с ним еще двое. Знаете, сеньорита, рискни мы остановить его, то мало нам не покажется. Он не станет уступать ранчо женщине.

Осадив своего вороного у самых ступенек крыльца, высокий незнакомец в черной шляпе с низкой тульей спешился. Костюм из черного сукна в рубчик ладно сидел на нем, и почти новые, сшитые на заказ сапоги из хорошей кожи ручной выделки сияли. Но когда взгляд девушки остановился на его револьверах, она едва удержалась, чтобы не крикнуть:

– Тони! Револьверы!

Молодой человек поднялся по ступенькам, снял с головы шляпу и учтиво поклонился. Правильные, чуть резкие черты лица, красивые серые глаза…

– Вы Тони Коста? Десятник «Каса Гранде»?

Тони ни успел ничего ответить, как во двор ворвались следовавшие за незнакомцем всадники, и ехавший впереди рослый парень с наглым, свирепым взглядом спрыгнул с коня. Взбежав на крыльцо и не обращая никакого внимания на гостя, он остановился перед десятником, по-хозяйски расставив ноги, и заявил:

– Итак, Коста, с сегодняшнего дня это ранчо мое, и ты уволен!

– Не думаю, – раздался голос.

Теперь все взгляды обратились к незнакомцу. Широко распахнутые от удивления глаза девушки вдруг сделались настороженными. Это сильный человек, неожиданно для себя подумала она, он не из пугливых. Гость держался уверенно и с нескрываемым чувством собственного достоинства.

– Если вы Уолт, – невозмутимо продолжал он, – то можете убираться отсюда туда, откуда приехали. Это ранчо мое. Я – Майкл Лэтч.

Судя по недоверчивому выражению лица, подобное заявление вызвало у Уолта Сивера двойственное чувство: ярость и безграничное изумление.

– Ты? Майкл Лэтч? Но этого не может быть!

– Отчего же? – Джед сохранял абсолютное спокойствие. Он не сводил взгляда с Сивера и поэтому никак не мог видеть, какой эффект его слова произвели на Косту или же на девушку. – Джордж посылал за мной. Вот я и тут.

И все же помимо безудержного гнева в выражении лица Уолта угадывалось еще нечто, некое страшное подозрение или тайная осведомленность. У Джеда возникло внезапное ощущение, будто Уолт знает, что никакой он не Майкл Лэтч. Или, по крайней мере, сильно в этом сомневается.

Тони Коста выступил вперед и встал рядом с ним.

– Отчего же? Мы ожидали его приезда. Дядюшка посылал за ним, а когда Бака умер, то я тоже отправлял ему письма. А если ты еще сомневаешься, то взгляни вот на эти револьверы. Разве во всем мире сыщется еще одна пара таких револьверов? И разве мастер, их изготовивший, не является единственным в своем роде?

Сивер бросил взгляд на рукоятки револьверов, и Джед увидел, как на смену его недоумению приходит суровая решимость.

– Мне нужны более веские доказательства, чем просто какая-то там пара револьверов!

Джед вынул из кармана письмо и протянул его Сиверу:

– Это от Тони. Еще у меня при себе имеется завещание отца и другие письма.

Бросив беглый взгляд на письмо, Уолт Сивер швырнул его в пыль.

– Едем отсюда! – обронил он, направляясь к своему коню.

Джед Эсбери глядел вслед удалявшимся всадникам. Реакция Уолта показалась ему довольно странной. До тех пор, пока Сивер не увидел письма, он был определенно убежден в том, что Джед не Майкл Лэтч. Впрочем, теперь он как будто уже утратил свою уверенность. И все же откуда у него такая первоначальная убежденность? Что ему известно?

Девушка прошептала что-то Косте. Джед обернулся и улыбнулся ей:

– По-моему, Уолт не слишком-то обрадовался, увидев меня здесь.

– Да, сеньор, – лицо Косты сохраняло прежнее непроницаемое выражение, – он вам не рад. Он рассчитывал, что это ранчо достанется ему. – Коста обернулся к девушке. – Сеньор Лэтч, позвольте представить вам сеньориту Кэрол Джеймс. Она… она воспитанница сеньора Баки и его хороший друг.

Джед с благодарностью принял представление.

– Вы должны ввести меня в курс дела. Мне необходимо знать все, что вам известно об Уолте Сивере.

Коста и Кэрол переглянулись между собой.

– Конечно, сеньор. Уолт Сивер – это очень malo hombre ^[5], сеньор. Он убил уже несколько человек, очень жестоко с ними расправился. Те двое, что его сопровождали, – Гарри Страйкс и Джин Фили. Оба знают толк в стрельбе, да к тому же поговаривают, будто бы они и воровством промышляют.

Джед Эсбери слушал внимательно, несколько смущенный реакцией Кэрол на его появление. Догадывалась ли она о том, что он вовсе не Майкл Лэтч? Знала ли, что он не тот, за кого себя выдает? Если так, то почему не сказала этого сразу? Почему промолчала?

Джеда удивило и то, с какой готовностью его приняли на ранчо, потому что, даже приняв решение занять место погибшего человека, он очень сомневался, удастся ли ему довести • свой замысел до конца. Он никак не мог отделаться от преследовавшего его чувства вины и угрызений совести, но, в конце концов, настоящий Майкл Лэтч погиб, и единственный человек, чьи интересы он ущемлял, похоже, отъявленный негодяй, задавшийся целью первым делом выгнать с ранчо десятника, достойного человека, который свою жизнь посвятил этой гасиенде.

Он проделал длинный путь, и ему пришлось очень поспешить, чтобы в срок добраться до назначенного места, и все это время он мучил себя сомнениями, придирчиво рассматривая со всех сторон все положительные и отрицательные аспекты своего поступка.

Что он представлял собой до сих пор? Да ничего. Просто странствующий парень, мастер на все руки и, если угодно, авантюрист, в общем, не лучше и не хуже сотен других людей, кто отправлялся в путешествие по необозримым просторам Запада и зачастую не возвращался обратно, чьи кости оставались лежать в какой-нибудь непроходимой глуши, а плоть становилась частью древней земли.

Он никогда не встречался с Майклом Лэтчем, но ему казалось, что при жизни тот был человеком честным и порядочным. Так почему бы тогда не попытаться уберечь от Уолта Сивера ранчо и самому, наконец, не обрести дом и не зажить здесь той жизнью, которая судьбой предназначалась Майклу Лэтчу?

Всю дорогу сюда он боролся с собственной совестью, пытаясь убедить сам себя в том, что поступает правильно. Лэтчу это уже никак не сможет повредить, а Коста и Кэрол, похоже, даже очень обрадовались его приезду. А уж как вытянулась физиономия Сивера! Ей-богу, уже только ради этого стоило проехать через полстраны.

Но теперь ему не давала покоя еще и странная реакция Уолта Сивера на его слова, когда он представился Майклом Лэтчем.

– Так, говорите, – Джед обратился к Кэрол, – Сивер не сомневался, что наследство достанется ему?

Она кивнула:

– Да. Еще три месяца назад он негодовал по поводу того, что Джордж Бака завещал ранчо вам. Но затем вдруг успокоился, сменил гнев на милость, будто уж точно знал, что наследство перейдет к нему, оставшись невостребованным вами.

С тех пор как Джед Эсбери набрел на одинокую повозку и трупы троих убитых людей, прошло как раз около трех месяцев. Видно, он поспешил обвинить во всех грехах индейцев: напавшие оставили убитых в одежде, да и повозку, по существу, не разграбили, что уж совсем не похоже на краснокожих.

Зерно сомнения упало на благодатную почву. Должно быть, Сиверу хорошо известно об убийствах. Не поэтому ли он вдруг уверовал в то, что наследство достанется ему? Если так, с теми троими расправились уж точно не индейцы, и в таком случае дело принимало совсем иной оборот и в нем возникало много неясностей. Как получилось, что одинокая повозка заехала в такую глушь, оказавшись вдали от всех дорог? И что случилось с той девушкой, Арден?

Если же индейцы не нападали на повозку, то, стало быть, и Арден не у них, а значит, ее похитил кто-то другой, и как бы там ни было, но уж ей-то доподлинно известно, что он никакой не Майкл Лэтч. Для нее Джед Эсбери не более чем посягатель на чужое имущество. Но в то же время ей может быть известно, кто совершил те убийства.

Остановившись на краю просторной террасы, с которой открывался вид на зеленеющую долину, Джед смотрел вдаль, и душу его переполняли сомнения и тревожные предчувствия.

Гасиенда располагалась в благодатном, щедром краю с хорошим поливом. И обладая достаточными знаниями по скотоводству и земледелию, он смог бы продолжить дело, начатое Джорджем Бакой. Он сделает то, что предназначалось сделать Майклу Лэтчу, и, возможно, даже сумеет превзойти его в этом.

Несомненно, он рисковал, но разве он когда-нибудь пасовал перед опасностью? Да и обитатели ранчо, по всему видно, порядочные, честные люди. Уже только то, что он намерен уберечь ранчо от Сивера и его головорезов, могло послужить достаточным основанием для того, чтобы самому занять место убитого. Хотя, с другой стороны, все эти доводы нужны ему лишь для того, чтобы найти себе оправдание.

Револьверы, которые он нацепил на себя, безусловно имели какое-то значение. Кэрол узнала их, и Сивер тоже. Интересно, что в них такого необычного?

На этот счет Джед не имел ни малейшего понятия. Ему придется быть поосторожнее в словах. Даже если прежде никто из родни и не видел его воочию, то наверняка у семейства есть какие-то предания и свои традиции, о которых ему ровным счетом ничего не известно. За спиной у него послышались тихие шаги, и Джед Эсбери обернулся. День тем временем уже клонился к вечеру, и в сгущающихся сумерках он увидел Кэрол.

– Ну и как, вам здесь нравится? – спросила она, указав на долину.

– Красота! Никогда не видел ничего прекраснее. Тут есть где развернуться. Эту землю можно превратить в рай.

– Знаете, а вот я представляла вас совершенно другим.

– Правда? – Он насторожился, ожидая, что она все-таки разовьет свою мысль.

– Вы оказались гораздо решительнее, чем я ожидала. Дядюшка Джордж считал вас слишком тихим, боялся, что увлечение книгами лишило вас интереса к делам. Но как вы обошлись с Уолтом Сивером! Я просто поражена.

Джед пожал плечами:

– С возрастом человек меняется. Он становится старше, а затем отправляется на Запад, навстречу новой жизни, и это тоже прибавляет ему веры в собственные силы.

Она заметила засунутую в карман книгу.

– Что это у вас за книга? – с любопытством поинтересовалась она.

Он извлек потрепанный экземпляр Плутарха, и на этот раз опасаться ему было нечего, ибо на титульном листе красовалась надпись: Майклу от дядюшки Джорджа.

Джед показал ей книгу, и она сказала:

– Любимая книга дядюшки Джорджа. Он ее считал второй по значимости после Библии и утверждал, что все великие люди изучали труды Плутарха, предпочитая его всем прочим авторам.

– Хорошая книжка. Мне понравилась, я читал ее по ночам. – Он обернулся к ней. – Кэрол, а что, по-вашему, теперь может предпринять Уолт Сивер?

– Постарается убить вас – собственноручно или же наймет кого-нибудь ради такого случая, – ответила она и, немного помолчав, добавила, указывая на револьверы: – Вам не помешало бы научиться пользоваться вот этим.

– Вообще-то я умею. Немного.

Он не посмел уточнить, насколько хорошо он владеет оружием, ибо приобрести подобный навык за один вечер невозможно, как нельзя за то же время научиться сохранять выдержку и хладнокровие, оказываясь лицом к лицу с вооруженным противником.

– Сивер очень рассчитывал, что имение достанется ему, ведь так?

– Он много распространялся об этом. – Она подняла на него глаза. – Видите ли, Уолт и дядюшка Джордж не являются кровными родственниками. Он сын женщины из лагеря старателей, на которой женился сводный брат Джорджа Баки.

– Понятно. – Получалось, что у Уолта Сивера не больше оснований претендовать на наследство, чем у него самого. – Насколько мне стало известно из писем, дядюшка Джордж пожелал, чтобы имение досталось мне, но я чувствую здесь себя чужаком. И, на мой взгляд, не очень справедливо присваивать себе ранчо, созданное трудом других людей. Возможно, Уолт имеет больше прав на него, чем я. А что, если, вступая во владение наследством, я совершаю роковую ошибку?

Он чувствовал на себе ее испытующий взгляд. Наконец она заговорила, старательно взвешивая и подбирая каждое слово, как будто приняв для себя какое-то решение:

– Майкл, я вас совсем не знаю, но только для того, чтобы превзойти самого Уолта Сивера и стать злобнее и опаснее его, вам пришлось бы оказаться просто-таки отъявленным негодяем. И, на мой взгляд, как бы ни сложились обстоятельства, лучше всего вам остаться. Хотя бы пока страсти не улягутся.

Что это? Просто намек, или же ей известно больше, чем кажется на первый взгляд? Хотя для человека в его положении естественно искать тайный смысл в каждой фразе. Необходимо решиться, а иначе он рискует выдать себя, оказавшись в дурацком положении.

– И все же хочу вас предупредить, что дело, которое вы затеяли, гораздо более рискованное, чем может показаться на первый взгляд. Дядюшка Джордж предвидел заранее, с чем вам здесь придется столкнуться. Он хорошо знал, какой коварный и злобный тип этот Уолт Сивер. И его мучили серьезные сомнения, хватит ли у вас изворотливости и твердости противостоять ему. Поэтому должна предупредить вас, Майкл Лэтч, если вы все же надумаете остаться – а я лично уверена, что вы так и сделаете, – вас скорее всего убьют.

Он улыбнулся, глядя в темноту. С самого детства ему приходилось не раз рисковать жизнью, порой оказываясь на волосок от смерти. Он давно перерос бессмысленное безрассудство и показной героизм, ибо хорошо знал, что по-настоящему отважный человек никогда не позволит себе быть безрассудным. Он знал, что в случае необходимости ему вполне по силам обойти смерть стороной, сглаживая острые углы. Тем более что и кое-какой опыт в этом у него уже имелся.

Он взял на себя смелость заняться чужим делом, но, с другой стороны, человек, именем которого он назвался, умер, и, возможно, нет ничего плохого в том, если он еще какое-то время побудет на его месте, постаравшись уберечь ранчо для тех, кому оно действительно дорого. А потом можно отправиться и дальше, оставив хозяйство Кэрол на попечение Тони Косты.

Джед развернулся.

– Я устал, – сказал он. – Пришлось провести много времени в седле, путь сюда неблизкий. Хочу отдохнуть. – И, немного помолчав, добавил: – Но я останусь, пока…

Джед Эсбери уже крепко спал, когда Кэрол вошла в столовую, где за длинным столом сидел Тони Коста. И что бы она только делала без него? Действительно, что? Он тридцать лет проработал вместе с ее отцом, прожил на гасиенде всю жизнь, а ведь ему уже перевалило за шестьдесят. Но старик был по-прежнему крепок и бодр, сохранив юношескую стройность и ясный ум.

Коста взглянул на нее. Он пил кофе, и на столе перед ним одиноко горела свеча.

– Ну вот, сеньорита. Уж не знаю, к худу или к добру, но это началось. И что, по-вашему, теперь будет?

– Я предупредила его, но он решил остаться.

Коста разглядывал кофе на дне своей чашки.

– И вам не страшно?

– Нет. Он осмелился выйти против Уолта Сивера, и уже только одного этого для меня вполне достаточно. По мне – кто угодно, но лишь бы не Сивер.

– Да, – согласился Коста. – Сеньорита, а вы, случайно, не обратили внимания на его руки, когда они с Сивером оказались лицом к лицу? Каролита, он не уступил бы. Этот парень готов в любую секунду выхватить револьвер. Он стрелял, и не раз. Он сильный человек, Каролита!

– Да, наверное, ты прав. Он сильный.

В течение двух дней из города не поступало никаких вестей. Уолт Сивер и его бывалые дружки как будто исчезли с лица земли, а вот на ранчо «Каса Гранде» жизнь била ключом, события следовали одно за другим, и Тони Коста по большей части весело посвистывал, пребывая в прекрасном расположении духа.

Джеду Эсбери почти не пришлось учиться, но он хорошо знал людей, умел руководить ими и добиваться наилучших результатов. К тому же он мог похвастаться большим практическим опытом работы на пастбищах.

На следующее утро он встал в пять часов, и, когда Кэрол проснулась, Мария, их старая кухарка, доложила ей, что сеньор занят работой в кабинете. Дверь оказалась слегка приоткрыта, и, проходя мимо, девушка увидела, что он сидит за столом, углубившись в счета. Перед ним лежала карта угодий ранчо «Каса Гранде», в которую он часто заглядывал, выверяя местонахождение стад.

Позавтракав на скорую руку, в восемь часов он выехал из дома. Пообедал на стоянке у ковбоев и вернулся обратно на ранчо уже далеко затемно. За два дня он провел в седле больше двадцати часов.

Утром третьего дня он позвал Косту в кабинет и послал Марию, чтобы та пригласила Кэрол. Недоумевая и сгорая от любопытства, девушка поспешила присоединиться к мужчинам.

Джед сидел в белой рубашке и черных брюках; на ремне у пояса висели револьверы с посеребренными ручками. Лицо его казалось несколько осунувшимся, но, взглянув в ее сторону, он улыбнулся.

– Вы живете здесь дольше меня и поэтому являетесь в некотором смысле напарником. – Прежде чем она успела возразить что-либо, он обернулся к Косте: – Я хочу, чтобы ты продолжал исполнять обязанности десятника. А пригласил я вас сюда за тем, чтобы обсудить кое-что из намеченных мной изменений.

Он обозначил точку на карте.

– Вот за этим узким ущельем открывается долина, из которой есть проход в пустыню. Здесь я обнаружил следы скота, коровы направлялись как раз к нему. Возможно, мы имеем дело с ворами. На мой взгляд, небольшой взрыв на склоне скалы позволит завалить камнями эту лазейку.

– Здорово придумано, – согласился Коста.

– Вот это поле… – Джед обвел большой участок земли, расположенный недалеко от дома, – его необходимо огородить. Мы засеем его льном.

– Льном, сеньор?

– Для него здесь есть хороший рынок сбыта. – Он указал на участок поменьше. – А вот тут нужно разбить виноградники, и склон вот этого холма замечательно сгодится для этого. Настанут времена, когда мы уже не сможем рассчитывать только на скот и лошадей, так что стоит заранее позаботиться об иных возможных источниках дохода.

Кэрол изумленно наблюдала за происходившим. А он очень шустрый, этот новый Майкл Лэтч. Он сумел мгновенно оценить ситуацию и принялся решительно воплощать в жизнь изменения, о которых дядюшка Джордж в свое время лишь только мечтал.

– И еще, Коста, нам необходимо провести загон скота. Сгоняйте стадо и отделите от него всех коров старше четырех лет. Мы их продадим. К тому же в дальних зарослях я видел предостаточно пятилетних и даже восьмилетних животных.

После того как он уехал, чтобы проинспектировать очередной участок угодий, Кэрол отправилась в кузницу, собираясь переговорить с Патом Фладом. В прошлом кузнец ходил по морям и являл собой пример настоящего морского волка на деревянном протезе вместо одной ноги. Дядюшка Джордж подобрал когда-то нищего, без гроша в кармане, на побережье Сан-Франциско, и впоследствии он на деле доказал свое умение замечательно обращаться с инструментами.

Кэрол застала Пата за починкой поношенных башмаков. Встав у порога, она хотела было что-то ему сказать, но кузнец, глянув на нее из-под кустистых бровей, опередил ее:

– Послушайте, а этот новый босс, Лэтч, похоже, и в море хаживал?

– С чего ты это взял? – удивилась девушка.

– Видел вчера, как он набрасывает булинь на бухту. Нечего говорить, чистая работа. Он так ловко затянул узел, как будто всю жизнь только этим и занимался.

– Мне кажется, многие люди умеют хорошо управляться с веревками, – вскользь заметила она.

– Но не так, как моряки. И к тому же он называл бечеву «концом». «Брось мне этот конец!» – так и сказал. Взять хотя бы меня: я так долго не выходил в море, что и сам уже привык называть бечеву просто веревкой, он же – нет. Готов побиться об заклад, что ему не раз приходилось подниматься на палубу.

Джед Эсбери возвращался в город, движимый желанием выяснить состояние дел там, а также разузнать, что горожане думают по поводу их ранчо и каково их отношение к Джорджу Баке и Уолту Сиверу. Вполне возможно, что ему удастся переговорить с какими-то серьезными людьми, прежде чем им станет известно, кто он такой. Его немного раздражало то, что окончательное выяснение отношений с Сивером откладывалось на неопределенное время, и надеялся, что его появление в городе каким-то образом ускорит дальнейшее развитие событий или же подтолкнет Сивера к активным действиям, если он и в самом деле что-то задумал. Раз уж миновать выяснения отношений все равно не удастся, то Джед стремился поскорее покончить со всем и получить, наконец, возможность спокойно заниматься делами на ранчо.

Он никогда не бежал от трудностей. Такая уж у него была натура, побуждавшая его идти навстречу опасности, неизменно оказываясь в самой гуще событий. Для этого первого своего визита-разведки в город он оделся соответствующим образом: поношенные серые брюки, сапоги, видавшая виды черная шляпа и пояс с револьверами, рукоятки которых украшал серебряный орнамент. Он надеялся, что его примут за странствующего ковбоя.

К тому же, разъезжая по окрестностям ранчо и время от времени беседуя с работниками, ему удалось разузнать довольно много. Решив, что первым делом следует наведаться в заведение под названием «Золотая жила», Джед отправился прямиком туда. Прибыв на место, он оставил коня у коновязи и вошел в бар.

У стойки расположились трое мужчин, явно томившихся от безделья. В одном из них, верзиле со шрамом на губе, он узнал Гарри Страйкса, того самого, что составлял компанию Сиверу, когда тот наведывался на ранчо. Пока Джед заказывал выпивку у стойки, сидевший за одним из столов человек поднялся и подошел к Страйксу.

– Я его впервые вижу, – кивнул он в сторону Джеда.

– Ну так что? – спросил с издевкой Страйкс, обращаясь к Эсбери. – Самый умный, что ли? Кишка у тебя тонка против моего босса. Так что хватай револьвер или же проваливай обратно в свой Техас. Выбирай!

– Убивать тебя – много чести! – спокойно произнес Джед. – Хотя твои манеры меня тоже не устраивают, но если ты только попробуешь взяться за пушку, то мне придется выпустить тебе кишки. Впрочем, проучить тебя следовало бы. Чтоб знал на будущее.

С этими словами он ухватил левой рукой Страйкса за пояс и, тряхнув, с силой толкнул назад, делая подсечку и выпуская из рук ремень.

Не ожидавший такого поворота дела Страйкс с грохотом повалился на пол. Еще какое-то мгновение он оставался лежать, не в силах прийти в себя от изумления, но это оцепенение быстро прошло, и он вскочил, изрыгая проклятия.

Джед Эсбери тем временем уже вальяжно устроился у стойки, держа в руке стакан с выпивкой. Он стоял, поставив согнутую левую ногу на медную поперечину, и, как только Страйкс, широко замахнувшись крепко сжатым правым кулаком, попер на него, выпрямил ногу, отодвигаясь от бара. Удар пришелся мимо цели, а незадачливый боец, не удержавшись на ногах, рухнул на стойку. В то время как грудь верзилы пришла в соприкосновение с краем стойки, Джед выплеснул ему в лицо остатки выпивки из своего стакана.

Отойдя от бара, он не спешил атаковать противника, терпеливо дожидаясь, пока тот тер кулаками глаза, размазывая по лицу жгучее виски. Когда стало ясно, что Страйкс, наконец, похоже, снова обрел возможность видеть, Джед слегка подался вперед и одним движением расстегнул пряжку на его ремне. Штаны Страйкса упали вниз, и тот судорожно вцепился в них, успев подхватить у самых колен. И тогда Джед скова легонько толкнул его. Стреноженный собственными штанами, Гарри уже не мог отступить назад, чтобы удержать равновесие, и опять оказался на полу.

Джед обернулся к завсегдатаям салуна, с любопытством наблюдавшим за этой сценой:

– Покорнейше прошу извинить за беспокойство, джентльмены! Меня зовут Майкл Лэтч. Если вам когда-нибудь доведется побывать в наших краях, то милости просим к нам в гости на «Каса Гранде».

Он вышел из салуна под громкие раскаты дружного хохота: Страйкс барахтался на полу, пытаясь подняться и поскорее натянуть штаны.

И все же он хорошо запомнил того человека, что подошел к Страйксу и сказал, что Джеда он никогда не видел. А что, если этот парень знаком с настоящим Майклом Лэтчем? Или Уолт Сивер узнает о крытой повозке и троих убитых? Он тут же сообразит, что Джед Эсбери совсем не тот, за кого себя выдает, и постарается найти способ это доказать. Обширные и плодородные владения ранчо «Каса Гранде» того стоили.

Пустившись в обратный путь, Джед мысленно перебирал все возможные варианты. Разумеется, некоторая опасность разоблачения все же существовала, но в то же время пока поблизости не объявился человек, который мог бы его опознать.

Да, короткая стычка со Страйксом застала его врасплох. Вне всякого сомнения, его заметили при въезде в город, а незнакомец, возможно, встречался с настоящим Майклом Лэтчем. Но как бы там ни было, а только благодаря этому, с позволения сказать, поединку он, может статься, приобретет себе несколько новых друзей. Во-первых, вряд ли человек из окружения Сивера пользовался здесь всеобщей любовью; а во-вторых, он дал всем ясно понять, что вовсе не является сторонником выяснения отношений при помощи оружия. В ближайшем будущем поддержка друзей ему очень пригодилась бы, тем более что сам он и впредь не собирался потакать хамам, которые могли оказаться приятелями Сивера.

Но теперь Сивер наверняка полезет в драку, из которой, возможно, ему, Джеду, уже не будет суждено выйти живым. Нужно придумать, как надежно передать ранчо и бразды управления им в руки Кэрол. Если же это не удастся, то ему придется убить Уолта Сивера.

Джед Эсбери предпочитал не лишать жизни другого человека, кроме, конечно, тех случаев, когда приходилось защищать жизни близких ему людей или же защищаться самому. Он даже представить себе не мог, что наступят такие времена, когда будет вынужден кого-то выслеживать и убивать. А как еще он мог защитить Кэрол и Тони Косту? Джед поймал себя на мысли, что гораздо больше думает о Кэрол, чем о себе самом, а ведь они едва знакомы.

Нет, тот парень определенно знал, что он никакой не Майкл Лэтч. В следующий раз ему напрямую и при свидетелях бросят это обвинение и предъявят доказательства. Всю дорогу домой Джед ломал голову над выплывшей таки на свет проблемой.

Джим Пардо, считавшийся на ранчо одним из самых сильных работников, с которым, впрочем, Джед еще не встречался, побывал в городе вслед за ним. По возвращении домой Пардо осадил коня перед кузницей, решив заодно проведать Пата Флада. Старого кузнеца поистине можно было назвать великаном: ростом не меньше шести футов и пяти дюймов, весил он, пожалуй, все три сотни фунтов, а может, и того больше. Он редко выходил из своей кузницы, так как заменявшая ногу деревяшка неизменно причиняла ему большие неудобства.

– Ну, он дает! – объявил Пардо, слезая с коня.

Флад закурил трубку и ждал.

– Наехал на Гарри Страйкса.

Флад попыхивал трубкой, предчувствуя, что все самое главное еще впереди.

– И выставил его перед всеми идиотом.

– Поколотил, что ли?

– Не то чтобы очень… хуже того, он сделал его посмешищем.

– Страйкс теперь убьет его за это.

Пардо тем временем свернул самокрутку и пояснил:

– Если Страйкс не дурак, то он оставит его в покое. Этот Лэтч вовсе не желторотый птенец. Он хорошо знает, что делает. Мне ничего подобного в жизни не приходилось видеть. Даже бровью не повел, когда Страйкс налетел на него. Парень не робкого десятка, и бьюсь об заклад, что он первоклассный стрелок и очень скоро все мы в этом убедимся. И клянусь тебе, ему не впервой.

– Круто, – покачал головой Флад, покусывая черенок трубки.

– А старина Джордж говорил, что Лэтч тихоня и только книжки свои читает.

– Ну, вообще-то… – Флад задумался. – Шуму от него действительно немного, да и книжки он читает, что верно, то верно.

Тони Коста узнал о дневном происшествии от Пардо, а Мария пересказала историю Кэрол. Сам Джед не обмолвился об этом ни словом даже за ужином.

Коста смущенно встал из-за стола.

– Сеньор, после смерти сеньора Баки сеньорита позволила мне столоваться в доме. Обычно всегда находится какое-то дело, требующее немедленного обсуждения. Но если вы желаете, я могу…

– Не стоит беспокойства, садись, если, конечно, никуда не торопишься. Ты столько сил и души отдал ранчо, что заслужил свое место за этим столом.

Джед взял кофейник и разлил кофе по чашкам.

– Вчера я проезжал по Фолл-Вэлли и видел там много скота, помеченного тавром «Бар О».

– «Бар О»? Ну вот, снова они за свое! Тавро, сеньор, принадлежит очень крупному хозяйству – ранчо Фрэнка Бисови. Он большой человек, сеньор, и к тому же весьма скандальный. Фрэнк уже давно пытается прорваться в нашу долину, но если ему это только удастся, то потом он положит глаз еще на что-нибудь. Таким способом он подмял под себя много ранчо.

– Возьми кого-нибудь из ребят и выгони их скот с нашей земли.

– Будут неприятности, сеньор.

– Неужто, Коста, ты испугался неприятностей?

Лицо десятника сделалось очень серьезным.

– Нет, сеньор!

– И я тоже так считаю. Значит, гоните их в шею.

На следующее утро, когда ковбои собрались в дорогу, Джед Эсбери сел на коня и отправился вместе с ними. Их ожидали неприятности. Джед понял это сразу же, как только они въехали в долину.

Несколько всадников группировались вокруг рослого чернобородого человека. На их лошадях стояло клеймо «Бар О».

– Я сам поговорю с ним, Коста. Хочу выслушать этого Бисови.

– Очень опасный человек, – предупредил Коста.

С первого взгляда Джед Эсбери понял, что стычки избежать не удастся. Бисови и его люди, по-видимому, уже заранее настроились на самые решительные действия. Джед не стал терять время на уговоры, а попросту молча направил своего вороного прямиком на серого коня Бисови. Глаза огромного бородача гневно засверкали.

– Что, черт возьми, ты делаешь? – взревел он.

– Прикажи своим людям собрать весь скот «Бар О» и перегнать его на вашу территорию. Или же тебе придется самому гнать свое стадо обратно, но уже пешим порядком!

– Что? – Бисови ушам своим не верил. – И ты говоришь это мне?

– Ты слышал. А теперь действуй!

– Черта с два! – вспылил Фрэнк.

Джед Эсбери знал, что дело можно быть уладить только двумя путями. Если сейчас он выхватит револьвер, то неминуемо начнется перестрелка, в которой наверняка погибнут несколько человек. И он избрал другой путь.

Он внезапно ухватил Бисови за бороду, притянул его к себе, резким движением сапога выбил ногу ранчеро из стремени и с силой оттолкнул обмякшего от неожиданности гиганта от себя. Застигнутый врасплох Фрэнк свалился с коня, и в тот же миг Джед оказался рядом с ним.

Вскочив на ноги, тот поспешно схватился за оружие.

– Что, испугался рукопашной? – презрительно бросил Джед.

Бисови свирепо сверкнул глазами, а затем расстегнул ремни с револьверами и протянул их ближайшему из своих всадников. Джед тоже снял пояс и передал его Косте.

Фрэнк принялся медленно наступать на него, и Джед тут же заставил себя сосредоточиться. Он осторожно отступал, передвигаясь по кругу, разглядывая своего соперника.

Джед по весу уступал ему по крайней мере фунтов тридцать. Одного взгляда на могучие плечи его хватило, чтобы понять, какая сила кроется в руках этого здоровяка. Но для того чтобы выйти победителем в поединке, одной лишь грубой силы всегда недостаточно. Стремясь разгадать, какому стилю борьбы Фрэнк отдает предпочтение, Джед перешел в наступление. Сделав обманное движение, он как бы вынуждал Бисови принять ответные меры. Тот попытался ухватить его за левое запястье, и тогда Джед, ловко отведя его руку в сторону, влепил ему крепкую оплеуху левой по лицу.

Показалась первая кровь, и ковбои с ранчо «Каса Гранде» одобрительно закричали. Пардо внимательно наблюдал за происходившим, перекатывая во рту кусочек жевательного табака. Ему и прежде доводилось видеть, как дерется сосед. Могучий ранчеро продолжал наступать, а Джед – передвигаться по кругу, будучи готовым ко всему. У Бисови наверняка уже появился некий план действий. Он не из тех, кто лезет в драку, без разбору размахивая кулаками.

Джед снова сделал обманное движение и затем провел один за другим два стремительных удара левой в челюсть. Оба достигли цели. Пардо с удивлением увидел, как черная борода взметнулась вверх и голова Бисови запрокинулась назад. Но он продолжал наступать. Когда Джед попытался обрушить на него очередной удар, здоровяк ловко увернулся и, подскочив поближе, обхватил противника могучими руками. Джед замешкался, не успев вовремя отскочить назад, и уж тогда ему пришлось испытать на собственной шкуре силу поистине медвежьего захвата. Если эти огромные ручищи сомкнутся вокруг него, то он окажется в серьезной опасности. И тут он внезапно поджал обе ноги, заваливаясь на спину.

Это неожиданное падение лишило Бисови равновесия. Пытаясь сохранить его, он подался вперед, и невольно ослабил хватку. Джед высвободился и успел вскочить на ноги, но тут его настиг мощный удар точно в челюсть. Джед устоял, и Пардо смотрел на него во все глаза, раскрыв от удивления рот: на его памяти еще никому и никогда не удавалось удержаться на ногах, получив такую затрещину от этого ранчеро.

Джедснова сделал выпад и провел два мощных удара – левой и правой. Ранка над рассеченной бровью Фрэнка стала немного шире, а кулак правой руки, угодивший в подбородок, заставил силача пошатнуться и отступить назад, а Джед, воспользовавшись этим, двинул обоими кулаками в лицо противнику. Защищаясь, бородач вскинул обе руки, и тогда соперник что есть силы пнул его в живот. Однако Фрэнк сумел-таки обхватить его одной рукой, а второй дважды наотмашь коротко хлестануть по лицу. Вырываясь из железных объятий, Джед изловчился и резко вскинул голову, ударяя Бисови прямо в лицо.

Но только на сей раз он не стал отступать назад, а, обхватив левой рукой голову ранчеро, сделал резкий рывок, заставляя того наклониться навстречу сокрушительному апперкоту правой, в результате которого у Бисови оказался сломан нос. И прежде чем он успел прийти в себя, поспешно оттолкнул его и провел серию из семи коротких, быстрых ударов. Огромный ранчеро стал похож на гигантского слепого медведя, он попробовал снова атаковать противника, но Джед ловко увернулся и в очередной раз с силой обрушил оба кулака на его тело.

Фрэнк пошатнулся, с трудом удерживая равновесие, и Джед отступил назад.

– Ладно, Бисови, хватит с тебя. Жаль убивать такого достойного бойца. Пожалуй, я смог бы забить тебя насмерть, но для этого мне, наверное, пришлось бы напрочь стесать об тебя кулаки. Может, ты все же заберешь свое стадо и уедешь отсюда?

Ранчеро стоял, нетвердо пошатываясь и вытирая кровь с разбитого лица.

– Черт возьми! Будь я проклят! Вот уж не думал!.. Давай, что ли, пожмем друг другу руки?

– Вряд ли мне еще когда-либо предоставится случай пожать руку более сильному и достойному сопернику!

Их руки встретились в крепком рукопожатии, и Бисови неожиданно рассмеялся:

– А знаете что, приезжайте к нам как-нибудь на ужин, ладно? Матушка давно уже предупреждала меня, что когда-нибудь мне надают по шее. Она будет рада познакомиться с вами! – Он обернулся к своим всадникам: – Ладно, парни! Представление окончено! Сгоняйте наш скот, и поехали домой.

У ранчеро были в кровь разбиты губы; над правым глазом красовалась глубокая ссадина и еще одна – под ним. Второй глаз заплыл и совершенно закрылся, а вокруг него наливался чернотой огромный синяк. На скуле у Джеда тоже темнел синяк, который на следующий день наверняка станет еще темнее и больше; но все же он выглядел так, что никто не сказал бы, что ему пришлось пройти через рукопашный поединок, да еще с таким противником.

– Не понимаю я его, – позднее говорил Пардо Фладу. – Он что, струсил? Побоялся выхватить револьверы? Или ему очень нравится махать кулаками?

– Просто он хорошо соображает, – усмехнулся кузнец. – Видишь, зато теперь они с Бисови друзья. А если бы он довел дело до конца и уложил бы его на обе лопатки, то Фрэнк никогда в жизни не простил бы ему этой победы. Он сохранил Бисови репутацию, как это принято у борцов в Китае. А что случилось бы, схватись он за оружие?

– Думаю, что тогда четверо или пятеро наших ребят не вернулись бы живыми домой.

– То-то же. Уж этот-то парень точно знает, что голова ему дана не только для того, чтобы шляпу носить. Сам подумай. Он задружился с Бисови, и все остались живы и здоровы.

Джед же, вытирая разбитые в кровь руки, не чувствовал себя столь уверенно. Ему не нравилось ходить по лезвию ножа. Бисови все же мог схватиться за оружие; или это сделал бы кто-нибудь из его людей. Он пошел на риск и выиграл; но не исключено, что в следующий раз все сложится куда менее удачно.

Зато теперь у ранчо «Каса Гранде» стало одним недоброжелателем меньше и на одного друга больше. Если с ним что-то случится, то Кэрол придется рассчитывать на помощь друзей. Уолт Сивер затаился, и Джед понимал, что тот скорее всего дожидается доказательств, чтобы припереть его к стенке и убедить всех, что он не Майкл Лэтч. И тогда у Джеда появилась идея. В эту игру, несомненно, могли сыграть двое.

Утром он вышел из дома и увидел, как Кэрол седлала свою лошадь. Она взглянула в его сторону, и ее взгляд задержался на синяке.

– Похоже, вы обладаете редким даром искать и находить приключения на свою голову! – проговорила она, улыбаясь.

Он вывел вороного из стойла.

– Нет, просто, на мой взгляд, бесполезно стараться во что бы то ни стало избежать неприятностей. Сами они никуда не уйдут, а будут нагромождаться одна на другую. И в конце концов наступит момент, когда управляться с таким грузом станет весьма и весьма затруднительно.

– Кажется, вы с Бисови теперь друзья?

– А почему бы и нет? Он хороший человек; только привык прибирать к рукам все, на что только глаз ляжет, но он будет нам неплохим соседом. – Джед немного помолчал, отводя глаза, чтобы нечаянно не выдать себя, а затем добавил: – Если со мной что-то случится, вам без друзей не обойтись. И мне кажется, Бисови поможет вам.

Ее взгляд заметно подобрел.

– Спасибо, Майкл. – Она как будто слегка запнулась, произнося это имя. – Вы сделали так много из того, о чем дядюшка Джордж лишь говорил.

Коста сгонял стадо, которое Джед собирался продать, и Пардо тоже отправился вместе с ним. Джед не стал спрашивать Кэрол, куда она собралась, но долго глядел ей вслед, когда она выехала со двора, направляя лошадь в сторону долины. Затем он набросил седло на своего коня и затянул подпругу. Услышав у себя за спиной цокот лошадиных копыт, Джед обернулся.

Во двор ранчо въезжал Уолт Сивер в сопровождении Гарри Страйкса и Джина Фили. Четвертым оказался тот самый парень, которого он на днях видел в салуне, тот, что сказал Уолту, что он не настоящий Майкл Лэтч. Вспомнив, что не взял с собой оружие, Джед ощутил себя нагим и беззащитным. Да и на ранчо, насколько ему известно, не осталось никого.

Сивер натянул поводья и опустил руки на луку седла.

– Привет, Джед! Как жизнь?

Ни один мускул не дрогнул на лице Джеда Эсбери. В случае чего он набросится прямо на Уолта Сивера.

– Неплохая игра, – продолжал Сивер, упиваясь своим успехом. – Если бы только не мои сомнения, то, пожалуй, этот номер у тебя прошел бы.

Джед выжидал.

– Но теперь, – объявил Сивер, – представление окончено. Полагаю, мне следовало бы позволить тебе сесть на коня и убраться отсюда восвояси, но, честно говоря, не хочется.

– Собираешься убить меня, как убил Лэтча и его друзей?

– Считаешь себя слишком умным, да? Ну что ж, ты сам вырыл себе могилу.

– Полагаю, вот этот твой дружок с перекошенной рожей и был одним из тех, кто отправил на тот свет Лэтча, – заметил Джед. – Сразу видно, что за птица.

– Уолт, дай мне прикончить его! – взвился их угрюмый попутчик, хватаясь за рукоятку револьвера. – Позволь я его пристрелю!

– Что мне действительно не терпится узнать, – сказал Сивер, повелительным жестом останавливая своего разобиженного приятеля, – так это где ты взял револьверы?

– В повозке, разумеется! Убийцы, которых ты подослал, чтобы остановить Лэтча, перевернули в ней все вверх дном. Но по-видимому, слишком спешили и не подожгли ее. Мне же примерно в то же время удалось бежать от шайки индейцев, оставивших меня совершенно голым. В повозке я нашел одежду. И там же револьверы.

– Я так и думал. Так что теперь мы со спокойной душой избавимся от тебя, а «Каса Гранде» достанется мне.

Джед дожидался своего шанса и теперь всего лишь тянул время.

– Воры, подобные тебе, отчего-то всегда не обращают внимания на очевидные вещи. А как же Арден?

– Арден? Какая еще, черт возьми, Арден?

Джед сделал небольшой шаг вперед. Они убьют его, но уж Уолту Сиверу живым не уйти. Он усмехнулся:

– Они прозевали ее, Уолт! Арден – это девушка, и она ехала вместе с Лэтчем, когда его убили.

– Девушка? – Сивер обернулся к своему угрюмому попутчику. – Кларк, про девку ты мне ничего не говорил!

– Не видел я там никакой девки, – возразил Кларк.

– Он убил троих, а ее в то время просто не оказалось рядом с повозкой. Она уходила в прерию. Собирала дикий лук или что-то там еще.

– Врешь! Их было только трое! – выкрикнул Кларк.

– А как насчет тех модных платьиц и безделушек, что вы выбросили из повозки? Думаете, что в них щеголяла старуха?

Уолт даже позеленел от негодования.

– Будь ты проклят, Кларк! Ты же клялся, что вы всех их прикончили!

– Никакой девки там не было, – твердил Кларк. – В конце концов, я ее там не видел!

– Но она там была, Уолт, и теперь она в безопасности. А если здесь что-то случится, то тебе придется ответить за все. Как видишь, у тебя нет никаких шансов!

Лицо Сивера исказилось от переполнявшей его гнева.

– Но зато до тебя-то мы добрались! Считай, что ты уже труп! – Его рука потянулась к револьверу, но прежде чем Джед Эсбери успел сдвинуться с места, раздался выстрел, а за спиной Джеда прозвучал голос Пата Флада:

– Держал бы ты руки подальше от револьверов, Уолт. А то из этой винтовки я могу запросто отстрелить все пуговицы с твоей рубашки, но если тебе этого недостаточно, то на этот случай у меня и ружьишко тут же имеется. Так что давайте, парни, расстегивайте пояса, да смотрите, поосторожнее! Сивер, ты первый!

Джед проворно отступил назад и взял в руки ружье.

Когда незваных гостей разоружили, Флад отдал новый приказ:

– А теперь слезайте с коней! Ну, живо! – Всадники неохотно спешились, и Флад спросил: – Что прикажете сделать с ними, босс? Похоронить их сразу или все же дать шанс попробовать убежать?

– Пускай отправляются обратно в город пешком, – предложил Джед. – Все, кроме Кларка. Я хочу с ним поговорить.

Сивер хотел было что-то возразить, но, похоже, ружье для охоты на бизонов и винтовка показались ему более убедительными аргументами, чем его собственные доводы. И тогда он развернулся и отправился восвояси.

– Отпустите меня! – взмолился Кларк. – Они же убьют меня!

Подобрав с земли ремни с револьверами, Джед Эсбери направился к кузнице, заставив Кларка идти впереди себя.

– И как много ты услышал? – спросил он у Флада.

– Все от начала и до конца, – мрачно ответил могучий кузнец, – но только память у меня, случается, бывает совсем дырявая. Я сужу о человеке по его поступкам, а ты служишь этому ранчо верой и правдой. А до всего остального мне нет никакого дела.

Джед обернулся к Кларку:

– Давай выкладывай все как есть. У тебя осталась только одна возможность выжить, и смотри не упусти ее. Расскажи нам о том, что случилось, кто послал тебя и что ты сделал. – Он взглянул на Флада: – Записывай, что он будет говорить. Все, каждое слово.

– Сейчас возьму карандаш и бумагу, – заторопился Флад. – Мне всегда приходилось вести судовой журнал.

– Итак, Кларк, твое чистосердечное признание, и в обмен на него получаешь коня и фору.

– Сивер меня убьет.

– Что ж, выбирай. Или ты подпишешь признание, или же умрешь прямо здесь, когда на шее у тебя затянется тугая петля из крепкой веревки, другой конец которой будет привязан к вырвавшейся на волю лошади. А Сивер больше никого не убьет. Никогда.

Кларк еще немного поколебался и наконец приступил к рассказу:

– Я сидел в Огдене без гроша в кармане. Сивер разыскал меня там. Я знал его раньше. Он приказал мне выследить повозку, которая тогда еще только-только отправилась в путь и находилась где-то западнее Сент-Луиса. Он говорил, что я любой ценой должен остановить их, сделать так, чтобы они никогда не добрались бы сюда. Он не предупредил меня, что вместе с Майклом ехала еще и женщина.

– Кто поехал вместе с тобой?

– Парень, которого звали Куинби, и еще один его приятель, Бак Стэнтон. Я встретил их в Ларами.

Джед не мог скрыть своего изумления, и Флад взглянул на него.

– Ты с ними знаком?

– Я убил брата Бака. Его звали Кейл.

– Так, значит, это они тебя повсюду разыскивали! – воскликнул Кларк.

– А где они сейчас?

– Думаю, что едут сюда. Сивер зачем-то послал за ними. Наверное, они и должны доказать, что ты не тот человек, за которого себя выдаешь.

– Убийство заказал Сивер?

– Да, сэр. Он самый.

Еще несколько вопросов, и наконец бандит подписал признание.

– А теперь садись на коня и проваливай отсюда на все четыре стороны, пока мы не передумали и не вздернули тебя.

– Можно мне забрать револьверы?

– Нельзя. Поторапливайся!

Кларк мигом вскочил в седло и опрометью помчался со двора во весь опор, беспрестанно пришпоривая коня.

Флад протянул бумаги Джеду:

– Собираешься воспользоваться этим?

– Не сейчас. Пока что пусть полежат в сейфе. Если они когда-либо понадобятся Кэрол, она достанет их оттуда. А если я обнародую это сейчас, то все сразу же поймут, что я не Майкл Лэтч.

– Я догадался, что ты не он, с самого начала, – улыбнулся Флад. – Старина Джордж много рассказывал мне о нем, и когда ты впервые объявился здесь, то я сразу же скумекал, что ты уже успел поколесить по свету, от него никто этого не ожидал.

– А Кэрол что, тоже все поняла?

– Не думаю, а там кто ее знает… Она девчонка сообразительная.

Коль скоро Стэнтон и Куинби направлялись на Запад, то, должно быть, Сивер вызвал их сюда телеграммой, и теперь они наверняка станут его союзниками. Только этого ему еще не хватало!

Коста и Джим Пардо въехали во двор ранчо, и Коста тут же устремился к Джеду, который к тому времени уже надел ремень с револьверами, украшенными серебром.

– Там оказалось полно скота! Намного больше, чем мы рассчитывали! Мы приехали за подмогой. Может, парней из Уиллоу-Спрингс попросить помочь нам?

– С этим пока подождем. Мисс Кэрол с вами?

– Нет, сеньор. Она поехала в город.

Джед выругался от досады.

– Флад, пригляди здесь за хозяйством. Мы едем в город!

Сивер теперь не остановится ни перед чем, и даже если Куинби и Стэнтон уже в городе, то все равно Джед должен любой ценой добраться до него. Вне всякого сомнения, Сивер знал, где разыскать этих негодяев и как с ними связаться. Скорее всего от них же ему стало известно и его имя. Одного словесного портрета Сивера оказалось бы достаточно, чтобы Стэнтон мигом признал его.

Город замер в полуденной истоме, раскинувшись под лучами жаркого солнца. Вдали на фоне голубого неба белели снежные вершины Сьерра-Невады. Какой-то человек, околачивавшийся у крыльца «Золотой жилы», развернулся и вошел в заведение, когда на улицу выехал Джед Эсбери в сопровождении ковбоев с «Каса Гранде». Уолт Сивер возник на пороге салуна, – напустив на себя небрежный вид, он был исполнен решимости.

– Я знал, что ты приедешь. Мы, так сказать, позволили себе немного задержать леди, зная, что ты бросишься сюда за ней. Теперь она может идти, потому что нам нужен ты.

Джед слез с коня. Так и есть, он прямиком угодил в западню.

– Там у почты маячит какой-то парень, босс, – сообщил Пардо.

– Спасибо. Следи за окнами, – попросил Джед. – За теми, что наверху.

Джед не спускал глаз с Сивера. Все, что произойдет, начнется по его команде. Он отошел от коня. Незачем губить хорошее животное. На Косту и Пардо оглядываться не стал. Они сумеют и сами оценить ситуацию и сделают все от них зависящее.

– Я рад, что ты избавил меня от необходимости гоняться за тобой, Сивер, – произнес он спокойно.

Сивер стоял на краю тротуара и казался могучим и неприступным.

– Нас обоих это избавляет от ненужных хлопот. В здешних краях чужаков не слишком-то жалуют. Они скорее смирятся с тем, что хозяином ранчо станет такой, как я, чем там обоснуется чужак. Так что бросай сюда свои пушки, садись на коня и проваливай из города.

– Не делайте этого, босс! – предостерег Пардо. – Он пристрелит вас, как только вы повернетесь к нему спиной.

– Ранчо перейдет к мисс Кэрол, Сивер. Может, ты и убьешь меня, но только и тебе тоже не жить. Это я тебе обещаю.

– Черта с два! – Сивер порывисто схватился за рукоятку револьвера. – Я убью!..

– Берегись! – закричал Пардо.

Джед отступил в сторону, и как раз вовремя: из чердачного окна конюшни прогремел винтовочный выстрел, и тогда он сам вскинул револьверы. Его первая пуля угодила Сиверу в грудь, вторая пошла в полумрак конюшни, чуть повыше винтовочного ствола, видневшегося в окошке чердака.

Сивер покачнулся и подался вперед, оказавшись на дороге. Он палил наугад. Не обращая внимания на разом загремевшие со всех сторон выстрелы, Джед сосредоточился на Сивере, и только когда тот упал, роняя револьвер, он огляделся по сторонам, стараясь не смотреть на только что убитого им человека, один вид которого вызывал у него глубочайшее отвращение.

Коста опустился на одно колено; на рукаве его рубахи расплылось кровавое пятно, но лицо по-прежнему сохраняло бесстрастное выражение, и свой револьвер он держал наготове.

Еще один мертвец остался лежать на чердаке конюшни, перегнувшись через подоконник слухового окна. Легкий ветерок перебирал его светлые, как песок, волосы. Это Стэнтон. Пардо убрал револьвер в кобуру. Ни Страйкса, ни Фили нигде не было видно.

– Вы в порядке, босс? – спросил Пардо.

– Все хорошо. А ты как?

Тони Коста поднялся на ноги.

– Меня немного задело, – сказал он. – Но ничего серьезного.

Из окон и дверей на улицу глядели встревоженные люди, боясь выйти. Затем где-то хлопнула дверь. К ним бежала Кэрол.

– Ты ранен? – Она схватила его за руку. – Куда?

Он обнял ее за талию, и все произошло так естественно, что никто даже не обратил на это внимания.

– Тебе надо перевязать руку, Коста. – Он взглянул на Кэрол. – Где они держали тебя?

– Страйкс и Фили отвели меня в дом на той стороне улицы. Когда Фили увидел, что ты не один, он стал уговаривать Гарри Страйкса бежать, пока не поздно. Потом Фили выглянул из двери на улицу, и Пат Флад увидел его.

– Флад?

– Он приехал вслед за вами, зная, что здесь будет жарко. Подоспел как раз вовремя и велел мне забрать их оружие. Он собирался тебе на помощь, когда началась стрельба.

– Кэрол… – Он запнулся. – Я должен признаться. Я не Майкл Лэтч.

– Правда? Только-то и всего? А я знала это с самого начала. Видишь ли, ведь я все-таки была женой Майкла Лэтча.

– Кем?

– Прежде чем я вышла за него, меня звали Кэрол Арден Джеймс. Майкл единственный называл меня Арден. По дороге на Запад я заболела и почти не выходила из повозки, потому-то Кларк меня и не видел.

Он убедил Майкла, что по тропе на Санта-Фе направляется караван повозок и что он знает кратчайший путь, проехав по которому мы смогли бы нагнать его и сберечь таким образом уйму времени. Но только он все врал от начала до конца. Они хотели, чтобы мы оторвались от остальных повозок, но Майкл послушался, потому что тот обоз, с которым мы ехали, шел только до Ларами.

После того как мы выехали на тропу, Кларк оставил нас. Сказал, что отправился на поиски каравана. Ренди Кеннер и Майкл решили устроить небольшой привал, и, воспользовавшись случаем, я пошла к пруду за холмом, чтобы помыться и привести себя в порядок. Уже одеваясь, услышала стрельбу и, решив, что это индейцы, бросилась на землю. Потом ползком добралась до вершины холма. Наша повозка стояла совсем недалеко, на склоне.

Кларк вернулся с двумя бандитами, и они тут же начали стрелять. Без предупреждения. Тем несчастным они не дали ни единого шанса. Я видела, как один из негодяев расстрелял раненого Ренди, ногой выбив у него из руки револьвер. Чем я могла им помочь? Я просто спряталась.

– Но как ты оказалась здесь?

– Когда они уехали, я не стала возвращаться к повозке. Я просто не смогла пойти туда – боялась, что они возвратятся. И тогда я решила вернуться на ту дорогу, по которой двигался покинутый нами караван. Я не успела уйти слишком далеко, когда увидела Старушку Нелли, нашу верховую лошадь. Она знала меня и подошла ко мне. На ней-то я и догнала караван. А уже в Ларами села в дилижанс и приехала сюда.

– Так, выходит, ты все это время знала, что я вас обманываю?

– Да, но когда ты осадил Уолта, я шепнула Косте, чтобы он молчал.

– Так что же, и он тоже знал?

– Да. Я показала ему свое брачное свидетельство, которое всегда носила с собой вместе с небольшой суммой денег.

– Почему же ты молчала? Я же не находил себе места, боролся с собственной совестью, пытаясь решить, правильно ли поступаю. От одной мысли, что рано или поздно мне придется давать объяснения по этому поводу, меня бросало в дрожь.

– Ты управлялся с делами на ранчо гораздо лучше, чем это получилось бы у Майкла. Мы с Майклом выросли вместе и ощущали себя скорее братом и сестрой, чем мужем и женой. Когда пришло письмо от дядюшки Джорджа, мы уже поженились и были счастливы.

Тут до Джеда, наконец, дошло, что они стоят посреди улицы и он обнимает Кэрол за талию. Он поспешно убрал руку.

– Так почему же ты не вступила во владение имением на правах жены Майкла?

– Коста опасался, что Сивер убьет меня. Когда ты объявился на ранчо, мы были в полном отчаянии, не знали, что делать и чего еще ждать.

– А что такого особенного в этих револьверах?

– Их сделал мой отец. Он был оружейным мастером и делал оружие для дядюшки Джорджа. Он и подарил эти револьверы Майклу, когда тот решил отправиться на Запад.

Джед избегал встречаться с ней взглядом.

– Кэрол, я соберу вещи и уеду. Ранчо твое по праву, и теперь, когда Сивера больше нет, тебе нечего опасаться. Все будет хорошо.

– Я не хочу, чтобы ты уезжал.

Он подумал, что ослышался.

– Ты… что?

– Не уезжай, Джед. Останься с нами. Я не управлюсь на ранчо одна, а Коста, с тех пор как ты здесь объявился, как будто даже помолодел. Ты нужен нам, Джед. Ты… ты мне нужен.

– Что ж, – нерешительно проговорил он, – конечно, дел еще непочатый край, да и скот необходимо продать, а еще хорошо бы подвести воду к участку близ Уиллоу-Спрингс.

Пардо, доселе лишь молча наблюдавший за происходившим, взглянул на Флада:

– По-моему, Пат, он все же собирается остаться.

– Конечно, – согласился Флад. – Знаешь, в чем сходство между кораблями и женщинами? И тем и другим необходимо, чтобы при них всегда находился дельный мужчина!

Кэрол потянула Джеда за рукав.

– Так что, останешься?

Он улыбнулся:

– Ну да… Разве Коста справится тут со всем без меня?

ЧЕТЫРЕ КАРТЫ НАУДАЧУ

От автора

Как я уже писал в свое время, в наши дни не приходится гадать о том, что происходило на Западе. Потому что мы это знаем.

Сохранились газетные материалы, описывающие большинство событий того беспокойного времени. Остались также и судебные протоколы, и записи о событиях военного времени; кроме того, с тех времен до нас дошли письма, дневники и просто заметки. Некоторые из них опубликованы, другие же так и остались в рукописном виде, и ознакомиться с ними можно в архивах университетов, библиотеках и исторических обществах. Более того, с тех пор до нас дошли фотографии, так как после завершения Гражданской войны по просторам Запада путешествовало множество фотографов.

Во многих случаях мы располагаем несколькими источниками, так что их можно сравнить между собой, даты сверить. Если они имеют принципиальное значение, то делать это просто необходимо, так как у людей, переселившихся на Запад, редко когда оказывались под рукой календари, а уж внимание на дни и даты они обращали еще реже. Понятие точного времени, по сути, является относительно новым, будучи по большей части результатом появления железнодорожного расписания.

У маунтинменов, ковбоев или старателей не было каких-то особых причин вести учет дням и часам. Считалось большим везением, если кому-нибудь из них удавалось правильно угадать хотя бы месяц. Нам, привыкшим самым пристальным образом следить за временем, довольно трудно поверить в это. Но согласитесь, за исключением некоторых случаев, если, например, необходимо вовремя выставить на продажу скот, чтобы получить лучшую цену, в повседневной жизни часы и календари скотоводам были без надобности.

Новые материалы, повествующие об истории Запада, можно найти и в наши дни, когда открываются старые сундуки и из них на свет Божий извлекаются давно позабытые, доселе никому не известные источники. Кроме того, у нас, как и во всем мире, существует еще множество архивов, которые до сих пор никто не изучал и не систематизировал. Собранные там документы все еще дожидаются своего часа. Когда-нибудь люди найдут время, чтобы заняться ими. Открытия уже давно стали делом привычным, но как знать, что ожидает нас впереди, оставаясь непознанным, неизведанным?

Четыре карты наудачу

Вытаскивая из колоды четыре карты, всякий надеется, что и в его жизни произойдет нечто подобное. И случается же такое! Только теперь у него будет собственный дом, и он сохранит его любой ценой. А Бен Тейлор, похоже, прав, фортуна действительно отвернулась от него.

Отыскать нужное место оказалось совсем нетрудно. И уже с того самого момента, как Аллен Ринг въехал в долину верхом на своем буланом коне, его не покидало чувство, что он возвращается домой. Все точно, это должно быть где-то здесь. Вот тут он и остановится. Почти десять лет он мотался вдоль и поперек по западным просторам, и теперь настало время остановиться, остепениться, если такое вообще возможно. Ну вот он, пожалуй, и приехал.

С виду хижина сохранилась совсем даже неплохо, хотя Тейлор предупредил его, что дом уже вот как три года стоит пустой. Все делалось прочно и на совесть, и хотя долина и участок вокруг дома сплошь заросли высокой травой, доходившей порой до пояса, он замечал на земле следы, оставленные копытами неподкованных диких мустангов и оленей. И еще он обнаружил там следы одной-единственной подкованной лошади, всегда одной и той же.

И эти самые следы неизменно приводили прямиком к двери и обрывались, но ему удалось разглядеть и другое: кто-то подходил к хижине и заглядывал в окна, оставляя после себя на земле очень маленькие следы. Зачем кому-то раз за разом заглядывать в окна пустого дома, в котором давно никто не живет? Подойдя к хижине, он тоже бросил взгляд в окно. Ничего особенного: полутемная комната, в которой на всем лежит толстый слой пыли, лучик серого света пробивается сквозь мутное стекло противоположного окна, стол, пара стульев и прекрасный старый камин – сразу видно работу хорошего мастера.

– Этот камин мог выложить кто угодно, но только не ты, Бен Тейлор, – пробормотал Ринг, – потому как более или менее нормально ты управляешься лишь с клеймами да еще, может быть, с колодой карт. И за всю свою жизнь не сумел бы создать столь великолепной и полезной вещи, как эта.

Хижина стояла на вершине пологого холма, у самого подножия возвышавшейся позади нее красной скалы, и всего в какой-нибудь полусотне футов от дома бил родник, маленький ручеек вытекал из камней, сбрасывая свои воды в небольшую заводь, а затем продолжал свой неспешный, извилистый путь по долине, чтобы впоследствии соединиться с более полноводным ручьем, что протекал примерно в четверти мили отсюда.

Вокруг хижины росло несколько елей; еще пара сикамор и один тополь нашли себе место у ручья. Был здесь и свой небольшой сад – несколько кустов крыжовника и пара яблонь. Сразу видно, что в свое время ветви деревьев аккуратно подрезались.

– И к этому, Бен Тейлор, ты тоже руки не прикладывал! – рассудительно произнес вслух Аллен Ринг. – Да, жаль, конечно, что я ничего не знаю об этом домишке.

Время летело, словно испуганная антилопа. Отыскав в сарае косу, он скосил высокую траву вокруг дома, залатал дыры, которые крысы прогрызли в полу, и даже проредил кусты – судя по всему, последний раз здесь этим занимались несколько лет назад, – и починил сарай.

В тот день, когда он собирался расчистить родник, к дому подъехала Гейл Трумэн. Аллен как раз заканчивал разравнивать дно. Он услышал, как звонко цокнула о камень лошадиная подкова, тут же выпрямился и принялся разглядывать девушку на гнедом мустанге. Она изумленно смотрела по сторонам, переводя взгляд со стога скошенной травы на блестевшие чистыми стеклами окна дома. Он видел, как она спрыгнула с лошади и подбежала к окну, и тогда, отложив инструмент, направился к ней.

– Ищете кого-нибудь, мэм?

Резко обернувшись, она осуждающе смотрела на него широко распахнутыми голубыми глазами.

– Что вам здесь надо? – строго спросила девушка. – Почему вы считаете себя вправе вот так взять и самовольно вселиться?

Он улыбнулся, однако, без сомнения, вопрос его слегка озадачил. Бен Тейлор ни словом не обмолвился о том, что сюда станет наведываться девчонка, да еще такая, как эта.

– Вообще-то я владелец всего этого! – объявил он. – Вот, привожу в порядок хозяйство, буду здесь жить.

– Вы хозяин? – В ее голосе слышалось явное недоверие, граничившее с отчаянием. – Но этого не может быть! Не может! Владелец этого дома в отъезде, и он никогда не стал бы его продавать! Слышите, никогда!

– К вашему сведению, мэм, он его и не продавал, – вежливо заметил Ринг. – А просто проиграл мне в покер. Мы встретились по пути в Техас.

Она ужаснулась:

– В покер? Уит Бэйли играл в покер? Никогда не поверю!

– Человека, у которого я выиграл это ранчо, звали Бен Тейлор, мэм. – Ринг вынул из кармана бумагу и развернул ее. – Хотя припоминаю, Бен в самом деле говорил мне, что если кто-либо станет расспрашивать об Уите Бэйли, то я должен сказать, что он умер на Гваделупе – избыток свинца в организме.

– Уит Бэйли мертв? – Известие глубоко потрясло девушку. – Вы в этом уверены? Надо же!

Ее лицо побледнело, как будто умерла какая-то частичка ее души. Отвернувшись, она смотрела на долину, и он взглянул в том же направлении. Аллен Ринг вспомнил, какой восторг испытал он, когда перед ним впервые открылся этот вид. Он просто замер на месте, стоя как вкопанный, охваченный необычным и в то же время каким-то до боли знакомым чувством, суть которого даже не пытался выразить словами.

Перед ним расстилалась долина, поросшая высокой, но местами несколько подвядшей с приходом осени травой. Справа темнели подтянутые ели, выстроившиеся ровной шеренгой, словно строй солдат на параде; за небольшим перелеском виднелся кусочек холмистой местности, а дальше открывался вид на еще более широкую долину, необозримые просторы которой таяли в сизовато-лиловой дымке, и лишь кое-где виднелись золотые свечи тополей, листья на которых в преддверии приближающихся холодов сделались ярко-желтыми.

Словами этого не передать; о такой красоте можно лишь мечтать, но воспроизвести ее в точности кистью или словом все равно никому никогда не удастся.

– Как… как тут красиво, вы не находите? – проговорил он.

Девушка обернулась и, похоже, только теперь, в первый раз за все время, сумела по-настоящему его разглядеть. Перед ней стоял высокий юноша, с виду как будто ковбой, с копной густых рыжевато-каштановых волос, печальными серыми глазами и взглядом страдающего от одиночества человека.

– Да, очень красиво. Знаете, я так много раз приезжала сюда, чтобы посмотреть вот на все это. И на хижину тоже. Мне кажется, это самое прекрасное место, где мне когда-либо приходилось бывать. И тогда я мечтала, как… – Она замолчала, внезапно смутившись. – Прошу прощения. Мне не следовало бы этого говорить. – Девушка мрачно посмотрела на него. – Мне пора. Полагаю, теперь все это ваше.

Ринг стушевался.

– Мэм, – искренне проговорил он, – этот дом мой, мне здесь хорошо, и я никогда и никому не собираюсь его уступать. Но только открывающийся отсюда вид не может принадлежать никому. Им владеет всякий, кто способен смотреть и видеть его красоту, так что вы можете приходить сюда в любое время и глядеть на все, на что только пожелаете. – Ринг усмехнулся. – Дело в том, – добавил он, – что я собираюсь заняться интерьером дома, а опыта в подобных вещах у меня нет никакого. Возможно, вы смогли бы помочь мне в этом. Мне бы хотелось домашнего уюта. – Он густо покраснел. – Видите ли, вся моя жизнь прошла на чужих ранчо, в общих спальнях, где жили рабочие. Я никогда не имел собственного угла.

Она понимающе улыбнулась:

– Ну конечно же! Я бы с радостью, но вот только, – лицо ее помрачнело, – жить здесь вам не дадут. Вы же еще не встречались с Россом Билтоном, ведь нет?

– А кто это? – поинтересовался Ринг. Он кивнул в сторону всадников, направлявшихся к ним. – Уж не он ли к нам в гости?

Бросив беглый взгляд назад, она утвердительно кивнула:

– Будьте осторожны! Он городской шериф. А с ним – Бен Хейген и Стэн Брюле.

Брюле он запомнил хорошо, но вот только припомнит ли Брюле его?

– Кстати, меня зовут Аллен Ринг, – представился он, слегка понизив голос.

– А я Гейл Трумэн. Мой отец – хозяин ранчо «Тол Т».

Билтон оказался рослым человеком в белой шляпе. Ринг сразу понял, что он ему не симпатичен, и догадывался, что этому чувству в скором времени суждено перерасти во взаимную неприязнь. Брюле он знал в лицо. Выходит, коренастый и есть Бен Хейген. Если за все это время Брюле и изменился, то очень несущественно – ну, разве что похудел немного, но его узкое лицо с резкими чертами сохраняло привычное злобное выражение.

– Как дела, Гейл? – как бы между прочим обронил Билтон. – Это что, твой приятель?

Аллен Ринг принадлежал к числу тех, кто любил сразу раскрыть свои карты.

– Да, я ее друг, и к тому же владелец этого дома.

– Хозяин «Красной скалы»? – В вопросе Билтона сквозило недоверие. – Но это будет очень нелегко доказать, друг мой. К тому же именем закона на это хозяйство наложен арест.

– От чьего имени? – поинтересовался Ринг. Он чувствовал, что Брюле относится к нему настороженно, но пока не находил подтверждения своим ощущениям.

– От моего. В этом городе я шериф. Здесь совершено убийство, и пока оно не будет раскрыто, а убийцу не призовут к ответу, здесь ничего нельзя трогать. Вы же начали здесь что-то переделывать, но, может быть, суд все-таки отнесется снисходительно к вашим действиям.

– Так, значит, вы шериф в городе? – Аллен Ринг сдвинул шляпу на затылок и потянулся за табаком. – Это уже довольно интересно. Но в таком случае разрешите напомнить, что сейчас вы находитесь за пределами города.

– Нет никакой разницы! – Голос Билтона стал резким. Сразу видно, что он не привык к тому, чтобы ему перечили, и ожидал беспрекословного подчинения ото всех. – Чтобы до темноты и духу твоего здесь не было!

– А на мой взгляд, разница имеется, и довольно существенная, – спокойно возразил Аллен. – Я выиграл это хозяйство в покер, поставив на кон против него все, что имел. Я вытащил четыре карты, потому что мне было необходимо выиграть: девятка и три туза. Рисковое дело, конечно, но игра стоила свеч. К тому же я надлежащим образом оформил сделку. Так что все официально. И я не знаю такого закона, который бы предписывал накладывать арест на дом только потому, что там произошло убийство. А уж коль скоро прошло уже три года, а следствие все еще топчется на месте, то я посоветовал бы городу сменить шерифа.

Росс Билтон пришел в ярость, но ему все же удалось сдержаться.

– Я тебя предупредил и приказал убраться отсюда. Если ты не сделаешь этого по доброй воле, я выдворю тебя отсюда властью, данной мне законом.

Ринг улыбнулся:

– А теперь, Билтон, послушай, что я тебе скажу! Возможно, с теми, кто любой ценой избегает неприятностей, у тебя такой номер и прошел бы! И он, бедолага, поверил бы, что у тебя и в самом деле имеется такое право. Но меня обдурить тебе не удастся, я не из пугливых, правда, Брюле?

Он так резко обернулся к Брюле, что тот застыл в седле, готовый в любое мгновение выхватить оружие. Он досадливо поджал губы, но тут его как будто осенило.

– Аллен Ринг! – воскликнул он. – Снова ты!

– Угадал, Брюле. Но только на сей раз мне не придется перегонять стадо через Индиан-Нейшен, чтобы столкнуться в пути с шайкой гнусных воров и бандитов, одним из которых был ты. – Ринг перевел взгляд на Билтона: – Ты считаешь себя представителем закона? И имеешь дело с ним? Так ведь на него уже давно объявлен розыск по всему Техасу, да и подвигов за ним числится предостаточно: от убийств до конокрадства.

Росс Билтон смерил Ринга долгим, пристальным взглядом.

– Тебя предупредили, – повторил он.

– А я остаюсь, – резко заявил Ринг. – И если снова решишь наведаться сюда, то держи своих койотов подальше. Терпеть их не могу!

Брюле держал руку наготове, лицо его окаменело, губы зло поджались. Ринг спокойно наблюдал за ним.

– Ты свое дело знаешь, Брюле. Подожди, пока я повернусь спиной. Потому что, если ты начнешь дергаться сейчас, то я вышибу тебе мозги.

Стэн Брюле медленно опустил руку, а затем, ни слова не говоря, последовал за Билтоном и Хейгеном, с суровым видом наблюдавшими за происходившим.

Гейл Трумэн пытливо глядела на него.

– Слушайте, Брюле вас испугался! – воскликнула она. – Так все же, кто вы такой?!

– Никто, мэм, – усмехнулся он. – Никакой я не ганфайтер, обыкновенный парень, у которого не хватает ума на то, чтобы толком испугаться. А Брюле известно об этом. Он знает, что может выхватить револьвер первым, и в то же время помнит о том, что даже в этом случае я могу убить его. Он присутствовал при том, когда я прикончил одного их приятеля, парня по имени Блейз Гарден.

– Но… но тогда вы, должно быть, отличный стрелок. Блейз Гарден настоящий убийца! Я слышала, как отец и наши работники говорили о нем!

– Нет, и стрелок я самый обычный. Блейз выхватил револьвер быстрее меня. Честно говоря, свой первый выстрел он сделал, когда мой револьвер еще лежал в кобуре; он очень спешил и поэтому промахнулся. Вторым и третьим выстрелом он задел меня, когда я наступал на него. Третий выстрел оказался довольно удачным, потому что я подходил все ближе, прицеливаясь поточнее. Он запаниковал и отступил назад, а его четвертая пуля прошла выше цели. И тогда я нажал на спуск, стреляя почти в упор. Только один раз. Если стрелять с умом, то одного выстрела всегда оказывается достаточно. – Он указал на дом. – А что это за история с домом? Может, расскажете?

– На самом деле все очень просто. И если уж на то пошло, то дом здесь абсолютно ни при чем. Попадая сюда, люди почему-то намного чаще, чем где-либо еще, начинают хвататься за оружие, и один конфликт порождает другой.

Раньше этим домом владел Уит Бэйли – мастер на все руки: постоянно что-то лудил, чинил, выпиливал, строил. Такой высокий, красивый – все девушки были влюблены в него…

– И вы тоже? – осторожно поинтересовался он.

Она покраснела.

– Да, наверное, и я тоже. Но мне и сейчас еще только восемнадцать, а это случилось три, а может, и все четыре года назад. Я не красавица – так, неприметная девчонка, да еще и малолетка.

Сэм Хэзлит – один из самых богатых и влиятельных людей во всей округе, и получилось так, что Уит повздорил с ним из-за лошади. В то время в наших местах процветало воровство, но Хэзлиту удалось отыскать коров, пропавших у него из стада, и установить, что следы вели к этому ранчо, или, по крайней мере, он так объявил. И еще он обвинил во всем Бэйли, а Уит сказал ему, что, мол, не надо дурить. И еще он предупредил Хэзлита, чтобы он держался подальше от его ранчо. Конечно, шло много споров о том, кто прав, а кто нет, но Уит имел много друзей, а у Хэзлита было четыре брата – крепкая семья, в которой все друг за друга стояли горой.

По прошествии некоторого времени люди с ранчо Бака Хэзлита, проезжая неподалеку отсюда, увидели тело, лежавшее на земле, возле родника. Но когда они подъехали поближе, думая, что с Уитом случилось несчастье, оказалось, что это Сэм Хэзлит. Его застрелили в спину наповал.

Тогда они отправились прямиком в город, на поиски Уита, и вскоре нашли его. Он все отрицал, но они все равно собирались его повесить, накинули ему на шею веревку, и тогда я… я… ну в общем, я сказала, что он в тот день не возвращался к себе на ранчо.

– Но это было не так? – вкрадчиво спросил Ринг, пристально глядя девушке в лицо. Она избегала встречаться с ним взглядом, и слегка покраснела.

– Нет… ну, не совсем. Но я знала, что он не виноват! Я просто знала, что он никогда не выстрелил бы человеку в спину! Я сказала, что он сидел у нас на ранчо, мы там разговаривали, и поэтому он не мог вернуться к себе и убить Сэма.

Людям это не понравилось. Кое-кто из них не сомневался, что Сэма убил именно он, а другим просто пришлось не по душе то, как я сказала об этом; они считали, что он ухаживает за мной, а я слишком молода для него. Но это не так, и я всегда говорила об этом. Вообще-то в тот день я действительно видела Уита недалеко от нашего ранчо, а все остальное я выдумала. Прошло еще несколько недель, а потом Уит уехал.

– Понятно… а кто убил Сэма Хэзлита, до сих пор неизвестно?

– Этого не знает никто. И непонятно, куда подевалась записная книжка Сэма – такой блокнотик размером чуть больше чековой книжки. Он вел в ней разные записи и всегда носил при себе. Она пропала у него из кармана. Ее так и не нашли. Разыскали только карандаш Сэма – он валялся на песке рядом с телом. Отец всегда считал, что Сэм Хэзлит прожил довольно долгую жизнь, и ему было что записать, и поэтому-то убийца украл блокнот и уничтожил его.

– А как насчет работников? Разве они не могли подобрать его? Об этом Билтон у них не спрашивал?

– Что вы! Тогда Билтон еще не был шерифом. В то время он работал на ранчо у Бака Хэзлита! Он-то вместе с другими ковбоями и нашел тело Сэма!

После ухода девушки Аллен Ринг возвратился к дому, раздумывая над услышанным. Он не собирался никуда уезжать. Это ранчо устраивало его со всех сторон, он намеревался остаться жить здесь, и все же история явно заинтриговала его.

Поселившись в доме и пристальнее приглядываясь к окружавшим его вещам, он скоро составил собственное представление об Уите Бэйли. Гейл оказалась совершенно права, назвав его «мастером на все руки», потому что, помимо отлично выложенного камина и аккуратных яблонь, на ранчо нашлось множество других вещей и вещичек, служивших наглядным доказательством многочисленных талантов бывшего хозяина. Ринг мог бы побиться об заклад, что Бэйли не убийца.

Тейлор сказал, что его нашпиговали свинцом. Но кто убил Бэйли? И почему? Завязалась ли лишь рядовая перестрелка из-за какого-то ерундового спора, или все же кому-то из местных удалось выследить его и свести счеты? Или, возможно, кто-то считал, что он слишком много знает? «Тебе там понравится», – уверял Тейлор… А вот об этом-то он раньше как-то и не подумал. Выходит, Тейлор бывал здесь и видел ранчо собственными глазами! И чем дольше Ринг обдумывал ситуацию, тем запутаннее она начинала казаться, и тогда после ужина Аллен вышел на улицу и, расположившись на земле у стены хижины,закурил.

Сэм Хэзлит выследил угнанный из его стада скот, и следы вывели его к этому ранчо. И если Уит не вор, то кто тогда? Куда перегоняли коров? Он почти неосознанно обратил свой взгляд к Моголлонам. Что ж, это вполне логично. Он нахмурился, припоминая, как в один из вечеров за игрой в карты зашел разговор о родниках и источниках и как Бен Тейлор рассказывал о Фоссил-Спрингс, гигантском роднике, обрушивающем на поверхность земли из самых ее недр тысячи галлонов воды.

«Там можно пасти огромное стадо, – усмехнулся он и подмигнул, – никто не подкопается!»

После того разговора прошло довольно много времени. Тогда о том, чтобы поставить на кон ранчо «Красная скала», не могло быть и речи, а эти два события отстояли друг от друга на несколько месяцев. Ринг вспомнил, что севернее протекал Фоссил-Крик. Возможно, он брал начало у Фоссил-Спрингс, – но скорее всего Бен Тейлор рассказал об этом ради красного словца. Дело было в Техасе, а это Аризона; случайный разговор никого ни к чему не обязывал и казался вполне безобидным.

– Что ж, Бен, посмотрим! – хмуро пробормотал Ринг. – Посмотрим!

В то время, когда случилось убийство, Росс Билтон работал на ранчо у Хэзлитов, и он одним из первых очутился на месте преступления. Теперь он стал шерифом, но в то же время очень заинтересован в том, чтобы ранчо пустовало, – с чего бы это?

Бессмыслица какая-то, и, в общем, уж его-то это, казалось бы, должно волновать меньше всего. Но, поразмыслив еще немного, Аллен Ринг решил, что и его это тоже в какой-то мере касается. Теперь ранчо принадлежало ему, и он жил здесь. Если его теперешнее житье ставится в зависимость от давнишнего убийства, то ему просто-таки необходимо установить подлинные факты. Этот довод в какой-то мере оправдывал его любопытство.

Настало утро, время приближалось к полудню, но ни Билтон, ни Брюле так и не появились. Ринг зарядил винтовку и держал ее под рукой; при себе у него имелась пара револьверов. До этого он редко когда носил более одного, но теперь благоразумно рассудил, что запасной ствол ему не помешает. К тому же на полу у самой двери со стороны хижины стояла прислоненная к стене заряженная двустволка.

Все свое внимание он сосредоточил на роднике. Ему не хотелось никуда отлучаться со двора, а это означало, что наступило самое время расчистить источник. Нельзя сказать, чтобы того требовала насущная необходимость, но все же на дне заводи набралось довольно много камешков и мха. Если все это убрать, то воды будет больше, и она станет гораздо чище. И тогда он принялся за работу, то и дело бросая настороженные взгляды на въезд в каньон.

Раздавшийся стук копыт заставил его выпрямиться. Его винтовка стояла тут же, прислоненная к камням, оба револьвера заряжены, но как только всадник выехал на открытое место, Ринг понял, что этого человека он прежде никогда еще здесь не видел.

Незнакомец, далеко не молодой человек, с длинными усами, статный и плечистый, ехал верхом на прекрасном гнедом мерине. Возле хижины он осадил коня.

– Здравствуйте! – приветствовал он Ринга и, мельком оглянувшись по сторонам, перевел свои незлые голубые глаза на него. – Я Ролли Трумэн, отец Гейл.

– Очень приятно. – Ринг вытер мокрые руки красным платком. – Рад познакомиться с соседями. – Он кивнул в сторону ручья. – А я вот тут работенку себе нашел. Сказать по правде, источник глубже, чем показалось мне на первый взгляд!

– Да уж, родник хороший, – согласился Трумэн. Он задумчиво пожевал кончик своего уса. – Приятно видеть такого парня: молодого, работящего, начинающего собственное хозяйство, можно сказать, с нуля.

Аллен Ринг ждал. Этот человек явно к чему-то клонил, но пока он не догадывался, к чему именно. Ждать пришлось недолго, так как визитер начал осторожно, но довольно уверенно переходить к сути дела.

– Тесновато здесь, конечно, – добавил Трумэн. – Вам бы пастбище побольше. А вы когда-нибудь бывали в Сидар-Бейсн? Или чуть подальше, у подножия Ист-Верде? Земли там просто-таки замечательные, правда, не до конца еще освоенные, но уж там-то есть где развернуться человеку деловому, имеющему в своем распоряжении небольшое стадо.

– Нет, я там не бывал, – ответил Ринг, – но мне и здесь хорошо. Я не стремлюсь захватить побольше земли. С меня хватит и небольшого клочка, и это ранчо мне вполне подходит.

Трумэн беспокойно заерзал в седле, и Ринг чувствовал, что ему ужасно неловко.

– Дело в том, сынок, что очень многим твое появление здесь пришлось не по нраву. Так что с твоей стороны было бы разумнее всего уехать отсюда.

– Сожалею, – холодно отрезал Ринг. – Мне не хочется никого обижать, но это ранчо я выиграл в карты. Может, я в некотором роде фаталист, но только я убежден, что должен остаться здесь. Вряд ли, вытаскивая из колоды четыре карты, человек вправе рассчитывать на то, что ему удастся что-то выиграть, но мне повезло, хотя игра была не из легких. На карту я поставил все свое имущество. Зато теперь у меня есть вот это ранчо.

Ранчеро покачал головой. Он по-прежнему оставался в седле.

– Сынок, ты должен уехать отсюда! Сейчас здесь наступило затишье, но оно так хрупко, так ненадежно. Зачем же испытывать судьбу и бередить старые раны? Если ты останешься, то могут начаться большие неприятности, отвратить беду уже будет не под силу никому, и всем станет только хуже. Кроме того, каким образом Бен Тейлор заполучил право собственности на это ранчо? Ведь Бэйли всегда недолюбливал его. Вряд ли суд признает твои права на это хозяйство.

– Ничего не знаю, – упорствовал Ринг. – У меня есть бумаги, все оформлено по закону; к тому же я официально зарегистрировал эту сделку, а вместе с ней и свое тавро. Мне удалось выяснить, что наследников у Бэйли нет. Так что, полагаю, я останусь здесь до тех пор, пока не объявится еще кто-нибудь, чьи притязания окажутся законнее моих.

Трумэн провел рукой по лбу.

– Ну что ж, сынок, я не вправе тебя осуждать. Наверное, мне вообще не следовало приезжать сюда, но только я слишком хорошо знаю повадки Росса Билтона и его людей. Просто подумал, что таким образом и мне и тебе удалось бы избежать многих неприятностей. Моя Гейл очень высокого мнения о тебе. Вообще-то ты первый мужчина, к кому она проявила интерес с тех пор, как Уолт уехал из наших мест. А ведь она тогда была еще совсем ребенком. Он в ее глазах стал героем, она просто-таки боготворила его. Я не хочу, чтобы случилась беда.

Аллен Ринг стоял, опершись на лопату и внимательно разглядывая своего собеседника.

– Трумэн, – вымолвил он наконец, – а тебе не кажется, что, стараясь во что бы то ни стало избежать неприятностей, ты сам напрашиваешься на них? Ответь честно, каков твой интерес в этом деле?

Ранчеро неподвижно сидел в седле, лицо его сделалось бледным и измученным. Затем он слез с коня и устало опустился на камень. Сняв шляпу, вытер пот со лба.

– Сынок, – медленно проговорил он, – мне кажется, тебе можно доверять. Ты наверняка уже наслышан о Хэзлитах. Они не знают жалости ни к кому, живут интересами своего клана, полагаясь по большей части на силу собственного оружия. Сэма убили. И ни для кого не секрет, что, как только им удастся узнать, кто застрелил их брита и почему, начнется серьезная заварушка. Будут большие неприятности.

– Это ты убил его?

Вздрогнув от неожиданности, Трумэн вскинул голову.

– Нет! Нет, что ты! Ты меня не так понял, но… это… ты же знаешь, как это бывает с небольшими ранчо. Случалось, что и приворовывали друг у друга, а у Хэзлитов большое хозяйство. И у них пропадал скот.

– И на некоторых из тех коров теперь красуется твое тавро? – понимающе поинтересовался Ринг.

Трумэн кивнул:

– Полагаю, так оно и есть. Но их совсем немного. К тому же я не один такой. Пойми меня правильно, я вовсе не оправдываюсь. Да, часть их попала ко мне, но я виноват не больше других. Нас было восемь или десять, тех, кто при случае не упускал возможности шлепнуть свое тавро на коров из стада Хэзлитов, зато теперь по крайней мере пятеро из нас стали хозяевами благополучных ранчо, некоторые из которых по величине едва ли уступают владениям Хэзлитов.

Аллен Ринг задумчиво глядел вдаль. Старая история. На Западе довольно часто случалось нечто подобное. После окончания войны между штатами люди возвращались домой, в Техас, и отправлялись дальше на юго-запад, где по широким просторам бродили бесхозные стада неклейменого скота, насчитывавшие тысячи голов. Владельцем их становился тот, кто успевал, опередив конкурентов, заклеймить коров своим клеймом.

Нередко посредством аркана и клейма люди сколачивали себе внушительные состояния. Затем, когда незаклейменного скота почти не осталось, ранчо погрузились в решение своих насущных проблем, и славные времена случайных клейм безвозвратно прошли, но пастбища еще не обнесли заборами, и человек тем же арканом и клеймом все еще мог довольно быстро обзавестись собственным стадом.

Владельцы больших хозяйств сплошь и рядом именно так и начинали свой бизнес, а многие из них и впоследствии продолжали ставить свое тавро на отбившуюся от стада скотину. Вне всякого сомнения, то же самое происходило и здесь, и многие местные скотоводы, такие как Ролли Трумэн, люди трудолюбивые и достойные, сумевшие одержать верх над индейцами и собственноручно создавшие свои хозяйства, начинали с того же. Теперь владения по большей части обнесены заборами, количество хозяйств уменьшилось, но Ринг хорошо представлял себе, чем для них чревато упоминание о прошлых грехах.

Сэм Хэзлит выслеживал угонщиков скота… Ему удалось установить, кто промышлял этим и куда перегоняли украденных коров, после чего его и застрелили в спину. Загвоздка заключалась в том, что блокнот, в котором он вел все свои записи, до сих пор найти не удалось. В записной книжке могли содержаться многочисленные подтверждения тому, что к краже скота причастны и те, кто считался столпами общества, и тогда над ними нависла бы угроза расправы со стороны жаждущих мести членов семейства Хэзлит.

Живущие на Западе зачастую склонны к обобщениям. Если Сэма убил угонщик скота, то виновными в его смерти будут считаться все, кто только когда-либо промышлял этим занятием. Любой живущий на ранчо мог найти тот блокнот и тем самым ввергнуть всю округу в кровопролитную междуусобицу, которая унесет жизни очень многих людей, тех, кому придется расплачиваться за ошибки молодости.

Форсировать события действительно не стоило, но только у Аллена Ринга имелись и кое-какие собственные соображения на сей счет. Помогая убийце спрятать концы в воду, уйти от ответственности, они, из опасений за собственную шкуру, могут скрывать какое-то гораздо более страшное преступление. Ролли Трумэн хмурился, он не на шутку тревожился, что явно не приличествовало такому благополучному, преуспевающему ранчеро, каковым он считался.

– Извини, – сказал Ринг. – Я остаюсь. Мне здесь очень нравится.

Весь день в воздухе витало тягостное ожидание. Было очень знойно и душно, а в небе над горами сгущалась дымка. Неподвижный раскаленный воздух словно уплотнился; наступило затишье, какое обычно предшествует буре. Ринг выпил кофе и собирался уже снова вернуться к оставленной работе, когда в каньон въехали трое всадников. Он остановился на пороге, проведя языком по пересохшим губам.

Они остановились перед домом – трое суровых, закаленных самой жизнью бойцов, у каждого наготове винтовка, пристроенная поперек луки седла, а в кобурах – револьверы. С одного взгляда Аллен понял, что люди такого склада не отступят ни перед какой опасностью. Неотесанные деревенские парни, одержимые фанатики, поджимающие губы при воспоминании о старых обидах.

Первым заговорил старший:

– Ринг, я уже наслышан о тебе. Меня зовут Бак Хэзлит. Это мои братья, Джо и Дольф. Говорят, ты собираешься остаться жить на этом ранчо. Вот уже на протяжении многих лет по городу ходят упорные слухи о том, что Сэм спрятал свой блокнот где-то здесь. Мы полагаем, что убийца уже нашел его и сжег. Возможно, так оно и есть на самом деле, а может, и нет. Нам нужен этот блокнот. Хочешь остаться в этих краях – твое дело, оставайся и живи. Но если найдешь книжку, то принесешь ее нам.

Ринг переводил взгляд с одного на другого, и картина происходящего представлялась ему довольно ясно. Не удивительно, что Ролли Трумэн и другие ранчеро забеспокоились, имея под боком таких крутых соседей. За годы успехов и процветания Ролли и ему подобные утратили бдительность, привыкнув к комфорту и покою. Об этих парнях такого не скажешь. Хэзлиты же по-прежнему жили интересами своего клана, и кровная месть для них оставалась делом чести.

– Хэзлит, – поднял голову Ринг, – мне понятны ваши чувства. Вы потеряли брата, и это, безусловно, очень печально, но если блокнот все еще существует – что мне лично кажется невероятным – и он каким-то образом попадет ко мне в руки, то я уж сам решу, что мне с ним делать. Я не сторонник междуусобиц. На мой взгляд, иногда стоит относиться к некоторым вещам проще. Возмездие должно настигнуть именно того, кто убил Сэма Хэзлита.

– Мы с этим сами разберемся, – угрюмо заметил Дольф. – Найдешь книжку и принесешь ее нам. А если нет… – Лицо его посуровело. – То мы будем считать, что и ты с мошенниками заодно.

Ринг перевел взгляд на Дольфа.

– Это твое дело, – вспылил он. – Я поступлю с той книжкой так, как сам сочту нужным. Но только зря вы, ребята, так разволновались. Вероятность девять из десяти, что убийца уже нашел ее и уничтожил.

– Я так не считаю, – холодно заявил Бак. – Мы знаем, что он возвращался сюда за ней. И с ним была девушка.

Ринг посерьезнел.

– Вы и в самом деле считаете?..

– Что мы считаем, это наша забота, тебя не касается. – Бак Хэзлит натянул поводья, разворачивая коня. – Я тебя предупредил. Принесешь блокнот нам. А рискнешь пойти против Хэзлитов, и тебе здесь не жить.

Ринг начал злиться, невольно чувствуя, как его захлестывает волна холодного гнева.

– А теперь послушай, что я тебе скажу, и заруби это себе на носу, приятель, – хрипло заговорил он. – Я приехал сюда для того, чтобы остаться. И никто – ни Хэзлит, ни кто-либо еще – не сможет изменить мои планы. Я не собираюсь лезть на рожон, но если вы пойдете против меня, то я отвечу вам тем же. Отправлю на тот свет любого, кто встанет у меня на пути, будь то Хэзлит или кто-либо другой!

Все трое сочли ниже своего достоинства принимать близко к сердцу подобное заявление. Развернув коней, они направили их шагом обратно вдоль каньона, выезжая из него на раскаленную под лучами жаркого полуденного солнца долину. Аллен Ринг вытер потное лицо и прислушался к глухим раскатам далекого грома, сердито ворчащего где-то за каньонами, словно огромный медведь гризли, у которого разболелись зубы. Собирался дождь. Ну да, ясно как белый день, будет дождь – обычный ливень в горах.

Но у него еще оставалось немного времени, чтобы окончательно привести в порядок родник, и тогда он подобрал с земли лопату и снова взялся за работу. Каменную чашу он почти уже расчистил и заканчивал выгребать из нее камни и разросшийся мох. Затем немного расширил протоку, чтобы ускорить ток воды, тонкая струйка которой журчала среди камней, наполняя каменный резервуар.

Ручеек вытекал из трещины в скале, бежал по камням и впадал в небольшую заводь. Заканчивая работу, Ринг придирчиво огляделся по сторонам, желая лишний раз убедиться в том, что дело доведено до конца. На камнях, среди которых бил родник, осталось еще немного мха, и тогда, опустившись на колени, он принялся соскабливать его. Работа подходила к концу, когда Аллен обратил внимание на небольшое углубление, оставшееся в том месте, откуда не так давно вывалился камень. Счистив мох, он отбросил в сторону еще один булыжник… Ему открылась узкая каменная ниша, в которой лежала маленькая записная книжка в черном переплете!

Очевидно, умирая, Сэм Хэзлит все же успел сунуть ее в трещину между камнями, в надежде, что когда-нибудь ее там найдут. Он заботился о том, чтобы она не попала в руки убийцы.

Опустившись на корточки, Ринг раскрыл выцветший коленкоровый переплет. Внутри блокнота края страничек оказались заправленными под обложку, а сам переплет застегивался на маленький язычок, конец которого вставлялся в петельку на коленкоровой обложке. Открыв блокнот, он увидел, что страницы отсырели, но написанное еще вполне можно было разобрать.

А в следующий момент в него угодила молния. По крайней мере, ему тогда так показалось. Загремел гром, и что-то сильно ударило его по голове. Он попытался подняться, и тогда его ударило снова. Глядя перед собой широко раскрытыми глазами, он чувствовал, как первые капли дождя падают ему на лицо, но потом последовал новый удар, и он провалился в темноту, в отчаянии судорожно цепляясь за траву, изо всех сил пытаясь удержаться, чтобы не соскользнуть в эту зияющую бархатистой чернотой бездонную пустоту.

Очень сыро. Он немного повернулся, оставаясь лежать. Первая мысль – он, наверное, забыл закрыть окно, а дождь… Ринг открыл глаза, чувствуя, как по лицу стекают потоки дождевой воды. Он глядел перед собой и видел не сапог с калифорнийской шпорой, а просто выгоревшую на солнце, пожухлую траву, теперь совсем мокрую от дождя, и гладкие, до блеска обточенные водой камни. Он промок до нитки.

С трудом встав на колени, оглянулся по сторонам, ощущая в голове необыкновенную тяжесть. Язык и губы распухли и онемели. Он глядел на серый, окутанный пеленой дождя мир, на низкие тучи, на то, как небо над вершинами гор пронзали ослепительные стрелы молний, сопровождаемые залпами далеких громовых раскатов.

Осторожно поднявшись на ноги и слегка пошатываясь, добрел до хижины и, перебравшись через порог, повалился на пол. Собравшись с силами, снова встал, закрыл дверь и принялся полубессознательно стаскивать с себя одежду, а затем неуклюже вытерся попавшимся под руку грубым полотенцем.

Он не мог думать и действовал скорее по наитию. Достал сухую одежду, переоделся и упал у стола. Спустя какое-то время он пришел в себя и сел на полу. Стало уже совсем темно. Он зажег свечу и едва не уронил ее. Затем добрался до рукомойника и ополоснул лицо холодной водой. Потом промыл раны на голове, осторожно нащупывая края порезов и ссадин.

Сапог с калифорнийской шпорой.

Это все, что ему удалось увидеть. Блокнот исчез. Значит, его забрал тот человек в новых сапогах со шпорами, сделанными на калифорнийский манер. Ринг поставил вариться кофе и, дожидаясь, пока вода закипит, достал свои револьверы и принялся усердно их протирать. Он вытащил и вытер насухо каждый патрон из патронташа и заново снарядил его сухими патронами, взятыми из коробки, что стояла на полке.

Перезарядив револьверы, он накинул плащ и вышел на улицу за оставленной там винтовкой. Потом, сидя у стола, то и дело отпивая из кружки кофе, он приводил в порядок винтовку до тех пор, пока не остался доволен результатом. Затем, когда, наконец, все сделал, набрал побольше патронов для винтовки и ссыпал их в карманы плаща.

Помимо всего прочего у него еще имелся обрез, который он спрятал под плащом, перекинув ремень через плечо, а затем взял фонарь, вышел в конюшню и принялся седлать буланого. Выведя коня на улицу под проливной дождь, он вскочил в седло и поехал по дороге, ведущей в Бейсн.

Дождь продолжал лить не переставая. С неба на землю обрушивались бесконечные потоки воды, но буланый покорно нес его вперед, то принимаясь скакать неуклюжей рысцой, то снова переходя на быстрый шаг. Зябко поеживаясь, Аллен Ринг поднял воротник плаща, пряча в него подбородок. Тяжелые дождевые капли падали с полей его стетсоновской шляпы. Приклад обреза, спрятанного под полой плаща, время от времени давал ему о себе знать.

Он лишь мельком видел тот маленький блокнот, но был абсолютно уверен, что из-за этой находки может разгореться самая настоящая война, и тогда оправдаются все самые страшные опасения. Оценив крутой нрав Хэзлитов, он не сомневался в том, что уж они-то ничего не оставят без внимания, неся смерть и разорение всякому хозяйству, которое, на их взгляд, могло иметь хотя бы отдаленное отношение к гибели их брата.

Почти спустившись вниз по крутому склону, конь направился к противоположному берегу русла некогда протекавшей здесь широкой реки. И тут Аллен осознал вдруг, что вот уже несколько минут он слышит далекий, нарастающий гул, и, вздрогнув, вскинул голову. Конь испуганно захрипел, а Ринг в ужасе уставился на то, как овраг захлестывают потоки мутной воды и огромная водяная стена катится прямо на него.

Пронзительно закричав, он что было сил пришпорил буланого, и конь испуганно рванулся вперед во весь опор, едва касаясь земли. Времени на то, чтобы сдерживать бег коня у подножия противоположного берега, не осталось. Буланый на одном дыхании взлетел вверх по склону, но поскользнулся у самого края и начал сползать назад.

Ринг мигом спрыгнул с коня, выкарабкался на берег и, когда грохочущий поток уж ревел совсем близко, из последних сил потянул за повод, помогая коню выбраться на край обрыва, где тот и остался стоять, испуганно дрожа. Тихо выругавшись, Ринг счистил грязь с сапог и снова вскочил в седло. Он ехал вперед, а у него за спиной бесновался стремительный поток.

Низкое небо над погруженным в ночную мглу городом все еще затягивали грозовые тучи, когда он проехал по раскисшей от дождя главной улице, первым делом направляясь к конюшне. Здесь он слез с коня и передал поводья подручному конюха.

– Вытри его хорошенько, – велел он. – Я скоро вернусь.

Он направился к двери, но остановился, глядя на трех лошадей в соседних стойлах. Конюх заметил его взгляд и посмотрел на него.

– Хэзлиты. Они приехали где-то час назад. Злые как черти.

Аллен Ринг стоял перед раскрытой дверью, широко расставив ноги и мрачно разглядывая улицу. Он был совершенно спокоен, чувствуя, как к нему возвращаются прежнее хладнокровие и уверенность. Он старательно вытер руки.

– Билтон в городе? – спросил он у конюха.

– А где же еще. Играет в карты в салуне «Мазатцал».

– А шпоры он какие носит? Случайно не мексиканские? Такие с большими колесиками?

Конюх задумчиво почесал подбородок.

– Не помню. Вот уж чего-чего, а этого не знаю. А ты смотри будь поосторожнее, – в свою очередь посоветовал он. – Парни на взводе.

Ринг вышел на улицу и, шлепая по грязи, выбрался на тротуар перед городской лавкой. Свет в окнах не горел, и дом полностью погрузился во тьму. Счистив с сапог липкую грязь, он осторожно расстегнул плащ и снова старательно вытер руки.

Это последний шанс. Он понимал, что его появление в салуне лишь только приблизит развязку. Но если уж взрыв все равно неизбежен, то он собственноручно запалит фитиль и сделает это на свой манер.

Ринг одиноко стоял в темноте, раздумывая над ситуацией. Они собрались все вместе. Это все равно что бросить зажженную спичку в ящик с динамитом. Он подумал о том, что ему прежде не помешало бы научиться более искусному обращению с оружием или хотя бы позвать себе кого-то на подмогу, но он привык со всем управляться самостоятельно и не имел никакого опыта совместных действий с напарником.

Широко шагая, Ринг быстро шел по дощатому тротуару, и звук его тяжелой поступи тонул в бесконечном шелесте дождя. Четыре лошади стояли у коновязи, уныло опустив головы и дожидаясь возвращения своих хозяев, набросивших свои непромокаемые плащи поверх седел. Подойдя поближе и поглядев повнимательнее, он выяснил, что животные принадлежали трем разным хозяйствам. По оконному стеклу барабанил дождь, но Ринг все равно пробрался к дому и, затаившись у стены, заглянул внутрь.

В просторной комнате было многолюдно. В воздухе висело облако табачного дыма. Завсегдатаи вальяжно расположились у стойки бара. У столов, расставленных по залу, собрались игроки. Похоже, все сумели найти себе здесь убежище от дождя. Аллен заприметил и троих Хэзлитов: они держались вместе, расположившись у дальней стены. Потом он высмотрел и Росса Билтона. Он сидел заа столом лицом к двери и игра в карты. Стэн Брюле стоял у ближнего конца стойки бара, а Хейген занял место за столом у стены напротив, и выходило, что все вместе эти трое образуют своего рода треугольник, в основании которого находилась дверь.

Нет, это не могло быть простым совпадением. Выходит, Билтон ожидал неприятностей и старался по возможности заранее быть готовым к ним. Он явно не обращал на Хэзлитов никакого внимания, но немного поразмыслив, Ринг упрочился во мнении, что при данной расстановке сил огонь со всех трех направлений с одинаковым успехом в нужный момент сосредоточивался на них. Партнер Билтона по карточной игре сидел напротив него спиной к двери. У стойки бара недалеко от Хейгена стоял Ролли Трумэн.

Трумэн вертел в руках стакан с выпивкой, не зная, как еще убить время. Казалось, что все ждут чего-то.

Может, они дожидаются его? Нет, вряд ли такое возможно. Ведь им неизвестно о том, что он нашел книжку. Хотя более чем вероятно, что по крайней мере один из собравшихся здесь об этом знает. Или не один? Может всех их не оставляло в покое тягостное чувство, возникшее, когда он обосновался на ранчо «Красная скала»? Аллен Ринг осторожно опустил воротник плаща и снова вытер ладони.

Нервы его натянулись как струны, во рту пересохло – так с ним случалось всегда в моменты, подобные этому. Он еще раз дотронулся до рукояток своих револьверов, а затем шагнул на крыльцо и распахнул дверь.

Все разом обернулись, и все без исключения взгляды оказались устремленными на него. Росс Билтон замер с картой в руке, прерывая процесс раздачи и оставаясь в таком положении добрых десять секунд, пока Ринг закрывал дверь. Снова обведя комнату взглядом, он увидел, что Росс наконец положил карту на стол и что-то едва слышно сказал человеку, сидевшему напротив него. Тот слегка повернул голову, и Ринг не поверил своим глазам – Бен Тейлор!

Игрок обернулся, сохраняя выдержку и с интересом наблюдая за ним, и на какое-то мгновение их взгляды встретились, и тогда Аллен Ринг направился к нему через весь зал.

В салуне наступила непривычная тишина, и стало слышно, как по крыше барабанит дождь. Ринг заметил, как дрогнул взгляд Тейлора, и тогда в его глазах появился сардонический блеск.

– У тебя легкая рука, приятель, ты мне здорово удружил в Техасе, – произнес Ринг. – Просто мастер!

– Тебе не помешало бы взять еще несколько картишек, – ответил Тейлор. – Пока у тебя в руках лишь одна пара!

Тейлор отвернулся от него, и Ринг отвел от него взгляд. Теперь его внимание привлекли звякнувшие шпоры – не совсем обычные, с большими колесиками, сработанные на калифорнийский манер. В этих краях такие шпоры были в диковинку. Он остановился рядом с Тейлором, так что тому пришлось запрокинуть голову назад, чтобы иметь возможность глядеть на него. Ринг вполне сознавал, что теперь он оказался как раз на линии огня между Брюле и Хейгеном. Хэзлиты с любопытством смотрели на него, не вполне понимая, что происходит.

– Отдай ее мне, Тейлор, – тихо проговорил Ринг ледяным тоном. – Отдай. Прямо сейчас.

Осознав, наконец, всю опасность своего положения, Тейлор вскочил на ноги, оказавшись лицом к лицу с Рингом.

– О чем это ты? – вспылил он.

– О чем?

Ринг стоял, слегка расставив ноги; согнутые в локтях руки находились на уровне груди, и одной рукой он придерживал полу плаща. Из этого положения он и нанес короткий удар левой, оказавшийся слишком мощным и стремительным для Бена Тейлора.

В тишине раздался хруст ломающейся челюсти, после чего железный кулак Ринга точно угодил шулеру в солнечное сплетение, и у того тут же подогнулись колени. Развернув его лицом к себе, Ринг одним рывком распахнул на нем куртку, отчего по полу покатились оторванные пуговицы, и выхватил из внутреннего кармана ту самую записную книжку.

Он видел, как Хэзлиты разом повскакивали со своих мест, а Билтон выскочил из-за стола, опрокидывая попутно стул.

– Кончайте его! – орал Билтон. – Живее!

Ринг изо всех сил оттолкнул от себя Тейлора. Заваливаясь, тот обрушился на стол, отлетевший под ноги Билтону, и тому пришлось поспешно отскочить назад, чтобы удержать равновесие. В то же самое мгновение заметив, как Брюле уже направляет на него свое оружие, Ринг пригнулся, поворачиваясь влево, и спешно выхватил револьвер. Раздался выстрел!

Лицо Стэна Брюле исказила злобная гримаса ненависти, сквозь которую проглядывало неподдельное удивление. Он так и не успел спустить курок. Пуля угодила ему в подбородок. Он покачнулся, и тогда Ринг снова выстрелил, проворно выпрямляя согнутые колени и вскакивая с пола. Затем он стрелял снова и снова. Ощутив удар, Аллен понял, что в него попали: выстрел Хейгена все же достиг цели. Но это не остановило его. Еще выстрел – и на рубашке Билтона чуть повыше пряжки ремня возникло и начало на глазах расти алое пятно.

События разворачивались на редкость стремительно; он действовал рискованно, но отнюдь не наугад. Все сражение длилось менее трех минут.

Отступив назад, Аллен подобрал с пола оброненную записную книжку и сунул ее в карман. Билтон корчился на полу, харкая кровью. Хейген держался за перебитую руку, хрипло матерясь.

Стэну Брюле больше было не суждено схватиться за оружие. Его сразило наповал. И тут Хэзлиты бросились к Рингу. Он отступил еще на шаг, отбрасывая в сторону револьверы и одним движением переводя обрез, все еще висевший у него через плечо, в положение для стрельбы.

– Назад! – прохрипел он. – Живо назад, или я уложу всех троих! Оставаться на местах!

Они замерли, не сводя с него хищных глаз, но выглядывавшее из-под плаща дуло обреза отбивало всякое желание спорить, и все трое с явной неохотой попятились, переступая медленно, шаг за шагом.

Ринг взмахнул обрезом.

– А теперь – к стене!

Люди поднимались и с опаской отступали, настороженно и растерянно глядя на него.

Аллен наблюдал за ними, чувствуя поразительную легкость и совершенно не будучи уверенным в своих дальнейших действиях. Он попытался не обращать внимания на пульсирующую боль в голове, ощущая, однако, как его начинает одолевать непонятная слабость.

– Боже милосердный! – охнул Ролли Трумэн. – Его же подстрелили! Он кровью истекает!

– Назад! – хрипло приказал Ринг.

Его взгляд остановился на раскаленной докрасна пузатой плите, и он направился к ней, держа обрез на уровне пояса, не сводя глаз с людей, которые, в свою очередь, тоже разглядывали его.

Перекинутый через плечо ремень обреза закреплял его на уровне талии, и Ринг лишь слегка придерживал его рукой, снимая палец со спускового крючка. Левой рукой он распахнул дверцу плиты, а затем принялся шарить в кармане.

Бак Хэзлит в ужасе выпучил глаза.

– Нет! – взревел он. – Нет, не надо!

Он устремился вперед, и тогда Ринг слегка наклонил ствол обреза и выстрелил, так что пуля угодила в пол всего в нескольких дюймах от ног Хэзлита. Ранчеро застыл на месте, будто споткнулся, и едва не падал, с трудом удерживая равновесие. Теперь дуло обреза смотрело прямо на него.

– Назад! – прорычал Ринг. Он стоял пошатываясь. – Назад! – А затем выудил, наконец, из кармана злополучный блокнот и бросил его в огонь.

Толпа испуганно охнула, с благоговейным страхом глядя на то, как языки пламени жадно набрасываются на открытую книжку, на то, как огненные пальцы листают страницы, заставляя бумагу быстро темнеть. Став, наконец, черной, она рассыпалась в золу.

Все зачарованно глядели в огонь. Затем Ринг перевел взгляд на Хэзлита.

– Его убил Бен Тейлор, – пробормотал он. – Билтон находился вместе с ним. Он… все видел.

– И мы что, должны верить тебе на слово? – взревел Бак Хэзлит вне себя от гнева.

Сделав над собой некоторое усилие, Аллен Ринг воззрился на него, стараясь держать себя в руках.

– А ты что же, сомневаешься? Или ты хочешь назвать меня лжецом?

Глядя на него, Хэзлит провел языком по пересохшим губам.

– Нет, – проговорил он. – Я и сам думал, что это они сделали.

– Я говорю правду, – повторил Ринг, но тут у него подогнулись колени, и он упал на пол.

Толпа подалась вперед, и Ролли Трумэн глядел на Бака, в то время как тот подошел к плите. Открыв дверцу топки, он еще с минуту смотрел на огонь.

– Ладно! – сказал он. – Пожалуй, так оно и к лучшему! Проклятая книжка висела камнем на душе!

Солнце ярко светило за окном, когда Гейл Трумэн приехала навестить его. Ринг сидел в постели, чувствуя себя уже почти здоровым. Хорошо бы поскорее вернуться на ранчо, ведь там дел – непочатый край. Она вошла в комнату, улыбаясь и постукивая хлыстом по голенищам сапог.

– Поправляешься? – радостно спросила она. – Сегодня ты выглядишь гораздо лучше. Вон, даже побрился.

Он усмехнулся и потер ладонью подбородок:

– Да уж, а то совсем зарос. Почти две недели в постели. Наверное, меня здорово зацепило.

– Ты потерял много крови. Хорошо еще, что у тебя сильное сердце.

– Нет… теперь уже не такое сильное, как раньше, – усмехнулся он. – Мне кажется, в последнее время оно все чаще и чаще бьется неровно.

Гейл покраснела.

– Вот как? В самом деле? И кто же это, твоя сиделка?

– А она хорошенькая, правда?

Гейл встревоженно посмотрела на него:

– Хочешь сказать, что ты ее…

– Нет, милая, – ответил он, – тебя!

– Ой! – Еще некоторое время она глядела на него, а затем потупилась. – Что ж, мне кажется…

– Так ты согласна?

И тут она вдруг улыбнулась радостно и безмятежно:

– Согласна.

– Я давно хотел просить тебя об этом. А впрочем, нам все равно пришлось бы пожениться.

– Пришлось бы? Но почему?

– Пошли бы разговоры… Такая молодая, красивая девушка, как ты, изо дня в день наведывается на ранчо к холостому мужчине… Разве до них дойдет, что ты оттуда просто любуешься окрестностями?

– А кто станет так думать, – быстро ответила она, – глубоко ошибется!

– И это ты мне говоришь? – спросил он.

БРАТСКИЙ ДОЛГ

От автора

Ганфайтеров было много, но в большинстве случаев они оставались неизвестны за пределами своей местности. Те же немногие, кто все же обращал на себя всеобщее внимание, путешествовали из города в город, будучи либо заядлыми игроками или же поборниками порядка.

Так называемых «охотников за вознаграждением» практически мало кто знал, и те немногие, кто решался ступить на эту довольно сомнительную стезю, промышляли на данном поприще лишь время от времени. Размеры вознаграждения обычно были довольно скромны, получить обещанное нелегко, да и обыватели только радовались, когда опасный преступник покидал их края. Им совершенно не хотелось, чтобы его привозили назад, и уж тем более оплачивать кому-то убийство, когда при необходимости они могли бы сделать это и сами. Мне известно несколько случаев, когда «охотника за вознаграждением» попросту презирали, и тогда популярность он имел не больше чем гремучая змея.

Ганфайтер – это всего лишь самый обыкновенный человек, который, будучи ловок в обращении с оружием, имел несчастье угодить в перестрелку и по счастливому стечению обстоятельств выйти из нее победителем. После нескольких подобных разборок он приобретал себе известность. И таких знаменитостей бродило из города в город немало, хотя их прототипы и не стали персонажами кинофильмов.

Джонни Оуэн один из них – стройный, привлекательный и обычно хорошо одетый человек. Он был заядлым игроком, но не курил и не пил (людей, обладавших такими качествами, встречалось много, но есть сведения, что он убил двадцать человек, стоя на страже закона и будучи вынужденным защищаться).

Братский долг

– Ты трус, Кэсиди! – выкрикнул Бен Керр. – Ты трусливый койот! Давай же начинай, мать твою! Хватай пушку, чтобы я мог, наконец, прикончить тебя! Тебе все равно не жить! – Керр сделал шаг вперед, держа свои огромные ручищи в опасной близости к револьверным рукояткам. – Давай начинай же!

Побледнев, Рок Кэсиди медленно отступил назад, немея от страха. Справа и слева он видел изумленные лица друзей, тех, с кем ему довелось работать на «Бар О»; затаив дыхание, они наблюдали за происходившим и не верили своим глазам.

На лице у него выступили капли холодного пота. Он почувствовал, как внутри все сжалось и похолодело. Внезапно развернувшись, Рок опрометью бросился к двери и выбежал на улицу.

Некоторое время спустя вслед за ним один за другим медленно потянулись к выходу, сконфуженно пробираясь сквозь толпу, его приятели с «Бар О». Они возвращались домой, понуро опустив головы. Рок Кэсиди – трус. И это человек, вместе с которым они работали, с кем жили бок о бок, кого считали товарищем. Вот уж на кого никогда не подумали бы. Трус!

А Рок Кэсиди тем временем уезжал один в ночь, направляясь на Запад, подставляя разгоряченное лицо потокам ветра, чувствуя, как на глазах закипают непрошеные слезы, и то и дело пришпоривая коня, копыта которого выбивали на каменистой тропе бешеную дробь.

Он не останавливался. Держась подальше от людей, Рок неуклонно ехал на запад, прокладывая себе путь среди холмов. Порой ему приходилось голодать, в другое время удавалось добыть дичь: чаще всего это была пара перепелок, застреленных метким выстрелом из револьвера, пули из которого, похоже, всегда точно попадали в цель. Один раз он подстрелил оленя. Города он объезжал стороной и еще старательно заметал свои следы, зная, однако, что никто не станет пускаться за ним в погоню или беспокоиться о том, где он и что с ним.

Четыре месяца спустя сильно похудевший, небритый и утомленный долгой дорогой, он въехал во двор ранчо «Три Спицы в Колесе». Издалека завидев его, Том Белл, здешний десятник, взглянул на своего босса, рослого человека по имени Фрэнк Стокмэн.

– Взгляните-ка, кто к нам едет. У него такой вид, словно с гор спустился. Может, скрывается там от кого-нибудь?

– Скорее всего ему нужны харчи. Рослый, здоровый парень, похож на работягу. Пойди спроси, работу он не ищет? Пит Ворис все еще шляется по округе, нам теперь придется завлекать к себе чужаков, а иначе помощи ждать больше неоткуда!

Зеркало, что висело на стене в хижине, где жили работники, к большому разочарованию Рока Кэсиди, не было разбито и не потускнело. Вымывшись и побрившись, он смотрел в него и видел измученные глаза загорелого, привлекательного молодого парня с волнистыми волосами и волевым подбородком.

Ему и прежде доводилось не раз слышать, что его считают красавцем, но только на этот раз, глядя в глаза своему отражению в зеркале, он понял, что смотрит в глаза трусу.

Он смалодушничал.

В первый раз в жизни – да, всего один-единственный раз – он малодушно отступил перед вооруженным противником. Убежал, словно какой-то мальчишка. Пошел на попятный.

Высокий, могучего телосложения молодой мужчина, умело управлявшийся с лассо и лошадьми, опытный погонщик – он всегда считался лучшим работником на любом ранчо. Непревзойденный стрелок – друзья да и враги говорили, что не хотелось бы им выйти против него в поединке. Он много и усердно работал, жил, стараясь взять от жизни все, что только можно, до того дня в салуне Эль-Пасо, когда Бен Керр, бандит и вор, промышлявший угонами скота, игрок и задира, вызвал его на поединок, а он отступил перед ним.

Том Белл был человеком понимающим и душевным. Чувствуя, что Кэсиди что-то гнетет, он задал ему работу и уехал, оставив его в одиночестве. В первое же утро, увидев нового работника верхом на норовистом мустанге, Стокмэн переглянулся с Беллом.

– Если он и все остальное делает так же здорово, как ездит верхом, то о таком работнике можно только мечтать!

И все остальное Кэсиди тоже делал мастерски. Уже через неделю он работал за двоих, с готовностью хватаясь за те поручения, выполняя которые приходилось работать в одиночку, от чего обычно все старались по возможности уклоняться.

– Вы видели? – как-то раз спросил Белл у хозяина ранчо. – Этот новый работник берется за любую работу, лишь бы только быть подальше от ранчо.

Стокмэн кивнул.

– Подальше от людей. Это довольно странно, Том. За все время, с тех пор как приехал сюда, он так ни разу и не побывал в Трех Озерах.

Сью Лэндон вскинула глаза на своего дядюшку.

– А может, он на мели! – воскликнула она. – Когда ковбой на мели, то ему не до прогулок в город и не до веселья!

Белл покачал головой:

– Нет, дорогая. Он приехал сюда с деньгами. Я сам видел. Сотни две долларов. Для ковбоя, надрывающегося на чужом ранчо за четыре десятки в месяц, это внушительная сумма!

– А больше ничего не заметил? – спросил Стокмэн. – Он никогда не носит при себе оружия. Единственный на всем ранчо. Тебе следовало бы предупредить его о Пите Ворисе.

– Уже говорил ему. – Билл нахмурился. – Что-то не пойму никак этого парня, босс. Я его предупреждал, а он с того же дня начал напрашиваться на все самые незавидные работы. Ведь он единственный на всем ранчо, кто согласился возить харчи Кэту Мак-Леоду и кого не приходится уговаривать!

– Ездить в Скалистый каньон? – Стокмэн улыбнулся. – Путь туда неблизкий. Я понимаю ребят, но старика Кэта обижать тоже негоже. За последние три месяца он отстрелил девять пантер и сорок два койота! Если он и дальше будет продолжать в том же духе, то потери в нашем стаде заметно сократятся!

– Жаль, что он не охотится на воров, – усмехнулся Белл. – А что, если натравить его на Пита Вориса?

Пятнистый мерин Рока Кэсиди размеренно двигался вперед. За ним мирно вышагивали две вьючные лошади, которые, очевидно, тоже радовались случаю оказаться за пределами ранчо. Кэсиди начинало одолевать прежнее беспокойство, а ведь он пробыл на «Трех Спицах» всего две недели. Рок знал, что на ранчо он пришелся ко двору, что, несмотря на его замкнутость и стремление к одиночеству, ковбоям он понравился не меньше, чем Стокмэну или Беллу.

Он справлялся со всякой работой, делал даже больше, чем от него требовалось, и вообще зарекомендовал себя примерным работником. Избегая неприятностей, он не играл в покер и не ездил в город. И теперь он напряженно изобретал предлог, под которым мог бы отлучиться с ранчо в следующую субботу, так как ему стало известно, что все общество собирается на шумную вечеринку с танцами, устраиваемую в Трех Озерах.

Рок мало говорил, стараясь больше слушать. Ему уже порассказали о затянувшемся конфликте, разгоревшемся между хозяйством «Три Спицы в Колесе» и шайкой Пита Вориса. Последний разъезжал по всей округе и жил в свое удовольствие, имея в собственности небольшое ранчо,находившееся к северу от Трех Озер, неподалеку от города. На него работало с дюжину крутых парней. Он сорил деньгами направо и налево. Все его сподручные тоже были при деньгах, и, хотя никто из обывателей не решался заявить об этом вслух, все знали, что он промышляет кражей скота. Стокмэн тоже так считал, однако был убежден: верховодил в шайке вовсе не Ворис. За ним стоял кто-то другой, весьма поднаторевший на этом поприще; он, видимо, лишь в последнее время присоединился к скотокрадам, ибо с недавних пор произошли большие перемены. Теперь пропадало больше скота, а следы заметались с особой тщательностью. О небрежности Вориса ходили легенды, а тут, напротив, все выполнялось старательно и с умом.

О Пите Ворисе, человеке могучего телосложения и горячего нрава, говорили много. Убийца, на рукоятке револьвера которого красовалось по меньшей мере семь зарубок, в росте и весе превосходил Рока. Скандальный и драчливый тип, он, казалось, только и искал подходящую возможность для того, чтобы схватиться за револьверы или всласть помахать кулаками. Всего лишь несколько недель тому назад он избил до полусмерти Сэнди Кейна, ковбоя с «Трех Спиц». Ворис давно снискал себе славу жестокого и властного парня, с которым лучше не связываться.

На «Трех Спицах» подобралась хорошая компания работящих людей. Они трудились на совесть и были готовы постоять за себя, но только ни один из них не чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы выйти против Вориса с оружием в руках или же противостоять ему в кулачном поединке.

Кэт Мак-Леод занимался выделкой шкуры, когда Рок объявился в лагере, разбитом им в долине Голубого Родника. Он поднялся с земли, вытирая руки о джинсы, и улыбнулся:

– Привет, сынок! Ты – услада глаз моих! Я не любитель красивых слов, но не сомневаюсь, пока ты работаешь на этом ранчо, харчи мне будут доставлять вовремя! Хоть бы ты задержался там подольше!

Рок слез с коня. Ему нравилось бывать в долине у Кэта.

– Возможно, я уеду оттуда, Кэт. – Он огляделся вокруг. – Или переберусь сюда. Мне здесь нравится.

Мак-Леод краем глаза взглянул на него.

– Буду только рад, сынок. Хотя, конечно, для молодого мужчины это не самое подходящее место. Единственные развлечения – охота да рыбалка. Женщин нет. Да и работы – кот наплакал, сказано – сделано.

Кэсиди молча расседлал коня. Уж лучше это, чем стычка с Ворисом, думал он. По крайней мере, никто здесь не знал, что он трус. Они любили его, но, даже став одним из них, он держался чрезвычайно осторожно.

– Ну как там дела, все тихо? Ворис много крадет? – Старик заметил, что Рок приехал при оружии.

– Не очень. Я слышал, как ребята говорили о нем.

– А сам его никогда не видел? – поинтересовался Кэт. – С тех пор как ты приехал к нам, я много думал об этом, сынок. Вот тебе бы выйти против Вориса! Ты почти такой же большой, и к тому же подвижен и ловок, словно рысь. Поверь мне, уж я-то в этом разбираюсь! Никогда еще не видел человека более легкого на подъем, чем ты.

– Нет, это не по мне, – натянуто произнес Рок. – Я человек мирный, Кэт. Мне не нужны никакие неприятности.

Задумавшись, Мак-Леод вернулся к прерванной работе. Он уже давно догадался, что Рока Кэсиди что-то гнетет. И возможно, его последняя фраза о том, что он не хочет неприятностей, и есть ключ к разгадке?

Кэт Мак-Леод разбирался в людях, а также хорошо знал повадки зверей, которых он сделал основным объектом своего ремесла. За многие годы, проведенные на рубеже и в самых отдаленных уголках мира, ему приходилось встречать немало людей, которым просто нравилось жить на безлюдье, и тех, кто искал себе убежища в одиночестве. Если Рок и в самом деле не хотел неприятностей, то уж определенно не из-за того, что не мог постоять за себя.

Это случилось в тот раз, когда Кэт споткнулся и упал, да так и остался стоять на четвереньках. На земле прямо перед ним, меньше чем в трех футах от лица, на расстоянии ближе вытянутой руки, лежала огромная гремучая змея – наверное, самая большая из тех, каких ему только доводилось когда-либо видеть. Извиваясь, змея вскинула голову, готовясь к броску, но в тот же момент прогремел оглушительный выстрел, и змеиная голова отлетела в сторону: на земле бешено извивался обезглавленный хвост, а на том месте, где прежде угрожающе шипела голова, виднелся лишь кровавый обрубок!

Побледневший Кэт поднялся на ноги и обернулся. Рок Кэсиди вставлял в револьвер недостающий патрон. Взглянув на старика, он усмехнулся.

– Это же близко! – весело сказал он.

Мак-Леод отряхнул ладони, не сводя глаз с Кэсиди.

– Мне приходилось слышать о парнях, выхватывающих револьвер раньше, чем змея успевает совершить бросок, но собственными глазами наблюдаю такое впервые!

С тех пор он увидел, как все тот же револьвер 44-го калибра точно отстрелил головы двум перепелам, а меткий винтовочный выстрел с бедра перебил шею оленю. Вспомнив об этом, он возвратился к исходной теме разговора.

– Если этот Ворис и в самом деле связался с каким-то чересчур умным парнем, то здесь всем не поздоровится! Сам-то Пит никогда звезд с неба не хватал, но зато норова у него хоть отбавляй! А если за него еще будет кто-то думать, то тут и вовсе житья не станет.

Позднее, сидя у костра, Мак-Леод обернулся к Року.

– Знаешь, – сказал он, – если бы у меня была цель завести собственное ранчо, да так, чтобы жить подальше от людей, то, чего тебе, собственно говоря, и хочется, я бы перебрался в Желанную долину. Есть такая к югу отсюда. Глушь, конечно, но только очень уж там места замечательные!

Двумя днями позже Рок латал упряжь, когда к нему подошла Сью Лэндон. В ладно сидевших на ее стройной фигурке джинсах и обыкновенной мужской рубашке она выглядела обворожительно.

– Привет! – радостно улыбнулась она. – Это вы новый работник? Что-то вас совсем не видно. Вы уже столько времени на ранчо, а я вас до сих пор ни разу не встречала!

Он сдержанно усмехнулся:

– Наверное, я такой тихоня. Будь моя воля, я бы навсегда остался на выселках у Кэта.

– Так, значит, работа, которая у меня для вас имеется, вам тоже скорее всего не понравится! – задумалась она. – Нужно доехать со мной до Трех Озер, закупить там кое-какие припасы и погрузить их на двух вьючных лошадей.

– В Три Озера? – Он так пронзительно взглянул на нее, что ей вдруг сделалось не по себе. – В город? Я никогда не бываю в городе, мэм. Мне там не нравится. Ни в одном из городов.

– Но ведь это же просто глупо! И к тому же мне больше некого попросить, а из-за того, что по округе шляется Питер Ворис, дядюшка Фрэнк не отпускает меня одну.

– Но ведь он не обидит даму, правда?

– О, вы не знаете Пита Вориса! – мрачно проговорила Сью в ответ. – Он поступает так, как ему заблагорассудится, а все молчат, потому что боятся. Хотя, – добавила она, – теперь, когда у него появился этот новый напарник, он как будто немного попритих. Ну да ладно, так вы едете?

Он поднялся на ноги с явной неохотой. Она с интересом разглядывала его, и похоже, подобное его отношение ничуть не задело ее. Любой другой работник на его месте с радостью ухватился бы за такую возможность, и, предвидя это, прежде чем подойти к нему, она специально выбрала такой момент, когда все остальные уже занялись своими делами. Рок Кэсиди, которого Сью прежде видела лишь несколько раз, да и то издалека, привлекал ее внимание, и девушке хотелось познакомиться с ним поближе.

Но уже в самом начале пути Сью пришлось признать, что ей попался твердый орешек. Возможно, до некоторой степени его замкнутость объяснялась природной застенчивостью, хотя обычно даже самый робкий из парней заметно смелел, оставаясь один на один с ней. За всю длинную дорогу она не сумела вытянуть из Рока Кэсиди ничего, кроме маловразумительных односложных ответов.

Чем ближе подъезжали они к Трем Озерам, тем беспокойней становилось у Рока на душе. Прошло вот уже полгода с тех пор, как он в последний раз заглядывал в город, и хоть вероятность того, что здесь он может случайно столкнуться с кем-то из давнишних знакомых, практически равнялась нулю, все-таки подобная опасность существовала всегда. Ковбои были необычайно легки на подъем и неприхотливы. Если и здесь станет известно, как вместо того, чтобы с честью принять вызов, он постыдно бежал от противника, ему придется уехать и отсюда. Как же он устал от всего этого!

Три Озера мирно дремали в тишине на горячем солнце. Проскакав легкой иноходью по главной улице, всадники осадили коней перед входом в лавку. Рок вопросительно взглянул на Сью.

– Мэм, – вежливо попросил он, – я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы не задерживались там долго. Города действуют мне на нервы.

Она стрельнула в него глазами, начиная сердиться. Их совместная поездка, так удачно задуманная ею, явно не удалась, хотя такого красавчика, как этот парень с бесхитростной располагающей улыбкой, ей встречать еще не приходилось.

– Я недолго. А почему бы вам не сходить пока в салун? Возможно, это пошло бы вам на пользу! – Последняя фраза прозвучала довольно ехидно, и он взглянул на нее, но Сью уже решительно входила в магазин – и шла она такой походкой, как только может ходить девушка, надевшая джинсы.

Он медленно свернул сигарету, поглядывая на вход в салун под вывеской «Недоуздок», находившийся на противоположной стороне улицы, и не мог не признать, что искушение было велико. Возможно, зря он опасается, что, всего на минутку заскочив туда, нарвется на неприятности или же кто-нибудь в этом городе опознает его. И тем не менее Рок упрямо сел на краешек тротуара и закурил.

Он все еще сидел там, когда сначала кто-то тяжело протопал по дощатому тротуару, а затем чей-то хриплый голос громко произнес:

– Эй! Вы только гляньте, кто к нам пожаловал! Придурок с «Трех Спиц» приперся в город! Вот уж не думал, что кто-то из них обнаглеет до такой степени!

Невольно обернувшись, Рок сразу же понял, что перед ним стоит не кто иной, как сам Питер Ворис – широкоплечий, узкобедрый, смуглолицый, с темными, сверкающими глазами. Судя по всему, он уже явно успел пропустить стаканчик-другой виски, но был далеко не пьян. Сопровождали его двое грозного вида работяг, и теперь оба они злорадно усмехались, цинично разглядывая Рока.

Ворис явно напрашивался на драку. Будучи абсолютно уверен в собственной исключительности, он не допускал и мысли, что кто-то способен оказать ему достойное сопротивление и уже тем более одержать над ним верх в ожесточенном поединке. А этот новенький с «Трех Спиц» с виду казался довольно крепким, так что зрелище обещало быть интересным.

– Да и не ранчо это, а вонючая дыра, – продолжал глумиться Ворис. – Я вообще-то подумываю как-нибудь наведаться туда к ним. Просто так, ради смеха. Интересно, и где они только этого чудика подцепили?

Рок почувствовал, как совершенно помимо его воли в душе у него начинают закипать злоба и возмущение. Он не взял с собой оружие, а Ворис был вооружен. Тогда он вытащил изо рта сигарету и поглядел на нее. А между тем вокруг них уже начала собираться толпа зевак. Рок ощутил, как у него краснеет шея.

– Эй, ты! – Ворис с силой и довольно чувствительно пнул Кэсиди в спину сапогом и вдобавок ко всему шлепнул его своим сомбреро. Чтобы привести человека в ярость, вряд ли можно придумать что-либо более обидное.

Рок порывисто вскочил, успев одной рукой ухватиться за голенище сапога Вориса у лодыжки, а затем кулаком левой изо всех сил ударил его в живот, одновременно блестяще проводя подсечку. Это движение оказалось столь внезапным, таким совершенно неожиданным, что у его противника не осталось ровным счетом никаких шансов отпрянуть назад. Пит Ворис тяжело рухнул на тротуар на лопатки.

Толпа одобрительно загудела. Какое-то мгновение Пит Ворис лежал посреди тротуара, ошалело глядя по сторонам, а затем поспешно вскочил с земли, нещадно матерясь и на чем свет стоит проклиная всех и вся.

Рок отступил назад, широко разводя руки.

– Я без пушки! – предупредил он.

– Она тебе не понадобится! – рявкнул Ворис. В первый раз за все время его уложили на обе лопатки, и теперь негодование его не знало предела.

Пит сделал выпад вперед, нанося точный удар левой в голову. Рок же вовсе не считал себя боксером. Да и сказать по совести, он дрался редко, разве что ради забавы, а потому сокрушительный удар пришелся ему точнехонько в скулу. Однако ответ не заставил себя долго ждать – широко размахнувшись, он крепко врезал Ворису в челюсть, и тот отшатнулся.

Испытывая скорее крайнее изумление, чем физическую боль, Пит рванулся вперед, нанося один за другим два зубодробительных удара в подбородок, увернуться от которых Рок не сумел. Ему показалось, что перед глазами у него вдруг вспыхнуло ослепительно яркое зарево, но в следующий момент противник вдруг оказался уже у него в руках. Позабыв обо всем на свете, Кэсиди ухватил его одной рукой за ремень, а второй за шиворот и, приподняв над землей, швырнул на дорогу. Все еще не придя в себя от ослепляющей боли, он набросился на пытавшегося отбиваться силача и прежде, чем тот успел постоять за себя, рывком подхватил верзилу с земли и, подержав его над головой на вытянутых руках, с размаху снова бросил в пыль!

И так четыре раза он поднимал незадачливого драчуна в воздух и низвергал на землю под восторженные возгласы и улюлюканье собравшейся толпы. В последний раз, когда туман в мозгу начал уже рассеиваться, он левой рукой ухватил Вориса за ворот рубахи и правой отвесил ему три смачных оплеухи, ломая тому нос и разбивая в кровь губы. После этого он снова поднял противника на руках и сунул его в стоявший поблизости огромный чан с водой с такой силой, что во все стороны полетели фонтаны брызг.

Не довольствуясь этим и все еще будучи вне себя от ярости, Рок переключил внимание на двоих дружков Вориса, обескураженно наблюдавших за дракой. Не дав им опомниться, он ухватил обоих за ремни. Один все же попытался ударить Рока в лицо, но тот с легкостью увернулся и изо всех сил рванул парней на себя. Высоко взметнув ноги, обидчики опрокинулись навзничь, оказавшись один под другим. Копошась в пыли, кто-то из них попытался подняться, и тогда Рок заехал ему в челюсть, с размаху усадив на дорогу. Затем, схватив беднягу за шиворот, Рок швырнул его в тот же чан с водой, в котором уже барахтался Ворис, пытаясь выбраться наружу. Проделав это, он отправил и третьего вслед за первыми двумя, попутно запихнув обратно в воду вылезавшего Вориса.

В то время как улица сотрясалась от хохота и одобрительных возгласов, Рок неподвижно стоял, тяжело дыша и тупо уставившись перед собой. Ему вдруг стало не по себе. Ослепленный яростью, он даже не подумал о том, каковы могут быть последствия, но теперь к нему пришло внезапное осознание того, что за ним устроят настоящую охоту. Так что волей-неволей ему придется стреляться или же опять пускаться в бега, чтобы оказаться как можно дальше от этих мест!

Резко развернувшись, он начал пробираться сквозь толпу, чувствуя, как кто-то настойчиво дергает его за рукав. Оглянувшись, увидел рядом с собой Сью. Ее глаза радостно сверкали, она восторженно глядела на него.

– О, Рок! Какой ты молодец! Вот это здорово! Просто здорово!

– Нам нужно уехать из города! – раздраженно бросил он. – Прямо сейчас!

Она была так счастлива и горда тем, что ковбой с «Трех Спиц» в одиночку одержал верх над Питом Ворисом и его приятелями, что не обратила никакого внимания на подобную спешку. У него заплыл глаз, а из носа все еще то и дело начинала идти кровь, и они пустились в обратный путь, выехав на тропу, ведущую к ранчо. Всю дорогу домой Сью без умолку болтала о том, какой он молодец и герой, что постоял за честь «Трех Спиц», и как это важно для всех. Року же не давала покоя одна-единственная мысль: Ворис ни за что не оставит его в покое и возьмется за оружие, а он не сможет противостоять ему. Лучше уж избежать поединка, чем показать, что ты трус. А если он уедет сейчас, то на ранчо никогда не забудут о том, что он сделал, и найдут какое-нибудь оправдание его внезапному бегству. Если же он останется и распишется перед всеми в собственной беспомощности, то это будет конец.

Когда они въехали во двор ранчо, Фрэнк Стокмэн стоял на ступеньках крыльца. Взглянув на покрытое синяками и ссадинами лицо Рока и его разорванную рубаху, он немедленно сошел вниз.

– Что случилось? – строго спросил он. – Опять этот Пит Ворис? Совсем житья от него никакого не стало.

От дома для работников в их сторону направлялись Том Белл и еще двое ковбоев. Рок расседлывал лошадей, а Сью Лэндон тем временем подробно, не упуская ни одной мелочи, рассказывала о необычайном происшествии, приключившемся с ними в городе. И все узнали о том, что Рок Кэсиди, ковбой с «Трех Спиц», не только как следует отделал Пита Вориса и двоих его бывалых приятелей, но еще и окунул их всех вместе в чан с водой!

Ковбои обступили Рока со всех сторон, что-то наперебой говорили, хлопали по плечу и радостно смеялись. Сэнди Кейн пожал ему руку.

– Спасибо, напарник, – мрачно произнес он. – Теперь мне стало легче!

Рок слабо улыбался, но на душе у него скребли кошки. Наверное, со стороны это будет выглядеть кощунственно, но ему необходимо уехать. Он промолчал, но после ужина вывел из конюшни собственного коня, оседлал его, а затем украдкой собрал свои немногочисленные пожитки. Когда решительно все было готово к отъезду, он глубоко вздохнул и направился к хозяйскому дому.

Стокмэн, Белл и Сью сидели на широкой веранде. Когда он подошел поближе, девушка поднялась ему навстречу, и глаза ее радостно заблестели. Рок избегал встречаться с ней взглядом, неожиданно почувствовав, как много для него значат ее расположение и симпатия. И хотя за те несколько недель, проведенных на «Трех Спицах», он вплоть до сегодняшнего дня так ни разу и не заговорил с ней, но его взгляд все время следил за каждым ее шагом.

– Ну, сынок, как дела? – благодушно спросил Стокмэн. – Благодаря тебе этот день станет одним из самых памятных в истории «Трех Спиц»! Да ты проходи, не стесняйся! Мы тут с Беллом кое-что обсуждали; он говорит, что ему нужен segundo ^[6], и мне кажется, он прав. Ну как, согласишься? За восемьдесят в месяц?

Рок натужно сглотнул.

– Извините, босс. Я должен уехать. Я хочу взять расчет.

– Ты… что? – Белл вынул изо рта трубку, во все глаза глядя на него.

– Мне пора сматывать удочки, – натянуто проговорил ковбой. – Не хочу неприятностей.

Фрэнк Стокмэн решительно встал со своего места.

– Послушай, приятель! – возразил он. – Ты только что всыпал по первое число самому крутому парню во всей округе! И твое место теперь здесь! Ребята в тебе души не чают! И я тоже! И Том! А уж Сью… она нам уже все уши прожужжала о том, какой ты распрекрасный! Сынок, ты приехал сюда после долгих странствий и нашел среди нас свое место! Останься, прошу тебя! Такие люди, как ты, нам нужны!

Кэсиди колебался, сам не зная почему. Ведь он всегда мечтал об этом, и эта мечта не покидала его на протяжении всех долгих месяцев скитаний и одиночества. Место, где бы он смог почувствовать себя как дома, где ему всегда были бы рады и где его ждала бы славная девушка…

– Оставайся, – тихо повторил Стокмэн. – Тебе под силу справиться с любой невзгодой, у тебя получится, а я, со своей стороны, обещаю, что «Три Спицы» всегда поддержат тебя в любом твоем начинании! Да вместе с тобой мы в два счета выкинем из наших мест и Пита Вориса, и его подонка-напарника, этого Бена Керра!

Кэсиди мертвенно побледнел.

– Как Бена Керра? Вы сказали – Бена Керра?!

– Ну да! – Стокмэн удивленно разглядывал его, поражаясь эффекту, какой произвело на Рока это имя. – Бен Керр, тот парень, который приехал сюда, чтобы помогать Ворису! Он и есть тот умник, который вкладывает в пустую башку Пита все затейливые идейки! Говорят, он доводится Ворису каким-то родственником. То ли шурином, то ли деверем – точно не знаю!

Бен Керр здесь!

Это сообщение решило все. Ему нельзя здесь больше оставаться. Времени нет. Рок судорожно соображал. Ворис наверняка расскажет о том, что с ним приключилось. Упомянет его имя, или, на худой конец, опишет внешность. Керр узнает его и уж тогда времени терять не будет. И даже сейчас…

– Отдайте мне мои деньги! – резко заявил Кэсиди. – Я уезжаю немедленно! Спасибо за все, но я должен уехать! Я не хочу неприятностей!

Взгляд Стокмэна похолодел.

– Конечно, – пожал он плечами, – если уж тебе так невтерпеж! – Вытащив из кармана пачку банкнотов, он хладнокровно отсчитал деньги, а затем, ни слова не говоря, резко развернулся и ушел в дом.

Кэсиди направился к загону, чувствуя, как сердце замирает в груди. Он услышал у себя за спиной легкие торопливые шаги и почувствовал нежное прикосновение руки. Обернувшись, он встретился взглядом со Сью, чувствуя себя глубоко несчастным.

– Не уезжай, Рок! – тихонько попросила она. – Пожалуйста, не уезжай! Нам всем так хочется, чтобы ты остался!

Он лишь упрямо покачал головой:

– Не могу, Сью! Я не могу остаться. Не хочу, чтобы началась стрельба!

Все. Это конец.

Изменившись в лице, она отступила назад. Воспитанная в традициях Запада, Сью хорошо знала, что мужчина, будучи вызванным на поединок, должен сражаться – с оружием ли в руках или без, – но никак не бежать.

– Вот оно что? – Ее презрительное изумление ранило больнее удара кнута. – Так вот, значит, как? Ты испугался взяться за пушку? Боишься за свою шкуру? – Она в ужасе глядела на него, когда, наконец, все поняла. – Эх ты, Рок Кэсиди… трус ты, вот ты кто!

Прошло уже несколько часов, он ехал совсем один в темноте среди гор, а ее слова все еще звенели у него в ушах. Она назвала его трусом! Она считает его ничтожеством!

Скрепя сердце Рок медленно удалялся в ночь. Сначала он взял наугад, одержимый единственной мыслью – бежать! Но затем благоразумие и самообладание стали понемногу возвращаться к нему, и тогда настало самое время обдумать сложившуюся ситуацию со всех сторон. Лис-Ферри находился к северо-востоку, а путь на юг преграждал каньон Колорадо. К северу отсюда простирались владения Вориса; городишко Три Озера – к западу, и все дороги вели к нему. С востока от окружающего мира его отсекают каньоны, но, с другой стороны, места там пустынные, почти совсем необжитые, куда не заезжает никто, кроме, может быть, Кэта Мак-Леода, охотящегося на диких хищников, то и дело посягающих на скот из стада «Трех Спиц». В такой глуши, возможно, ему и удалось бы отыскать себе укромное местечко, где бы он и отсиделся. У Кэта еды еще достаточно, так что он мог бы одолжить у него кое-что из провизии… Внезапно Рок вспомнил про каньон, о котором упоминал Кэт, про Желанную долину.

К Кэту он не поедет. Там должно быть достаточно дичи. К тому же он прихватил с собой кое-что из продуктов, когда скатывал свое одеяло. Выехав к извилистому ручью, что бежал по дну оврага к каньону Кейна, он направился к Желанной долине, которая, по его расчетам, находилась несколько южнее Кейна. Это место станет для него надежным убежищем. А когда страсти немного поулягутся, он незаметно сбежит из этих краев.

В пустынном каньоне, предварявшем Желанную долину, Рок нашел островок зеленой растительности – милый и укромный уголок. Вокруг валялось полно плавника, в огромной глыбе кайбабского песчаника стараниями ветра и воды, подтачивавших скалу, образовалась пещерка, в которой он и расположился. Летели дни, одна неделя сменила другую, а Рок все еще жил там, добывая на охоте дичь, ловя рыбу и собирая ягоды. И все же в мыслях он постоянно возвращался обратно, на северо-запад, где остались «Три Спицы», и эти думы не давали ему покоя.

Как-то вечером, почти три недели спустя после побега, Кэсиди ставил воду для кофе, когда его внимание привлек тихий шорох. Подняв глаза, он увидел перед собой Кэта Мак-Леода.

– Привет, сынок! – усмехнулся старик. – Ну, скажу тебе, и в глушь ты забрался! Я уж не надеялся найти тебя! Все, конец поискам и прогулкам верхом против течения!

Рок смущенно поднялся.

– Привет, Кэт. Вот, поставил только что кофе. – Он отвел глаза и занялся приготовлением ужина.

Кэт уселся у костра, будучи, по-видимому, нисколько не смущен и не разочарован не слишком радушным приемом. Вытащив из кармана трубку, он набил ее табаком, а потом завел тихий, неторопливый разговор об охоте, рыбалке и горных тропах.

– Старый Мормонский перевал недалеко отсюда, – махнул он куда-то рукой. – Я могу показать тебе, где он находится.

После ужина Мак-Леод расслабился, привалившись спиной к валуну.

– На «Трех Спицах» большие неприятности. Думаю, что ты разумно поступил, вовремя убравшись оттуда. – Кэсиди никак не прореагировал на эту новость, и Мак-Леод продолжил развивать свою мысль: – Питу Ворису здорово досталось. Пара сломанных ребер, сломанный нос и несколько выбитых зубов. Этот парень, Бен Керр, приезжал на «Три Спицы» и разыскивал тебя. Заявил, что ты трусливый пес и что он давно тебя знает. Говорил об этом и смеялся, и сказал еще, что все на «Трех Спицах» такие же трусы. Такого оскорбления Стокмэн снести не мог и схватился за оружие. Керр подстрелил его.

Рок мгновенно вскинул голову.

– Стрелял в Стокмэна? Убил его? – Это сообщение заставило его ужаснуться. Ведь все из-за него – только из-за него!

– Нет, он выжил. Хотя плоховат, конечно. В довершение ко всему Керр угнал из стада «Трех Спиц» пару сотен голов. В перестрелке погиб один из парней.

Наступило долгое молчание. Двое мужчин задумчиво курили, сидя друг против друга. Наконец Кэт взглянул на Рока сквозь пламя костра:

– Сынок, поверь мне, храбрость храбрости рознь. Я видывал много собак, которые запросто набрасывались на гризли, но убегали, поджав хвост, от скунса. Все болтают, что ты трус, но я лично так не считаю.

– Спасибо, Кэт, – униженно ответил Рок. – Большое спасибо тебе за твою доброту, но ты ошибаешься. Я трус.

– Полагаю, нужно быть довольно смелым, чтобы признаться в этом, сынок. Да и если судить по тому, что мне довелось услышать, ты не спасовал перед Питом и его ублюдками. Ну и задал же ты им жару!

– Кулачный бой – это одно. Но стреляться…

Мак-Леод молчал. Он сунул в огонь небольшую веточку и заново раскурил успевшую погаснуть трубку.

– Ты убил человека, сынок? – Рок слегка кивнул. – Кто это был? Как получилось?

– Это был… – Он поднял глаза, и лицо его стало бледным и изможденным. – Я убил своего брата, Кэт.

Мак-Леод потерял дар речи.

– Ты убил брата? Своего родного брата?

– Ага, родного брата, единственного дорогого мне человека на всем белом свете!

Еще какое-то время Кэт неподвижно сидел, устремив взгляд куда-то в пустоту, а затем вскинул брови, морща лоб.

– Сынок, – мягко произнес он, – а почему бы тебе не рассказать мне об этом? Может, тогда тебе станет легче.

Снова наступила долгая пауза, и наконец Рок заговорил:

– Это произошло в Техасе. Мы с Джеком имели небольшое ранчо. Он совсем ненамного постарше, но всегда опекал и защищал меня, хотя я сам в этом нисколько уже не нуждался. Словом, отличный парень, лучше всех на свете.

Нам пришлось защищаться от воров. А в шайке верховодил Бен Керр. Как-то раз я крепко повздорил с Беном, и он поклялся пристрелить меня. Как ты знаешь, держать в руках револьвер я умею, и тогда я решительно настроился на то, чтобы потягаться с ним. Один из наших работников рассказал мне, что Керр в городе, и тогда я, ничего не говоря Джеку, вскочил в седло и отправился туда.

Керр быстр и ловок и стреляет превосходно, но я не боялся его. Я знал, что в городе у меня почти нет друзей или знакомых, а он будет там со всей своей шайкой. Получалось, что я один против десятка головорезов, но я все равно ехал туда, имея при себе пару револьверов и во всем полагаясь на них.

Добрался до города я довольно поздно. Один знакомый сообщил мне, что Бен и его люди все еще там, но помогать мне никто не станет, потому что все боятся Бена и его банды. И еще предупредил, что Бен Керр при первой же возможности постарается выстрелить мне в спину, с него, мол, станется.

Я отправился на его поиски. Прежде мне никогда не приходилось ни с кем стреляться, и я немного нервничал. Совсем стемнело. Вдруг я увидел, как из двери одного дома выходит парень из шайки Бена. Он крикнул: «Бен, вот он! Давай уделай его!» И тут у меня за спиной послышались чьи-то торопливые шаги, потом этот кто-то внезапно остановился, и тогда, мгновенно развернувшись, я выстрелил, – произнес Рок дрожащим голосом, переходя на трагический шепот.

Кэт подался вперед.

– Ты выстрелил? И что?..

– Это был Джек. Мой брат. Узнав, что я отправился в город, он пустился за мной вдогонку, чтобы прийти мне на помощь. Я уложил его наповал!

Не находя слов, Кэт в ужасе глядел на него. В глубине души он мог только догадываться, каким потрясением все это оказалось для Кэсиди, тогда еще почти совсем мальчишки, когда он взглянул в лицо мертвеца и узнал в нем своего брата.

– Боже ты мой, сынок. – Он сочувственно покачал головой. – Не удивительно, что ты не выносишь поединков! Еще бы! Но?.. – Он нахмурился. – Откуда же тогда… – Он замолчал, так и не закончив фразы.

Рок глубоко вздохнул:

– Я продал ранчо и уехал из тех мест. Нанялся работать в одно хозяйство в окрестностях Эль-Пасо. Как-то вечером мы с ребятами отправились поразвлечься в город, и надо же такому случиться, что именно там я столкнулся лицом к лицу с Беном Керром! Он решил, что я бросил все и бежал, потому что испугался его, потому что вот он какой крутой. Бен вызвал меня на поединок – прямо при всех. Я хотел выхватить револьвер, но перед глазами у меня стояло лицо Джека, и во лбу у него зияла та страшная пороховая дыра! И тогда я развернулся и убежал.

Кэт Мак-Леод еще какое-то время смотрел на Рока, а затем перевел взгляд на огонь. Ничего удивительного, мысленно отметил он про себя. Возможно, сам он, не приведи Господь оказаться на его месте, тоже убежал бы. Потому что иначе, выхватив оружие, парню пришлось бы стрелять в образ брата. А это равнозначно тому, что снова убить его.

– Сынок, – медленно проговорил он наконец. – Я представляю, каково должно быть тебе, но ты все же остановись на минутку и подумай о своем брате, подумай о Джеке. Ведь ты говоришь, он всегда защищал тебя. Он всегда был на твоей стороне. Так неужели ты думаешь, что он тебя бы не понял? Ведь ты думал, что один в городе. И ты имел тогда все основания считать, что за спиной у тебя стоит Бен Керр. Я бы тоже так решил и выстрелил бы не раздумывая.

От себя все равно не убежишь. Некуда больше бежать. Когда-нибудь тебе все равно придется встать перед выбором, и, возможно, это время уже пришло. Ты посмотри на это с другой стороны: разве такой жизни желал тебе твой брат? Неужели ты полагаешь, что он обрадовался бы, узнав, как ты, подобно загнанному зверю, живешь в постоянном страхе? Конечно же нет! Сынок, каждый человек должен расплачиваться за свои долги и жить собственной жизнью. Никто не сделает этого за тебя, но будь на твоем месте, я бы рассудил иначе: я бы обвинил Бена Керра в смерти моего брата и перестал бы прятаться!

Рок медленно поднял глаза.

– Ты прав! – согласился он. – Я все понимаю. Но вдруг, решившись на поединок, я взгляну на него и снова увижу перед собой лицо Джека?

Обезумев от ужаса, Рок Кэсиди вскочил и в отчаянии бросился бежать вниз по ручью, то и дело спотыкаясь и проклиная все на свете, не находя себе места от страха, скорби и одиночества.

Кэт Мак-Леод проснулся на рассвете. Какое-то мгновение он оставался лежать неподвижно. Затем, вспомнив, где он и зачем приехал, повернул голову. Рок Кэсиди, а также весь его нехитрый скарб и конь бесследно исчезли. Поспешно натянув сапоги, старик выбежал из пещеры в одной нижней красной рубахе. Следы вели на юг, прочь от Трех Озер и Бена Керра. Рок Кэсиди снова бежал.

Тропа к югу от каньона была коварной и многотрудной. Аппалуза уверенно шел вперед, конь привык к путешествиям по горным тропам, и все же он как будто нервничал, словно сомневаясь в том, что путь выбран верно.

Кэсиди угрюмо и безучастно глядел вперед, его не трогала красота огненно-красных и рыжеватых склонов скал из песчаника. Перед его глазами стояло волевое, добродушное лицо Фрэнка Стокмэна, он вспоминал радушный прием, оказанный ему на «Трех Спицах». Рок думал о Сью, вспоминая ее нежное прикосновение и милую улыбку, думал о Томе Белле, неказистом на вид старике, на которого теперь легло тяжкое бремя забот о вверенном ему стаде и людях. Он внезапно остановился, а затем, развернув коня, свернул на узкую тропу. Он возвращался.

– Джек, – вдруг сказал он вслух, – помоги мне, братишка. Ты мне так нужен!

Насупившись, хмурый Сэнди Кейн остановил коня перед входом в лавку и спешился. Сью Лэндон приехала вместе с ним.

– Мисс Сью, вам придется поторопиться с покупками, – предупредил он. – И постарайтесь, чтобы вас не заметил никто из людей Вориса. С тех пор как этот бандит подстрелил босса, эти подонки, наверное, возомнили себя хозяевами города.

– Ладно, Сэнди. – Она смело взглянула на него и крепко сжала руку ковбоя в своей ладони. – Как-нибудь прорвемся, все будет хорошо. – Ее взгляд погрустнел. – Все-таки жаль, что я не мужчина. Тогда я повела бы наших парней за собой, и мы бы разогнали эту шайку к чертовой матери!

– Мисс Сью, – тихо проговорил он, – не изводите себя так. В конце концов, наши ребята всего-навсего лишь обыкновенные труженики. Среди нас нет ни одного ганфайтера, никого, кто смог бы выйти против Керра или Вориса. Каждый готов стоять до конца, но по существу это чистейшее самоубийство!

Девушка уже стояла у двери в лавку, как вдруг взволнованно схватила ковбоя за руку.

– Сэнди, – прошептала она срывающимся голосом, – гляди!

Высокий широкоплечий парень осадил лошадь у коновязи и спешился. Накинув повод на перекладину, он поправил оружейный пояс. Рок Кэсиди пристально огляделся по сторонам. Он был сосредоточен и полон решимости.

Пыльная улица длиной в три квартала дремала в лучах полуденного солнца. Серые фасады домов сонно смотрели темными окнами друг на друга. Несколько оседланных лошадей время от времени лениво били копытами, то и дело помахивали хвостами, отгоняя назойливых муз. Эта улица совсем не отличалась от той улицы из прошлого.

Кэсиди надвинул черную шляпу с низкой тульей на глаза. Он чувствовал себя не в своей тарелке, душа от страха уходила в пятки. Во рту все пересохло. Он провел дрожащим языком по губам. Какой-то человек на противоположном конце улицы заметил его, медленно поднялся на ноги и остался стоять словно зачарованный, а затем попятился и поспешно юркнул в дверь «Недоуздка».

Рок глубоко вздохнул, расправил плечи и медленно пошел вдоль тротуара. Со стороны могло показаться, что он в трансе и ни на кого не обращает внимания. Солнце продолжало припекать, а горячий неподвижный воздух струился волнами. Рок слышал за спиной приглушенные голоса, изумленные возгласы. В городе еще не забыли того, как он отделал Пита Вориса, и теперь все догадывались, зачем он вернулся сюда.

На этот раз на поясе у него висели два револьвера. Второй вместе с ремнем он выудил со дна седельной сумки. Где-то хлопнула дверь.

– Бен, объявился этот трус Кэсиди, идет прямо сюда! – заорал с порога парень, ворвавшийся в салун. – У него револьвер!

– Правда, что ль? – Керр отодвинул от себя стакан с остатками выпивки. – Джим, ну-ка плесни мне еще! А я тут пока отойду ненадолго. Через пару минут буду!

Он вышел на улицу.

– Ну что, надумал, наконец? – язвительно крикнул он. – Или опять убежишь?

Рок Кэсиди не ответил. Он медленно и размеренно шагал по тротуару. У перекрестка сошел на пыльную дорогу и пересек улицу, а затем снова поднялся на тротуар.

Керр слегка прищурился. Какое-то шестое чувство подсказывало ему, что в наступавшем на него человеке будто произошла некая перемена. Он пристально разглядывал своего противника. Но затем, отрешившись от мрачных мыслей, шагнул ему навстречу.

– Ладно, трусливый пес! Ты сам напросился! – Его рука стремительно метнулась вниз, и пальцы сомкнулись вокруг рукоятки револьвера, выдергивая его из кобуры.

Рок Кэсиди глядел на Бена Керра и видел только его – вот оно, лицо Керра. Вдруг ему показалось, что где-то рядом прозвучал голос Джека: «Давай, братишка! Не бойся!»

Прогремел выстрел, и Рок ощутил у себя на щеке его горячее пороховое дыхание. И тогда, совершенно неожиданно, он рассмеялся! На душе у него стало легко и спокойно, и он почти играючи шагнул вперед. Внезапно его револьвер тоже начал оглушительно стрелять, дергаясь у него в ладони, вздрагивая, словно живой. Револьвер Керра отлетел далеко в сторону, колени его подогнулись, и он повалился на землю ничком, зарываясь лицом в пыль.

Рок Кэсиди быстро направился ко входу в «Недоуздок», где в дверях остолбенело застыл бледный как смерть Пит Ворис.

– Ну что, Пит! Сам вытряхнешься из города или отправить тебя вслед за твоим дружком куда подальше?

Ворис оторвал взгляд от изрешеченного пулями тела и перевел глаза на стоявшего перед ним ковбоя.

– Конечно, я сам уеду! – с готовностью кивнул он. – Вон мой конь, стоит рядом. Я сейчас… – Он подобрал поводья, собираясь вставить ногу в стремя, но голос Рока за спиной сковал его движения:

– Нет, Пит. Коня оставь. Проваливай отсюда на своих двоих, да порезвее!

Бандит, столько времени наводивший ужас на всю округу, взволнованно облизал пересохшие губы. Его взгляд снова скользнул по неподвижному телу посреди улицы.

– Конечно, Рок, – опять кивнул он, осторожно отступая назад. – Ладно, пусть на своих двоих.

Развернувшись и немного пошатываясь, он зашагал прочь, и чем дальше уходил, шел все быстрее и быстрее, как будто что-то подталкивало его в спину.

Рок обернулся. На тротуаре стояла Сью Лэндон.

– О, Рок! Ты вернулся!

– Считай, что я и не уезжал, Сью, – медленно проговорил он. – Мое сердце всегда оставалось здесь, с вами!

Она взяла его за руку, радостно глядя на него и улыбаясь. Он смотрел ей в глаза.

А потом произнес вслух:

– Спасибо, Джек!

Она удивленно вскинула голову.

– Что?

Он усмехнулся.

– Сью, – сказал он, – я никогда не рассказывал тебе о своем брате? Он был потрясающим парнем! Когда-нибудь ты узнаешь эту историю.

Они шли вместе к оставленным у коновязи лошадям, и она держала его под руку.

ВСАДНИКИ С ИНДЮШИНОГО ПЕРА

От автора

Джеймс Б. Жиллет был техасским рейнджером с 1875 по 1881 год. В своей книге «Шесть лет с техасскими рейнджерами» он указывает на то, что «рейнджер мог вести беспрерывный огонь из своего карабина, в то время как его конь мчался во весь опор, и девять пуль из десяти попадали точно в цель».

Вспоминая позднее о семействе Хоррелов, одной из сторон в конфликте кланов Хоррелов – Хиггинсов, он говорит: «Они выросли с оружием в руках и обладали молниеносной ловкостью и быстротой в обращении с ним, будь то винчестер или револьвер».

Позднее он пишет об отряде рейнджеров под командованием лейтенанта Рейнолдса, в котором сам служил: «Практически каждый в отряде в большей или меньшей степени имел опыт боевого офицера, и все без исключения были поразительно меткими стрелками».

В 1889-1890 годах техасские рейнджеры согласно заметкам Жиллета взяли под стражу 579 преступников, среди которых оказалось 76 убийц.

Книга Жиллета и по сей день является одной из лучших работ, посвященных техасским рейнджерам, будучи не просто изложением истории этого формирования, а живым свидетельством человека, имевшего собственный опыт службы в его рядах.

Всадники с Индюшиного Пера

Джим Сэндифер слез с коня, еще с минуту оставаясь стоять неподвижно, глядя поверх седла на темневшую вдали громаду Бэруоллоу-Маунтин. Это был тяжелый, настороженный взгляд человека, привыкшего к одиночеству, на которое он, видно, обречен и в погожий день, и в ненастье. Вот уже три года он жил и работал на ранчо «Бар Б», оставаясь на протяжении последних двух лет десятником. То, что он собирался сделать, положит конец этому благополучию: конец работе, жизни здесь и всякой возможности завоевать расположение любимой девушки.

Из дома доносились знакомые голоса: низкий рокот баса Грея Боуэна и высокий, звонкий – его дочери, Элейн. При одном только звуке ее голоса у Сэндифера перехватило дыхание и тоскливо защемило сердце. Привязав коня, он быстро поднырнул под перекладину коновязи и поднялся по ступенькам крыльца, звеня шпорами и громко стуча сапогами по чисто выскобленным доскам.

Звук его шагов заставил находившихся в доме прервать разговор, на мгновение наступила тишина. Потом торопливо застучали по полу каблучки Элейн, и она выбежала ему навстречу. Этот звук он никогда не устал бы слушать, звук, от которого его сердце переполнялось неописуемой радостью, неведомым ранее ощущением счастья. Она возникла на пороге, но, когда их взгляды встретились, ее ослепительная улыбка померкла.

– Джим! Что случилось? – Затем она увидела кровь у него на плече, разорванную пулей рубашку, и ее лицо мертвенно побледнело. – Ты ранен!

– Нет… всего лишь царапина. – Он отвел в сторону ее руку, пытавшуюся удержать его. – Подожди. Сначала мне необходимо поговорить с твоим отцом. – Он взял ее за руки и, когда она подняла на него глаза, вздрогнув от неожиданного прикосновения, искренне продолжал: – Что бы теперь ни случилось, знай: все это время, со дня нашей первой встречи, я любил тебя. И не думал больше ни о ком, поверь мне. – Затем он выпустил ее и прошел в огромную комнату, где, удобно расположившись в кресле с обивкой из коровьей шкуры, его дожидался Грей Боуэн.

Роуз Мартин находилась тут же, и рядом с ней – ее высокий красавец сын, Ли. Джим даже не взглянул в их сторону, ибо уже успел хорошо изучить эти физиономии; он прекрасно знал, что скрывается за безмятежным, умиротворенным выражением лица Роуз Мартин, что это не более чем маска, прикрывавшая ее лживую сущность, ибо мать была столь же хладнокровна и расчетлива, насколько вспыльчив и безудержен в своих поступках ее сын. Эта парочка оказывала самое губительное влияние на дела «Бар Б», и именно по их вине огромное ранчо оказалось на грани кровопролитной междуусобицы. Если бы он не вмешался, то эта война началась бы уже нынешним утром.

Едва открыв рот, Джим понял, что каждое его слово здесь истолкуют отнюдь не в его пользу, после чего места ему на ранчо уже не будет, и Грей Боуэн с дочерью останутся совершенно незащищенными от махинаций этой женщины и ее сынка. Но больше молчатьон не мог. От этого разговора зависели жизни слишком многих.

Боуэн поджал губы, заметив кровь.

– Виделся с Кэтришеном? Он что, снова наезжает на наших?

– Нет! – сверкнул глазами Сэндифер. – Если Кэтришена оставить в покое, то от него нет никаких неприятностей. Никаких, если только мы сами не станем первыми на них нарываться. Прошу тебя, Грей, вспомни, ведь на протяжении последних двух лет. мы жили в мире с семейством Кэтришенов. Все неприятности начались месяца три назад. – Джим выдержал паузу, надеясь, что хозяин догадается связать последние события с появлением на ранчо Мартинов. – Он не станет нам докучать, если только мы оставим его в покое!

– Чтобы он спокойно захватывал наши земли! – вспылил Ли.

Сэндифер окинул его тяжелым взглядом:

– Наши земли? А вы что, уже успели заделаться компаньоном «Бар Б»?

Ли улыбнулся, поспешив прикрыть свою оговорку снисходительным пояснением:

– Будучи другом мистера Боуэна, я считаю необходимым отстаивать его интересы как свои собственные. Что же тут такого?

Боуэн нетерпеливо отмахнулся от него:

– Сейчас не до этого! Так что же случилось?

Ну вот он, решающий момент. Прощайте, мечты, планы и надежды.

– Это не Кэтришен. Стрелял Кли Монт.

– Кто? – Боуэн порывисто вскочил со своего кресла. – Монт стрелял в тебя? Но почему? С чего бы это, черт возьми?

– Монт приехал в компании братьев Мелло. Арт Данн был тоже с ними. Они задумали выжить Кэтришенов с их угодий на Айрон-Крик. Если бы они только попробовали сунуться туда, то началась бы самая настоящая война, которая не пощадила бы никого. Я остановил их.

Роуз Мартин опустила вязание на колени и, взглянув на него, расплылась в самодовольной улыбке. Поведя бровью, Ли начал сворачивать самокрутку. Именно это они и хотели услышать, потому что он один стоял у них на пути и портил всю картину. На остальных Мартины могли надавить, но с Джимом Сэндифером у них этот номер не прошел бы.

Глаза Боуэна метали молнии. Раздражительный, легко подверженный внезапным вспышкам ярости, он терпеть не мог, когда ему перечили или же начинали обсуждать отданные им приказания.

– Ты их остановил? А разве они не сообщили тебе, чей приказ выполняют? Разве нет?

– Сообщили. Я велел им подождать, пока сам не переговорю с вами, но Монт и слушать ничего не желал. Заявил, что у него есть приказ и он выполнит его в точности.

– Он все делал правильно! – продолжал разоряться Боуэн. – Так, как надо! А ты посмел остановить их? Ты отменил мой приказ?

– Да, – откровенно признал Сэндифер. – Я сказал им, что до тех пор, пока я еще остаюсь десятником на этом ранчо, они никого не убьют, и пожара тоже не будет. Я им сказал, что не позволю стравливать нас с соседями и не допущу междуусобицы.

Грей Боуэн сжал свои огромные ручищи в кулаки.

– Ну, ты, Джим, и нахал! В следующий раз будешь знать, как отменять мои распоряжения! А уж то, какое пастбище мне необходимо, а какое нет, я как-нибудь и без тебя решу! Кэтришену на Айрон-Крик делать нечего! И я велел ему убираться ко всем чертям! А что до войны, то все это пустая болтовня. Он не станет драться!

– Выгнать его оттуда ничего не стоило, – ненавязчиво вставил свое слово Ли Мартин. – И если бы ты, Сэндифер, не совал повсюду свой нос, то сейчас все бы уже уладилось в лучшем виде.

– Не уладилось бы! – взорвался Джим. – И с чего вы взяли, что Билл Кэтришен вот так запросто сдастся? Во время войны он служил офицером в действующей армии, а потом сражался с индейцами на равнинах.

– Должно быть, вы с ним очень хорошие друзья, – не повышая голоса, предположила Роуз Мартин. – Вы так много про него знаете.

В этих словах скрывался довольно прозрачный намек, и Грей Боуэн его понял. Он прекратил расхаживать по гостиной. Лицо его сделалось каменным.

– Ты говорил с Кэтришеном? Ты переметнулся на его сторону?

– Я работаю на вашем ранчо. И я предан вам, – ответил Сэндифер. – Конечно, я знаком с Кэтришеном, и я с ним разговаривал.

– А с его дочкой? – поинтересовался Ли, злорадно сверкая глазами. – А с его красавицей дочкой еще не успел поговорить?

Краем глаза Джим видел, как Элейн тревожно подняла голову, но он проигнорировал коварное замечание Ли.

– Остановитесь и подумайте, – обратился он к Боуэну. – Когда это все началось? Да когда здесь появились миссис Мартин и ее сынок! А до тех пор вы с Кэтришеном замечательно ладили! Ведь это они подбили вас объявить войну соседям!

Боуэн гневно прищурился.

– Все, с меня довольно! – резко объявил он.

Теперь он пришел в ярость по-настоящему, а не просто сердился. Его охватил тот безудержный гнев, утихомирить который не по силам никому, и Джим знал об этом. И тогда, в первый раз за все время, он понял, что все его попытки переубедить старика ни к чему не приведут. Роуз Мартин и ее сын слишком хорошо вписались в жизнь Грея Боуэна.

– Вы хотели получить от меня отчет, – тихо произнес Сэндифер. – Монт не стал слушать меня, хотя я просил его всего-навсего о том, чтобы они дали мне совсем немного времени. Он настаивал на том, что ему уже отданы распоряжения, и я для него не указ. Тогда я предупредил его, если он сделает хоть еще один шаг вперед – я буду стрелять. Он рассмеялся и схватился за оружие. Мне пришлось его подстрелить.

Грей Боуэн удивленно заморгал.

– Ты подстрелил Монта? Ты опередил его?

– Да, это так. Мне не хотелось убивать его, так что своим выстрелом я лишь выбил револьвер у него из руки да еще с минуту подержал его на мушке, чтобы он на собственной шкуре почувствовал, что значит быть на волосок от смерти. А потом пустился в обратный путь и приехал прямиком сюда.

Гнев Боуэна мгновенно сник, давая место изумлению. Он вдруг вспомнил, что за все три года работы на ранчо Сэндифер ни разу не хватался за оружие, чтобы выяснить таким образом отношения с кем бы то ни было. За это время произошло несколько стычек с апачами и один раз с угонщиками скота, но тогда в ход шли винтовки. Кли Монт – настоящий убийца, на совести которого висло уже по крайней мере семь трупов, и к тому же он считался одним из самых ловких и быстрых ганфайтеров к западу от Рио-Гранде.

– Очень странно, – сдержанно заметила миссис Мартин, – что вы решили обратить оружие против людей, которые работают на мистера Боуэна так же, как и вы. Несомненно, вами двигали самые благие намерения, и тем не менее все это очень странно.

– Нет ничего странного. Нужно просто знать Кэтришена, – мрачно ответил Джим. – Еще до того как он перебрался на Айрон-Крик, Билла заверили, что мы не претендуем ни на что по ту сторону от Уиллоу-Крик и Хилит-Крик.

– И кто же, – вставил свое слово Ли, – заверил его в этом?

– Я, – холодно ответил Джим. – С тех пор как я стал десятником этого ранчо, мы никогда не выгоняли стадо за эти пределы. Айрон-Меса в этом смысле является природным барьером, который отсекает нас от земель, расположенных к югу отсюда, и к тому же восточные пастбища гораздо лучше и доступнее для нас, а на юге они простираются до самого Бивер-Крик и Миддл-Форк.

– Так, значит, это вы решаете, какими пастбищами пользоваться, а какими нет? По-моему, для наемного работника вы слишком много на себя берете. Лично я все никак не могу понять, каким образом распределяется ваша преданность. Если такое вообще возможно. Сдается мне, что вы действуете скорее как сторонник Кэтришенов – или приятель их дочки?

Сэндифер сжал кулаки.

– Что, Мартин, – Джим смотрел ему прямо в глаза, – хочешь сказать, что я подставил босса? В таком случае ты лжец!

В глазах Боуэна появился холодный блеск, чего Сэндифер никогда не замечал за ним раньше.

– Достаточно, Джим. Можешь быть свободен.

Сэндифер развернулся и ушел.

Когда он вернулся в хижину для работников, все уже собрались. В комнате царило тягостное молчание, но он явно ощущал на себе исполненный ненависти взгляд холодных голубых глаз Монта, который вальяжно растянулся на кровати с перебинтованной правой кистью. Братья Мелло храпели на своих койках, а сидевший у стола Арт Данн с безучастным видом раскладывал карты. Все четверо совсем недавно появились на ранчо уже после приезда Мартинов.

– Привет, счастливчик. – Монт приподнялся на локте. – Что, выперли тебя?

– Нет еще, – отрезал Джим, замечая, как в глазах у Монта загораются злые огоньки.

– Ну так скоро выпрут! – заверил его Монт. – А если к тому времени, как эта рука заживет, ты еще будешь околачиваться в этих краях, я тебя прикончу!

Джим усмехнулся в ответ. Он знал, что старые работники хотя и не подают вида, но тоже прислушиваются к их разговору.

– Ты тут назвал меня счастливчиком, Кли. На самом же деле счастливчик из нас двоих ты, хотя бы потому, что я не имел намерения тебя убивать. Я ведь вовсе не промахнулся – целился именно в эту руку. И никогда впредь не пытайся наставить на меня пушку. Слишком уж ты медлителен.

– Медлителен? – Лицо Монта побагровело. Он подскочил на своей койке. – Это я-то медлителен? Ах ты, врун двурукий!

Сэндифер пожал плечами.

– Ты на руку на свою посмотри, – тихо произнес он. – Если до тебя не дошло еще, в чем дело, то уж я-то знаю наверняка. Эта пуля не отстрелила тебе большой палец, и рана получилась сквозная, а не продольная.

Все поняли, что имелось в виду. Пуля Сэндифера, должно быть, достигла цели прежде, чем его противник успел поднять руку с револьвером, и все указывало на то, что Джим оказался намного проворнее Монта. Это и сам Кли понимал очень хорошо, а намек оказался настолько прозрачным, что лицо его гневно побагровело, и он яростно стиснул зубы. Когда Монт снова поднял глаза на Сэндифера, взгляд его переполняла неприкрытая ненависть.

– Я убью тебя! – злобно пообещал он. – Я тебя убью!

Когда Сэндифер направился к двери, Реп Дин тоже поднялся со своего места и вышел следом на улицу. Он принадлежал к числу старейших работников ранчо, коими помимо него считались еще и Граймс со Спаркмэном.

– Слушай, Джим, что здесь происходит? Ведь всего лишь полгода назад во всей округе не было более благополучного хозяйства, чем наше.

Сэндифер ничего не ответил, и тогда Дин достал табак и принялся сворачивать самокрутку.

– Все из-за этой ведьмы, – выговорил он наконец. – Она вертит боссом как захочет, водит его за нос. Если бы не ты, я уже давно бросил бы все и уехал отсюда, полагаю, к большой радости старой стервы, которая спит и видит, чтобы все прежние работники взяли бы поскорее расчет.

Спаркмэн и Граймс вышли из хижины вслед за ними. Спаркмэн, стройный парень, успевший проявить себя в битвах с индейцами, родился в Техасе.

– Ты смотри будь поосторожнее, – предупредил Граймс. – Теперь Монт уж точно постарается пристрелить тебя!

Завязался общий разговор, во время которого Сэндифер мысленно восстанавливал в памяти события последних нескольких месяцев. За это время он достаточно наслушался разного рода скрытых намеков миссис Мартин, чтобы понять, каким образом ей удалось так обработать Боуэна, что тот отдал приказ выдворить Кэтришена с пастбища, но вот мотивы этого поступка по-прежнему были не ясны. Всем давно стало очевидно, что сметливая дама задумала женить на себе Грея Боуэна, но какое отношение к этому имели ее происки против Кэтришена?

Территория под угодья «Бар Б» выделялась и спланировалась Сэндифером с учетом интересов и хозяйственных нужд ранчо. Границы земель, находившихся в распоряжении хозяйства, проходили по ручьям и горным хребтам, тучным пастбищам, контроль за которыми мог осуществляться силами нескольких работников, здесь хватало воды. К тому же угрозу посягательства на стадо со стороны индейцев, воров или диких хищников общими силами ковбои свели до минимума.

Он и Кэтришена-то пустил на пастбище близ Айрон-Крик – Железного ручья – опять же заботясь о благополучии «Бар Б». Джим хорошо понимал, что территория, столь отдаленная от основных угодий ранчо, не может долго оставаться в запустении, а Кэтришены добропорядочные, честные люди, которые могли бы стать хорошими соседями и союзниками. Сэндифер запомнил тот день, когда на ранчо начали распространяться первые слухи, большинство из которых исходило от самого Ли Мартина. Позднее один из братьев Мелло возвратился на ранчо, демонстрируя всем желающим простреленную тулью своей шляпы и утверждая, что якобы в него стреляли со стороны Айрон-Меса – Железной горы.

– Я только одного никак не могу взять в толк, – заметил Граймс, – что за интересы у этой сволочи, Ли Мартина, на Индюшином Пере?

Сэндифер вскинул голову.

– На Индюшином Пере? Это же как раз за Айрон-Меса! Дальше начинаются земли Кэтришенов!

– Ну да, это я и сам знаю! Я выслеживал того пятнистого быка, который постоянно уводит стадо в каньоны, когда увидел, как Мартин переезжает вброд через Уиллоу. Ехал он очень осторожно, хотя явно бывал там уже прежде! Я вовремя заметил его и отправился следом. А потом в скалах близ Индюшиного Пера потерял из виду.

В доме хлопнула дверь, и они увидели Ли Мартина, который тут же спустился по ступенькам веранды и направился в их сторону. Над долиной уже начинали сгущаться сумерки, но оставалось еще достаточно светло. Мартин подошел прямиком к Сэндиферу.

– Вот твой расчет. – Он протянул конверт. – Ты уволен!

– Я бы предпочел получить это лично из рук Боуэна, – натянуто ответил Сэндифер.

– Он не желает тебя видеть. Передал записку. – С этими словами Мартин протянул ему листок грубой коричневатой бумаги, на каких обычно Боуэн вел записи, подсчитывая прибыль и убытки. Это было уведомление о его увольнении, написанное рукой Боуэна.

«Мне не нужен работник, не подчиняющийся моим распоряжениям. Уезжай сегодня же вечером».

Сэндифер снова и снова перечитывал короткую записку, с трудом разбирая слова в тусклом свете сумерек. Сколько он сделал за время своей работы на «Бар Б», старался изо всех сил, и вот она, благодарность!

– Ладно, – отрубил он. – Можешь передать ему, что я уезжаю. На то, чтобы коня оседлать, времени много не уйдет.

Мартин усмехнулся:

– На это тебе время не понадобится. Ты пойдешь пешком. Ни один конь не покинет пределы этого ранчо.

Джим обернулся, чувствуя, что бледнеет.

– Руки коротки, Мартин. Это мой собственный конь. Так что уползай обратно в свою нору и не вякай!

Мартин начал надвигаться на него.

– Это ты мне говоришь, трепло поганое?!

У Джима уже давно чесались руки, так что теперь все произошло очень быстро. Сокрушительный удар левой пришелся Мартину точно в подбородок, и, не удержавшись на ногах, он опрокинулся на спину и растянулся в пыли. Выругавшись, вскочил и бросился на обидчика с кулаками, но Сэндифер сделал шаг вперед, блокируя удар справа, и тут же с размаху погрузил кулак правой руки в живот Ли. Мартин согнулся пополам, и тогда Джим для начала заставил его распрямиться ударом снизу левой, а в следующий момент с силой впечатал его в забор загона.

Резко развернувшись, Сэндифер взял седло и принялся седлать коня. Спаркмэн выругался от досады.

– Я тоже ухожу! – объявил он.

– И я! – подхватил Граймс. – Ноги моей на этом ранчо больше не будет! Будь я проклят!

Мартин с трудом поднялся на ноги. На его белой рубахе темнели пятна крови, и даже в наступающей темноте всё разглядели кровь и на лице. Прихрамывая, он заковылял прочь, не переставая при этом что-то угрожающе бормотать себе под нос.

– Спарки, – тихо позвал Джим, – не уходи. Вы оба должны остаться. Мне кажется, что битва еще не окончена и боссу может понадобиться помощь друга. Останьтесь здесь. Я буду поблизости!

У Сэндифера пока не возникло никакого плана дальнейших действий, но теперь ему не давала покоя мысль о поездке Ли Мартина на перевал Индюшиного Пера, и к тому же конь его как будто сам по себе выбрал ту же дорогу. В пути Джим напряженно анализировал создавшуюся ситуацию со всех сторон, тщетно пытаясь найти хоть какие-нибудь мотивы, объясняющие поведение Ли. Попытка отомстить Кэтришену за какие-то старые обиды? Вряд ли. Его не покидало навязчивое ощущение, что какими бы соображениями ни руководствовались Мартины в своих ухищрениях, так или иначе они прежде всего рассчитывали на прямую выгоду.

Конечно, что может помешать Роуз Мартин при желании женить на себе Грея Боуэна? Старик прекрасно понимал, что Элейн красива и молода и ухаживания ковбоев и прочих визитеров-мужчин, то и дело под тем или иным предлогом наведывавшихся в гости, являлись только лишним доказательством тому, что дочь не задержится в отчем доме надолго. Вот и придется ему тогда доживать свой век в одиночестве. Роуз Мартин, женщина сообразительная и достаточно привлекательная для своих лет, хорошо знала, как и чем утешить Грея, и умела завоевать его расположение. И все-таки Джим подозревал, что за всеми происками Мартин нечто большее, чем простой флирт, и мысль об этом не давала ему покоя.

Взяв на восток, Сэндифер переправился вброд через Айрон-Крик неподалеку от Клейтона и повернул на юго-запад, где дорога шла по сильно пересеченной местности. Стало уже совсем темно. Призрачный лунный свет пробивался сквозь густые ветви сосен и елей, стройными колоннами выстроившихся по обеим сторонам тропы. Дважды Сэндифер придерживал коня и ненадолго останавливался, ощущая странное беспокойство, но сколько он ни прислушивался, ему так и не удалось уловить какой-то посторонний звук, – лишь легкий ветерок, заблудившийся в ветвях деревьев, мягко шуршал сосновой хвоей и шелестел листьями. Джим продолжил свой путь, но теперь он намеренно избегал освещенных луной прогалин, держась тени, царившей под деревьями.

Обогнув склон Джерки-Маунтинс, он направился к Индюшиному Перу. Откуда-то слева, из непроглядной тьмы, сливавшейся с отбрасываемой горой тенью, послышался тихий шорох, словно сухая ветка чиркнула по коже седла: такое бывает, когда всадник проезжает через заросли кустарника. Он остановился и прислушался. Шорох больше не повторился, но чувства не лгали ему.

Вынув из чехла винчестер, Джим отправился дальше, внимательно следя за своим конем, который вдруг настороженно запрял ушами, а во время короткой остановки поднял голову и глядел куда-то в темноту. Сэндифер продолжил путь, решив соблюдать крайнюю осторожность.

Слева от него темнел хребет перевала Индюшиного Пера – при свете черная каменная громада высотой в добрых пять сотен футов представляла собой довольно зловещее зрелище. Деревья расступились, оставляя его на заросшей высокой травой тихой поляне. Где-то неподалеку в стороне журчал по камням Айрон-Крик, воды которого тихонько шептались о чем-то с прибрежными валунами. Ночное безмолвие оглашалось скорбным криком одинокой перепелки. Наконец он выехал на край поляны.

Остановившись под сенью деревьев у ручья, Джим спешился, наказав коню не шуметь. Взяв винтовку и ступая бесшумной поступью волка, рыщущего в поисках добычи, он обошел вокруг поляны, держась в тени деревьев. Тот, кто притаился в лесу, видно, поджидал его, чтобы убить при первом же удобном случае, или, возможно, просто следил, куда он отправится дальше. В любом случае Джим хотел выяснить, кто шел за ним и что ему нужно.

Внезапно впереди он услышал тихий шорох – скрип седла. Застыв на месте, прислушался, и вскоре снова до него донесся все тот же звук, за которым последовало шуршание гравия. Потом серебристый свет луны блеснул на вороненом стволе винтовки, и Джим осторожно двинулся, изменяя свое положение так, чтобы силуэт невидимого противника стал заметен на фоне ночного неба. Сэндифер вскинул винтовку.

– Ладно, – спокойно произнес он, – брось винтовку и руки вверх! Иначе ты труп!

Услышав окрик, человек упал на землю ничком. Сэндифер выстрелил, и в ответ из темноты раздался сдавленный вскрик, вслед за которым прогремел ответный выстрел. Пуля тонко просвистела у самого его уха. Бесшумно ступая, Джим поменял позицию и принялся усиленно вглядываться в темноту перед собой. Человек лежал совершенно неподвижно, но его тяжелое и хриплое дыхание наводило на мысль о том, что выстрел все-таки достиг цели. Джим затаился, ожидая движения со стороны противника, но ничего не последовало. По прошествии некоторого времени, успев немного отдышаться и успокоиться, он все же решил рискнуть.

– Лучше сдавайся по-хорошему! – предложил он. – А то подохнешь здесь!

В ответ молчание, а затем тихий шорох гравия. Потом брошенный из темноты револьвер пролетел по воздуху и шлепнулся на траву между ними.

– А винтовка? – осторожно поинтересовался Сэндифер.

– Обронил… ради Бога, помоги… мне!

Говоривший явно задыхался. Поднявшись с земли и держа палец на спусковом крючке винтовки, ствол которой был направлен в ту сторону, откуда доносился голос, Джим Сэндифер осторожно подошел поближе и едва не споткнулся о раненого, не сразу разглядев его в темноте. Это оказался Дэн Мелло, и, судя по всему, ранившая его пуля засела глубоко в теле – выходного отверстия Джим не обнаружил.

Действуя быстро, он усадил незадачливого убийцу поудобнее и осторожно очистил рану от лохмотьев рубашки. Вне всякого сомнения, Дэну не повезло. Рана выглядела угрожающе. Дав раненому напиться, Джим развел небольшой костер. Его опасения насчет того, что пуля не прошла навылет, подтвердились, но, проведя рукой по спине Мелло, он почувствовал что-то твердое под кожей у самого позвоночника. Когда он, наконец, выпрямился, Дэн не спускал с него глаз.

– Лежи и не двигайся, – предупредил Сэндифер. – Пуля застряла рядом с позвоночником. Я приведу доктора.

Джим не на шутку встревожился. О подобных ранах он почти ничего не знал и опасался, что начнется внутреннее кровотечение.

– Не бросай меня одного! – взмолился Мелло. – Вдруг здесь объявится какой-нибудь хищник! – Слова давались ему с большим трудом, он снова начал задыхаться.

Джим Сэндифер тихо выругался, не зная, как поступить. Он очень сомневался в том, что Мелло удастся спасти, даже если немедленно привезти доктора. Ближайший город находился за много миль отсюда, а трогать Дэна значило подвергать его опасности. Да и страхи Мелло тоже имели под собой реальную почву. Пантеры, волки и койоты часто встречались в этих краях, и кто-нибудь из хищников наверняка рано или поздно забрел бы сюда, привлеченный запахом крови.

– Ноги… отнялись, – выдохнул Мелло. – Ничего не чувствую.

– Тебе лучше не волноваться, – посоветовал Джим, решив, наконец, что делать. – Тут поблизости ранчо Кэтришена, к тому же Билл, возможно, знает, как оказать первую помощь. Это всего каких-нибудь три-четыре мили, – добавил он. – Так что я на всякий случай верну тебе револьвер и разведу костер побольше.

– А ты… ты вернешься? Ведь вернешься, правда? – взмолился Мелло.

– Неужели ты думаешь, что я такая сволочь? – раздраженно воскликнул Сэндифер. – Вернусь сразу же, как только смогу. – Он взглянул на Мелло. – Зачем ты охотился за мной? Это Монт тебя послал?

Мелло отрицательно замотал головой:

– Монт, он… он не плохой. Это все Мартин… его берегись. Он подлый… как сам черт.

Оставив огонь ярко гореть, Джим возвратился к коню и вскочил в седло. Луна поднялась уже довольно высоко, и весь лес теперь заливал ее колдовской серебристый свет. Джим уезжал в ночь, то и дело пришпоривая коня, подставляя лицо прохладным потокам встречного ветра. Однажды на тропу прямо перед ним выскочил вспугнутый олень и тут же бросился наутек, исчезая среди деревьев, а в другой раз ему показалось, что где-то поблизости мелькнула неуклюжая тень старого гризли.

Бревенчатая хижина Кэтришена мирно спала в неверных лучах лунного света, когда Джим на полном скаку влетел во двор ранчо. Гулкий перестук конских копыт и его громкий окрик нарушили сонную идиллию.

– Кто там? Что случилось? – спросил из-за дверей знакомый голос.

Сэндифер коротко объяснил, что произошло, и минуту спустя дверь распахнулась.

– Заходи в дом, приятель. Я недавно слышал выстрел. Так, говоришь, Дэн Мелло? Тот еще негодяй.

Отправившись в загон, Джим вывел двух мустангов, которых и впряг в повозку. Вскоре Билл Кэтришен – высокий, седеющий человек – вышел из хижины, держа в одной руке зажженный фонарь, а в другой – черную шляпу.

– Я, конечно, не знахарь, – заметил он, – но с пулевыми ранами в свое время мне дело иметь приходилось. – Он забрался в повозку, и один из его сыновей сел рядом с ним. Сэндифер указывал путь, и они последовали за ним.

Когда они добрались до места, Мелло все еще был в сознании. Не веря собственным глазам, он взглянул на Кэтришена.

– Ты приехал? – ахнул он. – И ты знал, кто… кто я такой?

– Но ведь ты же ранен, разве нет? – испытующе спросил Кэтришен. Он осторожно осмотрел рану и затем так и остался сидеть рядом на корточках. – Мелло, – проговорил он, – врать я тебе не собираюсь. Дела твои очень плохи. Похоже, пуля отскочила от бедренной кости и засела в тебе глубоко. Если нам удастся перевезти тебя в дом, то возможно, еще что-нибудь и можно сделать, но я не уверен, выживешь ли ты после этого.

Раненый с мертвенно-бледным лицом тяжело дышал, переводя взгляд с одного на другого. Он был испуган и сильно потел.

– Ты думаешь, – выдохнул он, – все в порядке… со мной?

– Мы втроем переложим тебя в повозку на одеяла. Джим, подложи руки ему под спину.

– Постой. – Блуждающий взгляд Мелло остановился на лице Джима. – Берегись… Мартина. Он очень… очень опасен.

– Что ему нужно, Мелло? – спросил Джим. – Что он ищет?

– Зо… золото, – выдохнул Мелло и внезапно обмяк.

– Сознание потерял, – сказал Кэтришен. – Давайте погрузим его в повозку.

Весь остаток ночи они пытались спасти парня. От Силвер-Сити и ближайшего доктора их отделяли многие мили горных дорог, да и вряд ли даже доктор смог бы ему помочь. Рано утром на рассвете Дэн Мелло умер.

Билл Кэтришен устало встал со стула, стоявшего у кровати.

– Джим, что происходит? Зачем он выслеживал тебя?

Помедлив самую малость, тот рассказал ему все: и о колких намеках Роуз Мартин, и о тайных махинациях, к которым она вместе со своим красавцем сынком имела самое непосредственное отношение; и о том, что братьев Мелло наняли именно по их настоянию; а также и об Арте Данне с Кли Монтом. Затем он перешел к событиям, предшествовавшим его разрыву с «Бар Б». Кэтришен задумчиво кивал, он выглядел явно озадаченным.

– Я никогда в глаза не видел эту женщину и слыхом о ней не слыхивал, Джим. Ума не приложу, и с чего это только она вдруг на меня ополчилась? А что Мелло имел в виду, когда сказал, что Мартину нужно золото?

– Понятия не имею. До денег они оба жадные, но ведь ранчо… – Он осекся на полуслове, поднял голову и прищурился. – А ты, Билл, случайно ничего не слышал о том, чтобы в этих краях водилось золото?

– Разумеется, есть и оно. Неподалеку от каньона Куни. Этот Куни был армейским сержантом, а потом, когда уволился из армии, отправился на поиски золота, на которое наткнулся еще в свою бытность солдатом. Закончилась его экспедиция печально. Он нарвался на апачей, но золотишком разжиться-таки успел.

– Может быть. Все может быть, Билл. Мне нужен конь.

– Сначала отдохни немного. А о Дэне мы с ребятами сами позаботимся. Кара приготовит тебе что-нибудь на завтрак.

Солнце стояло уже высоко, когда Джим Сэндифер поднялся с койки и, сонно пошатываясь, направился во двор, чтобы ополоснуть лицо холодной водой, налитой из ведра в жестяную лохань. Услышав его шаги, Кара подошла к двери, осторожно ступая, и остановилась, положив руку на косяк.

– Привет, Джим. Ну как, выспался? Отец с ребятами похоронили Дэна Мелло вон там, на холме.

Джим успокаивающе улыбнулся ей:

– Спасибо, отдохнул хорошо, но мне придется уехать сразу же после завтрака, Кара. – Он взглянул на стройную рыжеволосую девушку с бледными веснушками. – А ты пока присмотри за ребятами, ладно? Не хочу, чтобы они подставились под пулю. Я пойду на все, жизнь отдам за то, чтобы только в этих краях снова установился мир.

– Ты хороший парень, Джим, – проговорила девушка. – Побольше бы таких людей.

Сэндифер мрачно покачал головой:

– Не такой уж хороший, Кара. Просто обыкновенный человек, который надеется со временем построить здесь свой собственный дом. Полагаю, я ничем не лучше других. Эта страна должна жить свободно и благополучно. Но мы ничего не добьемся, если будем продолжать убивать друг друга.

Он дал отдых своему коню, оставив его в стойле на ранчо, одолжив мышастую лошадь из конюшни Кэтришена, вполне подходившую для поездок в горы. Джим щурился на солнце, поглядывая на дорогу из-под полей низко надвинутой на глаза серой шляпы. Ему нравился смолистый запах сосновой хвои, терпкий аромат шалфея. Он неспешно ехал вперед, высматривая на земле следы подков коня, на котором Ли Мартин проезжал здесь в тот день, когда Граймс заприметил его.

Дважды он терял след и дважды находил, но в конце концов все же снова потерял на песчаном дне высохшего русла, где поток когда-то сбегал по крутому склону скалы, о чем свидетельствовал открытый шрам, выточенный водой на поверхности камня. Занесенная песком площадка казалась сравнительно небольшой, и тем не менее след здесь обрывался. Спешившись, Сэндифер приступил к более тщательному осмотру местности и вскоре обнаружил уединенный пятачок близ скалы, скрытый со всех сторон зарослями кустарника; траву на полянке и листву с одной стороны кроны небольшого деревца кто-то основательно общипал. Здесь Ли Мартин, должно быть, оставлял коня, а сам дальше шел пешком.

На земле валялся камень, совсем небольшой, размером в два раза меньше его кулака, но именно этому булыжнику и суждено было стать ключом к разгадке. По виду камня он сразу догадался, что его извлекли из-под ближайшего куста, который легко поддался у него под рукой. Хоть часть корней растения все еще оставалась в грунте и оно сохраняло свежесть, другая часть их была выдернута из земли, и куст запросто откидывался в сторону, обнаруживая под собой зияющий лаз шириной не более пары футов и примерно фута четыре в высоту. Этот туннель, судя по всему, вырыли довольно давно.

Отведя мышастую лошадь Кэтришена в лес, подальше от лаза, Сэндифер вернулся и, настороженно оглянувшись по сторонам, спустился в туннель. Подземный коридор скоро начал расширяться и привел его в довольно просторное помещение. Когда-то здесь добывали руду. Подняв повыше зажженную спичку, Джим огляделся. Дрожащее пламя осветило рукотворную пещеру. И тут что-то блеснуло у стены. Наклонившись, он поднял небольшой осколок розового кварца с золотыми прожилками!

Засунув образец в карман, отправился дальше, пока не увидел, наконец, зияющий провал, рядом с которым лежал столб с вырубленными в нем выемками – во времена господства испанцев индейцы выбирались по ним из шахт рудников. Заглянув в провал, обнаружил, что там, уходя в темноту, торчит еще один, более длинный столб. Он еще какое-то время всматривался в яму, а затем выпрямился. Так вот, значит, что имел в виду Дэн Мелло! Мартины искали золото.

Спичка догорела, и уже потом, неподвижно стоя в прохладной темноте и размышляя над увиденным, Джим понял. Этот рудник оказался на земле, используемой Биллом Кэтришеном, который, возможно, со временем естественно, не преминет заявить о своих правах на участок, так что, прежде чем заняться разработками, отсюда следовало прогнать людей Кэтришена. Но поверит ли ему Грей Боуэн? И как поведет себя Ли, если планы его раскроются? И отчего Мелло так настойчиво твердил, что Мартин очень опасен?

Пригнувшись, Сэндифер направился в обратный путь. У выхода из туннеля он застыл как вкопанный: снаружи его поджидали Ли Мартин, Арт Данн и Джей Мелло. Ли держал винтовку, ствол которой смотрел на Джима; он только успел отскочить назад, скрываясь за углом подземного коридора, как прогремел выстрел.

– Ты, вонючая трусливая крыса! – выкрикнул он. – Дай мне выйти, и тогда посмотрим, кто кого!

Мартин рассмеялся в ответ:

– У меня на этот счет несколько другое мнение! Ты сейчас как раз там, где надо! Вот и сиди себе смирно!

Джим в отчаянии огляделся по сторонам. Мартин таки загнал его в западню. Он выхватил револьвер, в надежде, что ему предоставится случай пристрелить Мартина, но, выглянув украдкой из-за угла, не увидел ровным счетом ничего. Внезапно до его слуха донесся стук металла о камень, шорох осыпавшихся камешков, за которым последовал оглушительный грохот, и туннель в одно мгновение заполнило плотное облако пыли. Ли Мартин завалил вход в подземный коридор, и теперь он оказался заживо погребенным в этой шахте!

Джим Сэндифер устало привалился спиной к каменной стене и закрыл глаза. Ему стало страшно. Его охватил дикий, животный страх, пронизавший все его существо. Как одолеть эти каменные своды и пройти заваленный щебнем душный туннель?

У него просто нет времени, чтобы выбраться наружу: воздуха осталось совсем мало, уже сейчас нечем дышать!

Пыль медленно оседала. Но воздух оставался спертым и горячим. Решив поберечь несколько оставшихся спичек, Джим опустился на колени и на четвереньках вполз в туннель, в котором теперь уже не мог развернуться. Прикинув расстояние до выхода, он понял, что перед ним не менее пятнадцати футов каменного завала. Преодолеть их, может, и есть шанс, только бы камни не осыпались с потолка на голову. Вспомнив, как выглядит гора снаружи, он пришел к выводу, что вход в туннель скорее всего завален довольно обширным оползнем.

Стояла мертвая тишина. Не поднимаясь с колен и шаря руками в темноте, Джим в конце концов добрался до провала и столба с вырубленными выемками-ступеньками и остановился, размышляя над тем, что находится внизу под ним, на дне провала.

Может, там вода? Или даже змеи? Он слышал немало историй о том, что змеи облюбовывают себе под жилища заброшенные рудники, и однажды, спускаясь в старую шахту, увидел своими глазами самую огромную гремучую змею из всех, каких ему приходилось встречать в жизни, обвившуюся вокруг лестницы как раз прямо под ним. И тем не менее он полез вниз – вниз, в бездонную черноту. Спуск показался ему очень долгим, но наконец его нога ступила на твердую почву.

Выпрямившись и придерживаясь одной рукой за столб, он вытянул другую руку вперед и пошарил ею в темноте перед собой. С трех сторон вплотную к нему подступали каменные стены, а с четвертой – ничего, пустота. Он отправился туда, но не успел сделать и несколько шагов, как налетел со всего размаху на каменную стену, отчего у него из глаз посыпались искры. Отступив назад, снова пошарил рукой, нащупывая вход в туннель. И тут его рука коснулась небольшого каменного выступа, своего рода полки, высеченной в скале, и на ней – его сердце радостно дрогнуло – свечи!

Джим поспешно достал спичку, зажег свечу и двинулся в туннель. Здесь было больше розового кварца, и весь его щедро пронизывали золотые прожилки. Ли Мартину крупно повезло. Разглядывая стены, он обнаружил следы старых разработок, произведенных прежним владельцем рудника или, возможно, еще испанцами, хотя, судя по всему, работы здесь велись и на протяжении последних нескольких недель. Тут на глаза Джиму попался валявшийся на полу заступ, и он довольно усмехнулся. Может быть, ему все-таки удастся найти дорогу отсюда? У него ушло еще несколько минут на то, чтобы окончательно убедиться в том, что второго выхода из подземелья нет. Так что, если он все еще надеется выбраться, идти нужно тем же путем, каким он пришел сюда.

Прихватив все свечи, Сэндифер поднялся наверх по шесту и поставил горящую свечу на камень. Затем, держа под рукой заступ, принялся разгребать перегородивший туннель завал, вытаскивая камни один за другим.

Прошел час; он взмок, но продолжал прокладывать себе путь к выходу, то и дело останавливаясь, чтобы убедиться в прочности нависшей у него над головой скальной стены. В тесном туннеле работа продвигалась медленно, так как каждый камень приходилось откатывать назад. Он добрался до того места, где потолок туннеля треснул и просел, и, когда сдвинул один из обломков, сверху соскользнуло еще несколько кусков породы. Джим продолжал работать, тяжело дыша и обливаясь потом, стекавшим по лицу и шее и попадавшим на руки.

Но тут до его слуха долетел новый звук – тихое постукивание. Оглушенный ударами тяжело бившегося сердца, он замер, напряженно прислушиваясь, пытаясь сдерживать дыхание. И снова услышал это – стук, ошибки быть не могло!

Схватив заступ, он тоже ударил по камням три раза, выждал время и снова постучал трижды. Затем стало слышно, как кто-то отбрасывает камни с другой стороны завала, и его сердце ликующе забилось. Его нашли!

О том, как прошло несколько последующих часов, у Сэндифера остались довольно смутные воспоминания. Он работал как одержимый, прокладывая путь через границы времени, отделявшего его от внешнего мира и свежего воздуха, напоенного ароматом сосновой хвои. Внезапно один из камней откатился, и темноту пронзила тонкая стрела света, и в лицо ему повеяло свежестью. Он вдохнул полной грудью, наполняя легкие сырым воздухом, свежим и прохладным, словно ключевая вода, а затем снова взялся за работу, помогая рукам, разбиравшим завал снаружи, побыстрее расширить проход. Наконец ему удалось просунуть в лаз голову и плечи, а затем, подтянувшись, он выбрался наружу и встал во весь рост, отряхиваясь от пыли, оказавшись лицом к лицу вовсе не с Биллом Кэтришеном и не с одним из его сыновей, а с Джеем Мелло!

– Ты? – Он не верил собственным глазам. – Ты вернулся? Но почему?

Джей вытер свои огромные руки о джинсы и потупился.

– Заживо хоронить человека – это уж слишком, – пожал он плечами. – Идея Мартина. К тому же Кэтришен рассказал мне, что ты сделал для Дэна.

– А он, случайно, не говорил тебе, что это я убил его? Мне очень жаль, Джей. Но вышло так, что или он, или я.

– Конечно. Я предвидел такой исход, когда он отправился вслед за тобой. Мне это сразу не понравилось. Я имел в виду… Ведь ты же мог и не возвращаться за ним. Тебя бы никто не осудил. Когда я узнал, что ты жив, то тут же отправился на поиски Дэна, уже тогда догадываясь, что он погиб. Кэтришен отдал мне его одежду, и еще я нашел вот это…

Вне всякого сомнения, раненый нацарапал записку неровным почерком на клочке бумаги, положенном на приклад винтовки или на гладкий камень, в то время, пока Джим ездил за помощью.

«Джей,

Уезжай от Мартина. Сэндифер в порядке. Он поехал за помощью к Кэтришену. Я ранен. Сэндифер ни при чем. Пока, Джей, счастливого пути.

Дэн».

– Прости, Джей. Так получилось.

– Да, конечно. – Джей Мелло нахмурился. – Это Мартин втравил нас в свои делишки. Он и Кли Монт. Мы же никогда раньше никого не убивали. Ну, украли несколько лошадей да увели несколько коров из чужого стада. Только и всего.

– Сколько я пробыл здесь? – Джим взглянул на солнце.

– Часов пять-шесть. Скоро начнет темнеть. – Мелло немного помолчал, а затем добавил: – Думаю уехать отсюда – самое время рвануть в Техас.

Сэндифер протянул ему руку:

– Удачи, Джей. Может, еще свидимся.

Бандит кивнул. Он стоял, уставившись в землю, а когда, наконец, решился поднять глаза, то в лучах клонившегося к закату солнца его волевое, небритое лицо казалось на редкость отрешенным.

– Жаль, что с Дэном так вышло. Мы с самого детства повсюду вместе. – Он вытер губы тыльной стороной загрубевшей ладони. – И знаешь еще что, та девчонка… дочка Кэтришена… Она принесла цветы ему на могилу! Это ж надо!

Обернувшись, он направился к своему коню, вскочил в седло и поехал шагом по тропе, и вечернее солнце коснулось своими лучами его уныло опущенных плеч, прежде чем он скрылся за деревьями. Джим заметил, что жилетка всадника расползлась на спине, и на тулье его шляпы тоже зияла дырка.

Мышастая лошадь терпеливо дожидалась его среди зарослей кустарника. Сэндифер отвязал ее и мигом вскочил в седло. Он ехал быстро, и на обратную дорогу до ранчо на Айрон-Крик ушло совсем немного времени. Сняв седло с мышастой, он оседлал собственного коня, успев все рассказать Кэтришену.

– Я уезжаю, – объявил он. – Ли Мартину не место в наших краях.

– Нам поехать с тобой? – спросил Билл.

– Нет. Они решат, что мы хотим начать войну. Так что вам лучше остаться здесь, ведь нам не нужна междуусобица. Так что оставайтесь. Я сам со всем управлюсь.

Он свернул с дороги, не доезжая до «Бар Б», и продолжил путь по берегу ручья сквозь заросли тополей и сикамор. Затем, подъехав к постройкам, остановился у загона. Когда он слезал с коня, кожаное седло скрипнуло, и возле загона раздался тихий шорох.

– Кли, это ты? – спросил голос Арта Данна. – Ну и как там, в доме?

Джим Сэндифер решительно выступил вперед.

– Нет, Арт, – выпалил он, – это я!

Данн поспешно отступил назад, хватаясь за револьвер, но Джим опередил его, с самого начала предвидя это движение. Сэндифер ухватил Арта за запястье, одновременно нанося сокрушительный апперкот правой в солнечное сплетение.

Данн охнул, колени у него подогнулись. Джим выпустил его руку, а затем резко ударил противника в подбородок. Данн лязгнул зубами – удар пришелся точно в цель. Джим нанес еще подряд четыре удара в челюсть, а напоследок, ткнув противника под ребро, ухватился за пряжку ремня Данна и одним рывком расстегнул ее.

Ремень вместе с кобурой соскользнул вниз, а Данн, покачнувшись, опустился на колени. Он яростно размахивал руками, пытаясь вцепиться в Джима, задыхаясь и не в силах перевести дух.

Дверь хижины, в которой жили работники, распахнулась, и на пороге появился Спаркмэн.

– Что тут такое? – строго спросил он. – Что происходит?

Сэндифер тихо окликнул его, и, охнув от неожиданности, Спаркмэн сбежал вниз по ступеням крыльца.

– Джим! Ты здесь? У нас тут черт знает что творится! Не знаю, что уж там случилось, но только дело дошло до стрельбы! Мы бросились было в дом, но Монт отогнал нас. У него ружье.

– Присмотри пока вот за этим. Я сам все разузнаю. А Граймс с Репом где?

– Реп Дин поехал в хижину на Кэбин-Крик, чтобы в случае чего собрать ребят на подмогу. Граймс в доме.

– Тогда бери Данна и не спускай с него глаз! Возможно, мне понадобится помощь. Как только я крикну, хватайте оружие и мигом ко мне! Нужно быть готовыми ко всему!

Развернувшись, Джим Сэндифер поспешно обошел вокруг здание и остановился у парадного входа, через который ходили крайне редко и лишь в особо торжественных случаях. Эта дверь вела в большую старомодную гостиную, неуютную и помпезную, где царили плюш и фальшивая позолота. Домочадцы заглядывали в нее нечасто. Обычно парадный вход закрывался на замок, но не так давно в этойчасти дома переставляли мебель, и Джим не помнил, чтобы его запирали. Вполне возможно, что дверь открыта до сих пор.

Прокравшись на веранду, он осторожно повернул ручку. Дверь подалась, и Сэндифер неслышно скользнул в темноту. Ворсистый ковер на полу приглушал звуки его шагов, и он прошел через гостиную к двери в смежную комнату, где горел свет и откуда доносились чьи-то голоса.

– Ну и как старик? – спросил Мартин.

– В порядке, жить будет, – ответила ему на это мать.

Мартин досадливо чертыхнулся.

– Если бы только эта девка меня не толкнула, я бы его убил, и мы бы разом избавились от него. Тем более такой подходящий случай. Можно во всем обвинить Сэндифера.

– Не спеши, – перебила Роуз Мартин. – Вечно ты бежишь впереди лошади. Девка здесь, и нам от этого прямая выгода. До тех пор, пока она у нас, старик перечить не станет; а коль скоро он болен, она будет делать все так, как ей велят.

Мартин понизил голос.

– Если бы мы вовремя прикончили Сэндифера, как я и хотел, все вышло бы гораздо лучше, – раздраженно бросил он. – Если бы он не брякнул, что заваруха с Кэтришеном началась с нашим здесь появлением, старик бы и не задумался. Его слова навели Боуэна на размышления, и теперь, мне кажется, он уже пожалел о том, что прогнал десятника.

– Не имеет значения! – резко оборвала его Роуз Мартин. – Мы сумели прибрать к рукам это ранчо, так что и с Кэтришеном мы тоже как-нибудь сами справимся. Теперь, когда Сэндифера больше нет, времени для этого у нас будет больше чем достаточно.

Раздались шаги.

– Ли, старик приходит в себя. Он хочет видеть дочь.

– Перебьется! – сухо ответил Мартин. – А ты глаз с него не спускай!

– Ты не видел Арта? – поинтересовался Кли, явно обеспокоенный. – Он уже давно должен был вернуться. Что-то случилось!

– Да ладно тебе… И кончай скулить! А то растявкался тут, как паршивый койот!

Сэндифер слушал затаив дыхание. Он думал. Элейн не видно, значит, ее держат взаперти, возможно, в ее комнате. Дверь из гостиной рядом со старым пианино как раз и вела в нее. Он осторожно пересек гостиную, взялся за ручку и попробовал ее повернуть. Заперто.

В тот же момент в комнату девушки кто-то вошел, и из-под двери, рядом с которой стоял Джим, выбилась полоска света. Он услышал, как испуганно вскрикнула Элейн и насмешливый голос Ли Мартина произнес:

– Чего ты испугалась? – Мартин рассмеялся. – Я заглянул на минутку, убедиться, что с тобой все в порядке. А если бы ты поменьше болтала языком, то с твоим отцом ничего не случилось бы! Зачем тебе потребовалось втолковывать ему, что Сэндифер правильно поступил с Кэтришеном и что он не должен его увольнять?

– Он не должен был этого делать, – тихо повторила девушка. – Если бы он сейчас оказался здесь, то убил бы тебя. А теперь убирайся из моей комнаты.

– А может быть, я еще не готов уйти? – продолжал издеваться Мартин. – Учти, отныне я буду приходить и уходить, когда мне заблагорассудится.

Ли неторопливо прошелся по комнате, и пальцы Джима еще крепче сомкнулись вокруг ручки двери. Он хорошо помнил этот замок и знал, что укреплен он не слишком надежно. Но тут ему на ум пришла новая идея. Обернувшись, он схватил старую лампу под стеклянным абажуром, довольно массивную, украшенную замысловатым узором, и, взвесив ее в руке, запустил в окно.

На пол веранды со звоном посыпались осколки разбитого стекла, а лампа, с грохотом скатившись по лестнице, осталась лежать на земле. Кто-то вскрикнул, и он услышал, как со всех сторон раздался топот бегущих ног.

– Что такое? Что случилось? – спрашивали друг друга люди.

И тогда он со всего размаху ударил плечом в дверь.

Как и ожидал, хлипкий замок не выдержал, и Джим влетел в спальню Элейн. Удержавшись на ногах, проворно развернулся и подскочил к двери, открывавшейся в комнату, где сидела Роуз. Он оказался там в тот самый момент, когда Монт открывал ее с той стороны. Не желая рисковать жизнью девушки, Джим, вместо того чтобы выхватить револьвер, пустил в ход кулаки, влепив Монту сокрушительный удар в челюсть, отчего тот отлетел обратно и рухнул к ногам миссис Мартин. Джим Сэндифер последовал за ним.

– Давай, Ли! – приказал он. – Хватай свою пушку!

Ли Мартин был убийцей, но никак не ганфайтером. Мертвенно побледнев, с широко раскрытыми от ужаса глазами, он спрятался за спину матери и схватил ружье.

– Стреляй, Джим! – закричала Элейн. – Стреляй!

Он не мог. Роуз стояла между ним и его целью. Джим сделал резкий бросок вперед, опрокидывая стол со стоявшей на нем лампой, которая со звоном разбилась об пол. Он выстрелил два раза подряд. В ответ из темноты прогремело ружье, и он прижался спиной к стене, перекладывая револьвер в другую руку. Вспышки выстрелов подобно алым стрелам пронзали темноту, от грохота сотрясались стены, а затем неожиданно все прекратилось, и стало тихо как в могиле. В воздухе витал горьковатый пороховой дым, смешавшийся с запахом керосина и еле уловимым, сладковатым запахом крови. Держа револьверы наготове. Джим сидел пригнувшись у стены и прислушивался к малейшему шороху. Кто-то застонал, а затем испустил глубокий вздох; шпора царапнула по полу. Из дальней комнаты донесся слабый голос Грея Боуэна:

– Дочка? Доченька, что случилось?

Никто не ответил.

По-прежнему было тихо и неподвижно, но глаза Джима начинали постепенно привыкать к темноте. Теперь он видел, что никто больше не стоял посреди комнаты. Голос Элейн нарушил затянувшееся молчание.

– Джим? Джим, с тобой все в порядке? О, Джим… ты не ранен?

Возможно, этого-то они только и ждали.

– Все хорошо, – успокоил он. – Лампу зажги.

Он осторожно пошевелился. Ничего! С улицы донесся топот бегущих ног. Затем дверь распахнулась настежь, и на пороге возник Спаркмэн с ружьем, а за ним и Граймс.

– Похоже, порядок, – подвел итог Сэндифер. – Мы тут немного постреляли.

Элейн вошла в комнату, держа в руке лампу, и в ужасе застыла на пороге. Джим взял лампу у нее из рук.

– Лучше иди к отцу, – быстро сказал он. – Мы тут сами обо всем позаботимся.

Спаркмен огляделся по сторонам.

– Вот это да! – ахнул он. – Покойники! Все до одного!

– И что, женщина тоже? – Сэндифер побледнел. – Надеюсь, что это не я…

– Не ты, – подтвердил Граймс. – Ее со спины подстрелил собственный сын. Ведь он палил в темноте наугад, как сумасшедший.

– Возможно, и к лучшему, – почесал в затылке Спаркмэн. – Так ей и надо, старой церберше.

Одна из пуль угодила Кли Монту в бровь, а вторая засела в ребрах. Отойдя от него, Сэндифер остановился над Ли Мартином. Он лежал на полу, широко раскинув руки, оказавшись буквально изрешеченным пулями, лицо его искажал странный оскал.

– Похоже, ты не промахнулся, – мрачно произнес Спаркмэн.

– Мне тоже так кажется, – откликнулся Джим. – Пойду загляну к старику, а потом и вам помогу.

– Забудь об этом. – Граймс взглянул на Джима, как тому показалось, немного насмешливо. – Оставайся там. Только не проводи все время у постели старика. Нам еще нужно обсудить новый план пастбищ, а уж с таким зятем, который к тому же еще и первоклассный скотовод, Грею не о чем беспокоиться!

Сэндифер остановился в дверях, держась рукой за портьеру.

– Может, ты в чем-то и прав, – задумчиво проговорил он, – глядя на Элейн, остановившуюся на пороге.

– Уж поверь мне, – подхватила она, направляясь к нему, – он действительно прав! Прав, как никогда!

НА ЗАПАД, В ТЕХАС

От автора

В прежние времена, направляясь сквозь заросли к другому костру или к соседней хижине, человек обычно зажигал пучок шелухи от кукурузных початков, чтобы освещать себе в темноте дорогу. В дальнейшем выражение «light a shuck» (то есть буквально «поджечь шелуху») стали употреблять, когда хотели сказать, что кто-то собирается в путь или же уже уехал.

Зачастую, если человек отправлялся на Запад, после его имени делали коротенькую приписку: «GTT», что означало «gone to Texas» – «уехал в Техас», давая тем самым понять, что он окончательно порвал с привычным и знакомым миром, словно сквозь землю провалился, и справедливости ради следует заметить, что многие из отправлявшихся в столь дальнее путешествие действительно погибали.

И тем не менее огромное число людей собирало вещи и уезжало из обжитых мест. Очень часто, когда о ком-либо говорили, что он «отправился на Запад», имелось в виду, что человек умер, хотя большинство из тех, кто решался уехать туда, оставались в живых, но уже так никогда и не возвращались обратно домой. Они просто ехали дальше, куда глаза глядят. Обосновавшиеся на Западе поселенцы были легки на подъем. За каждым поворотом дороги, за вершиной любого холма могло таиться что-то неизведанное, и для того, чтобы увидеть все своими глазами, от человека требовалась лишь самая малость – оседлать коня и внимательно глядеть вперед.

На Запад, в Техас

Спустившись вниз по крутому берегу, Малыш Сэнди пришпорил своего чалого и направился по дну узкой лощины, где, сидя верхом на большом жеребце мышастой масти, его дожидался Джаспер Уолд. Новичок в этих краях, девятнадцатилетний Малыш осадил коня, стараясь держаться на некотором расстоянии от своего босса. Его серый жеребец был под стать седоку: столь же норовист и коварен, как и сам Уолд.

– Привет, босс! Вы только взгляните, что я нашел вон там, в скалах к востоку отсюда.

Уолд хмуро сдвинул брови, принимаясь разглядывать камень, протянутый ему юным всадником.

– Я плачу тебе не за то, чтобы ты булыжники собирал, – объявил он наконец. – Возвращайся в ущелье и сгоняй отбившийся от стада скот. Пора отрабатывать свой хлеб.

– Я просто подумал, что вас это заинтересует. Мне кажется, что там есть золото.

– Золото? – усмехнулся Уолд, смерив ковбоя презрительным взглядом. – Это здесь-то? Не будь идиотом!

Сунув камень в карман штанов, посрамленный Малыш развернул коня и направил его обратно к зарослям. Возможно, и в самом деле не слишком-то разумно мечтать о том, чтобы найти здесь золото, но уж очень подобранный камень с виду походил на кусок золотоносной породы, да и по весу казался необычно тяжелым. В свое время ему приходилось слышать о том, что золото весьма тяжелый металл.

Выехав на окраину неудобий, Малыш заметил одинокого быка, трусившего в сторону густых зарослей, и пришпорил коня, который мигом сорвался с места и пустился вскачь. Хитрый бык оказался прытким, как олень. С резвостью голодного бродяги, устремившегося вдогонку за походной кухней, он деловито направился к высоким скалам, но когда они уже совсем поравнялись, бык низко опустил голову и галопом бросился наутек к зарослям ивняка, то и дело шарахаясь из стороны в сторону и делая резкие повороты.

За ивами начинались непролазные заросли колючего кустарника, перемежавшегося с кактусами и огромными валунами – место мало подходящее для поездок верхом, а уж на то, чтобы бросать там аркан, мог решиться разве что самоубийца. Стоит только быку исчезнуть в тех дебрях, и поймать его уже будет невозможно.

Малыш схватил аркан и попробовал набросить петлю на удиравшего нахала, хотя расстояние было слишком велико для хорошего броска. И тем не менее у него все получилось, но в тот самый момент, когда петля аркана настигла быка, чалый споткнулся, угодив ногой в мышиную норку, и Малыш Сэнди на всем скаку вылетел из седла, перелетев через голову чалого.

Шлепнувшись на землю, он мельком взглянул в сторону быка и похолодел от ужаса. Развернувшись и низко наклонив голову с острым рогом длиной никак не меньше пяти футов, разъяренный зверь бросился к нему.

Взвизгнув, парень хотел было выхватить револьвер, но кобура оказалась пуста, и тогда, не долго думая, он в отчаянии бросился к расселине среди камней, чувствуя у себя за спиной горячее дыхание быка, или, по крайней мере, ему так представилось.

Бык перескочил через расселину, взрывая копытами облако пыли, и щедро осыпал ею ковбоя с ног до головы. Немного отдышавшись и оглядевшись, Малыш обнаружил, что лежит в каменной трещине около трех футов шириной и глубиной по меньшей мере футов тридцать. Забравшись сюда, он удачно приземлился на узкий каменный карниз, частично закрывавший просвет между двумя каменными стенами.

Осторожно привстав, он поднял голову над краем расселины и, испуганно охнув, тут же спрятался обратно, так как коварный злодей с налитыми кровью глазами никуда не спешил уходить, а остановился поодаль, всего футах в десяти, и смотрел в его сторону.

Порывшись в кармане, Малыш выудил из него кисет и бумагу и принялся сворачивать самокрутку. В конце концов, чего расстраиваться из-за пустяков? Бык через какое-то время уйдет, и он благополучно выберется наверх. К тому же здесь, среди камней, царила приятная прохлада, слышалось журчание и тихий плеск воды, и вообще все получилось просто замечательно.

Мысль о воде напомнила Малышу о том, что ему уже давно хочется пить. Немного поразмыслив, он решил, что, действуя с определенной осторожностью, пожалуй, сумеет спуститься на дно расселины, ничем при этом не рискуя. А там внизу по камням бежала вода, и он мог напиться. О коне не волновался, так как еще раньше, выглянув из расселины, успел заметить своего чалого, который щипал траву поодаль, волоча по земле поводья. Теперь умное животное будет терпеливо стоять так сколь угодно долго.

Выпавший при падении из кобуры револьвер тоже лежал в траве всего в каких-нибудь двух десятках футов от края обрыва. Окажись он сейчас при оружии, то без хлопот отогнал бы быка. Но вот только как заполучить револьвер обратно? Попытаться проделать это под самым носом разъяренного быка равноценно самоубийству.

Спустившись на дно расселины, Малыш огляделся. Здесь царил таинственный полумрак. В полдень, когда солнце стояло в зените, тут, наверное, бывало светлее, но все другое время на камнях лежали глубокие тени. Опустившись на колени у тоненького ручейка, сбегавшего по камням, Малыш вдоволь напился. Затем, оторвавшись, наконец, от воды, поднял голову и, взглянув вниз по течению, едва не лишился чувств: прямо на него смотрел пустыми глазницами человеческий череп.

Малыш Сэнди был не робкого десятка. Ему доводилось сражаться с апачами и команчами и еще пару раз проезжать по дороге, ведущей на Додж. Но теперь, когда на земле всего в нескольких футах от него скалился человеческий череп, ему сделалось не по себе.

– Черт возьми, кажется, до меня здесь уже кто-то успел побывать, – пробормотал он. – Похоже, бедняга сломал ногу, не смог выбраться и помер с голоду.

Но подойдя поближе и рассмотрев скелет получше, он понял, что ошибался. Жизнь этого человека оборвал выстрел в голову.

Малыш осторожно повернул череп. Пуля прошла навылет и расплющилась о камень.

Он был поражен.

– Ну дела! Кто-то пристрелил парня, когда он лежал здесь, – заключил Малыш.

Оставаясь сидеть на корточках, Малыш Сэнди попыхивал самокруткой и размышлял над ситуацией. Имея за плечами большой опыт следопыта, ему не составило труда увидеть и понять очевидное. Обращало на себя внимание и еще кое-что. Этого человека уже ранили, когда он упал или его сбросили на дно расселины, после чего другой человек, вооруженный винтовкой, наклонился над краем обрыва и выстрелил ему прямо в голову!

На кожаном ремне сохранилась заметная бороздка, оставленная пулей, а в простреленном коленном суставе засел кусок свинца.

Малыш размышлял о том, каким образом могла появиться царапина на ремне, но, обратив внимание на неестественную позу мертвеца, в конце концов решил, что, судя по всему, человек был ранен очень серьезно, и не только в ногу.

Рубаха на скелете истлела, и от нее остались лишь одни лохмотья, а на земле среди камней валялось с полдюжины пуговиц, старый складной нож и несколько монет. Тут же притулились и иссохшие высокие башмаки – не такие, как обычно носят ковбои, а с низкими каблуками, типа тех, что в ходу у рудокопов и старателей. Покрывшийся налетом ржавчины револьвер остался на земле поодаль, и Малыш поднял его, убеждаясь, что барабан полностью заряжен.

– Похоже, выстрелить он так и не успел, – задумчиво пробормотал Сэнди. – Ну дела! И что за чертовщина?

Продолжая разглядывать скелет, он заметил между ребрами небольшой кожаный кисет, который покойник, очевидно, носил за пазухой. Поначалу он принял его за булыжник. Жесткая ссохшаяся кожа лопнула, когда он попытался развернуть находку. Внутри кисета оказалась пригоршня камешков, таких же, как и найденный им кусок породы!

Запихнув камни вместе с остатками кисета под валун, Малыш сунул за пояс ржавый револьвер и принялся карабкаться вверх. Выбравшись на скальный карниз, осторожно выглянул из расселины, убеждаясь, что бык уже ушел.

Чалый прял ушами, то и дело всхрапывая, и, судя по всему, вовсе не удивился, заметив, как хозяин выползает откуда-то из-под земли. Второго аркана ковбой не имел, очевидно, веревка так и осталась висеть на бычьих рогах, но только он теперь не думал об этом. Все мысли его сосредоточились на мертвеце со дна расселины.

Проснувшись на следующее утро, Малыш перевернулся на бок и обвел взглядом комнату. Все еще спали, и только тогда он понял, что наступило воскресенье.

Не обнаружив нигде поблизости Уолда, Сэнди отправился прямиком к летней кухне. Над трубой медленно поднималась струйка дыма, так как Чолли Купер, лучший повар в округе, подходил к своей работе со всей ответственностью. Не имело никакого значения, появлялся ли работник раньше или позже других – он всегда с радостью кормил его завтраком. В глубине души Сэнди радовался тому, что ему удалось избежать встречи с Уолдом, он недолюбливал своего угрюмого, вспыльчивого босса.

Компания на ранчо подобралась не из самых приятных, и Купер единственный по-дружески ровно относился ко всем. Джаспер Уолд чаще молчал, а говорил, лишь когда возникала необходимость отдать какое-нибудь приказание или же сделать кому-либо замечание, и тогда в его голосе звучали нотки сарказма. Джаспер, сорокалетний силач, производил впечатление человека, успевшего уже многое повидать на своем веку. Ходили слухи, что за ним числилось не одно убийство. Он держал при себе двоих постоянных работников, вот уже долгое время трудившихся на него: Джека Суорра, вечно небритого здоровенного громилу из Канзаса, и худощавого Датча Швайтцера – немца по происхождению и горького пьяницу.

– Привет, Сэнди. – Чолли приветливо взмахнул рукой с вилкой. – Садись к столу, я сейчас принесу кофе. Что-то рано ты сегодня поднялся.

– Ага. – Малыш пододвинул к себе глиняную чашку. – Хочу проехаться до Форкса. Нужно прикупить кое-чего. Пару рубашек и еще там по мелочи.

Чолли выложил на тарелку два огромных куска вареной говядины и четыре яйца.

– Вот, поешь, – предложил он. – Негоже отправляться за покупками на пустой желудок.

Разливая кофе, Чолли спросил, понизив голос:

– Когда босс вчера увидел, что ты не вернулся вместе с остальными, он прямо-таки позеленел от злости. С чего бы это вдруг?

– Наверное, был просто не в духе. Я вчера погнался за старым быком и потерял аркан. У чертовой скотины один рог, но зато такой, что хватило бы и на двоих быков.

Купер усмехнулся:

– Ты не первый остался без аркана, погнавшись за Стариной Однорогим! Благодари Бога, что сам жив остался.

– Ну и места в той стороне – не пройти, не проехать, – сказал вслух Малыш. – Ты бывал там когда-нибудь?

– Дальше ручья никогда не заходил, да и не имею такого желания. Кроме апачей, в тех краях хорошо ориентировался только один человек – его звали Джим Керлэнд. Он все твердил, что там есть золото, но над ним только смеялись.

– Ранчеро?

– Нет, скорее старатель. До приезда сюда он, кажется, работал где-то на рудниках. Но теперь его, скорее всего, уже нет в живых. Примерно с год назад он уехал куда-то в те края, и с тех пор никто его больше не видел ни живым, ни мертвым. Жена его умерла месяца три-четыре назад, а дочка поступила на работу в лавку Райта, дела на почте ведет.

Джим Керлэнд. Это имя нужно запомнить. Малыш Сэнди знал, что рискует. Убийца Керлэнда – если его скелет он нашел на дне расселины – мог все еще оставаться где-то поблизости, и любое упоминание имени Керлэнда могло навлечь на него большие неприятности. Так что разумней всего умерить свой пыл и действовать с предельной осторожностью.

Малыш Сэнди вовсе не считал себя героем. Он не чувствовал благоговейного страха перед человеком, нацепившим на себя звезду шерифа, и, как и большинство ковбоев того времени, полагал вершимое им правосудие досадным недоразумением, придуманным исключительно для того, чтобы не дать человеку пожить в свое удовольствие. Везде и во всем он поступал по собственному усмотрению, предпочитая разбираться со своими обидчиками по-свойски. Он стыдился обращаться за помощью к кому-то и был твердо уверен в том, что шерифы везде одинаковы.

Его влекло к себе золото. И если где-то находился рудник, столь же богатый золотом, как и найденный им кусок породы, то он и сам не отказался бы прибрать такое богатство к рукам. Еще бы! Ведь разжившись некоторым количеством золота, он обзавелся бы собственным ранчо и занялся разведением коров эмментальской породы, которые дают гораздо больше мяса, чем лонгхорны. Ах, как бы он развернулся, имея в запасе небольшой начальный капиталец!

Приехав в Форкс, ковбой отправился прямиком к лавке Сима Райта, работавшей без выходных в течение всего года. Пить он в тот день не собирался. Малыш Сэнди, высокий стройный юноша с копной светлых волос и кротким взглядом серых глаз, осадил своего чалого перед лавкой, поднялся на тротуар и прошел внутрь.

Поначалу ему показалось, что там никого нет. Затем он заметил девушку, глядевшую на него из-за прилавка.

Сняв шляпу, он подошел к ней.

– Мэм, мне нужна пара рубашек. Нет ли у вас чего-нибудь в клетку? – начал он разговор.

– В крупную клетку? – улыбнулась она в ответ.

– Ага, побольше.

Она выложила перед ним несколько рубашек, одна из которых, в черно-белую клетку, очень смахивала на шахматную доску.

Малыш принялся задумчиво щупать материю и наконец спросил:

– Ваше имя Керлэнд, мэм?

– Это моя фамилия. А так я Бетти.

– А я Сэнди, – представился он. – Обычно меня зовут Малыш Сэнди.

Не без некоторого колебания он сунул руку в карман и вытащил оттуда складной ножик, который тут же положил поверх рубашек.

Лицо девушки сделалось мертвенно-бледным. Подняв на Малыша полные скорби глаза, она прошептала:

– Откуда это у вас?

Он подробно объяснил ей, как все случилось. Она внимательно выслушала его рассказ от начала до конца, ошеломленно глядя на него.

– Вы считаете, что его убили? – спросила она после того, как он закончил. – Почему?

– У него при себе имелись образцы золотой руды, мэм. А ради золота некоторые готовы пойти на все, что угодно. Я сам такой. Давно хотел найти золото и решил, что буду помалкивать об этом, а когда найду жилу, то просто по-тихому застолблю то местечко для себя. Потом я прознал о вас и подумал, что следует вам все же сообщить об отце, чтобы хоть похоронить его по-человечески.

– А кто его убил?

– Откуда же мне знать! Думаю, что если очень постараться, то можно выяснить и это, но вам лучше еще какое-то время помалкивать о том, что его нашли.

– А если я пообещаю молчать, вы найдете убийцу? А я вам за это уступлю этот участок.

– Нет, мэм. Я не смогу принять от вас такую жертву. Мужчины в нашей семье воспитаны иначе. Но я никогда не прощу себе, если тот негодяй, способный так подло убить человека, останется безнаказанным, а поэтому, если вы не возражаете, мэм, я займусь этим в свободное время.

Девушка смотрела на него большими, печальными глазами, и Малыш Сэнди глядел в эти бездонные глаза и не мог оторваться – никогда еще не встречал он такой девушки. А ее губы! Ну просто замечательные губы! Не слишком полные, но и не совсем тонкие. Ему это нравилось. И шея у нее была белой-белой… Она улыбнулась ему. Малыш густо покраснел.

– Вы, наверное, думаете, что я раньше никогда не видел девушек, – смущаясь все больше, произнес он. – Вообще-то, возможно, я и в самом деле никогда не приглядывался к ним. Но ведь они тоже не баловали меня своим вниманием.

– Спасибо, Сэнди.

Всю обратную дорогу на ранчо он думал о том, как прекрасно прозвучало произнесенное ею имя.

Хозяйство «Бар У» располагалось в самом конце долины, совсем недалеко от города. Три загона для скота, неказистая хижина с некрашеными стенами, в которой жили работники, и хозяйский дом с пристройкой, где располагалась кухня, сложенный из необожженного кирпича. Когда Малыш со своими новыми рубашками въехал во двор ранчо, над кухонной трубой поднимался дым.

Расседлав чалого, он направился прямиком на кухню, собираясь выпить кофе. Вся команда собравшихся за столом встретила его молча. Только Чолли, предупреждающе глянул на него. Взяв чашку, Малыш налил себе кофе и направился к столу.

– Где тебя носило вчера вечером? – сурово спросил Уолд, сидевший во главе стола.

– Меня? Просто не повезло. Погнался за этим чертом Однорогим, да потом сам насилу ноги унес. Остался без аркана.

– А тот камень все еще у тебя?

– Тот? – Малыш Сэнди небрежно пожал плечами. – Нет. Я выбросил его. Да и на что он мне? Скорее всего это колчедан или что-то в этом роде.

На этом разговор и окончился, но Малышу отчего-то сделалось не по себе. Ему не нравилось работать на Джаспера Уолда, и чем скорее он подыщет себе какую-нибудь другую работенку подальше отсюда, тем лучше, решил он про себя. В недобром взгляде Уолда угадывалось нечто такое, что наводило его на неприятные размышления.

– Утром, – распорядился Уолд несколько минут спустя, – отправишься на работу к Там-Бьютт.

Малыш с готовностью кивнул, оставляя это решение без комментариев. Район Там-Бьютт находился в шести милях от неудобий, где он вступил в схватку с Однорогим, на другой стороне долины. Что это: расчет или случайность? Что заставило Уолда услать его в другой конец ранчо?

И все-таки на следующий день он скоро понял, что его новое место работы предоставляло ему определенные выгоды. Все утро он трудился в поте лица, успев отловить и привести в устроенный среди гор загон сорок коров, до этого бесхозно блуждавших в зарослях пиний.

Затем, оседлав гнедого мустанга, Малыш направился к ущельям, что вели на юго-запад, в сторону от ранчо. Примерно через час он выехал на дорогу, что вела к небольшому городку Арго-Спрингс. Там находилась единственная на всю округу контора земельного управления, где регистрировали заявки на получение в собственность участка под старательские разработки.

Беглый просмотр конторских книг, в которых велись регистрационные записи о сделках с государственной землей, показал, что заявок на открытие рудника в окрестностях неудобий еще ни от кого не поступало. Выходит, если убийца Джима Керлэнда что-то и нашел, то свои разработки он вел тайком. Малыш полистал еще кое-какие бумаги, но ответ на не дающий ему покоя вопрос получил совершенно случайно. Все произошло самой собой, когда Пит Мэллинджер, служивший при конторе курьерской службы «Уэллс Фарго», обратил внимание на тавро, каким был помечен его конь.

– Ты с «Бар У»? Так, значит, это ты возишь нам ящики? Те, что Уолд отправляет в Эль-Пасо?

– Я? Нет, я заскочил табака прикупить. – Он доверительно усмехнулся. – Босс даже не знает о том, что я уехал с ранчо.

– Ну тогда не буду тебя выдавать. А то он такой крутой, этот ваш Джаспер Уолд. В его сторону и не посмотришь лишний раз – тут же пушку наставит. И денежки у него водятся. Похоже, он задался целью скупить участки в районе каньона Агуа-Дулсе.

Сэнди свернул сигарету и внимательно слушал, обводя взглядом узкую улочку с коновязью и обшитыми досками фасадами домов. Дела у «Бар У» шли не лучшим образом, и ранчо не приносило Джасперу Уолду тех денег, которых хватило бы на покупку земли, даже если учесть махинации с клеймами. Так, ничего особенного, все больше по мелочи, но только тавро «Бар У» неизменно появлялось на всех коровах, забредавших в угодья ранчо и попадавших в поле зрения ее работников.

Перед отъездом домой Малыш сумел заполучить и интересовавший его адрес в Эль-Пасо. Тяжелые ящики переправлялись Генри Уолду, брату Джаспера.

Погрузившись в раздумья, Малыш Сэнди побрел прочь от конторы «Уэллс Фарго» и перешел на другую сторону улицы, направляясь к салуну. Раз уж он все равно оказался здесь, то не помешает и выпить. Толкнув створки дверей, он вошел в неуютную, грязную комнату, в которой и находился бар. Датч Швайтцер стоял, облокотившись о стойку, и глядел на него.

– Привет. – Малыш прошел к бару и заказал выпивку. – Похоже, сегодня утром не я один отбился от стада.

Датч мрачно глядел на него.

– Нет, я-то как раз на работе. Меня сюда босс послал. А тебя он не посылал.

– Разумеется. Я сам приехал. Хорошенько поработал с утра, согнал столько скота, сколько порой за день не согнать. Совсем замучился, вот и решил заскочить, промочить горло.

– А с каких это пор в «Уэллс Фарго» наливают?

Малыш пожал плечами. Взяв стакан с выпивкой, он разом опрокинул виски.

– Ладно, я возвращаюсь, – бросил он, направляясь к выходу, но окрик Швайтцера заставил его остановиться.

– Подожди!

Малыш Сэнди обернулся, и внутри у него все похолодело. Он еще никогда ни с кем не сходился в поединке! Немец глядел на него с холодной ненавистью. Малыш стоял, расставив ноги, чувствуя неприятную сухость во рту. Он ни минуты не сомневался в том, что Датч собирается убить его.

Швайтцер пил и до его прихода, но вовсе не выглядел пьяным. Этот сморчок мог влить в себя огромное количество выпивки и редко допивался до такой степени, чтобы не держаться на ногах или начать трепать языком. Напиваясь, он ожесточался, становясь еще более подлым, чем обычно.

– А ты умен не по годам. Слишком уж умен, – зло процедил он сквозь зубы.

Двое мужчин, сидевшие до этого за столиком у дальней стены, разом поднялись и тихо выскользнули из комнаты через черный ход. Малыш Сэнди видел, что и хозяин бара не на шутку испугался.

Как это не покажется странным, но только в тот момент Малыш почему-то совсем не испытывал страха. Он пристально разглядывал Датча, догадываясь, что тот напрашивается на неприятности, будучи не в силах унять в себе яростное, настойчивое стремление к насилию. Это чувство не давало ему покоя, оно точило его изнутри подобно тому, как червь точит яблоко, оно ослепляло его неукротимой ненавистью – это чувство, которое он обычно испытывал по отношению ко всему происходившему и ко всем людям, его окружавшим. Малыш Сэнди знал, что его ненависть не имела ничего общего с личной неприязнью. Просто в душе Датча Швайтцера жил убийца и насильник. Небольшой искорки достаточно было, чтобы вывести его из себя.

Как это бывает в минуты сильных потрясений, разум Малыша работал четко, и он поймал себя на мысли о том, что обращает внимание сразу на множество деталей – мокрый кружок на стойке бара, оставшийся на том месте, где только что стоял его стакан, полупустую бутылку перед Швайтцером, два пустых столика у дальней стены. Он видел мертвенную бледность на мясистом лице хозяина заведения и рыжие волоски на руках Швайтцера.

– Ты сунул нос не в свое дело. – Швайтцер взял бутылку в левую руку, собираясь налить себе еще виски. И тут его лицо исказила яростная гримаса отчаянного гнева, и он замахнулся бутылкой, собираясь запустить ею в голову Малышу.

Потом, как ни старался Малыш, так и не смог припомнить ни своих ощущений, ни того, как все в точности произошло. Он просто выхватил револьвер и выстрелил в бутылку.

Она взорвалась россыпью стеклянных брызг, обдавая Швайтцера водопадом виски. Немец в изумлении отскочил назад, и когда снова взглянул на Малыша, то от его былого похмелья не осталось и следа.

С вытаращенными глазами, бледнея, Швайтцер медленно поднял вверх обе руки. Он сдавался.

– Я не стреляю, – предупредил он, стараясь унять дрожь в голосе. – Я вообще не пошевелюсь.

– Вот так-то лучше! – сурово ответил Малыш Сэнди. Бросив взгляд на оторопевшего хозяина салуна, он попятился к двери и вышел на улицу, убирая револьвер в кобуру. Не сводя глаз с салуна, он перешел на другую сторону улицы, где оставил коня, вскочил в седло и поехал прочь из города.

Малыш делал все как во сне. Ведь он никогда не считал себя ганфайтером. Кто он такой? Обыкновенный странствующий ковбой, мечтающий когда-нибудь обзавестись собственным ранчо. Ему никогда не приходилось хвататься за оружие в стремлении опередить противника на какую-то долю секунды, от которой зачастую могла зависеть его жизнь, хотя, разумеется, он самостоятельно практиковался в стрельбе.

Вот уже на протяжении многих лет он не расставался со своим револьвером, и порой эти тренировки продолжались час за часом, внося хоть какое-то разнообразие в монотонность долгих ночей, когда ему приходилось сторожить стадо, а вовсе не потому, что его переполняло желание отточить мастерство. Самое обычное занятие, ничуть не лучше, чем тасование колоды карт, раскладывание пасьянса или же фокусы с камешками. Тогда все этим грешили…

Как и любой выходец из Техаса того времени, он умел неплохо драться и хорошо стрелять, почти всегда попадал точно в цель, но такой расторопности и точности, какую ему пришлось продемонстрировать в салуне, он от себя никак не ожидал.

Оказавшись за пределами города, он не спешил домой. Вернувшись на ранчо, Датч Швайтцер обязательно расскажет о случившемся Джасперу Уолду. И тогда начнутся неприятности, в этом Малыш нисколько не сомневался. Его просто-напросто постараются убить. Однако тут он сообразил, что в городе ему надо провернуть еще одно небольшое дельце. А поэтому, скрывшись за поросшими можжевельником холмами, он свернул с дороги, объехал вокруг города, слез с коня и начал ждать.

Вскоре на повозке уехал Датч. Время шло, и народу на улицах становилось все меньше. Солнце садилось. С наступлением темноты Сэнди добрался до города и направился к конторе «Уэллс Фарго».

Вытащив нож, он отковырял замазку, удерживавшую стекло форточки, просунул руку и открыл задвижку. Подняв окно, забрался внутрь.

Еще с минуту он стоял неподвижно, прислушиваясь к малейшему шороху. Успокоившись, чиркнул спичкой и, прикрывая пламя ладонью, огляделся по сторонам в поисках ящика. Зная адрес, найти нужную посылку оказалось нетрудно. Небольшой, сколоченный на совесть ящичек стоял на виду. Взяв с полки молоток, Малыш оторвал одну из досок крышки. Он зажег новую спичку и заглянул внутрь. В обернутом мешковиной свертке лежала та самая руда, образцы которой он нашел в кожаном кисете рядом со скелетом Джима Керлэнда!

Задув спичку, Малыш приладил доску на место, для верности слегка ударив по ней пару раз молотком, затем выбрался обратно на улицу, опустил окно и вставил на место вынутое из форточки стекло, укрепив его при помощи нескольких деревянных лучинок.

Выходит, Джаспер Уолд убил Джима Керлэнда и захватил его золотоносный участок! Или он сам сначала нашел участок? Богатую золотом руду он переправлял небольшими партиями в Эль-Пасо, где его брат, скорее всего, ее измельчал.

Процесс, конечно, медленный и трудоемкий, но руда была отменного качества, и, вне всякого сомнения, Уолд рассчитывал подать заявку на этот участок, когда страсти по поводу исчезновения Джима Керлэнда поулягутся и уже никому не придет в голову связывать эти два события между собой. Все в округе от Форкса до пустыни Стоун-Три и каньона Агуа-Дулсе хорошо знали о том, что Керлэнд – единственный старатель в этих местах, как и то, что он регулярно наведывался в пустыню, успев исходить бесплодные земли Стоун-Три вдоль и поперек.

Выехав на дорогу, Малыш Сэнди пустил коня быстрой рысью. Мысленно он укорял себя за то, что влез не в свое дело. С его стороны было бы куда благоразумнее поскорее забыть об увиденном сразу же после того, как он выбрался из расселины в горах. И даже сейчас еще совсем не поздно все бросить и уехать подальше отсюда, отправиться, к примеру, к Голубым горам или податься в Аризону, куда-нибудь в район Большого каньона, который он сам никогда не видел, но слышал о нем массу небылиц от других ковбоев.

Даже не будучи большим знатоком по части золота, он мог с уверенностью сказать, что в найденном им куске руды его содержалось достаточно много, породу буквально насквозь пронзали золотые прожилки, и сам кусок оказался слишком тяжелым для обыкновенного камня. Обнаруженный им в конторе курьерской службы ящик с рудой мог запросто потянуть на две или даже все три тысячи долларов.

Теперь, начав всерьез задумываться об этом, он стал догадываться, где мог находиться золотоносный участок. Примерно в полумиле от того места, где он соскочил в расселину, спасаясь от быка, находился крутой обрыв, и отвесный склон плато высотой около пятидесяти или шестидесяти футов нависал над безводной и лишенной растительности землей пустыни Стоун-Три. Очевидно, разлом произошел в результате вулканической деятельности, благодаря чему золотоносная жила и оказалась на поверхности.

Конечно, все это не более чем его собственные догадки и предположения, но Малыша Сэнди не покидало ощущение, что он идет по верному пути. К тому же он отдавал себе отчет в том, что подобная его заинтересованность в данном деле не имела ничего общего с рыцарством. Он впутался в это вовсе не ради того, чтобы бескорыстно помочь отчаявшейся леди. Вступать в противостояние с Джаспером Уолдом и двумя его подручными-головорезами из-за ерунды не стоило, и если уж он отважился на такое, наперед зная, на что идет, то уж только отчасти из-за прекрасных глаз Бетти Керлэнд.

Малыш продолжал убеждать себя, что совершает большую глупость. Его никогда не мучила страсть к богатству. Ей-богу, неплохо бы обзавестись собственным ранчо, но получить ради этого пулю в лоб – нет уж, увольте. В конце концов он признался себе, что если бы не Бетти, то никогда не посмел бы ввязаться в столь гиблое дело.

– Да пошли они все к черту! – зло крикнул он ветру. – Сейчас же возвращаюсь на «Бар У», хватаю свои пожитки, и только меня здесь и видели!

Однако, подъезжая к последней развилке, Малыш все же отправился еще дальше, в горы. Сделав небольшой крюк, он свернул в заросли ивняка и позволил мустангу самому выбрать темп. Он почти уже добрался до края скалы, с которой открывался вид на Стоун-Три, когда выпущенная из винтовки пуля угодила в луку его седла, а вторая тонко пропела у него над головой, у самого уха. Лишь по счастливой случайности она не срикошетила ему в живот или в голову мустангу.

Вслед ему неслись раскаты эха прогремевших выстрелов. Мгновенно соскочив на землю, он схватил поводья, увлекая гнедого в заросли. И потом, привязав коня к кусту, выхватил из чехла винчестер 44-го калибра и, крадучись, словно индеец, выполз по-пластунски на опушку зарослей.

Выстрелы дали ему понять, что шутить с ним не намерены, так что Малыш тоже сразу настроился на серьезный лад. Он неплохо управлялся с винчестером и поэтому, выбрав себе достаточно надежную позицию, откуда открывался хороший обзор, принялся оглядываться по сторонам, пытаясь установить, где прятался злодей, выпустивший по нему две пули. Поблизости он никого не заметил.

Однако Малыш Сэнди отнюдь не был легковерен. В прошлом ему уже приходилось иметь дело с команчами, и он с разумной настороженностью и опаской относился к кажущимся на первый взгляд безлюдными горам и лесам. Взглянув вниз со скалы, Малыш увидел на земле нечто похожее на груду камней и породы, выбранной из недр рудника, но в данный момент его это мало занимало. Хотя в другое время он обязательно бы поинтересовался, не золото ли это.

Приглядевшись попристальнее, заметил какое-то движение среди валунов поодаль. Щурясь и изо всех сил напрягая глаза, он пристально разглядывал каждый камень. Похоже на каблук сапога! Не слишком-то удачная мишень на таком расстоянии, но если он даже и попадет, то большой беды не случится.

– Ну держись! Сейчас я тебе задам! – прошептал ковбой и, взяв в руки винчестер, нежно прижался щекой к прикладу. Грянул выстрел.

В воздух взметнулось облако пыли, но никакая пыль не могла скрыть раздавшийся испуганный вопль. Кто-то выскочил из-за камней, и Малыш Сэнди разинул рот от изумления. Он узнал Бетти Керлэнд! В мужских брюках и рубахе, она прихрамывала на одну ногу, так как его пуля начисто отсекла каблук ее сапога. А эти волосы? Он не мог ее ни с кем спутать!

Выскочив из своего укрытия, Малыш, размахивая руками, бросился ей навстречу. Обернувшись, она была уже готова снова вскинуть винтовку, когда, приглядевшись получше, узнала его. Девушка сделала еще пару шагов и остановилась, гневно сверкая глазами.

– Я думала, что ты мне друг! – запальчиво крикнула она. – А ты в меня стреляешь!

– Так ты же первая начала! – попробовал оправдаться он. – Откуда же мне знать?

– Это совсем другое дело!

Пораженный подобной женской логикой, он лишь натужно сглотнул и пожал плечами.

– Тебе не следовало приходить сюда, – заметил он. – Это небезопасно!

– Я хотела разыскать останки отца, – ответила она. – Где они?

Он провел ее к краю скалы, и затем они нашли дорогу вниз. Для начала Малыш хотел осмотреться в пустыне. Они подошли совсем близко к тому месту, что издали напоминало шахту рудника, когда из темнеющего в земле провала вылез какой-то человек.

– Пойду соберу, что там еще осталось от Керлэнда, – объявил он. – Здесь его никогда не найдут!

Малыш Сэнди тихонько выругался: он настолько увлекся девушкой, что позволил себе, утратив всякую осторожность, легкомысленно разгуливать по окрестностям, и опомнился лишь теперь, под дулом винтовки, которую держал в руках Джаспер Уолд. Ранчеро увидел их первым.

– Так-так! – протянул Уолд. – Как мило! Ты со своей барышней вышел прямо на нас!

– Я бы на твоем месте не стал дурить, – посоветовал Малыш. – В городе всем известно, куда отправилась эта девушка, так что если она не вернется обратно, то к вам нагрянет шериф.

Уолд усмехнулся:

– Ну и что? Если он даже и приедет, то долго тут не задержится. Я просто скажу ему, что ты тайком встречался с дочкой Керлэнда и что вы сбежали в Лордсбург или куда подальше, чтобы там пожениться. Так что искать вас никто не станет!

Джек Суорр, вылезавший из свежевырытой могилы, усмехнулся:

– Хорошая идея, босс! Мы зароем их в одной могиле с ее отцом!

– На вашем месте я бы хорошенькоподумал, – сказал Малыш. – Я только что из Арго-Спрингс. Мне все известно о той золотой руде, которую ты и прежде отправлял в Эль-Пасо. И к тому же я не единственный, кто разнюхал об этом.

Джаспер Уолд замер в нерешительности. Идея избавиться от этих двоих пришла ему на ум сама собой и казалась довольно удачной, но мысль о том, что Малыш мог рассказать о золоте еще кому-то в Арго-Спрингс, не на шутку взволновала его. Это означало, что тогда ему пришлось бы затаиться на какое-то время, и к тому же, что еще хуже, на него уже могли пасть подозрения.

Внезапно послышалось шуршание гравия, и все, кроме Уолда, державшего Малыша на прицеле, обернулись. Прибыл Датч Швайтцер.

– Босс, вы с ним поосторожнее! – хрипло посоветовал немец. – А то глазом моргнуть не успеете, как он пристрелит вас обоих!

– Он? – недоверчиво переспросил Суорр. – Вот этот мальчишка?

– А Биллу Бонни ^[7] сколько было лет? – саркастически переспросил Датч. – Он наставил сегодня на меня пушку так быстро, что я даже этого движения заметить не успел!

Встревоженный Джаспер Уолд не сводил с Малыша гневного взгляда. Суорр быстро объяснил немцу, в чем дело.

– Не стоит беспокоиться, босс, – махнул рукой Датч, – он все врет. Я немного послонялся по городу после его ухода. Он ни с кем не говорил.

– Так как в таком случае я узнал о золоте в ящике, который ты привез? В том, что адресован Генри Уолду в Эль-Пасо? – ехидно спросил Малыш.

– Он, наверное, просто видел ящик, – принялся оправдываться Датч.

Сэнди лихорадочно соображал, в надежде найти хоть какой-нибудь выход.

– К тому же, – заявил он, – я проверил этот участок. Ты ведь никогда не подавал заявку на него, так что я записал его на себя.

– Что?! – взревел Уолд, багровея от злости. – Ты подал заявку на свое имя? Ах ты… – Он больше не мог сдерживать себя. – Я пристрелю тебя, разорву в клочья, брошу подыхать на солнце! Ты…

– Босс! – закричал Суорр. – Успокойтесь! Возможно, он все врет! И про заявку придумал только сейчас. В конце концов, – многозначительно добавил он, – наверное, все же не стоит его убивать прежде, чем он отпишет участок в нашу пользу?

Уолд несколько смерил свой гнев и обернулся к Суорру.

– Ты прав, – согласился он. – Еще не все потеряно.

Малыш Сэнди усмехнулся:

– Не дождетесь. Руки коротки. Ничего я вам не подпишу.

– Запросто, – резко оборвал его Уолд. – Мы начнем с того, что свяжем твою девчонку и снимем с нее сапоги. И когда мы подпалим ей пятки, ты подпишешь все, что угодно!

Датч Швайтцер взглянул на босса. Затем он помог Джеку Суорру связать девушку. Опустившись на одно колено, Суорр стащил с нее сапоги. Глубоко затянувшись сигаретой, он поднес ее к ступне Бетти.

Увидев это, Датч внезапно пришел в крайнее волнение.

– Только не это! – крикнул он. – Я думал, ты шутишь! Прекрати немедленно!

– Шучу? – недоумевающе взглянул на него Суорр. – Сейчас я покажу тебе шуточки! – Он поднес сигарету еще ближе, и Бетти пронзительно завизжала.

Датч Швайтцер побледнел и с отчаянным криком схватился за оружие. В тот же самый момент Джаспер Уолд наставил на него ствол своей винтовки. Малыш Сэнди только этого и ждал. Его револьвер заговорил одновременно с винтовкой Уолда.

Первая пуля Малыша угодила в живот Джеку Суорру как раз в тот момент, как тот бросился вперед, отчаянно пытаясь освободить револьвер от кобуры. В руке у Датча появился револьвер, и теперь он стрелял. Малыш видел, как немец содрогнулся всем телом, когда в него попала пуля из винтовки Уолда, на бой с которым он вышел лицом к лицу.

Стоя слегка покачиваясь на широко расставленных ногах, Малыш Сэнди какое-то мимолетное мгновение зачарованно смотрел на то, как из его кольта, наставленного на отстреливавшегося Уолда, вырывались короткие вспышки. Он стрелял как одержимый, расстреливая противника почти в упор.

Вдруг свирепое лицо Джаспера Уолда начало бледнеть у него на глазах. У ранчеро подогнулись колени, и он тяжело осел на землю, не переставая сверлить Малыша Сэнди злобным взглядом. Затем он снова попытался направить на него револьвер, но Малыш тут же бросился вперед, одним ударом обезоруживая его. Лицо Уолда судорожно исказилось, и он повалился ничком, зарываясь головой в песок.

Суорр уже умер. Это Малыш определил с первого взгляда, и, судя по всему, по крайней мере один выстрел немца точно достиг своей цели. Лицо бандита заливала кровь, на лбу зияла глубокая рана.

Швайтцер лежал на спине, обратив лицо к небу. Малыш Сэнди опустился на землю рядом с ним, сознавая, что ни он сам, ни кто другой уже ничем не смогли бы помочь раненому.

Датч глядел на него.

– Не выношу, когда обижают женщин, – еле слышно пробормотал он. – Никогда… не выносил.

Малыш Сэнди обернулся к Бетти Керлэнд, которая стояла у него за спиной и во все глаза смотрела на Датча.

– Он всегда казался странным, не от мира сего, – задумчиво проговорила она.

– Давай-ка лучше выбираться отсюда, – предложил Малыш. Взяв девушку за руку, он увлек ее за собой вверх по склону на тропу, по которой сюда спустился Швайтцер.

На вершине скалы они остановились и еще некоторое время молча стояли рядом. Бетти выглядела несчастной и напуганной, а ее глаза смотрели еще печальнее, чем обычно. Он обратил внимание на то, что она совсем не хромала.

– Нога болит? – спросил он. – А то я даже помочь тебе не догадался.

– Совсем не болит! – ответила она. – Я успела отдернуть ногу, прежде чем он коснулся ее своей сигаретой.

– Но ты же закричала, – недоумевающе напомнил он.

– Да, кричала. – Она в упор разглядывала его. – Я хотела дать тебе шанс выхватить револьвер, ведь они не догадались отобрать его у тебя. И еще мне рассказывали кое-что о Датче Швайтцере.

– И что?

– Апачи убили его жену. Сожгли ее живьем. Вот я и подумала, что он не выдержит… Наверное, он поэтому и пил так сильно.

Когда они выехали на дорогу, ведущую к Форксу, Сэнди украдкой взглянул на нее и тут же отвел глаза.

– Ну вот и все. Теперь участок твой, – сказал Малыш. – Остается только застолбить его и оформить бумаги. Я не подавал никаких заявок. Отца своего ты тоже нашла. Похоже, все в порядке. А я думаю собрать пожитки и уехать из этих мест. Вольного коня всегда влекут новые пастбища!

– А как же я? Мне нужен хороший человек, который занялся бы этим рудником! – возразила она в ответ. – Разве ты не сделаешь этого для меня? К тому же я пообещала тебе половину доходов!

– Мэм, – Малыш Сэнди почувствовал, что краснеет, но ничего не мог с этим поделать, потому что Бетти Керлэнд и в самом деле была очень хорошенькой, – мне кажется, я никогда не осяду надолго где-нибудь. Так что я беру свой вещевой мешок и отправляюсь дальше. А если кто-нибудь приедет и будет спрашивать Малыша Сэнди, то скажи, что, мол, так и так, он решил сняться с насиженного места и отправился в Техас!

Доехав до развилки, он свернул с дороги и отправился на «Бар У». Там дожидался Малыша его чалый, а так как этот гнедой мустанг Уолду больше не понадобится, то он, пожалуй, уведет его с собой. На Западе, по дороге в Аризону, такой конь ему здорово пригодится. К тому же он собирался во что бы то ни стало увидеть собственными глазами Большой каньон, по дну которого протекает река Колорадо глубиной в целую милю. Конечно, все это безбожное вранье, но только река и в самом деле может оказаться довольно глубокой, если уж на то пошло.

Он лишь однажды оглянулся назад. Там, далеко-далеко, все еще темнела хрупкая фигурка, еле различимая на фоне безоблачного неба.

– Вот так, мы с тобой и опомниться не успели бы, – проговорил он вслух, обращаясь к гнедому мустангу, – как она в два счета нарядила бы меня в рубашку с жестким воротничком и потащила бы к алтарю. И тогда уже не вырваться мне из узды.

Гнедой мустанг взмахнул хвостом, переходя на рысь, а Малыш Сэнди затянул песню, и его сильный баритон заставил гнедого заложить уши.

Жил-был красавчик Джонни,

Он ездил на черном пони,

Любил красотку Полли

И счастлив был вместе с ней.

И не было лучше доли.

Любить красотку Полли.

Ни разу верная Полли

Не выпроводила Джонни за порог.

«НАСЕДКА» И ПАЙУТ

^[8]

От автора

Ценность того или иного предмета во многом зависит от времени и места. Иной раз человек готов отдать последнюю рубашку за чашку хорошего кофе, так что, собираясь украсть что-нибудь у кого-то, далеко нелишне иметь хотя бы некоторое представление о том, какую ценность представляет данный предмет для своего владельца.

Обычно у человека на любой счет имеется свое собственное мнение, и уж коль скоро он собирается полакомиться горячими плюшками с медом, то вы, несомненно, рискуете, отбирая у него это угощение.

«Наседка» и Пайут

Когда мы заметили его, он ехал верхом, непринужденно держась в седле, и к тому же был при оружии. Из седельной кобуры виднелся старый карабин, но сама кобура находилась не под ногой, а так, что ствол оружия был направлен четко вниз, а приклад оказывался у самой руки. И дураку понятно, что подобная экипировка мало подходит для мирной работы на пастбище, винтовка будет мешать. Вот если он только рассчитывал, что, возможно, ему в любую минуту придется воспользоваться оружием, то такое положение кобуры, несомненно, наиболее удобно. Надо сказать, подобная экипировка уже выглядела не вполне привычно для Спрингса того времени. За пределами городка, выезжая на пастбища, большинство парней брали с собой оружие, чтобы дать отпор, например, обожравшемуся астрагалом быку или защититься при встрече с гремучей змеей, но для города шериф Тодд ввел своего рода запрет на его ношение.

Я видел его второй раз в жизни, но все же у меня появилось ощущение, что нынче утром он какой-то не такой, и, минуту-другую поразмышляв, я решил, что причиной тому отчасти, конечно, его ружье, но отчасти и то, как он глядел на нас.

Осадив буланого коня перед домом Грина, он повернулся в седле, вытащил одну ногу из стремени и перекинул ее через луку.

– Привет.

– Привет. – Хэтчер оказался единственным из нас, ответившим на это приветствие, потому что остальные просто молча разглядывали приехавшего. Сунув руку в нагрудный карман рубашки, он достал кисет и стал сворачивать самокрутку.

Все выжидающе молчали, желая для начала убедиться в его истинных намерениях.

Закончив сворачивать самокрутку, он закурил, держа спичку в левой руке, и я успел хорошо рассмотреть его глаза холодного серого цвета, взгляд которых держал нас как под прицелом.

Все мы вот уже на протяжении многих лет жили в Спрингсе и его окрестностях. Все, кроме него. Он переселился сюда не очень давно и сразу же обосновался близ Скво-Рок, а в краю скотоводов «наседок» не слишком-то жалуют. Хотя со временем все меняется, и мы, понимая это, с ним не враждовали, как случалось прежде, несколько лет назад, когда эти земли еще только обживались. Словом, среди нас он не завел друзей, но и врагов у него тоже не появилось.

– Никто не видел высокого парня на вороном коне?

Спросил он с таким видом, будто выполнял лишь обычную формальность, с которой ему хотелось поскорее покончить, а поэтому он не ожидал получить ответ на свой вопрос.

– Какого еще парня?

Это снова вылез Хэтчер, который словно нанялся говорить от лица всех нас.

– Примерно две сотни фунтов весу, немного прихрамывает, кажется на правую ногу. Ездит на вороном коне, довольно быстром, и носит при себе два револьвера.

– Где вы видели его?

– Его я не видел. Только следы.

Янелл, также живший где-то неподалеку от Скво-Рок, взглянул на него из-под полей своей шляпы и сплюнул в пыль. Очевидно, он думал о том же, о чем и все мы. Если этот чужак мог так здорово разбираться в следах и к тому же если он, по-видимому, задался целью выжить Пайута из окрестностей Скво-Рок, то он далеко не робкого десятка.

Данное им описание в точности подходило к Пайуту, теплых чувств к которому в Спрингсе не питал никто. На протяжении последних шести лет, прошедших со времени его возвращения в эти края, он жил в холмах, где-то в районе Уайт-Хиллс. Пайут промышлял конокрадством, время от времени угонял чужой скот, и все мы знали об этом, но ни у кого из нас не возникало ни малейшего желания связываться с ним.

И дело совсем не в том, что мы его боялись. Просто еще никому не удалось поймать его на месте преступления, поэтому мы, как и полагается в таких случаях, предоставили разбираться с этими делами шерифу Тодду. Однако, похоже, что у этого чужака имелись собственные соображения на сей счет.

– Нет, – покачал головой Хэтчер, – я не видел никого похожего. По крайней мере, за последнее время.

Пришлый фермер – его звали Бин Морли – кивнул, как будто и не ожидал услышать ничего другого.

– Ну что ж, тогда я поехал, – закончил он разговор. – Счастливо оставаться!

Он перекинул ногу обратно через седло и вставил ее в стремя. Буланый конь тронулся дальше, как будто получил от хозяина некий сигнал к действию, а мы молча глядели вслед всаднику, пока он, наконец, не исчез в рощице тополей на самой окраине города.

Хэтчер откусил кусочек от плитки жевательного табака и перекатывал его во рту.

– Если он встретится с Пайутом, – задумчиво изрек он наконец, – то у него будут большие неприятности.

Янелл сплюнул в пыль.

– Думаю, он справится, – сухо заметил он. – У меня такое ощущение, что Пайут совершил большую глупость, угнав коров у этого парня.

– Интересно, что теперь скажет шериф Тодд? – спросил Хэтчер.

– Похоже, этот Морли, – усмехнулся Янелл, – сам себе закон. На такого парня, как этот, шерифская звезда Тодда скорее всего не произведет никакого впечатления!

Буланый конь чужака шел осторожной иноходью по тропе, уводившей в Уайт-Хиллс – Белые холмы. Время от времени Бин Морли ненадолго останавливался, чтобы оглядеть дорогу, но теперь его задача заметно упрощалась. Он хорошо знал след большого вороного, а судя по тому, что говорилось ранее, Пайут, на мой взгляд, не ожидал неприятностей. Что же до меня, то я просто умирал от любопытства. Мой отец не уставал повторять мне, что до добра это не доведет, и все-таки через несколько минут я спустился по ступеням веранды, направляясь туда, где на пыльной дороге у коновязи, поджав одну ногу, стоял мой серый мерин. Вскочив в седло, я отправился вслед за чужаком.

Возможно, в свое время я наслушался историй о долгих перегонах скота и ожесточенных сражениях с индейцами, о чем часто рассказывали старожилы. Стоит только начать слушать эти рассказы, как и самого тебя вскоре одолевает желание попасть в подобную переделку.

Теперь я знал о том, кто такой Пайут. Вообще-то он был лишь полукровкой, и в его жилах вместе с индейской текла кровь кого-то из бледнолицых, а как известно, в результате подобного смешения кровей получалась достаточно гремучая смесь. И именно по этой причине все с такой готовностью согласились с шерифом Тоддом, когда тот заявил, что сам разберется с ним именем закона. Должен заметить, что в нашем городе шериф оказался на своем месте, с обязанностями справлялся очень хорошо, пока не решил взяться за Пайута.

И удивляться здесь нечему. Этот индеец оставлял после себя не больше следов, чем змея, проползающая по каменной плите, и какие бы только подозрения ни одолевали нас, но конкретными доказательствами, свидетельствовавшими бы против него, не располагал никто. Сам шериф Тодд добрую дюжину раз нападал на его след, но всегда неизменно терял его. И поэтому я догадывался, о чем думал Янелл, так как и меня самого не оставляла в покое та же самая мысль. Тот, кому удалось выследить Пайута от самого Скво-Крик, не станет просто издали грозить вору-индейцу веревкой, а будет действовать довольно решительно.

Будучи попросту любознателен сверх всякой меры, я во что бы то ни стало хотел увидеть собственными глазами, что случится, когда этот чужак все же загонит в угол Пайута, рослого, сурового вида детину. Ходили слухи, что он уже отправил на тот свет с полдюжины человек, так что, разумеется, прежде тоже выискивались храбрецы, полные решимости настичь негодяя и воздать ему по заслугам, хотя больше в городе они так и не объявились, а позднее кто-то набредал на их трупы, но и в тех случаях доказать что-либо оказалось невозможно из-за полного отсутствия каких бы то ни было улик. Пайут мастерски управлялся с оружием, и, когда незадолго до празднования Дня благодарения мы отправлялись на индюшиную охоту, более меткого стрелка, чем он, никто из нас не видел, – в девяти из десяти случаев он первым добывал себе индюшку, стреляя из револьвера и почти не прицеливаясь при этом. Так что представьте себе человека, который не оставляет после себя никаких следов, умеет бесшумно пробираться сквозь заросли и ступать по камнями еще так метко стреляет, и вам станет ясно, почему ни у кого не появилось особого желания с ним связываться.

Я проехал шесть миль, когда, наконец, увидел издали чужака. Его буланый конь шел легкой рысью – при взгляде со стороны вроде бы ничего особенного, но его продвижение вперед казалось довольно быстрым.

Уже перевалило за полдень, и я старался держаться зарослей, не зная, как Морли отнесется к тому, что я увязался за ним. Затем я увидел, что он вдруг свернул с дороги и, резко осадив коня, соскочил на землю. Он на минуту задержался там, и, подъехав поближе, я увидел, что он склонился над телом человека, лежащего на земле. Потом снова вскочил в седло и выехал на дорогу.

Выждав, пока он скроется за ближайшим бугром, я направил своего коня вниз по склону. И еще не доехав до места, уже знал имя убитого. Его конь лежал на земле поодаль, среди разросшихся кактусов. Лишь один-единственный человек во всей округе ездил на гнедом с белой отметиной на лопатке – это шериф Тодд.

На земле остались следы, и мне хватило даже беглого взгляда, чтобы понять, что произошло. Шериф Тодд совершенно внезапно наткнулся на Пайута и в первый раз за все время застал его на месте преступления со стадом ворованного скота. Но только судя по всему, для самого Тодда эта встреча оказалась тоже полнейшей неожиданностью. Он сумел выхватить револьвер, но так и не успел выстрелить, сам получив две пули в живот.

Глядя на тело, я почувствовал, как что-то во мне меняется. Я знал уже тогда, что как бы там ни сложились дела у чужака, но только теперь у меня появилась собственная причина для того, чтобы ехать дальше, присоединившись к погоне на свой страх и риск. Потому что когда шериф Тодд упал на землю, он все еще был жив, и тогда чертов Пайут склонился над ним, приставил к виску револьвер и снес ему выстрелом полголовы! На коже виска вокруг отверстия, проделанного пулей, виднелись пороховые ожоги. Хладнокровное, жестокое убийство!

Вскочив в седло, я снова отправился в путь, но тут вдруг подумал об оружии и, повернув назад, подобрал револьвер, выпавший из руки шерифа Тодда. Я также забрал его винтовку, вытащив ее из седельной кобуры, после чего, ориентируясь по следу, оставленному чужаком, двинулся дальше.

Я с трудом пробирался вперед. Пайут знал о том, что в случае поимки ему несдобровать, и умело уничтожал следы, так что если бы не Морли, сам бы я никогда не выследил его и до половины пути.

Мы успели проехать несколько миль, когда мне пришла в голову ужасная мысль, и я почувствовал, как внутри у меня все похолодело. Пайут повернул у Биг-Джошуа и теперь направлялся по дороге, ведущей к Райс-Флэтс!

Это не на шутку встревожило меня, так как именно на Райс-Флэтс в одинокой хижине и жила моя девушка вместе со своей матерью и младшим братом. Они жили одни с тех пор, как ее отец однажды заснул по дороге домой и сорвался в каньон вместе с повозкой. Пайут уже давно рыскал в том районе, заставляя волноваться Джули, и мне кажется, что удерживало его от появления там лишь пристальное внимание со стороны шерифа Тодда.

Теперь же, когда шериф погиб, у Пайута развязались руки, хотя он не мог не понимать, что это убийство наверняка станет последней каплей, которая неминуемо переполнит чашу всеобщего долготерпения. И ему придется побыстрее смотаться из этих мест, поскольку в конце концов его все равно поймают и вздернут на виселице.

Мой мерин был быстрым конем, и я пришпорил его. Передернув затвор шерифского карабина, я дослал патрон в патронник и уже почти даже не вспоминал о чужаке. Но добравшись до хижины, затерявшейся среди равнин, я с ужасом увидел, что опоздал.

Мой серый влетел во двор на полном скаку, и я тут же соскочил на землю и бросился к дому. В комнате царил страшный беспорядок. Матушка Фрэнк лежала на кровати, и на голове у нее зияла огромная кровоточившая ссадина, но она была в сознании.

– Обо мне не беспокойся! – приказала она. – Догоняй индейца! Он забрал Джули, увез ее на своем вороном!

– А как же вы? – ради приличия спросил я, хотя, видит Бог, мне просто-таки не терпелось сорваться с места и броситься выручать Джули.

– Броуз должен скоро вернуться. Он уехал за мясом к Элмеру.

Броуз сокращенно от Эмброуз, так звали ее четырнадцатилетнего сына, и зная, что он вот-вот должен вернуться, я вскочил в седло и что есть силы пришпорил коня, направляясь к холмам. Почуяв неладное, мой конь мчался во весь опор, как будто спешил поскорее возвратиться домой после долгой и трудной дороги.

Пайут, этот безжалостный убийца, забрал Джули! Ему уже нечего терять, потому что даже если его возьмут живым, то верное место на виселице ему обеспечено. Похищение женщины и убийство человека, тем более такого уважаемого всеми, как шериф Тодд, никому не сойдет с рук, и злодею придется закачаться на крепком суку ближайшего тополя. Что до меня, то я считаю себя человеком вполне миролюбивым, но, увидев убитого шерифа, даже я начал выходить из себя. А теперь, когда проклятый Пайут украл мою девчонку, я вконец озверел.

Вы никогда не бывали в Уайт-Хиллс? Наверное, под конец трудов Своих Всевышний наводил порядок в уже созданном Им мире, когда появился этот край, куда Он, должно быть, сваливал лишнюю землю вперемешку с камнями, огромные груды которых и остались лежать там по сей день. Девяносто процентов территории Уайт-Хиллс занимают горы и холмы, а где их нет, стоит сушь и жара, как в пекле.

Пайут знал здесь каждый камень, и теперь в полной мере давал нам это понять. Мы ехали через раскаленный солнцем заброшенный мир, где, причудливо переплетаясь в своем безумном танце, поднимались с земли клубы горячей пыли, где нет ничего, кроме жары и пыли, и где не будет пощады ни зверю, ни человеку. Во всей округе ни единого кактуса, ни даже солончаковой травы. Здесь не росло ничего, и те легкие порывы ветра, проносившиеся над пыльными склонами, наводили на мысль о змеях, тихо скользивших по земле.

Мой мерин замедлил свой бег, и мы продолжали плестись дальше, и где-то далеко впереди, за колышущейся пеленой дрожащего зноя, над равниной поднималось облако пыли, обозначая тонкую, призрачную тропу, по которой, обгоняя меня на несколько миль, ехал чужак. Примерно тогда же я проникся уважением к его буланому длинноногому коню, который продолжал без устали скакать вперед, и расстояние между нами продолжало с каждой минутой увеличиваться.

В конце концов нам удалось выбраться из той чертовой долины и выехать на извилистую тропу, начинавшуюся у подножия какой-то полуразрушенной скалы и уходившую вверх по склону, туда, где острые зубья вершин впивались в небо, словно голодные койоты в пору засухи. Эта тропа пролегала по склону скалы, которую мы объехали стороной, а потом где-то далеко впереди прогремели один за другим два выстрела. Я знал, что это стрелял Пайут, потому что карабин чужака я лицезрел собственными глазами. Это был «спенсер» 56-го калибра.

Никогда не видели? Оружие мощное, настоящая пушка, можете мне поверить; единственное, чего ему недостает, так это лафета и колес! Стреляет свинцовыми тупорылыми пулями. Какие это может иметь последствия для человека, наверное, сами понимаете. И я точно знал, что стрелял не чужак, потому что голос «спенсера» похож на рев взбесившегося быка на дне каменного каньона.

Солнце закатилось за горизонт, на землю спустилась ночь, с гор повеяло приятной прохладой. Остановиться? Нет, времени на привал я не имел. Хотя мой мерин ни в чем не уступал коню Пайута, сделав даже небольшую паузу в погоне, я бы его не догнал ни за что. Судя по стрельбе, Пайут уже понял, что чужак идет за ним по пятам, поэтому устраивать привал с риском для собственной жизни он не станет.

Так что же теперь? Честно сказать, я уже гораздо меньше волновался за Джули. Конечно, Пайут мог убить ее, но в этом я сильно сомневался, так как, судя по всему, он решил увезти ее с собой. Так что ему оставалось либо ехать вперед, либо же выяснять отношения при помощи оружия.

Чем дольше я ехал, тем большим уважением проникался к Бину Морли. Он прицепился к Пайуту как репей, неотступно следуя за ним, и его буланый конь, склонив голову, бодро шел извилистыми тропами, как будто родился для поездок в горы.

В небе зажглись звезды, затем взошла луна, а они все продолжали двигаться вперед. Мой серый уже еле переставлял ноги, и я знал, что долго так продолжаться не может. Но развязка случилась не раньше, чем наступило утро.

Я уже не имел никакого понятия о том, как далеко мы заехали и где находились. Представлял лишь то, что где-то впереди меня ехал Пайут, увозивший мою девчонку, и я страстно хотел одного – поскорее пристрелить его. Я давал себе отчет в том, что сам никогда не одолею Пайута в честном поединке. Он был гораздо проворней меня.

Но вот небо стало светлеть, из темноты выступили склоны холмов, и, заехав за тополя, я наткнулся на буланого коня, равнодушно щипавшего зеленую траву – первую растительность за многие мили пути.

Ни чужака, ни Пайута я не видел, но спешился и, держа наготове заряженный карабин, начал осторожно пробираться между деревьями, не имея ни малейшего представления о том, куда они могли подеваться и что ожидает меня впереди. Но тут совершенно неожиданно для себя я вышел на край обрыва, у подножия которого, в сотне футов подо мной, раскинулась поросшая травой низина, где стояла хижина, до которой отсюда было никак не меньше добрых четырехсот ярдов.

Перед хижиной стояли две лошади. Я почувствовал, как бледнею, у меня начало подводить живот, но я все равно направился к тропе, ведущей вниз, когда услышал истошный крик Джули!

Затем со стороны хижины раздался окрик, и я увидел, как чужак выходит из своего укрытия и идет прямиком к дому, до которого ему оставалось пройти каких-нибудь ярдов тридцать.

Этот придурок, видать, сам напрашивался на неприятности. Пайут мог запросто пристрелить его из-за косяка двери или из окна, однако чужак, возможно зная, что я иду за ним, хотел таким образом отвлечь внимание индейца на себя, чтобы я снял его выстрелом из своего карабина. Или, возможно, он думал, что его появление заставит того оставить в покое девушку. Но какими бы соображениями он ни руководствовался, это сработало. Пайут вышел из хижины.

А что я? Я стоял разинув рот, как идиот, в то время как Пайут на моих глазах собирался убить человека. Или нет?

По-видимому, теперь он вообразил себя великим индейским вождем. Возможно, он решил порисоваться перед Джули или же подумал, что чужак испугается. Но только – уж можете мне поверить, мистер – тот не боялся его нисколечки!

Пайут прошел вразвалочку дюжину шагов от хижины и остановился, засунув большие пальцы обеих рук за ремень и криво усмехаясь. Наш чужак же продолжал не спеша идти ему навстречу, держа свой старенький «спенсер» в опущенной правой руке с таким видом, как будто он начисто забыл о том, что у него при себе имеется оружие.

Я следил за происходившим со стороны, как на сцену смотрел. Пайут схватился за револьверы, а чужак в тот же момент вскинул свой «спенсер». Прогремело два выстрела, потом еще один.

Я лишь чудом не свернул себе шею, спускаясь по крутому склону, но только когда я подбежал к ним, Пайут лежал на спине, устремив в небо невидящий взгляд. Я взглянул на него и тут же отвернулся. Вы можете назвать меня слабаком и все такое, но меня стошнило. Мистер, а вы сами-то видали когда-нибудь человека, в которого угодили две тупорылые пули 56-го калибра? Да еще прямо в живот?

Бин Морли вышел из хижины вместе с Джули. Я выпрямился, а она подбежала ко мне и все расспрашивала о своей матушке. С ней все было в порядке, так что чужак успел как раз вовремя.

Лошадей мы увели с собой, а потом я поотстал немного и пошел рядом с чужаком. Я кивнул в сторону того места, где остался лежать Пайут.

– Вы не собираетесь хоронить его? – спросил я.

Он посмотрел на меня как на полоумного.

– Чего ради? Он ведь сам решил подохнуть тут, разве нет?

Мы сели на коней.

– К тому же, – сказал он, – из-за него я потерял целых два дня. Работы полно, а помощи мне ждать неоткуда. – Он усердно запихивал что-то в скатку, привязанную позади седла.

– Что это? – спросил я.

– Ветчина, – мрачно ответил он, – целая палка ветчины. Я привез ее из Тусона, а чертов Пайут украл ее у меня. Прямо из хижины. Матушка собирала ягоды, когда это случилось.

– Так вы хотите сказать, – уточнил я, – что все это время вы гонялись за Пайутом исключительно вот из-за этой ветчины?

– Мистер, – чужак сплюнул, – вы чертовски догадливы! Вот уже три года мы с матушкой не ели мяса, с тех самых пор, как уехали из Миссури! – Мой серый тронулся с места вслед за мустангом, на котором ехала Джули, но я услышал, как чужак сказал: – Терпеть не могу говядины. Слишком жесткая. В зубах застревает!

БАРНИ БЕРЕТСЯ ЗА ДЕЛО

От автора

С самого начала было необходимо, чтобы люди, отправляющиеся на Запад, умели хорошо стрелять. В своих записках полковой врач Джон Гейл, участвовавший в Миссурийской экспедиции 1819 года, рассказывает об учениях, проводимых для солдат на марше. Во время стрельб использовались боевые патроны.

«Те, кто с расстояния в пятьдесят ярдов три раза из шести поражали мишень, представлявшую собой круг диаметром в три дюйма, производились из новобранцев во второй ранг. Те же, кто три раза из шести мог поразить ту же мишень, но уже с расстояния в сто ярдов, возводились в первый ранг. Солдаты делали большие успехи. Среди них оставалось всего лишь несколько человек, кого еще не произвели в первый ранг».

Барни берется за дело

Ослепительно белое солнце сияло над густым облаком похожей на просеянную муку дорожной пыли, и росший при дороге растрепанный куст меските стал серым от все той же пыли. Между ранчо и далекими холмами, склоны которых окутывала призрачная сизая дымка, простиралась бескрайняя, поросшая полынью пыльная равнина, над которой колыхалась дрожащая пелена зноя.

Тесс Байе стояла на пороге, щурясь на солнце и прикрывая ладонью глаза. Дорога была пуста, пуста до самого горизонта, за которым находился маленький скотоводческий городишко Блэк-Меса.

Тяжело вздохнув, она отошла от двери. Прошло еще совсем мало времени. Даже если Рекс Тилден уже получил ее телеграмму и решил приехать, то все равно так быстро добраться сюда он не смог бы.

Спустя час, в течение которого она изо всех сил заставляла себя ни разу не взглянуть на дорогу, девушка снова вернулась к двери. Ничто не остановило его взгляд на дрожавшем от зноя просторе. Затем она посмотрела в другую сторону, туда, где на краю пустыни широкая дорога начинала постепенно сужаться, превращаясь в почти нехоженную тропу, уводившую на неудобья, где не могло выжить ничто живое. В какой-то момент ей показалось, что от жары у нее начались галлюцинации, так как теперь на фоне далеких скал показалась крохотная человеческая фигурка.

Сгорая от любопытства, она стояла на пороге дома и наблюдала. Она была стройной, улыбчивой девушкой с упрямо вздернутым носиком и лучистыми глазами.

Прошло довольно много времени, прежде чем удалось разглядеть незнакомца получше. Человек пустился в путь без шляпы. Волнистые черные волосы и густая щетина, покрывавшая его давно небритые щеки и подбородок, от пыли казались седыми, пыль толстым слоем осела на волосатой груди, видневшейся из-под расстегнутого ворота теплой шерстяной рубахи.

На госте красовались подпоясанные широким кожаным ремнем, тисненным затейливым узором, необычные джинсы, совсем не такие, какие носили ковбои, а на ногах еле держались изодранные остатки того, что когда-то величалось башмаками.

Оружия он не имел.

Несколько раз незнакомец спотыкался и, наконец свернув с дороги, остановился у калитки. Ухватившись за нее своими огромными ручищами, он довольно долго разглядывал Тесс Байе, в то время как она пыталась подобрать какие-то слова, а затем опустил руку и принялся нащупывать щеколду. Он вошел в калитку и закрыл ее за собой. Вроде бы пустяк, но, принимая во внимание его состояние, девушку это навело на некоторые размышления.

Человек направился к дому, и, когда Тесс увидела его лицо, у нее перехватило дыхание. Сгоревшая на солнце кожа потрескалась до крови, и в ранках запеклись кровяные сгустки. Вконец изможденное лицо превратилось в ничего не выражавшую маску, и лишь глаза придавали ему жизни.

Вдруг опомнившись, Тесс бросилась в дом за водой. Попыталась взять ковш, но он выпал у нее из рук. И тогда она вынесла целое ведро и подала его незнакомцу, который обхватил его своими огромными ручищами и поднес к губам. Она протянула было руку, чтобы остановить его, но он лишь набрал в рот глоток воды и сам опустил ведро.

У него был умный, понимающий взгляд, и ей вдруг стало казаться, что этот человек знает все, ничего не боится и ему все под силу. Она могла себе представить, как его тело, должно быть, изнывает от жары и жажды, но он знал, каковы могут быть последствия поспешного и обильного ее утоления, и сумел заставить себя оторваться от ведра, морщась при этом, словно усмехаясь над своим страстным желанием снова припасть губами к его холодному краю.

Он сделал еще небольшой глоток и снова поморщился, а затем взял стоявшую у двери лохань, налил в нее воды и принялся медленными, осторожными движениями мыть лицо и руки. За все это время гость не проронил ни слова, не попытался ничего объяснить.

Когда-то давным-давно Тесс вместе с братом заехали на неудобья, раскинувшиеся по ту сторону пустыни. Ей казалось, что они попали в настоящий ад, где нет ни капли воды; повсюду лишь мертвые камни да корявые кактусы, там просто не могло выжить ничто живое.

Откуда пришел этот человек? Как удалось ему проделать весь этот путь через пустыню? О том, что он шел пешком, красноречиво свидетельствовали его изодранные в клочья башмаки, а на том месте, где он стоял, земля окрасилась кровью.

Вытерев лицо, он, не говоря ни слова, поднялся на крыльцо и вошел в дом. Испугавшись, она попыталась что-то возразить, но он не слушал ее, растянулся на полу прохладной комнаты и почти тут же уснул.

И снова она обратила свой взгляд на дорогу. Там ничего не изменилось. Но если Рекс Тилден не хочет опоздать, то ему придется поторопиться, подумала Тесс. Судья Баркер сказал ей, что до тех пор, пока она остается здесь хозяйкой, у них есть шанс.

Если же ее выживут отсюда прежде, чем он успеет вернуться из Финикса, то, вероятнее всего, исправить уже ничего будет нельзя.

День клонился к закату, когда она увидела их. Рекс Тилден приехал бы один. Это были те, другие – Харрингтон и Клайд. Их-то появления здесь больше всего и боялась Тесс.

Они въехали во двор легким галопом и осадили коней на углу веранды.

– Ну что, мисс Байе, – слащавый голос Джорджа Клайда звучал зловеще, – вы уже собрали свои манатки?

– Нет.

Тесс стояла неподвижно. Она знала, что ждать от Клайда снисхождения не приходилось. Харрингтон был груб и вероломен. Клайд же, наоборот, подчеркнуто обходителен. Больше всего она опасалась Клайда, хотя вся грязная работа, скорее всего, целиком ляжет на плечи Харрингтона, огромного, жестокого.

– Тогда, боюсь, нам придется выселить вас силой, – заявил Клайд. – Вы имели достаточно времени. Теперь же мы дадим вам еще минут десять на то, чтобы собрать кое-что из вещей и убраться со двора.

– Никуда я не уйду, – гордо вскинула голову Тесс.

Клайд поджал губы.

– Пойдешь как миленькая. – Он облокотился о луку седла. – Если хочешь, можешь переселиться ко мне. Думаю, я смогу обеспечить там тебе все условия. Если же нет, то в Блэк-Меса тебе делать нечего.

– Я останусь здесь.

Тесс стояла перед ними, с ужасом сознавая, что все пропало. Она чувствовала, что это именно так. Рекс опоздал, и теперь все складывалось против нее. Да и куда она пойдет? Одна, без денег, не имея друзей, которые смогли бы ей помочь. Кроме Тилдена, у нее не осталось никого на всем белом свете.

– Ладно, Харрингтон, – сердито распорядился Клайд. – Начинай. Для начала выпроводи ее за ворота.

Злобно поглядывая на нее, Харрингтон слез с коня и шагнул к крыльцу.

– Стой, где стоишь! – раздалось у нее за спиной.

Тесс вздрогнула. Она совершенно забыла о незнакомце и теперь страшно удивилась, услышав его голос. Говорил он тихо и очень спокойно, но жесткие угрожающие ноты звучали в его словах совершенно явно.

– Еще Один шаг, и тебе не жить! – предупредил он.

– Тесс Байе, а это кто еще такой?

– Заткнись! – бесшумно ступая, человек вышел на крыльцо. – А теперь давайте выметайтесь отсюда.

– Послушай, друг мой, – начал вкрадчиво Клайд, – ты напрашиваешься на неприятности. Я вижу, здесь ты человек новый, и сам не знаешь, что говоришь.

– Зато я в два счета узнаю скунса по вони. – Незнакомец подошел к краю веранды, не сводя с Клайда покрасневших, воспаленных глаз. – Я сказал, проваливай!

– Ах ты…

Харрингтон замахнулся на него.

Но тут незнакомец молниеносным движением выбросил вперед левую руку, ухватил Харрингтона за горло и приподнял над землей. Удерживая его в таком положении, свободной рукой чужак отвесил ему две пощечины, после которых у верзилы изо рта потекла тоненькая струйка крови. Затем незнакомец опустил его на землю, не забыв при этом хорошенько тряхнуть напоследок, отчего могучий Дик Харрингтон, не устояв на ногах, опрокинулся навзничь и остался лежать в пыли, растянувшись во весь рост.

Лицо Клайда исказилось гневом. Он взглянул на Харрингтона, затем на незнакомца, и его рука рванулась к револьверу. Но чужак и на этот раз оказался проворнее. Схватив повод, он одним рывком развернул коня и, поймав Клайда за правую руку, стащил его с седла. Тот рухнул в пыль. Револьвер выпал, а незнакомец ловко подхватил его и сунул себе за пояс.

– А теперь давайте топайте, – приказал он. – Когда дойдете до горизонта, я отпущу ваших коней. А до тех пор придется вам пройтись пешком!

Харрингтон неуклюже поднялся с земли; Клайд тоже встал следом за ним, хотя и не так поспешно. Его черный сюртук посерел от пыли. Незнакомец взглянул на Харрингтона.

– Твой револьвер все еще при тебе? – спросил он. – Жить надоело? Тогда почему бы тебе не попытаться выхватить его?

Харрингтон провел языком по пересохшим губам. А затем потупил взгляд и отвернулся.

– Это всех касается, – продолжал незнакомец. – Если решите пострелять от дороги, то пожалуйста, не стесняйтесь. За эту неделю я еще не убил ни одного гада!

Двое посрамленных визитеров понуро заковыляли со двора, а незнакомец остался стоять на крыльце, провожая их взглядом. Затем он взял ведро и вволю напился. Выждав, когда непрошеные гости отошли достаточно далеко, он выгнал на дорогу их коней, наградив каждого звонким шлепком по крупу.

Теперь они не остановятся до самого города, в этом он не сомневался.

– Я собираюсь поужинать, – сказала ему Тесс. – Хотите есть?

– Вы же прекрасно знаете, что хочу. – Он на мгновение задержал на ней взгляд. – А потом расскажете мне, что тут у вас приключилось.

Тесс Байе ловко управлялась на кухне, и, когда сковородка с жарившейся на ней ветчиной уже стояла на плите, а кофе уже закипал, она обернулась, чтобы получше разглядеть человека, только что пришедшего ей на помощь. Он сидел ссутулившись у стола.

– А вы сами не с Запада? – спросила она его.

– Жил я на Западе… раньше, – ответил он, – но давно, очень давно. Я жил в Техасе, Оклахоме, а затем перебрался в Юту. Теперь я снова возвращаюсь на Запад. Надеюсь, что навсегда.

– А дом у вас есть где-нибудь?

– Нет. Говорят, что дом – это то место, где ты оставил свое сердце, а мое сердце пока что вот здесь, – он дотронулся до своей груди, – со мной. Думаю, я еще не разучился мечтать. Вот и мечтаю до сих пор о девушке, которая, может быть, живет где-то и не знает обо мне.

– Вам пришлось много пережить, – произнесла она сочувственно, снова взглянув на него.

Еще никогда в жизни не встречала она такого решительного человека, не видела столько силы, скрытой в перекатывающихся под рубахой железных мускулах.

– Расскажите мне о себе, – предложил он. – И кто те двое, что приезжали сюда?

– Харрингтон и Клайд, – сказала она. – «Скотоводческая компания X и К». Они приехали сюда около двух лет назад, во время засухи. Купили скот и землю. И вот теперь процветают. Хозяйство у них небольшое, но так другие тоже не больше их.

Шерифу не нужны неприятности. Клайд затыкает рот всем, кто против него. Мой отец его ненавидел, просто терпеть не мог, но молчать не стал. Он умер, разбился насмерть, упав с норовистой лошади. Это случилось примерно год назад. Так вышло, что за ним остались кое-какие долги. Он задолжал Неверсу, хозяину лавки в Блэк-Меса. Не слишком много, но, очевидно, больше, чем мог заплатить. Клайд выкупил у Неверса его расписки.

Уонтрелл, адвокат из Финикса, который хорошо знал моего отца, пытается доказать, что у нас на участке есть вода. Если это действительно так, то мы могли бы довольно быстро расплатиться со всеми долгами. Если бы мы имели воду, то я даже могла бы занять денег в Прескотте. На государственной земле рядом с нами есть вода, и именно поэтому-то Клайду так и не терпится прибрать к рукам наш участок. Вначале он пытался выселить меня отсюда, а потом предложил отдать мне расписки и пообещал приплатить еще пятьсот долларов.

Когда же я отказалась, он приказал своим людям устроить запруду на ручье, которая совершенно перекрыла и ту воду, которой мы пользовались. В стаде начался падеж. У меня угоняли лошадей. Затем он снова приехал и привез еще несколько счетов и объявил, что я должна либо заплатить, либо убираться отсюда. У него на эту землю имеетсякакая-то бумага. В ней говорится, что мой отец якобы пообещал Неверсу это ранчо, в случае, если он не сможет уплатить ему по счетам или что-нибудь с ним случится.

– А друзей у вас нет? – спросил он.

– Есть. Его зовут Рекс Тилден, – сказала Тесс. – Одно время он работал на отца, а потом обзавелся собственным ранчо. Он хороший стрелок, и когда я послала ему телеграмму, то он пообещал приехать. Вот уже пять дней прошло, как он должен быть здесь.

Незнакомец понимающе кивнул:

– Знаю. – Он вытащил из кармана небольшое портмоне. – Это его?

Бледнея, она взяла у него из рук вещь, которую ей приходилось видеть так много раз.

– Да! Вы знаете его? Вы с ним встречались?

– Он мертв. Убит три дня назад неподалеку от Сантоса.

– Вы были с ним знакомы? – повторила свой вопрос Тесс.

– Нет. Я отстал от обоза. Нашел его уже умирающим. Он рассказал мне о вас и попросил помочь. Вокруг больше никого не было, вот я и пришел.

– О, спасибо вам! Но Рекс! Рекс Тилден умер! Это все из-за меня!

Выражение его лица не изменилось.

– Возможно. – Он вытащил из-за пояса отобранный у Клайда револьвер и проверил заряд. – Может быть, это мне пригодится. Так где, говорите, эта запруда?

– Недалеко отсюда, на холме. Но они охраняют ее.

– Правда? – Похоже, это его не интересовало.

Она поставила перед ним тарелку, на которую и выложила ветчину, а затем налила в чашку кофе. Он ел молча, а на дворе тем временем уже совсем стемнело.

– Оружие у вас есть? – вдруг спросил он.

– Небольшая винтовка, стрелять зайцев.

– Вот и держите ее под рукой. Если услышите чьи-либо шаги, то стреляйте.

– Но ведь так я и в вас могу попасть! – попробовала возразить она. – Я имею в виду, когда вы будете возвращаться!

Он улыбнулся, и его лицо, казалось, просветлело.

– Если услышите что-то подозрительное, стреляйте. Будьте уверены, это буду не я. Когда я вернусь, вы этого не услышите.

– А кто вы? – в первый раз за все время спросила она.

Он немного помедлил с ответом, сначала опустил взгляд, потом посмотрел на нее, и в глазах у него сверкнули озорные огоньки.

– Меня зовут Барни Шоу, – представился он наконец. – Вам что-нибудь говорит это имя?

Она покачала головой.

– А что, должно?

– Нет, думаю, что нет.

Еще какое-то время он сосредоточенно ел, а затем опять поднял на нее глаза.

– Несколько лет назад я работал погонщиком. Затем нанимался на рудники. Однажды в драке меня заприметил один человек. Он начал тренировать меня, и за два года я стал одним из лучших. Потом во время игры в кости я убил человека и получил за это два года отсидки. Тот человек жульничал, а когда я уличил его в шулерстве, то он первым ударил меня.

Когда прошли два года – вообще-то приговорили меня к десяти годам, но выпустили после двух, – я нанялся на корабль и ушел в море. Я проплавал четыре года. А потом решил возвратиться обратно и найти себе место здесь, на Западе. Но для начала мне нужна работа.

Тесс понимающе поглядела на него.

– Мне нужен работник, – кивнула она, – но у меня нет денег, чтобы платить ему.

По-прежнему глядя в тарелку, он спросил:

– А как насчет того, чтобы взять в долю?

– Согласна. Пятьдесят на пятьдесят. – Она искренне улыбнулась. – Но это совсем немного. Мне кажется, что в конце концов все достанется Клайду.

– Но только не теперь, когда за дело берусь я. Итак, сколько мы должны?

– Тысячу долларов. Но для меня хоть тысяча, хоть миллион. У нас осталось всего полсотни голов скота да четыре верховые лошади.

Он вышел на улицу через заднюю дверь и исчез. Или, по крайней мере, так ей показалось. Выглянув на улицу несколькими мгновениями позже, Тесс не увидела ничего. Она хотела рассказать ему о Сильве, охраннике, сторожившем дамбу, отъявленном убийце, хитром и ловком, как змея.

Вернувшись в дом, Тесс принялась наводить порядок. Первым делом она забаррикадировала переднюю дверь, а затем приподняла раму окна. В образовавшуюся узкую щель выставила ствол винтовки, проверила ее и положила рядом небольшой запас патронов.

Еще раньше, направляясь по дороге к дому, Барни Шоу заметил овраг, и поэтому теперь он прямиком отправился туда. Овраг оказался достаточно глубоким, и дальше он продолжил свой путь по его дну. На его счастье, овраг, в котором раньше протекал ручей, выводил прямиком к дамбе.

Притаившись в тени огромного валуна, он разглядывал запруду. Ничего особенного – хворост, бревна и земля, сразу видно, сделано на скорую руку. Из своего укрытия он вел наблюдение в течение двадцати минут, когда наконец заметил сторожа. Мексиканец Сильва выбрал себе такое местечко, откуда с легкостью контролировал все подступы к дамбе.

В небе светила луна, а под ветвями горного кедра царила уютная темнота. Барни Шоу направился туда, но Сильва вдруг повернул голову, и он тут же замер на месте. Ему пришлось простоять неподвижно довольно долго, пока Сильва отвернулся, и потом он неслышно проскользнул к кедру и спрятался под сенью его ветвей.

Теперь со сторожем его разделяла какая-нибудь дюжина футов, и сквозь густые кедровые ветки он мог разглядеть вытянутое, худощавое лицо Сильвы и даже аккуратные усики.

Когда Сильва встал, Шоу увидел, что он высок, необычайно гибок и подвижен. Потягиваясь, Сильва направился в сторону кедра. Винтовку он не взял, и вообще у него был вид ничего не подозревавшего человека. И все-таки что-то в этой подчеркнуто небрежной походке заставило Шоу насторожиться.

Сильва прошел мимо дерева, а затем стремительно развернулся и кинулся к Шоу, и в лунном свете блеснуло лезвие ножа!

Барни спасся лишь чудом. Он интуитивно отступил назад и сделал это как раз вовремя, а потом левой рукой всадил Сильве в челюсть. Удар пришелся точно в цель, и, не удержавшись на ногах, мексиканец упал.

В следующий момент он проворно вскочил с земли и, злобно оскалясь, снова набросился на обидчика. Шоу шагнул вперед и, увернувшись от ножа, ребром ладони рубанул мексиканца по шее, но немного не рассчитал, и удар пришелся выше, угодив в ухо и висок.

Сильва повалился на колени и выронил из рук нож. Барни бросился вперед, и в тот момент, когда мексиканец попытался опять подняться на ноги, изо всех сил ударил его – один раз, затем еще. В ночной тишине раздались две звонкие оплеухи, и охранник упал, зарываясь носом в землю.

Первым делом Шоу бесцеремонно переволок поверженного противника из-под дерева на поляну, где поспешно связал его по рукам и ногам. Затем, пройдя несколько шагов, поднял с земли винтовку незадачливого сторожа. Это оказался винчестер хорошей работы, и притом находившийся в довольно приличном состоянии.

После недолгих поисков он также нашел топор и заступ. Бросив беглый взгляд на охранника, Шоу расположился на насыпи дамбы и рубанул топором по одному из ее столбов. Он порядком намучился и вспотел, подрубая столбы и подпиравшие их бревна, понимая, что в ночной тишине стук топора будет слышен по крайней мере за милю отсюда.

Отложив топор, он взялся за заступ и принялся долбить им землю и выворачивать камни, которыми выложили насыпь дамбы со стороны воды. Его труды вознаградились, и через несколько минут по земле заструился небольшой ручеек, превратившийся скоро в средних размеров поток.

Взяв в руки винтовку, он возвратился к краю оврага, к тому месту, где концы бревен были заколочены в высеченные в камне пазы и закреплены там двойными клиньями. Ему пришлось потратить больше часа на то, чтобы откатить в сторону и эти бревна.

Наконец, бросив инструменты, он подошел к Сильве. Мексиканец уже пришел в сознание, и его глаза светились в темноте дьявольским блеском, когда Шоу, усмехаясь, взглянул на него.

– Можешь не беспокоиться, – угрюмо проговорил Барни. – Здесь ты в безопасности, к тому же, когда запруду прорвет, сюда все сбегутся очень быстро.

Шоу развернулся и отправился прочь, стараясь держаться в тени кедров. Он не успел пройти и сотни ярдов, когда у него за спиной раздался громкий плеск, сменившийся мягким журчанием.

Воды за запрудой собралось не слишком много, да и сила потока оказалась явно невелика, но и этого хватит, чтобы наполнить заводи, к которым приходили на водопой коровы Тесс Байе.

Сзади не раздалось ни единого окрика, и он еще находился довольно далеко от хижины, в которой жила девушка, когда темноту разорвала вспышка винтовочного выстрела. В тот же миг что-то тяжелое с неимоверной силой ударило его по голове, и он упал ничком, зарываясь лицом в гравий. Барни почувствовал, что проваливается в темноту, словно падает куда-то вниз головой, и потерял сознание.

Когда он открыл глаза, стало уже совсем светло. Утро было в самом разгаре, и солнце уже стояло довольно высоко в небе – Шоу спиной ощутил горячее прикосновение его палящих лучей.

Кровь на лице и в волосах высохла и запеклась. Он попытался поднять голову, и все его тело пронзила обжигающая боль. Тогда он замер, еще какое-то время лежа совершенно неподвижно, собираясь с силами для новой попытки.

Наконец, превозмогая боль, сумел встать на колени. Перед глазами все поплыло. Подождав немного, он принялся озираться по сторонам.

Он лежал на каменистом склоне. Внизу, наполовину скрытый за зарослями горного кедра и примерно в двух милях от него, виднелся дом Тесс Байе. Откуда-то справа доносилось тихое журчание воды, а это означало, что выпущенный им на волю поток еще не перекрыли.

Винтовка и револьвер оказались при нем. Подняв руку, он осторожно прикоснулся к голове, нащупывая большую шишку в том месте, где пуля сорвала кожу. Очевидно, он потерял много крови, а преследователи, найдя его здесь, наверняка решили, что череп прострелен.

А как же Тесс? Неужели ее вышвырнули из дома? Или, может быть, она до сих пор удерживает ранчо? Он прислушался. Стояла зловещая тишина.

Тот, кто стрелял в него, очевидно, также освободил Сильву. Сколько врагов приобрел он здесь? Знать этого он не мог, а Тесс об этом ему ничего не рассказала. Харрингтон, Сильва и Клайд действуют заодно. Самый опасный из них – Джордж Клайд, так как из всех троих он производил впечатление самого умного.

Спрятавшись за валунами и кедрами, Шоу разглядывал маленький домик ранчо. Ни какого-то движения, ни следов борьбы он не заметил.

Затем в доме хлопнула дверь, и он увидел, как какой-то человек вышел на крыльцо и как ни в чем не бывало отправился к загону. Там он заарканил двух лошадей, и через несколько минут два всадника выехали со двора, направляясь в сторону города. В одном из всадников он узнал Сильву.

Мучительных полчаса ушло у Барни Шоу на то, чтобы незаметно добраться до стены дома. Остановившись за углом, он осторожно выглянул. На ступенях веранды, всего в каких-нибудь десяти футах от него, сидел человек. На коленях у него лежала винтовка.

Человек не мог похвастаться высоким ростом, но мощный квадратный подбородок его выглядел довольно грозно. Барни все еще наблюдал за охранником, когда тот, прислонив винтовку к столбу навеса, достал трубку и принялся набивать ее. Шоу лихорадочно соображал. Наскоро прикинув свои шансы, он все же решил не рисковать. Возможно, с Харрингтоном его номер и прошел бы, но только вот с этим типом шутить не стоило.

Оглядевшись вокруг, Барни заметил валявшийся на земле обломок тонкой трубки, и это натолкнуло его на другую, не менее удачную, как ему показалось, мысль. Подняв находку и убедившись, что изнутри она полая, он принялся собирать мелкие камешки. В свое время в школе, много-много лет назад, он умел мастерски стрелять фасолью из трубки, не имея себе равных среди товарищей.

Большой крючковатый нос охранника на веранде выступал над его квадратной челюстью на манер носа корабля. Старательно прицелившись, Шоу выстрелил первым камешком. Мимо.

Повернув голову, человек взглянул в ту сторону, где упал на землю камешек, но, не заметив ничего подозрительного, снова отвернулся, довольно попыхивая трубкой. Барни выстрелил второй раз, и выпущенный из трубки камешек угодил охраннику прямо в нос!

Вскрикнув от боли, тот вскочил на ноги, хватаясь рукой за нос и роняя на землю дымившуюся трубку.

И в то же мгновение Барни стремительно выскочил из-за угла. Державшийся руками за нос охранник, у которого к тому же еще слезились глаза, так и не заметил его приближения и обернулся, лишь когда Барни схватил его винтовку. Тогда Шоу, орудуя винтовкой, словно дубиной, с размаху огрел его прикладом по голове.

Парень повалился на землю и попытался выхватить револьвер, но вовремя подоспевший противник ногой выбил у него из рук и это оружие. Видя, что силач не оставляет попыток подняться с земли, Шоу ударил его в висок стволом револьвера, после чего тот затих, потеряв сознание.

Хладнокровно взвалив поверженного врага на плечо, Барни направился в конюшню, где первым делом старательно связал его, а затем уложил в ларь с овсом. После этого он вышел на улицу и заарканил коня, оседлав его, прошел к дому и огляделся по сторонам. Тесс исчезла. Прихватив запасную винтовку, он вскочил в седло и, пришпорив коня, галопом пустился к городу.

Надо сказать, когда Шоу въехал на главную улицу, выглядел он довольно впечатляюще: спутавшиеся черные волосы в пыли; лицо перепачкано кровью; два револьвера за поясом и винтовка, готовая к бою, в руках. Сильву он заприметил на скаку.

Мексиканец направлялся в салун и, увидев Барни, чертыхнулся и схватился за револьвер. Шоу вскинул винтовку и выстрелил поверх луки седла.

Первым выстрелом с плеча он выбил у Сильвы из рук револьвер, а вторым заставил его отступить назад к стене. Сильва замер, тупо уставившись перед собой.

Спешившись, Барни привязал коня и пошел по тротуару. Кое-кто из услышавших стрельбу горожан поспешил выйти на улицу. Таких набралось около дюжины человек, но Шоу не обращал на них ни малейшего внимания. Он просто подошел к Сильве и остановился. Еще какое-то время Барни молча разглядывал его.

– В следующий раз я тебя пристрелю! – пообещал он наконец и прошел в салун.

У стойки бара сидели трое. Один из них – могучее телосложение, большие руки и приплюснутый нос – невольно обращал на себя внимание. На стене висело несколько его фотографий, на которых он позировал в стойке боксера.

– Ты борец? – поинтересовался Шоу. – Если так, то я вызываю тебя на поединок!

Человек сурово смерил его взглядом.

– Я дерусь на деньги, – ответил он.

– И я тоже, – кивнул Шоу. Он перевел взгляд на хозяина салуна: – Я буду бороться с этим парнем, победитель получает все, бой в тонких перчатках, до конца!

Хозяин заведения побледнел, а затем его лицо начал заливать румянец.

– Да ты знаешь, кто это такой? – спросил он. – Это же сам Вайомингский Громила!

– Очень хорошо! Готовьте все для поединка, – распорядился Шоу и, немного помешкав, добавил: – И вот еще что – приз победителю должен быть не меньше тысячи долларов.

Хозяин салуна рассмеялся:

– Ты обязательно получишь свою тысячу. Если победишь. Ребята любят смотреть, как дерется Громила!

Удовлетворенно кивнув, Барни Шоу вышел на улицу.

– Кто это заходил? – с порога заорал Харрингтон, врываясь в помещение из дальней комнаты. – Кто приходил сюда только что?

– Какой-то парень с окровавленным лицом, весь в пыли, оборванный и грязный, как смертный грех, желает за тысячу долларов сразиться с Громилой в поединке!

– С Громилой? За тысячу долларов? – Харрингтон нахмурился. – Ну ничего, я ему еще покажу!

– Не покажешь. – В комнату вошел Клайд. – Пусть дерется. Громила прибьет его как муху. И все уладится само собой!

Тем временем Барни, держа винтовку под мышкой, подходил к городской гостинице. Поднимаясь по ступеням на крыльцо, он вдруг увидел Тесс. Она во все глаза смотрела на него.

– Я думала… что ты убит или ушел! – воскликнула она.

– Нет. – Он пристально поглядел на нее. – Что произошло?

– Они застали меня врасплох. Это случилось незадолго до рассвета. С ними явился шериф, и он заставил меня уехать с ранчо. Они привезли какие-то бумаги, в которых говорилось, что я не должна там оставаться. Если в течение десяти дней я расплачусь с долгами, то смогу вернуться обратно.

– Через десять дней ты расплатишься сполна, – пообещал он и прошел к стойке. – Мне нужна комната и телеграфный бланк, – объявил он портье.

В ответ тот лишь покачал головой:

– Свободных комнат нет.

Барни протянул руку и, ухватив портье за шиворот, слегка приподнял его, едва не вытаскивая из-за стойки.

– Ты меня слышал, – хрипло произнес он. – Мне нужна комната и бланк для телеграммы! Полностью заселить эту дыру вам не удавалось никогда, с тех самых пор, как ее построили! Так что место ты для меня найдешь!

– Да, сэр! – Портье сглотнул и подвинул к нему регистрационную книгу. – Я только что вспомнил. У нас действительно есть одна свободная комната.

Он выложил на стойку телеграфный бланк, и Барни торопливо набросал текст телеграммы: «Настало время прийти на помощь своим», поставил под ней свою подпись и велел портье отнести послание на почту и проследить, чтобы телеграфист отправил его немедленно.

Тесс подошла и встала рядом с ним.

– Что ты собираешься делать? – спросила она.

– Я побью Громилу и получу за это тысячу долларов, – спокойно ответил он. – Этого хватит, чтобы ты заплатила долги.

– Громилу? – Она побледнела. – О нет, Барни! Только не это! Он ужасен! Однажды он уже убил человека во время поединка! А эти дружки его чего стоят! Этот Дирк Хатчинс, Мак-Класки и все остальные! Это же настоящие звери!

– Правда? – улыбнулся ей Барни. – Тогда сейчас я поднимусь к себе, умоюсь и завалюсь спать. – Сказав это, он развернулся и направился к лестнице.

Сидевший у противоположной стены человек поднялся со своего места и прошел через всю комнату, останавливаясь у стойки.

– Ну и как он тебе, Мартин? – ненавязчиво поинтересовался он.

Мартин Толливер – так звали портье – оторвал взгляд от своих бумаг и серьезно поглядел на собеседника:

– Это особый случай, Джо. Я поставлю на него.

– Думаю, что я тоже, – согласился Джо. – Но, пожалуй, мы с тобой будем единственными.

– Да, – кивнул Мартин. – Но как он меня ухватил! Джо, у этого парня поистине железная хватка! Ручищи как тиски! Клянусь, такого страха я не испытывал в жизни!

К середине дня, на который назначили поединок, в городе собрались ковбои с окрестных ранчо и рабочие с рудников. В центре большого загона огородили ринг. Портье из гостиницы и Джо Тодд принимали ставки.

После полудня в город прибыл дилижанс. К тому времени все зрители уже устроились в загоне и с нетерпением ожидали начала поединка, и поэтому свидетелем прибытия дилижанса в город стал один Сильва. Из двух почтовых карет вышли девять мужчин. Четверо напоминали скотоводов; один – огромный бородач, на предплечьях обеих рук которого красовались татуировки с изображением якорей, и еще четверо господ в костюмах из джерси и шляпах. Их внешний вид ничего не говорил о роде занятий.

Вайомингский Громила первым появился на ринге. Он перелез через канаты и стоял, озираясь по сторонам. Как и Джон Л. Салливан ^[9], он коротко стриг волосы и носил черные усы. Его голубые глаза смотрели холодно, а очень смуглая кожа напоминала по цвету мореный дуб.

Харрингтон и еще какой-то парень заняли место у угла Громилы. В рефери выбрали шерифа.

Барни вышел из гостиницы в наброшенном на плечи старом плаще. Когда он перелезал через канаты, к нему подступил коренастый человек в костюме из клетчатого джерси и привычным жестом похлопал его по плечу.

Соперники вышли на середину ринга. Громила оказался на полголовы выше Шоу и тяжелей его. Широкие скулы и сросшиеся у переносицы брови придавали его лицу свирепое выражение. Коротко стриженный затылок, плавно перетекая в мощную шею, выглядел совсем плоским.

Шоу тоже постриг свои волнистые черные волосы. Его кожу покрывал бронзовый загар, и когда он развернулся, направляясь в свой угол, то в походке его чувствовалась неожиданная легкость.

Вайомингский Громила скинул с себя накидку, и толпа ахнула, восхищенно разглядывая упругие мускулы, перекатывавшиеся под кожей могучих плеч и рук. Он имел борцовское телосложение, и основная часть его веса приходилась на эти гигантские плечи и широкую грудь.

Натянув тонкие, плотно облегавшие руки перчатки, он прошествовал к черте. Шериф подал знак, и тогда Барни одним движением сбросил накинутый на плечи плащ и направился навстречу противнику. У него тоже были широкие, могучие плечи, а мощный торс переходил в узкие бедра и стройные, сильные ноги. Громила встал в боевую стойку, и Барни нанес свой первый стремительный удар левой, разбивая в кровь тонкие губы противника. Громила бросился в атаку, но Шоу удалось выскользнуть из захвата, после чего самому провести короткий удар правой в живот.

Громила продолжал наступать, и тогда Барни попытался ударить левой в голову, но промахнулся, и тут, ухватив за талию, соперник опрокинул его на землю. Шоу с размаху шлепнулся в пыль, и выскочивший вперед шериф встал между единоборцами.

– Раунд! – прокричал он.

Шоу вернулся в свой угол.

– Сильный, черт, – сказал он, отталкивая от себя предложенную ему бутылку с водой.

– Тебе надо было драться по новым правилам Куинзберри ^[10], – чуть слышно проворчал его помощник. – Правила Лондонского Призового Ринга в этом смысле куда хуже. Нокдаун считается концом раунда – куда же это годится?

Объявили следующий раунд, и поединок продолжился. Барни выжидал. Громила ринулся на него, и тогда Шоу повторил свой короткий удар левой, рассекая губы противника, а затем зашел с другой стороны и ударил снова. Соперники сошлись еще ближе, изо всех сил тузя друг друга. Затем Барни отступил, и тут сокрушительный прямой правой Громилы все же достиг цели.

Острая боль пронзила Шоу с головы до пят, но он все же устоял на ногах и отступил. Опыта ему было не занимать, и он продолжал осторожно нащупывать слабые места в обороне противника. Его соперник казался несокрушимым, как скала, – огромный и очень-очень сильный. Придется как следует повозиться, чтобы одолеть его. Барни пробовал различные приемы, желая выяснить, какими будут ответные действия.

У каждого борца есть свои привычки: определенные приемы для ухода от ударов, отражения их слева, нанесения встречных с одновременным парированием удара противника. Повторяя по нескольку раз один и тот же прием, Шоу присматривался к стилю, выбранному для себя Громилой, и у него уже начинал созревать план.

Второй раунд продолжался уже четыре минуты, когда после крепкой оплеухи он снова упал, на чем раунд и завершился.

После перерыва он стремительно выскочил на ринг. Громила вскинул руки, и Барни с ходу влепил ему левой в живот. Не ожидавший такого натиска силач отступил. И Барни тут же набросился на него. Отчаянно молотя кулаками, он осыпал Громилу градом стремительных ударов, каждый из которых достигал цели, и наконец отбросил соперника на канаты. Затем, собравшись с силами, с размаху рубанул правой точно по ребрам!

Толпа дико бесновалась. Отскочив от канатов, Громила широко замахнулся. Барни ловко увернулся и тут же влепил ему правой под сердце, но, наткнувшись на железный кулак, не удержал равновесие и опять растянулся на земле!

В углу Том Райан по прозвищу Индюк, помощник Барни, усмехнулся, подбадривая его.

– Будь поосторожнее, – посоветовал он. – Этот бандит деликатничать не станет!

Громиле вытерли кровь с лица. Вид у него оставался весьма воинственный. Барни заметил Джорджа Клайда, стоявшего неподалеку от угла его противника.

Барни спокойно подошел к черте, и когда Вайомингский Громила бросился к нему, то наткнулся на мощный удар левой в рот, а Шоу легко парировал его выпад левой и затем нанес еще один сокрушительный по корпусу. Подступив поближе, он принялся что есть сил колошматить соперника. Железный кулачище Громилы с размаху опустился ему на голову, и из глубокой ссадины на лбу немедленно хлынула кровь. Но Шоу знал, чувствовал, что пробил его час, и вместо того, чтобы отступать, собрался с силами и ринулся в бой, яростно размахивая кулаками и ощущая, как его удары достигают цели.

Соперник начинал терять самообладание. Он пытался отражать стремительные атаки, но оказался слишком тяжел и неповоротлив для этого. Ему удалось провести несколько весомых ударов, в то время как Барни избивал его меткими, отточенными движениями: короткий отвлекающий удар слева, и тут же затянутый в тонкую перчатку кулак крепко впечатывался в лицо Громилы; аккуратное отступление назад – точный апперкот в корпус. Потом еще один и еще.

Громила начал оседать на землю, но тут Шоу схватил его под подбородок и, хорошенько встряхнув, послал на канаты, а затем изо всех сил обеими кулаками шарахнул в челюсть.

Толпа взревела. Шоу отскочил в сторону, а Вайомингский Громила соскользнул с канатов и ничком повалился ему под ноги.

В то же мгновение помощники борца перелезли через канаты и принялись хлопотать над ним. Вдруг Харрингтон выскочил на ринг и, ухватив Барни за руку, заорал, что у него в перчатках свинец.

Подоспевший Том Индюк отпихнул его, а Шоу стащил с руки перчатку и показал ему кулак. Харрингтон проворчал что-то, а Барни съездил ему по ребрам. Покачнувшись, детина начал оседать в пыль, один из его дружков подоспел ему на подмогу, и ринг в мгновение ока превратился в арену для грандиозной потасовки, участие в которой приняли многие зрители.

Минут через десять ринг удалось очистить от посторонних, и к тому времени Громила был готов к продолжению поединка. Он тут же атаковал, Шоу постарался увернуться, но поскользнулся, и удар огромной силы обрушился на него. Он упал на колени и тут же попытался подняться, когда получил новый, еще более сокрушительный. Барни со всего маху плюхнулся в пыль, и на этом раунд закончился.

Он едва успел вернуться в свой угол, как снова раздалась команда «Время!», и, нетвердо держась на ногах, Барни пошел обратно к черте. Вайомингский Громила сделал выпад. Шоу успел увернуться, соперники сошлись в клинче, и, проведя захват, он бросил Громилу через бедро. Тот тяжело шлепнулся на землю.

Все еще испытывая легкое головокружение, Барни вернулся к черте, но на этот раз, когда соперники сошлись снова, он сделал внезапный ложный выпад и, в то время как Громила замахнулся, чтобы отразить нападение, провел мощный удар правой. Не ожидавший ничего подобного Громила оказался отброшенным на канаты. Пока ему удалось обрести равновесие, Шоу успел ударить его еще пару раз, и это произошло так быстро, что два удара практически слились в один.

Громила опрокинулся на спину и растянулся на ринге. Прошло еще десять минут. Продолжать поединок он был уже явно не в состоянии. А когда, в конце концов, ему с трудом удалось принять вертикальное положение, раздался внезапный крик Харрингтона. И тут же его дружки кинулись к рингу и принялись обрывать канаты и валить столбы.

Но в тот же миг четверо приезжих, те, что напоминали скотоводов, а вместе с ними и бородатый здоровяк с татуировками на руках, в мгновение ока выскочили на ринг, на ходу выхватывая оружие, и образовали вооруженный кордон, в центре которого оказался сам Барни, двое счастливчиков, сорвавших банк, и вопивший во все горло Том Индюк.

Перед такой преградой головорезам Харрингтона пришлось отступить, и процессия под охраной все тех же скотоводов и друзей Шоу направилась к гостинице.

В дверях их встретила Тесс, от беспокойства не находившая себе места.

– Ты как? В порядке? Я так переживала! Боялась, что тебя искалечат или вообще убьют!

– Жаль, что вы не видели Громилу, мэм, – усмехнулся Том Индюк, обнажая пять золотых зубов. – Вид у него сейчас, прямо скажем, не цветущий!

– Теперь у нас есть деньги, чтобы расплатиться с долгами, – сказал ей Барни и улыбнулся. Его разбитые в кровь губы распухли, а рядом с ухом темнел огромный синяк. – Мы можем рассчитаться и взяться за дела.

– Да, но это еще не все! – Вперед выступил один из скотоводов – высокий человек в черной шляпе. – Когда ты прислала телеграмму насчет воды, я заглянул в контору Зеба. Мы вместе отправились к губернатору и уладили с ним этот вопрос. Я приехал сюда, чтобы предложить тебе взять у меня на откорм сотен пять эмментальских коров – так сказать, вступить в долю!

– Ничего не выйдет! – рявкнул хриплый голос у них за спиной.

Все тут же обернулись. На пороге, решительно стиснув зубы, стоял бледный как смерть Джордж Клайд.

– Ничего у вас не выйдет, потому что там находится месторождение минералов, и я уже подал заявку на участок, который включает в себя и родник, и сам источник воды!

Его лицо искажала злоба. За спиной у него возвышалась мощная фигура Харрингтона, все еще перепачканного в крови. И тут здоровяк с татуировками на руках выступил вперед, пристально разглядывая Клайда.

– Шериф, это тот самый человек, который убил Рекса Тилдена! – объявил он вдруг.

Джордж Клайд побледнел еще больше.

– Что ты мелешь?! – выкрикнул он. – Той ночью я спал здесь!

– В ту ночь я видел тебя в Сантосе. Ты подкараулил Рекса. Тилдена на подъезде к городу и застрелил его. Когда это случилось, я находился на склоне холма и успел хорошо тебя разглядеть. Ты стрелял в него из винтовки «Крэг Йоргенсон»! Я подобрал одну из гильз.

– У него действительно есть «крэг», – решительно подтвердил шериф. – Я видел эту винтовку! В прошлом году он выиграл ее в карты у какого-то датчанина. Такого оружия здесь больше нет ни у кого!

Барни натянул брюки и рубашку поверх борцовского трико. Надевая сюртук, он чувствовал тяжесть оружия, оттягивавшего карман. Отвернувшись, сунул за пояс револьвер.

– Никакие минералы тебе уже не понадобятся, Клайд, – холодно произнес он. – К тому же, насколько мне известно, никаких разработок на горе не проводилось, а раз так, то и считать себя хозяином участка ты тоже не имеешь права!

Клайд прищурился.

– Это все из-за тебя! – взревел он. – Если бы ты не совал нос в чужие дела, то все сработало бы как надо. Смерти моей ты не дождешься! И ареста тоже!

Он в ярости схватился за револьвер, но Барни Шoy его опередил.

Клайд пошатнулся и ничком повалился на пол. Харрингтон тоже было потянулся к кобуре, но тут же отдернул руку от нее, словно обжегшись.

– Я тут ни при чем, – жалобливо заныл он. – Не знаю ни о каком убийстве! Я никого не убивал!

После того как шериф увел Харрингтона, Барни Шоу взял Тесс за руку.

– Тесс, – неуверенно начал он, – как насчет нашей сделки пятьдесят на пятьдесят? Она еще в силе?

Девушка подняла глаза и глядела на него с невыразимой словами нежностью.

– Да, Барни, и так долго, как ты сам захочешь.

– Тогда, – тихо проговорил он, – я останусь с тобой навсегда!

ПО ПУТИ НА ЗАПАД

От автора

Фрэнк Коллинсон написал о Джиме Уайте, охотнике на бизонов, которого он лично знал, следующие строки: «Уайт был непревзойденным стрелком, самым лучшим изо всех, кого мне когда-либо приходилось встречать… Мне известен случай, когда во время охоты на Дак-Крик он застрелил сорок шесть бизонов, израсходовав при этом сорок семь патронов».

В другом месте он цитирует слова самого Уайта, утверждавшего: «Я могу попасть в пятидесятицентовик с пятидесяти ярдов».

Англичанин Фрэнк Коллинсон, уроженец Йоркшира, перебрался на Запад в 1872 году, работал ковбоем, охотился на бизонов, а затем обзавелся собственным ранчо. Он умер в Техасе, в 1943 году.

По пути на Запад

Трое мужчин сидели у костра, когда Джим Гери подъехал к их лагерю, разбитому у подножия скалы. Прямо напротив него с противоположной стороны костра оказался могучий здоровяк, а на земле рядом с ним лежала винтовка. Гери сделалось не по себе, потому что погонщики, за которых он принял этих людей, обычно не носили ружей, особенно когда перегоняли стадо.

Вечерело, и коровы уже разбрелись по лугу вдоль берега ручья, где им предстояло провести ночь. Судя по виду животных, это стадо скорее всего гнали издалека. Еще не стемнело, но по небу ползли низкие облака, готовые вот-вот пролиться на землю дождем.

– Может, кофейком угостите? – спросил Джим, останавливая коня. – Путь неблизкий, а я устал, и есть хочется, что сил никаких нет.

Где-то вдали за горными вершинами послышались глухие раскаты грома. Тихо потрескивали дрова в костре, воздух застыл в предгрозовой истоме – ни ветерка; на ветвях плакучих ив не шелохнулся ни один лист. Немного поодаль стояли три оседланные лошади. На одной – потертое седло с широкими крыльями в стиле Матушки Хаббард ^[11].

– Проходи, садись, – отозвался узколицый светловолосый парень. – Я и сам не сторонник путешествий на голодный желудок.

Гери чувствовал себя скованно, как никогда. Остальные промолчали. Все трое производили впечатление людей бывалых. По всей видимости, они давно не мылись и не брились, но Джима смутило вовсе не это, а холодное подозрение, с каким они разглядывали его. И тем не менее он слез с коня, а затем расстегнул подпругу и, сняв седло, положил его под нависавший над землей скальный выступ, бросая попутно взгляд на лежавшее там старое седло.

Выступ образовывал над землей довольно просторный навес, под которым путники развели костер и где рассчитывали спрятаться от надвигавшейся грозы. Джим сел на сухое бревно, кора с которого уже давно пошла на растопку, и протянул свою жестяную тарелку парню, занимавшемуся стряпней. Тот бросил в нее пару толстых ломтей мяса и кусок лепешки с налипшими на нее мясными шкварками. Гери так проголодался, что, не сказав ни слова, сразу же набросился на еду, в то время как другой из хозяев наполнил его кружку кофе.

– На Запад едешь? – несколько минут спустя поинтересовался белобрысый.

– Ага, вниз по склону. В Плезент-Вэлли.

Остальные двое дружно обернулись и молча посмотрели на него. Джим явно чувствовал, как они ощупывают его с ног до головы, цепляясь взглядом за револьверы у пояса. В долине Плезент-Вэлли шла самая настоящая междуусобная война между соседними скотоводческими хозяйствами.

– Меня зовут Ред Слейгл. А это Тоуб Лейнджер и Джитер Дирксен. Мы гоним стадо в Солт-Крик.

Лейнджером оказался здоровяк, которого он заприметил с самого начала.

– А я Гери, – ответил Джим. – Джим Гери. Я еду вон от тех самых гор. Со стороны Доджа и Санта-Фе.

– Говорят, в Плезент-Вэлли сейчас в спешном порядке нанимают ганфайтеров.

– Наверное, – пожал плечами Джим, старательно избегая оказаться втянутым в обсуждение этой темы, хотя у него появилось ощущение, что после упоминания о том, что он держит путь в долину, его постараются разговорить.

– Так нам же по пути, – сказал Ред. – Хочешь заработать? Нам как раз нужны люди.

– Было бы неплохо, – согласился Гери. – И кормите вы хорошо.

– По прибытии в Солт-Крик получишь сороковник. Мы уже замаялись, а дальше дорога станет еще тяжелее, да и, похоже, гроза надвигается.

– Итак, договорились. Когда мне приступать?

– Для начала вздремни пару часов. Тоуб поедет первым. Потом ты его сменишь. Если потребуется помощь, только позови.

Гери расстелил на земле одеяла и тут же забрался под них. За мгновение до того, как его сморил сон, он припомнил, что весь скот в стаде помечен тавром «Дабл А» и все клейма казались выжженными совсем недавно. В этом не было бы ничего особенного, если бы только он уже не слышал однажды, как Март Рей упоминал об этом хозяйстве.

Когда пришла его очередь отправляться объезжать стадо, шел дождь.

– Все спокойно, – сообщил ему Лейнджер, – да и дождь не сильный. Так что все хорошо. Ну, пока!

Он поехал в сторону лагеря, а Гери поднял воротник плаща и принялся наблюдать за стадом, насколько это было возможно в темноте. Коровы мирно лежали на мокрой траве. Джим ехал верхом на сером коне, направив его легкой иноходью в дальний конец луга. В сотне ярдов от него темнела черная громада холма, подступавшего к долине с противоположной стороны. Время от времени небо озарялось вспышками далеких молний, но раскатов грома сюда не доносилось.

Слейгл нанял его лишь потому, что действительно нуждался в работниках, но Джим сразу почувствовал настороженность и закрытость компании, однако решил держаться до конца и посмотреть, как будут развиваться дальнейшие события. А поглядеть, видно, будет на что, поскольку, если он только не ошибался, это стадо краденое, а Слейгл вор, впрочем, как и его дружки.

Если стадо гнали быстро и издалека, то он проделал больший путь еще более поспешно, и на то у него имелись довольно веские причины. В дорогу его гнали неприятности, и в конце пути его не ждало ничего, кроме безрадостных лет скитаний в поисках такого уголка, куда еще не успела дойти слава о нем. Но там, впереди, он надеялся встретить Марта Рея, своего единственного друга.

Ганфайтерами многие восхищаются, лишь некоторые относятся к ним с уважением, все без исключения их боятся, и не рад им никто. Отец предупреждал, что ожидает его на этом поприще. Их разговор состоялся давным-давно, незадолго до того, как сам старик погиб в перестрелке. «Ты многого добился, сынок, – говорил он тогда, – мало кто может сравниться с тобой в быстроте и ловкости, так вот и постарайся, чтобы кроме тебя об этом никто не знал. Никогда не хватайся за оружие в минуту гнева, и проживешь свою жизнь счастливо. А слава ганфайтера обречет тебя на одиночество, да и конец у этого пути неизменно один и тот же».

Он внял отцовскому совету и всячески старался не лезть на рожон. Март Рей, тоже ганфайтер, знал об этом. На его счету уже числилось шестеро убитых – случаи, о которых стало известно Джиму Гери. Несомненно, помимо них имелись еще и другие. Они с Мартом вместе трудились в Техасе, и еще раза два на пару перегоняли стада в Монтану. Это их сблизило, хотя в своих взглядах на жизнь они во многом расходились.

Рей всегда удивлялся тому, с каким упорством Джим старается избегать любых проблем, хотя понятия не имел о причинах для столь необычной настойчивости. «Будет тебе, – говорил он, – уж ты-то точно не в отца. Судя по тому, что мне довелось услышать, твой папаша был матерым волком, а ты, его сынок, бежишь от неприятностей. Если бы я не знал тебя так хорошо, то, пожалуй, решил бы, что ты трус».

Но Март Рей знал его достаточно хорошо. Однажды, когда в гурте началась паника, то именно Джим бросился наперерез обезумевшим коровам и спас жизнь сбитому с ног Рею. Тогда им чудом удалось выбраться, потому что через секунду по тому месту, где только что упал Рей, прошлось тысячное стадо.

С месяц назад в районе Биг-Бенда с Джимом произошла неприятность, избежать которой у него не оказалось никакой возможности. Она настигла его в небольшом мексиканском салуне на берегу реки, явившись перед ним в образе смуглого, темпераментного мексиканца с холеными руками. Однако болтавшиеся у него на поясе револьверы выглядели весьма внушительно, а его черные глаза светились дьявольским светом.

Джим Гери танцевал с молоденькой мексиканкой. Совершенно неожиданно тот парень выхватил у него из рук партнершу и у всех на глазах отвесил ей звонкую пощечину. Одним ударом Джим поверг его на пол, и когда парень поднялся, в глазах у него загорелись злобные огоньки. Ни слова не говоря, он схватился за револьвер, и в тот ужасный момент у Джима перед глазами замаячило его безрадостное будущее. Тем не менее в следующее мгновение его рука отточенным движением тоже выхватила револьвер из кобуры. Раздалось два выстрела. Мексиканец замертво рухнул на пол.

В воздухе еще не успело рассеяться облако порохового дыма, когда охваченный отчаянием Джим Гери развернулся и вышел на улицу, оставляя покойника лежать на полу посреди комнаты, в которой воцарилась мертвая тишина. Лишь по прошествии двух дней ему удалось узнать, кого он убил в тот вечер.

Хрупкого мексиканца звали Мигель Сонома, и в приграничных районах он был личностью весьма известной, можно сказать, даже легендарной. Он слыл крутым парнем, считался опасным противником и даже успел завоевать себе репутацию убийцы.

На третью ночь банда головорезов, перейдя границу, совершила нападение на принадлежавшее Гери небольшое ранчо, желая отомстить таким образом за безвременную смерть своего главаря, и двое из них расстались с жизнью после первого же выстрела, оказавшись расстрелянными почти в упор.

Укрывшись в хижине, Гери в одиночку отражал их атаки на протяжении трех дней, прежде чем дым от загоревшегося амбара призвал соседей на помощь. Когда подоспела подмога, Джим Гери тут же прославился на всю округу. Во дворе ранчо и на подъезде к нему осталось лежать пятеро убитых. Раненых бандиты увезли. А на следующее утро Джим передал ранчо банку, поручив выставить его на продажу, а сам отправился восвояси – куда подальше из Техаса.

Разумеется, Март Рей не имел понятия об этих самых последних событиях. Прежде чем оказаться на берегах Солт-Крик, Джим проехал через пол-Техаса и весь штат Нью-Мексико или большую его часть. Март Рей заправлял делами на «Дабл А», и уж у него-то наверняка найдется работа и для Джима.

Развернув коня, Джим Гери не спеша поехал обратно, объезжая стадо с другой стороны. Коровы поднимались с травы и, немного постояв или побродив по лугу, снова ложились на землю. Моросил мелкий дождик, и Гери не погонял коня, позволяя ему самому выбрать темп.

Ночь выдалась темной. Лишь мокрые коровьи рога поблескивали в потемках, а сами они казались лишь размытыми черными пятнами. Один раз, остановившись возле ив на берегу ручья, Джиму показалось, что слышит какой-то еле различимый звук. Он выждал еще минуту, напряженно прислушиваясь. В грозовую ночь вряд ли кому-нибудь придет в голову выбраться из дома. На рыщущую в поисках добычи пантеру тоже не похоже, хотя возможно и такое.

Он отправился дальше, но теперь все его чувства обострились, а рука под плащом легла на рукоятку револьвера. Джим находился на дальнем конце стада, когда внезапная вспышка молнии осветила холмы, возвышавшиеся по другую сторону узкой долины. И тут он увидел всадника! Тот привстал в стременах и казался поразительно высоким, а в ослепительном свете молний его лицо выглядело потрясающе белым, словно с костей черепа содрали кожу!

Вздрогнув от неожиданности, Гери хмыкнул и взял в руку револьвер, но тут снова наступила темнота, и сколько он ни прислушивался, уловить какой-либо посторонний звук ему так и неудалось. Когда молния опять выхватила из ночного мрака склон холма, там уже никого не было. Гери сделалось не по себе. Он оглянулся назад, всматриваясь в непроглядную ночь и внимательно следя за поведением коня. Серый стоял, подняв голову и настороженно навострив уши. Легонько послав серого вперед, Гери поехал в том направлении, по, добравшись туда, не обнаружил ничего.

Уже почти рассвело, когда он наконец вернулся к костру, которому не давали погаснуть всю ночь, и, спешившись, принялся будить Дирксена.

– Вот это да! – воскликнул он спросонья. – Ты что, забыл меня разбудить?

Джим усмехнулся:

– Просто подумал, что я и так уже не сплю, а хорошему повару поспать не помешает.

Джитер уставился на него:

– Ты хочешь сказать, что отработал за меня? Слушай, а ты отличный парень!

– Ну что ты! – Гери потянулся. – Ночь прошла спокойно – по большей части.

Разбуженный их разговором Ред Слейгл сел на одеяле.

– То есть как это – по большей части? Что ты имеешь в виду?

Джим помедлил с ответом, не зная, что сказать.

– Вообще-то, по правде говоря, я до сих пор не пойму, видел я что-то на самом деле, или же мне все почудилось. Хотя скорее всего там действительно что-то было, и оно напугало меня.

– И что же это такое? – Слейгл принялся натягивать штаны, но взгляд его стал серьезным. – Пантера?

– Нет, это человек на коне. Высокий, с мертвенно-белым лицом, словно голый череп без кожи. – Гери махнул рукой. – Возможно, вы решите, что я спятил, но только в какой-то момент мне показалось, будто я видел призрака!

Ред Слейгл пристально разглядывал его, а Джитер побледнел и испуганно вытаращил глаза.

– Призрак? – чуть слышно переспросил он. – Ты сказал «призрак»?

– Ерунда, – отмахнулся от него Гери, – такого не бывает. Это, видно, какой-то парень на большом вороном коне, и он проезжал неподалеку отсюда, вот и все! Но только, увидев его при свете молнии на вершине холма, любой бы на моем месте испугался! Зрелище, уверяю вас, не для слабонервных!

Тоуб Лейджер проснулся и теперь тоже казался чем-то обеспокоенным. Слейгл подошел к костру и сел перед огнем, держа в руке сапоги. Наклонившись вперед, он перевернул носок так, чтобы из дырки не выглядывал большой палец, а затем принялся натягивать на ногу промокший сапог.

– А у того коня, – осторожно поинтересовался Лейнджер, – ты случайно не заметил белой звездочки на лбу?

Гери удивился:

– Ну да, была! Вообще-то да! А ты что, знаешь его?

Слейгл наконец отпустил голенище и притопнул ногой, добиваясь того, чтобы сапог сидел как можно лучше.

– Ага, этот парень как-то попадался нам навстречу. Ехал верхом на большом вороном коне.

Слейгл и Лейнджер отошли на некоторое расстояние от костра и принялись что-то тихо обсуждать. Джитер нервничал. Это сразу бросалось в глаза, и теперь Джим принялся задумчиво разглядывать его. Вообще-то щуплый невысокий Джитер Дирксен чаще молчал, но временами казался уж слишком нервным. В его поведении не чувствовалось той силы и напористости, что отличали Слейгла и Лейнджера. Так что если Гери и хотел узнать какие-нибудь подробности об этом стаде, то до всего ему придется доходить своим собственным умом или, возможно, удастся выведать что-либо на этот счет у Джитера. Тем более что его все больше и больше начинало разбирать любопытство.

Если это стадо «Дабл А», и оно украдено, то для чего, в таком случае, коров гонят в сторону этого самого «Дабл А», а не куда-нибудь подальше от него? Внезапно он понял, что ровным счетом ничего не знает ни о самом Реде Слейгле, ни о его людях. Итак, наступило самое время навести кое-какие справки.

– А ты уже давно работаешь на «Дабл А»? – вдруг спросил он.

Дирксен пронзительно взглянул в его сторону и склонился над костром.

– Не очень, – ответил он. – Их ранчо находится на Солт-Крик. Слейгл там помощник десятника.

– Кажется, я знаю тамошнего десятника, – заметил Гери. – По-моему, он вел речь об этом самом ранчо. Того моего знакомого зовут Март Рей. Слыхал о таком?

Джитер резко обернулся, расплескивая кофе. Раскаленные угли злобно зашипели, а двое других ковбоев обернулись и взглянули в сторону лагеря. Джитер протянул кружку Гери, пристально разглядывая его. Затем он позволил себе осторожно кивнуть:

– Да, Рей там десятником. Ранчо принадлежит одному синдикату, который находится где-то на побережье. Так, говоришь, вы с ним знакомы?

– Ага. Одно время мы работали вместе.

Лейнджер и Слейгл вернулись обратно к костру, и Дирксен налил им кофе.

– С кем это ты работал? – переспросил Слейгл.

– С вашим боссом, Мартом Реем.

Двое вновь подошедших озабоченно переглянулись, а затем лицо Слейгла просияло, и он широко улыбнулся:

– Вот это да! Я сразу ведь так и подумал, что уже слышал где-то твое имя! Так, выходит, ты и есть тот самый Джим Гери! Сын старого Стива Гери. Март рассказывал нам про тебя.

Лейнджер вдруг усмехнулся:

– Значит, ты и есть тот тихоня? Тот, которому нравится ни во что не ввязываться. Да уж, наслышаны о тебе!

Презрение, с каким прозвучали эти слова, болезненно задело самолюбие Джима, и он чуть не бросил в ответ что-то очень грубое и нелицеприятное, но в последнюю минуту сдержался и заставил себя промолчать, вспомнив о недавних событиях. Если он снова войдет в раж и убьет еще кого-нибудь, то ему не останется ничего иного, как отправляться странствовать дальше. Так что оставалось одно: не нарываться на неприятности. Но как ни раздосадовало его то, что Лейнджер позволил себе усомниться в его смелости, только, с другой стороны, это замечание дало ему ясно понять, что до этих мест еще не дошли слухи о его подвигах.

– На мой взгляд, – произнес он немного погодя, – убийство – весьма неблагодарное занятие. Если бы люди это сознавали, то они бы запросто смогли договориться между собой и не хватаясь за оружие. Что же касается меня, то мне это все совершенно не по душе.

Лейнджер усмехнулся, Слейгл промолчал, а Дирксен посмотрел на него как будто даже с пониманием.

Весь последующий день стадо медленно, но верно продвигалось на запад, но теперь Гери заметил некоторые перемены в поведении своих попутчиков, ибо они час от часу становились все более и более осмотрительными, беспрестанно оглядывая склоны близлежащих холмов и проявляя крайнюю осторожность на подъезде к любому препятствию.

Однажды Джитер оказался рядом с Джимом. Убедившись, что всадники на другом конце стада, маленький человечек тихо проговорил:

– Ты видел не призрак. Ред заезжал на холм и нашел там следы. Следы довольно большого вороного коня.

– Интересно, почему же он не спустился к лагерю? – принялся размышлять вслух Гери. – Ведь он наверняка видел костер!

Дирксен хмыкнул:

– Если это тот парень, о ком думает Ред, то вряд ли встреча с нами входила в его планы!

Прежде чем Гери успел расспросить его поподробнее, Джитер пришпорил коня и погнался за отбившимся от стада быком, а возвратив его обратно, поехал дальше. Джим поотстал и, оказавшись позади всех, глубоко задумался над тем, что услышал. Кто же тот таинственный ночной гость? Что ему нужно? Боялся ли он Слейгла?

Большой пестрый бык удирал в кусты, и Джим отправился за ним вдогонку, но по пути к ручью бык угодил на топкое место и стал увязать в трясине. Провалившись в грязь, животное начало отчаянно барахтаться, бешено выпучив глаза.

Джим схватил аркан и набросил его на крутые бычьи рога, надеясь, что с его помощью ему все же удастся вызволить бедолагу из болота, пока тот еще не успел увязнуть слишком глубоко.

Остановив коня на твердой почве, он принялся что есть силы тянуть за веревку и вскоре их совместные с быком старания увенчались успехом: усталое животное, с трудом переставляя ноги, выбрело на берег, где и улеглось на траву. Размахивая арканом, Гери развернул коня и направился к быку, чтобы заставить его подняться с земли. Но подъехав поближе, он вдруг заметил на боку упрямца то, что заставило его слезть с коня. Клеймо оказалось правленным!

«Дабл А» выжгли поверх «Слэш 4»!

– Что-нибудь не так? – окликнул его спокойный ледяной голос.

Застигнутый врасплох Джим виновато вздрогнул и обернулся. И не поверил своим глазам.

– Март! Вот так встреча! Как я рад тебя видеть!

Рей во все глаза глядел на него.

– Будь я проклят, если это не Гери! Ты как тут очутился? Но только не говори, что ты нанялся сюда в погонщики.

– Именно так! Твое хозяйство? Я встретился с ними по дороге. Тут у меня бык увяз в трясине. Пришлось вытаскивать. Ты уже виделся с Редом и ребятами?

– Нет еще, мы немного разминулись. Давай поднимай быка, и мы с тобой их мигом догоним.

Назад они возвращались вместе, и все же, несмотря на дружеское расположение Рея, Гери встревожился. Что-то во всем этом было не так. Клеймо «Слэш 4» переправили на «Дабл А», тавро того хозяйства, на котором Рей служил десятником. Если коровы краденые, то, выходит, и Март Рей тоже приложил к этому руку наравне со Слейглом, Лейнджером и Дирксеном! А если его самого поймают в компании с этими людьми, да еще при ворованном стаде, то получается, что он тоже с ними заодно!

Однако Джим как ни в чем не бывало отвечал на расспросы Рея, и в какой-то момент он заметил, что его друг почти не слушает его, думая о чем-то своем. И все-таки в глубине души бывший ранчеро радовался тому, что Рей не стал интересоваться причинами, заставившими его покинуть дом.

Затем, проехав немного вперед, Март Рей нагнал Слейгла, и Джим видел, как они, следуя рядом, принялись с серьезным видом что-то обсуждать. Во время остановки на ночлег, возможности продолжить наедине прерванный разговор им больше не представилось, и Гери ничуть не жалел об этом, потому что ситуация, в которой он оказался, нравилась ему все меньше и меньше. О ночном всаднике тоже никто не вспоминал. Когда наступило утро, Март Рей уже исчез из лагеря.

– Он уехал в Солт-Крик, – сообщил Ред. – Мы встретимся с ним там. – Он пристально и с явным интересом разглядывал Джима. – Март велел оставить тебя, сказал, что ты отличный работник.

Джим пропустил этот комплимент мимо ушей, на душе у него скребли кошки. Что еще успел Рей наговорить Слейглу? Он прищурился. Как бы там ни было, а только он ни за что не останется с ними. Уедет при первой же возможности. Все, что ему нужно от них, так это заработанные деньги. Он все время думал об этом, но попросить расчет еще как-то не решался.

Дирксен сделался еще более молчаливым и как будто намеренно избегал Лейнджера и Слейгла. Джим с недоумением наблюдал за ним, но так и не смог подобрать подходящего объяснения такому поведению, кроме того, что этот парень, видимо, чем-то напуган. В конце концов Джим как бы случайно попридержал коня и поехал рядом с Джитером.

Маленький человечек взглянул в его сторону и озабоченно покачал головой:

– Не нравится мне все это. Совсем не нравится. Какое-то странное затишье.

Гери молчал, ожидая, что ковбой продолжит развивать свою мысль, но тот опять замкнулся. И тогда Гери решил сам подтолкнуть разговор.

– Очень тихо, – согласился он, медленно выговаривая слова, – но я лично не вижу в этом ничего особенного. Я не ищу неприятностей на свою голову.

– Неприятности, – сухо заметил Джитер, – все же иногда случаются, вне зависимости от того, ищешь ты их или нет. Так что послушайся доброго совета и не задавай вопросов. А в случае чего не зевай и смывайся отсюда!

– Почему ты предупреждаешь меня? – спросил Гери.

Джитер пожал плечами.

– Ты хороший парень, – тихо ответил он. – Жаль, конечно, что тебе пришлось впутаться в такое грязное дело, тем более что ты к нему ни с какого боку не имеешь отношения.

Несмотря на все его дальнейшие расспросы, Джитер больше не проронил ни слова, и в конце концов Гери отстал от него и поехал позади всех. Земля все еще оставалась сырой, а пыль прибита дождями, и все-таки ехать за стадом не стало менее утомительно: дорогой животные постоянно норовили отстать. Джим заметил, что Лейнджер и Слейгл проводили больше времени, разглядывая склоны холмов, чем наблюдая за стадом. Оба они, подобно Дирксену, жили в напряженном ожидании чего-то. Ближе к вечеру Ред покинул стадо и свернул в каньон, направляясь к холмам.

Слейгл задерживался, и Джим сидел на корточках перед костром, глядя на то, как Джитер возится со стряпней, когда откуда-то со стороны северных холмов прогремел одинокий выстрел.

Лейнджер, до этого нервно расхаживавший из стороны в сторону, замер на месте и обернулся туда, откуда раздался выстрел, держа при этом руку на рукоятке револьвера. Джим Гери медленно поднялся на ноги, замечая, что Джитер с такой силой вцепился в ручку сковороды, что суставы у него на пальцах побелели.

Лейнджер первым пришел в себя.

– Это, наверное, Ред подстрелил индейку, – объяснил он. – В холмах водится полно индеек, а он уже давно говорил, что не прочь отведать индюшатники.

И тем не менее Гери заметил, что после этого случая Лейнджер намеренно избегал подходить близко к костру и старался держать винтовку под рукой. Послышался стук конских копыт, и тогда Лейнджер осторожно взял винтовку в руки и положил ее себе на колени, но это приехал Слейгл. Он спешился и взглянул на Лейнджера.

– Хотел подстрелить индейку, но промазал, – усмехнулся он, а затем добавил, не сводя глаз с Лейнджера: – Беспокоиться не о чем. Все точно на этот раз.

Дирксен внезапно вскочил с земли.

– Я ухожу, Ред. Мне это совсем не нравится. Я ухожу.

Слейгл грозно посмотрел в его сторону.

– Сядь и заткнись, Джитер, – нетерпеливо обронил он. – Завтра последний день. Рассчитаемся со всеми еще по эту сторону Солт-Крик, и если уж тебе так не терпится рвать когти, то насильно удерживать тебя никто не станет.

Гери поднял голову.

– Думаю, я тоже возьму расчет, – тихо сказал он. – Мне надо в Плезент-Вэлли.

– Ты? – фыркнул Лейнджер. – В Плезент-Вэлли? Лучше бы ты оставался там, где о тебе будет кому позаботиться. Уж где-где, а только там у них пугливых не держат.

Гери почувствовал, как его начинает захлестывать горячая волна возмущения, и ему стоило больших усилий подавить в себе этот гнев.

– Держи свое мнение при себе, Тоуб, – также негромко произнес он. – А я уж как-нибудь сам о себе позабочусь.

Лейнджер издевательски захихикал:

– Так ты же трус! Слышал я про тебя! Что, думаешь, только потому, что твой папочка хорошо палил из пушки, тебя теперь все должны бояться?! Ты же трус! И ты не избегаешь неприятностей, а просто трусишь перед ними!

Побледнев, Гери вскочил с места.

– Тебе, наверное, зубы надоели? Тогда давай, Тоуб, подходи!

– Что? – взревел Лейнджер, быстро поднимаясь. – Ах ты, вонючий…

Джим Гери с размаху ударил его левой наотмашь. Все произошло так неожиданно, что Лейнджер, застигнутый врасплох и никак не ожидая, что Джим полезет в драку, опоздал увернуться. Кулак Гери угодил ему точно в нос, разбив его в кровь, алый фонтан тут же оросил ему рубаху.

Обезумев от боли и досады, Лейнджер накинулся на обидчика, отчаянно размахивая руками. Гери выстоял под его натиском, осыпая противника градом мощных тумаков. Наконец соперники сплелись, отчаянно тузя друг друга, и затем Гери умышленно отступил назад. Лейнджер с готовностью набросился на него, и тогда Джим нанес снизу вверх мощнейший удар правой, заставивший Тоуба подняться на мыски, а довершил дело ударом слева, опрокинувшим его на костер.

Взревев от боли, он вскочил с углей, рубаха на нем дымилась. Гери хладнокровно ухватил его одной рукой за ворот рубахи, врезал кулаком правой в живот, затем в голову и, отпихнув верзилу от себя, широко размахнулся и боковым слева разбил ухо, которое лопнуло, словно перезрелый помидор. Лейнджер тяжело рухнул на землю.

Ред Слейгл даже не попытался вмешаться, чтобы разнять дерущихся, а лишь внимательно, с озадаченным видом наблюдал за Гери.

– Интересно, с чего это Рей решил, что ты не можешь драться? – спросил он наконец.

Взяв флягу с водой, Гери плеснул на сбитые в кровь кулаки.

– Возможно, он заблуждался на мой счет. Не всем по душе драки и лишний шум. Но это совсем не означает, что в случае необходимости человек не сумеет постоять за себя.

Лейнджер с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, заковылял к ручью.

Ред смерил Джима оценивающим взглядом.

– А что бы ты стал делать, – неожиданно спросил он, – если бы Лейнджер выхватил револьвер?

Гери обернулся и спокойно посмотрел на Слейгла.

– Ну, тогда мне пришлось бы убить его, – просто сказал он. – Надеюсь, у него достанет ума, чтобы не сподобиться на такую глупость.

Над землей забрезжил холодный серый рассвет, и Джим Гери пришпорил коня, направляя его в сторону холмов, туда, где он слышал выстрел. Он прекрасно понимал, что если Слейгл заметит его, то у него начнутся серьезные проблемы, но он хотел все знать.

Накануне ночью шел дождь, но на мокрой земле еще достаточно хорошо сохранились следы. Отыскав отпечатки подков гнедого, на котором ездил Слейгл, Гери шел по ним, пока не добрался до того места, где следы гнедого сливались со следами большого коня. Джим осторожно направился дальше, не сводя глаз с цепочки следов, которая оборвалась совершенно неожиданно.

Посреди небольшой поляны лежал конь с простреленным черепом. А в дюжине футов от него – высокий старик, его невидящий взор был устремлен в нависшее над землей низкое небо, а руки широко раскинуты в стороны. Склонившись над ним, Джим определил, что он убит тремя выстрелами в грудь. В него стреляли три раза! Он увидел еще одну рану, старую, полученную, наверное, несколькими днями раньше, чем три остальные.

Конь носил тавро «Слэш 4». И теперь поначалу разрозненные факты начинали понемногу складываться в общую картину. Пошарив по карманам старика, Джим нашел потрепанный конверт, в котором лежали какие-то расписки и квитанции. Сам конверт был адресован Тому Блейзу, Дуранго, Колорадо.

Том Блейз… «Слэш 4»!

Том Блейз, отважный воин, закаленный в битвах с кайовами, отличный скотовод, владелец ранчо «Слэш 4», одного из самых крепких хозяйств на всем Западе! И как только он не подумал об этом раньше! Но факт оставался фактом: о том, кто стоит за «Слэш 4», он вспомнил лишь только сейчас.

И Том Блейз мертв.

Все сходится. То старое седло а-ля Матушка Хаббард снято с коня Тома, так как стреляли в него все-таки уже не в первый раз. Раньше, должно быть при угоне стада, его подстрелили и бросили среди холмов, решив, очевидно, что он умер, однако прихватили седло. Чтобы справить такое седло, ковбою пришлось бы вкалывать не покладая рук два, а то и три месяца, а поэтому такими вещами никто не бросался.

К тому же убийцы держались чересчур самоуверенно, до тех пор, пока Гери не заметил Блейза, который преследовал их невзирая на серьезную рану. После этого ими овладело беспокойство, и тогда Слейгл стал искать Блейза, и, заметив его накануне днем, выследил и пристрелил.

Когда парни с «Слэш 4» найдут тело Тома Блейза, то начнутся большие неприятности. Дирксен все знал и именно поэтому заторопился с расчетом. И именно поэтому Ред Слейгл и Тоуб Лейнджер так спешили пригнать стадо на Солт-Крик, где краденый скот мог затеряться среди других или разбрестись по многочисленным ложбинам в холмах, окружавших «Дабл А».

Когда он возвратился обратно к костру, все уже встали. Лицо Лейнджера распухло, на нем еще кровоточили две глубокие ссадины – одна на скуле и другая над глазом. Мрачный, он не желал даже глядеть в сторону Гери.

Слейгл с подозрением оглядел коня Джима, обратив внимание на мокрую шерсть на ногах – как это обычно бывает после поездок по высокой траве и через заросли кустарника.

Но высказать своего мнения по этому поводу он так и не успел. Джим Гери налил себе кофе, но пить его не торопился, по-прежнему держа кружку в левой руке.

– Ред, мне нужны мои деньги. Я ухожу.

– Не возражаешь, если я спрошу о причине? – взгляд Реда оставался невозмутимым. Он выжидал.

Гери знал, что Слейгл ганфайтер, но мысль об этом нисколько не беспокоила его. Он хоть и старался избегать неприятностей, но чувство страха было ему неведомо, чему в немалой степени способствовала также и его непоколебимая уверенность в себе. И хотя за все время ему довелось помериться силами лишь с одним-единственным человеком, он верил в себя, и залогом этой веры являлись его отточенное мастерство и ловкость, результат долгих тренировок.

– Нет, не возражаю. Сегодня утром я нашел труп Тома Блейза. Он лежал как раз на том самом месте, где ты убил его вчера. Я знаю ребят со «Слэш 4» и не хочу иметь ничего общего с вашей шайкой, когда их люди накроют вас здесь.

Его откровенность привела Слейгла в замешательство. Он не ожидал услышать на свой вопрос такой ответ. Но его обескуражила не только искренность, Слейгл не совсем понимал позицию Гери. Из его слов Слейгл сделал для себя вывод, что Гери собирается выйти из игры потому, что хочет избежать неприятностей, а вовсе не потому, что ему претит воровство.

– Лучше оставайся с нами, Джим, – предложил он. – Ты хороший парень, в этом Март абсолютно прав. На «Слэш 4» никогда не докопаются до того, что здесь случилось, а нам с этого дела перепадет хороший навар.

– Ну, это уже без меня, – коротко отрезал Джим. – Я ухожу. Отдай мои деньги.

– А у меня их нет, – развел руками Ред. – Рей обещал заплатить на месте. Я при себе денег не вожу. Ладно тебе, Джим, помоги нам. Остался всего один день; послезавтра мы уже будем у истоков Солт-Крик, и все получат заработанное.

Гери лихорадочно размышлял. Он и в самом деле очень нуждался в деньгах. В кармане у него ни гроша, а прежде чем отправляться дальше на Запад, нужно запастись провизией и кое-чем еще. Если уж он заехал так далеко, то вряд ли еще день сделает погоду.

– Ну ладно, я закончу перегон.

На этом разговор и окончился. Не прошло и часа, как стадо снова отправилось в путь. И все-таки Гери не находил себе места от беспокойства. Ему передавалось всеобщее напряжение, и он знал, что и остальным тоже приходилось совсем несладко. Март Рей, который по идее должен был их встречать, где-то запропастился.

Но самое скверное заключалось в том, что и скот начал беспокоиться. Короткие переходы и продолжительные остановки на отдых позволили животным до некоторой степени восстановить силы, и вот теперь несколько коров под предводительством большого рыжего быка пытались прорваться к зарослям кустарника. Выгонять их оттуда стоило огромных усилий. По небу по-прежнему ползли низкие облака, собирался дождь, стояла предгрозовая духота.

Джим Гери начал этот день, оседлав для работы поджарого коня серой масти, на котором ему уже приходилось ездить и раньше, но ближе к обеду он заменил окончательно выбившееся из сил животное на собственного коня. С него ручьями лил пот, стекавший по телу под рубашкой, и он работал на совесть, подгоняя бестолковых быков вниз по тропе, по обеим сторонам от которой раскинулись заросли пиний и можжевельника, окружавшие огромные валуны. Впереди открывался вход в широкий каньон. Где-то там, совсем недалеко отсюда, Джим рассчитывал отыскать Рея и забрать у него причитающиеся ему деньги.

Все тот же рыжий бык внезапно сделал новый рывок к кустарнику, и конь среагировал на это так быстро, что Гери едва не вылетел из седла. Тихо чертыхнувшись, он позволил коню отправиться в погоню за быком. Они быстро догнали беглеца и завернули к стаду. Но поворачивая обратно, Джим мельком взглянул вперед и увидел, как Лейнджер и Ред Слейгл исчезают в зарослях кустарника. Куда запропастился Дирксен, он не имел понятия, пока не услышал его дикий вопль.

Развернувшись, он увидел, что с обеих сторон к тропе, прокладывая себе путь сквозь заросли, направляется дюжина запыхавшихся всадников на взмыленных лошадях. С одного взгляда на них Джим понял, что бежать бесполезно. И все же Джитер Дирксен попытался рискнуть.

Вонзив шпоры в бока своего мустанга, Дирксен устремился в заросли в направлении, выбранном Слейглом и Лейнджером, но ему удалось проехать не более дюжины ярдов. Выстрел выбил его из седла. Дирксен покатился по земле, перевернулся последний раз и остался неподвижно лежать под низким небом, затянутым серыми тучами.

Гери положил руки на луку седла и мрачно разглядывал чудаковатого маленького человечка, который так не вписывался во всю эту бандитскую авантюру. Всадники тем временем окружили его со всех сторон; оба его револьвера были выдернуты из кобуры, а винтовка – из чехла под седлом.

– А ты чего не бежишь? – спросил хриплый голос. – Или, может, конь заупрямился?

Джим встретился взглядом с холодными серыми глазами. Обветренное лицо, плотно сжатые тонкие губы, аккуратно подстриженные седеющие усы. Джим Гери улыбнулся, хотя в подобной ситуации ему не приходилось оказываться никогда в жизни.

– Должен признаться, бегун из меня никудышный, – сказал Джим, – к тому же я не совершил ничего такого, чтобы пускаться в бега.

– Так, по-твоему, в убийстве моего брата нет ничего особенного? И в краже скота тоже? Извини, приятель, но мы так не считаем. За это вешать нужно.

– Согласен, но только я ничего такого не совершал. Я нанялся к этим ребятам по дороге сюда. Сорок баксов до истоков Солт-Крик… и, кстати, они со мной еще не расплатились.

– С тобой расплатимся мы! – произнес стройный юноша с волевым лицом. – У нас тут как раз и веревка имеется!

К собравшимся вокруг Джима подъехала молоденькая всадница, стройная и очень привлекательная. На ее щеках горел румянец, хорошенький носик украшали едва заметные веснушка. Ее миндалевидные глаза теперь очень строго смотрели на него.

– Дядюшка Дэн, кто это? Почему он не попытался убежать?

– Говорит, что он наемный работник, – ответил дядюшка Дэн.

– Вон тот мертвец тоже поклялся бы в этом! – заявил молодой ковбой. – Позвольте нам с ребятами отвезти его к тому тополю, что мы заприметили по дороге сюда. У него прочные, крепкие ветви.

Гери повернул голову и взглянул на девушку. Дядюшка Дэн, должно быть, и есть сам Дэн Блейз, а это, наверное, дочь убитого старика.

– А ваши люди нашли тело Тома Блейза? – спросил он. – Они оставили его вон в тех холмах. – Осторожно подняв руку, он запустил ее в карман рубахи, доставая конверт и пачку квитанций. – Вот, это его.

– Ну вот, видите? Какие могут быть разговоры? – вмешался ковбой. Подъехав к Джиму, он ухватил его коня за повод. – Поехали, ребята!

– Угомонись, Джерри! – резко одернул его Дэн Блейз. – Когда мне будет угодно его повесить, я скажу об этом. – Он снова перевел взгляд на Джима. – А ты довольно невозмутимый клиент, – усмехнулся он. – Допустим, ты говоришь правду, и все-таки как эти бумаги оказались у тебя?

В нескольких словах Джим объяснил всю ситуацию и закончил свой рассказ словами:

– А что мне оставалось делать? Мои сорок баксов мне так и не отдали, я честно их отработал и собирался получить свои деньги.

– Так, говоришь, стадо гнали трое? А те двое, которым удалось бежать, Тоуб Лейнджер и Ред Слейгл?

– Все верно. – Джим не знал, упоминать ли ему о Марте Рее, но затем решил промолчать.

Блейз разглядывал коров и затем снова обернулся к Джиму:

– А почему коровы мечены клеймами «Дабл А»? Ведь это порядочное хозяйство. Ты об этом что-нибудь знаешь?

Этот вопрос застиг Гери врасплох. В душе он не сомневался, что Рей Март не просто один из воров, а главарь этой шайки, но, с другой стороны, Джиму вовсе не хотелось выдавать его.

– Не слишком много. Я сам не местный. Еду из Техаса.

Блейз криво усмехнулся:

– Оно и видно. А зовут-то тебя как?

– Джим Гери.

Ковбой, которого Блейз назвал Джерри, вздрогнул, как будто его ударили.

– Джим Гери? – ахнул он, и в его голосе послышалось недоверие. – Тот самый, что угрохал Соному?

– В общем-то да.

Все взгляды опять устремились на него, но в глазах этих людей угадывался уже интерес совсем иного рода, так как тех двух переделок, в которых ему довелось побывать, оказалось достаточно, чтобы слава о нем разнеслась по равнинам и пустыням, а его имя стало легендой. Ковбои могли услышать о нем от какого-нибудь заезжего торговца продовольствием или странствующего пастуха.

– Джим Гери, – задумчиво проговорил Блейз. – Мы слыхали о тебе. Сын старины Стива, да? Знавал я его.

Джим поднял на него глаза, взгляд его по-прежнему оставался беспристрастным.

– Мой отец, – мрачно произнес он, – был очень достойным человеком!

Взгляд Дэна Блейза немного потеплел.

– Ты прав. Он был хорошим человеком.

– Ну и что теперь? – угрюмо поинтересовался Джерри. – Этот парень убийца. И мы все это знаем. Он находился при стаде. У него оказались вещи Тома. Что вам еще нужно?

Внезапно в разговор вступила девушка:

– Мы видели следы еще одного всадника, он сначала присоединился к вам, а затем снова уехал. Кто это?

Все, время пришло, и Джим вдруг понял, что теперь он не станет ничего скрывать.

– Март Рей, – тихо сказал он. – С «Дабл А».

– Гнусная ложь! – вдруг запальчиво выкрикнула девушка. – Что вы такое говорите?

– А доказательства у тебя есть? – горячился Джерри. – Ты хочешь оклеветать нашего друга.

– Он был и моим другом тоже. – И Гери рассказал им все, что знал о Марте Рее. – Почему бы вам не отпустить меня? – предложил он. – Я съезжу за Реем и доставлю его к вам. Скорее всего Слейгл и Тоуб тоже будут вместе с ним.

– Ты доставишь его к нам? – фыркнул Джерри. – Тоже мне, сказанул!

– Свяжите его, – неожиданно распорядился Дэн Блейз. – Мы едем в Солт-Крик.

Следом за Дэном Блейзом ехала его племянница, девушка по имени Китти. Возможно, впервые за все время пути Джим Гери неожиданно осознал всю опасность своего положения. Тот факт, что расправа над ним откладывалась на некоторое время, мог послужить лишь слабым утешением, потому что он оказался в руках отчаянных людей, и сомневаться в их намерениях не приходилось, ибо погиб один из них, а возможно, и не только он.

Чувства страха Джим прежде не ведал, хотя он порой оказывался в довольно опасных ситуациях, все это проходило мимо, почти не задевая его. Настоящее же его положение вызывало ощущение нереальности, мысль о том, что на сей раз ему на самом деле что-то угрожает, казалась неправдоподобной. Однако, прислушиваясь к разговорам окруживших его людей, он переменил свое мнение на сей счет, запоздало осознав, что, сам того не ведая, оказался в самой большой опасности в жизни. И разговоры ковбоев между собой не имели никакого значения. Они располагали вполне достаточным и столь очевидным доказательством, как труп Джитера. Потому что предсмертный свой крик Джитер обратил к нему; он предупреждал об опасности, давал сигнал, чтобы он бежал.

Им овладел холодящий душу страх, от которого немели пальцы, во рту пересохло и засосало под ложечкой. Развеять его не помог даже вид лепившихся друг к другу домов городка Солт-Крик, а когда они проезжали по улице, он был готов провалиться сквозь землю от стыда за то, что его привезли сюда под конвоем, со связанными руками, как какого-нибудь дешевого воришку.

Март Рей сидел на ступеньках и, завидев процессию, поднялся, сдвигая на затылок шляпу. Рядом с ним стоял Ред Слейгл. Тоуба Лейнджера нигде видно не было.

– Привет, Дэн! Кого это ты поймал? Конокрада, что ли? – спросил Рей вкрадчиво, окинув приехавших приветливым взглядом, – Что-то вы слишком большую компанию собрали ради такой малости.

Блейз натянул поводья, и, следуя его примеру, вся небольшая кавалькада всадников остановилась. Он перевел взгляд с Марта на Слейгла.

– И как давно ты здесь находишься, Ред? – спросил он.

– Я? – с невинным видом переспросил Слейгл. – Не больше четверти часа, может, минут двадцать. Только что приехал с «Дабл А». А в чем дело? Что-нибудь случилось?

Холодно взглянув на Джима Гери, Блейз снова обратил свой взгляд к Рею.

– К востоку отсюда мы обнаружили стадо, принадлежащее «Слэш 4», Март. Все наши клейма переправлены на «Дабл А». Как ты это объяснишь?

Рей пожал плечами.

– Не знаю, – просто ответил он. – А как это объясняет парень, которого вы привезли сюда с собой?

В разговор вмешалась Китти Блейз:

– Март, ты когда-нибудь встречался с ним раньше? Вы знакомы?

Рей задумчиво разглядывал Гери.

– Что-то не припоминаю, – серьезно сказал он. – Я его впервые вижу!

– Блейз, – возмутился Гери, – развяжите мне руки и дайте револьвер, и я улажу дело в три минуты! Я докажу, что он лжет! Докажу, что он знает меня, а я – его!

– Если не сумеешь доказать это на словах, то оружие тебе не поможет! – бесстрастно заявил Блейз. – Если тебе и в самом деле что-то известно, то давай выкладывай так! Иначе тебя вздернут на ближайшем суку! Хватит ходить вокруг да около!

Тронув коня коленями, Джим Гери выехал немного вперед. Глаза его гневно сверкали, и этот взгляд, казалось, мог испепелить любого.

– Март, – начал он, – я всегда подозревал, что ты негодяй и подлец, но мне даже в голову не приходило, что ты падешь так низко. Я не собираюсь ни перед кем перечислять, что когда-то сделал для тебя, но мне хотелось напомнить тебе о том случае, когда в нашем стаде началась паника, и что это именно я вытащил тебя оттуда. Ты так и не хочешь ничего сказать?

Рей улыбнулся и покачал головой.

– Да, Дэн, похоже, мы имеем дело с тяжелым случаем. Так что забирай этого придурка отсюда и поторопись вздернуть, пока я не разозлился по-настоящему и не пристрелил его.

– Что, Март, боишься выйти против меня с оружием? Я так и знал! Ты же всегда дрейфил! – Джим открыто издевался над ним. – Вот почему ты оставил Реда и Тоуба со стадом. Ты мечтал загрести денежки чужими руками, но не хотелось неприятностей! Зато теперь ты в дерьме по самые уши! Если бы мне дали револьвер, ты бы у меня землю жрал!

Лицо Марта Рея перекосилось от злобы.

– Заткнись, придурок! Как ты смеешь называть меня трусом? Все знают, что дрейфло это ты, потому что!.. – здесь он осекся на полуслове, бледнея так, что это стало заметно даже под загаром.

– Что я слышу, Рей? – Взгляд Дэна Блейза посуровел. – Что всем известно о нем? Если ты никогда не видел его в глаза, то откуда же тебе знать, что все считают его трусом?

Рей отмахнулся.

– Треплет языком слишком много! – Он развернулся и поднялся на тротуар. – Он твой. Со своими делами разбирайся сам.

Рей уже собрался уходить, когда Джим окликнул его:

– Март, если мы с тобой не знакомы, то откуда же мне знать, что у тебя на правом боку есть белый шрам, оставшийся после того, как тебя лягнул бык?

Рей рассмеялся, но это было явно вымученное веселье. Он оказался в ловушке и невольно отступил назад.

– Какая чушь! – фыркнул он. – Нет у меня никаких шрамов!

– А почему бы тебе не снять рубашку? – внезапно подал голос Джерри. – Это же минутное дело. – На лице молодого ковбоя появилось сомнение. – Вообще-то я припоминаю, что у тебя на теле есть похожий шрам. Я обратил на него внимание, когда ты купался в Сан-Хуане. Так что снимай рубаху.

Март Рей снова попятился, отступая еще на шаг, со злобой и презрением оглядывая толпу.

– Еще чего! Я не собираюсь раздеваться посреди улицы из-за какого-то вонючего проходимца! – рявкнул он. – Вы и так уже зашли слишком далеко!

– Развяжите мне руки! – шепотом взмолился Джим. – Я сам его раздену!

Китти посмотрела в его сторону. Лицо ее по-прежнему оставалось бледным и неприступным, но теперь и в ее глазах он заметил тень сомнения. Но первым опомнился Джерри, который внезапно развернул Джима к себе и, прежде чем кто-либо успел сообразить, что происходит, острым словно бритва ножом полоснул по путам, связывавшим его руки, и отшвырнул обрезки веревок в сторону. В тот же момент он ловким движением сунул револьверы в обе кобуры Гери.

– Ладно! Возможно, я сошел с ума! – проворчал он. – Ну а теперь давай делай свое дело!

Все, что случилось потом, заняло меньше минуты. Пока Блейз размышлял в нерешительности, не зная, как ему поступить, Март Рей развернулся и отправился восвояси. Ред Слейгл первым заметил, как Джим Гери соскочил с коня.

– Босс! – истерично завопил он. – Берегитесь!

Рей резко обернулся и, увидев, что Джим Гери направляется прямиком к нему, растирая на ходу затекшие запястья, остановился, оказываясь застигнутым врасплох. Затем к нему вернулось самообладание, и он рассмеялся:

– Ну ладно, трус! Ты сам напросился! Но только на этот раз избежать разборки тебе не удастся! Так что можешь прощаться с жизнью, гад!

Его настолько охватила ярость, что он не сознавал еще в полной мере всей важности собственных слов и стоял, опустив плечи, держа руки над рукоятками револьверов. Из этого состояния его вывел Джерри, потому что именно его замечание, оброненное вскользь, дало Марту Рею понять, на что он идет и чем рискует.

– Знает там Рей его или нет, но держу пари, он еще не слышал о том, как Джим Гери пристрелил Мигеля Соному!

Март Рей вздрогнул.

– Соному? – ахнул он. – Ты убил Соному?

Джим Гери стоял теперь перед человеком, которого считал своим другом. На душе у него было гадко. Он работал с ним рука об руку, делился последним куском хлеба, считал своим напарником, а тот подло обманул и не моргнув глазом предал.

– Да, Март, это я убил Соному. И я никого не боюсь. Я никогда не боялся. Просто мне не по душе драки и убийства!

Рей провел языком по пересохшим губам и прищурился. Он еще ниже опустил плечи, и толпа расступилась, отходя подальше к обочине. Посреди улицы, в каких-нибудь двадцати футах друг напротив друга, стояли двое мужчин.

– Сними рубаху, Рей. Или я сам это сделаю, но сниму ее уже с твоего трупа!

– Черта с два! – хрипло выкрикнул Рей и невероятно быстро схватился за рукоятки револьверов.

Все замерло в жаркой пыльной тишине, прогретой солнцем улицы. Было слышно, как где-то плакал ребенок и как кто-то из стоявших на тротуаре переступил с ноги на ногу. Все затаилось в ожидании, которое, казалось, длилось уже целую вечность. А посреди дороги сошлись друг против друга двое мужчин.

Для Китти Блейз время остановилось. Вместе со всеми она следила за развитием событий, будучи не в силах справиться с охватившим ее ужасом. Движения мужчин были чрезвычайно стремительны, но в тот момент ей казалось, что все происходит ужасно медленно. Она видела, как Март Рей вскинул револьвер; видела его лицо, искаженное злобой, плотно сжатые, бескровные губы, яростно сверкавшие глаза.

И она видела незнакомца, этого Джима Гери. Высокого, стройного и сильного; его смуглое лицо оставалось бесстрастным. И она видела стремительные, едва уловимые движения его рук, и как пламя выстрела вырвалось из дул его револьверов, и как Марта Рея отбросило назад, назад, назад! Она видела, как он упал, ударившись боком о коновязь, как испуганно попятилась стоявшая там лошадь, едва не задев копытами человека на земле. Как выстрелил револьвер в руке упавшего, и облачко пыли, взвившееся над плечом чужака, и как Гери, хладнокровно отступив в сторону, поточнее прицелился в своего противника, который теперь делал отчаянные попытки снова подняться на ноги.

Словно зачарованная глядела она на то, как Джим Гери на мгновение перестал стрелять, давая Рею возможность встать с земли. В то невероятное, умопомрачительное мгновение она не сводила с него глаз и слышала его голос, прозвучавший на редкость отчетливо в тишине притихшей улицы.

– Мне очень жаль, Март. Но зря ты так. Уж лучше бы это случилось во время той паники.

И тут Рей снова вскинул оружие. Его рубашку заливала кровь, из-за разорванной пулей щеки лицо перекосил жуткий оскал, но в глазах по-прежнему пылал дьявольский огонь. Рей прицелился, сейчас его палец нажмет на спуск… Алые вспышки вырвались из револьверов Гери, и тело Марта дернулось, облачко пыли взметнулось у него за спиной, он покачнулся и с размаху сел на край тротуара, а затем, как будто не находя себе места от нестерпимой боли в паху, подался вперед, падая на дорогу. Он так и остался лежать в пыли. Где-то вдалеке раздались раскаты грома.

Еще долгих несколько минут никто не мог сбросить с себя оцепенение. Затем, наконец, кто-то осмелился нарушить молчание.

– Пошли по домам. Дождь собирается.

Джерри мигом соскочил с коня и в два счета оказался рядом с убитым. Задрав край рубахи, он обнажил бок, на котором и в самом деле красовался шрам, оставленный бычьим копытом.

Дэн Блейз порывисто обернулся.

– Слейгл! – выкрикнул он. – Где Ред Слейгл? Поймайте его!

– Здесь я. – Слейгл сидел, прислонившись спиной к стене дома и прижимая к груди окровавленную руку. – Подстрелили меня. Я стоял позади Рея. – Он взглянул на Блейза: – Гери говорит правду. Он ни при чем, он ничего не знал. Это была идея Рея, чтобы сначала втянуть его в это дело, а потом сделать козлом отпущения.

Дэн Блейз опустился на землю рядом с ним.

– Кто убил моего брата? – спросил он. – Ты или Рей?

– Сначала в него стрелял Рей. Я довел дело до конца. Я выслеживал его, а он выехал из зарослей прямо на меня. Он держал в руке клюку, на которую опирался при ходьбе, а я не разглядел этого сразу и принял ее за винтовку.

– А что с Лейнджером? – сурово спросил Гери. – Куда он подевался?

Ред усмехнулся презрительной, кривой ухмылкой:

– Дал деру. Ты его так отделал, что он, кажется, с перепугу в штаны наложил. Такого задал стрекача, что даже не остановился ни разу. Так и уехал без денег.

Сунув руку в карман, он принялся что-то нащупывать там.

– Да, кстати. Вот твои сорок баксов.

Джим растерянно принял от него деньги, будучи не в силах опомниться от изумления. Слейгл с трудом поднялся с земли. Явное недоумение Гери, похоже, раздражало его.

– Ты ведь заработал их, не так ли? Ведь это я нанял тебя, разве нет? К твоему сведению, я еще никогда в жизни не зажимал честно заработанных денег своих ковбоев! К тому же, – добавил он, криво усмехаясь, – судя по виду вон той веревки, полагаю, мне самому эти денежки уже вряд ли пригодятся. Удачи тебе, парень! Впредь тоже избегай неприятностей!

По небу прокатились раскаты грома, и на пыльную городскую улицу обрушился ливень, тот самый неистовый, проливной дождь, воды которого пронесутся потоками по канавам и оврагам, возвращая к жизни траву на просторах бескрайних пастбищ, раскинувшихся на многие и многие мили к северу и западу.

КАЖДЫЙ ЗА СЕБЯ

От автора

В былые времена вода на Западе считалась едва ли не самой большой ценностью, что вполне справедливо и для наших дней. Не имелоникакого смысла обзаводиться землей, если на ней не было источника воды, и поэтому подавляющее большинство скотоводов не приобретало в собственность тех земель, что использовали под пастбища. Они попросту находили подходящий участок и начинали пасти там свой скот до тех пор, пока пастбище не истощалось, и тогда им не оставалось ничего другого, кроме как отправляться дальше. Десятки людей погибли от жажды в Тинахас-Альтас близ старой Калифорнийской тропы, в то время как совсем рядом, в огромных каменных резервуарах, затерявшихся среди скал, плескались многие тысячи галлонов воды.

Для человека неопытного, незнакомого с пустынями юго-запада, эти начисто лишенные растительности скальные хребты представляли собой зрелище пугающее и малопривлекательное, и дилетант даже не мог мечтать найти воду в таких местах. И все же она там была – дождевая вода, собиравшаяся в скальных резервуарах, стекавшая сюда с каменных склонов окрестных вершин.

Никто никогда не брался утверждать, что освоение Запада шло просто. В случае удачи все труды и усилия вознаграждались сторицей, но ради этого приходилось работать не покладая рук.

Так же, как и сейчас.

Каждый за себя

Положив левую руку на заднюю луку седла, Мак-Марси обернулся и обвел взглядом дно оврага. Его загорелое, с тонкими чертами лицо омрачилось. Все как будто бы хорошо, стадо здесь, но вот только что-то коров в нем осталось слишком мало.

Стоял жаркий полдень, обычно в это время дня, вытянувшись длинной вереницей, скот неуклонно тянулся к водопою.

Где-то впереди протяжно замычал бык, потом еще один. Что там еще? Кроме мычания скота до его слуха доносились и другие звуки, заставившие его помрачнеть еще больше. Где-то у ручья стучали молотки.

Ему не требовалось лишних объяснений, чтобы догадаться, что происходит. Это могло означать только одно: Джингл Боб Кенион обносил водопой забором!

Когда Мак-Марси появился из-за поворота, стук молотков на какое-то мгновение смолк, но лишь только на мгновение, не более. Затем работы возобновились.

Два ряда колючей проволоки были уже туго натянуты между столбами, преграждая выход из оврага. Несколько ковбоев натягивали третий ряд. По-видимому, планировалось ограждение из четырех рядов проволоки.

Коровы Марси уже толпились перед забором и мычали от жажды.

По мере того как он подъезжал ближе, двое из работников отложили молотки и встали у забора. Прищурившись, Марси перевел взгляд на рослого человека, сидевшего верхом на чалом коне. Джингл Боб Кенион поглядывал в его сторону с мрачным злорадством.

Марси намеренно избегал встречаться взглядом с двумя работниками у забора – там стояли Вин Рикер и Джон Соли, – ибо их присутствие здесь не сулило ему ничего, кроме больших неприятностей. Вин Рикер снискал себе славу ганфайтера и отъявленного убийцы. А Джон Соли станет делать все, что прикажет ему Вин.

– Кончай дурить, Кенион, – гневно заявил Марси. – По такой жаре у меня вся скотина передохнет!

Взгляд Кениона оставался непреклонен.

– А это уже не моя забота, – невозмутимо заявил он. – Я с самого начала предупредил тебя, чтобы ты убирался отсюда подобру-поздорову. А ты остался. Так что сам напросился. Вот и вертись, как хочешь, или же проваливай к чертовой матери.

Чувствуя в душе безудержную вспышку раздражения, Марси яростно сверкнул глазами. Но давать волю чувствам не стал, постаравшись умерить свой гнев. В данной ситуации он не имел ни малейшего шанса выиграть стычку. Одолеть в одиночку Рикера и Соли ему не по силам, и к тому же кроме них пришлось бы иметь дело с остальными работниками и с самим Кенионом.

– Если тебя что-то не устраивает, – ухмыльнулся Рикер, – то почему бы тебе не попробовать нам помешать? До меня тут дошли слухи, что ты считаешь себя очень крутым.

– А ты, похоже, только и дожидаешься удобного случая убить меня? – ответил вопросом на вопрос Марси. – Попомни же, Рикер, попадешься ты мне когда-нибудь без этих вот своих пушек, и тогда я от души надеру тебе задницу.

Рикер расхохотался:

– Не охота руки об тебя марать, а иначе я бы не поленился, подошел бы, и ты бы у меня как миленький взял свои слова обратно. Если ты когда-нибудь и застанешь меня без пушек, то тут же сильно об этом пожалеешь.

Марси перевел взгляд на Кениона:

– Кенион, вот уж не ожидал от тебя такого. Без воды мои коровы и трех дней не протянут, и ты это прекрасно понимаешь. Без ножа меня режешь!

Кенион остался непреклонен.

– У этой земли есть хозяин, Марси, – сухо отрезал он. – Здесь каждый сам за себя. Так что добывай себе воду сам, и нечего ныть. Тебя сюда никто не звал, сам приперся и зацепился. Вот и выкручивайся теперь, как хочешь.

Развернув коня, Кенион поскакал прочь. С минуту Марси глядел ему вслед, не находя себе места от негодования. Затем, словно опомнившись, он тоже развернул своего вороного с бурыми подпалинами коня – подвласой масти – и направился в обратный путь по дну оврага. Оглянувшись назад, отметил про себя, что только шесть тощих коров остались понуро стоять у заграждения из колючей проволоки.

Он уже успел проехать поворот, когда его поразила внезапная мысль. Всего шесть от нескольких сотен, которые он пригнал сюда! По идее сейчас все стадо должно было бы собраться у водопоя или же хотя бы направляться к нему. Немало озадаченный своим открытием, он отправился дальше.

По всем правилам сейчас сюда должны направляться практически все коровы. Куда мог подеваться скот? По дороге к своей хижине он взволнованно обозревал окрестности. Коровы исчезли, испарились! На всем своем протяжении его пастбище было совершенно пустынно.

Воры? Он нахмурился. О случаях угона скота в этих местах ему слышать еще не приходилось. Разумеется, от Рикера и Соли ожидать можно чего угодно, но Марси знал, что оба они выполняли определенную работу на ранчо у Кениона.

Он возвращался домой с тяжелым сердцем.

Собирая деньги на собственное стадо, он в течение семи лет отказывал себе во всем, экономя каждый цент, в тяжелейших условиях перегонял стада в Додж, Абилин и Эллсуорт. И вот ему подвернулась возможность основать свое хозяйство, шанс получить некоторую независимость и обзавестись, наконец, домом.

Дом! Он с горечью глядел на горные вершины, возвышавшиеся на дальнем конце его владений. Иметь дом означало завести семью, и на всем белом свете не было и не могло быть другой такой девушки, как Салли Кенион. И надо же быть такому, что именно она и оказалась дочерью старого Джингла Боба!

Не то чтобы она обращала на него внимание. Но еще до того, как противостояние с Джинглом Бобом превратилось в ожесточенную вражду, Марси нередко издалека наблюдал за ней и, в конце концов, влюбился без памяти, надеясь на то, что со временем, когда его хозяйство поднимется, а сам он как следует обустроится на новом месте, им представится возможность познакомиться поближе. Может быть, он даже наберется храбрости и сделает ей предложение.

Это были совершенно дурацкие фантазии. И день ото дня они начинали казаться все более и более несбыточными. Теперь он не только стал первейшим врагом ее отца, но и оказался к тому же на грани полного разорения.

Опустившись на корточки перед очагом, он принялся готовить скудный ужин, все еще будучи не в силах отрешиться от мрачных дум. На душе скребли кошки. Куда мог подеваться скот? Если стадо украдено, то в таком случае коров неминуемо прогнали через владения Джингла Боба. Другого пути из этого уголка облюбованных Марси пастбищ попросту не существовало. Со всех сторон к ним вплотную подступали горные хребты. Всадник еще как-то пробраться мог. Но для скота там нет дороги.

Донесшийся до него стук копыт заставил его очнуться. Выпрямившись, он отошел от очага и выложил ветчину на тарелку. Стук копыт тем временем приближался, и тогда, оставив ужин на столе и поправив торчавший из кобуры револьвер, Марси подошел к двери хижины и остановился на пороге.

Солнце уже скрылось за горами, но оставалось еще довольно светло. Бросив взгляд на кобылу серой масти, появившуюся из зарослей у подножия горного хребта, он едва не поперхнулся от удивления.

К нему скакала Салли Кенион! Перешагнув через порог, он вышел во двор. Заметив его, девушка приветственно помахала рукой, а затем, натянув поводья, осадила лошадь.

– Попить не дадите? – с улыбкой спросила она. – А то так жарко.

– Конечно, – произнес он, тоже пытаясь улыбнуться. – Есть кофе. Я тут как раз собирался перекусить. Может быть, присоединитесь? Конечно, – поспешно добавил Марси, – я по части стряпни не очень-то силен.

– От чашки кофе не отказалась бы.

Спешившись, Салли поспешно стащила с рук перчатки. Она всем всегда казалась высокой девушкой, но теперь, когда они стояли рядом, она доставала ему только до плеча. У нее были золотистые волосы цвета меда и серые глаза.

Девушка Огляделась по сторонам, и он поймал на себе ее быстрый взгляд. А цветущая клумба во дворе перед домом просто сразила ее. Их взгляды встретились.

– Вообще-то у меня пока руки не дошли обустроить здесь все как следует, – виновато признался он. – Хотелось бы, конечно, сделать это место поуютнее.

– А цветы вы посадили сами? – поинтересовалась она.

– Да, мэм. Моя мать очень любила цветы и умела за ними ухаживать. Мне они тоже нравятся, поэтому, построив хижину, я решил разбить тут цветник. Это дикие цветы, я пересадил их сюда из степи.

Он налил кофе в чашку и протянул ей. Салли отпила маленький глоток обжигающего напитка, продолжая пристально разглядывать его.

– Я слышала о вас, – сказала она наконец.

– От Джингла Боба?

Она кивнула.

– И от других тоже. Например, от Вина Рикера. Он вас терпеть не может.

– А еще от кого?

– От Чена Ли.

– Ли? – Марси покачал головой. – Что-то не припоминаю.

– Он китаец, работает у нас поваром. Похоже, он достаточно много знает о вас. Считает вас замечательным человеком. И непревзойденным стрелком. То и дело говорит о шайке какого-то Маллена, которому якобы от вас крепко досталось.

– Шайка Маллена? – переспросил Марси. – Так это же было в… – Он осекся на полуслове. – Нет, мэм, боюсь, он ошибается. Я не знаком ни с одним китайцем, и о банде Маллена в этих краях тоже никогда не слышал.

Он лукавил. Его стараниями вся шайка Маллена в полном составе покоилась на кладбище в Бентауне. Так что объявиться в этих краях они определенно не могли.

– Думаете остаться здесь? – невозмутимо спросила она, глядя на него поверх чашки.

Он сверкнул глазами.

– Вообще-то собирался, но, полагаю, теперь, после того, как ваш папаша обнес забором водопой, придется срочно менять планы. Тяжелый он человек, ваш отец.

– Жить в этих краях тоже нелегко. – На ее лице не осталось и тени улыбки. – У него свои виды на эти земли. Он выжил отсюда краснокожих из племени мескалеро. Самолично разогнал все ворье, что промышляло в этих местах; забрал под себя это пастбище. Он даже и слышать не хочет о том, чтобы теперь какой-нибудь, как он считает, лодырь и белоручка поселился бы здесь, явившись на все готовенькое.

– На все готовенькое? – вспылил Марси. – Лодырь? Вот ведь старый козел!

Салли направилась к оставленной в стороне лошади.

– Мне ничего высказывать не надо. Ему скажите. Если духу хватит!

Он подошел и взял ее лошадь за повод. Его взгляд сверкал решимостью.

– Мэм, – он изо всех сил старался говорить как можно спокойнее, – вы замечательная, добродетельная леди, однако, при всем своем уважении к вам, я все же смею заметить, что ваш отец просто старая сволочь. И если бы не Рикер…

– А вы боитесь его, что ли? – язвительно заметила она, уже сидя в седле и глядя на него сверху вниз.

– Нет, мэм, – тихо ответил он. – Просто я не убийца. Я воспитан в традициях квакерства ^[12]. И поэтому воевать ни с кем не собираюсь.

– В этих краях живут сильные, воинственные люди, – предупредила она. – И вы прихватили часть пастбищ одного из них.

Развернув лошадь, Салли поехала прочь, но затем внезапно натянула поводья и взглянула назад через плечо.

– Кстати, – небрежно бросила она, – на вершине хребта есть вода.

Вода на вершине хребта? Что она имела в виду? Обернувшись, он задрал голову, окидывая взглядом вершину огромной скалы, черная громада которой возносилась высоко над землей, пронзая вечернее небо. От подножия хребта его отделяло расстояние в добрую милю, хотя со стороны и могло показаться, что горы подступают едва ли не вплотную к хижине.

Но как ему попасть на вершину? Салли приехала откуда-то с той стороны. Он тоже мог бы попытаться, но прежде нужно дождаться утра. В неподвижном, прозрачном вечернем воздухе откуда-то издалека донеслось протяжное коровье мычание. Коров не пускали к воде. Шесть коров – все, что осталось от его стада, – просили пить!

Марси прошел в загон, оседлал коня и галопом поскакал в сторону водопоя.

Его появление не осталось незамеченным, и в тени тополей Марси заметил легкое движение, а потом раздался голос:

– Стой! Что тебе тут надо?

– Уберите забор, пропустите скот! – закричал Марси.

В ответ – хриплый смешок:

– Извини, амиго. Ничего не выйдет. Этот водопой только для коров Кениона.

– Ладно! – рявкнул Марси. – Тогда это коровы Кениона. Я дарю их ему. Только уберите забор и дайте им напиться. Не хочу, чтобы из-за какого-то старого идиота сдохли ни в чем не повинные животные. Пропустите их!

Затем он увидел Салли. Знакомая серая кобыла стояла рядом с конем старого Джо Линджера, ее телохранителя, наставника и друга. Старик, научивший ее ездить верхом и стрелять, в свое время был разведчиком и состоял на армейской службе.

Теперь в разговор вмешалась Салли, и Марси слышал, как она сказала:

– Дай им пройти. Если теперь это наши коровы, то, в самом деле, незачем их морить.

Марси развернул коня и отправился в обратный путь к своей хижине, признавая свое окончательное поражение и не находя себе места от горечи и досады…

На следующее утро он проснулся рано на заре, скатал одеяла, наскоро позавтракал и, оседлав коня, отправился к подножию скального хребта. Оброненная Салли накануне фраза не шла у него из головы: «На вершине хребта есть вода». Почему она сказала ему об этом? И какая ему может быть польза от той воды, если ради нее нужно карабкаться вверх по склону?

Должна же быть какая-то дорога, ведущая наверх. Придерживаясь следов, оставленных накануне лошадью девушки, он, пожалуй, и смог бы отыскать этот путь. К тому же его немало беспокоила участь, постигшая его собственное стадо. Проблема загадочного исчезновения скота мучила его. И это явилось еще одной, и, пожалуй, основной причиной, подвигнувшей его на эту поездку. Если коровы все еще находились на землях ранчо, искать их следовало в ущельях у подножия скального хребта.

Проезжая по следу серой кобылы, он все чаще и чаще замечал на земле отпечатки, оставленные коровьими копытами. Очевидно, какая-то часть его стада, покинув пастбище, побрела в этом направлении. Это обстоятельство очень озадачило Марси, и он вынужден был со стыдом признать, что его познания о здешних местах чрезвычайно скудны.

Подумать только, всего только год назад, когда он пригнал свое стадо на это пастбище, здесь зеленела сочная трава и созревали стручки меските. Скот отъедался и тучнел. Когда же на эти земли пришла жара и сушь, животные стали все чаще и чаще забредать в тенистые ложбины и каньоны и оставаться там.

Постепенно коровьи следы стали попадаться все реже и наконец исчезли совсем, но след, оставленный лошадью Салли, вел его дальше. И чем выше поднимался Марси, тем больше нарастало его недоумение. Остановившись в тени огромной скалы, он размышлял о том, что тропа, ведущая на вершину, наверное, очень крута. Ну конечно же Салли выросла в этих местах, и с самого детства она ездит верхом. И еще ее повсюду неизменно сопровождал Джо Линджер. Старый Джо одним из первых белых поселенцев обосновался в этих краях.

Объехав по пути небольшие заросли пиний, Марси оказался на небольшой и достаточно ровной песчаной площадке прямо у подножия скалы. Когда-то давным-давно здесь, видно, бежал ручей, горный поток, бравший свое начало где-то на вершине скалы и стекавший сюда, а затем несший свои воды дальше, на его пастбище.

Затем он заметил и тропу. По узенькому каменному карнизу она взбиралась на такую головокружительную высоту, что при одном взгляде на нее в горле у Марси пересохло, и он нервно сглотнул. Тропа вела вверх по практически отвесной каменной стене и затем исчезала в глубокой расщелине, совершенно незаметной снизу.

Конь зафыркал и поначалу как будто заупрямился, но, повинуясь зову крови, все же осторожно ступил на тропу. Через час после начала восхождения Марси уже стоял на самой вершине хребта. Здесь все вокруг зеленело. Трава и листья на деревьях казались даже более сочными и яркими, чем внизу. Все указывало на то, что вода где-то поблизости, но скота опять-таки он нигде не видел. Пожалуй, совершить восхождение по тому пути, которым только что приехал сюда Марси не по силам даже коровам, вся жизнь которых прошла на пастбище.

По следам все той же серой лошади Марси ехал сквозь заросли карликового кедра и пиний, когда до его слуха донесся приглушенный гул. Выбравшись из зарослей, он неожиданно оказался на берегу большой заводи, до противоположного берега которой было никак не меньше двух десятков футов. В естественную чашу впадали воды довольно бурного потока. Здесь било сразу несколько родников, и источник воды выглядел поистине неиссякаемым. Но куда все это девалось потом?

Спешившись, Марси спустился к воде и, опустившись на колени, заглянул вниз.

Над сверкающей гладью нависал кустарник, буйно разросшийся на каменном карнизе, выступавшем на каких-нибудь три фута над поверхностью воды. Именно под карнизом виднелся чернеющий пустотой провал протяженностью по крайней мере в восемь футов. И вода из огромного скального резервуара водопадом обрушивалась в эту черную дыру.

Поднявшись с земли, Мак-Марси обошел вокруг заводи и выбрался на карниз. Заросли оказались очень густыми, и ему пришлось с трудом продираться через колючие кусты. Крепко ухватившись рукой за ветви толокнянки, он перегнулся через выступ, стараясь заглянуть под него. Кроме черной стены воды, обрушивавшейся куда-то вниз, разглядеть ему ничего не удалось.

Тогда он наклонился пониже и в тот же момент с ужасом почувствовал, как куст, за который он держался, дрогнул и пополз, выпрастывая из земли корни. Марси сделал отчаянную попытку удержаться на берегу, хватаясь за соседний куст, но уже в следующее мгновение оказался в ледяной воде.

Его закружило, и он ощутил, как что-то непреодолимое начинает тянуть его вниз, вниз, вниз! Марси отчаянно барахтался, пытаясь плыть, но мощное течение подхватило его, затягивая в разверзшуюся черную пасть, зиявшую под каменным карнизом провала.

Темнота сомкнулась у него над головой, и он понял, что куда-то проваливается, с размаху налетая на нечто, не выдержавшее его тяжести, а затем что-то больно ударило его по голове. Чернота и ледяная вода сомкнулись над ним.

Он очнулся от стука зубов, насквозь вымокший и продрогший до костей. Еще какое-то время неподвижно лежал в темноте на гладком камне, пытаясь сообразить, что же с ним приключилось. Ноги совсем замерзли. Он подтянул колени к груди, а затем сел на каменном полу просторной пещеры, с большим опозданием понимая, что все это время его ноги находились в воде.

Где-то вверху, на недосягаемой высоте, блестел призрачный свет – солнечное отражение, отбрасываемое черной стеной падающей воды. Закинув голову, он всматривался в полумрак. Этот тусклый свет, дыра, сквозь которую он ввалился сюда, находилась по крайней мере в шестидесяти футах над ним!

Падая, он, должно быть, налетел на какое-то препятствие, оказавшееся на пути у водяного потока, – возможно, это было бревно, принесенное течением и застрявшее поперек узкого каменного мешка, или же какой-нибудь куст. Именно это смягчило его падение и в конечном итоге спасло ему жизнь.

От отсыревших спичек не будет никакого проку. Пошарив в темноте по полу пещеры, он нащупал несколько сухих деревянных обломков, которые, должно быть, пролежали здесь уже не один год. Револьверы оказались при нем, так как обе рукоятки он на всякий случай привязал сыромятными шнурами. Достав револьвер, он вынул один патрон и вскрыл его при помощи охотничьего ножа и осторожно поставил на камень рядом с собой, затем настрогал стружек и растер в ладони куски сухой коры, а сверху все это посыпал порохом из патрона.

Теперь он принялся добывать огонь, стараясь высечь искру от соприкосновения камня и тыльной стороны стального лезвия ножа. В неподвижном воздухе не чувствовалось ни малейшего сквозняка. Но несмотря ни на что, Марси пришлось повозиться более получаса, прежде чем искра угодила на порох.

Последовала яркая вспышка, и охваченные пламенем сухие стружки затрещали. Он подбросил дров в огонь, выпрямился и стал оглядываться по сторонам.

Он стоял на широком карнизе в мрачной, глухой пещере у подножия первого обрыва, куда его принесло водой. Вода разбивалась о камни всего в десяти футах от него. Немного левее уходила вниз крутая стена еще одного обрыва. Видимо, на этот выступ попадали все случайные предметы, подхваченные наверху потоком, поэтому здесь скопились залежи плавника – сучьев, ветвей, попадались даже бревна.

Сам скальный карниз имел вогнутую форму, вода до гладкости отполировала его поверхность. Соорудив факел, Марси обернулся и вгляделся в темноту. Здесь, среди камней, находился старый пересохший канал, по которому некогда с гор стекала вода.

Когда-то этот каменный желоб служил подземным руслом потока. Но затем, в результате землетрясения или горного обвала, вода нашла себе новый путь вниз.

Марси погрузился в раздумья, анализируя ситуацию, в которой оказался.

Он ясно осознавал пугающую безнадежность своего положения. Понимал это с того самого первого мгновения, когда судьба обрекла его очнуться в этой кромешной тьме. Нет ничего ужаснее на свете, чем страх оказаться заживо погребенным, задохнуться и остаться беспомощно лежать в темноте.

Мак-Марси не обольщался на свой счет. Помощи было ждать неоткуда, это он знал наверняка. Его конь остался пастись на лугу, где хватало травы и воды. Так что вороной с бурыми подпалинами жеребец никуда оттуда не уйдет.

Никто, кроме, пожалуй, Салли, не поднимался на вершину хребта. Но вряд ли она снова выберется в горы в самое ближайшее время. Скорее всего успеют пройти многие недели, прежде чем кто-то, наконец, обратит внимание на опустевшую хижину Марси, выстроенную им на отшибе. Так что выбираться отсюда придется самостоятельно, полагаясь только на собственные силы.

Одного взгляда вверх было достаточно, чтобы потерять всякую надежду вернуться тем же путем, каким он попал сюда. Осторожно спустившись на один шаг вниз по склону, Марси вытянул перед собой руку, сжимавшую факел, и посмотрел вниз. Там царила бездонная чернота, а в воздухе веяло холодной сыростью.

Им начал овладевать безотчетный ужас, но усилием воли он заставил его отступить, строго приказав себе успокоиться и попробовать рассуждать трезво. Старое пересохшее русло еще оставляло некоторый призрачный шанс на спасение. Но судя по всему, каменный канал тоже уходил далеко в глубь пугающей черноты земных недр. Подбросив дров в костер, он продолжил свои изыскания. К счастью, дерево оказалось абсолютно сухим, и костер почти не дымил.

Взяв в руку факел, Мак-Марси отправился вниз по пересохшему руслу. Когда-то в прошлом, на протяжении многих и многих лет, по этим камням стекала вода, безупречно отполировавшая стенки и дно каменного желоба и сгладившая все неровности камня. Пройдя каких-нибудь шестьдесят футов, он оказался на развилке.

В каменной стене слева от него зияла пугающая дыра, протиснуться через которую он смог бы, лишь согнувшись в три погибели. Похоже, что большая часть воды стекала именно здесь, обточив камни стен и пола в этом месте больше, чем где-то еще, да и само русло казалось глубже.

Справа темнел большой проем, куда запросто мог войти человек. Подойдя к нему, Марси посветил перед собой факелом. Темно, ничего не видно, но у него почему-то появилось ощущение, как будто он стоит над бездонной пропастью. Отступив назад, он подобрал небольшой камешек и швырнул в провал справа от себя.

Прошло довольно много времени, а он все стоял и прислушивался. Наконец где-то далеко внизу раздался тихий всплеск. По самым приблизительным подсчетам, глубина провала составляла несколько сотен футов. Он уходил далеко в глубь земли, намного дальше того уровня, на котором находилась его хижина.

Марси отпрянул назад. На лбу выступили крупные капли пота, и когда он коснулся его ладонью, то кожа показалась холодной и липкой на ощупь. Взглянув в сторону небольшой дыры слева от себя, он вдруг почувствовал, что все его существо оказывается в цепких объятиях животного страха, граничившего с умопомешательством. Он попятился еще дальше назад и взволнованно облизал пересохшие губы.

Факел в его руке уже почти догорел. Развернувшись и не теряя времени даром, он вернулся обратно на каменный выступ близ водопада.

Марси понятия не имел, сколько времени он уже провел под землей. Взглянув вверх, различил в полумраке слабый свет, который словно успел потускнеть еще больше. Может, уже стемнело?

Он почти не верил, что выберется отсюда. Однако провал слева оставлял хотя бы какую-то совершенно ничтожную надежду, но прежде нужно как следует его осмотреть. Мак-Марси принялся старательно сооружать новый факел.

Надвинув шляпу пониже, он снова отправился к развилке, где старое русло раздваивалось, заканчиваясь провалами в скалах. Упрямо стиснув зубы, он опустился на четвереньки и вполз в темневший перед ним туннель.

Усеянный камнями коридор под скалой довольно круто шел вниз. Оказавшись на склоне, он тут же соскользнет и будет лететь добрых десять футов. Оглядев спуск, наверняка понял одно – если спуститься он как-то сумеет, то выкарабкаться обратно – ни за что!

Подняв факел над головой, Марси смотрел вперед. Темнота, и больше ничего. Возвращаться назад смысла нет, это его последний шанс, и затем, не без некоторых колебаний, он пригнулся, протиснулся в дыру и тут же съехал вниз по склону.

На этот раз он не имеет права на ошибку. Путь назад отрезан. Он двинулся по туннелю, идущему под уклон. С каждой минутой становилось все темнее и темнее. Факел догорал. Еще каких-нибудь несколько минут, и он окажется в кромешной темноте.

Марси ускорил шаг, затем пошел еще быстрее и наконец, подгоняемый диким страхом, сорвался на бег. Внезапно что-то заставило его остановиться, и поначалу он даже не сразу сообразил, что могло привлечь его внимание. А затем в душе снова затеплилась робкая надежда.

На песке, прямо у него под ногами, виднелись чуть различимые следы! Он склонился над ними. Крыса или какая-нибудь другая небольшая зверушка? Поднявшись, Марси снова заторопился вперед. Увидев перед собой неясный свет, бросился бежать. Тут туннель делал поворот. Еще несколько шагов – и перед ним открылся выход из пещеры, за которым догорал день. Факел у него в руке зашипел и погас.

Выбравшись из пещеры и все еще будучи не в силах унять в себе нервную дрожь, он стоял на дне пересохшего русла среди валунов, находясь в паре миль от своей хижины.

Марси побрел домой, еле переставляя ноги, и, добравшись до койки, тут же повалился на нее и заснул, сумев, однако, собрать последние силы и раздеться…

Он проснулся от того, что кто-то отчаянно колотил в дверь его хижины. Поднявшись, сунул ноги в башмаки, откликаясь на стук. Затем, натянув джинсы и рубашку, распахнул дверь, стараясь одной рукой застегнуть пуговицы.

На крыльце стояла мертвенно-бледная Салли. Рядом с ее серой кобылой благодушествовал конь Марси – вороной с подпалинами. Увидев хозяина, он поднял голову и запрял ушами.

– Боже мой! – вскрикнула Салли. – А я-то уж думала, что ты погиб… утонул!

Марси вышел ей навстречу.

– Нет, – улыбнулся он, – кажется, я все еще на этом свете. А вы, похоже, чем-то очень напуганы, мэм? Что вас так взволновало?

– Он еще спрашивает! – вспылила она, – Да если бы ты… – Девушка вдруг смущенно осеклась на полуслове. – В конце концов, – продолжила она, взяв себя в руки, – ведь никому не хочется узнать, что твой друг утонул.

– Мэм, – пылко воскликнул он, – если бы я только мог предположить, что вы станете так переживать из-за меня, то, честное слово, я ходил бы топиться каждый день!

Салли еще какое-то время молча разглядывала его, а затем улыбнулась.

– По-моему, ты просто дуралей, – в сердцах заявила она. Но, сев в седло, обернулась: – Хотя дуралей довольно-таки милый.

Марси задумчиво глядел ей вслед. Вот теперь, может быть…

Опустив глаза, он посмотрел на свои башмаки. Они так промокли, что даже не думали высыхать. А в одном месте к грубой коже пристал маленький зеленый листочек. Наклонившись, Марси отлепил его, помял между пальцами и уже хотел было выбросить, когда его посетила неожиданная идея. Развернув листок, он принялся разглядывать его прожилки. Внезапно лицо его просветлело, и он чему-то загадочно улыбнулся.

– Ну что, парень, – сказал он, обращаясь к вороному, – я, конечно, понимаю, что тебе хочется отдохнуть, но только нас с тобой ждет еще одно небольшое дельце. – Вскочив в седло, он направился обратно, к старому руслу, не переставая при этом посмеиваться чему-то про себя.

День близился к полудню, когда он с довольным видом возвратился к себе в хижину и не спеша, с аппетитом пообедал. Затем, снова оседлав коня, отправился к водопою, вокруг которого накануне Джингл Боб Кенион приказал соорудить забор.

Выехав из-за поворота, Марси тут же догадался, что, по-видимому, случилось что-то из ряда вон выходящее. Вокруг источника толпилось около дюжины ковбоев его соседа. Салли наблюдала за происходившим со стороны, сидя верхом на своей серой кобыле.

Мужчины о чем-то сосредоточенно совещались, так что на появление Марси никто не обратил внимания. Подъехав поближе, он остановился и, оперевшись на луку седла, с улыбкой глядел на собравшихся.

Внезапно Вин Рикер поднял глаза и увидел его. Лицо его тут же посуровело.

Мак-Марси слез с коня, неспешно подошел к забору и небрежно прислонился к столбу.

– Что тут стряслось?

– Источник иссяк! – негодующе взорвался Кенион. – Пересох! В нем не осталось ни капли воды!

С трудом сдерживая улыбку, Марси принялся сворачивать самокрутку.

– Что ж, – философски изрек он, – Бог дал, Бог взял. Держу пари, Всевышний покарал тебя за твою жадность, Джингл Боб.

Кенион с подозрением уставился на него.

– Тебе что-то об этом известно? – спросил он. – Слушай, ведь по такой жаре мои коровы начнут дохнуть как мухи. Нужно же что-то делать.

– Сдается мне, – сухо заметил Марси, – я это уже где-то слышал.

Салли с озадаченным видом вопросительно глядела на него поверх головы отца и молчала, не выражая ни согласия с ним, ни своего неодобрения подобной выходке.

– У этой земли есть хозяин, – серьезно проговорил Марси. – Здесь каждый сам за себя. Так что добывай себе воду сам, и нечего ныть.

Кенион густо покраснел.

– Марси, если тебе только известно об этом хоть что-нибудь, то, ради Бога, расскажи мне. Мои коровы передохнут. Возможно, я был слишком несправедлив к тебе, но тут происходит что-то очень странное. За двадцать лет этот источник ни разу не пересыхал и не подводил нас.

– Позвольте мне самому разобраться с ним, – прорычал Рикер. – У меня просто-таки руки чешутся поскорее добраться до него.

– Лучше умерь свой пыл, а то смотри, как бы тебе первому не набили морду, – презрительно процедил сквозь зубы Марси, а после этого пролез между рядами натянутой проволоки. – Ладно, Кенион, давай поговорим о деле. Вчера ты мне подложил большую свинью. Сегодня я отплатил тебе той же монетой. Я перекрыл воду, чтобы как следует проучить тебя. Потому что ты, старый интриган, уже давно напрашиваешься на то, чтобы тебе пересчитали зубы.

Никто, кроме меня, не знает, как и где перекрыта вода. Так что если я не пожелаю возвращать ее тебе, то больше этого никто сделать не сможет. А поэтому слушай, что я скажу. Теперь у меня самого на пастбище будет достаточно воды, но вот этот водопой останется открытым для всех. Никаких заборов.

Сегодня утром, когда я отправился перекрывать твою воду, мне на глаза попались коровьи следы. Последнее время я недосчитывался огромного числа коров. Вот по этим-то следам я и выехал в одно весьма уединенное и скрытое от посторонних глаз ущелье, где и обнаружил три сотни своих коров и еще примерно сотню голов из твоего стада. Все они уже стояли в загонах, так что оставалось только перегнать их через границу.

Выбрав себе местечко поукромнее, я наблюдал за этой идиллией и увидел Рикера. Попозже туда прибыл и Джон Соли, пригнавший около трех десятков твоих коров, которых они тут же поместили в загоны вместе с остальными.

– Врешь! – гневно выкрикнул Рикер, меняясь в лице. Он стоял, широко расставив ноги и держа руки с растопыренными пальцами в опасной близости от револьверных рукояток.

– Нет, это чистейшая правда, – спокойно ответил Марси. – Лучше расскажи всем, где ты шлялся сегодня утром, часов около девяти. Втянуть меня в перестрелку тебе не удастся, не надейся. Сам я стреляться с тобой не собираюсь, а пристрелить меня безоружного при свидетелях тебе слабо. Но вот если ты снимешь пояс с револьверами, то я…

На лице Рикера застыло свирепое выражение.

– Сниму! Можешь не волноваться! Уж сейчас-то я твою рожу разукрашу.

Одним движением расстегнув ремень, он бросил его Соли. И тут же кинулся с кулаками на противника.

Мощный удар правой обрушился на голову Марси, повергая его на песок прежде, чем он успел положить на землю свои револьверы и освободить руки, чтобы отразить атаку/

Рикер остервенело подскочил к нему, стараясь во что бы то ни стало посильнее пнуть ногой, но Марси успел откатиться, встать и наотмашь ударить противника правой в висок, а затем провести мощнейший левой в живот. Потом они сцепились и принялись отчаянно колотить друг друга.

Будучи людьми простыми, они не обучались ни боксированию, ни борьбе и, сойдясь в ближнем бою, озлобленные и окровавленные, отчаянно размахивали кулаками. Самоуверенный громила Рикер пер на Марси. Один из его ударов пришелся противнику в глаз; другим был разбит нос. Собравшись с силами, Рикер попытался нанести последний сокрушительный правой в челюсть, но промахнулся, так как соперник успел опередить его, влепив ему точно по корпусу, отчего Рикер пошатнулся.

Они снова сошлись в схватке, и огромный кулачище Марси разбил в кровь губы бандита, вынуждая того отступать. Ранчеро продолжал атаковать, отчаянно молотя обеими руками. Дыхание его сделалось прерывистым, но глаза светились дьявольским блеском. Он наступал, не давая Рикеру ни секунды передышки, и наконец внезапным ударом справа сбил почти выдохнувшегося ганфайтера с ног, повергая его на колени. Дав бандиту подняться, Мак-Марси снова уложил его, и тот упал, зарываясь лицом в песок. Рикер еще пытался встать на ноги, но не смог и беспомощно опустился на землю, окровавленный и побитый.

В то же мгновение, прежде чем медлительный Соли успел сообразить, что произошло, Марси стремительно развернулся и, подхватив с земли один из своих револьверов, наставил дуло на вора.

– Бросай оружие! – приказал он. – Расстегивай ремень и отойди назад!

Джингл Боб Кенион сидел в седле, облокотившись на луку и задумчиво покусывая черенок трубки.

– Ну а что, – протянул он, – что бы ты делал, если бы он все же выхватил револьвер?

Марси недоумевающе взглянул в его сторону.

– Тогда бы мне пришлось его пристрелить. – Посмотрев на Салли, он перевел взгляд на Кениона. – Однако мы отклонились от темы нашего разговора. Давай закончим с нашей сделкой. Я верну воду в этот источник – мне известно место в горе, где ее можно перекрыть, – но, как я уже сказал, этот водопой останется открытым и доступным для всех. И еще, – Марси немного покраснел, – я женюсь на Салли.

– Что? – воскликнул Кенион и порывисто обернулся, чтобы взглянуть на дочь.

Глаза Салли сияли от счастья.

– Ты слышал, что он сказал, отец, – холодно ответила она. – Я забираю с собой те шесть коров, которые он как бы подарил тебе, чтобы хоть таким способом напоить их.

Все еще продолжая в упор разглядывать Кениона, Марси вдруг усмехнулся:

– Полагаю, этот урок тебе запомнится надолго. А нам с Салли еще надо поговорить очень о многом.

Он вскочил на своего вороного, и вместе с Салли они отправились прочь.

Джингл Боб Кенион проводил их долгим печальным взглядом.

– И все же интересно, – задумчиво повторил он, – что бы он делал, если бы Рикер схватился за пушку?

Старина Джо Линджер хитро взглянул на Кениона из-под своих кустистых бровей.

– Что и сказал. Пристрелил бы его, и вся недолга. Это же квакер Джон Мак-Марси, тот парень, что в одиночку расправился с шайкой Маллена. Просто он терпеть не может кровопролития, вот и все.

– Да уж, причина, конечно, уважительная, – глубокомысленно проговорил Кенион. – Можно считать, что мне еще повезло. В наши-то дни обзавестись хорошим зятем ох как трудно!

ДОМ В ДОЛИНЕ

От автора

В основу очень многих моих рассказов легли реальные исторические события, такие, как, например, описанный в нескольких источниках конный переезд из Найтс-Лэндинг в Портленд. Эта быль пришлась мне по душе, я подумал, что упоминание об этом поступке стоит сохранить для истории, и использовал некоторые факты в своем романе «Ситка». На самом деле человека, совершившего переезд, звали Луис Ремме, а обстоятельства, подвигнувшие его на это, сходны с теми, что описаны в данном рассказе.

В те времена лошади Запада не были такими неженками, в которых мы превратили их в наши дни. Хорошие и даже замечательные лошади сейчас не редкость, на Западе же обходились обычно мустангами, и в жилах почти каждого коня текла кровь диких скакунов. Те лошади не боялись дальних и тяжелых переездов. А проезжать семьдесят пять миль за один день считалось тогда делом вполне обычным, и зачастую ковбои проделывали этот путь, отправляясь на танцы и возвращаясь обратно на следующее утро.

Участвуя в гонках на выживание, проведенных в 1903 году из Чедрона, штат Небраска, до Чикаго, каждый всадник ехал на одном коне, и еще одного разрешалось вести в поводу. Для того чтобы вовремя добраться до финиша, приходилось ежедневно в течение тринадцати дней преодолевать расстояние в семьдесят пять миль. Отличная работа, если, конечно, у вас есть достаточно сил, чтобы справиться с нею, и подходящие лошади!

Дом в долине

Стив Мейен положил сложенную газету рядом с тарелкой и глядел, как официант наливает ему кофе. Он чувствовал удовлетворение, испытывая приятную усталость, как это обычно бывает после хорошо выполненной работы.

Джейк Хитсон, ранчеро-ростовщик, чьи угодья находились в самом конце Пайуте-Вэлли, лишь посмеялся, прослышав о его дерзком замысле, а приятели-скотоводы с сомнением закачали головами, когда Стив рассказал им о своем плане. Согласились они на предложенную авантюру только потому, что другого выбора у них все равно не осталось. Ведь он задумал перегнать стадо коров из Невады в Калифорнию в самый разгар зимы!

К северу все ущелья давно завалило снегом, а к югу на многие мили раскинулись нехоженые и почти безводные просторы пустыни. Но если до первого марта скотоводы не расплатятся с Хитсоном, вернув ему деньги, взятые в свое время взаймы, им всем придется лишиться своих ранчо, которые перешли бы к ростовщику в счет возмещения долгов. Сумма долга была ничтожно мала, но у Хитсона оставались их долговые расписки, и он, похоже, всерьез вознамерился прибрать к рукам их хозяйства.

Стиву Мейену уже доводилось проезжать по тому пути, когда несколько месяцев назад он сам возвращался в Неваду. «Золотая лихорадка» достигла своего пика, толпы людей съезжались в Калифорнию, где держался высокий спрос на говядину. Еще в пору своего детства он изъездил большинство местных троп и дорог с караванами, груженными товарами, и хорошо знал этот край, так что в конце концов ранчеро сдались.

Все прошло как нельзя лучше. Он благополучно, с минимальными потерями перегнал стадо в Центральную Калифорнию, где и распродал его по частям, получив за коров хорошую цену.

Теперь пятеро ранчеро из Пайуте-Вэлли, доверившие ему свой скот, могли чувствовать себя в безопасности. Двадцать тысяч долларов пятидесятидолларовыми золотыми слитками Стив положил на депозит банка «Дейк и компания» здесь же, в Сакраменто.

Довольно улыбнувшись, он взял в руки чашку с кофе. Но тут на стол, за которым он сидел, легла чья-то тень, и, подняв глаза, он увидел перед собой Джейка Хитсона.

Ростовщик уселся на стул, придвинутый с другой стороны стола, торжествующе глядя на него, что внезапно заставило Стива насторожиться. Хотя теперь, когда золото уже находилось в банке, опасаться как будто было нечего.

– Что радуешься, воображаешь себя героем? – злобно поинтересовался Хитсон. – Думаешь, что провел меня? А заодно лишний раз выпендрился перед Бетти Брюс, да и ранчеро теперь примут тебя с распростертыми объятиями? Ну да, они-то уже смирились, что все потеряно, а тут объявился ты и спас положение.

Мейен пожал плечами:

– Теперь у нас есть деньги, чтобы расплатиться с тобой, Джейк. И пять ранчо в Пайуте-Вэлли будут жить и процветать. Похоже, этот год обещает быть удачным, и мы сможем снова прогнать стадо по тому маршруту, каким я шел в этот раз, так что теперь они обойдутся и без тебя. И все это несмотря на неудачи последних лет и постоянные происки твоих нечистых на руку и промышляющих воровством приятелей.

Хитсон, рослый человек с густыми, пшеничного цвета бровями и невыразительным красным лицом, усмехнулся. Из некогда небольшого ранчо, затерявшегося где-то на окраине Пайуте-Вэлли, его хозяйство превратилось в некоего местного монстра, постоянно расширяющего свои границы за счет поглощения соседних владений. Ростовщик ухитрился прибрать к рукам значительную часть земель долины. Он действовал своими, одному ему известными методами, и на окрестныес его ранчо просторы продолжался наплыв неведомо как оказавшегося там скота, тут же пополнявшего поголовье его стада. Трудные годы и потери, вызванные холодами или продолжительной засухой, казалось, обходили стороной его пастбища, и он постоянно наращивал свое стадо за счет каких-то других источников.

Хитсон охотно давал деньги в долг и оставался единственным во всей округе, кто мог оказать помощь подобного рода. Но окружающие явно недолюбливали его за грубость и высокомерие. А то, что он водил дружбу с разного рода подозрительными личностями, лишь усугубляло дело.

Хитсон злорадно усмехнулся:

– Газетку-то еще не успел прочитать? Если хочешь лишиться аппетита, разверни ее на третьей страничке.

Стив Мейен взглянул в маленькие поросячьи глазки Хитсона, чувствуя, как внутри у него все холодеет. По довольному виду Джейка ничего не стоило догадаться, что новости его ждут и в самом деле плохие.

Стив еще только развернул свою газету, когда вновь подошедший посетитель задержался у соседнего столика.

– Слыхали? – взволнованно спросил он. – Банк «Лэтч и Эванс» разорился. А значит, «Дейк и компания» тоже. Они закрывают свои конторы. Там уже выстроилась очередь на добрую сотню ярдов, и народ все прибывает!

Стив медленно открыл газету. Вот она, новость, читайте все. «Лэтч и Эванс» разорились. Управляющий сбежал с деньгами, так что, как говорится, комментарии излишни. Теперь обанкротится банк «Дейк и компания», тесно связанный с «Лэтчем и Эвансом». И в конце февраля 1855 года пять хозяйств Пайуте-Вэлли прекратят свое существование. Это будет крахом всех его планов, всему, о чем он мечтал, что хотел сделать для Бетти.

– Ну и как? – гадко захихикал Хитсон, с трудом вылезая из-за стола. – Попробуй теперь повыпендриваться! Теперь, к моему великому удовольствию, ты вместе со своими шибко гордыми дружками оказался там, где всем вам и место! Так что первого марта я с огромной радостью пущу их по миру! И тебя, Стив Мейен, это тоже касается!

Стив почти не слушал его. Он вспоминал этот ужасный переход. Валивший с ног ветер, холод, пронизывавший до костей, жалобное мычание коров. А потом пустыня, индейцы, отчаянные попытки прорваться, сохранив при этом стадо, – и вот такой бесславный финал. Полное поражение. Выходит, что и принесенные в жертву жизни двоих людей, погибших по дороге сюда, – все впустую.

Мейен вспомнил последние слова Чака Фартинга, одного из тех двоих, кто погиб в пути, сраженный пулей из ружья индейца племени мохаве.

«Ты должен дойти любой ценой, парень! Мой старик не может остаться без ранчо. Я больше ни о чем не прошу!»

Это была небольшая цена за две человеческие жизни. А теперь получалось, что все старания и потери – зря.

Осознание этого казалось до боли невыносимым и обидным, как пощечина, и Стив Мейен вскочил со стула, стиснув зубы и бешено сверкая глазами.

– Разрази меня гром, если это так! – воскликнул он, и никто, кроме него самого, не знал, что он имеет в виду.

Он поспешно направился к двери, оставив на столе неоконченный завтрак. Мысль работала четко. Картина происходившего в Калифорнии теперь уже всем предельно ясна. Весть о банкротстве наверняка уже достигла отделений «Дейка и компании» в Мэрисвилле и Грасс-Вэлли. И в Плейсервилле тоже уже знают об этом. Так что ехать туда нет никакого смысла.

А Портленд? Он замедлил шаг и глубокомысленно прищурился. А филиала в Портленде у них разве нет? Ну конечно же есть! И ему это прекрасно известно. Пароход из Сан-Франциско отплывает завтра утром, и именно он принесет туда первым эту новость. А вдруг ему удастся опередить пароход?

Самому плыть на пароходе не имеет смысла, так как в таком случае в Портленд он прибудет одновременно с печальным известием, и у него не будет никаких шансов на то, чтобы получить обратно свои деньги. Он заторопился дальше, высматривая в уличной толпе Пинка Игана и Джерри Смита, погонщиков, вместе с ним перегонявших стадо, и мысленно прикидывая свои шансы на успех. Сакраменто и Портленд разделяло расстояние в семьсот миль, многотрудный и опасный путь, некоторая часть которого пролегала по землям воинственного индейского племени модок.

Стив, высокий молодой человек с рыжевато-каштановыми волосами и худощавым, умным лицом, остановился, оглядываясь по сторонам. Какой-нибудь сторонний наблюдатель мог запросто принять его за небрежно одетого доктора или адвоката из западного городка. Он же вырос в этих диких краях и всю жизнь провел в седле.

За крышами домов поднимался дым из трубы речного парохода «Красавица», готовившегося к отплытию в Найте-Лэндинг, находившийся в сорока двух милях вверх по течению.

Он быстро зашагал к пристани и уже достиг цели, когда кто-то схватил его за рукав. Резко обернувшись. Стив увидел Пинка и Джерри.

– Слушай! – окликнул его Смит. – Куда это ты так припустил? Мы бежали два квартала, чтобы догнать тебя.

Стив быстро им все объяснил. Пароход загудел, и команда направилась убирать сходни.

– Это наш единственный шанс! – воскликнул Мейен. -Я должен опередить пароход, что отходит в Портленд из Сан-Франциско, и успеть забрать деньги прежде, чем они там обо всем узнают! Никому не говорите, где я и куда уехал! И не спускайте глаз с Хитсона!

Взбежав по сходням, он поднялся на борт. Дурацкая, безумная, невыполнимая затея! Но это их единственный шанс. Стив с грустью вспоминал свой последний разговор с Бетти Брюс перед тем, как он уехал из долины.

– Я доставлю этот скот до места, дорогая, чего бы мне это ни стоило!

– Возвращайся поскорее сам, Стив! – просила она. – Мне больше ничего не надо. Мы всегда можем отправиться куда-нибудь еще и начать там все заново. Главное, чтобы нам быть вместе.

– Я знаю, дорогая, но как же твой отец? А Пит Фартинг? Они уже немолоды, им поздно начинать жить с нуля, а кроме этих ранчо у них больше ничего нет. Они работали как проклятые, воевали с индейцами, полили эту землю своим потом и кровью. Я не допущу, чтобы теперь их вот так запросто вышвырнули из собственных домов. Чего бы мне это ни стоило, но я доведу дело до конца.

Пароход отчалил от берега, и он оглянулся назад. Джейк Хитсон, хмурясь, глядел ему вслед. Джейк его заметил, и это очень плохо.

Мейен старался не думать о плохом. Путь до Найтс-Лэндинг не займет много времени, а уж там он может вполне рассчитывать на помощь Найта. Этот человек переселился сюда пятнадцать лет назад из Нью-Мексико, и к тому же он знал отца Стива, вместе с которым ему не раз приходилось путешествовать по тропе Санта-Фе. Благодаря его стараниям на месте глинобитной хижины, притулившейся на прибрежном склоне индейского кургана – участка, доставшегося в наследство его жене, мексиканке по происхождению, – появилась прекрасная усадьба, и возникший затем на этом месте город жители назвали в его честь.

Интересно, догадался ли Хитсон о том, что он задумал? А если догадался, то что предпримет? У него есть деньги, много денег, а такой человек с деньгами, как Хитсон, не погнушается и убийством. Стив подозревал, что это Хитсон подговорил индейцев напасть на стадо, в результате чего погиб Чак Фартинг. И он имел все основания полагать, что обвал, под которым погибла Дикси Роллинз, вызван не одними природными факторами. Но никакими конкретными доказательствами на сей счет он не располагал.

Его единственный шанс заключался в том, чтобы успеть добраться до Портленда раньше, чем там узнают о закрытии банка. Он не беспокоился о том, что ему не пожелают выплатить деньги. Банки удерживали полпроцента со всех изымаемых сумм, размер которых превышал тысячу долларов, так что агент в банковской конторе будет даже рад получить легкий дополнительный доход.

К тому же Стив хорошо знал здешние места, так как провел в этих краях два года, работая погонщиком на местных ранчо, охотясь в северных долинах, порой доходя почти до самой границы с Орегоном.

Наконец громада «Красавицы» неспешно причалила к берегу у Найтс-Лэндинг, Мейен не стал дожидаться, когда спустят сходни. Ухватившись за парапет, он спрыгнул на берег, приземляясь на руки и колени.

Найт стоял на ступенях крыльца своего дома и смотрел вниз, на реку.

– Коня, говоришь? – переспросил он. – Разумеется, какой может быть разговор. А что случилось?

Седлая высокого гнедого, Стив в нескольких словах объяснил суть дела.

– Сынок, да ты, видать, с ума сошел! – возразил старик. – Путь туда трудный и неблизкий, да и от модоков житья не стало. – Он задумчиво пожевал ус, а Стив тем временем уже вскочил в седло. – Сынок, – продолжал он, – когда доберешься до Гранд-Айленда, то прямиком отправляйся к тамошнему судье. Мы с ним давние приятели, так что коня он тебе даст. Удачи!

Развернув гнедого, Стив выехал на улицу и отправился на север. Он пустил гнедого крупной рысью, то и дело погоняя его, и длинноногий конь рвался вперед, как будто переполнявшее всадника нетерпение поскорее преодолеть этот путь отчасти передавалось и ему.

Сразу же по прибытии в Гранд-Айленд Стив поменял коня и помчался на север, упрямо придерживаясь проторенной дороги. Конечно, не мешало бы остановиться хотя бы ненадолго, чтобы наскоро перекусить и немного отдохнуть. Но времени в обрез, он должен спешить, чтобы успеть до прибытия парохода. Большая часть его пути пролегала по неудобьям, и чем дальше он будет продвигаться, тем труднее ему придется.

Друзья на ранчо еще помнили его, так что Стив без проблем менял лошадей и ехал дальше, нигде не задерживаясь. Когда в предгорьях Мэрисвилл-Бьюттс он в четвертый раз сменил коня, солнце уже садилось за горизонт. Небо пылало багрянцем заката, когда он снова выехал на дорогу.

Имея при себе небольшую сумму, Мейен, в случае необходимости оставляя загнанного коня, приплачивал немного наличными хозяину свежего. Но обычно дружелюбно настроенные скотоводы, так же как и попадавшиеся ему на пути бравые парни, сопровождавшие караваны с товарами, все с радостью оказывали ему посильную помощь. После Найтс-Лэндинг он уже не рассказывал никому о подлинной причине, подвигнувшей его на столь многотрудное путешествие, объясняя всем любопытствующим, что преследует вора. В каком-то смысле он говорил правду.

В десять часов вечера, через десять часов после своего стремительного отбытия из Сакраменто, его конь пронесся галопом по погруженным в темноту улицам Ред-Блаффс. И всего пять минут спустя, успев за это время в очередной раз поменять коня и сжимая в руке сандвич, он снова отправился в путь.

Винтовку с собой Стив не взял и ехал вооруженный лишь одним револьвером, который он всегда носил при себе вместе с достаточным запасом патронов.

На землю спустилась ночь. Стало так холодно, что ему пришлось поплотнее запахнуть на себе пальто и подоткнуть длинные полы под ноги. Он тихо заговорил с конем, который тут же навострил уши. Его всегда это больше всего поражало в лошадях – как много они могут отдать за ласку. Пожалуй, ни одно другое животное не способно с такой готовностью откликаться на заботу и доброту, и никакое другое животное не станет ради человека выбиваться из сил и бежать до изнеможения, – кроме, пожалуй, собаки.

Глухо стучали по земле конские копыта, выбивая бешеный ритм, и Стив подался чуть вперед, привставая в седле, пригибая голову, стараясь преодолеть сопротивление ветра и уберечь лицо от промозглой сырости. Он внимательно следил за дорогой, хотя усталость уже начинала заявлять о себе, заставляя неметь мускулы, лишая их силы и упругости.

Через двадцать миль от Ред-Блаффс он заметил небольшой огонек за деревьями и заставил коня замедлить бег, похлопав ладонью по взмыленной шее животного. Впереди был чей-то костер. Он видел, как неровный свет пламени выхватывает из темноты уголок крытой повозки, и слышал приглушенные голоса. На стук копыт его коня все лица обернулись разом.

– Кто здесь? – выступил навстречу высокий парень с винтовкой в руке.

– Мейен, скотовод. Я преследую вора, и мне нужен новый конь.

– Что ж, слезай и рассказывай, что там у тебя. На этом коне ты уже далеко не уедешь. Отличный конь, – добавил он, – но, похоже, ты уже загнал его.

– У него хорошее, сильное сердце! – Стив похлопал ладонью по конской шее. – Конь просто замечательный! А вы, случайно, не кофе пьете?

Сидевший у костра бородач взял в руки кофейник.

– Его самый! Так что давай, приятель, присоединяйся к нам! – Налив полную кружку, он протянул ее Стиву, а затем подошел к коню. – Ерунда, его бы только растереть как следует и набросить попону, и все будет в порядке. Я вот что тебе скажу: у меня здесь есть замечательный, выносливый конь. Будет скакать до изнеможения, пока совсем не выдохнется и не упадет. Дай мне двадцатку в придачу к этому красавцу, и он твой.

Мейен согласно кивнул:

– По рукам, но тебе со своей стороны не мешает прибавить пару сандвичей.

Бородач рассмеялся:

– Сделаем. – Он взглянул на седло, в то время как Стив принялся расседлывать своего коня. – У тебя что, нет винтовки?

– Нет, только револьвер. А там уж что будет, то будет.

– Запасной винтовки у меня сейчас нет, но кое-что предложить могу. – С этими словами он протянул Стиву четырехствольный магазинный «брэндлин». – Честно говоря, мистер, мне очень нужны деньги. Моя семья живет в Ред-Блаффс, а мне не хочется возвращаться к ним без цента в кармане.

– И сколько?

– Еще двадцать.

– Идет, если к нему и патроны имеются.

– Сотня наберется. Отдам вместе с пушкой. – Он принялся выгребать патроны. – Джо, заверни-ка еще пару сандвичей для нашего гостя. А табак у тебя есть?

– Есть пока что. – Стив вскочил в седло и сунул в карман «брэндлин». Патроны он ссыпал в седельные сумки. – Счастливо оставаться.

– А тебе поймать того вора! – пожелал ему бородач.

Стив слегка пришпорил коня и исчез в темноте, оставляя позади маленький костерок, пламя которого одиноко мерцало среди могучих стволов деревьев-великанов, и, когда он спустился вниз по склону, миновав вершину холма, огонька больше не стало видно; он снова остался совсем один в кромешной темноте, и конь нес его вперед быстрой рысью.

Позднее он увидел, как по небу разлилось белое сияние, предшествующее восходу луны, и еще что-то – белую сверкающую заснеженную вершину горы Шаста, одну из красивейших гор в мире. Она возносилась на четырнадцать тысяч футов над окрестными долинами, словно трон Великого Духа – высшего индейского божества.

Быстро продвигаясь вперед, Стив Мейен проехал городок Шасту, держась дороги, ведущей дальше на север, в Вискитаун.

Пьяный рудокоп, появившийся из-за угла одного из домов, бросился ему наперерез, отчаянно размахивая руками.

– Не стоит спешить. – Язык у него заплетался. – Все это вранье!

– Что вранье? – Стив недоуменно разглядывал его. – Ты что имеешь в виду?

– Да этот чертов ручей, Виски-Крик. Враки! В нем течет обыкновенная вода, такая же, как и в других ручьях! – Он сплюнул в сердцах. – А я приперся сюда ради него из самой Ирики!

– Ты приехал из Ирики? – Стив схватил его за плечо. – Ну и как дорога? Индейцев много?

– Дорога? – Рудокоп опять сплюнул. – Нет там никакой дороги! Ну, может быть, какой-нибудь выживший из ума мул продрался пару раз через заросли, вот тебе и вся дорога! Индейцы? Модоки? Черт, леса просто-таки кишат ими! Буквально за каждым кустом прячется краснокожий! У них за скальпами охотятся все – и старый и малый. Если собираешься туда, то шансов у тебя никаких. Не успеешь и глазом моргнуть, как твой скальп уже будет болтаться в каком-нибудь вигваме!

Нетвердо ступая, он заковылял прочь, пытаясь затянуть песню, но журчание ручья заглушало слова.

Мейен подвел коня к воде и дал напиться.

– Виски нет? Что ж, мы с тобой и воде будем рады, правда?

Когда-то он слышал, что ручей получил свое название из-за давней истории с вьючным мулом. У того из поклажи вывалилась бочка, содержимое которой и вылилось в воду, дав имя ручью.

Стив Мейен снова сел в седло, направляясь к почтовой станции в Тауэр-Хаус, до которой оставалось проехать еще десяток миль. Его конь устал, но все еще бежал достаточно резво. Впереди, чуть справа от него, возвышалась вершина Шасты, казавшаяся теперь еще выше, хотя их все еще разделяло довольно приличное расстояние.

На рассвете, когда зарево залило восточный небосклон над горными гребнями, он, наконец, добрался до Тауэр-Хаус и спешился, едва не падая от усталости. Почтовый служащий уставился на него, сонно моргая, а затем перевел взгляд на коня.

– Похоже, лошадь вы совсем загнали, мистер, – покачал он головой. – Наверное, спешите?

– Гонюсь за вором, – буркнул в ответ Стив.

Его собеседник почесал небритый подбородок.

– Наверное, он перед вами в чем-то очень провинился, – с сомнением заметил он. – Что-нибудь желаете?

– Завтрак и коня.

– Запросто. Вы ведь на север не собираетесь ехать, правда? Потому что, если вы все же задумали отправиться туда, то будет лучше этого не делать. Модоки вышли на тропу войны и настроены очень агрессивно. К северу отсюда пути нет, имейте в виду.

Наскоро позавтракав и выпив за один присест, наверное, целый галлон кофе, Стив Мейен оседлал коня и пустился в путь. Его новый конь серой масти, казалось, был просто-таки создан для дальних поездок. Стив чувствовал себя отупевшим от усталости, его веки отяжелели, глаза закрывались сами собой. Но теперь он не позволял себе ни на минуту расслабиться.

Переправившись через Клир-Крик, он выехал на сильно пересеченное плоскогорье, через которое никогда не вела ни одна дорога. Припомнив кое-какие ориентиры, известные ему по прошлому опыту, Стив ехал между деревьями, придерживаясь редких прогалин на земле, оставшихся, должно быть, от некогда проложенной здесь узенькой тропы. Он въехал в лабиринт каньонов, следуя по еле заметной тропке, которая провела его по дну узкой, залитой водой теснины и вывела из нее. Поднявшись по уводящей вверх крутой тропе, он пересек поросший травой склон длинного, пологого холма.

Заметно похолодало, несколько раз начинал идти снег. Временами он просто неподвижно сидел в седле, крепко держась руками за луку, и позволял коню самому выбирать дорогу, лишь бы только тот держался курса на север. Оказавшись в полумраке дремучего леса на склоне Тринити-Маунтин, где росли огромные ели и лиственницы, он снова потерял из виду тропу, но упрямо продолжал ехать вперед, ориентируясь строго на север. И вскоре ему по чистой случайности снова удалось наткнуться на то, что когда-то именовалось тропой.

Все его тело болело, и ему приходилось делать над собой неимоверные усилия, чтобы не заснуть. Наступил даже такой момент, когда ему пришлось покинуть седло и идти пешком несколько миль, – так он боролся со сном и давал коню небольшой отдых. Затем снова сел в седло и продолжал путь верхом.

Где-то далеко позади остался Джейк Хитсон. Он не сдастся вот так запросто, и Стив прекрасно знал об этом. Если ростовщик только догадался о его намерении, то не остановится ни перед чем, чтобы помешать ему осуществить задуманное. Но для этого у него оставалась только одна возможность: сесть на пароход, отходивший на север, и прибыть в Портленд раньше него самого. И хуже этого ничего нельзя было представить, так как если пароход причалит в Портленде раньше, чем он, Стив, успеет оказаться там, то все уже будут знать о банкротстве. В этом смысле самое страшное, что мог сделать Хитсон, так это разнести эту новость по всему городу.

Иган и Смит, конечно, будут приглядывать за Джейком, но не исключено, что ему все-таки тем или иным образом удастся ускользнуть от них. Только и остается что утешать себя мыслью о том, что никакая конная погоня ему уже не страшна.

Похолодало еще больше, ледяной ветер заунывно завывал под темными лапами угрюмых елей. Холод пробирал до костей, и Стив дрожал, ежась и кутаясь в пальто. Однажды, уже снова начав засыпать, он едва не вылетел из седла, когда серый вдруг отпрянул назад, испугавшись внезапно выскочившего на тропу зайца.

Индейцы пока что нигде не объявлялись. Он пристально вглядывался вперед, присматриваясь к суровому и мрачному пейзажу, но все вокруг дышало безмолвием и покоем. И вскоре он наконец свернул на наезженную тропу, которая вела к Тринити-Крик.

Подъехав к бревенчатой хижине, в которой жили рабочие с прииска, он спешился. У двери праздно ошивался один из старателей.

– Коня? – усмехнулся он в ответ на заданный вопрос. – Да уж, приятель, не повезло тебе! Тут по всей округе коня не сыщешь ни за какие деньги!

Стив Мейен обессиленно привалился к стене дома.

– Мистер. – пробормотал он, – мне очень нужна лошадь. Очень нужна!

– Извини, сынок. Но лошадей у нас нет. Никто в городе не уступит тебе своего коня. Лишних лошадей нет ни у кого! Так что лучше зайди и выпей кофе.

Стив расседлал серого, снял с него уздечку и вошел в дом. Не помня себя от усталости, он тяжело опустился на стул. Несколько старателей, сидевших за карточной игрой, как по команде обернулись и взглянули в его сторону.

– Слушай, амиго, – усмехнулся один из них, – положил бы ты куда-нибудь свои пожитки.

Мейен с трудом поднял голову, принимаясь разглядывать говорившего, который оказался рослым, светловолосым парнем в красной клетчатой рубашке.

– Я не спал от самого Сакраменто, – сообщил он. – Всю дорогу в седле.

– От Сакраменто? – недоверчиво уставился на него юноша. – Да ты совсем спятил!

– Он гонится за вором, – пояснил старатель, встретивший его у крыльца. Теперь он подал Стиву чашку горячего кофе. – Наверное, что-то очень важное, раз он летит как угорелый.

– Я должен быть в Портленде до того, как причалит пароход, – объяснил Стив. В каком-то смысле он лгал, но с другой стороны, говорил чистейшую правду. – Если я не успею, то тот парень скроется вместе с пятнадцатью тысячами долларов!

– Пятнадцать штук… – Юноша опустил руку, сжимавшую карты. – Черт возьми, – с сердцем воскликнул он, – за такие деньги я, пожалуй, тоже поехал бы!

Стив одним залпом осушил чашку и встал со стула.

– Мне нужно найти коня, – бросил он и вышел на улицу.

Меньше чем через полчаса он понял, что его желание неосуществимо. Никто и слышать не хотел о том, чтобы продать коня, а его собственный конь представлял плачевное зрелище.

– Ничего не выйдет! – говорили ему. – В наших краях человеку без коня никак не обойтись! Приехать-уехать можно только на коне. Так что ничего не получится у тебя, парень, дохлый номер!

Он вернулся обратно в конюшню. Нечего было и думать, чтобы продолжить путь на сером – на нем уже далеко не уедешь. Как бы он ни старался, а только теперь бедное животное сможет пройти с грехом пополам дай Бог несколько миль. И все. Так что нет смысла губить хорошего коня. Вконец расстроенный и обескураженный, буквально валясь с ног от усталости, Стив стоял на холодном ветру, потирая дрожавшей рукой заросший колючей щетиной подбородок.

Это конец! Подумать только, и это после того, что ему пришлось пережить, – долгий, многотрудный перегон стада через горы и пустыню, а затем выматывающие торги, в стремлении продать подороже, и наконец вот этот побег на север – все, решительно все впустую! А где-то за многие мили отсюда, в Пайуте-Вэлли, его ждали люди, для которых он оставался последней надеждой. И вот теперь все кончено, он не смог до конца выполнить свою миссию. Он всех подвел.

Еле переставляя заплетавшиеся ноги, он вернулся в хижину старателей и опустился на стул. Взял кофейник и, усилием воли унимая дрожь в руках, в конце концов наполнил еще одну чашку. Ноги онемели, и, по правде говоря, раньше он даже представить себе не мог, что человек может так смертельно, безумно устать.

Белобрысый силач в клетчатой рубашке оторвался от карточной игры и участливо посмотрел на него:

– Что, не повезло? Ты столько сил положил на это и вот проиграл.

Стив расстроенно кивнул.

– Это деньги общие – мои и моих друзей, – горько объяснил он. – Вот что хуже всего!

Белобрысый опустил руку и сгреб со стола фишки. Затем он снова взялся за трубку.

– Мой гнедой, тот, что сейчас стоит здесь в конюшне, лучший конь во всей округе. Бери его и уезжай, но только ты уж постарайся хоть немного отдохнуть, когда приедешь в Скотт-Вэлли. Иначе долго не протянешь.

Мейен вскочил на ноги, и в душе у него затеплилась робкая надежда, тут же прогнавшая сон и усталость.

– Сколько? – поспешно спросил он, запуская руку в карман.

– Ничего, – просто ответил парень. – Только если все же тебе повезет, и ты поймаешь этого вора, то привези его сюда на моем коне. Я собственноручно помогу тебе повесить его. Обещаю.

Стив немного смутился.

– А как быть с конем?

– Захвати его с собой, когда будешь возвращаться обратно, – ответил белобрысый, – и получше заботься о нем. Он никогда не подведет тебя.

Десять минут спустя Стив Мейен покинул Тринити-Крик, и его новый гнедой пустился в путь с такой прытью, выезжая на тропу, ведущую в Скотт-Вэлли, будто знал, что поставлено на карту.

По мере того как Стив Мейен продвигался дальше на север, становилось все холоднее. Задувая все сильнее, ветер плевался в лицо дождем со снегом. Подняв воротник пальто из шкуры бизона, Стив то и дело пришпоривал коня, тихо разговаривая с ним. Конь прял ушами, как будто прислушиваясь к его словам, и мчался вперед, чередуя быстрый шаг с быстрой, размашистой рысью.

Через шесть часов после отъезда из Тринити-Крик Стив Мейен прибыл в Скотт-Вэлли.

Служащий почтовой станции лишь взглянул на него и тут же указал на койку.

– Отдохни с дороги, путник, – сказал он. – Я позабочусь о твоем коне!

Собрав последние силы, Стив добрался до койки и рухнул в мягкую постель…

Стив Мейен внезапно открыл глаза. Было уже совсем светло, и в лицо ему светило солнце. Он взглянул на часы. Полдень!

Вскочив на ноги, он принялся натягивать сапоги, которые кто-то снял с него, пока он спал, и схватился за пальто. Служащий почтовой станции, рослый рыжеволосый детина, вошел в комнату и стоял, наблюдая за ним.

– Я вижу, у вас конь Джо Шалмера, – заметил он, заткнув большие пальцы обеих рук за ремень на поясе. – Откуда?

Стив обернулся к нему:

– Преследую вора. Он одолжил мне его.

– Я знаю Шалмера. Он не одолжил бы этого коня даже самому Моисею во время исхода евреев из Египта. Только не этого коня. Так что, странник, придется тебе объяснить кое-что.

– Я уже сказал, – хмуро повторил Стив, – он одолжил мне этого коня. Я оставлю его здесь, у вас. А сам хочу купить нового, чтобы ехать дальше. Есть у вас лошади на продажу?

Рыжий с сомнением покачал головой:

– Даже не знаю. Чутье подсказывает мне, что не следует ничего тебе продавать. Странно все же, что у тебя конь Джо. С Джо-то все в порядке?

– В общем, да, – устало ответил Стив. – Когда я с ним разговаривал, он как раз прибрал к рукам банк, скинув три тройки, так что, думаю, с этим он как-нибудь справится.

Рыжий усмехнулся.

– Да уж, он игрок! И парень что надо. – Помедлив еще самую малость, он затем махнул рукой. – Ладно, уговорил. В конюшне стоит вороной со звездочкой на лбу. Гони пятьдесят долларов, и он твой. Добрый конь. А теперь поешь на дорогу.

Хозяин расставил на столе тарелки, и Стив торопливо принялся за еду. Когда он одним глотком осушил свою чашку кофе, рыжий протянул ему бутылку с пинтой виски:

– А это возьми с собой. В дороге может пригодиться.

– Спасибо. – Мейен вытер губы и встал из-за стола. Теперь он чувствовал себя намного лучше и сразу же направился к двери.

– А ты что, без винтовки? – Рыжий откровенно удивился его беспечности. – Это тебя так модоки в два счета угрохают.

– Пока что мне по пути ни одни не попался! – улыбнулся Стив. – Я начинаю подозревать, что, возможно, на зиму они подались куда-нибудь на восток.

– Не очень-то на это рассчитывай! – Рыжий взнуздал вороного, в то время пока Стив затягивал подпругу седла. – Никуда они не делись, а уж в Орегоне дела совсем плохи. В окрестностях Грейв-Крик набеги краснокожих не прекращаются, а уж в долинах, где протекают Кламат и Рог, от них и вовсе никакого спасу нет.

Где-то по темным морским водам сейчас плывет пароход, направляясь к Астории и устью реки Колумбия. Путешествие оттуда вверх по течению Уилламетт до Портленда не займет много времени.

Вороной вышел из города быстрым галопом и впоследствии сохранил заданный темп. Вне всякого сомнения, конь ему достался просто замечательный. За Кэллаханс Стив выехал на старую Эпплгейтскую тропу. Здесь дорога стала лучше, и продвигались они теперь быстрее. Всего через семьдесят часов после отъезда из Найтс-Лэндинг он прибыл в Ирику.

Наскоро перекусив и напившись, Стив взял нового коня, вскочил в седло и выехал из города, держа путь к границе с Орегоном. По дороге ему пришлось миновать Хамбаг-Сити и Хокинсвилл, через которые он проехал не останавливаясь, придерживаясь извилистой тропы, проложенной по склону ущелья Шасты.

Однажды, поднявшись на вершину пологого склона близ Кламат, он заметил вдали небольшой отряд индейцев. Они тоже заметили его и развернули коней в его сторону, но он продолжал ехать дальше, сохраняя прежний быстрый темп, и вскоре переправился через Хангри-Крик, оставляя позади сложенную из камней пирамиду, которая обозначала границу Орегона. Свернув с тропы, Стив поехал напрямик, направляясь в самую глушь, рассчитывая таким образом побыстрее выехать к Бэр-Крик и деревне Джексонвилл. Индейцы остались где-то позади.

Он продолжал погонять коня. К тому времени дождь прекратился и повалил снег. Стив выезжал из зарослей, когда на присыпанной снегом земле заметил четкий след мокасина – комочки земли по краям только-только осыпались.

Спешно развернув коня, он что есть силы вонзил шпоры в бока. Испуганное животное стремительно сорвалось с места, и в тот же самый момент прогремел выстрел, и пуля просвистела там, где он находился всего за мгновение до этого. Его конь мчался сквозь заросли, не разбирая дороги.

Индеец выскочил из-за камня, вскидывая винтовку. Стив выхватил револьвер и выстрелил. Краснокожий выронил оружие и, громко застонав, повалился на землю.

Со всех сторон неслись леденящие душу пронзительные вопли, и еще один выстрел просвистел мимо цели, ломая где-то в вышине ветки деревьев. Стив выстрелил снова, потом еще.

Сунув обратно в кобуру «смит-и-вессон», он выхватил четырехствольный «брэндлин» и, держа его наготове, выехал из зарослей кустарника, продолжая путь по открытой местности. Модоки пустились в погоню. Направив своего быстрого и выносливого коня в объезд рощицы, Стив спустился на дно оврага и погнал во весь опор. Вскоре он выехал к небольшому ручейку и продолжал путь вверх по течению уже более осмотрительно. Проехав с полмили, он снова выехал на равнину и, перезарядив оружие, направился к лесу.

Он продолжал упрямо продвигаться к цели, меняя лошадей при каждом удобном случае. И вот через сто сорок три часа после отъезда из Найтс-Лэндинг он въехал на улицы Портленда, оставив у себя за спиной расстояние в шестьсот пятьдесят пять миль. Спешившись перед конюшней, он первым делом поинтересовался:

– А где пароход из Сан-Франциско?

– Я слышал гудок, – ответил помощник конюха. – Он уже поднимается вверх по реке.

Но Стив не дождался его последних слов. Он развернулся и помчался во весь дух.

Агент в конторе почтово-банковской компании выжидающе поглядел в его сторону, когда Стив Мейен вбежал в дверь.

– Я покупаю скот, – с порога объявил он, – и мне нужны деньги. Вы можете оплатить мой депозитный сертификат?

– Давайте поглядим, что тут у вас.

Стив протянул ему бумагу и стоял, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Клерк долго читал документ, изучая каждую букву, а затем перевернул листок и принялся разглядывать обратную сторону. И вот наконец, когда от нетерпения Стив уже едва не вышел из себя, агент оторвался от бумаги и взглянул поверх очков на давно небритого, осунувшегося молодого человека с темными кругами под глазами.

– Полагаю, что могу, – ответил он. – Разумеется, мне придется удержать полпроцента с суммы, превышающей одну тысячу долларов.

– Тогда выплачивайте все, – заявил клиент.

Он облокотился на стол, и в этот момент с реки донесся низкий гудок парохода. Агент тем временем уже выкладывал на стол стопки золотых слитков. Прервав свое занятие, он поднял голову.

– А вы знаете что? Прибывает пароход из Портленда. Мне бы надо сходить туда и глянуть…

На что собирался сходить поглядеть клерк, Стив так и не узнал, потому что в следующую минуту он ухватил его за шиворот и встряхнул.

– Сначала расплатись со мной! – резко потребовал он. – Сейчас же!

Агент пожал плечами:

– Ладно! И вовсе незачем шум поднимать. Времени полно.

Он выкладывал слитки на стол, а Стив мысленно прикидывал причитавшуюся ему сумму. Когда все было готово, сложил слитки в мешок – почти пятьдесят фунтов золота. Перекинув свою ношу через плечо, он развернулся и направился к двери.

В тот момент, как он вышел на улицу, прогремел выстрел, извещавший о прибытии парохода. Со стороны пристани бежали четверо мужчин, и самый первый из них – не кто иной, как Джейк Хитсон!

Увидев Стива Мейена, Хитсон резко остановился, багровея от злости. Он так и стоял посреди улицы, широко расставив ноги, буравя своими маленькими голубыми глазками человека, который все-таки опередил его по дороге в Портленд.

– Вот как! – взревел он, заставив испуганно вздрогнуть и обернуться случайных прохожих, оказавшихся в этот момент неподалеку. – Обогнал, значит? И денежки свои заграбастать успел? – Казалось, он все еще никак не мог поверить в то, что кто-то его обошел, что у Мейена все получилось.

– Именно так. Теперь тебе уже никого не удастся выкинуть из дома и пустить по миру, Джейк, – тихо сказал Стив. – Надеюсь, ты не слишком обидишься!

Невысокого роста человечек в черном сюртуке обогнул их компанию и направился к банковской конторе. За ним появились двое: первым спешил Пинк Иган, а по пятам за ним шел смуглолицый парень, очевидно, один из приятелей Хитсона.

Хитсон набычился. Он стоял посреди городской улицы под мелким, моросящим дождем, и в его душе закипала ослепляющая ярость.

– Ты никуда отсюда не уйдешь, – произнес он ровным, бесцветным голосом. – Черт с тобой, ты пришел первым, но героем Пайуте-Вэлли тебе не стать никогда: я убью тебя!

– Так же, как ты убил Дикси и Чака? – вызывающе поинтересовался Стив. – Ведь это твоих рук дело. Ты устроил тот обвал, и краснокожих тоже ты подбил.

Хитсон не ответил. Он просто стоял посреди улицы – огромный и грозный, словно разъяренный бык, и глаза его зло сверкали из-под белесых кустистых бровей.

Внезапно его рука метнулась вниз.

Несколькими минутами раньше, издали заметив приближавшегося противника, Стив предусмотрительно опустил мешок с золотом на землю. Теперь он откинул полу пальто, выхватывая свой собственный револьвер. Он вовсе не был ганфайтером, и молниеносная быстрота движений Хитсона заставила его душу уйти в пятки, но вот оружие у него в руке, и он выстрелил.

Из дула револьвера Хитсона тоже вырывалось пламя. И в тот момент, как Стив успел нажать на спусковой крючок, пуля выбила у него из руки «смит-и-вессон», который отлетел в сторону и остался лежать в грязи! Стив отскочил назад и услышал сухой победоносный смех Джейка Хитсона.

– Вот теперь-то тебе конец! – выкрикнул он.

Холодно глядя на него, убийца поднял револьвер, но в тот же момент Стив бросился на колени, выхватывая четырехствольный «брэндлин».

Хитсон вздрогнул от неожиданности, застигнутый врасплох стремительным маневром Стива. Он слишком торопился и поспешил с выстрелом. Пуля прошла у самого плеча Мейена, порвав пальто. И тогда выстрелил Стив. Один раз, второй, третий… Он вскочил на ноги, отступая в сторону, настороженно глядя на противника, готовый произвести свой последний, четвертый выстрел.

Хитсон неподвижно стоял, ошеломленно глядя перед собой. Кровь струилась у него из горла, большое алое пятно медленно расплывалось на белой рубахе. Он попытался что-то сказать, но стоило ему только открыть рот, как на губах появилась кровавая пена, и он начал пятиться назад. Потом, словно споткнувшись, упал. Медленно перекатился на живот и затих, оставаясь лежать ничком посреди улицы. Кровь окрасила камни в алый цвет, а спина его пальто потемнела от дождя.

И тогда Стив Мейен заставил себя поднять взгляд и оглядеться вокруг. Пинк Иган с непроницаемым лицом стоял рядом, направив оружие на приятеля Хитсона.

– Он свое уже получил, – решительно заявил Пинк. – И ты давай проваливай отсюда!

– Конечно! – с готовностью согласился тот, не сводя глаз с тела Хитсона. – Разумеется! Уже ухожу! Мне не нужны неприятности! Я просто так, за компанию, я…

Невысокий человечек в черном сюртуке вышел из дверей банковской конторы.

– Успел как раз вовремя, – весело поделился он своим успехом. – Я казначей с этого парохода. Вытряхнул-таки свою тысячу из этого банка. Все, больше никто ничего не получит. – Он улыбнулся, взглянув на Мейена. – И выиграл пари еще на тысячу. Спорили на то, успеешь ты или нет. Я поставил на тебя и выиграл два к одному. – Он усмехнулся. – Конечно, я знал, что нам придется дважды причаливать к берегу, чтобы высадить солдат, направлявшихся на север. Это тоже сыграло мне на руку. А так, вообще-то, я ужасно азартный человек. – Он звякнул слитками в мешке и довольно усмехнулся, лихо закручивая ус ухоженным белым пальцем. – До какой-то степени, разумеется, – добавил он с улыбкой. – В разумных пределах!

ЗАПАД, ГДЕ ТЫ ОСТАВИЛ СВОЕ СЕРДЦЕ

От автора

Джон Говард Пейн, драматург и актер, написавший в 1823 году слова песни «Дом, милый дом» для оперы «Клари, Миланская дева», планировал также издать «Историю племени чероки». И хотя он собрал большое количество фактического материала, работу эту так и не сумел завершить.

Пейн родился в 1791 году в Нью-Йорке, три года посещал колледж, и в 1809 году состоялся его первый артистический дебют, принесший ему славу и сделавший его одним из самых известных актеров в Америке. Позднее он жил и работал в Англии, где влез в большие долги, за которые даже попал в долговую тюрьму. В сотрудничестве с Вашингтоном Ирвингом он написал «Ромул, король-пастух». Затем он был американским консулом в Тунисе, где и умер в 1852 году.

В тюрьме ему довелось познакомиться с Джоном Россом, вождем племени чероки, боровшимся против переселения своего народа в Индейскую Территорию ^[13].

Если не принимать в расчет интерес Пейна к племени чероки и его попытки помочь им, известность на Западе ему принесла песня «Дом, милый дом», которая на протяжении многих лет оставалась одной из самых популярных в этих краях.

Эту песню часто пели и в моем доме.

Запад, где ты оставил свое сердце

Джим Лондон лежал, прижимаясь к земле, уткнувшись лицом в сухую траву прерии. Его стройное, некогда могучее тело, измученное жарой и голодом, одолевала нечеловеческая усталость, перед глазами все плыло, но несмотря ни на что, он упрямо твердил себе: чтобы выжить, он должен оставаться незаметным.

Жаркое солнце нещадно палило спину, но он продолжал лежать, вдыхая застоявшийся, кислый запах пропитанной потом одежды и давно немытого тела. Позади остались дни пути, когда он шел вперед, стараясь не нарваться по дороге на отряды команчей, и ночевки на голой земле среди камней или в зарослях кустарника. Он шел один, не имея при себе ни оружия, ни еды, и вот уже девять часов во рту у него не было ни капли воды. В последний раз он пробовал напиться, слизывая росу с листьев.

Крики умирающих до сих пор звенели у него в ушах, перекрываемые грохотом беспорядочных выстрелов и воинственными кличами индейцев. Трагедия произошла у него на глазах. Тогда с вершины холма он заметил холщовые верхи крытых конестог ^[14] и направился в ту сторону, наперерез каравану. Но когда он уже совсем достиг цели и собирался просить о помощи, на караван напали команчи.

Судя по тому, как началась атака, индейцы, должно быть, заблаговременно укрылись в высокой траве, а затем, когда повозки проезжали мимо, выскочили и набросились на возчиков. Совершенная тактика. В этом случае у каравана не оставалось никакой возможности образовать круг из повозок и вести оборону. Правда, передние повозки начали разворачиваться, но двоих других возчиков убили на месте, и еще один отчаянно отбивался от набросившегося на него индейца. Развернуть эти повозки стало уже невозможно. Две первые оказались отсеченными от последних четырех, и на них набросились по меньшей мере два десятка краснокожих. Повозка отчаянно отбивавшегося возницы перевернулась, угодив колесом в канавку, заросшую высокой травой, это и решило судьбу храброго парня. Его убили.

Через двадцать минут все кончилось. Разграбив повозки, индейцы отправились восвояси, оставив на земле забитых волов, изуродованные и лишенные скальпов тела возчиков и женщин, убитых ими или наложивших на себя руки.

Но Джим Лондон продолжал неподвижно лежать на земле. Далеко не первый раз переходил он через равнины и не впервые встречался с индейцами. Прежде ему доводилось воевать с команчами, а также с кайовами, апачами, сиу и шайенами. Он родился на Орегонской тропе и в юности успел поработать возчиком на тропе Санта-Фе. Джим не спешил уходить, знал, что в любую минуту сюда может нагрянуть кто-нибудь из индейцев, чтобы проверить, нельзя ли взять из разграбленных повозок еще что-нибудь.

В воздухе пахло дымом, поднимавшимся над горевшими повозками, но он упрямо выжидал. Прошло не меньше часа, прежде чем Лондон осмелился ползком двинуться к вершине холма. Притаившись за торчавшим пуком травы, он окинул взглядом открывшуюся его глазам печальную картину.

Над обугленными останками дощатых повозок лениво клубился сизый дымок. Землю усеивали изуродованные тела зверски убитых людей. Прошло еще довольно много времени, а он все смотрел на разоренные повозки и обводил пристальным взглядом склоны ближних холмов. Наконец убедившись, что вокруг ни души, пополз дальше, со всеми предосторожностями спускаясь к подножию холма, невидимый среди высокой травы.

Это оказался не первый разграбленный караван на его пути, и он надеялся, что среди обломков ему все-таки удастся найти флягу с водой и что-нибудь из еды, а может быть, оружие, оставшееся незамеченным индейцами.Краснокожие грабили наспех, забирая то, что попадется на глаза, обычно разбрасывая еду и круша все, что нельзя взять и унести с собой.

До его дома оставалось более двухсот миль, и жена, которую он не видел вот уже целых четыре года, ждала его. Он знал, чувствовал сердцем, что она ждет его возвращения. На войне же именно эта его уверенность и стала поводом для насмешек окружавших.

– Слушай, Джим, она ведь не знает, где ты и что с тобой! Она даже не знает, жив ли ты! Никакая женщина не будет ждать так долго! Тем более что за все время ты ни разу не дал о себе знать. Особенно если живет там, где одной ей не прожить, а вокруг полно мужиков!

– Она будет ждать. Я знаю Джейн.

– Ни один мужчина не может знать женщин настолько. Так не бывает. Ты же сам говорил, что приехал с караваном в шестьдесят первом. Теперь на дворе уже шестьдесят четвертый. За это время ты побывал на войне, получил ранение. Ты не был дома и ни разу не получил весточки от нее. Она тоже о тебе ничего не слышала. Хуже всего, конечно, то, что ты оставил ее на клочке земли, где стоит всего одна-единственная хижина. Земля не обработана, да и соседей нет поблизости. Джим, ты сошел сума! Поехали лучше в Мексику вместе с нами!

– Нет, – упрямо твердил он. – Я еду домой. К Джейн. Я отправился на Восток, чтобы привезти ей кое-что из вещей, хотел обзавестись каким-никаким имуществом для нашего ранчо. Так что я вернусь домой и привезу все, за чем ездил.

– А дети у тебя есть? – спросил дородный сержант, настроенный весьма скептически.

– Очень жаль, но нет. Хотя, – задумавшись, добавил он, – возможно, и есть. Джейн казалось, что она беременна, когда я уезжал, но точно она сказать еще не могла. Я ведь думал, что уезжаю только месяца на четыре, не больше.

– А получилось, что на четыре года? – Сержант покачал головой. – Забудь о ней, Джим, поехали с нами. Никто не спорит с тем, что она хорошая женщина. Судя по твоим рассказам, так оно и есть, но ты оставил ее одну, и, скорее всего, она думает, что тебя уже нет в живых. Она снова выйдет замуж, может, у нее уже есть семья.

Джим Лондон упрямо покачал головой:

– Я никогда даже не смотрел на других женщин, и Джейн тоже не примет никого другого. Так что я еду домой.

Поначалу ему везло. Он откладывал почти каждый цент из своего жалованья, а когда война закончилась, то сумел немного подзаработать, провернув несколько удачных торговых сделок. Он отправился на север с небольшим, но хорошим караваном, и у него было две повозки – с домашним скарбом, цыплятами и свиньями; за одной из них шли еще шесть мулов (в Нью-Мексико за мулов давали больше, чем за волов); шесть коров и годовалый бычок. Когда он глядел на свои приобретения, душу его переполняла гордость. Он даже нанял пару мальчишек, следовавших с тем же караваном, чтобы те помогли ему управляться со второй повозкой и живностью.

Команчи напали на них, когда они еще не успели заехать слишком далеко. Индейцы убили двух мужчин, одну женщину и разогнали часть скота. Но караван продолжал свой путь, и на развилке близ Литтл-Крик нападение повторилось. Джим Лондон оказался единственным оставшимся в живых. Он потерял все свое имущество и спасся бегством, оставшись без оружия, без воды и пищи.

Он неподвижно лежал в траве на краю выжженного участка. Еще раз как следует оглядев склоны холмов, он, наконец, поднялся на ноги. Ближайшая к нему повозка дымилась. Колеса частично сгорели, дощатые стенки обуглились, изнутри валил дым. До нее все еще было горячо дотронуться.

Он пригнулся, прячась за передним колесом, и принялся изучать обстановку, избегая глядеть на трупы. Оружия он нигде не нашел, впрочем, как и ожидал. Всего повозок оказалось шесть. Те, что шли во главе каравана, стояли в стороне, ярдах в сорока-тридцати, а три повозки, возчиков которых атаковали индейцы, стояли в середине, и одна из них перевернулась. Последняя, четвертая, возле которой он находился, выгорела больше остальных.

Тут Джим заметил мертвую лошадь, лежавшую на боку, у ее седла виднелась фляга с водой. Он немедленно направился туда и, оторвав флягу, первым делом сполоснул рот водой. Ему пришлось сделать над собой огромное усилие, заставляя себя не пить. Затем он снова прополоскал рот и смочил водой сухие, растрескавшиеся губы. И только после этого осмелился сделать первый небольшой глоток.

Решительно отложив флягу, он оставил ее в тени и принялся шарить в седельных сумках. Минуту спустя в его руках оказалось целое богатство. Он нашел большой кусок твердого, как железо, темного сахара, с полдюжины сухого печенья, ломоть завернутого в бумагу вяленого мяса и нетронутую плитку жевательного табака. Сложив находки на земле рядом с флягой, он отвязал плащ, скатка с которым прикреплялась к седлу сзади, и присоединил его к общей куче.

Обыскивая одну за другой все повозки, Джим чутко прислушивался к каждому шороху и время от времени делал перерыв, чтобы подняться на вершину холма и оттуда оглядеть равнину. К тому времени, как он закончил поиски, уже совсем стемнело. И только теперь он смог напиться, до этого позволяя себе лишь редкие глотки. Утолив жажду, он съел одно печенье и принялся жевать кусок вяленого мяса, а затем немного поскреб ножом плитку жевательного табака и свернул самокрутку из обрывка бумаги, как это обычно делали мексиканцы.

Его не покидало беспокойство, и что-то подсказывало ему, что уйти отсюда следует еще затемно. Его коробило от мысли о том, что тела придется оставить непогребенными, но он также прекрасно понимал, что предавать их земле крайне небезопасно. Индейцы могли снова проезжать этой дорогой, и тогда они увидели бы, что мертвецы похоронены, и тут же пустились бы в погоню за ним.

Пробираясь ползком среди травы вдоль края канавы, где перевернулась повозка, он резко остановился. Здесь, на земле у самого края островка травы, четко отпечатался след подошвы сапога!

Он осторожно ощупал свою находку, едва касаясь ее пальцами. След оставил бегущий человек, по всей видимости, рослый или же обремененный тяжелой ношей. Ощупью пробираясь по следу, Лондон снова остановился, так как на этот раз его рука пришла в соприкосновение с самим сапогом. Он потряс его, но ни движения, ни ответа не последовало. Подобравшись поближе, он коснулся руки человека, лежавшего на земле. Она оказалась холодной, как мрамор в сырой стыни ночи.

Он снова принялся шарить по земле перед собой, и рука его коснулась куска холстины. Ощупав находку, он заключил, что это длинный холщовый мешок. Очевидно, незадолго до смерти убитый выхватил из повозки этот мешок и бросился наутек, ища спасения на дне канавы или ложбины. Скорее всего его застрелили наповал, но когда Лондон снова принялся обыскивать мертвеца, то его рука коснулась патронташа. Выходит, команчи не нашли его! Сняв патронташ с трупа, Лондон тут же надел его на себя, а затем проверил револьвер. Он оказался полностью заряженным, и все петли пояса-патронташа также заполнены патронами.

Что-то зашуршало в траве, и он тут же замер, немедленно выхватывая охотничий нож. Подождал несколько минут, а потом опять услышал все тот же шорох. Что-то живое лежало в траве совсем рядом с ним!

Кто-нибудь из команчей? Вряд ли. Индейцы предпочитают не совершать ночных вылазок, к тому же до наступления темноты он не заметил нигде в округе ни одного индейца. Нет если где-то здесь поблизости и в самом деле притаилась живая душа – будь то зверь или человек, – то она должна иметь отношение к этому каравану. Еще довольно долго он лежал совершенно неподвижно, со всех сторон обдумывая сложившееся положение, а затем все же решил рискнуть, хотя и не очень-то рассчитывал на успех.

– Эй, если есть тут кто-нибудь, то отзовитесь.

В ответ – ни звука. Он терпеливо ждал, вслушиваясь в тишину. Прошло пять минут, десять, двадцать. Затем он осторожно пополз по траве, меняя позицию, и тут же замер. В траве определенно что-то шевелилось, и оно виднелось совсем рядом!

Он резко протянул руку вперед и с ужасом обнаружил, что его пальцы сжимают худенькую детскую ручонку с лохмотьями у запястья! Ребенок отчаянно вырывался, и тогда он хрипло прошептал:

– Тише! Я твой друг! Если ты побежишь, то индейцы могут снова прийти сюда!

Сопротивление немедленно прекратилось.

– Ну, вот! – выдохнул он. – Так-то лучше. – Он отчаянно соображал, не зная, что сказать, и в конце концов проговорил: – Сыро здесь, правда? А ты что, без пальто?

Наступило непродолжительное молчание, и затем тоненький голосок ответил:

– Оно в повозке.

– Ничего, скоро мы пойдем туда и отыщем его, – прошептал Лондон. – Меня зовут Джим. А тебя как?

– Бетти Джейн Джоунз. Мне пять лет, а моего папу зовут Даниэл Джоунз, и ему сорок шесть. А тебе уже есть сорок шесть?

Лондон усмехнулся:

– Нет, Бетти Джейн, мне пока что только двадцать девять. – Помолчав с минуту, он заговорил снова: – Бетти Джейн, я знаю, ты очень смелая маленькая девочка. Ты вела себя так тихо, что когда я в первый раз услышал, как ты шуршишь в траве, я поначалу принял тебя за кролика. Как ты думаешь, ты сможешь и дальше так себя вести?

– Да, – тихо согласилась девочка, но теперь в ее тоненьком голоске слышалась уверенность.

– Хорошо, Бетти Джейн. Послушай, что я тебе скажу. – И он тихо рассказал ей о том, как он оказался здесь и куда направляется. Он ни словом не обмолвился о ее родителях, и она ничего не спросила о них, из чего он сделал для себя вывод, что девочка поняла, что случилось с ними и с другими их попутчиками, путешествовавшими с тем же караваном.

– Тут на земле валяется мешок, и я хочу поглядеть, что в нем. Возможно, что-нибудь из этих вещей нам с тобой пригодится. Я поищу еду, Бетти Джейн, и еще бы хорошо раздобыть винтовку. А потом, может быть, найдем лошадей и немного денег.

Он говорил тихо, ровным голосом, и, похоже, его спокойствие придало ей уверенности. Девочка подползла поближе к нему. Ощупав мешок, она заявила:

– Это папочкина сумка. Он держит в ней свой карабин и свою лучшую одежду.

– Карабин? – Лондон принялся развязывать мешок, чувствуя, как дрожат его руки.

– А карабин это как винтовка?

Он сказал, что да, так оно и есть, и тут же отыскал и оружие. Карабин был старательно обернут тканью. Ощупав свою находку со всех сторон, Лондон заключил, что оружие если и не совсем, то почти новое. Здесь же лежали патроны к нему, еще один револьвер и маленький холщовый мешочек, в котором тихо позвякивали золотые монеты. Все это он рассовал по карманам. Старательный обыск остальных повозок не принес никаких результатов, но теперь это вовсе не расстроило его. Ему удалось обзавестись хорошим оружием, небольшим запасом еды и флягой с водой. Нахмурившись, он взял Бетти Джейн за руку, и они отправились в путь.

Они шли уже целый час, когда девочка начала уставать, и тогда он взял ее на руки и понес. К тому времени, как с приближением утра небо начало светлеть, они успели уйти примерно на шесть-семь миль от сожженных повозок. Отыскав среди зарослей тростника на берегу болота небольшой клочок твердой земли, он решил расположиться там и переждать день.

Сварив кофе, горсточку которого Джим нашел в одной не сгоревшей дотла повозке, он дал Бетти Джейн кусочек вяленого мяса и одно печенье. Затем ему впервые за все время представилась возможность получше рассмотреть попавший к нему в руки карабин. При первом же взгляде на оружие глаза его восторженно загорелись. Это был магазинный карабин «болл-лэмсон», оружие, только что появившееся на рынке, и вполне возможно, что теперь он держал в руках один из первых проданных семизарядных стволов, стреляющих патронами 56-50-го калибра. Карабин имел почти тридцать восемь дюймов в длину и весил немногим более семи фунтов.

Новыми также оказались и шестизарядные револьверы «прескотт-нэви» 38-го калибра с рукоятками из палисандрового дерева. Бетти Джейн взглянула на них, и на глазах у нее навернулись слезы. Он тут же взял ее за руку.

– Не плачь, твой папа не стал бы возражать, если бы узнал, что я взял их, чтобы защитить его дочку. Ты очень храбрая девочка. Так будь умницей.

Подняв глаза, она жалобно посмотрела на него, но плакать перестала и некоторое время спустя наконец уснула.

Они лежали совершенно неподвижно на самом краю зарослей в невысоком тростнике, почти не дававшем тени, и он не решался встать с земли. Однажды до его слуха донесся приближающийся конский топот, а потом стали слышны гортанные голоса и хриплый кашель. Он лишь мельком увидел одного из проехавших стороной всадников, надеясь, что индейцы не наткнутся на их следы.

С приходом ночи они снова отправились в путь. Он шел размеренным шагом, ориентируясь по звездам. Большую часть пути ему пришлось нести Бетти Джейн на руках. Время от времени, шагая рядом с ним, она начинала говорить, без умолку рассказывая о своем доме, о куклах и родителях. Затем на третий день пути она упомянула имя – Хеблерт.

– Он плохой человек. Папа говорил мамочке, что он нехороший. И еще папа сказал, что он спит и видит, чтобы прибрать к рукам денежки мистера Болларда.

– А кто такой этот Хеблерт? – спросил Лондон, скорее от стремления занять ребенка разговором, нежели потому, что его это как-то заинтересовало.

– Он хотел украсть папин новый карабин, и мистер Боллард назвал его вором. Он ему так и сказал.

Хеблерт? Возможно, ребенок не совсем точно произносит это имя, но все это было вполне похоже на правду. В Индепенденсе в свое время жил огромный бородатый детина, которого звали Хелберт. И там его, мягко говоря, недолюбливали – он прославился на всю округу своим склочным нравом.

– Слушай, Бетти Джейн, а борода у него есть? Такая длинная, темная борода?

Девочка с готовностью закивала.

– Сначала была. Но потом, когда он вернулся вместе с индейцами, она куда-то делась.

– Что? – Джим так порывисто повернулся к девочке, что та вздрогнула от неожиданности и испуганно заморгала глазами. Он положил ей руку на плечо. – Так говоришь, этот Хелберт вернулся с индейцами?

Она серьезно кивнула:

– Я его видела. Он ехал позади всех, но я видела его. Это он стрелял из револьвера в мистера Болларда.

– Ты сказала, что он вернулся, так? – переспросил Лондон. – Ты думаешь, что перед нападением он куда-то уезжал?

Она глядела на него широко открытыми глазами.

– Да, он уехал, когда мы остановились у большого пруда. Мистер Боллард и папочка заметили, как он берет чужие вещи. Они связали его веревкой – руки и ноги. Но когда я утром пошла посмотреть, он уже исчез. Папочка решил, что он уехал из каравана, и надеялся, что с ним ничего не случится.

Хелберт. Выходит, он уехал, а потом возвратился и привел с собой индейцев. Предатель. А в Индепенденсе что болтали о нем? Джим несколько раз проезжал той тропой. Возможно, Хелберт и есть пособник индейцев.

Бетти Джейн легла спать на подстилке, устроенной им для нее из охапки травы, а затем Джим Лондон, соблюдая крайнюю осторожность, выбрался на разведку, желая получше осмотреться на местности. Возвратившись обратно, тоже растянулся в траве. Прошло довольно много времени, прежде чем ему удалось задремать, и во сне он увидел Джейн. Пробуждение было безрадостным: съестные припасы закончились. До сих пор он так и не опробовал винтовку, хотя по дороге они дважды видели антилопу. Но он опасался, что выстрел может привлечь внимание команчей.

Бетти Джейн худела на глазах, и даже во сне ее личико казалось болезненно-усталым. Внезапно он услышал легкий шорох и повернул голову. Всего в дюжине футов из тростника выглядывал индеец, прицеливавшийся в него из винтовки! Бросаясь в сторону, он выхватил один из револьверов. Прогремел винтовочный выстрел, Джим выстрелил в ответ. Выронив из рук винтовку, индеец опрокинулся навзничь и остался неподвижно лежать на земле.

Лондон настороженно огляделся по сторонам. Холмы по-прежнему выглядели безучастно пустынными, по крайней мере команчей больше не увидел. Совсем неподалеку мирно щипал траву пятнистый мустанг. Держа оружие наготове, Лондон подошел к индейцу. Его пуля угодила в шею под самым подбородком и прошла навылет, перебив позвоночник. На широком ремне из сыромятной кожи висел скальп, еще не успевший просохнуть от крови, а винтовка, из которой стрелял индеец, выглядела совсем новой.

Он подошел к коню. Животное испуганно попятилось назад.

– Спокойно, мальчик, – тихо произнес Лондон. – Все хорошо.

Конь навострил уши и стоял, выжидающе глядя в его сторону.

– Ты, похоже, и по-английски понимаешь? – тихо заметил Джим. – Что ж, может быть, раньше у тебя уже был белый хозяин. Сейчас посмотрим.

Он поймал поводья и протянул руку к коню, который сначала замер, а потом потянулся носом к его пальцам. Собрав поводья, Джим провел ладонью по конской спине. Уздечка тоже принадлежала белому человеку. Но седло заменял чепрак.

Когда он вернулся обратно, Бетти Джейн тихонько плакала, очевидно, напуганная выстрелами. Он взял ее на руки, затем подобрал с земли винтовку и направился к коню.

– Не плачь, теперь у нас есть лошадь.

В ту ночь она заснула у него на руках, а он продолжал ехать вперед, не останавливаясь. Он погонял коня всю ночь, пока маленький пятнистый мустанг не начал спотыкаться, после чего он спешился и вел коня в поводу, оставив Бетти Джейн сидеть верхом. С наступлением утра они расположились на отдых.

Два дня спустя, усталый, небритый, в одежде, превратившейся в лохмотья, Джим Лондон проехал по пыльной улице Симаррона, направляясь к лавке Максуэлла. Ярко светило полуденное солнце, и его блики играли на лоснившихся боках сытых оседланных лошадей у коновязи. Остановившись перед домом, Лондон слез с коня. На просторной веранде, пристально разглядывая его, стоял сам Максуэлл, а рядом с ним Том Боггс, внук Даниэла Буна, которого Лондон помнил с тех пор, как ему довелось пожить в Миссури.

– Похоже, путник, тебе здорово досталось по дороге сюда. А что это у тебя на коне? Похоже на индейский ковер. Или часть от него.

– Так и есть. Сам краснокожий отправился на тот свет. – Он взглянул на Максуэлла. – У вас здесь где-нибудь поблизости есть женщины? Девочка очень устала, ей нужен отдых и покой.

– Разумеется! – с готовностью воскликнул Максуэлл. – Здесь полно женщин! Моя жена в доме!

Он взял на руки спящего ребенка и позвал жену. В это время малышка открыла сонные глаза, еще какое-то время глядела перед собой и вдруг скривила губки и громко расплакалась. Все трое мужчин обернулись и посмотрели в том же направлении, куда устремила испуганный взгляд девочка. Там стоял Хелберт, с таким ужасом уставившийся на ребенка, что можно было подумать, он вот-вот провалится сквозь землю.

– Что такое? – недоуменно спросил Максуэлл. – Ты что?

– Это он убил мистера Болларда! Я видела его!

Хелберт мертвенно побледнел.

– Да вы что, малышка меня с кем-то путает! – забормотал он. – Я ее впервые вижу! – Он обернулся к Джиму Лондону. – Где вы разыскали эту кроху? – спросил он. – И кто вы такой?

Джим Лондон ответил не сразу. Он в упор разглядывал Хелберта, и внезапно все, что накипело у него на душе за время долгой дороги: бессильная злоба и боль, пережитые во время нападения индейцев и потом, при виде изувеченных тел на земле рядом с разграбленными повозками, – все это вернулось к нему, закипая в душе праведным гневом, готовым выплеснуться на этого человека. Ребенок остался сиротой – и все это из-за этого негодяя.

– Я подобрал девочку на земле рядом с сожженной повозкой из разграбленного индейцами каравана, – сказал он. – Того самого, вместе с которым ты выехал из Миссури!

Лицо Хелберта гневно побагровело.

– Ты лжешь! – злобно заявил он. – Это неправда!

Джим не спешил хвататься за револьвер. Он не мигая смотрел на Хелберта.

– Тогда как же ты добрался сюда? Ты был в Индепенденсе, когда я уехал оттуда. Мимо нас не проехало ни одной повозки. Так что ты мог ехать только с тем караваном Болларда.

– Я не был в Индепенденсе вот уже два года! – выкрикнул Хелберт вне себя от негодования. – Ты, видать, совсем рехнулся, точно так же, как и твоя девчонка, будь она неладна!

– Довольно странно, – холодно проговорил Максуэлл. – По приезде сюда ты продал две винтовки, и у тебя завелось золотишко. Ребята говорили мне об этом караване; наверное, будет лучше посадить тебя под замок, а самим тем временем навести справки, был ты на самом деле в Индепенденсе или нет.

– Черта с два! – запальчиво выкрикнул Хелберт. – Я не изменник и в тюрьме сидеть не буду!

Джим Лондон неспешно шагнул вперед.

– Вот эти револьверы, Хелберт, принадлежали Джоунзу. Думаю, он бы порадовался, увидев тебя за решеткой. Ты навел индейцев на караван. Тебя уличили в воровстве, поймали за руку. Я узнал об этом от Бетти Джейн, а ребенок о таких вещах почем зря врать не будет. Она рассказала мне все, прежде чем мы пришли сюда. Так что в тюрьме тебе сидеть не придется. Ждать тебе нечего. У тебя есть единственный шанс – выхватить револьвер.

Хелберт изменился в лице. Он затравленно оглянулся по сторонам. Вокруг начала собираться толпа, но никто из горожан не вымолвил ни слова в его защиту. Все они против него, и он это знал. Внезапно он схватился за оружие, и тогда оба «прескотт-нэви» Джима Лондона мигом выскочили из кобуры, и тот, что находился в правой руке, громко и отрывисто рявкнул. Хелберт неуверенно отступил на два шага назад и упал ничком – над глазом у него зияла пробитая пулей дыра с синеватыми пороховыми краями.

– Чистая работа, – хмуро констатировал Боггс. – Меня уже давно грызли подозрения насчет этого парня. Он ведь палец о палец никогда не упарит, но зато всегда при деньгах.

– Останешься погостить? – спросил Максуэлл, глядя на Лондона.

– Нет, – тихо ответил Джим. – Меня ждет жена. Я не видел ее с шестьдесят первого.

– С шестьдесят первого? – недоверчиво переспросил Боггс. – А весточки-то хоть от нее ты получал?

– Она не знала, где я. И к тому же она совсем не умеет писать. – Он слегка покраснел. – Я тоже не умею. Только свое имя.

Люсиан Максуэлл отвел глаза, неловко кашлянув.

Затем он осторожно предложил:

– Может, тебе лучше остаться, сынок? Ведь столько времени прошло. Почти пять лет.

– Она ждет. – Он глядел на них, переводя взгляд с одного на другого. – Ведь была война. Меня забрали в армию, и я прошел ее всю, от звонка до звонка.

– А что будет с девочкой? – спросил Боггс.

– Думаю, к завтрашнему утру она отдохнет. Я возьму ее с собой. Ей нужен дом, и к тому же я чувствую себя в долгу перед ней вот за эту винтовку и револьверы. И еще, – он спокойно взглянул на них, – у меня в кармане лежат девятьсот долларов золотом и ассигнациями. Это ее. Я нашел их в дорожной сумке ее отца. – Он тихонько откашлялся. – Думаю, этого ей хватит, чтобы купить участок земли в тех местах, где мы сейчас живем, и к тому же там у нее будет дом, семья. Мы всегда хотели дочку. Когда я уезжал, моя жена, похоже, ждала ребенка, но не знаю, вышло ли из этого что-нибудь или нет…

Оба его собеседника молчали, и наконец Максуэлл произнес:

– Послушай, Лондон, ведь за это время твоя жена могла умереть. А может, она снова вышла замуж? В любом случае, она могла бы жить в одиночку на том вашем ранчо. Послушай доброго совета, оставь девочку у нас. Деньги возьми себе. Ты их честно заработал хотя бы уже тем, что привез ее сюда живой и здоровой. Ну пусть она останется, пока ты сам не определишься.

Лондон лишь покачал головой.

– Ты не понял меня, – терпеливо возразил он, – меня ждет моя Джейн. Она обещала ждать меня, а слов на ветер она не бросает.

– А где она живет? – полюбопытствовал Максуэлл.

– У нас ранчо на Норт-Форк. Хорошие пастбища, есть ручей и лес. Моя жена любит лес. Я выстроил хижину и навес. Мы собирались засеять примерно сорок акров пшеницей и, может быть, потом построить мельницу. – Взглянув на них, он чуть заметно улыбнулся. – Мой отец был мельником, и он всегда говорил мне, что хлеб людям будет нужен всегда и повсюду. Будешь печь хорошие караваи, повторял он, и станешь жить, не зная нужды. Он держал мельницу близ Орегонской тропы.

– Норт-Форк? – Боггс и Максуэлл переглянулись. – Так ведь пару лет назад по тем местам прошлись индейцы. Потом кое-кто из местных, правда, возвратился обратно. Но теперь там обосновался Билл Кетчем. Вместе с ним туда перекочевала и его шайка – таких же прощелыг, как он сам, они там все друг друга стоят. Люди говорят, что он промышляет конокрадством. И вообще, похоже, ничем не гнушается.

…Когда Джим выехал из-за поворота у ручья и увидел впереди старенький мостик, во рту у него пересохло, а сердце учащенно забилось. Он пустил коня шагом, придерживая рукой сидевшую впереди девочку. Этот мост он построил собственными руками. Затем его взгляд остановился на перилах. Их сколотили из древесины молодого тополя. Он же в своей работе использовал кедр. Кто-то чинил мост, и относительно недавно.

Построенная им хижина стояла на вершине пологого холма, на небольшом пятачке, сзади к которому вплотную подступали скалы. Джим ехал под сенью сосен, пытаясь успокоиться. Что, если все случилось так, как ему говорили?

Может, она продала ранчо и уехала. Или умерла. Или вышла замуж за другого. Или же индейцы…

Хриплый насмешливый голос заставил его вернуться к действительности.

– А ну, иди сюда! – говорил мужчина. – Теперь ты будешь моей женщиной. Этими небылицами я сыт по горло!

Въехав во двор, Джим Лондон не остановил коня, который продолжал идти дальше. Он только взял на руки сидевшую перед ним малышку и, опустив на землю, шепнул:

– Бетти Джейн, вон та леди – твоя новая мама. А теперь беги к ней и скажи, что тебя зовут Джейн. Поняла?

И та торопливо побежала к стройной сероглазой женщине, стоявшей на крыльце и завороженно глядевшей на всадника.

Билл Кетчем резко обернулся, желая узнать, что происходит. Очень худой всадник с узким, темным от загара лицом, сдвинул на затылок видавшую виды шляпу и сидел в седле, подбоченясь. Кетчем оторопело уставился на незнакомца с квадратным, волевым подбородком, физически ощущая на себе его тяжелый взгляд, и почувствовал, как по спине у него пробежал холодок.

– Я так понимаю, – угрожающе заговорил Лондон, – ты и есть Билл Кетчем. Жулик и конокрад, а может, и того хуже. Слышал я сейчас твои речи. Так что выметайся отсюда, и чтоб я тебя больше здесь не видел. Снова попадешься мне на глаза – пристрелю на месте. Проваливай!

– Говоришь ты как крутой. – Кетчем продолжал разглядывать Джима, начиная злиться. Что он о себе возомнил? Надо поставить на место этого наглеца.

– У меня слова с делом не расходятся. Хочешь проверить? – спокойно сказал Лондон. – Вчера перед домом Максуэлла я уже уделал одного умника вроде тебя. Хелберт – гореть ему в огне. Слыхал о таком? На этой неделе я больше никого не собирался отправлять на тот свет. Но если ты спешишь, то давай хватайся за пушку.

Кетчем помедлил, а затем в сердцах развернул коня и выехал прочь со двора. Он уже добрался почти до опушки леса, когда все его существо вдруг охватила нестерпимая, требующая немедленного выхода ярость. Он схватил винтовку, и в тот же момент прогремел выстрел, и он почувствовал, как тяжелая свинцовая пуля чиркнула по прикладу, отскочив от него рикошетом.

– Я попал туда, куда целился, – донеслось до Кетчема. – У меня семизарядный карабин, так что если хочешь еще одну точно в сердце, попробуй снова.

Лондон подождал, пока бандит скроется за деревьями, выждал еще минуту и наконец обернулся к своей жене. Она сидела на ступеньке крыльца, прижимая к груди рыдавшую Бетти Джейн.

– Джим! – прошептала она. – Мой Джим!

Он тяжело слез с коня, направился к ней и вдруг остановился. Из-за угла выбежал мальчуган лет четырех, крепкий парнишка с палкой в руке и восторженными глазенками. Увидев Джима, он резко остановился. Где-то он уже видел этого дядю! Малыш озадаченно морщил нос. И вдруг озорно улыбнулся. Точно! Этот незнакомец очень похож на человека со старой фотографии на мамином столике. Только на фотографии он изображен в пальто, хорошем пальто из магазина.

– Джим! – позвала мальчугана Джейн, не сводя глаз с мужа, и лицо ее уже не казалось таким бледным. – Это Маленький Джим, дорогой. Твой сын.

Джим Лондон натужно сглотнул, чувствуя, как к горлу подступает ком, подошел к жене, чувствуя себя неловким и неуклюжим, и заключил в свои большие ладони.

– Столько лет прошло, родная! – произнес он срывающимся голосом. – Столько лет!

Она немного отстранилась от него и вдруг засуетилась.

– Давай… я кофе поставила. Мы… – Она поспешила в дом, и он вошел вслед за ней.

Нужно немного времени. Немного времени им обоим – и в первую очередь ей, чтобы преодолеть в себе это странное чувство. Женщинам всегда необходимо какое-то время, чтобы привыкнуть к переменам.

Он оглянулся, и его взгляд сам собой остановился на заветном участке в сорок акров. Поле зеленело молодыми всходами. Пшеница! Он улыбнулся.

Она поставила на стол чашку кофе; он опустился на стул, и она тоже села за стол напротив него, подперев голову кулачками. Маленький Джим смущенно глядел на Бетти Джейн, и она тоже с любопытством смотрела на него широко распахнутыми глазами.

– А у нас под мостом сидит большая жаба, – вдруг объявил Маленький Джим. – Спорим, я заставлю ее прыгать!

Дети выбежали во двор, залитый лучами яркого солнца, и Джим взял жену за руку. Как хорошо все-таки снова оказаться дома. Лучше ничего и быть не может!

Луис Ламур Два рассказа

Предисловие автора

Рассказов о Западе множество, но рассказано их очень мало. Во многих, естественно, речь идет о земле и скоте, о проблемах, которые возникают, когда просто перебираешься с места на место, о солдатах, возвратившихся с Гражданской войны, и, конечно же, об американских индейцах. В рассказах описываются караваны фургонов, дикие нравы лагерей старателей, строительство железных дорог, трудности, которые нужно преодолеть, чтобы приспособиться – и умственно, и физически – к новому миру и новым условиям жизни, но прежде всего они увлекательны, потому что говорят об избранных людях – избранных обстоятельствами.

Не все приехали на Запад, не все этого хотели. Однако те, которые приехали, были по натуре искателями приключений – крепкие духом мужчины и женщины, желавшие рискнуть всем ради возможности начать жизнь заново.

Все они знали, на что идут. Но, как обычно, люди смотрели на жизнь сквозь розовые очки, видя только приключения, богатство, новую жизнь; и лишь немногие понимали, как тяжело им придется.

Граница освоенных территорий об этом позаботилась сполна. Некоторые вновь прибывшие поджали хвост и помчались искать убежище в старом доме, некоторые умерли, не выдержав трудностей и болезней, по случайности или в тех или иных боевых действиях. Существовало простое правило: если ты не сильный, ты либо становился им, либо погибал. Рассказы о границе освоенных территорий интересны, потому что в них идет речь о динамичных людях, о тех, которые прошли проверку Западом. Приехавшим сюда мужчинам и женщинам приходилось учиться выживать, и выживать повседневно, день за днем.

Это было трудно, и те, кто не умер и не убежал, смогли выжить только потому, что они были способны сопротивляться обстоятельствам в одиночку. Но когда общество состоит из индивидуалистов, трения между ними были неизбежны, поскольку все они были людьми гордыми, уверенными в себе, отрицающими всякое нарушение своих прав или того, что они принимали за свои права.

Большинство людей были честными. Нечестных быстро изобличали, и про них по скотогонным тропам и дилижансным маршрутам шел слух. Человек с репутацией обманщика или темного дельца скоро оставался наедине с себе подобными. Просто, несмотря на огромные размеры западных территорий, здесь жило слишком мало народа. У мужчин и женщин не было секретов друг от друга за исключением тех, что он привез с собой. Как только они поселялись на Западе, их жизни читались, как открытая книга. В большинстве городов было всего несколько сот жителей, а в больших городах жили, в основном, люди известные.

Приехавшего на Запад человека оценивали по его поступкам. Никто никого ни о чем не спрашивал, никого не интересовало, кем ты был раньше или кто твои родители. Значение имело лишь то, кто ты есть сейчас, честный ли ты человек, храбрый ли, как выполняешь свою работу.

Если в городе появлялся чужой, с ним предпочитали вести себя сдержанно, пока не узнали, кто он и что он. С ним были вежливы, но не принимали его, пока он себя не показал.

И вот, поскольку люди Запада были такими, какими они были, стали появляться рассказы, в которых говорилось о их приключениях и поступках. И тем не менее земля в этих рассказах была таким же равноценным героем, как и люди – суровая и одновременно прекрасная земля, которую никак нельзя было не принимать во внимание.

На следующих страницах вы прочтете несколько рассказов о продвижении людей на Запад. Расстояния были громадными, связь либо отсутствовала, либо опаздывала, и многое могло случиться, пока человек уезжал на войну или на перегон скота.

Оружием пользовались часто, но не безрассудно. Как и сейчас, в те времена жили люди, которые не понимали никакого другого аргумента, кроме силы.

Равнина Голландца

Заметки автора

Все, что бы ни делал человек, – мошенничал в карты или совершал несправедливость, пользуясь пусть даже законными методами – указывает на его характер.

Это, вероятно, было наиболее очевидным на Западе, где скрыть свои поступки было очень трудно. Население было немногочисленным, и спрятаться от чужих взглядов, буквально выражаясь, было негде.

Иногда я настолько увлекаюсь своими героями в рассказах, что мне жаль с ними расставаться. В "Долине Голландца – действует именно такой герой. В результате я взял почти тот же самый сюжет и много позже расширил рассказ до повести «Человек-замок». В другом случае рассказ "Военный отряд" стал "Бендиго Шефтером".

Персонажи могут становиться для автора очень реальными, и часто с ними трудно расставаться. Хочется узнать побольше о них, о их жизни после конца рассказа, а единственный путь узнать – позволить повествованию развиваться самостоятельно. Герои в "Долине Голландца" так же типичны для Запада, как и в любом другом моем рассказе.

Пыль равнины Голландца, поднимаемая копытами лошадей, серой маской садилась на лица. Нейлл видел грязные подтеки на лбу и щеках от стекавшего пота и знал, что выглядит никак не лучше. Они угрюмо ехали с винтовками в руках – шесть крутых целеустремленных мужчин, идущих по следу одинокого всадника.

Это были суровые люди, привыкшие к жизни на суровой земле, с обостренным чувством справедливости, не знающие пощады в том, что касалось наказания виновного, и неумолимо его преследующие. Их домом была пустыня, они жили по законам пустыни, а к тем, кто их нарушает, она бывает безжалостна.

– Как по-твоему, куда он направляется?

– Домой, надо думать. Ему нужны припасы и винтовка. Он живет на бывшем ранчо Соренсона.

Киммел сплюнул.

– Пусть бы себе и жил там. Это ранчо на моей памяти разорило четырех человек. – Он не отрываясь смотрел на лежащую перед ними цепочку следов. – У него хороший конь.

– Крупный гнедой. Как считаешь, Хардин, мы его поймаем?

– Конечно, поймаем. Хотя до дома он доехать успеет. Здесь нет дороги, чтобы отрезать ему путь, а он едет прямо на ранчо.

– И не пытается скрыть следы.

– Ему нет смысла их скрывать. – Хардин сощурил глаза от яркого сияния солнца. – Он понимает, что нам его маршрут известен.

– Он не новичок в пустыне. – Кесни выразил мысль, которая последние два часа крутилась в голове у всех. – Знает, как беречь коня, и знает тропы.

Некоторое время они ехали в молчании. Хардин почесал небритый подбородок. Лошади, петляющие между кустами “кошачьего когтя” и мескитом, поднимали клубы пыли. Плоская земля была пересохшей, выжженной солнцем, над ней струились и танцевали только раскаленные волны зноя да на горизонте голубела дальняя гряда гор. След, насколько позволяла местность, вел по прямой, сворачивая лишь у оврагов и каменных россыпей. И всегда всадник щадил коня, выбирая самый удобный путь.

В пустыне, чтобы определить человека, не обязательно с ним встречаться, достаточно пройти по его следу. Здесь, как на ладони, видны все его качества – доброта или жестокость, неведение или хитрость, все его сильные и слабые стороны. Есть приметы, которые сразу бросаются в глаза искушенному следопыту, и за то время, пока группа мужчин преследовала беглеца, выехав из Фридома, они многое о нем узнали. И им предстояло узнать еще кое-что.

– С чего все началось?

В пустой тишине пустыни слова прозвучали жалко и одиноко.

Хардин слегка повернул голову, чтобы слова легче долетали до едущих сзади. Так разговаривают люди, которые часто путешествуют в ветреную или дождливую погоду. Он переложил винтовку в левую руку и вытер потную ладонь правой о грубую ткань брюк.

– Со ссоры. Он был в “Бон Тоне”, покупал провизию и все прочее, а Джонни сказал что-то такое, на что он обиделся, вот они и поругались. У Джонни было оружие, а у Локка не было. Он пошел, взял револьвер и вернулся в “Лонгхорн”. Ну, открывает он дверь и дважды стреляет в Джонни. В спину. – Хардин сплюнул. – Он выстрелил и в третий раз, но промахнулся и разбил бутылку виски.

Несколько секунд все молчали, переваривая услышанное, потом Нейлл поднял голову.

– Мы его повесим за убийство или за виски?

Вопрос был хороший, но он остался без ответа. Достоинство и важность миссии не позволило остальным пятерым поддержать шутку. Нейлл перевел взгляд на пыльную раскаленную медь пустыни. Ему не нравилась сама идея самосуда над человеком, и он не знал скваттера с ранчо Соренсона. Жить там – само по себе достаточное наказание. Кроме того…

– Кто видел, как он убивал Джонни? – спросил он.

– Вообще-то, никто. Только он не дал Джонни ни единого шанса. Сэм был за стойкой, но он отвернулся, и все случилось слишком быстро.

– Как его кличут? Кто-то назвал его Локком? – спросил Нейлл. Было что-то нелепое в том, что он едет линчевать человека и даже не знает, как того зовут. Он поерзал в седле и прищурившись посмотрел на далекие озера, струящиеся в миражах жаркого воздуха.

– Какая разница? Локком его и кличут. Чет Локк.

– Смешное имя.

На его замечание никто не отозвался. Пыль стала гуще, и Нейлл прикрыл нашейным платком нос и рот. Его взгляд вернулся к далекой голубизне озер. Они лежали в низине впереди справа и выглядели соблазнительно прохладными и красивыми. Этот мираж увлек с пути не одного человека, пытавшегося достичь постоянно удаляющиеся берега. Озера были удивительно реальными, казалось, что в них на самом деле есть вода.

А может быть вода есть в раскаленных волнах зноя? И если знать как, можно доставать ее и пить? При этой мысли руки непроизвольно потянулись к фляге, но он тут же отдернул их. Теплая, горьковатая вода, плескавшаяся у седла, не привлекала.

– Киммел, ты его знаешь? – спросил Кесни. Это был небольшой, жилистый человек, жесткий, как кремень, с пронзительными стальными глазами и загорелыми руками, покрытыми буграми мышц. – Если б я его встретил, то вряд ли узнал бы.

– Конечно, я его знаю. Крупный парень, крепко сбитый, вроде как рыжеватый, лет сорока. На вид бывалый, и мне рассказывали, что не из дружелюбных. Подозрительно, что он осел на ранчо Соренсона, этой проклятой, пересохшей земле. Там не место ни для человека, ни для животного. Ни один честный мужик в этом пекле не поселится.

Казалось странным, что приходится искать человека, с которым ни один из них не был толком знаком. Однако все они были знакомы с Джонни Уэббом. Он был красивым, общительным парнем, сорвиголовой и бедокуром, но при этом очень привлекательным. К тому же он был отличный ковбой. Они все его знали и любили. И еще одно убеждало их, что Локк нечестно поступил с Джонни – даже если бы не было выстрелов в спину – Уэбб был самым быстрым стрелком в районе Спрингс-Вэлли. Самым быстрым и метким.

Джонни работал с каждым из них, а они были правильными людьми – суровыми, но правильными. У Киммела, Хардина и Кесни были свои ранчо, как и других; правда, у других земли было поменьше. Они пришли на Дикий Запад, когда дорога была трудной, они воевали с индейцами и скотокрадами, потом с засухой и пыльными, жаркими ветрами. На этой земле могли выжить только крепкие люди, и они выжили. Он, Нейлл, был из них самым молодым, как по возрасту, так и по времени пребывания здесь. Он приехал всего лишь пять лет назад.

Нейлл смотрел на следы гнедого и испытывал странные чувства, понимая, что человек, едущий на этом коне, скоро умрет, повиснув на веревке, которая сейчас была приторочена к седлу Хардина или Киммела. Нейллу никогда не приходилось не то что убивать человека, но и видеть смерть воочию, и от этой мысли ему становилось нехорошо.

И все же Джонни умер, и никто больше не услышит его смех и шутки. Его улыбка освещала не один сбор скота, помогала скрасить не один день тяжелейшей работы на пастбищах. Не то, чтобы он был ангелом. Джонни умел обращаться с револьвером, и неплохо. Когда-то у него были свои трудности в жизни.

– Он ведет коня шагом, – сказал Кесни, – в поводу.

– Он крупный парень и тяжелый, – согласился Хардин, – видно, надеется нас погонять.

– А может, гнедой захромал? – предположил Киммел.

– Нет, конь не хромает. Этот Локк – хитрая бестия.

Они выехали из пыли, в которой полностью скрывались копыта лошадей и стали пересекать высушенную, сухую равнину спекшейся земли. Хардин вдруг натянул поводья и кивнул головой.

– Поглядите-ка. – Он указал на темные пятна на ссохшейся корке земли. – Пролитая вода.

– Неосторожно, – сказал Нейлл. – Эта вода бы ему пригодилась.

– Нет, – сказал Кесни. – Он лил воду на платок, чтобы протереть ноздри коню. Ставлю на это доллар.

– Точно, – согласился Хардин. Коню станет дышать намного легче. Человек в бегах на этой равнине второпях может погубить лошадь. И он это знает.

Они двинулись дальше, и почти с полчаса никто не разговаривал. Нейлл с недоумением взглянул на солнце. Несколько минут назад оно светило слева, а сейчас висело прямо перед ними.

– Что он делает? – с удивлением спросил Кесни. – Он свернул с дороги на ранчо!

Цепочка следов снова свернула, и теперь солнце оказалось справа. Затем оно опять принялось поворачивать,пока не очутилось за спиной. Хардин, едущий впереди, осадил коня и грубо выругался.

Остальные выстроились рядом, внимательно глядя через сухое русло, рассекавшее пустыню параллельно тропе. Внизу они заметили следы топтавшегося гнедого, а на противоположном склоне на сухих ветках кустов трепыхался на ветру белый кусочек бумаги.

Кесни соскользнул с седла и пересек овраг. Сняв бумажку, он некоторое время смотрел на нее, а потом все услыхали его ругань. Он вернулся и передал находку Хардину. Остальные сгрудились вокруг.

Нейлл взял записку из рук Хардина после того, как тот ее прочитал. Бумажка была оторвана от страницы какой-то книги. Локк писал ее на плоском камне, поэтому слова читались отчетливо:

“Паединок был справидливый в любом случае шесть это мало, завите ищо. Парню на серой лошади лутше падтянуть падпругу или ево серая сотрет спину”.

– Я бы этому!.. – Шорт был вне себя. – Когда мы проезжали, он лежал в пятидесяти ярдах. И с винтовкой. Я видал ее в городе в седельном чехле гнедого. Он мог бы подстрелить по меньшей мере одного.

– Скорее двоих или троих, – поправил его Киммел.

Все попеременно смотрели то на записку, то на противоположный берег сухого русла. На его дне виднелись следы, но по нему проходил скот. Это их немного задержит.

Нейлл с покрасневшим лицом и багровыми ушами затягивал подпругу. Остальные избегали его взгляда. Даже если совет был полезным, это было оскорблением ему, а значит, и всем. На скулах заиграли желваки. Скваттер играл с ними в индейцев, и это никому не нравилось.

– Справедливый поединок, как же! – взорвался Саттер. – Прямо в спину!

Теперь следы вели по дну сухого русла, и ехать стало тяжелее. Редкие порывы ветра, ощущавшиеся наверху, в пустыне, сюда не долетали, жара в овраге была как в печке. Им казалось, что они пробивались сквозь обжигающее пламя. Пот щипал глаза, ручейками стекал по забитой пылью щетине, которая начинала нестерпимо чесаться.

Сухое русло кончалось широким устьем, устланным песком, который нанесли дождевые потоки за многие прошедшие годы, отпечатки копыт здесь читались легче. Нейлл, измотанный жарой и долгим переходом, потуже затянул на лице шейный платок. Следы, казалось, нарочно уводили их в самые труднопроходимые районы, потому что теперь Локк ехал к появившемуся впереди щелочному озеру.

На берегу следы исчезали. Все натянули поводья на кромке воды и неверящими глазами уставились на уходящие в озеро отпечатки.

– Он не сможет его перейти, – уверенно констатировал Хардин. – На середине оно глубокое. И чертовски опасное. Запросто может засосать лошадь.

Они направились вдоль берега, тщательно вглядываясь в землю, – трое в одну сторону, трое в другую. Наконец, оглянувшись, Нейлл заметил подающего знаки Кесни.

– Они нашли следы, – сказал он, – поехали к ним.

По дороге он думал про то, что знали все: простая уловка Локка отняла у них время. Им пришлось разделиться и в поисках следов прочесывать берег в обе стороны, а потом обнаружившие их должны были ждать, пока подтянутся остальные. Маленькая задержка, но в такой погоне достаточно важная.

– А почему бы не поехать сразу на ранчо? – предложил Шорт.

– Можно и на ранчо, – рассудительно произнес Хардин. – Но с другой стороны, он может нас одурачить и вовсе там не появиться. Тогда мы его потеряем.

Отпечатки стали читаться легче, потому что теперь Локк направлялся прямиком в горы.

– Куда он едет? – раздраженно спросил Кесни. – Он что, спятил?

Ответа не последовало. Всадники, вытянувшись цепочкой, стали подниматься по лощине в горы. Вдруг ехавший впереди Киммел остановился. Перед ним со скалы в каменную чашу стекала тонкая струйка воды.

– Ха! – Хардин с удивлением уставился на источник. – Я и не знал о нем. Ладно, можем тут напиться.

Он спрыгнул с коня. Все спешились, и Нейлл свернул сигарету.

– Кто-то здесь неплохо поработал, – сказал он. – Камни в стене чаши укреплены совсем недавно.

– Точно.

Шорт смотрел, как они пьют, и усмехался.

– Этот Локк – хитрющий лис и отъявленный пройдоха. Напиться одному человеку и напоить лошадь можно в один момент, а нас шестеро да шесть лошадей, и времени мы потеряем гораздо больше.

– Ты на самом деле думаешь, что он это спланировал? – скептически произнес Нейлл?

На него оглянулся Хардин.

– Конечно. Этот парень знает здешние места.

Когда они снова тронулись в путь, Нейлл думал о Локке. Он был хитрым. Он знал, как вести себя в пустыне, и уверенно шел вперед. Если даже Хардин не ведал об этом источнике, а он жил здесь уже двадцать лет, значит, Локк знал местность, как свои пять пальцев. Правда, горы эти были на редкость пустынными, и ничто в них не привлекало человека.

Итак, они кое-что узнали о человеке, которого преследовали. Он умело шел по пустыне, хорошо знал местные тропы и, вероятно, сам соорудил каменную чашу под источником, размышлял Нейлл. В этой округе никто не жил, кроме Локка, потому что до ранчо Соренсона осталось недалеко.

Теперь они пробирались вверх по узкой тропе, бегущей по выветренным подножиям гор, поросшими то здесь то там чахлыми деревцами и колючим кустарником. Это была странная, изломанная земля, где вниз по склонам, в пустыню, стекали черные пальцы лавы, будто стремясь достать щелочное озеро, которое люди недавно миновали. Тропа постоянно поднималась вверх, щеки ласкал легкий ветерок. Нейлл стер со лба пыль, и она, щедро пропитанная потом, шелушилась чешуйками.

Тропа часто меняла направление и шла то по коричневато-красному песчанику, то по лаве, огибая обнаженные скальные выступы, где горные пласты наслаивались друг на друга, словно в многослойном разноцветном торте. Затем дорога пошла вниз, и они оказались среди огромных валунов, гладких, как отполированная водой галька. Нейлл устало осел в седле, потому что дорога была длинной и конца ей не предвиделось.

– Хорошо еще, что он за нами не охотится, – заметил Киммел, произнеся первые слова за час с лишним. – Мог бы нас пострелять, как куропаток.

Как бы в ответ на его слова, внезапно сердито взвизгнула пуля, а за ней донеслось буханье выстрела.

Всадники, как один, вылетели из седел в поисках укрытия, выхватив из чехлов винтовки, поскольку все, кроме двоих, убрали оружие у озера. Хардин чертыхнулся, а Киммел прополз к камню, от которого открывался вид на лежащую впереди местность.

Шорт тоже выскочил из седла, и его конь остался стоять на открытом месте, на его боку горбом выпирала притороченная к седлу фляга. Вдруг конь шатнулся одновременно с глухим звуком попавшей в цель пули, затем послышался сухой грохот винтовки, эхом разнесшийся по горам.

Шорт злобно выругался.

– Если он убил коня!..

Но конь, хотя и нервно перебирал ногами, остался стоять невредимым.

– Эй! – закричал Кесни. – Он пробил твою флягу!

И правда. Вода выливалась на землю, и Шорт, бормоча проклятья, хотел было встать, но Саттер схватил его за руку.

– Осторожней! Если он попал во флягу, он может попасть в тебя!

Они ждали, и журчание воды постепенно стихло, потом стал слышен звук падающих капель. Все со злостью смотрели на скалы, где засел преследуемый. Одной флягой меньше. Однако воды хватит на всех, потому что они наполнили фляги у источника. Тем не менее всех беспокоила мысль, что жертва – человек по имени Чет Локк – знал, куда их ведет, и опустошил флягу не случайно. Теперь они лучше понимали свою жертву. Он ничего не делал просто так.

Лежа на песке или камнях, они ждали, вглядываясь вперед.

– Сейчас он, наверное, уезжает! – рявкнул Саттер.

Однако никто не выказал желания двинуться с места, поскольку выстрел достаточно ясно показал, что человек, по чьим следам они шли, хорошо умел обращаться с оружием. Наконец, Киммел повесил шляпу на дуло винтовки и поднял ее. Ответа не последовало. Тогда он попробовал высунуть ее из-за камня.

Ничего не случилось, и Киммел убрал шляпу. Почти тотчас же раздался выстрел, и пуля вспахала песок там, где мгновение назад находилась цель. Намек был понятен. Локк предупреждал их, что не только не уехал, но и что таким простым трюком со шляпой его не проведешь.

Они опять настроились ждать, но Хардин вдруг змеей скользнул за валун и начал обползать Локка с фланга. Он медленно продвигался, а они наблюдали за ним. Хардин хорошо выбирал укрытия и подобрался почти к самому месту, где прятался стрелок. Когда он скрылся из виду, Нейлл отхлебнул из фляги воды и прикрыл глаза.

Наконец, они услышали призывный крик и, выглянув из-за камней, увидели стоящего далеко впереди Хардина, который размахивал руками, подзывая их к себе. Забравшись в седла и прихватив коня Хардина, они тронулись дальше по тропе. Он встретил их, зло сверкая глазами.

– Ушел, – сказал он, протягивая заскорузлую ладонь. На ней лежали три медные гильзы. – Он их выставил на камне в рядок. И поглядите сюда.

Он показал рукой, и они опустили головы к тропе. Аккуратно выложенная камушками стрела указывала путь, а над ней на песчанике было выцарапано: “Слидите за знаками”.

Кесни сорвал шляпу и швырнул ее под ноги.

– У, чертов!..

Он умолк, вне себя от гнева. Преследуемый явно издевался над ними, нарочно дразнил, выложив указательный знак, словно имел дело с малолетними детьми или желторотыми юнцами.

– Поганый убийца! – с чувством сказал Шорт. – Я с удовольствием накину на него веревку. Думает, что всех хитрее!

Они отправились дальше. Гнедой оставлял четкие следы, но через четверть мили на тропе оказалась еще одна стрела, выложенная из веток мескита.

Нейлл долго смотрел на нее. Теперь дело приобретало иной оборот. Локк сознательно играл с ними, хотя должен был понимать, как это воспримут такие люди, как Киммел и Хардин. Это был намеренный вызов; больше того, это был признак крайнего презрения к ним.

Дальние края впадины, которую они огибали, терялась в пурпурном свете начинающихся сумерек. Справа стена гор стала круче и окрасилась в глубокий красный цвет. Коричневатые краски пустыни сменились яркими рыжевато-красными, местами на склонах утесов стали попадаться белые прожилки кварца.

Они все заметили следующее послание, а прочитав, опустили глаза. Оно было выцарапано на скалистом утесе – указывающая вперед стрела, затем слова: “Там тень, поизжайте, а то вас хватит солничный удар”.

Они двинулись дальше и несколько миль, пока удлинялись тени, ехали по ориентирам, которые периодически оставлял на тропе преследуемый. Все шестеро устали и выдохлись. Лошади плелись медленно, воздух пустыни становился прохладным. Погоня оказалась долгой.

Внезапно Киммел и Кесни, ехавшие впереди, натянули поводья. Поперек тропы была выложена невысокая стена из камней, стрела указывала в глубокую расселину.

– Что думаешь, Хардин? Он мог убирать нас по одному.

С сомнениями и дурным предчувствием в душе Хардин обдумал ситуацию, сворачивая сигарету.

– Он пока этого не сделал.

Замечание Нейлла упало в тишину, словно камень в тихую заводь. Пока круги расплывались, оставляя след в душе его спутников, он ждал.

Локк к этому времени мог бы убить если не всех, то одного-двух – точно. почему он этого не сделал? Дожидался ли он темноты, чтобы легче было скрыться? Или вел их в ловушку?

– Черт с ним! – нетерпеливо воскликнул Хардин.

Он развернул коня и с револьвером в руке устремился по узкой тропе в черноту трещины. Остальные один за другим последовали за ним. Вокруг сомкнулась темнота, воздух был прохладный и сырой. Через некоторое время тропа стала круто подниматься наверх, к серому просвету в скалах, и скоро они выехали к небольшой впадине в горах. Перед ними журчал ручеек, темнели деревья.

Они осторожно подъехали, как вдруг на поляне мелькнул свет костра. Хардин рывком осадил коня и соскользнул с седла. Остальные последовали его примеру и расширяющимся полукругом подкрались к огню. Кесни подобрался первым, и тут же хрупкую вечернюю тишину потрясли ругательства. Все поспешили к нему.

Костер был разведен рядом с маленьким быстрым ручейком, рядом виднелась аккуратная кучка сухих веток. На камне лежала бумага, на которой была высыпана горка кофе и сахара. С минуту все молчали, потрясенно глядя на костер и кофе. Издевка была налицо, людей терзала горечь. Мало того, что какой-то пришелец делает из них дураков на тропе, обращается с ними, как с желторотыми юнцами, он еще и приготовил им лагерь!

– Будь я проклят, если буду здесь ночевать, – яростно воскликнул Шорт. – Лучше улягусь в пустыне!

– Ну, – философски произнес Хардин, – можно и воспользоваться тем, что он оставил. Все равно ночью его преследовать нельзя.

Киммел выкопал из седельной сумки кофейник и пошел наполнить его в протекавшем мимо ручье, а Кесни с угрюмым видом уселся и уставился в пламя костра. Он поднес было руку к приготовленным для них веткам, но тут же отдернул ее, словно увидел змею. Встав, зашагал к деревьям и через минуту вернулся.

Саттер осматривался вокруг и неожиданно сказал:

– Ребята, я знаю это место! Только никогда не слыхал о трещине в стене. Это Мормонский Источник!

Хардин сел и огляделся.

– Черт побери, а ведь правда, – сказал он. – Я здесь не был лет шесть или семь.

Саттер присел на корточки.

– Поглядите-ка! – Он взволнованно рисовал на песке палочкой. – Это Мормонский Источник, мы тут. Вот здесь, к северо-западу стоит заброшенная лесопилка, над ней запруда. Ставлю свой кусок мяса, что этот проклятый убийца остановился на ночь на лесопилке!

Кесни, который тяжелее всех переживал насмешки преследуемого ими человека, внимательно вглядывался в схему, нарисованную на сыром песке. Он задумчиво кивал.

– Саттер прав! Наверняка он ночует там. Я помню эту заброшенную лесопилку! Один раз пережидал там страшную грозу. Провел в ней целых два дня. Если Локк остановился там, мы можем его взять!

За ужином они обсуждали план действий. Путешествие в ночной темноте по изрезанной горной тропе было почти невозможным; кроме того, даже если Локк смог бы выдержать ночной переход, его конь нуждался в отдыхе. Более того, на все свои штучки чужак потерял много времени и не мог уйти далеко. Вполне вероятно, что он так и задумал: приготовил для них лагерь у Мормонского Источника, а сам поднялся к лесопилке.

– Нам лучше напасть на него врасплох, – предложил Хардин. – Стены там сложены из толстых бревен, и человек с винтовкой и кучей боеприпасов может держать оборону хоть неделю.

– А у него много патронов?

– Конечно, много, – сказал Нейлл. – Когда он делал покупки, я был в “Бон Тоне”. Он купил провизию и массу патронов 44-го калибра. Они подходят и к его “кольту” и винчестеру.

Невысказанной пока оставалась мысль о постепенно растущем уважении к Локку, уважении и некотором сомнении. Разве может такой человек выстрелить другому в спину? Однако доказательства его вины были очевидны, или им казалось, что очевидны.

И все же за уважением скрывалось что-то еще, потому что теперь речь шла не просто о справедливом возмездии, погоня переросла в нечто личное. Каждый из них чувствовал, что под угрозой его репутация. Мало того, что Локк не скрывал следы, так он еще оставлял ориентиры, которыми впору пользоваться самым желторотым юнцам. Однако в этой группе были люди, способные выследить блоху в чаще.

– Ну, – неохотно, с хмурой миной на лице произнес Киммел, – во всяком случае, он оставил нам хороший кофе.

Все попробовали кофе и согласились. В этом мире мало что может сравниться с кофе по умиротворяющей и согревающей сердце силе в прохладную ночь у костра после трудного и долгого дня. Они пили и постепенно расслаблялись. А по мере расслабления семена сомнений прорастали и давали всходы предположений.

– Сегодня он мог подстрелить нескольких из нас, – рискнул высказаться Саттер. – Этот гусь знает, как вести себя на дикой земле.

– Я еще накину на него веревку, – заверил Шорт. – Никто не смеет делать из меня идиота!

Но его голосу не хватало убежденности.

– Знаете что, если он действительно знает эти места так хорошо – а он их знает – и если он действительно хотел бы сбить нас со следа, прошла бы целая вечность, прежде чем мы его нашли.

Никто ему не ответил. Хардин отодвинулся от огня и поправил брюки, потому что ткань стала обжигающе горячей.

Шорт подбросил в костер ветку из аккуратно сложенной кучи.

– Лесопилка недалеко. Может быть, попробуем? – предложил он.

– Позже. – Хардин откинулся спиной на лежавшее бревно и зевнул. – Уж больно день был тяжелым.

– Он оба раза стрелял Джонни в спину?

Вопрос повис в воздухе, словно призрак. Шорт неловко зашевелился, а Кесни поднял голову и зло оглянулся.

– Ну да! Правда, Хардин?

– Точно. – Хардин задумчиво помолчал. – Хотя нет. Одна пуля вошла под левую руку. Прямо между ребер. Мне показалось, что в сердце. Другая попала рядом с позвоночником.

– Черт с ним! – заявил Кесни. – Чтобы какой-то скваттер-скотокрад стрелял в наших парней! Ему стреляли в спину, и я видел обе дырки. Первую Джонни получил почти в позвоночник, и должно быть, попытался повернуться и достать револьвер, но получил пулю в сердце.

Свидетелей не было, вспомнил Нейлл, и мысль эта его тревожила. Неужели они готовы совершить несправедливость? Подумав об этом, он почувствовал себя предателем, но в душе он ощущал крепнущее уважение к человеку, которого они преследовали.

Пламя костра трепетало, и на стволах деревьев танцевали тени. Он оторвал от бревна, на котором сидел, кусок коры и подбросил его в огонь. Он ярко занялся, вспыхнув искрами и пару раз треснув. Хардин наклонился и пододвинул кофейник ближе к огню. Кесни проверил патроны в винчестере.

– Далеко до лесопилки, Хардин?

– По нашей дороге около шести миль.

– Поехали. – Шорт встал и стряхнул с одежды песок. – Хочу вернуться домой. Мои ребята строят изгородь. За ними нужно присматривать, или они тут же разбегутся по девкам.

Она затянули подпруги, загасили костер, забрались в седла и двинулись в темноту. Колонну снова возглавлял Хардин.

Нейлл ехал последним. Среди утесов было сыро и холодно, чувство было такое, будто едешь в пещере. Над головой очень ярко светили звезды. Мэри будет беспокоиться, потому что он еще никогда не возвращался домой так поздно. К тому же он не любил оставлять ее одну. Нейллу хотелось очутиться дома, съесть горячий ужин и завалиться в старую просторную постель, натянув на себя покрывало, вышитое еще бабушкой Мэри. Энтузиазм погони прошел. Обжигающее пламя костра, кофе, усталость и крепнущее уважение к Локку изменили его.

Теперь они все знали, что он не тот человек, за которого его принимали. Стремление к справедливости может заставить сделать многое, но человек с Дикого Запада всегда узнает своего, а в этом случае характер преследуемого читался очень хорошо. Когда спишь рядом с человеком на тропе, работаешь с ним и такими, как он, то скоро узнаешь их. На тропе, оставленной Четом Локком, каждый из погони видел следы близкого ему человека, который вызывал уважение. Мысль не исчезала, хотя никто не придавал ей большого значения, однако каждого беспокоило растущее сомнение, даже Шорта и Кесни – самых упрямых и злопамятных.

Они знали, как работает и живет человек, способный выстрелить в спину другому. Он оставляет свои следы на всем, к чему прикасается. Локк же делал все на совесть, было видно, что он крепко стоит на ногах, а если ему и пришлось бы умереть, он умрет лицом к врагу. Для незнающих эти заключения выглядели бы сомнительными, но человек пустыни всегда узнает себе подобного.

Лесопилка была темной и молчаливой, она огромным темным силуэтом вырисовывалась над перегороженной запрудой речушкой. Они спешились и подобрались поближе. Затем, следуя заранее разработанному плану, рассредоточились и окружили ее. Хардин, спрятавшись за стволом корабельной сосны, громко и вызывающе крикнул:

– Мы идем, Локк! Мы идем за тобой!

Теперь, когда время пришло, вернулось состояние напряженного ожидания. Они слушали, как струится вода, стекающая по древней запруде, и через некоторое время двинулись вперед. Не успев пройти пары шагов, услышали голос Локка:

– Не входите сюда, ребята! Я не хочу убивать никого из вас, но если вы войдете, я это сделаю! Поединок был правильным! У вас нет причины гнаться за мной!

Хардин заколебался, пожевывая усы.

– Ты застрелил его в спину! – закричал он.

– Ничего подобного! Когда я вошел в бар, он стоял лицом к стойке. Он увидел, что я вооружен, и попытался вынуть револьвер и в то же время повернуться. Я вынул свой быстрее. Моя первая пуля попала ему в бок и швырнула его на стойку. Вторая ударила в спину, а на третий раз я промахнулся, потому что он падал. Вы же сами этого не видели.

Звук его голоса замер, и снова послышалось веселое журчание воды по камням, постепенно затихающее среди деревьев. Объяснение Локка произвело впечатление на всех. Ведь все могло случиться именно так.

Прошло несколько минут, потом опять заговорил Хардин.

– Выходи, и мы тебя будем судить по справедливости!

– Как? – В голосе Локка прозвучал вызов. – У вас нет свидетелей. У меня тоже. Никто не сможет сказать, что там было, кроме меня, потому что Джонни мертв.

– Джонни был хорошим парнем и нашим другом! – закричал Шорт. – Мы не позволим всяким паршивым скваттерам приезжать и убивать людей!

На это ответа не последовало, и они, в некотором замешательстве, ждали. Нейлл оперся о дерево, рядом с которым стоял. В конце концов, Локк может говорить правду. Откуда они знают? Нельзя вешать человека, пока не убедишься, что он виновен.

– Дьявол! – взорвался Шорт. – Пошли вперед, Хардин! Давай возьмем его! Он врет! Никто не стрелял быстрее Джонни, это всем известно!

– Уэбб был быстрым только в своей округе! – прокричал в ответ Локк.

Момент тишины вслед за этим задержал их, а потом, будто по команде, они двинулись к лесопилке. Нейлл не отдавал себе отчета, когда и зачем он сделал первый шаг. Внутри он ощущал пустоту и усталость. Ему все надоело, он чувствовал, что этот человек не мог стрелять в спину.

Они продвигались осторожно, потому что знали, что этот человек умеет обращаться с оружием. Неожиданно прозвучал голос Хардина:

– Стойте, ребята! Оставайтесь там, где стоите, пока не рассветет. Держите глаза и уши открытыми. Если он выберется оттуда, значит, ему повезло, если нет, то мы его утром возьмем или подожжем лесопилку!

Нейлл опустился на бревно. На него теплой волной нахлынуло облегчение. Сегодня они не будут убивать. Не сегодня.

Медленно текли часы, постепенно он стал различать ночные звуки. Вот зашуршал заяц, упала с дерева шишка, прошумел верхушками сосен ветер, и в просветах мелькнули звезды, с любопытством взглянув на молчаливых мужчин.

С первым светом они вошли в двери и влезли в окна старой лесопилки, там было пусто и тихо. Они посмотрели друг на друга, и Шорт злобно выругался. В просторном помещении его голос гулко отдался эхом.

– Поехали на ранчо Соренсона, – сказал Киммел. – Он будет там.

И каким-то образом все они уверились, что найдут Локка на ранчо. Они знали, что он направился домой, потому что он был человеком того же типа, как они. Он не станет отступать дальше своего очага. Там для того, чтобы поймать его и повесить, им придется поджечь ранчо, и при осаде кто-то из них умрет. И все же они не боялись. Им было присуще чувство долга и необходимости поддерживать на этой безлюдной пустынной и горной земле хоть какое-то подобие законности и порядка. Однако сомнение росло, пока полностью не поглотило их. Даже Шорт, которого разозлили оставленные Локком ориентиры, и Кесни, лучший следопыт среди них – даже лучший, чем Хардин, – и те испытывали непонятное раздражение.

Солнце взошло и согревало их, когда они выехали на вершину холма и посмотрели вниз, на засушливую котловину, где раскинулось ранчо Соренсона.

Но котловина была уже не засушливой. Хардин так резко осадил коня, что тот чуть не встал на дыбы. Это место вряд ли можно было назвать ранчо Соренсона.

Жилой дом отремонтировали и перестроили. На крыше виднелись светлые пятна, где на нее положили свежие доски, стены старого сарая, выстроенного из жердей, обмазали глиной, чтобы внутрь не проникала вода, и укрепили. Рядом стоял новый кораль, а справа от дома зеленел обнесенный изгородью огород, особенно красивый после однообразия вчерашней пустыни.

Они медленно, в задумчивости, сбившись в плотную группу, спустились с холма. Скот, рядом с которым они проезжали, был здоровым и упитанным, в корале стояло много лошадей.

– Славно здесь поработали, – сказал Киммел. А он знал, сколько труда нужно вложить, чтобы сделать такое место привлекательным.

– Не похоже на ранчо, где живет убийца! – вырвалось у Нейлла. Он покраснел и слегка отстал, смущенный своим высказыванием. Он был самым молодым среди них и прожил в округе меньше всех.

Никто ему не ответил. Он лишь выразил то, что думали все. Это ранчо внушало надежность, чувствовалось, что человек, который здесь жил, приехал надолго.

– Я вас ждал.

Слова заставили их внутренне сжаться. Позади стоял Чет Локк и наверняка с наведенной винтовкой. Если кто-нибудь из них двинется, то…

– Моя жена в доме готовит завтрак. Я сказал, что ко мне приедут друзья – погоня, отправившаяся за каким-то убийцей. Я ничего не сказал ей о наших проблемах. А теперь поезжайте вперед и оставьте оружие при себе. Позавтракаете, а потом, если все-таки решите выполнить свой долг, я готов сразиться с вами поодиночке или со всеми сразу, но повесить себя я не дам. Не называю никого, потому что никому не хочу навязывать драку. Ну, поезжайте.

Они поехали вперед и во дворе спешились. Нейлл повернулся и в первый раз увидел Чета Локка. Он был крупным мужчиной, сухощавым и сильным. Рыжевато-каштановые волосы спадали на загорелое и обветренное лицо, но благодаря теплоте глаз, выражение его было дружелюбным.

Хардин взглянул на него.

– Ты тут кое-что переделал.

– Еще бы. – Локк показал рукой на колодец. – Выкопал собственными руками. Жена поднимала землю на лебедке. – Он повернулся к ним и обвел глазами. – У меня лучшая жена в мире.

Нейлл вдруг почувствовал, как наворачиваются слезы, и отвернулся, ослабляя подпругу. Он чувствовал точно так же по отношению к Мери.

Вдруг дверь открылась, и они повернулись. В этом заброшенном пустынном уголке вид любой женщины заставит мужчину обернуться, но они увидели не то, что ожидали увидеть. Она была молодой – лет двадцати пяти – и хорошенькой, с каштановыми волнистыми волосами, зелеными глазами и несколькими веснушками на носу.

– Проходите, пожалуйста. Чет предупредил, что на завтрак к нему приедут друзья, а мы не часто принимаем гостей.

Неуклюже ступая, борясь со замешательством, они поднялись на крыльцо. Кесни заметил, как тщательно были подогнаны грубо оструганные доски. Это тоже было свидетельством той же надежности, постоянства, силы. Такой человек мог принести здесь пользу. Кесни подумал об этом прежде, чем отдал себе отчет, и покраснел.

Комната в доме была такой же чистой и аккуратной, как и девушка. Как ей удавалось так чисто отмыть полы? Он задал вопрос и смутился. Она улыбнулась.

– О, это придумал Чет! Он прикрепил кусок пемзы к рукоятке. Она врезается во все трещины и очень хорошо чистит пол.

Еда вкусно пахла, и когда Хардин посмотрел на свои руки, Чет показал на дверь.

– Если хотите помыться, там вода и полотенца.

Нейлл закатал рукава и погрузил ладони в таз. Вода была мягкой, что в этой округе было редкостью, а мыло приятно скользило в руках. Вытерев их, он вошел в комнату. Хардин и Кесни уже сидели за столом, и жена Локка наливала им кофе.

– Ребята, – сказал Локк, – это Мери. Вам придется назваться самим, я не помню ваши имена.

Мери. Нейлл поднял глаза. Ее тоже звали Мери. Он снова посмотрел на тарелку и немного поел. Когда он поднял взгляд, она ему улыбнулась.

– Мою жену тоже зовут Мери, – произнес он. – Она очень хорошая девушка.

– Конечно! А почему бы вам вдвоем не приехать к нам в гости? Я уже забыла, что такое поболтать с женщиной! Чет, почему ты не пригласил их раньше?

Чет что-то пробормотал, а Нейлл не отрываясь смотрел на свою чашку кофе. Люди ели в неловком молчании. Хардин то и дело оглядывал комнату. Кусок пемзы. Надо соорудить что-нибудь подобное для Джейн. Она все время ворчит про то, как тяжело начисто мыть дощатые полы. И раковина внутри с трубами из полых стволов деревьев, чтобы вода выливалась наружу и жене не приходилось бегать взад-вперед. Это тоже хорошая идея.

Они закончили завтрак и неохотно, по одному, вышли во двор, избегая смотреть друг другу в глаза. Чет вышел с ними.

– Если будем стрелять, – спокойно сказал он, – давайте отойдем подальше от дома.

Хардин посмотрел на него.

– Локк, то, что ты сказал на лесопилке, это правда? Поединок был честным?

Локк кивнул.

– Да. Джонни Уэбб потешался надо мной. Мне не хотелось неприятностей, но и не хотелось прятаться за то, что у меня не было в тот момент оружия. Я зашел в салун не за тем, чтобы стреляться, хотелось дать ему возможность избежать неприятностей. Он увидел меня и выхватил револьвер. Я оказался быстрее. Это был честный поединок.

– Ладно, – кивнул Хардин. – Меня это устраивает. Кажется, ты совсем другой человек, чем мы думали.

– Поехали, – сказал Шорт. – Мне надо ставить изгородь.

Чет Локк положил руку на седло Хардина.

– Заезжайте в гости, ребята. Жене здесь одиноко. Я-то привык, а женщине тяжело, вы же понимаете.

– Конечно, – сказал Хардин. – Конечно понимаем.

– А ты привози свою Мери, – сказал он Нейллу.

Нейлл кивнул, чувствуя ком в горле. Когда они въехали на холм, он обернулся. В дверях им вслед махала Мери Локк, и солнце ярко светило на чисто выметенный двор.

Езжай дальше, всадник

Все, что бы ни делал человек – мошенничал в карты или совершал несправедливость, пользуясь пусть даже законными методами – указывает на его характер.

Это, вероятно, было наиболее очевидным на Западе, где скрыть свои поступки было очень трудно. Население было немногочисленным, и спрятаться от чужих взглядов, буквально выражаясь, было негде.

Иногда я настолько увлекаюсь своими героями в рассказах, что мне жаль с ними расставаться. В "Долине Голландца – действует именно такой герой. В результате я взял почти тот же самый сюжет и много позже расширил рассказ до повести «Человек-замок». В другом случае рассказ "Военный отряд" стал "Бендиго Шефтером".

Персонажи могут становиться для автора очень реальными, и часто с ними трудно расставаться. Хочется узнать побольше о них, о их жизни после конца рассказа, а единственный путь узнать – позволить повествованию развиваться самостоятельно. Герои в "Долине Голландца" так же типичны для Запада, как и в любом другом моем рассказе.

Заметки автора

Кроме того, что оружие постоянно использовалось на охоте, то есть для выживания, существовала необходимость пользоваться им хорошо. Люди с Запада стреляли не ради призов в тире, а для того, чтобы в любой момент защитить себя.

Джордж Ратледж Гибсон в своем дневнике за 1847 и 1848 годы пишет: "Подсчитано, что в 1847 году на тропе Санта Фе индейцы убили сорок семь американцев, уничтожили 330 фургонов и угнали около 6500 голов скота".

Джеймс Х.Кук в своей книге "Пятьдесят лет на старой границе освоенных территорий" говорит: "Все – за исключением духовенства – либо носили на себе один-два револьвера, либо держали оружие под рукой. Каждое значительное разногласие решалось или с помощью револьвера, или с помощью ножа".

Фредерик Ло Олмстед в своем "Путешествии по Техасу" (1850 год) говорит: "В Техасе, вероятно, столько же револьверов, сколько взрослых мужчин… После небольшой тренировки мы уверенно могли снести голову змее с седла и более или менее разумного расстояния".

Когда Тэк Джентри увидел побитые непогодой постройки ранчо “Джи-Бар”, он тронул шпорами гнедого, и конь перешел на быстрый галоп, который вынес ковбоя по дорожке во двор ранчо. Он соскочил на землю.

– Эй! – радостно, с улыбкой заорал он. Неужели меня некому встретить?

Дверь распахнулась, и на ветхое крыльцо вышел человек. На его лице была многодневная щетина и повисшие усы. Голубые глаза его были маленькими и узкими.

– Ты кто? – требовательно спросил он. – И что тебе нужно?

– Я Тэк Джентри, – сказал Тэк. – А где дядя Джон?

– Я тебя не знаю, – сказал человек, – и я в жизни не слыхал про дядю Джона. Кажется, ты заехал на чужой, двор, мальчик.

– На чужой двор? – рассмеялся Тэк. – Бросьте шутить! Я помогал ставить этот дом и собственными руками выстроил вот этот кораль, пока болел дядя Джон. Где все?

Человек внимательно его осмотрел, затем перевел взгляд за его спину. Позади ковбоя раздался голос:

– Ты, наверное, здесь давно не был?

Джентри повернулся. Стоявший за ним человек был маленького роста, коренастый, со светлыми волосами. У него было широкое, плоское лицо, маленький переломанный нос и жестокие глаза.

– Давно? Да, порядком! Почти год! Гонял стадо на север в Эллсуорт, потом опять со стадом доехал до Вайоминга.

Тэк настороженно и с удивлением оглядывался. На ранчо происходило что-то не то. Типичной для дяди Джона аккуратности больше не было. Постройки выглядели заброшенными, крыльцо грязным, дверь висела на петлях и даже лошади в корале были другими.

– Где дядя Джон? – снова спросил Тэк. – Хватит уходить от ответа!

Человек со светлыми волосами улыбнулся, обнажив сломанные зубы, в его глазах загорелся жесткий, циничный огонек.

– Если ты имеешь в виду Джона Джентри, который раньше владел этим ранчо, то он мертв. Старик попытался сразиться с человеком, который оказался быстрее его, и был убит.

– Что? – У Тэка перехватило дыхание. Некоторое время он стоял, не в состоянии вымолвить ни слова. – Он попытался сразиться? Дядя Джон?

Тэк покачал головой.

– Это невозможно! Джон Джентри был квакером. Он ни разу в жизни не позволил себе насилие над кем-либо или чем-либо! И он не носил оружия, да у него никогда и не было оружия.

– Я только говорю, что знаю, – сказал человек со светлыми волосами, – однако нам надо работать, а тебе лучше уехать отсюда. И, – добавил он хмуро, – если у тебя есть мозги, – поезжай, не останавливаясь, и больше в нашей округе не появляйся!

– Что ты хочешь сказать? – Мысли Тэка беспорядочно метались, он пытался привыкнуть к новой обстановке, удивляясь, что могло произойти здесь, что стояло за всеми этими переменами.

– Я хочу сказать, что в этих местах многое изменилось. Если решишь остаться, можешь поехать в Санбоннет, найти Вэна Хардина или Дика Олни и передать им, чтобы они дали все, что тебе причитается. Скажи, что тебя послал Содерман.

– А кто такой Вэн Хардин? – спросил Тэк. – Фамилия вроде незнакомая.

– Тебя и впрямь долго не было, – признал Содерман, – иначе бы ты знал, кто такой Вэн Хардин. Он хозяин нашей округи. Босс. А Олни – шериф.

Тэк Джентри отъезжал от родного ранчо со смешанными мыслями. Дядя Джон! Убит в поединке! Да это вообще не имело никакого смысла! Старик не стал бы драться. Никогда в жизни! А этот Дик Олни – шериф. Что же стало с Питом Лискомбом? Перевыборы только через год, а Пит был хорошим стражем порядка.

Был только один способ решить проблему и получить ответы на все вопросы – поездить по округе и заглянуть на ранчо Лондона. Билл расскажет все, что случилось, и кроме того, ему хотелось увидеть Бетти. Он соскучился о ней.

Шесть миль до ранчо Лондона промелькнули быстро, но Тэк по дороге внимательно оглядывал местность вдоль отрогов гор Маравильяс. Скота паслось достаточно, больше, чем когда-либо на землях “Джи-Бар”, и все – с клеймом дядя Джона.

Он резко натянул поводья. Какого черта?.. Если дядя Джон умер, ранчо принадлежит ему! Но если так, то кто такой Содерман? И что он делал на ранчо?

Когда Тэк подъехал, на широкой веранде жилого дома ранчо ошивались без дела трое – все незнакомые ему. Он осторожно оглядел их.

– Где Билл Лондон? – справился Тэк.

– Лондон? – Человек в широкой коричневой шляпе пожал плечами. – Наверное дома, на перевале Санбоннет-Пасс. Он сюда не приезжает.

– Это ведь его ранчо? – требовательно спросил Тэк.

Все трое, казалось, напряглись.

– Его? – Человек в коричневой шляпе покачал головой. – Ты, кажись, здесь новенький. Это ранчо Вэна Хардина. У Лондона нет ранчо. У него вообще нет земли, если не считать нескольких акров возле ручья у Санбоннет-Пасс. Они с дочерью там и живут. – Он вдруг усмехнулся. – Но, похоже, ей недолго осталось там жить. Слышал, что она собирается работать в танцзале “Лонгхорна”.

– Бетти Лондон? В “Лонгхорне”? – воскликнул Тэк. – Не смеши меня, друг! Бетти – приличная девушка и не станет…

– Так написано в объявлениях, – спокойно ответил человек в коричневой шляпе.

Часом позже Тэк Джентри ехал в задумчивости по пыльной улице Санбоннета. Весь этот час он провел в размышлениях и вспомнил слова Содермана. Тот сказал, чтобы Хардин или Олни дали все, что ему причитается. Неожиданно это замечание приобрело двоякий смысл.

Тэк сошел с коня у “Лонгхорна”. Рядом со входом красовался огромный плакат, извещавший, что скоро в салуне будет петь и развлекать народ Бетти Лондон. Скрипнув зубами, Тэк вошел внутрь.

Знакомыми оказались лишь бар да столы. Человек за стойкой прислуживал приземистый, толстый человек. Его глаза уставились на Тэка из складок жира.

– Чего вам? – потребовал он.

– Ржаного, – сказал Тэк.

Он медленно обвел взглядом комнату. Ни одного знакомого лица. Ни Коротышки Дейвиса, ни Ника Фармера. Все присутствующие – чужаки с плотно сжатыми губами и жесткими глазами.

Джентри посмотрел на бармена.

– Здесь есть работа ковбоям? Проезжал мимо и подумал, не записаться ли в какую-нибудь команду на местном ранчо?

– Поезжай дальше, – ответил, не глядя, бармен. – Здесь ты никому не нужен.

Дверь открылась, и в салун вошел и огляделся высокий, хорошо сложенный мужчина. Он был в отглаженном сером костюме и темной шляпе. Тэк заметил, как затвердел взгляд бармена, и задумчиво оглянулся на пришедшего. Лицо мужчины было очень худым, когда он снял шляпу, оказалось, что его светло-пепельные волосы аккуратно причесаны.

Он огляделся и задержал взгляд на Тэке.

– Приезжий? – вежливо осведомился он. В таком случае разрешите угостить вас. Я не люблю пить один, но еще не опустился так низко, чтобы делить компанию с этими койотами.

Тэк напрягся, ожидая, что со стороны сидящих за столиками последует какая-нибудь реакция. Он озадаченно взглянул на блондина и, обратив внимание на светившееся в его глазах циничное добродушие, кивнул.

– Конечно, я с вами выпью.

– Меня зовут, – добавил высокий мужчина, – Энсон Чайлд. По профессии я адвокат, по воле обстоятельств – игрок, а по натуре – ученый.

Вы, очевидно, удивляетесь, почему эти люди не обижаются, когда я упоминаю о них как о койотах. На это есть три причины. Во-первых, подсознательное чувство истины заставляет их правильно оценить справедливость термина. Во-вторых, они знают, что мне присуща достаточная ловкость в проповедовании евангелия от полковника Кольта. В-третьих, они понимают, что я умираю от туберкулеза и в результате не боюсь смерти от пули. Их сдерживает страх, но не только он. Скажем так: все дело в математике. Эту проблему со сколь-нибудь существенным итогом не удалось решить ни одному из них. А проблема заключается в следующем: сколько из них отдадут богу душу, прежде чем умру я.

Поэтому обратите внимание, мой друг, в какое затруднительное положение ставит их это, а также неприятное осознание того факта, что пули не выбирают свои жертвы, и я тоже. Некоторых из них, которые могли бы попытаться сразиться со мной, сдерживает понимание того, что мне о них известно, а стало быть, они знают, что умрут первыми.

Чайлд задумчиво посмотрел на Тэка.

– Я слышал, когда вошел, что вы справлялись о работе ковбоем. Вы представляетесь мне честным человеком, а для таких здесь не место.

– Мне кажется, что на этой земле жили честные люди, – старательно подбирая слова, сказал Джентри.

Энсон Чайлд внимательно изучал свой стакан.

– Да, – ответил он, – но в нужный момент у них не нашлось лидера. Один не терпел насилия, другой слишком верил в законность, а остальным не хватило решимости.

Если здесь и был у Тэка единомышленник, то это Энсон Чайлд. Тэк допил виски и направился к двери. Обернувшись, он встретил взгляд бармена.

– Поезжай дальше, – сказал тот.

Тэк Джентри улыбнулся.

– Мне здесь нравится, – сказал он. – Я остаюсь!

Он запрыгнул в седло и повернул гнедого в сторону Санбоннет-Пасс. Тэк все еще не имел представления, что же произошло здесь за год его отсутствия. Замечание Чайлда вместе с тем, что сказали другие, прояснило мало. Очевидно, какие-то сильные и решительные люди приехали и захватили землю, а им не смогли противопоставить ни силы, ни организации, ни лидерства.

Чайлд сказал, что один не терпел насилия. Это, должно быть, дядя Джон. Тот, кто слишком верил в законность, – Билл Лондон. Он всегда стоял горой за право и порядок и стремился решать все вопросы законным путем. Остальные были честными людьми, однако они владели лишь маленькими ранчо и были не в состоянии противостоять насилию. Но что бы ни произошло здесь, пришельцы наверняка действовали быстро и решительно.

Если бы вопрос стоял только об одном ранчо, все было бы по-другому. Но они подчинили себе несколько ранчо и городок.

Гнедой шел по тропе легким галопом, огибая высокие красноватые утесы Горы Конокрада и переправившись через широкий ручей у Прицела. Перевал Санбоннет-Пасс открылся перед Тэком, как ворота в горной цепи. Слева, в рощице, виднелся небольшой глинобитный дом и кораль.

Когда он подъехал ближе, то увидел, что в корале стоят две лошади. Когда он узнал их, его глаза сузились. Пуговка и Черныш! Две любимых дядиных лошади, которых он вырастил с жеребячьего возраста. Он соскочил с коня и направился к ним, когда увидел на крыльце троих человек.

Он повернулся и его сердце застучало сильнее. Бетти Лондон не изменилась.

Ее глаза расширились, а лицо смертельно побелело.

– Тэк! – выдохнула она. – Тэк Джентри!

Она еще не кончила говорить, а уже Тэк заметил, с каким удивлением повернулись к нему двое стоящих рядом с неймужчин.

– Да, Бетти, – сказал он тихо. – Я только что вернулся.

– Но… но… нам говорили, что ты убит!

– Не убит. – Он перевел взгляд на двух мужчин – одного широкоплечего и широкогрудого, с квадратным, смуглым лицом, другого худощавого, костистого, со звездой шерифа, очевидно Дика Олни. Первый, наверное, это Вэн Хардин.

Тэк взглянул на Олни.

– Я слышал, что мой дядя был убит. Вы расследовали его смерть?

– Да, – осторожно ответил Олни. – Он был убит в честном поединке. С оружием в руках.

– Мой дядя, – возразил Тэк, – был квакером. Он никогда в жизни не взял бы в руки оружие!

– У него была плохая реакция, – холодно сказал Олни, но когда я его нашел, он держал в руке револьвер.

– Кто его застрелил?

– Парень по имени Содерман. Но, как я уже говорил, это был честный поединок.

– Черта-с-два! – взорвался Тэк. – Я никогда не поверю, что дядя Джон был вооружен! Револьвер ему просто подложили!

– Вы слишком торопитесь с выводами, – вкрадчиво сказал Вэн Хардин. – Я сам его видел, да и свидетелей было много.

– Кто они? – требовательно спросил Джентри. – Кто видел поединок?

– Они видели револьвер в его руке. В правой руке, – сказал Хардин.

Тэк вдруг хрипло рассмеялся.

– Все ясно! Дядина правая рука не действовала с тех пор, как его тяжело ранили под Шило, где он пытался вынести с поля боя раненого солдата. Он не смог бы удержать и перышко, не говоря уж о револьвере.

Лицо Хардина потемнело, а Дик Олни кинул на него обеспокоенный взгляд.

– Лучше бы вам не будить спящих собак, – тихо сказал Хардин. – Мы не позволим всяким пришельцам поднимать скандал в мирном городке.

– Моего дядю Джона подло убили, – спокойно произнес Джентри, – я прослежу, чтобы его убийц наказали. Ранчо принадлежит мне и я намерен получить его.

Вэн Хардин улыбнулся.

– Очевидно вам неизвестно, что здесь произошло. Ваш дядя Джон во время войны служил в медицинских частях, так ведь? Пока он отсутствовал, ранчо, которое он считал своим, было покинуто. Мы с Содерманом начали пасти скот на этой земле, а также на земле, на которую претендовал Билл Лондон. Заявка нигде зарегистрирована не была. Мы обустроили землю, а затем, во время нашего отсутствия – мы перегоняли стадо – вернулись Джон Джентри и Билл Лондон и захватили нашу землю. Естественно, мы обратились в суд, который постановил, что земли принадлежат нам с Содерманом.

– А скот? – спросил Тэк. – Что со скотом, который вырастил мой дядя?

Хардин пожал плечами.

– Клеймо перешло к новым владельцам и было зарегистрировано на их имя. Как я понимаю, вы ушли на перегон скота сразу же, как вернулись в Техас. Моя заявка на землю была утверждена во время отсутствия вашего дяди. Я мог бы, – он улыбнулся, – заявить претензию на деньги, полученные вами от продажи стада. Где они?

– А вы попробуйте найти, – отрезал Тэк. – Скажу вам одно: я собираюсь наказать убийцу дядя, будь это Содерман или кто-то другой. Я также подам на вас в суд. А теперь извините меня. – Он повернулся к Бетти, которая молча стояла с широко открытыми глазами. – Мне хотелось бы поговорить с Биллом Лондоном.

– Он не может вас принять, – сказал Хардин. – Он спит.

Глаза Тэка стали жесткими.

– Вы управляете и здесь?

– Бетти Лондон будет работать у меня, – ответил Хардин. – Позже мы рассчитываем пожениться, так что, в некотором смысле, я за нее отвечаю.

– Это правда? – требовательно спросил Тэк, глядя в глаза Бетти.

Ее лицо было несчастным.

– Боюсь, что правда, Тэк.

– Значит, ты забыла о своем обещании? – сурово спросил Джентри.

– Все… все изменилось, Тэк, – запинаясь, произнесла она. – Я… я не могу об этом говорить.

По-моему, – прервал их Олни, – тебе пора ехать, Джентри. Тебе нечего делать в этом Богом забытом уголке. Ты свои карты показал. Поезжай дальше и избежишь массы неприятностей. Там, за Пекосом, кажется, нужны ковбои.

– Я остаюсь, – заявил Джентри.

– Помни, – предупредил его Олни, – я здесь шериф. Если чего задумаешь, я тебя тут же арестую.

Джентри запрыгнул в седло. Его глаза нашли Бетти, и на мгновение ему показалось, что она что-то хочет сказать. Но он повернул коня и уехал, не оглядываясь. И только после этого он вспомнил про Пуговку и Черныша.

Ему и думать было противно, что они ездят под Хардином и Олни! Он выкормил и вырастил вороных близняшек, выдрессировал их для выполнения любой ковбойской работы и даже выучил кое-каким трюкам.

Теперь картина становилась ясной. В том году, когда он уехал, появились эти люди, заявили свои права на землю, передали их в разъездной суд и сделали так, что судья решил дело в их пользу. Подкрепив юридические притязания револьверами, они быстро и решительно подчинили себе всю округу. Каждый его шаг будет заблокирован. Бетти – против него. Билл Лондон или пленник в собственном доме, или с ним что-то не так. Олни стал шерифом; возможно, и судья был их ставленником.

Он мог бросить все. Плюнуть и отправиться на Пекос. Это был бы самый легкий выход. Именно это и посоветовал бы ему дядя Джон, потому что он был миролюбивым человеком. Тэк Джентри был другого сорта. Его отец был убит в стычке с команчами, а сам Тэк ушел на войну совсем мальчиком. Дядя Джон воевал в подразделении, не принимавшим непосредственного участия в боевых действиях, но Тэк сражался долго и успешно.

Путешествие на север со стадом было трудным и кровопролитным. Дважды они отбивали атаки индейцев, а один раз столкнулись с бандой скотокрадов. В Эллсуорте ганфайтер по имени Пэрис пытался устроить ему неприятности, но закончил свою жизнь на грязном полу салуна.

Тэк спешно покинул город, перебрался в Додж и скоро нанялся на перегон стада в Вайоминг. Стычки с индейцами происходили тогда чуть ли не каждый день, а однажды, сгоняя отбившихся бычков, он нос к носу столкнулся с тремя скотокрадами, которые решили их у него отобрать.

В разгоревшейся перестрелке Тэк уложил двоих, а с третьим разбирался до заката, попав в винтовочную дуэль на склоне холма, поросшего кедровым кустарником и усыпанным валунами. Наконец вечером они сошлись в рукопашной с ножами.

Тэк оставался со стадом ровно столько, чтобы повидаться со старым другом, майором Пауэллом, с которым он участвовал в Битве Фургонов. На равнинах Платта он присоединился к компании охотников на бизонов, пробыл с ними месяца два, а потом опять вернулся в Додж.

Когда вечером он въехал в Санбоннет, салун “Лонгхорн” горел огнями. Он остановил гнедого у конюшни и поставил его. Тэк ехал к городу кружными путями, разведывая местность, поэтому он решил, что Хардин и Олни уже здесь. К этому времени им станет известно о посещении ранчо и встрече с Энсоном Чайлдом.

Тэк не строил иллюзий относительно будущего. Если он станет претендовать на свое ранчо, Вэн Хардин не будет колебаться и тут же уберет его с дороги. Хардин и Олни не были дураками. Прежде чем что-либо предпринимать, следовало кое-что разузнать, а единственным человеком в городе, кто мог бы ему помочь и поможет, был Чайлд.

Выйдя из конюшни, он пошел по улице. Оглянувшись, увидел, что в воротах стоит конюх. Тот быстро опустил руку, но Джентри показалось, что он подавал кому-то, стоящему на другой стороне улицы, сигнал. Однако ни одного человека не было видно, двойной ряд построек выглядел пустынным.

Окна горели только в трех домах – “Лонгхорне”, еще в одном, меньшем и более дешевом салуне и в старом магазине. Окно горело на втором этаже маленького салуна и в пристройке к “Лонгхорну”, которую выдавали за единственную в городе гостиницу.

Тэк шел по улице, шаги его гулко отдавались в тихом ночном воздухе. Перед собой он увидел просвет между зданиями, и, поравнявшись с ним, он быстро сделал шаг в сторону и прижался к стене.

Послышался звук шагов, ожидание, затем легкий бег. Неожиданно из-за угла вынырнул человек и резко остановился, вглядываясь в проулок. Тэка он не увидел, потому что тот, стоя за бочкой с дождевой водой, прижался спиной к дому и слился с ночными тенями.

Внезапно человек двинулся в проулок, и Тэк резко ударил его по лодыжке. Тот, ничего не ожидавший, упал головой вперед и остался лежать. Мгновение Тэк колебался, потом чиркнул спичкой, прикрыв огонек ладонью. Это был человек в коричневой шляпе, который встретился ему на крыльце на ранчо Лондона. Он ударился головой о камень и полностью отключился.

Тэк быстро вынул его револьвер, разрядил его и втиснул обратно в кобуру. Из кармана лежащего без сознания человека выпала какая-то бумажка, и Тэк ее поднял. Затем стремительно пошел по проулку и оказался у задней двери маленького салуна. В падающем из окошка свете он прочитал записку.

– Это может мне помочь, – пробормотал тихо он.

“Побыстрее приезжай в город. Назревают неприятности. Сейчас мы не можем себе позволить, чтобы что-то случилось. В.Х.”

Вэн Хардин. Сейчас им не нужны были неприятности. Но почему именно сейчас? Свернув записку, Тэк сунул ее в карман и, прижавшись к стене салуна, посмотрел в окно. В плохо освещенной комнате двое за маленьким столиком играли в карты. Бармен прислонился к стойке и читал газету. Когда он повернул голову, Тэк узнал его.

Ред Фернесс работал на его отца. Они вместе служили в армии. В нем могли остаться дружеские чувства. Тэк поднял руку и легко постучал.

На втором стуке Ред поднял голову. Тэк зажег спичку и провел ею вдоль окна. Кажется, ни один из карточных игроков ничего не заметил. Ред выпрямился, сложил газету, поднял со стойки чашку и подошел к окну. Приблизившись к Тэку, он одной рукой вылил чашку в ведро, а второй на несколько дюймов поднял раму.

– Это Тэк Джентри. Где живет Чайлд?

– У него контора и комната наверху, – тихо прошептал Ред. – Со двора есть лестница. Будь осторожен.

Тэк отошел от окна и подошел к лестнице, которую успел заметить. Это может быть западня, но он считал, что Ред не способен его предать. К тому же приказа убить его наверняка не поступало. Скорее всего, его просто хотели предупредить и надеялись, что он уедет. Положение Хардина и его сообщников казалось достаточно безопасным.

Поднявшись по лестнице, он по узкому балкону подошел к двери и тихо постучал. Через секунду раздался голос:

– Чего нужно?

– Это Тэк Джентри. Вы разговаривали со мной в салуне!

Дверь распахнулась в темноту, и Тэк вошел. Когда дверь закрылась, он почувствовал, как к боку прижалось дуло револьвера.

– Не шевелись! – предупредил Чайлд.

Чиркнула спичка, потом загорелась свеча. В соседней комнате горела лампа: сквозь щель двери пробивался свет. Чайлд усмехнулся.

– Мне нужно быть осторожным, – сказал он. – Дважды меня уже пытались убить. Каждый понедельник я хожу на их могилы и кладу цветы. – Он улыбнулся. – И держу наготове одну выкопанную могилу. Как только я ее сделал, меня тут же оставили в покое. На местную шпану она почему-то действует очень отрезвляюще.

Он сел.

– Я устаю намного быстрее, чем раньше. Значит, вы – Джентри! Бетти Лондон мне о вас говорила. Она думала, что вы погибли. Ходил слух, что в Вайоминге вас убили индейцы.

– Нет, мне удалось выкарабкаться. Вы сказали, что по профессии вы адвокат, поэтому я хотел справиться, насколько законны их права на мое ранчо?

– К сожалению, достаточно законны. Пока вы с дядей и большинством людей в округе отсутствовали, пришли эти люди и начали клеймить скот. Много скота. Потом они исчезли и, когда вы отсутствовали, приехали опять и приказали вашему дяде выселяться.

Он воспротивился, и дело передали в суд. Тогда здесь не было адвокатов, и ваш дядя пытался выступать на заседаниях сам. Судья был их человеком. Неожиданно объявилось с полдюжины свидетелей, которые под присягой сообщили, что первыми на этой земле поселились Содерман, Олни и Хардин.

Они предъявили свои права на клеймо, землю и постройки ранчо Джентри и Лондона. Свободные пастбища они не тронули, но имея два крупнейших ранчо, они, по существу, контролировали всю округу и могли держать в руках более мелких скотоводов. Постройки они получили на правах скваттеров.

– Как могло так получиться? – воскликнул Тэк. Это же несправедливо.

– Обычно права на землю утверждаются, если ею владеют двадцать лет без перерыва, но с разъездным судьей можно делать все, что захочешь. Судья Уивер полностью зависит от Хардина, а ваш дядя Джон был в этой войне заранее проигравшей стороной.

– Как убили дядю Джона? – спросил Тэк.

Чайлд пожал плечами.

– Говорят, он назвал Содермана лжецом, и тот выхватил револьвер. Когда вашего дядю нашли, у него в руке было оружие. Вероятнее всего, это было хладнокровное убийство, потому что ваш дядя хотел поехать в Остин опротестовать решение суда.

– Когда вы в последний раз видели Билла Лондона?

– Сразу после несчастного случая.

– Какого несчастного случая?

– Лондон ехал домой и, как обычно, задремал в повозке, когда его лошади понесли. Повозка перевернулась, и Лондон повредил позвоночник. Он больше не может ездить верхом и долго сидеть.

– Это и вправду был несчастный случай? – осведомился Тэк.

Чайлд опять пожал плечами.

– Сомневаюсь. Доказать ничего нельзя. У одной лошади на бедре нашли глубокую царапину. Походе на то, что кто-то с обочины крепко ударил ее кнутом со стальным шариком на конце.

– Здорово, – сказал Тэк. – Они все продумали.

Чайлд кивнул. Откинувшись на спинку стула, он положил ноги на письменный стол и внимательно изучал Тэка Джентри.

– Вы понимаете, что будете следующим? Они не потерпят, чтобы вы во что-то вмешивались. Думаю, вы уже достаточно их побеспокоили.

Тэк рассказал о шедшем за ним человеке и передал найденную записку Чайлду. Глаза адвоката сузились.

– Хм-м. Похоже, им придется до поры до времени спустить это дело на тормозах. Может быть, это нам пригодится. Не исключено, что сюда направляется кто-то из администрации штата или они прознали, что их подозревают.

Тэк задумчиво поглядел на Чайлда.

– Какова в этом деле ваша позиция?

Чайлд легко рассмеялся.

– Джентри, в этой игре я ставок не делал и не знал ни Лондона, ни вашего дядю Джона. Но я слышу разговоры и мне не по вкусу действия местных боссов, Хардина и Олни. Я лишь мул под седлом, с которого они управляют здешними краями, не более. Мне очень нравится поддразнивать их, а они меня боятся.

– У вас есть клиенты?

– Клиенты? – Энсон Чайлд засмеялся. – Ни одного! И вряд ли будут в дальнейшем. В округе, задавленной одним человеком, не заводят судебных тяжб. У Хардина никто не сможет выиграть дело, к тому же местные жители слишком озабочены своей ненавистью к Хардину, чтобы ссориться друг с другом.

– Ну, тогда, – сказал Тэк, – считайте, что у вас есть клиент. Поезжайте в Остин. Потребуйте расследования. Выложите факты на стол. Может быть, вы ничего не добьетесь, но в любом случае поднимите шум. Главное, чтобы заговорили люди. Они, кажется, боятся огласки, поэтому мы о ней позаботимся. Выясните все, что можно. Наймите детективов, пусть они пойдут по следу Хардина. Надо узнать, кто они, кем были и откуда пришли.

Чайлд выпрямился.

– Мне это нравится, – печально сказал он, но у меня нет таких денег. – Он обвел рукой комнату. – Я и так задолжал за квартиру. Дом принадлежит Фернессу, вот он и разрешил мне пожить здесь.

Тэк усмехнулся, расстегнул рубашку и вынул из-под нее потайной пояс с деньгами.

– На севере я продал скот. – Он отсчитал тысячу долларов. – Возьмите. Можете тратить все или часть, но только создайте для них проблему. Рассказывайте всем о здешней ситуации.

Чайлд энергично встал.

– Дружище! Ничто не доставит мне большего удовольствия! Они у меня попляшут! Я… – Он мучительно закашлялся, а Тэк хмуро смотрел на него.

Наконец Чайлд выпрямился.

– Вы готовы положиться на больного человека, Джентри?

– Я полагаюсь на бойца, – сухо сказал Тэк. – Вы справитесь! – Он коротко помолчал. – И еще: проверьте в столице права на эту землю.

Они молча пожали друг другу руки, и Тэк направился к двери. Он осторожно открыл ее и вышел в прохладную ночь. Ну, к лучшему или худшему, но драка началась. Теперь следующий шаг. Он спустился по деревянной лестнице и вышел на улицу. Никого видно не было. Тэк перешел улицу и открыл качающиеся двери “Лонгхорна”.

Салун и танцевальный зал были переполнены. Тэк заметил несколько знакомых лиц, но это были угрюмые и озабоченные лица наученных горьким опытом людей, побежденных, но не сдавшихся. Все остальные были новыми, незнакомыми ему ковбоями и бойцами, жесткими, испытанными, пришедшими сюда, чтобы получить новую работу. Тэк протиснулся к бару.

В этот час клиентов обслуживали трое барменов. Он заказал выпивку, и в этот момент его заметил приземистый, толстый человек, обслуживавший его раньше. Его подбородок выдвинулся вперед, и он что-то сказал бармену, который доставал бутылку, чтобы налить Джентри.

Бармен, худощавый, с болезненным цветом лица, подошел к Тэку.

– Мы вас не станем обслуживать, – сказал он. – Мне приказали.

Тэк протянул руку над стойкой и схватил бармена за накрахмаленную рубашку настолько быстро, что тот не успел отклониться. Сжав воротник и сдавив горло, он почти выдернул его на стойку.

– Наливай! – приказал он.

Человек попытался что-то ответить, но Тэк сжал воротник еще крепче и, не разжимая, ударил костяшками пальцев. Слабыми, дрожащими руками, с посиневшим лицом, бармен налил стаканчик. Пару раз пролил мимо, но налил. Тэк сильно толкнул, и бармен крепко стукнулся спиной о витрину с бутылками.

Тэк левой рукой поднял выпивку, обведя глазами окружающих, которые молча отодвинулись от него.

– За честных скотоводов! – громко произнес Тэк и выпил.

Через толпу пробился крупный мужчина с жестким лицом.

– Может ты хочешь сказать, что некоторые из нас нечестные? – осведомился он.

– Точно!

Тэк Джентри говорил в полный голос и услышал, как прекратился стук фишек за карточными столиками и затих шум шагов. Толпа прислушивалась.

– Абсолютно точно! В здешних местах жили честные люди, но их убили или искалечили. Мой дядя, Джон Джентри, был предательски убит. Смерть попытались представить как честный поединок и сунули ему в руку револьвер!

– Правильно, – вставил кто-то. – У него в руке был револьвер! Я сам видел.

Тэк перевел взгляд на говорившего.

– В какой руке?

– В правой! – утвердительно, с вызовом произнес тот. – Я был свидетелем!

– Спасибо, дружище! – вежливо сказал Тэк. – Оружие было в правой руке Джона Джентри, а правая рука Джона Джентри не работала со времен битвы при Шило!

– Что? – Человек, видевший револьвер, отступил. Его лицо слегка побледнело.

Кто-то из толпы прокричал:

– Верно! Чертовски верно! Он даже не мог кидать ей лассо!

Тэк оглянулся на толпу, и его глаза остановились на крупном мужчине. Он покончит с Хардином, Олни и Содерманом и приступит прямо сейчас.

– Предстоит расследование, – громко сказал он, – и начнется оно в Остине. Если кто-то из вас покупал землю у Хардина или Олни, ему лучше расторгнуть сделку.

– Слишком много треплешь языком! – Крупный мужчина выпятил грудь и расправил широкие плечи, которых хватило бы на двоих. – Ты сказал, что среди нас есть воры!

– Воры и убийцы, – добавил Тэк. – Если ты из тех червей, что ползают под каблуками Хардина, это относится и к тебе!

Тот рванулся вперед.

– Дай ему, Старр, – возбужденно прокричали из толпы.

Тэк Джентри вдруг почувствовал яростный прилив звериной радости. Он отступил, потом внезапно сделал шаг вперед и сильно двинул правой. Удар был встречным и попал Старру в живот. Он крякнул и остановился, но Тэк встал в стойку и нанес еще два. Левый разбил противнику губу, а правый рассек скулу. Старр покачнулся, опрокинулся на стоящих вокруг людей, потом тряхнул головой и пошел в наступление, словно разъяренный бык.

Пробившись через вихрь мелькающих кулаков, Тэк вонзил в противника тяжелый прямой левой, затем сильным боковым правым попал по рассеченной щеке, и по лицу Старра полилась кровь. Тэк сделал шаг вперед и обеими руками крепко двинул Старра по корпусу, а когда тот попытался большим пальцем выбить ему глаз, отдернул голову и ударил ей врагу в лицо.

Старр, со сломанным носом, порванной до кости скулой, пошатываясь, попятился, но Тэк двинулся за ним, нанося удары обеими руками. Это только начало. Его противник работал на Хардина, и он его проучит, покажет пример всем. Когда он уйдет, лицо Старра будет знаком крушения власти Вэна Хардина. Слева и справа Тэк бил его по лицу, и Старр, подавленный его атакой, беззащитный после удара в живот, сломался. Он внезапно рухнул на пол и остался лежать, слабо постанывая.

Какой-то человек пробился сквозь толпу и остановился. Это был Ван Хардин. Он посмотрел на лежащего, затем поднял потемневшие от гнева глаза на Тэка.

– Ищешь неприятности, так что ли? – спросил он.

– Только улаживаю те, что начались после моего отъезда, Вэн! – сказал Тэк. Он чувствовал себя великолепно, подавшись вперед и приготовившись к продолжению. Ему нравилось ощущать удары и наносить их, нравилось чувство боя. Он готов. – Тебе нужно было удостовериться, что я мертв, Хардин, прежде чем ты попытался украсть землю у беззащитного старика.

– Я ничего не крал, – ровно и спокойно ответил Хардин. – Мы лишь взяли то, что принадлежало нам, и строго законным путем.

– Предстоит расследование, – резко ответил Джентри. – В Остине. Вот тогда и поглядим.

Глаза Хардина стали острыми и напряженными.

– Расследование? Откуда ты знаешь?

Тэк понимал, что Хардин забеспокоился.

– Мне об этом известно, потому что я его начал. И получу все, что мне нужно. Ты многого не знаешь о той земле, которую украл, Хардин. Ты ведешь себя, как все мошенники – видишь только одну сторону вопроса, и она кажется тебе несложной и легкой, но всегда есть вещи, которые при таком подходе очень легко упустить, и ты кое-что упустил!

Двери широко распахнулись, и в зал пробился Олни. Он остановился, переводя взгляд с Хардина на Джентри.

– Что здесь происходит? – требовательно спросил он.

– Джентри обвиняет нас в воровстве, – беззаботно ответил Хардин.

Олни повернулся к Тэку.

Он не имеет права никого и ни в чем обвинять! – заявил он. – Я арестую его за убийство!

В зале послышался ропот, а Тэк Джентри почувствовал неожиданный страх.

– За убийство? Ты что, спятил?

– Я-то нет, а вот ты – может быть, – сказал шериф. – Я только что вышел из офиса Энсона Чайлда. Он убит. Ты заходил к нему последним. Тебя видели, когда ты пробирался к нему по черной лестнице. Тебя видели, когда ты выходил. Я арестовываю тебя за убийство.

В салуне стало вдруг тихо, и Тэк Джентри возненавидел Олни. Многие восхищались смелостью Энсона Чайлда, многим он помогал. Испуганные сами, они любили его издевки над Хардином и Олни. А теперь он мертв, убит.

– Чайлд был моим другом! – запротестовал Тэк. – Он собирался в Остин по моим делам!

Хардин глумливо рассмеялся.

– Ты хочешь сказать, что он знал, что твое дело проигрышное, и отказался ехать, а ты в припадке гнева прикончил его? Ты его застрелил.

– Тебе придется пойти со мной, – сурово сказал Олни. – Тебя будут судить по справедливости.

Тэк молча смотрел на него, быстро прокручивая в уме варианты. Убежать было невозможно – слишком плотно стояли люди, и он не имел представления, есть снаружи лошадь, ведь своего коня он оставил в конюшне. Олни снял с него оружейный пояс, и они направились к дверям. Старр с лицом, похожим на кусок сырого мяса, стоял, прислонившись к косяку.

– Мы еще увидимся, – тихо сказал он. – Скоро!

Рядом с ним пошли Содерман и Хардин, а сзади следовали два головореза из банды Хардина.

Тюрьма была маленькой – всего четыре камеры и караулка. Дверь одной их камер была открыта, и его впихнули внутрь. Хардин усмехнулся.

– Будем считать, что про Остин ты теперь забудешь, – сказал он. – У Чайлда там были друзья.

Энсон Чайлд убит! Тэк Джентри ошарашенно уставился на каменную стену. Он рассчитывал на Чайлда, рассчитывал, что тот настоит на расследовании, а для него у Тэка было припасено два козыря, которые наверняка позволили бы ему добиться победы в суде, но в суде, неподвластном Хардину.

Со смертью Чайлда у него не осталось друзей. Бетти при встрече едва поговорила с ним, а если она собиралась работать на Хардина в его танцевальном зале, значит, она здорово изменилась. Билл Лондон – беспомощный калека и не в состоянии передвигаться. Ред Фернесс, несмотря на хорошее к нему отношение, не станет помогать ему в открытую. У Тэка не было иллюзий относительно убийства. К тому времени, как дело передадут в суд, они найдут достаточно много улик. Его револьверы были у них, ничто не мешает пару-тройку раз выстрелить из них. Подставить его будет очень и очень просто. В свидетелях недостатка не будет.

Он стоял, глядя в высокое маленькое окошко, чей нижний край находился на уроне его глаз, когда услышал отдаленный раскат грома, и небо осветила изломанная линия молнии. За ней последовал второй раскат. Дождь начался медленно и мягко, постепенно нарастая. В тюрьме было пустынно и тихо. Из “Лонгхорна” поначалу доносились звуки музыки и отдельные крики, затем из заглушил шум дождя. Тэк упал на койку, стоявшую в углу камеры, и, убаюканный стуком дождевых капель, скоро заснул.

Много позже проснулся. Дождь все еще шел, но звук его изменился. Прислушавшись, он вдруг понял, что это. Ревело пролегавшее за городом сухое русло, очевидно, до берегов наполненное водой после ливня. В темноте звучал и другой шум – где-то рядом текла вода. Он слушал, оторвав голову от подушки. Потом встал и подошел к противоположной стороне маленькой камеры.

Вода журчала под углом тюрьмы. Последнее время было много дождей, он обратил внимание, что бочка, собиравшая дождевую воду с крыши, переполнена. Вытекающая из нее вода подмыла угол здания.

Он вернулся к койке и сел. Пока он прислушивался к журчанию воды, у него возникла неожиданная идея. Тэк встал и прошел в угол камеры. Чиркнув спичкой, осмотрел пол и стены. Они отсырели. Он топнул ногой по плитам пола, но они держались. Тэк ударил ногой стену. Крепкая.

Какая здесь толщина стен? Судя по двери тюрьмы, не меньше восьми дюймов. А как насчет пола? Встав на колени, он зажег еще одну спичку, внимательно осматривая держащий плиты цемент.

Потом пошарил в карманах. Там не оказалось ничего, чем можно было бы выцарапать из щелей цемент. Карманный нож, охотничий нож – все отобрали. Внезапно пришло воодушевление. Расстегнув широкий кожаный пояс, он начал ковырять цемент краем тяжелой медной пряжки.

Цемент отсырел, и Тэк работал, не переставая. Потные руки скользили по пряжке, он ободрал пальцы на грубом каменном полу, но ни на секунду не прерывал своего занятия, скребя, царапая, выковыривая один маленький кусочек цемента за другим. Время от времени он вставал и ударял по плите. Она стояла незыблемо, как Гибралтарская скала.

Он скреб щель пять часов подряд, пока не стер напрочь пряжку. Ему удалось выцарапать почти два дюйма. Сметя в кучку цементную пыль и собрав грязь у себя с ботинок, Тэк как можно тщательнее заделал щель. Затем подошел к койке, лег и мгновенно заснул.

Рано утром он услышал, что в караулке кто-то возится. Затем в камеру вошел Олни и пристально посмотрел на него. Через несколько минут за ним с тарелкой завтрака и кофейником последовал Старр. Его распухшее лицо покрывали многочисленные синяки, а глаза горели ненавистью. Он поставил еду и вышел. Олни задержался за решеткой.

– Джентри, – вдруг сказал он, – мне больно видеть хорошего парня в таком месте.

Тэк взглянул на него.

– Сто к одному, что так оно и есть, – саркастически хмыкнул он.

– Зачем ты так? – протестующе ответил Олни. – В конце концов это ты принес нам неприятности. Неужто не мог тихо, спокойно уехать? За тобой никто не гнался, деньжата у тебя, похоже, водились – нашел бы себе какое-нибудь другое место. Хардин завладел обоими ранчо по закону. И он их удержит.

– Посмотрим.

– Нет, я правду говорю. Удержит. Почему бы тебе не забыть обо всем?

– Забыть? – Тэк рассмеялся. – Как я могу все забыть? Я в тюрьме по обвинению в убийстве, а ты хорошо знаешь, что я не убивал Энсона Чайлда. Суд надо мной прольет свет на все ваши махинации, а я уж постараюсь, чтобы так и было.

Олни поморщился, и Тэк понял, что задел больное место. Этого-то они и боялись. Он был у них в руках, но он был им не нужен. Им требовалось одно – понадежнее избавиться от него.

– Только сделаешь хуже людям, – возразил Олни. – И ничего не добьешься. Можешь быть уверен: если пойдешь под суд, мы раздобудем любые улики.

– Не сомневаюсь. Я знаю, что меня подставили.

– А чего ты хотел? – пожал плечами Олни. – Ты сам напрашивался. А почему бы тебе не образумиться? Если пообещаешь сюда не возвращаться, мы тебя вроде как выпустим.

Тэк внимательно посмотрел на него.

– Ты серьезно?

Как же! Выпустят они его! Как только он отсюда выйдет, кто-нибудь его тут же пристрелит, якобы при попытке к бегству. Да, как же!

– Если бы я знал, что вы и вправду меня выпустите… – он пытался выявить реакцию Олни.

Шериф прислонился к решетке.

– Ты меня знаешь, Тэк, – прошептал он. – Мне не хотелось бы увидеть, как тебя вешают. Конечно, ты доставил нам немало проблем, но если обещаешь здесь не появляться, я все устрою.

– Только выпусти меня отсюда, – заверил его Тэк. – Дай мне выйти из тюрьмы, а я уж постараюсь, чтобы мы не встретились.

«И это чистая правда», – добавил Тэк про себя.

Олни ушел, и медленно потянулось утро. Они его отпустят. Он молил Бога, чтобы они подождали до следующего дня. Но даже если они позволят ему убежать, даже если не застрелят при побеге, что он может сделать? Чайлд, единственный, кто мог ему помочь, застрелен. Кажется, его загнали в угол. На их стороне был закон, у них было оружие.

Вчера вечером его разговор, безусловно, посеял сомнения. Победа над Старром многим наверняка пришлась по душе, а некоторые из горожан должны понять, что его арест за убийство Чайлда – просто ложное обвинение. И все же ни один из этих людей ничего не предпримет, потому что в городе нет лидера. Никто не хотел совать голову в петлю.

Позже зашел Олни и прислонился к решетке.

– К завтрашнему дню я кое-что приготовлю, – сказал он.

Тэк прилег на койку и заснул. Весь день, не переставая, лил дождь, за исключением коротких перерывов в несколько минут. К этому времени окружающие город холмы напоминают мокрую губку, тропы размыло. Он слышал, как меньше чем в тридцати ярдах от тюрьмы в овраге, словно в быстрой реке, ревела вода.

Сгустились сумерки, он опять поел и вернулся к койке. С хорошим адвокатом и честным судьей он бы легко вышел победителем в суде. В его распоряжении был один козырь, который точно выиграет дело, и второй, который мог бы помочь.

Он подождал, пока в тюрьме воцарится тишина, а из “Лонгхорна” станут доносится обычные вечерние звуки. Тогда он встал и подошел к своему углу. Под ним весь день бежала вода и, должно быть, вымыла приличную канаву. Тэк наклонился и вынул из кармана вилку, припасенную с ужина.

Олни, занятый планами, как помочь Тэку бежать, и уверенный, что пленник принял его предложение, не обратил внимания на пустую тарелку без вилки.

Стоя на коленях, Тэк выкопал цементную пыль и грязь, которой ночью заделал щель и неистово начал углублять ее. Он работал весь час без перерыва, потом подошел к ведру с водой, напился, потянулся и вернулся в угол.

Прошел еще час. Тэк встал и топнул по плите. Ему показалось, что она чуть просела. Он подпрыгнул, одновременно с приземлением добавив удар ногами. Плита подалась так резко, что он чуть не провалился. Тэк восстановил равновесие, зажег спичку и нагнулся над дырой. До поверхности текущей воды было не больше шести дюймов, и даже на первый взгляд поток был намного глубже, чем он себе представлял.

Тэк еще немного присмотрелся, секунду подождал и опустил ноги в воду. Поток рванул их, но он уже сам спустился в дыру, и течение немедленно подхватило его и понесло. Перед Тэком мелькнул свет в окне, а потом неистовое течение стало швырять и переворачивать его. Он отчаянно размахивал руками, пытаясь за что-нибудь уцепиться, но пальцы хватали лишь воздух. Тэк барахтался, стараясь пробиться поближе туда, где по его расчетам должен быть берег, и понимая, что его с бешеной скоростью тащит мощный поток глубиной более шести футов. Рядом неслось что-то темное, и в тот же момент вода подхватила его с еще большей скоростью. Последним отчаянным усилием он рванулся к черному пятну и ухватился за корень.

Но это был не берег, а ствол огромного тополя, которое волокло бешеное течение. Тэк с трудом подобрался ближе и, перекинув ногу, влез на него. К счастью, бревно не перевернулось.

Лежа в непроглядной темноте на стволе тополя он понял, что случилось. За окаймлявших улицу рядом домов, одним из которых была тюрьма, пролегала мелкая песчаная канава. Один ее конец граничил с отвесным обрывом. Этот обрыв, канава и сухое русло образовывали на местности треугольник. Стекающая с обрыва, крыш домов и улицы вода захлестнула канаву, значительно углубив ее, а теперь течение вынесло его в ревущий поток заполненного до краев русла.

Короткая вспышка молнии осветила поток, по которому его несло, словно спичку. Он знал, что дальше лежит Кафедральное ущелье – узкая, усыпанная булыжниками щель в горах, по которой течение помчится с безумной скоростью. Тэку приходилось видеть, как в таких местах бревна, как щепки, крутит, бьет о валуны и каменные стены, пока они наконец не вырываются на равнину. Он тут же осознал, что ни одно живое существо не сможет выбраться из черной, ревущей глубины ущелья, а если и выберется, то это будет истерзанный кусок безжизненной плоти.

Бревно, которое оседлал Тэк, ударило волну, и его захлестнула вода. Потом оно беспомощно закрутилось в повороте русла. Впереди, за другим поворотом слышался рев потока в ущелье. Бревно качнулось, зацепилось корнями за груду вынесенного течением мусора, развернулось и перегородило поток. Отчаянно цепляясь за него, Тэк бросился к корням и в тот момент, когда мчащаяся вода вырвала ствол, он прыжком метнулся к берегу.

Он приземлился на кучу переломанных веток, почувствовал, как его опять потянуло течение, и, карабкаясь из последних сил, добрался до береговых скал. Взобравшись наверх, он, хватая ртом воздух, лег на плоский валун.

Много позже он встал. Правая нога плохо слушалась и болела. Он переполз через скалистый берег и по размокшей земле доковылял до кучки деревьев, представлявших хоть какое-то укрытие.

Ему необходимо было где-то передохнуть и раздобыть оружие. Тэк Джентри сознавал, что теперь, когда он сбежал, в поисках его прочешут всю округу. Они могут подумать, что он погиб, но захотят удостовериться. Он нуждался в крыше над головой, отдыхе и пище. Нужно осмотреть спокойно ногу, но где?

У Бетти? Но она была слишком далеко, а у него не было лошади. У Фернесса? Вероятно, но насколько можно доверять бармену, и согласится ли помочь он сам, Тэк не знал. Но мысль о Реде навела его на мысль о Чайлде. У него есть место для передышки, если только он сможет добраться до квартиры Чайлда над салуном.

К счастью его прибило к тому же берегу русла, на котором находился город. Он страшно устал, мышцы одервенели, а нога сильно болела. И все же нельзя было терять времени. Он не имел понятия, который сейчас час, но знал, что будет продвигаться медленно и ему следует быть осторожным. Дождь лил с прежней силой, но он настолько вымок, что ему было все равно.

Тэк не представлял, сколько времени добирался до города. Поток выбросил его в миле, может быть немного меньше, и он шел, падал, полз, пока не достиг окраины, а там задами домов добрался до темной лестницы, ведущей в квартиру Энсона Чайлда. Удача сопутствовала ему: квартира оказалась не заперта.

Поднявшись по лестнице, он, прислушиваясь, некоторое время стоял в темноте, но не услышал ни звука. В комнате было одно-единственное очень маленькое, тщательно занавешенное окно под потолком. Тэк пошарил в поисках свечи, нашел ее, потом спички. Когда свеча разгорелась, он начал снимать одежду.

Раздевшись, Тэк насухо вытерся полотенцем, не трогая больную ногу. Нашел виски, налил себе в стакан, одним махом выпил его и сел на диван осмотреть ногу.

От одного взгляда на нее его чуть не вырвало. На икре зияла страшная рваная рана, должно быть, он напоролся на корень или ветку дерева. Он ухитрился не повредить артерию, но метами сквозь изуродованное мясо проглядывала кость. Осторожно вычистив ее, он забинтовал ногу белой рубашкой Чайлда.

Измученный донельзя, Тэк заснул – он даже не помнил когда. Через несколько часов внезапно проснулся и обнаружил, что в открытую дверь в переднюю комнату струится солнечный свет. Нога болела и плохо слушалась, поэтому он нашел трость, принадлежавшую Чайлду, и, опираясь на нее, кое-как добрел до двери.

Дождь кончился. Портьеры в передней комнате были подняты, и Тэк выглянул на улицу. Первым, кого он увидел, был Вэн Хардин. Он стоял напротив “Лонгхорна” и разговаривал с Содерманом и усатым мужчиной, которого Тэк встретил на своем ранчо.

Вид врагов напомнил ему о деле. Тэк начал искать оружие и обнаружил пару превосходных “кольтов”, инкрустированных серебром, с рукоятками из слоновой кости. Он надел украшенный орнаментом оружейный пояс и сунул револьверы в кобуру. Затем в углу комнаты заметил многозарядное ружье и винтовку “генри”. Он проверил заряды, отыскал несколько коробок патронов для каждого вида оружия и одну коробку патронов 45-го калибра высыпал в карман брюк, а пару пригорошней патронов положил в найденную кожаную куртку.

Тэк сел, дрожа от слабости.

Времени почти не оставалось. Раньше или позже кто-нибудь все равно сюда войдет. Ред Фернесс не знал, что он здесь, поэтому сразу сдаст ее первому же желающему.

Он запер дверь, затем покопался и отыскал черствую краюху хлеба и немного сыра. Перекусив, лег отдохнуть. Нога пульсировала болью, и он понял, что ему нужна помощь, и срочно.

Когда Тэк проснулся, осмотрел улицу, не подходя близко к двери и сбоку от окна, и увидел несколько групп людей – больше, чем можно было ожидать в это время суток. Одного-двух он узнал. Дважды увидел проезжавшего верхом Олни. Шериф был с ружьем.

Напротив “Лонгхорна” ошивались Старр, усатый мужчина и еще двое, которых Тэк встретил на старом ранчо Лондона.

Тэк еще раз перекусил сыром с хлебом. Он заканчивал есть, когда на улицу свернула повозка, и его сердце застучало быстрее. В ней сидела Бетти Лондон. Рядом с ней был ее отец, Билл, постаревший и осунувшийся, с поседевшими волосами, но с оружием!

Что-то там происходило, что-то должно было случиться. Но Тэк не знал, каково его положение, ведь он был сбежавшим заключенным. По закону его без предупреждения может пристрелить Олни или Старр, который, похоже, был помощником шерифа. Из неуверенного поведения людей Вэна Хардина Тэк понял, что о нем ничего неизвестно.

Время шло, ничего не происходило, и он вернулся на кровать и лег, предварительно еще раз проверив оружие. Час расплаты близился. Тэк лежал и думал об этом, глядя на грубо оструганные доски потолка, когда услышал шаги на лестнице.

Он вскочил, и больную ногу пронзила резкая боль. Шаги звучали с лестницы, которая вела на улицу, а не черной. Быстрый взгляд в окно подсказал ему, что это была Бетти Лондон.

Что ей здесь было нужно?

Ее рука опустилась на ручку, и та повернулась. Он дотянулся до двери и ключом открыл замок. Бетти колебалась лишь мгновение, потом вошла. Увидев его, удивленно распахнула глаза и побледнела до корней волос.

– Ты! – выдохнула она. – О, Тэк! Что ты здесь делаешь? Где ты был?

Она двинулась к нему, но он попятился и сел на постель.

– Подожди. Они знают, что я здесь? – хриплым голосом спросил он.

– Нет, Тэк. Я пришла найти бумаги, которые отдала Энсону Чайлду до того, как… его убили.

– Думаешь, это я? – требовательно спросил он.

– Нет! Конечно, нет! – В ее глазах застыл вопрос. – Тэк, в чем дело? Ты меня больше не любишь?

– Люблю ли я тебя? – Его губы искривились в горькой гримасе. – И у тебя хватает смелости спрашивать об этом? Я возвращаюсь и узнаю, что моя девушка собирается танцевать в дешевом салуне…

– Мне нужны были деньги, Тэк, – тихо сказала Бетти. – Отцу требуется лечение. У нас не было средств. Все, что мы имели, было потеряно вместе с ранчо. Хардин предложил мне работу. Он пообещал, что ко мне никто не будет приставать.

– А как насчет него?

– Об этом я бы позаботилась. – Она озадаченно посмотрела на него. – Тэк, в чем дело? Почему ты сидишь? Ты ранен?

– Нога. – Она направилась к нему, но он покачал головой. – Не волнуйся. У нас нет времени. Что говорят в городе? Почему там так много народа? Расскажи мне, и побыстрее!

– Некоторые думают, что ты утонул во время побега из тюрьмы. Вряд ли в это верят Вэн Хардин и Олни. Они, кажется, очень обеспокоены. Люди собрались в городе из-за похорон Чайлда, а некоторые – потому что считают, что тебя убили, как только Олни отвел тебя в тюрьму. Это наши старые друзья.

– Бетти! – раздался голос с улицы. Тэк узнал Вэна Хардина.

– Не отвечай! – Он встал. Взгляд его темно-зеленых глаз был жестким. – Мне нужно, чтобы он поднялся.

Бетти ждала, прислушиваясь к звукам с улицы с широко раскрытыми глазами. На лестнице простучали шаги, затем дверь распахнулась.

– Бет… – Вэн Хардин осекся. Он стоял, не отпуская ручку двери, не в силах оторвать взгляд от Тэка.

– Привет, Хардин, – сказал Тэк. – Я тебя ждал.

Вэн Хардин не ответил. Его могучие плечи почти полностью закрывали дверной проем, шок от встречи с Джентри прошел, и глаза стали наполняться решимостью.

– Мне надо кое-что тебе рассказать, Хардин, – мягко начал Тэк. – Прежде чем тебя вынесут отсюда ногами вперед, я хочу, чтобы ты понял, какой же ты дурак.

– Я дурак? – засмеялся Хардин. – Да у тебя нет ни единого шанса. На улице полно моих людей. Там есть и твои друзья, но у них нет лидера, они не знают, что им делать. А своим людям я отдал все необходимые распоряжения. И с тобой у меня не будет проблем, Джентри. Мне все про тебя рассказали. Ты такой же кроткий, как твой дядя.

– Ты когда-нибудь слышал про Черного Джека Пэриса?

– Про ганмена? Конечно, слышал. Но какое это имеет отношение к тебе?

– Теперь никакого. Раньше, в Эллсуорте, что вштате Канзас, имело. Но на следующее утро для него выкопали могилу. Он слишком медленно доставал револьвер, Хардин. Ты сказал, что я кроткий? Ну, может, когда-то и был. Может, в некотором отношении я до сих пор кроткий, но понимаешь ли, мне приходилось перегонять стада, драться с индейцами и скотокрадами. Такая жизнь сильно меняет человека, Хардин. Но не это я хотел тебе сказать, а вот что: ты свалял дурака, когда попытался украсть наше ранчо. Видишь ли, мы владели землей не на таких же правах, как все остальные.

– Что ты хочешь этим сказать? – с подозрением осведомился Хардин.

– Ты должен догадаться – ты ведь тут самый умный, – нарочито медленно произнес Тэк. – Прежде чем браться за дело, тебе следовало все досконально проверить. Понимаешь ли, ранчо Джентри находилось на земле, подаренной правительством. Предки моей бабушки были испанцами. Земля перешла к нам от ее семьи, а в завещании указывалось, что надел будет принадлежать нашему роду, пока он не прекратится, что его нельзя ни продать, ни обменять, а в случае, если мы все умрем, он перешел бы к штату Техас!

Вэн Хардин неверяще уставился на Тэка.

– Что? – выдохнул он. – Что за ерунду ты городишь?

– Ерунду? – спокойно спросил Тэк. – Дело в том, что в столице знают, что Джентри не имеют права продавать или обменивать землю, поэтому если кто-нибудь заявил бы на нее свои права, ему задали бы кучу вопросов. Раньше или позже правительство все равно стало бы выяснять, как так получилось.

Хардин был ошарашен. С улицы внизу донесся стук копыт.

Вдруг слева от Тэка раздался голос:

– Тебе лучше спуститься вниз, Вэн. Надо кое с кем поговорить. Тэка Джентри я беру на себя!

Тэк оглянулся. Это был Содерман. Приземистый, узкоглазый человек не отрываясь смотрел на него. Он услышал, как Хардин повернулся и выскочил из комнаты, увидел решимость в глазах Содермана. Отшатнувшись к стене, Тэк в мгновение ока выхватил револьвер.

Выстрел в тесном помещении прозвучал, словно пушечный гром, Джентри ощутил злобный посвист пули и дважды нажал на спуск, метя низко.

Содермана отбросило к дверному косяку, обе руки он прижал к животу, под ременной пряжкой.

– Ты застрелил меня! – задохнулся он с круглыми от удивления и боли глазами. – Ты застрелил… меня!

– Как ты – моего дядю, – холодно ответил Тэк. – Только у тебя был шанс, а него – ни одного.

Тэк почувствовал, как из открытой раны на ноге потекла кровь. Он кинул взгляд на Бетти.

– Мне надо спуститься, – сказал он ей. – Хардин слишком хорошо умеет уговаривать.

Вэн Хардин стоял на улице. Рядом с ним был Олни, а чуть подальше – Старр. Еще несколько человек, всего с полдюжины, слонялись поблизости.

Тэк Джентри медленно захромал по лестнице. Все повернулись к нему. Его увидел Ред Фернесс.

– Тэк, эти люди – рейнджеры, они приехали из Остина навести справки.

Хардин указал на Джентри.

– Он обвиняется в убийстве Энсона Чайлда! А также в побеге из тюрьмы, и если я не ошибаюсь, в офисе Чайлда он только что убил еще одного человека!

Рейнджеры посмотрели на него с интересом, потом один из них глянул на Хардина.

– Вы тот парень, что предъявляет права на ранчо Джентри?

Хардин быстро сглотнул и отвел глаза.

– Нет, это Содерман. Тот, который был наверху.

Хардин взглянул на Тэка Джентри. Когда он узнал, что приехали рейнджеры, то понял, что игра проиграна. Он вдруг улыбнулся.

– Против меня у вас ничего нет, джентльмены, – холодно произнес он. – Содерман убил Джона Джентри и предъявил права на его землю. Я ничего об этом не знал.

– Ты все это устроил! – взорвался Билл Лондон. – Ты виноват в том, что у меня украли ранчо!

– У тебя нет доказательств, – презрительно ухмыльнулся Хардин. – Ни единого. Моей подписи нет ни на одном документе, а свидетелей ты не найдешь.

Он спокойно прошел к вороной лошади и забрался в седло. Он слегка улыбался, но за его улыбкой скрывалось торжество.

– Против меня ничего нет, ничего!

– Не дайте ему уехать, – закричал Билл Лондон. – Он виноват во всем, что здесь случилось, это он все придумал!

– Но он прав, – возразил рейнджер. – Ни в одном найденном документе нет ни единой зацепки, по которой его можно задержать. Если он и участвовал в этом деле, то очень хитро.

Тогда арестуйте его за конокрадство! – сказал Тэк Джентри. – Он сидит на моей вороной.

Лицо Хардина вытянулось, затем он улыбнулся.

– Да это просто смешно! Какая чепуха! Эту лошадь я выкормил с жеребячьего возраста. Всякий может ошибиться, потому что все вороные похожи одна на другую. На ней мое клеймо, и если вы заметили, оно старое.

Тэк Джентри встал перед лошадью.

– Пуговка! – громко позвал он. – Пуговка!

При звуке знакомого голоса лошадь встрепенулась.

– Пуговка, – скомандовал Тэк, – прыгни! Прыгни!

Услышав свое имя и команду, лошадь взорвалась. Он взвилась в воздух и жестко приземлилась на все четыре копыта, затем бешено взбрыкнула, и Вэн Хардин мешком грохнулся в грязь.

– Пуговка, – снова скомандовал Тэк, – приведи Черныша!

Лошадь немедленно развернулась и подбежала к коновязи, у которой стоял непривязанный Черныш, где его оставил Олни. Пуговка взяла в губы поводья и подвела к хозяину вороного.

Рейнждер усмехнулся.

– Похоже, мистер, вы доказали свою правоту. Этот человек – конокрад.

Вэн Хардин поднялся на ноги с потемневшим от ярости лицом.

– Думаешь, тебе это так пройдет?

Его рука метнулась к кобуре. Тэк Джентри наблюдал за ним, и среагировал молниеносно. Два выстрела громыхнули одновременно. От деревянных перил рядом с Тэком отлетела щепка, а Вэн Хардин медленно повернулся и упал на колени.

И тут же с лестницы прогремел голос:

– Олни! Старр!

Олни побелел и, поворачиваясь, попытался выхватить оружие.

– Энсон Чайлд! – прошептал он.

Чайлд стоял у дверей своей квартиры и выстрелил раз… два… три раза. Шериф Олни упал, что-то бормоча про себя, и закашлялся. Старр попятился сквозь качающиеся двери салуна и сел на посыпанный опилками пол.

Тэк глядел на Чайлда.

– Какого дьявола?..

Молодой адвокат спустился по лестнице.

– Хорошо я их надул, да? Они еще раз попытались убрать меня. Их человек нарвался на ружье, а я переоделся в чужую одежду и кинулся в Остин. Вернулся с рейнджерами и оставил их на окраине. Они сказали, что позволят нам разобраться самим и вмешаются только в случае необходимости.

– Это сэкономит штату Техас кучу денег, – протянул один из рейнджеров. – Мы все равно проверяли этого самого Хардина. И Олни тоже. Поэтому они старались не поднимать шума. Знали, что мы их проверяем.

Рейнджеры принялись за работу и с помощью горожан разоружили людей Хардина.

– Ты оправдал свое имя, напарник, – усмехнулся Тэк. – Оправдал на все сто!

– Что ты имеешь в виду? – оглянулся на него Чайлд. – Как это оправдал свое имя?

Тэк улыбнулся.

– “И сказано: придет Чайлд и поведет за собой всех – процитировал он из Библии” (Child (англ.) – дитя, ребенок).

Луис Ламур Долина Солнца

НА НАС ДЕРЖИТСЯ ЭТА ЗЕМЛЯ

Мы приехали в Саут-Форк, когда снег в долине уже почти сошел. В нашем стаде было около сотни голов скота, собранного в каньонах вдоль тропы Гуднайта, по которой перегоняли скот на северные пастбища. Большинство этого скота пробродило в ущельях по меньшей мере пару лет, ценой поистине нечеловеческих усилий нам удалось его отловить, пометить своим тавром, и мы отправились на запад.

Когда мы добрались до места, на проталинах уже пробивалась зеленая травка, и наши коровы почувствовали себя здесь как дома. Горные хребты, простиравшиеся к северу и востоку, служили своеобразным основанием треугольника, стороны которого были образованы ручьями с вершиной в месте их слияния. Свой дом мы решили построить примерно в четырех милях от этого места, так что наша территория оказалась окруженной естественными границами: хорошей травой и водой. А еще там росли деревья, так что будут у нас и дрова, и защита от жары.

Первые две недели мы трудились по четырнадцать часов в сутки и за это время выстроили себе хижину, расчистили родники, а также соорудили конюшню, загоны и коптильню. Запас провизии мы привезли с собой и время от времени пополняли его за счет той дичи, что удавалось добыть на охоте. К тому времени как строительство хижины было завершено, наше стадо неплохо обжилось на новом месте, коровы жирели на глазах, и все было просто замечательно.

Мы были компаньонами немногим больше полугода, и вряд ли за такой срок можно хорошо узнать человека. Когда мы обосновались в Саут-Форк, Тэпу Генри было чуть за тридцать, мне же только-только исполнилось двадцать два. Мы работали вместе на ранчо у Гадсена, который нанял меня как раз в районе западнее Мобити, а Тэп присоединился к нашей компании, когда мы продвинулись дальше на север. По натуре оба мы довольно вспыльчивы и все-таки с самого начала неплохо поладили.

Мы не проработали вместе и трех дней, когда Тэп Генри дал мне понять, что он за человек. В тот день нас нагнали какие-то всадники и потребовали отдать часть стада. И у меня, и у Тэпа их бумаги вызвали серьезные подозрения. Мы заехали далеко вперед, когда появились те парни, и дожидаться хозяина Тэп не стал. Он просто сказал им, что все это, конечно, здорово, но они все равно ничего не получат. Началась перебранка, и один из мошенников схватился за револьвер. Тэп сразу уложил его, и на этом инцидент был исчерпан.

Он, то есть Тэп, был малым напористым, я бы сказал -нахальным. Не в его духе было отступать перед трудностями или покорно ожидать своей участи. Напротив, он бросался в самую гущу событий и не отступал, пока неприятности не проходили. Тэп был высоким, осанистым парнем, прямодушным и честным, с несколько суровым взглядом и упрямыми морщинками в уголках плотно сжатых губ.

Сам я родом из Техаса, из окрестностей Биг-Бенда, но большая часть моей жизни прошла к югу от границы. Однако, дожив до шестнадцати лет, я решил, что здешний климат все же более благоприятен для меня. И вот как-то раз вечером, когда мы вместе объезжали стадо на пастбище в Вайоминге, Тэп подъехал ко мне.

— Слушай, Рай, — сказал он (вообще-то меня зовут Райан Тайлер, но для друзей я просто Рай), — если проехаться по ущельям близ тропы Гуднайта, то можно собрать приличное стадо. Всякий раз, когда прогоняют скот, многие животные отбиваются от стада, да так там и остаются.

— Ага, — согласился я, — а у меня как раз есть на примете неплохое местечко для ранчо. Отличная трава, много воды и дичи.

И я рассказал ему об этом самом месте у подножия Пеладо, и, похоже, идея пришлась ему по душе. Не знаю уж, по каким причинам ему понравился столь уединенный уголок. У меня-то были на это причины, хоть я и предвидел, что это решение чревато большими неприятностями.

Двое людей могут жить и трудиться вместе долгое время и при этом почти ничего не знать друг о друге. У нас с Тэпом все именно так и получилось. Еще раньше нам дважды пришлось браться за оружие: когда мы отражали набег команчей и еще один раз — сражаясь против отряда индейцев сиу. Мы вместе трудились, не отказывались ни от какой работы, оба были на хорошем счету и спустя какое-то время прониклись уважением друг к другу хотя вряд ли можно было говорить о какой-то особой симпатии.

Наш первый месяц на новом месте уже подходил к концу, когда появился Джим Лукас. Его появление не было для нас неожиданностью, мы уже заприметили коров с тавром «Бар Л» и даже выгнали пару сотен голов с пастбища, находившегося в границах облюбованного нами треугольника. В тот день он явно не собирался силой выдворять нас отсюда, так как с ним была его дочь и к тому же их сопровождал всего один работник — ковбой по кличке Ред, худощавый парень с узким лицом и впалыми щеками, с холодным взглядом серых глаз и двумя кобурами с револьверами.

Лукас был человеком среднего телосложения, но держался так, будто бы весил по крайней мере целую тонну. Он гордо восседал на коне, и сразу было видно, что он нисколько не сомневается в значимости своей персоны. Бетти тем летом исполнилось восемнадцать. Она была милой, улыбчивой девушкой, стройной, но вовсе не худой, со светлыми волосами, отливающими золотом под лучами солнечного света. Она улыбалась открыто и непринужденно, и при взгляде на эти губы мной овладевало желание поцеловать их. В то утро на ней были джинсы из домотканого материала и обыкновенная мужская рубашка, но готов поспорить, что ни на ком из парней эта одежда не смотрелась так, как на ней.

Ред. Вот от кого следует ожидать неприятностей. Это я отметил сразу. Он остановил своего коня поодаль — явно готовился ко всяким неожиданностям.

— Привет! — сказал я, оторвавшись от запруды, сооружаемой мной в русле ручья. — Далеко путь держите?

— О том же я собирался спросить и вас, — холодно ответил Лукас. Наверное, в его глазах я выглядел зеленым юнцом. Вообще-то росту во мне около шести футов, но я довольно худ и из-за вихрастой шевелюры выгляжу гораздо моложе своих лет.

— Я хозяин ранчо «Бар Л», и это мое пастбище.

Тэп Генри отошел от загона и направился к нам, переводя взгляд с Лукаса на рыжеголового ковбоя и обратно, Что до меня, то я остался стоять на месте. Револьвер Тэпа был в кобуре, я же носил свой револьвер, заткнув за пояс.

— А мы никуда не едем, — ответил Тэп, — мы здесь живем. Мы заявили весь участок от этих ручьев до Пеладо.

— Извините, ребята, — Лукас все еще был настроен довольно благожелательно, хотя в его голосе звучал холодок, — но это моя земля, и я не собираюсь от нее отказываться. К тому же, — он в упор разглядывал Тэпа Генри, — в вашем стаде полно скота с правлеными клеймами. Фактически весь скот, что я видел.

— А своих вы там не заприметили? — Тэп был совершенно спокоен. Зная его вспыльчивый нрав, я был обеспокоен и в то же время крайне удивлен. На сей раз он не форсировал события и не лез на рожон, чему я был несказанно рад.

— Нет, не заметил, — признался Лукас, — но это не имеет значения. Мы не потерпим у себя под боком ранчо, на котором держат скот с правлеными клеймами.

— Имеете в виду кого-нибудь конкретно? — спросил Тэп.

Он по-прежнему сохранял спокойствие, но теперь в его голосе слышалась скрытая угроза, и тут, похоже, Джим Лукас вдруг вспомнил о том, что рядом с ним его дочь. К тому же он, по-видимому, понял, что человек этот совсем не тот, за кого он его принимал.

— Я имею в виду только то, — осторожно сказал Лукас, — что нам не нравятся подозрительные клейма и маленькие хозяйства, которые начинают подобным образом.

Тэп оказался благоразумнее, чем я от него ожидал.

— Мы собрали этот скот по каньонам вдоль тропы Гуднайта, — объяснил он. — Это отбившиеся от стада коровы, и у нас есть письма от трех крупнейших хозяйств, дающие нам право собственности на тот скот, который мы сможем отыскать. Остальные же клейма принадлежат хозяйствам, которые к этому моменту или уже пошли с молотка, или расположены в Монтане. Но как бы там ни было, мы намерены распоряжаться этим стадом и заботиться о его приросте.

— Может быть, и так. Но только распоряжайтесь им где-нибудь подальше отсюда. Это мое пастбище. Так что проваливайте.

— А тебе не кажется, что у тебя и так многовато земли? — высказал предположение Тэп. — Мы с компаньоном не ищем неприятностей, но я не думаю, что правительство, люди или сам Господь Бог выдали тебе какие-либо бумаги на эту землю. Ты просто считаешь ее своей, и все. Мы думаем, ты и так слишком пожадничал, а потому этот вот треугольник мы оставляем за собой.

— Босс, — вмешался в разговор Ред, — мне кажется, я уже видел где-то этого парня.

Выражение лица Тэпа не изменилось, но мне показалось, что он побледнел. Бетти выглядела очень обеспокоенной, несколько раз она даже пыталась вмешаться в разговор.

— Мы можем быть хорошими соседями, — упорствовал Тэп. — Нам всегда хотелось обзавестись собственным хозяйством. Теперь оно у нас есть, и мы намерены сохранить его.

Лукас собирался было сказать что-то резкое, но его опередила Бетти. До сих пор она не сводила с меня глаз. Похоже, все остальные начисто забыли о моем существовании, что, впрочем, меня вполне устраивало. На мне была старая серая шляпа с помятой тульей, а давно не стриженные волосы спускались до самого воротника рубашки. Ворот рубахи из оленьей шкуры был расстегнут, джинсы в заплатах, а стоптанные башмаки немало претерпели от непогоды и острых коровьих рогов.

— А почему вас и вашего приятеля не видно в Вентане? — спокойно спросила Бетти. — Вечером в субботу там танцы. Приезжайте, мы все будем очень вам рады.

Джим Лукас нахмурился, хотел, видимо, что-то сказать и тут впервые обратил внимание на меня. Он уже было открыл рот, но затем, по-видимому, проглотил то, что собирался произнести. Не знаю, что уж заставило его сдержаться, но взгляд его был суров.

— Обязательно, — пообещал я Бетти, — мы с радостью приедем. Как уже сказал мой компаньон, мы хотим жить в добром согласии со своими соседями. Так что ждите нас.

Лукас развернул своего коня.

— Мы еще продолжим этот разговор. Я вас предупредил, — бросил он, глядя в упор на Тэпа, и пришпорил коня, Бетти последовала за ним.

Ред помедлил, продолжая пристально разглядывать Тэпа.

— И все же, — сказал он, — где мы с тобой могли встречаться?

— Нигде, — отрезал Тэп. — Будем считать, что ты обознался.

Не припомню, чтобы прежде Тэп с кем-нибудь так говорил. Обычно, если кто-то напрашивался на неприятности, он просто выхватывал револьвер и стрелял.

Мы вместе направились к хижине, по пути Тэп обернулся ко мне.

— Видел когда-нибудь шестизарядник, а, Рай? Если дойдет до драки, нам придется силой удерживать землю.

— Не беспокойся, — я снял рубашку, чтобы постирать ее, — если до этого дойдет, я свое дело знаю.

— А эта его девчонка… — неожиданно сказал он, — ничего себе штучка, правда?

Мне почему-то стало неприятно.

Утром в субботу, собираясь на танцы, мы встали пораньше, побрились и принарядились. Путь до города неблизкий, и мы решили выехать загодя. Я вытащил из своего «военного саквояжа» видавшие виды потертые кожаные ремни а пару шестизарядников. Поколебавшись мгновение, я положил их обратно, бросив поверх свои старые джинсы.

Потом я пригладил свою шевелюру. Да, волосы у меня, конечно, длинноваты, но зато мой костюм из черного сукна в рубчик был почти новый, и шил я его на заказ. У меня такие широкие плечи и такая узкая талия, что из готового платья на меня ничего не подберешь. К этому костюму я надел серую рубашку из тонкой шерсти и повязал черный шейный платок, а затем увенчал свой наряд самой лучшей черной шляпой с низкой тульей.

Тэп тоже немного принарядился. Когда он взглянул на меня, то в его глазах я заметил неподдельное удивление.

— Рай, да ты, оказывается, симпатичный парень! Прямо-таки настоящий красавец! — усмехнулся он, но лицо его было таким, словно он думал о чем-то неприятном. Немного помолчав, он добавил: — Револьвер у тебя с собой? Лучше быть при оружии.

Я похлопал по своему кожаному ремню и откинул полу сюртука. Мой «рашен» 44-го калибра был при мне, под рукой. Один из самых верных способов быстро выхватить револьвер — носить его за поясом. Про второй револьвер, в кобуре под мышкой, я ничего говорить не стал. Это было новомодное изобретение, придуманное, если верить слухам, Беном Томпсоном, а уж если оно хорошо для Бена, то и мне тоже сгодится.

Нам предстояло проехать не менее двадцати пяти миль, но в пути обошлось без задержек, и мы успели как раз ко времени. На платной конюшне я распорядился насыпать нашим коням отборного овса. Тэп вопросительно взглянул на меня.

— Это стоит денег, — натянуто заметил он.

— Ну да, но сытый конь и скачет быстрее. Мы с тобой не в том положении, чтобы экономить на лошадях.

На Бетти было синее платье, в цвет ее голубых глаз, и, хотя там было еще примерно полдюжины симпатичных девушек, никто из них не мог с ней сравниться. Ближе всех ко мне оказалась темноглазая жгучая сеньорита. Красавица мельком взглянула в мою сторону. Некоторое время спустя я снова поймал на себе ее взгляд.

Тэп даром времени не терял. Он прошагал через всю комнату, подошел к Бетти и теперь о чем-то разговаривал с ней. Она стояла у стены напротив меня, и наши взгляды встретились, но — тут уж ничего не поделаешь — Тэп меня опередил, и я вовсе не собирался мешать ему. Юная мексиканка все еще была поблизости, так что я пригласил ее на танец и тут же получил согласие. Легкая как перышко, она с блеском исполняла все фигуры. Мы станцевали с ней один танец, потом еще один, затем появилась рыжеволосая ирландская девушка с забавными веснушками на вздернутом носике, а после я снова танцевал с Мархитой Лопес. Несколько раз я оказывался неподалеку от Бетти, и мы поглядывали друг на друга. Ее взгляды были неизменно холодны.

Вечеринка близилась к концу, когда мы неожиданно оказались лицом к лицу.

— Не припоминаете меня? — с некоторым вызовом поинтересовалась она. — Если помните, это я пригласила вас сюда.

— Вы также пригласили и моего компаньона, и мне показалось, что вы очень заняты, так что я…

— Видела я вас, — обиженно возразила она. — Вы как раз танцевали с Мархитой.

— Она неплохо танцует, и к тому же очень хорошенькая.

— Вот как? Вы так считаете? — Она гордо вскинула головку и гневно сверкнула глазами. — Может быть, вы думаете… — Но тут снова заиграла музыка, я, не раздумывая, подхватил ее и увлек в круг, так что она не успела ничего сказать.

Вокруг было много девушек, но меня влекло именно к Бетти. Так получилось, что мы оказались вдвоем на веранде этой старой фермы, превращенной в школу, и принялись смотреть на звезды. Хотя, честно говоря, в тот момент нам не было никакого дела до красоты звездного неба.

— Надеюсь, ты останешься, — неожиданно сказала она.

— А твой отец надеется, что нет, — ответил я. — Но мы останемся.

Она была взволнована.

— У отца свои причуды, Рай, но дело не только в нем. Неприятности у вас могут быть и с Четом Бейлессом. С ним и с Херито.

— С кем? — переспросил я, хотя уже в тот момент знал ответ.

— Херито Хуарес, ганмен, работает на Бейлесса. Прекрасный погонщик, но очень подлый и к тому же убийца. И если уж на то пошло, то Бейлесс ничем его не лучше. Ред Коррам хоть и работает на отца, но ведет с Бейлессом какие-то делишки.

Имя Херито Хуареса мне хорошо знакомо, поэтому внутри у меня похолодело. Но тут открылась дверь, и показался Тэп. Увидев, что мы стоим рядом на темном крыльце, он, судя по его лицу, явно не обрадовался.

— Бетти, а я тебя повсюду ищу. Наш танец заканчивается.

— Ой, извини, пожалуйста! Я не думала…

Тэп взглянул поверх ее головы на меня.

— Похоже, грядут неприятности, — сказал он, — так что будь осторожнее.

Пройдя в самый конец веранды, я сошел на землю и направился к лошадям. Но тут под деревьями в глубокой тени зазвучали голоса.

— Сейчас же отправляйся туда, — настаивал чей-то мужской голос, — и как следует покопайся в их барахле. Я хочу знать, кто они такие. Будь предельно осторожен, потому что если этот Тэп — тот, о ком я думаю, то стреляет он быстро и всегда попадает в цель.

В ответ послышалось тихое бормотание, потом — звон монет. Вглядевшись в темноту, я с трудом различил три темных силуэта.

Первый голос добавил:

— А когда будешь уезжать, подожги дом.

Хорошо бы узнать, кто этот человек, но троица разделилась, и, последуй я за теми двумя, что вернулись на танцы, ускользнет тот, кто должен поджечь наш дом. Поэтому я поспешно направился вслед за ним к коновязи. Когда он подошел к лошади, на его лицо упал свет из дома. Это был Джонни-кайова, метис, подозреваемый в краже скота.

— Ты никуда не поедешь, — сказал я ему, выходя из своего укрытия, — и никого поджигать не будешь. А если хочешь жить, давай расстегивай свои ремни с револьверами. И смотри, чтоб без фокусов.

Кайова замер как вкопанный, пытаясь разглядеть меня. Ему был виден лишь мой силуэт, на лицо падала тень. Он заметил, что я стою, опустив руки, и что оружия у меня вроде бы нет. Он схватился за кобуру.

Мой револьвер выстрелил лишь однажды — короткий, внушительный ответ с моей стороны. В воздухе поплыл горьковатый запах порохового дыма, а со стороны дома послышались заглушающие музыку встревоженные возгласы. Джонни-кайова остался лежать на утоптанной земле, широко раскинув руки.

Не желая затевать стрельбу или отвечать на вопросы, я обогнул угол дома и кинулся к веранде, на которой мы с Бетти только что стояли. В дверях толпилось много народу, все они смотрели на танцующих. Среди зрителей была и Мархита. Пробравшись к ней сквозь толпу, я тронул ее за руку, и мы закружились в вихре танца.

Она тут же догадалась, что что-то произошло, — девчонка была на редкость сообразительная. Затем музыка смолкла, на середину комнаты вышел Джим Лукас с шерифом Фреди Тетли.

— Убит Джонни-кайова, — объявил Тетли. — Похоже на честный поединок. Итак, кто это сделал?

Тэп стоял рядом с Бетти, и я видел, как Ред нахмурился, заметив его в толпе. Потом автоматически перевел взгляд на меня. Он был явно чем-то озадачен.

— Так ему и надо! — убежденно сказал седоволосый мужчина, стоявший недалеко от меня. — Может быть, хоть теперь у нас перестанут пропадать коровы.

— И все-таки кто его убил? — раздраженно переспросил Тетли. — Ладно, ребята, признайтесь. Ведь это простая формальность.

Разум подсказывал мне, что лучше промолчать, и я стоял выжидая. Лукас положил руку шерифу на плечо.

— Брось, Фред! Забудь об этом. Ему почти удалось выхватить из кобуры револьвер, по крайней мере, он пытался это сделать. Видать, тот, кто его пристрелил, оказался ловчее. Пуля угодила точно в сердце, а стреляли-то в темноте, почти наугад!

Он посмотрел в сторону Тэпа Генри, а затем его взгляд на мгновение остановился на мне. Мы с Мархитой все еще стояли рядом, держась за руки, и я почувствовал, как ее пальцы сжали мою ладонь. Подняв на меня глаза, она тихо прошептала:

— Ты видел, как это случилось? — В ее голосе слышалось искреннее участие.

— Это сделал я. — Мы стояли поодаль от всех, и я говорил очень тихо. — Но об этом никто не должен знать, хотя все было честно. — И я, не называя Реда, пересказал услышанный мною разговор.

Она слушала молча, не задавая вопросов. Все присутствующие на танцах знали о том, что нас стараются выжить с Саут-Форк, так что моя история ее ничуть не удивила. Некоторые женщины умеют хранить чужие секреты, и, по моему глубокому убеждению, Мархита была как раз из таких.

Мы с Тэпом знали, до чего же ненадежно наше положение. И дело было не только в Лукасе. Конечно, как хозяин самого большого в округе ранчо и как землевладелец, на чьи угодья совершено посягательство, он мог выразить недовольство, однако больше всех возмущался Бейлесс с ранчо «Слэш Б», а судя по тому, что я о нем слышал, у него была привычка брать правосудие в свои руки.

Ко мне подошел Тэп.

— Ты видел, как стреляли? — спросил он и тут же, не дожидаясь моего ответа, продолжил: — Может, он уже давно на это напрашивался, но все же интересно, кто его уложил? Похоже на Вэса Хардина ^[15] или на Малыша из Ларедо. Ты что-нибудь слышал?

— Только то, что Джонни получил по заслугам. Он из тех, кого можно было нанять за гроши, чтобы пустить человека по миру или дотла спалить его дом.

Тэп быстро взглянул на меня, но, прежде чем он успел что-либо сказать, к нам торопливо подошла Бетти.

— Вам двоим лучше поскорее уйти, — прошептала она. — А то уже пошли всякие разговоры, и кое-кто из местных собирается затеять разборку.

Она говорила для нас обоих, но ее взгляд был обращен ко мне. Тэп переступил с ноги на ногу.

— Ну и что теперь? — сурово спросил он. — Предлагаешь бежать?

— Конечно же нет! — воскликнула она. — Но почему бы вам не постоять в сторонке, пока я не поговорю с отцом? Попробую его урезонить.

— Что ж, это вполне разумно, Тэп. Пойдем отсюда.

— Если хочешь бежать, — он говорил раздраженно и более резко, чем обычно, — давай, действуй! А я остаюсь. Если им нужна драчка, они будут ее иметь.

Его презрение больно задело меня, и мне пришлось пару раз глубоко вдохнуть, чтобы успокоиться.

— Не надо со мной так говорить, Тэп. Если дойдет до стрельбы, я готов, но почему бы не дать Бетти шанс? Если начнется пальба, такой возможности уже не будет.

В комнату вошли двое, а вслед за ними еще полдюжины человек. Сердце у меня в груди бешено застучало, я схватил Тэпа за руку:

— Пошли отсюда! Здесь Чет Бейлесс и Херито Хуарес!

Я не мог не заметить этого подвижного, жилистого человека. Бетти Лукас недоуменно посмотрела на меня. Тэп отпихнул мою руку и взглянул на меня как на последнего труса.

— Ладно, — сказал он, — идем! Одному мне их все равно не одолеть!

Могу себе представить, что они обо мне думали, но тогда я думал лишь о том, чтобы не столкнуться лицом к лицу с Бейлессом и Херито в этой переполненной комнате. Я лично знаком с Херито и прекрасно знаю, что произойдет, если он увидит меня здесь. Его не остановит ни толпа, ни тот факт, что могут погибнуть ни в чем не повинные люди.

Бетти старательно избегала встречаться со мной взглядом и отстранилась от моей руки, когда я повернулся к ней, чтобы попрощаться, так что я просто последовал за Тэпом Генри, уже направившимся к двери. По дороге домой он не проронил ни слова, и утро следующего дня тоже прошло в молчании, затянувшемся почти до самого обеда.

— Держись подальше от Бетти, — в конце концов объявил он мне, — она моя девчонка.

— Что-то я не заметил, чтобы на ней было тавро, — спокойно ответил, — и пока я его не увижу, от своего не отступлюсь. Хотя я не хочу никаких ссор между нами, — продолжал я. — Мы пересекли вместе не одну реку, и у нас впереди немало трудностей. Нам нужно удержать это место и обзавестись хозяйством.

— Ну а как насчет вчерашнего вечера? — Тон его был по-прежнему холоден. — Ты же струхнул, признайся.

— А тебе что, захотелось пострелять в комнате, где полно женщин и ребятишек? К тому же стрельбой ничего не решишь. Палить может любой. Вопрос в том, кому достанется победа.

Он бросил на меня оценивающий взгляд:

— Ну и что это должно означать?

Я знал: он сильно разочаровался во мне. Хотя, возможно, и прежде был не слишком высокого мнения.

— А то, что всему свое время, — сказал я. — Вместе мы можем их одолеть, но для этого необязательно строить из себя крутых. Нам ни к чему заводить себе новых врагов.

— Может, ты и прав, — неохотно согласился он. — Я видел, как одного линчевали за то, что он во время перестрелки нечаянно застрелил мальчишку. — Тэп смерил меня пристальным взглядом. — Похоже, те трое здорово тебя напугали.

Мы смотрели друг на друга поверх чашек с кофе, и я чувствовал, что во мне закипает негодование, но я подавил его.

— Ничего подобного, — возразил я на это, — но на счету Чета Бейлесса восемь убийств. А Херито прославился в Соноре и ее окрестностях, он уложил раза в два больше. Да и коварства ему не занимать, так что на легкую победу лучше не рассчитывать.

— Никогда б не подумал, что они такие крутые, — пробормотал Тэп и опять вперился в меня пристальным, тяжелым взглядом. — А тебе-то все это откуда известно?

— Бейлесс, — осторожно сказал я, — родом из Миссури. Раньше он состоял в банде у самого Джеймса ^[16], но затем осел в Игл-Пасс. Херито же… да в Соноре его каждая собака знает.

Следующие несколько деньков выдались погожими, и мы изо всех сил трудились, обмениваясь лишь самыми необходимыми словами. Меня ужасно злило, что Тэп сомневается во мне.

На четвертый день к вечеру — я как раз расседлывал своего серого — вдалеке послышался стук копыт. Человек, ведущий такой образ жизни, как я, должен иметь хороший слух и острое зрение, иначе долго не протянешь.

— Тэп! — тихо позвал я. — Всадники! Скоро будут здесь!

Он выпрямился и взглянул в мою сторону.

— Уверен?

— Да. — Я поспешно повесил седло на бревно, которое мы приспособили специально для этой цели, быстро вынул из чехла свою винтовку и прислонил ее к двери сарая. — Пусть подъедут поближе.

Вся компания дружно въехала в наш двор, и Тэп Генри вышел к ним навстречу. Среди прочих здесь был и Бейлесс, ехавший рядом с Джимом Лукасом, но Херито я не заметил, и у меня отлегло от сердца. Прежде чем они объявились поблизости, я поспешил скрыться в сарае. Их было около дюжины, и, выехав на середину двора, они осадили коней. Не дав Лукасу даже рта раскрыть, на сцену выступил Бейлесс.

— Генри! — коротко и резко выкрикнул он. — Тебя предупреждали. Собирай свое барахло. Сейчас мы тебя будем поджигать!

Тэп выдержал паузу — я мысленно успел сосчитать до трех — и сказал:

— Черта с два!

— Нам не нужны тут поселенцы! Стоит объявиться одному, как тут же сбегаются другие. И не нужен нам никто с такой репутацией, как у тебя!

— С моей репутацией? — Должен признаться, выдержка у Тэпа была. Он сделал шаг в сторону Бейлесса: — А кто докажет, что я…

— Я! — Это был Ред Коррам. — Ты работал на Руста в Пэнхэндле ^[17].

— Ну и что с того? — улыбнулся Тэп. — Не думаю, чтоб среди вас нашелся такой святой, который ни разу в жизни не заклеймил хотя бы нескольких чужих коров. Сейчас я этого не делаю.

— Не важно! — Бейлесс был неумолим. — Выметайтесь или вас здесь и похоронят!

Лукас откашлялся, собираясь что-то сказать.

Тэп перевел на него взгляд.

— И ты, Лукас, того же мнения?

— Я никому не желаю смерти, — сказал он, — но…

— А я желаю! — Бейлесс разошелся не на шутку. — Пусть убираются или мы их пристрелим!

Когда всадники были еще на подъезде к дому, Тэп Генри мельком оглянулся и, увидев, что я скрылся в сарае, больше ни разу не повернул головы в мою сторону. Он наверняка полагал, что помощи ему ждать неоткуда. И ошибался. Настал мой черед.

Выйдя из своего укрытия, я громко сказал:

— Похоже, меня это тоже касается, Чет, а?

Услышав мой голос, он резко обернулся и уставился на меня. Моя шляпа была низко надвинута, а из-за пояса торчала рукоятка револьвера — все тот же «рашен» 44-го калибра. Я сделал еще шаг вперед, что ставило Бейлесса в очень невыгодное положение: если бы он повернулся ко мне, Тэп оказался бы сбоку от него.

— А ты еще кто такой? — грозно спросил Бейлесс, рослый небритый мужчина, лицо которого, заросшее черной щетиной, казалось сейчас несколько бледноватым.

— Я Тайлер, Чет. Райан Тайлер. Не думаю, чтоб тебе доводилось слышать это имя, а? — Не поворачивая головы, но достаточно громко, чтобы все меня слышали, я сказал, обращаясь к Тэпу: — Тэп, если они откроют бал, Бейлесс мой.

Судя по всему, они были огорошены. Еще бы! Никому не известный парнишка вдруг вышел вперед и бросил вызов ранчеро, прославленному ганмену. Это их остановило. Никто не знал, что и сказать.

— Лукас, — продолжал я, — ты же не дурак. У тебя есть дочь и прекрасное ранчо. На тебя работают неплохие парни. А если начнется стрельба, мы обязательно заденем или тебя, или Бейлесса.

День выдался теплый, по небу плыли облака. Похоже, собирался дождь. Снега на земле уже почти не осталось, и в воздухе пахло весной.

— Что же касается меня, я отсюда никуда не уеду, пока мне самому этого не захочется. Так что, если вы решили пострелять, начинайте. Но за смерть каждого из нас вам придется поплатиться тремя вашими людьми.

Тэп был удивлен не меньше их, я видел это, но ведь именно удивление и вынудило их задуматься. Однако я знал, что долго так продолжаться не может. Подойдя поближе, я снова остановился, обводя взглядом группу всадников, а затем опять повернулся к Бейлессу:

— Почему бы тебе не слезть с коня, Чет? Если уж ты решил схватиться за пушку, то будет лучше, если у тебя под ногами окажется твердая почва. Ты же не хочешь промахнуться, нет? Если промахнешься, второй попытки у тебя не будет.

Ты ведь собирался что-то спалить, Чет. Тогда почему ты торчишь в седле? А то начинай с револьвера, как твой дружок кайова. — Не сводя с меня взгляда, Бейлесс не спеша высвободил из стремени одну ногу. — Вот так-то лучше, Чет. Давай-давай, слазь. Я хочу, чтобы ты стоял на земле, не так далеко придется лететь. Вот этот человек, — медленно говорил я, — заплатил Джонни-кайове, чтобы он сжег наш дом. Я все слышал. Я дал Джонни шанс бросить пушки, хотел поговорить с ним, но он все решил иначе.

— Ты убил Джонни? — спросил Лукас, уставясь на меня. — Но он, говорят, здорово умел обращаться с револьвером.

— Кто? Он? — Мой голос был исполнен презрения. — Самая обыкновенная посредственность. — Я не спускал глаз с Бейлесса. — Ты собирался устроить тут пожар, Чет, так давай, спускайся.

Чет Бейлесс был встревожен. Последний раз он видел меня года два назад, и за это время я более чем на дюйм подрос и стал шире в плечах. Мое лицо затеняли поля шляпы, он видел лишь мой рот и подбородок. И все это ему очень не нравилось. Видать, в его памяти засело что-то неприятное, связанное со мной, а Чет Бейлесс был стрелок, а не игрок. Будь рядом с ним Херито или Ред, он, возможно, и рискнул бы, но он понимал, что из-за Тэпа Ред был вне игры.

— Лукас, — сказал я, — для прогулок верхом ты мог бы выбрать себе компанию и получше. Бейлесс со своего коня не слезет. Он не дурак и хочет еще пожить на этом свете. Берите с него пример, ребята. Что ж до нас с Тэпом, то нам здесь нравится. И мы намерены оставить это местечко за собой. Мы также собираемся разводить здесь коров, но чтоб все было честь по чести, а потому в любое время, когда захотите пополнить свое стадо, — милости просим. Но только вы, ни Бейлесс и никто из его шайки-лейки.

Чет Бейлесс взмок. Очень осторожно он вставил ногу обратно в стремя. Джим Лукас лишь однажды взглянул в его сторону и крепко стиснул зубы.

— Поехали отсюда! — Лукас развернул коня, и всадники без единого слова поскакали.

Только один Ред оглянулся назад, но смотрел он не на меня, а на Тэпа.

— До встречи в городе! — бросил он.

— В любое время, Ред! — крикнул Тэп ему вслед. — Завсегда буду рад!

Когда наш двор опустел, он обернулся и посмотрел на меня:

— Ты круто играл, малыш. А если б Бейлесс схватился за пушку?

— Думаю, он был бы уже мертв, — просто ответил я, — но я знал, он бы на это не отважился. Чет любит играть наверняка. Правда, с кольтом он управляется недурно. Но таких, как он, миллион!

Вернувшись обратно к сараю, я взял свою винтовку.

— Боже всемогущий, как же жрать хочется! — сказал я, прекращая разговор.

Что думал обо всем этом Тэп, я не имел никакого понятия. Лишь пару раз я поймал на себе его оценивающий взгляд. Вечером следующего дня он куда-то уехал. Я знал, куда он держит путь — отправился покорять сердце Бетти Лукас.

Меня мучила досада, но тут уж ничего не поделаешь. Он некоторым образом намекнул, что мне остается Мархита, но на самом деле Мархита была по уши влюблена в какого-то погонщика, который работал на ранчо у ее папаши, хотя время от времени она и не отказывала себе в удовольствии пофлиртовать немного с кем-нибудь еще.

Я был уверен в одном: Чет Бейлесс потолкует с Херито, и они уже оба явятся по мою душу. У Херито Хуареса было достаточно причин ненавидеть меня, а уж он-то сразу узнает, во мне Малыша из Ларедо.

Сказать по совести, меня никогда не привлекала слава стрелка, ганфайтера, хотя стрелял я быстро и точно — можно сказать, это мои природные качества. В шестнадцать мальчишка может здорово расстраиваться из-за того, что еще не взрослый. Я работал наравне со всеми на ранчо «Ноб», когда Эд Кинер до того достал меня своими издевками, что я развернулся и крепко врезал ему. Он свалился, а встав, тут же схватился за револьвер. Не знаю, как это получилось, но в следующий момент Кинер уже лежал на земле с пулей в сердце, у меня в руке дымился револьвер, а все работники в удивлении раскрыли рот: у них на глазах теленок вдруг превратился в горного льва.

У Кинера было трое братьев, и однажды двое из них загнали меня в угол в Ларедо. Кончилось все тем, что один из них так и остался лежать в том углу, а другой три месяца провалялся в постели. Я же тем временем перебрался в Мексику, где стал работать ковбоем. В Эль-Пасо я стрелялся с братом Херито и уложил его, снискав к тому времени славу второго Малыша Билли ^[18]. Меня называли Малышом из Ларедо, так как родом я именно оттуда. На обратном пути в родные края мне пришлось оказаться в окрестностях реки Нуэсес, здесь меня настиг третий Кинер, после чего он улегся на Бут-Хилле ^[19] рядом со своими братьями.

После этого в меня словно бес вселился, но убивал я только некоторых гнусных команчей. Но как бы там ни было, а шерифу Форт-Гриффина от меня все же крепко досталось, потом я выбил оружие из руки его коллеги в Мобити и по-свойски разобрался с тремя работягами из Доанс-Кроссинг. К тому времени мое имя было у всех на слуху, так что я перебрался туда, где никто не знал, что я — Райан Тайлер, тот самый ганфайтер из Ларедо. Знал об этом только Чет Бейлесс — он слонялся поблизости, когда я уложил Кинеров. Знал и Херито.

Я перестал выставлять напоказ оружие и по возможности не лез ни в какие заварушки. Вот почему я облюбовал себе местечко для ранчо на безлюдье возле Пеладо и избегал всяческих осложнений.

Наверное, было уже за полночь, и я успел поспать пару часов, когда меня разбудил перестук конских копыт и какой-то крик с улицы. Поспешно вскочив со своей койки, я схватил винтовку и выглянул за дверь. Бетти Лукас! Я был потрясен.

— Рай! Скорее! Тэп убил Лона Битти, и его схватили! Они повесят его!

Наверное, ни один человек на свете не одевался с такой быстротой, как я. Открыв свой «военный саквояж», я выхватил из него ремни с револьверами. Наспех нацепив их на себя, я сунул за пояс свой «рашен» 44-го калибра и со всех ног бросился к коню. Бетти уже подвела серого к дому и даже водрузила ему на спину седло, так что мне оставалось лишь затянуть подпругу и вскочить на него.

— Они в Себолле! — крикнула она мне. — Быстрее!

И уж можете мне поверить, я мчался как угорелый. Мой серый был сыт и полон сил. Он летел по дороге во весь опор с резвостью ошпаренного кота, так что довольно скоро я увидел огни Себоллы. Однако, заприметив впереди небольшое темное пятно в окружении горящих факелов, я попридержал коня. Так и есть: Тэпа связали, усадили задом наперед на собственного коня и уже обмотали вокруг шеи веревку. Тэп мрачно озирался по сторонам, при этом понося всех последними словами. Я подъехал поближе и крикнул:

— Ладно,парни! Повеселились, и хватит! Представление окончено!

— Кто там еще такой умный? — Все они разом повернулись в мою сторону, и я позволил им удовлетворить любопытство.

— Это я, Рай Тайлер, — сказал я, — но в Соноре меня зовут Малыш, или Малыш из Ларедо. У меня с собой винчестер и три заряженных револьвера, убить меня непросто, так что, если кому-нибудь из вас, ребята, хочется, чтобы ваши жены стали вдовами, а детишки осиротели, можете хвататься за свои пушки.

Мне совершенно без разницы, — продолжал я, — в кого стрелять. Я не хочу никого убивать, но я знаю: если Тэп кого-то и застрелил, то все было честно. А теперь назад — и очень осторожно. Хочу предупредить: я стреляю с обеих рук. Так что, если вздумаете меня остановить, двенадцать пуль ваши. К тому же у меня есть винчестер и еще один револьвер. И примите к сведению: я стреляю с одиннадцати лет, я еще ни разу не промазал, поэтому, если кто задумал умереть, он, можно сказать, обратился по адресу!

Все неподвижно застыли на месте, краем глаза я заметил, что Тэп несколько изменился в лице.

— Он первый начал, — сказал наконец Тэп.

— Но ведь он был совсем еще мальчишка!

Я не знал, кто это сказал. Похоже, Грейвел Браун, один из завсегдатаев салуна «Вентана», большой любитель выпить на дармовщинку.

— Зато револьвер его был совсем как у взрослого, — возразил Тэп, — и к тому же ему исполнилось семнадцать, я в его годы уже был segundo ^[20] на одном ранчо в окрестностях Огаллалы.

Боец из Брауна был никудышный.

— Грейвел, — сказал я, — сейчас ты очень осторожно подойдешь и снимешь петлю с шеи Тэпа, и если ты, не дай Бог, подтолкнешь его или коня, тебя еще до рассвета присыплют землей и разровняют холмик лопатой.

Снимая петлю, Грейвел Браун был предельно аккуратен. Пока Грейвел развязывал Тэпу руки и возвращал револьверы, я заставил коня пройти несколько шагов вперед.

— На этот раз, Тайлер, твоя взяла, — послышался из темноты чей-то голос, — но не искушай судьбу, вам с Тэпом лучше убраться куда подальше. Вы и так уже слишком задержались. А бандиты нам здесь не нужны.

— Не нужны? — усмехнулся я. — Ладно, дружище, расскажи об этом Чету Бейлессу, Реду Корраму, а самое главное — Херито Хуаресу. Если уедут они, уедем и мы. До тех же пор наш адрес остается прежним: Пеладо. И если надумаете приехать в гости, горячий кофе всегда на столе. Но если вы и дальше не угомонитесь, мы вдвоем зададим вам такого жару — мало не покажется. — Я осадил коня на пару футов назад. — Ладно, Тэп. Ребятам давно пора спать. Пусть себе едут домой.

Теперь наши кони стояли бок о бок, и мы наблюдали, как толпа начала расходиться. Все были крайне недовольны таким поворотом событий, но, по-видимому, прослыть мертвым героем никому не хотелось. Когда все наконец разошлись, Тэп повернулся ко мне.

— Ты спас мою шкуру, Малыш. — Он пришпорил коня, и мы двинулись в обратный путь. Некоторое время спустя он снова повернулся ко мне: — А ты что, и вправду тот самый ганфайтер из Ларедо?

— Угу, — откликнулся я. — Но только распространяться об этом не стоит.

— А я-то еще сомневался, умеешь ли ты драться! До чего ж человек может быть глуп.

Прошла неделя, и за это время в окрестностях Саут-Форк никто больше не появился и никто нас не побеспокоил. Изредка Тэп уезжал куда-то по вечерам. Он никогда ничего не говорил, и я не спрашивал. Просто стоял в стороне. Это игра Тэпа, рассудил я, и если ей нужен Тэп, значит, не нужен я. Ради него Бетти даже прискакала сюда, а значит, она точно к нему неравнодушна. В конце недели, в субботу, я оседлал своего коня и еще взял с собой вьючную лошадь. Тэп, который внимательно наблюдал за моими сборами, сказал:

— Думаю, мне все-таки лучше поехать с тобой.

— А я так не думаю, Тэп, — сказал я. — Слишком уже все тихо и спокойно. Скорее всего, они на это и рассчитывают — мы вдвоем уедем в город и оставим дом без присмотра. А когда вернемся, либо увидим дымящееся пепелище, либо нарвемся на вооруженную засаду, тут, в этом самом доме. Так что ты держи оборону.

Тэп встал. На его суровом непроницаемом лице появилось выражение тревоги.

— Но они могут напасть на тебя. Не стоит испытывать судьбу.

— А это уж предоставь мне, — сказал я, — к тому же выбора у нас нет. Нам нужна жратва.

Когда я на своем сером появился на главной улице города, Вентана, казалось, была погружена в полуденную дрему. Двое каких-то старых чудиков сидели на скамейке перед одним из домов и дремали, пригревшись на солнышке; у коновязи стояло несколько лошадей. В самом конце улицы, совершенно застыв, сидела в повозке молоденькая девушка в туго накрахмаленном платье, разглядывая городскую жизнь и пытаясь вникнуть в нее.

Покупателей в лавке не оказалось, и продавец рьяно принялся укладывать отобранный мною товар. Теперь, как и в старые добрые времена, я держал три своих револьвера у всех на виду, а четвертый носил в наплечной кобуре под курткой. Если им нужна война, они будут ее иметь.

Когда мой заказ был готов, я сложил все свертки у двери черного хода, а сам вышел через переднюю дверь. Лавочник посмотрел на меня и сказал:

— Если хотите жить, уезжайте-ка отсюда поскорее. Они только и дожидаются, чтобы вы здесь объявились.

Снова водрузив на голову шляпу, я усмехнулся:

— Благодарю за заботу, мистер, но мне кажется, было бы неучтиво заставлять людей ждать. Пойду послушаю, что они хотят мне сказать.

— Они скажут это языком свинца! — Взгляд его был суров, но я видел, что настроен он дружески.

— В таком случае поговорю с ними на том же языке. В свое время я владел им довольно неплохо. Может, еще не потерял навык.

— Они засели в салуне «Вентана», — заметил он, — и еще парочка — на той стороне улицы. Их по крайней мере четверо.

Когда я ступил на тротуар, примерно два десятка прохожих тут же сошли с него, улица опустела, словно карман побирушки, а я направился прямиком к салуну, поглядывая по сторонам и стараясь держаться поближе к домам на правой стороне улицы. В той лавке, что через улицу, должно быть, и засели те двое.

В окне лавки показался какой-то человек, и я выжидающе остановился. Затем из салуна вышел Чет Бейлесс. На пороге лавки появился Ред Коррам. Неожиданно двинулся к середине улицы Херито Хуарес. Еще один парень стоял в проулке, и получилось, что они окружили меня со всех сторон.

— Ну что, объявился наконец? — усмехнулся Бейлесс. — Вот теперь и поглядим, кто на этой земле хозяин!

— Привет, Херито, — сказал я, — тебя еще не повесили? Мне кажется, это уже давно следовало бы сделать.

— Но раньше я отправлю тебя на тот свет! — Херито остановился, широко расставив свои худые ноги.

Бог ты мой! Никогда в жизни я не видел ничего более мерзкого! У него было узкое лицо с черными раскосыми глазами и высокими скулами. Остальные перестали для меня существовать, я видел только его. Это был динамит, начиненный ненавистью ко мне и таким, как я.

— А вот это-то у тебя и не получится, Херито, — бросил я, почувствовав редкостное возбуждение. В моей душе словно поселился дьявол, его-то я больше всего и опасался. Именно по этой причине я и старался держаться в сторонке, потому что когда подступали неприятности, во мне оживало первобытное желание убивать, а никакой нормальный человек не захочет поддаваться столь опасному порыву. Что же до меня, в большинстве случаев мне удавалось держать себя в узде, но вот теперь я ощутил в себе этот порыв, он отчаянно рвался наружу. Скажи кто-нибудь, что мне суждено умереть посреди этой улицы, я бы все равно не отступился.

Кровь стучала у меня в висках, дыхание сделалось прерывистым, и я стоял там, ощущая нервную дрожь во всем теле и задыхаясь от переполнявшего меня неукротимого желания — скорей бы началось представление.

И тут на улице показалась Бетти Лукас.

Должно быть, она нарочно появилась в это время. Решила, что сможет предотвратить перестрелку. Но она не знала Чета Бейлесса, Коррама и иже с ними. Уж этим-то ничего не стоят выстрелить в женщину. Большинство мексиканцев не стали бы этого делать, но только не Херито Хуарес. Он бы и мать родную пристрелил, лишь бы добраться до меня, в этом я был абсолютно уверен.

Бетти легко и беззаботно шла вдоль пыльной улицы, обмахиваясь соломенной шляпкой. Кто-то закричал на нее, кто-то выругался, но она продолжала идти, направляясь прямо ко мне.

— Пойдем отсюда, Рай, — тихо сказала она. — Они убьют тебя. Идем со мной.

Одному Богу известно, как мне хотелось встретиться с ней глазами, но взгляд мой оставался неподвижен.

— Уйди с улицы, Бетти. Я сам заварил эту кашу и намерен довести игру до конца. Так что проходи.

— Пока ты со мной, они не станут стрелять, — втолковывала мне Бетти, — пойдем же!

Она была не на шутку встревожена, и я вполне мог себе представить, чего ей стоило выйти на улицу. И тут, по-видимому, взгляд мой дрогнул, потому что я увидел — рука Херито сделала стремительное движение.

А я? Еще никогда в жизни я не действовал так быстро! Сделав стремительную подсечку, я опрокинул Бетти в пыль у своих ног и одновременно с этим правой рукой выхватил револьвер и выстрелил прямо над ней — рассерженной, перепуганной и восхитительно красивой.

Мы с Херито выстрелили практически одновременно, но я потерял некоторое время на то, чтобы уложить на землю Бетти. Что-то разорвало рукав моей куртки, я поспешно переступил через лежавшую на земле девушку и свободной рукой выхватил второй револьвер. Откуда-то сзади прогремел еще один выстрел, и Херито стоял теперь напротив меня с окровавленным лицом, перекошенным гримасой ужаса, все еще продолжая палить из своего револьвера.

Бейлесса я вывел из игры выстрелом с левой. Пуля угодила ему в правый локоть, и именно эта пуля сделала из него другого человека, хотя тогда я этого не знал.

Отныне он уже никогда не сможет быстро выхватить револьвер!

Херито внезапно сорвался с места и бросился ко мне. Из раны на голове у него ручьем текла кровь, заливая лицо и рубаху, но он все еще был жив и стремился убивать. Он подошел ближе, целясь в меня в упор, и наши выстрелы прогремели одновременно, но я, должно быть, на какую-то долю секунды опередил его, и пуля угодила ему в пах.

Когда пуля попадает в пах, то человек тут же падает, и Херито тоже повалился на землю. Он перекатился на спину, и его блуждающий взгляд остановился на мне:

— Какой быстрый! Ты… дьявол! — Лицо его исказила судорога, и в следующее мгновение он был уже мертв. Я поднял глаза, и первым, кого я увидел, был Тэп Генри. Он стоял перед салуном «Вентана», держа в руке еще дымящийся револьвер.

Это был день крещения города.

Я знаю, что говорю. Тем ясным, солнечным днем мы вышли на пыльную улицу городка и обратили живущих в нем в свою веру. Мы с Тэпом дали им ясно понять, какая участь ожидает любого, кто только вздумает стать у нас на пути, и город согласился с ранчеро, которые последовали примеру Джима Лукаса, а тот вышел и пожал мне руку, положив тем самым конец войне.

Бетти стояла рядом со мной, лицо ее, все еще перепачканное пылью, было уже не таким бледным. Тэп подошел к нам, на ходу убирая револьвер в кобуру, и протянул мне руку. И я крепко пожал ее. Мы несколько месяцев были просто компаньонами, а теперь стали друзьями.

— Ты и я, Малыш, — проговорил он, — вместе мы перевернем мир! Или же наоборот — приведем его в порядок! Уверен, отныне нашим злоключениям пришел конец.

— А ты не жалеешь об этом? — Я стоял, одной рукой обняв Бетти за талию.

— Нисколечко! — Он усмехнулся. — Ты ей всегда нравился больше. А что до меня — никогда еще не встречал человека, с которым можно было бы пересечь любую реку!

Скота на Пеладо прибавилось, огромный лысый купол горы возвышается над бескрайними зеленеющими лугами, где пасутся упитанные коровы и лоснятся на солнце шелковистые шкуры лошадей. Теперь там стоят два дома: в одном из них живет Тэп с девушкой из Эль-Пасо, а в другом — мы с Бетти.

Мы приехали сюда, когда этот край был еще совсем диким и необжитым, и нам пришлось положить немало сил, чтобы укротить его. Нам знаком запах порохового дыма, запах костров, разводимых на бизоньих кизяках, и волнующий аромат бескрайних прерий, по которым бредут на север огромные стада, призванные накормить мясом всю страну.

Мы помогали преображать этот край, такой суровый и великолепный, и наши сыновья, наши с Тэпом дети, пошли по нашим стопам, и поэтому, когда придет время, они тоже возьмут в руки оружие, чтобы встать на защиту того, что мы когда-то сумели отстоять: и этот пьянящий, напоенный ароматами трав ветер, и этот багряный закат, и поднимающийся к небу дымок от горящего очага.

Смерть, кровь, оружие, кража скота… И много-много работы. Но мы своего добились. Вот она, наша земля. Ну и как она вам теперь?

К ЗАПАДУ ОТ ПАЙЛОТ-КРИК

Уорд Мак-Куин позволил своему чалому спокойно бежать иноходью вниз по склону к роднику в тополиной рощице. Надвинув пониже на глаза серое, видавшее виды сомбреро, он окинул взглядом расстилавшийся перед ним луг.

Здесь паслось три сотни коров эмментальской породы. Приглядывавший за ними всадник на сером коне обернулся и пристально смотрел в его сторону. У парня была винтовка, которую он держал поперек седла, и когда Мак-Куин продолжил свой путь вниз по склону, погонщик развернул коня и быстро направился ему наперерез.

Это был довольно крупный человек с бычьей шеей и копной давно не стриженных рыжих волос. Маленькие внимательные глазки водянисто-голубого цвета уставились на Мак-Куина.

— Ты кто такой? — сурово поинтересовался Рыжий. — Куда направляешься?

Мак-Куин остановил своего чалого. Голос Рыжего разозлил его, он уже собирался кое-что ему сказать, как вдруг заметил в зарослях ивняка на берегу ручья какое-то движение и уловил блеск ружейного ствола.

— Просто еду мимо, — спокойно ответил он. — А что?

— И откуда ты едешь? — не унимался Рыжий. — В этих местах полно всяких проходимцев.

— Ну, я не из их числа, — беззаботно ответил Мак-Куин. — Я еду от самой Аризоны. Решил попытать счастья на севере. Может, там мне повезет больше.

— Бродячий ковбой, значит? — Рыжий усмехнулся, обнажив желтые поломанные зубы. — Ищешь работу?

— Возможно. — Мак-Куин снова взглянул в сторону стада. — Вы их здесь пасете?

— Нет. Перегоняем на запад. Босс купил это стадо в Вайоминге. Лишний работник нам не помешал бы. Сороковник в месяц и кормежка, плюс вознаграждение, когда доберемся до места.

— Звучит заманчиво, — признал Мак-Куин. — И много вы уже прошли?

— Что-то около сотни миль. — Рыжий немного стушевался. — Пошли к хозяину. У нас уже есть пара погонщиков, но еще один не будет лишним.

Они направились вниз по склону в сторону тополиной рощи и зарослей ивняка. Мак-Куин задумчиво поглядывал на коров. Слишком уж они сытые и упитанные. Довольно странно видеть коров после долгого перехода в такой форме. Тем более удивительно, что последние семьдесят пять миль их пути пролегали по одной из самых безводных пустынь на всем Западе. Конечно, если они здесь уже несколько дней… Зеленая сочная трава, отдых и вода могли сделать свое дело.

Из ивняка вышел высокий человек в черном. Винтовки у него не было, но Уорд не сомневался, что это и был тот самый человек, которого он заметил в зарослях. Бандитам или индейцам пришлось бы туго, наткнись они на такую компанию, подумал он.

— Босс, — сказал Рыжий, — тут вот парень из Аризоны. Ищет работу. Вот я и подумал, еще один работник нам бы не помешал. Тем более, что следующие сорок миль или около того — Индейская Территория.

Человек в черном уставился на Мак-Куина узко посаженными черными глазами, задумчиво поглаживая аккуратно подстриженные усы.

— Меня зовут Хойт, — отрывисто объявил он. — Айвер Хойт. Мне и правда нужен еще один работник. Так откуда ты родом?

— Из Техаса, — небрежно бросил Мак-Куин. — Успел побывать на юге, в окрестностях Санта-Фе, потом перебрался в Аризону. — Вынув из кармана бумагу и табак, он принялся неторопливо сворачивать самокрутку.

У Хойта был пронзительный взгляд и неприятное крысиное лицо. Под полой длинного сюртука, в стиле принца Альберта, прятался револьвер.

— Ладно, Рыжий, введи его в курс дела, — сказал Хойт. — Будешь работать с ним по тому же принципу, что и с остальными, понял?

— Конечно, — усмехнулся тот. — А то как же? Так же, как со всеми.

Хойт развернулся и зашагал прочь, возвращаясь обратно в заросли, туда, где над ивами поднималась тонкая струйка дыма.

Рыжий обернулся.

— Меня зовут Ред Найфи, — сказал он. — А как нам тебя называть?

— Я — Уорд Мак-Куин. Обычно меня зовут просто Уорд. А как у вас тут насчет жратвы?

— Сейчас сообразим. — Ред направил своего коня сквозь заросли. Мак-Куин последовал за ним, поглядывая по сторонам и озабоченно хмурясь.

Было во всем этом нечто такое, что ему не нравилось. У него появилось предчувствие скорой беды. Обычно ему удавалось прогнать подобные мысли, но на этот раз они не уходили.

Вообще-то в такой работенке ничего опасного. Если верить Реду, они только что совершили большой переход через пустыню и нигде не видели такой обильной и сочной травы, как на этом лугу. И воды в пустыне тоже было мало. Тогда почему же Найфи держится настороже? И почему Айвер Хойт прячется в зарослях, вооружившись винтовкой?

Ну да, конечно, отсюда рукой подать до Индейской Территории. К тому же ходили слухи о набегах, совершаемых шайкой воинов из племени пайутов из долины Тысячи Родников, что к северу отсюда. Мак-Куин пожал плечами. Что за черт? Наверное, он излишне подозрителен по отношению к этой компании.

У костра сидели двое, и оба они посмотрели в его сторону. Один из них был лыс, толст и невысок. Другой — чуть помоложе — был стройным, симпатичным и улыбчивым.

— Знакомься, это Лысый Джексон, — сказал Найфи. — Он у нас занимается стряпней, а по ночам обычно объезжает стадо. Парня зовут Бад Фокс. А это Уорд Мак-Куин.

Лысый вскинул голову и едва не выронил из рук сковородку. Найфи с Бадом удивленно посмотрели на него. Лысый не спеша огляделся по сторонам, с подчеркнутым безразличием скользнув взглядом по лицу Уорда.

— Привет, — обронил он и снова занялся стряпней.

Бад Фокс принес охапку хвороста и принялся подбрасывать ветки в огонь. Он с любопытством поглядывал на Лысого, но тот, казалось, ничего не замечал.

Когда с едой было покончено, Хойт оседлал коня. Ред Найфи поднялся с земли и ленивой походкой направился прочь от костра. Отойдя на достаточное расстояние, они с серьезными лицами принялись о чем-то толковать, а Бад Фокс растянулся на траве, подложил под голову седло и задремал. Лысый же рассеянно ковырял в зубах, глядя на огонь. Впрочем, раз или два он все же оторвался от созерцания костра и бросил взгляд на Реда и Хойта, стоявших у края опушки под ивами.

Взяв с земли увесистый сук, он положил его в костер.

— А ты случайно не из Линкольна? — тихо спросил он. — А то я слыхивал об одном бравом парне Мак-Куине. Он работал у Джона Чизама.

— Может быть, — уклончиво ответил Мак-Куин. — А ты откуда будешь?

Лысый испуганно вскинул на него глаза:

— Анимас. Одно время был в шайке Билли Кудряша, но больше не ворую, завязал.

Ред Найфи возвратился к костру и задумчиво взглянул на Уорда.

— Ты не слишком устал? — внезапно спросил он. — В последнее время ребятам пришлось много работать. Как насчет того, чтоб подежурить?

— Это можно. — Мак-Куин встал и потянулся. — Сегодня я проехал совсем немного. Что толку погонять коня, если не знаешь, куда податься?

Найфи усмехнулся:

— Что верно, то верно.

Уорд Мак-Куин оседлал коня и поехал в сторону стада. Он пребывал в глубокой задумчивости. Казалось бы, ничего не случилось, но его не покидало ощущение, что все идет не так, как надо. Он покачал головой. Кто его знает, может, Лысый Джексон и покончил со своим бандитским прошлым, но только есть в этой компании кое-кто, кому он не доверяет, — это точно.

Мак-Куин не торопясь объехал стадо, согнав при этом нескольких отбившихся коров поближе к основному стаду. Здесь хороший выпас для скота. И к тому же прекрасное местечко, чтобы укрыться от чужих глаз и переждать несколько дней.

Час спустя, когда солнце только что скрылось за горизонтом, ему в голову пришла одна мысль. Присмотрев бычка, пасшегося в стороне от стада, Мак-Куин подъехал к нему и бросил лассо. Всего за несколько секунд молодой бычок был связан и лежал на земле. Подобрав небольшую палочку, Мак-Куин поскреб ею грязь на одном из копыт. Через несколько минут он поднялся с земли и отпустил бычка, который тут же понесся к стаду.

Уорд Мак-Куин снова сел на коня, он был озадачен. Этот теленок никогда не проходил через пустыню с ее солончаками! Ни на копыте, ни в шерсти на ноге животного не было никаких следов солончаковой пыли. Это стадо могло прийти откуда угодно, но только не из обширных солончаковых равнин, где животные по колено увязают в серой, словно зола, пыли. Нет, эти коровы не проходили по неудобьям, а значит, сюда их могли пригнать только с севера.

Три сотни голов отличного мяса, и двигались эти животные через очень хорошие пастбища.

Около двух часов ночи Мак-Куин направился обратно в сторону лагеря, когда совсем рядом из темноты возник шедший ему навстречу Бад Фокс. Заметив при свете луны его стройный силуэт, Мак-Куин натянул поводья и остановился.

— Как успехи? — весело спросил Бад. — Я проснулся и подумал, может, тебе захочется выпить кофе? — Сказав это, он протянул Мак-Куину одну из двух кружек, принесенных им с собой.

Мак-Куин слез с коня и привязал чалого к торчавшему из земли колышку.

— Вкус что надо! — сказал он, отхлебнув кофе, и поглядел на Бада. — И давно вы с Лысым работаете на них?

— Совсем недавно, — сказал Бад. — Мы так же, как и ты, присоединились к ним вот на этом же самом месте, когда возвращались с Голубых гор, это на севере, в Орегоне. Хойт и Найфи были уже тут. Сказали, что торчат здесь уже пару дней. Что у них было два погонщика, которые вдруг взяли расчет и подались в Монтану.

— А ты никогда не был погонщиком в Монтане?

— Нет. Никогда в жизни.

Мак-Куин проследил взглядом, как возвращается в лагерь Бад, оседлал своего чалого и поехал прочь. Истории Бада и Лысого показались ему достаточно убедительными. Лысый, по-видимому, выходец из Нью-Мексико или из Аризоны. Бад Фокс сказал, что никогда не был в Монтане, да и с виду он производил впечатление типичного ковбоя-южанина. С другой стороны, Ред Найфи, выполнявший здесь обязанности управляющего, утверждал, что они гонят это стадо от самого Вайоминга, он разъезжал на большом коне и держал при себе аркан из толстой пеньки. И то, и другое характерно для ковбоев из Монтаны.

На востоке уже забрезжил рассвет, когда Мак-Куин услышал выстрел.

Грохот винтовочного выстрела разорвал сонную тишину как раз в тот момент, когда, объехав напоследок стадо, он возвращался к зарослям ивняка.

Одинокий выстрел. А потом — тишина.

Пришпорив чалого, Мак-Куин нырнул в заросли ивняка и вернулся в лагерь. Ред Найфи стоял недалеко от костра, пристально вглядываясь в темноту, в опущенной руке — револьвер.

Лысый и Бад сидели, кутаясь в свои одеяла, Лысый держал винтовку наготове.

— Откуда стреляют? — требовательно спросил Мак-Куин.

— С вершины горы. Довольно далеко отсюда, — сказал Найфи.

— А по-моему, совсем рядом, — возразил Бад. — Ей-богу, это где-то здесь, за деревьями.

— Стреляли на горе, — прорычал Найфи. Он обернулся к Мак-Куину: — Как коровы? Все в порядке?

— Лучше не бывает. Я вернусь к стаду.

— Подожди. — Фокс сбросил с себя одеяла. — Я сам пойду. Ты и так целую ночь сторожил.

— Через пару часов отправляемся, — объявил Найфи. — Вы двое будете загонять. Так что пусть едет он.

Развернув чалого, Уорд Мак-Куин отправился обратно на пастбище. Солнце еще не взошло, в просвете между деревьями мерцало пламя костра.

Стадо мирно паслось на лугу. Некоторые животные испугались было выстрела, но последовавшая за этим тишина успокоила их. Коровы по большей части дремали. Мельком взглянув в сторону костра, Мак-Куин развернул чалого и направил его к горе.

Обогнув разросшиеся кусты пиний и заросли можжевельника, он въехал в рощицу. Все вокруг казалось серым, но землю уже можно было разглядеть. Он знал, что искать. Если есть человек, то должна быть и лошадь. Во всяком случае, стояло полное безмолвие. Да и чалый не выказывал никаких признаков беспокойства, хотя лошади обладают чрезвычайно тонким чутьем.

Проезжая через островок разросшейся медвежьей ягоды, Мак-Куин услышал стук копыт. Он поспешно прикрыл рукой нос собственного коня, затем привязал его и начал осторожно пробираться сквозь заросли.

Это был великолепный вороной, пяти с лишним футов в высоту, под великолепным седлом, богато украшенным серебром, винчестер убран в кобуру, и даже седельные сумки сделаны из отличной кожи ручной выделки.

Отойдя от коня, Мак-Куин направился к опушке и тут заметил темные очертания человеческого тела. Он огляделся по сторонам, прислушался, затем подошел поближе и опустился на одно колено. Человек был мертв.

Это был юноша, одетый в дорогой черный сюртук. У него оказался при себе один револьвер, который, впрочем, так и остался в кобуре. Мак-Куин осторожно перевернул мертвеца на спину. У него были изящные черты лица и нежная кожа — нетипичная для Запада внешность.

Пошарив у убитого за пазухой, Мак-Куин вытащил плоское портмоне, на нем аккуратными золотыми буквами было выведено имя владельца: Дэн Кермитт. Внутри оказалась пачка банкнотов и какие-то бумаги.

Внезапно послышались чьи-то осторожные шаги; поспешно сунув портмоне за пазуху, Мак-Куин поднялся с земли. На опушке леса стоял Ред Найфи.

— Похоже, выстрел пришелся точно в цель, — процедил Мак-Куин. — Не знаешь, кто это?

Бесшумно ступая, Найфи подошел поближе. Он взглянул вниз и пожал плечами.

— Понятия не имею! — Затем перевел взгляд на Мак-Куина, и его поросячьи глазки заблестели. К тому времени уже достаточно рассвело, и Мак-Куин заметил, как изменилось их выражение. — Это ты его пристрелил?

— Я? — Мак-Куин был поражен. — Впервые его вижу.

— А ведь ты запросто мог его убить, — продолжал развивать свою мысль Ред. — Провернуть дельце тихо-мирно, без свидетелей.

— Ты тоже мог это сделать, — заметил Мак-Куин, — Вполне мог!

— У меня есть алиби, — неожиданно усмехнулся Ред. — И вообще, какого черта?! Плевать мне, кто его укокошил. Может, индейцы. Есть на нем что-нибудь?

— Не знаю, не искал, — осторожно ответил Мак-Куин. Интересно, что Ред успел увидеть?

Склонившись над трупом, Найфи принялся ловко и со знанием дела шарить по карманам убитого. В правом кармане он нашел небольшой кошелек, в нем лежало несколько банкнотов и золотая монета. Уорд Мак-Куин задумчиво разглядывал находку и, когда Найфи разогнул наконец спину, спросил:

— Ничего больше нет? Хоть бы имя узнать…

— Ничего. А это я буду хранить при себе. Может, кто объявится. — Он спрятал деньги в карман. — Собираешься его хоронить?

— Ага. — Мак-Куин не сводил глаз с трупа. Не то это место, чтоб хоронить здесь такого красивого молодого человека. Но Запад вытворяет с людьми странные вещи, и странных могил здесь тоже немало.

— Дело твое. — Ред немного помолчал. — У него еще должен быть конь. Пойду поищу.

— Оставь его мне, — тихо сказал Мак-Куин. — Ты забрал себе деньги. К тому же я его уже нашел.

Ред Найфи заколебался, на лице его появилось выражение свирепой ярости. Мак-Куин ждал, глядя на него. Чему быть, того не миновать, рано или поздно ему придется пройти через это — столкновения все равно не избежать.

Ред пожал плечами и уже отправился было восвояси, но потом оглянулся:

— А он… этот конь — такой большой и черный?

— Ага, — без улыбки ответил Мак-Куин. — Ты что, знаешь этого парня?

Найфи помрачнел.

— Нет. Просто я как-то заметил, что за нами кто-то едет, на большом вороном коне. Должно быть, это был он. — Ред зашагал к лагерю.

Мак-Куин дотащил убитого до песчаной промоины в крутом берегу, положил тело на дно и забросал землей.

— Не слишком-то хорошая могила, приятель, — тихо сказал он, — но я вернусь сюда и сделаю все, как полагается. — И уже пустившись в обратный путь, прошептал на ходу: — Уж тогда, амиго, ты сможешь спать спокойно.

Стоя среди зарослей около вороного, Мак-Куин вынул кожаное портмоне и открыл его. Он сунул руку внутрь и чуть не поперхнулся от изумления. В руке у него была целая пачка тысячедолларовых банкнотов!

Он быстро пересчитал деньги. Двадцать пять новеньких, хрустящих бумажек, два письма и еще какая-то ерунда. Он развернул одно из писем, написанное женским почерком. Оно оказалось предельно кратким:

«Мы уехали в Форт-Мэллок. Приезжай с деньгами. Ким тут приглядел хорошее ранчо. Не знаю даже, как бы мы управились со всем без Айвера. С тех пор как погиб отец, он стал моим первым советчиком и помощником. Стадо перегонят к нам на запад наши самые надежные работники — Чак и Стэн Джоунс.

Руфь».

Сунув портмоне за пазуху, Уорд Мак-Куин оседлал коня. Он доехал на вороном до того места, где остался его собственный конь, а затем отправился обратно в лагерь, ведя чалого в поводу.

Ред Найфи взглянул на Мак-Куина и перевел завистливый взгляд на коня. Лысый тоже с прищуром поглядел в его сторону, но промолчал. Бад Фокс тем временем уже начал сгонять скот, готовя его к перегону.

Найфи оседлал своего коня и присоединился к нему, а Мак-Куин сел завтракать. Дважды он отрывался от тарелки с едой и посматривал на Лысого.

— Послушай, — в конце концов сказал он, — а где был Ред сразу же после того, как вы услышали тот выстрел?

— Ред? — Лысый вскинул на него глаза и подбоченился. — Сначала Реда не было видно. Потом я огляделся вокруг — он стоял вон там. Вполне возможно, что он с самого начала там стоял, хотя мне лично так не кажется.

Мак-Куин кивнул в сторону склона.

— Мертвый человек лежал вон там. Очевидно, он наблюдал за нами из-за деревьев. Очень приличный малый. Не бродяга какой-нибудь.

— Думаешь, кто-то задумал провернуть большую кражу? — со знанием дела поинтересовался Лысый, укладывая вещи в повозку походной кухни.

— А сам-то ты как считаешь? — тихо спросил Уорд.

— Хм… Так что же все-таки происходит? — поинтересовался Лысый.

— Мне кажется, они не собираются с нами делиться. Будем же делать вид, что мы ни в чем не сомневаемся. Что мы ничего не знаем. А мы и вправду мало знаем, — заключил он.

— Угу. — Лысый с трудом взобрался в повозку, и Ma-Куин бросил свою кофейную кружку в ворох наваленных вещей. — Так, значит, нужно держать ухо востро?

— И револьвер наготове, — мрачно добавил Мак-Куин.

Он привязал вороного к повозке и, когда та с грохотом тронулась с места, вскочил в седло и пришпорил чалого, устремляясь за удаляющимся стадом. Его одолевали тревожные мысли.

В письме упоминались имена двух надежных работников, Чака и Стэна Джоунса. Доверенные люди хозяев никогда бы не бросили стадо. И никуда бы не уехали: ни в Монтану, ни куда-либо еще. Но что же с ними случилось? Где они?

Извилистая тропа вела вверх по склону к проходу в скалистом кряже Тоана. Стадо двигалось медленно, скот неохотно покидал зеленые луга близ Пайлот-Крик. Предаваться размышлениям было некогда — два старых быка не хотели уходить от ручья, раз за разом упорно пытаясь прорваться обратно.

День начинал клониться к вечеру, когда Бад Фокс оказался рядом с Мак-Куином. Прикурив, он взглянул в сторону Найфи — тот находился на противоположном конце стада.

— Красивого коня ты привел сегодня утром, — как бы между прочим заметил он. — Думаю, его прежний хозяин мертв?

— Угу. Я его похоронил. Его убил чертовски меткий стрелок/

Еще какое-то время Бад ехал молча.

— Знаешь, — тихо заговорил он, — я тут пораскинул мозгами. Когда мы о Лысым ехали сюда, то кое-что заметили. К северу от нас, на тропе в Монтану. Мы видели несколько канюков… Они кружились, словно там лежала дохлая корова…

— Или мертвые люди, — мрачно закончил Мак-Куин. — Люди, которые могли воспротивиться тому, кто, возможно, задумал распорядиться этими коровами по своему усмотрению.

— Да уж, — согласился Фокс, — похоже на то. Или же погонщики, которым босс решил не платить. Ты же знаешь, никто не удивится, если какой-нибудь ковбой не вернется после дальнего перегона. Кому какое дело? Может, он отправился в Калифорнию, а может, куда-нибудь на юг Колорадо. Или вообще решил побродить по свету.

Стадо медленно двигалось на запад. На ночь разбили лагерь у Флауэр-Лейк, на болотистом лугу, поросшем густой травой, а затем продолжили путь вверх по крутым склонам Пекопса, через горное редколесье красного дерева, зарослей можжевельника и пиний. Уорд Мак-Куин был молчалив как никогда, потрепанная шляпа надвинута на серые глаза, худое лицо с сильной челюстью спокойнее, чем всегда, на нем застыло напряженное внимание.

Ред Найфи неизменно ехал впереди, ни на секунду не оставляя своего места. Суровый, могучий управляющий зорко оглядывался вокруг, и, когда однажды где-то вдалеке показались несколько всадников, он тут же повернул стадо на юг, подальше от них.

Оказавшись наконец на западном склоне Пекопса, стадо ленивой рысцой продолжало путь через поросшую полынью долину к дальним горам, склоны которых окутывала сизая дымка, на самом подходе к кряжу Гумбольдта, на берегу Сноу-Уотер-Лейк, был сделан ночной привал.

Подъехал Найфи.

— Заночуем здесь, — объявил он. — Сами отдохнем и коров подкормим. Не хватало еще, чтоб они отощали на перегоне.

— А в какой стороне Мэллок? — неожиданно спросил Мак-Куин.

Найфи пристально посмотрел на него.

— Не беспокойся. К Мэллоку мы и близко не подойдем!

Ред уехал, и Уорд проводил его задумчивым взглядом. Ред Найфи ничего не знал о том письме, что лежало сейчас в кармане у Мак-Куина. Своей непосредственностью он сам себя выдал. Девушка ждала стадо в Форт-Мэллок. Айвер Хойт, вероятно, был с ней — друг, советчик, укравший ее стадо!

В кармане у Мак-Куина лежала карта, подаренная ему одним из друзей перед тем, как он собрался в эти края. Судя по ней, недавно основанный Форт-Мэллок должен был находиться где-то неподалеку, за горами Гумбольдта. Неожиданное решение пришло само собой.

Развернув коня, он подъехал к повозке, из которой Лысый уже успел выпрячь лошадей. Стадо отправилось на водопой, Бад Фокс сидел верхом на лошади, сворачивая самокрутку.

— Послушай, — заговорил Мак-Куин, осаживая чалого у повозки, — я отлучусь ненадолго. У меня есть идея. А вы двое будьте настороже. Мне кажется, все произойдет именно здесь!

Фокс кивнул.

— Ред сказал, что вернется завтра или послезавтра. И что мы должны дожидаться его здесь. А куда ты собрался?

— В Форт-Мэллок. Я поеду на вороном.

Уже совсем стемнело, когда вороной прогарцевал легким галопом по пыльной улице небольшого поселка, разросшегося вокруг форта. Подъехав к коновязи, Уорд Мак-Куин спрыгнул на землю, поправил ремень и высвободил оба своих револьвера. Едва он успел ступить на тротуар, как из дверей салуна, похожих на крылья летучей мыши, вышел жилистый широкоплечий парень.

На мгновение он неподвижно замер на месте, не сводя глаз с вороного коня, затем его взгляд обратился к Мак-Куину.

— Это ваш конь, мистер? — спокойно поинтересовался он.

Мак-Куин почувствовал, как внутри у него что-то сжалось. В голосе этого человека слышалось нечто такое, что заставило его насторожиться. Парень был опасен.

— Я езжу на нем, — ответил он.

— А откуда он у вас? — не унимался незнакомец, шагнув вперед.

— Прежде чем я отвечу на ваш вопрос, — не повышая голоса сказал Мак-Куин, — позвольте узнать, почему это вас так интересует и кто вы такой.

Молодой человек глядел на него в упор, в его темных глазах и смуглом лице было нечто такое, что определенно нравилось Мак-Куину.

— Меня зовут Ким Сартейн, — спокойно ответил юноша. — А человек, которому принадлежал этот конь и это седло, был моим другом!

— Так, значит, вы и есть Ким, — мягко повторил Мак-Куин. — А знаете такого парня по имени Айвер Хойт?

Сартейн помрачнел, в его глазах появилась настороженность.

— Да, я его знаю. Он ваш друг?

— Нет. — Мак-Куин задумчиво смотрел на него. — Вы знаете, где можно разыскать Руфь Кермитт?

— Да.

— Тогда проводите меня к ней. Там я все расскажу.

Ведя в поводу вороного коня, Уорд Мак-Куин последовал за Кимом. Юноша шел рядом, справа от него, и Мак-Куин усмехнулся про себя над подобным проявлением предосторожности.

— Шанса у вас не будет, Сартейн, — сказал он. — Но я на вашей стороне.

Однако Ким был непреклонен.

— Я поверю в это лишь после того, как вы расскажете, откуда у вас этот конь.

Оставив вороного у коновязи, Мак-Куин вслед за Сартейном вошел в маленькую гостиницу, в дальнюю комнату, небольшую, но очень уютную и со вкусом обставленную. На кушетке сидела девушка, которая быстро встала им навстречу.

Почувствовав смущение, Мак-Куин задержался в дверях. Он ожидал увидеть кого угодно, но только не такую миловидную девушку, как эта. Ей было от силы лет двадцать, она была высокого роста и держалась с большим достоинством. Длинные черные волосы, собранные в свободный узел, лежали на шее, голубые глаза широко распахнуты.

Ким заговорил, стараясь изо всех сил сохранить спокойствие.

— Этот человек желает вам что-то рассказать, мэм. Он приехал в город на коне Дэна.

— Мэм, — тихо проговорил Мак-Куин, — боюсь, я привез плохие новости.

— Дэн! С ним что-то случилось! — Руфь Кермитт порывисто подошла к нему. — Что с ним? Пожалуйста, говорите! Ну же!

Мак-Куин покраснел, затем кровь отхлынула от его лица.

— Он… он убит, мэм. Его застрелили!

Ее лицо стало мертвенно-бледным, она отступила на шаг, по-прежнему не сводя с него остановившегося взгляда. Ким поспешил подойти к ней и встал рядом.

— Мэм, — сказал он, — постарайтесь держать себя в руках. Мы не обязаны верить россказням этого парня. Может, ему самому жить надоело. — Последняя фраза прозвучала с тихой угрозой.

Коротко, без излишних подробностей, Мак-Куин объяснил, как было дело. О стаде он не стал много говорить, лишь упомянул имена людей, работающих вместе с ним.

Ким во все глаза смотрел на него.

— Стадо в три сотни эмментальских коров? С Редож Найфи? А кто те другие, о которых ты говорил?

— Лысый Джексон и Бад Фокс. Хорошие ребята. Найфи сказал нам, что прежние работники уехали и бросили их.

— Черта с два! — отрезал Ким. — Кто-то из них лжет, мэм!

— Лучше послать за Айвером, — неуверенно произнесла Руфь. — Он всегда знает, как быть и что делать.

Уорд Мак-Куин покачал головой.

— Если вы имеете в виду Айвера Хойта, на вашем месте я бы за ним не посылал. Он и есть тот мошенник, который решил украсть ваш скот.

Руфь поджала губы, глаза ее гневно сверкнули.

— Вы сами не знаете, что говорите! — резко произнесла она. — Айвер всегда был очень хорошим другом! Моим единственным другом здесь, кроме Кима, разумеется. И он, между прочим, не разъезжал на коне Дэна!

— Полагаю, что так, — мрачно сказал Мак-Куин, — но он…

Договорить он не успел. Дверь неожиданно распахнулась, и в комнату вошел Айвер Хойт, за ним — еще двое.

— Руфь! — сказал он. — Я видел на улице коня Дэна! — Он заметил Уорда Мак-Куина, и губы его превратились в прямую линию. — Руфь, кто этот человек?

— А разве ты меня не помнишь? — вежливо осведомился Мак-Куин. — Я тот техасский ковбой, которого ты нанял на Пайлот-Крик. Ты еще велел Реду Найфи работать со мной на тех же условиях, что и с остальными.

— Ты сумасшедший! — рявкнул Хойт. — Я вижу тебя впервые в жизни. А что до Реда Найфи, то он преступник! Вор!

— Если я тебя никогда раньше не видел, — не повышая голоса, продолжал Мак-Куин, — то откуда же я знаю, что на рукоятке твоего револьвера вырезана голова лонгхорнского быка? И что ездишь ты на гнедом коне с белыми чулками на трех ногах?

Ким стоял, держа руки на ремне, заложив за него согнутые большие пальцы.

— Хойт, я видел эту бычью голову. Да и коня он назвал правильно, — сказал он.

— Он лжет! — прорычал Хойт, сжимая кулаки. — Я его в глаза не видел!

— За лжеца я с тобой еще разберусь, — сказал Мак-Куин. — А теперь расскажи нам, что случилось с Чаком и Стэном Джоунсом!

Руфь во все глаза глядела на Хойта. Лицо Айвера Хойта окаменело.

— Они возвратились в Монтану! — отрезал он.

— Но ведь они направлялись сюда, Айвер. — Руфь Кермитт говорила очень тихо. — Ты же знаешь, они обещали работать на меня. И никогда бы не нарушили своего слова. Ни один из них.

Хойт явно почувствовал себя неуютно, его взгляд стал холоден как лед.

— Так вот оно что? И ты мне не веришь? Поговорим об этом утром! — Резко развернувшись, он вышел из комнаты в сопровождении тех же двоих.

— Мэм, полагаю, что мне следует вернуться к вашему стаду, — нарушил молчание Уорд Мак-Куин. — Хойт наверняка попытается украсть его, и очень скоро. Мне кажется, теперь он постарается провернуть это дело гораздо раньше, чем собирался.

— Я еду с вами, — сказал Ким. — Думаю, мистер, вам удастся выкурить этих скунсов!

Ночь была на исходе, когда, спустившись вниз по горному склону близ Сикрет-Пасс, они выехали на равнину, направляясь к Сноу-Уотер. Не доезжая до стоянки почти полмили, они услышали выстрелы.

Мак-Куин пришпорил коня и, обогнув разросшийся куст полыни, помчался во весь опор к месту стоянки. Послышался еще один выстрел. Потом еще один.

Увидев повозку, он натянул поводья, заставляя коня замедлить бег. Ким Сартейн мчался за ним. Неожиданно в лунном сиянии блеснула лысина, и в следующий момент Мак-Куин увидел, как сверкнул в темноте ствол вскидываемой винтовки.

— Не стреляй! — закричал он. — Это я!

Мак-Куин буквально слетел с коня.

— Что случилось?

Лысый усмехнулся.

— Когда ты уехал, мы с Бадом сели и немного пораскинули мозгами, так что, когда совсем стемнело, мы скатали несколько одеял и оставили их на земле у костра, а сами спрятались в полыни. Так вот, через какое-то время сюда прискакали какие-то придурки и начали палить по нашим болванам. Потом я заметил, что один из них решил подобраться поближе, чтобы взглянуть, что и как, ну и он свое получил.

Неожиданно из темноты раздался голос:

— Эй, Лысый! — Это был Ред Найфи. — Опусти свою пушку. Все в порядке. Они увидели нас с боссом и убежали.

Мак-Куин скользнул в тень под повозкой.

— Ты тоже прячься, Ким, — зашептал он. — Они не знают, что мы здесь. Теперьзови их, Лысый, но будь осторожен.

В этот момент из темноты с той стороны, где скрылись Уорд и Сартейн, донесся тихий голос:

— Я буду ждать здесь. Мне тоже хочется посмотреть на это.

Руфь Кермитт! Выходит, она ехала за ними от самого города. Что ж, подумал Мак-Куин, может, это и к лучшему.

— Выходите, — сказал Лысый, — но идите медленно.

Первым из темноты появился Ред Найфи, в дрожащем свете костра его могучая фигура казалась еще больше. Справа от него, совсем рядом, шагал Айвер Хойт.

— Рад видеть вас, парни, живыми и в добром здравии, — сказал Ред. — Тем более, что мы отправляемся дальше.

— Прямо сейчас? Ночью? — удивился Лысый. — И куда же?

— В горы, — сказал Хойт. — Я знаю эти места. — Он огляделся по сторонам. — А кто стрелял?

— Нам бы это тоже очень хотелось знать. — Бад Фокс стоял, подсунув под ремень большие пальцы рук и переводя взгляд с Найфи на Хойта. — К счастью, нас не задели.

Уорд, согнувшись под повозкой, следил за тем, что происходит. Найфи как бы случайно сделал пару шагов влево. Еще немного, и Лысый с Бадом окажутся под перекрестным огнем. Не долго думая Мак-Куин вылез из-под повозки и выпрямился, за ним показался Ким.

Один шаг, и вот Мак-Куин уже стоит в свете костра.

— Подайте назад, вы оба, — спокойно произнес он. — Я сам ими займусь!

— И я, — сказал Ким. — Не забудь обо мне.

— А ты, Хойт, полный дурак, — внезапно объявил во всеуслышание Уорд Мак-Куин. — Почему бы тебе не спросить Найфи, что он сделал с теми деньгами, что вытащил у Дэна Кермитта.

Хойт гневно сверкнул глазами.

— Найфи, так это ты стянул те пятьдесят тысяч?

— Пятьдесят тысяч? — Ред Найфи не верил своим ушам. — Да я взял только шестьдесят долларов! — Тут его внезапно осенило. — Босс, это он их заграбастал! Деньги у него, он держит их при себе!

Айвер Хойт неожиданно расплылся в улыбке.

— Что ж, хоть внакладе не останемся! Эй, парни, сюда!

Зашуршала трава, и еще четверо подошли к костру. Один из них подбросил в огонь охапку хвороста, отчего начавшее было угасать пламя вспыхнуло с новой силой.

— Что, Хойт, считаешь себя шибко умным? — тихо сказал Мак-Куин. — Ведь это ты придумал все это дельце?

— А то как же, — гордо согласился Хойт. — Старину Кермитта мы обобрали еще в Монтане. Тогда он недавно приехал с Востока и еще не знал, что к чему. Потом он все же выследил нас, и мне пришлось его пристрелить.

И тут раздался новый голос:

— Вы, все четверо, живо к повозке. Предупреждаю, у меня заряженная двустволка, и если кто шелохнется — стреляю сразу из обоих стволов!

Руфь Кермитт вышла из своего укрытия. Она была неотразима в свете костра, эта высокая красавица, олицетворение всех женщин фронтира ^[21]. Руфь уверенно держала в Руках винтовку, и одного взмаха ствола оказалось достаточно, чтобы четверо бандитов благоразумно отступили назад.

— Я поддержу ваше начинание, мэм, своим шестизарядником, — спокойно сказал Бад Фокс.

Но тут в разговор вступил Лысый. Он говорил медленно, растягивая слова.

— Здорово все получается. Просто здорово, — сказал он. — Хойт, а ты хоть знаешь, что это за парень? Тогда познакомься, Уорд Мак-Куин собственной персоной. Поворочай-ка мозгами: где ты уже слышал это имя?

Лысый замолчал, лицо Хойта затуманилось.

— Уорд, у тебя ведь был друг? Ларри Уайт, да? — сказал он, обращаясь к Мак-Куину. — Так вот, полное имя Айвера Хойта — Айвер Хойт Гаррис!

— Айки Гаррис! — Взгляд Мак-Куина посуровел. — Ким, -громко сказал он, — будь так добр, позволь мне разобраться с ними обоими! И прямо сейчас!

Первым опомнился Хойт. При упоминании имени Ларри Уайта лицо его залила мертвенная бледность, а рука нервно схватилась за револьвер.

В тот же миг шестизарядники Мак-Куина, казалось, сами собой выскочили из кобур, извергая огненные стрелы смертоносного пламени. Свинцовая пуля угодила Хойту в грудь, он отшатнулся, приседая на пятки, и тут же последовал выстрел в лицо, а потом в горло.

Хладнокровно, не обращая никакого внимания на Реда Найфи, Мак-Куин расстреливал в упор убийцу своего друга. Затем он отступил в сторону, развернулся и встал лицом к лицу с Найфи.

Ред злобно глядел на него.

— Ты, грязный шакал! — прорычал он.

Выстрелы прогремели одновременно. Ред покачнулся, а Уорд Мак-Куин шагнул вперед и снова выстрелил — спокойно, словно в тире. Потом он сделал еще шаг, еще, сопровождая выстрелом каждое свое движение. Отброшенный назад, Ред Найфи споткнулся и упал на колени.

Пуля угодила ему в щеку пониже правого глаза и превратила его лицо в кровавое месиво, но все же он поднял руку, сжимавшую револьвер, и выстрелил. На этот раз пуля попала в цель. Мак-Куин покачнулся, но, собравшись с силами, снова спустил курок. Казалось, вырвавшееся из дула пламя коснулось лица Реда, который тут же упал вперед, в пыль, и, когда его кулаки судорожно сжались в предсмертной агонии, из его револьвера прогремел последний, взрывший землю выстрел.

Уорд Мак-Куин с трудом нагнулся и поднял с земли шляпу.

— Черт, — сказал он, — и всего-то три дырки! Вот у Уайта Эрпа ^[22] после перестрелки с бандой Билли Кудряша их было целых пять.

К нему подбежала Руфь.

— Вы ранены! Вы же ранены! — воскликнула она.

Он обернулся, чтобы взглянуть на нее, но тут неожиданно все исчезло.

Когда он снова открыл глаза, было уже утро. Руфь сидела рядом с ним, и вид у нее был очень усталый. Она положила ему на лоб тряпку, смоченную в холодной воде, и обтерла лицо.

— Лежите, вам нельзя двигаться, — сказала она. — Вы потеряли много крови.

— Конечно, как скажете, мэм, — пообещал он ей. — Я буду лежать совершенно спокойно.

Лысый Джексон посмотрел на него и фыркнул:

— Нет, вы только посмотрите! И это тот парень, который после перестрелки в Галейвилле прополз целых три мили! А ведь в него засадили тогда семь пуль. Подумать только, что может женщина сделать с мужчиной!

КОГДА ЗА ДЕЛО БЕРЕТСЯ ТЕХАСЕЦ

Мэт Райан заметил на земле близ Мокинг-Берд следы стада, развернул коня и, остановившись под деревьями, пристальным взглядом окинул окрестности. Ибо эти следы означали, что скотокрады совершили набег на ранчо «Кей Уай».

Для целого поколения людей, населявших окрестности Сламберинг-Хилл, крепкое хозяйство «Кей Уай» слыло гарантом законности и порядка, но теперь, когда старик был безнадежно болен и умирал, охотники до чужого добра, словно волки, начали разрывать на куски это ранчо.

И теперь во всей округе не было никого, кто мог бы остановить их, никого, кто пошел бы по стопам старого Тома Хитча, никого, кто взял бы на себя поддержание порядка в этом крае, затерявшемся среди холмов. Тому Хитчу, старику, который теперь умирал, удалось создать на этой земле целую скотоводческую империю, более того, он навел порядок в этих местах, благодаря его стараниям здесь были открыты школы и почта, а также основано процветающее поселение.

Но его враги и не думали сдаваться — ни Индеец Келли, ни Ли Данн. Они лишь на какое-то время затаились среди холмов, упиваясь собственной злобой и дожидаясь смерти старика.

Все в окрестностях Сламберинг-Хилл знали об этом, и поэтому всеобщее внимание теперь было приковано к Фреду Хитчу, приемному сыну старика, которому Том передал все дела. Но Фред был бесшабашным молодым человеком, заядлым игроком и любителем выпить. И к тому же он проводил слишком много времени в обществе Немца Герлаха, управляющего ранчо «Кей Уай». А что можно сказать хорошего о Немце?

— Видишь, Рыжий, дело принимает дурной оборот, — сказал Райан, обращаясь к коню. — Им прекрасно известно, что старик уже никогда не сядет в седло, вот они и принялись красть у него скот.

Речь шла не о нескольких коровах… Судя по следам, здесь прошло сорок, а то и больше голов, и воры даже не пытались замести следы.

Странно, очень странно. Похоже, их совсем не беспокоило, что предпримет Герлах… А в самом деле, что он предпримет? Немец Герлах был крутым парнем. И не раз это доказывал. Так что никто не хотел связываться ни с Ли Данном, ни тем более с Герлахом.

Мэт Райан поехал дальше, стараясь держаться в тени. Ему вовсе не хотелось, чтобы его заметили бандиты.

На протяжении трех месяцев он разрабатывал свою жилу в каньоне Пима, по другую сторону горного хребта Мокинг-Берд. Дела шли неплохо, усердный труд приносил ему больше, чем если бы он был ковбоем. А уж в последнее время ему просто везло. Дважды он находил залежи, каждая из которых принесла ему примерно по сотне долларов чистого дохода. В результате за один только последний месяц он получил приблизительно три сотни золотом.

Мэт Райан знал эти холмы и тех, кто тут разъезжал. Его же не знал никто. По духу — а возможно, в какой-то степени и по крови — Мэт был сродни индейцам, он умел не оставлять после себя следов и передвигаться, оставаясь никем не замеченным. Он мог быть рядом, но его никто не видел.

Люди догадывались, что кто-то здесь есть, но кто и почему или где именно, никто не знал, и Мэта это вполне устраивало. Раз в месяц он спускался с холмов, чтобы пополнить свои припасы, но никогда не появлялся дважды в одном и том же месте. Однако на этот раз он изменил своему правилу, снова отправившись на станцию дилижансов, которой управлял Хэнна. Он убеждал себя, что едет туда лишь потому, что это заведение ближе остальных, но в душе-то знал, что истинной причиной была Китти Хэнна.

Она была прекрасна, эта милая девушка лет двадцати в ситцевом платьице, с волосами, старательно уложенными в прическу, большими темными глазами и губами, взглянув на которые мужчина лишался сна и покоя…

Пару месяцев назад Мэт Райан заезжал сюда, чтобы отведать домашней еды, приготовленной женскими руками, и прикупить кое-что из провизии, и в тот раз он довольно долго засиделся за кофе.

Он был молод, высок и строен, узок в бедрах и широк в плечах. У него было худощавое лицо с острым подбородком и зеленые глаза, поглядывавшие на окружающих с легкой иронией.

Мэт носил револьвер, заткнув его за пояс, и еще был у него винчестер, который он никогда не оставлял на седле.

Никто в окрестностях Сламберинг-Хилл не знал, кто он такой, за пределами Техаса он был просто никому не известным парнем… но уж в самом-то Техасе его хорошо помнили, на берегах Нуэсес его имя стало легендой.

Рыжий шел иноходью, и Мэт, то и дело поглядывая по сторонам, рассматривал следы на земле. Следы лошадиных копыт он тоже постарается запомнить. В конце концов цепочка следов привела его в долину, и здесь, сидя на коне, он заметил, что в той стороне, где вершина Там-Бьютт упирается в небо, над землей поднимается облако пыли.

Скорее всего, Индеец Келли… Вряд ли Данн станет самолично заниматься этим, хотя, возможно, приказ к действию был отдан именно им.

Когда Райан вошел, Китти разливала кофе, и она вдруг почувствовала, как дрогнуло и забилось ее сердце. Они виделись лишь однажды, но она запомнила его, потому что каждый раз, когда он смотрел в ее сторону, ее охватывало странное волнение, такое же, какое она испытывала теперь.

С чего бы это? Она же ничего не знает об этом человеке. Почему тогда именно он вызывает в ней эти чувства?

Повесив шляпу на крюк, вбитый в стену, он сел. Китти обратила внимание на то, что его волосы смочены водой и старательно причесаны. Значит, он специально останавливался у ручья… Не похоже на странствующего ковбоя. Или, может быть, это сделано именно для нее?

Когда он поднял на нее глаза, она поняла: так оно и есть, и ей понравилась его улыбка и то, как он смотрел на нее.

— Яичницу, — сказал он, — из четырех яиц, что-нибудь из овощей и кусок мяса. Умираю с голоду.

Она налила ему кофе, стоя очень близко к нему и замечая, как пробивается краска под темным загаром, а затем медленно удалилась, и на этот раз ее походка была не совсем такой, как обычно. Если бы это увидел ее отец, он бы очень рассердился, но этот парень не станет сердиться, он поймет, что это для него.

В комнату вошел Немец Герлах, огромный и мускулистый детина с наглыми глазами и грубыми руками. У него было широкое, плоское лицо и самоуверенные манеры, что выводило ее из себя. С ним был Фред Хитч.

Они бросили на Райана беглый взгляд, затем посмотрели внимательнее. Что-то в нем раздражало Герлаха. Но управляющий «Кей Уай» промолчал. Он наблюдал за Китти.

Герлах уселся за стол и сдвинул шляпу на затылок. Когда заказанное было принесено, он принялся за еду, по-прежнему не отрывая взгляда от девушки. Фред, казалось, был чем-то озадачен; он нахмурился и, наклонившись к Немцу, что-то тихо сказал ему.

Герлах взглянул на Мэта Райана.

— Что-то я тебя здесь раньше не видел, — заметил он.

Райан молча взглянул на него и продолжал есть. Яичница оказалась на редкость вкусной, да и кофе был куда лучше того, что он варил сам.

— Ты слышал, что я сказал? — угрожающе повторил Герлах.

Райан поднял глаза, невозмутимо разглядывая верзилу.

— Да, — сказал он, — но твое замечание не требовало ответа.

Герлах хотел было что-то сказать, но передумал и снова принялся за еду.

— Это твой гнедой? — неожиданно спросил Фред Хитч.

Райан молча кивнул… Выходит, они видели его коня? Его Рыжий был ярко-гнедой масти — единственный недостаток — и потому выделялся среди других лошадей. Наверное, лучше бы иметь темно-гнедого коня или караковой масти, а то и вовсе вороного.

— Мой, — сказал Райан.

Это любопытство и явное смущение Фреда озадачили его. С чего бы вдруг Фреду его опасаться?

— У нас здесь чужакам нет никакой веры, — внезапно объявил Герлах. — Так что езжай своей дорогой.

Райан промолчал, хотя внутри него уже закипало раздражение. Не надо, Мэт, уговаривал он сам себя, не здесь…

— Ты меня слышал? — повысил голос Герлах. — У нас и так коровы пропадают.

Китти остановилась в дверях кухни, за ней виднелся ее отец. Хэнна был человеком миролюбивым, но строгим.

— Я тебя слышу, — спокойно ответил Райан, — а если вы не досчитались коров, то поезжайте к Там-Бьютт, там и поищите.

Фред Хитч вздрогнул, как будто ему влепили пощечину, а лицо Герлаха потемнело от гнева. В его свирепом взгляде появилась настороженность.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, не повышая голоса.

— А разве не там ошивается Индеец Келли? — вопросом на вопрос спокойно ответил Райан.

— Похоже, тебе об этом кое-что известно, — холодно произнес Герлах. — У меня такое впечатление, что ты и сам тем же промышляешь!

Разговор принимал опасный оборот, запахло стрельбой. Но Мэт Райан не сделал ни одного движения. Лишь подцепил вилкой очередной кусок яичницы.

— Это твое мнение, — сказал он. — Только почему ты так думаешь? Ты же никогда не видел лассо на моем седле, да и меня никогда не видел. Не знаешь, откуда я и куда направляюсь.

Все это действительно было так… Герлах колебался, он рвался в бой, но спокойствие этого человека смущало его. Револьвера у него незаметно, винтовка стоит у стены, и все же кто его знает…

Герлах фыркнул и снова уселся за стол, всем своим видом выказывая презрение к человеку, безропотно сносящему оскорбления, но на душе у него было неспокойно.

Мэт поднял глаза в надежде перехватить взгляд Китти. Заметив это, она поспешно отвернулась. Мэт густо покраснел. Она считает его трусом.

Мэт подольше засиделся за кофе, рассчитывая поговорить с ней без свидетелей. Наконец эти двое ушли. Когда дверь за ними закрылась, он снова обернулся к девушке.

— В Рок-Спрингс устраивают танцы, — неожиданно сказал он. — Вы не согласились бы пойти со мной?

Она помедлила и с некоторой холодностью ответила:

— Я побаиваюсь. А вдруг кто-нибудь еще прилюдно назовет вас трусом?

Но едва эти слова слетели с ее губ, как она тут же пожалела о сказанном. Он побледнел, она почувствовала угрызения совести и повернулась к нему. С непроницаемым выражением лица он медленно встал из-за стола и направился к дверям. У выхода он остановился.

— Вы думаете, приятно видеть, как умирает человек? — спросил он, и было в его тоне и в глазах что-то такое, от чего ей стало не по себе.

Он ушел.

— Мне не нравится, как ты разговариваешь с людьми, — сказал Хэнна дочери, когда дверь за посетителем закрылась. — Я не хочу, чтобы моя дочь ходила на танцы с незнакомцами. Но я бы сказал, что этот парень не трус.

Слова отца запали ей в душу. Мысленно Китти снова и снова повторяла их, потому что ей очень хотелось верить в это, и все же она своими глазами видела, что незнакомец безо всякого возмущения стерпел намеренное оскорбление. Людей убивали еще и не за такое. Конечно, она никому не желала смерти. (Китти в голову не пришло, каким образом он мог постоять за себя и при этом обойтись без кровопролития. )

Она стояла у окна, глядя ему вслед, но тут открылась боковая дверь и на пороге возник стройный узколицый человек. Китти почувствовала, как в ее душе шевельнулся страх. Она уже не в первый раз видела Ли Данна, и ей всегда было неприятно его появление.

— Кто это был? — настойчиво спросил он. — Что за парень вышел сейчас отсюда?

— Я… я не знаю, — сказала Китти, с удивлением обнаруживая, что это чистейшая правда. Она ничего не знала об этом человеке и видела его всего-то второй раз в жизни.

Ли Данн был худ как хлыст, с горькими складками у рта, который никогда не улыбался, но было в нем что-то приковывающее к себе, так что даже те, кто знал, что он собой представляет, относились к нему с уважением. Он старался казаться учтивым и обходительным, но его старомодные манеры были напрочь лишены изящества. Ходили слухи, что на его совести смерть дюжины людей и что двоих он убил здесь, в Спрингс.

Китти отправилась на вечеринку в повозке вместе с Фредом Хитчем. Танцуя третий по счету танец, она подняла глаза и увидела у стены своего незнакомца. На нем была темно-красная свежевыстиранная рубашка и черный галстук-шнурок, поверх рубахи — короткая куртка из оленьей кожи, какие обычно носят мексиканцы. Черные сапоги начищены до блеска.

Она заметила, что Немец Герлах наблюдает за ним, и ее охватило тревожное предчувствие беды. Но прошло уже два танца — один из них ей пришлось станцевать с Немцем, которого она ненавидела всей душой, но иначе от него не отделаться, а незнакомец отчего-то не подходил к ней. Кто-то упомянул вслух его имя — Мэт Райан… Звучит красиво.

Ли Данн вошел в комнату и остановился рядом с Герлахом. Немец даже не посмотрел в его сторону, но ей показалось, что губы его шевелятся. Но это же глупо… Зачем управляющему «Кей Уай» разговаривать с известным всей округе угонщиком скота?

Когда она оглянулась еще раз, Мэт Райан уже исчез. Он даже не пригласил ее на танец…

И тогда ей показалось, что огни вмиг потускнели и ноги ее потеряли свою легкость. Неожиданно ей захотелось поскорее вернуться домой…

Мэт Райан ехал быстро. Увидев, как в комнату вошел Данн, он тут же повернулся и незаметно выскользнул за дверь. Если уж он решил взяться за дело, необходимо действовать без промедления.

Его огромный гнедой мчался во весь опор, и всего через час после ухода с вечеринки Райан влетел во двор ранчо «Кей Уай» и соскочил на землю. Мельком взглянув на погруженный в темноту дом, в котором жили работники, он направился к крыльцу хозяйского дома и переступил порог.

Он вошел без стука, чем напугал грузную старуху мексиканку, которая сметала со стола.

— Где Том? — требовательно спросил он.

— К нему нельзя. — Старуха встала у него на пути, и на ее заплывшем жиром лице появилось выражение крайнего неудовольствия. — Он болен.

— Он мне нужен. Проводи меня к нему.

— И не подумаю! Уходи, или я…

— Мария! — раздался хриплый голос. — Кто еще там?

Мэт Райан прошел мимо нее и остановился на пороге спальни, глядя на старика.

Когда-то Тома Хитча можно было назвать великаном. Сейчас это был немощный старик, прикованный к постели, и лишь в глазах загорался иногда прежний огонь.

— Хитч, ты меня не знаешь, — с порога заявил Райан, — но пришло время нам познакомиться. У тебя крадут скот.

И прежде чем старик успел заговорить, Райан начал свой рассказ. Он поведал о сорока коровах, уведенных накануне среди бела дня, и о других случаях, когда скот воровали более мелкими партиями. Он говорил о том, что воры наглеют на глазах, что Ли Данн ходит на танцы, а Индеец Келли временами объявляется на станции дилижансов, у Хэнна.

— Они не посмеют! — с презрением заявил старик. — Уж я-то их знаю!

— Ты уже не встаешь с постели, — резко оборвал его Райан. — К тому же твой приемный сынок оказался жуликом, а у тебя на ранчо в управляющих ходит ганмен.

Хитч притих. Его проницательный взгляд был устремлен на Райана.

— Слушай, парень, а твое-то какое дело? Ты-то что хочешь?

— Ты болен, Хитч. Может, ты еще встанешь на ноги, а может, и нет. Но только что станется с этим краем? Кто будет блюсти здесь закон и порядок, когда…

За спиной у него послышалось какое-то движение, и, обернувшись, он увидел стоявших рядом Фреда Хитча и Немца Герлаха. Фред был явно напуган, а лицо управляющего перекосило от гнева.

— Вы позвали сюда этого типа? — хрипло спросил он.

— Нет. — Том приподнялся на локте. — Скажите ему, пусть уходит и держится отсюда подальше. — Старик поправил подушки. — А то ворвался сюда и начал морочить мне голову какими-то небылицами о ворах и бандитах.

Герлах обернулся к Райану и кивнул на дверь.

— Слышал? Пошел вон!

Мэт Райан направился к двери, спустился по ступенькам, затем поспешно завернул за угол дома и бросился к коню. Винтовочный выстрел разорвал ночную тишину, от ствола дерева отлетела щепка, но его ловкий маневр оказался для преследователей полной неожиданностью. Мэт с разбегу вскочил в седло, гнедой с резвостью зайца сорвался с места и скрылся в зарослях. Второй и третий выстрелы, прогремевшие ему вдогонку, были сделаны наугад.

Как им удалось так быстро выследить его? Выходит, они ушли с вечеринки почти вслед за ним. А где же Китти Хэнна?

Позади остались мили пути, тропа кружила по склонам холмов, между деревьями, вилась через горные перевалы и утесы, и с наступлением утра Мэт оказался у каньона.

Внизу было тихо, но, прежде чем туда спуститься, он еще с полчаса наблюдал, что происходит на склоне. Затем, добравшись до жилища, Райан быстро собрал и погрузил свои пожитки на запасного коня и отправился прочь, бросив на произвол судьбы свою жилу. Дела у него день ото дня шли лучше и лучше, но теперь это место не для него. Здесь слишком много следов его пребывания.

И чего ради он впутался в эту историю? Ведь его-то это не касается. Какое ему дело до бандитов, засевших среди холмов, и до того, что прошли хорошие времена для ранчо «Кей Уай»? Почему бы ему просто не уехать отсюда? Тут у него ни кола ни двора, и ничего его здесь не держит. Пусть другие решают эту проблему, его она не касается. Но так ли это?

Разве поддержание мира и порядка в обществе не является насущным делом всех и каждого? Разве дано кому-либо право перекладывать бремя ответственности на плечи других? И не потеряет ли общество таким образом то, что более всего ценит?

Решив наконец, что утро вечера мудренее, Мэт Райан расположился на ночлег под сенью высоких сосен. Он совершил большую глупость, вмешавшись во все это. Отныне его дело сторона. К тому же старый Том не захотел принять его помощь, так же как Китти не захотела принять его любовь.

Два дня Мэт провел в бесконечных разъездах среди холмов, каждую ночь меняя место ночлега. И целых два дня его душа не знала покоя. Это тебя не касается, говорил он себе снова и снова. Старику не нужна твоя помощь, а Китти — твоя любовь. И тем не менее не мог успокоиться. Он опять вернулся в каньон Пима и огляделся вокруг.

Следы были повсюду. Они обнаружили это место и, без сомнения, искали его здесь. Значит, теперь за ним охотятся. Что ж, знать это — не лишне.

И все же он не уехал. Просто взял и остался безо всяких на то причин.

А на третий день наведался на дилижансную станцию Хэнны. Китти не было видно, но ее отец оказался дома. Хэнна смерил его внимательным взглядом.

— Тебя Мария искала. Приезжала сюда на своем муле. Похоже, ей не хотелось, чтоб ее здесь видели. Просила тебя заехать к ней.

— Ладно, — сказал Мэт.

Хэнна принес кофе и еду.

— Готовила не Китти, — сказал он. — Она уехала в город.

Хэнна сел за стол. От него Райан узнал, что здесь уже успел побывать Немец Герлах с двумя своими людьми — искал его. Или, может быть, Фреда Хитча, добавил он.

— Хитча?

— Он исчез. Как сквозь землю провалился. И никто не знает, с чего бы это вдруг.

За окном послышался перестук лошадиных копыт, Мэт Райан поспешно вскочил. Их было четверо. Немец Герлах, двое работников с ранчо… и Ли Данн.

Райан резко повернулся. Своего коня он оставил за деревьями, так что, возможно, они его не заметили. Тихонько выскользнув в кухню, Мэт прошел к двери справа от него. Дверь была не заперта. Он перешагнул через порог и оказался в комнате Китти.

За дверью слышались тяжелые шаги и приглушенные голоса, затем в кухне зазвенели тарелки.

Что же случилось? Если Ли Данн и Герлах вместе, то тогда выходит, что…

Вдруг Мэту показалось, что он не один. Его рука легла на рукоятку револьвера, и он начал оглядываться. В комнате стоял полумрак, и Мэт ничего не заметил.

— Райан, не стреляй. Это я, Хитч.

Райан мигом оказался рядом с кроватью. Фред Хитч лежал в постели, лицо его было бледным и изможденным, рука и плечо забинтованы.

— Это все они. — Хитч указал на дверь, за которой раздавались голоса. — Я проигрался, и Герлах уговорил меня продать несколько коров с «Кей Уай». Все равно все будет моим, сказал он. Затем он начал приторговывать скотом самостоятельно, знал, что я не осмелюсь рассказать старику.

Ли Данн с Герлахом заодно. Мне было страшно, я ничего им не говорил, но все это мне очень не нравилось. А после того как ты побывал у старика, они забеспокоились. Им не удалось отыскать тебя, и тогда они решили убить старика и захватить ранчо. Я не мог этого вынести и решил бежать. Они подстрелили меня, но я все-таки взобрался на коня. Китти спрятала меня… Она отправилась за врачом.

— Увидев, что ее здесь нет, они наверняка заподозрят неладное, — вполголоса сказал Райан, а затем снова взглянул на лежащего в постели. — А как Том? Они убили его?

— Вряд ли. Им нужно прикрытие, таким прикрытием мог бы стать я… или он. Тогда б они могли спокойно разорять наше ранчо, а потом переключиться на другое.

Райан подошел к окну. Если повезет, он доберется до деревьев незамеченным, и тогда… Он толкнул раму кверху, открывая окно.

— Райан…

— Да?..

— Я пропащий человек, но старик был всегда добр ко мне. Я не хочу, чтобы с ним что-нибудь случилось. Скажи ему это, ладно?

— Конечно.

Мэт вылез из окна и торопливо зашагал к деревьям. Там он сел на коня и отправился на «Кей Уай». У него не было никакого плана действий, он просто не имел права что-либо загадывать. Ведь его дело сторона, он здесь чужак, и вообще… Но он продолжал упрямо ехать вперед.

Райан добрался до «Кей Уай» уже за полночь. Он потерял больше часа, выбрав в темноте не ту тропу — огней внизу не было. Гнедой спустился по склону холма, и Райан остановил его. Он слез с коня.

У загона стояло около дюжины оседланных лошадей. Райан видел, как лунный свет отражается от кожаных седел. Подойдя поближе и приглядевшись внимательнее, он узнал некоторых лошадей. Всадники из окрестностей Там-Бьютт… Выходит, они захватили ранчо и обосновались в нем.

Это хозяйство было единственным оплотом закона. Теперь уже некому противостоять Герлаху и Данну. Десять тысяч голов скота бродило когда-то среди холмов, теперь его продадут. Благоденствию общины пришел конец.

Райан стоял в темноте, недовольно хмурясь, полной грудью вдыхая ароматы ночи и всем своим существом ощущая опасность. И все-таки он, как дурак, стоял тут, не в силах развернуться и уйти.

Возможно, старик еще жив. Эх, если бы войти в дом, поговорить с ним еще раз… Можно было бы привлечь на свою сторону честных людей и сохранить прежнюю расстановку сил. Но первым делом необходимо заручиться поддержкой Тома Хитча, а уж потом начинать действовать.

Райан поправил револьвер за поясом и, прихватив винтовку, вышел из-за деревьев и направился к двери черного хода. В это время кто-то подошел к порогу дома, в котором жили работники, и выбросил окурок. Постояв еще немного в дверях, человек уже собрался было уйти в дом, но вдруг остановился и посмотрел в его сторону. Мэт продолжал идти. Во рту у него пересохло, сердце бешено стучало. Парень, едва видимый в кромешной тьме, постоял немного и скрылся в доме.

Мэт Райан подошел к двери черного хода и потянул за щеколду, она подалась без труда. Он на цыпочках пересек комнату и выскользнул в коридор. Пробравшись в спальню старика, Мэт, поколебавшись немного, тихонько позвал его. Тишина.

Райан чиркнул спичкой. Язычок дрожащего пламени осветил комнату. Мэт взглянул на старика. Тот лежал, привалившись к спинке кровати, его фланелевая ночная рубашка была залита кровью, глаза широко открыты, застывший взгляд устремлен куда-то в пустоту. Они убили Тома Хитча. Подняли руку на беспомощного старика.

Мэт поспешно отступил назад, прислушиваясь к шуму, доносившемуся из дома для работников. Спичка догорела, он бросил ее на пол и растер носком сапога.

Послышался тихий шорох, и он мгновенно обернулся, держа револьвер наготове.

В темноте перед ним неясно вырисовывался какой-то силуэт, бесформенный и огромный.

— Это я… Мария. Он велел передать тебе это. — Зашелестела бумага, он протянул руку и взял листок. — А теперь уходи… скорее.

Райан услышал быстрые шаги — кто-то шел по посыпанной гравием дорожке — и стремительно бросился к выходу. Должно быть, заподозрив неладное, они решили посмотреть, в чем дело. Он был уже на заднем дворе, когда из-за угла дома появился человек.

— Эй, ты! — Парень решительно направился к нему. — А ну постой!..

Мэт Райан выстрелил в него. Он держал револьвер в низко опущенной руке, и выстрел пришелся парню как раз в живот. Прогремел ответный выстрел, приглушенный телом поверженного противника.

Райан отправился дальше, но тут где-то рядом зажегся свет, и в его отблеске он увидел лицо человека, распростершегося на земле. Это был Индеец Келли.

Крепко сжимая в руке винтовку, Райан бросился к деревьям. Вдогонку ему неслись крики, по двору бегали какие-то люди — их темные силуэты были хорошо видны на сером фоне двора. Обернувшись, он четырежды выстрелил от бедра. Один из преследователей споткнулся и растянулся на земле. Остальные залегли, спасаясь от пуль.

Подбежав к коню, Мэт подхватил поводья и вскочил в седло.

— Едем отсюда! — сказал он, пришпоривая коня, и огромный гнедой рванулся вперед.

Уже забрезжил серый рассвет, когда он снова подъехал к дилижансной станции Хэнны. Лошадей поблизости не было видно, и, осмелев, Райан выехал из-под сени деревьев и Направился к задней двери. Здесь он слез с коня и постучал.

Китти открыла дверь, и он вошел — хмурый, небритый.

— Кофе есть? — спросил Райан. — Мне нужно поговорить с Фредом.

— Вы… они убили его. Герлах и Данн. Они нашли его.

— А ваш отец?

— Он ранен… его ударили по голове.

Мэт нежно смотрел на нее. Как бы ему хотелось почувствовать, что она нуждается в нем!

Он развернул листок бумаги, переданный ему Марией.

«Мэту Райану: Принимай хозяйство.

Том Хитч».

Эта размашистая корявая подпись была хорошо знакома всем в окрестностях Сламберинг-Хилл.

Вот, значит, как. Теперь он в ответе за все. Он вспомнил, как глядел на него старик. Хитч прекрасно понимал: прояви он маломальский интерес к рассказу Райана, печальная участь постигла бы их обоих. Но теперь он предлагал ему бороться.

Китти выжидающе смотрела на Райана.

— Вот так, Мэт. Теперь ты хозяин Сламберинг-Хилл.

Хозяин… и скрывающийся от погони беглец. Единственные его союзники — старик с разбитой головой и эта девушка.

Совсем один, но с оружием.

Они прочешут холмы и нагрянут сюда. В прошлый раз Китти удалось выбраться отсюда, но в тот раз они искали его, да и Том Хитч был еще жив. Теперь же все будет иначе.

— Седлай лошадей, — велел он. — Вам с отцом лучше уехать. Поезжайте по хозяйствам, собирайте людей на подмогу.

— А как же ты? — Она глядела на него широко распахнутыми глазами. — Мэт, как же ты?

— Я? Я останусь и буду ждать здесь.

— Но они приедут сюда! Они ищут тебя!

— А то как же… Вот приедут, и я покажу им, кто тут хозяин. — Мэт вдруг весело, по-мальчишески рассмеялся. — Лучше привези помощь. Мне одному они могут не поверить.

Хэнна с дочерью уехали, и Райан принялся ждать.

Станция опустела, стало тихо-тихо, как будто вместе с людьми из дома ушла душа. Он налил себе кофе — теперь он здесь сам себе хозяин… А может быть… может, удастся уладить все мирным путем… Настало время перемен, на смену старым порядкам приходят новые… Но только понимает ли это Ли Данн? В глубине души Мэт Райан знал, что тот никогда этого не поймет, ибо Ли Данн был живым воплощением старых порядков. Он — своего рода реликт, пережиток прошлого, он живет воспоминаниями о тех днях, когда Том Хитч только что приехал в эти места. Для Хитча те времена уже прошлое; для Данна прошлым они еще не стали.

В тихом доме громко тикали часы. Мэт Райан отхлебнул кофе и положил винчестер на стол.

Часы продолжали отмерять секунды и минуты. Он еще раз проверил оружие.

Уже совсем рассвело… Китти с отцом, наверное, уже были в долине. А приедут ли фермеры? Ведь он здесь человек новый, его еще никто не знает. На данный момент у него имеется только крохотный обрывок бумаги с нацарапанными на нем словами: «Принимай хозяйство».

Мэт Райан встал из-за стола и подошел к окну. И тут он их увидел.

Прислонив винтовку к стене рядом с дверью, Мэт вышел на крыльцо. Их было десять… Их десять, а он один. Мимолетная улыбка тронула его губы. Когда-то старому Хитчу пришлось отбивать нападение сорока апачей в одиночку…

— Том, — прошептал он, — если ты слышишь меня… не дай пропасть, вразуми.

Он стоял на крыльце — высокий небритый мужчина с удлиненным лицом и холодными глазами, закаленный годами опасной, нелегкой жизни. Он ждал. Тогда на Нуэсес все было примерно так же, но… с одной-единственной разницей.

Они подъехали ближе, цепочка мужчин на лошадях. В центре шеренги — Ли Данн и Герлах.

Остальных он не замечал и даже не думал о них. Для него существовали только эти двое.

— Привет, Данн. — Худощавый всадник пристально разглядывал его, положив руки на луку седла. — Данн, довожу до твоего сведения: Том Хитч передал мне записку. Он распорядился, чтобы я принял хозяйство.

— Думаешь, ты справишься?

— Уверен.

Ли Данн выжидал… Он и сам не знал, чего ждал и почему медлил. Послушать Герлаха, так этот парень трус. Но, глядя на него, этого не скажешь. К тому же Ли Данн понял и еще одну вещь — стоявший перед ним человек был ганфайтером, профессиональным стрелком.

— Кто ты такой, Райан? Я тебя раньше не видел?

— Если только на Нуэсес… Слыхал что-нибудь о ранчо Кензи?

Ли Данн закусил губу. Ну конечно же… И как это он сразу не догадался? Та история с враждующими кланами… В конечном итоге в живых оставалось лишь пятеро, да еще Райан. А теперь этот самый Райан один…

— Вот так оно и получается, — продолжал Мэт. — Старые добрые времена остались в прошлом, Ли. Ты и я — мы оба из прошлого. Да еще старина Том. Он был неплохим человеком, его оружие поддерживало здесь мир и вершило правосудие. Но те времена, когда все решал револьвер, прошли безвозвратно. Нам нужно с этим смириться, либо — погибнуть.

— Где девчонка? — требовательно спросил Герлах.

— Уехала вместе с отцом. Теперь они объезжают долину, созывают со Сламберинг-Хилл сторонников старины Тома.

Мэт Райан продолжал пристально смотреть на них, ни на мгновение не выпуская их из поля зрения — он хорошо знал способности обоих.

— Ну так что, Данн? Что надумал?

И тут у него за спиной раздался голос:

— Я не уехала… Уехал отец, а я осталась. У меня в руках заряженная винтовка. Предупреждаю: сейчас выясняют отношения только Мэт Райан и вот эти двое — Герлах и Данн. И я пристрелю любого, кто поднимет оружие.

— Что ж, вполне честно, — подал голос худощавый ковбой с резкими чертами продолговатого лица. — На это стоит посмотреть.

Ли Данн улыбался, неподвижно сидя в седле.

— Что ж, Мэт, может, ты и прав. Знаешь, Мэт, я о тебе слышал, но не ожидал, что судьба сведет нас… Даже интересно, Мэт, неужто ты быстрее меня?

Произнеся последнюю фразу, он схватился за револьвер и тут же повалился на землю. Он упал в дорожную пыль, перевернулся, попытался подняться, снова упал и снова покатился по земле, сжимая в руке револьвер. Прогремел выстрел, пуля прочертила на земле узкую бороздку, и на этом все закончилось.

Герлах не двинулся с места. Лицо его побледнело и осунулось. Он завороженно глядел на тонкую струйку дыма, поднимающуюся из дула невесть откуда появившегося в руке Райана кольта 44-го калибра.

Герлах медленно провел языком по пересохшим губам и натужно сглотнул.

— Ехали бы вы, ребята, своей дорогой, — тихо проговорил Райан. — Да и вон та веревка, что у вас при себе, может вам пригодиться. Там на дороге растет большое дерево… если, конечно, вы не желаете прихватить с собой эту падаль.

— Что-то не хочется, — ответил за всех тот же худощавый ковбой. Сидя в седле, он взглянул на Ли. — Он свое уже получил, Райан. Ты уж выбери время, закопай его, ладно?

Мэт молча кивнул. Китти вышла из дома и встала рядом с ним, глядя вслед удаляющимся всадникам, которые сбились вокруг Герлаха, застывшего в седле. Только теперь он ехал со связанными руками.

Мэт Райан взглянул на Китти, взял ее за руку и сказал:

— Знаешь, Кит, похоже, тебя ничем не испугаешь.

— Пойдем в дом, — предложила она, но ее глаза сказали гораздо больше. — Кофе, наверное, уже готов.

НИЧЕЙНАЯ ГОРА

Она одиноко возвышалась над каменистой пустыней и узкой полосой зеленеющих долин, протянувшейся между скалами и по дну каньонов. И высота ее была значительной — более шестисот футов.

В нижней своей части осыпавшийся склон был хоть и крутой, но вполне доступный. Последние же три сотни футов представляли собой отвесную каменную стену, и лишь с одной стороны из-под осыпи торчали на манер ступеней полуразрушенные скальные выступы. Говорили, что это остатки древней тропы, которая когда-то вела на плоскую вершину столовой горы.

Молва утверждала, что на самой вершине горы бил родник, росли деревья и трава и еще там находился древний кратер, но все это были лишь досужие разговоры, потому что ни одна живая душа ничего этого не видела.

С горой было связано множество странных историй. После того как братья Карр попытались однажды взобраться на вершину, наступила большая сушь, и за целых два месяца на землю не упало ни капли дождя. И после того как Райсон сорвался с каменных уступов древней тропы, дождя снова не было. Скот, казалось, обходил те места стороной, да и люди избегали появляться поблизости. Те же лошади или коровы, которые все-таки оказывались в окрестностях столовой горы, вскоре начинали хромать, становились тощими и облезлыми и в конце концов погибали. И их белеющие на земле кости становились неотъемлемой частью подобных историй.

«Да уж, — любил повторять Старина Карр, — край был бы неплохой, если б не эта гора».

Когда Мэт Кэлоу приехал в Вэгонстоп, дождь лил как из ведра. Оставив коня на попечение конюха, он зашагал к салуну.

— Настоящий потоп! — Кэлоу обвел взглядом четверых посетителей, расположившихся за стойкой бара. — Вовсе не по сезону, правда?

— Наши сады совсем затопило. — Один из мужчин кивнул, указывая куда-то на запад. — Это все Черная гора. Все из-за нее.

— А она-то здесь при чем?

Они пожали плечами.

— Если б вы тут пожили, то не стали б спрашивать.

Кэлоу скинул плащ и стряхнул шляпу.

— Впервые слышу, чтобы груда камней могла вызывать бурю.

Презирая его невежество, они уставились в свои стаканы.

Загремел гром, и ослепительная вспышка молнии озарила погруженную в полумрак комнату. В ней находились Старина Карр и Уэнт, владелец «Спринг-каньона». И еще двое бывалых парней с ранчо «Питчфорк» — Кнауф и Рассел. Дайер, хозяин заведения, стоял за стойкой.

Кэлоу, как и подобает настоящему ковбою, был строен и высок. Его узкое лицо было темным от загара, на щеке виднелся заживший шрам.

— И давно вы здесь живете? — спросил он, обращаясь к Дайеру.

— С самого рождения.

— Значит, можете сказать, как лучше добраться до ранчо «Рафтер Аш».

Все глаза устремились на него. Дайер пристально посмотрел на Кэлоу и пожал плечами:

— Там уже пятнадцать лет — ни одной живой души. И вообще ничего нет. Даже воды. Несколько старых построек из камня да кости.

Старина Карр усмехнулся.

— Это у самого подножия Черной горы, так что провожатых ты туда не найдешь. На тех землях лежит проклятие, вот так.

Мэт Кэлоу скептически улыбнулся.

— Никогда не верил в проклятия. Во всяком случае, я собираюсь там жить. Я купил это ранчо.

— Купил? — взорвался Дайер. — Парень, тебя здорово надули! Даже если б рядом не было Черной горы, жить там все равно нельзя: воды нет, и все заросло астрагалом ^[23].

— А что такое случилось? Разве там никогда не пасли скот?

Дайер поставил перед Кэлоу стакан и наполнил его.

— Дружище, — доверительно заговорил он, — лучше тебе знать, с чем ты там встретишься. Двадцать пять лет тому назад Арт Хоран основал в тех местах свое ранчо и назвал его «Рафтер Аш». Люди предупреждали его насчет Черной горы, но он только смеялся. И вот результат — его коровы нажрались астрагала, урожай погиб, а в довершение ко всему пересох колодец. В конце концов он распродал все и уехал.

Новым хозяином ранчо стал парень по имени Литман. Как-то он пропал на несколько дней, а затем кто-то из проезжих мимо нашел его мертвым во дворе собственного дома. И без единого синяка или царапины.

— Скорее всего, сердечный приступ.

— То никому не ведомо. Потом ранчо перешло к племяннику покойного Литмана, но он не любил оставаться в доме на ночь. Обычно он все время просиживал здесь, а временами даже ночевал в чистом поле, лишь бы не подходить близко к Черной горе.

В конце концов он согнал небольшое стадо, продал его и отбыл навсегда. Но есть тут еще один занятный момент, незнакомец. В свое время туда пригнали две тысячи голов, а собрать потом удалоськоров пятьсот, не больше. — Дайер выразительно поглядел на Кэлоу и покачал головой. — И никто нигде их не видел. Ни их самих, ни рогов, ни копыт.

— Ты ему еще про Хорана расскажи, — посоветовал Карр. — Пусть знает.

— А еще тут у нас такое приключилось… После того как Хоран продал ранчо, Литман умер, а племянник его убрался куда-то, никто и близко не подходил к тому месту. Но тут как-то случилось Уэнту — вот он сидит, не даст соврать — проезжать мимо Черной горы…

— Ноги моей там больше не будет! — взволнованно вставил Уэнт. — Никогда!

— Он был совсем недалеко от утеса, когда услышал какой-то крик, а потом треск. У него кровь застыла в жилах. Он уже проехал мимо того места, но тут опять раздался крик, а потом стон. Уэнт вернулся назад и увидел, что на камнях лежит человек. Он взглянул на Уэнта и сказал: «Настал и мой черед!» — и умер. Оказалось, это сам Арт Хоран. А вот теперь прикинь, что к чему.

— И с тех пор там больше никто не живет?

— И не будет жить.

Кэлоу усмехнулся.

— Теперь там буду жить я. Я его приобрел. Каждый цент, который мне удалось скопить, занять или украсть, я вложил в это ранчо. Так что завтра я туда въезжаю.

В их глазах появилась враждебность. Враждебность людей, чьи предрассудки были высмеяны каким-то незнакомцем.

— Подумай еще раз, — посоветовал Карр. — Мы этого не допустим. Не хватало еще, чтоб ты накликал на нас беду.

— Чушь! — коротко ответил Кэлоу. — Со своими делами я уж сам как-нибудь разберусь.

Старческое лицо Карра исказила гримаса.

— Я потерял двоих сыновей, которые пытались влезть на эту гору, мы не раз теряли урожай. А уж сколько скота отняла у нас эта гора — не перечесть. Так что держись от нее подальше. На вершине той горы когда-то давным-давно была деревня, теперь там обитают индейские духи. Им это не понравится.

Кнауф тоже обернулся в его сторону.

— Наши люди на «Питчфорке» того же мнения, мистер. Попробуй только сунуться на то ранчо, и мы примем свои меры.

— Какие, например? — учтиво поинтересовался Кэлоу.

Кнауф осторожно поставил стакан на стойку бара.

— Мне не нравится, как ты разговариваешь, незнакомец. Думаю, самое время научить тебя хорошим манерам.

С виду это был рослый деревенский увалень с огромными ручищами, но когда, развернувшись, он набросился на Мэта Кэлоу, движения его оказались на удивление точными и быстрыми. Он шагнул вперед и размахнулся, намереваясь припечатать противника, но Мэт Кэлоу был далёко не новичок. Левой он успешно отразил удар и тут же перешел в наступление. Его железный кулак впечатался Кнауфу точно в подбородок, и сразу последовал удар правой. Кнауф опрокинулся навзничь и, задыхаясь, перекатился на бок.

— Прошу прощения, — сказал Кэлоу, — но он первый начал.

Рассел молча глядел на него, а затем, когда Кэлоу повернулся, сказал:

— Отныне все на «Питчфорке» будут против тебя.

— И не только там! От него отвернется вся округа! — сплюнул в сердцах Старина Карр. — Никто не станет тебе ничего продавать, и даже разговаривать с тобой никто не будет. Если через неделю не уберешься, тебя окунут в деготь и вываляют в перьях.

Когда Мэт Кэлоу доехал наконец до обмелевшего ручья, дождь немного утих. Вода доходила коню до колена, но течение здесь не было быстрым. Переправившись на другой берег и преодолев буйные заросли лебеды, он направил коня к постройкам, видневшимся в редких вспышках молний. А еще дальше темнела громада Черной горы, в сравнении с которой все вокруг казалось крохотным, словно игрушечным. Когда до дома оставалось около мили пути, он обнаружил на земле первые кости. Всего ему удалось насчитать двенадцать скелетов.

Капли дождя барабанили по непромокаемой ткани дождевика, когда он въехал во двор и остановился перед старым, сложенным из камня домом. Там находилась еще конюшня, коптильня и обнесенные каменными заборами загоны. Все было построено из камня, доставленного сюда с горы.

Оставив коня в конюшне, где было тепло и сухо, Мэт высыпал в ясли из мешка, что был привязан позади седла, немного овса.

— Этого тебе должно хватить, — сказал он. — Увидимся утром.

Держа винтовку под полой плаща, он пошел к дому. Засов на двери черного хода насквозь проржавел, и, упершись ногой в косяк двери, Кэлоу одним рывком сорвал его. Пахло слежавшейся пылью, но полы в доме были сделаны на совесть, и вообще постройка была в хорошем состоянии. Кэлоу открыл окно, чтобы проветрить комнату, затем расстелил на полу плед и быстро заснул.

На следующее утро дождь все еще шел, но Мэт, перемыв для начала пыльные кастрюли и чайники и наскоро позавтракав, оседлал коня и поехал в сторону горы. Во время объезда пологого склона ему явно слышалось доносившееся откуда-то журчание воды, но когда он добрался до того места, где по его расчетам должен был бы протекать ручей, никакого источника там не оказалось. Кэлоу слез с коня и стал взбираться вверх по склону.

И тут он сразу обнаружил небольшой поток, сбегавший вниз. Пройдя вдоль него, Мэт нашел то место, где тоненький ручеек сбрасывал свои воды в темную дыру в скале, у самого основания каменной башни. Он прислушался. Судя по звуку, под горой находились обширные пустоты, промытые водой среди камней. Мэт задумчиво пошел назад, к своему коню.

— Нашли что-нибудь?

Вздрогнув от неожиданности, Мэт резко обернулся и увидел девушку в темной от дождя серой шляпе и плаще-дождевике. У нее были ярко-голубые глаза и прекрасные черные волосы.

Заметив его удивление, она рассмеялась.

— Я один из здешних призраков, — весело сказала она. — Вы разве не слышали?

— Меня, конечно, предупредили насчет привидений, но если бы я знал, что они похожи на вас, давно бы уже переселился сюда.

Она улыбнулась.

— Ну что вы! Я, так сказать, неофициальное привидение! Вообще-то никто даже не догадывается, что я здесь, хотя, думаю, что кое-кто из местных об этом все-таки знает.

— Они изо всех сил старались представить это место в самом невыгодном свете, — посмеиваясь, сказал Мэт. — Так что, если им и известно что-то, они предпочитают молчать об этом.

— Я Сьюзен Рейд. У моего отца есть хижина примерно в пяти милях отсюда. Он собирает разные сведения об индейцах — об их обычаях, религиозных верованиях, их фольклор.

— И даже по такой погоде?

— Мы заметили какое-то движение на склоне, а отец уже давно надеется, что кто-нибудь заберется на вершину, и тогда он смог бы заполучить что-нибудь из остатков материальной культуры, которые, возможно, есть там, наверху.

— Остатки чего?

— Материальной культуры. Разные черепки, каменные орудия или оружие. Все те предметы, которыми пользовались индейцы.

Они направились на ранчо, по дороге разговаривая об этом крае. И за несколько минут Мэт Кэлоу узнал о гончарном ремесле индейцев больше, чем иной человек может узнать за всю жизнь.

На перекрестке дорог, одна из которых вела к ранчо «Рафтер Аш», они остановились. Дождь перестал, и солнечные лучи делали отчаянные попытки пробиться сквозь толщу облаков.

— Мэт, — очень серьезно заговорила она, — хоть вы и решили взяться за это дело, не надо слишком легкомысленно относиться к местным предрассудкам. Поймите, здесь обосновались в основном переселенцы с восточных гор, они выросли на этих историях. К тому же тут действительно произошло несколько странных событий, так что их суеверия имеют под собой какую-то реальную почву. И разговоры о том, чтобы изгнать вас отсюда, совершенно серьезны.

— В таком случае, — усмехнулся он, — полагаю, им придется нелегко, потому что я собираюсь здесь остаться.

После того как девушка уехала, он взялся за работу. Приделал засов на двери черного хода, сколотил ворота для конюшни и починил поилку для скота. К вечеру он вернулся домой смертельно усталый.

Утром следующего дня, когда еще только-только рассвело, он объезжал границы своих владений. К северу простирались непаханые земли, он решил наведаться туда чуть попозже. Некоторые участки сплошь заросли астрагалом, но он знал, что животные едят его очень редко, особенно если у них есть пастбища с разнообразными травами и кустарниками. К тому же не все разновидности астрагала являются смертельно ядовитыми. Недостаток растительности близ мест, куда скот приходит на водопой, или же сильная засоленность почвы также являлись причиной гибели скота. Большинство ядовитых разновидностей астрагала появляется ранней весной, поэтому, если стадо выпускали на пастбище слишком рано, когда трава на нем еще не набрала силу, то животные зачастую переходили на астрагал.

Сейчас была как раз ранняя весна, но трава уже пробилась из-под земли. Астрагала тоже было достаточно, но, похоже, только на некоторых участках. В свою бытность в Техасе Мэт узнал, что чаще всего астрагалом поражаются перегруженные животными пастбища, и, наоборот, когда на протяжении какого-то периода пастбище пустует, то другие растения вытесняют астрагал. И именно это и произошло здесь.

Все следующие дни Мэт работал с раннего утра до позднего вечера. Найдя немного старой проволоки, он огородил несколько участков, где астрагал разросся слишком уж буйно. Затем одолжил у отца Сьюзен упряжку рабочих лошадей и впряг их в тяжелую борону, сколоченную из бревен, на которые сверху были навалены тяжелые камни. Этой бороной он выкорчевал астрагал, сложил корни в кучу и сжег их.

За все это время так и не объявилось ни одной живой души. И потому одним погожим утром Мэт принялся седлать коня, решив хотя бы на день позабыть о работе. Времени у него оставалось совсем ничего — отведенная ему неделя подошла к концу, и уже на следующий день можно было ожидать неприятностей. Он поскакал на север, но вскоре вынужден был свернуть с намеченного маршрута, так как путь ему преградила плотная пятнадцатифутовая стена чапареля; такие густые заросли этого кустарника он встречал только на реке Нуэсес.

Сделав крюк почти в две мили, Кэлоу объехал непроходимые джунгли из колючей дикой груши, кошачьего когтя, меските и бурьяна и оказался позади Черной горы.

Взглянув вверх, он понял, что смотрит на гору под довольно необычным углом. На первый взгляд склон представлял собой беспорядочное нагромождение скальных пород, торчащих в виде уступов, и огромных каменных глыб и казался совершенно непроходимым, но с той точки, где он находился, на каменной стене виднелось что-то вроде тени, тянувшейся вдоль отвесного склона. Подъехав поближе, Мэт убедился, что это действительно ход, вырубленный в скале. И заметен он был лишь потому, что камни, находившиеся в тени скалы, еще не успели просохнуть после дождя. Вполне возможно, что никто до него не видел склон горы в таком ракурсе и при подобных обстоятельствах.

Заставив коня идти напролом сквозь плотные заросли кустарника, Мэт продолжал осторожно ехать среди разбросанных по земле валунов, пока не оказался всего в нескольких футах от каменной стены, у подножия которой проходила гигантская трещина. По дну струился тоненький ручеек, но бежал он в сторону горы, а не от нее!

Мэт слез с коня и спустился вниз, на самое дно расщелины. В том месте, где он начал свой спуск, трещина достигала тридцати футов ширины, здесь же, на самом дне, достаточно было развести руки в сторону, чтобы коснуться гранитных стен.

Здесь стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь журчанием воды да звуком его шагов по гравию. Затем он услышал далекий приглушенный гул. Казалось, он доносится из самых недр Черной горы.

Мэт застыл на месте. Перед ним чернел огромный провал! Именно сюда впадал тот ручеек, по течению которого он шел, и откуда-то снизу доносился звук падающей воды. Вспомнив о небольшой дыре, обнаруженной им на противоположном склоне, он пришел к выводу, что под Черной горой находится огромное подземное озеро. По всем правилам вода с горных склонов должна была бы течь по направлению от горы, но из-за многочисленных трещин и разломов на поверхности земли она затекала под гору, собираясь в подземном водохранилище вулканического происхождения.

А что, если эта вода не имеет выхода? Тогда под горой должен находиться огромный, практически неисчерпаемый резервуар воды, к тому же постоянно пополняемый!

Выбравшись из расщелины, Мэт снова взглянул на тень, пролегшую на каменном склоне, отмечая теперь на ней выбоины и промоины, оставленные ветрами и дождями. И тут его осенило.

На следующий день Кэлоу снова отправился на север, надеясь отыскать путь сквозь заросли чапареля. Сью говорила, что по ту сторону зарослей плодородные земли сменяются пустыней, хотя сама она этого не видела. От нее же ему стало известно, что там, к северо-западу от Черной горы, находится одно-единственное ранчо — «Питчфорк».

Вдруг он заметил следы двух лошадей. Лошади были подкованы и, судя по следам, шли рядом, направляясь на запад. Следы исчезли столь же внезапно, как и появились, и произошло это у большой, выступающей из-под земли плиты песчаника. Однако Кэлоу заметил на породе царапины и решил продолжать путь. Проход был очень узкий, но тут неожиданно выступ резко оборвался, и на дне расщелины, засыпанном наносным песком, снова проступили отпечатки лошадиных копыт.

Спустившись на дно разлома, Кэлоу оказался на небольшом лугу, здесь росло лишь несколько кустиков чапареля, заросли которого он только что благополучно миновал. Мэт принялся разбирать следы — прискакавшие сюда люди здорово поработали: они собрали небольшое стадо, а затем отправились вместе с ним на северо-запад, идя по краю богатого водой луга.

И тут Мэта Кэлоу осенила догадка, от которой он весь похолодел. Развернув коня, он начал объезжать луг и успел проехать совсем немного, как в поле его зрения оказалась корова с клеймом «Слэш Д»! Это было тавро Дайера, хозяина салуна. Проехав немного, он увидел еще «Слэш Д», потом три клейма «КР». Довольно усмехнувшись, Кэлоу по собственным следам пустился в обратный путь и вскоре добрался до своего ранчо.

Сью была в кухне, и, когда он вошел, на сковороде уже аппетитно шипела яичница с ветчиной.

— Яичница! — рассмеялся он. — Первая яичница за несколько месяцев!

— Мы держим кур, — ответила Сью, — и вот я подумала, почему бы мне не удивить тебя? — Она выложила содержимое сковороды на тарелку, а затем налила чашку кофе. — Приготовьтесь к отчету, молодой человек. Фостер с ранчо «Питчфорк» собирается заявиться сюда со своими людьми и с парнями из Вэгонстопа. Они говорят, что выгонят тебя из этих мест!

Кэлоу усмехнулся:

— Пусть приезжают! Теперь я готов к встрече!

— У тебя вид кота, слопавшего канарейку, — сказала Сью, с любопытством разглядывая его. — В чем дело?

— Запасись терпением и узнаешь! — хитро улыбнулся Мэт. — Просто подожди немного!

— Ты многое успел, — продолжала она. — А что будешь делать с тем перепаханным пастбищем?

— Для начала засею его чем-нибудь. А через несколько лет оставлю под траву. И тогда уже никакой астрагал не страшен.

— Для посевов нужна вода.

— Тут будет много воды! Хоть залейся! Хватит и для посевов, и для скота, и чтобы самим каждый вечер принимать ванны, и чтобы детей купать.

Это заявление застигло ее врасплох.

— Кому это — самим?

— Мне и моей жене.

— А ты и не сказал, что у тебя есть жена! — Девушка в упор смотрела на него.

— Нет у меня жены, но именно сейчас я как раз подумываю о том, чтобы ею обзавестись. Есть у меня на примете одна девушка. Думаю, она станет матерью пятнадцати или даже двадцати ребятишек.

— Пятнадцати или двадцати? Ты с ума сошел!

— А что? Мне нравятся большие семьи. Я сам был самым младшим из двенадцати братьев. К тому же у меня имеется собственная теория о том, как нужно воспитывать детей. Все очень просто…

— Как-нибудь в другой раз. — Сью взяла его за руку. — Они уже здесь.

Мэт Кэлоу вышел из-за стола. Оказывается, он носит при себе револьвер, удивилась Сьюзен, а рядом с дверью стоят прислоненные к стене винтовка и дробовик.

Отсюда ей был виден высокий, худой человек — Фостер с ранчо «Питчфорк», и рядом с ним Рассел, Кнауф и еще человек пять. Затем к дому подъехали Старина Карр, Дайер и Уэнт и еще добрая дюжина поселенцев.

Мэт стал в дверях.

— Привет, ребята! Рад вас видеть! А я-то уж испугался — вдруг мои соседи решили, будто я воды боюсь!

— Мы приехали, чтобы вышвырнуть тебя отсюда, Кэлоу! — объявил Фостер. — Мы не хотим, чтобы здесь кто-то жил!

Кэлоу улыбнулся, но взгляд его оставался холоден. Он спокойно смотрел на высокого всадника на гнедом коне.

— Что ж, весьма предусмотрительно с твоей стороны, Фостер, но я все же останусь. А если ты попробуешь выставить меня силой, могу гарантировать — сразу появится несколько пустых седел, и прежде всего на большом гнедом. Дело в том, что мне тут нравится. Когда-нибудь я здесь обживусь, и жить мне тогда будет легче, чем тебе, Фостер.

Что-то в его тоне заставило Фостера насторожиться, и он пристально взглянул на Мэта Кэлоу. Рассел проехал немного вперед и остановился рядом с ним, а Кнауф перебрался на левый фланг, готовый в случае чего выхватить оружие и открыть огонь.

Молчание затягивалось, Мэт Кэлоу хрипло рассмеялся:

— Что, Фостер, не нравится? Посмотрим, что ты запоешь, когда на шее у тебя затянется петля из крепкой веревки. Слушай, Фостер, ты случайно не знаешь, почему умер Арт Хоран? Разве это не ты его прикончил? Может, его просто разобрало любопытство, и он решил вернуться, чтобы выяснить, что случилось с пропавшими коровами, а?

Дайер переводил взгляд с Кэлоу на Фостера. Он был явно озадачен.

— Что-то я не совсем понимаю, — сказал он. — К чему весь этот разговор?

— Объясни ему, Фостер. Ну же, смелее. Ты знаешь, что я имею в виду.

Фостер почувствовал себя загнанным в угол. Он оглянулся по сторонам, а затем снова перевел взгляд на зачинщика этого спектакля. Случилось то, чего он боялся, из-за чего не хотел, чтобы Мэт Кэлоу или кто-нибудь другой селился на ранчо «Рафтер Аш».

Неожиданно из окна справа от двери раздался голос Сью.

— Кнауф, — сказала она, — я вижу все твои маневры. Предупреждаю, у меня в руках заряженная двустволка. Попробуй только взяться за револьвер, и я тут же вышибу тебя из седла!

— Что здесь происходит? — громко спросил Старина Карр, начиная злиться. — О чем это он, Фосс?

— Если он не хочет говорить, — Мэт Кэлоу решительно шагнул через порог, — то скажу я. Пока вы, ребята, рассказывали друг другу байки о Черной горе, Фостер опустошал ваши стада.

— Врешь! — взревел Фостер. — Ты врешь, как… — Он схватился за револьвер, и в тот же миг револьвер Мэта Кэлоу выстрелил. Дважды. Первый выстрел выбил оружие из руки Фостера, а второй отсек ему мочку уха. Эта вторая пуля наверняка убила бы Фостера, если бы он не вздрогнул от боли, схватившись за окровавленную руку.

Рассел изменился в лице и, бледнея, ухватился обеими руками за луку седла.

Взгляд Дайера был суров.

— Ладно, Кэлоу! Выкладывай все начистоту, или кого-то нам придется вздернуть прямо здесь.

— Ваши коровы, — принялся спокойно объяснять Кэлоу, — искали водопой и в конце концов нашли его, никто из вас даже не догадывался, что он там есть. Потом ваш скот обнаружил Фостер и стал регулярно, каждые несколько дней, отгонять его оттуда, невзирая на клейма. Вы же тем временем теряли скот, но придраться было не к чему: ни следов, ни явных признаков воровства, и подозревать некого. Вот вы и стали винить во всех своих бедах и несчастьях Черную гору. Ваш скот забредал в ту сторону и уже никогда не возвращался назад, зато Фостер все богател. А ему-то и нужно было просто проехаться по расщелине, что находится за Черной горой, как раз за зарослями чапареля.

Что же касается самой Черной горы, вы действительно могли видеть, как что-то движется вверх по склону. Думаю, там, наверху, пасутся коровы прежних владельцев ранчо «Рафтер Аш».

— Но это же немыслимо! — запротестовал Старина Карр. — Даже человек не может туда забраться.

— Весь дальний склон горы пересекает длинная трещина, по ней довольно легко подняться. Скот годами пасется на вершине горы, должно быть, там несколько квадратных миль отборных пастбищ.

Фостер неуклюже слез с коня, бережно придерживая простреленную руку. Один из его людей тут же поспешил ему на помощь. Старина Карр нервно покусывал ус, испытывая некоторую досаду от того, что все их страхи перед могуществом горы лопнули в одночасье. Немного поколебавшись, Дайер взглянул на Мэта.

— Думаю, мы сваляли дурака, незнакомец, — сказал он. — Выпивка за нами. — Затем Дайер перевел взгляд на Фостера: — Но полагаю, веревка нам все-таки пригодится.

Даже темный загар не мог скрыть мертвенной бледности, залившей лицо Фостера.

— Дай мне шанс, Дайер! — умоляюще крикнул он. — Я рассчитаюсь! У меня все записано! Знаю, что я дурак, но уж слишком велико было искушение. Я был на мели, а уж потом…

— Мы все подсчитаем, — сухо сказал Уэнт, — а уж потом решим, что с тобой делать. Если возместишь нам все убытки, может, договоримся.

Развернув коней, всадники выехали со двора, а Мэт и Сью стояли рядом и смотрели им вслед.

— Если ты не будешь настаивать на том, чтобы завести два десятка ребятишек, — вкрадчиво сказала она, — то я знаю одну девушку, которую могло бы заинтересовать твое предложение.

Мэт усмехнулся.

— Ну а как насчет шести?

— Полагаю, это не слишком много.

Он обнял ее за талию.

— Вот и хорошо. Значит, мы все решили?

Солнце клонилось к закату. Над вершиной Черной горы вспыхнул огненный ореол. Корова с большими грустными глазами нежно склонила голову к своему теленку — ей не было никакого дела до творящихся вокруг чудес. Теленок неуверенно поднялся на ножки, стряхнув с шерстки белый осколок с неровными краями, легкий и хрупкий, как сухой лист, — отколотый край древнего кувшина из обожженной глины.

ГИЛА-КРОССИНГ

Глава 1

Перед платным конюшенным двором городка Гила-Кроссинг стоял старый деревянный желоб поилки, обращенный одним концом к изъеденному ржавчиной насосу. Проезжая по улице, Джим Сартейн обратил внимание на четверых небритых мужчин, толпившихся у водокачки, угрюмые лица их выражали явное неудовольствие.

Двое из них были высокого роста, и, пожалуй, только в этом и заключалось их сходство. Эд Лоринг, седовласый мужчина с резкими чертами лица, был из Пенсильвании. Он слыл человеком рассудительным, но в то же время и решительным. Мужчина рядом с ним был примерно того же роста, но гораздо более плотного сложения, его злые глазки сердито поглядывали из-под нависших черных бровей. Над бычьей шеей возвышалась мощная квадратная челюсть. Характер Роя Страйдера вполне соответствовал его внешности: это был норовистый парень, готовый в любую минуту пустить в ход кулаки.

Пибоди и Макнэбб казались полной противоположностью друг другу. Макнэбб был худощавым парнем с узкими серыми глазами. Выражение лица выдавало в нем человека, не сломленного судьбой, хотя и неоднократно ею битого. Пибоди держал под мышкой ружье. Он был небольшого роста и склонен к полноте. Как и остальные, он повернул голову и взглянул на запыленного всадника, который только что спешился и направлялся теперь к водокачке. Его чалый подошел к поилке и опустил морду в прохладную воду.

Сартейн ощущал на себе их пристальные взгляды, но виду не подал. Выплеснув остатки воды из ковша, сделанного из тыквы, он взялся за жалобно заскрипевшую ручку водокачки.

Четверо мужчин принялись внимательно разглядывать пропыленную серую рубаху, облегавшую могучие плечи, как будто надеясь по ширине плеч догадаться об истинных намерениях их обладателя. Их взгляды задерживались на ореховых рукоятях револьверов, висевших на широком поясе, на начищенных сапогах, сейчас покрытых пылью, и мексиканских шпорах. Джим Сартейн большими глотками пил студеную воду, капли ее стекали по подбородку и падали на рубаху. Осушив подряд два ковша, он наконец почувствовал, что напился.

Жадно глотая воду, Джим Сартейн присматривался к этим мужчинам — к их одежде, оружию, манере держаться. Он также обратил внимание на небритого толстяка неопрятного вида, сидевшего в огромном кресле у стены конюшни, — у него было мясистое лицо, отвислые губы и взгляд голодной гончей.

Толстяк с трудом приподнялся с кресла.

— Коня будете ставить? Это моя конюшня. — Ворот его рубахи был распахнут, а подвязанный вместо пояса сыромятный шнур выполнял сразу две функции: не давал упасть штанам и поддерживал огромное брюхо. — Я Джордж Нолл, — добавил он. — Меня здесь каждая собака знает.

— Отведи коня в стойло и задай ему меру овса, — распорядился Сартейн. — Я люблю, когда он сыт. И будь поосторожней, конь у меня норовистый.

Нолл равнодушно усмехнулся.

— Да уж, у каждой животины свой характер. — Он снова печально и с интересом поглядел на Сартейна. — Едете дальше? Или здесь остаетесь?

— Здесь остаюсь. — Взгляд темных глаз Сартейна был непроницаем. — Похоже, тут неподалеку был большой пожар. На целые мили окрест все выгорело. — Должно быть, эти четверо — из погорельцев, чьи повозки стояли в ложе ручья за противопожарной полосой.

— По дороге сюда я заметил противопожарную полосу. Кто-то здорово потрудился, чтобы соорудить ее.

— Это Лоринга работа, вот он стоит, — сказал Нолл. — Он загодя подготовился. Как чувствовал, что это случится.

Сартейн перевел взгляд на Лоринга.

— Вас предупредили? Или все получилось случайно?

Но ответил ему Страйдер.

— Случайно! — Чернобровый как будто выплюнул это слово, подозрительно уставившись на Сартейна. — И по-моему, ты задаешь слишком много вопросов.

Обернувшись к Страйдеру, Сартейн смерил его долгим взглядом своих черных глаз, отчего тот побагровел и еще крепче стиснул зубы.

— Именно так, — проговорил наконец Сартейн. — Когда я хочу что-либо узнать, я задаю вопросы. — После этого его взгляд снова вернулся к Лорингу, игнорируя Страйдера.

— Мы думаем, нас подожгли большие ранчеро, — сказал Лоринг, старательно подбирая слова. — Нас предупредили, чтобы мы убирались отсюда. Но мы не ушли. Не на тех напали! Нет такого права, чтоб людей выгоняли из собственных домов, эта земля никому не принадлежит.

Трое ранчеро распоряжаются примерно доброй сотней миль. Это Стивен Бейн, Холстон Уолкер и полковник Авери Квартерман. Мы же специально выбрали место в стороне от них, в предгорьях Черной горы, к северу от Мидл-Форк. Но у нас все равно начались неприятности.

— Из-за тех троих, что вы назвали?

— А из-за кого ж еще? Бейн обвинил Пибоди, что он якобы украл и заколол на мясо корову с «Бар Б». Пибоди все отрицал, и, не подоспей мы с Макнэббом, перестрелки б не избежать. Затем несколько дней назад мы с Пибоди отправились проведать Орена Макнэбба, брата этого джентльмена, и нашли его мертвым. Кто-то застрелил парня, хотя он и был безоружен. Его стадо пропало, а все постройки сожжены.

— А еще скандал в самом городе, — напомнил Пибоди, — когда мы — я, Лоринг и Страйдер — подошли на улице к полковнику Квартерману. Он напустил на себя важный вид и заявил, что ничего не знает об этом убийстве и чтоб мы поскорее убирались отсюда, или он не отвечает за последствия. И тогда Страйдер вышел вперед, обвинил его в убийстве и вызвал на поединок.

— И он отказался?

— Заячья душонка! — засмеялся Страйдер. — Он просто трус! Без своих людей за спиной ни на что не способен!

— Иногда, — сухо заметил Сартейн, — чтобы избежать поединка, требуется очень много смелости. Если этот Квартерман тот, о ком мне приходилось слышать, то он не раз доказывал свою храбрость. Закаленный борец с индейцами.

— И поэтому ему дозволяется убивать одинокого безоружного ранчеро? — усмехнулся Страйдер. Неприязнь этого верзилы к Джиму Сартейну была очевидна.

— А вы не подумали, что это мог сделать кто-то другой? Вы что, видели его там? Или у вас есть какие-то доказательства, что это был он или кто-то из его людей?

— А кто бы еще пошел на такое? Кто еще это мог быть?

— Например, ты.

— Я? — Страйдер вздрогнул, как будто его ударили, побледневшее лицо исказила гневная гримаса.

— Полегче, Рой, — сказал Джордж Нолл, стоявший у ворот конюшни, голос его звучал убедительно и на редкость авторитетно. — Не трогай оружие, если не хочешь отправиться на тот свет. Это же рейнджер, Джим Сартейн.

Глава 2

Страйдер держал руку на бедре, чуть повыше рукоятки револьвера, там его рука и застыла, потом медленно скользнула вниз.

— Извиняюсь, — досадливо сказал он. — Я не знал, что ты рейнджер.

Но отступил Страйдер вовсе не потому, что чтил закон или испугался. Возможно, он и любил иногда покрасоваться, но трусом он не был.

— Я имел в виду, что и ты мог сделать это, — продолжал развивать свою мысль Сартейн, — равно как и Лоринг или я. У вас нет доказательств, владельцы ранчо с таким же успехом могут обвинить во всем вас.

— Ну а я что тебе говорил, Рой? — вступил в разговор Лоринг. — Нам нельзя поступать опрометчиво, это может привести к кровавому побоищу. Во всяком случае, сейчас шансы не на нашей стороне. Перед тем как что-то предпринять, нужно все хорошенько обдумать.

— Ну, как бы там ни было, нам этот рейнджер не поможет, — объявил Пибоди. — Кто за вами послал? Квартерман?

— Да, меня просил приехать полковник, и уже этот факт должен вам кое о чем сказать. Будь он виноват, он бы не стал вызывать рейнджера, а справился бы с вами сам. Средств и сил у него хватило бы. Но он считает, что за всем этим что-то стоит.

— Неужели? — усмехнулся Страйдер. — Выходит, он вызвал вас сюда, чтобы все было как будто бы по закону?

Нолл подошел и встал по другую сторону желоба.

— Гостиница дальше по улице. Приличное место, постели с чистым бельем, а вот в ту сторону, недалеко отсюда, — заведение Эми Бут. Лучшая жратва к западу от Пекоса. Думаю, мы с вами там встретимся.

Сартейн кивнул и снова обратился к Лорингу:

— Успокойтесь, парни. Я постараюсь разобраться с этим.

— А нам тем временем прикажете с голоду подыхать? — заговорил молчавший Макнэбб, и его голос дрожал от обиды и горечи. — Ведь те повозки, мимо которых вы проезжали, принадлежат нам! И в них остались наши дети, наши жены! Запасы еды на исходе, наши стада разбежались! Как мы можем ждать? Что нам делать? А вы нас успокаиваете! Конечно, какое вам дело до наших женщин!

— А разве им станет лучше, если вы затеете перестрелку и погибнете? Как тогда ваши семьи смогут отсюда уехать? Кто тогда о них позаботится? Так что постарайтесь быть посдержаннее!

Все промолчали, признавая справедливость сказанного. Угрюмые, без всякой поддержки, испуганные люди. Они боялись не за себя, они знали голод, жажду, не раз попадали в песчаные бури, пережидали наводнения и отражали набеги индейцев. Их пугала неопределенность нынешнего положения и неизвестное будущее их семей.

— Мы подождем, — ответил за всех Лоринг. — По крайней мере, я еще ни разу не слышал, чтобы вы обошлись с кем-нибудь несправедливо!

В это время в гостинице «Лонгхорн», находившейся чуть дальше по улице, его уже дожидались те самые трое ранчеро, о которых говорили поселенцы, и теперь Сартейн знал, что их появление может привести к перестрелке, тем более, что к вечеру подтянутся их люди. Ситуация была накалена до предела.

Сартейн вспомнил, с какой уверенностью звучал голос Нолла, и удивился. Возможно, этот рассудительный человек поможет поддержать столь необходимое для всех равновесие.

Квартерман, высокий человек лет шестидесяти, с седыми усами и аккуратной острой бородкой, поднялся навстречу Сартейну. Это был подтянутый мужчина в сюртуке из черного сукна и белой шляпе. Сверкнув голубыми глазами, он протянул Сартейну руку. Рядом с ним стояла высокая темноволосая девушка с карими глазами и прелестной фигуркой. Она взглянула на него раз, другой…

— Как поживаете, полковник? Я — Сартейн.

— Сразу узнал вас, сэр. О вас ходят настоящие легенды. Мистер Сартейн, позвольте представить вам мою дочь, Кэрол. — Он повернулся к стоящему поодаль рослому молодому человеку с резкими чертами лица. — Это Стив Бейн, а вот этого джентльмена, — он указал на невысокого коренастого мужчину с широкоскулым лицом и умными голубыми глазами, — зовут Холстон Уолкер, ему принадлежит ранчо «Раннинг У».

С формальностями было покончено. Подметив собственнические замашки Бейна по отношению к Кэрол, Джим Сартейн вдруг с удивлением отметил, что его это раздражает.

Но больше всех его заинтересовала персона Уолкера. Холи Уолкер был преуспевающим ранчеро, среди ковбоев ходили легенды о его ловкости в обращении с шестизарядниками, а также просто-таки сказочной заботе о своих работниках.

Когда их руки встретились в рукопожатии, Сартейну показалось, что ни в одном человеке он не ощущал такой скрытой силы, как в этом светском льве. В его рыжевато-каштановых волосах не было и намека на седину, на гладкой коже лица ни единой морщинки.

— Пожар уничтожил обширные угодья, — заметил Сартейн. — Вы, случайно, не знаете, кто это сделал?

— Известное дело, «наседки"^[24], — раздраженно бросил Бейн. — Кто же еще?

— А вот они утверждают, что виноват кто-то из вас, — мягко заметил Сартейн. — Возможно, и вы и они заблуждаетесь.

Бейн пристально посмотрел на него.

— А вы, собственно говоря, за кого? — сурово осведомился он. — За этих проклятущих оборванцев или за нас?

— Ни за тех и ни за других, — ответил Сартейн. — Мне предстоит восстановить справедливость, выявить нарушителей закона и проследить, чтобы они понесли наказание. Закон, — добавил он, — существует не для того, чтобы защищать интересы одних в ущерб интересам других.

Бейн повернулся к Квартерману.

— Видите, полковник, я ведь говорил вам, нет никакого смысла посылать за рейнджером! Мы можем и сами управиться! Давайте я все же прикажу Джону Поулу взяться за них! Он-то уж выставит их отсюда, и очень быстро!

— Только попробуйте затеять что-нибудь подобное, — холодно сказал Сартейн, — и вы у меня живо окажетесь за решеткой.

Бейн порывисто обернулся.

— Послушай, ты, безмозглый идиот! Кто ты такой? На меня работают полсотни людей, и по крайней мере дюжина из них куда получше тебя! И не нужны нам тут никакие хваленые рейнджеры. Мы сами во всем разберемся!

Сартейн улыбнулся. Он редко улыбался, но это была искренняя, дружеская улыбка. Он посмотрел на Квартермана, а затем перевел взгляд на его дочь.

— Похоже, мнения разделились, — сухо заметил он и вновь повернулся к Бейну: — Я здесь не для того, чтобы выслушивать чьи-либо соображения о техасских рейнджерах, — теперь его глаза смотрели холодно, — я должен разобраться в ваших проблемах и уладить их. Хотя, — добавил он, — если у вас имеются такие экземпляры, как Джон Поул, то можно не удивляться тому, что здесь происходит. Он известный убийца и подозревается в воровстве. Там, где он появляется, жди неприятностей. Чтобы разрешить проблему, лучше бы всего дать ему расчет и выставить из этих мест.

Бейн презрительно фыркнул:

— Такие, как Поул, помогали мне строить ранчо. Мне нужны парни, которые умеют управляться с оружием. А что до того, что его считают убийцей, то, по крайней мере, он не прячется за ширму закона!

— Тише, тише, Стив! — перебил его Квартерман. — Не стоит так говорить. Сартейн приехал сюда по моей просьбе, но мы ничего не добьемся, если и дальше станем продолжать в том же духе!

— Кстати, полковник, — Сартейн перевел взгляд на Квартермана, — необходимо выделить пять-шесть коров, чтобы накормить людей, что стоят сейчас лагерем у ручья. Нельзя допустить, чтобы они голодали.

Услышав это, собиравшийся было уйти Стивен Бейн повернулся, бешено вращая выпученными глазами.

— Что? — взревел он. — Мы еще должны кормить этих паршивых голодранцев? Ах ты…

Джим Сартейн неожиданно изменился в лице, и ничего хорошего эта перемена не сулила.

— Ты уже сказал достаточно, Бейн! Тебе это сходит с рук только потому, что я здесь по делу! Еще одно слово, и ты подавишься собственными зубами!

Кровь бросилась Бейну в лицо, и, одержимый дьявольским порывом, он произнес, четко выговаривая каждое слово:

— Трус вонючий, вот так я собирался назвать тебя.

Глава 3

Сартейн держал руки перед собой на уровне груди, потирая пальцы правой руки о ладонь левой. Едва только последнее слово слетело с губ Бейна, Сартейн стремительно выбросил вперед левую руку и костяшками пальцев в кровь разбил ему губы. Этот удар на какое-то мгновение остановил Бейна, а Сартейн только того и ждал. Давая выход своему гневу, он обрушил на противника ряд коротких прямых ударов.

От ударов левой и правой у Бейна перехватило дыхание, он широко раскрыл рот, и тут зубодробительный удар в челюсть поверг его на колени. Лицо исказилось от ярости и боли.

Сартейн по-прежнему был невозмутим. Он мельком взглянул на Квартермана, явно удивленного подобным оборотом событий, и на Холи Уолкера.

— Быстро же вы двигаетесь, друг мой, — тихо сказал Уолкер, чуть заметно улыбнувшись.

Сартейн перевел взгляд на Кэрол, она, не отрываясь, смотрела на Стива Бейна, и на лице ее было странное выражение. Затем девушка подняла глаза на Джима Сартейна.

— Прошу прощения, мисс Квартерман, — сказал Сартейн. — Но он сам напросился. Я не искал неприятностей.

— А вы, похоже, очень обидчивы, да? — холодно спросила она. — Неудивительно, раз вы убивали людей.

— Уверяю вас, никто бы не удивился, если бы я сразу выхватил револьвер. Многих убивали и не за такое, — ответил Сартейн и снова обратился к Квартерману: — Хочу повторить свою просьбу, полковник. Я вполне понимаю ситуацию, но ведь вы боретесь не с женщинами и детьми. Они хорошие, честные люди. Ну, так как?

Нервно покусывая кончик уса, Квартерман молчал. Черт знает, в какое дурацкое положение он попал. За спиной Сартейна раздался голос Уолкера:

— Думаю, я смогу выделить несколько коров, но поселенцы — гордый народ. Примут ли они эту помощь?

Сартейн обернулся к нему:

— Спасибо, Уолкер. Что ж, давайте съездим и спросим их самих. Не возражаете?

— А мне можно поехать?

Сартейн, приятно удивленный, взглянул на Кэрол:

— Почту за честь, мэм. Будем очень рады!

Ярко горели костры, разложенные между повозок. Здесь обосновалось десять семей, в общей сложности семнадцать ребятишек. Когда они трое направились к кострам, откуда-то из темноты появился вооруженный ружьем человек. Это был Пибоди.

— Что вам здесь надо? — подозрительно спросил он, переводя взгляд с Сартейна на Холи Уолкера. Потом он заметил Кэрол Квартерман и, смутившись, снял шляпу. — Прошу прощения, мэм. — Взгляд его снова остановился на мужчинах. — Так в чем же дело, рейнджер? Чего вы хотите?

— Поговорить с тобой, Лорингом и Макнэббом. Можно прямо здесь.

— А вот и нет. — Макнэбб вышел из-за повозки, держа в руках винтовку «спенсер». — Если вы хотите нам что-то сказать, говорите открыто, чтоб все это слышали!

Спешившись, они последовали за Макнэббом и оказались в освещенном костром пространстве. Лоринг поднялся с земли, рядом с ним встал Страйдер. Полногрудая женщина обратила к ним разгоряченное костром лицо, молодая девушка с младенцем на руках подошла поближе, испуганно глядя на непрошенных гостей.

К большому удивлению Сартейна, Уолкер решительно взял инициативу в свои руки.

— Вы, ребята, знаете, кто я такой, но, думаю, жили мы не слишком дружно. Я знаю, каково это — терять хозяйство, сам дважды терял свое. Буду рад, если смогу чем-то помочь.

— Ничего нам не нужно, тем более от тебя! — резко сказал Макнэбб. — Мы не нуждаемся в подачках!

Страйдер выступил вперед.

— Это подвох! — негодующе заявил он. — Мне это не нравится! Почему ты должен нам что-то давать? Чтобы позднее, когда вы убьете нас, найти в нашем лагере шкуры своих коров? Не очень-то хорошо мы будем выглядеть!

— Не глупи, парень! — Уолкер начал терять терпение. — Мы с самого начала не хотели, чтобы здесь кто-то селился, но вы все же приехали и остались. Меня лично вы не беспокоили, но ведь воду-то вы себе забирали исправно. А ее здесь и так мало. Но сейчас речь не о том. У вас случился пожар, а мы все же как-никак соседи.

— И поэтому ты решил нам помочь? — презрительно усмехнулся Страйдер. — Но вот только нам твоя помощь не нужна!

— К твоему сведению, Страйдер, — вмешался в разговор Сартейн, — Уолкер сам вызвался вам помочь. Я объяснил Квартерману вашу ситуацию, и Уолкер предложил свою помощь.

— Никакая помощь нам не нужна! Почему он не подумал об этом, прежде чем спалить наши дома?

— Я тут ни при чем! — раздраженно возразил Уолкер. — Я…

— Ни при чем, говоришь? — Невысокого роста жилистый человечек с лицом, напоминающим мордочку терьера, и пылающим взглядом рванулся вперед: — Ты, грязный…

Лоринг ухватил воинственного человечка за руку и отбросить обратно в темноту.

— Кто-нибудь там, придержите его! — крикнул он. — В чем дело? Вы что, ребята, совсем с ума посходили? Решили начать пальбу, когда вокруг дети и женщины?

На этот раз Сартейн сдержался. Такая глубокая неприязнь не имела под собой никаких оснований, и Уолкер, хоть и слыл человеком великодушным, тоже начинал терять терпение. Еще немного, и он сорвется. И неожиданно эту накаленную атмосферу, готовую вот-вот взорваться, разрядила Кэрол Квартерман. Она подошла к женщине с младенцем на руках, приветливо улыбнулась и протянула к малышу руки.

— О, какой прелестный ребенок! Ну разве он не чудо? А волосики… совсем рыженькие!

Молодая мамаша покраснела от удовольствия, а малыш потянулся к Кэрол. Она взяла его на руки и, улыбаясь, спросила у девушки:

— А как его зовут? Сколько ему уже?

— Десять месяцев, — ответила молодая мама, вытирая руки о передник, — мы назвали его Эрл… по имени моего мужа.

Высокий, застенчивый молодой человек с большими руками и кудрявой шевелюрой светлых волос улыбнулся Кэрол.

— Для своего возраста он очень крупный, — сказал он. — Уверен, из него получится парень что надо.

Сартейн смотрел на Кэрол с искренним уважением. В тот момент, когда ситуация становилась неуправляемой, она сумела заполнить тягостную паузу и установить теплые, доверительные отношения. Страйдер перевел взгляд на женщин и ребенка, лицо Холи Уолкера потеплело.

— Ну так как решим с мясом? — спросил Сартейн у Лоринга.

— Это не по мне! — упрямо повторил Макнэбб, зло сверкнув глазами. — Я милостыни не приму!

Женщина, занимавшаясястряпней, выпрямилась и погрозила Макнэббу половником:

— Ангус Макнэбб! Ты меня удивляешь! Болтаешь тут о милостыне! Это благородные люди, и они по-соседски предлагают нам свою помощь! Разве ты забыл, как было в тот раз, когда сгорел дом Лью Фуллера на Уашито? Мы тогда все собрались и помогали им! И никакая это не милостыня! Так все соседи поступают!

Белокурый Эрл огляделся по сторонам.

— Я поеду с кем-нибудь из ваших работников, мистер Уолкер, — сказал он, — и заберу коров. И огромное вам спасибо.

— Договорились! — согласился Уолкер. — Возможно, если бы мы раньше сумели найти общий язык, такой беды и не случилось бы.

Глава 4

Джим Сартейн сворачивал сигарету и задумчиво смотрел на столпившихся вокруг людей. На какое-то время вопрос удалось снять, но ничего не было решено. И проблема непримиримой вражды по-прежнему оставалась одной из наиболее насущных. Макнэбб ожесточен, Рой и Страйдер настроены воинственно, и он не сомневался, что и Стив Бейн питает к ним такие же чувства. Так что вскрыть эту язву еще только предстояло.

Сидя в своем любимом кресле у стены конюшенного двора, Джордж Нолл проводил взглядом трех всадников, проехавших мимо. У ручья пока что тихо. Откусив уголок от плитки жевательного табака, он следил за Стивом Бейном, направляющимся к нему. На мгновение он перестал жевать, затем методичное, неторопливое движение челюстей возобновилось.

— Привет! — Нолл кивнул в сторону ручья. — Похоже, этот рейнджер и Холи Уолкер нашли общий язык. Оглянуться не успеешь, как эти голодранцы вернутся в каньоны, будут жрать мясо и жить припеваючи.

— От меня они ничего не дождутся! — Бейн гневно взглянул на Нолла. — Может, этому рейнджеру и удалось заморочить Холи, но со мной этот номер не пройдет! Полковник свалял дурака, что послал за ним! Со своими делами мы можем управиться и сами!

— Вот и я о том же, — согласился Нолл. — Во всяком случае, с пожаром нам крупно повезло. Он согнал их с той земли, и, если у них есть мозги, они уберутся подальше отсюда… Точно, — добавил он, перекатывая табак во рту.

Бейн нахмурился. Успех вскружил ему голову, он перестал отличать случайное везение от закономерной удачи. Ему везло, но не более того, многими своими успехами он был обязан палившему без промаха револьверу Джона Поула. Его собственная деятельность на скотоводческом поприще приносила гораздо меньше прибыли.

Полковник Авери Квартерман, считал он, просто старый идиот; правда, это свое мнение он держал при себе, так как собирался жениться на Кэрол. Холи Уолкер его возмущал: во-первых, он имел хорошую репутацию, во-вторых — и этого не скроешь, — у Уолкера было крепкое, очень прибыльное хозяйство. И еще Бейна не покидало ощущение, что Уолкер презирает его.

Теперь Бейн уже не сомневался, что они выбрали неправильную тактику. Он думал, что «наседки» не станут ввязываться в драку и бросятся бежать, стоит их только попугать. Ему не хватило жизненного опыта, чтобы оценить таких людей, как Макнэбб, Пибоди или Лоринг. Бейн уважал лишь грубую силу, презирая все прочие человеческие качества.

Намекни ему кто-нибудь, что решающее влияние на все его чувства и убеждения оказывает Джордж Нолл, он пришел бы в ярость. Нолл знал немало слабохарактерных людей, подверженных чужому влиянию, но самыми сговорчивыми из них оказались именно Страйдер и Бейн.

Нолл целыми днями просиживал перед своей конюшней — небритый, в драных ботинках на босу ногу, с вечно грязным воротником рубахи, со следами жирных пальцев на серой шляпе. Он не внушал ни доверия, ни уважения, однако на конюшне всегда было людно, так что он многое слышал и имел возможность время от времени отпускать собственные, как будто случайные, замечания.

Нолл был хитер и на редкость злопамятен, но переполнявшая его злоба не находила применения, покуда в один прекрасный день он не попытался поухаживать за Кэрол Квартерман.

Ошибочно истолковав ее дружественное отношение — сочтя его за приглашение к действию, — он выбрал момент, когда она отводила в стойло своего мерина, и обнял ее. То отвращение, с которым она оттолкнула его, ранило Нолла гораздо больнее, чем если бы она ударила его кнутом по лицу. Он схватил ее, но, на счастье, в конюшне появился Холи Уолкер. Кстати сказать, погруженный в собственные мысли, он ничего не заметил.

Побоявшись, что отец убьет Нолла, Кэрол ничего ему не сказала, а просто стала старательно избегать владельца конюшни. Но тот никак не мог успокоиться и, обозлившись на весь свет, начал строить далеко идущие планы. Вот если бы, к примеру, уничтожить Квартермана и разорить его хозяйство, то его девчонка пошла бы по миру, и уж тогда-то ей пришлось бы смирить гордыню. При других обстоятельствах он бы ничего не стал предпринимать, но ситуация с каждым днем накалялась, и теперь оставалось только разжечь пламя.

Нолл молча жевал табак, упиваясь своей обидой. Как и большинство невежественных людей, он был чрезвычайно самолюбив и никак не мог забыть, с каким отвращением смотрела на него Кэрол Квартерман. Его похотливые глазки неизменно провожали ее, а звонкий смех девушки, изредка долетавший до него, он считал насмешкой над собой. Нолл представить не мог, что Кэрол уже почти забыла о том инциденте, и был убежден, что она намеренно старается досадить ему.

Он усердно раздувал пламя зависти и обиды в душе Роя Страйдера и поддерживал заносчивое тщеславие Стива Бейна. Это был лишь один из шагов на пути к заварушке, начало которой положил Рой Страйдер, затеяв драку с одним из ковбоев, работавших на ранчо «Бар Б». Бейн был тогда вне себя от злости и, если бы не Квартерман, самолично набросился бы с кулаками на Страйдера.

Нолл, неизменно бывший в курсе всех событий, знал, что Джон Поул промышляет кражей скота, но все же намекнул Квартерману и Уолкеру, что пропажа коров — дело рук поселенцев. Он как бы невзначай обмолвился, чтобы якобы мясо у «наседок» не переводится, тем самым дав толчок всевозможным домыслам и подозрениям.

Очевидно, его намеки возымели действие, потому что он видел, как Бейн решительно зашагал по улице и затеял долгий разговор с Джоном Поулом, Нельсоном и Фаулером. Похоже, что долговязый, всегда угрюмый Поул остался доволен. Нолл сплюнул и усмехнулся про себя.

Сартейн шел вдоль улицы, громко стуча каблуками по дощатому тротуару, и, глядя на него, Кэрол Квартерман почувствовала необычное волнение.

Какой он высокий! Шаги у него легкие и стремительные, что говорило о сильных, натренированных мышцах — скорее походка следопыта, чем пешего всадника. Ей показалось, что Сартейн чем-то встревожен.

— Что с вами, мистер рейнджер? — с улыбкой спросила она. — Опять неприятности? А мне показалось, что мы все уладили.

— Ничего мы не уладили. — В его голосе слышалась тревога. — И вы это прекрасно понимаете. Это лишь временное перемирие, но как долго оно продлится? Основная проблема так и не решена. До сих пор непонятно, кто за всем этим стоит? Кому это может быть выгодно?

Ей передалось его настроение.

— Я понимаю, что вы имеете в виду. Все это довольно странно. Когда здесь объявились поселенцы, отца и Холи это мало тронуло, но Стив просто кипел. Он, знаете ли, вообще очень эмоциональный молодой человек. Потом стал пропадать скот, и мы потребовали, чтобы они убирались отсюда. Но они остались.

Сартейн кивнул.

— Я уже сталкивался с такими вещами, но тогда за всем этим стояли какие-то серьезные причины. Сейчас же у меня складывается впечатление, будто кто-то намеренно разжигает страсти. Такое мне тоже приходилось наблюдать, но кому это может быть выгодно здесь?

— Похоже, от этого не выиграет никто, — задумчиво произнесла Кэрол. — У всех будут лишь одни убытки. Единственная возможность выиграть — это ни во что не вмешиваться, а уж потом сорвать куш по-крупному.

Сартейн задумчиво кивнул.

— Могут быть и другие мотивы. Известно, что люди порой способны делать гадости просто так, ни на что не рассчитывая, из мести, например, или зависти, или же из-за женщины. Вот и здесь — возможно, кто-нибудь из местных таким образом мстит за что-то хозяевам ранчо или переселенцам.

— Даже не знаю, на кого можно было бы подумать. — Кэрол с сомнением покачала головой. При этом ей почему-то вспомнился Джордж Нолл, но не станешь же думать, что пустяковая стычка может стать причиной столь серьезных событий.

— Стив очень зол, он вполне способен убить вас, — внезапно произнесла Кэрол. — То, что вы одержали верх, ранило его больнее, чем ваши удары.

Кэрол поняла, что ее отношение к Стиву изменилось. Вот уже несколько месяцев ей не давала покоя мысль, что она обречена выйти за него замуж. Он был красив, временами мог быть просто очаровательным, и все-таки она никогда его не любила, а теперь в сравнении с Сартейном он стал казаться ей чересчур инфантильным, раздражительным, капризным и очень тщеславным.

— Вы уж будьте поосторожнее, — предостерегла она Сартейна. — От Стива можно всего ожидать. Он непоколебимо уверен в своей правоте.

— Я могу в какой-то мере понять его неприязнь ко мне, — сказал Сартейн. — Он вас любит и видит, что мне вы тоже нравитесь!

От неожиданности у нее перехватило дыхание, но, прежде чем она успела что-либо ответить, он сошел с тротуара и быстро зашагал прочь. Он шел, и, странное дело, ему вдруг вспомнилась фраза, произнесенная Кэрол: «Единственная возможность выиграть — это самому ни во что не вмешиваться, а уж потом сорвать куш по-крупному».

Но если в борьбу втянуты местные скотоводы и пришлые поселенцы, то кто же тогда может выиграть? Остаток дня и весь вечер Сартейн провел, занимаясь неотложными делами, потом он нанес визит банкиру, доктору, побывал у обоих адвокатов и еще у двух лавочников. Из последнего дома он ушел в глубокой задумчивости. Кое-что ему удалось узнать, но очень уж все это зыбко, очень зыбко…

Глава 5

Ночь прошла на удивление спокойно. Было уже далеко за полночь, когда Сартейн вернулся в гостиницу и лег спать. Он проснулся оттого, что солнце ярко светило к нему в окно, а с улицы доносились громкие крики. Торопливо одевшись, он выбежал на улицу.

Там уже собралась толпа, в основном работники с местных ранчо, и Стив Бейн, красный и сердитый, что-то кричал им со ступенек шорной лавки. Сартейн протиснулся сквозь толпу и встал перед ним.

— Что здесь происходит? — строго спросил он.

Бейн в бешенстве посмотрел на него.

— Это все из-за тебя! — зашипел он. — Из-за тебя и твоего миротворства, пропади оно пропадом! Этот проклятый оборванец убил Парриша!

— Какой оборванец? — терпеливо спросил Сартейн. — И кто такой Парриш?

— Парриш, — лицо Бейна побагровело от злости, — был погонщиком Холи Уолкера, его отправили вместе с Эрлом Мейсоном за скотом. Мейсон убил его!

— Но это же какая-то бессмыслица, — спокойно заметил Сартейн. — Ты утверждаешь, что Мейсон убил человека, который должен был привезти ему мясо? — Он говорил громко, чтобы было слышно всем.

— Твое мнение здесь никого не интересует! — разорялся Бейн. — Парриша нашли мертвым у дороги, и мы повесим этого Мейсона прямо сейчас!

Шестеро крепких мужчин, лица которых потемнели от гнева, выволокли Мейсона из толпы. Вслед за ними вышел человек с веревкой в руке.

Вдруг кто-то закричал:

— Глядите! Сюда идут «наседки»!

Так оно и было, они действительно шли, кучка упрямых испуганных людей. Испуганных, но все же готовых стоять до конца.

Сартейн резко обернулся:

— Квартерман! Уолкер! Уберите своих людей! Скажите им, пусть возвращаются на ранчо. Если кто-нибудь выстрелит, отвечать будете вы!

— Дело зашло слишком далеко, их уже не остановить, — сказал Квартерман. — Ведь Мейсон убил Парриша.

— Велите им убраться отсюда! — повторил Сартейн. — Пусть немедленно очистят улицу, или вы ответите за все. Если они не уйдут, здесь начнется черт знает что!

Бейн рассмеялся:

— Отвяжись! Теперь ты уже никого не остановишь! Никого! Поул, как только те дармоеды пройдут водокачку, можешь их кончать!

Времени для разговоров больше не оставалось, и Сартейн ударил первым. Стив Бейн даже руки поднять не успел, удары сыпались так быстро, что он не мог блокировать их. У него перехватило дыхание, но, когда он замер, ловя ртом воздух, Джим Сартейн ухватил его за пояс и, развернув, ткнул в спину револьвером.

— Поул! — выкрикнул он. — Один выстрел, и я пристрелю Бейна! Прикончу его прямо здесь, а следующим будешь ты! Очистить улицу!

Сартейн толкнул Бейна вперед.

— Скажи им сам! — рявкнул он. — Прикажи им разойтись или я вышибу тебе мозги!

— Не буду! — выдохнул Бейн.

Сартейн неслышно застонал. Поселенцы уже почти поравнялись с водокачкой и, хотя расклад сил был пятеро к одному, продолжали идти вперед. Не долго думая Сартейн ударил Бейна револьвером по голове — один быстрый удар, и тот остался неподвижно лежать в пыли.

Перескочив через него, вне себя от ярости, Сартейн повернулся лицом к толпе и навел на людей оба револьвера.

— Будь по-вашему! — Его голос грохотал над притихшей улицей. — Значит, вы хотите драки? Видит Бог, вы сами на это напросились! Только теперь будете иметь дело со мной! Все назад! Очистите улицу или же начинайте стрелять, и я убью первого, кто поднимет револьвер! Учтите, у меня в запасе двенадцать выстрелов, а я никогда не промахиваюсь! Ну, кто хочет умереть?

Гневно сверкая глазами, Сартейн обвел взглядом толпу. Он блефовал, но обратной дороги не было. Он предотвратит эту бойню, даже если ему самому придется погибнуть.

— Назад! — Его ярость росла, она как будто гипнотизировала толпу.

Среди этих людей не было ни одного, кто не слышал бы о Джиме Сартейне и о меткости его револьверов. Они вспомнили, что когда-то ему пришлось выяснять отношения сразу с пятерыми, и он вышел из этого поединка без единой царапины. Каждому стало казаться, что черные дула направлены именно на него, а умирать никому не хотелось.

Поселенцы были напуганы не меньше. Человек в одиночку встал между ними и почти верной смертью, и теперь он один медленно, но уверенно вытеснял толпу с улицы.

Затаив дыхание, Кэрол Квартерман наблюдала за происходящим из двери гостиницы. Сначала кто-то переступил с ноги на ногу, но ощущение движения охватило толпу, стоящие в первых рядах вдруг почувствовали, что толпа за ними откачнулась, и они, поддаваясь общему порыву, тоже попятились.

— Квартерман! Уолкер! — снова выкрикнул Сартейн. — Даю вам последний шанс! Прикажите этим людям возвращаться на свои ранчо, или я постараюсь, чтобы вас обоих посадили в тюрьму за подстрекательство к беспорядкам! И если сегодня погибнет хоть один человек, я сделаю все, чтобы вы оба отправились на виселицу!

Глава 6

Квартерман принял строгий вид.

— Не надо мне угрожать, Сартейн. Я знаю свои обязанности. — Он повысил голос: — Садитесь на коней, парни, и отправляйтесь по домам. Пусть с этим разбирается закон.

Уолкер поддержал его, и, вздохнув с облегчением, ковбои вдруг обнаружили — слишком тесна улица, быстро не разойтись.

Обернувшись, Сартейн увидел, что Мейсону уже накинули на шею петлю, рядом с ним стоял Джон Поул, а чуть поодаль — Ньютон и Фаулер.

— Сними веревку, Поул! — резко бросил Сартейн.

Лицо бандита оставалось непроницаемым.

— Еще чего! — огрызнулся он.

К Сартейну вернулось прежнее спокойствие.

— Сними веревку, — повторил он. — И смотри мне, без глупостей!

Джон Поул осторожно выпустил из рук веревку и сделал широкий шаг в сторону. Его руки, согнутые в локтях, оказались в опасной близости от револьверов.

— Блефуешь, рейнджер, — сказал он, — но я выведу тебя на чистую воду!

Кэрол Квартерман заметила, как руки Поула сделали стремительное движение, и, казалось, все чувства разом покинули ее, но Сартейн тоже схватился за револьвер. И тут она увидела, что в воротах конюшни мелькнул ствол вскидываемой винтовки!

— Джим! — пронзительно закричала она. — Берегись! Конюшня!

Сверкая глазами из-под полей низко надвинутой шляпы, Сартейн ловким и изящным движением выхватил оба револьвера и выстрелил. И в тот самый момент, когда из дула его правого револьвера вырвалось пламя, он услышал крик Кэрол.

Справа прогремел выстрел, Сартейн в удивлении повернулся — и револьвер выпал из его правой руки. Выбросив левую руку, в которой был зажат другой револьвер, он ловко подпер ее правой рукой и выстрелил в темный пролет конюшни, чуть пониже винтовочного ствола.

У него кружилась голова, казалось, улица переваливается с боку на бок, но все же Сартейн твердо стоял на ногах.

Джон Поул тоже сумел устоять, и хотя на его голубой рубахе расплылось кровавое пятно, из дула его револьверов по-прежнему вылетали танцующие огненные цветы. Выстрелы гремели, а Сартейн шел вперед, стреляя снова и снова. Медленно, на неверных ногах он наступал на Поула. В какой-то момент он заметил, как пуля зарылась в пыль за спиной бандита. Промахнулся, подумал Сартейн, даже не осознавая, что выстрел прошил бандита насквозь.

Сартейн с удивлением смотрел, как Поул упал на землю, царапая ее окровавленными пальцами. Со стороны конюшни снова прогремел выстрел, и, повернувшись, Сартейн упал лицом вниз, ощущая во рту привкус крови. Голова казалась огромным, тяжелым шаром, но, пересилив себя, он с трудом поднялся на ноги, на ходу перезаряжая револьвер. Из конюшни раздался очередной выстрел, но Сартейн все же дошел до конюшни и, ухватившись левой рукой за створку двери, заглянул в темноту.

Джордж Нолл таращился на него выпученными, полными ужаса глазами, его отечное лицо побледнело. В руках он все еще держал винтовку и теперь изумленно переводил взгляд с нее на Сартейна и обратно. И тут Джим Сартейн наставил на него шестизарядник и трижды выстрелил.

Пули угодили Ноллу в выпирающий из-под рубахи живот, толстяк привстал на цыпочки, бормоча что-то окровавленными губами, и тяжело рухнул на засыпанный сеном земляной пол.

Сартейну показалось, что ноги его вдруг стали ватными, и в следующий момент пол ударил его по лицу. Последнее, что ему запомнилось, был привкус земли и сена во рту и топот бегущих ног.

Он очень долго был без сознания, а затем вдруг увидел яркий дневной свет в окне, услышал жалобный скрип водокачки и напевающий что-то женский голос. Он лежал в чужой постели, и его рука, покоившаяся на покрывале, казалась гораздо белее, чем когда он видел ее в последний раз.

Дверь открылась, и он встретился взглядом с Кэрол Квартерман.

— Слава Богу! — воскликнула она. — А уж думала, ты никогда не придешь в себя! Как ты себя чувствуешь?

— Я… не знаю. Чей это дом?

— Доктора Хассета. Он мой дядя и твой врач, а я твоя сиделка. Из тебя вытащили четыре пули — две винтовочных и две револьверных. По крайней мере, так утверждает дядюшка Эд, хотя, я думаю, он вряд ли может отличить одни от других.

— А Нолл?

— Он мертв. Сначала ты просто задел его, а уж потом стрелял в него три раза. Джон Поул тоже мертв. Ты… убил его.

— А что там еще была за стрельба?

— Это стреляли Холи Уолкер и отец. Они прикончили Ньютона и Фаулера, когда те бросились на подмогу Поулу. Отца немного задело, но ничего серьезного, а у Уолкера ни царапины.

— А что с Мейсоном?

— Ему повезло больше других. Его задело трижды, когда стреляли в других, но оказалось, что у него всего лишь содрана кожа. Все поселенцы снова вернулись в каньоны, и даже Стив Бейн не нашелся, что сказать.

— И давно я здесь лежу?

— Неделю, и настраивайся на длительный отдых. Дядюшка Эд говорит, что тебя нельзя перевозить и что по крайней мере недели две ты должен лежать в постели, а я — оставаться при тебе, сиделкой.

Сартейн усмехнулся.

— Сиделкой? Я-то не возражаю, но вот что скажет Стив Бейн?

Она пожала плечами.

— Он вернулся к себе на ранчо, и теперь голова у него будет болеть совсем о другом. Поул угонял скот, клеймил часть животных принадлежавшим Стиву тавром «Бар Б», а остальных продавал. Ньютон был его сообщником и перед смертью успел кое-что рассказать; он даже клялся, что видел собственными глазами, как Джордж Нолл устроил тот пожар, спаливший пол-округи.

Очевидно, он ненавидел меня, но кроме того, когда стали разбирать его бумаги, нашли кое-какие подсчеты. Выяснилось, что он собирался скупить хозяйства после того, как большинство людей погибнет в ходе междоусобицы. Ты начал задавать всякие вопросы о его деятельности, и оказалось, попал в точку. Как ты и предполагал, только у него было достаточно денег, чтобы извлечь пользу из всего этого.

— А о Паррише что-нибудь известно?

— Точно никто ничего не знает. Оставив Мейсона, он вернулся на ранчо, видели, как он разговаривал с каким-то ковбоем. Возможно, это был Поул. Должно быть, Парриш застал его за кражей скота, но об этом мы уже никогда не узнаем.

Джим Сартейн смотрел в окно на залитую солнцем улицу. Отсюда ему был виден желоб водокачки и два одиноко стоящих дерева. Какой-то человек, присев на край тротуара, что-то строгал. Пробежал малыш, догоняя укатившийся мячик. А еще дальше, у коновязи, терпеливо переступала с ноги на ногу лошадь, отгоняя мух.

Тихая, мирная улица. Когда-нибудь весь Запад станет таким же, как Гила-Кроссинг…

ШАМАНСКОН КАПИЩЕ.ПРИКЛЮЧЕНИЯ КОЛЮЧКИ КИДА

Колючка Кид пребывал на редкость в благодушном настроении, и даже недавняя кончина сеньора Фернандеса, известного под кличкой Туз, не омрачала его мыслей, представляясь чем-то очень далеким. Конечно, если бы это его револьверы проложили тому дорогу в ад, он бы, пожалуй, поостерегся — ему-то был хорошо знаком нрав четырех братьев Фернандесов.

Но не он стрелял в Туза. В тот роковой момент он попросту сыграл роль перста судьбы, и если бы не та его шалость, проворные пальцы старшего Фернандеса, возможно, и по сей день тасовали бы карточную колоду, и он, как всегда, стриг бы всех подряд, сидя за карточным столом в «Кантике».

Никто из тех, кто знал Кида, не сомневался: юмора у него хватало. Это помогало Киду проще относиться ко многим вещам, даже таким серьезным, как игра в покер. Но вот о чувстве юмора у Мартина Джима (его называли так потому, что он был вторым из двух Джимов Мартинов, обосновавшихся в Арагоне) следовало бы рассказать особо. Вообще-то с чувством юмора у него было все в порядке, но только на покер оно никоим образом не распространялось. Мартин Джим был рослым, мускулистым парнем, который никогда и нигде не появлялся без револьвера.

В тот памятный день, незадолго до своей смерти, Туз сидел за карточным столом, играя по маленькой с Мартином Джимом, Колючкой Кидом, Патом Груеном и странствующим старателем по прозвищу Шкура. Будучи по натуре человеком наблюдательным, Кид подметил, с какой ловкостью руки сеньора Туза тасуют карты, он также принял во внимание результаты последних партий и, когда очередь сдавать дошла до Туза, под благовидным предлогом выскользнул из-за стола. Прочие же, менее искушенные и более доверчивые, остались в игре, в результате которой горка фишек перед Тузом выросла до неприличных размеров.

В конце концов Пат Груен и Шкура просадили практически все, что у них было, и выбыли из игры, за столом остались двое — Туз Фернандес и Мартин Джим. Когда в центре стола оказалось двенадцать тысяч долларов, заработанных нелегким трудом (в месяц ковбой получает не больше сорока!), чувства юмора у Мартина Джима здорово поубавилось.

Колючка Кид, все это время безучастно следивший за игрой со стороны, видел, как паршивая овца ведет на заклание большого агнца; к тому же ему удалось мельком заглянуть в карты Туза Фернандеса. Тот держал пару четверок, девятку, десятку и даму. Несколько минут спустя Кид снова скосил глаза на руку Фернандеса — ни девятки, ни десятки, ни дамы там уже не было, вместо них жались друг к другу три туза, составившие компанию первоначальной паре четверок.

Само собой разумеется, этот феномен не мог не заинтересовать Кида, особенно теперь, когда он заметил довольно странное положение руки Туза.

Когда пришло время открывать карты, Мартин Джим выложил две пары, а Туз Фернандес с большим самодовольством предъявил свой «фул-хаус».

Подавшись вперед, словно бы для того, чтобы получше разглядеть карты, Колючка Кид как бы ненароком прижал к столу край манжеты белой рубахи Туза, насадив ее на шляпку гвоздя, торчащего из столешницы.

Сочувственно улыбаясь, Туз Фернандес сделал жест, которому суждено было оказаться предпоследним в его впустую растраченной жизни. Он потянулся к банку.

Но стоило только его загребущим рукам сделать это движение, как послышался звук рвущейся ткани, белый рукав старшего Фернандеса лопнул с громким треском, и из-под него показалось то, что на языке людей, знакомых с подобными вещами, именуется не иначе как «заначкой в рукаве». У Туза в «заначке» оказалось несколько карт, и среди них исчезнувшие девятка, десятка и дама.

Сцена получилась совершенно безобразная, на какое-то мгновение Туз Фернандес замер, и, наверное, сердце у него ушло в пятки. Но затем он сделал свой второй и последний жест — потянулся за револьвером.

А что ему еще оставалось делать? Любой на его месте, от Мексиканского залива до просторов Колорадо, поступил бы точно так же. Как уже упоминалось выше, Мартин Джим никогда не расставался со своим шестизарядником, к тому же, когда дело касалось таких деликатных вещей, как покер, он придерживался чрезвычайно строгих принципов.

Мартин Джим взглянул, увидел, понял и выхватил револьвер. Было бы большой ошибкой рассматривать эти все действия как отдельные. Они были одним единым действом.

Его револьвер уже был на уровне груди сеньора Фернандеса, а тот еще только вытаскивал свой. Мартин Джим выстрелил дважды через стол.

Свинец, принятый внутрь в столь больших дозах и с такого расстояния, как доподлинно известно, совершенно не усваивается организмом.

Любая теория подтверждается практикой, это можно считать доказанным. Сеньора Туза Фернандеса похоронили в полном соответствии с подобающей данному случаю церемонией — с роковым «фул-хаусом», приколотым поверх большого кровавого пятна, и в той же рубахе с разорванным рукавом в доказательство спрятанной в него «заначки». Если когда-нибудь в отдаленном будущем его тело эксгумируют с научной целью, любой игрок в покер с первого же взгляда безошибочно установит причину смерти.

Итак, как мы уже сказали, Колючка Кид и думать забыл о внезапной кончине Туза Фернандеса и о причине его ухода в мир иной. Он даже помыслить не мог, что кому-то придет в голову возложить на него ответственность за эту смерть. Кида в основном занимали всякие мысли о красоте и грации Бесс О'Нил, очаровательной дочери ранчеро-ирландца О'Нила, чьи земли простирались по другую сторону Пекоса.

В здании школы городка Рок-Крик намечались грандиозные танцы, и Бесс благосклонно отнеслась к его предложению увидеться на танцах и к тому же разрешила проводить ее домой. Но его надеждам, возлагаемым на совместную поездку обратно, не суждено было сбыться. Поэтому достаточно сказать, что в данный момент Кид наслаждался предвкушением будущего.

Он уже дважды назначал Бесс свидания, и оба раза обстоятельства оказывались сильнее его. В первый раз Кид случайно наткнулся на ограбление почтовой станции и в результате обмена любезностями получил пулю в ягодицу. Рана пустяковая, но болезненная; болезненная настолько, что он пропустил танцы и чуть не пропустил похороны тех двоих бандитов, участвовавших в ограблении.

Во второй раз кто-то из приятелей, шутки ради, подбил Кида на то, чтобы заарканить кугуара. Колючке Киду никогда еще не доводилось заниматься этим, и, движимый чисто научным интересом, он согласился. К тому же Кид никогда не отказывался рискнуть. Ему удалось набросить лассо на огромную кошку, но та перевернулась в воздухе, коснулась лапами земли, совершила головокружительный прыжок и в мгновение ока приземлилась точно на спину его коня.

Наукой доказано, что два тела не могут одновременно находиться в одной и той же точке, и пока испуганный конь, сорвавшись с места, во весь опор несся к зарослям, возникла потасовка, из которой Кид, хоть и изрядно потрепанный, вышел победителем.

Рубаха его превратилась в лохмотья, он весь, с ног до головы, был перепачкан кровью кугуара, смешавшейся с его собственной кровью. Киду пришлось полоснуть огромную кошку острым как бритва охотничьим ножом, так что, несмотря на несомненную успешность действия обоих, вид у них был не очень аккуратный.

Как и следовало ожидать, Бесс О'Нил, с истинно ирландским темпераментом и пылающим взглядом, топнув изящной ножкой, объявила: или он явится вовремя и сохранив при себе все части тела, или больше никаких свиданий. Если он и на сей раз не сможет с ней танцевать, пусть идет на все четыре стороны.

Итак, Колючка Кид отправился в Рок-Крик на танцы. На нем была черная куртка из оленьей шкуры, богато украшенная серебром, черный инкрустированный перламутром пояс, на котором висели кобуры, черные отутюженные брюки, ярко начищенные сапоги и черное же, украшенное серебряным орнаментом сомбреро.

Его конь — великолепный пегий мерин с темной мордой и единственным голубым глазом — горделиво ступал по тропе, изо всех сил стараясь быть достойным своего разряженного в пух и прах хозяина, а также тех замечательных седла и уздечки, что были на нем в тот вечер.

И седло и уздечка делались на заказ для дона Педро Бедойи, одного из членов семейства Бедойя из Соноры, и затем были украдены у него Сэмом Моусоном, известным среди подельников под кличкой Моусон Одинокий Револьвер.

Моусон подумал, что дорогая упряжь будет лучше смотреться на коне Кида и, решив произвести обмен, попытался в качестве компенсации всадить ему пулю в голову. Однако он недооценил мастерства ирландца, и пуля лишь поцарапала Кида, который пришел в себя как раз в тот момент, когда Моусон закончил менять седла и уже собирался уезжать. Колючка Кид окликнул его, Моусон резко обернулся, выхватывая револьвер… Одного револьвера ему оказалось явно недостаточно.

Вкуса у этого парня было больше, чем благоразумия, решил Кид и покинул поле боя, сидя в седле, стоившем целую тысячу долларов.

До школы в Рок-Крик оставалось еще каких-нибудь шесть миль. Бесс О'Нил будет выглядеть чудесно, думал Кид, а он сам — просто картинка, пример для подражания — так должен одеться всякий молодой ковбой, будь у него достаточно денег. На сердце у Кида было легко, песня его взлетала к самому небу.

Койот Фернандес был огромен, груб и безобразен. Он обожал своего брата Туза, хотя играть с ним в покер никогда не садился. Вместе с младшим братом Мигелем он поджидал Кида у дороги. Кто-то все же заметил и упомянул в разговоре то проворное движение пальцев Кида, что обрекло Туза на смерть. К тому же Койот всегда недолюбливал Кида.

Но и на Западе люди остаются людьми, язык оружия понятен здесь всем, и даже самые отчаянные смельчаки застывают на месте, когда противник имеет явное преимущество. Смелости Киду было не занимать, но Койот и Мигель Фернандесы, возникшие по обеим сторонам дороги, находились куда в более выгодном положении.

Кид осадил коня, и сердце его екнуло, когда он осознал, что это был третий, и последний, шанс, предоставленный ему Бесс О'Нил.

— Buenas noches, senores! ^[25] — вежливо поздоровался он. — Тоже собираетесь на танцы?

— Нет! — Ответ Койота прозвучал гораздо эмоциональнее, чем того требовали обстоятельства. — Мы тебя ждем. У нас тут вышел небольшой спор: Мигель утверждает, что муравьи сожрут тебя раньше, чем канюки. А я считаю, что канюки управятся быстрее муравьев.

Колючка Кид настороженно разглядывал их. Никто пока что оружием не размахивал. Но одно движение с его стороны, и две большие свинцовые пули прошьют ему грудь.

— Давайте все забудем, а? На танцах все же повеселее будет. К тому же я не выношу муравьев.

С чувством юмора в клане Фернандесов было довольно туго. И вот со связанными за спиной руками и под конвоем братьев Фернандесов — один в шести футах слева от него, другой в дюжине футов позади — Колючка Кид отправился совсем в другую сторону.

Он знал, что они замышляют — достаточно было одного только упоминания о муравьях. Это был старинный обычай племени яки — привязывать жертву к муравьиной куче, и братья Фернандесы подозревались в том, что по крайней мере дважды ставили подобные опыты. Один раз Кид помогал снимать с муравейника то, что осталось от тела. Очень неприятное и впечатляющее зрелище.

Появившаяся на небе полная луна, та луна, под которой он собирался провести вечер с Бесс (по предварительной с ней договоренности), была поистине великолепна, а одинокие скалы и валуны, усеявшие пустыню, казались частью зловещего и фантастического пейзажа какой-то далекой планеты. Колючка Кид ехал вслед за Койотом по едва различимой тропе. Однажды, когда они были на вершине пригорка, мелькнули далекие огни Рок-Крик, и ему даже показалось, что оттуда доносятся звуки музыки.

Тропа, по которой они ехали, спустилась в каньон Агуа-Приета, минуя стороной темные воды ручья. Колючка Кид знал, куда его везут — в той стороне находилось старое капище племени индейцев яки. И тут ему в голову пришла одна мысль.

Мигель внезапно чихнул, и его голова непроизвольно качнулась влево.

— Ой! — сказал Кид. — Это не к добру! Очень плохая примета.

— Что? — уставился на него Мигель.

— Чихать влево — к несчастью, — напомнил Кид.

Оба брата дружно промолчали, но ему показалось, что упоминание о старом поверье, бытовавшем среди яки, произвело на них сильное впечатление. Кид знал, во многих племенах юго-запада считалось, что, если при чихании человек склоняет голову влево, значит, жди беды. Похоже, обоим братьям это поверье тоже известно.

— Ай-яй-яй, — тихо вздохнул он.

Мигель беспокойно заерзал в седле. Перед ними возвышались огромные каменные скалы каньона. Кид не сомневался: оба брата хорошо знали эти места. Будучи до некоторой степени потомками яки, они наверняка побаивались злых духов, которые, как считалось, обитали в древнем шаманском капище.

Кид безуспешно шевелил затекшими пальцами, пытаясь ослабить сыромятный шнур, связывавший его руки. Где-то со стуком упал камешек. Он вздрогнул и испуганно спросил:

— Что это?

Койот Фернандес взглянул вверх, потом на него, затем тревожно огляделся по сторонам. Свет луны не достигал до дна каньона, и в кромешной тьме нельзя было ничего разглядеть. Принадлежавший Киду пояс с револьверами Койот повесил на луку своего седла. Вот бы высвободить руку, тогда бы они у него поплясали!

— Погодите! — вдруг окликнул он их.

Братья натянули поводья, и Кид почувствовал на себе их хмурые взгляды.

— Слушайте! — резко сказал он.

Оба, как по команде, задрали головы вверх. Когда человек посреди ночи начинает вдруг к чему-то прислушиваться, он обязательно что-нибудь услышит.

Где-то осыпались мелкие камешки — казалось, что каньон дышит. Койот заерзал в седле и быстро забормотал что-то по-испански, Мигель неуверенно хмыкнул в ответ.

— Ну что я говорил? — сказал Колючка Кид. — Вы оба скоро умрете.

— А? — обернулся в его сторону Койот.

— Вы скоро умрете, — повторил Кид. — Древние боги гневаются, что вы везете меня сюда. Это земля яки, здесь живут их духи, а я не из их племени.

Койот Фернандес проигнорировал его заявление, но Мигелю, похоже, стало не по себе. Он взглянул на брата, как будто собираясь что-то сказать, но потом лишь молча пожал плечами. Кид по-прежнему пытался освободиться от пут, от напряжения его запястья стали влажными от пота. Будь у него хотя бы немного больше времени, ему бы удалось отделаться от них.

Неожиданно тропа сделалась заметно шире, и они оказались на ровной площадке недалеко от ручья. Когда-то давным-давно сюда приходили индейцы яки. Некоторое время назад, преследуя табун диких лошадей, Кид проезжал это место. Там, в пещере, образованной нависающим над землей скальным выступом, стоял древний жертвенник, сохранившийся, как говорили, еще от ацтеков. Его напарник-мексиканец тут же начал проявлять признаки беспокойства и все порывался побыстрее уехать оттуда.

— Наверное, вы здесь умрете, — сказал Кид. — Мои духи говорят, что это случится очень скоро.

Койот закричал на него, и вскоре они остановились. Где-то здесь, вспомнил Кид, был большой муравейник. Что ж, место они выбрали правильно — сюда уж точно никто не придет, чтобы освободить его. Возможно, за все время тут побывало всего два или три белых, хотя отсюда до Рок-Крик не больше пятнадцати миль.

Койот спешился, затем подошел к Киду и, ухватив его за шиворот огромной ручищей, потащил с коня. Кид навалился на него всеми своими ста сорока фунтами.

Это было настолько неожиданно, что Койот не устоял на ногах и упал, на чем свет проклиная его. Мигель выскочил из-за лошади, Кид с силой ударил обеими ногами, и младший Фернандес тоже растянулся на земле. Однако успех Кида был скоротечен.

Койот вскочил на ноги и злобно пнул Кида под ребра, после чего, ругаясь последними словами, братья поволокли его к муравейнику. Его бросили на муравейник, под спиной у него был мягкий холмик. Затем они связали ему ноги, и Мигель принялся вгонять в землю колышки. Койот вытащил нож и, склонившись к нему, сделал два быстрых неглубоких надреза по обеим сторонам шеи Кида. Потом провел острием ножа по его животу, слегка надрезав кожу, а затем чиркнул ножом и по лодыжкам, предварительно стащив с Кида сапоги. Запах крови должен привлечь муравьев. А дальше уж они управятся самостоятельно.

Сделав свое дело, братья отошли, о чем-то тихо переговариваясь. Кид знал, после разговоров о злых духах им было не по себе, время от времени они поглядывали в сторону пещеры, где стоял каменный жертвенник. Похоже, у них была еще какая-то причина для беспокойства. Поговорив немного, братья отошли, словно вмиг потеряв к нему всякий интерес. Но одно слово ему все же удалось расслышать отчетливо: сеньорита.

Что еще за сеньорита? Кид нахмурился, по-прежнему не оставляя попыток освободиться от пут, связывающих его лодыжки. Они стали скользкими от пота и, возможно, от крови. Муравьи его еще не обнаружили, вероятно, это случится тогда, когда утро выманит их из муравейника.

Кид лежал на боку поперек муравейника. Колышки, вбитые в землю по обеим сторонам, но на некотором расстоянии от него, надежно удерживали его в таком положении, чтобы он не мог пошевельнуться. Сыромятные шнуры, привязывающие его к кольям, были тугими и прочными. Еще несколько колышков братья загнали в землю над его головой и в ногах. На колышек в изголовье была накинута петля, пропущенная у него под челюстью и затянутая так, чтобы он не смог поднять голову. Его лодыжки они крепко привязали к колышку, вбитому у ног.

Колючка Кид мрачно размышлял о своем незавидном положении. И все-таки две вещи не давали ему покоя: о какой такой сеньорите говорили братья и почему они не спешили оседлать коней и уехать из каньона?

Свое дело здесь они уже сделали. Ни один из братьев не был свободен от предрассудков, оба они люди невежественные, выросли на этом странном переплетении реальных фактов и вымысла, что называется фольклором яки. А у этого места была своя зловещая история, уходившая корнями в глубь веков, к тому времени, когда сюда еще не пришел краснокожий, когда совсем другие люди населяли эти земли.

В пещерах то и дело находили различные предметы, сохранившиеся с тех далеких пор, а недалеко от того места, где под скальным навесом стоял идол, находились каменные развалины какой-то храмовой постройки. Заезжий профессор, обследовавший каньон, как-то раз сказал Киду, что основание идола, предположительно воздвигнутого здесь ацтеками, еще раньше служило опорой для другой статуи и было высечено из такого камня, каких нет поблизости.

Но все это вряд ли ему поможет. Он ни на что особо и не надеялся, просто считал, что любое замешательство с их стороны может оказаться в его пользу, поэтому-то он и решил сыграть на их суеверном страхе перед неизвестным, который появляется у людей, оказавшихся ночью в столь глухом и уединенном месте. Но это ни к чему не привело. Его все равно привязали к муравьиной куче, в которой с восходом солнца закипит жизнь; учуяв кровь, муравьи примутся за дело, и тысячи насекомых облепят его с ног до головы.

Отчаянно, остервенело, почти безо всякой надежды, Кид пытался освободиться от пут. Опасаясь какой-нибудь выходки с его стороны и боясь хоть на мгновение оставить пленника на свободе, братья Фернандесы так и не развязали ему рук. Натертые веревками запястья стали мокрыми от пота и крови, но прочные сыромятные ремни не поддавались. Однако, подавляя отчаяние и боль, Кид не сдавался.

И вдруг, в горький момент просветления, он понял, о какой сеньорите толковали братья. Они имели в виду Бесс!

И в то самое мгновение, когда эта догадка осенила его, он понял, что не ошибся.

Около недели назад, когда, подъехав к ее дому, он только-только слез с коня, она заговорила о Койоте Фернандесе и его брате, красавце по имени Хуан. Они остановили ее у магазина и попытались затеять разговор. Хуан схватил ее за руку, но она вырвалась, а потом из лавки вышел Эрни Кейбл и поинтересовался, в чем дело. Они засмеялись и ушли. И еще она заметила, что они следят за ее домом.

Итак, они говорили о Бесс О'Нил. Но что? Что именно они сказали?

И где остальные братья — Хуан и Педро?

Кид по-прежнему лежал на невысоком холме, до его слуха доносились их приглушенные голоса, и виднелись в темноте огоньки сигарет. Они сидели на земле недалеко от изваяния. И дожидались кого-то.

Собравшись с силами, Кид снова принялся дергать свои путы. Ремни оказались на редкость прочными, при каждом движении они, словно стальная проволока, врезались в его тело. Он снова расслабился, чувствуя, что с него ручьями льет пот. Черт знает что! Даже если ему и удастся освободиться, он должен еще заполучить оружие, и даже тогда их будет четверо против одного.

Четверо? Пока что их только двое. Но ему никак не удавалось отделаться от той мысли, что засела у него в голове. Хуан Фернандес далеко не дурак. У них появилась отличная возможность убить одним выстрелом двух зайцев. Хуану нужна Бесс О'Нил. Если Колючка Кид и Бесс исчезнут одновременно, то люди лишь посмеются и пожмут плечами. Все будут уверены, что они сбежали, только и всего. Никому даже не придет в голову усомниться в этом. Дело-то самое естественное.

Итак, сразу и месть за смерть брата и девушка. Они увезут ее в Сонору иликуда-нибудь в горы, и никто не подумает отправиться на поиски.

Затем он услышал на тропе перестук копыт. Кид попытался приподнять голову и прислушаться, но путы оказались слишком тугими. Он лежал, ненавидя себя за свою беспомощность, и прислушивался. Должен же быть какой-то выход! Он снова напряг мускулы, пытаясь ослабить связывавшие его сыромятные ремни, но добился лишь того, что руки зарылись в песок. Путы оставались такими же прочными, как и прежде. От пота и крови запястья сделались скользкими, теперь их можно было немного повернуть, но и только.

И вдруг пальцы его коснулись чего-то. Какой-то предмет — маленький, холодный и гладкий на ощупь. Сначала — все еще прислушиваясь к перестуку копыт, который стал теперь как будто ближе, — он не обратил на него внимания, не сразу определив, что это такое. Затем вдруг понял, и пальцы его принялись остервенело шарить по земле.

Маленький, легкий, с гладкой поверхностью, треугольной формы — наконечник стрелы!

Как он забыл! Их же здесь множество! Старательно выточенные из кремня, они валялись по всему шаманскому капищу индейского племени яки.

Зажав в пальцах наконечник, Кид попробовал дотянуться им до сыромятных ремней, которыми были связаны его запястья.

Бандиты скрестили ему запястья, а затем крепко-накрепко связали их вместе, сделав по несколько витков вокруг каждой кисти, но в конце концов, изгибая пальцы, ему все же удалось протолкнуть острую грань кремниевого наконечника повыше, так, чтобы она коснулась ремней.

Лошади приближались. Прислушавшись к гулкому эху каньона, Кид сообразил, что всадники находятся примерно в получасе езды отсюда. Крутая тропа была слишком узкой, быстро по ней не поедешь.

Шли минуты. Режущая боль в запястьях стала теперь невыносимой, а соленый пот еще больше усиливал мучения. Но Кид продолжал бороться. Пальцы с трудом удерживали кремний как раз напротив пут, но наконец он справился с этим и стал потихоньку давить наконечником на ремень.

Из темноты прозвучал чей-то голос, к нему присоединился другой. Лошади въехали в расщелину, и он услышал вопрос, заданный по-испански и сопровождаемый смехом ответ. Затем вспыхнула спичка и загорелся костер. При свете костра, там, где были сложены заранее собранные ветки, он увидел четверых братьев и Бесс О'Нил.

Она стояла к нему спиной, руки у нее были связаны, и Хуан крепко держал ее за локоть. Койот жадно смотрел на девушку. Затем Хуан снова что-то спросил, и они повели Бесс к муравейнику, на котором лежал Колючка Кид.

Увидев его, девушка вскрикнула:

— Ты! Когда они мне сказали, что ты здесь, я не поверила. Они говорили, что ты ранен… что ты… А потом они вызвали меня на улицу, и я вдруг поняла — что-то неладно, и хотела убежать, позвать кого-нибудь на помощь, но они схватили меня, связали и привезли сюда.

— Успокойся, дорогая, — мрачно сказал Колючка Кид. — Еще не вечер!

Хуан рассмеялся и, наклонившись, ударил его по лицу.

— Свинья! — зарычал он. — Мне следовало бы убить тебя прямо сейчас. Изрезать на мелкие кусочки, но муравьи справятся с этим получше меня. К тому же, если ты подохнешь, то не услышишь, как мы будем забавляться с твоей сеньоритой. А послушать не мешает!

Хуан выпрямился, и вся шайка прошествовала обратно к костру. Испуганный, отчаянный взгляд девушки придал Киду уверенности. Не сводя глаз с костра, он продолжал пилить, водя кремнем по веревкам.

Братья не торопились. Им удалось заполучить девушку. Он тоже у них в руках, совершенно беспомощный, и никому не придет в голову заподозрить их. Место глухое, никто сюда не сунется. Так что торопиться некуда.

Собравшись с силами, Кид снова напряг мускулы. Внезапно ему показалось, что путы несколько ослабли, и затем его натруженные пальцы ухватились за перетертый конец ремня. Он свободен!

Своими отекшими, неловкими пальцами он продолжал распутывать веревки и наконец стряхнул ременные петли со своих рук. Свободен! Кид еще некоторое время лежал неподвижно, стараясь отдышаться и собираясь с силами, затем поднял руки и принялся снимать петлю, обвивающую его голову и шею. Через несколько минут и с этим тоже было покончено, настал черед ремней, стягивающих лодыжки.

Кид видел костер, разложенный примерно в сотне ярдов от него, но сам был невидим. Какое-то время он разминал опухшие суставы и тер ладони. Затем подобрал с земли несколько обрывков сыромятного ремня и рассовал их по карманам. Все, кроме одного, длиной около восемнадцати дюймов.

Колючка Кид медленно встал на ноги и потянулся, пытаясь размять онемевшие мускулы. В огромном пустынном безмолвии каньона, погруженного в темноту, горел, пламенел красным небольшой костерок, и звучавшие над ним голоса, приглушенные безмерным пространством вокруг, казались всего лишь невнятным шепотом.

Спустившись потихоньку к ручью, Кид принялся шарить руками по земле в поисках подходящего камня. Наконец нашел то, что ему было нужно, — гладкий, около двух дюймов длиной и не слишком тяжелый. Он надежно привязал камень к припасенному заранее кожаному ремню и взвесил в руке.

Отступив затем в темноту и оставив свои сапоги лежать там, куда их бросил Койот, Кид стал подбираться к костру.

Он не любил убивать, и ему не нравилось то, что сейчас нужно будет сделать, но он хорошо знал, что представляли собой братья Фернандесы — жестокие, мстительные, не подчиняющиеся никаким законам, склонные к насилию. Он знал, что ожидает девушку, в каком кошмаре ей предстоит прожить несколько дней или даже недель, прежде чем ее убьют. Они не осмелятся оставить ее в живых, побоятся, что она вернется в Арагон.

А танцы сейчас как раз в самом разгаре! И всего в нескольких милях отсюда. Старина Бак Соренсон, как всегда, объявляет танцы, а его сыновья пиликают на скрипках. Конечно, можно бы получить помощь оттуда, но это займет слишком много времени. Нет, он должен управиться со всем сам.

Мигель склонился над костром, опустившись на одно колено. Он был занят стряпней. Хуан сидел рядом с девушкой, обнимая ее за плечи. Время от времени он что-то говорил ей своим противным, скрипучим голосом. Койот пристроился по другую сторону костра и, не отрываясь, разглядывал стройную фигурку и прелестное личико Бесс.

Колючка Кид наблюдал за происходящим, затаившись в тeмноте. Он выжидал. Его револьверы лежали у костра, на одеяле. Но, увы, далеко, слишком далеко. Никакой возможности добраться до них.

Кид ждал. Это было тягостное, мучительное ожидание, минуты казались часами. Но вдруг Мигель выпрямился.

— Педро! — нетерпеливо позвал он.

Дремавший на песке Фернандес поднял голову.

— Пойди принеси воды, бездельник!

Педро начал было пререкаться, но Хуан строго взглянул на него и приказал:

— Отправляйся!

Недовольно ворча, Педро взял флягу и поплелся прочь от костра, в темноту. Колючка Кид вскочил и, неслышно ступая по земле босыми ногами, словно призрак, двинулся вслед за ним.

Когда неуклюжий мексиканец наполнил флягу и распрямился, Колючка Кид подкрался к нему сзади, держа в левой руке сыромятную петлю, а правой крепко сжимая камень.

И вдруг он стремительно метнул камень, и сыромятный шнур обвился вокруг шеи мексиканца. Движение правой руки Кида было быстрым и размашистым, и как только петля обвилась вокруг шеи Педро, Кид снова ловко поймал камень все той же правой рукой и резко дернул шнур обеими руками. Пресекая испуганный вопль, готовый вырваться из груди мексиканца, Кид затянул шнур потуже, уперся коленом в поясницу Педро и со всей силы вдавил суставы пальцев в его шейные позвонки.

Все было проделано быстро, ловко и умело. Какое-то мгновение Кид удерживал свою жертву, а потом опустил бездыханное тело на землю. Скорее всего, мексиканец уже мертв. Да не скорее всего, а точно. Сняв с его шеи петлю, Кид пошарил у него по карманам, а затем снова бесшумно скользнул в темноту, направляясь в сторону лагеря. Вот досада, подумал он, — Педро был безоружен.

— Куда запропастился этот идиот? — нетерпеливо сказал Мигель и громко позвал: — Педро! Ты где?

Ответа не последовало.

Только эхо повторило вопрос Мигеля, затем снова наступила тишина.

Братья с недоумением переглянулись. Койот поднялся с земли, вглядываясь в темноту. Вокруг царило безмолвие, только тихо плескалась вода в ручейке.

Уставясь в темноту, Койот Фернандес беспокойно переминался с ноги на ногу.

— Пойду посмотрю, где он, — сказал наконец Койот.

Подобравшись поближе, Кид выжидал. Единственное, что ему нужно, это заполучить обратно свои револьверы. Как только они окажутся у него в руках, все пойдет как надо. Зря, что ли, он получил свое прозвище — Колючка?

Койот исчез в темноте. Несколько мгновений спустя послышался его испуганный вопль:

— Хуан! — голосил Койот. — Сюда, быстро! Педро мертв!

Хуан Фернандес вскочил и бросился на крик Койота. Бледный как смерть, Мигель застыл на месте, и тогда Кид прыгнул, стремительно и бесшумно. И снова в воздухе просвистел сыромятный шнур, и снова неприятель был сбит с ног и повергнут на землю, но только на этот раз убийство не входило в планы Кида.

— Это духи! — истошно вопил Койот. — Говорил же гринго, что духи гневаются на нас!

Его вопли перекрывал крик Хуана:

— Какие духи? Это Кид. Его рук дело! Он убежал!

Услышав, как они со всех ног устремились к муравейнику, Колючка Кид бросил бесчувственного Мигеля и кинулся к револьверам. Подхватив ремень, на котором болтались две кобуры, он ловким движением застегнул его у себя на поясе, затем, перепрыгнув через костер, схватил девушку и потащил ее в темноту.

Пока она рыдала от радости, он торопливо распутывал и разрывал узлы, стягивающие ее руки.

— Знаешь, где лошади? — спросил он. — Быстро отправляйся туда! Возьми их, а остальных разгони. А потом жди меня у начала тропы.

Не задавая лишних вопросов, девушка исчезла в темноте.

Братьев не было слышно. Посиневший Мигель лежал на земле у костра. Он был жив.

Кид отодвинулся от костра и, уставясь в темноту, начал поджидать братьев. Оба они были вооружены, и оба слыли меткими стрелками, одолеть их будет не так-то просто. Он потихоньку отступал в темноту, надеясь поближе подойти к лошадям, но при этом старался двигаться так, чтобы девушка не оказалась на линии огня.

Условного знака от нее все еще не было. Затем Кид услышал, как фыркает и бьет копытом лошадь. Он ждал. Послышались чьи-то шаги, такие тихие, что он едва их расслышал, Кид порывисто обернулся, держа наготове револьвер, и тут же увидел силуэт Койота, едва различимый на фоне костра.

Оба одновременно вскинули револьверы, и оба одновременно выстрелили. Кид почувствовал, как что-то ударило его в бок. Не очень больно — так, будто его сильно толкнули. Он снова выстрелил и увидел, как огромный силуэт Койота дрогнул и револьвер выскользнул из его руки, и в тот же самый момент откуда-то, где были привязаны лошади, раздался пронзительный визг.

Резко повернувшись, Кид со всех ног бросился туда. Из темноты послышалось сдавленное проклятие и звук пощечины. Он сразу понял, что происходит, и, сунув револьвер в кобуру, набросился на Хуана, крепко схватив его одной рукой за шиворот, а другой за ремень.

Одним мощным рывком Кид оттащил мексиканца от девушки и отбросил его в сторону. Вскрикнув, Хуан, словно кошка, перевернулся в воздухе и со всего маху шлепнулся на землю, приняв сидячее положение. Должно быть, падая, он успел выхватить револьвер, потому что его револьвер вдруг изрыгнул пламя, потом выстрелил Кид.

Хуан Фернандес откатился в сторону, а Кид бросился ничком на землю. Они лежали всего в нескольких футах друг от друга, выжидая, чтобы противник сделал первый шаг. Где-то справа от них так же тихо лежала девушка. Оставленный у костра Мигель, наверное, уже приходит в себя, подумал Кид. Так что необходимо действовать.

Кид услышал неподалеку звук лошадиных копыт — очевидно, Бесс все же удалось добраться до лошадей. Было очень тихо, и вдруг справа от него послышалось какое-то легкое движение.

Подняв с земли небольшой камешек, он бросил его в воду. Никакой реакции. Выстрела не последовало. Осторожно поднявшись на ноги, Кид пристально вгляделся в темноту, потом, делая круги, направился туда, где, по его расчетам, должен был находиться Хуан. Но, добравшись до того места, он с изумлением обнаружил, что бандит исчез!

Бросив взгляд в сторону костра, Кид увидел, что Мигель тоже исчез.

Держа револьвер наготове, он начал пробираться к началу тропы, где его должна была дожидаться Бесс.

Внезапное исчезновение братьев немало встревожило его. Их ненависть к нему из-за смерти Туза просто пустячок по сравнению с тем, что они испытывают к нему теперь, когда он убежал от них, убил Педро и лишил их общества Бесс О'Нил. К тому же братья понимали: если их пленники выберутся из этой долины, в окрестностях Арагона им самим больше не появляться.

Где-то поблизости раздался шорох, и Кид замер, пригнувшись и держа револьвер наготове. Затем он увидел чей-то темный силуэт, но едва он успел вскинуть руку и прицелиться, до него донесся тонкий, еле уловимый аромат духов!

Выждав момент, Кид решил рискнуть.

— Бесс! — прошептал он.

Она тут же оказалась рядом и, приблизив губы к самому его уху, чуть слышно прошептала:

— Мигель засел у выезда на тропу! Мы не сможем уехать!

— А лошади?

— Я оставила их в пещере под скалой. Рядом с идолом!

Взяв ее за руку, Кид начал осторожно пробираться к тому месту, о котором она говорила. Там, под каменным козырьком, было очень темно. Девушка прижалась к нему, и он обнял ее за талию. Освободившись от пут, связывавших ему руки, стоя рядом с Бесс О'Нил и заполучив обратно свои револьверы, Колючка Кид снова почувствовал себя самим собой. Он ждал, суровый и сосредоточенный.

Вот наступит утро, и тогда… Тогда братья Фернандесы могут сбежать, а могут умереть — как пожелают.

Наступил рассвет, как он всегда наступает, медленно скользя светлеющей полосой серого света по каменным стенам каньона. Муравьи, даже не догадываясь о том, чего они лишились, занялись своими повседневными делами. Благодарный судьбе Кид сидел, прислонившись спиной к стене пещеры, рядом с Бесс О'Нил, головка которой покоилась у него на плече, и глядел на пробуждающийся рассвет.

Казалось, муравьи были единственными живыми существами на этом откосе. Кид разбудил девушку и встал, затем они сели на коней и направились шагом в сторону тропы. Когда они обогнули завал из валунов, загораживающий им обзор, то никого на тропе не увидели.

— Похоже, они уехали! — сказал Кид.

— Еще нет.

Хуан Фернандес вместе с Мигелем появился из-за валунов, оказавшись сбоку от них. Во взгляде Хуана пылала жгучая ненависть, а револьвер в его руке достаточно ясно говорил о его намерениях.

— Мы собираемся убить вас, сеньор.

— Похоже на то, — спокойно согласился Кид. — Можно мне покурить напоследок?

Хуан пожал плечами.

— Почему бы и нет? Надеюсь, табак и бумагу ты держишь в нагрудном кармане?

Колючка Кид очень осторожно достал и то и другое и свернул сигарету.

— Какая жалость, — вздохнул он, — еще всего несколько минут, и мы были бы на свободе. — Зажав сигарету в зубах, он зажег спичку, чиркнув ею о седло. Затем взглянул на Хуана и усмехнулся, держа горящую спичку в руке: — Не обижайся, но вчера ночью мне все же следовало тебя убить. Тем более, что ребята из Арагона все равно вас поймают. В конце концов они догадаются, что к чему. — Спичка горела медленно. Слишком медленно. — Кто-нибудь наверняка видел, как ты увозил Бесс.

— Никто нас не видел, — с удовлетворением сказал Хуан. — А если ты все же собираешься курить, то тебе лучше поджечь сигарету.

— И тем не менее, — возразил Кид, — мне кажется… — Тут ползшее по спичке пламя коснулось его пальцев. Вздрогнув от боли, он вскрикнул: — Черт! — и взмахнул рукой, отбрасывая спичку.

Но на этом движение его руки не закончилось. Он выхватил револьвер, и его выстрел прогремел одновременно с выстрелом Фернандеса. Пуля Хуана прочертила борозду по коже передней луки седла, скользнув как раз перед Кидом, но зато его выстрел пришелся Хуану прямо в грудь, и в тот самый момент, когда он, покачнувшись, падал на землю, револьвер Колючки Кида заговорил снова.

Выпустив из руки оружие, Мигель схватился за бок, на его лице появилось выражение искреннего изумления. Он выпал из седла и распростерся на земле, в лицо ему били лучи уже выглянувшего из-за гор солнца. Хуан попытался было подняться, но затем снова упал.

Через два часа — это около двенадцати миль пути — они уже были на ранчо, где Бесс жила со своим дядюшкой. Колючка Кид, сдвинув на затылок сомбреро, смотрел на свою спутницу. Ее глаза сияли от восторга, а взгляд был весьма многообещающ.

— Какой ты храбрый! — сказала она.

Кид небрежно пожал плечами.

— Ну что ты, — сказал он, — это просто везение. — Но тут же, вспомнив о каменном наконечнике древней стрелы, добавил: — Везение и боги яки. Они были милостивы ко мне, к нам.

— Можешь говорить что угодно, — упорствовала она, — но, по-моему, ты был просто великолепен!

Благодушно улыбаясь, Колючка Кид пополировал ногти о перед рубахи и, любуясь ими, сказал:

— Наверное, ты права. Да и кто я такой, чтобы спорить с дамой?

ДОЛИНА СОЛНЦА

Человек, лежавший ничком на земле близ зарослей чольи, был еще жив. Рядом валялся так и не успевший выстрелить револьвер. Человек лежал уже шесть часов с того момента, как упал на землю, сраженный сразу двумя пулями. На спине его выгоревшей рубахи темнело большое пятно крови, уже высохшее под раскаленным солнцем.

Над ним, словно башня средневекового замка, возвышалась уходящая в небо вершина Рэттлснейк-Бьютт. Будто одинокий страж, высилась она над опаленным солнцем простором долины.

У самой руки раненого остановилась маленькая ящерка. Сквозь тонкую полупрозрачную кожицу можно было разглядеть, как бьется ее крохотное сердечко, когда она, неподвижно застыв, с тревожным удивлением разглядывала распростертого на земле человека. Застоялый запах пота и крови таил в себе опасность.

По спине лежавшего пробежала дрожь. Ящерка испуганно кинулась прочь, мгновенно затерявшись среди камней и чахлых кустиков меските. Но мускулы раненого снова расслабились, и он так и остался неподвижно лежать на земле. И все же это чуть заметное движение, казалось, не пробудило в человеке жизнь. Мало-помалу, подобно тому, как вода точит камень, прокладывая себе путь сквозь скалы, сознание начинало возвращаться к нему.

Человек долго лежал с открытыми глазами, пытаясь вспомнить, где он находится. Поначалу он просто лежал, не думая ни о чем, потом осознание собственной странной неподвижности дошло наконец до его рассудка, заставив задуматься о том, что же произошло.

И тут, словно прорвало плотину, воздвигнутую пережитым после ранения шоком, его захлестнули воспоминания.

Он знал, что в него стреляли. Зная, кто в него стрелял, раненый понимал, что его бросили здесь, решив, что он мертв. Он сразу осознал, что это ему только на руку.

Человек мысленно обследовал свое тело. Он ранен, но куда и насколько серьезно, ему еще предстояло узнать. Судя по ноющей боли в голове, одна из пуль скорее всего угодила именно туда. Кроме того, у него онемел весь левый бок.

Больше здесь оставаться нельзя. Но прежде всего нужно укрыться от солнца. А уж потом решать, как быть и что делать дальше. Хорошо зная пустыню, он понимал, как опасно лежать на солнце, под лучами которого тело теряет влагу. Жара и жажда в пустыне куда опаснее, чем люди, стрелявшие в него.

Брет Ларейн уперся ладонями в песок и попробовал приподняться. Он осторожно согнул колени. Руки и ноги слушались — это хороший признак. Оказаться сейчас беспомощным означало бы верную смерть.

Стоя на коленях, он поднял руку и ощупал голову. Да, точно, рана была. И кроме того, у него, без сомнения, небольшое сотрясение мозга. Рана в левом боку оказалась серьезной, и, судя по засохшим пятнам на рубахе и штанах, он потерял много крови.

Когда человек теряет кровь, его начинает мучить жажда, и это еще одна опасность.

Подобрав с земли револьвер, Брет сунул его в кобуру. Выстрел, выбивший его из седла, раздался без предупреждения. Сам же он схватился за револьвер инстинктивно, привычным движением человека, жизнь которого впрямую зависит от оружия. Это был скорее порыв, чем осознанное действие.

Брет неуверенно поднялся на ноги и огляделся, ища взглядом своего коня, но того нигде не было видно.

Итак, они забрали все, он остался один-одинешенек посреди пустыни, за многие мили от возможной помощи, да к тому же и без коня, одно это равносильно смертному приговору.

Под каменным карнизом скалы была тень, и Брет направился туда, ступая как можно осторожнее. Там он опустился на землю, стараясь не делать резких движений. Он опасался, что рана в боку откроется и кровотечение возобновится. Ощущая необычную слабость, он сидел на земле, прерывисто дыша и едва не умирая от страха. К горлу подступала тошнота.

Ему хотелось жить, ему отчаянно хотелось жить.

Он хотел снова увидеть Марту и довести до конца ту работу, за которую взялся ради нее. Он хотел отомстить тем, кто напал на него из засады. У него все получится, лишь бы не умереть в одиночестве, сидя в тени скалы, затерявшейся среди выжженной солнцем пустыни.

И все же, будучи реалистом, он прекрасно понимал, что его шансы выжить очень невелики. Даже здоровый мужчина, оказавшись в этой пустыне, да еще без лошади, пожалуй, оценил бы свои шансы, как пятьдесят к одному. А уж для раненого это соотношение возрастало до величин, неподвластных пониманию простого ковбоя.

Хорс-Спрингс, последнее поселение, через которое он проезжал, осталось в шестидесяти милях отсюда. А по такой жаре да без воды дойти до этого города — все равно, что добраться до другой планеты. Уиллоу-Вэлли находился примерно в сорока — пятидесяти милях впереди, где-то за синей дымкой, окутавшей склоны гор на горизонте.

Без сомнения, где-то поблизости есть вода, но только в какой стороне и как далеко отсюда?

Всякого рода ключи и источники не столь уж редки в пустыне. Однако необходимо знать, где они расположены, бродить наугад в поисках воды бесполезно. Можно пройти всего в дюжине ярдов от источника и не заметить его.

Обдумав все, Брет пришел к выводу, что не решится на такое. Не зная ни ориентиров, ни направления, лучше всего идти в Уиллоу-Вэлли, надеясь на то, что кто-нибудь обнаружит его прежде, чем он успеет умереть.

По той тропе, где он сейчас лежал, ездили нечасто, ибо этот край наводняли бандиты, подобные тем, что подстрелили его. Желающих совершить поездку в Хорс-Спрингс находилось немного, да и те избегали ездить через пустыню. Именно поэтому он и выбрал эту дорогу, ему даже в голову не могло прийти, что Джо Крит догадается о его маршруте.

Ну конечно же, в него стрелял Крит. В коротком промежутке между выстрелами Ларейн слышал его насмешливый голос.

В какое-то мгновение, падая с лошади, он заметил трех всадников из Саксон-Хиллс. Их лица он никогда не забудет — Джо Крит, Индеец Фрэнк и Гей Томасон.

С Критом они уже давно не ладили, но присутствие Томасона удивило его, как и победное выражение, с которым тот поднимал револьвер.

Мотивы Крита вполне очевидны. Этот бандит всегда ненавидел его. К тому же примерно шесть недель назад он здорово врезал Криту, на лице которого так и остались отметины. И более того, Крит наверняка прознал о деньгах Марты Мейлоун, с которыми он, Брет, возвращался к ней.

Но Томасон?

Гей был его другом, его напарником, они вместе работали, вместе приехали на Запад.

Причиной тому, увы, стала Марта. Убрав его с дороги, Гей сам приударит за ней. А так как подходящих мужчин вокруг мало, Гей, пожалуй, сумеет завоевать ее. Последнее время Брет Ларейн замечал повышенный интерес Гея к этой девушке, но никогда бы ни поверил, что дело зайдет так далеко.

Ларейн, человек спокойный и миролюбивый, был высоким и сильным, склонным к глубокой преданности и верной дружбе.

Должно быть, это Гей рассказал Криту, какой дорогой он собирается ехать. Конечно, Крит и сам мог выследить его, но тогда он вряд ли залег бы в засаду. Так что, наверное, это Томасон сказал Криту про это место, а может, даже самолично проводил его сюда. И все же причина таилась намного глубже, чем могло показаться на первый взгляд.

Брет Ларейн прекрасно понимал всю серьезность своего положения. На такой жаре и без воды человек может протянуть от двух до пяти дней, если при этом он все время будет находиться в тени. Совершая ночные переходы и отсиживаясь в тени днем, он, возможно, протянет день или даже три и, может быть, пройдет за это время миль двадцать. То есть застрянет как раз на середине пути.

И все же, если он хочет выжить, необходимо действовать. Не вечно же сидеть здесь, в тени Рэттлснейк-Бьютт. Нужно двигаться. Однако Брет хорошо понимал: все эти расчеты времени и расстояния относятся к человеку, пышущему здоровьем, он же ранен и слаб.

И все же следует переждать жару. Идти по такому солнцепеку — значит погибнуть самое большее через несколько миль.

Пот струился по его лицу, он с усилием обмахивался шляпой. Ларейн чувствовал себя слабым и больным, казалось, последние силы покинули его. Он старался не думать о жажде, которая уже сушила его горло, обжигала запекшиеся губы. Он думал о Марте Мейлоун и ее ранчо «Хиден-Вэлли».

Это крохотное, уединенное и очень уютное ранчо, расположенное в укромном уголке предгорий, поэтому кто-то и назвал его «Затерянная долина». Прекрасное местечко, там он думал прожить с Мартой до конца своих дней.

Об этом он мечтал с тех самых пор, как приехал в долину Солнца и нанялся на работу в ее хозяйство, сначала в качестве погонщика, а затем, когда все разбежались, стал управляющим без единого работника. Но он упорно работал: запрудил ручей и вырыл небольшой пруд, починил дом и построил конюшню из саманного кирпича. Он объездил пятнадцать диких лошадей, клеймил скот и самолично же приглядывал за ним, делал все возможное и невозможное, не помышляя о вознаграждении за свои труды.

Наняв несколько заезжих ковбоев, он перегнал ее стадо в Хорс-Спрингс и продал там за хорошую цену. Это был первый доход, который Марта получила со своего ранчо после смерти отца. И вот теперь его ограбили.

Конечно, они постараются убедить ее, что он якобы сбежал со всеми деньгами, и, скорее всего, она им поверит. Вот что хуже всего.

Голова раскалывалась от тупой, пульсирующей боли, но боль в боку была просто невыносимой. Ларейн знал, что раны необходимо промыть и перевязать, но воды у него не было, и исправить это положение он не мог.

Время шло, полоска тени, в которой он сидел, становилась все уже и уже. Над каменистой землей дрожало раскаленное знойное марево. Извиваясь в причудливом танце, проносились песчаные вихри. Наконец жара сморила его, глаза закрылись, и он уснул. Лицо его блестело от пота, а тело вконец онемело от терзающей его боли.

Высоко в небе парил канюк, затем прилетел еще один. Прошло довольно много времени, прежде чем Брет открыл глаза. Шатаясь от слабости, он поднялся с земли, вглядываясь затуманенными от боли глазами в наступающие сумерки и багряно-золотистые вершины далеких гор. Скоро отправляться в дорогу.

Привычным движением Ларейн коснулся револьвера. Всего один выстрел — и больше никаких волнений. Всего один — и конец боли, конец всем неприятностям. Но тут он вспомнил о Марте, представил, как она ждет его на пороге, защищая рукой глаза от солнца, как, радостно улыбнувшись, легко сбегает по ступенькам… За последнее время они стали очень близки.

Ларейн взглянул на револьвер. Они оставили его, даже не допуская мысли, что он сможет им воспользоваться. Не исключено, что они правы…

Марте нужны эти деньги. Вся ее дальнейшая жизнь в «Хиден-Вэлли» зависит от них. Только благодаря ему ей удалось собрать приличное стадо и отправить его на рынок. И теперь, оставшись одна, без него и без денег, она ничего не сможет сделать. А так как он во всем доверял Гею, то она тоже станет верить ему.

Брет Ларейн провел распухшим неповоротливым языком по пересохшим и растрескавшимся губам. Затем, держась за скалу, встал и оглядел пустыню. Солнце уже село, над пустыней повеяло легкой прохладой. Он подождал еще немного, собираясь с силами, а затем оттолкнулся от скалы и зашагал.

Он был очень слаб, но продолжал упорно идти, не сводя глаз с далеких гор. Пройдя полмили, Ларейн осторожно опустился на валун, чтобы передохнуть. Рядом валялся корень меските — вполне сойдет за костыль. Десять минут спустя он встал и отправился дальше.

На землю спустилась ночная тьма, но он упорно двигался вперед. Один раз откуда-то издалека до него донесся вой койота, в другой раз у самых его ног прошмыгнул и скрылся в зарослях чольи пугливый кролик.

Ларейн шел и шел, иногда останавливался, чтобы передохнуть, а потом опять продолжал свой нелегкий путь. Однажды он споткнулся и упал и довольно долго не мог подняться. Ночная прохлада приятно холодила его тело, хотя горло пылало от жажды.

Когда Ларейн открыл глаза, на востоке уже посветлело. С трудом поднявшись на ноги, он отправился дальше.

Теперь ему необходимо найти убежище от солнца. Найти хоть что-нибудь, и поблизости. В своем теперешнем положении он сможет пройти до восхода солнца не более двух миль. Но никакого укрытия он не заметил и продолжал идти. Неожиданно каменистую пустыню пересекло песчаное русло пересохшей реки. Оно тянулось откуда-то из-за низких холмов, и, свернув с тропы, Ларейн пошел вдоль берега — а вдруг удастся найти воду?

Солнце уже поднялось над горизонтом, когда он приметил невдалеке зеленый тополь. Во рту совсем пересохло, распухший язык, казалось, не помещается во рту. И вдруг он услышал совсем рядом звуки какой-то возни. Они доносились из кустов, разросшихся рядом с молодым деревцем. Ларейн замер на месте, потом осторожно подкрался поближе и выглянул.

Два дикобраза яростно рыли песок. Он выждал минуту, а затем, увидев, что из-под их лап полетел сырой песок, вышел из своего укрытия и прогнал животных.

Вода!

Упав на колени, Ларейн принялся нетерпеливо выбрасывать со дна ямки мокрый песок, который вскоре сменился грязью, а потом сел рядом и стал ждать, пока вода заполнит вырытое в земле углубление. Вода была мутной, но он зачерпнул полную пригоршню и поднес к губам. Ему удалось заставить себя сделать глоток. Затем он смочил мокрой рукой губы и язык.

Весь день Брет провел возле родничка, время от времени подходя к нему, чтобы напиться, а все остальное время отдыхал в прозрачной тени тополя. Ближе к вечеру Ларейн умылся и намочил волосы, а затем промыл рану в боку. Не имея при себе ничего, чем ее можно было бы перевязать, он нарвал зеленых листьев, прополоскал их в воде и наложил на рану, прикрыв их сверху носовым платком и привязав этот импровизированный компресс веревкой, извлеченной из кармана брюк.

Подобрав с земли свой костыль, он уже собирался снова отправиться в путь, когда в зарослях что-то зашуршало. Он замер, выхватив из кобуры револьвер. Затем послышалось цоканье лошадиных подков по камням, ветки раздвинулись, и из зарослей вышел конь. С пустым седлом!

У него забилось сердце.

— Бак! — радостно выдохнул Ларейн. — Будь я проклят!

Конь вскинул голову и остановился. Брет заговорил снова, и животное, настороженно принюхиваясь, потянулось носом к его руке, но витавший в воздухе запах крови явно ему не понравился. Брет взялся рукой за уздечку и подвел коня к своему маленькому источнику, размером едва ли не больше ведра воды.

Очевидно, конь убежал, когда в Брета стреляли, и направился домой, но, ощипывая где-то поблизости молодые побеги, учуял воду. Напоив коня, Брет Ларейн сел в седло и выехал обратно на тропу, раздумывая о своем положении.

Он очень слаб, а ему предстоит преодолеть большое расстояние. Но, устраивая время от времени короткие привалы, возможно, ему все же удастся вернуться домой. Конечно, если рана снова не начнет кровоточить.

Однако важно не просто добраться до ранчо, нужно приехать туда в таком состоянии, чтобы можно было активно действовать. Вероятно, Гей Томасон и Крит уже там, а если их еще нет, то, несомненно, они вскоре прибудут. Ранчо Марты находится в довольно уединенном месте, поэтому, чтобы они ни предприняли, помощи ей ждать неоткуда. Хотя, вероятнее всего, Томасон явится как его друг. Так что, даже зная, что представляют собой Джо Крит и Индеец Фрэнк, она вряд ли усомнится в порядочности Томасона.

Было уже довольно темно, когда Брет съехал с дороги и направил коня в заросли пиний, что тянулись вдоль горного склона. Бак было заупрямился, стремясь побыстрее вернуться в родной загон, где его поджидала кормушка с едой. Но Брет заставил его пробираться сквозь деревья, обрамлявшие тропу, по которой обычно гнали скот, чтобы, поднявшись по тропе, спуститься потом вниз и, проехав через осиновую рощицу, подобраться к ранчо «Хиден-Вэлли» с тыла.

В окне небольшого домика горел свет. Свет был и в окошке его хижины, в прежние времена служившей домом для работников. Ларейн задумчиво прищурился. Итак, они уже здесь. Томасон и, должно быть, Крит.

Деньги Марты у них, теперь им потребуется ее ранчо и, возможно, она сама.

Интересно, догадывается ли Томасон, что у Крита в отношении девушки есть свои планы? Будучи по натуре человеком наблюдательным, Брет уже давно заметил, что Крит неравнодушен к Марте, что он постоянно бросает в ее сторону оценивающие взгляды. К тому же, хоть Томасон и считался хорошим стрелком, до Крита ему было далеко.

Джо Крит был безжалостным убийцей, одним из самых метких стрелков из шестизарядника. Соперничать с ним в этом искусстве мог разве что Брет Ларейн. Но знали об этом только двое — сам Ларейн и Джо Крит.

Криту было известно, что в свое время Ларейн был довольно заметной фигурой в Хейсе и Таскосе, о чем не догадывался ни Томасон, ни другие обитатели долины Солнца и Саксон-Хиллс. Помимо всего прочего, Ларейн уже дважды давал отпор Кэтфишу Киду, на стороне которого был сам Джесси Эванс, бывший сообщник Кида Билли, ставший затем его врагом. И даже в компании таких крутых парней, как Хендри Браун, Фрэнк Вэлли и Дейв Рудабауф, равных Брету Ларейну не было.

Теперь перед ним стоят две задачи. Нужно любой ценой возвратить деньги Марты и убить Джо Крита и Гея Томасона.

Если бы не ранение, он бы уладил дело без стрельбы. Но в своем теперешнем состоянии, не зная, сколько ему еще суждено протянуть, он не мог рисковать. Если ему и придется умереть, он должен быть уверен, что умрут и его враги. А если выживет, но останется калекой, он должен знать, что никто из этой троицы уже никогда не вернется сюда, не воспользуется незащищенностью девушки и его беспомощностью.

Ларейн понимал, на какой риск идет, но ему необходимо было во что бы то ни стало добраться до воды. Уже несколько часов у него во рту не было ни капли, а та вода, что он обнаружил, не смогла утолить его жажду — слишком ее было мало. Кроме того, нужно разведать, кто находится на ранчо и что там происходит.

Привязав коня в осиннике, Брет осторожно подкрался к дому.

Он остановился у родника и, опустившись на землю, пил долго и жадно. Затем поднял голову, внимательно огляделся по сторонам и направился к своей хижине. Прежде всего, необходимо выяснить, с кем ему предстоит иметь дело. Он прижался к стене и заглянул в окно.

Джо Крит стоял, склонившись над столом, а Индеец Фрэнк сидел на краешке койки. Гей Томасон устроился на стуле, привалясь спиной к стене.

— Вот я и предлагаю, — говорил Томасон, — поделить деньги прямо сейчас. Потом вы, ребята, отберете себе стадо получше и оставите меня здесь. Думаю, так будет честно.

Крит сухо усмехнулся. Брет Ларейн, хорошо его знавший, расценил это как угрозу, но Гей не усмотрел ничего особенного.

— Вполне честно, — согласился Джо, — я бы даже сказал, чересчур честно. Но только кому нужна эта твоя честность?

Улыбка Томасона померкла.

— Что ж, теперь выслушаем твое мнение! — резко сказал он. — Я свое слово сказал.

— Мое мнение? — Крит снова усмехнулся, его черные глазки презрительно смотрели на Томасона. — Мне нужны все деньги и девчонка.

Передние ножки стула Томасона с грохотом опустились на пол, лицо его гневно побагровело.

— Она моя! — в бешенстве заявил он. — Она любит меня, ей нужен я, и никто другой! Тебе она не достанется!

— Уверен? — усмехнулся Крит. — А я говорю, что достанется. Ради такой женщины, — он не сводил взгляда с Томасона, — я пойду даже на убийство. Так же как и из-за денег. Если потребуется, я убью даже тебя, Гей.

Двое мужчин в упор смотрели друг на друга, а Брет, пораженный, разглядывал их. Он догадывался, что было на уме у Крита, ощущал, как клокочет ярость в этом человеке. Джо Крит не любил ничего и никого, зато ненавидел всех и все. Его снедали зависть и злоба, он наслаждался победой, одержанной им над красавчиком Геем Томасоном.

— Да? Вот, значит, оно как? — Ларейн знал, что собирается сделать Томасон. Все же некоторая храбрость у этого парня была, и сейчас он неожиданно рассмеялся: — Вообще-то мне следовало бы понять, что ты никогда не играешь честно, Джо! Мне нужно было догадаться, что как только я помогу тебе избавиться от Брета, то и сам отправлюсь вслед за ним. Но я смотрю на вещи иначе. Я никого не собираюсь убивать из-за женщины. Можешь взять ее себе. Хоть сейчас. — Закончив свою речь, Томасон усмехнулся и подался вперед, упершись локтями в колени. — Давай забудем о ней и разделим деньги. Если уж тебе так нужна Марта, то мне здесь больше незачем оставаться.

— Конечно. — Улыбаясь, Джо Крит медленно встал из-за стола, но взгляд его оставался тяжелым. — Именно это я и собирался сделать. Пойду проведаю ее прямо сейчас. — Он повернулся на каблуках и, насмешливо взглянув на Гея, шагнул к двери.

Это была ловушка, но Томасон, сосредоточившись на придуманной им уловке, ее не заметил, и потому, стоило Криту оказаться к нему спиной, он немедленно вскочил на ноги и • схватился за револьвер. И в тот же миг в шею Томасона вонзился по самую рукоятку нож Индейца Фрэнка!

Могучий ковбой вздрогнул, его рот широко открылся, судорожно глотая воздух, он попытался направить на Крита револьвер. Но тот ловко, как кошка, повернулся и стволом своего револьвера перебил Гею запястье. Револьвер Томасона с грохотом упал на пол, а сам он еще некоторое время стоял раскачиваясь, потом колени его подогнулись, и он рухнул на пол. Медленно подойдя к нему, Крит пнул его ногой в живот, а затем в лицо.

— Чистая работа, — с усмешкой сказал Крит своему приятелю. — Теперь у нас деньги и девка. — Он взглянул на Индейца. — Я имею в виду, у нас двоих. Давай сперва поедим, а уж потом займемся делами.

Брет Ларейн тихо отошел от хижины. Беззвучно ступая, он направился к дому и, остановившись у двери, попробовал повернуть ручку. Не заперто. Открыв дверь, он вошел внутрь.

Услышав, как скрипнула дверь, Марта обернулась и уставилась на него широко распахнутыми от ужаса глазами. Брет поднес палец к губам, призывая ее к молчанию, затем подошел к столу и опустился на стул. Тяжело переводя дыхание, он рассказал ей о выстрелах на тропе, о своих ранах и об убийстве Гея Томасона.

Его лицо было мертвенно-бледным, он чувствовал себя вконец подавленным и опустошенным. Руки тряслись, губы дрожали, и он изо всех сил пытался унять эту дрожь. Сейчас он не смог бы прицелиться достаточно точно и убить этих бандитов, они прикончили бы его раньше. Ему необходимо время. Очень необходимо. Но времени не было. Еще несколько минут, и они сюда нагрянут.

Но шанс все же был. Вот если бы задержать их в хижине, не дать им выбраться из нее… Он поднял глаза.

— Где моя винтовка? — спросил Брет срывающимся голосом.

Вооружившись винтовкой, он, пожалуй, смог бы удержать их на расстоянии, а возможно, и убить. Но так, чтобы Марты не было поблизости.

— Они забрали ее, Брет. Пришли Крит с Геем и сказали, что хотят убить койота. Другого оружия в доме нет.

Ради денег и девушки они пойдут на все… Они уверены, что убили его, Гей тоже уже мертв. Их ничто не остановит, к тому же теперь они знают, что оружия у Марты нет. Время шло, он переводил безумный взгляд с девушки на окно, отчаянно пытаясь придумать хоть что-нибудь. Ведь должен же быть выход! Хоть какой-нибудь!

Длительный путь домой отнял у Брета последние силы. Ему было страшно за Марту, потому что он прекрасно знал — снова добраться до хижины ему уже не удастся. Он даже не был уверен, хватит ли у него сил пройти через комнату. На лице выступила испарина, при тусклом свете лампы он казался призраком.

Ссутулившись, Ларейн неподвижно сидел на стуле, дыша тяжело и прерывисто. В голове пульсировала боль, острые крысиные зубы вонзились в бок и не отпускали. Он пытался заставить работать свой воспаленный мозг, хоть что-нибудь, что могло бы помочь.

Стоит Криту увидеть его здесь, и он схватится за револьвер. Этот бандит не даст ему времени на размышления. И колебаться он тоже не станет. Крит знал его слишком хорошо. Он сразу же поймет, в каком состоянии находится Брет Ларейн. Второго шанса у него не будет. Джо Крит должен умереть сразу, как только переступит порог.

Брет снова поморщился от боли, и его мысль стала биться над решением поставленной проблемы.

У него нет сил поднять револьвер, нет сил даже на то, чтобы удержать его, и он никогда не станет рисковать жизнью Марты, позволив ей взяться за оружие. У него и мысли не было, что поединок может быть честным. Эта игра изначально велась против всех правил. Убийство, мерзкое и вероломное убийство — вот что они замышляли.

Они самым бесчестным образом стреляли в него из засады. И когда Крит нарочно спровоцировал Гея Томасона, повернувшись к нему спиной, он тоже не помышлял ни о какой честной игре. Так что, если он хочет спасти Марту и ранчо, он должен что-то предпринять прямо сейчас, без промедления.

И тут Ларейн увидел ящик — узкий деревянный и довольно тяжелый, с веревочными ручками. Такие ящики использовали для перевозки золотых слитков. В этом ящике ручками служила толстая веревка в дюйм толщиной, концы которой были пропущены внутрь и удерживались там с помощью узлов.

— Марта, выломай у ящика одну стенку, — хрипло прошептал он. — Постарайся вытащить гвозди, только без шума.

Он сидел у стола и смотрел, как она работает. Через несколько минут одна стенка у ящика была снята.

— А теперь, — зашептал он, — обрежь с другой стороны веревочную ручку и поставь ящик на стол!

Марта с недоумением выполнила его указания и теперь с любопытством наблюдала за тем, как он располагает ящик вдольстола, повернув к себе той стороной, где была снята стенка.

— Дай револьвер, — тихо сказал он.

Марта осторожно вынула револьвер из потертой кобуры и положила его на стол. Затем Ларейн поднял револьвер и сунул руку в открытый сверху ящик. Взгляд Марты просветлел — она поняла, что он задумал, и вставила дуло в отверстие, из которого была выдернута веревка. Дырка оказалась вполне подходящей — ствол револьвера удобно лег в нее.

— А теперь, — сказал он, глядя на нее, — набрось сверху полотенце, как будто это еда или еще что-нибудь такое.

И вот он сидит, крепко сжимая рукоятку револьвера, — ящик прикрыт сверху полотенцем, — обратившись лицом к двери, и ждет. Они придут, и придут очень скоро, но его револьвер надежно установлен в нужном положении и нацелен точно на дверь. Теперь ему не требовалось много сил, чтобы удерживать его и целиться. Но он должен выстрелить первым, сразу, как только Джо Крит появится. Он должен уложить его с первого выстрела. После этого Индеец Фрэнк, вероятно, сбежит, а может быть, попытается ворваться в дом. И тогда он тоже умрет.

— С тобой все в порядке, Брет? — участливо спросила его Марта.

Он кивнул, думая о том, как приятно чувствовать ее руку у себя на плече.

— Только бы они пришли… поскорее.

Марта подошла к плите и поставила вариться кофе, а он перевел взгляд на дверь, зная, так же как и она, что шансы у них очень невелики. Он должен быть абсолютно уверен в этом своем единственном выстреле. Сам по себе, без Крита, Индеец Фрэнк не опасен, но все-таки бандит — он и есть бандит.

Марта взглянула в окно и покачала головой, а Брет принялся медленно отхлебывать кофе, который она сварила для него. Его левая рука так сильно дрожала, что ей пришлось самой подносить чашку к его губам. Он допил кофе и проглотил кое-что из еды.

Они подошли к дому почти неслышно. Брет открыл глаза, почувствовав, как кто-то тихонько тронул его за плечо. Надо же, все-таки заснул, удивился он. Его сердце гулко стучало в груди, он покрепче сжал рукоятку револьвера, палец лег на спусковой крючок. И тут дверь распахнулась.

Это был Крит, но в тот самый момент, когда Брет Ларейн уже приготовился нажать на спуск, Джо обернулся и поманил Индейца Фрэнка.

— Заходи! — сказал он и повернулся лицом к комнате.

И тут он заметил человека, сидевшего за столом у керосиновой лампы. Подскочив от неожиданности, Крит схватился за револьвер, но в этот самый момент в дверном проеме появился Индеец Фрэнк. Брет спустил курок, и в тишине комнаты прогремел оглушительный выстрел.

Фрэнк, застигнутый врасплох, сначала замер на месте, а потом упал ничком у самого порога, широко раскинув руки, а Джо Крит отскочил в сторону. Второй выстрел Брета пришелся мимо цели — пуля улетела в открытую дверь.

Крит, держа в руке револьвер, уставился на него.

— Черт побери! — тихо сказал он. — А тебя, оказывается, не так-то легко убить, Ларейн! Да уж, совсем нелегко! Готов поклясться, я собственными глазами видел, как ты валялся там, в луже крови! А теперь ты прикончил Фрэнка… Что ж, это избавляет меня от лишних хлопот. Я все равно не собирался делиться с ним этими деньгами. У меня были совсем другие планы. — Он кинул беглый взгляд на стол, на прикрытый полотенцем ящик. — Не знаю, что там у тебя, — в его глазах была настороженность, — но уж ты бы не сидел сложа руки, если бы мог держать револьвер. Ты никогда не промахивался со второго выстрела. И сейчас ты бы тоже не промахнулся. Нет, полагаю, ты еще не совсем мертв, но уже и не вполне жив. Ты серьезно ранен.

Лицо бандита было мрачным, но глаза горели торжеством.

— Так, так! Рад видеть тебя, Ларейн! Вечно ты мне портишь веселье. Вот уж не думал, что мне придется заниматься этим в твоем присутствии.

Брет взялся покрепче за рукоятку револьвера и попытался вынуть его из отверстия, но дуло прочно засело в нем, а возможно, у него попросту не осталось сил.

— Иди сюда! — приказал Крит Марте. — Подойди сюда и делай то, что я скажу, иначе у него в башке появится большая дыра.

Онемев от страха, Марта Мейлоун переводила взгляд с искаженного злобой лица Крита на револьвер в его руке. Затем, словно во сне, она медленно направилась к нему.

Брет Ларейн смотрел на Крита, слишком слабый, чтобы поднять руку и помешать бандиту сделать то, что он задумал.

Внезапно в его мозгу как будто что-то щелкнуло. Это — шанс, невероятный, невозможный, но иного выбора нет.

— Марта… — сказал он как можно громче. — Думай!

— Заткнись! — рявкнул на него Крит. — Заткнись, а не то я вышибу тебе мозги!

— Думай, Марта! — умолял Брет. — Пожалуйста, думай! Марта!.. — Он повышал голос по мере того, как она приближалась к Криту. — Думай… дверь!

Стоило ему произнести свою мысль вслух, как Марта мгновенно все поняла и всем своим весом навалилась на бандита. Тот пошатнулся. Револьвер в его руке выстрелил, и блюдо на дальней стене рассыпалось на множество осколков, а сам Джо Крит, так и не сумев удержать равновесие, оказался в дверном проеме!

Ударившись плечом о дверной косяк, Крит выстрелил снова, и лампа, стоявшая на столе рядом с Бретом, разлетелась на мелкие кусочки, обдав его керосином. Затем Ларейн выстрелил сам, и темная фигура в открытой двери судорожно дернулась. Брет снова спустил курок, и бандит закричал… Потом его крик сменился прерывистым хрипом, потонувшим в грохоте последнего выстрела Брета Ларейна.

Джо Крит, в которого угодили сразу три пули, покачнулся, подался вперед и растянулся на земле у самого порога. Какое-то мгновение царила гробовая тишина, лишь слышно было, как в предсмертной агонии его ногти царапают плотно утоптанную землю. Шорох, а потом тишина, пугающее безмолвие. Марта Мейлоун прижала голову Брета Ларейна к своей груди и громко разрыдалась.

Когда он открыл глаза, в лицо ему светило солнце, но теперь он наслаждался теплом его ярких лучей.

Ларейн огляделся — он лежал в комнате Марты, где все сияло безукоризненной чистотой и где было на удивление уютно.

Он лежал, наслаждаясь теплом и покоем, зная, что за окном стоит раннее утро и что он чувствует себя хорошо.

Дверь отворилась, в комнату вошла Марта. Заметив, что он не спит, она радостно заулыбалась:

— О, Брет! Наконец-то! Я уж думала, что ты никогда не проснешься! Как ты себя чувствуешь? — Она провела рукой по его щеке. Он поймал ее руку и задержал в своей.

— Как будто никуда не уезжал! — улыбнулся он. — А что случилось?

— Да ничего особенного. Утром из Уиллоу-Спрингс приехал один человек, за теми деньгами, что я у него одалживала. Он закопал трупы, а потом вернулся в город и прислал доктора. А деньги я нашла в седельных сумках Джо Крита.

— Не думай об этом, — тихо сказал он. — Завтра уже никто ничего не вспомнит.

— Завтра? Так ведь две недели уже прошло! Ты был очень болен! Твой бок… доктор сказал, что, если бы ты сразу не принял мер, тебя бы уже не было в живых!

— Но ведь я не умер. А теперь пришло время браться за хозяйство. Мне нужно будет найти работников и…

— На нас уже работают несколько парней, Брет. Доктор помог нанять их. Четверо, ребята из Техаса, возвращаются домой после перегона стада и решили здесь подзаработать. Так что, когда ты встанешь на ноги, у тебя уже будет кем руководить!

— Наверное, они все вертятся вокруг тебя! — хмуро заметил Ларейн. — Полагаю, мне самое время вернуться к делам!

— Да нет, никто вокруг меня не вертится. Ну почти. Доктор сказал им, что мы с тобой собираемся пожениться.

— Правда? Он действительно так сказал? А ты что?

— А что я могла сказать? Он ведь такой уважаемый человек и так здорово нам помог… Не могла же я допустить, чтобы наши работники решили, что он их обманул, правда?

Брет Ларейн откинулся на подушку и слабо улыбнулся.

— Ну конечно же! — сказал он. — Конечно же не могла!

ПАРЕНЬ С РАНЧО «СЛЭШ 7»

Стоянка находилась на заболоченном лугу близ Сип-Спринг. Здесь-то незадолго до полудня и объявился Джонни Лайл. Берт Ремзи, управляющий ранчо «Слэш 7», оторвался от работы и сдержанно кивнул. У Ремзи и своих забот по уши хватало, а тут еще этот дерзкий мальчишка.

— Послушай! — Джонни вынул ногу из стремени и перекинул ее через луку седла. — А кто такой этот Крюк Лейси?

Ремзи остановился.

— Крюк Лейси, — сказал он, — считается самым крутым парнем во всей округе, только и всего. Он мошенник и конокрад и с тех пор, как Гаррет ^[26] пристрелил Билли Малыша, слывет самым ловким стрелком в этих краях.

— Он что, сам по себе?

— Конечно нет. У него целая банда таких же, как он, негодяев. С ними никто не связывается. Себе дороже.

— Ты хочешь сказать, что он крадет скот, а ему все сходит с рук? У нас на Нуэсес с ним не стали бы нянчиться.

Ремзи раздраженно отвернулся.

— Здесь тебе не Нуэсес. А если хочешь сделать что-нибудь полезное, почему бы тебе тогда не помочь Гару Маллинзу? А то эти чертовы мухи загоняют коров на зыбучие пески быстрее, чем он успевает их оттуда вытаскивать.

— Конечно. — Джонни Лайл снова перекинул ногу через седло. — Хотя я бы предпочел заняться Лейси и его шайкой.

— Что? — обернулся к нему Ремзи. — Ты с ума сошел? Да те парни, любой из них, в два счета съедят троих таких умников, как ты, и косточки выплюнут! Конечно, если они привяжутся к нам, мы будем бороться, но гоняться за ними не собираемся!

— Значит, ты не хочешь, чтобы я ими занялся?

Ремзи был возмущен. Да что он о себе воображает, этот молокосос? Разыгрывает спектакль перед работниками, которые стоят вокруг, чтобы показать, какой он крутой? Ну что ж, это легко прекратить!

— Почему же не хочу? — сухо сказал Ремзи. — Если желаешь, можешь разобраться с ними. Но только после того, как поможешь Гару отогнать скотину от трясины.

Когда Гар Маллинз вернулся на ранчо и подъехал к загонам, солнце уже час как скрылось за горизонтом. Расседлав своего мустанга и наскоро умывшись, он вошел в дом и устало опустился на скамью у стола. Старый Том Уэст, хозяин ранчо, поднял на него глаза:

— А где мальчишка? Где мой племянник? Разве он не с тобой?

Гар с удивлением оглядел собравшихся за столом.

— Черт побери, его здесь нет? Он уехал от меня часа в три или около того. Сказал, что Берт велел ему разобраться с Крюком Лейси, если он вовремя управится с работой.

— Что! — Возглас был похож на рев старого быка. Том Уэст замер, разинув рот от удивления. — Берт, ты и вправду это сказал?

Ремзи густо покраснел, а потом побледнел.

— Нет, что вы, хозяин, — начал оправдываться он, — все было вовсе не так. Я просто подумал, что он хочет покрасоваться перед ребятами. Вот и сказал, пусть сначала поможет Гару, а уже потом гоняется за Лейси. Я же не знал, что он такой дурак.

— Бросьте вы! — хохотнул Чак Аллен. — Небось просто ускакал в город! Да и где бы он стал их искать? И скажите на милость, как он может их найти, если даже мы не смогли их выследить?

— Ну, мы не слишком-то усердствовали, — заметил Маллинз. — По крайней мере, я.

Том Уэст молчал. Наконец он заговорил снова:

— Ну конечно, он их не найдет. Но если с мальчишкой что-нибудь случится, как я буду смотреть сестре в глаза? — Он гневно взглянул на Берта Ремзи. — Если что, заранее собирай свои пожитки, чтоб успеть добраться до границы до того, как мне станет об этом известно.

Джонни Лайл был веселым и разбитным пареньком, к тому же несдержанным на язык. Ему должно было вот-вот исполниться восемнадцать — по меркам Запада почти уже мужчина. В его возрасте Малыш Билли возглавлял одну из противоборствующих сторон в войне в графстве Линкольн ^[27].

Но и Джонни был не просто дерзким и бесшабашным юнцом. Он родился и вырос на Нуэсес и свой первый опыт верховой езды приобрел, разъезжая среди зарослей черного чапареля, раскинувшихся между реками Нуэсес и Рио-Гранде. Ему было четырнадцать лет, когда умер отец, а мать решила уехать на Восток. В Вирджинии Джонни также продолжал охотиться и бродить по лесистым склонам гор, но теперь каждый месяц по нескольку раз он отправлялся в Нью-Йорк.

Там он проводил много времени в тирах. В лесах он бил зверя, ходил по следу и с азартом дрался на кулачки с крепкими и сильными горцами. Стоя перед зеркалом, он учился молниеносно выхватывать из кобуры револьвер и в конце концов достиг в этом деле совершенства. В тире он научился метко стрелять, а бродя по лесам, усовершенствовал свои навыки следопыта, приобретенные в свою бытность на Западе, куда он приехал сейчас на летние каникулы.

К тому же Джонни умел не только хорошо говорить, но и слушать. А с тех пор как он приехал на «Слэш 7», Гар Маллинз несколько раз упоминал о каньоне Тьерра-Бланка и его окрестностях как о вероятном прибежище бандитов. Считалось, что воры сбывали украденный скот в лагерях старателей, к северу отсюда, устойчивым спросом на мясо отличался также городок Викторио и его окрестности.

Том Уэст любил свою сестру, а уж в веселом, общительном племяннике и вовсе души не чаял, но Джонни не покидало ощущение, что Том относится к нему как к гостю, а не как к работнику. А ведь Маллинз может подтвердить, что он и наездник хороший, и работник неплохой, и с коровами обращаться умеет, но вся беда в том, что Маллинз слишком уж немногословен и никогда не заводит разговоров первым.

Джонни, разумеется, хотелось, чтобы к нему относились как к равному, и его неизменно раздражало, когда родной дядюшка старательно опекал его, видя в нем изнеженного гостя. Вот поэтому Джонни и решил показать всем, чего он стоит, — показать раз и навсегда.

К тому же его выводило из себя и до обидного снисходительное отношение Берта Ремзи. Поэтому, когда стадо было отогнано от зыбучих песков, он оставил Маллинза и направился в сторону ущелья Сибли-Гэп. На закате солнца он проехал через ущелье и заночевал у родника, в нескольких милях дальше по дороге. До каньона, о котором рассказывал Маллинз, оставалось еще около восьми миль, потому что до Тьерра-Бланка он уже добрался.

На рассвете Джонни снова был в седле. Озаренный внезапной идеей, он повернул на север, направляя коня к тропе на Викторио.

Город старателей уже снискал себе дурную славу и, похоже, не собирался с ней расставаться. Свое название он получил по имени вождя племени апачей, воины которого вот уже несколько раз безуспешно пытались завладеть городком. Несколько тысяч старателей, карточных игроков, бандитов и грабителей-одиночек сделали этот городишко гиблым местом, от которого разумнее всего было бы держаться подальше. Но Джонни Лайл не забыл разговоров о том, что именно там продается скот, украденный с ранчо его дядюшки.

Джонни слез с коня и, оставив его у коновязи перед заведением с вывеской «Ресторан „Золотая сковорода“, отправился к загону, где было развешано несколько коровьих шкур. Он обратил внимание на тавро „7-77“, но, перевернув шкуру, увидел, что оно было переправлено со „Слэш 7“.

— Эй, ты! — грубый окрик заставил его обернуться. — Отойди от шкур!

Кричавший был огромным детиной с широченными, словно пианино, плечами и мятым лицом, испещренным шрамами.

Джонни перешел к следующей шкуре, а затем к следующей, верзила наблюдал за ним. Из пяти свежих шкур три были помечены тавром «Слэш 7». Он обернулся вовремя — как раз, чтобы встретиться лицом к лицу с набросившимся на него мясником.

Батч Дженсен был огромен, но только на умелого драчуна он ни капли не походил. И теперь ему предстояло кое-что узнать.

— Проваливай отсюда, я сказал! — гневно выкрикнул он, занося кулак.

Это была его первая ошибка, ибо за время своих наездов в Нью-Йорк Джонни обучился кое-каким тонкостям. Одна из них такова — наноси удар из того положения, в котором в данный момент находится твой кулак. А Джонни как раз потирал подбородок, и потому, когда Дженсен замахнулся, он выбросил вперед левую руку и сделал шаг в его сторону.

Прямой удар в челюсть оказался мощным, коротким и зубодробительным. Крепкие костяшки его кулака впечатались в челюсть, разбив в кровь губы Дженсена, который от неожиданности вскинул обе руки. Проворно развернувшись, Джонни ударил правой, погружая кулак в огромное брюхо Дженсена.

У Батча перехватило дыхание, и тогда Джонни нанес ему удар сразу обеими руками. Этот удар поверг Дженсена на землю. Джонни спокойно ждал, пока его противник поднимется. И тот наконец встал, что было его второй ошибкой. Он поднялся и тут же, низко опустив голову, бросился вперед. Прямой удар левой пришелся ему чуть повыше глаза и рассек бровь, а в результате апперкота правой у Батча оказался сломанным нос. И тут уж Джонни Лайл вошел во вкус. Свершившееся вслед за этим действо было непродолжительным, но захватывающим и кровавым. Когда все было кончено, Джонни отступил назад.

— А теперь, — сказал он, — поднимайся и плати мне шестьдесят долларов за трех коров со «Слэш 7».

— Шестьдесят! — брызгая кровавой слюной воскликнул Батч Дженсен. — Но коровы идут по двенадцать — пятнадцать долларов!

— Те коровы, которых ты пустил на мясо, стоят двадцатку, — невозмутимо сказал Джонни. — А если я разыщу здесь хотя бы еще одну такую шкуру, то цена будет все тридцать.

Он повернулся, чтобы идти, но сделал всего три шага и остановился. Вокруг них уже собралась порядочная толпа, а Джонни был слишком молод, чтобы упустить такой шанс.

— И передай Крюку Лейси, — сказал он, — если из стада «Слэш 7» пропадет еще хотя бы одна корова, ему придется иметь дело лично со мной!

И Джонни важно зашагал в «Золотую сковороду», где заказал себе обед.

Но, принявшись за еду, он почувствовал, как у него покраснели уши. Что за глупость говорить такие вещи! Теперь все решат, что он просто болтун.

Затем Джонни на минуту оторвался от еды и тут же поймал на себе взгляд широко распахнутых голубых глаз.

— Желаете еще чего-нибудь, сэр?

Два дня спустя Чак Аллен влетел во двор ранчо и спешился перед домом. При виде его Берт Ремзи поспешно вскочил со стула.

— Чак, ну что там? — нетерпеливо спросил он. — Ты его видел?

Чак отрицательно покачал головой.

— Нет, — сказал он, — его самого я не видел, но зато мне удалось напасть на его след. Так что, Берт, хватай своего мустанга и дуй прямиком к границе. Этот парень действительно заварил кашу.

Дверь дома распахнулась, и на веранде появился сам Том Уэст.

— Как дела? — сурово поинтересовался он. Лицо его побледнело от волнения. — К черту все! И что за людей я себе набрал? Шатался целых два дня, и все зря. Неужто ты такой слепой, что не заметил даже желторотого мальчишку?

У Чака покраснели уши, он покосился на Берта, и при этом глаза его загадочно сверкнули.

— Я нашел его след, хозяин. И это такой след!..

Уэст оттолкнул Берта в сторону.

— Нечего стоять посреди дороги, как истукан! Что случилось? Где он?

Чак не спешил.

— Ну, в общем, — начал он, — парнишка и в самом деле побывал в Викторио. Он объявился там утром на следующий день после того, как уехал с ранчо. У Батча Дженсена на заборе он заметил пару шкур с тавром «Слэш 7». Тавро было переправлено на «7-77», но он все равно их углядел, а потом Батч Дженсен углядел его.

— О Боже! — еще больше побледнел Уэст. — Если этот амбал тронет моего мальчика, я его убью!

— Об этом можете не беспокоиться, — медленно проговорил Чак, чуть растягивая слова, — потому что наш мальчишка отделал этого Батча так, что тому мало не показалось. Говорят, на нем места живого не осталось!

— Чак, — не выдержал Берт, — ты с ума сошел! Куда уж ему! Ведь он даже…

— И тем не менее он это сделал, — перебил его Чак. — Он не только избил Батча, но еще и заставил его заплатить за трех коров по двадцатке за каждую. И сказал, что следующая шкура, которую он обнаружит у Батча на заборе, обойдется ему уже в тридцать долларов.

Уэст натужно сглотнул.

— И Батч что, согласился?

— Хозяин, если б вы видели Батча, то не стали б задавать такой вопрос. Малыш отдубасил его по первое число. А какая рожа у этого Батча! Будто он побывал в логове диких кошек! Но это еще не все.

Все взгляды были устремлены на Чака. Он же начал неторопливо сворачивать себе самокрутку.

— А потом мальчишка во всеуслышание объявил, — наконец сказал он, — а среди зевак было, может быть, трое-четверо друзей Лейси, что если Крюк украдет хотя бы еще одну корову из нашего стада, то он лично с ним разберется.

Уэст застонал, а Берт Ремзи натужно сглотнул. Но Чак еще не закончил свой рассказ:

— После этого наш парнишка отправился в «Золотую сковороду». Он не пробыл там и получаса, как в него втрескалась та маленькая белокурая красотка, Мэри. Она до такой степени сходит по нему с ума, что постоянно путает заказы.

— Чак, — сказал Уэст, — а где Джонни теперь? Расскажи, если знаешь!

Чак Аллен помрачнел.

— Вот с этим вышла неувязочка, хозяин. Этого я как раз и не знаю. Но из Викторио он направился обратно в горы. И было это вчера после обеда.

Берт Ремзи побледнел. Ему нравилось работать на ранчо «Слэш 7», а если что, Уэст мог запросто выполнить свое обещание и вышвырнуть его отсюда. И к тому же Ремзи был не на шутку встревожен. Он никогда не воспринимал хозяйского племянника всерьез, но тот, кто способен побить Батча Дженсена, а потом еще получить с него деньги за украденный скот, отнюдь не желторотый мальчишка, а настоящий мужчина, на которого можно положиться. Но только отправляться в горы на поиски Крюка Лейси после всего того, что он натворил в городе — избил Дженсена и угрожал Крюку, а вдобавок покорил сердце местной красотки, на которую уже давно положил глаз сам Крюк, — чистое безумие.

Побить Дженсена — это, конечно, здорово, но Крюк Лейси не станет махать кулаками. Он схватится за револьвер, а на его совести уже семь человек, не меньше. И к тому же он будет не один.

Уэст решительно расправил плечи.

— Берт, — строго объявил он, — бери Гара Маллинза, Монти Рейгана и Баки Макэнна и отправляйся за мальчишкой. И без него не возвращайся!

Ремзи кивнул.

— Да, сэр. Я разыщу его во что бы то ни стало.

— А как же я? — спросил Чак. — Можно мне тоже поехать?

В то время как небольшая кавалькада всадников выехала со двора, Джонни Лайл затаился на склоне горы, глядя вниз, туда, где начинался каньон Тьерра-Бланка. Из каньона поднималась к нему тоненькая струйка дыма, так что теперь ему было известно приблизительное местонахождение бандитского лагеря. Сам он лежал на каменистом, усеянном валунами склоне Севен-Бразерс-Маунтин, а ниже, примерно в полутора тысячах футов, располагался лагерь.

— Ладно, приятель, — сказал он себе, — сам виноват, нечего было языком трепать. И что ты собираешься делать?

Каньон тянулся строго с севера на юг, но как раз там, где бандиты разбили лагерь, он делал крутой изгиб в западном направлении. Поблизости проходил еще один каньон, поменьше и не столь каменистый, проложенная через него дорога также вела на юг. Джонни видел, что они выбрали для укрытия очень хорошее место. Судя по тому, что бандиты разбили лагерь именно здесь, а также глядя на пышную зелень деревьев и кустарников, можно было предположить, что где-то поблизости находится источник. К тому же в случае чего, бандиты могли убраться из каньона по тропе, ведущей на север.

В южной части каньона тропа поворачивала на запад. Сверху Джонни было видно, что она раздваивалась, и каждое ее ответвление заканчивалось новой развилкой. Так что, какую бы дорогу бандиты ни выбрали, у них были все шансы уйти незамеченными или же защищаться, если они того пожелают.

Однако, если бы бандиты выбрали для отступления тропу, ведущую на север, им пришлось бы проехать несколько миль по дороге, свернуть с которой было некуда. Поэтому даже один человек мог бы остановить их во время бегства на север. Но чтобы предотвратить их отступление на юг, потребовался бы большой и хорошо подготовленный отряд. Так что в случае опасности бандиты скорее всего бросятся на южную тропу.

Пришедшая ему в голову мысль была дикой, невероятной, и все же Джонни собирался рискнуть — возможно, все получится как надо. Спланировать заранее свои действия он не мог и поэтому решил взяться за дело, а дальше — ориентироваться по обстановке.

Оседлав коня, Джонни проехал по скальному карнизу вдоль Севен-Бразерс и спустился вниз с юго-западного склона. Оказавшись в западном ответвлении каньона, он торопливо набрал дров и развел костер, заложив в его основание два сухих увесистых полена, обнаруженных в куче топляка, принесенного сюда половодьем, — нужно, чтобы костер погорел подольше. Костер он разложил на песке среди камней — огонь никуда не перекинется, а дым от него будет виден издалека.

Отъехав подальше на юг, а затем повернув на восток, Джонни разложил еще три костра, надеясь, что бандиты заметят дым и подумают, будто ночью в каньон пришел большой отряд и теперь люди из этого отряда готовят завтрак, так что пути для отступления перекрыты. Если бандиты и в самом деле так решат и не станут высылать никого на разведку — на это потребовалось бы время, — они наверняка отправятся к северному выходу из каньона.

Джонни Лайл работал усердно и быстро, подбрасывая в костер сырые поленья, чтобы дым был погуще. Когда же запылал последний костер, он снова сел на коня и поехал на север, придерживаясь восточного склона Стоунер-Маунтин. Теперь от бандитов его отделяла только гора, но он не имел никакого представления об их планах. Сам же он собирался отправиться на север, чтобы оттуда добраться до каньона Тьерра-Бланка, и там, где он делает поворот на восток, перехватить удирающих бандитов.

Джонни стремительно мчался вперед, он знал, что может опередить бандитов, но вот только неизвестно: увидели ли они его костры и отправились ли в дорогу. Поначалу он решил спуститься на дно каньона и встретиться с ними лицом к лицу, но что ни говори, а Крюк Лейси тертый калач, как и все его люди, так что, скорее всего, они станут драться. И тогда Джонни выбрал более безопасный путь — он залег на склоне среди валунов.

Бандиты появились час спустя. Джонни не знал никого из них, но безошибочно угадал, что ехавший впереди смуглолицый человек с крючковатым носом был Крюк собственной персоной. Джонни подпустил всадников примерно на тридцать ярдов и закричал:

— Ладно, ребята! Бросайте пушки и поднимайте руки! Вы окружены!

Наступило минутное замешательство, а затем у Лейси в руке оказался револьвер. Крюк испустил громкий воинственный клич, и всадники устремились вверх по склону, прямо на Джонни Лайла.

Запаниковав, Джонни поспешно выстрелил. Пуля обожгла круп рванувшейся вперед лошади Лейси и угодила в луку седла того всадника, что ехал за ним, а затем, срикошетив, ранила в руку самого седока. Всадники уже приблизились к нему почти вплотную.

Джонни отскочил в сторону, продолжая целиться из винчестера, но бандиты были слишком близко. Тогда он судорожно схватился за револьвер, но тут раздался выстрел, пуля скользнула по голове, едва не пробив череп. Джонни упал. Он был оглушен, но сознания не потерял, ему удалось нажать на спуск, и эта пуля попала в цель. А потом он вскочил на ноги и побежал. У него хватило времени лишь на то, чтобы подхватить с земли свой винчестер и скрыться за завалами из камней.

Отрезанный от своего коня, Джонни оказался в отчаянном положении. Всего несколько минут или даже секунд, и бандиты догадаются, что им противостоит всего один человек. И тогда они вернутся.

Пробираясь сквозь каменные завалы, Джонни поднимался все выше и выше, чтобы занять выгодную позицию — оказаться над бандитами. Но те заметили его, и выпущенная из винтовки пуля, срикошетив о скалу, противно просвистела у самого уха Джонни. Тогда он вскинул свою винтовку и выстрелил три раза подряд по рассредоточившимся всадникам. И вот склон совсем опустел, утро было ясным и тихим, а воздух чистым и прозрачным.

Пульсирующая боль не унималась, и, дотронувшись до головы, Джонни обнаружил, что, хотя он и был в шляпе, кожа все же оказалась содранной. Только то, что стрелявший в момент выстрела поворачивал назад, и то, что на Джонни была шляпа из плотного фетра, спасло его от неминуемой дырки в голове.

Неловкое движение вызвало приступ острой боли. Взглянув на себя, Джонни увидел на рубашке кровь. Он расстегнул ее и заметил, что пуля — интересно, откуда она взялась? — содрала кожу на боку.

Сидя, пригнувшись, за грудой валунов, он огляделся по сторонам. Занятая им позиция была довольно надежной, хотя бандиты все же могли попробовать подобраться к нему справа или спереди. Отсюда открывалась хорошая перспектива для стрельбы, но если им удастся подняться на скалу по ту сторону каньона, он пропал.

Джонни понятия не имел, что находится за ним, но только та тропа на скальном карнизе, по которой он ехал, похоже, постепенно сошла на нет, исчезла на почти отвесной каменной стене. А у него ни еды, ни воды, только патроны, и ничего более.

Джонни осторожно выглянул из-за камней, делая вид, что собирается переменить позицию. Винтовочный выстрел осыпал его градом острых каменных осколков, и он поспешно отпрянул назад.

— Вот черт, — пробормотал он, — связался на свою голову!

Внезапно Джонни увидел, что по раскинувшейся перед ним открытой местности стремительно несется всадник, и тогда, хоть и с некоторым опозданием, он выстрелил, но его выстрел лишь заставил человека помчаться еще быстрее. Очевидно, он направлялся к скале по другую сторону каньона. Джонни Лайл перезарядил свой винчестер и еще раз проверил револьвер. Теперь, будучи во всеоружии, он оглянулся, пытаясь рассмотреть тропу. Но тщетно — тропа исчезла, пути к отступлению не было.

Единственная возможность — идти направо, через завалы каменных валунов, но, можно не сомневаться, по этой дороге бандиты и попытаются подобраться к нему. Держа винтовку наготове, Джонни сидел и ждал. Затем стремительными прыжками он бросился к ближайшей груде валунов. Одна пуля просвистела над ухом, другая рикошетом отскочила от камня у него за спиной. Он бросился на песок и пополз к валуну.

Кто-то двигался перед ним, и тогда, приподнявшись на колени, Джонни выхватил револьвер и выстрелил.

Тишина, затем громкий крик и цокот копыт. Потом снова крик и шум убегающих лошадей. Джонни осторожно выглянул. По каньону неслась цепочка всадников, а бандиты на головокружительной скорости мчались обратно в каньон.

Джонни осторожно поднялся на ноги. Гар Маллинз первым заметил его и закричал. По его команде все остановились. Немного прихрамывая на ушибленную ногу, Джонни зашагал навстречу всадникам.

— Ребята, как же я рад вас видеть! — сказал он,

Ремзи облегченно вздохнул — у него с души свалился камень.

— Что на тебя нашло? — сердито спросил он. — Решил в одиночку одолеть всю шайку?

Джонни Лайл объяснил свою затею с кострами и рассказал, как он собирался провернуть это дельце.

— Одна беда, — сокрушался он, — вместо того чтобы побросать пушки, они набросились на меня, а так все получилось бы!

Гар Маллинз откусил от плитки жевательного табака и, сверкнув глазами, взглянул на Чака:

— Будь я здесь, малыш, все вышло бы как надо! — Он посмотрел на Берта. — Может, попробуем догнать их, а?

— Не стоит, — сказал Ремзи. — Если они считают, что снизу на них наступает отряд, они где-нибудь засядут и просто так не сдадутся. Нам придется выкуривать их оттуда по одному.

— А я лучше подождал бы, пока они сами выползут, — чистосердечно признался Монти Рейган. — С этими Лейси шутки плохи. — Он с уважением взглянул на Лайла: — Джонни, снимаю перед тобой шляпу. Ты оказался смелее меня, если уж отважился выйти против целой банды.

— Одного он таки достал, — злорадно объявил подошедший Макэнн. — Пит Гейбор, вон там валяется с простреленным черепом.

— Чистая случайность, — сказал Джонни. — Они бросились прямо ко мне, я еле ноги унес.

— Подстрелил еще кого-нибудь?

— Только задел — рикошетом.

Гар сплюнул.

— Наша взяла, — усмехнувшись, сказал он. — А теперь давайте выбираться отсюда.

Напустив на себя серьезный вид, Джонни Лайл пристроился рядом с Гаром, и они отправились в обратный путь. Через несколько миль пути, когда они уже проезжали Сибли-Гэп, Гар сказал:

— Старина Том чуть с ума не сошел. Ты не должен был так поступать.

— Ну нет, — запротестовал Джонни, — все относились ко мне как к несмышленышу! Мне это надоело.

Неделя тянулась медленно. Голова у Джонни перестала болеть, рана на боку начала заживать. Он каждый день выезжал на заболоченный луг и работал там наравне со всеми. Ремзи пришлось признать, что он — «настоящий работник». О его стычке с бандой Лейси старались не вспоминать, и лишь Баки Макэнн позволил себе однажды отпустить замечание по этому поводу.

Говорили о большой банде мексиканцев, которые якобы то и дело переходят границу и грабят всех подряд.

— Ерунда, — небрежно бросил Баки, — нашли о чем беспокоиться! Если они слишком разойдутся, выпустим на них нашего Джонни! Уж он-то им задаст!

Но теперь Джонни не был просто племянником хозяина. Он был полноправным работником, и к нему относились по-товарищески и с уважением.

О Лейси больше ничего не было слышно. Весть о случившемся, обрастая все новыми подробностями, пошла гулять по всей округе. Работники со «Слэш 7» считали, что история слишком хороша, чтобы хранить ее в тайне. Мальчишка со «Слэш 7», говорили они, гнался за Лейси по горам, а Лейси вместе со всей шайкой удирал от него.

Услышав эту историю, Крюк Лейси вскипел. Когда он думал о бегстве из каньона от костров, возле которых не было ни души, а затем о встрече с этим мальчишкой Лайлом, который в одиночку сумел не только выстоять, а еще и убить одного из его людей и ранить другого, его щеки начинали пылать от гнева. И он дал клятву — разделаться с Джонни Лайлом.

Сколь-нибудь весомых доказательств против Лейси ни у кого не было. Он считался известным угонщиком скота, но это еще следовало доказать. Время от времени, будучи в подходящем настроении, Лейси наезжал в Викторио. А после событий в каньоне Тьерра-Бланка он, казалось, постоянно пребывал в соответствующем настроении.

Развязка наступила совершенно неожиданно.

Случилось так, что Гару Маллинзу было велено отправиться в Викторио, чтобы проверить, прибыли ли уже заказанные для «Слэш 7» инвентарь и патроны. Сопровождать его должен был Монти Рейган, но Монти что-то задерживался на пастбище, и потому Лайл попросил у дядюшки разрешения съездить в город.

Скрепя сердце Том Уэст дал разрешение, раздраженно сказав при этом:

— Но только смотри, не нарывайся на неприятности! — Однако сквозь раздражение в его голосе прорывалась еще и гордость за племянника. В конце концов, нужно признать, мальчишка вырос боевой. — Вот если кто нападет на тебя, тогда другое дело!

Викторио нежился в теплых лучах утреннего солнца, когда два ковбоя проехали по главной улице и привязали лошадей у коновязи перед «Золотой сковородой». Джонни предоставил Гару возможность заняться осмотром товаров, а сам отправился в заведение — полакомиться яблочным пирогом. Впрочем, он не собирался морочить голову ни себе, ни Гару — больше всего его привлекал не яблочный пирог, а белокурая красавица за прилавком.

Когда Джонни появился в дверях, Крюк Лейси попивал кофе. Взглянув на вошедшего, он порывисто отставил от себя чашку, едва не расплескав кофе.

Мэри улыбнулась Джонни, а затем бросила испуганный взгляд на Лейси.

— Привет, Джонни, — сказала она, и голос едва не выдал ее. — Я… я не думала, что ты придешь.

Джонни был осторожен. Он сразу узнал Лейси, но ведь дядюшка велел ему не нарываться на неприятности.

— А яблочный пирог в этом заведении подают? — спросил он.

Девушка поставила перед ним тарелку с огромным куском пирога, а затем налила в чашку кофе. Поблагодарив Мэри улыбкой, Джонни принялся за еду.

— М-м-м! — одобрительно промычал он. — Это ты сама испекла?

— Нет, моя мама.

— Вкуснотища! — с воодушевлением похвалил он. — Мне следовало бы почаще наведываться сюда!

— Удивительно, как это тебя вообще отпустили из дома, — сказал Лейси, — хотя, кажется, к тебе приставили няньку.

Итак, Том Уэст настоятельно советовал Джонни не нарываться на неприятности, и Джонни, обаятельный и общительный молодой человек, намеревался выполнить это указание. Но всему есть предел.

— Между прочим, в Тьерра-Бланка няньки при мне не было, — небрежно заметил он. — А вот судя по тому, как ты удирал оттуда, поджав хвост, тебе нянька не помешала бы!

Лицо Лейси гневно зарделось, на щеках выступил темный румянец, он отшвырнул скамью:

— Ах ты…

Джонни осмотрел его с ног до головы и спокойно посоветовал:

— Лучше не заводись. Ты ведь сейчас один, без своей шайки.

Лейси оказался в затруднительном положении. Совершенно очевидно, что девчонка относится к Джонни более дружественно, чем к нему. А это означает: если бы сейчас здесь совершилось убийство и ей пришлось давать показания, на ее помощь лучше не рассчитывать. Если он первый схватится за оружие, то ничего хорошего из этого не выйдет. Он прекрасно знал старого Тома Уэста со «Слэш 7» и его парней: Крюк не сомневался — если поединок будет нечестным, а мальчишка погибнет, они не успокоятся и достанут его даже из-под земли. А этот мальчишка даже не удосужился выйти из-за стола.

— Теперь слушай, что я скажу! — прохрипел Лейси. — Убирайся из города! Если через час ты еще будешь здесь, я тебя убью!

Он швырнул на прилавок монету и вышел на улицу.

— О, Джонни! — Мэри побледнела. Она была вне себя от страха. — Уезжай отсюда! Сейчас же! Я сама скажу Гару, где ты. Пожалуйста, уезжай!

— Уехать? — У Джонни засосало под ложечкой, но мысль о том, что Мэри считает его трусом, рассердила парнишку. — Никуда я отсюда не поеду! Я прогоню его из города!

И несмотря на мольбы девушки, он направился к двери и вышел из ресторана. Гара Маллинза нигде не было видно. Лейси тоже исчез. Но на другой стороне улицы стоял и, по всей видимости, кого-то дожидался высокий сутуловатый парень с рукой на перевязи, и Джонни Лайл мгновенно сообразил — это наблюдатель, тот самый человек, которого он ранил во время перестрелки в каньоне. Но прострелена у него была левая рука, а кобура с револьвером болталась под правой.

Джонни Лайл пребывал в нерешительности. Голос разума подсказывал ему, что лучше всего уехать. И дядюшка Том, и ребята с ранчо — все они уже убедились, что смелости ему не занимать, и поэтому уклониться от разборки с таким убийцей, как Крюк Лейси, — вовсе не признак трусости. Парни сами признались, что предпочитают не связываться с ним.

И все же Джонни не сомневался: если бы дошло до дела, никто из них не стал бы уклоняться от драки. К тому же не позволил кому бы то ни было вот так запросто изгнать себя из города. Все его сознание техасца противилось этому. А тут еще Мэри. Уехать сейчас — значит показать себя распоследним трусом.

Но что ж тогда остается? Всего через час Крюк Лейси вернется сюда по его душу. И уж тогда он сам найдет повод, время и место для встречи. А Крюк далеко не дурак. Он знает все уловки. Что же делать?

И наконец Джонни решил: нужно первым отыскать Крюка, выследить его и вынудить к перестрелке прежде, чем тот будет готов к этому. Ничего плохого, если он разработает собственную стратегию и прибегнет к собственным уловкам. Так поступали многие ганфайтеры. Например, когда-то Малыш Билли использовал одну из своих хитростей против своего потенциального убийцы, Джо Гранта. В арсенале Вэса Хардина также было немало всевозможных трюков.

И что же ему все-таки предпринять? И где? Неожиданно Джонни Лайлу пришла в голову одна идея, и он направился к загону. А что, если притвориться, будто он уезжает из города? Можно не сомневаться, наблюдатель на той стороне улицы тут же поспешит с этим известием к Лейси. А затем он вернется, незаметно подкрадется к Лейси, окликнет его и выхватит револьвер.

Гар Маллинз увидел, что Джонни идет к загону, а затем приметил и дозорного. Гар Маллинз перехватил Джонни как раз в тот самый момент, как тот уже вставил ногу в стремя, собираясь сесть в седло.

— Что такое, парень? У тебя неприятности?

Джонни кратко объяснил, что произошло и что он теперь намерен предпринять. Гар внимательно выслушал и, к облегчению Джонни, возражать не стал.

— Ладно, парень. Тебе все равно придется это сделать, если ты собираешься задержаться в этих краях. Неплохо придумано. Тебе уже когда-нибудь доводилось вести с кем-нибудь перестрелку?

— Насколько я помню, нет.

— Тогда слушай. Не думай о том, кто из вас быстрее. Просто выхватывай револьвер, понял? Ты должен уловить подходящий момент и выстрелить первым, вот и все. Стреляй в корпус, в самую середину. И, что бы ни случилось, ты должен попасть в него с первого же выстрела, ясно тебе?

— Ага.

У Джонни от волнения засосало под ложечкой, во рту пересохло, сердце бешено стучало.

— Дозорного я беру на себя, так что выбрось его из головы. — Гар пытливо посмотрел на него. — Надеюсь, стреляешь ты без промаха?

— Могу засадить пять пуль подряд в игральную карту.

— Это, конечно, хорошо, но только учти: эта карта будет еще и отстреливаться. Но не волнуйся. Ведь все-таки место ты выберешь сам.

— Подожди! — У Джонни появилась новая идея. — Слушай, ты должен передать ему через кого-нибудь, что Батч Дженсен хочет его повидать. Я в это время буду на той стороне улицы, во дворе каретной мастерской. И когда он придет, я оттуда выйду.

Джонни Лайл поспешил из города. Оглянувшись назад, он заметил, что наблюдатель смотрит ему вслед. Гар Маллинз закрепил вьюк позади седла и, по всей видимости, тоже приготовился к отъезду. Но затем он отошел от коня и направился куда-то вдоль улицы.

Гар как раз проходил мимо двора, где стояли повозки, когда увидел, что дозорный остановился на углу улицы, глядя на него. И в тот же самый момент из-за одной из повозок выступил сам Крюк Лейси. На противоположной стороне улицы маячил Уэбб Фостер, тоже человек Лейси. Не могло быть никаких сомнений относительно их намерений. Они окружили его!

Гару Маллинзу было тридцать восемь лет от роду, довольно почтенный возраст по меркам фронтира, несколько раз он видел перестрелки и сам участвовал в них. И теперь он трезво оценивал свое положение. Выбраться ему не удастся. Вот если бы с ним был Джонни… Но Джонни вернется минут через десять, не раньше.

Крюк Лейси довольно улыбался.

— На днях ты был в каньоне, Гар, — торжествующе сказал он. — Теперь ты на собственной шкуре узнаешь, что почем. Мы убьем тебя, Гар. А потом догоним мальчишку и прикончим его. У тебя нет ни малейшего шанса.

Маллинз и сам догадывался об этом, но,впрочем, через некоторое время, возможно даже через минуту, шанс мог появиться.

— Что, Крюк, собираешься воевать со «Слэш 7»? — снисходительно протянул он. — Если убьешь мальчишку, то можешь заказывать себе гроб. Это племянник самого старика.

— А о себе ты не беспокоишься, Гар? — ухмыльнулся Лейси. — Или, может, тебя к мальчишке нянькой приставили?

Лицо Гара оставалось непроницаемым. Он бросил беглый взгляд на дозорного, здоровая рука которого замерла всего в каком-нибудь дюйме над рукояткой револьвера, а затем на Уэбба, державшего руку на поясе. Выжидать нет смысла. Пока парнишка вернется, пройдет еще несколько минут.

И тут послышался голос Джонни, резкий, повелительный:

— Гар, Лейси мой! Бери дозорного!

Крюк Лейси мгновенно обернулся, на ходу выхватывая револьвер. Джонни Лайл, который бросил своего коня и поспешно вернулся, тоже схватился за оружие. Он видел перед собой огромного, разъяренного человека, видел ясно и четко. Видел, как его рука метнулась вниз, видел сломанную пуговицу у него на рубахе, торчавшую из кармана этикетку «Булл Дарем», видел огромное револьверное дуло. Но одновременно поднялось дуло и его револьвера.

Внезапный окрик, возвращение этого мальчишки — все против Лейси, — однако он все же сумел быстро выхватить револьвер, с ужасом отметив, что парень отстал от него разве что на один миг… Именно это и сбило его с толку, потому что, увидев в руке у Джонни револьвер, Лейси выстрелил, но этот выстрел оказался неточным. Пуля просвистела мимо, едва коснувшись воротника рубашки Джонни, который тоже спустил курок, сосредоточив все свое внимание на маячившей перед глазами сломанной пуговице.

Два выстрела с коротким интервалом, и, не обращая более внимания на Лейси, Джонни перевел взгляд на револьвер в руке Уэбба Фостера. Его выстрел прогремел как раз в тот момент, когда Гар направил на Уэбба свой револьвер. Выпущенная Фостером пуля отскочила от железного обода на колесе, в то время как пуля Гара, пересекшая линию огня Джонни, глубоко засела в теле Уэбба.

Бандит обмяк, хватаясь рукой за столб, подпиравший навес над верандой, и повалился на землю.

Джонни стоял неподвижно, глядя на истекающего кровью дозорного, тот опустился на четвереньки, и из раны его падали в пыль тяжелые капли крови. Затем они с Гаром подошли к Крюку Лейси. Сломанной пуговицы больше не было, и от табачного ярлыка был отстрелен уголок. Крюк Лейси лежал бездыханный — наконец-то он получил по заслугам. Не воровать ему больше лошадей.

Гар Маллинз перевел взгляд на Джонни Лайла и устало улыбнулся.

— Парень, — тихо сказал он, — мы с тобой теперь одна команда. Отныне и навсегда. Ну как, возьмешь меня в напарники?

— Конечно, Гар. — Джонни забыл о Лейси, глядя в светло-голубые глаза Маллинза. — С напарником лучше. А ты уже забрал товар для ранчо?

— Ага.

— Ну тогда, пока ты приведешь моего коня — я оставил его вон там, в ивняке, — я попрощаюсь с Мэри. И давай поторопимся. Дядюшка Том будет беспокоиться.

Гар Маллинз усмехнулся, и они пошли по улице, держась за руки.

— Ему не о чем беспокоиться, — сказал Гар. — Совершенно не о чем.

В КРАЮ ВИКТОРИО

Четверо всадников, крепких, суровых мужчин, закаленных в перестрелках и трудных переходах через пустыню, держали путь на юг. Рыжий Клэнахан, огромный человек с широкоскулым бульдожьим лицом и мощной шеей, переходившей в массивные плечи, ехал вперед. За ним, вытянувшись в одну цепочку и только изредка нагоняя друг друга, следовали остальные.

Погода стояла знойная и безветренная. Пустыня, которую они пересекали, находилась на юге Аризоны, в краю апачей, летом она превращалась в настоящее пекло, и этот день не был исключением. Мустанг Смит, следовавший сразу же за Рыжим, то и дело вытирал платком мокрое от пота лицо и нещадно чертыхался.

Прозвище свое он получил за то, что оно, по-видимому, соединяло в себе сразу два понятия: «дикий и неукротимый», а Смитом он оставался скорее по привычке, из уважения к традиции, согласно которой у всякого человека, помимо имени, должна быть еще и фамилия. Немец же явно игнорировал это правило, не имея ни того, ни другого, и если когда-то у него и было имя, то сохранилось оно скорее всего лишь на старом плакате, сулящем вознаграждение за его поимку и выстилающем теперь дно ящика шерифского стола в каком-нибудь захолустье. В этой пустыне, раскинувшейся на юго-западе, он был просто Немец. Коротко и понятно.

Что же касается Джо-яки, то его было принято звать именно так, а за глаза — просто «полукровка», и, когда так говорили, всем тут же становилось понятно, о ком идет речь. Это был широколицый парень с квадратным подбородком, флегматичный и молчаливый, наделенный многими талантами и умениями, необходимыми на фронтире, но обреченный на то, чтобы всегда следовать за кем-то, во всем подчиняться ему. Он видел множество невзгод и мало доброты, но все же его основными чертами оставались преданность и доверие.

Смит был худым, как хлыст, седеющим человеком с покатыми плечами и тонкими ногами. Опаленный жарким солнцем и иссушенный горячими ветрами пустыни, он был тверд как кремень, и непреклонен как скала. Говорили, что большинство людей просто не успело побывать в таком количестве городков и поселков, из которых ему довелось выбираться, отстреливаясь. Он всегда был сам по себе и признавал только Рыжего Верзилу Клэнахана.

Немец был полной противоположностью худощавому Смиту, ибо он был толст, и это касалось не только его огромного живота, но и всей мощной, приземистой фигуры. Из глубины красных щек смотрели умные, настороженные голубые с поволокой глаза.

Поговаривали, что отец Джо-яки был ирландцем, а имя ему дано его матерью, жившей в горах Соноры. Он был бандитом по натуре и по жизни, которая не предоставила ему иного выбора, и поэтому на левой руке у него недоставало одного пальца, а мочка уха была отстрелена. Выстрел, едва не раскроивший ему череп, был сделан человеком, который уже больше никогда не сможет промахнуться. Его похоронили в наспех вырытой могиле где-то в Моголлонах.

Из них настоящим преступником можно было, пожалуй, считать только Джо. Хотя все они выросли в тех краях и в такое время, когда провести границу между праведником и преступником было подчас довольно трудно.

Рыжий Верзила никогда не задумывался о своем положении в обществе, но он не считал себя ни вором, ни преступником и был бы крайне возмущен — пожалуй, начал бы стрелять, — если бы кто-нибудь осмелился его так назвать. На самом же деле он уже давно балансировал на той грани, что отделяет простое легкомыслие от настоящего преступления. Как и многие другие уроженцы Запада, он метил своим тавром неклейменых коров на пастбищах, благо что в первые годы после Гражданской войны хозяином скота становился тот, кто первым его обнаруживал и у кого при себе оказывались веревка и тавро.

Этот бизнес приносил ему довольно неплохой доход, которого хватало на виски и на покер, но когда неклейменого скота уже практически не осталось, то он пришел к простому выводу, что разница между клеймеными и неклеймеными коровами — это просто вопрос времени. После войны весь скот был неклейменым, а если теперь на нем стоит чье-то тавро, значит, кто-то сумел его немного опередить. Для Рыжего Верзилы это было всего лишь досадное недоразумение, которое можно легко исправить при помощи снятой с подпруги и раскаленной на костре железкой пряжки, и в этом он был далеко не одинок.

Если же опередивший его скотовод начинал возражать и хватался за оружие, Клэнахан и это воспринимал не более как риск, связанный с характером работы.

С момента кражи до момента получения денег проходило некоторое время, довольно небольшое, оно делилось поровну между клеймением скота и поиском покупателя. И в какой-то момент, сам того не осознавая, Рыжий Верзила переступил ту призрачную черту, что отделяет легкомыслие от подлинного бесчестия, и примерно в то же время разошлись его пути с человеком, напарником которого он был пять долгих лет — целая вечность на фронтире.

Когда-то он был неразлучен с тем юным погонщиком, вместе с которым они перегоняли коров в Канзас, который к тому же был ирландцем и таким же рыжим, как и он сам. А звали того храбреца Билл Глисон.

Когда Клэнахан встал на неправедный путь, Глисон, наоборот, свернул с него и обратился к закону. Никто из них особенно не упорствовал на избранном ими пути. Просто Клэнахан не смог вовремя провести ту границу, какую обозначил для себя Глисон, а тот, опытный следопыт, а также ловкий и меткий стрелок, стал шерифом в тех краях, где находился его родной город Чолья.

Пути Рыжего Верзилы были поистине неисповедимы, и простирались они столь же широко, как и петля его аркана. Будучи таким, каким он был, он вскоре достиг высшего мастерства в своей профессии, если, конечно, можно так сказать. И именно это стало причиной последующих событий.

В городе Чолья был банк. А так как в его окрестностях находилось несколько больших ранчо, а также два прибыльных золотых рудника, то и дела у банка шли более чем хорошо. Молва утверждала, что банк просто-таки ломится от золота. Естественно, такая ситуация требовала внимания.

Вдоль границы, что отделяет Мексику от Аризоны, Нью-Мексико и Техаса, рыскала шайка еще совсем юного, но крайне честолюбивого и чрезмерно кровожадного бандита, известного как Рамон Заппе. Чолья и ее банк интриговал его и манил к себе необычайно, а так как успехи Заппе в последнее время были весьма значительны, он не долго думая прихватил с собой семерых своих людей и направился в Чолью, нисколько не сомневаясь в результатах.

Осадив коней перед банком и спешившись, четверо бандитов, одним из которых был сам Заппе, вошли внутрь. Остальные же остались на улице, держа наготове винтовки и ожидая реакции со стороны жителей города. Но ничего не произошло. Заппе отнес это исключительно за счет своей репутации и заважничал.

Притихшие кассиры услужливо отдали им имевшуюся в банке наличность, бандиты вскочили в седла и непринужденно поскакали из города. Но тут случилось то, что никоим образом не входило в их планы. Что произвело впечатление на всех плохих парней в округе.

На самом выезде из города из-за каменной стены был открыт шквальный огонь, и на пространстве не более пятидесяти ярдов остались лежать пятеро грабителей. А еще двое повисли на подходящем для этого дела тополе, там же, на краю города. И только одному человеку досталась невероятно быстрая лошадь. Удалось бежать ему.

На всех потаенных тропинках поговаривали, что все произошедшее — простая случайность, и лишь один человек сомневался в этом. Рыжий Верзила Клэнахан не забыл молодого отважного всадника, который изъездил с ним множество дорог, с которым он стоял рядом, усмиряя ганфайтеров, собравшихся в салуне Додж-Сити. Рыжий Верзила вспоминал о Билле Глисоне и улыбался.

В последующие месяцы подобные попытки предпринимались дважды, но между тем разом и обоими этими случаями было одно существенное отличие. Теперь уйти не удалось никому. Чолья, совершенно очевидно, становилась местом, от которого лучше держаться подальше.

Такое положение дел заинтриговало Рыжего Верзилу. Ибо он был в некотором роде художником, хотя это слово, возможно, здорово бы его озадачило. Он был также неплохим тактиком и просто человеком, наделенным чувством юмора. С Джо-яки он встретился в маленьком городишке по ту сторону границы и, сидя с ним за бутылкой текилы, пытался оживить память полукровки и выяснить, почему же Чолья столь устойчива к бандитским налетам.

Должно же быть что-то такое, возможно, какая-то мелочь, из-за чего все срывается. Вот бы разгадать эту тайну и сыграть с Биллом хорошую шутку: ворваться в Чолью, ограбить городской банк и преспокойненько убраться, натянув нос своему бывшему напарнику.

Да и время тому благоприятствовало. Викторио ^[28] вышел на тропу войны. Он и его люди угоняли лошадей, находившихся в распоряжении армии, убивали солдат, спланировали несколько сражений, из которых вышли хотя и не победителями, но и не побежденными. Местное население было не на шутку встревожено, так что организовать за ними погоню будет нелегко, да и длительной она не будет — люди боялись далеко уезжать от своих домов.

— Думай! — Рыжий грохнул волосатым кулаком по столу. — Пораскинь мозгами, Джо! Должен быть какой-то знак! Не из-под земли же выскочили те парни!

Джо-яки замотал головой, устремив затуманенный взгляд на дно своего стакана.

— Ничего я не понимаю… совсем ничего. Кроме как…

Голос его затих, но Рыжий Верзила схватил его за плечи и встряхнул:

— Кроме чего, Джо? Ты видел что-то необычное! Думай же!

Джо-яки усиленно хмурился и глубокомысленно морщил лоб, стараясь согнать вместе разбредающиеся мысли и заарканить идею, пришедшую к нему мгновением раньше. Они говорили об этом уже сто раз!

— Да ничего не было! — упорствовал он. — Только вот когда мы сидели перед банком, что-то сверкнуло, будто на зеркало попало солнце. И «зайчик» по улице. Вот так! — Он сделал широкий жест рукой, роняя на пол стакан.

Клэнахан поднял стакан, снова наполнил его и задумался.

— И всего-то? Ты уверен?

В один из дней, улучив момент, когда Глисона не было в городе, Рыжий Верзила сам заявился в Чолью. Ему очень не хотелось этого делать, но он предпочитал самолично убедиться во всем. А потому он отправился в банк, где, небрежно поглядывая по сторонам, разменял некоторую сумму денег. И вот тут-то сердце у него вдруг учащенно забилось, и он улыбнулся кассиру, протянувшему ему купюры.

Подальше запрятав свои деньги, Рыжий Верзила вышел из банка. Так вот оно что! Ну конечно же, проще и быть не может!

Банк был расположен таким образом, что лучи утреннего солнца падали прямо в окна и, проходя сквозь стекло, отражались от зеркала, висевшего на верхней половинке двери, что вела в помещение кассы, где хранились деньги.

Если дверь открыть внезапно, то отраженные солнечные лучи попадут в окна домов на противоположной стороне улицы! Солнечный зайчик пробежит по витринам всех выстроившихся вдоль улицы заведений, ударяя в глаза хозяину салуна, бакалейщику, владельцу скобяной лавки, и закончит свой путь на лицах праздных бездельников, ошивающихся перед конюшней. И тогда кто-нибудь из них непременно заметит эту вспышку — и вот вам предупреждение.

Своих людей Рыжий Верзила отбирал придирчиво и строго, зная, кто лучше всего подходит для такой работы. Прежде всего Джо-яки, потому что в трезвом состоянии он был на редкость сдержан и хладнокровен, затем Мустанг Смит и Немец, потому что в окрестностях Чольи их никто не знал, и к тому же они были людьми способными и опытными. Затем Рыжий дождался, когда в окрестностях города появился Викторио, и отправил в город насмерть перепуганного мексиканца, наказав ему сообщить о набеге апачей.

Отряд под командованием шерифа Билла Глисона, включавший практически половину боеспособного мужского населения, выехал из города, а Рыжий Верзила вместе с Джо-яки въехал в него. Мустанг Смит и Немец прибыли несколькими минутами раньше, так как именно Смит должен был помешать кассирам открыть зеркальную дверь.

Все прошло без сучка без задоринки. Трое работников банка совершенно растерялись, когда им не удалось подать сигнал, их связали по рукам и ногам, а деньги переложили в холщовые мешки. И только когда четверка уже была на выезде из города, один из сидящих у конюшни узнал Джо.

Лежащая под раскаленным небом пустыня была похожа на помятый медный лист, покрытый толстым слоем пыли, с разбросанными на нем кое-где редкими валунами. То здесь, то там из земли торчали ощетинившиеся иголками кактусы или же пучки коротколистной юкки, а бесплодные просторы перерезали глубокие шрамы пересохших речных русел. И вот наконец осталось позади последнее уединенное ранчо, находившееся в шести милях к югу от Чольи, они ехали навстречу вечеру, не загоняя лошадей, но и не задерживаясь в дороге.

Клэнахан обернулся и поглядел назад. Его огромные челюсти лениво перекатывали кусочек жевательного табака, а серо-зеленые глаза щурились от яркого солнечного света.

— Видишь что-нибудь? — не оглядываясь поинтересовался Мустанг. — Возможно, теперь мы быстренько оторвемся от них.

— От Глисона не так-то легко уйти.

— Похоже, ты очень высокого мнения об этом шерифе.

— Я его знаю.

— Может, Джо все правильно казаль, а? — Немец чиркнул спичкой и, заслоняя слабое пламя ладонью левой руки, поднес ее к сигарете. — Может, ф страну апачей они не поедут?

— Поедут. Только скорее всего не станут заезжать слишком далеко на земли Викторио. Вот сменим лошадей, и все будет в порядке.

— А лошади далеко?

— Всего несколько миль. — Рыжий махнул рукой в сторону похожего на пилу горного хребта, протянувшегося вдоль горизонта. — Вон там.

— А денег у нас есть много, а? — Немец похлопал пухлой ладонью по седельным сумкам и был вознагражден звоном золотых монет. — Ох! Мехико-Сити! Мы ехайт туда, и я показывайт вам, как жить настоящие господа! Мехико-Сити и деньги! Очень карашо!

Два хребта расступились перед ними, отверзлись словно челюсти огромного черепа. Рыжий Клэнахан свернул с еле приметной тропы, по которой они ехали, и, спустившись в ущелье, оказался на довольно просторном ровном участке, затененном двумя скальными карнизами, нависавшими над землей под углом примерно сорок градусов. Здесь их дожидались четыре лошади и два вьючных мула.

Смит, довольный, кивнул.

— На этих мулов мы погрузим наше золото, пусть наши лошади передохнут. Да тут и жратва есть! Рыжий, ты обо всем позаботился!

— В конце скалы бьет ключ. Выплесните остатки воды из фляг и наполните их заново. Не теряйте времени.

— А если ехать дальше на юг? — Взгляд Мустанга был устремлен в пустынные дали. — Там есть вода?

— Воды полно, — сказал Джо. — Завтра ночью будет Латиго-Спрингс, а послезавтра — Слипинг-Спрингс.

— Хорошо! — Смит откусил кусочек жевательного табака. — А то я уже весь высох, словно дряхлый осел.

Ему не нужно было объяснять, что унылые просторы только кажутся совершенно безводными, но что очень трудно найти воду, если не знаешь, где именно ее искать.

— Сколько мы фзяли? — спросил Немец. — Сколько? Ты знаешь?

— Тысяч пятьдесят или около того.

— Половина меня вполне бы устроила! — сплюнул Смит.

— Тебя устроит гораздо меньше. — Рыжий устремил на Смита тяжелый взгляд зеленых глаз. — Больше всех получаю я. У меня ушло четыре недели на слежку за Глисоном.

— И сколько это?

— Семнадцать тысяч, если там окажется пятьдесят. Вы получаете по одиннадцати каждый.

Мустанг задумался. Этого ему вполне хватит. За семь лет своей бандитской деятельности он никогда не держал в руках больше пяти сотен долларов за раз. К тому же и за вдвое большую сумму он не согласился бы подойти так близко к Глисону. У этого шерифа нюх на неприятности.

Когда Рыжий Верзила впервые предложил совершить налет на Чолью, Смит счел его сумасшедшим, но теперь он не смог сдержать усмешки, припомнив изумление на лице кассира, когда он преградил ему путь к зеркальной двери, и как Рыжий прошел затем через боковую дверь, которую даже заметить можно было не сразу.

Побег в земли Викторио был поистине гениальной идеей, если… если им удастся избежать встречи с апачами. Джо-яки здорово это придумал, но только Рыжий и сам предусмотрел все заранее и заблаговременно подготовил лошадей. Преследователям придется ехать очень осторожно, чтобы не столкнуться с апачами, к тому же у них не будет свежих лошадей.

Под раскаленным латунным небом они неуклонно ехали вперед, направляясь на юг по просторам странного, дикого края краснокожих, обнесенного, словно забором, зубчатыми горными кряжами, острые зубья которых впивались в самое небо. Клэнахан вытер пот со лба и, оглянувшись, посмотрел на тропу, пропадавшую где-то за пеленой колышущегося знойного марева. И, как всегда, там ничего не было видно.

Проходили часы, и за все это время — ничего, лишь движение их лошадей и подрагивание жарких волн зноя над землей, да еще где-то в вышине, под ослепительным куполом неба, чертил свои черные круги канюк. На земле же, под испепеляющими лучами солнца, не было заметно ни ящерицы-ядозуба, ни василиска.

— Далеко еще до воды, Джо?

— Одна, может, две мили.

— Мы напьемся и наполним фляги, — объявил Рыжий, — но задерживаться не будем. У нас достаточно золота, чтобы сделать с ним что-нибудь этакое, так что лучше нам поскорее отправиться дальше.

— Апачей пока не видно.

Рыжий пожал плечами и сплюнул, вытирая пот с кожаной ленты внутри шляпы.

— Индейцы всегда появляются ниоткуда. Держу пари, пустыня просто-таки кишит ими, и нам повезет, если они нас не увидят.

Латиго-Спрингс оказался круглым прудком с молочно-голубой водой, он подпитывался тонкой струйкой, вытекающей из трещины в глыбе песчаника. Ручеек вел жестокую борьбу с палящим солнцем и томимой жаждой землей. Он отстоял себя, но сейчас, на исходе лета, вода текла очень слабо.

Они спешились и напились, затем подставили фляги под тоненькую струйку. Ждать, пока наполнятся все фляги, пришлось довольно долго. По очереди смочив ноздри и рот каждой лошади, они подвели благодарных животных к воде.

Мустанг немного прошел вперед, чтобы осмотреть тропу, по которой они приехали. Внимательно оглядев ее, он уже решил было повернуть обратно, когда взгляд его упал на землю, под ноги.

— Рыжий. — В прозрачном, пустом воздухе его голос звучал громко и отчетливо, хотя он говорил, не повышая тона.

Уловив в этом обращении некий особый оттенок, все подняли головы. Они были всегда настороже, всегда готовы к опасности. Все они знали, на что идут, прокладывая свой маршрут через земли Викторио, где даже голая земля таила угрозу.

Рыжий Верзила наклонился, опираясь на стоптанные каблуки своих старых сапог, вытирая лицо и шею цветастым платком, и уставился на обнаруженные Мустангом следы.

На этом месте стояли две лошади. Двое всадников слезали с них, но пробыли здесь совсем недолго.

— Черт! — Клэнахан опустился на корточки. — Это же детские следы!

— Ага. — Мустанг тихонько выругался. — Дети! Разгуливают по землям апачей. Как ты думаешь, Рыжий, откуда они приехали?

Рыжий, прищурившись, посмотрел на юг, на запад. Цепочка следов шла чуть западнее их собственного маршрута.

— Меня больше интересует, куда они направляются, — задумчиво проговорил он. — Что-то не похоже, чтоб они ехали наугад и случайно оказались в самом что ни на есть центре Индейской Территории.

Смит снова окинул взглядом пустыню, с удивлением покачал головой, потом вернулся обратно к роднику и еще раз хорошо напился. Он был настоящий следопыт, охотник: пил, когда была вода, ел, когда можно было поесть, отдыхал, когда выдавалась подходящая минутка, хорошо зная, что может наступить день, когда все эти вещи станут недоступны. Затем он выпрямился, вытирая тыльной стороной ладони подбородок, заросший жесткой щетиной.

— Что-нибудь не так? — Немец взглянул на Рыжего. — Какие дети?

— Пара деток направляется на юг. Мальчик лет тринадцати — четырнадцати и девочка примерно того же возраста. — Он снова вытер разгоряченное лицо и водрузил шляпу на место. — Садитесь. Уезжаем.

Они быстро оседлали коней, и Рыжий заерзал, поудобнее устраиваясь в седле, кожа которого сильно нагрелась за время короткой остановки. Лошади шли шагом — на такой жаре можно запросто погубить хорошую лошадь. Внезапно след детей резко повернул на запад. Клэнахан резко натянул поводья и уставился на землю.

— Дети! — озадаченно воскликнул Немец. — Почему они тут?

— Они едут прямиком в пасть льву, — сказал Смит, разглядывая следы. Он заискивающе взглянул на Клэнахана, хотел было что-то сказать, но передумал.

Немец с задумчивым видом сидел в седле.

— Майне систер, — вдруг рассеянно проговорил он, — тоже имейт два дети. Кароший малчики.

Джо-яки оглянулся через плечо, но тропа по-прежнему была пуста. Казалось, окутанные сизой дымкой горные кряжи, высившиеся справа от них, вытягивают длинные каменные персты, указывая на дорогу, по которой поехали дети, и призывая остановить их. Вершина ближайшего холма ощетинилась кактусами, будто вставшая дыбом шерсть на загривке разъяренной собаки.

Во рту у Рыжего пересохло, он запустил руку в нагрудный карман рубахи, извлек плитку жевательного табака, откусил большущий кусок и, перекатывая его за щекой, направил коня вдоль тропы, уходившей на запад, по следам двух усталых лошадей, на которых ехали дети.

Смит окинул взглядом бескрайнюю пустыню.

— Боже ты мой, ну и жарища!

Внезапно он почувствовал огромное облегчение. Он опасался, что Рыжий не захочет изменить маршрут. На юге можно было чувствовать себя в безопасности, запад же таил в себе опасность и смерть, но из головы у него не шли дети — он припомнил, что могут сделать с человеком апачи, прежде чем ему повезет и он умрет. Задумавшись, Смит извлек из патронташа на поясе один патрон и переложил его в карман рубашки.

Прошло еще около часа, прежде чем Клэнахан снова остановился и поднял руку.

— Джо, — позвал он, — поди сюда.

Четверо угрюмых, измученных жарой всадников вытянулись в одну линию. Следы неподкованных лошадей вели с востока и направлялись в сторону ехавших детей.

— Апачи, — сказал Джо. — Пятеро.

Дальше конь Рыжего, похоже, шел по собственной инициативе, а Клэнахан тем временем одной рукой расчехлил свой винчестер и положил его поперек седла. Остальные последовали его примеру.

Теперь, с появлением следов неподкованных лошадей, в пустыне затаилась угроза. Этим людям и прежде приходилось вступать в бой с апачами, и они хорошо знали, что с бесстрашными воинами пустыни нельзя не считаться. Теперь лошади пошли быстрее, и четыре всадника безотрывно вглядывались в щедрые на миражи пустынные дали.

Внезапно прогремевший вдали винтовочный выстрел заставил их очнуться от дремотной настороженности. Конь Рыжего быстрым галопом устремился к длинному скальному хребту, взметнувшему к небу свои изломанные позвонки. Рыжий натянул поводья, сдерживая бег коня. Выстрел прогремел снова.

— Это «генри», — отметил Мустанг. — У мальчишки хорошая винтовка.

Рыжий остановился у самого края скал и привстал в стременах. Из-за невысокого холма посреди небольшой котловины поднималась тоненькая струйка дыма, а за холмом были видны две лошади, лежавшие на земле. Мертвые или просто укрытые таким образом от опасности?

На переднем плане он заметил какое-то движение: смуглый стройный индеец полз по земле. Остальные апачи тоже спешились и стали подбираться ближе. Все еще стоя в стременах, Клэнахан вскинул винчестер, на мгновение задержал дыхание и выстрелил.

Застигнутые врасплох апачи стремительными прыжками, пригнувшись, помчались к зарослям чольи. Мустанг и Немец выстрелили одновременно, затем громыхнула огнем винтовка Джо. Один из индейцев вскочил на ноги и кинулся к груде валунов в надежде найти себе там укрытие. Три винтовочных выстрела прогремели разом, и индеец, вдруг споткнувшись, сделал еще два неуверенных шага и рухнул на землю лицом вниз.

Они осторожно поскакали дальше, и Клэнахан увидел, что из-за пригорка появился голубоглазый мальчик лет пятнадцати.

— Как я рад видеть вас здесь, мистер! — Он изо всех сил старался унять в голосе дрожь. — Наверное, один я бы с ними не справился.

Рыжий сдвинул шляпу на затылок и сплюнул.

— Ты отлично держался, парень. — Он перевел взгляд на большеглазую, хрупкую девочку лет тринадцати. — Но каким ветром вас сюда занесло? Это земли апачей. Это-то вам хоть известно?

Мальчик густо покраснел.

— Мы ехали к Питу Китчену, мистер. Я слыхал, что он решил остаться в этих краях, невзирая ни на каких краснокожих. Вот мы и подумали, что ему нужна помощь.

Клэнахан кивнул.

— Точно, Китчен поселился здесь, и помощь ему не помешает. Он, этот Пит, хороший человек. Твоя сестра тоже будет работать?

— Она умеет хорошо готовить, мыть посуду, штопать. — Мальчик моляще посмотрел на четверых мужчин. — А вам, случайно, работники не требуются? Работа нам нужна позарез. Нашего отца убили в Мобити, а у нас украли повозку.

— Но Джимми сумел выкрасть лошадей обратно! — с гордостью сказала девочка. — Он очень храбрый, наш Джимми! Он — мой брат!

Клэнахан натужно сглотнул.

— Разумеется, юная леди. Нисколько в этом не сомневаюсь.

— Это он прикончил того индейца, что прятался вон там, — вставил свое слово Смит. — Я сам видел. Всадил ему пулю прямо в сердце.

— Правда? — Мальчик был взволнован и горд собой. — Наверное, теперь, — не задумываясь добавил он, — я могу вырезать засечку на своей винтовке.

Вздрогнув от неожиданности, Мустанг взглянул на Рыжего, и тот потупился, а затем наклонился к Джимми, и солнце блеснуло в его огненно-рыжих волосах.

— Сынок, никогда не делай засечек ни на винтовке, ни на револьвере. Этот дешевый трюк придумали хвастуны, а ведь ты не хвастун. И к тому же, — задумчиво добавил он, — нечем гордиться, когда убиваешь человека, пусть даже индейца. Даже когда у тебя нет другого выхода.

Немец беспокойно переминался с ноги на ногу, то и дело оглядываясь на тропу. Джо-яки, как и подобает истинному индейцу, был невозмутим. Опустившись на корточки, он курил, подремывая под горячими лучами послеполуденного солнца.

— Здесь нам лучше не задерживаться, — сказал Клэнахан, выпрямляясь. — Наши выстрелы могли привлечь внимание других индейцев. Надеюсь, вы благополучно доберетесь до Китчена, но запомни: в этих краях нельзя разъезжать с девочкой, будь ты хоть самым распрекрасным стрелком. Этот Викторио настоящий зверь. Ну, мы поехали.

— Вряд ли, Рыжий, — внезапно сказал Смит. — Они уже здесь.

— Глисон?

— Нет. Апачи.

Грохот выстрела разорвал знойную тишину, отдаваясь от скал звонким, постепенно затихающим эхом. Джо-яки упал на землю, и лицо его исказилось от боли.

— Попали! — простонал он, глядя на простреленную голень — кровавое пятно медленно расползалось по разорванной штанине.

Клэнахан бросился на землю, проворно откатился за большой креозотовый куст и вскинул винчестер. Котловина наполнилась грохотом беспорядочных выстрелов. Временами стрельба ненадолго стихала, и тогда в дрожащем знойном мареве повисала напряженная тишина, затем снова раздавался выстрел, звук которого, казалось, был физически осязаем.

Струившийся по лицу соленый пот разъедал глаза. Запустив руку в патронташ, Рыжий выложил перед собой аккуратный ряд патронов. Снова оглянувшись, он увидел, что маленькая девочка перевязывает рану Джо, а тот в молчаливом изумлении следит за ловкими движениями тонких белых пальчиков.

На темном песке у самого края котловины показалась босая смуглая нога. Вовремя заметив это движение, Клэнахан спустил курок, и индеец судорожно дернулся, одновременно с ним выстрелила винтовка Немца.

Было невыносимо жарко. Упавшая перед Рыжим пуля обдала его фонтаном песка, он запорошил глаза, набился в рот. Поношенная рубаха Рыжего пропахла зноем и потом. Почесывая подбородок, в который угодили острые песчинки, он выглянул из-за взгорка.

С другой стороны котловины раздался винтовочный выстрел, Смит дернулся всем телом и протяжно вскрикнул. Обернувшись, Рыжий взглянул на своего товарища, и в ответ на это движение последовало еще три быстрых выстрела, окативших его градом песка и мелких камешков. Он переменил позицию, откатившись в сторону.

Пуля угодила Мустангу в плечо и, судя по появившейся у него на губах кровавой пене, по-видимому, задела легкое.

Смит сплюнул и поглядел на Рыжего.

— И все-таки, — хрипло сказал он, — мы утерли нос Глисону.

— Ага.

Рыжий вскинул винчестер и, когда индеец двинулся вперед, выстрелил в него и снова откатился.

Затем наступило продолжительное затишье. Налетевший из пустыни песчаный вихрь бился об одинокие, торчавшие кое-где кусты. Осторожно повернув голову, Рыжий взглянул на мальчика:

— Как ты, сынок? Похоже, становится жарко?

Позднее, будто повинуясь велению горящего багрянцем горизонта, день стал нисходить в вечер. Склоны ближних скал окрасились в нежно-розовые, меркнувшие с каждой минутой тона, и именно тогда, с наступлением сумерек, апачи ринулись в атаку.

В лощине снова загремели выстрелы, и два индейца замертво повалились на землю, потом еще один. Остальных же как ветром сдуло, но они не ушли, а только отступили, выжидая. Клэнахан осторожно перебрался в другое место, а затем перезарядил винтовку и вспомнил черноглазую девушку из Хуареса.

Из-за камня выскочила ящерка, ее маленькое тельце дрожало от жары и частых ударов крошечного сердца, в немом изумлении смотрела она на огненно-рыжие волосы огромного человека с винтовкой.

Шериф Билл Глисон осадил коня. Утро застало их небольшой отряд далеко в пустыне, он решил ехать вперед только до полудня, а затем повернуть назад. Отправившиеся с ним в погоню мужчины боялись за свои семьи, и дальнейшее продвижение вызвало бы всеобщее недовольство. День уже был в самом разгаре, а следы все еще вели на запад.

— Клэнахан совсем рехнулся! — сказал Эклз, хозяин лавки из Чольи. Этот разговорчивый человек самым последним увидел следы, но зато первым заявил, что здесь проехал Рыжий Верзила. — Какого черта он едет на запад? Его единственный шанс — двинуться на юг!

Олли Уидин, горожанин из Чольи, тронул Глисона за руку.

— Канюки, Билл. Гляди!

— Поехали, — решительно объявил Глисон, чувствуя, как внутри у него что-то сжалось. Те четверо, кого они в данный момент выслеживали, были матерыми волками, но в краю апачей все могло сложиться самым непредсказуемым образом.

— Если индейцы их укокошили, так им и надо! — зло проговорил Эклз. — Бандюги чертовы!

Уидин с отвращением взглянул на него.

— Да любой из них получше тебя, Эклз!

Лавочник в удивлении уставился на него.

— Но они же воры! — с негодованием воскликнул он.

— Конечно, — сказал кто-то, — но сейчас времена такие, что одно от другого отличить непросто. Они где-то оступились, встали не на ту дорожку. А вообще этот Клэнахан «здорово управлялся с арканом.

Оказавшись в ложбинке среди холмов, куда и вела цепочка следов, они увидели одинокого серого мерина, сонно пощипывающего куст меските. А затем, подъехав поближе, заметили темневшие на земле неподвижные человеческие тела. Такого еще не видел никто из них: расплата настигла и белого, и индейца, и обе дороги были омыты кровью и опалены пороховым дымом.

— Неплохо постреляли! — воскликнул Уидин. — С одной стороны — четверо апачей.

— Пятеро, — поправил его Глисон. — Вон за тем кустом лебеды лежит еще один.

Послышался тихий шорох, и мужчины мгновенно вскинули винтовки, но затем замерли на месте. Поодаль стоял стройный мальчик с торчащими дыбом волосами цвета спелой кукурузы, в потертых выгоревших на солнце джинсах и клетчатой рубашке. Рядом с ним, крепко вцепившись в его рукав, — тонконогая девочка.

— Остались только мы, мистер, — сказал мальчик.

Глисон огляделся вокруг. Неподвижный и невидящий взгляд Джо-яки был устремлен на яркое солнце, словно он все еще удивлялся тому, как умело белые пальчики перевязывают рану, — возможно, первое и последнее проявление доброты, которое ему довелось испытать в жизни. В груди у него застряли две пули.

Мустанг Смит лежал на том самом месте, где его настиг выстрел, уткнувшись лицом в камни, и на губах у него запеклась темная кровь.

Немец и в смерти сохранял столь же умиротворенный вид, что и при жизни. В руке у него был зажат патрон, а казенник винтовки был открыт.

Глисон молча оглядывался по сторонам. Услышав восторженный вопль Эклза, он обернулся.

— А вот и денежки! Вот на этих дохлых мулах!

Олли Уидин украдкой взглянул на шерифа, но промолчал. Эклз, посмотрев вокруг, начал было что-то говорить, но тут же осекся, перехватив на себе тяжелый взгляд Олли, и сглотнул.

— Вот это бойня! — проговорил кто-то.

— Семнадцать индейцев, и все убиты, — объяснил мальчик. — Никто не ушел.

— И когда закончилось это побоище? — спросил Глисон.

— Вчера вечером, когда стало смеркаться. Сначала их было шестеро. Я убил одного, а он застрелил из своего шестизарядника двоих или троих. Потом они снова полезли на нас, начали окружать. Я не видел, было очень темно, но продолжалось это недолго.

Глисон взглянул на него и пожевал ус.

— И где произошла эта самая последняя битва, сынок? — спросил он.

— Вон там.

Мужчины молча стояли вокруг. Истерзанная земля была залита кровью. Тут лежали два мертвых индейца, и один из них был зарезан собственным же ножом.

Уидин отвел глаза, похоже, остальные тоже чувствовали себя неловко, и после мгновенного замешательства все потянулись обратно к своим лошадям. Глисон заметил, что мальчик бросил быстрый, испуганный взгляд в сторону каменного завала и разросшегося там кустарника, но виду не подал.

Олли переступил с ноги на ногу.

— Ну что, Билл, думаю, можно возвращаться? И врагу не пожелал бы связаться с такими боевыми детишками.

— Ты прав. Уезжаем.

Но он медлил, не в силах оторвать взгляд от истерзанной земли, как будто хотел прочитать послание, оставленное на ней, затем развернулся и зашагал к своему коню.

Все остальные тоже старались не смотреть в сторону серого мерина, и даже если кое-кто и заметил, как фляга шерифа выскользнула из его руки и осталась сиротливо лежать на песке, то никто ничего не сказал.

Эклз взглянул на коня, сонно застывшего рядом с кустом меските, но прежде чем он успел что-то сказать, его взгляд встретился со взглядом Олли Уидина, и, внезапно поперхнувшись, он отвел глаза. Всадники поехали прочь, и никто не обернулся назад. Эклз вымученно усмехнулся.

— Ну что, парень, — сказал он, обращаясь к мальчику, — ты застрелил несколько краснокожих, так что, думаю, теперь ты вырежешь несколько засечек на прикладе своей винтовки.

Мальчик упрямо замотал головой.

— Никогда, — презрительно сказал он. — Это дешевый трюк, который придумали хвастуны!

Глисон взглянул на Олли и улыбнулся.

— Слушай, Олли, а табака пожевать у тебя не найдется?

— Вот с табаком загвоздка, Билл. Должно быть, я нечаянно обронил его где-то там, по дороге.

Луис Ламур Дорога на Скво-Спрингс

Джексону и Мери Джейн, с любовью

ПРЕДИСЛОВИЕ

Я счастлив познакомить вас с новой книгой. В основном она предназначена для тех читателей, которые предпочитают мои короткие рассказы. Предыдущий сборник увидел свет под названием «Военный отряд». Некоторые из рассказов, включенные в нынешний сборник, написаны уже очень много лет назад, другие — только сейчас. Всех их объединяет название сборника.

Не так давно, пытаясь определить основную тенденцию при выборе сюжетов и действующих лиц моих рассказов, я предположил, что основным героем неизбежно должен стать один из тех, кто по-настоящему пустил корни на этой земле. В этом сборнике таким героем является Меррано, хотя, конечно, было много и других.

Мои короткие новеллы не ставят глобальных проблем — расовых, национальных или социальных. Более того, в них нет «героев» в полном смысле этого слова. Это незатейливые рассказы о людях, трудная жизнь которых проходит как бы на передовой, где естественный отбор происходит сам собой и слабые, неприспособленные не могут выстоять в столь суровых условиях. И люди эти очень разные. Если иногда они и напоминают один другого, то просто потому, что речь идет о современниках в одной стране, одержимых одними и теми же идеями.

Их жизнь проходит в борьбе, когда требуются все силы, чтобы просто уцелеть, а иногда и этого мало. Эти люди пытаются найти свой способ выжить в совершенно чужом для них мире, оставив позади свое прошлое и стараясь найти себя в новой обстановке.

Условия передовой всегда определяют свои законы — рассчитывать только на себя. Редко, когда люди подолгу жили вместе.

Дикий Запад часто считают местом беззакония. На самом деле это не совсем так. Пионеры принесли на новые земли свою веру, свои школы, и все это осталось в основанных ими городах. Конечно, бывало, и не однажды, что закон нарушался, да и жизнь в необычных условиях часто диктовала свои правила, но тем не менее законы существовали и там. Правда и то, что на Запад чаще других отправлялись именно «лихие головы», которые и рассчитывали на то, что смогут творить в новых местах все что вздумается. Кладбище в Бут-Хилл — очень характерный пример тому, как складывалась жизнь в маленьких городках Дикого Запада и как обстановка передовой ставила людям свои условия.

С древнейших времен люди решали все проблемы с помощью оружия. Это правда. Как мы знаем из истории, вначале это были каменные топоры, затем стрелы и мечи, а потом и пистолеты. Государственные мужи, штабные офицеры, адмиралы и генералы во все времена прибегали к оружию в споре. Я нисколько не сомневаюсь в том, что на американском флоте дрались на дуэлях ничуть не меньше, чем в любом городке Дикого Запада. Стивен Декатур, один из героев морских сражений, застрелил на дуэлях ничуть не меньше людей, чем Бат Мастерсон, который неожиданно стал писать спортивные хроники и закончил жизнь не с револьвером в руках, как этого можно было ожидать, а за пишущей машинкой.

ДОРОГА НА СКВО-СПРИНГС

Джим Боствик, ворча, уложил свои вещи, оседлал чубарую кентуккийскую лошадку и отправился в горы, чтобы застолбить себе участок. Ему не было дела до тех, кто знал об этом.

Дождь, который вначале, казалось, намеревался лишь слегка прибить пыль, превратился во вселенский потоп и лил беспрерывно уже третий день.

Извергаясь из низко нависших туч, косые потоки отливали металлическим блеском, а тропа, раскиснув, превратилась в болото, и не верилось, что здесь, по обе стороны от дороги, еще два дня назад расстилалась иссушенная солнцем земля и что не пройдет и двух часов после того, как упадет последняя капля, солнце высушит ее и снова превратит в пустыню. Серая пелена затянула все вокруг, холодные струи нещадно хлестали по плечам, груди путника, скатываясь по его желтой куртке. Наконец Боствик почувствовал, что промок до костей.

Лениво ругая своего коня, он покачивался в седле, а чалый за долгие годы службы, хорошо изучив ковбоев и их привычки, лишь невозмутимо шевелил в ответ ушами. Он прекрасно знал, что на самом деле проклятия, которые слышал, не имеют к немуникакого отношения, а человек, сидевший в седле, давно доказал, что не способен на дурное обращение. Боствик чертыхался и проклинал все на свете, потому что проголодался и мечтал о завтраке, потому что у него пересохло в горле и он не спал накануне всю ночь, потому что давно не мылся и все тело у него зудело, короче — он проклинал все на свете.

Хозяин ранчо на Слэш-Файв отпустил его на пять дней, чтобы он мог сделать заявку на участок, отпраздновал это и вернулся, а проклятый дождь, похоже, собирался лить все пять дней напролет, и Джим воспринимал его намерение как личное оскорбление.

Боствик был ковбоем. Не управляющим, обычным ковбоем за сорок долларов в месяц, который в седле шесть дней в неделю, а каждый день — четырнадцать часов. За это время чего только не приходится делать! И гоняться с лассо за норовистым бычком, и ставить тавро на брыкающуюся корову; копать ямы под столбы, ставить изгороди, постоянно чистить водопои, менять подковы у лошадей и долгими ночами играть в покер. Примерно раз в две недели парням удавалось выпить и славно повеселиться. А веселье всегда начиналось с кулачного боя.

Имея рост пять футов и одиннадцать дюймов и веся не меньше ста семидесяти фунтов, Джим с удовольствием участвовал в потасовках, при этом никогда даже не пытался воспользоваться какими-то приемами, а просто сжимал противника изо всех сил, выжидая, сколько тот выдержит, а потом швырял того на землю. Он любил драться. Теперь он лишился и этого удовольствия, и, если проигрывал, не бесился и не держал зла на соперника.

Боствику стукнуло уже двадцать девять, и он никогда не был женат. За плечами у него висела винтовка, но никто не мог упрекнуть его в том, что он пользовался ею в гневе или просто от злости. За всю свою жизнь он убил только одного человека — индейца, который пытался украсть у него лошадь. Это случилось, когда ему не исполнилось еще шестнадцати, и Джим только что приехал на Запад в простом почтовом фургоне.

Дождь стал понемногу стихать. Боствик продолжал подниматься по залитой водой тропе, пока она после крутого поворота не вывела его к неописуемо безобразному нагромождению домишек, большей частью некрашеных и изрядно пострадавших от непогоды. Это и был Йеллоуджекет.

На пустой главной улице, угрожающе накренившись, стоял крытый фургон. С него для чего-то сняли передние колеса, и они лежали неподалеку. Пожилой мужчина в старом, забрызганном грязью дождевике разговаривал с девушкой, находившейся в фургоне. Ее лицо скрывали наполовину задернутые занавески.

— Он не собирается отдавать их, Руфь, — расстроенно объяснил мужчина. — И никогда даже не думал их возвращать. Говорит, что мы по-прежнему остались должны ему, ведь он их кормил.

До Боствика, который невольно поглядывал на эту пару, донесся нежный, тихий голос девушки. Было в ее больших темных глазах и полудетском личике с тонкими чертами что-то такое, что вдруг странно взволновало его и заставило глухо забиться сердце. Когда ковбой медленно проезжал мимо фургона, мужчина глянул на него, но, увидев незнакомое лицо, вновь повернулся к девушке.

— Ты бы лучше забрался в фургон, дедушка. Все равно мы ничего не сможем сделать, пока не перестанет этот ужасный ливень.

Боствик подъехал к примеченной им издалека конюшне, завел в нее своего усталого коня и, взяв в руки пучки сена, принялся вытирать его насухо. Но неблагодарная скотина, видно вспомнив все проклятия, беспричинно сыпавшиеся на ее голову всю дорогу, вдруг укусила его за локоть, да так неожиданно, что он, отскочив, стукнулся о стену, а лошадь стала игриво приплясывать, кокетливо хватая его губами, что он терпел больше по привычке, чем по необходимости. Устроив чалого, Джим покинул конюшню и, перейдя через дорогу, вошел в салун. Из фургона не доносилось ни звука.

Салун в Йеллоуджекете, как его громко называли горожане, представлял собой средних размеров комнату, не больше пятнадцати футов в длину. На полке вдоль одной из стен тянулся ряд бутылок, пол покрывал толстый слой опилок, в углу стояла пузатая печка, раскалившаяся докрасна. За стойкой бара распоряжался здоровенный детина с блестевшим от пота раскрасневшимся лицом, которое украшали неимоверной величины усы. Из-за большой залысины на лбу казалось, что черные как смоль волосы растут у бармена почему-то начиная лишь с середины головы. Оперевшись о стойку бара огромными, похожими на пушечные ядра кулаками, он с философским видом поглядывал на собравшуюся публику.

Напротив стойки, надвинув шляпу на глаза, развалился на стуле один из постоянных посетителей салуна, другой крепко спал рядом, уронив голову на карточный стол. Рядом четверо завсегдатаев лениво играли в покер, вернее, даже не играли, а скорее просто перекидывались в карты; колода была старая и потрепанная, а углы карт свисали как собачьи уши. Время от времени они поворачивались к стоявшему в углу ящику с опилками и так же лениво соревновались, кто доплюнет до него.

Боствик стащил с головы насквозь промокшую под дождем шляпу с обвисшими полями и постарался, насколько мог, отряхнуть ее о колено.

— Ржаного виски, и побыстрей, — буркнул он раздраженно.

Бармен бросил оценивающий взгляд на сломанный нос Джима и молча налил в стакан янтарную жидкость.

Мужчина в плотном шерстяном пальто в клетку, покуривавший трубку возле печки, продолжал говорить, не обращая внимания на вновь вошедшего:

— Я как раз об этом и думал. Чертовски хорошая мысль — снять с фургона колеса. Куда ж они теперь денутся?

Сидевший напротив плотный светловолосый усач цинично хмыкнул:

— А то ты не знаешь Пеннока. Разве он их отпустит? Черта с два!

— Похоже, ему приглянулась девчонка, — ухмыляясь, продолжал человек в клетчатом пальто. — Здесь, в Йеллоуджекете, с женщинами негусто. Кроме того, старик собирался сделать заявку на весь участок в Скво-Спрингс, а Пеннок сам хотел прибрать его к рукам.

Боствик поперхнулся от неожиданности. Скво-Спрингс? Так ведь он приехал, чтобы именно там застолбить себе участок! Протянув стакан бармену, ковбой попросил повторить.

— А что, он еще не сделал заявку на Скво-Спрингс? — поинтересовался усатый.

— Кто? Пеннок? С какой стати ему торопиться? Разве найдется ненормальный, кто захочет перебежать ему дорогу? Тут всем хорошо известно, что после удачного выстрела он ставит зарубку на прикладе, а сколько зарубок он уже сделал — семь?

— Вот именно, — вступил в разговор бармен. — Я хорошо помню, как у него появилась одна зарубка. Сэнди Чейз решил поиграть с Пенноком, и чем это кончилось? Чейз проиграл.

— Должен быть закон, парни: не стрелять, пока земля мерзлая. Копать кому-то могилу всегда противно, но ковырять промерзшую землю — бррр!

— Копайте не очень глубоко, — подсказал какой-то остряк из угла. — На Судный день легче откапываться будет.

— А той девчонке ведь не больше шестнадцати-семнадцати. Неловко как-то.

— Пойди скажи это Пенноку.

В комнате воцарилось молчание. Боствик допил вино. Впрочем, ему-то что за дело до этих людей? Разве что имеет смысл подумать, как быть с его заявкой, если оказалось столько желающих прибрать к рукам этот участок.

— Где тут можно поесть? — поинтересовался он, ставя стакан на стойку.

— Через два дома дальше по улице, — объяснил бармен и, бросив еще один оценивающий взгляд на сломанный нос Джима и торчавшую у него за спиной винтовку, не удержался: — Стреляешь хорошо?

— Только если разозлюсь, — невозмутимо ответил ковбой, застегивая свой плащ на все пуговицы.

Боствик направился к дверям, а в салуне возобновился разговор на волновавшую всех в городе тему.

— С Чейзом они не поделили женщину, — констатировал человек в клетчатом пальто. — А второго-то он за что?

— Тому парню приглянулся участок на Скво-Спрингс, и он уж собрался было застолбить его. Пеннок предупредил его по-хорошему, а тот, дурачок, возьми да и обидься. Начал кричать, что он, дескать, кое-что из себя представляет. Может, так оно и есть там, откуда он приехал…

— Не надо было ему приезжать сюда. Лично я, парни, ни за что бы не решился перейти дорогу Кэпу Пенноку.

Джим низко надвинул шляпу на глаза и, ссутулившись, зашлепал по грязи, торопясь добраться до постоялого двора прежде, чем окончательно промокнет. Крытый фургон по-прежнему стоял на том же месте. Проходя мимо, Боствик краем глаза заметил девушку. Она стояла на ступеньке, видимо не решаясь выйти. Отведя взгляд, он толкнул дверь в салун.

Толстуха с красным лицом, с виду настоящая ирландка, свирепо ткнула пальцем в тряпку, брошенную у входа.

— Вытирайте-ка ноги, да почище! — скомандовала она.

Боствик покорно выполнил приказ и, повесив промокшую шляпу вместе с тяжелым дождевиком на вешалку, расположился за длинным обеденным столом.

— Вы что-то рано, незнакомец, — добродушно проворчала ирландка. — Ну да ладно, так уж и быть, покормлю вас, а то, похоже, пришлось вам попоститься.

Вдруг хлопнула дверь, и Боствик невольно поднял глаза. Вошла та самая девушка, которую он видел минуту назад на ступеньках фургона. Глаза у нее были темно-карие, и такие же темные волосы тяжелыми прядями лежали на плечах, изящно обрамляя хорошенькое удлиненное личико. В руке у нее был кофейник. Заметив Боствика, она с недовольной гримаской отвернулась, будто он ей смертельно наскучил. А Джим вдруг мучительно покраснел.

— Можно немного кофе, мэм? Дедушка никак не согреется.

— Ничего удивительного! Надо же, уехать из дому в такую погоду, когда дождь льет как из ведра. Говорят, вы задолжали Кэпу Пенноку; наверное, приехали расплатиться?

Губы девушки, даже издалека показавшиеся Боствику нежнее розовых лепестков, беспомощно задрожали.

— Мы не сможем. Видите ли… нам просто нечем.

Толстуха наполнила кофейник и недовольно отмахнулась от денег, которые протянула ей девушка.

— Спрячь-ка их в карман, милочка. Не хватает еще, чтобы я брала деньги за пару глотков кофе.

— Но так нельзя! Позвольте мне заплатить.

— Иди, иди, девочка. Все в порядке.

Когда девушка вышла, толстуха вспомнила о Боствике и взялась накрывать на стол.

— Жалость-то какая, — причитала она, ставя одну тарелку за другой. — Постыдился бы, негодяй!

Боствик в этот момент расправлялся с огромным куском жареной говядины, рядом с которым хозяйка щедрой рукой положила ему порцию вареного картофеля.

— Кто такой Пеннок? — спросил он, не оборачиваясь.

Женщина с интересом поглядела на него, но не заметила ничего необычного в парне с копной спутанных волос, небритым обветренным лицом и широченными мускулистыми плечами, обтянутыми дешевенькой курткой, из-под которой выглядывал расстегнутый ворот клетчатой рубахи.

— Он шериф нашего города. Кроме того, ему здесь принадлежит почти все, и ребятам это хорошо известно.

— Кто-нибудь пытался справиться с ним?

— Были такие, только все плохо кончилось. У Кэпа Пеннока тяжелая рука.

Эта повторяющаяся на разные лады фраза стала уже действовать Боствику на нервы.

— А те из фургона когда приехали в город?

— Вчера. Пеннок забрал их лошадей, придравшись к тому, что они, видите ли, ночью мешают проезду по улице. Раньше, во время бума, когда город кишел старателями, прежний шериф смотрел на это правило сквозь пальцы, все равно улицы были переполнены. Когда бум кончился, люди вообще забыли об этом, и так продолжалось до тех пор, пока следить за порядком в городе не взялся Пеннок. Он первым делом принялся копаться в городских законах и вытащил на свет Божий кучу таких, о которых уже никто не помнил, но все они, как один, шли только ему на пользу.

Открылась дверь, и появился мужчина в клетчатом пальто, который недавно так восторженно обсуждал в салуне дела Пеннока. Следом за ним вошел его приятель с пышными светлыми усами. Джим вспомнил, как эти двое приглядывались к нему, когда он пил виски.

— Привет, Кэти!

— Привет, Харбридж! Как дела, Гроув? А как поживает Эмма? — приветствовала их барменша.

— Все отлично, — весело откликнулся Гроув.

Следом за ними пришел бармен из салуна, а вскоре и еще один человек. Беседа за столом моментально угасла, и Боствик невольно оглянулся. Незнакомец, вошедший последним, был крупным мужчиной, с тяжелыми, чуть сутулыми плечами и холодными темными глазами. Боствик сразу догадался, что перед ним Пеннок. Он присел за стол рядом с Боствиком, и тот внезапно с удивлением почувствовал, как в нем постепенно растет тяжелая злоба. Что-то в этом человеке пришлось ему не по нутру.

Как многие американцы того времени, Боствик не всегда уважительно относился к властям. Более того, часто они его безумно раздражали. Прекрасно понимая, что без них не обойтись, он их терпел, но как только ощущал попытку давления, его сразу же охватывало знакомое чувство протеста.

А кроме того, его всегда бесило, когда крупный и физически сильный человек использовал свою власть против тех, кто не мог противостоять ему. Этим, кстати, и объяснялось то, что он чаще проигрывал во время кулачных схваток, всегда выбирая себе партнеров среди самых мощных парней. Здоровяки действовали на него как красная тряпка на быка, и сейчас Боствик уже чувствовал, что находится на пределе.

— Это ты только что явился в наш город? — коротко осведомился Пеннок.

— Не совсем так, — усмехнулся Боствик, сам не понимая, что его заставляет дразнить этого незнакомца, намеренно превращая во врага. — Я здесь уже больше часа.

Пеннок, судя по всему, пропустил его слова мимо ушей, но ковбой заметил, что за столом возникло напряжение. Резко поднявшись, он демонстративно схватил стоявший перед шерифом кофейник и налил себе кофе. Глаза Пеннока потемнели от гнева, и он поднял на молодого человека тяжелый взгляд.

— Нет смысла так смотреть на меня, — вызывающе бросил Джим. — Я свою лошадь отвел на конюшню.

Кто-то за его спиной тихонько хихикнул, и Пеннок не выдержал:

— По-моему, я не спрашивал вас о лошадях. У меня почему-то такое чувство, будто вы, молодой человек, намеренно ищете неприятностей.

— Я? — с показным удивлением спросил Боствик. — Я никогда не ищу неприятностей и никогда не бегу от них. Конечно, если бы я был стариком или молоденькой девушкой, то, возможно, вел бы себя иначе.

Пеннок с грохотом опустил на стол пустую кружку.

— Мне не нравятся ваши слова, молодой человек. Повторяю, если хотите нарваться на неприятности, продолжайте в том же духе, вы попали как раз по адресу.

— Я уже сказал, что не ищу неприятностей, но мне тоже не нравится, когда не позволяют говорить вслух то, что думаешь. И вообще, уверен, что город, где позволено обижать старика и беспомощную девушку, вряд ли ждет светлое будущее.

— Твоего мнения, кажется, никто не спрашивал, — проворчал Пеннок.

Злоба, исказившая его черты, сделала лицо Пеннока почти уродливым. Однако что-то вдруг подсказало Боствику, что Пеннок отнюдь не стремится к продолжению ссоры. Его это заинтриговало. Почему? Потому, что Джим чужой в городе? Или шериф удивился, неожиданно для себя получив отпор? А может, он просто боялся связываться с незнакомцем, внешность которого говорила сама за себя? Интересная проблема! Тут стоило поломать голову. У каждого человека есть какое-то прошлое. Не исключено, что где-то такой человек, как Пеннок, оставил о себе не очень хорошую память. Он вполне мог быть замешан в какую-то некрасивую историю. «Пеннок… Пеннок… — мучительно вспоминал ковбой. — Дьявольски знакомое имя!»

Неожиданно все вокруг громко заговорили, перебивая друг друга, и потекла вполне мирная беседа. К столу подошла Кэти и положила Джиму на тарелку огромный кусок яблочного пирога. Он поднял на нее глаза: она одобрительно улыбнулась.

— А кстати, — Боствик холодно оглядел капитана, — вы-то сами давно появились в этом городе?

Губы Пеннока сжались в тонкую линию, словно проведенную на лице лезвием ножа, но и на сей раз ему удалось не взорваться.

— Послушай, парень, здесь я задаю вопросы. Что тебе понадобилось в нашем городе?

— Ничего особенного, проезжал мимо, заехал отдохнуть.

— Ты что, бродяга?

— Нет, я работаю на большом ранчо к югу отсюда. Называется Слэш-Файв, может, слыхали?

Боствик заметил, как Гроув встрепенулся, когда он упомянул название ранчо.

— Это не то ранчо, где недавно случилась перестрелка? Там еще подстрелили Уивера!

Действительно, пару недель назад на Слэш-Файв произошла обычная стычка между ковбоями и заезжими пьяными хвастунами, но Боствик на сей раз покривил душой.

— Во-во, именно там! Городской шериф невзлюбил одного парня с нашего ранчо и устроил ему веселую жизнь, вот и пришлось нам вмешаться.

— Что же с ним случилось? — заинтересованно спросила Кэти.

— С ним-то? Да ничего. А вот шерифа мы вздернули, — беззаботно объяснил Боствик. — То есть не совсем так. Вздернуть-то мы его вздернули, да только мертвое тело. Строго говоря, он уже отдал Богу душу к тому времени. Мы сначала накинули петлю ему на шею да проволокли за лошадью ярдов этак триста, и еще один из наших ребят беспрестанно палил по нему из револьвера. Ох уж и здоровенный был мужик! Кстати, немного похож на вас.

— Нам-то что до этого! — возмутился Пеннок. От лица его отхлынула кровь, но выражение глаз не изменилось.

— Так интересно же! Небось и не догадываетесь, как трудно вешать здоровенных мужиков вроде вас. Веревка не выдерживает! Слишком тяжелые! А то и голова может запросто оторваться, как у этого вот, — уж больно вес велик! Вы когда-нибудь такое видели?

Пит и Коротышка животы бы надорвали со смеху, слушая его. Когда вернется, он им обязательно все перескажет! Они-то до сих пор ни о повешенном, ни тем более изрешеченном пулями и слыхом не слыхали. Всего-то и делов было — парочка хвастливых недоумков с пьяных глаз решила пострелять, а Коротышка, который для простого ковбоя очень прилично управлялся с револьвером, снял с седла одного из хулиганов, Пит ранил другого. Затем вместе они вытолкали оставшихся буянов на улицу и выгнали их из города.

Джиму показалось, что кое-кто из слушателей просто-таки наслаждался его рассказом о печальном конце шерифа. Честно говоря, изложенная версия и ему самому понравилась, а к тому времени, как он доел мясо, раздражение и вовсе покинуло его. Однако в результате столь блистательного выступления он вряд ли стал ближе к своей цели — получить участок в Скво-Спрингс, да и старику с девушкой тоже скорее всего не помог. Тут Боствик внезапно вспомнил, что и они хотели сделать заявку на участок в том же самом Скво-Спрингс. Так стоит ли ему выручать их из беды и так уж лезть из кожи вон?

Он резко остановился. А кто, собственно, сказал, что он обязан это делать? Какое ему вообще дело до этих совершенно чужих людей? К тому же из-за них очень легко схлопотать пулю. Да и потом, стоит им выпутаться из этой истории, как они тут же займут тот участок, который он облюбовал для себя!

О, это был замечательный участок! Ручей с кристально чистой ледяной водой, и земля на многие мили кругом, хоть пшеницу на ней сей, хоть скот разводи. Если руки на месте, так на этой земле можно развести райский сад. Такие участки он видел только на Восточном побережье.

Пеннок, правда, тоже зарится на примеченную им землю, а от него так просто не избавишься.

Закончив есть, Кэп Пеннок встал из-за стола и вышел на улицу, намеренно игнорируя Боствика. Он прислонился к стене у окна и принялся ковырять в зубах висевшей у него на цепочке изящной зубочисткой из слоновой кости. Время от времени он поглядывал на колченогий крытый фургон, что и вывело Боствика из себя и решило дело. «Сначала разберусь с этим негодяем, — решил он, — а потом будет видно».

— Не связывайся ты с Пенноком, — посоветовал Харбридж. — Он самый настоящий убийца. А уж теперь он на все пойдет, чтобы так или иначе достать тебя. Наверное, опять начнет копаться в городских законах, чтобы подобрать такой, который позволит ему заставить тебя уехать.

У Боствика в голове молнией сверкнула мысль.

— А где бы найти и почитать эти законы? Может быть, у кого-нибудь в городе есть копия?

— По-моему, у меня была, — с ноткой сомнения в голосе сказала Кэти. — Моего старика когда-то избирали мэром нашего городка. Только давно это случилось, еще при старательском буме. Кажется, у меня где-то завалялся один экземпляр.

— Поищите его, будьте добры, а я пока поговорю с девушкой.

В глазах Кэти он заметил тревогу.

— Будь осторожен, парень! С Пенноком шутки плохи!

— Конечно, конечно, — постарался он успокоить ее. — Я и не собирался с ним шутить. Мне неприятности ни к чему. К тому же я сам положил глаз на тот участок у Скво-Крик.

Он перебежал через дорогу, где по-прежнему стоял покосившийся крытый фургон, и взобрался на подножку. Сгущались сумерки, но Боствик мог бы поклясться — на лице Руфь страх сменился облегчением, как только она узнала его.

— Скажите, мэм, сколько требует Пеннок, чтобы вернуть вам лошадей?

— Пятьдесят долларов.

— Понятно. А как себя чувствует ваш дед?

— Боюсь, что не очень хорошо, — мягко ответила она. — Честно говоря, я волнуюсь за него.

— Может, лучше отвести его в дом Кэти? Здесь ведь, наверное, сыро и холодно.

— Боже мой, мы не можем этого сделать! Если мы оставим пустой фургон, Пеннок тут же его заберет!

— Знаете, — предложил Боствик, — займитесь-ка вашим дедом, а Пеннока предоставьте мне.

Когда он посвятил Кэти в свой план, она немедленно согласилась помочь ему, но потом в ее глазах Боствик уловил тень сомнения.

— А что будет с фургоном? — спросила она с тревогой.

— Постараюсь придумать, как с ним быть, — неуверенно пообещал он.

— Кстати, я отыскала книгу городских законов, — вдруг вспомнила Кэти и с сомнением покачала головой. — Надеюсь, парень, ты знаешь, что делаешь.

Книгой это трудно было назвать, все городское законодательство Йеллоуджекет уместилось на нескольких потрепанных листах бумаги, исписанных чьим-то корявым почерком. На первом листе гордо значилось «Городские законы».

Боствику редко доводилось помногу читать, но сейчас он тяжело вздохнул и углубился в работу: лежащие перед ним с полудюжины растрепанных страниц вмещали все законы, составленные давным-давно и обязательные для каждого жителя Йеллоуджекета.

Несколькими часами позже, благополучно водворив старика в комнату, где когда-то жил муж Кэти, он долго о чем-то беседовал с ней самой.

— Клянусь, сделаю все, как ты сказал! Я буду не я, если не помогу тебе провернуть такое дельце! — пообещала сообразительная ирландка, подводя итог их разговору.

Спустя несколько минут Джим выбрался на улицу через конюшню и, крадучись, пробрался в фургон. Стояла непроглядная темень. Изо всех сил стараясь не шуметь, он тем не менее то и дело натыкался то на угол кровати, то на какой-то шкафчик и тихонько шипел от боли сквозь стиснутые зубы. Скорчившись наконец за спинкой сиденья, ковбой стал ждать развития событий. Ему пришлось пробыть внутри совсем недолго, когда он услышал снаружи негромкое цоканье подков, шлепанье чьих-то ног по лужам и позвякиванье цепи. Как и предполагал Боствик, Пенноку немедленно стало известно, что дед девушки перебрался к Кэти в гостиницу, но, конечно, он и вообразить не мог, что этот проклятый нахал, невесть откуда взявшийся, засел в фургоне, который шериф, воспользовавшись отсутствием старика, решил забрать.

Вскоре Джим почувствовал, как повозку приподняли и поставили на место передние колеса, потом запрягли лошадей.

Дождь по-прежнему лил как из ведра, и, взбираясь по шатким ступенькам фургона, Пеннок внимательно смотрел себе под ноги. Именно поэтому он и не замечал ничего подозрительного до тех пор, пока чья-то рука не выхватила у него поводья и мощный удар ногой в грудь не выбросил его на мостовую.

Подняться Пенноку удалось не сразу. Наконец, постанывая и потирая ушибленную грудь, он с трудом встал, едва успев заметить исчезавший за плотной пеленой дождя фургон.

Откинувшись на спинку сиденья и прищелкивая языком, Боствик гнал лошадей, которых «любезно» оставил ему шериф. Вслед ему неслись проклятия и яростные крики. Обернувшись, он увидел своего противника. Тот стоял посреди дороги, потрясая могучими кулаками.

Джим мчался не менее получаса, прежде чем ему удалось наконец обнаружить то, что он искал: заброшенную ферму, где еще сохранились стойла для лошадей. Въехав во двор, он тщательно закрыл за собой ворота, закатил фургон в старый сарай и завел лошадей в конюшню. К его радости, конюшней, судя по всему, кто-то недавно пользовался, и в яслях осталось сено. Расседлав лошадей, он подвел их к кормушке, а затем вышел во двор, чтобы уничтожить следы своего пребывания здесь. Дождь, надеялся он, довершит остальное.

Убедившись, что ему удалось надежно спрятать фургон, ковбой вернулся в город верхом на одной из лошадей, ведя другую на поводу. Подъехав к гостинице, он поставил их в конюшню и обтер досуха, а потом подкрался к освещенному окну. Как и предвидела Кэти, салун ломился от посетителей, казалось, здесь собрался весь город.

Когда Боствик вошел, Кэп Пеннок уже намеревался уходить, но, заметив, что Боствик снял с плеча винтовку и уже держит палец на спусковом крючке, медленно опустился на стул.

— Так это ты увел фургон?

— Я, и, прошу заметить, имел на это полное право.

От удивления Пеннок на минуту потерял дар речи.

— Как ты сказал, — переспросил он, — полное право? Я не ослышался?!

— Нет, ты все правильно понял, Пеннок. Просто ты не совсем в курсе событий. — Боствик повернулся и бросил взгляд на Кэти: — Прошу вас, судья, если вы не против, приступим.

— Судья? — Пеннок с силой грохнул об стол огромными кулаками. Он напоминал разъяренного быка, который обводит арену налитыми кровью глазами. — Что здесь происходит, черт вас возьми?

Не обращая на него никакого внимания, Кэти подняла молоточек и стукнула по столу, призывая всех к молчанию.

— Заседание суда объявляю открытым!

По-прежнему ничего не понимая, шериф переводил ошеломленный взгляд с одного лица на другое.

— Что за дурацкие шутки?! — взревел он наконец.

— Никто и не думает шутить, — ответил Боствик. — Нынешним вечером состоялось собрание городского совета, и на нем меня выбрали шерифом. Все происходило в полном соответствии с законодательством города Йеллоуджекета, а статью, которой руководствовался совет, сейчас зачитает Кэти. Кэти, прошу вас!

— Вышеупомянутый городской совет должен собираться на заседания каждый пятый день января ежегодно с тем, чтобы выбрать городского судью, шерифа и судебного исполнителя. Они выполняют свои обязанности до пятого января следующего года, когда вновь будет проведено заседание городского совета. Все должностные лица имеют право быть переизбранными на второй срок или передают свои полномочия вновь избранным кандидатам.

Во время чтения документа взгляд Боствика ни на минуту не отрывался от лица соперника. Похоже, впервые кто-то осмелился поставить под сомнение его власть. Атмосфера в комнате сгущалась на глазах. Вот уже почти три года Пеннок единолично вершил все дела в этом городе и всегда — к собственной выгоде. Даже собирая штрафы, он изрядно набивал свои карманы.

— Из оглашенного здесь закона следует, — вступил Джим, — что вы, Пеннок, более не являетесь шерифом города, на эту должность назначен я. Более того, совершенно очевидно, что два года вы занимали должность, не имея на то никакого права, а следовательно, действовали незаконно. Поскольку городской совет все это время не собирался, решено оставить ваше самозванство без последствий, но совет настаивает, чтобы вы дали отчет по всем суммам, полученным за два года в виде штрафов.

— Что?! Да вы, похоже, оба просто сошли с ума!

— В соответствии с городскими законами, вы имели право удерживать в свою пользу десять процентов от всех полученных денег. Все остальное вам придется вернуть.

Кэп Пеннок стиснул край стола так, что его пальцы даже побелели. День за днем он водил за нос всех этих людей, обирая и их, и тех, кто останавливался в городе, налагая на них штрафы на каждом шагу, и до сих пор никто не осмеливался пикнуть. А теперь в этом городе, который он уже привычно считал своим, появился никому не известный парень и за несколько минут сумел рассеять его власть как дым.

И что же, неужели он оставит все как есть? Наблюдая за Пенноком, Боствик отчетливо понял, что тот колеблется, не решаясь открыто выступить против человека, о котором ничего не знал и который мог оказаться кем угодно, даже наемным убийцей. Но поскольку его загнали в угол, Пеннок не видел пути назад. Ему оставалось либо сражаться, либо уехать из этого города навсегда.

— У меня денег нет, — наконец холодно процедил Пеннок сквозь стиснутые зубы. — Пусть тебе черти на том свете деньги возвращают.

— Мы предвидели такую возможность, поэтому предлагаем на выбор: либо вы немедленно возвращаете все деньги, которые украли у города, либо должны покинуть его до восхода солнца.

— А если я наплюю на ваш опереточный совет?

— Тогда уж, — веско заявил Боствик, — этим займусь я как законно избранный шериф.

Кэп Пеннок встал. Он услышал то, что и предполагал услышать, и теперь, когда корабли были сожжены, решил драться до конца.

— Тебе не придется искать меня, Боствик, — злобно процедил он, — когда бы я тебе ни понадобился, всегда к твоим услугам.

Широкими шагами Пеннок направился к дверям. И тут его вдруг окликнула Кэти:

— Эй, погодите-ка, Кэп. Вы мне задолжали доллар за ужин, не забудьте расплатиться!

Лицо Пеннока передернулось от гнева, он помедлил секунду, потом повернулся и швырнул доллар на стойку. За ним с грохотом захлопнулась дверь.

— Ну, Джим, — обведя собравшихся взглядом, медленно произнес Харбридж, — ты, кажется, сказал, что как шериф сам доведешь это дело до конца. Тебе и карты в руки. Похоже, Пеннок предоставляет тебе возможность показать, на что ты способен. — Затем добавил: — Он опасный человек и хорошо стреляет. Сэнди Чейз тоже неплохо стрелял, но это его не спасло. Лично я бы никогда не решился на такое, но Кэти пообещала, что если мы поддержим тебя, то ты сам разберешься с Пенноком.

— Классно стреляешь? — поинтересовался Гроув.

— Да нет, наверное, как любой из вас. Но я все равно намерен встретиться с ним, и лучше для него, если ему удастся подстрелить меня с первого выстрела, поскольку потом уж я не промахнусь.

Боствик терпеть не мог хвастаться, но эти люди должны были поверить в него. Если Пеннок победит, то гнев его обрушится на них.

Когда все гурьбой вышли из салуна и, возбужденно переговариваясь, отправились по домам, Боствик снова сел за стол, почувствовав вдруг, как у него от страха ослабели ноги. Он поднял голову и встретился взглядом с Руфь, которая, похоже, уже давно долго наблюдала за ним.

— Я все слышала. Вы это сделали ради меня? Ради нас, не так ли?

Суровые черты лица Джима невольно смягчились.

— Вы знаете, мэм, не такой уж я отчаянно-храбрый парень, просто когда встречаю наглецов, в меня словно черт вселяется!

— Побольше бы таких, как вы, — сказала Кэти, подходя к столу с пирогом. — Мне так и не удалось его попробовать сегодня, кусок в горло не лез. — Она оглянулась на Руфь: — А ты, детка, выглядишь так, что немного подкрепиться тебе не помешает.

Немного погодя Боствик стоял в дверях гостиницы и ломал голову над тем, какого черта он полез в эту историю. Даже Коротышка, который управлялся с винтовкой гораздо лучше, чем он, не решился бы на такую глупость. Ладно, чего теперь рассуждать, сам ведь заварил кашу! Жизнь сделала его крутым парнем, который прошел хорошую школу благодаря многим годам тяжелого труда и бесконечным схваткам с врагами, и он знал себе цену, однако не строил иллюзий и готовился достойно встретить свою судьбу.

Джим не рассчитывал на то, что успеет выстрелить первым. Он никогда не мог похвастаться хорошей реакцией, и было бы глупо надеяться на это сейчас. Придется заранее смириться с мыслью, что его сразу же подстрелят, и остается только уповать на то, что первая пуля окажется смертельной. Скорее всего, ему удастся сделать только один выстрел, и он должен постараться прикончить Пеннока, ибо второй возможности тот ему не даст.

Правда, в последний раз, когда они стреляли по мишеням из револьвера, он показал совсем неплохие результаты, по крайней мере, не хуже других, а может быть, и получше, только на этот раз «мишень» будет стрелять в ответ.

Под жаркими лучами солнца, вдруг выглянувшего из-за туч, оставшиеся после дождя лужи стали исчезать прямо на глазах, и даже обшарпанные дома, просохнув, казалось, похорошели. Откуда-то доносились звуки пианино. Ковбой вышел на улицу.

— Боствик!

Неожиданно для Джима окрик прозвучал откуда-то сзади! Выходит, Пеннок все это время просидел, спрятавшись где-то возле конюшни, и в результате обвел его вокруг пальца, как какого-то сосунка.

Разжалованный шериф показался теперь ковбою еще огромней, чем прежде, когда он обернулся и увидел его, стоявшего с револьвером в руке и ухмылявшегося от радости, что его уловка удалась. Грянул выстрел.

Спокойнее! Это слово прозвучало у Джима в голове подобно звону колокола. В мгновение ока он вскинул к плечу винтовку и выстрелил одновременно с Пенноком. Боствика как будто раскаленным прутом ударили по ноге, и он вдруг понял: противник промазал, стреляя в первый раз!

В эту минуту его взгляд приковала изящная зубочистка из слоновой кости, висевшая на цепочке для часов и отчетливо выделявшаяся на фоне темного жилета гиганта. Даже падая, он не мог отвести от нее взгляд, потом, с трудом поднявшись, собрал все свои силы и аккуратно спустил курок.

Пеннок стоял перед ним, повернувшись боком, как опытный стрелок, за плечами которого не один выигранный поединок. Боствик послал пулю, держа винтовку в вытянутой руке, как будто указывая пальцем на своего врага. На этот раз ковбой не промахнулся. На месте зубочистки расплылось большое багровое пятно, и он выстрелил еще раз, а затем рухнул на колени, все еще крепко сжимая в руках винтовку.

Где-то неподалеку хлопнула дверь, послышались шаги. Джим попытался дотянуться до винтовки, но рука бессильно упала. Щекой он ощущал тепло влажной после дождя земли, потом успел почувствовать, как кто-то дотронулся до его плеча, и провалился в темноту.

— Мне кажется, он наконец приходит в себя, — прозвучал будто издалека женский голос.

Джим пошевелился, услышал, как под ним скрипнула кровать, и, открыв глаза, с удивлением обнаружил над собой потолок.

— О, Кэти, он очнулся! Он пришел в сознание! — Эти слова Руфь окончательно вернули его к действительности.

— Очнулся и голоден как волк, — проворчал он и перевел взгляд на нее. — Как дедушка?

— Он умер вскоре после того, как вы стрелялись. Он сказал, что вы, должно быть, очень хороший человек.

— А Кэп Пеннок?

— Вы застрелили его. Уже больше двух недель как его похоронили.

— Двух недель? Вы хотите сказать, что я провалялся тут без памяти две недели?!

— Вот именно. Две недели и один день, если уж точно. — Она взяла его руку в свои. — Джим, Кэти сообщила мне, что вы приехали, чтобы оформить на себя тот самый участок земли в Скво-Спрингс.

— Забудьте об этом. Вам там будет хорошо, а что до меня, так кто я такой? Обычный ковбой, который работает за сорок долларов в неделю.

— Мы могли бы поехать туда вместе.

— Господи, вы же понимаете, что об этом скажут! Вы ведь Молодая одинокая девушка, и вообще!..

— А если мы поженимся? — робко спросила она.

— Ну, — озадаченно пробормотал он, — тогда, конечно… — Он осторожно покосился на нее. — Скажите, а вы хоть когда-нибудь смотрели на меня внимательно? Даже если я побреюсь…

— Вас побрили, глупый вы человек! — расхохоталась она. — Кэти вас побрила. Ей безумно захотелось узнать, какой вы без этой ужасной щетины.

Он осторожно дотронулся до подбородка. Действительно, побрили.

— Вы вправду думаете, что вам подойдет такой человек, как я?

— По-моему, — улыбнулась она, — будет лучше, если вы помолчите.

МЕРРАНО ИЗ СУХОЙ СТРАНЫ

Никто даже не повернул головы в сторону Барри Меррано, когда он вошел в магазин, но ненависть, которую они испытывали к нему, становилась временами просто невыносимой. Он физически ощущал ее, когда направлялся с покупками к кассе.

Мейер, хозяин магазина, в этот момент беседовал с Томом Дрейком, владельцем ранчо «ТД», который считался одним из самых богатых людей в долине, Джимом Хиллом, первым поселившимся в этих местах, и Джо Стэнглом, тоже одним из старожилов. Помедлив немного для приличия, он оставил их и направился к Меррано.

Хозяин магазина не счел нужным приветствовать молодого человека улыбкой, как других покупателей, но Барри готов был присягнуть, что заметил симпатию в глазах пожилого торговца.

Негромко перечисляя отобранный товар, Барри пару раз поймал на себе взгляды собеседников. Они не могли разобрать и половины из того, что он называл, но и того, что слышали, было достаточно, чтобы понять: этот мозоливший всем глаза выскочка покупает то, что они уже давно не могли себе позволить.

— Я бы попросил вас заплатить наличными, если можно, — твердо заявил Мейер. — Понимаете, из-за этой ужасной засухи деньги стали редкостью, да и вообще…

Волна ярости захлестнула Меррано. На мгновение он почувствовал, что готов сам вызвать взрыв, спросив напрямую, когда все присутствовавшие в последний раз платили наличными. Он прекрасно понимал, что за этим последует. Все они будут поставлены лицом к лицу с реальностью. Им придется признать, что Зеркальная долина умирает, почти умерла. Но гнев и ярость тут же схлынули, не найдя выхода.

Ненависть преследовала его давно. Его ненавидели все, и он прекрасно это знал. Его ненавидели просто потому, что он был сыном Мигуэля Меррано, мексиканца, которому посчастливилось жениться на самой красивой и желанной девушке в Зеркальной долине. Его ненавидели потому, что он имел смелость вернуться после того, как они выжили с этой земли его отца и мать. Его ненавидели еще и из-за Изгороди, которую они возвели, чтобы закрыть ему проход к воде и отделить его от остального мира. Однако самым большим оскорблением для местного сообщества явилось то, что он даже не пытался ее разрушить, а отыскав источник где-то еще, не только оставил все как есть, но даже сам укрепил стену со своей стороны.

Они возненавидели его еще больше, когда он имел смелость заявить им, что они сами истощают свою землю и с приходом засухи скот их погибнет от жажды и голода.

— Ладно, нет проблем, — кивнул он, — деньги у меня есть, и я могу заплатить.

Быстро просмотрев счет, Барри аккуратно выложил на стол три золотые монеты. Джо Стэнгл бросил взгляд на золото, и Меррано, перехватив его, ясно прочел: «Интересно, откуда у этого мерзавца такие деньги? Надо бы намекнуть шерифу, чтобы он копнул поглубже».

Меррано вышел и скоро вернулся за второй коробкой с покупками, а затем и за третьей.

— Твой подонок папаша знал, что делает, когда покупал участок, — завистливо присвистнул Стэнгл.

— Земля на моем участке точь-в-точь такая же, как у вас всех. Раньше здесь везде росла зеленая трава, но вы сами погубили свои пастбища. И теперь они стали зарастать кустарником. А ведь вам хорошо известно: где растет кустарник, там нет места траве. Исчезла трава — и скоту приходится есть сорняки. Я совершенно уверен, что с вашей землей не произошло ничего такого, что нельзя исправить, дав ей отдохнуть года два.

— Мы уже слыхали эти глупости и раньше! Не хватало, чтобы какой-то мексикашка учил меня, как я должен обращаться со своей собственной землей! Мы с Джимом Хиллом разводили коров, когда тебя еще и на свете не было, — горячился Стэнгл.

Меррано устало вздохнул и, подхватив последнюю коробку с покупками, направился к дверям. Побелев от ярости, Джо вскочил, будто собираясь преградить ему дорогу. От неожиданности Барри поскользнулся и, рассыпав свертки, растянулся на полу.

Никто не засмеялся. Том Дрейк метнул на Стэнгла раздраженный взгляд, но тоже промолчал.

Меррано собрал пакеты и повернулся к ним.

— Дешевка ты, Стэнгл, — холодно произнес он, лицо его превратилось в бесстрастную маску. — Впрочем, ты всегда был таким, насколько мне известно.

Даже пощечину Стэнгл легче бы снес, чем эти слова, сказанные прилюдно. Он вздрогнул, и рука его сама собой потянулась к револьверу. Быстро среагировав, Джим Хилл прижал его руку к столу, не дав выстрелить в спину Меррано, пока тот нес к дверям свою коробку.

— Желтопузый! — взорвался Джо. — Вонючий мексикашка!

— Ты ошибаешься, приятель, — примирительно сказал Хилл, — он никакой не желтопузый, и, кстати, его отец тоже.

— Но он же сбежал, так ведь? — завопил Стэнгл. — Он ведь все бросил и сбежал! — Его голос дрожал от злобы.

— Да, конечно, Мигуэль уехал, но, если мне не изменяет память, когда-то именно он заставил тебя капитулировать, Джо.

Не обращая больше внимания на разъяренного Стэнгла, Хилл повернулся к нему спиной и обратился к Мейеру:

— Мне бы кое-что купить, но в кредит, ты не возражаешь?

Барри Меррано гнал своего коня, удаляясь от города. Копыта его лошади с грохотом опускались на растрескавшуюся от долгой засухи, ставшую твердой как камень дорогу к Виллоу-Спрингс.

Солнце почти опустилось за горизонт, но Зеркальная долина еще вся пылала, раскалившись за день, и поднятая копытами коня пыль мягко золотилась и плясала в воздухе. Там, где раньше зеленела трава, теперь над оголившейся землей всегда висело облако пыли, и зрелище это стало привычным. Пастбища умирали под испепеляющими лучами, а над потрескавшейся землей ветер гонял сухие пучки сорняков. Но мать рассказывала ему, каким дивным местом была когда-то эта долина. Свежая и пышная зелень радовала глаз, а встречавшиеся путникам ручьи манили прохладной и чистой водой. Именно здесь она встретила человека, которого полюбила и который затем стал его отцом, — красивого молодого мексиканца с открытым приветливым лицом и гибкой мускулистой фигурой, — здесь они дали друг другу слово и вскоре стали мужем и женой.

— Слава Богу, что она до этого не дожила, — прошептал Барри, оглядываясь по сторонам. — Если бы она увидела, во что превратилась ее любимая земля, это разбило бы ей сердце!

Казавшиеся раньше изумрудными пастбища теперь почти сплошь были выбиты скотом. С каждым годом его разводили все больше и больше, не задумываясь о будущем, и вот все вокруг заполонили жесткие, несъедобные сорняки. Трава здесь росла редкая; местами, там, где коровы съели ее до основания илипросто вытоптали копытами, виднелись проплешины. Ветер постепенно выдувал сухую, ставшую похожей на пыль почву, а остатки травы вместе с корнями вымывали редкие, но сильные в этих местах дожди. Водопои и ключи, раньше щедро питавшие всю долину, теперь почти пересохли и редко-редко наполнялись до краев.

— Климат меняется! — упрямо твердили Дрейк, Хилл и другие старожилы.

Но постоянно сокрушаясь по поводу постигшего их бедствия, ни один из них не желал взглянуть правде в глаза.

В свое время местные ранчеро с угрюмой настороженностью наблюдали за тем, как Барри Меррано, вернувшись, обживается на отцовском ранчо, и только презрительно усмехнулись, услышав от него, что они сами истощают свою землю, разводя больше скота, чем она может прокормить, а перемена климата тут ни при чем. Но разве они могли прислушаться к его советам!

Повернув направо, дорога стала подниматься в гору. Это была даже не дорога, скорее коровья тропа, выбитая в земле бесчисленными копытами и продувавшаяся ветрами до самого верха. Но вот впереди замаячила Изгородь. Погрузившись в невеселые воспоминания, Барри медленно приближался к дому, который Мигуэль Меррано когда-то построил для своей юной жены у подножия столовой горы.

С тех пор как он вернулся в Виллоу-Спрингс, прошло четыре года, но молодому ранчеро они показались вечностью. Конечно, когда он вознамерился поселиться здесь, ему было хорошо известно о ненависти соседей к его отцу. Однако про себя он твердо решил встретить все невзгоды лицом к лицу и завоевать себе место на полюбившейся земле, ведь это ранчо — все, что осталось ему от родителей.

Но не прошло и трех дней с его появления в этих местах, как дюжина вооруженных людей прискакала на ранчо и поставила его в известность, что им, жителям Зеркальной долины, соседи-мексиканцы не нужны.

Барри выслушал их, стоя в дверях отцовского дома, и, неожиданно улыбнувшись, стал в эту минуту больше похож на ирландку-мать.

— Мне страшно жаль, что вы напрасно проделали такой долгий путь, — вежливо заявил он тогда, — но я твердо решил остаться.

— Убирайся отсюда, — взревел Стэнгл, — или мы вышвырнем тебя прочь!

— Тогда зачем попусту время терять, — спокойно промолвил Меррано, — почему бы вам не приступить к делу?

Грязно выругавшись, Стэнгл схватился за винтовку, но его рука, стиснувшая приклад, неохотно разжалась, и очень осторожно он убрал ее прочь. Никто из них не заметил, где до этого Меррано прятал дробовик, но теперь его дуло смотрело прямо им в глаза.

— Простите, джентльмены, но я терпеть не могу, когда в меня стреляют. Я очень мирный человек и ненавижу насилие, но в доме у меня достаточно боеприпасов и, поверьте на слово, обычно мой дробовик не промахивается. Если я пущу его в ход, уверен, даже на людей вроде вас он произведет сильное впечатление. Поэтому не стоит испытывать судьбу. А теперь, джентльмены, если не возражаете, я бы хотел вернуться к делам. Вы предпочитаете уехать сами или мне сделать парочку выстрелов?

Бормоча про себя проклятия, они удалились. Джо Стэнгл убрался последним.

Еще три дня спустя налетчики вернулись, чтобы построить знаменитую теперь Изгородь. Они перегородили тропинку, которая вела от фермы Меррано в Виллоу-Спрингс к городу. Ненависть и недавняя обида придали им сил. Изгородь получилась не меньше двух метров в высоту, крепкая, будто из камня, даже разъяренный бык вряд ли справился бы с ней. А затем шестеро с винтовками затаились возле нее, поджидая Барри, чтобы помешать ему сломать их творение.

Рано утром они увидели, как Меррано поднимался по тропинке на своем чубаром коньке, и уже вскинули винтовки, приготовившись в любой момент открыть огонь. Но то, что случилось дальше, заставило их забыть обо всем. Подъехав к Изгороди почти вплотную, Барри спешился и аккуратно снял притороченный к седлу большой моток крепкой проволоки. Не понимая, что за игру он затеял, фермеры не отрывали от него глаз. Вдруг до них дошло: молодой Меррано строил изгородь со своей стороны, еще выше, еще крепче той, что не так давно возвели они. Такими дураками они еще никогда себя не чувствовали. Цедя сквозь зубы бессильные ругательства и сжимая от злобы кулаки, они беспомощно наблюдали, как ненавистный мексиканец, словно в насмешку над ними, делал в своей стене пять бойниц против их четырех. Он не остановился до тех пор, пока его изгородь не поднялась высоко над первой, а потом все так же молча сел на своего коня и неторопливо поехал к дому.

Кэб Кэссиди, имевший, похоже, самую дурную репутацию среди ранчеро Зеркальной долины, хохотал тогда, утирая слезы, — так он не смеялся никогда в жизни. Но потом его смех внезапно оборвался.

— Дураки мы, — безнадежно махнув рукой, тяжело вздохнул он. — Не знаю, как вы, ребята, но я чувствую себя полным идиотом и, честно говоря, мне стыдно перед этим мальчишкой. Вы как хотите, а я возвращаюсь домой!

Пряча глаза, они один за другим оседлали лошадей и разъехались по домам. Больше никто из них никогда не вспоминал об этом эпизоде. Изгородь с тех пор в разговорах тоже не упоминалась.

Тем не менее все они про себя гадали, что предпримет Меррано, так как другого пути из долины, кроме как по тропе, не существовало. Они терпели целых три недели, и вдруг, к их величайшему изумлению, Барри Меррано как ни в чем не бывало приехал в город за припасами. Едва дождавшись, когда он уедет, они помчались взглянуть на Изгородь. Казалось, произошло чудо: Изгородь оставалась нетронутой. Не поверив своим глазам, фермеры тщательно осмотрели ее — ни одного прохода!

Хотя он никогда в жизни не признал бы этого, но в глубине души Джим Хилл почувствовал странное облегчение. Тем не менее он недоумевал, как и все остальные. И поскольку любопытство снедало его, то не поленился подняться в горы, рыская на коне то тут, то там среди ущелий. Прошло не меньше месяца, пока Джим снова объявился в городе. Зайдя промочить горло в Фаро-Хаус, он восхищенно объявил столпившимся вокруг него и изнывающим от нетерпения фермерам:

— Знаете, что придумал проклятый мексикашка? Он просто-напросто проложил туннель через Шею!

Любого, кроме Джима Хилла, за такие слова неминуемо назвали бы лжецом. Шеей они именовали небольшую базальтовую перемычку, соединявшую столовую гору с остальной горной цепью. Уже не в силах сдерживать свои чувства, все немедленно вскочили в седла и понеслись в горы. Хилл не соврал — в базальтовой стене действительно чернел проход.

Черт возьми, как ему это удалось? Пробить ход в скале было практически невозможно, и тем не менее вот он, зиял перед ними.

К их чести, никто даже не заикнулся о том, чтобы перегородить проход в горах. А разгоревшаяся было открытая вражда постепенно перешла в постоянно тлеющую холодную неприязнь.

Прошло несколько дней после того, как Меррано посетил магазин. Проезжая через Виллоу-Спрингс, он неожиданно увидел всадницу, которая, выехав из редких зарослей колючего кустарника, направилась по тропе прямо к нему. В какой-то момент девушка подняла голову, и он узнал Кэнди Дрейк.

Натянув поводья, Барри подождал ее.

— Как поживаете, мэм? — вежливо притронулся он к шляпе.

Они обменялись избитыми фразами по поводу страшной жары, наступившей засухи, сами не зная, как бы половчее закончить пустой разговор, не нарушая правил приличия, и поехали рядом.

Красивее Кэнди Дрейк Барри не знал ни одной девушки в Зеркальной долине. Почти три месяца ему удавалось бороться с собой, но теперь он уже не мог не понимать, что просто по уши влюблен в Кэнди, хотя ни одна живая душа не подозревала о его чувствах. Все, о чем он давно мечтал, — это вот так ехать с ней, не боясь повредить ее репутации, и чтобы их беседа продолжалась как можно дольше.

Бросив взгляд на ногу ее пегого конька, Барри спросил:

— Похоже, нога заживает неплохо?

— Да, вышло так, как ты и сказал, — улыбнулась девушка. — Засуха тоже началась именно так, как ты предупреждал.

Ему показалось, что в ее голосе прозвучали обвиняющие нотки.

— Похоже, все твои предсказания всегда сбываются.

Его щеки покраснели от незаслуженной обиды.

— Любой, кто не поленился бы внимательно посмотреть вокруг, сразу же понял бы, что с этой землей что-то неладно, — сухо парировал он. — Здесь пасется столько скота, что уже не хватает травы, а нет травы — значит, влага не задерживается в земле. Если бы два года назад хоть кто-нибудь внял моим советам, то сейчас все могло быть совсем иначе. — Сняв шляпу, он задумчиво провел рукой по густым темным волосам. — Все отвергли меня, когда я предлагал свою помощь. Действительно, кто я такой, чтобы прислушиваться к моим советам! Всего-навсего сын несчастной Молли О'Брайен и проклятого мексиканца.

Он прилагал большие усилия, чтобы сдержаться, но в его голосе явственно звучала горечь. Слишком давно он жил в атмосфере всеобщей неприязни и недоверия.

Жители Зеркальной долины были возмущены, когда красотка Молли О'Брайен стала женой мексиканца Меррано, простого ковбоя с ранчо. На Молли заглядывались многие, и Пит Дрейк в том числе, но она ни на кого не смотрела до тех пор, пока не появился Мигуэль.

Сразу после свадьбы Меррано купил немного земли у подножия столовой горы и четыре года упорно пытался бороться с ненавистью и подозрительностью местных фермеров. Наконец, когда маленькому Барри исполнилось уже два года, его родители сдались: бросили и землю, и ферму и уехали, не сказав никому ни слова.

Как ни странно, но им сопутствовала удача. Барри много слышал о Зеркальной долине, но не думал о том, чтобы вернуться туда, пока однажды, лет в пятнадцать, ему не пришла в голову мысль о том, что кто-то должен позаботиться об отцовской земле. Он решил, что вернется и будет бороться с той ненавистью, которая когда-то выгнала из долины его родителей, и непременно добьется того, что станет на этой земле своим, сколько бы ни понадобилось для этого времени.

— Ну уж моему-то отцу хорошо известно, как разводить скот, — возразила Кэнди, — он вырастил больше коров, чем ты видел на своем веку.

— Мне двадцать шесть, — упрямо заявил Барри, — в жизни пришлось до многого доходить своим умом, и одно я знаю совершенно точно: возраст человека сам по себе ничего не значит. Когда-то твой отец приехал в богатую плодородную страну и начал разводить скот; он почему-то уверовал в то, что прерия навсегда останется такой же, как в первый день, когда он ее увидел. Все остальные рассуждали примерно так же. Их стада все росли и росли. Наконец коров стало больше, чем могли прокормить пастбища. Как-то заехав к твоему отцу, я пытался объяснить ему это, убедить в том, что нужны перемены, но все бесполезно — он просто счел меня полным дураком.

— Но, Барри, — запротестовала Кэнди, — ведь давным-давно по этим прериям бродили миллионы и миллионы бизонов, и ничего не менялось, так почему же теперь здесь не могут прокормиться всего несколько тысяч голов скота?

— Так же возразил мне и твой отец, — печально улыбнулся Барри. — Но вы оба забыли, что бизоны перемещались с одного пастбища на другое. Они никогда не паслись на одном месте и бродили по огромной территории. К тому времени, как они возвращались, трава успевала снова вырасти. А теперь каждый фермер тщательно огородил свои земли, и скот фактически топчется на пятачке. Трава просто не успевает подняться заново.

Кэнди возмущенно вскинула хорошенькую головку.

— Вечно ты об одном и том же, — раздраженно буркнула она, — неужели нельзя поговорить о чем-то еще?

— Поговорить-то можно, Кэнди, и о многом, если, конечно, слушать друг друга. Почему бы тебе самой не побывать на моей ферме и не взглянуть, что можно сделать с землей, если правильно обращаться с ней?

— К тебе на ферму? — страшно удивилась девушка, но чем больше она думала над его предложением, тем больше ей нравилась эта мысль. Наконец она призналась себе, что просто заинтригована.

Как и всех фермеров в долине, Кэнди давно мучило жгучее любопытство. Чем занимался этот непонятный человек на своей земле? С тех пор как он возвел Изгородь, никто ни разу не решился побывать на его ферме, и в то же время все хорошо знали, что за все покупки Барри всегда платил наличными. Как ему это удавалось — вот над чем ломали головы под каждой крышей в городе и его окрестностях.

Все в округе знали, что Меррано тоже разводит скот. Продает своих коров в Арагоне, а Арагон всегда лежал в стороне от обычных торговых путей фермеров из долины. Они догадывались, что Барри гонит туда своих коров только ради того, чтобы избежать встречи с ними.

— Это, наверное, не совсем прилично, — неуверенно возразила мисс Дрейк, прекрасно понимая, что предлог выглядит не очень убедительно. Откровенно говоря, за свою жизнь она уже совершила множество поступков, которые с трудом укладывались в рамки приличия. — К тому же я ни за что не решусь проехать в темноте по этому ужасному скальному туннелю. Кстати, как это тебе удалось проложить его?

— Ну, это как раз оказалось нетрудно. Так как, поедем?

Вполне вероятное недовольство отца, когда он узнает о ее поездке, и мысль о том, что о ней подумают другие, боролись в ее душе со жгучим любопытством. И конечно, любопытство победило.

Помимо своей воли заинтригованная его словами, Кэнди отправилась вслед за Барри по узкой тропе. Наконец он направил своего коня в темное отверстие туннеля; она терпеливо следовала за ним по пятам, боясь потеряться. В кромешной тьме, обступившей ее со всех сторон, Кэнди не могла различить даже лошади своего спутника и с облегчением вздохнула, когда впереди внезапно забрезжил слабый свет. Только снова оказавшись на залитой солнцем тропе, девушка перевела дыхание и вдруг вскрикнула от неожиданности и восхищения.

Без преувеличения, она попала в сказочную страну. Ей почему-то всегда казалось, что ферма Меррано довольно маленькая, а тут перед ней расстилалась огромная долина, окруженная цепью холмов. Тысячи акров плодородной земли!

Но больше всего ее поразило то, что, насколько хватало глаз, везде зеленела пышная сочная трава. Это был поистине волшебный уголок. Меж изумрудных холмов петляла тропинка, словно маня усталых путников к каменному дому, стоявшему немного поодаль. По обе стороны дороги расстилались заботливо возделанные и огороженные поля, справа она увидела сочный клевер, слева — кукурузу, доходившую ей почти до плеча, когда она проезжала мимо, удивленно глядя вокруг.

Старые великаны-деревья, запомнившиеся ей, когда она ребенком побывала на этом брошенном и запущенном ранчо, теперь уже срубили, но везде поднимались молодые деревца, а возле самого дома рос фруктовый сад, за которым заботливо ухаживали. А вокруг буйно зеленела трава, и кое-где лучи солнца отражались в воде.

— Господи, неужели это действительно трава?!

— Да, трава, и сразу несколько видов. Здесь у меня растет даже кудрявая мескитовая трава, раньше она покрывала всю долину внизу, а теперь я слежу, чтобы скот не слишком выбивал ее. Долина, в которой стоит мой дом, другим концом спускается в каньон, а затем переходит в Длинное ущелье — старинное овечье пастбище индейцев навахо. У меня прекрасные отношения с ними, и они многому меня научили. Здесь на каждом акре пасется примерно пятнадцать голов, но земля могла бы прокормить и вдвое больше.

— А откуда ты взял воду? Я видела источники или мне просто показалось?

— Ты знаешь, этой земле всегда не хватало воды, ведь большая часть дождей выпадает в начале осени. Я учел это, когда решил вернуться сюда. Сначала пробурил несколько скважин в поисках воды и в первое же лето построил три дамбы, запрудив небольшие ручьи, спускавшиеся с гор. Где бы мне ни попадалась впадина, я старался использовать ее как резервуар для воды. Теперь у меня есть два небольших озера, там, где я когда-то сделал запруды, и целая цепь водоемов по всей долине почти до самого Длинного ущелья. Ближе к концу лета большинство из них конечно же пересыхает, но к тому времени уже недалеко и до дождей.

В этих краях во время дождя вода течет с холмов, как с крыш домов, поэтому так важно сохранить все, что можно. Между прочим, я еще выкопал парочку колодцев.

Девушка была настолько поражена увиденным, что слушала вполуха, захваченная своими мыслями. «Вот бы отцу взглянуть на это, — с тоской и завистью подумала она. — Никогда бы не поверила, если бы не увидела собственными глазами». Внезапно ее охватил страх. Не дай Бог, до этого волшебного места доберется Джо Стэнгл, трудно даже вообразить себе его ярость.

Наконец она вспомнила, что ее интересовало больше всего.

— Барри, но все же как тебе удалось проложить туннель сквозь скалу?

— Ты не поверишь, — довольно хмыкнул он, — но мой туннель на две трети — большая пещера естественного происхождения, которую я просто слегка продолжил. Я исследовал ее, а потом рассчитал, сколько мне необходимо прорыть, чтобы сделать проход с другой стороны. Частично порода там уже осыпалась, так что мне пришлось только вытащить камни на поверхность и укрепить потолок. Что касается травы, так я просто внимательно слежу за тем, чтобы скот никогда не выбивал ее полностью, и время от времени перегоняю коров на «отдохнувшие» пастбища.

— А у тебя не возникло неприятностей со старым Две Луны, вождем навахо?

— Нет, я объяснил ему, чего хочу, и он, представь себе, прекрасно меня понял. Кто-кто, а навахо всегда умели ухаживать за скотом так, чтобы при этом и пастбища не страдали.

Молодые люди повернули и поехали обратно к горам. Кэнди с тоской бросила взгляд на уютный каменный домик внизу в долине, ей очень хотелось бы заглянуть в него, но Барри не пригласил ее, а она была слишком горда, чтобы самой напроситься в гости.

Он только вывел из корраля свежую лошадь и, оседлав ее, вскочил в седло.

— Уже поздно, — промолвил он глухо, — я провожу тебя.

До самого ранчо «ТД» они не произнесли ни слова; почему-то ни ему, ни ей разговаривать не хотелось. Барри был счастлив и несчастлив одновременно. Он любил Кэнди, но ее отец принадлежал к числу тех, кто спал и видел, как бы выгнать его с той самой земли, которую он до последнего клочка полил своим потом. Вместе с другими Том Дрейк возвел эту проклятую Изгородь, отгородив его от всего мира.

Последнее время Барри казалось, что его ненавидят даже больше, чем прежде. Тот случай в магазине Мейера ясно показал, что фермеры уже почти готовы зайти гораздо дальше, чем позволял закон, а так как они, все как один, терпеть его не могли, то его разговор со Стэнглом при желании вполне могли бы счесть за оскорбление.

Когда наконец молодые люди добрались до ворот ранчо «ТД» и Кэнди повернулась, чтобы попрощаться, он кашлянул и нерешительно взглянул на нее.

— Я был бы рад, если бы ты нашла время приехать еще раз, может быть, даже с отцом.

— Ты же знаешь, Барри, он ни за что не согласится, — грустно ответила девушка, слегка смущенная и испуганная странным и нежным чувством, которое последнее время вызывал у нее этот молодой мексиканец.

Впервые он так много говорил и впервые ей удалось хоть чуть-чуть заглянуть под таинственную завесу, которой он обычно окружал себя. Впрочем, она до сих пор до конца не понимала, что Меррано за человек, хотя и подозревала, что он — гораздо более сложный и интересный, чем те, с которыми жизнь сталкивала ее до сих пор.

— Какая ты красивая, Кэнди! — Эти слова вырвались у него так неожиданно, что она от удивления даже отшатнулась, ошарашенно взглянув на него. — Ты сейчас такая красивая, что даже больно!

Вдруг из темноты вынырнула высокая фигура.

— Кэнди? Неужели ты? А кто с тобой?

— Это я, Прайс. Как раз прощаюсь с Барри Меррано.

— С кем прощаешься? — Изумление в голосе ковбоя сменилось гневом. — Неужели этот грязный мексикашка приставал к тебе?! Если так, то я…

— Я только проводил мисс Дрейк до дому, поскольку уже стемнело, — спокойно произнес Барри. — Не стоит так нервничать из-за этого.

Прайс Тэйлор с шумом распахнул ворота и вышел к ним.

— Послушай-ка, ты, желтопузый! Поворачивай лошадь да мотай отсюда побыстрей! И не тебе указывать, из-за чего мне нервничать. Давай проваливай, а то стащу тебя с лошади да намну бока, чтобы забыл сюда дорогу!

— Прайс! — с возмущением вскрикнула Кэнди. — Что ты несешь?!

Тэйлор, крупный, мускулистый парень с тяжелой головой, уже схватил под уздцы лошадь Барри. Будучи старшим пастухом, он считал себя почти членом семьи и поглядывал на Кэнди Дрейк с приятным чувством будущего собственника, как на что-то предназначенное только для него одного. Его не смущало ни то, что Кэнди не обращала на него ни малейшего внимания, ни то, что сам Дрейк никогда не думал о нем, как о будущем зяте. Приятное лицо Тэйлора исказила уродливая гримаса, когда он увидел Меррано рядом с Кэнди.

— Поезжай к дому, Кэнди, это не женское дело. С ним я сам разберусь!

Прайс протянул к Барри свою ручищу, больше похожую на лопату, но тот неожиданно перекинул ногу через седло и каблуком изо всех сил ударил верзилу в грудь. Освободившись, он соскочил на землю и стал невозмутимо ждать, пока неуклюжий ковбой наконец выпрямится.

— По-моему, — холодно предложил он Тэйлору, — на этом лучше закончить, но если тебе так не терпится получить трепку, только скажи.

— Трепку?! Мне?! — Громадный рост и мощные мускулы не раз выручали Тэйлора в потасовках, и он вообразил себя непобедимым.

Обезумев от оскорбления, Прайс ринулся на Меррано с кулаками, но короткий удар слева остановил его, и из разбитых губ на рубашку струйкой потекла кровь. Тэйлор резко согнулся, раскинув руки и хватая воздух широко раскрытым ртом, а затем рванулся вперед. Барри отскочил в сторону, пропуская неуклюжего здоровяка мимо, и, резко схватив его за руку, сшиб с ног, а затем, подцепив под колени, изо всех сил рванул на себя. Тэйлор мешком рухнул на землю.

Меррано молча стоял над ним, наблюдая, как ковбой барахтается в пыли, тщетно пытаясь приподняться, упираясь в землю дрожащими руками. Он не удержался и снова растянулся. Барри молча отступил на несколько шагов в сторону.

Медленно, покачиваясь на подкашивающихся от слабости ногах, Тэйлор наконец встал. Выставив перед собой сжатые кулаки, подобно боксеру, получившему сокрушительный удар, он слепо ринулся на соперника. Меррано, слегка покачнувшись от неуклюжего наскока Прайса, ответил ему тремя быстрыми, сокрушительными ударами по корпусу, за ними последовал немедленный и жесткий апперкот, который заставил того резко откинуть голову назад, так что едва не хрустнули позвонки.

Тэйлор все еще держался на ногах, хотя и шатался. Еще один его удар настиг Барри, но он даже не вздрогнул и тут же коротко и резко рубанул правой в верхнюю часть живота, а потом согнутой левой — в лицо противника.

Тому еще удалось развернуться, но в этот момент Барри отвлек его внимание, и Прайс, проскочив по инерции несколько шагов, чуть не ткнулся носом в землю. Не успел он опомниться, как его настиг сокрушительный удар слева, а потом еще и еще. Тэйлор обладал поистине бычьей силой и считал себя в неплохой форме, но, как выяснилось, он совершенно не умел драться. Широко расставив ноги и с трудом сохраняя равновесие, силач неуклюже развернулся, чтобы встретить противника лицом к лицу. Словно играя, Барри слегка ткнул его слева в челюсть, послав затем в нокдаун резким коротким ударом справа. Тэйлор потерял ориентацию, и последний удар свалил его на землю почти без сознания.

Прошло несколько минут. Прайсу удалось встать на колени, но ноги отказывались его держать, и он был вынужден ухватиться за изгородь. Барри протянул ему руку.

— Я не в обиде на тебя, может, забудем об этом? Мне очень жаль, приятель, но ты сам напросился. Драться ты совершенно не умеешь, так что надо учиться проигрывать.

Тэйлор сделал вид, что не заметил протянутой руки.

Барри пожал плечами и тяжело вздохнул.

— Извини, Кэнди. Жаль, что все так вышло.

— Тебе лучше уехать, — сухо сказала она.

Он кивнул и, вскочив в седло, тронул лошадь шпорами. Погрузившись в невеселые мысли, молодой человек долго ехал по равнине, не обращая внимания на пыльную серую землю под копытами коня.

Тэйлор осторожно потрогал разбитое лицо и, застонав от боли, коснулся опухшей губы.

— Черт, ты, наверное, считаешь меня полным идиотом.

— Нет, Прайс, ну что ты. — Кэнди с жалостью вгляделась в его казавшееся незнакомым лицо и с сочувствием покачала головой. — Наверное, все мы сделали ужасную ошибку.

Тэйлор скривил губы и неожиданно добродушно хмыкнул.

— Да уж, похоже на то.

Открыв дверь в большую гостиную, Кэнди с удивлением обнаружила, что в доме гости. Пять или шесть фермеров с соседних ранчо вполголоса толковали о чем-то с ее отцом. Здесь были Джим Хилл и Джо Стэнгл. За столом сидели Кэб Кэссиди и Рок Дулин, а позади них стояли, обсуждая что-то, Винни Лэйк, Харди Бенсон и еще какой-то незнакомый ей крупный широкоплечий человек, которого она раньше не встречала.

— Надо что-то решать, ребята, или всем нам конец, — говорил Бенсон, — мои коровы дохнут как мухи!

— Мои тоже, — мрачно кивнул Стэнгл, — все водоемы пересохли, травы нет.

— Если хотите знать, тут не в одной засухе дело, — вмешался Дулин, — по-моему, тут еще кое-кто промышляет, угоняя скот.

— Побойся Бога, Дулин, скот не пропадал ни разу с тех пор, как мы избавились от того бандита, помнишь, Берта Скуви и его головорезов.

— У паршивого мексикашки всегда водятся деньги, — проворчал сквозь зубы Стэнгл, — интересно, откуда они берутся?

— Господи, да если бы вы хоть раз увидели его ранчо, не задавали бы дурацких вопросов! — вдруг не выдержала Кэнди. — Почему вы не послушали его тогда?! Сейчас все могло бы быть по-другому!

Отец бросил на нее тяжелый взгляд исподлобья.

— Кэнди? О чем ты говоришь, девочка? Ты была у него? Когда?

— Сегодня, — как можно равнодушнее объявила она. — Он пригласил меня посмотреть, вот я и подумала, а почему бы и нет?!

— Так ты что, ездила на ранчо к этому вонючему чикано?

— Помолчи-ка, Том. — Стэнгл поднял руку и обвел взглядом взволнованных фермеров, затем с любопытством посмотрел на Кэнди. — Ты хочешь сказать, у него там есть трава?

— Ну да. — Кэнди была польщена тем жгучим интересом, с которым все эти мужчины слушали ее. — Его долина вся зеленая и такая красивая! У него много воды, он рассказывал мне, как построил запруды, а теперь они превратились в маленькие озера. Его скот не страдает от жажды. Он выращивает пшеницу. Это просто чудо, никогда бы не поверила, если бы не видела сама!

— Пшеницу?! — недоверчиво воскликнул Хилл, переглянувшись с остальными. — Ты утверждаешь, что он не только разводит скот, но и выращивает что-то?

— Да нет, он сажает совсем немного, не на продажу, а так, чтобы самому хватало.

— Скажи-ка, Кэнди, ты действительно своими глазами видела и траву и воду? — все еще сомневаясь, недоверчиво переспросил Хилл.

— Да, видела, и он добился всего сам за какие-то четыре года! Кстати, он не сделал ничего, что вам было бы не под силу! И теперь его земля цветет, как встарь. Да, конечно, я все это видела собственными глазами, — торжествующе закончила она.

— Так ты, значит, теперь с ним водишь дружбу? — с мрачной иронией в голосе поинтересовался Дулин.

— Какие глупости, Рок! Конечно нет, я только пытаюсь втолковать вам, что он оказался прав во всем. И теперь вы ломаете руки, видя, как умирает ваш скот, а он процветает.

Склонившись к самому ее лицу, Стэнгл обдал ее запахом табачного перегара.

— А где же он взял воду? Не из Хлопкового ли ручья?

— Да, он запрудил его, и Спрингс-Вэлли тоже. И посадил деревья вдоль берегов, корни которых не дают земле осыпаться и хорошо удерживают врагу.

— Ну вот и славно. — Стэнгл в восторге хлопнул себя по колену. — Что, ребята, похоже, это решает наши проблемы!

— При чем же здесь мы? — В голосе Дрейка звучала безнадежность.

— А при том. У этого парня полно воды. Почему бы нам не сломать ту дурацкую Изгородь и не пустить к нему коров? Наш скот умирает от жажды, а этот ворюга-мексиканец забрал всю воду и живет себе припеваючи. Разве это справедливо?!

Наступила тишина. Наконец Кэссиди откинулся на спинку стула и, вытянув длинные худые ноги, заговорил:

— Ты считаешь, что после того, как столько лет мы все чуть не плевали ему в лицо, у кого-то из нас хватит смелости попросить этого парня помочь нам с водой?

— А ни о чем просить не надо! — лениво процедил сквозь зубы Стэнгл. — Мы разрушим Изгородь и пустим вперед скотину. Коровы сами отыщут и воду и траву.

— Но мы не можем так поступить, — запротестовал Дрейк. — Это же незаконно!

— Незаконно? — взвился Стэнгл. — С каких пор тебя это волнует? Или хочешь увидеть, как все твои коровы передохнут?

— Ребята, это уже не шутка, — возмутился Кэссиди, переводя взгляд с одного смущенного лица на другое. — Вы не посмеете! Никто из вас не пойдет на это.

— А вот тут ты ошибаешься, дружище, — раздался голос Рока Дулина. — Я на все пойду, лишь бы спасти свой скот. Да и ты так думаешь, я уверен, только руки замарать боишься.

Оцепенев, Кэнди с ужасом смотрела на Дулина.

— Нет, Рок, — спокойно возразил Кэссиди. — Я не боюсь замарать руки, но считаю, что играть нужно честно. Мы много лет травили парня и, наверное, превратили его жизнь в ад. Вспомните-ка, как каждый старался заставить его все бросить и уехать. Мы даже построили эту проклятую Изгородь, отрезали его от города. И все-таки, несмотря на это, он остался. Он долго пытался образумить нас и помочь сберечь нашу землю и скот. Но куда там! Мы слишком горды, чтобы прислушаться к советам какого-то мексиканца! А теперь, словно этого мало, вы хотите еще разрушить то, что он создал собственными руками! Ну и на сколько дней хватит травы на его маленьком ранчо, если вы все пригоните туда своих изголодавшихся коров?! Ведь у нас всех вместе взятых не меньше семи, а то и восьми тысяч голов!

— Какое мне до него дело! — Стэнгл грохнул по столу пудовым кулаком. — Разве он был с нами, когда мы поселились в этой долине? А сейчас мне нужно сохранить мой скот, и ради этого я на все пойду!

— Ну, насколько я знаю этого парня, — вступил в разговор Хилл, — за здорово живешь он со своей землей не расстанется.

— Надеюсь, что так, — злобно ощерился Стэнгл, — вот и сведем счеты! А то я уже слышать не могу о нем и его хваленом ранчо. Подумать только, какой-то вонючий мексиканец таскает золото прямо из-под ног! Да еще тычет мне его в нос. Он, видите ли, хочет меня учить жить!

— А что, если он будет сражаться? — тихо спросил Дрейк.

— И давно ты стал волноваться из-за такой ерунды? — с неприязнью, которую и не пытался скрыть, посмотрел на него Дулин. — Разве не ты пристрелил в свое время пару крутых парней из шайки Скуви?

Кэнди никак не могла собраться с мыслями, ей казалось, что она все глубже и глубже погружается в какой-то темный ужас. Она обвела испуганным, недоверчивым взглядом так хорошо знакомые лица.

— Господи, неужели вы пойдете на это?! Что ты за человек, Джо Стэнгл?! Вы собираетесь за несколько часов разрушить то, что он создавал своими руками несколько лет! Все уничтожить!

— Но ведь это может спасти наши стада, мисс Кэнди, — примирительно сказал Бенсон. — Мы же должны подумать о своих семьях. Возьмите, к примеру, вашего отца, у него дела идут не лучше, чем у меня, а я так вообще по уши в долгах.

— А как бы вы, интересно мне знать, поступили, если бы Барри здесь не было? Чтобы вы делали, если бы я не сваляла дурака и не рассказала вам о его ранчо?

— Но его ранчо существует, и это — удача для нас, — возразил Дулин, — и благодаря вам, деточка, мы теперь знаем, что там наш скот найдет и корм, и воду. А если этой воды хватит до начала дождей, то мы, глядишь, и выкрутимся. Я — за!

— Я тоже согласен, — объявил Стэнгл.

— Нет, так не пойдет! — возмутился Дрейк. — Если у него есть вода, так она ему и принадлежит, раз он сам ее нашел и сумел сохранить.

— Ну вот что, Том, — нетерпеливо прервал его Стэнгл, всем своим видом показывая, что говорить больше не о чем, — если тебе не дорога собственная скотина — дело твое. А я, черт возьми, не хочу потерять свое стадо. Да и потом, если бы в твоих водоемах была вода, разве ты не помог бы мне по-соседски, не предложил бы поделиться? Почему же, в конце концов, этот парень отгораживается от всего света и живет так, как будто нас тут нет?

Кэссиди наконец не выдержал. Последняя реплика Стэнгл а окончательно вывела его из себя.

— Скажи-ка на милость, а разве этот парнишка возвел ту проклятую Изгородь?! Что-то мне помнится, будто и тут ты руку приложил, Стэнгл.

— По-моему, все ясно. — Стэнгл предпочел сделать вид, будто ничего не слышал. — Все обсудили, обо всем договорились. Значит, так: разбираем Изгородь, загоняем скот в долину, а там будет видно. Лично я не собираюсь молча смотреть, как мои коровы дохнут от голода и жажды одна за другой, в то время как он купается в воде за своей Изгородью и плюет на нас.

— Я, пожалуй, с вами, — кивнул Харди Бенсон, — еще немного, и я разорен. Мне деваться некуда.

— В самую точку попал, — буркнул Винни Лэйк.

Кэб презрительно оглядел всех и выпрямился во весь рост.

— Ладно, с этих что взять. А ты, Том, неужели и ты с ними?

Дрейк колебался. Ему казалось, что он слышит жалобное мычание умирающих от жажды коров, а перед глазами внезапно появилась внушительная цифра его долга в магазине Мейера.

— Да, — глухо выдавил он. — У меня нет выбора.

Кэссиди еще раз обвел всех взглядом из-под косматых, насупленных бровей и, презрительно сплюнув, направился к выходу.

— Да пусть лучше все мои коровы передохнут! — возмутился он. — Доброй ночи, джентльмены! — И хлопнул дверью.

Вскочив, Дулин метнулся к тому месту, где оставил свою винтовку.

— Будь я проклят, если позволю этому сукиному сыну…

— Лучше и не пытайся! — сухо предупредил его Хилл. — Ты мертвец, если выстрелишь в спину Кэбу Кэссиди. — Он оглядел оставшихся фермеров и недовольно нахмурился. — Не по нутру мне то, что вы задумали, и хочу, чтобы все об этом знали.

— Ну ладно, — грубо оборвал его Стэнгл. — Итак, кто с нами? Дулин, Лэйк, Бенсон, Дрейк и Хилл. А ты как, Маккессон?

— С вами, ребята, — откликнулся тот. — Я всегда терпеть не мог этого паршивого мексиканца.

Том Дрейк с сомнением взглянул на него. Курт Маккессон, крупный, угрюмый человек, со смуглым, словно вырубленным из камня лицом, появился в их краях совсем недавно. Всего один раз Дрейку довелось видеть его в ярости, но он сразу понял, что от этого бродяги с лицом убийцы лучше держаться подальше. Тот забил лошадь до смерти, прежде чем кто-то успел вмешаться. После того случая Дрейк возненавидел Курта, и его давно уже беспокоило, что Маккессон проявляет уж слишком повышенный интерес к Кэнди. При виде ее в глазах этого садиста загорался опасный огонек, что пугало Тома.

Выпрямившись, Джо Стэнгл заговорил. В голосе его слышалось явное удовлетворение.

— Встречаемся у долины Ив утром в понедельник. Как только разберем Изгородь, скот ринется в долину, и остановить его будет уже невозможно.

С трудом борясь с подступившей к горлу тошнотой, Кэнди молчала, ей казалось, что она. вот-вот упадет в обморок от ужаса и стыда за отца. Девушке хотелось крикнуть, чтобы они остановились, но она прекрасно понимала, что теперь ее никто не станет слушать. Их безнадежное положение, их горе и отчаяние, искусно подогретые благодаря жгучей ненависти Стэнгла и угрюмой жестокости Дулина, втянули всех этих простых, трудолюбивых людей в нечто такое, о чем, она была уверена, все они будут жалеть до конца дней. А теперь они готовы на преступление ради временной передышки. Мужчины расходились один за другим, и, наконец оставшись наедине с отцом, Кэнди решительно повернулась к нему.

— Неужели ты не мог остановить их, отец?! Ты не должен позволить им разрушить все, что создал этот бедняга!

— Бедняга, скажешь тоже! Разве у него есть право одному поить свое стадо, когда наш скот умирает от жажды?!

— А кто строил запруды? Может, ты или твой дружок Джо Стэнгл?! Что вы оба сделали для того, чтобы ваш скот уцелел? Сидели вместе с остальными бездельниками и смеялись над Барри, пока он работал засучив рукава!

— Замолчи, девчонка! — взревел Дрейк, еще больше разозлившись, так как сам в глубине души сознавал, что она права и то, что они задумали, не только незаконно, но еще и подло по отношению к человеку, не причинившему им никакого вреда. — Я не потерплю, чтобы ты водила дружбу с этим полукровкой! И уж тем более не позволю тебе обсуждать мои поступки! — гремел Том.

— Папа, — голос Кэнди стал холоднее льда, — постарайся понять меня. Барри Меррано не такой человек, чтобы сдаться без боя. Если вы придете к нему, он будет сражаться, и кто-то может погибнуть. На твоем месте я бы десять раз подумала, прежде чем ввязываться в эту грязную затею. Это совсем не то, что прогнать шайку бандитов Скуви! Вы сами станете как они, а в нашей стране закон таких не прощает.

Поразмыслив над ее словами, отец вздохнул.

— Не выдумывай, дочка! Он полукровка и не будет драться! Да конечно же побоится. Джо Стэнгл издевался над ним, как мог, а он все стерпел. Этот парень не решится!

— Тогда, может, тебе будет интересно взглянуть на Прайса Тэйлора? Он тоже был уверен, что Барри Меррано не будет драться.

— Что?

— Барри проводил меня сегодня до самого ранчо. Он вел себя как настоящий джентльмен. Но Прайс оскорбил его, и Меррано преподал ему хороший урок на всю жизнь.

— Ты утверждаешь, что этот мозгляк избил Прайса Тэйлора?! Девочка, ты сошла с ума!

— Пойди посмотри сам, если не веришь мне! И заодно спроси своего старшего ковбоя, испугался ли его Барри. Да, кстати, когда-то ведь и ты тоже пытался запугать его и заставить уехать, да только ничего не вышло! Он никогда не был трусом. А теперь у него есть что защищать! — Она помолчала немного. — Запомни мои слова, папа. Он будет сражаться, и если кто-то погибнет, его кровь падет на ваши головы!

Дрейк только возмущенно фыркнул в ответ, но слова дочери поразили его. Кэнди достаточно хорошо знала отца, чтобы понимать — эта затея вовсе ему не по душе, он согласился только из чувства солидарности, поскольку считал, что обязан до конца быть вместе с людьми, рядом с которыми год за годом прожил долгую трудную жизнь, кого хорошо знал и любил, с кем раньше делил и радость и беду. Он согласился пойти за ними потому, что это сулило хоть какой-то выход, могло спасти от разорения и голода. Да и был ли у него выбор?

Когда-то Том Дрейк сражался с индейцами, угонщиками скота, бандитскими шайками. Он был храбрым человеком и уважал храбрость в других, и поэтому сейчас он молчал, отлично сознавая, что, будь на месте Меррано, тоже дрался бы до конца на своей земле. Ему никогда не нравилось убивать, одно время он искренне надеялся, что у мальчишки хватит ума сбежать; слушая Кэнди, он все больше сомневался в этом.

— Папа? — Тихий голос дочери насторожил его. — Я хочу тебя предупредить — если не передумаешь, я встану бок о бок с Барри Меррано! Я возьму твою винтовку и пойду с ним до конца, каков бы ни был этот конец!

— Что?! — Отец смотрел на Кэнди, не веря своим ушам. Но, заглянув в глаза дочери, которую очень любил, Том вдруг увидел в ней что-то до боли напоминавшее ему жену и его самого почти тридцать лет назад, когда их, совсем молодых, переполняли надежды и жизнь еще не успела потрепать.

Не сказав больше ни слова, Кэнди повернулась и выбежала из комнаты, где остался старый человек, уязвленный в самое сердце, раздираемый сомнениями и стыдящийся самого себя. Услышав, как хлопнула дверь, он рухнул в кресло, да так и остался, не в силах пошевельнуться.

Вдруг он почувствовал, как слаб и как безумно устал. Он сидел и смотрел в огонь и видел высохшие ручьи, деревья со скрученными от жары листьями и свой умирающий скот. В языках пламени гибло все, что он любил и за что боролся всю свою жизнь. Перед его мысленным взором пронеслись прожитые годы, когда он работал и сражался, не жалея сил, уверенный в своей правоте. Только когда за окном стало светлеть, он понял, что просидел так всю ночь.

Случилось это вечером в пятницу. А уже ранним субботним утром небольшая чубарая лошадка с неуклюжим седоком бодрой рысцой миновала Зеркальную долину и, обогнув огромные каменные глыбы, свернула к проходу в скалах, явно направляясь к ранчо Барри Меррано. Клайд Мейер принял очень важное для себя решение, и вот пришло время выполнить его. Правда, пока он ничего не знал о том, что доведенные до отчаяния фермеры собрались напасть на ранчо Барри. Его терзали собственные заботы: похоже, ни у кого в долине не осталось наличных денег, и он решил обратиться к единственному человеку, который мог ему помочь.

Как он и рассчитывал, вход в туннель оказался свободен, и, немного поколебавшись, торговец тронул каблуками своего конька и погрузился в темноту. Выехав в долину, он на мгновение зажмурился от внезапно брызнувших лучей солнца, но как только восстановилось зрение, тут же увидел Барри Меррано, стоявшего на пороге своего дома. Клайд догадался, что стук копыт его лошади, многократно усиленный эхом в пещере, должно быть, хорошо слышен в каждом уголке дома.

Мейер молодцевато въехал во двор и наклонился, чтобы зацепить поводья за колышек забора, потом осторожно спешился, тихонько чертыхаясь сквозь зубы, так как давным-давно не ездил верхом и порядком устал от дороги.

— Привет, сынок! — приветствовал он Барри. — Надеюсь, не слишком неприятный сюрприз для тебя?

— Входите, — пригласил хозяин, — я только что вернулся, запруду прорвало в одном месте, пришлось срочно чинить, ведь воды и так немного. Похоже, какая-то зверюга постаралась, еще чуть-чуть, и вода совсем ушла бы.

— О-го-го! — Мейер огляделся по сторонам, не скрывая восхищения. — Будь жива твоя мать, она гордилась бы тобой. Молли была чудесная женщина, необыкновенная, поверь мне!

— Спасибо, приятно это услышать. Я очень любил ее.

Позже, когда они сидели в доме, попивая крепкий кофе, Мейер наконец решился:

— Сынок, я ведь к тебе приехал не просто так, мне нужна помощь. Оптовики недавно отказали мне в кредите, требуют заплатить наличными. А у меня в магазине совсем пусто и, если кто-нибудь приедет за припасами, сам понимаешь, что будет.

— Сколько вам нужно?

— Страшно даже сказать, — пятьсот долларов, не меньше. Если хочешь, могу за эту сумму уступить тебе половинную долю в своем бизнесе. Конечно, дурак я, что давал кредит всем и каждому. Так ведь я здесь с первого дня, сынок. Они, в общем, неплохие люди и дело свое знают. Каждый из них расплатится со мной, даже если это будут их последние деньги, но ведь сейчас меня этоне спасет.

— А что будет, если вы не достанете денег? Вам придется закрыть магазин?

— Да уж, видно, беды не миновать.

— А как же тогда быть владельцам ранчо?

— Боюсь даже думать об этом. Все дело в том, что из-за проклятой засухи скот так отощал, что, пожалуй, ни одной коровы из нашей долины сейчас не продашь. Нужно года два, чтобы фермеры смогли встать на ноги, а у них уже ни еды, ни воды, ни припасов.

Меррано задумчиво смотрел в чашку, как будто искал там ответ. Смуглое, обветренное лицо его стало не по-юношески суровым. Наконец он вздохнул.

— Так и быть. Я готов дать вам деньги и стать вашим партнером, но с условием: никому ни слова!

Похоже, это встревожило Мейера.

— А фермеры? Как насчет товаров для них? Все они — мои друзья, не могу же я бросить их в трудную минуту!

— Конечно. Я вовсе не собирался выбивать у них скамейку из-под ног. В конце концов, надо же кому-нибудь доверять. Может, теперь, получив урок, они наконец перестанут упираться и бездумно разорять и самих себя, и свои земли.

Лицо Мейера расцвело от радости, казалось, с души его свалился камень.

— А ведь я струсил, сынок, честно тебе признаюсь. Мне же больше не на что было и надеяться. — Уже взгромоздившись на лошадь, он вдруг нагнулся к уху Барри. — Ты вот что, сынок, будь осторожен. Этот Джо Стэнгл — темная лошадка, да и Дулин такой же. От них всего можно ждать.

— Спасибо, я учту.

Мейер уехал. Барри вернулся в дом и, задумчиво насвистывая что-то, принялся смазывать и протирать винчестер. Подумав немного, он достал портупею и надел ее. Пришло время перегонять скот с пастбищ Длинного ущелья обратно в долину. Не имело смысла дольше оставлять его там. Через пару недель можно будет продать не меньше тридцати голов в Арагоне. Это позволит сэкономить корм и воду, а ему добавит немного наличных.

Он уже вывел из стойла лошадь и собрался вскочить в седло, когда из туннеля до него донесся топот копыт, многократно повторенный эхом. Барри обернулся и не поверил своим глазам — навстречу ему скакала Кэнди.

Заметив расстроенное и испуганное лицо девушки, он схватил ее за руку.

— Кэнди, с тобой что-то случилось?!

Торопясь и глотая в спешке слова, она рассказала ему о том, что произошло после его отъезда, как ее отец и другие фермеры договорились согнать весь свой скот в его долину.

— Пожалуйста, Барри, не осуждай отца! Он каждый день видит, как дохнут коровы, и просто не может ни о чем другом думать!

— Я понимаю, — тяжело вздохнул он, — беда в том, что и этой воды хватит ненадолго, если они пустят в долину весь скот. Маленькие водоемы иссякнут почти сразу же или будут затоптаны обезумевшей от жажды скотиной, а что касается построенных мной запруд, так и их запасы иссякнут в течение нескольких часов. И что это им даст? Я разорюсь вместе со всеми, только и всего, и ранчо мое погибнет! Поверь мне, Кэнди, я бы рад помочь, если бы мог. Однако у них все же есть шанс поправить свои дела, если, конечно, возьмутся за ум. Знаешь холмы Уайт-Хорс? Там достаточно воды, и они могли бы воспользоваться ею, правда, это чертовски трудно.

— Они тебя не послушают, Барри. По крайней мере, сейчас.

— Тогда и я ничего не обещаю, Кэнди. Понимаешь, когда-то они разбили сердце моей матери, а отец из молодого веселого ковбоя превратился в угрюмого, одинокого человека. Я могу только одно — и так поступил бы на моем месте и твой отец, и любой другой из этих фермеров, которые собираются разорить меня, — я буду сражаться. И суждено мне погибнуть или победить — я останусь на своей земле! — Он обнял ее за плечи и мягко повернул лицом к долине. — Взгляни, — указал он на сияющую свежей зеленью землю. — Перед тобой то, чего я добился за четыре тяжких года: я работал, боролся за то, чтобы эта земля стала такой живой и прекрасной. Днем и ночью, всегда совсем один! Иногда я был несчастен так, что думал: еще немного — и сойду с ума! Собственными руками я соорудил эти запруды, и у меня есть вода. Я таскал камни, чтобы привести в порядок этот дом, в нем каждая вещь сделана мной, я даже сам смастерил всю мебель, что стоит в нем. Теперь это — часть меня, и так просто я ничего не отдам! Им придется сначала убить меня, чтобы пустить свой скот в долину. И знай, если стадо все же появится здесь, внизу, значит, меня уже нет. Но я погибну не один! Скажи это своему отцу, Кэнди, может быть, хоть он послушает тебя. Пролитая кровь не спасет от голода их стада, но если они хотят крови, они ее получат!

— Они убьют тебя, Барри. Их слишком много.

— Я не один. Не смейся надо мной, я понимаю, что все это звучит глупо и сентиментально, но мне кажется, что мать и отец сейчас со мной рядом. Ведь раньше, до того, как стала моей, эта земля принадлежала им, они были здесь счастливы. И души всех тех, кто до меня сражался, защищая свой дом, тоже будут со мной.

— Барри, я предупредила отца, что, если он не одумается, я приду сражаться рядом с тобой.

Ему показалось, что он ослышался. Он провел кончиком языка по пересохшим от волнения губам.

— Ты сказала отцу что?!

— Ты все правильно понял, Барри. И я клянусь, что так и сделаю.

Онемев от волнения, он стоял и смотрел на нее, но потом покачал головой.

— Нет, как бы сильно я ни ценил твою храбрость и благородство, я не могу допустить, чтобы тебе пришлось стрелять в родного отца. Это мое дело и моя битва. Спасибо, что предупредила, но сейчас тебе лучше уехать. И знай, что бы ни случилось, я до последнего вздоха буду помнить твои слова!

— Хорошо, я уеду, но, ради Бога, Барри, будь осторожен! Джо Стэнгл ненавидит тебя! И еще. С ними один человек, Маккессон, я его не знаю, но он пугает меня!

После того как вдалеке стих стук копыт ее лошади, Барри долго сидел на крыльце дома, глубоко задумавшись и время от времени поглядывая на зеленую долину. «Пожалуй, не стоит сейчас перегонять коров на новое пастбище», — решил он и вошел в дом.

Давно привыкнув жить и трудиться в одиночку, он всегда рассчитывал только на самого себя и сейчас принялся обдумывать все, что ему потребуется для обороны ранчо. Он давно предвидел, что рано или поздно это должно случиться, радовало его только то, что сама природа сделала его ранчо почти неприступным. Столовая гора и Шея закрывали доступ в Зеркальную долину, и попасть в нее можно было, только сломав Изгородь и пробравшись по туннелю. С другой стороны лежал каньон, спускавшийся в Длинное ущелье, но и оттуда ему не грозила опасность нападения. Каньон простирался не меньше чем на семьдесят миль, а дальше дорога вела через резервацию, где индейцы не потерпели бы присутствия шайки вооруженных людей.

Даже сейчас, с минуты на минуту ожидая атаки, когда обезумевшие от отчаяния люди готовились уничтожить все, что ему дорого, чтобы спасти свой собственный скот, он невольно ловил себя на том, что не испытывает к ним ненависти. Скорее в его душе была жалость: он прекрасно понимал, какую боль должен испытывать животновод, видя, как гибнет его стадо. Фермеры и сами напоминали ему стадо коров. Подгоняемые голодом и жаждой, они слепо следовали за своими вожаками. Но он так же ясно видел, что его скромные запасы воды лишь на несколько дней продлят агонию.

Что касается Стэнгла и Дулина, то их ненависть к Барри, сыну прекрасной Молли, отвергшей когда-то их чувства, была искренней и неизбывной.

Холодная усмешка искривила его губы, и он почти с радостью принялся думать о том, что скоро они наконец встретятся лицом к лицу.

К воскресенью в голове Меррано постепенно сложился план обороны. К полудню он уже вырыл несколько ям и заполнил их порохом, зная, что при необходимости попадет в них с одного выстрела.

Взобравшись по отрогам столовой горы на самый верх, Барри внимательно оглядел Зеркальную долину. Когда-то, много лет назад, ему, мальчишке, отец подарил полевой бинокль, и вот теперь он видел в него, как далеко-далеко над горизонтом поднялось большое облако пыли и стало медленно приближаться. Барри с горечью понял, что фермеры не передумали и гонят своих коров, направляясь к Виллоу-Спрингс. Пока скот еще не дошел до долины, где, как ему сказала Кэнди, ковбои с разных ранчо должны были встретиться, чтобы соединить свои стада в одно. Но он не сомневался, что к утру это уже будет сделано.

По дороге домой он закрыл выход из туннеля тяжелыми бревенчатыми воротами, а затем, оседлав коня и ведя в поводу тяжело нагруженную вьючную лошадь, торопливо направился к Изгороди.

На сей раз он осмотрел ее очень внимательно, куда внимательнее, чем когда ее только что построили. Фермеры потрудились на славу, она и сейчас выглядела достаточно прочной, а та стена, что он построил сам, казалась и того крепче. Разобрать их, чтобы сделать проход для скота, будет не так-то просто. Взбираясь по узкой тропинке в гору, он устроил два наблюдательных пункта, один за другим, оставив в каждом достаточно боеприпасов. Если потребуется, он быстро поднимется туда так, что никто его не заметит.

На обратном пути Барри остановился и опять окинул Изгородь испытующим взглядом. Нет, никакое стадо, даже очень большое, не смогло бы ее сломать, тут понадобится немало усилий, а может, и динамит.

Сняв привязанный к седлу вьючной лошади лом и орудуя им как рычагом, он принялся один за другим выворачивать из земли огромные валуны и острые обломки скал и сваливать их вниз, по обе стороны тропы, чтобы еще сильнее сузить проход.

Пройдя еще немного назад по тропе, он навалил с краю огромную кучу камней, оставив за ней винтовку и достаточно патронов, потом тщательно замаскировал следы своей деятельности, придав груде камней вид обычной осыпи. Барри трудился не покладая рук, пока на землю не спустились сумерки и вдалеке не заклубилась пыль. Он почувствовал, как под ногами чуть задрожала земля — это двигалось огромное стадо.

Как Барри ни боялся даже на минуту покинуть свои укрепления, пришлось все-таки ненадолго вернуться домой, чтобы на скорую руку приготовить обед и подкрепиться. Он как раз собирался сесть за стол, когда услышал, что кто-то кричит. Голос доносился из туннеля.

— Меррано! — Наконец он разобрал свое имя и удивился, узнав, кто зовет его. — Это я, Кэб Кэссиди! Мне нужно поговорить с тобой.

Сжимая в руке винтовку и чувствуя под мышкой приятную тяжесть револьвера, Барри, не колеблясь ни минуты, направился к выходу из туннеля.

— Я слышу, Кэб. В чем дело, зачем ты пришел?

Великан нетерпеливо загрохотал прикладом по толстым бревнам ворот.

— Эй, Меррано, пропади оно пропадом, я не умею красиво говорить! Но зато я пока еще могу соображать, что хорошо, а что плохо, и понять, что порядочно, а что нет. Поэтому я и пришел сюда. Не желаю иметь ничего общего со Стэнглом и его шайкой! У меня здесь винтовка и достаточно патронов. Можешь с этой минуты считать меня своим партнером.

— Ты действительно хочешь сражаться вместе со мной? — не веря своим ушам, спросил Барри и вдруг вспомнил, что Кэнди рассказывала об этом человеке.

— Да, мой мальчик, ты все правильно понял. Хочу доказать этим баранам, что остались еще на свете порядочные люди и никакой паршивый койот вроде Джо Стэнгла не заставит меня поступать по-своему.

Барри прислонил к скале винтовку и широко распахнул ворота.

— Добро пожаловать, Кэб! Даже и сказать не могу, как я рад тебе!

Двое мужчин повернули к дому. С удовольствием потягивая горячий кофе и объясняя Кэбу, как устроил свою систему обороны, Барри увлекся и вдруг неожиданно услышал довольный смешок Кэссиди.

— Хотел бы я полюбоваться, какое выражение лица будет у Джо Стэнгла, когда он появится у Изгороди! — И он захохотал во все горло.

Они решили по очереди караулить проезд в долину, но похоже, что фермеры не спешили. Настала очередь Барри заступить на дежурство, когда у выхода из туннеля появился еще один нежданный гость. Нет, сразу два!

Впереди на своем чубаром коньке, перекинув винтовку через седло и довольно улыбаясь, выехал из темноты Клайд Мейер, а из-за его спины выглядывало улыбающееся личико Кэнди. Заметив, как озабоченно сдвинул брови Меррано, она быстро затараторила, не давая ему и слова вставить:

— О'кей, если ты не хочешь, чтобы я сражалась, спорить не буду, но ведь я могу вам готовить, варить кофе и еще что-нибудь делать. Ведь вы же не можете сражаться на голодный желудок?

— Хорошо, хорошо, я не возражаю, если честно, даже рад, что ты приехала. Давай, Мейер, нам лучше двигаться поближе к дому. Следи за туннелем, Кэнди, — распорядился Барри, снова повернувшись к девушке. — Как услышишь, что кто-то пробирается к нам, крикни, чтобы они убирались прочь. Если не послушаются, пальни в воздух пару раз, а если я это не остановит их, тогда поджигай фитиль.

Лицо ее вытянулось и слегка побледнело, потемневшие от страха глаза показались ему огромными.

— Не волнуйся за меня, Барри, я все сделаю, как ты сказал. Они сами напросились.

Солнце садилось, в сумерках все казалось каким-то призрачным и таинственным, порой незнакомым, но до настоящей темноты было еще далеко. Когда они подъехали к дому, гигант Кэссиди сполз с валуна, на котором отдыхал, и двинулся им навстречу.

— Здорово, Мейер, дружище. — Он радостно хлопнул торговца по плечу. — Вступил в действующую армию, как я понимаю?

— Да, сам видишь.

Вдруг Кэссиди замолк на полуслове и стал внимательно прислушиваться, широкие плечи его казались вырубленными из каменной глыбы на фоне вечернего неба, а веселые голубые глаза, когда он обернулся, точь-в-точь напоминали две льдинки.

— Они приближаются, — процедил он сквозь зубы, — нам лучше вернуться к Кэнди, ребята.

— Давайте, я попробую отговорить их, — предложил Меррано, — мне все-таки хотелось бы избежать кровопролития.

— Сомневаюсь, что тебе это удастся, — пожал широченными плечами Кэссиди, — там командует Стэнгл.

Подпустив поближе группу всадников, скакавших впереди огромного стада, Барри выехал из-за прикрытия и, подняв винтовку, выстрелил в воздух. Некоторые лошади от страха встали на дыбы, другие испуганно заржали. Всадники натянули поводья.

— Поворачивайте лучше домой, парни, — крикнул он, привстав в стременах. — Клянусь, что никто не переступит через эту Изгородь, ни сегодня, ни когда-либо потом! Я человек мирный и не хочу стрелять, но, Бог свидетель, готов защищать до последней капли крови то, что принадлежит мне по праву.

Плечом к плечу рядом с ним встал известный всем гигант.

— Эй, ребята, я на его стороне, — крикнул он. — И даю вам слово Кэба Кэссиди: первый, кто попытается переступить через проволоку, получит пулю!

За ним подал голос Клайд Мейер:

— Хилл, дружище, ты здесь? — Он вышел вперед. — Ты ведь знаешь меня, я никогда не воевал, но сейчас я с ними. В этой стране должны быть справедливость и закон. Послушайтесь моего совета, друзья, поезжайте домой, пока не случилось того, о чем мы будем потом жалеть всю жизнь.

— Мейер?! — Голос Хилла дрогнул. — Так, значит, ты предал нас?

— Я никогда не был предателем. Защищать того, на чьей стороне закон, — не предательство. Если у тебя осталась хоть капля здравого смысла, на что я сильно рассчитываю, то ты повернешь лошадь и двинешься к дому. Ты всегда нравился мне, Хилл, я уважал тебя, но, клянусь Богом, я всажу тебе пулю между глаз, как только ты дотронешься до Изгороди!

Вооруженные фермеры сбились в кучку.

— Они не посмеют стрелять в нас, — убеждал их Стэнгл, размахивая винтовкой, — они просто блефуют!

— С меня достаточно, — вдруг спокойно заявил молчавший до сих пор Прайс Тэйлор.

— Ты что, тоже полукровка? — презрительно сощурившись, бросил Дулин.

— Тебе прекрасно известно, что нет, — очень спокойно возразил Тэйлор. — Я размышлял всю дорогу, пока мы ехали сюда. Недавно у нас с Меррано вышла потасовка, он, можно сказать, честно и благородно победил меня, а когда я упал, не воспользовался этим, как поступили бы многие из вас, а подал мне руку и помог встать. Он хорошо держался, когда мы все высмеивали его и пытались выставить дураком, а теперь мы пришли на его землю и удивляемся, что он собирается защищать ее! Что же до Мейера, то он порядочнее вас, а никакой не предатель, и будь я проклят, если выстрелю в него, так и знайте!

— Тогда почему бы тебе не присоединиться к ним? — ехидно поинтересовался Дулин.

— Ты сам предложил это, Рок! — крикнул Тэйлор. — Это как раз то, что я собирался сделать! Я за свою жизнь совершил много ошибок и уж совсем не считаю себя святым, но я никогда не подниму руку на мужественного и честного человека, которого уважаю. Руки прочь, ребята! Я теперь на его стороне!

Он пришпорил коня и поскакал к Изгороди.

— Не стреляй, Меррано, — крикнул он, подняв руку. — Я с вами!

Вдруг неожиданно для всех Рок Дулин схватил винтовку и выстрелил.

Прайс Тэйлор взмахнул руками и на полном скаку рухнул на землю.

— Проклятый предатель! — пробормотал Рок, бросив исподлобья злобный взгляд в сторону остальных. — Пусть это послужит им уроком.

Ссутулив могучие плечи, Том Дрейк горестно ахнул, не сводя глаз с тела Прайса Тэйлора, лежавшего в пыли. Что теперь скрывать, он любил этого мальчика. Когда-то давно он в первый раз посадил его на лошадь. А сейчас старому фермеру казалось, что он спит и видит кошмарный сон.

Том обвел столпившихся вокруг приятелей обезумевшим взглядом.

— Господи, что же с нами происходит? — Голос его дрогнул и прервался. — Что мы наделали?!

Соскочив с коня, он бросился к неподвижному телу Тэйлора.

Лицо Джима Хилла стало белее снега. Харди Бенсон, казалось, так и не понял, что произошло, на губах его застыла неуверенная улыбка. Могло показаться, что он никак не может пробудиться ото сна. Наконец он повернулся к Року Дулину и устремил на него неуверенный взгляд.

— Но ведь это же убийство! — прошептал он, еле шевеля губами. — Самое настоящее убийство!

Дулин ощетинился, словно волк, попавший в западню. В поисках поддержки глаза его перебегали с одного ошеломленного, испуганного лица на другое.

— В чем дело? — повторял он. — Вы что, ребята, тоже желтопузыми сделались?! Давайте, наконец, покончим с этим!

Не взглянув на него, Хилл взобрался на лошадь и перекинул винтовку через плечо.

— Прайс Тэйлор был очень хороший человек, — угрюмо произнес он, — он сделал правильный выбор и поступил как настоящий мужчина. Каждый должен иметь право выбирать, как ему поступить, и даже ты, Дулин. — Он обвел взглядом молчавших людей вокруг. — А вы со Стэнглом подняли оружие против нас! Какого же дурака мы сваляли, что пошли за вами! — Он привстал в стременах. — Поехали домой, ребята!

Заметив, что Джим Хилл начал отделять свое стадо от остальных коров, Том Дрейк последний раз бросил взгляд на защитников долины и кивнул своим людям.

— Давайте поднимем Прайса, его нужно отвезти домой.

Лу Бэрроу исподлобья бросил мрачный взгляд на Дрейка.

— Хозяин, Прайс Тэйлор честный парень. Он не заслужил пули в спину.

— Знаю, Лу, но на сегодня достаточно. Мы и так натворили бед. — Он подъехал к месту, где стояли Хилл и Харди Бенсон, о чем-то переговариваясь вполголоса. — Похоже, я постарел, Джим. Не удержал ситуацию под контролем.

— Да, Том, и мы тоже.

Ковбои отогнали своих коров от чужих, разделяя стадо. Дулин безуспешно пытался заговорить то с одним, то с другим, но на него подчеркнуто не обращали внимания, словно он уже не существовал для этих людей.

Не помня себя от бессильной ярости, он обернулся к Стэнглу.

— У меня огромное желание закончить это дело в одиночку!

— И не пытайся! — посоветовал Стэнгл. — Даже если ты и достанешь Меррано, тебе не справиться с Кэссиди. Не волнуйся, мы сведем с ними счеты в свое время.

Трое мужчин внутри изгороди наблюдали, как вооруженные всадники один за другим исчезали в темноте.

— Сейчас бы поесть чего-нибудь горячего, — сказал Кэб.

Они повернули своих коней и поскакали к дому.

— Я всегда знал, что Дулин — убийца. Еще пару лет назад он уложил человека во время перестрелки в Тринидаде, — вздохнул Кэссиди. — Курт Маккессон того же поля ягода.

Мейер поднял седло и направился к своему чубарому коньку.

— Я уезжаю, ребята.

— Будь осторожен, — посоветовал Кэссиди.

— Ну, теперь никто не осмелится тронуть меня даже пальцем, — улыбнулся Мейер. — Они же тогда помрут с голоду.

Кэнди уезжала последней, и Барри собирался проводить ее. Уже возле ворот ранчо она повернулась, чтобы попрощаться, но он покачал головой.

— Я должен увидеться с твоим отцом.

— Ты уверен, что это необходимо?

— Да нет. Но если он хочет спасти хотя бы часть стада, то ему лучше выслушать меня.

Дрейк даже не поднял головы, когда они вошли. Он сидел в старом кресле, ссутулившись и обхватив руками седую голову.

— Отец, здесь один человек, он хотел бы поговорить с тобой.

Дрейк неохотно поднял голову и посмотрел на них, как смертельно раненный гризли.

— Добрый вечер, Меррано. Пришел взглянуть на старого дурака?

— Дрейк, — Барри шагнул вперед, — если вы хотите спасти свое стадо, то не теряйте времени, пока оно есть!

— Уже нет, парень. Коровы мрут одна за другой, как мухи.

— Скажите-ка, вы давно в последний раз были у Белых Холмов?

— У Белых Холмов? Лет пять или шесть назад, по меньшей мере. Да и тогда там ничего не было, кроме колючек да зарослей можжевельника.

— Мне кажется, там должна быть вода, — уверенно сказал Барри. — Когда я был в Техасе, то однажды видел, как в земле бурили артезианские скважины, а местность там точь-в-точь как в долине у Белых Холмов. Если пробурить скважину чуть ниже старой хижины трапперов, то, уверен, вы найдете воду.

Дрейк с сомнением покачал головой.

— Никогда ни о чем подобном не слышал, тем более в наших местах, — проворчал он.

— А я пробурил уже четыре таких, — возразил Барри, — и в каждой до сих пор есть вода.

Дрейк раскурил трубку и глубоко затянулся.

— Ну что ж, — тяжело вздохнул он и опустил голову. — Наверно, пришло время признаться, что я не прав. Понимаешь, сынок, мы, старики, часто бываем уверены, что знаем все на свете. — Он еще раз пыхнул трубкой и окутался дымом. — Не возражаешь, если я съезжу посмотреть твое ранчо? Кэнди все уши мне про него прожужжала.

— Конечно, буду рад. Приезжайте, когда хотите. Кстати, года два назад я даже привез из Арагона специальную машину для копания колодцев.

Он неторопливо ехал домой и радовался, что отношения с Дрейком налажены, но от Стэнгла и Дулина следовало ждать любых неприятностей. Эти двое не успокоятся, хотя и сразу скрылись после неудачного нападения. Маккессон тоже удрал вместе с ними.

Дрейку не терпелось, и он появился на ранчо Меррано уже на следующий день, вместе с ним приехали и Джим Хилл, и Винни Лэйк, и Харди Бенсон. Увидев Барри, который устанавливал новый бур, они лишь слегка кивнули в знак приветствия. Ответив таким же кивком, Меррано повел их осматривать ранчо. Внезапно Дрейк, вскинув руку, указал на небольшую земляную насыпь, которая косо пересекала склон небольшого холма.

— А это что такое? — с любопытством спросил он.

— Я заметил, что ручей в этом месте образовал промоину, — охотно объяснил Барри, — поэтому решил устроить здесь что-то вроде запруды. Она делит поток на несколько небольших струй, которые равномерно расходятся по всему склону холма и увлажняют землю. Немного ниже располагался естественный водоем. Я лишь слегка углубил его. А теперь уже образовалось настоящее озерцо, хотя, конечно, и оно заметно обмелело из-за засухи.

— Да ведь в нем и сейчас больше воды, чем у меня на всем ранчо! — в сердцах воскликнул Хилл.

Барри повел их дальше, с удовольствием показывая и озера, которые появились на его земле благодаря многочисленным запрудам, и несколько скважин, обязанных своим происхождением ему. Радушный хозяин не упустил случая и похвастался недавно появившимся колодцем с ветряной вращающейся помпой для откачки воды, которая исправно снабжала поилки на части пастбищ. Еще дальше была устроена артезианская скважина.

Познакомив гостей со всеми достопримечательностями на ранчо, Барри повернулся и не без гордости сообщил:

— Я сам засеял землю курчавой мескитовой травой и черной грамой. На каждом участке ранчо скот пасется не больше двух недель, а потом я перегоняю его на новое место, чтобы трава успевала восстановиться. Мое стадо, наверное, раза в три меньше ваших, но зато посмотрите на моих коров, какие они откормленные!

— А мои пастбища все заросли кактусами, — горестно вздохнул Дрейк.

— Эти участки надо выжечь, — посоветовал Барри, — зола послужит удобрением для истощенной земли, а огонь уничтожит сухие шипы кактусов, не повредив при этом сам стебель. Кактусы чолла, оставшиеся без колючек, — прекрасный корм для скота, так, по крайней мере, я слышал от навахо.

— Ну, тогда мне хватит моих кактусов, чтобы прокормить весь скот до Второго пришествия, — мрачно пошутил Хилл.

— Мой мальчик, — Дрейк хлопнул Барри по плечу, — ты славно потрудился! Нам бы давным-давно следовало тебя послушать!

Снова побежали дни, Барри все так же трудился от рассвета до заката, но временами от сознания своего полного одиночества на него накатывала такая тоска, что даже работа не помогала. Все валилось у него из рук, по нескольку раз в день он возвращался домой, слонялся по пустым комнатам, заглядывая на кухню, где несколько дней назад Кэнди варила ему кофе. А вечерами он подолгу засиживался у камина, где в пляшущих языках пламени ему снова мерещилась она. Наконец наступил момент, когда он не выдержал и, оседлав коня, поскакал к туннелю. Выехав из него, он прищурился от яркого солнца и вдруг застыл от удивления.

Изгородь исчезла! Не осталось и следа от скрученной толстой проволоки, столбов, даже ямы засыпали и заровняли. Все выглядело так, будто Изгороди никогда не было и в помине, будто все это приснилось ему в дурном сне. Он сдернул с головы шляпу и ликующе помахал ею.

— Видела бы ты это, мама! — громко воскликнул он.

Кэнди Дрейк, погрузившись в свои мысли, неторопливо седлала свою чалую лошадь, собираясь съездить в долину. Ей уже было известно, что Изгородь уничтожена. Отец послушался совета Барри, выжег часть пастбища, которое заросло кактусами, и загнал туда коров. Теперь появилась надежда, что удастся спасти хотя бы часть стада, а если дожди начнутся в обычное время или где-нибудь под землей посчастливится найти воду, у них появится шанс.

Ее тревожило другое. Лу Бэрроу не простил Дулину убийство Тэйлора, своего лучшего друга, и собирался в город за шерифом. Перед этим Бэрроу отправился прямиком к Дулину, в лицо назвал его убийцей, и тот схватился за винтовку. Мало кто лучше Бэрроу мог накинуть лассо на шею одичавшей корове, но стрелком Лу считался неважным. Дулин всадил в него три пули, и все удивлялись, что парень еще жив.

Рок Дулин скрывался где-то, бросив ранчо на произвол судьбы, скот падал. Джо Стэнгл и Курт Маккессон, похоже, уехали с ним.

Забавная и многообещающая мысль вдруг пришла в голову Кэнди: а не пора ли и женщинам сказать наконец свое слово? Элис, жена Бенсона, немедленно ухватилась за эту идею, и трем дочкам Лэйка она тоже пришлась по душе. Тогда, поломав голову, они решили устроить большой праздник с танцами, собрать всех вместе и заставить забыть старые обиды. А Кэнди взяла на себя обязательство съездить и пригласить Барри Меррано.

Однако на другом конце долины события принимали совсем иной оборот. На ранчо Стэнгла прискакал Маккессон, и сейчас они вдвоем сидели в пыльной, месяцами не убиравшейся гостиной за бутылкой виски. Не имея возможности выместить на ком-либо свою ненависть, Стэнгл затаил ее глубоко в душе. День за днем горечь и зависть терзали его все нестерпимей. Мысли о Барри Меррано и его цветущем ранчо жгли его огнем и преследовали даже во сне. Он ненавидел его, и чем дальше, тем сильнее. Когда-то без памяти влюбленный в Молли О'Брайен и отвергнутый ею, Стэнгл испытал жестокий шок. Он так и не смог простить ее брака с Мигуэлем Меррано. То, что Молли не давала ему шанса, ничего не меняло. Его мучительная любовь обернулась маниакальной ненавистью ко всему, что имело отношение к Молли. Стэнгл делал все, чтобы отравить жизнь Мигуэлю и заставить его бросить ранчо. Он не раз оскорблял его, рассчитывая, что мексиканец струсит, как только дело дойдет до перестрелки.

Еще большая беда заключалась в том, что у него так ничего и не вышло. Смуглый, белозубый молодой мексиканец просто смеялся ему в лицо, повторяя, что готов драться, как только Стэнгл на то решится.

Но одно дело — дразнить человека, который заведомо слабее, и знать, что не получишь отпор, и совсем другое — рисковать нарваться на пулю. Это напоминало то, как если бы Джо дразнил домашнюю собаку, а та вдруг, оскалив клыки, вцепилась ему в горло. Стэнглу с горечью пришлось признать, что трусость или храбрость не являются принадлежностью какой-либо расы или национальности, и решимость драться у него значительно ослабла.

На какое-то время он оставил Меррано в покое, но при этом испытывал муки, терзаясь подозрениями, что все его презирают за пустую болтовню и трусость. Когда на ранчо вернулся сын Меррано, ненависть в душе Джо вспыхнула с новой силой.

Оба собеседника были уже здорово навеселе. Протянув громадную руку, Маккессон неуклюже взял бутылку, и в ту же секунду Стэнгл дернул ее к себе. Минуту собутыльники смотрели в глаза друг другу, Стэнгла душила ярость. Внезапно он рванул бутылку из рук Маккессона.

Взревев от нанесенного оскорбления, Маккессон ударил приятеля кулаком в лицо, и Джо как пушинка отлетел к стене. К счастью для него, Маккессон оставил винтовку в соседней комнате.

Почти ослепнув от гнева и забыв обо всем на свете, Джо Стэнгл видел сквозь кровь, заливавшую ему глаза, как на него надвигается огромная, неуклюжая фигура. Его ярость, изрядно подогретая виски, требовала выхода. Он и сам не знал, откуда в его руке оказался винчестер, его пальцы сами несколько раз нажали на спуск.

Грохот выстрелов эхом отдался в полупустой комнате, запахло едкой пороховой гарью. Как только дым рассеялся, вмиг протрезвевший Джо вскочил на ноги.

С первого взгляда он понял, что Маккессон мертв. Великана буквально изрешетило, все шесть пуль угодили в него почти в упор. Схватив стоявшую на столе бутылку, Стэнгл одним глотком опрокинул в себя остатки виски. Потом повернулся к дверям и вышел, не оглянувшись.

Несмотря на то что пьяный угар еще гулял в голове, Стэнгл сознавал, что обречен, так как застрелил безоружного человека. Он знал, что скоро в город приедет шериф, а как только это произойдет, ни ему, ни Року Дулину надеяться будет не на что.

Вскочив в седло, Стэнгл во весь опор поскакал к долине Ив. Ему почему-то казалось, что и в этой беде, несомненно, виноват Барри Меррано. Выкрикивая неясные угрозы, он ехал туда же, что и Кэнди, и, к несчастью, пути их пересеклись на тропе, ведущей к ранчо Барри.

А в это же время, не замеченный ни одним из них, сам Меррано выехал Из ущелья, и пегая лошадка Кэнди сразу издалека бросилась ему в глаза. Между ними лежал овраг, и хотя до места, где он заметил девушку, оставалось не меньше мили, Меррано подумал, что ему очень повезет, если он успеет перехватить ее у Виллоу-Спрингс.

Он скакал вперед, напевая песенку, которую сложил одинокими вечерами, сидя у камина и стараясь хоть как-то разогнать тоску и охватившее его ужасное чувство одиночества.

Соберемся, друзья,

и бокалы наполним,

Сядем в круг у огня,

песни старые вспомним.

Жил однажды на свете

ковбой-молодец.

Он мустангов ловил,

звался Джонни-храбрец.

Он скакал по степи

на коне вороном,

И жара, и мороз -

все ему нипочем.

Гордый дикий мустанг

не сдается без боя,

Но не страшен тот враг

для лихого ковбоя.

Больной, отравленный виски и многолетней ненавистью мозг Джо Стэнгла уже не способен был спокойно воспринимать людей, более привлекательных и счастливых, чем он: все они казались ему заклятыми врагами. Теперь не меньше, чем Меррано, он ненавидел и Кэнди.

Эта хорошенькая, приветливая и добродушная Кэнди всегда охотно болтала со всеми, но от Стэнгла не укрылось, что его она старательно избегала. Он не допускал и мысли, что причиной тому лишь его угрюмый и неуравновешенный характер, а также и то, что он никогда не упускал случая отпустить грязное ругательство в адрес любой женщины. «Просто девчонка вбила себе в голову, что слишком хороша для меня», — злобно решил он.

Погоняя лошадь, Кэнди добралась до одного из погибших пастбищ. Совсем недавно отец похвастался, что они наконец отыскали здесь воду и смогли поднять ее на поверхность. Девушка издали увидела буровую установку, которую пока не успели увезти, и, подъехав к ней, спешилась, с интересом разглядывая небольшое, еще мутное озерцо. Радуясь успеху, она пыталась представить, какой станет их долина через пару лет.

Эту буровую установку одолжил ее отцу Барри Меррано. Именно благодаря ему у них на ранчо теперь появилась вода и коровы ели досыта — их пищей стала мягкая мякоть кактусов. Стадо Дрейков выжило, и за это она была благодарна Барри. Та неприязнь, которую еще совсем недавно питали к нему все окрестные фермеры, вдруг исчезла, как по волшебству. У Барри начиналась совсем другая жизнь, а это могло означать и кое-что еще…

Погрузившись в мечты, она не услышала, как за ее спиной стукнула копытом о камень чужая лошадь. Джо Стэнгл наблюдал за ней из своего укрытия. Он видел, как Кэнди подъехала, и точно знал, что здесь, в сгущающихся сумерках, она совершенно одна. Осторожно запустив руку в притороченную к седлу сумку, он вытащил пинту виски и отхлебнул глоток. Теперь, когда он все равно вынужден покинуть долину, никто не помешает ему немного задержаться и показать этой спесивой девчонке, кто он такой. Наконец она у него в руках, и ей не помогут ни заносчивость, ни ее независимый нрав.

Тронув лошадь каблуками, он направил ее сквозь тощий кустарник прямо к Кэнди. Хрустнула ветка под копытом, и девушка испуганно отпрянула в сторону, заметив Стэнгла, который явно искал встречи с ней.

Джо не мог похвастаться высоким ростом, но широкая грудь и мускулы придавали ему внушительности. Однако приятное прежде лицо от постоянного пьянства стало одутловатым и не вызывало симпатии.

Кэнди сразу почувствовала, что он взбешен и опасен, но даже и не подумала звать на помощь. Она только пожалела, что так далеко отошла от лошади. Бежать не имело смысла: не успеет она сделать и нескольких шагов, как он догонит ее.

Трезво оценив обстановку, девушка собрала все свое мужество и спокойно спросила:

— Что вы тут делаете, Джо? Уж не потеряли ли чего?

Он не ответил, гаденькая улыбка змеилась на тонких губах. Кэнди отшатнулась, но сапожок ее скользнул по лужице грязи, и она покатилась вниз, безуспешно пытаясь ухватиться за что-нибудь.

В это мгновение до них донеслась песня, которую распевал хорошо знакомый им обоим голос:

А вернется Джонни

с табуном домой,

Девушки в салуне

вкруг него гурьбой.

За столом веселье,

слышен звонкий смех,

Шепчут ему девчонки:

«Джонни! Ты лучше всех».

Мозолистая рука Стэнгла зажала девушке рот, прежде чем она успела позвать на помощь или предупредить об опасности. Ее пегая лошадка стояла на виду, но своего коня Стэнгл предусмотрительно оставил в зарослях.

Скрутив ее с силой, которой она в нем не предполагала, и прижав всем телом к буровой установке, Джо свободной рукой снял с плеча винчестер.

Песня оборвалась, и они услышали поскрипывание седла, когда Барри спешился, а потом треск кустарника и свист. Через минуту молодой человек опять принялся напевать.

Медленно-медленно ствол ружья поднимался вверх: убийца тщательно прицелился и спустил курок. Раздался щелчок, но выстрела не последовало, и Джо Стэнгл с ужасом понял, что убив Маккессона, он остался без патронов.

Уловив хорошо знакомый звук, Барри мгновенно замер, а Джо Стэнгл с хриплым проклятием отшвырнул от себя Кэнди и дрожащими от нетерпения руками стал лихорадочно нащупывать патронташ. В спешке он уронил два патрона, но остальные ему удалось кое-как вставить на место.

Обезумевшая от страха, Кэнди осторожно поползла к кустам, но не выдержала и крикнула:

— Барри! Берегись, это Стэнгл, он хочет убить тебя!

Барри схватился за винтовку, но ему мешал моток колючей проволоки, все еще висевшей через плечо. Он сбросил его на землю и затаился. Упав на одно колено и крепко упершись другой ногой в скалу, он ждал, когда противник выдаст себя. Барри слышал хруст сухих веток и тихие всхлипывания Кэнди неподалеку, но ничего не видел, так как в зарослях кустарника уже стало совсем темно. Подобрав камень, он кинул его в сторону и снова затих. Выстрела не последовало.

Подождав чуть-чуть, он сделал шаг вперед, но тут перед глазами у него вспыхнуло пламя, и пуля с противным чавкающим звуком ударила в ствол дерева прямо у него над головой. Барри вскинул винтовку и выстрелил в ответ, догадавшись по донесшемуся до него металлическому звуку, что его пуля срикошетила от буровой установки.

Он взял немного ниже и еще раз нажал на спуск. Ему показалось, что в кустах произошло какое-то неясное движение. Он отпрянул в сторону и снова затих, держа наготове винтовку. На минуту воцарилась тишина, а потом снова раздался выстрел. На этот раз Стэнгл промахнулся совсем ненамного.

С того места, где он стоял, Барри уже видел Кэнди, лежавшую возле буровой на открытом пространстве. Стараясь не произвести даже шороха, он сделал несколько шагов в сторону от девушки, чтобы шальная пуля не попала в нее.

Ненависть и страх по-прежнему бушевали в душе Джо Стэнгла, но даже храбрость загнанного в угол зверя имеет свои пределы. Винные пары улетучились, и до него наконец дошло, что его противник — Барри Меррано, что он вооружен и пощады не будет. Последние остатки мужества покинули его, и, крадучись как тень, Джо двинулся через кустарник к оставленной неподалеку лошади, моля Бога о том, чтобы под ногой не хрустнула ветка. Он не раз убивал, но сам при этом отнюдь не предполагал быть убитым и сейчас мечтал только о том, чтобы поскорее снова почувствовать под собой седло и ветер, бьющий в лицо. Ему уже почти удалось спастись. Но Меррано раскусил его маневр и медленно двинулся вперед, чтобы перехватить его на полпути. Стэнгл уже коснулся рукой седла, когда Барри внезапно появился перед ним. Джо вздрогнул и вскинул ружье. У него в запасе остался только один выстрел, и он им воспользовался.

Два выстрела прогрохотали одновременно, но Барри успел выпустить еще одну пулю вслед за первой. Лошадь испуганно шарахнулась в сторону, а Джо Стэнгл, сраженный насмерть, расширенными от удивления глазами разглядывал кровь, проступившую сквозь рубаху. Он выпустил из ослабевших рук винчестер и навзничь рухнул на землю.

Барри уже повернулся, чтобы помочь Кэнди, но вдруг, как ему показалось, поскользнулся и упал, потеряв сознание.

Он был невероятно удивлен, когда, очнувшись, увидел, что лежит на кровати, а доктор прячет в сумку инструменты. Рядом сидела Кэнди; склонившись над ним, стоял Кэб Кэссиди.

— Стэнгл? — Барри вздрогнул и попытался приподняться.

— Можешь не волноваться, его похоронили. Кстати, он пристрелил Курта Маккессона во время пьяной ссоры и, похоже, как раз уносил ноги, а вы случайно попались ему на пути.

— А Дулин?

— Видишь ли, я как раз проезжал мимо, когда тебя подстрелили. Пришлось задержаться и помочь Кэнди перенести тебя в дом. Потом я вернулся в город и прямиком напоролся на Рока. Слово за слово, вышла ссора. Опять пришлось задержаться. Ну, в общем, разобрался с ним.

Вдруг Кэссиди спохватился и, бросив на парочку насмешливый взгляд, направился к дверям.

— По-моему, вам есть что сказать друг другу, — усмехнулся он. — Пойду-ка полюбуюсь, как дождик поливает. Кажется, я уже забыл, какой он бывает, настоящий-то дождь!

ЛЮБОВНАЯ АВАНТЮРА БИЛЛА

Том Гэлуэй выехал на своей гнедой из зарослей можжевельника и, спустившись по склону холма, направился легкой рысцой через луг, пестревший нежными соцветиями калохортуса, голубого дельфиниума и диких лилий. До каменного домика, видневшегося в излучине реки, оставалось около двух сотен ярдов, когда в дверях незаметно появился Билл с винчестером в руках.

Гэлуэй подъехал к крыльцу и, перекинув ногу через луку седла, принялся неторопливо сворачивать сигарету.

— Похоже, это ружье тебе вскоре понадобится, Билл. Если ты, конечно, не прочь подстрелить парочку конокрадов.

— А что стряслось? Угнали твоих лошадей? — Билл сдвинул видавшую виды шляпу на затылок и прислонил винчестер к стене. Взяв из рук Гэлуэя кисет с табаком, он поинтересовался: — И сколько голов пропало?

— Не меньше двадцати. Сдается мне, это те самые парни из Руби. Они крутились здесь прошлой ночью. Я хочу догнать их.

— Идет. — Билл неторопливо провел языком по краю скрученной сигаретки. — В шайке, кажется, бандитов восемь или девять. Скольких ты думаешь взять на себя?

— Поедем вдвоем, нечего шум поднимать. Нужно, чтобы кто-то прикрывал меня.

— Понял. Подожди, я мигом. Только выведу лошадь.

Он вернулся из корраля, ведя за собой лошадь совершенно невообразимой масти, к тому же с глазами разного цвета: один — карий, а другой — голубой. Том поджидал его, сидя на крылечке с тыквенной бутылью в руках.

— Там внутри виски, — кивнул Билл, накидывая седло на спину коня. — Сам делал. Между прочим, неплохое виски получилось. Я добавил немного соли, по-моему, так вкуснее.

— Может быть. — Гэлуэй поднес бутыль к губам, поболтал ее и сделал большой глоток. — Может быть, — повторил он задумчиво. — Между нами, Билл, я все чаще думаю, что тебе необходима женщина. Обычная, хорошая женщина, которая будет заботиться о порядке в доме, стирать тебе рубашки и варить суп. А у тебя прибавится времени, чтобы следить за скотом и гнать виски.

Билл бросил на него обиженный взгляд.

— По-моему, я и так неплохо справляюсь, разве нет? Кстати, ты готов?

Прихлопнув ногой дверь поплотнее, Гэлуэй вскочил в седло, и они пустили лошадей по цветущему лугу.

— В банде Кэссиди, — помолчав, бросил Билл, — и Горман тоже наверняка с ним. — Он исподлобья взглянул на Тома. — Не спускай глаз с Кэссиди, он неплохой стрелок.

— Твоя правда. Но это не значит, что ему позволено безнаказанно красть у меня скот. Помнишь, чего мне стоило когда-то заарканить этих мустангов? Сколько я возился с ними, пока приручил! Ничего, у Кэссиди забот прибавится, как только я до него доберусь. В конце концов, мне наплевать, чем он там занимается, на той стороне реки, пока не портит мне жизнь; но уж если осмелился перейтимне дорогу, пусть лучше побережется! А еще лучше, пусть оставит в покое моих лошадок да забьется в какую-нибудь нору, а то я покажу ему, где раки зимуют!

Каменистая тропинка, петляя по склону холма и пропадая временами в цветущих зарослях можжевельника, вела их наверх.

— Знаешь, Билл, — помолчав, сменил тему Гэлуэй, — чем больше я размышляю, тем больше убеждаюсь, что тебе без женщины не обойтись! Мне нравится эта идея, ей-богу! — Он прикрыл ладонью глаза от слепящих лучей полуденного солнца и оглядел окрестности с вершины холма. — Возможно, хорошей женщине удастся облагородить тебя. Так бывает, когда попадаешь в цивилизованные места. Ты ведь не молодеешь, Билл, да и прожил в этой глуши уже чертову уйму времени! Мне почему-то кажется, старина, что женщина скрасит твою жизнь, даже если станет следить, чтобы ты регулярно мыл за ушами!

— Я понял, почему тебе так неймется меня женить, — с кислым видом кивнул Билл. — Ты небось рассчитываешь заезжать почаще, чтобы побаловать и себя домашней стряпней. Знаю я тебя, старый лис. Недаром за последние пять лет мы ни дня не провели порознь.

— Да ведь я о тебе же забочусь! — возразил Гэлуэй, изо всех сил стараясь сохранить безучастное выражение лица. — Подумай хотя бы о той школьной учительнице в Саммите, — продолжал он, всем своим видом показывая, что не даст уйти в сторону от интересующей его темы. — Очень достойная дама и, насколько мне удалось выяснить, готовит замечательно!

— Может, лучше поговорим о Диггере Кэссиди? Право, больше пользы будет. Говорят, он крутой, а если увел твоих лошадей, значит, уж больно они ему приглянулись и за здорово живешь с ними не расстанется. Ведь это он начинил свинцом Дина Рассела в перестрелке на Бэттл-Маунтин месяца два-три назад. Его считают самым опасным головорезом из шайки Чарльстона.

— Горман ничуть не лучше.

— Там с ними еще один молодой парнишка, у него такие смешные уши, как будто приклеенные к голове. Роббинс, кажется. Он еще устроил перестрелку в салуне на Десятой Миле, на прошлой неделе, если не ошибаюсь.

— Слышал о нем. Это тот, что делает зарубки на прикладе.

— А, так ты тоже в курсе? Никогда не видел по-настоящему хорошего стрелка, который бы так поступал. Скорее всего, просто пустоголовый хвастун.

Тропинка вскоре круто свернула в сторону, и они оказались на совершенно плоском плато, выжженном солнцем и покрытом белой, как соль, пылью. Они еще раз круто свернули и поехали шагом, даже их лошади старались ступать как можно осторожнее, чтобы едкая пыль не поднималась облаком вокруг них. На небе не было ни тучки, синева его, казалось, выгорела на солнце, и оно стало белесым, как пыль под ногами лошадей. Вскоре губы всадников покрылись белой коркой и потрескались от иссушающей жары. Глаза мучительно слезились. Над раскаленной землей поднималось марево. Мужчины ехали молча, разговаривать не хотелось, и каждый погрузился в собственные мысли.

Прошло часа два, прежде чем узкая тропинка снова повела их в гору. Пустыня осталась позади. После палящего зноя и режущего глаза белого песка особенно нежным казался запах цветущей полыни и шалфея.

До Хлопкового ручья оставалось уже не так далеко, и путники пришпорили лошадей, послав их наискосок, в сторону от следов угнанного табуна, по которым ехали с самого утра. Они были уверены, что те, за кем гнались, тоже будут искать воду и, выйдя к ручью, им удастся снова отыскать след бандитов. Уставшие лошади, почуяв поблизости воду, прибавили шагу.

Ручей оказался невелик, но вода в нем, от которой никак не могли оторваться ни люди, ни лошади, была свежей и холодной как лед. Присев на ствол упавшего дерева, Том Гэлуэй вытянул затекшие ноги и осмотрелся. Его табун находился тут не больше двух часов назад. Он отчетливо видел следы в траве на берегу.

— Они не больше чем в двух милях от нас, наверняка заночуют в хижине.

— У тебя есть какой-нибудь план?

— Я хочу потолковать с Кэссиди.

— Ты хочешь потолковать с ним? Ты в своем уме? Думаешь, он вот так и будет дожидаться, когда ты доберешься до него?

Угнанные лошади принадлежали Тому Гэлуэю, а за те годы, что они жили вместе, Билл не раз убеждался: его приятель знает, что делает, и умеет добиваться своего. Но толковать с Кэссиди! Нет, ничего хорошего из этого не получится. Иногда Билл просто не понимал своего друга. Когда Том впервые появился в этих краях, о нем много говорили, но никто не представлял до конца, что он за человек.

— Ему придется поговорить со мной, — процедил Том.

Дурная слава шла по пятам за Кэссиди и Горманом всюду, где они появлялись. Числилось за ними и несколько перестрелок, после которых оставались убитые. Билл считал, что с ними еще по меньшей мере шестеро отчаянных головорезов, каждый из которых, если понадобится отстреливаться, способен, не моргнув и глазом, спустить курок. Еще немного, и они объединят угнанных лошадей с каким-нибудь большим табуном, тогда у Гэлуэя пропадет всякая надежда их вернуть. Лошади всегда слишком большое искушение для бандитов, а Том Гэлуэй, хоть и прожил здесь немало лет, по-прежнему считался в этих краях чужаком. Так уж сложилось, что все эти годы ему удавалось избегать конфликтов с соседями. Он работал не покладая рук и заслуженно считался человеком, знающим толк в лошадях.

Подойдя к коню, щипавшему неподалеку траву, Гэлуэй порылся в притороченной к седлу сумке и, вынув два куска сыромятной веревки, прикрепил к бедру кобуру, в которой зловеще блеснул револьвер. Достав пояс, на котором висела вторая кобура, Том точно так же прикрепил ее с другой стороны. В первый раз Билл увидел подобное, хотя знал, что есть люди, стреляющие одинаково метко с двух рук.

Билл повнимательнее пригляделся к другу. Перед ним стоял высокий худощавый человек с бронзовым от загара, обветренным лицом. Веко на одном глазу морщил старый шрам, другой, побольше, был хорошо заметен на подбородке.

Билл повернул лошадь и, пришпорив ее, заставил в два прыжка пересечь ручей. Гэлуэй ехал за ним почти вплотную.

— Взгляни, как берег зарос лесом, — заметил он, — и всего-то ярдах в пятидесяти от хижины. Можно будет там укрыться, если они откроют огонь.

Билл по-прежнему не знал, что и думать по поводу Гэлуэя. Он то и дело поглядывал искоса на своего молодого друга, но, как ни странно, не заметил ни волнения, ни страха. Казалось, они просто преследуют отбившуюся от стада корову.

Постепенно его мысли вернулись к предыдущему разговору. Может, действительно Гэлуэй прав, и ему пора жениться. Он готов был признать, что в его домике у излучины реки временами довольно одиноко. Может, и впрямь пора ему завести жену? Он уже не мальчик, скоро сорок, да и здоровье хоть куда, а если вспомнить, какое славное у него стадо, так за него любая пойдет. Ранчо его процветает, если, конечно, не считать угнанного на этой неделе скота. Он не какой-нибудь ворчун и брюзга и, уж конечно, сумеет сделать женщину счастливой.

Тропинка повернула на запад и скоро привела их к каньону. Узкий вход в него закрывал густой осинник и несколько больших елей. Под их прикрытием Тому и Биллу удалось прокрасться незамеченными почти до самых дверей небольшой, но достаточно крепкой хижины. Позади нее в пристроенном удобном коррале Гэлуэй с радостью обнаружил своих лошадей. Возле крыльца стояли три оседланные лошади.

Неподалеку двое мужчин что-то озабоченно обсуждали, затем к ним присоединились еще двое. В одном из них Билл узнал Гормана, второй, несомненно, был Роббинс. Остальных приятели не знали. И того и другого беспокоило, что они нигде не заметили огромного, больше похожего на быка, чем на человека. Диггера Кэссиди.

— Здорово, парни! — невозмутимо приветствовал Гэлуэй беседовавших бандитов. Его взгляд быстро пробежал по их удивленным лицам. — А где Диггер?

— А зачем он тебе? — глядя исподлобья, процедил Роббинс.

— Ну-ка, замолкни! — цыкнул на него Горман. — Говорить буду я.

Он внимательно оглядел Гэлуэя, затем перевел взгляд на Билла, отметив про себя, что тот предусмотрительно остановил коня в десяти футах за его спиной и несколько правее.

— Чего надо?

— Я хотел только объяснить Диггеру, что он, по-видимому, ошибся, — вежливо начал Гэлуэй, — он случайно прихватил с собой двадцать моих лошадей. Тут у вас хорошие пастбища, ребята, но мне как-то приятнее, когда мой табун пасется у меня на глазах. Я уж жду не дождусь, когда перегоню их обратно, поближе к дому.

— Что ты сказал?! — Роббинс побагровел от возмущения. — Да кто ты такой!

— А ну заткнись! — нетерпеливо гаркнул Горман.

Что-то во всем этом было такое, чего он не понимал, но что ему крепко не понравилось. Перед ним стояли всего двое, но выглядели они настоящими мужчинами. Он узнал Билла и вспомнил кое-что о нем. Билл имел репутацию человека, с которым лучше не ссориться.

Но он был уверен, и это как раз и сбивало его с толку, что командовал парадом не Билл, а другой, тихий и вежливый незнакомец.

— Спросите Кэссиди, — неуверенно пробормотал сбитый с толку Горман, — здесь он босс.

— Знаю, — кивнул Гэлуэй, — но я, к сожалению, не могу ждать. Времени нет, нам ведь еще возвращаться. Вы передайте Кэссиди, что заезжал Гэлуэй и забрал своих лошадей. Он поймет.

— Так вы что, выходит, знакомы с Кэссиди?

— Да, конечно. Более того, Кэссиди хорошо меня знает. Вы только передайте, что я приезжал за своими лошадьми. Если у него будут вопросы, он знает, где меня найти. Скажите, что я всегда к его услугам, днем или ночью.

Не повернув головы, он бросил Биллу:

— Ну-ка, открой ворота, мы и так уже задержались.

Роббинс наконец пришел в себя и шагнул к ним.

— Эй, ребята! Руки прочь от корраля, — гаркнул он. — Убирайтесь-ка отсюда, да поживее, пока живы оба!

Горман по-прежнему был в растерянности. Конечно, их здесь четверо, и они все вооружены; с другой стороны, этот парень утверждает, что он знакомый Диггера.

Билл и ухом не повел, не обратил ни малейшего внимания на крики Роббинса. Подъехав к корралю, он широко распахнул ворота. Роббинс повернулся к Гэлуэю с искаженным от злобы лицом.

— Ну-ка, останови своего приятеля, не то буду стрелять!

Губы Гэлуэя скривились в улыбке, но глаза стали холодны, как две льдинки.

— Горман, уйми парнишку.

Роббинс схватился за винтовку, но гнедой Гэлуэя, повинуясь хозяину, сделал молниеносный скачок в сторону. Раздался выстрел, потом еще один.

Пули сразили Роббинса наповал. Он еще постоял несколько мгновений, покачиваясь и не сводя с Гэлуэя непонимающего и уже невидящего взгляда, потом пальцы его разжались, и, выронив винтовку, он тяжело рухнул на землю.

Опомнившись, Горман схватился за оружие, проклиная в душе мальчишку, втянувшего его в перестрелку, которой он вовсе не хотел. Гэлуэй успел выпустить еще одну пулю, свалив человека, стоявшего, небрежно привалившись, у коновязи. Он упал, увлекая за собой на землю еще одного бандита.

Как только прозвучал первый выстрел, Билл мгновенно обернулся и не раздумывая всадил пулю в остолбеневшего Гормана. Того отбросило к стене, он тяжело сполз, цепляясь за нее скрюченными пальцами.

Последний оставшийся в живых бандит отбросил винчестер, как будто обжегшись, и, подняв руки, прижался к стене дома. Гэлуэй держал его на прицеле.

Лошади уже успели выскочить из корраля и во весь дух неслись к выходу из каньона.

Билл держал наготове заряженный винчестер, но Гэлуэй, подняв руку, обратился ко все еще стоявшему возле стены бандиту:

— Слушай, ты, не забудь передать Диггеру Кэссиди, что Гэлуэй забрал своих лошадей и очень советовал ему оставаться на своем берегу реки, если он не хочет неприятностей. Не забудь, мое имя — Гэлуэй, Гэлуэй из Томбстоуна! — Он тронул лошадь шпорами, но, вспомнив, бросил через плечо: — И не забудь, это не я заварил кашу, а ваш дурачок Роббинс.

Друзья не сомневались, что, оказавшись на свободе, лошади теперь будут идти не останавливаясь, пока не окажутся дома, но, не собираясь особо задерживаться в пути, время от времени подгоняли их.

Они уже почти достигли выхода из каньона, когда их остановил угрожающий женский голос:

— Стоять, ни с места!

К их изумлению, из-за деревьев появилась полногрудая, пышущая здоровьем женщина лет тридцати. Она так уверенно держала двустволку, направив ее на остолбеневших мужчин, что стало ясно — оружие для нее вещь привычная.

Гэлуэй и Билл замерли как вкопанные. Мужчина с двустволкой способен отбить всякую охоту ссориться с ним, а уж если оружие в руках женщины!

— В чем дело, мэм? — как можно вежливее осведомился Гэлуэй. — Чем мы можем вам помочь?

— Вы убили моего мужа всего несколько часов назад и, наверное, думаете, это вам так сойдет с рук?!

Билл уже открыл рот, чтобы возразить, но смешался, покраснел и беспомощно оглянулся на Гэлуэя.

Медленно подняв руку, тот снял шляпу.

— Мне, право, очень жаль, мэм, но эти люди украли моих лошадей, а когда я пришел за ними, хотели пристрелить меня и моего друга. — 4Не похоже, чтобы она очень убивалась», — мрачно подумал он. — Мэм, а кто из них ваш муж — Роббинс?

— Этот щенок? — презрительно фыркнула она. — Подумаешь, подстрелил пару «желторотиков» и заважничал, как петух, думал, круче его и на свете не бывает. Нет, моего мужа звать Нед Уэйверс.

— Я действительно сожалею, мэм, но мы пришли, чтобы вернуть украденных лошадей. Мы вовсе не собирались никого убивать.

— Но ведь убили! — В голосе ее не было слез, лишь какая-то странная горечь, казалось, она просто констатирует факт. — Ничего особенного, конечно, в Неде не было, но благодаря ему у меня появилась крыша над головой, он даже заботился обо мне по-своему, если не напивался в стельку. А теперь он связался с Кэссиди и оставил меня в этой глухомани.

На губах Тома Гэлуэя появилась улыбка.

— Ну что ж, мэм, кажется, я знаю, как вам помочь! Если вы не хотите больше оставаться здесь и вам нужен дом, у меня есть один на примете, и я уверен, он подойдет вам как нельзя лучше! — «А ведь она довольно хорошенькая, — решил про себя Том, — и выглядит опрятной и ухоженной». — Но, — добавил он вслух, — вы должны хорошо готовить.

— Во всей округе не найдешь никого, кто бы готовил лучше меня. — Она приосанилась и неожиданно горделиво взглянула на них. — А попробовали бы вы мои пироги!

— Ну, раз так, — радостно улыбнулся Том, — я знаю, где вы поселитесь! Тут, совсем недалеко, у излучины реки, стоит хорошенький домик, а вместе с ним вы получите в мужья и честного, порядочного человека.

— Эй! — завопил Билл, внезапно начиная понимать, куда клонит его приятель; в глазах его появился страх. — Послушай-ка, ты не можешь так поступить со мной!

— Честный парень, работящий, — продолжал Том, — и хозяин хороший. Лучший охотник в этих краях. У вас всегда будет мясо на столе.

Двустволка медленно опустилась.

— Что-то я не пойму… — Голос женщины звучал неуверенно. — Это что, какая-то шутка?

— Мэм, — Гэлуэй торжественным жестом прижал обе ладони к груди, — взгляните на джентльмена рядом со мной. Это мой лучший друг Билл, он — человек известный в этих краях и пользуется всеобщим уважением. Ему, правда, уже скоро сорок, но здоровье у него отменное. Он легко поднимает вилами копну сена, а какие зоркие глаза! И тот каменный дом, о котором я упоминал, принадлежит ему. Очень уютный домик, мэм, но ему недостает женской руки. Вы понимаете, что я имею в виду? Он стал бы еще лучше, если бы там поселилась хорошая женщина. Я хочу сказать, такая женщина, как вы, красивая и домовитая, которая будет вкусно готовить и держать его в чистоте. Вы не обижайтесь, что Билл молчит, мэм, он очень стеснительный, никогда не умел красиво говорить. Я-то уж его хорошо изучил! Ему очень нужна хорошая женщина.

— Том! Бога ради! Послушай меня! — испуганный голос Билла беспомощно оборвался, так как Том уже не мог остановиться и продолжал заливаться соловьем.

— И к тому же человек он веселый, не какой-то угрюмый ворчун. И не пьет, так, чуть-чуть, иногда за компанию. А уж хозяин какой! У него на ранчо не меньше семисот голов пасется, да еще и молочная корова есть!

— Как вы сказали, и корова?! Я всегда считала, что корову может завести только серьезный человек, который о будущем думает. Ну что ж, мистер, похоже, ваша взяла, я согласна, по рукам!

— Раз так — прыгайте в седло! — весело скомандовал Том. — Вот ваш будущий муж, мэм, обхватите его за плечи и держитесь крепко! И я уверен, что к тому времени, как мы доберемся домой, он поймет, как ему повезло!

Опустив глаза и краснея от смущения, Билл неловко помог молодой женщине устроиться на лошади у него за спиной. Она обернулась и, заметив, что Гэлуэй выжидающе смотрит на нее, послала ему сияющую улыбку.

— Ну, коль уж так получилось, должна вам признаться: Нед не слишком-то заботился обо мне, да и колотил меня всякий раз, как напивался. Не очень-то я о нем убиваюсь, но все же мы с ним были обвенчаны по всем правилам.

— Конечно, конечно, я понимаю. — Это откровение и смутило, и позабавило Тома. — Как только мы доставим вас домой в целости и сохранности, я немедленно поеду на Десятую Милю. Еще до захода солнца священник обвенчает вас. Хозяин салуна хвастался, что у них в поселке недавно появился священник. Его я и привезу. А вы, пока меня не будет, не теряйте времени. Надеюсь, вы успеете испечь настоящий свадебный пирог? Такой, без которого свадьба — не свадьба?

— А вдруг священник не сможет приехать? — с надеждой предположил Билл.

— Приедет! — успокоил друга Гэлуэй. — Не волнуйся, я об этом позабочусь.

— Да уж, не сомневаюсь, — ядовито прошипел Билл ему в спину.

Весело насвистывая, Том повернул своего гнедого в сторону Десятой Мили.

— Ну, дружок, — поделился он с конем, — никогда не думал, что превращусь в Купидона, но бывают в жизни минуты, когда от тебя зависит счастье друга. А потом, если помнишь, у этой дамы в руках была двустволка.

К тому времени, как Том Гэлуэй въехал в поселок, единственным местом, где кипела жизнь, оставался салун «Голд Кэмп». Привязав у коновязи лошадь, он похлопал ее по крупу и, толкнув дверь, вошел. В салуне сидело шестеро.

Гэлуэй направился прямо к стойке, мимоходом отметив, что один из этой компании — сам Диггер Кэссиди, а рядом с ним Тинто Билл. Толстячок с рыжими прилизанными волосами и елейным взглядом что-то ел за столиком в углу.

— Пожалуйста, виски, — попросил Том и, поднеся стакан к губам, указал взглядом на рыжеволосого человечка. — Этот, что ли, священник?

— Он самый. — Хозяин салуна был явно заинтригован.

— Если у вас есть лошадь, святой отец, — сказал Том, незаметно подойдя к священнику, — седлайте ее, и побыстрей! У нас тут свадьба намечается.

— Свадьба? Конечно, я готов обвенчать, но…

— Не волнуйтесь, все совершенно законно. Есть одна женщина, которая хочет выйти замуж, и поскорее, и мужчина, — он вдруг хихикнул, — который тоже не прочь жениться. И если она его еще не убедила в этом, так, значит, я здорово в ней ошибся! Мне она показалась женщиной с головой.

— А кто женится? — полюбопытствовал хозяин.

— Билл Пьют. Он давно уже подумывал о женитьбе.

— А на ком? В этих краях ведь не больше трех-четырех незамужних женщин.

— Билл женится, — вежливо объяснил Гэлуэй, — на миссис Нед Уэйверс.

Тинто Билл поперхнулся от удивления. Диггер Кэссиди повернул голову и в первый раз за это время бросил внимательный взгляд на Тома.

— На ком? — переспросил он, видимо предполагая, что ослышался.

— Миссис Нед Уэйверс и Билл, — терпеливо повторил Гэлуэй, — собираются пожениться и хотят, чтобы святой отец сегодня же вечером обвенчал их.

— Так ведь она же замужем! — растерянно промолвил Тинто Билл. — У нее уже есть муж, и будь я проклят, если вру!

— Должно быть, вы что-то спутали, — подтвердил Кэссиди. В салуне было довольно темно, и под надвинутой низко на лоб шляпой Диггер не мог узнать Гэлуэя. — Я хорошо знаю Уэйверса и…

— К сожалению, он недавно умер, — перебил его Том, — миссис Уэйверс вдовствует вот уже скоро четыре часа.

— Мертв? Вы сказали, Нед мертв? — Голос Диггера прозвучал неестественно спокойно.

— Мертвее не бывает. Видишь ли, Диггер, кое-кто из твоих парней прошлой ночью угнал моих лучших лошадей, поэтому мне пришлось погнаться за ними, чтобы вернуть свое добро. Роббинс свалял дурака, хотя ни Горман, ни Уэйверс этого не хотели.

Кэссиди и его приятель, казалось, онемели. В салуне сто— ' яла мертвая тишина. Священник кашлянул и испуганно притих в углу.

— Поскольку миссис Уэйверс не хотела оставаться там одна, да и Билл, сразу видно, пришелся ей по душе, вот они и решили пожениться. — Гэлуэй не сводил глаз с Кэссиди, да и с Тинто Билла тоже. — А кстати, Кэссиди, я попросил одного из твоих людей, ну, того, что остался в живых, передать тебе, что ты меня очень обяжешь, если не станешь появляться на этом берегу залива, и все тогда будет в порядке. Дело в том, что я потратил много сил, пока заарканил да приручил этих лошадей, и мне совсем не хотелось бы потерять их!

Ни Кэссиди, ни Тинто Билл не проронили ни звука. По-прежнему ни на миг не выпуская их из виду, Том кивнул священнику.

— Ну же, отец мой, поторапливайтесь. Я присоединюсь к вам через минуту.

Священник поспешно вскочил и заторопился к выходу.

Внезапно раздался голос Кэссиди:

— А ну, стой! Ты не можешь так просто уехать! Мне наплевать, что ты Гэлуэй из Томбстоуна.

— Не возникай, Диггер. Если мы с тобой сейчас схватимся за оружие, я наверняка убью тебя. И даже если ты попадешь в меня, то какая тебе с этого будет радость? Ты-то ведь тоже умрешь! Я еще никогда не промахивался с такого расстояния. Для чего тебе рисковать жизнью из-за лошадей, которые тебе и нужны-то никогда не были, и женщины, с которой обращались как с собакой?!

— Да не крал я твоих проклятых лошадей! — Лицо Кэссиди исказилось от ярости. — Это все Роббинс!

— Пусть так, — согласился Гэлуэй, — я готов поверить тебе на слово. Тогда тем более: что нам делить и из-за чего убивать друг друга? Не вижу никакого смысла! Ну а теперь мне пора. Есть одна очень порядочная женщина неподалеку, которой срочно нужен священник.

— Черт побери, Гэлуэй! — завопил Диггер. — Ну что бы тебе приехать за своими проклятыми лошадьми, когда я был дома? Я бы даже сам отогнал их обратно!

— Верю тебе на слово, Диггер, — улыбнулся Гэлуэй, неохотно поворачиваясь к бандитам спиной. В ту же минуту Тинто Билл схватился за винтовку.

Молниеносно вскинув револьвер, Том обернулся. Раздался выстрел. На жилетке Тинто проступило багрово-красное пятно. Рука его дрогнула, и пуля пробила потолок, а сам он, сделав несколько неуверенных шагов вперед, тяжело рухнул ничком, уронив откатившуюся с грохотом винтовку.

Диггер Кэссиди застыл возле стойки, положив на нее обе руки так, чтобы их хорошо было видно.

— Послушай-ка, Диггер, — тихо сказал Том Гэлуэй, — ты не очень-то пришелся здесь ко двору. Почему бы тебе не съездить проветриться в Монтану, например?

Он круто повернулся на каблуках и вышел из салуна.

Диггер Кэссиди, чувствуя, как у него предательски дрожат ноги, одним махом опрокинул стакан, услужливо наполненный хозяином.

— Проклятье! — прорычал он. — Какой стрелок, чтоб ему вечно гореть в аду! — Сделав еще глоток, он повернулся к хозяину: — И вот что я скажу тебе, парень: никогда не слушай юнцов, которые воображают себя взрослыми мужчинами!

Край солнца еще виднелся над горизонтом, когда Гэлуэй, ведя в поводу коня, на котором молча сидел священник, подъехал к домику в излучине. Распахнув дверь, он остолбенел: Билл, свежевыбритый, в белоснежной хрустящей рубашке, сидел перед камином, читая газету. Из кухни плыли чрезвычайно аппетитные запахи.

Будущая миссис Билл Пьют выглянула из соседней комнаты.

— Располагайтесь поудобнее, я через минуту буду готова. Я подумала: а и правда, что за свадьба без пирога?!

— Полностью согласен с вами, мэм! — кивнул Гэлуэй. — Вряд ли кто здесь больше меня любит вкусно поесть!

Билл обернулся к Гэлуэю, затравленное выражение постепенно исчезло у него из глаз, уступая место веселому озорству.

— Ах ты подлый предатель, вонючий койот! Ты, проклятый ирландский сукин сын!

— Шшш! — одернул его Гэлуэй. — Тут же святой отец!

ХЭТТАН-КАСЛ

Огромное, издалека похожее на башню нагромождение остроконечных скал, устремленное в небо подобно указующему персту, издавна носило имя Хэттан-Касл — Замок Хэттана. Казалось, что сверху, со своей высоты, он надменно поглядывает на заброшенный одинокий домишко с покосившейся крышей и несколько жалких, покрытых полусгнившей соломой хижин — все, что осталось от поселка, жители которого некогда гордо именовали его городом Хэттан-Касл.

В четверти мили от него вдоль невысокой насыпи еще можно различить три могильных холмика с неразборчивыми надписями и семьдесят два безымянных, хотя прежде чем деревянные кресты с них исчезли навсегда, на доброй дюжине значились имена здешних старожилов.

К востоку от каркаса глинобитной хижины еще сохранился каменный фундамент какого-то строения. Вокруг него, да и по всей территории поселка по-прежнему лежат кучи битого стекла и великое множество всякого старья: черепков, углей, полуобгоревших бревен — этих немых свидетелей бушевавших здесь в давние времена огня и страстей. Если пройти вперед еще футов двадцать, то можно наткнуться на то, что осталось от укромного пристанища жалкого воришки, прозванного местными жителями «крысиной норой». В нем валяется побелевший от времени череп, в центре которого, не больше чем в полудюйме друг от друга, отчетливо видны два круглых отверстия. Несколько лет назад рядом лежали кучкой и остальные кости, но время, проливные дожди и прожорливые койоты сделали наконец свое дело, и теперь в «норе» остался только один череп.

Так выглядят останки возникшего во времена золотого бума и выросшего как на дрожжах поселка, известного как Хэттан-Касл.

В 1874 году никому прежде не известный старатель по имени Коротышка Беккер устроился на этом самом месте, чтобы спокойно распить в одиночестве украденную бутылку виски. Пьяный, он не удержался на ногах, когда наклонился над ручьем, и свалился в ледяную воду. Мигом протрезвев, Беккер стал барахтаться, пытаясь ухватиться за что-нибудь, и вдруг в его руке случайно оказался корень мансаниты. С этого-то дня и началась история Хэттан-Касл.

Под этими скалами в песке были рассыпаны бесчисленные драгоценные крупинки, большие и маленькие тускло блестевшие камушки — тут находилось одно из самых богатых в истории штата месторождений золота, и именно здесь Коротышка Беккер застолбил свой участок.

Участки вокруг него расхватали девятнадцать других счастливчиков, а остальным, слетевшимся, как мухи на мед, достались менее жирные куски. За семь дней из пустыни Хэттан-Касл превратился в поселок с населением более четырехсот старателей, и по меньшей мере триста из них явились сюда с тем, чтобы лгать, мошенничать, красть, убивать друг друга и всех остальных честных обывателей: впрочем, и тех с большой натяжкой можно было считать таковыми.

Возникнув благодаря чудовищному всплеску жадности и порока, поселок существовал как островок беспорядка и беззакония до тех пор, пока не появился Джон Дэниел. С его приходом город получил наконец хозяина. Он приехал не один: его правой рукой стал верзила Берни Ли, а верным другом и незаменимым помощником — наемный убийца, крошечного роста человек по прозвищу Расе Чито.

Вскоре Джон Дэниел не поделил чего-то с шерифом Дейвом Алленом. Слово за слово, собеседники схватились за оружие, и во время перестрелки шериф погиб. Никого не удивило, что Дэниел, хоть и стоял с шерифом лицом к лицу, остался невредим и успел выстрелить всего лишь раз. Впрочем, все видели, как Расс Чито и Берни Ли с противоположных концов улицы открыли огонь, и шериф оказался в ловушке.

Всего два дня спустя Коротышку Беккера нашли мертвым, он крепко сжимал в руке винтовку, череп его пробила пуля. Джон Дэниел, предложивший свои услуги в качестве коронера, объявил, что он покончил с собой. На теле Коротышки нашли завещание, в котором он назначил наследником всего имущества своего единственного друга Джона Дэниела.

Дэниел поручил руководство шахтой своим ближайшим помощникам, а сам открыл в поселке заведение под пышным названием «Палас Салун энд Гэмблинг Холл». Из ближайшего города он доставил сюда нескольких женщин и парочку барменов, умевших не только смешивать коктейли.

Прошло четыре года, и Хэттан-Касл стал истинным вместилищем порока, греха и разврата. На шахтах по-прежнему продолжалась работа, а старатели пьянствовали, швыряли нажитые деньги на ветер и в конце концов погибали, оставаясь в Хэттан-Касл навсегда. Нескольких, попытавшихся уехать из поселка с намытым золотом, нашли потом убитыми на дороге. Очередного покойника обнаруживали часто благодаря канюкам и хоронили с большей или меньшей поспешностью. Безжалостный, высокомерный и равнодушный, Джон Дэниел правил поселком железной рукой.

Чито и Ли по-прежнему верно служили ему, но кроме них у Дэниела появилось полсотни новых подручных. Всегда безупречно одетый, он отличался какой-то нездешней красотой и был опасен как гремучая змея. Власть его никто и никогда не пытался оспорить. Не меньше двадцати из семидесяти пяти могильных холмиков появились на кладбище благодаря ему или его присным. Это число не подвергалось сомнению, да и из тех бедняг, кого нашли мертвыми на дороге, на счет Дэниела относили не меньше половины. А затем как-то в воскресенье в поселок приехал Бон Кэддо.

Фамилия его, тяжелая, мощная челюсть, холодные серые глаза и густая копна рыжеватых волос позволяли предположить, что он происходил из валлийцев, но кто он и откуда, никто точно не знал. В поселке, где все жители узнавали друг друга в лицо, высокий, могучего сложения, широкоплечий и мускулистый Бон Кэддо не остался незамеченным. Участок, который он застолбил в четырех милях от Касла, оказался одним из богатейших.

Не прошло и двух часов с тех пор, как он установил это, а Расс Чито уже постучал в дверь «Паласа». Джон Дэниел находился здесь, OF стоял в глубине зала, держа рюмку шерри.

— Босс, — голос Чито дрожал от возбуждения, — говорят, участок в Лонтри того парня, что только приехал, — это что-то!

— Что, так много золота?

— Сказали, не меньше двадцати тысяч на тонну. Другого такого я не видел!

Про себя Джон Дэниел разделил эту цифру пополам, но даже если сплетни преувеличили добычу не вдвое, а втрое, все равно новое месторождение было богатейшим. Сердце его глухо застучало: похоже, это как раз то, чего он так ждал все годы, — возможность уехать наконец навсегда, поселиться в доме на Ноб-Хилл, жить как настоящий джентльмен, жизнью, в которой не будет места Рассу Чито и его головорезам.

— Я хочу поговорить с ним. Передай, чтобы он пришел сюда.

— Пытался, но он послал меня куда подальше. — В глазах Расса Чито загорелась злоба. — Ну, доберусь я до этого сукиного сына!

— Не раньше, чем я поговорю с ним!

Бон Кэддо так и не появился в Хэттан-Касл, но Дэниел не сомневался, что золото, которое тот добывал, никуда не уплыло. Каждый, кто покидал поселок, пеший или конный, каждый почтовый фургон тщательно обыскивался. Не нашли ни крупинки золота, а Бон Кэддо все так же день за днем без отдыха трудился на своем участке. Казалось, то, что происходило в поселке, не имело к нему ни малейшего отношения. На приглашения Дэниела он не обращал ни малейшего внимания и трудился как вол, с рассвета до заката. Тех же, кто желал поговорить с ним на его территории, встречали неприветливо: чей-то голос коротко приказывал убираться прочь, а направленное на незваного гостя дуло ружья не оставляло ему выбора.

Когда с приезда Кэддо пошел уже третий месяц, Джон Дэниел пригласил к себе для разговора Черри Креслин. Она появилась почти тотчас же, хрупкая, изящная, с очаровательными кудряшками, с повадками профессиональной соблазнительницы.

— Я помню, ты обожаешь ездить верхом, — попыхивая сигарой, сказал Дэниел, — надень серую амазонку, она тебе к лицу, и возьми моего вороного. У меня для тебя поручение. Как ты с ним справишься — твоя забота, меня это не касается. Тебе надо познакомиться с одним парнем, его зовут Бон Кэддо. Неплохо будет, если ты ему понравишься.

— Ну уж нет, Джон, — вспыхнула она, — пошли к нему одну из своих девчонок. А я не желаю иметь ничего общего ни с одним из этих грязных пьянчуг.

— Ты сделаешь, как я скажу, Черри, и притом немедленно. А что касается этого парня, успокойся, он не пьяница. Насколько я слышал, он довольно крутой и здоровый, как медведь гризли: думаю, он может быть иногда опасен. Кстати, он не игрок и не выносит спиртного.

— Ладно, будь по-твоему. — Она встала. — Но помяни мое слово, ты еще пожалеешь об этом! Я сыта по горло твоими делишками, Джон! Почему ты не хочешь продать все и уехать из этого проклятого поселка? Мы могли бы перебраться в Нью-Йорк или в Сан-Франциско.

— Не болтай ерунду. Поезжай куда велено.

Каньон Лонтри весь был залит солнечными лучами. Высокие остроконечные тополя, казалось, нашептывали друг другу на ушко свои секреты, а ручеек, весело струившийся среди камней и громадных валунов, хихикал и бормотал что-то себе под нос. Среди ветвей весело щебетали какие-то пичужки, да издалека, с другого берега ручья, доносилось, как Кэддо возится на своем участке.

Даже во время работы он не расставался с револьвером, на расстоянии вытянутой руки возле стены стояла винтовка, а в глубине вырытой шахты, так, чтобы не бросался в глаза, лежал кольт. Кэддо казался сказочным великаном, когда стоял вот так, на дне шахты, широко расставив ноги в грубых башмаках, которые обычно носят старатели. Как ни странно, он был свежевыбрит, а копна непокорных волос тщательно расчесана. Расстегнутая красная фланелевая рубаха обнажала могучую шею, а на спине, где при каждом движении вздувались громадные мускулы, она, казалось, того гляди треснет. Черри смотрела как завороженная и не могла отвести от него глаз.

Когда лошадь Черри вошла в ручей и плеск воды достиг его слуха, гигант оглянулся и с удивлением обнаружил амазонку на высоком вороном жеребце, притом чрезвычайно привлекательную. Его губы тронула улыбка.

Еще до того как приехать в Хэттан-Касл, он много чего наслушался о Джоне Дэниеле и о том, какими методами он действует. Больше того, он давно знал об этой женщине, знал, как ее зовут и даже то, что ее считают любовницей самого Дэниела. Он с интересом разглядывал ее, пока она неторопливо направлялась к нему, и наконец был вынужден признать, что она восхитительна. Даже несмотря на жесткое выражение лица, в ней сквозила какая-то неуловимая мягкая женственность и теплота, но тщательно скрываемая, незаметная с первого взгляда.

— Доброе утро, Бон Кэддо, — произнесла женщина низким, волнующим, чуть хрипловатым голосом.

Он с удивлением почувствовал, как что-то в глубине его души дрогнуло в ответ; выглядело бы нелепо, если бы он потянулся за винтовкой, чтобы припугнуть гостью и заставить ее уехать. Он попытался взять себя в руки, напомнив себе, кто она такая, но внезапно это показалось несущественным, перед ним была просто прекрасная незнакомка.

— Доброе утро, Черри.

— Мы с вами знакомы? Я что-то не припоминаю. — Еще раз внимательно взглянув на него, она наморщила лоб. — Может быть, я забыла?

— Скажем так, мы с вами никогда не встречались раньше, но я чувствовал, что вы приедете. — Он жестом пригласил ее присесть на заросший травой бугорок под деревом. — Не хотите поболтать здесь со мной? Иногда бывает немного одиноко.

— Как вы сказали — вы ждали меня?! — Вначале она опешила, но вскоре поняла, что кипит от возмущения. Привыкнув всегда повелевать, когда дело касалось мужчин, и держать ситуацию под контролем, она впервые столкнулась с человеком, который, казалось, не поддавался ее чарам. Может, все дело в том, что он такой огромный? Но в лице его она отметила ум, и ей пришлось с неохотой признать, что он очень привлекателен.

— Ну конечно. — Он ласково улыбнулся, и она опять невольно залюбовалась им. — Ведь все свои обычные методы Джон Дэниел уже испробовал на мне. Остались два: вы и наемный убийца.

Он заметил, как внезапно ожесточилось ее лицо, как потемнели от гнева глаза, но надо отдать должное: она и не пыталась изображать негодование или возмущение.

— Так вы считаете, что меня послал он, не так ли? Вы уверены, что я из числа тех женщин, которые с удовольствием помогают мужчинам обстряпывать их грязные делишки?

— Да, — кивнул он, облокачиваясь на лопату, и в ту же секунду удар хлыста обжег ему лицо.

Не вздрогнув, он все так же твердо смотрел ей в глаза, хотя щека опухала на глазах и болела нестерпимо, а красный кровоподтек, пересекая губы, поднимался к виску.

— Да, — так же твердо повторил он, — а жаль, ведь вы женщина с сердцем и умом. Вы мужественная женщина, а пляшете под его дудку.

— Считаете себя очень проницательным?

— Да нет! Какие уж тут загадки! С вами все предельно ясно, Черри Креслин. А жаль, — повторил он задумчиво, — очень жаль, что вам приходится выполнять грязные поручения. Вы необыкновенная женщина, и кто-нибудь мог бы быть с вами счастлив всю жизнь, да и вас сделать счастливой.

Она изумленно глядела на него, не в силах отвести взгляд. Все шло не так, как она рассчитывала. Будет трудновато перевести разговор на то, ради чего она здесь. Да, впрочем, ей уже не очень-то и хотелось этого.

— Может быть, вы и правы, — запинаясь, пробормотала она. — Может, действительно вы тот человек, который мне нужен.

Он весело расхохотался и с силой всадил лопату глубоко в землю. Выпрыгнув из ямы с неожиданной для такого великана легкостью, он подошел к ней. Вороной фыркнул и потянулся к нему.

— Не торопись, Черри, не так быстро. Ведь я не такой уж простачок, поверь. Не стоит хитрить со мной, девочка, это не поможет.

Она подняла на него глаза, тщетно пытаясь разобраться в своих чувствах.

— Не хитрить, говоришь? Да я уж и не помню, когда это было!

— А, вот сейчас ты не лукавишь! Ну что ж, мне это нравится! — Он прислонился к вороному богатырским плечом. — Да и ты мне нравишься, Черри.

— Я вам нравлюсь? — Как ни пыталась она взять себя в руки, странное чувство поднималось в ней: она не могла понять, как можно испытывать что-то подобное к совершенно чужому человеку. — Разве вы не знаете, кто я такая?

— Кто ты такая? По-моему, прежде всего ты женщина. Похоже, такая же, как и все. Трудно иногда определить с первого раза, на самом ли деле человек такой или просто хочет таким казаться. Будущее покажет.

— Вы действительно так считаете? А как насчет прошлого?

Бон Кэддо с досадой передернул плечами.

— Если женщина полюбит меня, я буду считать, что ее жизнь началась в тот самый день, как она призналась мне в этом. И судить о ней я буду лишь по тому, что произойдет после этого дня, но судить буду строго.

В душе ее шла тяжелая борьба; она осознавала, что это совсем не то, зачем она сюда явилась.

— Как это случилось? — недоумевающе пробормотала она. — Я ведь не за этим приехала.

— Конечно, ты приехала, если не ошибаюсь, чтобы заставить меня потерять из-за тебя голову и, по меньшей мере, уговорить приехать в этот ваш Хэттан-Касл, не правда ли? Первое тебе, может, и удастся, а вот остального не обещаю!

— А если вы в меня влюблены и я попрошу вас приехать, неужели откажетесь?

— Безусловно, даже не сомневайся. Я вообще считаю, что выполнять дурацкие женские капризы — не значит доказывать свою любовь. Грош цена тому мужчине, что готов потерять голову из-за каждого смазливого женского личика. Нет уж, пока у меня с головой все в порядке, и я уверен, что чем дальше я буду от Хэттан-Касл и «Паласа», тем мне же лучше. — Его глаза вдруг потемнели как грозовая туча. — Мы с тобой оба из Уэльса или из Ирландии, моя девочка, а это значит, что мы обладаем даром предвидения, или называй это как угодно: так вот, сейчас мне что-то подсказывает, что мое появление в Хэттан-Касл повлечет за собой разрушение и чью-то смерть: твою, мою или гибель всего поселка.

Холодок пробежал у нее по спине, и она, как ребенок, потянулась к нему.

— Тогда не приезжай, Бон. Не приезжай туда никогда! Оставайся здесь или, лучше всего, забирай все золото, что уже намыл, и уезжай куда-нибудь подальше отсюда!

— Так вот что ты мне советуешь?! А что же скажет Джон Дэниел?

— Боюсь, ему это не понравится, — усмехнулась она. — Думаю, он страшно разозлится, но это лучшее, что я могу тебе посоветовать.

— Нет уж, так просто я не уеду. И вообще не уеду, пока не добуду все золото, которое есть на участке.

— А можно мне еще приехать?

— Приезжай, буду рад. Приезжай поскорее.

Кэддо проводил ее взглядом, а потом, вздохнув, снова взялся за лопату. Так просто все это не кончится, с тревогой думал он, без прежнего азарта копаясь в земле. Он не сомневался, что Черри вряд ли посвятит Дэниела в подробности своей поездки, да и о своей неудаче скорее всего промолчит. Во всяком случае, на первых порах. Она наверняка приедет снова, а потом и еще не раз. И если план Джона Дэниела не сработает, то он придумает что-нибудь еще.

Три дня подряд Черри приезжала к нему на участок и каждый раз оставалась у него все дольше и дольше. И наконец неизбежно пришел тот день, когда, вернувшись в Хэттан-Касл, она столкнулась лицом к лицу с поджидавшим ее Джоном. Как только их взгляды встретились, женщина похолодела от страха, догадавшись, что встреча не сулит ей ничего хорошего.

— Ну? — нетерпеливо спросил Дэниел. — Когда он обещал приехать?

— Он не приедет. — Уже не имело смысла оттягивать этот неизбежный разговор. Тем более не исключено, что люди Дэниела следили за ней последние дни. — Он не приедет, Джон. Больше того, я уезжаю. Уезжаю, чтобы стать его женой.

— Что?! — Его как будто ударили под дых. Всякого он ожидал, но такое даже не могло прийти ему в голову. — Ты что, дурачить меня вздумала? Думаешь, выйдешь за него замуж и приберешь все себе?!

— Боюсь, ты не понимаешь, Джон. Видишь ли, я люблю его. Он прекрасный человек и настоящий мужчина. Я надеюсь, ты не собираешься меня отговаривать?

— Что?! Да я и слушать не собираюсь весь этот вздор! — Его глаза превратились в две узкие щелочки, отчего лицо вдруг стало невообразимо уродливым и страшным. — Не вздумай и шагу сделать из города, ты меня поняла?! Теперь этим займется кто-нибудь другой.

— Извини, Джон. — Ей пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы он не заметил, как она боится. — Мне пора ехать, Бон ждет меня.

Его тяжелая рука с такой силой хлестнула ее по лицу, чтоиз разбитых губ брызнула кровь, а сама она рухнула на пол, пятная его своей кровью. Собравшись с силами, она подняла на него глаза, стараясь справиться с подступившей к горлу тошнотой.

— Ты об этом еще пожалеешь, Джон. Я бы могла простить тебя, но, боюсь, ты конченый человек.

Кипя от ярости, он выскочил из комнаты и вернулся в «Палас». Первый, кто попался ему на глаза, был Чито.

— Ты-то мне и нужен, — бросил Дэниел. — Кажется, тебе не терпится разделаться с Кэддо. Сделай это хоть сейчас.

Не сказав ни слова, обрадованный Расс ринулся к конюшне, а из окна за ним следили глаза Черри, которая очень быстро поняла, что он задумал. Не помня себя от ужаса, она рванулась к дверям, но на пороге ее перехватил ухмылявшийся Берни Ли.

— Куда торопишься, детка? Джон велел тебе оставаться в комнате, так что давай назад.

Она отшатнулась. Дверь с грохотом захлопнулась, и в замке повернулся ключ. Так, значит, ей не удастся предупредить Бона! Сейчас Чито уже наверняка проехал не меньше половины пути, он будет стрелять из-за деревьев, так, чтобы не ранить, а убить.

Из окна «Паласа» Джон Дэниел задумчиво разглядывал безлюдную улицу, думая о том, что старательский бум уже на исходе. Пора распродавать здесь все, что у него есть, и уезжать. За последние три месяца население поселка сократилось на треть. Да, пожалуй, самое время сматывать удочки. Заполучив золото, намытое Кэддо, он обеспечит себя до конца своих дней, поедет в Сан-Франциско, как и собирался, и возьмет с собой Черри. Как только они окажутся далеко, все ее глупые фантазии насчет брака с Кэддо вылетят из головы, и она снова будет принадлежать ему.

Впервые за много месяцев, с тех пор как он узнал Черри, ему пришло в голову, что она никогда не признавалась ему в любви, а ее твердая решимость оставить его ради Бона заставила предположить, что Кэддо оказался удачливее его.

Дэниела душила ненависть: он не переносил, когда кто-то становился ему поперек дороги.

С трудом дождавшись полудня, он, наконец, не выдержал и вышел на улицу. Чито до сих пор не вернулся. Конечно, успокаивал себя Дэниел, он очень осторожен, никогда не торопится, стреляет только наверняка. Но все-таки ему стало не по себе.

Запертая в комнате Черри каким-то чудом взяла себя в руки и заставила успокоиться. Конечно, она по-прежнему безумно боялась за Бона, но странная тишина за дверью и отсутствие известий от Чито почему-то действовали успокаивающе. Временами на нее снова накатывали волны ужаса, первобытного страха за мужчину, которого она полюбила, но какое-то шестое чувство подсказывало ей, что волнуется она напрасно и что с Боном все будет хорошо.

А в «Палас салуне» Джон уже не пытался скрывать своей тревоги. Закурив сигару, он глубоко затянулся и снова вышел на улицу, пытаясь издали разглядеть возвращающегося Чито. Но тот все не появлялся.

Наконец солнце село, поселок окутала тьма, и ждать снаружи больше не имело смысла. Дэниел вернулся в салун, но там, где раньше в это время кипела жизнь, теперь было пусто. Немногочисленные посетители вяло переговаривались, наблюдая за хозяином. Казалось, весь город притих в ожидании чего-то. Пробило семь часов, затем восемь. Метавшийся из угла в угол Дэниел внезапно остановился, будто ему пришла в голову какая-то идея, и обвел взглядом знакомые лица, отметив про себя, что многих недостает. Кто-то входил, кто-то прощался, уходя. Вдруг с громким звоном посыпались стекла и вылетело окно салуна, выходившее в лес. Мужчины вскочили на ноги, хватаясь за оружие, и с ужасом увидели, что образовавшуюся дыру кто-то просунул тело Расса Чито. Его грудь была прострелена навылет.

К нему бросились со всех сторон, и только Джон Дэниел застыл на месте с белым как мел лицом, крепко сжав зубами потухшую сигару.

Затем распахнулись двери салуна, и Берни Ли, зверски избитый, тяжело рухнул на пол.

Наконец, опомнившись, Дэниел зашел за стойку бара и достал из ящика под ней спрятанный револьвер. Неторопливо зарядив, он заткнул его за пояс и, прихватив еще винтовку, вышел на улицу.

Как он и предвидел, Черри исчезла.

Во всех комнатах горел свет, дверь открыта, но Черри нигде не было.

Грязно выругавшись, Дэниел позвал:

— Пит! Дэйв! Эд! Черри сбежала! Быстро в погоню, догнать ее, а Кэддо пристрелить!

— Пожар! — донесся крик откуда-то с другого конца улицы.

Дэниел кинулся к дверям. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: кто-то поджег пустырь вокруг его салуна.

Он прекрасно понимал, что достаточно легкого ветерка, чтобы от его заведения в считанные мгновения остались одни головешки. Потом огонь перекинется дальше, и вся улица обречена. А ведь здесь ему принадлежал каждый дом.

Внезапно холодок пробежал у него по спине: он осознал вдруг, что ни один из стоявших рядом не попытался погасить пламя, даже не пошевельнулся. Многие, казалось, равнодушно наблюдали или ждали чего-то, а другие поливали водой стены домов через дорогу, не имевшие к нему никакого отношения. Его самого словно не замечали.

Убедившись, что помощи ждать неоткуда, Джон круто повернулся и вошел в салун. Ярость и отчаяние ослепили его, в висках стучала мысль, что все погибло, все, за что он жестоко боролся столько лет! Но пока еще у него оставались деньги.

Воровато оглядевшись по сторонам, он нащупал секретный замок и открыл сейф, куда столько лет складывал попадавшее в его руки золото. Аккуратно опорожнив ящик, разложил все в несколько мешков, чтобы легче было забрать. Под фундаментом находился еще один тайник, в котором лежали слитки. Он решил, что за ними еще успеет вернуться. Ну а теперь, пока все на улице заняты пожаром, у него есть шанс незаметно скрыться.

Джон принес пару седельных сумок из своей комнаты, которые заботливо держал там на всякий случай, и аккуратно переложил в них мешки с золотым песком и самородками. Перекинув их через плечо, он крякнул под тяжестью сумок и двинулся на выход. До конюшни, где стоял его вороной, оставалось всего несколько шагов.

Но ему не суждено было пройти их. Вздрогнув, Дэниел увидел в дверях исполинскую фигуру, загородившую путь к спасению.

— Ты, никак, собрался куда-то, приятель? — мягко поинтересовался Кэддо.

Дэниел, казалось, окаменел. В первый раз в своей жизни он почувствовал, как от страха зашевелились волосы на затылке и неприятный холодок пробежал по спине.

Перед лицом смертельной опасности он остался один. Расс Чито мертв, что же касается Берни, тот вряд ли смог бы помочь ему, даже если бы захотел. Похоже, этому верзиле так не доставалось ни разу в жизни. А остальные его головорезы, напуганные происшедшим, скорее всего воспользовались случаем и сбежали из поселка. Кэддо пришел за ним.

Дэниел никогда не считал себя трусом. Вот и сейчас ему довольно быстро удалось овладеть собой, хотя что-то по-прежнему подсознательно тревожило его.

— Всю свою жизнь, Джон Дэниел, ты грабил и убивал, теперь этому пришел конец. Скоро «твой» поселок превратится в кучу углей, да и ты его ненадолго переживешь, — прогремел великан.

Краем глаза заметив на стойке бара несколько бутылок, Дэниел схватил одну из них и с силой метнул в своего врага, но тот мгновенно уклонился, и бутылка, ударившись о стену, с грохотом разлетелась на мелкие осколки. Кэддо рванулся вперед.

Выхода у Джона не оставалось, и он бросился ему навстречу, вложив в удар всю свою ярость и отчаяние. Кэддо не пытался увернуться, он принял удар не дрогнув и, казалось, даже не почувствовав его, а затем ударил сам. У Дэниела подкосились ноги, и он рухнул на колени.

Кэддо не торопился добить своего врага, отлично сознавая, что еще один удар может оказаться для того последним. Его холодный немигающий взгляд привел Джона в ужас.

— Ну что, говорят, ты любишь избивать женщин, Дэниел? А каково попробовать самому? Я слышал, тебе и убивать нравится, может, тоже хочешь испытать на себе? Как тебе моя идея?

Дикий, панический ужас придал Джону сил, и, неожиданно вскочив, он рванулся к выходу. Кэддо попытался перехватить его, но не успел — с мужеством отчаяния Дэниел отшвырнул его прочь, и тот тяжело рухнул на пол, уронив по дороге стул.

Кубарем скатившись по черной лестнице, бандит изо всех сил бежал к конюшне, он мог ускользнуть, только успев туда раньше Бона. За спиной раздавался грохот сапогов его преследователя. Ну, еще немного! И вдруг в ушах его зазвенел колокольный звон — его вороного не было в стойле!

Как попавшая в капкан лиса, он затравленно озирался по сторонам, надеясь найти хоть какое-то оружие. Две огненные вспышки, почти мгновенно озарившие суровые черты Бона Кэддо, оказались последним, что увидел Джон в своей непутевой жизни. Он скорее почувствовал, чем услышал грохот выстрелов, и что-то с неимоверной силой ударило его в грудь, отбросив далеко назад. Он уже не увидел, как винтовка снова изрыгнула язычок огня, потому что был мертв и падал, падал, ломая ветки мансаниты.

В Тонто-Бейсин по-прежнему стоит одинокий большой фермерский дом, окна которого смотрят на долину. Тополя шелестят над ним, как будто нашептывают обитателям свои секреты, а на веранде часто стоит немолодая, по-прежнему красивая женщина и с улыбкой смотрит вслед мужу, идущему по полю вместе с двумя долговязыми пареньками. А в доме весело напевает дочка, и мать узнает песенку, которую сама когда-то пела, будучи молодой. Она погружается в воспоминания и ничего не замечает вокруг, пока тяжелая рука ласково не ляжет ей на плечо, и ее муж, чьи волосы уже тоже поседели, не обнимет ее за плечи.

Перед ними далеко расстилается мирная долина, и сыновья весело плещутся в ручье, перед тем как собраться за ужином; в доме щебечет дочь.

— Да, мать, у нас с тобой вышла неплохая жизнь, — вздыхает мужчина.

К северу от их ранчо еще виден остов дома, в стене которого, если знать, где искать, можно обнаружить глубоко застрявшую пулю. Эту пулю никто никогда не видел, как и простреленный навылет череп в яме, бывшей некогда домом несчастного старателя, и побелевшие от ветра и времени кости в зарослях мансаниты. А если бы какому-нибудь случайному путнику пришла охота разглядеть их получше, он смог бы заметить в них две аккуратные дырочки всего в полудюйме друг от друга.

ЧЕЛОВЕК ДАФФИ

Ковбой нанялся к Даффи дней за шесть до того, как все случилось.

Даффи, много чего повидавший за свою долгую жизнь и похожий на старый, кряжистый дуб с узловатой корой, сразу догадался, что добром это не кончится, как только увидел направлявшегося к его конюшне Клипа Харта. Память пока его не подводила: он не забывал ни человека, ни животного — ничего из того, что увидел или узнал, достаточно поколесив по свету.

Семь лет назад в Эль-Пасо Клип Харт пристрелил человека, и Даффи случайно оказался свидетелем этого. С тех пор в разных городах происходило много схожих убийств, а три года назад в тюрьме штата в упор застрелили парня, осужденного за угон скота. Харт иногда попадал под подозрение, но чаще всего в связи с грабежами, и ему всегда удавалось благополучно вывернуться.

Теперь, через семь лет после их последней встречи, Даффи показалось, что Харт немного постарел, обрюзг и выглядел угрюмым и озлобленным. Он обвел все вокруг холодным подозрительным взглядом человека, знающего, что за ним идет охота. С ним прибыли еще двое, их Даффи не знал. Один из них проехал дальше, затем, остановившись у дверей салуна и укрывшись за лошадью, стал внимательно наблюдать за всем, что происходит на улице.

Харт бросил взгляд на вывеску над входом в платную конюшню, а затем подозрительно поглядел на сидевшего в большом кресле рыхлого толстяка.

— Это вы Даффи? — Его глаза впились в лицо старика.

— Да, я самый и есть. — Старик поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее. — Чем я могу вам помочь, мистер?

— Мне нужно воспользоваться вашей конюшней. Моих лошадей пригонят сюда вечером, в табуне семь голов. На какое-то время они останутся у вас, но пусть стоят оседланные, чтобы я мог забрать их в любую минуту.

Даффи уселся поплотнее и, собравшись с духом, помотал головой.

— Нет, мистер, не пойдет. Свои дела обделывайте где-нибудь еще, а мне и собственных забот хватает. Я не хочу связываться с вашими.

— Мне нужно, чтобы вы просто подержали их у себя. Я доверяю вам, Даффи, ведь вы далеко от этого места не уйдете. — Чиркнув спичкой о подошву и самодовольно усмехнувшись, Харт прикрыл пламя от ветра и прикурил сигарету. — А уж ваша конюшня и подавно никуда не денется, так что я могу не беспокоиться о своих лошадях. Где же ваш конюх, я бы хотел перекинуться с ним парой слов.

Даффи, кряхтя и отдуваясь, обернулся. Чем-чем, а уж глупостью он никогда не страдал и сейчас отлично понимал, что Харт не блефует. Он уже открыл было рот, чтобы кликнуть нового конюха, как вдруг увидел его самого, стоявшего подбоченившись в дверях конюшни.

Долговязый, широкоплечий парень, с лицом бесстрастным, как у индейца, казался еще выше благодаря своей худобе. Пару раз Даффи видел, как он улыбался одними глазами, но губы его при этом оставались все так же плотно сжаты в узкую полоску. Давно не бритая щетина, густо покрывавшая щеки в тот день, когда он в первый раз появился в конюшне Даффи, сейчас исчезла, но голова по-прежнему была непокрыта, и он все так же носил потертые туфли, что выглядело довольно странно, поскольку в тех местах обычной обувью считались сапоги или грубые башмаки. На скуле у конюха белел небольшой шрам, и внимательный глаз заметил бы, что когда-то давно ему сломали нос. Парню, наверное, исполнилось лет двадцать пять, но выглядел он старше, видно, жизнь не баловала его.

Угрюмый взгляд Харта остановился на нем.

— Сегодня вечером к тебе пригонят семь лошадей. Ты должен держать их оседланными и готовыми к отъезду в любое время дня и ночи, понял?

Ковбой коротко кивнул в сторону Даффи.

— Я служу у него.

Харт вспыхнул от гнева: он принадлежал к числу тех тяжелых людей, которые не принимают никаких возражений. Даффи давно знал, что любое противодействие его желаниям, действительное или мнимое, способно повлечь за собой вспышку дикой ярости, и сердце у него екнуло.

— Ты теперь будешь делать то, что я говорю, слышал?! А сейчас ступай!

Ковбой многозначительно взглянул на Даффи, и старик торопливо закивал. Круто повернувшись на каблуках, парень вернулся в конюшню.

— Тебе хорошо заплатят за лошадей, — повернувшись к Даффи, продолжал Харт; он уже овладел собой. — Но чтобы никаких возражений, понял? — Затем исполненным презрения голосом процедил сквозь зубы: — Да и кто в этом городишке сможет потревожить нас?

Заметив, что Харт направился к салуну, человек Даффи снова появился на пороге.

— Вы собираетесь разрешить ему держать здесь лошадей?

— У меня нет выбора, парень. Я уже давно не держал в руках винтовку, а в городе осталось сейчас всего несколько мужчин, и все они — люди пожилые, даже трусоватые. В любом случае, жены им никогда не позволят вмешаться. Рано или поздно что-то подобное должно было произойти. — Он осторожно оглянулся и продолжал: — Ты недавно в этих местах, парень. Остерегайся его, это опасный человек, от него жди беды.

Ковбой пытливо взглянул на него, словно сомневаясь в этом.

— Да неужто?

Как ни в чем не бывало, он вернулся в конюшню, долго возился в стойлах, убирая и меняя подстилки, потом принес свежего сена и засыпал овес в кормушку возле пустующих стойл. Постоял немного, покачиваясь на каблуках и что-то обдумывая, а потом, пробормотав: «Я бы, пожалуй, съел чего-нибудь», закутался в пальто и вышел. На Даффи он больше не взглянул. Переходя через дорогу, бросил взгляд на трех оседланных лошадей, по-прежнему привязанных возле салуна, и вошел.

Аппетитный запах, говоривший о том, что Ма уже священнодействует на кухне, витал в столовой. За одним из двух деревянных столов не меньше восьми футов в длину спиной к стене сидел Клип Харт. Человек Даффи устроился напротив за другим.

Он родился на Западе, но мать увезла его отсюда десятилетним мальчишкой, и он вырос на улицах Нью-Йорка. К пятнадцати, успев почти два года проплавать на рыболовецком судне, уже считал себя бывалым моряком, поскольку обогнул мыс Горн. Сдавал карты в Барбери-Кост, участвовал в жесточайшей поножовщине и уцелел. Потом подружился с Джемом Мейсом, величайшим боксером своего времени, и тот многому научил его. К семнадцати годам он уже бороздил на паруснике Китайское море. Вернулся в Нью-Йорк и снова дрался с уличной шпаной.

Жизнь ничем его не радовала, но одну отдушину он все-таки нашел, осознав в какой-то момент, что уйти от действительности можно в мир книжных героев и их приключений. Бессознательно он искал в книгах идеал для себя или, вернее, человека, который бы мог им стать. Оставшись в один прекрасный день совершенно без денег, он нанялся кочегаром на железную дорогу и, наконец, без единого цента и совсем без сил оказался на перроне в Вествотере, небольшом городке, какие в то время росли как грибы на Западе, — всего один ресторанчик, один салун, платная конюшня, скобяная лавка, небольшой магазинчик на перекрестке и почтовая станция.

Погрузившись в воспоминания, он пришел в себя, вздрогнув от неожиданности, когда сзади неслышно подошла Джули и поставила перед ним тарелку. Он поблагодарил ее и молча наблюдал, как она наливает ему суп, над которым еще поднимался пар. Со своими ирландскими голубыми глазами, черными, как вороново крыло волосами и веснушками на точеном носике Джули выглядела очень милой. Обслужив его, она принялась собирать со стола грязные кружки и тарелки.

— А ну-ка, девушка, плесни мне кофе. — Нагловато ухмыляясь, Харт поманил к себе Джули.

Она неохотно подошла, и вдруг, крепко обхватив за талию, он притянул к себе растерявшуюся от неожиданности девушку.

Придя в себя, она отпрянула в сторону, и это получилось настолько резко, что Харт на мгновение потерял равновесие, а затем его лицо побагровело от ярости.

— Поставь кофейник и иди ко мне! — зло скомандовал он.

— Держи свои руки при себе! — огрызнулась она в ответ, вспыхнув от обиды. — Если я прислуживаю тебе за столом, это совсем не значит, что ты можешь их распускать!

Клип уже приподнялся было, как вдруг ковбой Даффи, ухватившись за край стола, с силой толкнул его за Харта: того ударило в бок, и он, пошатнувшись, с трудом удержался на ногах. Харт не упал бы, но скамья под ним покачнулась, и он рухнул на пол с размаху так, что даже ноги в ковбойских сапогах взметнулись вверх.

Когда он смог наконец перевести дыхание, то увидел над собой человека Даффи.

— Оставь девушку в покое, — невозмутимо посоветовал тот, — человек твоей профессии не может позволить себе валять дурака и привлекать к себе внимание.

— Ты еще меня учить собираешься?! — возмутился Харт, но поскольку подняться с пола он еще не успел, то не чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы проучить мальчишку.

К тому же в последний момент ему что-то сильно не понравилось в лице человека Даффи. В то же время он прекрасно отдавал себе отчет, что этот конюх в чем-то прав. Действительно, он находился в той ситуации, когда излишнее внимание совсем ни к чему. В конце концов, он же не юнец, может и подождать немного. Осторожно схватившись за угол стола, он встал, изобразив на лице кривую улыбку.

— Да ладно вам, ребята, шуток, что ли, не понимаете? Я ведь валял дурака. — Он еще раз попытался выдавить улыбку, но получалось у него плохо. — Подумаешь, недотрога какая! — фыркнул он.

Однако, немного передохнув, Клип снова почувствовал, как в нем закипает гнев.

— Ты ведь нарочно толкнул стол, парень? — рявкнул он.

— Быстро соображаешь, — хмыкнул человек Даффи, он казался совершенно спокойным, когда стоял вот так, заложив за пояс большие пальцы и глядя на Харта. А тот постепенно все больше разъярялся, хотя и отдавал себе отчет, что сейчас не имеет права рисковать. С мальчишкой он рассчитается позже.

Не сказав больше ни слова, бандит рывком поставил на место упавшую скамейку и уселся. Закончив есть, он швырнул на стол полдоллара и вышел, даже не обернувшись.

Джули подлила супу в тарелку молодому человеку.

— Он этого так не оставит, — испуганно прошептала она.

— Я знаю.

— Он убьет тебя. Он уже многих убил.

— Все может быть.

Человек Даффи молча и быстро покончил с едой, похоже, он вообще позабыл о девушке. Оставив на столе два доллара, он направился к выходу.

— Будь осторожен, — тихо сказала она ему вслед.

Переходя улицу, он заметил, что привязанные лошади, на которых в город приехали головорезы Харта, исчезли, и, увидев Даффи, все так же сидевшего в старом кресле у входа в конюшню, он поинтересовался, привели ли табун.

— Пока нет. — Под Даффи скрипнуло кресло. — Что там у вас произошло?

— Он попытался вольничать с Джули, и я сшиб его с ног, двинув столом. По-моему, ему это не понравилось.

— Он попытается убить тебя.

— Я еще не собираюсь умирать.

— Послушай-ка моего совета, сынок, — вздохнул Даффи, — бери гнедого или любую другую лошадь и уезжай. Если когда-нибудь разбогатеешь, расплатишься за нее, а если нет, ну что ж, тогда просто забудь об этом. Ты мне понравился, парень.

— Спасибо, но мне не нужна лошадь.

— Поверь мне, старику, у тебя нет ни малейшего шанса.

— Не волнуйтесь за меня, мистер Даффи, идите отдыхать, а завтра подольше не выходите из дому. Это мое дело.

Кресло снова скрипнуло, Даффи тяжело поднялся.

— Если передумаешь, гнедой в твоем распоряжении. — Он замялся немного. — А оружие у тебя есть?

— Не думаю, что оно понадобится.

Воцарилось молчание, но молодой человек знал, что Даффи все еще не решается уйти, хотя в сумерках его и не было видно.

— Я уже заранее предвижу, как все произойдет, — вздохнул старик. — Постепенно они начнут заправлять тут всем. Они будут делать все, что хотят. Сначала наш город станет перевалочным пунктом, где их всегда будут ждать свежие лошади, затем потихоньку они приберут к рукам магазины, продовольственные склады, салуны, а потом и людей. Мужчины будут убиты, а женщины окажутся в их власти.

— Может быть, вы и правы. Идите домой, мистер Даффи. Вам лучше держаться подальше от этого.

Он долго о чем-то задумавшись стоял в темноте, прислушиваясь к неровным, шаркающим шагам. Даффи, по всей видимости, подкатило под восемьдесят. Хозяину единственного в городе магазина — много больше шестидесяти. Все молодые мужчины покинули город, они перегоняли скот и вернутся не скоро. Может быть, на следующий год, а может быть, и вообще никогда, ведь перегон скота для многих становился тяжелым испытанием. Теперь это не имело значения. Он и сам знал, что необходимо сделать, а только просить о помощи не привык.

Конюх присел в кресло, в котором полдня проводил Даффи, и погрузился в воспоминания. Когда он работал на железной дороге, встретил там одного чудака, который мог часами цитировать то, что когда-то вычитал в книгах. Все это странным образом отпечаталось у него в памяти. Человек Даффи откинулся на спинку кресла и вспомнил то, что тот повторял особенно часто. Постепенно вся фраза всплыла у него в памяти: «Они говорят нам, Господи, мы слабы, не способны справиться с таким сильным и грозным противником. Но когда мы станем сильнее? Может быть, через неделю? Или через год? А может, это случится, когда мы будем разбиты и враг войдет в каждый дом? Откуда возьмутся силы, если мы будем пребывать в нерешительности и сомнениях? Нет, Господи, мы не рождаемся слабыми, просто мы не умеем пользоваться даже тем, что Ты дал нам».

Речь его текла плавно и свободно, голос, хоть и звучал громко, но казался необыкновенно мягким и певучим. Как и всякий ирландец, молодой человек с детства любил слушать красиво звучащую речь, особенно если она была вложена в уста свободолюбивого бунтаря. Откинув голову на спинку кресла, он прикрыл глаза. «Этот чудак с железной дороги, — подумал он лениво, — даже лучше, чем книги. Все, что ему требовалось для вдохновения, это хлебнуть добрую порцию ржаного виски».

Было далеко за полночь, когда наконец пригнали лошадей. Двое всадников вывели их из чащи на окраине города и, согнав в небольшой табун, подогнали к конюшне. Один из сопровождавших развалился в кресле Даффи у входа, пока другой помогал конюху развести лошадей по стойлам. Все они оказались как на подбор: стройные, великолепно сложенные, с гладкой лоснящейся шкурой.

Погонщик, невысокий, но крепкий и, похоже, сильный парень, схватив лампу, ткнул ее чуть ли не в лицо человеку Даффи.

— Новенький?

— Приезжий.

— Смотри, парень, они должны быть готовы к отъезду в любую минуту. Сделаешь это — и никаких неприятностей у тебя не будет. Может, как все кончится, еще богаче станешь на пару кругляшек. Ты меня понял?

— Понял.

Мужчина направился к дверям, стараясь держаться в тени. Над входом висел фонарь, который обычно оставляли на ночь, он, хоть и слабо, но освещал порог.

Человек Даффи увидел в темноте тлеющие огоньки сигарет и, бесшумно повернувшись, прошел в маленькую комнату в конце конюшни, которая обычно использовалась как склад. На полу валялись кучей старые седла, обрезки кожи и остатки упряжи, непарные сапоги и всякий хлам. А в углу лежал неприметный, завернутый в старый дождевик и покрытый толстым слоем пыли сверток.

Это был кольт с коротким стволом.

Вдруг ему послышалось, как скрипнула дверь. Поставив фонарь на пол, он отошел в темноту и затаил дыхание. Наверное, ему показалось. Взяв винтовку, он сдул с нее пыль, внимательно осмотрел в тусклом свете фонаря и принялся, потихоньку насвистывая, приводить ее в порядок.

Он все время прислушивался к звукам, доносившимся со стороны конюшни, а пару раз подходил к дверям и подолгу стоял. Почти два часа провозился он с винтовкой, разбирая, чистя, смазывая и снова собирая ее, пока не убедился, что привел оружие в рабочее состояние. Правда, барабан больше не вращался, так что, по всей видимости, придется перезаряжать ее вручную. Еще раз придирчиво осмотрев винтовку, он снова завернул ее в дождевик и спрятал на старое место.

Плотный коротышка перебрался в кресло Даффи, а второй, набрав в конюшне сена, соорудил себе постель у входа и заснул. Конюх остановился в дверях, о чем-то размышляя.

— В котором часу заберете лошадей? — коротко спросил он.

Коротышка смерил его подозрительным взглядом.

— Может, к полудню. А тебе-то что?

— Думаю, стоит ли их кормить. С полным животом они далеко не убегут.

— Корми, все нормально. Прямо сейчас и покорми. Идет?

— Угу.

Он вернулся в конюшню и, переходя от стойла к стойлу, засыпал корм всем лошадям, негромко бормоча:

— И говорят, что мы слабы. Когда мы станем сильнее? — Он все еще размышлял над этими словами, задумчиво поглаживая шею гнедого, который довольно пофыркивал и переступал ногами. — Красиво звучит, — шепнул он на ухо коню, — просто как музыка.

Парень снова направился к дверям.

— Светает, — буркнул он, — небо уже посерело.

— Да, — коротышка кряхтя встал и с хрустом потянулся. И в этот момент на него обрушился кулак.

Это был сокрушительный удар левой в солнечное сплетение. Убедившись, что он попал в цель, человек Даффи прыгнул вперед и провел апперкот, как профессиональный боксер, а затем, не дав противнику опомниться, ударил еще раз справа. Удар пришелся несчастному в скулу, но он его уже не почувствовал, да и вообще вряд ли успел понять, что произошло. Похоже, что он потерял сознание уже после первого удара.

Конюх прислушался и, не услышав ничего подозрительного, перевел дыхание и оттащил оглушенного бандита в темный дальний угол в конце конюшни. Связав ему руки и ноги, немного подумал и, вздохнув, заткнул еще и рот грязной тряпкой.

Дошла очередь и до второго. Тихо склонившись над спящим, человек Даффи осторожно поднял его руку и затянул на ней петлю. Тот, ничего не понимая, приоткрыл глаза, но короткий и страшный прямой удар в лицо снова погрузил его в темноту.

Повернув бандита на живот и не обращая внимания на то, что уложил его лицом прямо в перемешанный с остатками сена навоз, конюх прижал его коленом к полу и резко дернул за вторую руку, накинув петлю и на нее. Как бывалый моряк, быстро и ловко связал их обе вместе морским узлом, то же самое проделал с ногами и, заткнув рот тряпкой, оттащил в сторону.

«А вдруг они освободятся, да еще в самый неподходящий момент?» — пришла ему в голову мысль. Подумав немного, он вытащил их на середину, стропила крыши оказались почти в сорока футах у них над головой. Принес лестницу, проворно вскарабкался по ней и, перекинув через стропила две прочные веревки, бросил взгляд на своих врагов.

Оба бандита уже пришли в себя и уставились на него с нескрываемым ужасом.

— Собираюсь вздернуть вас, — весело прокомментировал парень, с удовольствием вглядываясь в их перекошенные от страха лица, — но не за шею, если вы, конечно, не будете сопротивляться, ребята.

Двадцать минут спустя он закончил с ними и, отступив на пару шагов, с удовольствием посмотрел на результат своих трудов. Теперь он мог спокойно уйти. Свободно наброшенные на шеи бандитов петли неминуемо затянутся, как только им придет в голову хоть немного потрепыхаться. Ради спасения собственных жизней они будут вынуждены сохранять неподвижность.

— Ну, ребята, теперь все в ваших руках, — объявил он, — можете тихонько полежать здесь и подождать меня, а я вернусь и отпущу вас, как только справлюсь с одним дельцем. А если попробуете освободиться сами, тогда у вас есть отличный шанс покончить со своей никчемной жизнью.

Он быстро направился к выходу. Из трубы на крыше кухни Ма уже поднимался дымок и слышались торопливые шаги Джули, которая хлопотала по хозяйству. Он подходил к дому, когда ее милое заспанное личико появилось в окне, и она радостно улыбнулась ему. Вдруг он заметил, как ее глаза упали на пустое кресло у входа в конюшню и расширились от удивления.

Когда он наконец появился в дверях, она взяла кофейник и молча налила ему кружку, не сводя испытующего взгляда с его бесстрастного лица. Ночью ее разбудил стук копыт, она поняла, что это пригнали лошадей в конюшню, а это значило, что где-то неподалеку планируется ограбление банка.

Опасаясь преследования, бандиты гонят свои лошадей изо всех сил, зная, что здесь их ждут свежие лошади и что вскоре они все окажутся в горах, в безопасности и с сумками награбленных денег. Свежие лошади для бандитов — верное спасение. Те, кто бросится за ними в погоню, тоже будут гнать во весь опор, и их лошади будут загнаны до смерти еще до того, как они появятся в Вествотере.

Человек Даффи молча ел. Позавтракав, он положил на стол двадцать пять центов и повернулся к Джули.

— Лучше побудь сегодня дома, — посоветовал он как бы между прочим, — и Ма передай, чтобы тоже не выходила.

Вздрогнув от неожиданности Джули так и замерла у стола.

— Что бы ты ни задумал, — пробормотала она умоляюще, — не делай этого. Ты не знаешь Клипа Харта.

— Таких, как этот Харт, везде полно. И если ты думаешь, что можно спастись бегством, то такого места на свете нет, уж поверь мне. Придется либо сделать это, либо бежать, а я не люблю пасовать перед подонками. Кроме того, любой человек должен когда-то остановиться и начать жить нормально. Мне здесь по душе. Можно будет со временем завести ранчо.

Джули показалось, что его голос смягчился.

— Для этого понадобятся деньги.

— Тот, кто умеет управляться с топором, всегда способен заработать немного денег, — заявил он уверенно, — вот хотя бы на строительстве железной дороги. Ее скоро начнут прокладывать в этих местах, значит, понадобятся шпалы, много шпал. Не станут же их возить издалека.

Помолчав немного, он направился к выходу и уже на лестнице услышал, как Ма одобрительно проворчала:

— Мне этот парень по душе.

И почти немедленно прозвучал дрожащий голосок Джули:

— Если он не оставит в покое Харта, то ему конец.

Спускаясь по ступенькам, человек Даффи продолжал ломать голову. Как ему одному задержать семерых бандитов? Намного ли отстали от них люди шерифа? Когда они доберутся до Вествотера?

В голове у него возникали один за другим десятки планов, как справиться с семерыми, да еще самому при этом не расстаться с жизнью. Спутать ноги лошадям? Бесполезно, они перережут веревки. Открыть по ним огонь, как только они появятся в городе? У него не хватит на это пуль, даже если стрелять без промаха, — ведь их семеро. Кто-нибудь уцелеет, и тогда ему конец.

Выхода, похоже, не было. Дурак он, что связался с бандитами, раз уж не продумал, как довести дело до конца. Слава Богу, с мрачной радостью подумал он, что еще не втянул никого больше в это безнадежное, обреченное с самого начала безумие. Легко мечтать о подобных подвигах, но, видно, тот, кто слаб, никогда не станет сильнее.

Однако он понимал, что, заварив на свою беду эту кашу, выйти из игры вот так запросто уже не в его власти. Что он начал, он и должен закончить, и надо хотя бы напугать бандитов так, чтобы они и дорогу забыли в Вествотер.

Естественно, перебирая в голове все варианты, он старался не думать о том, чем столь рискованное дело может обернуться для него. Не то чтобы он сознательно закрывал глаза на угрожавшую ему смертельную опасность, но просто еще перед тем, как ввязаться в эту историю, он реально оценил свои шансы, а теперь, решив идти до конца, ясно сознавал, что рассчитывать на спасение ему не приходится. Во всяком случае, это маловероятно.

В конце концов, придя к выводу, что хуже не будет, он все-таки вывел из конюшни всех лошадей и, связав их между собой, привязал к изгороди другим концом веревки. Тщательно спутав им ноги, он постарался, чтобы предназначенная для Клипа Харта лошадь оказалась ближе всех к конюшне, и привязал ее отдельно, немного поодаль. Затем прошел в кладовку, снова вытащил винтовку из тайника и припрятал ее за дверью конюшни, так, чтобы снаружи ее никто не заметил.

Теперь он сделал все, что мог, и ничего больше не оставалось, как терпеливо ждать развязки. Опустившись в любимое кресло Даффи, конюх попытался хоть немного расслабиться.

Слухи о его ссоре с Хартом, похоже, уже облетели весь город, и улица совсем обезлюдела. Двери магазинчика давно распахнулись настежь, салун тоже уже открылся, но ни покупатели, ни завсегдатаи питейного заведения не высовывали нос. Город выглядел вымершим. Пару раз встревоженная Джули появлялась в дверях, поглядывая на молодого человека, по-прежнему сидевшего в кресле у дверей. Он казался спокойным, даже что-то насвистывал, обстругивая какую-то палочку, однажды ей показалось, что он спит.

Было уже почти одиннадцать, когда послышался приближающийся топот копыт. Всадники вихрем пронеслись по мосту за городом, галопом спустились к лесу, и вскоре их фигуры замелькали между деревьев. Бандиты гнали лошадей, безжалостно нахлестывая их, не боясь загнать несчастных животных, уверенные, что впереди им уже приготовлены свежие, отдохнувшие и накормленные кони. Выскочивший из салуна. Харт опрометью кинулся к своей лошади, но запутался ногой в скользящей петле, предусмотрительно оставленной для него, и человек Даффи немедленно нанес удар. Его прямой слева сокрушил челюсть бандита, заставив его завертеться волчком. Это ошеломило Харта. Опомнившись и тряхнув головой, Клип потянулся за винтовкой.

Человеку Даффи удалось избежать удара прикладом и снова нанести удар Харту большой, развитой от тяжелой работы рукой. Отлетев к изгороди, тот почти рухнул на нее, а его противник продолжал наступать, преследуя его короткими, но сильными ударами в живот, а затем внезапно обрушил оба кулака ему на голову. Харт рухнул на землю, кашляя и захлебываясь кровью. Только после этого парень наклонился за упавшей винтовкой.

Остальным бандитам, похоже, было не до них. Они увидели свежих лошадей и бросились к ним, как будто за ними гнался сам сатана. Но лошади вдруг как по команде вставали на дыбы, испуская пронзительное ржание всякий раз, когда кто-то из бандитов пытался вскочить в седло.

Внезапно лопнула подпруга, за ней другая, и несколько бандитов с размаху шлепнулись в дорожную пыль. И тут город словно ожил. Из полуоткрытых дверей салуна и лавки выскочили люди, и вскоре ошеломленные бандиты, которых безжалостно лупили по головам дубинками и прикладами ружей, распростерлись на дороге, беспомощные и неопасные.

Среди нападавших горожан сновал и сам Даффи, передвигаясь со скоростью, несвойственной обычно людям его возраста и комплекции. Только одному из бандитов удалось выбраться из этой свалки и удрать. Он успел добежать до конюшни, и подпруга его лошади оказалась покрепче, чем У других. Скорее всего, ее просто пропустили, когда перерезали все остальные. Вскочив в седло, он круто развернулся и, подняв револьвер, прицелился в человека Даффи.

Ковбой рванулся к дверям конюшни за спрятанной там винтовкой, хотя и был уверен, что не успеет добежать. Прогремел выстрел, и, удивляясь, что стрелявший промахнулся, человек Даффи схватил винтовку и, обернувшись, увидел, как последний уцелевший бандит качнулся в седле и кулем свалился в пыль.

В дверях салуна стояла Джули со старым охотничьим ружьем в руках, а из дула еще тонкой струйкой поднимался дымок.

Все закончилось так же внезапно, как началось. Качая затуманенной головой, Клип Харт пытался приподняться, придерживая рукой окровавленную и, похоже, сломанную челюсть. Под глазом у него наливался огромный синяк, указательный палец был сломан, — то ли тогда, когда он упал, то ли когда человек Даффи выбил у него из рук винтовку.

Один из бандитов был убит наповал, еще одному пуля перебила руку и оставила огромную рваную рану, превратив плечо в кровавое месиво, другие отделались шишками и ссадинами, и у одного оказалась сломана ключица.

Их отвели в конюшню и оставили там связанными под надежной охраной, чтобы передать в руки людей шерифа. Так они и стояли, с изумлением оглядывая своих противников: четырех стариков, двух подростков, хрупкую девушку с ружьем и человека Даффи. Там их и арестовал подоспевший шериф.

— Застрелив кассира, эта банда ограбила банк в нашем городе, — рассказал человек с повязкой, — и, если бы тут они получили свежих лошадей, только бы мы их и видели. Так как же вам это удалось?

Даффи, который как раз в этот момент расседлывал лошадей, стянул со спины одной из них попону и продемонстрировал уродливую колючку со следами засохшей крови на многочисленных шипах.

— Один из нас, — гордо пояснил он, — сунул их под каждую попону, а затем надрезал подпруги.

Шериф, не веря своим глазам, воскликнул:

— Вы хотите сказать, что это сделали вы?

— Единственная штука, которая могла заставить лошадей внезапно взбеситься. А что мне оставалось? Я ведь не стрелок и не военный, и уже старый человек.

Шериф покосился на окровавленную физиономию Харта и усмехнулся.

— Ну что ж, хотя я бы так не сказал, по-моему, вы очень даже неплохо сегодня повоевали. Спасибо, старина!

Даффи хитровато взглянул на своего ковбоя.

— Небось считал, что я уже вышел в тираж? А вот и ошибся, правда, ребята? Мы ведь задали им жару, верно?

Хозяин салуна махал руками, зазывая всех в свое заведение.

— Ставлю всем выпивку, парни! — весело кричал он.

— С радостью выпью с вами, — ковбой Даффи повернулся к своему хозяину, — идите, я вас догоню через пару минут.

Он взглянул на притихшую Джули, стоящую рядом с ним.

— Помнишь, я говорил, что в таком городке хорошо остаться навсегда.

— А что, ты неплохо управляешься с топором?

— С топором я управляюсь замечательно. А кроме того, — и он усмехнулся, — здесь, в горах, иногда бывает здорово одиноко, особенно если нет никого, кто бы мог состряпать горячий ужин, когда парень вроде меня возвращается домой.

— Так ты совсем не умеешь готовить?

— Совсем.

— Ну ладно, это я возьму на себя.

Он указал на крышу маленькой церквушки, едва видневшейся из-за высоких тополей на окраине городка.

— Священник вернется только утром. И нам придется встать пораньше.

— Я успею собраться. — Внезапно ей стало грустно. Она сложила руки под передником и отвернулась. — А ты иди, выпей с остальными, — прошептала она и направилась к дому.

В салуне праздновали победу. Мужчины со звоном сдвинули стаканы, приветствуя его.

— Нет, нет, за меня пить не стоит, — запротестовал он. — Я бы никогда не решился на это, если бы не один человек, который сказал мне когда-то очень важную вещь. — Он высоко поднял стакан. — Итак, за здоровье того, кто вдохновил меня. За здоровье Патрика Генри. — И залпом осушил его.

— За Пата Генри! — прогремело вокруг.

БОЛЬШОЙ ЧЕЛОВЕК

Черри Нобл впервые появился в Вэгонстоп верхом на черном муле. Соскочив на землю, он сразу повел его и еще трех усталых вьючных животных к воде. Когда он стоял возле них, держа в руках уздечки, горожане, прогуливавшиеся поодаль, оглядывали его с любопытством и почтительно перешептываясь. Ибо росту в нем было, не считая сапог на толстой подошве, шесть футов и семь дюймов, и это при весе не меньше ста тридцати фунтов.

Неожиданно он поднял голову и, очнувшись от своих мыслей, весело улыбнулся.

— А что там? — спросил он, конкретно не обращаясь ни к кому, и кивком указал на запад.

Прохожие непроизвольно повернули головы, но ничего особенного не увидели. Если не считать заходившего солнца, которое окрашивало в багровый цвет остроконечные шпили утесов и горы, издалека похожие на гигантские столбы.

— Ничего, — равнодушно отозвался Лей Бентон, — ничего, кроме Богом проклятой пустыни да еще кровожадных дикарей.

— И людей там нет?

— Ни души.

— А вода? Пастбища?

— А черт его знает. Может, и есть.

— Вот так, значит! Ну что ж, парни, поеду-ка туда и буду там жить, а когда еще кто-то нагрянет, он уже придет не на пустое место. Рано или поздно, но люди появляются всюду, а после долгих скитаний как приятно отдохнуть и напиться вволю! У меня же там будут и вода, и пастбища, и путников будет ждать сочный кусок мяса.

— Ты, приятель, спятил, не иначе! — усмехнулся Бентон. — Ни один белый не выживет в таком пекле, откуда уходят даже индейцы, а ведь это их родной край.

Громко расхохотавшись, Черри Нобл стукнул себя кулаком в грудь.

— Ну да ладно, попробуем. Я уверен, нет таких мест, где парень вроде меня не смог бы выжить, если бы захотел. — Он отвязал от седла небольшой мешочек и хвастливо помахал им перед лицами собеседников. — А вы знаете, что у меня здесь? Ни за что не угадаете — вишневые косточки! Я всегда мечтал развести вишневый сад, если уж осяду где-нибудь насовсем. Нет на свете ягод вкуснее, между прочим, меня и прозвали Черри —вишенка — из-за этого! Фамилия моя Нобл, а друзья зовут Черри. И там, где я проезжал, я везде сажал вишневые деревца, так что, ребята, за мной вроде как след тянется!

Лей Бентон, известный буян, обожавший острые ощущения, сразу невзлюбил Черри Нобла. До появления этого великана, взявшегося Бог весть откуда, он слыл самым здоровенным парнем в этих местах и привык к мысли, что его считают крутым ковбоем во всей округе. Добродушный тон и приветливая улыбка незнакомца раздражали его.

— Если ты действительно собрался в такую глухомань, — с презрением процедил он сквозь стиснутые зубы, — значит, ты дурак!

— Лучше быть дураком, чем негодяем, — бросил Нобл.

Он по-прежнему улыбался, но глаза его настороженно и цепко оглядывали Бентона. Черри старался понять, насколько тот опасен.

Радуясь предлогу завязать ссору, Лей тут же изобразил безумно оскорбленного.

— Как ты посмел назвать меня?

Сделав всего один шаг, Черри Нобл оказался почти вплотную с Бентоном и смерил его внимательным взглядом.

— Послушай, дружище, — все так же улыбаясь, вежливо сказал он, — я ведь не хотел тебя обидеть и если тебе что-то вдруг померещилось, я не виноват.

Бентон предпочел промолчать. Что-то в мягких, почти кошачьих повадках этого верзилы показалось ему подозрительным.

— Глупость какая-то, — раздраженно буркнул он. — В чем дело? Что ты ко мне прицепился?

Нобл расхохотался, небрежно заложив за пояс ручищи, больше похожие на лопаты.

— Ну, что до этого, — примирительно произнес он, — так у каждого может быть свое мнение. Кто-то одобрит, кому-то не понравится. Если честно, так я сам до конца не уверен, что хорошо все задумал. Ну, так меня, по правде говоря, никто никогда еще не признавал благоразумным.

Как-то пару лет назад я совсем было собрался оседлать свою скотину и перебраться куда-нибудь, да вот встретил дружка, который только что вернулся в Миссури. Он-то и подарил мне пять книг, которые переиначили всю мою жизнь. Он мне так и сказал: «Сынок, возьми их, прочти от корки до корки, а закроешь последнюю страницу, снова открой на первой, да читай повнимательней, а потом посиди, подумай над ними. А после этого отдай кому-нибудь еще». Так вот, я сейчас тебе их подарю. Глядишь, что-то в голове и останется, а может, и сама жизнь твоя по-другому повернется. Учти, даю тебе самое дорогое, что только бывает. — Великан подошел к притихшим слушателям. — Прочел я эти книги, даже и не два раза, а побольше. Одна из них оказалась Библией, полезная книга, что и говорить, и не важно, верующий человек ее читает или нет. Другая — сборник стихов, а кто написал, точно не скажу, фамилия уж больно заковыристая, Шекспир, что ли? Эту книгу, парни, честно вам говорю, читал три раза, и уж тогда только слова ее чудные понемногу в голове улеглись. Зато теперь я эти самые стихи на всю, почитай, жизнь запомнил. Еще одна книга о разных законах, во всяком случае, мне так объяснили. Автор, по-моему, Блэкстон. Мне показалось, что ежели эту книгу повнимательнее прочитать, из нее много полезного узнать можно, ведь Блэкстон этот самый объясняет, как людям между собой уживаться надо. Еще одну книгу написал какой-то Платон, так это, если я правильно понял, разговоры с его друзьями. Но, скажу я вам, что меня совсем доконало, так это, как он описал смерть одного своего знакомого — Сократа. Не иначе как они на ножах были, эти двое. Да и власти в то время, похоже, ни к черту не годились, раз приняли на веру, что им набрехали, — он, дескать, отравился соком болиголова. Ну, если знать, что там раньше случилось, так понятно, что Платон сам ничего не видел, а написал, что услышал от кого-то. Слава Богу, уж мы с вами, парни, в этих-то краях болиголова повидали достаточно, и знаем, что если глотнуть его сока, так никакой тихой да спокойной смерти не видать. Будешь мучиться до самой последней минуты да о смерти молить, чтоб поскорей пришла! Довелось мне как-то с одним парнем встретиться, который в этих делах собаку съел. Так вот, он мне объяснил, что Платона этого даже в тех краях и близко в то время не было, когда Сократ, бедняга, помер. По-моему, это не дело — писать, если не знаешь точно, как оно произошло. Зато последняя книга — это нечто! Разные умные мысли всяких замечательных парней вроде Джефферсона, Франклина и других. Просто диву даешься, до чего только умный человек за свою жизнь не додумается!

Вот так все и вышло. Я изучил эти книжки вдоль и поперек, пока не выучил их наизусть. И ничто в них не указывало на то, что я не в своем уме. Поэтому, — и он лучезарно улыбнулся, — я и решил, что отложу-ка их на время да посмотрю на деле, что я за человек и на что способен.

Грохоча огромными сапогами, Нобл поднялся по ступенькам и исчез за дверями магазина. Бентон проводил его недоуменным взглядом и, пожав плечами, сплюнул. Что за черт, вот чудак! Еще один из местных старожилов, Хэк, окинул Бентона лукавым взглядом.

— Ну и здоров же этот парень! — И восхищенно присвистнул.

— Здоровый, не спорю, но только с головой у него не все ладно! Высокий рост еще ничего не значит, — презрительно бросил Лей.

Старик довольно хихикнул и подчеркнуто медленно смерил взглядом Бентона с головы до ног.

— Как раз это я и имел в виду, — закивал он, — вот-вот, именно!

В дверях магазина появился Нобл и зрители ахнули: под мышкой он держал два стофунтовых мешка с мукой, небрежно поддерживая их другой рукой. Подойдя к мулам, он начал аккуратно пристраивать мешки на спинах животных. Сбегав в корраль, он через минуту вернулся, ведя в поводу трех лошадей. А затем принялся таскать из магазина мешок за мешком и все грузить на лошадей.

Бентон испытывал неприятное разочарование человека, опоздавшего на распродажу. Даже не отдавая себе отчет, как и почему оно возникло, он с растущей неприязнью наблюдал за занятым погрузкой Ноблом.

— Мормоны когда-то пытались поселиться в тех местах, да краснокожие выгнали их вон. Ребята Грина погнали как-то скот на те пастбища, там их всех и убили. Так какой же шанс у тебя уцелеть? Ты один, а ковбоев Грина было человек шесть-семь. Кроме того, — никак не мог успокоиться Лей, — на что ты будешь жить? Ну, предположим, вырастут твои вишневые деревья, а дальше что? Ведь ягоду где-то продавать надо.

Густой раскатистый смех Черри Нобла после его слов прозвучал как-то особенно жизнерадостно.

— Да будет тебе, дружище, стану я еще над этим голову ломать! Бог даст день, Бог даст пищу, я всегда так говорю, и уверен, что, когда ко мне приедут гости, они увидят землю, цветущую, как райский сад, там будут вишневые деревья, усыпанные спелыми, сочными вишенками. И если мне не повезет и краснокожие прикончат меня, вишневые-то деревья останутся. Я так считаю, тот, кто сажает дерево, угоден Господу, вернее, я где-то это слышал много лет назад. Даже если вдруг мои деревья и не будут плодоносить, все равно от них будет тень и кто-то сможет отдохнуть в ее прохладе.

— Ты говоришь, как долбаный проповедник, — проворчал Бентон.

— Да нет, какой из меня проповедник?! Если честно, то меня и по-настоящему верующим назвать-то нельзя. И в школу я почти не ходил. Тот парень, который когда-то дал мне книги, говорил: «Сынок, не важно, сколько книг ты прочел в жизни, важно, чему ты научился, прочитав их. Вот прочтешь книги, что я дал, и ничего тебе страшно не будет: ни человек, ни жизнь, ни смерть». Так он мне тогда сказал и, похоже, оказался чертовски прав!

— Язык у тебя здорово подвешен, как я вижу, но тебя это не спасет, если появятся пиуты, — возразил Бентон.

Снова прогрохотал довольный смех.

— Ну что ж, если они не поймут моих слов, я всегда готов убедить их по-другому! — Подняв валявшуюся в пыли на дороге пустую бутылку из-под виски, он подбросил ее в воздух. Бутылка взлетела в небо над головами завороженных зрителей, и не успела она замедлить полет, как Нобл мгновенно выхватил револьвер и выстрелил.

Первая пуля разнесла бутылку вдребезги, вторая и третья, к изумлению стоявших вокруг и много повидавших людей, превратили крупные осколки в сверкающий дождь.

У Бентона как-то неприятно засосало под ложечкой, и он присел на верхнюю ступеньку, не желая, чтобы кто-нибудь из его приятелей заметил охватившую его слабость. Ну и осел же он! Подумать такое о человеке, который так стреляет!

Нобл оседлал самого крупного из мулов, такого же громадного и статного, как его хозяин, и тот, к удивлению зрителей, даже не покачнулся под тяжестью дополнительных трехсот фунтов.

— Приезжайте в гости, ребята, — весело крикнул Черри, — думаю, к тому времени, как вы выберетесь, у меня там уже будет и зелень, и деревья, а если вы мне дадите чуть побольше времени, то я вас угощу спелыми, нагретыми солнцем вишнями!

— Пристрелят его, помяните мое слово! — Бентон с сожалением покачал головой.

— Может, и так, — не стал спорить Хэк, — хотя индейцы таких уважают.

Они смотрели ему вслед, когда он не спеша вел свой маленький караван вдоль пыльной улицы, направляясь на запад, и остановился только однажды, чтобы, вежливо приподняв шляпу, пропустить Руфь Макгэнн. Ей как раз срочно понадобился сахар, и пришлось выйти в лавку Бордера. Во всяком случае, она так сказала.

Все видели, как молодые люди обменялись несколькими репликами, и вскоре любопытство горожан было удовлетворено, так как старик Бордер все слышал и передал им весь разговор слово в слово.

Оказывается, натянув поводья, Нобл приподнялся и галантно раскланялся.

— Дорогу красоте, мэм, а все остальное может подождать. Проходите первой, чтобы пыль от копыт моего мула не попала в ваши прекрасные глаза, — приветствовал он девушку, бросившую на него удивленный взгляд. — Меня зовут Нобл, мисс, — представился парень, — и смею надеяться, я достоин этого имени, Нобл ^[29]. Друзья прозвали меня Черри, потому что я развожу вишневые деревья везде, куда меня ни забрасывает судьба. А вас как зовут?

— Руфь, — медленно произнесла она, не в силах оторвать восхищенный взгляд от его широченной груди и богатырских плеч. — Можно узнать, куда вы направляетесь?

— Я иду наугад, как Вечный Жид, но обязательно вернусь. Я вернусь за тобой, Руфь, и тогда ты скажешь мне, как твоя библейская тезка своему избраннику: «Куда ты пойдешь, туда пойду и я, где будет твой дом, там буду жить и я, и твой народ будет моим народом, и твой Бог — моим Богом».

Руфь смерила его холодным взглядом. Семнадцати лет от роду и свежая как утренняя заря, с волосами цвета огня и ореховыми глазами, Руфь считалась самой красивой девушкой в этих краях, но мужчины для нее пока не существовали.

— О, вот даже как?! А ты уверен в этом? Язык у тебя хорошо подвешен, это видно, а еще чем ты можешь гордиться?

— Двумя крепкими руками да горячим сердцем. А что еще человеку нужно?

— Голова на плечах! — любезно ответила она и спохватилась. — Заболталась я с тобой, а у меня еще дел по горло.

— Хорошо сказано, — одобрительно присвистнул он и, дождавшись, когда девушка перейдет через дорогу, водрузил на голову шляпу и грустно посмотрел ей вслед.

— Прощай, любовь моя, до встречи в мире, который лучше и добрее, чем тот, в котором мы живем, и там, я надеюсь, ты будешь крепче любить меня.

Руфь Макгэнн взбежала по ступенькам магазина, но, не удержавшись, все-таки обернулась, прежде чем он скрылся за поворотом.

Дорога, которую он выбрал, больше напоминала тропинку. Ездили по ней немногие, и уж совсем мало кому посчастливилось возвратиться назад.

— Кто это был? — небрежно спросила Руфь у хозяина лавки. — Никогда раньше его не встречала.

— Какой-то парень, он в городе проездом, — охотно пояснил тот, — ну и верзила, верно?! Я таких никогда не видел!

Руфь рассеянным взглядом обвела прилавок и купила фунт сахара, что, по мнению мистера Бордера, выглядело довольно-таки странно, ведь он прекрасно помнил, что почтенная маменька Руфь на днях приобрела целый мешок, собираясь варить варенье. Эта история весьма широко обсуждалась за утренним и вечерним чаем, за шитьем и вязанием, а потом перекочевала в коррали и кузницу, надолго завладев вниманием горожан. Руфь несколько раз на дню выслушивала едкие шуточки и колкие намеки на «ее» великана, но высокомерно предпочитала их не замечать.

Прошел месяц, потом еще шесть, и в городе появился Порт Гиддингс и с ним трое ковбоев. Они проехали через пустыню на западе и остановились у Макгэннов.

— Гнусное местечко, — рассказывал Порт, — кстати, Руфь, тебе привет от парня по имени Нобл. Он просил не забывать его. А еще сказал, когда его ранчо превратится в цветущий сад, вернется за тобой.

Глаза девушки радостно вспыхнули, но она промолчала, продолжая трудолюбиво шить. Но все сразу заметили, что ни одно слово из разговора не ускользнуло от нее.

— Вы бы не узнали эту долину, — продолжал восхищаться Гиддингс, — я просто глазам своим не поверил. Он распахал около сотни акров и засеял поля пшеницей и овсом. А еще посадил больше двух сотен вишневых деревьев да огородил те пастбища, помните, из-за которых убили ребят Грина? Там теперь трава по колено. Знаете, как он это сделал? Нашел старые колодцы, что остались еще от мормонов, очистил их, провел воду на пастбище и уже заготовил сено на зиму. Но самое удивительное — это его дом, лучший дом, который я в жизни видел: каменный, настоящая крепость. Да, этот парень не сидел сложа руки!

— А индейцы? — спросил Макгэнн.

— Это вообще отдельный разговор. Похоже, у него с ними нет проблем. Когда он только появился в тех местах, сразу же поехал к ним в деревню и прямиком отправился к вождю. О чем-то потолковал с ним и старейшинами, и теперь они друзья, так что нападения ему можно не опасаться.

Впрочем, сам Черри Нобл вряд ли мог поручиться за это. Правда, жившие с ним по соседству индейцы не тревожили его, да и он остерегался хоть чем-то задевать их интересы. Стычки между их племенами его не касались. Но случилось так, что банда кочующих пиутов вихрем промчалась через долину, уводя лошадей у других племен. В этот момент Нобл исследовал новый источник в горах и был захвачен ими врасплох.

К счастью, он краем глаза успел заметить какое-то движение и поднять голову, когда отряд только появился на виду. Одним прыжком он укрылся под скалой, козырьком нависавшей над источником. Первый же выстрел поразил скакавшего впереди индейца, а остальные, тут же спешившись, попрятались. Воспользовавшись их замешательством, Нобл быстро отвел мула с линии огня и привязал его между камнями. Положив винчестер так, чтобы лежал под рукой, он быстро перезарядил револьвер.

Стоял жаркий полдень. Над раскаленной землей поднималось марево. Ближайший источник находился милях в пятнадцати. Вода сохранилась только под землей, там, где ее нашел Нобл. И пиуты знали это так же хорошо, как и он.

Великан провел ладонью по лицу и отер пот со лба. Он протянул руку и дернул мула за уздечку. Умное животное, которое с рождения учили, как себя вести в таких обстоятельствах, тихонько улеглось на землю за его спиной. Черри ласково потрепал его по холке.

Индейцы атаковали внезапно, свалившись на него будто с неба, но Нобл держался начеку. Скакавший впереди пиут кубарем покатился под ноги лошади, но второй выстрел пропал впустую, так как индейцы опять исчезли, как по волшебству.

По расчетам Черри, в отряде оставалось не меньше пяти воинов. В небе стервятники описывали круги, заранее почуяв добычу. Вдруг как будто что-то толкнуло его, он резко отпрянул назад и скрылся в расщелине. И в ту же секунду огромный индеец, высоко занеся нож, коршуном кинулся на него со скалы, Нобл едва успел отклониться в сторону и, резко рванув нападавшего за руку, с силой швырнул его на землю. Тот тяжело рухнул, едва не угодив в источник.

Подняв глаза, пиут увидел направленное прямо ему в грудь дуло револьвера и перевел горящий ненавистью взгляд на Нобла, пытаясь понять, что за участь его ожидает.

— Нехорошо, — укоризненно произнес тот. — Ты! — Он резко ткнул индейца пальцем в грудь, а потом указал на источник. — Пей!

В глазах воина мелькнула тень сомнения, он явно колебался, боясь угодить в ловушку.

— Пей же, черт тебя побери!

Индеец наконец решился и, став на колени, сделал осторожный глоток, а потом принялся жадно пить.

— Теперь вставай и уходи. И скажи своим воинам, чтобы оставили меня в покое. Я не хочу кровопролития, ты меня понял? Мне нужен мир! Но только попробуйте угнать у меня хоть одну лошадь! Вам это дорого обойдется. Я выслежу вас и перебью всех до единого. — Он, правда, не имел ни малейшего понятия, много ли понял индеец, да и понял ли он вообще хоть что-нибудь, поэтому сделал тому знак убираться. — А теперь прочь!

Индейцы действительно убрались восвояси, не пожелав связываться с этим непонятным для них и не похожим на других белых человеком.

Время бежало быстро. Нобл продолжал трудиться на ранчо, дел у него все прибавлялось, и он не видел им конца. То он сажал деревья, то возводил изгородь вокруг огорода, то вдруг срочно потребовалось поставить силки на кроликов, которые повадились к нему, чтобы объедать сладкие молодые побеги.

Четыре дня спустя, как бы желая проверить его, индейцы вернулись и, угнав несколько молодых бычков, удрали в пустыню. Бросившись за ними в погоню, он несколько дней шел по их следу и настиг, когда они уже добрались до своего лагеря. Зажарив бычка, беспечные индейцы крепко уснули после сытной трапезы, не сомневаясь, что ни один белый в одиночку никогда не решится преследовать их.

Ступая неслышно, как гигантский кот, Черри пробирался между спящими. Собрав в кучу все винтовки, он принялся разыскивать и сносить туда же и револьверы, как вдруг один из индейцев открыл глаза. Даже в темноте Нобл заметил, как исказилось от ужаса лицо воина. Он открыл было рот, чтобы поднять тревогу, но страшный удар прикладом по голове помешал ему это сделать.

Приводя в исполнение свой план, Нобл одну за другой отвязал всех лошадей и бесшумно перегнал их к тому месту, где он оставил своего коня. Ему удалось проделать все настолько тихо, что никто из спящих не всполошился. Вначале это насторожило его, но потом, обратив внимание на их раскатистый храп, он догадался, что скорее всего во время одного из набегов им удалось захватить несколько бутылок виски, это-то их и усыпило.

Схватив большую охапку валежника, Черри с размаху швырнул ее в костер. Взметнувшееся пламя и треск сучьев разбудили индейцев. Ничего не соображая со сна, они ошеломленно смотрели на него, не веря собственным глазам, а он спокойно стоял среди них, держа наготове винчестер.

Кое-кто из индейцев зашевелился и попытался встать, и тогда он угрожающе крикнул:

— Всем сидеть!

Не пытаясь бежать, индейцы молча наблюдали за ним, гадая, что он задумал. Среди молодых индейцев оказался один уже в годах, по-видимому старейшина. Именно он первым отважился нарушить тягостное молчание, подняв руку.

— Не стреляй! — произнес он. — Давай решим дело миром!

— Это мои бычки! — Нобл показал на стадо. — А теперь я хочу, чтобы вы все ушли из этих мест и никогда больше не нарушали мой покой!

Старик не отводил испытующего взгляда от разгневанного великана.

— Помнишь, в прошлый раз ты грозился убить всех нас до единого, если мы вернемся?

— Пойми, я не хочу никого убивать. Вождь Белый Камень — мой друг. И с тобой мы тоже могли бы подружиться.

— Ты сказал, что будешь убивать, — упрямо повторил старик. — Ты мог бы убить меня?

— Я могу убить тебя, — терпеливо согласился Черри. — Но я не хочу этого. Я люблю сажать сады. И выращивать пшеницу. Если кто-нибудь из твоих воинов будет голодать, пусть придет ко мне. Если кто-то из них заболеет, я попробую спасти его, но если вдруг кто-то уничтожит пшеницу, которую я вырастил собственными руками, если кто-то попытается угнать мой скот или убить меня, я пристрелю его, не колеблясь ни минуты. Я уже убил многих твоих воинов, вождь, сколько же их еще умрет, прежде чем ты поймешь меня и поверишь моим словам?!

— Хорошо, мы согласны уйти, — покорно произнес старый вождь. — Ты отдаешь нам лошадей?

— Нет, не отдам, — решительно заявил Нобл. — Вы отняли у меня время, теперь я отнимаю у вас лошадей. Уходите! А решите вернуться, приходите с миром, иначе, клянусь Богом, я буду преследовать вас до тех пор, пока не уничтожу всех до единого!

После этого случая, устраивая свои набеги, индейцы далеко обходили ранчо Черри, но, когда наступила зима и снег шел много дней подряд, накрыв землю тяжелым белым ковром, а потом начались сильные морозы и индейцы стали умирать от голода, он внезапно появился в деревне, и они не поверили своим глазам.

Он привез разрубленную на куски коровью тушу и несколько мешков муки. Все это сложил к ногам старого вождя, с которым говорил, когда индейцы в первый раз напали на него.

— Пусть между нами будет мир, — медленно произнес он, — я хочу, чтобы вы поняли — я ваш друг!

Не сказав больше ни слова, он повернул коня и ускакал, а они молча смотрели ему вслед.

Гиддингс опять заехал проведать семью Макгэннов.

— Хотел купить несколько бычков у того парня, Нобла, — весело рассказывал он, — так мне его скотина так по душе пришлась, что приобрел пятьдесят штук! Чтоб мне провалиться на месте, в его стаде уже не меньше трех сотен голов, да еще три молочные коровы!

— Три коровы?! — Макгэнн не поверил своим ушам. — Никогда не слышал, чтобы кто-то держал молочных коров к западу от наших гор.

— А вот он держит! — Гиддингс лукаво подмигнул Руфь. — Мне он заметил, что ни одна женщина не устоит перед соблазном иметь дойную корову. Ведь можно делать домашнее масло, сметану и сыр. Если женщина любит готовить и печь, сказал он, так без коровы в хозяйстве никак не обойтись! — За этим последовала еще одна ухмылка и подмигивание в сторону хозяйской дочери, которая продолжала невозмутимо шить, делая вид, что ее это не касается. — Все вишневые деревья, что он посадил, принялись и замечательно выглядят. Глазам не веришь, честное слово — ряды вишневых деревьев! Еще у него неплохой огород, вообще, похоже, он обо всем позаботился заранее. Да ведь и сам он любит покушать, если не ошибаюсь. Я у него на кухне видел пшеничный хлеб, капусту, морковь, горох, лук, уж и не помню, что еще! Да, самое главное — этот парень нашел на своем участке золото!

Слова Гиддингса привлекли внимание сидевшего до сих пор молча Лея Бентона… «Как это похоже на того ненормального, — с горечью подумал он, — он умудрился даже золото найти на той Богом забытой земле!» И по мере того, как гость с восхищением продолжал перечислять все, чего за это время добился Нобл, в душе Бентона разгоралась ненависть, и каждый успех соперника воспринимался им как пощечина, как свидетельство его собственного поражения.

Поздно ночью, дня через два после приезда Гиддингса, Лей Бентон встретился со своими дружками Джином Ниверсом и Эбом Слейдом.

— Ну, парни, это наш шанс! — заявил он. — У него на ранчо полно золота, а еще лошади, коровы да те деньги, что ему заплатил Гиддингс. Это не меньше семи-восьми сотен долларов.

— Ну и как ты собираешься прибрать все к рукам? — с сомнением спросил Слейд.

— Не беспокойся об этом. Подстережем его и пристрелим по-тихому. Вокруг нет ни души на много миль, и если его найдут, то наверняка подумают, что индейцы разделались с ним.

Они выехали на рассвете, и Гиддингс, заметив, в какую сторону двинулась компания, заподозрил неладное.

— Ох и дурак же я, — спохватился он, в отчаянии схватившись за голову, — зачем я только растрепался о золоте! А теперь эти мерзавцы Бентон, Слейд и Ниверс тайком выехали из города, сделали крюк и поскакали на запад, — через несколько минут рассказывал он Макгэнну.

— Так ты думаешь, они задумали недоброе и сейчас направились к Ноблу? — недоверчиво переспросил тот.

— А куда же еще?! Бентон с самого начала невзлюбил его, а мы с вами, слава Богу, знаем, какой он негодяй!

Руфь все так же тихо шила в своем уголке, не поднимая глаз. Гиддингс недоуменно взглянул на нее.

— А вы как будто совсем не напуганы!

Она подняла на него глаза.

— А из-за чего мне, по-вашему, волноваться?! Что стоит мужчина, если он не может постоять за себя?

— Между прочим, — улыбнулся Гиддингс, — я прошлый раз забыл передать, что он просил вас позаботиться о приданом.

— Он что, за дурочку меня считает?! — От возмущения ее лицо вспыхнуло.

Прошло еще три дня, жизнь в городе текла своим чередом, не менялась и Руфь. Во всяком случае, даже старик Бордер, который обычно видел все на свете, на сей раз не заметил ничего подозрительного, разве что ему показалось странным, что в последнее время девушка по десять раз на дню поливала цветы и при этом подолгу стояла, прикрывая рукой глаза от солнца, и вглядывалась в даль, туда, где узенькая тропинка, ведущая на запад, извиваясь, поднималась в горы. Она тяжело вздыхала всякий раз, когда видела, что дорога по-прежнему пустынна, а на горизонте мрачные отроги гор, пурпурные в лучах заходящего солнца, казались залитыми кровью.

Бентон был обыкновенным хвастуном, Слейд — просто трусом, но Джин Ниверс — ни тем, ни другим. Этот законченный негодяй годами промышлял угоном скота, и руки его уже не раз обагрялись кровью.

Бентон вполне удовлетворился бы, если бы Нобл бросил свое ранчо и уехал куда-нибудь подальше, но Ниверс хорошо помнил неосторожные слова Гиддингса о золоте, найденном Ноблом.

— Если он удерет, мы никогда не найдем его, — волновался он, торопясь.

— Мы его догоним и немного подпалим ему пятки. Все сразу выложит! — успокаивал его Бентон.

— Не валяй дурака! — взорвался Ниверс. — На таких, как он, это не действует!

В конце концов приятели решили напасть на ранчо немедленно. Втроем они окружили дом и долго ждали, когда Нобл отправится за водой к источнику. Наконец так и случилось. И только когда, набрав воды, Черри выпрямился во весь рост, то случайно заметил, как блеснуло солнце на стволе винтовки. Сам он, к несчастью, оказался без оружия.

Нобл прекрасно понимал, какую большую и удобную мишень он собой представляет. Наверняка эти люди появились возле его дома, чтобы ограбить, а потом убить его. Если бы им понадобилась только его жизнь, он давно был бы мертв. Мозг работал по-прежнему с холодной четкостью. Он ясно сознавал, что жив до сих пор только потому, что незваные гости надеются выведать, где он спрятал добытое золото.

Вдруг из кустов появились трое вооруженных людей. Он испытующе оглядел их одного за другим. И сразу определил, что самый опасный среди них Ниверс. Такого труднее всего обмануть. Слейд держался позади, либо он слишком осторожен, либо просто трусил. Бентона он узнал с первого взгляда.

— Приветствую вас, джентльмены! Вы, наверное, охотитесь?

— Мы охотимся на тебя, — зловеще усмехнулся Бентон.

— Да, далеко же вы заехали, не иначе как у вас есть серьезные причины меня ненавидеть! — покачал головой Нобл.

— Где золото, Нобл? — оборвал его Ниверс. — Говори побыстрее, если хочешь избавить себя от многих неприятностей.

— Наверное, вы правы, джентльмены, но я никогда не старался бежать от опасностей. А потом, знаете ли, мне всегда нравилось рисковать, это помогает держать себя в форме. — Он старался говорить как можно беззаботнее, лихорадочно соображая, как бы отвлечь их внимание хоть на минуту.

Черри сделал осторожный шаг в сторону, но ствол винчестера моментально уперся ему в грудь.

— Ни с места! — рявкнул Бентон, и глаза его говорили о том, что он готов выстрелить в любую минуту.

— Зря волнуетесь, джентльмены! Я подумал, не зайти ли нам в дом, чтобы обсудить проблемы. Какой смысл жариться на солнце?! Я собирался завтракать, вот за чашечкой кофе все и обсудим. Не знаю, как вы, а я голоден как волк.

— И я. — Слейд развернулся к дому.

— Эб, — остановил его Ниверс, — собери все оружие, которое найдешь в доме. Сложи его в одном месте, где-нибудь подальше, но чтобы оно всегда было на глазах. Пусть он приготовит завтрак, как предложил, а там поговорим. Я тоже проголодался.

Эб Слейд скрылся за дверью, и Ноблу показалось, что он видит, как тот бродит по комнатам в поисках оружия. Наконец Эб появился в дверях.

— Порядок, парни. Всего один винчестер да парочка револьверов.

Они вошли в дом. Поставив в угол ведро с родниковой водой, Черри принялся за дело. Пока у него не возникло никакого плана, даже идеи не мелькнуло, как спастись. Он намеревался приготовить завтрак, как обещал. Кроме того, он и сам изрядно проголодался. Трое бандитов разбрелись по дому, но Ниверс оставался начеку. С остальными Нобл уже давно бы справился, но с Ниверсом все обстояло не так просто.

— Ну что же, ребята, вы не ошиблись, — заговорил он, продолжая хлопотать по хозяйству, — я действительно нашел золото, хотя и не так много, как вы, должно быть, думаете. Вы слишком поторопились. Следовало подождать хотя бы месяц, может, я бы наткнулся на более богатый участок, а то здесь результаты пока не радуют. Да и потом, как вы предполагаете воспользоваться золотом? Ничего у вас не выйдет.

— Это почему же не выйдет? — возмутился Бентон.

— А вот почему — вы потеряете участок. Ведь я сделал на него заявку от своего имени, и если вы пристрелите меня, то вам придется покинуть страну несолоно хлебавши. Явиться сюда снова вы никогда не осмелитесь, золото останется в земле, а вы, ребята, с носом!

— А нам не придется уезжать, — рассмеялся ему в лицо Слейд. — Мы представим все так, будто это краснокожие добрались до тебя.

— Не выйдет, — фыркнул Нобл и положил на сковородку еще кусок говядины. — Всем известно, что с индейцами у меня мир. Кстати, они сами скоро будут здесь, я пообещал им немного говядины и табаку, так что они приедут, чтобы забрать подарки.

Ниверс осторожно покосился на окно. Действительно, ведь Гиддингс упоминал о дружбе Нобла с индейцами. Что будет, если они и в самом деле нагрянут, да еще заподозрят неладное? Мысли были написаны у него на лице, а Нобл продолжал:

— Вам, парни, придется до смерти загнать лошадей, унося отсюда ноги, ведь индейцы будут гнаться за вами по пятам. Дело в том, что в трудные времена я помогал им, как мог, и сейчас они надеются на меня, как на Господа Бога. — Он перевернул шипящее на сковородке мясо. — А как вы планируете выбираться отсюда? Если не знаете эти места, как пять своих пальцев, вероятнее всего вы окажетесь в ловушке.

— А мы подадимся на юго-восток, — заявил Бентон, — в Аризону.

— Да неужели? Похоже, вы действительно не знаете эту местность. Или вы забыли, что каньон Колорадо, который в глубину не меньше мили, окажется у вас на пути?

Джин Ниверс грязно выругался, только сейчас вспомнив о каньоне. Да ведь он никогда и не бывал на юге, ездил только на восток и на север. Но к востоку от ранчо лежал Вэгонстоп, а на севере начинались земли индейцев. И он встревожился, в первый раз с тех пор, как они задумали свой набег.

— Ты бы лучше покараулил на дворе, Эб, на тот случай, если нагрянут индейцы.

— Обидчивые они, эти индейцы, — хмыкнул Нобл, — стоит только пристрелить одного из них, и все племя погонит тебя, как собаки бизонов.

Черри разложил свою стряпню по тарелкам и поставил их перед сидевшими за столом притихшими Бентоном и Ниверсом. Оба, не сговариваясь, принесли винчестеры и прислонили их к столу, зажав между колен. Нобл покосился на оружие, но промолчал и, повернувшись к огню, перевернул мясо на сковородке.

Уже давно, вскоре после своей первой стычки с индейцами, он спрятал за поленницей винтовки, которые тогда отобрал у пиутов, завернув их в джутовый мешок. Сверху их прикрывала старая попона. Да, до оружия он мог бы добраться, но заряжено ли оно, вспоминал лихорадочно Черри. Однако полной уверенности у него не было. И как выбрать именно заряженную винтовку за несколько секунд, мрачно подумал он, ведь времени ему едва хватит на то, чтобы нагнуться и выхватить первую попавшуюся. Но это его единственный шанс, и второго не будет.

Аккуратно поставив перед бандитами кружки, он потянулся за кофейником. Ниверс ни на минуту не спускал с него подозрительного взгляда, следя, как он разливает горячий, дымящийся кофе. Незваные гости пили кофе, каждый осторожно держал кружку в левой руке. Внезапно, когда он наполнял собственную чашку, его осенила счастливая мысль. Потянувшись за чайной ложкой, он покачнулся, и ложка выскользнула у него из рук. Нагнувшись за ней, Нобл сделал резкое движение и со всей силы навалился на массивный деревянный стол.

Триста тридцать фунтов живого веса сделали свое дело — стол отлетел в сторону и рухнул прямо на ошеломленных бандитов. Ниверс успел-таки протянуть руку к винтовке, раздался оглушительный выстрел, но в этот момент край стола врезался ему в живот, и пуля попала в стену. Оглушенные, облитые с ног до головы горячим кофе, оба бандита распростерлись возле стены.

С минуту полюбовавшись на них, Нобл склонился над Бентоном и со всего маху врезал тяжеленным кулаком ему в челюсть. Голова бандита откинулась назад, с каким-то чавканьем стукнувшись затылком об стену.

Придя в себя, Ниверс бросился к винтовке, валявшейся на полу. Он уже достал ее, когда Нобл обернулся. В руках он держал винчестер Бентона. Ниверс спустил курок, но пуля лишь поцарапала Нобла; как во сне, он видел, что его противник вскинул винчестер, и в наступившей тишине оглушительно прогремел выстрел.

Ниверс еще стоял покачиваясь, а Нобл смотрел на него, когда на крыльце раздался топот, и в комнату ворвался Слейд. Нобл обернулся, выстрелил, и пуля попала Эбу в грудь.

Слейд свалился как подкошенный. Еще в сознании он поднял голову, и его затуманенный взгляд остановился на лице Нобла.

— Ты убил Джина? — прошептал он.

— Да.

— И Бентона?

— Он без сознания.

Слейд посмотрел на него со странной кривой улыбкой.

— Я пытался, правда ведь? Они не могут сказать, что я струсил, не могут, верно?

— Ты не струсил, Эб. Ты мог сбежать, но не сделал этого.

— Скажи всем им! Скажи, что я… — Он вздрогнул и, рухнув навзничь, скатился со ступенек крыльца.

Когда Нобл склонился над ним, он уже не дышал.

Прошло шесть дней после того, как Бентон, Ниверс и Слейд покинули город. Руфь Макгэнн вышла из дому и направилась в магазин. Томительно долго выбирала, что купить, потом медленно складывала покупки в корзинку, прислушиваясь к разговорам и пытаясь узнать последние новости. Напрасно. Никто ничего не знал.

Вдруг на улице раздался пронзительный крик. Все покупатели, как по команде, мгновенно высыпали из лавки.

По городской улице ехал всадник на огромной вороной лошади, не узнать которого было невозможно. В руках он держал поводья еще трех оседланных лошадей, которых вел за собой. Только на одной из них сидел крепко связанный человек с разбитым в кровь, опухшим лицом. Черри Нобл остановил коня у дверей магазина.

— Эта банда напала на мое ранчо. Двоих я закопал там, не хотелось тащить их в город. Если они кому-нибудь понадобятся, могу показать их могилу. Одного пришлось успокоить кулаками, но, думаю, он выживет. По-моему, не стоит волноваться из-за него. Именно он, — и Черри указал на Бентона, — навел их на мысль напасть на мое ранчо, а поскольку он вроде как считал себя настоящим воякой, я дал ему возможность показать себя в деле. Так вот, считаю, что он и гроша ломаного не стоит.

Руфь как во сне спустилась с крыльца и медленно пошла по дороге, над которой еще клубилась поднятая копытами лошадей пыль. Черри Нобл бросил на нее быстрый взгляд, затем обернулся и с сожалением взглянул на салун. Вкус пива он ощущал на губах последние тридцать миль. Но, тряхнув головой, решительно двинулся за девушкой.

Он догнал ее в три прыжка. Она чуть замедлила шаг, услышав за спиной его дыхание. Какое-то время они молчали, затем он собрался с духом и прошептал:

— Я вернулся.

— Я вижу, — холодно произнесла она.

— Мы можем обвенчаться немедленно и выехать рано утром. До ранчо путь неблизкий.

— Ты меня за дурочку принимаешь! — взорвалась она. — Зачем ты просил Гиддингса передать мне, чтобы я готовила приданое?!

— А что, разве это уж так глупо? Я ведь влюбился в тебя в ту самую минуту, как увидел в первый раз, и тут же понял, что ты для меня — единственная женщина. Руфь, ты выйдешь за меня?

— Ты велел ему передать, чтобы я готовила приданое! — Она не слушала его, захлебываясь от возмущения. — Нет, этому просто названия нет!

— Ну что ты, я ведь просто хотел…

— Ты дурак! — воскликнула она в отчаянии. — Если хочешь знать, я готовила приданое с того самого дня, когда мы познакомились!

— Господи! — Горло Нобла перехватило от волнения. — Ох уж эти женщины!

— С этой минуты, — сладким голосом произнесла Руфь, — это слово для тебя будет существовать только в единственном числе.

СТАНЦИЯ БЛАФФ-КРИК

Развязка наступила два часа спустя после того, как человек, на чьем попечении находился почтовый перегон в Блафф-Крик, в третий раз пришел в себя. Он слабо пошевелился, пытаясь приподнять свое, вдруг ставшее чужим и непослушным тело, но быстро сдался и лежал, распростершись на грязном полу, тяжело дыша. У него был перебит позвоночник и в боку зияла уродливая рваная рана.

Это был человек средних лет, небритый, с растрепанными волосами, в которых кое-где пробивалась седина. Грязную рубаху и брюки из домотканой материи залила кровь. Босая нога посинела от холода, на другой болтался старый незашнурованный башмак. Парный ему, разношенный и со сбитым каблуком, валялся возле очага.

В комнате, где он умирал, стоял большой стол с еще грязной после ужина посудой, возле него — две длинные скамьи, на которых лежали старые инструменты, кусочки упряжи и обрезки кожи да пара перевернутых стульев, теперь отброшенных по углам. Рука мужчины еще сжимала винтовку, а рядом с ним упал и дробовик-двустволка… Рассыпанные по полу гильзы свидетельствовали о том, что огонь вели и из винтовки, и из дробовика. Крыльцо тоже изрешетили пулями. Сложенный из каменных глыб с крышей из кедровых бревен, засыпанных толстым слоем земли, домик смотрителя неловко примостился у подножия громадного утеса. С виду приземистый и неказистый, он оказался надежной крепостью, в которой его хозяин уже четыре часа сражался один против банды кочевых индейцев.

После их последней безуспешной попытки ворваться в дом прошло уже больше двух часов, но он знал, что они все еще здесь, затаились неподалеку, ожидая прибытия почтового дилижанса, который страстно мечтали заполучить, как ребенок запретную игрушку, кроме того, ничуть не меньше их привлекали лошади, а также оружие. Никакой возможности предупредить об опасности кучера дилижанса или пассажиров у смотрителя не осталось, если, конечно, он сам не сделает это. И именно потому он был все еще жив, не позволяя себе провалиться в блаженное забытье, держась из последних сил, чтобы успеть выстрелить еще один только раз — подать сигнал о смертельной опасности, которая подстерегала путешественников на станции Блафф-Крик.

Ему не повезло, последним выстрелом из «шарпса» перебило позвоночник, теперь он оказался совсем беспомощен. В бок его ранило гораздо раньше, почти в самом начале перестрелки, тогда он даже не почувствовал боли и лишь наспех перевязал рану обрывком полотняной тряпки, которую впопыхах оторвал от старого матраса.

Там, снаружи, над домиком смотрителя нависли тяжелые серые тучи, угрожая проливным дождем. Первые редкие, крупные капли его уже тяжело стучали, падая кое-где на пожухлую от жары листву или зарывались в густую пыль на дороге. И два крошечных подслеповатых окошка, казалось, удивленно таращились на лежавшую перед ними пустую дорогу, а в кустах неподалеку терпеливо ждали индейцы.

Смотритель не сомневался, что пристрелил по крайней мере троих и столько же ранил, прежде чем они отступили. Он не знал точно, сколько было человек нападавших, и не мог утверждать, что правильно подсчитал их потери, ведь, как обычно, всех убитых индейцы унесли с собой. Но это его уже мало тревожило. Лежа на полу, израненный человек думал о том, удастся ли ему продержаться достаточно, чтобы предупредить людей, и ему казалось, что потолок качается у него над головой.

У него не было семьи, и сейчас он впервые порадовался этому, хотя несколько лет назад сильно горевал, когда Руби вдруг сбежала от него с каким-то щелкопером из Альто. Мало-помалу он успокоился и потом уже не скучал по ней, а теперь даже вдруг почувствовал странное умиротворение. Время от времени и раньше он вспоминал о жене, но уже без горечи и злобы. Себя он считал не таким уж приятным и легким человеком, с кем женщина могла быть счастлива и спокойна, да и особого достатка не имел. Простой, трудолюбивый и добросовестный, он любил на свободе хлебнуть лишку, а выпив, и поскандалить слегка.

Иллюзий он не питал, прекрасно понимая, что умирает, и знал, что живет пока почти что чудом, только благодаря застрявшему в спине кусочку свинца, раздробившему кости. Но насколько его еще хватит? Ног он уже давно не чувствовал, они отнялись сразу. Теперь по телу разливался мертвящий холод, и вдруг он впервые испугался, почувствовав, что руки тоже постепенно отказываются ему служить. Он представил, что не сможет выстрелить, и чуть не разрыдался от отчаяния.

Очень медленно он потянулся к дробовику, дотронулся до него дрожавшими пальцами и, всхлипнув от облегчения, накрыл ладонью. Отдохнув немного, непослушной, холодеющей рукой смотритель подтащил дробовик поближе к себе. Оружие уже не могло спасти ему жизнь, да этого и не требовалось. Все, о чем он мечтал, — это сделать один-единственный выстрел, и заранее радовался тому, что почувствует в тот момент, когда грохот его разнесется, отдавшись эхом в горах, и предупредит об опасности тех, кто приближался к станции.

Зацепив куском бечевки спусковой крючок, он с облегчением перевел дыхание; теперь, даже если окончательно ослабеет и у него не хватит сил дотянуться до дробовика, он все равно сможет выстрелить. Догадываясь, что скоро ему откажут и руки, он рассчитывал дернуть за бечевку зубами.

Совершенно обессилев, он откинулся назад, тяжело дыша, и помутневшими глазами уставился в потолок, который, казалось, навис прямо у него над головой. Ни горечи, ни сожаления он уже не испытывал — ждал, что с минуты на минуту услышит щелканье кнута, топот копыт и скрип тяжелых колес неуклюжей кареты.

А в пяти милях к востоку от места, где разыгрывалась эта трагедия, по покрытой рытвинами дороге катил почтовый дилижанс, и за ним тянулся огромный пыльный шлейф. Те же плотные темные тучи затянули небо над ним, цепляясь за острые неровные пики гор и оставляя на них рваные клочья. Вышибала Джексон, сидя впереди, крепко сжимал поводья, не даваяразогнаться лошадям, а рядом с ним Хэнк Уэллс, настороженно поглядывая по сторонам, не выпускал из рук дробовик. Делал он это больше по привычке, так как считалось, что к западу от горной цепи им уже ничего не угрожает. Но давно въевшаяся в кровь привычка всегда оставаться начеку заставила его, кроме дробовика, прихватить с собой еще и винчестер, а с револьвером он вообще не расставался. Над ними, на крыше дилижанса, развалившись на мешках с почтой, лежал шериф Брэд Делани, бывший охотник на бизонов, не раз понюхавший пороху в схватках с индейцами.

А внутри дилижанса напротив хорошенькой девушки в помятом, запылившемся платье сидел высокий, стройный молодой человек, озабоченно поглядывая в окно. Оба они выглядели смертельно уставшими, да на самом деле так оно и было, но даже сейчас, посмотрев на их сияющие лица, любой бы признал в них молодоженов. Действительно, они поженились совсем недавно и ехали из Канзас-Сити. Полпути прошло в разговорах о том, что их ждет на новом месте, они предавались радужным мечтам и наивно радовались жизни, потому что были молоды и любили друг друга. Их счастью радовались и ехавшие вместе с ними, и те, кто, сидя снаружи, стали невольными слушателями их болтовни.

Дремавший в углу доктор Дэйв Муди, высокий мужчина лет сорока с совершенно седыми висками, много лет успешно руководил шахтами в Неваде, а сейчас решил переехать на Запад, расставшись на время со своим детищем в Новой Англии. Рядом с ним, глядя в окно, сидел майор Глен Фарадей. Бывший выпускник Вест-Пойнта, выйдя в отставку, вознамерился перебраться на новые земли и воплотить в жизнь свой проект ирригационного канала. Мысль об этом уже несколько лет не давала ему покоя.

Мамаша Харриган, хозяйка гостиницы в Остине, о которой шла слава как о лучшей стряпухе к западу от Скалистых гор, о пирогах которой мечтал каждый побывавший у нее постоялец, расположилась бок о бок с Джимми Райаном, направлявшимся на Запад, чтобы увидеться с отцом, которого он не знал.

Джексон перекинул через колено свой «конкорд» и, обернувшись к приятелям, мрачно кивнул, указывая на узкий проход между скалами.

— Никогда не любил это проклятое место! — крикнул он. — Слишком оно удобно для засады, и краснокожим это прекрасно известно!

— Ты заметил кого-нибудь? — прокричал в ответ Делани.

— Нет, пока ничего. Но смотритель в Блафф-Крик не так давно устроил им хорошую трепку! Он рассказывал, как эти краснокожие налетели на него из засады, но ему удалось отбиться. Да, парень он не трус, это уж точно!

— Кстати, это ведь его сын сидит внизу, — вставил Уэллс, очень довольный, что может поделиться новостью. — А сам-то он знает, что мальчик едет к нему?

— Знает?! — На выдубленном солнцем лице Джексона появилось неподдельное возмущение. — Да Райан даже и не слыхал никогда, что у него есть сын! Его женушка, черт бы ее побрал, через пару лет после свадьбы сбежала с каким-то подлецом без гроша в кармане, а тот немедленно бросил ее, как только узнал, что она ждет ребенка от мужа. Бедняжка сама не подозревала, что беременна, когда решилась бросить навсегда Райана и уехать с тем парнем.

— И что же, она так и не вернулась потом?

— Да нет, куда там! Гордость проклятая не дала, готов поспорить на что угодно. Она несколько лет проработала в Канзас-Сити официанткой в каком-то кабаке, а потом заболела и очень скоро померла. Ребята, которые потом приютили у себя парнишку, попросили меня забрать его и отвезти к отцу. Вот уж удивится старина Райан!

Дорога стала понемногу подниматься в гору, и Джексон слегка натянул вожжи, чтобы не дать лошадям выдохнуться раньше времени. Брэд Делани выпрямился и, прищурившись, обвел настороженным взглядом заросшие полынью холмы, покрепче сжав в руках винчестер. У индейцев, слава Богу, нет ни малейшего шанса застать их врасплох, с облегчением подумал он про себя. И вряд ли они решатся устроить засаду в таком месте, где будут видны как на ладони. Единственное, что постоянно тревожило его, это ползущий как черепаха дилижанс. За своих товарищей он не волновался, Хэнк Уэллс охотился и воевал всю жизнь, и старина Джексон был самым надежным парнем из всех, кого он знал.

Он с облегчением подумал, что внизу под ними сидит док, воевавший еще в Гражданскую войну между штатами, и майор, который тоже слыл закаленным в боях ветераном. Юноша — новобрачный, и тот имел оружие и, как приметил внимательный глаз Делани, держал винтовку с привычной небрежностью человека, привыкшего к ней. Поэтому, чтобы справиться с ними, нужно было бы уж очень постараться, а иначе любой налетчик сильно рисковал нарваться на неприятности.

На станции Блафф-Крик стояла тишина. Райан с тревогой вглядывался в сгущавшиеся сумерки и продолжал ждать развязки. Время от времени он с трудом приподнимал голову и, приникнув к отверстию от пули в стене, вглядывался в даль, но по-прежнему перед ним лежала только пустынная дорога. Индейцы тоже заметались, как и Дад Райан, они ждали.

Вспомнив, что сегодня дилижанс должны сопровождать Делани и Уэллс, он с облегчением подумал, что эти двое — крутые ребята и смогут постоять за себя. Но тут же представил, как они подъедут и, не подозревая о присутствии индейцев, сразу же будут убиты на месте, прежде чем поймут, что происходит. Как только дилижанс появится в пределах досягаемости выстрела и охрана заметит индейцев, прозвучит залп, и все рухнут под колеса.

А когда Брэд и Хэнк, а может быть и Вышибала Джексон вместе с ними, будут мертвы, пассажиры вряд ли окажут сопротивление, скорее всего, они сразу присмиреют и будут сидеть тихо, как мыши. Запертые в дилижансе, как в мышеловке, дрожащие за его тонкими стенками, да еще окруженные со всех сторон индейцами, озверевшими от пролитой крови, разве смогут они спастись?!

Оставалось только одно. Он должен прожить достаточно долго, чтобы успеть предупредить их. Выстрел заставит их насторожиться, Хэнк Уэллс — человек бывалый, он соберет своих людей вокруг дилижанса, и они смогут прорваться, если погонят лошадей галопом. Вот ради этого он и должен протянуть подольше.

Протянуть подольше?!

Ну что же, он не дурак и прекрасно понимает, что жить ему осталось недолго. Он догадался об этом еще тогда, когда получил пулю в спину и, с ужасом убедившись, что не чувствует нижней половины тела, пришел к выводу, что ему раздробило позвоночник. Он смирился с этим неожиданно легко. В конце концов, жизнь никогда не баловала его и редко поворачивалась к нему праздничной стороной. И не так уж обидно умирать, когда знаешь, что ты спас сразу несколько жизней.

Жаль только, что, как и всякий человек, он оказался неподготовленным к смерти. Всегда что-то остается несделанным, а что-то — незаконченным.

Он вспоминал все годы, которые прожил в этом доме, эти длинные, одинокие годы. Даже те несколько лет, когда с ним была Руби, которые раньше казались ему самыми счастливыми в жизни, сейчас, после долгих лет одиночества, выглядели странно пустыми и потускневшими. Ему так и не удалось дать ей хоть немного счастья, и, может быть, именно поэтому он и запил. Будучи зеленым юнцом, он мечтал добиться многого и ради этой цели намеревался взять судьбу за горло и трясти до тех пор, пока не получит все, что нужно для счастья. Но жизнь сложилась совсем по-другому, и он понял, что только сильным и уверенным в себе удается добиться исполнения своих желаний. Только их женщины получают все, чего захотят, а ведь не было на свете такого, на что бы он не пошел ради Руби. Но на его и ее долю выпал только тяжкий безрадостный труд.

Он вдруг с запоздалым раскаянием вспомнил, как долго Руби продолжала верить в него даже после того, как у него вошло в привычку прикладываться к бутылке. Она часто мечтала, что когда-нибудь у них появится красивый дом где-нибудь в этих местах, а может быть, они будут путешествовать, переезжая с места на место, повидают мир и познакомятся с интересными людьми. Но все, что она увидела за несколько безрадостных лет, проведенных с ним, это грязные лачуги старателей и ветхие хижины, в которых обычно ночевали пастухи, — ничего, о чем вспоминалось бы без горечи. Как и многие другие, он готовился к одной серьезной схватке с судьбой, но она не состоялась, а тяжкую ежедневную борьбу он проиграл.

Потом вдруг на их пути появился тот хлыщ, ему приглянулась Руби, да и кому бы она не приглянулась. Язык у парня оказался что помело, он трещал, не переставая, обо всех интересных местах, где успел побывать и которые хоть сейчас готов показать Руби. Как же могла устоять бедная девочка?! Даже когда однажды Райан подстерег его возле дома и основательно разукрасил тяжеленными кулаками, Руби продолжала бегать к нему. А затем они уехали вместе.

И надо же такому случиться, как раз когда он, вне себя от счастья, бежал к ней, чтобы сказать, что наконец-то получил постоянную работу на почтовой станции в Хейвер-Холле, что кочевая жизнь закончилась и у них теперь будет свой дом. Он ворвался в комнату, забыв закрыть дверь, и, захлебываясь от радости, начал с порога выкладывать новости про работу, про хорошенький маленький домик, о котором она мечтала, о том, что во дворе будут бегать цыплята, а она наконец сможет завести садик и сажать все, что только захочет. Это будет их собственный дом, кричал он, и он уже видел его, и они поедут туда вместе. И все это время, пока говорил, Райан не замечал, что никто не слышит его. Он был так счастлив тогда, так невероятно горд!

А потом он остановился, внезапно почувствовав тишину, и увидел, что дом пуст. Но не так пуст, как бывал, когда она выходила куда-то, а ужасающе пуст. Пуст, потому что она ушла навсегда, потому что исчезли ее платья, ее смех, осталась только коротенькая записка — он все эти годы хранил ее, где она прощалась с ним навсегда.

Он тогда отказался и от дома, и от работы, как будто нарочно хотел причинить себе боль, и словно в наказание стал трудиться на станции, где и работа была тяжелее, да и жизнь намного опаснее. Но за риск неплохо платили, и, когда ему удалось скопить немного денег, он купил парочку лошадей и, мало-помалу увлекшись, стал разводить их на продажу. У него неплохо получалось, и почти всех он продавал удачно, многих — для почтовых дилижансов. Впервые в жизни Райан узнал, что такое достаток, ему даже удалось скопить кое-что на черный день.

О Руби он больше ничего не слышал, хотя в глубине души всегда надеялся, что когда-нибудь она даст о себе знать. Не то чтобы он хотел снова увидеть ее, просто чувствовал бы себя спокойнее, если бы знал, что у нее все хорошо и она счастлива. А еще, наверное, его мужскому тщеславию польстило бы, если бы до нее дошли слухи о том, как он теперь преуспевает.

Спустя пару лет Брэд Делани случайно в разговоре мельком упомянул имя того молодого хлыща, который когда-то разбил его жизнь. Заинтересовавшись и надеясь узнать что-нибудь и о Руби, он принялся расспрашивать ничего не подозревавшего Делани, но тот не смог сообщить ничего нового, он знал только, что молодчика видели в Эль-Пасо и тот жил один. Оттуда он, если верить доходившим до Райана слухам, перебрался в Мобити и, наконец, в Форт-Гриффин. Там он свалял дурака, пытаясь надуть человека, который оказался гораздо умнее его, а когда это не удалось, схватился за оружие.

— И что же произошло? — продолжал расспрашивать Райан.

— Ну а ты как думаешь? Он попытался сделать дурака из человека, который до тех пор никому не позволял становиться ему поперек дороги, да учти еще, что тот болел туберкулезом: так что ему вообще тогда было море по колено. Поэтому парень, который тебя интересует, получил две пули и лежит сейчас в безымянной могиле на кладбище Бут-Хилл.

Райан недолго колебался. Он написал в Эль-Пасо, надеясь, что его письмо застанет Руби, но оно вернулось нераспечатанным. Руби исчезла, и никто не знал, куда она уехала. Никто не мог сказать, откуда родом и тот погибший парень, и в конце концов Райан смирился с мыслью, что Руби потеряна для него навсегда.

Раненый вздрогнул от боли, он перевел дыхание и еще раз попытался привстать. Вдруг волна дикой боли снова захлестнула его, так что он едва не потерял сознание. О Господи! Только бы прожить еще немного! И куда, к черту, запропастился этот проклятый дилижанс?! Он ведь должен прибыть уже несколько часов назад!

Сцепив зубы от нестерпимой боли, он старался не думать ни о чем.

«Жить, жить, жить!» — повторял он про себя как молитву.

Ведь он знал их всех — Делани, Уэллса и старину Джексона. Они слишком хорошие парни, чтобы дать им погибнуть вот тут среди пустынных скал. Все трое сильные, порядочные и честные люди, он уважал и любил их и верил, что жизнь могла бы быть другой, если бы таких людей стало побольше. Он знал, что и они никогда бы не бросили его, окажись на его месте. И, будь он проклят, если даст им погибнуть!

«Я сильный, — стиснув зубы, думал он, когда перед глазами у него все темнело от боли, — я все выдержу и продержусь до их приезда!»

Отдохнув немного, он собрал все силы и наконец оторвал от пола онемевшую руку. Попробовал пошевелить пальцами, но они слушались с трудом, и единственное, что он ощущал, это страшный холод в руке. Он уже плохо слышал и не знал, ушли ли индейцы, но стрелять боялся, во-первых, дилижанс мог быть еще далеко, и его выстрел просто не докатился бы до него, а во-вторых, он понимал, что уже не сможет перезарядить дробовик. Ему нужно набраться терпения и ждать — ждать, сколько сможет!

Его все больше тревожили сгущавшиеся под потолком тени, в комнате заметно стало темнее, и Райан заволновался. Что это — неужели действительно уже так поздно? Или это пришла смерть, и в глазах темнеет от потери крови? А может, он впадает в забытье?

Внезапно ему послышался издалека топот копыт и звуки почтового рожка, он потянулся за дробовиком, но вдруг воцарилась тишина, и он догадался, что ошибся. Пересохшие губы с трудом шевельнулись, в умирающем мозгу ворочалась одна мысль.

— ЖИТЬ! — повторял он упрямо. — Мне нужно прожить еще совсем немного. Руби! — вдруг вспомнил он. Потрескавшиеся губы дрогнули. — Все хорошо, Руби. Я больше не сержусь, я давно простил тебя, Руби! — Райан попытался еще что-то сказать, но сухие губы не шевелились, и отяжелевший язык не повиновался ему больше. — Жить! — прохрипел он в последний раз. — О Господи, помоги мне!

Там, где дорога делала крутой поворот, вдруг шевельнулись кусты, и раненый краем глаза заметил какое-то движение, на миг выглянула и исчезла голова индейца, и внезапно громко и отчетливо прогремел над дорогой крик Джексона: «Йе-ху-у!»

Безумная радость охватила Райана. Наконец-то! Ему все-таки удалось дождаться! Боже правый, он сделал это! Он попытался было сжать кулак, но рука подвела его, пальцы слабо шевельнулись, и рука бессильно упала, с глухим стуком ударившись об пол.

Он уже ясно слышал грохот копыт по твердой, как камень, земле, и пронзительное поскрипывание колес, когда дилижанс сворачивал к станции.

Райан понял, что все пропало. Последним отчаянным усилием он изо всех сил рванулся вперед, стараясь не обращать внимания на боль, которая, казалось, рвала на куски его несчастное, измученное тело, и, сжав в зубах бечевку, дернул за нее. Грохот выстрела прокатился по комнате, как гром, и разорвал мертвую тишину. И вслед за ним, подобно обвалу в горах, затрещали выстрелы вокруг дома. Казалось, он попал в ад.

Джексон как раз придерживал лошадей, огибая небольшой холм на подъезде к Блафф-Крик, когда раздался первый выстрел. Брэд Делани мгновенно выпрямился, схватив винтовку, но его опередил Уэллс, который успел заметить показавшегося из кустов индейца. Он вскинул револьвер, выстрелил, успев услышать грохот винтовки Делани, и пригнулся, когда из окон дилижанса раздалась беспорядочная пальба. Затем опять прогрохотала винтовка.

Сражение началось и закончилось почти мгновенно, поскольку у индейцев хватило ума сообразить, что внезапного нападения не получилось и придется уносить ноги. Они растаяли в кустах, воспользовавшись сгустившимися сумерками, унося с собой погибших.

Джексон с трудом успокоил испуганных лошадей, позволив Делани соскочить на землю и пару раз выстрелить вслед убегавшим индейцам.

Док Муди заторопился к дому. Резким движением распахнув дверь, он с трудом различил в темноте распростертое на полу беспомощное тело умирающего. В зубах он по-прежнему крепко держал бечевку. Нагнувшись к раненому, док осторожно высвободил ее.

— Нет нужды объяснять мне, что случилось, док. Я успел! — Бледное лицо стало мокрым от пота. — Я знал, нужно было предупредить!

С другой стороны подошел Хэнк Уэллс и тоже склонился над умирающим.

— Послушай, старина, ты спас нас всех, но ты даже не представляешь, кого еще ты спас! Ты сохранил жизнь собственному сыну!

— Сыну?!

— У Руби родился мальчик, твой сын. Ему уже четыре года, и он сейчас там, внизу, вместе с мамашей Харриган.

— Мой мальчик? Так я спас своего сына?!

— Руби недавно умерла, Райан, — печально сказал Делани. — Перед смертью она отослала мальчика к тебе, теперь мы позаботимся о нем, мы все сделаем это.

Казалось, он расслышал последние слова, губы его шевельнулись, но это был конец. Голова Райана упала, и он умер тут же на полу в доме на станции Блафф-Крик.

Док Муди с трудом поднялся на ноги.

— Если я что-то понимаю в медицине, — он растерянно оглядел всех, — этому человеку следовало умереть уже несколько часов назад.

— Мужество, — вздохнул Уэллс, — вот что удержало его на краю.

Док Муди обвел всех суровым взглядом и кивнул.

— Не знаю, как вы, ребята, но я считаю, что мы должны позаботиться о малыше.

— Ну что ж, — с удовольствием согласился Джексон, — значит, паренек получит четырех дядюшек разом. Будем считать, что мы теперь — его семья.

— Мы тоже участвуем, — вдруг раздался от дверей робкий голос молодого человека, и, подняв головы, они увидели стоявшую в дверях молодую пару. Никто не заметил, как они появились в комнате. — Мы бы тоже хотели стать кем-нибудь для него, например, братом и сестрой, это же не важно, в конце концов.

На том месте, где когда-то прижимался к утесу небольшой каменный дом смотрителя, теперь возвышается красивый мотель, и недавно внук и правнук Райана медленно поднялись по поросшему старыми соснами холму и встали, склонив головы, у могилы их предка, погибшего здесь много лет назад. А потом спустились вниз, в долину, где жила теперь вся семья.

Их стало пятьдесят девять человек, прямых потомков старого Райана, и не важно, что они носили другую фамилию. Один из них умер от ран в лесу под Арденном, двое погибли при высадке союзных войск в Нормандии, и еще один — во Вьетнаме. Среди его потомков одиннадцать врачей и военных хирургов, один из них — в прошлом член правительства, двое — сенаторы, есть среди них и инженер, и школьный учитель, и домохозяйка, и деревенский торговец, и полицейский. Но одно у них общее — в их жилах течет кровь Райана, давным-давно осенней ночью погибшего на станции Блафф-Крик.

Луис Ламур Золотая ловушка

ЗОЛОТАЯ ЛОВУШКА

Прошло не менее трех месяцев с тех пор, как Уэзертон выехал из «Лошадиной головы» и только теперь впервые увидел блестки. Поначалу в веерообразном выносе, которым из скалистого кряжа высыпало миллионы тонн песка, попадались лишь одиночные зернышки; крупинки эти казались под лупой шероховатыми и имели слоистое строение, песок и галька не успели их обкатать. Значит, основное месторождение где-то близко. Прежде чем что-нибудь предпринять — так научил его горький опыт, — он уселся и закурил трубку. И все-таки ему никак не удавалось побороть волнение.

По натуре человек рассудительный, Уэзертон за долгие годы успел убедиться, что надежда бывает обманчивой, и все же чутье подсказывало ему, что источник золота где-то наверху, на горе. Можно предположить, конечно, что он находится в выносе, окаймляющем подножие горы, однако, принимая во внимание шероховатость золотых крупинок, он считал, что это мало вероятно.

Основание выноса тянулось приблизительно на полмили, толщина же его составляла сотни футов песка и ила, намытого за долгое время разрушения высокого горного хребта. Высшая точка этого широкого веера располагалась между двумя высокими гранитными скалами, но, разглядывая гору с того места, где сидел, Уэзертон предположил, что сам источник находится значительно выше.

Разбив лагерь возле небольшого ручья к западу от выноса, старатель привязал ослов и стал взбираться вверх по склону. Поднявшись на высоту около двух тысяч футов, он остановился передохнуть и, бросив на лоток пригоршню песка, растряс его, проверив способом «сухого промыва». К его удивлению, даже в этом первом лотке оказалось довольно много зерен золота, так что он продолжал подъем и наконец оказался под гигантским порталом гранитных колонн.

Над этими естественными воротами виднелись еще три более мелких выноса, которые соединялись в самом створе, спускаясь к нижнему, наиболее крупному. Сухая проба двух первых не дала никакого результата, зато когда на лоток попал песок из третьего выноса, там обнаружилось, даже при таком несовершенном методе «промыва», не менее дюжины достаточно крупных зерен.

Верхушка этого выноса лежала в гигантской трещине гранитной скалы, напоминавшей фантастические развалины. Остановившись, чтобы перевести дух, Уэзертон окинул взглядом основание этой скалы и сразу же увидел, что изъеденную трещинами толщу гранита пересекает кварцевая жила, буквально напичканная золотом!

Увязая в песке, он с трудом подобрался поближе и замер на месте. Сердце его бешено колотилось, не столько от трудного подъема и высоты, сколько от волнения — вся в паутине золотых нитей, кварцевая лента имела не менее шести футов в ширину. Он не мог поверить своей удаче, но это было так.

Однако, несмотря на столь многообещающее открытие, какое-то внутреннее чувство, возникшее при виде этой нависшей каменной громады, помешало ему двинуться дальше. В нем заговорила осторожность, и он отступил назад, чтобы еще раз внимательно осмотреться. Чем дольше он смотрел, тем тревожнее становилось у него на душе. Он обошел скалу вокруг, а потом вскарабкался на вершину горы, расположенной позади, чтобы поглядеть на нее сверху. От того, что он увидел, у него сделалось сухо во рту, а по спине забегали мурашки.

Эта гигантская глыба, очевидно, являлась частью значительно более древнего хребта, который на протяжении долгого времени подвергался разрушению с поверхности, испытывая в то же время глубинные толчки и сдвиги, в результате которых скалу вытолкнуло наверх, и она, источенная временем, так и осталась стоять среди более молодых и крепких пиков. За минувшие века под воздействием мощных внешних сил громадина растрескалась, превратившись в то, что золотоискатели называют «кошмар шахтера». На поверхности скалы виднелись глубокие расселины, ее буквально пронизывали трещины, словно стену здания, чудом уцелевшую после бомбежки. Возвратившись к подножию скалы, Уэзертон увидел, что отдельные куски кварца можно отламывать просто руками. Уэзертон стоял и смотрел, завороженный необычным зрелищем. До неисчислимых богатств, которые таились здесь, можно было добраться только рискуя жизнью. Внешняя стена скалы имела резкий наклон, так что человеку, работающему на жиле, придется как бы подкапываться под самое основание башни. Достаточно одного порохового заряда или рокового удара кирки, и вся эта махина, возвышающаяся на добрых триста футов над выносом, превратится в груду обломков и обрушится ему на голову. Более того, и сама жила будет погребена под тоннами пустой породы, и ее разработка потребует таких денег, каких ему никогда не найти. В данный момент весь капитал Уэзертона составлял не более сорока долларов.

Отойдя ярдов на триста от скалы, Уэзертон уселся на песок и набил табаком свою трубку. Конечно, скала может обрушиться от первого же удара, но простояла же она уже столько лет! Да и выбора у него нет. Это он знал прекрасно. Ему нужны деньги, и вот они лежат перед его глазами. Если он хочет заполучить их и остаться в живых, ему следует избегать двух вещей: во-первых, нельзя забывать об опасности, это может привести к потере осторожности, а во-вторых, нельзя поддаваться жадности, стремиться ухватить еще и еще, это чревато гибелью.

Перевалило далеко за полдень, а он еще ничего не ел, однако голода не испытывал. Обойдя скалу вокруг и осмотрев ее со всех сторон и во всех ракурсах, пришел к выводу, что первоначальная его оценка абсолютно правильна. Чтобы добраться до золота, надо начать у самого основания наклонившейся скалы и копать там, работая только вручную. С того места, где он стоял, казалось просто смешным, что человек, вооруженный лишь одним кайлом, способен опрокинуть, разрушить эту каменную громаду, однако Уэзертон хорошо представлял, каким неустойчивым может быть подобное равновесие.

Скала располагалась в центре горного кряжа, а веерообразный вынос круто спускался к ее основанию, гораздо круче, чем самая крутая лестница. Верхушка ее наклоненного тела нависала над верхней границей выноса, так что, если скала начнет крошиться и человек вовремя это заметит, у него будет шанс спастись, побежав вниз на север. Серьезное препятствие представляет рыхлый песок, бежать по нему трудно. Однако и это преодолимо, если проложить к скале дорожку из плоских обломков камня.

В лагерь он возвратился уже в сумерки. Нарочно не позволил себе начать работу, не взял даже пробы песка. Нужно соблюдать осторожность, предельную осторожность, ни на минуту не забывая о нависшей каменной громаде. Секундное промедление при начале обвала — он принимал это как неизбежность, — и на него обрушатся тысячи тонн камня.

На следующее утро старатель привязал ослов на небольшой лужайке возле ручья, расчистил ручей и приготовил себе еду. Потом снял рубашку, натянул на руки перчатки и направился к скале. Но даже и теперь он не начал работать, зная, что от его осмотрительности будет зависеть не только успех всего дела, но и сама его жизнь. Он набрал плоских камней и взялся строить дорожку. «Когда начнешь работать, — сказал он себе, — время терять будет некогда».

Наконец с величайшей осторожностью он приступил к делу, расширяя трещины в кварцевой жиле кайлом, отгребая обломки и затем вынимая крупные куски кварца целиком. Кайло он использовал исключительно в качестве рычага, не осмеливаясь взмахнуть им для удара. Кварц оказался рыхлым, и он крошил его руками, доставая обломки и складывая в мешок. Наполнив, Уэзертон отнес его по дорожке в безопасное место под сенью башни. На обратном пути он подправил камни на дорожке, добавил несколько новых и начал наполнять второй мешок. Он работал даже с большей осторожностью, чем необходимо, — ему был чужд азарт игрока и он не любил рисковать.

В данном случае Уэзертон шел на сознательный, хорошо рассчитанный риск, когда все случайности предусмотрены и взвешены. Ему нужны деньги, и он твердо решил их получить. Трезво оценивая свои шансы на успех, он понимал, что величайшую опасность представляют, с одной стороны, жадность, а с другой — чрезмерная увлеченность работой, которая может привести к потере бдительности.

Стащив вниз оба мешка, старатель нашел плоский камень и, пользуясь одним лишь молотком, принялся дробить кварц — медленная, тяжелая работа! Но другого способа извлечь золото он не видел. Из раздробленного кварца золотые крупинки выковыривались кончиком ножа, настолько плотно друг к другу они сидели. То, что осталось, Уэзертон промыл на лотке водой из ручья; на это у него ушел весь оставшийся день до самой темноты.

Проснувшись на рассвете, он позавтракал и закончил промывать золото. При грубом подсчете этот первый день дал ему четыреста долларов. Припрятав заветный мешочек, снова полез наверх под скалу.

После холодной ночи солнышко приятно пригревало, а воздух все еще оставался свежим и прозрачным. Уэзертон с удовольствием ощущал в своей ладони ручку кайла.

Там, в «Лошадиной голове», его ожидали Лорри и Томи, и, если он здесь погибнет, они, скорее всего, так и не узнают, что с ним сталось. Но он отнюдь не собирался погибать. Золото, которое он здесь добывал, предназначалось для них, а не для него самого. Благодаря этому золоту они смогут спокойно жить в большом городе, у них будет свой дом и разные милые вещицы, которые делают семейный очаг желанным для женщины, а Томи получит образование. Все, что нужно лично ему, — это дом, куда он сможет возвращаться, жена, сын и — сама пустыня. Первое было для него столь же необходимо, как и второе.

В пустыне ему суждено умереть. Ему говорили об этом много раз, но какое это имело значение? Никто не знал пустыню так хорошо, как он. И он не мог без нее, как хороший дирижер без оркестра, как хирург — без человеческого тела. Это была его работа, его жизнь, то, что он знал лучше всего. Он всегда улыбался, приближаясь к пустыне, бросая на нее первый взгляд. Неужели это случится теперь? Солнце поднималось все выше, а он продолжал работать, равномерно взмахивая кайлом, тщательно сгребая обломки и складывая их в мешок. Золотые крупинки ярко поблескивали в кристаллах кварца, хотя сами по себе эти кристаллы выглядели гораздо красивее, чем золото. Время от времени он останавливался передохнуть и с удовольствием вдыхал свежий бодрящий утренний воздух, нарочно стараясь не спешить.

В течение девятнадцати дней он работал без устали, сначала по восемь часов, потом уменьшил свой рабочий день до семи, а потом и до шести часов. Уэзертон не пытался себе объяснить, почему он это делает, но вскоре понял, что ему становится все труднее и труднее. Снова и снова он отходил от скалы под тем или иным предлогом, всякий раз чувствуя, как волосы у него шевелятся на затылке, и он невольно ускорял шаг, и каждый раз возвращался назад, однако все более неохотно.

Три раза, начиная с тринадцатого дня, второй раз в семнадцатый и, наконец, в девятнадцатый день он слышал шорохи внутри скалы.

Уэзертон не имел понятия, нормальное ли явление этот шорох или нет. Вполне возможно, что это давнее естественное движение, которое непрерывно продолжается на протяжении столетий. Он знал только то, что это происходит в настоящий момент, и всякий раз у него по спине сбегали холодные струйки пота.

Разрабатывая жилу, старатель проделал в ней глубокую выемку, напоминавшую зарубку, которую делает лесоруб, готовясь повалить дерево, только шире и глубже. Мешочков с золотым песком становилось все больше и больше, их было уже семь, и общее количество золота составляло уже не менее пяти тысяч долларов или даже чуть больше.

Теперь приходилось работать на коленях. От подножия скалы, где он начал копать, кварцевая жила уходила вниз, и Уэзертон углубился на девять футов внутрь, оказавшись под скалою. Если порода начнет оседать в то время, когда он будет внутри, его раздавит в мгновение ока, у него не будет ни малейшей надежды на спасение. И все-таки он продолжал.

Шорохи, возникшие в камне, изматывали его, за последние дни он сильно изменился: похудел и стал плохо спать. Вечером на двадцатый день Уэзертон подсчитал, что у него уже есть шесть тысяч долларов, и поставил себе конечной целью десять тысяч. А на следующий день в кварце оказалось такое количество золота, какое ему и не снилось. Словно искушая его продолжать работу, жила становилась все богаче и богаче. К концу этого дня он добыл более тысячи долларов.

Теперь жажда золота захватила его целиком, она словно держала его за горло. К тому же его завораживало ощущение опасности, которую таила в себе скала, оно становилось чуть ли не сильнее стремления к богатству. Еще три дня, и он выполнит свой зарок. Неужели он остановится? Уэзертон снова взглянул на скалу, и у него возникло предчувствие, он понял, что ему суждено умереть, что ему отсюда не выбраться. Ему показалось, что внешняя стена наклонилась чуть-чуть больше. Или это только его воображение?

Наутро двадцать второго дня он взобрался наверх по дорожке, проложенной вдоль выноса, которая с течением времени превратилась в лесенку с плоскими каменными ступеньками. Он никогда не считал эти ступеньки, но их, наверное, было не менее тысячи. Пристроив флягу с водой в небольшой нише, защищенной от солнца, и взяв в руку кайло, он направился к скале.

Наклон ее стены действительно показался более крутым, чем накануне, или это всего лишь игра света? Трещина, которая тянулась позади внешней стены, похоже, немного расширилась, и, осмотрев ее более внимательно, он обнаружил на дне кучку свежего песка. Значит, она шевелилась!

Уэзертон нерешительно остановился, глядя на скалу с настороженным вниманием. Он будет полным идиотом, если снова туда сунется. Семь тысяч долларов! Да он никогда в жизни не имел таких денег! Но ведь еще несколько часов работы, и у него будет еще тысяча, а за следующие три дня он сумеет с легкостью добыть все десять тысяч, которые себе наметил.

Подойдя к входу своей выработки, старатель опустился на колени и пополз внутрь все сужающегося недлинного тоннеля. Не успел он добраться до конца, как страх сжал ему горло. Он задыхался, ему казалось, что за ним захлопнулась западня, однако панику удалось побороть, и он начал работать. Первые слабые и робкие удары не принесли никакого результата, но потом, успокоившись, Уэзертон начал работать с лихорадочной поспешностью, которая, в общем, не была ему свойственна.

Тяжело дыша, он сбавил темп, а потом остановился, чтобы ссыпать породу в мешок, однако, несмотря на спешку, мешок оказался еще не полон. Скрепя сердце он поднял кайло, но, прежде чем успел ударить, гигантская каменная масса у него над головой как будто бы закряхтела, как кряхтит усталый старик. Вслед за этим глыба вздрогнула изнутри со страшным скрипом. Уэзертону чуть не стало дурно от ужаса. Скованный страхом, он и не вспомнил о своих планах, связанных с немедленным бегством; только после того как скрип прекратился, он осознал, что лежит на спине, не смея дышать, в ожидании конца. Медленно и осторожно он выбрался на воздух и пошел, борясь с желанием бежать прочь от скалы.

Дойдя до узелка с едой и флягой, почувствовал, что обливается холодным потом и каждый мускул в его теле дрожит. Прошло не менее двадцати минут, прежде чем он смог подняться на ноги.

Несмотря на то, что пережил, он твердо знал, что если не вернется в гору сейчас, то уже никогда не сможет этого сделать. Сегодня он вынес только один мешок, а ему нужен и второй. Обойдя скалу вокруг, он внимательно осмотрел расширявшуюся сзади трещину и попытался, уже в третий раз, найти какой-нибудь другой способ подобраться к жиле.

Теперь увеличение угла наклона скалы стало очевидным, так же как и то, что скала не продержится долго. А что, если зайти с другой стороны и копать вниз? Не удастся ли выйти к жиле более безопасным способом? Но каждый новый удар кайлом будет усугублять положение, стена и так в любой момент готова рухнуть. Если это случится, новый подкоп все равно окажется бесполезным. Опасность, конечно, существовала и в этом случае, однако она была несравненно меньше, чем в первоначальной выработке. Он стоял, не зная, на что решиться.

Снова вернуться туда? Место оказалось сказочно богатым, и те несколько фунтов, которые требовались, чтобы наполнить мешок, он набрал бы довольно скоро. Уэзертон взглянул на темное, несомненно сузившееся отверстие, а потом на наклонившуюся скалу. В горле у него мгновенно пересохло, однако он взял кайло и пошел назад, словно завороженный, движимый силой, неподвластной разуму.

Сердце отчаянно колотилось, когда он опустился на колени перед входом в выработку. Ему не хватало воздуха, вся кожа на голове горела и зудела, однако, как только он пополз, ему стало легче. Забой, где он теперь работал, находился на расстоянии шестнадцати футов от входа. Используя кайло, он начал отбивать и отколупывать куски от кварцевой жилы. Это было не так легко, как раньше. Скала у него над головой молчала. А вот давление сделалось просто ощутимым. Он чувствовал, как с каждым ударом оно растет, и ждал катастрофы в любую минуту. Ему чудилось, что вся эта махина лежит у него на плечах, выдавливая воздух из легких.

Внезапно он прекратил работу. Мешок уже почти наполнился. Уэзертон лежал неподвижно, глядя на каменный потолок у себя над головой.

Нет.

Больше он копать не будет. Довольно. Больше ни одного мешка. Ни одного фунта. Сейчас он вылезет отсюда, спустится вниз и, не оглядываясь назад, пойдет прочь. Дома его ждут жена и малыш Томи, мальчик радостно побежит ему навстречу — они слишком дороги ему, чтобы рисковать.

Вместе с этим решением пришел покой, пришла уверенность… Уэзертон глубоко вздохнул, расслабился и только в этот момент почувствовал, до какой степени напряжено все его тело. Он перевернулся на бок и очень осторожно собрал все свое имущество: фонарик, мешок и кайло.

Он победил. Победил крошащуюся скалу, победил собственную жадность. Он успокоился и настолько, что, выбираясь из выработки, перестал соблюдать прежнюю осторожность, которая отличала все его поведение внутри каменной толщи. Двигаясь беспечно и уверенно, он задел ногой кусок кварца, который торчал из стенки забоя.

Удар получился ничтожно слабый, почти незаметный, и даже немыслимо было представить, что он вызовет такую реакцию. Скала вдруг вся передернулась, словно кожа животного, которому нанесен удар; вся древняя масса камня вздрогнула, послышался глубокий, со всхлипом, вздох.

Он слишком долго там задержался!

Охвативший его ужас заставил все тело сжаться. Он съежился, стараясь занимать как можно меньшее пространство. Пытался заставить себя двигаться, несмотря на гул, наполнивший всю узкую нору. Шепот каменной глыбы превратился в жуткий жалобный стон, посыпались мелкие камни. И вдруг наступила тишина.

Тишина, которая оказалась еще более страшной, чем звуки. Сам не зная как, Уэзертон продолжал ползти, ожидая каждое мгновение, что будет похоронен в этой могиле из золота. И вдруг почувствовал, что его ноги на свободе. Он выбрался!

Старатель бежал без оглядки, ему вдогонку несся все усиливавшийся рев, от которого он никуда не мог скрыться. Когда, судя по крутизне склона, понял, что находится в безопасности, он упал на колени, обернулся и посмотрел назад. Глухой рокот, напоминавший раскаты грома, не умолкал, однако видимых изменений Уэзертон не заметил. И вдруг на его глазах каменная башня сдвинулась и покачнулась. Это движение длилось всего несколько секунд, но прежде чем многие тонны камня остановились, вновь обретя равновесие, его забой и все, что было вокруг, перестало существовать.

Как только к нему вернулась способность стоять на ногах и двигаться, Уэзертон подобрал с земли свой мешок с золотоносным кварцем, сумку с едой, флягу и пошел прочь. Прохладный ветерок приятно освежал его лицо. Больше он не оглянулся ни разу.

И ЕЩЕ ОДНА ЛОЖЕЧКА ДЛЯ КОФЕЙНИКА

Добравшись до Растлер-Спрингс, Лорри поняла, что заблудилась.

Стив рассказывал ей, как нужно ехать кратчайшим путем через горы на почтовую станцию Драй-Крик, и советовал ехать именно так, если с ним что-нибудь случится. Но он предупреждал, что не следует держаться слишком близко к Джуниперу и нельзя останавливаться у Растлер-Спрингс.

Вернувшись назад, она смогла бы найти поворот, который пропустила, но времени терять нельзя, двигаться нужно немедленно — если сейчас задержаться, то до почтовой станции она доберется только глубокой ночью.

Проще всего было бы вернуться на ранчо и снова отправиться в путь на рассвете, как только Стив уйдет из дома. Однако, если она возвратится, у нее больше никогда не хватит духа снова от него уйти. Она уже и так доставила Стиву слишком много хлопот.

Гнедой стал пить свежую воду из родника, а Лорри тем временем соскользнула с седла на землю и тоже попыталась напиться, черпая воду пригоршнями из ручья. Это у нее плохо получалось, напиться ей не удалось, она только намочила все лицо и забрызгала блузку. Типичная неудача, как и все остальное, что с ней случалось, с тех пор как она приехала на Запад.

Поднявшись на ноги, она увидела, что на опушке леса стоит человек с ружьем в руках. Лорри не имела понятия, сколько времени он там простоял, только вдруг осознала, как далеко от всего и от всех находится это место. К тому же никто, даже Стив, не знает, что она здесь. А револьвер у нее в седельной сумке.

Человек был худ и стар, а его глаза — никогда в жизни, ни у кого она не видела таких холодных глаз. Тонкая сеть морщин покрывала его узкое, иссушенное солнцем лицо с высокими скулами, напоминавшее бы соколиную голову, если бы не короткий, слегка приплюснутый нос. Синюю линялую рубашку и сильно поношенные джинсы венчала совершенно новая шляпа с узкими полями.

Он ничего не говорил, просто смотрел на нее, выжидая.

— Я прозевала поворот. — Лорри сама удивлялась тому, как спокойно с ним разговаривает. — Я ехала в Драй-Крик.

Его глаза скользнули с ее лица на седельную сумку, в которой находились все пожитки, которые она привезла к Стиву Боннету на ранчо «Ред-Тэнкс».

— Ты — женщина Боннета, — констатировал он сухим и резким голосом.

Она вызывающе вздернула подбородок.

— Да, жена.

— Уходишь от него?

— Не ваше дело, — огрызнулась она, вдруг рассердившись.

— Не могу осуждать, если ты струсила.

— Да не в этом дело! — чуть не закричала она. — Совсем не в этом!

Его старые глаза привыкли разбираться в следах, а также в мотивах поступков мужчин, да и женщин тоже.

Но она говорила правду. Ею двигал не страх, а что-то другое. Он почувствовал, что в ее голосе звучит горечь, сознание своего поражения и обиды.

Он кивнул в сторону юга.

— Там моя лачуга, — указал он. — И горячий кофе.

Позднее Лорри никак не могла понять, почему она согласилась пойти с этим человеком. Возможно, ей хотелось показать, что она ничуть его не боится, или она все еще не решалась сделать последний шаг, который увел бы ее из этого края, от всех связанных с ним надежд.

Лачуга оказалась старой, но чистенькой и аккуратной. Чисто вымытые кастрюли и сковородки висели на стене, ни грязной посуды, ни разбросанных вещей. В комнате стояли койки для нескольких человек, но застланной оказалась только одна.

Налив кофе в две эмалированные кружки, хозяин поставил одну из них перед Лорри. Отпив глоток, она впервые почувствовала зависть. Дело в том, что именно с кофе она потерпела самую серьезную неудачу. Во всяком случае, это огорчало ее больше всего. Она не умела варить кофе; тот, что она готовила, не нравился даже ей самой. Да и вообще выяснилось, что она ничего не умеет и совсем не годится на роль жены человека с Запада. Ей непотребовалось много времени, чтобы понять это, но как исправить совершенную ошибку — она не знала.

Лорри снова испытала угрызения совести, вспомнив, какое выражение появилось на лице Стива, когда он увидел потертую спину ее мерина. Все оттого, что она плохо расправила потник и на нем остались складки. А потом у нее нечаянно спустился курок запасного револьвера, и он выстрелил, едва не поранив ей ногу. Стив страшно на нее рассердился, и она проплакала полночи, после того как он заснул.

— Не могу взять в толк, с чего это ты сбежала от своего муженька, — произнес старик. — Не думаю, что испугалась, я слыхал про то, как ты шуганула Большого Лью, имея в руках один старый дробовик.

Она посмотрела на него, удивляясь, откуда ему это известно.

— А зачем он решил меня напугать? Между прочим, — добавила она, — дробовик-то был не заряжен.

Холодные глаза блеснули, в них мелькнуло что-то похожее на усмешку.

— Он-то этого не знал. Ну и нагнала ты на него страху! — Старик снова поставил кофейник на огонь. — А его не так просто напугать, этого Лью. Он ведь не какой-нибудь мирный поселенец. Настоящий убийца. На его совести не один человек.

— Неужели взаправду убивал людей?

— По крайней мере троих, а то и четверых. — Он набил трубку, искоса поглядывая на ее маленькое личико с огромными темными глазами, по форме напоминавшее сердечко; да и фигурка, несмотря на приятные округлости, как у взрослой женщины, казалась слишком детской, слабенькой и непригодной для здешних мест. Но его мать тоже была маленького роста, а ведь родила десятерых детей в суровых условиях приграничного поселения.

— Если ты такая смелая, то чего же бежишь отсюда? — Тут он хитро прищурился и усмехнулся. — Да, я и забыл… Это же не мое дело.

— Я для него не подхожу, — заявила она, глядя на старика широко раскрытыми глазами. — Ему нужна помощница, а от меня только одни неприятности.

Старик внимательно рассматривал свою трубку. То, что она оказалась на месте со своим дробовиком, помешало Большому Лью и Миллерам спалить ранчо. Именно для этого они и явились на «Ред-Тэнкс».

Мало-помалу она выложила ему свою историю. Ее отец долго болел, и его болезнь поглотила все их сбережения. После его смерти она поехала на Запад, согласившись выйти замуж по объявлению. Объявление прислал по почте Стив Боннет. Увидев высокого молодого парня с бронзовым от загара лицом, Лорри почувствовала волнение. Стиву нужна была жена, а ей — дом. Все очень просто. Ни тот, ни другая ни слова не сказали о любви.

— А как сейчас? Любишь, наверное, его?

Вопрос старика сильно ее озадачил, поскольку она никогда об этом не задумывалась. И вдруг, словно прозрев, поняла, что он прав.

— Да, — призналась она. — Да, люблю.

Старик никак не отозвался, а она стала смотреть на землю, наблюдая за тенью, которую отбрасывали соседние деревья. Она вспомнила лицо Стива, когда он пришел домой накануне ночью. Какое выражение мелькнуло тогда в его глазах? Радость, оттого что не оправдались его страхи? Или что-то другое?

Он налил ей еще кофе.

— Что тебе это даст, если ты убежишь? Неужели тебе станет спокойнее? А Стив? Интересно, что он почувствует, когда вернется вечером домой?

— Ему без меня будет лучше, — едва выговорила она, пытаясь заглушить угрызения совести.

— Что хорошего, когда человек возвращается домой, а в доме пусто? Ты говорила ему, что любишь его?

— Нет.

— А он тебе?

— Тоже нет.

— Очень глупо с его стороны. Я-то повидал женщин на своем веку. Скажи ей, что ты ее любишь, приласкай чуток, сделай иногда что-то приятное, и она уже готова для тебя в огонь и в воду,

В жарком воздухе наступающего вечера тихо шелестели тополя, их зеленые ладони трепетали, порой смыкаясь друг с другом.

— Я хотела бы научиться заваривать такой кофе.

— Сегодня он не так хорош, как обычно.

Она обратила внимание на то, как он положил ружье: на краешек стола, так что дуло оказалось направлено в сторону двери.

— Приятно, когда человек приходит домой и его встречают горячим кофе.

Старик откинулся на спинку стула и снова раскурил свою трубку.

— А он знает, что ты ушла?

— Нет.

— Если снова заявятся Миллеры, они сожгут ранчо. А он на тебя рассчитывает.

— Они не вернутся.

Он только презрительно хмыкнул, дивясь ее наивности.

— Здесь идет постоянная война, мэм. Борьба за место… У твоего мужа только один союзник, это ты… а ты его бросила.

— От меня нет никакого толка. Я ничего не умею — ничего, что должна делать жена в этих краях.

— Ты можешь быть дома, когда он возвращается с работы. Человек не любит одиночества. Ему приятно сознавать, что он борется ради чего-то или кого-то. — Не услышав от нее никакого ответа, он спокойно продолжал: — Они собираются его убить, эти Миллеры.

— Убить? — возмущенно воскликнула она. — Как же так, ведь закон…

Он смерил ее холодным взглядом.

— В этой стране каждый носит закон с собой, в своей кобуре. Миллеры и не подумают расправляться со Стивом Боннетом самолично. Они кого-нибудь наймут. Твоего муженька, — старик поднялся на ноги, — считай, что уже заказали.

Он вдруг рассердился:

— Ты ведь не просто жена. Ты партнер, а тебе вдруг понадобилось сбежать, когда он больше всего в тебе нуждается.

Он двинулся к двери.

— Тебе незачем возвращаться в ущелье. Позади моей лачуги есть тропа, ее проложил старик Соткано. Держись подальше от Джунипера и не сбивайся с тропы. Она приведет тебя прямо к почтовой станции. Это возле Литтл-Драй.

Она не двинулась с места.

— Научите меня варить такой кофе? Такой же, как у вас?

Когда ее лошадь ступила на двор ранчо «Ред-Тэнкс», уже запели перепела. Стив еще не вернулся, и она быстро расседлала мерина. Вспомнив, что делал в таких случаях муж, обтерла ему спину.

Час спустя, когда кофейник вскипел во второй раз, она увидела, как Стив въехал во двор. С болью и страхом подумала о том, что чуть было не сбежала и уже не встречала бы мужа, а находилась сейчас неизвестно где. Стоя в дверях своего дома, она вдруг увидела его другими глазами.

Она же его любит! Любит этого высокого стройного мужчину со спокойным лицом и глазами, в которых порой сверкают веселые искорки. Его волосы, отливающие бронзой, блестели в свете лампы, но вот в глазах никакого веселья, только одна тревога.

— Стив… что случилось?

Он быстро взглянул на нее, словно уловив в ее голосе новые, непривычные нотки. И в первый раз в жизни поделился с ней своими опасениями. Прежде он всегда отмахивался от ее расспросов, уверяя, что все будет в порядке.

— Узнал сегодня кое-что. Старик Миллер нанял человека. Киллера.

Она схватила его за руку.

— Кого он должен убить? Тебя?

Стив кивнул; закрыв за собою дверь, он снял шляпу ц направился к тазу с водой, приготовленному для умывания. Потом потянул носом, почувствовав запах кофе, и увидел только что налитую чашку.

— Это мне? — спросил он, посмотрев на нее.

Она кивнула, со страхом ожидая, чтобы он попробовал. Мелочь, конечно, но тем не менее это очко, которое будет либо за, либо против нее.

Он опустился на стул, и она увидела, какое усталое у него лицо. Стив пригубил кофе, а потом начал пить.

— Этого парня зовут Бад Шоу. Он уже здесь.

— Ты его видел?

— Здесь еще нет. — Стив продолжал пить кофе. — Я однажды встретился с ним в Эль-Пасо, когда только что приехал на Запад.

— Он убивает за деньги? Неужели действительно можно нанять человека, чтобы он кого-нибудь убил?

— Это суровая страна, Лорри, здесь идет постоянная война за землю, на которой можно разводить скот. Вот человек и нанимается, чтобы убивать. Так же, как в других странах нанимаются в солдаты. Я даже не уверен, что их можно за это обвинять.

— Но убивать за деньги! — с негодованием воскликнула Лорри. — Это же настоящее преступление!

— Да, конечно. Если это делается из-за угла, — ответил Стив, бросив быстрый взгляд на жену. — Только Бад Шоу не из таких. Он постарается встретить меня где-нибудь как бы случайно, и я буду иметь свой шанс. — Он встал из-за стола. — Мне бы не следовало тебе это говорить. Трудно приходится женщине в этих краях. — Он посмотрел на свою пустую чашку. — А не выпить ли мне еще чашечку кофе?

Лорри долго лежала без сна. Как он похож на мальчишку!

При слабом свете луны она видела его лицо на подушке, его растрепанные волосы, слышала его ровное дыхание. Вдруг, повинуясь какому-то внутреннему побуждению, она коснулась его щеки. Потом испуганно отдернула руку, крепче закуталась в свое грубое одеяло и лежала с открытыми глазами и сильно бьющимся сердцем.

Когда на следующее утро они кончили завтракать и он взял ружье, чтобы идти, она его остановила:

— Стив… научи меня заряжать дробовик.

Он обернулся к ней, и на секунду их взгляды встретились.

Взяв дробовик, он подробно объяснил ей, как нужно с ним обращаться, стараясь при этом не смотреть ей в глаза. Уже стоя в дверях, он протянул руку в сторону гор:

— Видишь эту скалу? Если они явятся, останови их в этом месте. А если подойдут ближе… стреляй.

Она согласно кивнула, он снова взглянул на нее и вдруг крепко обнял за плечи.

— Ты справишься, — негромко сказал он внезапно дрогнувшим голосом. — Справишься.

Лорри сидела так, чтобы из двери наблюдать за тропой, когда услышала топот. Она быстро вскочила, отложив свое шитье. С бьющимся сердцем подошла к порогу.

Появился знакомый всадник, сидевший на лошади мышастой масти, бедно одетый, но в хорошей шляпе с узкими полями.

Он остановился на опушке леса и, положив руку на ружье, смотрел на дверь. Взгляд его медленно скользил по всей усадьбе, однако у нее возникло странное чувство, что он в то же время наблюдает за ней.

Потом он пустил лошадь вперед и, притормозив ее перед Лорри, глянул прямо на нее.

— Как поживаете, мэм? Не возражаете, если я спешусь?

— Пожалуйста.

Единым махом он соскочил на землю и, не привязав мышастого, направился к двери.

— Проезжал мимо, — объяснил он, — вот и решил: зайду-ка и попробую, какой тут пьют кофе.

Когда он сел за стол, она налила в чашку кофе и с беспокойством ждала реакции, не спуская глаз с его лица.

Он пригубил, потом сделал еще глоток и кивнул.

— Кладите чуток побольше кофе, мэм, и все будет в порядке.

Он внимательно изучил чисто прибранную комнату, потом выглянул во двор. Загоны для скота были новые, отлично сделанные, сама хижина построена надежно и прочно, а рядом с ней — стойла для лошадей, крепкие и основательные, тоже рассчитанные не на один год.

— Видели Большого Лью Миллера?

— Нет. — Она бросила на него быстрый взгляд. — Скажите, вам приходилось слышать об одном человеке? Его зовут Бад Шоу. Он киллер, ему платят деньги за то, чтобы он убивал людей.

Старик задумчиво погладил свои усы.

— Бад Шоу! Похоже, я слыхал где-то это имя. — Он кинул на нее быстрый взгляд. Его холодные глаза словно затянуло пеленой. — Киллер, говорите? Откуда вы это узнали?

— Стив мне сегодня сообщил. Он еще сказал, что этот Бад Шоу не такой, как другие, что он, прежде чем убить, дает человеку шанс. Я-то совсем не понимаю, какое это имеет значение. — Она наклонилась к нему. — Послушайте, вы ведь знаете бандитов. Если бы не знали, не жили бы возле Растлер-Спрингс. Стив мне как-то говорил, что там у них где-то база; Вот если бы мне встретиться с этим Бадом Шоу и побеседовать с ним! Помогите, сделайте такую милость.

Он допил кофе и свернул себе самокрутку. Она следила за его пальцами, темными и тонкими, почти как у женщины. Ни одна крупинка табака не упала на пол. Лизнув краешек бумаги, он поднял на нее глаза.

— Зачем вы хотите с ним встретиться?

Она считала, что ему надо все объяснить. Не может же человек быть таким жестоким, чтобы… Ну, в общем, убивать дурно, а Стив хороший парень, ему ничего не нужно, он только пытается построить себе дом, и все. И хочет обосноваться тут, иметь детей. И… она пыталась втолковать все это старику, но он ее перебил:

— Как я понимаю, вы передумали и уже не собираетесь отсюда бежать?

Она покраснела.

— Я… Я тогда, наверное, помешалась, нашло что-то. Я ведь нужна ему. Вы тоже так думаете, ведь правда? Вы действительно считаете, что я ему нужна?

Она словно молила его подтвердить эти слова.

— Каждому мужчине нужна своя женщина. Поверьте, человек без жены — это не человек. А Стиву требуется не просто женщина, а настоящая жена. Уж такой он человек.

— Но вы ведь говорили, что не знаете его.

— Это верно, не знаю. Лично мы с ним не знакомы. Но только люди говорят, а я слушаю. — Голос его вдруг зазвучал сурово и решительно: — Милая моя, Стива Боннета не так-то легко убить. В том числе и Баду Шоу. Почему, как ты думаешь? Миллеры пытались. Только тогда их было пятеро. Твой муж убил одного из них, а другого отправили в больницу.

Стив убил человека! Сейчас это не казалось ей таким ужасным, как два-три дня тому назад. Возможно, поэтому он и не решился осуждать наемного убийцу.

Старик поднялся.

— Ну, я пошел, мэм. Как-нибудь еще увидимся.

— Постойте! — Она подошла к плите и поспешно достала из духовки лист с только что испеченным печеньем. — Это я, по крайней мере, умею делать. — Она гордо вздернула подбородок. — Единственное, что я по-настоящему умею делать, — это печь хлеб.

Старик задумчиво посмотрел на нее.

— Спасибо, мэм. Я это очень ценю. Давненько мне никто ничего не давал. Это в первый раз за очень долгое время.

— И не забудьте, что вы обещали как-нибудь приехать и научить меня варить суп.

Тут он улыбнулся от души.

— Я и не забыл. Я ведь действительно обещал.

После того как он ушел, она опять посмотрела на тропу, а потом, вернувшись на свое место, снова взялась за работу.

Уже наступили сумерки, когда Лорри увидела всадника. В первую минуту ей показалось, что это Стив, но потом всадник вдруг скрылся за деревьями. Тогда она вскочила, закрыла ставни и схватила дробовик. Затем погасила свет и стала ждать. Еще не совсем стемнело, и она все отлично видела.

Прошло довольно много времени, прежде чем за окном послышался легкий шум, и Лорри вскинула ружье. Обойдя дом, незнакомец направился к двери. Она крепко сжала ружье. Палец на курке напрягся, но в этот момент она увидела Стива.

Лорри испуганно вскрикнула:

— О, Стив! Я ведь могла тебя убить.

Он посмотрел на нее настороженным взглядом.

— Ты одна?

— Конечно одна. Кто еще здесь может быть?

Он подошел к спальне и поднял одеяло, которым они занавешивали дверной проем. Вернувшись на кухню, постоял, осматриваясь вокруг.

— Кто-то рыскал сегодня вокруг дома. Верхом. На мелкой лошади.

Она хотела все объяснить, но потом спохватилась. Если рассказывать об этом славном старике, пришлось бы сообщить, каким образом они познакомились, а значит, и то, что она собиралась уйти из дому. А этого она сделать не могла, по крайней мере сейчас.

Он внимательно смотрел на нее, на лице у него появилось какое-то странное выражение. То, что она запнулась, отвечая на его вопрос, возбудило в нем неясные подозрения.

— Должно быть, это ошибка, — проговорила она виновато. — Я никого не видела.

Голос ее дрогнул, она знала, что не умеет лгать. Стив опустился на стул и молчал, слегка нахмурившись. Чтобы избежать его взгляда, она поспешно стала накрывать на стол, а потом отчаянно пыталась завести разговор. Однако слова почему-то не шли.

Когда наступило утро, она встала и собрала завтрак, но чувствовала себя неспокойно, сердце словно сжимала холодная рука. Стив ничего не говорил, только один раз, когда он кончил причесываться и отвернулся от зеркала, их взгляды встретились. Он выглядел усталым и одиноким. Лорри хотелось броситься к нему в объятия и…

— Будь осторожна, — предупредил он, садясь за стол. — И никого сюда не пускай. Миллеры способны на все.

— Ты видел того, другого, человека?

— Шоу? — Он покачал головой, наблюдая за тем, как она наполняет его чашку. — Он-то меня и беспокоит. Следы, которые я нашел, оставила не Миллерова лошадь. А Шоу вполне способен что-нибудь выкинуть. Про него говорят, что он всегда оказывается там, где его меньше всего ожидают.

Он долго стоял в дверях, не выходя из дома, прежде чем отправиться на конюшню. Просто стоял, внимательно оглядывая усадьбу, деревья и холмы. Потом неохотно шагнул за порог и, прижимаясь к стене, двинулся по направлению к конюшне.

Затаив дыхание, она ожидала, когда он появится. Выйдя во двор, Стив бросил быстрый взгляд в сторону дома.

Он ей не доверяет. Лорри теперь знала это точно. Он думает… Но что он может думать?

И вдруг она бросилась к нему.

— Стив! — крикнула она. — Стив, не уезжай!

Он колебался.

— Меня ждет работа. Положим, сегодня я спрячусь, никуда не поеду. А завтра? А послезавтра? Не могу же я прятаться до бесконечности. Нужно делать дело.

Старик пришел в дом перед самым закатом, пришел пешком, неся за плечом свое неизменное ружье. Он подошел к двери и ждал, когда она его заметит.

— Мэм, мне нужно с тобой поговорить.

— Уходите отсюда, пожалуйста! — На маленьком личике Лорри застыло выражение тревоги. — Стив видел ваши следы. Он… он мне не верит.

— Ты рассказала ему обо мне? Говорила, как я выгляжу? — быстро спросил он.

— Нет. Я сказала, что никого не видела. Он мне не поверил.

— Я должен войти в дом. И как можно скорее. Чтобы меня никто не видел.

Она заметила, как напряглось его выжженное солнцем пергаментное лицо. Секунду поколебавшись, отступила от двери.

— Вы поможете нам?

— Я вам помогу.

— Защитите нас от Бада Шоу?

— Да, — ответил он с кривой улыбкой. — Даже от него.

В этот момент они услышали звук копыт. Скакала одна лошадь, и скакала во весь опор. Откуда-то прозвучал выстрел, потом целый залп. И еще один одиночный выстрел.

Старик грязно выругался. Он дернулся вперед, потом отскочил назад.

Это был мерин Стива, а сам Стив судорожно цеплялся за луку седла. Он с трудом спешился, чуть не упав на землю, и Лорри с ужасом увидела кровь у него на лице и на рукаве рубашки. Он бросился к дому, споткнувшись на пороге и, прежде чем она успела ему помочь, ввалился внутрь.

— Лорри! — хрипло выкрикнул он. — Дробовик! Они идут!

Он схватился за притолоку, полуобернулся и тут заметил старика, который стоял у стола.

Лорри видела, как застыло его лицо и приобрело странное выражение. Стив словно бы успокоился. Здоровой рукой — это оказалась левая — он схватился за рукоятку револьвера, засунутого за пояс. Рукоятка была повернута вправо, в расчете на правую руку… Да, не повезло.

— Привет, Бад, — спокойно сказал он.

Лорри отчаянно закричала, словно получив смертельный удар.

— Привет, Стив.

Старик ожидал, глядя на Стива.

— Ну что же, начнем, — с горечью проговорил Стив, — я готов.

Бад Шоу посмотрел на него и медленно, серьезно кивнул:

— Конечно готов, Стив. Я это знал, ты всегда готов.

Он замолчал на минуту, и Лорри стало слышно, как тикают часы и как почти бесшумно и осторожно кто-то подкрадывается к дому.

— Ты счастливый человек, Стив, — спокойно произнес Бад. — У тебя смелая жена, просто отличная жена.

А потом очень медленно, точно рассчитанным движением повернулся и пошел прочь, захлопнув дверь.

Они слышали, как всадники подъехали ближе, а потом остановились. Широко раскрыв глаза, Стив смотрел на Лорри, одновременно прислушиваясь. Потом, схватив дробовик, поднял его. Она видела, как через правый рукав сочится кровь.

— Ну ладно, Лью, — прозвучал голос Бада. — Дальше тебе ехать не стоит.

— Вот уж не знал, Бад, что ты способен оказаться предателем, переметнуться на другую сторону, — произнес Лью, и в голосе его прозвучали нотки неуверенности.

— Я же тебя предупредил, что выхожу из игры, — рассудительно заметил Бад Шоу. — Сказал вам об этом ясно и понятно.

— Но ты не говорил, что собираешься переметнуться.

— Ну хорошо, объясню сейчас, а вы послушайте. Да, я перешел на другую сторону. Хочешь знать почему? Пожалуйста. У меня две причины. Четыре труса не могут справиться с одним хорошим парнем и нанимают убийцу, чтобы он сделал это грязное дело вместо них. А потом исподтишка выслеживают этого человека, когда он едет один, и нападают на него. Это только первая причина.

На мгновение Лорри представила, как стоит он там, щуплый старик в синей линялой рубашке, обтягивающей худые плечи. Он даже ружье оставил в доме… Однако, когда Бад вышел к ним навстречу, за поясом у него торчали два шестизарядника.

— А вторая причина — вот эта маленькая женщина, которой нужно только одно: научиться варить хороший кофе для своего мужа. Я так полагаю, человек, которого могла полюбить такая женщина, слишком хорош, чтобы отдать его стае шакалов.

— Мы не потерпим таких слов, — зарычал Большой Лью, — даже от тебя.

— Ничего, стерпите. — Голос старика звучал сухо и спокойно, однако сквозь сдержанность все равно проступало отвращение. — Стерпите, хотя мне было бы даже интересно посмотреть, что будет, если вы решите возражать. — Так он и стоял в сгущавшихся сумерках, глядя на то, как они уезжают прочь.

Лорри не помнила, как она подошла к Стиву и прижалась к нему, но, когда старик вошел в дом, она стояла рядом, крепко обнимая мужа.

— Зажги свет, Лорри, — мягко сказал он. — Нужно посмотреть, что у него с плечом.

ПРОЧЬ ИЗ ГОРОДА

Ма велела мне съездить в город и нанять там человека, чтобы собрать коров на продажу. Она думала, что я, скорее всего, найму Джонни Лофтуса или Эда Шифрина, однако ни тот, ни другой не вызывали у меня доверия. Джонни имел обыкновение с ухмылкой поглядывать на ма, приговаривая: «эта самая вдовушка», а Эд работал только тогда, когда его заставляли. Я нанял того, кого раньше никогда не видел.

На первый взгляд в нем не было ничего особенного — просто не на что смотреть, ростом меньше Джонни Лофтуса и фунтов на двадцать легче, а сам Джонни Лофтус по сравнению с Эдом Шифрином казался настоящим карликом — едва доставал ему до плеча. К тому же нанятому мною незнакомцу, видно, перевалило за сорок, но выглядел он крепким и жилистым, чутье подсказывало мне, что досталось ему в жизни немало.

Весил он, я думаю, не более ста сорока фунтов, да и то если его как следует вымочить, что в наших краях мало вероятно; его темные глаза на узком лице внимательно рассматривали тебя, прежде чем он открывал рот, чтобы заговорить. Он сидел на платформе железнодорожной станции, положив рядом с собой седло и солдатский мешок, довольно тощий на вид, — похоже, с одеждой он тоже испытывал затруднения. Он сидел молча, ни с кем не заговаривая, когда я подъехал к нему на своем соловом, которого подарил мне па, прежде чем его застрелили на улице.

Па тогда повел меня в корраль, где содержались лошади на продажу, и позволил выбирать. Мне приглянулась пестрая кобылка с белой звездочкой на лбу.

— Сын, — па сидел на корточках, осматривая лошадей, — эта кобыла тебя в гору не повезет. На вид-то она бойкая, ничего не скажешь, но ведь что человеку нужно от лошади — да и от партнера тоже? Выносливость. Человеку нужна лошадь, которая пробежит целый день, потом еще целую ночь, а к восходу солнца все еще сможет бежать, не останавливаясь.

Посмотри-ка вот на этого солового — он крепкий и выносливый, да к тому же и башковитый, сразу видно, что все понимает. Выбираешь ли ты коня или человека, смотри, чтобы был крепкий и толковый. Никогда не гонись за красотой. Ищи такого, чтобы служил долго. Такого, чтобы до конца.

Ну что же, я выбрал солового, и па оказался прав. Глядя на этого человека, сидевшего на краю платформы, я решил, что именно такой работник мне и нужен. О Джонни и Эде я больше не думал.

— Мистер, — обратился я к нему. — Вы не ищете работу?

Он перевел на меня взгляд своих темных глаз и внимательнейшим образом меня осмотрел. Мне скоро должно было сравняться четырнадцать, но вот уже три года, как я стал мужчиной в доме и уже не нервничал, если кто-то считал меня желторотым птенцом.

— Может, и ищу. А какая у тебя работа?

— У нас с матерью небольшая ферма там, возле гор. Нам нужно перегнать скот через каньон в долину, чтобы там продать. Работа на месяц, а может, и больше. Платим тридцатку в месяц на всем готовом, а моя мать, хоть я и сам это говорю, лучшая стряпуха во всей округе.

Он смерил меня острым взглядом своих темных глаз и спросил:

— Ты всегда нанимаешь незнакомых?

— Нет, сэр. Обычно мы нанимаем Джонни Лофтуса или Эда Шифрина или еще кого-нибудь из городских бродяг, но когда я увидел вас, то решил, что вы мне подходите.

Меня стало немного беспокоить то, как он меня разглядывает.

— Почему именно меня?

Тут я ему пересказал то, что говорил мне отец, когда мы покупали солового, и он в первый раз улыбнулся. Взгляд его потеплел, лицо как-то сморщилось, а у глаз появились смешливые морщинки, которые, верно, дремали там, пока не понадобились.

— Твой па мудрый человек, сынок. Я буду рад у тебя поработать.

Мы отправились в платную конюшню, чтобы нанять там для него лошадь, на которой он сможет доехать до нашего ранчо, и возле салуна встретили Эда Шифрина. Он увидел меня, а потом и человека, который шел рядом со мной.

— Том, — улыбнулся он, подходя, — по-моему, твоей матери пора загонять скот и начинать клеймение. Хочешь, чтобы я к вам приехал?

После того как он бездельничал в прошлый раз, да еще важничал и чванился передо мной, мне доставило большое удовольствие объявить ему:

— Я уже нанял человека, Эд.

Шифрин сошел с тротуара на дорогу.

— Напрасно ты это сделал, Том. Куперам придется не по нраву, если какой-то чужак будет толкаться возле их коров. — Он обернулся к человеку, которого я нанял. — Ну ты, незнакомец, проваливай отсюда. Я сам буду делать эту работу.

Человек, которого я нанял, нисколько не смутился.

— Мальчик предложил мне работу, — спокойно заявил он. — Если я ему не подойду, он меня и выгонит.

Эд отнюдь не собирался дать себя уговорить.

— Ты чужой в наших краях, иначе ты бы знал, что к чему. У нас и без того свара идет из-за пастбищ, а Куперы не любят, когда вокруг скотины сшиваются бродяги.

— Ничего, привыкнут, — ответил незнакомец, и мы пошли прочь по улице.

Примерно в это время я стал испытывать беспокойство в связи с тем, что сделал.

— У этих Куперов, — рассказал я ему, — самое крупное ранчо в наших краях. Они здесь вроде как хозяева.

— А кто хозяин на вашей ферме?

— Ну, в общем, я. Мы с матерью. Только она все передала мне, говорит, что парень без отца должен сам справляться со всеми делами.

Мы продолжали идти и прошли, наверное, ярдов двадцать, когда он наконец заговорил; впрочем, заметил он только одно:

— Похоже, тебе повезло с родителями, оба они очень разумные люди.

Старик Тейлор привел нам гнедую лошадь. Пока мой незнакомец ее седлал, я уселся неподалеку и грелся на теплом солнышке, с удовольствием вдыхая запах лошадей, сена и кожи. Старик Тейлор подошел ко мне и спросил шепотом:

— Где ты его нашел?

— Да там, на станции. Он искал работу, а я как раз искал человека.

Старик Тейлор старался не вмешиваться в чужие дела, в особенности неприятные, но он всегда по-дружески относился к моему отцу.

— Ну, парень, нашел ты себе работника. Теперь вам с матерью будет хороший фейерверк.

Не знаю, что он имел в виду, я, во всяком случае, ничего не понял. Мой новый работник подошел к нам. Он легко вскочил в седло, и мы поехали. Переодевшись, он стал больше походить на всадника, и все-таки было в нем что-то такое, что отличало его от других ковбоев, с которыми мне приходилось иметь дело.

Мы уже доехали до самого конца улицы, когда из салуна вышел шериф в сопровождении Эда Шифрина. Он велел нам остановиться.

— Том. — Наш шериф отличался краткостью. — Твоей матери не понравится, что ты нанял незнакомого человека.

— Мать велела мне нанять, кого захочу. Я нанял его и не собираюсь выгонять, пока он не даст мне для этого повода.

Шериф Бен Рассел — суровый старик с холодными голубыми глазами и резкими, не очень-то дружелюбными манерами, — как я заметил, давно подлизывался к Куперам.

— Слушай, парень, этот человек только что вышел из тюрьмы. Гони его прочь.

— Ну и что же, что он сидел в тюрьме? Я его нанял. Вот если он мне не сгодится, тогда я его рассчитаю.

До этого мой новый работник молчал, но тут неожиданно вмешался.

— Шериф, — сказал он, — идите-ка вы по своим делам и оставьте мальца в покое. По росту-то он взрослый, но, как видно, без помощи ему не обойтись. Похоже, в этих краях не зря стараются не пускать к себе посторонних.

Шериф Бен Рассел страшно разозлился. Я никогда еще не видел его таким бешеным.

— Отправляйся назад в тюрьму, — зарычал ок. — Там тебе самое место.

Но мой новый работник и не думал злиться. Некоторое время он смотрел на шерифа своими холодными черными глазами, а потом продолжил:

— Шериф, вы не знаете, кто я такой и почему сидел в тюрьме. Вы просто обратили внимание на мою тюремную одежду. Но прежде чем начинать меня преследовать, чинить мне неприятности, пойдите и скажите Пайку Куперу, чтобы он вышел со мной поговорить.

В здешних местах никто не знал, что есть такой Купер по имени Пайк, но шериф, по-видимому, знал, кого незнакомец имел в виду, и удивился, услышав это имя.

— Откуда ты знаешь это имя? — спросил он.

— Поинтересуйтесь у него. Сдается мне, он меня узнает.

Отъехав от города на семь миль, мы переправились через ручей, и я остановился, указывая на лежавшие в отдалении холмы.

— Наша земля начинается отсюда и тянется вон до тех гор. В это время года коровы имеют обыкновение забредать в каньоны.

— Похоже, трава здесь хорошая и ее довольно.

— Это все купленная земля, — объяснил я ему. — Па говорил, что времена свободного заселения миновали, вот он и скупил несколько участков у тех, которые не сумели справиться с ними, и перевел землю на себя. Все это только пастбища, но воды достаточно, и скотина жиреет лучше некуда.

Когда мы въехали во двор ранчо, ма стояла в дверях дома, вытирая руки о передник. Она посмотрела на моего спутника, и я увидел, что она удивилась — поняла, что я не привез ни Эда, ни Джонни.

Новый работник сошел с лошади и снял шляпу. Ни Эд, ни Джонни никогда этого не делали.

— Меня нанял ваш парень, мэм, но если я вам не по нраву, я не останусь и вернусь в город. Дело в том, что я сидел в тюрьме.

Ма с минуту внимательно смотрела на него.

— Наймом занимается Том, — только и бросила она. — Я считаю, он должен приучаться к ответственности.

— Значит, все в порядке, мэм. — Он в нерешительности помолчал. — Меня зовут Райли, мэм.

Мы вымыли руки в жестяном тазу, и, когда вытирались полотенцем, Райли сказал:

— Ты мне не говорил, что твоя мать такая красивая.

— А зачем мне это говорить? Я не видел для этого причины.

Он бросил на меня быстрый взгляд, а потом кивнул:

— Ты прав, парень. Это не мое дело. — И через минуту добавил: — Просто я удивился.

— Она вышла замуж, когда ей еще шестнадцати не было, — сообщил я.

За ужином мы все больше молчали — обсуждать домашние дела в присутствии постороннего не хотелось, а приставать с расспросами к человеку, вышедшему из тюрьмы, я считал неудобным. Поговорили немного о том, что давненько нет дождей и что у нас на ранчо всегда достаточно воды. Покончив с едой, он спросил:

— Не возражаете, если я буду курить?

Спорим, что с таким вопросом впервые в жизни обратились к моей ма. Па, например, полагал в порядке вещей, если другие мужчины, приходя к нам, запросто начинали курить, не попросив у ма разрешения, однако ма приняла вопрос незнакомца так, словно привыкла к такому обращению.

— Пожалуйста, курите, — разрешила она.

Если подумать, это звучало довольно приятно.

— Скотоводство дает хорошую прибыль?

— Последние два-три года довольно мало стало молодняка, но Эд и Джонни уверяют, что у нас в горах развелось слишком много львов. Приходится мириться с тем, что львы наносят ущерб.

— Много земли и достаточно воды, — заметил Райли, — дела у вас должны идти хорошо.

Когда он ушел в пристройку, ма начала собирать посуду.

— Как это случилось, что ты его нанял, Том?

Тут я и ей поведал про солового и про то, что подумал, когда увидел Райли, и она заулыбалась.

— Думаю, ты хорошо усвоил урок, Том. Мне кажется, это хороший человек. — А потом добавила: — Может, он и сидел в тюрьме, но воспитан отлично.

В устах моей ма это звучало величайшей похвалой. Она придавала огромное значение хорошим манерам.

Немного позже я рассказал ей о разговоре, который состоялся у меня с Эдом Шифрином и шерифом Расселом, а когда я в своем рассказе дошел до того места, где Райли велел Расселу передать Куперу, чтобы тот пришел с ним повидаться, я сразу увидел, что ма забеспокоилась. Среди работников Купера было несколько весьма опасных парней, и нам не хотелось иметь с ними дело.

Через год после того, как убили отца, кто-то из них пытался приударить за моей ма, но она быстро их отвадила.

На рассвете следующего дня, натягивая сапоги, я услышал стук топора и, выглянув за занавеску, увидел Райли, а рядом с ним — кучу дров. Он, безусловно, умел держать в руках топор, но больше всего меня удивило то, что он вообще взялся за это дело. Ведь большинство ковбоев убеждены, что их обязанность — только ездить верхом, и потому отказываются от всякой другой работы, не желают даже забивать колья.

В этот день с утра все ладилось, и мы выехали из дому на час раньше, чем мне когда-либо удавалось при Эде и Джонни, и к полудню уже согнали в долину семьдесят голов, вот только молодняка действительно оказалось совсем мало. Кто бы ни был этот человек, я сразу понял, что нанял настоящего работника. Он ездил на отцовском гнедом мерине и прекрасно управлял норовистой лошадью, а также здорово пользовался арканом.

В следующие три дня мы трудились как одержимые. Райли вставал чуть свет и не слезал с лошади допоздна, а я, как хозяин, не мог от него отставать. Так мы работали только с отцом — наравне, во всем помогая друг другу. Я даже представить себе не мог, чтобы человек так быстро освоился с новым местом. Время от времени, поднявшись на вершину какого-нибудь холма, он останавливался и долго вглядывался в даль, как бы изучая окрестности. Иногда задавал какой-нибудь вопрос, но чаще просто смотрел.

На третий день мы развели небольшой костерок, чтобы сварить кофе, и стали разворачивать еду, которую приготовила нам ма.

— Ты говорил, что твоего отца убили. Как это произошло?

— Мы с матерью этого не видели. Па ездил к Куперам по каким-то делам, а потом вернулся в город, чтобы купить для матери что-то из платья и припасов. Когда он привязывал мешок к седлу, к нему пристал какой-то незнакомец; у них завязалась ссора, и парень застрелил отца.

— А что, он не имел оружия?

— Имел, сэр. Па всегда носил с собой револьвер, только не для того, чтобы стрелять в людей. Он мог убить воровку лисицу или лошадь, которая его сбросила, а у него застряла нога в стремени.

— Ты, случайно, не слышал, как звали того незнакомца?

— Слышал, сэр. Его звали Кэд Миллер.

В тот день к нашему костру вдруг явились Эд Шифрин и Джонни Лофтус. Я очень удивился их визиту, поскольку они никогда не заезжали так далеко — это случалось, только если они работали у нас, но тем не менее сейчас они спустились в долину, как раз когда мы только что потушили костер.

Райли услышал их раньше, чем я: он смотрел в сторону гор, словно ожидая кого-то другого. Особенно внимательно всматривался в деревья и камни, за которыми мог спрятаться человек.

У обоих за поясом торчали револьверы. Что до Райли, если у него и было оружие, то широкая куртка из воловьей кожи как раз его прикрывала, и я не мог ничего разглядеть. Однако в тот момент я не думал о том, вооружен ли он. Эта мысль пришла мне в голову позже.

— Ты все еще здесь? — спросил Шифрин. Его тон свидетельствовал о том, что он ищет ссоры. — А я думал, что ты уже давно смотался отсюда.

— А мне тут нравится, — ответил Райли приятным светским тоном. — Здесь красивые места и люди славные. Правда, коров не так много, как можно предположить, но все они тучные.

— Что ты имеешь в виду? Почему это коров не так много?

— Следовало, наверное, сказать: не коров, а телят. Не так много телят, как можно было ожидать, но вот когда мы соберем весь скот и загоним коров в коррали, тогда и выясним, куда они девались.

Шифрин посмотрел на Джонни:

— А как насчет щенка?

Джонни пожал плечами:

— Черт с ним, со щенком.

Я ничего не понял из этого обмена репликами, а вот Райли, по-видимому, догадался.

— Я бы на вашем месте, — заявил он, — точно выяснил, чего хочет Купер. Вы уверены, что ему нужно именно это? Насчет парня и вообще.

— Куда ты клонишь?

— Вы что-то не то затеяли. Вам не удастся сделать так, чтобы это выглядело естественно. Парень-то ведь безоружен. Нет, ребята, вы не знаете, как творятся такие дела.

— Может, ты лучше знаешь? — угрожающе осведомился Шифрин.

— Пайк Купер. Именно так его звали в прежние времена. Он никогда не рассказывал, почему ему пришлось уехать из округа Пайк, что в Миссури? Очень интересная история.

То, как свободно говорил Райли, встревожило этих парней. Они уже не чувствовали себя так уверенно, как поначалу.

— И раз уж мы об этом заговорили, пусть-ка он вам поведает, почему вообще покинул Штаты.

Ни тот, ни другой, по-видимому, не знали, как поступить. То, что Райли, как оказалось, знаком с Купером, их насторожило, и Джонни забеспокоился. Он то и дело посматривал на меня, но я не опускал головы и смотрел прямо ему в глаза, и это тоже ему не нравилось.

— Спросите, спросите его об этом. А еще скажите, чтобы не посылал сопляков, когда речь идет о мужском деле.

— Что ты хочешь сказать? — взвился Шифрин.

Его мощная фигура приняла угрожающий вид. Он старался казаться по-настоящему крутым парнем. Обычно этот фокус ему удавался, но почему-то сейчас, когда пришлось встать лицом к лицу с Райли, он уже не выглядел ни большим, ни крутым.

— Это означает: убирайтесь-ка вы отсюда и дуйте без остановки, пока не приедете к Пайку Куперу. А Пайку скажите, если он задумал грязное дело, пусть и пачкается сам.

Парни не знали, как им поступить. Они собирались действовать решительно, даже попытались, однако на Райли это не произвело никакого впечатления. Они явились, чтобы затеять ссору, но теперь ни тот, ни другой не решались начать, боясь, как бы не остаться в дураках. А может, все дело в том, что Райли нисколько не беспокоился? Оба они считали, что у Райли есть еще кое-что в запасе.

— Будь уверен, он так и сделает, — со злостью бросил Джонни. — Купер сам займется тобой, вот увидишь.

Они уехали; Райли молча наблюдал за тем, как два всадника спускались по склону, а потом предложил:

— Давай-ка возвращаться домой на ранчо, Том. Я понимаю, что еще не время. Но нам лучше находиться дома, когда явится Купер.

— Он не явится. Мистер Купер куда-нибудь ездит только тогда, когда сам того пожелает.

— Обязательно приедет, — заверил Райли, — разве что сначала пошлет Кэда Миллера.

Когда он произнес это имя, я посмотрел на него с удивлением:

— Но ведь это тот самый человек, который убил моего отца!

Мы поужинали тихо и спокойно. А поскольку вернулись раньше обычного, Райли, используя последний светлый час, оставшийся до захода солнца, занялся починкой ворот, которые расшатались. Он принадлежал к тому типу людей, которые не любят сидеть сложа руки.

За ужином он сказал моей ма:

— Благодарю вас, мэм, я горжусь тем, что мне пришлось у вас работать.

Ма покраснела.

На следующее утро она вышла к завтраку нарядная, собиралась ехать в город. Мне она заметила только:

— Твой отец учил тебя крепко стоять за то, что ты считаешь правильным. И еще — хранить верность друзьям.

В городе везде толпился народ. Кто-то что-то прослышал, и люди, чтобы не пропустить самое интересное, старались находиться на улицах или в лавках; всех даже перестали волновать домашние заботы.

Когда мы ставили нашу повозку у старика Тейлора, он нагнулся ко мне и прошептал:

— Передай своему приятелю, что в городе появился Кэд Миллер.

Ма услышала и резко повернулась в его сторону:

— Как он выглядит?

Тейлор колебался, нервно переминаясь с ноги на ногу. Он не решался заговорить, не зная, зачем матери это понадобилось.

— Я задала вам вопрос, мистер Тейлор. Вы, кажется, дружили с моим мужем?

— Э-э-э… это верно, мэм. Был его другом. Полагаю, я и ваш друг тоже.

— Совершенно верно. А теперь говорите.

И он ей описал Миллера.

Стояло теплое тихое утро. Я остался возле отеля, а ма отправилась покупать какие-то женские штучки, которые неловко выбирать при мужчине.

На скамьях перед отелем я не нашел ни одного свободного места, так что стоял, прислонившись к стене дома на углу соседнего переулка. Минуту спустя за углом того самого дома, в переулке, появился Райли, и я услышал его шепот:

— Не оборачивайся, парень. Что, Купер уже появился?

— Пока нет, но в городе Кэд Миллер.

— Послушай, Том, только для твоего сведения, — продолжал Райли. — Я хочу, чтобы ты знал. Я сидел в тюрьме за то, что убил человека, который застрелил моего брата. А до этого служил младшим судебным исполнителем в Соединенных Штатах. — Он нерешительно помолчал. — Вот, пожалуй, и все.

На улицах никто особенно по разговаривал — все ждали. По дороге с грохотом проехала бричка и скрылась, подняв облако пыли, которая медленно оседала на землю. Рыжий пес лениво плелся в поисках тени. Я увидел ма, которая шла по другой стороне улицы, и не успел подумать, что это она там делает, как на въезде в город показались Куперы. Старик сидел на козлах новенькой, сверкающей лаком повозки, сыновья скакали рядом по обе стороны.

Купер остановил лошадей у отеля и вылез из повозки. Сыновья, как обычно, держались развязно и чванливо, ухмыляясь в предвкушении забавы. Старик подошел к отелю, достал сигару из жилетного кармана и откусил кончик. Жесткий взгляд его выцветших глаз остановился на мне.

— Слушай, парень, где твой работник? Насколько понял, он хотел со мной встретиться.

— Пусть он сегодня же убирается из города, а не то его вынесут, — громко заявил Энди Купер.

Старик сунул сигару в рот. Он зажег спичку, собираясь закурить, и в этот момент я услышал, как возле меня хрустнул гравий под сапогом, и понял, что это Райли. Купер выронил спичку, так и не закурив, он просто стоял и смотрел мимо меня на Райли.

— Ларк! — Купер чуть не подавился, произнося это имя. — Я и не заметил, что это ты.

— Ты помнишь, что ясказал тебе, когда велел убираться из Штатов?

Купер не видел никого, кроме Райли, которого он называл Ларком. Он просто не соображал, что делается вокруг. Я не мог оторвать глаз от его лица — трудно даже представить, что взрослый человек способен так испугаться.

— Я обещал, если ты когда-нибудь встретишься на моем пути, я тебя убью.

— Не делай этого, Ларк, у меня семья — два сына. У меня есть ранчо, я богатый человек.

— У этого мальчика был отец.

— Ларк, не делай этого!

— С тех пор как умер его отец, прошло уже три или четыре года. Насколько я понимаю, ты начал красть его коров еще на два года раньше. Считай, пятьсот голов.

Купер смотрел на него, не отрывая глаз, а сыновья старика, казалось, не могли поверить тому, что происходило.

— Напишешь купчую на пятьсот голов, а я подпишу ее в пользу его матери. А потом выпишешь чек на семь тысяч фунтов, мы с тобой перейдем через улицу и вместе получим по нему деньги.

— Хорошо.

— И ты заявишь, что нанял Кэда Миллера, чтобы он убил отца этого мальчика.

— Я не могу этого сделать. Я не буду.

— Пайк, — терпеливо уговаривал его Райли, — в суде ты, возможно, и выиграешь дело, но ведь сам прекрасно знаешь, что со мной тебе не тягаться. Не заставляй меня доставать мой револьвер.

Купер стоял с таким видом, будто он вот-вот потеряет сознание. Он стал похож на школьника, которого только что уличили во вранье. Я думаю, он знал о Райли что-то такое, что заставило его смертельно испугаться, и он не смел с ним спорить. А что до револьвера — ну, это только разговоры. Разве кто-нибудь видел, что у Райли за поясом?

— Ладно, — выговорил наконец Купер так тихо, что его едва услышали окружающие.

— Па! — Энди схватил отца за руку. — Что ты такое говоришь?

— Молчи, щенок! Говорят тебе, заткнись.

— Ходят слухи, что здесь в городе Кэд Миллер? — продолжал Райли. — Скажи ему, чтобы вышел сюда, на улицу.

— Никому ничего не нужно говорить, — раздался голос моей ма.

Толпа расступилась, пропуская Кэда Миллера, за которым шла моя мать с двуствольным дробовиком в руках. И уж конечно она держала его не для забавы. Я однажды видел, как она засадила из него по леопарду, который забрел к нам во двор. Его просто разорвало на части.

Шерифу Бену Расселу весьма не по вкусу пришлась вся эта история, однако ему ничего не осталось делать, кроме как арестовать Кэда Миллера. Когда стало ясно, что старик Купер струсил, его сыновья уже ничего не могли сделать. И вообще все в городе поняли, что Куперам пришел конец.

Когда все вместе мы вернулись домой, я спросил:

— Почему Купер называл вас Ларком?

— Меня зовут Ларкин Райли.

— И у вас даже нет оружия?

— Человек должен научиться обходиться без оружия. А когда имеешь дело с трусом, оно и не нужно. — Он свернул себе самокрутку. — Купер знал, что я слов на ветер не бросаю.

— Но вы действительно были в тюрьме?

Он сидел на приступке, рассматривая свои руки.

— Так случилось. Десять или пятнадцать лет назад то, что сделал я, все считали в порядке вещей, иначе никто не поступал. Но потом появились законы, и мне пришлось с ними познакомиться.

Из комнаты вышла ма и встала на пороге.

— Ларкин… Том… ужин готов.

Мы поднялись, и Ларкин сказал:

— Том, я думаю, сегодня мы будем работать на нижнем пастбище.

— Да, сэр, — ответил я.

ДОЛЯ ДЛЯ НЕГОДЯЯ

Мой чалый одолел подъем, и мы с ним оказались на гребне, тут-то я и увидел эту девушку. Она стояла достаточно далеко, но когда ты находишься в дикой пустынной местности, то привыкаешь сразу замечать все странное, а девушка стояла у тропы, словно ожидая дилижанса. Беда только в том, что на этой тропе отродясь не было ни одного дилижанса — редкий всадник проедет да фургоны с каким-нибудь грузом, вот и все.

При себе я имел пятьдесят фунтов золота, и мне предстояло еще три дня пути, так что я не жаждал встречаться с людьми. Часто оказывается, что дикая местность, даже самая суровая и труднодоступная, менее опасна, чем плотно населенная. Но женщине все же не годится стоять посреди этих первозданных пустынных гор.

Мы, Сэкетты, начинали носить ружье, как только вырастали настолько, что могли поднять его с земли. В четырнадцать лет я проехал от Камберлендского ущелья в Теннесси до гор Пайн-Лог в Джорджии, питаясь мясом кугуаров и запивая его водой из ручья. Этих кугуаров я убивал сам.

В пятнадцать я уже стал ростом со взрослого мужчину, вступил в армию северян и участвовал в сражении при Шилоу, а после того как наш отряд сдался в плен по вине одного дрянного полковника, меня, в числе других, обменяли и послали в Дакоту воевать против сиу.

В девятнадцать лет я оседлал нашего чалого и направил его на Запад, чтобы попытать счастья в тех краях, где моют золото, однако у меня ничего не выходило. Всем и каждому в нашем лагере попадались золотые крупинки — всем, кроме меня. И мне приходилось подтягивать пояс все туже и туже, поскольку мне нечего было есть. И это продолжалось до тех пор, пока к моему костру не подошли четверо.

Самое скверное заключалось в том, что я ничего не мог им предложить. Я сидел у костра, поставив на огонь кофейник, чтобы люди не знали, что у меня нет даже кофе и в кофейнике нет ничего, кроме воды. Мне очень хотелось их угостить, однако пришлось со стыдом признаться, что у меня только сейчас кончился кофе — на самом деле это случилось три дня назад. К тому же я уже зверски оголодал, и моему желудку наверняка казалось, что мне перерезали глотку.

— Послушай, — начал Сквирс, — тебе уже давно не везет, никто не подумает, что у тебя есть золото. Если ты сегодня уедешь из лагеря, все будут уверены, что тебе это дело оказалось не по зубам и ты решил смотать удочки. Таким образом, если ты возьмешь наше золото и отвезешь его в Хардивилл, никто ничего не заподозрит.

Эти бедные трудяги, что стояли передо мной, намыли довольно много золотого песка, но они слыхали о Куперах и потому беспокоились. У троих были семьи, и вполне заслуженное ими золото означало для каждого из них очень много — образование детям, дом для жены и начальный капитал для себя самого.

Задача состояла в том, как перехитрить Куперов.

— Мы дадим тебе сто долларов, если ты доставишь золото.

В самом лучшем случае у меня уйдет на дорогу пять дней. Выходит, по двадцать долларов в день. На такие деньги можно купить жратвы, которой хватит до Калифорнии, или даже вернуться сюда с хорошим запасом еды.

В животе у меня было так же пусто, как в шурфе на моем участке, и у меня, похоже, не осталось выбора. Куперы там или не Куперы, а мне предлагали самые верные сто долларов, которые я когда-либо мог заработать. Все это мне устроил Билли Сквирс, мы дружили с тех самых пор, как я застолбил участок на этом ручье.

Джим Ходж, Уилли Мэндер и Том Пэджет стояли вокруг, ожидая моего решения, и я наконец кивнул:

— Я, конечно, это сделаю и даже рад, что есть такая возможность. Вот только вы ведь меня не знаете, и…

— Сквирс за тебя поручился, — перебил Пэджет. — Мыто, верно, с тобой не знакомы, а Сквирс тебя знает и твою семью тоже. Если он утверждает, что ты честный человек, значит, больше не о чем и говорить.

— Зато у тебя есть шанс получить заявку, — вмешался в разговор Сквирс. — А терять тебе нечего.

— Да-а, ведь двух человек, которые выехали из лагеря с золотом, нашли мертвыми возле тропы. Их подстрелили, как отстреливают молодых бычков. И один из них Джек Уокер, я его хорошо знал. И никто из них не имел столько золота, сколько повезу я.

— Возьми вьючную лошадь, — посоветовал мне Сквирс, — и погрузи все свое снаряжение. — Он огляделся вокруг и понизил голос: — Похоже на то, что кто-то у нас в лагере шпионит в пользу Куперов, но о тебе никто не будет знать, кроме нас, а мы все заинтересованные лица.

Позже, когда они ушли, Сквирс сказал:

— Надеюсь, ты не против, что я сообщил им о твоей семье. Они и так бы тебе поверили, но мне хотелось, чтобы им было спокойнее.

И вот я собрал свои пожитки и поехал, и в моей седельной сумке лежало пятьдесят фунтов золота. Посчитайте, сколько это, если в то время платили по тысяче долларов за фунт. В кармане — письмо, подписанное всеми четырьмя ребятами, где говорилось, что если я доставлю золото на место, то получу сто долларов. У меня еще никогда не водилось столько денег сразу с тех пор, как началась война, мне даже десять долларов казались крупной суммой.

А теперь эта женщина, стоявшая у дороги, сулила мне кучу неприятностей. Па постоянно предостерегал нас, парней, чтобы мы держались подальше от женщин.

— Они, конечно, будут вас волновать, — говаривал он, — так что любите их, а потом бросайте. Вот как надо поступать! Не связывайтесь вы с этой породой. У каждой из них в запасе столько разных штучек и фокусов — куда там мартышке, что скачет по деревьям.

— Не верь ему, Телль, — возражала мать. — С женщиной нужно только прилично обращаться. Веди себя с женщиной так, будто она твоя сестра, слышишь?

А па на это отвечал:

— Есть два сорта женщин, Телль, плохие и хорошие, и можешь мне поверить, хорошая женщина причинит человеку гораздо больше хлопот, чем плохая. Держись-ка ты подальше от всяких.

Я и старался. Мне доводилось иметь дело с горными кошками и медведями, с мускусными крысами и оленями, я даже знал кое-что о лошадях и коровах, а водиться с женщинами мне не приходилось. Вот Оррин, мой брат, он играл на скрипке и умел петь, а эти скрипачи и певуны, они умеют обходиться с женским полом. А я, когда у нас дома появлялись незнакомые женщины, просто уходил в горы.

На этот раз я, похоже, попался. Как я мог отвертеться? Однако я не собирался убегать. Всякой женщине, которая одиноко чего-то ждет в дикой местности, грозит беда. Только теперь от волнения меня даже пот прошиб. Мне еще никогда не случалось близко к ним подходить.

Хуже всего то, что по моим следам кто-то ехал. Я открыл это недавно, когда оглянулся назад.

Когда человек едет по незнакомой местности, ему обязательно надо время от времени остановиться и оглянуться назад, чтобы запомнить вехи, по которым он будет ориентироваться на обратном пути.

Итак, оглянувшись, я увидел, что в воздухе висит небольшое облачко пыли. Пыль не оседала. Это. означало, что за мной кто-то следит, и этот кто-то вполне мог быть человеком Куперов.

Но в тот момент я, кажется, охотнее бы встретился с Куперами, вместо того чтобы заниматься этой женщиной, а мой негодяй чалый вез меня прямехонько к ней.

Самое скверное заключалось в том, что она оказалась жутко хорошенькой. Лицо ее покрывал легкий загар, но все равно она была очень даже миловидна.

— Как поживаете? — обратилась она ко мне, будто мы встретились где-нибудь на улице в Нэшвилле. — Скажите, не могли бы вы подвезти меня до Хардивилла?

Надвинув шляпу на самые глаза, я огляделся, однако ни лошади, на которой она могла бы доехать до города, ни каких-либо признаков жилья или хотя бы лагеря не заметил.

— Отчего же, мэм, я так полагаю, это возможно. — Я спрыгнул на землю, подумав, что, если мне предстоят осложнения, нужно сразу же положить поближе мой тяжелый кольт, чтобы в случае нужды быстро его вытащить. — Груза у меня немного, так что я вполне могу ехать на вьючной лошади, а вы сядете на моего чалого боком, как на вашем женском седле.

— Я очень благодарна, — вымолвила она скромно.

Прежде всего я подумал, что это ловушка. Кто-то, кто знал, что я везу золото, доставил сюда эту женщину, чтобы она помогала им — я не мог понять, как она здесь оказалась. Вокруг я не видел никаких следов, кроме ее собственных. Но потом вдруг заметил тоненький столбик дыма, который поднимался из-за камня.

— У вас там костер?

— Ночью было очень холодно.

Тут она заметила мой взгляд и улыбнулась.

— Да, я провела там всю ночь. — Ее большие голубые глаза смотрели прямо на меня. — И прошлую ночь тоже.

— Не очень-то подходящее местечко.

Она держалась немного церемонно, но все равно эта умненькая смышленая девчонка пришлась мне по сердцу. А такие платья, как на ней, из хорошего материала, купленного в лавке, я видел в северных городах, когда служил в солдатах. В наших краях носили больше домотканое или сшитое из кожи.

— Вы, наверное, спрашиваете себя, что я тут делаю?

— Ну а как же? — Я невольно ухмыльнулся. — Что верно, то верно, тут не шибко подходящее место.

— Не следует говорить «шибко», это неправильно. Нужно сказать «не очень».

— Спасибо, мэм. Я ведь никогда не ходил в школу, знаю только то, чему мать меня научила. Вот и не умею правильно говорить.

— Но читать и писать вы, наверное, умеете?

— Нет, мэм, не умею.

— Но это ужасно! Каждый человек должен уметь читать. Не знаю, что бы я делала в последние несколько месяцев, если бы не могла читать. Просто сошла бы с ума.

Приспособив для нее седло, я помог ей сесть на лошадь.

— Мэм, я лучше предупрежу вас заранее. Здесь могут случиться всякие неприятности, так что вы имейте это в виду. Может, совсем не так уж и хорошо, что я вам помогаю. Может, вам будет только хуже… — Мы тронулись в путь, и я, обернувшись через плечо, посмотрел на нее: — За мной кто-то гонится. Сдается мне, что это бандиты Купера.

Хуже всего, что я потерял время. Надвигалась ночь, а у меня на руках оказалась эта незнакомая девица. Па, бывало, говорил, что женщины используют самые хитрые способы, чтобы заполучить себе мужчину, но я никогда не думал, что одна из них вдруг окажется передо мной на пустынной дороге. К тому же такая хорошенькая, как эта.

Кроме всего прочего, она была из благородных. Всякий увидел бы господскую стать, только посмотрев, как она сидит на моей кляче, словно это кровный жеребец, а она едет среди толпы на ярмарке рядом со мной, гордо вскинув голову.

— Вы от кого-то убегаете, мэм? Не хочу быть непочтительным, но пустыня… это не шибко — простите, — не очень подходящее место для такой миленькой барышни, как вы.

— Благодарю вас, — произнесла она, еще чуть выше приподняв свою гордую головку. — Да, я убегаю. Я ушла от своего мужа. Это бесчувственный грубиян. Он офицер, служит в Форт-Уиппле.

— Он очень расстроится, что вы ушли от него, мэм. Наши места глухие. Я нисколько не завидую этим ребятам, что служат в дальних фортах, можете мне поверить. Там так одиноко.

— Ну конечно! Разве это подходящее место для женщины? Как он мог привезти сюда молодую жену? Хорошенькое дело! Неужели он воображал, что я стану жить в таких условиях? В доме с земляным полом и вообще?

— Что он сказал, когда вы от него ушли?

— Он об этом еще не знает. Я ездила в Эренберг, а когда мы возвращались назад — я просто не могла больше этого выносить, — взяла и вышла из фуры. Знаете, специальные армейские фургоны, в которых перевозят раненых? В ней я путешествовала. Мне надо добраться до Хардивилла, а там сяду на поезд и поеду домой.

Когда я обернулся, чтобы взглянуть на дорогу, пыли в воздухе уже не было, и я понял, что пришла беда. Если бы за нами ехали солдаты, отправленные на поиски женщины, они бы так внезапно не остановились; я предположил, что преследователи обогнали нас и теперь поджидают впереди, устроив какую-нибудь ловушку, поэтому я быстро свернул в ущелье, изменив направление. Двигаться мы старались медленно, чтобы не поднимать пыли.

Нас окружали пески, но через них шла узкая тропка, проложенная оленями или другими животными, и мы поехали по ней. Через час я обернулся и увидел довольно большое облако пыли около того места, где я нашел эту дамочку. Я снова круто развернулся, взяв противоположное направление. К северо-западу от того места, где мы находились, возвышалась столовая гора, составляющая часть длинного горного хребта.

— За нами гонятся, мэм, — сообщил я, — а эти Куперы лихие ребята, они не слишком задумываются над тем, что делают. Я не могу допустить, чтобы вы попали к ним в руки. Так что придется удирать. Если не получится, вступим в переговоры или будем драться, это как им будет угодно. Не отставайте от меня, мэм.

— Мне нечего бояться, — заявила она. — Я жена офицера американской армии.

— У нас на Западе мужчины обычно внимательны по отношению к женщинам, — согласился я. — Однако особо не рассчитывайте на то, что вы жена офицера. Всего неделю назад Куперы расправились с двумя офицерами, попросту убили их, мэм. Им ровным счетом наплевать, кто вы такая, кроме того, что вы женщина. И им не часто доводится видеть таких хорошеньких.

Она подъехала вплотную ко мне:

— Боюсь, что я недооценила ситуацию.

— Согласен, мэм, это часто случается с людьми.

Нам оставалось добрых два дня пути до Хардивилла, конечного пункта навигации на Колорадо, и там нас не ожидало ничего хорошего. В последний раз, когда я туда наведывался, там стояло три или четыре дома и народу не густо.

Никто не знал, сколько в городе Куперов. Говорили разное, кто считал, что пять, а кто — девять. Ходили слухи, что это отщепенцы, которые бежали из Штатов на территорию чероки, и что они очень опасны.

Мы старались двигаться незаметно, выискивая седловины, по которым намеревались перебраться через хребет, не поднимаясь на вершины, где бы нас сразу же засекли. Начинало темнеть, отовсюду поползли длинные тени, и когда мы приблизились к восточному склону столовой горы, до которой я и стремился добраться, мы оказались в глубокой тени.

Разыскав проход вокруг горы, мы обогнули ее и увидели, что западный ее склон весь полыхает, залитый лучами заходящего солнца, — жутко красивое зрелище. Дул свежий ветерок, но я быстро нашел, что искал, — место, где мы остановились на ночь.

Когда человек ищет место для лагеря, зная, что его преследуют, ему приходится многое учитывать: и как костер развести, чтобы дым не встал столбом над горой, и как выбраться оттуда незаметно, чтобы твой силуэт не обозначился на фоне неба. Я нашел такое место, и, судя по его виду, до меня им уже не раз пользовались индейцы.

У этой горы с одной стороны обвалился край, образовав крутой склон. Ехать по нему верхом можно, однако полдороги лошади пришлось бы скользить, присаживаясь на зад. Отвесная стена горы поднималась примерно на триста футов, но там, где произошел обвал и начинался склон, образовалась выемка, прикрытая кустами и обломками камня.

Она представляла собой пол-акра земли, поросшей травой; в конце поляны росло несколько корявых кедров. На этой поляне я и помог женщине спешиться.

— Мэм, мы проведем ночь здесь. Говорите потише, старайтесь, чтобы железо не звякало о железо, и ходите осторожно, чтобы не катились камни из-под ног.

— Они так близко?

— Точно не знаю, мэм, но нам следует надеяться на лучшее и ожидать худшего. Па учил меня, что нужно рассчитывать именно так.

Расседлав лошадей, я взобрался на один из громадных камней, чтобы осмотреться. Чтобы иметь правильное представление о местности, нужно осматривать ее не только при дневном свете. Нам многое говорят тени, а в чистом воздухе раннего утра или позднего вечера видишь то, что днем мешает разглядеть солнце. Настоящий следопыт лучше всего видит и предпочитает изучать местность вечером, поскольку тени показывают, где находятся низкие места, он может обнаружить ущелья и провалы, зачастую для того, чтобы их благополучно миновать.

Па, которому приходилось охотиться с Бриджером и Карсоном, никогда не упускал случая втолковать нам, ребятам, как ориентироваться на местности.

Закончив разведку, я слез с камня и расчистил место, убрав хвою и листья под одним из кедров, который, казалось, склонился над нами, образовав нечто вроде арки. Я развел такой крошечный костер, что он мог бы поместиться в двух ладонях — если нужно стряпать, хватит и такого. Дым же, проходя сквозь ветви дерева, рассеется настолько, что будет совсем не виден.

— Я родился в Теннесси, — сообщил я ей, — меня зовут Телль Сэкетт.

— А я Кристин Мэллори, родом из Делавэра.

— Как поживаете, миссис Мэллори? Если встречаешь человека из Делавэра, он чаще всего оказывается индейцем. Они хорошие проводники и отлично дерутся.

Я достал свои припасы, и мне стало стыдно. Меня снабдил Сквирс, когда я отправился в путь. Все, чем я располагал, — молотые бобы с цикорием вместо кофе да немного вяленого мяса и муки.

Сварив кофе, я налил его в свою чашку и протянул ей:

— Миссис Мэллори, это, конечно, не то, к чему вы привыкли, но ничего другого у нас нет.

Она пригубила, и, честное слово, если бы не ее хорошее воспитание, уж точно выплюнула бы, но она проглотила и потом еще немного отпила.

— Приятно, что горячий, — улыбнулась она, и я тоже изобразил улыбку.

По правде говоря, что еще я мог сказать?

— Обязательно попробуйте вяленого мяса, — угощал я. — Если подержать его немного во рту, а потом разжевать, оно даже вкусное. Кроме мяса, у нас есть только холодный хлеб.

— Что?

— Холодный хлеб… Это не ваша пища. Правда, то, что у меня, это не совсем по-индейски. Так ее готовят только белые. Подсушивают зерно и размалывают с добавлением корицы. Муку разводят в воде и пьют. Очень питательно. На таком рационе можно ехать и ехать, многие мили. Моему па, когда он был в Монтане, пришлось однажды целых две недели питаться исключительно этой пищей. А всего-то он имел две-три кварты сухой муки.

Когда я в последний раз осматривался, то заметил отблеск далекого костра.

Стоя у входа в наше убежище и глядя на появлявшиеся звезды, я задумался об этой женщине и о том, будет ли когда-нибудь такая женщина у меня. И пришел к выводу, что это весьма мало вероятно. Мы, Сэкетты, валлийцы, происходим из Уэльса, мы гордые люди, только у нас почему-то никогда ничего не бывает. Богу не угодно дарить нас земными благами. Все, что у нас есть, — это мы сами, наша сила и стремление ступать по земле честно и гордо.

А эта девушка куда-то от кого-то бежит, что само по себе непорядок. Когда я вернулся к костру, она сидела возле него, съежившись, завернувшись в одно из моих одеял. Набрав кедровых веток и травы, я устроил ей постель с краешка, возле огня.

— Хорошо пахнет, — улыбнулась она.

— Это кедр и еще один такой смолистый кустарник, который пахнет креозотом. Некоторым он не нравится, они называют его «маленькая вонючка». А индейцы используют его против ревматизма.

Некоторое время мы оба молчали, а потом я заметил:

— На костре из креозота хорошо стряпать бобы, он придает им приятный привкус. Вы когда-нибудь попробуйте, после этого все остальные бобы будут вам казаться безвкусными. — Огонь потрескивал, я добавил в костер несколько сухих веточек и потом добавил: — Нехорошо, что вы так от него ушли. Он, верно, жутко беспокоится.

Она посмотрела на меня через костер холодно и вызывающе:

— Это не ваше дело.

— Миссис Мэллори, после того как вы навязались на мою шею, это стало и моим делом. Когда девушка выходит замуж за солдата, она должна быть готова вести такую жизнь, которую ведут солдаты. А у вас, мэм, сдается мне, мужества не хватило, вы и сбежали, испугались грязных полов. Если женщина любит своего мужа, она не станет обращать внимания на такие пустяки, а вы, мэм, избалованы. Просто избалованы.

Она поднялась на ноги и стояла, холодно и высокомерно глядя на меня, словно она Бог весть какая персона.

— Если вам не нравится мое общество, я уйду.

— Никуда вы не уйдете. Прежде всего, вы не имеете понятия о том, где находитесь и как попасть туда, куда вам нужно. Вы умрете от жажды, если до того не попадете в когти ко льву.

— Ко льву?

— Да, мэм. — Я в общем-то ее не обманывал, потому что где-то в Аризоне точно охотился лев. — А кроме того, здесь полно змей, и ночью вы их не увидите, заметите только тогда, когда наступите. — Она стояла в нерешительности, потеряв уверенность в себе, а я продолжал, желая довести свою мысль до конца: — В этих краях женщине нужен мужчина, непременно нужен. Но и мужчине нужна женщина. Как вы думаете, как сейчас себя чувствует ваш муж? Жена осрамила его перед всеми, убежала из дому, как ребенок.

Она снова присела к огню, однако на меня смотрела сухо и непримиримо.

— Я буду вам благодарна, если вы меня доставите в Хардивилл. Я не собиралась навязываться вам на шею, как вы изволили выразиться. И я с удовольствием заплачу сам за ваши хлопоты.

— У вас не шибко много денег.

— Не смейте говорить «шибко», — буркнула она.

— Благодарю, мэм, — сказал я, — но теперь неплохо было бы вам чуток поспать. Завтра нам надо проехать пять, а лучше десять миль, и у меня не будет возможности возиться с усталой дамочкой. Вам придется крепко сидеть в седле, а не то я брошу вас в пустыне.

— Вы не посмеете.

— Очень даже посмею, мэм, можете быть уверены. Оставлю вас здесь, и визжите сколько вам угодно, все равно это вам не поможет. Ложитесь и спите. Как только рассветет, мы снимемся с места, как совы, которые спешат скрыться с первыми лучами солнца.

Взяв ружье, я отправился на разведку и, усевшись на каменную глыбу, стал смотреть и слушать. Огонек по-прежнему мерцал вдали, словно звездочка, упавшая с неба.

Когда я вернулся к костру, она лежала на приготовленной мною постели, закутавшись в одеяло, и, по всей видимости, спала. Ее лицо, на котором играли блики нашего маленького костерка, стало таким спокойным и безмятежным, что она казалась маленькой девочкой.

Еще до рассвета я открыл глаза. Мне потребовалось не более одной-двух минут, чтобы оседлать наших полудиких мустангов. После этого я приспособил для нее седло на вьючной лошади. Груза у меня совсем немного, так что лошадь не будет перегружена. Затем приготовил кофе и разбудил ее, осторожно дотронувшись рукой до ее плеча. Она мгновенно открыла глаза и, увидев меня, чуть не заорала во все горло. Но я ее понимаю и не могу осуждать за это. Рост у меня шесть футов три дюйма, широкие плечи и большие руки, высокие скулы и рожа, прокопченная на солнце, так что меня не отличить от индейца; к тому же я давно не брился — ничего удивительного, что она испугалась.

— Вам нужно хоть немного поесть, — предупредил я. — У вас на все пять минут.

Когда мы выехали, все еще сверкали звезды. И я с удовольствием обнаружил, посмотрев в сторону давешнего костра, что огня не видно.

Время приближалось к полудню, солнце пекло вовсю. Мы перевалили через высокую седловину и выехали на равнину, по которой там и сям росли высокие деревья. Мормоны назвали их «джошуа» — им казалось, что они напоминают человека, воздевшего руки к небу.

Так мы и ехали по той долине, и все утро я не замечал позади нас пыли, и вдруг, совершенно неожиданно, из ущелья показались четыре всадника. Я узнал их сразу — толки о них и о том, как они выглядят, ходили повсюду в наших краях.

— Привет, Куперы! Вы что-нибудь ищете?

Они окинули взглядом Кристин Мэллори, а потом посмотрели на меня.

— Ищем тебя, — усмехнулся один из них, — и то самое золото, а заодно прихватим и красотку, в качестве премии, так сказать.

Как я уже говорил, когда дальше бежать уже некуда, то можно либо разговаривать, либо драться. Лично я предпочитаю разговаривать, и чем дольше, тем лучше.

— Ничего вы не получите, — заявил я. — Меня зовут Телль Сэкетт, а точнее Уильям Телль Сэкетт, поскольку мой папаша сильно уважал этого Уильяма Телля. Мы, Сэкетты, происходим из Камберленд-Гэп, что в Теннесси, и папаша постоянно нам внушал, что никогда не следует ничего отдавать без драки, в особенности когда речь идет о деньгах или о женщине. Ну так вот, — продолжал я, прежде чем они успели вставить слово, — люди говорят, что я не мастер петь, там, или пиликать на скрипке, а что до танцев, то ноги у меня для этого слишком длинные. А вот если с кем подраться, то — пожалуйста, я всегда готов. Вижу, вы, ребята, любите медные пуговицы — вот они, у вас на куртках. Я так полагаю, что пуля из моего 44-го вгонит такую пуговицу в брюхо так глубоко, что доктору придется запрашивать ордер на обыск, чтобы ее отыскать. — Моя лошадь беспокоилась, никак не хотела стоять на месте, а я делал вид, что сдерживаю ее. — Кроме всего прочего, — разливался я соловьем, — здесь со мной жена генерала Джемса Уитфилда Мэллори, и если вы только ее тронете, вам придется уносить ноги с этой территории и как можно скорее, он не такой человек, чтобы оставить дело без последствий, он поднимет на ноги всю пограничную армию, чтобы вас отыскать.

Моя лошадь внезапно забеспокоилась, стала вертеться, и стоило ей повернуться к ним левым боком, как я, воспользовавшись моментом, мгновенно выхватил свой револьвер, и, когда лошадь успокоилась, мой кольт смотрел в их сторону.

Быстро доставать оружие па начал меня учить, заставляя постоянно практиковаться, с тех самых пор, как я настолько подрос, что моя кобура при ходьбе перестала волочиться по земле. «Сын, — говорил он, — если тебе понадобится револьвер, он должен быть у тебя в руке, а не в кобуре».

Они удивились, увидев направленный на них ствол, а Джон Купер прямо-таки взбесился.

— Не воображай, что это тебе поможет, — заорал он. — Ты нам нужен, и мы тебя достанем.

— Вспомним кое-что об этой стране, — бросил я ему, — Каждый человек здесь имеет право на собственное мнение. В данном же случае, если ты окажешься не прав, у тебя уже не будет возможности попытаться еще раз. Впрочем, если желаешь попробовать, доставай свою пушку, и вперед. — Никто не вымолвил ни слова, все молчали, злые как черти, поэтому я продолжал, считая, что любые разговоры лучше, чем драка: — Предлагаю вам пари, Куперы. Бьюсь об заклад, что застрелю троих из вас, прежде чем вы успеете обнажить оружие. А четвертый пускай поторопится, а то как бы и ему не оказаться в их компании.

— Языком-то ты мастер победы одерживать, — проворчал Джордж.

— Считай, что я раскрыл свои карты. Ты имеешь право знать. Обещаю тебе одно: если я не застрелю тебя с первого выстрела, я оставлю тебя лежать где ты есть, пусть за меня докончат дело солнце и орлы-стервятники.

Честно говоря, Куперам не слишком понравились мои слова, тем более что моя лошадь, теперь, когда я перестал беспокоить ее шпорами, стояла совершенно спокойно и попасть в человека с такого расстояния не так уж трудно. А умирать-то никому не хочется.

— Если это действительно жена Мэллори, то что она, интересно, тут делает?

— Она направлялась в Уиппл, — сразу выдал я легенду, — но по дороге заболела, и док посоветовал вернуться в Эренберг. Они попросили меня сопровождать ее туда. Мне приходилось служить вместе с генералом. Он хорошо меня знает.

— Я никогда не слышал о генерале Мэллори, — засомневался Джордж.

— Никогда не слышал о генерале Джемсе Уитфилде Мэллори?! — Теперь я уже и сам поверил своим басням. — Он же помощник генерала Гранта! Учился вместе с Филом Шериданом и Джебом Стюартом в одном классе в Пойнте. Сейчас поговаривают о том, чтобы сделать его губернатором всей территории специально для того, чтобы очистить ее от всяких разбойников и прочей нечисти. Не при даме будет сказано, но все знают его как человека непреклонного, не знающего жалости и весьма строгого. А уж умный какой — все насквозь видит! От него не скроешься, все равно отыщет. Не дай Бог, если на кого рассерчает. Вот жена его говорит, что, если его сделают губернатором территории, он собирается набрать специальный полицейский отряд из апачей. Рассудил так: если эти апачи так ненавидят белых, надо использовать их агрессивность и натравить их на разбойников. Пусть выслеживают их и делают с ними что хотят, никто не потребует вернуть их назад.

— Это не по-человечески, — запротестовал Джордж.

— Такой уж он человек, этот генерал. Такой человек.

Мой верный кольт по-прежнему поглядывал на них, и я сказал:

— Ну, мы поехали дальше.

Показав Кристин, чтобы она отправилась вперед, я двинулся следом, но можете мне поверить, сидел я боком, держа оружие наготове, готовый выстрелить в любой момент. Когда я посмотрел на них в последний раз, они все еще стояли на прежнем месте, продолжая спорить между собой.

Никогда я так много не говорил, с тех самых пор как покинул Теннесси, и ни один псих не мог бы наплести столько чепухи.

Мы добрались до Хардивилла на следующий день около захода солнца, и первым человеком, которого я увидел, когда мы подъехали к лавке, оказался Билли Сквирс.

— Билли, — крикнул я ему, — за мной охотились Куперы! Единственный человек, который мог им капнуть, что я везу золото, — это ты. Тот, кто поехал и сообщил им, должен их ждать здесь, чтобы получить свою долю. Ну так вот, если тебе угодно назвать меня лжецом, то я только провожу эту женщину и сразу же вернусь назад. Но прежде всего имей в виду: они не получили ни крупинки того золота, и ты тоже не получишь.

— Я сам намыл свою долю этого золота, — промямлил он. Выглядел Сквирс довольно уныло.

— Верно, сам намыл. Однако решил, что своего золота тебе недостаточно, вот ты и попробовал заполучить все. Месяц назад или около того Джек Уокер выехал из лагеря, и его укокошили. Я пошлю твою долю золота его вдове и детям, и прибереги свои возражения до того времени, когда я вернусь.

Итак, я вошел в лавку вместе с Кристин Мэллори, а там находились два или три офицера, которые только что сошли с корабля и направлялись в Форт-Уиппл.

— Мой муж совсем не генерал, — заметила она, — и его зовут Роберт Мэллори.

— Мне это известно, миссис Мэллори. Ваш муж младший лейтенант Роберт Мэллори, он юн и зелен, словно весенняя травка. Месяц тому назад он подъехал ко мне на плацу в Уиппле и велел убираться прочь с парада вместе с моей лошадью. Вид у него при этом был очень даже важный и заносчивый. Ваш муж, мэм, еще не мужчина, а мальчик, но мальчик этот крепок и телом и духом. Два-три года на границе — и вы получите мужа, которым сможете гордиться. Но если вы сейчас его бросите, вполне возможно, что он оставит службу и помчится за вами и вы на всю свою жизнь останетесь с мужем-ребенком. Вы должны вернуться к нему, слышите вы меня? Сами вы тоже немногого стоите, но дайте срок, и у вас будет все в порядке. Если бы вы были настоящей женщиной, когда я встретил вас на дороге, я бы, вероятно, не смог обойтись с вами как подобает джентльмену, но вы пока еще не годитесь для настоящего мужчины.

У нее были самые красивые голубые глаза на свете, я в жизни таких не видел, и они смотрели прямо на меня. Она рассердилась, но это не мешало ей быть справедливой — за этими голубыми глазами скрывался здравый смысл.

— Возможно, вы и правы, — заявила она, — хотя я с удовольствием влепила бы вам пощечину, вместо того чтобы соглашаться с вами. После того, что я пережила за эти несколько дней, грязный земляной пол мне кажется сущим пустяком.

— Мэм, когда мне придет время жениться, я надеюсь найти себе девушку, такую же красивую и рассудительную, как вы, и с таким же твердым характером.

Я оставил ее беседовать с офицерами и подошел к конторке. Золото я положил в банк Харди на имя тех людей, которые мне его доверили — на имя Джима Ходжа, Уилли Мэндера, Тома Пэджета, — и миссис Джек Уокер, адрес которой я им назвал.

— А мне причитается сто долларов, — закончил я.

Харди мне их выплатил, и я положил деньги в карман. Никогда в жизни у меня не было такой суммы.

Потом я вышел на улицу, как и обещал, и, к моему удивлению, Билли Сквирс меня уже поджидал.

Он выстрелил в меня и промахнулся. Я тоже выстрелил и попал.

МУЛ ДО САНТА-ФЕ

— Продай своих мулов, — советовал Хэссолд, — тебе нужны волы. Они не так много пьют, и копыта у них распластываются на мягкой почве в прерии, тогда как у мулов они вязнут. К тому же если у тебя выйдут все припасы, то вола можно съесть.

— Ну уж если я так проголодаюсь, — коротко заметил Скотт Майлс, — то и мула съем.

Хэссолду непременно хотелось заполучить этих мулов, крупных, породистых, хорошо упитанных животных, сильных и крепких, совершенно незаменимых для упряжки. И неудивительно. Через несколько месяцев на них будет огромный спрос и он заработает хорошие деньги. Никто не имел таких отличных мулов, как Скотт Майлс. Но он заартачился.

— Как знаешь, Майлс. Но тебе все равно понадобится еще один мул, а у меня продажного нет, — отрезал Хэссолд, человек решительный, и отвернулся, не скрывая раздражения.

Огорченный Скотт еще немного потоптался, но потом, открыв дверь наружу, вышел под дождь. Поскольку навес у дома отсутствовал, на него сразу обрушился холодный поток. Нагнув голову, он зашлепал по лужам в сторону отеля, где его ожидал Билли.

Везде, куда бы он ни пошел, ему говорили, что на мулах ехать не стоит. Они хороши на дороге, неплохо тянут в горах. А вот что они будут делать в прерии?

Пемброк тоже не советовал ехать на мулах. Однако после долгих споров он согласился принять его фургон в свой караван, при условии, что у Майлса будет полная упряжка из шести мулов. Четырех мулов недостаточно, твердил Пемброк, даже если они такие крупные и сильные, как у Майлса.

Когда он вошел в отель, в холле толпилось человек шесть. Пемброк, высокий красивый мужчина с пшеничными усами, разговаривал с Бидуэлом, зажиточным фермером из Огайо, который первым застолбил место для своего фургона в караване Пемброка.

Майлс огляделся вокруг и увидел Билли. Мальчик беседовал с хорошенькой рыжеволосой женщиной, которая сидела в большом, обитом кожей кресле.

Билли сразу же заметил отца.

— Па! — радостно закричал он. — Это миссис Хэнс.

Женщина посмотрела на Майлса, подняв голову, и он ощутил какую-то неловкость. Ее голубые глаза, правда не такие темные, как у Мэри, смотрели ласково и доброжелательно, и Майлсу почему-то стало тревожно.

— Билли рассказал мне о ваших делах, мистер Майлс. Удалось вам найти мула?

Довольный тем, что разговор зашел о знакомых вещах, Скотт покачал головой:

— Нет. Хэссолд не хочет продавать. Похоже, мне здорово везет.

Как это ни глупо, он почему-то сразу подумал о том, какая у него старая шляпа и как, наверное, обвисли намокшие под дождем поля. К тому же он не брился уже два дня. Ему захотелось поскорее убраться подальше от этой женщины. Такие, как она, всегда его раздражали и тревожили. Слишком уж она аккуратненькая, слишком непринужденно держится. Он знал, как подобные женщины ведут себя в пути — жеманятся, боятся насекомых, устраивают сцены из-за всяких пустяков. Но, помимо всего прочего — Майлс честно себе в этом признался, — он испытывал ревность, глядя на оживленное лицо Билли.

— Нам пора идти, Билли. Скажи миссис Хэнс «до свидания».

Выходя из отеля, Скотт чувствовал, что у него горят уши. Он подозревал, что Билли мог обидеться, подумать, что отец обошелся с ним не очень-то хорошо. Ну какая была нужда так внезапно уходить из отеля? То, что он с виду похож на грубого мужлана, совсем не означает, что нужно и вести себя соответственно.

Майлс с сыном жили в фургоне — большом новом «конестоге». Все инструменты он приобрел только что. Пришлось купить и лемех, а что до плуга, он сделает его сам, как только прибудет на место; к двум ружьям Скотт запасся большим количеством патронов. Билли исполнилось девять лет, но он уже умел стрелять — отец сам учил мальчика обращаться с оружием. Он надеялся, что сын станет хорошим охотником и будет пользоваться оружием разумно.

Ребенку нужны оба родителя, и Скотт, будучи человеком наблюдательным, не мог не замечать, какое тоскливое выражение появлялось на лице мальчика, когда другие дети бежали к матерям со своими реальными или воображаемыми бедами. Билли в таких случаях никогда не бежал к нему, мальчик слишком гордился тем, что он настоящий мужчина, такой же, как его отец. Но это нехорошо для ребенка.

Фермер Бидуэл вез с собой дочь, хорошенькую румяную девушку со светлыми шелковистыми локонами. С тех самых пор, как их фургоны встретились и ехали рядом, она то и дело украдкой бросала на Скотта любопытные взгляды. Майлс задумчиво потер подбородок. Неплохо бы побриться.

Именно это он и сделал, да к тому же еще подстриг и подровнял усы. Усы он закручивал по-испански, это были настоящие усы, не то что обыкновенная щетка, как у Бидуэла и у других мужчин из их каравана. Потом достал чистую рубашку. Билли критически посмотрел на отца.

— Что, решил переодеться? — спросил он. — Собираешься назад в отель, чтобы побеседовать с миссис Хэнс?

— Нет! — резко ответил Майлс. — Мне нужно поговорить с Грейс Бидуэл.

— С этой девчонкой? — В голосе Билли прозвучало неприкрытое презрение. — Ведь она некрасивая, совсем не такая, как миссис Хэнс.

Скотт Майлс сел в кресло.

— Послушай, Билли, — начал он наставительно. — Мы едем в дикую суровую страну, я тебе уже об этом говорил. Городов там нет. Мы будем жить в горах, где мне придется валить деревья и очищать их от сучьев, чтобы построить дом. Так вот, мне нужна жена, а тебе — мать. Красота — это еще не все. Мне нужна жена, которая умеет стряпать, сама сошьет себе платье, если потребуется, и будет делить со мной все трудности. Мне нужна женщина, которая будет мне помощницей, а не обузой.

Билли кивнул, однако, вовсе не убежденный до конца, продолжал смотреть, как отец натягивал куртку.

— Па. — Малыш хмурился совсем по-взрослому. — Па, если у нас будет новая мама, она, наверное, должна нам нравиться, правда? — резонно спросил он.

Скотт Майлс долго глядел на дождь, лицо его сделалось мрачным.

Потом он положил руку на плечо Билли.

— Да, сын, — спокойно ответил он. — Мы должны найти такую, которая к тому же нам понравится.

Дождь прекратился, но солнце по-прежнему не появлялось. Шлепая по лужам, Майлс ходил по улицам, расспрашивая всех и каждого насчет мулов. Да, если спуститься вниз по реке, там у одного старика есть здоровый черный мул. Зовут этого старика Саймон Джилбрайд. Продаст ли? Да ни в жисть. Даже разговаривать не станет. И все-таки Скотт оседлал свою гнедую кобылу и поехал на юг. Выезжая из города, он увидел миссис Хэнс, которая стояла на крыльце отеля. Она приветливо помахала ему рукой, и он помахал в ответ.

Увидел он и кое-что другое, от чего ему стало немного неуютно. На крыльце стоял Хэссолд, а вместе с ним — трое здоровенных парней, вооруженных до зубов, и о чем-то оживленно разговаривали. Когда он проезжал мимо, они повернули головы и посмотрели ему вслед, и Скотт по-настоящему встревожился — он был уверен, что говорят о нем.

Джилбрайд, высокий старик, одетый как фермер, с холодным аристократическим лицом, на котором застыло равнодушное выражение, вышел на порог, когда Скотт подъехал к его дому.

— Продать моего мула? Ни под каким видом, — категорически заявил он.

Когда Скотт вернулся к своему фургону, уже стемнело. Он устал и еле держался в седле. Не просто физическая усталость мучила его, крепкого мужчину, обладавшего недюжинной силой, — он устал от поражений. У него оставалось всего несколько часов, а во всей округе был только один такой мул, какой емунужен. Конечно, постоянно подъезжали все новые фургоны. Вот если бы он продолжил поиск…

Подъехав к своему фургону, он натянул поводья. В очаге горел огонь, а возле него на корточках сидел Билли. Мальчик смеялся, уплетая что-то, а женщина, которая стряпала еду, смеялась вместе с ним. «Отлично, — подумал про себя Скотт. — Наконец-то Грейс соизволила прийти. Теперь мне станет полегче».

Только после того, как женщина выпрямилась, он увидел, что это не Грейс, а та самая миссис Хэнс.

Она улыбнулась ему немного смущенно.

— О, я не думала, что вы так скоро вернетесь. Я… я беспокоилась, что Билли останется без ужина.

Еда оказалась вкусной. С какой-то незнакомой приправой, но ему понравилось. А Билли ел так, словно его не кормили несколько лет. Впрочем, Билли способен переварить все, что угодно.

— Мистер Майлс, — медленно, словно собираясь с духом, заговорила гостья. — Я хочу попросить вас об одолжении. Нельзя ли мне поехать в Санта-Фе в вашем фургоне?

Скотт растерянно заморгал. Меньше всего на свете он ожидал такого оборота событий. Билли поднял голову, и отец понял, что мальчик прислушивается.

Он покачал головой.

— Извините, миссис Хэнс. Вынужден вам отказать. Это совершенно невозможно.

Он проводил ее до дверей отеля, а потом вернулся к своему фургону.

Внезапно он решил проведать своих мулов и, когда подошел, ему показалось… Нет, он в этом не сомневался. Возле них мелькнула какая-то тень. Он подождал, держа наготове ружье, но движение прекратилось, и все стихло.

Скотт долго еще стоял и прислушивался и, хотя ничего не нарушало покой ночи, встревожился. Хэссолду позарез нужны были мулы еще и из-за правительственного контракта, который тот заключил. Он не производил впечатления особо щепетильного человека и ни перед чем не остановится, если захочет получить то, что ему нужно. В таком местечке, как это, найти вора нетрудно.

Когда на следующее утро Майлс явился в отель, миссис Хэнс нигде не оказалось. Разочарованный тем, что не встретил ее, он подошел к Пемброку и Бидуэлу, которые сидели рядом и о чем-то беседовали.

— Ну как, Майлс? — Пемброк никогда не тратил лишних слов. — Нашел мула? Мне, конечно, очень жаль, но если к завтрашнему дню ты не сумеешь его раздобыть, нам придется менять порядок и строить караван по-другому.

Озабоченный и усталый, Скотт вернулся в лагерь, ведя на поводу свою кобылу. Когда он уже добрался до фургона, кобыла вдруг заржала. Майлс поднял голову. К колесу его фургона кто-то привязал великолепного гнедого жеребца. По крайней мере шестнадцати ладоней в высоту, на лбу — белая отметина и к тому же три белых чулка. Привязав кобылу, Майлс обошел вокруг жеребца, с восхищением разглядывая животное. Он никогда еще не видел подобного красавца.

Из-за дерева вышла миссис Хэнс вместе с Билли. Некоторое время они стояли в стороне, а потом подошли поближе.

— Это… Это ваш конь?

— Как он вам нравится?

— Нравится! Он просто великолепен! Всю свою жизнь я мечтал заполучить такого. Вот только, — торопливо добавил он, — у меня никогда не хватало на это денег.

— У вас же есть кобыла, это могло бы стать прибыльным делом, — спокойно рассудила она. Затем, слегка вскинув голову, спросила: — Мистер Майлс, а на что вы способны ради того, чтобы получить еще одного мула?

Он мрачно рассмеялся.

— Да на все, что угодно, конечно, кроме убийства, особенно, если я получу его до завтрашнего дня.

— Готовы даже на то, чтобы везти в своем фургоне вдову?

— Согласен даже на это, — махнул он рукой.

— Тогда готовьтесь принять пассажирку. У меня есть мул.

— Не может быть! Я прочесал всю округу, но так ничего и не нашел.

— У меня есть мул, и именно такой, какого вы ищете. Мне продал его Саймон Джилбрайд.

Скотт аж сел, и она ему все спокойно объяснила. Поскольку миссис Хэнс твердо решила ехать в Санта-Фе, ей ничего не оставалось делать, кроме как отправиться к старику и поговорить с ним. Джилбрайд, как оказалось, служил в Мексике в одном полку с ее отцом. Это обстоятельство плюс немного лести и уговоров помогли ей добиться своего.

— Итак, — подвела она итог, — мул у меня есть, причем единственный. Если вы хотите ехать, вам придется взять меня с собой. Что же мы будем делать?

Скотт поднялся и галантно поклонился.

— Миссис Хэнс, не окажете ли вы мне честь, позволив сопровождать вас в Санта-Фе?

С серьезным видом она тоже сделала небольшой реверанс, однако в глазах у нее прыгали чертики.

— Мистер Майлс, — церемонно ответила она, — я надеялась, что вы мне это предложите.

Пемброк сидел все с тем же Бидуэлом, обсуждая последние детали будущего путешествия, когда в отель ворвался Скотт.

— Считайте, что я еду вместе с вами, — закричал он с порога, не скрывая своего торжества. — Я нашел мула.

По мере того как он объяснял, каким образом это ему удалось, лицо Бидуэла принимало все более чопорное выражение. Пемброк нахмурился и покачал головой.

— Ничего не получится, Майлс, — заявил он с каменным выражением лица. — Наши жены этого не потерпят. Мы не можем допустить, чтобы женщина и мужчина, если они не женаты, ехали в одном фургоне. Ничего не выйдет.

— Но послушайте, — запротестовал он. — Я…

Однако все было тщетно. В ответ он слышал только твердый отказ. Злой, возмущенный и расстроенный, он возвращался в лагерь. Уже на подходе услышал выстрел, потом еще один. Вытащив на бегу заткнутый за пояс револьвер, бросился к своему фургону.

Миссис Хэнс с бледным лицом стояла позади него, держа в руках дымившееся ружье.

— Они скрылись! — с горечью воскликнула она. — Они украли наших мулов. — А потом обернулась к нему. — Вы что, так и собираетесь здесь стоять? — ледяным тоном осведомилась она. — Берите Адмирала и скачите за ними.

— Адмирала? Так они его не украли? Вы хотите сказать, что он так и стоит там, привязанный к колесу?

— Он оказался с другой стороны, — кратко ответила она. — Да что болтать? Садитесь в седло и скачите!

— Но его могут убить, — предупредил он.

Она поджала губы.

— Берите! В этом деле мы с вами заодно.

Забрезжило уже утро, когда он понял, что догоняет их. Адмирал оказался не только красив, но и быстр и вынослив. А среди грабителей находился раненый. На рассвете Майлс наткнулся на место, где они промывали и перевязывали ему рану. Там остались обрывки окровавленной рубахи и множество следов от сапог.

Два часа спустя, выехав на опушку рощи, он увидел их примерно в полумиле впереди; в этот самый момент они скрылись в густых зарослях кустарника. Мулов они связали между собой, и поэтому двигаться им приходилось не слишком быстро. Раненый ехал на его кобыле.

О том, чтобы драться с ними по-честному, не могло быть и речи — Скотт не питал на этот счет никаких иллюзий. Они пристрелят его, как только увидят. Если он хочет остаться в живых, ему придется делать то же самое, то есть стрелять. Внимательно осмотревшись, он заметил невдалеке, справа от себя, длинный распадок, который тянулся к югу. Вот если бы добраться до этого распадка и обойти их…

Адмирал спускался по крутому склону, словно родился в горах, а когда они достигли самого низа, сразу же пустился в галоп. Несмотря на целую ночь скачки, у него еще оставалось достаточно сил. Он скакал и скакал, не зная усталости и не теряя бодрости.

Доехав до конца распадка, Майлс соскочил с седла, тщательно проверил свой тяжелый револьвер, достав его из-за пояса. Снова засунув оружие за ремень, стал пробираться через кустарник, пока не достиг входа в другой, больший распадок, по которому двигались они.

Вскоре из оврага показались мулы, а за ними и люди.

Скотт вышел из своего укрытия и тут же поскользнулся на камне, потеряв равновесие. Он упал на спину и увидел, что всадники хватаются за револьверы. Мгновенно перевернувшись на левый бок, выстрелил в тот самый миг, как у него над головой просвистела пуля.

Он перекатился на живот, встал на колено и снова нажал на спуск. На этот раз не промахнулся. Один из всадников покачнулся в седле, на лбу у него выступила кровь, и он скатился на землю, в то время как его лошадь в панике умчалась прочь.

Раненого Скотт не видел, но третий всадник направил своего коня прямо на него. На какое-то мгновение перед Скоттом возникли раздувающиеся лошадиные ноздри, и человек склонился над ним, направляя револьвер прямо ему в лицо. Майлс выстрелил первым.

Тело бандита дернулось, он привстал в седле и откинулся назад, а лошадь перескочила через Майлса — одно из ее копыт впечатало его волосы в грязь. Всадник упал на землю и перевернулся. Не желая рисковать, Скотт пустил в него еще одну пулю.

Оставался последний из воров, он сидел на земле, полускрытый кустами. Майлс зарядил револьвер, в котором больше не осталось патронов, и стал осторожно красться к нему.

Раненый поднял здоровую руку.

— Не стреляй! — попросил он. — Оружие я выбросил.

Скотт подобрал его револьвер, потом собрал мулов и лошадей. Одну лошадь он оставил раненому.

— Иди куда хочешь, только не попадайся мне на глаза. Никогда, имей это в виду.

Мулы, запряженные в новенькую «конестогу», выглядели просто великолепно, а на козлах сидел Скотт Майлс рядом со своей женой. Она, эта Лора Хэнс Майлс, оказалась не только очень хорошенькой женщиной, но, как быстро выяснилось, и прекрасной помощницей. И он, Скотт, сильно в нее влюбился. Такого яркого и глубокого чувства, как сам себе признался, он никогда раньше не испытывал. В его сердце навсегда осталось место для Мэри, но Лора… Эта женщина была из тех, кто идет рядом с мужчиной, а не позади него. И доказала это в первый же день, как только они встретились. Они ехали в своей упряжке вместе, и цель их звала одна. И он уже не вспоминал время, когда считал, что больше ни одна женщина в жизни не станет ему близкой.

А Билли, выходит, совершенно прав, Обязательно нужно, чтобы новая мама им нравилась.

СОЛОНЧАКОВАЯ КОТЛОВИНА

Трясясь и раскачиваясь, дилижанс двигался по покрытой рытвинами дороге, а за ним неслось густое облако пыли, тщетно пытаясь его обогнать. Он спустился по крутому склону в сухое русло реки, потом вынырнул на берег и, петляя по противоположному склону, стал выбираться на равнину, где перед ним протянулся прямой как стрела тракт.

Прайс Макомбер, вице-президент Компании сухопутных дорог, направлялся на Запад с инспекционной поездкой в сопровождении племянницы и Пита Джадсона, районного управляющего. Прайс, кругленький человечек с круглым румяным лицом, в круглых очках без оправы, разглагольствовал на свою излюбленную тему: непроизводительные расходы.

— У меня огромный опыт, и я давно заметил, что каждый кучер, а также каждый смотритель на станции, дай ему только волю, станет утверждать, что ему необходимо произвести такие-то и такие-то расходы, в большинстве своем совершенно бессмысленные, и эти расходы следует максимально сокращать.

Он напряг мышцы, чтобы удержаться на месте, когда дилижанс сильно накренился, и некоторое время смотрел в окно, собираясь с мыслями. Затем взор его устремился на Джадсона, пригвоздив его к месту, — так коллекционер насаживает на булавку пойманную бабочку. Джадсон весь сжался, однако он уже смирился с тем, что спасения нет.

— Вы понимаете, — продолжал, сверкая стеклышками очков, начальник, — я не обвиняю этих людей в том. что они включают такие расходы в свои заявки ради собственного обогащения. Я не сомневаюсь, что, поступая так, они действительно считают расходы необходимыми, и тем не менее, если рассуждать логически, обычно оказывается, что требования их совершенно бессмысленны.

Возьмите, к примеру, заявку этого Уэльса из «Солончаковой котловины». Он уже в четвертый раз пишет нам, требуя, чтобы ему прислали… взрывчатки!

Вы только подумайте! Взрывчатки, никак не меньше. За каким чертом смотрителю дорожной станции может понадобиться взрывчатка? Отвечая на его первую заявку, мы попросили его объяснить, для чего ему потребовалась эта самая взрывчатка, и он написал, что хочет взорвать какую-то скалу. Мы его спросили, находится ли эта скала на дороге. Нет, не находится. Она находится в семидесяти ярдах от дороги, в пустыне. Совершенно несомненно, что это требование — не что иное, как завиральная идея невежественного человека, который не дал себе труда даже как следует подумать, чтобы оправдать ее.

Вот такие именно расходы и надлежит сокращать. А я обратил внимание, — сурово заметил Макомбер, — что вы рекомендовали удовлетворить его требование. Стоит ли говорить, что меня это крайне удивило? Крайне удивило, Джадсон. Мы вправе надеяться, что наши управляющие будут более благоразумны.

Джадсон промокнул потный лоб и ничего не сказал. На протяжении последних десяти миль он успел прийти к выводу, что гораздо лучше слушать и не возражать. Голос Прайса Макомбера журчал и журчал весь жаркий и пыльный день, не подавая ни малейших признаков того, что когда-нибудь этот поток иссякнет.

Всякие аргументы, которые мог бы предложить Джадсон, буквально лопались от логики и прозвучали бы сокрушительно и неопровержимо. Он хотел бы заметить, что логика иногда не совпадает с действительным положением вещей, однако не нашел подходящего момента, к тому же ни один из его аргументов не мог остановить водопад слов, который низвергался и низвергался из уст Прайса Макомбера.

Молли Макомбер скучала, глядя из окна дилижанса на пустыню. Ее дядюшка, столь изысканный, элегантный и уверенный в себе, на которого она смотрела как на супермена в Канзас-Сити и Сан-Луисе, отнюдь не казался таковым в настоящий момент. Ей подумалось, что на фоне холмистых просторов прерии его тугие крахмальные воротнички и аккуратный черный костюм выглядят совершенно неуместно. Кроме того, среди дикой природы этой скалистой пустыни его физиономия приобрела вид чересчур чопорный и педантичный, а глаза стали какими-то плоскими и глупыми. Они напоминали глаза рыбы, таращившейся из аквариума на мир, который она не может как следует разглядеть и которого совсем не понимает.

— Снижайте расходы, — разглагольствовал Макомбер, — и доходы будут говорить сами за себя.

Джадсон смотрел на пустыню, пытаясь переменить положение ног. Он испытывал жалость к Молли, которая, по-видимому, ожидала, что это путешествие будет увлекательным и романтичным. Жалко ему было и себя. Но он хоть выпивал с кучерами дилижанса, играл с ними в покер. Это его в какой-то степени утешало.

«Солончаковую котловину» он один раз уже посетил и молил Бога, чтобы ему не пришлось побывать там еще раз. Если Уэльсу, смотрителю этой станции, нужна взрывчатка, считал Джадсон, он должен ее получить. Вообще ему следует дать все, что ни попросит, — ожерелье из серебряных колокольчиков, кардинальскую шапку и даже пароход — все, что угодно, лишь бы он был доволен.

За три месяца перед тем как Уэльс занял место смотрителя «Солончаковой котловины», на этом посту сменилось по крайней мере шесть человек.

Первый из них продержался десять дней. «Котловина» — далекая уединенная станция, там меняют лошадей всего два раза в день — один дилижанс проходит в восточном направлении, а другой — на Запад. Приехав в город на одном из дилижансов, смотритель с самым решительным видом отказался от места.

— Ни под каким видом, — заявил он. — Ни за какие коврижки, пусть бы даже эти коврижки пек сам Прайс Макомбер.

Через три дня после того, как на это место заступил новый смотритель, очередной дилижанс, прибыв на станцию «Солончаковая котловина», чтобы сменить лошадей, обнаружил, что никого тут нет, загон пуст, лошади угнаны, а сам смотритель лежал на пороге дома, мертвый, оскальпированный и изувеченный, с тремя пулями в груди.

Еще два смельчака сделали попытку один за другим. Первого из них апачи убили на следующий же день, а второй отбивался от них в течение нескольких часов, а потом подался в Мексику, прихватив с собой две упряжки сменных лошадей по шести штук в каждой. С тех пор о нем — ни слуху ни духу.

Возможно, что требование поставить взрывчатку звучало несколько необычно, однако, по сугубо личному мнению Джадсона, которое он старался сообщить всем и каждому, за исключением, разумеется, Макомбера, всякий, кто способен продержаться более десяти дней в раскаленной белой пыли «Солончаковой котловины», имеет право требовать все, что угодно.

Смотритель по имени Уэльс оставался на своем посту вот уже два месяца и просил прислать, не считая пресловутой взрывчатки, только патроны, правда в огромных количествах. С каждым дилижансом он присылал заказы на все новые и новые боеприпасы.

Макомбер завалился на бок, когда одно из колес дилижанса проехалось по краю торчавшего камня и экипаж сильно накренился. Эта встряска разбудила Молли, которая задремала, утомленная непрерывным движением и жарой. Тонкая пленка пыли покрывала ее лицо, волосы и шею. Капельки пота, такого прозаического, лишенного всякого аристократизма пота, стекая по щекам, оставили на них грязные полосы. Взор ее скользил по широкой долине, над которой плясали волны марева. В них отражался огненный шар солнца, и вся земля, покрытая как бы мерцавшим покрывалом, казалась нереальной и даже жутковатой. Где-то вдалеке поднялся пыльный смерч и помчался по белым просторам, словно некий злой дух — единственное движение в неподвижно застывшей пустыне.

Дилижанс подкатил к самой котловине и ненадолго остановился на краю, пока лошади набирались сил для того, чтобы преодолеть, утопая в солончаковой пыли, длинный, мучительный участок пути по дну впадины. Пыльное облако наконец-то догнало его, оседая на самом экипаже и на одежде пассажиров, сломив и растворив в пространстве даже непобедимую говорливость Макомбера. Он замолчал и смотрел в окно кареты, как будто бы складывая в уме колонки цифр. Итог, конечно, получался положительный, и деньги должным образом сэкономлены.

Когда дилижанс снова тронулся, начальник посмотрел на Джадсона.

— Сколько нам еще осталось? — спросил он.

— До приличного места — сорок миль. До «Котловины» — всего десять. Там только поменяем лошадей, а провизию и воду лучше брать в «Зеленом ручье».

Лошади, словно почуяв скорый отдых, воспряли духом и бросились в атаку на пляшущие тепловые волны.

За шесть часов до этого в «Солончаковой котловине» наступило утро. Солнце, утомленное трудами предыдущего дня, медленно вскарабкалось на скалистый хребет и вонзило белые раскаленные лучи в одинокий каменный домик и ограды загонов.

Уэльс, высокий, очень худой и очень упрямый мужчина с волосатой грудью, копной нечесаных рыжих волос и давно не бритой щетиной, которая поблекла от солончаковой пыли, стоял у одного из маленьких окон, глядя наружу красными от бессонницы глазами. Он их не видел, но что из того! Он и так знал, что они тут. Вот уже восемнадцать часов со своим дьявольским терпением они выжидали здесь, прямо перед ним, за этим невысоким каменным барьером.

Центр комнаты занимал стол, грубо сколоченный из досок, на нем стояли свеча в миске и фонарь. Угли в очаге давно погасли, а койку покрывала беспорядочная груда скомканных, дурно пахнущих одеял. Он примостился у окна на коленях, рядом с деревянным ведром. На его стенках проступили белые пятна, а на дне виднелся молочно-белый осадок. Сама вода напоминала снятое молоко. По существу, она представляла собой соляной раствор. Но никакой другой воды у него не было.

Позади него на полу лежали две раскрытые коробки с патронами, а пол вокруг усыпали пустые гильзы. На правой руке, на тыльной стороне ладони, там, где его задела пуля, виднелась длинная свежая царапина, из которой сочилась кровь.

Он прищурил глаза — смотреть на слепящее солнце становилось невыносимо, — передвинул свою жвачку поближе к губам и сплюнул. Из-за барьера никто не показывался, они опасались высунуть голову или руку. А потом раздался выстрел, пуля ударила в каменную стену возле окна и с визгом улетела в танцующие жаркие волны.

Он знал, чего они дожидаются. Ведь, в конце концов, он вынужден будет заснуть, однако дело даже не в нем. Апачи дожидались дилижанса. Вчерашний они упустили и не собирались упускать сегодняшний. Уэльс считал, что за скалой прячутся восемь индейцев — вполне достаточно, чтобы захватить дилижанс, в котором едет от силы человека три-четыре, ничем не защищенных.

Из своего окна он мог простреливать пространство до каменного сарая и дальше, до загонов. Лошади стояли в сарае и, следовательно, в безопасности. Индейцы настигли его как раз в тот момент, когда он заводил их туда, и если бы бросились к дому, а не к нему, то отрезали бы путь к отступлению. Его бы давно уже застрелили и сняли бы с него скальп. Одним словом, он давно бы рассчитался с жизнью.

Отстреливаясь из револьвера, он сумел пробиться к дому. В бою ему слегка зацепило бок, зато он уложил двух нападавших. Один из них оказался только ранен, но Уэльс прикончил его, когда тот пытался уползти под прикрытие скалы.

В накрепко закупоренном помещении станции стояла нестерпимая духота. Пот ручьями катился по его лицу, обильно пропитал грязную рубаху. С самого восхода солнца жара в котловине держалась как в преисподней — ни облачка, ни дуновения ветерка.

Уэльсу еще не исполнилось и сорока, однако он выглядел на все пятьдесят, в особенности если не успевал побриться. Ни один год из прожитых им он не мог назвать легким или приятным. Гонял скот, работал кучером на дилижансах, мыл золото на приисках… Его наружность не отличалась особой привлекательностью, а когда он улыбался, что случалось достаточно редко, виднелись желтые обломанные зубы. И черные глаза его, жесткие и непроницаемые, мало чем отличались от глаз апачей, которые сейчас следили за ним из-за каменной кладки в семи — десяти ярдах от него.

Никто не знал его настоящего имени. Когда у него спрашивали, он отвечал, что происходит из Уэльса, так его и стали называть. Имя это годилось здесь не хуже всякого другого. Апачи ненавидели его, боялись и уважали. Им не было никакого дела до его имени.

За те два месяца, что он находился в «Солончаковой котловине», они нападали на него пять раз. Девять воинов погибли во время этих атак, многие получили раны, они потеряли несколько лошадей. Для индейца, который гибок, как змея, и которого так же трудно одолеть, как самого сатану, это означало, что смотритель дорожной станции — воин самого высокого класса. И ему уже вынесли смертный приговор — для тех, кто против него сражался, победить его стало делом чести.

Уэльс окунул палец в воду и провел им по растрескавшимся губам. Ему показалось, что в белой пыли у самого края каменного парапета торчит нога. Тщательно прицелившись, он нажал на спуск. В награду ему раздался истошный вопль и посыпался град пуль. Буря стихла так же быстро, как и возникла.

Он подполз к столу, нашел там вяленое мясо и отрезал себе кусок. Сунув его в рот, вернулся к окну.

Его истрепанная шляпа валялась на полу. Сапоги, побелевшие от соли, занимали свое место в углу под висевшим на крючке плащом. На втором стуле стоял щербатый эмалированный тазик для умывания с налитой вчера водой; теперь она покраснела от крови — он промывал там свою рану.

Медленно протянулся еще час. Уэльс глядел на камни напротив дома. Эти камни представляли собой единственное укрытие на четверть мили в окружности, где могли спрятаться сразу несколько человек. Ни с боков, ни сзади не было скрытого подхода — во все стороны, насколько хватало глаз, простиралась плоская солончаковая равнина.

Перед дорожной станцией, приблизительно на расстоянии мили, тянулись ряды скалистых выступов — предгорья более высокого горного массива, расположенного дальше. В качестве временного укрытия индейцы использовали узкую цепочку редко разбросанных камней, которая обрывалась на некотором расстоянии от здания станции. С этого места, для того чтобы приблизиться на расстояние выстрела, им приходилось, перебегая от камня к камню, добираться до естественной каменной стены, созданной самой природой, и уж тогда ничто не мешало им залечь и выжидать сколько угодно дней, время от времени поливая домик огнем.

От недостатка воды они не страдали. В этих предгорьях, примерно на расстоянии мили, находился хороший источник лишь слегка солоноватой воды, гораздо лучше той, которую доставали из колодца на станции. Уэльсу удалось убить волка, когда тот отправился за водой. Но вообще-то это была неверная цель — мелькнет на мгновение, и вот его уже не видно.

Времени у него уже почти не оставалось. Он это видел, когда бросал взгляд на воду в ведре. И все-таки он знал, что там еще останется вода, когда его собственный срок на этой земле истечет. Этот момент наступит тогда, когда дилижанс подъедет к станции. Если он остановится между ним и индейцами, они используют карету в качестве прикрытия от его выстрелов и подберутся поближе, расстреливая к тому же и сам дилижанс.

Они знали, так же как и он сам, что ждать оставалось недолго. Это заставляло их быть осторожными. Стоит еще немного потерпеть, и они начнут действовать. Уэльс мог, конечно, дать несколько выстрелов, чтобы предупредить кучера и пассажиров, но они услышат его, только подъехав достаточно близко и находясь на открытом пространстве, — разве что ветер окажется благоприятным.

Получив предупреждение, они могут повернуть назад и умчаться, однако по такой жаре с усталыми лошадьми это им вряд ли удастся. А вот ему в любом случае конец, независимо от того, спасутся они или нет.

И вдруг его налитые кровью глаза прищурились. А потом широко раскрылись — ему пришла в голову блестящая мысль.

В нескольких футах позади каменной стены лежал огромный валун, плоской стороной обращенный к дому. Подняв ружье, Уэльс прицелился и выстрелил прямо в эту плоскую поверхность.

Испуганный вопль подтвердил его догадку. Он выстрелил еще три раза подряд, едва успевая спускать курок. Издав пронзительный крик, один из индейцев, которого поразила отрикошетившая пуля, поднялся во весь рост, и Уэльс снова выстрелил. Индеец упал, опрокинувшись животом на стену, и его немедленно стащили вниз.

Посмеиваясь, Уэльс перезарядил ружье и снова послал пулю в камень. Один из апачей вскочил на ноги и бросился в сторону предгорий, надеясь по дороге где-нибудь спрятаться. Уэльс дал ему уйти. Его устраивало, что за балюстрадой стало одним стрелком меньше. Затем сбежал второй индеец. Уэльс выстрелил в камень еще два раза, а после этого спокойно лежал и смотрел слезящимися глазами на бескрайнюю белую пустыню.

Время тянулось бесконечно медленно. Прошел еще час беспощадной жары и слепящего блеска. Высоко в небе лениво кружили орлы-стервятники. Пристроив ружье так, чтобы его дуло опиралось на подоконник, Уэльс прислонился головой к стене возле окна. Вскоре он задремал, время от времени просыпаясь, чтобы бросить взгляд в сторону барьера. Возможно, они ушли. Или нет? Он знал повадки этих апачей. Один раз он попытался сделать глоток воды, но проглотить не смог, и ему только еще больше захотелось пить. Попробовал выстрелить в камень, однако ответных выстрелов не последовало. Сделав перерыв, выстрелил еще раз. Молчание. Молчание и зной.

Скоро прибудет дилижанс. Ему безумно хотелось спать. Он прислонился головой к стене и почувствовал, как отяжелели веки. Голова бессильно упала на грудь. Он уснул.

Но только на одно мгновение. Какое-то подсознательное чувство заставило его в ужасе проснуться. Он испугался того, что могло за это время произойти. Снова стал стрелять — сделал три выстрела. Ни звука в ответ, ни малейшего движения.

Уэльс ползком пересек комнату и выглянул в восточное окно — только следы колес уходили по направлению к гребню невысокого холма, мешавшего ему видеть восточную часть широкой котловины и дальние горы. Он вернулся на свой пост и выстрелил еще раз.

Он уберется отсюда со следующим же дилижансом, пусть только тот приедет. Она, конечно, была права, когда шестнадцать лет тому назад выбрала не его, а Эда. Эд остепенился, осел на одном месте, ведет спокойную благополучную жизнь, тогда как он сам, одинокий и неустроенный, по-прежнему скитается в этих беспокойных приграничных краях.

В свое время он имел ранчо, хороший и даже уютный дом, но воспоминания о ней снова его куда-то гнали даже теперь, через восемнадцать лет.

Медленно прошел еще один час, и наконец он услышал дилижанс. Экипаж перевалил через пригорок и покатил вниз к станции вместе с облаком пыли, которое следовало за ним по пятам, и наконец остановился. Уэльс поднялся на ноги и медленно двинулся к двери. Он бросил быстрый взгляд на пустыню и на парапет и только тогда подошел к дилижансу.

— Как делишки, Джим, как доехали?

— Жарко. — Джим спустился с облучка. — А где же лошади?

— Я тут маленько задержался, занят был, — усмехнулся Уэльс. — Сейчас приведу.

Пока Джим распрягал усталую упряжку, Уэльс подошел к сараю. Словно в полусне он накинул на лошадей сбрую. Джим подошел, чтобы ему помочь.

— Везу самого старика Макомбера.

— Интересно, получу я эту взрывчатку или нет?

— Черта лысого! Джадсон говорил, что он всю дорогу только и толковал, что о сокращении расходов.

Они отвели лошадей.

Прайс Макомбер и его племянница вышли па экипажа. Джадсон лениво за ними наблюдал. Уэльсу показалось, что в лице девушки мелькнуло что-то знакомое.

— Нет ли свежей водички, любезный? — спросил Макомбер.

— Нет. — Уэльс поднял на него налитые кровью глаза. — Есть колодец.

И имя, конечно, то же самое. Уэльс снова посмотрел на девушку. Макомбера переполнял праведный гнев.

— Мне кажется, не такой уж труд — приготовить для пассажиров воды!

Уэльс в бешенстве обернулся, и тут его глаза встретились с глазами девушки — такими беспомощными и искренними. Капли пота проложили дорожку по пыли, покрывавшей лицо, и от этого она показалась еще трогательней. Это была первая женщина, которую он увидел за два месяца.

Он закрепил постромки и выпрямился, не отрывая глаз от девушки. Она немного побледнела, но тоже не сводила с него взгляда, словно завороженная.

Макомбер заметил пристальное внимание Уэльса к племяннице и внезапно разозлился.

— А ну-ка, живо! — приказал он. — Принесите нам воды.

Уэльс смерил его взглядом. Это был неприятный взгляд — холодный и угрожающий.

— Сами принесете, — отрезал он.

Молли отошла от них и отвернулась в сторону пустыни. Она слышала, как ее дядюшка, кипятясь, что-то вполголоса выговаривал Джадсону. Наконец до нее донеслись слова:

— Мы уволим этого человека!

Джадсон стал возражать:

— Макомбер, не делайте этого. Мы никого не найдем на это место. Все боятся «Котловины» из-за апачей.

— Глупости, незаменимых людей нет.

Молли заметила, что возле кучи пыльных шкур у скального выступа валялось что-то блестящее, и с любопытством направилась к этому месту, но, сделав несколько шагов, внезапно остановилась. У нее перехватило дыхание, ей показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Перед ней лежал мертвый человек, а не куча шкур. Мертвый индеец!

— Дядя Прайс! — закричала она и, спотыкаясь, бросилась к дилижансу; ее глаза на мертвенно-бледном лице превратились в громадные темные пятна.

— Что случилось? — Прайс Макомбер повернулся вокруг своей оси. — Змея?

— Нет, — с трудом выговорила она, прижимая руку к груди. — Там лежит мертвый человек… индеец…

Прайс Макомбер слышал о мертвых индейцах, но ему еще никогда не приходилось их видеть. Он обнял племянницу за плечи и со страхом уставился на тело.

Уэльс ничего этого не заметил. Он помогал Джиму перенести в помещение станции провизию и патроны. Когда Джим нагнулся, чтобы поставить принесенные ящики, обратил внимание на блестящие гильзы, которые устилали весь пол. Приглядевшись и мысленно подсчитав их количество, он обернулся к Уэльсу и почтительно спросил:

— Что случилось, неприятности?

— Да-а. — Уэльс снимал обертку со свежей плитки жевательного табака. — Похоже, я их отогнал. Не успел как следует проверить. Они заявились сюда вчера в полдень.

— Значит?..

Джим облизнул внезапно пересохшие губы. У него мороз побежал по коже, как только он представил себе, что произошло бы, если бы дилижанс приехал на станцию прямо в руки к ожидавшим его индейцам. Ведь сам-то он сидел наверху, на самом виду.

Они вышли во двор. Макомбер, поддерживая племянницу, вел ее к экипажу.

— В чем дело? — спросил Джим, глядя на них.

Джадсон посмотрел на Уэльса, только теперь заметив следы бессонной ночи, длинную царапину на руке и кровь на боку.

— Вы как, в порядке? — спросил он.

— Да-а, — коротко ответил Уэльс. — Взрывчатку привезли?

— Нет, — ответил Джадсон. — Макомбер говорит, что она вам не нужна.

Потрясенный ничуть не меньше, чем его племянница, Макомбер пытался не смотреть на мертвого индейца. Издали его тело казалось какой-то темной кучей, покрытой пятнами, которая валялась на белой от соли земле.

Уэльс подошел к нему.

— Привезите-ка мне, наконец, взрывчатку, — сказал он без всякого выражения, — или ищите себе другого человека. Чтобы взрывчатка была, и со следующим же дилижансом.

— Послушайте, вы! — Самоуверенность Макомбера несколько поколебалась, однако при этом ударе, направленном на предмет, столь близкий его сердцу, он почувствовал себя оскорбленным, к тому же ему не оказывали уважения, на которое, по его мнению, он имел полное право рассчитывать. Начальник гордо вскинул голову. — Не смейте разговаривать со мной в подобном тоне! Я не вижу никакого резона для использования здесь взрывчатки. Говорил это Джадсону и повторяю вам. Мы не можем тратить деньги, да еще такие большие деньги, на непроизводительные расходы…

Уэльс смерил его жестким презрительным взглядом.

— Вон те скалы, — указал он на парапет. — Их нужно взорвать.

И, повернувшись на каблуках, направился в сторону загона. Потом вдруг остановился и обернулся.

— Скажите, — обратился он к Макомберу, — вы не родственник Эдвину Макомберу? Из Денвера?

— Да, а что? Это мой брат, — ответил пораженный Прайс. — Почему вы спрашиваете?

Уэльс пристально оглядел его. Совершенно неожиданно он почувствовал себя лучше и, улыбаясь, пошел к загону.

Прайс Макомбер нерешительно смотрел ему вслед, не зная, что делать дальше, потом пожал плечами. Подозвав Джадсона, он направился к каменному барьеру. Все это, конечно, глупости. Эта стенка стоит в стороне, и нет никаких оснований для того, чтобы ее взрывать. Он почувствовал себя увереннее, несмотря на улыбку, появившуюся на лице Уэльса, ибо еще раз подтверждалась его теория о том, что большинство таких необъяснимых статей расходов являлось результатом вздорных прихотей непрактичных людей.

Ему хотелось соблюсти приличия и видимость справедливости, значит, придется пойти и хотя бы посмотреть на эту стенку, но все равно это будет только лишнее доказательство справедливости его теории. Непонятно, откуда взялся этот мертвый индеец, но это он выяснит позже… спросит об этом, когда…

Прайс Макомбер заглянул за парапет, и его лицо мгновенно приняло зеленоватый оттенок. Он отступил назад, и тут же у него началась бешеная рвота. Когда приступ наконец закончился, он выпрямился, промокнул губы носовым платком и с ужасом посмотрел на Джадсона. За стенкой лежали три мертвых индейца. Каждый из них получил по несколько пуль, отлетевших рикошетом от камня.

Макомбер не совсем твердо держался на ногах, направляясь к дилижансу. Какое ужасное место! Нужно как можно скорее отсюда убираться. Джим уже сидел на козлах, держа в руках вожжи и ожидая приказа трогать. Молли разговаривала с Уэльсом и что-то ему показывала.

Прайс Макомбер быстренько забрался в экипаж, за ним последовала его племянница и Джадсон. Дилижанс тронулся, и Джим попрощался с Уэльсом, помахав ему рукой. Макомбер даже не обернулся.

Когда они немного отъехали, лицо его приняло решительное выражение.

— Пошлите ему его взрывчатку, Джадсон. Эта стенка действительно там ни к чему.

Вдруг он что-то вспомнил и посмотрел на племянницу:

— Что ты ему показывала? О чем вы говорили?

Она обернулась назад:

— Я как раз собиралась вам рассказать. Он говорит, что знал как будто бы моих родителей, и тогда я показала ему нашу фотографию, где мы все. Вот эту…

Джадсон взглянул на карточку, когда Молли передавала ее дяде, и с трудом удержался от улыбки. С фотографии смотрел чопорный благонамеренный мужчина в очках, под стать самому Прайсу Макомберу, а рядом с ним стояла очень толстая женщина с двумя подбородками и круглым, как луна, лицом. Вполне возможно, что в свое время это лицо выглядело весьма привлекательным. Прайс Макомбер удовлетворенно кивнул. Его брат Эд, солидный состоятельный человек. Он вернул фотографию девушке.

— Что сказал этот тип, когда увидел карточку?

Она нахмурилась, на ее лице появилось озадаченное выражение.

— Ничего, только засмеялся и никак не мог остановиться.

Поставив ружье возле двери, человек, которого называли Уэльсом, начал подметать пол, собирая в кучку стреляные гильзы.

— Ранчо покажется раем после всего, что здесь произошло, — громко сказал он самому себе. — Впрочем, апачи — это еще не самое страшное, бывает кое-что и похуже.

ПОЕДИНОК

Кэп Моффит — человек осторожный. То, что ему исполнилось сорок два года и он еще топтал эту землю, подтверждало это без всякого сомнения, ибо Кэп Моффит был профессиональным убийцей.

Урок осторожности он усвоил с первого же заказанного ему убийства — это случилось пятнадцать лет назад. Кэп затеял ссору со своей жертвой и застрелил этого человека, а его самого чуть за это не линчевали.

С тех пор Кэп Моффит разрабатывал план каждого убийства так же тщательно, как генерал разрабатывает план сражения. Больше он не совершал ошибок, зная, что имеет право сделать только одну. На протяжении всех этих лет у него сложилась определенная методика — выверенная практикой система действий.

Он приезжал в нужное место окольными путями, находил человека, которого ему предстояло убить, а затем начинал следить за ним из укрытия, пока не изучит все привычки жертвы. Тогда, и только тогда, он приступал к работе, то есть убивал.

Он всегда дожидался того момента, когда жертва останется одна на открытом месте и спешится. На тот случай, если выстрел окажется неудачным, чтобы испуганная лошадь не унесла раненого прочь или не доставила тело к друзьям убитого слишком быстро. И еще потому, что первый выстрел значительно вернее, когда человек стоит на земле.

Совершив черное свое дело, он никогда не приближался к телу убитого, наоборот, старался убраться как можно скорее. И до сих пор ни разу не было осечки.

Кэп был чуть ниже среднего роста, худощав, с узким и спокойным лицом. Глаза голубые, а губы — тонкие и крепко сжатые. На голове у него неизменно красовалась шляпа с узкими полями, грязная и потрепанная; поверх синей рубахи он носил серую жилетку, линялые джинсы заправлял в сапоги со стоптанными каблуками. Серый плащ привязывал к постельной скатке позади седла.

Кэп Моффит лежал, удобно устроившись на животе, в небольшой впадине, защищенный тенью сосен, венчающих Элк-Ридж. Внизу, под ним, в длинной зеленой долине виднелось ранчо. Там жил человек, которого он подрядился убить, жил совсем один. Моффит никогда не встречался с ним, хотя знал, что зовут его Джим Бостуик.

— Не думай, что с ним будет так легко справиться, — предупреждал его наниматель. — Не скажу, что он такой уж любитель драк, но у меня впечатление, что этот парень кое-что повидал на своем веку. Словом, крепкий орешек, его не так-то легко запугать. Мы уже пытались.

Советы нанимателей только раздражали Кэпа. Его совершенно не касалось, что за человек этот Джим Бостуик, у которого не будет ни малейшей возможности показать, насколько он умен, крепок или ловок. Как только ситуация станет ясной, Кэп его убьет, только и делов-то. В этом Моффит не сомневался.

Однако вот уже пять дней он наблюдал за ранчо, и уверенности у него поубавилось. На основании долгих наблюдений он пришел к выводу, что каждый человек — раб своих привычек. Вся жизнь, в сущности, состоит из серии мелких действий, которые рано или поздно складываются в устойчивые модели. Достаточно познакомиться с этими моделями — или привычками — и тогда легко выяснить, в какой именно момент человек окажется на нужном открытом месте и будет стоять более или менее неподвижно.

В первые три дня Джим Бостуик выходил из дома в пять тридцать утра и кормил свою лошадь овсом и кукурузой. Пока лошадь ела, он чистил ее скребницей. Мало кто так заботился о своей лошади, так старательно ее чистил. Покончив с этим, он выносил из дома деревянное ведро и направлялся к ручью, который находился в сорока шагах от дома, набирал воды и возвращался назад. Только после этого он начинал готовить себе завтрак.

На второй день Моффит решил, что если так будет продолжаться и дальше, то самое удобное время для выстрела — это когда Бостуик чистит лошадь, стоя в загоне. Ограда загона его не заслоняла, стоял он практически неподвижно, тогда как сам Моффит находился в надежном укрытии в сорока ярдах от того места. Если первый выстрел не достигнет цели, у Моффита будет достаточно времени для того, чтобы выпустить еще несколько пуль, прежде чем Бостуик успеет добежать до укрытия. Впрочем, Кэп еще ни разу не промахнулся, с тех пор как начал работать в своем нынешнем качестве — убийцы-профессионала. Промахнуться он не имел права.

Помимо всего прочего, для себя Кэп выбрал отличное место, удобное для подхода и отхода. К нему он подбирался совершенно незаметно, так что никто не заметит его, когда он займет свою позицию. На третий день все повторилось, и Кэп решил, что если так будет продолжаться еще один день, то можно будет действовать.

Он сделал все возможное для того, чтобы не обнаружить свое присутствие. Его старательно укрытый лагерь располагался в шести милях. Свой наблюдательный пункт он менял через день. Стекла бинокля всегда прикрывал, чтобы они случайно не блеснули…

И все-таки, несмотря на все предосторожности, он себя обнаружил и, сам того не ведая, из преследователя превратился в объект преследования, охотник стал дичью.

Утром четвертого дня Джим Бостуик вышел из дома еще до того, как Кэп Моффит устроился на своем наблюдательном пункте. Вместо того чтобы направиться к загону, он обошел вокруг дома и спрятался позади него. Удивившись внезапной перемене, Кэп выжидал, уверенный в том, что привычка окажется достаточно устойчивой и человек будет действовать как обычно. И вдруг его глаз уловил в загонекакое-то движение, и он разглядел, что лошадь уже ест из ведра. Что за черт!

Джим Бостуик исчез, а потом неожиданно появился — шел со стороны ручья с ведром свежей воды. Подойдя к углу дома, он внезапно остановился и стал смотреть из-под руки на тропу. Ожидал гостей?

Бостуик скрылся в доме, и из трубы пошел дым. Кэп Моффит закурил сигарету и стал думать, что же все это означает Если Бостуик будет следовать обычному своему распорядку, то на еду и на уборку у него уйдет не меньше часа. Но зачем ему обходить вокруг дома? Каким образом он незаметно проскользнул в загон? А потом, у ручья? Неужели он подозревает, что за ним следят?

Моффит отверг это предположение. Это невозможно, абсолютно невозможно! Он ведь ничем не обнаружил своего присутствия.

И все-таки человек не меняет с такой легкостью свои привычки, а распорядок дня Бостуика изменился, пусть даже на несколько минут. И почему он так внимательно глядел на тропу? Кого ждет?

Не важно, Моффит все равно убьет Бостуика и не будет больше ждать, только посмотрит, не придет ли к нему кто-нибудь.

Кэп докурил свою сигарету и старательно разминал окурок, как вдруг краем глаза уловил какое-то движение.

На опушке леса показался высокий человек, даже выше Бостуика, его массивные плечи и грудь облегала рубашка из воловьей кожи, и шел он в сторону дома, слегка припадая на одну ногу. Подойдя к двери, сразу же нырнул внутрь. До Моффита донесся приглушенный разговор, однако он находился слишком далеко и слов разобрать не мог.

Кэп раздраженно нахмурился. Что это за человек в рубахе из воловьей кожи? Что ему, интересно, понадобилось?

Если бы он только знал! В доме находился всего один человек, сам Бостуик, крупный крепкий парень, на долю которого выпало достаточно бед и тяжких трудов. Скинув кожаную рубаху, он снял с себя еще одну, а после этого еще и мягкую подкладку, которую надел под нее. Старую свою шляпу броском повесил на гвоздь. Он приехал сюда, чтобы посторожить ранчо своего приятеля до тех пор, пока тот не вернется. В настоящий момент жена его друга боролась за свою жизнь и за жизнь своего ребенка.

Джим Бостуик знал, что Чарли Гор хочет заполучить эту ферму и ни перед чем не остановится. Сначала он пытался его запугать, но из этого ничего не вышло. Потом Гор, окруженный своими парнями, хотел втянуть его в драку, но Бостуик драки не принял. Он знал правила игры, знал и самого Гора, так что понимал: дело еще не кончено. На ранчо он вернулся, естественно, встревоженный, но дни шли за днями, и ничего не происходило. Однако он все-таки постоянно держался настороже. И вот однажды утром, направляясь к загону, краем глаза заметил, как вдалеке что-то блеснуло. Он не остановился и не повернул головы, но потом, обихаживая лошадь, ухитрился незаметно бросить взгляд на Элк-Ридж.

То, что он увидел, не представляло собой ничего особенного. Какая-то птица собиралась сесть на дерево, но потом взмыла вверх и улетела прочь. На этом дереве что-то было, а может быть, не на дереве, а под ним, на земле.

Мало ли что там могло быть.

Кэп Моффит изучал людей и их привычки. И Джима Бостуика, ему казалось, он прекрасно изучил; и все-таки, как выяснилось, недостаточно. Прежде всего, он не учел, что Бостуик склонен к подозрительности и, кроме того, имеет привычку разгуливать по ночам.

Просто ему нравилась ночная прохлада и тишина, и он любил смотреть на звезды. Гулял всегда после ужина, с тех самых пор как был мальчишкой. И вот, в ночь после того, как взлетела птица, он отправился на прогулку, надев для удобства мокасины. Только в ту ночь он зашел гораздо дальше, чем обычно.

Пройдя какое-то расстояние на запад от ранчо, Джим вдруг почувствовал запах пыли. В таких делах он не ошибался. Остановился, прислушался и уловил еле слышный стук копыт, который постепенно удалялся.

В том месте, где он стоял, пересекались две полузаброшенные тропы, и, судя по звуку, копыта направлялись на юг, по той тропе, что вела на Сноу-Крик. Но откуда здесь мог появиться всадник? Если не с ранчо, то только с хребта Элк-Ридж.

В полном замешательстве Джим Бостуик направился назад. Если этот всадник находился на Элк-Ридж утром и птица взлетела из-за него, он, должно быть, провел там весь день. Что он там делал? Очевидно, наблюдал за ранчо. И все-таки, подумал Бостуик, возможно, он ошибся насчет птицы. Она могла испугаться змеи, или там где-нибудь притаился горный лев. Впрочем, что-то сомнительно.

На следующее утро, за час до рассвета, он залег между камнями над тропой, ведущей на Сноу-Крик, в нескольких милях от ранчо. Лошадь загнал подальше в кусты. Всадника он не видел, поскольку тот при свете дня ехал не по тропе, а по лесу, однако слышал его отлично. Слышал, как тот закашлялся, как копыто его лошади стукнуло о камень. Звуки подсказывали, что всадник пробирается между деревьями, направляясь к Элк-Ридж.

Когда всадник удалился на достаточное расстояние, Джим Бостуик вышел из своего укрытия и стал рассматривать следы. Потом вернулся к лошади, на которой приехал, и тронулся назад, на ранчо, однако сделал большой крюк, с тем чтобы подъехать со стороны оврага, который окружал ранчо с севера. Этот овраг был неширок и не виден с верхушки хребта. Доехав до луга возле дома, повернул лошадь к небольшому загону, в котором Том Этербак держал своих сменных лошадей.

Затем он прокрался назад в дом и принялся, как обычно, за домашние дела, стремясь не показать, что его интересует горный хребет. Кроме того, он старался не оставаться подолгу в неподвижном состоянии, в особенности на открытом месте.

В доме он приготовил завтрак и обдумал ситуацию. Совершенно очевидно, что за ним ведется наблюдение. А какой смысл наблюдать за человеком, если его не собираются убить? Если убийца ведет себя настолько осторожно, значит, он опасный человек и к нему следует относиться серьезно.

Почему он не сделал попытки до сих пор? Потому что выжидает. Потому что ему пока еще не подвернулся удобный случай.

Бостуик долго сидел за кофе, перебирал все возможные варианты. Поставив себя на место невидимого убийцы, решил, что будет делать, и на следующее утро приступил к осуществлению своего плана, чтобы сбить с толку преследователя. Обойдя вокруг дома, он прошел по оврагу, потом проскользнул назад и, используя удобное прикрытие, насыпал лошади корма. Его хитрость с рубашкой из воловьей кожи заставила наблюдавшего за ним убийцу думать, что в дом вошел еще какой-то человек. Если его предположения верны и убийца действительно осторожный человек, он будет дожидаться, пока не удостоверится, что Бостуик в доме один.

Джим не спешил, тянул время, стараясь найти правильное решение. Так или иначе, он должен выяснить, когда убийца собирается в него стрелять и с какого места. Довольно быстро он пришел к тому же самому решению, к которому незадолго до того пришел и Кэп Моффит.

Наверняка его можно застать в определенном месте и сравнительно недалеко от прикрытия, только когда он чистит своего коня. За вороным, своим любимцем, он ухаживал как за ребенком. Что же касается места, то самое удобное — со стороны ручья. Поскольку ручей тек с Элк-Ридж, по нему проще было подобраться к заранее выбранному укрытию. Произведя разведку на ручье, Джим нашел кое-какие, на первый взгляд незаметные следы. Убийца, несомненно, там побывал. Он все обдумал и приготовился.

В тот вечер, жаря мясо себе на ужин, Бостуик хмурился. В его голове бродила какая-то неясная идея, только он не мог додумать ее до конца. Что-то такое он упустил. Одно он понимал совершенно ясно: кто бы там ни прятался на хребте, его нанял и подослал Чарли Гор.

Про Бостуика говорили, что он не особенно любит баловаться оружием. Однако в Йеллоуджэкете ему пришлось участвовать в перестрелке, и Джим Бостуик не спасовал. Те, кто знал его получше, не сомневались, что, если разозлить этого спокойного и покладистого парня, ему все становится нипочем, и он не побоится влезть в берлогу к самому медведю и вытащит его за шкирку наружу. Такой уж он, этот Бостуик. В гневе становится безрассудно смел, ничего на свете не боится и не думает ни о последствиях, ни о смерти.

И теперь Джим начинал сердиться. Ему не нравилось, что его преследуют, и еще меньше нравилось то, что за этим стоит. Ему не раз приходилось видеть перед собой дуло револьвера, и у него появилось какое-то странное предчувствие, граничащее с фатализмом, что окончит он жизнь именно таким образом; и тем не менее он твердо знал, что сделает сейчас. Он доберется до этого убийцы, а после и до самого Чарли Гора.

Джим Бостуик, которому было свойственно чувство юмора, грубоватого и ироничного ковбойского юмора уроженцев Запада, не мог не оценить комичность создавшейся ситуации. Убийца сидел там, наверху, спрятавшись в кустах, и все это время его жертва, прекрасно осведомленная об этом, водила его за нос. Неожиданно Джим рассмеялся. Ему в голову пришла одна идея, которая показалась забавной.

Взяв кирку и лопату, он вышел и, выбрав местечко достаточно далеко как от дома, так и от ближайшего укрытия, начал копать. Спрятавшийся в кустах на Элк-Ридж Кэп Моффит с удивлением наблюдал за Бостуиком, ломая голову, зачем ему понадобилось копать яму. Еще больше он удивился, когда эта яма начала принимать определенные очертания. Она имела шесть футов в длину и не более трех в ширину. Джим Бостуик копал могилу!

Орудуя лопатой, он внезапно вспомнил то, что вертелось у него в голове и что он никак не мог ухватить. Ему вспомнились другие случаи, похожие на этот, когда убийца из надежного укрытия убивал одинокого всадника и затем исчезал, не оставив ни малейшего следа. Таким образом в Панхэндле погибла целая семья из трех человек. Их убили одного за другим.

Кэп Моффит!

Джим Бостуик вошел в дом и поставил на плиту кофейник. О Кэпе Моффите он мало знал. О нем ходили слухи, вернее, даже легенды. Когда началась война за пастбища, один из владельцев ранчо как-то раз сказал, что лучший способ прекратить войну — послать за Кэпом Моффитом. Брошенное вскользь замечание тем не менее несло определенную информацию. По-видимому, некоторые скотоводы, из самых богатых и влиятельных, представляли, где найти киллера, если он понадобится.

Кэпа Моффита подозревали в том, что именно он совершил тройное убийство в Панхэндле. О его методах постоянно говорили: о том, как он тщательно планирует свои убийства и какой он отличный стрелок, как хладнокровно и эффективно выполняет порученное ему дело.

Джим Бостуик теперь уже точно знал, кто залег там, на Элк-Ридж. Были, конечно, и другие наемные убийцы, но никто не мог похвастаться такой точностью, никто не мог так тщательно подготовить и выполнить заказанное убийство. Как только Джим понял, с кем имеет дело, его внимание еще более обострилось. Если это действительно Кэп Моффит, Джиму Бостуику придется нелегко, это ясно.

Кэп славился тем, что стрелял только один раз и никогда не промахивался.

С другой стороны, в этом, возможно, и заключалось известное преимущество Джима. Если только Бостуик сможет по-прежнему мешать киллеру, не даст ему возможности найти подходящий момент для выстрела, ему удастся заманить противника в ловушку, когда тот будет думать, что пора нажать на спуск.

Он нашел кусок дерева и вырезал на нем надпись. Затем отнес его к яме и водрузил в головах открытой могилы. С вершины холма Моффит все это прекрасно видел. Во всех делах, не связанных с убийством, Кэп был человеком заурядным, начисто лишенным воображения, и он просто терялся в догадках. Его всегда беспокоило то, чего он не понимал, а в данном случае он совершенно ничего не понимал. Впервые в жизни Кэп изменил свои планы. Он решил подобраться поближе и с помощью бинокля прочесть то, что написано на доске.

Бостуик вышел и стал седлать лошадь. Теперь он всегда стоял так, чтобы вороной находился между ним и укрытием, из которого можно выстрелить. Затем сел в седло и выехал со двора. Кратчайшим путем, то есть вдоль ручья, Кэп спустился с горы, удобно устроился под огромным тополем и поднес к глазам бинокль.

Теперь слова на доске, глубоко вырезанные и зачерненные сажей, стали отчетливо видны. Слишком отчетливо!

«ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ

КЭП МОФФИТ,

УБИЙЦА, ЗАСТРЕЛЕННЫЙ

НА ЭТОМ САМОМ МЕСТЕ

…АПРЕЛЬ 1877»

Моффит опустил бинокль и протер глаза. Он сошел с ума! Этого не может быть! Однако, посмотрев еще раз подольше и повнимательнее, убедился: то же самое — и снова опустил бинокль. Его рассекретили! Джим Бостуик знает, кто он!

Он опять уставился на доску с вырезанной надписью. Ему стало даже немного жутковато. Это противоестественно! Он, наверное, сходит с ума. Человек смотрит на свою собственную надгробную надпись. Только на месте числа стоит прочерк, а месяц — нынешний и год тоже. Что это? Предупреждение? А может, предсказание?

Кэп Моффит откинулся назад и раздраженно покачал головой. Как глупо, что он расстроился из-за такой ерунды. Бостуик воображает, что он умнее всех. Вот дурак-то! Ну ничего, он ему еще покажет!

И все-таки, каким образом он его вычислил? Почему так уверен?

Свернув самокрутку, Моффит закурил. Его по-прежнему разбирала злость, но помимо злости и раздражения в нем шевельнулось беспокойство; а если бы он знал, что в эту самую минуту Джим Бостуик осматривает вершину горы, Кэп беспокоился бы еще серьезнее.

Джим сыграл на любопытстве Моффита, но, в сущности, он мало о нем думал. Если что-нибудь его по-настоящему задевало, в нем появлялось какое-то безразличие к опасности. А сейчас ему совсем не нравилось, что за ним охотятся. Не нравилось, что приходится соблюдать осторожность, чтобы не получить пулю от этого убийцы. Оставив ранчо, он поехал по тропе, ведущей в город, однако вместо того чтобы двигаться в этом направлении, свернул налево, объехал вокруг хребта Элк-Ридж и поднялся, продираясь сквозь деревья и кусты, по южному склону.

Вскоре он нашел следы Моффита и сравнил с теми следами, что видел раньше. Теперь он ехал осторожно, держа винчестер наготове. Через некоторое время обнаружил лошадь киллера и, повинуясь минутному порыву, снял с нее седло и уздечку, отпустив животное на свободу; затем пошел по следам, оставленным сапогами, и обнаружил на вершине укромные местечки, которые Моффит себе приготовил, чтобы там скрываться.

Бостуик сделал совершенно правильное с логической точки зрения заключение, что убийца находится внизу, однако, как оказалось, он ошибся. В то самое время, когда он обнаружил последнее место, где отдыхал Моффит под большой сосной, сам Моффит возвращался на гору вдоль русла ручья. Он шел медленно и осторожно по своей всегдашней привычке, но мысль его лихорадочно работала. Его по-настоящему беспокоило, что Бостуик, его предполагаемая жертва, знает, кто он. А что, если он заговорит? Что, если он уже сейчас едет в город, чтобы донести на него шерифу?

В тот самый момент, когда ему пришла в голову эта мысль, Кэп Моффит, который уже находился на другой стороне хребта, вдруг примерно в двухстах ярдах увидел оседланного вороного. В тот же миг и конь заметил человека; он вздернул голову, насторожил уши и посмотрел прямо на него.

Что-то шевельнулось в кустах возле лошадиной головы, и ружье Кэпа Моффита мгновенно взлетело к плечу. Он увидел Джима Бостуика, который рванулся в кусты, и выстрелил. Вороной отскочил в сторону и поскакал. Бостуик упал, но, падая, не успев даже коснуться земли, выстрелил.

Пуля сорвала листья в нескольких дюймах от головы Кэпа, и он бросился на траву. Некоторое время скользил вниз по склону, но потом, вскочив на ноги, зигзагами побежал к своей лошади. Он не хотел устраивать перестрелку со своей жертвой на этой горе, поросшей кустарником, где к тому же неровно: здесь все зависело бы не только от меткости, но и от умения ориентироваться в лесу.

Легкой побежкой Моффит двигался вперед и вдруг остановился. Лошадь исчезла! Вместо нее на камнях лежали уздечка и седло.

В ярости он вернулся на несколько футов назад и укрылся между камнями. Здорово его сделали! Впрочем… впрочем, вот если бы добраться до его коня! Он убежал, но далеко уйти не мог. Возможно, его зацепила пуля. Но нужно действовать осторожно, вполне вероятно, что Бостуик уже спустился с горы. Он, конечно, догадался, что противник попытается захватить его лошадь, и старается, наверное, подобраться поближе.

Кэпа Моффита прошиб пот. Что-то уж больно у него не заладилось на сей раз. Ему понадобится вся его изобретательность, чтобы выбраться живым из этой передряги. Человек, за которым он охотился, вовсе не дурак.

Джим Бостуик бросился на землю, заметив, как дернулась голова насторожившегося вороного. Именно после этого и раздался выстрел. Мгновенно перекатившись на живот, он прополз, не останавливаясь, по крайней мере тридцать ярдов. Его собственный выстрел был всего-навсего инстинктивной реакцией, и он не имел понятия, попала ли куда-нибудь его пуля или нет. И тем не менее уже ничто не могло заставить его отступить. Теперь он жаждал только одного: разделаться с этим наемным убийцей, который явился сюда, чтобы убрать его.

В лесу стояла тишина, и солнце пекло нещадно. Теперь, когда стих даже легкий ветерок, внизу под деревьями стало тихо и душно. Пот градом катился у него по лицу. Шея зудела от пыли и сосновых иголок, которые насыпались ему за воротник, когда он упал на землю и перекатился со спины на живот. От ружья кисло пахло порохом, в лесу царило полное молчание. Вороной, видимо, остановился где-то вдалеке среди деревьев — стук копыт больше не доносился.

Джим выжидал. Терпение и бдительность — вот его союзники, только с ними он победит. Здесь, в лесу, может случиться все, что угодно. В горле у него пересохло, и страшно хотелось пить. Ему показалось, что где-то вдалеке раздался слабый звук, но он не шевельнулся. Просто лежал на сухой коричневой сосновой хвое под палящим солнцем. В тело впивались острые края и углы камней, пробившихся сквозь слой земли, а вокруг торчали более крупные камни и валялся огромный ствол упавшего дерева. Они представляли собой более надежное укрытие, однако его противник стал бы искать его именно там.

Он выжидал. Откуда-то донесся крик орла. Какое-то крошечное существо шевельнулось между листьями. Потом все стихло.

Вороной найдет его и прибежит. Он к этому приучен. В тот самый момент, как он подумал, что конь скоро его найдет, пришла другая мысль: Кэп Моффит постарается отыскать его лошадь и ускакать на ней! Или убьет ее!

Он достаточно хитер. А если сообразит, что лошадь обязательно вернется к Бостуику? Тогда ему надо только подождать, а потом идти следом за ней. Вороной обязательно его отыщет, ведь у лошади нюх не хуже, чем у собаки, если, конечно, след достаточно свежий. Джиму не раз приходилось видеть, как лошадь находила таким образом хозяина, да и сам вороной частенько приходил к нему по следу.

Солнце пекло нещадно. Ни малейшего ветерка! Камни блестели, покрытые лаком пустыни, гладкие, как зеркало. Далеко вдали он услышал стук копыт. Бостуик не любил ждать. Не таков у него характер. Он предпочитал броситься вперед, нанося удары кулаками или стреляя, а дальше — будь что будет. Но это была игра Кэпа Моффита, игра холодного и расчетливого киллера.

И он сейчас явится. Он должен его убить. Джим заставил себя лежать неподвижно. Вороной приближался. Где-то прошуршал еле слышный шепот-звук — это джинсы скользнули по камню или задели за ветку. Он покрепче ухватил руками ружье, держа палец на курке, готовый в любую минуту вскочить и выстрелить.

Все звуки стихли. Лошадь остановилась. Возможно, вороной увидел Моффита?

Бостуик ждал, истекая потом, — прямые лучи весеннего солнца били прямо ему в спину; каждый мускул его тела напрягся, готовый к действию. Вдруг возникло неуловимо быстрое движение, грохнул выстрел, пуля пробила тулью его шляпы и пролетела вдоль спины. Он выстрелил в ту же секунду, не особенно целясь, — один выстрел по центру, туда, откуда стреляли, а потом сразу же еще два, вправо и влево от него.

Следующая пуля задела ему ухо, и он, перекатившись, стал сползать вниз по южному склону, стараясь избежать следующего выстрела, пока не поднимется на ноги. Этот выстрел не заставил себя ждать, засыпав ему глаза землей, и он выстрелил в ответ вслепую.

Еще раз перекатившись через себя, он вскочил и бросился под прикрытие ближайших камней. Пуля, ударившись в камень, срикошетила и с визгом, напоминавшим вой сирены, пролетела у самого его лица, едва не задев щеку. Он бросился на землю и услышал, как Моффит перебегает у него за спиной, готовясь выстрелить снова. Сзади раздался выстрел, он почувствовал, что ружье выбило у него из рук, и увидел, что ложе разнесено в щепки.

Он снова вскочил на ноги и длинным броском кинулся в ближайшие кусты, вслед ему раздался новый выстрел. Почувствовав удар, Джим понял, что пуля его настигла. Моффит не останавливался, он подбирался все ближе и ближе. Бостуик молниеносно обернулся и выхватил свой шестизарядник.

Когда револьвер оказался у него в руке, он снова вскочил на ноги, и как раз в тот момент, когда Моффит вылетел на открытое место. Джим Бостуик собрал все свои силы — земля кружилась под ним, пот заливал глаза, из носа текла кровь — и пустил заряд свинца из своего 44-калибрового, увидев, как пыль брызнула от рубашки Моффита. Тот покачнулся и упал навзничь, однако успел выстрелить, уже лежа на земле. Джим почувствовал удар этой пули. Падая, выстрелил сам, но промахнулся.

Он покатился к кустам, внезапно его охватила паника. Боясь, что на открытом месте его настигнет очередная пуля, стал отчаянно продираться в чащу, оставляя за собой кровавые следы и примятую землю.

Остановившись наконец, он с трудом сел и перезарядил свой шестизарядник. Вокруг стояла абсолютная тишина. Он знал, что Кэп Моффит жив и что один из них непременно погибнет в этом бою, а возможно, и оба. Зарядив револьвер, Джим осмотрел свои раны. Ему пробило верхнюю часть бедра, не задев, однако, кости, и из раны обильно текла кровь. Он перевязал ее носовым платком, разорвав его таким образом, чтобы закрыть оба отверстия, и занялся осмотром груди.

Опасался, что задет какой-нибудь важный орган, потому что, когда его ранило, почувствовал тошноту. Но ему повезло. Попав в ребро, пуля срикошетила, оставив большую открытую рану, не слишком, к счастью, глубокую. Он соединил края рваной плоти и крепко стянул их разорванной рубашкой.

Ни звука, ни шороха не раздалось в лесу. Его фляга привязана к седлу, и лошадь, если ее позвать, тут же прибежит. Вороной, верно, только того и ждет.

Бостуик проверил свой пояс. В патронташе оказалось около двадцати патронов. Все шесть пуль в его шестизаряднике тоже на месте. Ведь он собирался использовать свое оружие, а не просто носить его при себе. Если уж ему не победить в таком снаряжении, ему вообще никогда не победить.

В нем вспыхнул гнев, и, нисколько не думая о последствиях, он заорал:

— Я уничтожу тебя, Кэп! Ты больше никогда не будешь убивать людей!

— Ты меня сначала достань! — дразнил его Моффит. — Ты ведь весь в дырках, тебе и до утра не протянуть!

Джим Бостуик потер небритый подбородок. Повернулся, засунул револьвер за пояс. Руки у него сильные и неповрежденные, он может ползти или ковылять, хромая, если сумеет подняться на здоровую ногу.

Медленно, с большим трудом он потащился вдоль склона туда, где росли деревья и кустарник становился погуще. Пыль, смешанная с потом, полностью залепила его лицо. Крепко сжав челюсти, чтобы как-то совладать с мучительной болью, он добрался до кустов и остановился передохнуть. Лошадь — вот его главный козырь. Вороной никуда не уйдет, его всегда можно позвать. Если бы Моффит был на ногах, он мог бы добраться до коня, но вороной никогда не подпустит к себе незнакомого, тем более, если от него пахнет кровью.

Под прикрытием кустов Джим опустился на сосновую хвою и улегся, тяжело дыша. Он не имеет права потерять сознание, он должен все время быть начеку. Кэп Моффит сейчас думает не только о деньгах. Кэп должен убить Бостуика, чтобы самому остаться в живых.

На него снова накатила боль. Он крепко сжал зубы, стараясь преодолеть возникшую дурноту, с которой все труднее было бороться. Сейчас он встанет, сейчас отправится в путь…

Его лица коснулась прохлада — легкий живительный ветерок. Он поднял голову и осмотрелся. Вершины гор тонули в черных тучах. Собиралась гроза. Бостуик снова почувствовал на лице прохладу — ветерок с запахом дождя. Дождик сейчас никому не помешал бы. Травы просто истосковались по нему. Голова его упала на грудь.

Ему казалось, что прошло не больше минуты, но, когда он открыл глаза, оказалось, что уже темно. Шел дождь. Выходит, он потерял сознание.

Очнувшись, не увидел ничего, кроме густого мрака, все вокруг ревело и стонало от мощных порывов ветра и почти непрерывных раскатов грома. Ветер налетал на горы плотной стеной, пригибая к земле могучие деревья, словно плакучие ивы, обрушивая на скалы потоки воды. Жесткие струи хлестали по земле и по его промокшему насквозь, сжавшемуся в комок телу.

В какой-то миг за ветром, который выл и стонал в вершинах хребта, он расслышал другой звук, слабый, но достаточно отчетливый. Внезапная вспышка молнии осветила горы ярким, • ослепительным светом. На фоне этого света возник зловещий голубоватый язык пламени, и Бостуику показалось, что голова его раскалывается.

Огромная сосна, возле которой он лежал, словно взорвалась у него на глазах, вся масса вздымавшегося над ним дерева покачнулась и с оглушительным треском повалилась в сторону от него, оставив обнажившиеся светлые волокна древесины на верхушке пня на волю ветра и дождя. Молния полоснула по горе, и теперь земля и скалы пахли горелой хвоей.

И за всем этим ревом он снова распознал еле слышный звук — шепот. Сверкнула молния, и в ее свете он увидел Кэпа Моффита, который стоял над ним, приготовившись, с револьвером в руке. В тот самый момент, как Бостуик его разглядел, Моффит выстрелил!

Пуля просвистела мимо, и Джим, перекатившись на живот, лихорадочно схватился за оружие. Он стрелял почти наугад, выпустив три пули в том направлении, откуда раздался выстрел. Огромным усилием воли, ухватившись за пень сраженного молнией дерева, он поднялся, и, когда снова сверкнула молния, два человека выстрелили одновременно, как один. Бостуик оторвался от пня и бросился сквозь стену дождя туда, где видел Моффита. Они сшиблись. Джим яростно ударил дулом своего револьвера, промахнулся и упал лицом вперед. Мгновенно перевернувшись, он увидел над собой темную, нетвердо стоящую на ногах фигуру. Моффит выстрелил, вспышка сверкнула всего на расстоянии фута от лица Джима. В нос ему ударил противный запах горячего пороха, он вновь почувствовал удар поразившей его пули.

Темные груды облаков перекатывались над горной цепью, а между пиками, словно огненные дервиши, плясали молнии. Лес непременно загорелся бы, если бы не дождь, который обрушивал на деревья огромные массы воды.

Моффит выстрелил снова, но его качало, так же как окружавшие его кусты и деревья, так что он промахнулся. Бостуик перевернулся на живот. Он упорно боролся, мыча от ярости, от желания подняться на ноги и схватиться с Моффитом. Наконец, отчаянно взмахнув рукой, вцепился в лодыжку киллера. Дернул — Моффит упал, такой же израненный и окровавленный, как и он сам, и Бостуик пополз, стремясь добраться до его горла. Сверкнула очередная вспышка молнии, потом раздался выстрел Моффита.

Сознание возвращалось к нему, но медленно. Джим Бостуик лежал лицом вниз на камнях горного хребта, начисто выметенных и вымытых ветром и дождем. Вокруг, там, где совсем недавно бушевал ветер и неистовствовал дождь, царила мертвая тишина. В голове молотом стучала боль. Плечо и рука словно одеревенели, нога не слушалась, каждое движение причиняло мучительные страдания.

Дождь прекратился. Ветер стих. Раскаты грома в дальних одиноких ущельях на юге казались отсюда беспомощным щенячьим урчанием. Облака, гонимые ветром, метались, не находя покоя, соперничая со звездами за место на небе. А Джим Бостуик лежал совсем один, беспомощно раскинувшись на камнях этой горы; у него не осталось никаких сил — он ослаб от потери крови и переохлаждения, пролежав всю ночь под проливным дождем. А потом он протянул руку и нашел свой револьвер. Каким-то образом ощутил, что у него есть колени, подтянул их и приподнялся. Попробовал крутануть барабан револьвера, и это ему удалось.

Непослушными пальцами нажал на стержень отражателя и вытолкнул пустые гильзы. Потом тщательно зарядил револьвер, достав патроны из пояса. Рядом с ним никого не было. Он это хорошо видел. Где теперь Моффит — неизвестно, но по крайней мере не здесь.

Джим пошарил вокруг себя, ощупывая камни, и нашел сломанную ветку. Пользуясь ею как костылем, поднялся.

Блэки, скорее всего, убежал. Его прогнала буря. Бостуик знал, что перед ним, на тысячу футов ниже, находится ранчо и, если он хочет остаться в живых, он должен туда вернуться.

Пытаться идти в обход по тропе бесполезно. Ему ни за что не осилить такой путь. Нужно как-нибудь постараться и ощупью, ползком спуститься прямо вниз. Он не знал, сколько ему потребовалось времени, опомнился, только когда понял, что находится уже внизу, и в тот момент обнаружил кое-что еще. Следы лошади!

Если здесь следы, это означает, что они оставлены после бури. Он кликнул, рискуя получить пулю от Моффита, если тот еще жив и находится поблизости. Потом звал снова и снова. И наконец услышал тихое радостное ржание и знакомое цок-цок-цок.

— Блэки! — шепотом позвал он. — Блэки!

Лошадь фыркала и пятилась назад, потом подошла ближе, принюхиваясь к чему-то в темноте. Бостуик потянулся к ней, но она снова отпрянула. Он назвал вороного по имени, и лошадь успокоилась. Одна рука ухватилась за стремя, Джим подтянулся, и вот он уже в седле, мокром от дождя.

— Домой, Блэки! — прошептал он, и вороной, словно только и ожидая этого приказания, послушно повернул и направился через неширокую долинку к фермерскому дому.

Навалившись на луку, он все-таки ухитрялся держаться в седле. Наконец конь остановился у ступеней крыльца, Бостуик практически свалился на землю. А когда стал подниматься по ступеням, его рука наткнулась на человеческое лицо, неподвижное лицо. И тело тоже не шевелилось, но было теплое.

В тусклом свете серых холодных предрассветных сумерек он увидел перед собой скорчившуюся фигуру. Кэп Моффит!

Джим Бостуик засмеялся — этот хриплый звук больше походил на кашель.

— Ты… Значит, ничего у тебя не получилось! — насмешливо сказал он своему врагу.

Обернувшись к вороному, он ухватился здоровой рукой за подпругу, каким-то образом ухитрился ее распустить, так что седло упало на землю. Потом наклонил лошади голову и снял уздечку.

— Поваляйся как следует, парень, — прошептал он, — а потом иди щипать травку.

Он отворил дверь, потом взял за шиворот Моффита и втащил его в дом, оставив снаружи один сапог, зацепившийся шпорой за порог. Достав револьвер Моффита, он положил оружие и его хозяина рядом с собой.

Ему понадобился целый час, для того чтобы рассмотреть свои раны, и еще час, для того чтобы промыть их и кое-как перевязать. Занимаясь этим делом, он хмуро поглядывал на Кэпа, который не приходил в чувство.

— А я вот все еще двигаюсь, — усмехнулся он. — Меня так просто не одолеешь.

Покончив со своими ранами, он принялся за раны Моффита. Джим держался на нервах, знал, что в нем ничего, кроме нервов, не осталось. Он заставлял себя держаться, заставлял свое тело двигаться. Окончив перевязывать раненого, он поставил греть воду на плиту и тяжело опустился в кресло. Его лицо, обросшее щетиной, потемнело, глаза ввалились, в спутанных волосах было полно песка и крови — последняя пуля рассекла кожу на голове и, должно быть, вызвала нечто вроде небольшого сотрясения мозга. Бостуик мрачно смотрел на киллера, который все еще не пришел в сознание.

Когда вода вскипела, он сварил себе кофе, плеснул в него виски и, обжигаясь, выпил чашку и потом другую. Затем двигаясь вместе со стулом и опираясь на стенку, дотащился до Моффита и связал раненого киллера по рукам и по ногам. Через какое-то время Бостуик оказался на кровати и снова потерял сознание.

Спустя несколько часов, когда в комнату через дверь уже лился поток лучей заходившего солнца, Бостуик проснулся. Первым делом он посмотрел на Моффита. Раненый киллер лежал на полу, устремив на Бостуика свирепый взгляд.

Джим скинул ноги на пол, глядя на Кэпа усталыми мутными глазами.

— Лежишь, как цыпленок, готовый для вертела, — издевался он. — Здорово ты стреляешь, нечего сказать.

— Сам-то ты хорош, — огрызнулся Моффит.

Бостуик ухватился здоровой рукой за выступ в стене и поднялся на ноги. Он похлопал по револьверу, заткнутому за пояс.

— Мой револьвер все еще на месте, — сказал он и пополз, держась за стену, на кухню. Там он развел огонь и бессильно опустился в кресло. — Не слишком-то ловко ты стреляешь из своего дробовика.

— Ну, тебя-то я достал.

Бостуик хихикнул:

— И держишь меня, да? Может, даже и убил, да? Эх ты, убийца недоделанный! Не настал еще тот день, когда ты сможешь меня убить.

Моффит покачал головой.

— Может, ты и прав, — согласился он. — Но все равно в тебе сидят три пули.

— Четыре раза в меня попал, — уточнил Джим, посмеиваясь. — Но свинца во мне нет.

Он чувствовал тошноту, но все-таки заставил себя вскипятить воду и приготовить кофе. Потом снова уселся в кресло, чувствуя, что слабость и тошнота все усиливаются.

— Сидел бы ты лучше спокойно, — бросил Кэп, — а то совсем ведь доходишь. — Он помолчал. — Почему ты меня не застрелил, когда имел возможность?

— Ну… — Бостуик глядел на киллера с мрачной ухмылкой. — Мне нравятся крепкие ребята. Я всегда с удовольствием смотрел на настоящего бойца. Ты здорово себя показал на этой проклятой горе вчера вечером, гораздо лучше, чем какой-нибудь поганый киллер.

Кэп Моффит промолчал. В первый раз в жизни слова другого человека показались ему обидными. Он смотрел на свои ноги без сапог и не находил подходящего ответа.

— Собираешься меня сдать? Отправить на виселицу?

— Нет. — Бостуик налил в чашку кофе и пододвинул ее на другой конец стола. — Кто-нибудь тебя все равно пристрелит, это так же верно, как и то, что Бог создал маленькие яблочки. Явишься сюда еще раз, и это сделаю я. Больно хороший человек Том Этербак, здешний хозяин.

— Друг у него хороший, вот это точно.

Двое мужчин, больные и раненые, боролись за свою жизнь в течение четырех дней, вернее, боролся Бостуик. Моффит за ним наблюдал, не в силах поверить своим глазам. Он просто не мог себе представить, чтобы человек так упорно старался выжить, что существует такая сила воли. И все-таки этот большой и искалеченный человек никак не хотел сдаваться. Убить такого невозможно, внезапно подумал Моффит. Есть в нем что-то темное, ожесточенное и сильное, что-то неподвластное смерти.

Наутро шестого дня Кэп Моффит ушел. Он взял серого из запасного загона и ускакал на своем собственном седле. Раненый, но живой.

Том Этербак вернулся на ранчо на девятый день. Он с удивлением смотрел на бледную тень, оставшуюся от человека, который поздоровался с ним, держа в руках ружье. Смотрел на окровавленную повязку на его ноге.

— Неужели ты участвовал в драке, которая произошла в городе? — строго спросил он.

— Что за драка?

— Ее затеял какой-то чужак, Кэп Моффит. Перекинулся парой слов с Чарли Гором и его двумя приятелями. А они подняли стрельбу.

— Убили его?

— Не знаю. Ранили это точно, но уехал он сам. На собственной лошади.

— А что с Гором?

Этербак покачал головой.

— Этот чужак настоящий дьявол. Он убил Гора и одного его приятеля, а другого ранил.

— Да-а, хороший человек, это точно. Сварил бы ты кофе, а? И что-нибудь приличное пожрать, а то я совсем того.

Несколько минут спустя Бостуик открыл глаза. Он посмотрел на потолок, потом в открытую дверь, где снова садилось солнце.

— Я рад, что он уехал, — пробормотал он тихо.

ОБОРОНА СЕНТИНЕЛЯ

Когда наступило утро и Финн Макграу проснулся, стояла мертвая тишина. Он открыл глаза и увидел удивительно широкое небо, по которому в необъятной голубизне лениво ползло одинокое белое облако.

На тишину поначалу не обратил никакого внимания. Он проснулся, и во рту было гадко и противно, словно в свинарнике после хорошего дождя, хотелось выпить, следовало и побриться. Словом, ситуация не такая уж необычная.

Он с трудом поднялся, приняв сидячее положение, широко зевнул, почесал ребра и тут только осознал, насколько все кругом тихо.

Ни малейшего звука… Никакого движения. Не дребезжат ведра у колодцев, не кудахчут куры, не хлопают двери. Сентинель превратился в город полного молчания.

Очень медленно, не переставая удивляться, Макграу с трудом поднялся на ноги. Оставив позади пятьдесят пустых, никчемных лет, он уже уверовал в то, что жизнь не может преподнести ему никаких сюрпризов. И тем не менее Сентинель вымер.

Сентинель, где последние полгода он занимал незавидное положение городского пьяницы — подзаборника, бродяги, никчемного, грязного, небритого, насквозь проспиртованного пьяницы. Спал он в закоулках, спал в амбарах — спал повсюду, в любом месте, где его морил сон, где сваливала с ног выпивка.

Финн Макграу давно не имел своего дома. Его уже никто не брал на работу, и не осталось ни гроша за душой. А теперь, оказывается, у него нет и города.

Можно ли себе представить более жалкое явление, чем городской пьяница, лишенный своего города?

С максимальной осторожностью Макграу принял вертикальное положение. Окружающий мир покачнулся, но он, чуть наклонившись в противоположную сторону, ухитрился сохранить равновесие. Тщательно рассчитывая каждое движение, он в конце концов перебрался через овраг, вылез из него, спотыкаясь, и оказался на краю города, где снова прислушался со все возраставшей тревогой.

Молчание.

Не дымили печные трубы, не лаяли собаки, не всхрапывали лошади. Улица лежала перед ним совершенно пустая, словно это была улица в городе призраков.

Финн Макграу остановился, с изумлением взирая на столь непонятное явление. Может, он Рип ван Винкль, который проспал двадцать лет?

И все-таки его брало сомнение, он отлично знал, на что способны обитатели Запада, когда им захочется сыграть с человеком славную шутку. Эта мысль принесла ему облегчение. В том-то, конечно, все и дело: с ним просто сыграли шутку. Все они собрались и решили над ним подшутить.

Его шаги глухо отдавались на деревянном настиле тротуара. Дойдя до салуна, он решил попробовать войти и толкнул дверцу. Она подалась, открыв и вторую, он оказался внутри и огляделся. В спертом воздухе все еще витали запахи винных паров и застарелого дыма. На столиках валялись карты, фишки для покера — но ни души… Ни единого человека!

На полке за стойкой бара стояли бутылки. Его лицо прояснилось. Виски! Отличное виски, и к тому же бери сколько хочешь. Плевать, что они его бросили, хорошо, что хоть виски оставили.

Однако не мешает быть немного поосторожнее. Он направился к двери в контору и толкнул ее. Она скрипнула на ржавых петлях и открылась в пустую комнату.

— Эй! — Ему отозвалось только эхо. — Есть здесь кто?

Никакого ответа. Подойдя к наружной двери слева, Финн выглянул на улицу. Внезапно его пронзило щемящее чувство одиночества и охватила острая тоска по человеческому обществу.

Финн выскочил на улицу и громко крикнул. Его голос безответно прокатился по пустой улице, отражаясь от фасадов обманщиков-домов. Тогда он помчался по улице, кидаясь от дома к дому. Кузница, платная конюшня, лавка шорника, магазин, тюрьма — все пусто, все брошено, нигде ни души.

Он остался один.

Один. Что же случилось? Куда девались все люди? Салуны полны виски, в лавках сколько угодно еды, одеял, одежды. И все это брошено на произвол судьбы, без всякой охраны.

Робко и неуверенно Финн Макграу направился к ресторану. Там все оставалось в том самом виде, как было, когда его оставили. Недоеденная еда на тарелках, немытая посуда. Но плита успела остыть, стала совсем холодной.

Почувствовав внезапно необходимость подкрепить свои силы — виски этого сделать не могло, — Макграу развел в плите огонь. Вышел на задний двор и, пошарив в гнездах, отыскал пару-другую яиц. Принес их в кухню и приготовил себе яичницу.

Ощущая в животе приятную тяжесть от съеденного завтрака, он налил еще чашку кофе и отправился на поиски курева. Найдя коробку с сигарами, закурил великолепную гавану, положив в карман еще несколько штук. Затем откинулся на спинку стула и стал размышлять, пытаясь разобраться в ситуации.

Несмотря на отличный завтрак и сигару, он испытывал беспокойство. Его тревожило это глухое молчание, он встал и осторожно подошел к двери. А что, если за дверью что-то скрывается? Что-то злое и враждебное? Что, если… Он с яростью толкнул дверь. Довольно придумывать себе разную чепуху. В первый раз в жизни в его распоряжении оказался целый город, полный всего, и он намерен извлечь из этого обстоятельства все, что возможно.

Неторопливо шагая по пустой улице, он дошел до магазина «Элита», открыл дверь и принялся спокойно изучать развешанную на вешалках одежду. Нашел себе серый костюм и переоделся; взял с полки сапоги и натянул; потом отыскал белую батистовую рубашку, черный галстук-шнурок и новую черную шляпу. В карман положил новый носовой платок. После этого закурил новую сигару, плюнул в медную плевательницу и почувствовал, что жизнь ему улыбается.

Собираясь выйти из магазина, Финн Макграу вдруг заметил справа от себя длинную стойку, на которой стояли и лежали ружья, дробовики и револьверы. Он задумчиво смотрел на них. В свое время — лет тридцать назад — он считался снайпером в армии.

Он взял со стойки «Винчестер-73» — отличное оружие — и зарядил его семнадцатью патронами, потом позаимствовал парочку кольтов, заполнив их барабаны, и засунул за пояс, набив патронташ патронами. Сняв с полки двустволку, забил оба ствола картечью и после этого проследовал в салун. Пошарив под стойкой, обнаружил ящик превосходного ирландского виски и налил себе в стакан на три пальца.

Любуясь красивым коричневым — ему нравилось называть его «темный янтарь» — цветом, он долго смотрел через стакан на солнце и только тогда пригубил.

В этом есть что-то особенное. Чувствуется запах ирландских болот! Он залпом осушил стакан и снова наполнил.

Город принадлежит ему — весь город, полный виски, еды, одежды, — в нем есть все, что нужно человеку.

Но почему? Куда девались все?

Глубоко задумавшись, он опять вышел на улицу. Там по-прежнему царило молчание. Далеко в прериитанцевали одинокие смерчи, жарко пекло солнце.

Подойдя к окраине города, он внимательно осмотрел прерию и видневшиеся вдали горы. Взгляд ни на чем не мог остановиться — всюду только одна неохватно широкая, поросшая травой равнина. Глянув неожиданно себе под ноги, он вспомнил, даже вздрогнув от неожиданности, что, оказывается, умеет читать следы. Здесь виднелись следы многочисленных повозок, телег, тележек и фургонов. Судя по следам, оставленным копытами, все следовало в одном направлении — на восток. Он нахмурился и, повернув назад, пошел, сосредоточенно размышляя, в сторону конюшенного двора, где нанимали лошадей.

Там не осталось ни единой! На земле валялись остатки упряжи, какое-то седло. Все носило на себе признаки внезапного, поспешного бегства.

Час спустя, завершив обход, Финн Макграу вернулся в салун. Он опять налил себе стаканчик ирландского, закурил сигару. Однако теперь он понимал, что, сам того не ведая, влип в какую-то скверную историю.

Обитатели города не просто исчезли, растворились в воздухе, они бежали — и это было внезапное, паническое бегство, — бежали прочь из города.

А из этого следовало, что в городе существовала какая-то опасность.

Финн Макграу сделал глоток виски и беспокойно обернулся через плечо. На цыпочках подошел к двери и выглянул: посмотрел сначала в одну сторону, потом в другую.

Ничего необычного.

Он сделал еще глоток из своего стакана, и в пыльных, затянутых паутиной извилинах его одурманенного алкоголем мозга возникла идея.

Индейцы!

Он вспомнил, что обсуждали накануне вечером в салуне, когда он пытался стрельнуть стаканчик спиртного. На ферму Лэддера совершено нападение, и все его работники убиты. Викторио встал на тропу войны — жжет, убивает, калечит. Апачи!

Форт находится на востоке отсюда! Должно быть, горожанам сообщили, прислали какое-нибудь известие, и они сбежали, как бараны, бросив его одного.

Его словно охватило порывом ледяного ветра, он вдруг понял, что остался в городе один, что спасения нет и спрятаться негде. Сюда идут апачи!

Сунув бутылку ирландского в карман, Финн Макграу бросился на улицу и помчался к магазину «Элита», который находился в каменном здании, низком и приземистом. Служило оно оборонительным и торговым пунктом, а также дорожной станцией для дилижансов, пока вокруг него не вырос город. Войдя внутрь, он быстро осмотрелся, оценивая свой арсенал.

Сдвинув четыре бочонка, подкатил их к двери и забаррикадировался. Поверх бочонков навалил мешки, тюки и ящики. Тяжелую заднюю дверь закрыл на засов и забаррикадировал окна. В самом центре, на полу, соорудил круглый барьер из мешков и бочонков для последней защиты. Снял с полки охапку двустволок и принялся за работу, зарядив сразу десяток. Затем рассовал их по щелям, насыпав возле каждой горку патронов.

После этого зарядил несколько винтовок — три «Спенсера-56», семь «Винчестеров-73» и один «Шарп-50», — дюжину кольтов и открыл ящик с боеприпасами. Затем закурил очередную гавану и стал ждать.

Утро уже почти прошло. Еды в магазине хватало, и он занимал господствующее положение на местности — здание выдвигалось из ряда домов, так что он мог держать под обстрелом улицу в обоих направлениях и в то же время защищать свой тыл, перебегая в дальний конец магазина.

По мере того как он изучал свое положение, Финн все больше удивлялся, почему обитатели Сентинеля оставили город, не защищая его. Только слепая, безрассудная паника объясняла такое бегство.

В полдень он состряпал себе еду из того, что нашлось в магазине, и снова принялся ждать. Солнце только-только покатило к зениту, когда появились индейцы.

Вполне возможно, что апачи рыскали по городу уже несколько часов; Финн их не видел. Теперь они осторожно крались, прижимаясь к домам.

Притаившись у окна, которое выходило на улицу, старик Макграу наблюдал. У него на подоконнике лежали четыре двустволки, каждый из стволов заряжен картечью. И он ждал…

Подозревая ловушку, апачи бесшумно, как тени, скользили между домов. Они заглядывали в окна сквозь стекла, потом двигались дальше. Заняться грабежом они еще успеют. Теперь им нужно удостовериться, что город действительно покинут, рассеять все свои подозрения.

Шестеро воинов, сбившись в кучку, остановились ярдах в сорока от магазина, о чем-то совещаясь. Остальные держались поодаль, ярдах в двадцати дальше. Прицелившись из двух двустволок, Финн Макграу положил руки на оба ружья. Их прочно держали в неподвижном положении брошенные на них мешки. Все четыре курка он спустил одновременно!

Грохот раздался ужасающий! Со страшным ревом из четырех стволов вырвалась смерть, поражая маленькую группку индейцев, а Макграу тем временем подскочил к следующим двум ружьям и, чуточку повернув одно из них, выстрелил снова.

Потом схватил тяжелый «спенсер» и начал палить со всей возможной скоростью. Он сделал четыре выстрела, когда улица наконец опустела. На дороге неподвижно лежали пять апачей, шестой полз по земле, схватившись руками за живот.

Макграу вскочил и помчался к окну магазина, выходившему на двор. Перед ним мелькнула фигура индейца, и он быстро выстрелил. Апач упал, попытался подняться, потом окончательно рухнул на землю и затих.

Это было только начало. Сражение продолжалось весь долгий жаркий день. Финн Макграу пил виски и ругался. Он снова и снова заряжал и перезаряжал свою батарею. В помещении магазина стало нечем дышать. Жара усиливалась, запахи, наполнявшие низкую комнату, становились все острее, но все перебивал резкий кислый запах пороха.

Апачи возвращались, чтобы подобрать своих убитых, и умирали возле них. Два обнаженных воина пытались добраться по крышам до здания магазина, и он свалил обоих. Один так и остался лежать на блестящей крыше, а другой покатился и тяжело рухнул на землю.

Пот заливал глаза Макграу, а лицо его опухло от ударов ружей при отдаче. Со стороны фасада он хорошо видел всех в трех направлениях, а вот из заднего окна — только небольшой участок. Время от времени он посылал туда пулю, чтобы сбить их с толку.

Наконец настала ночь, принеся с собой благодатную прохладу. Старик Макграу смог передохнуть и отложить в сторону свою артиллерию.

Кто может проникнуть в душу индейца? Кто может сказать, какие суеверия таятся внутри его черепной коробки? Дело в том, что ни один апач никогда не будет воевать ночью, ибо они считают, что душам людей, убитых в темноте, суждено вечно блуждать, не зная покоя и приюта. Этот ли страх мешал им возобновить атаки? Или им внушал ужас этот странный и непонятный человек, если вообще человек засел в темном каменном здании и палил из несчетного количества ружей.

И кто скажет, с каким выражением глядели они друг на друга у своих костров возле города, слушая непонятные им звуки старого пианино, доносившиеся из салуна, и старческий пропитой бас, выводивший «Всегда ношу зеленое», «Маршируйте вы, ленивцы», «Приди ко мне, где ждет тебя моя любовь» или «Серенаду».

Наступил новый день, и Макграу снова приготовился к сражению. В нем проснулось присущее любому ирландцу нетерпение вступить скорее в драку. С того самого момента, когда он понял, что остался один в пустом городе, на который вот-вот нападут индейцы, ни на минуту не допускал мысли о том, что у него есть хотя бы малейший шанс остаться в живых. Но на то он и ирландец, чтобы драться, несмотря ни на что; а Финн Макграу, старый, насквозь проспиртованный Финн, был ирландцем.

Спустя час после восхода солнца его ранило в бок. Он резко повернулся, упал на мешки с мукой и соскользнул на пол. Из раны обильно текла кровь, и он взял пригоршню муки и залепил пулевое отверстие. В тот же момент не целясь выстрелил из двери, просто чтобы они знали, что он на месте и никуда не делся. Только после этого перевязал свою рану.

Пуля попала в мякоть, и он бы истек кровью, если бы не мука. Пот заливал ему глаза, катился вниз, прокладывая светлые дорожки по грязи и пороховой копоти, покрывавшей его лицо. Но он все продолжал двигаться туда и сюда, стреляя то из одного ружья, то из другого и не давая возможности апачам приблизиться к магазину. Даже грабеж он свел к минимуму, поскольку держал на прицеле почти все подходы к домам, и индейцы вскоре поняли, что, не избавившись от него, они не смогут воспользоваться трофеями захваченного города.

Где-то среди дня в него снова угодила пуля, проделав глубокую царапину на голове. Солнце уже клонилось к закату, когда он открыл глаза. Вся голова, казалось, пульсировала жестокой болью, во рту пересохло. Он перевернулся, сел и сделал большой глоток ирландского, после чего ощупью нашел двустволку. Как раз вовремя, потому что один из апачей уже возился возле двери, пытаясь ее открыть.

Он прицелился, прислонив ружье к углу ящика. Глаза его то и дело закрывались. Он спустил оба курка сразу, и воин, пораженный в живот, откачнулся назад.

На четвертый день около полудня майор Магрудер во главе кавалерийского отряда подъезжал к Сентинелю. За ним следовали жители города — шестьдесят человек, вооруженные ружьями.

Подъехав к окраине, майор поднял руку. Джейк Картер и Деннис Магун в тот же миг оказались возле него.

— Вы, кажется, говорили, что город покинут?

Он протянул руку, указывая на мертвого апача.

Всадники медленно двигались по улице. Еще один убитый индеец растянулся в пыли, потом они наткнулись еще на одного.

Перед магазином кучей лежали четыре апача, а поодаль, скрючившись, поперек тротуара — еще один. Окна магазина были разломаны, стекла выбиты, а в двери зияла огромная дыра. По приказу майора солдаты рассыпались по городу, чтобы все как следует разведать. Магрудер спешился возле магазина.

— Я готов поклясться, что в городе никого не оставалось, — заявил Картер.

Магрудер распахнул дверь в магазин. Там весь пол оказался завален почерневшими ящиками от патронов и пустыми бутылками.

— Ни один человек на свете не способен расстрелять такое количество патронов и выпить столько виски, — решительно заявил майор.

Он нагнулся, разглядывая пол и рассыпанную по нему муку.

— Кровь? — произнес он недоуменно.

В салуне они нашли еще одну пустую бутылку и пустую же коробку от сигар.

Магун с тоской смотрел на пустую бутылку. Подсчитав в уме, он понял, что из всего запаса лучшего ирландского виски, которым он всегда похвалялся, осталось не больше трех бутылок.

— Кто бы ни был этот человек, — печально проговорил он, — он уничтожил все мои запасы лучшего виски, когда-либо изготовленного в Ирландии.

Картер бросил взгляд в сторону пианино. Внезапно он схватил Магуна за рукав.

— Макграу! — закричал он. — Это Финн Макграу!

Они посмотрели друг на друга. Не может быть! И все-таки — кто его видел? Где он теперь?

— А кто такой этот Макграу? — спросил Магрудер.

Они объяснили ему, и поиски продолжались. Пули оставили щербины на домах, выбили окна, ими оказались пробиты бочки с водой, стоявшие на улице. Солдаты насчитали девятнадцать убитых индейцев, но что до Макграу — он исчез без следа.

А потом их громко позвал солдат, производивший разведку вокруг города, они поспешили туда и собрались вокруг. Под кустом мескита рядом с двустволкой лежал старик Макграу; новый костюм его был разорван и запачкан кровью, а вокруг валялось несколько пустых бутылок из-под ирландского, а еще одна, опорожненная лишь наполовину, стояла возле его руки. Пристроенная к веткам куста винтовка могла выстрелить в любой момент, из кобуры выпал револьвер. Макграу лежал в луже крови, кровь заливала его лицо и голову.

— Мертв! Но какую он выдержал битву! — восторженно произнес Картер.

Магрудер склонился над стариком, затем выпрямился. В его глазах, несмотря на серьезное выражение лица, мелькнула веселая искорка.

— Мертвее не бывает, — кивнул он. — Вот уж поистине пьян мертвецки!

Луис Ламур Когда говорит оружие

Кэтлоу

Трумену Дэрбону. вдоль и поперек исколесившему Дакоту и Монтану

Глава 1

Повсюду, где щипали траву бизоны, пасся скот или, взмахивая хвостами, неслись вскачь мустанги, везде, где только были люди, они говорили о Бидже Кэтлоу.

Выходец из суровой труднопроходимой местности, простирающейся вдоль Ньюкаса, он мог объездить любое животное, как с копытами, так и без, лишь бы только оно выдержало его вес. Биджа хвастал, что одолеет в драке каждого, не даст никому себя обогнать, у кого угодно отобьет девчонку, и всегда был готов доказать свои слова на деле, приняв вызов.

Собравшись вокруг костров, разведенных возле фургонов, или в походных лагерях, повсюду от Бразоса до Мьюсселшел ковбои и ранчеро говорили о Бидже Кэтлоу. Восхищались тем, какой он непревзойденный наездник, меткий стрелок, вспоминали, как даже в самых шумных ссорах, когда буквально все выходили из себя, только он один никогда не терял голову. Само собой, больше всего было разговоров о схватках, в которых ему довелось участвовать.

Полное его имя было Абиджа, однако, как это принято здесь, на границе, имя сократили до Биджи, и теперь по-другому к нему не обращались. Широкоплечий и крепкогрудый, ирландец по происхождению, он испытал на своем веку все, что только можно: участвовал в войне между штатами, покинув театр военных действий с тремя наградами за храбрость, трижды попадал под трибунал и приобрел репутацию человека, которого лучше иметь на своей стороне во всем, начиная от гулянки и кончая схваткой не на жизнь, а на смерть, что в здешних краях было не редкостью.

С гривой густых волос, с нравом широким и открытым, как прерии Пэнхендала, он всегда был готов драться с чисто ирландским упорством, а там, где были задеты его интересы, Биджа Кэтлоу не признавал никаких законов — ни людских, ни Божьих. Однако закон, напротив, интересовался Биджей Кэтлоу. Точнее, один из представителей закона — маршал Бен Кауэн.

К тому времени, когда Бидже и Бену исполнилось по пятнадцать лет, они уже успели по три раза каждый спасти друг другу жизнь. Биджа четыре раза отвалтузил Бена, а тот в свою очередь столько же раз избил Биджу. Бен был крутым, добродушным и серьезным, Биджа — крутым, добродушным и… диким, как необъезженный мустанг.

В девятнадцать лет Бен Кауэн уже стал помощником шерифа, а в двадцать три — маршалом полиции. Биджа, достигнув двадцатитрехлетнего возраста, прослыл похитителем скота и разбойником, за которым числились три убийства.

Однако не врожденная или приобретенная тяга к преступлению была причиной тому, что он свернул с пути истинного на извилистую стезю порока. Виной послужили чисто экономические факторы, присущие только особенностям жизни на осваиваемых переселенцами землях.

Биджа Кэтлоу играл первую скрипку в любых предприятиях, связанных с отловом и выпасом скота, поэтому контракт с «Тамблинг СС» его вполне устраивал, он его подписал. И получал тридцать долларов в месяц, когда неожиданно обнаружил, что внезапный спрос на говядину в Канзасе, связанный с завершением строительства железной дороги до границы с Техасом, превратил длиннорогих техасских бычков из почти никому не нужных диких созданий в средство быстрого обогащения.

Вместо случайных поставок говядины в Миссури, Луизиану или даже Иллинойс и частичного забоя скота на шкуры теперь возникла насущная необходимость организовать постоянное снабжение, поскольку в связи с ростом населения западных городов спрос на мясо резко возрос. Соответственно и цена за голову скота подскочила по сравнению с прежней в десять и более раз.

Владельцы крупных ранчо сразу же предложили премию в два доллара за одну голову неклейменого скота, и Биджа Кэтлоу, который всегда от души выполнял любую работу, с подлинным энтузиазмом взялся за отлов и клеймение, чтобы разбогатеть.

Ему было не привыкать продираться через заросли кустарника — это он умел с детства, Биджа хорошо знал повадки дикого скота, как и то, в каких местах его нужно искать. Рука у него была твердая — с лассо управлялся отлично, а кроме того, имел несколько хороших сильных и быстрых лошадей, знавших повадки дикой скотины не хуже его самого. В первый же месяц после учреждения премии Биджа Кэтлоу заарканил и заклеймил восемьдесят семь голов. А дальше, работая не покладая рук, стал в среднем получать от двухсот до двухсот пятидесяти долларов в месяц. Сумма немалая по тем временам, больше заработать как на ранчо, так и в любом другом месте вряд ли было возможно. Но внезапно все кончилось.

Собравшись вместе, владельцы крупных ранчо порешили, что выплата премий просто глупость, она не вызвана никакой необходимостью, так как отлов и клеймение скота — прямая обязанность тех, кто на них работает. С премиальными было покончено раз и навсегда.

Пришлось распрощаться и с надеждой быстро разбогатеть. Биджа вновь превратился в простого пастуха с оплатой тридцать долларов в месяц, но в отличие от остальных, примирившихся со своей участью, не желал сдаваться без боя.

Его доводы были вполне обоснованными: с какой стати отлавливать и клеймить дикий скот для владельцев ранчо? А почему не для себя? Почему бы не собрать собственное стадо и не перегнать его в Канзас?

В конце-то концов, только одному Господу известно, откуда взялось большинство неклейменого скота на равнинах Техаса. Скотина в здешних краях паслась и размножалась, подобно диким кроликам, еще с тех пор, как тут появились первые испанцы. Никто не предъявлял на нее никаких прав вплоть до последнего времени, когда резко возрос спрос на мясо. Кроме того, в связи с участием в Гражданской войне многие мелкие и средние владельцы ранчо оказались в рядах армии, скотина, принадлежавшая им, одичала. Что уж говорить о том, что некоторые из них с этой войны вовсе не вернулись.

Разве этот скот не принадлежит тем, кто его поймает? Биджа Кэтлоу сколотил группу из таких же ковбоев, каким был сам, и они принялись действовать на свой страх и риск, вдохновляемые энергией и личным примером своего главаря.

Сам же он окунулся в новое дело со свойственным ему энтузиазмом, с которым брался за любую работу, неустанно подбадривая и вдохновляя остальных. Они трудились не покладая рук, не считаясь со временем, и к концу второго месяца собрали готовое к отправке стадо почти в три тысячи голов.

В те годы дикая скотина не была такой редкостью, как в наши дни. Дым от костров, на которых разогревались клейма, постоянно витал в воздухе. Всадники продирались в самую гущу кустарников, выгоняли оттуда бычков, ловили их, ставили клеймо, затем укрощали. Конечно же не обходилось и без неприятностей. Дважды им пришлось отгонять мародеров-команчей, а Негр Джим попал на рога разгневанного быка. Они нашли растерзанное тело несчастного в густой траве, вся земля вокруг была изрыта от ожесточенной борьбы. Смуглокожий, скорее метис, чем мулат, Джим был хорошим наездником и надежным товарищем. Его похоронили там же, где и нашли.

Несколькими днями позже Джонни Кэкстон остался без руки. Он заарканил бычка, стал наматывать конец веревки на ствол дерева и даже не успел понять, как все произошло. Ошалевший бычок внезапно описал круг, захлестнув привязью руку Джонни, затем рванул вперед, а бедняга повис на перетянутой намертво руке.

За два дня до этого он потерял в кустах кобуру, сорванную веткой с пояса. И хотя сам револьвер ему удалось найти, но с тех пор держал его в седельной сумке. Джонни спешился и оставил лошадь в отдалении, когда подкрадывался к бычку на расстояние верного броска лассо.

Прошло целых три часа, прежде чем их нашли — разъяренного бычка, с налитыми кровью глазами изо всех сил натягивающего веревку, и Джонни, прижатого ею к дереву за почерневшую, распухшую руку.

В радиусе ста миль не было никакого врача, поэтому Биджа сам ампутировал ему руку, приложив к культе в качестве антисептика кусок раскаленного железа.

Спустя неделю после этого, когда они перегоняли небольшое стадо к основному, находящемуся от них в полумиле, Биджа, проснувшись утром, обнаружил, что их окружили. И первым, кого увидел, был шериф Джек Меркер, в прошлом прихлебала в салуне Паркмана, да и сейчас все еще числившийся на его содержании. Затем в глаза бросился сам Паркман, потом Барни Стаплс из «Тамблинг СС» и Осгуд из «Три Линкса». С ними находились чуть больше двух десятков крутых ковбоев, которые владели небольшими собственными стадами.

Шериф Меркер и Паркман всегда не любили Биджу Кэтлоу. Однажды, когда Меркер был еще простым пастухом, он ввязался в драку с Кэтлоу и был жестоко избит, а Паркман ненавидел Биджу за то, что этот неотесанный ковбой мог запросто покорить любую девчонку, а в его сторону они даже не желали смотреть.

Биджа был не дурак, сразу понял, что влип. Оглянувшись вокруг, пока сидя натягивал сапоги, не увидел ни одного дружественного лица. Прежде он работал на Стаплса и отлично справлялся со своими обязанностями. Но тот был крупный скотовладелец — его интересы совпадали с интересами других хозяев ранчо.

Меркер оперся длинными руками на луку седла; огонь торжества разгорался в его душе негасимым адским пламенем.

— Биджа, — произнес он, — тут у меня есть полудикая лошадь, которую, как я утверждаю, тебе ни за что не объездить. Конечно, на наших условиях.

Биджа Кэтлоу не знал, до какой степени им нужны его товарищи, но то, что охотятся за ним, — не сомневался.

— В чем дело, ребята? — спросил он. — Чем вызван ваш визит?

— Ты, чертов вор, не способен ни на что хорошее, — ответил Паркман. — Таких, как ты, мы вешаем.

— Отпустите моих ковбоев, — предложил Биджа, — и я объезжу вашу проклятую лошадь… Какими бы ни были ваши условия.

— Ты еще не слышал о них, — ответил Меркер. — Будешь объезжать ее со связанными за спиной руками и с арканом на шее, другим концом привязанным к суку на дереве.

Биджа Кэтлоу легко вскочил на ноги, после того как натянул сапоги. Кобура с револьвером была уже на нем. После шляпы оружие было следующим предметом его гардероба, когда, проснувшись, он начинал одеваться. А поднялся Биджа уже полчаса назад, чтобы подкинуть дрова в костер. Никто не догадался приказать ему расстегнуть и бросить на землю пояс с кобурой. Остальные трое его компаньонов также были вооружены.

Одним из них был Рио Брай, другой — Боб Келехер, и конечно, Джонни Кэкстон. Оставшись без руки, он старался держаться поблизости от лагеря, собирая хворост для костра или таская воду тому, кто по очереди готовил пищу. Все — надежные ребята, вот только Кэкстон, потеряв правую руку, все еще не научился как следует действовать левой, хотя каждый день усердно ее разрабатывал.

— Позволь им уйти, — вновь попросил Биджа. — А я, так и быть, объезжу эту чертову клячу.

На губах Меркера заиграла презрительная улыбка.

— Будешь делать то, что мы тебе скажем. А что до остальных, то всем им будет предоставлен такой же шанс прокатиться верхом, как и тебе.

На мгновение Бидже показалось, что Стаплс собирается что-то возразить, но тот предпочел отмолчаться. В конце концов, тон здесь задавал Паркман, и Кэтлоу понимал это, когда схватился за оружие.

Никто не ожидал такого поворота дела, хотя всем им, казалось бы, следовало получше знать этого крутого парня.

Рио Брай был первым, кто отреагировал, когда в руке Биджи оказался револьвер навскидку. Прежде чем прогремели выстрелы, он, пригнувшись, метнулся к седлу, к которому было прикреплено его ружье, затем бросился на землю, перекатился и, уже лежа на животе с ружьем на изготовку, увидел, как Паркман пытается сдержать перепуганную лошадь, но при этом спереди на его рубашке расползается кровавое пятно, а рядом падает на землю Джек Меркер.

Рио разрядил один ствол, затем другой — и еще две лошади лишились седоков. Звуки выстрелов и сумятица, вызванная попытками поймать метавшегося коня Паркмана, свели на нет все их шансы открыть ответный огонь по малочисленному отряду Биджи. К тому же на подмогу к Кэтлоу в это время подоспел Старик Мерридью со своим «шарпсом» 50-го калибра. До этого Мерридью находился возле основного стада, но, заслышав стрельбу, бросил все, поспешил на выручку к товарищам.

Отряд, собранный шерифом, обратился в бегство, оставив мертв9го Джека Меркера лежать на земле. Паркман ухитрился зацепиться за седло, и его лошадь понеслась вслед за остальными.

Нет, они не испугались. В отряде шерифа были закаленные в боях с индейцами отважные ребята. Но они знали, что позади Старик Мерридью, который запросто заваливает бизонов своей пушкой и редко промахивается, если берет кого-то на мушку. Мерридью залег в узкой расщелине среди камней и кустов на верхушке холма. Они же, находясь на открытой местности, были для него хорошей мишенью. Кроме того, Биджа Кэтлоу все еще держал оружие в руке, а мало кто полезет на рожон, если можно обойтись без этого.

Путь к отступлению был свободен — они сочли за лучшее этим воспользоваться. В конце концов, всегда смогут добраться до Кэтлоу, никуда он от них не денется.

Законы в этой части Техаса диктовались теми, кто владел большими стадами скота, как они скажут — так оно и будет. С их подачи Биджу возвели в ранг убийцы и похитителя чужого скота. Более того, поскольку он застрелил должностное лицо при исполнении тем своих служебных обязанностей, Кэтлоу был объявлен в розыск.

Когда Паркман пришел в себя, лежа в удобной кровати на своем ранчо, то первым делом отдал приказ: поймать Кэтлоу. Среди присутствующих в комнате было много таких, кто симпатизировал Бидже, но ни одного слова в его защиту не было сказано. Сделать так — означало бы подписать себе приговор.

Бен Кауэн в это время отсутствовал, находился за пределами штата. Если бы он был, то, возможно, посоветовал бы не считать повешенным того, кому еще не накинули петлю на шею. Некоторые полагали, что Кэтлоу никуда не денется. Кауэн не был бы столь категоричен. Он-то знал, что Биджа никогда не задерживается на одном месте, всегда в пути.

Не прошло и часа, как стадо переправили через реку, чтобы замести следы, погнали на север. Скотину гнали всю ночь, а когда рассвело, укрыли на двухчасовой отдых в стороне от дороги, идущей в западном направлении.

К полудню скотину погнали дальше по тропе, проложенной бизонами, затаптывая их следы копытами гораздо более многочисленного стада.

Биджа посмотрел на юг.

— Надеюсь, сюда приближаются другие бизоны, пусть хоть как-то заметут наши следы, — высказал он пожелание. — Ведь Паркман не заставит себя долго ждать.

Старик Мерридью поднял высохшую как у мумии руку. Указал ею в том направлении, откуда усиленно потянул носом воздух.

— Они уже на подходе. Вон там, где клуб пыли.

— А может, это погоня? — предположил Брай.

Мерридью сплюнул и в сердцах возразил:

— Говорю тебе — бизоны. Много, может, восемь, может, десять тысяч… а то и больше.

Никто не стал спорить. У Старика Меридью глаза были острее, чем у орла, а нос способен учуять запах бизона раньше, чем тот оказывался в поле зрения. Он прожил на свете столько лет, что никто даже приблизительно не решался определить его возраст, и если судить по его лицу, то донашивал по меньшей мере третье тело, но вместе с тем был жилистым, столь же сильным и выносливым, как любой шайен или команч.

Они направлялись на север, над ними простиралось бескрайнее небо.

Так Биджа Кэтлоу, вспыльчивый, неуемный ирландец, никому не причинивший зла, стал изгоем, объявленным вне закона.

Понадобилась еще неделя, чтобы до Бена Кауэна наконец дошли эти новости.

Глава 2

Маршалу полиции Бену Кауэну хватало и своих неприятностей. Он забрался в самую глухомань, преследуя опасного индейца. Тонкауа Кид не был диким индейцем, скорее наоборот, приобщившимся к цивилизации. Кид перепробовал многое — работал пастухом, на ферме, торговал лошадьми и наконец оказался преступником. Ровно месяц назад убил и ограбил фермера на землях чероки, затем убил его жену, а также соседа, прибежавшего на выстрелы. К несчастью для Тонкауа Кида, сосед прожил еще достаточно долго, чтобы успеть сообщить о нем властям.

Это было уже четвертое по счету подобное преступление за год, случившееся в той местности, прежде, чем кто-то вспомнил, что Тонкауа тратил денег больше, чем зарабатывал.

Фляжка Бена Кауэна была пуста. Он ехал по направлению к Симаррону, надеясь найти какую-нибудь тропку, которая привела бы к реке, где можно было бы пополнить запас воды. Река оставалась последней надеждой, так как к этому времени года в округе пересохли почти все другие источники.

Местность, в которой он оказался, называлась Кросс-Тимберз и чертовски подходила под определение пограничной полосы. Заросли дубовой поросли и суковатых деревьев перемешивались с чащобами дикой груши, перевитой колючими вьющимися растениями. Вдоль небольших редких ручьев, зачастую никуда не впадающих, росли кизил и дикая хурма. Изредка попадались открытые полянки. Но были и места просто непроходимые.

Стелющийся по земле кустарник пускает корни далеко во все стороны, давая все новые и новые побеги, в результате образуется настолько плотный покров, что выдерживает вес человека.

Кросс-Тимберз пересекали тропы, проделанные дикими лошадьми, небольшими стадами бизонов и оленей; они вели от одной скрытой в гуще леса и кустарников лужайки, поросшей травой, к другой.

Была ранняя весна, на ветвях висело еще много прошлогодних пожухлых, коричневого цвета листьев. Только вдоль редких протоков, радуя глаз, пышными гроздьями красовались белые соцветия влаголюбивых кустарников.

Травы встречалось мало, только на лужайках. Под деревьями и кустами землю плотным слоем покрывала опавшая листва, шуршащая при малейшем прикосновении.

Было жарко и тихо. Не очень далеко впереди птица кардинал что-то высматривала с ветки в траве. Бен Кауэн натянул поводья.

Яркое оперение птицы составляло приятный контраст с удручающей монотонностью окружающей местности, но Бен Кауэн остановился не затем, чтобы полюбоваться игрой красок, а потому что насторожился.

Человек, живущий в диких местах, очень скоро приучается уделять внимание той информации, которую ему дают звери и птицы, а эта птица явно высматривала нечто такое, что, вполне возможно, представляло для него опасность.

Последний полицейский из Форт-Смита, забравшийся, преследуя преступника, в Кросс-Тимберз, был найден застреленным в голову; для пущего эффекта уже после того, как он упал, ему проломили череп.

Бен Кауэн ловко выхватил из чехла винчестер и застыл в тревожном ожидании. В воздухе слышалось монотонное жужжание пчел. Смешанный с пылью пот струился по лицу. Бен вслушивался и всматривался, щуря глаза от едких ручейков.

Там, где он остановил лошадь, было чертовски жарко, ему отчаянно хотелось уехать с этого места. Но ситуация складывалась неблагоприятная, так как двигаться можно было только в одном направлении, если не возвращаться, и только вперед — там, дальше, за толщей кустарника вроде бы просматривалась лужайка, во всяком случае, какое-то открытое место.

Вокруг лица назойливо гудела муха, и он непроизвольно поднял руку, чтобы ее отогнать. Внезапно пуля ударила в дерево возле его головы, обдав градом мелких щепок. Мгновенно, хотя и ослепленный ими, он вывалился из седла. Бен поступил так не раздумывая — это была одна из подсознательных реакций, которые вырабатываются у тех, кто привык сражаться и поэтому постоянно настороже. Лошадь его находилась в таком положении, когда возможность быстрого бегства исключалась, но было место, куда можно было выпасть из седла, что он и сделал.

Кауэн ударился о землю, перекатился и застыл. К счастью для себя, не разжал пальцы, сжимающие винчестер. Сейчас положил его перед собой и поспешно стал протирать глаза, в которые попали щепки, ужаснувшись при мысли, что может ослепнуть, когда смертельный враг совсем рядом.

А враг этот должен был быть очень недалеко. Вокруг не просматривалось ни одного места, откуда открывался бы обзор больше чем на тридцать или сорок ярдов, и даже с такого расстояния шанс попасть в цель был невелик: повсюду сплошной массой нависали перепутанные ветви, которые могли исказить траекторию пули.

Все еще ощущая в глазах несколько крошечных соринок, Бен Кауэн взял винчестер и глянул в одну, затем в другую сторону, чтобы определить свое местоположение.

Он вывалился в узкую впадину, глубиной всего в несколько дюймов, на дне которой была полоска порыжевшей, увядшей травы. Прямо перед ним возвышался ствол дерева, не больше восьми дюймов в диаметре; от него-то ему и запорошило глаза осколками коры. Слева находилось упавшее дерево и стояло еще одно, в которое ударила молния, — оно походило на неподвижно застывший белый скелет.

Бен лежал очень тихо. Его голова, правда, оказалась в тени, зато спину нещадно палило солнце. Невдалеке от себя в зарослях кустарника он заметил черную змею, сворачивающуюся кольцами на ветке. Затем она застыла и опять все стало тихо.

У Тонкауа Кида, как он сейчас вспомнил, было несколько двоюродных братьев, таких же отпетых негодяев, как и он сам: иногда они скитались все вместе. Поэтому нельзя было исключить, что в засаде находится несколько человек, дожидаясь возможности пустить в Бена пули.

Кауэн отличался терпением. Высокий, худощавый, грубоватый и симпатичный, он проявлял склонность всегда и во всем действовать методически. Кроме того, старался все делать на совесть, даже тогда, когда лично ему это не сулило никакой выгоды. Биджа Кэтлоу часто говорил, что лучшего следопыта, чем Бен Кауэн, надо еще поискать, и, возможно, с полным основанием мог бы добавить, что пока не встретил никого, кто умел бы так хорошо драться. Левое ухо Биджи стало толще правого после одного из ударов Бена, хотя, в свою очередь, нос Бена так и остался слегка искривленным после тумака Биджи.

Но Бен Кауэн сейчас не думал о Бидже Кэтлоу. Он думал о Тонкауа Киде.

Этот индеец, хитрый как лис, изворотливый, как змея, находился где-то совсем близко и сейчас, возможно, пробирался туда, откуда мог покончить с ним, а он, Бен Кауэн, был бессилен этому помешать. Ползти, не производя шума, по окружающей его опавшей листве казалось неприемлемым.

Чуть дальше, справа, заверещала голубая сойка — что-то ее встревожило. Крики, издаваемые птицей, были не совсем такими, какие она издает при виде змеи, — звучали несколько по-другому. Бен Кауэн направил ружье вперед, слегка прижав приклад к левому плечу, поднял глаза на дерево, возвышающееся над ним.

Его ветви росли низко над землей. Вот одна, подходящая по толщине и размеру, над ней относительно голый участок ствола, затем следующая, похожая, а над ней другие… Еще выше кроны обоих деревьев смыкались, образуя плотное переплетение. Это было сопряжено с риском, но если бы ему удалось туда забраться… Одежда на Бене была такого цвета, что оказалась бы трудноразличимой на фоне ствола и редких пожухлых прошлогодних листьев.

Он изучал ветки. Ухватиться там, подтянуться, затем поставить ногу туда, снова подтянуться, держась в стороне от тех листьев…

Осторожно встал на колени, пригибаясь в ожидании возможного выстрела, тут же вскочил на ноги, ухватился за ветку и подтянулся, поставил ногу на нижний сук, стал карабкаться выше.

Ни один листок не шелохнулся, ни один сучок не хрустнул, и вот он уже у цели. Обшарил глазами деревья, траву, кустарник. Заметил, как на расстоянии всего нескольких ярдов от того места, где он только что лежал, выпрямляется недавно примятая увядшая трава. Бен вгляделся в кусты. Мелькнуло что-то похожее на одежду — краем глаза увидел Тонкауа. И тут же выстрелил.

В тот же самый момент он понял, что выдал себя, попался в ловушку. Одна пуля обдала его лицо кусочками коры, другая с такой силой ударила в ногу, что Бен слетел со своего насеста. Он падал под аккомпанемент свистящих в ушах пуль. Какая-то ветка сломалась под тяжестью его тела, когда он об нее ударился. Затем Бен гулко грохнулся о землю.

Падая, он выпустил из рук ружье, поэтому стал лихорадочно нашаривать на поясе свой шестизарядный револьвер. Выхватил его в тот самый момент, когда один из индейцев продирался к нему через кусты с ружьем наготове, с глазами, горящими от возбуждения.

Бен Кауэн взвел курок кольта 45-го калибра и мгновенно выстрелил навскидку, метясь, как он думал, в широкую грудь индейца. Но взял выше — пуля попала краснокожему в подбородок и, оставляя кровавую борозду, прошла вверх по лицу, оторвала нос, попала через глаз в мозг.

Кауэн развернулся, почувствовал, что ему обожгло щеку, и пальнул, не целясь, в метнувшийся к нему силуэт. Выстрел прервал прыжок второго индейца — он замертво рухнул на землю.

С двумя покончено… А сколько их всего? Ни один из убитых не был Тонкауа Кидом.

Бен пошарил вокруг себя, нашел ружье. Его левая нога онемела. Он поднес руку к щеке, а когда отнял ее, увидел, что ладонь в крови — пуля содрала мясо до скулы.

Он отполз чуть назад, чтобы занять более выгодную оборонительную позицию, попытался подтянуть к себе ружьем ружье одного из индейцев.

В лесу стояла тишина. Бен схватил второе ружье, положил его так, чтобы оно находилось под рукой, затем осторожно вынул стреляные гильзы из кольта, перезарядил его. Ничего не происходило. Медленно тянулись минуты, и Бен Кауэн внезапно ощутил себя больным и ослабленным. Нога мучительно давала о себе знать, он осторожно дотянулся до нее, ощупал. Пуля прострелила икру, вся штанина и носок насквозь пропитались кровью. Следовало снять сапог и перевязать ногу, но где-то поблизости скрывался Тонкауа… А может, и не он один.

Морщась от боли, Бен начал стаскивать сапог, стараясь производить как можно меньше шума. Спустя несколько минут это ему удалось.

Его лошадь, перепуганная стрельбой, сбежала, а с тем, что находилось под рукой, нечего было и думать должным образом обработать рану. Поэтому Бен обложил ее травой, обвязал платком, потом с трудом засунул ногу обратно в сапог. Время от времени прерывал свое занятие, прислушивался.

К этому времени Кид наверняка должен был понять, что его дружки попали в беду, даже если и не видел, что с ними случилось, а это казалось маловероятным. Следовательно, он либо собирается сбежать, либо выжидает, чтобы снова напасть. Сам Кауэн, насколько он мог судить о характере Кида, склонялся в пользу второго варианта.

Глаза застилал туман; попытавшись двинуться, Бен ощутил слабость.

Предположим, с ним случится обморок. Это вполне возможно, так как он потерял много крови. Но если отключится сознание, несомненно будет убит.

Ему надо спрятаться.

Не важно как, не важно где, но должен спрятаться! Бен пристально огляделся — спрятаться было негде. Вокруг только непроходимый кустарник да черные стволы деревьев.

Тогда надо двигаться. Больше нельзя оставаться здесь. Если окажется без сознания, ему просто-напросто перережут глотку, даже не давая прийти в себя. Возможно, подальше отсюда предоставится шанс что-либо сделать. Ближайший к нему мертвый индеец также был вооружен винчестером. Бен сорвал с него патронташ и нож. Затем, немного отдохнув за деревом, начал ползти, скрываясь по возможности в траве.

Ему удалось передвигаться почти без шума, если не считать легкого, неизбежного шелеста. Но временами даже и таких звуков не раздавалось. Глазами Бен неотрывно обшаривал впереди землю, деревья, кустарник. Таким образом преодолел около тридцати ярдов, когда вдруг услышал смешок.

Он был едва различимый, но заставил застыть на месте, изо всех сил прислушаться. Через минуту Бен пополз дальше.

— Давай ползи! — раздалось неожиданно. — Все равно никуда не уползешь!

Голос был хриплым, противным и принадлежал Тонкауа Киду. Бен не видел его, но знал, что он должен быть там, оттуда может за ним наблюдать.

Бен продвинулся еще немного вперед, пытаясь представить, где может находиться индеец. Когда Кид снова заговорил, вскинул ружье и выстрелил на звук.

Где-то за несколько футов от него Кид снова засмеялся и тоже выстрелил. Пуля пропахала борозду в траве перед головой Кауэна, обожгла ему палец. И вдруг он увидел овражек, всего в нескольких футах впереди, чуть правее. Он был глубиной в несколько дюймов, но вполне мог служить укрытием, к тому же дальше становился глубже.

Используя ружье как рычаг, Бен внезапным рывком бросил тело вперед и нырнул в овражек. Ружья не выпустил даже тогда, когда плюхнулся на дно.

Тут же, невзирая на сильнейшую боль в ноге, пополз дальше.

Услышав шум шагов в траве, он перевернулся на спину и вскинул ружье. Как только индеец прыгнул и оказался в поле его зрения, сразу же спустил курок. В то же самое время откуда-то слева раздался еще один выстрел.

Пули настигли Тонкауа в воздухе в момент прыжка; они отшвырнули его назад, развернули. Все же индеец попытался навести ружье на Кауэна, но еще две пули, выпущенные слева, добили его. Кид рухнул на дно овражка всего в нескольких дюймах от Бена.

Кауэн услышал стук лошадиных копыт и голос, громко распевающий:

Зачем я покинул кварталы Лоредо,

Когда доведется попасть туда вновь…

На краю овражка возникла лошадь, и ухмыляющееся лицо глянуло с высоты на Бена.

Это был Биджа Кэтлоу.

Глава 3

Кауэн открыл глаза и глянул на вечернее небо, где плыло несколько легких облаков, окрашенных в нежно-розовый цвет. Затем посмотрел на горизонт — там в наступающих сумерках вырисовывалась похожая на гребень прерывистая линия верхушек деревьев.

Вблизи послышался какой-то шорох; он повернул голову и увидел Старика Мерридью, стоящего у костра с чашкой кофе в руке.

— Никак очнулся или еще не совсем? — осведомился Старик и, не дожидаясь ответа, сообщил: — Парень, ты потерял много крови.

— Похоже на это.

— Но сделал все, как надо, — с одобрением заметил Мерридью, — двух уложил наповал, твоя пуля прикончила бы Кида и без наших, только, может, не так быстро, как требовалось.

— Откуда вы взялись?

— Перегоняли стадо втихаря. Биджа увидел твою лошадь, поэтому четверо, вернее, пятеро из нас оставили стадо и отправились по следам сбежавшего от тебя скакуна. Сообразили, что ты, должно быть, попал в беду, раз потерял коня под седлом. И чехол от ружья был пустым. Затем услышали стрельбу, стали подбираться с оглядкой. Нашли тех двоих, которых ты замочил, а один из наших парней, который жил в этой местности прежде, предположил, что ты охотишься за Кидом. Он признал в убитых родню этого негодяя.

— Вы подоспели вовремя.

Мерридью пожал плечами, наполнил другую чашку, добавил в кофеложку виски, после чего протянул ее Кауэну.

— Пожалуй, что ты управился бы без нас.

Бен выпил кофе с виски. Вскоре почувствовал себя лучше.

— Для кого вы перегоняли стадо?

Мерридью в упор глянул на него — старческие суровые глаза смотрели откровенно и с вызовом.

— Для себя… Для кого же еще? Когда богатые скупердяи отменили премию, мы решили сами о себе позаботиться. — Он глянул с подозрением на Кауэна. — Ты что, ничего об этом не слышал?

— Ну, о том, что Биджу разыскивают за кражу скота, положим, слышал, но я никогда не верю слухам. Прежде чем поверить в подобное, хотел бы выслушать самого Кэтлоу. — Он допил кофе, оставшийся на донышке чашки. — Насколько понимаю, Биджа имеет такое же право ловить дикий скот для себя, как и для крупных скотоводов.

Джонни Кэкстон подъехал к костру, спешился. Кауэн заметил пустой рукав, закатанный к плечу, но воздержался от расспросов. Когда он видел Джонни последний раз, у того были обе руки, однако по его твердому убеждению Джонни даже без руки все равно неоценимый помощник.

Кэкстон глянул в его сторону:

— Привет, Бен! Тебя накормили?

— Я только что очухался. Старик тут вот подал мне особый кофе.

Кауэн осторожно высвободил раненую ногу из-под одеял. Внезапно ему в голову пришла одна мысль, он быстро оглядел лагерь.

— Ребята, вы же из-за меня потеряли целый день, разве не так?

Все признаки этого были налицо, вопрос явно был излишним. Бен знал, как выглядит лагерь после одного дня стоянки, как — после двух. И также понимал, как важно для них закончить перегон вовремя, прежде чем успеют вмешаться Паркман или блюстители порядка.

Джонни принес к нему кофейник, вновь наполнил чашку раненого. Бен с горечью посмотрел на предложенный ему кофе. Биджа был дикарем, но уж никак не вором, по крайней мере прежде. Однако настали времена, когда можно объявить вне закона любого, кто ловит дикий скот и ставит на него свое клеймо. Чтобы заниматься этим, ты должен быть владельцем ранчо, иметь собственное большое стадо.

— Мы потеряли два дня, — поправил его Джонни, — один, пока искали тебя, а второй — на то, чтобы дать тебе отдохнуть.

Биджа появился, когда сменился караул.

— Приветик, новичок! Похоже, в нашем полку прибыло! — весело воскликнул он. — Удивляюсь, как до сих пор никто не прострелил твою кокарду! — Он опустился на корточки и стал рассматривать Бена с грубоватой ухмылкой. — Ну как, припас ордер на мой арест?

— Нет, если бы он у меня был, не сомневайся, я бы тебе его вручил.

Биджа не удержался от смешка, затем принялся скручивать цигарку.

— Ты ничуть не изменился. — Он провел кончиком языка по краю бумаги. — Нас ожидают неприятности в Канзасе?

— Ты же знаешь Паркмана.

Биджа прикурил цигарку от головешки из костра.

— Мы, вдевятером, собрались, чтобы перегнать скот. Отлавливали его, клеймили, укрощали. Вот здесь Джонни, он потерял руку на этой работе, а Негр Джим был убит. Ну, Джим не оставил никого из родных, во всяком случае, никто о них не знает, но вспоминал о девчонке, которую встретил в низовьях реки Лион. Сдается мне, что мы должны отдать ей его долю.

Бен Кауэн взял предложенную ему тарелку. Только потом ответил:

— Биджа, гони скот к Эйбайлинг. Когда до него останется несколько миль, я проеду туда, узнаю, как обстоят дела.

— Я знаю Тома Смита с Медвежьей реки, — прокомментировал Мерридью, — он разумный человек.

— Смит мертв, — взглянул на него Бен, — вместо него там теперь шерифом Хикок, по прозвищу Дикий Билл.

Кэтлоу быстро поднял глаза и сказал:

— Свирепый мужик. Чуть что — за пушку. Я слышал о нем.

— С ним шутки плохи — не забывай об этом. Много парней, как ты, и похлеще тебя, недооценили его, но ты не вздумай повторить их ошибку.

— У меня хватает и без этого неприятностей, — ответил Биджа. — Я еду в Канзас только затем, чтобы продать это стадо.

Ночь набросила на мир темный покров, и очередной караульный, сидя на лошади, вглядывался в небо, высматривая Полярную звезду — их путеводитель к далекому Канзасу. Бен Кауэн беспокойно повернулся в одеялах, стараясь унять мучительную боль в раненой ноге. Устремив пристальный взгляд на звезды, он размышлял о странной судьбе, по воле которой его жизнь почему-то неразрывно связана с жизнью Биджи Кэтлоу.

Эта мысль тревожила его: Кэтлоу был опрометчивым человеком. Нет, не в жизни, хотя со стороны так могло показаться, а по отношению к закону. Но в данном случае Кауэн, как и многие другие техасцы, считал, что Кэтлоу прав: отлов и клеймение дикого скота — право каждого, это принятый с давних пор обычай.

На рассвете они двинулись на север. Бен Кауэн ехал верхом на своей лошади, всячески оберегая больную ногу.

Биджа подал коня назад, поехал с ним рядом.

— Бен, я стараюсь держаться к западу от тракта. Мне кажется, так у нас меньше шансов нарваться на неприятность.

— Ты ныряешь в них, как утка.

— У ребят слишком многое поставлено на карту. Мы упирались рогом до посинения, чтобы собрать это стадо. На себя мне плевать! Старик и Рио Брай тоже смогут за себя постоять и с голоду не умрут, но вот Джонни Кэкстон — другое дело, он должен получить причитающуюся ему долю именно сейчас, когда остался без руки.

Они ехали вдоль низкого холма, держась по ветру, чтобы не дышать пылью, поднимаемой стадом.

— Он собирается на эти деньги открыть ресторан.

— А ты что о себе скажешь?

Биджа стрельнул в его сторону глазами.

— Опять собираешься читать мне проповедь? Напрасный труд, Бен! Ты же знаешь, мне на роду написано — тюрьма или виселица. Так что не трать слова понапрасну.

— Ты лучше, чем сам о себе думаешь. Ты слишком хороший человек, чтобы тебя постигла подобная участь.

— Может быть, но я прирожденный смутьян, Бен. Ты толковый парень, хоть сейчас и спутался с нами. У тебя хватит сил, не сомневаюсь, выдержать эту скачку и свалить в сторону как ни в чем не бывало. Наши дороги опять разойдутся. Остается только надеяться, что, когда меня обложат со всех сторон, тот, кого они пошлют за мной с арканом, будешь не ты. Ты ведь ни за что не отступишься от того, что считаешь своим долгом? Будь уверен, я другого от тебя и не жду. Да только тоже никогда не отступлю.

— Мне это известно. Я уже попросил, чтобы меня перевели в другой округ. Возможно, мы никогда больше не увидимся.

Биджа хлопнул его по плечу.

— Что за мрачный разговор, дружище! Надеюсь еще подраться с тобой раза четыре или пять и вздуть тебя при этом как следует. — Он вновь метнул быстрый взгляд на Бена. — Послушай, что ты собираешься делать, когда мы упремся в Эйбайлинг? Ты сказал, что, возможно, поможешь.

— Первым делом выложу все начистоту Хикоку. С ним темнить — себе дороже. Его мало волнует, что происходит в Техасе или за его пределами. Все, что ему надо, — это лишь бы в Эйбайлинге была тишь да гладь.

— Тебе придется сдать оружие, когда мы заявимся в город.

— Так было при Смите. Дикого Билла не волнует — при тебе твоя амуниция или нет, по крайней мере до тех пор, пока не соберешься затеять пальбу. Ну а если у тебя чешутся руки, то лучше начинать с него, потому что в противном случае после первого же выстрела он бросится на твои поиски.

— Смит был хорошим человеком. Я встречался с ним в то время, когда перегонял в Колорадо индейский скот. — Биджа двинулся вниз по склону, чтобы подогнать к стаду отбившегося бычка. — Почему ты так хочешь столкнуть лбами меня и Дикого Билла?

— Потому что он должен будет ко мне прислушаться. Я ведь тоже полицейский. А еще потому, что вдруг у тебя хватит дури наставить на него пушку и он ухлопает тебя, избавив тем самым всех нас от хлопот, связанных с твоей поимкой.

— Ладно, скажи спасибо, что я вспомнил про твое простреленное копыто, а не то… Кстати, как ты там хвастал когда-то, что можешь быстрее меня…

— Не хвастал. А сказал, и только тебе, — со смешком ответил Бен, — да ты сам это знаешь, пустоголовый ирландский хвастун.

— Когда придет время убить тебя, — от души рассмеялся Кэтлоу, — поверь, это разобьет мое сердце. Для полицейского ты слишком хорош.

Бен ослабил упор ноги на стремя; напрягся, чтобы не сморщиться от боли. У него не было морального права жаловаться, так как его зацепила всего лишь одна пуля, да и то в икру. Джонни Кэкстон ехал им навстречу с культей вместо руки, но и без руки он оставался все тем же обязательным человеком, каким был прежде. Джонни гнал им навстречу табун полудиких лошадей, хотя и было заметно, что ему приходится нелегко.

Повернувшись в седле, Бен окинул взглядом стадо. Три тысячи голов скота постоянно норовили растянуться на большом расстоянии, их все время приходилось собирать. Управляться с этой живой массой той горстке людей, которая этим занималась, было нелегко. На каждого приходилось по шесть лошадей, а это вовсе не много, если учесть, сколько времени они проводили в седле из-за явной нехватки людей.

Обычно стадо в три тысячи голов сопровождало одиннадцать либо двенадцать всадников. Оплата на перегоне от Техаса до Канзаса составляла около доллара за голову скота. В данном случае, когда владельцами стада являлись сами наездники, не могло быть и речи о дополнительных деньгах на прокорм, на покупку лошадей. Выручка от продажи скота — весь доход.

С рассвета до заката они находились в движении, стараясь в полдень остановиться на водопой, с тем чтобы до сумерек успеть преодолеть еще хотя бы несколько миль. Скот, который позже пригоняют к воде, легче поднять с места, он лучше передвигается, чем тот, который напьется с утра.

Эйбайлинг в 1871 году был бурно развивающимся городом, но бум близился к концу, хотя некоторые этого еще не понимали. Многие жители с отвращением относились к владельцам скота с их огромными стадами и к тем, кто эти стада сопровождал, — только за этот год сюда пригнали около шестисот шестидесяти тысяч голов.

Квартал Техастаун был диким, грязным и шумным. Степенные горожане возмущались, что улицы, пропитанные вонью, наполнены летающей шерстью, и страстно желали избавиться от этих орущих, хлопающих бичами ковбоев, пыльных сезонных гуртовщиков, не понимая, что именно им город обязан своим процветанием. К своему удивлению, спустя несколько месяцев в этом убедились: после того как скотоводы приняли их официальный протест и перестали пригонять стада в Эйбайлинг, жить здесь стало значительно труднее. К началу 1872 года те же самые степенные горожане чуть не плача умоляли скотоводов вернуться, но было поздно.

Однако в том году город еще процветал. Начальник полиции Хикок шел посередине улицы — высокий, великолепно сложенный мужчина, с доходящими до плеч каштановыми волосами, одетый с иголочки и, конечно, с оружием, которое готов был в любую минуту пустить в ход.

Он оказался первым человеком, которого Бен Кауэн увидел, когда въехал в город.

Хикок задержался на углу улицы, оглядывая все входы-выходы отеля «Мершентс». На нем был черный сюртук, черная шляпа с низко опущенными полями, из-за шелкового красного кушака торчали отделанные серебром и выполненные из слоновой кости рукоятки двух револьверов.

— Мистер Хикок? Я Бен Кауэн!

Хикок перевел глаза с лица Бена на его значок. После этого протянул руку:

— Как поживаете? Чем могу быть полезен?

Кратко Кауэн поведал все о Бидже и его стаде.

— Я хорошо знаю те края, — сказал Бен в конце своего рассказа, — этот скот дикий, никому не принадлежит. Лично я в этих делах не участвую, но Биджа вытащил меня из западни, в которую я попал в Кросс-Тимберз, кроме того, он порядочный человек.

— К нам пришло письмо по поводу его скота, — ответил Хикок. — Но меня не волнует то, что произошло в Техасе. Можете передать Кэтлоу, пусть загоняет свою скотину в стойла. Его никто не побеспокоит, пока он сам или его люди здесь не набедокурят. — Хикок вновь протянул ему руку. — Рад познакомиться с вами, так как много слышал о вас.

Бен Кауэн проковылял обратно к своей лошади и отправился в «Дровер-Коттедж», где снял номер, а там уселся составлять отчет по делу Тонкауа Кида. Когда с ним было покончено, отослал его по почте и зашел на телеграф, откуда дал телеграмму в Форт-Смит.

Вернувшись в номер, приготовил ванну, принял ее и переоделся в новую одежду, купленную по пути.

Биджа Кэтлоу присоединился к нему за ужином в обеденной зале «Дровер-Коттеджа».

— Двадцать пять долларов за голову, — сообщил Биджа с широкой улыбкой на лице. — Мы все разделили на десять частей, для Джонни выделили две доли. — Из кармана рубашки он вытащил бумагу. — Здесь квитанция со штампом покупателя. Мы прихватили по дороге несколько голов скота, принадлежавших «Тамблинг СС» и «Найнту Форс», так что вот их деньги. Проследи, прошу тебя, чтобы они получили свое.

Бен принял деньги и квитанцию без возражений, но предложил расписку.

— За кого ты меня принимаешь! — окрысился Биджа. — Будто я не знаю, что деньги у тебя надежнее, чем в банке. — По его лицу расползлась ухмылка. Затем, продолжая упражнять лицевые мускулы, снова залез в карман, вытащил другую бумагу и толчком отправил ее по крышке стола Бену. — Зашел на телеграф. Это для тебя.

Бен Кауэн открыл сложенный листок, взглянул на него, поднял глаза на Биджу.

— Ты в нее заглядывал.

— А то как же! Люблю совать нос туда, куда не просят.

Бен снова посмотрел на листок. Там было написано:

«Офис начальника полиции. Форт-Смит, штат Арканзас.

Считайте эту телеграмму как ордер на арест следующих лиц: Биджи Кэтлоу, Рио Брая и Старика Мерридью, обвиняемых в убийстве и краже скота. Логан Эс. Гутс, начальник полиции».

Глава 4

На улице какой-то подвыпивший пастух с гиком проскакал мимо «Дровер-Коттеджа». В обеденной зале со столами, накрытыми льняными скатертями, стало очень тихо.

— Мой долг — задержать тебя.

— Знаю.

— Черт со всем этим! Если бы вы были действительно виновны, всех бы вас задержал, но вас отправят в Техас, а там Паркман будет диктовать судье, как ему с вами поступить. Нет, сначала я подам в отставку.

Биджа Кэтлоу откинулся на спинку стула, оглядел зал. Только несколько столиков были заняты скотоводами, торговцами и покупателями скота.

— Бен, ты заказываешь мне лучший ужин из того, что может предложить эта забегаловка, и шикарную выпивку. Не зря же болтают, что у здешних завсегдатаев самые причудливые запросы. После этого, — он оперся кончиками пальцев о стол, — арестуешь меня и отправишь в Форт-Смит.

— Дьявол меня раздери, если я это сделаю!

— Послушай, ты — это закон. Никем другим быть не можешь, даже если попытаешься. Подашь в отставку — потеряешь все, что с таким трудом приобрел. Так что, валяй, накладывай на меня свою лапу. Это будет правильно.

Бен Кауэн хотел было возразить, но он наперед знал, что можно ожидать от этого сорвиголовы, темпераментного и импульсивного, словом, истинного ковбоя Биджи Кэтлоу.

— А как насчет Рио и Мерридью?

Кэтлоу лукаво ухмыльнулся:

— Сейчас, Бен, ты еще кое-что обо мне узнаешь. Я забрал эту телеграмму около часа назад, поэтому, само собой, первым делом двинул в лагерь. Должен же я был, в конце концов, вручить ребятам их кровные денежки. Представляешь, им удалось заглянуть в телеграмму, так что сейчас они во всю шпарят по тракту. Правда, не знаю куда. Можешь, конечно, поискать их, если нечего делать, но сцапать тебе ребят ни в жизнь не удастся.

— Биджа, не будь чертовым дураком! Сматывайся отсюда сию же минуту, я даю тебе фору — один час. Этого времени хватит с лихвой или я тебя не знаю! Ты же понимаешь, у Паркмана в округе все суды под колпаком. Он добьется, что тебя вздернут!

Кэтлоу взял охлажденную бутылку вина, наполнил стаканы.

— Этот официант еле шевелится. — Он поднял глаза на Бена, в них играли искорки дьявольского лукавства. — Точно, ты прав, как предсказатель погоды, — то ли будет дождь, то ли не будет. Но тут к гадалке ходить не надо — Паркман спит и видит, как бы меня вздернуть. Только запомни, Бен, отсюда до Техаса слишком длинная дорога.

Спустя две недели Бен Кауэн оторвал глаза от очередного отчета, над которым корпел, — возле его стола стоял Рутс.

— Твоя просьба о переводе удовлетворена, Бен. Тебе предстоит отправиться в Нью-Мексико. — Он повернулся, затем остановился вновь. — А между прочим, твой пленник, ну, которого ты сцапал, Кэтлоу кажется. Ну так вот, он сбежал.

— Угу… На одном из перегонов четверо или пятеро всадников освободили его — кто-нибудь пострадал?

— Дьявольщина, нет, конечно! Судя по тому, что я слышал, Кэтлоу подружился со всеми в экипаже, включая кучера, и они с радостью наблюдали, как он давал деру. Известен один из налетчиков, освободивших арестованного. Полицейский, сопровождавший его, утверждает, что это был Рио Брай.

Биджа оказался прав. До Техаса слишком длинный путь.

Легенды о Кэтлоу ходили и до этого, но, начиная с того побега, стали множиться со страшной силой. Любое ограбление на тракте Хьюстон — Техас неизменно приписывалось ему, не важно, был ли он виновен на самом деле или нет. И все сходились в одном: Биджа Кэтлоу не забыл Паркмана.

На следующий год Паркман отправил три стада в Канзас и потерял первое еще до того, как оно достигло Нэйшн — места обитания индейцев. Кто-то обратил стадо в паническое бегство, собрать его не удалось. Животные как в воду канули.

Никто не смог предложить разумного объяснения, что случилось со скотом. Стадо в три тысячи голов не может провалиться сквозь землю, однако скотина будто испарилась.

Между тем внезапно выяснилось, что Биджа Кэтлоу зарегистрировал клеймо «888 Бар». У фургонов во время их стоянок и во всех салунах Техаса люди стали посмеиваться. Дело в том, что три восьмерки и слово «Бар» очень легко могли наложиться на клеймо Паркмана «ОР Бар», сделать его незаметным. Что, весьма вероятно, и произошло.

Кэтлоу никогда нельзя было застать дома. Зато весьма крутой, закаленный в передрягах пастух Хаустон Шарки был, и не просто был дома. А засел там с винчестером и шайкой отчаянных ребят, которые охраняли места, где пасся скот с клеймом «888 Бар», никого туда не подпускали.

Несколько раз к ним наведывались представители закона в поисках Кэтлоу, им любезно предоставили возможность посмотреть везде, где пожелают.

Посетил их также и Паркман в сопровождении двух мордоворотов, угрожая забить бычка, срезать кусок кожи с клеймом, чтобы глянуть на его внутреннюю сторону, убедиться самому и убедить всех, какое клеймо стояло первоначально.

Шарки загнал патрон в магазин винчестера.

— Валяй, Паркман, — заявил он, — и надейся, что клеймо действительно поддельное, потому что, если это не так, уложу тебя наповал рядом с бычком.

Паркман глянул на Хаустона Шарки, на винчестер, затем перевел глаза на спутанного веревкой бычка. Он-то был уверен, что клеймо изменили. Ну а если предположить, что это не так? Получится, что он обзовет этого человека вором, а по местным понятиям — это самое страшное оскорбление. Ни один суд в округе не обвинит Шарки в убийстве, оправдает, поскольку по техасским представлениям о чести его поступок будет считаться правильным.

Паркман помедлил, смешался, наконец ретировался. Но убрался восвояси вне себя от гнева, дав зарок во что бы то ни стало добраться и до Кэтлоу, и до Шарки.

Спустя две недели после этого высокий, с холодными глазами всадник пробирался через неприветливую местность к югу от Ньюкаса. При нем были винчестер и револьвер.

Биджа Кэтлоу говорил по-испански с такой же легкостью, как любой мексиканец в округе. Он вполне прилично и непринужденно объяснялся с сеньоритами и вообще был очень заметным человеком в Пьедрас-Неграс — городке за рекой, недалеко от Игл-Пасс. Биджа задушевно смеялся, держался со всеми по-дружески, обменивался лошадьми, ставил выпивку и все такое прочее. Его популярность была столь велика, что, когда высокий мужчина с холодными глазами въехал в городок и стал о нем расспрашивать, сам Кэтлоу был проинформирован об этом уже через полчаса.

Впрочем, вскоре слух, что Паркман нанял убийцу и тот разыскивает Биджу, докатился почти до каждого жителя мексиканского городка.

Мэтт Джайлс начал убивать еще мальчишкой во время вооруженных беспорядков на северо-востоке Техаса и завершил свое «образование» в армии конфедератов, став первоклассным стрелком.

Уволенный из армии после окончания войны, Мэтт снова подался в Техас. Считалось, что он самый надежный человек из тех, кто занимается заказными убийствами. Паркман до этого уже дважды прибегал к его услугам.

Джайлс никогда не видел Биджи, но достаточно наслушался про него разных историй. Знал по описаниям, как он выглядит, и про себя решил, что образ Кэтлоу сильно приукрашен. Прибыв в Пьедрас-Неграс, он без особого труда определил его местонахождение — в городке только о нем и говорили.

Местный блюститель порядка был в контакте с Кэтлоу — это заключалось в том, что они неделями пили на пару и резались в покер.

— Наша тюрьма, — заявил представитель закона, — вполне пригодна, чтобы годами содержать еще одного узника. Этого синьора Джайлса… Могу его арестовать.

— Оставьте его в покое, — ответил Биджа. — Если я ему так нужен, готов избавить его от лишних поисков.

Кэтлоу, вся жизнь которого прошла под знаком непредсказуемости и сиюминутных действий, внезапно сделался самым аккуратным и последовательным человеком. Жил строго по расписанию: в определенный час вставал, в одно и то же время посещал закусочную, соблюдал сиесту, как заправский мексиканец. После полудня упражнялся в искусстве верховой езды и каждый вечер возвращался домой одной и той же дорогой.

Жители Пьедрас-Неграс видели все это и забеспокоились не на шутку — такой строгий распорядок дня облегчил поиски Биджи для гринго-убийцы.

Джайлс наблюдал и изучал перемещения Кэтлоу. Никогда прежде не встречавшийся с ним, он всерьез поверил, что тот изменил образ жизни, а так как сам отличался методичностью, то находил его поведение вполне естественным и единственно правильным.

Он тщательно изучил маршрут до закусочной, но на нем негде было устроить засаду и обеспечить путь к отступлению. К этому времени Джайлсу стало известно, сколько у Биджи друзей в Пьедрас-Неграс, понял, что они поднимут тревогу еще до того, как он успеет скрыться. Следовательно, убийство должно быть осуществлено там, откуда можно беспрепятственно ускользнуть и где удастся уложить жертву с одного выстрела.

Направляясь в закусочную или возвращаясь из нее, Кэтлоу всегда находился в окружении друзей. Вскоре Джайлс определил, что единственное место, где можно убить без опаски, — это дорога, на которой Кэтлоу упражнялся в верховой езде. Нашлось там и местечко для укрытия, отвечающее всем его требованиям.

В шестидесяти ярдах от дороги, где Кэтлоу выезжал своего скакуна, находилась груда валунов и кустарник, а за ними — овражек, по которому можно было подобраться незамеченным. В общем, место что надо.

Джайлс был терпеливым человеком, но напрочь лишенным воображения, это и сыграло роковую роль. Он наблюдал, выбрал место, а на седьмой день своего прибытия в Пьедрас-Неграс выскользнул из города, затаился в валунах. Там рассчитал, где должна оказаться голова Кэтлоу, прикинул, куда будет, если придется, стрелять второй или третий раз, хотя такого с ним никогда не случалось. Словом, осталось только ждать.

Прошло время, наконец издалека увидел Кэтлоу, с легкостью гарцующего на прелестной черной лошади. На мгновение Джайлс ощутил легкий укол зависти — ему захотелось быть хозяином такого скакуна.

Поднял ружье, приготовился.

Внезапно наездник резко изменил направление. Джайлс выругался. Подумал: «Что за чертовщина!»

Минутой позже сзади раздался голос:

— Никак я тебя одурачил? Ну что ж, вот мы и встретились!

Очень немногим людям дано знать момент своей смерти. Но Мэтт Джайлс понял — для него этот момент наступил. В приступе дикого отчаяния сообразил, что все кончено, однако решил доиграть до конца. Перевернулся на спину и выстрелил.

Только до того, как он успел перевернуться, в него уже впились две пули: одна прошла через плечо и вышла наружу из груди, вторая вонзилась между ребер. Он в первый и в последний раз глянул в глаза Биджи Кэтлоу.

Его же пуля просвистела в чистом, прозрачном воздухе над живописным мексиканским ландшафтом.

Паркман лежал в своей просторной кровати, уставившись в потолок. Он провел бессонную ночь. Таких бессонных ночей было несколько с тех пор, как пришла весточка от Джайлса из Игл-Пасс о том, что тот нашел Кэтлоу. Теперь с нетерпением ждал известий о его смерти.

Наконец не смог дольше лежать, встал и оделся. Прошел на кухню — и застыл как вкопанный. Весь стол был заставлен грязными тарелками, его лучшими тарелками, привезенными им из Каролины.

Никто, ну просто никто, кроме, разумеется, его самого, не пользовался этим сервизом. И он-то извлекал его на свет Божий, только когда приглашал гостей.

Повар должен был уже закончить свою работу — Паркман посмотрел на часы — час назад.

Паркман был вспыльчивым человеком, теперь пришел в ярость. Он вышел из кухни, направился к сторожке — и опять глазам своим не поверил.

Лошадей в загоне не оказалось. Каждое окно сторожки снаружи было завешено одеялом. От дверной ручки к столбику коновязи тянулась веревка, удерживая дверь закрытой, а еще к столбику был привязан двуствольный дробовик, нацеленный на дверь. Курки были взведены, все устроено так, что любой, попытавшийся открыть дверь изнутри, неизбежно вызвал бы выстрелы из обоих стволов.

Паркман подошел к столбику и, соблюдая осторожность, отвязал дробовик. Затем открыл дверь сторожки, крикнул:

— Что, черт возьми, здесь происходит? Клянусь Богом, Гарри, я сыт по горло твоими шуточками и…

Но тут краем глаза увидел просторную веранду дома, которая до этого момента ниоткуда не просматривалась. Там кто-то расположился в его любимом кресле. Паркман окликнул его, но не получил ответа.

Обрадовавшись возможности излить на кого-то гнев, он почти бегом ринулся к веранде. Незваный гость в шляпе, надвинутой на глаза, казалось, безмятежно спал.

Прыжками взлетев по ступеням, Паркман сорвал с наглеца шляпу, открыл было рот, чтобы обрушить на него град ругательств. Но тут увидел холодные глаза Мэтта Джайлса.

Уже к ночи о случившемся говорили на всех стоянках. Вместе с гуртовщиками необыкновенная история поползла по трактам дальше, на север. Паркман направил наемного убийцу к Бидже Кэтлоу, а наймит вернулся к пославшему… мертвым. Мало этого, Биджа увел у владельца салуна табун великолепных скаковых лошадей, включая и его самого любимого коня. Он ел в его доме из драгоценных тарелок хозяина.

Даже работники Паркмана посмеивались.

Прежде чем похоронили Мэтта Джайлса, осмотрели его раны и пришли к единодушному выводу: Кэтлоу перехитрил наемного стрелка, зашел сзади, предоставив тому шанс вступить в борьбу, так как не вызывало никаких сомнений — Джайлс был застрелен, когда переворачивался на спину.

Из Пьедрас-Неграс не замедлили поступить недостающие подробности этой смертельной схватки.

К многочисленным легендам о Бидже Кэтлоу прибавилась новая.

Глава 5

Маршал полиции Бен Кауэн ехал в Нью-Мексико, чтобы провести расследование по факту хищения команчами скота, проданного затем в этом городе. Несколько техасцев побывали там и вернули свой скот. Это удалось Чилдрессу и Хиттсону. Тем самым был создан прецедент. Уже имели место перестрелки, ожидалось, что будут и еще.

Кауэн услышал об убийстве Мэтта Джайлса Биджей еще до того, как покинул Форт-Смит. И не удивился. То, что за спиной Мэтта Джайлса стоял Паркман, было совершенно очевидным, пусть доказать и невозможно. Правда, Джайлс был не тем человеком, которого следовало натравливать на Кэтлоу. Будучи сам приверженцем всевозможных правил, методов, Кауэн тем не менее понимал, что применительно к Бидже любой план, разработанный заранее, не даст результатов. Биджа был импульсивным, с богатым воображением человеком, он мог в считанные мгновения спутать все карты противника, выкинув трюк, который невозможно предвидеть.

Какими бы ни были их прежние отношения, сейчас Кауэн и Кэтлоу находились по разные стороны баррикад. Существует грань, за которую нельзя перейти даже на Западе, смотрящем на многое сквозь пальцы. Кауэн и сам когда-то был ковбоем, знал достаточно о нормах поведения, принятых в Техасе, поэтому принял сторону Кэтлоу и его друзей, когда они собрали для себя, приручили и отправили на продажу дикий скот. Убийство Джайлса с полным основанием можно было счесть актом самообороны, но то, что Кэтлоу угнал табун лошадей, принадлежавших Паркману, выходило за рамки принятого поведения.

Многие вдоволь посмеялись, но все, как один, признавали — это кража. В Ларедо Кэтлоу застрелил полицейского, который пытался арестовать его, пересек линию границы, чтобы скрыться от преследования. Тем самым явно дал понять, что стал разбойником, поставил себя вне закона.

Что до ограбления поезда, то Бен Кауэн был уверен — это дело рук банды Сэма Басса, однако Биджа уже настолько прославился, что очень многие грешили на него.

Целых три месяца Бен Кауэн колесил по самым отдаленным и редко посещаемым местам Нью-Мексико, выслеживая разбойников, увертливых апачей, готовящих себе еду на заброшенных стоянках и ранчо, наводил у них справки.

Бен говорил, что занимается охотой, но хотел бы осесть на месте, собирается для этого пригнать стадо из Техаса, хотя предпочел бы купить скот здесь, в Нью-Мексико, дабы избежать расходов, связанных с перегоном, конечно, если цена окажется приемлемой. Ему удавалось проводить такие беседы на полном серьезе, так как он и на самом деле подумывал завести свое ранчо.

У него было ощущение, что такие разговоры — та самая ниточка, которая может привести его к команчам, укравшим скот в Техасе для продажи. Бен был достаточно умен, чтобы не спрашивать об этом прямо, поэтому большую часть времени тратил на поиски места, подходящего для укрытия краденого скота.

Искал вдоль Пекоса и Рио-Гранде, беседовал с ранчеро и солдатами, но не наводил справок о скоте. То здесь, то там упоминал, что намерен вернуться в Техас для покупки стада, а также беседовал с теми, кто уже совершал такие перегоны, узнавал у них о местах, где можно напоить скот и пасти его в дороге.

Это были длительные изнурительные поездки под палящим солнцем, но зато Бен быстро ознакомился с тем, что представляет из себя округ Нью-Мексико, смог определить местонахождение двух украденных стад и сообщить о них в штаб-квартиру полиции.

Скрытный и сдержанный по натуре, человек с отзывчивым сердцем и хорошими манерами, Бен Кауэн тем не менее был еще и охотником. Охотником — но не убийцей. Однако, если этого требовала необходимость, мог и убить, об этом убедительно свидетельствовал случай с семейкой Тонкауа, да и другие, ему подобные. И все же охотник в нем преобладал, если понимать под этим умение выслеживать. Более того, он умел читать мысли преследуемого.

Будучи по характеру замкнутым человеком, Бен всегда завидовал общительности Биджи, той легкости, с которой из совершенно незнакомых людей Кэтлоу делал преданных друзей, его способности никого не обижать по-настоящему.

Однажды еще в детстве Бен услышал, как один человек сказал его отцу:

«Да, это прекрасная страна, но ее надо сделать безопасной для всех честных людей, а также женщин и детей. Она должна стать страной для жизни, а не местом наживы и укрывательства краденого. Слишком многие, — продолжал он, — приходят сюда только для того, чтобы разбогатеть, а потом покидают ее. Лично я хочу остаться. Для этого нам понадобятся закон, справедливость и места, где можно строить дома. Повторяю, именно дома, а не жилища».

Этот разговор запал ему в душу и даже как-то определил дальнейшую судьбу. Он тоже хотел видеть дома, хотел завести друзей, с которыми можно беседовать по вечерам, пока его дети будут играть с их детьми. А для всего этого необходим мир.

Помимо ежедневной газеты, да и то, когда мог ее достать, Бен читал немного. Он был сдержанным, задумчивым человеком, но под холодной маской его лица скрывалось острое чувство юмора. Несомненно, были такие, кто считал его занудой. Но ничто человеческое ему не было чуждо, в душе таилось сочувствие к людям, даже к тем, кто был объявлен вне закона и которых он преследовал.

Счастливее всего Бен чувствовал себя, когда шел по следу, и чем запутаннее он был, тем больше доставлял ему удовольствия. А еще изучал дикие места, знал, как ведут себя птицы в любое время дня и ночи, помнил все повадки людей и зверей. В этих краях в поведении человека и диких животных было много общего. Люди, которые странствуют, нуждаются в воде, топливе, траве для своих лошадей и пище для себя. Все это сдерживающие факторы, ограничивающие места, где можно скрываться.

Обладая достаточным знанием окружающей среды, имея некоторое представление о свойствах человеческой натуры, ее потребностях, иногда можно выслеживать преступника, даже если нет никаких видимых следов. А изучив одну дикую местность, никогда не растеряешься в другой.

Формы и очертания мест имеют множество оттенков, как и действия людей. Долина, холм, горная цепь, расположение ручьев и проточной воды — все это отличительные признаки, но и только. Многие разведчики и проводники по индейским землям прежде их и в глаза не видели — ну и что из этого? — оказалось достаточным того, что они сами обитали в глуши.

Те, кто постоянно живет в городах, редко обращают внимание на небо, ничего не знают ни о звездах, ни об облаках, скептически относятся к тому, что кто-то может читать по ним то, что для них — книга за семью печатями. Для Бена Кауэна каждый ярд земли под ногами был страницей с четким, крупно напечатанным текстом. Он знал, какие здесь живут звери и насекомые и что обозначает самый неприметный след на песке. Ему было известно, какие птицы никогда не улетают далеко от воды, какие насекомые нуждаются в ней ежедневно, а какие звери могут сутками обходиться без питья, довольствуясь влагой, которую могут получить из окружающих растений.

Поэтому Бен Кауэн ехал по отдаленным холмам настороженно, ничего не упуская из виду, складывая одно с другим, всегда готовый к любым неожиданностям.

Город Тусон жарился в лучах палящего солнца, когда он туда въехал. Смотреть здесь особенно было не на что, но человеку, который вот уже месяц не спал в кровати и не видел более трех домов, стоящих рядом, город приятно радовал глаз.

Бен Кауэн разглядывал его, словно изучая, из-под полей своей белой шляпы.

Дома с плоскими крышами, стенами из необожженного кирпича, дворами и загонами составляли две трети города. Главная улица была запружена обозом, только что прибывшим из Соноры, а на соседней разгружали поклажу с длинного каравана вьючных быков.

Бен Кауэн оставил чалого в платной конюшне и отправился на своих двоих вверх по улице к ресторану «Шу-Флай». Заведение представляло из себя длинную, довольно узкую комнату с низким потолком, расставленными в беспорядке столами, застеленными скатертями в красно-белую клетку. Здесь со вздохом облегчения рухнул на стул и принялся изучать меню.

«Завтрак: жареная оленина с красным стручковым перцем, хлеб и кофе с молоком.

Обед: жаркое из оленины с красным стручковым перцем. Красный стручковый перец под соусом, маисовая лепешка, чай и кофе с молоком.

Ужин: красный стручковый перец, начиная с четырех часов «.

Бен поспешно глянул на часы, стоящие на полке: 3. 45.

— Жаркое из оленины, — попросил он. — Да поживее, пока время не вышло!

Девушка-мексиканка обожгла его быстрой улыбкой.

— Вижу, — ответила она.

Ушла и через секунду вернулась.

— Кончилось, — сказала с сожалением, — все уже съели.

— Скажи миссис Воллен, — раздался сзади показавшийся ему знакомым голос, — что этот человек — мой друг. Во всяком случае, был им, когда мы виделись последний раз.

Биджа Кэтлоу!

Бен поднял глаза.

— Сядь, Биджа. — А когда тот опустился на стул, добавил: — Ты арестован!

Кэтлоу рассмеялся:

— Кольт 45-го калибра, который я нацелил тебе в живот, говорит о другом. В любом случае лучше бы ты сначала поел. Терпеть не могу стрелять в голодных.

В этот момент из-за плеча Бена возникла тонкая коричневая рука с тарелкой, на которой лежало жаркое, красный стручковый перец и маисовая лепешка. В другой руке девушка-мексиканка держала кофейник с кофе.

Глава 6

Биджа сдвинул шляпу на затылок, оперся пальцами о крышку стола и широко улыбнулся Бену:

— Ешь, амиго, и выслушай добрый совет! Ты понапрасну тратишь время. Вышвырни свой дурацкий значок в окно и присоединяйся ко мне. За пару недель заработаешь больше, чем за все двадцать лет своей безупречной службы.

— Чего не могу, того не могу, Биджа. А вот тебе мое слово: рано или поздно тебя все равно поймают.

— Послушай! — Биджа подался к нему. — Ты мне нужен. Мне необходим человек, на которого я мог бы положиться. Есть тут одна работенка, пожалуй, самая крупная из тех, какими мне доводилось заниматься. Всего одна, но ее надо сделать нам обоим. Понимаешь, Бен, ты мне нужен позарез.

— Нет уж, извини!

— Старик, не будь таким чертовым дураком! Я знаю тебя и уверен, что работенка придется тебе по вкусу. Ты же, как и я, любишь стоящие вещи. Поможешь мне — и отправишься на все четыре стороны. Клянусь дьяволом, Бен, после этого я завяжу и слиняю. Двину в штат Орегон или еще куда подальше и брошу якорь. — Он внезапно покраснел и смутился; таким Бен, насколько мог припомнить, видел его впервые. — Может, даже женюсь.

— Кто-нибудь есть на примете?

Биджа быстро взглянул на него.

— Почему бы и нет? Я же не такой законченный дурак, за которого ты меня принимаешь. Хочу жениться и иметь детей. Этот Паркман… Если бы не он, я бы никогда не встал на эту дорожку.

— Ты украл его лошадей.

Биджа стрельнул в него глазами.

— Да, было дело! Против этого не попрешь.

— И еще этот полицейский.

— Он бы шлепнул меня, Бен. Я висел у него на мушке. Вопрос стоял так: или он или я.

— Может быть. Но ты объявлен преступником, находишься в розыске. Странно, почему это вы, джентльмены, когда нарушаете закон, не отдаете себе отчета, что начиная с этого момента всегда можете оказаться на мушке. Ты не можешь победить, Биджа, это невозможно. — Бен залпом допил кофе, после этого добавил: — Биджа, завязывай прямо сейчас. Сдавайся мне, не тяни резину. Я сам тебя доставлю и сделаю все, что могу, чтобы с тобой обошлись справедливо. Иначе мне придется начать охоту на тебя.

Биджа угрюмо уставился в окно.

— Есть тут одна девушка, Бен. Не думаю, что она согласится ждать… точнее, между нами не было еще ничего такого, чтобы заставило ее согласиться на ожидание. — Внезапно он ухмыльнулся. — Будь все проклято! Бен, ты почти заставил меня проболтаться! Я чуть было не забыл о своем предложении. — Он заказал кофе, а затем спросил: — Ну, так как насчет этого?

— Чего этого?

— Поскачешь со мной на это дельце? — Кэтлоу придвинулся ближе. — Дьявольщина, оно даже в другой стране!

— Я не намерен нарушать ничьих законов, Биджа. Ты же знаешь меня. Их законы заслуживают не меньшего уважения, чем наши. Закон есть закон, он обязателен для своих и чужих.

— О-о-у, — тоскливо взвыл Кэтлоу, — ты и впрямь спятил! — Он уныло уставился на свой кофе. — В общем-то я и не думал, что ты согласишься, но, будь все проклято, Бен, хочу, чтобы мы оказались по одну сторону.

— И я хочу того же.

Биджа оторвал глаза от чашки — в них плясали дьявольские огоньки.

— Кто-то должен убить тебя, Бен. Боюсь, как бы не я.

— Надеюсь, даже никогда не попытаешься. Ты славный мужик, Биджа, но я все равно тебя побью.

— А ты тупоголовый старый волк с разбитым носом! — воскликнул Кэтлоу. — И внезапно повеселел. — Что, приперся сюда за мной?

— Как бы я мог? Никто не знает, где ты. Мне даже жаль, что я наткнулся на тебя. Теперь придется арестовать.

— С твоей головушкой больше одного следа за раз не разглядеть. — Биджа засмеялся. — Бен, черт тебя побери, хочу, чтобы ты встретился с моей девушкой. Она живет здесь, в Тусоне.

— Что ж, я бы тоже этого хотел.

Биджа вытер рот тыльной стороной ладони и стряхнул крошки.

— Она ничего не подозревает, Бен. Думает, что я ранчеро. Ну я и стану им после этого дельца.

Бен внезапно почувствовал себя усталым. Он жевал чисто механически, пока Биджа сидел напротив. Кэтлоу был тем самым человеком, которого ему меньше всего хотелось видеть, а еще меньше — согласиться на его предложение. Все-таки странно, он чувствовал, что Биджа ожидал от него отказа и зауважал его за это.

И разумеется, вряд ли был смысл увещевать Кэтлоу. Бен сделал такую попытку, заранее зная, что она обречена на провал. Этот здоровенный ирландец чертовски упрям. Бен взглянул на него через стол, внезапно осознав, что всегда знал — в один прекрасный день между ними все будет кончено. Они всегда уважали друг друга, но постоянно оказывались на разных полюсах.

Что затевает Кэтлоу? Проговорился — его новое дельце за пределами страны. Скорее всего в Мексике. Будто и без этого мало трений между двумя странами! Но Кэтлоу всегда ладил с мексиканцами — он любит их, а они — его. Впрочем, не важно, что бы там Биджа ни затеял, он, Бен Кауэн, должен его остановить. И самый простейший путь — упечь его в тюрьму.

— Ты сказал, у тебя под столом пушка? Что-то мне не верится.

— Не вздумай убедиться в этом, — хмыкнул Биджа. — Она была в голенище сапога, а сейчас у меня на коленях, держу на ней руку. Хотя не дам тебе ни малейшего шанса — уж больно хорошо ты стреляешь.

— Ладно! Поверю тебе на слово, Биджа. Но лучше отдай пушку мне до того, как я тебя арестую. Сделай это сейчас, пока не зашел так далеко, что хода назад уже не будет.

Кэтлоу внезапно стал серьезным.

— Даже не мечтай, Бен. Это дельце, которое у меня наклевывается… Словом, мне никогда такого шанса больше не представится, впрочем, как и тебе. Ладно, к дьяволу все это! Бен, просто нет человека, на которого я мог бы положиться, когда все мосты будут сожжены.

Есть двое, которые будут стоять до конца. Старик Мерридью, например. С ним можно в огонь и воду, но у него нет той смекалки, которая необходима. Мне нужен тот, кто способен мгновенно отреагировать на изменение обстановки, может подстраховать меня, а то и заменить. Вот ты — это то, что надо!

Девушка-мексиканка вновь наполнила их чашки. Бен окинул взглядом комнату. Она почти опустела, те, кто остался, сидели достаточно далеко, чтобы слышать их разговор, а если и слышали, то вряд ли поняли, о чем идет речь.

Про себя он мрачно отметил, что нет никакой возможности отвратить Биджу от задуманного, что бы он там ни задумал. Разве только — тюрьма! Но Кэтлоу слишком сообразителен, даже чересчур, чтобы вот так за здорово живешь дать упечь себя за решетку.

Для схватки с пальбой из револьверов время не самое подходящее. Этого ему меньше всего хотелось. Во-первых, он любил Биджу и не имел ни малейшего желания пристрелить его, а во-вторых, это получится, как было у Хикока с Хардином, — никто из них не хотел вступить с другим в поединок из-за того, что если кто-то и выйдет победителем, то и сам при этом недолго протянет. Бен был уверен, что стреляет лучше, чем Биджа, но на самую малость. Это могло бы сыграть какую-то роль, однако не окончательную, потому что Биджа был ловок и изобретателен. Можно всадить в него свинец, но и он убьет за это. Так и умрет, продолжая стрелять.

Бен слишком хорошо разбирался в оружии, чтобы поверить в старый домысел, будто кольт 45-го калибра всегда сбивает с ног. Те, кто утверждает это, плохо знают психологию людей. Если человек озверел и бросился на вас, его не испугает кольт 45-го. Надо влепить ему пулю либо в сердце, либо в мозг, чтобы избежать ответной, но даже и такое, бывало, иногда не срабатывало. Он знал множество случаев, когда самый меткий выстрел не мог остановить человека, ну а уж такого, как Биджа, и подавно.

Бену припомнилась дуэль, когда двое стреляли друг в друга, приближаясь к барьеру, причем начали с расстояния всего в тридцать футов. Каждый успел всадить в другого по четыре пули из шести, прежде чем оба откинули копыта. Кстати, стрельба велась из кольтов 45-го калибра.

Биджа снова наклонился к нему через стол.

— Послушай, Бен, пока ты в Тусоне, почему бы не объявить перемирие? Лови меня сколько хочешь, когда я отсюда смотаюсь.

— Извини, но…

Биджа вскочил из-за стола.

— Ладно, поступай как знаешь! — Небольшой крупнокалиберный пистолет, который он держал в своей ручище, лежал в его ладони так, что не был заметен никому другому из находящихся в зале, кроме Бена. — Посиди немного, не дергаясь.

Он направился к двери и скрылся, а Кауэн не шевельнулся, не бросился за ним вдогонку. Это время еще не настало.

Но оно придет.

Человек, который большую часть времени проводит в одиночестве, при встрече с людьми или говорит без умолку, или слова из него не вытянешь. Бен Кауэн относился к последним. Он искренне любил людей, находил хорошие качества даже в худших из них, но обычно играл в молчанку, оставаясь скорее слушателем, чем участником разговора.

Многие, впервые встретившись с Биджей Кэтлоу, сразу же понимали — с этим человеком шутки плохи. Но с Беном даже при второй встрече никому ничего подобного и в голову не приходило. Только те, кто знал его давно, считали, что с ним лучше не связываться.

Подойдя к краю широкого пешеходного настила, Бен глянул вниз на занятую своими делами улицу, стараясь адаптироваться к непривычным условиям города. Его глаза, уши, нос скоро пришли в привычное состояние настороженности, но возникло и еще какое-то тончайшее интуитивное чувство, позволяющее ощутить подводные течения, изменения и перемещения в атмосфере.

Биджа Кэтлоу исчез, но вон тот мексиканец за полквартала отсюда, слишком уж демонстративно пытающийся не замечать Бена Кауэна, вполне возможно, его человек.

Бен вынул из кармана сигару, раскурил ее. Он не спешил, потому что, будучи человеком предусмотрительным, прекрасно представлял — взять Кэтлоу будет не так-то просто. Наверняка Биджа успел завести друзей в Тусоне. Более того, значительную часть здешнего населения лишь с большой натяжкой можно было отнести к законопослушным гражданам. Остальные откровенно, без всяких сомнений считали, что любой вправе поступать так, как находит нужным. Если Кауэн хочет арестовать Кэтлоу, так за чем же дело стало? Пусть сам его и ловит!

Деятельность комитета по поддержанию общественного порядка в Калифорнии и действия рейнджеров в Техасе, конечно, в целом шли на благо населения, только само-то население было не подарок — неотесанное, привыкшее постоянно воевать с апачами.

Тусон был старым городом, хотя и не таким древним, как Санта-Фе. Его основали где-то после 1768 года на месте индейской деревни или по соседству с ней. Здесь осело испано-язычное население, а также индейцы, изгнанные из Калифорнии.

У Бена не было никаких замыслов насчет Биджи. Кэтлоу упомянул какую-то девушку, но ему было неловко даже от одной мысли воспользоваться этой информацией для его поиска. Биджа сказал, что хотел познакомить его с нею, и, несомненно, вполне искренне, но он всегда чувствовал себя неловко с женщинами.

Его мать умерла при родах. Он вырос на ранчо в окружении мужчин, под присмотром мексиканки, а после того как она уехала, оказался предоставленным самому себе. Словом, Бен мало и плохо знал вторую половину рода человеческого, но одного не хотел бы точно — надеть на Биджу наручники в присутствии плачущей женщины.

Вообще-то поимка Кэтлоу никак не входила в его планы, если, конечно, он не из тех, кто угнал скот и продал его в Нью-Мексико. Бен преследовал другого человека, прошел по его следу через всю землю апачей, вплоть до каньона Солт-Ровер, но затем потерял.

В Форт-Апаче ему сообщили о дезертире по имени Миллер, который подстерег в засаде армейского казначея, похитил более девяти тысяч долларов и скрылся. Пришлось отвлечься на него. По слухам, Миллер неоднократно упоминал о родственниках в Тусоне. Кауэн напал на его след, прошел за ним вплоть до самого города, но тут этот человек словно в воду канул. «Сначала Миллер, — подумал в раздражении Бен, — теперь вот Кэтлоу! Прямо какой-то снежный ком из преступников!»

Он повернулся и, словно прогуливаясь, отправился вниз по улице. Наступал вечер, фургоны перестали мозолить глаза. Мужчины направляли свои стопы в ту часть города, которая была известна под названием Вольный квартал. Бен глянул в том направлении и после нескольких минут раздумий повернул в сторону салуна «Квартц-Рок».

Бармен, взглянув на него при входе, явно заметил полицейский значок, но воздержался от вопросов.

— Налейте пива, — заказал Бен и добавил: — Мой дружок из Силвер-Сити посоветовал к вам заглянуть.

Бармен принес пиво, поставил его на стойку перед Кауэном.

— Его имя Сэндоул, — сообщил Бен.

Бармен приподнял кружку с пивом, вытер под ней стойку тряпкой.

— Что вы хотите узнать?

— Имя — Миллер. Возможно, известен под другими именами. Прибыл в город недавно, двое суток назад. Вполне вероятно, что у него здесь брат.

Бармен поставил кружку.

— А еще кого ищете?

— Никого, — не мешкая, ответил Бен. — Мне нужен Миллер.

— Это никакой не брат… Это деверь. И вовсе не друг Миллеру. Но что он может с ним поделать? Миллер плохой человек. — Бармен оперся пальцами на стойку. — Только вот на этот раз ему придется вести себя по-хорошему. Биджа Кэтлоу ухаживает за Корди Бартон.

— Корди?

— Сокращенное от Корделии, дочь Мосса Бартона, того самого деверя Миллера. Судя по тому, что я слышал, Кэтлоу не из терпеливых.

Беи глотнул пива. Кажется, выждать с арестом Биджи не удастся, все так и подталкивает, направляет к нему.

Он покончил с пивом, оставил сдачу с пяти долларов лежать на стойке. Пока поворачивался, чтобы направиться к выходу, припомнил все, что знал о Миллере.

Этот человек напал на казначея из засады. Все, что Бен смог узнать о нем по оставленным им следам, говорило: Миллер — коварный, осторожный негодяй. Такой, если поймет, что Кэтлоу представляет для него опасность, ничего не скажет ему в лицо. Будет выжидать, выжидать, а когда представится возможность, не задумываясь убьет.

Биджа крутой, но бесшабашный. Представляет ли, кто такой Миллер на самом деле?

Глава 7

События складывались так, что могли привести к финалу, которого Бен никак не ожидал.

Он хотел арестовать Биджу, чтобы не дать ему наломать дров. Более того, его долг — арестовать Кэтлоу, Биджа сам это понимает. Однако первое должно идти первым, второе — вторым, а в планах Бена на первом месте стоял Миллер. Только странное дело, сейчас след к Миллеру выводил его прямиком на Кэтлоу.

Больше он никому не задавал вопросов, не выказывал ни малейшего интереса к Миллеру. Тусон — небольшой городок, достаточно что-то выяснить или обронить лишнее слово, как пойдут разговоры.

Бен узнал, что Мосс Бартон занимал в городе определенное положение. У него был магазин, где продавались седла, и еще он получал небольшой доход с капитала, вложенного в рудники. Впрочем, такой доход в городе имел не он один. Кроме дочери Корделии, у него было два маленьких сына; жена преподавала в первом классе начальной школы.

В разговорах о Бартонах, естественно, невозможно было обойтись без упоминания имени Миллера. Миллер был крутым мужиком, а Мосс Бартон далеко не боец, поэтому говорили, будто Миллер диктует ему свои условия. Кроме того, Миллер был женат на сестре миссис Бартон.

По прошествии двух дней Бен Кауэн знал, где Миллер держит свою лошадь, кто его друзья, какие заведения в Вольном квартале предпочитает остальным. Услышал также, что Миллер вступил в связь с молодой мексиканской женщиной, вдовой, и ему грозят неприятности, так как ее братья таким оборотом дела крайне недовольны.

Бен был почти уверен — Миллер не знает, что его выследили до Тусона. Держится осторожно, просто потому что ему это свойственно. Только Кауэн ничего не принимал на веру. Ему был нужен Миллер, и он хотел его взять по возможности живым.

Дважды Бен встречал Миллера на улице, но каждый раз поблизости находились женщины и дети, риск был слишком велик, чтобы устраивать потасовку или, того хуже, перестрелку. Приходилось ждать.

На третий день пребывания в городе Кауэн увидел мексиканца.

Тот появился на улице верхом на чалой лошадке, которая, судя по всему, проделала долгий путь. В руке у него был карабин, на поясе висели два револьвера, один — спереди, другой — сзади, на груди — крест-накрест два патронташа. Его штанины, расширяющиеся в самом низу, имели разрезы по длине сапог, выделанных из коровьей кожи, выказывая обувь во всей ее красе, а заодно и шпоры с зубчатыми колесиками по величине превышающими песо. У мексиканца был шрам на одной щеке и пышные усы.

Он подъехал к салуну «Квартц-Рок» и спешился. Карабин так и оставался в его руке, когда он направился в салун. Несколькими секундами позже Бен увидел, как какой-то мексиканский мальчишка вышел из задней двери заведения. Прислонившись к стене возле двери, Кауэн закурил свежую сигару. Вскоре мальчишка вернулся.

Бен изучил чалую лошадку. Клеймо было незнакомым, походило на мексиканское. Животное проделало долгий путь, это было видно по нему, в отличие от всадника. Этот мексиканский солдат — так определил его Кауэн — был выносливым, привычным ко многому, поездка не отразилась на нем, как на лошади, а может, и на нескольких, если он менял их в пути.

Солдат? Интересно, почему он так решил? Бен даже пальцем не шевельнул бы без причины, однако что-то чуял в этом человеке. Сработала интуиция. Он был не из тех, кто не доверяет своим предчувствиям — слишком уж часто они оправдывались.

Любой мексиканский солдат здесь — скорее всего дезертир. Но откуда, из каких мест?

Вверху на улице показалась лошадь, которая быстрой рысью направлялась к салуну. Бен поглубже спрятался в тень. Всадником оказался Биджа Кэтлоу. Спешившись, он прошел в «Квартц-Рок».

Кэтлоу появился оттуда, откуда недавно вернулся мальчик. Это еще не доказывало наличие прямой связи, но вполне позволяло предположить, что тут не случайное совпадение.

И неожиданно для себя Кауэн услышал голоса.

Дверь, возле которой он прятался, отстояла от дороги на расстоянии двух шагов. Боковое окно постройки, где располагался магазин, находилось сзади, примерно так же близко. Он напряг слух. Говорила девушка:

— Пусть и родственник, но не кровный. Па, если ты не скажешь ему, чтобы он убирался, это сделаю я!

— Постой, постой, Корделия, ты не можешь так поступить! Нельзя же ни за что ни про что вышвырнуть человека из дома.

— Он вор, па, а возможно, и убийца. Ты знаешь это не хуже меня!

Голоса умолкли, но Бен ждал. Он не любил подслушивать, тем более личные разговоры, но сейчас это имело прямое отношение к его служебным обязанностям, поскольку, вне всякого сомнения, речь шла о Миллере.

— Па, он кого-то боится, а может, чего-то. Никогда не выйдет на улицу, прежде чем не выглянет в окно, — вновь заговорила девушка.

Ее отец довольно долго молчал, наконец ответил:

— Знаю, Корделия. — Последовала длинная пауза. — Конечно, могу указать ему на дверь, а что, если он откажется уйти? Я же не был на этой войне, никогда не пользовался оружием, кроме одного, от силы двух раз. Сомневаюсь, что кроме меня в Тусоне этим может еще кто-нибудь похвалиться. Сам себе удивляюсь, учитывая страну, в которой мы живем.

— А я и не хочу, чтобы ты с ним дрался.

— Если он откажется покинуть дом, мне ничего другого не останется. Боюсь, Корделия, женщины иногда требуют от близких им мужчин просто невозможного.

Бен Кауэн на время потерял интерес к Бидже Кэтлоу и мексиканскому солдату. В какой-то момент даже подумывал, не зайти ли ему в магазин, не напроситься ли к этим людям на ужин, затем как-то остаться с Миллером, произвести арест. Но так можно было подвергнуть опасности Бартонов, а он не имел права причинять неприятности невинным людям.

Миллер был мерзким человеком, напрочь лишенным совести, способным наделать любых бед, где бы ни появился. Бен попытался представить его под одной крышей с Кэтлоу и не смог. В Миллере многое было до того отталкивающее, что должно было немедленно побудить Биджу к действию.

Хлопнула какая-то дверь, Кауэн напрягся, бросая быстрые взгляды налево и направо. Могла ли это быть дверь магазина?

Голосов больше не было слышно, только лошадь стучала копытом о землю. Он шагнул к двери и очутился лицом к лицу с Корделией Бартон. Бен поспешно снял шляпу.

— Прошу прощения, — выговорил, запинаясь от смущения. — Я…

Она перевела взгляд с него на окно, затем решительно пошла дальше. Он хотел еще что-нибудь сказать, но словно язык проглотил, так и остался стоять, глядя ей вслед. Она была хорошенькая, даже очень, похоже, знала себе цену и знала, чего хочет. После недолгого размышления Бен пришел к выводу, что Биджа вполне ей подходит: с женщинами Кэтлоу вел себя всегда как истинный джентльмен. Миллер же был противоположностью им обоим.

Досадуя на себя, Кауэн ринулся в «Квартц-Рок». Какой же он идиот! Позволил захватить себя врасплох за подслушиванием, да еще такой девушке, как эта, а потом еще, как круглый болван, смотрел ей вслед.

Корделия Бартон шла по широкому пешеходному настилу, постукивая каблучками. Мгновенное негодование, которое она испытала при виде мужчины, стоявшего там, где он явно мог слышать все, что она говорила, прошло, уступив место недоумению.

Незнакомец… Высокий, широкоплечий мужчина. В тени постройки она видела лишь его подбородок, но он обратился к ней с почтением, и было бы неправильно закрыть на это глаза. Кто бы это мог быть? И почему он так и остался там стоять?

Магазин закрыт. Поблизости ничего такого, чтобы… Конечно, если он не наблюдал за салуном, выслеживая кого-то. Внезапно ей показалось, что на его груди она видела полицейский значок.

Подобные значки в Тусоне заметишь нечасто, но ни один из тех, кто был тут с такими значками, даже отдаленно не походил на этого мужчину. Он стоял в темноте возле двери, явно кого-то высматривая. Корделия вспыхнула при мысли, что его могли заинтересовать именно ее высказывания, — с чего это она о себе такого высокого мнения? И замедлила шаг.

Конечно, самое разумное — вернуться домой. Уже поздно, порядочные женщины избегают появляться на улицах в такое время. Однако любопытство так и тянуло ее оглянуться. Оглянулась. Тот мужчина пересекал улицу, направляясь к салуну. В тот же момент она заметила привязанную к коновязи лошадь Биджи.

Наверное, можно спросить его. Уж он-то наверняка хоть что-нибудь знает про этого человека с полицейским значком.

Внезапно позади нее раздался стук копыт быстро приближающейся лошади, а вскоре над нею навис темный силуэт. Сама того не желая, Корделия подняла голову и сразу же увидела знакомый подбородок.

— Прошу прощения, мэм, но сейчас слишком поздно для леди находиться на улице. Если позволите, я проеду рядом с вами, чтобы вы спокойно добрались до дома.

— Благодарю вас!

Странное дело, внутри у нее все дрогнуло, появилось какое-то новое, неведомое доселе чувство. Но она продолжала идти, глядя прямо перед собой. Всадник заговорил снова:

— Мэм, получилось так, что я не мог не слышать вашу беседу там, на задворках.

«Ага, значит, все-таки подслушивал», — заключила Корделия, поджав губы.

Между тем мужчина продолжал:

— Разрешите дать вам совет — не следует вынуждать отца вышвыривать Миллера. Ведь он может и попытаться.

— Ну и что?

— Ответ вам и самой известен. Миллер может его убить. Хотя более вероятно, просто опозорит, что для вашего отца будет еще хуже. Поверьте, для мужчины нет ничего более обидного, чем опозориться перед близкими женщинами. Даже быть убитым легче. Если его начнут оскорблять, ваш отец, возможно, схватится за оружие, попытается прикончить Миллера…

Корделия пришла в ужас. Внезапно, впервые за все это время, она осознала, чем может обернуться для отца ее негодование. Конечно, по доброй воле Миллер сам никуда не уедет, но мысль, что отец может попытаться противостоять ему с оружием в руках, наполнила ее холодным страхом.

— Я… Я не подумала об этом.

— Конечно, мэм, не подумали, как не подумали и о том, что негоже оказаться на улице в столь поздний час. А что, если к вам подойдет какой-нибудь пьяный, станет говорить неподобающим образом? Мне придется одернуть его. Но вдруг ему это не понравится? Возможно, все кончится тем, что произойдет убийство, и только по вашей вине.

— У меня не было другой возможности поговорить с отцом наедине.

Она дошла до ворот своего дома, повернулась к всаднику:

— А кто вы?

— Бен Кауэн, маршал полиции.

— Вы… Вы прибыли сюда за кем-то?

— Да, за Миллером.

— Миллером? Тогда почему же не арестуете его? Это бы решило все проблемы. — Она хотела объяснить, какие именно, но он ее перебил.

— Был бы благодарен вам, мэм, если бы вы подержали пока это в тайне. Я хочу арестовать его так, чтобы при этом никто не пострадал, даже он сам, если получится. — Бен повернул лошадь. — Желаю вам доброго вечера, мэм!

И ускакал в обратную сторону, вниз по улице, прежде чем она успела его поблагодарить. Корделия вошла в ворота, закрыла их за собой, затем задержалась в темноте, глядя вслед своему новому знакомому.

Биджа Кэтлоу сидел за столом и разговаривал с миссис Бартон, которая раскладывала столовое серебро. Повернувшись к вошедшей Корделии, заметил:

— Я уж было собрался отправиться на поиски. Не тот час, чтобы находиться на улице порядочной девушке.

— То же самое мне сказал маршал полиции мистер Кауэн.

— Бен Кауэн? — не мог скрыть удивления Биджа. — Ты с ним встретилась? — Когда она ответила на его вопрос, спросил, пожалуй, излишне поспешно; — Он рассказывал тебе про меня?

— Нет. — Корделия удивилась. — Мне даже и в голову не пришло, что вы знакомы.

— Еще с тех пор, когда были мальчишками. Он хороший человек, я про Бена. Один из лучших. — Биджа снова взглянул на нее. — Корди, он не говорил, почему оказался здесь?

— Нет, — сказала она, ненадолго смешавшись.

Скоро должен был прийти отец и Миллер тоже — не время его обсуждать. Кстати, Миллер еще никогда не встречался с Кэтлоу.

Внезапно дверь открылась, вошел Миллер — худой, жилистый мужчина со впалыми щеками и угрюмыми, подозрительными глазами. Сразу же внимательно посмотрел на Кэтлоу. Корделия представила их друг другу.

Локти Биджи лежали на столе Он взглянул из-под густых бровей, оценив Миллера с одного взгляда.

— Как поживаете? — бросил небрежно.

— Мистер Миллер женат на сестре моей матери. — Корделия решила сразу пояснить, что они не состоят в кровном родстве. — Он гостит у нас вот уже несколько дней.

При словах «вот уже несколько дней» Миллер резко повернулся в ее сторону, затем проговорил:

— Мне придется пробыть здесь дольше, чем я рассчитывал.

Снаружи на крыльце послышались шаги, и Биджа заметил, как настороженно Миллер уставился на дверь. Вошел Мосс Бартон.

— Я собираюсь на юг, — сказал Кэтлоу. Он интуитивно понял ситуацию, быстро и правильно уяснив значение слов, произнесенных Корделией. — Почему бы вам не поехать со мной? — обратился к Миллеру. — Таким людям, как мы с вами, вольготней спать под открытым небом.

Наступившая в комнате тишина заставила Корделию затаить дыхание. Она испугалась так, что не решалась поставить на стол последнюю тарелку.

— Отправлюсь, когда буду готов, — ответил Миллер.

Кэтлоу взглянул на него — холодные насмешливые огоньки играли в его глазах.

— Тогда будьте готовы! — приказал он.

Глава 8

И хотя Миллер был осторожным человеком, сейчас мог, как бомба, взорваться от ярости. Он сидел, не поднимая глаз от тарелки, и с трудом сдерживал страстное желание немедленно наброситься с кулаками на Кэтлоу. Заставил себя откусить кусок мяса, принялся его разжевывать.

— Это твоя работа, — сказал он Корделии. — Мне это не нравится.

— Когда в следующий раз ты соберешься нанести нам визит, — ответила она холодно, — мы будем очень рады видеть тебя вместе с тетей Элли. — Затем, еле сдерживаясь, спросила: — Между прочим, где тетя Элли?

— В Канзасе.

— Нам приятно видеть ее. Здесь она всегда желанная гостья.

Мосс Бартон вошел в комнату из кухни, где мыл руки. Правда, сейчас он предпочел бы так и остаться на кухне.

Увидев Мосса, Миллер собрался было осыпать его градом попреков, но Биджа Кэтлоу славился тем, что прекрасно понимал чувства других и умел с ними считаться. Чтобы избавить Бартона от необходимости указать Миллеру на дверь со всеми вытекающими из этого последствиями, Биджа поспешил опередить нежеланного в этом доме гостя.

— Кстати, вам и самому вряд ли захочется здесь дальше околачиваться, — обратился он к нему, весело ухмыляясь. — Корди завела себе нового дружка.

— А мне что до этого?

Кэтлоу захохотал, не скрывая издевки ни во взгляде, ни в голосе.

— Попробуйте отгадать, кто это? Такое случается не каждый день, чтобы девушку провожал сам маршал полиции.

Ярость, клокотавшая в Миллере, сразу улеглась. Вместо нее возник липкий комок страха.

— Я вам не верю, — пробормотал он, ощупывая пальцами ручку кофейной чашки.

У Кэтлоу, который имел свои источники информации, вдруг возникло подозрение, которое он решил проверить:

— Говорят, возле Стейн-Пасс какой-то дезертир убил армейского казначея. Вы служили в армии, Миллер?

Миллер поспешно глотнул кофе, чтобы скрыть страх. Он сам видел, когда околачивался вокруг Форт-Смита, на что способны маршалы полиции. И почему оказался таким дураком, поехал в Тусон? Ведь столько людей знают, что у него здесь родственники.

Надо сматываться. Но куда? Прескотт отпадает — там слишком много знакомых. Тогда Юма? И там может кто-то узнать. Армия всегда перемещает людей. При мысли о федеральной военной тюрьме его бросило в дрожь.

— Этот полицейский для меня ничего не значит, но мне дали понять, что я нежеланный гость здесь, у родственников. — Миллер отодвинул стул и встал, глядя на Биджу, который, в свою очередь, наблюдал за ним, наслаждаясь охватившей того тревогой. — Вас я еще увижу?

— Сразу же за дверью, если пожелаете, — небрежно бросил Кэтлоу, — или же через полчаса напротив «Квартц-Рока».

— Я выберу время и место сам, — ответил Миллер.

— Вы вылитый Мэтт Джайлс, — заметил Биджа.

Когда Миллер вышел, Корделия спросила:

— Что еще за Мэтт Джайлс?

— Человек, с которым как-то довелось встретиться. Почему-то решил, что Миллер должен знать о нем.

Он снял со стены гитару Корделии, настроил ее и спел «Буффало Галс», а затем почти без перерыва «Хорошенькую Бетси с песчаной косы». Биджа пел свободно и весело, так же, как пел обычно на стоянках и в казармах для пастухов. Он все делал от души и с особым вкусом. А пока пел, наблюдал за Корделией.

«Да, — подумал, — в ней чувствуется порода». Она казалась ему мужественной, спокойной и сильной, но прежде всего — настоящей леди. Утонченная, однако не капризная, исполненная грации Корделия была дружелюбной и в то же время сдержанной. Что она думала о нем, Кэтлоу даже не предполагал. Встречался с ней, просил о новых встречах, несколько раз посетил ее дом.

Сейчас, когда ему предстоял отъезд, к своему удивлению, почувствовал, что впервые не желает уезжать. Он вспомнил, что сказал Кауэну о возможной женитьбе, и понял — готов подписаться под каждым своим словом. О его жизни ей ничего не было известно. Она принимала его за скотовода, подыскивающего место для ранчо, такие появлялись здесь, в Аризоне, нередко. Генри К. Хукер чуть не потерял одно из своих стад во время перегона через этот штат. Животные внезапно чего-то испугались, разбежались кто куда, а когда паника улеглась, их нашли всех до единого, мирно пощипывающих траву в долине Салпхир-Спрингс. Там он и основал свое ранчо «Сьерра-Бонита». Его примеру последовали другие. В Тусоне все это было известно любому ребенку на улице, а Кэтлоу по всем признакам вполне походил на скотовода.

Хотя это и казалось невероятным, но тем не менее Корделия, судя по всему, не слышала о нем ни одной истории. Впрочем, ее отец знал о Кэтлоу столь же мало, как и она. Мосс Бартон в поте лица занимался своим бизнесом — продажей седел, сапог, уздечек и прочих кожевенных изделий, мало обращая внимания на слухи, ел, как правило, дома, крайне редко посещал салуны.

Пока Биджа играл, ловко перебирая струны, мысли его вернулись к задуманному рискованному предприятию. В его команде насчитывалось двенадцать человек, некоторых он прежде не знал, но они были отобраны со всей возможной тщательностью. Биджа очень хорошо понимал, что ему предстоит. У него был острый, изобретательный ум, и сейчас он использовал свой природный интеллект на полную мощь.

Каждая деталь была учтена и спланирована. Не только продвижение к месту и сам захват ценностей, но и дальнейшие пути с добычей. По его твердому убеждению, именно в этой, последней части заключалась главная трудность предстоящей операции. Если им будет сопутствовать удача, они смогут достигнуть пункта назначения незамеченными, если все пройдет гладко, заберут золото. А вот как потом благополучно скрыться — над этим он и ломал голову.

Если их схватят во время попытки завладеть золотом, то, скорее всего, пристрелят на месте. В противном случае придется гнить заживо в мексиканской тюрьме. Суды там работают ни шатко ни валко, никто не будет особенно торопиться ради горстки гринго, забравшихся в Мексику в поисках приключений.

Все члены его банды говорили по-испански на мексиканский манер, все могли сойти за мексиканцев. Это должно было помочь во время пути на юг, если их обнаружат, хотя Кэтлоу надеялся, что этого не произойдет.

Один из его подручных был метисом, который знал потайные места, где можно найти воду как на равнинах, так и в горах, известные только диким зверям и еще более диким, чем звери, индейцам. Кэтлоу и его люди должны были избегать проторенных дорог, также как и встреч с апачами, чтобы достигнуть самого сердца Соноры незамеченными.

Среди тех, кого он отобрал, не было болтунов, тем не менее Биджа посвятил команду только в часть своих планов. Маршрут для бегства вообще был известен лишь ему одному, еще двое были в курсе его задумки со скотом.

Возможно, он человек импульсивный, но эту вылазку распланировал самым тщательным образом. Биджа собирался провернуть грандиозное дело и выйти из игры. Затем уехать в Орегон, заняться скотоводством.

Было позже десяти, когда он покинул дом Бартонов. При этом принял меры предосторожности, заставив Корделию отнести лампу на кухню, прежде чем вышел через переднюю дверь.

А у дверей собственного дома его поджидал Старик Мерридью.

— Там внутри маршал полиции… Хочет поговорить.

Бен Кауэн сидел в кресле-качалке в темноте. Биджа снял стекло с керосиновой лампы, поднес спичку к фитилю, поставил стекло на место и наклонился над лампой. Яркие блики и тени заиграли на его скуластом лице.

— Пришел, чтобы меня сцапать?

— Нет, — ответил Бен, — просто дать дружеский совет.

Биджа не мог удержаться от смешка.

— Ничего другого я от тебя не получал, Бен. Ну, так что на этот раз?

— Миллер. Ты приобрел серьезного врага, он опасный тип.

— Кто он? Картошка в мундире! Я не напрашиваюсь на неприятности, но если они так ему нужны, что ж, может их получить в любое время.

— Не следует его недооценивать. Он похуже, чем Джайлс.

— Он? — скептически переспросил Кэтлоу. — Миллер? Ты, часом, не заболел?

— Я знаю, о ком говорю. Выслеживал его от Нью-Мексико досюда. Этот человек — матерый волк! Он будет выжидать год, два года, если это необходимо. Он ненавистник, Биджа! Нам не понять, что это такое, но ненавистник в итоге покруче любого из нас.

— Это все, за чем ты пришел?

— А разве мало? Ты помнишь, чтобы я хоть раз шарахнулся от тени? Я знаю этого человека.

Кэтлоу сел, убавил фитиль, чтобы тот не коптил.

— Ладно! Если ты говоришь, что он страшен, придется это учесть на будущее.

— Я собираюсь забрать его, но хочу накрыть его там, где никто не пострадает, если начнется пальба. Я ведь тоже умею ждать.

Биджа пересел на кровать, стянул сначала один сапог, потом другой. Так и сидел, с сапогом в руке, блаженно пошевеливая пальцами ноги. Затем бросил сапог, расстегнул пояс с револьвером в кобуре, повесил в изголовье кровати, так чтобы оружие находилось под рукой, пока он будет спать.

Керосиновая лампа отбрасывала причудливые тени по углам и стенам. В комнате почти не было обстановки: кровать, стул с прямой спинкой, кресло-качалка, на которой сидел Бен, шкаф, стол с кувшином на нем да умывальник. В углу возле двери валялось седло Биджи, седельные сумки и свернутое по-походному одеяло.

Бен вынул из кармана сигару, раскурил ее. Его взгляд упал на упряжь в углу. Здесь еще была фляжка, причем лишь недавно наполненная. А поскольку Биджи дома не было, видимо, ее наполнил кто-то другой, скорее всего, Мерридью. Значит, они собираются в дорогу.

— Хотел бы тебя отговорить от того дельца, что у тебя наклевывается, — сказал Бен, — ты сам завел о нем разговор.

— Дьявольщина! — вырвалось у Кэтлоу. — Я-то думал, ты рад спровадить меня из города, если судить по тому, как ты подсуетился проводить домой мою девушку. Никак стараешься меня отшить?

Бен Кауэн отрицательно покачал головой:

— Ты должен знать ее лучше, чем я. Она оказалась одна на улице, а кроме того, застала меня за подслушиванием ее разговора с отцом. Речь шла о Миллере. Она пыталась заставить отца выставить его вон, а это могло кончиться тем, что Миллер его попросту убил бы. — Он поднялся с кресла. — Биджа, это серьезное государственное преступление, если ты пересечешь границу с Мексикой. Мой долг остановить тебя.

В ответ Биджа только ухмыльнулся, стаскивая рубаху. У него были сильные, тренированные мускулы. А каковы они в деле, Бену довелось испытать на собственной шкуре.

— Так в чем же дело? Раз надо, значит, останови! А мне по-прежнему хочется заполучить тебя. Ты один стоишь половины этого сброда!

— У тебя есть Старик Мерридью — нам обоим до него далеко! — заметил Бен. — Вот уж кто волк, так волк, причем старый и из страны гор. Натрави его на Миллера — тебе больше не о чем будет беспокоиться.

— В моих драках я участвую только сам.

Бен надел шляпу.

— Печально, что не смог тебя отговорить от этой авантюры, Биджа, но, честно говоря, и не очень-то надеялся. — Он протянул руку. — Еще увидимся!

— Старайся поменьше совать свой нос, когда мы приступим к тому, что наметили, а то как бы не пришлось его отрезать! Это дельце для меня значит очень многое, Бен, ставка слишком высока.

Бен Кауэн вышел в ночь, подошел к Мерридью, который сидел в темноте возле ворот. Хотел пройти мимо, но остановился.

— Ты знаешь Миллера?

— Знаю.

— Он собирается достать Биджу. Рано или поздно, но попытается.

— Кэтлоу не нуждается в помощи.

— Мне ли не знать? В доказательство могу показать свои шрамы, только две пары глаз лучше, чем одна.

Кауэн вышел на улицу и застыл, пристально вглядываясь в темноту. О себе тоже не мешало бы побеспокоиться — в списке Миллера он явно стоит под первым номером. Но Бен к этому привык — в его деле охотятся охотник и за охотником.

Он подумал о Корделии Бартон и целую минуту ощущал тоску по женской ласке и семейному уюту, свойственную лишенному дома мужчине. Представил, как она сидит напротив за столом, а свет от лампы мягко падает на ее лицо.

Потом мотнул головой, отгоняя эти мысли. Полицейский зарабатывает чуть больше того, чтобы только-только сводить концы с концами. Конечно, мужчина всегда может оформить на себя участок земли. В Аризоне это не проблема. В его скитаниях ему не раз попадались хорошие, никем не занятые участки.

Бен почти добрался до «Шу-Флая», где оставил свои вещи, когда увидел перед собою на земле две мужские тени. Поднявшаяся луна залила улицу светом, и если бы не это обстоятельство, мог бы ничего не заметить. Одна тень тут же исчезла, другая — скользнула ближе к стене строения. За ним следят? Может, второй пошел в обход постройки, чтобы напасть сзади? Он секунду помедлил, затем развернулся на каблуках и направился в обратную сторону к салуну «Хэнгинг-Уолл», куда и зашел.

Народу там оказалось немного. Несколько человек коротали время в пустой болтовне, трое или четверо мужчин стояли вокруг стола, за которым шла вялая игра в карты. Один из них, когда Бен вошел, оглянулся. Это был Рио Брай.

Бен заказал пиво. Спустя секунду дверь распахнулась и появился Миллер. Прямиком направился к стойке. Заметив Бена, замедлил шаг, но продолжал идти и остановился недалеко от него. Наклонился к стойке, сдвинув на затылок шляпу. Несмотря на ночную прохладу, на его лбу выступила испарина. Он всячески избегал встречаться глазами с Беном. Было очевидно, Миллер даже не подозревал, что Кауэн в салуне.

Бен глянул на свое пиво. Ему был нужен Миллер — и вот он здесь. Почему бы не взять его прямо сейчас?

Глава 9

Судя по всему, Миллер его знал. Поэтому, скорее всего, в тот момент, когда Бен двинется к нему, выхватит оружие. Мысленно Кауэн прокрутил этот вариант и решил обождать.

Их разделяло не более пятнадцати футов, между ними находились еще трое. Рио Брай, продолжая наблюдать за карточной игрой, перешел на другую сторону стола, откуда краем глаза мог следить за Беном. Более того, сидящий в одиночестве за столиком мужчина был Милтон Даффилд — бывший маршал полиции, ныне почтовый инспектор, весьма опасный человек, когда брался за оружие. Даффилд — хороший мужик, у него много друзей среди местных, но темперамент его непредсказуем — трудно угадать, как поведет себя, когда дело дойдет до перестрелки, да. Видать, и нагрузился уже довольно изрядно.

Бен внезапно вспомнил, что его пожитки находятся в «Шу-Флае», и лучше их забрать, пока салун не закрылся на ночь.

В те времена в Тусоне не было отеля. Приезжие, не имеющие в городе друзей, снимали койки везде, где только могли их найти. Было здесь и два брошенных дома, которые использовались как ночлежки. Кстати, в одном из них и окопался Кэтлоу. Об этих домах ходили всевозможные слухи, там постоянно кто-то скрывался. Большинству же путешественников приходилось довольствоваться для ночлега пустыми сараями или залезать на стоянках под фургоны.

Рио Брай не торопясь приблизился к стойке, облокотился на нее рядом с Беном.

— Как поживаешь, маршал? Отсюда до Кросс-Тимберз ехать и ехать. — Затем покосился на Миллера. — Надо же, что нечистая совесть делает с человеком, маршал! Глянь, аж пот прошибло!

Миллер бросил на него взгляд, полный ненависти, но Брай только ухмыльнулся.

— Поставь охрану вокруг того места, где расположишься на ночлег, маршал. Здесь в округе немало ребят, которые забывают вынимать ножи из тех, в кого их втыкают.

Миллер поставил стакан, направился к двери. Кауэн наблюдал за ним, заведомо зная: как только окажется снаружи, тут же нырнет в укрытие и, возможно, будет его поджидать.

— Этой ночью ему некуда податься, маршал, — доверительно сообщил Брай. — По всей округе рыщут апачи, Тусон — самое безопасное место. К тому же Пятая кавалерийская часть собирается завтра вечером дать здесь концерт силами своих музыкантов, так что стоит повременить с отъездом.

Очевидно, Рио Брай уже успел поднабраться основательно, пребывал в игривом расположении духа, был не прочь поболтать. Бен нисколько не сомневался, что Брай не жалует его, но не испытывал по этому поводу никаких сожалений. Брай был грубоватым, хотя и неплохим человеком, только, к сожалению, принадлежал к числу тех людей, которые рано или поздно сбиваются с пути истинного.

— Да, сэр! Концерт профессиональных музыкантов! Этот городишко растет на глазах, маршал! Дело за малым, не сегодня-завтра тип по имени Мансфилд, здешний грамотей, откроет общественную библиотеку. Купит на свои кровные кучу книг и начнет раздавать их всем желающим. — Рио Брай глотнул пива. — Да, здесь зарождается новая столица! Сейчас я тебе скажу…

— Извини, приятель, — прервал его Бен и скользнул к задней двери.

Миновав небольшую прихожую, он открыл еще одну дверь и вышел наружу. Затем резко подался вправо и застыл на мгновение, давая глазам привыкнуть к темноте, вслушиваясь, не хлопнет ли передняя дверь. Впрочем, вряд ли, сделал он вывод, кто-нибудь выйдет через ту дверь в ближайшие несколько минут, многие, как и он, подозревают, что там, снаружи, поджидает Миллер.

Бен свернул за угол строения. Где-то на задворках города тявкал койот, и больше не раздавалось ни звука. Возле салуна кто-то оставил на ночь здоровенный фургон, предназначенный для грузовых перевозок. Он пошел вдоль него, не снимая руки с револьвера. У середины фургона задержался, вгляделся в часть улицы, доступную обзору.

Напротив салуна стояла глинобитная постройка с широким козырьком. Из-за него часть пешеходной дорожки и стена под ним были в тени. Пока Бен всматривался в ту сторону, что-то шевельнулось позади него. В мгновение ока он метнулся влево к фургону, бросился на землю и одновременно выхватил револьвер. Тут же услышал свист пули и грохот выстрела, показавшийся громовым в узком пространстве между двух стен. Его ответный выстрел последовал незамедлительно, потом Бен перевернулся на спину, чтобы приготовиться ко второму.

Вокруг царили мрак и тишина. Он ждал, вслушиваясь, но так и не услышал ни одного звука; и вдруг неподалеку раздался чей-то смешок.

Бен замешкался, борясь с желанием послать пулю в того, кому вдруг ни с того ни с сего стало весело, но здравый смысл возобладал. Он поднялся, вышел из-за фургона на улицу и заторопился в «Шу-Флай». Затем с пожитками прошел аллеями на окраину города и там устроился на ночлег в зарослях кустарника, через которые никто не мог подобраться к нему неуслышанным.

Когда он проснулся, уже рассвело.

Вновь оставив вещи на хранение в «Шу-Флае», Бен заказал завтрак и отправился вниз по улице на задворки «Хэнгинг-Уолла».

Ему не составило труда найти следы сапог того, кто пытался его убить, так как один из них перекрыл отпечаток его собственной подошвы.

Кто бы ни был тот человек, пытавшийся его убить, он не обходил строение снаружи, а вышел за ним из салуна через заднюю дверь.

Бен вернулся в «Шу-Флай», ему подали завтрак. Пока ел, вспоминал поочередно всех, кто оставался в «Хэнгинг-Уолле» после его ухода. У него была хорошая память на лица, но так и не смог никого заподозрить — не было причин. Возможно, Миллер успел вернуться, пока он пробирался через черный ход.

Бен подумал было о Рио Брае, но тут же отбросил эту мысль. Рио в одной упряжке с Кэтлоу, а Биджа не желает его гибели. А может, желает? С чего это вдруг Брай так разговорился? От выпитого пива? Или хотел его зачем-то задержать?

«Моя беда, — сказал сам себе Бен, — в том, что я подозреваю все и вся». Но такая уж у него работа — другим на ней быть нельзя.

Корделия Бартон по привычке встала рано. Отца не было, видимо, отправился в свой кожевенный магазин раньше, чем обычно. А пока одевалась и завтракала, думала о… Бене Кауэне.

Ей так и не удалось хорошенько разглядеть его лицо — оно все время оставалось в тени под полями шляпы, но она была уверена, что узнает его, если увидит вновь. И к своему удивлению, поняла, что хочет этого.

Что он за человек? Корделия привыкла к немногословным мужчинам, так как очень многие люди на Западе предпочитают не говорить ничего лишнего. Он на самом деле уверенный в себе или только пытается таким казаться?

— Мама, — внезапно вырвалось у нее. — Я пойду в верхнюю часть города!

Та слегка насмешливо взглянула на дочь.

— Биджа был здесь еще до рассвета.

— Биджа?

— Должно быть, он. Я нашла записку под задней дверью.

Корделия взяла из рук матери сложенный вчетверо листок с гораздо меньшим любопытством, чем это было бы днем раньше, и прочла: «Когда я вернусь обратно, у нас с тобой должен состояться разговор. Если понадобится помощь, обращайся к Бену Кауэну. Биджа».

Значит, он ушел. Биджа говорил ей, что в ближайшие дни собирается покинуть город, так как у него дела в Мексике. Корделии будет недоставать его, такого веселого, восхитительного, полного всяких чудачеств. Кроме того, отметила она про себя, теперь нет никого, к кому можно было бы обратиться в случае, если Миллер начнет угрожать ей или ее семье.

Он написал: если понадобится помощь, его заменит Бен Кауэн. Она вспомнила, что они друзья с детских лет, что Биджа говорил о Бене с большим уважением. Ну, положим, в помощи она не нуждается, как не нуждается и в Бене Кауэне. Тем не менее поймала себя на том, что опять думает о нем. Интересно, как онвыглядит при свете дня? Трудно судить о человеке, если удалось разглядеть только его подбородок да очертания рта. Но в этой выступающей вперед челюсти ощущалась сильная воля, а в его голосе чувствовалась спокойная сила.

Все это, вместе взятое, тянуло ее в верхнюю часть города, но для матери надо было придумать какой-то другой предлог. Корделии было девятнадцать. К этому возрасту многие девушки уже выходят замуж, даже имеют детей, но она была не из тех, кто спешит с замужеством. Уже давно дала себе зарок: если не найдет того, кто ей по-настоящему нужен, не выйдет замуж вообще. Биджа, казалось, мог быть тем самым человеком, но в душе Корделия колебалась, а это служило ей своего рода предостережением. Несмотря на все его хорошие качества, а их было множество, в нем ощущалась некоторая нестабильность, это ее тревожило.

В частности, например, он говорил о приобретении ранчо, покупке скота, строительстве, но так, что она почему-то не могла воспринять услышанное всерьез. Более того, казалось, что и сам он не очень-то уверен в своих словах, только пытается убедить себя в том, что ему диктует его здравый смысл. Поднимаясь по пыльной улице, Корделия внезапно поняла, что Биджа не сделает ничего из того, о чем говорил. Вернее, на самом деле, он, вероятно, делает очень многое, но совсем не то…

Бена Кауэна нигде не было видно. Она, пока шла, оглядывала из-под шляпки все вокруг, не давая глазам передышки. На главной и на других улицах слонялись обычные бездельники, лошади, понурив голову, стояли у коновязей, с грузового фургона разгружали поклажу.

Увидав мистера Китчена, Корделия остановилась, чтобы заказать у него окорок, которые он выделывал на своем ранчо к югу от Тусона. Пит Китчен первым на землях Аризоны попробовал завести фермерство и преуспел, хотя иногда его свиньи так были утыканы стрелами апачей, что их в шутку называли дикобразами.

Когда договорилась насчет окорока, обсудила с Питом отчаянную попытку генерала Аллена развести в Аризоне медоносных пчел, не переставая при этом все время смотреть по сторонам.

Она хотела спросить Пита, не видел ли он Бена Кауэна, но не решилась. Однако в конце разговора, уже собравшись уходить, все же набралась мужества и задала вопрос:

— Пит, вы не видели этого маршала полиции, который объявился в нашем городе?

— Видел, — кивнул Китчен. — Он с рассветом направлялся к югу. Показался мне каким-то озабоченным.

— Проехал… И до сих пор не вернулся?

— Вы беспокоитесь о Кэтлоу? — взглянул на нее Пит. — Похоже, этот маршал отправился не за ним.

— Нет, не из-за этого. У меня для него послание.

— Ну, если остановится возле моей фермы, скажу ему. Я собираюсь к вечеру вернуться.

Корделия Бартон повернула к дому. Почему Пит сказал, что маршал отправился не за Кэтлоу? Что он имел в виду? Что вообще могло натолкнуть его на мысль, будто маршал может преследовать Биджу?

Очевидно, тут какая-то ошибка, однако она не могла не думать об этом.

Бен Кауэн сказал ей — ему нужен Миллер, а Биджа предостерег Миллера, сообщив ему про маршала, чем так его напугал, что тот решил за лучшее покинуть их дом. Уже за одно это и Биджа, и Кауэн заслуживают ее благодарности.

Она представила себе дорогу на юг. Каждая ее миля угрожает опасностью, даже смертью от стрел апачей, на каждом ярде этой тропы происходили налеты и ограбления в самое разное время суток и в любое время года. Из всех, кто пытался обосноваться дальше к югу, уцелеть удалось только Питу Китчену. Его дом и ранчо основательно укреплены, могут выдержать длительную осаду.

Во дворе их дома отец засевал травой газон. Корделия остановилась у ворот, чтобы оглянуться на улицу и подумала: «Как это похоже на отца! Вовсю старается воплотить в жизнь идеалы, приобретенные на Западе. Здесь, в Тусоне, один из первых стал сажать деревья, траву, чтобы принести в дом красоту и прохладу».

Интересно, а Бен Кауэн такой же? Многие переселенцы с Запада живут тут только сегодняшним днем, ни о чем больше не задумываясь. Она считала, это происходит оттого, что большинство из них не собирается здесь задерживаться надолго или слишком заняты, то воюя с индейцами, то сопротивляясь стихийным бедствиям. Когда им думать о красоте?!

Вечером, раздеваясь ко сну, Корделия услышала, что к ним пришел генерал Аллен. Он часто заходил, чтобы побеседовать с отцом. Узнав его голос, она остановилась за дверью, чтобы послушать принесенные им новости. Кстати сказать, они у него почти всегда были плохими. И вот что услышала: «… пришло десять минут назад. Этот маршал надел на Кэтлоу наручники. Бросил его в тюрьму». Далее последовало неразличимое бормотание, и наконец удалось разобрать слова: «Разыскивается в Техасе».

Неужели Биджа Кэтлоу арестован?

Глава 10

К утру новость разнеслась по всему городу — Биджа Кэтлоу под арестом. Затем Корделии стало известно и то, что все остальные знали давным-давно: Биджа Кэтлоу — разбойник и смутьян, известный по всему Западу. Распространился и другой слух: Миллера разыскивают за дезертирство и убийство, но он исчез, скрылся, как в воду канул.

Вскоре в Тусоне стали обсуждать подробности того, как Бен Кауэн захватил Кэтлоу. Причем вроде бы со слов самого Биджи, который рассказывал эту историю, посмеиваясь, что дал провести себя, как юнца, попав в явную ловушку.

Он ехал на юг, как ему казалось, по открытой местности, и вдруг прямо перед собой на тропе увидел новое белое сомбреро, на вид весьма дорогое. Заинтригованный, Кэтлоу спешился и наклонился, чтобы его поднять, но тут позади него откуда ни возьмись возник Бен Кауэн и приказал ему не шевелиться.

Когда Кэтлоу наклонился, его револьвер съехал вперед на бедро — в таком положении нет никакой возможности выхватить оружие из кобуры. А о том, чтобы выпрямиться и развернуться с револьвером в руках, не могло быть и речи, когда имеешь дело с таким противником, как Бен Кауэн. Кэтлоу сдался. Кауэн надел на него наручники.

— Я не хочу убивать тебя, Биджа, — сказал он. — Но и не сомневаюсь, что ты попытаешься освободиться.

— Клянусь дьяволом, так оно и есть, — мрачно подтвердил Биджа, — меня ждут дела за границей.

Кауэн особо не распространялся о том, как сцапал Биджу, но сам Биджа не скупился на подробности. Эта история передавалась из уст в уста; в конюшнях, на стоянках, в салунах, везде только и говорили о том, как Бен Кауэн перехитрил своего старого друга, затаившись в такой узкой ямке, где и лисице не хватило бы места спрятаться, и поджидал там, когда Кэтлоу нагнется, чтобы поднять сомбреро.

Рассказ получился на славу. Бен Кауэн внезапно обнаружил, что стал популярным человеком. Конечно, в немалой степени этому способствовало и то, что сам Кэтлоу, всеобщий любимец, был на него не в обиде.

Кауэн сидел за столом, составляя отчет, когда появилась Корделия Бартон с корзинкой, накрытой салфеткой.

— Маршал Кауэн? Могу я передать это заключенному?

— Сначала я должен осмотреть передачу, — серьезно ответил он.

— Вы что, не доверяете мне? — возмутилась она.

— Мэм, во всем, что касается Биджи, я не доверяю никому. Этот человек увертлив, как змея, и, как енот, горазд на любые выходки.

Он покопался в корзинке, и у него слюнки потекли при виде яблочного пирога, куриной грудки и других деликатесов.

Биджа Кэтлоу встал со своей койки и подошел к решетке; его лицо заливала краска.

— Мэм, поверьте, мне даже и в голову не могло прийти, что вы увидите меня в таком месте.

— Тогда не следовало делать ничего такого, что привело вас сюда. Не сомневаюсь, у маршала были основания для вашего ареста.

— Да, это так! У него полно оснований забрать меня. Ладно! — Он ухмыльнулся, вспомнив с одобрением, как Кауэну это удалось. — И как ему только в голову пришла эта чертова штука со шляпой! Я никогда не слышал ни о чем подобном. Представляете, прямо на тропе лежит новехонькое сомбреро, а вокруг — ни души! Как не подумать, что кто-то ухитрился потерять такой хороший головной убор? А когда я наклонился поднять его, он меня и сцапал.

— Вы любите его, не так ли?

Биджа посмотрел ей в глаза.

— Бена? Он лучший человек из тех, кого я знаю. — И вдруг ухмыльнулся. — Обождите немного, увидите, кто будет смеяться последним.

Уже на следующее утро город в этом убедился — Биджа Кэтлоу сбежал.

Бен Кауэн сторожил его до рассвета, затем тут же, в офисе, развернул свои постельные принадлежности и прилег немного вздремнуть.

Через час его разбудил тюремщик:

— Он сбежал! Кэтлоу нет в камере!

Действительно, камера была пуста.

Рассказ тюремщика был прост. Он готовил кофе, когда в дверь постучала его дочь. Открыл дверь, впустил ее, а за ней следом ворвались трое мужчин в масках. Связали его и дочь, воткнули ему кляп в рот, забрали ключи, открыли камеру и выпустили Кэтлоу.

К его дочери не приставали. Более того, если не считать угрозу оружием, с ней обращались исключительно вежливо.

Зная Биджу и любовь к нему местного испано-язычного населения, Бен Кауэн не без основания предположил, что дочь тюремщика сама изъявила желание помочь в освобождении Кэтлоу. Все эти жесты с оружием — чистая видимость, да и тюремщик, казалось, не очень-то сокрушался по поводу побега.

В отчаянии Бен разорвал в клочки рапорт о поимке Кэтлоу и бросился в конюшню за лошадью.

Лошади не было. К стене стойла была прикреплена записка: «Можешь забрать лошадь у Пита Китчена. Извини, что оставил тебя на своих двоих, но меня ждут неотложные дела». Подпись отсутствовала, да в ней и не было необходимости.

В следующий час Кауэн убедился, сколько у Кэтлоу друзей и каким влиянием они пользуются в городе. Ни у кого из жителей не оказалось лошади, готовой немедленно отправиться в путь. Животные или внезапно охромели, или уже были кому-то обещаны, или находились на пастбище, словом, везде получил отказ.

К вечеру несколько человек подошли к нему сами, предлагая лошадей. Им, как и ему, было ясно — к этому времени Биджа Кэтлоу был уже вне досягаемости. Город Тусон потихоньку посмеивался.

Бен Кауэн сидел за обшарпанным столом в офисе, пытаясь оценить создавшуюся ситуацию. От него ускользнули оба — Биджа Кэтлоу и Миллер.

Биджа, вне всякого сомнения, отправился в Мексику. Прикинув все «за» и «против», Бен решил, что Миллер двинулся туда же. Последний стал дезертиром, хотя его срок службы в армии был небольшим, да и провел он его в основном в слежке за казначеем, чтобы улучить благоприятный момент для нападения. Миллер должен избегать мест, где его могут узнать. Он и в Тусоне-то, по-видимому, остановился по пути в Мексику.

Биджа Кэтлоу говорил о крупном деле. С большой натяжкой можно предположить, что собирается сорвать солидный куш в Соноре или Чихуахуа, исходя в основном из того, что оба эти места можно достичь верхом на лошади. Бен тщательно рассмотрел этот маловероятный вариант. Он никак не обещал ту сумму денег, на которую рассчитывал Кэтлоу, если судить по тому, о чем сам ему сказал.

Появление мексиканского солдата, очевидно, как-то связано с его задумкой. Может, в таком случае его план имеет отношение к мексиканской армии? Например, жалованью для солдат и офицеров? Или военной добыче?

Оказавшись в тупике, Бен решил действовать одним-единственным оставшимся ему способом: начал задавать вопросы, направлять разговоры в нужное ему русло и слушать, слушать, слушать. Он хотел узнать как можно больше о Мексике.

Подсказка, в которой он нуждался, пришла от генерала Аллена. Они беседовали, сидя за ленчем в «Паласе» — единственном конкуренте «Шу-Флая» в Тусоне. В связи со смертью Хуареса Аллен рассуждал о том, каковы шансы у Лердо стать президентом.

— Знаете, — говорил Аллен, — если это произойдет, боюсь, что цена серебра поползет вверх.

— Серебра?

— Себастьян Лердо де Теджада был правой рукой Хуареса в годину испытаний, а до французской интервенции и либералы и консерваторы отчаянно нуждались в деньгах. Самым простым способом раздобыть их было наложить лапу на поставки драгоценных металлов из рудников. Лердо не замедлил это сделать. Одна из таких поставок была кем-то перехвачена, как раз в тот день, когда 10 июня 1863 года генерал Форей с тридцатью тысячами французских солдат вошел в город Мехико.

Хуарес бежал в Сан-Луис-Потоси, а караван мулов, груженный серебром и золотом стоимостью в два миллиона долларов, исчез с концами. Через четыре года, когда Хуарес стал президентом, а Лердо — членом кабинета, между ними пробежала черная кошка. Позже Лердо выступил против Хуареса в борьбе за президентское кресло, но потерпел поражение. Тогда он возглавил Верховный суд. А вот теперь, вероятно, станет наконец президентом.

— А что с серебром на два миллиона?

— Часть из этих миллионов в золоте. Никто не может ответить на этот вопрос; ходили слухи, будто знает Лердо, но решил попридержать информацию о местонахождении сокровищ для себя, пока не настанет подходящее, как сейчас, время. Для президента обладание таким богатством — огромное преимущество, особенно при наличии столь отвратительного соперника, как Диас.

Бен Кауэн, слушая Аллена, вникал в положение дел за границей, сложившееся к нынешнему 1872 году.

Тусон во многих отношениях имел с Мексикой более прочные связи, чем со Штатами. Всего несколько лет назад он принадлежал Мексике, многие его жители так и остались ее гражданами, чуть ли не все имели там родственников. Немало местных англоамериканцев женилось на девушках испанского происходения, дела в соседней стране для них тоже представляли жизненно важный интерес.

Предположим, только предположим, что Лердо извлек эти два миллиона из тайника, пытается переправить их в город Мехико.

Такая возможность, хотя и слабая, есть, исходя из того, что серебро действительно существовало, и из того, что тот мексиканский солдат мог быть посланцем к Кэтлоу.

— Это серебро… Оно, случайно, не исчезло именно тогда, когда находилось в окрестностях Соноры?

— Выходит, вы слышали эту историю? Да, по сути дела, там. И исчезло так, что его больше никто не видел. Но можете мне поверить: если кто и знает, где оно находится, то это Лердо. Он серьезный человек, даже блестящий, — Аллен вновь пустился в рассуждения, — проницательный, исключительно способный, однако я не верю, что до конца понимает душу своего народа. Думаю, от народа Лердо далек.

Позже, вечером, Бен Кауэн стоял возле стойки салуна «Квартц-Рок» и прислушивался к разговорам вокруг. Улучив момент, тихо спросил бармена:

— Тут на днях у вас появлялся мексиканский солдат, никому не известный в городе, околачивался и здесь, и вокруг «Хэнгинг-Уолла», он еще беседовал с Биджей. Не знаете, о чем они говорили?

Бармен смешался, затем сердито произнес:

— Биджа мне друг. Правда, я слышал, что он и вам друг. Но вы упекли его в каталажку.

— Послушайте. — Бен постарался придать голосу как можно больше искренности. — Биджа действительно мой друг, но он упрям, как бизон, ни в какую не желает слушать дружеского совета, хотя сломя голову летит прямо в ловушку. — Кауэн сознательно немного блефовал, хотя то, что говорил, было недалеко от истины. — Он замахнулся на то, что ему не по зубам. Поимеет на этом только то, что его убьют, если мне не удастся его остановить. А я даже не знаю, куда он уехал. В конце-то концов, — добавил Бен, — не могу же я арестовать его в Мексике.

— Да, — согласился бармен. — Это так. — Он обслужил чей-то заказ с пивом, поставил кружку на стойку и опять повернулся к Кауэну. — Я без понятия, куда точно они отправились. Знаю только, что в Мексику. Слышал, как пару раз упомянули Эрмосильо и еще что-то про караван мулов. Думаю, — продолжил он, — солдат пытался втолковать Бидже, что если делать задуманное, то до того, как караван доберется до Эрмосильо.

Это было немного, но Бену Кауэну порой приходилось довольствоваться и меньшим, чтобы свести концы с концами. В Мексике он лично значил очень мало, а отношения между двумя странами на данный момент оставляли желать лучшего… Хотя в Вашингтоне руководство маршальской службы дало ему четкие инструкции — делать все, чтобы наладить хорошие отношения с мексиканскими властями.

Если он не ошибается, — а у Бена пока еще не было надежных доказательств, что он прав в своих предположениях, — что Кэтлоу отправился в Мексику и готовится похитить сокровище стоимостью в два миллиона, когда-то припрятанное Лердо, то должен быть непременно остановлен. Такая кража, совершенная американскими бандитами, если она увенчается успехом, нанесет страшный удар развитию добрососедских отношений с Мексикой, а их сотрудничество в борьбе с преступниками полностью зависело от степени сотрудничества в верхах.

Решено! Будем считать, что Биджа Кэтлоу отправился в Эрмосильо. А значит, Бен Кауэн должен ехать туда тоже, стараясь по дороге напасть на тот след, который ему нужен. К счастью, такого заметного человека, как Кэтлоу, найти не так уж трудно.

Спустя два дня после побега Кэтлоу Бен начал готовиться к путешествию. Купил вьючную лошадь, пополнил запасы снаряжения и продовольствия, беседуя с жителями города, узнал многое из того, что могло ожидать его в предстоящей поездке.

— Главная опасность — апачи, — услышал он от одного из собеседников. — Когда они разбойничают, то нападают небольшими бандами, поэтому им не обязательно придерживаться троп, где постоянные источники. В прериях есть растения, содержащие влагу, скрытые расщелины в камнях с достаточным количеством воды. Запаса в таких резервуарах хватит на шесть, семь, а то и дюжину человек, если пользоваться аккуратно.

Прошло уже несколько дней, как Кэтлоу сбежал из тюрьмы, а Бен Кауэн, казалось, ничего не делал. Более того, и делать-то вроде ничего не собирался. И вдруг внезапно исчез.

Корделия Бартон видела Бена в последний день его пребывания в городе. Он стоял на улице неподалеку от нее, когда она вышла из магазина отца, Корделия остановилась и задумчиво на него посмотрела.

Он был на удивление симпатичный мужчина, если приглядеться повнимательней. Ей нравилось, как он легко и словно нехотя владеет своим высоким жилистым телом. Лицо худое, обожженное солнцем и обветренное всеми ветрами, а в глазах что-то такое, что словно притягивает…

Бен выпрямился, заметив ее, снял шляпу. Его темно-каштановые волосы слегка курчавились, в них преобладал золотистый оттенок, который прежде она не замечала.

Он подошел к Корделии со словами:

— У меня нет предлога, чтобы проводить вас до дома — сейчас самый разгар дня.

— А что, вы нуждаетесь в предлоге?

Он слегка улыбнулся, и морщинки в уголках его глаз нарушили обычную для него серьезность.

— Нет, мэм, думаю, не нуждаюсь. — Он внимательно посмотрел на Корделию. — Слышали что-нибудь о Бидже?

— Нет, ничего!

— Он собирается осесть на месте, а это нелегко. — Бен сделал паузу. — Вы когда-нибудь жили на ранчо, мэм?

— Нет, точно нет. По-моему, людям там очень одиноко.

— Это зависит от того, как много приходится работать. Меня вот так и тянет на открытые пространства. Люблю, когда вокруг безграничный простор. Кажется, что и ты свободен, даже если это и не так.

— Вы не думаете, что человек может быть свободным?

— Нет, мэм. Точнее, не совсем свободным. До известной степени. Всегда должно быть чувство долга по отношению к тем, кто тебя окружает, к своей стране, к закону, ну и к прочему.

Она на секунду задумалась, потом спросила:

— Бен, вы верите в чувство долга, не так ли?

Он слегка пожал плечами и прищурил глаза от солнца. О таких вещах всегда нелегко говорить.

— Без чувства долга жизнь теряет всякий смысл, мэм. Если люди собираются жить вместе, они должны выработать определенные правила и придерживаться их, а закон — это и есть такие правила. Закон не работает против человека — он работает на него. Не будь законов, каждый дом превратился бы в укрепленный форт, ни один мужчина и ни одна женщина не могли бы чувствовать себя в безопасности. Первое, что делают, как мне кажется, мужчина и женщина, когда женятся, то составляют те законы, по которым будут жить. Конечно, всегда есть непутевая скотина, которая отбивается от стада и баламутит остальных, поэтому закон нуждается в тех, кто должен гнать стадо в правильном направлении.

— Слишком сильно сказано, — он улыбнулся, — меня и самого надо время от времени подгонять кнутом. — Он глянул на Корделию с высоты своего роста. — А жизнь на ранчо может оказаться вовсе не такой плохой, как вам кажется.

На следующее утро, когда взошло солнце, Бен был уже за десять миль к югу от города и торопился к границе.

Он должен был поймать одного человека, вернее, двоих. Так обстояли дела.

Глава 11

Кэтлоу добрался до Мексики и как сквозь землю провалился.

Насколько удалось выяснить Бену Кауэну, в их группе было не больше четырех человек. Одним из них, судя по многочисленным описаниям, был Старик Мерридью, второй, несомненно, — Рио Брай. Поскольку все свидетели сходились на том, что четвертым был мексиканец, скорее всего, это и был тот самый солдат, с которым Кэтлоу повстречался в Тусоне.

Что бы ни замышлял Кэтлоу, вряд ли у него что-нибудь получится. Для серьезного дела у него явно не хватало людей. А пока что Бену Кауэну ничего не оставалось, как слоняться по обе стороны границы, то и дело заказывать выпивку, да как бы между делом задавать вопросы. Не появлялись ли в городе незнакомые гринго, скажем, прошлой ночью? Ах вот как? Ну, все равно, очень вам благодарен, сеньор…

Они приезжали — по крайней мере, двое. Похоже, они проехали весь путь до Магдалены… Довольно рискованная затея, ведь там рыскали апачи, и даже отряд хорошо вооруженных солдат, проезжая по тропе, мог наткнуться на засаду и навсегда сгинуть в пустыне.

Тихо постукивали кастаньеты, негромко звякали стаканы, что-то печальное и дикое пела нежным голосом юная мексиканка, а Бен Кауэн, навалившись грудью на стойку бара, внимательно прислушивался, ловя каждый звук. Ему принесли текилу, и он выпил ее, не поморщившись. Но чаще всего он просто лениво болтал на своем ломаном испанском, как говорят все в этой стране пастухов и ранчеро, а в основном, просто слушал, о чем говорят вокруг.

Бен давно уже знал, что люди, где бы ни собирались, обычно начинают болтать, и чаще всего говорят слишком много. А в городках, где редко что-нибудь происходит и уже до оскомины надоело обсуждать каждый день одно и то же, говорят и того больше.

Бен Кауэн скакал в полном одиночестве по тропе, ведущей из Ногалеса в Магдалену. Очень скоро он наткнулся на отпечатки знакомых подков и мрачно усмехнулся — вне всякого сомнения, это были лошади Кэтлоу, Брая и Мерридью. Он хорошо запомнил их еще в Тусоне.

Остальные, видно, убрались из Тусона вслед за ними, он с трудом шел по следу людей Кэтлоу. Не раз они совсем исчезали и ему приходилось поворачивать лошадь и возвращаться назад. К тому же в довершение всех бед по тропе не так давно прогнали стадо овец, и, как подозревал Бен, не случайно, так что от тропинки почти ничего не осталось. К счастью, вскоре стадо свернуло по дороге в Ногалес, и Бен обрадованно хмыкнул, вновь наткнувшись на следы четырех лошадей.

Он догадался, что эти четверо разбили лагерь в арройо ^[30] в первую же ночь, отъехав всего на пару миль к юго-западу от Ногалеса. Затем к ним присоединились еще двое, и утром по тропе скакали уже шестеро.

Незадолго до полудня компания пополнилась еще одним человеком — незнакомым индейцем, у которого не было лошади. Бен не поленился отыскать его след и обнаружил место в сотне ярдов от тропы, где тот выкурил не меньше дюжины сигарет, терпеливо поджидая, когда появятся люди Кэтлоу. Перекинувшись парой слов, вся компания вновь тронулась в путь, и индеец бежал, держась за стремя лошади Кэтлоу.

У тех, кто привык путешествовать по дикой стране, давно вошло в привычку так же внимательно смотреть назад, как и вперед, и вовсе не потому, что кто-то может ехать следом. Часто бывает, что приходится ехать назад той же дорогой, и уж старожилам хорошо известно, что стоит почаще поглядывать через плечо, ведь то, что оставляешь позади себя, выглядит немного иначе, когда приходится возвращаться. Немало было таких, кто беспечно скакал вперед, не оглядываясь, а когда поворачивал, с трудом верил, что это та самая дорога, начинал кружить и в конце концов сбивался с пути.

Бен Кауэн, который почти все время ехал, пригнувшись к луке седла, вдоль тропы, по которой скакали те, кто был ему нужен, вскоре заметил, что кто-то преследует его… Или тех, за кем ехал он сам. Это был одинокий всадник, неторопливо трусивший на вороном коне — так, во всяком случае, показалось Бену.

Чувствовалось, что человек это бывалый, поскольку ехал вперед осторожно, не выдавая себя облаком поднявшейся пыли. Кауэн льстил себя надеждой, что и ему это удается, хотя незнакомец, вне всякого сомнения, о преследовании знал или догадывался, недаром его след часто пересекался с отпечатками подков шестерки лошадей банды Кэтлоу.

На четвертые сутки погони Кауэн тоже кое о чем догадался. Во-первых, скакавший за ним по пятам человек, должно быть, Миллер. Во-вторых, индеец, что бежал перед лошадью Кэтлоу, скорее всего был из племени таракумара, члены которого славились своей необычайной выносливостью. Таракумара известны тем, что индейца, который не в состоянии пробежать сотню миль, просто-напросто изгоняют из племени, хотя и апачи, прекрасные бегуны, тоже предпочитают сражаться пешими, не доверяя свою жизнь коню.

Несомненно, Кэтлоу что-то искал в этих местах, где он никогда не бывал прежде. Индеец, Бен ничуть не сомневался, вскоре приведет всю шайку туда, где бьет из-под земли никому не известный родник или скрывается от посторонних глаз водоем с питьевой водой, о существовании которого известно только местному племени. В пустыне на самом деле таких немало, правда, знают о них только те, кто там родился и вырос. Воды в них обычно немного, но вполне достаточно для того, чтобы утолить жажду двоих-троих усталых всадников.

Но, выбирая подобный путь в глубь Соноры, Кэтлоу немало выигрывал, заметая следы. Ведь здесь, в дикой пустыне, его шайка вряд ли попадется кому-то на глаза. Идея была неплоха, а это значило, что Кэтлоу на сей раз позаботился обо всем заранее. Об этом стоило подумать на досуге… И Кэтлоу размышлял, строил хитроумные планы, блестящие идеи одна за другой рождались у него в голове. Он старался припомнить все уловки, на которые когда-либо пускался, то и дело рискуя своей головой, хотя и сознавал, что соображает быстрее всего, когда опасность дышит в затылок.

Погоня, в которую он пустился, все больше тревожила Бена Кауэна. Он был неглуп и хорошо представлял себе, что к тому времени, когда он, в свою очередь, доберется до источника с питьевой водой, там уже не останется ни капли… К тому же он был абсолютно уверен, что Кэтлоу рассчитывал именно на это, когда пускался наутек.

Той ночью к шайке Кэтлоу присоединились еще пятеро. Точнее, они просто поджидали, когда появится Кэтлоу и его люди. Это было как раз то, чего ожидал и Бен, впрочем, его немного тревожил тот факт, что он не догадывался, где Кэтлоу намерен остановиться на ночь.

Не прошло и часа после того, как пылающий диск солнца появился над горизонтом, когда усталый Бен набрел на то место, где останавливались бандиты. В его фляге оставалось не больше пинты воды, и лошадь тяжело хрипела, умирая от жажды. А на дне крохотного водоема, рядом с которым он остановился, была только жидкая грязь, которая уже покрылась рассохшейся коркой.

О том, чтобы ехать дальше, не могло быть и речи. Ему нужно было раздобыть воду, ведь следующий источник мог оказаться пересохшим. Покопавшись в сумке, Бен вытащил небольшую жестянку и, опустившись на колени, принялся рыть яму. Через пару минут ему удалось выкопать глубокую воронку в мягкой грязи, но этого было мало. Он продолжал рыть еще какое-то время, потом переполз в тень и принялся терпеливо ждать.

Вода скоро появится… А если нет, ему придется вернуться на тропу и надеяться на то, что она в конце концов выведет его туда, где он сможет найти хоть немного воды.

Он предполагал, что Кэтлоу со своими людьми торопится в Эрмосильо, хотя и не был уверен. Вполне возможно, что на самом деле они едут в Альтару, до нее отсюда рукой подать. Или, скорее всего, бандитам приглянулась Магдалена с ее богатыми приисками. Лучше всего было бы спросить об этом у самого Кэтлоу, но этого Бен не мог сделать.

Только незадолго до полудня Бену удалось напоить усталую лошадь, а к тому времени, когда в яме набралось достаточно воды, чтобы он смог наполнить флягу, уже сгустились вечерние тени. Не было смысла продолжать погоню в темноте, но до заката оставалась еще пара часов. К тому же не стоило забывать о том человеке, что ехал за ним по пятам.

Если он все еще здесь, то очень скоро появится у источника и найдет его таким же, как когда-то Бен. Следовательно, ему ничего другого не останется, как только разбить лагерь и ждать утра. А к рассвету Кауэн рассчитывал ускользнуть от него.

Бен подтянул подпругу и выбрался из оврага, на дне которого был родник. Он поехал вперед, пригибаясь как можно ниже к земле и подозрительно озираясь вокруг в ожидании засады. Впрочем, опасался он отнюдь не Миллера. Прежде всего следовало помешать этому мерзавцу Кэтлоу выполнить задуманное.

Бен снова взял след и поскакал вперед легким галопом. Однако он пару раз поменял направление в надежде, что это собьет с толку преследователя. Когда наконец стемнело, Бен в который раз бросил быстрый взгляд на цепочку хорошо заметных следов, по которым ехал уже несколько дней, машинально отметив, что они ведут прямо к вершине горы, которая даже после захода солнца была отчетливо видна на фоне неба. Он опасался одного — что в темноте те, кого он преследовал, круто свернут к какому-нибудь неизвестному источнику с водой, на восток или на запад, а он в темноте легко потеряет их след, а вместе с ним — и возможность утолить жажду.

Он отпустил поводья, доверившись своему коню. Его чалый родился и вырос в этих местах и знал горы и пустыню не хуже местных индейцев, был вынослив, как верблюд, а уж воду чуял за несколько миль. Больше того, умный конь уже давно понял, что его хозяин преследует нескольких верховых, а лошади в здешних местах отличались еще и тем, что могли идти по следу не хуже легавых.

Прошло несколько часов. Чалый конь Бена все так же неторопливо и упорно скакал на юг, затем следы резко повернули в сторону. Конь тоже повернул, как по команде; Бен не возражал и только время от времени натягивал поводья, чтобы прислушаться. В тишине ночи в пустыне любой звук разносится далеко вокруг, а Бену меньше всего на свете хотелось бы в темноте напороться на людей Кэтлоу или выдать свое присутствие неосторожным шумом.

Вдруг его конь остановился как вкопанный. Подхватив поводья и привстав в стременах, Бен напряженно вглядывался в обступивший его непроглядный мрак, но кругом было тихо.

Он затаился в густой тени от отвесной скалы, которая, словно указательный палец, торчала вверх из серого песка. Вершина ее поросла редким, чахлым кустарником. Здесь было немного прохладнее, и Бен облегченно перевел дыхание, утирая вспотевший лоб. Чалый между тем не выказывал ни малейшего желания двигаться вперед.

В конце концов Бен подвел лошадь поближе к скале и спешился. Судя по тому, как вел себя чалый, где-то поблизости была вода, но сколько Бен ни озирался, воды не было видно. Значит, источник находился где-то под землей.

Расседлав усталого коня, он отвел его к небольшому островку чахлой травки, а сам сунул руку в мешок, притороченный к седлу, вытащил кусок вяленого мяса и принялся жевать. Затем, когда небо усеяли мириады звезд, Бен завернулся в одеяло и мгновенно уснул.

Где-то далеко, в пустыне, жалобно затявкал койот, негромко застонал дикий голубь, и голос его растворился в ночи, а равнодушные ко всему звезды рассеянно оглядывали сверху спящего человека и усталого коня под угрюмой скалой, таких одиноких под темно-синим бархатом неба.

Незадолго до рассвета Бен проснулся, словно от толчка, почувствовав, как утренний, зябкий холодок пробирает до костей. По привычке он бросил молниеносный взгляд на лошадь. Чалый застыл как изваяние, уши напряженно стояли торчком, атласные ноздри тревожно втягивали воздух. Через мгновение Бен оказался возле коня, шепнул ему на ухо что-то ласковое. Рука его скользнула к мягким губам лошади, он крепко сомкнул пальцы, не давая чалому заржать.

Конь навострил уши. Чья-то лошадь шла шагом… Вот она остановилась, немного помедлила, потом вновь раздалось размеренное цоканье подков.

Бен Кауэн украдкой метнул взгляд на свой винчестер и кобуру с револьвером, которые так и остались лежать на земле возле отброшенного в сторону одеяла. Ему отчаянно нужно было оружие, но малейший шорох мог выдать его присутствие, да и оставлять лошадь он опасался. К тому же чалого тревожило что-то еще, помимо осторожных шагов приближавшейся лошади.

Вдруг она вынырнула откуда-то слева. Стоило ему только взглянуть на нее, как лошадь издала короткое, приветственное ржание. Легкий ветерок дул в их сторону, он-то и выдал чалому присутствие странной лошади.

Она сделала еще шаг вперед… Бен прищурился. На ее спине смутно виднелось что-то еще, кроме седла, больше похожее на тюк. Нет, непохожее…

Это было человек, бессильно свисавший с седла. Раненый или, мрачно подумал Бен, что-нибудь похуже.

Бен больше не раздумывал. Метнувшись к одеялу, он схватил тяжелую кобуру и мигом опоясал ею бедра, с быстротой молнии выхватив револьвер.

Потом, оставив своего чалого, он направился к незнакомой лошади, что-то негромко бормоча себе под нос и стараясь успокоить испуганное животное. Лошадь неуверенно шагнула вперед, нервно потряхивая головой и кося в его сторону налитым кровью глазом. Казалось, что присутствие человека немного ее успокоило.

Бен замер, внимательно вслушиваясь в темноту. Он привык никогда не пренебрегать опасностью, ведь она могла грозить ему отовсюду. Никакие годы безмятежного существования не смогли бы избавить его от этой привычки. Он был рожден для этой жизни и умел наслаждаться ею. Больше того, он любил ее. Бен вслушивался в темноту, но кругом было тихо, только чужая лошадь шумно втягивала воздух.

Он подошел к коню. Неподвижное тело тяжело распростерлось на его спине, чьи-то умелые пальцы грубо, но крепко привязали его к седлу. Взяв лошадь под уздцы, Бен отвел ее к скале и там, с трудом распутав крепкие узлы, опустил тело раненого на землю.

Это был мексиканец, судя по всему, военный. На нем была офицерская форма. Пуля попала ему в ногу, другая задела бок. Поколебавшись немного, Бен махнул рукой на риск и развел небольшой костер. Он разложил его прямо под нависшим уступом скалы, наломав веток смолистого дерева. Дым от этих сухих, скрученных листьев, по мнению Бена, должен был быстро рассеяться в воздухе.

В его фляге уже оставалось не так уж много воды, но он все-таки решил подогреть немного. Потом, стащив с раненого мундир, уложил поудобнее тяжелое тело и с трудом стащил с него брюки, распрямив скрюченную ногу. Пуля вошла в тело, и рана выглядела довольно скверно. К тому же она сильно кровоточила. Другая пуля попала в бедро. Впрочем, похоже, кость не была задета, но кровь лилась ручьем и раненый уже побледнел как смерть.

Когда вода согрелась, Бен промыл раны, как мог, и кое-как перевязал несчастного мексиканца пучком травы. Присыпать раны было нечем, вот ему и пришло в голову использовать траву, благо ничего другого под рукой не нашлось.

Не успел он закончить, как заметил, что уже светает. Бен с кряхтением распрямил затекшую спину и огляделся по сторонам.

Ему позарез была нужна вода. Она была где-то недалеко, он был уверен в этом, иначе чалый не заупрямился бы так. Ни одна другая причина не заставила бы его остановиться. Бен бросил рассеянный взгляд на отвесную поверхность скалы. Может быть, она скрывает tinaja, как называют мексиканцы затерянные среди скал небольшие водоемы, заполненные кристально чистой, сладковатой влагой. Это естественные базальтовые чаши, в которых скапливается вода после столь редких в этих местах дождей, а темные стены гор защищают их от палящего зноя.

Бен встал на ноги. Только теперь он смог хорошенько разглядеть лошадь, которая, устало понурившись, стояла возле скалы.

Это был конь Миллера.

Глава 12

Молодой офицер все еще не приходил в сознание, но Бену показалось, что его дыхание стало ровнее и уже не вырывается из груди с таким жутким хрипом. Юноша мог даже показаться красивым, если бы не страшная бледность, которая в белесом свете утра заливала лицо неестественной синевой и казалась особенно мертвенной на фоне крови, все еще сочившейся из ран.

Бен не сомневался, что, когда раненый очнется, его будет мучить страшная жажда, а во фляге уже проглядывало дно. Поэтому ничего не оставалось, как только оставить его ненадолго и отправиться на поиски воды.

Подхватив винчестер и повесив на плечо пустую флягу, Бен двинулся на север вдоль скальной гряды. На сорок футов тянулась почти отвесная стена, потом скалы обрывались, и в них виднелся небольшой проход, за ним снова вставали зубчатые отроги гор, похожие на выщербленные, оскаленные клыки.

Скальная гряда уходила вдаль на добрые три сотни ярдов. Когда Бен добрел до ее конца, оказалось, что, хотя гора и не очень большая, в ней полным-полно расщелин, в которых вполне может скрываться сколько угодно водоемов с пресной водой. Увы, Бен прекрасно помнил случаи, когда человек изнывал от жажды, ползая по скалам в поисках воды, и в конце концов погибал в двух шагах от источника, если точно не знал, где искать.

Бен опустился на песок в поисках следов, которые оставляют животные, спеша к водопою. Следов не было. Неподалеку с жужжанием пролетела пчела, Бен радостно встрепенулся и бросился следом, стараясь не упустить ее из виду. Пчела скрылась меж острых скал, и он уже было подумал, что потерял ее, но продолжал упорно карабкаться вперед в том направлении, куда она улетела, не выпуская из виду торчавший из земли камень, похожий на кривой клык. Через несколько ярдов Бен замер как вкопанный.

Не пройдет и нескольких часов, как палящее солнце вновь поднимется над горизонтом, но пока его бледные лучи еще не жгли, а лишь ласкали иззябшую за ночь землю. Громоздившиеся тут и там беспорядочные горы валунов бросали на землю таинственные тени. Бросив взгляд через плечо на оставшийся позади лагерь, Бен заметил, что обе лошади смотрят ему вслед, словно заинтересовавшись его поисками. Впрочем, через мгновение они уже опустили головы и вновь лениво захрупали остатками бурой, выжженной солнцем травы.

Мимо его щеки с жужжанием пронеслась еще одна пчела, но так быстро, что Бен не заметил, как она скрылась из виду. Он бросился в узкий проход между скалами и увидел петляющую цепочку следов то ли койота, то ли песчаной лисы… Следы уже слегка припорошил песок, и Бен так и не смог понять, кому они принадлежат. Гораздо важнее было то, что следы терялись далеко в расщелине. Бен, не колеблясь ни минуты, подпрыгнул, зацепился за обломок скалы и вскарабкался вверх.

К тому времени, как он углубился в горы, солнце поднялось уже высоко и нещадно заливало землю палящими лучами. Бен прополз по раскаленному гранитному склону и внимательно огляделся по сторонам. Он надеялся заметить хотя бы крохотный кустик травы, но не увидел ничего. Ни малейшего намека на то, что где-то поблизости есть вода.

Громоздившиеся вокруг него скалы все казались однообразно бурыми, только к северу все закрывал торчавший вверх огромный обломок гранита. Бен взглянул на него. Трещины в скале, похожие на глубокие морщины, были забиты песком, но по мере того, как он терпеливо карабкался вверх, поверхность становилась все более гладкой. Тут и там стали попадаться чахлые кустики, жесткая серая трава угрюмо шуршала под ногами. Приходилось верить в тот единственный шанс, на который и рассчитывает тот, кто кое-что слышал о тайных водоемах высоко в отрогах гор, тех самых, которые известны лишь немногим.

Наконец он достиг вершины. Пот едкими ручейками заливал лицо, пустая фляга противно дребезжала, то и дело ударяясь о скалы. Задохнувшись, он вновь остановился, внимательный взгляд обежал угрюмые зубцы скал. Повсюду, куда хватал глаз, расстилалась безмолвная пустыня, жесткая сухая трава, кактусы. Его ищущий взгляд не обнаружил ни одного намека на то, что где-то поблизости есть вода.

Над ухом раздалось громкое жужжание, мимо щеки мгновенно скользнула пчела и исчезла из виду. С мрачным упорством Бен вновь принялся карабкаться по выжженным солнцем скалам, но там, где он шел, не было ничего: ни индейской тропы, ни звериных следов. Койот, что пробегал здесь незадолго до него, либо свернул в одну из узких расщелин, либо юркнул за один из громоздившихся вокруг валунов.

Теперь он как будто парил высоко над выжженной солнцем бескрайней пустыней. Лихорадочно шаря взглядом впереди себя в поисках места, куда бы поставить ногу, Бен вдруг заметил огромный, плоский камень, за который было бы удобно зацепиться. Но жизнь в пустыне учит осторожности, и Бен предварительно швырнул в него небольшим камушком на тот случай, если за скалой прячется змея. У него не было ни малейшего желания подтянуться и, перекатившись через валун, встретиться с парой разъяренных гремучек. Еще один булыжник побольше с грохотом ударился о валун, но все по-прежнему было тихо.

Бен с трудом перебросил свое тело вверх по склону и с досадой вновь увидел перед собой путаницу мрачных утесов, которые жаркое дыхание пустыни отполировало до зеркального блеска. С трудом поднявшись на ноги, он глянул вниз, туда, откуда пришел.

Стреноженные лошади мирно щипали пожухлую траву, нораненый лежал почти у подножия скалы, так что отсюда Бену не было его видно. Он вскарабкался еще немного выше по острому гребню и внезапно в небольшой ямке посреди холмика серо-коричневого песка с удивлением заметил обрывок следа… следа дикобраза. Неподалеку раздалось хлопанье крыльев и вспорхнула какая-то пичужка.

Повернув в ее сторону, Бен ступил на узкую тропу, настолько узкую, что на ней с трудом умещалась его нога. Она лентой вилась меж громадных валунов и пряталась за огромной скалой, заслонявшей небо до самого горизонта. У Бена глухо забилось сердце. Вскарабкавшись наверх, он не поверил своим глазам — перед ним в глубокой базальтовой чаше сверкала вода.

Протерев воспаленные солнцем глаза, Бен заметил чуть выше другой водоем. Так вот где была вода! Горный ручей брал свое начало высоко в горах, и вода скапливалась здесь, в естественных чашах, рожденных миллионы лет назад мощной подвижкой горных пород.

До нижнего бассейна было рукой подать. Он лежал в тени нависшего над ним огромного каменного козырька. Вода в нем была восхитительно сладкой и такой холодной, что у Бена заломило зубы. Он пил и пил, наслаждаясь прохладой, а потом наполнил флягу и умыл разгоряченное лицо.

Бен бросил взгляд на второй бассейн. Возле него роились пчелы, а на краю был виден отчетливый след оленя или горной козы — на таком расстоянии он не мог разобрать.

Повернув обратно, Бен неожиданно для себя обнаружил гораздо более пологий путь вниз и скоро оказался в лагере.

Заслышав его шаги, лошади насторожились. Раненый пришел в себя и с обескураженным видом уставился на склонившегося к нему Бена.

— Что случилось? — прохрипел он по-испански. — Кто вы такой?

Бен Кауэн молча поднес к его губам флягу с водой. Затем как можно более кратко обрисовал ему положение, в котором они оказались.

— Первым делом, — объявил он напоследок, — я должен отвести наверх лошадей. Если их не напоить, они взбесятся, а тогда останется их только пристрелить.

Раненый мексиканец бросил на него испытующий взгляд.

— Вы вооружены? Если бы вы смогли одолжить мне винтовку или, на худой конец, револьвер, я бы выпутался и сам. — Он помолчал. — Ведь вам, надеюсь, известно, что все это — территория апачей?

— Конечно.

— Оставаясь возле меня, вы каждую минуту рискуете жизнью, сеньор.

Бен Кауэн молча вытащил из седельной кобуры свой запасной кольт.

— Возьмите, — буркнул он. — Только не открывайте огонь, пока от этого не будет зависеть ваша жизнь. А я взберусь наверх, посмотрю, как там и что.

Когда он, напоив лошадей, вернулся назад, мексиканец умудрился передвинуть свое отяжелевшее, беспомощное тело так, что почти забился в расселину скалы.

— А теперь расскажите мне, — сказал Кауэн, — где вы раздобыли эту лошадь.

По спине капитана Диего Мартинеса де Рекальде пробежала дрожь.

— Мы ехали из Фронтераса в Магдалену, — объяснил он, — а поскольку оттуда я собирался вернуться домой в Гвадалахару, то и оседлал свою собственную лошадь. Мы ехали немного в стороне, и я который раз собирался заставить упрямую скотину идти карьером, как вдруг мне показалось, что вдалеке, в пустыне, я вижу оседланную лошадь, возле которой никого не было. Я подъехал поближе… вдруг почувствовал… меня словно ударили палкой, и я упал, и только уже на земле догадался, что в меня стреляли. Потом ко мне подъехал незнакомый человек и еще раз выстрелил в упор. Дальше я ничего не помню.

— Он стрелял в вас из-за лошади, — предположил Кауэн. — Его собственная уже выдохлась.

— Вы знаете этого человека, сеньор?

— Да, знаю… В какой-то степени из-за него я и оказался в Мексике. Если уж мне повезет и я доберусь до него, то я бы предпочел прихватить его с собой.

На юношеском лице Рекальде заиграла угрюмая улыбка.

— Вы получите помощь, сеньор. Это я вам обещаю. Тем не менее, — добавил он, — если он рискнет показаться на этой лошади там, где бывают мои люди, уверен, на вашу долю останется немного.

Сменив повязки на ране, Бен сообщил своему подопечному, что собирается продолжить погоню. Капитан Рекальде немедленно с ним согласился. Для самого Рекальде ехать вместе с ним было не только трудно, но даже опасно, но оставаться одному было еще опаснее. К тому же он предполагал, что его люди уже хватились его и бросились на поиски.

Бен Кауэн помог Диего взобраться в седло и сам вскочил на коня. Уже не было и речи о том, чтобы мчаться в погоню за Кэтлоу или Миллером. Нужно было сначала доставить раненого в безопасное место, где о нем смогут позаботиться его люди. Как предполагал юноша, они должны были двигаться на юг. И только потом вместе с отрядом солдат Кауэн сможет продолжить погоню до Эрмосильо, а может быть, и до самой Магдалены.

Рекальде обеими руками вцепился в луку седла.

— Не очень-то я готов ехать, сеньор, — невольно поморщился он, — но…

— Просто постарайтесь держаться в седле. Не важно, как это получится, — отозвался Бен, — об остальном позабочусь я.

Пустыня раскалилась добела, словно духовка. Над их головами в белесом от зноя небе дрожало в мареве чудовищное солнце — казалось, оно закрывало собой весь небосвод. Оба всадника упрямо скакали вперед, на юг, в душе надеясь по дороге вновь набрести на след банды.

Вскоре уже усталые лошади брели гуськом, понуро свесив головы и увязая в песке, их монотонное продвижение прерывалось, только когда обессиленный Рекальде просил пить. Солнце стояло высоко в небе, и в дрожащем, раскаленном мареве даже пустыня, казалось, готова была в любую минуту растечься в воздухе, словно гигантский мираж. Рубашка Бена покрылась темными пятнами и побурела от пота и пыли, горячие струйки текли по спине и по багровевшему лицу, глаза щипало.

Он забросил винтовку за плечи; раскаленное дуло немилосердно жгло кожу. Над пустыней висело плотное облако белесой пыли, она липла к телу и забивала горло так, что всадникам казалось, будто в горле застрял шершавый комок шерсти. Раненый низко опустил голову, руки его до боли сжимали луку седла, обмякшее тело мерно покачивалось в такт движению коня.

Наступил полдень. Безжалостное солнце по-прежнему выжигало зноем умирающую землю. День тянулся бесконечно. Наступил момент, когда лошадь Рекальде споткнулась и чуть было не рухнула на колени. Но они с мрачным упорством продолжали продвигаться вперед… И вдруг вышли на тропу.

Она была испещрена следами от колес и копыт подкованных лошадей. Следы были свежие, не прошло и нескольких часов с тех пор, как здесь побывали люди. Скорее всего, они выехали на тропу в нескольких ярдах от того места, где появился отряд солдат… Вероятно, исчезновение капитана все еще не было замечено.

Лошадь Рекальде вновь споткнулась, и, если бы Кауэн не успел молниеносно вытянуть вперед руку и подхватить раненого, тот бы уже упал. Лошадь устало встала, ноги ее дрожали и подгибались, голова повисла.

Одна, без всадника, она еще, может быть, смогла бы дойти. Но вдвоем ни лошади, ни ее истекающему кровью хозяину не суждено добраться до места.

Бен Кауэн соскользнул на землю и осторожно помог спуститься Рекальде. Тот уже, похоже, почти не отдавал себе отчета в происходящем. Бен аккуратно усадил Диего на собственного коня и двинулся вперед, ведя за собой чалого. Другая лошадь устало поплелась следом.

Бесконечный день медленно клонился к закату. Тут и там вдоль тропы зазмеились и легли на землю длинные тени от чахлых кустов и остроконечных каменных зубцов. Впереди виднелось что-то вроде небольшой горной цепи или скальной гряды.

К этому часу Бен Кауэн уже потерял всякое представление о времени. Он мечтал только о прохладе, ночной свежести и о воде. То, что еще оставалось во фляге, понадобится раненому.

От палящего зноя и жары они совсем отупели, и негромкое цоканье подков в пыли за спиной застало их врасплох. Четверо всадников выросли как из-под земли. Они казались удивленными ничуть не меньше, чем Бен, поскольку до самой последней минуты выжженная солнцем раскаленная пустыня поглощала все звуки.

Четверо апачей… и всего в шести футах.

Бен заметил их первый и остановился как вкопанный. Подумать он не успел, в это мгновение ему казалось, что он грезит наяву. Опасность была прямо перед ним, так было всегда, сколько он себя помнил. Кауэн метнулся в сторону с быстротой молнии, рука его скользнула по бедру. Тяжелый револьвер мгновенно покинул кобуру, и первая же пуля разворотила грудь скакавшему впереди индейцу.

Слишком ошеломленные, чтобы сопротивляться, остальные бросились врассыпную, а Кауэн воспользовался минутной передышкой, чтобы укрыть в расщелине коня. Забравшись туда, он стащил на землю бесчувственного Рекальде как раз в то мгновение, когда пуля с отвратительным стуком продырявила седельную сумку.

Бен уложил раненого и, забрав у него второй револьвер, укрылся за ближайшим кустом. Он бесшумно отполз немного в сторону, извиваясь, как змея, между острых обломков камней, и, тщательно прицелившись, выпустил пулю в показавшуюся из-за скалы бронзовую руку. Мимо!

Пули с визгом расплющивались о скальную гряду у него над головой. Один, должно быть, засел прямо перед ним… Другие, вероятно, обходят с боков. Да, дело плохо, тем более что и прикрыть его некому.

Следующая пуля наповал поразила чалого. Несчастное животное пронзительно заржало и рухнуло на землю, а Бен горестно вздохнул. Ему было искренне жалко коня, это был верный друг, второго такого у него уже больше не будет.

Бен круто повернулся, чтобы взглянуть, откуда прилетела пуля, и вовремя: апачи молнией метнулись вперед, стараясь оказаться поближе к нему. Револьвер в его руке оглушительно рявкнул, и на этот раз Бен не промахнулся. Смуглолицый индеец споткнулся и с размаху ткнулся головой в песок, а Бен Кауэн всадил в него еще одну пулю, когда тот уже корчился на земле.

Мелкие каменные осколки больно посекли ему лицо. Он украдкой бросил взгляд в ту сторону, где оставил Рекальде. Молодой мексиканец очнулся и лихорадочно ощупывал пояс в поисках кольта. Мундир его намок и потемнел. Скорее всего, юноша опять истекал кровью.

Выстрелы затихли. Апачи понимали, что близится ночь, и были совершенно уверены, что в темноте, без лошади, да еще с раненым на руках он никуда от них не денется. Они будут терпеливо ждать…

Кауэн подполз поближе к Рекальде, подхватил его левой рукой и с трудом подтащил тяжелое тело поближе к скале. Потом собрал обломки покрупнее и возвел из них нечто вроде баррикады, за которой они кое-как смогли укрыться. Перезарядил револьвер и положил винчестер так, чтобы он был под рукой.

Когда сгустятся ночные тени, хитрые индейцы почти наверняка постараются подобраться к ним поближе. Или, что еще более вероятно, потому что апачи терпеть не могут ночные вылазки, они подождут, пока предрассветная мгла окутает землю, и возьмут его, спящего беспробудным сном, смертельно усталого человека. Он у них в руках, и они это знают.

Диего Рекальде посмотрел ему в лицо затуманенными от боли глазами.

— Я погубил вас, сеньор, — прохрипел он. — Умоляю, простите меня. Простите, Бога ради!

— Все там будем, — философски отозвался Кауэн. — Так или иначе. Но если вам так уж нужно мое прощение, считайте, что оно у вас есть.

Он бросил быстрый взгляд на небо. Солнце только что скрылось за горизонтом. По крайней мере, с мрачным юмором подумал он, смерть обещает быть прохладной.

Глава 13

Бен в который раз осмотрел винчестер, стерев с него пыль шейным платком. В скалах перед ними скрывалось по меньшей мере двое краснокожих, и, Бог его знает, сколько их может еще присоединиться к своим сородичам, привлеченных звуком выстрелов. О том, чтобы хоть немного поспать, нечего было и думать. Рекальде явно был не в состоянии подежурить вместо него хотя бы несколько часов.

Кауэн не только знал, что апачи терпеть не могут сражаться ночью, ему еще было прекрасно известно, что тому причиной. Индейцы этого племени свято верили, что душа убитого ночью воина осуждена вечно скитаться во мраке, не находя себе покоя, печальная и одинокая. Впрочем, жажда наживы бывает порой сильнее любых суеверий, и, кроме того, атеист может встретиться даже в племени апачей.

Двигаясь с предельной осторожностью, он отыскал еще несколько громадных камней и взгромоздил их поверх баррикады, чтобы сделать ее повыше. Когда он старательно ставил второй камень, пуля с пронзительным визгом просвистела мимо его головы и врезалась в скалу. Бена осыпало целым дождем мельчайших каменных осколков. Снова воцарилась тишина.

Исчезли последние отблески солнца, на небе высыпали звезды, и раскаленный песок стал понемногу остывать. Фляга Бена, в которой оставалось еще немного воды, по-прежнему была приторочена к седлу, но умирающий конь подмял ее под себя. Единственное, что немного радовало, так это то, что, случись все это милей раньше, они были бы уже мертвы.

Потянулась долгая ночь. Рекальде пришел в себя, и они немного поговорили, чуть слышно перешептываясь. Усталость свинцовой тяжестью навалилась на Бена Кауэна, и он то и дело вздрагивал, чувствуя, что вот-вот уснет. Он попытался облизнуть сухие, растрескавшиеся до крови губы, но распухший язык с трудом ему повиновался, ведь почти всю воду он влил в горло раненому Рекальде, а на его долю досталось лишь несколько капель. Слушая свой голос, Бен подивился, до чего же слабо он звучит.

Интересно, куда подевался Кэтлоу, лениво подумал он. Скорее всего, скачет себе на юг и даже не знает, что он, Бен, тоже в Мексике.

А что в эту минуту делает Корделия Бартон? Ему вспомнилась ее холодная, утонченная красота, от которой веяло таким покоем и безмятежностью. Ну и болван же этот Кэтлоу, сует голову в петлю здесь, в Богом забытой дыре, когда такая женщина ждет не дождется, когда он вернется к ней в Тусон.

В ночной тиши что-то бессвязно бормотал Рекальде. Бен слышал, как он говорил о доме, об отце и матери, об оставшихся где-то далеко сестрах. Голова его лихорадочно металась из стороны в сторону, и один раз он пронзительно вскрикнул, будто от нестерпимой боли.

Наконец небо вдалеке над Сьерра-Мадре стало чуть заметно сереть… Звезды над головой мало-помалу бледнели и растворялись в небе, все, кроме одной. Она еще долго посылала вниз белесый призрачный свет, будто прощаясь с теми, кто любовался ею. Потом и ее не стало. Бен устало поморщился. Глаза его покраснели и распухли от пыли, жары и изнеможения. Но он терпеливо ждал, ждал того, что судьбе было угодно послать ему в этот час.

Рекальде спал беспокойным сном… ну что ж, это неплохо. Если парню хоть немного повезет, он так и не проснется.

Они возникли перед ним в серой предрассветной дымке, словно призрачные клубы дыма, так мгновенно и беззвучно, что в первый миг он протер глаза, уверенный, что бредит от усталости. Их ноги ступали по песку совершенно бесшумно, и они летели по склону холма, как на крыльях, так что попасть в них из револьвера было невозможно.

Их было намного больше, чем накануне… Шесть? Восемь?

Апачи успели пробежать всего несколько ярдов, когда его кольт разорвал утреннюю тишину короткими, лающими выстрелами. Он стрелял почти не целясь, с такой быстротой, что шесть выстрелов слились в один оглушительный, грохочущий залп. Магазин опустел. Бен отбросил в сторону бесполезный револьвер и потянулся за винчестером.

Двое апачей валялись на земле, третий, волоча раненую ногу, полз к скале в поисках укрытия. Кауэн прицелился прямо в грудь ближайшего к нему индейца, и прогремел выстрел. Он мгновенно повернулся и, не успев поднять к плечу приклад, выстрелил от бедра, успев заметить краем глаза чуть в стороне вспышку выстрела и синеватый дымок.

Рекальде стрелял, приподнявшись на локте.

Один из апачей перескочил через каменный барьер и, Бен Кауэн замер на месте, прижав к плечу приклад винчестера. Он плавно нажал на спуск и услышал, как хрустнули кости черепа, когда в них попала пуля. Мгновенно развернувшись, Бен успел вскинуть винтовку, и следующая пуля поразила другого — бегущего индейца.

Бегущего?!

Оглушительный грохот подков скачущих лошадей радостной музыкой прозвучал за спиной. Отряд кавалеристов на всем скаку вылетел из-за поворота, солдаты вскинули к плечу винтовки, и прогремел залп. Скакавший впереди одним движением сабли разрубил замешкавшегося краснокожего, так что сабля застряла, войдя в кость, и солдату пришлось спешиться, чтобы вытащить окровавленный клинок.

Уцепившись дрожащими от слабости руками за обломок скалы, Рекальде кое-как приподнялся.

— Сеньор! — закричал он. — Я же говорил, что они придут! Это мои солдаты! Мои товарищи!

Генерал Хуан Батиста Армихо терпеливо улыбнулся:

— Благодарю вас, мой друг, но то, что вы предлагаете, просто невозможно. Мне не известно ни о каком сокровище, да и если бы все было так, как вы говорите, мои солдаты сделают все, чтобы не допустить ограбления.

Бен Кауэн снова заговорил:

— Сеньор, у меня нет никакого желания спорить с вами, но в мои руки попала информация о том, что груз, состоящий из золотых и серебряных слитков стоимостью больше двух миллионов, в самое ближайшее время будет перевезен в Мехико-Сити согласно прямому приказу президента.

На лице генерала отразилось невольное сомнение, хотя глаза по-прежнему были холодны и враждебны.

— Прошу прощения, сеньор. По-видимому, здесь какая-то ошибка. — Он помолчал. — Мне бы хотелось узнать, откуда у вас эта информация.

— Обычные слухи, не более того. — Бен Кауэн кратко повторил свой рассказ, связав хвастливую болтовню Кэтлоу с его бегством и внезапным появлением и исчезновением солдата-мексиканца. Даже когда он вновь повторил свои доводы, он подивился, на какой зыбкой основе держатся его предположения. Бен невольно смутился, уж очень эта невероятная история напоминала хрупкий карточный домик.

— Мне очень жаль, сеньор, — повторил Армихо. — Весьма благодарен вам за ваши труды. Я также рад еще раз поблагодарить вас за спасение жизни моего родственника.

— Во всяком случае, надеюсь, вы не будете иметь ничего против, если я продолжу поиски сеньора Кэтлоу и его людей? И задержу их, если мне удастся их обнаружить?

Генерал махнул рукой.

— Конечно! У нас хватает и своих грабителей, к чему нам ваши?! Бог вам в помощь! Если мы можем что-нибудь для вас сделать, сеньор, вам стоит только сказать.

Когда они покинули комнату, Рекальде слабо пожал плечами.

— Убедились? Я не сомневался ни минуты, что он не поверит ни единому слову, а что касается слитков…

— Ему о них прекрасно известно.

Рекальде бросил на него скептический взгляд.

— Вы действительно так думаете? Мне показалось, что он был удивлен. В конце концов, амиго, два миллиона долларов — это огромная сумма.

— Он был бы идиотом, если бы дал нам понять, что знает. В конце концов, в Мексике довольно негодяев, которые и глазом не моргнув попытаются наложить лапу на такую прорву денег. Чем меньше людей знают о золоте, тем лучше.

— Этот человек, Кэтлоу… вы хорошо его знаете?

Как мог, Кауэн рассказал о странных взаимоотношениях, что связали его с Кэтлоу: ни друзья, ни враги, они просто питали некое подобие уважения друг к другу.

Рекальде внимательно ловил каждое его слово. Наконец он кивнул:

— Понятно… все это очень запутанно. — Он искоса взглянул на Кауэна. — Он может убить вас, сеньор. Он действительно может это сделать. — И, немного подумав, добавил: — Или вы убьете его.

— Я уже думал об этом, — сказал Кауэн. — Но мне этого не хотелось бы, — задумчиво пробормотал он.

— Вот это будет нелегко. Если он действительно задумал ограбление — допустим, что сокровища существуют на самом деле, — он, вне всякого сомнения, будет убит. Вы, без сомнения, заметили, что наш генерал не очень-то любит всяких бандитов. Он человек справедливый, но безжалостный.

Бен Кауэн взглянул капитану в глаза. У Рекальде не было ни малейшей причины вставать с постели. Еще и недели не прошло, как они добрались до Эрмосильо, и в этот день он впервые встал на ноги. Даже сейчас каждое движение давалось ему с явным трудом. При ходьбе он прихрамывал и опирался на палку.

День за днем и ночь за ночью Бен терпеливо, как ищейка, обшаривал город. Увы, не было даже следа Кэтлоу или его людей, в том числе и Миллера.

Где же золото? Где бандиты попробуют отбить драгоценный клад? Дюжина вооруженных людей против целой армии… Поднимется переполох, у них будет какое-то время. Все это, конечно, им на руку.

Все это время Бена Кауэна не оставляло пренеприятное чувство, что за ним наблюдают. Он вспомнил ту ночь в Тусоне, когда кто-то попытался всадить в него пулю, — был ли это Миллер? Рио Брай вполне способен на это, да и Старик Мерридью… Впрочем, в отличие от первого, Мерридью бы не промахнулся.

Его мысли вновь вернулись к ограблению. Поднявшийся переполох даст бандитам какое-то время, но будет ли его достаточно, чтобы скрыться с драгоценным грузом, который весит немало? Это же целая груда золотых и серебряных слитков, их легко обнаружить, а вот спрятать не так легко. Конечно, у кого угодно разгорятся глаза при мысли о такой груде золота и серебра, но вот представить, как осуществить все это на деле…

Благополучно доставив домой утомленного Рекальде, Бен торопливо направился вверх по улице в сторону кантины ^[31], которая запомнилась ему быстрым обслуживанием, и попытался еще раз обдумать эту проблему, медленно потягивая холодное пиво.

Как бандиты собираются уносить ноги после налета? Потребуются вьючные лошади или мулы, Да еще необходимо решить, какой дорогой ехать, чтобы об этом никто не догадался. Конечно, это нелегко, впрочем, у такого человека, как Кэтлоу, наверняка наготове план. Может быть, он и сорвиголова, но, когда это необходимо, хитер и изворотлив, словно горный волк.

Бен лениво обвел взглядом комнату. Она была почти пуста, ведь наступило уже время сиесты. Впрочем, очень скоро здесь будет полным-полно народу. Кэтлоу вполне может выбрать для налета именно это время. Об этом стоит подумать на досуге. Если он решится на грабеж как раз в этот час, когда почти весь город, да и половина гарнизона лениво дремлет, у него будет шанс. Бен крепко задумался. Зная Кэтлоу, он почти не сомневался, что он как раз тот человек, который способен до этого додуматься.

Несмотря на возражения Рекальде, Бен Кауэн поселился в гостинице «Аркадия». У молодого человека в городе было множество родственников, именно у них он и остановился, и сейчас они все вместе выхаживали его. Но Бену нужно было быть в гуще событий, в таком месте, где он мог бы видеть и слышать все, что происходит в городе, и, коли потребуется, вмешаться в ход событий, не нарушая правил приличия и покоя жителей.

Наконец последний мексиканец убрался из кантины, и хозяин выжидательно взглянул на Кауэна, надеясь в душе, что и тот вскоре уйдет. Бен одним глотком прикончил пиво, поколебался немного, потом все же приказал принести еще одну бутылку и вышел на улицу, щедро залитую лучами послеполуденного солнца.

Эрмосильо, крохотный мексиканский городок с населением не более пятнадцати тысяч, раскинулся в живописном местечке на берегу Рио-Сонора, утопая в цветущих апельсиновых рощах и огромных садах. Город окружали разноцветные заплаты засеянных пшеницей полей, радующих глаз сочной зеленью. В этот час улицы города словно вымерли, и Кауэн грустно вздохнул, вспоминая стройных, словно статуэтки, грациозных мексиканочек Соноры. Он еще не видел женщин красивее, чем в здешних местах.

Бен замешкался в тени огромных старых деревьев на Плаза. Укрывшись под ними, он мог остаться незамеченным тем человеком, что в эту минуту неожиданно выскочил из-за деревянных дверей какого-то дома, выходящего на боковую улочку.

Оказавшись на улице, человек искоса бросил настороженный взгляд по сторонам и поторопился исчезнуть. Похоже, он был уверен, что в этот час вряд ли кто обратит на него внимание. Поэтому-то он и не заметил Бена Кауэна, который притаился в густой тени всего в каких-то пятидесяти ярдах от него.

Это был Боб Келехер, один из тех, кто был вместе с Кэтлоу и чей след Кауэн заметил, пускаясь в погоню. Они были вместе с того самого дня, когда Кэтлоу пристрелил Меркера.

Нечего было и думать проследить Келехера, который торопливо шагал по пустым, словно вымершим улочкам Эрмосильо. Он бы тут же обнаружил Кауэна, о присутствии которого в городе бандиты, вполне вероятно, еще не догадывались. Скорее всего, это лишь вспугнуло бы бандитов и заставило их сменить убежище.

В доме, откуда так стремительно вышел Келехер, окна были плотно прикрыты ставнями, а дверь заперта, но Бен Кауэн, который уже не первый день кружил по городу, припомнил, что в этом здании находятся шорная мастерская и лавка. Как и Мосс Бартон, хозяин торговал седлами собственного изготовления, изящными плетеными уздечками, сапогами ручной работы и разными мелочами, которые шил, сидя на виду у прохожих, а дверь в лавку всегда была открыта настежь, когда торговля шла бойко.

Бен припомнил, что задний угол мастерской был украшен целым занавесом из поводьев, уздечек и ременных плетей и хлыстов, которые свешивались с огромного крюка в стене, почти под потолком. За этой своеобразной шторой можно было бы спрятать все, что угодно. Напротив, в другом углу мастерской, была крохотная дверь, которая вела в жилые комнаты. Но сейчас, с плотно закрытыми ставнями, с запертой дверью, лавка производила довольно странное впечатление.

Может быть, Келехер случайно заглянул сюда? Или этот дом стал тайным прибежищем для всех членов банды? А может быть, в нем укрылся только кое-кто из бандитов?

Отделившись от стены, к которой он прижался, ожидая, пока Келехер отойдет подальше, Кауэн неторопливо зашагал к следующей улице. Оглядев ее, он удовлетворенно хмыкнул: если не считать громоздких ворот, достаточных, чтобы в них проехал фургон, улица представляла собой одну сплошную стену. Он двинулся вперед и, подойдя к воротам, осторожно заглянул в щель. Перед ним был мощеный дворик, посреди которого сиротливо притулился всеми забытый старозаветный экипаж, оглобли его с унылой безнадежностью уткнулись в землю. Судя по характерному запаху, постройка напротив ворот была, по всей вероятности, конюшней. Бену удалось разглядеть краешек задней стены того самого дома, где жил шорник. К его разочарованию, стена оказалась глухой, лишь под самой крышей примостилось крохотное окошко, но и оно было плотно прикрыто ставнями.

Направившись дальше, Бен убедился, что в доме нет выходов, кроме тех двух, которые он уже видел. Один из них — на улицу через двери лавчонки, а другой вел к воротам позади дома.

Кауэн вернулся на Плаза и устроился на скамье выкурить сигару и спокойно все обдумать. С того места, где он сидел, ему была хорошо видна улица, на которую выходили окна лавочки. Через мгновение он случайно обратил внимание на дом, который стоял как раз напротив.

Из окон на втором этаже были хорошо видны шорная мастерская и лавка. У него появилась мысль снять комнату в этом доме, если бы такая нашлась, но он тут же отбросил ее, ведь даже если пробираться в дом через заднюю дверь, все равно его приход и уход вряд ли останутся незамеченными — к тому же он все еще и сам до конца не верил, что наткнулся на убежище Кэтлоу.

Сиеста уже почти прошла, когда вдруг на улице появился не кто иной, как Рио Брай, и толкнул дверь в дом, из которого часом раньше выскользнул Келехер. Понемногу улицы заполнились людьми… Прошло совсем немного времени, и ставни над лавкой распахнулись. Жизнь закипела. Бен Кауэн закурил вторую сигару и откинулся в тень, лениво изучая газету.

Ставни шорной мастерской тоже распахнулись, и в лавке появились первые покупатели. С того места, где устроился Бен, он мог видеть внутреннюю часть комнаты, но сколько он ни вглядывался, больше не заметил ни одного человека, чье лицо было бы ему знакомо.

Он уже собрался было свернуть газету, намереваясь уйти, как почувствовал, что кто-то остановился у него за плечом. Краем глаза Бен заметил начищенные до зеркального блеска сапоги, отглаженные стрелки форменных брюк и, подняв голову, встретился взглядом с генералом Хуаном Батистой Армихо.

— По-моему, она прелестна, — игриво предположил генерал, — или я ошибаюсь?

Какое-то время Кауэн изумленно таращился на генерала, не понимая, о чем это тот, пока не увидел неподалеку смуглую девушку.

Она застыла, спокойная и безмятежная, словно статуя, на углу возле шорной мастерской. Бен не заметил, откуда она появилась, хотя в эту минуту, глядя на нее, он и сам не понимал, как это он умудрился не заметить такую красавицу.

— Уверен, что вам удалось рассмотреть ее поближе, генерал, впрочем… да, похоже, вы правы, она просто красотка! — Кауэн лениво поднялся на ноги, и Армихо повернулся к нему с усмешкой на тонких губах.

— Вам еще не надоел наш маленький городок, сеньор? Это большая честь для нас. Кстати, вы уже нашли своего человека?

— Нет. К сожалению, пока никаких следов.

— Но вы по-прежнему уверены, что он здесь?

— Может быть, он и не в городе, но где-то неподалеку, это точно.

Армихо швырнул в серую пыль окурок сигары и ожесточенно растер его ногой.

— Сегодня вечером я устраиваю что-то вроде бала для моих офицеров. Капитану поручено передать вам приглашение. Вы окажете мне большую честь, если придете, сеньор.

Он церемонно откланялся, и Бен Кауэн проводил генерала задумчивым взглядом. Неужели его привела на эту тихую улочку простая случайность? А может быть, генерал просто предпочел не выпускать его из виду? Или, того хуже, для генерала Армихо вовсе не было тайной то, что происходило в задних комнатах шорной лавки?

Насколько он успел разглядеть, конюшня за домом могла вместить и дюжину лошадей.

Вдруг лицо его вспыхнуло — краем глаза Бен заметил, что девушка на углу обернулась и решительно направилась прямо к нему.

Глава 14

В прохладном полумраке уютной комнаты на жилой половине дома, в котором размещалась шорная лавка, Кэтлоу строил свои хитроумные планы. Дверь, ведущая в погреб, где последние несколько дней он скрывался вместе со своими людьми, была спрятана от нескромных глаз под роскошным занавесом из мастерски сплетенных уздечек и поводьев, как и заподозрил Бен Кауэн.

Коридор был выложен камнем… своеобразное напоминание о том, что когда-то на этом месте стояла глинобитная хижина, которую потом заменил сложенный из обтесанных валунов дом. В подвал и сейчас еще вела узкая каменная лестница. Теперь в нем уже не было окон, ведь потолок его опустился почти на шесть футов ниже уровня земли, да и, если говорить честно, досужие сплетники, которых в Эрмосильо было немало, давно уже позабыли о существовании старинного подвала.

Тот, кто много лет назад выстроил на этом месте глинобитную хижину, к слову сказать, чуть ли не первую в городе, воспользовался для постройки фундамента остатками каких-то развалин. Уже после того, как был выстроен настоящий дом, копаясь в земле, хозяин случайно обнаружил под полом нечто вроде подземной комнаты. Человек он был рассудительный, к тому же себе на уме. Поэтому он и словечка не проронил о своей находке жителям Эрмосильо, а потихоньку копал и копал. Ему помогали дюжие сыновья.

Что это были за развалины, так и осталось загадкой. Может быть, когда-то давно на этом месте выстроили одну из распространенных здесь миссий, которую потом подожгли и спалили дотла апачи… В записках отцов-иезуитов часто встречаются упоминания о печальной судьбе многих из них. А может быть, это строение возникло и того раньше… Кто знает, возможно, предки нынешних апачей возводили в древности дома, которые и не снились легендарным ацтекам?

Хозяин шорной лавки был темной личностью. Впрочем, темными делишками занимался и его отец. Поэтому время от времени, по мере того как менялась ситуация и полыхали многочисленные перевороты, они потихоньку привыкли пользоваться старинным подвалом.

Выход из него больше был похож на подземный ход и вел прямо в стойла конюшни. Выкопал его покойный дед нынешнего хозяина. Этот достойный человек свято верил, что даже крыса не настолько глупа, чтобы довольствоваться всего одним выходом из норы. Посвященный в планы готовящегося ограбления Пескьера, нынешний хозяин мастерской, поделился тайной с Кэтлоу. Правда, потом бывшие соратники чуть не перегрызли друг другу горло. Пескьера страстно мечтал о том, как золотые слитки сложат в его подвал и там они будут храниться, пока не улягутся волнения, связанные с похищением. А Кэтлоу считал, что чем раньше золото будет вывезено из страны, тем лучше. На самом деле Кэтлоу просто ни на грош не верил ни хитрому мексиканцу, ни его продувному племяннику, настоящему бродяге, который и разыскал его в Тусоне.

Пескьера знал о кладе чуть ли не с пеленок, но вот где он спрятан, лишь догадывался. Поэтому вплоть до настоящего времени у них и не было подходящего случая наложить лапу на сокровища. Теперь, когда стало известно, что их собираются перевезти, у них появился шанс.

У Кэтлоу была навязчивая идея. Он постоянно представлял себе, как спрячет слитки в темном подвале и тут же несчастный случай погубит разом и его, и всех остальных. Какая-нибудь хитроумная ловушка или что-то в этом роде. Нет. Он решительно предпочитал пустыню, где чувствовал себя вольной птицей. А риск? Ну что ж, к нему он давно привык.

Теперь он задумчиво сидел за столом, мрачно уставившись в стакан с пивом, но думал отнюдь не о пиве. Его страшило будущее.

В темном углу кое-кто из его людей азартно резался в карты. В соседней комнате спали остальные. Кэтлоу был достаточно осторожен, чтобы не позволить им появляться в городе. Тем же из них, кому выпало заниматься слежкой, разрешалось выходить из дома только во время сиесты.

Две вещи не давали ему покоя. Во-первых, то, что ему стало известно о характере генерала Армихо. Увы, он оказался отнюдь не вялым, равнодушным ко всему чиновником, а человеком знающим, храбрым солдатом, к тому же истинным сыном пустыни. За его плечами было почти двадцать лет военных действий на этой бесплодной, выжженной солнцем земле. Он принимал участие во многих переворотах, воевал против французов и сражался с апачами. Его совсем недавно направили в гарнизон, стоявший в Соноре, но это было не важно. Главное, он знал эту страну. Этот человек тревожил Кэтлоу.

Не давало ему покоя еще и то, что он не знал, куда подевался Бен Кауэн. С той ночи в Тусоне он не слышал о нем. Кауэн как сквозь землю провалился, и вот это-то как раз беспокоило Кэтлоу больше всего.

Кэтлоу устало потер ладонью квадратный подбородок и выругался сквозь зубы. Его людям было не по себе. Они тоже явно не находили себе места, и он их не винил. Ему хотелось выть от этого бесконечного сидения во мраке подвала: нельзя и носа высунуть на улицу, а ведь город полон очаровательных женщин! Скорее бы вырваться наверх, быстренько провернуть это дело и смыться из города!

Он обвел угрюмым взглядом комнату. К сожалению, Кэтлоу с трудом можно было назвать человеком с воображением. До этого ему даже не приходило в голову, что, может быть, ему суждено провести остаток дней своих в подобном мраке, деля компанию со своими товарищами. Если удача ему не улыбнется, он будет, словно крыса, прятаться на давно заброшенных фермах, в заплеванных комнатах дешевых гостиниц, все время дрожа от страха, что закон наложит на него свою тяжелую руку. Он мрачно посмотрел прямо перед собой и подумал, что в комнате есть только один человек, который ему по-настоящему нравится, — Старик Мерридью.

Он шумно отхлебнул пива и вновь вернулся мыслями к двум миллионам… Да, с такими деньжищами ему везде дорога открыта. Живи где хочешь, делай что хочешь!

Но даже предвкушение ожидавшего его богатства оказалось бессильно разогнать охватившие Кэтлоу унылые мысли. Виной тому была мрачная обстановка, царящая в темном и сыром помещении старинного подвала, тяжелый, спертый воздух и томительное ожидание.

Он не верил Пескьере, а поэтому продолжал ломать голову, куда же везти слитки. Если спрятать все это громадное сокровище в подвале, риск будет огромен: стоило только кому-нибудь из любопытных соседей углядеть, как к дому шорника подходит целый караван тяжело груженных мулов, и все кончено. План, который придумал Кэтлоу, должен быть приведен в исполнение глубокой ночью, поскольку Кэтлоу ухитрился разузнать, когда слитки привезут в город. Никто и не догадывался, что хитроумный Кэтлоу между тем задумал совсем другой план, который и намерен был привести в исполнение и о котором до последней минуты никто не должен был знать.

Необходимость сидеть весь день под землей подействовала в конце концов и на него. Он едва ли меньше остальных томился желанием поскорее покинуть мрачную тюрьму, которая успела изрядно осточертеть ему. Ведь Кэтлоу был на редкость жизнелюбивым человеком. Он любил веселье и любил своих друзей, любил, когда ярко горят огни и гремит музыка, любил поболтать по душам у костра, и поспорить, и подурачиться с приятелями, как это обычно бывает во время долгих набегов за скотом или вечерних объездов. А теперь он вынужден заживо гнить в какой-то сырой дыре. Он попытался взять себя в руки и хладнокровно обдумать кое-какие детали плана, но мысли его разбегались.

Кристина пообещала принести ему ящик сигар. Скоро она вернется. Кэтлоу встал из-за стола и, подойдя к тому месту, где истомившиеся бандиты дулись в карты, с унылым видом пару минут понаблюдал за игрой, потом неторопливо направился к лестнице.

Билл Джойнер проследил, куда он направился, и раздраженно бросил вслед:

— Запер нас тут, словно в тюрьме какой, а сам ходит, куда ему вздумается!

Рио Брай тоже был среди тех, кто сверлил спину удаляющегося Кэтлоу тяжелым взглядом. В конце концов он овладел собой и ограничился тем, что просто пожал плечами.

— Кому-то же надо следить за тем, что происходит! В конце концов, он это все затеял, и нас в это тоже втянул именно он!

Джойнер был бродягой, для которого не существовало границ. Поговаривали, что он не брезгует приторговывать скальпами. Это был высокий, тощий человек со злобным огоньком в глазах, который продолжал гореть, даже когда по лицу его блуждала улыбка. Впрочем, такое случалось нечасто. Зависть давно стала единственной страстью, которая оставалась в его зачерствевшем сердце. Зависть, да еще недоверие.

Кэтлоу долго колебался, прежде чем взять его с собой. Тому было несколько причин: Джойнер стрелял без промаха, и это было всем известно. Он мог не слезать с седла дни и ночи напролет, не зная усталости, да и в храбрости его никто не сомневался.

Кэтлоу бесшумно спустился по лестнице и, миновав узкий коридор, который вел в лавку, приоткрыл потайную дверь в стене, через которую можно было попасть в жилую часть дома.

Кристина была на кухне, хлопотала, ставя тарелки на поднос. Для мексиканки она была довольно стройна — большинство женщин Соноры были пухленькими. Изящная, точеная фигурка, горделивая осанка — Кристина была настоящей красавицей. Кэтлоу с восхищением оглядел ее, и она, заметив это, подарила ему долгий взгляд темных, продолговатых, как у олененка, глаз.

— Вам нельзя сюда. Отцу это не понравится.

— Тогда бы я тебя не встретил, — сказал он, — а ради этого я готов рискнуть чем угодно, даже встретиться с твоим разгневанным папашей.

Он не мог оторвать от нее глаз, пока она, изящно изогнув гибкий стан, ставила на поднос блюдо с фруктами. Рядом высокой горкой громоздились пышные оладьи. Чуть потеснив его, Кристина поставила на освободившееся место нарезанную ломтиками жареную свинину.

— Ты принесла мне сигары?

— Si. — И она указала на коробку, стоявшую на столе. — Я купила все, что вы сказали. — Помолчав немного, она добавила: — Я видела americano… гринго на Плаза.

В это время Кэтлоу пожирал жадным взглядом плавные изгибы ее тела и вряд ли услышал бы, даже если бы у него выстрелили над ухом.

— Это был незнакомец, — добавила девушка.

— Кто это был?

— Гринго. Он посмотрел на меня. — Она искоса взглянула на Кэтлоу, чтобы проверить, как на него подействовали ее слова.

— Тебя только слепой не заметит. Гринго, говоришь? Высокий такой? И лицо обычно такое спокойное, да? А глаза чуть улыбаются?

Девушка передернула плечиком.

— Он очень красивый. Настоящий hombre, как это сказать… настоящий мужчина! На нем было черное пальто, и он долго говорил о чем-то с генералом Армихо. Я слышала, как генерал пригласил его на бал.

— Бал?!

— О si! Все в городе только об этом и говорят! По-моему, там будут все… ну, я хочу сказать, все офицеры, самые — о Господи, как же это?! — самые важные… самые богатые!

Кэтлоу задумался. Согласно полученной им информации, груз со слитками должен был прибыть в Эрмосильо завтра утром. С этого момента его будут охранять не меньше сотни солдат. Любая попытка хотя бы коснуться его станет первым шагом в могилу. Он планировал налет на полночь, когда сменившийся караул будет мечтать только о том, как свалиться в постель и как следует выспаться после утомительной поездки, в то время как следовало каждую минуту быть начеку.

Усталые и невыспавшиеся солдаты будут думать о чем угодно, только не об осточертевшем им грузе слитков. Тревожило Кэтлоу только то, что за груз с этого момента будет отвечать сам генерал. Офицер, которого он сменил на посту начальника гарнизона, не доставил бы ему и сотой доли таких хлопот: кроме собственного спокойствия, того не волновало ничто в мире. Да и поладить с ним было нетрудно.

А что, если караван с грузом прибудет уже нынешней ночью?

Его люди были начеку, Кэтлоу было точно известно, с какой скоростью идут тяжело груженные мулы. Но ведь могло случиться и так, что по какой-то неведомой пока причине сопровождающим отдали приказ поторопиться и прибыть в Эрмосильо сегодня ночью.

Он украдкой бросил взгляд на Кристину.

— А тебе известно, кто из офицеров сопровождает караван?

— Ну конечно. Кроме того, их трое.

— Пожилые?

— Кто, они?! Да что вы! Совсем мальчики! И очень красивые, да, да, настоящие красавцы, все трое! — Она ткнула пальцем в поднос. — Захватишь его с собой? А то я не подниму.

— Конечно. — Он подхватил поднос и, уже направляясь к двери, небрежно бросил через плечо: — Кстати, ты ведь должна разбираться в таких вещах — кто-нибудь из этих молодых офицеров, наверное, влюблен?

Девушка звонко расхохоталась.

— Наши мужчины всегда в кого-нибудь влюблены. Если не в девушку, так в саму любовь. Апочему бы и нет? В конце концов, таковы мужчины!

— Я с тобой не спорю. Но наверняка среди этих молодых офицеров есть один, кто особенно страстно влюблен… Может быть, его девушка была с ним холодна — или наоборот, поэтому-то он и горит желанием как можно скорее вернуться…

— Рафаэль Варгас, — с довольным видом перебила она и закивала головой. — Он уже давно не может думать ни о чем, кроме сеньориты Кальдерон, а она… Впрочем, бьюсь об заклад, что бедняге и невдомек, о чем она думает.

Кэтлоу ухмыльнулся.

— Ласточка моя! — промурлыкал он. — Купи-ка ты мне коробку почтовой бумаги, да самой лучшей, поняла?! Ты слышишь? — Он кинул на стол пригоршню серебряных монеток. — Сделай это, радость моя, и…

Дверь неожиданно распахнулась, и на пороге застыл Пескьера с искаженным от ярости лицом.

Глава 15

В правой руке Пескьера сжимал револьвер.

— Ты! — рявкнул он, обращаясь к Кэтлоу. — А ну вон отсюда! Не смей приставать к моей дочери, понял?!

Кэтлоу осклабился.

— У нас деловой разговор, — хмыкнул он. — Кроме нее, некого было попросить. Мне срочно понадобилась писчая бумага, такую может купить только женщина, а времени терять нельзя. Твоя дочь должна отправиться за ней немедленно!

Но черное дуло револьвера все так же смотрело ему в лицо.

— Что это еще за штучки? Что это ты задумал, черт возьми?

— Небольшая перемена в наших планах. Уверен, что это сработает. Все произойдет сегодня же ночью, а не завтра, как мы рассчитывали.

Револьвер чуть заметно дрогнул и опустился.

— Сегодня?! — тупо повторил Пескьера. — Но сегодня же груз еще даже не появится в городе! И ведь солдат в Эрмосильо — как собак нерезаных!

Кэтлоу повернулся к Кристине:

— Отправляйся за бумагой, и немедленно! Да поторапливайся!

Она вышла, не сказав ни слова, и Кэтлоу тяжело опустился на стул.

— Прости, что разозлил тебя, — сказал он, — но так уж получилось, нельзя терять ни минуты. — В двух словах он рассказал о внезапном появлении возле дома незнакомого человека, который, как он считал, вполне мог оказаться Беном Кауэном, и о том, что он разговаривал с Армихо. — Если этот молодой капитан получит письмо, — добавил он, — он бегом прибежит, уж ты мне поверь! Он только и будет думать о том, как бы потанцевать со своей крошкой, а бал, между прочим, будет как раз сегодня. Так что наш влюбленный места живого не оставит на мулах, а пригонит их в город еще до полуночи… Ну а в Эрмосильо их никто не ждет так рано. Ты понял?

Мрачная физиономия Пескьеро немного прояснилась.

— Ты прав, черт побери! Ах, я осел!

— Слушай! — И Кэтлоу с видом заговорщика наклонился к нему поближе. — В городе их не будут встречать, а этот влюбленный молодой болван, Варгас, только и будет думать о том, чтобы не опоздать на бал. Впрочем, боюсь, что он все равно немного задержится… ты ведь понимаешь, начнется кутерьма…

Бен Кауэн зашел в свой номер в гостинице, чтобы успеть переодеться к балу. Что-то весело насвистывая, он причесывался перед большим зеркалом и пытался представить, что за вечер ждет его. Только однажды ему случилось быть на подобном торжественном событии, в губернаторском дворце в Остине.

Усевшись на кровать, он начистил до зеркального блеска сапоги. Затем отстегнул кожаную портупею, на которой обычно висела кобура с револьвером, повертел ее в руках и, обернув ремень вокруг талии, затянул пояс потуже, так, что теперь револьвер плотно прилегал к боку, а не свешивался на бедро, как обычно.

Пока он, насвистывая, перезаряжал свой верный кольт, вошел Рекальде.

— Неужели вы не собираетесь расстаться с ним даже сегодня? — Юноша удивленно вытаращил глаза. — Уверен, что уж на балу вы вполне сможете обойтись без оружия!

— Знаю, сынок. Но без револьвера я все равно что без штанов. Да и потом, кто знает, что может случиться…

Рекальде уселся и с довольным вздохом вытянул раненую ногу. Рана еще давала о себе знать. Тяжелая палка с грохотом полетела в угол.

— Послушайте, амиго, тот самый груз, из-за которого вы волновались… Так вот, он не появится в городе раньше завтрашнего дня.

Бен Кауэн, кряхтя, натянул черный сюртук. Рекальде наблюдал за ним с ехидной ухмылкой.

— Так и вижу, как вы сегодня разобьете сердца всех местных красоток, — хмыкнул молодой мексиканец. — Небось и не подозреваете, что, с тех пор как вы появились в Эрмосильо, местные кумушки только о вас и судачат! В конце концов, городишко у нас небольшой, каждый незнакомый человек на виду, а вы тем более водите дружбу с самим генералом.

— Точнее, с вами, милый юноша.

— И с генералом тоже. Вы, наверное, не поверите, но он пару раз спрашивал о вас. Даже попросил меня поинтересоваться, не хотите ли вы послужить под его началом. Подумайте, офицерский чин вам обеспечен! К тому же генерал — близкий друг президента! Для вас это может многое значить.

— Боюсь, мой дорогой, что из меня выйдет неважный солдат, — весело отозвался Кауэн. — Терпеть не могу подчиняться! Предпочитаю идти своей дорогой и решать сам за себя. Но если хотите знать мое мнение, ваш генерал — человек что надо. Лично я за честь бы считал служить у него под началом. А представьте только, что на его месте окажется какая-нибудь канцелярская крыса… Брр, даже мороз по коже… Нет уж, лучше пусть все будет по-прежнему!

— Жаль. Уверен, генерал будет очень огорчен. — Рекальде потянулся за палкой. — Ну, думаю, нам пора.

Экипаж ждал их у дверей. Для Бена было немного непривычно ехать в открытом экипаже, он невольно поежился, но в эту минуту обратил внимание на то, что к старинному особняку, где должен был состояться бал, то и дело подкатывают элегантные коляски, такие же сверкающие и нарядные, как и тот экипаж, что ожидал их с Рекальде. В конце концов, в Эрмосильо не так уж часто случались такие события, как бал. Прекрасные сеньориты с горящими глазами слетелись со всех гасиенд на многие мили вокруг.

Когда их экипаж, следуя примеру всех остальных, свернул на Плаза, Бен Кауэн искоса взглянул на темную улочку, где была расположена шорная лавка. Здесь царила тишина, все как будто вымерло.

После удушливой жары вечерняя прохлада казалась особенно приятной, и Рекальде с Кауэном, сидя в элегантной коляске, наслаждались свежестью, медленно катя по городу. Прохожие то и дело улыбались, раскланивались с Рекальде, с любопытством поглядывая на его молчаливого спутника.

Молодой капитан Рекальде был, безусловно, на редкость привлекательным юношей, к тому же за ним стояло немалое богатство и влияние старинного рода, к которому он принадлежал. Бен Кауэн хмыкнул про себя, представив, как молоденькие сеньориты на балу будут роем виться вокруг него, а более робкие — с надеждой поглядывать в его сторону. Ведь нечасто в их провинциальный городок заглядывают такие завидные женихи — с положением, богатые, да еще из столицы!

— Варгас ни за что не пропустил бы бал, — пробормотал Рекальде. — К тому же он воображает, что отчаянно влюблен! Я случайно узнал, что бедняга с утра до вечера строчит душераздирающие письма и тайком отсылает их — знаете кому? Росите Кальдерон! Только, смотрите, не проболтайтесь, а то он мне голову оторвет!

На губах Бена Кауэна, почти незаметная в сгустившихся сумерках, заиграла улыбка. Что на той стороне границы, что на этой — любовь везде одинакова. Юноша готов на голове стоять, только чтобы хорошенькая девушка взглянула на него — ничего не поделаешь! Это привилегия юных — каждый мужчина когда-нибудь да пройдет через это!

— Он из здешнего гарнизона?

— Да… Варгас хороший солдат, но сорвиголова!

Наконец их экипаж подкатил к особняку, и, взглянув на него, Бен Кауэн решил: он правильно сделал, что приехал. Никогда в жизни он еще не видел такого количества красавиц: их темные сверкающие глаза лукаво или застенчиво следили за ним из-за вееров; пышные черные локоны, чернее, чем вороново крыло; лишь изредка на их фоне ослепительно сияла белокурая или рыжая головка.

Из-за недавнего ранения Рекальде все еще был немного бледен и оттого напоминал романтического героя. В своей форме он был очень хорош, разноцветные побрякушки ослепительного мундира, сверкающие эполеты и золотое шитье прекрасно оттеняли его юношескую красоту.

Бен уселся подле него, и они принялись болтать вполголоса, поглядывая по сторонам и наблюдая, как постепенно заполняется огромный зал. Рекальде полушепотом отпускал беглые замечания.

— А вот эта… — И он незаметным кивком указал на проходившую мимо девушку, высокую, тоненькую, с огромными, похожими на ягоды тутовника, темными глазами. — У ее отца на ранчо скота больше, чем во всем вашем штате Нью-Мексико… по крайней мере, сейчас. Но она сама слишком… как бы это сказать? Слишком смышленая, интеллектуалка. Понимаете, бедняжке совсем нечего делать, вот она и читает, можете себе представить! По-моему, для женщины это ужасно!

Бен Кауэн пригляделся к девушке. Не то чтобы писаная красавица, но было в ней что-то несомненно интригующее. Позже, когда он пригласил ее танцевать, она спросила:

— Вы ведь друг капитана Рекальде? Красивый мужчина, но считает, что все девушки только и мечтают, чтобы он предложил им руку и сердце! — Она неожиданно расхохоталась удивительно искренним смехом и бросила на изумленного Бена лукавый взгляд. В глазах ее прыгали чертенята. — И знаете что? Самое смешное, что он прав! Они и в самом деле все мечтают об этом.

— И вы?

— Я едва знаю его, но, по-моему, ему не очень-то по нраву придется такая девушка, как я. — Она посмотрела ему прямо в глаза и улыбнулась такой открытой, бесхитростной улыбкой, что Бен пришел в восторг. — Я управляю ранчо наравне с отцом, знаете ли… а иногда и без него! Считается, что это — не женское дело. К тому же я читаю книги. Боюсь, что молодые люди мечтают заполучить в жены красавицу, к тому же — безропотную, лучше всего с куриными мозгами.

— А мне кажется, Рекальде нужна совсем другая жена. Вот такая девушка, как вы, подошла бы ему куда больше, — улыбнулся Бен. — Рекальде мечтает сделать карьеру, а в этом случае красивая и умная жена — бесценное сокровище!

— Обычно так считают американцы.

Внезапно кое-что пришло ему в голову, и он обескураженно взглянул на нее:

— Простите, ведь я даже не знаю, как вас зовут.

— Росита Кальдерон.

Бен поперхнулся от изумления. Это же та самая девушка, в которую по уши влюблен капитан Варгас — или воображает, что влюблен! Вдруг он поймал себя на мысли, что невольно думает об этом Варгасе. Знает ли он о бале? Если да, то, должно быть, парень в бешенстве, что не может приехать — ведь ему, конечно, известно, что Росита приглашена.

А ведь в это время он, скорее всего, уже недалеко от Эрмосильо…

— Простите, — вдруг сказал он, торопливо прервав ее на полуслове. — Мне пора.

Он торопливо покинул зал и, когда подошел к лестнице, вдруг заметил, что почти бежит. Откуда-то сзади до него донесся удивленный голос Рекальде, но Бен и не подумал обернуться.

Он кубарем скатился по лестнице и выскочил на улицу. Длинная вереница экипажей растянулась в темноте под деревьями, кое-кто из возниц курил, остальные весело болтали. Они удивленно вытаращили на него глаза, когда он, как ошпаренный, промчался мимо них. Больше на улице никого не было.

Кауэн добежал до угла и, повернув, бросил тревожный взгляд в направлении казарм и площади перед ними. В центре на часах стоял солдат. Бен перевел дыхание и неторопливо зашагал к нему.

Подойдя поближе, Бен быстро спросил по-испански:

— Вы не видели…

Где-то за спиной блеснул свет, послышались торопливые шаги, и Бен уже повернул было голову, но что-то тяжелое ударило его по затылку. В глазах потемнело, и он сделал несколько неровных шагов, пытаясь удержаться на ногах. Земля завертелась, и он тяжело рухнул на колени; тут его настиг еще один удар, и, почти потеряв сознание, Бен распростерся на земле.

В ноздри ему забилась пыль, он чувствовал ее запах и запах теплой крови. Его крови, понял он.

Чьи-то руки грубо схватили его за воротник, и кто-то, ворча сквозь зубы, оттащил тяжелое тело Бена за угол дома. Послышалось негромкое ругательство.

Незнакомый голос спросил:

— Кто это?

— Этот проклятый приятель Кэтлоу!

— К дьяволу его!

Мгновенно воцарилось молчание. Вдруг кто-то прогнусавил:

— Да и Кэтлоу тоже!

Все умолкли, как по команде. Затем раздался тот же самый голос, что и в первый раз:

— Все в свое время, приятель. Мы друг друга поняли, не так ли?

Бен все это слышал, но не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Голова раскалывалась так, что даже думать было больно. Да, честно говоря, ему не особенно и хотелось двигаться или думать. Хотелось просто лежать. Он и лежал, ему казалось, что он медленно проваливается куда-то, пока он не перестал что-либо чувствовать вообще…

Капитану Диего Рекальде все еще было мучительно больно стоять, опираясь на раненую ногу. А если он садился, то было еще хуже: проклятая нога становилась словно деревянной и уже совсем отказывалась слушаться. Доктор категорически предупреждал его, что с его ногой на балу делать просто нечего, но по глазам Рекальде было ясно, что все его мысли заняты тем, что надеть на предстоящее торжество.

Он снова с беспокойством устремил взгляд на дверь. Бен вдруг сорвался и выбежал на улицу. С тех пор прошло уже больше получаса, а он все еще не возвращается. Что-то не похоже на него!

Прихрамывая, Рекальде пересек зал и подошел к Росите Кальдерон. Она повернула к нему хорошенькую головку и лукаво улыбнулась.

— Вы что-то долго медлили, прежде чем решились заговорить со мной, Диего, — протянула она. — Неужели вы до сих пор боитесь?

— Кто это боится?! — воскликнул он.

Да, несомненно, она очень хороша собой, признался он в Душе. К тому же во всем ее облике была какая-то неуловимая свежесть и веселая искренность, которая невольно притягивала Рекальде. И откуда это в ней? Неужели потому, что отец позволял ей скакать верхом по-мужски, как будто она была простым ковбоем у него на ранчо? Или это досталось ей по наследству от кузины-американки? Впрочем, о чем это он? Ведь кузина она ей только по мужу! Кстати, как их зовут? Сэкетты или что-то вроде этого. Они родом откуда-то из Нью-Мексико.

— Что вы сказали моему приятелю? Бенито, я хочу сказать. Он бросился бежать, будто все черти ада гнались за ним!

— В самом деле? К сожалению, я слишком мало знаю его и сама не поняла, что это с ним случилось. Вдруг повернулся, что-то пробормотал и ушел! Так невежливо с его стороны!

— Так, значит, вы ничего ему не говорили?

Она задумалась.

— Ничего особенного. Если не считать того, как меня зовут. Может быть, мое имя ему не понравилось? Думаю, когда нас знакомили, он его просто не расслышал, поэтому немного погодя он и спросил, как мое имя. Я сказала. После этого он и сбежал.

— Жаль, что я не могу пригласить вас на танец, — вдруг сказал Рекальде. — Видите ли, я был…

— Я знаю, и мне очень жаль.

На лице его отразилось смятение. Рекальде по-прежнему не мог выкинуть из головы неожиданное и необъяснимое бегство Бена Кауэна.

— Вы просто сказали ему, как вас зовут, и ничего больше? Но едва ли ваше имя может так уж много значить для него! Впрочем, подождите… кажется, я упоминал в разговоре ваше имя, но, по-моему, он не обратил внимания…

Все еще недоумевая, Рекальде рассеянно взглянул в противоположный угол залы, где генерал Армихо о чем-то оживленно беседовал с пожилым седовласым мужчиной, доном Франсиско Варгасом.

— Варгас!

Позабыв про раненую ногу, Рекальде побледнел как смерть и кинулся к дверям. Острая боль пронизала его, нога подвернулась, и юноша рухнул навзничь.

— Генерал! — превозмогая боль, крикнул он. — Караван с грузом!

Глава 16

Сообщение Биджи Кэтлоу, записанное Кристиной и подписанное именем Роситы Кальдерон, дошло до Рафаэля Варгаса с максимальной скоростью, на которую был способен всадник, доставивший его, и Варгас реагировал именно так, как ожидал Кэтлоу.

Возбужденный перспективой встречи с девушкой, которая до сих пор, казалось, не проявляла к нему интереса, и возможностью потанцевать с ней, Варгас изо всех сил гнал вьючный караван по тропам, где животные, как правило, еле плелись. Разумеется, генерал Армихо будет доволен, если он прибудет раньше, чем ожидалось.

Варгас скакал взад-вперед вдоль колонны, безжалостно торопя погонщиков мулов. Раздраженный медлительностью усталых животных, он очень хотел поехать вперед, оставив караван тащиться следом, но понимал, что генералу это не понравится.

Когда они наконец прибыли в Эрмосильо, улицы города были темными и безмолвными. Солдат, постоянно бодрствовавших во время быстрой скачки, теперь одолела усталость; они не могли думать ни о чем, кроме казарм, горячего мяса и постели. Едва держась в седлах, полусонные, они въехали во внутренний двор.

— Лейтенант, — обратился Варгас к Фернандесу, — проследите, чтобы груз сняли с мулов и разместили, а потом принесите мне ключи. Я хочу, чтобы сразу же выставили охрану, которую можно будет убрать только по приказу генерала Армихо.

Варгас быстро повернулся, заметив человека, шагнувшего из темноты дверного проема. При виде ружья в руках у Рио Брая, он понял, что попал в западню.

Росита Кальдерон была забыта; отдаленные звуки танцевальной музыки доносились словно из другого мира. Во дворе было темно, но Варгас мог видеть достаточно ясно, чтобы разглядеть, как его людей разоружили и прижали к стене.

Все происходило очень быстро. Мулов повернули к воротам, а обезоруженных солдат повели в караульную.

Капитан Рафаэль Варгас был храбрым и достаточно толковым человеком. Он четко осознал, что записка была приманкой, что Росита Кальдерон не изменила своего отношения к нему и что его предали. Мексика будет ограблена.

Кто-то подошел к нему сзади и расстегнул его кобуру. Варгас повернулся с кошачьей быстротой, ударил противника по руке и выхватил револьвер.

В следующую секунду удар едва не сбил его с ног, и дуло ружья уперлось ему в грудь. Раздался хлопок; Варгас дернулся, выстрелил из своего револьвера, пустив пулю в землю себе под ноги, и рухнул как подкошенный.

Биджа Кэтлоу быстро подошел, злобно глянул на труп. Он надеялся обойтись без жертв.

— Поживее! — сказал он Браю. — У нас нет времени.

Кэтлоу не имел понятия, что рядом с ним, привязанный к седлу лошади, сидит человек, которого он никак не хотел видеть поблизости, — Бен Кауэн.

Бен был без сознания. Он пытался сопротивляться накатывающимся на него волнам мрака, но проиграл сражение. Его тело покачивалось в такт движениям лошади. Пескьера хотел ударить его ножом, но Рио Брай удержал его.

— Ты не знаешь Кэтлоу, — сказал он. — Не хотел бы я оказаться человеком, который прикончил Бена Кауэна.

Когда они двинулись по темной улице, Пескьера подъехал к Кэтлоу.

— Погреб! — резко сказал он.

— Нет.

— Они никогда не найдут нас там!

— Если они не найдут нас на тропах, то прочешут город вдоль и поперек и отыщут и нас, и золото.

В действительности Кэтлоу не был в этом уверен. Зато он не сомневался, что, если золото попадет в погреб Пескьеры, оно там и останется и что мексиканец не намеревался выпускать его из Эрмосильо.

Ни золото, ни их самих. Немного яда в пище — а пищу они смогли бы добыть только у Пескьеры — и им конец. Древний подвал скрыл бы трупы так же надежно, как золото.

Пескьера стиснул рукоятку револьвера.

— Только подвал, — заявил он, — иначе…

Кэтлоу улыбнулся, и улыбка не понравилась Пескьере.

— Давай, амиго, — предложил Кэтлоу. — Вытаскивай револьвер.

Пескьера заколебался, и момент был упущен.

— Может, ты и прав, — сказал он, — но твой друг… Его лучше оставить здесь, не так ли?

Только теперь Биджа Кэтлоу узнал о присутствии Кауэна. Времени терять было больше нельзя; к тому же Биджа не хотел иметь под боком Кауэна.

— Ладно, — согласился он. — Оставим его здесь.

К тому времени как Рекальде объяснил генералу Армихо, что, по его мнению, произошло, караван покидал пригороды Эрмосильо.

Кавалерийский отряд во весь опор поскакал к границе, считая, что Кэтлоу, будучи американцем, поведет своих людей этим путем. Но солдаты никого не обнаружили. Другие отряды устремились в нескольких направлениях, но все направления оказались неверными.

Биджа Кэтлоу с присущей ему хитростью повел караван по задним улицам, где благодаря мягкому слою пыли они могли двигаться бесшумно. Свернув с дороги, Кэтлоу проехал через фруктовый сад и открыл шлюз оросительной канавы, что, очевидно, сочтут случайностью, хотя вода при этом смоет все следы.

Кэтлоу вел покачивающихся от усталости мулов по сельским аллеям, мимо фруктовых садов и пшеничных полей. Дважды он открывал ворота корралей, выпуская животных, чтобы они уничтожили остававшиеся следы. Наконец, когда мулы были уже полуживыми, он загнал их в корраль на берегу небольшого ручья. Ранчо казалось давно заброшенным.

В другом, более обширном коррале, среди деревьев на дальней стороне низкого холма, их ожидали свежие мулы. Быстро переместив на них седла и груз, Кэтлоу повел обоз на северо-запад. Он никому не говорил о своих планах и не намеревался это делать.

На горизонте, более чем в дюжине миль к северо-западу, находился Сьерра-Куэвас — невысокий горный хребет, возвышающийся над сравнительно плоской равниной. Дорогой к нему давно не пользовались. Когда они подъехали к горам, поджидавший у тропы мексиканец проводил их в пещеры.

В полдень они расседлали мулов в пещерах. Старик Мерридью влез на скалы и занял наблюдательный пункт. Остальные ели, спали и ждали, пока Кэтлоу сообщит им свои планы. Но Кэтлоу хранил молчание.

При нем были два миллиона долларов в золоте и серебре, и, помимо Старика, он никому не мог доверять.

Если ему не повезет, мулов найдут в покинутом ранчо до конца дня. Если повезет, то они могут оставаться там несколько дней, прежде чем на них кто-нибудь случайно наткнется. Избранный им маршрут было обнаружить труднее какого-либо другого. Выбираясь из Мексики, Биджа намеревался использовать самые неизвестные пути, как он делал, пробираясь сюда. Но если бы его люди догадались, что им предстоит, ему бы пришлось иметь дело с бунтом.

Был жаркий безветренный день. Спустя некоторое время таракумара поднялся сменить Старика.

Мерридью подошел к Кэтлоу и присел рядом с ним на корточки.

— Вроде бы нигде никого не видно, — сообщил он. — На востоке облако пыли, но оно могло появиться от чего угодно.

— Каким образом Кауэн наткнулся на нас? — спросил Кэтлоу.

Старик пожал плечами.

— Будь я проклят, если знаю. Пески стоял на часах. Он говорит, что Кауэн появился неожиданно и начал задавать вопросы. Рио Брай огрел его как следует.

— Кауэн слишком хитер.

— Ну, — сухо отозвался Мерридью, — если они заперли его в этом подвале, то он какое-то время там проторчит. Ему будет нелегко оттуда выбраться, если только Кристина пошла в своего папочку.

Кэтлоу выглянул из пещеры и посмотрел на север.

— По-моему, ты как-то говорил, что пользовался дорогой к Рио-Консепсьон?

Мерридью удивленно уставился на него.

— Надеюсь, ты не собираешься идти туда? Там нет воды — или почти нет.

— Тем более. Значит, там нас не будут искать. Смотри. — Присев на корточки, Кэтлоу начертил на песке схему. — Вот граница, а вот Калифорнийский залив. Здесь основная дорога из Эрмасильо в Тусон. Вот тут находимся мы. А здесь… — Он указал на точку в песке… — Посо Аривайпа. Pozo означает «колодец».

Старик Мерридью поднял голову.

— Как далеко отсюда до этого pozo?

Кэтлоу понизил голос до шепота.

— Миль шестьдесят — по прямой.

— Шестьдесят миль? Без воды? С мулами?

Кэтлоу поднял руку.

— Смотри сюда. Вот здесь Рио-Бакоачи. Милях в шестнадцати отсюда. Конечно, это не настоящая река — вода в ней бывает далеко не всегда. Возможно, нам придется рыть там колодец. Но весна была дождливой, так что, думаю, у нас есть шанс.

— Ты собираешься рассказать им об этом?

— Нет, покуда у меня не останется иного выхода.

Мерридью покосился на пустыню.

— Ты нарываешься на неприятности, Биджа. Говорю тебе, эта компания не подходит для таких вещей — ни Пески, ни даже Рио.

— Рио был со мной так же долго, как ты.

— Тут есть разница. Я — segundo ^[32]. Я никогда не стремился быть хозяином или вожаком. А вот Рио считает, что он умнее тебя. Пока он помалкивает, но это его терзает. Так что на твоем месте я бы не слишком доверял Рио Браю.

— А как насчет других?

— На Келехера можешь положиться. И на индейца тоже. Ты ему нравишься, и я не думаю, что он испытывает теплые чувства к кому-то из остальных. Если дело дойдет до стычки, то нас может оказаться поровну друг против друга, поэтому неизвестно, кто одержит верх.

Кэтлоу кивнул:

— Я тоже так думаю, Старик, но мы нуждаемся в них, а раз уж мы забрались так далеко в эту Богом забытую пустыню, то и они будут нуждаться во мне, нравится это им или нет.

Когда солнце начало садиться, они двинулись в путь. Биджа ехал впереди. Он нарочно с самого начала взял большую скорость, чтобы не дать остальным времени задавать вопросы. Из-под надвинутой на глаза шляпы Кэтлоу смотрел на север пустыни. Он знал, на что идет и что может случиться, прежде чем ему удастся выбраться — если ему вообще это удастся.

Последний оставшийся наверху доложил, что не замечает преследователей, а с наблюдательного пункта можно было видеть на расстоянии нескольких миль, так как заходящее солнце ярко освещало землю.

На вершине низкого гребня Кэтлоу придержал поводья, чтобы осмотреться и дать мулам немного передохнуть. Старик Мерридью не задавал вопроса, которого опасался Биджа, а таракумара, к счастью, хранил молчание. Пустыня, отсутствие воды и жара были достаточно плохи, но местность, в которую они направлялись сейчас, была землей индейцев сери.

Обычно сери, если они не совершали набег, держались у побережья или в их крепости на острове Тибурон в Калифорнийском заливе. Не менее свирепые, чем апачи, — до Кэтлоу доходили слухи, что они людоеды, — сери опустошали обширные районы, и сейчас он вел караван в ту местность, которую сери пересекали, отправляясь в очередной набег или возвращаясь.

Но Кэтлоу надеялся избежать встречи с сери или отразить нападение, а что касается воды, то весной было много дождей. Уже приближался июль, а с июля по сентябрь в Соноре нередко случаются внезапные ливни. Правда, они проливались над сравнительно небольшими районами, оставляя за собой еще более мучительный зной, но в ямах и высохших озерах какое-то время сохранялась вода.

Как бы то ни было, другого пути из Мексики с двумя миллионами золотом и серебром просто не существовало.

Снова они молча скакали в теплой ночи.

Через два часа Рио задал неизбежный вопрос:

— В том месте, где мы собираемся расположиться лагерем, достаточно воды?

— Мы не собираемся располагаться лагерем — по крайней мере до утра.

— Черт возьми, Биджа, все выдохлись.

— Сейчас кавалерия Армихо уже прочесывает местность, — отозвался Кэтлоу. — Может, он нашел оставленных нами мулов, а может, и нет. И разве вы знаете, сколько нам предстоит проехать? Возможно, двести миль.

— Мы должны отдохнуть, — настаивал Рио.

— Вы отдохнете, когда мы доберемся до места назначения — не раньше.

Местность была неровной. Они спускались в овраги, перебирались через столовые горы, увязали в песке по лодыжки. День только начинался, когда перед ними открылось извилистое русло Бакоачи, но воды нигде не было видно.

— Где же вода? — осведомился Рио. — Я думал, она тут есть.

— Берите лопаты, — приказал Кэтлоу.

— Лопаты?! — Рио выпучил глаза. — Будь я проклят, если…

— Дай-ка мне одну, — спокойно сказал Келехер. — Пошли, Старик. Ты всегда умел находить воду.

Воду нашли на глубине двух футов, причем она начинала бить ключом во всех местах, где они копали. Мулов напоили, но Рио Брай оставался молчаливым и мрачным.

— Наполните все бочонки и фляги, — распорядился Кэтлоу. — До следующей воды миль сорок-пятьдесят.

Никто не проронил ни слова — все молча уставились на него. Боб Келехер собрал лопаты и погрузил их на мула. Теперь он понимал, почему Биджа настаивал, чтобы каждый из четырех мулов тащил по два бочонка воды.

Отдыхая в тени береговых отмелей, Кэтлоу не переставал думать. Ему предстояла самая трудная работа, за которую он когда-либо брался, тем более что их следы или, по крайней мере, следы мулов, уже наверняка обнаружили.

Солдаты погонятся за ним, но Кэтлоу больше всего опасался, что ему преградят дорогу. Что, если они догадаются обогнать его, двигаясь по дорогам, где много воды, и подстеречь прежде, чем он доберется до границы?

А может, они думают, что у берега залива Биджу поджидает лодка, чтобы увезти его за пределы их досягаемости?

Кэтлоу попробовал солоноватую воду и посмотрел на мулов. Лучших мулов здесь не отыщешь, и он специально их подготовил. Несмотря на быстрый шаг, они были в хорошей форме.

В нескольких милях к западу тянулся темно-голубой хребет. Между горами виднелись невысокие холмы, но беглецам следовало опасаться именно гор, хотя в тот момент Биджа Кэтлоу об этом не догадывался.

Высоко на зубчатом гребне одинокий воин-сери присел у остроконечной скалы, глядя на восток. Его зоркие глаза разглядели полоску дыма, похожую на изогнутый палец, устремленный к небу в немом вопросе.

Жуя сломанными зубами какое-то семя, сери вглядывался в даль. Дым означал людей, люди означали лошадей, а лошади — мясо… Он был голоден и хотел мяса.

Суровые черные глаза внимательно наблюдали за дымом. Возможно, это солдаты, но армия редко заходит в эти края и только после набега сери на какое-нибудь поселение — а такого набега не было.

Поднявшись, индеец снова посмотрел на восток, потом повернулся и заскользил вниз. Он находился в нескольких милях от своего лагеря, но тем не менее не спешил, хорошо зная местность, лежащую перед неизвестными людьми.

Заняться ими завтра будет нетрудно, но еще легче это сделать послезавтра.

Глава 17

Первым сознательным ощущением Бена Кауэна был запах плесени. Он долго пробыл без сознания и пока чувствовал только этот запах и тупую боль в голове. Потом Бен открыл глаза или подумал, что сделал это, но перед ним все еще был сплошной мрак. Он не слышал ни единого звука и не ощущал вблизи никакого движения.

Бен лежал распростертым на каменном полу… Наконец сознание вернулось полностью, а вместе с ним и память. Он выбежал из танцевального зала во двор казарм и начал задавать вопросы часовому. В этот момент его и ударили сзади.

Упершись ладонями в пол, Бен сумел принять сидячее положение. Его рука скользнула к кобуре. Револьвер исчез.

«Дерринджера» 44-го калибра, который он обычно носил за поясом, также не оказалось на месте, чего и следовало ожидать. Кэтлоу знал об этом оружии.

Бен вгляделся в окружавший его мрак. Он пребывал в полной тьме. Не сумев ничего нащупать рукой, Бен пополз на четвереньках, наткнулся на ножку стула и встал, держась за спинку, покуда не прекратилось головокружение.

Отсутствие даже маленького лучика света не позволяло что-либо рассмотреть. Должно быть, он находился в каком-то подземном помещении — возможно, в темнице.

Бен порылся в карманах в поисках спичек, но не обнаружил их. Очевидно, спички тоже забрали.

Если в помещении есть стул, значит, люди иногда сидели на нем. Таким образом, здесь может оказаться и стол. Бен провел руками по воздуху, но ничего не обнаружил. Наконец он осторожно двинулся с места, неся с собой стул, который в случае необходимости мог послужить оружием.

Внезапно Бен остановился, почувствовав тепло. Держась за стул, он опустился на колени и медленно пополз вокруг него. Проделав почти полный круг, Бен щекой ощутил жар. Двигаясь в том направлении, он обнаружил очаг.

В помещении было прохладно, но не настолько, чтобы нуждаться в огне. Значит, здесь кто-то готовил еду или варил кофе, поэтому очаг еще оставался теплым. Ощупав край очага, Бен наткнулся на кончик нетронутой огнем хворостины и подобрал ее. Осторожно пошарив рукой в золе, он определил наиболее теплое место и, пошевелив угли хворостиной, вытолкнул на поверхность несколько слабо тлеющих углей. Прижав к ним хворостину и слегка подув, Бен почувствовал запах дыма, но больше ничего не добился.

Вытянув из-за пояса подол рубашки, Бен оторвал кусочек ткани и положил его на красноватые угольки. Дым усилился, и появился маленький огонек. Заметив еще несколько хворостин, Бен придвинул их к пламени, которое жадно набросилось на них. При свете он разглядел на камине кофейник и несколько чашек. Ополоснув одну из чашек струйкой кофе, он наполнил ее и начал пить.

Кофе был крепким и горячим, поэтому после нескольких глотков Бен почувствовал себя лучше. Нашел несколько обломков дерева, подбросил их в очаг, потом встал и огляделся.

Бен находился в большой комнате с каменными стенами и низким потолком. Окон и дверей не было видно. На полу стояли стол и еще несколько стульев и валялось множество окурков сигарет и сигар, а также пустые бутылки из-под пива. Бен подобрал одну из них, взвесил ее в руке и поставил рядом в тени. После этого он разместил остальные бутылки в различных местах комнаты.

В конце концов Бен обнаружил дверь, но засов не поддавался. Дверь была сделана из тяжелых дубовых досок, очевидно укрепленных с другой стороны железными перекладинами.

Бен прошелся по комнате, изучая стены, потолок, пол, но не нашел ничего, дающего хоть какой-то шанс на бегство.

И все же кое-что здесь было…

В комнате стоял запах плесени, как в давно запертом или плохо вентилируемом помещении. Но на некотором расстоянии от камина Бен почуял другой запах.

Помещение имело добрых шестьдесят футов в длину и более тридцати в ширину. Бен шагал взад-вперед, время от времени останавливаясь. Пройдя несколько футов, он вновь ощутил слабый запах и медленно двинулся назад, втягивая носом воздух.

Ничего…

Или?.. Бен снова понюхал воздух и внезапно понял, что пахнет конюшней.

Вернувшись к очагу и добавив топлива из кучи хвороста, Бен взял горящую ветку, подошел к месту, где ощущался запах, и поднес ветку к потолку, находившемуся всего в двух футах над его головой. Там, несомненно, был люк.

Бросив ветку в огонь, Бен собирался попробовать открыть люк, но услышал звук отодвигаемого засова. Дверь открылась. В проеме, со свечой в одной руке и с револьвером в другой, стояла девушка, которую он видел в парке, когда говорил с генералом.

— В этом нет нужды, — сказал Бен, указывая на револьвер. — Я не привык нападать на женщин.

— Если хотите, попробуйте, — беспечно отозвалась она. — Стрельбой вы можете создать кучу проблем.

— Генерал был очень увлечен вами. На вашем месте я бы его поощрил.

Черные глаза смотрели на него с отвращением. Девушка указала на дверь.

— Там еда — берите.

Бен посмотрел на пищу на подносе за дверью. Перед ним был путь к спасению, однако он внезапно понял, что девушке нужен предлог, чтобы убить его. Но почему?

— Я не голоден.

Ее глаза странно блеснули, но это могло быть плодом его воображения или отблеском свечи.

Бен с любопытством посмотрел на девушку.

— Вы красивы, — заметил он. — Как раз тот тип, который мог бы предпочесть Биджа.

— Но не вы?

— Нет, не я. — Повернувшись спиной к двери, Бен двинулся к очагу. — Хотите кофе? Он слишком крепкий, но хороший.

— Нет.

Девушка напоминала ему пуму или леопарда. Она тоже направилась к очагу; ее лицо было странно напряженным, словно она ждала какого-то сигнала, сообщающего, что пришло время убить.

— Думаете, вы когда-нибудь увидите Биджу снова? Биджа нравится женщинам, — добавил Бен. — Я завидую ему — он всегда кажется таким уверенным в себе.

— А вы не уверены в себе?

— С женщинами? Никогда. — Бен подбросил хворосту в огонь. — Очевидно, я слишком редко их вижу. А может, я просто неопытен.

Черное дуло пистолета наблюдало за ним. Девушка наверняка уложила бы его с первого выстрела — ею руководили инстинкт и ненависть, а это сочетание было самым смертоносным.

Такие женщины часто ставили с ног на голову все правила меткой стрельбы. Чтобы поразить противника, нужно быстро выхватить револьвер и прицелиться, словно указывая пальцем. Чем больше тратишь на это времени, тем сильнее шанс промазать. Но Бен знал много случаев, когда женщины, а иногда и мужчины, никогда не державшие в руках оружия, поражали цель с первого выстрела. Правда, такое происходило только в приступе гнева или страха. Практикуясь в стрельбе, они, возможно, не сделали бы ни одного попадания.

— Он ваш отец? Человек, которому принадлежит шорная лавка?

— Он был мужем моей матери, но я не его дочь. — Ее глаза снова сверкнули. — Она была слишком слабой и мягкой для него.

— А вы?

Девушка внезапно рассмеялась.

— Я для него чересчур крутая. Он слушается Биджу и поэтому оставил бы вас в живых. А я — нет. Я вас убью.

Девушка зашагала к двери, повернулась и толкнула ногой поднос. Он скользнул вниз по ступенькам, рассыпая бобы. Она захлопнула дверь, и Бен услышал звук задвигаемого засова.

Бен посмотрел на поднос и, поколебавшись, взял только тортильи ^[33]. Если девушка намеревалась отравить его, то положила бы яд в более острую пищу — по крайней мере, он на это надеялся.

Сидя у очага, Бен ел тортильи и запивал их кофе. Потом он выбрал самый крепкий стул, поставил его под люком, влез на него и попытался поднять крышку. Но она не поддавалась.

Поднатужившись, Бен стал толкать крышку изо всех сил. Ему показалось, что она чуть шевельнулась. Очевидно, на ней лежало что-то тяжелое.

Придвинув стол, Бен взгромоздился на него и таким образом приблизился к крышке. Он снова надавил на нее, сверху что-то сдвинулось, и крышка приподнялась на несколько дюймов. Бен толкнул еще раз, груз откатился в сторону, и крышка наконец открылась.

Просунув голову в люк, Бен увидел, что на крышке лежали мешки, возможно, с кукурузой, полностью скрывая ее. Он выпрямился, уперся ладонями в пол амбара и подтянулся.

Когда его пятки приподнялись над отверстием, послышались лязг засова, приглушенный крик и выстрел. Чувствуя, как что-то ударило ему по каблуку, Бен отскочил от люка, захлопнул крышку и бросил на нее тяжелый мешок.

Он быстро огляделся. В амбаре стояли лошади, а именно лошадь была ему нужна.

Каким образом девушке удалось так быстро подняться в амбар, Бен так и не узнал, но, пока он размышлял, взять ему лошадь или уйти без нее, она появилась перед ним.

Черные глаза Кристины сверкали на смертельно бледном лице, грудь тяжело вздымалась от бега и избытка эмоций. Она подняла револьвер, и Бен ощутил жар выстрела, когда, пригнувшись, толкнул ее плечом, повалив на сено.

Кристина дралась, как дикая кошка, вырываясь из рук Бена, молотя его дулом револьвера и пытаясь выстрелить снова.

Ухватившись за револьвер, Бен заломил ей руку за спину. Девушка попробовала укусить его за руку, но он вырвал у нее оружие и отшвырнул его в сторону.

Вырвавшись, Кристина стала царапать ему лицо острыми ногтями, норовя добраться до глаз. Бен ухватил ее за запястья. Он никогда не бил женщин и не намеревался делать это теперь, но перед ним была не обычная женщина, а нечто среднее между дьяволом и зверем.

— Я не хочу вас бить, — с трудом вымолвил Бен, переведя дух.

Девушка плюнула ему в лицо.

Ее блузка порвалась, и Бен смущенно отвел взгляд.

— Трус! — презрительно фыркнула Кристина.

Бен приподнял ее, швырнул на сено и быстро вышел за дверь. Ворота на улицу были заперты, поэтому он прыгнул вверх, ухватился за верхнюю планку и подтянулся. Пуля расщепила дерево рядом с его рукой одновременно с треском выстрела. Бен поспешно спрыгнул на улицу.

Высокий вакеро ^[34] прикреплял стремя к своему седлу. Взглянув на рваную рубашку и кровоточащие царапины на лице Бена, он рассмеялся:

— Это сделала женщина, верно, сеньор?

Глава 18

Выйдя из своей комнаты в «Аркадии», Бен Кауэн направился к генералу Армихо, но не застал его. Капитан Рекальде, несмотря на раны, также отсутствовал, отправившись на окраину города расспросить пеонов ^[35], которые видели каких-то всадников. Никто из оставшихся не имел полномочий снабдить Бена лошадью, а у него самого не хватало денег, чтобы купить такую лошадь, в которой он нуждался.

Его седло, ружье и прочие вещи все еще находились в отеле, и Бен вернулся за ними. Поспешно оплатив счет, он снова вышел на улицу. Первым человеком, которого он увидел, была Росита Кальдерон.

Она ехала на красивом буром мерине, сидя в дамском седле. На ней был серый костюм для верховой езды; широкая юбка прикрывала седло и бок лошади. Двое пастухов в костюмах из оленьей кожи и широкополых сомбреро ехали рядом с ней.

— Лошадь? — переспросила Росита. — Ну, разумеется, сеньор! У вас есть лошадь! Диего купил ее вам в подарок. — Повернувшись, она что-то быстро сказала одному из пастухов, после чего тот поскакал назад.

— Куда вы отправитесь теперь?

Он посмотрел на нее.

— Я должен найти этих людей. В конце концов, я за них отвечаю. Я должен найти их и проследить, чтобы ценности президента были возвращены.

— Генерал Армихо разыщет этих ваших людей. Он очень хороший человек.

— Я знаю Кэтлоу. Он сделает то, чего от него меньше всего ожидают.

Бен Кауэн много размышлял о том, что именно сделает Кэтлоу, и сообщил свои выводы Росите Кальдерон. Заметив, что ее взгляд вновь устремлен на царапины на его лице, он объяснил ей их происхождение.

— Хорошее объяснение! — рассмеялась Росита. — Должна ли я ему верить? — В ее глазах плясали веселые искорки. — Может, вы занимались с ней любовью.

— По-вашему, девушка, с которой я занимался бы любовью, стала бы так свирепо меня царапать?

Росита подобрала поводья и посмотрела на него.

— Не знаю, сеньор. Я плохо себе представляю, что может сделать влюбленная девушка, но думаю, она должна очень сильно любить или очень сильно ненавидеть, чтобы так царапаться.

Подскакал вакеро, ведя за собой в поводу бурого мерина — точную копию великолепной лошади, на которой сидела Росита.

— Он ваш, сеньорБен. Диего купил его на нашем ранчо в подарок вам, так как вы потеряли вашу лошадь, спасая ему жизнь.

— Я спасал и свою собственную.

— Вы отказываетесь от лошади?

— Конечно нет! Это самая лучшая лошадь, какую я когда-либо видел. Я не мог бы отказаться от такого прекрасного животного!

Глаза Роситы блеснули.

— Думаю, с ним вам будет безопаснее. Лошади не царапаются.

Росита Кальдерон выглядела необычайно красивой, сидя на буром мерине и улыбаясь Бену из-под полей шляпы.

— Пожалуй, я поеду с вами, сеньор. В конце концов, большинство людей, которых вы будете расспрашивать, меня знает. Возможно, я сумею помочь.

Бен объяснил, что Биджа Кэтлоу примет наименее вероятное из всех решений и, покидая Мексику с сокровищем и ожидая преследования, вряд ли последует к границе основной дорогой на север. С караваном он не может рассчитывать оторваться от преследователей.

Углубляться на юг в Мексику означало бы всего лишь трату времени. Он мог двинуться к Сьерра-Мадре в страну апачей или к побережью. Вспомнив об индейце таракумара, Бен сказал:

— Думаю, он выберет пустыню.

У Кэтлоу было большое преимущество — он знал, куда направляется. Если это узнают Армихо и Бен Кауэн, он может изменить маршрут.

Быстрый обыск шорной лавки и потайного подвала не дал ничего полезного. Было очевидно, что там недавно находилось несколько человек, но они ушли. Никто не видел их входящими, выходящими или пребывающими там. Кристина также исчезла вместе с принадлежащей ей прекрасной вороной лошадью.

Останавливаясь только для того, чтобы задать вопросы, Бен Кауэн сделал полукруг по северному краю Эрмосильо. Он игнорировал широкие дорогие, по которым скорее всего направился бы караван мулов, но проверял все проулки и тропы.

Первый ключ предложил какой-то индеец на окраине города. Он сообщил вакеро, говорящему на его языке, что ничего не видел, так как рано лег спать, а сегодня был очень занят, потому что кто-то оставил открытыми ворота и затопил его поле.

На вопрос, почему именно «кто-то», индеец ответил, что когда он вчера ложился спать, поле было сухим, а утром оказалось залитым водой.

Руководствуясь интуицией, Бен Кауэн объехал поле. На дальнем его конце он обнаружил тропу для мулов, почти стертую другими дорогами, и в течение часа взял след.

На границе пустыни Бен придержал коня.

— Благодарю вас, — сказал он Росите Кальдерон. — Теперь вам лучше вернуться. Дальше я поеду один.

Она протянула ему маленькую руку в перчатке.

— Vaya con dios, senor ^[36]. — И добавила по-английски: — Если снова будете в Мексике, навестите меня.

Бен смотрел на ее прямую, стройную спину, когда она скакала назад, потом негромко выругался и свернул в пустыню.

Сорок мулов и дюжина всадников неизбежно оставляют за собой следы, и данный случай не являлся исключением, несмотря на все усилия Биджи Кэтлоу, старавшегося двигаться по мягкому песку оврагов, жесткой поверхности столовых гор и узким высохшим руслам. Какой-нибудь мул время от времени покидал строй, наступая на растение или оставляя след на сыром песке у водного потока.

Бен отставал от них на целый день, когда добрался до Бакоачи и увидел, где они выкапывали воду. Он нашел на песке отпечатки наполняемых водой бочонков и изучил все оставшиеся следы, понимая, что позже эти знания могут ему пригодиться. Для обитателя прерий Запада следы читались так же легко, как дорожные знаки.

От Роситы и вакеро Бен узнал многое о местности, лежащей перед ним. Он заново наполнил две фляги и быстро поскакал дальше в сгущающихся сумерках.

Здесь было незачем искать след, так как единственная вода впереди находилась в колодце Аривайпа в высохшем русле Сан-Игнасио. Если там не было воды, то на восемь миль к западу располагались колодцы койотов.

В полночь Бен сделал остановку, напоил лошадь из своей шляпы и после трехчасового отдыха двинулся дальше. В сером свете приближающегося утра он обнаружил мула — вернее то, что от него осталось.

Очевидно, выдохшееся животное бросили, и о том, что произошло с ним после, красноречиво свидетельствовали следы и кости. Мул был убит, зажарен и съеден.

Бен Кауэн стал изучать следы мокасин. Они не принадлежали апачам или яки, это была земля ужасных индейцев сери, о которых говорили, что они людоеды и пользуются отравленными стрелами. Правда, о них рассказывали всевозможные фантастические истории, большая часть которых была вымыслом. Говорили, будто они потомки экипажа шведского или норвежского китобоя или какого-то другого судна, потерпевшего крушение у Тибурона сто пятьдесят лет назад. Во всяком случае, было ясно, что сери нашли мула и съели его. В их отряде было не менее дюжины людей.

В середине утра Бен осторожно подъехал к колодцу Аривайпа. Караван побывал там, и после того, как мулов напоили, в колодце не осталось воды. На дне была только грязь.

Бен колебался всего лишь минуту. Колодцы койотов тоже могли оказаться сухими, и ехать туда и обратно означало шестнадцать миль без приближения к цели преследования. На севере находились колодцы Голондрины, где наверняка была вода. До них было около двадцати четырех миль — и еще другие колодцы располагались милях в пятнадцати оттуда.

Поэтому Бен Кауэн поехал на север, но его не покидали мысли об останках мула. Следы мокасин, безусловно, оставили сери, которые должны находиться где-то поблизости. Если истории о них соответствовали действительности, то сейчас они следуют за караваном.

Знал ли об этом Кэтлоу? Вакеро, который рассказывал Бену о сери, перекрестился, упомянув о них, а ведь он был крепким и храбрым человеком. Бен ехал медленнее, внимательно изучая местность и стараясь избежать возможной засады. Ему вообще не хотелось умирать, а медленная смерть в пустыне с отравленной стрелой в кишках казалась особенно жуткой.

Бен Кауэн слышал немало рассказов о том, как действует этот яд, и ни один из них не выглядел привлекательно. Бартлетт, который водил отряды, наблюдающие за американо-мексиканской границей в тех местах, где Нью-Мексико, Аризона и Калифорния граничат с мексиканскими штатами Чихуахуа, Сонора и Баха-Калифорния, говорил, что сери добывают яд, вырезая у коровы печень, кидая ее в яму с живыми гремучими змеями, скорпионами, тарантулами и тысяченожками и размешивая всю массу, покуда все эти существа не израсходуют свой яд друг на друга и на печень. После этого в месиве смачивают наконечники стрел и оставляют их сушиться в тени.

Отец Пфефферкорн, проведший в давние времена много лет в Соноре, рассказывал совсем другое. По его словам, яды извлекают у перечисленных тварей, а также у мексиканских ядовитых ящериц и смешивают с соками ядовитых растений, после чего запечатывают в глиняные горшки, чтобы они не могли испариться. Потом горшки ставят на огонь под открытым небом и варят полученное месиво. Заботы об этой адской стряпне обычно поручают самым древним старухам, так как, когда горшок открывают, испарения неминуемо убивают их.

Мысли о подобных историях не придавали Бену бодрости.

На севере находился Сьерра-Прието — Черный хребет, называемый так потому, что он был весь покрыт темным лесом. Это было любимое убежище сери — они предпочитали ему только остров Тибурон.

Бен Кауэн постоянно обшаривал глазами не только пустыню в поисках следов, но и горизонт. В пустыне, да и в других местах, гибнут в первую очередь беспечные и неосторожные. Бен не принадлежал ни к тем, ни к другим.

В четырех милях к западу по песку ехали рысью шестеро сери. Они знали о Бене Кауэне, но не слишком торопились. Он ехал туда же, куда и они, так что в свое время им не составит труда добраться до него. Они могли позволить себе подождать.

Сери были детьми пустыни, а пустыня и стервятники, парящие над ней, умеют ждать. Они знают, что рано или поздно добудут большую часть всего, что ходит, ползает и крадется в песках.

Хотя люди, ведущие караван мулов, очень спешили, это не беспокоило ни сери, ни стервятников. Караван был обречен. Фактически смерть уже находилась среди них, и она не уйдет, не закончив свою работу.

Биджа Кэтлоу видел, как умер мул, потом еще один…

Теперь должен умереть человек, а потом еще несколько…

Глава 19

Под знойным, покрытым дымкой небом вытянувшийся на полмили караван двигался медленно и тяжело, истощенный расстоянием, пылью и непрекращающейся жарой. Нагретый воздух дрожал и колебался, превращая низины в водоемы, манящие призрачными и лживыми пальцами надежды.

Яркое солнце Соноры было слегка затянуто дымом от огня, горящего на холмах, это не спасало от жары. Здесь была пустыня — песок, камни, кактусы и ни капли воды.

Биджа Кэтлоу вытер пот с лица и, моргая из-за попавших в глаза соленых капель, посмотрел на караван. Ему приходилось постоянно возвращаться назад и подгонять отставших: несмотря на его постоянные требования держаться вместе, спутники не обращали внимания на предупреждения. Они говорили, что находятся значительно западнее апачей и севернее земли яки, а о сери большинство из них никогда не слышало.

Они нашли колодец с водой в Голондрине, но бассейны в скалах Дель-Пику оказались сухими, поэтому вместо того, чтобы прибавить еще двадцать миль в нужном им направлении к уже пройденным ими двенадцати, Кэтлоу повернул на восток в сторону Посо-дель-Серна, где почти всегда была вода.

Менее часа назад они потеряли второго вьючного мула и разделили его ношу между пятью другими. На следующей остановке Биджа планировал собрать оставшиеся припасы и освободить одного мула для укладки сокровищ. Хотя он предвидел потерю мулов, но не ожидал, что она произойдет так скоро.

Таракумара подбежал к нему и к Мерридью и быстро заговорил, используя знаки. Мерридью переводил взгляд с него на Кэтлоу.

— Что он говорит?

— Что за нами следят.

Мерридью сплюнул.

— Почему бы ему не сказать нам что-нибудь, чего мы не знаем?

— Таракумара говорит, что это не белые люди, а сери. И он напуган.

Мерридью посмотрел на индейца. Тот и впрямь выглядел испуганным. Бесцветные глаза Старика Мерридью устремились вдаль, не обнаружив ничего, кроме колеблющегося от жары воздуха и легкой пелены дыма, висевшей повсюду. Но он слишком хорошо знал пустыню, чтобы обманываться ее кажущейся пустотой. Если индеец говорит, что поблизости сери, значит, так оно и есть.

Лошадь Старика была в куда лучшей форме, чем лошадь Биджи, благодаря более легкому весу всадника.

— Скачи назад и собери всех, — велел Биджа. — Скажи им, что до воды недалеко. — Он указал на горы. — Она там, милях в трех-четырех. Потом возвращайся вместе с Бобом или Рио, и мы поищем колодцы.

Кэтлоу наблюдал, как всадники собираются в кучу, одновременно обозревая пустыню. Его беспокоило странное ощущение надвигающейся катастрофы.

С маленького холмика, на который он поставил свою лошадь, Биджа смотрел, как Старик возвращается вместе с Рио Браем. Все трое повернули лошадей к востоку и поскакали легким галопом к темным силуэтам гор. Невысокие горы справа были голыми, но слева и на севере вершины покрывал густой сосновый лес.

Источники находились на дне сухого русла, окруженного деревьями. В лесу слышалось только пение птиц.

Таракумара подошел к источнику, быстро напился и скрылся за деревьями.

— Если поблизости есть люди, — сказал Кэтлоу, — он их найдет.

Рио Брай спешился, попил и наполнил флягу.

— Как по-твоему, сколько нам осталось?

— Сотня миль.

Брай указал на мулов:

— Им не справиться.

— Придется раздобыть еще мулов.

Брай промолчал, но лицо его было мрачным. Биджа наклонился и ослабил подпругу, потом подвел лошадь к воде. Старик Мерридью последовал его примеру.

Внезапно Рио выругался и пнул ногой камень.

Кэтлоу посмотрел на него и осведомился:

— В чем дело, Рио?

— Мы оказались круглыми дураками, поехав через пустыню! На дороге мы могли бы сколько угодно менять мулов и были бы уже рядом с границей!

— Притом, что за нами гналось бы полстраны? На ранчо Кальдерона целая регулярная армия крутых пастухов. Ты когда-нибудь имел дело с компанией отборных сонорских пастухов? Можешь поверить мне на слово — с ними лучше не связываться.

— Мы уже проделали полпути к границе без единого выстрела, — заметил Старик. — По-моему, это не так уж плохо.

Обоз устремился в лощину, мулы выстроились вдоль источника, бьющего из-под камней и исчезающего в песке.

Рио Брай отошел и заговорил с Пескьерой. Биджа наблюдал за ними.

— Вот тебе и неприятности, — заметил Мерридью.

— Старик, — сказал Биджа, — если со мной что-нибудь случится, веди остальных на север к Бисани. Там вода и развалины старой церкви — хорошее место для укрепления в случае необходимости. На востоке от нас Каборка, но туда лучше не соваться. Отправляйтесь в Ла-Сорру — до нее около пятнадцати миль. Не доезжая ее, в Чурупатес, вас будут ждать мулы. Следуйте по руслу Рио-Секо, потом к границе и подножию Бабокиварис.

— Ты все точно рассчитал. — Мерридью заткнул пальцем пробку во флягу. — Кто-нибудь из остальных знает этот маршрут?

— Нет, но старайтесь его придерживаться. — Кэтлоу подобрал хворостинку. — В Магдалене стоят войска — мы все их видели. Но теперь солдаты в Альтаре тоже настороже. Если бы мы двинулись туда, куда предлагал Брай, они наверняка нас бы схватили.

С мулов сняли груз и привязали их к колышкам на траве. Кэтлоу поспевал всюду, проверяя спины, ноги и подковы животных. Он понимал, что много им не пройти, но теперь были важны каждая миля и каждый мешок.

Мексиканский солдат присел на песок и развел маленький костер. Он бросил на Кэтлоу странный взгляд, и Биджа сразу же насторожился. Не поворачивая головы и не проявляя признаков интереса, он проверил наличие каждого человека. Все были на месте, кроме Пескьеры.

Рио Брай поднялся, неподалеку от него стояли двое парней из Тусона.

— Думаю, — промолвил он, — мы должны ехать на восток, к Педрадас.

— Нет, — спокойно ответил Кэтлоу, — так мы угодим в ловушку. — Он снова окинул взглядом группу. Куда, черт возьми, подевался Пескьера?

Келехер медленно встал, поняв, что приближается критический момент.

— Мы все обсудили, — сказал Рио, — и решили, что с нас довольно нехватки воды. Мы пойдем к Педрадас.

— Вы «решили»? Здесь ты ничего не решаешь, Рио. Все буду решать я.

Глаза Рио блеснули, и Биджа понял, где Пескьера. Справа от него стоял Старик Мерридью с ружьем в руках.

— Позаботься о Пески, — сказал ему Кэтлоу, — а я займусь Рио.

Лицо Рио Брая покрылось потом. Он смотрел на Кэтлоу, и Биджа неожиданно улыбнулся.

— Выбирай, Рио, — сказал он. — Ты идешь с нами или получаешь пулю из этого ружья.

Еще несколько минут назад Рио Брай был уверен в успехе. Он давно ждал этого момента, и его подстраховывал Пескьера. Но сейчас он внезапно лишился страховки.

— Мы уже выбрали, Кэтлоу, — сказал Брай. — Мы проголосовали, и большинство хочет идти к Педрадас.

— Однако, Рио, ты стал шибко демократичным. Вы проголосовали, но без меня, а также, насколько я понимаю, без Старика и еще кое-кого? Я хочу раскрыть карты. Пусть встанут те, кто хочет идти к Педрадас.

После минутного колебания Джейк Уилбер поднялся. Кентуки и Грек уже стояли. Больше никто не пошевелился.

— Ты слышал меня, Рио. Либо ты идешь с нами, либо получаешь пулю. Это касается и остальных. — Биджа встал. — Сдается мне, Старик, мы можем увеличить наши доли почти вдвое.

— Я голосую за Кэтлоу, ребята, — спокойно произнес Боб Келехер.

Рио Брай напрягся, как струна, но тут же расслабился.

— Я пойду с тобой, Биджа. Нет смысла палить друг в друга, когда мы все разбогатели.

— И я о том же, — отозвался Биджа.

Джейк Уилбер развернул одеяло и молча улегся. Его примеру последовали Грек и Кентуки.

Никто не упоминал о Пескьере, который так и не появился.

Боясь встречаться с Кэтлоу после того, как его план убить Биджу потерпел неудачу, Пескьера пробрался за кустами к лошадям. Ему хотелось захватить с собой часть груза с добычей, но у него не было ни единого шанса. Кэтлоу знал, что он прятался в кустах, готовый выстрелить в него в тот момент, когда Рио схватится за револьвер, и прикончил бы его без колебаний.

И все-таки один шанс, возможно, существовал. Пескьера мог отправиться к генералу Армихо, заявить, что его держали пленником в собственном доме и что ему удалось бежать, сообщить генералу, где находятся бандиты, и даже получить вознаграждение. Что касается сокровища, то Пескьера не сомневался, что Кэтлоу и его люди убили бы его, добравшись до границы. Он верил в это, потому что на их месте поступил бы именно так.

Когда путники на рассвете стали седлать лошадей, Пескьеры уже не было рядом, и снова никто о нем не упомянул.

Еще до восхода солнца Кэтлоу повел группу на север, в сторону Бисани, находящегося на расстоянии двадцати восьми миль безводной пустыни. Рио Брай был мрачен и сердит на самого себя. Он сглупил, что не воспользовался револьвером, а сейчас вчерашние союзники держались от него подальше.

Менее чем в миле от лагеря они нашли распростертый в песке труп Пескьеры с отравленной стрелой в горле. Лицо, шея и верхняя часть его тела уже почернели от яда. Он лежал, раздетый догола — одежду унесли индейцы.

Теперь не приходилось следить, чтобы все держались вместе. Каждый ехал с ружьем в руке, не сводя глаз с песчаных дюн. Биджу одолевали дурные предчувствия. Раньше он посмеивался над историями о сери, но теперь верил в них.

Миля за милей оставались позади. Теперь таракумара бежал у стремени Кэтлоу.

Когда вокруг уже не было деревьев и кустарника, один из мулов внезапно встал на дыбы и рухнул наземь. В горле у него торчала стрела.

Келехер начал поворачивать лошадь, но Кэтлоу увидел стрелу и понял, что остановка будет роковой.

— Поехали дальше! — крикнул он, и Келехер повернулся назад, к хвосту каравана.

— Подгоняйте мулов! — велел Биджа.

С помощью криков и кнутов они ускорили движение. Кэтлоу и Старик Мерридью поскакали назад помочь Келехеру подгонять мулов.

Когда они добрались до хвоста каравана, двое индейцев поднялись из песка, где они прятались, и с ножами в руках бросились к умирающему мулу. Последний из мулов каравана находился всего в сотне ярдов от них.

Мерридью подскакал к ним и выстрелил. Ближайший индеец вскрикнул и рухнул на мертвого мула.

Внезапно дюжина индейцев поднялась из песка в нескольких ярдах от Старика Мерридью, и Кэтлоу, вонзив шпоры лошади в бока, понесся к ним, паля на скаку из кольта. Стрела просвистела мимо его лица, и индейцы скрылись за низкими холмами.

Мерридью с пожелтевшим лицом подъехал к Кэтлоу.

— Нужно убираться отсюда, — сказал Биджа.

Они проехали менее мили, когда подъехал Кентуки.

— Биджа, — сказал он, указывая на запад, — они все еще здесь. Я только что видел одного.

Через несколько минут Биджа заметил еще одного индейца по другую сторону от каравана, ярдах в четырехстах от них.

Тени исчезли, и становилось все жарче. Дым снова набросил пелену на солнце; миражи манили призрачными озерами. Длинные переходы сказывались на лошадях, а некоторые мулы едва тащились. Караван перешел на шаг.

Рио Брай избегал Биджу, но трудился так же усердно, как и остальные, подгоняя животных. Никто не помышлял о полуденном отдыхе. Все думали только о том, чтобы поскорее достигнуть Бисани. Они даже позабыли о генерале Армихо и его солдатах, скакавших по их следу.

С каждой милей опасность увеличивалась, но граница становилась ближе, а среди призрачных скал Чурупатес их ожидали свежие лошади и мулы, готовые к быстрому переходу до границы.

Они знали, что индейцы держатся вблизи. Временами из-за дюн доносились жуткие крики и странное пение. Но они никого не видели. Индейцы ни разу не показывались, лишь время от времени слышались сигналы, которые они подавали друг другу через пустыню.

Еще один мул свалился на песок, попытался встать и затих. Двое мужчин сняли с него седло и груз, распределив его среди оставшихся животных. Потом они двинулись дальше, но через несколько минут мул поднялся и последовал за ними на дрожащих ногах.

Прежде чем первая тень появилась на восточном склоне холма, свалились еще три мула, и один из них уже не встал.

Движение каравана замедлилось до предела, так как оставшиеся мулы были перегружены.

Кэтлоу поднялся на вершину гребня. Его лицо покрылось жесткой щетиной; рубашка затвердела от пота и пыли. Наверху, возле высохшего русла реки Асунсьон, находилась разрушенная церковь Бисани. Среди развалин он разглядел зеленые листья тополей — почти безошибочный признак воды.

— Сюда! — окликнул он. — Мы в безопасности!

Сзади послышались радостные возгласы.

Глава 20

Маршалу Соединенных Штатов Бену Кауэну было незачем искать следы, оставленные людьми Кэтлоу и их караваном, так как их путь был отмечен кружащими в воздухе стервятниками.

С невысокого гребня, увенчанного скалистой вершиной и несколькими деревьями, Кауэн изучал в бинокль лежащую перед ним пустыню. Ему нравился пряный запах небольших деревьев, которые к тому же давали некоторое подобие тени. Поблизости от него бурый мерин пощипывал чахлую пустынную растительность.

Было очевидно, что караван подвергся нападению. Кауэн слышал отдаленные звуки выстрелов и видел скачущих всадников, хотя он находился чересчур далеко, чтобы опознать кого-либо из них. Нападающих индейцев ему также не удавалось разглядеть.

Один из всадников внезапно свалился, и остальные бросились ему на помощь. Послышался треск выстрелов, сцену частично заволокло белым дымом, и всадники поскакали назад, очевидно, вместе со спасенным товарищем.

Стрельба в невидимые Кауэну цели не прекращалась. Он испытывал странное чувство, словно сидя на спектакле и наблюдая, как люди сражаются за свои жизни с призрачным врагом. Что касается индейцев, ему незачем было находиться на сцене, чтобы понять их стратегию. Они следовали за караваном, как волки за раненым животным, нападая, убегая и возвращаясь, чтобы напасть снова.

Сев на мерина, Бен Кауэн повернул его к востоку, в сторону от сражения. Очевидно, цель, к которой стремился Кэтлоу, находилась недалеко, иначе он был бы вынужден принять бой, не стараясь убежать. Поднявшись на еще один гребень, Кауэн увидел, куда направляются Биджа и его люди. Перед ним открывалась панорама зеленых полей, давно заброшенных и превращенных природой в пастбища. Возле них находилась река, а рядом, на возвышенности, виднелись разрушенные стены и арки, а также несколько деревьев.

Внезапно его лошадь фыркнула и рванулась в сторону.

Быстро оглянувшись, Бен увидел индейца сери, шагнувшего из-за куста и поднявшего лук. Правая рука Бена опустилась и тут же взметнулась вверх с револьвером. Пуля угодила в индейца за секунду до того, как он выстрелил из лука. Стрела просвистела над головой Бена, и индеец рухнул наземь. Бен резко направил лошадь между двумя деревьями. Перед ним поднялся еще один индеец, и Бен увидел, как его лицо исказил ужас, когда его ударили передние копыта лошади.

Выбравшись из кустарника, Бен Кауэн увидел позади еще нескольких индейцев и поскакал к разрушенным стенам. Покуда он приближался к убежищу с востока, Кэтлоу и его караван двигались туда через заброшенные поля с юга. Никто из них не был подготовлен к тому, что произошло.

Бен Кауэн увидел блеск солнца на ружейном дуле и с ужасом осознал, что спасающиеся от индейцев бандиты мчатся прямиком на поджидающие их в засаде ружья.

Теперь он видел дюжину мексиканцев в широкополых сомбреро, присевших за стенами с ружьями наготове и стоящую над ними женщину… Кристина!

Для размышлений не было времени. Бен поднял кольт и выстрелил. Пуля угодила в стену рядом с одним из мексиканцев, и тот с проклятием отскочил как раз в тот момент, когда лошадь Бена перепрыгнула через низкую наружную стену.

Теперь развалины находились между Беном и бандитами. Спрыгнув с лошади, Бен нырнул за камни. Но еще до того он увидел, что всадники из каравана остановились, а когда его ноги коснулись земли, услышал крик Кэтлоу.

Кто-то бросился на него, и Бен, резко выпрямившись, почти в упор выпалил в живот нападающему мексиканцу.

Тем не менее мексиканец могучим ударом сбил Бена с ног и рухнул на него. Кругом гремели ружья, изрыгая пламя; слышались крики ужаса или боли. Громче всего звучали истошные вопли Кристины, понукающей своих людей.

Сбросив с себя раненого, Бен сцепился с другим мексиканцем. Они покатились по земле. Вокруг них лошади прыгали через стены, а руины древней миссии превращались в бойню.

Освободившись из объятий противника, Бен увидел, как тот схватился за нож, и изо всех сил ударил его кулаком. Мексиканец рухнул, словно зарубленный топором.

Внезапно сражение прекратилось. Среди стонов и запаха порохового дыма Биджа Кэтлоу схватил Бена за руку.

— Дружище! — воскликнул Кэтлоу. — Если бы твой выстрел не предупредил нас, они бы нас перебили! Ты спас наши шкуры!

Старик Мерридью, опустившись на одно колено за стеной, стрелял в сери, которые быстро исчезли из поля зрения.

Кауэн огляделся вокруг. Кристина и четверо из ее наспех завербованных мексиканских бандитов были взяты в плен. Еще трое лежали мертвыми на земле. В поле за стенами миссии лежали два мертвых мула, лошадь и по меньшей мере один человек — еще один, возможно, был придавлен лошадью. У Кэтлоу осталось семеро, включая его самого. Две лошади стояли в поле.

Кэтлоу подошел к своей лошади и вскочил в седло.

— Прикройте меня, — велел он. — Хочу посмотреть, что делается в поле. Может, кто-то из ребят лежит там раненый. Заодно заберу лошадей и то, что осталось.

— Я поеду с тобой, — сказал Бен.

Они вместе выехали за стены и осторожно двинулись по полю. Спрятаться там было негде, но сери не нуждались в укрытии — они обладали способностью неожиданно подниматься с земли.

Под одной из лошадей оказался труп Рио Брая. Он получил две раны в голову и грудь.

— С ним у меня были неприятности, — промолвил Кэтлоу, — но в общем он был неплохим парнем — только слишком тупым.

Они подобрали лошадей, оружие и фляги. Кэтлоу остановился возле одного из мертвых мулов, чтобы снять с него груз.

— Почему бы тебе не сдаться мне, Биджа? Ты же знаешь, что у тебя нет ни единого шанса.

— Почему ты так думаешь?

— Если сюда смогла добраться Кристина, то сможет и генерал Армихо.

— Это неизвестно. К тому же мы еще не выбрались из этой переделки. Внутри стен нет воды, а снаружи полно индейцев.

Вернувшись за стены, Кэтлоу спешился и окинул взглядом отдыхающих спутников.

— Ну-ка, за работу! Во-первых, снимите упряжь с мулов и лошадей и почистите их как следует. Они нам понадобятся, чтобы выбраться отсюда.

— Далеко до границы? — спросил Келехер.

— По прямой около восьмидесяти миль… Потом, ребята, почистите оружие, рассыпьтесь вдоль стен и смотрите в оба. Бьюсь об заклад, мы еще не избавились от индейцев.

Биджа снял шляпу, вытер пропотевшую ленту и сел спиной к внутренней стене разрушенной церкви.

— Бен, — шепнул он Кауэну, — если ты выберешься отсюда, то милях в тридцати, в Чурупатес, нас поджидают свежие лошади и мулы. Никто об этом не знает, кроме меня и Старика.

Поблизости от них сидели пленники и трое раненых — один из людей Кэтлоу и двое бандитов, нанятых Кристиной.

— На твоем месте я бы понаблюдал за ней, — заметил Бен, кивнув в сторону Кристины. — Совести у нее не больше, чем у гремучей змеи, и она так же опасна.

— Что? — Кэтлоу рассмеялся. — Она славная девчонка. Ты просто видел ее в неудачный момент. — Внезапно он стал серьезным. — Черт возьми, Бен, почему я не сказал Корди правду? Там осталась женщина — знаешь?

— Да.

— Если я когда-нибудь выберусь из этой истории…

— То поступишь с женщиной по-честному.

— О чем речь? Дай мне только перебраться через границу, и я куплю ей кусок Орегона, который она не сможет объехать на лошади за неделю.

Поднявшись, Кэтлоу велел части своих людей отправляться спать, покуда другие стоят на часах. Вблизи развалин не было никакого укрытия, если не считать отмели у реки, да и там спрятаться было нелегко. Вернувшись к Кауэну, Биджа молча улегся на землю и через минуту крепко спал.

Некоторое время Бен Кауэн сидел рядом с ним, обдумывая ситуацию. Было невозможно определить, сколько индейцев находится снаружи — всего несколько человек или целое множество. Но теперь индейцы получили возможность не выпускать врагов из-за стен.

Бен посмотрел на тополя. Здесь должна быть вода. Неужели жившие в миссии монахи каждый раз ходили к реке? Это казалось нелогичным. В те времена тоже были неприятности с индейцами — хотя вначале многие сери приняли христианство, позже они, возможно, не без оснований, покинули лоно церкви, став непримиримыми врагами испанцев.

Бен поднялся и начал обследовать руины. В лощине, неподалеку от стены, трава была густой и ярко-зеленой. Взяв лопату, он вернулся туда.

Очертив пространство около четырех футов в диаметре, Бен вонзил лопату в землю. Он копал несколько минут, но земля оставалась сухой. Никто не подходил к нему, и, вырыв яму в два фута глубиной, Бен отложил лопату и подошел к Кэтлоу. Биджа все еще спал.

Двое его людей развели огонь: один варил кофе, а другой — мясо мула. Никто не заговорил с Беном, и он направился туда, где сидела Кристина. Ее запястья и лодыжки были связаны; она устремила на Бена злобный взгляд, но он в ответ улыбнулся.

— Мне следовало вас убить! — прошипела Кристина.

— Вы уже пытались это сделать. — Бен присел на корточки рядом с ней. — Вам не стоило приезжать сюда. Возможно, никому из нас не удастся выбраться отсюда живым. Сери умеют ждать. В случае необходимости они могут ждать неделями, а мы — нет. — Сделав паузу, он добавил: — Здесь недостаточно пищи, даже если мы сможем найти воду.

Отойдя от Кристины, Бен вернулся к яме и копал еще несколько минут. Дно выглядело точно так же.

Когда он снова подошел к стене, Кэтлоу там уже не было. Охрана сменилась, и первые часовые легли спать. Кэтлоу направился к Бену с чашкой кофе в одной руке и с ломтиком мяса в другой.

— Никогда не любил мясо мула. А вот апачи предпочитают его говядине. — Он откусил кусок мяса и сосредоточенно жевал его несколько минут.

— Старик — он был горцем — охотился с Карсоном ^[37], Бриджером ^[38] и другими. Он утверждает, что мясо пумы самое лучшее из всех. Коултер говорил ему, что люди Луиса ^[39] и Кларка ^[40] предпочитали его любому другому мясу. Сам он пробовал его много раз и клянется, что оно необычайно вкусно.

Кончив есть, Кэтлоу почистил и перезарядил ружье; Кауэн последовал его примеру. Они говорили мало, и тихое бормотание голосов вдоль стен постепенно стихло. Все ждали нападения. Никто не знал, будет ли это внезапная атака с дикими воплями или угроза, медленно подползающая к стенам под покровом тьмы.

Прислонившись к стене, Бен Кауэн пытался заснуть, но все время видел перед глазами лицо Роситы. Даже во сне он продолжал думать о ней.

Наступила полная темнота, огни погасли, люди бормотали во сне, а где-то выл койот.

Внезапно Бен Кауэн проснулся и несколько секунд оставался полностью неподвижным. Еще ни разу в жизни он не просыпался с таким явным ощущением опасности.

Бен протянул руку к револьверу… Но его не оказалось на месте.

Глава 21

Бен Кауэн лежал неподвижно, лихорадочно обдумывая положение. Он осторожно ощупал землю рядом с собой, хотя был уверен, что оружие не выпало само по себе и что его вытащили из кобуры.

Бен сел, стараясь не издавать ни звука. Револьвер мог взять Биджа, но он в этом сомневался. Это мог сделать кто-то из остальных, знавший, что Бен — маршал полиции, но и такая возможность не казалась ему вероятной.

Револьвер исчез, ружье — тоже, и тот, кто их взял, должен был обладать необычайно проворными пальцами. Неужели Кристина?

Все еще прислушиваясь, Бен поднялся на ноги. Ночь была тихой — даже чересчур тихой, если хорошенько подумать.

Рядом с ним был только спящий Биджа. Глаза Бена привыкли к темноте — шагнув туда, где лежал Кэтлоу, он наклонился и слегка встряхнул его. Биджа сразу же проснулся.

— Твое оружие при тебе? — шепнул ему Бен.

Рука Биджи скользнула вниз и в сторону.

— Нет! Какого?..

— Ш-ш! — Бен склонился ниже к нему. — Мое тоже исчезло. Где Кристина?

Вместе они шагнули к пролому в стене. Всюду было темно и тихо. Кто-то повернулся и забормотал во сне.

Биджа быстро подошел туда, где оставил Кристину. Бен Кауэн последовал за ним. Кристины не было. Других пленных — тоже.

Лагерь пробудился быстро и безмолвно. Оружия ни у кого не оказалось. Двое часовых были мертвы — их задушили. Старика Мерридью ударили по голове — очевидно, когда он проснулся.

Присев на корточки рядом друг с другом, все задумались о происшедшем. По-видимому, Кристине удалось освободиться и развязать своих людей. После этого она стала ходить бесшумно, как кошка, от одного спящего к другому, забирая оружие. Старик начал просыпаться и схлопотал по голове; часовые, вероятно, были задушены, даже не успев понять, что происходит.

— Ну и что теперь? — осведомился Келехер.

— Теперь придут сери, — отозвался кто-то.

— На это и рассчитывала Кристина, — сказал Биджа. — Она хорошо соображает. Когда солдаты найдут нас, мы уже будем убиты сери, а вся добыча исчезнет. Они не станут искать ее, решив, что ей завладели индейцы.

— Будет выглядеть странно, если нас найдут без оружия, — заметил один из людей Кэтлоу.

— Нет, — возразил другой. — Мошенники вернутся, разбросают здесь оружие, а потом смоются с добычей.

— Дело не в этом, — прервал Биджа. — Сюда придут сери, и нам придется драться.

— Может, они и не придут, — заговорил Бен Кауэн. — Соберите все топливо, которое у вас есть, и разведите несколько костров.

— Что?! — Биджа изумленно уставился на него.

— Индейцы становятся в тупик, когда чего-то не понимают — впрочем, как и все остальные. Поэтому мы разведем костры, будем поддерживать их всю ночь и громко шуметь. Тогда индейцы не поймут, в чем дело, и, может, воздержатся от нападения. А тем временем мы постараемся обзавестись каким-нибудь оружием, чтобы сопротивляться.

Биджа сразу же направился к остаткам костра, пошевелил угли и подбросил топлива. Вокруг было полно сухих веток и кустов, а также два мертвых дерева. Все это было собрано, и вскоре второй костер ярко запылал.

У всех имелись ножи, а у Билла «дерринджер», который остался при нем, так как был припрятан. Несколько человек изготовили копья, их острия закалили в огне. Собрали все кирпичи и камни, и некоторые набили камнями носки, чтобы использовать их как дубинки.

При этом все громко кричали, пели, колотили палками и бегали туда-сюда, не задерживаясь в тех местах, где был риск стать мишенью. Зрелище было дикое, но люди вошли в раж, и вскоре это превратилось почти что в игру. Повсюду слышались ковбойские крики и индейские военные кличи.

Когда звезды начали бледнеть, Биджа сказал своим людям:

— Теперь седлайте и грузите животных. Мы уезжаем отсюда.

— Но ведь снаружи индейцы!

— Конечно. Но разве они нападали на нас в открытую? Мы поскачем, держа копья, как ружья, и отправимся с добычей на северо-запад. Первые несколько миль будем мчаться во весь опор, чтобы оторваться от индейцев, потом соберемся и поскачем снова. Там, куда мы едем, нас ждут свежие лошади.

— Не забывай, — напомнил Мерридью, — что здесь поблизости эта ведьма со своими головорезами и нашим оружием.

— Как я могу об этом забыть? — горько усмехнулся Биджа. — Нам придется рискнуть.

Их запасы воды были весьма скудны, и внезапно Бен подумал о выкопанной им яме. Повернувшись, он направился туда и увидел, что яма полна воды! Конечно, ее не хватило на всех, но они смогли напоить лошадей и некоторых мулов.

Им пришлось ждать почти до рассвета, чтобы вода вновь заполнила яму, так как она прибывала не слишком быстро. Но к тому времени, когда они были готовы к отъезду, воды скопилось достаточно, чтобы напоить остальных животных. Люди были вынуждены довольствоваться водой из фляг, которой осталось очень мало.

Держась близко друг от друга, они выехали из-за стен и пересекли русло реки. На другой стороне, по команде Биджи, они сразу пустили лошадей в галоп.

Вокруг никого не было ни видно, ни слышно. Серый утренний пейзаж казался безмолвным. Легкий ветерок прошелестел по пустыне, слегка качнул кактусы и тут же стих. Группа скакала дальше, держа копья наподобие ружей.

Вместе с присоединившимся Беном Кауэном в отряде Кэтлоу было сейчас восемь человек. Раненые были в состоянии ехать и в какой-то степени даже сражаться. Среди них был один из раненых наемников Кристины, второй умер ночью. Панчо — мексиканец, сообщивший новости Кэтлоу в Тусоне, — оказался одним из лучших в отряде.

Проскакав галопом почти милю, Биджа перешел на шаг. Нигде не было видно никаких признаков индейцев. Сери редко атаковали храброго и держащегося наготове врага, но при малейших проявлениях слабости или страха набрасывались на него как безумные. То, что индейцы наблюдают за ними, не вызывало сомнений ни у Биджи, ни у Бена.

Постепенно начался подъем. Добравшись до относительно ровного места, все, кроме раненых, спешились и отвели лошадей на отдых.

Отсутствие огнестрельного оружия раздражало Бена. У него был охотничий нож, но им можно пользоваться лишь в рукопашном бою. Он знал, что как только зоркие сери разглядят, что у всадников нет оружия, они тут же нападут на них. Им незачем было вступать в ближний бой — они могли стрелять в противника из лука с пятидесяти-шестидесяти ярдов.

— Куда, по-твоему, подевалась женщина? — внезапно спросил Биджа. — Как она смогла ускользнуть, чтобы сери не поймали ее?

У Бена не было на это ответа.

День продолжался. Солнце ползло все выше, ужасная жара Соноры наступила вновь. Остатки воды отдали раненым, а проехать предстояло еще много миль. Изможденные мулы еле тащились, но путники нещадно погоняли их. Вдали сквозь мираж виднелся остроконечный пик.

— Чурупатес, — сказал Биджа, и они поскакали, вновь обретая надежду.

Во рту у Бена пересохло; голова раскалывалась от жары. Он расстегнул рубашку и все время щурил глаза из-за соленых капель пота. Бурый мерин держался молодцом, но тяжело навьюченные мулы то и дело начинали шататься.

Раненый мексиканец что-то бормотал в бреду и со стонами просил воды, но ее уже не осталось. Лица людей покрылись пылью; перед их глазами колыхались волны раскаленного воздуха. Вокруг торчали кактусы. Помимо них, в пустыне не было ничего.

Мулы останавливались, и их приходилось безжалостно хлестать, чтобы сдвинуть с места, так как задержка здесь, независимо от нападения сери, означала верную смерть. Они с трудом пробирались сквозь причудливый мир зноя и кактусов, где, кроме них, казалось, не было ни души.

Внезапно Бен заметил далеко на востоке группу всадников.

— Смотрите! — крикнул он.

— Пятеро, — мрачно произнес Биджа. — Это Кристина.

— Мы одурачили и их, — заметил Бен. — Они думают, что у нас есть ружья. В противном случае они бы догнали нас и перебили.

— Может, ты и прав.

— Не думаю, — возразил Старик. — Женщина поняла, что мы едем туда, где есть лошади и мулы. Она нуждается в них так же, как и мы, поэтому мы в безопасности, пока туда не доберемся.

Раненый мексиканец кричал, плакал и умолял дать ему воды. Один из мулов упал и уже не поднялся. Его оставили лежать, распределив груз между другими животными.

Биджа Кэтлоу вытирал потную грудь и ругался, глядя в сторону далеких гор. Мексиканец Панчо схватил его за плечо и указал на темное облако возле пика.

— Tiempo de aqua! ^[41] — крикнул он.

— Черт возьми, он прав! — воскликнул Биджа. — Сейчас начало периода дождей. С конца июля и по сентябрь они идут почти каждый день. Беда в том, что это местные Дожди, и они могут до нас не добраться. Если у тебя есть какое-то влияние на небесах, Бен, то лучше помолись. Нам понадобится вода, прежде чем мы доберемся до Чурупатес.

Туча быстро увеличивалась; сверкнула молния, и вдалеке зарокотал гром. Прохладный ветерок пробежал по пустыне, и животные встрепенулись.

Биджа почти все время держал в руке «дерринджер» и был готов в любой момент им воспользоваться. Дважды невдалеке появлялись индейцы.

Бен был напуган и признавался в этом себе. Никакого огнестрельного оружия — только нож, — а индейцы под боком. Если сери подойдут ближе, то увидят, что они не вооружены, и тут же нападут на них.

Казалось, что отдаленный пик Чурупатес ничуть не приблизился. Но с гор дул прохладный ветер, поэтому лошади и мулы оживились.

Сверкали молнии, гром грохотал почти не переставая, а ветер усиливался. Наконец хлынул дождь, ужасная culebra de aqua — водяная змея, затопляющая целые деревни и опустошающая сельскую местность. Путешественники перебрались через сухое русло, которое тут же превратилось в бурлящий поток.

Сбившись в кучу, они с трудом двигались дальше. Один раз они остановились, чтобы дать лошадям и мулам попить из небольшого водоема. Животные, казалось, обрели новую силу, но за ливнем и громом не ощущалось ничего, кроме самой бури и необходимости продолжать путь.

Через час ливень уменьшился, но окончательно прекратился лишь спустя еще два часа, оставив пустыню сырой и холодной. Когда тучи разошлись, Чурупатес все еще был далеко.

Биджа Кэтлоу ехал позади, и Бен держался рядом с ним. Когда караван переваливал через холм в предгорьях Чурупатес, Бен поскакал вперед, чтобы вернуть отбившегося мула. Услышав цоканье копыт, он обернулся и увидел, что Кэтлоу скрылся в овраге, ведя за собой несколько мулов. Поколебавшись минуту, Бен пришпорил лошадь и поскакал следом.

Он не проехал и сотни ярдов, когда овраг разделился надвое, а свет был слишком тусклым, чтобы видеть следы. Кэтлоу и по меньшей мере четыре мула исчезли. Кауэн выбрал неправильное ответвление и был вынужден вернуться. Биджа ждал его на развилке.

Подъехав к нему, Кауэн увидел, что Кэтлоу усмехается.

— Испугался? Я просто хотел подстраховаться. Это место не внушает мне доверия.

Они перебрались черезхолм и поехали вокруг скалы. В лощине, среди холмов Чурупатес, находились разрушенная хижина и маленький корраль. На пастбище их поджидали лошади и мулы. Но они были не одни.

Свет уходящего дня озарял лощину, хотя у дальней ее стены было темно. В центре стояли люди Кэтлоу с поднятыми руками; вокруг было не менее двух сотен всадников — мексиканских солдат.

Бен Кауэн тотчас же сорвал с пояса наручники и, прежде чем Биджа успел осознать ситуацию, защелкнул один у него на запястье, а другой на передней луке седла.

— Какого черта? — свирепо рявкнул Биджа. — Проклятый иуда!

— Заткнись, идиот! — быстро прервал Бен. — Ты мой пленник, если не предпочитаешь гнить в мексиканской тюрьме, что ты вполне заслужил.

Биджа открыл рот, собираясь заговорить снова, но тут же закрыл его.

— Чертов болван, — проворчал он через минуту, но голос его был дружелюбным.

Глава 22

— Вы, конечно, понимаете, — холодно произнес генерал Армихо, — что мы не обязаны отдавать вам этих пленных?

— Понимаю, — отозвался Кауэн. — Хотя это мои пленные. Я привел их — вместе с сокровищем.

— Да, мы получили сокровище — по крайней мере, большую его часть. Мои разведчики доложили, что вы потеряли несколько мулов.

— Не было возможности вернуть все сокровище, — достаточно честно объяснил Бен. — К тому же пропало немного.

Армихо встал.

— Мы вам очень обязаны, — сказал он, — поэтому пленники ваши. Вы нас предупредили, вернули нам сокровище и спасли жизнь капитану Рекальде.

— Это пустяки.

Армихо протянул руку.

— Еще раз спасибо, сеньор. Vaya con dios.

Бен Кауэн спустился по ступенькам на улицу. Связанные пленники поджидали его. Два мексиканца стояли в стороне под отдельной охраной.

— Я не мог ничего для тебя сделать, хотя и пытался, — сказал Бен Панчо. — И для тебя тоже, — добавил он, обращаясь к другому мексиканцу. — Ваша национальность не позволяет мне претендовать на вас, как на своих пленников.

Панчо пожал плечами.

— Ничего, сеньор. Такова судьба. Какая разница, армия или тюрьма? — Он улыбнулся. — Думаю, это будет армия. Я хороший солдат, и генерал это знает. Конечно, мне придется посидеть на гауптвахте, но потом я снова буду солдатом — вот увидите.

Бен Кауэн пошарил в карманах. Денег осталось мало.

— Я отвезу вас назад в дилижансе, ребята, — обратился он к остальным, — но могу только оплатить ваш проезд. Питаться вам придется за свой счет.

— У меня в поясе есть деньги, — сказал Биджа, — так что позаботься о себе. Какова плата за дилижанс?

— Отсюда по десять долларов с каждого.

— Я сам заплачу за себя. Если уж мне суждено попасть в тюрьму, то я прибуду туда с шиком.

Когда дилижанс приехал в город, Бен Кауэн спрыгнул на землю и огляделся. Первой, кого он увидел, была Росита Кальдерон.

Сегодня она ехала на вороной лошади, не менее великолепной, чем бурая. Белая куртка из оленьей кожи свешивалась на бок животного. Желтая шелковая блуза оттеняла оливковую кожу и черные волосы девушки.

— Как вы здесь оказались? — спросил Бен, удивленный ее неожиданным появлением.

— У нас есть ранчо близ Фронтерас, и я поехала на север с отцом. Карета по главной дороге едет куда быстрее.

Пленники в наручниках, с трудом передвигая затекшими ногами, вылезли из дилижанса.

— Если вам нужна помощь, мои пастухи поблизости, — предложила Росита.

— Нет, спасибо. Мы хотим поесть и ехать дальше.

Ее взгляд был загадочным.

— Значит, вы покидаете Мексику?

— Я должен отвезти их назад.

— Мне… нам будет вас не хватать. У вас в Соноре много друзей.

Бен посмотрел на нее.

— Мне нужно ехать. Если бы я остался, то мог бы позабыть, что я всего лишь человек с лошадью и ружьем.

— Мой предок, — сказала девушка, — прибыл в Мексику вместе с Кортесом. Он был всего лишь человеком с лошадью и мечом, но тем не менее основал семейство.

Бен колебался — он был немногословен и не привык к женщинам.

— Я гринго, — промолвил он, — и, кроме значка маршала, у меня ничего нет.

— В Нью-Мексико, — мягко сказала Росита, — у меня есть кузина по имени Друсилья Альварадо. Она вышла замуж за гринго, который носил звезду, и очень счастлива, сеньор.

Бен Кауэн уставился на носки своих сапог, потом окинул взглядом улицу и посмотрел на девушку, которая показалась ему прекраснее всех на свете.

— Я вернусь, — пообещал он.

Бен быстро зашагал к ресторану, но повернулся и добавил:

— И вернусь скоро!

Проводив пленников внутрь, он усадил их и заказал для них пиво с бобами и тортильями, а также солидную порцию кофе. У него самого не было аппетита. Он просто сидел, уставясь в окно.

Биджа Кэтлоу посмотрел на него:

— Клянусь, Бен, я никогда не видел ничего подобного. Самая красивая девушка в Соноре — а ты едва все не испортил! Мне хотелось как следует вздуть тебя!

— Заткнись, — вежливо посоветовал Бен.

Выведя их к дилижансу, он нащупал в кармане «дерринджер». Маленький пистолет, который Бен забрал у Биджи, был его единственным оружием, но в другом он не нуждался, покуда они находились в Мексике. Его пленники хорошо знали, что с ними будет, если они сбегут до границы и их снова схватят.

Они были скованы наручниками попарно, за исключением Биджи, которому Бен надел кандалы и на ноги. Биджа ими очень гордился и охотно их демонстрировал.

— Все думают, что я либо очень опасен, либо очень быстро бегаю, — усмехался он.

Это могло стать его последними словами. Биджа произнес их, обращаясь к матери и дочери, также ожидающим дилижанса, и говоря, он не смотрел по сторонам. Поэтому он не заметил мужчину, стоящего на углу в пятидесяти футах от него.

— Я говорил тебе, — послышался холодный голос, — что выберу время?

Повернувшись, Биджа увидел Миллера, стоящего с револьвером в руке. Губы его кривились в усмешке.

Если Миллер и заметил девушку на лошади, едущую к ним по улице, то не обратил на нее внимания. Она была иностранкой, и у него не было причин думать о ней.

Бен Кауэн шагнул на улицу. У Миллера имелись веские причины думать о нем, но на Бене не было револьверного пояса, а за кушаком не торчала рукоятка оружия. Бен подумал о «дерринджере» в кармане, бесполезном на таком расстоянии, и его впервые охватило отчаяние. Ему приходилось испытывать страх, но он не знал, что такое отчаяние. Зато Бен отлично понимал, какой человек стоит перед ним, но он был безоружен, а Биджа скован и беспомощен.

Миллер это отлично понимал.

— Вы тоже, маршал? Почему бы и нет?

Росита Кальдерон выросла на ранчо и сидела на быстроходной лошади. Она коснулась мерина шпорой, и он, слегка поджав задние ноги, пулей рванулся вперед, хотя до сих пор двигался шагом.

Миллер видел девушку, но его внимание было сосредоточено на мужчинах. Если он и подумал о ней, то лишь, что ей хочется поскорее убраться.

— Бен!

Услышав крик, Миллер на момент отвел взгляд. Бен протянул руку и поймал на лету блестящий предмет, подобно тому, как он часто проделывал это, объезжая границу. Его пальцы стиснули рукоятку кольта 45-го калибра. Он увидел страх в глазах Миллера, пламя, вырвавшееся из дула его револьвера, и тут же начал стрелять. Любой ценой он должен вызывать огонь на себя, не позволяя Миллеру стрелять в беспомощного Кэтлоу.

Миллер почувствовал, как одна пуля раздробила ему бедро, а другая просвистела рядом с головой. Выстрелив, он увидел пыль, посыпавшуюся с куртки Бена Кауэна.

Что-то толкнуло Миллера в голову, и он ударился спиной о подпорку крыльца, ощутив в мозгу яркую вспышку. Миллер поднял револьвер, но почувствовал удар в грудь и сильную боль, пронзившую его насквозь. Он выстрелил, но пуля угодила в землю, подняв струйку пыли. Миллер все еще одной рукой держался за подпорку, а другой сжимал оружие, не сознавая, что он уже мертв.

Бен Кауэн стоял, пошатываясь, потом колени его подогнулись и он упал лицом вниз, выпустив отделанную серебром и слоновой костью рукоятку револьвера.

Некоторое время на улице царила мертвая тишина, затем Биджа Кэтлоу, шаркая ногами, двинулся вперед, наклонился и стал обшаривать карманы Бена Кауэна в поисках ключей. Сначала он отпер наручники, потом кандалы на ногах, наконец взял револьвер с серебряной рукояткой и спрятал его в кобуру.

Подняв взгляд, Биджа посмотрел в дуло винчестера в руках Роситы Кальдерон. Оно было нацелено ему между глаз, и он знал, что она без колебаний выстрелит.

— Это лишнее, мэм, — заговорил Биджа. — Мы с вами подлатаем этого парня, а потом мы пересечем границу, где он сможет сдать нас властям.

Кэтлоу снял значок маршала с груди Кауэна.

— Пока я здесь, я назначаю себя помощником маршала и буду носить эту штуку, чтобы все было по закону.

Бен Кауэн долго смотрел в окно, прежде чем осознал, что делает это. Перед его глазами расстилался залитый солнцем пейзаж; ветерок мягко шевелил кружевную занавеску. Бен ощущал усталость и одновременно комфорт, каких никогда не испытывал ранее.

Впрочем, он никогда еще не спал в такой большой кровати и не смотрел в окно с кружевными занавесками.

Наблюдая за лошадьми, резвящимися на зеленом поле, Бен начал беспокоиться. Что он делает в подобном месте? Что с ним произошло?

Позади открылась дверь, и Бен, обернувшись, увидел пару испуганных черных глаз. Средних лет мексиканка выбежала, громко зовя кого-то.

Обернувшись во второй раз на звук шагов, Бен посмотрел в глаза Росите Кальдерон.

Он перевернулся на спину, заложил руки за голову и улыбнулся ей:

— Впервые я принимаю леди, лежа в постели.

Сквозь оливковую кожу девушки проступил слабый румянец.

— Присматривай за ним, Мария, — велела она служанке. — По-моему, сеньор поправляется быстрее, чем мы ожидали.

Бен сидел, доедая тарелку супа, когда вошел Биджа Кэтлоу со звездой на груди.

Кауэн с сомнением посмотрел на нее:

— Где ты это взял?

— У тебя, — весело отозвался Кэтлоу. Он сдвинул шляпу на затылок и засунул за пояс большие пальцы. — Я решил, что лучше мне самому перевезти арестованных через границу и передать их властям.

— Ты перевез их?

— Конечно.

— И кому же ты их передал?

— Ну… — Биджа наморщил лоб в притворной задумчивости. — Это беспокоило меня больше всего. Я не знал, кому их передавать, поэтому заснул, размышляя об этом, а когда проснулся, их и след простыл!

Бен молча доедал суп.

— Насколько я понимаю, — снова заговорил Биджа, — у тебя ничего против них нет — во всяком случае, в Штатах. Они сбежали неподалеку от ранчо Пита Китчена. Я решил, что являюсь единственным из арестованных, которого ты и вправду можешь обвинить, поэтому вернулся сюда.

Бен наконец разделался с супом.

— Биджа, я собираюсь побыть здесь какое-то время. Отдай мне значок, поезжай в Эль-Пасо и передай себя человеку, который временно исполняет обязанности маршала. Он займется твоим делом.

— Ладно. — Биджа отстегнул значок. — Все равно, нося эту штуку, рискуешь получить пулю.

Спустя две недели, когда Кауэн сидел на крыльце гасиенды Кальдерон, Росита вручила ему письмо:

«Эль-Пасо.

Дорогой Бен!

Я взялся за перо, чтобы сообщить, как мы рады слышать, что с тобой все в порядке. Здесь появился Абиджа Кэтлоу из списка разыскиваемых и сказал, что ты велел ему передать себя властям.

Он это сделал, передав нам также твой рапорт о Миллере и бумагу из кармана Миллера с указанием места, где находилось украденное им армейское жалованье. Большая часть его найдена.

Искренне твой

Уилл Т. Лэшоу, помощник маршала.

P. S. Кэтлоу сбежал из тюрьмы. С тех пор о нем ни слуху ни духу».

Первая открытка пришла год спустя из округа Малер в Орегоне. В ней было всего пять слов:

«Нашего первенца мы назвали Беном».

А по пастбищам Соноры скачет верхом мальчик, которого зовут Абиджа.

Когда говорит оружие

ЗАКОН РОЖДЕННЫХ В ПУСТЫНЕ

Шэд Мароун, ругаясь, выбрался из воды и скрылся в мескитовых зарослях. Впервые с тех пор, как за ним начали охотиться, он неожиданно для самого себя рассердился. Рассердился абсолютно и окончательно.

— Все к черту!

Он поднялся на ноги. Глаза его сверкали.

— Набегался, хватит! Если они перейдут Черную реку, то получат все, на что напрашиваются!

Он скрывался от преследователей три дня, используя все уловки коренного жителя пустыни, но они висели у него на хвосте, как пиявки. Вот что бывает, когда ухлопаешь брата шерифа. А то, что убийство произошло в порядке самозащиты, едва ли кого-то остановит. Особенно если учесть, что убийца — Шэд Мароун.

Хотя чего же еще ждать? Он остался последним из тех, кто проиграл в войне скотоводов. Все его друзья, кроме Мэдж, уже мертвы.

Лучшие люди Пуэрто-де-Луна оказались не самыми крутыми в этой стычке — и потерпели поражение. И Шэд, самый крутой, проиграл вместе с ними. Его револьверов оказалось недостаточно, чтобы победить.

Конечно, он признавал, что его товарищи тоже были не ангелы. Он сам время от времени клеймил телят и часто, когда кончались наличные, перегонял быков через границу. Но разве остальные не делали то же самое?

Труман и Дайке — были отличные ребята! Но Дайкса убили одним из первых. Труман же дрался как джентльмен, а в окрестностях Черной реки никакой джентльмен не сумеет выиграть схватку.

С тех самых пор у Шэда Мароуна было не много спокойных дней. После того как шерифом избрали Клайда Боумена, самого отъявленного подонка в этой войне, он понял, что его собираются прикончить. Боумен ненавидел его.

Дело упиралось в то, что Шэд отличный стрелок, и все прекрасно об этом знали. Но Боумен тоже ловко обращался с пушкой и в драке умел удерживать свои позиции. К тому же он оказался достаточно сообразителен, чтобы оставить Шэда в полном одиночестве. Так что вся его свора просто выжидала, наблюдала и строила планы.

Неприязнь подонков Мароун воспринимал как нечто само собой разумеющееся. Поселиться на этой суровой земле могли только жесткие люди, и уж если они начинали стрелять, кто-нибудь обязательно оказывался пострадавшим. Ну он-то пострадавшим не останется. И так уже слишком много жертв. Хватит!

Он собирался уехать из Пуэрто-де-Луна, но Мэдж все еще жила на прежнем месте, а бросать ее одну он не хотел, хотя понимал, что все это не может продолжаться бесконечно.

Потом в город приехал Джад Боумен. Узнав об этом, Шэд задумался. Джад пользовался дурной славой зачинщика драк, и поговаривали, что у него двенадцать засечек на револьвере. Шэд подозревал, что этот лихой вояка появился в Пуэрто-де-Луна совсем не случайно.

Джад не пробыл в городе и двух дней, как поползли слухи, что если Клайд и Лопес боятся вышвырнуть Мароуна из города, то уж он не побоится.

Очень может быть, что Джаду и в самом деле удалось бы это сделать, если бы не Типс. Типс Хоган очень давно держал бар в Пуэрто-де-Луна. Он был начальником каравана переселенцев у отца Шэда, о чем давным-давно забыли все, кроме Шэда и самого Типса.

Типс заметил револьвер на коленях Боумена и предупредил Мароуна. Он протирал стойку рядом с ним и вымолвил всего лишь одно слово, не двигая губами.

Немного погодя Шэд обернулся, держа стакан в левой руке. Он обратил внимание на неестественную позу Боумена, а потом разглядел, что край стола скрывает револьвер. Даже тогда, уже зная, что все подстроено так, чтобы убить его, он не хотел неприятностей. Он решил убраться, пока не поздно. И тут заметил Клайда у дверей и Хендерсона в другом конце комнаты.

Ему отрезали все пути. На этот раз они не хотели рисковать. Типс Хоган понял, что сейчас произойдет, и нырнул под стойку.

Мароун отнесся к происходившему спокойно. Он знал, что это случится, и не видел в том ничего необычного. Он подумал, что в этом его самое значительное преимущество. На его счету числилось гораздо больше драк, чем у любого из них. Он больше не искал неприятностей, но если ему удастся выкрутиться теперь, то только с помощью шестизарядного кольта. Заднюю дверь кто-то успел запереть, окно закрыто.

Джад внезапно поднял голову, увенчанную копной светлых жестких волос, а из-под его густых бровей сверкнули глаза.

— Ты вроде бы грозился прикончить меня, Мароун?

Так вот какой повод они нашли! Шэд никогда не угрожал Боумену; в сущности, они даже никогда не сталкивались, но это лучший способ свалить на него всю ответственность и оправдать «самооборону».

Украдкой взглянув на Боумена, он увидел, что лицо у того напряженное. Одно неверное слово — и начнется стрельба. Кончики пальцев правой руки Джада лежали на краю стола. Ему оставалось только опустить руку и выстрелить.

— А? — тупо произнес Шэд, как будто выведенный из задумчивости. Он сделал шаг к столу; лицо его выражало озадаченность. — Что вы сказали? Я не расслышал.

Они спланировали все очень тщательно. Начни Мароун возражать, Боумен тут же заявил бы, что его назвали лжецом; и произошло бы убийство. Все трое держались настороже и готовы были в любую минуту выхватить оружие.

— А? — так же тупо повторил Шэд.

Почва ускользала у них из-под ног. В конце концов, нельзя же взять и ни с того ни с сего застрелить человека! Нельзя застрелить человека, когда он в таком полусонном состоянии. Большинство сидевших в салуне считали себя противниками Мароуна, но они ни в коем случае не потерпели бы преднамеренного убийства.

Джад не решался действовать, и ничего не происходило. Шэд смотрел на них, хлопая глазами.

— Извините, — произнес он, — должно быть, я задремал. Не слышал, что вы сказали.

Боумен заерзал на стуле и облизнул губы.

— Говорят, ты грозился меня убить, — повторил он.

Домашняя заготовка прозвучала неубедительно, и он это понимал. То, что выкинул Шэд, поразило всех, а то, что случилось потом, оказалось еще более неожиданным.

Мароун протянул левую руку, и, прежде чем кто-то успел шевельнуться, стол отлетел от Боумена. Все увидели лежавший на его колене револьвер без кобуры.

И сразу стало ясно, что Джад Боумен, при всей своей репутации, побоялся стреляться на равных и собирался совершить убийство.

Боумен, захваченный врасплох, глупо моргал. Потом способность соображать вернулась к нему, и кровь бросилась ему в лицо.

— Ах ты!.. — зашипел он.

И тогда Шэд Мароун выстрелил. Он прострелил Джаду живот, и не успели другие двое что-либо предпринять, метнулся не к двери, а к закрытому окну, вышиб его плечом и вывалился наружу. Упав на руки, тут же вскочил и побежал со всех ног. Потом запрыгнул в седло и был таков.

В салуне были люди, которые могли бы рассказать, как все случилось, — по крайней мере двое, даже при том, что оба терпеть его не могли. Но Мароун знал, что с шерифом в лице Клайда Боумена он никогда не предстанет перед судом. Его убьют «при попытке уклониться от ареста».

В течение трех дней он спасался бегством, и все это время преследователи отставали от него не больше чем на час. Затем, у Раздвоенного Дерева, они настигли его. Ему удалось уйти, но его лошадь ранили. Чалый держался до последнего вздоха и старался для него как мог, а потом умер на берегу реки.

Мароун потратил некоторое время, чтобы надежно припрятать седло и уздечку, и пошел пешком. Он все-таки перебрался через реку, хотя они думали, что ему это не удастся, потому что он совершенно не умел плавать. Но он нашел прибитое к берегу бревно и, подняв повыше оружие, пустился в путь. Помогая себе ногами, он выбрался на противоположный берег значительно ниже по течению.

Больше всего его беспокоило то, что они так прочно висели у него на хвосте. Сам Боумен не смог бы идти по тому слабому следу, который он оставлял. И все же преследователи гнали его, как апачи.

Апачи!

Почему он сразу не подумал об этом? За ним наверняка идет Лопес, а не Боумен. Боумен — бульдог, а Лопес хитер как лиса и кровожаден как ласка.

Шэд поднялся на ноги и по-собачьи отряхнулся от воды. Это был большой, тощий, загорелый человек в изодранной рубашке, с перекинутым на грудь через плечо патронташем. На его бедре висел револьвер, а в руках он держал винтовку.

Он вылил воду из ботинок. Ладно, хватит с него игрушек. Если им так уж хочется поохотиться, он постарается, чтобы охота получилась на славу. Беспокоил его только Лопес. Остальных он легко стряхнул бы, но Лопес, этот мужественный и очень опасный человек, одним из первых пришел на земли апачей. Он убивал запросто и часто, совсем не зная жалости. Он был бесчестен и скор на расправу, но только подобные ему могли покорить эту дикую, глухую землю, полную опасностей, не ведавшую милосердия к слабому.

Ну что ж, сейчас они получат то, что заслужили. Даже Лопес. Он приберег им кое-что про запас.

Шэд решительно направился вверх от реки по крутой, едва заметной тропинке. Они думали, что схватят его здесь. А теперь будут думать, что схватят его у лавовых пластов.

Считалось, что эти безводные, лишенные растительности, пустынные лавовые пласты не могут дать убежище ничему живому. Только песок и огромные зубчатые скалы, очертания которых напоминали языки пламени, скалы, почти не проходимые для лошадей, простирались больше чем на семьдесят миль в длину и не меньше чем на тридцать — в ширину.

На краю лавы Шэд Мароун сел и снял ботинки — обувь на таком грунте не продержалась бы и пяти миль. Он связал их шнурками и подвесил на пояс. Затем достал мокасины, которые всегда носил с собой, и переобулся. Гибкие и легкие на ногах, они не будут так сильно тереться об острые как бритва камни и сохранятся в этой местности намного дольше, чем ботинки. Он поднялся и направился в глубь лавовых пластов.

Невыносимый жар, излучаемый обнаженной лавой, ударил ему в лицо. По щеке поползла струйка пота. Он знал пустыню, знал, как нужно вести себя на жаре, и не торопился. Спешка означала бы смерть. Далеко впереди маячила массивная башня скалы, вздымавшейся как шпиль церкви над крохотной деревушкой. Ровными шагами он направился в ту сторону, не делая ни малейших попыток замести следы, оторваться от преследователей. Он знал, куда идет.

Прошел час, потом другой. Время тянулось медленно. Скала-башня поравнялась с ним, затем осталась позади. Один раз он увидел след какого-то маленького существа, вероятно, рогатой жабы. Карабкаясь по крутому склону, оглянулся. Они по-прежнему шли за ним. Они не отступили.

Лопес… Это похоже на него. Он ни за что не отступит. Шэд улыбнулся, хотя глаза его не улыбались. Стало быть, они так жаждут прикончить его, что готовы ради этого преодолеть лавовые пласты. Они получат суровый урок. Вот только жаль, что им никогда не придется воспользоваться наукой.

Он по-прежнему упорно шел на север, стараясь использовать любую тень. Тени было мало, только под прикрытием скал. Но каждый раз он останавливался там и немного остывал. Пока что он не сделал ни одного глотка воды.

Когда миновал третий час, он смочил губы и прополоскал рот. Потом сделал два маленьких глотка и опять прополоскал рот, прежде чем проглотить воду.

Время от времени он останавливался и осматривался вокруг, чтобы сориентироваться. Мрачно усмехнувшись, подумал о Боумене. Шериф был крупным мужчиной. И Дэйвис тоже. Вот Лопес — худой и жилистый. Он выдержит. Его будет труд. но убить.

По его последним подсчетам, их осталось восемь. Четверо повернули назад у лавовых пластов. Он набрал немного очков.

В три часа пополудни он наконец остановился в низине, выйдя на прекрасный затененный участок, который через несколько часов обещал стать еще лучше. Там он разыскал небольшое углубление и долго разгребал землю руками, пока почва не сделалась влажной. Потом улегся на песок и заснул.

Он ни о чем не беспокоился. Много лет он просыпался в тот час, какой сам себе назначал, а все его чувства, готовые уловить любую опасность, были всегда настороже. Он опережал их по крайней мере на час. Ноги теперь доставляют им жестокие мучения. Трое все еще вели за собой в поводу лошадей. Ему же предстоит такое, что понадобится выложиться до конца. Он это знал. Значит, отдых очень кстати.

Шэд проспал целый час, затем поднялся. Он все рассчитал минута в минуту. Сквозь промежуток в скалах увидел, что они уже не более чем в трехстах ярдах от него. Лопес, как Шэд и предполагал, шел впереди. Как легко было бы сейчас уложить их всех! Но нет, больше он не станет убивать. Пусть их уничтожит собственное ненасытное желание убить его.

Когда они были от него всего в ста ярдах, он нагромоздил между собой и преследователями две беспорядочные кучи камней. Потом отошел чуть подальше и остановился.

Перед ним, почти у края большой котловины, начинался крутой глинистый склон. С того места, где он стоял, на горизонте уже различалась пурпурная дымка, затянувшая горы. До нее простиралось огромное белое пустое пространство, мерцающее от зноя.

Мароун сбежал по склону и резко остановился на дне котловины, оказавшись теперь на семьдесят футов ниже уровня моря. Он пошел вперед, при каждом шаге поднимая облака сухой, мелкой, как пудра, пыли. Она затвердевала у него в носу, оседала на ресницах и покрывала одежду беловатым солончаковым налетом. Вдали, за Провалом, едва различимое на фоне гребня, находилось Окно-в-скале. Он размеренным шагом направился в ту сторону. По прямой до него предстоит пройти десять миль.

— Пока что все именно так, как говорил тот навахо, — сказал себе Шэд. — А он говорил, что нужно успеть до наступления темноты, иначе…

Через милю он остановился, наклонил флягу ровно настолько, чтобы опустить палец в воду, и тщательно смочил губы, которые высохли и потрескались. Потом — всего одну капельку в рот.

Эти люди знают, что такое пустыня. Но ни один из них, кроме, быть может, Лопеса, понятия не имеет о Провале. Им понадобится вода. Им придется искать ее. Днем они могут идти по его следу, но потом, когда наступит темнота…

А потом, сказал навахо, подует ветер. Шэд посмотрел на мелкий сухой порошок под ногами и представил, какой здесь будет ад, если еще подует ветер. Тогда ни один человек не сможет здесь выжить.

Горячие волны танцевали в воздухе какой-то причудливый танец, и зной поднимался, швыряя ему в лицо горячую белую пыль, которая стояла над ним тягучим, удушающим облаком. Она вырывалась у него из-под ног маленькими клубами, словно белый дым. Пыль устилала все, ее было так много, что она покрывала обувь, а иногда доходила до колен. Он тащился по ней, как по глубокой грязи. Ноги вязли. Он продолжал идти, больше полагаясь на инстинкт, чем на ориентиры, упорно приближаясь к пурпурной линии гор, которые, казалось, смутно колышутся в свете послеполуденного солнца.

Жажда драла ему горло, а рот как будто заполнился чем-то густым и комковатым. Язык распух, губы потрескались и тоже распухли. Он не мог сглотнуть.

Ему не удавалось делать даже три мили в час. Темнота застанет его раньше, чем он доберется до другого края котловины. Но все-таки он будет уже близко. Достаточно близко. К счастью, в это время года небо долго остается светлым.

Вдруг он споткнулся, но сумел удержаться на ногах и не упасть. Остановившись, посмотрел назад. Да, они идут. Но там уже не одно облако пыли! Их несколько. Он смотрел воспаленными глазами, прищурившись от солнца. Они шли вразброд. Каждый, кто отбился от остальных, умрет. Ну что ж, они сами этого хотели.

Одежда его совершенно пропиталась пылью, и только револьвер он сохранял чистым. Теперь, останавливаясь каждые полчаса, чтобы смочить губы, тщательно вытирал его. Дважды протянул сквозь ствол завязанную узлом веревку.

Наконец у него иссякли последние капли воды. Флягу он не стал выбрасывать, а снова засунул за пояс. Она понадобится ему позже, когда он доберется до Гнезда. Ступни казались страшно тяжелыми, и ноги стали словно чужие. Опустив голову, он из последних сил тащился дальше. За час он преодолел две мили.

Бывают моменты, когда кажется, что человеческий организм больше не в состоянии выдержать. Бывают моменты, когда кажется, что истаяла последняя крупица силы. Шел четвертый день преследования. Четыре дня без горячей пищи; четыре дня верхом, пешком, бегом. А теперь это. Надо просто остановиться. Они подойдут к нему, и все закончится.

Ему в голову пришла мысль, как легко было бы выйти из игры. Он рассмотрел эту идею. Но собственно выход из игры рассматривать не стал. Теперь он не мог остановиться, точно так же, как пчела не могла перестать делать мед. Впереди — жизнь, а ему надо жить. Теперь это всего лишь вопрос выживания. Выживет тот, у кого стремление жить неистребимо.

Те, позади, умрут. Они должны умереть по трем причинам. Во-первых, он один знает, где здесь находится вода, а в нужное время он оторвется от них.

Во-вторых, он идет впереди, а после наступления темноты они не смогут идти по следу, и, даже если они переживут эту ночь, утром следа уже не будет.

В-третьих, в это время года по ночам всегда поднимается ветер, и их глаза, рты и уши будут забиты мягкой, белой тонкой пылью, а если они лягут на землю, то эта сеющаяся, кружащаяся пыль похоронит их.

И тогда они умрут, все до одного.

Это и должно с ними случиться. Боумен заслужил такой конец; Дэйвис и Гарднер тоже. А больше всех — Лопес. Все они были там; он видел их. Лопес — убийца. Его отец испано-ирландец, а мать из племени апачей.

Если бы не Лопес, он стряхнул бы их с хвоста уже очень давно. Шэд Мароун попытался засмеяться, но сумел издать только приглушенное хрюканье. Ну вот, они идут за Лопесом к своей смерти, все до одного. Без Лопеса они слабаки.

Он снова оглянулся. Теперь он уходил от них. Первое облако пыли стало дальше от него, а расстояние между остальными увеличивалось. Какой позор, что Лопесу придется умереть вот так. Этот крутой парень отличался смекалкой во всем и умел преследовать.

Шэд двинулся дальше. Откуда-то из глубины своего существа он вызвал к жизни новую вспышку силы. Время от времени поглядывал на солнце. Пока не стемнело, у них есть шанс. Что подумают в Пуэрто-де-Луна, когда восемь человек не вернутся назад?

Мароун снова посмотрел на солнце. Оно стояло низко, едва не касаясь пурпурных вершин. Теперь они казались ему близкими. Он опять удлинил шаги. Навахо рассказал ему, как его людей однажды преследовали апачи, и они завели весь их военный отряд в Провал. Там воинов застигла темнота, и, если верить индейцу, никого из них никогда больше не видели.

Шэд опять споткнулся, но теперь упал. Пыль поднялась вокруг него плотной стеной, забивая ноздри. Медленно, как пьяный драчун, он подобрал под себя колени, опираясь на винтовку, заставил себя встать на ноги и, подгоняемый каким-то слепым, животным желанием жить, двинулся дальше. Когда он упал снова, то почувствовал под руками камни.

Он карабкался по крутой, петляющей тропинке к Окну-в-скале. Внизу, в дальнем углу Окна, располагалось Гнездо. А в Гнезде — вода. Во всяком случае, так сказал ему навахо.

Поднявшись до середины тропинки, он оглянулся. Вдалеке виднелись облака пыли. Четыре облака. Одно побольше остальных. Вероятно, два человека шли вместе.

— Все еще идут, — мрачно пробормотал он, — и Лопес ведет их!

Лопес, черт бы забрал его душу!

Однако у этого маленького дьявола хватает мужества, надо отдать ему должное. Мароун вдруг обнаружил, что чуть ли не желает Лопесу удачи. Этот человек напоминал волка. Волка-убийцу. Но он мужествен. А эту страну, такую, какая она теперь есть, создали не одни только честные люди.

Может быть, без всех этих убийц, угонщиков скота и бандитов Запад не был бы покорен так быстро. Мароун вспомнил некоторых из них — бешеных, опасных, отчаянных людей, которые уходили в такие места, куда никто другой не осмеливался сунуться. Они убивали и грабили, чтобы выжить, но оставались там.

Для этого требовались железные люди вроде Лопеса, полукровки из Санта-Фе Трэйла. Лопес не раз пил воду из следа от копыт бизона. Впрочем, как и Шэд.

Мароун достал свой шестизарядник и стер с него пыль. И только потом направился вверх по тропе.

Он нашел Гнездо — впадину посреди скал, укрытую от ветра. Теперь гигантское Окно нависало прямо над ним. Спотыкаясь, Шэд побежал к Гнезду. Он отшвырнул винтовку и бросился на землю у источника, чтобы напиться. Потом уставился на песок, не веря своим глазам.

Пусто!

Там, где когда-то журчала вода, осталась только сухая, выжженная, потрескавшаяся земля.

Он не мог поверить в это. Такого не может быть! Не может!.. Мароун поднялся на ноги, дико озираясь воспаленными глазами. Лицо горело от жары, черные бакенбарды покрывала серая пыль.

Шэд попытался засмеяться. Лопес умирает там, а он умирает здесь! Суровые люди Запада, крутые мужчины! Он смеялся над собой. Теперь они умрут оба — один у источника, а другой внизу, в плотной, густой пыли!

Сквозь пылавшее у него в мозгу мучительное пламя пробился наконец прохладный лучик рассудка. Здесь была вода. Индеец не солгал. Об этом говорила потрескавшаяся земля. Но где же она? Шэд потряс головой.

Может, период засухи… Но нет, он еще не наступил. Во всяком случае, сейчас наверняка не более засушливо, чем в прежние годы.

Мароун окинул взглядом место, где когда-то поблескивало озерцо. Скалы, несколько горных кедров, а вот нагромождение валунов, скатившихся, видно, с небольшого склона. Он с трудом добрался до них и стал царапать, тянуть, выдергивать камни. И вдруг между ними пробилась струйка воды! Ухватившись за самый большой валун, в неистовой ярости рванул его с места. И тогда хлынула вода, так неожиданно, что он упал на колени.

Расплескивая воду, выбрался из впадины. Потом лег на живот и долго, жадно пил.

Наконец откатился прочь и лежал неподвижно, часто и тяжело дыша. Он смутно сознавал, что поднялся ветер. Потом снова подполз к воде и окунул в нее лицо, смывая грязь и глубоко въевшуюся пыль. Затем со своей неизменной осмотрительностью наполнил флягу свежей водой, бьющей ключом из источника.

Если бы только у него был кофе… Но все припасы он оставил в седельных сумках.

Ну что ж, с Мэдж теперь все будет в порядке. Он вернется к ней. После всего этого его уже не станут трогать. Он увезет ее отсюда. Они поедут к Голубым горам в Орегоне. Ему всегда нравились те места.

Ветер дул все сильнее, воздух наполнялся запахом пыли. Тот навахо не обманул. Внизу, в Провале, сейчас наверняка ад. А он находился выше и почти в миле от него.

Шэд пристально посмотрел в темноту, размышляя, далеко ли смог добраться Лопес. Остальные не в счет; все они слабаки, существовавшие лишь благодаря силе лучших людей. Если бы они не умерли здесь, все равно где-нибудь умерли бы, и Запад вполне сможет обойтись без них. Он поднялся на ноги.

Лопесу наверняка ужасно не хотелось умирать. На ранчо, которое он так старательно выстроил на клочке одной из самых диких и суровых земель, дела шли хорошо. Только мужественный человек мог поселиться там, где поселился он, да еще заставить эту землю приносить доход. Шэд Мароун потер щетину на подбородке. «За те тридцать коров, что я угнал для него в последний раз, он дал самую лучшую цену, какую я когда-либо получал! — в задумчивости вспоминал он. — Побольше бы таких людей!»

Что ж, после этой ночи будет одним меньше. Лопес потерял ориентировку. У человека, захваченного плотным водоворотом пыли, не остается никаких ориентиров; ничто не поможет ему выбраться, кроме слепого инстинкта. Навахо поступили умно, заманив апачей в такую ловушку. По странному стечению обстоятельств, мать Лопеса тоже была из племени апачей.

И все равно он отважный человек. Пробивал себе путь наверх с самого дна, пока не стал хозяином одного из лучших ранчо. Так размышлял Шэд Мароун, подбирая сухой кедровник. Он собрал немного хвои, чтобы разжечь огонь, и через несколько минут у него заполыхал костер.

Мароун еще раз напился. Неизвестно почему, его вдруг охватило беспокойство. Встав, он подошел к краю Гнезда. Как далеко зашел Лопес? А что, если…

— Черт возьми! — пробормотал он, сжав револьвер в руке.

И тут услышал, как громко стукнул камень. Шэд застыл на месте.

Лопес, казавшийся в сумерках серой тенью, отделился от утеса, держа наготове оружие. Целую минуту они не сводили друг с друга глаз. Мароун заговорил первым.

— Чертовски жарко, — произнес он.

Лопес спросил:

— Как ты узнал об этом источнике?

— Мне сказал один навахо, — ответил Шэд, следя за Лопесом, как кошка. — Ты не так уж плохо выглядишь, — добавил он. — У тебя полная фляга?

— Нет. Я вполне мог сдохнуть. Но моя мать из племени апачей. Их отряд однажды попался в этом Провале. Ни с одним апачем такое не случается дважды. Потом они нашли этот источник, и еще один там внизу. Я добрался до нижнего, и это доконало меня. Он пересох. Но потом из трещины в скале побежала вода.

— Вот как?

Мароун снова взглянул на него.

— У тебя есть кофе?

— Конечно.

— Отлично, — кивнул Шэд, пряча револьвер в кобуру. — А у меня есть костер.

Авторские заметки ДИКАЯ ЗОНА СИКАМОР

Хорошие ковбои никогда не сбегают; они просто уезжают.

Старая поговорка

После Второй мировой войны я жил в Лос-Анджелесе и время от времени собирал рюкзак и отправлялся в необитаемую местность, как правило в Аризону.

Одним из моих самых любимых мест была так называемая Дикая зона Сикамор в каньоне Сикамор. В те дни там проходила железнодорожная ветка, которая вела из Кларкдейла в Дрейк, и поездная бригада могла высадить вас в любой точке ветки и подобрать по пути обратно, когда бы вы ни появились. Поезд назывался «Верде-Микс».

Это была труднопроходимая, необитаемая и красивая земля. Там водились олени и горные львы, и даже встречались медведи. Там били красивые родники и журчали ручьи — и никого вокруг, кто мог бы вас потревожить. Обычно я три или четыре дня бродил по пустынным каньонам, взбирался на горы, блуждал по лесам и спал под звездным небом или в пещерах, которые в свое время укрывали индейцев и бандитов.

Ходило много историй о призраках, затерянных приисках, конокрадах и древних индейцах. Некоторые из них я слышал от Джима Робертса, который в то время был блюстителем порядка в Кларкдейле. В первый раз я столкнулся с ним, когда занимался оценкой имущества для взимания налогов на горном отводе неподалеку от Джерома. Роберте был одним из тех, кто остался в живых после войны в долине Тонто, и мы несколько раз говорили об этом, потому что я знал Тома Пикетта, который тоже в ней участвовал.

ПРОДОЛЖАЯ ПУТЬ

Всадники ехали группой.

— Зажги спичку, Реб!

В голосе Натана Эмбри звучало торжество.

— Наконец-то один есть; я слышал, как он упал.

Реб Фаррелл соскочил с лошади.

— Я вижу его! Он здесь!

Спичка чиркнула по его джинсам, и вспыхнул свет.

Все вытянули шеи. Лежавший на земле получил пулю в голову, но лицо его осталось безмятежным. Изборожденное морщинами лицо старика. Лицо человека, уставшего от борьбы за жизнь. Лицо отца Реба Фаррелла.

Онемев от ужаса, Реб смотрел на того, кого сейчас застрелил. На единственного человека в мире, который так его любил и всеми силами старался дать ему хоть какое-то образование, привить понятие о чести; он всю жизнь упорно боролся — и проиграл, и теперь лежал здесь, на земле, убитой собственным сыном.

— Боже мой! — тихо вскрикнул Дейв Барбот. — Только не Джим Фаррелл! Не может быть!

Натан Эмбри тоже был потрясен. Но вскоре его потрясение неожиданно сменилось яростью.

— Так вот оно что! Так вот почему ты не мог найти угонщиков, Реб! Может, это объяснит, откуда они всегда узнавали, когда и где будет нанесен удар? Может, это объяснит, почему они всегда опережали нас на один шаг?

Реб Фаррелл смотрел на тело, не веря своим глазам. Как отец оказался на этой тропе? Вопрос мучил его не меньше, чем сознание того, что он сам застрелил его. Он не слышал слов Натана Эмбри. И не слышал, как Дейв Барбот резко возразил ему:

— Ты сам не веришь в это, Натан! Реб сражался с ними яростнее, чем кто другой. Он вернул тебе два стада.

— Угу. — В голосе Натана Эмбри сквозила холодная уверенность. — Почему он нашел их, в то время как никому другому это не удавалось? А не потому ли, что знал, где искать? Когда начались все эти угоны? Сразу после того, как я сделал его старшим работником, ведь так?

Реб Фаррелл поднял голову.

Из-за облака показалась луна, осветив напряженные лица ковбоев.

— Что такое? Что ты сказал, Натан?

Натан Эмбри был всего лишь человеком, но человеком жестоким и безжалостным.

— Ты уволен, Реб! Уволен! — прорычал он. — Забирай свое барахло и проваливай. У меня нет никаких доказательств против тебя, но, если ты в течение двадцати четырех часов не уберешься отсюда, мы поймаем тебя и повесим.

От изумления Реб целую минуту не мог произнести ни слова, но когда всадники начали поворачивать лошадей, чтобы двинуться прочь, он обрел дар речи.

— Ты обвиняешь меня в угонах, Натан? — Его глаза полыхали огнем. — Я не потерплю этого ни от кого. Не смей называть меня угонщиком, если не хочешь отведать свинца.

Эмбри повернулся к нему.

— Конечно, — презрительно бросил он, — ты непременно попытаешься сделать что-нибудь в этом роде. Втянешь меня в перестрелку, чтобы убить. Всем известно, что ты задира, Реб, но теперь, когда ты пристрелил собственного отца из-за слишком вольного обращения с оружием, должно же в твоей башке хоть немного проясниться.

Реб смотрел на него, не веря своим ушам. Когда они услышали стук копыт, Эмбри сам закричал ему, чтобы он стрелял. И он выстрелил по силуэту сидевшего в седле человека.

— Либо ты думал, что твой отец в безопасности, далеко отсюда, либо рассчитывал, что промахнешься в темноте и никто тебя не раскусит. Что ж, твоя песенка спета. У тебя есть только двадцать четыре часа!

В Ребе Фаррелле закипала злоба.

— Ты хочешь сказать, что у меня даже нет шанса разобраться в этом? Ты приговариваешь меня и моего отца без суда?

— Суда? — Натан Эмбри был вне себя от гнева. — Мы ловим угонщиков, которые уводят стадо. Ты стреляешь, один из них падает, и им оказывается твой отец. Какие еще нужны доказательства? По справедливости тебя надо повесить, и я не сделаю этого только ради моей дочери! Но убирайся, и чтобы я больше никогда не видел твоего лица в этих местах!

Круто развернув лошадь, он увел отряд. Только Дейв Барбот немного задержался.

— Мне жаль, Реб, — тихо сказал он. — Мне в самом деле очень жаль.

Реб Фаррелл остался стоять один в темноте возле тела отца, прислушиваясь к удаляющемуся стуку копыт.

Двигаясь словно во сне, он поймал своюлошадь и затем лошадь отца, взвалил тело поперек седла и медленно направился к дому, опустив голову и ни о чем не думая. Его мир рухнул. Он потерял отца, работу на ранчо, которую любил, оборвались его отношения с Лаурой — словом, все пропало.

Спешившись у старой хижины, где прошло его детство, Реб вошел и зажег лампу. Не дожидаясь рассвета, отыскал несколько досок, сколотил грубый гроб и постелил в него старое пончо. Отупевший от горя, отправился на зеленую лужайку под деревьями и там, рядом с могилой матери, которая умерла, когда он был еще ребенком, похоронил отца.

Хотя Реб ничего не ел с самого утра, он даже не вспоминал о пище. Он медленно обвел взглядом тихую убогую хижину, свой родной дом. Что взять с собой? Умереть может каждый человек, а те, что остались, должны жить дальше, и ему нужно думать о еде, ночлеге, снаряжении, оружии.

Оружие… Славный старый «шарпс» отца, новый винчестер 44-го калибра, который отец…

Винчестер исчез!

Реб почувствовал, как его затрясло от волнения. «Шарпс» лежал на своем месте, на полке, но новый винчестер исчез! И у седла отцовской лошади не оказалось чехла от него. Реб знал отца и не сомневался, что тот никогда не выехал бы ночью, не взяв с собой ружье, то есть «шарпс». Подаренный Ребом винчестер он хранил на полке и по-прежнему пользовался своим привычным старым ружьем, с которым, бывало, охотился на бизонов.

Почувствовав что-то неладное, Реб застыл посреди хижины. Вдруг он вспомнил о тщательно припрятанных отцом деньгах. Всего лишь несколько сотен долларов; маленькая страховка на случай болезни или еще какой неприятности. Реб бросился на колени и вытащил одну из досок пола. Деньги исчезли!

Медленно поднявшись на ноги, обыскал карманы старой одежды. Ничего. И тут вдруг вспомнил, что на поясе отца висел револьвер. Это уже само по себе казалось странным. Джим Фаррелл перестал носить револьвер много лет назад. Недоумение вызывали три обстоятельства — отсутствие винчестера, отсутствие денег и наличие револьвера на поясе у отца. Так что же все это значит?

Оглядывая хижину, Реб заметил на плите кофейник. Он подошел к нему и поднял крышку. На дне осталась гуща. Либо кто-то чужой варил этот кофе и оставил кофейник, либо Джима Фаррелла отвлекли, когда он готовил кофе, потому что за годы жизни с аккуратной женой у Джима выработалась привычка никогда не оставлять кофейник на плите, а посуду невымытой.

Пока Реб Фаррелл упаковывал оставшуюся провизию, в нем росла уверенность, что либо отца что-то встревожило и он покинул хижину, либо его забрали отсюда силой.

Но зачем револьвер на поясе? Правое запястье Джима уже много лет назад утратило твердость и не годилось для того, чтобы размахивать тяжелым кольтом. А может быть… Может быть, он не сам надел на себя этот пояс? Может быть, это сделал кто-то другой? Но зачем? И кто?

Уже рассвело, когда Реб наконец покинул хижину. Он взял с собой двух вьючных лошадей и четырех верховых, не считая той, на которой ехал сам. Оставался еще принадлежавший ему скот с ранчо «Рокинг-Ф», но с этим придется подождать.

Он направился к холмам над Индейским ручьем. И теперь уже знал наверняка, что никуда отсюда не уедет, пока не выяснит, что же случилось в его доме. Его отец не занимался бесчестными делами. В прошлом он нередко проворачивал выгодное дельце так, что комар носа не подточит. Но Джим Фаррелл ни разу не присвоил того, что ему не принадлежало.

Реб ехал по сужающемуся каньону, обдумывая происшедшее. Добродушный, рассудительный отец никогда ни с кем не ссорился и не имел врагов. Значит, если их хижину ограбили, то туда забрели случайные воры. Или… неожиданно его осенило. Это его, Реба, враги!

Но кто его враги? Если не считать нескольких потасовок во время танцев, ни одна из которых не закончилась серьезной враждой… кому он перешел дорогу?

Угонщикам! Реб нашел и вернул два стада похищенного скота и несколько раз преследовал скотокрадов за много миль. В сущности, у них были все основания бояться его. Может, они решили таким образом расправиться с ним?

Обогнув Южный пик, Реб Фаррелл въехал в узкий каньон, добрался до его дальней части и спешился около старого корраля, который построил сам много лет назад, завел туда лошадей, потом переложил седло с коня, на котором ехал, на длинноногого серого в яблоках скакуна, быстрого и сильного, в выносливости и смелости которого он убедился еще раньше. Корраль располагался на лугу, покрытом густой зеленой травой, а через один из его углов протекал небольшой ручеек.

Хижины там не было, но круто нависавший утес служил достаточным укрытием, а растущие напротив пихты надежно загораживали огонь его костра ночью и рассеивали дым днем. Реб и не думал покидать эти места.

Он вскочил на серого и отправился в город. Прежде всего ему нужно повидать Лауру Эмбри.

Когда он въехал в Пало-Секо, город отдыхал. Свет горел только в двух салунах и нескольких домах. Одним из них оказался городской особняк Натана Эмбри. Хорошо помня о твердолобости своего бывшего хозяина, Реб спешился в тополиной рощице ярдах в пятидесяти от дома и прошел вдоль изгороди, окружавшей сад Эмбри. Потом проскользнул во двор и заглянул в окно.

Лаура в одиночестве сидела у пианино. Он быстро взбежал на крыльцо и тихонько постучал в дверь. Когда он постучал второй раз, музыка стихла. Послышался звук шагов, и дверь открылась.

— Реб!

Лаура зажала рот рукой; глаза ее широко раскрылись.

— Если отец обнаружит тебя здесь, убьет!

— Может быть. Но я рад тебя видеть. — Он пристально вглядывался в ее лицо. — На чьей ты стороне, Лаура? Ты веришь, что я угонщик?

— Нет. — Почти незаметное колебание. — Нет, не верю. Но твой отец…

— Значит, ты веришь, что он был угонщиком? Этот славный старик? За всю свою жизнь не взявший ни одного гроша, не заработанного честным трудом?

— Но, Реб, ты… ты выстрелил, и он… ты убил его! Он ехал с ними! — воскликнула она.

— Нет, — спокойно возразил он. — Пусть никто не поверит мне, но теперь я уверен, что его убили еще до того, как он оказался поблизости от этого стада!

Лаура слегка отодвинулась.

— Извини, Реб, но тебе лучше уйти.

— Лаура! — запротестовал Реб. — Выслушай меня!

Она сделала движение, чтобы закрыть дверь, но он придержал ее рукой.

— Уверяю тебя, это правда! Когда все уехали, я вернулся домой и обнаружил, что новый винчестер отца исчез. Кто-то украл его! Отец не брал его с собой. Он никогда им не пользовался, потому что предпочитал свой старый «шарпс». И кто-то нацепил на него револьвер. Отец уже много лет не носил револьвера. У него было слишком слабое запястье!

— Мне жаль, Реб. — Лицо Лауры стало холодным. — Но ничего не выйдет. Трудно поверить, конечно, что ты сам угонял скот, но не вижу, чему еще я могу верить. И если ты сейчас не дашь мне закрыть дверь, я…

— Лаура? — прозвучал голос Натана Эмбри. — Кто там? С кем ты разговариваешь?

Реб убрал руку.

— Хорошо, — тихо сказал он. — Но даже если это последнее, что я могу сделать, я…

Дверь закрылась у него перед носом. Он стоял, тупо уставившись на нее. Рушился весь мир вокруг.

Даже Лаура! Потрясенный, он повернулся и пошел к серому.

Положив руку на луку седла, Реб Фаррелл мрачно размышлял. Ну ладно, надо с чего-то начинать. Он знал, что его отец не был угонщиком. Он знал, что отец оказался возле стада не по своей воле. Следовательно, есть шанс доказать, что он прав.

Еще один человек, а может быть, даже несколько, тоже знают правду. Угонщиком-то известно, что его подставили.

Но кто эти угонщики? Наиболее вероятный кандидат — Лон Мелхор, который живет около столовой горы Тэнк. Мелхора давно в этом подозревали, но он всегда оказывался слишком ловок, чтобы попасться. Так или иначе, но поверить, что Лон мог убить его отца, Реб не мог. Они стояли по разные стороны баррикад, но всегда оставались друзьями. И все же с этого можно начать.

Не жалея ни себя, ни лошадь, он за полночь добрался до жилища Лона. Стояла мертвая тишина. Соскочив с седла, Реб быстро направился вдоль склона холма к хижине. Почему-то ему здесь совсем не понравилось. Поколебавшись, он попытался свести свои ощущения к чему-то конкретному и определенному.

Обогнув угол дома, Реб обнаружил; что дверь, как ни странно, распахнута, хотя ночь стояла прохладная. Прислушавшись и не различив никаких звуков, кроме хриплого дыхания, Реб негромко позвал:

— Лон!

В ответ ни звука. Он шагнул в дверной проем, прикрыл за собой дверь и снова прислушался. Потом еще раз произнес имя угонщика, но опять никто не отозвался. Наконец он решился и зажег спичку.

Лон Мелхор лежал на полу без сознания, и вся его рубашка была в пятнах крови!

Реб опустился на колени, торопливо осмотрел старика и начал быстро действовать. Он развел огонь и поставил на плиту воду. Затем подсунул под голову раненого подушку и уложил его поудобнее, перетащив на одеяло, которое расстелил на полу. Когда вода нагрелась, промыл рану — опасную огнестрельную рану в левом боку и, только перевязав ее, осмотрелся вокруг.

Револьвер Лона валялся рядом. Подобрав его, Реб увидел, что из него стреляли три раза. Ружья он нигде не нашел; вероятно, оно осталось на лошади. Фаррелл осторожно вышел наружу и, оглядевшись, заметил лошадь. Седло пропиталось кровью с той стороны, где у старика кровоточила рана. Реб расседлал коня и отвел его в корраль. Проверил, есть ли вода в корыте, вилами подбросил немного сена в кормушку и вернулся в хижину.

Лон открыл глаза.

— Реб! — выдохнул он. — Ты видел их? Угонщиков?

— Кто они, Лон? Это они тебя подстрелили?

— Да.

Он не сводил глаз с молодого человека. Лицо его выражало страдание.

— Это и моя вина тоже. Я знал, что Джо Банта головорез…

— Джо… Кто?! — Реб Фаррелл склонился над стариком. — Ты сказал, Джо Банта?

— Да. Он заявился сюда в поисках убежища, может быть недели три назад. Я наверняка знал, что это мерзкий тип, но позволил ему остаться. Честно говоря, я просто не мог выставить его. Потом он уехал, но вернулся опять с компанией крутых парней. Они отправились за стадом, а я уперся. И этот Джо, он повернулся прямо ко мне и выстрелил, а потом оставил меня валяться и уехал. — Старик задохнулся от слабости и несколько минут отдыхал, потом слабым голосом продолжил рассказ: — Я забрался в седло, сам не знаю как. Собрался к вам, но не доехал. Меня нашел твой старик. Он снова посадил меня в седло, но когда я сообщил ему, что случилось, он вскочил на лошадь и сам пустился вслед за угонщиками.

— Они убили его, Лон.

Реб вкратце объяснил, что произошло. Старик пришел в ярость.

— Натан Эмбри упрямый идиот! — фыркнул он. Потом схватил Реба за руку. — Возьми с собой людей, сынок. Я знаю, куда он отправится. Возле Бурро-Спрингс есть старое убежище. Чтобы туда попасть, нужно пройти по Темному каньону. Прямо вверх через все эти валуны. Он держит там скот. Оттуда его можно легко переправлять через границу. Продать это стадо в какой-нибудь лагерь горнодобытчиков — раз плюнуть.

Реб колебался, но старик жестом велел ему уходить.

— Не думай обо мне. Я выкарабкаюсь.

Реб резко повернулся и направился к двери. У него не осталось времени ехать за помощью, к тому же его в самом деле могли пристрелить, если он вздумает вернуться в город.

На востоке только-только занимался рассвет, когда он обнаружил вход в Темный каньон и спустился с края столовой горы в глубокие, тенистые, зеленые тайники этого оазиса в пустыне. Уже давно подозревали, что этот каньон служит местом встреч угонщиков, и в прошлом году его несколько раз прочесывали, но искавших всегда останавливала непроходимая на вид гряда огромных валунов. Некоторые из них находились так близко друг к другу, что, казалось, перебраться через них нет никакой возможности. К тому же это было весьма опасное место. Если на дне каньона человека заставал проливной дождь, у него почти не оставалось шансов спастись от ревущего потока, несущегося по узкому руслу.

Теперь Реб знал, что проход через эти валуны существует. Он продвигался вперед с величайшей осторожностью, часто останавливаясь, чтобы обследовать каньон. Вскоре перед ним оказались те самые громадные камни, которые до сих пор считались непреодолимой преградой на пути по этому древнему руслу реки. Он искал проход между ними, но, сколько ни старался, не мог обнаружить ничего, что позволило бы пройти лошади или корове. И все же, помня слова Лона Мелхора, не отступал, пока наконец еле видная отметина на стене каньона не открыла ему секрет. Эту отметину вполне могло оставить стремя, задевшее о стену. Подъехав поближе и пригнув голову, чтобы заглянуть за выступ, Реб неожиданно увидел проход, как раз такой ширины, чтобы по нему прошла лошадь. Проехав немного вперед, он остановился в глубокой тени.

Казалось, весь каньон впереди сплошь загроможден валунами. Тщательно исследовав скалы и стены, он двинулся дальше, затем стал подниматься по узкой тропинке. Эту еле видную тропу, вероятно, проложили дикие лошади или заблудившийся скот. Она привела его к разрушенным скалам рухнувшей стены каньона, а затем — на столовую гору с вершиной, покрытой пышной растительностью. Пересекая ее, он остановился под деревьями и посмотрел вниз. Каньон под ним расступился, преобразившись в длинную зеленую, хорошо орошаемую долину акров в пятьсот. К одной из его стен прилепились две хижины и длинный дом. Еще там находились конюшня и коррали, а по всему каньону разбрелось стадо в несколько сотен голов.

Пока он наблюдал, из длинного здания вышли два человека и неторопливо направились к корралям. Они шли так, как ходят люди, насладившиеся хорошей едой, которым не нужно спешить на работу. Одним из них был Джо Банта.

Никто не знал, что Банта промышляет в этих местах, и Натан Эмбри первым поднял бы такую мысль на смех. Тем не менее он торчал здесь, и Реб отчетливо его видел. Этого плотного коренастого парня маленького роста, в потрепанной серой шляпе Реб даже издалека угадал без особого труда. Когда мужчины повернулись, стало ясно, что второй — Айк Гудрич, мелкий грабитель, который время от времени нанимался ковбоем и однажды работал у Эмбри.

Через два часа ожидания и наблюдения, пока его лошадь с довольным видом щипала траву, Реб Фаррелл определил, что внизу находилось не меньше четырех человек. Кроме Банты и Айка, там жили повар — Реб заметил его, когда тот подошел к двери, чтобы выплеснуть воду, — и еще тощий рыжий парень, который слегка прихрамывал и очень оберегал свою ногу, как будто на ней была совсем свежая рана. Этот человек прошел в корраль и оседлал четырех лошадей.

На помощь рассчитывать не приходилось. Чтобы съездить за ней, потребовалось бы несколько часов. Даже если ему удастся убедить кого-нибудь в правдивости своего рассказа, к тому времени, когда они вернутся сюда, скот уже исчезнет, потому что из каньона наверняка есть и другой выход — вероятно, тот самый путь через границу.

Ведя лошадь в поводу, Реб медленно спустился в глубокую лощину, которая вела к долине, по тропе, проходившей с обратной стороны горы. Оставив серого в зарослях, он пошел с винтовкой в руках вниз по каньону. Из его устья он осмотрел долину. Ближайший корраль располагался не более чем в двадцати ярдах, задняя стена ближайшей хижины — примерно на том же расстоянии. Конюшня и остальные постройки образовывали открытый угол с корралем, около которого он стоял. Реб находился к югу от убежища, конюшня выходила на запад, а постройки смотрели на север. Рыжий возился около конюшни, затягивая подпругу седла. Реб медленно вышел из устья каньона и неторопливо направился вдоль ограды корраля, пока не оказался рядом с ним. Больше никого не было видно.

— Отлично, Рыжий! — Он говорил тихо, но достаточно твердо. — Отстегни револьверы и повернись! Одно лишнее движение — и ты труп!

Рыжий медленно повернулся, разведя руки широко в стороны. Его лицо застыло в изумлении.

— Откуда ты взялся? — спросил он.

— Отстегни пояс! Живо!

Руки Рыжего потянулись к пряжке, затем он резко повернулся и выхватил револьвер. Прогремел винчестер Реба. Парень упал; револьвер выскользнул из его пальцев и отлетел по земле на фут от вытянутой руки.

В доме с грохотом упал стул, и Гудрич подскочил к двери. Реб уже ждал его и выстрелил. Пуля обожгла Айку шею. Гудрич дернулся от боли и выпал в дверной проем.

Рядом с Ребом ударила пуля, прилетевшая из дома; он пригнулся и побежал. Гудрич выхватил револьвер и перевернулся на живот. Реб рискнул выстрелить навскидку и заметил, как пуля залепила Айку лицо грязью. Пока бандит ругался и тер глаза, Реб бросил винтовку, выхватил револьвер и кинулся к двери. Он пошел на риск, надеясь, что Джо Банта ничего подобного не ожидает. Когда Реб показался в дверях, Банта внезапно обернулся. Они оба выстрелили, и оба промахнулись. Теперь им пришлось скакать, прыгать, вертеться в тесной комнате, ни на секунду не останавливаясь. Реб ухватился за край стола, чтобы двинуть его под ноги противнику, и выстрелил снова. Банта дернулся, и ответная пуля впилась в потолок. Тогда Реб прыгнул на него и ударил стволом револьвера. Банта упал на четвереньки, но тут же попробовал встать и опять получил удар по голове.

Резко повернувшись, Реб отскочил и оказался у двери. Гудрич ползком подбирался к брошенной винтовке. Пуля вспорола землю у него перед носом. Он остановился и в бешенстве посмотрел на дверь.

— Ты заплатишь за все! Я этого не забуду, даже если проживу тысячу лет!

Скрипнула доска, и Реб поднял голову. Повар смотрел на него поверх двуствольного дробовика.

— Брось оружие! — приказал он. Его глаза довольно блестели. — Брось, или я раскрою твою башку пополам!

Револьвер Реба Фаррелла был наведен на повара, и он не колебался ни секунды.

— Стреляй, — сказал он, — и я убью тебя. Ты прихлопнешь меня, но я возьму тебя с собой. Давай стреляй, потому что на таком расстоянии я не промажу!

Повар уставился на него, судорожно сглотнул, и его глаза забегали. Такой расклад его не устраивал. Он и представить себе не мог, что Реб не отступит перед дробовиком, однако отчетливо понимал, что, пока он будет стрелять в Реба, пуля из револьвера убьет его. А он не собирался вот так, ни с того ни с сего, умирать.

— Стреляй, — произнес Реб, — или брось ружье!

— Ну давай же! — завопил Айк. — Стреляй, ты, грязный идиот!

Повар скосил глаза.

— Ну да, — ухмыльнулся он, — тебя очень беспокоит, что со мной случится.

Он снова посмотрел на Реба. Рука с револьвером не дрогнула.

— Я никогда не был хорошим игроком. Признаю, что ты выиграл. Я лучше буду сидеть в тюрьме живой, чем валяться здесь мертвый. — Он наклонился, осторожно положил дробовик на землю и сделал шаг назад. — Надеюсь, ты вспомнишь об этом, когда меня будут судить.

Реб быстро подобрал оружие, связал Айку и повару руки и перевязал раны Банты. Рыжий покончил счеты с жизнью. Пуля 44-го калибра из винчестера Реба пробила ему грудь под углом справа налево и прошла прямо через сердце.

В полдень следующего дня Реб Фаррелл ехал верхом по улице Пало-Секо. Всюду хлопали двери, и люди выходили посмотреть на процессию: Джо Банта, повар и Айк Гудрич, за которыми шла лошадь с телом Рыжего, а позади всех, держа винтовку поперек седла, — Реб Фаррелл.

Натан Эмбри вышел из салуна и остановился. Лаура стояла в дверях почтовой конторы. Лицо ее вдруг побелело.

— Эмбри, — прогремел на улице голос Реба, — вот твои угонщики. Своих коров ты найдешь в Темном каньоне. Все они откормленные и резвые. Это Джо Банта, на случай, если ты его не знаешь. Мой отец пытался остановить их, и они его убили. Потом они рассудили, что я скорее способен раскусить их, чем такой олух, как ты, поэтому взяли тело моего отца с собой, а когда я выстрелил, бросили его и сбежали. Они на то и рассчитывали, что я подумаю, будто убил собственного отца, а ты заподозришь, что угонщик — я. Правильно, Банта?

Угонщик пожал плечами:

— Ты взял меня. Зачем мне лгать? Конечно, все так, как я тебе и сказал. Эмбри нас не волновал. Я поспрашивал тут вокруг. Все соглашались, что без тебя он не смог бы поймать и лягушку в бочке для дождевой воды!

Лицо Эмбри побагровело.

— Кажется, я должен принести тебе извинения, — холодно заявил он, — но ты не можешь не признать, что я имел причины…

Реб Фаррелл посмотрел на него.

— Причины сомневаться в человеке, который много лет усердно работал на тебя? Причины сомневаться в старике, который никогда никому не причинил вреда? Эмбри, я уезжаю из этих мест, но надеюсь, что это станет для тебя уроком. В следующий раз не слишком торопись осуждать.

Реб двинулся дальше, затем остановился. На дощатом настиле стоял Дейв Барбот.

— Дейв, ты единственный сказал мне доброе слово. Я так понимаю, ты не прочь купить моих коров? Видишь ли, у нас с отцом около четырехсот голов.

— Наверное, чуть больше, — произнес Дейв. — Ты намерен их продать?

— Для тебя они оцениваются в тысячу долларов, но обещай мне, что будешь ухаживать за могилой моего отца, пока жив.

— Одну тысячу? — Барбот не мог в это поверить. — Они же стоят вдвое больше!

— Ты слышал мою цену. Так что же?

— Конечно, — кивнул Дейв. — Я не дурак, чтобы упускать такой случай.

— Значит, порядок. Приготовь деньги, а я пока отвезу их в тюрьму.

Лаура стояла перед почтовой конторой с побелевшим лицом, прикусив губу. Реб вдруг почувствовал к ней жалость. И все же он понимал, что она никогда не любила его. Он взглянул на нее и сдержанно коснулся шляпы.

— Реб!

Она протянула руку, как будто хотела удержать его. Он остановился.

— Я уезжаю, Лаура. Не виню ни тебя, ни кого-то другого. Думаю, что ты никогда не знала меня по-настоящему хорошо, иначе бы не сомневалась. К западу отсюда есть много земель, которых я еще не видал. Туда я и отправлюсь.

Когда Реб подъехал к башку, Барбот ждал его. Реб рассказал ему о лошадях, оставшихся в коррале у покинутой хижины.

— Забери их, Дейв. Они твои.

— Конечно, я как раз хотел об этом поговорить. Ты запросил с меня ничтожную цену и не дал мне ни времени, ни повода спорить. Ну хорошо, я сделаю то же самое для тебя. Внизу, в коррале платной конюшни, стоит известная тебе лошадь. Гнедой жеребец. Он всегда тебе нравился. Теперь он твой.

Когда он проезжал по улице, в одном из домов с шумом распахнулась дверь, на крыльцо вышел пожилой человек, он остановился, прислонившись к столбу навеса. Это оказался Лон Мелхор.

— Со мной все в порядке. Сейчас я не слишком-то силен, сынок, но собираюсь стать посильнее. Первые несколько дней мне придется ехать чуточку помедленнее, потому что я потерял много крови, но если ты возьмешь меня с собой, сынок, я поеду. — Он махнул рукой в сторону города. — Здешний народ не любит меня. Я хочу повидать новые края.

От слов старого угонщика у Реба Фаррелла потеплело на сердце.

— Садись в седло, Лон. Мы отправимся на запад, к Голубой реке, в сторону Аризоны.

Морщась от боли, старик вскарабкался на лошадь и оглянулся. Лицо его было бледным и напряженным, но губы улыбались, в глазах даже сверкали веселые искорки.

— Вперед, сынок! Даешь Голубую реку!

Солнце стояло высоко, и далекие горы на западе тянулись пурпурной полосой. В воздухе пахло свежестью, и где-то в глубине его памяти возник запах сосен, который он вскоре почувствует снова.

Гнедой шел большими шагами, подергивая удила.

Авторские заметки АЛМАЗНЫЙ КАНЬОН

Часто, когда у меня возникало непреодолимое желание пуститься в странствия, я брал рюкзак, отправлялся к Персиковым источникам и бродил по боковым каньонам, которые выходят в Большой каньон. Много лет назад, когда людям хотелось посмотреть на Большой каньон — еще до того, как стали доступными другие места, — самый лучший вид открывался из старого отеля «Алмазный ручей», находившегося в Алмазном каньоне. К тому времени, как я попал в те края, отель уже давно канул в Лету, и там не осталось ничего, кроме самого места да многочисленных тропинок. Одни вели вниз, к реке; другие — в Алмазный каньон, а третьи — в каньон Меривитика.

Я никогда не умел хорошо готовить в походных условиях и обычно таскал с собой орехи, изюм и несколько небольших консервных банок, которые можно легко открыть. Еще я брал с собой маленький кофейник и кофе. Несколько раз я ел вместе с индейцами, которые знали моих друзей из Кингмана, Окленда и Вильямса. Я никогда не любил обременять себя приготовлением пищи.

Это было спокойное, располагающее к лени время. Я никогда не имел установленного графика, которому бы неукоснительно следовал; никто не ждал меня и не предвидел моего появления. Когда я уставал спать на земле, то направлялся к шоссе и часто путешествовал в пикапах индейцев. Потом садился на автобус или поезд обратно до Лос-Анджелеса и прятался в своей берлоге на еще один срок писательства.

Несколько раз я ночевал в развалинах индейских поселений, старых наскальных жилищах, давным-давно покинутых племенем анасази и их соседями. Вокруг, конечно, водились призраки. Однажды по тропе, проходившей мимо развалин, где я разбил лагерь, спустился медведь. Он не мог меня видеть, но учуял запах и стал обнюхивать все вокруг. Потом немного потоптался в нерешительности и отправился по своим делам. Это было правильное решение для нас обоих.

ГРОБОВЩИКИ ЧЕРНОЙ СКАЛЫ

МОШЕННИЧЕСТВО НА ПЯТЬ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ

Джим Гэтлин, высокий, тощий, с плечами, чересчур широкими даже для его роста, и обветренным смуглым лицом, напоминавшим по цвету кожу его седла, прошел огонь и воду, навидался всякого, не однажды побывал под дулом шестизарядного кольта, да и сам стрелял не раз. В тот момент он мастерски уничтожал остатки толстого бифштекса и подбирал отдельные горошины, избежавшие первоначальной атаки. Он находился за тысячу миль от дома и не знал в городке Такер ровным счетом никого.

Дверь открылась. Он поднял глаза и увидел невысокого упитанного человечка. Ошарашенно глянув на Джима, тот сразу же исчез. Гэтлин удивленно пожал плечами и наполнил свою чашку из кофейника, стоявшего на ресторанном столике.

Он озадаченно прислушивался к удалявшемуся цокоту лошадиных копыт, затем свернул самокрутку и со вздохом удовлетворения откинулся на стуле. Более чем в двухстах пятидесяти милях к северу осталось стадо, которое он пригнал из Техаса. Полученные за него деньги находились в поясе и карманах брюк. Больше делать было нечего, кроме как вернуться в Техас, положить выручку в банк и купить новое стадо.

Дверь открылась снова, и в ресторан вошла высокая девушка. Она повернула направо, к двери, ведущей в гостиницу. Потом вдруг резко остановилась, как будто только что заметила его, и ее глаза широко раскрылись в смятении. Она быстро пересекла комнату и подошла к нему.

— Ты сошел с ума? — прошептала она. — Так запросто сидишь здесь, когда весь город кишит людьми Винга Кэри! Они знают, что ты должен приехать, и уже несколько дней поджидают тебя!

Гэтлин посмотрел на нее и улыбнулся:

— Мэм, вы конечно же приняли меня за кого-то другого. Но если такая очаровательная девушка беспокоится о нем, он наверняка везучий парень. У меня нет здесь знакомых. Я впервые увидел этот город час назад!

Она в замешательстве отступила. В тот же момент дверь с грохотом распахнулась. В комнату вошел человек, такой же высокий, как Джим, но еще костлявее, а его темные глаза горели гневом.

— Отойди от него, Лайза! Я убью его… Прямо сейчас!

Рука человека метнулась к револьверу. Гэтлин боком бросился на пол и, падая, выхватил свой. В комнате прогремел выстрел; потом дважды выстрелил револьвер Гэтлина.

Высокий схватился левой рукой за грудь. Лицо его исказилось, и он медленно сполз на пол, судорожно хватая ртом воздух. Револьвер выскользнул из его пальцев.

Гэтлин поднялся, пристально разглядывая незнакомца. Потом перевел взгляд на девушку, которая не сводила с него глаз.

— Кто этот тип? — рявкнул он. — Что все это значит? За кого он меня принял?

— Ты… Вы… Вы не Джим Уокер?

От изумления ее голос звучал очень высоко.

— Уокер? — Он покачал головой. — Черт возьми, конечно нет. Меня зовут Гэтлин. Я здесь всего лишь проездом.

На улице послышался топот ног. Она схватила его за руку.

— Пойдемте! Пойдемте скорее! Они не станут вас слушать! Они убьют вас! В городе сейчас вся компания Кэри!

Она потащила его за собой сначала в дверь гостиницы, потом по коридору к черному ходу. Через минуту они выскочили с другой стороны здания в переулок. Она уверенно повела его к соседнему небольшому дому и втащила внутрь. Потом тихонько заперла дверь на щеколду и замерла рядом с ним, тяжело дыша в темноте.

Из гостиницы доносились крики и ругань. Хлопнула дверь, и люди забегали взад и вперед по улице. Джим все еще сжимал револьвер. Он вынул пустые гильзы и вставил в барабан два новых патрона, потом засунул кольт в обычно пустую кобуру.

— Где это мы? — шепотом спросил он. — Они могут прийти сюда?

— Это контора адвоката, — прошептала она. — Я работаю здесь неполный день и сама оставила дверь открытой. Им не придет в голову искать в таком месте.

Она бесшумно поднялась, намереваясь выглянуть в окно.

— Лучше сядьте, — остановил ее Гэтлин. — Какое-то время они будут прочесывать улицы.

Он нашел конторку и присел на уголок, так, чтобы его не было видно через окно. Он едва мог различить слабые очертания ее лица. Появившись в ресторане, она произвела на него достаточно сильное впечатление. Он вспомнил ее серые глаза, большие и ясные, стройную фигуру.

— Что у вас тут происходит? — снова спросил он. — Из-за чего в меня вдруг начали палить?

— Вы тут ни при чем. Они подумали, что вы — Джим Уокер с ранчо «XV». Если вы на самом деле не он, то настолько похожи, что можете сойти за его брата… брата-близнеца.

— А где он сам? И кто этот тип, что пытался прикончить меня?

Она медлила с ответом, и ему пришло в голову, что она еще сомневается, верить ему или нет.

— Человека, которого вы убили, звали Билл Траут. Он был бандитом из Парадиз-Кантри и «сегундо» на ранчо Винга Кэри «Флаинг-С». В разговоре с Кэри Джим Уокер назвал его вором и убийцей, и Траут грозился пристрелить его без предупреждения. Это случилось четыре дня назад, с тех пор Уокера не видели, поэтому все считали, что он сбежал. Никто не винил его слишком сильно.

— Так из-за чего же загорелся сыр-бор? — осведомился Гэтлин.

— К северу отсюда, за Черной скалой, находится Ольховый ручей с богатыми сенокосными угодьями в пойме. Здесь места засушливые, но вокруг Ольхового ручья есть родники и несколько небольших ручьев, сбегающих вниз по холмам. Ручьи текут в пустыню и исчезают там, поэтому воды хватает только тому, кто владеет ранчо.

— И это Уокер?

— Нет. Еще три недели назад им владел старый Дейв Батлер. Потом Дейв упал с лошади и умер, и когда прочитали его завещание, оказалось, что он предоставил всю собственность на продажу с аукциона, а деньги должны быть выплачены его племяннику и племяннице из Нью-Йорка. Была одна оговорка. Он ставил условие, чтобы ранчо получил Джим Уокер, если предложит на аукционе цену в десять тысяч долларов наличными и еще сорок тысяч под расписку, которые нужно выплатить в течение шести лет.

— Другими словами, он хотел, чтобы его владения достались Уокеру? — спросил Джим. — Уокер был первый вероятный кандидат?

— Вот именно. А я должна была стать вторым. Если бы Джим не захотел делать заявку, я могла бы получить ранчо за ту же цену. А если мы оба откажемся, ранчо будет продаваться с публичного аукциона, а это означает, что его получат Кэри и Хорвик. У них есть деньги, и здесь никто не сможет предложить более высокую цену. — Волнение преследования шло на убыль, и на улице становилось спокойнее. — Я думаю, — продолжала Лайза, — дядюшка Дейв хотел, чтобы владения достались Джиму, потому что Джим очень много сделал для ранчо. Он был старшим работником на «XV». И потом, дядюшка Дейв дружил с моим отцом, любил меня и знал, что мне нравится ранчо, поэтому хотел, чтобы у меня тоже появился шанс. Но у меня нет денег, и это всем известно. А Джим располагал кое-чем и мог достать остальное. Мне кажется, он потому и поссорился с Траутом. Я думаю, что Винг специально послал Траута убить его, а Джим говорил так о Билле потому, что Траут спровоцировал его.

Ситуация вырисовывалась вполне знакомая, и Гэтлин мог легко оценить положение дел. В этих небогатых травой местах вода ценилась на вес золота. Такое ранчо, как то, что описала Лайза, — с обилием воды, травы и отличных сенокосных лугов — для любого скотовода предел мечтаний. Вдруг она схватила Джима за руку. За дверью разговаривали двое.

— Похоже, он смылся, Винг. Старый Бен клянется, что в комнате с ним не было никого, кроме Лайзы Кокрейн, а она не умеет так стрелять. Но я не могу взять в толк, как Джим Уокер одолел Траута? Ведь Билл стрелял быстрее всех в округе, если не считать нас с тобой.

— Он нарвался не на Уокера, Пит. Как это ни парадоксально!

— Бен клянется, что это он. К тому же Вуди Хаммер открыл дверь и столкнулся с ним нос к носу. Он подтвердил, что это точно Джим.

В голосе Винга Кэри зазвучало раздражение.

— Говорю тебе, такого не может быть! — рявкнул он. — Джим Уокер и мечтать не мог о том, чтобы встретиться с Траутом с оружием в руках. Я видел, как Уокер достает револьвер. Он никогда не был скор на руку.

— Может, ты и прав, — сухо согласился Пит Чейсин, — но Траут мертв, ведь так?

— Прошло три дня, — сказал Кэри. — У Лайзы Кокрейн денег нет, а Джим Уокер вряд ли когда-нибудь попробует сделать заявку. Пусть все идет своим чередом. Не думаю, что нам стоит о чем-то беспокоиться. Даже если это Уокер, а я могу поклясться, что это не он, теперь он исчез навсегда. Нам нужно только не сдавать позиции.

Они отошли, и Джим Гэтлин, взглянув в полутьме на девушку, увидел, что ее губы плотно сжаты. Его глаза уже привыкли к полумраку, и он мог разглядеть небольшую контору. В комнате стояли письменный стол, стул и картотека. Вдоль стен тянулись забитые книгами шкафы.

Он поднялся.

— Мне нужно забрать вещи из гостиницы и взять лошадь.

— Вы уезжаете? — спросила она.

Джим удивленно взглянул на нее:

— Разумеется! Зачем мне оставаться здесь и ввязываться в драку, к которой я не имею никакого отношения? Я уже убил одного человека, а если останусь, мне придется убить еще кого-нибудь или же меня самого убьют. Мне здесь ловить нечего.

— А вы заметили, — вдруг спросила она, — Винг Кэри, по всей видимости, совершенно уверен, что Джим Уокер не вернется? Что вы — это не он.

Гэтлин нахмурился. Он действительно заметил это, и такое заявление наводило на размышления.

— Он в самом деле говорил так, словно уверен на все сто. Как будто точно знает, что Уокер не вернется.

В темной конторе наступило молчание. Каждый из них догадывался, о чем думает другой. Джима Уокера убили. Пит Чейсин не знал этого. Как, очевидно, и Билл Траут.

— И что же тогда с вами станется? — неожиданно спросил Гэтлин. — Вы потеряете ранчо?

Она пожала плечами:

— У меня его никогда и не было. По правде говоря, я и не думала, что оно мне достанется, вот только… Ну, если бы Джим остался в живых… Я имею в виду, если бы Джим получил ранчо, мы могли бы как-то прожить. Мы с ним почти как брат и сестра. А теперь я понятия не имею, что делать.

— У вас нет родных?

— Никого, о ком бы я знала. — Она вдруг подняла голову. — О, я думаю вовсе не о себе; только о старых работниках и о самом ранчо. Дядюшка Дейв ненавидел Кэри, и его люди тоже. Теперь ранчо достанется ему, и он уволит их всех, а потом загубит эту землю! Он этого давно хотел.

Гэтлин переступил с ноги на ногу.

— Паршиво, — покачал он головой. — Очень паршиво. Спасибо, что вытащили меня оттуда, — произнес он, осторожно открывая дверь.

Она не ответила, и мгновение спустя Джим вышел и тихонько прикрыл за собой дверь.

Терять время было нельзя. До рассвета он должен выбраться из города и оставить позади много миль. Какой смысл вмешиваться в чью-то чужую потасовку? Единственное, что из нее можно вынести, — это полное брюхо свинца. Он никому ничем не мог помочь. Через несколько минут он находился в своем гостиничном номере. Очевидно, в поисках Джима Уокера они не осмотрели его, поэтому Гэтлин собрал свое снаряжение, затолкал его в седельные сумки и взял винтовку. Потом с чрезвычайной осторожностью спустился по черной лестнице и вышел в переулок.

На улицах опять стало темно и тихо. Куда подевались люди с «Флаинг-С», он не представлял, но никого из них не было видно. По задворкам он осторожно пробрался в платную конюшню, но там его шансы остаться незамеченным уменьшились, так как ему следовало войти в широкую дверь, над которой горела лампа.

Прислушавшись, он шагнул вперед и, опустив голову, поспешил к стойлу, где его дожидался вороной. Быстро оседлав его, вывел из стойла и поднял уздечку. Но, как только он взялся за луку седла, чей-то голос заставил его остановиться:

— Сматываешься?

Гэтлин медленно выпустил луку и осторожно повернулся. Человек прятался в стойлах. Голос показался ему знакомым.

— А почему бы нет? — спросил Гэтлин. — Я ни для кого не собираюсь служить мишенью. Я не здешний и отправляюсь в Техас. Мне не нужны неприятности.

Он услышал, как тот усмехнулся.

— Я тоже так думаю. Но мне кажется, было бы жаль упустить такой шанс. Что, если я предложу тебе пять тысяч за то, чтобы ты остался? Пять тысяч наличными.

Джим узнал голос Пита Чейсина.

— Пять тысяч? — переспросил он. Это ровно половина того, что хранилось у него в поясе, а ведь за эти десять тысяч ему пришлось много и упорно трудиться: торговаться при покупке стада, потом пройти с ним долгий опасный путь… — Что я должен делать? — решительно спросил он.

Чейсин вышел из стойла.

— Быть самим собой, — сказал он, — просто быть собой… но позволять людям думать, что ты — Джим Уокер. Тогда ты купишь здесь ранчо… Я дам тебе денег, а потом ты уедешь отсюда.

Чэйсин пытается надуть Кэри! Хочет сам заполучить ранчо! Гэтлин колебался.

— Это большие деньги, но здешние ребятки мечут свинец как икру. Я вряд ли доживу до того дня, когда смогу их потратить.

— Я спрячу тебя, — возразил Чейсин. — У меня есть хижина на холмах. Я спрячу тебя вместе с четырьмя-пятью моими парнями, чтобы они тебя охраняли. Ты будешь в полной безопасности. Потом спустишься сюда, выложишь деньги на бочку и подпишешь бумаги.

— А что, если они захотят проверить подпись Уокера?

— Джим Уокер за всю свою жизнь подписал не больше трех или четырех документов. В округе не осталось его подписей. Я приложил массу усилий, чтобы в этом убедиться.

Пять тысяч за то, что он на кого-то похож! Это легкие деньги. К тому же он сорвет планы Винга Кэри. То есть человека, который ему определенно не нравится.

— Заманчивая сделка, — усмехнулся Джим. — Пошли!

Хорошо скрытая от посторонних глаз хижина на западном склоне пика Бартлетт оказалась набита жратвой. Пит Чейсин оставил с ним двух парней для охраны и еще двух посадил на дороге, ведущей к городу. Весь следующий день напролет Джим Гэтлин бездельничал, покуривая и лениво болтая с парнями. Хеб Джонсон, огромный небритый тип с опухшей и угрюмой физиономией, говорил мало, и то лишь огрызался. Зато открытое лицо Пинка Стабинью все время сияло приятной улыбкой.

Гэтлин ничуть не заблуждался относительно своего положения. Пять тысяч ему не помешали бы. Однако он понимал, что Чейсин вовсе не собирается отпускать его отсюда с этими деньгами, и сомневался, дадут ли ему прожить спокойно хотя бы час после того, как он передаст Чейсину ранчо. Однако Гэтлин немало поскитался по суровым краям и знал парочку трюков. Несколько раз он вспоминал о Лайзе Кокрейн, но старался по мере возможности не касаться этой стороны дела.

В конце концов, у нее все равно нет никаких шансов получить ранчо, а Уокер, скорее всего, уже мертв. Так что теперь все решалось между Кэри и Чейсином. Неведомый Хорвик, о котором упомянула Лайза, тоже был в этом замешан, но он, очевидно, во всем поддерживал Кэри.

Тем не менее Гэтлин ощущал беспокойство и раздражение. Из памяти у него не выходила девушка, стоявшая рядом с ним в темноте, и ее сожаления по поводу роспуска старых работников ранчо. Джим Гэтлин когда-то сам работал в таком хозяйстве; он понимал, что означает продажа ранчо для стариков, привыкших считать его своим домом. Они теряли все — крышу над головой, верный кусок хлеба, друзей, которые разъезжались в разные стороны, чтобы больше никогда не встретиться. Рушился весь их мир.

На следующее утро, покончив с завтраком, он вышел из хижины со своим седлом. Хеб Джонсон резко поднял голову.

— Куда собрался? — грубо спросил он.

— Прокатиться, — коротко ответил Гэтлин. — И не беспокойтесь. Я вернусь.

Джонсон жевал стебелек травы, не сводя с Джима мрачного взгляда.

— Ты никуда не поедешь. Босс велел следить за тобой и держать тебя здесь. Здесь ты и останешься.

Гэтлин бросил седло.

— Ты нигде не будешь меня держать, — решительно заявил он. — Я достаточно тут насиделся. Хочу немного посмотреть окрестности.

— Нет.

Хеб поднялся на ноги.

— Может быть, ты и скор в обращении с пушкой, но с нами обоими не справишься. И ты не такой дурак, чтобы пытаться это сделать. — Он взмахнул своей большой ручищей. — А теперь вернись в дом и сядь.

— Я собрался ехать, — спокойно возразил Джим, — и я поеду.

Он нагнулся, чтобы поднять седло, и увидел ботинки бросившегося к нему Хеба. Джим быстро схватил седло и вдруг с силой швырнул его Хебу под ноги. Верзила споткнулся и упал на четвереньки, но тут же попытался встать. Не успел он подняться, как Джим двинул его кулаком. Хеб зашатался, пытаясь сохранить равновесие, но Гэтлин продолжал в том же духе, осыпая его градом ударов по голове справа и слева. Хеб упал, тяжело грохнувшись о землю; потом поднялся, ринулся вперед, и Гэтлин снова сбил его с ног. С его разбитых губ и из ссадины на щеке капала кровь.

Гэтлин отступил на шаг, разминая пальцы. Он метнул суровый взгляд на Пинка Стабинью, который с довольным видом спокойно курил, опершись на локоть.

— Ты тоже хочешь меня остановить? — резко спросил он.

Пинк ухмыльнулся:

— Я? С чего ты взял? Поезжай на здоровье. Хеб всегда готов придраться к любой мелочи. У него просто руки чешутся кого-нибудь отдубасить. Может быть, теперь он на время успокоится.

На север от хижиныубегала едва заметная тропка, и Гэтлин направился по ней, позволив лошади самой выбирать аллюр. Вороной был сильным животным, не только выносливым в пути, но и хорошо обученным для работы с лассо, и всадник ехал все дальше и дальше, любуясь новыми местами. Миновав чуть больше двух миль, он обогнул горный луг с густой травой, затем сошел с тропинки и повернул вдоль уступа горы, двигаясь прямо на север.

Неожиданно гора перед ним отступила. Он увидел внизу серебряную полоску ручья в длинном рукаве травы и различил крыши построек, уютно примостившихся на склоне среди деревьев. Остановившись, Джим свернул самокрутку и стал внимательно рассматривать окрестности. На все десять миль к северу простиралась хорошая земля. Сухая, но все же не такая, как за горой; весной и ранним летом здесь наверняка неплохое пастбище. Он повидал слишком много пастбищ и мог по цвету лежавшей перед ним долины определить некоторые разновидности трав и кустарника. На северо-западе в горах виднелся широкий просвет, и ему показалось, что вдалеке можно различить еще более глубокий зеленый цвет.

Подъехав поближе, Гэтлин не мог не признать, что старый Дейв Батлер сделал отличный выбор и что его ранчо содержалось в образцовом порядке. Для того чтобы задерживать стекавшую с гор воду и предупреждать затопление ценных пастбищ, он построил резервуары. Старик и Джим Уокер здорово потрудились, чтобы поднять это хозяйство. Даже при том, что он старался обеспечить деньгами родственников на Востоке, Батлер пытался устроить все так, чтобы и после его смерти работа не прекращалась. Уокер продолжил бы ее, и Лайза Кокрейн тоже.

КОМПАНЬОН, ПОМЕЧЕННЫЙ СМЕРТЬЮ

Он ехал все утро и большую часть дня, исследуя местность, но стараясь держаться подальше от построек. Один раз, оглянувшись, увидел группу всадников, которые показались со стороны гор, откуда приехал и он сам, и быстро направились к ранчо. Придержав лошадь, он наблюдал за ними из-за громадных валунов. Люди не стали бы так торопиться, не имея на то существенных причин.

Он мрачно развернулся и поехал обратно тем же путем, все чаще возвращаясь мыслями к Лайзе. Пять тысяч — большие деньги, и в том, что делал, он не видел пока ничего непорядочного, играл в открытую. Но к чему об этом думать? Через несколько дней деньги будут у него в кармане, а он сам — на пути в Техас. Джим поднялся на холм и оглянулся, против воли увлеченный красотой широкого простора угодий.

Погоняя лошадь, он сделал крюк и подъехал к хижине по дороге, ведущей в город. Мысли его витали где-то далеко, когда вдруг вороной яростно захрапел и рванулся в сторону. Джим натянул поводья. На дороге лежал человек, один из ковбоев, которого Пит Чейсин оставил здесь караульным. Ему прострелили живот, а потом его потоптала лошадь.

Гэтлин спешился. Быстрый осмотр показал, что человек мертв. Джим схватил поводья и вскочил в седло. Вытащив из кобуры кольт, осторожно двинулся дальше. По следам обнаружил, что в том направлении проследовали двенадцать всадников.

Он слышал шум ветра в деревьях и далекий крик орла, и ничего больше. Выехав на поляну перед хижиной, остановился. Здесь лежал еще один труп. Это оказался не Стабинью и не Хеб Джонсон, а другой охранник, который, должно быть, прибежал сюда за помощью.

С кольтом в руке Гэтлин распахнул дверь и заглянул в хижину. Все было разбито вдребезги, однако его вещи лежали в целости и сохранности под перевернутой кроватью. Он накинул скатанные постельные принадлежности на спину лошади и погрузил седельные сумки. Потом зарядил винчестер и уже собирался вскочить в седло, как вдруг услышал приглушенный крик.

Оглядевшись вокруг, он заметил слабое колыхание листьев красного дерева, осторожно приблизился и вошел в кусты.

Там лежал Пинк Стабинью, бледный, в потемневшей от крови рубашке. Как ни странно, взгляд его, устремленный на Гэтлина, по-прежнему был слегка насмешливым.

— Достали меня, — наконец выговорил он. — Это все чертов Хеб. Он продал нас… Вингу Кэри. Грязный подонок!..

Джим опустился на колени и аккуратно осмотрел раненого. Рана зияла в левом боку снизу, и хотя Пинк явно потерял много крови, еще оставался шанс. Гэтлин торопливо развел костер, согрел воду, потом промыл и перевязал парня. Время от времени Пинк начинал говорить, поведав ему многое из того, о чем он уже догадывался, а именно, что Кэри теперь будет преследовать Чейсина и убьет его.

— Если они схватятся, — спросил Джим, — кто победит?

Стабинью криво усмехнулся:

— Кэри… Он крутой и холоден как лед. Пит слишком нервный. Он скор на руку, но попомни мои слова, если они сойдутся лицом к лицу, он выстрелит слишком быстро и промажет. А вот Винг не промахнется! Но до этого дело не дойдет. Винг любит играть в синч. Он затравит Чейсина, а его банда будет палить по нему, пока не добьет. Винг кровожадный.

Оставив раненому пищу, флягу с водой и два одеяла, Джим Гэтлин сел в седло. Стало быть, его сделке пришел конец. От этой мысли он почувствовал явное облегчение. Ему с самого начала не нравилось это дело, и он обнаружил, что не испытывает сочувствия к Питу Чейсину. Парень задумал обман, явно недооценил свои силы, вот и погорел.

Итак, путь снова был открыт, и между ним и Техасом не осталось ничего, кроме многих миль пути. Тем не менее он колебался, а затем повернул лошадь к ранчо «XV». Он ехал быстро и к заходу солнца добрался туда. Некоторое время наблюдал за происходившим и увидел нескольких человек за работой, но все же, казалось, жизнь там приостановилась. Все обитатели ранчо с тревогой ждали, что будет дальше.

Вдруг с ранчо выехал всадник на гнедой лошади и повернул на дорогу, ведущую к городу. Джим Гэтлин сощурил глаза, прикрыв их от угасающего света солнца, и разглядел, что скачет женщина. Наверняка Лайза Кокрейн! Он резко развернул вороного и, пришпорив его, помчался вниз по склону холма ей наперерез.

До того момента он еще сомневался, как ему следует поступить, но теперь знал наверняка. И все же, как ни торопился, он оставался бдительным и настороженным — прекрасно понимал, на какой риск идет. Не понадобится много времени, чтобы Винг Кэри понял, как он опасен, пока жив и болтается поблизости. Ранчеро уже сейчас вполне мог отправить своих людей, чтобы они прочесали все окрестности. Конечно же для этого имелись вполне весомые причины. Винг заявил бы, что он, Джим, заодно с Чейсином, который хотел получить ранчо, выдавая его за Уокера.

Лайза Кокрейн удивилась, увидев его.

— Я думала, вы уже уехали. За вами выслали отряд!

— Вы имеете в виду людей Кэри? — поправил он.

— Я имею в виду отряд шерифа. Винг тоже пустил людей по вашему следу, но они вас почему-то упустили. Он заявил, что вы вступили в заговор с Питом Чейсином, чтобы завладеть ранчо, и что вы убили Джима Уокера!

— Я его убил? Он в самом деле такое заявил?

Она кивнула, пристально глядя на него.

— Он говорит, что это все сплошная чепуха, будто вы появились здесь случайно, и что вы с Чейсином действовали исподтишка! Вы должны признать, что это выглядит забавно — вы приезжаете как раз в нужный момент и выглядите в точности как Джим.

— И что же, если это так? — нетерпеливо спросил он. — Я ни разу не слышал о Джиме Уокере до тех пор, пока вы не рассказали мне о нем, а за несколько часов до встречи с вами я вообще ничего не знал о городе Такер.

— Тогда вам лучше уехать, — предупредила она. — Они рыщут повсюду. Шериф Итон арестовал бы вас, но ни Винг, ни его парни на за что этого не сделают. Они убьют вас без предупреждения.

— Да уж, — согласился он. — Это я понимаю.

Тем не менее он не двигался с места, сворачивая самокрутку. Она сидела спокойно, с удивлением наблюдая за ним. Наконец он поднял голову.

— Я уже ввязался в драку, — признался он, — но не я первый ее затеял. Кэри превращает все это в очень личное дело, мэм, и клянусь, я даже не думаю о том, чтобы уехать. — Он зажег спичку. — У вас есть хоть какой-нибудь шанс получить это ранчо?

— Каким образом? У меня нет денег!

— Предположим, — он прищурился от дыма, — у вас появится компаньон… С десятью тысячами долларов.

— Так не бывает, — покачала головой Лайза. — Просто не бывает.

— У меня есть с собой десять тысяч долларов, — сообщил Гэтлин, — и меня втянули в это дело независимо от того, нравилось мне это или нет. Скажем, мы сейчас поедем в Такер и повидаем вашего босса адвоката. Мне кажется, он мог бы оформить нам всю эту сделку до завтра. Вы готовы?

— Вы… У вас в самом деле есть столько денег? — Она с сомнением посмотрела на его потрепанную дорожную одежду. — Они заработаны честным путем?

— Я отводил скот в Монтану. Это моя доля за выполненную работу. Поехали!

— Не так быстро! — прозвучали резкие слова. — Эти деньги возьму я, и прямо сейчас! Вуди, хватай девчонку!

Вместо ответа Джим всадил в вороного шпоры и в то же мгновение звучно шлепнул гнедого. Лошади одновременно рванули с места и пошли галопом. Сзади раздался выстрел из винтовки, и Джим почувствовал, как мимо его головы просвистела пуля.

— Не останавливайся! — завопил он. — Держись!

Они мчались по дороге бешеным галопом, и тут Джим увидел с левой стороны боковую тропинку, которую приметил еще раньше. Он кивнул девушке и схватил ее лошадь за уздечку. Было слишком темно, чтобы различить его жест, но она почувствовала рывок и повернула гнедого вслед за ним. Они стали быстро подниматься по крутому склону холма под деревьями. Мягкие иголки совершенно заглушили стук копыт их лошадей. Джим ехал впереди, торопливо выбирая дорогу под соснами.

Кэри потребуется всего минута или две, чтобы обнаружить свою ошибку, но в счет шла каждая секунда. Справа вздымалась стена. Они старались держаться в ее тени. Потом слева появилась еще одна стена, и они оказались в ловушке. Далеко позади раздался крик, явно свидетельствовавший о том, что их след обнаружен. Перед ними неясно вырисовывались валуны и куски скальных пород, но вороной шел вниз по пологому спуску, находя себе путь среди камней. Время от времени они перекидывались словами, чтобы не потеряться в темноте. Джим упрямо продвигался вперед, сознавая, что Винг Кэри наступает им на пятки.

Казалось, стены каньона сдвигаются, а валуны становятся все больше и больше. Где-то журчала вода, а ночной воздух нес прохладу и был слегка влажный. Кроме того, ощутив запах сосны, Джим понял: вокруг растут деревья, а значит, беглецы еще не выехали на открытое место. Тем не менее Джим начинал беспокоиться. Над ними возвышались стены каньона, по которым он не видел никакого пути. Если этот каньон заканчивается тупиком, они попадутся, как мухи в бутылку. А закупорить ту бутылку запросто может даже один человек.

Вороной стал медленно подниматься и через несколько минут ступал по ровной, покрытой травой поверхности. Всходила луна, но в этом глубоком каньоне по-прежнему оставалось темно.

Лайза подъехала поближе:

— Джим… — Она впервые назвала его по имени. — Кажется, мы попались. Если только я не ошибаюсь, это тупиковый каньон. Я здесь никогда не была, но слышала о нем. Из него нет выхода.

— Я боялся этого.

И тут вороной остановился, Гэтлин услышал впереди шум водопада. Он понукал лошадь идти вперед, но та не слушалась. Джим наклонился и посмотрел в темноту.

— Заводь, — сказал он. — Мы найдем место, чтобы залечь и дождаться рассвета.

Они отыскали гряду валунов и устроились между ними, расседлав лошадей и привязав их к колышкам на небольшом клочке травы за валунами. Потом они долго разговаривали — обо всем на свете, как люди, которые знакомятся друг с другом. Джим рассказывал о своей прежней жизни на Нуэсес, о первой поездке в Мексику за лошадьми, когда ему исполнилось четырнадцать лет, и как на них напали апачи. За время этого путешествия они выдержали три схватки с индейцами — две к югу от границы и одну к северу.

Он не запомнил тот момент, когда его сморил сон, но вдруг резко проснулся и обнаружил, что небо начинает сереть, а Лайза Кокрейн спит на траве в шести футах от него. Она выглядела удивительно юной. Лицо спокойно, а губы слегка раздвинуты. По ее щеке спускался завиток темных волос. Он отвернулся и пошел к лошадям. Трава там была густой и пышной.

Он внимательно изучил обстановку и обнаружил, что они находятся на террасе, отделенной от торцевой стены каньона только заводью чистой, холодной воды, стекающей с утеса наверху. Там росли деревья и лежало несколько разрозненных валунов, на которые они наткнулись прошлой ночью. Каньон представлял собой беспорядочное нагромождение камней и зарослей низкого кустарника, а по обеим сторонам его венчали утесы, поднимавшиеся почти на триста футов в высоту. Если Винг Кэри будет охранять выход, что он наверняка уже сделал, бежать отсюда невозможно. Но в то же время их собственное положение было достаточно надежным, потому что один человек с винтовкой мог с террасы держать на почтительном расстоянии целую армию.

Напоив лошадей, он соорудил костер и стал кипятить воду для кофе. Заметив, что в заводи есть форель, попытал счастья, и по тому, с каким воодушевлением рыбы бросились на приманку, понял, что здесь еще никогда не ловили — или по крайней мере долгое время. Лайза появилась из-за валунов как раз в тот момент, когда кофе закипел.

— Что это? — весело спросила она. — Неужели пикник?

Он усмехнулся, потрогав свой небритый подбородок.

— С такой бородищей? — Мгновение он изучающе смотрел на нее. — Никто и не догадался бы, что вы провели ночь в седле и спали на дне каньона, — сказал он. Затем его взгляд стал более сдержанным. — Вы умеете обращаться с винтовкой? Я имею в виду, настолько хорошо, чтобы задержать парней Кэри, если они попытаются добраться сюда?

Она быстро обернулась и посмотрела в глубь каньона. Ближайшие к террасе валуны находились в шестидесяти ярдах, и было бы не слишком легко подойти даже на такое расстояние.

— Думаю, что да, — кивнула она. — Что вы хотите делать?

Он махнул рукой в сторону утеса.

— Я осмотрел его. Если хоть чуточку повезет, туда можно забраться.

Она побледнела.

— Не стоит этого делать. Нас побили, и мы вполне можем это признать. Единственное, что нам сейчас остается, — это сидеть тихо и ждать, пока ранчо продадут.

— Нет, — решительно заявил он. — Я выйду отсюда, даже если для этого придется снести все вокруг. Теперь это мое личное дело, и… — Он украдкой взглянул на нее. — У меня такое ощущение, что это ранчо должно достаться вам. Я посмотрел на него вчера и просто не могу представить его без вас. Вы ведь жили там, верно?

— Почти всю жизнь. Мои родители дружили с дядюшкой Дейвом, и после того, как они погибли, я перебралась к нему.

— Он оставил вам что-нибудь? — спросил он.

Она покачала головой.

— Я… Я думаю, он полагал, что я выйду замуж за Джима… Он всегда этого хотел, но мы ничего такого не чувствовали друг к другу. И все же после смерти дядюшки Дейва Джим сказал, что я должна считать ранчо своим домом, если оно ему достанется.

Пока они ели, он слушал ее и в то же время рассматривал утес. Это будет не так-то просто, но сделать можно.

Из скал позади них раздался крик. Они оба спрятались за валуны, но никто не появился. Зов повторился, и Джим узнал голос Винга Кэри. Он откликнулся, и Винг закричал снова:

— Мы позволим Лайзе уйти, если она захочет, и тебе тоже, если ты выйдешь с поднятыми руками!

Лайза покачала головой, и Гэтлин ответил:

— Нам тут нравится! Воды много, еды много! Если мы тебе нужны, приходи сам!

Последовало молчание, и Лайза произнесла:

— Он не может остаться, если только не хочет пропустить аукцион.

Джим быстро повернулся к ней:

— Берите винтовку. Если они начнут приближаться, стреляйте, стреляйте так, чтобы убить! Я хочу рискнуть!

Прячась за выветрившимися серыми валунами, Гэтлин быстро пробирался вдоль заводи к стене утеса. Нащупывая дорогу по краю скалы, он поглядывал вниз, в глубь воды.

У самой стены утеса он посмотрел вверх. Затея показалась ему еще легче, чем он думал. Ему не раз приходилось взбираться на гораздо более опасные стены. Однако, поднявшись по утесу на достаточную высоту, он окажется в поле зрения наблюдателей… или он не поднимется?

АДСКИЙ КАМИН

Он уцепился за трещину в скале и начал осторожно карабкаться к четырехдюймовому уступу, резко уходившему вверх. Время от времени ему попадались растущие из скалы кусты, за которые он хватался. Позади прогремел винтовочный выстрел, затем еще с полдюжины немного дальше. Лайза открыла огонь, и ей ответили с другого конца каньона.

Продвигаться по крутому уступу стало легче — там нашлось за что цепляться руками, и он стал подниматься быстрее, чем сам того ожидал. Темная одежда делала его почти незаметным на фоне скалы, и если воздерживаться от резких движений, то шанс выбраться у него появился.

Забравшись по скале почти на двести футов, Джим передохнул на узком карнизе, частично скрытом выходом обнаженной породы. Дальше начиналась почти отвесная стена. Осмотревшись, он обнаружил своеобразную расщелину — камин. Он оказался широковат, чтобы подниматься по нему, а стенки его выглядели скользкими, как склон глинистого холма. Однако, исследуя утес со всей возможной тщательностью, он не увидел никакого другого пути, по которому мог бы двигаться вперед. И что еще хуже, часть этого камина простреливалась снизу.

Если его заметят, это будет конец. Он застрянет там, не имея ни малейшей возможности уклониться от огня. И все же он понимал, что пойдет на этот риск. Джим сел на карниз, снял ботинки и, пропустив сквозь петли короткую веревку, повесил их на шею. Привязав ремнями револьверы, забрался в камин, прижался спиной к одной из стенок и, подняв сначала левую, затем правую ногу, уперся ими в противоположную стенку.

Наблюдала за ним Лайза или нет, он не знал, но почти в то же самое мгновение она начала стрелять. В этом месте камин достигал шести футов в глубину и был достаточно широким, чтобы по нему подниматься, но подъем предстоял крайне рискованный. Упираясь ладонями в гладкие стенки и осторожно переставляя ноги, Джим начал дюйм за дюймом ползти вверх. Он поднимался медленно, каждую секунду рискуя сорваться, дышал редко и глубоко и не сводил глаз с собственных ног.

Пот катился по его лицу и щипал глаза, тонкой струйкой стекал по животу под шерстяной рубашкой. Он не успел еще проделать и половины пути, как уже судорожно, огромными вдохами втягивал в себя воздух, а его мышцы едва выдерживали напряжение, с которым он упирался в стены. Потом — о, чудо! — камин сузился, и подниматься стало легче.

Он мельком глянул вверх. Осталось не больше двадцати футов! С бешено колотившимся сердцем Джим возобновил усилия. Нога соскользнула, и он пережил ужасное мгновение, оцепенев от страха и думая, что вот-вот рухнет. А это значило бы, что он ударится о тот уступ и свалится вниз, в глубокую зеленую заводь у подножия утеса, с высоты почти в триста футов.

Пуля щелкнула о стену рядом с ним, и снизу донеслись крики. Потом Лайза начала стрелять, видимо от отчаяния, чтобы прикрыть его. В лицо ему брызнули осколки камня от второго выстрела, и яростными усилиями, весь обливаясь потом, он стал преодолевать последние несколько футов. Стрельба неожиданно прекратилась, затем началась снова. Он рискнул опустить глаза и увидел, что Лайза Кокрейн выбежала на открытое место, время от времени останавливаясь и стреляя. Она рисковала жизнью, чтобы спасти его.

Вдруг он почувствовал щекой дуновение ветерка и, собрав силы, рванулся еще выше, так что его голова поравнялась с вершиной утеса. Снова прогремел выстрел, и рядом с ним с шумом откололась кромка скалы. Но тут его руки ухватились за край, и он, подтянувшись, перекатился на ровную поверхность, дрожа всем телом.

Терять время даже на то, чтобы передохнуть, он не мог. Переведя дыхание, шатаясь, поднялся на ноги и огляделся. Он находился на самой вершине горы, а Такер лежал далеко к югу. Джим сел, обулся, затем стянул ремни с револьверов. Двигаясь со всей скоростью, на какую только были способны его все еще дрожащие мускулы, он пошел на юг.

Ему пришло в голову, что исток ручья, сбегавшего на равнину, должен находиться где-то поблизости. Этот прерывавшийся ручей вместе с каньоном представлял собой легкий путь вниз. Внимательно осмотрев местность, Гэтлин заметил щель в скалистом плато, которая вполне могла служить ложем для этого ручья, и пошел по крутому склону горы сквозь кедровые заросли в ту сторону.

Больше всего теперь ему нужна была лошадь. С хорошей лошадью он бы успел. Он здорово опережал их, потому что им предстояло обогнуть гору, а это добрых десять миль самым коротким путем. Благодаря этим десяти милям он успеет добраться до города, прежде чем они поймают его. До города и до адвоката, который оформит заявку для аукциона. Тогда пусть Итон даже упрячет его в тюрьму. Он вспомнил, как Лайза выбежала из укрытия, рискуя жизнью, чтобы спасти его, и понял, что охотно отдал бы свою, чтобы спасти ее.

Джим остановился и вытер лицо носовым платком. Перед ним открылся каньон. Оскальзываясь, он спустился на дно и упругим шагом направился в сторону равнины. Полчаса спустя, когда его рубашка потемнела от пота, каньон неожиданно расступился и перешел в равнину. В воздухе висела пыль, и он замедлил шаг, услышав чьи-то голоса.

— Выстрели в воздух, — требовал какой-то мужчина. — Кажется, стрельбы больше не слышно?

— Нет, — ответил второй голос, высокий и гнусавый.

— Наверное, мне просто послышалось.

— Поехали, Итон, — произнес еще один голос. — Здесь слишком жарко. Я жажду отведать этой отличной родниковой воды с ранчо «XV»!

Гэтлин бросился вперед:

— Подождите, шериф! Вы охотитесь за мной?

Шериф Итон, высокий седой человек с длинными, подкрученными вверх усами, внимательно оглядел его проницательными голубыми глазами.

— Если ты Гэтлин, а судя по твоему виду, это ты и есть, то конечно! С чего это вдруг тебе так чертовски не терпится быть пойманным?

Гэтлин торопливо объяснил, в чем дело.

— Лайза Кокрейн осталась там, и они схватили ее, — закончил он. — Шериф, я буду чрезвычайно признателен, если вы пошлете за ней нескольких человек или поедете сами, а остальным поручите доставить меня в Такер.

Итон изучающе разглядывал его.

— Что тебе нужно в Такере?

— Сделать заявку на это ранчо для Лайзы Кокрейн, — решительно заявил он. — Шериф, эта девушка спасла мне жизнь, а я благодарный человек! Доставьте меня в город, чтобы я передал деньги в руки адвоката Эштона, а потом можете отправить меня в тюрьму!

Итон покатал жвачку в челюстях.

— Дейв Батлер пришел через Кат-Офф вместе со мной, увидел эти земли и еще тогда решил, что ему ничего больше не нужно, как только вернуться и обосноваться здесь. Кажется, я его понимаю.

Он обернулся:

— Док, сегодня тебе не достанется воды с «XV»! Отвези этого парня к Эштону, а потом отправь в тюрьму! И побыстрее!

Док, тощий угрюмый парень с вытянутым лицом и холодными глазами, мельком взглянул на Гэтлина и кивнул:

— Как скажете, шериф. Хотя, надо признаться, я очень надеялся попробовать этой отличной воды. Поехали, компаньон.

Они направились в сторону Такера. Док свернул с тропы прямо в заросли можжевельника и полыни и поскакал через пустыню.

— Так получится много быстрее. Здесь никто не ездит, земля неровная.

Уже давно перевалило за полдень, и солнце палило во все лопатки. Док ехал впереди, время от времени оборачиваясь и поглядывая на Гэтлина. Джим был озадачен, потому что тот даже не пытался сделать вид, что ведет его под конвоем. Неужели он намеренно предоставляет ему шанс удрать? Но он не собирался этим воспользоваться. Единственным его желанием было добраться до Такера, увидеться с Эштоном и передать ему свои деньги. Они ехали все дальше и дальше, с трудом прорываясь сквозь колышущиеся волны зноя. Даже легкий ветерок не нарушал неподвижности воздуха, а солнце превратило впадину в пылающую печь. Док слегка придержал лошадь.

— Лошадям трудно, — заметил он и взглянул на Гэтлина. — А ты честный. Я дал тебе шанс дернуть, но ты не сделал этого. — Он криво усмехнулся. — Конечно, ты не удрал бы далеко. У меня такое ружьишко, которое стреляет именно туда, куда я целюсь.

— Мне незачем бежать, — отозвался Гэтлин. — Я сказал правду. Мое появление в Такере совершенно случайно.

Следующие полмили они проехали бок о бок. Перед ними расстилалась настоящая площадка для дьявольских забав, вся покрытая валунами и пересохшими руслами ручьев. Док вытянул вперед руку, и Джим придержал лошадь. На дерево неподалеку от тропинки взгромоздились канюки — с полдюжины огромных птиц.

— Какая-то падаль, — заметил Док. — Давай посмотрим.

Проехав еще двести ярдов, они остановились. В похожей на чайное блюдце котловине посреди можжевельника лежало то, что когда-то было серой в яблоках лошадью. Канюки поднялись с нее, хлопая своими громадными крыльями. Глаза Дока заблестели, и он сплюнул.

— Кобыла Джима Уокера, — произнес он и присвистнул, — и его седло.

Они двинулись дальше, объехав мертвую лошадь. Гэтлин указал вперед.

— Смотри, — сказал он, — его не убили. Он полз дальше.

— Да уж… — помрачнел Док, — только недалеко уполз. Погляди, сколько крови он потерял.

Они угрюмо спешились. Оба знали, что найдут, и ни один из них не жаждал приблизить этот момент. Док вынул из кожуха винтовку.

— Джим Уокер мой друг, — пояснил он. — Мне тяжело его потерять.

Они шли по легко различимому следу. Два раза раненый останавливался и долгое время лежал неподвижно. На том месте, где он разорвал рубашку, чтобы перевязать рану, валялись обрывки ткани. Возле серых камней у подножия невысокого обрыва Гэтлин остановил Дока:

— Погоди минутку! Смотри-ка.

На песке явственно виднелись следы человека, который догонял раненого. В одном месте он остановился, и полынь там оказалась забрызгана кровью. Лица мужчин ожесточились, потому что эта кровь, более глубокий отпечаток одной ноги и то, как сделан шаг другой, означали лишь одно: убийца подошел и с силой пнул раненого.

После этого им не пришлось идти далеко. Раненый был мужественным человеком, и его ничто не останавливало. Он забрался в кусты, которые росли на склоне обрыва, и лег ничком. Мужчинам стало ясно, что Уокер какое-то время был в сознании и нашел место, где канюки не смогли бы достать его.

Док обернулся. Его светло-серые глаза стали ледяными.

— Поставь свой ботинок рядом с тем следом, — приказал он, немного приподняв винтовку.

Джим Гэтлин уставился на него, ощутив внутри холод и пустоту. В тот момент он, встречавшийся с опасностью не раз и не два, порадовался, что не убивал этого человека. Вернувшись к следам, он оставил рядом свой отпечаток. Его ботинок был почти на дюйм короче и другой формы.

— Я так и думал, — произнес угрюмо Док. — Но хотел убедиться.

— Вот здесь, на стене, — произнес Гэтлин, — он что-то написал.

Оба наклонились. На небольшом пласте аспидного сланца острым краем белесого камня было нацарапано: «Кэри… « — и ничего больше.

Док выпрямился.

— Он может подождать еще пару часов. Едем в город.

На улицах Такера толкалось больше народу, чем обычно. Подъехав к конторе Эштона, Гэтлин и Док спешились. Джим распахнул дверь и вошел. Высокий седовласый человек за конторкой поднял голову.

— Вы Эштон? — решительно спросил Гэтлин.

Получив в ответ утвердительный кивок, он распахнул рубашку и отстегнул пояс с деньгами.

— Здесь десять тысяч. Сделайте заявку на ранчо «XV» для Кокрейн и Гэтлина.

Глаза Эштона сверкнули неожиданным удовлетворением.

— Ты ее компаньон? — спросил он. — Вкладываешь деньги? Ты делаешь замечательную вещь, парень.

— Я только называюсь ее компаньоном. Моя пушка работает на хозяина, только и всего. Какое-то время Лайзе еще могут понадобиться мои услуги.

Он повернулся к Доку, но тот исчез. Гэтлин торопливо объяснил, что они нашли, и добавил:

— Винг Кэри направляется в город.

— Направляется в город? — Эштон мотнул головой. — Он уже здесь. Приехал минут двадцать назад!

Джим Гэтлин повернулся на каблуках и большими шагами вышел из конторы. На крыльце, надвинув шляпу пониже на глаза, посмотрел налево, потом направо. Прежде по улице сновали люди, но теперь они все куда-то разошлись. И не было никаких признаков ни Дока, ни Кэри.

Каблуки Гэтлина четко застучали по дощатому настилу. С суровым, непроницаемым лицом и плотно сжатыми губами он шел быстро, держа руки наготове у револьверов. У салуна задержался, поднял левую руку вверх и вошел. Все повернулись к нему, но Кэри среди них не было.

— Не видели Винга Кэри? — резко спросил Гэтлин. — Он убил Джима Уокера.

Никто не ответил, затем один пожилой человек повернул голову и указал дальше по улице:

— Он стрижется. Рядом с платной конюшней. Ждет, пока начнется аукцион.

Гэтлин вышел обратно на улицу. Около кузницы сгорбилась какая-то темная фигура, которая тотчас же скрылась из виду. Джим помедлил, приготовившись к опасности, затем быстро двинулся дальше.

На каркасном доме выделялась красная с белым вывеска цирюльника. Джим распахнул дверь и вошел. Какой-то человек, привалившись спиной к стене, храпел с открытым ртом. Лысый цирюльник глянул на гостя, судорожно сглотнул и отступил назад.

Винг Кэри сидел в кресле, завернутый в белую ткань, с наполовину подстриженной головой. Открывшаяся дверь и внезапная тишина заставили его поднять глаза.

— Ах, это ты? — произнес он.

— Да, это я. Мы нашли Джима Уокера. Он написал на скале твое имя, Кэри, — имя своего убийцы.

Губы Кэри плотно сжались, и совершенно неожиданно прогремел выстрел. Что-то ударило Джима в плечо, так что он завертелся волчком и врезался боком в косяк. Этот первый выстрел спас его от второго. Винг Кэри держал револьвер колене, стреляя прямо сквозь простыню. Во взгляде его мелькнуло насмешливое торжество. Время как будто остановилось. Гэтлин видел тлеющие, черные по краям кружочки дырок в полотне.

Он даже не помнил, как выстрелил, но тело Кэри вдруг резко дернулось, и Джим почувствовал, как револьвер дрогнул в его руке. Тогда он выстрелил еще раз, и лицо Винга перекосилось, а револьвер упал на пол, едва не прострелив ногу хозяину.

Винг начал подниматься, и Гэтлин выстрелил в третий раз. Пуля отсекла Вингу ухо и вдребезги разбила тазик для бритья, забрызгав все вокруг мыльной пеной. Цирюльник стоял в углу на коленях и держал перед собой стул. Спавший выскочил в окно головой вперед вместе со стеклом.

Джим прислонился спиной к двери. К нему бежали люди, и среди них Док. Потом он увидел шерифа Итона. И наконец, растолкав всех, к нему пробралась Лайза.

— Ты ранен! В тебя стреляли! Ты!..

Его ноги медленно подогнулись, и он сполз на пол. Винг Кэри так и остался сидеть в цирюльне с наполовину подстриженной головой.

Док вошел туда и посмотрел сначала на него, потом на цирюльника:

— Ты не сможешь взять с него деньги, Тони. Ты ведь не закончил стрижку!

Авторские заметки БОУДИ

Были времена, когда человек, слегка «заложив за воротник» и желая произвести впечатление на окружающих, объявлял себя «бандитом из Боуди»!

Боуди в штате Калифорния был богатым — и бандитским — лагерем. В один из дней 1880 года там произошли сразу три перестрелки и два ограбления дилижансов, а городок всего лишь начал оживляться. Другой человек отметил шесть перестрелок за одну неделю, причем не упоминая о разнообразнейших поножовщинах и прочих стычках.

Приблизительно за три года, с 1879-го по 1881-й, старатели получили с приисков Боуди что-то около тридцати миллионов долларов золотом. Рабочим прачечной золотоносный песок доставался из грязи, которую они смывали с одежды старателей.

Однажды, когда первый бандит Боуди по прозвищу Грубый Джек рассказывал, какой он крутой, кому-то случай показался подходящим, чтобы бросить ему вызов. Они с противником вышли на улицу и открыли друг по другу огонь прямой наводкой. Грубый Джек, шатаясь, вернулся в салун, но его противник ухитрился с перебитой рукой перезарядить револьвер, зажав его между коленями, вернулся в салун и закончил дело. Джек стал одним из первых, кто ушел на покой в салуне «Бут-Хилл» в Боуди.

Большая часть города существует до сих пор, хотя многие здания уничтожил пожар в 1932 году.

ГИБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ ПУСТЫНИ

Джим Мортон подъехал к костру, возле которого съежились трое небритых мужчин, обогреваясь и потягивая горячий кофе. Мортон узнал Чака Бенсона из Слэш-Файв. С остальными ему встречаться прежде не приходилось.

— Привет, Чак! — сказал Мортон. — Он все еще там?

— Разумеется! — ответил Бенсон. — И не похоже, что собирается выходить.

— Я не стал бы его винить. Наверное, тут человек сто рыщут.

— Почти двести. Но ведь ты знаешь Нэта Бодина. Вытащить его из этих холмов будет труднее, чем опоссума из дупла.

Человек с черной щетиной на подбородке подозрительно посмотрел на него:

— Он бы не продержался долго, если бы нам позволили его взять! Я бы достал его оттуда очень быстро!

Мортон с презрением окинул говорившего взглядом:

— Это ты так думаешь. Значит, ты плохо представляешь Бодина. Отправляться за ним в погоню — все равно что послать гончую в нору за барсуком. Парень в этих холмах как дома, все щели и расщелины его. Он так умеет прятаться, что даже апач прошел бы мимо.

Чернобородый сердито посмотрел на него маленькими глазками под тяжелыми веками.

— Говоришь так, будто ты его лучший друг. Может быть, когда мы его поймаем, тебя следует повесить рядом с ним?

Мортон не сделал ни одного заметного движения, но каким-то образом его длинное ружье, перекинутое через луку седла, изменило свое положение, предостерегающе уставившись на мужчину.

— Не стоит так говорить, приятель, — небрежно произнес Мортон. — В этих холмах Нэта знают все, и большинство из нас одно время очень дружили с ним. Я не имею с ним дел, но готов поклясться, что в этом отряде есть люди похуже, чем он.

— То есть?

Рука верзилы легла на бедро.

— Понимай как хочешь.

До того как перебраться на Запад, Мортон жил в горах Теннесси, поэтому разговор с оружием в руках был ему не в новинку. Длинное ружье смотрело верзиле между глаз, а Мортон сворачивал самокрутку, держа руки всего в нескольких дюймах от курка.

— Не стоит об этом! — перебил их Бенсон. — Из-за чего вы собираетесь ссориться? Блэки, это Джим Мортон. Он охотник на львов с ранчо «Лейзи-С».

В мозгу Блэки произошел быстрый переворот. Этот высокий, ленивый незнакомец оказался вовсе не придурковатым простаком, как он думал вначале. Мортона знали все. Стрелок, не делавший промаха ни из ружья, ни из револьвера, он отдавал предпочтение первому даже в стычке на достаточно близком расстоянии. Джим забирался за горными львами на деревья, а когда однажды трое закоренелых угонщиков попытались украсть его лошадей, все трое закончили свою жизнь на Бут-Хилле.

— Так что же, Джим? — спросил Чак. — Ты знаешь Нэта. Как считаешь, где он может быть?

Мортон прищурился и закурил.

— Не имею ни малейшего понятия. Мы вместе охотились. Он облазил тут абсолютно все, самые дикие места. Движения у него как у кошки, а глаза — как у грифа-индейки. — Он взглянул на Чака. — Что он натворил? Я слышал какие-то разговоры в Слэш-Файве, но, похоже, никаких конкретных фактов, так, одни домыслы.

— Вчера ограбили почтовый дилижанс. В нем ехал Пит Дэйли с ранчо «Даймонд-Д», и он божился, что напал на них Нэт. А когда его пришли арестовывать, Нэт выстрелил в шерифа.

— Убил?

— Нет. Но шериф очень плох и, скорее всего, умрет. Нэт выстрелил только один раз, и пуля попала в Ларраби слишком высоко.

— Неубедительно, — медленно произнес Мортон. — Нэт не промахивается, когда намерен убить. Ты говоришь, там крутился Пит Дэйли?

— Да. Он единственный все видел.

— А как насчет грабителя? Он был в маске?

— Угу, с винчестером 44-го калибра и двумя привязанными револьверами. Кучер сказал, что напал большой черноволосый человек. Он не знал Бодина, но его опознал Пит.

Мортон пристально смотрел на Бенсона.

— Меня это не удивляет, — сказал он задумчиво, и Чак покраснел.

Оба они понимали, где тут собака зарыта. Пит Дэйли никогда не любил Бодина. Нэт женился на девушке, которой добивался Пит, и хотя, по общему мнению, тот практически не имел шансов на успех, Дэйли с тех самых пор носил свою ненависть как кокарду.

— Мэри Каллахан была красивой девушкой, но очень скромной, и Дэйли не сомневался, что рано или поздно завоюет ее. Но тут с холмов явился Бодин, высокий, широкоплечий, темноволосый, сильный и спокойный, некоторые даже называли его красавцем, — и все изменилось. Он нравился и мужчинам и женщинам. Мужчинам даже больше, потому что не трогал их женщин. Для Дэйли не нашлось бы столько лестных слов. Он выглядел совсем не так привлекательно, как Бодин, но зато у него водились деньги.

Бодин купил землю рядом с городом и пробурил хороший колодец. По-видимому, деньги у него тоже имелись, и это озадачивало людей. Поползли слухи, что он угоняет скот и к тому же грабит почтовые дилижансы. Некоторые, как, например, Джим Мортон, полагали, что большая часть этих рассказов исходит от Дэйли. Но откуда бы они ни исходили, разговоры продолжались.

Задача отряда заключалась в том, чтобы повесить Бодина за убийство шерифа. Тот факт, что шериф еще не отошел в мир иной, игнорировался и считался чисто техническим вопросом. В погоню бросился отряд добровольцев, отчасти воодушевленный Дэйли и получивший полуофициальный статус благодаря присутствию Берта Стовела, тюремного надзирателя Ларраби.

И все же, чтобы повесить человека, его нужно сначала поймать, а Бодин затерялся в этой холмистой, сильно пересеченной местности, известной под названием долина Пыли, площадью около десяти квадратных миль, примыкавшей к еще более неровной и опасной безводной пустыне, хотя долина уже сама по себе представляла трудное место для обитания. Вся изломанная узкими ущельями, она горбилась крутыми кряжами, поросшими лесом. В этом лабиринте кедр сменялся пихтой и елью, а каньоны сплошь заросли толокнянкой. Здесь находились по крайней мере две скальные пещеры и город-призрак старателей — около полудюжины покосившихся от ветра ветхих построек.

— Я могу сказать только одно, — произнес наконец Мортон. — Не завидую тем, кто загонит его в угол, — если это вообще случится.

Блэки поднял голову. Он не хотел спорить с Мортоном, но все еще сердился.

— Что значит «если»? Мы возьмем его!

Мортон вынул изо рта самокрутку.

— Хочешь совет, дружище? Когда вы загоните его в угол, не пытайся взять его сам.

Четыре часа спустя, когда солнце уже приближалось к зениту, сеть затянулась еще туже. Нэт Бодин лежал на животе в редкой траве на гребне хребта и разглядывал раскинувшееся под ним пространство.

Он знал много вполне подходящих укрытий, но ему меньше всего хотелось оказаться в западне и быть вынужденным драться. Он надеялся как можно дольше сохранить свободу передвижения.

Среди искавших он разглядел и своих друзей — людей, с которыми он ездил верхом и охотился, которыми восхищался и которых любил. Теперь они считали его виновным; верили в то, что он убийца, и преследовали.

Они обыскивали каньоны очень тщательно, поэтому Нэт выбрал последнее место, где они стали бы искать, — голую вершину, на которой укрытием могла служить только трава высотой в фут. Позиция оказалась прекрасной, и он наблюдал за ними, невольно восторгаясь той тщательностью, с которой они прочесывали каньоны.

Бодин зачерпнул еще одну пригоршню пыли и натер ствол винтовки. Он знал, как далеко виден блеск солнечного луча, отраженного от винчестера, а отряд состоял в основном из охотников и бывших солдат, которые сражались с индейцами.

Как он ни прикидывал, но шансы его все уменьшались. Конечно, из жителей лесов с ним никто не мог бы сравниться, разве что Джим Мортон. Но сейчас, он понимал, этого недостаточно. Ему понадобится пища и вода. Рано или поздно им придет в голову светлая мысль охранять источники, и тогда…

Прошло уже почти двадцать четыре часа с тех пор, как он ел в последний раз, и очень скоро ему потребуется снова наполнить флягу.

Разумеется, за всем этим стоит Пит Дэйли. Он наверняка исказил все, что произошло на самом деле. Пит обвинил его в грабеже прямо в лицо, когда они встретились на улице. Обвинение прозвучало неожиданно, и Нэт немедленно отреагировал. Он назвал Дэйли лжецом, и тот протянул руку к револьверу. Шериф бросился разнимать их и получил пулю. Сбежавшиеся к месту происшествия люди увидели только шерифа, лежавшего на земле, Дэйли, который так и не вытащил револьвер, и Нэта, сжимавшего свой шестизарядный кольт. И все же сейчас он волновался совсем не из-за того. Он думал о Мэри.

Что она теперь подумает? Они поженились совсем недавно и были счастливы, несмотря на то, что он еще только учился жить в условиях цивилизации и с женщиной. Он переживал нечто особенное и уже не представлял, что способен обойтись без Мэри.

Неужели и она засомневалась в нем, поверила, что он ограбил дилижанс, а потом убил шерифа? Лежа в траве, он с каждым часом терял последнюю надежду.

Его обложили с трех сторон, а позади на сотни миль простирались безводные горы и пустыня. Конец казался совершенно неизбежным. Он задумчиво поболтал флягой. Она была почти пуста. Лишь на дне едва хлюпало немного воды. И все же ему надо продержаться до конца дня, а ближе к ночи он попытается подобраться к источнику у Мескитовых ручьев, находившемуся в полумиле отсюда.

Солнце нещадно палило, и Нэт лежал совершенно неподвижно. Если он не хочет, чтобы его заметили, трава и здесь должна колыхаться только от легкого ветерка.

Снизу доносились голоса людей, и время от времени он различал отдельные слова и даже фразы. Его преследователи проклинали жару, но не оставляли попыток найти его. Два раза кто-то поднимался на гребень и проходил совсем рядом с ним. Один из них даже задержался на несколько минут, остановившись не больше чем в дюжине ярдов от него, но Нэт заставил себя лежать спокойно и ждать. Наконец человек двинулся дальше, вытирая с лица пот.

Когда солнце зашло, он ползком спустился с гребня в заросли толокнянки. Ему понадобилось больше часа, чтобыоказаться вблизи Мескитовых ручьев. Он остановился как раз вовремя. Его ноздри уловили слабый запах табачного дыма.

Нэт залег в темноте и, прислушавшись, через мгновение различил стук камней, а затем слабое звяканье металла о камень. Он отполз подальше, поднялся на ноги и пошел сквозь ночь по направлению к Каменной Чаше — источнику, который находился в двух милях дальше. Теперь он держался еще осторожнее. Убедившись, что за источниками следят, намеренно выбрал путь через осоку, где почва всегда влажная от воды, выливавшейся из Чаши.

Светили яркие звезды, когда он ползком пробирался по сырой земле. Здесь его уж наверняка не станут поджидать, и он не опасался, что влажная трава выдаст его шуршанием. Ему удалось подойти совсем близко, но возле Чаши в темноте тоже сидели люди.

Он неподвижно лежал и прислушивался. Вскоре различил голоса троих мужчин — двух в тени выступа скалы и одного под кустами, но не дальше чем в четырех футах от края маленького водоема.

Наполнить флягу он не видел ни малейшей возможности, караульные держались начеку. Но, если повезет, напиться он все-таки сумеет.

Нэт вытащил из кармана нож и осторожно раскрыл его. Потом без единого звука срезал несколько тростинок, соединил их вместе и протянул к воде. Лежа на животе всего в нескольких футах от водоема и на том же расстоянии от ближайшего караульного, он вытягивал из тростинок воздух, пока не пошла вода. Он пил долго и снова пил, потому что тоненькая струйка поначалу не очень-то утоляла его жажду. Через некоторое время он почувствовал себя лучше.

Он начал вытаскивать тростинки, потом усмехнулся и оставил их лежать. С величайшей осторожностью ползком выбрался из Чаши и встал. В грязной и мокрой рубашке он едва не замерз, ощущая, как холодный ночной ветер обдувает тело. Поскольку источники охранялись, он не мог наполнить флягу, а днем будет дьявольское пекло. Может, где-то и есть источник, за которым никто не следит, но вероятность этого ничтожна, а если он потратит ночь на бесполезные поиски воды, то выбьется из сил и лишится столь необходимого сна. Возвратившись, как олень, к своему лежбищу у гребня горы, Нэт расположился на отдых в кустах толокнянки. Винтовка удобно покоилась у него на руке, и он почти сразу же заснул.

Когда проснулся, только-только занимался рассвет, и его ноздри уловили запах дыма. Преследователи готовили завтрак. К этому времени они уже, должно быть, обнаружили его тростинки, и он ухмыльнулся при мысли, как они рассвирепели оттого, что их так ловко провели. Он подумал, что Мортон оценил бы это. Но зато теперь они знают, что у него нет воды.

Пробираясь ползком сквозь кусты, Нэт нашел тропинку, которая проходила как раз под гребнем и шла вдоль него, частично в тени, под углом к крутому хребту. Позже, с самого верха гребня, увидел троих всадников, которые вели лошадей в поводу вниз по кряжу, где он лежал вчера днем. Еще двое пробирались вверх по каньону, и, куда бы он ни посмотрел, кольцо сжималось. Ему пришлось бросить флягу, потому что она стучала по кустам и это вполне могли услышать. Он повернул обратно, перебираясь от одной груды валунов к другой, потом ненадолго задержался на самом гребне.

Единственный путь, который ему оставили открытым, находился у него за спиной и вел в пустыню. Они слишком уверовали в то, что по этому пути он не пойдет. Гребень горы, на котором он лежал, был самой высокой точкой на многие мили вокруг, а прямо перед ним неровные шрамы трех каньонов, сбегавших с гребня, протягивали свои безобразные щупальца к каменистой, покрытой низким кустарником равнине. В этих трех каньонах трудились группы преследователей. Еще одна группа вклинилась с севера, оказавшись между ним и заброшенным городом-призраком.

Грамотно раскинутая стрелковая цепь расчетливо сжимала кольцо, и у Нэта хватило духу восхититься их мастерством. За ним охотились люди его сорта, и они понимали, что делают. Он знал их достаточно хорошо и представлял, какими безжалостными они могут быть. Путь позади него был открыт. Но долго он открытым не останется. Они не сомневались, что он предпочтет драку риску погибнуть от жажды в пустыне. Но они ошибались.

Нэт Бодин неожиданно для себя понял это. Если бы его спросили немного раньше, он принял бы то же решение, что и они. Но теперь он понимал, что не может сдаться.

Эта пустыня без преувеличения была настоящей долиной Пыли. Индейцы называли ее Местом Где Нет Воды, да и сам он в прошлые годы забирался далеко в глубь нее и ничего не нашел. Расстояние напрямик не превышало двадцати миль, но если кто-то задавался целью пересечь ее, ему следовало учитывать, что преодолеть придется по крайней мере вдвое больше, поднимаясь, спускаясь и двигаясь в обход; к тому же здесь необходимо обладать великолепным чувством направления. Тем не менее, имея воду и время, человек мог это сделать.

Но Нэт Бодин не располагал ни тем, ни другим. К тому же, если он пойдет в пустыню, об этом вскоре сообщат, и на том конце его уже будут ждать. Он попал в ловушку. И все же он решил, что умрет на этой пустоши в одиночестве раньше, чем его окружат и линчуют. Он не мог даже надеяться долго отбиваться от этого отряда. Осторожно поднявшись на ноги, он направился к хребту. За его спиной лежала громадная красная пасть пустыни. Он устроился среди валунов и стал наблюдать за людьми внизу. Они приближались медленно, до них оставалось еще несколько ярдов. Удобно пристроив винчестер к щеке, он прицелился в камень впереди ближайшего человека и выстрелил.

В ту же секунду преследователи исчезли. Там, где только что шли двенадцать человек, теперь не осталось никого. Он усмехнулся:

— Пусть наедятся грязи! Теперь они не будут такими резвыми.

Перебираться через гребень было опасно, но он сделал это и на некоторое время в нерешительности задержался там, изучая местность впереди. Пустыня простиралась до самого горизонта. Прямо перед ним гора резко обрывалась: несколько отвесных пропастей и неровных глубоких ущелий. Он нахмурился, глядя на них. Судя по всему, спуститься оттуда не представляло ни малейшей возможности.

Чак Бенсон и Джим Мортон припали к земле под прикрытием каменной стены, пристально разглядывая гребень горы, откуда раздался выстрел.

— Он стрелял не для того, чтобы убить, — объяснил Мортон, — иначе прихлопнул бы одного из нас. У него бы это наверняка получилось.

— Что он задумал? — резко спросил Бенсон. — Он окружен. Я знаю этот гребень. С него единственный путь вниз — это тот, которым он поднялся.

— Давайте пойдем дальше, — возразил Блэки. — Здесь достаточно укрытий.

— Ты не знаешь Нэта. Его нельзя считать побежденным до тех пор, пока он не будет лежать на земле. Этот парень взберется по утесам, которые остановили бы и слепня.

К ним присоединились Пит Дэйли и Берт Стовел, вглядываясь из-под прикрытия листьев в возвышавшийся перед ними кряж. Гигантский хребет этого кряжа почти на тысячу футов вздымался над плато, на котором они находились. Дальним концом он уходил в пустыню, опускаясь почти на две тысячи футов на протяжении не более двухсот ярдов.

Глаза Пита горели жестоким удовлетворением.

— Наконец-то он попался! — торжествующе заявил он. — Ему никогда не спуститься с этого гребня! Нам надо только немного подождать, а потом взять его. К тому же у него нет воды!

Мортон с отвращением взглянул на Дэйли:

— Кажется, тебе чертовски не терпится схватить его, Пит. Может, шериф еще жив. Может, он вообще не умрет. Может, его рассказ об этом выстреле будет другим.

Дэйли повернулся к Мортону с явной неприязнью:

— Твое мнение ничего не значит, Мортон. Все произошло при мне, я видел, как это случилось. А что касается Ларраби, то если он еще не умер, то скоро умрет. Если тебе не нравится это дело, почему ты не уезжаешь?

Джим Мортон спокойно погладил подбородок.

— Потому что я намерен присутствовать при том, как ты схватишь Бодина, — заявил он, — и я лично рассчитываю проследить за тем, чтобы к нему отнеслись беспристрастно. Более того, Дэйли, я тебе совершенно ничем не обязан, и я тебя не боюсь. Как бы то ни было, мне кажется, тебе придется проделать долгий путь, прежде чем ты получишь Бодина.

Сам Бодин, распластавшийся по камням на вершине гребня, очень в этом сомневался. Он отер с бровей пот и снова внимательно осмотрел неровный утес под собой. Вероятно, мизерная возможность спуститься по нему существовала, но при одной мысли об этом его рот пересох, а в желудке образовалась пустота.

Судя по виду одного выступа на скале, за него можно было ухватиться руками, но из-за нависающего карниза он не мог разглядеть, что находится ниже, а там стена могла оказаться гладкой. Как только он преодолеет этот выступ, вернуться назад будет трудно или вообще невозможно. Но несмотря ни на что, Нэт решил попытаться.

Перевязав ремнем винчестер, он перекинул его за спину, затем повернулся лицом к скале и сначала спустил за выступ ноги, нащупывая пальцами опору. Если он сорвется отсюда, то упадет не меньше чем на двести футов, хотя всего в шести футах внизу находился узенький уступ.

Держась руками и постепенно спуская ноги, Бодин выдвинулся далеко за край выступа. Как следует зацепившись, он повернул голову и осмотрел скалу под Собой. Слева в ней виднелась глубокая трещина, причем та часть, к которой он прижимался, выдавалась в пространство на несколько дюймов дальше, чем другая сторона. Осторожно передвигая левую ногу, он ступил на край трещины, который оказался хорошей опорой. Потом, держась левой рукой, стал подтягиваться на пальцах до тех пор, пока не смог качнуть тело влево и ухватиться за край трещины пальцами правой руки. Откинувшись назад, он нащупал ногами дальний выступающий край трещины, подтянулся на руках и стал медленно спускаться, постепенно переставляя ноги и перехватывая руками. Через двадцать футов трещина расширилась в камин, слишком широкий для того, чтобы передвигаться по нему, откинувшись назад. Его внутренние стены стали гладкими и ровными от воздействия ветра и воды.

С трудом пробравшись в камин, он уперся ногами в одну стенку, а спиной — в противоположную и, отталкиваясь от обеих стен и осторожно переставляя ноги, стал медленно спускаться, пока не оказался много ниже шестифутового уступа. Камин закончился маленькой, похожей на пещеру выемкой в скале, и он уселся там, переводя дыхание.

Нэт взъерошил пальцами волосы и вытер пат со лба. Во всяком случае — он усмехнулся при этой мысли, — уж сюда-то они за ним не полезут!

Внимательно осмотрев утес, на котором сидел, и утесы справа и слева, он понял, что выбраться отсюда можно, если проползти по голой скале, постепенно спускаясь, держась за совсем ненадежные выемки и уступы всего около дюйма в ширину. Все сорок футов этого спуска ему будет грозить либо падение, либо выстрел сверху, если его преследователи уже решились подняться на гребень.

Отдышавшись, он двинулся дальше, наискосок и вниз, прижимаясь к плоской поверхности скалы. Ему удалось доползти до острого, как лезвие ножа, гребня и оседлать его. Отталкиваясь руками, стал продвигаться по нему, пока не оказался на широком уступе. Тут он остановился, чтобы восстановить дыхание, и посмотрел на вершину горы. Пока что никто там не появлялся, и очень может быть, что ему повезет и он сбежит. Однако во рту у него пересохло, а усилия, потраченные на спуск, еще больше обострили жажду. Отвязав винтовку, он без помех закончил свое нисхождение и, наконец, вышел в пустыню.

В лицо ему удушающей волной хлынула жара. Расстегнув пуговицы на рубашке, он сдвинул на затылок шляпу и оглянулся на возвышавшуюся за ним громаду горы, и как раз в тот, самый момент наверху показались люди. Он снял шляпу и помахал им.

Бенсон первым вышел на гребень и невольно отшатнулся от края утеса. При виде жуткой пропасти у него перехватило дыхание. К нему подошли Пит Дэйли, Берт Стовел и Джим Мортон, а потом и остальные. Мортон первым заметил Бодина.

— Что я вам говорил? — показал он вдаль. — Нэт внизу, в пустыне!

Лицо Дэйли застыло.

— Ну, грязный…

Бенсон пристально посмотрел на него.

— Нужно отдать ему должное! — усмехнулся он. — Я скорее рискнул бы устроить перестрелку со всеми вами, чем в одиночку совершить такое.

Стоявший слева бородатый человек сплюнул и тихо выругался.

— Ну, ребята, с меня хватит! Я умываю руки! Такой рисковый парень не заслуживает того, чтоб его повесили! Слышите, дайте ему уйти!

Пит Дэйли злобно повернулся, но тут же изменил свои намерения, увидев, как верзила держит оружие. Пит был совсем не дурак: понимал, кого можно припугнуть, а с кем не стоит связываться. Перед ним стоял мудрый человек, который знал что почем.

— А я не отступлю, — решительно заявил он. — Пойдем за ребятами, Чак. Мы возьмем лошадей и доедем туда за пару часов. Пешком он далеко не уйдет.

Нэт Бодин повернулся и большими шагами пошел в пустыню. Кожу обжигало, воздух был густым и душным, и все-таки у него остался только один шанс — перейти через это пространство и подняться в холмы в таком месте, где его не смогут найти.

Все это время в глубине души он помнил о Мэри. Ему даже казалось, что она рядом, как живая. Где она теперь? Что делает? Знает ли уже обо всем?

Нэт ступил в пустыню возле усыпанного валунами оврага., глубоко врезавшегося в скалистый склон горы. Из его устья расходился широкий веер каменистого, шероховатого галечника, песка и ила, смытого со склонов проливными дождями. Справа край песчаного веера разрезал глубокий шрам другого оврага, появившегося позднее, когда вода нашла трещину в сдерживавшей ее скале. К этому оврагу Бодин и направился.

Он спустился по оползню и пошел по дну оврага. Пробираясь среди валунов, двигался по направлению к мерцающей котловине — самой низкой точке пустыни. Здесь, колыхаясь волнами жара, лежало одно из тех сухих озер, в которых собираются смывы грязи с гор и которые кажутся издали огромными голубыми водоемами. Когда он подошел ближе, то обнаружил, что это вовсе не плайа сухого типа, как он надеялся. В родниках, находившихся под поверхностью сухой плайа, часто оказывается свежая, прохладная вода, иногда даже на небольшой глубине. Однако эта была вязкая, с волнистой поверхностью салинас, и вода здесь непременно будет соленой, пить ее хуже, чем вообще обходиться без воды. К тому же он рисковал провалиться сквозь твердую корку под сухой, порошкообразной пылью в залегавший под ней ил.

Из-за этой плайа пришлось сделать большой крюк, а жара здесь донимала куда сильнее, чем на горе. Размеренной походкой, с каждым шагом поднимая облако пыли, Бодин шел, огибая плайа. За ней виднелся край скалистого откоса, и этот каменный выступ тянулся на много миль по направлению к далекому горному хребту на границе с пустыней. До этого откоса ему следовало добраться как можно скорее, только там, если повезет, он мог наткнуться на один из пустынных водоемов, или тинаис, которые содержат самую чистую воду, на какую только может надеяться любой путешественник по пустынным землям. Тем не менее Нэт давал себе отчет в том, что их очень трудно найти. Опустошенные каким-нибудь неожиданным камнепадом или расплесканные ветром, они часто оказывались до краев заполнены камнями и песком, и, чтобы добраться до оставшейся на дне воды, эти залежи пришлось бы раскапывать.

Нэт Бодин остановился и, прикрыв глаза от солнца, посмотрел на дальний конец плайа. Ему осталось идти совсем немного. Во рту у него пересохло, и приходилось каждый раз делать усилие, чтобы сглотнуть.

Он больше не потел, шел словно во сне, беспокоясь только о том, чтобы не приближаться к поверхности плайа, и почувствовал облегчение, когда споткнулся о камень и растянулся на земле. Потом неуклюже поднялся на ноги, смаргивая пыль, и с трудом побрел по камням. На верх откоса выбрался по глубокой трещине в скале и двинулся дальше по его темной поверхности.

Это был какой-то древний язык лавы, теперь постепенно осыпавшийся. То тут, то там попадались лопнувшие пузыри. В каждом из них Нэт искал воду, но безрезультатно. В течение часа он не видел ни одного койота, но искал их следы, потому что осторожные и коварные волки пустыни знают, где можно найти воду.

Он шел уже довольно долго, но горы перед ним словно отступали. На залитых солнцем пиках по-прежнему не различались морщины и формы, которые придал им ветер. Но солнце все-таки уже опустилось к горизонту, и его обжигающие лучи падали с большим наклоном. Бодин брел навстречу ночи, надеясь на нее, молясь о ней. Один раз он резко остановился, услышав тонкий завывающий звук, раздавшийся в прокаленном солнцем воздухе.

Он подождал, прислушиваясь и настороженно оглядываясь вокруг, но в течение нескольких минут звук не повторялся, а когда наконец раздался снова, Нэт страшно обрадовался. Его глаза уловили крошечный комочек, метнувшийся ему наперерез.

Пчела!

Нэт резко изменил маршрут, выбрав себе ориентир на одной линии с направлением полета пчелы, и пошел в ту сторону. Несколько минут спустя над его головой закружила вторая пчела, и он снова сменил маршрут в соответствии с ее полетом. Направление было почти то же самое, а он знал, что воду можно найти, замечая, в какой точке сходятся линии полета пчел. Он не мог позволить себе упустить этот шанс и отметил, что пчелы летели дальше в пустыню, а не из нее.

Темнота опустилась на него неожиданно. В то же мгновение хребет на горизонте потемнел, а его гребень окрасился в темно-розовый и золотой оттенки, исполосованные глубоким малиновым огнем. Затем наступила ночь и лай койотов понесся к звездам несметным числом голосов.

По такой прохладе он мог заставить себя пройти много миль, но мог и упустить свой единственный шанс найти воду. Он колебался; затем усталость пришла к согласию с рассудком. Он опустился на валун и уронил голову на грудь.

Койот издал пронзительный жалобный вой, который затем перешел в вой удовлетворения, эхом отразившийся от скал. Вой прекратился, и началась охота. Зверь почуял запах человека и обошел его далеко стороной, направляясь по своим делам.

Пит Дэйли, Блэки, Чак Бенсон и Берт Стовел, не покидая седел, разыскивали следы у подножия утеса, с которого спустился Нэт. Джим Мортон спокойно сидел на лошади и с интересом наблюдал, но не оказывал никакой помощи людям, которые преследовали его друга. Чуть дальше тем же занимались другие группы. Там их и нашел всадник, упорно погонявший мчавшуюся во весь опор лошадь, и начал что-то кричать, еще не доехав до них. Он подлетел к ним и резко осадил скакуна, хватая ртом воздух.

— Все отменяется! Это не он!

— Что? — взорвался Дэйли. — Что ты сказал?

— Я сказал… на дилижанс напал не Бодин! Мы поймали этого бандита сегодня утром к востоку от города! Мэри Бодин заметила человека, который прятался в кустах за усадьбой Вензела, и пришла в город. Это он, точно он. У него нашли награбленные вещи, и кучер его опознал!

Пит Дэйли пристально смотрел на говорившего, и его маленькие глазки совсем сузились.

— Как шериф? — резко спросил он.

— Поправляется.

Всадник посмотрел на Дэйли:

— Он признал, что сам виноват. Вот его и подстрелили. И ты тоже. Он сказал, что, если бы ты попридержал свой глупый язык, ничего бы не произошло и что он тоже дурак, раз не дал начинить тебя свинцом, как ты того и заслуживаешь!

Лицо Дэйли вспыхнуло, и он в ярости огляделся, как человек, с которым плохо обошлись.

— Ну ладно, Бенсон. Мы едем домой.

— Погодите минутку.

Джим Мортон положил руки на рожок своего седла.

— А как же Нэт? Он ведь там, в пустыне, и по-прежнему думает, что его преследуют. У него нет воды. Вполне возможно, что он уже мертв.

На лице Дэйли не возникло даже тени сочувствия.

— Выкарабкается. Мое время слишком дорого стоит, чтобы рыскать по пустыне в поисках какого-то никудышного охотника.

— Оно не стоило так дорого, пока тебя вдохновляла надежда его убить, — возмутился Мортон.

— Я поеду с тобой, Джим, — предложил Бенсон.

Дэйли повернулся к нему, и его лицо потемнело.

— Только попробуй, и тебе придется подыскивать другую работенку!

Бенсон сплюнул.

— Я закончил работать на тебя десять минут назад. Мне никогда не нравились койоты.

Он сидел на лошади, твердо глядя на Дэйли и ожидая, что тот выхватит оружие, но ранчеро только смотрел на него, пока наконец не опустил глаза. Он повернул лошадь.

— На твоем месте, — сказал Мортон, — я бы все продал и убрался отсюда. Эта земля не очень-то любит таких, как ты, Пит. — Мортон тронул лошадь. — Кто со мной?

— Мы все. — Это произнес Блэки. — Но нам лучше размахивать чем-нибудь белым. Я не хочу, чтобы этот нахальный индеец пристрелил меня!

Уже близился к закату второй день их поисков и четвертый — с начала преследования, когда они нашли его. Бенсон привязал к стволу своей винтовки рубашку, и все по очереди несли ее. Зная, что у Нэта нет воды, они еще вчера оставили всякую надежду найти его живым.

Кавалькада почти поравнялась со склоном обнажившегося песчаника, когда из-за скал раздался голос:

— Вы ищете меня?

Джим Мортон почувствовал, как по его напряженным мускулам прокатилась волна облегчения.

— Мы ищем тебя с мирными целями! — крикнул он. — Бандита поймали, а Ларраби не имеет к тебе никаких претензий.

Нэт Бодин перекинул свое длинное тело через камни, встал и посмотрел на них, прищурив глаза.

— Рад это слышать, — сказал он. — Я беспокоился о Мэри.

— С ней все в порядке.

Мортон пристально разглядывал Нэта.

— Как у тебя с водой?

— Я ее нашел. Самая чистая тинаис во всей пустыне.

Люди спешились, и Бенсон чуть не наступил на маленькую, в красных пятнышках жабу.

— Взгляни-ка на нее, Чак. Это самая подруга и спасла мне жизнь.

— Эта жаба?

Блэки не верил своим ушам.

— Что ты имеешь в виду?

— Жабы этого вида никогда не уходят далеко от воды. Их можно встретить только около какого-нибудь постоянного источника или родника. Я уже весь выдохся, полз на четвереньках, когда услышал их писк. Звук такой же, как у сверчка. Я слышал его когда-то раньше и вспомнил, как один индеец яки рассказывал мне об этих лягушках. Я стал искать, и нашел ее, и понял, что вода должна быть где-то близко. Я шел за пчелами целый день и еще полдня, а потом потерял их. Но когда начал оглядываться, увидел еще одну пчелу, потом еще. И все они направлялись к этому скоплению песчаных камней. Но именно жаба заставила меня остановиться здесь.

Они вели с собой для него лошадь, и он сел в седло. Блэки посмотрел на него.

— Лучше скажи спасибо Мортону, — сухо заметил он. — Он единственный не сомневался, что ты чист.

— Нет, и еще кое-кто, — возразил Мортон. — Мэри тоже не сомневалась. Она говорила, что ты не бандит и обязательно выживешь. Говорила, что ты справишься с чем угодно.

Мортон выплюнул жвачку, затем снова взглянул на Нэта:

— Все ломали голову, где ты берешь деньги, Нэт?

— Я? — Бодин понял голову и усмехнулся. — Добываю бирюзу. Я нашел место, где работали индейцы. Я обрабатываю ее и переправляю на Восток. — Он остановился и подобрал жабу, затем осторожно положил ее в седельную сумку. — Эта жаба, — с особенным выражением произнес он, — отправится домой к нам с Мэри. Усадьба у нас зеленая и чертовски красивая. Она на самом краю пустыни, но там много воды. Эта жаба заслужила себе хороший дом отныне и навсегда. По-настоящему хороший дом!

Авторские заметки ДОЛИНА ТОНТО

Долина Тонто граничит на севере с кряжем Моголлон (жители Запада произносят это название как Магги-Оун) высотой в две тысячи футов. Она представляет собой красивое зеленое пространство, покрытое сосновым лесом и травянистыми лугами, где журчат ручьи и время от времени попадаются родники. Большая часть того, что старожилы относили к долине Тонто, находилась за ее пределами; она просто помогала точно определить местность.

На ней разыгралось несколько сражений с индейцами, в том числе те, которые генерал Крук вел с апачами. Но она больше известна в связи с войной долины Тонто между кланами Тьюксберри и Грэхэма.

Ее часто называли войной скотоводов с овцеводами, и, конечно, этот элемент там тоже присутствовал, но неприятности между Грэхэмами и Тьюксберри начались еще до того, как на сцене появились овцы. В разных источниках информации, оказавшихся в распоряжении рассказчика, число убитых указано различное. Однако, по всей вероятности, в этой войне погибло двадцать шесть человек, а может быть, и вдвое больше. Во время одной из схваток исчез и, вероятно, погиб отец мальчишек Блевинсов. В какой-то момент борьба стала настолько ожесточенной, что если человек видел незнакомца, то тут же убивал его. Идея состояла в том, что если он не на моей стороне, то наверняка на другой, иначе бы его здесь не было. Некоторое время в войне принимал участие Том Хорн.

В этой долине стояла хижина Зейна Грея.

ВПЕРЕД, НАЛЕТЧИКИ ИЗ ТОНТО!

СЕДЬМОЙ

Дождь, который лил три дня не переставая, превратил дорогу в реку слякоти и грязи. Вглядываясь вперед сквозь косой ливень, Мэтьюрин Сабри ругал себя за донкихотские принципы, вынудившие его отправиться именно по этой дороге — дороге к дому человека, которого он застрелил.

Ничего хорошего из этого не выйдет, размышлял он. И только мысль о том, что молодой вдове и ребенку, по всей видимости, очень нужны эти деньги, заставила его тронуться в долгий путь от Эль-Пасо в Моголлоны. Конечно же ни бармену, ни висельникам из салуна он не мог доверить деньги, и никто не отправился бы в столь опасную поездку в долину Тонто от нечего делать.

Мэт Сабри вовсе не искал приключений на свою голову. За свою жизнь ему пришлось совершить немало жестоких поступков. По природе и наклонностям он был человеком Запада, хотя большую часть взрослой жизни провел вдали от родных краев. Охотился на бизонов, старательствовал, а некоторое время даже служил судебным исполнителем в бандитском городке. И только из-за упрямого нежелания поддерживать кого-то или отступать перед кем-то он постоянно влипал в переделки.

Однако за некоторыми из его неприятностей скрывалось нечто большее, чем просто упрямство. Они возникали из темного, мучительного внутреннего стремления к насилию, — стремления, которое таилось в самых глубинах его существа. Он осознавал это и держал себя в узде, но временами агрессия вскипала, и он с разбегу бросался в какую-нибудь заварушку — большой, сильный и опасный человек, который сражался как неистовый викинг, но при этом спокойно и со знанием дела.

Он был высок, тяжелее, чем выглядел, а его худое смуглое лицо с жесткими скулами и спокойный взгляд зеленых глаз имели несколько аристократическое выражение. Он был привязан к лошадям и оружию, понимал животных, и они понимали его. Именно из-за хорошей лошади он совершил свой первый акт насилия.

Он охотился с дядей на бизонов и столкнулся с другим охотником, который бил свою лошадь. В шестнадцать лет охотник на бизонов уже мужчина, и считалось, что он должен вести себя соответственно. Мэт Сабри остался верным своим убеждениям и отстаивал их до последнего, застрелив первого человека. Если бы дело на том и закончилось, все еще, может, и обошлось бы, но двое друзей убитого стали охотиться за Сабри. Когда им не удалось найти его, они избили его больного дядю и похитили лошадей. Мэт Сабри шел за ними до Мобити, убил обоих прямо на улице и отвел лошадей домой.

После этого он уехал из тех мест. Он искал золото в Мексике, сражался вместе с революционерами в Центральной Америке, а потом вступил в иностранный легион в Марокко, из которого дезертировал через два года. Вернувшись в Техас, он отвел в Додж стадо, а затем вступил в должность судебного исполнителя города. Спустя полгода, в Эль-Пасо, он ввязался в ссору с Билли Куртином. Куртин назвал его лжецом и потянулся за револьвером.

С той невероятной быстротой, которая всегда его отличала, Мэт выхватил свой револьвер и выстрелил. Куртин грохнулся на пол. Через час его позвали в гостиничный номер, где лежал раненый.

Билли Куртин умирал. Его темные спутанные волосы рассыпались по свернутому одеялу, подложенному под голову, а лицо вытянулось и уже стало мертвенно-бледным. За дверью ему сказали, что Куртин может еще прожить час или даже два. Но не больше.

Высокий, прямой и спокойный, Сабри вошел в комнату и остановился возле кровати умирающего. Куртин держал в руке пакет, завернутый в тонкую клеенку.

— Пять тысяч долларов, — прошептал он. — Отвези их моей жене… Дженни, в Пайвотрок в Моголлонах. Она… у нее… неприятности.

Было странно, что умирающий человек доверяется своему убийце. Сабри пристально смотрел на него, слегка нахмурившись.

— Почему я? — спросил он. — Почему ты доверяешь мне?

— Ты… ты джентльмен. Я верю… ты ей поможешь, правда? Я… Я был вспыльчивый… идиот. Озабоченный… раздражительный. Это не твоя вина.

Блеск безрассудства и опрометчивости исчез из его голубых глаз, и еще оставшийся свет тоже угасал.

— Я сделаю это, Куртин. Даю тебе слово… слово Мэта Сабри.

И тогда на какое-то мгновение голубые глаза широко раскрылись и вспыхнули пониманием.

— Ты… Сабри?

Мэт кивнул, но свет уже угас, и Билли Куртин отошел в мир иной.

Это было тяжелое и трудное путешествие. К западу от Эль-Пасо произошла стычка с мародерствующими апачами. В Силвер-Сити два до странности знакомых всадника последовали за ним в салун и затеяли шумную ссору. Но Мэт, слишком искушенный в повадках негодяев, не попался на эту удочку. Он выстрелил в лампу и ускользнул в темноте.

А теперь чалый, скользя по грязной дороге, кое-как взобрался наверх и стал пробираться через лес. Неожиданно в ослепленных дождем сумерках мелькнул один огонек, потом другой.

— Йеллоуджэкет, — с облегчением выдохнул Мэт. — Держись, Малыш! — приободрил он коня. — Скоро нас ждет хорошая постель и хорошая еда.

Йеллоуджэкет находился на самой границе цивилизованного мира. Там были почтовая станция, салун, платная конюшня и полуразвалившаяся гостиница. Городок представлял собой скопище глинобитных домишек и лавок с фальшивыми вывесками. Хижины сбились в кучу в окрестностях Медного ручья.

Это был город Галуши Рида: Рид владел здесь салуном «Йеллоуджэкет» и прииском «Ринкон». Судебный исполнитель Сид Трумбулл работал на Рида. Куда бы Рид ни отправлялся, рядом с ним всегда скакал Тони Сайкс, и поговаривали, что хозяином Рида, в свою очередь, является Принс Маккаррен.

Мэт Сабри поставил лошадь в стойло и повернулся к сутулому содержателю конюшни.

— Задай ему порцию зерна. И еще одну утром.

— Зерна? — Симпсон покачал головой. — У нас нет зерна.

— У вас есть зерно для скота перегонщиков и есть зерно для почтовых лошадей. Задай моей лошади зерно.

В голосе Сабри звучала резкая властная нотка, и прежде чем Симпсон успел это осознать, он уже засыпал громадному чалому зерно. Сообразив это, он уставился вслед Сабри. Высокий всадник свободно и непринужденно шел к выходу большими, легкими, пружинистыми шагами. И у него на поясе висели два револьвера, низко подвешенные и привязанные.

Симпсон посмотрел на него и пожал плечами.

— Бандит, — пробормотал он. — Хоть бы он укокошил Сида Трумбулла!

Мэт Сабри толкнул дверь салуна «Йеллоуджэкет» и бросил на пол свои седельные сумки. Затем направился к стойке.

— Что у тебя есть, парень? Кроме хлебной водки?

— А в чем дело? Водка для тебя недостаточно хороша?

Хоббс был раздражен до крайней степени. Ни один человек не обязан работать столько часов подряд на ногах.

— У вас есть бренди? Или ирландское виски?

Хоббс уставился на него:

— Мистер, как вы думаете, где вы находитесь? В Нью-Йорке?

— Все в порядке, Хоббс. Мне нравятся люди, которые знают, что им нужно. Дай ему моего коньяка.

Мэт Сабри повернулся и увидел высокого человека, лет тридцати или больше, в безукоризненной одежде из тонкого черного сукна с шелковистой отделкой, со светлыми, слегка волнистыми волосами и румяным лицом. Высоко на левом боку у него висел револьвер.

— Спасибо, — коротко сказал Сабри. — В промозглую ночь нет ничего лучше коньяка.

— Меня зовут Маккаррен. Я владелец ранчо «РМ», к востоку отсюда. Точнее, к северо-востоку.

Сабри кивнул:

— Меня зовут Сабри. Ранчо у меня нет, но я не возражал бы его заиметь. Где находится Пайвотрок?

Его считали неплохим игроком в покер, к тому же частое применение оружия сделало его очень наблюдательным. Он заметил, как глаза Принса Маккаррена вдруг вспыхнули, и в них тут же появилась настороженность.

— Пайвотрок? Ну как же, это речка в Моголлонах. Там действительно есть ранчо. Однолошадное хозяйство. А почему ты спрашиваешь?

Сабри прервал его:

— У меня к ним дело.

— Понятно. Ну, тебе придется ехать в одиночку. На той дороге неспокойно — что-то вроде войны скотоводов.

Мэт Сабри пригубил коньяк.

— Отличный коньяк! — похвалил он. — По правде говоря, один из самых лучших, хотя к западу от Нового Орлеана мне не попадалось вообще никакого.

Значит, его зовут Маккаррен. И он что-то знает. Куртин просил помочь его жене. Неужели Пайвотрок участвует в войне скотоводов? Он решил не расспрашивать Маккаррена, и они спокойно поговорили о дожде, скоте и коньяке.

— Вряд ли ты научился разбираться в коньяке на Западе. Могу я спросить, где ты освоил эту науку?

— В Париже, — ответил Сабри, — Марселе, Фее и Марракеше.

— Стало быть, ты поездил по свету. Ну, это неудивительно. — Светловолосый указал на молодого человека с мощными плечами, который спал, положив голову на руки. — Видишь этого малого? Он называет себя Кэмпом Гордоном. Он из Кембриджа, цитирует классиков, когда напьется — а пьет он большую часть времени, — и один из лучших ковбоев в этих местах, когда трезвый. А вон там Киз, играет на пианино. Он учился в Веймаре. В Вене он был знаком со Штраусом, еще до того, как тот написал «Голубой Дунай». На Западе встречаются всякие люди, от титулованных графов и эмигрантов до опустившихся бродяг со всех уголков мира. Они здесь всего несколько недель, а уж шпарят на чужом языке, как ветераны. Несколько самых крупных ранчо на Западе принадлежат англичанам.

Принс Маккаррен разговаривал с Сабри еще несколько минут, но ничего не узнал. Тот не уклонялся от вопросов, но, так или иначе, не выдал никакой информации ни о себе, ни о своем поручении. Маккаррен отошел от него в глубокой задумчивости. Позже, после того как Мэт Сабри ушел, появился Сид Трумбулл.

— Сабри? — Трумбулл покачал головой. — Никогда не слышал о нем. Может быть, Киз знает. Он все обо всех знает. Что ему нужно в Пайвотроке?

Лежа на спине, Мэт Сабри смотрел в темноту и прислушивался к дождю, стучавшему в окно и по крыше. Дождь стучал сильно, как пальцы скелета по стеклу, и он беспокойно повернулся в кровати и нахмурился, вспомнив это мимолетное выражение настороженности в глазах Принса Маккаррена.

Кто этот Маккаррен и что ему известно? Была ли просьба Куртина помочь его жене просто естественной просьбой умирающего, или он чувствовал, что его жена определенно нуждается в помощи? Что же здесь случилось?

Он заснул, поклявшись себе, что отдаст деньги и тут же уедет. И все же, окончательно уже закрыв глаза, он понял, что не поступит так, если в дом к этим людям пришла беда.

Когда он проснулся, дождь шел по-прежнему, но уже не лило как из ведра. Мэт быстро оделся и, проверив револьверы, вернулся к своим проблемам на том самом месте, где оставил их прошлым вечером.

Кэмп Гордон, с опухшим от чрезмерной выпивки и слишком крепкого сна лицом, спотыкаясь, спустился по лестнице вслед за ним. Он жалко улыбнулся Сабри:

— Кажется, вчера вечером я кому-то врезал. Мне нужно убраться из города.

Они вместе позавтракали, и взгляд Гордона неожиданно прояснился, когда Мэт стал расспрашивать о том, как проехать к Пайвотроку.

— Ты не захочешь туда ехать, парень. С тех пор как Куртин сбежал, они приперты к стенке. С ними покончено! Оставь это дело Галуше Риду.

— А в чем проблема?

— Рид заявил свои права на Пайвотрок. Отец Билла Куртина купил его у одного мексиканца, которому ранчо досталось по дарственной на землю от правительства. Потом он заключил сделку с апачами, которая, как тогда казалось, обеспечивает ему полное право владения этой землей. Беда в том, что появился Галуша Рид и заявил, что у него есть права на эту землю. Он уверяет, что Фернандес не имел никакой дарственной. Что человек по имени Сонома получил такую дарственную еще раньше. Старик Куртин убился, когда понесла его упряжка, а молодой Билли не смог всего этого выдержать. Он слинял в город после того, как Тони Сайкс припугнул его.

— А его жена?

Гордон покачал головой, потом пожал плечами. На его лице боролись сомнение и беспокойство.

— Она славная девчонка, эта Дженни Куртин. Соль земли. Ужасно, что у Куртина не оказалось и десятой доли ее мужества. Она держится за свое и поклялась, что будет бороться.

— С ней есть мужчины?

— Двое. Старикан, который пришел сюда вместе с ее свекром, и полукровка апач, которого они зовут Радо. Раньше он был Силерадо.

Обдумав все это, Сабри решил, что еще очень многое требует объяснений. Откуда появились эти пять тысяч долларов? Действительно ли Билли сбежал, или он уехал, чтобы достать деньги на борьбу? И где он достал их?

— Я поеду. — Сабри поднялся. — Мне нужно поговорить с ней.

— Не нанимайся там на работу. У нее нет ни единого шанса! — мрачно заметил Гордон. — Лучше бы тебе не соваться в это дело.

— Мне нравятся драки, в которых у одной из сторон нет ни единого шанса, — беспечно отозвался Мэт. — Может быть, я действительно спрошу там о работе. Человеку все равно когда-нибудь приходится умирать, и что может быть лучше, чем погибнуть в схватке, когда все складывается не в его пользу?

— Нет, я люблю выигрывать, — резко возразил Гордон. — Мне нравится иметь по крайней мере один шанс.

Мэт Сабри наклонился к нему через стол, заметив, что за спиной Гордона возник Принс Маккаррен и что рядом с ним стоит верзила со звездой шерифа.

— Если я решу работать на нее… — Сабри говорил неторопливо, доверительным тоном, — то лучше присоединяйся к нам. Выиграет наша сторона.

— Эй, ты! — Человек со звездой, Сид Трумбулл, шагнул вперед. — Либо ты останешься в городе, либо уберешься отсюда! В Моголлонах и так достаточно неприятностей. Держись подальше от этого места.

Мэт поднял голову.

— Ты говоришь это мне? — Его голос хлестнул как плеть. — Ты всего лишь судебный исполнитель города, Трумбулл, а не Соединенных Штатов. Но даже если бы ты был шерифом, это ничего бы не меняло. Это не твой округ. А теперь отойди и не вмешивайся в разговор, когда тебя не просят!

Трумбулл наклонил голову, и лицо его побагровело. Затем он обошел стол. Глаза его сузились и полыхали злобой.

— Слушай, ты! — произнес он хриплым от бешенства голосом. — Никакой ничтожный ковбоишка не смеет указывать мне!..

— Трумбулл! — спокойно прервал его Сабри. — Ты напрашиваешься. И ведешь себя сейчас отнюдь не в соответствии со своим долгом. Ты ищешь неприятностей, и должность судебного исполнителя тебя не спасет.

— Не спасет меня? — взорвался он. — Не спасет меня? Ах ты…

Трумбулл бросился вокруг стола, но Мэт проворно отступил в сторону и ногой толкнул стул ему под ноги. Взбешенный Сид Трумбулл не сумел обойти его и грохнулся головой вперед, до крови ободрав руки о неструганый пол.

Отпихнув стул, он вскочил на ноги. Мэт стоял перед ним и улыбался. Кэмп Гордон ухмылялся, а Хоббс оперся локтями на стойку и с явным удовольствием наблюдал за разыгравшейся сценой.

Трумбулл уставился на свои ободранные ладони, затем поднял глаза и встретил взгляд Сабри. Он двинулся вперед, и неожиданно, на середине шага, его рука метнулась к револьверу.

Кольт оказался у Сабри в ладони быстрее, и выстрел прогремел в тот самый момент, когда он поднял его. Сид Трумбулл ошарашенно смотрел на свою онемевшую руку. Его револьвер перевернулся от удара, и пуля 44-го калибра, стукнувшись о предохранитель, прошла мимо, срезав Сиду кончик мизинца. Потеряв дар речи, он уставился на медленно капавшую кровь.

Только двое из наблюдавших, Принс Маккаррен и Кэмп Гордон, смотрели не на Трумбулла, а на Мэта Сабри.

— Ты выхватил пушку чертовски быстро, парень, — покачал головой Маккаррен. — Кто ты, в конце концов? В этих краях едва ли найдутся шесть человек, которые умеют обращаться с оружием так ловко. Я знаю почти всех в лицо.

Глаза Сабри холодно блеснули.

— Значит, теперь ты знаешь еще одного. Считай, что нас стало семь.

Он повернулся на каблуках и под взглядами всех присутствовавших вышел из комнаты.

КОЙОТЫ БЕСПОКОЯТ

Мэт Сабри поднялся вверх по ручью Ширт-Тейл, пересек Кровавый пруд и кряж Скелета, а затем перебрался через реку Верде поблизости от горячих источников. В ту ночь он устроился на ночлег под прикрытием утеса около ручья Хардскрэбл. Ложился спать уже поздно и не стал разводить костра.

Он удачно выбрал позицию. За его спиной нависал утес, а слева спускался к ручью крутой склон холма. Его лагерь находился почти у самого подножия столовой горы Хардскрэбл, а прямо перед ним поднималась гора Мертвеца. Местность перед ней спускалась к ручью, по берегам которого валялось много сухого дерева. Нависавший утес защищал это место от дождя.

Мэт Сабри вдруг проснулся и некоторое время лежал неподвижно. Небо очистилось, появились звезды. Прикинув, что уже перевалило за полночь, не мог понять, почему проснулся, но увидел, что чалый подошел поближе, поднял голову и насторожил уши.

— Спокойно, Малыш! — предупредил его Сабри.

Он натянул ботинки и встал. Потом пошарил в темноте и придвинул поближе винчестер.

Благодаря утесу он сидел в абсолютной черноте. Валуны и заросли кедровника служили дополнительным укрытием. Чалый терялся на фоне черного склона, зато со своего места Мэт видел берег ручья на протяжении около тридцати футов и немного открытого пространства.

Он заметил осторожное движение внизу. Послышался шепот, потом снова наступило молчание. Оставив винтовку, Сабри надел пояс с револьверами и потихоньку двинулся в заросли кедровника.

Немного погодя до него донесся звук шагов, затем тихий голос:

— Он где-то поблизости! Они сказали, что он поехал в эту сторону, а потом свернул с главной дороги за ручьем Фоссил.

Ихбыло двое. Он ждал в кедровнике, приготовившись действовать. Его зрение и мышцы напряглись до предела. Идиоты! Неужели они думают, что его так легко взять?

Он сражался с апачами и кайова, с таурегами в Сахаре и с риффами в Атласных горах. И тут он увидел их. Вверх по холму поднимались темные фигуры, выделявшиеся на светлом гравии склона.

Холодное, безжалостное нечто внутри него вырвалось на волю, и он не мог стоять спокойно. Они найдут чалого и тогда уже не уйдут, пока не доберутся до него. Теперь или никогда. Быстро, бесшумно он вышел вперед.

— Кого-то ищете?

Они резко повернулись. Он увидел отблеск звездного света на стволе кольта и услышал сухой хлопок собственного револьвера. Один из них упал, кашляя и задыхаясь. Другой отшатнулся, потом повернулся и бросился бежать, спотыкаясь и стеная то ли от страха, то ли от боли. Мэт попытался проследить движение этого человека, но потерял его в кустарнике и повернулся к типу, лежавшему на земле, но приближаться к нему не стал. Вместо этого обошел его подальше и вернулся к лошади. Успокоив чалого, лег и через несколько минут уже дремал.

Когда занимался рассвет, он стоял над телом убитого. Оседланный чалый переминался, готовый двинуться в путь. Мэт узнал одного из тех двоих, которых видел в Силвер-Сити, — худой смуглолицый человек с глубокими складками на щеках и слегка подернутыми сединой висками. Через глаз у него шел старый шрам, глубокий и красный.

Сабри опустился на колени и обшарил его карманы. Забрав несколько писем и какие-то бумаги, рассовал их по собственным карманам и, вскочив в седло, стал с осторожностью подниматься вверх по ручью. Его винчестер лежал поперек седла на случай какой-нибудь неожиданности. Но ничего не произошло.

Наступало утро, теплое и душное после дождя. Над ухом у него зудела муха, и он отмахнулся от нее шляпой. Чалый шел широким шагом, глотая расстояние, быстро и верно приближая его к далеким пурпурным хребтам. Хребты погружались в травянистые луга, вокруг которых росли сосны и осины, а время от времени шелестел листьями высокий трехгранный тополь.

Это была земля, о которой можно только мечтать; земля, идеально подходившая для того, чтобы на ней мог пастись и крупный рогатый скот, и овцы; земля, где должен жить человек. Впереди и слева вздымался кряж Моголлон, а за этим самым кряжем, на плато, расположился Пайвотрок. Он обогнул рощу лепечущих осин и окинул взглядом длинную долину.

Мэт впервые увидел скот — упитанный, спокойный скот, разжиревший на сочной траве здешних пойм. Один раз вдалеке показался всадник, но он даже не пытался приблизиться к нему, потому что хотел поскорее найти дорогу к Пайвотроку.

На северо-востоке открылось широкое устье каньона. Он повернул чалого и направился вверх по ручью, который бежал по дну. Теперь они поднимались, и, судя по виду местности, им предстояло подняться почти на три тысячи футов, чтобы добраться до кряжа. Но ему сказали, что впереди должна быть дорога, и он ехал дальше.

Последние восемьсот футов до кряжа он проделал по тропе, резко менявшей направление, но неуклонно карабкавшейся вверх. Воздух на плато оказался поразительно свежим и чистым. Он ехал все дальше, встретив несколько заблудившихся коров, а затем увидел около узкой тропинки грубый деревянный указатель. На нем было написано:

Пайвотрок

1 миля

Низкий дом расползался во все стороны по плоской вершине холмика длинными конюшнями и сараями, выстроенными по трем сторонам квадрата. Открытая сторона дома выходила на кряж и дорогу, по которой он приехал. За строениями росли тополя, сосны и пихты. Он видел, как послеполуденное солнце поблескивает на шкурах верховых животных в коррале.

Из конюшни вышел старик с карабином в руках.

— Эй, парень. Стой, где стоишь. Что ты здесь делаешь?

Мэт Сабри усмехнулся. Он осторожно поднял руку и сдвинул на затылок свою шляпу с плоскими полями.

— Ищу миссис Дженни Куртин! — крикнул он. — У меня новости. — Он помедлил. — О ее муже.

Дуло карабина опустилось.

— О нем? Какие могут быть о нем новости?

— Не слишком хорошие, — ответил Сабри. — Он мертв.

К его удивлению, старик как будто испытал облегчение.

— Ну что ж, — покачал он головой. — Мы так и думали, что он мертв. Как это случилось?

Сабри колебался.

— Он затеял ссору в салуне Эль-Пасо, а потом слишком долго доставал пушку.

— Он никогда не умел делать это быстро.

Старик внимательно рассматривал его.

— Меня зовут Том Джадсон. Но ведь не проделал же ты весь этот путь сюда из Эль-Пасо, чтобы сообщить нам, что Билли мертв? Зачем ты приехал?

— Это я объясню миссис Куртин. Хотя по пути сюда мне рассказали, что вы долгое время с ней вместе, так что вполне можете это узнать. Я привез ей кое-какие деньги. Билл Куртин дал их мне, перед тем как умер, и попросил отвезти их ей. Здесь пять тысяч долларов.

— Пять тысяч?

Джадсон ошарашенно уставился на него.

— Стало быть, Билли высоко ценил тебя, раз доверил такое дело. Вы давно знакомы?

Сабри покачал головой:

— Всего несколько минут. Когда человек умирает, выбирать особенно не приходится.

Хлопнула дверь дома, и они оба обернулись. К ним шла стройная молодая женщина. На ее рыжих волосах играл солнечный свет. Простое платье из хлопка не скрывало ее аккуратной, складной фигурки. Впереди мчался мальчик лет пяти-шести. Он бросился к Сабри, потом резко затормозил и уставился сначала на него, затем на его револьверы.

— Как поживаешь, старина? — с улыбкой спросил Сабри. — А где же твои шпоры?

Мальчик казался напуганным и робким. Он отступил, удивленный этим вопросом.

— Я… У меня нет шпор!

— Что? Ковбой без шпор? Придется это исправить. — Он поднял голову. — Здравствуйте, миссис Куртин. Я Мэтьюрин Сабри, или попросту Мэт. Боюсь, у меня для вас плохие новости.

Ее лицо слегка побледнело, но подбородок поднялся.

— Будьте добры пройти в дом, мистер Сабри. Том, пожалуйста, отведи его лошадь в корраль.

Они вошли в гостиную фермерского дома, просторную и прохладную. На полу лежали коврики, сплетенные индейцами навахо, а стулья и диван обтягивала красиво выдубленная воловья кожа. Он с удовольствием огляделся, наслаждаясь прохладой после трудного путешествия под палящим солнцем Аризоны. Его поразила естественность, с которой держалась женщина, и незатейливый уют, созданный ее руками.

Она резко повернулась к нему:

— Может быть, вы лучше скажете мне сразу? Нет смысла притворяться и подготавливать меня, если все равно мне необходимо знать то, с чем вы приехали.

Он объяснил ей все как можно быстрее и спокойнее. Она слушала его, и лицо ее становилось все более бледным и неподвижным.

— Я… я боялась этого. Когда он уехал, я поняла, что он никогда не вернется. Видите ли, он думал… он считал, что подвел меня, подвел своего отца.

Мэт достал из кармана клеенчатый пакет.

— Он послал вам это. Здесь пять тысяч долларов. Он велел передать их вам.

Она взяла пакет, и ее глаза наполнились слезами.

— Да. — Она говорила так тихо, что Мэт едва мог расслышать слова. — Он не мог поступить иначе. Наверное, думал, что это все, что он может сделать для меня, для нас всех. Видите ли… — Дженни Куртин подняла глаза. — Мы в состоянии войны, и очень нехорошей. Это деньги на войну. Билли думал… ну, что сам он не в силах бороться, а это как-то возместит его отсутствие. Наверное, вам будет интересно узнать обо всем этом.

— Нет, — возразил Мэт. — И, может быть, мне сейчас лучше пойти к мужчинам. Вам нужно побыть одной.

— Подождите! — Она схватила его за рукав. — Я хочу, чтобы вы знали, потому что вы были с ним, когда он умирал, и проделали весь этот путь, чтобы помочь нам. У нас с Билли все складывалось хорошо. Просто… ну, он считал себя трусом. Считал, что подвел меня, когда возникли неприятности с Галушей Ридом из Йеллоуджэкета. Тони Сайкс затеял ссору с Билли. Он хотел убить его, а Билли не стал драться. Он… признал себя побежденным. Все назвали его трусом, и он сбежал. Он… уехал.

Мэт Сабри озадаченно нахмурился, глядя в пол. Парень, который затеял с ним ссору, бросил ему вызов и собирался пристрелить его, вовсе не выглядел трусом. Пытался ли он доказать что-то самому себе? Может быть. Но трусом он не был.

— Мэм, — резко произнес он, — вы его вдова. Мать его ребенка. Вы должны кое-что знать. Я не имел случая познакомиться с ним ближе и общался с ним слишком недолго. Но смею заверить вас, он — не трус. Вовсе нет! Видите ли…

Мэт колебался, ощущая всю фальшь своего положения. Он совсем не хотел говорить этой женщине, что убил ее мужа, и в то же время не желал, чтобы она считала своего мужа трусом.

— Я видел его глаза, когда он схватился за револьвер. Я находился там, мэм, и все видел. Билли Куртин не трусил.

Несколько часов спустя, лежа на койке, он размышлял о судьбе этой семьи. Пять тысяч долларов по-прежнему оставались тайной. Откуда они взялись? Где Куртин достал их?

Он повернулся на другой бок и через несколько минут уснул. Завтра ему предстоит долгий путь.

Утром следующего дня, когда Мэт, наконец, выбрался из койки, ярко светило солнце. Он помылся и побрился, никуда не торопясь, наслаждаясь греющим спину солнцем и радуясь тому, что снова свободен. Он переночевал в доме для работников и надевал пояс с револьверами, когда услышал стук лошадиных копыт; подойдя к двери, выглянул наружу.

Поблизости не оказалось ни смуглолицего Радо, ни Джадсона, когда во двор въехали три всадника. В одном из них он узнал типа из Йеллоуджэкета, а в самом высоком — Галушу Рида. Это был человек внушительных размеров, широкого и плотного телосложения, но не толстый. Его подбородок выражал животную жестокость.

На ступеньках лестницы появилась Дженни Куртин.

— Мэм, — резко сказал Рид, — мы выселяем вас с этой земли. Мы даем вам десять минут на то, чтобы собрать вещи, а один из моих ребят запряжет для вас лошадь. Эта заварушка слишком затянулась, а у меня есть преимущественное право на эту землю. Так что проваливайте!

Дженни бросила быстрый взгляд в сторону конюшни, но Рид покачал головой.

— Не надо искать ни Джадсона, ни это индейское отродье. Мы следили за ними. Сейчас они ушли уже довольно далеко, и несколько моих парней держат под прицелом дорогу. Мы хотим выдворить вас отсюда без крупных неприятностей.

— Вы можете разворачиваться и уезжать, мистер Рид. Я никуда не собираюсь!

— А я думаю, собираетесь, — терпеливо настаивал Рид. — Мы знаем, что вашего мужа убили, и не можем больше мириться с тем, что вы незаконно занимаете нашу землю.

— Вообще-то это моя земля, и я останусь здесь.

Рид фыркнул.

— Не заставляйте нас выкинуть вас отсюда, мэм. Не сердите нас. Здесь… — он небрежно махнул рукой, — мы можем делать все, что угодно, и никто нам не помешает. Вы уедете, и немедленно.

Мэт Сабри вышел из домика и сделал три быстрых шага, по направлению к всадникам. Он выглядел невозмутимым и уверенным в себе, но чувствовал, как внутри у него нарастает ноющее желание устроить потасовку. Подавив его, он заговорил:

— Рид, ты олух из олухов и бандит. Приезжаешь сюда, чтобы справиться с женщиной, потому что думаешь, что она беззащитна. Ну так вот, она не беззащитна. И теперь вы трое развернете лошадей — делайте это крайне осторожно — и поедете по дороге. И чтобы больше сюда ни ногой!

Лицо Рида побелело, затем потемнело от гнева. Он немного наклонился вперед.

— Так ты все еще здесь? Хорошо, мы дадим тебе шанс слинять. Убирайся!

Мэт Сабри сделал еще один шаг вперед. Он чувствовал, как внутри у него растет жажда насилия. Он не сводил глаз с этой троицы и видел, как глаза одного из них расширились от страха.

— Осторожнее, босс! Осторожнее!

— Вот именно, Рид. Осторожнее. Ты рассчитывал застать эту женщину в одиночестве. А она оказалась не одна. Более того, если она возьмет меня на работу, я останусь здесь. Останусь до тех пор, пока ты не уберешься из этих мест или не сдохнешь. Можешь выбрать то, что тебе больше по вкусу. Вас здесь трое. Мне подходит. Во всяком случае, это дает нам равные шансы. Если у тебя есть желание покормить стервятников, просто протяни руку еще на один дюйм к своей пушке — и готово. Это касается всех троих.

Он снова шагнул вперед. В нем пульсировала и бурлила знакомая жажда схватки. Внутри у него все дрожало, но его мускулы налились сталью, а рассудок стал холодным и готовым ко всему. Его пальцы выпрямились, и он снова двинулся вперед.

— Ну давайте же, паршивые койоты! Давайте проверим, много ли у вас мужества. Доставайте пушки!

Лицо Рида окаменело, губы сжались, а глаза широко раскрылись. Какое-то шестое чувство говорило ему, что это особый случай, что он смотрит сейчас в глаза самой смерти, и до него вдруг дошло, что он нипочем не станет играть, если ставки так высоки.

Галуша видел темное желание, которое двигало этим человеком; он видел под его спокойной наружностью всю его ожесточенную готовность драться. При мысли об этом внутри у него все похолодело, и он ощутил дурноту.

— Босс! — хрипло прошептал его помощник. — Давайте смываться отсюда. От него нельзя ждать ничего хорошего!

Галуша Рид медленно протянул руку к луке своего седла.

— Значит, Дженни, нанимаешь бандитов? Хочешь решать дела таким образом?

— По-моему, вы первый стали их нанимать, — холодно ответила она. — А теперь вам лучше уехать.

— По пути обратно, — посоветовал Сабри, — загляните в каньон Хардскрэбл и подберите тело одного из ваших убийц. Прошлой ночью ему не повезло.

Рид недоуменно уставился на него.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — рявкнул он. — Я не посылал никаких убийц.

Мэт Сабри посмотрел вслед троим всадникам, уезжавшим вниз по тропе, и нахмурился. Во взгляде Рида сквозило непритворное недоумение, но если это не он послал за ним тех двоих, тогда кто же? Этих людей он видел в Силвер-Сити и в Эль-Пасо, но они к тому же знали и здешние места и держали связь с кем-то в Йеллоуджэкете. Может быть, они шли вовсе не за ним, а преследовали Билли Куртина?

Он обернулся и улыбнулся молодой женщине.

— Койоты! — воскликнул он. — У них не очень-то много храбрости.

Она как-то странно смотрела на него:

— Вы… Вы бы убили их, правда? Почему?

Он пожал плечами:

— Не знаю. Но мне не нравится, когда мужчины пользуются тем, что женщина одинока. Во всяком случае… — Он улыбнулся. — Рид не производит на меня впечатления добропорядочного гражданина.

— Он опасный враг. — Она спустилась с лестницы. — Вы действительно имели в виду то, что сказали, мистер Сабри? То есть, что хотите остаться здесь и работать у меня? Мне нужны люди, хотя должна предупредить: у вас мало шансов на успех, к тому же это скорее борьба один на один.

— Да, именно это я и хотел сказать.

Хотел ли он? Конечно. Он вспомнил старую китайскую пословицу: если ты спасаешь человеку жизнь, то берешь на себя ответственность за него. В данном случае получилось не совсем так, но он убил мужа этой женщины, и самое меньшее, что он мог сделать, — это оставаться с ней до тех пор, пока она не выпутается из неприятностей.

Но только ли об этом он думал?

— Я останусь, — решительно заявил он, — и помогу вам. Я дрался всю жизнь, имея на то гораздо менее серьезные причины. Было бы стыдно остановиться именно сейчас.

ЖАРКАЯ НОЧЬ В ЙЕЛЛОУДЖЭКЕТЕ

Все утро он работал на ранчо. Работал отчасти потому, что в хозяйстве крайне не хватало рук, отчасти потому, что хотел поразмышлять.

Лошади, которыми пользовались ежедневно, содержались при доме и были в хорошей форме. К тому же они выглядели лучше обычных фермерских лошадей — в некоторых из них четко проявлялась порода Моргана. Он починил щеколду на дверях конюшни и пошел прогуляться по ранчо, оценивая его со всех сторон и изучая все подходы.

В бинокль он осмотрел холмы, исследовал ближайшие ущелья и каньоны и мысленно составил карту местности, попавшей в поле зрения бинокля.

Уже давно перевалило за полдень, когда вернулись Джадсон и Радо. Они успели поговорить с Дженни до того, как Мэт их увидел.

— Привет, — дружелюбно сказал Джадсон; глаза его внимательно изучали Сабри. — Миссис Дженни говорит, ты прогнал Рида. И собираешься остаться здесь.

— Точно. Я останусь, пока не закончится вся заваруха. Конечно, если она примет меня на работу. Не люблю, когда меня берут на пушку.

— Да, я тоже не люблю. — Несколько минут Джадсон молчал, затем посмотрел на Сабри: — Только не забивай себе голову всякими идеями насчет миссис Дженни. Она славная девочка.

Мэт сердито поднял голову.

— Ты тоже не забивай себе голову всякими идеями, — холодно отрезал он. — Я помогаю ей точно так же, как и ты, и мы будем работать вместе. А что касается личных отношений, забудь об этом. Как только все кончится, я уеду отсюда.

— Хорошо, — мягко произнес Джадсон. — Нам понадобится помощь.

Три дня прошли гладко. Мэт лихорадочно трудился на ранчо. Даже себе не мог объяснить, почему работает с таким отчаянным усердием. Он выкопал ямы для столбов и обнес изгородью участок на длинном лугу около источников. Затем вместе с Радо они собрали скот, находившийся ближе всего к кряжу, и загнали его за ограду на сочную высокую траву. Животные могли спокойно пастись здесь долго, потому что луг тянулся достаточно далеко вверх по каньону. Он возил с собой клеймо и метил коров везде, где возникала такая необходимость.

Поскольку на ранчо целый год не хватало рабочих рук, там многое требовалось сделать. По вечерам он чинил упряжь и хлопотал по дому, а ночами спал здоровым, крепким сном. Все это время он ни разу не видел Дженни Куртин.

Но несмотря ни на что, эта женщина ни на секунду не выходила у него из головы. Он вспоминал, как выглядела она в тот первый вечер, когда стояла в гостиной усадьбы и слушала его, глядя ему в лицо своими большими темными глазами. Он вспоминал, как она стояла на ступеньках лестницы, разговаривая с Галушей Ридом и его людьми.

Остался ли он здесь потому, что считал себя ее должником, или из-за нее самой?

То там, то здесь Сабри находил неуловимые намеки на то, каким человеком был Куртин. Джадсон любил его, и полукровка тоже. Он заботился о лошадях и ласкал их. Но в то же время ненавидел насилие и избегал его. Постепенно — верно или неверно, Мэт не мог сказать, — в его мозгу формировался образ славного молодого парня, который оказался совершенно не на своем месте.

Уроженец Запада, но созданный для мирной и спокойной жизни, он, втянутый в войну скотоводов, прекрасно понимал свою несостоятельность. Мэт размышлял об этом, трудясь над лассо из сыромятной кожи, когда к нему подошла Дженни.

Он не заметил, как она появилась, иначе уклонился бы от этой встречи. Но она встала рядом с ним, прежде чем он успел это понять.

— Вы много работаете, мистер Сабри.

— Чтобы заработать на прокорм, мэм. Здесь полно дел, а мне нравится быть чем-то занятым. — Он повертел в руках лассо, осматривая его. — Знаете, я хотел бы поговорить с вами кое о чем. Боюсь, это не мое дело, но маленький Билли когда-нибудь вырастет и начнет задавать вопросы об отце. Вряд ли вы сможете обмануть его. Вы, наверное, сами знаете, где тут собака зарыта, и не исключено, что я сажусь на лошадь не с той стороны, но мне кажется, что Билли Куртин отправился в Эль-Пасо, чтобы раздобыть для вас денег. Я думаю, он понимал, что вояка из него никакой и что самое лучшее — это найти деньги и нанять людей. Нужно было иметь мужество, чтобы поступить так, и мне кажется, он намеренно уступил Сайксу, понимая: если Сайкс убьет его, вы никогда не получите эти деньги. Может быть, по пути в Эль-Пасо он начал задумываться и затеял эту ссору ради того, чтобы доказать самому себе, что у него хватит духу поднять оружие?

Она ничего не ответила, но по-прежнему стояла рядом, глядя, как его пальцы проворно и ритмично двигаются, сплетая кожу.

— Да, — наконец произнесла она, — я думала об этом. Только не могу представить себе, откуда он взял деньги. Я не решаюсь их тратить.

— Не валяйте дурака! — раздраженно воскликнул Мэт. — Никто не сумеет найти им лучшее применение, а вам нужны люди, которые умеют обращаться с оружием.

— Кто же станет работать на меня? — Ее голос звучал тихо и горько. — Галуша Рид постарался, чтобы этого не случилось.

— Может быть, если я прокачусь в город, то смогу найти кое-кого. — Он подумал о Кэмпе Гордоне, ковбое-англичанине, который цитировал Шекспира. — Кажется, я знаю одного человека.

— Нужно так много сделать. Джад говорит, вы работаете за троих.

Мэт Сабри поднялся. Она немного отступила, неожиданно осознав, какой он высокий. Дженни считала себя высокой женщиной, но доставала ему только до губ. Она слегка отшатнулась. Ее взгляд упал на револьверы. Он носил их постоянно.

— Джадсон говорит, вы ловко обращаетесь с оружием.

— Вероятно. — Он не ощутил горечи при мысли об этом. — Мне приходилось пользоваться оружием. Оружие и лошади — это почти все, что я знаю.

— Где вы служили в армии? Я наблюдала, как вы ходите и ездите верхом. У вас военная выправка.

— В разных местах. Главным образом в Африке.

— В Африке? — поразилась Дженни.

Он кивнул.

— Страна пустынь и гор. Марокко и Сахара. Прошел весь путь до Тимбукту и озера Чад, и почти все время бои.

В сарае, где они стояли, стало темнеть. Он вышел в сумерки. Уже появилось несколько звезд, а на западе, позади кряжа, угасало красное зарево.

— Завтра я съезжу разведать обстановку. А вы лучше держите остальных поблизости.

Рассвет застал его уже на дороге к Йеллоуджэкету. Путь предстоял долгий, и большую часть времени он ехал то лесом, то степью, не доверяя большим дорогам. Воздух был теплым и прозрачным, и он заметил нескольких пайвотрокских быков, которых они пропустили, когда сгоняли бродивший вдоль кряжа скот.

Мэт ехал, готовый к любым неприятностям, с винчестером поперек седла. Он был начеку и старался направлять чалого среди деревьев, потому что там толстым ковром лежала хвоя, заглушавшая стук копыт.

По пути он обдумывал проблему с дарственной на землю. Чтобы Дженни могла сохранить свое ранчо и избавиться от неприятностей, он должен узнать правду об этой дарственной и выяснить, кому все же принадлежит первое и бесспорное право — Фернандесу или Сономе.

Потом хорошо бы докопаться, если только это возможно, где Билли Куртин взял пять тысяч долларов. Кое-кто мог бы подумать, что теперь они должны принадлежать его жене только потому, что он достал их из своего кармана. Но этого будет совершенно недостаточно, если Билли продал какие-нибудь права на воду или землю или если он раздобыл деньги таким путем, который мог бросить тень на Дженни или ее сына.

А когда он во всем разберется, то, видимо, и сможет отправляться по своим делам, ибо к тому времени проблема с Галушей Ридом уже разрешится.

За те несколько дней, что Мэт провел в Пайвотроке, он полюбил это место и, избегая Дженни, не избегал маленького Билли. Мальчик привязался к нему и проводил с ним долгие часы.

Чтобы чем-то занять Билли, Мэт стал учить его плести из сыромятной кожи, и, пока он чинил лассо и уздечки, мальчик сидел рядом, неуклюже перебирая пальцами ремешки.

Вспомнив несколько минут, проведенных наедине с Дженни, он заерзал в седле и застонал. Ему не следует думать о ней иначе, чем о вдове Куртина. Вдове, напомнил он себе, убитого им человека.

Что она скажет, если узнает правду? Он гнал от себя эту мысль, но она все-таки притаилась в каком-то уголке его сознания, и он помотал головой, пытаясь отвязаться от нее. Рано или поздно она узнает. Если он в конце концов не расскажет ей сам, то это наверняка сделает Рид.

Не испытывая большого желания ехать мимо Хардскрэбла, Мэт Сабри повернул прямо на юг, пересек восточную оконечность столовой горы и двинулся по старой тропе через Белую скалу и гору Поллес, пересекая Ист-Верде у Скалистого ручья. Затем он срезал путь по каньону Бординг-Хаус к Бычьему источнику и перебрался через главное русло Верде около пика Тэнгл. Этот окольный путь был длиннее на несколько миль, да к тому же Сабри ехал осторожно, внимательно осматривая по пути местность. Поэтому на выжженную солнцем улицу Йеллоуджэкета его чалый вступил очень поздно.

У Мэта возникло одно подозрение, которое он собирался проверить. Вечерами в домике для работников он много разговаривал с Джадсоном и узнал от него о Пепито Фернандесе, внуке человека, который продал землю старику Куртину.

Соскочив с лошади около платной конюшни, он завел чалого внутрь. Симпсон вышел встретить его. Его глаза изучали лицо Сабри.

— Парень, а ты храбрец. Рид в ярости. Он вернулся в город, чуть не лопаясь от бешенства, и Трумбулл теперь рассказывает всем о том, что тебя ждет.

Мэт улыбнулся ему:

— Этого я и ожидал. А ты на чьей стороне?

— Ну, — мрачно произнес Симпсон, — Трумбулл мне не по душе. Он носится по городу, надутый как индюк, и не проявляет дружеских чувств ни ко мне, ни к моим друзьям. Клянусь, мистер, я редко испытывал такое удовольствие, как в тот день, когда вы поставили его в глупое положение. Это даже лучше, чем если бы вы убили его, хотя он явно на это напрашивается.

— Тогда позаботься о моей лошади, хорошо? И привяжи ее скользящим узлом.

— Конечно, и дам ей зерна. Я думаю, всякой лошади, на которой вы ездите, необходимо зерно.

Мэт Сабри вышел на улицу. На нем были темные джинсы и серая шерстяная рубашка. Свою черную шляпу он надвинул пониже, и его долговязая фигура почти растворилась в тени. Сначала он повидает Пепито, а затем немного разнюхает обстановку. Ему нужен Кэмп Гордон.

Подумав об этом, он вернулся в конюшню.

— Оседлай еще и лошадь Гордона. Он поедет со мной.

— Он? — изумленно переспросил Симпсон. — Он мертвецки пьян уже несколько дней!

— Оседлай его лошадь. Он будет со мной, когда я вернусь, и если тебе известны еще один или два парня, которые при необходимости смогут воспользоваться оружием, дай им знать, что я нанимаю людей и что деньги для оплаты имеются. Если нужно, платить им будут как наемникам.

В конторе позади салуна «Йеллоуджэкет» за письменным столом Галуши Рида сидели трое: сам Рид, Сид Трумбулл и Принс Маккаррен.

— Ты думаешь, Тони справится с ним? — спросил Рид. — Ты же видел, как он орудует пушкой, Принс.

— Справится. Но это будет рискованно… слишком рискованно. Я думаю, нам лучше поставить где-нибудь неподалеку Сида.

— Не впутывайте меня в это.

Сид посмотрел на них из-под густых бровей.

— Я больше не хочу иметь с ним никаких дел. Пусть им занимается Тони.

— Ты же не станешь торчать на виду, — вмешался Маккаррен, — и не будешь подвергаться опасности. Ты заранее устроишься на втором этаже гостиницы с винчестером.

Трумбулл поднял голову и провел языком по толстым губам. Убивать ему было не в новинку, и все-таки он приходил в некоторое смятение от того, как хладнокровно рассуждал об убийстве этот человек.

— Ну ладно, — согласился он. — Я уже говорил, что не испытываю к нему большой любви.

— Мы устроим так, что ты сможешь выстрелить одновременно с Тони. Постарайся не промахнуться и попасть с первого раза. Но обязательно подожди, пока начнется перестрелка.

Дверь тихо открылась, и вошел Сайкс, в белом жилете из оленьей кожи, расшитом красными перьями и бисером. Гибкий и смуглый, он двигался по-звериному гибко. Изящные руки его все время беспокойно двигались. Он слышал их разговор.

— Босс, он в городе. Сабри здесь.

Рид наклонился вперед, так что ножки его стула опустились.

— Здесь? В городе?

— Именно. Я только что видел его около «Йеллоуджэкета». — Сайкс начал сворачивать самокрутку. — А он смелый. Даже очень.

Раздался негромкий стук в дверь, и, получив разрешение, вошел Киз, худощавый человек с седыми волосами и спокойным лицом ученого.

— Теперь я вспомнил его, Принс, — начал он. — Этого Мэта Сабри. Некоторое время он был судебным исполнителем в Мобити. Он убил то ли восемь, то ли девять человек.

— Точно! — резко поднял голову Трумбулл. — Мобити! Почему мне раньше не пришло в голову? Говорят, что даже Вэс Хардин уехал из города, когда Сабри заявил ему, что он там лишний.

Сайкс повернулся к Маккаррену:

— Он нужен тебе сейчас?

Маккаррен колебался, рассматривая начищенный носок своего ботинка. После того, как Сабри отделал Трумбулла, в городе у него появились друзья. И особенно после того, как он вступился за Дженни Куртин. Что бы ни случилось, все должно выглядеть честно и вне подозрений, и в это время он, как и Рид, хотел находиться в таком месте, где его видели бы люди.

— Нет, не сейчас. Мы подождем. — Он улыбнулся. — Человек с таким мужеством и такой подготовкой отличается тем, что, если его попросят прийти, он обязательно придет.

— Но с чем он придет? — мягко спросил Киз. — Вот в чем вопрос.

Маккаррен недовольно оглянулся. Он забыл, что в комнате находится Киз, и сказал гораздо больше, чем намеревался.

— Спасибо, Киз. Пока все. И помни — ни слова о том, что ты здесь услышал.

— Разумеется.

Киз улыбнулся, подошел к двери и покинул комнату. Рид пристально смотрел ему вслед.

— Мне не нравится этот парень, Принс. Я бы не стал ему доверять.

— Ему? Его ничто не интересует, кроме пианино. И чтобы хватало спиртного для бальзамирования. Пусть он тебя не беспокоит.

БЕГЛЕЦ

Мэт Сабри быстро окинул взглядом салун. Очевидно, здесь что-то происходило, потому что в зале не оказалось ни одного завсегдатая. Он помедлил, размышляя, стоит ли придавать этому значение, затем свернул в темный переулок и быстро пошел по нему, пока не уткнулся в старую изгородь из жердей.

Он направился вдоль нее по дороге, изрытой глубокими колеями, мимо шелестевших листвой тополей, потом свернул около амбара, пересек еще одну дорогу и подошел к глинобитной хижине, окна которой слабо светились.

На его стук дверь открылась, и быстро выглянуло смуглое лицо, похожее на индейское. На беглом испанском Мэт спросил Пепито. После минутного колебания дверь раскрылась шире, и его пригласили войти в большую комнату. Посреди нее стоял покрытый клеенкой стол, на нем — масляная лампа.

У одной из стен в почерневшем камине горел огонь. У другой располагалась кровать, на которой мирно храпел человек.

Двое черноглазых ребятишек прекратили играть и уставились на вошедшего.

Женщина что-то громко сказала. Откинув закрывавшее дверной проем одеяло, в комнату вошел стройный смуглолицый юноша, затягивая потуже ремень.

— Пепито Фернандес? Я Мэт Сабри.

— Я слышал о вас, сеньор.

Сабри коротко объяснил, зачем пришел. Пепито выслушал его и покачал головой.

— Я не знаю, сеньор. Все это случилось очень давно, а мы уже не богатые люди. Мой отец… — Он пожал плечами. — В молодости он любил тратить деньги. — Пепито помолчал, задумавшись. Потом беззаботно добавил: — Я тоже люблю тратить деньги. Зачем же они еще нужны? Но нет, сеньор, я не думаю, что остались какие-то бумаги. Мой отец много рассказывал мне об этой дарственной, и я уверен, что Сонома не мог получить эту землю раньше него.

— Если ты вспомнишь что-нибудь, ты сообщишь нам? — спросил Сабри. Потом его осенило: — Ты вакеро? Ковбой? Тебе нужна работа?

— Работа? — Пепито с интересом воззрился на него. — На ранчо сеньоры Куртин?

— Да. Ты знаешь, там назревают неприятности. Я поступил туда и сегодня заберу с собой еще одного парня. Если хочешь получить работу, милости просим.

Пепито пожал плечами:

— Почему бы нет? Сеньор Куртин — старый сеньор Куртин — подарил мне мою первую лошадь. Он мне и ружье подарил. Хороший был человек, и его сын тоже.

— Тебе лучше встретить меня за городом, там, где дорога проходит между крутыми холмами. Знаешь это место?

— Си, сеньор. Я буду там.

Киз лениво наигрывал на пианино, когда Мэт Сабри открыл дверь и вошел в салун. Он окинул беглым взглядом Киза, Хоббса за стойкой, Кэмпа Гордона, который спал беспробудным сном, положив голову на стол, и с полдюжины других людей. Но когда он подошел к стойке, открылась задняя дверь, и на ее пороге возник Тони Сайкс.

Сабри никогда не видел его раньше, но все же сразу узнал по точному и выразительному описанию Джадсона. Ростом чуть пониже Мэта, Сайкс, гибкий, жилистый и стройный, словно создан был для стремительной атаки. Сейчас он стоял расслабившись, только быстрые, проворные пальцы говорили о его внутренней готовности действовать. Зная людей такого сорта, Мэт с первого взгляда почувствовал опасность, исходящую от него. Сайкс тоже заметил его и прислонился к стойке рядом с ним.

Взгляды всех обратились к ним, так как история о том, как Мэт отделал Трумбулла, и его вызове, брошенном Риду, уже облетела все окрестности. Однако Сайкс только улыбнулся, и Мэт посмотрел на него.

— Будешь пить?

Тони кивнул.

— Я бы не прочь. — Затем доверительно добавил, глядя на Мэта чуть насмешливо и с оттенком удовольствия своими темными с желтыми искрами глазами: — Никогда не отказываюсь выпить с человеком, которого собираюсь убить.

Сабри пожал плечами.

— Я тоже. — Откровенность Сайкса ему даже понравилась. — Хотя, вероятно, у меня есть преимущество. Я сам выбираю время, когда мне пить и когда убивать. А ты ждешь приказа.

Тони достал из жилетного кармана бумагу и начал сворачивать самокрутку.

— Ты будешь ждать меня, компадре. Я знаю, ты такой.

Они выпили, и в этот самый момент дверь опять открылась. Лицо Галуши Рида потемнело от гнева, когда он увидел, что они вместе стоят у стойки, но он хотел пройти мимо без единого слова. И тут вдруг в голову ему пришла блестящая мысль. Он остановился и повернулся к ним.

— Хотел бы я знать, — произнес он достаточно громко, так, чтобы в зале слышали все, — что скажет Дженни Куртин, когда узнает, что ее новый работник и есть тот самый бандит, который убил ее мужа?

Все разом подняли головы. Если раньше лица окружающих выражали дружелюбие или безразличие, то теперь они все сделались внимательными и настороженными. Сабри побледнел. Он знал, что Дженни здесь очень любят, как любили и Куртина. Теперь они все станут его врагами.

— Мне интересно, зачем все-таки ты сюда заявился, Сабри? Зачем ты приехал на ранчо этой женщины после того, как угрохал ее муженька? Чтобы извлечь выгоду из своего убийства? Чтобы украсть то немногое, что у нее осталось? Или из-за нее самой?

Мэт изо всех сил старался держать себя в руках. Мгновение спустя он небрежно произнес:

— Рид, ведь это ты сегодня приказал ей убираться с ранчо. Я здесь с одной целью, с одной-единственной: позаботиться о том, чтобы она сохранила свое ранчо и чтобы никакая шайка желтопузых воров-койотов не приехала и не отобрала его у нее!

Рид смотрел Сабри в лицо. Он наливался бешенством, и Мэт чувствовал всю силу его ярости. Она давила на него почти физически ощутимо. Сайкс стоял совсем рядом. Если бы Рид решился взяться за револьвер, Сайкс вполне мог схватить Мэта за левую руку и дернуть так, чтобы он потерял равновесие. Но Мэт приготовился даже к этому, и внутри у него уже поднималась та черная сила — непреодолимая жажда насилия.

Он заговорил снова, мягко, чуть ли не мурлыкая:

— Решай, Рид. Если хочешь умереть, у тебя есть шанс сделать это прямо здесь. Скажи мне еще что-нибудь, и я запихну каждое слово обратно в твою жирную глотку! Попробуй, и я убью тебя. Если Сайкс намерен присоединиться, добро пожаловать!

Тони так же мягко ответил:

— Я в этом не участвую, Сабри. Я сражаюсь только один на один. Когда я приду за тобой, буду один.

Галуша Рид колебался. Какое-то мгновение, рассчитывая на Сайкса, он чуть не поддался искушению. Но теперь он резко повернулся и вышел из зала.

Не обращая внимания на Сайкса, Сабри допил свой стакан, подошел к Кэмпу Гордону и потряс его.

— Пойдем, Кэмп. Я отведу тебя в постель.

Гордон не шевельнулся. Сабри наклонился, обхватил верзилу англичанина за плечи и, поставив на ноги, повел к выходу. В дверях обернулся:

— Увидимся, Сайкс!

Тони поднял стакан и сдвинул шляпу на затылок.

— Разумеется, — весело кивнул он. — И я буду один.

И только произнеся это, он вспомнил о Сиде Трумбулле и о плане, который разрабатывался в задней комнате. Лицо его слегка потемнело, и спиртное вдруг показалось отвратительным на вкус. Он аккуратно поставил стакан на стойку и вышел через заднюю дверь.

Принс Маккаррен сидел в одиночестве, курил и лениво тасовал карты.

— Я не участвую в вашей затее, Принс, — произнес Сайкс. — Вам придется оставить это убийство мне, и только мне.

Ведя в поводу лошадь, к седлу которой он привязал Кэмпа Гордона, Мэт Сабри встретил Пепито в темноте на участке дороги между холмами. Пепито тихо окликнул его, и Сабри ответил. Подъехав, мексиканец лишь раз взглянул на Гордона, и они направились дальше вместе. Только поздно утром следующего дня они добрались до Пайвотрока. Все было спокойно — слишком спокойно.

Кэмп Гордон протрезвел и ругался на чем свет стоит.

— Вы споили меня и увезли! — орал он, и в его голосе клокотало бешенство. — Ты наглец, Сабри! Развяжи меня, и я вернусь обратно! Я не собираюсь участвовать в этой сваре.

Мэт, привязавший Гордона к лошади, только чтобы он не свалился, усмехнулся:

— Разумеется, я отвяжу тебя. Но ведь ты твердил, что тебе нужно ненадолго убраться из города? Вот тебе самый подходящий случай. Я привез тебя сюда, — серьезно заметил он, хотя в глазах его пропал насмешливый огонек, — ради твоей же пользы. Тебе пора немного подышать свежим горным воздухом, попить холодного молока и…

— Молока? — взорвался Гордон. — Ты посмел произнести: молока? Я не прикасаюсь к этой гадости! Отвяжи меня, дай мне револьвер, и я спущу с тебя шкуру!

— И предоставишь Риду забрать это ранчо? Риду и Маккаррену?

Гордон уставился на него налитыми кровью глазами, которые вдруг стали внимательными.

— Ты сказал, Маккаррену? А при чем тут он?

— Хотел бы я знать. Но я так подозреваю, что он замешан во всем этом по уши. У меня такое впечатление, что у него есть козыри против Рида.

Гордон задумался.

— Очень может быть. — Он следил за тем, как Сабри развязывает узлы. — Это не приходило мне в голову. Но почему?

— Ты знаешь его лучше меня. Кто-то отправил двух человек вслед за Куртином, чтобы убить его, и я сомневаюсь, что это сделал Рид. Есть в этом смысл?

— Нет. — Гордон сполз на землю, как деревянный, пошатался немного, ухватившись за кожаное стремя. Потом робко взглянул на Мэта: — Кажется, я безнадежный дурак. — На его лице промелькнуло удивление. — Ну и ну, я проголодался! Мне уже много недель не хотелось есть.

Когда появились две далеко не лишние пары рук, работа на ранчо пошла быстрее. И все же на душе у Мэта Сабри скребли кошки. Откуда эти пять тысяч долларов? Да и что с дарственной на землю? Вечер за вечером он разговаривал с Пепито, наводя его на воспоминания об отце и деде, и мало-помалу начинал узнавать этих людей. В мозгу у него вырисовывалась одна идея, но пока слишком многого не хватало, чтобы ее реализовать.

Все это время ни Рид, ни его подручные не появлялись. Два раза показывались всадники, очевидно разведчики. Ковбои отогнали скот подальше от кряжа, в том числе всех или почти всех заблудившихся животных, которых Мэт видел по пути в Йеллоуджэкет.

Сабри не знал покоя. Он не сомневался, что, когда беда придет, она обрушится на них лавиной. Рид наверняка уже знал, что к списку рабочих в Пайвотроке добавились Кэмп Гордон и Пепито Фернандес.

— Я заметил несколько голов около Бейкер-Батт, — сказал однажды утром Кэмп. — Может, мне прокатиться туда и забрать их?

— Поедем вместе, — откликнулся Мэт. — Я давно хотел осмотреть те места, но все не было случая.

Утро выдалось великолепное. Ковбои ехали быстро, оставляя за собой мили, настороженно присматриваясь ко всему, что встречалось по дороге, и прислушиваясь к звукам горной страны, которая возвышалась за кряжем. Однако при всей своей осторожности они только в сотне ярдов от себя обнаружили пятерых всадников, едущих им навстречу. Кавалькаду возглавлял Сид Трумбулл. Рядом с ним скакал незнакомец с седыми усами.

Возможность уйти незамеченными Мэт и Кэмп уже потеряли. Они двинулись к всадникам, которые остановились, поджидая их. При виде Сабри на лице Сида Трумбулла явственно выразилось торжество.

— Вот этот человек, маршал! — удовлетворенно заявил он. — Вон тот, в черной шляпе, и есть Сабри.

— В чем дело? — спокойно спросил Сабри.

Он уже заметил эмблему, которую носил чужак. Но он заметил и кое-что еще. Человек этот выглядел компетентным, честным офицером.

— Вы должны поехать в Эль-Пасо. Я Рейф Коллинз, помощник судебного исполнителя Соединенных Штатов. Мы расследуем убийство Билли Куртина.

Кэмп сжал губы и настороженно посмотрел на Сабри. Когда Рид обнародовал этот факт в салуне, Гордон спал мертвецки пьяный.

— Это была честная драка, маршал. Куртин затеял ссору и первый достал оружие.

— И ты думаешь, мы в это поверим? — презрительно спросил Трумбулл. — Как же, он не смелее мыши! Всего за несколько дней до этого он сбежал от Сайкса. Он не стал бы связываться ни с одним человеком, у которого руки на месте!

— Он начал ссору первый. — Мэт Сабри понял, что ведет теперь два сражения — одно за то, чтобы избежать ареста, и другое, чтобы сохранить уважение и помощь Гордона. — Мне кажется, он не стал связываться с Сайксом лишь потому, что считал себя обязанным выполнить одно дело, а Сайкс мог его убить.

— Очень правдоподобная сказка! — зло хмыкнул Трумбулл. — Вот человек, которого вы ищете, маршал.

Коллинз явно сердился. Иметь дело с Трумбуллом ему, видно, совершенно не доставляло удовольствия. Однако он исполнял свой долг. Прежде чем офицер успел что-то сказать, Сабри заговорил снова:

— Маршал, у меня есть все основания думать, что кто-то приложил определенные усилия, чтобы бросить на меня тень и на какое-то время убрать отсюда. Могу я дать вам слово, что появлюсь в Эль-Пасо, как только здесь все уладится? Моему слову можно верить, и в Эль-Пасо это известно многим.

— Извините, — с сожалением произнес Коллинз. — Я должен исполнять приказы.

— Я понимаю, — кивнул Сабри. — У меня тоже есть долг. Он заключается в том, чтобы защитить Дженни Куртин от тех, кто пытается силой выгнать ее с собственной земли. Именно это я и намеренделать.

— Таков ваш долг? — Коллинз холодно, но с удивлением разглядывал его. — После того, как вы убили ее мужа?

— Причина вполне достаточная, сэр! — откровенно заявил Сабри. — Не я затеял эту ссору. Куртин стал угрожать мне. Он был возбужден, встревожен и совершенно вымотан. Но все же, умирая, он попросил меня передать его жене пакет и проследить за тем, чтобы она не осталась без защиты. Этот долг, сэр, — он посмотрел на Коллинза в упор, — превыше всего.

— Я рад бы учесть это, — признал Коллинз. — Вы кажетесь мне джентльменом, сэр, а это качество встречается в людях слишком редко. К сожалению, у меня приказ. Однако, если между вами произошла честная драка, понадобится немного времени, чтобы все прояснить.

— Здешним крысам, — возразил Сабри, — как раз и нужно несколько дней!

Мэт понимал, что спорить бесполезно. Но он сидел на быстрой лошади, а вдоль дороги тянулся густой сосняк. Ему потребовалась бы всего одна минута…

Как будто разгадав его намерение, Кэмп Гордон неожиданно подстегнул своего серого и оказался между Мэтом и маршалом, и почти в тот же момент Мэт ткнул лошадь Трумбулла под ребра носком ботинка. Полудикий мустанг начал яростно брыкаться. Резко развернув коня, Мэт всадил ему в бока шпоры. Испуганное животное в два прыжка оказалось далеко среди сосен и понеслось, как вспугнутый олень.

Позади прогремел выстрел, потом еще один. Оба срезали ветви над его головой, но лошадь продолжала бежать, а он прочно сидел в седле. Сабри углубился в лес под прямым углом, но почти сразу же свернул в сторону Пайвотрока. Слева от него открылся Вельветовый каньон, и он быстро повернул чалого в его устье.

Проехав по каньону почти милю, он выбрался из него и ненадолго задержался в рощице на вершине небольшого кряжа, чтобы только оглянуться назад.

По тропе растянулась цепочка всадников, но все они разбрелись кто куда, разыскивая следы. Неподалеку от них одинокий всадник, по всей видимости, наблюдал за происходившим. Мэт усмехнулся; должно быть, это Гордон, и с ним все в порядке.

Повернув лошадь, он проехал по выступу скалы, пока тот не закончился, затем спустился на плотный песок и углубился в лес, где на мягком ковре из иголок почти не оставалось следов.

Вдалеке с левой стороны находился холм Синч-Хук, а немного ближе, справа, — холм Двадцать Девятой Мили. Направив лошадь между ними, но строго держась на северо-запад, Мэт решил пробраться к каньону Хорстэнк. Спустившись в него, продолжал двигаться на северо-запад, потом свернул на юг и наконец въехал в еще более глубокий каньон Калфпен.

Здесь Мэт стреножил лошадь на крошечной поляне посреди валунов и, положив винтовку на колени, устроился отдохнуть. Через час он взобрался на выступ на верху каньона, но нигде не заметил никаких признаков погони. Стука лошадиных копыт до него тоже не донеслось.

На дне Калфпена, от того места, где он оставил лошадь, бежал ручей. А вот с едой опять предстояло что-то придумывать. Он очистил от шелухи пригоршню семян чиа и съел их вместе с кедровыми орешками.

Сабри не сомневался, что арест его организован либо Галушей Ридом, либо Принсом Маккарреном. В любом случае он теперь стал беглецом. Если отряд поедет дальше, на ранчо, у Рейфа Коллинза будет возможность поговорить с Дженни Куртин. Мэт почувствовал дурноту при мысли о том, как судебный исполнитель сообщит ей, что он убил ее мужа. Разумеется, рано или поздно она все равно об этом узнает, но он хотел сказать ей это сам, в подходящее время.

ПРИМАНКА ДЛЯ ЖЕРТВЫ

Когда спустились сумерки, он сел на чалого и направился вниз по Калфпену к источникам Фоссил. По дороге он обдумывал план действий. Арестовал его Коллинз или нет, но с ранчо его все же выкурили, и они вполне могли именно сейчас нанести удар. Теперь у них есть основания полагать, что он покинул эти места. Вполне вероятно, что Рид действительно думает, будто он приехал сюда с целью самому захватить землю Куртина.

Наконец он устроился на ночь в лощине над источниками Фоссил и крепко проспал до тех пор, пока из-за скал не выползло утреннее солнце, засияв ему прямо в глаза. Он поднялся, сделал себе легкий завтрак, состоявший из кофе и вяленого мяса, и сел в седло.

Куда бы он ни подался, рассчитывать, как раньше, на дружескую встречу ему не приходилось. Обвинение, брошенное Ридом в «Йеллоуджэкете», наверняка вызвало у людей сомнения или явные подозрения на его счет, и теперь вся округа будет знать, что его разыскивает судебный исполнитель Соединенных Штатов.

Обдумывая, как поступить, Мэт Сабри направился через горы на запад. К вечеру следующего дня он расположился на привал в зловещей тени холма Туррет; всего несколько лет назад майор Рэндалл в темноте поднялся на его вершину на удивление всему лагерю апачей. Проснувшись на рассвете, Мэт произвел тщательную разведку в окрестностях Йеллоуджэкета.

В городе происходило какое-то движение — более оживленное, чем обычно бывает в столь ранний час. У коновязи он увидел длинную вереницу оседланных лошадей. Он ломал себе голову, что бы это могло значить, внимательно разглядывая ее в бинокль с гребня горы. Коллинз еще не мог вернуться, следовательно, в городе кто-то другой. Приглядевшись, Мэт понял, что это организованное движение.

Он все еще наблюдал, когда из задней двери здания по соседству с салуном вышел человек в выцветшей красной рубашке, подошел к лошади, тщательно спрятанной позади дома, и вскочил в седло. Издалека Мэт не мог угадать, кто это такой. Человек ехал верхом как-то странно. Внимательно разглядывая его в бинокль — реликвию тех лет, что Сабри провел на военной службе, — Мэт вдруг понял, почему всадник выглядит непривычно. Его выделяла восточная манера держаться в седле!

Это вовсе не уроженец Запада, который сидит в седле, лениво развалившись и ссутулившись, а не держится прямо, как кавалерист. Незнакомец склонялся на шею лошади — плохая привычка для многомильных прогулок верхом по пустыне и горам. И все же Мэта больше заинтересовало то, что он уехал тайком, чем его стиль верховой езды. Через несколько минут он определил, что выбранный всадником путь вскоре приведет его к подножию горы, с которой он наблюдал.

Сабри очень не хотелось выпускать из виду оседланных лошадей, но он не сомневался, что у этого странного всадника есть какой-то ключ к решению его проблемы. Соскользнув на животе назад, поглубже в кусты, Мэт поднялся на ноги, спустился по крутой тропинке и занял позицию среди валунов рядом с дорогой.

Солнце палило нещадно. От раскаленных камней исходил жар, а ветер не долетал до этой низины. К счастью, ему пришлось ждать всего минуту, затем на дороге послышался стук копыт приближавшейся лошади. Вынув револьвер из кобуры, Мэт подошел к самой обочине. И тут появился всадник. Это оказался Киз.

Револьвер Мэта остановил его.

— Куда едешь, Киз? — спокойно спросил Сабри. — В чем дело?

— Я еду перехватить маршала, — честно признался Киз. — Маккаррен и Рид собираются послать отряд своих людей, чтобы схватить тебя, а потом под прикрытием этого захватить Пайвотрок и больше не отдавать его.

Сабри кивнул. Так оно конечно же и будет. Ему следовало догадаться об этом раньше.

— А как же маршал? Они столкнутся с ним по дороге.

— Нет, они собираются обойти его отряд с юга. Его маршрут им известен, потому что его ведет Рид.

— А у тебя какой интерес в этом деле? Зачем тебе понадобилось пускаться в путь, чтобы предупредить маршала?

— Из-за Дженни Куртин, — откровенно ответил Киз. — Она славная девочка, и Билли тоже был добрый малый. Они оба хорошо относились ко мне, как и их отец. Это не стоит большого труда, а я знаю очень много о кознях этого дьявола Маккаррена.

— Значит, Маккаррен? Но тогда при чем тут Рид?

— Он тупица! — презрительно бросил Киз. — Маккаррен использует Рида, а у того не хватает мозгов это понять. Он свято верит, что они партнеры, но Принс избавится от него точно так же, как избавляется от всякого, кто становится у него на пути. Он и от Трумбулла избавится.

— И от Сайкса?

— Вероятно. В сущности, Сайкс всего лишь неплохая марионетка.

Мэт Сабри сдвинул шляпу на затылок.

— Киз, — вдруг решился он. — Я хочу, чтобы ты мне хоть немного доверял. Клянусь, я стараюсь помочь Дженни Куртин. Я в самом деле убил ее мужа, но он сам спровоцировал ссору. Почему он выбрал меня — не знаю, Билли сильно нервничал. До этого я даже не знал о его существовании. Однако револьвер незнакомца убивает так же легко, как револьвер знакомого человека. Он не оставил мне выбора. Но умирая, доверился мне. Попросил приехать сюда, отвезти его жене пять тысяч долларов и помочь ей.

— Пять тысяч? — Киз изумленно посмотрел на Мэта. — Где он взял столько денег?

— Хотелось бы мне знать, — признался Сабри. И тут ему в голову пришла еще одна идея: — Киз, ты знаешь о том, что происходит в этом городе, больше, чем кто-либо другой. Что тебе известно о дарственной Сономы?

Киз подумал, затем медленно произнес:

— Почти ничего. Думаю, единственный человек, которому известны подлинные факты, — это Принс. Думаю, он завладел всеми документами, какими только можно, и поэтому уверен, что теперь эту дарственную никто не сможет подтвердить. Никто ничего не знает, кроме самого Маккаррена.

— Значит, я пойду к Маккаррену, — хрипло откликнулся Сабри. — Я намерен все прояснить, даже если это будет последнее, что я сделаю в этой жизни.

— Если ты пойдешь к Маккаррену, это будет последнее, что ты сделаешь в этой жизни. Он беспощадный человек. Мягко стелет, но способен на любое предательство. И потом, там Сайкс.

Мэт взвесил ситуацию, затем поднял голову.

— Послушай, не беспокой маршала. Предоставь это мне. Все те, кто сейчас с ним, — враги Дженни Куртин, и они ни за что не позволят тебе говорить. Обойди их и поезжай в Пайвотрок. Расскажи Кэмпу Гордону о том, что произошло, об этой шайке, которая уже оседлала лошадей. Я закончу свои дела здесь, а потом вернусь на ранчо.

После отъезда Киза Сабри долгое время наблюдал. Видимо, отряд ждал каких-то известий от Рида. Поедет ли с ними Маккаррен? Он слишком осторожен. Наверное, будет ждать в Йеллоуджэкете, останется, как всегда, ни при чем — сторонним наблюдателем…

Уже отъехав по дороге на несколько миль, Киз вдруг придержал лошадь. Он забыл рассказать Сабри о заговоре Принса Маккаррена, о том, что Сиду Трумбуллу поручено прикончить его, пока он будет драться с Сайксом. Киз долго не двигался с места, встревоженный и помрачневший. Возвращаться — значило потерять время; к тому же Сабри вряд ли до сих пор на месте. Мэту придется надеяться на собственную удачу.

Киз с сожалением двинулся дальше, к раскинувшимся перед ним холмам…

Тони Сайкс нашел Маккаррена в задней комнате салуна. Тот быстро взглянул на вошедшего и кивнул:

— Рад видеть тебя, Сайкс. Будь поблизости. По моим расчетам, сегодня или завтра к нам явятся гости.

— Гости?

Сайкс внимательно разглядывал лицо Маккаррена.

— Точнее говоря, один гость. Думаю, мы увидим Мэта Сабри.

Тони взвесил эту новость со всех сторон. Да, пожалуй, Принс прав. Сабри ни за что не отступит. Это в его духе — отправиться в город искать Рида. Кроме трех или четырех человек, никто не знал о причастности Маккаррена к пайвотрокскому делу. Рид и Трумбулл служили ему прикрытием.

Трумбулл, Рид, Сайкс и Киз. Киз — проницательный человек. Он мог быть и пьяницей, и пианистом, но голова у него на плечах — в этом ему не откажешь.

Вдруг до Тони дошло, что Киза нигде нет. Впервые за много недель он не увидел Киза в баре.

Киз исчез.

Куда он мог поехать? Предупредить Дженни Куртин об отряде? Ну и что из того? Он ничего не имеет против Дженни Куртин. Он — человек, который дерется за деньги. Может, на сей раз он не на той стороне? Он подумал о Мэте Сабри, остром, как лезвие стальной бритвы. Очень быстр и всегда в хорошей форме. Теперь он вспомнил все, что слышал о нем как судебном исполнителе в Мобити.

Внутренняя неуверенность, которую Тони Сайкс тщательно скрывал, не позволяла ему признать, что кто-то превосходит его в умении драться. Стычка Сабри с Трумбуллом до сих пор будоражила чувства горожан, они продолжали обсуждать это событие. Разговоры весьма докучали Сайксу, поскольку люди начинали сравнивать их. Многие полагали, что Сабри может оказаться проворнее его. Это раздражало Сайкса.

Сначала он встретится с Сабри, а потом уберется отсюда.

— Ты думаешь, он придет сюда? — спросил Маккаррен, посмотрев на Тони.

Сайкс кивнул:

— Придет как миленький. Он соображает слишком быстро для Трумбулла и Рида. И даже для этого маршала.

Сайкс получит Сабри для себя одного. Сида Трумбулла нет в городе. Тони Сайкс хотел совершить убийство сам.

Мэт Сабри наблюдал за оседланными лошадьми с терпением индейца, давно освоившего науку ждать и расслабляться. Теперь он ждал, дав отдых каждому своему мускулу. Его привычная готовность к опасности, его шестое чувство предупреждали его о близкой кульминации — он понимал, что ситуация достигла критической точки.

Маршал вернется, Рид и Трумбулл устроят все так, что он не встретится с отрядом. И вся эта орава прихвостней и закадычных дружков Галуши Рида устремится в Пайвотрок и потребует выдать Мэта Сабри. Под предлогом отказа захватят ранчо и перебьют всех, кто там находится.

Хорошо, если Киз вовремя предупредит их. Узнав об опасности, Кэмп Гордон и другие сообразят принять необходимые меры предосторожности. Маршал представлял собой всего одно щупальце, но истинная сердцевина всех проблем находилась в Йеллоуджэкете.

Если устранить Принса Маккаррена и Тони Сайкса, щупальца съежатся и погибнут. Несмотря на опасность, угрожающую Пайвотроку там, высоко за кряжем Моголлон, решающий удар должен быть нанесен именно здесь, в Йеллоуджэкете.

Мэт перевернулся на живот и поднял бинокль. Из салуна «Йеллоуджэкет» выходили люди и садились на лошадей. Он спокойно лежал и смотрел, как они уезжают. Он насчитал по меньшей мере тридцать бойцов, возможно, их было и больше. Когда отряд уехал, Мэт поднялся и отряхнул одежду. Потом медленно спустился к лошади и вскочил в седло.

Он ехал не торопясь, положив руку на бедро. Взгляд его стал предельно бдителен, а мозг расслаблен и восприимчив.

Маршал Рейф Коллинз много лет прожил в пограничной полосе и считал себя справедливым человеком. Он знал Запад и людей, которых Запад порождал. Далеко не глупый, проницательный и осторожный, он строго соблюдал букву закона, но в то же время не терял мудрости, когда речь шла об особенностях образа жизни людей на суровой земле. К тому же, будучи южанином, он исповедовал самую старую из традиций Юга и прекрасно понял, что имел в виду Мэт Сабри, когда заявил, что должен защищать Дженни Куртин именно потому, что убил ее мужа.

Мэт Сабри оставил лошадь в платной конюшне. Симпсон резко поднял голову, увидев его.

— Ты бы лучше поостерегся, — предупредил он. — Вся округа гоняется за тобой, и они жаждут крови!

— Я знаю. Как там Сайкс? Он в городе?

— Конечно! Он никогда не покидает Маккаррена. — Симпсон внимательно разглядывал Мэта. — Сайкс — не тот человек, с которым стоит связываться, Сабри. Это молния.

— Я знаю.

Сабри смотрел, как его лошадь завели в затененное стойло. Потом повернулся к Симпсону:

— Ты относился ко мне по-дружески, Симпсон. Мне это нравится. После того, что произойдет сегодня, здесь все будет по-другому, но сейчас мне может понадобиться кое-какая помощь. Что тебе известно о пайвотрокском деле?

Конюх неторопливо пережевывал жвачку. Наконец сплюнул и поднял голову.

— До сих пор об этом я никому не мог рассказать, — произнес он, — но мне доподлинно известно, что дарственная действительно принадлежала Куртину, и он не погиб в результате несчастного случая. Его убили.

— Убили?

— Да. — Лицо Симпсона скривилось. — Как и ты, он любил всякие изысканные спиртные напитки, когда мог их достать. Маккаррен вел себя чертовски дружелюбно. Он пригласил Куртина выпить с ним, и тот не отказался. Всего через несколько минут после этого он пришел сюда и взял упряжку с экипажем, чтоб вернуться домой, потому что его лошадь захромала и он хотел оставить ее здесь. Я смотрел, как он залезал в этот драндулет. Старик оступился на подножке и чуть не упал лицом вниз. Потом ему наконец удалось забраться в повозку.

— Он до такой степени набрался?

Взгляд Сабри стал настороженным и заинтересованным.

— Он? — фыркнул Симпсон. — Этот старый простофиля мог осушить бочку спиртного — и ни в одном глазу! Фокус в том, что он выпил только один стакан, но валился с ног.

— Значит, ему подсыпали наркотик? — Сабри кивнул. Это вполне в духе Маккаррена. — И что потом?

— Когда упряжку доставили обратно после того, как лошади понесли и Куртина нашли мертвым, я обнаружил на боку одной из них царапину от пули.

Значит, вот как все это произошло. Оглушенный наркотиками человек, упряжка норовистых лошадей и пуля — обжечь лошадь ровно настолько, чтобы она понесла. Видно, Принс Маккаррен основательный человек.

— Ты упомянул, будто знаешь, что Куртин в самом деле владел этой дарственной. Откуда?

Симпсон пожал плечами:

— Он проводил расследование по этому второму притязанию. Должно быть, до него дошли слухи о неприятностях. Сам я не слышал никаких разговоров, а здесь человек слышит все! Во всяком случае, когда он возвращался на ранчо, в его папке лежали все бумаги. Перед тем он мне их показывал. Все доказательства.

— И в тот же день его убили? Кто обнаружил тело?

— Сид Трумбулл. Он проезжал той дорогой, как будто бы случайно.

Итак, доказательства, необходимые Дженни, находились в руках Принса Маккаррена. Ему во что бы то ни стало нужно увидеть Принса.

«ВСТАНЬ — И УМРИ!»

Мэт Сабри подошел к двери конюшни и остановился в тени.

На него слепо смотрели шероховатые, мрачные фасады домов, выстроенных из неокрашенных досок или самана песчаного цвета. У коновязи не осталось ни одной лошади; из поилки выплеснулось немного воды, отчего возле нее образовалась небольшая лужица.

Где-то выше по пыльной и на удивление пустынной улице, за домами, курица принялась оповещать все Западное полушарие о появлении на свет очередного яйца. В голубом небе неподвижно висело одинокое белое облачко. Наблюдая, Мэт размышлял.

Сайкс наверняка в Йеллоуджэкете. Прежде чем встретиться с Маккарреном, он должен повидаться с Сайксом. Не стоит торопиться. Всему свое время.

Мэт чувствовал себя удивительно спокойно. Он вспомнил другие времена, когда ему приходилось сталкиваться с подобными ситуациями: Мобити; первый день охоты на бизонов; первого убитого им человека; обвинение, которое давным-давно выдвинул против него Рифф во время патрулирования пустыни в окрестностях Таудени.

Легкий ветерок шевельнул старый мешок, валявшийся рядом с деревянным тротуаром. Из-под магазина выскользнула длинная серая крыса и устремилась к лужице возле поилки.

Мэт Сабри подтянул пояс с револьверами, еще раз посмотрел вдоль улицы и двинулся вверх.

Идти ему предстояло всего ничего, но нет более долгого пути, чем путь вооруженного человека, и нет паузы более длительной, чем пауза перед жаркой перестрелкой. Сегодня Сайкс узнает, что предвещало его присутствие здесь. И Маккаррен узнает тоже.

Принс Маккаррен не играет в азартные игры. Он вряд ли полностью полагается даже на Тони Сайкса, каким бы доверием тот ни пользовался. Или он все же блефует? Когда все верят, что на руках у тебя козырь, это всегда окупается. Пусть все думают, что у Принса есть надежно припрятанная карта. Что ж, у него наверняка есть эта самая карта в рукаве, но где? Каким образом? И когда? Ответ на последний вопрос напрашивался сам собой: безусловно, в момент перестрелки.

Мэт прошел не более тридцати ярдов. Вдруг в одном из домов впереди заскрипела дверь, и на крыльце появился человек. Даже не взглянув в сторону Сабри, он быстро вышел на середину улицы и резко повернулся к нему лицом, как будто находился на плацу.

Тони Сайкс стоял широко расставив ноги, в выцветшей голубой рубашке, которая туго обтягивала его широкие костлявые плечи и свободно свисала спереди на впалой груди и плоском животе. Худое, угловатое лицо, усы, высокие скулы и длинные беспокойные пальцы. Слишком узкие бедра для его массивного тела. На таком расстоянии Мэт не мог разглядеть его глаз, но хорошо знал, что они выражают.

Тони Сайкс поднял голову. Губы у него пересохли, но он чувствовал себя вполне готовым и испытывал удивительную легкость. Это состояние ему нравилось, как нравилась и вся обстановка. В этот момент он почти любил Сабри. Этот человек отлично знал правила игры. Он приближался так, как и должен был приближаться, в нем ощущалось отточенное достоинство, сдержанная и настороженная сила.

В прозрачный шар тишины не проникал ни один звук. Теплый воздух висел неподвижно; даже ветер застыл, остановленный разыгравшейся на улице драмой. Весь подобравшись, Мэт шел осторожно, как зверь, увидевший свою жертву. Он понимал, зачем идет. Из-под шляпы на лоб выползла струйка пота и медленно поползла вниз. Ярдах в шестидесяти от Тони он остановился.

— Ну что ж, Мэт, вот мы и встретились, — произнес Тони. — Мы оба знали, что это случится.

— Конечно.

Мэт тоже встал широко расставив ноги и разведя руки в стороны.

— Ты неправильно выбрал хозяина, Сайкс.

— Как бы то ни было, мы встретились.

Сайкс посмотрел на стоявшего перед ним высокого человека, на его бронзовое от загара лицо, суровое и спокойное. Сайкс не испытывал страха перед вооруженным человеком, хотя карты давно предсказали ему смерть от пули. Он вдруг улыбнулся. Да, он умрет от оружия — но не сейчас.

Его руки чуть шевельнулись, словно дав сигнал к действию, и он уже резко выхватил револьвер из расстегнутой кобуры. Но высокая фигура впереди вдруг сделала неуловимо быстрое движение. Нет, он заметил всего лишь смутную тень движения — а револьвер уже поднят, и черное зловещее дуло шестизарядного кольта уставилось на Тони в тот момент, когда он только поднимал свое оружие.

Он проиграл — сотые доли секунды!

От потрясения Тони нажал на спуск, и уже в тот момент, когда грохнул выстрел, понял, что промахнулся. А потом вдруг Мэт Сабри бросился бежать! Он бежал к нему с поднятым револьвером, но не стрелял!

Сайкс в панике видел, как расстояние между ними сокращается, и начал палить с такой скоростью, с какой только позволял его револьвер. Три выстрела слились в грохочущий водопад звуков. И в тот момент, когда ударник затвора опустился в четвертый раз, он услышал, как прогремел выстрел из другого оружия.

Но откуда? Из револьвера Сабри не полыхнуло пламя. Сабри бежал, превратившись в движущуюся мишень, а Сайкс стрелял чересчур поспешно, выбитый из колеи тем неожиданным рывком и паникой оттого, что противник выхватил оружие раньше, чем он.

Наконец, справившись с волнением, Тони поднял свой правый револьвер, опустил дуло по аккуратной дуге и увидел над стволом голову Сабри. Тогда тот резко остановился, и его револьвер стал выплевывать пули.

Первая обожгла Сайксу бок. Он дернулся от боли, и его собственная пуля улетела неизвестно куда. Он сменил револьвер, но тут что-то сильно ударило его под ложечку, и в следующее мгновение он понял, что лежит на земле.

Мэт Сабри помнил о том неожиданном выстреле, но сейчас он не мог ждать и отвлекаться. Сайкс упал, но всего лишь на колени. К тому же у бандита оставалось еще пять пуль, а их разделяло не больше пятнадцати ярдов.

Револьвер Сайкса дернулся вверх, и Мэт выстрелил снова. Сайкс попытался подняться на ноги, но тут его лицо исказилось от мучительной боли, ему не хватало воздуха, и он тяжело упал на землю, корчась в пыли.

Прогремел еще один выстрел, и пуля взметнула пыль у ног Мэта. Он резко повернулся и выстрелил в открытое окно, а затем бросился к двери салуна. Его остановил громкий крик:

— Мэт! Сабри!

Он обернулся. Звал Сайкс; глаза его дико блестели. Сабри помедлил в нерешительности. Улица по-прежнему хранила молчание. Он быстро огляделся и опустился на колени.

— В чем дело, Тони? Я могу что-нибудь сделать для тебя?

— Позади… позади… конторки… ты… ты… — Его дрожащий голос прервался; затем силы, казалось, вновь вернулись к нему, и он поднял голову. — Боже правый! Слишком… слишком быстро!

И он умер, так вот взял и умер, а Мэт Сабри большими шагами направился к салуну «Йеллоуджэкет».

Комната на втором этаже оказалась пуста. Не встретил он никого ни на лестнице, ни в баре, ни в зале. Только Хоббс с застывшим и бледным лицом поднялся откуда-то из-за стойки.

Сабри посмотрел на него суровым, холодным взглядом.

— Кто спустился по этой лестнице?

Хоббс облизнул губы, сглотнул и хрипло прошептал:

— Никто… Но там… там есть черная лестница.

Сабри резко повернулся и быстро пошел обратно, запихивая в револьвер патроны. Дверь конторы была открыта. Когда Мэт остановился на пороге, Принс Маккаррен писал за столом, заваленным бумагами, — письменный стол делового человека. Рядом стояли бутылка и наполненный стакан.

Маккаррен поднял голову и положил ручку.

— Итак? Ты одержал над ним верх? Я так и думал.

— В самом деле?

Холоден как лед. Сабри внимательно изучал противника. Если этот человек и бежал — а он наверняка бежал, — он ничем этого не выдал.

— Тебе следует нанимать стрелков попроворнее, Принс.

— Ну… — Маккаррен пожал плечами. — До сегодняшнего дня он был достаточно проворным. Так или иначе, это не мое дело. Он работал на Рида.

Сабри шагнул в комнату. Револьвер он уже вернул в кобуру. Мэт смотрел прямо в глаза Принсу Маккаррену, и Принс тоже не сводил с него настороженного и заинтересованного взгляда.

— Со мной это не пройдет, — предупредил Мэт. — Рид — козел отпущения, великолепный козел отпущения. Ему здорово повезет, если он вернется из этой поездки живым. И большая часть отряда, который ты послал, тоже вряд ли вернется.

При упоминании об отряде веки Маккаррена напряглись.

— Забудь об этом. — Он махнул рукой. — Сядь и выпей. В конце концов, мы оба не дураки, Сабри. Мы взрослые люди и можем потолковать. По правде говоря, мне никогда не нравилось убивать.

— Только когда это делаешь ты или когда это делают для тебя? — Сабри не двигался с места. — В чем дело, Принс? Трусишь? Боишься убить своими руками?

Лицо Маккаррена оставалось неподвижным, но глаза широко раскрылись.

— Тебе не следовало это говорить. Тебе не следовало называть меня трусом.

— Тогда поднимайся. Терпеть не могу стрелять в человека, когда он сидит.

— Выпей, и давай поговорим.

— Разумеется, — нарочито небрежно произнес Сабри. — Ты тоже выпей.

Он взял уже наполненный стакан вина, но взгляд Маккаррена остался неподвижен. Сабри хотел взять второй стакан, но тут Принс змеиным движением схватил его за правую руку и дернул на себя, так что Мэт потерял равновесие.

В то же время рука Маккаррена метнулась к кобуре, висевшей высоко на его левом боку, и выхватила револьвер. Вместо того чтобы попытаться освободить руку, Мэт качнулся вперед, на Принса, и навалился на него всем весом. С грохотом опрокинулся стул. Принс попытался выпрямиться, но Мэт заваливал его назад. Он врезался в стену и невольно отпустил Сабри.

Принс вскинул револьвер. Сабри ударил левой ладонью плашмя, оттолкнул револьвер в сторону и перехватил его руку поверх большого пальца. Правой рукой он обхватил ствол револьвера снизу, вывернул его назад и вырвал из рук Маккаррена. Отшвырнув револьвер, он оттолкнул его и ударил ладонью по губам.

Размахнулся он как следует, и раздался звук, как от револьверного выстрела. Лицо Маккаррена побелело от удара, и он зашатался. Сабри двинул коленом ему в пах, потом добавил в лицо локтем, опрокинув его на спину. Из разбитого носа Принса струилась кровь. Он прошмыгнул мимо Сабри и начал исступленно шарить по бумагам. В руке у него вдруг появился крупнокалиберный револьвер.

Мэт следил за рукой, метнувшейся к бумагам, и поднял свой револьвер одновременно с ним. Он выстрелил первым, три раза, с расстояния в четыре фута.

Принс застыл, приподнялся на носки, потом свалился лицом вниз и замер посреди разбросанных в беспорядке бумаг и битого стекла.

Сабри покачнулся как пьяный. Он вспомнил, что сказал Сайкс о конторке. Он ухватился за край стола и, рванув его, оттащил от стены. Позади оказалась маленькая панель с ручкой. Она была заперта, но пуля вдребезги разнесла замок. Он распахнул ее. Толстая пачка счетов, маленький мешочек золотых монет, кипа документов.

Ему хватило одного взгляда. Вот они, те самые документы, о которых говорил Симпсон. Плотная пергаментная бумага подлинной дарственной, сведения о противоречащей дарственной Сонома, а потом… Он быстро просмотрел их. Услышав стук лошадиных копыт, начал запихивать их за пазуху. И тут остановился и посмотрел на себя. Его рубашка промокла от крови.

Он кое-как засунул бумаги в карман и снова оглядел себя. Сайкс все-таки попал в него. Странно, как он не заметил этого раньше. Только удар и онемение. А теперь возвращается Рид.

Он схватил обрез и бросился к двери, шатаясь как пьяный. Но до двери он так и не дошел.

Он слышал только стук лошадиных копыт. Скачущие галопом лошади. Затем возник слабый запах, напомнивший ему о том времени, когда его ранили в Северной Африке. Его веки задрожали, и он открыл глаза — прямо перед ним на стене висел портрет человека с бакенбардами и в очках.

Он повернул голову. На него смотрела Дженни Куртин.

— Ну что? Решили, наконец, проснуться? Вы становитесь ленивым, Мэт. Мистер Сабри, на ранчо вы всегда поднимались первым.

Он не сводил с нее глаз. Она никогда еще не выглядела такой очаровательной. И он понимал, что это плохо и что ему уже давно пора находиться далеко отсюда.

— Сколько я здесь пробыл?

— Всего полтора дня. Вы потеряли много крови.

— Что произошло на ранчо? Киз добрался туда вовремя?

— Да, и я осталась. Остальные сразу же выехали.

— Вы остались?

— Остальные, — спокойно сказала она, — проехали пару миль вниз по дороге. Кэмп Гордон, Том Джадсон, Пепито и Киз. И Радо, конечно. Они выехали на дорогу, а я стояла во дворе ранчо, чтобы они меня могли видеть. Мальчики устроили им засаду.

— Долго пришлось драться?

— Совсем не пришлось. Они так удивились, что дрогнули и разбежались. Только трое не смогли, а четверо были тяжело ранены.

— Вы нашли документы? В том числе тот, где говорится, что Маккаррен послал в Эль-Пасо пять тысяч долларов помеченными банкнотами?

— Да, — просто сказала она. — Мы нашли его. Он хотел устроить так, чтобы Билли схватили и обвинили в краже. Он рассчитывал на это, а если бы его убили, то ему же лучше. Вот только вас он в расчет не принял.

— Да. — Мэт Сабри пристально смотрел на свои руки, сделавшиеся странно белыми. — Меня он в расчет не принял.

Значит, все закончилось. Она сохранила свое ранчо, она свободная женщина, и теперь больше ничто ей не угрожает. Осталось только одно. Он должен сказать ей, что убил ее мужа.

Он повернул голову на подушке.

— Вот еще что, — начал он. — Я…

— Не теперь. Вам нужно отдохнуть.

— Подождите. Мне нужно рассказать вам. Это о… о Билли.

— Вы хотите сказать, что… вы тот человек, который…

— Да. Я…

Он замолчал, не в силах произнести это вслух.

— Я знаю. Я знаю, что это вы, Мэт. Я догадалась с самого начала.

— Я говорил об этом в бреду?

— Немного. Но не в том дело. Назовите это интуицией, или как вам угодно, но я знала. Видите ли, вы сказали, какие у него были глаза, когда он вынимал оружие. Кто еще мог об этом знать, кроме человека, который его застрелил?

— Понятно. — Лицо его побелело. — Тогда я лучше отдохну. Мне скоро уезжать.

Она не двигалась с места.

— Уезжать? Вам необходимо куда-то ехать, Мэт? После того, что вы говорили прошлой ночью, я подумала… Я подумала… — Ее лицо вспыхнуло. — Может… вы не захотите больше никуда уезжать. Оставайтесь с нами, Мэт. Я буду рада, и Билли о вас спрашивал. Он интересуется, где же его шпоры.

Через какое-то время он осторожно произнес:

— Ну что ж, кажется, мне следует остаться, чтобы сделать их ему. Я полагаю, человек всегда должен выполнять обещания, которые он дает детям.

— Значит, вы останетесь? Вы не уедете?

Мэт посмотрел на нее.

— Я не уеду, — тихо произнес он, — пока вы не скажете мне уехать.

Она улыбнулась и коснулась его волос.

— Значит, вы останетесь здесь надолго, Мэтьюрин Сабри, очень надолго.

Авторские заметки СТЕЙНЗ-ПАСС

Однажды ночью (мне еще не было и семнадцати лет) меня высадили с товарного поезда в Стейнз-Пасс, штат Нью-Мексико, высоко в горах и поблизости от границы с Аризоной. Я только что вернулся из морского рейса на торговом судне и, чтобы сэкономить заработанные деньги, пристроился на товарняк, идущий на запад. Ночь выдалась ужасно холодная, и на рассвете, как только появились первые признаки жизненной активности, я вышел из депо и направился к единственному буфету, чтобы выпить кофе.

У стойки я разговорился со старым ковбоем. В этом Стейнз-Пасс, сказал он, случалось всякое: вооруженные ограбления, схватки с индейцами, а неподалеку, в каньоне Даутфул, произошло одно из самых отчаянных сражений — между апачами и пассажирами дилижанса, которые все до единого оказались прожженными ветеранами многих битв. Все они погибли. По слухам, Кочайз назвал их самыми отважными людьми, каких он когда-либо встречал.

Несколько лет назад, просмотрев кое-какие материалы, которые снимались около Тусона для одного из моих фильмов, я отправился на машине в те места, о которых должен был писать в «Шалако». Я ненадолго задержался в Стейнз-Пасс. Там осталось несколько зданий с пустыми окнами, слепо глядевшими на необитаемые горы, а по улице бродил дикий ослик. Это был город-призрак, и название вполне ему подходило. Вокруг Стейнз-Пасс действительно могло быть много призраков. Старый ковбой говорил правду.

В тени каньона до сих пор дремлют отзвуки множества сражений.

ПОСЛЕДНЯЯ ЗАСЕЧКА

Морган Клайд изучал в зеркале свое лицо — приятное, моложавое лицо с правильными чертами. Подбородок и нос не слишком округлы и не слишком длинны. После утреннего бритья на подбородке сквозь сильный загар проступала легкая синева, а вьющиеся каштановые волосы, окаймлявшие лицо, придавали его внешности романтичность.

Поверх мягкой серой рубашки он аккуратно повязал узкий черный галстук и накинул пиджак. Туалет завершила плоская шляпа. Выглядел Морган безупречно. Легкий оттенок нарочитой небрежности только прибавлял шарма. Вот уже десять лет из его тридцати пяти утреннее бритье и одевание являлись для него ритуалом, от которого он никогда не уклонялся.

Морган достал оба своих револьвера и тщательно осмотрел их. Сначала правый, затем левый. На правом виднелось девять зарубок, на левом — три. Он задумчиво смотрел на них, вспоминая…

Первая зарубка — Ред Бриджиз. В том году у него угнали скот. Пока Клайд охотился, Бриджиз заявился на его участок, сломал ограду, увел скот и хладнокровно застрелил его жену.

Морган Клайд снова посмотрел в зеркало. С тех пор он стал совсем другим. Мысленно он видел того высокого, гибкого парня с каштановыми волосами и мальчишечьей физиономией, спокойного и миролюбивого. Он любил жену, гордился фермой и своим небольшим стадом. Бог дал ему дар виртуозно обращаться с оружием, но он никогда не задумывался об этом. Вернее, не задумывался до визита Бриджиза.

Вернувшись домой с задней ногой антилопы поперек седла, он нашел убитую жену и дымившиеся развалины дома. Не было нужды спрашивать, кто это сделал. Бриджиз предупреждал его, что либо он уберется отсюда, либо пусть пеняет на себя. Внутри у него что-то прорвалось, и глаза на мгновение застлала кровавая пелена. Когда это мгновение прошло, Морган стал другим.

И тогда он уже знал, что делать. Ему следовало рассказать обо всем губернатору или судебному исполнителю Соединенных Штатов. И он мог бы обратиться к ним. Но внутри у него появилось что-то багровое и безобразное, чего раньше он никогда не замечал. Морган вскочил на своего пестрого пони и направился в Пивейс-Милл, маленький городок, тихий и пыльный.

Горожане догадывались, что произошло, потому что такое случалось со многими фермерами. Никто ни на секунду не задумывался, что может последовать расплата. Реда Бриджиза знали слишком хорошо. И на его счету числилось слишком много жизней.

Клайд ехал на своем пестром пони по улице. Увидев Бриджиза, спешился. Кто-то закричал, и Ред обернулся, смерил взглядом по-юношески неловкую фигуру Моргана и захохотал. Однако рука его быстро метнулась к револьверу. Но тут случилось нечто неожиданное. Револьвер противника заговорил первым, извергая огонь, и две пули угодили Бриджизу прямо в сердце. Пальцы громилы ослабли, оружие выскользнуло из его руки и упало, взметнув облачко пыли. Сначала он пришел в замешательство. Потом схватился за грудь и осел на землю.

Теперь Морган Клайд сознавал, что мог бы на том и остановиться, уехать из города, и тогда его оставили бы в покое. Но он понимал, что Бриджиз всего лишь марионетка, которую дергал за ниточки внешне респектабельный Эрик Пендлтон, банкир.

Клайд поднялся по ступеням, обогнул кассу и открыл дверь кабинета Пендлтона. Банкир поднял глаза от конторки и увидел свою смерть. Ошибиться было невозможно. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут Морган выстрелил. Негодяй получил по заслугам.

Отряд потерял след Клайда к западу от Бразоса, и он, продолжая путь дальше на запад, ввязался в войну скотоводов. Его и так уже разыскивали, значит, ему все равно. Банкир не заслуживал засечки на револьвере, но он засчитал тех троих, которых застрелил на улицах Форт-Самнера, и еще одного, убитого к западу от Галлупа.

Он попал в переделку в Сент-Джордже, потом в Вирджиния-Сити. После этого у него появилась репутация.

Морган Клайд обернулся и пристально посмотрел на массивные старые часы своего деда — все, что у него осталось о предков. Их привезли из Шотландии много лет назад, и семья увозила их все дальше на запад, сначала в Огайо, потом в Иллинойс, а затем и в Техас. Он собирался послать за часами, когда хозяйство пошло на лад и все устроилось. Для него и Дианы они стали символом домашнего очага и постоянства.

С чего это вдруг он пустился в воспоминания? Ведь давным-давно решил, что с прошлым покончено.

На своем рослом вороном скакуне Морган ехал по улице к конторе Шермана. Он уже давно работал на людей этого типа, которые нуждались в силе, чтобы получить желаемое, но которые сами такой силой не обладали.

Шерман держал возле себя нескольких головорезов, искусно разжигал в них ненависть друг к другу, и жирел на их грызне. В группу входили Том Кул и братья Эрли, все как один крутые и безжалостные.

Клайд знал, что ему предстоит. Ну что ж, этому идиоту поселенцу следовало быть поосмотрительнее и не соваться на землю в Красной долине. Это было лучшее пастбище Шермана, хотя он и не владел им. Но такой сопляк не сможет против него устоять. И если он на что-то надеется, значит, полный дурак.

Но тут ему опять вспомнился другой молодой поселенец, и Клайд со злостью прогнал от себя это воспоминание, раздраженно тряхнув головой.

В баре пили братья Эрли, Вик и Уилл. Они с ненавистью посмотрели на него.

Когда Клайд вошел в кабинет Шермана, тот поднял голову от бумаг и широко улыбнулся.

— Присаживайся, Морг, — весело пригласил он. Затем откинулся на спинку стула и сложил вместе кончики пальцев. — Значит, так. Когда мы разберемся с этим Халлэмом, остальные поймут, что с нами шутки плохи. К весне пастбище полностью освободится и у меня будет самое большое стадо к западу от Огороженных равнин.

На стуле, прислонившись к стене, сидел узкоглазый Том Кул, с худым лицом, напоминавшим томагавк. Он сворачивал самокрутку и, коснувшись желтой бумажки кончиком языка, посмотрел на Клайда.

— Есть желание заняться этим, Морг? — сухо спросил он. — Или уступишь мне? Говорят, ты сам когда-то был поселенцем.

Морган Клайд безразлично смерил его взглядом, подняв одну бровь.

— Хочешь сделать за меня работу? — Весь его вид выражал презрение. — А ты вполне можешь справиться, Кул. Ведь это хладнокровное убийство как раз в твоем духе. Я-то привык иметь дело с вооруженными людьми.

Глаза Кула угрожающе сузились.

— Вот как? — шепотом прохрипел он. — Моя пушка будет готова в любой момент, Клайд, как только пожелаешь.

— Я не стреляю в мокрых куриц, — спокойно отрезал Морган.

— Ах ты…

Глаза Тома Кула вспыхнули ненавистью, и его рука рванулась от самокрутки к револьверу.

В мгновение ока Морган выхватил свой. Но не успел прогреметь выстрел, как в горячую напряженность момента ворвался резкий голос Шермана. От неожиданности они оба обернулись. В руке их вожака тоже застыл револьвер.

Морган оторопел. Ему никогда не приходило в голову, что Шерман умеет так ловко обращаться с оружием. И он не сомневался, что Кул испытывает то же самое ощущение. Шерман — бандит! Это многое меняет. Клайд мельком взглянул на Тома и заметил, что тот убрал руку с револьвера. В какое-то мгновение оба они могли погибнуть. Если не от своих пуль, то от пули Шермана. Они ведь даже не смотрели на него.

— Успокойтесь-ка лучше, мальчики, — миролюбиво произнес Шерман, откидываясь на вращающемся стуле. — Если здесь и будет кто-то стрелять, то только я.

Он посмотрел на Клайда, и во взгляде его читалось явное торжество.

— А ты начинаешь сдавать, Морг, — покачал он головой. — Я мог отправить тебя на тот свет раньше, чем ты успел бы достал револьвер.

— Возможно.

Шерман пожал плечами.

— К Халлэму отправишься ты, Клайд. Я хочу, чтобы ты убил его, понятно? Дом сожги. А что будет с его женой — тебя не касается. У меня на сей счет свои планы. — Он ухмыльнулся, обнажив крошащиеся зубы. — Да, на нее у меня другие планы.

Клайд повернулся на каблуках и вышел на улицу. Только он собирался вскочить в седло, как к нему подошел Том Кул. Тихо, почти не двигая губами, зашептал:

— Ты видел, Морг? Ты видел, как он выхватил револьвер? Этот парень становится опасным. Почему он все время скрывал это от нас? Что-то тутвоняет до небес. — Он потуже затянул ремень. — Морг, давай разберемся с ним вместе и возьмем дело в свои руки. В этой долине можно сколотить целое состояние. У тебя же неплохо голова варит, Морг. Ты будешь вести дело, а уж грязная работа — за мной. Давай уберем Шермана. рано или поздно он нас обоих подставит.

Морган Клайд вскочил в седло.

— Я не продаюсь, Том, — ответил он спокойно. — У нас с тобой разные дороги. Я не продаюсь и не заключаю сделки за чьей-то спиной. Когда Шерман будет мне больше не нужен, я скажу ему это в лицо.

— Он убьет тебя!

Клайд устало улыбнулся:

— Возможно.

Он развернул лошадь и двинулся прочь. Стало быть, Шерман — бандит.

Том Кул прав, здесь что-то неладно. Этот человек нанимал других, чтобы те расправлялись за негр с неугодными, сам редко носил оружие, и никто даже не подозревал, что он способен так быстро выхватить револьвер. А в руках двуличного человека, особенно если никто не ждет от него подвоха, это могущественное оружие.

В конце концов, что он имеет на сегодня? Шерман должен ему десять тысяч долларов за грязную работу — за то, что он угонял скот, заставлял людей уходить с их земли, за несколько перестрелок. Том Кул в таком же положении. Теперь, когда Халлэм не будет стоять на пути Шермана, а остальные поселенцы уйдут, ему больше не понадобится ни Кул, ни сам Морган.

Морган Клайд вдруг вспомнил крошащиеся зубы Шермана, его хитрую улыбку и намеки, когда он говорил о жене Халлэма. Как ни странно, он впервые увидел себя в истинном свете. Наемный убийца, работающий на человека с инстинктами крысы! Не слишком приятная истина. Он сердито тряхнул головой, заставляя себя сосредоточиться на предстоящем деле.

Вик Халлэм молод и зелен. Говорили, что он отлично стреляет из винтовки и неплохо из револьвера — в тех случаях, когда его доставали. И все-таки по западным меркам доставали его непростительно медленно. Ему было лет двадцать шесть, а жена — совсем еще девчонка, лет девятнадцати, не больше, и красивая. Несмотря на молодость, Халлэм вел себя независимо. Он не поддался Шерману и поклялся, что будет жить в Красной долине столько, сколько пожелает, мол, у него все законные права на эту землю, а у Шермана — никаких прав.

Но Морган Клайд давным-давно похоронил всякое уважение к закону. Вдоль границы продвижения переселенцев законы устанавливал тот, кто быстрее всех обращался с пушкой, а пока что такой человек он. Если Шерману хочется получить Красную долину, он получит ее. И если это произойдет через труп Халлэма, значит, так тому и быть. Он еще никогда не уклонялся от работы и никогда не станет этого делать. Он позаботится о Халлэме.

Морган ехал быстрой рысью, хорошо представляя себе, что нужно делать. Халлэм — человек вспыльчивый, и вынудить его схватиться за пушку будет проще простого.

Клайд покачал головой, стараясь отогнать невеселые мысли. Получив причитающиеся ему десять тысяч, он сможет уехать отсюда. Он найдет новые края, купит ранчо и будет тихо жить в таком месте, куда еще не докатилась его дурная слава. Но, даже убеждая себя в этом, он понимал, что так никогда не будет. Несколько лет назад он еще мог бы это сделать, но теперь слишком поздно. Куда бы он ни направился, везде будут дымящиеся револьверы, мгновения, расколотые полыхающим огнем, и грохот выстрелов. И куда бы он ни направился, на него всегда будут смотреть как на убийцу.

Над долиной колыхались волны зноя. Он придержал лошадь, перейдя на шаг. Мысленно вернулся в дом, который построили они с Дианой, и вспомнил, как они говорили о том, что поставят в комнате часы.

Обогнув гряду скал, Морган въехал во двор ранчо в Красной долине. Держа руку наготове, осторожно направился к дому. Из двери вышла молодая женщина и выплеснула воду. Потом она подняла голову и увидела его.

Он уже находился достаточно близко, и ее лицо покрыла смертельная бледность, а глаза слегка расширились. Внутри у него что-то сжалось. Он понял, что она его узнала.

— Что… что вам нужно? — спросила она.

Он посмотрел в ее широко раскрытые глаза и подумал, что она очень красива.

— Я хотел повидать мистера Халлэма, мэм.

Она колебалась.

— Может быть, спешитесь и присядете на веранде? Его сейчас нет, но он скоро вернется. Он… Он охотится на антилоп за Скалистым кряжем.

Антилопы! Морган Клайд слегка напрягся, затем снова успокоился. Ему понадобилось сделать немалое усилие, чтобы поверить, что все это происходит на самом деле. Эта девушка… Надо же, по росту и фигуре она почти такая же, как Диана, и почти такая же красивая. И дом… Вот скамейка для стирки белья, самодельная мебель — точь-в-точь как в его собственном доме. И Халлэм уехал охотиться на антилоп.

Все было точно таким же, даже винтовка в углу… Внутри у него что-то дрогнуло. Винтовка! Мгновение назад она стояла в углу, а теперь исчезла! Он инстинктивно сорвался со стула и бросился в сторону — за долю секунды до того, как прогремел выстрел и мимо его головы просвистела пуля.

Он вскочил на ноги как кошка и вывернул винтовку из рук девушки, прежде чем она успела выстрелить снова. Потом невозмутимо разрядил оружие и высыпал патроны на стол, с улыбкой глядя на девушку, и взгляд его, как ни странно, светился уважением. Он отметил, что в ее глазах не было ни слез, ни страха.

— Отличный выстрел, — спокойно похвалил он.

— Вы пришли сюда, чтобы убить моего мужа, — сказала она. Это было не обвинение; она просто констатировала факт.

— Может быть. — Он пожал плечами. — Может быть, и так.

— Почему вы хотите убить его? — с бешенством спросила она. — Что он вам сделал?

Морган Клайд задумчиво посмотрел на нее.

— Конечно же ничего. Но эта земля понадобилась кое-кому другому. Почему бы вам не уехать отсюда?

— Нам здесь нравится! — возразила она.

Он огляделся:

— Здесь славно. Мне тоже тут нравится. — Он показал в противоположный угол комнаты: — Вон там должны стоять часы, дедушкины часы.

Она с удивлением посмотрела на него:

— Мы… Мы собираемся приобрести часы. Когда-нибудь.

Он поднялся, подошел к недавно сделанным полкам и осмотрел фарфоровую посуду, украшенную синими фигурками — мальчики, девочки и голландские мельницы. Он повернулся к окну.

— Я думал, вы откроете его в такое отличное утро, — сказал он. — Было бы больше воздуха. И мне нравится, когда занавески колышутся от легкого ветерка. А вам?

— Мне тоже, но рама заедает. Вик все собирается поправить ее, но он так занят…

Морган Клайд взял молоток, снял полоски багета и поднял окно. Положив один угол на стол, он достал из кармана нож и осторожно поскоблил края, дважды попробовал закрыть и открыть окно, пока оно не стало двигаться легко. Затем вернул его в прежнее положение и прибил багет гвоздями на место. Он снова попробовал открыть окно. Легкий ветер колыхнул занавеску, и женщина засмеялась. Он обернулся и печально улыбнулся ей.

Солнечный свет падал на грубо обструганный пол. Он поднял глаза и увидел, что по дороге едет человек. Морган медленно повернулся и посмотрел на хозяйку. Ее глаза широко раскрылись.

— Нет! — ахнула она. — Пожалуйста! Не надо!

Морган не оглянулся. Он вышел на крыльцо и вскочил в седло. Потом развернул вороного и направился к приближавшемуся фермеру. Не успел Халлэм произнести ни слова, как Клайд заговорил:

— Плохо держишь винтовку. Никогда не угадаешь, в какой момент она может понадобиться!

— Клайд! — резко воскликнул Халлэм. — Что…

— Доброе утро, мистер Халлэм, — произнес Морган, слегка улыбнувшись. — У вас отличный дом.

Он коснулся боков вороного каблуками и умчался галопом. Фермер, нахмурившись, смотрел ему вслед…

Уже проезжая по улице города, Клайд подумал о том, что сейчас произойдет. Вот оно, сказал он себе. Ты знал, что всему этому должен прийти конец. Вот он пришел.

Братья Эрли сидели еще в баре. Они проводили его настороженными взглядами. Он шагнул к двери конторы и открыл ее. Шерман за письменным столом разговаривал с Томом Кулом, развалившимся на стуле у стены. Ничего не изменилось. Кроме него самого.

— Я ухожу, Шерман, — спокойно объявил Клайд. — Ты должен мне десять тысяч долларов. Я хочу получить их. Сейчас.

Глаза Шермана сузились.

— Что там с Халлэмом? — резко спросил он.

Морган Клайд довольно улыбнулся:

— Я позаботился о нем. И, кажется, очень неплохо.

— К чему вся эта чушь насчет ухода? — спросил Шерман.

— К тому, что я ухожу.

— Ты не уйдешь, пока я не буду к этому готов, — хрипло отрезал Шерман. — Я хочу знать, что там произошло.

Клайд как будто ненароком повернулся так, чтобы видеть Тома Кула.

— Ничего не произошло, — спокойно ответил он. — У них там славный дом. И они славная парочка. Я позавидовал им и решил, что пусть себе остаются.

— Ты решил?

Том проворнее меня, пронеслось в голове Клайда, когда он уже начал движение, и в любом случае выстрелит первым, тогда…

Прогрохотал револьвер, и пуля ударила Тома Кула в грудь, прежде чем бандит успел поднять свое оружие. Клайд почувствовал, как мимо его лица просвистела пуля, но, прежде чем повернуться, выстрелил в Кула еще раз. Что-то сильно ударило его в туловище, потом в ногу. Он упал, но тут же поднялся, шатаясь, и разрядил револьвер до конца в Шермана.

Тело Шермана обмякло, и из уголка рта потекла струйка крови.

Клайд повернулся и пошел к двери, стараясь держаться очень прямо. Голова казалась легкой и даже слегка кружилась. Он аккуратно открыл дверь и вышел в бар. В другом конце зала Эрли, выпучив глаза, разом выхватили револьверы. Через дверь за его спиной они видели, как мертвое тело Шермана сползает на пол. Оба двигались как один человек. Заскрежетав зубами, Морган спустил курок и застрелил их обоих…

Уже почти добравшись до лошади, он упал и растянулся во весь рост в пыли. Будто издалека до него донесся стук копыт, а затем Клайд почувствовал, как его переворачивают на спину. На него смотрел Вик Халлэм.

Хрипло дыша, Морган приподнял голову.

— В моем доме, — невнятно пробормотал он сквозь кровь, пенившуюся у него на губах. — Часы. Поставьте… поставьте их… в углу.

На лице Халлэма было написано сочувствие и глубокое понимание.

— Конечно. Это будет здорово. Когда ты поправишься, мы вместе привезем их… При условии, что мы станем компаньонам на ферме. Но почему же ты не подождал меня? Я бы поехал с тобой.

— Компаньоны, — произнес Морган Клайд. Как хорошо, что можно снова улыбаться. — Это будет здорово. Просто здорово.

Авторские заметки КРЯЖ МОГОЛЛОН

В тех же окрестностях кряжа Моголлон находится ранчо «Двойной Круг», основанное около 1880 года. На ранчо есть могилы четырех грабителей поездов. Скрываясь от закона, они устроились на работу в «Двойном Круге», куда за ними и пришел по следу отряд в сопровождении двух техасских рейнджеров. Бандиты завязали перестрелку, и всех четверых похоронили на том месте, где погибли.

В тех краях не было ни одного ранчо, на которое бы не совершали набеги апачи, да и бандитов там бродило великое множество. В тех местах орудовал Черный Джек Кристиан, его убежище находилось в пещере в каньоне Коул-Крик, милях в двадцати от Клифтона. Кристиана убили неподалеку от пещеры.

Рядом с этой же пещерой есть место, известное как Лагерь Убийцы, где погиб Феликс Бурресс. Его убийцу выследили до охотничьей хижины в горах и схватили. Он был приговорен к пятнадцати годам заключения в тюрьме Юма.

ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ «СОМБРЕРО»

Стретч Магун, шести с половиной футов роста, если считать от носков, и тощий как хворостина, пустил своего мустанга-груллу вниз по склону оврага, пересек его по диагонали и направился к тропе, которая проходила по краю другого склона. Его длинное унылое лицо казалось необычно печальным.

Когда грулла взобрался наверх, Стретч пустил его медленным шагом. Глаза его по-прежнему оставались грустными, но взгляд сделался более внимательным, как будто он чего-то ждал. Он приближался к ветхому дому, некрашеному и мрачному, с грязным и запущенным участком вокруг него. Все постройки усадьбы требовали безотлагательного ремонта. Корраль представлял собой мешанину из остатков изгороди, а конюшней служил навес — просто крыша на нескольких столбах, под которой лежали три седла.

Прежде всего Магун заметил седла, и его огрубевшее, бронзовое от загара лицо напряглось. Он остановил лошадь между лачугой и навесом. В дверях возник крупный бородатый человек с маленькими неприятными глазками.

— Здорово, — произнес он. — Чего надо?

Стретч нащупал свои курительные принадлежности и начал сворачивать самокрутку.

— Хочу вам кое-что сказать.

Сунув самокрутку в рот, он чиркнул спичкой о джинсы, затем поднял голову. Мужчин стало уже двое: верзила вышел наружу, а в дверях появился низкорослый парень с рыжеватыми волосами и некрасивым веснушчатым лицом. Третьего нигде не было видно.

— Вслед за утром приходит день, — заметил он философски, — а я веду дела на ранчо «Лейзи-С».

— Что?

Верзила приблизился к нему на пару шагов.

— Хочешь сказать, что ты там старший работник? А что случилось с Кетчеллом?

Стретч Магун грустно посмотрел на верзилу.

— Ну как же, Вейдмен, с Кетчеллом случилось то, что рано или поздно случается с такими, как он. Я это предвидел. Он пал жертвой самомнения. Каждый раз, когда этот парень садился играть партию в покер, я понимал, чем это кончится.

— Ближе к делу! — резко перебил Вейдмен. — Что произошло?

— Мы чуточку поспорили, — невозмутимо продолжал Стретч, — и Кетчелл подумал, что я блефую. Он бросил мне вызов. Мы оба раскинули новую партию, и я пошел с двух тузов — прямо в сердце.

— Ты убил Берна Кетчелла? — недоверчиво воскликнул Вейдмен. — Я не верю!

— Ну… — Стретч опустил левую руку к поводьям, — мертв он или нет, но его сегодня хоронят. Если он жив, то, наверное, здорово рассердится, когда проснется и обнаружит вокруг всю эту грязь.

Он повернул своего мустанга.

— Ах да! Чуть не забыл. Мы поспорили о том, что клеймо «Лейзи-С» можно очень легко переправить на твое «Сомбреро».

— Ты обвиняешь нас в угоне? — спросил Вейдмен.

Его глаза на мгновение вспыхнули, и Стретч почувствовал, как по его телу прошла легкая дрожь облегчения. Теперь он знал, где находится тот третий, — его это немного беспокоило. Третий стоял за углом корраля.

Он опустил глаза, и его сердце подскочило. Солнце стояло как раз за корралем, он видел на сухой земле тень этого угла и едва не ухмыльнулся, заметив мимолетное движение.

— Я вас ни в чем не обвиняю. Я не уверен. Если бы не сомневался, не разговаривал бы тут с тобой. Я бы подвесил тебя на тополе за толстую шею. Сейчас я всего лишь пытаюсь намекнуть, что шутки кончились. Ты либо сменишь тавро, либо уберешься отсюда. Не знаю, что тебе больше придется по вкусу.

— Ах ты…

Лицо Вейдмена покрылось пятнами и стало грозным, но тут он сделал ошибку. Слишком уж он рассчитывал на выстрел из-за угла корраля. Стретч Магун выхватывал револьвер чересчур быстро, чтобы ему кто-нибудь успел противостоять.

Незаметно для Вейдмена Магун не спускал глаз с тени корраля. Увидев, как из-за угла поднимается ружье, он подождал, пока оно покажется и остановится. Потом выхватил револьвер и тут же выстрелил.

Стретч выстрелил даже немного быстрее, чем следовало бы. Пришлось стрелять навскидку, потому что в следующее мгновение он уже вернул револьвер в прежнее положение и взял под прицел двоих других. Его пуля поразила палец левой руки стрелка, который лежал на стволе ружья. Чисто срезав кончик большого пальца, она срикошетила, пропорола борозду на щеке, отрезала мочку уха и зарылась в землю позади него. Ко всему этому добавился эффект удара в ухо, и меткий стрелок покатился по земле, мгновенно потеряв сознание.

Револьвер Вейдмена еще не выскочил на свет из кобуры, а Ред Познер даже не успел протянуть к нему руку, когда пушка Магуна уже смотрела на них. Вейдмен застыл, потом очень аккуратно разжал пальцы, и револьвер скользнул обратно в кобуру. Лицо его под щетиной бороды посерело.

— Никаких плохих чувств я к вам не питаю, повторяю еще раз, — спокойно предупредил Стретч. — Смените тавро или убирайтесь!

Он развернул лошадь и, не выпуская их из виду, поехал к оврагу. Затем, вместо того чтобы направиться по тропе вверх и на другую сторону, подстегнув мустанга, промчался с четверть мили вниз по оврагу до разветвления и взял влево. Оказавшись далеко в глубине кедровника, он выбрался из оврага и направился к городу.

Неожиданно Магун поймал себя на том, что расстроился. Что-то в последней стычке пошло не так, как он хотел. Баркер послал за ним две недели назад, когда численность скота, пропавшего с «Лейзи-С», начала быстро расти. За эти две недели Стретч выяснил две вещи: во-первых, скот с «Лейзи-С» клеймили, а затем, пока клейма были еще свежими, уводили через разломы в горном хребте около ранчо «Сомбреро», принадлежавшего Лаки Вейдмену.

Во-вторых, он выследил Берна Кетчелла и фактически поймал его на месте преступления, когда тот подделывал тавро. Для ловкого человека, у которого есть железо для клеймения, изменить «Лейзи-С» на «Сомбреро» ничего не стоило.

Требовалось всего-то добавить перевернутую букву «U» над верхней дугой «Лейзи-С», чтобы получилась тулья сомбреро, а потом раскаленным металлом провести линию от верхушки буквы «С» по кругу к нижнему концу. Это совсем просто, очень просто.

Берн Кетчелл был «головой», которая стояла за угонщиками. Убрав Берна, Стретч полагал, что угоны прекратятся. Теперь же, когда его попытались убить, он не чувствовал такой уверенности.

Лаки Вейдмен нагл и грязен, но отнюдь не глуп. Он ни за что не попытался бы прикончить Магуна у своего дома после того, как его уличили в угонах, если бы только не рассчитывал на друзей — и таких друзей, которые могли бы его выгородить.

Тинкервилл, неприглядный ковбойский городок, раскинувшийся на равнине около устья каньона Тинкер, в верхней части которого недавно обнаружили серебро, переживал легкий бум. В него хлынул поток переселенцев. Некоторые из них прибыли с Востока и не знали обычаев Запада. Таким оказался и Бен Роуси, высокий, аккуратный, седоусый человек, назначенный шерифом.

Другой — высокий красавец Пол Хартман, поселившийся в Тинкервилле всего полгода назад, но уже успевший стать, по общему признанию, большим человеком в городе. Он ссудил деньги Сэму Тинкеру, владельцу «Тинкер-Хаус», основавшему город еще во времена индейцев, купил долю в горнодобывающих предприятиях, снабдил деньгами, провизией и снаряжением троих старателей, начал выпускать еженедельную газету и приобрел контрольный пакет акций бара «Длинный рог».

К числу новоприбывших принадлежала и Келли Джарвис, владелица ранчо «Лейзи-С», которым управлял Дин Баркер.

Красавица двадцати одного года от роду, Келли только что прибыла с Востока. Отец ее, старый прожженный объездчик пастбищ, почти всю жизнь провел в седле. Он скопил кучу денег и щедро оделил дочь, которую якобы назвал так в честь своего компаньона. Так сказала она сама, и никто не подвергал ее слова сомнению.

Не прошло и двух часов с того момента, как Келли добралась до города, ее стал повсюду сопровождать Пол Хартман, весьма обходительный и приятный в общении.

Сам новичок в этих краях, выездной окружной сыщик Стретч Магун все это разузнал, как только приехал в городок. Высокий, печальный и спокойный, он бродил из салуна в салун, слушал и изредка вскользь задавал вопросы или завязывал разговор. В результате Магун обычно получал гораздо больше информации, чем кто-либо собирался ему рассказывать.

Он как раз выпивал в «Длинном роге», когда к нему подошел Бен Роуси.

— Магун, — резко произнес Роуси, — скажи мне честно, что это за стрельба случилась на «Лейзи-С»?

Магун удивился. На Западе жизнь угонщиков скота обычно очень быстро заканчивалась либо от веревки, либо от пули. Сам он, отнюдь не склонный к насилию, действовал в соответствии с законами этих краев. Он представил Баркеру свидетельства того, что тавро подделывается, доказал, что именно по распоряжению Кетчелла скот перегоняли через разломы в горах поблизости от «Сомбреро», и обнаружил Кетчелла, когда объезжал ранчо вместе с Баркером и Каунти Гэлвеем. Кетчелл не заметил этих последних и попытался решить дело перестрелкой.

— Особенно нечего рассказывать. Я застал его в тот момент, когда он подделывал клеймо, а он схватился за пушку. Только вот доставал ее слишком медленно.

— Ты должен понять, Магун, — резко заявил Роуси, — что перестрелки здесь — дело прошлое. Будет проводиться расследование. У тебя есть свидетели?

— Угу.

Магун слегка удивился, но ничуть не встревожился.

— Баркер и Гэлвей ехали вслед за мной и все видели.

Глаза Роуси сузились.

— Вот как, Гэлвей? В этом округе его свидетельство не годится. Он сам замешан слишком во многих заварушках.

Тут дверь открылась, и вошел Пол Хартман.

— О, привет, Магун. Тебя-то я и искал. Мисс Джарвис хочет видеть тебя.

Стретч вышел на залитую солнцем улицу. Келли Джарвис, прямо-таки картинка со своими рыжими волосами и в темно-зеленой амазонке, сидела у дверей на гнедой лошади. Хартман и шериф Роуси вышли вслед за ним.

— Вы хотели меня видеть, мэм?

Он грустно посмотрел в ее фиалковые глаза. Теперь они были холодны.

— Да, хотела. Насколько я понимаю, Дин Баркер нанял вас для того, чтобы вы нашли тех, кто угоняет скот с моего ранчо. Ко всему прочему вы убили моего старшего работника. Мне не нужны здесь наемные убийцы. Вы уволены.

— Уволен?

Длинное меланхоличное лицо Магуна не изменилось.

— Меня нанимал Баркер, мэм. Я так думаю, пусть он же меня и увольняет.

— Баркер, — твердо сказала Келли Джарвис, — сам уже уволен!

Магун поднял на нее глаза; затем сдвинул свою потрепанную шляпу на затылок.

— Я полагаю, — печально произнес он, — только на такую благодарность и мог рассчитывать человек, посвятивший этому ранчо самые лучшие годы своей жизни, как это сделал Баркер. Что еще ожидать от девушки, которую назвали в честь мула!

От смущения лицо Келли залилось густым румянцем.

— Кто вам это сказал? — сердито выпалила она.

Пол Хартман быстро подошел к нему.

— Ну хватит! — вмешался он. — Убирайтесь!

Он положил руку на плечо Стретча Магуна и толкнул его.

И зря это сделал. Даже очень зря. Пол Хартман был весьма опытным молодым человеком и имел понятие о суровых и, неприглядных сторонах жизни. И все же, грохнувшись на обе лопатки в пыль в добрых шести футах от тротуара, он испытал настоящее потрясение — подобного еще никогда не случалось с ним.

— Эй! — закричал Роуси. — Ты не смеешь…

Зато городской бродяга Чикен Ливере улыбался, он имел на сей счет свое мнение.

— Этот пижон поднял на него руку! — воскликнул он. — Ему не следовало этого делать.

Хартман встал и принялся отряхивать одежду. Потом спокойно снял пиджак.

— Я поучу тебя кое-чему! — рявкнул он, сверкая глазами. — Вам, деревенщине, пора научиться разговаривать с джентльменами!

Хартман много занимался боксом, но он участвовал только в дружеских матчах. Стретч Магун научился драться благодаря обширной практике, и хотя он знал многие приемы бокса, ни одному из них его не учили по-дружески. Короткий прямой удар слева, превративший губы Пола Хартмана в кровавый гриб-дождевик, ни в малейшей степени не отличался дружелюбием, и апперкот справа, который угодил Хартману в солнечное сплетение и поднял его в воздух, так что ноги оторвались от тротуара, тоже, мягко говоря, выглядел грубым. Даже немного вульгарным.

Шериф Бен Роуси не привык к западным обычаям. Его назначил совет, в котором председательствовал и заправлял Пол Хартман. Однако он умел ценить хорошую драку. Бен помог Хартману подняться и отряхнуться от пыли. Вслух он выразил свое соболезнование по поводу неудачной стычки, но мысленно признался себе, что уже давно не видел таких замечательных ударов. В первый раз и без какой-либо уважительной причины он задумался о том, что представляет собой Пол Хартман.

Келли Джарвис была серьезной молодой леди. Ее рыжие волосы и ирландское происхождение, а может быть, и что-то еще (недаром же отец назвал ее в честь любимого мула) способствовало тому, что она пришла в ярость.

Ей понадобилось больше часа, чтобы понять: она сердится не столько на Стретча Магуна, который вышиб Хартмана на середину улицы, сколько на самого Хартмана — за то, что тот допустил, чтобы с ним разделались на совесть. Герои живы, пока совершают подвиги, а Пол Хартман оказался не на высоте.

— Я это представляю себе так, — говорил Стретч Гэлвею. — Пол Хартман перед тем поговорил с ней. Она здесь недавно, а у него все схвачено. Поэтому она его слушает.

— Но зачем ему это? — спросил Гэлвей. — На что он ставит?

— А вот это, — согласился Магун, — и есть суть дела. Может быть, он просто красивый парень, который пытается завоевать смазливенькую девчонку. А может, за этим кроется что-то еще. Не понимаю.

В тот момент не он один ломал себе голову над происшедшим. Келли сидела за завтраком и впервые с тех пор, как приехала на Запад, мучила вопросами свою собственную симпатичную рыжую головку.

Она плохо знала Запад и во всем следовала советам Пола Хартмана. Но теперь задумалась. В конце концов, Дин Баркер работал на нее с тех самых пор, как умер ее отец. Ей тогда было всего четырнадцать лет. Его доклады, написанные плохим почерком, но всегда разборчиво, приходили регулярно. Она вспомнила, что, несмотря ни на что, ранчо всегда приносило прибыль. А теперь, последовав совету своего нового друга, она прогнала его. Как прогнала и человека, нанятого Баркером для того, чтобы расследовать дело об угоне ее скота.

Стретч Магун действительно убил ее старшего работника. Хартман сказал, что Магун — профессиональный убийца. Но так ли это? Потом она вспомнила, что отец однажды сам убил двух человек, пытавшихся угнать у него скот. Тут всплыла еще одна деталь, которая вызывала раздражение: откуда Магуну известно, что отец дал ей имя в честь своего мула?

Его осведомленность раздражала ее. Но и озадачивала.

После завтрака Келли Джарвис села на лошадь и отправилась в холмы. Зеленая амазонка и шляпа в тон остались в номере «Тинкер-Хаус». Она надела джинсы, ботинки, мужскую рубашку и шляпу. И в первый раз с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать и отец позволил ей ездить одной, взяла с собой револьвер.

Она покинула Запад семь лет назад, но по пути сюда обнаружила, что не утратила необходимых навыков — все же выросла на спине пони; Келли умела пользоваться лассо и ездить верхом не хуже многих ковбоев.

Девушка проехала через разломы, отделявшие ее ранчо от земель новой усадьбы «Сомбреро». Один раз, спешившись у ручья, чтобы напиться, она нарисовала палочкой в грязи тавро «Лейзи-С», а затем сделала два простых движения, которых оказалось достаточно, чтобы превратить его в «Сомбреро». Ей пришлось признать, что Стретч Магун докопался до сути. Если Лаки Вейдмен честный человек, как утверждал Хартман, то совершенно непонятно, почему он выбрал для своего тавро сомбреро.

Лицо Реда Познера, правой руки Вейдмена, напоминало морду рогатой жабы, а вел он себя как осел, которого мучают колики. Привилегию думать Ред оставлял своим боссам. Сам же получал деньги, пропивал их, а потом снова угонял скот, чтобы снова получить деньги и снова купить виски. Когда Келли Джарвис выехала на прогалину, он подделывал клеймо на бычке с «Лейзи-С».

Они заметили друг друга одновременно, но Ред, совесть которого была нечиста, отреагировал быстрее. Отшвырнув клеймо, он набросился на девушку. В считанные минуты она оказалась на спине в пыли, связанная по рукам и ногам.

Покончив с этим делом, он остановился. Вот она лежит, опутанная лассо. Но что же дальше? Что с ней делать? Само собой разумеется, у него сразу возникла масса идей на этот счет, но Ред Познер давно понял, что любые действия без распоряжения Лаки Вейдмена легко могут привести к неприятностям. Он привязал девушку к седлу и отправился к развалюхе около высохшего оврага.

С точки зрения Лаки Вейдмена, ничего хуже он не мог придумать. Если бы Ред Познер пришел к нему и заявил, что схватил девчонку, он тут же разыграл бы из себя спасителя и отвез ее обратно в город, сделавшись героем дня, — даже если бы для этого ему пришлось пристрелить Реда. Последнее показалось ему не такой уж плохой идеей.

Но Ред, будучи при всей своей нечестности человеком простодушным, подъехал прямо к Лаки и сразу начал рассказывать о том, что произошло. Девчонка, несомненно, поняла, что они работают вместе. И никакой возможности свалить это на Магуна не осталось. Более того, Хартман тоже ни за что не захочет улаживать их дела. Одно дело — угонять коров, и совсем другое — схватить и удерживать девушку.

В то время как Лаки мучительно искал решение свалившейся на его голову задачи, Стретч Магун размышлял.

У длинного, тощего, всегда несчастного на вид Стретча память была ничуть не короче его конечностей. Как у всякого выездного сыщика и исполнителя закона, ее переполняли обрывки профессиональных знаний и целая куча данных о разыскиваемых людях и украденных вещах. Он сидел рядом с Чикеном и резал ножом по дереву. Время от времени задавал самые обыкновенные вопросы, заполняя ответами пробелы в головоломке, складывавшейся у него в мозгу.

Чикен Ливере имел маленький горный отвод. Время от времени он намывал там немного золота, что обеспечивало его пищей, спиртным и освобождало от ужасных тягот труда. Философ и мечтатель, Чикен усердно и внимательно наблюдал за своими собратьями. Не моралист, не сплетник, он просто смотрел и запоминал.

Если Ливере становился очевидцем убийства, то вполне мог заинтересоваться его способом и мотивом. Ему никогда бы не пришло в голову донести властям. В этом мире люди совершают всякие странные поступки. Пусть даже убийство. Никому нет до этого решительно никакого дела.

Однако в тот день, прельщенный тем, что долговязый сыщик вырезает вместе с ним по дереву, и даже просто тем, что кто-то всерьез заинтересовался им, Чикен Ливере начал выдавать информацию.

К примеру, он помнил тот день, когда Пол Хартман прибыл в город.

— Он приехал один?

Нет, не один. Но они расстались с тем другим человеком на окраине города.

— С кучей денег?

Угу, точно. И все — двадцатидолларовыми купюрами. Превосходными новенькими купюрами.

— И друзья появились?

Не сразу. Он болтал с Сэмом Тинкером. Потом однажды завел дружескую беседу с Лаки Вейдменом, вроде бы случайно. Только, может, и не случайно вовсе. Вейдмен долго околачивался неподалеку, как будто ждал, что его позовут.

— А не мог Вейдмен быть тем самым парнем, с которым он расстался на окраине города?

Мог. Тот тоже здоровый малый. Примерно как Вейдмен.

Немного погодя Магун поднялся и не спеша направился в «Длинный рог», где нашел шерифа Бена Роуси. Заказав выпивку, Магун повернулся к Бену.

— Я полагаю, — спросил Магун, — что вы честный человек?

— Стремлюсь им быть! — ответил Роуси.

— Полагаю, если бы вы узнали о ком-нибудь, что он проходимец, вы арестовали бы этого человека, кто бы он ни был?

— Именно так, — искренне кивнул Роуси. — Даже если бы речь шла о моем собственном брате!

— Тогда, — сказал Магун, — может быть, вы запросите в Эль-Пасо по телеграфу описание кассира и двух бандитов, которые прошлой весной, в мае, ограбили банк в Форсайте? А потом проведете небольшую проверку.

С этими словами Стретч Магун вышел на улицу и вскочил в седло. Шериф Бен остался стоять со стаканом в руке, хмуря брови. Затем он залпом осушил стакан, выпрямился и направился к почтовой станции, где совсем недавно установили телеграфный аппарат.

Мустанг-грулла любил дорогу, и Магун отправился к холмам. Он не питал большой любви к городам, и ему нравилось выбираться оттуда и куда-нибудь уезжать. Он обогнул равнину около главной усадьбы «Лейзи-С», а затем повернул к холмам, держась поближе к зарослям кедровника на крутых склонах и внимательно оглядывая местность острыми, как у сокола, глазами. Так получилось, что через час пути он заметил тонкую струйку дыма, поднимавшуюся от угасающего костра, возле которого Ред Познер вершил свое черное дело.

Через двадцать минут он прибыл на место, ломая голову над второй цепочкой следов. Наконец в хаосе пыли и отпечатков он обнаружил наполовину затоптанный след маленького ботинка и несколько отметин от веревки на земле: три туго натянутых веревочных кольца оборачивались вокруг какого-то предмета. Эти следы тоже частично стерлись под копытами лошадей. Потом одна лошадь пошла вперед, а по тому, как другая следовала за ней — все время на одном и том же расстоянии и ни разу не отстав, — понял, что ее вели в поводу.

Когда два всадника въезжают на поляну с противоположных сторон, а уезжают оттуда таким вот образом, значит, один из них убит, ранен или взят в плен.

Стретч Магун поехал по следам. Он достаточно хорошо представлял себе, куда направлялись эти люди и как давно это случилось, и шел по следу лишь из опасения, что они могли остановиться раньше, чем достигли усадьбы «Сомбреро». Он почти не сомневался, кто первый всадник, а отпечаток маленького ботинка означал только одно: в плен попала Келли Джарвис.

Лаки Вейдмен был в ярости. В безграничной ярости и тревоге. До сих пор он надежно, или достаточно надежно, прятал все концы в воду с помощью Хартмана. А исчезновение девушки поставит на уши всю округу.

Он проклинал Познера за то, что тот клеймил скот в такое время, когда ему следовало сидеть тихо, забыв, что сам велел ему продолжать это дело. Он проклинал Хартмана за то, что он не задержал девчонку в городе, Познера — за то, что он не убил ее на месте. Но больше всего он проклинал Стретча Магуна.

Тинни Куртис разгуливал с повязкой на шее и через ухо и с перевязанной рукой. Его раны не представляли опасности, но отсутствующая мочка причиняла не только физическую боль. На Западе человек, которому прострелили ухо, заклеймлялся как трус. Он становился для всех хуже собаки. Куртис понимал, что это проклятие останется с ним на всю жизнь, и дрожал от бешенства и жажды кого-нибудь убить — кого угодно.

Познер сидел на ступеньках лестницы, мрачный, как грозовая туча. Лаки устроил ему разнос, а он не любил этого.

Келли Джарвис лежала связанная на грязной кровати, которая воняла огромной тушей Вейдмена. Она горько сожалела о том, что свела знакомство с Полом Хартманом и уволила Магуна.

Перед домом, на плотно утоптанной грязи, трое мужчин смотрели друг на друга, ненавидя самих себя и всех на свете.

Разумеется, оставалось только одно. Отвезти девчонку в горы, швырнуть в заброшенную шахту, а потом вести себя как ни в чем не бывало. Но такое пустяковое дело оказалось не так-то просто провернуть.

В этом круге ада и ненависти возник Стретч Магун.

Он оставил груллу в овраге и поднялся наверх пешком, прекрасно понимая, какое преимущество дает неожиданность. Он заглянул в окно, посмотрел на девушку, а она посмотрела на него. У него не возникло героического намерения проскользнуть внутрь, развязать ее и скрыться. Он понимал, что не сможет пролезть в окно и пройти через комнату совершенно бесшумно. У него оставался лишь один шанс, к тому же он верил в прямые методы.

Стретч Магун вышел из-за угла дома.

— Привет, ребята, — произнес он, доставая револьвер.

Ни о каком героизме он и не помышлял — просто выполнял свою работу.

На Западе принято давать человеку шанс, но даже сами жители Запада находят удобным в некоторых случаях поступиться этим принципом. А когда один человек встречается лицом к лицу с тремя, не время давать шансы.

Эти трое, переполненные ненавистью, не стали слишком мешкать. Первый выстрел Магуна предназначался Познеру. Когда собираешься схватиться со старым гризли, совсем ни к чему, чтобы за спиной тявкали койоты, пытаясь перекусить подколенные сухожилия.

Ред Познер запрыгал, как рогатая жаба, на которую он так смахивал, но не успел пустить в ход оружие. Он получил пулю в зубы, и сразу стало ясно, что свинец оказался для него неудобоваримым.

Тинни Куртис сидел, поглаживая себя по подбородку и лелея ненависть. Он так и не поднялся на ноги. Пуля попала ему в грудную кость и вышла прямо через позвоночник.

Лаки Вейдмен в самом деле был счастливчиком, и к тому же осторожным. Он успел выхватить пушку, но Магун оказался такой тощий, что первая пуля прошла мимо; вторая отшвырнула его к стене развалюхи, но тут он направил свой револьвер на Вейдмена и одну за другой всадил в его огромный живот две пули. Выстрелив в пятый и последний раз, Магун промазал. Тогда он отшвырнул револьвер и, сильно шатаясь, пошел на стреляющего в него Вейдмена. Он видел красные вспышки выстрелов, ощущая лицом жар, и чувствовал, как его кулаки лупят по этой широкой физиономии. Вейдмен упал. Магун рухнул рядом с ним на колени и растянулся в пыли.

Полчаса спустя, когда он все еще лежал там, скорее мертвый, чем живой, явился шериф Бен Роуси с ордером на арест Вейдмена и Познера. С ним приехали Сэм Тинкер, Чикен Ливере и горсточка горожан, в том числе и Каунти Гэлвей, вопреки своей воле вынужденный стать городским жителем.

Когда Магун пришел в себя, Роуси сообщил ему:

— Хартман в тюрьме. Ты угадал, заподозрив в нем того пропавшего кассира. А другие два — Вейдмен и Познер.

Над ним склонилась Келли. Он грустно посмотрел на нее, и она сказала:

— Побыстрей поправляйтесь. Я взяла Дина Баркера обратно на работу. У меня и для вас есть кое-какие предложения, когда вы встанете на ноги.

— Мне кажется, — скорбно произнес Магун, — что я не настолько глуп, чтобы спорить с какой-то девчонкой, которую назвали в честь мула!

Ее лицо вспыхнуло.

— Кто вам это сказал? — решительно спросила она.

— Твой папочка, — ответил он. — Я работал у него ровно три года после того, как ты уехала!

Авторские заметки БОЗ ИКАРД

На Западе не было так много чернокожих ковбоев, как утверждают некоторые нынешние писатели. На старых фотографиях перегонщиков скота они попадаются, но очень редко. Тем не менее в их число входили одни из величайших людей Запада.

Мой самый любимый, я полагаю, — Боз Икард, правая рука замечательного скотовода Чарли Гуднайта. Боз родился рабом в штате Миссисипи в 1847 году и попал на Запад, когда ему не исполнилось еще и шести лет, — на ранчо западнее Витерфорда, штат Техас. Вероятно, не следует иметь любимчиков среди людей, но за все время своих долгих исследований я ни разу не слышал и не находил ни одного плохого слова о Бозе. Этот порядочный человек, великолепный наездник, хороший повар на пастбище, замечательный ночной пастух и неплохой воин ко всему прочему был надежен и достоин доверия. Временами он носил при себе все деньги Гуднайта.

Он умер в 1929 году и похоронен в Витерфорде. В эпитафии на мемориальной доске, воздвигнутой Гуднайтом в честь Боза, написано:

БОЗ ИКАРД

Четыре года работал со мной на Гуднайт-Лавинг Трэйл, никогда не уклонялся от обязанностей и ни разу не ослушался приказа, многократно выезжал вместе со мной успокаивать напуганное стадо, участвовал в трех стычках с команчами, отличного поведения».

Это гораздо большая награда, чем просто слова, потому что Гуднайт сам был одним из величайших скотоводов. Он всегда искал и находил самых лучших людей. Он проложил Гуднайт-Лавинг Трэйл, основал ранчо в каньоне Пало-Дьюро и первым начал осваивать некоторые весьма суровые места.

КОГДА ГОВОРИТ ОРУЖИЕ

Он въехал в город на коричневом муле и спешился напротив «Фургончика Чака». На нем были высокая мексиканская шляпа и узкие брюки, расклешенные над ботинками. Шорти Дюваль открыл было рот, чтобы поприветствовать незнакомца, но тут этот тип повернулся, и рот Шорти Дюваля захлопнулся, как стальной капкан, а на лбу у него даже пот выступил.

Одного взгляда оказалось вполне достаточно. Шорти и сам крутой парень, но никто не стал бы искать приключений на свою голову при виде этого бродяги в высокой шляпе.

Худое загорелое лицо и похожий на клюв нос, который когда-то сломали; скулу пересекал шрам, выделявшийся белизной на смуглой коже. Но бросало в дрожь вовсе не от этого. Глаза — вот что приводило в оцепенение. Карие с зелеными искорками, они смотрели на тебя так, что заставили бы любого силача и дебошира остановиться и подумать.

На ремнях крест-накрест висели два револьвера. Не обычные револьверы-«миротворцы», а кольты старого образца, самые первые пушки, известные как кольты Уокера. Слишком тяжелые для большинства людей, они достаточно точно стреляли на расстоянии более сотни ярдов, что неплохо даже для винтовки.

Его экзотический облик дополняла мексиканская куртка. Переводя взгляд с его необычного костюма на тощего коричневого мула, Шорти никак не мог вычислить, кто же он такой.

В Уайт-Хиллс редко приезжали посторонние. Я пробыл здесь уже два месяца, и за все это время не появилось больше ни одного нового человека. Этот тип дал понять, что знаком с городками такого рода, не удостоив никого из нас взглядом. По правде говоря, он будто вообще нас не заметил. Просто протиснулся в двери и попер прямо к стойке, где мирно потягивали виски Билл Райдинг и еще четыре или пять человек. Я довольно-таки любопытен и тоже вошел в салун за ним следом. Если этот господин будет с кем-то разговаривать, мне хотелось быть там, откуда можно его послушать. Когда я возник на пороге, Райдинг оглянулся, и глаза его стали злыми. Мы не выносили друг друга с самого первого дня, когда я появился в городе. Отчасти это получилось из-за дворняжки Джека Белтона. Белтон — парнишка, который жил со своей сестрой Рут на отличном ранчо в шести-семи милях от Уайт-Хиллс. Однажды его собака перебежала Райдингу дорогу, чуть не сбив того с ног. Вспыльчивый малый, Билл выхватил пушку, и тогда я сделал то же самое.

Не успел он выстрелить, как я оказался у него за спиной.

— Только попробуй убить эту собаку, Райдинг, и я убью тебя!

Его лицо покраснело, затем побледнело. Он стоял вполоборота ко мне и понимал, что шансов у него нет.

— Когда-нибудь, — угрожающе произнес он, — ты вмешаешься не вовремя!

Джени видел всю сцену, и его сестра тоже. Они меня ужасно благодарили, и я подумал, что мне ничего не стоило бы даже убить Райдинга.

Уайт-Хиллс не без основания слыл бандитскимгородом. Большую часть его обитателей где-нибудь разыскивали, и хотя любому помощнику шерифа не имело смысла приезжать сюда, сейчас городок гудел как встревоженный улей. А все потому, что в Пьерсе ограбили банк, и никто в Уайт-Хиллс не сомневался, что рейнджеры обязательно заявятся сюда в поисках грабителя. Именно поэтому так подозрительно смотрели и на меня, когда я приехал в город.

И без гадалки я допер, что Гарвей Кинзелла, босс города, приставил Билла Райдинга следить за мной. Он старался знать обо всем, что происходило вокруг.

Но не только Райдинг не спускал с меня глаз. Еще два или три парня вели слежку по поручению того же Кинзеллы. И все же я не уезжал. Отчасти из-за Рут Белтон.

Тип в высоком сомбреро прислонился к стойке и неторопливо обвел комнату своими искрящимися глазами. Они зацепились за Райдинга, миновали Шорти Дюваля и наконец остановились на мне.

На мне задержались дольше всего, и я ничуть не удивился. Мы — я и он — оказались здесь самыми большими людьми. Может, я даже чуточку превосходил его, но из-за этой шляпы он выглядел таким же высоким. По его глазам никто не догадался бы, о чем он думает. Но я знал, что чувствует человек, который что-то замышляет.

Он оценивал меня, так же как и я оценивал его. Что до меня, то я вырос под кряжем Тонто, и когда захотел перегонять стада, мне пришлось отправиться на восток, чтобы добраться до них. Я перегонял коров и сдавал карты в Соноре, а когда я проезжал через Нью-Мексико или околачивался в окрестностях Линкольна, Форт-Самнера и Санта-Фе, ни Малыш Билли, ни Джесси Эванс не испытывали большого желания иметь со мной дело. Впрочем, как и я с ними.

Я не имел высокой мексиканской шляпы. Я носил шляпу с плоской тульей и плоскими полями, но зато револьверы я держал в полном порядке. Каблуки моих ботинок немного стоптались, и мне не мешало бы побриться, но ни один человек в этом городе не мог похвастаться такой силой в плечах, и ни один человек, кроме меня, не сумел бы разорвать кожаный ремень, просто расширяя грудную клетку.

Ему не понадобилось смотреть на меня второй раз. Он с ходу понял, что я тоже одиночка. Они никогда не подрежут мне шкуру так, чтобы она уместилась в рамки Кинзеллы. Как бы то ни было, он взглянул на меня, а потом сказал:

— Я угощу тебя!

И он отрезал это «тебя» так, словно огрел плетью по лицу каждого из присутствовавших в салуне.

Билл Райдинг дернулся, словно его ужалила пчела, но Кинзелла в тот день куда-то смылся, и Билл остался сидеть, где сидел.

А я направился к стойке. Амиго, мне доставило удовольствие взглянуть в длинное зеркало и увидеть, как мы оба там стоим. Вы можете проехать много миль и не найти двух таких больших людей вместе. Может, я чуточку шире его в груди, но он был большой, амиго, и с характером.

— Меня зовут Сонора, — представился он, разглядывая пшеничную водку в своем стакане.

— Меня — Дэн Кетрел, — ответил я.

Но думал я в тот момент о том, что говорилось в описании бандита, ограбившего банк в Пьерсе. Человек большого роста, говорилось там, очень большого роста, с двумя револьверами.

Сонора вполне соответствовал этому описанию. Но коли на то пошло, я тоже носил два револьвера, и в городе знал еще одного здоровенного парня, который носил два револьвера, — босс, Гарвей Кинзелла.

Мы посмотрели друг на друга, и ни один из нас ничуть не обманывался на счет другого. Он понимал, для чего я здесь, а я — для чего он здесь, и ни один из нас не находил в этом змеюшнике дружелюбного приема.

Биллу Райдингу не нравилось мое присутствие. Это наваливалось на него, как гроза наваливается тучей на каньон. Ненависть прямо-таки клокотала у него в горле, и я понимал, что скоро у нас начнутся неприятности.

По правде говоря, я и раньше знал, что рано или поздно они начнутся. Я знал это потому, что собирался очень скоро вмешаться в то, что меня совершенно не касалось. Событие назревало уже много дней, с тех самых пор, как я просек расположение земель в окрестностях города.

Я собирался сломать ограду, которая не давала коровам Рут Белтон пастись в каньоне Рифер, где росла хорошая трава.

Может быть, вы подумаете, что сломанная ограда ничего не решит. Вы, может быть, подумаете, что они поставят ее снова. И ошибетесь.

Ведь если бы я даже один раз сломал эту ограду, мне пришлось бы убить Гарвея Кинзеллу и Билла Райдинга.

Именно они хотели разорить Рут Белтон. Пока был жив ее отец, их не смели трогать. Все знали, что старик коварен, как волк на охоте. Потом его сбросила взбесившаяся лошадь, и они начали наезжать на «Бар-В».

Это совершенно меня не касалось. Я оказался здесь с вполне определенной целью и уж точно не имел права думать ни о чем другом, но иногда человек сталкивается с такой ситуацией, в которой, если только он мужчина, ему приходится показать себя. К тому же я твердо решил сломать ограду.

Это означало перестрелку, а Кинзелла чертовски злобен, да и Райдинг ничуть не лучше. Не говоря уж обо всей остальной здешней компании. Но теперь у меня сложился план, и план этот строился вокруг некоего долговязого парня в высокой шляпе, который ездил на длинноногом коричневом муле и носил два кольта Уокера.

Билл Райдинг, не уступавший по весу Кинзелле, но немного ниже нас обоих ростом, хотя почти такой же коренастый, как я, встал и подошел к стойке. Он прямо-таки лез в драку. Его большие тяжелые кулаки обожали драку без правил.

— Эй, парень, — обратился он к Соноре, — ты вроде как не всем предлагаешь выпивку? Думаешь, ты слишком хорош, чтобы пить с нами?

Локти Соноры лежали на стойке, и он даже не выпрямился; он лишь повернул голову и окинул Райдинга холодным взглядом с головы до ног, а затем снова отвернулся к своему стакану.

Лицо Райдинга вспыхнуло, а губы плотно сжались. Он резко протянул руку и схватил Сонору за плечо. Билл просто обожал корчить из себя большую шишку. Ему страшно хотелось, чтобы все считали его крутым парнем. Но он сделал ошибку, подняв руку на Сонору.

Сделав немыслимый молниеносный жест, человек в высокой шляпе тыльной стороной ладони хлестнул Билла по незащищенному животу. От неожиданности тот пошатнулся, хватая ртом воздух. Тогда Сонора повернулся и сильно двинул его кулаком. Билл отлетел и врезался в стол, опрокинув его. Потом с ворчанием выбрался из-под покерных фишек и, набычившись, двинулся на Сонору.

И тут в комнату вошел Гарвей Кинзелла. Я быстро отступил на два шага и достал свой шестизарядник.

— Ни с места! — твердо предупредил я. — Всякий, кто сунется в эту драку, получит полное брюхо свинца!

Тогда Кинзелла посмотрел на меня; казалось, он впервые меня заметил.

— Если ты не уберешь пушку, — без выражения произнес он, — я тебя убью!

Я засмеялся. Если бы не Сонора, который собирался как следует врезать Райдингу, я бы бросил ему вызов.

Я много бродил по свету, и мне случалось наблюдать, как одни люди избивают других. Но еще ни разу я не видел более артистичного избиения, чем то, которое Сонора устроил Биллу Райдингу. Он набросился на него, работая обеими руками, и лупил так, как рубят мясо. Он рассекал ему лицо, будто на костяшках пальцев у него стояло по ножу.

Мне, Дэну Кетрелу, и самому приходилось драться. Отец всегда говорил, что у меня самые большие кулаки, какие он когда-либо видел. Но Сонора — этот работал профессионально. Он наставил Райдингу шишек по всему телу, а потом пронзал каждую из них костяшками пальцев. Райдинг хотел свалиться, но Сонора не давал ему упасть. Он поддерживал его на ногах, пока тот не стал таким окровавленным, что даже я не мог на это смотреть. Затем Сонора сильно двинул его в бок, и Билл Райдинг рухнул в опилки.

Сонора оглянулся на меня. Я стоял, сжав в кулаке револьвер.

— Спасибо, — слегка улыбнулся он. Мы с ним поняли друг друга.

Гарвей Кинзелла смотрел на лежавшего на полу Райдинга; затем обвел взглядом Сонору и меня.

— Даю вам время до захода солнца, — заявил он и повернулся, чтобы уйти.

— Мне здесь нравится, — возразил я.

— Я тебя предупредил, — отозвался он.

Мы с Сонорой вышли из салуна. Я решил, что пришло время поговорить.

— Тут ходили разговоры, — начал я, — о рейнджере, который должен приехать сюда за тем парнем, что поработал в Пьерсе. Пусть это тебя не беспокоит. Пока. Немного дальше по дороге живет одна девчушка по имени Рут Белтон. Ее старик был настоящим волком. Но он мертв, а этот самый Кинзелла пытается согнать ее с земли. Боялся сделать это при старике, а теперь выстроил ограду, чтобы ее коровам не доставалось хорошей травы. Я намерен снести эту ограду.

Он стоял, засунув большие пальцы за ремень, и слушал. Я закончил сворачивать самокрутку.

— Когда я снесу ограду, придется немного пострелять, но я собираюсь покончить с этим и убить Гарвея Кинзеллу. Он пообещал всем, что если кто-то замахнется на эту ограду, то заговорят его револьверы. Вот и пусть заговорят. Я убью его, чтобы он никогда больше не поставил ее снова. Но на него работает уйма парней. С одним-двумя я бы справился, но не хочется, чтобы мне кто-то мешал, когда я схвачусь с Кинзеллой.

— Где ограда? — спокойно спросил он.

— Немного дальше по дороге. — Я чиркнул спичкой о штаны. — Если мы поедем туда, Рут выдаст нам по порции жратвы. Она ловко орудует сковородками.

Я вышел на улицу и запрыгнул на штормовой мостик моей огромной лошади. Сонора тоже раскурил самокрутку и сел на мула. Мы направились вниз по улице и затем по дороге к ранчо Рут Белтон.

Никто из нас не произнес ни слова, пока мы не добрались до дома Рут. Там мы увидели растущие у дверей цветы и саму Рут, которая их поливала.

— Я думаю, — сказал тогда Сонора, — что этот рейнджер вполне мог бы отложить свою работенку, пока мы не закончим это дело. Хотя, наверное, он не станет ждать долго, верно?

— Не полагайся на это, — серьезно возразил я. — Человек обязан выполнять свой долг. И все же, может быть, этот рейнджер никогда не увидит парня, которого ищет. А может, не будет уверен наверняка, даже если увидит, и вернется без него?

— Нет смысла, — возразил Сонора. — Его видело слишком много свидетелей, и будут преследовать везде, куда бы он ни направился.

Рут подняла голову, услышав, как мы подъехали, и с улыбкой повернулась к нам. Она посмотрела на меня, и, заглянув в эти голубые глаза, я подумал: каким же идиотом должен быть мужчина, чтобы смотреть в дула револьверов, когда на свете есть такие ласковые глаза.

— Вы тот самый человек, — объявила она, — который защитил Шепа!

— Надеюсь, что да, — сказал я, покраснев до ушей.

Я совсем не привык болтать с женщинами.

— Может быть, зайдете к нам? У меня как раз готова еда.

Мы спешились, и Сонора широким жестом снял свою высокую шляпу и улыбнулся.

— Я слышал много замечательного о еде, которую вы готовите, мэм, — галантно раскланялся он, — и благодарю за возможность попробовать ее.

Мы вошли в дом, и немного погодя появился Джек. Он улыбнулся, но я видел, что он ужасно встревожен. И не нужно быть ясновидящим, чтобы догадаться почему. Коровы, которых мы встретили по дороге, выглядели совсем плохо. Еще немного — и они начнут дохнуть, потому что питаются только скудными запасами сухой, бурой травы.

Поставив еду на стол, Рут посмотрела на меня, и я почувствовал, что моя толстая шея снова краснеет.

— Вы просто прогуливаетесь или держите путь куда-то конкретно?

Сонора уставился на жареную картошку у себя на вилке.

— Дэн тут нашел ограду, которую нужно снести, и собирается этим заняться. А я просто еду с ним, на всякий случай.

Она побледнела.

— О нет! Вы не должны этого делать! Гарвей Кинзелла убьет всякого, кто прикоснется к ограде, — он предупредил нас!

— Угу. — Я поднял чашку с кофе. — У нас не так уж много времени, мэм. Мне нужно будет сделать кое-что еще, и я полагаю, Соноре тоже. Мы прикинули и решили, что позаботимся и о Кинзелле. Так что когда мы поедем обратно, у вас все будет в порядке.

Покончив с едой, я откинулся на спинку стула, прямо-таки блаженствуя от домашнего уюта — чувства, которого я не испытывал с детства, потому что все время скитался. Немного погодя я поднялся и увидел, что Сонора смотрит на меня. Этот разъезжавший на муле тип никогда не убирал руку далеко от пушки, когда мы находились вместе. Собственно говоря, как и я сам.

Не то чтобы мы не доверяли друг другу, собираясь вместе провернуть общее дельце. Но мы оставались осторожными людьми.

Взяв ведро, я сходил к роднику за водой. Вернувшись, наколол несколько охапок дров и сложил их в доме. Сонора сидел на крыльце и сонно наблюдал за мной.

Одна из дверных петель шаталась, я нашел молоток и поправил ее, как обычно делал мой отец и как стал поступать я, когда подрос. Это дает человеку ощущение дома — приводить все в порядок. Один раз я поднял голову и увидел, что Рут смотрит на меня с каким-то странным выражением. Тогда я взял шляпу.

— Наверное, — решил я, — нам лучше поехать к ограде. Она почти в двух милях отсюда.

Рут подошла к дверям.

— Загляните, когда будете возвращаться, — попросила она, побледнев и глядя на меня широко раскрытыми глазами, наполненными тревогой. — Я как раз достану из печки пирог.

— Непременно, — ухмыльнулся Сонора. — Обожаю свежеиспеченные пироги.

Вот это настоящая женщина! Не говорит тебе, что надо быть осторожным и что нам не следует этого делать. Такая вот она. Рут стояла, загораживая глаза от солнца, а мы ехали прочь по дороге, небрежно развалившись в седлах и положив руки на револьверы.

— Из тебя получился бы неплохой семьянин, — заметил Сонора, когда мы отъехали на полмили. — Это уж точно. Тебе не помешало бы собственное хозяйство.

От неожиданности я даже поднял голову — настолько его реплика соответствовала моим собственным мыслям.

— Именно это я всегда и собирался сделать, — сообщил я ему. — С меня уже хватит мотаться по свету.

Дальше мы ехали вроде бы спокойно. Оба знали, что должно произойти. Если мы выберемся из этой переделки целыми и невредимыми, впереди нас ждет самое главное представление. Я был сказал, грандиозное раскрытие карт. Каждый думал об этом, и никому из нас не нравился сложившийся расклад.

За несколько часов нашего общения стало ясно, что мы одного поля ягоды, люди одного сорта, и даже деремся одинаково. Пока мы ехали эту последнюю милю до ограды, я думал, что вот наконец нашелся человек, с которым можно пройти через ад, и как потом мне придется поступить с ним, поскольку я обязан выполнить свой долг.

Ограда стояла на месте, плотно пригнанная и прочная.

— Прикрой меня, чтобы никто не помешал, — попросил я Сонору. — Я подъеду и повалю ее.

В чистом воздухе мой голос разносился далеко. И тут из можжевельника вышел Билл Райдинг, небрежно держа в руках винтовку. Его голос зычно загремел в лощине:

— Вы ничего не будете ломать, ни тот, ни другой!

Я сидел, опустив руки. Моя винтовка лежала в седельном чехле, а Билл находился вне пределов досягаемости револьвера. Я видел, как его губы начали медленно растягиваться в улыбке, когда он поднял винтовку.

Моя лошадь за всю свою жизнь еще ни разу не теряла всадника так быстро. Я бросился ногами вперед и оказался на земле с револьвером в руке. Но не успел коснуться травы, как что-то грохнуло, словно небольшая пушка, и уголком глаза я заметил, что Сонора уже держал свои огромные кольты Уокера.

Шестизарядник я сжимал в руке, но даже не смотрел на Райдинга — он был вне пределов моей досягаемости, но неподалеку в можжевельнике с нашей стороны ограды я заметил какое-то движение, повернулся и увидел позади нас Гарвея Кинзеллу. Он улыбался, и я даже разглядел, как сжались его губы при первом выстреле.

Не помню, когда я начал жечь порох. Но что-то сильно ударило Кинзеллу, он попятился с искаженным от боли лицом, и тогда я пошел на него, и шел, не прекращая стрелять, стараясь не отвлекаться от дела.

Кто-то пальнул в меня из кустов. Я сделал беглый выстрел в том направлении и услышал, как этот кто-то взвыл и о камни загремела винтовка. Но я продолжал переть прямо на Кинзеллу, хотя его револьверы тоже работали не переставая. Я видел, как из их стволов вырывается пламя. Подсчитав, что у меня осталось еще четыре выстрела, я пошел дальше, не прекращая огня.

За моей спиной грохотали «уокеры» — прямо как пушки времен войны между штатами. Я не боялся, что Сонора подставит меня. Он был из тех, с кем можно пойти в огонь и в воду. К тому же нас объединяло общее дело и личная заинтересованность.

Потом Кинзелла упал ничком. Его изысканная куртка покрылась красными пятнами. Два других типа тоже лежали, потом до меня донесся перестук копыт — это остальные рысью удирали с места побоища.

Тогда я отвернулся и вставил в револьверы новые патроны. Сонора стоял, прислонившись к столбу, помахивая одним из своих кольтов.

Я подошел к ограде и вытащил из-за пояса кусачки, которые прихватил на ранчо. В голове у меня выстукивалась какая-то жуткая барабанная дробь, как будто до сих пор продолжалась стрельба, хотя стояла мертвая тишина, и я не слышал ни единого звука, кроме громкого щелканья кусачек.

Закончив с этим, я повернулся к Соноре. Он тяжело свесился через ограду, и из груди у него текла кровь. Я вынул кольт из его пальцев и засунул в кобуру. Потом взвалил его на плечи и пошел к мулу.

Мул и не подумал упрямиться. Я положил на него Сонору и взобрался на коня. Снова оказавшись в седле, я огляделся.

Райдинг умер, я определил это с первого взгляда. В него попали не один раз, и пуля снесла ему полголовы. Рядом с ним лежал еще один тип, и он тоже скончался.

Мне хотелось взглянуть на Кинзеллу. Я знал, что он умирает, еще когда стрелял. И тем не менее я подошел к нему.

На обратном пути мне три раза приходилось останавливаться и поправлять Сонору, хотя я и привязал его запястья к рожку седла.

Не успел я въехать в ворота, как Рут уже бежала к нам, а за ней и Джек. Потом я, должно быть, отключился.

Когда мои глаза снова узрели свет, это был свет от лампы. В комнате царил полумрак. Рут сидела возле моей кровати и шила.

— Как Сонора? — спросил я.

— С ним все будет в порядке. В него попали два раза. Мужчины! Вы оба такие большие! Просто трудно представить, что какая-то крошечная пуля способна вас убить!

Я подумал, что это может быть вовсе не пуля, а веревка.

Кинзелла попал в меня один раз, в бок. Всего лишь поверхностная рана, но, судя по тому, что рассказал мне Джек, она здорово кровоточила.

Немного погодя Рут встала и убрала шитье; потом ушла в другую комнату и легла спать. Когда, по моим прикидкам, прошел час, я откинул одеяло и подтянул под себя ноги. Я, конечно, испытывал слабость, но нужно очень много свинца, чтобы успокоить такого здоровенного парня, как я.

Я тихонько открыл дверь. Рут спала на соломенном тюфяке. Увидев ее на такой убогой постели, я покраснел от стыда. Ее волосы разметались по подушке, как золотая паутина, попавшая в полосу лунного света. Проскользнув как можно осторожнее мимо нее, я заглянул в открытую дверь комнаты, где спал Сонора. Он лежал на кровати Джека, а под ноги ему подставили стул, чтобы сделать постель длиннее.

Ну, вот и он, тот парень, который означал для меня собственное ранчо. Револьверы при мне — что еще? Но пока я стоял там и смотрел на него, меня вдруг осенило — как странно, что он еще не попытался пристрелить меня. Ведь вознаграждение предлагалось либо за живого, либо за мертвого.

И тут я чуть не подскочил. В кобуре лежал только один кольт Уокера! Ах ты, чертов койот! Лежит тут с пушкой под одеялом и может в любую минуту проснуться.

Дьявол! Я возвращаюсь в постель! Бегство от закона никогда и никому не приносило пользы даже в дикой стране! Рано или поздно он обязательно его настигнет.

Утром, едва закончив плескать водой себе в лицо, я поднял голову и увидел, что Сонора прислонился к дверному косяку.

— Здорово, — произнес он, ухмыляясь. — Хорошо спалось?

Мое лицо вспыхнуло.

— Как и тебе, оригинал ты чертов! Корчил тут из себя смертельно больного!

Он рассмеялся:

— При таком положении дел осторожность никогда не бывает излишней. Ну, что? Готовишься ехать или уже время раскрывать карты?

Его револьверы лежали на месте, а в этих странных глазах плясал насмешливый огонек.

Он был большой человек, такой же большой, как я, и единственный, с кем я бы поехал куда угодно.

— Черт возьми, — сказал я, — ты что, не собираешься завтракать? Я поеду с тобой, потому что ты слишком хороший парень, чтобы тебя убивать!

Накрывая на стол, Рут подозрительно посмотрела на нас.

— Что между вами происходит? — быстро спросила она.

— Видишь ли, Рут, — начал я, — этот тип — рейнджер из Техаса. Он считает, что я — тот самый грабитель, который взял банк в Пьерсе!

Она ошарашенно посмотрела на меня.

— Значит… вы — пленник?

— Мэм, — вмешался Сонора, делая большой глоток горячего кофе, — ни о чем не тревожьтесь. Я думаю, он никакой не проходимец. Просто пару минут вел себя как последний идиот! Банк ужасно озабочен тем, чтобы ему вернули деньги, а они у этого малого, потому что прошлой ночью… — он опять ухмыльнулся, — когда он спал, я осмотрел его пояс с деньгами! — Не успел я что-либо вставить, как он продолжал: — Я полагаю, банк настолько жаждет получить обратно свои деньги, что не будет сильно переживать, если я предложу им отправить этого парня сюда, как бы за то, что он примерно себя вел. С моей точки зрения, он неплохой работник для вашего хозяйства.

Тут я все-таки влез в его монолог.

— Ты все понял неправильно, Сонора, — заметил я ему. — Ты шел не за тем человеком! Вернее, ты шел за тем самым человеком, но когда ты появился в «Фургончике Чака», ты слишком многое счел не требующим доказательств. Никакой банк я не грабил. Я признаю, что действительно подумывал стать владельцем ранчо, и приехал в тот город именно с мыслью о деньгах. Потом услышал стрельбу и слинял. А банк ограбил Гарвей Кинзелла. Я взял этот пояс с деньгами у него. Посмотри, на нем стоит его имя!

Он уставился на меня.

— Черт возьми! — произнес он с растяжкой.

Рут смотрела на меня счастливыми, сияющими глазами.

— Надо же, — говорил я, — сначала я принял тебя за бандита и хотел сдать за вознаграждение, поскольку мне нужны деньги на ранчо.

— А я все не мог решить, арестовать мне тебя или отпустить! — покачал головой Сонора, хохоча.

Рут улыбнулась сначала мне, потом ему.

— Я попытаюсь решить эту проблему, Сонора! — воскликнула она. — Пусть он останется здесь. Мне кажется, он будет хорошим хозяином на ранчо. Ведь у нас так много интересного!

Ее щеки слегка зарделись.

— Именно так я и думаю, мэм. — Сонора отодвинул стул.

Я встал и протянул ему пояс с деньгами.

— И еще, Рут, — продолжал он, — если мне случится проезжать мимо, я так думаю, мне можно будет заглянуть к вам?

Она улыбнулась, наполняя мою чашку.

— Конечно, Сонора, мы будем очень рады тебя видеть!

Авторские заметки ДИК ИЗ ДЭДВУДА

Среди чернокожих ковбоев, известных своими талантами, называют Мэтью Хукса (Костлявый), Ниггера Эдда, Дикого Мустанга Сэма Стюарта и, конечно, — в более позднее время — Билла Пикетта, придумавшего соревнование, в котором ковбой валил на землю молодого бычка.

Ходило много разговоров о Дике из Дэдвуда, но такого человека на самом деле не было. Этот плод воображения Эдварда Л. Вилера, создателя дешевых приключенческих романов, который писал для издательства «Бидл и Адамс». Находилось много таких, кто утверждал, что он и есть настоящий Дик из Дэдвуда, и отцы города выбрали на эту роль Ричарда Кларка из Дэдвуда, штат Южная Дакота. Сотрудник рекламного агентства Берт Белл подготовил сообщения для печати и подыскал комплект одежды, которую должен был носить Кларк. Его послали на Восток, чтобы пригласить в Дэдвуд тогдашнего президента Кэлвина Кулиджа. Кларк имел такой успех, что навсегда остался в роли Дика из Дэдвуда.

В 1927 году, когда Кларка выбрали на эту роль, на улицах Дэдвуда было мало лошадей и очень много машин. Нет никаких свидетельств того, что Кларк хоть раз в своей жизни стрелял из винтовки или револьвера. Но совершенно неожиданно благодаря усилиям Белла он сделался знаменитостью. Для него это означало бесплатную выпивку, бесплатную кормежку и гораздо лучшую жизнь, чем была у него раньше. Кларк оказался достаточно благоразумным, чтобы принять то, что ему даровали боги и Берт Белл. Он играл Дика из Дэдвуда до самой смерти.

БРОДЯГА

Ким Сартен отметил про себя, что на этих горных лугах отличная трава, и очень странно, что ими никто не пользуется. Внизу, на равнине, скот совсем отощал, и казалось, вот-вот умрет с голоду. Поднявшись с равнины по узкой, почти нехоженной тропе, он направился через горы и неожиданно наткнулся на вереницу зеленых, окаймленных деревьями лугов, разбросанных среди горных хребтов.

Ветер колыхал траву, перекатывая через луг длинные волны, и солнце ласкало ее своими лучами. За лугом, где-то в зарослях, он услышал слабый шум водопада и повернул своего серого в ту сторону. В этот самый момент из-за деревьев показались три всадника и, заметив его, резко придержали лошадей.

Он продолжил свой путь шагом, и тогда эти трое развернулись и направились к нему легким галопом. Впереди на мышастом скакуне ехал высокий человек с худым неприятным лицом, как бы перечеркнутым ножевым шрамом через щеку.

— Эй, ты! — рявкнул первый, осаживая лошадь. — Что ты тут делаешь?

Ким Сартен остановился. Его гибкое, закаленное дорогами тело непринужденно держалось в седле.

— Еду мимо, — спокойно ответил он, — и никуда особенно не тороплюсь. Вы что, наложили запрет на передвижение по этой местности?

— Здесь нет дороги! — Серые глаза человека со шрамом неприязненно смотрели на него. — Поворачивай и отправляйся туда, откуда пришел! Дорога проходит через Райерсон.

— Это двадцать миль в сторону от моего маршрута, — возразил Ким, — а здесь вполне можно проехать. Думаю, я все же продолжу свой путь.

Взгляд высокого стал враждебным.

— Тебя что, Монаган подговорил это сделать? — резко спросил он. — Ну, если так, придется его кое-чему поучить! Мы отделаем тебя как следует и отправим обратно. Берите его, ребята!

Те двинулись к нему, но тут же замерли. Шестизарядник в руке Кима вовсе не был галлюцинацией.

— Ну давайте же, — мягко произнес Ким. — Берите меня!

Оба сглотнули и не двинулись с места. Лицо высокого покраснело от бешенства.

— Ах так? Бандит, значит? Ну, в такие игры могут поиграть и двое! К концу дня здесь будет Клей Таннер!

Ким Сартен почувствовал, как у него участился пульс. Клей Таннер? Ведь он же объявлен вне закона — безжалостный убийца, которого разыскивают в десятке городов!

— Слушай, ты, Большой Глаз, — резко заявил он. — Я впервые вижу тебя и никогда не слышал о Монагане, но если ты ему не нравишься, это говорит в его пользу. Только койот стал бы нанимать на работу или вообще иметь какие-то дела с людьми вроде Клея Таннера!

Высокий побагровел, а глаза его налились злостью.

— Я передам это Клею! — с угрозой произнес он. — Ему будет чертовски приятно такое слышать! И вполне достаточно, чтобы прикончить тебя!

Сартейн невозмутимо спрятал револьвер в кобуру, глядя на этих людей с нескрываемым презрением.

— Если вы, ребята, считаете себя счастливчиками, — сказал он, — попробуйте вытащить железо. Я вышибу вас из седел, и скорее так, чем иначе. А что касается тебя… — Ким перевел взгляд на высокого, — поучись, как нужно обращаться с незнакомыми людьми. Эти места не огорожены и, судя по их виду, совсем не используются. Вы не имеется права кого-то сюда не пускать, и если мне захочется здесь проехать, я проеду! Все ясно?

Один из работников язвительно ответил:

— Парень, после того как ты в таком тоне разговаривал с Джимом Таргом, тебе лучше исчезнуть из этих мест! Здесь он хозяин!

Ким, молодой бродяга с приятными манерами, которому мало что нравилось больше драки, сдвинул шляпу на затылок и перевел взгляд с ковбоя на его босса. Он никогда не нарывался на неприятности намеренно, но тем не менее питал к ним безрассудное пристрастие и не уклонялся от тех, которые встречались на его пути.

— Но мне-то он не хозяин, — весело заметил он, — и лично я думаю, что он обыкновенный слабак, который корчит из себя крутого. Много болтает, но не очень-то тянет на хозяина этой земли! — Он достал табак и с легкой улыбкой, которая побуждала их схватиться за оружие, начал невозмутимо сворачивать самокрутку. — С чего это, — спросил он, — вы решили, что эта земля принадлежит вам? И кто такой этот Монаган?

Глаза Тарга сузились.

— Ты прекрасно знаешь, кто он такой! — сердито пробурчал он. — Жалкий несостоявшийся скотовод, который норовит сунуться на мою землю!

— Вот на эту самую? — Ким обвел вокруг рукой. — По-моему, здесь месяцами не появляется ни одно живое существо. Чего ты добиваешься? Хочешь присвоить всю траву в округе?

— Это моя трава! — воинственно заявил Тарг. — Моя! И если я не провел сюда дорогу, это еще не значит, что…

— Так вот оно что!

Сартен задумчиво разглядывал их.

— Ну хорошо, Тарг, а теперь ты со своими ребятами развернешься и прямехонько свалишь отсюда. Сдается мне, я устрою здесь свое ранчо!

— Что ты сделаешь? — заорал Тарг и зло выругался.

— Полегче, Тараканья Морда! — с усмешкой предупредил Ким. — Не вынуждай меня надрать тебе уши!

Тарг снова грязно выругался, и его рука метнулась к револьверу. Но не успел он сжать рукоятку в кулаке, как на него уже смотрело дуло шестизарядника Кима.

— Я не горю желанием убить тебя, Тарг, поэтому не заставляй меня это делать, — спокойно проговорил он, как учитель, наставляющий ученика.

Лицо скотовода посерело. Он понял, что его жизнь висит на волоске. Медленно, хотя и неохотно, его рука выпустила револьвер.

— Это еще не конец! — рассвирепев, крикнул Тарг, разворачивая лошадь. — Ты уберешься отсюда или мы сами тебя уберем!

Все трое двинулись прочь. Ким посмотрел им вслед и пожал плечами.

— Что за черт, Пард, — похлопал он своего серого по шее. — Мы ведь в самом деле никуда конкретно не собирались. Давай-ка осмотрим местность, а потом поедем повидаться с этим Монаганом.

Когда солнце начало скрываться за соснами на западе, Ким Сартен пустил серого легким галопом вниз, в похожую на чашу долину, где виднелись постройки ранчо «Y7», вполне солидные постройки. Да и все вокруг выглядело красивым, чистым, ухоженным. Ранчо Тома Монагана вовсе не производило впечатления чего-то временного, случайного. И стройная симпатичная рыжеволосая девушка, которая вышла из дома и посмотрела на Кима, прикрыв от солнца глаза, тоже была очень хороша.

Он осадил лошадь и сдвинул шляпу на затылок.

— Мэм, — галантно раскланялся Ким, — я приехал сюда в поисках Тома Монагана, но кажется, я искал не того. По всей видимости, вы будете боссом везде, где бы ни находились. Я всегда замечал, — добавил он, — что рыжеволосые женщины имеют склонность всем распоряжаться.

— А я замечала, — резко осадила она его, — что бродяги и никуда не годные ковбои имеют склонность быть самонадеянными наглецами! Слишком самонадеянными! Прежде чем ты что-либо спросишь, я отвечу, что работники нам не нужны! Даже очень хорошие работники, если ты считаешь себя таким! Если тебя интересует кормежка, посиди где-нибудь поблизости, пока не услышишь, как позовут есть. Мы кормим всех, даже бродячих собак и никудышных бездельников!

Ким ухмыльнулся:

— Отлично, Русти. Я останусь чего-нибудь пожевать. А пока давай лучше отловим Тома Монагана, потому что я хочу заключить с ним небольшую сделку по поводу скота.

— Ты? Покупаешь скот? — В ее голосе звучало презрение. — Ты просто трепло! — С видом фурии она воззрилась на него, но в ее голубых глазах он заметил живое любопытство.

— Мне тут понадобилось несколько коров, — объяснил он, перекидывая ногу через рожок седла. — Собираюсь основать ферму на горных лугах.

Девушка двинулась было прочь, но при этих его словах остановилась и посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Что ты собираешься сделать?

Никто из них не заметил седеющего человека, который остановился на углу дома и впился взглядом в Сартена.

— Повторите это еще раз, если можно, — вступил он в беседу. — Вы действительно собираетесь обосноваться здесь в горах?

— Угу, вот именно.

Ким посмотрел на Тома Монагана, и то, что он увидел, ему понравилось.

— У меня есть только шестьдесят долларов наличными, хорошая лошадь, лассо и решимость. Я хочу взять у вас триста коров, парочку лошадей, двух вьючных мулов и немного жратвы.

Русти открыла рот, чтобы возмутиться, но Том поднял Руку.

— И как же, молодой человек, вы собираетесь расплачиваться за все это шестьюдесятью долларами?

Ким улыбнулся:

— Ну как же, мистер Монаган, я прикинул, что мое стадо очень быстро разжиреет на этой горной траве, так что к осени я смогу продать его за хорошую цену и выплатить проценты и сумму основного капитала наличными. В следующем году дело пойдет еще лучше. Конечно, — добавил он, — с шестью сотнями голов я мог бы преуспеть быстрее, и тамошней травы вполне хватило бы на их содержание. А еще лучше, — прибавил он, — чтобы кто-нибудь готовил мне еду и штопал носки. Как насчет этого, Русти?

— Ах ты, несносный себялюбивый выскочка!

— Судя по тому, что вы сказали, я догадываюсь, что вы побывали на верхних лугах, — задумчиво произнес Монаган, — но видели ли вы там кого-нибудь?

— Угу. Там болтались три типа. У одного из них шрам через щеку. Кажется, его зовут Джим Тарг.

Теперь Сартен веселился от души. Он увидел, как глаза девушки расширились при упоминании о людях, и особенно о Джиме Тарге. Смуглое лицо Кима оставалось непроницаемым.

— И они вам ничего не сказали? — недоверчиво спросил Монаган. — Совсем ничего?

— О, конечно сказали! Этот самый Тарг, кажется, совершенно вышел из себя из-за того, что я заехал в те места. Приказал мне убираться и направиться в объезд через Райерсон. Как раз тогда я начал разглядывать эту траву, и мне в голову пришла идея остаться. Он почему-то решил, что это вы послали меня туда.

— Вы сообщили ему, что хотите основать ферму?

— Разумеется! Видимо, ему не очень понравились мои планы. Он упомянул о каком-то, парне по имени Клей Таннер, который якобы выгонит меня оттуда.

— Таннер — опасный убийца, — помрачнел Монаган.

— В самом деле? Ну надо же! — Он прищелкнул языком. — По-моему, Тарг вроде как пускает пыль в глаза, а?

У домика, где кормили работников, вдруг оглушительно затрезвонил треугольник, и Ким Сартен, вспомнив вдруг, что ничего не ел с завтрака, да и позавтракал не так уж плотно, соскочил с лошади. Не дожидаясь дальнейших замечаний, он повел серого к корралю и принялся снимать с него седло.

— Папа, — Русти подошла к отцу, — это он сошел с ума или мы? Ты думаешь, он действительно встретил Тарга?

Том Монаган задумчиво смотрел на Сартена, отметив два низко висевших револьвера и небрежную, непринужденную походку Кима.

— Русти, я не считаю, что он сошел с ума. Это скорее Тарг сошел с ума. Я хочу дать ему коров!

— Отец! — в ужасе ахнула девушка. — Ты не сделаешь этого! Только не триста!

— Шестьсот, — поправил он. — Шестьсот дадут неплохую прибыль. Полагаю, стоит посмотреть, что из этого получится. У меня такое ощущение, что сегодня там наверху случилось больше того, о чем мы услышали. Кто-то явно попытался наступить Таргу на любимую мозоль, а совсем не исключено, что мозоли у него на каждом пальце!

Когда трапеза закончилась, Монаган посмотрел на Кима, который за ужином почти ничего не говорил.

— Как скоро вам понадобятся шестьсот голов? На следующей неделе?

Четверо ковбоев ошарашенно подняли головы, но Ким и глазом не моргнул.

— Завтра на рассвете, — сухо отрезал он. — Мне нужен скот, который находится у вас ближе всего к дому, а также помощь ваших ребят. Я хочу перегнать коров на луга до полудня!

Том Монаган захлопал глазами.

— Вы торопитесь, мой молодой друг, слишком торопитесь. Вы ведь отдаете себе отчет в том, что люди Тарга встретят вас, правда? Он не потерпит этого.

— Люди Тарга, — спокойно развил свою стратегию Сартен, — появятся там около полудня или позже. Я должен оказаться там раньше. Между прочим, — добавил он, — мне понадобятся кое-какие инструменты, чтобы собрать хижину — достаточно прочную. Поставлю ее к западу от водопада.

Он вдруг повернулся к Русти, которая тоже держалась очень спокойно. Будто зная, что он собирается заговорить с ней, она подняла голову. Ее мужская рубашка, расстегнутая у шеи, была туго заправлена в джинсы, и грубая ткань соблазнительно обтягивала выпуклость ее груди.

— Ты еще не подумала насчет того, чтобы готовить для меня? — спросил он. — Я, разумеется, питаюсь только собственной стряпней. И даже женился бы на поварихе, чтобы взять ее на мое ранчо!

Круглолицый ковбой вдруг поперхнулся большим куском, и ему пришлось выйти из-за стола. Остальные ухмылялись себе в тарелки. Русти Монаган побледнела, затем покраснела.

— Вы предлагаете мне работу или делаете предложение? — холодно спросила она.

— Пусть это сначала будет работа, — серьезно посмотрел на нее Ким. — Я ведь еще не пробовал твоей стряпни! Если выдержишь экзамен, мы сможем двинуть наши отношения дальше.

У Русти даже губы побелели.

— Если ты думаешь, что я стану готовить для такого тупого пустозвона, то глубоко ошибаешься! И с чего ты взял, что я выйду замуж за первого попавшегося бездомного бродягу, который сюда заявится? Кто ты вообще такой?

Ким поднялся:

— Меня зовут Ким Сартен. Что до того, кто я такой, так я и есть тот самый парень, для которого ты будешь готовить. Завтра рано утром я уеду, но послезавтра заеду снова, и ты сообразишь мне яблочный пирог. Мне нравится, когда в нем много фруктов и много сока — по-настоящему толстый яблочный пирог.

Он с невозмутимым видом вышел наружу и, посвистывая, направился к корралю. Том Монаган с улыбкой глянул на дочь, а работники быстро закончили ужин и поспешно удалились.

Занимался рассвет, и воздух еще наполняла ночная свежесть, когда Русти вдруг открыла глаза, услышав мычание коров и пронзительные техасские крики ковбоев, погонявших скот. Она торопливо оделась и вышла на крыльцо, чтобы посмотреть на уходившую в горы цепочку. Далеко впереди едва различалась фигура одинокого всадника, который направлялся к перевалу Гансайт и горным лугам.

Час спустя пришел ее отец, озабоченный и взволнованный. Мельком взглянув на дочь, он заметил:

— Мужественный парень! К тому же неплохой ковбой.

— Но папа, — запротестовала Русти, — они убьют его! Он всего лишь мальчишка, а этот Таннер не знает пощады! Я слышала о нем!

Монаган кивнул:

— Знаю, но Болди сказал мне, что этот Сартен был сегундо у Варда Маккуина с ранчо «Тамблинг-К», как раз когда у них произошла схватка с угонщиками — несколько месяцев назад. По словам Болди, Сартен чертовски здорово управляется с пушкой.

Сама того не желая, девушка встревожилась:

— Папа, а ты что думаешь?

Он улыбнулся:

— Ну, милая, если этот парень действительно такой, каким я его себе представляю, Таргу надо сломя голову бежать в Техас, а тебе начать печь свой яблочный пирог!

— Отец! — протестующе воскликнула Русти. Но глаза ее широко раскрылись, и она подошла к краю крыльца, глядя вслед далекому всаднику.

Ким Сартен никогда не имел иллюзий и не строил воздушных замков. Он родился и вырос на Западе и хорошо представлял, до каких пределов может дойти такой человек, как Тарг. Он понимал, что с крутыми вооруженными помощниками тот запросто сумеет удержать любую землю, какую только захочет, и что эти горные луга стоят того, чтобы за них сражаться.

Сартен не сомневался, что лезет на рожон. И все-таки что-то в нем восставало против того, чтобы им помыкали. Он слишком долго дышал свободным воздухом свободной страны, и любая тирания вызывала у негр яростное негодование, как у всякого американца. Властные, неуважительные манеры Тарга рассердили его, но принятое им решение не было мимолетным капризом. Он полностью сознавал, что делает, но что бы ни готовило ему будущее, он намеревался поселиться на этой земле, трудиться на ней и, в случае необходимости, сражаться за нее.

Терять время он уже не имел права. Тарг, скорее всего, пропустил его заявление мимо ушей, как обычное бахвальство рассерженного ковбоя. Но с другой стороны, ранчеро мог отнестись к этому серьезно и устроить заварушку. К моменту прихода скота он должен быть на месте, и чем быстрее, тем лучше.

Серый сохранял хорошую форму, и Ким пустил его быстрым галопом. В считанные минуты добрался до водоема рядом с водопадом и с облегчением вздохнул, убедившись, что он первый. Спрыгнув с лошади, торопливо напился сам и напоил серого. Пока конь пил, Ким выбрал плоскую возвышенность для хижины и достал топор, который прихватил с собой. Болди объяснил ему, что по противоположной стороне горы проходит дорога, которая огибает утесы и заканчивается где-то близ этого водоема. Оставив серого пастись, Сартен пошел в ту сторону.

Но не успел он ступить и трех шагов, как услышал, что кто-то торопливо идет за ним. Он хотел обернуться, но тут его сильно саданули по голове стволом револьвера. Пошатнувшись и даже не успев толком разглядеть нападавшего, Ким ударил его кулаком. Удар получился сильный, а потом его снова чем-то стукнули, и он свалился в траву. Земля под ним начала осыпаться, и он покатился, пока не врезался в плотный кустарник, росший на краю обрыва. Потом запутался в зарослях толокнянки и повис на ветвях.

Треск кустов внизу привел его в чувство. Он понял, что, должно быть, какое-то время находился в полуобморочном состоянии, но с открытыми глазами. Кровь противно стучала в висках, и когда он попробовал шевельнуть ногой, она показалась онемевшей и неповоротливой. Он лежал неподвижно, стараясь восстановить картину происшедшего. Вспомнил, как на него обрушились удары, потом — падение. Внизу кто-то снова стал ломиться по кустам. Затем раздался голос:

— Наверное, он куда-то отполз, Таннер! Его здесь нет!

Кто-то выругался. Осознавая, в какой переплет он попал, Ким старался не шевелиться и ждал, когда враги уйдут. Очевидно, он висел в кустах толокнянки где-то на крутом склоне утеса. Над собой он слышал мычание скота. Значит, стадо уже подошло. Что стало с ребятами, которые его привели?

Прошлонемало времени, прежде чем разыскивавшие его люди наконец ушли и он смог двигаться. Крепко ухватившись за корень толокнянки, Ким легко повернулся. Нога кровоточила, но, по-видимому, не была сломана. Однако она запуталась в кустах, и брюки разорвались. Он осторожно ощупал револьверы. Один из них лежал в кобуре. Другой исчез.

Действуя крайне осторожно и по возможности тихо, он принялся спускаться вниз по крутому склону скалистого обрыва, хватаясь за кусты и выступы, пока наконец не оказался на земле. Ким потратил несколько минут на поиски и наконец обнаружил свой второй револьвер, зацепившийся за верхушку горного красного дерева.

Проверив револьверы, он медленно захромал вниз к кустарнику. Там его неожиданно охватила слабость, и он тяжело сел на землю. Нога, видно, серьезно пострадала, и голова кружилась.

Он несколько раз сильно зажмурился, а потом открыл глаза, чтобы в голове прояснилось. Стук внутри черепа не прекращался. Он сидел совершенно неподвижно, чувствуя, как голову распирает от боли, и наблюдал за маленькой ящеркой, метавшейся среди камней. Сартен не знал, как долго так просидел, но когда снова начал двигаться, то заметил, что солнце уже давно перевалило за точку зенита.

Очевидно, он на какое-то время потерял сознание, а значит, потерял еще больше времени. Хромая, но все же осторожно передвигаясь, Ким с трудом пробирался вдоль глубокого оврага, медленно поднимаясь вверх по крутому, поросшему деревьями склону обрыва, с которого свалился.

Затем он опустился на землю, отдохнул несколько минут и пошел дальше. Сейчас ему требовалась вода, но прежде всего он хотел понять, что произошло. Видимо, Тарг по-прежнему держал ситуацию под контролем. Стадо добралось до места, но работников Монагана наверняка прогнали. Вне всякого сомнения, почти всех их ранили. Он с горечью подумал о том, как бахвалился перед Русти и что из этого получилось. Он угодил в капкан, как сопливый мальчишка.

Ему понадобился почти час, чтобы, передвигаясь и отдыхая, добраться до окрестностей водопада. Улучив момент, спустился к воде и напился, а затем сел и осмотрел ногу. Как он и предполагал, кости остались целы, но мышцы сильно разорвало при падении на ветки, и он наверняка потерял много крови. Ким тщательно промыл рану холодной водой, а затем как смог перевязал ее носовым платком и разорванной рубашкой.

Управившись с этим, он уполз в кусты и залег там, как раненый зверь, закрыв глаза. Тело его отяжелело от пульсирующей боли в ноге и тупой — в голове.

Так или иначе, он заснул, а когда проснулся, то почувствовал запах дыма. Приподняв голову, огляделся вокруг в темноте. Наступила ночь, над ним нависла гряда темных облаков. За водоемом ярко полыхал костер. Прищурив глаза, он разглядел несколько движущихся фигур, но ни одной сидящей. В этом месте водоем имел не более двадцати футов в ширину, так что он мог ясно и отчетливо различать голоса.

— Мы сейчас вполне можем вымести их всех отсюда к черту, Тарг, — говорил кто-то громким, звучным голосом. — Он привел сюда скот и, похоже, собирается оспаривать твое право на эту землю. Давай спустимся туда сегодня.

— Только не сегодня, Таннер.

Тарг говорил медленно и негромко.

— Я хочу быть уверенным. Если мы нападем на них, то уничтожим всех, чтобы не осталось ни одного свидетеля или человека, который мог бы подать на нас жалобу, возбудить уголовное дело. Нам будет гораздо проще заставить всех поверить нашей версии, если никто не докажет обратного.

— Кому по справедливости принадлежит эта земля? — спросил Таннер.

Тарг пожал плечами:

— Любому, кто в состоянии ее удержать. Монаган хотел заполучить ее, а я велел всем держаться подальше, объяснив им, что она мне очень нужна и что случится, если они попробуют сюда сунуться. Они возразили, что я не имею права удерживать землю, которой не пользуюсь, а я ответил, пусть, мол, они что-нибудь предпримут, и я докажу свои права с помощью оружия. Мне нравится эта долина, и я не намерен ее отдавать. Скот я заведу попозже. Если у кого-нибудь из этих мелких бездельников-фермеров появится желание получить на орехи, я им это устрою.

— А еще можно оставить всех этих коров и забрать у ирландца остальных, — предложил Таннер. — У нас есть оружие. Если мы уничтожим фермеров, то у нас есть оправдание: они все начали сами, и кто тогда посмеет заявить, что мы не правы?

— Конечно. Именно это я и собирался сделать, — согласился Тарг. — Мне необходимо ранчо Монагана. — Он засмеялся. — Но это еще не все, что мне от него нужно.

— А почему не сегодня? У него четыре человека, и один из них серьезно ранен или умер. И по крайней мере еще один ранен легко.

— Угу. Но сначала мы найдем Сартена. Могу поклясться, он где-то поблизости! Видно, ранен, и ранен тяжело, но мы не нашли его у подножия той скалы, значит, он каким-то образом сумел уйти! Я хочу как следует наказать его!

Ким забрался поглубже в кусты и попытался придумать какой-нибудь выход. Его винтовка осталась на лошади, а что случилось с серым, он не знал. Успокаивало только то, что чужому трудно прибрать его к рукам. Значит, еще оставалась надежда, что лошадь находится где-то на лугу вместе с его винтовкой. Очевидно, люди Монагана вернулись на ранчо. Поскольку он сам втравил Тома Монагана в эту драку, ему надо самому и выпутываться. Но как?

Около костра отдыхало не меньше шести стрелков, и, без сомнения, еще один или два следили за дорогой на ранчо «Y7».

Ким подумал, что отхватил гораздо больший кусок, чем в состоянии проглотить. Может, Русти в конце концов права, и он — всего лишь хвастливый бродяга и бездельник, который запросто пускается в авантюру, но не в состоянии выпутаться из возникших в связи с этим неприятностей. Такой неутешительный вывод заставил его действовать. Он потихоньку удалился от водоема, стараясь не терять времени и двигаться бесшумно. Быстрота сейчас решала все.

Ситуация казалась достаточно простой. Очевидно, Монаган и еще кое-кто из мелких ранчеро с равнины крайне нуждались в лугах. Но Тарг и близко их не подпускал к горной земле, хотя и сам ею не пользовался. Теперь он явно намеревался пойти дальше. Сартен заварил такую кашу, что поставил под удар своих друзей, запросто могли погибнуть люди. И девушка тоже.

Ким прогнал эту мысль. Может, он и не годится для парной упряжки, но если годится, то Русти Монаган — та самая девушка. А почему, собственно, он не годится? Вард Маккуин — человек того же склада, что и он, а ведь Вард женился на своей хозяйке — самой красивой девушке, какая когда-либо владела ранчо, и ничего, все получилось!

Несмотря на то что решил основать здесь ферму лишь в пику произволу Тарга, Ким понимал, что и в самом деле положил глаз на великолепный участок. Из разговоров на ранчо «Y7» он выяснил, что в этих горах и еще есть замечательные луга, так что другие фермеры с равнины тоже могли бы перегнать туда свои стада. Его неожиданное решение действительно представляло собой замечательную идею, даже при том, что в основе его лежали чистой воды прихоть и бахвальство.

Его скот, пусть даже пока и с клеймом Монагана, гулял здесь. Это было равносильно владению землей, если только он сумеет удержать ее, а Ким Сартен не принадлежал к числу тех, кто склонен отступать, когда их берут за жабры. Лагерь за водоемом успокаивался, бойцы один за другим ложились спать. У костра клевал носом грузный бородатый парень, единственный караульный.

Ким потихоньку, дюйм за дюймом, начал пробираться вокруг водоема и через час, когда его противники громко храпели, оказался почти на расстоянии вытянутой руки от ближайшего спящего. По пути он раздобыл себе длинную раздвоенную палку и с ее помощью с величайшей осторожностью подтащил к себе его ремень с кобурой. Затем проделал то же самое с тем, кто лежал рядом с ним. Обойдя вокруг лагеря, он успешно стянул все оружие, кроме револьверов караульного и Клея Таннера. Последнему он оставил их намеренно. Два раза ему приходилось доставать револьверы из-под одеял, но лишь однажды человек зашевелился и огляделся, а поскольку все вокруг оставалось спокойно и у костра сидел караульный, снова заснул.

Потом Ким поднялся во весь рост. Поврежденная нога онемела, и ему приходилось щадить ее, передвигаясь. Он направился прямо к караульному. Начиналась самая рискованная часть его плана, и Сартен не хотел упустить ни единого шанса. Наведя на караульного кольт, он бросил в него камешек. Парень вздрогнул, но не проснулся. Следующий камешек попал ему в шею. Караульный поднял голову и увидел Кима. Тот прижал палец к губам, как будто просил его хранить молчание, подкрепляя, однако, просьбу таким авторитетным доводом, как шестизарядный револьвер.

Караульный громко сглотнул. Челюсть у него отвалилась, глаза выпучились, а толстые щеки побледнели и отвисли. Движением кольта Ким велел ему встать. Парень неуклюже поднялся на ноги и, повинуясь жесту, подошел к нему. Сартен развернул его и уже собирался связать ему руки, как вдруг к парню вернулась способность соображать. Выказывая больше мужества, чем благоразумия, он неожиданно завопил:

— Тарг! Таннер! Вот он!

Шарахнув великана по черепу стволом револьвера, Ким уложил караульного и стоял теперь, держа в каждой руке по револьверу.

— Сидите спокойно, ребятки, — с улыбкой приказал он. — Я не собираюсь никого убивать, если только меня к этому не вынудят. А теперь все, кроме Таннера, встаньте и отойдите влево.

Он зорко следил за тем, как они отходят в сторону, готовый к любому неверному движению. Когда бойцы выстроились в ряд напротив него, все босые или в одних носках, он повернулся к Таннеру:

— А теперь ты, Клей. Надевай свой пояс, только осторожно! В самом деле осторожно!

Бандит неуверенно поднялся на ноги, глядя на него уничтожающим взглядом. Разбуженный от глубокого сна, он заглянул прямо в дула револьверов Сартена и увидел холодный блеск в глазах державшего их человека. От него не укрылось и то, что исчезли все револьверы, кроме его собственных. Его глаза сузились. Этот намек не привел его в восторг.

— Тарг, — холодно продолжал Ким, — я хочу, чтобы ты и твои парни выслушали меня! Я проезжал по этой земле как совершенно посторонний человек, но вы обошлись со мной крайне невежливо. Мне не нравится, когда кто-то пытается мной командовать, ясно? Поэтому я отправился к Монагану, о котором ни разу не слышал до того, как вы о нем упомянули, заключил с ним сделку и решил остаться на этих лугах. Вы прихватили кусок больше, чем смогли прожевать. К тому же притащили сюда этого трусливого, подлого убийцу Таннера, чтобы он пострелял вместо вас. Я слышал, у него это здорово получается! И еще я слышал, что он охотился за мной! Все вы, ребята, в основном ковбои. Вы не хуже меня знаете, что справедливо, а что нет! Так вот, прямо здесь и сейчас мы решим все вопросы с моими притязаниями на эту землю! Я оставил Таннеру его пушки, хотя забрал все ваши, потому что считаю, что он действительно хочет выяснить со мной отношения. Теперь у него будет возможность это сделать; потом, если кому-нибудь из вас захочется попытать счастья, вы тоже сможете это сделать — по очереди! Когда стрельба закончится, то закончится и спор. — Он перевел взгляд на Тарга: — Ты слышишь, Джим Тарг? Таннер получит свой шанс, а потом и ты, если пожелаешь. Но ты не причинишь никаких неприятностей ни Тому Монагану, ни мне. Ты всего лишь маленький человек в большой стране и можешь либо содержать свое хозяйство и скромно вести его, либо уйти отсюда! — Сказав это, он снова повернулся к Таннеру: — Ну что ж, наемный убийца, твои пушки при тебе. Я спрячу свои.

Он взглянул на замерших в ожидании ковбоев.

— Ты, — он указал на пожилого человека с холодными голубыми глазами и поникшими седыми усами, — дашь команду!

Резким движением он сунул револьвер в кобуру и опустил руки. Глаза Джима Тарга сузились, но ковбои внимательно следили за ними. Ким Сартейн знал обычаи Запада. Даже бандиты уважают мужественных людей и обязательно дают им шанс.

— Давай! — закричал седоусый. — Начинайте!

Таннер широко раскинул руки.

— Нет! Нет! — завопил он. — Не стреляй!

Он давно не встречался с человеком лицом к лицу при равных шансах. Уже тот факт, что Сартен оставил ему револьверы, его ядовитая насмешка и вызов, а также то, что он казался таким уверенным в себе, сломили все мужество убийцы.

Он отступил назад, потеряв всякое самообладание перед угрозой неминуемой смерти, лицо его посерело.

— Я ничего против тебя не имею! — закричал он. — Это все Тарг! Это он велел мне тебя убить!

Человек, который подал сигнал, рассвирепел:

— Эй, вы, там, трусливые пустозвоны и обманщики!.. — Ему не хватило слов. — И вы еще считаете себя крутыми! — презрительно крикнул он.

Тарг уставился на Таннера, потом перевел взгляд на Сартейна.

— Отлично сыграно! — сказал он. — Но я ничего не обещал! Я не собираюсь лишаться земли только потому, что этот койот наложил в штаны!

— Я предупредил, — спокойно пояснил Сартен, — что спор закончится здесь. — Нагнувшись, он поднял один из поясов с револьверами и бросил к ногам Тарга. — Ты можешь попробовать, если хочешь поскорее оказаться в могиле!

Лицо Тарга дергалось от ярости. Мужества ему было не занимать, но он помнил, как накануне Сартен молниеносно выхватил револьвер, и понимал, что никогда не сумеет сделать так.

— Я не такой хороший стрелок, как ты! — в бешенстве произнес он. — Но я не отступлю! Эта земля принадлежит мне!

— На ней пасется мой скот, — хладнокровно заявил Ким. — Я ее владелец. Если твоя нога ступит сюда хотя бы раз в течение следующего года, я буду преследовать тебя, куда бы ты ни направился, и пристрелю как собаку!

Джим Тарг казался воплощением бессильной ярости. Его большие кулаки сжимались и разжимались; он пробормотал проклятие, собирался сказать что-то еще, но тут его прервал седоусый работник, который вдруг закричал:

— Берегись!

Ким резко повернулся, присел и выхватил оружие. Как только более сильный противник отвлекся, Таннер решил воспользоваться шансом и восстановить свою репутацию. Его револьвер уже поднимался, но Ким продемонстрировал реакцию, подобную стремительному броску змеиной головы, — неуловимое для глаза движение, затем вспышка красного пламени. Пуля Таннера вспорола пыль у ног Сартена. Потом убийца упал на колени, немного повернулся и рухнул в пыль возле костра.

Револьвер Сартена метнулся назад, но ни Тарг, ни остальные не двигались. На мгновение все застыли в немой сцене, потом Ким опустил револьвер в кобуру и бросил:

— Тарг, ты сделал свой ход, и я вызвал тебя. Сдается мне, тебе чертовски не повезло.

Еще минуту скотовод колебался. Он имел много серьезных недостатков, только глупость в их число не входила. Он признал свое поражение.

— Кажется, так оно и есть, — с сожалением произнес он. — Во всяком случае, было бы сущим мучением строить здесь эту дорогу. Так что мы избавимся от уймы хлопот.

Он повернулся, и ковбои толпой потянулись за ним. Все, кроме человека с седыми усами. Его глаза весело поблескивали.

— Кажется, тебе понадобится помощь, Сартен. Ты нанимаешь людей?

— Разумеется! — Сартен вдруг улыбнулся. — Прежде всего, поймай мою лошадь — я себе ногу повредил, — а потом присмотри тут за всем, пока я не вернусь!

Треугольник в столовой громко трезвонил, когда серый галопом влетел во двор.

Ким неуклюже спешился и похромал вверх по лестнице.

Том Монаган поднялся со своего места, уставившись на него, и работники подняли головы. Ким с облегчением отметил, что все оказались на месте, правда, у одного забинтована голова, у другого рука висела на перевязи — левая рука, так что он мог есть сам.

— Вроде как все уладил, — объявил Сартен. — Никаких неприятностей с Таргом на горных лугах больше не будет. Вот решил заехать к вам позавтракать.

Ким старался не смотреть на Русти и ел молча. Он принялся за вторую чашку кофе, когда почувствовал, что она стоит рядом. Расчистив место, девушка поставила на стол пирог с золотисто-коричневой корочкой, который прямо-таки распирало изнутри от фруктов.

Наконец-то Ким взглянул на нее.

— Я знала, что ты вернешься, — просто сказала она.

Авторские заметки ГРЕМУЧАЯ ЗМЕЯ ДЖЕК ФАЛЛОН

Жители западных городков были склонны терпимо относиться к буйным ковбоям, но их настроение могло измениться, когда дело касалось настоящих бандитов и вокруг начинал без разбора летать свинец.

Гремучая Змея Джек Фаллон и Эд Оуэн (Длинноволосый), известные как конокрады, 4 июля 1884 года въехали в Льюистаун, штат Монтана, в скверном расположении духа и, избив пару горожан, начали обстреливать город. Терпению жителей Льюистауна наступил предел, этот факт стал для них лишним поводом выйти на улицы с винчестерами на изготовку.

Бандиты выпивали в салуне, но, увидев вооруженных горожан, собрались бежать. Однако они приняли это решение слишком поздно. Когда Длинноволосый упал, Гремучая Змея Джек Фаллон пробился обратно к нему, и оба свели счеты с жизнью, стреляя до тех пор, пока ни один из них уже не мог нажимать на спусковой крючок.

За этим происшествием последовала кампания по очищению территории от угонщиков вообще. Ее возглавляли Теодор Рузвельт и маркиз де Морес, которые оба в то время были владельцами ранчо в восточной части Монтаны и в Северной Дакоте.

СУДЕБНЫЙ ИСПОЛНИТЕЛЬ ИЗ ПЭЙНТЕД-РОКА

Несмотря на поздний час, улица Пэйнтед-Рока сияла огнями. У коновязи выстроились в ряд оседланные лошади, а около «Эмпайер-Хаус» разгружался почтовый дилижанс. Вокруг него суетились бородатые старатели. Одни тащили тюки, другие торопились их взять. Пронесся слух, что открылся новый прииск, и город быстро пустел.

Мэт Сабри стоял, прислонившись к стене тюрьмы, и рассеянно наблюдал за происходившим. Всю эту спешку и суматоху он уже видел не раз — из-за скота, земли, серебра или золота. Как только доносились слухи, что есть возможность быстро разжиться деньгами, охотники за легкой наживой начинали стекаться толпами.

Большинство из них были хорошие люди. Сильные, отважные, честные. Но встречались и проходимцы — мошенники, картежники, бездельники. Все, кто грабил и убивал, жил за счет обмана и предательства. И еще попадались такие, которые считали, что сила или умение обращаться с оружием позволяли им самим устанавливать законы — свои собственные порядки. И они-то чаще всего являлись самыми опасными. Именно из-за таких Мэт сейчас и находился здесь.

Мэт Сабри стал судебным исполнителем в Пэйнтед-Роке два дня назад. Но работа эта была ему не в новинку, потому что ему уже приходилось бывать судебным исполнителем в других городах. А этот город ничем не отличался от остальных. Даже лица выглядели так же. Странно, подумал он, как мало люди отличаются друг от друга. Когда человек путешествует и бывает во многих местах, он вскоре начинает понимать, что существует несколько определенных типов, которые встречаются везде без исключения. У них разные имена и разные выражения, но складывается такое впечатление, будто разные труппы играют одни и те же пьесы. Роли совершенно одинаковые, меняются лишь фамилии актеров.

Например, Дариус Гилберт, владелец игорного дома. Или Оуэн Кобб, банкир. Или высокий, всегда безукоризненно одетый Нэт Фаллей, горнопромышленник. Все трое на паях владели универсальным магазином и управляли городом. Именно они составляли его совет и назначили Мэта Сабри судебным исполнителем. Крутому человеку — крутая работа.

Он прикрыл глаза, наблюдая за выходившими из дилижанса пассажирами. Больше всего его интересовали эти трое, и особенно Нэт Фаллей. Гилберт и Кобб считались хорошими людьми, но драться они не умели. Если ему станут помогать или, напротив, чинить препятствия, то это будет исходить от Фаллея. В этом городе или в каком другом, но с такими людьми, как Фаллей, приходилось считаться.

Из дилижанса выходила девушка в сером, с утонченными чертами лица, хотя с чуть-чуть высоковатыми скулами. Рот для настоящей красавицы тоже великоват, и все же лишь придавал ей больше очарования. Все уставились на нее, а она поднялась на тротуар и что-то спросила. Ей указали на Мэта Сабри. Она тут же повернулась к нему, и он ощутил воздействие ее глаз. Он шагнул вперед и снял шляпу.

— Вы искали меня? Я судебный исполнитель города.

Девушка улыбнулась ему быстрой, истинно женской улыбкой, которая давала понять, что она находит его привлекательным, что ей что-то нужно от него… И она видит, что он считает ее красивой.

Она принадлежит к числу тех женщин, при виде которых кровь в жилах мужчины начинает течь быстрее, подумал Сабри.

Как только он подошел к ней, на улице появился Фаллей и посмотрел в их сторону. Странно, как это он раньше не замечал. Похоже, Фаллей никогда не носит оружие.

Девушка в сером протянула ему руку. Глаза ее были ясными и очень-очень красивыми.

— Меня зовут Клер Галлатин. Я торопилась, как могла. Ужасно боялась, что будет уже поздно.

— Что поздно?

— Спасти моего брата, которого вы арестовали.

Мэт Сабри водрузил шляпу на голову, а когда опустил руку, глаза его снова стали спокойными.

— Понятно. Я арестовал вашего брата? Вероятно, он носит другую фамилию?

— Да. Его знают здесь как Рейфа Берри.

Каким-то образом Мэт Сабри уже знал, чего следует ожидать. Но на его лице ничего не отразилось.

— Я сожалею, мисс Галлатин, и сочувствую вам и вашей семье. Это весьма прискорбно, но, видите ли, послезавтра Рейфа Берри должны повесить.

— О нет! — Она коснулась его руки. — Он не должен быть казнен! Это ужасная ошибка! Рейф не мог сделать того, в чем его обвиняют! Я уверена в этом!

Ее лицо выражало страдание, потрясение и боль, которые она чувствовала. Он окинул взглядом толпу любопытных, собравшуюся вокруг. Никто не интересовался их разговором явно, но все прислушивались.

— Давайте лучше пройдем в дом. Мы можем побеседовать в столовой, — невозмутимо сказал он.

Когда они сидели за кофе, она посмотрела на него своими большими глазами. Потом наклонилась через стол и положила руку ему на рукав — легкое, и в то же время интимное прикосновение, и Мэт нашел, что ему это нравится.

— Рейф рос честным мальчиком, — быстро заговорила она. — Он просто неосторожен. Но никогда не причинял никому вреда, и я убеждена, что никогда и не сделал бы этого. Здесь какая-то ужасная ошибка.

— Доказательства совершенно неопровержимы, — спокойно возразил Мэт. — А я всего лишь судебный исполнитель. Я арестовал его, но не я его судил. И не могу освободить его.

Она пропустила его слова мимо ушей и продолжала говорить тихо и убедительно, рассказывая об их доме в Луизиане, о больной матери, о том, как Рейф нужен им.

— Я уверена, — добавила она, — что, если мы снова окажемся дома, он никогда не вернется сюда.

Он решил, что она в точности такая, какой и должна быть всякая образованная леди из Луизианы.

Он медленно покачал головой.

— К сожалению, мэм, — мягко убеждал он, — Рейфа уже приговорили. Ни я, ни кто-либо другой ничего не может с этим поделать.

Она закусила губу.

— Нет, — настаивала она, комкая платочек. — Видимо, нет. Но если я могу сделать что-нибудь — хоть что-нибудь — не имеет значения, сколько это может стоить… Вы ведь скажете мне? В конце концов, какую пользу принесет его смерть? Если он уедет и больше никогда не покажется в этих местах, разве это не будет то же самое?

— Боюсь, люди так не считают, мэм. Видите ли, присяжные вынесли Рейфу приговор за убийство, но они имели в виду не только это. Его казнь должна послужить примером остальным, мэм. В последнее время здесь произошло много убийств. Это нужно прекратить.

Тогда она оставила его и поднялась в свою комнату, а Мэт Сабри вернулся на улицу. В тот вечер там было спокойно. Спокойнее, чем обычно. Как будто весь город ждал, когда же повесят Рейфа Берри, и повесят ли его вовремя. Если же нет, этот котел вполне мог взорваться.

Не подчинявшаяся закону шайка абсолютно безнаказанно терроризировала город, и первый удар по этой вакханалии нанесли арест и осуждение Рейфа Берри. Сабри потребовал немедленного суда, и прежде чем успел остыть гнев, а дружкам Берри представилась возможность запугать присяжных, Рейфа судили, признали виновным и приговорили к повешению.

Первая попытка спасти его имела место непосредственно после суда, когда Сабри обнаружил у себя на кровати записку. В записке говорилось, что либо он устроит так, чтобы Берри избежал казни, либо умрет. Он не только проигнорировал это предупреждение, но и принял дополнительные меры предосторожности: поставил на дверь камеры второй замок и носил один ключ с собой.

Мэт остановился, зажег самокрутку и неторопливо обвел взглядом бездельников, которые к концу дня начали собираться на улице. Его взгляд чуть задержался на тротуаре перед «Гилберт-Пэлис». Там, прислонившись к столбу навеса, стоял Берт Брейденхарт.

Он занимал значительное пространство на тротуаре, и в самом Пэйнтед-Роке он тоже играл существенную роль. Сабри равнодушно наблюдал, как праздношатающиеся горожане, среди которых попадались и бандиты, переходили на другую сторону улицы, чтобы не встречаться с этим опасным человеком, безжалостным и мстительным. По-животному жестокий в кулачных боях, он совсем неважно стрелял. Но не слишком воинственных обывателей больше всего пугала его постоянная готовность драться и убивать. А ведь Брейденхарт появился в городе вместе с Рейфом Берри.

Мэт Сабри медленно двинулся вдоль по улице, намеренно подходя поближе к Брейденхарту. Когда он оказался совсем рядом, верзила неторопливо повернулся к нему и ухмыльнулся.

— Здорово, маршал! — произнес он мягко, но с некоторым вызовом. — Надеюсь, вы не очень-то готовитесь к этой казни.

Сабри остановился.

— В сущности, не имеет значения, готовлюсь я или нет, — спокойно парировал он. — Казнь назначена и состоится в положенное время.

— Не ставьте на это, — ухмыльнулся Брейденхарт, подтягивая джинсы. — Не надо на это ставить.

— Это беспроигрышная ставка, — невозмутимо ответил Сабри.

Он двинулся дальше, чувствуя, что Брейденхарт провожает его взглядом. Взгляды других людей тоже провожали его. А потом он чуть вздрогнул от неожиданности. На противоположной стороне улицы стояли три лошади. Ему были знакомы и сами лошади, и их владельцы. Джонни Колл в городе!

Из универсального магазина вышли Дариус Гилберт с Коббом и Фаллеем. Увидев Мэта, они остановились, и Кобб взволнованно обратился к нему:

— Мэт, кажется, дела принимают скверный оборот. Может, мы сделали неверную ставку?

Взгляд Сабри неторопливо переходил от одного к другому, пока наконец не остановился на Фаллее.

— Что, ребята, сдрейфили? Беспокоиться не о чем.

— Брейденхарт в городе и рвется в драку. — Гилберт посмотрел на Сабри поверх сигары. — Вы же понимаете, что он не блефует. Уж если он пришел, то не уйдет, пока не заварит какую-нибудь кашу.

— Я справлюсь.

— Это не так-то просто, — вдруг с раздражением произнес Фаллей. — Нам нужно думать о своей собственности. В данный момент у Рейфа Берри в городе пятьдесят друзей, и они все вооружены и готовы драться. Погибнут люди, и пострадает имущество. Если мы пойдем напролом с этим повешением, они разнесут город вдребезги.

— А если не сделаем этого, останемся в пролете, а это все, чего они и добиваются. Потом оберут город до нитки. Извините, но когда-то же нужно их остановить. Мы должны показать когти.

Гилберт откашлялся и озабоченно кивнул:

— Наверное, вы правы, но все-таки… Присяжные признали его виновным; судья приговорил.

Взгляд Мэта Сабри скользнул по улице.

— Извините, джентльмены, но дело обстоит именно так.

— Вам легко говорить! — взорвался Кобб. — А как же мы? Как же наша собственность?

— Вас защитят, — отрезал Сабри. — Извините, джентльмены, но на кон поставлено нечто большее, чем ваша собственность. Я имею в виду благополучие общества. Здесь и сейчас мы должны решить, будет ли это общество управляться правосудием и законом или насилием и преступлениями. — Сабри отступил на шаг. — Доброго вечера, джентльмены!

И все же, направившись прочь, он чувствовал себя неспокойно. Как необходима ему поддержка! Очень трудно противостоять толпе в одиночку. А эти трое олицетворяли богатство и власть города! Они втроем владели всем, кроме домов, где жили рабочие с приисков, и небольших горных участков. И уже готовы отступить. А как быть рабочим, у которых жены и дети, совсем мало собственности, а власти и вовсе нет?

К тому же в городе объявился Джонни Колл. Ни на секунду не забывай об этом, Мэт Сабри, сказал он себе. Если забудешь — ты труп.

Джонни Колл был заказным убийцей. Ему едва исполнилось девятнадцать, но он уже прославился крайней жестокостью, совершив девять убийств. Его дружки хвастали, что он управляется с оружием лучше Малыша Билли и что к тому времени, когда ему исполнится двадцать один год, на счету у него будет еще больше убийств, и он все-таки останется жив.

Джонни Колл тоже считался приятелем Рейфа Берри. Не то чтобы это имело какое-то значение. Мэт знал, что Джонни просто ищет повод сцепиться с ним. Но такие джонни коллы Запада вовсе не были в новинку для Мэта Сабри из Мобити. Для Мэта Сабри, перегонявшего скот на огромные расстояния; для Мэта Сабри, который в свое время имел звание майора, а потом полковника, причем не в одной армии.

Мэт, высокий, стройный, широкоплечий, остановился на углу, огляделся и направился обратно. Он тянул время. Вдруг резко пересек улицу. Когда-то давно он упражнялся в таких неожиданных отклонениях от курса, и очень вероятно, что именно это не однажды спасало ему жизнь. На бедре у него висел наган 44-го калибра, а еще один, скрытый от случайных глаз, торчал за поясом брюк под полой куртки.

Он знал Джонни Колла и раньше и был свидетелем того, как тот поднимался по лестнице бандитской славы. Джонни, тогда еще совсем мальчишка, совершил большую часть своих убийств в течение двух лет. Среди его жертв числились четыре судебных исполнителя в разных городах, последний как раз из Пэйнтед-Рока — на его место и пришел Мэт Сабри.

Огни уже погасли, и улица, на которой совсем недавно веселилась и шумела разноперая толпа, теперь почти опустела. Со странным чувством утраты он осознал, что те люди, которые постановили повесить Рейфа Берри, бросились в погоню за золотом, и подумал, что… А что, если это уловка?

Но что бы ни послужило причиной отъезда, они уехали, и теперь ему придется справляться одному. Он направился к «Эмпайер-Хаус» и вошел внутрь.

Взять тюрьму приступом не так-то легко. А тюремный надзиратель Джеб Кэннон никогда не шел на компромисс и всегда честно исполнял свой долг. Здание, в сущности, высечено из сплошной скалы. Его можно атаковать только спереди, а внутри находился Джеб с несколькими винтовками, двумя дробовиками и большим количеством боеприпасов.

И все-таки Брейденхарт казался очень уверенным в себе. Поразмыслив, Сабри пришел к выводу, что ему это не нравится. Верзила не остановится ни перед чем, но тюрьма неуязвима… разве что у них окажется пушка. Если взорвать дверь снарядом… Сабри охватило странное предчувствие, словно какой-то едва уловимый намек исходил от подсознания.

Порох!

Над чашкой кофе он быстро прикинул, где они могут его раздобыть. Магазин… Ему нужно повидаться с Фаллеем и другими и блокировать его. Или какой-нибудь из участков горнодобытчиков. Тут уж ничего сделать нельзя, но пороха там, скорее всего, окажется немного. Те, кто бросился в погоню за золотом, взяли свои запасы с собой.

Он вспомнил процесс против Рейфа Берри, который застрелил Плато Заппаса, старателя-грека, и украл его мешок и снаряжение. Берри видели на дороге перед гибелью Заппаса и схватили, когда он пытался продать лошадь и вьючных мулов старателя.

Нашлись свидетели, уличившие его в том, что он перед тем продал лошадь, которая когда-то принадлежала Райену, ирландскому горнодобытчику, тоже недавно убитому. Рейф держался до крайности цинично, смеялся, когда его арестовывали. Смеялся он и на суде, заявив во всеуслышание, что у него есть друзья, которые вытащат его на свободу. Он абсолютно верил в это.

Брейденхарт? Так или иначе, Мэт Сабри не находил в этом логики. И не Джонни Колл. Освободить бандита против воли всего города не так уж и легко. За этим наверняка стоит кто-то влиятельный…

Опять фантазия разыгралась! Слишком много он выдумывает! — рассердился на себя Мэт. Он поднял глаза и вдруг увидел, что рядом с ним стоит Клер Галлатин.

— Можно к вам присоединиться?

Она широко улыбнулась и села.

— Я все еще надеюсь убедить вас помочь нам.

Ее кошелек раскрылся так, чтобы ему стало видно толстую пачку банкнотов.

— Я должна освободить брата.

Мэт покачал головой:

— Извините. Ответ будет тот же, что и раньше.

Она внимательно посмотрела ему в глаза.

— Вы странный человек, Мэт. Расскажите мне о себе.

— Особенно нечего рассказывать. — Он посмотрел на нее с легкой насмешкой. — Мне за тридцать, не женат, есть ранчо к югу отсюда. Побывал во многих странах и городах. — При этих словах он улыбнулся. — И я повидал много женщин в Париже, Лондоне, Вене и Флоренции. Два раза женщины получали от меня то, что я не имел права им давать. Оба раза это произошло еще до того, как мне исполнилось восемнадцать.

Взгляд ее слегка похолодел.

— Вы хотите сказать, что сейчас вас нельзя убедить? Неужели это так замечательно — быть безжалостным и равнодушным? Вы полагаете, что достойно восхищения отказывать девушке, которая хочет помочь своему единственному брату избежать смерти? Неужели этим можно гордиться? — Ее губы задрожали, а подбородок гордо поднялся. — Я признаю, у меня почти иссякла надежда, но я слышала, что западные мужчины любезны и что, если… если им не хватает любезности, их можно… убедить другими способами.

Она коснулась пачки денег.

— А если это не получится?

— Мэт Сабри, — вымолвила она тихо и умоляюще, — неужели вы не понимаете? Я предлагаю вам все, что у меня есть! Все! Я знаю, что это очень мало, но…

Он улыбнулся ей. Глаза его слегка заблестели.

— Очень мало? Мне кажется, достаточно много. В этой пачке, должно быть, две тысячи долларов!

— Три тысячи.

— И вы… Вы такая красивая, такая волнующая, и играете свою роль даже лучше, чем в тот раз, когда я видел вас в «Ист-Линни». Это было в прошлом году, в Эль-Пасо.

Ее лицо застыло от гнева.

— Вы смеялись надо мной! Вы

Мэт Сабри быстро встал и сделал шаг назад.

— Смеялся над вами? Конечно же нет! Но это представление просто нелепо. Два дня назад я стал судебным исполнителем. Мое первое дело по службе — арест Рейфа Берри и представление его суду. Его осудили. Почти тут же появляетесь вы и заявляете, что вы его сестра.

— Но это так и есть! Я в самом деле его сестра!

Ее лицо стало суровым, губы утончились, но он не мог не признать, что она все-таки оставалась красивой.

— Его сестра? И вы даже не попросили о свидании с ним? — Мэт усмехнулся. — Не сердитесь. Мне это доставило удовольствие. Вот только… — Он наклонился к ней через стол. — Кто вам заплатил, чтобы вы сюда приехали?

Она встала и быстро пошла к лестнице. Он смотрел ей вслед, задумчиво нахмурившись.

Три тысячи долларов — это слишком много, чтобы защищать Рейфа Берри. Или они предназначались, чтобы защитить кого-то другого? Кого-то, кто мог позволить себе потратить три тысячи, чтобы Рейф молчал.

Вошел Нэт Фаллей и посмотрел на девушку, поднимавшуюся по лестнице.

— Тебе повезло, — сухо заметил он. — Она очень красива.

Сабри кивнул.

— Да, — с сожалением согласился он. — Но, наверное, слишком дорога для меня. На некоторые вещи цена всегда слишком высока.

Фаллей посмотрел, как он выходит в дверь, и озадаченно нахмурился. Он в нерешительности посмотрел на лестницу, потом пожал плечами и удалился.

Джеб открыл Сабри дверь тюрьмы.

— Город битком набит крутыми парнями, — заметил Джеб. — Как думаешь, будет заварушка?

— Возможно.

Мэт взял со стола потрепанную книгу. В эту книгу заносились сведения об арестах и постановлениях суда. Джеб подавленно смотрел, как он открывает книгу.

— Тут мало что записано. Что ты ищешь? — спросил он.

— Точно не знаю, — признался Сабри, — но Берри не единственный, кто заслуживает повешения. За всем этим кто-то стоит.

Джеб ничего не сказал, глядя на верзилу, слонявшегося по улице перед тюрьмой. Подходили и другие. Они начинали действовать.

— Ты в порядке? — спросил его Сабри.

— Ага. — Джеб повернул голову. — Уж тут получше, чем снаружи. Тебе надо остаться здесь до утра.

— У меня много дел. Во всяком случае, снаружи я смогу сделать больше. Не подходи близко к двери. У меня такое предчувствие, что они применят взрывчатку.

— Им придется бросать ее, — откликнулся Джеб. — Так просто не получится.

Он закрыл за Мэтом дверь. Люди снова уходили в тень, когда Сабри проходил мимо. Стараясь не торопить события, он делал вид, что не замечает их. Однако он понимал, что нужно спешить. Времени оставалось мало.

Дариус Гилберт, один из владельцев универсального магазина, сидел в большом кресле из шкуры бизона. Он казался бледным и встревоженным. Его обычно румяные щеки потеряли цвет, а брови сошлись на переносице. Когда Мэт вошел в «Эмпайер-Хаус», он поспешно встал и сунул ему в руки записку. Мэт взглянул на нее. На дешевой бумаге карандашом нацарапано: «Отзовите вашего судебного исполнителя, или мы подожжем вас». Подпись отсутствовала.

— Они не сделают этого.

Сабри сложил записку и сунул ее в карман. Судя по ее виду, это был не целый лист из блокнота. Клочок оторвали от большого листа. Так выглядела и записка, адресованная ему. Текст в каждой из них располагался в нижней части листка. Стало быть, если он найдет этот блокнот и оторванные листы будут соответствовать…

— Где Оуэн Кобб? — спросил он.

— В магазине. Он беспокоится, сидит там с винтовкой.

Сабри похлопал себя по карману.

— Вы продаете такую бумагу, как эта?

— Не знаю. Покупкой и продажей занимается Кобб. Я только вложил деньги, как и Нэт Фаллей.

Мэт Сабри сел и открыл книгу, которую принес с собой. Снова и снова одни и те же имена. Главным образом завсегдатаи тюрьмы обвинялись в пьянстве и нарушении общественного порядка, но он отыскал и ряд арестов за ограбление. В большинстве случаев арестованных выпускали за недостатком улик.

— Вам никогда не приходило в голову, Гилберт, что кто-то защищает здешних проходимцев?

Гилберт повернул свою большую голову, уставился на Сабри и захлопал глазами.

— Вы хотите сказать, что за ними кто-то стоит? Я в этом сомневаюсь.

— Взгляните сюда: Берри выпутывался три раза. Всегда не хватало доказательств, чтобы привлечь его к суду. И этот Дикерт. Его штрафы уплачивались, а свидетели не желали давать показания. Одних подкупали, других запугивали. — К ним присоединился Фаллей, и Сабри постучал по книге. — Я просмотрел эту книгу и еще одну прошлой ночью и обнаружил, что Брейденхарт вносил за некоторых из них залог, а за других уплачивал штрафы. Это составило больше тысячи долларов за последние три месяца.

Гилберт потер подбородок.

— Большие деньги!

— Вот именно. А Брейденхарт когда-нибудь производил на вас впечатление филантропа? Откуда он берет такие деньги? На мой взгляд, Берт всего лишь посредник, а за всем этим стоит кто-то другой, кто забирает основную часть награбленного для защиты и за наводку. — Сабри постучал по сложенной бумаге. — Вот список ограбленных. У всех были деньги. По самой природе вещей воры должны время от времени ошибаться в выборе жертвы. Но эти парни не ошибаются. Значит, им сообщают, у кого есть деньги, а у кого нет.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Фаллей.

Сабри поднялся, посмотрел на Нэта Фаллея и пожал плечами.

— Ответ ясен. Если взять главного, преступления сойдут на нет. Он-то нам и необходим. И я должен попросить вас, джентльмены, о помощи.

Нужно повидать Оуэна Кобба. Мэт быстро шел по улице, отметив, что праздношатающихся становится все больше. Но время еще есть. Он нашел Кобба в его комнате и в одном сапоге.

— Да, — признал Кобб, — я действительно продал сегодня порох. Дикерту.

Сабри поднялся.

— Спасибо. Этот все, что я хотел узнать.

Кобб посмотрел на него, потирая ногу.

— Мэт, забудьте об этом. Для нас это слишком чревато. Пусть Берри уходит. Если мы не дадим ему уйти, за это придется чересчур дорого заплатить. Я вот сижу тут и не решаюсь лечь спать.

— Ложитесь спать.

В отраженном свете лампы лицо Сабри казалось мрачным.

— Это мои проблемы.

В дверях он помедлил, снова обдумывая стоявшую перед ним задачу. Он должен поговорить с Нэтом Фаллеем. Это всего лишь подозрение, но Фаллею наверняка известно об участках старателей.

Выйдя на улицу, он остановился и прислушался. Происходило какое-то неясное движение, и он понял, что время истекает. Пока что они собирались; потом они будут толпиться кучками и переговариваться, прежде чем двинутся на тюрьму. Он свернул в темный переулок и быстро пошел по нему. В хижине, находившейся в квартале от главной улицы, горел свет. Сабри ускорил шаг и коснулся рукой револьвера, чтобы убедиться, что он в полной готовности. У хижины он не остановился и не стал стучать; он просто поднял щеколду и вошел.

Дикерт сидел за столом, подрезая и без того короткий запал. На полу рядом с ним стояла жестяная коробка с порохом. При виде Сабри он начал вставать, потянувшись за револьвером. Мэт нанес ему быстрый удар, и Дикерт упал навзничь, опрокинув стол. Но горнорабочий был большим, сильным и крепким. Он тут же вскочил и размахнулся. Мэт нетерпеливо сделал шаг вперед и тут же получил по скуле. Бросившись на него, Дикерт нарвался на опасный для жизни апперкот справа. Он задохнулся, отступил и, схватившись за живот, повернулся боком. Тогда Сабри быстро нанес ему немилосердный удар кулаком в ухо.

Дикерт свалился на пол лицом вниз и остался лежать неподвижно. Мэт Сабри торопливо связал его. Затем взял порох и, потрогав ссадину на скуле, вышел из хижины.

Снова вернувшись на главную улицу, он спокойно направился к толпе мужчин. С краю толпы околачивался какой-то человек. Мэт легонько похлопал его по плечу и увлек в сторону. В слабом свете, падающем из окна, он узнал одного из горнорабочих, которого видел в городе и раньше.

— Привет, Джек, — спокойно произнес он. — Вродекак уже поздно бродить по улицам, а?

Горнорабочий смущенно переминался с ноги на ногу. Он явно не ожидал увидеть Сабри и, очевидно, рассчитывал затеряться в толпе. А теперь его вдруг узнали и разоблачили. Ему это пришлось не по вкусу.

— Видишь ли, Джек, — продолжал Сабри, — до сих пор ты не попадался мне ни в каких заварушках. Но я останусь здесь и, если заварушка все-таки случится, буду знать хотя бы одного человека, которого нужно арестовать. Тебе хочется быть козлом отпущения?

— Эй, Мэт, послушай, — запротестовал Джек, — я пришел посмотреть, что будет. Я ничего не сделал!

— Тогда почему бы тебе не отправиться домой, чтобы ни во что не ввязываться? — предложил ему Сабри.

Горнорабочий пожал плечами:

— Наверное, ты прав. До скорого.

Он повернулся и быстро пошел прочь. Сабри проводил его взглядом и стал высматривать Брейденхарта. Пока что его не было видно. Прекрасно зная психологию толпы, Сабри ходил взад и вперед среди людей, долго вглядываясь то в одно, то в другое лицо и время от времени предлагая людям уйти. То тут, то там из толпы выскальзывал человек и исчезал в темноте. Толпа, размышлял он, должна быть анонимной. Большинство из тех, кто составляет толпу, действуют просто под влиянием эмоций большого скопления людей. Когда же они вдруг оказываются в одиночестве, вне толпы, то смущаются и теряют всякую уверенность в себе. Он намеренно давал понять многим, что знает их. Он намеренно расхаживал там, заставляя каждого человека почувствовать себя узнанным и обособленным.

Немного погодя Сабри вернулся к хижине, отпер дверь и поставил связанного Дикерта на ноги. Потом перерезал веревки, которые спутывали его лодыжки.

— Иди со мной, и у тебя не будет никаких неприятностей.

— Не выйдет! — возразил Дикерт. — Я ничего не сделал!

— И не сделаешь. Ты арестован, а порох конфискован до тех пор, пока все не успокоится. Я всего лишь избавлю тебя от неприятностей.

Когда они появились на освещенном пятачке перед дверью тюрьмы, в толпе раздался крик. Темная масса двинулась вперед.

— Это Дикерт! Что случилось? Почему его арестовали?

Сабри взглянул на них и крикнул:

— Заключенный, Джеб!

Он втолкнул Дикерта внутрь и повернулся к рассерженной толпе. Один за другим он встречал их злобные взгляды, кивая каждый раз, как узнавал чье-нибудь лицо.

— Я арестовал Дикерта для того, чтобы уберечь его от беды. Ходили какие-то идиотские разговоры о взрыве тюрьмы, а у него оказалось много пороха. Он останется в камере, пока не будет в безопасности. — Сабри улыбнулся. — Я так полагаю, вы собрались здесь, чтобы удостовериться, что заключенный никуда не денется. Ну так знайте, он в надежных руках. Так что казнь вы увидите. Не стоит беспокоиться.

Он остановил взгляд на одном из мужчин:

— Привет, Билл. В тюремных книгах записано, что тебя выпустили под залог. Не уезжай из города, потому что через пару дней я тебя заберу. Сегодня здесь находятся восемь или десять человек, которые в следующие несколько недель должны предстать перед судом. Я собираюсь побыстрее очистить книги. Я знаю, что вам не нравится ждать суда. А те из вас… — он повысил голос, — кто заслуживает повешения, будут повешены. Всякая попытка коллективных хулиганских действий здесь и сегодня будет караться повешением. У меня есть свидетель, который скажет все, чтобы спасти собственную шкуру, так что доказательств будет сколько угодно.

Желудок у него сжался, во рту пересохло. Он стоял на ярко освещенном пространстве, внешне спокойный и уверенный в себе, понимая, что должен разбить скорлупу мышления толпы и заставить каждого человека задуматься о своем собственном положении и последствиях для самого себя, убедить в том, что его узнали. Всей кучей они думали одной головой и представляли опасность, но если бы каждый начал беспокоиться…

— Рад видеть тебя, Шроер. Я заберу тебя завтра. И тебя, Свид. Никакого покровительства больше не будет, ребята; с этим покончено.

В толпе произошло внезапное движение, и вперед протолкался ухмылявшийся Брейденхарт.

— Ну ладно, ребятишки! Давайте-ка взломаем эту дверь и вытащим Рейфа!

Говоря это, Брейденхарт немного повернул голову. Мэт быстро шагнул вперед, схватил его за воротник рубашки и дернул назад, так что тот потерял равновесие. Верзила опрокинулся на спину, и Сабри быстро закрутил воротник, туго стянув ему горло. Другой рукой он молниеносно выхватил наган.

— Все назад! Не надо искать неприятностей на свою голову!

Брейденхарт яростно сопротивлялся, брыкаясь и дергаясь, пока его лицо не посинело.

— Он задыхается! — воскликнул Шроер.

— Очень жаль, — коротко отозвался Сабри. — Если человек ищет неприятностей, он их обычно получает.

— Возьмите его! — прокричал голос из задних рядов. — Бросайтесь на него, идиоты! Он же один! Не дайте ему провернуть все это!

Голос показался Сабри странно знакомым. Напрягая зрение, он всматривался поверх голов хлынувших вперед людей. Во главе толпы шел Шроер, хоотя и не вполне по собственно воле. Сабри бросил Брейденхарта и отпихнул его ногой. Затем прострелил Шроеру колено. Тот пронзительно завопил, упал, и тот вопль остановил нападавших.

— Следующий выстрел будет смертельным, — громко предупредил Сабри. — Если тот парень из задних рядов хочет получить на орехи, пропустите его сюда. Ему страшно не терпится, чтобы вас всех поубивали, но я почему-то не вижу его впереди!

За его спиной, из забранного решеткой окошка тюремной двери, раздался ленивый протяжный голос Джеба Кэннона:

— Пусть они подходят, Мэт. У меня тут приготовлены два бочонка крупной дроби, а на стуле разложено достаточно патронов, чтобы расправиться с целой армией. Пусть подходят.

Брейденхарт, все еще задыхаясь, дергал себя за воротник. Он начал было подниматься, но Сабри, едва взглянув на него, резко опустил ему на голову ствол револьвера. Берт свалился, как бревно, и остался лежать без движения. На земле стонал Шроер. Сабри ждал, держа наготове пушку.

Люди из задних рядов начали потихоньку скрываться в темноте, а те, кто стоял впереди, почувствовали за спиной пустоту и, оглядываясь, увидели, что толпа рассыпается и тает.

Когда последние отступили и исчезли, Джеб открыл дверь. Он взял Брейденхарта за шиворот и затащил внутрь. Сабри подобрал Шроера и тоже отнес его в здание. Кость оказалась раздроблена, и рана сильно кровоточила. Сабри быстро обработал ее, сделав все, что мог.

— Я схожу за доктором, — пообещал он.

Мэт Сабри завтракал, когда в комнату вошла Клер Каллатин. Он быстро поднялся и пригласил ее составить ему компанию. Они остановилась в нерешительности, затем пересекла комнату и села напротив него.

— Что произошло прошлой ночью? Я просто умираю от любопытства.

Он коротко рассказал ей все и добавил:

— Я ничего против вас не имею, но скажите мне, кто вам заплатил за то, чтобы вы сюда приехали?

— Понятия не имею.

Она достала из сумочки письмо, написанное на уже знакомом ему листке из блокнота. В нем предлагалось пятьсот долларов за то, чтобы она назвалась сестрой заключенного и испробовала на судебном исполнителе все свои ухищрения. Если это не пройдет, она должна предложить ему взятку.

— Мне это не слишком-то удалось, — развела она руками. — Или же вы не слишком впечатлительный.

Сабри усмехнулся:

— Я впечатлительный, но в театре у вас лучше получается. Я видел вас в Новом Орлеане, а также в Эль-Пасо. Вы действительно хорошо играете.

Она улыбнулась сияющей улыбкой.

— Я уже чувствую себя лучше! Но… — Ее лицо стало несчастным. — Что же нам теперь делать? В Эль-Пасо наша труппа прогорела, а я теперь не получу остальные деньги. Я рассчитывала, что на них мы вернемся на Восток.

— А те деньги, что предназначались для подкупа, еще при вас?

Она кивнула.

— Ну так оставьте их себе. — Он пожал плечами: — В конце концов, кому их возвращать? Поезжайте в Эль-Пасо и собирайте свою компанию в путь.

Не успела она возразить, как дверь открылась, и вошел Нэт Фаллей с Гилбертом и Коббом. Фаллей коротко улыбнулся, окинув взглядом девушку и Сабри. Гилберт казался встревоженным, а Кобб хмурился. Когда они сели, Сабри объяснил им, как намерен поступить с деньгами.

— Вы согласны? — спросил он.

Гилберт колебался, затем пожал плечами:

— Наверное.

Кобб тоже выразил свое согласие, а потом и Фаллей.

— Кажется, вы неплохо справились в сложной ситуации, — заметил Фаллей. — Кто пострадал от выстрела?

— Шроер. Он в тюрьме с перебитой ногой.

— Вы будете судить его за то давнишнее убийство? — требовательно спросил Фаллей.

Сабри покачал головой, снова посмотрев на горнопромышленника.

— Нет, я пообещал ему неприкосновенность.

— Что? Вы его отпустите? — воскликнул Кобб. — Но вы же знаете, что он один из самых опасных!

— Он говорил со мной, — спокойно произнес Сабри. — Он сделал заявление под присягой. Теперь я собираю улики.

— Улики?

Фаллей выпрямился. Один только Кобб, казалось, почувствовал облегчение. Он смотрел на Сабри, и взгляд его вдруг стал внимательным. Нэт Фаллей положил ногу на ногу, потом поменял их. Он начал говорить, но тут же замолчал. Он не сводил глаз с Сабри. Гилберт придвинул свой стул поближе.

— Какие улики? — требовательно спросил Гилберт. — Что вы обнаружили?

— Теперь нам нужны только присяжные. Мы можем сегодня же провести суд. Это единственное благо, — серьезно сказал он, — когда сам исполняешь закон и не нужно считаться со списком дел, предназначенных к слушанию.

— Но кто это? Кто стоял за этим преступлением?

Мэт Сабри посмотрел в напряженное, вытянутое лицо сидевшего перед ним человека.

— Не пытайся выкинуть какую-нибудь штуку, Фаллей, — спокойно предупредил он. — Я держу тебя под столом на прицеле с того самого момента, как ты вошел. — Остальным он объяснил: — Тут произошло нечто большее, чем простой грабеж. Фаллей пытался захватить все ценные горные отводы, уничтожая их владельцев. Когда я проверял список, то заметил очевидное совпадение: все жертвы не только имели деньги, но и владели ценными участками. Убийцы получали деньги, а Фаллей прибирал к рукам участки. Рейф Берри и Брейденхарт — его основные помощники. — Левой рукой он достал из кармана куртки блокнот. — Вы когда-нибудь видели это?

Кобб наклонился вперед:

— Это же блокнот Фаллея! Вот его записи. Я бы их где угодно узнал!

— Отогните страницы, Гилберт, и вы увидите, что полученная вами записка отлично подходит к одному из оборванных листов. Как и та записка, которую получил я.

Кобб посмотрел на Фаллея:

— Что скажешь, Нэт? Он раскусил тебя.

— Я скажу только то, что он не уйдет отсюда живым. — Глаза Фаллея извергали злобу. — Я позаботился об этом.

Кобб обезоружил Фаллея, и тут все повернули головы, услышав за дверями какое-то движение. На пороге стоял Джонни Колл.

Мэт Сабри кивнул ему:

— Я надеялся, что ты заглянешь к нам, Джонни. Хотел попрощаться с тобой.

— Попрощаться? — глупо заморгал Джонни. — Что за чушь?

— Ну как же, ведь ты уезжаешь из города, Джонни. Уезжаешь в течение часа — и никогда больше не вернешься.

— Это кто решил? — Джонни плавно шагнул в комнату. Его руки зависли над револьверами.

— Джонни… — начал Сабри, демонстрируя колоссальное терпение. — Ты прекрасно справляешься с пушками, когда стреляешь в стариков и бедолаг-ковбоев, но держись подальше от искусных стрелков. Не вздумай соревноваться с такими мастерами, как Джефф Милтон, Бат Мастерсон или Люк Шорт. Любой из них догадается, когда ты соберешься достать пушку, по тому, как ты перебираешь ногами.

— Ногами?

Джонни глянул вниз и тут же поднял глаза, но теперь на него смотрел наган Сабри.

— Вот то-то и оно, Джонни, — тихо внушал Мэт. — Ты не умеешь обращаться с оружием и связался с компанией слабаков. К тому же слишком медленно соображаешь, парень. А теперь отстегни револьверы.

Джонни Колл долго колебался. Он хвастал, что убьет Мэта Сабри, и пообещал Нэту Фаллею сделать это. Но Мэт Сабри — меткий стрелок, а между ними было меньше двадцати футов. Он осторожно отстегнул револьверы, и они упали на пол.

— А теперь выметайся из города, Джонни. Если через час ты еще будешь болтаться здесь, я убью тебя. — Он смотрел Коллу прямо в глаза. — И помни: лучше быть живым ковбоем, чем мертвым бандитом.

Колл повернулся и вышел, не оглядываясь. Мэт встал.

— Пойдем, Фаллей.

Тот тяжело поднялся. Он посмотрел на своих бывших друзей и хотел что-то сказать, но затем молча вышел. Сабри — вслед за ним.

Клер Галлатин смотрела Мэту вслед.

— Он… он настоящий мужчина, правда? — задумчиво и с некоторым сожалением произнесла она.

— Кто угодно может управлять городом, убивая людей, если он достаточно скор на руку, — медленно кивнул Гилберт. — Но очистить город от бандитов, никого при этом не убив, может только настоящий мужчина!

СХВАТКА В ГОРНОЙ ДОЛИНЕ

Джим Росситер поднял голову, когда в комнату вошел мальчик, и улыбнулся почти ностальгической улыбкой, ибо этот паренек напоминал ему его самого, каким он был пятнадцать… нет, двадцать лет назад.

— В чем дело, Майк?

В глазах мальчика была тревога. Он помешкал: очень уж не хотелось говорить то, что он должен был сказать, и тем не менее мальчишеская мудрость подсказывала ему, что Росситеру лучше услышать это от него и сейчас.

— Лонни Паркер вышел из тюрьмы.

Джим Росситер долго сидел неподвижно.

— Понятно. Спасибо, Майк.

Мальчик ушел, а он поднялся и подошел к окну, следя, как тот пересекает улицу. Нелегко расти в западном городке, когда имеешь такие пристрастия, как у Майка Хэмлина.

Майк Хэмлин не хотел пасти скот, править грузовым или почтовым фургоном. Не хотел он быть владельцем ранчо и даже начальником полицейского участка. Майк был мечтателем и мыслителем. Из него мог бы получиться новый Шелли или Калхоун. Это был мальчик, рожденный для мысли, но рожденный там, где почиталось дело, а не мысль.

Джим Росситер понимал, что чувствует Майк, так как в свое время прошел через это. Он вел ту же битву и в какой-то степени выиграл ее.

Да, он пас коров. И водил грузовой фургон. И служил начальником полицейского участка в ковбойском городке, но не расставался с книгой. Сначала это был Плутарх — сколько раз он прочитал его? Потом Платон, Фукидид, Шекспир и Шелли. Книгами его снабжал пьяница-эмигрант, и он, в свою очередь, отдавал их Майку. Пьяница-англичанин и Джим Росситер — хранители огня знаний! Он усмехнулся своим мыслям.

Но Джим победил… Уехал на восток, стал адвокатом с обширной практикой. И все же воспоминания о земле, когда-то им покинутой, навсегда остались с ним, — бескрайние просторы, зубчатые вершины гор, одинокие облака высоко в небе, сосны на опушке леса и пустыня, такая щедрая на краски и необозримая.

И поэтому он вернулся.

Ученый и мыслитель в стране дела. Мечтатель в стране насилия. Он вернулся, потому что любил эту землю. Остался здесь, потому что полюбил Магду Лэйн. Эта любовь была одной из немногих вещей, придававших смысл его жизни.

А теперь Лонни Паркер вернулся.

Лонни, который дал Магде так много веселья и смеха, когда она в этом нуждалась. Лонни Паркер, который носился на лошади как дьявол и дрался словно сумасшедший. Лонни, который умел танцевать, смеяться и веселиться и был слабым, — так говорила Магда.

Росситер знал, что женской натуре свойственно находить притягательность в слабости. Тем, кто из тщеславия ведет себя как счастливейшие люди на свете, хотя на самом деле одинок и несчастен, приходится дорого платить за стремление казаться сильными. Вряд ли кто-либо осознал это — у немногих найдется время поразмыслить над подобной проблемой. Слабым нужна помощь… а сильным? Сильным не нужно ничего. И платой за силу становилось одиночество и горе, тогда как слабость вознаграждалась любовью, нежностью и состраданием.

Сейчас Джим Росситер смотрел на пыльную улицу, на унылые фасады старых зданий, на которых время оставило глубокие следы, видел далекие равнины и горы за ними и понимал всю глубину этого одиночества.

Возвращение Лонни означало для него конец всему и все же несло облегчение. Во всяком случае, исчезнет неопределенность. Он никогда не видел Лонни Паркера, но слышал о нем. «Лонни? — бывало, переспрашивали собеседники, слегка улыбаясь. — Он безобидный, беспечный и, уж конечно, безвредный».

Росситер оглядел пустой офис суда. Три года. Он полюбил это тихое, зачастую даже слишком тихое место, где вершил правосудие. Подошел к своему столу и сел. Предполагалось, что он придет к ней сегодня вечером… но нужно ли это делать?

Лонни вернулся, а Магда сама сказала однажды: «Не знаю, Джим. Возможно, я люблю его. Не знаю. Мне было так одиноко, а он понимал меня и нуждался во мне. Возможно, дело только в этом, не знаю… «

Джим Росситер, высокий спокойный мужчина с широкими плечами и узкими бедрами, любил людей и легко обзаводился друзьями. Возвратившись на Запад, он приехал в этот городок, где никто его не знал, и привез с собой новое правосудие.

В прошлом здешнее правосудие было в услужении у богатых скотоводов. Маленькие люди не могли позволить себе нанять тех адвокатов, которые взялись бы отстаивать их права в суде против толстосумов. Джим Росситер брался за их дела, и они платили ему — иногда наличными, иногда скотом, иногда обещаниями. Случалось, он проигрывал. Чаще побеждал.

Скоро у него появился собственный скот, и он перегнал его к Тому Фрисби — одному из тех, чье дело когда-то выиграл в суде. Росситер наживал себе врагов, но появлялись у него и друзья. Он мог проехать несколько миль, чтобы поговорить с незнакомыми людьми, брался за дела даже за пределами своего округа. Он умел слушать людей, и всегда был честен. Когда их территория получила статус штата, о нем заговорили как о кандидате в парламент.

Он увидел Магду в то самое утро, когда прибыл в этот город, и замер посреди улицы.

Прелестная девушка с темными волосами и серо-зелеными глазами шла навстречу. Вскинув голову, она увидела его — высокого молодого мужчину в сером костюме и черной шляпе. Их взгляды встретились, Джим Росситер быстро отвел глаза и пошел дальше с пересохшим ртом и сильно бьющимся сердцем.

Даже в таком маленьком городке снова встретиться им довелось лишь через три недели. Росситер увидел, как на благотворительном вечере она передала коробку с приготовленным ею ужином молоденькой девушке, чтобы та выставила его на аукцион, и запомнил цвет бумаги, в. которую была обернута коробка. Он потратил последние четыре доллара, когда за нее стали предлагать цену, но все-таки выиграл.

В тот день они разговорились и, сам не зная, как это случилось, он принялся рассказывать ей о своем детстве, мечтах и о том, почему вернулся на Запад.

Прошел почти месяц, прежде чем она рассказала ему о Лонни. Это вышло у нее легко, как бы невзначай. Но он уже слышал эту историю раньше. Говорили, что Лонни, одержимый мальчишеским азартом, ограбил почтовый фургон.

«Но Лонни не хотел ничего дурного, — сказала она Джиму. — Он неплохой парень».

Позднее узнав, что Лонни было уже двадцать семь лет, когда его отправили за решетку, Росситер был потрясен.

Однако местные жители соглашались с ней. Да, необузданный… но неплохой. Разве назовешь Лонни плохим? Может, выпил лишнего, говорили они, просадил же он большую часть украденных денег в покер. Один лишь Фрисби не соглашался с этим мнением.

«Возможно, Лонни парень и неплохой, — сказал он с раздражением, — но в том фургоне были мои деньги, заработанные за весь сезон. Выходит, я работал, чтобы он смог сыграть в покер с Джорджем Спрэгом».

Оказывается, украденные деньги были даны вознице фургона для того, чтобы купить одежду, домашнюю утварь и всякую всячину для десятка поселенцев вокруг Джентри. Мальчишеская выходка, как говорили некоторые, для потерпевших обернулась бедой — они лишились вещей, в которых очень нуждались и для покупки которых откладывали каждый цент.

И все же в те вечера, когда Джим встречался с Магдой, он совсем не думал о Лонни. Тот был далеко, а Магда рядом. Они вместе гуляли и ездили верхом. Она была вдовой — мужа ее убили индейцы через несколько недель после свадьбы. В трудное для нее время появился Лонни — такой внимательный, готовый помочь.

Теперь Лонни вернулся, а он, Джим Росситер, должен был вечером встретиться с Магдой.

Еще не совсем стемнело, когда Джим отворил калитку в белом заборе и зашагал к крыльцу. До него донеслись приглушенные голоса, потом смех. Он почувствовал, как кровь прилила к лицу, и на миг подумал, не повернуть ли обратно. И все же пошел дальше и уже занес ногу на первую ступеньку крыльца, как вдруг увидел их.

Лонни обнимал Магду.

Росситер резко повернулся и зашагал по дорожке. Он услышал, как позади открылась дверь, и Магда позвала его:

— Джим! О Джим, не уходи!

Он остановился у калитки.

— Извини, я не хотел вам мешать, — сказал он и услышал, как Лонни негромко засмеялся.

Магда окликнула его снова, но Джим не остановился. Зашагал по улице, направляясь к окраине городка. На горизонте ясно виднелся гребень горы. Росситер долго стоял в темноте.

На следующий день, выйдя из ресторана, он увидел Лонни Паркера, Джорджа Спрэга и Эда Блика, сидевших на скамье неподалеку от двери. Они взглянули на Росситера, когда он проходил мимо, и тут Джим впервые разглядел Лонни Паркера.

Это был высокий, розовощекий, улыбчивый парень с ласковыми и какими-то слишком уж невинными глазами, однако, увидев Росситера, дерзко ухмыльнулся. Лонни носил при себе два револьвера, закрепленные на тонких ремешках.

Спрэг был невозмутимым молчаливым человеком, на лице которого редко появлялась улыбка. Эд Блик прослыл в здешних краях неплохим стрелком.

— Это он, — сказал Блик. — Тот самый тип, который заботился о твоей девушке, пока тебя не было, Лон.

— Премного благодарен, — сострил Лонни и обернулся к Эду Блику. — Я видел его прошлой ночью. Он как раз уходил…

Росситер пошел дальше с пылающим лицом. Когда он вошел в свой офис, Майк Хэмлин уже ждал его.

— Джим! — Майк вскочил с места. — Вы обещали найти -для меня работу, как только мне исполнится четырнадцать лет. Это произойдет на следующей неделе, и я хотел бы зарабатывать деньги.

Росситер сел. У него действительно была такая задумка, и он уже обсуждал ее с матерью Майка. Если парень собирался поступать в колледж, ему пора откладывать деньги.

— Хорошо, Майк. Садись на лошадь и поезжай к Фрисби. Скажешь ему, что тебя послал я. Начнешь завтра утром. Будешь получать тридцать долларов в месяц.

Тридцать долларов в месяц не зарабатывал ни один мальчишка в долине Спринг-Велли. Только первоклассные рабочие получали по сорок долларов! Майк был на седьмом небе от счастья.

— Ты заработаешь деньги, — сухо произнес Джим, — и, когда докажешь, что в состоянии разумно их тратить, я подниму твою зарплату до сорока долларов. — Внезапно он усмехнулся. — А теперь за работу… и копи деньги!

Всю следующую неделю Росситер не пытался увидеть Магду и намеренно держался подальше от мест, где она могла появиться, скажем, избегал заходить на почту во время доставки и, по возможности, старался есть дома. Но не закрыть же ему было глаза и заткнуть уши, а вокруг уже начались разговоры.

«Лонни женится на Магде», — услышал Джим пару раз. Он видел их, радостных, смеющихся, на улице. Работы набралось по горло, и Росситер с головой ушел в нее. А в округе было неспокойно. Эд Блик вернулся из Чикаго, где убил человека.

Лонни большую часть времени проводил со Спрэгом и Бликом. Он и не пытался искать работу, но деньги, похоже, у него водились. Однажды Джим видел, как Лонни покупал спиртное у Келли и, расплачиваясь, отсчитывал банкноты из толстой пачки.

Росситер засиделся в офисе, работая над кратким изложением очередного дела, когда к нему зашел Фрисби. Это был крепкий хозяин и трудяга. Его небритое лицо выглядело усталым.

— Джим, — с порога перешел он к делу, — мы теряем коров. Несколько животных пропало у тебя, у меня и еще у нескольких людей…

Ночью Майк Хэмлин услышал стук копыт. Он вскочил с койки в палатке и оседлал лошадь. Прискакав на пастбище, мальчишка почувствовал запах пыли, а на рассвете обнаружил следы и недосчитался по меньшей мере тридцати коров, которых увели четверо людей.

— Они скрылись в зарослях к востоку от моего ранчо. А когда мы попытались их преследовать, нас кто-то обстрелял…

К востоку от ранчо Фрисби простирались на двадцать квадратных миль густые заросли черного чапараля ^[42] — уродливое скопище колючих кустарников, через которые пролегало несколько троп. По этим тропам не ходил никто, за исключением диких зверей или отбившихся от стада животных. В любое время дня всадник, заехавший в заросли, мог различить что-либо лишь на расстоянии нескольких метров. Это место не подходило для верховой езды, особенно если кто-нибудь, затаившись, поджидал тебя здесь с ружьем.

— Я бы забрал Майка оттуда, — сказал Джим. — Не хочу, чтобы он пострадал.

— Не делай этого, Джим, — посоветовал Фрисби. — Ты разобьешь его сердце. Мальчишка твердо решил доказать тебе, на что способен. Он ночи напролет просиживает за книгами, а днем старается вовсю, считая, что должен зарабатывать деньги. Из него получится хороший работник, Джим.

Конечно, Фрисби был прав. Забрать мальчика домой означало нанести удар по его самолюбию и лишить денег, которые потребуются для учебы в колледже. А что касается скота… Росситер пересек улицу и направился в офис шерифа.

Перед лавкой Келли стоял Джордж Спрэг и курил сигару. Джим сразу почувствовал, что тот заметил его. Он недолюбливал Спрэга и никогда с ним не знался. Деньги у этого человека не переводились, хотя он играл на них, но, кажется, помногу не выигрывал. Временами он уезжал из городка на несколько дней, а то и на пару недель. В этих поездках его обычно сопровождал Блик. В последнее время к ним присоединился и Лонни Паркер.

Шериф Малкехи, плотный серьезный трудолюбивый человек, был поглощен своим делом.

— Третья жалоба за эту неделю, — сказал он. — Люди здорово пострадали. Что ты об этом думаешь?

Росситер мгновение помедлил с ответом.

— Нет, — наконец произнес он, — пока ничего.

Выходя из офиса шерифа, он столкнулся с Магдой Лэйн.

— Джим! — Глаза девушки были серьезны. — Что случилось? Почему ты не приходишь ко мне.

— Когда я приходил в прошлый раз, ты, кажется, была очень занята, — тихо ответил Росситер.

— Джим, — девушка ухватилась за его рукав, — я хотела поговорить с тобой о том вечере. Ты ошибся, ты…

— Думаю, я ошибся не в тот вечер, а гораздо раньше… — Слова давались ему с трудом. — На том благотворительном ужине. — Он резко повернулся и зашагал по улице.

Через мгновение Росситер уже негодовал на себя. Следовало выслушать ее… может быть, есть объяснение происшедшему. Ведь мы многое воспринимаем искаженно. Впрочем, какого объяснения мог он ждать? Да и весь городок уже гудел, что она выходит замуж за Лонни Паркера.

Оседлав лошадь, Джим выехал из городка. Буря эмоций от встречи с Магдой требовала действия, и он помчался вперед, пересекая равнину в направлении ранчо Фрисби. И вдруг далеко на востоке, за зарослями чапараля, Росситер увидел столб дыма. Он осадил лошадь и стал всматриваться в даль. Дым столбом поднимался в небо, потом появились клубы, затем дым снова взметнулся вверх.

Что это? Дымовые сигналы?.. Но времена индейских набегов давно прошли. Он повернулся в седле и увидел другой сигнал — с гребня горы Джентри. Не успел Джим приглядеться к нему, как дым растаял в воздухе. Кто-то в городке сигналил тому, кто скрывался сейчас в чапарале.

Джим поскакал в том направлении, где увидел первый сигнал. Дорогу к Фрисби он проехал, не сворачивая. Для дымового сигнала, подумал он, могла быть единственная причина. Некто в городке извещал угонщиков скота о том, что шериф предупрежден о краже, или о том, что в их сторону едет Джим. Скорее всего, размышлял Росситер, верно первое предположение. Он ведь всего-навсего адвокат из ковбойского городка, и его вряд ли станут бояться.

Росситер въехал в каньон Юкка и направился на север, потом поднялся вверх и, обогнув гору, снова двинулся на восток. Здесь, на вершине, чапараль рос не так густо, перемежаясь с кустами можжевельника. Петляя в кустарнике, Джим почти перебрался на другую сторону, как вдруг увидел коровьи следы.

Большое стадо не так давно вышло из чапараля. По лепешкам навоза он определил, что коровы прошли здесь четыре или пять часов назад.

Местность стала труднопроходимой. Никогда раньше он не осмеливался забираться сюда — в эту дикую, вздыбленную страну каньонов и гор с редкими озерцами. К закату он был уже слишком далеко, чтобы повернуть назад, и при этом без спального мешка, без кофе и, что хуже всего, без оружия.

И все-таки отправиться в обратный путь было бы огромной глупостью. Несомненно, здесь прошел угнанный скот. Джим должен узнать, куда направляется стадо, прежде чем вернуться. До наступления темноты еще оставалось немного времени, и Росситер пришпорил лошадь. Справа от него виднелся длинный язык окаменелого потока лавы, слева — неровный, зазубренный край коричневой скалы. Впереди вздымалась стена горного массива, и казалось, что скот загнали в какой-то тупик. Прохлада коснулась лица, и дорога пошла вниз.

Появились редкие кустики бизоновой травы, постепенно они сливались в густой покров. Поток лавы был уже над головой, тропа спускалась, огибая его край. Джим оказался в длинной пологой долине, лежавшей между потоком лавы и поросшим соснами горным хребтом. На дне долины паслось более сотни коров.

Росситер резко свернул вправо, чтобы укрыться за гребнем окаменелой лавы, спешился и повел лошадь в поводу. Вскоре он увидел тонкую струйку дыма от костра. Привязав лошадь в укромном месте, стал спускаться по склону, пробираясь между деревьями.

Джим почти приблизился к лагерю, когда дым исчез, однако костер весело горел. Крупный мужчина уверенно и спокойно хлопотал подле огня. На нем были кожаные ковбойские штаны, выцветшая красная фланелевая рубашка и мятая шляпа. И еще у него имелся револьвер.

Росситер повернул назад. Если он поскачет напрямик, то шериф с отрядом полиции будет здесь уже завтра после восхода. Его остановил стук копыт, Джим затаился, прижавшись к сосне. В просвете между деревьями он разглядел троих всадников. Двоих мужчин и мальчика.

Мальчика…

Внутри у Джима все сжалось. Он тут же развернулся и крадучись пошел к лагерю. Да, это были Блик, Джордж Спрэг… и Майк Хэмлин.

Мальчишка, руки которого были привязаны к луке седла, выглядел бледным, но держался мужественно. Мужчина в красной рубашке поднял голову.

— Что происходит? — спросил он, переводя взгляд с мальчика на Спрэга.

— Он шел по нашему следу, как индеец.

Человек в красной рубашке выпрямился и опустил сковородку.

— Не по нутру мне это, Джордж. Совсем не по нутру.

— А что еще мы можем сделать?

— Можем убраться отсюда.

— Из-за парнишки? — Спрэг принялся ворошить костер, чтобы пошел дым. — Не будь дураком.

— Лонни сказал, что Фрисби ходил к Росситеру, а Росситер — к шерифу, — заговорил Билл. — Мне это не нравится, Джордж.

— Боишься Росситера?

— Этого адвокатишки? — В голосе Билла звучало неприкрытое презрение. — Меня беспокоит Малкехи. Это же сущий бульдог.

— Предоставь его мне.

Нетрудно было догадаться, что они задумали. Майк напал на их след, а теперь еще и увидел их. Они должны или уехать отсюда, или убить мальчика. А, судя по всему, уезжать они не собираются.

Мужчина в красной рубашке не двигался, и Росситер видел нерешительность на его лице. Джим понял, что, кем бы ни был этот человек, он не убийца. Ему не нравилась эта затея, но он не мог решить, что же делать дальше.

У Росситера не было оружия. Он ведь всего лишь хотел съездить к Фрисби, поговорить о Майке и разузнать обстановку на месте. И уж никак не собирался сам охотиться на воров, однако в жизни каждого мужчины рано или поздно наступает момент, когда он должен решиться на поступок.

Эти люди наверняка выполнят свой грязный замысел немедленно. Ехать за помощью времени не было. Блик стащил Хэмлина с седла и уложил на землю. Человек в красной рубашке наблюдал за ним с напряженным лицом. Помедлив, Блик и Спрэг ушли расседлывать и привязывать лошадей. Росситер пробрался сквозь кусты поближе к костру. Джим знал, что времени у него немного и придется рискнуть.

— Ты позволишь им убить мальчика? — спросил он тихо.

Мужчина вскинул голову.

— Кто здесь?

— Я спрашиваю, позволишь ли ты им убить этого парнишку?

Теперь мужчина увидел Росситера и смерил его холодным взглядом.

— Хотите остановить их? Так сделайте это.

— Я не ожидал такого поворота. У меня нет оружия.

Сейчас он рисковал и своей собственной жизнью, и жизнью Майка, и все же надеялся, что знает людей, а в этом человеке еще оставалась мужественность, гордость и честность. У каждого человека есть свой кодекс чести независимо от того, как низко он пал.

Мужчина встал, направился к своему вещевому мешку и достал старенький кольт.

— Ловите! — воскликнул он и вернулся к костру.

С револьвером в руке Джим отступил в тень. Майк наблюдал за ним, и в глазах у него было сомнение. Росситер хороший человек, но мечтатель и философ… А сейчас настало время решительных действий.

Спрэг и Блик вернулись к костру. Спрэг настороженно огляделся.

— Ты вроде с кем-то разговаривал?

— С парнишкой. Спросил, не хочет ли он поесть.

Спрэг поглядел на него долгим изучающим взглядом, полным подозрения.

— Не трать зря еду.

Он уже собрался сесть, как вдруг увидел открытый вещевой мешок, одним махом подскочил к мальчику и перевернул его. Взглянул на кожаный кнут, которым тот был связан и посмотрел по сторонам.

Блик был в недоумении, но настороже. Человек в красной рубашке застыл на месте с побелевшим лицом.

Спрэг выпрямился и медленно обернулся к нему.

— Билл, где твой кольт?

— Я не видел его.

Росситер ощутил едкий запах дыма. Из низины тянуло прохладой и пахло мокрой травой. Где-то в лугах закричал перепел.

— Ты засунул его в мешок вчера вечером. А сейчас его там нет.

— Разве?

Билл знал, что его загнали в угол, но был не из пугливых. Он в одиночку выступил против двоих, и даже не знал, встанет ли на его сторону человек, скрывавшийся в тени, да и там ли он еще.

— Я не шучу, Билл. Обмана не потерплю!

— А я не потерплю убийства мальчишки.

Спрэг решился. Эд Блик почувствовал это и шагнул влево. Билл заметил его движение и понял, что оно означает. Он облизнул языком пересохшие губы и бросил взгляд на сосны.

Росситер неторопливо шагнул вперед, входя в круг света.

— Если ты ищешь револьвер, Спрэг, то он у меня.

Кольт удобно лежал в руке. Блик уловил это и забеспокоился — ни один адвокат не держит оружия таким образом. Он попытался сказать что-то, предупредить Спрэга, но в этот момент заговорил Росситер.

— Билл, развяжи парнишку.

Спрэг поджал губы. Кончики рта опустились, желваки натянули кожу на скулах.

— Не трогай его! Я не уступлю какому-то коровьему адвокату.

— Берегись, Джордж. Мне это не нравится, — предостерег Блик.

— Он не посмеет выстрелить. А один из нас попадет в него…

— Развяжи мальчика, Билл, — повторил Росситер.

Он глядел на Спрэга, но краем глаза следил и за Бликом, чувствуя, что в подобных делах тот опытнее Спрэга. Блик был опасен, однако он не решится выстрелить. Именно Спрэг, скорее всего, начнет действовать первым.

Мужчина в красной рубашке подошел к Майку и, опустившись на колени, принялся развязывать ему руки.

— А ну отойди, Билл, — прокричал Спрэг, — а то и тебя пристрелю! — Он слегка присел, согнув колени. — Приготовься, Эд!

— Джордж! — В голосе Блика слышался испуг. — Не надо!

Спрэг бросился влево и выхватил оружие. Но его рука с револьвером еще до конца не поднялась, когда Росситер выстрелил. Он спустил курок, и пуля попала Спрэгу прямо в полуоткрытый рот. Росситер снова вскинул кольт, почувствовал, как пуля Блика обожгла его, но быстро прицелился и выстрелил. Блик сделал пару шагов назад и осел на землю. Потом судорожно схватился за живот, повалился на бок и затих.

— Для адвоката вы стреляете неплохо, — искренне заметил Билл.

Росситер опустил револьвер. Майк сидел на земле, растирая онемевшие руки. Джим подошел к лежавшему на земле вещевому мешку и швырнул кольт на одеяло.

— Спасибо, Билл. А теперь оседлай свою лошадь и уезжай отсюда.

— Да, конечно. — Билл собрался было уйти, но остановился. — Этот револьвер… Он у меня, правда, подержанный… — Мужчина вытер ладони о штаны. — Мне понадобятся деньги в дороге. Не дали бы за него долларов двадцать?

Росситер достал из кармана монету и бросил Биллу. Она золотом сверкнула в пламени костра.

— По рукам, Билл! Неплохая покупка для меня.

Билл помялся, потом тихо произнес:

— Я никогда не убивал детей, мистер…

Ранним утром они ехали по пустынной улице городка. Где-то прокукарекал петух, звякнуло ведро с водой, взвизгнул насос. Сидя верхом, Росситер держал в руке поводья двух других лошадей, на которых лежали тела Спрэга и Блика.

Майк уже поворачивал своего коня к дому, как вдруг обратился к Росситеру:

— Вы никогда не говорили, что умеете так хорошо стрелять, Джим.

— В жизни, Майк, человеку приходится делать очень много разных вещей…

Аккуратно причесанный Малкехи показался из дверей своего дома.

— Приятное зрелище для человека, который собрался позавтракать, верно, Джим? — Шериф взглянул на мертвецов. — Хотите, чтобы я выдал ордер на арест этого парня, Билла?

— Нет оснований, — ответил Росситер. — Бог с ним. Последний из их компании — Лонни Паркер. И я хочу, чтобы вы взяли меня с собой.

— Завтра, — сказал шериф.

Был полдень, когда Росситер поднялся с кровати. Он принял душ, побрился, тщательно оделся, стараясь не думать о том, что может произойти. Положив кольт Билла на кухонный стол, он подошел к шкафу в углу и достал оттуда пояс, кобуру и револьвер. Это была русская модель шестизарядного «смит-и-вессона» 44-го калибра. Джим проверил патроны в барабане, спусковой механизм и вышел на улицу.

Магда как раз выходила из своей калитки. Она задержалась, поджидая его. Взглянула на оружие, потом посмотрела ему в глаза.

— В чем дело, Джим? — изумленно спросила она.

Росситер неспешно рассказал ей обо всем, что произошло, о том, что Билл уехал.

— Но если эти двое мертвы, а Билл уехал, то…

— Угонщиков было четверо, Магда, — мягко произнес он. — И я не знаю, как поведет себя четвертый.

До молодой женщины дошел смысл этих слов, и ее лицо побледнело. Ухватившись рукой за калитку, она не отводила от него глаз.

— Джим, — прошептала она. — О Джим!

— Я не хочу неприятностей, Мэг. И собираюсь позаботиться о нем от твоего имени. В конце концов, — добавил он с мрачной усмешкой, — ему еще может понадобиться адвокат.

Шериф Малкехи ждал его на улице перед своим офисом. Время пришло.

Росситер успел сделать три шага, прежде чем Магда окликнула его, бросилась вдогонку и схватила за руку.

— Слушай меня, Джим Росситер. Позаботься лучше о себе! Что бы ни случилось, Джим! Поверь, у меня не было другого мужчины — ни одного! — после того, как я встретила тебя. В тот вечер, когда он приехал в город, я… я просто была рада видеть его, а ты все не так понял и не захотел поговорить со мной. Он слишком многое принимал как должное, но и ты вел себя точно так же.

Росситер долго глядел ей в глаза. Где-то на улице хлопнула дверь и послышались шаги. Он улыбнулся и сжал ее руку.

— Хорошо, Мэг, я тебе верю.

Джим повернулся и ощутил солнечное тепло на своих плечах, почувствовал, как пыль взлетает под каблуками. Он шел по улице и видел Лонни Паркера, который ждал их. Джим был спокоен.

Совсем спокоен.

ПАРЕНЬ С ХАРАКТЕРОМ

Он шел уже час, когда взошло солнце. Воздух прогрелся, слышался шум бегущей воды. Солнечные лучи пробивались сквозь листья, и лесная тропинка пестрела пятнами света. Тропа сделала поворот, и он увидел девушку, набиравшую ведром воду из горного ручья.

Парень был высок, совсем недавно ему исполнилось восемнадцать. Прошло четыре месяца с тех пор, как он уехал со своей лесопилки в Восточном Техасе. Он посмотрел на девушку и сглотнул слюну, кадык заходил у него под подбородком. Шея, выглядывавшая из широко распахнутого ворота домотканой рубашки, казалась необычно длинной.

Он снова сглотнул слюну и кашлянул. Девушка вскинула голову, удивленная его появлением, и выпрямилась. Губы ее сжались, быстрым движением руки она убрала темный локон с зарумянившейся щеки.

— Здравствуйте, мэм! — сказал незнакомец с мягким мелодичным восточно-техасским акцентом. — Я вовсе не хотел вас напугать.

— Все… все в порядке. — Настороженность в ней начала уступать место любопытству. — Вы идете на золотые прииски?

— Думаю, да. — В голосе парня слышались гордость и мужская уверенность в себе. — Хочу скопить денег, чтобы, вернувшись домой, купить ферму.

Они смотрели друг на друга с противоположных берегов ручья. Юноша снова нервно сглотнул — тишина плохо на него действовала.

— Вы… Ваш отец моет здесь золото?

— Да… Знаете, он… Он ушел в поселок. Три недели, как ушел…

Юноша мрачно кивнул. Он проделал путь из лагеря Энджел за два дня и мог сказать с уверенностью, присущей тем, кто много ходит пешком, что ее отец не вернется. Плохое время настало для людей, путешествующих с золотом в заплечном мешке.

— А у вас все в порядке? — спросил он. — У вас и у вашей матери?

Джени задумалась, вытерла ладони о передник. Она была стеснительной девушкой, но, чтобы незнакомец уходил, не хотела, так как скучала без сверстников, и даже соседей у них не было, если не брать в расчет Рихтера.

— Мама только что ушла домой. Хотите кофе? Мы как раз сварили.

Он пересек по камням ручей и взял ее деревянное ведро.

— Позвольте мне понести. Ведро слишком велико для такой маленькой девушки.

Глаза Джени сверкнули.

— Я не… Я хочу сказать, что не такая уж маленькая! Мне шестнадцать лет!

Парень улыбнулся ей:

— Почти шестнадцать.

Миссис Питере оторвала взгляд от костра, вкотором поддерживала огонь, и увидела, как двое молодых людей спускаются по тропе. Сердце екнуло от внезапного озарения, и она с облегчением вздохнула. Глаз уловил серьезное выражение лица парня, а когда тот поставил ведро на плоский камень, от нее не укрылось, как он смотрит на Джени и какими быстрыми кокетливыми взглядами отвечает дочь этому сильному молодому мужчине с покатыми плечами и открытым лицом.

— Здравствуйте, мэм. — С женщинами постарше он чувствовал себя более уверенно. — Меня зовут Мидоус, а домашние кличут Тэнди.

— Рада познакомиться с тобой, Тэнди. Я — миссис Питере. Джейн, принеси чашку для молодого человека. Кофе горячий. — Она доброжелательно посмотрела на парня: ей нравилось его чистое мальчишеское лицо и обаятельная улыбка. — Далеко идешь?

— К истоку ручья. — Парень стащил со спины и положил на землю ранец, а рядом с ним — четырехзарядный дробовик «роупер». — Хочу застолбить участок.

Под громадными арками деревьев царила приятная прохлада. На отмели в широкой излучине ручья раньше уже промывали песок. В тени густой листвы стояла хижина. От ее угла к ближайшему дереву была протянута веревка для сушки белья.

Тэнди украдкой посмотрел на девушку и поймал ее взгляд. Она улыбнулась и отвела глаза, слегка зардевшись. Он тоже покраснел.

Эм Питере налила кофе в принесенную Джени чашку, и парень с готовностью взял ее. Он отправился в путь, толком не поев, так как не хотел тратить время на плотный завтрак. Эм Питере задумчиво глядела на него. У парня были хорошие манеры, и внезапно она поняла, что он не должен уйти, нужно удержать его ради Джени.

В этих местах совсем не то, что на родине. Там хватало молодых людей — приятных юношей из знакомых семей. И работали они в приличных местах. Здесь же никто не знал, что за люди могут появиться в округе. Дэйва она не назвала бы надежным защитником, и все же было приятно чувствовать, что рядом есть мужчина.

Конечно, Дэйву не следовало приезжать на Запад, это Рой Бэкон уговорил его. Они продали свой участок и отправились сюда. Большая часть денег ушла на покупку фургона и упряжки лошадей, а в Калифорнию они прибыли почти без гроша в кармане. Дэйв был спокойным серьезным мужчиной, и ему как нельзя лучше подходила постоянная работа в маленьком городке, где они прежде жили. Она знала это, но не пыталась разубедить мужа, когда он заговорил о поездке в Калифорнию. Это решение стало событием в жизни Дэйва, и независимо от того, был ли он пригоден для этой работы или нет, ему хотелось ею заняться. Когда они ехали по равнине, Дэйв был счастлив и только в конце пути, добравшись до места, испугался.

Эм Питере сердцем чувствовала, что муж с прииска не вернется. Она поняла это, когда после условленного срока прошло два дня. Дэйв всегда был пунктуален, много не пил, не увлекался карточной игрой. Ее дурное предчувствие было небеспричинным. Первый приступ золотой лихорадки прошел, и некоторые крутые ребята, не найдя хорошего участка или не обладая достаточной энергией, чтобы разрабатывать его, вышли на большую дорогу. Убийства стали обычным делом там, где промывали золото, а уж в городках старателей все обстояло хуже некуда.

Миссис Питере волновалась не из-за себя. Она-то справится, как это бывало и раньше. Ее беспокоила Джейн.

Эм Питере замечала, как многие мужчины из тех, кто шел по дороге или останавливался передохнуть, бросали на дочь заинтересованные взгляды. Хуже всех был Рихтер. С самого начала она боялась его. Предупреждала Дэйва, что этому человеку нельзя доверять, но муж отмахнулся от ее предостережений, потому что Рихтер показал ему, как соорудить лоток для промывки золотого песка и вообще много помогал в работе.

Не далее как пару дней назад Рихтер заявился к ней.

— Мэм, — сказал он, — мне неприятно говорить об этом, но, похоже, с Дэйвом что-то случилось.

— Я тоже так считаю.

— Вы остались вдвоем. Это опасно. Думаю, мне лучше бы переехать сюда…

У Эм перехватило дыхание, когда она заметила, что его глаза устремлены на Джени.

— С нами все будет в порядке.

Он склонил голову набок.

— Возможно, однако у вас есть дочь, способная свести с ума любого мужчину. На вашем месте, я бы скоренько нашел ей мужа.

— Джени незачем спешить замуж. — Эм заставила себя держаться хладнокровно и отвечать ему не так резко, как ей хотелось. — И ничего с нами не случится, — добавила она жестче. — Мужчины с золотых приисков не позволят себе оскорбить порядочных женщин. Я слышала, что некоторых наглецов вешали всего лишь за то, что они неуважительно разговаривали с женщинами.

Рихтер тоже знал об этом, и ему не понравилось подобное напоминание.

— Ну конечно! Только всего не предугадаешь, — заметил он, почесывая небритый подбородок. — Дело в том, что я и сам могу жениться на ней.

У Эм Питере лопнуло терпение.

— В жизни не слышала ничего подобного! — воскликнула она. — Да я предпочту видеть Джени мертвой, чем замужем за тобой, Карл Рихтер! Такая девушка, как Джени, не для тебя!

Рихтер побагровел от злости.

— Подумаешь, какая цаца! — вскипел он. — Жить одной не так уж легко. Попробуй и увидишь сама!

Он ушел вне себя от ярости, но Эм ничего не сказала дочери, только предупредила, чтобы та избегала Рихтера. Впрочем, Джени и не нуждалась в предупреждении. Карл был грубым, грязным мужчиной лет пятидесяти, чья хижина, затхлая, провонявшая нестираной одеждой, напоминала логово кабана.

Тэнди понравился кофе. Он бережно держал чашку, растягивая удовольствие, и не испытывал желания уйти. Джени вдруг захлопотала по хозяйству — стала ворошить дрова в костре, заглядывать в кастрюльки, снимать белье с веревки.

Эм Питере посмотрела на Тэнди и перевела взгляд на ручей, на то место, где парень вышел из тени деревьев на солнечный свет. Мысль о том, что ее Дэйв не вернется, пряталась в глубине сознания, ожидая ночи, когда Эм сможет остаться одна и прижать к себе свое горе. Сейчас было не время горевать, да и не могла она сказать дочери, что надеяться не на что — слишком Джени юна для этого. Она еще не переживала утрат, не знала жестокой истины, что все проходит и ничто не остается неизменным. Со временем она все узнает, но пока это время не пришло.

— Ты сейчас уйдешь? — мягко спросила она парня. — У тебя есть какие-то планы?

— Нет, мэм. Просто хотел найти где-нибудь участок и начать работать. Будьте уверены, я умею работать. Тэнди взглянул на нее. — Моя тетя Эстер всегда говорила, что я самый сильный из ребят, которых она знает. Конечно, моих ровесников, — добавил он скромно.

Эм Питере размышляла, как деликатнее подступиться к беспокоившей ее теме. Она мучительно искала слова, надеясь, что они найдутся, непременно должны найтись. Это был хороший парень из благопристойной, работящей семьи. Он…

Женщина мгновенно забыла, о чем думала, увидев идущего по тропинке Рихтера.

Он был погружен в собственные мысли и не замечал Тэнди. Было бы глупо, решил он, позволить этой женщине отделаться от него! С какой стати? На двадцать миль окрест не найти другого мужчины.

— Эй, ты! — еще издали обратился он к Эм. — Передумала насчет моей женитьбы на Джени? Если не передумала, то зря! Я твердо решил — нечего простаивать этому участку. И этой девице незачем болтаться здесь, соблазняя мужчин, и действовать мне на нервы…

Все замерли, изумленно глядя на грубого верзилу.

— Карл Рихтер, — ровным голосом произнесла Эм Питерс, — убирайся отсюда! Уходи и не возвращайся, а не то я напущу на тебя мужчин с приисков, как только они появятся здесь.

Рихтер расхохотался.

— Что, что?.. — Тут он запнулся и умолк, увидев рослого парня, спокойно глядевшего на него. — А ты кто такой, черт побери?

— Вы слышали, что сказала леди? Она хочет, чтобы вы ушли.

В глазах Рихтера вспыхнула злоба. Сначала он был ошеломлен, но потом понял, что перед ним всего лишь мальчишка, да еще и деревенский.

— Заткнись, щенок! Проваливай отсюда. Если не уберешься, всыплю тебе как следует!

— И не подумаю, — спокойно ответил Тэнди, вставая между женщиной и Карлом Рихтером.

Тот остановился в нерешительности. Юнец оказался опаснее, чем полагал Рихтер. У него были большие руки, а в худом молодом теле чувствовалась настораживающая небрежность. Как знать, чего стоит этот парень, но, похоже, он достаточно дрался в школе и на фермах, чтобы суметь защитить себя. Сейчас мальчишеская стеснительность исчезла и Тэнди был уверен в себе.

— Тебе нечего здесь делать! — прорычал Рихтер. — Убирайся отсюда, пока цел. Я вернусь — и чтоб тебя здесь не было! Если не уберешься, — добавил он, — быть стрельбе! — И, резко повернувшись, пошел прочь.

Тэнди смотрел ему вслед с легкой тревогой. Джени тут же подбежала к нему.

— Спасибо тебе. Понять не могу, что это на него нашло. — Она покраснела от смущения. — Рихтер вел себя как сумасшедший.

— Согласен. — Парень нервно сглотнул и посмотрел на мать девушки. Эм Питере была напугана. Во что она втянула бедного мальчика! Рихтер убивал людей, она знала это. Один человек в городке рассказывал Дэйву. Нескольких людей Карл застрелил, а одного насмерть забил хомутом. Это был злобный и мстительный тип.

Тэнди протянул чашку.

— У вас не осталось еще кофе, мэм? — спросил он мягко.

Эм Питере налила кофе и сказала:

— Тэнди, тебе лучше уйти. Мы сами справимся. Я не хочу неприятностей…

Мидоус был еще мальчишкой, однако в нем чувствовался характер. В его невозмутимых глазах таилась удивительная зрелость.

— Я останусь, мэм. Там, откуда я родом, мужчины не отступают ни перед кем. Думаю, — добавил он, — мне лучше держаться поблизости, пока ваш муж не вернется с припасами. А пока могу немного поработать с лотком. Никогда не пробовал этого делать, так что тренировка не повредит…

Он трудился уже два часа, когда Джени сошла к нему с тропинки, неся кружку кофе и два больших сандвича. Девушка переоделась в чистое свежевыглаженное платье. Ей очень хотелось показаться Тэнди хорошенькой, а взглянув на юношу, она обнаружила, что его изумление было даже большим, чем она ожидала.

— Нашел золото? Папа говорил, что наш участок — один из лучших на этом ручье.

— Похоже на то, — ответил он, забирая кофе и еду. Откусив от сандвича, посмотрел на нее. — Ты встречаешься с кем-нибудь?

Она вздернула подбородок.

— А кому какое дело?

Парень промолчал, и Джени взглянула на него.

— Ты считаешь, что я не знакома с парнями? Думаешь, не могу им понравиться?

На много миль вокруг не было никаких парней, и Джени в течение четырех месяцев не видела ни одного сверстника. Но Тэнди не следовало об этом знать.

— Нет, конечно, я так не считаю.

— Тогда почему говоришь, что я не знаю никаких парней? Я знаю!

Парень смотрел на нее в замешательстве.

— Что? Я не говорил этого!

— Нет, говорил! Говорил! — Глаза девушки наполнились слезами, и испуг перехватил ему горло.

— Нет, мэм, — в отчаянии запротестовал он, — я не говорил так! То есть… ну я не это имел в виду!

— Не думай, что ты можешь прийти сюда и… и… И не называй меня «мэм»!

Тэнди поднялся.

— Пожалуй, мне лучше пойти поработать, — промолвил он неуверенно. — О, женщины! Кто может понять их? Что бы мужчина ни говорил, он всегда оказывается не прав. У них нет никакой логики.

Джени надула губы, изредка бросая на Тэнди осторожные взгляды, чтобы удостовериться, в самом ли деле тот чувствует себя несчастным. Но вскоре она сама показалась себе несчастной и повернулась к парню, однако тот избегал ее взгляда. Тогда девушка ступила ногой на песок, и он покосился на ее лодыжки. Вдруг, вспомнив о своих потертых туфлях, она покраснела и быстро спрятала их под юбкой.

Тэнди этого не заметил. Он зачерпнул воду деревянным ведром и отлил немного в лоток. Потом, придерживая ведро рукой, стал трясти лоток, одновременно тонкой струйкой сливая воду через край. Вода смывала мелкие песчинки через решето в «фартук». При каждом взмахе песок скрежетал, ударяясь о стенки лотка.

Поставив ведро на землю, Тэнди размял несколько комьев глины и смешал их с водой, не забывая встряхивать лоток. Когда мелкие песчинки проскочили сквозь ячейки решета, он поискал в оставшемся крупнозернистом песке самородки. Затем выбросил остатки песка и вновь наполнил лоток.

Рубашка потемнела от пота, капли его катились по щекам. Остро ощущая присутствие Джени за спиной, Тэнди не проронил ни слова. Он был уверен, что смертельно обидел девушку, но та вдруг склонилась над решетом.

— Ой, смотри, у тебя золото! — воскликнула она. — Да как много!

Юноша выгреб из лотка остатки песка, потом сдул более легкие песчинки. Неплохой улов, решил он про себя…

Несколько раз Эм Питере подходила к обрыву и смотрела вниз на отмель. Там уже не было слышно разговоров, Тэнди работал не разгибаясь, а возбужденная Джени вертелась вокруг. В какой-то момент им попался самородок размером с мужской ноготь, и от радости она заплясала.

Когда спустя еще пару часов работы Тэнди почистил желоб и «фартук», у него набралось почти полторы унции золота, которое можно было насыпать в кожаный мешочек.

Участок и в самом деле был хорош. Неудивительно, что Рихтер околачивался вокруг. Наверняка он думал и о Джени, и о золоте. Тэнди стал чуть лучше разбираться в тонкостях женской натуры, и решил, что лучше не говорить девушке об этих своих подозрениях. На закате, когда молодой человек устало брел по тропинке к хижине, у него уже было целых две унции золота.

Эм улыбнулась ему.

— Боже! Ты здорово поработал! Как все прошло? Джени мешала тебе?

— Нет. Я даже не знал, что она там.

Джени вспыхнула.

— О, так ты не знал!

В сердцах она вскочила и стала греметь кастрюлями.

Тэнди озадаченно посмотрел на нее. Эм положила руку ему на плечо.

— Все в порядке, Тэнди. Все девушки такие…

— Давай, давай! — сердито откликнулась дочь. — Защищай его! — Она вдруг расплакалась и побежала к опушке леса.

Тэнди беспомощно посмотрел ей вслед, потом вытер руки и пошел за ней.

— Послушай, я не хотел…

— Уходи! — Джени стояла вполоборота к юноше и не глядела на него. — Не смей со мной разговаривать!

Он посмотрел на ее шею. Мелкие завитки волос оттеняли белизну кожи, не тронутой солнечными лучами. Тэнди захотелось поцеловать Джени в шею, но одна мысль об этом заставила его покраснеть. И все-таки он осторожно положил руку ей на плечо. Мгновение она не реагировала, потом сбросила его ладонь.

— Не трогай меня!

Тэнди посмотрел на нее, потом медленно повернулся и пошел обратно к костру. Эм, ласково улыбаясь, протянула тарелку и чашку. Парень сел и, внезапно почувствовав, как голоден, принялся есть. Он уплетал ужин за обе щеки, когда Джени вернулась к костру; ее лицо было залито слезами.

— Ешь? — гневно воскликнула она. — Только еда тебя интересует!

Тэнди ошеломленно взглянул на нее. В его душе все протестовало. Сердитые слова готовы были сорваться с языка, но он сдержал себя. Посмотрел на остатки еды и вдруг понял, что аппетит пропал. Возмущенный, он поднялся на ноги. Кто поймет эту девчонку? С чего это она взбеленилась? Он повернулся к Эм, в глазах его читалось отчаяние.

— Мэм, я причиняю вам одни неприятности. Джени злится на меня, поэтому вы лучше возьмите это золото. А я пойду…

— На самом деле она не злится. Просто девушки так устроены. Им надо пошуметь, иначе будет не по себе.

— Я не знал об этом, — с сомнением произнес он. — Салли, она…

Джени резко обернулась.

— Ах, вот как! У тебя есть… — Слезы опять брызнули у нее из глаз. — У тебя есть девушка.

— Да ничего подобного, — возразил он.

— Ну что ж! — Джени вскинула голову и сверкнула глазами. — Мне нет никакого дела до этого! — И она отвернулась, высоко вздернув подбородок.

Тэнди вложил мешочек с золотом в руку Эм Питере, поднял с земли ранец, дробовик и зашагал прочь. Мать беспомощно смотрела вслед, а Джени, услышав, как затихают его шаги, резко обернулась. В ее глазах было неподдельное страдание. Невольно она сделала шаг ему вдогонку, потом остановилась. Тэнди Мидоус вошел в заросли кустарника, и женщины услышали, как он направляется к главной тропе.

Эм принялась устало соскребать остатки еды с тарелок.

Ни одна из женщин не заметила Рихтера, пока тот не подошел совсем близко.

— Парень-то удрал, а? Я так и думал.

Эм Питере взглянула ему прямо в лицо.

— Уходи отсюда, Карл Рихтер! Не желаю, чтобы ты или кто-либо другой вроде тебя появлялся здесь.

— Не глупи, — рассмеялся Рихтер, — я остаюсь. Ты ко мне привыкнешь. Джени, налей-ка мне вашего кофейку!

— И не подумаю!

Лицо Рихтера исказила уродливая гримаса. Он подскочил к Джени и схватил ее за руку.

— Я бы не вел себя так!

Тэнди Мидоус бесшумно подошел к ним, и все обернулись на его голос.

Карл Рихтер стоял неподвижно, его душила ярость. Он-то полагал, что парень ушел. Ах ты, дьявол! Ну, он ему покажет! Мужчина резко потянулся за винтовкой.

— Давай, давай! — Тэнди оставался спокоен. — Бери ружье. Именно этого я и хочу…

— Я убью тебя! — заорал Рихтер.

— Думаю, не убьешь. — Тони Мидоус взвел курок своего «роупера».

Их разделяло не более пятнадцати метров. Рихтер подумал об этом, о четырех зарядах картечи в барабане дробовика у мальчишки, и, почувствовав себя очень неуютно, отступил.

— Мне не нужны неприятности, — хрипло проговорил он.

— Тогда трогайся в путь, мистер. И если я еще раз повстречаю тебя на этом ручье, изрешечу дробью твою мерзкую шкуру. Давай двигай к Хэнгтауну, слышишь?

— У меня здесь участок…

— Найдешь себе новый! — Тони Мидоус приехал из тех краев, где не хватало девушек, но зато драк было в избытке. И недостаток сведений в одной области он с лихвой возмещал богатыми познаниями в другой. — У тебя не будет другого шанса, запомни! В следующий раз я сразу начну стрелять!

Тэнди наблюдал, как Рихтер уходил прочь. Чья-то рука легонько тронула его рукав. Джени молчала, следя глазами за темной фигурой на вечерней тропе.

— А тебе очень нравилась эта Салли? — спросила она негромко.

— Ну…

— Она… она нравилась тебе больше, чем я?

— Совсем не так.

Джени приблизилась к парню и склонила голову к нему на плечо. Салли была его сестра, но Джени он об этом конечно же сообщать не собирался.

Тэнди начал понимать, что такое женщина.

ПОДАЛЬШЕ ОТ НЕПРИЯТНОСТЕЙ

Лэнс Килкенни посмотрел через прилавок на стоящего напротив узколицего мужчину со шрамом на скуле.

— Будь осторожен, — произнес Хиллман. — Это город Тома Страуда. Он у нас начальник полиции и ненавидит задир и драчунов.

— Со мной все будет в полном порядке.

Килкенни заплатил за патроны и направился к двери. Высокий сухощавый мужчина, он, казалось, весил куда меньше своих восьмидесяти килограммов. Узкое гамлетовское лицо с высокими скулами и зелеными глазами. У него была скорее походка лесоруба, чем наездника, но Хиллман сразу понял, что свои два кольта он носит не напоказ.

Самого Килкенни беспокоило, что его тут сразу определили как драчуна, а не по имени. Он-то собирался побыть в городе, отдохнуть, может, найти работу и держаться подальше от неприятностей.

О начальнике полицейского участка Страуде он не знал ничего, кроме того, что два месяца назад тот убил Джима Дентона в перестрелке на главной улице города. Но Килкенни не было необходимости знакомиться с полицейскими, заботящимися о своей репутации. Он знал старину Джона Селмана и других таких же, как он, которые зарабатывали себе награды, убивая забияк.

Выйдя наружу, Килкенни поглядел на свои потертые длинные лосины из оленьей кожи. Его лошадь очень устала, ей требовался отдых. Приходилось выбирать между возможными неприятностями и состоянием коня. После некоторого раздумья Лэнс выбрал коня.

Он направился к конюшне. Обернулся и еще раз посмотрел на магазин: в дверях стоял темноволосый и темноглазый мужчина с покатыми плечами и смотрел Лэнсу вслед. Что-то в облике этого человека, в том, как он стоял, опираясь одной рукой о стену, подсказало Килкенни, что он калека.

Хиллман так и не узнал его имени. Тут Килкенни повезло. Такой тип может вычислить его, если дать ему время… такой тип… откуда появилась эта мысль?

Одернув свои кожаные штаны, Килкенни задумался. Так что же за тип этот Хиллман?

Что-то в облике хозяина магазина застряло в памяти у Килкенни, продолжало его беспокоить, заставляло внутренне насторожиться, хотя он не мог определить, что же именно. Скорее это была интуиция. На вид Хиллману было за тридцать, он такого же высокого роста, как и Лэнс, чуть погрузнее. Взгляд недоверчивый, изучающий.

От ворот конюшни Килкенни окинул глазами улицу, продолжая думать о Хиллмане и Страуде. Обычно хозяева магазинов стараются избегать неприятностей в городе. Может, он полагал, что его предупреждение вынудит Килкенни ехать дальше.

Как и многие небольшие западные городки, этот делился на две части. В одной — вдоль железной дороги — были расположены салуны, пивные, публичные дома, окруженные лабиринтом загонов для скота и амбарами: в загонах скотоводы держали гурты перед отправкой на восток. Это был старый город, построенный много пьющими дорожными рабочими и скупщиками крупного и мелкого рогатого скота в те дикие времена, когда в городе еще не думали ни о церкви, ни о школе.

Под углом к старой части города тянулась новая главная улица, застроенная торговцами, поселявшимися здесь по мере того, Как город рос. Мало-помалу появились бревенчатые и кирпичные дома, соединяемые широкими пешеходными дорожками — чтобы покупатели и бизнесмены не пачкали ноги в непролазной грязи. Здесь был только один салун, этакое претенциозное заведение, расположенное на первом этаже новой двухэтажной гостиницы. Позади домов находились земельные участки горожан, площадью от одного до пяти акров. У большинства хозяев были сады и огороды, где росли помидоры и кукуруза, и у каждого непременно каретный сарай, конюшня и амбар. Платная общественная конюшня находилась в конце улицы, тут и стоял сейчас Килкенни, а напротив располагался полицейский участок… мост или скорее барьер, отделяющий один мир от другого.

Килкенни потушил сигарету. На поясе его штанов закреплены были по бокам полосы черной кожи для защиты от колючек кактусов; на голове плоская черная шляпа с прямыми полями; под черной кожаной курткой испанского стиля надета серая фланелевая рубаха. Цвета одежды сливались с любой тенью. Лэнс очень устал, каждый мускул тела болел от бесконечно долгих часов езды верхом. В горле пересохло, желудок свело от голода. Сознание туманилось от усталости, и это злило и раздражало. Вообще-то он был человеком спокойным и терпимым, с нормальным чувством юмора, но сейчас опасался самого себя, зная, что порой его охватывают внезапные приступы ярости.

В долинах между горами сгустилась тьма, постепенно сползая в молчаливые проулки в ожидании того часа, когда двинется дальше на опустевшие к вечеру улицы города. Килкенни снова закурил, стараясь расслабиться. Он был голоден, но хотел немного успокоиться, прежде чем попасть в компанию чужих людей.

Пробежала бродячая собака… где-то хлопнула дверь. Город успокаивался после ужина, а он еще ничего не ел. Бросив сигарету, он затоптал ее в пыль.

Послышался скрип подошв по гравию. До Лэнса донеслись чьи-то слова со скамейки у ворот:

— Думаешь, Страуд знает?

— Кто может сказать, что он знает? Но его наняли, чтобы в городе был порядок, и порядок он навел.

— Так, как сам его понимает.

— Может, других путей не было.

— Однажды было иначе. Страуд запретил игорный бизнес и уничтожил в городе воровство, но он окоротил и комитет бдительности ^[43], этих линчевателей. Это они сожгли до основания старый город. А нам, как говорится, пора сваливать.

Переходя улицу, Килкенни не повернул головы в сторону говоривших, но почувствовал возникшее напряжение. Все замерло в ожидании бед. Чувствительный к такого рода вещам, к легким дуновениям, которые могут нести с собой смерть, он не хотел здесь оставаться, но в то же время ему не хотелось и двигаться дальше. В этой части страны города встречались редко.

Он вошел в дом и оказался, к своему удивлению, не в обычных занюханных меблирашках, а в светлом, хорошо обставленном помещении, которое сделало бы честь любому городу. На столах были постелены полотняные скатерти, стояли стеклянные стаканы и серебро, а не обычная для подобных мест выщербленная деревянная и глиняная посуда. Навстречу ему вышла молодая женщина с меню в руках. У нее было приятное спокойное лицо и красивые темные глаза. Он заметил, что женщина остановила взгляд на его запыленной одежде и висевших низко револьверах. Она провела его к угловому столику и положила меню так, что Лэнс должен был сесть спиной к стене и лицом к залу.

Лэнс улыбнулся ей, и в углах его глаз набежали морщинки.

— Это так заметно?

Глаза женщины смотрели открыто и приветливо.

— Боюсь, что заметно.

— Это для меня сюрприз, — сказал Лэнс, указывая на комнату.

— Зарабатываем на жизнь.

— Хороший способ. Не всем он доступен.

У женщины между бровей появилась небольшая складка.

— Меня всегда удивляло, почему задиры в большинстве своем выглядят как джентльмены.

— Некоторые такими родились. А некоторые такими стали. Мужчины ведут себя грубо, когда не уверены в себе.

Лэнс уже приступил к десерту, когда дверь открылась и вошел мужчина. Килкенни сразу понял, что это и есть Том Страуд. Широкоплечий, с квадратным лицом и могучей грудью горца. Одет он был неброско, держался без видимой заносчивости, солидно и уверенно. Глаза синие, необычного темного оттенка, в каштановых усах пробивалась седина.

Страуд сел и вначале заглянул в меню, потом поднял глаза, встретился взглядом с Килкенни, и мгновенно его признал… не имя вспомнил, а понял, что перед ним крутой парень. Он внимательно вгляделся в Килкенни, а в комнату тем временем вошел, прихрамывая, человек с покатыми плечами, которого Килкенни видел давеча у магазина Хиллмана, и направился к столу Страуда. По выражению лица Страуда было ясно, что человек этот ему неприятен, но тот сел без приглашения и доверительно наклонился через стол. Заговорил очень тихо. На мгновение глаза Страуда вновь остановились на Килкенни. Килкенни продолжал пить кофе.

Лори Арчер — так звали женщину — снова подошла к его столику:

— Вы собираетесь долго пробыть у нас?

— День или два.

— Будет разумнее уехать сегодня ночью.

— Нет.

— Может, вам стоит найти себе работу за городом? У меня есть скот, и мне нужен старший пастух.

— Сколько еще у вас людей?

— Сейчас только двое.

В ответ на его незаданный вопрос, она спокойно добавила:

— У меня был старший пастух — Джим Дентон.

В течение нескольких мгновений никто не произнес ни звука, затем, понимая, насколько ему нужна работа, Килкенни сказал:

— Я бы нанялся только пасти коров. Дентон меня совершенно не касается.

— Меня это вполне устраивает.

— Меня зовут Лэнс. Кстати, как насчет него? — Он кивнул в сторону Страуда. — Что он подумает, если вы меня наймете?

— Не имею ни малейшего понятия, — пожала она плечами.

На ранчо его ждали двое. Сильный мужчина мрачного вида, лет за пятьдесят, по имени Пайк Тейлор, и неуклюжий парнишка лет семнадцати, Кори Хэтч. Когда сама Лори Арчер бывала на ранчо, она жила в небольшом домике. Был здесь и еще дом, где спали остальные, а также конюшни и загоны для скота. Сено лежало аккуратными тюками под крышей, кругом простиралось несколько тысяч акров пастбищ — настоящая целина.

Целую неделю Килкенни работал в полную силу. Объезжая изгородь, он ставил новые столбы и чинил штакетник, прочистил несколько старых колодцев и вырыл один новый в том месте, где свежий покров травы указывал, что здесь близко к поверхности земли есть вода. Он нашел пятьдесят голов неклейменых бродячих телят и пригнал их в стадо, которое потом перевел на пастбище с более сочной травой, расположенное в низине. И все это время думал о Лори Арчер.

Кори Хэтч любил поговорить.

— Некоторые люди не слишком любят Страуда, — сказал он. — Хиллман и другие такие же. Они наняли Страуда, чтобы очистить город, но кое-кому теперь кажется, что он слишком старательно выполнил свою работу. Игроки и прочая публика, они бы хотели его убрать.

Когда Килкенни приехал в город, то привязал лошадь и зашел в магазин. Хиллман выполнил его заказ и затем негромко произнес:

— Будь осторожен. Тут прошел слух.

— Какой слух?

— Ты же занял место Дентона. Страуд своего шанса не упустит.

Это предупреждение разозлило Лэнса. Почему его наконец не оставят в покое? Несомненно, Страуд, ясное дело, тоже слышит подобные разговоры… Может, так оно и запланировано? Специально, чтобы втянуть его в неприятности? Но ведь Хиллман и был тем самым человеком, который нанял Страуда, тогда в чем же смысл происходящего? Сам он не хотел никаких неприятностей. У него хорошая работа на ранчо, он наконец зарабатывает необходимые деньги. Нет, неприятности ему не нужны. Он стал обдумывать, не пойти ли к Страуду, чтобы выяснить все самому. Но это может оказаться опрометчивым шагом и вызвать именно те неприятности, которых он так старался избежать.

Он снова отправился в ресторан, и вскоре в зал вошел Страуд. Двое мужчин, сидевших за соседним столиком, встали и вышли, не закончив есть.

После ужина Килкенни спустился вниз по улице и зашел в салун, сел за столик и, делая вид, что погружен в собственные мысли, стал прислушиваться к тому, что говорили вокруг.

— До того как они наняли Страуда, это был живой город, — сказал кто-то.

— Почему же они его не уволят?

— Его наняли Хиллман и владельцы других магазинов. Они хотят его сохранить.

Встревоженный и обеспокоенный тем, что происходит в городе, Килкенни снова вышел на улицу. Внезапно в тишине раздался выстрел, дикий крик и послышался приближающийся топот копыт. По улице проскакал всадник и, остановившись, спешился недалеко от Килкенни. Он был явно пьян, его шатало, и он размахивал револьвером. Это был Пайк Тейлор.

— Где этот чертов сукин сын? Я убью его!..

Внезапно из темного переулка рядом с салуном материализовался Том Страуд. Пайк стоял боком к Страуду. Он выстрелил первым и продолжал сжимать в кулаке револьвер, угрожая убить. Страуду оставалось только окликнуть его и выстрелить. Это будет хладнокровное, жестокое и умелое убийство. Килкенни ступил из тьмы на улицу и остановился в ожидании. Во рту у него пересохло, руки были готовы к действию. Страуд его не видел, однако Лэнс знал, что если Страуд сделает движение, чтобы убить старого человека, то он убьет Страуда.

Страуд колебался лишь секунду, потом двинулся навстречу Пайку. Тейлор начал поворачиваться, но полицейский двигался быстрее, у него была мгновенная реакция. Его левая рука с железной силой схватила Пайка за запястье, в то время как правая опустила рукоятку револьвера на большой палец руки Пайка.

Через секунду Пайк уже стоял разоруженный и беспомощный. Схватив старика за руку, Страуд потащил его по направлению к тюрьме и тут, повернувшись, увидел Килкенни. Между ними было ярдов тридцать, и глаза их встретились. Рука Страуда с револьвером крепко держала Тейлора. До Килкенни доносилось их тяжелое дыхание, потом он услышал из темноты чей-то голос:

— Вот он твой шанс — воспользуйся им!

— У вас неприятности, маршал? — произнес Килкенни, медленно направляясь к Страуду.

В настороженном взгляде того промелькнуло удивление.

— Неосторожная стрельба. Возьмете его с собой на ранчо или он будет сегодня ночевать в тюрьме?

— Лучше в тюрьме. По крайней мере, так он избежит новых неприятностей.

Кивнув, Страуд повернулся, чтобы уйти.

— Вы могли его убить, маршал, — неожиданно произнес Килкенни.

— Я никогда никого не убиваю, — резко повернувшись, холодно произнес Страуд, — пока в этом не возникает необходимости.

Килкенни вернулся в салун и заказал себе порцию виски. Бармен лениво прошел за прилавок бара, со стуком поставил перед ним стакан и плеснул в него виски. Он нагло посмотрел на Лэнса. Не меняя выражения лица, Килкенни произнес:

— Выпей это сам. Потом налей мне в чистый стакан и постарайся ничего не пролить.

Бармен секунду колебался, ему не хотелось этого делать, но ему не нравилось и то, что может последовать, если не выполнить этот приказ. Неожиданно он выпил виски и подчинился. Вдоль прилавка бара шел хромой человек с покатыми плечами. В его взгляде явно читалось презрение.

— Убей его. Иначе он тебя подловит, — произнес он.

— Чего ради мне его убивать? Он для меня ничего не значит.

— Он ждет, когда тебя убьют. Все это знают.

— Я этого не заметил. А я умею замечать подобные вещи. Вокруг полно следов разных вонючек.

Килкенни выжидал, пока человек ответит, но тот молча стоял с напряженным и встревоженным лицом. События явно разворачивались не так, как хотелось хромому. Секунду помолчав, он пожал плечами и, повернувшись, прохромал к заваленному бумагами столику в дальнем конце комнаты. Сев, он взял в руки карандаш и стал что-то черкать в длинной колонке цифр. И снова у Килкенни возникло чувство, что он уже раньше встречал этого человека, и этот человек теперь сделал такое, что должно было напомнить ему, где это было.

— Я никогда не встречал Джима Дентона. У него были свои собственные неприятности. Каждый, кто надеется продолжить его борьбу, лишь понапрасну теряет время. Я веду собственные войны, и эта явно не моя.

Крайне раздраженный, Килкенни направился в гостиницу, снял комнату и заперся. Проспал он не больше часа. Проснувшись, сел на край кровати и закурил. Было совершенно очевидно, что кто-то выбрал именно его в качестве убийцы Тома Страуда, но кто же именно? Кто бы это ни был, он не хочет менять свои планы из-за разговора в салуне. Им нужен козел отпущения, ведь ясно, что в городе был достигнут определенный баланс сил и именно Хиллман… Что же такое было в этом человеке и почему оно продолжает волновать Килкенни? А как же Лори? На чьей она стороне? Несмотря на ее замечание, что он не должен продолжать ссору, которую завел Дентон, Килкенни не был в ней уверен. Она человек уравновешенный, умный. Похоже, ее интересы совпадают с интересами тех, кто владеет магазинами, но не кажется ли она несколько безжалостной? Да, ему определенно удалось уловить в ее отношении к Страуду нечто особенное.

Может, он слишком подозрителен? Может, и так, но если он убьет Страуда или они убьют друг друга, это будет расценено как обыкновенная ссора между полицейским и бандитом. И тогда определенная группа людей в городе найдет маршала, более снисходительного к коррупции.

Каким будет их следующий шаг? Размышляя об этом, Лэнс заснул. Во второй раз он проснулся от едва слышного звука за окном. Опустив ноги на пол, он быстро очутился у того места, откуда ему был виден переулок. Кругом пусто. Луна спряталась за облако, но, прижавшись к стене, он внезапно уловил какое-то легкое движение. Кто-то прятался в тени в конце проулка. Женщина. Лори Арчер. Он узнал рукав ее серого плаща… Она подавала Лэнсу знаки.

Он поднес часы к слабому свету — четвертый час ночи. Что она там делает в такой поздний час? Лэнс быстро оделся. Пристегнул пояс с револьверами и спустился из окна в проулок. Быстро и бесшумно продвинулся в конец проулка, где только что видел Лори, но она исчезла. Потом он все же разглядел ее вдалеке. Он поспешил к ней, но она снова исчезла. Лэнс прислонился к стволу старого тополя, обдумывая создавшееся положение. Внезапно он услышал топот копыт. Повернув голову, увидел стоящую неподалеку лошадь. Поводья висели свободно… Значит, на лошади недавно ехали и вскоре поедут опять. Он подошел к лошади; бока у нее были влажные от пота. Он ощупал клеймо — Л. А. Лори Арчер!

У нее не было времени добраться до ранчо и вернуться обратно. Однако Кори Хэтч должен быть в городе.

Зачем?

Совсем мальчишка… гордый, дерзкий, но верный… мальчишка, скачущий за клеймом, арестованный Пайк Тейлор. Вспомнив себя в этом возрасте, Килкенни понял, что должен был чувствовать Кори. Он верил, что Пайка освободят, но каким образом он вообще узнал о Пайке? Кто-то ему об этом сообщил. Это означало, что находящийся за сценой человек создавал определенную, нужную ему ситуацию, которая, несомненно, должна была привести к новому взрыву насилия, и тут-то в общей суматохе Страуд будет убит.

Только Страуд?

Очень похоже на то, что он, Килкенни, тоже будет убит. Они хотят выманить его на арену борьбы, а Лори каким-то образом принимает в этом участие. Но она никуда его не привела, она… Спохватившись, он осмотрелся.

Несколько ив возле дома, несколько тополей… это кузница. А дальше что за дом? Внезапно он вскочил на ноги, напряженный, готовый ринуться в бой.

Им все-таки это удалось! Они заманили его в ловушку. Они привели его совсем близко к Страуду, и, когда они убьют их обоих, это будет расценено всеми как обыкновенная перестрелка. Разве не было всем известно, что они охотятся друг за другом!

Потому что здание дома рядом с кузницей — это городская тюрьма, а Том Страуд живет прямо напротив тюрьмы.

Время было дорого. Вероятно, остаются считанные секунды, ведь они не надеются продержать его здесь долго.

Со стороны тюрьмы послышался шум. Лэнс побежал и спрятался за кузницей. В дверях своего дома показался Страуд. Луна вышла из-за облака, ярко осветив его. На углу возле дома была ясно видна фигура Кори Хэтча, державшего в руках револьвер!

Килкенни открыл было рот, чтобы закричать и предупредить Страуда, но так и не успел. Тишину ночи взорвали револьверные выстрелы. Том Страуд сделал шаг и упал головой вперед на ступеньки крыльца.

Килкенни нацелил револьвер на то место, откуда в темноте прозвучали выстрелы, пригнулся и побежал к упавшему. Кори остался там, где стоял, с разинутым от удивления ртом. Через несколько секунд, опомнившись, он бросился на землю.

Страуд был ранен несколько раз, но тем не менее жив.

— Кори! Скорее сюда! — крикнул Килкенни.

Ошеломленный, но сразу узнавший его голос парень бросился к Лэнсу. Вместе им удалось поднять маршала и внести в дом. Они положили его на кровать.

Сняв со стены карабин, Килкенни протянул его парню:

— Возьми это и охраняй дверь. Никого сюда не пускай! Ты понял? Никого!

Килкенни снял со Страуда рубашку. Он был ранен в грудь и в ногу. Еще одна пуля задела бок. Рубашка была порвана в нескольких местах.

Килкенни быстро приступил к делу. Он издавна знал, как обращаться с пулевыми ранениями. Через полчаса он присоединился к Кори у входа в тюрьму.

— Никто не появлялся, — сообщил Кори. — Что случилось, босс?

— Я тебе потом объясню. Пошли за Пайком.

Тейлор стоял у дверей своей камеры. Как он объяснил, он получил записку на ранчо и тут же собрался в город.

Записка? Он вынул ее из кармана рубашки. На куске грубой оберточной бумаги было написано:

«Эту бутылку нес тебе Джим Дентон, когда он был убит Страудом. Думаю, она тебе пригодится. Страуд собирается убрать твоего нового босса тем же способом.

Друг».

Простота, с которой это было проделано, обозлила Килкенни. Тот, кто писал, точно знал, что старик наверняка выпьет не один стаканчик виски и вспомнит убитого Дентона и своего нового босса, которого тоже скоро могут убить. Вот он и схватится за револьвер и устремится в город.

— Ну а что там у тебя? — повернулся Килкенни к Кори.

Кори вытащил из кармана джинсов такой же грубый листок бумаги, написанный тем же карандашом и в том же стиле.

«Страуд упрятал Пайка в тюрьму. Отогни решетку на окне, пока я разберусь со Страудом.

Лэнс».

Килкенни объяснил положение. Совершенно очевидно, что тот, кто шел против Страуда, надеялся, что он будет убит, а вместе с ним и Килкенни или один из работающих на ранчо мужчин. Все подумают, что это месть за Дентона и поэтому убийство не вызовет ни споров среди горожан, ни подозрений в преднамеренном убийстве.

Килкенни вновь подошел к двери. Жалюзи были опущены. Никто с улицы не мог увидеть, что происходит внутри. Они, вероятно, знают, что Килкенни находится здесь, а если это так, то скоро начнут действовать.

Когда Килкенни подошел к кровати, Страуд уже пришел в себя и тяжело дышал. Килкенни встал рядом с ним на колени, и Страуд посмотрел на него. Килкенни стал ему рассказывать, что, по его мнению, произошло на самом деле.

— Теперь, — сказал он, — вы сделаете меня своим заместителем.

— Что? — удивленно поднял брови Страуд.

— Не волнуйтесь. Я буду выполнять ваши обязанности до тех пор, пока вы не почувствуете себя лучше. Просто объявите меня своим заместителем.

Хриплым шепотом Страуд привел его к присяге в присутствии Пайка Тейлора и Кори Хэтча.

Оставив обоих охранять раненого, Килкенни вышел из дома через черный ход. Скоро рассветет. У него почти нет надежды найти хоть что-нибудь, что привело бы его к зачинщикам, но все-таки есть некоторый шанс. Они наверняка откуда-то наблюдают. С другой стороны, скоро наступит день и они, возможно, вернулись домой и будут теперь сидеть тихо, ожидая утренних новостей. Что бы ни произошло, к утру все станет известно каждому…

Килкенни внимательно осмотрел то место в начале проулка, где сидели в засаде нападающие. На траве не осталось ни одной гильзы, никаких следов. Он прошел вниз по улице и пересек ее у дома, где спала Лори Арчер. Небо на востоке уже посветлело. Он начал было подниматься к дому, но внезапно остановился, нахмурив брови. Дворик был накануне вечером полит из ручного разбрызгивателя, и водяные струйки промыли в песке ложбинку к входной двери. Воды вылили много, и песок был совершенно мокрый, гладкий. Никаких следов!

Обойдя вокруг дома, он не обнаружил черного хода. Окна были расположены достаточно высоко, слишком высоко, чтобы ими воспользоваться.

Он стоял и все еще оглядывался по сторонам, когда неожиданно она заговорила с ним через окно.

— Что ты там ищешь?

— Мне надо с тобой поговорить. Это очень важно! — сказал он, подходя к окну.

Волосы у нее были растрепаны и на плечи что-то накинуто, но и так она выглядела не менее привлекательно, чем всегда.

— Хорошо. Я сейчас открою дверь.

Войдя внутрь, он осмотрелся. Это оказалась уютная гостиная, не перегруженная ненужными мелочами, как бывает обычно в подобных комнатах. Обставлена она была скорее в испанском стиле, но с индейскимиодеялами и несколькими картинами по стенам. Совершенно в стиле Лори и похоже на нее: простота и очарование.

— Где твой серый плащ? — резко спросил он. — И серая шляпа?

Она несколько секунд молчала, глядя на него:

— Ну… я оставила их в ресторане. Это важно?

— Да… Прошлой ночью ты покидала этот дом? Или сегодня рано утром?

Она покачала головой.

— У меня была сильная головная боль. Я пришла домой с работы пораньше и легла в постель. Когда ты пришел, я только что встала.

Он снова посмотрел вокруг. Все сияло чистотой, и во всем был порядок. Может, прошлой ночью ее вещи надевал кто-то другой? Она заметила на его груди звезду шерифа и нахмурилась.

— Где ты это взял? Где Том Страуд?

Он коротко рассказал ей обо всем и крайне удивился, когда она смертельно побледнела.

— Он… он будет жить? Я хочу сказать…

— Думаю, что будет.

— Я должна пойти к нему.

— Нет.

Резкость его ответа поразила ее. Она быстро на него посмотрела, но прежде, чем успела что-то вымолвить, он произнес почти грубо:

— Пока все это не выяснится, его не увидит никто, кроме меня и моих двух помощников. О нем позаботятся.

— Но…

— Нет, — твердо ответил он. — Слишком многие желают ему смерти.

Выйдя из дома, он направился вдоль улицы. Хромой… Пайк упоминал, что его фамилия была Тернер, он даже сказал, где его можно разыскать.

Он нашел этот дом и, не постучав, распахнул настежь дверь и вошел.

За столом сидели двое и чистили ружья. Они взглянули на Килкенни, увидели звезду шерифа, и сидящий ближе схватился за револьвер. Килкенни выстрелил в него и попал в горло, его кольт мгновенно повернулся в сторону второго, который тотчас встал из-за стола с поднятыми руками и побелевшим лицом.

— Ну ты и скор, Лэнс, — произнес мужчина.

— Приходится. — Лэнс посмотрел на него и сказал: — Моя фамилия Килкенни.

Мужчина подскочил, словно его ударили ножом.

— Килкенни!

— Кто вас нанял? Скажи мне, и можешь отсюда убираться.

— Никто. — Он хотел продолжить фразу, но дуло револьвера Килкенни поднялось, и парень сразу смолк.

— У тебя есть всего минута, потом ты получишь пулю в ухо. Не думаю, что я промахнусь.

Мужчина с трудом проглотил комок в горле.

— Хорошо. Это был Тернер.

Килкенни понаблюдал за тем, как парень сел в седло, потом вернулся в дом и сел. Тело убитого перенесли в сарай. Килкенни осмотрелся и увидел на стене фотографию. Выцветшее фото главной улицы Доджа. Он встал, чтобы рассмотреть снимок получше, и тут его словно что-то толкнуло. Он сделал пол-оборота и замер. В дверях с револьвером в руке стоял хромой.

— Как поживаешь, Лэнс? — Во взгляде его горела злобная насмешка. — Как тебе нравится картинка?

Килкенни медленно поднял руку и сбросил пепел с сигареты, потом так же медленно взял ее в рот.

— Я несколько раз выходил на след, — ровным голосом произнес он. — Это был неплохой городок, верно?

Очевидно, те двое, которых он неожиданно застал в доме, и напали на Страуда. Тернер был третьим. Трое могли совершить это дело, но, скорее всего, был и четвертый.

— Где парни? — Тернер двинулся от двери, не спуская глаз с Килкенни.

— Один лежит в сарае. Он мертв, — ответил Килкенни, не повышая голоса. — У второго была возможность улизнуть, и он ею воспользовался.

Тернер молча смотрел на Килкенни изучающим взглядом. Он был явно ошарашен. Килкенни отлично владел собой. Этот человек, который называет себя Лэнсом, во многих отношениях загадка. Он…

— Когда ты бывал в Додже, ты посещал «Канзас-Хаус»? — спросил Килкенни.

У Тернера сразу напряглось лицо и глаза сделались пустыми.

— Помню это место.

— Я тоже.

Килкенни глубоко затянулся:

— Лучше опусти револьвер, Тернер. Здесь с тобой кончено. Страуд жив, и я теперь заместитель маршала. Люди там, — он кивнул головой в сторону города, — знают об этом. Только попробуй что-то предпринять, и они придут и выкурят тебя отсюда. Должен тебе заметить, что они рассматривали такую возможность.

Тернер заколебался. Он бросил быстрый взгляд на дверь. Килкенни не попытался выхватить у него револьвер. Он просто ждал.

— Говорю тебе, Тернер, с тобой все кончено!

Слова Килкенни, повторенные дважды, застряли в голове у Тернера. В глубине души он боялся этих людей. Он знал, что многие из них ненавидят игорные дома и салуны и живут ожиданием того дня, когда их город снова станет чистым.

— Твоим парням следовало бы знать, чем ты занимаешься, — продолжал Килкенни. — Ты просто не понимаешь, что ты жив, пока жив Страуд. Как только его не станет, они явятся и сами наведут порядок. Они держатся подальше, пока он сохраняет здесь мир. Но ты оказался жадным. Не понял, что прошли те времена. Ты не можешь повернуть часы назад.

— Хорошо, — неожиданно произнес Тернер. — Дай мне шанс, и я уеду.

— Нет, — отрезал Килкенни, и в ту же секунду дуло его кольта оказалось прижатым к уху Тернера прежде, чем хромой успел поднять свой револьвер. Левой рукой Лэнс вырвал револьвер у Тернера и толкнул его в одно из кресел.

— Эта фотография кое-что напомнила мне. Я тебя знаю еще с Канзаса… с давних пор. Ты жил под другим именем. Барни Хаусмен. Ты и твоя семья освободили многих хороших людей от их денег. Некоторых просто убили. Вставай.

Килкенни слегка отошел в сторону и свободной рукой сделал жест в сторону Тернера.

— Лэнс. — Хромой шевельнулся в кресле. — Дай мне возможность уехать. Я сделаю так, что ты об этом не пожалеешь.

— Ошибаешься. Страуд принял от меня присягу, когда я надел его звезду. Если бы он не сделал этого, то ты был бы сейчас мертв.

Барни Хаусмен тупо уставился на него. Лэнс продолжал:

— Мы никогда раньше не встречались, но я о тебе слышал. Я Килкенни.

Глаза Хаусмена сузились, и косточки пальцев там, где он держался за стул, побелели.

— Ладно, — прохрипел он и начал медленно вставать, но ему мешала хромая нога.

Вроде бы помогая себе, он неловко наклонился, и внезапно выхватил из потайной кобуры короткоствольный кольт-молнию. Килкенни успел отступить, и пуля только задела плечо. Уже падая, он выстрелил и не попал. Хаусмен еще три раза нажал на спуск, пока Килкенни успел спрятаться за дубовый стол. Еще одна пуля попала ему в бедро. Комната наполнилась пороховым дымом. Хаусмен выскочил за дверь и почти вывалился на дорогу. Бросившись бежать вдоль главной улицы, он успел перезарядить свой револьвер. Килкенни был ранен, может быть, даже умирал. Надо действовать быстро, успокаивал себя он. И раньше приходилось попадать в подобные переделки. Это была неплохая игра, но он чуял, когда приходило время уходить. Он всегда это чувствовал. Другие остались в Бенноке и Додже. В других местах тоже.

Он срывал куш до того, как комитеты бдительности или федеральные маршалы добирались до него. Он всегда смывался, когда приходило время. Теперь оно пришло.

Хиллман только что открыл свой магазин, когда Хаусмен прохромал через главную улицу и вслед за хозяином вошел в помещение.

— Открой сейф, Хилл, — сказал Тернер. — Мы уходим. У меня только что была перестрелка с Килкенни.

Хиллман ошарашенно смотрел на него. Хромой пожал плечами:

— Я не спятил. Этот бандит Лэнс оказался тем самым Килкенни. Мне следовало его помнить. Он и раньше пользовался этим именем. Нам надо смываться. Открой сейф! Люди слышали выстрелы и придут ему на помощь.

Его остановил взгляд Хиллмана. Тот смотрел не на него, а на что-то у него за спиной.

Хаусмен повернулся и уставился на стоящего в дверях Килкенни, грудь которого была залита кровью, все еще сочившейся из раны в плече. Молча стоя в дверях, он являл собой воплощенное отмщение,

Хиллман сделал шаг назад:

— Нет, Килкенни. Не меня. Я в этом не участвую. Это Барни превратил нашу жизнь в ад. Заставляя нас делать грязную работу. Но я больше не стану грабить ни один город.

Килкенни не произнес ни звука. Он слегка зажмурился от боли. Он чувствовал, как кровь тонкой струйкой сочится по животу. Он потерял слишком много крови и у него оставалось слишком мало времени.

Барни Хаусмен был многократным убийцей. Он был вором, карточным шулером, но всегда подставлял своего брата и дядю. Подозрение всегда падало на них. Тогда, в Додже, все считали, что это он всадил нож в спину напарнику Килкенни.

Килкенни давно уже прекратил за ним погоню, но никогда не забывал о случившемся.

Хромой… Барни Хаусмен.

— Я только что с тобой справился. Я снова это сделаю, — произнес Хаусмен.

Он опустил руку и ухватился за рукоятку револьвера, но Килкенни сделал шаг вперед, в руке у него появился револьвер, и что-то ударило Барни по карману. Он пришел в бешенство от этой помехи. Попытался поднять руку с револьвером, и снова его что-то ударило. Он почувствовал мгновенную слабость и опустился на колени, увидел перед глазами край стола. Потом упал на спину и теперь уже видел только трещину в потолке, потом она исчезла и он умер.

Хиллман стиснул большие костлявые руки:

— Он был моим племянником. И настоящим дьяволом. Я плохой человек, но он был еще хуже меня.

— А кто такая Лори Арчер? — спросил Килкенни.

— Моя дочь.

Килкенни шел по улице, и люди смотрели на него, оглядывались, когда он проходил мимо, глядели ему вслед. Он шел к тюрьме, и Лори ждала его на ступеньках, измученная и бледная.

— Теперь я могу его увидеть?

— Да. Барни мертв.

Она резко повернулась, глаза ее засверкали:

— Как я рада! Рада!

— Прекрасно.

Он очень устал. Голова раскалывалась от боли. Ему хотелось вернуться назад в гостиницу, принять душ и спать потом целую неделю. Потом скорее на коня и…

Он показал ей на лежащего на постели мужчину:

— Ты любишь Страуда?

— Да.

— Тогда иди к нему. Он хороший человек.

Повернувшись, Килкенни зашагал вверх по улице, и утреннее солнце горячими лучами пригревало ему спину, а из ворот на улицу выбегали куры, с лужайки у ручья доносился запах свежескошенного сена. Он так устал, очень устал… отдыхать… и потом снова на коня.

В ЛОВУШКЕ

Людям свойственно ошибаться, а Билл Маклэри был только человеком, именно поэтому гордость Биг-Бенда по стрельбе из шестизарядного револьвера сейчас лежал, уткнувшись носом в песок с дыркой в голове.

Маклэри был честолюбивый и беззаботный молодой человек, которого от Мескаля до Мьюлшоу считали скорым на руку. Он понял, что перегоном скота много не заработаешь, — на такие деньги поддержишь уровень жизни, к которому привык, поэтому у него появилась склонность погашать чеки под дулом своего револьвера во многих банках сельскохозяйственных штатов. Эта практика, ясное дело, не могла прийтись по душе трудолюбивым сынам Полынного штата ^[44], и на помощь был призван рейнджер Джонни Саттон, чтобы слегка поправить создавшееся у Маклэри впечатление от жизни, что штат должен его содержать.

В эти дни Биг-Бенд на Рио-Гранде буквально кишел наехавшими сюда крутыми личностями, и в течение того часа, что Маклэри лежал на солнце, все признали его одним из самых отпетых и крутых.

Билл Маклэри давно уже слышал о Саттоне и запомнил описание его внешности настолько, что сразу мог его узнать. Он давно носился с мыслью, что Джонни Саттон — дутая величина, и собирался это доказать на практике.

Он спешился в небольшой лощине к югу от Найн-Пойнт-Мейсы и стал ждать, покуривая сигарету в предвкушении скорой смерти одного из техасских рейнджеров.

Саттон появился верхом на скакуне серовато-коричневой масти, и Маклэри, с горящими от нетерпения глазами, сразу сообщил, что он собирается прострелить ему голову. Не хочет ли Саттон слезть с седла и провести поединок на земле?

Джонни, пребывая в покладистом настроении и уразумев, что этот дурак ведет себя в соответствии со своей природой, слез с лошади.

Билл Маклэри бросил сигарету, втоптал ее в землю носком ботинка и тут же с приветливой улыбкой, которой он славился, потянулся за револьвером.

Спор был недолог и весьма определенен. Револьвер Джонни Саттона быстро установил мир и прекратил возникшую дискуссию. Билл Маклэри заплатил за свою ошибку, и в его угасающей памяти осталось видение появившегося неизвестно откуда кольта и слишком позднее осознание, что быть самым быстрым стрелком в Биг-Бенде еще не значит быть самым быстрым во всем Техасе.

В результате происшедшего в лощине рейнджер Саттон неожиданно оказался владельцем двух седельных сумок, наполненных золотыми монетами и бумажными деньгами на сумму в семь тысяч долларов, а звон золота, как известно, самая прекрасная мелодия для любого инструмента. Это была сумма, за сотую часть которой человека здесь убивали на каждой версте между Рио-Гранде и Дэвис-Маунтинд.

Более того, в округе водилось несколько серьезных личностей, которые знали, что Маклэри держал в своих седельных сумках, и догадались, что именно привез Саттон. На север отсюда располагался город бежавших от тяжелой руки закона под названием Пейзано. Все они с нетерпением ждали приезда незнакомца. Каждому ясно, что, если выбирать между возможностью вкусно поесть горячей пищи в Пейзано и холодной ночью среди колючих кактусов, Пейзано должен победить. К вечеру Джонни Саттон появился на пыльной главной улице городка.

Для Джорджа Табачного Носа, хозяина салуна «Мустанг», приезд Джонни Саттона создал своего рода проблему. Табачный Нос считался неофициальным боссом Пейзано, официальный босс, Пинк Лукас, находился сейчас в набеге по другую сторону границы. Табачный Нос был крайне обеспокоен. Он узнал Саттона сразу, как тот остановил своего коня у входа в салун. Ему стало ясно, что тот везет. Все боялись револьверов рейнджера, но семь тысяч долларов явно пересиливали этот страх, они могли превратить желтую полоску в красный цвет битвы. Табачный Нос хорошо понимал это, и у него возникли дурные предчувствия.

Он отлично знал, что сам городок Пейзано существует исключительно потому, что рейнджерам некогда в него заглянуть, пока они решают свои проблемы. И еще ему было ясно: если в Пейзано убьют рейнджера, то городок немедленно возглавит этот список проблем. Не надо обладать сверхъестественным воображением, чтобы понять, что убийство рейнджера принесет одни неприятности. Джонни Саттон вошел в салун вместе со своими сумками. Едва взглянув на окружающих, он подошел к бару.

— Привет, Джордж! Как там насчет ржаного хлеба, горячей еды и постели?

— Все в порядке! Сию минуту, мистер Саттон!

Джордж намеренно произнес имя Саттона как можно громче, так, чтобы все находившиеся в комнате поняли, кто приехал, и воздержались бы от перепалки. Табачный Нос больше всего на свете хотел сейчас, чтобы Джонни Саттон как можно скорее уехал из города, несмотря на его семь тысяч.

Джордж быстро поставил на прилавок бутылку и рядом стакан.

— У меня есть для вас наверху хорошая комната, — прошептал он доверительно. — Вам понравится.

Любопытство боролось в нем со здравым смыслом — и пересилило: он спросил:

— Вы… вы не встречали Билла Маклэри?

Темные внимательные глаза Джона Саттона остановились на Табачном Носе, и хозяин салуна почувствовал, как у него по спине побежали мурашки. Он слышал о том, что у многих этот взгляд вызывал подобную реакцию, и сейчас почувствовал это на себе.

— Да. Я его видел, — ответил Джонни.

— Он… он ехал на юг? — с надеждой спросил Джордж.

Лично ему Маклэри нравился, он был самым приветливым из того скопища бандитов, которые проживали здесь, у большинства из них вообще отсутствовало чувство юмора.

— Куда же он направлялся?

— Когда я видел его в последний раз, у меня не создалось впечатления, что он куда-то направлялся. Скорее всего, он и сейчас там, где я его оставил.

— Стало быть, ты и есть тот самый молодчик с револьвером, — произнес с восхищением Перк Джонсон, подходя к бару. — Билл только и твердил, что хотел бы с тобой потягаться.

Саттон бросил на него ледяной взгляд:

— Билл Маклэри был сильным и неплохим парнем, но чертовски слабо разумел кой-какие вещи. Надеюсь, что это его качество не слишком заразительно.

В этот момент распахнулась вертящаяся дверь, и в салун влетело какое-то загорелое существо, оказавшееся при ближайшем рассмотрении девчонкой. Серые глаза так и сверкали на темнокожем лице. Платье у девчонки было драное, а на плечи наброшено подобие шали.

— Вы рейнджер? — обратилась она к Саттону. — Если так и есть, пошли со мной и помогите мне! Тут по соседству жулики облапошили моего отца, обыграли его в карты, а один лезет ко мне в фургон!

У девчонки не было ни капли застенчивости, обычно присущей особам ее возраста.

— Пошли скорее! Чего вы застряли?

— Если твой отец игрок в покер, то он влез в эту игру по своему собственному желанию, а раз он твой отец, то мне сдается, что он сумеет сам за себя постоять. Дикая кошка не родится у койота.

Глаза у девчонки засверкали еще яростней.

— Вы кто, рейнджер или один из этих ничтожеств? Они напоили моего па, он и карт в руках держать не может. Я пришла, чтобы его забрать, а они разодрали на мне платье. Помогите мне, не то я сама отправлюсь туда с кнутом!

Саттон отодвинул свой стакан.

— Держи это пойло, Джордж, и давай открой мне свой сейф. Надо положить туда эти сумки. — Он добавил, заметив, что у Джорджа глаза вылезли из орбит: — И без глупостей! Я точно знаю, сколько там, и ты мне лично ответишь за каждый цент!

Сердце у Джорджа бешено заколотилось. Семь тысяч долларов были той суммой, о которой мог только мечтать любой бандит. Сам он был известным трусом, живя в вечном страхе и перед законом и перед бандитами из шайки Пинка Лукаса, но на сей раз искушение было слишком велико.

Саттон наблюдал, как Джордж осторожно укладывает сумки в сейф, потом дверца закрылась, и Саттон вышел вслед за девчонкой. Она не произнесла больше ни слова и направилась к соседнему дому, из которого через вращающиеся двери пробивался свет. Девочка толкнула дверь, и навстречу им понеслись крики:

— Ребята, она вернулась! Проучим паршивку!

Шум смолк внезапно, а один из проходимцев чуть не упал от неожиданности: Джонни Саттон вошел в комнату вслед за девчонкой.

— Все по местам! — рявкнул он.

Четверо мужчин сели за карточный столик. Определить, кто отец девочки, было не так уж сложно. Он был не просто в доску пьян — двое поддерживали его, чтобы он сидел на стуле прямо, а еще один играл его картами.

Джонни пересек комнату и оглядел всех с жесткой усмешкой. Рыжий парень позади пьяного выглядел слегка смущенным.

— Он выигрывает? — сухо спросил Джонни.

Рыжий покраснел.

— Ну, как сказать. Сейчас он проигрывает.

— Сколько же он проиграл?

Рыжий колебался, говорить или нет, потом проглотил комок в горле.

— Около тысячи долларов, может, немного больше.

Правая бровь у Джонни поднялась вверх: было непохоже, что у этого человека есть хотя бы тысяча центов, куда там доллары.

— Были у него такие деньги, маленькая леди?

— Пари держу, что были! — бросила она на него быстрый взгляд. — И даже больше, если эти поганые карманные воры не украли их у него!

Рыжий явно выглядел обиженным. Он отпустил плечи пьяного, и тот сразу упал головой на стол.

— Чья сейчас игра? — неожиданно задал вопрос Джонни.

Все глаза настороженно уставились на него.

— Моя, — ответил длиннолицый парень с жуликоватой рожей.

— Ладно, вам, мальчики, нравится эта игра, — спокойно сказал Джонни. — По рукам, играем дальше и не сваливайте свои ошибки на него, если он вдруг начнет выигрывать.

— Погоди…

Высокий парень поднялся из-за стола, но ему на плечо тут же опустилась рука Джонни и вдавила его в стул.

— Играем! — настаивал Джонни.

Если он вступит с ними в борьбу, результат может привести к снижению преступлений в этой части Техаса.

Мужчина неохотно начал играть. Примечательно, что начиная с этой партии пьяный начал выигрывать. Рыжий ликовал и явно получал удовольствие оттого, что ситуация изменилась полностью до наоборот. Прошло тридцать минут, и высокий посмотрел на Саттона.

— Ну, вот. Он все отыграл обратно! — Он опустил руки на стол и откинулся назад.

— Играем дальше. — В голосе у Джонни прозвучала угроза. — Теми же картами. Рыжий, мне нравится, как ты играешь в покер.

— Говорю вам, он заберет все деньги, — по-волчьи оскалился высокий. — Будь я проклят, если…

Джонни Саттон остановил на нем свой взгляд — холодный и без блеска. Свободной рукой он подвинул все деньги, лежавшие перед игроками, на середину стола.

— Раздавай карты, шустрый парень. Ты этого хотел. Раздавай же, потом играй с ним до самой крупной карты. Выигравший забирает все!

— Не делай этого, Чив! — Это выкрикнул бородатый мужчина. — Нельзя отдавать ему все.

— Только открой пасть еще раз, и в ней полно будет выбитых зубов! — спокойно заметил Джонни. — Сдавай, Чив, этот урок вы запомните надолго! Будете знать, как обманывать безобидного старого человека, который просто потерял сознание. Сдавай!

Мужчина с внезапным отвращением взглянул на карты, потом перевел взгляд на Саттона, но теперь в нем горела злоба:

— На этот раз я буду сдавать как хочу. Нечего мне указывать, — сказал он. — Если старик выиграет, все деньги будут его, а если выиграю я…

Девчонка бросилась было к столу с воплем протеста, но Саттон остановил ее решительным жестом.

— Ладно, — согласился Саттон, — но, с твоего позволения, я сам за него сыграю.

— Само собой. Почему бы нет? Играй за него, — и в жестком взгляде игрока вспыхнула угроза.

Он собрал со стола карты, быстро их перемешал и хлопнул колодой по столу, прижав ее средним и большим пальцем.

— Все о'кей? — спросил он и по кивку Джонни открыл колоду на середине и показал даму червей.

Наклонившись над столом, Джонни подровнял карты, потом слегка постучал ими по столу и разделил колоду.

Лицо игрока побелело от гнева, и он вцепился в подлокотники стула, глядя на туза, вытащенного Джонни.

— Это твоя собственная колода, — спокойно произнес Саттон и вдруг встал. — Леди, соберите все деньги, — предложил он. — Сложите их во что-нибудь, и мы с вами уйдем. А ты, — обратился он к высокому, — в следующий раз не будешь пользоваться краплеными картами.

Игрок с ненавистью уставился на него.

Пока девушка шла к двери, Саттон медленно обвел всех тяжелым взглядом, давая почувствовать каждому находящемуся в комнате цену своего внимания.

— Если кто-нибудь еще раз обидит девушку или, пока я в городе, вы затеете новое мошенничество, я сожгу ваше логово, а те, кому повезет, сядут в тюрьму.

Демонстративно повернувшись ко всем спиной, он спокойно вышел за дверь. У фургона девушка повернулась к нему:

— Меня зовут Сторми. Мы с папой очень вам благодарны.

— Рад был помочь. Если еще вам понадоблюсь, только позовите. Я вон там, наверху. — Саттон показал на окно своей комнаты.

Луна лениво плыла над зазубренными вершинами горных хребтов. Койот, завывая, жаловался на свои неприятности и, как только луна спустилась к горизонту, потрусил на поиски пищи. Первые лучи утреннего света осветили хребты, и Джордж Табачный Нос с трудом пробудился. Вспомнив о семи тысячах долларов в сейфе и о тех трех тысячах или, по слухам, и того больше, что были у старика в повозке, он проснулся окончательно. Большинство своих денег старик получал от продажи крупного рогатого скота, да еще и выигрывал в покер.

Десять тысяч долларов была сумма невероятная, по понятиям Табачного Носа. Здесь никогда не видели такой.

И тут он услышал топот конских копыт. Лошади шли по улице, их было больше двух. Сразу заподозрив, что в город возвращается банда Пинка Лукаса, Джордж, очень обеспокоенный, сел на постель и принялся нашаривать босыми ногами свои ботинки.

Насмерть перепуганный, он знал, что ему надо немедленно сообщить Лукасу о присутствии рейнджера в городе. Он знал также, что Пинк сразу попытается украсть деньги, а это означало, что он убьет Саттона, и тогда бизнесу Джорджа конец. Где-то в глубине сознания застряла мысль, что он должен сам наложить руки на эти десять тысяч долларов, если только сумеет сообразить, как при этом не быть пойманным ни рейнджером, ни Лукасом.

Он нашел наконец свои ботинки, натянул брюки и кинулся к двери. И тут же замер на месте: фургон исчез!

Минуту он стоял, оторопев, не слыша приближения всадников, думая только об исчезновении фургона старика и, значит, его денег. Потом он подумал о Чиве Понтиусе. Сколько у него было?

Он повернул к лестнице и стал подниматься по ней к комнате рейнджера, подхватив одной рукой брюки, в которые не успел вдеть ремень. Дверь в комнату рейнджера была распахнута, а на смятой постели лежала записка:

«Извини, что пришлось так неожиданно уехать. Свои деньги я забрал».

Взял свои деньги? Но как же?.. Повернувшись, Табачный Нос бросился вниз, в свой салун. Там было темно и тихо, и сейф был закрыт. Он быстро набрал шифр и открыл сейф. Вместо денег внутри лежала записка:

«Вам следует быть осторожнее. Я запомнил комбинацию цифр, когда вы открывали сейф. Я взял свои деньги, и лучше бы вам держать своих парней дома».

Раздался нетерпеливый стук в дверь. Он пошел открывать. Его тут же оттолкнули в сторону, и в зал вошел Пинк Лукас. Этот крупный мужик прошел прямо к бару, взял с прилавка бутылку, которую оставил Саттон. Налив себе полный стакан, он повернулся к Джорджу:

— Ладно, так где же это?

— Где — что?

В комнату за спиной Лукаса вошел Чив Понтиус. Он улыбался.

— Пинк, я же говорил тебе, что он насмерть перепуган. Деньги в сейфе.

— Их там нет. — С этими словами Джордж протянул им записку.

— Саттон взял их и исчез, фургон вместе с ним.

— Это же десять тысяч долларов! — заорал Чив. — Ты только подумай об этом, Пинк!

— Десять тысяч!

Пинк со стуком поставил стакан на стойку.

— Свежих лошадей, и побыстрее! Мы добудем эти деньги! Он не может уехать далеко с этой повозкой!

Где-то вдалеке прогремел гром.

Лукавый взгляд Табачного Носа изучал Лукаса из-под тяжелых век.

— Пинки, ты прав. Они поехали в сторону холмов. Догоним их.

— Ну не ты же будешь этим заниматься, толстяк. Ты останешься здесь и будешь держать рот на замке. Пошли, ребята.

В шести милях к западу Джонни Саттон вел за собой фургон по горной дороге вдоль Торнилло-Крик. Эту местность пересекало множество лощин, которые в дождливую погоду наполнялись ревущими потоками воды, да и сейчас множество мелких ручейков бежали там, где Саттон ехал верхом. Над пиком Лост-Майн тяжелые тучи изливали потоки воды на крутые склоны гор. Джонни Саттон знал, какую игру он затеял и какому риску подвергается, но, чтобы попасть туда, куда хотел попасть, ему надо было пересечь еще две глубокие лощины, которые врезались в склон, идущий вниз, к подножию Торнилло-Флэт. Там шел высокий земляной вал, за которым они будут в безопасности, и если его план сработает, то там не только он и Найты будут в безопасности, но и их преследователи окажутся в ловушке.

Дождь лил все сильнее. Все время сверкали молнии. Повернув лошадь, Саттон поскакал обратно, крича:

— Погоняй, па! Нам надо перейти еще две лощины!

Побледневший от страха старик уставился на него:

— Нам никогда туда не добраться! Посмотрите, какой дождь идет в горах!

— Мы должны! — только и ответил Саттон. — Поехали!

Лошади напряглись в упряжке и начали понемногу набирать скорость. Повозка не была тяжелой. По дороге они уже выбросили из нее несколько предметов мебели, причем каждый раз приходилось воевать со Сторми, но каждый раз битву выигрывал Саттон.

Впереди перед ними лежала равнина, прорезанная глубоким оврагом. Ни минуты не колеблясь, Саттон направил своего коня прямо в овраг. По дну тонкой струйкой бежал ручей, но он, скорее всего, образовался из потоков пролившегося здесь дождя. Позади, со стороны скалистых гор, надвигался настоящий водяной потоп, и ничто не могло бы остановить его. Издавая пронзительные крики, они пересекли лощину, и лошади стремительно вынесли их на противоположную сторону. Где-то позади раздался низкий рокот. Сторми быстро взглянула на Саттона:

— Может, нам здесь остановиться? — умоляюще спросила она.

— Это бесполезно. От дюжины бандитов не отобьешься! — ответил он. — Погоняй, старина!

Лошади упорно тащили повозку вперед. Оставалось еще около полумили до следующей лощины. Джонни Саттон криками подбадривал лошадей и нахлестывал их веревкой.

Теперь перед ними смутно вырисовывалась новая лощина, шириной не менее шестидесяти ярдов, дальний конец ее едва был виден в полутьме. Их уши заполнил надвигающийся низкий грохот, но Саттон продолжал нахлестывать лошадей в упряжке и свою кобылу. В конце крутой насыпи он добрался до тупика, повозка грохотала вслед за ним. Лощина круто поворачивала на запад и продолжалась еще ярдов на двести, и когда они достигли ее дна, то увидели перед собой воду.

Это был катящийся навстречу черно-серый вал высотой не менее трех метров! Он несся вниз прямо на них со скоростью пассажирского экспресса.

Испуганные лошади понесли по колее и выскочили вверх на крутой склон, а фургон подпрыгнул, наскочив на камень. В следующее мгновение они были уже на другой стороне и почти в тот же миг водяной вал с грохотом пронесся мимо них.

— Все в порядке! — закричал Саттон. — Натяните вожжи, остановитесь!

Найт послушно натянул вожжи, и лошади развернулись на скаку. Лощина до краев заполнилась водой. Тут Саттон, стоя в стременах, показал пальцем вниз, где небольшой отряд всадников был захвачен водной стихией в ловушке между двумя лощинами.

— Попались! — заорал Саттон; дождь заливал его лицо. — Я знал, что они где-то близко!

Он подъехал к фургону.

— Езжайте дальше, но теперь можете не спешить. Направляйтесь на ранчо в Пейнт-Гэп. Там бы будете в полной безопасности.

— А как же ты? — требовательно спросила Сторми.

— Я побуду здесь. Хочу понаблюдать за этими парнями. Особенно за одним, с которым хотел бы потолковать!

Он развернул своего коня и поскакал прочь сквозь дождь. Сторми долго смотрела ему вслед, потом вдруг села. Взгляд ее был мрачен.

Джонни Саттон любил дождь. Вот и сейчас, хотя на нем был непромокаемый плащ, он все-таки вымок с головы до ног и получал от этого удовольствие. Он поехал обратно к лощине. Увидев, что всадники повернули лошадей и пытаются ехать вверх по течению, он засмеялся от удовольствия, предвидя заранее, что ждет их дальше. Однажды, когда ему было шестнадцать лет, он пас в этих местах скот и точно так же, как эти бандиты, попал в ловушку. Теперь он повернул коня и последовал за ними. Внезапно они остановились на небольшой площадке, которая оказалась островом, зажатым между потоками воды, устремившимися по двум глубоким лощинам. Дождь шел такой стеной, что у них не было другого выбора, как оставаться там и переждать, пока вода в лощинах начнет спадать, а на это должно было уйти часов пять при условии, что дождь стихнет.

Они остановились у подножия крутого склона красноватой горы, который был совершенно лишен травяного покрова. Он вел вверх к столовой горе. Последние двадцать футов представляли собой гладкую скалу, протянувшуюся от одной лощины к другой. Лошадь, пожалуй, могла вскарабкаться по склону, но никто не мог бы добраться до вершины отвесного утеса. Джонни Саттон, сидя в седле, только посмеивался.

С того места, где они находились, он был им хорошо виден, и он им помахал. Один из бандитов спустил с плеча ружье и выстрелил в него, но расстояние было слишком велико и, конечно, он не попал. Саттон подъехал поближе, не совсем уверенный в том, найдет ли то, что нужно, но когда он подъехал к каменному мосту, то засмеялся от удовольствия.

Сам он теперь далеко отъехал от холма, который загораживал бандитам выход с западной стороны, а каменный выступ, под которым проносились потоки воды, на самом деле был частью того же склона. Здесь поток подмыл большую скалу и тем самым образовал естественный мост шириной не менее пятидесяти футов и длиной, по крайней мере, в двадцать ярдов — вполне достаточно, чтобы перейти через лощину в этом месте.

Джонни проехал по каменному мосту и направил лошадь под дождем к вершине горы. Она здесь, с северной стороны, круто обрывалась вниз и была доступна для пешехода, но недосягаема для всадника ни с юга, ни с востока.

Джонни Саттон стоял теперь у края, а прямо под ним в сорока ярдах находились попавшие в западню бандиты. Вынув из чехла свое ружье, он спрятал его от дождя под плащ, потом вскарабкался повыше и спрятался за валунами, не переставая следить за всадниками.

Усмехнувшись, он сделал первый выстрел в землю, метя под ноги их лошадям. Несколько животных испуганно взбрыкнули, пытаясь сбросить седоков. Все головы повернулись, и дула револьверов направились в его сторону.

— Брось оружие, Пинк! — крикнул Джонни. — Все бросайте оружие! Вы все у меня на мушке, и я могу убрать каждого поодиночке, как диких гусей. Ты там, — Саттон показал на одного из мужчин, — собери все оружие. И я имею в виду действительно все!

Они не пошевельнулись, уставившись на него. Перед ними и за их спинами рокотали две реки, которые невозможно будет перейти еще в течение многих часов. На востоке отвалился целый пласт земли и перегородил проход. Спешившись, они могли бы вскарабкаться по каменной стене, возвышавшейся перед ними. Другого пути не было, но избежать направленного на них оружия они тоже не могли. Они были пойманы в ловушку.

— Чего ждете? Соберите оружие! — снова приказал Саттон.

Один из бандитов стал неохотно собирать оружие, переходя от одного к другому. Саттон вытащил веревку и стал спускать ее вдоль по стене.

— Обвяжите его веревкой, — велел он.

Когда все было выполнено, он вытянул веревку наверх, так что теперь все оружие бандитов оказалось у него. Развязав веревку и сложив оружие, он снова вернулся к краю пропасти.

— Ладно. Теперь оставьте своих лошадей и по одному карабкайтесь наверх! — крикнул он.

— Как можно оставлять лошадей? Что с ними будет? — запротестовал Лукас. — Как мы будем дальше двигаться?

— Пешком.

В ответ ему послышался поток самых отвратительных ругательств, и один из бандитов прокричал отказ. Повернув свою лошадь, он опустился низко в седле и пришпорил ее, направляясь в сторону обвала. Но лошадь успела сделать лишь два прыжка, как Саттон выстрелил. Мужчина сполз с седла и упал на землю. Тут же вскочив на ноги, он схватился за окровавленное плечо, громко ругаясь.

— Давайте по одному! — повторил Саттон. — Начинайте!

Один за другим они стали послушно карабкаться вверх и так же одному за другим он последовательно связывал за спиной руки, а потом похлопывал по телу в поисках спрятанных ножей и другого оружия. Последним поднялся Пинк Лукас. Его всегда красное лицо стало от злости и усилий еще краснее, а полные ярости глаза чуть не вылезали из орбит.

— Я тебя уничтожу! — сказал он Саттону.

Лишь пожав плечами в ответ на эту реплику, Джонни Саттон заставил их идти на северо-запад. Примерно через час ходу он разрешил им пятнадцатиминутный отдых. К этому времени дождь лишь слегка моросил, и небо стало медленно очищаться. Затем они снова двинулись в путь. Часа через четыре, насквозь промокшие, заляпанные грязью и бесконечно усталые, они ввалились во двор ранчо Пейнт-Гэп и были там встречены пастухами во главе с хозяином ранчо Чарли Уорнером, а также Сторми и Па Найтами.

— Будь я проклят! — воскликнул Уорнер. — И Пинк Лукас тоже в этой компании! Как, черт возьми, тебе удалось собрать этот букет?

Джонни только устало пожал плечами:

— Им просто надоело жить по-старому. Решили сдаться. Разве не так, Пинк?

Пинк Лукас ответил ему только потоком ругательств. Чив Понтиус молча смотрел на Саттона, и в глазах его читалось одно только желание — иметь оружие.

Джонни Саттон посмотрел на Сторми, и взгляды их встретились.

— Тебе бы надо поесть. Посмотри, ты промок и замерз.

— Это еще не самое страшное, — угрожающе произнес Пинк Лукас. — Скоро он навсегда останется холодным и мокрым.

Джонни Саттон отвел всю банду в сарай и оставил одного из пастухов присматривать за ними. Рыжего шулера нигде не было видно, и в глубине души Саттон был этому рад. Ему понравилось, как рыжий вел себя предыдущей ночью и помог Найтам.

Саттон вошел в дом и сбросил мешки с деньгами у стены.

— Мне нужен Лукас, — сказал он, глядя на Уорнера. — Он со своей бандой промышлял у границы. Я искал его след, когда наткнулся на Маклэри. И этот тип Понтиус, его разыскивают в Новом Орлеане и Далласе за убийства.

— Дождь прекратился, — неожиданно заявила Сторми. — Может, мы завтра сможем двинуться дальше.

Дождь действительно перестал. Джонни прислушался и не услышал знакомого шороха, зато до него донесся отдаленный топот копыт.

— Кто-то к нам едет. Может, кто-то из твоих парней?

— Может быть. Двоих еще нет. Сейчас я посмотрю, — поднялся Уорнер.

С этими словами хозяин ранчо подошел к двери, но тут она распахнулась, и он отпрянул: на пороге с ружьем в руке стоял Джордж Табачный Нос. У него было целых два шестизарядных револьвера, но Джонни Саттона остановила направленная на него двустволка.

— Не валяй дурака, Джордж, — только и сказал он, — тебе не надо в это ввязываться.

— Я это знаю. Я и не ввязывался, пока мне не пришло в голову, что десять тысяч долларов — это огромная сумма! На нее можно очень долго продержаться, если использовать ее с умом, особенно где-нибудь в Южной Америке. Я старался не думать об этом, но не мог себя заставить, вот я и спросил сам себя: а куда мог направиться Саттон? И отгадал правильно.

— Джордж, — терпеливо повторил Саттон, — если ты немедленно отсюда уберешься, то я обо всем забуду.

— Это справедливо. Не правда ли, мистер Уорнер? Не часто человеку выпадает такой шанс. Однако я не собираюсь им воспользоваться. Десять тысяч долларов! Боже, я никогда не видел такого количества денег! И никогда уже в своей жизни больше не увижу. Я не такой нервный, как этот Пинк Лукас и его шайка, но почему я должен сидеть в этом чертовом баре, когда я могу сидеть на широкой площади где-то в Гватемале? Я знаю тут одного, что приехал из Гватемалы. Он говорит…

Его голос постепенно стих, и он замолчал.

— Эй, ты! — Он показал на Сторми. — Я же знаю, что деньги, которые ты унесла, в этом вьюке. Поставь его сюда. Потом перенеси вон те вьюки. Сейчас я вас свяжу и заберу их. Я так и знал, что вы поедете сюда, поэтому я и не поехал в Торнилло-Флэт. Я поехал сразу прямо на запад, не поворачивая на север, а потом повернул на юг и пересек ручей.

— Подумай еще раз, Джордж, — мягко предложил ему Саттон. Мы все равно тебя поймаем.

— Я уже давно все обдумал. Я беру двух вороных лошадей Уорнера. Ни одна другая лошадь с ними не сравнится. Сменяя их, я доскачу до границы. Это не так уж далеко, и, как только я пересеку границу, я сяду на поезд и отправлюсь в Гватемалу или куда-то еще. И ты никогда больше меня не увидишь.

Левой рукой он собрал вместе все мешки. Его двустволка лежала на спинке стула, ярдах в трех от Саттона.

— Ну а теперь свяжи этих джентльменов, — сказал он, обращаясь к Сторми. — Свяжи их получше и покрепче, я потом проверю. Конечно, мне неловко брать твои деньги, юная леди, но они мне понадобятся, а ты еще молода.

Джонни Саттона связали последним. Девушка обвязала его веревкой, потом завязала узел и, раскрыв ладонь Джонни, вложила в нее конец веревки. В ту же секунду он понял, что она сделала. Она рисковала и завязала свободную петлю. Табачный Нос позвал ее и собственноручно связал ей руки. Потом он подобрал все вьюки и, перекинув двустволку через плечо, вышел во двор.

Как только за ним закрылась дверь, Саттон рванул веревку. Так как его запястья были туго перетянуты, он мог тянуть лишь понемногу. От натуги он весь вспотел, но продолжал бороться, стараясь развязать узел.

Он услышал ржание, потом цоканье копыт сначала одной, потом другой лошади. Он слышал, как один из бандитов позвал из сарая и Джордж ему ответил.

Внезапно петля поддалась, и ему удалось ослабить узел на руках и на запястьях; он быстро развязал ноги и схватил пояс с револьверами. Надев его, выскочил за дверь. Джордж уже оседлал вороных, приторочил к седлу одной все мешки с деньгами, а сам взобрался на вторую.

Джонни услышал, как в сарае ругается Лукас и как Джордж отказывается им помочь. Потом Джонни вышел во двор, громко хлопнув дверью. Табачный Нос резко повернулся, в руках у него была двустволка. Он стоял где-то в пятидесяти ярдах, и его рот был широко раскрыт, а в глазах застыл ужас.

Внезапно он закричал:

— Нет! Нет! Ты же не собираешься меня остановить!

Потом он сделал шаг вперед и выстрелил, Саттон тоже сделал несколько выстрелов. Джордж пошатнулся и выронил ружье. Саттон видел его толстый, нависший над кожаным ремнем живот. Видел внезапную бледность, разлившуюся по лицу. Видел, как он сделал шаг вперед, неловко шаря рукой на поясе в поисках револьвера. Он успел его вытащить, глаза его были широко раскрыты.

— Брось его! — закричал Саттон. — Брось его, Джордж!

— Нет! — Толстяк с трудом глотал воздух. — Нет, я его не…

Он поднял револьвер и стал стрелять. Сначала он промахнулся, следующая пуля ушла в землю у ног Саттона, и тут он увидел дуло, направленное прямо на него. Джонни Саттон выстрелил в третий раз. Джордж сделал короткий шаг вперед и начал падать лицом вниз, потом перекатился и остался лежать на спине, глядя в небо, на его носу осталось пятно грязи.

Саттон подбежал к нему. Тот был еще жив. Глаза их встретились.

— Мне следовало понять, что мне никогда это не удастся сделать, — прошептал Джордж. — Меня как собаку убивает рейнджер, Джонни Саттон! Пусть они вспомнят меня! Пусть помнят, что я сразился с Джонни Саттоном. Пусть они помнят, я умираю… игра кончена.

Джонни Саттон не мог отвести от него глаз, от этого толстого, неряшливого человека, который сейчас лежал в грязи у его ног. Черты его лица заострились, но, несмотря на грязь, он не казался нелепым. Просто в эти последние минуты, в это мгновение смерти, по крайней мере, по его собственным понятиям, он обрел известное благородство.

Сторми Найт вышла из дома, остановилась рядом с Саттоном и взяла его за руку. Он положил ладонь на ее руку и отвернулся. Почему такие люди за всю жизнь не могут осознать, что главное все-таки не деньги. Главное — это удовлетворенность. Или Джордж Табачный Носнашел удовлетворение в эти последние мгновения своей жизни, когда он знал, что ему придется стоять перед дулом револьвера, и он не дрогнул?

— Как ты думаешь, ничего, если мы уедем завтра? — спросил Сторми.

— Конечно, — ответил Саттон, — думаю, нормально. Когда вы доберетесь до ранчо, ты мне, может быть, напишешь. Я приеду.

— Я бы этого хотела, — ответила Сторми, и, когда она улыбнулась, Джонни понял, что она именно так и думала.

СМЕРТЬ ИДЕТ ПО ПЯТАМ

Когда повалил снег, Харлей был уже в тридцати шести часах езды от той кучки жалких хижин, которую с трудом можно было назвать городком. Впереди до самого горизонта расстилалась плоская, пустынная прерия.

Хмурые облака сыпали крупу на бурую землю, поросшую короткой, пыльной, серой травой. Снегопад усиливался, горизонта уже не было видно, Харлей был один во всем этом белом безмолвном мире.

Если бы он только осмелился, то повернул бы назад, но за ним следовала сама смерть. Харлей был напуган. Прибыв в тот городок, он тут же увидел, как какой-то мужчина слезает с лошади, которую украли с его ранчо всего месяц назад.

Он прошел за этим человеком в салун и потребовал вернуть ему лошадь, а тот сразу же потянулся за револьвером. В панике Харлей судорожно схватился за свой.

Его первый выстрел выбил щепки из пола, второй угодил прямо в грудь вора. Он убил его.

Харлей неуклюже убрал револьвер в кобуру. Потрясенный тем, что сделал, невидящим взором окинул салун, словно внезапно проснулся в незнакомой обстановке. Смутно понял, что окружающие от него чего-то ожидают.

— Сам напросился, — проговорил он уверенным тоном, который должен был убедить каждого: он не из тех, кто обращает внимание на всякие мелочи. Но внутри его трясло от ужаса. Понемногу стал соображать, что все же сумел с успехом постоять за себя в перестрелке. От этого ощутил чувство подъема и возбуждения.

Харлею еще ни разу не приходилось прибегать к оружию, хотя при себе всегда имел револьвер. Потому что так было принято и потому что порой приходилось иметь дело с полудикими лошадьми, но он никогда и мысли не допускал, что может убить человека.

Время от времени в магазинчике или на почте он слышал всякие истории о перестрелках, но для него подобное происходило словно в каком-то другом мире. Он, вероятно, мог бы припомнить некоторые имена героев этих историй, но уж никак не подробности.

Харлей приехал на запад из Огайо, где занимался хозяйством и перебивался случайными плотницкими работами. Сначала взялся за сезонные перевозки грузов. Но как-то раз его караван атаковали индейцы. Все кончилось прежде, чем он успел сделать хотя бы один выстрел. Тогда он бросил перевозки, купил стадо скота и обосновался на месте, где был хороший источник. Следуя своим огайским привычкам, посеял несколько акров пшеницы, ячменя, развел огород, наверное, первый в этом краю. Косил траву в соседних с ранчо лугах, заготавливал на зиму сено.

Он не хотел неприятностей, да и не ожидал их, потому что был тихим, работящим человеком, который никогда в жизни никому не причинил зла.

— Сам напросился, — повторил Харлей.

— С этим никто не собирается спорить, — сказал Пирсон, бармен, которого владелец ранчо часто видел, но с которым никогда раньше не разговаривал. — Но что вы скажете насчет его братьев?

Пирсон посмотрел на него холодным оценивающим взглядом, так, как смотрел на многих мужчин, чтобы понять, чего они стоят. А поскольку не нашел ничего особенного, одним из первых находящихся в салуне мужчин догадался, что этот успех был порожден чистой паникой и неправдоподобным везением.

Слова бармена сначала не дошли до сознания Харлея, но он, когда уяснил сказанное, заволновался.

— Братья? Что еще за братья?

— Вы застрелили Джека Тэлбота, а у него четверо братьев. Все знают, какие это крутые парни. Они сейчас здесь, вниз по улице, у Рейнольда. Они будут мстить за смерть брата.

Возбуждение от удивительной победы моментально улетучилось, Харлей сразу же потерял всю свою амбицию и уставился на Пирсона, словно перепуганное, угодившее в западню животное.

— Этот человек украл мою лошадь. — Он попытался еще протестовать. — Я могу доказать это.

— Никто не спрашивает про доказательства. Вам предстоит выбор, мистер. Ввязаться в драку или удрать.

— Лучше поговорю с шерифом.

Пирсон посмотрел на него безо всякого сожаления. Человек, стоящий за стойкой бара, не может позволить себе принимать чью-то сторону. Он просто наблюдатель, зритель. Пирсон не собирался нарушать это правило, поэтому отстраненно взирал на жизнь, если только что-то не касалось его лично.

— Шериф никогда не покидает Спрингфилда, — пояснил. — Здесь люди сами решают свои проблемы.

Харлей подошел к стойке бара, оперся на нее. Тэлбот… Братья Тэлбота… В этом городке кругом свои. Кажется, слышанные истории о стрельбе и поножовщине крутились вокруг этих имен. Он не помнил подробностей, но все было связано с насилием.

Их четверо… Как сражаться сразу с четырьмя мужчинами? Харлей вовсе не был смелым человеком, никогда даже не старался таким казаться. Его обдало страхом, подвело живот. Быстро повернувшись, он вышел и какое-то время -постоял на пороге, глядя вдоль стоярдовой пыльной улицы на открытую прерию. Против четверых Тэлботов у него не было никаких шансов. Он много работал, приехав сюда, но так и не приобрел друзей, которые могли бы помочь или посоветовать.

Если братья не найдут его сейчас в городе, то поедут к нему на ранчо, прикончат его там. Харлей сел в седло и направился на запад, прочь от города и от своего ранчо.

Все это случилось тридцать шесть часов назад. И вот повалил снег. Уже тридцать часов он в седле. Его гнедой мерин был отличным конем, но выбился из сил и очень нуждался в передышке.

Харлей слез с коня, пошел рядом, перекинув поводья через руку. Пусть он мало знал об оружии и схватках, зато хорошо разбирался в погоде. Он понимал, что попал в опасную ситуацию. В это время года буран может закончиться через несколько часов и ясное солнышко в момент расправится со снегом. Но может продолжаться и несколько дней, тогда снег останется на недели.

До этого момента он не думал ни о чем, только о том, как бы уйти подальше, скрыться от безжалостных пуль, готовых пролить его кровь, и из-за чего?

Харлей вспомнил мертвое лицо Тэлбота, вообразил себя на его месте. То, что он попал в него вторым выстрелом, было чистейшей случайностью, потому что и в этот раз целился ничуть не лучше, чем в первый.

А снег все падал и падал. Дорога, по которой он ехал, уже не была видна, только время от времени он спотыкался о замерзшие колеи от колес. Это была не узкая дорога, а настоящий тракт шириной в несколько сотен ярдов или даже больше, проложенный бесчисленными повозками. По сторонам, где они не ездили, прерия была ровной. Но пока можно было нащупывать верный путь ногами…

Ночь спустилась безо всякого предупреждения, потому что в этом белом крутящемся мире снега не было ни постепенно сгущающихся теней, ни угасающего света, долго вообще казалось, что не темнело. Только вдруг наступила ночь — и все.

От слабого порыва ветра его охватила дрожь. Если поднимется ветер, то будет снежная буря, а он одет так, что нет ни малейшего шанса выжить. Харлей никогда не бывал западнее того городка, да и в городок заезжал редко с тех пор, как купил ранчо. Однако по обрывкам разговоров в магазинчике и платных конюшнях знал — в этом направлении нет ничего на расстоянии нескольких дней пути верхом.

Но вот он качнулся раз, потом другой. Устало повернулся к коню, вытер седло, сел верхом. Больше не было смысла отыскивать ногами колею, ее занесло глубоким снегом, и он решил просто положиться на своего гнедого.

Может, прошел час, может, два, когда конь вдруг остановился, что заставило Харлея очнуться от дремы. Он вгляделся в падающую пелену снега. Сначала ничего не увидел, но потом рассмотрел ворота и кучку строений за ними. Не дома — просто занесенные снегом крыши.

Его ноги настолько онемели, что, спустившись с седла, Харлей чуть не упал. Однако собрал силы, открыл ворота, провел коня, снова их закрыл. Он пробыл фермером и владельцем ранчо достаточно долго, поэтому инстинктивно закрывал за собой ворота.

Домик, перед прочной дверью которого оказался Харлей, был построен на склоне небольшого холма, что обеспечивало хороший сток воды. Сквозь два замерзших окна просматривалось слабое мерцание огня. Он поднял руку, постучал кулаком.

Внутри заскрипел пол, дверь открылась, в ее проеме возник высокий пожилой мужчина с винтовкой наготове. За ним на столе была видна керосиновая лампа с привернутым фитилем.

— Можете приютить меня? Я заблудился.

Старик смерил его холодным оценивающим взглядом.

— Как можно прогнать человека в такой буран? Заводите свою лошадь.

Дверь захлопнулась перед его носом, Харлей оглянулся вокруг. Увидел рядом жалкий сарай, врытый в склон холма, прошел к нему, отгреб снег от двери, с трудом ее открыл, створки громко заскрипели на промерзших заржавленных петлях. Потом завел гнедого, зажег фонарь.

Внутри сарай оказался вполне приличным. Его фермерскому взгляду понравились хорошо построенные стойла, крепкие закрома и ясли, а также то, что здесь было тепло. Харлей привязал гнедого, расседлал его, снял уздечку, пучком сена обтер с крупа влагу и снег. Потом, задав сена и овса в ясли, пошел к дому.

Он состоял из хорошо построенной единственной квадратной комнаты. Чисто подметенный деревянный пол выглядел непривычным для такой хижины. На вбитых в стену гвоздях рядами висела одежда, на другой стороне виднелись две двухъярусные деревянные койки, но только одна из них была застелена. В очаге пылал огонь, на котором стоял чайник.

Старик был очень высоким, со слегка покатыми широкими худыми плечами. Лицо с выдающимися скулами избороздили морщины, придававшие ему угрюмый вид. Старик разогревал еду.

— Негодная погода для поездок, — сказал Харлей, принимая от него в обе руки чашку кофе. — Такая неожиданная метель.

— Дурацкий разговор! В это время года можно ожидать любую погоду.

Харлей подвинул стул к столу, сел. Стул плотно стоял на полу, так же как и стол. Оба были хорошо сработаны. Ему нечего было ответить на замечание старика, поскольку оно было абсолютно правильным. Тогда он произнес:

— Меня зовут Харлей.

Старик налил себе кофе, посмотрел на него поверх чашки.

— Я — Бентон. И от чего ты спасаешься?

Харлей онемел, немного рассердившись. Начал было отнекиваться, но Бентон пропустил его возражения мимо ушей.

— Ни один человек не заедет так далеко от поселений без необходимого снаряжения, если только не бежит от чего-то или от кого-то.

Харлей промолчал. Без слов принял предложенное стариком тушеное мясо. Ему не понравилось, что его назвали беглецом.

— Я застрелил человека, — выговорил это так, чтобы придать происшедшему большее значение. Хотел потрясти хозяина, непременно получить кров.

— Если он мертв, то какой смысл бежать? А если не мертв, то тебе надо поучиться стрелять.

— Это был Тэлбот… У него четверо братьев.

— Знаю этих Тэлботов, — ответил Бентон. — Стая койотов.

Несколько минут они ели в тишине. Харлей мрачно уставился в свою чашку кофе. Бентон сказал обо всем этом походя, будто ничего не случилось. То, что Харлей убил человека, не произвело на него впечатления, да и Тэлботы тоже.

— А ты что-нибудь оставил там?

— Да, — признался Харлей. — Бросил ранчо, у меня там хорошая пшеница и овес. Несколько голов скота.

— И куда же ты бежишь?

— Сам не знаю, — признался Харлей. — Их четверо, все крутые парни.

— Куда же ты теперь направишься?

Харлей отложил нож и вилку.

— Послушайте, вы…

Бентон даже не поднял глаз.

— Когда человек бросается бежать, он уже не останавливается. Если ты убежал один раз, убежишь снова. Может, в жизни больше никогда столько не заработаешь, сколько оставил там, но ты все бросил, удрал. Отлично… Случись еще что-нибудь, побежишь снова.

Щеки Харлея вспыхнули от гнева. За кого этот старый дурак его принимает? Если бы не буран, сейчас же оседлал бы коня и уехал.

— Их четверо, — повторил он тихо.

— Ты уже это говорил, но это не играет никакой роли. Ведь ты даже не встретился с ними. Поверь мне, выйдешь на четверых — один из них должен будет получить пулю, только никто не захочет им быть. Я предпочитаю четверых одному тертому парню.

— Легко сказать…

Бентон пошел к очагу за кофейником.

— Достань ружье. Возвращайся туда и выходи на них. Не дай им рта раскрыть. Говори сам: если хотят иметь неприятности, то с лихвой их получат. Увидишь, они смоются так быстро, что у тебя голова пойдет кругом.

— А если нет?

— Тогда стреляй.

Харлей презрительно хмыкнул. Старик живет здесь как отшельник, что он может знать?

— Мужчина, который не дерется за свое добро, не много стоит, — продолжил Бентон. — Можешь мне поверить.

Харлей, возмущенный, начал подниматься из-за стола.

Бентон поднял на него твердый и холодный взгляд.

— Ну-ка, сядьте, мистер Харлей. Давай садись! Меня не испугает человек, который может вот так бежать, бросив все из-за какой-то пустой угрозы. — Старик язвительно ухмыльнулся. — Да и как ты оставишь теплое местечко у очага в такую метель?

Харлей снова сел, беспомощный и злой. Бентон собрал посуду, отнес ее в лоханку, налил туда горячей воды из чайника, принялся мыть.

Тепло и усталость сказывались — Харлей клюнул носом. Он изо всех сил старался держать глаза открытыми. Так заманчиво отдохнуть после такой продолжительной борьбы с бураном! Было слышно, как за стенами домика завывал ветер. Он понял: если бы не нашел этого убежища, то к утру был бы мертв.

Бентон указал на выдвижной ящик в старинном шкафу:

— Там одеяла. Занимай вторую нижнюю койку.

Бентон все еще суетился по комнате, когда Харлей провалился в сон. Последней его мыслью было: «На рассвете… Когда настанет рассвет, я отсюда уеду».

Его разбудил порыв ледяного ветра, и мгновение он лежал, стараясь сообразить, где находится. Было темно, по комнате кружились снежные вихри, все казалось незнакомым. Потом вспомнил, вскочил с койки, захлопнул дверь.

— Что случилось? — задал вопрос в пустоту, но не получил ответа. Тихо постоял, вслушиваясь, но ничего не смог расслышать, кроме шума ветра.

Нащупав свою рубашку, нашел спички, зажег лампу.

Койка Бентона была пуста, но было видно, что на ней спали.

Харлей поспешно натянул брюки и сапоги, накинул куртку. Потом надел пояс с револьвером, открыл стоящий у дверей фонарь, зажег его. На какой-то момент вдруг заколебался.

Братья Тэлботы могут быть здесь, снаружи. Могут быть… Но здравый смысл подсказывал, что их нет. Где-нибудь затаились, пережидая бурю.

Харлей открыл дверь, шагнул в темноту, задохнулся от сильного порыва ветра. Опустив голову, сделал шаг вперед и чуть не споткнулся о тело, наполовину занесенное крутящимся снегом.

Харлей наклонился, потащил человека к двери, толкнул ее одной рукой, занес его внутрь. Потом вернулся за фонарем.

Это был Бентон. И одного взгляда было достаточно, чтобы понять — старик сломал ногу.

Положив его на койку и прикрыв одеялами, Харлей подошел к очагу, который погас за долгие ночные часы. Убрал уголь, добавил дров, разжег сильный огонь, чтобы согреть комнату. Он работал быстро, понимая, что для пострадавшего сейчас самое главное — тепло. Затем прошел к нему, разрезал штанину брюк, вправил сломанную ногу. Уже перевязывал наложенную на перелом дранку, когда Бентон пришел в себя, попытался сесть.

— Лежите спокойно… Вы сломали ногу.

Старик откинулся назад, его лицо посерело от боли. Поискав в шкафу, Харлей нашел бутылку виски. Налил немного в стакан, подал ему.

— Вот, выпейте. Вам нужно согреться. Сейчас вас прогреет изнутри.

Бентон выпил виски, вернул стакан Харлею. Потом снова прилег, оглядываясь вокруг.

— Последнее, что я помню, это какой-то шум в сарае. Вышел и поскользнулся на пороге. Упал. Это все.

Харлей рассказал, как он проснулся и обнаружил, что дверь открыта, а по комнате кружит снег. Только потом замечание старика дошло до его сознания.

— Вы сказали, что слышали шум в сарае?

Тот кивнул.

— Тебе лучше было бы сходить и посмотреть, что там не так.

Тэлботы… Они могут быть там. Понимают, что он придет за лошадью, а в сарае тепло. Ждут утра, чтобы застрелить его, как только войдет. Или даже нарочно шумели, чтобы выманить в конюшню.

— Это подождет, — угрюмо ответил Харлей. — Дверь закрыта, я вижу.

Он достал кофе и кофейник. Совершенно не представлял себе, сколько времени спал, но теперь почувствовал, что окончательно проснулся. Если они на самом деле здесь…

Бентон с язвительным удивлением следил за тем, как Харлей готовит кофе. Принимая из его рук кружку, проворчал:

— Ты не знаешь, там эти Тэлботы или нет. Будешь здесь сидеть и ждать или выйдешь и все узнаешь. Будь мужчиной!

— Заткнитесь! — раздраженно ответил Харлей.

Он стоял у очага, подкладывая дрова в огонь, пытаясь все обдумать. Даже если метель не утихла, человек, идущий пешком, все равно оставляет следы, которые трудно не заметить.

Взял старую винтовку старика, проверил, заряжена ли. В ней оказалось семь патронов. Харлей много стрелял из винтовок, охотясь на кроликов и на белок в Огайо. Расстояние до сарая — не более шестидесяти или семидесяти футов, хорошая дистанция для стрельбы. Потом погасил фонарь, растянулся на койке. Услышав глубокое дыхание старика, решил, что тот заснул.

И вдруг вскочил так резко, что ударился головой о верхнюю койку. А что же будет с Бентоном?

Беспокоясь, не прячутся ли Тэлботы в сарае, будучи в крайнем возбуждении, Харлей совсем о нем и не подумал.

Но он не может бросить его со сломанной ногой. Должен здесь остаться, остаться и встретиться с Тэлботами, независимо от того, в сарае они сейчас или нет… Неужели удалось избежать смерти в пургу только для того, чтобы попасть в ловушку и превратиться в подсадную утку, которую братья Тэлботы сразу убьют, как только увидят? Неужели у него нет никаких шансов?

Он встал с койки, подошел к окошку. Ветер стих, в облаках тут и там появились разрывы. Сарай, внешне напоминающий лачугу, почти полностью засыпало снегом. Не было следов ни входящих, ни выходящих людей, хотя их уже могло занести.

Харлей сердито смотрел на сарай. И неожиданно в голову пришла простая мысль. Ему вообще здесь нечего делать. Предположим, старик мог упасть, когда был один. Выбрался бы сам? А если бы не оказалось никого, кто бы вытащил его из снега? Теперь уже был бы мертв. Оказав Бентону помощь, Харлей сполна рассчитался с ним за предоставленное ему укрытие. Теперь они квиты, можно отсюда уезжать.

Взял было винтовку, но опять положил. Если кто-то сидит в сарае, длинную винтовку заметит скорее, это даст тому, кто в засаде, некоторое преимущество. Что ему нужно — так это револьвер!

Харлей задержался за дверью, сделал глубокий вдох. Зачем выходить! Чтобы взять своего коня и удрать?

Он не был бойцом, он был фермером, и все, что хотел, это остаться им. И вдруг понял, почему надо выйти, все очень просто. Выйдет, чтобы покормить скотину, как сделал бы каждый фермер в такое зимнее утро.

Скотину?

В первый раз он подумал об оставленных на ранчо животных. Коровы были на свободе, они привыкли к плохой погоде, а снег не так уж глубок, чтобы не смогли докопаться до травы. Есть несколько стогов сена, к которым всегда был открыт доступ, когда Харлей уезжал. Конечно, вероятность, что коровы доберутся до стогов, невелика — они стоят довольно далеко, но если найдут, поедят.

А вот лошади — в конюшне, в стойлах. Он сказал Андерсону, что едет в город, тот напоит их, когда увидит, что хозяин не вернулся до темноты. Андерсон — толковый мужчина, сразу поймет, что дело плохо, а потом все услышит. Он позаботится о лошадях.

Стоя за дверью, Харлей вспомнил дом, который построил своими руками, коров, лошадей и все брошенное добро. Бентон прав — такого ему больше не добыть никогда.

Открыв дверь, вышел на холод.

Небо очистилось, на востоке покраснело, через несколько минут наступит рассвет. Повернувшись к сараю, Харлей направился прямо к нему, сжимая под курткой свой револьвер 44-го калибра, согревая руку теплом тела.

Перед дверью сарая остановился.

Она была завалена снегом. Никаких признаков, что кто-то открывал ее с того момента, как сам он был здесь вчера вечером. Потянул задвижку, широко распахнул дверь, вытащил револьвер, быстро вошел.

Сделав шаг, подумал, что все это выглядит очень театрально. И очень глупо, потому что на фоне белого снега его силуэт в дверном проеме был прекрасной мишенью. Быстро нырнул в сторону.

Ничего не случилось.

Харлей шел от стойла к стойлу — нигде никого не было. Спрятал револьвер в кобуру, принялся поить и кормить животных. Закончив, вышел наружу, закрыл за собой дверь. С минуту постоял в тишине на холодном воздухе, вспоминая, как долго мучился сомнениями, как томительно смотрел на сарай, опасаясь, что там засели Тэлботы.

Может, все страхи таковы? Только от одного воображения? А Бентон, в конце концов, прав: чтобы побороть страх, нужно выйти ему навстречу.

Он вернулся к домику. На пороге остановился отряхнуть снег с сапог. Как только сделал это, дверь распахнулась, за ней показался старик с винтовкой на изготовку. Винтовка была направлена во двор.

Увидев мрачное лицо хозяина дома, Харлей вначале подумал, что тот кое-как сполз с койки, чтобы прикрыть дверь, пока он кормил скотину. Но тут же понял, здесь что-то другое. Бентон, глядя мимо него, тихо проговорил:

— Осторожно! Там, сзади!

Харлей ясно осознал — это смерть. За его спиной Тэлботы, их четверо. Они его поймали.

Но остался спокойным.

Вот это было самым удивительным! Теперь он знал: есть вещи похуже смерти, и кое-что пострашнее, чем страх сам по себе.

Харлей медленно повернулся.

— Это мое дело. Ложитесь обратно в постель.

И спустился по ступеням. Он боялся. Действительно боялся, но не так сильно, как ожидал. Посмотрел на четырех замерзших мужчин на лошадях, улыбнулся:

— Что, ребята, ищете меня?

Они колебались. Продрогли и дрожали, проведя ночь в каком-то жалком сарае, который отыскали в прерии. А этот человек убил Джека, всадив ему пулю в сердце. Гнались за жалким беглецом, но увидели готового к борьбе мужчину, смело вышедшего им навстречу.

— Джек Тэлбот ехал на лошади, которую у меня украли, — громко произнес Харлей в морозном воздухе. — Когда я потребовал вернуть ее, полез за револьвером. Сам напросился, вот и получил свое. А теперь, ребята, если вам есть что сказать, давайте!

Джой Тэлбот внимательно посмотрел на него. Они думали, что запросто расправятся с убийцей, но тот не выглядел испуганным. Вовсе нет.

Конечно, его легко взять, все-таки четыре револьвера против одного. Или против двух, если считать винтовку старика. Но этот дурак Харлей обязательно подстрелит кого-нибудь из них, может, даже двоих. В конце концов, ехали, чтобы ухлопать этого человека, а не самим быть убитыми. Каждый понимал — первым падет тот из них, кто попытается достать револьвер.

В тихом морозном воздухе повисло молчание. Кони нетерпеливо били копытами.

— Джек мог купить твою лошадь у вора, — ответил наконец Джой Тэлбот. — Мы о ней ничего не знаем.

Это было отступление. Харлей был достаточно умен, он понял. Сделал шаг по направлению к ним и неожиданно для самого себя приказал:

— Отведите ту лошадь ко мне на ранчо в понедельник утром и будем в расчете. Ясно?

Тэлботам его слова не понравились. Они сознавали, что с ними случилось, всем четверым было очень неприятно. После такого они просто потеряют лицо, опустятся на самое дно, люди перестанут обращать на них внимание. Каждый знал это, но никто не хотел умирать.

— Какой смысл соседям враждовать? — проговорил Джой Тэлбот. — Какой смысл? — Потом Джой Тэлбот шевельнулся… Повернул коня к воротам. Вслед за ним остальные проделали то же.

— Джой!

Джой обернулся, посмотрел на Харлея.

— Загляни к Андерсону, попроси его покормить мой скот, ладно? А мне надо позаботиться здесь о моем друге.

Когда они проехали ворота, один из Тэлботов спешился и аккуратно закрыл их за собой. Похоже, они были не очень-то склонны к разговорам.

— Харлей! — Это уже крикнул Бентон. — Заходи в дом и закрой дверь! Выморозил всю комнату. Кроме того, пора бы позавтракать.

Харлей снова обил снег с сапог, подошел к двери. Оглянулся, посмотрел на небо. Облака бежали к северу, солнце играло на сосульках. Об этой стране можно сказать только одно — здесь быстро проясняется погода.

ПОБЕЖДАЕТ СИЛЬНЕЙШИЙ

Когда Спек добрался наконец до воды, минуло уже двое суток, как он должен был умереть.

Его растрескавшиеся губы шуршали, словно папиросная бумага, стоило лишь ими пошевелить. Темно-коричневое от загара лицо приобрело красноватый оттенок. Но разум и дух были живы, даже прерия не смогла их сломить.

Без сомнений, Росс и Флорен считали, что он уже мертв. Это забавляло и побуждало странное чувство юмора.

Неожиданно щебетание птиц подсказало, что где-то поблизости есть вода. Словно во сне, пошел он, спотыкаясь, в том направлении, но вскоре остановился и, покачнувшись, медленно повернул голову на затекшей шее.

Крошечное, похожее на лужу, озерцо, в котором оказалось совсем немного воды, занимало лишь маленькую часть громадной впадины, окаймленной справа острыми как нож скалами, не очень давнего геологического выброса.

Спек видел не одну дюжину подобных скал во время своих скитаний, но эти выглядели как-то по другому. Чахлая сероватая растительность прерий здесь была яркого зеленого цвета. Впрочем, если бы не птицы, мог бы этого и не заметить, как и то, что рядом вода.

В затуманенном от жары мозгу мелькнула озорная мысль. Флорен и Росс думают, что, украв золото и взяв оружие, инструменты, флягу, пищу, отобрали у него все, дабы он не мог выжить, ничего не оставили. Как бы не так!

Он знал, что ему предстоит, лучше, чем кто-либо иной. Когда они ушли, он не сразу двинулся с места, а остался спокойно лежать в тени от выступа скалы, где раньше был его тайник с добытым золотом, но потом он сделал все, чтобы освободиться от веревок. В путь отправился, когда солнце стало садиться, — зашагал вперед по бескрайней земле, покрытой вечерними тенями.

У него осталось только два предмета, которые Флорен и Росс, по-видимому, посчитали просто-напросто хламом в разграбленном лагере — старательский лоток для промывки золота и квадратный кусок парусины от палатки.

До того как окончательно стемнело и стало невозможно идти, Спек проделал восемь миль. Остановившись, прежде всего вырыл в песке углубление, положил в него лоток, накрыл его парусиной и придавил сверху несколькими крупными камнями. Лишь приготовив такую ловушку для росы, лег спать.

Наградой за все эти старания была ложка воды, которую он с наслаждением проглотил. А прежде чем солнце поднялось над вершинами, оставил за собой еще три мили. Потом остановился у двух валунов, сделал между ними укрытие от палящих лучей из высохшего кедра, заполз в этот островок прохлады и улегся там.

К вечеру второго дня ему попался кактус-бочка. Спек срезал верхушку, выжал немного влаги из бледно-зеленоватой массы. Во вторую и третью ночь опять сооружал ловушки для росы, каждый раз добывая немного воды. Когда же услышал пение птиц, то сразу даже не понял, что это означает. Быстро повернувшись, споткнулся об острые камни. Внизу, среди ивовых кустов, блеснуло озерцо шириной не более четырех футов. Но в нем лежал… подохший койот.

Качаясь как пьяный, он стоял и смотрел невидящими глазами на этого койота и ядовитую воду. Знал: дальше не сможет идти — сначала должен напиться. Но и понимал: если подхватит дизентерию, в его ослабленном состоянии она наверняка его убьет. Однако не собирался сдаваться. Спек прекрасно усвоил законы дикой страны, помнил все ее уроки. И не зря же, в конце концов, собрав всю свою волю, шел через прерии целых сорок миль.

Он вытащил останки койота на сушу, собрал сухие ветки, разжег костер. Когда набралось немного углей, целый слой их толщиной в пару дюймов высыпал на воду в лотке, установил его на огне, потом подбросил еще веток и стал ждать.

На пустыню опустилась черная ночь. Пламя костра отражалось на скалах и ветвях ивы, дым и искры, поднимаясь вверх, исчезали в темноте.

Когда вода закипела, Спек плоской палочкой снял толстый слой накипи и грязи, добавил угля. Еще раз снял накипь и только тогда отставил лоток в сторону — остывать.

Казалось, ему помогал уже один вид воды. Голова просветлела, и он мог спокойно обдумать возникшую ситуацию. Он преодолел половину пути. А шел к тому месту, которое хорошо знал, где можно вдоволь напиться и где живет человек, который одолжит ему коня. Коня и револьвер.

Заставив себя не думать о мучившей его жажде, Спек откинулся назад и прислонился спиной к скале. Губы у него пересохли, язык во рту превратился в деревяшку. Он прикрыл воспаленные глаза и прислушался, будто заключенный в камере, как тихонько и редко-редко в озерцо падали капли.

Только через час позволил себе попить в первый раз. Набрал немного воды в рот и держал ее там, чувствуя, как драгоценная жидкость возвращает его к жизни. Затем медленно проглотил. Испекшееся нутро охватила спасительная прохлада. Словно этот маленький глоток проник в каждую клеточку усталого тела.

Он смочил водой губы, лицо, затем разрешил себе второй глоток. Немного погодя отыскал в скале углубление примерно с фут шириной, положил на него лоток, ударами круглого камня придал железу форму ведра. Вернувшись к огню, вскипятил новую порцию питья с углем, вылил ее в то каменное углубление и проделал это несколько раз. Туда тоже бросил угли, лег на землю и почти сразу же уснул, зная, что к восходу солнца вода сделается прозрачной и сладкой.

Спек давно выработал привычку просыпаться по желанию в нужное время. Теперь, несмотря на вымотанность, встал задолго до наступления зари. Открыв глаза, почувствовал, что изрядно продрог от ночной прохлады и поспешно развел костер, чтобы согреться. Затем вволю напился. Спустя немного времени снова попил. И наконец, огляделся вокруг.

У озерца росла мясистая юкка. Он сорвал ее длинные плоды. Один поглотил сырым, остальные поджарил вместе с луковицами лилии. Когда поел, нашел плоский пористый камень из песчаника и стал черпать им оставшуюся в водоеме воду. И хотя ее было мало, потребовался целый час, чтобы полностью его осушить.

Время от времени он делал перерыв, отдыхал. Один раз из оставшегося табака свернул цигарку. Лично ему не требовалось воды больше, чем было теперь в его ведре, но ведь другие люди, которые тут пройдут, не будут знать о койоте, о том, что озерцо отравлено. Спек не был до конца уверен, поможет ли то, что он собирался сделать, но хотел как-то обезвредить водоем для тех, кто, возможно, захочет из него напиться.

Когда вычерпал все, плоским камнем выгреб со дна грязь и расширил отверстие, из которого по капельке поступала вода. Потом сел, доел плоды юкки с луковицами лилии, попил еще.

Озерцо медленно наполнялось — к вечеру воды наберется достаточно, а он с первыми лучами солнца отправится в путь.

Через три дня Спек уже сидел на лошади. Ко взятому в долг седлу был прикреплен винчестер, а к поясу — старенький, но вполне пригодный для дела кольт.

Хозяева ранчо настаивали, чтобы он остался и отдохнул, но Спек не согласился. Флорен и Росс забрали золото, бросили его на верную смерть, однако вовсе не из чувства мести он отправлялся теперь на их поиски. Не потому, что так пострадал из-за этих воров, которых приютил в своем лагере, когда они почти умирали от жажды. Он принял выпавшие на его долю страдания как должное, как принимал многое другое, просто как часть жизни в пустыне. Но вот украденное золото принадлежало только ему и он должен его вернуть!

Спек не выглядел сильным мужчиной, но упорства ему было не занимать. Годы и условия жизни выжали из него всю мягкость, которая могла быть, а взамен дали эластичность сыромятной плети. Не задира, он умело пользовался оружием, как солдат в войне с апачами, как охотник на бизонов. Не раз применял его в стычках с индейцами племен мохаве и пима.

Ему не требовалось никакой подсказки, чтобы разгадать план Флорена и Росса. Первым делом они поедут в Тусон. Это довольно далеко. Но там виски, женщины, для города в этом необжитом крае на редкость хорошая еда.

И вот ясным утром, едва рассвело, Том Спек въехал на своей лошаденке на главную улицу Тусона, где бродили свиньи, ослики, лаяли собаки, крутились голозадые мексиканские мальчишки. Том был худощавым, невысоким — не выше шести футов, чуть старше тридцати лет. Он только что прошел школу прерий, поэтому выглядел невзрачно — в выцветших брюках, куртке из оленьей кожи и потрепанной шляпе с узкими полями.

Вскоре, спешившись, зашел в салун «Шу-Флай» — длинное, окрашенное в желтый цвет строение из саманного кирпича, с утрамбованным земляным полом. Сосновые столы здесь покрывались дешевыми скатертями. Но для Тома Спека, который за столом-то сидел четыре раза за два года, «Шу-Флай» был вершиной культуры и гастрономического вкуса. Тут не подавали меню и люди не привередничали — ели то, что подавали. На этот раз из-за нескольких нападений апачей на караваны с продуктами из Эрмосильо, еда была скромной — вяленое мясо, томаты, тушеный чернослив и кофе. Все, кроме кофе и чернослива, оказалось обильно сдобренным красным перцем. Но можно было полакомиться медом, поставляемым с ранчо «Тиахуана», расположенного недалеко от границы.

Том Спек целиком отдался еде, однако не переставал слушать, о чем говорилось вокруг. «Шу-Флай», как всегда в это время, был переполнен, и разговоров велось немало. У парня, убирающего со столов, он спросил, не объявлялись ли здесь золотоискатели, которым сильно пофартило. Парень не знал, но сидящий рядом мужчина поднял голову и положил вилку.

— Да, в «Конгресс-холле» какой-то пижон платил за выпивку песком. Хвалился, что добыл целую кучу в Джиле.

— Здоровенный такой? Блондин? — поинтересовался другой мужчина, сидящий у стойки бара. — Видел его. Сильно смахивает на конокрада из Санта-Фе. За ним охотились.

Том Спек поддел вилкой кусок вяленого мяса и задумчиво разжевал его. Собрал остатки с тарелки горбушкой хлеба. Проглотил кофе, положил доллар на стол, поднялся. Описание точно совпадало с Флореном.

Солнце ослепило его на выходе, пришлось подождать, пока глаза привыкнут к яркому свету, затем направился к «Конгрессу».

Немного замедлив шаг, проверил, легко ли выхватить кольт, только тогда открыл дверь.

Несмотря на ранний час, салун был забит людьми. За одним из столов, похоже, играли всю ночь напролет. Несколько мужчин стояли у бара. Один из них — настоящий гигант, в высокой шляпе и черной куртке. Спек знал, что его зовут Маркусом Даффилдом, одно время он был начальником городской полиции, теперь служил почтовым инспектором, но по-прежнему оставался главным авторитетом в делах, связанных с оружием.

Спек осмотрелся. Не было никаких признаков присутствия Росса, но большую светлую голову Флорена он заметил сразу же. Тот сидел за игрой в покер и, судя по виду, крупно выигрывал.

Спек подошел к бару, встал рядом с Даффилдом, заказал выпивку, кивком головы указал на соседа.

— И одну для Маркуса.

Даффилд выразительно посмотрел на него.

— Собираюсь немного пострелять, — тихо пояснил Спек. — Хочу предупредить, что к вам это не относится. — Показал на Флорена. — Вон тот тип и его дружок пришли ко мне в лагерь, оба полуживые. Я дал им жратвы и воды. А на другой день они набросились на меня, связали, украли все мое добро, включая три мешочка с золотом.

— Видел золото, — сказал Даффилд. — Да он и не похож на старателя. — Маркус оглянулся через плечо. — Подожди немного, пусть закончат игру. У него на руках четыре одинаковые карты.

Спек приподнял стакан, Даффилд ответил тем же. Они выпили, Том отошел к концу стойки и остановился там в ожидании. По его внешнему виду нельзя было сказать, чтобы он нервничал.

Флорен, благодаря четырем дамам на руках, взял банк и принялся собирать со стола деньги, но, подняв глаза, увидел Спека. Начал было подниматься с места, однако передумал. Взгляд его остановился, лицо стало болезненно желтым.

Один из карточных партнеров заметил эту перемену во Флорене, глянул на Спека и осторожно отодвинулся от стола. Остальные тут же последовали его примеру.

— Все это ты выиграл на мои деньги, Флорен, — спокойно произнес Спек. — Поэтому оставь их там, где лежат.

Флорен быстро осмотрелся. Его большие руки упирались на подлокотники кресла, всего в нескольких дюймах от револьвера. Один из игроков попытался было вмешаться, но прямой взгляд черных глаз Даффилда пригвоздил его к месту.

— Это его дело, — бросил Даффилд. — А тот тип — вор.

Флорен облизнул губы кончиком языка.

— Послушай, — забормотал он, — мы…

— Не собираюсь убивать ни тебя, ни Росса, — так же спокойно объяснил Спек. — Вы украли все мое добро, оставили меня подыхать, но все, что я хочу, — это вернуть мои деньги и вещи. Не дергайся и выворачивай карманы.

Флорен посмотрел на деньги, потом на Спека. Лицо его исказилось, в глазах вспыхнул гнев. Он начал подниматься.

— Да будь я дважды проклят! — И схватился за револьвер.

Никто не заметил, как в дверь вошел Росс. Он мгновенно оценил ситуацию, выхватил револьвер и выстрелил. Спек только успел взвести курок, как его что-то ударило в спину. Он споткнулся и рухнул ничком.

Флорен стоял с револьвером в руке и смотрел вниз, на Спека. Росс держал под прицелом всех в комнате. Флорен начал поднимать дуло револьвера, направляя его на лежащего перед ним человека.

— Не делай этого, — остановил его Даффилд. — Или тебе придется убить всех в этой комнате.

Флорен взглянул на него и заколебался.

— Не будь дураком! — крикнул Росс. — Забирай деньги и уходим!

Прошло две недели, прежде чем Спек встал с кровати, благодаря заботе Семига, венского врача, служившего в армии. И только через месяц смог ездить верхом.

Даффилд наблюдал, как он садился на лошадь.

— В следующий раз, — посоветовал, — не разговаривай. Стреляй!

Том Спек отыскал следы Флорена и Росса в Хассаямпе и ехал за ними до Кэмп-Дейт-Крик. Капитан Дуайер из пятого кавалерийского полка выслушал его и кивнул:

— Да, они были здесь. Я приказал им убираться. Стало известно, что Росс продавал апачам спиртное у Кэмп-Гранта. Нам такие люди не нужны.

Сменив свою усталую лошаденку на мустанга, Спек отправился дальше.

У Дриппинг-Спрингс слез с коня. К нему навстречу с улыбкой вышел из хижины чероки Таунсенд. Они как-то вместе путешествовали по штату Нью-Мексико. Выслушав вопрос Тома, Таунсенд кивнул.

— Проезжали две недели назад. Большой парень — на гнедой лошади с белыми чулочками на трех ногах. Другой — на серой с белой отметиной на правом плече. Направились в Прескотт. — И предупредил: — Остерегайся апачей, они тут повсюду. Я похоронил двадцать семь человек прямо здесь.

Спек поехал дальше. Он берег коня, но иногда переходил на рысь. И повсюду видел множество следов от прохода индейцев.

Оказалось, в Прескотте эти двое пробыли больше недели. Уехали из города в западном направлении. Повсюду Тома предупреждали об индейцах. Вышли апачи, а вместе с ними уалапам и мохаве. Прошли слухи об угрозе, нависшей над Дейт-Криком, туда поехал генерал Крук.

Ни Флорен, ни Росс не имели большого опыта жизни на Западе. Он увидел это сразу, когда они появились у него в лагере. Говорили, что приехали из Болд-Ноба, штата Миссури. Крутые парни, ничего не скажешь, очень опасные, но не приспособленные к жизни в прериях.

На второй день пути от Прескотта Спек нашел двух истощенных пони. Скорее всего, их бросили индейцы, а сами ушли на свежих, более сильных лошадях. Том поймал обоих пони, повел их с собой, у него зародилась интересная идея.

На третий день он увидел Флоренса и Росса впереди и умышленно поднял вокруг себя побольше пыли. А ночью со всеми своими лошадьми объехал вокруг их лагеря, сделал четыре разных следа, которые должны были отсечь им завтрашний путь.

Затем, двигаясь бесшумно, как кошка, подкрался к ним поближе. На стоянке горел маленький костер. Флорен спал, Росс сидел рядом. Прождав с чисто индейским терпением больше часа, Спек, изловчившись, подцепил дулом винтовки лямку фляги и осторожно подтянул ее к себе. Мог вытащить и вторую флягу, но не стал. Тихонько отошел, нарочно поддев ногой мелкий гравий. Оглянувшись, увидел, что Росс вскочил на ноги и отпрыгнул от огня.

Это было началом его плана. Утром он наблюдал, как они доехали до следов, которые ночью оставили неподкованные пони. Для любого такой знак означал присутствие индейцев. Индейцы ездят на подкованных лошадях, украденных у белых поселенцев, но белые почти никогда не ездят на неподкованных. Следы вели на юг и на запад. Желая избегнуть опасных встреч, Флорен и Росс направились на север. Спек был удовлетворен, потому что знал, какая местность лежит перед ними.

В последующие четыре ночи он добился больших успехов, тревожа бандитов таинственными шумами. И опять рассчитанно оставлял следы пони, заставляя воров отклоняться к северу. Те так и поступали, стараясь избавиться от невидимых индейцев.

Они нервничали, думая, что их преследуют индейцы. У них оставалась лишь одна фляга на двоих. Спали беспокойно, если им вообще удавалось уснуть. Спек вел с ними расчетливую войну нервов. Два раза подбирался совсем близко и, лежа за скалой, слышал, как парни зло переругивались между собой.

Как-то утром он зажег неподалеку от них огонь, использовав для этого одеяло, чтобы было похоже на индейский сигнал. Потом, отъехав на несколько миль к югу, сделал второй такой же. С наступлением сумерек устроил еще две дымовые завесы ближе к лагерю.

Теперь они находились на порядочном расстоянии от Эренберга к северу, направляясь к Хардвиллу.

За минувшие дни Флорен заметно похудел, лицо стало изможденным, глаза ввалились. Росс был посильнее, более умелый и хитрый.

В ту ночь Спек выждал, когда они разведут небольшой огонь, чтобы сварить кофе. Как только Росс приблизился к котелку, быстро выстрелил три раза.

Первая пуля попала в костер, вышибла из него сноп искр, вторая — пробила котелок, вызвав клубпара и дыма от попавшей на угли воды, третья вошла в бревно, на котором сидел Флорен.

Затем воцарилась тишина. Стрельба застала обоих, когда под руками у них не было винтовок. Спек немного отодвинулся в сторону и наблюдал. Он настрадался от этих людей. Теперь хотел получить обратно свое золото, по возможности никого не убивая, несмотря на то, что они не задумываясь пристрелили бы его. Тогда только присутствие Даффилда да других мужчин в салуне и спасло его от смерти. Томом руководила вовсе не жалость, а полное безразличие к судьбе этих двоих. Он получит обратно свое золото! Заберет и то, что Флорен выиграл на его деньги, пусть это будет платой за столь долгое путешествие.

Наступил хмурый день с низкими облаками, предвещающими дождь. Спек видел, как медленно двигались те двое, знал, что они провели беспокойную ночь, не ложась под одеяла. Еще дважды он обстреливал их из-за кустов, не стараясь попасть в кого-нибудь. Кроме того, они чуть не подрались из-за фляги с водой. И тогда ему в голову пришла новая идея.

Он знал, что золото они держат на себе, добраться до него, не убив кого-либо из них, едва ли возможно, зато не так уж трудно сделать кое-что другое.

В следующую ночь увел одну из их лошадей.

После спокойного сна Том Спек поднялся на заре. Собрал четырех лошадей, поставил их под укрытие скалы, а сам придвинулся поближе к лагерю, чтобы видеть все своими глазами. Не торопясь свернул цигарку. Теперь он знал — у него все получилось, представлял, что сейчас произойдет.

Они были до предела напуганы, нервы натянуты от постоянных нападений, бессонных ночей и еще оттого, что не знали, сколько у них врагов. Теперь они должны подраться друг с другом. Ведь на двоих остались одна фляга воды, одна лошадь и тридцать фунтов золота. Каждый думает — успех и благополучный побег возможен только для одного.

Флорен возился у лошади. Мешок с золотом он привязал позади седла. Вид у него был озабоченный. Росс схватился за револьвер, но не учел, что все его движения видны по тени. Флорен мгновенно повернулся и выстрелил.

Росс споткнулся, сделал шаг назад, выкрикнул что-то бессвязное, затем упал на четвереньки, а Флорен быстро впрыгнул в седло и поскакал прочь.

Глубоко затянувшись цигаркой, Спек наблюдал, как он удаляется, двигаясь на северо-восток. Затем улыбнулся, поднялся и пошел к своим лошадям. Взяв их, приблизился к Россу. Тот, хрипло дыша, лежал на земле.

Действуя быстро и уверенно, Спек отнес Росса в тень кедра, разорвал рубаху и осмотрел рану. Пуля попала ему в бок, прошла через мягкие ткани, сбила с ног, вызвав временный паралич, кровотечение было сильным.

Согрев воду, он обмыл рану. Сделал отвар из листьев кустарника, применил его как антисептическое средство. Перевязал рану, грубовато, но надежно. Тут Росс пришел в себя и уставился на него.

— Вы… Это вы?

— Угу.

— Я думал, мы ушли от вас.

— Как видишь, я здесь.

— Почему вы помогаете мне?

Спек опустился на корточки. Потом кивнул на лошадь, которую увел у них.

— Оставляю тебе этого коня и флягу. Уезжай отсюда. Если еще хоть раз увижу тебя, пристрелю.

Затем встал и пошел к своим лошадям. Росс крикнул ему вслед, приподнявшись на локте:

— А револьвер?

— Нет.

— Тогда я просто мишень для индейцев.

Спек ухмыльнулся:

— Может, повезет!

Он поехал по следу Флорена, но не очень спешил. Впереди были отвесные скалы Колорадо. Скоро Флорен упрется в каньон. Спек долго жил в пустыне, а она учит терпению. Там, в каньоне, ему просто некуда деться.

В последние дни Том устраивал дымовые завесы, чтобы загонять этих негодяев все дальше и дальше на север. И вот один из них в тупике, из которого можно выбраться только по тому пути, по которому туда попал. Флорен не мог этого знать. Поэтому попусту терял время, ища спасение на севере.

Был тихий жаркий день, когда Спек достиг наконец своей цели. Высокое солнце отражалось от поверхности скал, играло на ветвях кедров, покрывающих склоны холмов. Даже ящерицы попрятались в тень и, широко раскрыв рты, раздувая бока, тяжело дышали горячим воздухом.

Флорен был напуган, у него провалились глаза. Он подъехал к обрыву каньона. Во фляге оставалось несколько капель воды, лошадь измучена. Он вылез из седла, каблуки стукнулись о твердую землю. Заглянул вниз за край каньона. Вода была далеко внизу.

Пойман… Семь раз он пытался отыскать новый путь и каждый раз натыкался на скалу. Семь раз терпел поражение. Теперь знал: нет другого пути, он должен повернуть назад. Посмотрел на лошадь, она, будто ожидая этого, упала сначала на колени, потом легла на бок. Флорен в отчаянии выругался. Ударил лошадь ногой. Но она не поднялась, просто не смогла подняться. Может быть, теперь можно обойтись без него? Забрать золото, найти тропинку вниз по скалам. А потом плот… Флорен подскочил к лошади, отвязал мешок с золотом. Хотел было взять винтовку, но передумал. К чему она теперь?

Взвалив золото на плечо, подошел к краю скального обрыва. В этом месте не было спуска. Повернулся, но тут же остановился как вкопанный. В сотне ярдов от себя он увидел Спека. У золотоискателя на сгибе руки лежал винчестер.

Том ничего не говорил. Просто молча стоял, один.

Флорен облизал пересохшие губы кончиком языка. Мешок с песком был в его правой руке. А винтовка… Он посмотрел на нее. Лежит чересчур далеко.

Спек выстрелил с бедра, мешок дернулся в руке Флорена. Еще один выстрел и одновременно шаг вперед. Выпустив из руки мешок, Флорен выхватил из-за пояса револьвер. Поспешно спустил курок, но промахнулся.

Спек выстрелил вновь, на этот раз зацепив рубашку Флорена. Тот поспешно отступил, выстрелил. Но опять промахнулся. А Спек, подняв винтовку, прицелился и выпустил новую пулю. Осколки скалы впились в щеку Флорена, заставив откинуть голову и попятиться.

Спек молчал. Передернув затвор, просто выжидал. Флорен шагнул вперед, и тут же еще одна пуля подняла фонтанчик песка прямо перед ним. Он сделал шаг назад.

Обрыв… сзади. Уже совсем близко. Оглянулся, но Спек тут же трижды выстрелил. Пули раздробили скалу у Флорена под ногами, осколки рикошетом опалили лицо. До края обрыва осталось не более шести футов.

— Ты не заставишь меня прыгнуть! — зло закричал он, поднял револьвер и выстрелил.

Спек немного подождал, потом медленно шагнул вперед, поднял мешок с золотом. Вновь отошел назад, отпустил мешок и выстрелил. Винчестер имел одиннадцать зарядов, выстрелы он считал. И свои, и его.

Пуля коснулась лица Флорена, на нем выступила кровь. Он испугался по-настоящему. Лицо исказилось, побледнело, глаза широко раскрылись, рот дергался. Спек поднял мешок с золотом и подошел к лошади. Привязал его к седлу, впрыгнул в него сам. Сделав это, отпустил поводья одного из индейских пони.

— Вот, бери! — сказал и не торопясь отъехал.

Флорен с криком бросился за ним. Том Спек не повернул головы, не оглянулся. Он просто ехал, вспоминая Тусон и «Шу-Флай». Вот теперь уж всласть там поест! Может быть, через неделю или около того…

У него прорва времени. Теперь.

ОДИНОКАЯ И БЕЗЗАЩИТНАЯ

Туда, откуда падали большие капли, мы подставили деревянное ведро, которое разыскали в углу старой бревенчатой хижины. Воздух в ее единственной продолговатой комнате с земляным полом пропитался запахом мокрой одежды, дровяным дымом и сыростью от непрерывного дождя. Но дров было достаточно, и огонь в очаге пылал ярко, постепенно просушивая влажное помещение и наполняя его теплом и уютом.

Нас было семеро. Хэйвен, управляющий дилижансом; Рок Вилсон, управляющий шахтами из Хэнгтауна; Генри, бандит из Чероки-Стрип; незнакомый мне худой человек со светло-каштановыми волосами, болезненно-желтым лицом и холодным взглядом; сидевшая поодаль парочка и я сам.

Шестеро мужчин и одна женщина.

Вернее, совсем еще девушка — ей было лет восемнадцать — девятнадцать, не больше, и она обещала стать редкой красавицей. Худенькая, она была вместе с тем прекрасно сложена, и во всех ее движениях присутствовала неслышная музыка, а в каждой ее улыбке сквозило что-то сокровенное, глубоко личное, адресованное только тебе. Каким образом она очутилась здесь с этим типом, которого мы все знали? А знали мы его потому, что он любил поговорить, и говорил много и громко. Я сразу же проникся к ней жалостью, а ее манера держаться — спокойно и с достоинством — вызвала у меня восхищение.

Ей предстояло стать его женой. Она была одной из многочисленных девушек и женщин, приехавших на Запад, чтобы подыскать себе мужа, но я недоумевал, почему она-то среди них очутилась. Такая девушка была рождена для жизни в довольстве и роскоши, в каждом ее слове и движении чувствовалась культура и хорошее воспитание. И все же она оказалась здесь, угодив каким-то образом в лапы Сэму Толмену.

Это был здоровенный парень — широкоплечий, с мощным торсом, большими руками и вызывающей манерой держаться. Он обладал своего рода агрессивной привлекательностью, а когда ему это было удобно, мог даже казаться нежным и задумчивым, но это была лишь поза, не имевшая никакого отношения к его внутренней сущности. Он являлся полной противоположностью девушке: грубый, неопрятный и готовый слишком откровенно поведать первому встречному подробности своей личной жизни.

Эта Кэрол Хьюстон явно расставалась со своими иллюзиями. Если, конечно, они у нее когда-то были. Время от времени она бросала на него недоумевающий взгляд, такой, каким обычно награждают докучливых незнакомцев. И неловкость ее все росла.

Дилижанс направлялся на север и должен был высадить кое-кого из нас здесь, оставив дожидаться другого дилижанса, идущего на Запад. Однако мы опоздали на день, поскольку за три мили отсюда повозка перевернулась и упала в грязь.

Потрепанные и помятые, мы под проливным дождем поставили дилижанс на колеса и ухитрились добраться до этой хижины. Продолжать путь ночью мы не могли, а здесь было, по крайней мере, тепло и сухо, чем мы и воспользовались.

Дождю не видно было конца, и в редкие минуты затишья слышалось, как размеренно падают капли в ведро, которому скоро предстояло наполниться.

В подобных случаях всегда рано или поздно наступает момент, когда разговор медленно замирает. Мы произнесли все обычные банальности, обсудили ливень, сравнив его с другими ливнями и грозами, поцокали языком по поводу происшедшего и высказали предположения насчет длительности нашего пребывания в хижине. Еще мы успели поведать друг другу о том, кто куда направляется, и, привирая не больше обычного, обменяться рассказами о своем прошлом.

Голландец Генри извлек откуда-то кофе, а я, обследовав неприветливые закоулки хижины, раздобыл кофейник и кружки. И густой аромат крепкого кофе разнесся по комнате, наполнив ее атмосферой доброго домашнего уюта.

Добавлю, кстати, что мое имя — Генри Дюваль. Я родился на Мартинике, этом чудесном далеком острове, горы и женщины которого известны своей склонностью к вулканическому извержению. Я происхожу из старой, уважаемой и, пока дело не дошло до меня, состоятельной семьи. Я — профессиональный картежник.

Эта профессия на протяжении почти целого столетия была не редкостью для молодого человека из хорошей семьи, но без средств. И все же, отложив карты, я взялся за оружие, точнее, посвятил свое время обоим этим занятиям. К первому меня подтолкнули речные пароходы, а ко второму — начавшиеся в Латинской Америке революции и освободительные войны. Теперь, к тридцати пяти годам, я бросил и то и другое, сколотив небольшое состояние на горных разработках.

Но давайте посмотрим правде в глаза. Разве я, скажем так, не подыгрывал судьбе в дни моего картежного прошлого? Человек неглупый и с хорошей памятью, неплохо разбирающийся в картах и в людях, обычно выигрывает даже по-честному, если к нему идет карта — но без приличных карт ему, разумеется, не обойтись. Поэтому, если они сами ко мне не шли, я, как уже сказал, их слегка подталкивал.

С Хэйвеном, возничим дилижанса, я был немного знаком. Он представлялся мне человеком надежным и основательным, бесстрашным и честным. Такого же плана был и Рок Вилсон — оба они являлись лучшими представителями той породы сильных, храбрых и зачастую малообразованных переселенцев, тех, что, подобно мне, отправились на Запад в растущие здесь как грибы города.

Голландец Генри? Вы, возможно, о нем слыхали. По-моему, его в конце концов повесили. Как я уже сказал, он был не в ладах с законом. Воровал лошадей, уводил скот, иногда грабил банки и дилижансы, но все это проделывал беззлобно и без необходимости не стрелял. Этакий добродушный гуляка, способный сегодня украсть сотню долларов, а на следующий день ее растратить.

Мужчина с болезненно-желтым лицом представился сам. В его голосе ясно слышался южный акцент.

— При рождении меня нарекли Джоном. Когда-то я занимался медицинской практикой. — Он достал серый от грязи носовой платок и закашлялся глухим надсадным кашлем туберкулезника. — Но мое… м-м-м… состояние превратило это занятие в насмешку, которую я не в силах более был выносить. — Он смахнул пятнышко корпии с потертой манжеты своего выцветшего сюртука. — Теперь я — джентльмен удачи, понимайте это как хотите.

Генри сварил кофе. Крепкий, ароматный ковбойский кофе — что может быть лучше в дождливый вечер? Он наполнил наши чашки, самую большую порцию оставив для дамы. Она наградила его быстрой улыбкой, и этот отчаянный джентльмен с весьма сомнительной репутацией вспыхнул, как мальчишка.

Толмен громко рассказывал:

— Я, можно сказать, сорвал банк! Из всех этих женщин мне досталась лучшая. Их там, наверное, человек двадцать было, одна краше другой. Они сказали, что мне там нечего делать, но я говорю, ладно, если найдется среди вас какая-нибудь лишняя, то я и на нее согласен. И вот она оказалась лишней!

Будущая миссис Толмен зарделась и опустила глаза на свои руки.

— Как это случилось, мисс Хьюстон? — спросил я. — Почему они вас к себе не приняли?

Она с благодарностью подняла на меня глаза, радуясь возможности оправдаться и объясниться. Она имела на это право.

— Я ехала отдельно от них — сначала. Мы с отцом направлялись на Запад — в том же обозе, но он умер от холеры, а те небольшие деньги, что он имел, куда-то делись. У меня ничего не было, кроме долгов… ну, и что мне оставалось делать?

— Совершенно верно, — согласился я. — Я знаю немало благовоспитанных женщин, которые таким образом приехали на Запад и здесь удачно вышли замуж.

Мне не следовало говорить про удачное замужество. При этих словах она изменилась в лице и снова опустила глаза.

— Слышали бы вы, как взвыли остальные, когда увидели, что мне досталось! — ликующе воскликнул Толмен. — Мы тут, на Западе, ребята неотесанные, она к этому, ясное дело, не привыкла, да и работать, как я слышал, не умеет, но ничего — научится! Уж я об этом позабочусь!

Хэйвен сердито заерзал на скамеечке, а Рок Вилсон помрачнел и, сверкнув глазами, спросил:

— Ты, говоришь, еще на ней не женился? Я бы на твоем месте глядел в оба. Дама может передумать.

Лицо Толмена скривилось в безобразной усмешке. Его маленькие глазки сузились, а подбородок напрягся.

— Передумать? Навряд ли. Вы что думаете — я это допущу? Я же заплатил ее долги. Тут один щенок было сунулся, так я быстро выбил из него эту блажь! А вздумай он схватиться за револьвер, так я бы его тут же пришлепнул. — Толмен похлопал по своему шестизарядному. — Я — не снайпер, — объявил он, — но с оружием обращаться умею.

Произнося последнюю фразу, он свирепо обвел глазами присутствующих.

Скорее для того, чтобы отвлечь внимание от девушки, чем с какой-либо другой целью, я предложил сыграть в покер.

Джон, неудавшийся доктор с желтыми щеками, резко вскинул голову, и его губы скривились в легкой усмешке. Остальные придвинулись к столу, а девушка отсела в сторону. Но наши глаза все же встретились поверх их голов. В ее взгляде была робкая просьба о помощи, отчаянная мольба сделать что-нибудь… что угодно… чтобы вызволить ее. Проговори мы друг с другом целый час, она не могла бы яснее высказать своего желания.

В ту же минуту я принял решение. Когда Джон взял свои карты, я положил руку на стол ладонью вниз, подавая старый, общепринятый знак того, что я с картами в ладах. Легким наклоном головы я указал на Толмена — предполагаемый объект — и краешком глаза уловил его согласие.

Толмен играл в той же напористой манере, что и разговаривал, и зорко следил за картами. Мы то открывали карты без торговли, то немного повышали ставку, и Толмен поначалу оставался в выигрыше.

Когда у него была хорошая карта, он старался выжать из нее, сколько можно, и ставки шли высокие. И в то же время его не покидали подозрительность и настороженность. Вначале он пристально наблюдал за каждым движением, но по мере того, как игра все больше и больше захватывала его, бдительность Сэма ослабела. И все же он внимательно изучал свои карты и долго раздумывал.

Для меня теперь не существовало других игроков, кроме Джона и Толмена. Один раз, выйдя из торговли, я подошел к очагу, подкинул туда несколько поленьев, затем добавил в кофейник кофе и поставил его на огонь. Повернув голову, я заметил, что Кэрол Хьюстон следит за мной. Сняв со стула свою теплую куртку, я принес ее девушке.

— Если вам станет холодно… — прошептал я.

Она благодарно улыбнулась и поглядела на пляшущие в очаге языки пламени.

— Не хочу вмешиваться не в свое дело, — произнес я, словно обращаясь к огню, — но мне кажется, что, освободившись от этого человека, вы, возможно, чувствовали бы себя лучше.

На ее губах появилась печальная улыбка.

— Вы еще в этом сомневаетесь? Но он оплатил мои векселя. Я должна ему деньги, и я подписала обязательство, что выйду за него замуж.

— Никто не сможет заставить вас выполнить это обязательство.

— Он сможет. К тому же я должна выплатить свои долги тем или иным способом. Пока я другого выхода не вижу.

— Поживем — увидим. Не бойтесь, подождите немного. — Подложив в огонь еще одно полено, я вернулся к столу. Толмен бросил на меня подозрительный взгляд, поскольку до него, видимо, донесся наш разговор, хотя слов он, скорее всего, не разобрал.

Была моя очередь сдавать, и, собирая сброшенные карты, я запомнил их, положив вниз колоды, и перемешал колоду, не трогая нижних карт. Я протянул колоду Генри, чтобы тот снял, затем аккуратно сдвинул снятые карты обратно и начал раздачу. Джон поднял со стола карты, взглянул на них и снова положил перед собой. Толмен внимательно изучил свои и начал отсчитывать деньги. Я сделал первую ставку, и мы взялись за Толмена. Мы знали, что, когда к нему приходит хорошая карта, он выжимает из нее все, что можно, и не стали ему мешать. Наконец я вышел из торговли, предоставив действовать доктору.

С этого момента мы стали медленно, но верно делать Толмена. Хэйвен и Вилсон вскоре сообразили, что происходит. Когда к ним приходило что-нибудь приличное, мы с Джоном быстро выходили из игры, однако и он, и я пасли Толмена. Первым вышел из игры Хэйвен, затем Вилсон. Генри продолжал играть, и мы время от времени подкидывали ему небольшой банк. Толмен тоже иногда выигрывал, но ровно столько, чтобы удержаться на плаву.

Как-то раз, подняв голову, я встретился глазами с Кэрол. Я слегка улыбнулся ей, а она продолжала наблюдать за мной с серьезным и сосредоточенным видом. Догадывалась ли она о том, что происходит?

— Ваше слово, миста-ар Дюваль, — это был мягкий южный выговор Джона. Я поднял карты, поглядел в них и повысил ставку. Толмен метнул взгляд в мою сторону и сравнял. Генри, увидев, что ему сдали, пожал плечами и сбросил карты.

— Это мне не по зубам, — с улыбкой произнес он.

Джон снова накинул, а за ним и Толмен. Его прошиб пот. Я заметил, как он провел языком по губам и как в его взгляде, брошенном на Джона, мелькнула паника, когда он решил, что тот не блефует. Теперь он напряженно ждал, что же сделаю я, и я дал ему хорошенько пропотеть. Я держал на руках три туза и пару шестерок, и этого, по моим соображениям, было явно недостаточно. Карты сдавал Джон.

Доктор немедленно ответил на мой сигнал. Его ладонь опустилась на стол, из чего я понял, что у него на руках туз.

Толмен нетерпеливо заерзал. Неуверенным движением, словно колеблясь, я добавил еще двадцать долларов. Южанин сбросил карты, а Толмен, увидев, что я повысил, полез в карман за деньгами и ничего там не обнаружил. На мгновение оцепенев от испуга, он открыл свои карты.

У него на руках были четыре дамы и тройка.

Мгновение помешкав, я собрал карты в стопку и положил их на стол.

— Покажите, что там! — нетерпеливо потребовал Джон и, потянувшись рукой через стол, открыл мои карты — незаметно добавив в них туза, чтобы у меня получились четыре туза и шестерка.

Глаза Толмена выкатились из орбит. Он тяжело сглотнул, и его лицо налилось кровью. Он так уставился на карты, словно это могло что-то изменить. Потом в сердцах выругался.

Я спокойно сгреб банк, добавив попутно спрятанную в ладони шестерку в сброшенные карты, и начал тщательно составлять из монет стопку. Джон тем временем собрал карты в колоду.

— Все, проигрался вчистую! — Толмен положил свои большие руки на стол ладонями книзу и обвел глазами комнату. — Кто мне одолжит денег? Я отыграюсь и расплачусь.

Никто не ответил. Хэйвен, судя по всему, задремал. Рок Вилсон, покуривая, глядел в огонь. Генри, зевнув, бросил взгляд на единственное окно, сквозь которое что-то было видно. За ним начинал брезжить грязно-серый рассвет.

Собравшаяся на потолке капля звучно шлепнулась в ведро. Никто не произнес ни слова, и в наступившей тишине мы только сейчас осознали, что дождь почти прекратился.

— Что это на вас вдруг нашло? — возмущенно спросил Толмен. — Мои денежки вы быстро прибрали к рукам. Дайте мне шанс отыграться.

— Кто же будет играть против собственных денег? — резонно возразил Вилсон.

Часть выигрыша я убрал, но то, что оставалось на столе, шестьсот долларов — ни много ни мало, — мы вытащили из Толмена.

— Верно, и впрямь рановато кончать игру, — небрежно заметил я. — У вас найдется, что поставить вместо денег?

Он пребывал в нерешительности.

— У меня найдется!.. — Он схватился было за револьвер, но вдруг передумал. Я похолодел при мысли о том, что ему могло прийти в голову.

Толмен окинул нас хмурым взглядом.

— У меня, наверное, ничего…

Вот, наконец, настал момент — теперь или никогда. Я сам удивился тому, как у меня засосало под ложечкой от волнения.

— Она ведь вам должна? — Я показал на Кэрол Хьюстон. — Да и брачное соглашение тоже кое-чего стоит.

Произнося эти слова, я чувствовал себя последним подонком, но ведь ради этого я все и затеял. Толмен злобно воззрился на меня налившимися кровью глазами. Он собрался было что-то сказать, и тогда я пропустил сквозь пальцы поток золотых орлов — их металлический звон остановил слова у него в горле. Его взгляд опустился на золото. Он облизал губы.

— Только в качестве залога, — предложил я.

— Нет! — Он снова опустился на скамью. — Будь я проклят, если пойду на это.

— Как пожелаете. — Я пожал плечами с видом полнейшего безразличия. Достав кошелек из козлиной кожи, я начал медленно сгребать монеты. — Вы просили дать вам шанс отыграться. Я вам его предоставил. — Я играл всю ночь в ожидании этого момента, но, сдается мне, я свой шанс тоже упустил.

И все же звук падающих монет растревожил его. Он опять собрался было заговорить, но не успел открыть рот, как Кэрол Хьюстон вдруг поднялась на ноги и направилась к столу.

— Если он не хочет играть с вами на эту ставку, то, может, согласится сыграть со мной. — Она с обворожительнейшей улыбкой поглядела на Толмена. — Сыграешь, Сэм?

Он гневно сверкнул на нее глазами.

— Сядь! Не лезь не в свое дело! — рявкнул он. — Все равно у тебя нет денег! Что бы ты сейчас делала, если б я тебя не выкупил!

Голландец Генри, плотно сжав челюсти, начал подниматься на ноги. Джон вдруг переместился на краешек стула и тяжело, с присвистом, задышал, давая понять, что воспринимает сказанное как личное оскорбление.

— Сэр! Ну и мерзавец же вы!..

— Подождите! — остановил нас голос Кэрол Хьюстон.

Она обратилась к Джону:

— Будьте так любезны, одолжите мне шестьсот долларов.

Мы с голландцем Генри кинулись рыться в карманах, но она, проигнорировав нас, приняла деньги от доктора.

— Ну же, Сэм, откроем по карте. Сотня долларов против брачного контракта и моих долговых обязательств. Или у тебя духу не хватит?

Он издал было угрожающее рычание, но тут заговорил Джон:

— Если вы выиграете, сможете снова сразиться с Дювалем. — Он произносил слова медленно, слегка растягивая их. — А то он вам хорошую трепку задал.

Говоря это, Джон так же, как и я, не отрывал глаз от лица Кэрол Хьюстон. Что произошло с этой малышкой? Уж очень чудно она себя вела.

Толмен нерешительно пожал плечами.

— Да? Ну ладно, только предупреждаю вас. — Он погрозил Джону пальцем. — Я больше за свою жену долги не плачу. Если она проиграет, то плакали ваши денежки. Давай сюда эти проклятые карты.

Она протянула ему колоду, и он поднял карту — дама.

Толмен хихикнул.

— Кажись, я на сотню разбогател, — сказал он. — Ты меня вряд ли перебьешь.

Кэрол Хьюстон взяла в руки карты. Они рассыпались сквозь ее пальцы по столу, и мы помогли ей собрать их. Она неловкими движениями перемешала их, положила колоду на стол, сняла карту — туз!

Толмен, выругавшись, начал подниматься с места.

— Сэм, подожди! — Она взяла его за плечо. Он сдвинул брови, но все-таки снова опустился на стул и вперил в меня взгляд.

Кэрол Хьюстон повернулась ко мне; судя по ее глазам, она что-то спокойно прикидывала. В комнате стало очень тихо. На потолке снова собралась капля дождя и упала в ведро, звонко шлепнув. За окном стояла молочная белизна… наступил новый день.

— Сколько вы выиграли у Сэма, мистер Дюваль?

Лицо ее ничего не выражало.

— Шестьсот долларов, — ответил я. — Не больше.

Она собрала карты, неуклюже пытаясь их перетасовать.

— Сыграете со мной на эти деньги?

Джон откинулся на спинку стула, прижимая ко рту носовой платок. Но даже кашляя, он не сводил с девушки глаз. Голландец Генри, не скрывая своего изумления, наклонился вперед. Вилсон с Хэйвеном не произнесли ни слова. Казалось, это была совсем другая девушка, совершенно непохожая на ту, что мы…

— Если хотите. — Я изо всех сил напряг голос, чтобы не выдать своего удивления. Я начинал понимать, что нас всех обвели вокруг пальца.

Она сдвинула все шестьсот долларов, которые заняла у Джона, на середину стола.

— Откроем по карте, мистер Дюваль?

Я вытащил карту и перевернул ее — девятка бубен.

Она взяла в руки колоду, подровняла ее, слегка похлопала по ней большим пальцем, вытаскивая и переворачивая карту — там быль король!

Пораженный не столько тем, что вытащила Кэрол Хьюстон, сколько профессионализмом, с которым она это проделала, я глядел, как она собирает со стола свой выигрыш. Она тщательно отсчитала шестьсот долларов и вернула их Джону.

— Спасибо, — поблагодарила она с улыбкой.

Джон положил деньги в карман, сохраняя на лице выражение глубокой задумчивости.

В дверь просунулась голова Хэйвена, который незадолго до того вышел из хижины.

— А ну, поднимайся, народ! Пошевеливайтесь. Мы отправляемся.

— Мистер Хэйвен, — быстро обратилась к нему Кэрол, — сюда ведь должен прибыть западный дилижанс?

— Где-то через часик, если не опоздает.

Выигранные у меня шестьсот долларов она подтолкнула к Сэму Толмену. Он удивленно воззрился сначала на деньги, а потом — на нее.

— Э-это мне?

— Тебе. И между нами все кончено. Верни мне долговые расписки и брачный контракт.

— Погоди-ка минутку! — рявкнул Толмен, вскакивая со стула.

Он потянулся к ней через стол, но я остановил его.

— Эти деньги — даже больше, чем вы заслуживаете, Толмен. На вашем месте я бы взял их и убирался.

Он прищурил глаза, и его упавшая рука обхватила рукоятку револьвера.

— Она поедет со мной! И чтоб мне пусто было, если я позволю вам мне помешать.

— Нет, сэ-эр. — Это был плавный голос Джона. — Вам в любом случае пусто будет. Если вы сейчас же не отправитесь в дилижансе.

Толмен свирепо обернулся к худышке доктору, готовый, очевидно, излить весь свой гнев на эту более доступную цель.

Не успел он заговорить, как с порога раздался голос голландца Генри:

— Оставь его в покое, Толмен, если тебе жизнь дорога. Это же Док Холлидей.

Толмен с дурацким видом замер на месте. Док стоял не двигаясь, держась правой рукой за отворот куртки и глядя прямо перед собой холодным взглядом серых глаз. Толмен ошарашенно повернулся и заковылял к двери.

— Генри Дюваль, ведь вы когда-то бросили играть в карты?

Она глядела мне прямо в лицо. Ее глаза были ясными, милыми, серьезными.

— Ну… да. Давно уже… Не играл много лет… до сегодняшней ночи.

— И снова взялись за карты из-за меня. Так ведь?

У меня загорелись уши.

— Так. Ну и болван же я.

До той минуты я и не подозревал, как может озариться лицо женщины и как много на нем можно увидеть.

— Не болван, — нежно проговорила она. — Там, у очага, я сказала то, что и вправду думала — в тот момент.

Мы услышали, как загромыхал, отходя, дилижанс, и тогда я поглядел на Кэрол.

По ее губам пробежала улыбка, а затем она взяла со стола карты. Сначала она развернула их пышным веером, затем снова собрала, разделила пополам, перетасовала на столе так, чтобы одна половина входила в другую, и протянула колоду мне.

— Откройте карту, — предложила она.

Я открыл туза, потом еще и еще раз того же самого туза. Она взяла в руки карты, снова перемешала их и, положив колоду на стол, открыла красного короля.

Взяв в руки колоду, я повертел в руках короля и туза.

— Скользкий король и подрезанный туз, — сказал я. — Если слегка постукивать пальцем по колоде, то всякий раз будет выпадать король. Но откуда вы их взяли?

— Из своей сумочки. — Она слегка сжала мои ладони. — Генри, вы помните Тома Теннисона из Натчиза?

— Конечно. Мы с ним не раз вместе промышляли на пароходах. Хороший был человек.

— Это был мой отец, и это он научил меня тому, что я сегодня проделала. И тому и другому.

— Тому и другому?

— Как обращаться с картами и всегда отдавать долги. Я не хотела ничем быть обязанной Сэму Толмену, даже теми деньгами, что вы у него отобрали; и быть девушкой, которую вы выиграли в покер, мне тоже не хотелось.

Голландец Генри, бандит из Чероки-Стрип, хлопнул себя по бедру.

— Вот бабы! — воскликнул он. — Любого, черт возьми, облапошат!

До прибытия дилижанса на Запад прошло еще почти два часа, но ожидание почему-то не показалось нам таким уж долгим.

НАСЛЕДСТВО ТОМА КИРБИ

В усадьбу на Пайнон-Хилл они прибыли в июне. С тех пор как Энн Кирби приезжала сюда в последний раз, почти ничего не изменилось… Деревья, посаженные Томом Кирби за год до смерти, чуть подросли, а на месте лужайки пробивались пучки травы.

Энн Кирби выбралась из джипа и поглядела на Боба. Дорога утомила его… Тяжелое ранение и год пребывания в плену в красном Китае подорвали его здоровье. Ему нужно солнце, сказали ему, а также покой и отдых. Ну что ж, возможно, он все это здесь найдет. Возможно, это единственное, что здесь можно найти.

— Теперь у нас есть крыша над головой, милая, — тихо произнес Боб. — Как-нибудь устроимся. — Он взял ее за руку, и они поднялись на вершину холма.

— Мне всегда здесь нравилось, — сказала она.

Перед ними раскинулась широкая долина, пятнистая от теней плывших по небу облаков, за долиной вставала неровная каменистая гряда, за ней — еще холмы, еще долины, еще вершины и хребты.

— Том обосновался здесь из-за вида, — сказала Энн Кирби. — И можешь себе представить? Когда его объявили ненормальным, это послужило одним из аргументов. Он, видите ли, построил дорогой дом в уединенном месте, а потом не разрешал, чтобы к нему подвели дорогу.

— Добрый был старик, — ответил Боб. — Он мне нравился.

Боб давно уже заснул, а Энн все лежала и вспоминала. Эта постройка досталась ей от двоюродного дедушки Тома. Он внес ее в свое завещание до того, как внуки объявили его невменяемым и взяли дела в свои руки.

Они захватили его городской дом, сад, который он насадил собственными руками, ранчо и рудник. На самом деле они охотились за серебром, и его старший внук, Блейк, считал, что оно было найдено на давно заброшенном серебряном руднике Кирби на окраине города.

Из-за усадьбы споров никогда не возникало. Никому не нужен был дом в таком уединенном месте. И все-таки, в первый раз приехав сюда, она обнаружила, что они и здесь тоже успели побывать, переломали весь двор и искорежили взрывами каменистый склон холма в лихорадочных поисках серебряной жилы. В поисках места, где был добыт замечательный дар земных недр — серебряный слиток, который он продал банку в Тоне.

После похорон Блейк Бидвелл был вне себя от ярости.

— Старый осел! Его давным-давно уже нужно было признать невменяемым!

— У него всегда было не в порядке с головой, — уныло подтвердил Арчи Мултон, — но я и подумать не мог, что он умрет, не рассказав нам…

— Он даже Энн не сказал ни слова! — негодовала Эстер. Эстер вечно негодовала. — А она для него так много сделала!

Энн Кирби тогда молча сидела перед чашкой остывающего кофе. Хоть бы один из них что-нибудь хорошее сказал о несчастном старике, умершем в этой пропахшей дезинфекцией тесной комнате без окон, умершем с мыслями о горячо любимых им холмах и долинах.

Он так много всем им дал! Блейку — его первый автомобиль. Арчи и Эстер — ресторанное дело. Джейку — начало банковской карьеры.

Не говоря уже о других, не столь осязаемых вещах, которые он попытался им передать. Свою любовь к дикой природе, деревьям, цветам, одиноким просторам и волшебным холмам. Она единственная из всех разделяла с ним эту любовь. Поэтому он и пожелал, чтобы усадьба досталась ей.

Он мог без устали говорить об этой пустынной местности. Только к концу жизни его мысли стали все чаще обращаться к горнорудным разработкам. Он снова и снова втолковывал ей, как нужно застолбить участок, поставить ограждения, послать заявку и зарегистрироваться.

— Когда пошлешь заявку на участок, он — твоя собственность, Энн Кирби, — говорил он ей, подмигивая. — К счастью, я не успел этого сделать, а то бы они и его отобрали. Ну вот, не забудь, о чем я тебе сказал. Ты так же, как и я, любишь эту пустыню. Может, наступит день, и ты кое-что обнаружишь… Наступит день, когда это тебе пригодится больше, чем сейчас.

На что он тогда намекал? Вот теперь, кажется, это «кое-что» пригодилось бы ей, как никогда. Тех денег, что Боб получит от государства, хватит ненадолго. А до того, как он снова сможет работать, еще ждать и ждать. Она снова и снова перебирала в памяти их разговоры, но не находила в них ничего, кроме ностальгических воспоминаний старика, стоящего на пороге смерти.

Он любил свою пустыню, ему знакомы были очертания древних рельефов, где раньше находились моря и озера. Он знал, где залегают богатейшие месторождения агата, яшмы и граната. Он прошел по старым, таинственным тропам доисторических индейцев, отмеченным забытыми нагромождениями отшлифованных временем камней. Он изучил все разнообразие растущих здесь кактусов, цветов и трав.

Она вспомнила, какой ажиотаж поднялся в городе, когда он впервые принес туда руду, пласты и слитки серебра высочайшей пробы. После того как попытки проследить за ним не увенчались успехом, а его собственным внукам не удалось вытащить из него эту тайну, начали думать, что он напал на богатую жилу в давно заброшенном серебряном руднике Кирби… и он никого не стал в этом разубеждать. Вскоре после того близнецы Блейк и Джейк, вкупе с Эстер и ее мужем Арчи, затеяли эту историю с признанием его невменяемым.

Захватив рудник, они потратили не одну тысячу на инженеров, обшаривших и исследовавших его вдоль и поперек, — и все без толку. А разговаривать по-хорошему старик с ними больше не желал.

Когда ей передали акт на право владения домом, в тот же конверт оказалась вложена записка. Вспомнив о ней, Энн Кирби достала ее из сумки, чтобы утром показать Бобу.

«Ты была добра ко мне, Энн Кирби, и терпелива с больным стариком. Выходи замуж за Боба и приезжайте в июне в усадьбу, чтобы провести здесь медовый месяц, — не продавай ее и не отдавай никому. Смотри на цветы и помни, чему я тебя учил. Им нужна лишь забота, и тогда они откроют тебе свою красоту и богатства несметные».

Они сидели на кухне у окна за завтраком.

— «Знатный вид», как любил говорить дядя Том, — сказала она Бобу. — «Приезжай, дорогая, в июне — вид отсюда знатнейший».

— Были бы у нас только деньги, чтобы привести здесь все в порядок, — согласился Боб. — Я, конечно, возьмусь за работу, но поначалу сильно вкалывать не смогу.

Боб поднял кружку с кофе, кивком указывая на отдаленный склон холма.

— Дорогая, что это там такое желтеет?

Кирби Энн выглянула в окно.

— Это гречиха. Она цветет в конце июня… Боб, — прищурившись, произнесла Кирби Энн, — мы никогда здесь в июне не были! Мы отложили свадьбу, и медовый месяц пришелся на сентябрь.

Он усмехнулся.

— Знаю. В июне у нас было плохо с деньгами, но и в сентябре лучше не стало.

Она поднялась на ноги.

— Боб, заводи джип. Едем туда.

Через двадцать минут они стояли, погруженные в золотящуюся под утренним солнцем гречиху. Она окружала их со всех сторон, а у них под ногами ее густой и плотный ковер скрывал старую шахту. Боб взял в ладонь кусок руды, пронизанный прожилками серебра.

— Он же рассказывал мне, когда я была еще маленькой, — вспомнила она. — У старателей есть такая примета: «Гляди, где растет гречиха, — она притягивает серебро».

КОВАРНЫЙ ЗАМЫСЕЛ

Ранним вечером нестерпимо холодного дня он вернулся в гостиницу и прошел к себе в номер. Там стояла узкая кровать с соломенным тюфяком, старый письменный стол, белый таз и кувшин а на полу валялся обрывок циновки. Если не считать стакана для питья, больше здесь мебели не было.

Бургард — сокращенно Бур — стянул сапоги со стоптанными каблуками и со вздохом вытянулся на кровати. Он устал как собака, и ему было очень тоскливо — ему было нечем заняться, разве что ждать, пока утихнет снежная буря. Тогда он выберется куда-нибудь из города и снова подыщет себе работу.

Два дня назад на Семьдесят седьмой ему сказали, что в его услугах больше не нуждаются. Он вкалывал все лето, и теперь у него на руках было всего шестьдесят три доллара, а работников в такой холод никто не нанимает. Либо отправляйся на юг, либо помирай с голоду.

Буру Хэтчу было двадцать два года, в четырнадцать он остался сиротой, и в течение последних восьми лет главным образом занимался тем, что пас скот. Зверски тяжелая работа, которая к тому же ничего не принесла ему, кроме седла, уздечки, старого кольта и винчестера 44-го калибра. У него даже лошади своей не было.

«Спенсер-Хаус» был второй по счету лучшей гостиницей города. По классу он занимал место где-то между роскошным «Метрополем» и сеновалом на постоялом дворе, где можно было переночевать, если поставить в конюшню лошадь.

Если тебе нечем заняться в Карсон-Кроссинге, то можно убить время в «Метрополе», но если ты там околачиваешься, то будь любезен сидеть за карточным столом и покупать выпивку. Так что Бур, проведя там несколько дней, остался бы на мели в преддверии холодной зимы. Скомкав подушку над головой, он натянул на себя еще одно одеяло. Даже в комнате — холодина.

Когда он заснул под завывание ветра за окнами, еще только начинало вечереть, а когда проснулся — уже стемнело. По звукам за дверью он догадался, что наступил вечер, а желудок сообщил ему, что пора ужинать; и все же он не решался выбраться из теплой постели в промозглую комнату.

Несколько минут за тонкой перегородкой раздавалось приглушенное бормотание, которое затем преобразилось в ясно различимые слова, и он прислушался.

— До Сухого Ручья не больно-то и далеко, — говорил мужской голос, — иначе бы я и не предлагал туда отправиться в такую погоду. Закутаемся хорошенько, и будет тепло.

— А почему мы не можем подождать, пока погода изменится? — Это спрашивала девушка. — Не понимаю, зачем нам торопиться.

В голосе мужчины послышалось явное раздражение.

— Эта гостиница — не место для благовоспитанной девушки, в Сухом Ручье тебе будет гораздо удобнее. Там прекрасный дом, большой, хорошо обставленный.

Бур Хэтч сел на кровати и задымил сигаретой. До Сухого Ручья нужно проехать добрых двадцать миль под вой урагана… а говоря про удобный дом в Сухом Ручье, этот человек безбожно лгал.

Бур все лето гонял скот мимо Сухого Ручья и его окрестностей и знал, что на тридцать миль там всего два здания. Одно из них — пограничная хижина на Семьдесят седьмой, в которой он пару раз ночевал с другими наемниками, а другое — дом старого Поллока.

Ранчо Поллока пустовало уже шесть или семь лет, окна были заколочены. Можно было, конечно, заглянуть внутрь и увидеть, что вся обстановка сохранилась в том же виде, в каком она была до того, как старик Поллок отправился на восток и нашел там свою смерть. Но все покрылось пылью, и сейчас в заброшенном доме холодно, как в могиле.

Колодец там в порядке — Бур всего лишь три дня назад у него останавливался, чтобы напоить лошадей, — но топить нечем, а до ближайших соседей — пятнадцать миль.

Не такое это место, чтобы посреди зимы везти туда девушку, наврав ей с три короба… если, конечно, — и при этой мысли он вздрогнул — он не рассчитывает, что она оттуда не вернется.

— Но зачем нам ехать прямо сейчас? — возражала она. — И почему ты хочешь, чтобы я ни с кем не говорила? Когда я продам ранчо, люди все равно об этом узнают.

— Да я ведь уже все объяснил! — Мужской голос сделался хриплым от гнева. — На это ранчо есть претенденты, и лучше все быстренько уладить, пока они не подали на тебя в суд. А то если начнется тяжба, так она может и на несколько лет затянуться. А ты ж ведь говоришь, что тебе нужны деньги.

— Да, деньги мне нужны. У меня, кроме этого ранчо, ничего нет, и родственников тоже не осталось.

— Тогда собирайся. Я вернусь через полчаса.

Дверь закрылась, и надолго наступила тишина, а потом он услышал, как девушка двигается по комнате, наверное, одеваясь в дорогу.

Бур докурилсигарету и загасил окурок. Это не его дело, но надо быть идиотом, чтобы отправиться на ранчо старого Поллока в полночь, в такой снегопад и при таком ветрище. Если, конечно, взять хорошие сани и надежных попутчиков, то, может быть… но зачем это надо?

Бур поднялся на ноги и причесался. Это был поджарый, широкоплечий юноша с узким торсом наездника. Он натянул поношенные сапоги, накинул овечий тулуп. Взявшись за шляпу, он уже принял решение.

Задержавшись на минуту у ее двери, он постучал. В номере мгновенно воцарилась тишина.

— Это ты, кузен Хью?

— Нет, мэм, это Бургард Хэтч, мэм, мне бы с вами поговорить надо.

Дверь открылась, и за ней оказалась хрупкая девушка с большими серыми глазами и треугольным личиком. Каштановые волосы отливали золотом в свете лампы.

— Мэм, я тут в соседней с вами комнате и, так уж получилось, подслушал ваш разговор. Про дом старого Поллока. Мэм, не стоит вам ездить туда, да еще и в такую погоду. На ранчо уже несколько лет никого не было, и дом, ясное дело, зарос грязью. И топить его нечем. Да ведь, мэм, этот старый домище и за неделю не протопишь.

Она улыбнулась, как, наверное, улыбнулась бы ребенку.

— Вы, должно быть, ошибаетесь. Кузен Хью говорит, что там все в порядке, как и было, и в доме, разумеется, есть экономка и прислуга. Благодарю вас, но мы там найдем все, что нужно.

— Мэм, — настаивал он, — это ведь явно неправда. Я сам там давеча останавливался и заглянул в окно — они там все досками заколочены. Там все было пылью докрыто, и крысы бегали. Не мое это, конечно, дело, мэм, но, будь я на вашем месте, я бы уж точно разузнал все как следует или подождал, пока погода не прояснится. Не надо вам туда ехать.

Улыбка исчезла с ее лица, и она, казалось, не могла дождаться, пока он закончит.

— Я не сомневаюсь, что у вас добрые намерения, мистер Хэтч, но вы, должно быть, ошибаетесь. Если вам больше нечего сказать, то у меня дела.

Она закрыла дверь у него перед носом, и он остался стоять, как дурак, в коридоре.

Он мрачно прошел к лестнице и спустился вниз. Горевший в очаге огонь тепла не давал. Спенсеру явно не хватало такой большой толстопузой никелированной печки, как в «Метрополе». И солидности бы прибавилось заведению, и теплее бы стало.

На улице стоял лютый холод, и снег скрипел под ногами. Когда мороз защипал ему щеки, Бур закрыл лицо отворотом тулупа. Заметив вывеску Абрама Теббеца, он понял, что ему нужно делать.

Абрам, откинувшись на спинку вращающегося кресла, читал Тацита. Он взглянул на Бургарда поверх очков в металлической оправе и опустил ноги на пол.

— Уж не хотите ли вы сообщить мне, молодой человек, что не поладили с законом?

— Нет, сэр. — Бур мял в руках свою шляпу. — Сдается мне, я могу у вас кое-что разузнать. Я тут скопил немного деньжат и думаю, не купить ли мне на них какое-нибудь жилье.

— Похвальное желание. — Абрам Теббец взял с пыльного подноса трубку и начал тщательно запихивать в нее бурое зелье. — Молодой человек должен обладать честолюбием.

— Я решил, что, может, вы знаете кой-чего про дом старого Поллока.

Абрам Теббец, не отвечая, продолжал набивать трубку. Он дважды взглянул на Бура поверх очков, а когда вновь откинулся на спинку кресла, в нем произошла едва ощутимая перемена. Бур, разбиравшийся в языке знаков не хуже апачи, заметил ее. С Теббецем он был знаком уже больше года, у адвоката он и грамоте выучился.

— Высоко ты метишь, Бур. Это ранчо Поллока в любую минуту могут продать за двадцать тысяч долларов. Его и на Семьдесят седьмой хотят заполучить, да и кое-кто еще тоже.

— А кто им сейчас владеет?

— Наследники старого Джима Поллока. В завещании была указана его внучка, но она несколько лет назад исчезла из поля зрения, и ходят слухи, что ее уже нет в живых. Если она в течение нескольких недель не появится, то оно отойдет к Лену Мейсону, а затем — к Хьюго Нейли.

Бур видел и того и другого, а Нейли знал даже чуточку лучше. Мейсон жил в небольшой хижине у Чистой Воды. У них были общие дела с Джимом Поллоком, когда тот впервые появился на Западе. Хьюго работал старшим погонщиком на Пятой вырубке. Внучку, как сообщил ему Теббец, звали Норой Рэнд.

Если бы он рассказал Теббецу о случайно подслушанном разговоре, тот посоветовал бы ему — и правильно бы сделал — не вмешиваться в то, что его не касается. Но все-таки, может быть, старик ему чем-нибудь и поможет.

Этой девушке никак не следует отправляться туда одной, и он не собирается стоять в стороне и смотреть, как она это делает. Он припомнил, что видел Хьюго Нейли во время клеймения. Крепкий мужчина с низким голосом, державшийся резко и грубовато, он был у ковбоев на плохом счету, с ним связываться не советовали.

На улице послышался звон колокольчиков, и Бур быстро обернулся, чтобы посмотреть в окно, что не ускользнуло от внимания Абрама Теббеца. При свете, падающем на снег из окон, Бур увидел, что это — сани, в которых сидят два человека. Бур ринулся вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

Абрам Теббец, обойдя кресло, прошел в гостиную и выглянул в окно как раз вовремя, чтобы увидеть, как сани с двумя пассажирами исчезают на заснеженной дороге. На таком расстоянии и при таком свете разглядеть их было невозможно. Лошади и сани, видимо, были взяты напрокат на постоялом дворе.

Под карнизом завывал ветер, а по опустевшей улице кружилась поземка. Не надо вылезать из дома в такую погоду… Бур Хэтч направлялся к платной конюшне.

Теббец со вздохом отложил трубку и надел свою куртку из бизоновой кожи. Вполне естественно, что Бур подумывает о том, чтобы обзавестись собственностью — такая мысль многим ковбоям приходит в голову, а Бур сообразительнее многих других. Но смешно думать, что он мог накопить денег — при его-то жалованье.

Зайдя в «Метрополь», Теббец заказал выпивку.

— Лен Мейсон здесь не появлялся?

— Лен? Уже с неделю не показывался. И вряд ли покажется в такую метель.

Бур Хэтч был скромным юношей, работал не хуже других, никаких странностей за ним не замечали. Теббец отхлебнул виски и, нахмурившись, уставился на свой стакан.

— Да и кому в такую погоду захочется приезжать в город?

— Заглядывал тут Нейли с Пятой. Ненадолго задержался.

Хьюго Нейли… Не переставая хмуриться, Теббец подошел к шашечному столу. Дикерсон, работавший конюхом на постоялом дворе, уже много лет каждый вечер заходил в «Метрополь» поиграть в шашки.

— Спокойно, — ответил он на вопрос Теббеца. — Сегодня вообще не было пассажиров, а вчера — только трое. Двое наемников возвращались из Денвера да какая-то девушка… симпатичная малышка.

Большому рыжему, которого Бур взял напрокат в конюшне, метель пришлась не по вкусу, но все же он ринулся вперед, очевидно, надеясь, что в конце пути его ждет теплое стойло и добрая порция кукурузы.

За городом ветер сделался крепче. Местами он расчистил дорогу от снега, но сугробы все-таки намело. Сани, взяв хорошую скорость, ушли далеко вперед. Бур, достав кашне, обвязал его вокруг шляпы и подбородка и поднял воротник до ушей — так ему стало немного теплее.

Через некоторое время он спешился и повел коня за собой. Ноги пощипывало от холода. Следы полозьев видны были только там, где сани проезжали через большие сугробы. А что, если они вообще не к Поллоку поехали? Буру, как он ни напрягался, не приходило в голову, куда еще можно было отправиться по этой дороге.

Бур вытер рыжему глаза, чтобы убрать скопившийся на веках снег. Стоял лютый мороз, и ночь сгустилась сплошной чернотой, в которой завывал ветер, а заледеневший снег покалывал кожу крошечными иголочками.

Если Хьюго Нейли задумал расправиться с девушкой — а другого объяснения его лжи Бур придумать не мог, — то время для этого он выбрал самое подходящее. Девушку, конечно, видели и в конюшне, и в гостинице, но вряд ли кто-нибудь о ней вспомнит.

Она собрала свои пожитки, и в такую метель никто не заметил, как они выехали из города. Если девушка больше не вернется, то кто же об этом узнает?

Но на что рассчитывает Нейли? Ведь до него во владение наследством вступает Лен Мейсон. Если только с Мейсоном тоже что-нибудь не произойдет… Притом Мейсон живет один, пока об этом узнают, тоже пройдет немало времени. Мейсону было почти восемьдесят лет, и он жил один далеко от города, на окраине пастбища. Друзья несколько раз безуспешно пытались уговорить его переселиться в город. Девушку считали мертвой, а смерть Мейсона тоже никого не удивит.

Теперь уже и речи не было о том, чтобы что-то разглядеть. Со всех сторон кружил снег, и Бур потерял всякую ориентацию. Должно быть, он уже часа два в пути, и в течение первого часа он развил неплохую скорость. Он отъехал от Карсон-Кроссинга миль на десять, а это значит, что сейчас он находится посреди широкой равнины. Где-то через милю должны появиться первые деревья. Добраться до них, а через лес дорогу уже легко найти.

Он повернулся к ветру левым боком и направил коня вперед, так, чтобы ветер все время дул ему в левую щеку. Вдруг за сугробами замаячила опушка леса, и Бур узнал огромный старый тополь, в который когда-то попала молния. Отсюда до дома Поллока оставалось не больше мили. Повернув лошадь по ветру, он поехал вдоль опушки. Хоть и сбился с дороги, но, несмотря на метель, добрался довольно быстро. Увидев впереди темное строение, он направил лошадь в лес.

Здесь, под деревьями, ветер дул не так яростно, снег не слепил глаза, и заносов было меньше.

Бур натянул поводья и прижался щекой к воротнику тулупа. Вот он и приехал, но понятия не имел, что ему теперь делать. Они уже здесь? Свет не горел.

Он просунул руку за отворот и, нащупав свой шестизарядный, провел ладонью по рукоятке. К тому же в чехле у седла висел винчестер, обмотанный от снега старым платком. Бур не имел никакого желания обнажать его против Хьюго Нейли, но допустить, чтобы с этой девушкой что-нибудь случилось, он тоже никак не мог.

Сидя в седле и глядя на дом Поллока, он вдруг почувствовал себя дураком. А что, если он ошибся? Что, если Хьюго подготовил дом к их приезду? И даже огонь разжег?

Он вглядывался в даль сквозь пургу. Дымом не пахло, но на таком ветру запаха можно было и не почувствовать.

Нейли, безусловно, направится в центральное каменное здание. А немного поодаль находился старый глинобитный сарай, куда ковбои, если им случалось оказаться поблизости, иногда ставили лошадей, а то и ночевали сами. Может, за его прочными стенами еще осталось немного сена.

Под прикрытием деревьев Бур Хэтч поскакал к сараю. Он пересек открытое пространство и, открыв дверь, ввел внутрь своего рыжего.

Его обступила тишина. Он зажег спичку и огляделся. В маленьком помещении было темно и спокойно. В углу, рядом с четырьмя стойлами, лежало наваленное кучей сено. Он завел лошадей в стойло, ослабил подпругу и положил сена в кормушку.

Взяв пучок сухой травы, он насухо вытер животное, а затем выглянул за дверь. Дом стоял, погруженный в темноту.

Может, они сюда и не собирались? Может, Нейли повез ее к себе? У него был небольшой участок с хижиной в верхней части Зубчатого каньона. Но как только это предположение пришло Буру в голову, оно сразу же было отвергнуто, потому что в такую погоду даже и думать нечего туда поехать.

Ему уже несколько минут не давал покоя какой-то странный запах, и он зажег еще одну спичку, чтобы хорошенько осмотреться. Зашел в соседнее стойло. Там ничего не было. И в двух других — тоже ничего. И все-таки чем-то пахло. Вдруг он понял чем — свежей землей.

Бур быстро прошел в угол сарая, где находилась дверь, ведущая в пристройку под навесом. Только туда он еще не заглядывал.

Открыв дверь, он сделал шаг внутрь и чиркнул спичкой. Перед ним зияла яма. Свежевырытая яма, шести футов в длину и, наверное, столько же в глубину. Замерзшую землю вырубали киркой — она стояла тут же, рядом с лопатой. Бур узнал инструменты с первого взгляда. Он не раз видел их в доме Лена Мейсона. Он, собственно, одалживал иногда эту лопату, чтобы помочь выбраться из болота попавшим туда молодым бычкам. Сначала он освобождал их ноги из трясины, а потом вытаскивал за веревку. Ему знакома была эта испещренная зазубринами рукоять, помеченная красным пятном, которое Мейсон ставил на все свои инструменты, чтобы их не своровали.

Спичка обожгла Буру пальцы, и он разжал их, выронив ее в могилу, — ибо перед ним была могила самая настоящая.

Молодой ковбой в темноте вернулся к окну и вгляделся в окутанный метелью дом. Пока он здесь ждет, может произойти убийство.

Но как же Лен Мейсон? Неужели он тоже в этом замешан?

Бур вынул из-за пазухи револьвер и, проведя языком по холодным губам, проверил его. Он — чего уж там притворяться — оробел не на шутку. Раньше ему никогда не приходилось обнажать оружие против человека. Палил только по кроликам забавы ради, да как-то раз пристрелил бешеного койота.

Засунув револьвер обратно в кобуру, он застегнул тулуп и вышел за дверь.

На него тут же налетел ветер, забираясь под одежду и больно хлеща по лицу заледеневшим снегом. Сугробы, наметенные к стене дома, вдоль которой он пробирался, были ему по колено. Он никогда не бывал внутри и не имел понятия, как лучше… и как вообще туда проникнуть.

Завернув за угол дома, он остановился. На белом фоне заметенной снегом громады выделялось темное квадратное пятно. Дверь открывали! Теперь она была закрыта, но, когда ее двигали, наметенный на доски снег слетел вниз.

Из глубины старого дома донесся неясный звук. Быстро развернувшись, Бур побежал на задворки. Дверь, ведущая в подвал, накренилась под тяжестью снега, и ему пришлось немного приподнять ее, чтобы войти внутрь и спуститься по крутым ступенькам.

Над головой у него скрипнул пол. Нащупывая в незнакомой темноте дорогу, он добрался до лестницы и вскарабкался по ней наверх. Осторожно взялся за ручку ведущей в дом двери. Она была не заперта, но разбухла от сырости и подалась с трудом.

— Меня предупреждали, чтобы я сюда не ехала.

— Ты врешь — кто мог тебя предупредить?

— Какой-то ковбой… он подслушал наш разговор через стену. Он был в номере рядом с моим, и он сказал мне, что этот дом давным-давно заброшен.

— Ты меня за дурака держишь? Начнем с того, что ковбои в гостиницах не останавливаются. Если они заезжают в город, то спят на постоялом дворе.

Бур услышал хруст разламываемого дерева. Хьюго Нейли разводит огонь. Если он собирается убить ее, то чего же он ждет? И зачем вообще топить в доме?

Ответом ему послужила пробежавшая по спине от холода дрожь. Пальцы его не гнулись, а лицо огрубело от мороза. Он попытался согреть лицо руками, затем сообразил, что для того, чтобы воспользоваться револьвером, ему понадобятся теплые, податливые пальцы, и сунул обе руки под одежду.

— Никто не знает о том, что ты жива, Нора, в гостинице Спенсера давно уже не регистрируют постояльцев. Если бы ты остановилась в «Метрополе», тогда меня ждали бы неприятности.

Сучья продолжали хрустеть. Чтобы разломать те, что покрупнее, он, наверное, наступал на них ногой, и Бур подумал, что надо бы толкнуть дверь во время одной из таких попыток, но он не знал, когда будет следующая, и боялся рисковать.

— Если ты выйдешь из дому, то попросту замерзнешь, — говорил Нейли, — так что сиди тихо и радуйся. Я к тебе не приставал и приставать не намерен. Когда я стану владельцем ранчо, у меня будут женщины, все женщины, каких я только пожелаю… Ты все равно не в моем вкусе — слишком тощая.

Бур рассердился. Никакая она не тощая! На самом деле малышка очень даже хорошо сложена. Может, хрупкая немного, но никак не тощая.

Скрипнули сапоги, и раздался щелчок открываемого складного ножа. Нора завизжала, и Бур что было сил навалился на дверь.

Она вдруг подалась под его весом, и он, споткнувшись, влетел в комнату и упал на колени. Схватился за отворот тулупа, но, услышав, как щелкнул оружейный затвор, поднял глаза и уперся взглядом в круглое дуло револьвера.

— Так… ведь это же Хэтч, верно? Что ты здесь делаешь? — не спуская Бура с прицела, Хьюго Нейли сложил нож и засунул его в карман.

Бур осторожно поднялся на ноги. Нора, широко раскрыв от страха глаза, распутывала только что разрезанную веревку, стягивавшую её запястья. Он, должно быть, выглядел круглым идиотом, вот так ворвавшись в комнату, и уж никак не подходил на роль спасителя.

— Поджидаю Голландца, — ответил он. — Я тут разыскивал топливо, хотел развести огонь и согреться до его прихода. Рейли послал нас с Голландцем вытащить коров из Туманной лощины, пока их там не занесло.

Бур сам себе диву давался. Пока что эта ложь была самым разумным, на что он сподобился за последнее время. И как складно у него получилось. Вполне правдоподобно.

Нейли не опускал револьвера.

— Рейли говорил мне, что с Семьдесят седьмой почти все уволены, — сказал он.

Бур не знал, как ему быть. Если он не сумеет достать оружие, ему надеяться не на что.

Врукопашную ему Хьюго не одолеть. Нейли слыл на Семьдесят седьмой беспощадным драчуном, а Бур ни разу не дрался после той стычки с погонщиком мулов в Жиллетте, штат Вайоминг, три года назад. Нейли весит фунтов на сорок больше.

— Я дорабатываю до конца недели. — Именно так он и собирался сделать, но Рейли всех их распустил без предупреждения. — Мы с Голландцем договорились здесь встретиться.

Голландца он тоже приплел очень удачно. Голландец Спунер был крутым парнем, шутить не любит, на Семьдесят седьмой с ним все считались. Бур вовсе не был уверен, что Голландец встал бы на его сторону, но работалось им вместе неплохо.

— Ладно, — проворчал Нейли, — дождемся его. Но по-моему, ты все врешь.

Нора следила за ним настороженным взглядом. Она наверняка вспоминала об их встрече в гостинице и недоумевала, с какой целью он здесь появился. Да он и сам бы желал получить на это толковый ответ.

— Слушайте, — произнес он невинным тоном, — а что это вы здесь делаете и чего она тут визжала? — Двинувшись к огню, чтобы согреть руки, он небрежным движением начал расстегивать тулуп. Но Нейли отгадал его намерение и внезапно рванулся в сторону Бура, подняв свой шестизарядный. Тот увидел, как рукоятка револьвера опускается ему на голову, и попытался увернуться, но пришедшийся по касательной удар повалил его на колени. Не успел Бур осознать, что произошло, как Нейли, наступив ему ногой между лопаток, поднял выскользнувший из кобуры револьвер.

— Какая подлость! — Лицо Норы Рэнд побелело от гнева. — Ты… ты — трусливый подонок!

— Заткнись, — раздраженно бросил Нейли. — Замолчи, Нора, мне нужно подумать.

Бур, после удара тяжело осевший на пол рядом с очагом, лежал там, чувствуя, как тело его пропитывается теплом от огня. Пускай разогреются скованные холодом мышцы, а он тем временем пораскинет мозгами. Пока что он вел себя как круглый дурак. Эта мысль с беспощадной ясностью пробивалась сквозь пульсирующую боль в висках.

— Он нас убьет, — прошептала Нора. — Он хочет получить это ранчо, которое мне досталось от дедушки, и вы тоже впутались в эту историю.

Она была права, и, что самое паршивое, никто ничего не мог поделать. Никому не известно про то, что девушка здесь, и про Бура тоже. Он получил жалованье и со всеми распрощался, поэтому, если он исчезнет из виду, никому и в голову не придет разыскивать ни его, ни девушку.

Он, приподняв голову, краешком глаза взглянул на Нейли и был поражен его размерами. Отсюда, с пола, Хьюго казался настоящим гигантом.

Нейли раздумывал, как ему поступить. Бур знал, что Нейли не очень-то поверил его выдумке про Голландца, но она была вполне похожа на правду, так как всей округе было известно, что на Семьдесят седьмой пропало много скота, забившегося в узкие лощины, доверху заметенные снегом. Чтобы сохранить скот, надо было перегнать его на открытые долины и в каньоны, где снег лежал не такой глубокий.

Голландец слыл среди ковбоев упрямым и несговорчивым. Замкнутый и молчаливый, честный и прямолинейный, он был лишен как чувства юмора, так и чувства страха. К тому же ходили слухи, что Голландец не в ладах с Хьюго Нейли.

Если бы он мог что-нибудь сделать! Нейли такой устрашающе огромный и беспощадный, и оба револьвера у него.

Завывание ветра за окнами навело Бура на мысли о свежевырытой могиле под навесом. Нейли может похоронить в ней их обоих, засыпать землей, набросать сверху соломы, а когда наступит весна, никто ничего и не заметит. Да к тому же в пристройку все равно мало кто заглядывает.

Размышляя таким образом, Бур грелся у огня. Они попали в ловушку, но и Нейли тоже. В такую погоду никто не отважится на долгий переезд, а если он попросит убежища на каком-нибудь ранчо, то там наверняка заинтересуются, почему он у них оказался. Сюда вряд ли кто-нибудь заглянет в такую погоду, но Нейли все равно придется от них обоих избавиться.

— Допустим, ты меня убьешь, — поинтересовалась Нора. — А как же Лен Мейсон?

Нейли бросил на нее ледяной взгляд, но не произнес ни слова. У Бура возникло ощущение, что у Нейли есть свои причины не беспокоиться насчет Мейсона.

Конюх с постоялого двора… Еще день-два он о своей лошади волноваться не будет, а если она вернется без седока, если Нейли просто привяжет стремена к седлу, чтобы не болтались, отпустит ее, то конюх, вероятно, помянет Бура недобрым словом за то, что он пустил лошадь вот так добираться обратно, но вряд ли заподозрит, что дело здесь нечисто.

Бур выпрямился и сел на полу.

— Хотел бы я посмотреть, как ты померяешься силами с Голландцем, — сказал он. — Просто хочется посмотреть, что из этого выйдет.

Нейли подошел к окну, за которым метель разгулялась не на шутку. Бур, глядя на его широкую спину, подумал, не прыгнуть ли на него сзади, но сообразил, что Нейли, услышав скрип половицы, обернется, и тогда ему не поздоровится.

Нейли все-таки беспокоился. Из-за бурана? Или он купился на историю с Голландцем?

— Брось-ка ты лучше эту игру, Нейли. Если ты нас убьешь, тебя вздернут на виселицу. Я тебя с ней сегодня видел в городе, и другие тоже.

Нейли, не обращая внимания на него, беспокойно шагал от одного окна к другому. Он явно не опасался, что Бур может на него кинуться. Его волновала метель: ветер усиливался, мороз — тоже.

Бур прикинул, как обстоит дело с дровами, и понял, почему Нейли беспокоится. Если буря продлится еще дня три, то придется топить самим домом. В лесу должны лежать поваленные деревья, но отыскать и разрубить их в такую погоду невозможно, даже если найдется топор.

Бур оценил ситуацию, и она ему пришлась не по вкусу. Нейли может, конечно, разломать старую конюшню. Но там, кроме как в пристройке, дерева почти нет.

Наклонившись к огню, Нейли подкинул в него кусок разломанной доски.

— Похоже, что скоро здесь появится Голландец, — рассудительно заметил Бур. — Другого убежища в округе не найти.

Нейли в ярости обернулся.

— Закрой рот! — Рука его сжимала револьвер. Бур почувствовал, как у него по спине пробежали мурашки, вызванные отнюдь не зимним холодом. Нейли сам, как револьвер, весь на взводе, в любую минуту может сорваться и прикончить его.

Нора поднялась на ноги.

Нейли, привлеченный ее движением, поглядел в ее сторону, затем быстро перевел взгляд на Бура, который и не тронулся с места.

— Ночь будет холодная, — сказал Бур. — Стоит об этом задуматься.

Было по меньшей мере десять градусов ниже нуля. Он вспомнил о лошади, что стояла в стойле. Ей сейчас теплее, чем им, в добротно построенном старом сарае с глиняными стенами и тяжелой кровлей. Теперь еще на крышу навалило снегу и вдоль стен сугробы намело. Лошадь там не замерзнет.

А в большом доме слишком высокие потолки и комнаты такие огромные, что не протопить.

Звук был едва различим… но они все его услышали. Порыв ветра донес до них чей-то голос.

Нейли, выругавшись, быстро повернулся к окну и вгляделся во тьму.

— Там кто-то есть, — объявил он, обращаясь к ним. — Если явился этот проклятый Голландец, то я его…

Бура охватила паника. Кто это мог быть? Кто бы это ни был, войдя с мороза в дом, он попадет прямо под прицел Нейли, а с Нейли, как вдруг понял Бур, теперь не поговоришь, он как порох, готовый взорваться. Случайный прохожий, заглянувший в дом в поисках убежища, мог бы явиться для них долгожданным спасением — не может же Нейли, в конце концов, убивать всех подряд, — но теперь Бур внушил ему мысль, что сейчас порог переступит самый несговорчивый в округе парень. И того, кто на самом деле стоит за дверью, Нейли, похоже, пристрелит без всяких церемоний.

Бур, сам того не желая, подстроил запоздалому путнику ловушку. Тот рассчитывает получить приют, а схлопочет пулю.

Нейли ждал, повернувшись к двери.

У Бура засосало под ложечкой. Надо было соображать, что его выдумкам про Голландца поверят. Такого, скорее всего, и послали бы вытаскивать скот из Туманной лощины; в этом на него можно положиться. Он поглядел на Нору и встретил ее взгляд. Потом снова на Нейли. Надо попытаться. Может, ему придется поплатиться жизнью, но другого шанса у них не будет.

Нейли сделал шаг по направлению к двери и встал наготове. Вдруг с крыльца послышался топот, словно кто-то стряхивал снег с сапог.

Щелчок взводимого курка прозвучал в тишине оглушительно. В то же мгновение начала поворачиваться дверная ручка и Бур бросился на Нейли.

Тот, несмотря на свои гигантские размеры, обернулся с кошачьей ловкостью и, оборачиваясь, выстрелил. Поскольку курок был на взводе, оружие выстрелило от малейшего прикосновения — мгновением раньше, чем его нацелили на Бура Хэтча. И тут Бур нанес удар.

Он достал его в длинном броске, вытянув руки вперед. Нейли, потеряв равновесие, упал навзничь. Не успел он снова прицелиться в Бура, как молодой ковбой прыгнул на него, обеими руками схватив за запястье и что было силы ударив о стену.

Револьвер упал, и оба они вскочили на ноги. Нейли кинулся поднимать оружие, и Бур, пытаясь ему помешать, получил сокрушительный удар в бровь. К его удивлению, это оказалось совсем не так больно, как он ожидал. В ответ Бур, размахнувшись, влепил Нейли кулаком в челюсть. Тот дернул головой, а Бур, пошире расставив ноги, еще два раза ударил его со всего размаха.

Нейли пошатнулся, и тогда Бур, сблизившись с ним, пустил в ход уже оба кулака сразу.

— Хватит, Бур. Оставь его.

Это был Абрам Теббец с револьвером в руке, направленным на Хьюго Нейли.

Бур отступил, тяжело дыша и слизывая кровь с кулака.

Теббец, наклонившись, поднял с пола револьвер Нейли.

— У него под курткой мой кольт, — сказал Бур. Теббец сделал шаг вперед, распахнул куртку Нейли левой рукой и достал револьвер, добрый, надежный старый кольт Бура.

— А вы знаете, как обращаться с оружием, — заметил Бур.

Теббец смерил его взглядом.

— Я изучал право шерифом в ковбойском городе, — сказал он, — а до этого шесть лет воевал с индейцами.

Бур подошел к Норе.

— Как вы себя чувствуете?

— Простите, что я вас не послушалась. — Она взяла его за рукав. — Я вам столько хлопот причинила.

— Да ладно, мэм. Я рад, что все хорошо кончилось. Я боялся, что из-за того, что я тут наговорил про Голландца, он может убить мистера Теббеца. Я просто хотел его немного припугнуть.

— Вы все сделали правильно, — успокоила его Нора.

— А знаешь, забавно, что ты приплел сюда Голландца, — отозвался Теббец. — Он сегодня утром сломал ногу и теперь всю зиму не встанет с постели. Старший погонщик с Семьдесят седьмой был в городе и разыскивал тебя. Теперь, если хочешь, у тебя есть работа.

Бур опустился на колени и подкинул в огонь дров. Похоже, что все-таки придется разломать пристройку.

— Я останусь, — сказал он, оглядываясь на Нору. — Я здесь еще не со всеми познакомился.

Бур осторожно ощупал лицо в том месте, где оно раздулось от удара.

— Забавно, однако, — заметил он. — Нейли и в подметки не годится тому погонщику мулов из Жиллетта.

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЗАРУБОК НА РУКОЯТКЕ

Он спустился утром в город с холмов — высокий худощавый парень, уверенный в себе, как всякий человек, привыкший к тяжелому труду и ответственности за свои поступки. У него была копна рыжевато-каштановых волос, серые глаза и скупые — ни одного лишнего — движения.

Я сидел на солнышке на главной улице Кэньон-Гэпа, с неудовольствием наблюдая за его появлением. По его виду можно было определить, что он давно находится в дороге. И еще, глядя на него, становилось ясно, что он готов сразиться со всяким, кто встанет у него на пути, а мне меньше всего на свете нужны всякие неприятности — такой уж я человек.

Он въехал в город на своей тощей коняге и спешился у коновязи, что у лавки Бэкона. Привязывая лошадь, он все время наблюдал за улицей, делая вид, что не может справиться с узлом.

К тому времени как лошадь была наконец привязана, он точно знал, кто находится на улице и где именно, и заметил расположение всех окон. Мне не приходилось до этого встречаться с Джимом Мелеттом, но было сразу видно, что он не новичок, который лишь недавно высадился на этих благословенных берегах. Когда служишь маршалом в ковбойском городке целых десять лет, то невольно привыкаешь оценивать каждого вновь прибывшего, главным образом, с точки зрения его потенциальных способностей мутить воду.

Он ступил на тротуар — высокий человек в кожаной куртке с бахромой, синей шерстяной рубашке и в шляпе с прямыми полями. На мгновение его внимательный взгляд остановился на мне, но потом он отвернулся и вошел в лавку.

Лавка не слишком меня тревожила. Гораздо больше я беспокоился по поводу салуна — там как раз находились Брэд Нолан, Пит Джексон и Лед Мурри.

Брэд Нолан, смутьян и упрямец, имел обыкновение задирать всех и каждого — воображал себя значительной персоной. Беда в том, что до сих пор он еще ничего не сделал, чтобы доказать справедливость высокого мнения о себе, однако мечтал получить такую возможность. Брэд ожидал случая, чтобы себя показать, и я вот уже лет пять, наблюдая, как в нем копятся сила и наглость, думал о том, когда мне наконец придется вмешаться.

В последнее время он совсем распоясался, и я знал, что он прикидывает, насколько еще хватит моего терпения, однако он достаточно часто видел, как я попадаю, в туза, а не всякий способен тягаться с таким стрелком.

Пит Джексон был еще хуже, потому что он был болтун. Он не понимал, когда следует промолчать, и никогда не задумывался, к чему может привести его болтовня, а такой человек способен натворить бед больше, чем целых три адвоката из Мемфиса.

Лед Мурри был для меня величиной неизвестной. Он прибыл в наш город недавно, и я еще не понимал, как к нему следует относиться… тут у нас недавно кое-что произошло, и я стал подозревать, что он самый опасный из всех, однако полной уверенности у меня не было. Я только знал, что он предпочитает помалкивать и что у него дикие глаза, и это меня беспокоило.

Брэд Нолан, похоже, что-то затевал, к чему-то готовился, но ему случалось видеть, как я подбрасываю карту, спускаю курок и делаю дырку в самом центре, прежде чем карта упадет на землю. Это удерживало его — и многих других тоже, — и они вели себя смирно.

Пожалуй, стоило зайти в лавку за табаком. Не то чтобы он у меня кончился, но Мелетт покупал там разные вещи, и мне не мешало получше с ним познакомиться. К тому же он был видный мужчина, а нынче утром Джинни Бэкон помогала отцу в лавке.

Когда я вошел, Джим Мелетт выбирал брюки, а что касается Джинни, то она смотрела на Джима.

Была там и Лиззи Портер, она разговаривала с Джинни, словно обсуждая какую-то важную проблему.

— С кем ты пойдешь на пирожную вечеринку, Джинни?

— Еще не знаю, — ответила Джинни. — Жду, когда меня пригласят.

— А как же Брэд? Разве ты не с ним?

— Брэд? Ах, Брэд… Я еще не знаю.

— Все, что я могу сказать… — Лиззи так и не сказала всего, что могла бы, хотя и очень старалась. — Я надеюсь, что эта Росс туда не явится.

По Мелетту почти не было заметно, что он обратил внимание на слова Лиззи, но я-то достаточно повидал на своем веку и сразу заметил, как он насторожился.

— Да она и не придет. Кто ее пригласит? В особенности после того, как ее встретили в прошлый раз. — Джинни посмотрела на Мелетта, который разглядывал выставленные сапоги. — Она довольно хорошенькая, если человеку нравятся воображалы — как же, мы слишком хороши, чтобы обращать внимание на разных там… Ей, наверное, лет тридцать, не меньше.

Джим Мелетт подошел к прилавку и достал из кармана список, а Джинни одарила его ослепительной улыбкой.

— Что это за пирожная вечеринка? — спросил он.

— Она будет завтра вечером. — Ресницы у Джинни порхали, словно у совы на ветру, она ведь у нас настоящая красотка. — Мы все там соберемся. Устраиваем аукцион, будут продавать пироги, и если кто купит у девушки пирог, то и получит право сидеть рядом с ней. Будут и танцы. Вы танцуете?

— Случается… Могу держаться за девушку, когда она танцует. А кто такая эта Росс, о которой вы говорили?

— Росс? — Джинни сморщила носик. — Да никто. Несколько месяцев назад она поселилась в доме на Коттонвуд-Хилл, и если у нее кто-нибудь бывает, то только приезжают верхом и по ночам, по крайней мере, у ее калитки всегда видны следы копыт. С ней никто не хочет знаться, но последний раз, когда мы собирались, она тоже пришла, нагло так заявилась.

Ох уж эта Джинни… она способна, не прилагая к этому ни малейших усилий, просеять правду, чтобы получить именно то, что ей хочется. А правда заключалась в том, что с Ханной Росс никто не хотел знаться… кроме мужчин. Женщины смотрели на нее свысока, потому что она приехала недавно и жила одна, но я что-то не замечал, чтобы кто-нибудь из них по-соседски приветливо с ней заговорил.

Джинни говорит, ей тридцать, а ведь Ханне Росс никак не больше двадцати четырех, и она самая красивая девушка, которую мне случалось встречать, а уж я повидал их достаточно, можете мне поверить.

Джинни увидела, как я подошел к прилавку за табаком, давно пора было — я уж рассматривал это седло Бог знает сколько времени, вертел его да щупал чуть ли не до дыр.

— Ах, это вы, маршал! Вы знакомы с мистером Мелеттом?

Он обернулся, обратив на меня прямой твердый взгляд.

— Мы с маршалом не встречались, — сказал Мелетт, — но я о нем слышал.

— Меня зовут Маклейн, — сказал я, — а люди кличут просто Маком.

— Мне кажется, я вас помню, — сказал Мелетт. — Вы, похоже, уже давно подвизаетесь на подмостках этого города, маршал?

У меня внутри все сжалось. Возможно, слова «на подмостках» — простая случайность. Однако, судя по улыбке, которую я заметил в его глазах, за ними что-то крылось.

— Десять лет, — сказал я, — и у нас в городе гораздо спокойнее, чем в других — меньше всяких ссор и драк. Я так считаю, нужно принимать меры заранее, стараться предупредить неприятности, не дожидаясь, пока они возникнут.

— Отличная мысль. — Джим Мелетт собрал свои покупки. — А что вы делаете в том случае, когда вам не удается избежать неприятностей и они все-таки случаются?

Когда он это сказал, меня бросило в дрожь… Все десять лет меня преследовала кошмарная мысль: «Что я стану делать, если не смогу отвести беду, не смогу перехитрить смутьянов, — ведь я уж не молод?»

— Об этом не беспокойтесь, — сказала Лиззи. — Бен Маклейн, до того как приехал к нам в Кэньон-Гэп, убил четырнадцать человек — все они были бандиты. Я сколько раз видела, как он подбрасывает в воздух карту и пробивает ее в самое очко.

— Вот это, я понимаю, стрелок, — согласился Мелетт. — Я только раз в жизни видел человека, который умел так стрелять. Понятно, я был тогда мальчишкой. Это было лет тринадцать — четырнадцать тому назад.

Он собрал остальные свои покупки и вышел из лавки, а я стоял и смотрел на него, предвидя неожиданные осложнения. После всех этих лет, когда дела шли хорошо, я считал, что останусь в Кэньон-Гэпе до конца дней. В городе меня любили, я тоже полюбил этот город, и мне удавалось так или иначе поддерживать в нем мир и покой. А теперь у меня возникло опасение, что пьеса вот-вот провалится.

Подойдя к двери, я стал смотреть, как Мелетт укладывает свои покупки в седельные сумки и в мешок, привязанный позади седла. Потом от отряхнул пыль с рук и направился на другую сторону улицы.

Если хочешь сохранить мир и спокойствие, нужно принять к этому меры, поэтому я вышел из лавки на тротуар.

— Мелетт! — Он медленно обернулся, когда я назвал его по имени. — Я бы на твоем месте не стал туда заходить, там тебя ждут неприятности.

Я было подумал, он скажет, чтобы я не лез не в свое дело, но вместо этого он пошел назад, ко мне, и тут я действительно испугался: решил, что он начнет говорить о чем-то личном, а мне меньше всего хотелось говорить о себе, в особенности с ним.

— Ладно, Маклейн, не пойду, — сказал он. — Ты не можешь мне сказать, где живет Ханна Росс?

Он назвал ее Ханной, хотя ее имя при нем не упоминали, и я окончательно уверился в том, что в лице Джима Мелетта в Кэньон-Гэп пришла беда. Он знал гораздо больше, чем показывал. Я указал ему дорогу к ее дому.

— Для постороннего человека, — сказал я, — ты хорошо осведомлен о наших делах. Зачем тебе нужна Ханна Росс?

Он уже садился в седло.

— Видишь ли, Мак, я ее знаю, мы с ней встречались раньше, и я хочу возобновить знакомство. Вот услышал про эту пирожную вечеринку и хочу пригласить Ханну Росс, если она согласится со мной пойти. А ты следи за порядком, Мак. — И он направил свою лошадь в сторону Коттонвуд-Хилл.

Я остался стоять на улице, чувствуя, как меня охватывает страх. Вот уже десять лет в Кэньон-Гэпе не появлялся никто из тех людей, кто меня знает, и я начал надеяться, что так будет всегда. Дни, когда все решалось с помощью перестрелки, отошли в прошлое, стали забываться, и я начал воображать, что в этом есть и моя «доля», как мы, бывало, говорили на золотых приисках.

У меня было подозрение, что беда может прийти с двух сторон, если я не буду предельно осторожен. Джинни Бэкон уже несколько месяцев подряд флиртовала с Брэдом Ноланом, одному Богу известно, какие неприятности могут из-за этого произойти! Он так и рвется в драку, а судя по тому, как она вела себя сегодня в лавке с Джимом Мелеттом, вполне возможно, что она не прочь стравить их между собой.

Второе, что меня беспокоило, были следы вокруг дома Ханны Росс — я знал, кто их оставляет… Лед Мурри, у которого бешеные глаза. Я не знал, что это означает, но все равно было страшно. Нолан и Мури, каждый по отдельности, и то представляли определенную опасность, но вот оба вместе — в этом случае опасность становилась поистине серьезной.

Подобное случалось и раньше — раз или два — но мне всякий раз удавалось разрушить комбинацию, прежде чем опасная ситуация превращалась в реальность. Разделяй и властвуй — вот мой девиз, и я всегда старался разузнать побольше о людях, и когда видел, что двое объединяются и начинают шушукаться, затевая какую-нибудь пакость, я подсовывал им, к примеру, девицу или еще какой-нибудь предмет для соперничества, и, как правило, мне удавалось их разъединить.

Много есть разных способов сохранить мир, не прибегая к оружию, и я доказал это в Кэньон-Гэпе, где за последние десять лет не было ни одной заварушки со стрельбой, хотя за месяц до того, как я появился в городе в качестве маршала, там палили друг в друга три раза. За годы службы сам я ни разу не поднимал револьвера, чтобы выстрелить в человека.

Коттонвуд-Хилл находится на окраине, на открытом месте, каждому, кто находится в городе, прекрасно видно, кто входит в дом и кто оттуда выходит, так что Лиззи Портер видела, как Джим Мелетт въехал в ворота, и тут же вернулась в лавку, чтобы сообщить об этом Джинни.

Нет нужды читать вам весь сценарий — вы и так поймете, что Джинни страшно разозлилась. Она ведь, можно сказать, напрашивалась на то, чтобы Мелетт пригласил ее на пирожную вечеринку, а он взял да отправился к Ханне Росс.

Атмосфера начинала сгущаться.

Десять лет прошли спокойно, а я очень люблю покой, такой уж я человек.

Когда я прибыл на дилижансе в этот городок и увидел покрытые снегом горные вершины, которые его окружали, тенистые улицы и сосновые леса на склонах гор, ручей, несущий свои воды через весь город, я тут же решил, что именно здесь мне хотелось бы провести остаток своих дней. То обстоятельство, что они по ошибке приняли меня за любителя перестрелки и назначили маршалом, дало мне возможность зарабатывать себе на хлеб.

И вот теперь я видел, что в результате комбинации из Ханны Росс, Нолана с его компанией и Джима Мелетта все это может полететь к чертям. Я был уже слишком стар, чтобы искать другой город, а к этому успел привязаться. К тому же мне никогда не удавалось скопить хоть немного денег.

А хуже всего было другое: что, если Джим Мелетт начнет рассказывать в городе о том, что ему обо мне известно?

В зале местной школы все было приготовлено для пирожной вечеринки с последующими танцами: горело десять керосиновых ламп с яркими рефлекторами, играл маленький оркестр из двух скрипачей и гитариста.

Пит Джексон, Брэд Нолан и Джинни были уже там, стояли тесной кучкой, словно заговорщики; мужчины то и дело передавали друг другу фляжки со спиртным, Джинни что-то быстро говорила, сверкая глазами. Лед Мурри тоже был там, он стоял, привалившись к стене, и внимательно наблюдал, не упуская ни одной подробности, за всем, что происходило вокруг.

Я находился снаружи, возле коновязи, чтобы попытаться как-то предотвратить назревающее столкновение. Я чувствовал, что собирается гроза, и думал не столько о себе, сколько о городе. Там я и стоял, когда во двор въехала наемная бричка; из нее вышел Джим Мелетт и помог сойти Ханне Росс.

— Джим! — Я стоял, засунув большой палец за пояс, в позе заправского ковбоя-забияки. — Мне нужно с тобой поговорить.

Извинившись, Джим подошел ко мне.

— Не ходи туда, — сказал я, — сделай мне такое одолжение. Там Брэд Нолан, он только и мечтает затеять драку. И Мурри тоже.

— Прости меня, Мак, — сказал Мелетт, — я ничего против тебя не имею, но нам с Ханной непременно нужно туда войти. Мы собираемся обосноваться в этом городе и жить здесь всю жизнь, и поэтому должны раз и навсегда выяснить, что к чему.

— Это, конечно, способ, — сказал я, — но он неправильный. Вам лучше какое-то время побыть у себя, не показываться на людях, постепенно все и образуется. А если вы сейчас туда войдете, неприятностей никак не избежать.

— И все-таки мы войдем. Ты не разобрался в ситуации, — сказал он.

— Но послушай, — настало время проявить твердость. — Я…

— Мак, — Джим понизил голос. — Оставь-ка ты своиактерские штучки. Мне, конечно, было не больше тринадцати, но я же видел тебя на сцене в «Досрочно освобожденном», а потом еще через год в «Даме из Лиона».

— Ну и что же, что я был актером. Был, не спорю, но был и еще кое-кем, помимо этого. Посмотри-ка! — Я достал из кармана туза червей. — Смотри, парень, я тебе что-то покажу.

Настало время показать мой фокус, это был хороший фокус, он не раз помогал мне удерживать крутых парней от кровавых разборок.

Мелетт меня остановил.

— Позволь и мне кое-что показать тебе, — сказал он и, взяв карту у меня из рук, подбросил ее в воздух. Он не стал в нее стрелять, как это обычно делал я, но, когда она упала на пол, он вдруг схватил меня за руку. Я начал было сопротивляться, но потом перестал, зная, что это бесполезно. Ему был известен мой секрет, и он был готов мне это доказать. Он засунул руку в рукав моей куртки и вытащил из специального карманчика спрятанную там карту. — Поначалу, увидев, как ты на глазах у зрителей пробиваешь выстрелом карту, подброшенную вверх, я решил, что ты самый лучший стрелок на свете, но потом каждый кучер, работавший в театре, показывал, как это делается. Ты просто отправляешься на холмы и делаешь дырки в пятидесяти картах с расстояния в три фута, а потом суешь эти карты в рукав, и когда поднимаешь брошенную и якобы простреленную карту, то прячешь ее и достаешь заранее приготовленную.

— Здесь никто об этом не догадывался, — с горечью сказал я. — Много лет я этого опасался, и вот теперь, до чертиков некстати, беда меня наконец настигла. Что ты собираешься делать, Мелетт?

— Я собираюсь пойти на эту вечеринку и выяснить отношения с Ледом Мурри. А если кто еще пожелает присоединиться, ну что же, дело хозяйское.

Выяснить отношения с Ледом Мурри… Я-то думал, что самой трудной проблемой будет Брэд Нолан.

— Ты сказал, что я чего-то не понимаю. Что же это такое, чего я не понимаю?

— Джим мой муж, — сказала, подходя к нам, Ханна Росс. — Мы с ним поженились три года назад.

— Мы жили возле Денвера, но мне пришлось по делам поехать в Мексику. Там, в одной маленькой горной деревушке, со мной произошел несчастный случай и я довольно долго был прикован к постели.

— А я не знала, что случилось, думала, что он погиб, — прошептала Ханна, вглядываясь в черное небо.

Они поведали мне свою историю. Понизив голос, который иногда делался хриплым от злости, Джим рассказал, что Лед Мурри увидел однажды Ханну в Денвере и начал ее преследовать. Он просил разрешения ухаживать за ней, и даже когда узнал, что она замужем, все равно от нее не отстал. Бродил вокруг дома, шпионил за ней по ночам. Она жаловалась полицейским, и он на время оставлял ее в покое, но потом все начиналось сначала. Все это время Джим Мелетт беспомощно лежал в постели по южную сторону от границы, медленно поправляясь. Он посылал ей письма, однако не удивился тому, что ни одно из них не было получено.

Однажды ночью Лед Мурри ворвался к Ханне в дом и попытался силой овладеть ею. Ей удалось убежать, и, думая, что муж ее умер, она снова стала называться своей девичьей фамилией. В конце концов она оказалась в нашем городе — таинственная женщина, которую мы знали как Ханну Росс.

В этой истории были все элементы, необходимые для отличной пьесы, и, когда в нашем городе появился Лед Мурри, стало очевидно, что эта пьеса не что иное, как трагедия. Подобно персонажу из одной шекспировской пьесы, Лед играл роль одержимого.

— Прошло довольно долгое время, и я, наконец, возвратился из Соноры. Денверский почтмейстер помог мне узнать, куда направилась Ханна. И вот я здесь и намерен положить конец этой истории. Лед — скверный парень. Он бандит, человек вне закона, однако в руки закона попал всего раз и отсидел свое в тюрьме. Он, не задумываясь, хватается за оружие, весьма скор в обращении с револьвером. Вот сегодня я и хочу посмотреть, насколько он скор. Я скажу ему, чтобы он оставил нас в покое, а нет, так будем стрелять.

— Нет! — решительно заявил я. — Актер там или не актер, но здесь, в этом городе я маршал. Пусть я всего-навсего старый обманщик, но если ты затеешь здесь стрельбу, то попадешь в тюрьму. Предоставь Леда Мурри мне. Он своими домогательствами оскорбил порядочную женщину и за это предстанет перед судом. Первое же заседание суда присяжных будет рассматривать его дело, и его вышлют отсюда навсегда.

Мелетт посмотрел на меня как на сумасшедшего, да я и сам понимал: в том, что я собирался сделать, не было ни малейшего смысла, ни здравого, ни какого другого. Когда человек в течение десяти лет получает жалованье маршала, он имеет право уклониться, когда в первый раз возникает угроза настоящей разборки. Вся моя жизнь основывалась на том, что я не тот, за кого себя выдаю; вполне возможно, что я дурак, но вот трусом, надеюсь, не был никогда.

— Ты просто сошел с ума, Маклейн. Ты не сможешь его арестовать, он будет стрелять, защищаться.

— Маршал, — вмешалась в наш разговор Ханна Росс. — Он знает… Лед Мурри знает, что ты… ну, что в этих соревнованиях в Буффало ты стрелял не по-настоящему, это был просто фокус, жульничество. Когда он стал ко мне приставать и я пригрозила, что пожалуюсь тебе, он сказал, что ты обманщик.

— Мурри тебя убьет, — сказал Джим Мелетт. — Предоставь его мне.

Я не стал слушать, что он еще мне скажет, повернулся к нему спиной и пошел к коновязи, чтобы побыть одному.

Это мой город. Конечно, я стал маршалом только потому, что сумел сыграть эту роль, но за те десять лет, что прошли с тех пор, я купил себе дом с тенистой верандой, садиком и цветочными клумбами возле садового забора. Когда я иду по улице, люди почтительно со мной здороваются и часто останавливаются поболтать.

Когда я впервые появился в этом городе, я был простым актером, к тому же не слишком молодым, и мне некуда было деваться, и передо мной был единственный путь: вниз. Большая часть моей жизни прошла в театре — я переодевался в холодных уборных, где гуляли сквозняки, играл какие-то затасканные роли в низкопробных труппах, а в перспективе были только еще худшие роли и еще меньше работы. И вот я оказался в Кэньон-Гэпе.

В жизни у меня было время, когда я работал в труппе, состоящей из отличных актеров, и в антрактах между действиями я показывал карточные фокусы, жонглировал восемью мячами или восемью тарелками, пел популярные песенки. Умение жонглировать сохранилось у меня до сих пор. Для того чтобы сохранить свое место в жизни, человеку приходится постоянно тренироваться, иначе утратишь ловкость рук и верность глаза. Даже городской маршал вынужден порой поступиться истиной и обратиться к тому, что он умеет делать лучше всего.

Когда я приехал в этот город, мальчик, которому велели отнести багаж ко мне в номер, увидел у меня кольт, на котором было четырнадцать зарубок. Это положило начало легенде — я, оказывается, знаменитый стрелок; а кольт-то использовался в качестве бутафории, я с ним выступал в рекламном шоу.

Что бы там ни было в прошлом, теперь я был городским маршалом и находился в этом качестве слишком долго, чтобы отказаться от своей роли. Есть такая поговорка в театре: что бы там ни было, а спектакль должен состояться. Разумеется, эту поговорку придумала какая-нибудь прима, которая боялась, как бы ее дублерша не позарилась на ее роль, но вот этот спектакль непременно должен состояться, я не могу подвести людей, которые мне доверились.

В том, что долго играешь одну и ту же роль, определенно что-то есть. Человек постепенно начинает верить, что он на самом деле тот самый персонаж, которого играет, и на протяжении десяти лет я был хорошим маршалом, потому что я поверил в ту роль, которую играл. И только сегодня я больше не мог себя обманывать. Мне предстояло сразиться с человеком, обмануть которого я не мог рассчитывать.

И вот я поднялся по ступенькам и вошел в помещение школы. И пошел прямо к тому месту, где сидел, привалившись к стене, Лед Мурри. В тот момент, когда я проходил через зал, я сообразил, что одна из моих проблем будет разрешена.

Джим Мелетт направлялся ко мне, и я понял его намерения. Он сделал всего пару шагов, когда дорогу ему преградил Брэд Нолан.

— Послушай, ты, Мелетт, я…

Джим Мелетт ударил его. Он ударил Брэда в живот, а потом еще раз — в подбородок. Брэд Нолан упал и не шевелился, даже не пытался подняться. Все эти годы Брэд на это нарывался и наконец получил, да так, что мало не было — весь боевой дух из него выбили начисто.

— Лед, — громко и ясно сказал я. — Встань! Ты арестован.

Он посмотрел на меня, и на губах у него появилась улыбка. Скверная это была улыбка, ничего приятного.

— Арестован? Да неужели? За что, маршал? И почему я?

— Ты нанес оскорбление Ханне Росс, жительнице этого города. Такого я у себя в Кэньон-Гэпе терпеть не намерен. Встань и брось на пол свой револьвер.

Он не двинулся с места, продолжая улыбаться.

— Маршал, — сказал он. — Ты самый обыкновенный жулик. И я сейчас покажу это всему городу.

В зале царила мертвая тишина. По лицу у меня катился пот, в животе образовалась пустота. Почему я не остался в стороне, зачем мне понадобилось вмешиваться? Разбирались бы сами со своими делами!

— После того как я покончу с тобой, я поговорю со стариной Джимом и миссис Ханной. Но сначала я убью тебя.

Все они видели, что происходит, эти жители Кэньон-Гэпа, жители моего города. Для них я был грозным, справедливым и непобедимым. Пусть я старик, но я был их маршалом, который, как они считали, застрелил четырнадцать бандитов. А сам по себе я был просто миролюбивым человеком, который ни разу в жизни не обнажил оружия во гневе, которому и вообще-то не часто приходилось прибегать к его помощи и которому вдруг пришлось встать лицом к лицу с тем, к чему обязывала взятая им на себя роль.

Зрители — это были именно зрители — ожидали моего ответа. Прошла всего одна секунда, и я уже знал, как все это будет, ибо мне часто приходилось представлять нечто подобное на сцене. Только на сей раз у пьесы будет настоящий конец. И тем не менее я должен был исполнить долг по отношению в самому себе, а также по отношению к людям, которые сделали меня своим маршалом, то есть должен был сыграть роль до конца.

— Лед Мурри, — спокойно сказал я. — Встань.

Он смотрел на меня так, словно готов был рассмеяться, но на лице его появилось некоторое удивление, смешанное с уважением. Он встал и потянулся к револьверу.

В животе у меня все сжалось от страха, и я услышал звук выстрела. Лед Мурри удивленно шагнул вперед и рухнул на пол, а потом перевернулся на спину. Пуля прошла через горло и пробила позвоночник.

Потом кто-то похлопал меня по спине, я опустил глаза и увидел у себя в руках револьвер. Револьвер с четырнадцатью зарубками на рукоятке, револьвер, из которого было сделано гораздо больше фальшивых выстрелов, чем настоящих.

Однако сцена была еще не закончена. Я спокойно вложил револьвер в кобуру на поясе и повернулся спиной к Леду Мурри. Все мои внутренности дрожали, словно превратившись в желе. Верно, что он находился всего в десяти футах от меня. Но верно также и то, что всю свою жизнь я был жонглером, всю жизнь тренировался, чтобы не утратить ловкость рук. У меня была пятидесятилетняя практика.

— Маршал! — Это была Лиззи Портер. — Вы были великолепны!

— Этот человек представлял опасность для общества, — сказал я. — Мне очень жаль, что я был вынужден это сделать.

Внутри у меня все тряслось, я был напуган, как никогда в жизни, но держался… по крайней мере, так мне казалось.

Не выдержал Джим Мелетт.

— Маклейн! — закричал он. — Ты же актер, ты играл в театре! Ты же не…

— Ах, театр! — перебил я его со всей возможной быстротой и выдал ему цитату из пьесы, в которой я играл сподвижника Буффало Билла. — «Я ездил курьером-охранником на дилижансах у Баттерфильда, был следопытом в армии Джорджа Армстронга Картера, кучером на линии Пони-Экспресс». — Я крепко сжал ему руку и сказал: — Не надо об этом, Джим. Пожалуйста, не надо.

А потом я вышел под ночное небо и направился к дому — мои каблуки слишком крепко стучали по земле, а голова тряслась, как у пьяного. Только сейчас я все осознал и испугался так, как не пугался еще ни разу в жизни. Я не помнил, как вытащил револьвер, не помнил, как стрелял… А что, если бы мне не повезло?

Нет, все совершенно ясно, я уже слишком стар для подобных штучек. Пора уходить на покой.

Впрочем, я всегда могу баллотироваться на пост мэра.

МЕСТЬ

Даже те, кто хорошо знали Билла Тэнемана, вряд ли могли бы заподозрить его в каких-либо человеческих чувствах.

Если он брался за револьвер, то исключительно для того, чтобы убить, а если уж вынимал его из кобуры, то стрелял наверняка.

Первого человека он убил четырнадцатилетним мальчишкой — ездил на лошади, не спросив разрешения у хозяина, и тот погнался за ним с хлыстом.

Благодаря молодости и тому обстоятельству, что хозяин лошади прослыл смутьяном и задирой, Билл остался безнаказанным, однако с той поры к нему стали относиться настороженно.

Билл бросил школу и стал работать на скотоводов, причем, надо отдать ему должное, работал не покладая рук. Ни тогда, ни впоследствии никто не мог бы упрекнуть его в лени. А он был очень чувствителен к отношению окружающих, этот спокойный, замкнутый и необщительный паренек, который охотно брался за самую тяжелую работу в наиболее отдаленных концах хозяйства.

Во второй раз он убил человека, который крал скот и ставил на животных свое клеймо. Вора застали на месте преступления трое ковбоев, которые ехали под началом старшего. Рядом с ним лежал связанный теленок, а в руках он держал зажатое двумя щепками раскаленное кольцо от подпруги. Бросив щепки, он схватился было за револьвер, но юный Билл, которому едва сровнялось пятнадцать лет, уложил его на месте.

— В жизни не видел ничего подобного, — говорил потом старший. — Этот ворюга непременно убил бы кого-нибудь из нас.

А месяц спустя Билл Тэнеман убил третьего, причем на глазах многочисленных свидетелей. Тот человек, чужак в их городе, жестоко избивал свою лошадь. Билл, чья любовь к животным была так же хорошо известна, как и его искусство в обращении с револьвером, отнял у него кнут и сбил его с ног. Незнакомец вскочил на ноги с револьвером в руке, выстрелил и промахнулся. А вот Билл не промахнулся. Билл Тэнеман всегда стрелял наверняка.

Все три случая можно было расценить как самозащиту, и все-таки люди начали сторониться Тэнемана. Билл целиком отдался своей работе. Вполне возможно, что его любовь к животным, так же как и их ответная привязанность, помогали ему найти выход чувствам, которые ему не удавалось обратить на людей.

Когда ковбойской работы не стало, он нашел себе место маршала в крутом ковбойском городке и оставался на этой должности в течение двух лет. Много раз ему случалось ехать по пыльной улице городка навстречу ворам и хулиганам. Всякий раз, приближаясь к нарушителям спокойствия, он чувствовал, как в нем нарастает какая-то непонятная мощная энергия. Одного взгляда на него, на воинственный блеск в его глазах было, как правило, достаточно для того, чтобы противник ретировался. Как ни странно, за этот период он не убил ни одного человека, но, поскольку за эти два года город был усмирен — полностью прекратились ссоры и драки, — Билл оказался без работы.

Сейчас тридцатилетний, шести футов и трех дюймов роста и ста тридцати фунтов веса, Тэнеман, казалось, состоял из одних мускулов. На его счету было одиннадцать человек, однако народная молва приписывала ему вдвое больше подвигов. Денег у него было мало, будущего — никакого, и все, на что он мог рассчитывать, это пуля в спину и одинокая могила где-нибудь на Бут-Хилл.

Кирк Бливин, юный красавец, только что побывал в баре, где пропустил пару-другую стопок. Этому девятнадцатилетнему повесе предстояло унаследовать огромное состояние Бливина-старшего, земли и скот. Он привык к грубым выходкам, и в то мгновение, когда он увидел всадника в шляпе с плоскими полями, его охватило желание пошутить.

В глазах мальчишки запрыгали веселые искорки. Он выхватил револьвер, раздался выстрел, на полях шляпы появилась дырка от пули… и Билл Тэнеман мгновенно, не слезая с седла, выстрелил в ответ.

Тэнеман держал под дулом револьвера остальных всадников, потрясенных неожиданным происшествием. Лежа на земле у ног лошади Тэнемана, Кирк успел прошептать:

— Прости меня, незнакомец, я не хотел… ничего плохого.

Эти слова произвели на Билла странное впечатление. Глядя на мальчика с непонятным ему самому сожалением, он впервые в жизни снизошел до того, чтобы объяснить свои действия, пробормотав:

— Думал, это хвастун — палит направо и налево, чтобы его считали крутым.

Милиган, который был вторым человеком после старика Бливина, кивнул.

— Он, конечно, сопливый дурак, а вот тебе советую немедленно мотать отсюда. На Бливина работают семьдесят ковбоев, и он души не чаял в своем сыне.

Тэнеман имел все основания для ответного выстрела, но это не стоило и выеденного яйца, когда речь шла о скорби отца, потерявшего ребенка. Любопытно отметить, что Тэнеман сожалел о своем поступке по двум причинам: во-первых, Кирк не таил на него злобы, а во-вторых, он был любимым сыном.

Дело в том, что за гранитным фасадом, защищающим душу этого убийцы, таилось страстное желание: ему безумно хотелось иметь сына.

Вид юного красавца, умирающего на дороге, потряс его до глубины души. Скверной была и сама ситуация — он не имел ни малейшего желания сражаться против человека, у которого по чистой случайности убил сына. Он подумал было поговорить со стариком, однако решил, что ему совсем не хочется расставаться с жизнью, а при мысли о том, как после этого свидания ему придется под пулями спасаться бегством, его пробирала дрожь. С этим мальчиком у него не было выбора, но вот дальнейших трагических событий следовало избежать любой ценой.

Билл Тэнеман сразу же направился в горы, пробираясь в самое сердце дикой пустынной Гваделупы, не оставляя за собой следов, как всякий путник, привыкший к глухим уединенным тропам. У него было достаточно провизии, воды и патронов — пускаясь в путь, он всегда заботился о том, чтобы иметь все необходимое на тот случай, если придется спасаться от преследования. Когда человек зарабатывает себе на жизнь с помощью револьвера, он знает, что врагов у него не счесть, и ждать от них пощады не приходится. Но на этот раз Билл скрывался с тяжелым сердцем. Как бы ни был оправдан его выстрел, он понимал, что убил ни в чем не повинного, хотя и безрассудного молодого человека, который был единственной отрадой в жизни старого владельца ранчо.

Много недель он скитался по пустыне, выбирая самые нехоженые тропы, питаясь тем, что давала земля, и лишь изредка отваживаясь заглянуть на какую-нибудь одинокую ферму или прииск, чтобы наскоро перекусить и перекинуться словечком с живым человеком.

Вскоре осень сменила лето, и однажды, ближе к вечеру, Билл стал лагерем на желтом ковре из опавших листьев осиновой рощи, в долине, расположенной между двумя горными отрогами. С окруженной вершинами площадки, которая, словно смотровая башня, высилась на самом краю горного кряжа, он осмотрел окрестность. Крутой склон, прямо под ним заканчивался покрытой травой котловиной несколько миль шириной. В дальнем конце этой котловины, под низкой цепочкой холмов, вился дымок и поблескивали огоньки. Это, очевидно, был город. Тут и там были разбросаны группки строений — фермы и ранчо. Отметив про себя, что человеческое жилье близко и в то же время на безопасном расстоянии, он вернулся к костру и безмолвию своего убежища.

Уже далеко за полночь Билл услышал звук копыт — где-то поблизости шла лошадь. Он быстро выскользнул из-под одеяла и прислушался, держа наготове револьвер.

Ночь была холодная. Вдоль долины тянул ветерок, чуть слышно шелестя в осиновых ветвях. Ярко сияли звезды, и под этим звездным небом единственным звуком был усталый шаг лошади, бредущей неизвестно куда.

Топот приближался, а потом лошадь, почувствовав присутствие человека, фыркнула. Тэнеман осторожно поднялся на ноги. Он видел смутные очертания всадника — человек припал к шее лошади — и еще кого-то у него за спиной… похоже, это был ребенок.

— Что случилось? — спросил Тэнеман, выходя из глубокой тени.

— Отец… — послышался дрожащий голосок. — В него стреляли.

Очень осторожно Билл Тэнеман снял раненого с седла и уложил на одеяла.

Он нагрел воды из своей фляги и промыл рану, в то время как ребенок, не отрывая глаз, смотрел на отца. Рана находилась с левой стороны, судя по ее виду, пуля попала в человека рикошетом, и была скверная — рваная. Тэнеман приготовил припарку из колючей груши и крепко перевязал рану, понимая, что хлопоты бесполезны. Прошло слишком много времени, и человек потерял много крови.

Глаза раненого наконец открылись, он посмотрел сначала на каменную стену, по которой плясали тени, а потом на Тэнемана.

— Ребенок?..

— Все в порядке. — После недолгого колебания Тэнеман решительно спросил: — Нужно кому-нибудь сообщить?

— Я боялся… Нет, сообщать некому. О ребенке… о ребенке позаботишься?

— А что случилось?

Несколько минут человек только тяжело дышал, но потом все-таки собрался с силами.

— Меня зовут Джек Таун. Ферма на Сентерфайр, я получил там участок. Они сожгли мой дом, в меня стреляли. Люди из Компании. У меня ничего не осталось

Тэнеман разжег костер, сварил похлебку и накормил ребенка. Потом внимательно оглядел умирающего, отметив про себя стоптанные сапоги, старые заплатанные джинсы. Заметил, как худ и бледен ребенок.

— Я верну назад твою ферму. — Голос Билла прозвучал хрипло. — Для ребенка.

— Лучше не пытайся. — Мужчина улыбнулся, собрав последние силы. — Но в любом случае спасибо.

— А что это за Компания?

— Люди Тома Бэнинга. А стрелял в меня Рэд Пикет.

Рэд Пикет… Наемный убийца. Очень опасный человек. А Бэннинг — в прошлом охотник, промышлявший пушным зверем. Теперь промышляет скотом и гребет все, на что упадет глаз.

— Твой ребенок получит свое ранчо. Я Билл Тэнеман.

— Тэнеман! В глазах человека мелькнула тревога, когда он посмотрел сначала на Билла, а потом на ребенка.

Билл мучительно покраснел.

— Не волнуйся, с ним все будет в порядке. — Он замялся, стесняясь признаться даже умирающему человеку. — Мне всегда хотелось иметь сына.

Джек Таун с удивлением смотрел на незнакомого ему высокого человека. Глаза его потеплели. Он пытался что-то сказать, но слова не шли.

Билл Тэнеман медленно повернулся к ребенку.

— Ложись-ка спать, сынок.

— Какой я вам сынок! — раздался негодующий голос. — Я девочка!

Тэнеман глядел на ребенка со все возрастающим страхом. Что ему делать? С девочкой нужно обращаться по-особому, а он понятия не имеет, с чего начинать. Мальчишка… ну, это куда ни шло, а вот девочка… Как, например, с ней нужно разговаривать? Он вообще редко с кем-нибудь разговаривал, и голос у него был грубый. Ситуацию следовало обмозговать.

В Томсонс-Крик, городишко с населением в двести пятьдесят человек, с двумя салунами, несколькими лавчонками в конце улицы и платной конюшней, Бетти Таун и Билл Тэнеман приехали вечером следующего дня. Тэнеман по-прежнему соблюдал крайнюю осторожность, однако все его мысли занимали проблемы, связанные с девочкой. Поместив лошадей в конюшню, он почистил куртку и шляпу, в то время как девочка с серьезным видом расчесывала волосы, и они вместе подошли к поилке для лошадей, чтобы вымыть руки.

— Пойдем поедим, — сказал Билл, когда девочка закончила вытираться.

Ее ручка доверчиво скользнула в руку Билла, и он ощутил странный трепет и теплоту в том месте, где находилось сердце. Чуть более горделиво, чем обычно, он пошел по деревянному тротуару улицы — высокий человек в черном и крошечная белокурая девочка с голубыми глазами.

Это был город ее отца, и где-то в окрестностях этого города его подстрелили, выгнали с фермы, на которой он думал обосноваться, которую хотел сделать своим домом. И в этом городе жили люди, которые без колебаний убили бы Тэнемана, знай они, зачем он здесь появился.

Жизнь оставила Биллу Тэнеману не слишком много иллюзий. Он знал, какую силу имеет богатство, знал, сколько ковбоев работает на Тома Бэнинга. Не было для него секретом, что представляет собой Рэд Пикет. Но ведь Тэнеман привык избегать опасности, ничего другого он не знал, но сегодня впервые у него была вполне осознанная цель.

Возле коновязи у кафе стояло несколько лошадей, все с клеймом Бэнинга. Секунду поколебавшись, Тэнеман решительно повел девочку к двери. Когда они вошли в кафе, он сразу заметил испуганный взгляд женщины, которая расставляла посуду на столе. Она посмотрела сначала на девочку, а потом на загорелого мужчину с обветренным лицом и выгоревшими на солнце волосами, который сидел во главе стола. Мужчина даже не поднял глаз.

В комнате, кроме него, были три ковбоя, еще один мужчина, по виду которого было трудно определить, кто он таков, и хорошенькая девушка в изящном дорожном платье.

При виде мужчины, сидевшего во главе стола, Бетти отпрянула, ее пальцы судорожно сжали руку Билла. Она подняла глаза на Билла, и он увидел, что они полны ужаса. Билл спокойно обошел вокруг стола и отодвинул два стула справа от Бэнинга.

Тот раздраженно посмотрел на вновь пришедших.

— Прошу прощения, это место занято.

Его взгляд скользнул на девочку, а потом снова на Тэнемана. Глаза злобно сузились…

Не обращая на Бэнинга внимания, Тэнеман усадил Бетти, а потом уселся на стул, стоявший ближе к владельцу ранчо. На мгновение их взгляды встретились, и Том Бэнинг ощутил нечто вроде шока: все внутри похолодело.

Успокоенная присутствием Тэнемана, Бетти принялась за еду. Вскоре она уже весело болтала. Глядя в красивые серые глаза девушки, сидевшей напротив нее, она сообщила:

— Это мой дядя Билл. Он провожает меня домой — ну, туда, где мы жили раньше. А дом наш сожгли. — И она беспокойно взглянула на узкий край стола, опасаясь, не сболтнула ли чего лишнего.

Чувство юмора было не чуждо Тэнеману.

— Не беспокойся, детка, — сказал он. — Люди, которые его сожгли, построят новый дом, гораздо больше и лучше прежнего. И он будет принадлежать тебе.

Один из ковбоев отложил в сторону вилку и посмотрел в сторону Бэнинга. Его взгляд по-прежнему был прикован к Тэнеману — похоже, он узнал этого человека. Ковбой начал подниматься на ноги.

— Ты работаешь на Бэнинга?

— Да.

— Тогда садись на место. Если собираешься искать Рэда Пикета, не трудись. Я сам его найду. — Тенеман хладнокровно положил еду себе на тарелку и стал есть. — Я презираю человека, — спокойно сказал он, — который нанимает убийцу, когда хочет сделать дело. Презираю человека, который убивает отца у детей. Так может себя вести только трусливый негодяй.

Лицо Тома Бэнинга побелело. Он начал было подниматься на ноги, но раздумал и сел на место.

— У меня нет при себе револьвера, — сказал он.

— А такие, как ты, его и не носят. — Тэнеман не давал ему передышки. — Ты прячешься за спину наемных убийц. А теперь послушай меня. Я здесь для того, чтобы защищать интересы дочери Тауна. Ты заново построишь сожженный тобою дом и вернешь его скот. А когда все это сделаешь, выходи на улицу с револьвером, и мы с тобой встретимся. Но выходи сам, Том Бэнинг, а не подсылай убийцу.

Он нацепил на вилку кусок мяса, отправил его в рот и стал молча жевать. Через несколько минут, подняв глаза, он увидел, что взгляды людей, находившихся в кафе, сосредоточены на нем.

— Отца вот этой маленькой девочки убили ковбои по приказанию Тома Бэнинга. Доказать это будет нелегко, да я и не собираюсь этого делать. Мне, как и всем остальным, известно, кто находится здесь. Он ограбил эту девочку, лишил ее отца, украл у нее дом. Отца я ей возвратить не могу, а вот вернуть дом — могу.

Лицо Тома Бэнинга налилось кровью. Сидевшая за столом девушка смотрела на него с ужасом, и он похолодел от страха при мысли о том, что она может о нем подумать. С самых юношеских лет драчун и забияка Бэнинг привык полагаться на наемную силу, и вот теперь этот человек бросает вызов лично ему, причем в такой форме, что избежать поединка невозможно. Очевидно, что незнакомец заранее все это обдумал.

— Мэм, — обратился Тэнеман к той женщине, что постарше, — дайте этому человеку еще кофе. — Он указал на ковбоя, который хотел встать со своего места. — Насколько я понимаю, он уже достаточно давно работает на Бэнинга, и имеет право убедиться, на кого работает: на смельчака или на труса.

Эта прямая атака застала Бэнинга врасплох, а когда его удивление прошло, он не на шутку встревожился. Ему бросал вызов не какой-нибудь нахальный юнец, а зрелый мужчина, опасный противник. Попытайся он уйти, этот человек может заставить его сесть на место, и тогда он должен будет либо подчиниться, либо ввязаться в драку.

Тэнеман обернулся к девочке, чтобы разрезать ей мясо. Он говорил с ней ласково и спокойно, и девушку, сидевшую напротив, тронуло то, как изменился его тон.

Кейт Риерсон, хозяйка ресторана, предложила уложить девочку спать. Соскользнув со своего стула, Бетти обняла Билла за шею и поцеловала в обветренную щеку.

— Спокойной ночи, дядя Билл.

Стройная девушка за столом посмотрела на него и улыбнулась:

— Вы, по-видимому, умеете обращаться с детьми.

Билл Тэнеман почувствовал, что краснеет.

— Да нет, мэм, вы ошибаетесь. Это малышка знает, как со мной обращаться.

Когда девочка ушла, девушка с серыми глазами налила себе в чашку кофе.

— Я считаю, что это дело в компетенции маршала, и, если предъявленные вами обвинения справедливы, виновного будут судить за воровство и убийство.

Том Бэнинг хотел что-то сказать, но передумал. Теперь он по-настоящему испугался. Револьверы, даже если они направлены на него, — дело знакомое, против этого он может принять свои меры. А вот объяснить присяжным, как это он без всякой жалости убил человека, подвергнуться допросу прокурора — совсем другое дело.

Закончив есть, он спокойно встал — Билл Тэнеман не обратил на него никакого внимания — и в сопровождении своих ковбоев спокойно вышел из кафе.

Пенелопа Грей внимательно рассматривала крупного мужчину с суровым обветренным лицом. С теплым чувством она вспомнила, как он смотрел на девочку, словно самому себе удивляясь. Она инстинктивно поняла, что этот человек долгое время, а возможно, всю жизнь, был одинок.

— У вас когда-нибудь была жена?

— Ни одна женщина, я думаю, не захочет иметь дело с таким, как я.

— А мне кажется, вы очень хороший. — Она коснулась кончиками пальцев его рукава. — Человек, готовый защищать права чужого ребенка, рискуя при этом своей головой, не может быть плохим. Это прекрасный человек.

После того как девушка ушла, Билл Тэнеман еще долго сидел за столом. Маленькая деталь привлекла его внимание. Он был очень наблюдателен, прекрасно разбирался в людях и заметил, что слова Пенни и связанная с ними опасность оказаться к руках правосудия испугали Бэнинга гораздо больше, чем его собственные угрозы. Спросив перо и бумаги, он принялся сочинять письмо Дэну Куперу.

С Дэном Купером он не встречался уже давно. Когда-то Дэн, будучи шерифом, гнался за Биллом после очередного убийства; его лошадь сломала ногу, оступившись в какой-то норе. Происходило все в дикой пустынной стране, где повсюду рыскали команчи. Тэнеман вернулся, забрал у Купера револьвер, посадил его себе за спину и довез почти до самого города — ссадил на землю за милю от окраины. Теперь Купер был судьей и играл весьма заметную роль в политической жизни.

На рассвете Тэнеман поднял с постели хозяина лавки, чтобы купить особый револьвер и пятьдесят патронов к нему. Он зарядил револьвер, рассовал по карманам патроны, а потом оседлал лошадь и отправился в путь.

Было еще очень рано… В мескитовых ^[45] зарослях кричал перепел, когда он быстрой рысью ехал в сторону фермы Тауна. Он нашел это место по описанию Кейт Риерсон — спокойная речушка, небольшой прудок, огород, заросший сорняками, и остатки сгоревшей хижины.

Наметанным взглядом Билл оглядел местность. Вот в той яме, где любят валяться бизоны, может скрываться засада… Вон за той грудой камней… Однако думать следует не о защите, а о нападении. Он привязывал лошадь в кустарнике за речкой, когда услышал топот копыт. Мгновенно обернулся, подняв револьвер. Это была Пенни Грей.

— Зачем вы приехали? — Голос его звучал хрипло. — Этого не нужно было делать. Здесь не место для женщины — могут случиться всякие неприятности.

— А по-моему, самое место, Билл. Сейчас сюда явятся люди Бэнинга. Во всяком случае, — на ее губах заиграла улыбка, — женщина вам нужна… гораздо больше, чем вы думаете.

Эти слова задели его за живое, и он сердито отвернулся. Откуда эти женщины знают, куда именно направить удар, чтобы ранить поглубже? Даже когда не собираются причинить боль?

И тут он услышал, топот скачущих лошадей. Многих лошадей.

В маленькой долине показались всадники — их было не меньше дюжины — с Томом Бэнингом во главе. С чувством, сильно смахивающим на панику, Билл увидел, как Пенни вынула револьвер из кобуры.

— Вы в это дело не вмешивайтесь, — сказал он.

В этот момент подъехал Бэнинг. Присутствие девушки его немало озадачило. Он никогда еще не убивал женщин и знал, что его головорезы, если, конечно, не считать Рэда Пикета, не одобрят подобного поступка.

— Отошли девчонку в город, — раздраженно потребовал он. — Я воюю с мужчинами, а не с бабами.

— Значит, не надо воевать, мистер Бэнинг, — серьезно проговорила Пенни. — Хотя, как мне кажется, ваши моральные принципы не столь уж безукоризненны, как вы хотите показать. Вы отняли у девочки все, что у нее было. — Она посмотрела на Тэнемана. — Я приехала сюда сама, по своей собственной воле. Так что делайте то, за чем приехали.

Бэнинг молча жевал свой ус, и тогда заговорил Тэнеман:

— Только попробуй открыть здесь стрельбу, Бэнинг, и ты никогда не увидишь, к чему это приведет. Я всажу тебе пулю в самое сердце. — Он поднял револьвер и снял с предохранителя. — Возможно, он мне не верит, Таскоза, — сказал Билл, обращаясь к долговязому ковбою за спиной Бэнинга. — Скажи ему, кто я.

Таскоза ерзал в седле, предвкушая эффект, который произведут его слова.

— Послушайте, хозяин, этот парень — Билл Тэнеман.

Том Бэнинг ощутил всю силу этого удара. Тэнеман… стреляет без осечки, убивает с первого выстрела. Не удивительно, что он не испугался, услышав про Рэда Пикета.

Том Бэнинг неподвижно сидел в седле, чувствуя как холодная рука смерти сжимает ему горло. Больше всего на свете он любил жизнь, а этот человек обязательно его убьет. Ни его люди, ни власть, ни деньги, ни огромные стада — ничто не сможет остановить смертоносную пулю.

Он проиграл и понимал это. Повернув лошадь, Бэнинг крикнул:

— Поехали, ребята.

— Бэнинг! — Тот натянул поводья, не поворачивая головы. — Даю тебе неделю на то, чтобы начать строительство дома в шесть комнат с двумя печами, загоном для скота и амбаром. Советую не мешкать и приступить к делу немедленно.

Всадники поехали прочь, подняв облачко пыли.

— Вы победили.

Тэнеман покачал головой.

— Бэнинг непременно попытал бы счастья, если бы здесь не было вас.

Одна неделя… Он тянул время, чтобы Дэн Купер успел получить его письмо, тянул, потому что больше не хотел убивать.

Тэнемана волновала эта высокая женщина с твердым взглядом, что ехала рядом с ним по направлению к городу. В чем ее интерес? Почему она занимается этим делом? Кто она, в конце концов? И что здесь делает?

Город знал о противостоянии и выжидал. Ждали Рэда Пикета. Ковбои Бэнинга обязательно расправятся с Тэнеманом. Зрелище обещало быть интересным.

Тэнеман привык к опасности — это был его образ жизни.

На второй день в салун явились четверо ковбоев Бэнинга. Тэнеман вошел вслед за ними и спросил себе виски. Всадники, увидев его, прониклись уважением. Он дал им понять, что, если его ищут, далеко ходить не нужно.

Наступил пятый день. Было сухо и жарко, в воздухе — ни ветерка. От жары во рту все время держался металлический вкус. Стоило чуть пошевелиться, и все тело покрывалось потом. Люди предпочитали сидеть в помещении, несмотря на жару, а если и выходили, то ненадолго и спешили как можно скорее вернуться.

В полдень в город явился Том Бэнинг в сопровождении пятнадцати всадников. Они оставили лошадей в загоне платной конюшни и не спеша разгуливали по улицам, болтая и покуривая.

Тэнеман услышал об их появлении и заказал себе еще чашку кофе. Кофе принесла ему Кейт Риерсон, а Пенни наблюдала, крепко сжав побледневшие губы.

Отставив стул, Тэнеман поднялся на ноги. Бетти тоже вскочила.

— Куда ты идешь, дядя Билл? Можно мне с тобой?

— Нет, нельзя. — Он погладил ее мягкие белокурые волосы. — Побудь здесь, вместе с Пенни.

В первый раз он назвал девушку по имени и, взглянув на нее, увидел, что она улыбается. Билл быстро повернулся и вышел, ругаясь про себя.

Нужно было делать дело, но на этот раз ему совсем не хотелось этим заниматься. Выйдя в застывший зной улицы, он не почувствовал в себе прежней удали, желания бросить вызов противнику, заглянуть в лицо смерти и рассмеяться. Когда, как давно это случилось? Когда покинула его эта страсть к борьбе, это желание вступить в смертельную схватку ради самой схватки? Что с ним произошло? Когда любишь драку, когда готов сразиться с любым противником, на смерть этого противника смотришь как на что-то неизбежное. А вот теперь он не находил в себе этой готовности примириться со смертью противника. Билл Тэнеман знал, что нужно сделать, он был готов, но никакого удовольствия при этом не ощущал. Единственное, на что он был способен, это сделать вид, притвориться, дабы не обмануть ожидания зрителей.

Сотни глаз смотрели на него. Перед ними был Билл Тэнеман, живая легенда. Никто не желал бы оказаться на его месте, и тем не менее ему немного завидовали. Каждому хотелось бы вот так выйти на улицу, полную врагов, с таким грозным, решительным видом, как у него.

Том Бэнинг ожидал в салуне. Рядом с ним сидел Рэд Пикет. Они с точностью до минуты могли рассчитать, когда Тэнеман появится на улице. И вот его тень заслонила свет в двери салуна.

Снаружи возникла суета, послышалось шарканье ног, и салун наполнился людьми Бэнинга.

Билл Тэнеман посмотрел на них, взглянул на Бэнинга и Пикета, которые повернули головы в его сторону. Он стоял абсолютно спокойно, двигались только его глаза, настороженные и внимательные. Эти двое и еще не меньше десятка. Вступят ли эти десять в бой, если убрать тех двоих? Если вступят, то он, Тэнеман, наверняка последует за своими жертвами в могилу. Мрачная улыбка скользнула по его лицу.

— Ну что же, Том, — спокойно сказал Тэнеман. — Ты, я вижу, как обычно, прячешься за спину наемного убийцы.

Рэд Пикет чуть отодвинулся от бара. Он был готов вытащить револьвер… однако этого не сделал. Он смотрел в холодные серые глаза Билла Тэнемана, а секунды летели одна за другой.

— В любое время, Рэд.

Вот оно. Сейчас… Но тот словно застыл. Хотел вытащить револьвер, намеревался это сделать… но не делал.

У дверей возникло движение, и на пороге показался высокий седоусый человек. Голос у него был резкий и решительный.

— Немедленно прекратить!

Крупные капли пота выступили на лице Рэда Пикета. Не отрывая широко раскрытых глаз от лица Тэнемана, он отступил. Собираясь повернуться, заметил презрительный взгляд бармена. Бэнинг на него не смотрел.

Седоусый человек направился к бару, пройдя между Бэнингом и Тэнеманом.

— Я — судья Дэн Купер, — сказал он. — Давайте решать это дело без оружия.

Том Бэнинг кашлянул, прочищая горло. Он был бледен и испуган. Купер стал неторопливо объяснять ситуацию. Старым временам наступил конец. Бэнингу придется предстать перед судом. Купер предложил: если Бэнинг выполнит требования Тэнемана, он, Билл, станет просить для него снисхождения, но, так или иначе, его будут судить за убийство.

— Для того чтобы тебя арестовать, нужно будет вызвать шерифа. Ты, конечно, можешь попытаться бежать, однако, принимая во внимание твои возможности, думаю, предпочтешь предстать перед судом и защищаться.

Бэнинг, выходя из комнаты, столкнулся на пороге с Рэдом Пикетом.

— Ты уволен, — бросил он, не останавливаясь.

Рэд Пикет посмотрел на него, словно не понимая, а потом повернулся и, спотыкаясь, пошел из салуна. Солнце жарило ему спину, когда он медленно брел по улице. Он ни о чем не думал, ничего не чувствовал, просто шел и шел.

Открылась дверь, и в салун вошла Пенни.

— Билл? С тобой все в порядке?

Напряжение медленно отпускало этого крупного сильного человека.

— Все в порядке. Хочу пойти к себе и как следует отоспаться. Я бы… я бы хотел завтра встретиться с вами. Может, прогуляемся верхом, если вам захочется.

— С большим удовольствием, Билл. Только скажите когда.

Он устало улыбнулся и направился к лестнице.

Купер задумчиво смотрел то на одного, то на другую.

— У этого парня в жизни было много всякого, мисс, но он хороший человек. Я всегда это знал.

— И я тоже, — серьезно отозвалась она. — Я это поняла, увидев его рядом с Бетти… и еще поняла, что это мой человек.

На следующее утро тишину спокойной долины нарушил стук топоров, сопровождаемый проклятиями. Пятнадцать крутых ковбоев трудились над постройкой нового шестикомнатного дома для Бетти Таун.

ВЕРНОЕ РУЖЬЕ

Когда к рассвету Джим Торн преодолел перевал и, сгибаясь под шквалом проливного дождя, выехал из сосновой рощицы на горную террасу, он увидел сквозь серую завесу, как внизу, на равнине, пляшет яркий столб пламени.

«Великовато для походного костра, да и кто в такую непогоду стал бы разводить костер под открытым небом?» Горела станция Пересохший Ручей, с которой двадцать минут назад должен был отправиться дилижанс Анджелы.

Торн свернул с наезженной тропы и, рискуя свернуть себе шею, направил коня меж сосенками по склону, устланному скользким ковром хвои. Опасный спуск он закончил вскачь и тут же понесся напрямик по прерии, в стороне от дороги.

Жадные языки пламени еще лизали обуглившуюся древесину, но станция Пересохший Ручей прекратила существование. В дымящейся груде золы с той стороны, где был фасад здания, виднелись почерневшие ободья и ступицы колес.

От волнения пересохло в горле. Джим Торностановил коня и осмотрелся, затем объехал пожарище кругом. Труп был всего один — мужчины, подпоясанного широким ремнем. Торну хватило одного беглого взгляда, чтобы узнать в нем станционного смотрителя Фреда Барлоу. Но где же Анджела? И где Эд Хантер, который должен был править лошадьми?

Неровная цепочка следов, отпечатавшихся в грязи, привела его в конюшню к телу Хантера. Бедняга был убит двумя выстрелами — первую пулю он получил в спину, когда побежал, вторую выпустили, добивая раненого.

Следов Анджелы пока не было.

По-прежнему в седле, он повернул назад. Покопавшись черенком вил в груде золы, оставшейся от повозки, Торн извлек на свет саквояж, из которого посыпались обгоревшие лоскуты женской одежды. Вещи принадлежали Анджеле.

Значит, все-таки она была здесь.

Он выпрямился в седле, не обращая внимания на потоки дождя. Анджела добралась до станции и погрузила багаж. Когда случилась беда, она, должно быть, уже сидела в дилижансе или вставала на подножку.

Апачи? Маловероятно. Вот уже почти год они не доставляли неприятностей, и к тому же труп Эда Хантера не был изуродован.

За подмогой ближе всего было ехать в Уайтуотер — пятнадцать миль к северу. Но с каждой минутой Анджелу увозили все дальше.

Развернув жеребца, Торн снова въехал в конюшню. Лошадей не было. Он нагнулся и стал разглядывать пол. С тех пор как начался дождь, здесь побывал, по крайней мере, один человек: на полу остались следы не успевшей высохнуть грязи.

Обычно в конюшне находились четыре лошади, но он мог с уверенностью сказать, что ночью здесь было оставлено восемь животных. Зная, что четыре из них принадлежали Барлоу и что подковы, которые тот ставил, имели характерную форму, Торн стал рассматривать следы.

Опознать по ним четырех ломовиков не составило труда. Три из четырех оставшихся лошадей оказались нездешними, но у последней на одном из копыт стояла подкова Барлоу. Стойла чужаков были чисты; это означало, что хозяева завели их сюда до грозы.

Барлоу нередко предоставлял свою конюшню проезжим незнакомцам, но раз у этой лошади была его подкова, значит, кто-то из его последних гостей бывал здесь и прежде.

Джим Торн подъехал к воротам и стал набивать трубку. Срываться с места и мчаться на помощь к Анджеле не имело смысла. Сперва нужно поразмыслить.

Те четверо приехали накануне. Анджела добралась сюда чуть раньше и, скорее всего, сразу легла спать. Очевидно, все было спокойно до прибытия утреннего дилижанса.

И Фред Барлоу, и Эд Хантер знали Анджелу. Оба были его давними приятелями и порядочными людьми. Оба были готовы в случае чего за нее вступиться. «Вот в этом-то и разгадка», — осенило Торна.

Его жена была не какой-нибудь там легкомысленной красоткой — она была надежна, чиста и верна. Но ее тело всегда притягивало взгляды мужчин. А что, если один из незнакомцев стал к ней приставать? Барлоу никому не позволил бы оскорблять женщину в его присутствии, равно как и Хантер, славившийся незаурядной храбростью.

Внезапно Джим Торн увидел полную картину происшедшего. В его душе не было и тени сомнения. Оттены и Фрейзер!

Полгода назад они пришли с гор Теннесси и обосновались на плато Полумесяца. Угрюмые, опасные люди, никогда не заводившие друзей, они вечно искали ссор и рыскали в поисках женщин.

«Серьезные ребята, — заметил однажды Барлоу. — Не знаю, откуда они взялись, но такие нигде не приживутся. А коли уйдут, оставят за собой не один труп».

Джим Торн представил их себе. Сухощавые, мускулистые мужчины со впалыми щеками и смуглой кожей; Фрейзер сбит поплотнее. Главенствовал над ними Бен Оттен, человек с тонкими, холодными губами и шрамом на скуле.

Они не разводили скот, питались мясом с бобами, по ночам перегоняли табуны, получая за это виски, которым приторговывали.

Уже через месяц после появления в этих краях на их счету было убийство в Санта-Рита. Они напали на человека все втроем и пристрелили его. Поговаривали, что это они заварили кашу у Круглой скалы, но охотников до выяснения не нашлось, так что их просто оставили в покое.

Когда Анджела ушла из дома, она отправилась на станцию, о чем было сказано в записке, которую она оставила на столе. Оттены и Фрейзер заехали переждать здесь непогоду, хотя как гостей их скорее терпели, чем приветствовали. Кто-то из них затеял перепалку, и Барлоу был застрелен. Затем они убили Хантера, подпалили станцию и скрылись, забрав Анджелу с собой.

Вырвав лист из блокнота, Джим послюнявил огрызок карандаша и записал свои догадки. Дверь в конюшню открывалась вовнутрь, и к ней можно было прикрепить листок, не боясь, что его замочит дождь. Подойдя с угла к кузне, Джим ощупал старую накидку, висевшую на гвозде, и вытащил из-под нее запасное оружие Барлоу.

Это был четырехзарядный дробовик барабанного типа со спиленным на несколько дюймов стволом. Проверив заряды, Торн сунул его под плащ и пошел к коню. Эд Хантер, несомненно, бросился за этим ружьем, когда его ранили.

Поколебавшись, Джим Торн повернул обратно к стойлам, где насыпал немного зерна в походный мешок и привязал его к седлу под свернутым одеялом. Затем он вывел коня наружу и вскочил в седло.

От плато Полумесяца его отделяло двадцать миль, но те, кого он преследовал, должны были двигаться по тридцатимильному маршруту. Торн был уверен, что Оттены, осевшие здесь совсем недавно, не могли знать кратчайший путь через Дождевой ручей и седловину к Западной Вилке.

Станция сгорела дотла, двое его друзей убиты, а жена похищена. В сердце у Торна не осталось места для жалости.

Анджела выросла на востоке — эта милая домашняя девушка стала ему хорошей женой, только ей не нравилось, что он не расстается с оружием. Она слышала, что однажды он убил человека, какого-то грабителя. Но то было еще в Техасе, задолго до их свадьбы. И они жили душа в душу до тех самых пор, пока не появился Лонни Мейсон.

Джим Торн сразу его раскусил. Застенчивый, довольно смазливый, на вид не старше двадцати, Лонни казался Анджеле тихим и безобидным пареньком, но Джиму достаточно было увидеть его лишь раз, чтобы разглядеть в нем прирожденного убийцу.

Не единожды Лонни заглядывал на ранчо поболтать с Анджелой, и всякий раз в его глазах чувствовалась едва скрытая насмешка над Джимом. Лонни слыхал про Джима, и, хотя Торн на своем веку убил всего одного человека, он когда-то был рейнджером в Техасе, где завоевал внушительную репутацию. И его репутация была для Лонни что наживка.

Все произошло неожиданно. Часть скота отбилась от стада, и Торн с Фредом Барлоу отправились на поиски. По дороге они наскочили на Лонни в компании незнакомого мужчины — те свежевали тушу теленка… из стада Барлоу.

Лонни выхватил револьвер с невероятной быстротой, но Джим Торн еще не забыл уроки, которые дала ему жизнь в Техасе. Лонни упал навзничь с простреленным сердцем, но одна из пуль незнакомца успела вспороть Фреду пояс, прежде чем выстрелы Торна спасли старика.

Анджела была глубоко потрясена. Джиму навсегда запомнился ужас в ее глазах, когда он по дороге к шерифу заезжал на ранчо с двумя трупами, перекинутыми через седла коней убитых.

Она выслушивала его объяснения, но казалось, слова не оставляли отзвука в ее сознании. Она не верила, что Лонни был способен на кражу, не говоря уже об убийстве. Джим Торн слишком поспешно делал выводы и был слишком скор на руку. Она знала, что рано или поздно этим кончится, если он не прекратит носить с собой оружие. Фред Барлоу тоже пытался ей втолковать, как было дело, но она могла осмыслить лишь то, что ее муж пролил кровь двух человек, одним из которых был юноша с мягким голосом и женственным лицом…

Они спорили об этом несколько раз, и в конце концов Джим вышел из себя. Он наговорил кучу лишнего — сказал, что она не может быть женой человеку из здешних мест, и, если ей угодно, пусть убирается с Запада в родные края. Все это было сказано в порыве гнева, и он был ошарашен, когда, вернувшись в один прекрасный день, не застал ее дома.

Низкие тучи, налившись тяжестью дождя, нависли над прерией, когда он обогнул гору у входа в каньон Дождей. Свернув на тропинку над ревущей водой, Торн снова начал подъем. Послушный конь был давно к этому привычен. Раскаты грома в глубине каньонов отражались от скал, словно гигантские валуны катились по неровному мраморному коридору, стены которого отзывались гулким эхом.

Сосны уже не были зелены, они потемнели от дождя. Качаясь в седле в такт неторопливому шагу коня, Торн щурился, стараясь разглядеть впереди седловину, через которую лежал путь к Западной Вилке.

Когда Джим Торн добрался до уступа, дождь снова усилился. По обе стороны виднелись пики, каждый выше десяти тысяч футов; сама седловина находилась на восьмитысячной отметке. Кругом почти не было деревьев; дождь сплошным потоком падал на голые камни.

Не останавливаясь ни на миг, Джим смотрел, как молнии перескакивают с пика на пик и с треском вонзаются в скалистые склоны. Дождь исхлестал его плечи до тупой боли; конь несколько раз пытался свернуть с пути, но Торн упрямо гнал его вперед, и вскоре, оставив седловину позади, они начали спуск.

Из перелеска Джим Торн взглянул в сторону нагорья. Прямо перед ними лежал причудливый лабиринт, путаница изломанных каньонов среди вздымавшихся в небо пиков. Красные скалы увенчивались стройными рядами сосен, которые были похожи на орудийные батареи, ощетинившие стволы на фоне темно-серого неба. Джим пустил коня под гору, и тот перешел на уверенную рысь.

Оттены наверняка отстали, поскольку они пошли в обход и, не зная местности, были вынуждены двигаться с осторожностью. Торн вдруг увидел глубокую трещину по правую руку; повернув коня, он направился через сосновую рощицу и нашел узкую тропинку, что вела ко дну каньона.

Под ними с ревом неслась масса пенящейся воды: тропа огибала реку, едва ее не касаясь. Конь зафыркал, подал влево, но, повинуясь настойчивому седоку, боязливо тронулся вниз. Через полчаса дорога повела вокруг горы в сторону от ущелья, вышла на ровный пятачок высокогорья, и, когда Торн снова дал коню передышку, они уже были в густом сосновом бору над нагорьем Полумесяца.

Найдя несколько сосен, кроны которых соприкасались, надежно защищали от дождя, Джим Торн устало сполз наземь и чуть погодя, сняв с коня удила, привесил ему на морду торбу с зерном. Оставив его, Торн пробрался сквозь деревья и окинул взглядом лощину.

Он увидел все ту же старую хижину, какой она запечатлелась в памяти в последний раз — приземистое строение с конюшней сбоку и загонами в двадцати шагах. Торн сел на корточки, прислонившись к стволу дерева, и набил трубку. Из бушующей лавины дождь перешел в ленивую изморось. Теперь, в сгущавшихся сумерках, Торну оставалось только ждать.

Было уже совсем темно, когда он их увидел. Шестеро всадников и несколько краденых лошадей спускались в лощину. В бинокль он стал вглядываться в лица, начав с Анджелы. Она была бледна, но держалась с вызовом. Один из мужчин ссадил ее с коня и повел в дом. Остальные расседлали лошадей и погнали их в корраль.

У лачуги была единственная дверь, а вместо окон — лишь узкие бойницы, чтобы держать оборону, но сквозь них невозможно было разглядеть, что происходит внутри. Итак, у Торна был всего один путь в хижину.

Присев на обрыве холма, он изучал обстановку холодным, бесстрастным взглядом. Он уже знал, что делать. Иного выбора нет: нужно проникнуть внутрь через дверь. И действовать без промедления…

Анджела Торн растерла запястья и огляделась.

В противоположном конце помещения по обеим сторонам стояли широкие двухъярусные нары, на которых валялись скомканные грязные одеяла. У стены лежала перевернутая скамейка, повсюду были разбросаны драные сапоги, обрывки уздечек и прочая дребедень. Воздух был спертый и тяжело отдавал потом.

Фрейзер нагнулся к очагу и начал разогревать бобы в засаленном горшке. Дейв Оттен, смуглый красавчик с черными как смоль волосами, которые свисали на глаза, стянул ботинки и, ухмыляясь Анджеле в лицо, завалился на ближайшую койку, закинув руки за голову.

Это Дейв попытался ее сграбастать, когда она отказалась отвечать на его недвусмысленные знаки внимания, и Фред Барлоу отпихнул его руку.

Кто-то из спутников Дейва сшиб Барлоу с ног, и они стали его пинать. Дейв оставил ее и подключился к избиению. Расправа была неспешной, методичной, предельно жестокой. Эд Хантер прибежал на крик Анджелы, но тут же развернулся и бросился в сторону конюшни… Бен Оттен подошел к двери, поднял револьвер и, тщательно прицелившись, спустил курок.

Потом он вышел и спустя мгновение раздался еще один выстрел.

К тому времени жизнь уже покинула распростертое на полу тело Барлоу; на месте его лица было сплошное кровавое месиво.

Они насильно усадили ее в седло. Дверь станции была приоткрыта, и Анджела видела, как двое из них выгребли золу из печи и стали разбрасывать ее ногами по всему полу, загоняя под шторы. Когда Джуд выгнал лошадей из конюшни, крыша здания, несмотря на дождь, вспыхнула, словно факел. По пути к своему коню Джуд поднял головешку и швырнул в дилижанс.

Глядя на зарево, Дейв смеялся. Он продолжал посмеиваться, когда они уже встали на тропу, ведущую в горы.

Теперь Бен Оттен неспешно скручивал сигарету, глядя на брата, вытянувшегося на нарах.

— Дейв, — медленно проговорил он, — как рассветет, седлай лошадей. Надо отсюда смываться.

Дейв приподнялся на локте.

— К чему, Бен? — запротестовал он. — Кому придет в голову, что это наших рук дело? А хоть бы кто и догадался: тут ведь ничего не докажешь.

Джуд перетер зубами табак и сплюнул жвачку в очаг.

— А кому тут что доказывать? — рассудил он. — Всяк поймет, что это мы, и за нами погонятся. Бен прав.

— Если вы еще в здравом уме, — вдруг сказала Анджела, — то дадите мне лошадь и сейчас же отпустите, пока с вами не расправился мой муж.

Дейв повернул голову и окинул ее медленным взглядом.

— А я и не знал, что ты замужем.

— Лучше отпустите по-хорошему, — тихо повторила она.

Бен Оттен раскурил самокрутку.

— Бояться-то мы никого не боимся. Но здешним парням будет не по нраву, когда они прознают, что кто-то взялся ихних баб уволакивать. А с ребятами из Уайтуотера шутки плохи.

Анджела застыла в оцепенении. Бен Оттен, без сомнения, был толковей остальных. Только бы ей найти правильные слова…

— Муж найдет меня. Он уже побывал на станции и наверняка смекнул, что к чему.

Дейв издал зловещий смешок.

— Это вряд ли. Ты ж его бросила, верно? Слышал я, как вы с Барлоу шушукались, только ни черта не понимал, пока ты не сказала, что замужем.

— Я оставила ему письмо.

Бен Оттен пристально наблюдал за ней. Похоже, он понял, что она говорит правду.

— Лучше ему за нами не гоняться.

В отчаянии она выговорила:

— Он может за себя постоять. Он был рейнджером в Техасе.

Напрягши спину, Оттен развернулся к ней лицом.

— Как его звать?

Анджела вздернула подбородок и гордо бросила:

— Джим Торн.

На каменном приступке зазвенела оброненная вилка. Фрейзер поставил горшок и вытянулся во весь рост. У него был жалкий вид.

— Бен, это он. Тот парень, про которого я тебе говорил. Это он ухлопал Лонни Мейсона.

Наступила тишина. Было видно, что известие о том, кто ее муж, сильно подействовало на всех пятерых. Несмотря на худшие опасения, в Анджеле теплилась надежда. Если бы только они ее отпустили! Дали бы уехать, прежде чем здесь появится Джим… Потому что внезапно, испытывая смутное чувство вины, она поняла, что он без колебаний пойдет по ее следу.

Она отчетливо представила его спокойное, задумчивое лицо, увидела маленькие смешливые морщинки у глаз и скупую улыбку, ощутила нежность и тепло его больших, заскорузлых от работы рук.

— Молодчина! — Голос подал Оттен по прозвищу Молчун. Он был старше всех, кроме Бена, и слов попусту не тратил.

— Лонни был маленький паршивый головорез.

— Но стрелял метко, — заметил Фрейзер. — И чертовски быстро. К тому же с ним был Бейкер.

Он снова присел на корточки у печи.

Бен Оттен затянулся.

— Может, она и права, — пробормотал он. — Может, взять да и отпустить ее?

Дейв соскочил со своего ложа, сверкая глазами.

— Спятил? — захрипел он. — Она моя! И я ее не отпущу, слышишь!

Бен повернулся и с минуту разглядывал Дейва. Затем спокойно произнес:

— Ты никак забыл кто втянул нас в эту передрягу? Ты самый, Дэйв. Не позарься ты на нее, мы бы здесь горя не знали. И знаешь, мне это уже начинает надоедать. Это из-за тебя нам пришлось убраться из Мобетти. Все из-за твоей охоты до девок.

— Она все про нас расскажет, — забеспокоился Джуд Оттен. — Надо ее прикончить на рассвете, и тогда точно никто ничего не докажет.

Бен Оттен раздраженно нахмурился. Его злила эта глупая болтовня. Никто и не станет искать доказательств. Докопаться до истины можно и так, а там, коли схватят, наденут каждому по тугому галстуку. Он сделал последнюю затяжку. Нет, девчонке все равно не…

Сквозняк едва не задул лампу, рванувшись через распахнутую дверь, и, когда та закрылась, они увидели перед собой высокого мужчину в кожаных нарукавниках и со скрещенными на груди ремнями. Из-под его накидки выглядывало дуло; левой рукой он слегка приподнял шляпу, и Анджела ощутила в горле легкий дрожащий спазм.

— Вы, ребята, сваляли дурака, — негромко сказал Джим Торн.

— Это ты свалял дурака, — ответил Бен, — что сюда заявился.

— Как сказать.

Голос Джима звучал все так же тихо, только обрезанное дуло четырехзарядного ружья слегка подалось вверх.

— Дроби не хотите отведать?

Фрейзер стоял на коленях. Он находился в радиусе разлета дроби, равно как Бен и Джуд. Фрейзера лихорадило; Джуд сидел без движения, держа руки на виду.

— Ну так что дальше? — вполголоса спросил Бен.

— А дальше, — по-прежнему тихо проговорил Торн, — я заберу жену домой. Остальное решите с ребятами из Уайтуотера.

— Никуда ты ее отсюда не заберешь. — Дейв присел на койке, держа в руке магнум 44-го калибра. — Положи-ка свое ружье.

Джим Торн, слегка улыбнувшись, покачал головой.

У Бена Оттена сузились глаза.

— Дейв, убери пушку.

Дейв засмеялся.

— Не будь кретином, Бен. Не видишь, у нас мужской разговор.

— Три за одного, — сказал Торн. — Цена подходящая.

— Убери пушку, Дейв! — Голос Бена странно изменился.

Дейв ответил новым смешком.

— Я ж тебе надоел! Забыл, что ли?

— Дейв! — плаксиво взмолился Фрейзер. — Не надо.

Анджела сидела не шевелясь и смотрела на Дейва. Она знала, что он не опустит револьвер, что, рискуя жизнью своих братьев и Фрейзера, он собирается выстрелить.

Бен тоже знал. Это было видно по его лицу, по тому, как у него натянулась кожа на скулах.

Джим Торн спокойно произнес:

— Я видел, как из парня вытряхивали свинец сорок четвертого калибра, но каково ловить грудью крупную дробь, я даже не знаю. У меня четыре выстрела, Дейв, потом идут револьверы. Ты готов к этому?

— Готов. — Улыбка еще не сошла у Дейва с лица, но казалось, губы удерживали ее с трудом.

Анджела сидела чуть позади Бена и прямо напротив Дейва. А сбоку, буквально на расстоянии локтя, сидел Молчун.

Анджела пошевелила пальцами. Револьвер… если бы она… Молчун взял в руку шестизарядный кольт.

— Брось оружие, Дейв, — сказал он. — Из-за тебя нас всех порешат.

Глаза у Дейва вспыхнули от бешенства. Он привстал и начал было переводить дуло на Анджелу, но тут Молчун прострелил брату грудь.

Дейв выпустил револьвер, кровь заструилась по руке. Он обвел комнату непонимающим взглядом, словно только что пробудился от глубокого сна.

Джим Торн так и не выстрелил. Он стоял, широко расставив ноги.

— Так-то лучше, ребята. Теперь не дергайтесь. — Он не сводил с них глаз и не повышал голоса. — Анджела, встань и подойди. Только смотри, их собой не загораживай. Я никого не хочу убивать, если без этого можно обойтись.

Анджела встала, с трудом разогнув дрожащие колени. Никто не шевельнулся. Бен злобно уставился на Джима и просипел:

— Кабы не твое ружье…

Она прошла мимо Бена, боясь, что он вздумает ее схватить, но этого не произошло. Оказавшись возле мужа, она услышала тихое:

— Открой дверь и выходи — быстро!

Дробовик полностью высунулся из-под плаща; теперь Джим Торн сжимал его обеими руками.

— Вам здесь конец. Советую смываться поодиночке, причем немедля. За вами несется целая орава.

— Не к спеху, — прорычал Бен Оттен, — мы еще на тебя поохотимся. У тебя ведь не было времени сгонять в Уайтуотер.

— Через час после того, как я побывал на станции, мимо нее к Уайтуотеру должен был проезжать дилижанс. К двери в конюшню я приколол записку. Сейчас сюда направляется не меньше чем полсотни человек. Вам, ясное дело, не уйти, но кто мешает попытаться.

Анджела открыла дверь, пламя лампы снова затрепетало. Джим выскочил на улицу, захлопнул за собой дверь и схватил Анджелу за руку. Они обогнули домик и побежали к лесу. Остановившись у ворот в загон, он выбил их ногой и начал выгонять испуганных лошадей, поглядывая на хижину.

Дверь громыхнула, послышались крики и топот ног. У входа в конюшню вспыхнул огонек. Вскинув ружье, Торн сделал три выстрела в ту сторону. Спичка погасла, и в полной тьме теперь не было слышно ни звука.

Вскоре Джим Торн подошел с Анджелой к выступу, на котором оставил коня. Оседлав его вдвоем, они повели на привязи свежую лошадь по дороге к седловине между двумя грядами. Анджела прошептала:

— А они за нами не погонятся?

— Нет. — Он достал пончо и накинул ей на плечи. — Только если поймают хоть одну из лошадей.

— Значит, их найдут?

— Скорее всего.

Несколько минут они ехали молча. Откуда-то из-за холмов послышался гулкий топот копыт. Наступила долгая тишина; вслед за этим раздался выстрел, потом много-много выстрелов… снова тишина… и еще один выстрел.

Уровень воды в каньоне понизился. Часа два спустя они выехали на равнину. Анджела обессиленно прильнула к мужу.

— Поедешь в Уайтуотер? — спросил Торн. — Ты еще успеешь на дилижанс.

— Я хочу домой, Джим.

— Ладно.

В холодном стальном сиянии дождливого рассвета они неслись по прерии. Джим накрыл ладонью Анджелину руку, которая лежала у него на поясе. Так они проехали мимо обуглившихся руин станции, преодолели крутой подъем и углубились в сосновую чащу.

СМЕРТЬ ШЕРИФА

Мужчина среднего роста, с небольшими ступнями и красивой формы руками, сойдя с дилижанса, отошел в сторонку, и закурил маленькую испанскую сигарку. Под серой фетровой шляпой виднелось загорелое лицо с правильными чертами, спокойные серые глаза. Поверх серой шерстяной рубахи у него был надет неопределенного цвета сюртук, а вокруг шеи повязан ношеный темно-красный платок, ботинки заново подбиты. Легкостью походки он напоминал скорее охотника, чем ковбоя. Револьвер в изящной старомодной кобуре прятался в боковом разрезе сюртука.

Выходя к повозке, Кунз сразу обратил на этого мужчину внимание, и сейчас, чуть нахмурившись, окинул взглядом снова. Что-то в его облике казалось до боли знакомым, хотя Кунз был убежден, что видит его впервые.

Эвери стоял рядом с дилижансом, наблюдая за погрузкой багажа, и Кунза это очень обрадовало. Они везли небольшую партию золота, и присутствие надежного человека с ружьем в руках внушало спокойствие.

Внутри должны были ехать пять пассажиров, и еще шестеро наверху. Все местные знали Пег Фултон. Ей едва исполнилось шестнадцать, когда она осиротела и вышла замуж за нищего шулера, который вскоре от нее сбежал. Она подала на развод, что в те годы отнюдь не считалось обычным делом, и с тех пор окружающие смотрели на нее как на падшую женщину, хотя тому не было никаких доказательств. Кунз всегда чувствовал себя виноватым перед ней. Он, помнится, счел себя слишком старым, чтобы брать ее в жены, а картежник одного с ним возраста сделал это не задумываясь. Пег была хорошей девушкой; ее отец, работящий фермер по имени Гиллис, за всю жизнь не взял в рот ни капли спиртного.

Белл, маленький крепыш, последние восемь лет проводил в разъездах: он работал коммивояжером фирмы, торговавшей оружием. Ганьон владел парой скважин в Неваде, поэтому держался надменно, словно преуспевающий делец, не понимая, что своим богатством на сто процентов обязан везению. На крыше ехал один незнакомец, неряшливый мужчина с глазами-щелочками и жиденькой растительностью на подбородке, которая тщилась стать бородой. В руках он держал «спенсер» 56-го калибра, а из кобуры торчал кольт морского образца.

Последняя пассажирка вышла из станционного здания, и Кунз не смог отвести от нее глаз, сраженный ее красотой. Девушка с густыми темными волосами и нежной кожей явно была из хорошей, состоятельной семьи. Такой вывод напрашивался при взгляде на ее дорогой элегантный наряд и жест, каким она подбирала юбку, садясь в дилижанс. Настоящая леди.

Белл придвинулся к Кунзу.

— Видишь парня в серой шляпе?

— Кто это?

— Скотт Раунди, тот самый рейнджер, что перебрался в Мехико после того, как разделался с Чато.

— Вот этот?

Кунз недоверчиво поглядел в его сторону. Любопытство заставило Армодель Чейз задержаться на подножке в ожидании продолжения диалога.

— Ну, теперь-то никакой он не рейнджер, но, говорят, в свое время положил добрый десяток молодцов. Интересно, знает ли он про Тода Бойси?

— Наверно. А что его сюда понесло?

— А вот Бойси у него и выспросит.

Ганьон слышал их разговор и решил поделиться мнением:

— А на вид хлипковат.

Белл смерил его презрительным взглядом.

— Чато тоже так полагал. Мексикашка сам убил человек десять в честных перестрелках, и еще дюжину прихлопнул со спины. Раунди погнался за ним в Эрмосильо, нашел в какой-то забегаловке и пристрелил.

— Я слыхал, за это сам Руралес точил на него зуб.

— Чушь! — бросил Белл. — Они были так рады избавиться от Чато, что сделали вид, точно его и не существовало вовсе.

Армодель стала снова подбирать подол, как вдруг услышала: «Вы позволите?» — и, опершись на предложенную руку без всякого жеманства, поднялась на подножку и лишь затем взглянула на того, кто оказался столь галантен. Это был Скотт Раунди.

Он взошел вслед за ней и сел напротив, рядом с Пег Фултон. Щелкнул хлыст, дилижанс качнулся и покатил, поднимая за собой облако пыли. Погода была приветливой, солнце слегка припекало, но за несколько минут в тени становилось зябко, и путники чувствовали, что где-то за горизонтом их поджидает зима. Дорога лежала через холмистую местность, поросшую реденькой травой и окруженную далекими островерхими скалами. В низинах тут и там росли одинокие дубы.

Пег Фултон стала клевать носом, и через минуту ее голова упала на плечо Раунди. Встрепенувшись, девушка принялась извиняться, и он невозмутимо ответил:

— Ну что вы, мэм. Вы меня вовсе не побеспокоили.

Армодель задумчиво посмотрела на него, не говоря ни слова, и отвернулась. Ее тоже клонило в сон, но, прежде чем задремать, она заметила, что Раунди искоса на нее поглядывает.

Казалось, прошел не один час, когда она проснулась и обнаружила, что дилижанс стоит на месте. Дорожная пыль просочилась внутрь и осела на одежде пассажиров. Кунз подошел к двери.

— Можно выйти на несколько минут. Один из мулов хворает, хочу дать ему передышку.

Эвери отошел к краю оврага, и, бросив на него взгляд, Раунди обратился к Армодели.

— Не желаете присесть, мэм? Видите камень под дубом?

Усевшись, Армодель заметила, что Пег Фултон беспомощно смотрит по сторонам, и поспешно предложила:

— Садитесь. Тут хватит места.

Женщина поблагодарила и села рядом с Армоделью. Ганьон недовольно скосился на них и что-то пробормотал Беллу, который не удостоил его ответом. Мужчина со «спенсером» курил на корточках, прислонившись спиной к колесу.

— Вам далеко ехать, мистер Раунди? — Сине-зеленые глаза встретили его взгляд. — Меня зовут Армодель Чейз, и я направляюсь в Уиллоу-Спрингс.

— Не очень… Там я тоже ненадолго задержусь. Так что, если могу быть полезен, смело обращайтесь.

Ганьон встал напротив и без лишних церемоний заговорил:

— Леди, вы здесь новенькая и, должно быть, не знаете, какой репутацией пользуется эта молодая особа, что сидит рядом с вами. Думаю, вам лучше воздержаться…

— Это вам лучше воздержаться! — Сине-зеленые глаза источали холод и неприязнь. — Нам с мисс Фултон здесь вполне удобно вдвоем, а что касается ее неудачного брака, так, по-моему, это не повод, чтобы отказывать ей в симпатии или вежливости.

Пег закусила губу и потупила взор, но украдкой благодарно стиснула своей защитнице руку.

Армодель заметила, как на лице Раунди заиграла легкая улыбка, когда Ганьон повернулся к ним спиной, дрожа от праведного негодования.

Позже, в дороге, Армодель стала вкрадчиво изучать Раунди. Его лицо было задумчивым и спокойным, а улыбка почти застенчива. Казалось немыслимым, что этот человек когда-то лишил жизни десятерых.

Ганьон нарушил тишину, обращаясь к Раунди:

— Что думаешь делать, когда Бойси тебя прижмет?

— Простите, не понимаю, о чем вы.

Армодель услышала в его голосе нотки холодного гнева.

— Да ну, ты конечно же слыхал про Тода Бойси! Он шериф в Уиллоу-Спрингс. Собственноручно прикончил семнадцать — нет, даже восемнадцать человек! Говорят, шесть зарядов за секунду выпускает. Он убил Лью Коула.

— Коул сам давно напрашивался на пулю.

— Может, Бойси про тебя то же самое скажет.

Голос Раунди звучал ровно и неприветливо.

— Друг мой, к чему этот разговор? У Тода Бойси свои дела, у меня — свои. Он вряд ли станет искать неприятностей, если можно обойтись и без них.

Ганьон не мог не оставить за собой последнее слово:

— Он нас встретит. — И хмуро усмехнулся: — Тогда и поглядим.

Белл открыл глаза.

— Пусть треплет, что хочет, Раунди. Бойси — человек неплохой. А если он кого и убил, так они сами нарывались. Но вот чужих, особенно с оружием, он не любит — это верно.

Разговор прекратился. Они услышали, как наверху засуетился незнакомец со «спенсером». К тому времени заметно похолодало, и ветер усиливался. Внезапный его порыв едва не приподнял дилижанс.

— Северный, — сказал Белл, — и застал нас в неудачном месте: впереди еще несколько миль — ни холмика.

Скотт Раунди поднял шторку и глянул в окно. Уже стемнело, но было видно, как вихрем кружится мелкий снег и стелется поземка.

Он откинулся на сиденье и закрыл глаза. Всегда один и тот же сказ. Стоит раз пустить в дело кольт, и тебя уже не оставят в покое. Сколько ребят зря погибло в перестрелках, начавшихся из-за пустой болтовни глупцов, из-за их садистского любопытства к кровопролитию и мальчишеского желания увидеть, как состязаются сильнейшие. Он слышал бесконечные споры о том, кто бы вышел из схватки победителем: Хикок или Бен Томпсон, Уайт Эрп или Джон Ринго, Бун Мей или Сет Буллок. Люди взахлеб обсуждали их бойцовские качества, сравнивали их победы, вечно завышая число убийств на их счету.

И вот все начиналось опять.

— Чарли Стормс, — сказал Ганьон, — этот, пожалуй, самый быстрый. И спины никому не покажет. Не думаю, что у Эрпа был бы хоть один шанс.

Белл, который внимательно его слушал, снова открыл глаза.

— Нет больше Чарли, — сообщил он. — Его Люк Шорт в Тумбстоне прикончил.

— Шорт? — с презрением обронил Ганьон. — Ты это брось.

— Я тоже слышала, — тихо заметила Пег Фултон.

Армодель взглянула на Скотта Раунди. Он сидел с закрытыми глазами, откинувшись на спинку сиденья, и как будто ничего не слышал. Она знала, что он не спит, — заметила, как с минуту назад он приоткрыл веки. Каково ему это слушать? Будет ли тот человек искать с ним встречи? И, если да, чем это кончится? В испуге она вновь посмотрела на Раунди. Подумать только, ведь его вскоре могут убить!

— Понасочиняли про них небылиц, — возгласил Ганьон, глядя на Раунди. — А попадись им на пути кто покрепче, так они другие песни поют.

У того открылись глаза.

— А ты бывал под дулом?

— Я-то нет, но…

— Вот погоди. Посмотрим, что ты споешь.

Раунди повернулся к Ганьону плечом. Сквозь трещину в шторке он видел, как падает снег — стремительный и нескончаемый. Уже некоторое время дилижанс тащился со скоростью черепашьего шага.

Белл не спал. Скотт Раунди и Тод Бойси… Будет на что посмотреть и о чем потом рассказать. Он помнил, с какой жадностью все слушали истории о знаменитых схватках. Конкэннон видел перестрелку между Биллом Бруксом и четырьмя братьями, которые пришли за ним следом в Додж. Он глядел в окно ресторана, когда Брукс подошел к двери и уложил всех четверых прямо на улице. Дело было давнее, но Конкэннон своим рассказом до сих пор мог собрать вокруг себя толпу. Белл много лет жил на Западе, знал наперечет все великие имена, но увидеть, как дерутся лучшие из лучших, ему еще не доводилось.

Этот Раунди — парень не промах. В Форт-Гриффине он пристрелил Кона Байглоу, а Байглоу слыл опаснейшим головорезом. Но Раунди оказался резвее и всадил ему в сердце две порции свинца. Байглоу давно был в розыске, но только потешался над рейнджерами, уходя у них из-под самого носа, пока в тот день его не накрыл Скотт Раунди.

Раунди сутулился в углу, досадуя на попутчиков. Никак не угомонятся, лишь бы других лбами сталкивать.

Тод Бойси… Это имя произносят с почтением и страхом. Но что он за человек? Если он такой, как Джефф Мильтон или Джим Жиллетт, то стреляет лишь в случае крайней необходимости. Но вдруг он тот же охотник за дешевой славой, что, скажем, старый Джон Селман, который сделал пару зарубок на рукоятке при самых что ни на есть сомнительных обстоятельствах? Ведь многие шерифы полагали, что простейший способ сохранить авторитет — убивать всякого, кто ему угрожает, всего лишь своим присутствием.

Раунди не хотел лишней крови, но миролюбие могло оказаться ему не по карману. Он знал: стоит прославиться и покоя не жди до гроба.

Дилижанс лениво тащился в ночи. Во время случайной остановки Раунди достал одеяла и накинул их на колени Армодели и Пег, а сам задумался, прислонясь к стене. Что ж, дуэль так дуэль, но он только порадуется, если ему дадут спокойно проехать через городишко. Он вдруг понял, что уже не хочет там задерживаться. Нет, сразу уезжать нельзя, а то разлетится слух, что Раунди дал деру, и ему придется убить еще с полдюжины дураков, которые захотят завоевать почет ценой его жизни.

Он устроился поудобнее, чтобы хоть немного поспать. За окном падал снег, и ветер покачивал дилижанс, который медленно тащился по запорошенной дороге.

Тод Бойси был уже немолод. Когда он стал здешним шерифом, Уиллоу-Спрингс представлял собой бурлящую клоаку, в которой за ночь совершалось по два-три убийства. В первый месяц службы он застрелил четверых и еще двоих до конца того же года. После этого беспорядков поубавилось, разве изредка ему приходилось стучать револьверной рукояткой по черепу какого-нибудь выскочки, возомнившего себя главой городка, и однажды он в одиночку утихомирил разъяренную толпу, намеревавшуюся линчевать арестанта.

Однако в последнее время становилось все трудней. В прошлом году за его головой в Уиллоу-Спрингс дважды пожаловали непрошенные гости. Один из них — розовощекий юнец, считавший себя опасным человеком; другой — горластый выродок, который заявлял во всеуслышание, что Тод Бойси уже стар для своей работы.

Обоих закопали на холме за городом: мальчишка был слишком дерзок при таких навыках стрельбы, а крикун, пожалевший в последнюю минуту о своем бахвальстве, мог потом вернуться и напасть из-за угла. Тод Бойси не дожил бы до своих пятидесяти четырех, позволяй он себе так рисковать. В самом деле, для шерифа он по здешним меркам староват, но его рука была все так же тверда, а глаз верен.

На улице падал легкий снежок и дул ветер, когда он зашел в «Золотую звезду». У стойки наливал себе виски человек в вымокшей от снега одежде для верховой езды. Увидев Бойси, он обрадовался:

— А вот и он сам. Спроси его.

Мясистый скотовод с выпадающей вставной челюстью повернулся к Бойси.

— Тод, — прошамкал он, — мы тут пошпорили, кто лучше штреляет: Уайт Эрп или Шкотт Раунди?

Бойси потянул кончик седого уса и смерил скотовода холодным взглядом. Он не любил болтунов.

— Понятия не имею.

Тонконогий человечишка с невероятно узким тазом и длинным скошенным подбородком пояснил:

— Раунди едет сюда. Джесс видел, как он садился в колымагу.

Хозяин ранчо уставился на Бойси с горящими любопытством глазами.

— И чего это он решил к нам нагрянуть? Он же был рейнджером, а здесь ему не Техас.

Бойси молчал, дожидаясь, пока бармен нальет ему вечернюю рюмку. Сидеть бы дома этим пустобрехам. Тод Бойси не забыл, что видел толстяка в той самой толпе, жаждавшей расправы, — тогда тот был смел, но однажды, застукав конокрада, предпочел сбегать за подмогой вместо того, чтобы сразиться с преступником один на один.

И все же за какой надобностью Скотт Раунди направляется в Уиллоу-Спрингс? Его визит не поддавался объяснению, а между тем Тод Бойси всегда считал своим долгом вычислять, что у таких, как Раунди, на уме. У рейнджера была хорошая репутация: он убивал только во исполнение службы, хотя его вечно носило по самым горячим местам. Пару раз он даже выждал, пока начнут стрелять в него, а уж потом сам открыл огонь. В глазах Бойси, это свидетельствовало о слабости: кто рискует, того рано или поздно убьют; стрелять надо первым и разить насмерть.

— Ты все-таки пойдешь встречать дилижанс? — поинтересовался Джесс.

Это «все-таки» вывело Бойси из себя. Его холодные голубые глаза сверкнули льдом.

— Пойду.

Он налил себе из бутылки и решил, что в тот вечер больше за ней не потянется.

Едва Бойси закрыл за собой дверь салуна, внутри поднялся оживленный гвалт. Дурачье! Что они знают!

С досадой он вглядывался в темноту. Ох и горек был его хлеб, но ведь ничего другого он не умел. Теперь уже он слишком стар, чтобы пасти коров, да и кто даст ему работу? Денег он так и не скопил, и все его имущество — неказистый домик да сад. Будь жива Мери, он бы, может, еще и решился что-либо изменить, — она ведь хотела другой жизни.

Хотя какой другой? Уж не милостыню ли просить? Да все равно отставка ничего не решала. Он мог снять звезду шерифа и уехать, но куда скроешься от собственного имени? Нет, следом помчатся охотники за его головой, наивно полагая, что, если они убьют Тода Бойси, их станут бояться и почитать. Эх, знать бы им цену этой славе…

Семнадцати лет он охотился на бизонов, в девятнадцать был в армии разведчиком, в двадцать сопровождал почтовые кареты, не выпуская из рук ружье. В двадцать пять он стал городским шерифом, и с тех пор не брался за другое ремесло, меняя лишь города, пока не осел в Уиллоу-Спрингс.

Одаренный от природы меткостью и быстротой, он отточил свое мастерство постоянными упражнениями. Некоторое время он упивался завоеванным за счет этого признанием, но пьянящая слава вдруг песком заскрипела на зубах, когда, переоценив опасность, он совершил напрасное убийство. С годами боль раскаяния притупилась, и он продолжал убивать, чтобы выжить.

Так уж сложилось, что из каждой группы заезжих людей, подряжавшихся гнать скот через его округ, хоть один мнил себя великим стрелком и жаждал помериться силами, и всякий раз Тоду Бойси приходилось действовать упреждающе. Он вновь с тоской подумал о том, как рано его оставила Мери. Сколько лет прошло без нее; сейчас ему было пятьдесят четыре, но он выглядел и ощущал себя лет на десять старше.

Так зачем же направляется к ним этот Раунди, что забыл он в Уиллоу-Спрингс? Ведь глупо было думать, что рейнджер взаправду едет за его жизнью. Хотя… У тех болванов в салуне не возникло на этот счет и тени сомнения.

Бойси шагал по улице, высокий, с гордо расправленными плечами. В этом городке он был сам Закон. Это все, что осталось на его долю. Пока здесь не появлялись чужаки, ему не было нужды притрагиваться к оружию: своим хватало двух слов, произнесенных тихо и твердо. Он достал из кармана большие серебряные часы — подарок Мери на его день рождения. Он был тогда так счастлив. Ему всегда хотелось иметь часы. Шериф остановился на углу, слушая, как завывает ветер. Небо было абсолютно черным, без единой звезды. На равнины опускалась студеная ночь.

Дилижанс стоял, когда Армодель открыла глаза. Скотта Раунди не было, хотя она не слышала, как он выходил. Напротив сидел Белл; видно было, что ему не до сна.

— Что случилось? — спросила она.

— Мы сбились с пути и стали петлять.

— Как же так? А дорога?

— А что «дорога»? Ни тебе изгородей, ни телеграфных столбов по бокам, только колеи от колес, поросшие травою. Это случается во второй раз с тех пор, как индейцы спалили станцию Белого Ручья, — то было еще прошлым летом.

Снаружи Кунз совещался с Эвери и Раунди.

— Если мы проехали Три Дуба, — говорил Раунди, — то сейчас находимся к югу от гряды.

— А ты, оказывается, знаешь эти места. Гряда-то осталась справа, но, сделав такую петлю, мы должны были в нее упереться.

— Мы к югу, как ни крути. Надо проехать дальше, к каньону Северной Вилки.

— Не знаю такого, — удивился Кунз.

— Я найду дорогу, — успокоил его Раунди и предложил Эвери: — Давай поскачем вперед, а Кунз поедет за нами. Тогда точно не запетляем.

Казалось, с тех пор канула вечность. Ветер выл, взметая снег над пожелтевшей травой… Он не забыл эти места, знал, что, сколько бы лет ни прошло, всегда будет их помнить. У него было другое имя, но он остался тем же.

— Ну хорошо, мы доедем, и что там?

— Каменный дом, где можно обогреться. Во всяком случае, был там лет пятнадцать назад, а камни вроде не гниют. Так что у нас хоть будет крыша над головой.

Кунз повернулся и кивнул:

— Годится.

Дилижанс снова двинулся на юг, держась боком к ветру. Примерно через час дорога пошла под гору, и Раунди остановил лошадь, дожидаясь Эвери, чтобы вместе на спуске показывать путь вознице.

Колеса громыхали по мерзлой земле и изредка попадавшимся булыжникам; едва за спиной вырос темный холм, впереди показалось каменное строение, чуть заметное на фоне отвесной стены.

— Ведите мулов внутрь, — прокричал Раунди. — Позади дома — пещера, там хватит места.

Первый мул поначалу упрямился, но когда все же ступил в кромешную мглу, остальные послушно потянулись следом. Внутри Кунз привязал их к шесту, и, когда вернулся, Раунди уже стоял у разведенного огня, а рядом с ним — АрмодельЧейз.

Кунз смотрел на него с удивлением.

— А я и не знал про это место.

Раунди кивнул в сторону нижней койки двухъярусных нар.

— Вот на этой кровати я родился. В пору золотой лихорадки.

Армодель перевела взгляд с него на деревянные полати, потом обвела глазами комнату, где все добро составляли две пары нар в два этажа, две скамьи, стул и чугунный горшок у камина. Потом ее мысли унеслись в светлый, просторный дом, в котором она жила совсем недавно, но который теперь уже был чужим.

— Мать похоронена в роще за ручьем, — сказал Раунди. — Она не протянула и нескольких дней.

Кунз принес еще дров и побросал их в огонь, полено за поленом.

— Тогда, кажется, это все были индейские земли, — заметил он.

— Да, индейцев теснили, и я родился во время короткого затишья в боях, — сказал Раунди. — Наш фургон по дороге сломался, а все отправились дальше — за золотом.

Эвери принес мешочек кофе из дилижанса, и они стали кипятить воду. Ганьон молчал, но Белл явно заинтересовался. Он всегда слушал с охотой, хотя знал уже много таких историй — пожалуй, за все эти годы разъездов он насобирал их больше, чем кто-либо другой, и подчас был не прочь кое-что пересказать.

— Что же было дальше? — Армодель смотрела Раунди в лицо, пытаясь представить, что могла чувствовать его умирающая мать, не зная, выживет ли ее малыш, станет ли когда-нибудь взрослым. Внезапно девушка осознала, что, пусть ему и приходилось убивать, мать бы им сейчас гордилась.

— А потом отец и те, кто с ним остался, основали Уиллоу-Спрингс.

Кунз резко выпрямил ноги.

Тогда, — сказал он взволнованно, вынув трубку изо рта, — не племянник ли ты Клита Райана?

— Да, — ответил тот.

Пег Фултон посмотрела на Кунза и хотела что-то сказать, но помешала робость. Кунз встал и пошел к пещере. Пег должна была знать. Она сама была из семьи Гиллисов, а те всегда жили в соседстве с Райанами. Старик Гиллис время от времени работал у Клита, да и у Дейва тоже, до того как Мери вышла замуж, а Дейв подался на восток.

Раунди он не помнил, но слышал эту историю. Отец мальчонки, армейский офицер, увез его в Форт-Браун, что в Техасе, и с тех пор от них не было вестей.

Человек со «спенсером» принес новую охапку дров и, сев у огня, чуть-чуть отклонился, оставляя место другим. У дома были крепкие стены, и, несмотря на лютую стужу за окном, становилось теплее.

Пег придвинулась к очагу и, сменив Эвери, занялась приготовлением кофе. Кунз наблюдал за ней, мысленно сетуя на людскую несправедливость. Хорошая ведь девушка! Но нужно же ей было как-то прокормиться, когда ее бросил карточный игрок? Люди поговаривали… да мало ли что они болтают!

— Тут уже совсем тепло, Пег, — сказал он неожиданно. — Дай-ка мне свое пальто.

Она вздрогнула, но испуг мгновенно сменился благодарностью.

— Спасибо, Алекс. Мне и правда жарко.

Кунз принял пальто, отворачивая лицо от света. Он с изумлением почувствовал, как зарделся. Такого с ним не случалось уже несколько лет. Когда он снова подошел к огню, Ганьон понимающе ухмыльнулся. Кунз ощутил, как в нем всколыхнулась смертельная ярость. «Попробуй скажи что-нибудь, — подумал он, — и я тебе все кости переломаю!»

Кофе был готов. Армодель сидела рядом с Раунди. Кунз нагнулся к Пег Фултон и взял чашку из ее рук. Он слышал, как в пещере фыркают мулы. Животные поедали бобы из торб и были вполне довольны жизнью: как мало нужно мулу для счастья — да и человеку, если на то пошло.

Час спустя уже дремали все, кроме Кунза и Пег. Он подкладывал поленья в огонь, чувствуя, что вот-вот и ее сморит сон. Кунз робко улыбнулся ей, с трудом подбирая первые слова, потом кашлянул и, опустив глаза, произнес:

— Пег, я хотел спросить еще четыре года назад, но решил, что слишком для тебя стар. Теперь я, конечно, еще старше, но… ведь и ты тоже. Одним словом… — Наступила долгая пауза, и он выдавил: — Пойдешь за меня замуж?

Наконец Кунз поднял на нее взгляд. Она нашла его руку и крепко ее сжала.

— Конечно, Алекс. Я давно этого хотела, но мне казалось, ты считаешь, что я тебе не пара. Я буду гордиться, если ты возьмешь меня в жены.

Не прошло и получаса, как она заснула в его объятиях.

Дилижанс громыхал по улице, опоздав в Уиллоу-Спрингс на двенадцать часов. Ветер стих, из-за облаков выглядывало солнце, на площади кружился мелкий снежок… падая на толпу встречающих.

Кунз направил мулов к зданию станции и стал натягивать поводья. Тод Бойси стоял в стороне от зевак, высокий и подтянутый, в своем поношенном черном пальто.

Кунз начал было слезать — хотел подойти к Тоду, — но что-то заставило его взглянуть наверх. Человек со «спенсером», словно застыв, сидел наверху, наполовину скрытый дорожным сундуком Армодели, сжимая обеими руками ружье. Он улыбался.

Скотт Раунди сошел на землю и помог Армодели спуститься с подножки. Он почувствовал, как за его спиной толпа подалась назад, и, повернувшись, прямо напротив увидел Тода Бойси.

— Раунди! — Тон Бойси был резок. — Ты приехал по мою Душу?

Скотт шагнул навстречу, поднимая руку.

— Нет, я…

Рука Бойси дернулась к кобуре. Скотт отчетливо услышал, как, повинуясь инстинкту, его ладонь шлепнулась на деревянную рукоятку.

Стены домов отозвались гулким эхом, и Тод Бойси понял, что это конец. Он отшатнулся. Но револьвер Скотта Раунди по-прежнему оставался в кобуре. Бойси ощутил жар в животе. Что-то сильно толкнуло его в грудь, и в ушах загудело. Он увидел, как Раунди стреляет — но не в него. Лежа на спине, Бойси поднял оружие. Его глаза с трудом сфокусировались на мишени.

Из-за сундуков на крыше выглядывал ствол «спенсера», а за ним, чуть правее, виднелось бледное пятно чьего-то лица, бровь, глаз… Тод Бойси спустил курок: над бровью возникла темная точка, через мгновение пятно заалело. Раунди выстрелил еще раз; незнакомец перевалился через поручень и упал, распластавшись в пыли мостовой.

Тод Бойси знал, что умирает. К чему было себя дурачить? Слишком многих он застрелил сам, слишком многие скончались на его глазах от пуль.

— Кто… кто это?

— Джонни Коул, — сказал кто-то из толпы. — Видать, приехал поквитаться за Лью.

— Бойси, — Раунди сунул руку ему под плечи, — я тут и впрямь по твою душу. Ты ведь мне дядя. Моя мать была сестрой Мери Райан.

Бойси вдруг почувствовал, что умирать ему не так паршиво, как он ожидал. Он-то думал, что встретит смерть в одиночестве. Но с племянником было как-то легче. И эта девушка рядом с ним… Чем-то она смахивала на Мери. Действительно очень похожа.

Бойси перевел на нее взгляд и схватил ее за запястье.

— Ты любишь этого парня?

Сознание плыло, он будто пятился в большой мрачный коридор со стенами, от которых веяло холодом.

— Ты его держись, что бы ни случилось. Ты — все, что у него есть в этой жизни.

Скотт Раунди поднялся и встал рядом с Армоделью. Тода Бойси унесли прочь. На булыжниках темнела кровь.

— Куда вы ехали? — спросил Раунди, глядя ей в лицо.

— На запад… куда глаза глядят.

— Хотите отправиться дальше?

— Теперь уже это ни к чему… Он оставил мне здесь поручение.

— Вот я и решил спросить. Только…

— Знаю, — тихо произнесла девушка, и она действительно знала — прочла это в глазах одинокого умирающего старика, да и собственное сердце подсказало прошлой ночью, в домике с очагом. Сколько лет пролетит, сколько еще будет изведано страха, тревоги и горя… но, что бы ни случилось, они больше никогда не будут одиноки.

ЦЕНА ЖИЗНИ

Этот пятидесятилетний полковник был на вид приятный малый, а верхом на гнедом жеребце смотрелся просто великолепно. И вот, картинно повернувшись в седле к сопровождавшим его людям, он по-генеральски скомандовал:

— Спешиться, джентльмены! Устроим здесь бивуак. Наш дружок не мог далеко уйти, так что нечего зря лошадей изматывать.

Полковника Эндрю Меткафа я видел не впервые и клянусь вам, ни о ком в Уиллоу-Спрингс не говорили столько, сколько о нем. Надо сказать, о своем коне он мог не беспокоиться: один из его помощников вел на поводу теннессийского красавца, и полковник дважды в день менял коней, чтобы те, понимаешь, не уставали. Ух, эти его кони — жилось им, скажу я вам, получше, чем кой-кому из нашего брата: хозяин даже во время погони давал им отдыхать.

Зовут меня Райан Тайлер; я оказался чужаком в этих краях, а освоиться уж явно времени не оставалось. Полковника сопровождали девять ребят, и у всех было одно на уме — догнать меня и подвесить на высоком суку.

Правда, побаивался я только двоих. Полковник был известен в наших краях как страшный упрямец со своими понятиями о том, что хорошо, а что плохо. А еще меня беспокоил Шайлоу Джонсон.

За три недели до того мы с Шайлоу малость повздорили в лагере Дикой Лошади. Он всегда и везде вел себя как хотел, потому что все его боялись, а со мной он просто вконец обнаглел — мол, с чужими все можно. Но можно или нельзя — это он потом сообразил.

Джонни Мекс Палмер видел, как все было, и сказал после, что я свалял дурака.

— Зря ты, — говорит, — Райан! Надо было его прикончить, а то ведь он теперь не успокоится до тех пор, пока твои поминки не справит.

Джонни видел, как я измордовал Шайлоу, так что тот подняться не мог, а у меня — ни синяка, только костяшки ободраны. Раньше все считали, что круче Шайлоу не дерется никто, и револьвер быстрее не достает никто — дескать, вообще нет ему равных от Уиллоу-Спрингс до самых гор. Шайлоу, понятно, гордился своей репутацией, а тут его побил какой-то мальчишка, да еще не шибко напрягаясь.

Ну вот, а полковник — он был упрям, ох упрям! Он ведь если за кем погонится, то пока не изловит, ни за что назад не повернет. А Шайлоу, этот умел идти по следу, что индеец, — он кого хочешь мог вынюхать, хотя бы из вредности. Словом, невесело мне было в скалах одному, да на таком холоде.

Полковник спрыгнул с коня — молодцевато, точно на параде. У него были темные волосы до самых плеч, а плечи широкие — так и выступали под синим кавалерийским кителем.

Они стали разводить костер; все, кроме Шайлоу. Этот — нет, он принялся рыскать вокруг, выискивая след, будто меня учуял. Он догадался, что я где-то рядом, вот и начал водить носом, как гончая.

Полковник Меткаф смотрел на него, смотрел да и сказал недовольно:

— Хватит, Джонсон. На рассвете время будет.

Шайлоу не унимается:

— Он рядом, полковник! Я точно знаю: лошадка-то на последнем издыхании.

Полковник едва сдержался, чтобы его не обругать:

— Потерпите до утра. — Потом повернулся, подошел к костру и стал греть руки. Шайлоу, понятное дело, закусил губу, но полковник был в Уиллоу-Спрингс первый авторитет, и, если он что говорил, ему не перечили.

А насчет лошадки Шайлоу угадал. Этот индейский пони был, конечно, покладист, только больше к его чести сказать нечего. Он старался для меня, как мог, но выбился из сил и сдох, бедняга, в тех самых скалах неподалеку от дороги. Я знал, что с утра они его найдут, — пусть тогда увидят, как близко я был. Пусть узнают, что еще через пять минут они могли догнать того, кто убил Тейта Липмэна на его собственном ранчо. Застрелил на глазах его ковбоев.

Только они не слышали, что я сказал перед тем, как всадил в него пулю. Никто не слышал, кроме него самого, а мне так и нужно было. Я решил, пусть знает, за что умрет, — иначе я бы рта не раскрыл. Я сказал:

— Роза Киллин — хорошая девушка, Тейт. Она вовсе не такая, как ты о ней говорил. Но больше ты ее не потревожишь.

В следующую секунду он уже лежал на земле мертвый, промочив кровью всю рубаху. Я тут же показал дуло револьвера его ковбоям, пока они не опомнились. Загнал их всех в сарай и запер, а сам — ногу в стремя и ходу.

Что моя жизнь? За нее, наверно, никто и цента не даст. Ношусь везде как перекати-поле. Нет, меня, конечно, уважают — в любой компании держат за коновода, только слишком уж хорошо я управляюсь с оружием, чтоб мне спокойно жилось. Двадцать два года, а уже шестерых отправил на тот свет, и ни дома своего, ни угла, где бы приткнуться.

Но Роза Киллин была хорошая девушка. Кому было это знать, как не мне: ведь я любил ее.

Она жила одна в старом каменном домике у леса. У нее были куры, пара-другая коров, так что житье можно было считать королевским.

Однажды я нашел и привел ее заблудившуюся корову, и за это она пару раз давала мне яйца. Я иногда заезжал к ней, вешал седло на стену и рассказывал про родителей, про то, как мы жили в Техасе. Вообще-то я из хорошей семьи, только к десяти годам у меня не осталось ни родных, ни денег. Не знаю, кем бы я вырос, будь отец жив; но один-одинешенек я в шестнадцать лет был уже озлоблен, как собака, и стрелять умел всем на зависть.

Роза была самым светлым пятном в моей бестолковой жизни, и вскоре мне стало казаться, будто и она меня приметила. Только она была образованная, и хотя жила одна, но все равно вела себя как леди.

Люди поговаривали, что к ней захаживают ночные гости… Конечно, каждый имеет право на свое мнение, до тех пор пока его вдруг не начнут высказывать вслух, а когда дурные слухи гуляют вокруг такой хорошей девушки, как Роза, — в общем, меня от этого коробит. Вот и Шайлоу знал, что мне это не по душе, оттого он и решил поговорить о Розе вслух. Я велел ему заткнуться и напрямую сказал, что о нем думаю, а он скривил свою отвратительную ухмылку и потянулся за кольтом — тут я ему и вдарил. Он-то думал, дело кончится пальбой, и не был готов к такому разговору — так и лег наземь. Я тут же схватил его револьвер и зашвырнул подальше к лошадям.

Он поднялся, и мы подрались на славу. Я сбивал его с ног до тех пор, пока у него не осталось сил вставать. А потом я сказал громко:

— Роза Киллин — леди, и не дай Бог кому-нибудь сказать про нее дурное слово, уж тогда я с ним разберусь. Ты понял, Шайлоу?

Ему, конечно, не позавидуешь: четыре человека видели, как я его отделал, а он к тому же дрался нечестно. Но Джонни Мекс Палмер был прав, это я и сам знал. Надо было вытащить револьвер и укокошить его на том же месте. Поэтому Шайлоу ждал возможности свести со мной счеты, и теперь он ее получил.

Но не один Шайлоу знал, что к Розе кто-то наведывается. Я ведь тоже это знал. Как-то ночью я подъехал к домику и стал издали смотреть на ее светящееся окно, мечтая… о чем, вам знать не следует. Вдруг я увидел, как к дому кто-то подъезжает, и в дом вошел мужчина в шляпе с широкими полями. Он пробыл там не меньше двух часов, а потом уехал… я видел все это своими глазами. Но Роза была хорошая девушка, и никто меня не мог разубедить в обратном.

Я спросил ее об этом. Может, не надо было спрашивать. Может, я и лез не в свое дело, но она мне нравилась, и если б я не спросил, то, наверное, сошел бы с ума. Она мне не ответила прямо — по крайней мере, сказала не то, что я хотел услышать.

— Я, — говорит, — не могу тебе все сказать, Райан, прости. Но клянусь, это… это не роман, — покраснела и отвела глаза. — Ты должен мне верить. А больше я тебе ничего сказать не могу.

Не то чтобы меня устроил ответ, но мне как-то полегчало. Я ей верил, потому что любил ее, а остальное мало что значило.

Только я был не единственный, кто видел. Тейт Липмэн тоже видел его и вроде даже знал, кто этот парень. А я не знал и знать не хотел — я верил ей, и все тут.

Ох, не скоро я забуду то утро, когда в наш лагерь примчался Джонни. Он соскочил с лошади, и говорит:

— Райан! Роза просила тебя к ней приехать. Говорит, она попала в беду, и ты очень нужен.

Тот индейский пони был самым свежим в табуне, потому что мы объезжали дикарей. Когда я был в седле, я обернулся к остальным и сказал, все больше поглядывая в сторону Шайлоу:

— Увидимся. — Оно вроде бы ничего и не значило, но слова прозвучали с угрозой — это чтобы они не трепали языком, пока меня нет.

Когда я прискакал, Роза ждала у ворот, и на ней лица не было.

— Наверное, Райан, не следовало тебя звать, но я не знала, что мне делать, а ты однажды сказал…

— Мадам, — ответил я, — я горжусь, что вы меня позвали, что вспомнили обо мне.

Как мне было не верить ее глазам, этим прекрасным глазам, которые во мне все переворачивали, так, что слова застревали в горле.

— Я много о тебе думаю, Райан, правда. Райан, Тейт Липман видел его… человека, который ко мне ездит. Но, Райан, это совсем не то, что они думают. Я не могу заставить их думать по-другому, только бы ты мне верил! Я порядочная девушка, но у меня есть секреты, которые я должна хранить, иначе пострадают хорошие люди. Тот, кто у меня бывает, — хороший человек, и я не хочу, чтобы ему было плохо.

— Ладно, — сказал я, я не мог не поверить этим чистым голубым глазам.

— Тейт Липмэн видел его, и он слышал, что обо мне кругом говорят. Сегодня он приезжал сюда. Он… он сказал, что такая, как я, не вправе выбирать себе мужчин. Если б не ружье, он бы… — Тут она схватила меня за рукав, чтобы удержать. — Нет, подожди, Райан. Дай мне все рассказать.

— Я загляну к Тейту, — пообещал я. — Насчет него можно уже не беспокоиться.

— Я еще хочу сказать, Райан. Тейт видел этого человека и пригрозил, что, если я ему откажу, он всем скажет, что я шлюха. Он только рассмеялся, когда я попыталась ему объяснить, что это совсем не то, за что люди меня осудили бы. Райан, если он всем расскажет, то погубит доброе имя того мужчины и еще одной женщины, а мне придется уехать отсюда, от тех немногих людей, которых я люблю… Я буду переживать, ведь пострадает человек, который делал мне только добро.

— Я поговорю с Тейтом.

— Да, но послушает ли он? — Тут она будто испугалась. — Райан, только я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Умоляю тебя, я…

Индейский пони проскакал еще несколько миль, и когда я приехал к Тейту Липмэну, тот стоял перед домом. Его ковбои трудились у сарая и не могли слышать, о чем мы говорим.

Этот Тейт был здоровенный малый, с краснющей физиономией. Он считал себя ужасно важной персоной, владея сотнями акров земли, да лошадьми, и десятком ковбоев. Я таких, как он, не переваривал. Однажды я слышал, как он сказал, что нет на свете женщины, которой не нашлось бы цены.

Меня Тейт всерьез не принимал. Я был довольно высок, но слишком худощав, и с безобидным мальчишеским лицом. Борода у меня почти не росла, хотя мне исполнилось двадцать два и я был на два года старше Розы. У меня светло-каштановые волосы, и они слегка вьются — это из-за примеси ирландской крови. Одевался я бедновато — в штаны, сшитые у старины Леви, и порядком истрепавшуюся куртку из оленьей кожи.

Короче говоря, я тихо и спокойно растолковал Тейту, зачем приехал. У него от злости потемнело лицо, и он потянулся было к кобуре — думал, тут же меня и пристрелит, но мой кольт выскочил, будто сам собой, и в это мгновение я увидал страх в глазах Тейта: он понял, что сейчас умрет. Моя пуля прошила его насквозь, он вытянулся на носках и рухнул лицом вниз, а я сразу взялся за тех, что были у сарая.

Вот так оно все и случилось, и уж коли я вступился за Розу Киллин, то, понятно, не допускал и мысли, что дело обстояло иначе, чем она сказала. Она-то надеялась, что я сумею Тейта урезонить, но я знал, что это бесполезно — уж больно он был твердолобый. Так что его уделом были теперь крест да могила, а моим — дорога да резвый конь.

Вот только конь мой не был резвым. Мой индейский малыш проскакал добрых двадцать миль к тому времени, как началась погоня…

Ночь была холодная, ветер — злющий. Я ежился среди камней, согревая ладони в подмышках, и смотрел, как трепыхается огонь костерка, на котором варился кофе — у тех, что внизу.

Наконец они улеглись, Шайлоу — со страшной неохотой. Ненависть в таких людях со временем вскипает все сильней, и я знал, что в один прекрасный день мы с ним будем глядеть друг на друга сквозь прорезь прицела.

В ночи все стало черным. А ветер все выл, сгибая деревья, и гнал сухие листья по мерзлой земле.

У них там была разложена веревка с петлей, которую они думали накинуть мне на шею. Я знал, как все будет, если меня схватят: полковник Меткаф скомандует, как на полевом суде, и встанет напротив, похлопывая себя хлыстом по ноге, пока они затягивают узел, а Шайлоу — этот будет смотреть с улыбочкой, от души радуясь тому, что на веревке будет болтаться единственный, кто взял над ним верх.

Чуть ли не час ушел у меня на то, чтобы найти дорогу вокруг лагеря и незаметно подобраться к лошадям. Десять из них держались вместе, грея друг друга своим теплом, и только гнедой полковника стоял чуть в стороне, как и подобало аристократу.

Сидя в кустах, я снова спрятал пальцы в подмышках, чтобы согреть их, прежде чем отвязать коня. В каньоне завывал ветер, мимо проносились листья, а сухие ветви, похрустывая надо мной, как руки скелетов, тянулись в черное небо.

Когда я уже был готов выйти к коновязи, из-за деревьев показался человек. Это был полковник Меткаф.

Он подошел к гнедому и стал гладить ему шею, пока тот хрумкал морковкой из другой руки, — я слышал все до малейшего шороха, настолько близко я был. Потом я увидел, как полковник что-то подвесил ему на холку, постоял с минуту, и быстро зашагал обратно к лагерю.

Не успел он уйти, как из кустов, тихо, словно индеец, выскользнул Шайлоу, и тут же, озираясь, замер. Было совсем темно, но я живо его себе представил. Шайлоу был высок и широк в плечах, но сутул; на его вытянутом скуластом лице темнели глубоко посаженные глаза. На такое лицо обычно оглядываешься, думая, что с ним что-то неладно. Со второго раза, конечно, тоже не понять что, но неприятное впечатление остается. Ох и противный был он тип, этот Шайлоу Джонсон.

Через минуту он последовал за полковником, но к гнедому подходить не стал. Скрываясь в темноте, я видел, как Шайлоу закутался в свое одеяло, разложенное рядом с большим бревном так, чтобы спрятаться от ветра, и, когда шевеление под одеялом стихло, я вышел из засады.

Перед конем лежал огрызок морковки, который я тут же подобрал, и вскоре гнедой решился принять от меня угощение. Я размотал веревку и повел его по усыпанному сосновыми иголками склону на песчаную тропу. Добравшись до того места, где у меня было спрятано седло, я стал готовить его к дороге и вставил ему в зубы удила.

Только после этого я осмотрел мешочек, который оставил полковник. Там были бобы — хватило бы на пять покормок. Странно: зачем ему понадобилось вешать коню на холку мешок с бобами посреди ночи.

Подо мной наконец-то был хороший конь. Я обращался с ним как с джентльменом, позволяя выбирать свой темп, и направлял его в темную страну, к высоким лугам и голым скалам. Местность была мне незнакома, и это меня тревожило: Шайлоу знал ее как свои пять пальцев, да и полковник Меткаф — не намного хуже. Я ехал по холмам и низинам, через сосновые перелески и поросшие осиной овраги, время от времени останавливаясь напоить коня водой.

Через четыре часа я слез и пошел пешком, давая ему отдохнуть. Чуть погодя я устроился на привал и сварил себе кофе — из того небольшого запаса, что всегда водится у ковбоя, а коня пустил на сочную, зеленую траву.

Когда я снова отправился в дорогу, то стал водить коня зигзагами, и мы взобрались на гору по крутому гравиевому склону. С полмили я шел поверху горной гряды, потом вскочил в седло и спустился в рощу.

Заметив на пастбище десяток волов, спугнул их и некоторое время гнал прямо, а потом заехал вперед и заставил повернуть. Убедившись, что они затопчут все следы на тридцати — сорока ярдах моего пути, я завел коня в ручей, так, чтобы вода была ему по колено, и мы шли так долго вверх по течению.

Я запутывал следы двое суток и догадывался, что отыскать меня будет трудно даже такому следопыту, как Шайлоу. И все же мне было неспокойно. Шайлоу знал местность, чего не скажешь обо мне, а тот, кто не знает, всегда теряет много времени.

В первый день я убил двух кроликов, следующим утром — куропатку, и под самый вечер еще одну. В маленькой ложбине среди деревьев развел индейский костер — выкопал ямку и заслонил ее по краям так, чтобы огонь не отбрасывал свет на стволы. По дороге заметил кустики хлебного корня и, накопав десяток, запек на горячих камнях, пока жарилась куропатка, а потом заварил чай из эфедры.

Когда я поел, вывел гнедого на свежую траву, привязал его и вернулся к костру. Хоть я и опасался, что преследователи идут за мной по пятам, спать хотелось, хоть убей, и я решил, что волнуюсь напрасно.

Когда я открыл глаза, полковник Меткаф сидел на камне, держа меня на мушке револьвера.

— Ты, значит, Тайлер? — На вопрос это не было похоже, и мне показалось, будто полковник смотрит на меня как-то оценивающе.

Я осторожно сел. Рядом с седлом у меня лежал револьвер, прямо под рукой.

— Ты знаешь, кто я такой?

— Вы — полковник Меткаф. Кто ж вас не знает?!

Он не сводил с меня глаз.

— А что еще знаешь?

Малость удивившись, я мотнул головой. И он сказал вполголоса:

— Тайлер, я тот, кто должен был убить Тейта Липмэна.

До меня смысл его слов дошел не сразу, но и тогда я не был до конца уверен.

— Что это значит?

— Говорят, содеянное нами остается жить после нас, а иногда, Тайлер, оно живет с нами. Ты заслуживаешь узнать то, что я тебе скажу. Но кроме нас об этом будет знать еще один человек, и больше никто.

Все это было для меня полной околесицей, но я не шелохнулся. А волноваться мне было о чем, уж поверьте. Раз здесь был полковник, значит, где-то неподалеку находился и Шайлоу. И с ним — все остальные, кто припас для меня веревку.

Он был выбрит, его одежда вычищена. Он выглядел как и всегда, полковник Эндрю Меткаф, главный человек в городе, слово которого — закон… и то был чаще всего хороший закон. Человек он был жесткий, но справедливый — во всяком случае, так о нем говорили.

Тут он опустил голову, и я осторожно потянулся к револьверу. А он говорит так тихо-тихо:

— Тайлер, я отец Розы Киллин.

Это меня остановило, да что там! Я так и застыл, глядя на него разинув рот.

— Ее мать была хорошая женщина… прекрасная женщина. Перед войной она с мужем вместе ехали сюда через равнины. По дороге ее муж умер. Я был тогда молодым лейтенантом, сопровождал с отрядом их обоз… Мужа она никогда не любила. Он был… нет, он был неплохой, но очень уж недалекий. После его смерти мы много времени проводили вместе. Слишком много, и мы оба были молоды.

Она была из хорошей семьи — девушка благородных кровей. У нее в роду были испанские переселенцы, обосновавшиеся в Калифорнии, и ирландцы.

Меня вызвали в Санта-Фе, потом перебросили на восток, а затем началась Гражданская война. Прошло несколько лет, когда я получил от нее письмо. Она писала, что тяжело больна и умирает, и что у нее остается дочь… наша дочь.

Во время войны я женился. Я должен был позаботиться о девочке, но делать это следовало негласно… Если бы я признался, что Роза моя дочь, я не только разрушил бы свой брак, но и навлек позор на семью ее матери.

Я дал девочке хорошее образование и далеко от себя не отпускал. Это все, что я мог для нее сделать. Роза все знала и понимала ситуацию и принимала все как есть. Разумеется, ни она, ни я не могли предвидеть, что наш покой нарушит Тейт Липмэн.

Я не мог понять, зачем он мне все это рассказывает. В любую минуту Шайлоу со своими дружками мог появиться здесь, и, несмотря на весь свой авторитет, Меткаф не сумел бы вытащить мою голову из петли. Среди тех, кто за мной гнался, были двое дружков Липмэна — оба матерые и злые, — а Шайлоу, этот уж точно не упустил бы свой шанс.

Но я сидел, слушал… и меня не покидала мысль о том, что хочу жить, а чтобы выжить, мне нужно поскорее схватить револьвер. Никто не готов умирать в двадцать два года — и я тоже. Тем более из-за какого-то мерзавца вроде Тейта.

— Все это не моего ума дело, — сказал я полковнику. — Я убил Тейта Липмэна, потому что он того заслуживал. И кто бы ни был ее отец, Роза — девушка хорошая.

— Ты любишь ее? — удивился полковник. Резко так спросил и смотрит на меня испытующе.

— Люблю, — отвечаю и, видит Бог, я не врал.

Он поднялся.

— Тогда, — шепотом проговорил он, — бери револьвер, а то, вижу, у тебя уже мочи нет терпеть, и давай…

Тут из-за деревьев вышел Шайлоу.

— Только попробуй, — говорит, — возьми, и я тебя тут же продырявлю.

Вот оно и случилось — то, чего я больше всего боялся: Шайлоу меня таки выследил.

— Шайлоу, ты должен понять, что есть причины… — проговорил полковник, но тот его осек.

— Слышал, о чем вы тут болтали, но мне на это наплевать. Тайлер убил Липмэна. Свидетелей много, так что висеть ему на дереве. — Сказано было коротко и ясно, и никакие слова полковника уже не могли его вразумить. Шайлоу продолжал: — А я ведь тебе с самого начала не доверял, Меткаф. — Вот так он и сказал, давая понять, что полковник ему не указ. — Я видел ночью, как ты подошел к коню и оставил мешок. Тогда-то не понял зачем, а утром смотрю: коня-то нет. Тут я кое-что и смекнул.

Все это время он не сводил с меня глаз, и револьвер в его руке ни разу не дрогнул. Будь на его месте кто другой, у меня бы оставалась хоть какая-то надежда, но Шайлоу нельзя было провести.

— Правда, я теперь никак решить не могу, — сказал он, медленно смакуя каждое слово, — то ли здесь тебя пристрелить, то ли посмотреть, как ты на суку повиснешь.

— Я тоже вооружен, Шайлоу, — прервал его Меткаф. — Если ты его застрелишь, я убью тебя.

Тон полковника был непринужденным, и с этими словами он наставил дуло револьвера на Шайлоу. Тот помолчал немного, но потом усмехнулся.

— Не станешь ты в меня стрелять, Меткаф. Кое-кто из ребят почуял неладное еще вчера, когда ты не дал нам его схватить. Так что если ты меня убьешь, тебя повесят вместе с ним.

Полковник Меткаф сидел не шевелясь. Шайлоу ухмылялся, а я все никак не мог собраться с духом, чтобы взять револьвер. Для этого нужно было, не глядя, точно схватиться за рукоятку. А дальше — кто быстрей — два-три выстрела сделает.

Слегка улыбаясь, полковник встал во весь рост.

— Шайлоу, — говорит, — я всегда получал удовольствие от таких ситуаций. Мне всегда было любопытно, как ведут себя люди, когда им некуда деваться… вот как сейчас!

Шайлоу Джонсон призадумался. Он не решался отвести от меня взгляд, но полковник был справа, так что тот видел его только краем глаза. Шайлоу стоял, широко расставив ноги, и сверлил меня своими злыми глазенками. Он хотел глянуть на полковника, но не осмеливался.

— Убив Липмэна, Тайлер принял на себя мою ответственность, и я не позволю, чтобы он за это поплатился. Поэтому, будь уверен, я выстрелю.

Тут-то Шайлоу почувствовал, что его зажали в угол, и ему это нисколечки не понравилось. Он понял, чем пахнет дело.

— Выстрелишь мне в спину, да?

— Нет, не в спину. Я подойду и встану напротив, и тогда ты не промахнешься — может, даже в обоих попадешь, но одно тебе скажу наверняка: вдвоем мы тебя уложим.

Теперь я понял, что за ситуации нравились полковнику, и это как раз была одна из них. Да, в покер я бы с ним играть не сел… Шайлоу сник: его глаза сузились, а лицо скривилось от злобы. Убивать-то он был готов, а вот самому умирать не хотелось.

Сделать то, что сказал полковник, мог не всякий — встать перед человеком, готовым спустить курок, — но тогда хоть от одного из нас Шайлоу получил бы пулю. Он замялся и хотел было что-то сказать, но тут опять заговорил полковник своим командирским тоном:

— У тебя есть еще одна возможность: сбрось ремни, сядь на лошадь и убирайся куда подальше. А нет, так умрешь на этом самом месте.

Когда полковник закончил, он уже стоял прямо перед Шайлоу. По голосу Джонсона было ясно, что тот запаниковал.

— Ладно, ладно!

Он сунул револьвер в кобуру и расстегнул ремни. Когда он посмотрел на меня, на его лице не было ничего, кроме лютой ненависти.

— Но это еще не конец!

Он сделал шаг в сторону от ремней и поплелся к тому месту, где, услышав наши голоса, вогнал в землю колышек и привязал кобылу.

Полковник Меткаф посмотрел ему вслед, потом повернулся и протянул мне руку. Я ее будто не замечал.

— Тайлер, ты что… — сказал полковник, оскорбившись.

В это время Шайлоу Джонсон как раз подошел к лошади, но вместо того, чтобы вскочить в седло, резко развернулся с револьвером в руке. Он был проворен, ничего не скажешь, но я стоял, держа его на мушке, и как только он сделал поворот, я вогнал в него пулю. Он выстрелил… тогда я дважды нажал на спусковой крючок, Шайло перегнулся пополам, и лошадь шарахнулась, когда он упал к ее копытам.

— В лагере Дикой Лошади, — сказал я, — я приметил, что у него всегда есть запасные револьверы.

Полковник был бледен.

— Мальчик мой. — Его голос звучал странно, очень странно, как-то по-стариковски. — Я послал ее в Форт-Уорт. Езжай к ней.

— Но…

— Скачи! — приказал он генеральским тоном. — Они слышали выстрелы!

Когда я был в седле, он добавил:

— Форт-Уорт, сынок. Она ждет. Роза любит тебя.

Клянусь, в тот момент на глазах у него блестели слезы, и я так этому поразился, что успел отмахать несколько миль, прежде чем вспомнил кое-что еще: у него на рубахе было темное пятно. Та шальная пуля, которую выпустил Шайлоу, — она все-таки задела его.

Но полковник не подал виду из страха, что я останусь…

И он держался молодцом еще десять лет и не подавал виду на нашем ранчо в Техасе, когда держал на коленях внука.

Луис Ламур Крепкие парни (сборник)

Крепкие парни

Посвящается еще раз честному книгоиздательству

Рассказов о Западе множество, но рассказано их очень мало. Во многих, естественно, речь идет о земле и скоте, о проблемах, которые возникают, когда просто перебираешься с места на место, о солдатах, возвратившихся с Гражданской войны, и конечно же об американских индейцах. В рассказах описываются караваны фургонов, дикие нравы лагерей старателей, строительство железных дорог, трудности, которые нужно преодолеть, чтобы приспособиться — и умственно, и физически — к новому миру и новым условиям жизни, но прежде всего они увлекательны, потому что говорят об избранных людях — избранных обстоятельствами.

Не все приехали на Запад, не все этого хотели. Однако те, которые приехали, были по натуре искателями приключений — крепкие духом мужчины и женщины, желавшие рискнуть всем ради возможности начать жизнь заново.

Все они знали, на что идут. Но, как обычно, люди смотрели на жизнь сквозь розовые очки, видя только приключения, богатство, новую жизнь; и лишь немногие понимали, как тяжело им придется.

Граница освоенных территорий об этом позаботилась сполна. Некоторые вновь прибывшие поджали хвост и помчались искать убежище в старом доме, некоторые умерли, не выдержав трудностей и болезней, по случайности или в тех или иных боевых действиях. Существовало простое правило: если ты не сильный, ты либо становился им, либо погибал. Рассказы о границе освоенных территорий интересны, потому что в них идет речь о динамичных людях, о тех, которые прошли проверку Западом. Приехавшим сюда мужчинам и женщинам приходилось учиться выживать, и выживать повседневно, день за днем.

Это было трудно, и те, кто не умер и не убежал, смогли выжить только потому, что они были способны сопротивляться обстоятельствам в одиночку. Но когда общество состоит из индивидуалистов, трения между ними были неизбежны, поскольку все они были людьми гордыми, уверенными в себе, отрицающими всякое нарушение своих прав или того, что они принимали за свои права.

Большинство людей были честными. Нечестных быстро изобличали, и про них по скотогонным тропам и дилижансным маршрутам шел слух. Человек с репутацией обманщика или темного дельца скоро оставался наедине с себе подобными. Просто, несмотря на огромные размеры западных территорий, здесь жило слишком мало народу. У мужчин и женщин не было секретов друг от друга, за исключением тех, что они привезли с собой. Как только они поселялись на Западе, их жизни читались как открытая книга. В большинстве городов было всего несколько сот жителей, а в больших городах жили в основном люди известные.

Приехавшего на Запад человека оценивали по его поступкам. Никто никого ни о чем не спрашивал, никого не интересовало, кем ты был раньше или кто твои родители. Значение имело лишь то, кто ты есть сейчас, честный ли ты человек, храбрый ли, как выполняешь свою работу.

Если в городе появлялся чужой, с ним предпочитали вести себя сдержанно, пока не узнавали, кто он и что он. С ним были вежливы, но не принимали его, пока он себя не показал.

И вот, поскольку люди Запада были такими, какими они были, стали появляться рассказы, в которых говорилось о их приключениях и поступках. И тем не менее земля в этих рассказах была таким же равноценным героем, как и люди, — суровая и одновременно прекрасная земля, которую никак нельзя было не принимать во внимание.

На следующих страницах вы прочтете несколько рассказов о продвижении людей на Запад. Расстояния были громадными, связь либо отсутствовала, либо опаздывала, и многое могло случиться, пока человек уезжал на войну или на перегон скота.

Оружием пользовались часто, но не безрассудно. Как и сейчас, тогда жили люди, которые не понимали никакого другого аргумента.

Луис Ламур

Лос-Анджелес, Калифорния

Февраль, 1986

Историческая справка

Кроме того, что оружие постоянно использовалось на охоте, то есть для выживания, существовала необходимость пользоваться им хорошо. Люди с Запада стреляли не ради призов в тире, а для того, чтобы в любой момент защитить себя.

Джордж Ратледж Гибсон в своем дневнике за 1847-й и 1848 годы пишет: «Подсчитано, что в 1847 году на тропе Санта-Фе индейцы убили сорок семь американцев, уничтожили 330 фургонов и угнали около 6500 голов скота».

Джеймс X. Кук в своей книге «Пятьдесят лет на старой границе освоенных территорий» говорит: «Все — за исключением духовенства — либо носили на себе один-два револьвера, либо держали оружие под рукой. Каждое значительное разногласие решалось или с помощью револьвера, или с помощью ножа».

Фредерик Ло Олмстед в своем «Путешествии по Техасу» (1850 год) говорит: «В Техасе, вероятно, столько же револьверов, сколько взрослых мужчин… После небольшой тренировки мы уверенно могли снести голову змее с седла и более или менее разумного расстояния».

ЕЗЖАЙ ДАЛЬШЕ, ВСАДНИК

Увидев побитые непогодой постройки ранчо «Джи Бар», Тэк Джентри пришпорил гнедого, промчавшись по дорожке быстрым галопом, влетел во двор и соскочил на землю.

— Эй! — радостно улыбаясь, заорал он. — Неужели меня некому встретить?

Дверь распахнулась, и на ветхое крыльцо вышел человек — многодневная щетина, вислые усы. Маленькие и узкие голубые глаза смотрят настороженно.

— Ты кто? — требовательно спросил он. — Что тебе нужно?

— Я Тэк Джентри. А где дядя Джон?

— Я тебя не знаю. И в жизни не слыхал про дядю Джона. Кажется, ты заехал на чужой двор, мальчик.

— На чужой двор? — рассмеялся Тэк. — Бросьте шутить! Я помогал ставить этот дом и собственными руками выстроил вот этот кораль, пока болел дядя Джон. Где все?

Человек внимательно изучал его, затем перевел взгляд за его спину. Позади ковбоя раздался голос:

— Ты, наверное, здесь давно не был?

Джентри повернулся. За ним стоял маленький человечек, коренастый, светловолосый, с широким, плоским лицом, маленьким сломанным носом и жестокими глазами.

— Давно? Да, порядком! Почти год! Гонял стадо на север в Эллсуорт, потом опять со стадом доехал до Вайоминга.

Тэк настороженно и с удивлением оглядывался. На ранчо происходило что-то не то. Типичные для дяди Джона порядок и аккуратность отсутствовали. Постройки выглядели заброшенными, крыльцо грязным, дверь висела на петлях, и даже лошади в корале стояли другие.

— Где дядя Джон? — снова спросил Тэк. — Хватит уходить от ответа!

Коротышка улыбнулся, обнажив сломанные зубы, в его глазах загорелся жесткий, циничный огонек.

— Если ты имеешь в виду Джона Джентри, который раньше владел этим ранчо, то он мертв. Старик попытался сразиться с парнем, который оказался быстрее его. Он убит.

— Что? — У Тэка перехватило дыхание. Некоторое время он стоял, не в состоянии вымолвить ни слова. — Он попытался сразиться? Дядя Джон? — Тэк покачал головой. — Это невозможно! Джон Джентри квакер. Он ни разу в жизни не позволил себе насилие над кем-либо или чем-либо! Он не носил оружия, да и никогда не имел.

— Я говорю только, что знаю, — пожал плечами крепыш. — Однако нам надо работать, а тебе лучше уехать отсюда. И, — добавил он хмуро, — если у тебя есть мозги, — поезжай, не останавливаясь, и больше в нашей округе не появляйся!

— Что ты хочешь сказать? — Мысли Тэка беспорядочно метались, он старался осознать печальную весть, ужасаясь тому, что могло произойти здесь, что стояло за всеми этими переменами.

— Я хочу сказать, что в этих местах многое изменилось. Если решишь остаться, поезжай в Санбоннет, найди Вэна Хардина или Дика Олни и передай им, чтобы они отдали все, что тебе причитается. Скажи, что тебя послал Содерман.

— А кто такой Вэн Хардин? — спросил Тэк. — Фамилия вроде незнакомая.

— Тебя и впрямь долго не было, — признал Содерман, — иначе бы ты знал, кто такой Вэн Хардин. Он хозяин нашей округи. Босс. А Олни — шериф.

Тэк Джентри отъезжал от родного ранчо в смятенных чувствах. Дядя Джон! Убит в поединке! Какая ерунда! Старик не стал бы драться. Никогда в жизни! А этот Дик Олни — шериф. Что же стало с Питом Лискомбом? Перевыборы только через год, а Пит показал, что может держать порядок.

Оставался единственный способ получить ответы на все вопросы — поездить по округе и заглянуть на ранчо Лондона. Билл расскажет обо всем, что здесь стряслось, и, кроме того, Тэку хотелось увидеть Бетти. Он соскучился по ней.

В тревоге и размышлениях ковбой не заметил, как промчался шесть миль до ранчо Лондона. По дороге он внимательно оглядывал местность вдоль отрогов гор Маравильяс.

Скота паслось достаточно, больше, чем когда-либо на землях «Джи Бар», и все коровы — с клеймом дяди Джона.

Он резко натянул поводья. Какого черта?.. Если дядя Джон умер, ранчо принадлежит ему? Но кто такой Содерман? И что он делал на ранчо?

Когда Тэк подъехал, на широкой веранде жилого дома Лондонов ошивались без дела трое — все незнакомые ему. Он осторожно оглядел их.

— Где Билл Лондон? — справился Тэк.

— Лондон? — Человек в широкой коричневой шляпе пожал плечами. — Наверное, дома, на перевале Санбоннет-Пасс. Что ему здесь делать?

— Это ведь его ранчо? — требовательно спросил Тэк.

Все трое, казалось, напряглись.

— Его? — Человек в коричневой шляпепокачал головой. — Откуда ты свалился, парень? Это ранчо Вэна Хардина. У Лондона нет ранчо. У него вообще нет земли, если не считать нескольких акров возле ручья у Санбоннет-Пасс. Они с дочерью там и живут. — Он вдруг усмехнулся. — Но, похоже, ей недолго осталось там жить. Слышал, что она собирается работать в танцзале «Лонгхорна».

— Бетти Лондон? В «Лонгхорне»? — воскликнул Тэк. — Не смеши меня, ковбой! Бетти — приличная девушка, и не станет…

— Так написано в объявлениях, — спокойно ответил человек в коричневой шляпе.

Часом позже Тэк Джентри ехал в задумчивости по пыльной улице Санбоннета. Весь этот час он провел в размышлениях и вспомнил слова Содермана. Тот сказал, чтобы Хардин или Олни отдали все, что ему причитается. Неожиданно это замечание приобрело двоякий смысл.

Парень спешился у «Лонгхорна». Рядом со входом красовался огромный плакат, извещавший, что скоро в салуне будет петь и развлекать народ Бетти Лондон. Поджав губы, Тэк вошел внутрь.

Знакомыми оказались лишь бар да столы. За стойкой стоял приземистый, толстый мужик. Его глаза уставились на Тэка из складок жира.

— Чего вам? — спросил он.

— Ржаного.

Тэк медленно обвел взглядом комнату. Ни одного знакомого лица. Ни Коротышки Дейвиса, ни Ника Фармера. За столиками — чужаки с плотно сжатыми губами и жесткими глазами.

Джентри посмотрел на бармена:

— Есть работа для ковбоя? Проезжал мимо и подумал, не записаться ли в какую-нибудь команду на местном ранчо?

— Поезжай дальше, — ответил, не глядя, бармен. — Здесь ты никому не нужен.

Дверь открылась, и в салун вошел высокий, хорошо сложенный мужчина с худым, изможденным лицом, в отглаженном сером костюме и темной шляпе. Тэк заметил, как затвердел взгляд бармена, и с интересом оглянулся на вошедшего. Тот снял шляпу, оказалось, что его светло-пепельные волосы аккуратно причесаны.

Он огляделся и задержал взгляд на Тэке.

— Приезжий? — вежливо осведомился он. — В таком случае разрешите угостить вас. Я не люблю пить один, но еще не опустился так низко, чтобы делить компанию с этими койотами.

Тэк напрягся, ожидая, что со стороны сидевших за столиками последует какая-нибудь реакция. Он озадаченно взглянул на блондина и, обратив внимание на светившееся в его глазах насмешливое добродушие, кивнул:

— Конечно, я с вами выпью.

— Меня зовут, — добавил высокий, — Энсон Чайлд. По профессии я адвокат, по воле обстоятельств — игрок, а по натуре — ученый. Вы, очевидно, удивляетесь, почему эти люди не обижаются, когда я называю их койотами. На это есть три причины. Во-первых, подсознательное чувство истины заставляет их правильно оценить справедливость термина. Во-вторых, они знают, что мне присуща достаточная ловкость в проповедовании Евангелия от полковника Кольта. В-третьих, им известно, что я умираю от туберкулеза и в результате не боюсь смерти от пули. Их сдерживает страх, но не только он. Скажем так: все дело в математике. Каждого из них мучает вопрос: сколько подобных им отдадут Богу душу, прежде чем умру я. Задачка нерешаемая — все под Богом ходим, но…

Обратите внимание, мой друг, в какое затруднительное положение ставит их неприятное осознание того факта, что пули не выбирают свои жертвы, и я тоже. Тех же, кто мог бы попытаться сразиться со мной, сдерживает понимание того, что мне о них известно, а стало быть, они догадываются, что умрут первыми. — Чайлд задумчиво посмотрел на Тэка.

— Когда вошел, я слышал, что вы справлялись о работе. Вы представляетесь мне честным человеком, а для таких здесь не место.

— Мне кажется, что на этой земле жили честные люди, — старательно подбирая слова, заметил Джентри.

Энсон Чайлд внимательно изучал свой стакан.

— Да, — ответил он, — но в нужный момент у них не нашлось лидера. Один не терпел насилия, другой слишком верил в законность, а остальным не хватало решимости.

Если здесь у Тэка и есть единомышленник, то это Энсон Чайлд. Ковбой допил виски и направился к двери. Обернувшись, он встретил взгляд бармена.

— Поезжай дальше, — сказал тот.

Тэк Джентри улыбнулся.

— Мне здесь нравится, — ответил он. — Я остаюсь!

Он запрыгнул в седло и повернул гнедого в сторону Санбоннет-Пасс. Тэк все еще не имел представления, что же произошло в большом скотоводческом регионе за год его отсутствия. Замечание Чайлда и болтовня других прояснили мало. Очевидно, какие-то сильные и решительные люди приехали и захватили землю, а им не смогли противопоставить ни силы, ни организации, ни лидерства.

Чайлд сказал, что один не терпел насилия. Это, должно быть, дядя Джон. Тот, кто слишком верил в законность, — Билл Лондон. Он всегда стоял горой за право и порядок и стремился решать все вопросы законным путем. Остальные, тоже честные люди, владели лишь маленькими ранчо и не имели возможности противостоять насилию. Но что бы ни произошло здесь, пришельцы наверняка действовали быстро и решительно.

Если бы вопрос стоял только об одном ранчо! Но они практически захватили несколько ранчо и городок.

Гнедой шел по тропе легким галопом, огибая высокие красноватые утесы горы Конокрада. Тэк переправился через широкий ручей у Прицела, и перед ним, как ворота в горной цепи, открылся перевал Санбоннет-Пасс. Слева, в рощице, виднелись небольшой глинобитный дом и кораль.

Подъехав ближе, он увидел, что в корале стоят две лошади, а когда узнал их, его глаза сузились. Пуговка и Черныш! Две любимые дядины лошади, которых он вырастил с жеребячьего возраста. Он соскочил с коня и направился к ним, когда на крыльце появились трое.

Он повернулся, и его сердце застучало сильнее. Бетти Лондон совсем не изменилась.

Ее глаза расширились, а лицо смертельно побелело.

— Тэк! — выдохнула она. — Тэк Джентри!

Она еще не кончила говорить, а уже Тэк заметил, с каким удивлением повернулись к нему двое стоящих рядом с ней мужчин.

— Да, Бетти, — сказал он тихо. — Я только что вернулся.

— Но… но… нам говорили, что ты убит!

— Жив, как видишь. — Он перевел взгляд на мужчин.

Один широкоплечий и широкогрудый, с квадратным, смуглым лицом; другой худощавый, костистый, со звездой шерифа. Очевидно, это и есть Дик Олни. Первый, наверное, Вэн Хардин.

Тэк взглянул на Олни:

— Я слышал, что моего дядю убили. Вы расследовали причины его гибели?

— Да, — осторожно ответил Олни. — Его убили в честном поединке. С оружием в руках.

— Мой дядя, — возразил Тэк, — квакер. Он никогда в жизни не взял бы в руки оружие!

— Он имел плохую реакцию, — холодно возразил Олни, — но, когда я его нашел, он держал револьвер в руке.

— Кто его застрелил?

— Парень по имени Содерман. Но, как я уже говорил, они встретились в честном поединке.

— Черта с два! — взорвался Тэк. — Я никогда не поверю, что дядя Джон взял в руки оружие! Револьвер ему просто подложили!

— Вы слишком торопитесь с выводами, — вкрадчиво вмешался Вэн Хардин. — Я сам его видел. Да и свидетелей оказалось много.

— Кто они? — требовательно спросил Джентри. — Кто видел поединок?

— Они видели револьвер в его руке. В правой руке, — продолжал внушать как нерадивому ученику Хардин.

Тэк вдруг хрипло рассмеялся:

— Все ясно! Дядина правая рука не действовала с тех пор, как его тяжело ранили под Шило, где он пытался вынести с поля боя раненого солдата. Ею он не мог удержать и перышко, не то что револьвер.

Лицо Хардина потемнело, а Дик Олни кинул на него обеспокоенный взгляд.

— Лучше бы вам не будить спящих собак, — тихо промолвил Хардин. — Мы не позволим всяким пришельцам поднимать скандал в мирном городке.

— Моего дядю Джона подло убили, — спокойно произнес Джентри, — я прослежу, чтобы его убийц наказали. Ранчо принадлежит мне, и я намерен получить его.

Вэн Хардин улыбнулся:

— Очевидно, вам неизвестно, что здесь произошло. Ваш дядя Джон во время войны служил в медицинских частях, так ведь? Пока он отсутствовал, ранчо, которое он считал своим, пустовало. Мы с Содерманом начали пасти скот на этой земле, а также на земле, на которую претендовал Билл Лондон. Их заявка нигде не зарегистрирована. Мы обустроили пастбища, а затем, во время нашего отсутствия — мы перегоняли стадо — вернулись Джон Джентри и Билл Лондон и захватили нашу землю. Естественно, мы обратились в суд, который постановил, что угодья принадлежат нам с Содерманом.

— А скот? — спросил Тэк. — Что со скотом, который вырастил мой дядя?

Хардин пожал плечами:

— Клеймо перешло к новым владельцам и зарегистрировано на их имя. Как я понимаю, вы ушли на перегон скота сразу же, как вернулись в Техас. Мою заявку на землю утвердили во время отсутствия вашего дяди. Я мог бы, — он улыбнулся, — заявить претензию на деньги, полученные вами от продажи стада. Где они?

— А вы попробуйте найти, — отрезал Тэк. — Скажу вам одно: я собираюсь наказать убийцу дяди, будь это Содерман или кто-то другой. Я также подам на вас в суд. А теперь извините меня. — Он повернулся к Бетти, которая молча стояла с широко открытыми глазами. — Мне хотелось бы поговорить с Биллом Лондоном.

— Он не может вас принять, — отрезал Хардин. — Он спит.

Глаза Тэка стали жесткими.

— Вы управляете и здесь?

— Бетти Лондон будет работать у меня, — ответил Хардин. — Позже мы рассчитываем пожениться, так что, в некотором смысле, я за нее отвечаю.

— Это правда? — спросил Тэк, глядя в глаза Бетти.

Девушка выглядела совершенно несчастной.

— Боюсь, что правда, Тэк.

— Значит, ты забыла свое обещание? — сурово спросил Джентри.

— Все… все изменилось, Тэк, — запинаясь произнесла она. — Я… я не могу об этом говорить.

— По-моему, — прервал их Олни, — тебе пора ехать, Джентри. Тебе нечего делать в этом Богом забытом уголке. Ты свои карты показал. Поезжай дальше и избежишь массы неприятностей. Там, за Пекосом, кажется, нужны ковбои.

— Я остаюсь, — заявил Джентри.

— Помни, — предупредил его Олни, — я здесь шериф. Если чего задумаешь, я тебя тут же арестую.

Джентри запрыгнул в седло. Его глаза нашли Бетти, и на мгновение ему показалось, что она что-то хочет сказать. Но он повернул коня и уехал, не оглядываясь. И только после этого вспомнил про Пуговку и Черныша.

Ему стало невыносимо противно от того, что они ходят под Хардином и Олни! Он выкормил и вырастил вороных близняшек, выдрессировал их для выполнения любой ковбойской работы и даже выучил кое-каким трюкам.

Теперь картина становилась ясной. В том году, когда он уехал, появились эти люди, заявили свои права на землю, передали их в разъездной суд и сделали так, что судья решил дело в их пользу. Подкрепив юридические притязания револьверами, они быстро и решительно подчинили себе всю округу. Каждый его шаг. будет заблокирован. Бетти — против него. Билл Лондон или пленник в собственном доме, или с ним что-то не так. Олни стал шерифом; возможно, и судья — их ставленник.

Самый простой выход — бросить все, плюнуть и отправиться в Пекос. Именно это и посоветовал бы ему дядя Джон, самый миролюбивый человек из всех, кого он знал. Тэк Джентри был совсем другого сорта. Его отец погиб в битве с команчами, а сам он ушел на войну совсем мальчиком. Дядя Джон воевал в подразделении, не принимавшем непосредственного участия в боевых действиях, но Тэк сражался долго и успешно.

Путешествие на Север со стадом оказалось трудным и кровопролитным. Дважды они отбивали атаки индейцев, а один раз столкнулись с бандой скотокрадов. В Эллсуорте ганфайтер по имени Пэрис пытался устроить ему неприятности, но закончил свою жизнь на грязном полу салуна.

Тэк спешно покинул город, перебрался в Додж и скоро нанялся на перегон стада в Вайоминг. Стычки с индейцами происходили тогда чуть ли не каждый день, а однажды, сгоняя отбившихся бычков, он нос к носу столкнулся с тремя скотокрадами, которые решили их у него отобрать.

В разгоревшейся перестрелке Тэк уложил двоих, а с третьим разбирался до заката, попав в винтовочную дуэль на склоне холма, поросшего кедровым кустарником и усыпанного валунами. Наконец вечером они сошлись в рукопашной с ножами.

Тэк оставался со стадом ровно столько, чтобы повидаться со старым другом, майором Пауэллом, с которым он участвовал в Битве Фургонов. На равнинах Платта он присоединился к компании охотников на бизонов, пробыл с ними месяца два, а потом опять вернулся в Додж.

Когда вечером он въехал в Санбоннет, салун «Лонгхорн» горел огнями. Он остановил гнедого у конюшни и отвел его в стойло. Тэк ехал к городу кружными путями, изучая местность, поэтому он решил, что Хардин и Олни уже здесь. К этому времени им станет известно о посещении ранчо и встрече с Энсоном Чайлдом.

Тэк не строил иллюзий относительно будущего. Если он станет претендовать на свое ранчо, Вэн Хардин не будет колебаться и тут же уберет его с дороги. Хардин и Олни не дураки. Прежде чем что-либо предпринимать, следовало кое-что разузнать, а единственный человек в городе, кто мог бы ему помочь и наверняка поможет — это Чайлд.

Выйдя из конюшни, он пошел по улице. Оглянувшись, увидел, что в воротах стоит конюх. Тот быстро опустил руку, но Джентри показалось, что он подавал кому-то стоявшему на другой стороне улицы сигнал. Однако он никого не заметил, двойной ряд построек будто вымер.

Окна горели только в трех домах — «Лонгхорне», еще в одном салуне, поменьше и подешевле, и в старом магазине. Свет струился и из окна второго этажа маленького салуна. Пристройка к «Лонгхорну», которую выдавали за единственную в городе гостиницу, тоже была освещена.

Тэк шел по улице, шаги его гулко отдавались в ночной тишине. Поравнявшись с просветом между зданиями, он быстро сделал шаг в проулок и прижался к стене.

Тут же послышался звук шагов, ожидание, затем легкий бег. Неожиданно из-за угла вынырнул человек и резко остановился, вглядываясь в темноту. Тэка он не заметил, потому что тот стоял за бочкой с дождевой водой, прижавшись спиной к дому, и полностью сливался с ночными тенями.

Внезапно человек двинулся по проулку, и Тэк резко ударил его по лодыжке. Не ожидая нападения, тот упал головой вперед и остался лежать. Мгновение Тэк колебался, потом чиркнул спичкой, прикрыв огонек ладонью. Он узнал парня в коричневой шляпе, который встретился ему на ранчо Лондона. Ударившись головой о камень при падении, малый полностью отключился.

Тэк быстро вынул его револьвер, разрядил его и втиснул обратно в кобуру. Из кармана лежавшего без сознания человека выпала какая-то бумажка, и Тэк ее поднял. Затем стремительно направился к задней двери маленького салуна. В падавшем из окошка свете прочитал записку.

— Это может мне помочь, — тихо пробормотал он.

«Побыстрее приезжай в город. Назревают неприятности. Сейчас мы не можем себе позволить, чтобы что-то случилось. В. Х. «.

Вэн Хардин. Так, им не нужны неприятности! Но почему именно сейчас? Свернув записку, Тэк сунул ее в карман и, прижавшись к стене салуна, заглянул в окно. В плохо освещенной комнате двое за маленьким столиком играли в карты. Бармен прислонился к стойке и читал газету. Когда он повернул голову, Тэк узнал его.

Ред Фернесс работал на его отца. Они вместе служили в армии. У него могли остаться дружеские чувства. Тэк поднял руку и легонько постучал.

Пришлось постучать еще раз, чтобы Ред поднял голову. Тэк зажег спичку и провел ею вдоль окна. Кажется, ни один из картежников ничего не заметил. Ред выпрямился, сложил газету, поднял со стойки чашку и подошел к окну. Приблизившись к Тэку, он одной рукой вылил чашку в ведро, а второй на несколько дюймов поднял раму.

— Это Тэк Джентри. Где живет Чайлд?

— У него контора и комната наверху, — тихо прошептал Ред. — Со двора есть лестница. Будь осторожен.

Отойдя от окна, Тэк двинулся к лестнице, которую успел заметить. Это может быть западня, но он считал, что Ред не способен его предать. К тому же приказа убить его наверняка еще не поступало. Скорее всего, его просто хотели предупредить и надеялись, что он уедет. Положение Хардина и его сообщников казалось достаточно прочным и безопасным.

Поднявшись по лестнице, он по узкому балкону подошел к двери и тихо постучал. Через секунду раздался голос:

— Чего нужно?

— Это Тэк Джентри. Вы разговаривали со мной в салуне!

Дверь распахнулась в темноту, и Тэк вошел. Когда дверь закрылась, он почувствовал, как к боку прижалось дуло револьвера.

— Не шевелись! — предупредил Чайлд.

Чиркнула спичка, потом загорелась свеча. В соседней комнате горела лампа: сквозь щель под дверью пробивался свет.

— Приходится быть осторожным, — усмехнулся Чайлд. — Дважды меня уже пытались убить. Каждый понедельник я хожу на их могилы и кладу цветы. — Он улыбнулся. — И держу наготове одну выкопанную могилу. Как только я ее сделал, меня тут же оставили в покое. На местную шпану она почему-то действует очень отрезвляюще. — Он сел. — Я устаю намного быстрее, чем раньше. Значит, вы — Джентри! Бетти Лондон мне о вас говорила. Она думала, что вы погибли. Ходил слух, что в Вайоминге вас убили индейцы.

— Нет, мне удалось выкарабкаться. Вы сказали, что по профессии адвокат, поэтому я хотел справиться, насколько законны их права на мое ранчо.

— К сожалению, достаточно законны. Пока вы с дядей и большинством людей в округе отсутствовали, пришли эти люди и начали клеймить скот. Много скота. На какое-то время они исчезли, а потом приехали опять и приказали вашему дяде выселяться.

Он воспротивился, и дело передали в суд. Тогда здесь не было адвокатов, и ваш дядя пытался выступать на заседаниях сам. Судья оказался определенно их человеком. Неожиданно объявилось с полдюжины свидетелей, которые под присягой сообщили, что первыми на этой земле поселились Содерман, Олни и Хардин.

Они предъявили свои права на клеймо, землю и постройки на ранчо Джентри и Лондона. Свободные пастбища они не тронули, но, имея два крупнейших ранчо, они, по существу, контролировали всю округу и могли держать в руках более мелких скотоводов. Постройки они получили на правах скваттеров.

— Как могло так случиться? — воскликнул Тэк. — Это же несправедливо.

— Обычно права на землю утверждаются, если ею владеют двадцать лет без перерыва, но с разъездным судьей можно делать все, что захочешь. Судья Уивер полностью зависит от Хардина, а ваш дядя Джон изначально являлся в этой войне проигравшей стороной.

— Как убили дядю Джона? — спросил Тэк.

Чайлд пожал плечами:

— Говорят, он назвал Содермана лжецом, и тот выхватил револьвер. Когда вашего дядю нашли, его рука сжимала оружие. Вероятнее всего, состоялось хладнокровное убийство, потому что ваш дядя собирался ехать в Остин и опротестовать решение суда.

— Когда вы в последний раз видели Билла Лондона?

— Сразу после несчастного случая.

— Какого несчастного случая?

— Лондон ехал домой и, как обычно, задремал в повозке, когда его лошади понесли. Повозка перевернулась, и Лондон повредил позвоночник. Он больше не может ездить верхом и долго сидеть.

— Это и вправду был несчастный случай? — осведомился Тэк.

Чайлд опять пожал плечами:

— Сомневаюсь. Доказать ничего нельзя. У одной лошади на бедре нашли глубокую царапину. Похоже на то, что кто-то с обочины крепко ударил ее кнутом со стальным шариком на конце.

— Здорово, — произнес Тэк. — Они все продумали.

Чайлд кивнул. Откинувшись на спинку стула, он положил ноги на письменный стол и внимательно изучал Тэка Джентри.

— Вы понимаете, что будете следующим? Они не потерпят, чтобы вы во что-то вмешивались. Думаю, вы уже достаточно их побеспокоили.

Тэк рассказал о шедшем за ним человеке и передал найденную записку Чайлду. Глаза адвоката сузились.

— Хм-м… Похоже, им придется до поры до времени спустить дело на тормозах. Может, это нам пригодится. Не исключено, что сюда направляется кто-то из администрации штата, или они прознали, что их подозревают.

Тэк задумчиво поглядел на Чайлда:

— Какова в этом деле ваша позиция?

Чайлд рассмеялся:

— Джентри, в этой игре я ставок не делал и не знал ни Лондона, ни вашего дядю Джона. Но я слышу разговоры, и мне не по вкусу действия местных боссов, Хардина и Олни. Я лишь мул под седлом, с которого они управляют здешними краями, не более. Мне очень нравится поддразнивать их, а они меня боятся.

— У вас есть клиенты?

— Клиенты? — Энсон Чайлд расхохотался. — Ни одного! И вряд ли будут в дальнейшем. В округе, задавленном одним человеком, не заводят судебных тяжб. У Хардина никто не сможет выиграть дело, к тому же местные жители слишком озабочены своей ненавистью к Хардину, чтобы ссориться друг с другом.

— Ну, тогда, — заявил Тэк, — считайте, что у вас есть клиент. Поезжайте в Остин. Потребуйте расследования. Выложите факты на стол. Может быть, вы ничего не добьетесь, но в любом случае поднимете шум. Главное, чтобы заговорили люди. Эти подонки, кажется, боятся огласки. Вот мы о ней и позаботимся. Выясните все, что можно. Наймите детективов, пусть они пойдут по следу Хардина. Надо узнать, кто они, откуда пришли, чем занимались раньше.

Чайлд выпрямился.

— Мне это нравится, — печально произнес он, — но у меня нет таких денег. — Он обвел рукой комнату. — Я и так задолжал за квартиру. Дом принадлежит Фернессу, вот он и разрешил мне пожить здесь.

Тэк усмехнулся, расстегнул рубашку и вынул из-под нее потайной пояс с деньгами.

— На Севере я продал скот. — Он отсчитал тысячу долларов. — Возьмите. Можете тратить все или часть, но только создайте для них проблему. Рассказывайте всем о здешней ситуации.

Чайлд энергично встал.

— Дружище! Ничто не доставит мне большего удовольствия! Они у меня попляшут! Я… — Он мучительно закашлялся, а Тэк хмуро смотрел на него. Наконец Чайлд выпрямился. — Вы готовы положиться на больного человека, Джентри?

— Я полагаюсь на бойца, — сухо сказал Тэк. — Вы справитесь! — Он помолчал. — И еще: проверьте в столице права на эту землю.

Они молча пожали друг другу руки, и Тэк направился к двери. Он осторожно открыл ее и вышел в прохладную ночь. Ну, к лучшему или худшему, но драка началась. Теперь следующий шаг. Он спустился по деревянной лестнице и вышел на безлюдную улицу, перешел ее и открыл качающиеся двери «Лонгхорна».

В переполненном салуне и танцевальном зале веселье было в самом разгаре. Тэк заметил несколько знакомых лиц, в шумной беззаботной толпе они выглядели угрюмо и озабоченно — лица людей, наученных горьким опытом, побежденных, но не сдавшихся. Всех остальных — ковбоев и охранников, жестких, испытанных в боях, пришедших сюда, чтобы получить новую работу, — он не знал. Тэк протиснулся к бару.

В этот час пик клиентов обслуживали три бармена. Он заказал выпивку, и тут его заметил приземистый, толстый человек, работавший с гостями днем. Его подбородок выдвинулся вперед, и он что-то шепнул бармену, который доставал бутылку, чтобы налить Джентри.

Бармен, худощавый, с болезненным цветом лица, подошел к Тэку.

— Мы вас не будем обслуживать, — отрезал он. — Мне приказали.

Тэк протянул руку над стойкой и схватил бармена за накрахмаленную рубашку настолько быстро, что тот не успел отклониться. Сжав воротник и сдавив горло, он почти выдернул его на стойку.

— Наливай! — прорычал он.

Бармен что-то лепетал, но Тэк сжал воротник еще крепче и оттолкнул парня от себя. Дрожавшими руками, с посиневшим лицом, бармен наполнил стаканчик, пару раз пролив спиртное мимо. Тэк сильно толкнул бармена, и тот крепко стукнулся спиной о витрину с бутылками. Потом поднял выпивку левой рукой и обвел глазами окружавших, которые молча отодвинулись от него.

— За честных скотоводов! — громко произнес ковбой и выпил.

Через толпу пробился крупный мужчина с жестким лицом.

— Может, ты хочешь сказать, что некоторые из нас нечестные? — осведомился он.

— Точно!

Тэк Джентри говорил в полный голос и услышал, как прекратился стук фишек за карточными столиками и затихли шаги танцевавших. Толпа прислушивалась.

— Абсолютно точно! В здешних местах жили честные люди, но их либо отправили на тот свет, либо искалечили. Моего дядю, Джона Джентри, предательски убили. Смерть попытались представить как честный поединок и сунули ему в руку револьвер!

— Правильно, — вставил кто-то. — Он держал в руке револьвер! Я сам видел.

Тэк перевел взгляд на говорившего:

— В какой руке?

— В правой! — уверенно, с вызовом воскликнул парень. — Я — свидетель!

— Спасибо, ковбой! — вежливо поклонился Тэк. — Оружие было в правой руке Джона Джентри, а правая рука Джона Джентри не работала со времен битвы при Шило!

— Что? — Человек, видевший револьвер, стушевавшись, отступил. Его лицо слегка побледнело.

Кто-то из толпы крикнул:

— Верно! Чертовски верно! Он даже не мог кидать ею лассо!

Тэк оглянулся на толпу, и его глаза остановились на крупном мужчине. Он покончит с Хардином, Олни и Содерманом, и приступит прямо сейчас!

— Предстоит расследование, — громко оповестил он, — и начнется оно в Остине. Если кто-то из вас покупал землю у Хардина или Олни, ему лучше расторгнуть сделку.

— Слишком много треплешь языком! — Примеченный им силач выпятил грудь и расправил широкие плечи, которых хватило бы на двоих. — Ты заявил, что среди нас есть воры!

— Воры и убийцы, — уточнил Тэк. — Если ты из тех червей, что ползают под каблуками Хардина, это относится и к тебе!

Тот рванулся вперед.

— Дай ему, Старр, — возбужденно завизжали из толпы.

Тэк Джентри вдруг почувствовал яростный прилив радости. Он отступил, потом внезапно сделал шаг вперед и сильно двинул правой. Удар пришелся Старру в живот. Он крякнул и остановился, но Тэк встал в стойку и нанес еще два. Левый разбил противнику губу, а правый рассек скулу. Старр покачнулся, осел на стоявших вокруг людей, потом тряхнул головой и пошел в наступление, как разъяренный бык.

Пробившись через вихрь мелькавших кулаков, Тэк вонзил в противника тяжелый прямой левый, затем сильным боковым правым попал по рассеченной щеке, и по лицу Старра потекла кровь. Ковбой сделал шаг вперед и обеими руками крепко двинул противника по корпусу, а когда тот попытался большим пальцем выбить ему глаз, отдернул голову и ударил ею врагу в лицо.

Старр, со сломанным носом, порванной до кости скулой, пошатываясь, попятился, но Тэк не отпускал его ни на секунду, тузя обеими руками. Это только начало. Его противник работал на Хардина, и он его проучит, покажет пример всем. Когда он уйдет, лицо Старра будет знаком крушения власти Вэна Хардина. Слева и справа Тэк лупил его по лицу, и Старр, подавленный его атакой, беззащитный после удара в живот, сломался. Он внезапно рухнул на пол и остался лежать, слабо постанывая.

Пробившись сквозь толпу, Вэн Хардин остановился над ним и посмотрел, затем поднял потемневшие от гнева глаза на Тэка.

— Ищешь неприятностей, так, что ли? — спросил он.

— Только улаживаю те, что начались после моего отъезда, Вэн!

Тэк чувствовал себя великолепно. Он стоял, подавшись вперед и приготовившись к продолжению драки. Ему нравилось ощущать удары и наносить их, нравилось чувство боя.

— Тебе следовало удостовериться, что я мертв, Хардин, прежде чем попытаться украсть землю у беззащитного старика.

— Я ничего не крал, — ровным голосом возразил Хардин. — Мы лишь взяли то, что принадлежало нам, и строго законным путем.

— Будет расследование, — резко ответил Джентри. — Из Остина едет комиссия. Вот тогда и поглядим.

Взгляд Хардина стал настороженным.

— Расследование? Откуда тебе известно?

Тэк понимал, что Вэн забеспокоился.

— Мне известно, потому что я его начал. И получу все, что мне нужно. Ты многого не знаешь о той земле, которую украл, Хардин. И ведешь себя как все мошенники — видишь только одну сторону вопроса, поэтому дело кажется тебе совсем несложным, пустяком, так сказать, но в любой проблеме всегда есть подводные камни, которые при таком подходе очень легко не заметить, и ты кое-что упустил!

Двери широко распахнулись, и к ним через зал пробился Олни. Он остановился, переводя взгляд с Хардина на Джентри.

— Что здесь происходит? — требовательно спросил он.

— Джентри обвиняет нас в воровстве, — беззаботно ответил Хардин.

Олни повернулся к Тэку.

— Он не имеет права никого и ни в чем обвинять! — заявил шериф. — Я арестую его за убийство!

Над толпой в зале пронесся ропот, а Тэк Джентри почувствовал неожиданный подвох.

— За убийство? Ты что, спятил?

— Я-то нет, а вот ты — может быть, — смотрел на ковбоя в упор тяжелым взглядом шериф. — Я только что вышел из офиса Энсона Чайлда. Он убит. Ты заходил к нему последним. Тебя видели, когда ты пробирался к нему по черной лестнице и когда выходил из его квартиры. Я арестовываю тебя за убийство!

В салуне стало вдруг тихо, и Тэк Джентри возненавидел Олни. Многие восхищались смелостью Энсона Чайлда, многим он помогал. Испуганные сами, они любили его издевки над Хардином и Олни. А теперь он мертв, убит.

— Чайлд мой друг! — запротестовал Тэк. — Он собирался в Остин по моим делам!

Хардин глумливо рассмеялся:

— Значит, он знал, что твое дело проигрышное, и отказался ехать, а ты в припадке гнева прикончил его? Ты его застрелил.

— Тебе придется пойти со мной, — сурово произнес Олни. — Тебя будут судить по справедливости.

Тэк молча прокручивал в уме варианты. Убежать он не мог — слишком плотно стояли люди, и он не имел представления, есть ли снаружи лошадь, ведь своего коня он оставил в конюшне. Олни снял с него оружейный пояс, и они направились к дверям. Старр с лицом, похожим на кусок сырого мяса, стоял, прислонившись к косяку.

— Мы еще увидимся, — зло прохрипел он. — Скоро!

Рядом с ним пошли Содерман и Хардин, а сзади следовали два головореза из банды Вэна.

Маленькая тюрьма имела всего четыре камеры и караулку. Тэка впихнули в распахнутую дверь одной из камер.

— Будем считать, что про Остин ты теперь забудешь, — усмехнулся Хардин. — У Чайлда там нашлись бы друзья.

Энсон Чайлд убит! Тэк Джентри ошарашенно уставился на каменную стену. Он рассчитывал на Чайлда, рассчитывал, что тот настоит на расследовании, а для него припас два козыря, которые наверняка позволили бы ему добиться победы в суде, но в суде, неподвластном Хардину.

Со смертью Чайлда у него не осталось друзей. Бетти при встрече с ним едва два слова выдавила, а если она собиралась работать на Хардина в его танцевальном зале, значит, она здорово изменилась. Билл Лондон — беспомощный калека и не в состоянии передвигаться. Ред Фернесс, несмотря на хорошее к нему отношение, не станет помогать в открытую. Тэк не сомневался, что и убийство ему пришьют. К тому времени, как дело передадут в суд, они подготовят достаточно улик. Его револьверы находились у них, и им ничто не мешает пару-тройку раз выстрелить из них. Подставить его очень и очень просто. В свидетелях тоже недостатка не будет.

Он стоял, глядя в высокое маленькое окошко на звезды, когда услышал отдаленный раскат грома, и небо осветила изломанная линия молнии. За ним последовал второй раскат. Дождь начался медленно и мягко, постепенно нарастая. В тюрьме стало совсем темно и тихо. Из «Лонгхорна» поначалу доносились звуки музыки и громкие возгласы, затем их заглушил шум дождя. Тэк упал на койку, стоявшую в углу камеры, и, убаюканный дробью дождевых капель, скоро заснул.

Разбудил его новый звук. Дождь все еще шел, но издали доносился страшный рев. Прислушавшись, Джентри вдруг понял, что он исходит из пролегавшего за городом старого русла, очевидно до краев наполненного дождевой водой. Вода, журчала и где-то еще рядом. Он слушал, оторвав голову от подушки. Потом встал и подошел к противоположной стене маленькой камеры.

Шум бегущего потока доносился из-под угла тюрьмы. Последнее время, видно, дожди шли часто. Он обратил внимание, что бочка, собиравшая дождевую воду с крыши, переполнена. Хлеставшая из нее вода подмывала угол здания.

Он вернулся и сел на койку. Пока прислушивался к журчанию струй, у него возникла неожиданная идея. Тэк встал и прошел в угол камеры. Чиркнув спичкой, осмотрел пол и стены. Они отсырели. Он топнул ногой по плитам пола, но они держались. Тэк ударил ногой стену. Крепкая.

Какая здесь толщина стен? Судя по двери тюрьмы, не меньше восьми дюймов. А как насчет пола? Встав на колени, он зажег еще одну спичку, внимательно осматривая плиты, скрепленные цементом.

Потом пошарил в карманах. Там не оказалось ничего, чем можно было бы выцарапать из щелей цемент. Карманный нож, охотничий нож — все отобрали. Внезапно пришло воодушевление. Расстегнув широкий кожаный пояс, он начал ковырять цемент краем тяжелой медной пряжки.

Цемент отсырел, и Тэк работал не переставая. Потные руки скользили по пряжке, он ободрал пальцы о грубый каменный пол, но ни на секунду не прерывал своего занятия: скреб, царапал, выковыривал один за другим маленькие кусочки цемента. Время от времени вставал и ногой испытывал плиту на прочность. Она стояла незыблемо, как гибралтарская скала.

Он скреб пять часов подряд, пока не стер напрочь пряжку. Ему удалось выцарапать почти два дюйма. Сметя в кучку цементную пыль и собрав грязь со своих ботинок, Тэк как можно тщательнее заделал щель. Затем подошел к койке, лег и мгновенно заснул.

Рано утром он услышал, что в караулке кто-то возится. Затем в камеру вошел Олни и пристально посмотрел на него. Через несколько минут за ним с завтраком и кофейником явился Старр. Его распухшее лицо разукрасили многочисленные синяки, а заплывшие глаза горели ненавистью. Он поставил еду и вышел. Олни задержался возле решетки.

— Джентри, — вдруг начал он, — мне больно видеть хорошего парня в таком месте.

Тэк с откровенной издевкой взглянул на него.

— Сто к одному, что так оно и есть. Весьма тебе сочувствую, — саркастически хмыкнул он.

— Зачем ты так? — запротестовал с нотками горечи в голосе Олни. — В конце концов, это ты принес нам неприятности. Неужто не мог тихо, спокойно уехать? За тобой никто не гнался, деньжата у тебя, похоже, водились — нашел бы себе какое-нибудь другое место. Хардин завладел обоими ранчо по закону. И он их удержит.

— Посмотрим.

— Нет, я правду говорю. Удержит. Почему бы тебе не забыть обо всем?

— Забыть? — Тэк рассмеялся. — Как я могу все забыть? Вы убили моего дядю, лишили меня наследства, моя девушка готова идти работать в салун, а я сижу в тюрьме по ложному обвинению в убийстве. Ты хорошо знаешь, что я не убивал Энсона Чайлда. Суд надо мной прольет свет на все ваши махинации, а я уж постараюсь, чтобы так и вышло.

Олни поморщился, и Тэк понял, что задел больное место. Этого-то они и боялись. Они держали его в руках, но он был им не нужен. Им требовалось одно — ненадежнее избавиться от него.

— Только сделаешь хуже людям, — возразил Олни. — И ничего не добьешься. Можешь не сомневаться: если пойдешь под суд, мы раздобудем любые улики.

— Вы только на это и способны. Я знал, что меня подставили.

— А чего ты хотел? — пожал плечами Олни. — Сам напросился. Почему бы тебе не образумиться? Если пообещаешь сюда не возвращаться, мы тебя вроде как выпустим.

Тэк внимательно посмотрел на него.

— Ты серьезно? — Как же! Выпустят они его! Как только он отсюда выйдет, кто-нибудь его тут же пристрелит, якобы при попытке к бегству. Да уж непременно! — Если бы я поверил, что вы и вправду меня выпустите… — Джентри пытался выявить реакцию Олни.

Шериф прислонился к решетке.

— Ты меня знаешь, Тэк, — прошептал он. — Мне не хотелось бы увидеть, как тебя вешают. Конечно, ты доставил нам немало проблем, но, если обещаешь здесь не появляться, я все устрою.

— Только выпусти меня отсюда, — заверил его Тэк. — Дай мне выйти из тюрьмы, а я уж постараюсь, чтобы мы не встретились.

«И это чистая правда», — добавил Тэк про себя.

Олни ушел, и медленно потянулось утро. Они его отпустят… Он молил Бога, чтобы они подождали до следующего дня. Но даже если они позволят ему убежать, даже если не застрелят при побеге, что он может сделать? Чайлд, его единственная надежда, погиб. Кажется, его загнали в угол. На их стороне закон, у них — оружие.

Вчера вечером его разговор, безусловно, посеял сомнения. Победа над Старром многим наверняка пришлась по душе, а некоторые из горожан, без сомнения, поняли, что его арест за убийство Чайлда — ложное обвинение. И все же ни один из этих людей ничего не предпримет, потому что в городе нет лидера. Никто не хотел совать голову в петлю.

Позже Олни зашел опять и, также прислонясь к решетке, доверительно предупредил:

— К завтрашнему дню я кое-что приготовлю.

Тэк прилег на койку и заснул. Весь день не переставая лил дождь с короткими перерывами на несколько минут. К этому времени окружавшие город холмы напоминали мокрую губку, тропы размыло. Он слышал, как меньше чем в тридцати ярдах от тюрьмы ревела вода в овраге, словно в быстрой реке.

Сгустились сумерки, ковбой поел, что принесли, и вернулся к койке. С хорошим адвокатом и честным судьей он легко вышел бы победителем в суде. В загашнике он имел один козырь, который точно выигрывал дело, и второй, который мог бы помочь.

Подождав, пока в тюрьме воцарится тишина, а из «Лонгхорна» станут доноситься обычные вечерние звуки, Тэк встал и отправился в свой угол. Под ним весь день бежала вода и, должно быть, вымыла приличную канаву. Тэк наклонился и вынул из кармана вилку, припасенную с ужина.

Олни, занятый планами, как помочь Тэку бежать, и уверенный, что пленник принял его предложение, не обратил внимания на пустую тарелку без вилки.

Стоя на коленях, Тэк выковырял цементную пыль и грязь, которой ночью заделал щель, и неистово начал углублять ее. Он работал целый час без перерыва, потом подошел к ведру с водой, напился, потянулся и вернулся в угол.

Прошел еще час. Тэк встал и топнул по плите. Ему показалось, что она чуть просела. Он подпрыгнул и с силой ударил ногами. Плита подалась так резко, что он чуть не провалился. Восстановив равновесие, зажег спичку и нагнулся над дырой. До поверхности текущей воды оставалось не больше шести дюймов, и даже на первый взгляд поток оказался намного глубже, чем он себе представлял.

Тэк еще немного присмотрелся, секунду подождал и опустил ноги в воду. Стремительный поток рванул их, но он уже сам спустился в дыру, и течение немедленно подхватило его и понесло. Перед Тэком мелькнул свет в окне, а потом его стало швырять и переворачивать. Он отчаянно размахивал руками, пытаясь за что-нибудь уцепиться, но пальцы хватали лишь воздух. Тэк барахтался, стараясь пробиться поближе туда, где, по его расчетам, должен быть берег. Он понимал, что его с бешеной скоростью тащит мощный поток глубиной более шести футов. Рядом он заметил что-то темное, и в тот же момент вода его подхватила с еще большей скоростью. Последним отчаянным усилием он рванулся к черному пятну и ухватился за корень.

Бешеное течение волокло ствол огромного тополя. Тэк с трудом подтянулся ближе и, перекинув ногу, влез на него. К счастью, тяжелое бревно не перевернулось.

Лежа в непроглядной темноте на стволе тополя, он понял, что случилось. За улицей, в ряду домов которой стояла тюрьма, пролегала мелкая песчаная канава. Один ее конец упирался в отвесный обрыв. Этот обрыв, канава и сухое русло образовывали на местности треугольник. Стекавшая с обрыва, крыш домов и улицы вода захлестнула канаву, значительно углубив ее, а теперь течение как спичку вынесло его в ревущий поток, мчавшийся по заполненному до краев руслу.

Он знал, что дальше лежит Кафедральное ущелье — узкая, усыпанная обломками скал щель в горах, по которой вода помчится с бешеной скоростью. Тэку приходилось видеть, как в таких местах бревна словно щепки крутит, бьет о валуны и каменные стены, пока они наконец не вырываются на равнину. Он тут же осознал, что ни одно живое существо не сможет выбраться из черной, ревущей глубины ущелья, а если и выберется, то это будет истерзанный кусок безжизненной плоти.

Бревно, которое оседлал Тэк, ударило волну, и его захлестнула вода. Потом оно беспомощно закрутилось в повороте русла. Впереди, за другим поворотом, грохотало, бесновалось ущелье. Бревно качнулось и вдруг зацепилось корнями за груду вынесенного течением мусора, развернулось и перегородило поток. Отчаянно цепляясь за него, Тэк пополз к корням, и в тот момент, когда неистово мчавшаяся вода вырвала ствол, он прыжком метнулся к берегу.

Приземлившись на кучу переломанных веток, ковбой почувствовал, как его опять потянуло течение, и, карабкаясь из последних сил, добрался до береговых скал. Хватая ртом воздух, взобрался наверх и свалился на плоский камень.

Отдышавшись, встал. Правая нога плохо слушалась и болела. Он переполз через каменистую кромку и по размокшей земле доковылял до кучки деревьев, представлявших хоть какое-то укрытие.

Ему необходимо было где-то передохнуть, раздобыть оружие и спокойно осмотреть ноги. Тэк Джентри сознавал, что теперь, когда он сбежал, в поисках его прочешут всю округу. Они могут подумать, что он погиб, но захотят удостовериться. Так куда же идти?

К Бетти? Но она слишком далеко, а у него нет лошади. К Фернессу? Но насколько можно доверять бармену, и согласится ли он помочь? Однако мысль о Реде навела его на мысль о Чайлде. У него есть место для передышки, если только он сможет добраться до квартиры Чайлда над салуном!

К счастью, его прибило к тому же берегу русла, на котором находился город. Тэк страшно устал, мышцы одеревенели, а нога сильно болела. Но он не мог терять времени. Который сейчас час, беглец не имел понятия, но знал, что будет продвигаться медленно и ему следует быть осторожным. Дождь лил с прежней силой, но ковбой настолько промок, что это уже не имело значения.

Тэк не представлял, сколько времени добирался до города. Поток отпустил его из своих смертельных объятий, протащил милю или чуть меньше, и он шел, падал, полз, пока не достиг окраины городка, а там задами добрался до темной лестницы, которая вела в квартиру Энсона Чайлда. Удача сопутствовала ему: квартира оказалась не заперта.

Поднявшись, он некоторое время стоял в темноте, прислушиваясь, но до него не донеслось ни звука. В передней комнате было одно-единственное очень маленькое, тщательно занавешенное окно под потолком. Тэк пошарил в поисках свечи, нашел ее, потом спички. Когда свеча разгорелась, он начал стаскивать с себя мокрую одежду.

Раздевшись, Тэк насухо вытерся полотенцем, не трогая больную ногу. Нашел виски, налил себе в стакан, одним махом выпил его и селна диван осмотреть ногу.

От одного взгляда на нее его чуть не вырвало. На икре зияла страшная рваная рана, должно быть, он напоролся на корень или ветку дерева. Он ухитрился не повредить артерию, но местами сквозь изуродованные мышцы проглядывала кость. Осторожно вычистив рану, он забинтовал ногу, разорвав белую рубашку Чайлда.

Измученный донельзя, Тэк заснул на том же диване и даже не помнил когда. Через несколько часов внезапно проснулся и обнаружил, что в открытую дверь из передней комнаты струится солнечный свет. Нога болела и плохо слушалась, поэтому он нашел трость, принадлежавшую Чайлду, и, опираясь на нее, кое-как добрел до двери.

Дождь кончился. Портьеры в передней комнате оказались подняты, и, выглянув на улицу, Тэк сразу увидел Вэна Хардина. Он стоял напротив «Лонгхорна» и разговаривал с Содерманом и усатым мужчиной, которого Тэк встретил на своем ранчо.

Вид врагов напомнил ему о деле. Тэк начал искать оружие и обнаружил пару превосходных кольтов, инкрустированных серебром, с рукоятками из слоновой кости. Он надел украшенный орнаментом оружейный пояс и сунул револьверы в кобуру. Затем в углу комнаты заметил многозарядное ружье и винтовку «генри». Он проверил заряды, отыскал несколько коробок боеприпасов для каждого вида оружия и одну коробку патронов 45-го калибра высыпал в карман брюк, а пару пригоршней патронов положил в найденную кожаную куртку.

Тэк сел, дрожа от слабости.

Времени почти не оставалось. Рано или поздно кто-нибудь все равно сюда поднимется. Ред Фернесс не знал, что он тут, поэтому сдаст квартиру первому же желающему.

Он запер дверь, затем покопался и отыскал черствую краюху хлеба и немного сыра. Перекусив, лег отдохнуть. Нога пульсировала и горела, и он понял, что ему нужна помощь, и срочно.

Проснувшись, Тэк осмотрел улицу, став сбоку от окна. Возле салунов толпился народ — больше, чем обычно в такое время суток. Одна-две физиономии показались ему знакомыми. Дважды проехал мимо верхом вооруженный шериф.

Напротив «Лонгхорна» ошивались Старр, усатый мужчина и еще двое, которых Тэк встретил на старом ранчо Лондона.

Тэк еще раз перекусил сыром с хлебом. Он заканчивал трапезу, когда на улицу выехала повозка, и его сердце застучало быстрее. В ней сидела Бетти Лондон, а рядом ее отец, постаревший и осунувшийся, с поседевшими волосами, но с оружием!

Что-то там происходило, что-то вот-вот должно случиться. Тэк не представлял, каково его собственное положение. Он числился сбежавшим заключенным. По закону его без предупреждения могли пристрелить Олни или Старр, который, похоже, являлся помощником шерифа. Неуверенное поведение людей Вэна Хардина свидетельствовало о том, что о нем им еще ничего не известно.

Время шло, на улице ничего не менялось, и он опять прилег, предварительно еще раз проверив оружие. Час расплаты близился. Тэк лежал и думал об этом, глядя на грубо оструганные доски потолка, когда услышал шаги на лестнице.

Он вскочил, и больную ногу пронзила резкая боль. Шаги звучали на парадной лестнице, которая вела на улицу, а не на черной. Осторожно выглянув в окно, он увидел, что к нему поднимается Бетти Лондон.

Что ей здесь нужно?

Ее рука опустилась на ручку, и та повернулась. Он дотянулся до двери и ключом открыл замок. Бетти помешкала на пороге лишь мгновение и вошла. Увидев его, удивленно распахнула глаза и, побледнев, отпрянула.

— Ты! — выдохнула она. — О, Тэк! Что ты здесь делаешь?

Она двинулась к нему, но он попятился и сел на постель.

— Подожди. Они знают, что я здесь? — хриплым голосом спросил он.

— Нет, нет! Я поднялась поискать бумаги, которые отдала Энсону Чайлду до того, как… его убили.

— Думаешь, это я? — потребовал он ответа.

— Нет! Конечно нет! — В ее глазах застыл вопрос. — Тэк, в чем дело? Ты меня больше не любишь?

— Люблю ли я тебя? — Его губы искривились в горькой усмешке. — И у тебя хватает смелости спрашивать об этом? Я возвращаюсь и узнаю, что моя девушка собирается танцевать в дешевом салуне…

— Мне нужны деньги, Тэк, — тихо вымолвила Бетти. — Отцу требуется лечение. У нас совсем нет средств. Все, что имели, мы потеряли вместе с ранчо. Хардин предложил мне работу. Он пообещал, что ко мне никто не будет приставать.

— А как насчет него?

— Об этом я бы позаботилась. — Она озадаченно посмотрела на него. — Тэк, в чем дело? Почему ты сидишь? Ты ранен?

— Нога. — Она направилась к нему, но он покачал головой. — Не волнуйся. У нас нет времени. Что говорят в городе? Почему на улице так много народу? Расскажи мне, и побыстрее!

— Некоторые думают, что ты утонул во время побега из тюрьмы. Вряд ли в это верят Хардин и Олни. Они, кажется, очень обеспокоены. Люди приехали в город на похороны Чайлда, а некоторые — из-за тебя. Они считают, что с тобой расправились, как только Олни отвел тебя в тюрьму. Это наши старые друзья.

— Бетти! — раздался с улицы голос Вэна.

— Не отвечай! — Он встал. Взгляд его темно-зеленых глаз стал жестким. — Пусть поднимется.

Бетти ждала, прислушиваясь к звукам с улицы с широко раскрытыми глазами. На лестнице простучали шаги, затем дверь распахнулась.

— Бет… — Хардин осекся. Он стоял, не отпуская ручку двери, не в силах оторвать взгляд от Тэка.

— Привет, Хардин, — произнес Тэк. — Я тебя ждал.

Вэн не ответил. Его могучие плечи почти полностью закрывали дверной проем, шок от встречи с Джентри прошел, и глаза наполнились решимостью.

— Мне надо кое-что рассказать, Хардин, — мягко начал Тэк. — Прежде чем тебя вынесут отсюда ногами вперед, я хочу, чтобы ты понял, какой же ты дурак.

— Я дудак? — засмеялся Хардин. — Да у тебя нет ни единого шанса на спасение. На улице полно моих людей. Там есть и твои друзья, но у них нет лидера, они не знают, что им делать. А своим людям я отдал все необходимые распоряжения. И с тобой у меня не будет проблем, Джентри. Мне все про тебя известно. Ты такой же кроткий, как твой дядя.

— Ты когда-нибудь слышал про Черного Джека Пэриса?

— Про ганмена? Конечно слышал. Но какое это имеет отношение к тебе?

— Теперь никакого. Раньше, в Эллсуорте, что в штате Канзас, имело. Но на следующее утро для него выкопали могилу. Он слишком медленно доставал револьвер, Хардин. Ты сказал, что я кроткий? Ну, может, когда-то и был. Может, в некотором отношении я до сих пор кроткий, но, понимаешь ли, мне приходилось перегонять стада, драться с индейцами и скотокрадами. Такая жизнь сильно меняет человека. Но не это я хотел тебе сообщить, а вот что: ты свалял дурака, когда решился украсть наше ранчо. Видишь ли, мы владели землей не на тех же правах, как все остальные.

— Что ты хочешь этим сказать? — с подозрением осведомился Хардин.

— Догадайся — ты ведь тут самый умный, — нарочито медленно произнес Тэк. — Прежде чем браться за дело, тебе следовало все досконально проверить. Понимаешь ли, ранчо Джентри находилось на земле, подаренной правительством. Предки моей бабушки — испанцы. Земля перешла к нам от ее семьи, а в завещании указывалось, что надел будет принадлежать нашему роду, пока он не прекратится, что его нельзя ни продать, ни обменять, а в случае, если мы все умрем, он перешел бы к штату Техас!

Не веря своим ушам, Вэн Хардин уставился на Тэка.

— Что? — выдохнул он. — Что за ерунду ты несешь?

— Ерунду? — спокойно спросил Тэк. — Дело в том, что в столице знают, что Джентри не имеют права продавать или обменивать землю, поэтому, если кто-нибудь заявил бы на нее свои права, ему задали бы кучу вопросов. Рано или поздно правительство все равно стало бы выяснять, как так получилось.

Хардин стоял ошарашенный. С улицы донесся стук копыт.

Вдруг слева раздался голос:

— Спустись вниз, Вэн. Надо кое с кем поговорить. Тэка Джентри я беру на себя!

Тэк оглянулся. Содерман, приземистый, узкоглазый человек, не отрываясь смотрел на него. Уловив решимость в глазах Содермана, Хардин повернулся и выскочил из комнаты. Отшатнувшись к стене, Тэк в мгновение ока выхватил револьвер.

Выстрел в тесном помещении прозвучал словно пушечная канонада. Джентри ощутил злобный свист пули и дважды нажал на спуск, метя низко.

Содермана отбросило к дверному косяку, обе руки он прижал к животу, под ременной пряжкой.

— Ты убил меня! — задохнулся он с круглыми от удивления и боли глазами. — Ты застрелил… меня!

— Как ты — моего дядю, — холодно ответил Тэк. — Только у тебя был шанс, а ты не оставил ему ни одного.

Тэк почувствовал, как из открытой раны на ноге потекла кровь. Он кинул взгляд на Бетти.

— Мне надо спуститься. Хардин слишком хорошо умеет уговаривать.

Вэн стоял на улице в окружении Олни и Старра. Еще с полдюжины его сторонников слонялись поблизости. Тэк Джентри, волоча ногу, медленно спустился по лестнице. Все повернулись к нему. Увидел его и Ред Фернесс.

— Тэк, у меня тут рейнджеры. Они приехали из Остина навести справки.

— Он обвиняется в убийстве Энсона Чайлда! — тут же вмешался Хардин, указав на Джентри. — А также в побеге из тюрьмы, и если я не ошибаюсь, в офисе Сейлда он только что убил еще одного человека!

Рейнджеры посмотрели на Тэка с интересом, потом один из них глянул на Хардина.

— Вы тот парень, что предъявляет права на ранчо Джентри?

Хардин быстро сглотнул и отвел глаза.

— Нет, это Содерман. Тот, который наверху. — Хардин с издевкой взглянул на Тэка. Приезд рейнджеров означал одно: затеянная Вэном игра проиграна. И вдруг он весело улыбнулся. — Против меня у вас ничего нет, джентльмены. Содерман убил Джона Джентри и предъявил права на его землю. Я об этом даже не знал.

— Ты все это устроил! — взорвался Билл Лондон. — Ты виноват в том, что у меня украли ранчо!

— У тебя нет доказательств, — презрительно ухмыльнулся Хардин. — Ни единого. Моей подписи нет ни на одном документе, а свидетелей ты не найдешь.

Вэн спокойно прошел к вороной лошади и вскочил в седло. Он продолжал ехидно улыбаться, и за его улыбкой скрывалось торжество.

— Против меня нет ничего. Совеем ничего!

— Не дайте ему уехать, — закричал Билл Лондон. — Он виноват во всем, что здесь случилось, это он все придумал!

— Но он прав, — возразил рейнджер. — Ни в одном найденном документе нет ни единой зацепки, по которой его можно задержать. Если он и участвовал в этом деле, то очень хитро.

— Тогда арестуйте его за конокрадство! — вмешался в полемику Джентри. — Он сидит на моей вороной.

Лицо Хардина вытянулось, но затем он совладал с собой, и улыбка вновь зазмеилась на его губах.

— Да это просто смешно! Какая чепуха! Эту лошадь я купил жеребенком и выкормил. Всякий может ошибиться, Тэк. Все вороные похожи одна на другую. На ней мое клеймо, и, если вы заметили, оно старое.

— Пуговка! — громко позвал Джентри. — Пуговка!

При звуке знакомого голоса лошадь встрепенулась.

— Пуговка, — скомандовал Тэк, — прыжок!

Услышав свое имя и команду, лошадь на глазах у всех взорвалась. Она взвилась в воздух и жестко приземлилась на все четыре копыта, затем бешено взбрыкнула, и Хардин мешком грохнулся в грязь.

— Пуговка, — снова скомандовал Тэк, — приведи Черныша!

Лошадь немедленно развернулась и подбежала к коновязи, у которой стоял непривязанный Черныш, где его оставил Олни. Пуговка взяла губами поводья и подвела к хозяину вороного.

Рейнджер усмехнулся:

— Похоже, мистер, вы доказали свою правоту. Этот человек — конокрад.

Вэн Хардин поднялся на ноги с потемневшим от ярости лицом.

— Думаешь, тебе все так сойдет?

Его рука метнулась к кобуре. Тэк Джентри наблюдал за ним и среагировал молниеносно. Два выстрела громыхнули одновременно. От деревянных перил рядом с Тэком отлетела щепка, а Вэн Хардин медленно развернулся и упал на колени.

И тут же прогремел голос:

— Олни! Старр!

Олни побелел и, поворачиваясь, попытался выхватить оружие.

— Энсон Чайлд! — в ужасе прошептал он.

Чайлд стоял у дверей своей квартиры и выстрелил раз… два… три раза подряд. Шериф упал и закашлялся. Старр попятился сквозь качавшиеся двери салуна и сел на посыпанный опилками пол.

Тэк глядел на Чайлда.

— Какого дьявола?..

Адвокат, хитро улыбаясь, спустился по лестнице.

— Здорово я их надул, да? Они еще раз попытались меня убрать. Их человек нарвался на ружье, а я переоделся в чужую одежду и кинулся в Остин. Вернулся с рейнджерами и оставил их на окраине. Мы договорились, что они позволят нам разобраться самим и вмешаются только в случае необходимости.

— Наша операция сэкономит штату Техас кучу денег, — сказал один из рейнджеров. — Мы уже давно приглядывались к этому Хардину. И Олни тоже. Поэтому они старались не поднимать шума. Знали, что мы их проверяем.

Рейнджеры принялись за работу и с помощью горожан разоружили людей Хардина.

— Ты оправдал свое имя, напарник, — усмехнулся Тэк. — Оправдал на все сто!

— Что ты имеешь в виду? — оглянулся на него Чайлд. — Как это оправдал свое имя?

Тэк улыбнулся:

— «И сказано: придет Чайлд ^[46] и поведет за собой всех».

Историческая справка

Билли Гамильтон, траппер с гор и человек многих профессий, рассказывает о стрелковых состязаниях, состоявшихся на сборе трапперов в Браунс-Хоул: «В землю на расстоянии двадцать пять ярдов друг от друга врыли три столба. Они были шести футов высотой и десяти дюймов в диаметре. Сверху столбы плоско стесали на длину примерно двенадцать дюймов. Стреляли из шестизарядных кольтов. Лошади должны были мчаться галопом, проходя столбы на расстоянии не более десяти футов, каждый участник должен был выстрелить в каждый столб не менее двух раз.

Некоторые из нашего отряда дважды попали в каждый столб, и все попали по крайней мере один раз. Я пробовал два раза и был несколько удивлен, что лучшее, на что я способен, — это положить по пуле в каждый столб».

ТРОПА В ПАЙ-ТАУН

Дасти Баррон повернул своего пепельно-серого жеребца вниз по склону, к оврагу. Только бы найти воду. Иначе они с конем погибнут. Если бы он не встретил в городе Эммета Фиска с Гасом Меттисом, все сложилось бы по-другому.

Но они появились в тот самый момент, когда Дасти бежал из салуна, и перекрыли дорогу в холмы, где он чувствовал бы себя в безопасности. Увидев его, оба потянулись за оружием, и он, развернув коня, галопом помчался по тропе, ведущей в пустыню. Дасти не мог вступать с ними в объяснения или перестрелку, поскольку у него на хвосте висел уже весь клан Хикменов.

Идея поехать в Харилью поговорить об окончании кровной вражды всем показалась разумной, да только она не сработала. Дэн Хикмен обозвал Дасти трусом и попытался выхватить револьвер, но он малость опоздал, а потому сейчас в салуне на полу лежал его труп.

В Харилье жили девять Хикменов, их поддерживали Меттисы и трое парней Фисков. Братья Баррон, все как на подбор высокие и сильные, имели хозяйство в холмах, к юго-западу от Харильи, Но путь к ним для Дасти был заказан.

Жеребец спас его шкуру, это точно. Только благодаря скорости и выносливости своего крупного, выращенного в пустыне коня парень успел выбраться из города, пока его не настигли Хикмены. Благодаря коню он получил фору, которая позволила дождаться темноты, а там уже, может, будет легче,

Дасти повернул под прямым углом к тропе, по которой ехал. Вряд ли преследователи разгадают такой маневр. По длинному, пологому склону он направлялся в обширное и пустынное пространство огромной впадины, сплошь покрытой щелочной пылью. Судя по слухам, в этой стороне до ближайшего источника не менее восьмидесяти миль. Ни один человек, у которого есть хоть капелька здравого смысла, не сунет туда носа. Но именно в этом он видел путь к спасению. Погоня из Харильи наверняка придет к выводу, что он поехал кружным путем к родным холмам, и станет поджидать его на дороге туда. И что он не послушался Элли? Она же убеждала его, что бесполезно пытаться уладить старую междоусобную вражду переговорами.

К этому времени Дасти уже проскакал немало часов. Несколько раз останавливался, чтобы дать передохнуть жеребцу. Стараясь сохранить его силы, иногда спешивался и вел в поводу. Кто знает, что их ждет впереди?

Дасти Баррон смутно представлял, куда ехал. Впадина простиралась на тридцать восемь миль в поперечнике, а он решил пересечь ее по диаметру.

В течение первого часа ориентировался по звездам, потом выбрал горную вершину впереди и чуть слева и держал курс на нее. Постепенно приблизился к западному краю впадины.

Со слов старателя, встретившегося ему однажды в холмах недалеко от дома, Дасти знал, что где-то высоко в этих горах, рядом с перевалом, которым мало кто пользовался, есть маленькая зеленая долина Гальо-Гэп.

Рассвет застал парня в пути — одинокая точка на огромном безжизненном пространстве. Уже первые лучи солнца обжигали, а поднявшись повыше, раскаленное светило залило солончаки ослепительным светом и пышущим жаром, от которых нестерпимо резало глаза, и путнику приходилось все время щуриться. До гор оставалось по меньшей мере миль двенадцать.

Вначале он не поверил своим глазам, когда мили за четыре до первых отрогов увидел следы на поверхности соляной пыли, облаком взлетавшей при каждом шаге. Фургон — здесь!

Решив дать отдых серому, он спешился и осмотрел следы. Тяжелый фургон тянули четыре лошади или мула. Тончайшая пыль не позволяла отличить, кто именно.

Фургон ехал с сияющего белизной востока и повернул на север, направляясь точно туда же, куда стремился он. Гальо-Гэп, как он помнил из рассказа старателя, лежала к северу и немного к западу.

Неужели погонщик знал о существовании долины? Или просто повернул, чтобы найти проход через горы? Оглядевшись в поисках ориентиров, Дасти не нашел ни одного, который помог бы выбрать направление. Харилья находилась на юго-западе, но отсюда тропы к ней не было.

Снова сев в седло, Дасти двинулся дальше, а когда подъехал к границе невысоких холмов, окаймлявших горы, опять обратил внимание на следы фургона, катившего по раскиданным там и тут камням, пожухлой траве и кустарнику. Он все еще направлялся на север. Но, осмотрев местность впереди, парень не заметил ничего, кроме дрожания нагретого зноем воздуха и маленьких пыльных смерчей.

Загадка фургона заняла его настолько, что Дасти забыл собственные проблемы. Человек двигался с востока по солончаковой пустыне. Если так, он, видимо, ехал со стороны Мансано, если только не свернул с тропы где-нибудь дальше на севере.

Сколько Дасти ни думал, смысла в этом не находил. Эта земля принадлежала апачам и представляла большую опасность для путешествия на фургоне. У всадника на быстром коне еще есть шанс проскочить, но пускаться в путь в одиночку да с такой колымагой — глупо. Даже пересекать мертвую равнину — мероприятие малоприятное. Похоже, погонщик фургона либо слишком смелый, либо слишком отчаянный.

Снова надвигалась темнота, но Дасти продолжал путь. Фургон заинтересовал его, и теперь, когда он сбежал от Хикменов, ему хотелось посмотреть на погонщика, человека, совершавшего такой отчаянный поступок, и узнать, чего он добивался. По всему чувствовалось, что он явно чужак в здешних местах.

Именно тогда, в неверном свете уходящего дня, он увидел мула. Серый фыркнул и пугливо попятился, но Дасти шенкелями подогнал его ближе. Крупный мул, великолепное животное, был мертв. Путешествие по пустыне не прошло даром: здесь, на другом краю впадины, мул пал от жары и истощения.

И только сейчас Дасти заметил сундук, застрявший между двумя валунами и частично скрытый ими. Он подошел к нему и оглядел. Тяжелый и громоздкий груз явно скинули с фургона, чтобы облегчить судьбу оставшимся животным. Он попытался открыть его, но замок оказался слишком крепким и с секретом. Рядом валялись пара стульев и кровать.

— Бросает лишний груз, — задумчиво пробормотал Дасти. — Лучше бы нашел воду для других мулов, или они тоже подохнут.

На сундуке висела табличка: «Д. С. Лоуи. Сент-Луис, штат Миссури».

— Далеко же ты забрался, приятель, — покачал головой Дасти.

Он закинул ногу и вскочил в седло. Только преодолев почти пять миль, увидел огонь костра.

Вначале ему показалось, что это звезда, но, приблизившись, Дасти понял, что она висит слишком низко, хотя и выше, чем дно впадины. Тропа постепенно уходила в холмы и начинала подниматься. Он ехал, взяв яркую точку за ориентир.

Не доехав до костра довольно приличное расстояние, спешился, привязал коня к кустам и зашагал пешком.

Три мула, свободно привязанные, лежали у заднего борта фургона. Над огнем склонилась девушка, а маленький мальчик, не старше девяти лет, в кустах мескита собирал хворост для костра. И больше никого.

Удивившись еще больше, Дасти потихоньку вернулся к коню, забрался в седло и не таясь поехал обратно. На подъезде к лагерю начал петь. Горло его пересохло от жажды, и пение получалось жалким, но он не хотел пугать их. Когда верхом на сером он показался в свете костра, то увидел, что мальчик смотрит на него широко раскрытыми глазами, а девушка держит в руке кольт пограничной модели.

— Все в порядке, мэм, — улыбнулся Дасти, соскакивая с коня. — Я просто проезжал мимо и не желаю вам зла.

— Кто вы? — спросила девушка.

— Меня зовут Дасти Баррон, мэм. Я шел по вашему следу.

— Зачем?

Ее тон показался ему резким и немного испуганным. Ей было не больше семнадцати или восемнадцати лет.

— Вообще-то потому, что я двигался в том же направлении и мне стало интересно, что в такой глухомани делает фургон, куда он направляется.

— Разве эта дорога нас никуда не выведет? — спросила она, глядя на него большими темными глазами.

— Мэм, — ответил Дасти, — если вы ищете поселения, в той стороне их нет по меньшей мере миль на сто. Ну а дальше лежит городишко под названием Пай-Таун. — И подумал при этом, что, если ее привести в порядок, она будет очень даже ничего.

— А откуда вы сами едете?

— Из Харильи, — сказал он. — Но это город Хикменов, а они поганые людишки. И вообще, лучше путешествовать одному.

— Наш отец недавно умер. — Она положила револьвер в кобуру, прибитую к борту фургона. — Мы с Билли похоронили его в горах на другой стороне впадины. Три дня назад.

— И вы пересекли впадину одни? — с недоверием спросил он.

— Да.

Дасти принялся расседлывать коня, а девушка склонилась над костром, готовя ужин. В седельной сумке он нашел кусок бекона.

— У вас есть бекон? — спросил он. — Я обычно вожу его с собой.

Она, раскрасневшись от жара, выпрямилась и отбросила со лба непослушную прядь.

— Мы уже с неделю не ели мяса. — Она быстро отвернулась, справилась с дрожавшим подбородком и снова стала строгой. — У нас мало еды, но милости просим к костру.

Дасти уселся на землю и прислонился спиной к седлу, пока девушка делила скромный ужин, немного сухих бобов и кукурузный хлеб.

— У вас есть где-нибудь родственники?

— Нет. — Она дала ему тарелку, но Дасти слишком хотелось пить, поэтому съел лишь пару ложек. — У отца здесь есть земля. У него были больные легкие, и ему сказали, что поможет сухой климат. Мать умерла при рождении Билли, и оттого нас ничто не держало в Миссури. Вот мы и отправились на Запад.

— Вы сказали, что у отца есть здесь земля. Где именно?

— Точно не знаю. Он одолжил одному человеку деньги, а точнее, снабдил его деньгами для покупки скота. Этот человек уехал на Запад, чтобы обосноваться там на свободной земле, купить скот и послать за папой.

Дасти медленно ел, раздумывая над ее словами.

— У вас есть какие-нибудь документы?

— Да, папа заключил с ним письменное соглашение, заверенное нотариусом. Оно лежит в кожаном бумажнике. Он дал ему пять тысяч долларов. Все, что мы имели.

Поужинав, девушка с мальчиком забрались спать в фургон, а Дасти растянулся поблизости на земле.

— Ну и дела, — пробормотал он себе под нос. — Дети едут неизвестно куда, им не на кого опереться, а деньги, скорее всего, давно уже проиграны в карты!

Утром Дасти сам запряг мулов.

— Поезжайте за мной, — посоветовал он и повернул жеребца по тропе на север.

Около полудня показалась высокая одинокая гора, которая отмечала вход в Гальо-Гэп. Он направился к ней, разведывая путь и время от времени спешиваясь, чтобы убрать с дороги камни и расчистить ее для фургона.

Поднявшись на вершину невысокого холма, он вдруг увидел долину. Его покрасневшие глаза жадно рассматривали зеленую траву и деревья. Жеребец почуял воду и стремился вперед, поэтому, махнув девушке рукой, чтобы она следовала за ним, Дасти начал спускаться в долину. Площадь ее, вероятно, не превышала двухсот акров, но сочная зеленая трава выросла по Пояс, а прямые и высокие желтоствольные сосны выглядели очень старыми. Создавалось впечатление, будто из бесплодной пустыни по какому-то волшебству они переместились в великолепный парк. По звуку он нашел чистейший ручей, вода которого, журча по камням, спадала в кристально-прозрачный красивый водоем ярдов двести в поперечнике. На берегу кто-то расчистил место под основание хижины, но потом, видно, забросил свою затею.

Пока конь пил, Дасти повернулся в седле. Фургон остановился.

— Кусочек рая, — сказал он, улыбаясь девушке. — Кстати, а как вас зовут?

— Руфь Грант, — ответила она, потупясь.

При виде деревьев и воды усталость, казалось, покинула ее. Она весело улыбалась, а через несколько минут, когда он отправился на охоту, услышал даже смех и пение. Дасти остановился, наблюдая за пасущимся невдалеке оленем, и прислушался к незатейливой песенке, которую напевала девушка. Его внезапно захлестнуло острое чувство одиночества.

Вечером, когда после ужина, приготовленного из мяса жирного оленя, которого подстрелил Дасти, — первого настоящего ужина за долгое время, — они сидели у костра, Баррон завел серьезный разговор.

— Знаешь, Руфь, — начал он, — наверное, я здесь построю дом. Давно искал себе такое местечко. По-моему, нам всем надо остаться здесь, покуда вы не отдохнете. Я пока сооружу хижину, а ваши мулы тем временем нагуляют себе немного мясца. Потом я поеду в Пай-Таун и попробую найти того человека, которому ваш отец ссудил деньги, и посмотрю, как обстоят дела.

Так и порешили. В последующие дни Дасти Баррон был счастлив, как никогда в жизни. Он свалил несколько деревьев и построил хижину, обнаружив в себе способности к работе, о которых прежде не подозревал. Руфь подала массу предложений относительно строительства дома — толковых и полезных. В работе они использовали мулов, но только по одному и поочередно.

Он много охотился. Подстрелил пару антилоп, а несколько раз, взяв с собой ружье Руфи, приносил голубых куропаток. Поблизости он отыскал выход соли. В небольшой роще нашел спелые черные ягоды, похожие на те, что росли в горах Гуадалупе на западе Техаса. Попадалась также мексиканская слива.

Когда хижина была готова, а запасы мяса значительно пополнились, он привел в порядок свое снаряжение и тщательно вычистил и смазал оружие.

Руфь заметила, что он делал, и ее лицо слегка побледнело от волнения.

— Думаешь, могут быть неприятности? — быстро спросила она. — Я не хочу, чтобы ты…

— Не тревожься, — прервал он. — У меня хватает своих.

Он рассказал, как ему пришлось убить Дэна Хикмена, объяснив это давней кровной враждой.

Дасти уехал на рассвете. В кармане у него в кожаном бумажнике лежало соглашение между Роджером Грантом и Диком Лоуи. От Гальо-Гэп до ручья Эймлесс-Крик, где он заночевал, был полный день хода. На следующий день он въехал в Пай-Таун. Из разговоров с Руфью он кое-что узнал о Лоуи и месте, где размещалось ранчо, если оно вообще существовало.

На верхней жерди кораля сидел ковбой с пшеничными волосами и слегка косившими глазами. Дасти натянул поводья, оперся локтем о луку седла и достал кисет с бумагой. Свернув сигарету, он передал кисет ковбою.

— Знаешь что-нибудь о человеке по имени Дик Лоуи?

— Знаю. — Прикурив от одной спички и глядя друг на друга сквозь дым сигарет, они признали друг в друге людей одного сорта. — Он сейчас сидит в салуне «Шпора».

Дасти не спешил. Пару раз затянувшись, посмотрел на огонек сигареты.

— Что он за парень?

— Тертый. — Ковбой глубоко затянулся. — Тертый и подлый. С револьвером — настоящий дьявол, а расплачивается с ковбоями как захочет. Если думаешь, что он тебя надул при расчете, можешь прямо так и сказать, но, если сказал, тут же выхватывай пушку.

— Вот так, да?

— Вот так. — Пару минут они молча курили. — Четверым не понравилось, сколько он им заплатил. Он похоронил их на личном кладбище, к северу от построек ранчо.

— Хуже не придумаешь. Он все делает сам или ему кто-то помогает?

— Помогают. Кот Маккилл и Утконосый Бендер. Только в глаза его не называют Утконосым.

— А что насчет ранчо? Хорошее место?

— Лучшее в округе. Он приехал сюда с деньгами. Говорят, имел пять тысяч долларов. Купил много скота, построил дом, все остальное, обустроил пастбища.

Косоглазый ковбой, щурясь от табачного дыма, посмотрел на Дасти.

— Меня зовут Блю Риддл. Я на него работал.

— Я так понимаю, что ты с ним не спорил? — усмехнулся Дасти.

— У моей мамы нет глупых детей! — ухмыльнулся Риддл. — Они меня держали на мушке. Будь Лоуи один, я, может, и попытался бы, но тут меня бы сразу уложили. Вот и ушел ни с чем, но не уезжаю, жду. Я предупредил его, что собираюсь получить свои кровные, но он только засмеялся.

Дасти выпрямился и снял ременную петлю, удерживавшую левый револьвер в кобуре. Потом поудобнее уселся в седле.

— Ну, — вздохнул он. — У меня есть бумаги, в которых говорится, что одна девушка имеет право на половину его логова. Попробую предъявить их.

Риддл цинично расхохотался:

— А почему бы тебе просто не застрелиться — дешевле обойдется. Они тебя прибьют. — Затем оценивающе оглядел Баррона. — Я запамятовал, как тебя зовут?

Дасти улыбнулся:

— Я не говорил, но зовут меня Дасти Баррон.

Блю Риддл соскочил с жерди.

— Ты из тех Барронов, что с Кэсл-Рок? — Он снова усмехнулся. — На это стоит поглядеть!

Дасти искал крупного мужчину, однако Дик Лоуи, которого он сразу узнал, войдя в салун, оказался лишь немногим больше его самого, самого маленького среди Барронов. На их шаги Лоуи оглянулся, и глаза его быстро забегали с Баррона на Риддла, придав заостренным чертам лица хищное выражение.

Дасти зашагал к бару, а Риддл остался у двери.

В человеке, стоявшем рядом с Лоуи у стойки, Дасти определил Кота Маккилла. Свою кличку тот получил не случайно: во всем его облике проглядывало что-то кошачье.

— Лоуи? — осведомился новый гость.

— Точно. — Лоуи медленно повернулся к нему. — Что тебе от меня надо?

Дасти беспечно облокотился на стойку и заказал выпивку.

— Я представляю вашего партнера.

Лицо Дика Лоуи стало бесстрастным, а потом каменно-суровым. Глаза заблестели. Однако ему удалось совладать с собой и растянуть губы в улыбке.

— Какого партнера? У меня нет партнера.

Дасти повернул голову, глядя, как ему наливают виски. Он не спешил.

Лоуи смотрел на него, постепенно выходя из себя.

— Ну, — резко произнес он. — Если хочешь что-то сказать, так говори!

Дасти поднял на него взгляд, прикидываясь удивленным.

— Да я только дал вам время вспомнить, Лоуи! Вы же не хотите заявить, что подписали с человеком соглашение, заверили его должным образом у нотариуса, получили пять тысяч долларов, чтобы купить скот и ранчо, а потом позабыли об этом!

Дасти говорил нарочно громко и видел, как его манера нервировала Лоуи.

— У вас есть соглашение? — требовательно спросил он.

— Конечно есть.

— А где же человек, с которым я якобы подписал его? Почему он сам не приехал?

— Он умер по дороге на Запад. Подвели больные легкие.

Лоуи вздохнул с явным облегчением.

— Боюсь, — осмелел он, — что ваши действия похожи на попытку выманить у меня деньги. Уверяю, номер не пройдет.

— Ничего подобного. Грант мертв, но у него остались дочь и сын. Я прослежу, чтобы они получили все, что им причитается, мистер Лоуи. Надеюсь, мы договоримся мирно.

Лицо Лоуи затвердело, но он выдавил улыбку. Скотовод сознавал, что в Пай-Тауне у него слишком много врагов, и не хотел, чтобы они слышали этот разговор. Он также понимал, что в городе все помнили, как он приехал сюда с пятью тысячами долларов наличными и покупал скот, когда все окрестные ранчеро жили в нищете.

— Думаю, что мы все легко уладим, — заверил он. — Привезите соглашение на ранчо, и если оно имеет законную силу, мы с вами договоримся.

— Конечно! — согласился Дасти. — До завтра!

На деревянных ступеньках гостиницы он подождал, пока его не догнал Риддл.

— Ты ведь на самом деле не поедешь туда? — почти утвердительно произнес он. — Иначе нарвешься на крупные неприятности.

— Поеду, — возразил Дасти. — Хочу сам оценить ранчо. Погляжу, что за скот у него, в каком состоянии пастбища. У меня подозрение, что, если мы договоримся о выплате, Лоуи, если сможет, не даст все как следует осмотреть. Кроме того, наш разговор слышали многие, и, надеюсь, никто не позволит обижать сирот. На Западе так не делают, если только это не преступники типа Лоуи и двух его дружков.

Риддл медленно отошел, с сомнением покачивая головой. Дасти посмотрел ему вслед и вошел в гостиницу,

Следующим утром, седлая своего жеребца, он вдруг услышал тихий стон. С револьвером в руке подошел к углу кораля. За связкой жердей пытался подняться на ноги Блю Риддл.

— Что случилось? — спросил Дасти.

— Бендер и Маккилл. Решили со мной попрощаться. Сказали, что я слишком надолго здесь задержался. Но это не беспокоило Лоуи, пока я не связался с тобой. Дали мне время до рассвета, чтобы я убирался прочь. — Он, шатаясь, встал и поднес руку к голове. — А потом Бендер огрел меня револьвером по тыкве.

Глаза Баррона сузились.

— Значит, они играют не по правилам? — Он посмотрел на Риддла. — Что ты собираешься делать?

— Ты ведь не рассчитываешь, что я с испугу брошусь бежать? — вопросом на вопрос ответил тот. — Останусь!

— Тогда умойся, — предложил Дасти, — и пойдем позавтракаем.

— Иди. Я тебя догоню.

Немного отойдя, Дасти оглянулся и увидел, что Блю Риддл побрел к индейским хибарам, которые сгрудились на окраине городка.

Выехав часом позже из Пай-Тауна, Дасти не испытывал особого оптимизма. Он настоял, чтобы Риддл остался, но теперь, направляясь к ранчо Лоуи, не чувствовал себя особенно уверенно. Этот пройдоха так просто не сдастся, не отдаст ни ранчо, ни какую-либо его часть без драки. Избиение Риддла достаточно убедительно свидетельствовало о том, насколько далеко они готовы зайти.

Пастбища, через которые проезжал Дасти, оказались действительно хороши. Именно в этом он и хотел удостовериться, прежде чем начать торговаться с их владельцем за наследство Руфи и Билли. Не позволить Лоуи обмануть их — в этом он видел свою задачу, а он не мог ее решить, не познакомившись с ранчо, состоянием скота и пастбищ.

Теперь Дасти не сомневался: Лоуи не ждал, что чахоточный Роджер Грант приедет на Запад и заявит свои права на часть ранчо. Но даже если бы приехал, то ничего бы не получил. Баррон очень хорошо сознавал, что сам сует голову в пасть льва, но считал, что может положиться на свои силы и что Лоуи не зайдет слишком далеко после разговора в салуне, который слышали посторонние. Он должен отдавать себе отчет, что к этому времени история стала уже достоянием всех его врагов.

Когда Дасти подъехал, Кот Маккилл бездельничал на крыльце. При виде противника глаза ганмена загорелись торжеством.

— Привет, — дружелюбно промурлыкал он. — Заходи! Босс тебя ждет.

Утконосый Бендер стоял, прислонившись к камину, Лоуи сидел за письменным столом.

— Вот он, босс! — объявил Маккилл, входя в комнату.

Лоуи поднял колкий взгляд.

— Где соглашение? — спросил он, протягивая руку.

Баррон передал ему документ, и ранчеро развернул его, коротко просмотрел и глянул на Маккилла:

— Оно самое, Кот!

Дасти слишком поздно услышал, что ганмен вытащил револьвер, и не успел обернуться к нему лицом, как получил сокрушительный удар дулом по голове. Теряя сознание, он думал только об одном: какого же дурака он свалял. Надеялся, что они, по крайней мере, немного поговорят, что Лоуи попытается запугать или подешевле от него отделаться.

К нему подскочил Бендер и двинул сапогом по ребрам. Затем его поднял Лоуи и три раза заехал в лицо. Снова опустилось дуло револьвера, и Дасти окончательно провалился в черноту.

Он не представлял, сколько его били, а когда открыл глаза, ему пришлось напрячь всю свою волю, чтобы определить, где находится. Понадобилось несколько минут, чтобы осознать, что он на дороге чуть ли не стоит на голове, а носок его сапога застрял в стремени серого жеребца!

Конь, как его и учили, стоял как вкопанный, повернув голову к хозяину.

— Спокойно, малыш, — простонал Дасти. — Спокойно!

Он покрутил ногой, стараясь высвободить ее, но безрезультатно.

Баррон догадался о цели их действий. Избив, его отнесли на тропу, засунули ногу в стремя, ударили коня и, когда он побежал, быстро уехали, опасаясь, чтобы их кто-нибудь случайно не увидел. Большинство лошадей, напуганных непонятным грузом в стремени, понеслись бы по пустыне, не разбирая дороги, тогда он бы наверняка погиб. Это случалось со многими.

Но они не приняли в расчет серого. Дасти Баррон вырастил жеребца и никогда с ним не разлучался. Конь немедленно понял, что с хозяином что-то не так и, немного пробежав, остановился. В таких случаях его учили стоять, и он стоял не шелохнувшись.

Дасти еще раз попытался высвободить ногу, но не смог. Не мог он и подняться и ухватиться за стремя. Он все еще извивался в бесполезных попытках, когда на дороге послышался стук копыт.

Дасти со страхом оглянулся, боясь возвращения Лоуи, затем вздохнул с облегчением. Его разыскивал Блю Риддл.

— Эй! — воскликнул он. — Что тут случилось?

Спрыгнув с лошади, Блю торопливо освободил Дасти.

— Они хотели меня убить, — объяснил тот, — поэтому обставили все так, будто меня тащил конь. Хорошо, что быстро сбежали, — наверное, боялись, что их увидят.

— Но ведь они забрали соглашение! — возразил Риддл.

— Не-а, — ухмыльнулся Баррон, но тут же лицо его искривилось от боли. — Я им дал копию. Сам переписал. Лоуи только мельком взглянул на бумагу и, поскольку прекрасно знал о ее существовании, даже не задумался, настоящая она или нет. Теперь нам надо попасть в город прежде, чем они догадаются, что их провели.

Несмотря на то, что избитое, покрытое синяками тело болело и ныло, Дасти забрался в седло, и они помчались по дороге в Пай-Таун.

На крыльце гостиницы стояли двое мужчин. Один из них глянул на Дасти Баррона.

— Привет. Вас хочет видеть молодая леди.

Дасти кинулся в холл и от удивления остолбенел. Напротив него стояла Руфь Грант, держа за руку Билли. Ее улыбка исчезла, когда она разглядела его лицо.

— О! — воскликнула она. — Что с тобой случилось?

Он коротко объяснил. Затем требовательно спросил:

— Как ты сюда попала?

— После того, как ты уехал, — рассказала Руфь, — я стала беспокоиться. Смерть отца, трудности переезда и обустройства совершенно лишили меня возможности подумать. Но когда мы остались вдвоем с Билли, я вспомнила о том, что однажды мельком заметил отец.

Понимаешь, мистер Лоуи оставил нам сундук, чтобы мы привезли его на Запад или отослали попозже. Он оказался не заполнен до конца, поэтому папа открыл его, чтобы доложить наши вещи. Там он кое-что нашел, что его очень обеспокоило, и он несколько раз говорил мне, что, когда мы приедем на Запад, у нас могут быть неприятности. С его слов я примерно поняла, что его тревожило. Открыв сундук, я нашла кое-какие письма и объявление о награде в пять тысяч долларов за поимку Лоуи. Не представляю, зачем он его сохранил, но шериф утверждает, что некоторые преступники очень тщеславны и часто берегут такие вещи.

— И тогда ты направилась сюда?

Она кивнула.

— Мы встретили двоих мужчин, которые шли по твоим следам, а поскольку у них оказались запасные лошади, мы поехали с ними.

Дасти насторожился.

— Двое идущих по моему следу?

— А вот Дик Лоуи явился не запылился! — прервал его Риддл.

Дасти Баррон повернулся, расстегнув ремешки кобур, и пошел к двери.

— Я с тобой, — поспешил за ним Риддл.

Они вышли на крыльцо и на улице разошлись в разные стороны. Дик Лоуи и его подручные спешились и направлялись в салун, когда что-то заставило их остановиться.

— Лоуи, — крикнул Дасти, — ты хотел убить меня! Вот я!

Грубое лицо Дика исказилось гримасой ярости. Он остановился посреди улицы, по его бокам встали Кот Маккилл и Бендер.

Дасти Баррон шел им навстречу, не отрывая глаз от Лоуи. Опасность представляли все трое, но он хотел добраться до Лоуи и прикончить его первым.

— Этот человек — преступник! — обратился он к Бендеру и Маккиллу. — Его разыскивают за убийство в Сент-Луисе! Если хотите, выходите из игры.

— Ты врешь! — прорычал Бендер.

А Дасти Баррон все шел вперед. Улицу освещало яркое солнце, с каждым шагом из-под каблуков взлетала пыль. У коновязи позади бандитов стояли пять лошадей, и ковбой надеялся, что в них не попадет шальная пуля. Справа рядом с ним возник Блю Риддл, держа свои большие руки над револьверами.

Дасти не сводил глаз с Дика Лоуи, словно никого в мире больше не существовало. Он видел, как тот пригнулся, заметил, как выпирает кисет из нагрудного кармана рубашки с двумя рядами пуговиц… Под полями шляпы чернели прямые брови и жестко блестели глаза, и вдруг почти неподвижная картинка разлетелась в засверкавшей выстрелами круговерти.

Рука Лоуи скользнула к оружию, однако Дасти на долю секунды опередил его, но не стрелял, медленно поднимая револьвер. Быстрый выстрел Лоуи ожег ему ухо, и близость промелькнувшей смерти заставила его внутренне сжаться. Ганмен опять выстрелил, и пуля нетерпеливо рванула его за край жилетки. Дасти выдохнул и плавно нажал на спусковой крючок, затем еще раз.

Лоуи поднялся на носках, широко раскрыл рот, будто не мог вдохнуть, на секунду замер в этом положении и упал в пыль дороги.

Дасти перевел взгляд на Бендера, увидел, что тот стоит на коленях, и открыл огонь по Маккиллу. Кот конвульсивно дернулся, затем начал отступать, неслышно ругаясь и не переставая палить. Вдруг боек его револьвера сухо щелкнул, и он уставилсяна него, снова отвел и потянулся к патронам в оружейном поясе.

Баррон стоял, широко расставив ноги, и смотрел, как рука Кота шарит по поясу. Вот она вынула патрон и передвинулась к револьверу, но в этот момент его глаза застыли, и он опустил оружие. Повернувшись, будто забыв, зачем он здесь, Кот двинулся к салуну. Сделав еще пару шагов, он поднял ногу, как бы нащупывая первую ступеньку крыльца, и бревном грохнулся на выщербленные доски деревянного тротуара.

Блю Риддл опустился на колени, по его ноге струилась кровь. Бендер валялся в пыли, под ним растекалась темная лужа.

Внезапно улица наполнилась людьми. К Дасти подбежала Руфь, и он обнял ее. С неожиданным потрясением он вспомнил:

— Ты сказала, что меня искали двое. Кто?

— Всего лишь мы.

Он с удивлением обернулся. Перед ним, усмехаясь, стояли двое здоровенных парней.

— Бак и Бен! Как вы меня нашли?

Бак Баррон улыбнулся:

— Мы беспокоились, как бы с тобой чего-нибудь не случилось. Приехали в город и слегка поцапались с Хикменами. То, что от них осталось, бежало в Эль-Пасо в большой спешке. Потом к нам подъехал индейский мальчуган на измотанной лошадке и доложил, что у тебя крупные неприятности. Вот мы и решили посмотреть, как ты из них выберешься.

— Индейский мальчонка? — озадаченно спросил Дасти.

— Ага, — ответил ему Риддл. — Это я устроил. Мне показалось, что у тебя возникнут проблемы, вот и послал мальчишку за твоими братьями. Черт возьми, если бы я знал, что ты так хорошо обращаешься с железяками, я бы и не подумал просить помощи!

Бен Баррон усмехнулся и почесал щетину на щеке.

— А если б мы знали, что их всего трое, то и не подумали бы ехать! — Он перевел взгляд с Дасти на Руфь. — Судя по месту, которое ты приглядел в Гальо-Гэп, и по тому, как кого-то обнимал, тебя не скоро дождешься домой. Что нам сказать Элли?

— Какой Элли? — Руфь отодвинулась, вопросительно глядя на него. — Кто такая Элли? Ты не говорил, что у тебя есть девушка!

Дасти подмигнул братьям:

— Элли? Она боевой вождь племени Барронов. Это наша мама. — Он повернулся к Риддлу: — Блю, не хочешь вроде как присмотреть за землей в Гальо-Гэп недельку-другую? Думаю, мне вначале лучше отвезти Руфь домой. Элли так любит свадьбы!

Руфь легонько пожала ему руку. Это был ее ответ, которого он ждал.

Историческая справка

Марок оружия на Западе было много, большая часть производилась в США, некоторые привозили из-за границы. Для многих людей с Запада любая винтовка была винчестером, любой револьвер — кольтом. Обе марки были так распространены, что соответствующие виды оружия стали именовать их названием; точно так же в наши дни для многих любой фотоаппарат — это «кодак». Оружие пользовалось большим спросом, и поэтому свои производства стали открывать многие фабриканты. Некоторые просуществовали несколько лет, некоторые — лишь несколько месяцев. Производились пистолеты и револьверы многоствольные, с двумя барабанами, со встроенными ножами, с кастетами — со всем, на что хватало воображения.

Двенадцатизарядный револьвер Уэлча, упомянутый в этом рассказе, производился также в десятизарядном варианте. Их выпуск начался зимой 1859-1860 годов. Их размеры и вес почти не рознились от револьверов того времени и на первый взгляд ничем не отличались.

Среди наиболее используемых на Западе револьверов были «ремингтон», «шарпс», «марлин» и «Стивенсон», а также «дрисколл», «форхэнд-и-уэдсуорт», «линдсей», «марстон», «старр» и дюжины других, включая четырнадцатизарядный, двухбарабанный «чарльз-снайдер».

На границе освоенных территорий любая ошибка могла стоить жизни, поэтому не следовало ничего не принимать как данность.

ОШИБКА МОЖЕТ СТОИТЬ ЖИЗНИ

Ма Редлин оторвала взгляд от плиты, на которой готовила еду.

— Где Сэм? Он еще не вернулся?

Джонни вытер ладони о штаны.

— Он не приедет к ужину, Ма. Он уехал.

Па и Элси смотрели на него, и Джонни заметил, как собрались морщинки у глаз и возле уголков рта Па, как посуровело его лицо. Ма озабоченно взглянула на него, но, когда Па ничего не сказал, отвернулась к плите. Джонни обошел стол и уселся напротив Элси.

Протянув руку за кофейником, Па посмотрел на Джонни:

— Он был один? Или опять с этим никчемным балбесом Элби Боуэром?

Джонни не умел ни врать, ни пудрить мозги.

— С кем-то. Я не разглядел с кем, — неохотно ответил он.

Па фыркнул и поставил чашку на стол. Джо Редлину не нравилось, что его единственный сын связался с таким типом, как Элби Боуэр. В Пенсильвании и Огайо Редлины считались порядочными, богобоязненными гражданами, а Бауэр — настоящий обормот и черт-те знает из какой семьи. Последнее время у него завелись деньжата, и он утверждал, что выиграл их в салуне Дегнера «Четыре звезды». А так ли это?

— Пусть только явится. Уж я с ним поговорю! — сокрушенно воскликнул Редлин. — Я не потерплю, чтобы мой сын шатался с компанией из «Четырех звезд». Шайка воров, вот они кто.

Добродушная Ма, миловидная полная женщина с круглым лицом и пухлыми щеками, обеспокоенно взглянула на него:

— Только не повторяй этого за стенами дома, Джо Редлин. Этот Лосс Дегнер — настоящий ганмен, и он с удовольствием пристрелит тебя за то, что ты отобрал у него Элси.

— Я его не боюсь, — спокойно ответил Редлин.

Джонни знал, что это правда. Джо Редлин не боялся Дегнера, но избегал его. В прошлом фермер, а теперь владелец небольшого ранчо, он никогда не чувствовал себя бойцом. Лосс Дегнер, очень скверный, по общему мнению, человек, даже не скрывал своих порочных наклонностей. Его салун «Четыре звезды» давно стал постоянным прибежищем «крутых» ребят, а сам Дегнер убил уже двоих с тех пор, как Джонни появился здесь, и избил еще с полдюжины.

Джонни не имел привычки комментировать слова Редлина-старшего, но в душе он знал, что старик прав. Однажды он даже все высказал Сэму, но тот только разозлился на младшего брата.

Сэму скоро исполнится двадцать один, а Джонни лишь семнадцать, но родители Сэма берегли сына, и он всегда жил под покровительством Па Редлина. Джонни же выполнял мужскую работу с тринадцати лет. Он сам себя защищал, прокладывая путь в этом жестоком мире.

Джонни также знал то, о чем Элси лишь догадывалась: в «Четыре звезды» Сэма Редлина влекла рыжеволосая певичка Хейзел. Ходили слухи, что она женщина Дегнера, и Джонни так и сказал Сэму. Тот пришел в ярость и, развернувшись, поднял кулак. Однако что-то в глазах Джонни, не крупного, ниже среднего роста юноши, но широкоплечего и жилистого, заставило парня остановиться, и хотя Сэм потом не признавался даже самому себе, он испугался.

Как и Элси, Джонни случайно попал на ранчо «Полоска-Пи». Полуживой, с воспалением легких, он подъехал к дверям дома на своем вороном жеребце и благодаря гостеприимству Редлинов получил постель и лучший уход, о каком только можно мечтать на границе освоенных территорий. А когда поправился, то, чтобы рассчитаться, начал на них работать. Затем остался на весенний сбор скота за месячное жалованье в сорок долларов.

О себе он не рассказывал, а они и не спрашивали. Копна его каштановых волос вечно нуждалась в стрижке, а в зеленых глазах светилось добродушие. Двигался он с обманчивой медлительностью, однако в любой работе был спорым помощником с умелыми руками. Джонни не требовалось растолковывать, что надо делать. Еще до того, как окончательно поправился и сел в седло, он починил повозку, вычистил и укрепил берега ручья, поставил новые дверные петли и обиходил все оружие в доме.

— Завтра мы получим деньги с Уолтерса, — неожиданно сообщил Редлин. — Потом я сделаю взнос за ранчо Спрейга и посажу туда Сэма. Когда ему будет о чем позаботиться, он возьмется за ум и примется за работу.

Джонни молча смотрел в тарелку, вдруг потеряв аппетит. Он знал, что это означало. Джо Редлин давно хотел женить сына на Элси и поселить их на отдельном ранчо. Джонни поднял глаза, взглянул на Элси, и горло у него перехватило. Серые глаза встретились с его взглядом, задержались на мгновение, что-то выискивая, и ушли в сторону. Джонни смотрел, как в ее пепельно-белокурых волосах играет желтый свет лампы, придавая им оттенок антикварного золота.

Он отодвинулся от стола, извинился и вышел на залитый лунным светом двор. Он жил в закутке, который соорудил в углу амбара. Редлины поначалу возражали, пытались уговорить его ночевать в доме, но он не мог находиться рядом с Элси и к тому же, как всякий одинокий человек, нуждался в уединении. Каморка имела еще одно преимущество: конь постоянно находился под рукой, а Джонни не знал, в какой момент он может опять ему понадобиться.

Вороной жеребец и новый винчестер 44-го калибра — вот и все состояние, с которым он прибыл к Редлинам. Однако прежде чем спуститься к ранчо, Джонни спрятал оба револьвера и приличную одежду в пещере в горах, захватив с собой для безопасности лишь винтовку.

Несмотря на болезнь, он несколько часов наблюдал за домом и только потом подъехал к дверям. Осторожность не мешала — здесь могли оказаться люди, которые его знали.

Позже, обосновавшись в своем закутке, он вернулся к тайнику, и все, что оставили там, привез на ранчо. Тем не менее никто не видел его с оружейным поясом и, если повезет, не увидит.

Жеребец повернул голову и ткнулся ему в плечо, кося круглыми глазами. Джонни зашел в денник и положил руку на шею вороного.

— Еще немного, малыш, и мы тронемся в путь. А пока подожди.

Существовала еще одна причина, по которой ему следовало уезжать: Сэм рассказал, что в городе появился Флитч, друг Карда Уэллса, которого Джонни убил в Пикачо, и один из тех, кто присутствовал при поединке на Джайле, а за год до этого в Симарроне стал свидетелем того, как он, тогда пятнадцатилетний мальчишка, рассчитался с бандитами, застрелившими его отца и укравшими все его имущество. Джонни отправил на тот свет двоих, а третьего надолго уложил на больничную койку.

Следующим утром, когда Сэм уехал за деньгами, он уже трудился на пастбище.

Па Редлин и Элси наткнулись на него случайно, когда Джонни клеймил годовалого бычка. Па помахал ему и поехал дальше, но Элси, сидя на лошади, осталась посмотреть, как он работает.

— Ты хороший ковбой, Джонни, — сказала она, когда освободившийся бычок, задрав хвост, умчался от них. — Тебе надо обзаводиться собственным ранчо.

— Это то, чего мне хочется больше всего на свете, — признался он, — но вряд ли оно у меня будет.

— Будет, если очень захочешь. Тебя смущает твое прошлое?

Он кинул на нее быстрый взгляд.

— Что тебе обо мне известно?

— Ничего, Джонни, кроме того, что ты сам рассказывал. Но однажды я пришла в курятник за яйцами, а ты сидел без рубашки… я нечаянно увидела твои шрамы от пуль. Я их знаю, мой отец тоже имел их. А ты нам ничего о них не говорил, значит, есть кое-что, о чем у тебя нет желания болтать языком.

— Наверное, ты права. — Он затянул подпругу. — Хотя рассказывать в общем-то нечего. Я приехал на Запад вместе с папой, он страдал чахоткой. После того как мы покинули Индепенденс, я сам правил фургоном. До самого Колдуэлла, а потом до Санта-Фе. На те деньги, что оставались у папы, мы купили немного скота, но его у нас украли, а отца убили.

Когда Джонни садился в седло, к ним подъехал Джо Редлин. Он повернулся и взглянул на долину.

— Боюсь, это пастбище никуда не годится, Джонни, — обеспокоенно заметил он, — а скоту оно нужно. Трава ничего, но слишком далеко до водопоя.

— Можно использовать овраг, — предложил Джонни. — Я об этом уже думал. Правда, работа тяжелая, но пара человек с упряжкой лошадей может построить плотину поперек оврага. Когда пойдут дожди, тут соберется много воды, достаточно, чтобы мы продержались почти все лето. А то даже и весь год.

Они направили лошадей к оврагу, и Джонни показал то, что имел в виду.

— Один парень в Мобити сделал так, и потом дважды смывал дамбу, но на третий раз она выдержала, и он весь год пользовался целым прудом.

— Хорошая идея, Джонни. — Редлин изучил местность, затем кивнул. — Очень хорошая идея.

— Мы с Сэмом могли бы этим заняться, — предложил Джонни, избегая взгляда Па Редлина.

Тот ничего не ответил, но и Джонни, и Элси знали, что Сэм не слишком-то охоч до лишней работы. Хороший ковбой, сильный и ловкий, он не рвался работать, и был отчаянно упрям.

— Кстати, — поглядев на солнце, заволновался Па, — ему бы пора уж и вернуться.

— Он может остановиться в городе, — предположила Элси и немедленно пожалела о сказанном, потому что тут же заметила, как лицо Редлина потемнело от беспокойства. Мысль о том, что Сэм Редлин заедет в салун «Четыре звезды» с семью тысячами долларов, вряд ли могла вызвать положительные эмоции. Там убивали за менее значительные суммы, гораздо менее значительные. А Сэм излишне самоуверенный. И даже самонадеянный.

— Пожалуй, поеду встречу его, — решил Редлин, начавший не на шутку тревожиться. — Сэм хороший мальчик, но он слишком на себя полагается. Думает, что везде сможет за себя постоять, но эта свора… — Его голос замер.

Джонни повернулся в седле.

— Могу съездить я, Па, — равнодушно произнес он. — Давно не наведывался в город, а если что-нибудь случится, помогу Сэму.

Па Редлин хотел уже отказаться от такой услуги, но тут вмешалась Элси:

— Пусть съездит, Па. Он и мне кое-что купит. Джонни умеет разговаривать с людьми и без проблем привезет Сэма.

«Это точно! — хмуро подумал Джонни. — Посылаешь меня спасать своего парня. Тебе все равно, если меня подстрелят, лишь бы он остался в целости и сохранности. Ну да ладно, я поеду. Но когда вернусь, сяду на вороного — и только меня видели. Двину в Орегон. Никогда не был в Орегоне».

В городе Флитч. Его губы чуть сжались. Но все равно лучше ехать ему, чем Па. Па не умел держать язык за зубами и резал правду-матку в глаза. Он не скрывал своего отношения к людям, а не скрывать своего отношения к Флитчу или Лоссу Дегнеру означало влезть в перестрелку. Может, ему и удастся вытащить Сэма из города. Правда, если Сэм пьяный… да еще если с ним рядом эта рыжая певичка…

— Думаешь, справишься? — с сомнением спросил Па.

— Конечно справлюсь, — ответил Джонни. Его голос звучал излишне твердо. — И почему вы решили, что Сэм в беде? Скорее всего я встречу его по дороге, и мы спокойненько доберемся до дому.

— Ну, — неохотно согласился Па, — ладно. Только захвати винчестер. И мой шестизарядник.

— Держите его при себе. Я обойдусь.

Джонни повернул жеребца и направился к ранчо. Глаза его стали холодными. Да, ему всего семнадцать, но четыре года самостоятельной жизни на границе освоенных территорий что-нибудь да значили. Он не хотел снова участвовать в поединках и перестрелках, хотя за ним уже числилось шесть мертвецов, не считая команчей и кайова. Шесть. А ему всего семнадцать! Еще немного, и его будут сравнивать с Малышом Билли или Весом Хардином.

Он вовсе не добивался репутации ганфайтера, а мечтал о клочке собственной земли, где можно пасти коров и выращивать лошадей. Хороших лошадей, каких он видел в Восточном Техасе. Не каких-нибудь ковбойских лошадок, а одних породистых. Если бы поселиться на ранчо Спрейга… Но эта земля принадлежала Сэму или скоро будет принадлежать. Сэм женится на Элси, а ему остается только привезти его домой к Ма и Па.

Джонни отвел вороного к поилке и зашагал к амбару. В своей каморке он взял кое-какое снаряжение, а из тайника в углу достал револьверы. После минутного колебания выбрал один, оставив русский «смит-и-вессон» на месте. Ему не улыбалось въезжать в город с двумя револьверами, выглядеть как заправский убийца. Кроме того, есть надежда, что Флинч не узнает его, повзрослевшего, и всего лишь с одним револьвером.

Он выезжал из ворот, когда подъехали Элси и Па. Девушка посмотрела на него, ее взгляд упал на револьвер в кобуре. Она побледнела, глаза расширились.

— Будь осторожен, Джонни. Я по необходимости предложила Па послать тебя. Ведь ты знаешь, какой он вспыльчивый. Наверняка попал бы под пулю и подставил бы Сэма.

Она говорила правду, но Джонни все равно обиделся. Он посмотрел ей в глаза:

— Да, верно, но ты же не думала о Сэме? Ты думала только о Па.

Элси хотела возразить, затем ее лицо застыло.

— Ты не прав, Джонни, я думала не только о Па, и о Сэме тоже. А почему нет?

В самом деле, почему нет? Разве она не выходит за него замуж? Разве Сэм не получит ранчо Спрейга, когда они благополучно доставят деньги домой?

Он легко коснулся коня шпорами и проехал мимо нее. Ладно, он доставит ей Сэма. Ему все равно пора делать ноги.

Жеребцу нравилось бежать по тропе, и он легко оставлял за собой милю за милей. Так что преодолеть десять миль до города ему ничего не стоило. Джонни повернул вороного на улицу и, остановившись перед конюшней, спешился. Лошадь Сэма без седельных сумок стояла у коновязи рядом с «Четырьмя звездами».

Джонни осмотрел улицу, перешел ее и двинулся по той же стороне, где находился салун. Дойдя до него, он быстро вошел.

Сэм Редлин, пьяный в доску, сидел за столиком с рыжей певичкой. Седельные сумки лежали перед ним. Джонни обвел взглядом зал. Лосс Дегнер и бармен разговаривали у стойки. Никто из них не обратил внимания на незнакомого парня. Но Флитч его знал.

Флитч стоял у дальнего конца стойки вместе с Элби Боуэром. Никого из старой банды, орудовавшей у Джайла-Ривер, Джонни больше не заметил. Оба посмотрели на него, и парень сразу почувствовал, как взгляд Флитча будто приклеился к нему. Что-то его смущало — наверное, один-единственный револьвер.

Джонни подошел к столику Сэма. Им нужно быстро убираться отсюда, пока Флитч его не вспомнил.

— Привет, Сэм, — произнес он. — Вот проезжал через город и зашел. Па велел, чтобы я помог тебе на обратном пути.

Сэм угрюмо смотрел на него в упор.

— Помочь мне? Ты? — раздраженно фыркнул он. — Мне не надо помогать. Можешь передать Па, что я приеду вечером. — Сэм глянул на рыжую. — Поздно вечером!

— Хочешь, я отвезу домой груз? — Джонни положил руку на седельные сумки.

— Оставь его в покое! — сердито воскликнула Хейзел. — Разве не видишь, что он не желает, чтобы его беспокоили? Сэм может сам о себе позаботиться, ему ни к чему в няньки всякие сопляки!

— Проваливай! — пьяно крикнул Сэм. — Поезжай домой. Я вернусь позже.

— Лучше поехали сейчас, Сэм.

Джонни начал волноваться, потому что Лосс Дегнер направился к их столику.

— Эй, ты! — грубо окликнул его Дегнер. — Оставь этого человека в покое! Он мой друг, и я не позволю, чтобы какая-нибудь рвань приставала к моим клиентам.

Джонни повернулся к нему:

— Я не рвань. Я работаю на его отца. Он попросил отвезти его домой — немедленно. Я это сделаю!

Произнося эти слова, он думал не о Дегнере, а о Флитче. Ганмен стоял теперь за ним. Джонни знал, что ни Флитч, как бы хорошо ни обращался тот с револьвером, ни тем более Элби Боуэр не постесняются выстрелить ему в спину.

— Я сказал, проваливай! — прорычал Сэм, выпучив глаза. — Ты рвань и бродяга. Зачем только родители взяли тебя в дом.

— Вот так, — усмехнулся Дегнер. — А теперь выметайся! Ему не нужен ни ты, ни твоя помощь.

Позади произошло какое-то движение.

— Лосс, оставь его мне, — произнес Флитч. — Я его хорошо знаю. Этот мальчишка — ганфайтер Джонни О'Дей из Джайлы.

Джонни медленно обернулся, его зеленые глаза смотрели холодно и спокойно.

— Привет, Флитч. До меня доходили слухи, что ты здесь.

Он осторожно отодвинулся от столика, заметив удивленное выражение на лице Хейзел и неожиданно насторожившегося Дегнера.

— Ты ищешь меня, Флитч?

Он обязан использовать эту возможность. Единственную и лучшую. Если начнется стрельба, он схватит сумки, кинется к двери и поскачет на ранчо. Как только деньги исчезнут, им больше не понадобится Сэм Редлин.

— Да. — Флитч не сводил с него глаз. Его небритое, пропитанное пылью лицо, изрезанное глубокими морщинами, потемнело от прихлынувших чувств. — Да, я ищу тебя. Ты слишком легко отделался, создал себе репутацию ганфайтера, погубив парней, которые во сто крат лучше тебя.

Боуэр встал рядом с ним, но Дегнер отодвинулся в сторону. Джонни не отрывал глаз от Флитча.

— Ты участвуешь, Лосс?

Дегнер пожал плечами:

— С какой стати? Я не ганмен с Джайлы. Это твоя проблема. Решайте ее между собой.

— Ладно, Флитч, — кивнул Джонни. — Ты сам напросился. Я даю тебе шанс начать.

В салуне воцарилась мертвая тишина жаркого полудня. В грязное, затянутое паутиной окно билась муха. Где-то на улице нетерпеливо стукнула копытом лошадь, вдалеке заскрипел ручной насос. Флитч, в покрытой пятнами пота рубашке с порванным рукавом, жестко смотрел на Джонни маленькими, острыми как буравчики глазками.

Его руки молниеносно метнулись к оружию, но он лишь выхватывал револьверы, когда первая пуля Джонни пробила кисет с табаком, лежавший в нагрудном кармане рубашки. Вторая вошла рядом, а третья, четвертая и пятая откинули назад Элби Боуэра, который отступал с каждым попаданием. Но Элби все продолжал нажимать на спуск, и чтобы уложить его, понадобился шестой выстрел.

Джонни постоял над ними и повернулся к Лоссу Дегнеру.

Дегнер улыбался, держа в руке револьвер, из дула которого поднималась струйка дыма. Вздрогнув, О'Дей посмотрел на Сэма Редлина.

Голова того упала на седельные сумки. Из виска текла кровь. Под шум перестрелки Дегнер хладнокровно и безжалостно застрелил его в упор.

Джонни поднял взгляд на Лосса Дегнера. Хозяин салуна продолжал улыбаться.

— Да, он мертв, и убил его я. Так ему, дураку, и надо. Думал, нам нравилось слушать его бахвальство! Все, что нам нужно, — это деньги, и мы их получили. Мы — Хейзел и я — уже получили их!

— Еще нет. — Во рту у Джонни пересохло, губы слушались с трудом, сердце колотилось. Он думал о Па, Ма и Элси. — Я пока здесь.

— Ты? — засмеялся Дегнер. — С пустым револьвером? Я считал твои выстрелы. Даже Джонни О'Дей ничего не сможет сделать с револьвером без патронов. Ты выпустил шесть пуль: две во Флитча, прекрасная стрельба, кстати, и четыре в Элби, который тоже стрелял и двигался — не такая простая мишень. Но теперь ты у меня в руках. И когда умрешь, я скажу, что Сэм приехал сюда без денег, что в него во время поединка попала шальная пуля. Как по-твоему, нормально?

Джонни стоял лицом к нему, сжимая в руке оружие.

— Неплохо, — согласился он, — но я все еще здесь, а в револьвере остались патроны!

Лицо Дегнера напряглось, но затем он расслабился.

— Есть патроны? Я считал выстрелы. Брось! Не пытайся взять меня на пушку. А сейчас я убью тебя.

Он поднял револьвер, и Джонни О'Дей выстрелил — раз, второй, третий… При каждом попадании пули Дегнер дергался, но шок от смертельных ран был ничто по сравнению с его изумлением.

Он сел у стойки бара и соскользнул на пол. Джонни подошел к нему.

— Ты слышишь меня, Лосс? — Глаза неудачливого убийцы открылись. — Это не шестизарядник, это двенадцатизарядный револьвер Уэлча 36-го калибра. Очень удобная штучка, Лосс, она доказала, что нельзя делать поспешные выводы.

Хейзел во все глаза смотрела на умиравшего Дегнера.

— Подойди к нему, Рыжик, — спокойно заметил Джонни. — у него осталось не больше минуты.

Она перевела испуганный взгляд на него, а он поднял седельные сумки и зашагал к дверям.

На крыльце стоял Рассел, хозяин магазина, и еще полдюжины незнакомых Джонни горожан.

— Дегнер убил Сэма Редлина, — сказал О'Дей. — Позаботьтесь о Сэме, ладно?

Рассел кивнул, а Джонни вскочил в седло и развернул жеребца к дому.

Он не уедет. Он не может сейчас уехать. Без Сэма Па и Ма будут очень одиноки. Кроме того, Па надо помочь с постройкой плотины.

— Знаешь, малыш, — он похлопал коня по шее, — наверное, нам придется ненадолго задержаться.

Историческая справка

Есть много способов освежевать зайца. В этом рассказе старик Билли Данбар находит новый способ, основанный на знании и опыте.

Слово «medicine», часто употреблявшееся американскими индейцами, вероятно, лучше всего перевести как «магия». Однако оно означало большее и часто предполагало нечто внушающее благоговейный ужас и колдовскую силу. В нашем случае оно, естественно, обозначает колдовство, а старик Билли Данбар знал, как и когда его использовать.

В вопросах выживания знание индейских обычаев и верований часто имело большее значение, чем оружие, потому что в жизни людей на границе освоенных территорий, как и у нас, огромную роль играли суеверия и предрассудки. На индейской земле нельзя было выжить, полагаясь только на силу мышц и огневую мощь. Скорее от смерти спасало то, что люди с Запада называли «savvy», то есть знание, которое приходило со съеденной на дорогах пылью, выпитой на привалах водой из ручьев и увеличивалось с каждым вновь открывшимся горизонтом.

ВЕЛИКОЕ КОЛДОВСТВО

Старик Билли Данбар лежал в сухом русле, уткнувшись носом в землю, и на чем свет ругал свою судьбу. Лучший золотоносный участок, который ему удалось обнаружить за целый год! И вот надо же именно теперь появиться апачам!

Это на них похоже — мерзкие, отвратительные создания. Он плотнее вжался в землю, кляня все на свете и молясь, чтобы они его не заметили. Правда, позицию он нашел очень хорошую: схоронился за камнями, где поток воды, когда-то заполнявший русло, вымыл у берега целую траншею.

На него охотились девять апачей. Не много, но достаточно, чтобы снять скальп. А если они увидят его ослов или выкопанные ими шурфы — считай, все пропало.

Пот лил с Билли, как кровь из заколотой свиньи, он лежал, зарывшись бородой в песок, держа под рукой винтовку «шарпс» 50-го калибра. Если его найдут, у него не останется ни единого шанса — врукопашную ему не справиться с ловкими воинами, но если он успеет навести свой старый «шарпс», то прихватит с собой на небесные охотничьи угодья по крайней мере одного краснокожего.

Он слышал, как они шли по пустыне над руслом. Куда, к черту, им приспичило тащиться? Пока эти красавцы в перьях бродят поблизости, он не будет чувствовать себя в безопасности. Ведь в этом Богом забытом углу почти нет белых. А те немногие, кто живет здесь, так же опасны, как и апачи.

Вел отряд худощавый, мускулистый индеец с ястребиным носом. Все воины смуглы, жилисты, без капли жира, и полуголы — только штаны и повязка на волосах.

Старик Билли не шевелился. Он слишком хорошо знал своих противников, чтобы двинуться до того, как они совсем уйдут. Данбар пролежал еще полчаса, после того как затих последний звук, а потом высунулся из укрытия осторожно, как медведь, приближавшийся к улью.

Поднявшись, он бегом бросился к обрыву и выглянул. Апачи исчезли. Он повернулся и не спеша пошел по руслу, держа наготове «шарпс». От лагеря, где паслись ослы, и шурфов его отделяла примерно миля. К счастью, он оставил животных в овраге, где незваные гости их не смогли обнаружить.

Билли Данбар поглубже натянул свою старую фетровую шляпу и поспешил дальше. Дженни и Джули ждали его, стоя головой к хвосту, чтобы удобнее отгонять мух с морд.

Добравшись до них, старатель собрал инструмент и отвел животных к скалам в дальний конец оврага. Его фляги были полны водой, провизии и патронов хватало с избытком. Ему повезло, что он не стал стрелять в того кролика, когда его увидел, апачи бы услыхали рев старого «шарпса» и наверняка примчались бы за ним. Теперь ему нужно быть предельно осторожным.

Если бы эти дикари убивали просто так! Это еще полбеды, но ведь апачи обожали привязывать пленников к муравейникам, чтобы его прикончили солнце и насекомые, а может, и стервятники.

Обнаруженное им русло обещало многое. Не только благодаря тому, что здесь бежала вода, но и потому, что оно буквально врезалось в древнюю скальную породу. Если бы он мог выбить шурфы в камне, то, без сомнения, нашел бы золото, и немало.

Утром он проснулся и тщательно оглядел местность. Одно хорошо: до его лагеря очень трудно добраться. Овраг или, лучше сказать, большая впадина имела футов шестьдесят в поперечнике. Большую ее часть закрывал сверху нависавший скальный уступ, круто поднимавшийся вверх футов на пятьдесят с лишним. Здесь хватило бы и травы и воды, чтобы прокормить и напоить пару ослов.

После осторожной разведки Билли развел костер из сухих веток мескита, которые почти не давали дыма, и приготовил немного кофе. Перекусив, собрал лоток, кирку, лопату, винтовку и вышел из лагеря. Нагрузился он больше, чем ему нравилось, но ничего не поделаешь.

Место, которое он выбрал для работы, находилось в маленьком ручейке. Поток здесь изгибался и оставлял нанесенный песок с внутренней стороны поворота. На вид порода выглядела весьма обещающе. Положив рядом «шарпс», старик принялся за дело.

До захода солнца он промыл кучу песка и глины. Нагрузив лоток, заходил с ним в ручей и, держа его под водой, начинал раскачивать, чтобы размок каждый кусочек. Затем выбирал и отбрасывал самые крупные камешки и гальку. После этого продолжал энергично раскручивать лоток так, что оставшуюся породу прибивало к краям.

Быстро взглянув наверх, чтобы убедиться в отсутствии апачей, он наклонял лоток под углом примерно тридцать градусов, чтобы поднятые водой более легкие частицы скользнули за край.

Потом несколько раз сильно бил по дну, стараясь осадить чешуйки золота — если таковые имелись, — и продолжал процесс. Он работал упорно, время от времени оглядываясь, пока в лотке не оставались только тяжелые частички, и чистой водой смывал оставшийся черный песок и золото во второй лоток, который прятал поблизости в кустах.

Некоторое время он работал не отрываясь. Затем, когда сгустились сумерки, собрал инструменты и, спрятав пустой лоток, отнес второй в лагерь.

Взял винтовку, осторожно вышел из своего убежища и забрался на откос русла. Пустыня в обе стороны выглядела безжизненной.

— Слишком безжизненная, будь она проклята, — проворчал он. — Индейцы наверняка вернутся. Апача не надуешь.

Выкатившись на рассвете из одеял, он на скорую руку приготовил завтрак и, взяв магнит, подвинул к себе лоток с промытой породой. Черный песок состоял в основном из частиц магнетита, ильменита и черной окиси железа, которые удалялись магнитом. То, что осталось, он ссыпал в мешочек.

— Слишком медленно, когда рядом апачи, — пробормотал он. — С такой породой можно промывать шестьдесят-семьдесят лотков в день, но, когда каждую секунду приходится оглядываться, тут не до рекордов.

Тем не менее он трудился упрямо и к ночи обработал более пятидесяти лотков. К концу второго дня он довольно усмехнулся, глядя на намытое золото. Теперь он не сомневался, что на верном пути. Используя кое-какие инструменты, старик мог бы набрать золота прямо здесь, но ему требовался крупный куш.

Он спрятал инструменты и пустой лоток в кустах, выросших в русле. А утром, когда собрался выйти из укрытия, вдруг увидел апача. Тот сидел на корточках на песке и внимательно что-то рассматривал. Несмотря на то, что он старался полностью скрыть все свои следы, Данбар догадывался, что заметил индеец. Он вернулся в овраг и, лежа на животе, стал наблюдать. Вскоре индеец поднялся и пошел по следу вниз по руслу. Еще немного — и он увидит шурфы, и тогда Данбар уже ничего не сможет сделать. Пока что его обнаружил лишь один апач. Если он выстрелит и убьет его, остальные услышат и тут же сбегутся.

Старик Билли прищурился, обдумывая ситуацию. Старатель мог поставить на то, что апач не побежит за помощью. Он постарается сам найти его, чтобы забрать скальп, оружие и все мало-мальски ценное.

Индеец скоро исчез из виду. Билли немедленно вынырнул из укрытия и бросился в кусты мескита, росшие на дне каньона. Там он упал на землю и стал пробираться следом за индейцем.

Постепенно он приближался к своим шурфам, как вдруг то ли инстинкт, то ли подсознательно услышанный шум предупредил его. Он моментально откатился в сторону в тот самый момент, когда на него кинулся индеец с ножом!

Данбар, крепкий и жилистый, прожил в пустыне всю жизнь и многому научился. Перехватив правую руку апача левой, он пырнул правой с зажатым в ней ножом ему под ребра. Индеец вывернулся, но Билли успел толкнуть его, и тот потерял равновесие. Они покатились по земле и свалились с восьмифутового берега в сухое русло.

Счастье берегло Билли. Индеец оказался внизу, а рука старика прижимала лезвие ножа к его спине. Когда они упали, нож вошел в тело по самую рукоятку.

Задыхаясь, старик откинулся и торопливо оглянулся. Вокруг — никого. Он стал быстро подкапывать берег руками, сверху посыпалась галька с песком, ц через несколько минут отчаянной работы индеец был погребен.

Закончив, Билли бросился к своему убежищу, а добежав, упал, хватая ртом воздух. Сегодня работать нельзя. Он окопается и будет наблюдать. Он знал, что остальные индейцы придут искать пропавшего, и держал «шарпс» наготове.

После наступления темноты он выскользнул из оврага и получше прикрыл убитого апача, потом сухими ветками мескита попытался как можно тщательнее замаскировать следы драки. После этого пробрался во впадину и перегородил вход кожаным шнуром с привязанной жестянкой, куда насыпал мелкой гальки. Если индейцы найдут его укрытие, банка с камнями загремит и предупредит его. Проделав все это, он улегся спать.

Билли проснулся на рассвете, проверил «шарпс» и в который раз почистил револьверы. На всякий случай засунул в карманы патроны и принялся ждать.

К счастью, его тайник оказался в тени. В каньоне стояла удушливая жара. К десяти утра камни раскалились так, что он мог бы поджарить на них яичницу, — правда, яиц он с собой не взял и не ел их с того самого дня, когда последний раз побывал во Фремонте, а это уже четыре месяца назад.

Он откусил от плитки табака и стал жевать. Внимательно осмотрел откосы оврага. Апачи умеют двигаться как тени и выглядеть как часть ландшафта. Ему приходилось слышать, что в травянистой местности они незаметно подбирались на пятнадцать футов к человеку, а трава там не такая уж высокая.

Все бы, может, и обошлось, если бы не острый дефицит времени. Когда Билли уезжал из Фремонта, у Сэлли оставалось шесть месяцев, чтобы выплатить кредит за ранчо, или она пойдет по миру. Муж Сэлли погиб — его неудачно сбросил необъезженный жеребец, она осталась одна с детишками и кредитом, который грозил отобрать у нее дом.

Когда положение стало серьезным, Билли вспомнил об этом месте. Однажды, несколько лет назад, он мыл здесь золото, и начало выглядело многообещающим, однако ему пришлось покинуть округу, на два прыжка опережая апачей. С тех пор он поклялся, что не появится в этих краях ни за какие коврижки. Отсюда не возвращался с золотом ни один человек, поэтому он считал, что все осталось по-прежнему и в его каньоне. Правда, несколько оптимистично настроенных старателей пытались искать здесь счастья, но о них с тех пор никто не слышал. И все же Билли решил испытать судьбу. В конце концов, кроме Сэлли, у него на белом свете никого не осталось, а двое его внуков заслуживали лучшей доли, чем оказаться бездомными. Сэлли хорошая девочка. И красивая. Слишком красивая, чтобы быть вдовой в двадцать два года.

День медленно тянулся, и только тени на берегах сухого русла свидетельствовали, что время движется. Скоро Данбар знал каждый кустик, каждый пучок травы, каждый камень по всей длине русла.

Он стер со лба пот и опять стал ждать. Почти в полдень его пытливый взгляд вдруг зацепился за что-то на берегу. Он лежал, не двигаясь, внимательно изучая откос перед собой. И тем не менее чуть не просмотрел. Билли нахмурился, пытаясь догадаться, в чем дело. И вспомнил.

В одном месте рос куст со слегка обнажившимися корнями — будто кто-то хотел его выдернуть, да так и оставил. Теперь корней он не видел. Напрягая глаза, старик всматривался, но ничего похожего на силуэты людей не разглядел. То место располагалось в тени, и на песке плясали солнечные зайчики, пробивавшиеся сквозь листву.

Затем ему почудилось движение — такое неразличимое, что он едва уловил его. Вдруг земля и часть корней показались опять. Индейцы вернулись. Их поведение говорило о том, что они знают о его присутствии. А самое удобное место для укрытия — то, что он выбрал.

Теперь никуда не денешься. К счастью, у него есть еда, вода и патроны. Их должно быть восемь человек, если не подоспели другие. Вероятно, они нашли его шурфы и проследили до лагеря.

Апачи никак не могли разглядеть его в убежище и выстрелить в него, не добравшись до узкого входа, устланного камнями и заросшего кустарником. Скрытого подхода к его норе не было. Билли немного подкопал перед собой землю и насыпал что-то вроде бруствера.

Его не стоило предупреждать о серьезности положения. До Фремонта сто пятьдесят миль, до ближайшего жилища — шестьдесят. Оно принадлежало Сиду Бартону, бывшему ковбою, а теперь владельцу ранчо, который взялся разводить скот на самой границе территории апачей. Стало быть, помощи ждать неоткуда. Никто не знал, куда он отправился, кроме Сэлли, да и та лишь приблизительно представляла район, где находился отец. Старатели не раскрывали мест, где им попадалось золото.

Данбар уже давно расстался с тем милым возрастом, когда зеленый, нетерпеливый юнец очертя голову ввязывается в драку с апачами. Он умел ждать. И он будет ждать в тени, пока индейцы станут поджариваться на солнце. Ночь его не беспокоила. Апачи ночью не воевали.

Внезапно перед ним возник один индеец с винтовкой и выстрелил. Пуля ударила в камень над головой. Старик хихикнул.

— Стараются вызвать ответный огонь и обнаружить меня, — проворчал, ухмыляясь в бороду. — Старайтесь! Старайтесь!

Раздался еще один выстрел, и опять наступила тишина. Он лежал без движения. В поле зрения показалась рука, затем нога. Он перекатил во рту табачную жвачку и сплюнул. Неожиданно ниоткуда возник индеец и пропал, будто его и не было. Билли скептически смотрел на откос. Снова появился апач, на этот раз на мгновение дольше, но Билли ждал.

Вдруг в двадцати футах от того места, где лежал Данбар, вниз по склону скользнул краснокожий и с пронзительным криком ринулся ко входу в овраг. Промахнуться он не мог, хотя цель и двигалась. И Билли дал ему!

Старый «шарпс» рявкнул, как разъяренный бык, и подпрыгнул в его руках. Апач дико завизжал и грохнулся на спину, сметенный силой удара крупнокалиберной пули. В ответ над оврагом взметнулись гневные крики.

Тело индейца лежало на солнцепеке перед Данбаром. Он поднял заостренный с одного края белый камешек и на скале рядом с собой провел вертикальную линию, потом еще семь таких же. Первую линию он перечеркнул диагональю.

— Осталось семеро, — сказал он.

Песок и глину на входе в убежище взрыл град пуль. Одна прошла над головой, осыпав грязью шляпу.

— Будьте вы прокляты! — пробурчал он.

Билли снял шляпу и положил рядом с собой, а на нее пристроил шестизарядник. Пусть лежит под рукой!

Индейцы больше не появлялись, а день все тянулся и тянулся. Жара не спадала. Под громадным бронзовым куполом неба кружил одинокий стервятник.

Старик не стрелял. Он просто лежал и ждал. Апачи хотели взять его измором. Черт возьми, здесь он мог бы переждать всех апачей юго-западного района — правда, желания такого совсем не имел.

Стараясь держаться пониже и не высовываться, он подкатил ко входу булыжник величиной с человеческую голову. Немедленно грянул выстрел, пуля взрыла песок перед булыжником, засыпав ему глаза. Он вытер их и с чувством выругался. Потом подкатил еще один камень, а промежуток между ними забил землей. Немного углубил место, где лежал, и задумчиво осмотрел стены убежища.

Дженни и Джули безмятежно щипали траву. Они слишком долго бродили по свету со Старым Билли, чтобы беспокоиться о таких, с их точки зрения, пустяках, как стрельба и крики. Тень западного обрыва оврага протянулась еще дальше. Смертельная игра в «кто кого пересидит» продолжалась.

Наверху откоса, у знакомого куста, он снова заметил едва различимое изменение. Тщательно прицелившись, он навел мушку на обнаженные корни.

Билли не увидел никакого движения, вообще ничего, но внезапно корни исчезли. Он плотнее прижал приклад к плечу и начал отжимать спусковой крючок. «Шарпе» дрогнул у него в руках, Данбар опять прицелился и выстрелил.

Винтовка подпрыгнула, индеец приподнялся, прижимая обе руки к груди, и лицом вниз полетел с обрыва, увлекая за собой водопад мелких камней. Билли перезарядил «шарпс» и снова принялся ждать, наблюдая то за индейцем, то окидывая взглядом склоны русла. Апач лежал в тени под обрывом и не шевелился. Через несколько минут Данбар поднял свой белый камешек и перечеркнул еще одну белую линию.

Он с удовлетворением посмотрел на рисунок.

— Осталось шестеро, — произнес он довольно.

Билли почувствовал голод. Дженни и Джули решили полежать и отдохнуть. Для них день уже закончился.

По счастью, он спрятал кирку и лопату в кустах у выхода оврага в более широкое русло. Осмотрев откосы, Билли отполз поглубже в убежище. Ухватившись за ветки одного из кустов, росших под утесом, он вырвал его из земли, вкопал в самодельный бруствер и укрепил его камнями и землей.

Работая, он постоянно возвращался ко входу, но апачи стали осторожными, и он их не увидел. Тем не менее инстинкт подсказывал ему, что они где-то рядом. В этом-то вся штука. Он избегал этой мысли на протяжении всей стычки. Теперь индейцы все время будут рядом. Они потеряли убитыми троих воинов и не дадут ему сбежать.

Если у него достаточно терпения, то и апачи тоже умели выжидать, но они могли себе это позволить. А он — нет. И дело не в том, чтобы вернуться домой до окончания срока выплаты, а до нее оставалось два месяца, дело еще в том, чтобы вернуться с деньгами. И даже если ему повезет с золотом, потребуются многие недели тяжелой непрерывной работы, чтобы набрать нужную сумму.

И тут он заметил волка.

Что-то мелькнуло, и Билли Данбар увидел острый нос, горящие алчные глаза и серый хвост. В следующее мгновение волк скрылся у основания уступа, прикрывавшего впадину. Рядом с ручьем.

Старик нахмурился и осмотрел место. Он не единственный здесь окопался! У волка наверняка тут логово, а в нем, скорее всего, волчата — время-то подходящее. Затишье после возни с укреплением входа явно обмануло серого, и он решил, что белый ушел.

Должно быть, волк или волчица все время находились здесь и дожидались возможности выйти поохотиться. Волчата проголодались. Если там, конечно, есть волчата.

И вдруг его осенила идея. Идеясовершенно фантастическая, заставившая его рассмеяться. Но она могла сработать! Во всяком случае, она давала шанс выбраться из этой передряги и избавиться от апачей.

Он кое-что знал об их суевериях и верованиях. Игра предстояла рисковая, но он уже знал, что не упустит такую возможность.

Вынув из седельных мешков смену одежды, он надел ее. Затем разложил на земле, на самом виду, старую одежду — брюки, куртку, ботинки и рядом шляпу.

Подобрал несколько сухих веток, подошел к логову и разжег маленький костер. Вернулся ко входу и быстро осмотрелся. Сухое русло оставалось пустынным, но он понимал, что за ним наблюдают индейцы. Он вернулся, отошел подальше от логова и стал ждать.

Дыма было мало, но его затягивало в логово. Уже скоро. Внезапно волк выскочил на середину впадины, оглянулся, рыча, перепрыгнул через бруствер и исчез в русле.

Билли стремительно затушил костер, оставшиеся ветки и угли бросил на свое кострище, затем веткой промел место. Индейцы появятся через несколько минут, может, немного позже.

Забравшись в логово, он наскреб волчьей шерсти и разбросал ее по разложенной на земле одежде. Оглядевшись, убедился, что индейцы еще не появились, но то, что они видели волка, он знал наверняка и мог представить себе их изумление.

Он поспешил к ручью и набрал пару пригоршней грязи. Этот завершающий штрих не помешает. Билли торопливо слепил две человеческие фигурки, повязав им на головы по травинке.

Подбежав ко входу во впадину, осмотрел овраг и продолжил работу, пока рядом с одеждой не встали шесть грубых фигурок. Затем проколол их старыми иглами дикобраза, подобранными около утеса, и выстроил в ряд лицом к парапету.

Посмотрев в последний раз в овраг, он увидел, что там, почти не таясь, стоит индеец и глядит в сторону впадины.

Билли знал, что они будут осторожны, и засмеялся, представив, что последует дальше. Забрав винтовку, флягу, патроны и немного еды, он кинулся к волчьему логову и протиснулся внутрь.

Волчат там не оказалось, в этом он удостоверился в самом начале. В конце пещерки, у основания скалы, места хватило, чтобы сидеть. Чиркнув спичкой, он убедился, что справа есть еще одна пещерка, размером поменьше.

Билли осторожно пролез к выходу из логова, замел свои следы, стараясь не трогать волчьи, и пробрался обратно. Со своего места он мог видеть парапет.

Прошло почти полчаса, прежде чем над наспех построенной стеной поднялась голова. Черные, прямые волосы, красная повязка на лбу и резкие, жесткие черты лица предводителя.

Потом над парапетом поднялись остальные, и один за другим, переступив низкую стену, вошли во впадину. Они не спешили и опасливо оглядывали ее большими, испуганными глазами. Один из них заметил одежду со стоявшими рядом фигурками и что-то сказал, указав рукой.

Индейцы подошли ближе и в благоговейном страхе остановились, глядя на утыканных иглами идолов. Они очень хорошо знали, что они означают. Их вылепил колдун и на каждую наложил проклятие.

Один из апачей отошел и кинул взгляд на одежду. Вдруг он испуганно вскрикнул, привлекая внимание остальных к клочкам волчьей шерсти.

Индейцы собрались вокруг, возбужденно лопоча и оглядываясь со страхом.

Они думали, что поймали в западню белого человека. Зная апачей, Билли догадывался, что они уже просчитали его рост, вес и примерный возраст. Такие вещи легко читаются по длине шага, глубине отпечатка на мягкой земле и по тому, как он работал.

Они поймали белого человека, а из западни выскочил волк! Теперь они нашли его одежду, а на ней волчью шерсть!

Все индейцы знали о человековолках, оборотнях, тех странных существах, которые могли превращаться из человека в зверя и обратно. Существах, которые вырывали у спящих людей горло и метили детей волчьей кровью.

Наступали сумерки. Пока Билли Данбар устраивал свою мистификацию, солнце склонилось к горизонту. Индейцы беспокойно оглядывались. Они попали в логово человековолка, великого колдуна, который наложил проклятие на них на всех. Он пришел как человек, а ушел как серый охотник.

Вдруг в пустыне завыл волк!

Апачи вздрогнули, как от удара, а затем одновременно попятились. К тому времени, как они достигли выхода из впадины, они почти бежали.

Старик Билли провел ночь в логове, лежа у дыры и дожидаясь рассвета. Когда стало светло, Данбар выполз из пещеры.

Ослы как ни в чем не бывало щипали траву и при его появлении подняли головы. Он взял было вьючное седло, потом опустил его.

— Будь я проклят, если сбегу! — решил он.

Прихватив с собой старый «шарпс» и запасной лоток, Билли Данбар зашагал по сухому руслу и немного погодя принялся за работу. Время от времени он тщательно осматривал местность, но апачи не появлялись. Золота после промывки выходило даже больше, чем он надеялся. Еще несколько дней… Неожиданно что-то заставило его поднять голову.

Недалеко лицом к нему стояли два индейца. Ближайший сделал несколько шагов вперед, положил что-то на камень и отошел. Билли, согнувшись, наблюдал, как они скрылись из виду. Затем подошел к камню. В выделанную шкуру оленя было завернуто мясо!

Старатель рассмеялся. Теперь он великий колдун. Теперь он человековолк. Оленина служила подношением, знаком замирения, и он возьмет ее. Старик Билли понял, что с этого момента ему можно приходить на земли апачей и намывать золота сколько угодно.

Несколько дней спустя он убил волка, снял с него шкуру, а из головы сделал нечто вроде капюшона, который натянул на тулью своей старой фетровой шляпы. Что бы он ни делал, он ее не снимал.

Через месяц он вошел во Фремонт позади Дженни и Джули и встретил у ворот Сэлли. Она разговаривала с молодым Сидом Бартоном.

— Привет, — усмехаясь, сказал Сид и удивленно посмотрел на волчий капюшон. — Лучше сними его! Кто-нибудь может принять тебя за волка.

Старик Билли засмеялся.

— А я и есть волк! — ответил он. — Не веришь? Спроси у апачей!

Историческая справка

Одним из неприятных аспектов истории Запада является то, что слишком много людей, не потрудившихся даже проверить факты, постоянно и с большой уверенностью берут на себя смелость утверждать, что было, а чего не было.

Я часто слышу комментарии, что люди Запада не умели метко стрелять, что оружие у них было плохое и т. п. Могу лишь сказать, что несколько тысяч человек, которые сейчас мертвы, наверняка жалеют, что это не так.

На большей части Запада люди носили оружие и умели стрелять не просто метко, но исключительно метко. Доказательств, как документальных, так и свидетельских, — великое множество. В некоторых исторических заметках я буду приводить цитаты из различных источников.

Из дневника Уильяма X. Брюэра, участвовавшего в экспедиции Уитни по географическому исследованию Калифорнии: «Обстановка в Южной Калифорнии все еще не успокоилась. Мы постоянно носим оружие, у каждого с собой нож и револьвер; для охоты и других нужд у нас всегда есть винтовка, карабин „шарпс“ и две двустволки. Здесь, в Лос-Анджелесе, ежегодно убивают пятьдесят-шестьдесят человек, и то, что за наше двухнедельное пребывание в городе не случилось ни одного убийства, считают странным… В то время как я делаю эти записи, в палатке лежит по крайней мере шесть заряженных револьверов, не считая ножей и другого оружия, а стало быть, опасность нам не угрожает».

Это было в 1860 году, население Лос-Анджелеса составляло 3500 человек.

ПАРЕНЬ С РАВНИНЫ БЭТТЛ

В половине пятого Крэг Моран, худощавый, широкоплечий молодой человек с серыми глазами и бесстрастным, по-индейски смуглым лицом, въехал в город по тропе, ведущей из каньона, а через десять минут половина горожан уже обсуждала новость, что первый ковбой и ганмен Райерсона сидел на крыльце «Дворца».

Зачем он приехал, людям было ясно. Разборка между Райерсоном и поселенцами-фермерами с ручья Индейской Женщины назревала давно, и все знали, что она начнется с Буша Лизона.

Проблема ручья Индейской Женщины разделила городок на две партии, но насчет Буша сложилось единое мнение. Этот фермер-здоровяк сам накликал на себя беду, и никто не стал бы сожалеть, если бы он получил по заслугам. Все знали, что в драках он убил пятерых или даже шестерых своих противников.

Буш Лизон сидел на койке в своей хибаре, когда ему принесли новость, что Крэг Моран в городе. Выслушав ее, Лизон, огромный толстяк с круглым, тупым и жестоким лицом, не произнес ни слова и продолжал чистить свою двустволку. Из этого ружья он убил Коротышку Граймса.

Коротышка работал на Тима Райерсона, которому вместе с ранчеро Четом Ли принадлежала почти вся земля в долине Индейской Женщины, тем не менее они в течение четырех лет косили сено на ее сочных лугах, пока не пришли поселенцы.

Скотоводы приказали им убираться. Те ответили, что земля принадлежит правительству и свободна для заселения. Фермеров представлял Хедроу, но хотел представлять Буш Лизон, известный смутьян. Райерсон дал им неделю срока, а когда они не подчинились, снес все изгороди и спалил пару сараев.

Ко всей этой истории Коротышка Граймс и Крэг Моран не имели никакого отношения. Они в это время помогали на сборе скота Кэрол Дюшен. Граймс приехал в город один и остановился у «Дворца» опрокинуть стаканчик-другой. Лизон начал ссору, но другие поселенцы остановили его. Тогда Лизон направился к дверям и заявил:

— Райерсон дал нам неделю, чтобы убраться с земли. Я даю тебе тридцать минут, чтобы убраться из города! Потом начну стрелять!

Коротышка Граймс уже собирался уезжать, но после этого решил остаться. Через полчаса на темной улице перед входом в салун раздался крик — Лизон вызывал его на поединок. Граймс поставил на стойку стакан и с револьвером в руках направился к выходу. Он вышел на улицу и огляделся, ища громилу. А тот в этот момент, обежав здание, проник через черный ход в салун, тремя легкими, длинными прыжками пересек зал и остановился у дверей. Ковбой его не видел.

— Коротышка! — тихо позвал Буш.

С опущенным револьвером, ничего не подозревавший Граймс повернулся, и Лизон разрядил оба ствола ему в грудь.

Одним из первых в салун прибежал Дэн Риггс, издатель «Брэдшоу джорнал». Он понимал, что означало это убийство. Противник насилия, он считал, что ни к чему хорошему оно привести не может. Газетчик не любил Буша Лизона за его необузданный нрав. О намерениях Буша он предупредил лидера поселенцев, Хедроу, всего несколько дней назад.

Никому не понравилось это убийство, но все боялись Буша. Все слышали его похвальбу, и всем хотелось остаться в живых.

И вот теперь Дэн Риггс, сухопарый мужчина средних лет с тонкими пальцами и спокойным лицом, услышал, что в город приехал Крэг Моран.

Дэн встал и снял козырек, защищавший глаза от света лампы. Типографию и «Дворец» разделяло всего девяносто футов. Журналист остановился перед Крэгом и сказал:

— Не делай этого, сынок. Садись на своего коня и поезжай домой. Если ты убьешь Лизона, это станет только началом большой войны.

— Начало уже состоялось. Виноват в этом Лизон.

— Послушай, — заспорил Риггс, но Крэг прервал его:

— Лучше идите отсюда, — произнес он, по-техасски растягивая слова. — Лизон может появиться в любую минуту.

— Мы живем в городе, — решительно восстал Риггс. — У нас здесь женщины, дети, дома. Мы не хотим, чтобы началась пальба, мы не хотим пьяных убийств. Если вы, ковбои, не можете вести себя прилично, держитесь подальше от города! Фермеры имеют право на жизнь, это хорошие, богобоязненные люди!

Крэг продолжал сидеть.

— Я никого не убивал, — веско и несколько торжествующе возразил он. — Я просто сижу.

Риггс хотел что-то ответить, но в отчаянии махнул рукой, повернулся и заспешил прочь. А потом увидел Кэрол Дюшен.

О Кэрол Дюшен стоит сказать особо. Во-первых, она унаследовала от отца землю величиной с два ранчо Райерсона. В свои двадцать два года она еще не вышла замуж и знала скот так же хорошо, как любой мужчина. Чет Ли три раза предлагал ей руку и сердце и все три раза получил категорический отказ. Она знала и любила Дэна Риггса и его жену, часто, посещая город, ночевала у них. Несмотря на это, в ней текла кровь скотоводов, без всяких примесей.

Дэн Риггс сразу же подошел к Кэрол Дюшен и высказал все, что он думает. Она покачала головой.

— Я не стану вмешиваться, — ответила она. — Хотя Коротышку Граймса очень жаль, он был хорошим парнем.

— Не буду спорить, — искренне согласился с ней Граймс, — но не все ковбои такие же замечательные, как он. Убийство совершено, безусловно подлое, и я собираюсь сообщить об этом в следующем номере своей газеты. Но второе убийство никому не поможет, невзирая на то, кто погибнет.

Кэрол спросила его:

— А вы говорили с Бушем Лизоном?

Риггс кивнул:

— Он тоже меня не слушает. Я хотел уговорить его уехать во Флэгг, пока шум не уляжется, но он лишь рассмеялся.

Девушка с любопытством смотрела на него.

— Чего вы от меня хотите?

— Чтобы вы поговорили с Крэгом. Ради вас он уедет.

— Я едва его знаю.

Кэрол Дюшен не собиралась никого ставить в известность, что именно она знает о Крэге Моране или насколько в последнее время она им заинтересовалась. Пока этот высокий ковбой помогал ей со сбором скота, они не перемолвились и тремя словами, но она обратила на него внимание, наблюдала за ним и прислушивалась к разговорам своих работников, когда они заводили речь о нем.

— Поговорите с ним. Он уважает вас. Все вас уважают.

«Да, — с горечью подумала Кэрол, — он, вероятно, уважает меня. И ни разу не подумал обо мне как о женщине».

Ей следовало бы понимать, что такие девушки, как она, не могут рассчитывать на искренность окружавших их мужчин. Великолепная фигура, изысканная классическая красота с элементом некоторой холодности и положение владелицы крупнейшего ранчо удерживали ковбоев даже от разговоров с ней. Пока смелости хватило только у Чета Ли. Правда, Чета никто бы не упрекнул в ее отсутствии.

Кэрол перешла улицу с сильно бьющимся сердцем и внезапно пересохшим горлом. Теперь, собираясь заговорить с Крэгом, она испугалась, как ребенок. Когда она подошла к нему, он встал. Для девушки она была высока, но он оказался еще выше. Твердая линия рта, сильный и крепкий подбородок… Она встретила взгляд его серо-зеленых глаз, и сердце ее забилось еще сильнее.

— Крэг, — по крайней мере хоть голос звучал естественно, — пожалуйста, уезжайте! Вас либо убьют, либо вы убьете Буша. В любом случае это еще один шаг к большому кровопролитию.

— Вы говорили с Дэном Риггсом. У него характер не мужчины, а старухи, — с некоторой насмешкой, но достаточно уважительно произнес он.

— Нет, — неожиданно она обрела уверенность. — Нет, он говорит правду, Крэг. Поселенцы имеют право на землю, и то, что происходит, не просто вражда между вами и Лизоном. Это означает, что погибнут хорошие люди, будут уничтожены дома и урожаи, многие месяцы работы пойдут прахом. Вы не можете так поступить.

— Вы хотите, чтобы я все бросил? — неверяще спросил он. — Вы же знаете наши нравы. Я не смогу жить ни здесь, ни там, где станет известна эта история.

Она посмотрела ему в глаза.

— Часто большая смелость нужна, чтобы не ввязываться в драку.

Он подумал над ее словами и посерьезнел. Затем кивнул:

— Мне это не приходило в голову, но, наверное, вы правы. Только у меня нет такой смелости.

— Послушайтесь Дэна! — воскликнула она, — Он интеллигентный человек! Редактор газеты! С его словом здесь считаются, а со временем будут считаться еще больше. Он говорит важные вещи.

— Он? — Крэг рассмеялся. — Да этот мелкий склочник просто разносит слухи, мэм. Он не говорит никаких важных вещей, и никто на него и на его газету не обращает внимания. Это маленький человечишка с чернилами на пальцах.

— Вы ничего не понимаете! — протестующе воскликнула Кэрол.

Буш Лизон стоял на другой стороне улицы. Пока Крэг Моран сидел на крыльце «Дворца», он все как следует продумал. Буш не имел представления, как хорошо обращался с оружием Крэг, да и не собирался выяснять, однако вызов уже брошен, и, судя по поведению Крэга, он ждал, что начнет Буш Лизон.

И Буш не стал бы медлить, но чем больше он раздумывал над ситуацией, тем меньше она ему нравилась. Стены салуна каменные, значит, стрелять сквозь них нельзя. Незаметно подойти к Крэгу справа или слева на расстояние выстрела тоже невозможно. Моран хорошо выбрал позицию. Единственным возможным вариантом оставался пустой дом напротив.

Буш забрался в него и лежал, наблюдая за происходившим, когда к Морану подошла девушка. Лизон моментально понял, в чем заключалось его преимущество. Когда она отойдет, Крэг непроизвольно проследит за ней глазами, и в этот момент он выйдет и застрелит его.

— Вам лучше уйти, мэм, — заявил наконец Крэг, прекращая разговор. — Здесь опасно находиться. Я буду сидеть, пока не появится Лизон.

Она беспомощно уронила руки и отвернулась от него. В эту секунду здоровяк выскочил из двери дома напротив, бросил приклад ружья к плечу и закричал.

Кэрол Дюшен не успела отойти на безопасное расстояние. Левой рукой Крэг что есть силы оттолкнул ее и, выхватывая револьвер, отступил направо. Как только правая нога коснулась земли, он начал стрелять.

Позже свидетели утверждали, что не видели ничего подобного. Лизон вскинул ружье и закричал, но в этот невероятно короткий промежуток времени, когда приклад он держал уже на уровне плеча, Крэг оттолкнул девушку, отступил от нее и выстрелил навскидку.

Все произошло в долю секунды. Тяжелая пуля 45-го калибра ударила Буша Лизона в грудь в тот момент, когда он нажал на спусковой крючок, и дробь кучно вспорола воздух в полутора футах над головой Крэга Морана. А Крэг, твердо стоя на земле, еще раз выстрелил в привалившегося к стене дома Буша. И он, повернувшись, упал с дощатого тротуара в пыль.

Столь же неожиданно, как началось, это сражение и закончилось. Кэрол Дюшен поднялась на ноги, ее лицо и одежда были в пыли. Она принялась отряхивать платье быстрыми, нетерпеливыми движениями, потом резко обернулась и посмотрела на Крэга Морана.

— Я больше не хочу вас видеть! — рассерженно вспыхнула она. — Никогда. Ни по какой причине!

Крэг беспомощно глядел ей вслед, не отдавая себе отчета, шагнул вперед и остановился. Он кинул взгляд на тело Буша Лизона и начавших собираться зевак, затем направился к своему коню. Рядом с ним стоял обеспокоенный Дэн Риггс.

— Что вы наделали! — воскликнул он в отчаянии.

— А как насчет Граймса?

— Я знаю, знаю! Буш был мерзавцем и заслужил то, что получил, потому что смерть Граймса — продуманное убийство, но это ничего не меняет. У Лизона есть друзья, поселенцы будут рассержены. Они этого так не оставят.

— Тогда они сваляют большого дурака. — Крэг прыгнул в седло, хмуро глядя на Кэрол Дюшен. Чего она так разозлилась?

Он двинулся на ранчо, нисколько не сожалея об убийстве Лизона. Люди этого типа продолжают убивать и нарываться на неприятности, пока не встретятся со слишком быстрым для себя противником. И тем не менее Крэга расстроили слова Риггса и Кэрол Дюшен. Почему она рассердилась? Что случилось со всеми?

Моран, как и все скотоводы, не любил фермеров, и все же Риггс посеял в нем сомнение, и по дороге домой Крэг размышлял над услышанным. Может, поселенцы и вправду имели право жить на той земле. Мысль поразила его, и он ее отбросил.

В последующие дни, когда напряжение между скотоводами и фермерами росло, он ловил себя на том, что все чаще и чаще думает о Кэрол, вспоминая ее лицо, когда она подошла к нему в городе и умоляла уехать. Вспоминались и сверкавшие гневом глаза, когда она отряхивалась от пыли.

«Нечего о ней думать», — решил Моран. Даже если бы она на него не обиделась, что общего между владелицей огромного стада и ковбоем-бродягой вроде него? И все же он вспоминал ее. Слишком часто. А затем вся округа вспыхнула в огне междоусобицы. Всадники Чета Ли, к которым присоединились самые горячие головы из ковбоев Райерсона, напали на поселенцев и проявили непростительную жестокость. Они угнали несколько голов скота, спалили скирды сена и два амбара, убили одного человека и разрушили несколько домов. Одного ребенка сильно порезало осколками летевших стекол. На следующее утро вышло специальное издание «Брэдшоу джорнал».

«НАЛЕТ ВООРУЖЕННЫХ УБИЙЦ

НА БЕЗЗАЩИТНУЮ ДОЛИНУ

Горящие сараи, уничтоженный урожай и смерть — вот что осталось вчера вечером после еще одного зверского, преступного налета маскирующихся под скотоводов убийц, которые атаковали мирное, спящее поселение на ручье Индейской Женщины.

Эфраим Хершман погиб прошлым вечером, защищая свой дом от бандитов Чета Ли и Райерсона. Еще двоих ранили, а маленького Билли Хедроу, трех лет от роду, серьезно порезало стеклом, в то время как ночные налетчики стреляли по окнам… «

Дэн Риггс рассердился, и это проглядывало в каждом слове статьи и последующего редакторского комментария. Он в резкой форме, поименно обвинял владельцев ранчо и их ковбоев в преступных действиях, требуя вмешательства правительства территории.

Райерсон с жесткими и злыми глазами, громко стуча сапогами, подошел к флигелю, где жили ковбои.

— А ну, ребята! — заорал он. — Поехали в город, покажем этому проклятому бумагомараке, где черти зимуют! Поехали! По коням!

Чет Ли только что приехал в город, когда всадники Райерсона появились на окраине Бредшоу. День был в разгаре, но с улицы городка будто всех вымело.

Чет Ли, крепкий тридцатипятилетний мужчина с дубленым лицом, жестокими глазами и тонкими губами, отодвинул Риггса и ввел своих парней в типографию. Начался настоящий погром. В мгновение ока налетчики разбили ручной печатный пресс, выкинули шрифт на улицу и высадили все окна. Никто не попытался ударить побледневшего Дэна Риггса, который тихо стоял в стороне. Ошеломленный, он долго молчал, и только под конец обратился к Райерсону.

— Думаете, это вам поможет? — спокойно спросил он. — Не в вашей власти задушить правду и запретить людям думать. Рано или поздно все обязательно выйдет наружу. Граймс и Лизон погибли в поединках, но вчерашний налет — это убийство и уничтожение чужой собственности.

— Заткнись! — вспыхнул Райерсон. — Ты еще легко отделался!

Маленькие глазки Ли вдруг сверкнули.

— Может, этому парню нужна веревка!

Дэн Риггс невозмутимо посмотрел на него.

— Вот это как раз в вашем духе, — сказал он, и Ли ударил его по лицу так, что газетчик упал.

Риггс медленно поднялся, по его губам потекла струйка крови.

— Вы идиоты, — так же спокойно продолжил он. — Неужели вы не понимаете, что нельзя безнаказанно уничтожать чужую собственность? Неужели не понимаете, что, когда разрушается свобода других людей, разрушается и ваша? Вы разгромили типографию, разбили пресс. Тираны и бандиты всегда так поступали, особенно если правда не на их стороне.

Все молчали. Лицо Райерсона побелело от едва сдерживаемого гнева, а Крэг неожиданно почувствовал себя неловко. Хоть Риггс и дурак, но в смелости ему нельзя отказать. Чет Ли поступил нечестно, когда ударил человека, который не мог ему ответить.

— В семьдесят шестом году мы боролись за свободу слова и свободу прессы, — упорно продолжал Дэн Риггс. — А теперь вы хотите ее уничтожить, потому что она печатает о вас правду. Я уверяю всех вас: ничего у вас не выйдет.

Они оставили его среди обломков типографии — всего, что у него было в этом мире, — и пошли во «Дворец». Райерсон жестом пригласил всех к стойке.

— Я угощаю! Пейте!

Крэг Моран обошел столпившихся ковбоев и приблизился к Райерсону.

— У вас есть деньги, босс? — тихо спросил он. — Я беру расчет.

Глаза Райерсона заледенели.

— Что это еще за разговор? — Чет Ли обернулся и жестко посмотрел на него. — Не будь дураком!

— Я не дурак. С меня хватит. Хочу получить причитающиеся мне деньги. Я не буду участвовать в ваших выходках. Сегодняшний налет — грязная, отвратительная бойня.

— Ты и мне адресуешь свои слова? — Ли медленно повернулся, не отрывая злобных глаз от Крэга. — Я хочу знать.

— Я не ищу ссоры, — отрезал Крэг. — И все сказал. Вы должны мне сорок долларов, Райерсон.

Тот залез в карман и хлопнул о стойку две золотые монеты.

— Вот твой расчет. А теперь убирайся из округи! Мне не нужны предатели! Если увижу тебя через двадцать четыре часа, пристрелю как собаку!

Крэг отвернулся. Он слегка улыбался.

— Ну да, конечно! Наверное, пристрелите. Кстати, Райерсон, я никуда не уеду!

Прежде чем кто-то из них успел ответить, Моран вышел из салуна. Ли смотрел ему вслед.

— Никогда не любил этого бродягу.

Райерсон откусил кончик сигары. Гнев начал остывать, и он чувствовал себя не в своей тарелке. Несмотря на то, что сказал Ли, Райерсон знал, что Моран надежный парень. Неожиданно он ощутил беспокойство — а может, оно преследовало его с тех пор, как увидел побледневшее, напряженное лицо Дэна Риггса? Скотовод хмуро смотрел в свой стакан с виски. Что с ним случилось? Неужели стареет? Он бросил взгляд на суровое лицо Чета Ли. Почему он не уверен, как Ли, в том, что они делают? Разве они с ним не первыми обосновались на этой земле? Разве не косили траву в долине все четыре года? Какое пришельцы имели право селиться там?

Крэг Моран вышел на улицу, остановился и сдвинул шляпу на затылок. Медленно скрутил сигарету. Какой же он дурак! Уйдя от Райерсона, попал между двух огней. Теперь за ним будут охотиться дружки Лизона, а у него даже нет прикрытия и поддержки. Один, совсем один. Правда, это для него не впервой. Он один и сюда приехал.

На другом конце улицы Дэн Риггс, сидя на корточках, собирал шрифт. Крэг не спеша затянулся и щелчком отбросил окурок в канаву. Когда его тень упала на Риггса, тот поднял голову. Лицо издателя потемнело от пережитого.

Крэг качнул головой в сторону типографии:

— Вы сможете это восстановить? Починить пресс?

Риггс посмотрел на разбитую машину.

— Сомневаюсь, — тихо ответил он. — Это все, что у меня есть. Им ничего не стоит разбить жизнь другого человека.

Крэг присел рядом с ним, поднял литеру и тщательно стер с нее пыль и песок.

— Вы сделали ошибку, — спокойно заметил он. — Вам нужно держать под рукой револьвер.

— Это остановило бы их?

— Нет.

— Тогда я рад, что у меня нет револьвера. Хотя, — в его глазах блеснул ироничный огонек, — иногда мне хочется плюнуть на миролюбие. Сегодня, если бы я имел оружие…

Крэг рассмеялся.

— Да, — сказал он, — я вас понимаю. А теперь давайте-ка соберем то, что они раскидали. Если сможем запустить пресс, мы им еще покажем — и на этот раз я буду рядом с вами.

Через два дня газета появилась на улицах городка, и ее экземпляры разошлись по всей округе.

«НАЛЕТ НА ТИПОГРАФИЮ. РАЗБИТ ПЕЧАТНЫЙ ПРЕСС

Усилия донести истину до крупных скотоводов нашего края оказались тщетными… «

Далее следовало полное описание происшествия. Как налетчики разгромили типографию и угрожали Дэну Риггсу. Затем шли корреспонденции о двух налетах на поселенцев, история убийств Граймса и Лизона, а также предупреждение правительству территории: если не принять срочные меры, в районе Брэдшоу может вспыхнуть полномасштабная война между скотоводами и фермерами.

Крэг Моран пересек улицу и вошел в салун. Бармен при виде его покачал головой:

— Дождетесь вы. Они вас обоих линчуют.

— Не линчуют. Мне ржаной.

Бармен развел руками:

— Ничего не выйдет. Босс приказал не обслуживать ни тебя, ни Риггса.

Крэг Моран нехорошо улыбнулся.

— Смотри не ошибись, Пэт, — спокойно произнес он. — Риггс может стерпеть, но я не стану. Поставь бутылку на стойку, или я сам это сделаю. И не тяни руку за ружьем! Если хоть коснешься его, я тебя причешу на пробор — пулей.

После некоторого колебания Пэт осторожно протянул руку за бутылкой.

— Я здесь ни при чем, Крэг, — возразил он. — Это все босс.

— Тогда скажи боссу, чтобы он сам со мной говорил.

Крэг налил виски, залпом выпил и вышел из салуна.

Перейдя улицу, Моран увидел, что перед типографией стоит гнедая. Он взглянул на ее клеймо и почувствовал, что во рту у него пересохло.

В полутьме помещения стояла она. Риггс куда-то исчез.

— Он пошел попить кофе, — тихо сообщила Кэрол. — Я обещала подождать, пока вы не вернетесь.

Крэг посмотрел на нее и почувствовал, как внутри что-то шевельнулось, такое ощущение он испытывал только в долгие часы одиночества, когда страшно хотелось чего-то или кого-то… И вот оно повторилось.

— Я вернулся. — Она молча стояла. — Но не хочу, чтобы вы уходили.

Она вознамерилась что-то ответить, но с улицы вдруг послышался стук копыт, он обернулся и увидел, как группа всадников остановилась перед типографией. Среди них вертелся на коне Чет Ли, на седле которого висела веревка.

Крэг Моран взглянул на Кэрол:

— Вот теперь вам лучше уйти. Сейчас здесь будет жарко.

Засунув большие пальцы обеих рук за пояс, он вышел на улицу и оглядел прибывших. Всадники, не скрывая удивления, смотрели на него.

— Привет! — поприветствовал он. — Вы что, хотите воспользоваться этой веревкой?

— Мы хотим повесить издателя, — грубо ответил Райерсон.

Крэг на секунду задержал взгляд на пожилом ранчеро.

— Райерсон, — спокойно произнес он, — не вмешивайтесь в это дело. Мне кажется, что вся заварушка — дело рук одного человека. Если бы не он, вы остались бы в стороне от этой безумной затеи. А зовут заводилу Чет Ли.

Чет, оставаясь в седле, внимательно изучал Крэга.

— Ну и что из того? — спросил он.

С другой стороны улицы подошел Риггс. В руках он держал ружье, которое одолжил у кого-то из жителей, и по всему было видно, что издатель совсем не умел обращаться с оружием. Когда он остановился перед скотоводами, из типографии вышла Кэрол Дюшен.

— Поскольку вы нападаете на безоружных мужчин и беззащитных детей, можете повоевать и с женщиной!

Ли был поражен.

— Кэрол! Что ты здесь делаешь? Ведь ты же скотовод!

— Правильно, Чет. У меня есть стадо. Но я женщина, и знаю, что значит для женщины дом. Знаю, каково приходилось миссис Хершман, когда она потеряла мужа. В этой борьбе — я вместе с Риггсом и Мораном, до конца!

— Кэрол, — сердито возразил Ли. — Уходи отсюда! У нас тут мужские дела! Я этого не потерплю!

— Она будет делать то, что считает нужным, Чет, — поддержал ее Крэг, — но тебе придется драться со мной.

Чет Ли перевел взгляд на Крэга Морана. И вдруг он отчетливо понял: этот парень сделал то, что не удалось ему, — он выиграл. Все дело в Моране! Если бы не он…

— Босс, — раздался голос одного из людей Райерсона, — осторожней.

Райерсон обернулся. Поперек улицы стояли три поселенца. Двое держали в руках ружья, один — винтовку «спенсер».

— На крышах нас еще шестеро, — крикнул сверху Хедроу. — Можешь начинать, Крэг, мы тебя прикроем.

Райерсон заерзал в седле. Моран краем глаза заметил, что у него на лбу вдруг выступил пот. Но он не сводил взгляда с Чета Ли. На лице молодого ранчеро читалось раздражение и гнев. Его бесило положение, в котором он оказался. Совершить немедленную расправу над Риггсом ему не позволила Кэрол, а теперь он в западне у поселенцев.

— Мы еще поговорим! — выкрикнул он в ярости. — Это не конец!

Крэг Моран внимательно посмотрел на него. Он понимал, какие пружины движут этим героем местного масштаба. Чета Ли влекла власть. Сегодня ему необходимо справиться с поселенцами, завтра он накинется на Райерсона, затем, если она не выйдет за него замуж, дойдет очередь и до Кэрол Дюшен. Он не мог быть одним из многих, он не мог быть одним из двух. Он должен стать единственным.

— Ошибаешься, Чет, — серьезно произнес Моран. — Для тебя это конец.

Чет Ли посмотрел на Крэга. Ему показалось, что он увидел его впервые. Прежде чем он заговорил, прошла минута с лишним.

— Значит, так, да? — не без ехидства спросил он.

— Значит, так. Сейчас ты можешь предложить свою землю Райерсону. Я знаю, у него достаточно денег для покупки. Либо продай ее Кэрол, если это ее заинтересует. Но ты продашь свою землю, Чет. Из-за тебя здесь все неприятности. Я думаю, что, когда тебя не будет, Райерсон и Хедроу смогут поговорить и найти общий язык.

— Я готов разговаривать, — спокойно заверил Хедроу, — и готов слушать.

Райерсон кивнул:

— Мне подходит. И я куплю твою землю, Чет. Назови цену.

Чет Ли неподвижно сидел на лошади.

— Значит, так, да? — повторил он. — А что, если я не намерен продавать?

— Тогда мы отнимем у тебя оружие и выгоним из города, — объявил Крэг.

Ли кивнул:

— Ага, понимаю. Вы с Райерсоном уже обо всем договорились. Хорошенький способ отнять у меня ранчо. А то, что ты взял расчет, выходит, простая игра.

— Никакой игры не было, — не принимая его тон, ответил Моран. — Ты нас слышал. Назови цену. У тебя десять минут, чтобы договориться, или уедешь из города без единого цента.

Выражение лица Чета Ли не изменилось.

— Понимаю, — усмехнулся он. — Но, допустим, с тобой что-то случится, Крэг? Что тогда? Кто будет диктовать мне условия? И кто поручится, что я не вернусь?

— Ничего со мной не случится, — безмятежно возразил Крэг. — Я знаю таких, как ты, Чет.

— Ну, — пожал плечами Ли, — похоже, мне не остается ничего другого. — Он бросил взгляд на Райерсона. — Пятьдесят тысяч пойдет?

— В городе нет таких денег. Я дам тебе двенадцать тысяч, и это на десять тысяч больше, чем следует.

— У меня нет выбора, — развел руками Чет. — Ладно спелись. — Он посмотрел на Крэга. — Ничего, если мы съездим в банк?

— Поезжайте.

Чет начал разворачивать лошадь направо и вдруг вонзил ей в бок правую шпору. Та стремительно отпрыгнула влево, ударив и сбив с ног Риггса. Крэга спасло от падения лишь то, что он метнулся к стене типографии. Чет уже выхватил оружие и, не целясь, выстрелил. Пуля осыпала лицо Морана щепками. Затем Ли развернул лошадь и почти в упор нажал на спуск.

Но Моран, пока совершался этот маневр, успел откинуться влево, и пуля прошла мимо его лица. Он выхватил оба револьвера и быстро дважды выстрелил. Чет Ли находился от него так близко, что Крэг услышал, как впиваются пули в ребра под сердцем.

Ли выпустил револьвер, соскользнул с седла, и испуганная лошадь чуть не наступила ему на голову.

Крэг Моран стоял над ним. Риггс с трясущимися коленями поднимался на ноги. Чет был все еще жив и смотрел на своего противника.

— Я же предупреждал, что знаю таких, как ты, — тихо промолвил Крэг. — Не стоило тебе хвататься за револьвер.

Кэрол Дюшен сидела в кафе, когда туда вошел Крэг Моран. Он пропустил пару стаканчиков, и они давали о себе знать; правда, он давно не ел и даже не помнил, когда в последний раз перекусывал.

— Садитесь ко мне, — пригласила девушка. — Где Дэн?

Крэг улыбнулся жестко и одновременно удивленно.

— Выбивает у Райерсона деньги на новый пресс.

— А Хедроу?

— Поселенцы подписали контракт на поставку сена Райерсону. Если бы не Чет, они бы договорились с самого начала. Хедроу пытался навести мосты. Я сам слышал.

— А вы?

Крэг медленно повесил шляпу на крючок и сел, пробежав пальцами по темным, жестким волосам. Он вдруг почувствовал ужасную усталость.

— Я? — Он сосредоточенно потянулся к кофейнику. — Я собираюсь побриться и помыться… Потом… часиков двадцать посплю… наброшу на лошадь седло и отправлюсь в дорогу.

— Я не хочу, чтобы вы уезжали, — тихо произнесла Кэрол.

— Не выйдет. — Он серьезно посмотрел ей в глаза. — Если я не уеду сейчас, то не уеду никогда.

— Тогда и не уезжайте.

И он не уехал.

Историческая справка

Горы Тулароса лежат к западу от равнин Святого Августина в штате Нью-Мексико и континентального водораздела. На этих землях частыми гостями были старые вожди апачей — Манго Колорадо, Кочизе, Джеронимо и Чато, — и лишь немногие из поселенцев избежали их внимания.

Солдаты обнаружили здесь золото, но все попытки заняться старательством пресекались апачами. Повсюду можно услышать рассказы о затерянных шахтах и закопанном золоте; где-то в этих местах или немного северо-западнее находились «Затерянные раскопки Адамса» — сюжет для одного из самых известных рассказов о затерянных шахтах.

К югу лежит Альма. Сейчас города уже нет, как и многих других городов. От них не осталось ничего, кроме имени на карте. В Альме скрывались Бутч Кэссиди, Эльза Лей, Харви Логан и их друзья.

В одном из рассказов говорится, что местного ранчеро по имени Френч постоянно беспокоили скотокрады, и один из его ковбоев — и сам довольно крутой парень — предложил Френчу, чтобы он нанял нескольких его друзей, в это время гостивших поблизости, тогда, мол, у него больше не будет проблем со скотокрадами. Френч внял совету, и скот у него больше не угоняли. Скотокрады были мелкой рыбешкой, они не хотели связываться с такими, как Логан или Кэссиди. Френч, вероятно, не знал, кого нанял, но воры явно знали.

В результате ранчо Френча неподалеку от Альмы стало постоянным местом встречи «Дикой банды», местом, где те, кто скрывался от закона, пользуясь вымышленными именами, могли исчезнуть на несколько недель, а то и месяцев.

К ЗАПАДУ ОТ ТУЛАРОСЫ

Покойник в последний свой час защищался отчаянно. По возрасту почти мальчик, по одежде — настоящий денди, он оказался достаточно мужественным, когда подошло время расплаты.

Он полулежал с протянутыми ногами, опираясь спиной на камни очага, разжавшиеся пальцы все еще касались рукоятки кольта. Последний его бой был чудовищно жесток, свидетельств тому хватало с избытком. Кто бы ни убил его, они потратили на это много времени, сил и крови.

Когда они ворвались в хижину, по меньшей мере один человек погиб на пороге.

Закончившееся здесь сражение началось, очевидно, в другом месте. Судя по всему, в хижине давно никто не жил. Пятна крови виднелись на шпорах покойника. Пару ран он получил гораздо раньше и успел наспех перевязать их.

Болди Джексон, один из ковбоев с ранчо «Тамблинг К», встал на колени и поднял кольт мертвеца.

— Пустой! — сообщил он. — Парень дрался, пока не кончились патроны, и тогда они его прикончили.

— Он еще теплый? — спросил Мак-Куин, высокий, худощавый, мускулистый человек с темной от солнца и ветра кожей. — Мне кажется, я чувствую запах пороха.

— Похоже, он скончался не больше часа назад. Интересно, из-за чего все случилось?

— Это-то меня и беспокоит, — задумчиво произнес Мак-Куин, — учитывая наше положение. — Он взглянул на Бада Фокса и Кима Сартейна, которые появились в дверях. — Что там?

— По крайней мере один из нападавших уехал раненым. Судя по всему, этот парень ушел не один, кое-кого он захватил с собой на тот свет. — Сартейн сворачивал сигарету. — В сарае припасов нет, а на лошади отличное седло.

— Разве мы не сюда ехали? — спросил Фокс. — Это место похоже на то, что нам описали.

Сартейн вскинул голову.

— Кто-то едет! Всадники, и немало. Плохо дело, парни. Нас найдут рядом со свежим покойником.

Сартейн прижался спиной к очагу, а Фокс встал на колени под окном. Уорд Мак-Куин вышел, загородив своей мощной фигурой почти весь проем.

Приближавшуюся группу из полудюжины всадников возглавляли коренастый мужчина на серой лошади и высокий пожилой человек со звездой шерифа.

Увидев чужих коней и стоявшего в дверях Мак-Куина, они осадили лошадей. Коренастый, явно расстроенный присутствием посторонних, удивленно посмотрел на Уорда:

— Кто вы? И что вы здесь делаете?

— Я могу задать вам тот же вопрос, — беспечно ответил Мак-Куин. — Это ведь земля ранчо «Огненный ящик»?

— Я знаю это лучше всех, — раздраженно произнес коренастый. — «Огненный ящик» — мое ранчо.

— Вот как? — мягко осведомился Уорд Мак-Куин. — А это нам предстоит еще выяснить. Когда-нибудь слыхали о Томе Мак-Крекене?

— Конечно! Он — бывший хозяин «Огненного ящика».

— Правильно. Он продал его Руфи Кермитт, хозяйке «Тамблинг К». Я Уорд Мак-Куин, управляющий. Приехал осмотреть новые владения.

Неожиданный ответ явно ошарашил собеседника. От удивления он секунду молчал, затем сердито взорвался:

— Что за чепуха! У меня есть векселя Джимми Мак-Крекена! Он единственный наследник старика и за долги передал ранчо мне.

— Когда? — спросил Уорд.

В мыслях он уже несся вперед, ощупывая путь, по которому следовало идти. Что-то здесь не так, совсем не так! Он не сомневался, что купчая Руфи, копия которой лежала у него в кармане, оформлена раньше, чем документы этого человека. Более того, у него возникло подозрение, что лежавший в хижине покойник — не кто иной, как тот самый Джимми Мак-Крекен.

— Не буду я с тобой разговаривать! Убирайся с моей земли, или я тебя выкину!

— Полегче, Уэбб! — впервые заговорил шериф. — Этот парень заявляет, что имеет права на землю. Если Том Мак-Крекен перед смертью продал ранчо, твоя бумажка не стоит и цента.

Очевидно, Уэбб сразу точно схватил ситуацию. Уорд понимал: если бы с ним не приехал шериф, то пришлось бы вступить в перестрелку. Пока прибывшие не знали, что он не один, потому что люди с «Тамблинг К» не показывались.

— Шериф, — обратился к старику Мак-Куин, — мы появились здесь минут пятнадцать назад и нашли в хижине убитого. Похоже, он сражался против нескольких человек, и когда у него кончились патроны, его застрелили.

— Или вы его застрелили, — насупившись, бросил Уэбб.

Уорд не двинулся с места.

— Я ни в кого не стрелял. — Его голос звучал спокойно и ровно, а на его поясе висели два револьвера. — Шериф, меня зовут Уорд Мак-Куин. Моя хозяйка купила это ранчо у Мак-Крекена за наличные. Купчая зарегистрирована в суде. Все, что нам оставалось, — вступить во владение, что мы и сделали. — Он помолчал. — Я не знаю человека, который лежит в хижине, но могу предположить, что это Джимми Мак-Крекен. По всему видно, что кому-то очень не терпелось его убрать. Нападали скопом, и Джимми так просто не сдался. Вам нужно найти пару раненых и по крайней мере одного убитого.

Шериф спешился.

— Поглядим, что тут есть. Меня зовут Фостер. Билл Фостер. — Он махнул рукой в сторону коренастого скотовода: — Это Нил Уэбб, хозяин «Уолкинг У».

Мак-Куин отступил, чтобы пропустить шерифа в хижину, и тут же из-за угла выступил Ким Сартейн, который выпрыгнул в окно и обогнул дом. Говорили, что он так же хорошо владеет револьверами, как сам Мак-Куин.

Фостер присел на корточки у телаубитого.

— Да, точно, это Джимми Мак-Крекен. Похоже, он дрался до последнего.

— Он боец. — Мак-Куин указал на старую рану. — Первый раз его ранили не здесь, он поскакал сюда, уходя от погони. Поглядите на его шпоры. Он хотел попасть туда, где смог бы найти помощь, но не успел.

Фостер осмотрел раны покойника и пустой патронташ. Мак-Куин рассказал ему о загнанном мустанге, но шериф захотел увидеть его сам. Наблюдая за стариком, Уорд почувствовал, как к нему возвращается уверенность. Шериф действовал осторожно и осмотрительно, ничего не принимая на слово.

Мак-Куин сознавал, что они попали в неприятную ситуацию. Местный скотовод Нил Уэбб, судя по всему, пользовался кое-каким влиянием, а их, чужаков, ковбоев с «Тамблинг К», обнаружили рядом с мертвым телом.

Уэбб не терял времени даром. Он быстро определил ковбоев «Тамблинг К» как жестких ребят, сумевших дать достойный отпор. Мак-Куина он не знал, однако управляющий носил два своих револьвера как человек, привыкший часто пускать их в дело. Двумя револьверами пользовались в основном на границах Техаса, да и то редко кто. Обычно никто не стрелял сразу из двух — второй револьвер служил как бы запасным, но и это говорило, что человек готов к неприятностям.

Уэбб раздраженно нахмурился. Ведь он все так хорошо устроил! Старик умер, карточные долги, векселя, продажа. Оставалось всего ничего… И вдруг появляется эта команда с явно подлинной купчей. Кто мог подумать, что Мак-Крекен продаст ранчо? Но как же все-таки оформили сделку? Может, есть какой-то путь получить землю, не прибегая к насилию?

Что скажет Сайлас Хатч? А Рен Оливер? После стольких обещаний он, Уэбб, провалил дело! Но кто же мог предвидеть такое? Все выглядело очень просто, однако никто не предполагал, что мальчишка завяжет такую драку. Он выглядел смешливым, доброжелательным юношей без капли ответственности, без видимой цели в жизни. Всегда стремился уходить от неприятностей, а не встречать их лицом к лицу. Все это заставило Уэбба поверить, что провернуть аферу — пара пустяков.

Одно за другим все пошло наперекосяк. Вначале не удалась засада. Мальчишка выбрался из нее живым, отстреливаясь на скаку. Уэбб не имел представления, с какой стати он направился именно сюда. Или знал, что должны приехать ковбои с «Тамблинг К»? Двое лучших парней Уэбба убиты, трое ранены. Пока шум не уляжется, ему придется скрывать их от людских глаз. Он быстро решил, что лучшее убежище для них — хижина в Драй-Леггетт.

Из леса вышел Фостер. Выражение его лица было серьезным.

— Мак-Куин, вам лучше проехать со мной в город. Я нашел следы, судя по которым в драке участвовали шесть или семь человек, некоторые из них убиты или ранены. Требуется расследование.

— Хотите сказать, что я арестован?

— Ничего подобного. Я задам вам несколько вопросов, только и всего. Проверим купчую, вероятно, сюда придётся приехать вашей хозяйке. Хочу, чтобы вы об этом знали.

— Прежде чем мы уедем, Фостер, проверьте наше оружие. Никто из нас вот уже несколько дней им не пользовался. Можете убедиться.

— Вы могли сменить оружие, — предположил Уэбб.

Мак-Куин не обратил внимания на его реплику.

— Ким, забирайся-ка на своего мустанга и поехали с нами. Болди, вы с Бадом остаетесь здесь. Никого не подпускайте, кроме шерифа и наших людей. Понятно?

— Еще бы! — Джексон выпустил струю табачной жвачки в муравья. — Можешь быть уверен — никто и близко не подойдет.

Нил Уэбб раздраженно наблюдал, но помалкивал. Мак-Куин подумал обо всем, однако, глядя, как привязывают к седлу тело Джимми Мак-Крекена, Уэббу пришла в голову одна мысль. Юношу в городе любили, поэтому, если пустить слух, что убийца — Мак-Куин, может, дело и не дойдет до суда или даже предварительного слушания. Плохо только, что Фостер такой принципиальный.

Ким Сартейн ехал отдельно от остальных, положив винчестер на седло и держась то в стороне, то позади группы всадников, откуда наблюдал за ними. Шериф Фостер заметил это, и его покрытые ледяной коркой глаза заискрились веселым пониманием.

— Что он там делает? — раздраженно воскликнул Уэбб. — Заставьте его ехать впереди, шериф!

Фостер улыбнулся:

— Он может ехать, где захочет. Он мне не мешает. А почему вы нервничаете?

Неказистое поселение Пелона, куда они направлялись, стояло в устье Тополиного каньона и смотрело на расстилавшуюся перед ним равнину. Из-за высившейся за ним горы городок казался меньше, чем на самом деле. Здесь находилась дилижансная станция, пополняли припасы скотоводы и расслаблялись ковбои, для которых Санта-Фе и Эль-Пасо, расположенные слишком далеко, оставались голубой мечтой.

В Пелоне, с ее четырьмя салунами, конюшней и пятью магазинами, царствовал Сай Хатч, владелец крупнейшего магазина «Эмпориум».

Это был маленький седой и небритый старичок, вечно чем-то недовольный. За этой непримечательной внешностью скрывался исключительно злобный монстр без капли жалости к любому живому существу, будь то животное или человек, хотя мало кто об этом догадывался.

Обладая величайшими способностями выжимать последние деньги или силы из тех, кто оказался в его должниках, жестокий, как апач, порочный до мозга костей, Хатч жаждал богатства с такой же страстью, какую другие испытывают к виски или женщинам. Лишь Рен Оливер, его правая рука, являлся одним из немногих, кто постиг глубину его черной демонической души.

Образованный человек, Оливер первые двадцать пять лет своей жизни провел на Востоке. Дважды, один раз в Нью-Йорке, второй в Филадельфии, его обвиняли в убийстве, но доказать не смогли, и только в одном случае допросили. Оба раза он убивал, чтобы утаить воровство, наконец зашел слишком далеко и скрылся.

В Сент-Луисе во время карточной игры он застрелил партнера. Через два месяца зарезал человека в Новом Орлеане и уехал на Запад, приобретая в дороге ловкость в обращении с оружием. С юношеских лет он строил жизнь на жестокости и обмане, но лишь с тех пор, как встретил Сая Хатча, эти качества стали приносить ему прибыль. За холодной и несколько беспечной внешностью трудно было угадать прирожденного убийцу.

В Пелоне его не то чтобы не любили, скорее к нему относились с опаской. С тех пор как Оливер появился в городе, он отправил на тот свет двоих, однако оба случая выглядели на первый взгляд как честные поединки лицом к лицу. Его редко видели с Саем Хатчем, благодаря осторожности, даже в таком маленьком городке, как Пелона, им удавалось сохранять свое сотрудничество в тайне. Только Нил Уэбб, еще один подручный Хатча, знал об их связи. Хатч эффективно управлял городом еще и потому, что действовал он неявно. Некоторые его враги умерли, но почему и как они погибли, не имели понятия даже Рен Оливер и Нил Уэбб и потому вдвойне боялись Сая Хатча.

Когда шериф Фостер приехал в город вместе с Уэббом и Мак-Куином, Сай Хатч услышал об этом одним из первых, и его глаза сузились в мстительной ярости. Проклятый Уэбб! Ничего ему нельзя доверить! Однако его собственную связь с преступлением доказать никому бы не удалось, и он мог позволить себе спокойно ждать, как будут развиваться события в дальнейшем.

По дороге в город Уорд Мак-Куин напряженно думал. Переговоры между Руфью Кермитт и Томом Мак-Крекеном закончились месяца четыре назад. Мак-Крекен остался жить на ранчо и должен был управлять им еще шесть месяцев, хотя фактически его владелицей стала Руфь. Помешала неожиданная кончина старика.

Уэбб утверждал, что является хозяином по праву выкупа долгов Джимми. Это откровенная ложь. Джимми знал о продаже и присутствовал на переговорах. Нил Уэбб предпринял попытку завладеть ранчо, и беднягу Джимми убрали, чтобы он не смог воспрепятствовать этому. То, как осуществлялась эта операция, убедительно свидетельствовало о тщательно подготовленном, безжалостном плане, но Уэбб вовсе не походил на человека, который мог его разработать, хотя скотовод, несомненно, принимал активное участие в его исполнении.

В Пелоне Уорд понял, что ему слишком мало известно. А в таких городишках к чужакам относились неприязненно и всегда вставали на сторону своих. Действовать нужно осторожно, не совершая опрометчивых шагов. Тот, кто задумал прибрать к рукам ранчо, не колебался, когда дошло до убийства или потери людей.

Шериф Фостер, похоже, человек честный, но до какой степени независимый? В Пелоне, как и в других подобных поселениях, наверняка существуют противоборствующие фракции и выборные чиновники, в том числе шериф, чаще всего являющийся инструментом в их руках.

Что же делать теперь, когда он столкнулся с двойной игрой, обманом и насилием? Когда из Невады, со своего ранчо «Тамблинг К» приедет Руфь, ни у кого не останется сомнений в том, что «Огненный ящик» принадлежит ей и что Джимми в этом не сомневался. Тогда виновным в убийстве молодого Мак-Крекена станет не кто иной, как Уэбб.

Рен Оливер стоял напротив салуна «Пещера летучих мышей», когда приехавшие привязывали лошадей у офиса шерифа. Он никогда прежде не видел ни Мак-Куина, ни Сартейна, но с первого взгляда определил, что они — ганфайтеры, и, вероятно, неплохие.

Мак-Куин увидел стоявшего на деревянном тротуаре высокого мужчину в сером костюме. Что-то в нем привлекло его внимание. В этот момент Оливер повернулся и вошел в «Эмпориум». Уорд привязал чалого и последовал за шерифом в его кабинет.

Из разговора с ним ничего нового выяснить не удалось, на предварительном слушании суда — тоже. Джимми Мак-Крекена убили неизвестные, которые продолжительное время его преследовали. Улики указывали, что в перестрелке кого-то из нападавших застрелили или ранили.

Уорд Мак-Куин дал показания и выслушал, что говорили другие и о чем свидетельствовали обнаруженные следы. За его спиной перешептывались горожане, и он понимал, что по городу уже поползли слухи. В конце концов, обвинение ковбоев с «Тамблинг К» всех бы устроило. Разговоры, которые ему удалось подслушать, шли о его людях.

Нил Уэбб, окруженный группой крутых парней, держался воинственно. Давая показания, он делал все возможное, чтобы бросить тень на «Тамблинг К». Из его выступления следовало, что все его работники в целости и сохранности и отсутствующих нет. Получалось, если Уэбб причастен к убийству Джимми Мак-Крекена, он использовал посторонних людей, а не своих.

После окончания слушаний Мак-Куин подошел к шерифу.

— Что здесь за округа, шериф? Много проблем?

— Меньше, чем я ожидал. Больше всего ковбоев у Уэбба, но они не так часто приезжают в город. Когда хотят повеселиться, ездят в Альму. Иногда любят выпить, но на скандал не нарываются.

— Много мелких ранчо?

— С дюжину. «Огненный ящик» — самое крупное из тех, что выращивают скот. — Фостер испытующе поглядел на него. — Вы знаете границы своей земли?

— Мы рассчитываем пасти коров от Апачи до месы Рип-Роуринг и ручья Кросби, на юге до горы Диллона, а откуда — по прямой на восток до Апачи.

— Пастбища огромные, но все они принадлежат вашему ранчо. В Медвежьем каньоне поселились скваттеры, с виду крутые парни, но неприятностей мне не причиняли.

— У мисс Кермитт права на двенадцать участков земли, — объяснил Уорд, — которые включают все водные источники ранчо и большую часть легкодоступных проходов к ним. Нам не нужны проблемы, но в пределах своих границ мы будем пасти скот там, где считаем нужным.

— Справедливо. Будьте осторожней у Медвежьего каньона. Те ребята способны на многое.

Ким Сартейн остался в городе, но Мак-Куин за него не волновался. Второй человек после него на ранчо «Тамблинг К» мог вполне постоять за себя хоть на кулаках, хоть на револьверах. Тем временем Уорд решил заняться своими делами: ему следовало пополнить припасы в местных магазинах. Он оглядел улицу. Два магазина показались ему более богатыми, чем другие. Один из них — «Эмпориум» Хатча — был до потолка завален всяческими товарами, о которых только мог мечтать любой скотовод. Остальные магазинчики, хоть и сверкали свежей краской и выглядели аккуратными, не могли соперничать с «Эмпориумом».

Мак-Куин зашагал прямо к магазину. Маленький человечек с седеющей щетиной взглянул на него, когда он подошел к старомодному прилавку с выемкой спереди для дам в пышных юбках.

— Привет, привет! Вы недавно в городе?

— Да, я с ранчо «Тамблинг К». Мы вступили во владение «Огненным ящиком», мне нужны припасы.

Хатч довольно кивнул:

— Рад помочь! «Огненный ящик», говорите? Слыхал, там случилась какая-то заварушка?

— Ничего серьезного.

Уорд ходил, рассматривая товары, сложенные на полках и столах. Его тоже заинтересовал человек за прилавком. Он казался искренним и добродушным, однако глаза его отливали холодной сталью. Двигался он проворно и энергично.

— Тяжелое место этот «Огненный ящик». Старик Мак-Крекен добился, чтобы он приносил прибыль, но до него этого не удавалось еще никому. Думаете, останетесь надолго?

— Надолго.

Мак-Куин заказывал быстро и уверенно, но не все. Он вовсе не хотел отказываться от услуг других магазинов. Зачем складывать яйца в одну корзину? Ранчо будет тратить в городке кучу денег, и разумнее их разместить понемногу в разных местах. Хатч молчал, пока Мак-Куин не попросил несколько коробок патронов 44-го калибра.

— Не многовато ли? Вы что, собираетесь воевать?

— Никакой войны, правда, войнами и нас не удивишь. По какой-то причине Джимми Мак-Крекена убили какие-то люди. Если они вернутся, мы хотим показать, что их не приглашали.

Дверь открылась, и вошел Нил Уэбб. Он быстро подошел к прилавку с явным намерением что-то сообщить, но, увидев Мак-Куина, тут же передумал.

— Здорово! Дешево ты отделался.

Мак-Куин ответил не сразу:

— Уэбб, «Тамблинг К» отсюда не уйдет. Привыкай к нам и прими ситуацию такой, какая она есть. Тогда мы не будем ссориться и вместе станем выращивать и продавать скот. Нам не нужны неприятности, но мы к ним готовы.

С Мак-Крекеном мы вели дела, и могу утверждать, что лучшего человека я не встречал. Его сын, кажется, из того же теста.

Они не принадлежали к моей команде, поэтому я не стану заниматься расследованием. Если бы такое случилось с кем-то из моих людей, я выследил бы убийц и узнал, откуда они. Потом я бы поехал к их хозяину и оставался бы с ним до тех пор, пока он не повис на дереве. Это то, чего он заслуживает.

За спиной Мак-Куина Хатч делал какие-то жесты, и Уэбб подавил готовый сорваться с языка резкий ответ. Удивленный Мак-Куин заметил перемену и то, как его глаза метнулись на продавца. Сделав заказ, Уорд направился на улицу.

В дверях он столкнулся со спешившим седым мужчиной.

— Нил, — выпалил тот, — где этот никчемный Бемис? Почему он до сих пор не привел одолженную лошадь? Мне позарез нужна та пятнистая!

— Ладно, — остановил его Уэбб, — я прослежу, чтобы ее тебе вернули.

— Но мне нужен Бемис! Он мне должен деньги!

Уорд Мак-Куин закрыл за собой дверь и взглянул на улицу. Напротив подметала тротуар симпатичная рыжеволосая девушка, и он двинулся к ней.

Когда незнакомец ступил на тротуар, она оглянулась. Ее взгляд тут же изменился: так смотрит красивая девушка, которой повстречался молодой человек — интересный и, возможно, неженатый.

— Вы, наверное, из тех ковбоев, о которых говорит весь город. «Тамблинг К», не так ли?

— Да. — Он сдвинул шляпу на затылок. «Надо показать ее Киму, — подумал он. — Она очаровательна». — Я управляющий.

Она глянула на магазин Хатча:

— Начали покупать у него? И как он вам?

— Я его толком не знаю. А этот магазин ваш?

— Мой, и мне он нравится. Больше того, он даже приносит доход. Конечно, большая часть заказов достается Хатчу. Но у меня с ним проблем нет. Пока.

Он искоса посмотрел на нее. Что она хотела сказать? Что Хатч способен устроить ей и другим конкурентам неприятности?

— Я здесь человек новый, поэтому решил покупать понемногу в разных местах, пока не выясню, где лучше всего обслуживают. — Он улыбнулся. — Хочу кое-что заказать.

По тротуару к ним шел крупный мужчина, и не просто крупный — огромный, и в его уверенной походке Уорд Мак-Куин почувствовал опасность. Он шел без шляпы, занимая собой весь тротуар. У его поношенных ботинок были стертые каблуки, рубашка в связи с отсутствием пуговиц распахнута до живота. Мощные мускулистые руки венчали тяжелые кулаки, а глаза дико заблестели, когда он заметил Мак-Куина.

— Осторожней! — предупредила его девушка. — Это Флэгг Уорники!

Здоровяк возвышался над Мак-Куином на добрые полголовы: глаза Уорда находились вровень с его подбородком, и казался он шире, чем амбарные ворота.

— Ты Мак-Куин? Ну, а я — Флэгг Уорники из Медвежьего каньона! Слыхал, ты собираешься прогнать со своей земли поселенцев? Это так?

— Я еще не решил, — ответил Уорд. — Когда решу, приду и скажу,

— Ах вот как! Ты еще не решил! Я позабочусь, чтобы ты это сделал так, как надо! И держись подальше от Медвежьего каньона! Это место наше, и если тебе нужны неприятности, приходи — ты их получишь!

Мак-Куин спокойно отвернулся от гиганта.

— Покажите, пожалуйста, ваш товар, — попросил он девушку. — Я…

На плечо Уорда легла громадная ручища и развернула его на сто восемьдесят градусов.

— Когда я с тобой разговариваю, смотри мне в лицо! — взревел Уорники.

Мак-Куин дал себя развернуть, а потом без подготовки двинул здоровяка в подбородок так, что его отбросило на столб навеса. Не медля ни секунды, он шагнул вперед и нанес сильнейший удар по корпусу, а в заключение шарахнул противника двумя кулаками по голове.

Уорники опустился на колени. Затем, словно до него только сейчас дошло, что ему влупили, он поднялся одним прыжком и размахнулся, но Уорд поднырнул ему под руку и принялся тузить гиганта с левой и с правой. Тот впитывал удары, как губка воду, и отвечал с удивительной для такого на первый взгляд увальня ловкостью.

Его кулак врезался Мак-Куину в челюсть, и тот с гудящей головой распластался по стене магазинчика. Уорники бросился на него, но ему слишком хотелось закончить драку одним мощным ударом, и он промахнулся.

Уорд метнулся вперед и боднул противника головой в подбородок, затем провел серию ударов обеими руками по корпусу. В ушах у него звенело, во рту чувствовался привкус крови. Гигант двинул его по почкам и хотел достать коленом в пах, но Уорд отскочил и влепил боковой, который рассек парню ухо и забрызгал Мак-Куина кровью.

Уорники пошатнулся, но быстро обрел равновесие и кинулся на Мак-Куина с горящими от ярости глазами. Когда он размахнулся, Уорд ушел под руку и, подхватив здоровяка под колени, опрокинул на спину. Тот грохнулся оземь, подняв облако пыли, но мгновенно вскочил и сильно съездил правой по голове. Мак-Куин ответил левой, затем правой в челюсть. Уорники осел задом в пыль.

Собралась толпа, подбадривавшая одного и другого бойца. Рубашка Уорда порвалась. Он, тяжело дыша, отступил, давая Уорники возможность встать. Физическая мощь этого человека была поразительной. После таких ударов противники Уорда почти никогда не поднимались.

Мак-Куин, не новичок в уличных драках без правил, снова стал приближаться к Флэггу, стараясь зайти сбоку. Тот уже действовал более опасливо, поняв, что ему достался серьезный боец. До сих пор он победоносно заканчивал драки очень быстро, но на сей раз все пошло иначе. Мак-Куин провел прямой левый в голову, сделал обманное движение и длинным снизу врезал в подбородок, отчего челюсть Уорники сразу отвисла. Гигант вознамерился провести сильнейший удар, но промахнулся. Мак-Куин принялся осторожно кружить вокруг него. Скваттер уже растерял часть своей напористости, и Уорд ждал возможности покончить с ним.

Не замечая собравшихся зевак, он внимательно следил за великаном. Хотя тому здорово досталось, этот громила все еще представлял такую же опасность, как загнанный в угол гризли. Преимущество Мак-Куина заключалось в том, что Флэгг привык побеждать и не ждал такого сопротивления от незнакомца. К тому же ковбой первыми ударами вывел его из равновесия и не давал опомниться последующими. Уорники снова двинулся в атаку и тут же пропустил сильнейший удар в голову. На мгновение он застыл, потом лицом вперед рухнул на тротуар и остался лежать.

Мак-Куин отступил к стене и обвел глазами толпу. Перед магазином он увидел Сартейна, который, засунув большие пальцы за оружейный пояс, наблюдал за окружавшими место драки людьми.

Ближе к крыльцу стоял высокий мужчина в сером костюме — тот, которого он заметил, когда только приехал в город.

— Хорошая потасовка, — ухмыльнулся человек в сером. — Поздравляю. Если чем-нибудь могу помочь, не стесняйтесь, заходите. Меня зовут Рен Оливер.

— Благодарю.

Уорд поднял шляпу и осторожно попробовал поработать пальцами. Вроде ничего не сломано, но пальцы болели и слушались плохо. Он криво улыбнулся Сартейну:

— Похоже, мы выбрали себе тяжелую работенку. Это скваттер из Медвежьего каньона.

— Ага, — слегка усмехнулся Ким. — Интересно, кто его надоумил?

— Думаешь, он напал неспроста?

— Пораскинь мозгами. Насчет Медвежьего каньона ты еще ничего не решил, даже не видел ни его, ни живущих там людей, но он пришел с претензией, что ты собираешься их выгнать. И как он догадался, где ты и кто ты? По-моему, ему кто-то тебя показал.

— Это если кто-то имеет против нас что-то. Или против него.

Усмешка Сартейна стала шире.

— А сам-то как думаешь? Ты бы видел, как Уэбб позеленел, когда ты заявил, что у нас есть купчая на «Огненный ящик». Если бы не шериф, он как пить дать попытался бы тебя убить. А почему там оказался шериф? Это тоже надо выяснить.

Мак-Куин кивнул:

— Ты прав, Ким. Пока мы в городе, приглядывайся и прислушивайся, особенно если упомянут парня по имени Бемис. Вряд ли ты его повстречаешь, но постарайся узнать о нем как можно больше.

— Бемис? Что о нем известно?

— Чертовски мало. — У орд осторожно коснулся скулы, где краснела ссадина от кулака Уорники. — Только то, что он должен быть здесь, но его нет.

Сартейн направился дальше по улице, а зеваки медленно и неохотно начали расходиться. Мак-Куин поправил оружие и подтянул брюки. Оглядевшись, увидел вывеску «Магазин Клэрити».

В дверях опять появилась девушка, и он взглянул на нее.

— Это вы Клэрити?

— Я. Вообще-то меня зовут Шерон, я ирландка. А вы Мак-Куин?

— Да. А зовут меня Уорд.

Он вошел в магазин, спеша скрыться от любопытных глаз. В гораздо более скромном, чем в богатом заведении Хатча, торговом зале товаров размещалось меньше, но подбор их говорил о вкусе хозяйки. Здесь продавалось то, что обычно не встретишь в западных городишках.

— Не хотите умыться? — спросила Шерон. — По-моему, вам надо взглянуть в зеркало.

— Взгляну, — усмехнулся он, — но без особой охоты. — Он осмотрел прилавки. — У вас случайно нет мужских рубашек? Большого размера?

Она критически оглядела его.

— Есть, и, наверное, вам подойдут.

Она указала на дверь, ведущую к умывальнику, и пошла рыться на полках позади прилавка.

Посмотревшись в зеркало, Уорд понял, что она имела в виду. Лицо окровавлено, волосы взъерошены, глаз заплыл. Он ничего не мог поделать с синяками и ссадинами, но кровь смыл. Задняя дверь магазинчика выходила во двор, огороженный высоким забором. Его затеняли громадные старые вязы и пара тополей, на солнечной стороне росли цветы. Он умылся и приложил холодный компресс к распухшей скуле и губе. Потом причесался.

Шерон Клэрити принесла темно-синюю рубашку с двумя карманами. Уорд снял лохмотья старой, надел новую и смахнул со шляпы пыль.

Она одарила его быстрым взглядом и улыбкой:

— Вот, уже лучше.

Шерон сложила оставшиеся рубашки и вернула их на полку. Мак-Куин заплатил за рубашку.

— Вы понимаете, что сделали? — спросила она. — Избили самого страшного человека из Медвежьего каньона. Избили в честной драке. До этого у нас никто даже и не пытался померяться с ним силой и ловкостью, и в мыслях такого не имел. — Она, нахмурившись, помолчала. — Но то, что случилось, меня немножко удивляет. Уорники обычно не нападает первым. Я ни разу не видела, чтобы он сам лез в драку.

— Наверное, кто-то его надоумил. Меня он видел впервые. Я даже не успел подумать и еще не объезжал пастбища, и все-таки он решил, что мы собираемся их выгнать.

Он заметил, как оценивающе посмотрела на него мисс Клэрити, на его широкие плечи и узкие бедра. В каждой линии его тела чувствовалась скрытая мощь, свидетельницей демонстрации которой она только что стала. Шерон сообщила, что выросла вместе с четырьмя драчливыми братьями, поэтому кое-что понимает в потасовках. По ее представлению, он, Мак-Куин, дрался расчетливо и умело.

— Вы не опасаетесь последствий? В Медвежьем каньоне очень крутые ребята. Их обходят стороной даже ковбои Нила Уэбба.

— А Уэбб собрал тертых парней?

— Некоторых вы видели. Есть два или три настоящих убийцы. Не представляю, зачем он их держит.

— Как Бемис, к примеру?

— Вы знаете Харва Бемиса? Он работает у Уэбба, но далеко не самый худший. Еще отвратительнее — Оверлин и Байн.

Эти имена он слышал. С Байном Уорд не встречался, но знал о нем многое, как и любой скотовод на границах Техаса. Иногда грабитель, иногда подозреваемый скотокрад, Байн входил в банду Янгеров на Миссури, прежде чем перебраться к югу, в Техас.

Оверлина, ганмена из Миссури, долго помнили в Бенноке и Олдер-Галче. Но он не раз перегонял скот из Техаса на север и считался опытным ковбоем. Мак-Куин видел его в Эйбилине и Доунс-Кроссинге. Тогда он сам убил бандита, пытавшегося отбить часть стада, с которым шел Уорд. То, что такие люди работали на Уэбба, делало ситуацию серьезной.

Он купил кое-какие товары и нанял человека с фургоном, чтобы тот перевез их на ранчо. Направляясь к конюшне, Уорд заметил Кима Сартейна, который болтался возле салуна.

— Бемиса здесь нет, — доложил он. — Народ удивляется. Обычно он играет в покер в «Пещере летучих мышей». Уже дня два его никто не видел. — Он помолчал. — Я не задавал вопросы, только слушал.

Три дня «Огненный ящик» никто не беспокоил, и за это время ковбои многое успели. Болди починил крышу и поправил забор. Окончив работу, он отошел и, с удовлетворением любуясь сделанным, заявил:

— Бад, через этот забор не пройдет и слон.

— Не пройдет слон? Да у тебя крыша поехала!

— Конечно, не пройдет. Ведь здесь нет слонов.

Бад Фокс лишь посмотрел на него и уехал.

Ковбои по десять-двенадцать часов в день не слезали с седла. Скота оказалось значительно больше, чем они рассчитывали, особенно молодых бычков и телок. Несколько раз Мак-Куин натыкался на следы группы всадников, оставленные в течение двух недель до их приезда на ранчо. К вечеру третьего дня, спустившись по крутому склону на дно маленького каньона у восточной оконечности хребта Диллона, увидел на траве засохшее бурое пятно.

Он безошибочно определил кровь. Уорд покружил на коне вокруг, отыскивая следы, и вскоре нашел испачканный кровью лист, потом другой. Здесь проезжал раненый всадник на лошади, которая чуть косолапила. Идя по отпечаткам ее копыт, он набрел на место, где к раненому присоединились еще несколько всадников. Одну лошадь явно вели на поводу.

Может, это те, кто участвовал в перестрелке с Мак-Крекеном? Если так, куда они направлялись? Он перевалил через хребет и пересек границу того, что считалось землей «Огненного ящика». Далее через седловину попал в узкую расщелину, которая затем открывалась в более широкий каньон. Уорд продвигался вперед, держа в руках винчестер.

Его быстрый и выносливый темно-гнедой, горный конь, привыкший к труднопроходимой пересеченной местности, не раз выручал хозяина во всякого рода передрягах. Дикая, нехоженая земля, по которой ехал Мак-Куин, таила много секретов. Каньон постепенно переходил в неширокую долину, которая дальше сужалась, образовывая следующий каньон — глубокий и узкий.

У небольшого ручейка всадники свернули.

Наступали сумерки, в каньоне сгущались тени, и только на вершине обрыва теплился красный закатный свет солнца. По обеим сторонам вздымались черные стены, впереди на краю скалы вонзался в небо указующим перстом мертвый, разбитый молнией ствол сосны. Дно ущелья погрузилось в таинственный мрак, и только успокаивающе журчал бегущий рядом ручей. Затем в можжевельнике вздохнул ветер, и гнедой остановился, подняв голову и навострив уши.

— Тс-с-с, — прошептал Уорд, предупреждающе положив руку на шею коня. — Тихо, малыш, тихо!

Конь осторожно ступил вперед, казалось, он двигался на цыпочках.

«Это и есть Гроб — догадался Уорд, — один из самых глубоких каньонов в округе. О нем упоминал Мак-Крекен, когда обсуждалась продажа ранчо».

Вдруг на каменной стене он заметил неясный отблеск. Негромко беседуя с гнедым, Мак-Куин соскользнул с седла, оставив винтовку в чехле.

Мягко ступая, стараясь, чтобы не звенели шпоры, он нащупывал дорогу по песчаному дну каньона. Обогнув скальный выступ, увидел огонь маленького костра и движущуюся тень человека в широкополой шляпе. Присев за кустами, разглядел еще одного — на сей раз лысого.

В тишине ущелья, где звуки разносятся далеко, Мак-Куин услышал голос:

— Ну как, тебе лучше, Бемис? Завтра доберемся до Драй-Леггетта.

— Чего босс держит нас так далеко? — раздался жалобный, хрипловатый ответ. — Почему он не отвез нас на «Уолкинг У»? Он же проделал во мне нешуточную дырку.

— Тебе нужно скрываться. Нас даже не подозревают, и если станем вести себя с умом, все обойдется.

В пляшущих отблесках костра Уорд различил силуэты еще троих лежавших под одеялами, один — с забинтованной головой. Среди тех, кто был на ногах, один готовил ужин. Издалека Уорд мог разглядеть только манеру двигаться ходячих. Возможно, скоро ему придется драться с этими людьми, и он хотел запомнить их. Неожиданно человек в широкополой шляпе повернулся к нему лицом.

Хансен Байн!

Беспроволочный телеграф дальних троп именно таким описывал этого известного бандита. О ганфайтерах всегда много говорили у костров, больше даже, чем о профессиональных боксерах или скаковых лошадях.

Худощавого, жилистого Байна отличали белый шрам на подбородке и неестественно длинные, тонкие пальцы.

— В чем дело, Байн? — спросил Бемис.

— Рядом кто-то крутится, я чувствую.

— Пума, наверное. В этих каньонах их масса. Я однажды видал, как одна дралась с медведем, причем с черным. Никакая пума, если она в своем уме, не будет связываться с гризли.

Байн еще раз прислушался к ночи, потом сел у костра.

— Как думаешь, кто те всадники, которые после нас подъехали к хижине? Я видел, что они направлялись прямо к ней.

— Босс, наверное. Он обещал там появиться вместе с шерифом.

Воцарилась тишина, нарушаемая едва уловимым на расстоянии потрескиванием костра. На каменных стенах танцевали тени. Затем заговорил Бемис:

— Не нравится мне это, Ханс. Совсем не нравится. Я и прежде получал лишние дырки, но эта меня беспокоит. Мне нужен уход. Мне нужен врач.

— Успокойся, Бемис. Будет тебе и врач. Всему свое время.

— Не нравится мне это. Понимаю, ему надо, чтобы все было шито-крыто, но и мне неохота умирать.

Во время ужина разговоры затихли, и Уорд осторожно попятился и по песку направился к коню. Вспрыгнул в седло, начал разворачивать гнедого, и тут, когда конь уже направился в каньон, под копыто его попал камешек!

Мак-Куин рассчитывал, что находится уже достаточно далеко от лагеря, но за его спиной раздались удивленные возгласы. Не дожидаясь разоблачения, он в темноте послал коня в галоп. Вслед ему неслись крики и винтовочные выстрелы, но он не волновался. Стреляли наугад, поскольку видеть его никто не мог, и прицельный выстрел исключался.

Он скакал быстро, так быстро, что пропустил поворот и теперь ехал по незнакомому каньону. Горы Диллона возвышались справа, а не спереди или слева. По звездам он определил, что ущелье пролегало с востока на запад, и он мчался но нему на запад. За собой он слышал звуки погони, но сомневался, что его будут преследовать далеко.

Скачка становилась все опасней. Заваленное обломками скал и упавшими деревьями дно каньона грозило бедой. В стене открылся рукав, и он направился по нему. В лицо дул небольшой ветерок. К удовольствию Уорда, преследователи отстали, перестрелка в узком каменистом каньоне неминуемо привела бы к множественным рикошетам и непредвиденным ранениям или даже смертям. Заметив неясное мерцание воды, Уорд повел коня по маленькому горному ручью. Проехав по нему примерно с милю, выбрался на скалистый уступ. Много позже обнаружил тропу, которую узнал по силуэтам гор.

По дороге он раздумывал над тем, что услышал. Харв Бемис, как он и подозревал, входил в шайку головорезов, которые напали на Джимми Мак-Крекена. Скорее всего, там был и Байн. Это открытие только укрепило его подозрение, что во всем виноват Уэбб. Убив Джимми Мак-Крекена и подделав векселя, он надеялся заполучить земли «Огненного ящика».

Так как поступит скотовод теперь? Оставит попытки захватить землю и признает, что погубил людей ради своей алчности? Опыт Мак-Куина говорил обратное. Уэбб будет искать другой путь достижения цели и пользоваться каждой возможностью, чтобы очернить репутацию ковбоев «Тамблинг К».

Люди из каньона, которых он видел, направлялись в Драй-Леггетт. Где это и что это? Нужно разузнать, а также поговорить с шерифом Биллом Фостером.

Руфи Кермитт это не понравится. Она терпеть не могла проблем, и тем не менее все, кто работал на нее, постоянно сражались, чтобы защитить ее интересы. Она же при этом отказывалась признавать, что могут быть случаи, когда драки нельзя избежать. Ей еще предстоит узнать, что для мира необходимо твердое желание обеих сторон. Одна сторона не обеспечит мир, она может только сдаться. Уорд Мак-Куин знал десятки случаев, когда одна сторона соглашалась сложить оружие, если ей позволят спокойно покинуть поле боя, и всякий раз тех, кто сдался, быстро и безжалостно уничтожали.

Они с Руфью полюбили друг друга с первой встречи, иногда разговор заходил о свадьбе. Несколько раз они вплотную подходили к тому, чтобы оформить отношения, но всегда что-то мешало. Случай ли? Или один из них, а может, и оба колебались в своем решении? Свадьба для каждого явится новым переживанием, а он ведь — человек, привыкший ехать туда, куда захочет, жить как нравится.

Уорд постарался выкинуть из головы эти мысли. Не время думать о личном. Он — управляющий ранчо, ему надо выполнять работу не только трудную, но и опасную в сложившейся ситуации. Он обязан сделать «Огненный ящик» рентабельным.

Их домом стало ранчо в Неваде, но Руфь покупала землю в других штатах — в Аризоне, Нью-Мексико и Юте — и удачно торговала скотом. Одной из причин, почему он колебался со свадьбой, если вообще колебался, было богатство Руфи Кермитт. Мак-Куин сам многое сделал для того, чтобы создать это богатство и приумножить его. С того времени, как он спас ее стадо в Неваде, Уорд работал не покладая рук. Он хорошо разбирался в коровах, лошадях и людях. Знал и пастбища. На выпасах «Тамблинг К» нагуливали жир сотни голов беломордой породы. Ранчо «Огненный ящик», находившееся южнее, в других погодных условиях, приобреталось в качестве запасного на случай, если на северных пастбищах произойдет засуха или падеж скота. Руфь купила ранчо по его совету за бросовую цену. Старик Том и Джимми хотели вернуться в свое поместье в Вайоминге. Поскольку Том знал отца Руфи, он первый предложил ей свое ранчо.

Также по совету Уорда она приобрела землю, где находились водные источники, с тем чтобы контролировать гораздо большие площади, чем она имела.

Мак-Куин добрался до ранчо и улегся спать почти на рассвете. Сартейн приоткрыл один глаз и с любопытством посмотрел на него. Затем повернулся на другой бок и заснул. Ким не задавал лишних вопросов и не давал советов, но подмечал все или почти все.

Когда Мак-Куин проснулся, Болди Джексон готовил завтрак. Уорд сел и позвал Болди, который возился в соседней комнате.

— Займись делом и наведи здесь порядок, — сказал он. — Скоро приедет Руфь… мисс Кермитт.

— А я что, бездельничаю? И так с ног сбился: готовлю для вас, голодных койотов, чиню изгороди, мешаю глину… Да здесь хватит работы на целую банду ковбоев.

— Ты меня слышал, — весело сказал Мак-Куин. — А пока прибираешься на ранчо, приготовь жилье для хозяйки. С красивым видом из окна.

— Лучше иди позавтракай. Ты вчера пропустил ужин.

— Где ребята? Разве они не будут завтракать?

— Они давным-давно поели и разъехались. — Болди взглянул на него. — Что случилось вчера вечером? Наткнулся на что-то неожиданное?

— Наткнулся. — Уорд сполоснул руки и лицо. — Набрел на лагерь. Из пяти крутых парней трое ранены. Они направляются куда-то, что называется Драй-Леггетт.

— Каньон к западу от Пласы.

— Что такое Пласа?

— Вроде как поселение. Живут там в основном мексиканцы. Хорошие ребята. Несколько глинобитных домов, пара магазинчиков и пара салунов.

— Ты хорошо знаешь эти места, Болди?

Джексон посмотрел на него с усмешкой:

— Достаточно хорошо. Пас коров к югу отсюда и, как только выпадал момент, заезжал в Пласу или Сокорро. В добрые старые дни время от времени скрывался в окрестных холмах.

Хороший ковбой и отличный повар, Болди в молодые годы ездил по тропе преступников, пока время не прибавило ему мудрости. Слишком многие его дружки закончили свои дни в петле.

— Может, поможешь разобраться, где я был ночью? По-моему, я попал в каньон, который здесь называют Гробом.

Он описал местность, а Болди внимательно слушал, прихлебывая кофе.

— Ага, — кивнул он наконец. — Тот каньон, в котором ты оказался, как только пересек Диллоны, называется Дьявольский, а нашел ты их в Гробе или сразу под ним. А по дороге обратно ты, скорее всего, пропустил вход в Дьявольский и оказался в южном рукаве Фриско. Потом вышел на тропу, что идет вдоль Сентерфайр, и поехал до ранчо.

Их разговор оборвал торопливый стук копыт. Мак-Куин поставил кружку с кофе. В дверях показался Бад Фокс.

— Уорд, стадо, что мы собрали в Парке Индеек, угнали! Сартейн пошел по следам к горе Апачи.

— Подожди, я оседлаю коня. — Болди сорвал передник.

— Оставайся дома! — приказал ему Мак-Куин. — Достань «шарпс» и будь наготове. Может, все устроили, чтобы выманить нас отсюда. Вообще-то я догадываюсь, чьих рук это дело.

Фокс галопом вел его по следам. Ким Сартейн с самого начала последовал за стадом, которое обогнуло глубокую расщелину, прошло по местами высыхавшему ручью до Апачи и свернуло в труднопроходимую, каменистую долину.

Внезапно Мак-Куин остановился и прислушался. Впереди мычали коровы. Со скалы спустился Ким.

— Прямо впереди. Со стадом четыре наикрутейших ковбоя, которых мне когда-либо приходилось видеть за много лет.

— Поехали, — скомандовал Мак-Куин.

Пришпорив коня, он бешеным галопом вылетел через кусты на равнину, позади него, разъезжаясь в стороны, мчались Фокс и Сартейн. Звуки двигающегося стада заглушили их атаку, и один из скотокрадов оглянулся, только когда преследователи подскакали почти вплотную. Его рука дернулась к шестизаряднику. Револьвер Мак-Куина сам прыгнул ему в руку, и он тут же открыл огонь. Скорость для прицельной стрельбы была слишком высока, пуля лишь царапнула шею лошади грабителя. Та упала на колени, и всадника перебросило через ее голову. Уорд послал коня на него, и тот чуть не растоптал скотокрада.

Резко развернув гнедого, Мак-Куин увидел, что Сартейн уложил второго бандита, но двое оставшихся налетели на Бада Фокса. Заметив, что на них надвигаются Ким и Мак-Куин, оба обратились в бегство. Один из них навел оружие на Кима, и револьвер ковбоя рявкнул. Скотокрад выпал из седла, а его напарник сразу поднял руки.

Перед ними стоял худой небритый мужчина с резкими чертами лица и узкими жестокими глазами. Его волосы, видно, давно не знали ножниц, а одежда превратилась в лохмотья. Однако револьвер оказался новым и хорошо смазанным. Он хмуро смотрел на победителей и чувствовал себя несколько обескураженным. Его глаза перебегали с Мак-Куина на Сартейна и Фокса.

— Стреляете вы, ребята, неплохо, но еще пожалеете, что родились на свет!

Фокс снял с луки лассо.

— Уорд, он скотокрад, пойманный на месте преступления, а крепких деревьев здесь хватает.

— Эй, погодите! — испуганно запротестовал бандит.

— С какой стати вы угнали наш скот? — спросил Уорд.

— Ни с какой. Коровы очень упитанные. — Он посмотрел на Мак-Куина, на лице которого все еще оставались следы недавней потасовки. — Ведь ты тот парень, что всыпал Флэггу! Он убьет тебя за это. И за сегодня тоже. Ты и недели не проживешь.

— Бад, привяжи его к седлу, да покрепче. Мы отвезем его в город, пусть с ним разберется закон. А потом навестим Медвежий каньон.

— Что ты сделаешь? — с презрительной насмешкой спросил скотокрад. — Ну и дурак же ты! Флэгг посчитается с тобой за все. Вот народ повеселится!

— Нет, — заверил его Мак-Куин, — не повеселится. Если бы они не трогали наш скот, мы разрешили бы им остаться, а теперь им придется убираться или сгореть. Это-то я им и сообщу.

— Погоди минутку. — Глаза пленника бегали. Его высокомерие внезапно исчезло, тон стал почти умоляющим. — Оставьте Медвежий каньон в покое! Это все равно не они!

— Говори, — приказал Уорд.

— Нас подговорил Нил Уэбб. Обещал по пятнадцать долларов за каждую корову, которую мы отведем на Песчаные равнины за Апачами.

— Ты скажешь это судье?

Лицо грабителя побледнело.

— Если вы меня защитите. Парни Уэбба убивают слишком легко, чтобы спать спокойно.

Они появились на улице Пелоны в тот прекрасный миг утра, когда городок лениво нежился в солнечном свете. Пока добрались до конторы шерифа, вокруг собралось человек пятнадцать. Фостер встретил процессию у дверей и сразу узнал скотокрада.

— Ну, Чок, — сплюнул он, — похоже, на сей раз ты нарвался не на тех ребят. — Он перевел взгляд на Мак-Куина: — Что он натворил?

— Пытался украсть скот с пастбищ «Огненного ящика».

— Один?

— Нет. Еще троих не имело смысла везти в город. Они все равно ничего не смогли бы сказать. А этот рвется поделиться всем, что ему известно.

Какой-то человек торопливо отделился от толпы и стал улепетывать. Мак-Куин проследил за ним взглядом. Тот направился в «Эмпориум». Мгновением позже оттуда вышел Рен Оливер и двинулся с ним.

— Кто остальные, Чок? Они из Медвежьего каньона?

Глаза Чока выражали крайнюю степень испуга.

— Нет… Толькоя… Давайте войдем внутрь!

— Повесить его! — громко закричал кто-то. — Повесить скотокрада!

Призыв подхватил другой человек, затем еще один. Мак-Куин повернулся, чтобы посмотреть, кто кричит. И тут в толпе снова завопили:

— Чего терять время? Пристрелить его!

Выстрел прозвучал одновременно со словами. Уорд увидел, как пленник упал, на переносице его зияла дырка.

— Кто это сделал? — Уорд не скрывал презрения и гнева. — Всякий, кто способен выстрелить в человека со связанными руками, — последняя мразь.

Толпа зашевелилась, но глаз никто не поднял. Те, кто знал стрелявшего, слишком боялись его. Чуть в стороне, не сливаясь с толпой, стоял Рен Оливер в окружении нескольких личностей.

— Я не видел, кто стрелял, Мак-Куин, но разве этот парень не скотокрад? Город только сэкономил на судебном процессе.

— Он же свидетель, который показывал, что его нанял Нил Уэбб и пообещал плату за угнанный скот!

Люди испуганно попятились, стоявшие с краю стали исчезать в лавках и домах. Казалось, ковбоев Уэбба здесь не было, но Ким Сартейн, сидя на коне поодаль, с винтовкой в руках, внимательно рассматривал горожан. Он подъехал слишком поздно, чтобы увидеть, кто стрелял.

— Уэббу это не понравится, Мак-Куин, — произнес Рен Оливер. — Я предупреждаю по-дружески.

— Уэбб знает, где меня искать. И передайте, что на этот раз придется убивать не мальчишку!

Шериф Фостер жевал окурок сигары. Его голубые глаза внимательно следили за Оливером.

— Это серьезное обвинение, Мак-Куин. Вы можете его доказать?

Уорд кивнул на покойника:

— Вот мой свидетель. Он утверждал, что его подговорил Уэбб и что люди из Медвежьего каньона в этом не участвовали. Что же до остального…

Он рассказал, как нашел следы, пошел по ним и обнаружил в каньоне Гроб пятерых ковбоев Уэбба.

— Значит, они шли в Драй-Леггетт? — спросил Фостер.

— Так они говорили, но могли и передумать. Среди раненых и Бемис, он беспокоился за свою рану и просил врача. В основном говорил Байн, — добавил он.

Мак-Куин привязал коня в тени у магазина Шерон Клэрити. Вместе с Сартейном они направились в «Пещеру летучих мышей». Салун представлял собой длинную, довольно узкую комнату с двумя чугунными печками по обоим концам и баром, протянувшимся на две трети длины помещения. Там в центре размещались рулетка и несколько карточных столиков.

Лысый бармен с жестокими глазами стоял у стойки, оперевшись на нее здоровенными ручищами, здесь же клянчили выпивку трое горожан. За столиками несколько человек играли в карты. Они взглянули на ковбоев «Тамблинг К» и продолжали играть.

Мак-Куин заказал два пива и посмотрел на Рена Оливера, сидевшего за одним из столиков. Он просто зевака или тот, кто убил Чока?

Оливер глянул на него и улыбнулся:

— Хотите присоединиться?

Мак-Куин покачал головой. Он с удовольствием сыграл бы в карты с Оливером, потому что один из самых верных способов узнать человека — сыграть с ним пару партий. Однако сейчас у него не было ни настроения, ни времени. Он понимал, что своими словами разворошил осиное гнездо. Теперь придется действовать.

Допив пиво, он вышел на улицу. За ним последовал Сартейн. Рен Оливер посмотрел им вслед, закончил игру и расплатился, а когда вошел в «Эмпориум», Хатч сердито уставился на него.

— Избавься от него! — воскликнул старик. — Избавься немедля!

Оливер кивнул:

— Есть идеи?

Глаза Хатча не предвещали ничего хорошего.

— Ты опять все испортишь. Предоставь это мне.

— Тебе? — недоверчиво спросил Оливер.

Хатч посмотрел на него поверх очков в стальной оправе. Рен Оливер, знавший много жестоких людей, помнил только один подобный взгляд — взгляд большой болотной гадюки, которую он убил в детстве. Он до сих пор не забыл ее завораживающие глаза, неотрывно смотревшие ему в душу. Он почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— Мне, — повторил Хатч.

Уже стемнело, когда Уорд Мак-Куин с ехавшими позади Кимом и Бадом добрались до наспех сколоченных хибар, беспорядочно разбросанных по Медвежьему каньону. Поселение оказалось совсем маленьким, но за время короткого пребывания в округе ковбой был уже достаточно наслышан о нем. О нескольких неряшливых женщинах, живших здесь, говорили, что они такие же крутые, как их мужчины. Утверждали, что поселок существовал за счет конокрадства и угонов скота, а то и дел похуже.

— Бад, — приказал Мак-Куин, — оставайся с лошадьми. Возможно, нам придется очень быстро уходить. Будь наготове, и если услышишь мой крик, тут же скачи к нам!

Вместе с Кимом они подошли к длинному бараку, в котором обитала большая часть мужчин. Заглянув в окошко, Уорд увидел только двоих: один раскладывал пасьянс, второй чинил пояс. Комната освещалась керосиновой лампой. Рядом стоял другой дом. Они заглянули и туда. У небольшой стойки бара сидели человек шесть, среди них — Уорники.

Мак-Куин распахнул дверь и вошел, за ним последовал Ким, сразу же сделав шаг в сторону, к стене.

Первым их заметил Уорники. Он качался на стуле, который немедленно опустил на все четыре ножки, готовясь к неприятностям.

— Чего вам надо? — требовательно спросил он. — Что вы здесь ошиваетесь?

Теперь все глаза смотрели на них. Двое с четырьмя револьверами против шести с восемью. В поселке были еще люди.

— Сегодня утром Чок с тремя парнями угнал наш скот. Мы их настигли. В результате трое убиты. Я пообещал Чоку, что если он расскажет, кто его послал, то сюда не поеду. Он не хотел, чтобы я приезжал в Медвежий каньон, и, по правде говоря, я и не собирался. Чок начал рассказывать обо всем в присутствии шерифа, и кто-то его убил.

— Убил? Убил Чока? Кто?

— Догадайтесь сами. Кто боялся, что он признается? Кто заинтересован, чтобы он молчал?

Все растерянно обдумывали слова Уорда, затем толстомордый мужик, сидевший с краю стола, спросил:

— Что с парнями, которые ехали с Чоком? Ты сказал, что вы их убили?

— Они выбрали драку.

— Сколько вы потеряли?

— Ни одного. Нас трое, их — четверо. Им не повезло.

— Чего вы сюда заявились? — потребовал ответа Уорники.

— По двум причинам. Посмотреть, не знаете ли вы, кто убил Чока, и дать вам один совет. Держитесь подальше от коров «Огненного ящика»!

В комнате повисла гнетущая тишина. Лицо Флэгга до сих пор носило следы драки: синяки и ссадины едва начали подживать. Он тяжело уставился на Мак-Куина.

— Над первым мы подумаем сами. На второй вопрос ответим сразу: нам не нужны ваши коровы. Что же касается тебя и твоего парня — убирайтесь прочь!

Мак-Куин не пошевелился.

— Помни, приятель, Медвежий каньон находится на пастбищах нашего ранчо. Но вот чего вы не знаете: это не свободная земля, это собственность «Огненного ящика», каждый квадратный дюйм. Вы останетесь здесь, если вам позволит ранчо, а ранчо представляю я! Ведите себя порядочно, и вас никто не тронет, однако в следующий раз предупреждать не станем. Придем с оружием и огнем.

Левой рукой он нащупал защелку, и когда дверь открылась, Флэгг сказал:

— Мы еще встретимся.

Мак-Куин рассмеялся:

— Конечно, встретимся. Как бы там ни сложилось, Флэгг, у нас с тобой была хорошая потасовка, ты крепкий противник!

Он открыл дверь, Ким Сартейн вышел и сразу же отступил в темноту. Уорд последовал за ним.

И все же не успели они сделать и трех шагов, как дверь распахнулась, и из салуна, держа обеими руками ружье, выбежал толстомордый. Он бросил приклад к плечу. Уорд и Ким как по команде выхватили револьверы и выстрелили. Ружье опустилось, человек попятился и тяжело сел на пол.

Из барака выскочили двое, и Ким выстрелил в того, что с винтовкой. Уорд пустил пулю в открытую дверь, целясь в лампу. Она разлетелась, разбрызгивая керосин и пламя. Через мгновение барак запылал.

Из соседних домов начали выскакивать мужчины и женщины, и Мак-Куин с Сартейном стали быстро отходить в темноту, где их ждал Бад с лошадьми.

Несколько поселенцев схватились за дышло тяжелого фургона и стали оттаскивать его в сторону от огня. Другие толкали сзади. Флэгга Мак-Куин не увидел.

Отъезжая, все трое оглянулись на разгоравшийся пожар. Горели барак и салун.

— Думаешь, это заставит их переехать? — спросил Ким.

— Понятия не имею. У меня нет опыта сгонять людей, поджигая их жилища. Я им сообщил, что эта земля находится в частной собственности, они считали ее государственной. Если бы они хоть как-то соблюдали правила игры, я бы на них и внимания не обратил.

— Среди них, кажется, нет ни одного порядочного человека, — покачал головой Ким.

— Может, и нет, но Флэгг хорошо дрался. Я даже на минуту заволновался, что он меня уделает.

— В эту драку он не влез.

— Нет, не влез, и, по-моему, правильно сделал. Показал, что может мыслить разумно, чего не скажешь о том толстомордом. Он просто попер на рожон.

Когда они въехали на ранчо, Болди Джексон расхаживал по двору и что-то бормотал себе под нос.

— Дьявол вас подери! Вы, ребята, уезжаете черт знает куда да еще с оружием, а мы должны беспокоиться! Где вы шлялись?

— Что значит «мы»? — спросил Ким. — С каких это пор тебя стало много?

— Думаю, он говорил про меня. — Шерон Клэрити поднялась со стула. — Но я приехала несколько минут назад. Чтобы предупредить вас.

— Предупредить нас?

— Предупредить лично вас, мистер Мак-Куин. За вами едет шериф Фостер. Он арестует вас за убийство Нила Уэбба.

— За что? — Уорд спрыгнул с коня и отпустил поводья. — Что произошло с Уэббом?

— Его нашли мертвым на тропе через пятнадцать минут после того, как вы покинули город. Он застрелен в спину.

Нил Уэбб убит! Пораженный, Мак-Куин опустился на стул, стоявший на веранде. Кем убит и за что?

Уорд знал, что на Западе думали о тех, кто стреляет в спину. Любой судья вынесет приговор «казнь через повешение», но чаще, прежде чем к делу приступал закон, такими занималась толпа. Суд Линча выносил приговор и выполнял его немедленно.

С ним находился Ким Сартейн, но его посчитают заинтересованной стороной.

— Налей мне кофе, Болди, — попросил он и взглянул на Шерон Клэрити. — Спасибо. — Он в нерешительности помолчал. — Надеюсь, вашей поездкой вы не наживете себе врагов?

— Никто об этом не знает, — беззаботно ответила она. — Во всяком случае, я считаю, что вы с «Тамблинг К» придетесь здесь к месту. Последнее время у нас в округе игра идет на одну руку.

— Стало быть, Нила Уэбба убили, — задумчиво произнес Уорд. — Интересно, что это значит? Я предполагал, что за всеми событиями стоит именно он, но теперь сомневаюсь.

— Действительно, интересно, — заметила Шерон. — Получается, что его убили только для того, чтобы подставить вас.

Он мельком взглянул на нее:

— Любопытное замечание. У вас есть какие-нибудь идеи, кто бы это мог сделать? В конце концов, у меня с Уэббом возникли неприятности.

Она не ответила и поднялась.

— Мой отец боксировал, — сказала она. — На своей старой родине он считался вполне приличным боксером. У них говорили — он это часто повторял: «защита прежде всего». Я возвращаюсь в город, но вам нужно быть очень, очень осторожным. И лучше всего сейчас скрыться. Фостер ведет с собой человек тридцать. Поезжайте-ка от них подальше.

— Я не виновен. Подожду их.

Она направилась к лошади.

— Когда собираются тридцать мужчин, среди них могут попасться всякие. Вам следует учесть их настроение, мистер Мак-Куин.

— Ким, проводи, пожалуйста, мисс Клэрити. Проследи, чтобы она спокойно добралась до дома.

— Слушаюсь, сэр! — Ким устал, но усталость вдруг пропала. — А как насчет шерифа?

— С ним проблем не будет. Позаботься о мисс Клэрити. Она очень умная девушка.

В Пелоне Рен Оливер вошел в «Пещеру летучих мышей» и уселся за карточный столик. В пустом салуне за стойкой скучал бармен, которого он недолюбливал, но карты лежали перед ним, он собрал их и начал тасовать. Ему всегда думалось лучше с колодой в руках. Он стал раскладывать пасьянс, однако мысли его занимал совсем не он.

Оливер давно считал себя хватким и умным человеком, зарабатывая себе на жизнь ловкими пальцами и умением перехитрить в карточной игре любого. Он знал все способы мошенничества и легко мог ими пользоваться, но прибегал к ним нечасто. Его великолепная память на карты и их возможные комбинации позволяла ему постоянно выигрывать, не используя сомнительных приемов. Он редко выигрывал по-крупному, потому что не искал громких эффектов, которые привлекают внимание. Играл каждый день, а если проигрывал, то совсем чуть-чуть. Выигрывал несколько большие суммы. Иногда просто уходил при своих, однако если считать месячную прибыль, то она выглядела довольно прилично. В то время как ковбой получал от тридцати до сорока долларов в месяц, а продавец — раза в два меньше, Рен Оливер зарабатывал двести — двести пятьдесят долларов, не привлекая ненужного внимания. Когда профессиональный игрок начинает выигрывать большие деньги, это сразу же вызывает подозрение.

Даже Хатч не догадывался, насколько велики его доходы, а Хатч как-никак оплачивал некоторые его услуги, которые не подлежали разглашению. За прошедший год Рен Оливер скопил достаточный капитал, который он называл «дорожным» и который намеревался взять при отъезде, поскольку слишком хорошо помнил: ничто не вечно под луной, и многих трудностей можно избежать, не привязываясь ни к чему и имея под рукой быстрого коня.

Сейчас озадаченный Рен Оливер по-настоящему нервничал. Нила Уэбба убили. Вопрос заключался не в том — кто, а скорее — за что.

Его беспокоило, что ему ничего не сказали. Очевидный ответ: его убил Уорд Мак-Куин, но Оливера на такой туфте не проведешь. Он ни на минуту не сомневался в том, что управляющий «Тамблинг К» не виновен. Мак-Куин мог убить Уэбба в поединке, но он не стал бы стрелять в спину. Более того, они не ссорились. Второй вариант более вероятный: Уэбб стал бесполезным, и его пристрелили, чтобы подставить Мак-Куина.

Неизвестность его тревожила. Руку явно приложил Хатч, но кто исполнитель? Рен Оливер одного за другим перебрал всех, кого знал, но никто на эту роль не подходил. Это тоже заставляло его нервничать. Он полагал, что достаточно близок к Хатчу, однако теперь осознал, что, как и Уэбб, может стать ненужным, а значит, получить пулю. Он почувствовал себя лишь пешкой в чужой игре.

Для человека с характером и наклонностями Оливера это казалось нестерпимо унизительным. Он не возражал, когда другие считали его пешкой, однако старался всегда держать ситуацию под контролем, чтобы использовать в своих интересах тех, кто верил, что использует его. Сейчас его терзала досада. Слишком много такого, что происходит помимо него. Значит, в любой момент и его могут принести в жертву.

Относительно себя он не строил иллюзий. Не подверженный ни сомнениям, ни колебаниям, Рен хорошо знал, как ничтожно низка цена человеческой жизни. И как большинство преступников, холодных и бессердечных, рассматривал порядочных людей как стадо баранов, которых надо стричь и стричь.

Внешне дружелюбный, временами заискивающий, Оливер стремился угодить даже тем, кого втайне презирал. Никогда не угадаешь, из кого будут набирать присяжных заседателей в суде. По той же причине он связался с Хатчем.

Мысль о том, что кто-то оказался хитрее его, вызывала досаду. Рен Оливер хорошо представлял, что Хатч раскинул над всей округой свою сеть, словно огромный паук с неутолимым аппетитом. Остальные жители этих мест, посещавшие его магазин, считали его старым сморчком, и не более того. Оливер полагал, что Хатч нанимал убийц, но кого именно?

Естественно, Байна. Кого еще? Когда Оливер оглядывался, он хотел предвидеть, кого увидит за спиной. То, что в игре участвовал неизвестный, его беспокоило.

У него вдруг возникло неприятное ощущение, что Уэбба убили не только для того, чтобы подставить Мак-Куина, но и чтобы предупредить его, да и остальных тоже. Предупредить, что среди них нет незаменимых.

Оливер снова перемешал карты и разбросал их, быстро и ловко вытянув несколько со дна колоды. Однако мысли его витали далеко.

Справится ли Хатч? Насколько известно Оливеру, тот еще ни разу не сталкивался с таким крепким орешком, как Мак-Куин. Не то чтобы у Оливера сложилось о нем слишком высокое мнение. Мак-Куин всего лишь честный и крутой ковбой-работяга.

Он явно умел обращаться с оружием, а его главный помощник, Ким Сартейн, почти не уступал ему в этом.

Умен ли Мак-Куин? Как далеко он готов зайти в борьбе с Хатчем, особенно даже не подозревая, кто его противник?

Убийством Уэбба Хатч здорово подставил Мак-Куина. Оливер не сомневался, что и свидетели уже подготовлены. Уж старик об этом-то позаботился!

Он видел, как шериф с отрядом выезжал из города, и догадывался, что в его составе несколько пособников Хатча. При малейшей возможности они убьют управляющего «Тамблинг К». Перед его мысленным взором даже возникла картина, как их проинструктировали, будто он сам отдавал приказ.

Дверь открылась, и вошел коренастый, мощного телосложения мужчина с давно не стриженными лохмами. Однако его квадратное лицо с тяжелыми, словно высеченными из камня чертами было чисто выбрито. Глаза-буравчики остро блестели. Он носил два револьвера — один в кобуре, второй за поясом.

Оверлин, ганмен из Монтаны, с шумом отодвинул стул и спросил:

— Куда это собрался Фостер?

— За Мак-Куином, говорят, он убил Уэбба.

— Уэбба убили?

Оливер кивнул:

— На тропе. — Это мог сделать и Оверлин. Или все-таки Байн? Но Байн вроде бы с ранеными в Драй-Леггетте. — Есть свидетель, который может поклясться, что видел это.

— Может, и так, — пожал плечами Оверлин, — только я этому не верю. Я слыхал о Мак-Куине. Он сделал себе имя на перегонах скота и в старательских лагерях. С ним лучше не связываться.

— Он всего лишь человек. Может, в один прекрасный день ты им займешься.

— Или ты, — согласился Оверлин. — Только я сам хотел бы с ним встретиться.

Рен Оливер вспомнил Мак-Куина и благосклонно улыбнулся:

— Он твой.

Оливер не мог понять таких людей, как Оверлин. Он хорошо владел револьвером, но с какой стати лезть из кожи вон, чтобы помериться силами с человеком, таким же быстрым и метким, как ты сам? Оверлин хорошо себя чувствовал, когда сознавал, что он лучше всех. И достаточно!

Оливер считал, что стреляет лучше, чем Байн или Оверлин, но любил действовать наверняка. Он гордился своим умением, но предпочитал не рисковать. Да, ему доставило бы удовольствие застрелить Мак-Куина, если бы только это удалось осуществить безнаказанно.

По улице проскакала лошадь. Шерон Клэрити? Где ее носило в такой поздний час?

— Увидимся, — кивнул он Оверлину и вышел на вечернюю улицу.

Оливер вынул из кармана сигару и прикурил. Лошадь Шерон Клэрити выглядела уставшей.

Мак-Куин работал вместе с Болди Джексоном, строя кораль из жердей, когда во двор ранчо въехали шериф со своим отрядом. Мак-Куин как ни в чем не бывало продолжал привязывать жердь сыромятным ремешком. Затем оглядел прибывших:

— Привет, Фостер. Похоже, вы тут по делу.

— Я за вами, Уорд. Есть свидетель, который утверждает, что вы убили Нила Уэбба. Застрелили его в спину.

Мак-Куин держал руки на виду и двигался медленно, стараясь не дать повода к расправе. Он уловил легкое движение винчестера и посмотрел державшему его человеку в глаза, пока тот не сглотнул тяжело и не отвел взгляд.

— Вам следовало просто послать за мной, шериф. Я бы сразу приехал. Ни к чему вся эта толпа. — Он сделал паузу. — И вам известно, шериф, что я никогда не выстрелю человеку в спину. К чему? Уэбб не слишком хорошо владел револьвером, и если бы я хотел его смерти, то затеял бы с ним ссору в городе. У него характер вспыльчивый, поэтому мне ничего бы не стоило его спровоцировать.

— Может быть, так оно и есть, но вам придется поехать со мной и ответить на некоторые вопросы. Будет суд.

— Посмотрим, Надеюсь, мне удастся доказать, что я находился в другом месте.

— И кто подтвердит? Один из твоих людей? — вмешался человек с желтоватым, болезненным лицом и крысиными зубами. — Им-то у нас нет веры!

— Так что, мне найти других? Во всяком случае, со мной был Ким Сартейн, и если хочешь назвать его лжецом, давай сделай это сейчас.

— Нам не нужны неприятности, Мак-Куин. Седлайте лошадь и поехали с нами.

Глаза Фостера метнулись к хижине. Кто-то двинулся у окна или ему показалось?

— Я поеду только при одном условии: оружие останется при мне. Если вы не согласны, попробуйте заберите меня силой, и тогда некоторые из вас в город уже не вернутся.

— Нечего мне ставить условия, Мак-Куин! Я сказал, седлайте лошадь! — рассердился Фостер.

— Шериф, я не хочу с вами ссориться. Вы выполняете свою работу, а я заинтересован с вами сотрудничать, но среди ваших людей есть те, кто с радостью выпустит пулю мне в спину. Позвольте мне оставить револьверы, и я еду. На тот случай, если вы не обратили внимания: позади вас стоят двое с винчестерами. Они поедут позади вас.

Шериф Фостер внимательно посмотрел на Мак-Куина. В душе он даже радовался. С этим парнем нелегко поладить, но он честный человек. Чтобы он стрелял в спину? Какая ерунда! Да еще в Нила Уэбба?

— Ладно, — согласился он. — Седлайте.

— Конь уже оседлан, Фостер. Ветер нашептал мне о вашем приезде, и я подготовился.

Сегодня он ехал на вороном — хорошем горном коне, быстром и выносливом. Сев в седло, Уорд в упор посмотрел на человека, который пытался навести на него винчестер:

— На всякий случай предупреждаю: двое моих людей будут сопровождать нас в город. Любой из них попадет из винчестера в монету на расстоянии трехсот футов.

Мак-Куин уверенно держался на лошади, черные джинсы плотно обтягивали бедра, темно-серую рубашку распирали мощные мышцы широкой груди и плеч. Его оружейный пояс был инкрустирован серебром, накладки из каштанового дерева на рукоятках револьвера потерты от частого использования.

— Все, шериф, тронулись!

Он ехал рядом с Фостером, но в мыслях опережал кавалькаду, стараясь предугадать, что его ожидает в городе. Кто убил Нила Уэбба? Кому выгодна его смерть? Эти вопросы не давали ему покоя.

Поселенцы из Медвежьего каньона? Нет, это не их стиль. Они могли подстеречь его в засаде, украсть скот или лошадей, даже сжечь ранчо, но они не убивали. Он их не трогал.

Поначалу Мак-Куин считал Уэбба главарем какой-то тайной банды и причиной всех неприятностей. Большинству скотовладельцев требовались все новые пастбища и источники воды, поэтому попытка захватить «Огненный ящик» ни для кого не являлась неожиданностью. Вообще-то он даже удивился бы, если бы такой попытки не состоялось. Хорошая трава ценилась очень высоко, и когда кто-то уезжал или умирал, всегда находился желающий прибрать к рукам освободившиеся земли. Здесь же имелся небольшой нюанс. Мак-Крекен, расчетливый хозяин, основывая ранчо, купил и землю у источников, а также наиболее часто используемые тропы, ведущие на пастбища. Его права на землю «Огненного ящика» оспорить никто не мог.

Мак-Куин начал подозревать, что Уэбб лишь пешка, которой пожертвовали, когда она перестала приносить пользу в чьей-то большой игре. В смерти Уэбба винили Мак-Куина, значит, кто-то явно решил убить его либо во время задержания, либо по дороге в город. Ему могли выстрелить в спину и обвинить в попытке побега.

За всем этим скрывался хитрый и осторожный человек. Если не было свидетелей того, чего быть не могло — то есть убийства Нила Уэбба, — тогда кто-то нашел их.

Кто? И зачем?

Ранчо «Огненный ящик» располагало отличными пастбищами. Единственное подобное ему в округе «Уолкинг У» принадлежало Уэббу. Кто в действительности владел им? Неужели сам Уэбб?

А какова роль Шерон Клэрити? Она, конечно, милая самостоятельная девушка, но что-то в ней его беспокоило. Зачем она предупредила его, что едет шериф? Для того, чтобы он сбежал? Симпатия к нему? Нелюбовь к кому-то еще? Женщин он не понимал. С ними у него отношения всегда складывались трудно. Знает ли она, кто стоит за всеми его неприятностями? Может, она сама надеялась завладеть ранчо, когда схватка закончится?

Кому сейчас принадлежит «Уолкинг У»? Надо выяснить. Если этот неизвестный хозяин получит еще и «Огненный ящик», он будет контролировать всю округу, включая город. Неплохой подарочек и, главное, база, откуда можно двинуться в любом направлении.

«Огненный ящик» принадлежит теперь Руфи Кермитт, а у Руфи нет наследников. Неожиданно Уорд Мак-Куин обрадовался, что хозяйка еще не приехала.

Когда они прибыли в Пелону, ее главная и единственная улица оказалась заставлена повозками. Всюду стояли оседланные лошади. Новости разлетались быстро, и жившие окрест мелкие скотоводы и фермеры съехались, ища развлечения в любом мало-мальски заметном событии. Все знали Нила Уэбба, и если даже не водили с ним знакомства, то часто видели его, считали своим, хотя многие его и не любили. А о чужаке Мак-Куине ходили всякие слухи, теперь утверждали, что он убийца. Общее мнение легко сошлось на том, что он плохой человек.

Некоторые, как обычно, сомневались. Их сомнения укрепились, когда они увидели, как он без наручников въехал в город рядом с шерифом, уверенно сидя в седле. Ему даже оставили оружие. Фостер явно доверял этому парню, и люди Запада, привыкшие встречать человека по одежке, решили, что Мак-Куин не тот человек, чтобы убивать из-за угла. Скорее уж на такое черное дело был способен Уэбб!

Народ высыпал на улицу. В толпу затесался и тощий, высокий Бад Фокс в своей серой узкополой шляпе, похожий на школьника-переростка, но с вполне взрослым револьвером и не менее внушительным винчестером.

Кима Сартейна, молодого, лихого и привлекательного, горожане узнали сразу. Такой сорт людей им нравился, и они уже с симпатией относились к Киму и встречали улыбкой. Конечно, все сознавали, что револьверы в его кобурах висели не ради показухи. Но их имели и другие такие же, как он, — отличные ковбои, великолепные наездники, мастера доброй шутки и острого слова.

Мак-Куин быстро понял, к чему клонится дело. Предварительное слушание уже подготовили, суд ждал. Уорд оглянулся на шерифа:

— Похоже на отрепетированный спектакль, Фостер. Вы в нем участвуете?

— Нет, но я не против того, чтобы правосудие свершилось без промедления. Обычно здесь так и происходит.

— Тогда кто режиссер? Кто в городе босс, Фостер? Особенно интересно, что он действует так быстро, что я не успеваю найти свидетелей.

— Вы знаете столько же, сколько я! — раздраженно ответил Фостер. — Двигайте вперед!

На судейском месте сидел старик со злобным лицом, которого Мак-Куин уже встречал в городе. На границе освоенных территорий судебные разбирательства случались редко, но велись не только быстро, но и эффективно. Старые испанские суды работали очень хорошо, но англо-саксы придерживались собственных правил. Мак-Куин с удивлением увидел, что обвинителем, или человеком, выдававшим себя за такового, выступал Рен Оливер, который, по слухам, в Миссури был адвокатом.

Сартейн присел рядом с Мак-Куином.

— Тебя загнали в угол, Уорд. Хочешь, мы тебя вытащим?

— Суд шутовской, но давай посмотрим, что будет дальше. Не хочу без необходимости апеллировать к судье и кольту.

Первым свидетелем выступал ковбой, которого Уорд видел среди парней Уэбба. Он под присягой заявил, что по дороге в город отстал от хозяина, чтобы подстрелить дикую индейку. Птица якобы скрылась в кустах, и он уже почти догонял Уэбба, когда услышал выстрел и увидел убегавшего Мак-Куина. Он заявил, что управляющий «Тамблинг К» стрелял в спину.

— Ты уверен, что узнал меня? — спросил Уорд.

— Я же поклялся говорить правду, так ведь?

— В котором часу ты это видел?

— Около пяти вечера.

— Уэбб едет с «Уолкинг У» в Пелону с востока? И ты утверждаешь, что я находился между тобой и Уэббом?

— Точно! — уверенно подтвердил ковбой, но тем не менее кинул вопросительный взгляд на Оливера.

— Тогда, — улыбнулся Мак-Куин, — ты смотрел прямо на заходившее солнце. И ты узнал меня? — В зале зашумели, и Мак-Куин повернулся к судье: — Ваша честь, я сомневаюсь, что свидетель в данных обстоятельствах смог бы узнать собственную мать. По-моему, вечером ему надо дать возможность проявить свои уникальные способности. Сегодня погода хорошая, безоблачная — совсем как вчера. Солнце скоро пойдет к западу. Полагаю, его свидетельство должно быть принято судом, если он узнает четырех из пяти своих знакомых при тех же условиях.

Судья заколебался, а Оливер стал возражать.

— Это справедливо, — раздался голос из задних рядов, и по залу пронесся одобрительный гул.

Судья призвал к тишине и стукнул молотком.

— Предложение отклоняется! Продолжайте!

Мак-Куин спиной чувствовал изменившуюся атмосферу в зале. Судебные заседания на Западе, за редким исключением, отличались чрезвычайной небрежностью, и находились такие, кто этим пользовался, однако публика всегда вела себя оживленно и не любила, если ею помыкали. Жизнь на границе освоенных территорий воспитывала свободолюбивых людей с обостренным чувством справедливости и нетерпимостью к несоблюдению формальностей. Большинство присутствовавших чуть ли не ежедневно ездили по этой дороге в то же самое время суток и сразу поняли суть возражения.

В задних рядах послышался шум, и, повернувшись, все увидели, как через толпу к проходу проталкивается Флэгг Уорники.

— Судья! Я тоже свидетель! И хочу дать показания!

Глаза судьи метнулись к Оливеру, который быстро кивнул. На лице Уорники до сих пор оставались следы кулаков Мак-Куина, и его свидетельство могло быть направлено только против обвиняемого.

Уорники поклялся говорить правду, одну правду и ничего, кроме правды, и занял место свидетеля. Ким что-то раздраженно пробормотал, но Уорд ждал, внимательно глядя на гиганта.

— У вас есть какие-то показания? — спросил судья.

— Еще бы! — яростно констатировал Уорники. — Понятия не имею, кто пришил Нила Уэбба, но знаю, что это не Мак-Куин.

Лицо Рена Оливера напряглось от гнева. Его взгляд быстро метнулся по залу — в нем содержалась мольба о помощи и даже что-то большее. Мак-Куин заметил это и выпрямился. Зал за его спиной кипел, судья стучал молотком, призывая к порядку.

— Что вы имеете в виду, заявив такое? — требовательно спросил Оливер. Он угрожающе придвинулся к Уорники. — Думайте, что говорите, и помните, что вы под присягой!

— Я помню. Как вы все знаете, Мак-Куин тем вечером меня вздул. Вздул крепко, но драка вышла справедливая. Никто еще не смог меня побить. Я разозлился, как бычок со сломанным рогом. Ну ладно, думаю, он победил меня на кулаках, но будь я проклят, если опередит с шестизарядником. Поэтому я поехал за ним и ждал своего часа — собирался встать перед ним на тропе и убить. Догнал его примерно у истоков Каньона Беличьих Ручьев, когда вдруг из зарослей взлетела индейка. Этот Мак-Куин хватает пушку и сбивает ее одним выстрелом! Слышите? Один выстрел навзлет, и он выхватил шестизарядник так быстро, что я не заметил как! — Флэгг Уорники тыльной стороной ладони вытер пот со лба. — Моя мама дурачков не растила. У любого, кто так быстро и метко стреляет, равных в этой округе нету! Поэтому мне что-то расхотелось сводить с ним счеты. Но самое важное другое: я все время следил за Мак-Куином с того момента, как он уехал из города на запад — в другую сторону от дороги, по которой ехал Уэбб, — и до Каньона Беличьих Ручьев, а это пятнадцать миль с гаком! Индейку он застрелил точно перед наступлением сумерек. Вот и выходит, что с Уэббом он не встречался, не говоря уж о том, чтобы убить его.

Рен Оливер тихо выругался. Толпа зашевелилась, многие вставали, чтобы уйти. Он опять кинул взгляд в угол и подождал, пока судья не навел порядок в зале.

Оливер принялся расспрашивать Уорники, стараясь сбить его с толку, но тот стоял на своем. Наконец он зло выкрикнул:

— Сколько вам заплатил Мак-Куин за эти показания?

Уорники оскалился:

— Заплатил мне? Никто в мире не купит мою присягу! Да, я понемногу угонял скот, но ведь если уж на то пошло, этим занимался каждый в этом зале. Да, я могу выстрелить в человека, если он меня разозлит, но, клянусь Богом, моя клятва не продается и не покупается! Мак-Куин мне не нужен! Он сжег поселок в Медвежьем каньоне, он стрелял в моих друзей, но стрелял в них лицом к лицу, под ответными пулями! А вот парня, который убил Чока, я хочу найти! Он застрелил безоружного, чтобы тот не рассказал, что Уэбб подбил его на кражу скота с «Огненного ящика»!

Мак-Куин встал:

— Судья, я требую прекратить слушание. У вас против меня ничего нет.

Судья глянул на Рена Оливера, который поднялся и повернулся к нему спиной:

— Слушание прекращается!

Уорд выбрался со своего места и спустился в зал. Ему не терпелось посмотреть в тот угол, куда постоянно обращал свой взор Оливер. Стул там стоял пустым!

У выхода столпились люди. Мак-Куин принялся разглядывать их. Один из них, видимо почувствовав его взгляд, обернулся. Он узнал Сайласа Хатча.

Мак-Куин пробился к Флэггу Уорники. Здоровяк увидел его и повернулся лицом.

— Уорники, — сказал Мак-Куин, — я рад пожать руку честного человека!

Гигант удивленно поднял брови и в нерешительности замялся, ожидая подвоха или насмешки, но глаза Уорда смотрели открыто. Флэгг медленно протянул руку, и они обменялись рукопожатиями.

— Какие у тебя планы? Мне на ранчо нужны ковбои.

— Я скотокрад, Мак-Куин. Ты слышал, я ведь сам признался. И все же предлагаешь работу?

— Несколько минут назад ты вполне мог солгать или промолчать, и ты имел на то веские причины. Мне кажется, что человек, который так ценит свое слово, будет работать честно, если согласится. Только пообещай, что, пока работаешь на меня, не станешь вести двойную игру и угонять скот, и работа твоя.

— Договорились, Мак-Куин. Обещаю.

Когда гигант отошел достаточно далеко, Сартейн спросил:

— Думаешь, он будет работать честно?

— Будет! Уорники имеет только одно, чем может гордиться. Только одно в своей грязной, неудавшейся жизни, которая что-то для него да значит, — это его слово. Он будет работать на нас, и мы можем на него положиться.

Даже выносливости и силе Мак-Куина наступил предел: возвращаясь на ранчо, он осел в седле. Вот уже несколько дней он почти не спал и не ел как положено. Теперь неожиданно усталость настигла его. Он вымотался и засыпал в седле, когда они въехали во двор «Огненного ящика».

Во всех окнах дома горели огни, возле сарая стояла повозка. Спешившись, Уорд передал поводья Киму. Они поняли без слов, что произошло.

Мак-Куин поднялся на крыльцо и открыл дверь.

Спиной к очагу, где горел небольшой огонь — даже летом на такой высоте дом приходилось отапливать, — стояла Руфь Кермитт, высокая, стройная, с восхитительной фигурой, которую одежда лишь подчеркивала. Почти черные волосы оттеняли глубину больших темных глаз. Она была очень хороша собой.

— Уорд! — Руфь быстро подошла к нему. — Слава Богу, ты вернулся!

— А ты приехала! — Он обрадовался ее появлению и в то же время встревожился. — Ты правила лошадьми всю дорогу от ранчо?

— Правил Мак-Гоуэн. Шорти тоже увязался, сказал, что едет только ради моей защиты, но, по-моему, просто подозревал, что у тебя неприятности. Естественно, он не может пропустить ни одной драки.

— Руфь, — произнес он, — я счастлив, что ты здесь. Рад за себя, но, по-моему, тебе не следовало приезжать. У нас проблемы, и я не совсем понимаю их причину. — Он объяснил ей ситуацию, добавив: — Ты знаешь не хуже меня: если где-то есть хорошее пастбище, всегда найдется какой-нибудь прощелыга, который захочет заполучить его. Здесь еще не поняли, что мы не просто захватываем землю, мы владеем ею и источниками воды. — Мак-Куин положил руки ей на плечи. — Но это может подождать.

Он привлек ее к себе и коснулся губами ее губ. Уорд почувствовал, как она потянулась к нему, как ответила поцелуем. Он крепко обнимал ее, целуя щеки, уши, губы… Через некоторое время она, задыхаясь, отпрянула.

— Уорд! Подожди!

Он отступил, и она взглянула на него:

— Скажи мне, дорогой. У тебя неприятности? Болди говорит, что приезжал Шернер и ты ездил в суд, что тебя могли признать виновным.

— Все уладилось, но, боюсь, это еще не конец.

— Кто мутит воду, Уорд? Что происходит?

— В том-то и беда. — Он выглядел обеспокоенным. — Я не знаю кто, Руфь. В колоде может оказаться джокер, о котором я даже не подозреваю.

Она подошла к очагу и взяла кофейник.

— Сядь и расскажи мне.

— Ранчо хорошее. Отличная трава, постоянные источники воды, и если не выпускать слишком много скота, пастбищ хватит на многие годы. Мак-Крекен содержал угодья в порядке, расчистил несколько ручьев, поставил плотины, чтобы дождевая вода оставалась на этой земле, но он хотел продать ранчо, и, кажется, я начинаю понимать почему.

— Какие у тебя проблемы? Опять со стрельбой?

— Да, но они начались еще до нас. Он рассказал об убийстве Джимми Мак-Крекена, потом о своем столкновении со скотокрадами и потасовке с Флэггом Уорники, об убийстве брата Уорники прежде, чем тот успел заговорить. А затем — об убийстве Нила Уэбба.

— Значит, начал не он?

— Руфь, я думаю, что Уэбб перестал быть полезным тому самому джокеру, который стоит за нашими проблемами. Он убил Уэбба, чтобы обвинить меня. И он бы это сделал, если бы не Уорники.

— Этот Уорники, должно быть, странный.

— Он большой. Гигант. Ты его увидишь. Привык полагаться на силу, но в душе — парень честный, и гордится этим. По-моему, у него есть шанс стать порядочным человеком. Иногда люди выбирают неправедный путь только потому, что у них нет другого. Без него поселенцы из Медвежьего каньона, скорее всего, разбегутся. Сомневаюсь, что они вновь построят то, что уничтожил огонь.

— Уорд, мы уже все обсуждали, и не раз. Я ненавижу насилие! Драки! Убийства! Моего родного брата убили в той заварушке, и я не знаю, что бы тогда делала без тебя…

— А разве мне это нравится? Но я вижу, зла становится все меньше, Руфь. С каждым годом все меньше. Старые времена кончились. Но здесь мы имеем дело с безжалостным типом, у которого нет ни грана совести, ни капли уважения к человеческой жизни. Ты стремишься найти хорошие качества у любого человека, но у некоторых их просто нет. Тот, кто стоит за нашими злоключениями, подозреваю, готов убивать и убивать, пока не получит все, что ему нужно. Несомненно, в прошлом ему везло, что осложняет положение.

Ни один честный хозяин не будет держать возле себя таких, как Хансен Байн или Оверлин. Теперь мы знаем, что они работали не на Уэбба, а на того, кого он представлял. Мне надо съездить в Драй-Леггетт и вытащить оттуда тех раненых, но ты должна быть осторожна, Руфь: этот мерзавец не остановится ни перед чем.

— Но я же женщина!

— Не думаю, что для него это имеет значение. Он не подчиняется законам Запада.

— Береги себя, Уорд! Я не переживу, если с тобой что-нибудь случится.

— Переживешь. Ты сильная женщина. Такие, как ты, покорили этот край. Неприятности случаются в любой новой, неосвоенной стране, пока она не успокоится.

Разговаривая, они вышли прогуляться во двор, под сень деревьев, а когда вернулись, бодрствовал один Болди.

— Интересно, почему некоторые люди предпочитают стоять в темноте, чем прийти на ужин! Можно подумать, что вам по шестнадцать лет.

— Заткнись, старая сварливая перечница, — весело крикнул Уорд, — и дай нам поесть! Я настолько голоден, что могу проглотить даже твою стряпню.

— Как ты можешь, Уорд! — протестующе воскликнула Руфь. — Как у тебя язык повернулся! Тебе ведь известно, что лучшего повара не сыскать к западу от Брасоса.

— Понял? Ты понял? — воспрянул Болди. — Уж хозяйка в поварах разбирается! Да ты со своими ковбоями не знал, что такое приличная еда, пока не приехал я! Вы жрали свиные потроха с горелыми бобами и не представляли, что можно готовить по-другому.

И тут из темноты кто-то позвал:

— Эй, Уорд! Уорд Мак-Куин!

Болди нетерпеливо повернулся и открыл дверь.

— Какого…

Пуля ударила его одновременно со звуком выстрела в ночи, Болди отлетел в сторону и выронил кофейник. Тишину разорвали еще три быстрых выстрела — неизвестный убийца торопливо передергивал затвор. Уорд тут же задул лампу и бросился на пол, накрыв собою Руфь.

Все закончилось так же неожиданно, как началось. В наступившей тишине они услышали хриплое дыхание Болди. Снаружи в ночной мгле раздавался лишь топот удалявшейся лошади.

Когда Мак-Куин встал и зажег лампу, прозвучал еще один выстрел — с той тропы, по которой ускакал неизвестный. Выглянув во двор, Уорд увидел у леса полыхание пламени.

— Посмотри, что с Болди, — бросил он Руфь и выскочил из дома.

Схватил в корале первого попавшегося коня, накинул на него уздечку и без седла поскакал по тропе. Подъезжая к огню, услышал за спиной стук копыт, попридержал лошадь и предостерегающе поднял руку.

На тропе, подняв руки, чтобы подъехавшие ненароком не ошиблись в его намерениях, стоял громадный человек.

— Мак-Куин! Не стреляй! Я взял его! — закричал Флэгг Уорники.

Уорд спрыгнул с лошади, за ним спешился скакавший позади Ким Сартейн. Посреди дороги полыхала огромная куча сена, рядом лежал незнакомец. На его груди расплывалось кровавое пятно, но он дышал.

— Я ехал, чтобы завтра начать работу, — рассказал Уорники, — и услыхал, как заорал этот парень, потом выстрелы. Соскочил со своего мустанга, взял вот этот стог сена, которое накосил еще Мак-Крекен, и швырнул его на дорогу. Когда парень стал приближаться, бросил в стог спичку. Он хотел в меня выстрелить, но мой старый «спенсер» оказался быстрее. Он получил пулю 50-го калибра прямо в грудь.

Всадником оказался знакомый Уорду ковбой с болезненным цветом лица, один из тех, кто приезжал на ранчо с шерифом Фостером.

— Хочешь что-нибудь сказать? — спросил он.

— Пошел к дьяволу! Даже если б мог, ничего не сказал бы!

— Что это значит? Почему ты не можешь говорить?

Ковбой, кашляя, поднялся на локте.

— Я взял деньги в дупле, — задыхаясь, произнес он. — Никого не видел. Уэбб еще раньше объяснил, как мне заплатят, и как… как передадут, что нужно сделать.

Ковбой снова закашлялся, и по его небритому подбородку потекла струйка крови.

— Может, это женщина, — отчетливо вымолвил он неожиданно твердым голосом. Затем рука бессильно опустилась, и он упал на спину, глухо стукнувшись головой о землю. И душа его отлетела в ночь.

— Женщина? — пробормотал Уорд. — Невероятно!

Уорники покачал головой:

— Почему? Это может быть кто угодно.

Когда солнце высоко поднялось над лугами, Уорд Мак-Куин ехал вместе с Руфь Кермитт по заливному пастбищу, следуя по течению ручья к озеру Шпора. Они выехали из дома после рассвета и объезжали земли, лучшие в этой части округи. Руфь знала, что на некоторых выгонах, которые непосвященному могли показаться слишком засушливыми, могло прокормиться и нагулять жир много скота. С виду сухие кусты являлись на самом деле прекрасным кормом.

— Кстати, — спросила Руфь, — ты слышал когда-нибудь о молодом человеке — очень симпатичном молодом человеке, который называет себя «Стрейнн», но другие произносят его фамилию как «Стрэнн»? Когда я была в Холбруке, там объявился детектив из агентства «Пинкертона», который его разыскивал. Ищут многие, за его голову предложена большая награда. Месяца четыре назад Стрэнн ограбил поезд из Санта-Фе, убив курьера и пассажира. До ограбления его видели в этих местах и в Санта-Фе. Очевидно, он остановил еще один поезд, убив и ранив нескольких пассажиров. Ушел, говорят, в нашем направлении.

— Ни разу не слышал, — признался Уорд, — но мы здесь обосновались недавно.

— Агент «Пинкертона» предупреждал, что он одинаково метко стреляет из винтовки и револьвера и вообще очень опасен. Однажды они дошли по его следам до Альмы и потеряли на Джайле, к юго-востоку отсюда.

Они продолжали путь, Уорд показывал ориентиры границ ранчо.

— На «Огненном ящике» лучшие пастбища в округе, -объяснил он. — Земля вокруг озера Шпора, вся долина Сентерфайр и дальше на восток за Сухие озера до ручья Апачи. Здесь много леса, где прохладно даже в самые жаркие месяцы. Большая часть пастбищ ограничена естественными преградами, и благодаря этому скот не разбредается с нашей территории.

— А как с основной проблемой, Уорд? Ты скоро ее решишь или она так и будет над нами висеть?

— Не будет. Завтра разберемся. Я возьму ребят, и мы разгоним всех смутьянов. Жалко, что ранили Болди, — он знает здешнюю землю лучше любого из нас.

— Тебе нелегко будет оставить его дома, Уорд. Рана у него легкая, сквозная, хотя он потерял много крови. Скорее на него повлиял шок, чем ранение.

Они повернули лошадей к дому. Въехав на вершину невысокой гряды, Уорд окинул взглядом просторную, прекрасную землю долины Сентерфайр.

— Все это твое, Руфь. Теперь ты не просто ковбойская невеста.

— Прошу тебя, не начинай все сначала! Мы уже сто раз говорили обо всем. Благодаря кому я это получила? Если бы ты не появился тогда, я бы осталась ни с чем! Просто была бы разорена! Даже если бы удалось спасти брата, он не смог бы добиться того, чего достиг ты. Он был хорошим мальчиком, невозможно и мечтать о лучшем братишке, но какой из него скотовод. И дело не только в этом, Уорд. Ты работал долго и превратил мои земли в нечто стоящее. По крайней мере дважды ты предостерег меня от дурацких поступков. Как ни крути, половина моего состояния — твоя!

— Может быть, мне стоит уйти и завести свое собственное ранчо? Тогда я смог бы вернуться и предложить тебе хоть что-нибудь.

— Сколько это будет продолжаться, Уорд? — Она положила ладонь на его руку, лежавшую на луке. — Пожалуйста, дорогой, не говори так! Мысль о том, что ты уйдешь, мне невыносима! Я всегда полагалась только на тебя, и ты никогда меня не подводил.

Они ехали в молчании. Взлетела дикая индейка и исчезла в кустах. Впереди тропу перепрыгнули два оленя и скрылись в высокой траве на берегу ручья.

— Неужели ты не понимаешь? Я пытаюсь все делать по-твоему. Ты говоришь, что нужно предпринять, и я выполняю и не собираюсь вмешиваться. Я женщина, Уорд, я не могу без содрогания думать о том, что ты вдруг пострадаешь. Или кто-нибудь из наших ребят, если уж на то пошло. Я даже больше боюсь того, что могут сделать с тобой все эти убийства, и ты станешь жестоким и бессердечным!

— Я понимаю тебя, но сейчас уже не стоит волноваться. Раньше, наверное, такая опасность существовала. Каждый раз, когда я попадаю в переделку, я ненавижу то, что мне приходится делать, но у меня нет другого выхода, я должен защищать собственную жизнь, потому что на свете есть люди, которые при случае ради своей ничтожной цели готовы на все. К сожалению, некоторые понимают только язык силы.

Возле дома, когда они спешились, Руфь спросила:

— Значит, едешь завтра?

— Да.

— Удачи тебе!

Она быстро повернулась и вошла в дом.

Уорд смотрел ей вслед, чувствуя себя одиноким и потерянным. И все же он понимал, что зря все усложняет. Руфь его женщина, они оба это знали. Она вложила значительные деньги в их общее дело, но у нее нет никаких практических знаний о пастбищах или о скоте. Он создал своими руками, головой и револьвером большую часть того, что она сейчас имела.

С его помощью она купила в Техасе стадо, откормила его во время перегона на север, продала в Канзасе за достаточную сумму, чтобы оправдать покупку, и часть погнала дальше. Сегодня она владела обширными землями в нескольких штатах. Одна она никогда не добилась бы этого, даже если бы ей помогал Ким — лучший из стрелков, каких ему приходилось видеть. Однако он не имел ни опыта, ни желания управлять ранчо, он исполнитель — и только.

С крыльца спустился Ким.

— Завтра, Уорд?

— Захвати побольше патронов, винтовочных и револьверных. Поедешь ты, Бад Фокс, Шорти Джонс и…

— Болди. Босс, если ты его не возьмешь, он сойдет с ума. Либо тебе придется привязать его к койке, будь я проклят, если помогу тебе! Этот старый мустанг уже встал на дыбы и боится, что ты его не возьмешь.

— Думаешь, он выдержит?

Ким фыркнул.

— Да этот дьявол будет преспокойно сидеть в седле, когда мы с тобой вывалимся и помрем! Он крепче нас двоих вместе взятых.

Солнце поднялось над континентальным водоразделом, заглянув через хребет Тулароса в долину реки Фриско. День начался. По дну Гроба, все еще в глубокой тени, продвигалась небольшая кавалькада. Во главе ехал Болди Джонсон, поглубже надвинув шляпу на лысину.

За ним осторожно, даже не переговариваясь между собой, следовали Мак-Куин, Сартейн, Фокс и Джонс. Они понимали, что в любой момент их может настичь беда. Каждый знал, на что шел. Они объявили войну — войну без развевающихся штандартов и боя барабанов, но суровую битву до победного конца.

Почему-то у Уорда из головы не шел рассказ Руфи об агенте «Пинкертона», который разыскивал красавчика-убийцу по имени Стрэнн. Такой фамилии ему слышать не приходилось.

Он спросил у Болди.

— Стрэнн? О юнце не слыхал, но много лет назад тут жила семейка с такой фамилией. Четыре брата — кровожадные, подлые ублюдки! Один из них маленький, худенький, злобный, что твой хорек. Остальные покрупнее. Старшего застрелил какой-то ганфайтер из округа Линкольн. То ли Джесс Иване, то ли кто-то из его друзей. Двоих, кажется, повесили в Колорадо за конокрадство. Если этот из той породы — берегись, он опасный человек.

Дорога пролегала справа от гряды Фриско, и когда всадники остановились по сигналу Болди, то оказались на краю крохотной, поросшей соснами долины.

Уорд обернулся в седле и объяснил:

— Это Телячья долина, которая через пару миль выведет нас к Драй-Леггетт. Думаю, мы тут отдохнем, проверим оружие и приготовимся к неприятностям. Если Хансен Байн там, войны не избежать.

— Хорошо тут, — произнес Ким. — Мне всегда нравились горы.

— Этим-то меня и привлекает ковбойская работа, — поддержал его Шорти Джонс. — Красивая земля.

— Ты когда-нибудь работал в Техасе во время пыльных бурь? — осведомился Бад.

— Работал, и мне понравилось. Я ездил по любой земле, какая тебе только может прийти на ум.

— Тс-с-с! — Мак-Куин вскочил одним легким движением. — Всем приготовиться! Они едут!

С другого края поляны выехали шесть всадников, в последнем Мак-Куин узнал Хансена Байна.

Ким Сартейн отбежал влево, Болди перекатился за ствол ближайшего дерева и приготовил свой «спенсер». Джонс и Фокс растворились в зарослях слева от ручья.

Мак-Куин вышел на поляну.

— Байн! Мы вас забираем! Бросьте на землю оружейные пояса!

Хансен остановил коня и спешился шагах в пятидесяти от Уорда.

— Ты ведь Мак-Куин? Если решил меня забрать, тебе придется очень постараться!

Его рука метнулась к кобуре.

Мак-Куин ждал этого, и громкое рявканье его револьвера раздалось, прежде чем Байн успел вытащить свой. Пуля ударила ганфайтера в грудь и резко его развернула. Уорд подошел ближе с оружием наготове. Позади и по обеим сторонам от него грохотали выстрелы. Не обращая на них внимания, он снова нажал на спуск, когда Байн попытался поднять револьвер.

Ганфайтер упал, судорожно царапая пальцами дерн, приподнялся, затем повалился и затих.

Уорд оглянулся и увидел только пустые седла и одного человека с поднятой рукой, вторая висела на перевязи.

— Кто ты?

— Бемис. — Человек побледнел, но не испугался. — Я не стрелял. Никогда не умел управляться левой рукой.

— Ладно, Бемис. Ты связался со стаей койотов, но если заговоришь, то веревки можешь избежать. Кто вам платит?

— Мне платил Байн. Где он брал деньги, понятия не имею. — Он смотрел в глаза Мак-Куину. — Можете мне не верить, но я хотел сбежать с той самой минуты, как угробили Мак-Крекена. Он был славным парнем.

— Ты помогал его убивать, — холодно ответил Мак-Куин. — Кто еще участвовал? Кто отдал приказ?

— Раньше я его здесь не видал. Молодой, легкого сложения, но с шестизарядником справляется, как молния. Ни разу с ним не разговаривал, да и никто из наших тоже, кроме Оверлина. — Бемис помолчал. — Он говорил, что его зовут Стрэнн.

Опять это имя! Агент «Пинкертона» прав: он прячется здесь. Может, за всеми событиями он и стоит? Вряд ли. Стрэнн по всем признакам грабитель, ганфайтер — кто угодно, но не скотовод и не из тех, кто планирует свои действия и действия других.

— Вы меня повесите? — резко спросил Бемис. — Если да, то приступайте прямо сейчас. Я не люблю ждать.

Мак-Куин посмотрел на него. Парень стойко выдержал взгляд. Хоть и молодой, но достаточно опытный, чтобы знать жестокие обычаи Запада.

— Еще успеешь повисеть — если не сейчас, то попозже. Ты сам выбрал такую дорогу. Но оставим это закону. Забирайся на лошадь.

Все уже сидели на конях, а Байн лежал поперек седла. Ким извиняющимся тоном сказал:

— Он единственный, босс. Остальные разбежались, будто их ветром сдуло. По-моему, мы двоих ранили, но разобраться времени не хватило. — Сартейн посмотрел на Бемиса. — Убиты или сбежали — все, кроме этого. Может, на обратном пути… ты же понимаешь, босс, легче привезти мертвого, чем живого.

Бемис переводил взгляд с Мак-Куина на Сартейна и обратно.

— Эй, послушайте! — нервно произнес он. — Я же сказал, что не знаю, кто платил, но я не слепой. Байн и Оверлин встречались с кем-то в «Эмпориуме» или в «Пещере летучих мышей». Они ходили и туда и сюда.

— Как половина народу в округе, — усмехнулся Мак-Куин. — Я сам заглядывал и в салун, и в магазин. — Он помолчал. — Что насчет Стрэнна?

— Я его видел-то всего раз в жизни.

— Посадите его в седло и привяжите, — распорядился Мак-Куин. — Отдадим его Фостеру.

В Пелону Уорд ехал впереди. Он понимал, что там их ждут неприятности, и в душе надеялся, что Фостер уехал. Ему не хотелось портить отношения с шерифом, о котором у него сложилось мнение как о нормальном человеке, старавшемся поддержать закон там, где слишком многие вначале стреляли, а потом задавали вопросы. Фостер представлял собой типичного шерифа западного городка. Он успешно боролся со скотокрадами, конокрадами и всякого рода преступниками. Но разгадать заговор человека хитрого как степной волк и безжалостного как рысь ему едва ли по силам.

Они быстро добрались до гор Тулароса, оттуда свернули к месе Полк и направились в Каньон Беличьих Ручьев, выбрав дорогу не из легких. День клонился к вечеру, когда они пересекли равнину и взяли курс на Пелону. И лошади, и люди уже основательно вымотались, когда кавалькада по пыльной улице добралась до тюрьмы.

Фостер вышел, поздоровался и посмотрел сначала на Мак-Куина, потом на Бемиса.

— Что с ним?

— Он состоял в банде, которая убила Джимми Мак-Крекена. Джимми ранил его в руку. Я привез его вам.

— Кто вас вел?

Бемис, явно обеспокоенный, заколебался. Он оглянулся посмотреть, не слушает ли их кто.

— Стрэнн, — наконец прошептал он. — И Брайн тоже…

Лицо Фостера постарело на глазах. Впервые он выглядел на свой возраст.

— Ведите его, — распорядился он, — потом я пойду за Брайном.

— Нет нужды. — Мак-Куин качнул головой в сторону. — Его труп вон там. Послушайте, шериф, мы начали расчищать город, мы это и закончим.

— Вы кое-что забываете, Мак-Куин! Здесь я представляю закон. Это моя работа.

— Попридержите лошадей, шериф. Представляете закон вы, но Брайн мертв. Парни из его команды разбежались, за исключением Бемиса, которого мы передали в ваши руки. Передадим и других.

— Вы не шериф.

— Тогда сделайте меня своим помощником. Один вы не справитесь. Мы готовы вам помочь.

— И люди скажут, что я испугался.

— Ничего подобного. Каждый шериф время от времени использует помощников, а я прошу у вас эту работу.

Когда Мак-Куин вышел из конторы шерифа, его ждал Болди.

— Вот это да, — улыбнулся он. — Что дальше?

— Фокс, вы с Коротышкой поезжайте к «Эмпориуму». Если Хатч выйдет, один из вас должен следовать за ним. Пусть в магазин заходит кто угодно, только берите его на заметку и приглядитесь к нему хорошенько. — Он повернулся к Джексону: — Болди, перейди на ту сторону улицы. Просто ошивайся там и наблюдай за другим магазином.

— Наблюдать за девчонкой? Ты за кого меня держишь? Хочешь выкинуть меня из игры?

— Делай то, что тебе говорят. Ким, ты — со мной. Мы идем в салун.

Фостер озадаченно посмотрел им вслед и вернулся в контору. Внутри, прижавшись к решетке, стоял Бемис.

— Я старею, Бемис, — сказал шериф, усаживаясь в свое кресло. — Позволяю другим делать мою работу.

Он боялся — и признавал это. Боялся не выстрелов и насилия, но того, что может обнаружиться. Постепенно туман рассеивался, и то, о чем он избегал думать, неизбежно вставало перед ним. Будет лучше, если этим займется Мак-Куин. Намного лучше.

— Оставьте это Мак-Куину, — как бы в ответ на его мысли произнес Бемис. — Он справедливый и честный. — Бандит крепче схватился за решетку. — Поверьте, шериф, никогда не думая, что буду рад очутиться в тюрьме, но теперь я чувствую себя в безопасности. Сегодня умрут многие. Фостер, видели бы вы, как Мак-Куин уложил Байна! Я не верил, что кто-нибудь сумеет так его опередить! Байн схватился за кобуру — и все. Прямо так и случилось!

— Но есть еще Оверлин, — покачал головой Фостер.

— Да, на это тоже стоит поглядеть. Мак-Куин и Оверлин… Фостер! — вдруг воскликнул он. — Я забыл им сказать про Рена Оливера!

— Про Оливера? Уж не хочешь ли ты сказать, что и он тоже в этом замешан?

— Замешан? Да он, пожалуй, и есть главарь! И у него потайной пистолет. Пока кто-то ждет, когда он дернется к оружию, которое на виду, он стреляет из спрятанного.

Фостер вскочил.

— Спасибо, Бемис. На суде я это вспомню.

— Может, еще не поздно! — крикнул ему вслед Бемис.

«Пещера летучих мышей», как всегда в это время, была набита до отказа и грешила вовсю. За одним из столиков лицом к двери и сидел Рен Оливер. Волосы тщательно зачесаны назад, приятная внешность, подчеркнутая элегантность, собранность. С привычной ловкостью он сдавал карты. Только глаза ничего не упускали. В конюшне позади его дома стояла оседланная лошадь — небольшая страховка на случай непредвиденных обстоятельств.

У бара, прислонившись к стойке, громадный, словно медведь-гризли, крепко пил Оверлин. Чем больше он поглощал спиртного, тем хладнокровней и опасней становился. Когда-нибудь все здесь изменится, и он понимал это. Оверлин думал, что узнает, когда наступит это время, а пока пусть его лучше никто не трогает. Иногда пьяный он терял над собой контроль, а когда его оставляли в покое, он обычно пил весь вечер, ни с кем не разговаривая и ни к кому не приставая, а потом спокойно уходил домой отсыпаться.

Ночь выдалась прохладная, поэтому обе печки раскалились докрасна. В насыщенном табачным дымом, запахами дешевого одеколона, алкоголя и потных немытых тел воздухе можно было хоть топор вешать. Два бармена сноровисто разливали напитки, стараясь справиться с наплывом клиентов.

Сегодняшний вечер чем-то отличался от обычных, и бармены заметили это прежде всех. Оверлина они обслуживали не в первый раз и, как всегда, чувствовали себя не в своей тарелке — будто выставляли виски не человеку, а раздраженному медведю с больным зубом. Но Оверлин являлся лишь частью общего напряжения. Бармены ощущали приближение беды.

Пожар в Медвежьем каньоне, убийство Чока Уорники и вооруженная схватка в Телячьей долине широко обсуждались, но только тихими голосами. Время от времени, помимо желания хозяев, чьи-нибудь глаза устремлялись на Оверлина. Все говорили не о том, сойдутся ли они с Мак-Куином, а о том, когда сойдутся.

Ганфайтер крикнул, чтобы ему налили следующую порцию, вырвал бутылку у бармена и поставил ее перед собой. Бармен торопливо отошел, а на стареньком пианино кто-то забренчал мелодию слезливой баллады.

Дверь открылась, и в салун вошел Уорд Мак-Куин, за ним — Ким Сартейн.

Ким, гибкий, как молодая пантера, сразу же занял выгодную позицию. Окинув глазами зал, отметил Рена Оливера и Оверлина.

Мак-Куин, не останавливаясь, подошел к Оверлину, встав от него футах в шести. Ганфайтер потянулся за бутылкой, Мак-Куин вышиб ее у него из-под руки.

При звуке разбившегося стекла салун затих. Никто, кроме Сартейна, даже не заметил прихода шерифа Фостера.

— Оверлин, я разговариваю с тобой как помощник шерифа. Ты должен покинуть город к полудню завтрашнего дня. Поезжай и больше сюда не возвращайся.

— Так, значит, ты Мак-Куин? И ты опередил Байна? Он, должно быть, здорово удивился. А хвалился, что самый быстрый, самый меткий! Даже вроде бы лучше меня. Ерунда! Где ему тягаться со мной! — балагурил пьяный бандит.

Мак-Куин ждал. Он и не предполагал, что Оверлин подчинится и уедет. В поединке кто-то из них умрет, но он хотел справедливости. Все равно доказать, что ганфайтер участвовал в убийстве Джимми Мак-Крекена, почти невозможно.

Оверлин отличался от Байна. Чтобы уложить такого здоровяка, понадобится куча свинца.

— Где Стрэнн? — потребовал ответа Мак-Куин.

Оверлин посмотрел на него широко раскрытыми глазами, затем бросил взгляд на дверь и встретился глазами с Сартейном. Он понял, что его попытка скрыться повлечет за собой перестрелку, к которой он совсем не готов.

— Стрэнн, говоришь? Даже если ты справишься со мной, его тебе никогда не одолеть. Нет нужды говорить тебе, где он. Стрэнн сам найдет тебя, когда ты меньше всего будешь этого ждать.

Оверлин нарочито медленно отвернулся от Мак-Куина, взяв стакан левой рукой.

— Виски! Налейте мне виски!

— Где он, Оверлин? Где Стрэнн?

Мак-Куин видел, что ганфайтер готовился убить его. Значит, нужно сбить его с толку, чем-то огорошить. Он сделал полшага вперед.

— Говори, пьяный козел! Говори! — заорал он.

Едва умолкнув, с силой хлестанул его по щеке.

Удар получился крепкий и звонкий. Оверлин пошатнулся. Его не били с тех пор, как он стал взрослым. Пощечина потрясла его. Он гневно вскрикнул и рванулся за револьвером.

Люди бросились врассыпную, прячась за любые укрытия или выскакивая в двери.

Мак-Куин быстро отступил, вынимая оружие, и выстрелил, одновременно шагнув влево и вынуждая тем самым противника поворачиваться за ним. Первая пуля попала в цель на мгновение раньше, чем Оверлин успел нажать на спуск, ее удар кинул бандита на стойку, а его собственный выстрел взрыхлил опилки на полу. В тот же миг Мак-Куин выстрелил снова.

Оверлин повернулся — в окровавленной рубашке, с выбитым глазом, — и его револьвер полыхнул пламенем. Мак-Куин почувствовал сильный толчок, но не понял, куда он пришелся.

Он опять нажал на спуск и, не зная, сколько патронов осталось в револьвере, выхватил левый и перебросил их из руки в руку, получив в правую полностью заряженный.

В другом конце зала разыгрывалась еще одна, не замеченная никем драма. Наблюдая за Мак-Куином и Оверлином, Рен Оливер решил, что это и есть его шанс. Пользуясь общей неразберихой и замешательством, он убьет Мак-Куина. Оливер сбросил в ладонь спрятанный в рукаве пистолет и навел его на Уорда, но в тот же момент, как в его руке блеснула голубая сталь оружия, одновременно рявкнули два револьвера — Сартейн стрелял от передней двери, а шериф Фостер — слева от черного хода. Оливер вскочил, прижав руку к животу. Отняв ладонь, он с изумлением уставился на кровь и отчаянно завизжал.

В этом визге выразился весь животный ужас труса перед смертью, на которую он много раз обрекал других. Оливер потрясенно смотрел то на Фостера, то на Сартейна, которые держали его под прицелом и в случае необходимости выстрелили бы еще раз. Потом его ноги подкосились, и он упал, сжимая в руке колоду, запачканную его кровью. Стол перевернулся, с него на спину игрока посыпались фишки и карты. Как осенние листья, они лежали на грязных опилках, которыми еще утром посыпали пол.

У стойки все еще стоял Оверлин, в глазах его по-прежнему пылал яростный огонь.

— Ты!.. Ты!..

Он начал падать, но ухватился за поручни стойки, пытаясь еще что-то вымолвить. Постепенно пальцы разжались, и он грохнулся на пол, ударившись головой о ножку, и откатился в сторону.

Мак-Куин повернулся, словно очнувшись от дурного сна, и увидел Кима у входной двери и Фостера сбоку.

По деревянному тротуару кто-то быстро бежал. Дверь распахнулась. Револьверы настороженно поднялись.

В зал из темноты влетел перепуганный, побледневший Болди Джексон.

— Уорд! Помоги мне Господь! Я убил женщину! Я убил Шерон Клэрити.

Разрозненные свидетели перестрелки неожиданно превратились в разгневанную толпу, ринувшуюся к нему.

— Что?

— Погодите! — Мак-Куин предостерегающе поднял руку. — Выслушайте его!

Он загнал патроны в опустевший барабан.

— Ладно, Болди, показывай.

— Клянусь Создателем, Уорд, я принял ее за мужчину, который хочет в меня выстрелить! Видел у нее в руках оружие ясно, как на картинке, поэтому и пальнул!

За ними следовала бормочущая, рассерженная толпа. Болди привел их в темный проулок за магазином. Там лежала женщина, одетая в платье для верховой езды. Мгновение Уорд вглядывался в неподвижное, странно привлекательное лицо, затем быстро нагнулся и под протестующие крики схватил Шерон Клэрити за золотистые волосы и рванул их.

Парик остался у него в руке, а голова мягко стукнулась о землю… Коротко остриженная голова мужчины!

Уорд опять нагнулся, схватил ворот платья и разорвал его. Все увидели набитый тряпками бюст и худощавую, мускулистую, покрытую волосами грудь мужчины.

— Это не Шерон Клэрити, — сказал он. — Это Стрэнн.

Ким Сартейн развернулся и быстро зашагал прочь. За ним последовал Мак-Куин. Когда они подошли к «Эмпориуму», появился Бад Фокс.

— Никто отсюда не выходил, кроме этой… девушки. Она долго здесь находилась. Старик тоже хотел уйти, но я предупредил, чтобы он оставался. Он в магазине.

Первым вошел Мак-Куин, за ним шериф Фостер, Сартейн, Джексон, Фокс и Джонс.

Сайлас Хатч сидел за своим обшарпанным письменным столом. Его худое лицо, казалось, осунулось еще больше. Он посмотрел на них жестко и злобно.

— Ну? Что это значит? Вваливаетесь как к себе домой.

— Вы арестованы, Хатч, за организацию убийств Джимми Мак-Крекена и Нила Уэбба.

Хатч захихикал:

— Я? Арестован? Тебе надо многому учиться, сынок. Закон здесь отвечает передо мной. Это я приказываю, кого арестовать, а кого осудить. У вас нет доказательств! У вас нет улик! Ты тратишь пар впустую, сынок.

Вперед пробился Болди Джексон:

— Уорд, это же тот самый Коротышка Стрэнн, о котором я тебе говорил! Я в первый раз как следует его рассмотрел. Самый подлый из четырех братьев! Он, наверное, приходится дядей тому, кто переоделся такой красивой женщиной.

— Хатч, ты заказывал убийства. Все, кроме одного. Чока Уорники ты убил сам. — Он повернулся к Фостеру: — Подумайте сами, шериф. Вспомните толпу и Чока Уорники на лошади. Есть только одно место, откуда могли выстрелить, — это окно! А нажать на спуск имел возможность только один человек — он!

Сайлас Хатч вжался в кресло. Когда Фостер протянул к нему руку, он отшатнулся.

— Не позволяйте им вешать меня! — взмолился он.

— Теперь начинается ваша работа, Фостер, — произнес Мак-Куин. — Можно измерить угол полета пули, кроме того, у вас есть Бемис. Он знает, как погиб Чок, и подтвердит связь между Нилом Уэббом и Хатчем. Ему все известно.

Уорд повернулся к двери. Он устал, смертельно устал, все, чего ему хотелось, — это отдохнуть. К тому же у него болело бедро. Некоторое время оно просто саднило, но сейчас стало его по-настоящему беспокоить. Тут-то он вспомнил, как его что-то ударило во время поединка с Оверлином.

Оружейный пояс оказался порван, два патрона в нем — смяты. Очевидно, задела пуля, срикошетив от патронов, она наградила его приличным синяком.

— Ким, — позвал Мак-Куин, — поехали домой на ранчо.

Историческая справка

Работающие ковбои редко носили пиджаки. Пиджак сковывает движения рук и плеч при кидании лассо и прочей работе, поэтому ковбои любили жилеты, обычно расстегнутые. В карманах жилета лежал кисет с табаком и прочие мелочи. Позднее, когда появились рубашки с нагрудными карманами, кисет переместился туда, причем завязки болтались снаружи, чтобы удобнее было доставать.

Раньше рубашки были без карманов и воротничков. Когда человек одевался «на выход», он пристегивал накрахмаленный или целлулоидный воротничок. Хотя последние было удобно чистить, их нужно было держать подальше от огня, особенно от сигар, сигарет или даже горячего пепла. Целлулоидные воротнички имели обыкновение исчезать во вспышке пламени, от которого часто загоралось все, что было поблизости.

Банданну, или шейный платок, свободно повязывали вокруг шеи широким концом вперед и носили не ради украшения. Это была, наверное, самая полезная часть одежды ковбоя. Примеров ее использования можно найти больше сотни. Обычно шейным платком закрывали лицо, чтобы уберечься от пыли, особенно когда ковбой ехал позади перегоняемого стада или табуна. Еще им перевязывали раны, подвешивали сломанную руку, процеживали через него воду для питья, защищали шею от солнца и т. п.

Шейные платки почти всегда были красного цвета. И не потому, что именно такие считались модными, просто других не было. Позже начали производить синие платки в белый горошек, в основном их продавали железнодорожным рабочим, для которых синий цвет стал негласной униформой. Иногда, конечно, встречались ковбои, носившие шелковые шейные платки, которые могли быть любого цвета.

Воротнички рубашек крепились пуговицами. Эти пуговицы были самой упрямой, коварной и просто подлой штукой, с которой приходилось иметь дело людям, и, вероятно, служили причиной самых страшных ругательств, чем что-нибудь иное, изобретенное человечеством, за исключением «Форда-Т». В процессе борьбы с пуговицей она неизменно выскальзывала из пальцев и закатывалась в самое недосягаемое место комнаты. Нельзя было просто нагнуться и поднять ее. Обязательно приходилось вставать на колени, лезть под шкаф или какую-то другую мебель и шарить по полу рукой. Компетентные источники сообщали, что в таких случаях непечатными выражениями пользовались даже проповедники.

Вначале ковбои, как и все работяги, носили любую старую одежду. Часто на них можно было увидеть часть военной формы времен Гражданской войны, особенно шинели — как серые, так и голубые ^[47]. Это была теплая, очень удобная одежда, ее носили на границе освоенных территорий по крайней мере лет сорок после окончания войны. Во многих случаях шинель заменял тулуп из буйволиной шкуры. Когда я был малышом, один из таких тулупов все еще валялся где-то в доме, и ничего теплее его не было — и, должен добавить, тяжелее.

Когда выпас скота стал профессией, получил развитие и костюм ковбоя, и если приезжие с востока считали его нарядным, то он таким не задумывался. Одежда ковбоя была предназначена строго для работы. Многие лошади, на которых они ездили, были лишь наполовину объезженными, а потому нужен был сапог с острым носом, который легко проскальзывал в стремя, и высокий каблук, чтобы он хорошо там держался.

Кожаные чехлы на брюки были изобретены, чтобы колючий кустарник и острые ветки не рвали одежду, когда ковбой гнался за бычком в зарослях. Всадники в других частях Запада носили их, чтобы защитить как одежду, так и сами ноги. Шерстяные чехлы, которые в наши дни увидишь редко, носили в Вайоминге и Монтане. Часто их делали из коровьих шкур, на которых оставляли мех, либо из овчины, либо из козьих шкур. Когда Кинг Фишер со своими парнями напал на бродячий цирк около Увальде, штат Техас, он убил тигра, чтобы сделать себе из его шкуры пару чехлов. Но Кинг Фишер любил нарядно одеваться, и никто из киношных ковбоев в этом ему в подметки не годится.

Между прочим, многие ковбои любили приодеться, но не всем это было по карману. Они работали в самой удобной для этого одежде, какую могли найти. Еще одна часть одежды ковбоя, которую редко можно встретить сейчас, — это кожаные краги. Их можно увидеть также в вестернах немого кино, когда еще были живы старые ковбои-работяги.

Самыми важными для ковбоя были его шляпа, сапоги и седло. Первые приличные шляпы для них начал делать Стетсон, и скоро его имя стало синонимом для слова «широкополая шляпа», точно так же, как каждый револьвер иногда называют кольтом, вне зависимости от фабричной марки, или как каждую винтовку называют винчестером.

МАК-КУИН С «ТАМБЛИНГ К»

Уорд Мак-Куин осадил гнедого и прищурился, глядя против солнца. Соленый пот разъедал глаза, и он отер его концом шейного платка. Ким Сартейн загонял двух упиравшихся бычков в стадо. Бад Фокс вел лошадь вверх по склону, где ждал Мак-Куин, наблюдая за перегоном.

Фокс остановился рядом.

— Уорд, помнишь того старого пятнистого поганца с подранной шкурой? Это его пастбище, а мы его так и не видали.

— Да, того мохнорогого не забудешь. Скорее всего, прячется где-нибудь в каньонах. Ты их как следует прочесал?

— Ага. Мы с Болди прошерстили все вокруг, но он нам так и не попался. Интересно, где он?

— Наверное, ты прав. Прятаться — не в его характере. Почуй он что-нибудь — тут же примчался бы, чтобы навредить. — Он задумался. — У нас пропадал скот, пока меня не было?

Фокс пожал плечами:

— Если и пропало, то несколько голов, за все время, не больше, но могу спорить, коли этот паршивец ушел, он увел с собой не одну корову. Он всегда собирает целое стадо.

К ним подъехал Болди Джексон.

— Вон там нашел странные следы, — кивнул он в сторону ближайшего устья каньона. — Похоже, их оставил человек без лошади.

— Поехали посмотрим. Человек без лошади в этой местности? Вряд ли, — засомневался Мак-Куин.

Он повел коня в узкий с высокими стенами каньон, заваленное камнями дно которого густо заросло кустарником. За ним тронулись Болди и Бад. Единственный путь пролегал по извивающемуся сухому руслу ручья. Там, где он вытекал в долину, широким веером вынося песок, Болди остановился.

Уорд поглядел на найденные Джексоном отпечатки.

— Да, действительно странные, — пожал он плечами. — Обувь самодельная. Интересно, а это его кровь или какого-то животного?

Он медленно повел гнедого по руслу, но через несколько минут натянул поводья.

— Он ранен. Посмотрите на следы. Вот он шел отсюда. Шаги длинные, ровные. Он, видно, высокий. Обратите внимание! Назад он возвращался — уже еле тащил ноги, шагал неровно, шатаясь. Дважды за двадцать ярдов останавливался и каждый раз искал, на что опереться. Мы пойдем за ним, Болди. Возвращайся и помоги ребятам. Скажи Киму и Теннесси, где мы. Бад останется со мной. Может, мы его найдем, тогда он будет нам благодарен. Кажется, он ранен серьезно.

Они осторожно двинулись дальше. Ярдов через сто Бад остановился и вытер платком лицо.

— Он считает, что у него на хвосте преследователи. Гляди — пытался уничтожить отпечатки. Даже вытер пятно крови.

Уорд Мак-Куин остановился и внимательно осмотрел продолжение русла. Что-то здесь не так. Он провел в этой округе несколько месяцев и полагал, что хорошо изучил местность и ее обитателей, однако не мог представить, кто этот раненый. Боясь погони, он явно пытался скрыть следы, несмотря на очевидную слабость. Преследовали его враги, а не закон. Мак-Куин еще раз перебрал в уме всех, кого знал, но ответ не находился.

Они тронулись дальше по тесному ущелью, рассматривая отпечатки. След внезапно исчез на широком скальном уступе там, где каньон делился надвое.

— Приехали, — объявил Фокс. — Со своей обувкой здесь он следов не оставит и вверх не поднимется. — Правый рукав кончался крутой каменной осыпью, которую не одолеть и за несколько часов изматывающего подъема, а левый упирался в обрыв, под которым валялись обломки скал. — Он либо вернулся, либо прячется в кустах, — добавил Фокс.

Мак-Куин пожал плечами:

— Поехали обратно. Он не хочет, чтобы его нашли, но с такой раной без ухода он, скорее всего, здесь и умрет.

Он нарочно говорил очень громко.

Повернув коней, ковбои направились назад по каньону и вскоре нагнали стадо.

Когда они подъехали к своему бараку, на крыльце дома их ждала Руфь Кермитт. Возле нее стоял худощавый, узколицый мужчина в черном сюртуке. Уорд натянул поводья. Гость пристально, видимо не упуская ни единой мелочи, оглядел его и быстро отвел взгляд.

— Уорд, это Джим Янт. Он покупает скот и хочет взглянуть на стадо, которое ты только что пригнал.

— Рад познакомиться, — приветливо сказал Мак-Куин. Он посмотрел на лошадь Янта и висящие у него на бедрах кобуры.

Еще два незнакомых человека сидели на ступеньках барака — крупный парень в рубашке в клеточку и рыжеволосый с винтовкой на коленях.

— Мы хотим купить от пятисот до тысячи голов, — пояснил Янт. — Слышали, что у вас хороший скот.

— Мясной?

— Нет, нас интересует в основном племенной. Мы оборудуем ранчо. На другой стороне Ньютонов.

— У нас есть скот на продажу, — кивнул Уорд. — Точнее, у мисс Кермитт. Я лишь управляющий.

— Вот как? — Янт оглянулся на Руфь с внезапно вспыхнувшей улыбкой. — Значит, мисс? Или вы вдова?

— Мисс. Мы сюда приехали с братом, но его убили.

— Тяжело молодой женщине одной управляться с ранчо, не так ли? — посочувствовал гость.

— Мисс Кермитт прекрасно обходится, — прохладным тоном заметил Мак-Куин, — и она не совсем одинока.

— Неужели? — Янт вопросительно поднял бровь. — Нет, — сказал он после минутного размышления, — конечно, нельзя утверждать, что она одинока, если у нее есть скот и ковбои.

Руфь быстро встала, предупреждая готовую сорваться с губ Уорда грубость.

— Мистер Янт? Не хотите ли кофе? Потом поговорим о делах.

Они ушли в дом. Уорд резко развернулся и зашагал к бараку, ведя гнедого в поводу. Он не на шутку разозлился и не скрывал этого. Остролицый рыжий взглянул на него, когда он проходил мимо, и с ехидством бросил:

— Что, приятель, увели твою девушку?

Мак-Куин остановился и в упор посмотрел на обидчика. Болди Джексон немедленно поднялся и отошел к углу барака, образовав таким образом треугольник, в двух вершинах которого находились они с Мак-Куином, а в третьей — чужаки.

— Мисс Кермитт, — холодно произнес Уорд, — моя хозяйка. Она леди, поэтому не советую думать о ней что-нибудь лишнее.

Рыжий ухмыльнулся:

— Ага, а наш босс обожает леди! Он знает, как с ними обращаться. — Он намеренно повернулся спиной к Болди. — Ты когда-нибудь служил управляющим на таком ранчо, Додсон? Может, тебе или мне предложат новую работу?

Уорд вошел в барак. У окна стоял Бад Фокс. Он тоже наблюдал за странной парой.

— Похоже, они не слишком-то дружелюбны, — прокомментировал он, наливая в жестяной таз теплой воды. — Вроде даже как хотят нарваться на неприятность.

— К чему им это? — спросил Мак-Куин.

Бад плескался в тазу и не ответил, но Уорд заинтересовался. Настроение и поведение свалившихся на их голову визитеров не укладывалось в рамки обычного и не совпадало с объявленной ими целью приезда. Он взглянул в сторону дома, и его губы сжались. Джим Янт держался свободно, легко вел беседу, да и одет с иголочки. Любой женщине он покажется симпатичным.

За домом вдали светился огонек — окно магазина Гелвина в Маннерхаузе. Его хозяин пас скот на другой стороне Ньютонов. Неожиданно Мак-Куин решился. После ужина он поедет в город и поговорит с Гелвином.

Как всегда, ковбои ели в доме. За ужином все молчали, кроме Руфи и Джима Янта, сидевших во главе стола, которые смеялись и оживленно болтали.

Сидевший напротив Янта Уорд не произнес и двух слов. Болди, Бад и Теннесси тоже держали рты на замке. Только Рыжий Лунд иногда вставлял свои замечания. В конце стола поджарый, мускулистый Ким Сартейн переводил взгляд с одного лица на другое.

После ужина Уорд вышел на залитый лунным светом двор. За ним сразу же выскочил Ким.

— Что происходит, босс? — прошептал он. — Все сидели как пришибленные.

Уорд объяснил и добавил:

— Может, Янт и покупает скот, но сопровождающие его парни — явно не те, за кого себя выдают, никакие они не ковбои. Рыжий Лунд — точно ганфайтер, я таких нагляделся, да и Пит Додсон, даю руку на отсечение, вернулся с Тропы Бандитов. Или я ничего не понимаю. — Он поправил оружейный пояс. — Смотаюсь-ка в город. Присмотри тут, ладно?

— Присмотрю. — Ким понизил голос. — Что-то этот Лунд мне совсем не нравится. Да и Янт тоже.

Магазин Гелвина оказался закрыт, но Мак-Куин сразу сообразил, где найти хозяина. Спрыгнув с коня, он привязал его у салуна и прошел в зал. За стойкой Абель протирал стаканы. Перед ним стояли два незнакомых парня. Оба тут же оглянулись, когда он вошел.

Гелвин сидел за карточным столиком с Дейвом Кормаком, Логаном Кином и высоким худощавым незнакомцем. Они играли в покер.

— Привет, Уорд! — оторвавшись от карт, помахал ему Гелвин, приятный человек небольшого роста с умными, проницательными глазами. — Как дела на «Тамблинг К»?

Мак-Куин хотел было ответить, но какое-то шестое чувство предупредило его, и он направился к стойке, лишь бросив на ходу:

— Нормально. Сегодня выгоняли коров из ущелий. Тяжелая работенка. Лично я предпочитаю открытое пространство. — Одним глотком он опрокинул стаканчик, наблюдая за двумя чужаками в зеркало за стойкой. — Говорят, за Ньютонами хорошие пастбища. Хочу проехаться посмотреть, нет ли свободных.

— Там полно свободных, — усмехнулся Гелвин. — Земля очень быстро превращается в пустыню. Песок надвигается, ручьи пересыхают. На протяжении сотни миль нет ни одного источника. Да, — он взял колоду и стал ее тасовать, — недели три назад зашел ко мне Койот Бенни. Он уезжал. Какой-то карточный шулер выиграл у него ранчо. Бенни смеялся над ним. Сказал, что надо, пока не поздно, удирать отсюда.

Двое у бара повернулись и тоже внимательно слушали Гелвина. Один из них хотел что-то сказать, но второй остановил его, положив руку на плечо.

— А он сказал, кто выиграл ранчо? — спросил Уорд.

— Конечно! — Гелвин начал сдавать. — Какой-то пришлый игрок по имени…

— Ты слишком много болтаешь, — с угрозой произнес здоровый парень из чужаков и шагнул к карточному столику. — Что ты знаешь о землях за Ньютонами?

Удивленный неожиданно агрессивным выпадом незнакомца, Гелвин развернулся на стуле, переведя взгляд с одного на другого. Мак-Куин взял бутылку.

— В чем дело? — спросил Гелвин очень спокойно. Эти люди не выглядели пьяными, а весь его жизненный опыт подсказывал, что он попал в беду. Серьезную беду. — Что такого я сказал? Я всего лишь объяснил, как обстоят дела на пастбищах за Ньютонами.

— Ты соврал! — Рука парня повисла над кобурой. — Ты соврал! Та земля вовсе не превращается в пустыню! Она так же хороша для выпасов, как любая другая.

Чужак, без сомнения, пытался спровоцировать драку, но владелец магазина не собирался умирать из-за какого-то пустяка.

— Я не вру, — холодно ответил он. — Я пасу там скот вот уже десять лет, приехал с первыми поселенцами и разговаривал с индейцами, которые жили там раньше. И знаю, о чем говорю.

— Значит, я вру? — Здоровяк потянулся за револьвером.

Мак-Куин быстро повернулся и сбил правой рукой бутылку, которая вертясь полетела во второго. Продолжая двигаться, он схватил громилу за пояс и швырнул в его напарника, который отпрянул от бутылки. И они оба рухнули.

Рыча от злости, первый тут же вскочил. Его рука метнулась к кобуре и вдруг застыла. На него смотрело дуло револьвера Мак-Куина.

— Разговор был частный, — мягко заметил Уорд. — У нас в городе не принято вмешиваться. Усек?

— Если б ты не достал шестизарядник заранее, ты бы так не разговаривал.

Уорд вернул оружие в кобуру.

— Ладно, теперь мы на равных.

Перед ним стояли двое взрослых парней, но им неожиданно расхотелось драться. Они решили, что игра не стоит свеч.

— Мы не ищем неприятностей, — заявил тот, что поменьше. — Просто заехали в город за выпивкой.

— Тогда уезжайте, — ответил Уорд. — И не влезайте в разговоры, которые вас не касаются.

— Мы с Холльером… — начал здоровяк уже другим тоном, но вдруг осекся и направился к двери.

Уорд вернулся к бару.

— Спасибо, Гелвин. Ты рассказал мне то, что нужно.

— Не понимаю, — возмутился Гелвин, — чего они ко мне прицепились?

— Тот шулер, о котором ты говорил… Его зовут не Джим Янт?

— Он самый! Откуда ты знаешь?

Высокий мужчина, игравший в карты вместе с Гелвином, поднял глаза.

— А вы, случайно, не Уорд Мак-Куин из Техаса?

— Из Техаса. А что?

Незнакомец вежливо улыбнулся:

— О вас там много говорят. Наслышан о вашей стычке с бандой из каньона Маравильяс.

Мак-Куин старался быть осторожным, когда возвращался на ранчо, но двоих парней из салуна так и не встретил. А голова его разрывалась на части от теснившихся в ней мыслей. «Холльер… Холльер… — старался он вспомнить. —Несколько лет назад какой-то Холльер чудом сбежал от пытавшейся линчевать его толпы. Он работал в паре с человеком, которого звали… Пэкер, а у здоровяка на кобуре выжжена буква „П“…

Какую же игру затеял Джим Янт? Два парня из салуна, конечно, с ним связаны. Они не хотели, чтобы всплыло имя Янта, и стремились, чтобы состояние пастбищ за Ньютонами не обсуждалось в городе.

Фактов маловато. Янт выиграл ранчо в покер. Гелвин намекнул, что он мошенничал. Ранчо, которое он в результате получил, постепенно превращалось в пустыню. Другими словами, он не получил ничего, кроме головной боли. Что дальше?

Логично было бы предположить, что такой человек, как Янт, пожмет плечами, забудет о неудаче и продолжит заниматься своим делом. Он так не поступил, что говорило о каком-то плане. Лунд и Додсон — подходящие компаньоны для Пэкера и Холльера. Янт говорил о покупке скота, но он не из тех, кто бросает деньги на ветер. Может, они хотели заняться угоном скота?

Ясно одно: надо немедленно возвращаться на ранчо и предупредить ребят о предстоящих неприятностях. Вероятно, сегодняшние события в салуне их ускорят. А что с Руфью? Неужели ее очаровал Янт? Или она хотела продать ему скот и держалась просто вежливо? Надо ли говорить ей о своих сомнениях?»

Управляющий «Тамблинг К» въезжал в ворота ранчо, когда прогремел выстрел. Что-то сильно ударило его по голове, и он упал с коня, Теряя сознание, чувствовал, как трещит его голова, словно вокруг висков стягивают тугой ремень.

Медленно и мучительно возвращался Уорд к жизни. Его веки затрепетали и опять закрылись — нахлынувшая слабость не позволяла окончательно очнуться. Уорд усилием воли заставил себя открыть глаза. Он лежал на спине в полутьме. Вечер наступил сырой и прохладный.

Сознание прояснялось постепенно. Сначала до него дошло, что он находится в пещере или штреке шахты. Осторожно повернув голову, огляделся. Лежит на грубом соломенном тюфяке на песчаном полу. Футах в двадцати — узкое светлое пятно. Поблизости висящий на стене его оружейный пояс с револьверами и прислоненная к стене винтовка.

Пятно света померкло, в пещеру кто-то заполз. Человек встал и бросил на землю охапку хвороста, потом поднял повыше лампу и взглянул на Мак-Куина.

— Очнулся? Ну, парень, я уже и не думал, что ты выкарабкаешься.

Перед ним стоял высокий худой старик с живыми глазами и почти совершенно седыми волосами. Вдруг Уорд заметил его обувь. По следам этого человека они шли в каньоне!

— Кто ты? — спросил он.

Старик улыбнулся и присел на корточки.

— Меня зовут Чарли Куэйл. Работал на Чейта. Он имел ранчо в Ньютонах.

— По-моему, это тебя мы выслеживали на днях. Кажется, вчера.

— Да, я тот самый, но это случилось не вчера. Ты провалялся здесь без сознания две недели, много бредил. Я, грешным делом, начал думать, что ты не выживешь.

— Две недели? — Мак-Куин хотел привстать, но усилие оказалось непомерным. Он беспомощно упал на спину. — Две недели? На ранчо наверняка подумали, что меня уже нет в живых. Зачем ты притащил меня сюда? Кто в меня стрелял?

— Попридержи коней! Мне надо умыться и приготовить поесть.

Налив в таз воды, старик сполоснул руки и лицо. Вытираясь, объяснил:

— Я не видел, кто в тебя стрелял. Но два янтовских бандита привезли тебя в каньон и сбросили в сухое русло. Потом завалили песком и ветками, но поленились. Посчитали тебя мертвым и уехали. Я полюбопытствовал, кого застрелили, пошел раскидал ветки, откопал тебя и обнаружил, что ты еще жив. Вот и приволок сюда, и, надо сказать, это была та еще работенка. Ну и тяжел же ты, мистер!

— Ты следил за ними, когда в меня стреляли?

— Нет. Честно говоря, я присматривался к ранчо, хотел стянуть немного кофе, когда услышал выстрел и увидел, как тебя увозят. Ну и поехал следом. — Куэйл разжег трубку. — На ранчо перемены. Твоего друга Сартейна уволили. Фокса и вашего лысого ковбоя — тоже. Теннесси поцапался с Лундом, и тот убил его. Вначале спровоцировал ссору, потом оказался быстрее в поединке. Янт подружился с Руфью Кермитт и чувствует себя хозяином ранчо. Там все время ошиваются то один, то два его крутых ковбоя.

Мак-Куин бессильно откинулся на тюфяке. Кима Сартейна уволили! Ким работал у Руфи дольше всех! Он приехал с ней и ее братом из Монтаны. Он прошел через все передряги на пастбищах Пайлот, когда Мак-Куин впервые их встретил. Ким честный ковбой, гордился своей работой, и вот его уволили! Выгнали!

А Теннесси убили!

Что за человек Руфь Кермитт? Она выкинула самых проверенных и преданных ковбоев и взяла банду скотокрадов во главе с мелким шулером. И подумать только, что он испытывал к ней такие чувства! Он на полном серьезе считал, что они созданы друг для друга, и не делал ей предложение лишь потому, что считал себя неровней ей в материальном смысле. Ну и дурак же он!

— Голова у тебя крепкая, — продолжал тем временем Куэйл, — иначе бы ты помер. Пуля ударила тебя над глазом и отскочила. К тому же у тебя сотрясение — я знаю, о чем говорю, — и большая потеря крови.

— Мне нужно выбраться отсюда, — произнес Уорд. — Хочу повидаться с Руфью Кермитт.

— Лучше лежи и поправляйся. Сейчас она занята этим Янтом. Они ездят по пастбищам, держась за ручки. Их все видали. А если уж она уволила своих старых верных ковбоев, то управляющего точно не захочет видеть.

Конечно же он прав. Что толку разговаривать с женщиной, которая прогнала самых преданных помощников?

— А ты здесь как очутился?

Куэйл нарезал в сковородку бекон.

— Я уже говорил, что работал на Чейта. Янт выиграл у него ранчо, но, между нами, Чейт даже обрадовался, что от него избавился. Когда Янт понял, что ему досталось, он рассвирепел. Я за время работы скопил почти годовую зарплату и готовился отправиться восвояси. Один из ковбоев Янта увидел деньги и выследил меня, заявил, что я украл их на ранчо. Мы поцапались, и в меня всадили маленько свинца, но я смылся и укрылся в этом каньоне.

Весь день Мак-Куин отдыхал, размышлял над обрушившимися на него проблемами. Но что он мог придумать? Если Руфь Кермитт сделала выбор, все остальное теперь — не его дело. Лучший выход — седлать коня и уезжать. Просто забыть все.

Куэйл вернулся, когда совсем стемнело, и принес новости, которые с удовольствием рассказывал:

— Янт прибирает к рукам округу. Вчера вечером он приехал в Маннерхауз и стал искать Гелвина, но тот уехал со своим новым приятелем, с которым все время играет в карты.

Придравшись к Дейву Кормаку, Янт убил его. Говорят, он как дьявол обращается с шестизарядником. Потом Лунд с Питом Додсоном избили Логана Кина. Янт объявил, что теперь «Тамблинг К» его, и что он женится на Руфи Кермитт, и что ему надоели разговоры про него и его людей. Он думает, что стреножил город. Может, так оно и есть.

Руфь выходит за Джима Янта! Уорд ощутил приступ ревности и вдруг понял, что он любит ее. Любил всегда! И вот она выходит за Янта!

— И ты видел Кима Сартейна?

— Нет, — ответил Куэйл, — но слышал, что они втроем подались в горы — в Ньютоны.

Мак-Куин поднялся на рассвете и вылез из-под одеял. Хотя голова еще болела, но чувствовал он себя лучше. Не важно. Пора действовать. В конце концов, за время долгой болезни он немножко отдохнул, а благодаря отменному здоровью, быстро поправлялся. Уорд смазал и перезарядил оружие. Куэйл наблюдал за его сборами, но молчал, пока он не натянул сапоги.

— Если уж ты твердо намерен отправиться за неприятностями, подожди все же темноты, — посоветовал он. — У меня для тебя есть лошадь.

— Лошадь? Прекрасно! Съезжу посмотрю на ранчо. Мне кажется, там творятся чудеса.

— Мне тоже. — Куэйл выбил пепел из трубки. — Сегодня я видел эту Руфь. Они проезжали мимо, когда я лежал в кустах. Не похожа она на невесту, которая ездит с любимым женихом. Может, все крутится против ее воли?

— Не могу даже думать о том, что она сошлась с таким человеком, как Янт. Ну ладно, я выясню.

— Не я, а мы, — поправил его Куэйл. — Мне не нравится, когда в меня стреляют. Я тоже участвую в этой драке.

— Помощь мне понадобится, но лучше съезди отыщи Кима Сартейна. Он мне нужен. Привези его и остальных для окончательной разборки с Янтом. Предупреди, что задача нелегкая.

Где Куэйл достал темно-гнедого, его любимого коня с ходким шагом, Мак-Куин не знал да и не интересовался. Ему отчаянно нужна была лошадь, а гнедой к тому же как нельзя лучше подходил для решения тех задач, которые теперь стояли перед Уордом.

Что бы ни задумал Янт, орудовал он быстро и решительно. Приглядел «Тамблинг К», устроил засаду на Мак-Куина, заставил Руфь Кермитт уволить своих лучших ковбоев, заменил их своими пособниками-бандитами, затем приехал в Маннерхауз и подавил возможную оппозицию, убив Дейва Кормака и избив другого человека.

Если уж кто и воспротивился бы его действиям, то именно Кормак и Кин. С Теннесси тоже расправились, но Теннесси в городе не знали, и его смерть могли списать на простую ссору между ковбоями. Янт показал себя быстрым, решительным и безжалостным противником. Поскольку он действовал с тайного или явного согласия Руфи, горожане Маннерхауза растерялись и только разводили руками.

Вполне вероятно, что без Кормака, Кина и Гелвина они вообще не видели возможности противостоять чужаку. Никто из них не желал лезть в дела «Тамблинг К», а восстав против человека, который показал себя достаточно опасным, они боялись потерять все. Карточный шулер приобрел контроль над городом. Его банда совершила лишь две ошибки: упустила по лености Чарли Куэйла и не убедилась по небрежности, что Мак-Куин мертв.

Гнедой любил дорогу и шел ходко. Уорд ехал к ранчо, стараясь держаться незаметно. Куэйл еще раньше отправился искать Кима, Бада и Болди. Последние два — хорошие ковбои и надежные парни, но худощавый смуглый Ким Сартейн обращался с револьвером не хуже самых сноровистых ганфайтеров.

— Вместе с ним, — сказал Уорд гнедому, — я готов сражаться против целой армии!

Он оставил коня в ивняке около ручья и, осторожно шагая по камням, через кустарник пробрался к дому, где ярко светились окна.

Некоторое время он лежал в кустах, изучая обстановку. Ошибка сейчас могла стоить жизни. Уорд не имел заранее обдуманного плана и решил действовать по обстоятельствам. Если найдет Руфь, то постарается поговорить с ней, выведать намерения Янта. Тогда будет ясно, с чего начать.

Наверняка на дворе кто-то есть. Куэйл видел, что поблизости все время крутится кто-нибудь из приспешников Янта. Шулер осторожный человек.

Неожиданно на крыльце барака заалел огонек сигареты. Очевидно, куривший только что повернулся. Неужели что-то услышал? Нет, сидит спокойно. Видно, это и есть дежурный.

Уорд пополз влево, пока не оказался за домом. Затем перебежал к стене. Ему повезло: ночь стояла душная, и окошко не закрыли. Соблюдая предельную осторожность, кончиками пальцев расширил щель.

В столовой Джим Янт раскладывал пасьянс. Рыжий Лунд смазывал револьвер. Пэкер, облокотившись на стол, курил и наблюдал за Янтом.

— Мне всегда хотелось иметь собственное ранчо, — говорил Янт, — и я его нашел. Нет смысла вкалывать, когда можно жить по-человечески. Если бы не проклятый песок в той дыре, что я получил от Чейта, за Ньютонами мы бы построили собственное ранчо. Но я увидел это, и оно мне сразу понравилось.

— Ты быстро все обтяпал, — хмыкнул Пэкер, — но тебе повезло, что нам с Холльером удалось шлепнуть Мак-Куина. Я слыхал, что с ним шутки плохи.

— Может, и так, — пожал плечами Янт, — но слухи ходят всякие, и половина из них — небылицы. Даже если он умел обращаться с пушкой, то для такой игры этого мало. Здесь нужны мозги. — Он взглянул на Лунда: — Знаешь, ранчо Логана Кина лежит к югу от ручья Лошадиный Хвост и граничит с землей «Тамблинг К». Мы будем красть у него скот, разгоним ковбоев, а потом вынудим продать. У него тысячи акров прекрасных пастбищ с хорошими водоемами, граница ранчо подходит к самому городу. Кин сейчас напуган. Как только мы с Руфью поженимся и эта земля будет по праву принадлежать мне, вот тогда мы им и займемся. По моим расчетам, на всю процедуру уйдет от силы месяц.

Рыжий оторвался от своего револьвера.

— Ты получишь землю, а мы что?

— Вам не нужна земля, — загадочно улыбнулся их босс, — а мне нужна. Я случайно узнал, что у Руфи в заначке есть десять тысяч долларов. Вы, ребята, — при этих словах его взгляд задержался на Лунде, — разделите их между собой. Разделите так, что всем достанется поровну.

Глаза Лунда говорили о том, что он хорошо понял мысль хозяина, и Мак-Куин бросил взгляд на Пэкера. Конокрад, видно, ничего не заметил. Уорд знал, как происходят такие дележки. Лунд получит наличные, а другие — по порции свинца.

Достигнув желаемого, Янт стремился оставить в живых как можно меньше свидетелей его мошенничества.

Пригнувшись под окном, Мак-Куин прикинул свои возможности. Джим Янт имел репутацию стрелка высокого класса. Рыжий Лунд уже показал свое умение. Пэкер тоже владеет револьвером, хотя не так виртуозно, как та парочка. Три к одному — шансы не из лучших, к тому же в бараке наверняка сидят Холльер с Питом Додсоном — противники тоже серьезные.

Раздался стук копыт по утрамбованной земле. Всадник спешился у крыльца, и вскоре дверь в комнату отворилась. Вошел тот самый худощавый незнакомец, который две недели назад играл в карты с Гелвином и Кином.

— Вы Джим Янт? Я проезжал мимо… На дилижансной станции лежит пакет для мисс Кермитт. Она может забрать его в любое время.

— Пакет? Почему же вы его не привезли?

— Мне его не дали. Кажется, это деньги или что-то еще ценное. Плата за какую-то ее собственность в Вайоминге. Ей нужно самой расписаться. Почтовые работники не вправе отдать пакет кому бы то ни было, кроме нее.

Янт кивнул:

— Ладно. Она, по-моему, спит. Утром я ей скажу.

Всадник откланялся и вышел, через несколько минут Мак-Куин услышал стук копыт на тропе.

— Еще деньги? — ухмыльнулся Пэкер. — Неплохо, босс! Она их получит, а мы поделим.

Рыжий Лунд все еще возился с револьвером.

— Что-то мне это не нравится, — вдруг забеспокоился он. — Похоже на приманку, а не хотят ли нас с девчонкой выманить в город?

Янт оглянулся на него.

— Сомневаюсь. Но даже если и так, что из этого? Кто сможет нам помешать? Не вижу среди них такого человека. Горожане трусливы и беспомощны. Они не посмеют вмешаться. Чего нам волноваться? Пошлем Пэкера вперед на разведку. Если он заметит что-нибудь подозрительное, то предупредит. Но мне кажется, все нормально. Завтра съездим.

Часом позже на поросшем кустами холме в миле от ранчо Уорд Мак-Куин улегся спать. Отсюда открывался вид на дом и подходы к нему. Одно он знал наверняка: завтра наступит развязка. Руфь Кермитт не вернется на «Тамблинг К».

Ночь выдалась сырая и холодная. Встав на рассвете, Уорд потянулся, разминая затекшие мышцы, и принялся наблюдать за ранчо. Гнедой стоял оседланный, готовый в дорогу. В окне блеснул отсвет солнца. Вышел Холльер и начал ловить лошадей в корале. Он оседлал своего коня, гнедую кобылу Руфи и крупного серого для Янта.

Мак-Куин старался предугадать, что будет дальше. Он, как и Рыжий Лунд, верил, что трюк с пакетом — всего лишь приманка.

На главной улице городка стояли в ряд девять домов, чуть больше дюжины были раскиданы вокруг.

Почта и дилижансная станция размещались рядом с салуном, напротив — магазин Гелвина.

Уорд понимал, что над Руфью нависла страшная опасность. Она поедет рядом с Янтом, в окружении остальных бандитов. Открыть огонь по ним означало рисковать ее жизнью.

А какова роль Рипа, молодого незнакомца? Ему известно о стычке Мак-Куина в каньоне Маравильяс. Уорд не сомневался, что он не просто бродяга-ковбой, за которого пытался себя выдавать. Рип выглядел слишком интеллигентным, а в глазах читались ум и проницательность. Если он сам придумал уловку с пакетом, то чего собирался достичь?

Янт не ошибался, когда утверждал, что в Маннерхаузе никто не мог соперничать с ним и Лундом в умении стрелять.

Если Гелвин в городе, он попытается им противостоять, но этот отважный человек не владеет навыками быстрой и меткой стрельбы. А для такого боя одной отваги маловато.

Через час после рассвета Пэкер сел на своего пятнистого коня и направился к городу. Уорд проводил его глазами и остался ждать, что будет дальше. Для себя он уже все решил. План его не отличался особой сложностью: он тайком проникнет в Маннерхауз и постарается убить Джима Янта и, если получится, Рыжего Лунда.

На помощь единственного представителя закона в городе Джона Биннса, честного и порядочного старика семидесяти лет, который получил должность в качестве пенсии, он рассчитывать не мог. Этот работяга имел дом, несколько акров земли и жену всего на несколько лет младше его и уже давно утратил бойцовские качества.

Маннерхауз не стоял на тропе перегонов стад, здесь никогда не вспыхивала «земельная» или «золотая лихорадка», поэтому в городе почти не случалось происшествии, сюда не заезжали возмутители спокойствия. Тюрьма использовалась по назначению только один раз, когда город еще строился, и немногие жители помнили тот случай. Служение закону Джона Биннса обычно сводилось к спокойному предложению разгулявшимся ковбоям поменьше шуметь или пойти отоспаться.

Уорд Мак-Куин, законопослушный человек, очутился в ситуации, когда закон, справедливость и даже самые простые правила общежития в цивилизованном обществе откровенно попирались бандитами, которые не останавливались ни перед чем, включая и убийство. Одного уважаемого горожанина уже застрелили, второго избили и не собирались на этом успокоиться. Достаточно вспомнить план Янта жениться на Руфи только для того, чтобы завладеть ее землей. Более того, никто не мог гарантировать, что волна насилия прекратится, даже если этим подонкам удастся получить все, чего они хотят. Их аппетиты возрастали с быстротой распространения гангренозной инфекции. И единственный способ положить этому конец — удалить пораженный орган. Про себя Мак-Куин решил, что должен устранить их даже ценой собственной жизни. Уорд изучил своих противников и отдавал себе отчет в том, с кем ему предстояло встретиться лицом к лицу в сражении. О таких, как Холльер и Пэкер, пусть позаботятся горожане и Ким Сартейн. Эта работенка им по силам.

Вскоре Мак-Куин увидел с холма, как из ворот ранчо в город выехали три всадника: Джим Янт, Руфь, а в нескольких ярдах позади нее — Рыжий Лунд. Вскочив на гнедого, он тоже двинулся по тропе в сторону Маннерхауза.

Пит Додсон на чалом тоже направился в город, но другим путем. Джим Янт не собирался рисковать.

Пыльная главная улица Маннерхауза нежилась под лучами теплого солнца. На ступеньках почты загорал Рип. В салуне стоявший за стойкой Абель нервно поглядывал то на окно, то на дверь. Он словно настораживался, чувствуя, что к его логову приближается хищник. В воздухе витала беда.

Магазин Гелвина не открывался, что тоже нарушало заведенный порядок. Абель покосился на Рипа и нахмурился. Тот сегодня нацепил две подвязанные кобуры.

Закончив протирать стакан, бармен поставил его на стойку и бросил обеспокоенный взгляд на Пэкера, который быстро проглотил порцию виски и, подойдя к двери, оглядел улицу, посмотрев сначала в одну сторону, потом в другую. В городе ничего не изменилось, но он не доверял этому спокойствию. Из почты вышел человек и по деревянному тротуару прошел к лавочке парикмахера. Дверь с грохотом за ним захлопнулась. В переулке около магазина Гелвина что-то клевала курица. Вдруг он увидел, как в том же переулке остановился и спешился Пит Додсон с винтовкой в руках. Пэкер глянул на Рипа и обратил внимание на два револьвера.

Обернувшись, Пэкер сердито уставился на Абеля:

— Дай-ка мне ружье, что лежит у тебя под стойкой!

— А? — испугался Абель. — У меня нет…

— Кончай врать! Мне нужно ружье!

Абелю хватило отваги только на то, чтобы подумать: надо навести ружье на Пэкера или даже пристрелить его, но уже в следующее мгновение он испытал такой ужас от собственной смелости, что выложил оружие на стойку. Пэкер взял его, на цыпочках подкрался к окну и осторожно поставил ружье на пол. Тихонько, на несколько дюймов приоткрыл окно. Теперь он находился позади и сбоку от Рипа.

Абель со стыдом сознавал всю низость своего поступка. Ему нравился Рип. И вот сейчас из-за его трусости могут убить веселого, дружелюбного парня! Ему не следовало давать ружье, а взять на прицел Пэкера и позвать Рипа. Он же мог это сделать!.. Но он струсил. Неужели этот тупорылый недоносок выстрелит в спину! Что же все-таки происходит в их тихом городке?

Из салуна Абель видел все. Джим Янт так и въехал в Маннерхауз рядом с Руфью Кермитт в сопровождении Рыжего Лунда. Натянув поводья, у первой коновязи Лунд спешился и привязал коня. С другой стороны в тени магазина Гелвина стоял Пит Додсон. В салуне засел Пэкер. Выходит, что Рипа заперли со всех сторон. Осталось совсем чуть-чуть — положить в деревянный ящик и отправить на кладбище.

На почте работал Джим Кин, старший брат Логана. Он заметил подъехавшего к крыльцу Джима Янта и стоявшего на улице Рыжего Лунда.

Рип медленно поднялся и улыбнулся Руфи, которая еще продолжала сидеть на лошади.

— Приехали за пакетом, мисс Кермитт? — вежливо осведомился он. — Пока вы в городе, не могли бы вы ответить на несколько вопросов?

— Кто тебя уполномочил допрашивать женщину? — резким тоном спросил Янт.

Спрятавшийся за салуном Мак-Куин услышал четкий ответ:

— Штат Техас, Янт. Я — техасский рейнджер.

Янт коротко усмехнулся:

— Это тебе не Техас. Она не станет отвечать ни на какие вопросы.

Уорд открыл заднюю дверь салуна и ступил внутрь.

Пэкер следил за происходящим на улице, когда услышал, как открылась дверь. Вздрогнув, он раздраженно повернулся и с ужасом увидел Уорда Мак-Куина, которого он недавно похоронил. Ружье, направленное на Рипа, лежало на подоконнике. Пэкер потянулся за шестизарядником, понимая, что шансов у него нет. И тут же полыхнуло пламенем дуло револьвера в руках противника. Пэкер почувствовал тупой удар. Колени его подогнулись. Он повалился лицом на пол.

А снаружи началось светопреставление. Оценив как безнадежное положение Рипа, Руфь Кермитт пришпорила лошадь. Та помчалась на коня Янта, и всадник потерял равновесие. В ту же секунду девушка соскользнула с седла и бросилась на землю рядом с дощатым тротуаром.

Все открыли огонь одновременно. Янт, ругаясь последними словами, палил в Рипа. Тот стрелял в Рыжего Лунда. Уорд, неожиданно выпрыгнув из салуна и оказавшись лицом к лицу с Янтом, который уже справился с конем, выстрелил в него. А пуля, выпущенная Додсоном, осыпала щепками Мак-Куина.

Следующий выстрел Янт и Мак-Куин сделали одновременно, и оба промахнулись. Третья пуля Уорда попала в цель, и Янт схватился за луку седла, но что-то вдруг еще ударило его, и он застыл, обливаясь кровью. Откуда-то вынырнул Рыжий Лунд, и Уорд снова нажал на спуск. Лицо Лунда исказилось, и он закрыл его руками, уронив голову на грудь.

Стрельба велась и из дилижансной станции, и из магазина Гелвина. Застучали копыта, и по улице пронесся рыжий мустанг. Его всадник повис в седле на индейский манер, паля из-под шеи коня во все стороны.

Янт свалился с седла и тяжело полз в пыли, оставляя за собой алый след. Он потерял револьвер, но в его правой руке появился нож. Бандит пытался добраться до Руфи. Мак-Куин услышал, как курок щелкнул по использованной гильзе. Сколько патронов оставалось во втором револьвере? Он поднял его левой рукой. Что-то случилось с его правой. Он редко стрелял с левой, но сейчас…

Янт подползал все ближе. Руфь, поглощенная зрелищем боя, не заметила его. Мак-Куин нажал на спуск указательным пальцем левой руки и увидел, как дернулось тело Янта, когда в него попала пуля. Уорд снова выстрелил, и Янт неловко перекатился на бок, нож выпал из его безвольных пальцев.

Из салуна выбежал Абель с ружьем, а из магазина — Гелвин с винтовкой. Руфь бросилась к нему. По улице, ведя рыжую лошадь шагом, возвращался Ким Сартейн. Мак-Куин хотел было подняться навстречу Руфи, но ноги его вдруг ослабели, и он упал лицом в пыль, думая, что не лучшим образом выглядит в глазах любимой женщины. Уорд попытался подняться, но потерял сознание.

Когда он очнулся, то увидел милое взволнованное лицо Руфи. Рядом на корточках сидел Ким Сартейн и улыбался:

— Ну ты даешь, Уорд! В тебя попали всего два раза, да и то так, пустяки. Ты что, разучился хватать свинец?

— Чем дело кончилось? — спросил Мак-Куин.

— Похоже, мы вымели их начисто. Нас нашел Чарли Куэйл, и мы кинулись на ранчо. Холльер пытался помешать, но его сразу образумили. Если там и был кто-то еще, то он вовремя убрался. Пока ребята управлялись на ранчо, я помчался в город. На полпути услышал выстрел, а когда прискакал, тут такое творилось! Все друг в друга стреляли. Во всяком случае, мне так показалось. Настоящий фейерверк на Четвертое июля. Пит Додсон мертв, Рыжий Лунд умирает с четырьмя пулями. Янт еще жив, но тоже долго не протянет. Пэкер мертв.

Голова Уорда болела, он чувствовал слабость и тошноту и не желал двигаться даже ради того, чтобы лечь в постель. Ему хотелось просто сидеть и забыть все, что случилось. Непослушными пальцами он по давней привычке начал перезаряжать револьвер. Странно, но в одном оказалось три неиспользованных патрона. Наверное, он уже перезаряжал его, но в горячке боя ничего об этом не помнил.

Подошел Рип.

— Моя фамилия Кокер, Уорд. Я никак не мог разоблачить аферу Янта, не подставив под удар Руфь. Поэтому и придумал уловку с пакетом, чтобы выманить их в город, откуда надеялся увезти ее. Не думал, что они накинутся на меня, как стая голодных волков.

Уорду помогли встать и дойти до салуна. Гелвин привел врача.

— Янт только что умер, — сообщил Гелвин. — Ругал тебя и всех вокруг.

Мак-Куин сидел в кресле, а врач обрабатывал его раны. Опять он потерял много крови.

— Мне надо лечь, — сказал он Киму. — В городе должна быть гостиница.

— Ты вернешься на ранчо, — возразила Руфь. — Ты нам нужен. Мне солгали, что ты уехал, Уорд. Джим Янт сообщил, что вы с Кимом больше на меня не работаете, и взялся управлять ранчо, пока я не найду кого-нибудь еще. Потом он привел своих головорезов, окружил меня ими, и я испугалась. Если бы ты был со мной или если бы я знала, что ты поблизости…

— Не беспокойся. — Уорд откинулся на спинку кресла. Ему очень хотелось отдохнуть.

Болди Джексон помог ему сесть в повозку. Правил Бад Фокс.

— Помнишь того старого быка, что мы потеряли? Я его нашел. Он собрал коров тридцать и увел в чудесную маленькую долину. Наверное, решил, что это его пастбище.

— Он похож на меня, — заметил Уорд. — Так привык к своей земле, что никуда не может уйти.

— Тогда зачем уходить? — спросила Руфь. — Я хочу, чтобы ты остался навсегда.

ТОТ, КТО СПРАВИЛСЯ С МАЛЫШОМ МОХАВЕ

«Примерно с милю от лагеря лежит Скала Независимости, приблизительно 120 футов высотой и 2000 футов длиной. Ее покрывают имена путешественников. Несколькими милями дальше находятся Ворота Дьявола, где Река Пресной Воды проходит через расщелину примерно 30 ярдов шириной и 300 ярдов длиной. Отвесные скальные стены поднимаются на несколько сот футов. Там росла трава для скота. Сразу после заката мы разбили лагерь у колена реки».

Из дневника. 19 августа 1849 года.

За двенадцать лет до этого здесь останавливалась группа трапперов с гор: «Видны неисчислимые стада бизонов… вот я сижу у красивого ручья, рядом горит жаркий костер из бизоньего помета и жарятся вкусные ребрышки… Я забыл все, кроме них и своей любимой».

ТОТ, КТО СПРАВИЛСЯ С МАЛЫШОМ МОХАВЕ

Мы доели стейки из антилопы с бобами, на печке опять стоял кофейник, а в нем закипал крепкий, черный «ковбойский» кофе — такой, который варится над походными кострами, сложенными из сухих веток креозотового и железного деревьев.

Ред чистил карабин, Док Ландер откинулся на спинку кресла с зажженной трубкой. Печка раскалилась докрасна, дров хватало, нас ждали разобранные на ночь постели. Стояла ранняя осень, но ночи стали уже прохладными. В кобуре на поясе, брошенном на спинку кровати, лежал старый револьвер с потертой рукояткой — как видно, в свое время и кобурой и револьвером пользовались часто.

— Когда на свет появляется плохой человек, — задумчиво произнес Док Ландер, — в ту же минуту рождается и его оппонент. На каждого Малыша Билли есть свой Пэт Гарретт, на каждого Веса Хардина — свой Джон Селман.

Темпл поднял сосновое полено, открыл дверцу печки и бросил его в огонь. За ним последовало второе. Мы молча сидели, глядя на горячее мерцание пламени. Когда дверца закрылась, Ред оторвался от винтовки.

— А на каждого Джона Селмана есть свой Скарборо, а на каждого Скарборо — Логан.

— Точно, — согласился Док Ландер. — А на каждого Малыша Мохаве есть свой…

Некоторым на роду написано приносить зло, именно таким пришел в этот мир Малыш Мохаве. Поймите, я не говорю, что на характер не влияет воспитание или окружение, но в некоторых людях заложено извращенное сознание, точно так же, как у другого — искривленные зубы. Малыш Мохаве родился с таким зарядом злобы и жестокости, который не могло сгладить никакое доброе отношение. Его характер начал проявляться в детском возрасте и быстро укреплялся до тех пор, пока он не совершил первое убийство — откровенное и неприкрытое.

Не могло быть и речи о честном поединке, хотя Малыш в совершенстве владел всеми видами оружия. Он застрелил старика мексиканца, забрал его нехитрый скарб и трех лошадей, которых продал, отогнав за мексиканскую границу. Тогда Малышу Мохаве исполнилось пятнадцать.

К двадцати двум годам его разыскивали в четырех штатах и на трех территориях. По официальным сведениям, он отправил на тот свет одиннадцать человек. В салунах и конюшнях ходили разговоры, что на его счету двадцать девять убийств, потому что иногда его преступления списывали на индейцев или заезжих бандитов. Из двадцати девяти лишь десять он убил в ситуациях, которые с большой натяжкой подходили под категорию честных поединков.

Однако способность Малыша Мохаве уходить от рук правосудия не уступала его вероломству. По матери он был Холдсток. В Техасе, Нью-Мексико и Аризоне жили десять ветвей семьи Холдстоков, а родственников они имели раза в три больше. Традициям клановости они всегда следовали очень твердо, стояли друг за друга, даже если речь шла о таком червивом яблочке, как Малыш Мохаве.

В двадцать два года Малыш выглядел весьма заурядно: пяти футов семи дюймов росту и весом сто семьдесят фунтов; круглое, плоское, ничего не выражавшее лицо и тяжелые, припухшие веки. На первый взгляд этакий рохля. Но как обманчива внешность! В случае необходимости Малыш Мохаве мгновенно преображался и всегда держался настороже.

Он лишал людей жизни из-за денег, из-за лошадей, в ссорах либо просто из жестокости: некоторые его убийства поражали откровенной бессмысленностью и безжалостностью. Это объясняло страх, который он вызывал повсюду. Никто не мог сказать, кто станет его следующей жертвой. Многие боялись на него смотреть, боялись при нем разговаривать — не дай Бог подумает, что обсуждают его.

Если не считать федеральных шерифов и техасских рейнджеров, которые поддерживали закон на отведенных им территориях, представители правопорядка существовали только на местном уровне. Преступников, успевших перебраться в другой район, арестовывали редко, и это служило оправданием для шерифов, не желавших подвергать себя слишком большому риску, неизбежно связанному с задержанием таких молодцов, как Малыш Мохаве.

Эб Кейл представлял собой исключение. Его выбрали шерифом скотоводческого городка Хинкли в тридцать три года. Он владел небольшим пастбищем в трех милях от города, откармливал скот, выращивал лошадей, но на жизнь зарабатывал, служа шерифом. За семь лет Эб показал, что ему не зря платят деньги. Он поддерживал в городе порядок, никогда никого без причины не арестовывал и пользовался любовью и уважением жителей. В тридцать четыре года он женился на Эми Холдсток, троюродной сестре Малыша Мохаве.

Когда за Малышом укрепилась репутация убийцы, Кейл передал ему через семью, что не станет делать для него исключения, и предупредил, чтобы тот не появлялся в Хинкли. Некоторые члены семьи согласились с ним, признав, что это справедливое требование, и поставили о нем в известность Малыша. Другие приняли слова Кейла за нежелание жить по правилам клана, но их число быстро уменьшалось по мере того, как росло число жертв их непутевого родственничка.

Клан Холдстоков скоро начал понимать, что вскормил змееныша, настолько же опасного для благополучия семьи, как и для остальных членов общества. Несколько родственников закрыли перед ним двери, другие находили множество причин, чтобы отказать ему в приюте.

Малыш Мохаве, казалось, принял во внимание уговоры держаться подальше от города, где закон представлял брат Кейл, и тем не менее чем дальше, тем мрачней и угрюмей становился он, тем чаще вспоминался ему Эб и тем большее раздражение вызывал.

К тому времени у Кейла возникли свои неприятности, как и у каждого шерифа западных городов. Он наводил порядок спокойно и твердо, но находились люди, которые не воспринимали никакие уговоры. В честных и справедливых поединках он разделался со многими смутьянами быстро и уверенно, и по округе поползли слухи, что Кейл и сам скор на руку. В каждом случае он позволял противнику первым потянуться к кобуре, но всякий раз оказывался более проворным и метким. Все это становилось известно Малышу Мохаве. То здесь, то там звучало мнение — никогда при нем, — что-де Малыш Мохаве избегает Хинкли, потому что опасается Эба.

Кейл — высокий, хорошо сложенный, рано поседевший приятный человек — жил в небольшом, удобном и ухоженном доме и имел двух дочерей. Одна — маленькая, его собственная, вторая — падчерица семнадцати лет, которую он любил не меньше. Сыновей Бог ему не дал, о чем они с женой часто жалели.

Эб Кейл встретился с Малышом Мохаве в сорок лет. Но в тот день, когда Райли Маклин покинул грузовой караван на окраине Хинкли, до встречи оставалось еще два года.

Если Маклин и говорил Кейлу, что случилось с ним до того, как он сполз с пустого открытого фургона в городе, Эб никогда этого не рассказывал. Райли, девятнадцатилетний парень, высокий и худой как жердь, явился в Хинкли небритый и изможденный, в порванной одежде и со следами побоев на лице. О судьбе его противника или противников так никто и не узнал.

Кейл видел, как Маклин отошел от фургона, и окликнул его. Юноша остановился, а когда подошел, то Эб увидел голодный блеск глаз, исхудавшее тело в синяках и ссадинах. Перед ним стоял парень, потрепанный жизнью, но не сломленный судьбой.

— Куда направляешься, сынок?

Райли Маклин пожал плечами:

— Это такой же город, как и остальные. Ищу работу.

— Что ты умеешь делать?

— Почти все. Мне безразлично, что делать.

Когда человек утверждает, что умеет делать почти все, можно ставить сто против одного, что он не умеет делать ничего или, по крайней мере, делает все плохо. Если у человека есть профессия, он гордится ею и не стесняется ее назвать. Тем не менее Кейл промолчал. И хорошо сделал.

— Зайди-ка ко мне в контору, — пригласил шериф. — Тебе надо помыться и побриться.

Маклин пошел и остался. Он помылся, почистил одежду, поел, а потом сутки проспал. Когда Кейл вернулся в контору, он обнаружил, что она подметена, пол вымыт, а пыль стерта. Маклин сидел на койке в открытой камере тюрьмы, где спал, и чинил лассо.

Явно новичок на Западе, парень, казалось, действительно умел все или почти все. Его тонкие, красивые и ловкие руки чинили обувь и упряжь и помогали всем, кто об этом просил, он даже сложил печь в новом доме Чалфента.

Так все и шло. Ни Райли, ни Эб не заводили разговора о том, что погостил, мол, и хватит, пора в дорогу.

Через две недели Кейл сидел в конторе за своим письменным столом, когда вошел Райли Маклин. Эб выдвинул ящик и достал два великолепных русских револьвера 44-го калибра — лучшей в мире марки «смит-и-вессон». Они лежали в новых кобурах, висевших на оружейном поясе с патронташем.

— Если собираешься жить здесь, тебе надо научиться ими пользоваться.

После этого несколько недель подряд они каждое утро выезжали за город, где в узком каньоне Эб учил парня обращаться с шестизарядниками.

— Стой естественно, не напрягаясь, — советовал он. — Рука свободно скользит к рукоятке. Ты, наверное, слышал о так называемой стойке ганфайтера. Так вот, знающие свое дело стрелки такую стойку не признают. Прими положение, которое тебе удобно. Если чуть пригнешься, попасть в тебя будет труднее, но эта стойка лишит тебя равновесия и будет сковывать движения. Равновесие так же существенно для ганфайтера, как для боксера. Стой свободно, опускай внутреннюю сторону большого пальца на курок и взводи его, когда вынимаешь револьвер, кончик указательного пальца в это время должен лечь на спусковой крючок.

Кейл смотрел, как тренируется Маклин.

— Самое главное — уверенно держать револьвер. Когда попрактикуешься, увидишь, если он удобно лежит в руке, прицеливаться намного проще. — Шериф придирчиво наблюдал за учеником и всегда оставался доволен. Природа одарила юношу сноровкой в обращении с оружием, точной координацией и легкостью движений. — При стрельбе от бедра можно менять прицел, слегка сдвигая левую ногу. Вначале найди для себя правильное положение ног, потом тренируйся, пока движения не станут автоматическими.

Наконец он оставил его практиковаться одного, время от времени подкидывая коробку патронов. И Райли не пропускал ни одного дня, чтобы не съездить в каньон и не поупражняться в стрельбе.

Некоторые люди обладают счастливым даром: стоит им взять в руки инструмент, и они начинают выполнять работу с легкостью и умением профессионала. Именно таким оказался Райли. Тем не менее никто не упрекнул бы его в недостатке настойчивости и терпения, и он упорно тренировался.

Естественно, он знал о Малыше Мохаве.

Со многими в городе Маклин подружился и часто беседовал. Скоро и до него стали доходить слухи о сложных отношениях Эба с Малышом Мохаве. Райли внимательно слушал и запоминал.

— Столкновения не избежать, — утверждали все. — Оно обязательно произойдет. Раньше или позже бандит с Кейлом встретится.

Чем это закончится — никто не знал, тут мнения расходились. Но сам Кейл эти темы не обсуждал ни с кем.

Когда Райли прожил в Хинкли месяца два, Эб в первый раз пригласил его к себе домой на обед. Для парня это стало знаменательным событием.

За последнее время Райли изменился. Следы побоев зажили быстро, но изможденное тело набрало вес только спустя несколько недель. Он поправился на пятнадцать фунтов с лишним и, когда подходил по гравиевой дорожке к дому шерифа, выглядел крепким и загорелым. Ему открыла жена Кейла Эми. Открыла — и полюбила его, как собственного сына. Он ответил ей взаимностью.

Эб сделал вид, что ничего не заметил, только улыбнулся в седые усы. Позже, когда они возвращались в город, Кейл сказал:

— Райли, ты мне стал как сын. Если со мной что-то случится, я хочу, чтобы ты присмотрел за моей семьей.

Райли испугался и забеспокоился:

— С вами ничего не случится, ведь вы еще молоды.

— Нет, — серьезно ответил Кейл, — я не молод. Для шерифа скотоводческого городка я уже стар. Я прожил долго, дольше, чем многие другие.

— Но вы до сих пор стреляете как молния, — возразил Райли.

— Я стреляю быстро, — без рисовки согласился Кейл, — и метко. Я ни с кем не боюсь встретиться лицом к лицу, хотя знаю тех, кто стреляет лучше. Но не всегда получается решать вопросы в честном поединке.

И Райли Маклин понял, что Эб думал о Малыше Мохаве.

Он впервые осознал, что шерифа тревожила будущая встреча с Малышом. Он слишком хорошо знал этот тип убийцы. Смертельно опасные в обычных поединках, они скорее станут стрелять из укрытия, а Малыш Мохаве был прирожденным убийцей, полностью лишенным моральных принципов.

Заметив, что Райли носит револьверы, горожане отнеслись к этому снисходительно: естественно, парень подражает своему приемному отцу. Они видели, что тот учит его стрелять, но не представляли, насколько способным оказался ученик, кстати, как и сам Кейл, до одного совсем малозначащего события.

Как-то Эб с Райли поехали осмотреть стадо для покупки. Шериф заметил, что неплохо бы на ужин приготовить заячью похлебку.

— Если увидим жирного косого, стреляй!

Через милю он приметил одного длинноухого и, крикнув: «Заяц!» — схватился за оружие.

Его рука лишь коснулась рукоятки, когда раздался грохот. Он подумал, что произошел случайный выстрел, а потом увидел дымившийся револьвер в руке Райли, который поскакал, чтобы поднять зайца. На расстоянии тридцати ярдов тот попал зверьку в голову.

Изумленный шериф промолчал, и они поехали дальше осматривать скот и, наконец, договорились о его покупке. На обратном пути Кейл произнес:

— Ты сделал великолепный выстрел, Райли. А смог бы его повторить?

— Наверное, сэр.

Спустя некоторое время на тропу выскочил другой заяц. Снова рявкнул револьвер 44-го калибра, и бедняге снесло голову. Расстояние оказалось чуть больше, чем в первом случае.

— Теперь тебе не о чем беспокоиться, сынок, — спокойно констатировал Кейл. — Но никогда не используй оружие без крайней нужды и никогда не вынимай его, если не собираешься убивать.

Больше ничего сказано не было, но Эб запомнил это происшествие. Он сам был быстрым, очень быстрым, его считали одним из лучших стрелков, и тем не менее его ладонь едва коснулась рукоятки револьвера, когда заяц уже лежал мертвый…

Медленно тянулись дни, и Райли Маклин проводил все больше и больше времени в доме Кейла. Его спокойный, дружелюбный характер и неплохое чувство юмора помогали ему завоевывать симпатии тех, с кем он общался. Из городского подмастерья и мастера на все руки он превратился во владельца собственной оружейной мастерской и стал единственным оружейником в округе радиусом в двести миль. Он постоянно совершенствовался в своем ремесле и многого достиг, поэтому дела его шли хорошо.

Он работал над ударником «Кольта Уокера», когда услышал, как открылась дверь. Не поднимая головы, произнес:

— Сейчас закончу. Что у вас?

— То же самое, над чем ты работаешь. Кажется, сломан ударник.

Райли взглянул на посетителя: смуглоеплоское лицо и черные, ничего не выражавшие глаза. Он подумал, что ему никогда не приходилось видеть такие безжизненные глаза, такое жестокое лицо у молодого человека. Внезапно его осенило, и открытие потрясло. Он понял, что перед ним Малыш Мохаве.

Маклин встал, взял револьвер, который передал ему Малыш, и сразу обратил внимание, что другую руку тот держит около второго револьвера. Райли едва удостоил его взглядом и принялся искать дефект в оружии. Поломка оказалась пустяковой, но, рассматривая револьвер, он подумал, сколько же людей из него убили.

— Починка займет время, — предупредил мастер. — Полагаю, он нужен вам срочно?

— Правильно полагаешь, и сделай все как надо. Прежде чем заплатить, я его проверю.

Глаза Райли чуть похолодели. Хотя колени у него слегка дрожали, в нем начинала подниматься злость.

— Вы заплатите, прежде чем получите оружие, — спокойно возразил он. — Деньги на бочку, или никакой работы. Я уважаю свою профессию и дорожу репутацией. — Он посмотрел в пустые глаза Малыша. — Если не понравится, вернете обратно.

С минуту они смотрели друг на друга, затем Малыш пожал плечами и усмехнулся:

— Договорились. Но если он не будет работать, я вернусь.

Малыш Мохаве вышел на улицу и остановился, чтобы оглядеться. Райли держал револьвер в руках и смотрел на него. Внутри он чувствовал холод и опасность.

Шериф предупредил Малыша, чтобы тот держался подальше от Хинкли, и теперь ему придется встретиться с ним и выставить его из города. Он обязан поступить так, или Малыш будет считать, что Эб боится его, и нарочно останется здесь. Сам факт, что бандит явился в Хинкли, свидетельствовал о том, что он ищет приключений, хочет доказать, что Кейл просто блефует.

Минуту-другую Райли думал, как предупредить шерифа, но это мало помогло бы: до Кейла и без него скоро дойдет эта новость. Кроме того, существовал шанс, что Малыш заберет свой револьвер и покинет город без конфликта с шерифом, так что Кейл даже и не узнает ни о чем.

Райли уселся и принялся за работу. Ему пришла в голову мысль сделать так, чтобы револьвер Малыша не стрелял, но он сразу отбросил ее: стоило ли создавать лишние неприятности. Потом он решил, что можно выманить Малыша из города под предлогом проверки оружия и там самому потребовать, чтобы он больше не появлялся в Хинкли. За этим немедленно последует поединок. Он знал, что стреляет неплохо, и надеялся убить Малыша, пусть даже ценой собственной жизни.

Но ему не хотелось умирать. «Какой я герой!» — сказал себе Райли. Он мечтал купить собственную землю и жениться на Руфи, старшей дочери Эба. Вообще-то они уже говорили об этом. Возможно, надобность в поединке отпадет сама собой? Малыш Мохаве потихоньку уедет отсюда, прежде чем о нем прознает шериф или случится что-то еще. Надеяться на лучшее, на какой-нибудь счастливый случай — в натуре человека, и иногда ему может повезти.

Когда Райли заканчивал работу над револьвером Малыша, вошла Руфь. Она выглядела очень испуганной.

— Райли, — она схватила его за руку, — Малыш Мохаве в городе, и папа ищет его.

— Я уже знаю. — Он с тревогой смотрел в окно. — Малыш принес мне починить револьвер. Я только что его отремонтировал.

— О, Райли! Неужели ты ничего не сможешь сделать? — Ее лицо напряглось и побелело, глаза расширились.

Он взглянул на нее, и внезапно волна нежности нахлынула на него.

— Не знаю, дорогая, — мягко сказал он. — Боюсь, что, если я вмешаюсь, это не понравится твоему отцу. Речь идет о его профессиональной чести. Если он не встретится с Малышом и не прикажет ему проваливать, у него никогда не будет здесь такого авторитета, как прежде. Всем известно, что Малыш приехал нарочно.

Эб Кейл узнал, что Малыш Мохаве в городе, и приготовился к бою. Сидя за своим письменным столом, он думал о том, что предвидел давным-давно: рано или поздно бандит окажется в Хинкли, и тогда ему придется убить его или уехать отсюда. Выбора просто не было!

И тем не менее он все рассчитал. Райли хороший, правильный парень. Он будет прекрасным мужем для Руфи, а вместе они присмотрят за Эми. В финансовом отношении Эми обеспечена. Он проверил револьверы, встал и тут увидел всадника, мчавшегося из города.

Эб застыл на месте как громом пораженный. Да это же Райли Маклин! Куда это он несся галопом в такое время? Или он услышал, что Малыш Мохаве в городе?.. Нет, парень вовсе не трус.

Он поправил шляпу и коснулся рано поседевших усов, обведя глазами улицу. Несколько бездельников у конюшни, еще парочка у магазина, полдюжины лошадей у коновязи. Чья-то повозка. Он ступил на тротуар и медленно направился к салуну, где скорее всего и сидит Малыш.

Он шел медленным, размеренным шагом. Один из бездельников у магазина поднялся и нырнул в салун. Ладно. Теперь бандит знает, что он идет за ним. Если выйдет навстречу — тем лучше.

Из мастерской Райли неожиданно вышла Руфь и направилась к нему. Кейл нахмурился, глянув на нее. Малыша не видно. Надо немедленно увести ее домой.

— Привет, па! — Она весело улыбалась, но опытный глаз шерифа заметил в ее лице напряженность. — Куда ты спешишь?

— Не останавливай меня, Руфь. У меня важное дело.

— Не такое уж важное, — возразила она. — Давай зайдем в мастерскую. Я хочу тебя кое о чем спросить.

— Не сейчас, девочка. — Малыш все еще не появлялся. Не сейчас.

— Ну пойдем же! Если не пойдешь, — предупредила она, — я войду с тобой прямо в салун.

Он взглянул на нее с неожиданной тревогой.

— Нет, — резко возразил он. — Ты не должна!

— Тогда пойдем со мной, — потребовала она, схватив его за руку.

Ладно, нет ничего зазорного в ожидании, и, по крайней мере, он уведет с улицы Руфь. Он повернулся и вместе с ней вошел в мастерскую. Она купила новую уздечку и хотела ему показать и спросить, подойдут ли удила кобыле. Девушка нарочно тянула время. Один раз он поднял голову, подумав, что услышал топот копыт. Потом ответил еще на несколько вопросов. Наконец встал.

Выйдя на залитую солнцем улицу, шериф почувствовал в воздухе запах пыли. Медленно двинулся через проезжую часть. Когда он дошел до середины, из салуна вышел Малыш Мохаве и встал лицом к нему.

Их разделяли тридцать ярдов. Эб ждал, его холодные голубые глаза были спокойны. Если Малыш хотя бы дернется к револьверу, он тут же его уложит. Солнце пригревало.

— Малыш, — обратился к бандиту Кейл, — твои дела в городе закончены. Ты нам здесь не нужен. Поскольку мы в какой-то степени родственники, я дал тебе знать, чтобы ты не появлялся в Хинкли. Я хотел избежать конфликта. Теперь, когда вижу, что ты не подчинился, даю тебе ровно час, чтобы ты убрался отсюда. Если застану тебя здесь по прошествии часа или если ты приедешь опять, я убью тебя!

Малыш Мохаве хотел что-то ответить, но остановился, завороженный увиденным.

Из магазинов и домов, из переулков — отовсюду выходили люди, с ружьями или винтовками, направленными на него. Он смотрел на них в изумленном недоверии. Джонни Холдсток… Алек и Дейв Холдстоки… Джим Грей, их двоюродный брат… Уэбб Диксон, деверь… и Майрон Холдсток, старая ведьма.

Эб Кейл окаменел от удивления. И тут он вспомнил Райли, мчавшегося на лошади, вспомнил, что сегодня годовщина свадьбы Майрон и на торжество собралась половина семьи.

Малыш Мохаве молча смотрел на них, постепенно серея. Затем его лицо потемнело от гнева.

— Ты сделаешь так, как велел шериф, Малыш, — донесся до него голос старухи Майрон. — Мы защищали тебя, потому что ты один из нас. Но не причиняй беды другому из нашего клана. Садись на коня и убирайся. И больше здесь не показывайся.

Лицо Малыша Мохаве исказилось от ярости. Он нарочито медленно повернулся и зашагал к своему коню. Ни один человек не выжил бы, попытайся он принять бой в такой ситуации. А будучи Холдстоком, он знал, что его буквально нашпиговали бы свинцом.

Он вскочил на коня, бросил злобный взгляд на Эба Кейла и ускакал.

Кейл медленно повернулся к Холдстоку, который стоял в дверях своего магазина.

— Не стоило вам беспокоиться, — покачал он головой. — Но я рад, что так получилось.

Через три дня начались дожди. Ливень разразился перед рассветом и продолжался, казалось, бесконечно. К полудню овраги наполнились до краев, народ попрятался по домам. Кейл рано закончил работу и остановился на пороге конторы, застегивая дождевик. Па улице несся дождевой поток и начал уже подтачивать угол здания. Взяв лопату, шериф принялся копать канаву, чтобы отвести воду.

Выше по улице в своей оружейной мастерской Райли Маклин тоже собрался домой, встал и снял кожаный фартук, в котором работал. Он повернулся к выходу, когда дверной проем вдруг потемнел, и увидел плоское лицо Малыша Мохаве.

— Я пришел за своим револьвером.

— С вас два доллара, — холодно произнес Райли.

— Не много ли?

— Такова моя цена.

Безжизненные глаза Малыша уставились на него, и его плечо, казалось, слегка опустилось. Затем краем глаза он уловил движение шерифа, который все еще возился с канавкой. Бандит быстро вынул два доллара, швырнул их на прилавок и, зарядив револьвер, направился к двери. Сделав два стремительных шага, он исчез.

Райли удивленно обошел прилавок и последовал за ним, но не успел дойти до двери, как услышал крик Малыша:

— Эб!

Револьвер Кейла находился под плащом. Шериф оглянулся и остолбенел: к нему шел Малыш Мохаве с направленным на него револьвером. Он торжествующе и мрачно ухмылялся. А затем его револьвер загрохотал, Кейл будто оступился и упал лицом в грязь. А его убийца вдруг издевательски засмеялся. Он бросил револьвер в кобуру и пошел к лошади, привязанной на улице.

Он сделал всего лишь шаг, когда Райли Маклин воскликнул:

— Ладно, Малыш, вот и все!

Малыш Мохаве резко развернулся и увидел, что в дверях мастерской стоял оружейник. По его лицу хлестал дождь. Райли Маклин, глядя Малышу в глаза, произнес:

— Эб был моим другом. Я собираюсь жениться на его дочери…

Малыш потянулся к револьверу и в этот ужасный, растянувшийся до бесконечности момент понял то, о чем Эб Кейл догадался несколько месяцев назад: Райли Маклин прирожденный ганфайтер. Уже в то мгновение, когда ладонь Малыша лишь коснулась кобуры, оружие Маклина поднималось и на долю секунды застыло, уставившись на бандита черным зрачком дула. В этот момент его собственный револьвер бросился вверх, но оружие Райли изрыгнуло пламя.

Три молниеносно выпущенные пули ударили Малыша в сердце. Его отбросило, и револьвер выплюнул пулю в грязь. Он упал на колени, в то время как Райли приближался с готовым к следующему выстрелу оружием. Мозг Малыша пронзила мысль о смерти, и он упал на живот, растянувшись в грязи. Струйка дождя, обогнув его тело, окрасилась красным и потекла дальше.

Начали собираться люди, а Райли Маклин бросился к Эбу Кейлу. Шериф зашевелился.

Упав на колени, Райли перевернул его. Глаза Эба открылись. По всей левой стороне головы тянулась кровавая полоса. Секрет раскрыл расколотый конец лопаты. Ударившись в него, пуля срикошетила вверх и прочертила кровавую полосу на черепе.

Эб Кейл медленно поднялся и посмотрел на раскисшую улицу, где у трупа Малыша Мохаве уже толпился народ.

— Ты убил его?

— Мне пришлось. Я решил, что он убил тебя.

Эб кивнул:

— У тебя быстрая рука. Я знал это с самого начала. Надеюсь, тебе никогда больше не придется убивать.

— Я никогда не стану убивать, — спокойно ответил Райли. — После этого я даже не буду носить оружие.

Эб Кейл вздохнул:

— Значит, наконец-то он мертв. Я тащил этот груз много лет. — Он повернулся к Райли побелевшим от контузии лицом. — Его похоронят. Пошли домой, сынок. Женщины будут беспокоиться.

И двое мужчин направились по улице — Эб Кейл и его сын.

Историческая справка

Взрослея, мальчики и девочки с границы освоенных территорий учились попадать в цель каждой пулей. Девочки, как свидетельствует Энни Оукли, также добывали мясо к столу.

Айра Фримен в своей книге «История округа Монтесума (штат Колорадо)» пишет: «У каждого всадника было оружие, обычно револьвер, или, как его часто называли, шестизарядник… почти всегда это был кольт и почти всегда 45-го калибра.

Почти каждый был искусен в пользовании этим оружием. Они практиковались в стрельбе, насколько хватало денег на патроны, и цель состояла в том, чтобы быстро выхватить револьвер. Часто от того, как быстро человек его выхватывал, зависела его жизнь.

Гарри Драхмен, рассказывая о меткости стрельбы одного шерифа, говорит, что тот «подбрасывал в воздух монетку в полдоллара, затем выхватывал свой револьвер и попадал в нее, пока она не упала».

ОХОТНИК ЗА ЛЬВАМИ И ЛЕДИ

Огромная пума, одна из самых больших, которых Моргану приходилось видеть за четыре года охоты на горных львов, уставилась на него диким, неумолимым взглядом и низко зарычала. Зверь притаился на толстой ветке футах в полутора над его головой.

— Осторожней, Кот, — предупредил его Одинокий Джон Уильяме. — Это самый большой лев, что попадался мне на глаза! Могу поспорить, что он самый крупный в здешних горах!

— А ты видел лопоухого? — справился у него Морган, не отрывая взгляда от льва. — Тот раза в полтора больше, чем этот.

Он подпрыгнул, уцепился левой рукой за ветку и оказался на ней с проворством циркача.

Лев поднялся и, пригнувшись, злобно зарычал, стараясь напугать лезущего вверх человека.

— Подай-ка мне ту жердь, — попросил Морган напарника, — через минуту этот малыш будет моим.

— Смотри осторожней, — предупредил Уильяме. — Этот лев не шутит.

За год, что Одинокий Джон Уильяме работал вместе с Котом Морганом, он так и не привык к зрелищу человека, охотящегося на льва с дерева. И тем не менее за это время Морган поймал больше пятидесяти зверей и убил столько же, зарабатывая себе на жизнь поставками пум для цирков и покупателей животных. Морган не был крупным человеком, если не считать крупным высокого, гибкого и чрезвычайно сильного мужчину, ловкого, как кошка. За большими кошками он карабкался с одинаковой проворностью по деревьям, обрывам и каменистым склонам, потому и получил свое прозвище.

Очень осторожно Морган поднял палку с закрепленной на конце петлей. Лев свирепо ударил ее лапой, потом еще раз, и именно после второго удара охотник крепко затянул петлю на шее животного. Кошка немедленно превратилась в брызжущий яростью бешеный клубок, но Морган уже спрыгнул с дерева, стащив льва за собой.

Прежде чем успели подскочить разъяренные собаки, Одинокий Джон накинул на задние лапы животного собственную петлю, а Кот крепко связал мощные передние лапы. В течение нескольких секунд льва спеленали, а между челюстями вставили палку и плотно стянули их сыромятным ремнем.

Морган натянул на пуму мешок из плотной ткани, оставив снаружи только голову. Выпрямившись, он достал кисет и принялся сворачивать сигарету.

— Ну, — заметил он, прикуривая, — одной больше и одной меньше.

По лесу разнесся топот лошадей, и на поляну галопом вылетело с полдюжины всадников.

— Не двигаться! Бери их, Дейв! — закричал кто-то.

Слова подкрепили направленные на охотников винтовки, и Кот Морган медленно расслабился, переводя взгляд с одного лица на другое, пока не остановился на невысоком, но плотном и мощном человеке с толстой шеей и широким подбородком, который последним выехал из-за деревьев. Он был чисто выбрит — явление редкое в краю бородатых и усатых мужчин, на его лице играла улыбка неприкрытого торжества. Спрыгнув с седла, он направился к охотникам.

— Ну вот, наконец-то вас поймали! И как вы теперь себя чувствуете?

— За кого вы нас принимаете? — спокойно спросил Морган. — Я впервые вас вижу!

— Видишь-то впервые, но мы вас выследили! Вы украли нашу последнюю лошадь! Вытряхивайте веревки, ребята! Мы повесим их прямо тут!

— Осторожней со словами, — вмешался Одинокий Джон. — Мы не конокрады и не спускались с холмов больше месяца. Вы ошиблись.

— Это плохо, — с издевкой хохотнул главарь, — потому что мы повесим вас здесь, и немедленно.

— Может, это не те ребята, Дорфман. Ведь пару миль назад мы потеряли след, — заметил худощавый парень с черными глазами и смуглым лицом.

Не оборачиваясь к нему, Дорфман резко бросил:

— Заткнись! Когда мне понадобится совет полукровки, я его попрошу.

Его жестокие глаза остановились на спеленатом льве. Он лежал так, что голова животного была не видна. И Дорфман, наверное, принял его за полный мешок.

— Что в нем? Жратва?

Он сильно пнул пуму, и тут же раздалось свирепое рычание. Дорфман отскочил с побелевшим от страха лицом. Кто-то засмеялся, и тот немедленно развернулся, ища обидчика. Седовласый старик с проницательными жесткими глазами посмотрел на Моргана.

— Что в мешке? — требовательно спросил он.

— Горный лев, — спокойно объяснил Кот. — Здоровенький, красивенький живой лев. Может стать хорошим домашним любимцем для вашего крикливого дружка. — Помолчав, снисходительно улыбнулся Дорфману. — Если он его не испугается.

Лицо Дорфмана залилось краской. В ярости от того, что показал свой испуг перед этими людьми, он обрушил гнев на Моргана за его шутки и, прыгнув на Кота, занес над ним громадный кулак. Охотник моментально шагнул вперед, принял удар на поставленное предплечье и одновременно нанес Дорфману жестокий апперкот в солнечное сплетение. Тот, задыхаясь, раскрыл рот и побледнел. Он смотрел вверх, и Морган еще раз влепил ему по плечу, а потом — в подбородок. Дорфман мешком осел на землю.

Даже не задохнувшись, Кот отступил и, взглянув на старика, спокойно произнес:

— Сам напросился. Хотя, признаюсь, я получил удовольствие, отделав его. — Он посмотрел на Дорфмана, который постепенно приходил в себя, а потом опять на старика. — Меня зовут Кот Морган, я охотник на львов. А это Одинокий Джон Уильяме, мой напарник. То, что сказал Одинокий Джон, — правда: мы не спускались с холмов около года.

— Он говорит правду, — подтвердил индеец-полукровка, который стоял возле дерева. — Их лошади привязаны здесь, и, судя по всему, они только что поймали эту кошку. Кора, где она пряталась, содрана, еще сырая.

— Хорошо, Луп. — Старик взглянул на Моргана. — Извините. Кажется, мы действовали сгоряча. Я о вас слышал.

Жилистый ковбой с желтоватыми волосами оперся о луку седла.

— Вы ходите в горы за большими кошками? — неверяще спросил он. — Я бы не сделал этого и за тысячу долларов!

Дорфман уже поднялся. Из его разбитых губ сочилась кровь, на щеке краснела ссадина. Один глаз стремительно распухал. Он с ненавистью смотрел на Моргана.

— Я убью тебя за это! — прорычал он.

Кот глянул на него.

— Наверное, попытаешься, — кивнул он. — В тебе мало человеческого, зато много животного мяса.

— Поехали, Дорф, — быстро вмешался старик. — Ссора не поможет поймать воров.

Когда кавалькада выезжала с поляны, человек, которого называли Луп, задержался.

— Будь осторожен, Морган, — шепнул он. — Дорфман — плохой человек. Теперь он не успокоится, пока не убьет тебя. Ты унизил его, он этого так просто не оставит.

— Спасибо. — Серо-зеленые глаза Моргана внимательно изучали полукровку. — Что украли?

Луп мотнул головой в сторону:

— Несколько племенных лошадей Дорфмана. Жеребца, трех кобыл и четырех жеребят.

Морган подождал, пока всадники не скрылись в лесу, затем пошел по тропинке к вьючным лошадям. Когда они погрузили пойманного льва, Одинокий Джон двинулся с поклажей в лагерь.

Забравшись на своего полосатого серого, Морган направился в новый район поискать следы в неисследованном каньоне. Он обещал торговцу животными шесть пум и поймал уже четыре. Если повезет, он за эту неделю добудет еще двух. С ним осталась только одна собака — крупная неказистая дворняга, одна из двух его лучших гончих на горных львов. Умный пес по кличке Джеб весил сто двадцать фунтов и имел такой же желтовато-коричневый окрас, как пумы, на которых он охотился.

Плато, где они проезжали, густо поросло сосняком, спускавшимся в глубокий каньон, чье дно представляло собой россыпь камней и обломков скал. Снизу слышался грохот горного потока, хотя самой воды Кот не видел. В таких местах обычно и водятся горные львы.

Тропы вниз не оказалось. Все трое — человек, собака и конь — искали мало-мальски удобный спуск, двигаясь по краю каньона, усыпанному толстым слоем сосновой хвои. Наконец Кот Морган заметил относительно пологий склон, до которому мог бы провести коня вниз. Иногда скользя на иглах, они начали спуск.

Дважды Джеб поскуливал, уловив давний запах зверя, но каждый раз замолкал после резкой команды Моргана.

Следов горных львов они нашли множество. В таком каньоне он поймает двух недостающих животных не больше чем за пару дней. Кот вел коня шагом и сворачивал сигарету, когда услышал стук топора.

При этом звуке он встал как вкопанный.

Не может быть! В этих диких местах никого нет. За все то время, пока они бродили по горам, им довелось встретиться с двумя людьми, если не считать команды преследователей конокрадов. Морган подозвал Джеба поближе к коню и стал двигаться с величайшей осторожностью. Кто бы ни скрывался в безлюдном, необитаемом каньоне, он должен увидеть его первым, прежде чем тот заметит его. Кот вспомнил про конокрадов, чей след потерялся поблизости в горах. Наверняка это они.

И тут же его опасения подтвердились: в пыли устья каньона виднелись отпечатки копыт нескольких лошадей!

Сразу посерьезнев, Морган отстегнул ремешок, удерживавший револьвер в кобуре. Конокрады слыли врагами общества, и хотя ему очень не нравился Дорфман, задержать воров Кот считал своим долгом.

Сегодня, отправляясь на охоту, Морган надел сапоги, хотя обычно носил мокасины. Полинявшая, местами залатанная красная рубашка и черные джинсы, потертые на тех местах, которыми садятся в седло, да старая черная шляпа с плохой тульей, вытертая почти до дыр, — так выглядел его рабочий костюм. На загоревшем и обветренном лице с впалыми щеками контрастно сверкали серо-зеленые глаза.

Конокрады или конокрад выбрал определенно отличное место. Здесь его никто никогда не найдет. Лошади свернули в сторону. Идя по их следам, Морган вскоре остановился на краю поляны.

В каньоне уже темнело, сгущались длинные тени, но возле дальней стены различался черный прямоугольник хижины, через окна и широко открытую дверь которой струился свет. Слышался звон посуды, по дну сковородки поскребли ложкой, и тут кто-то вполголоса запел. Женщина!

В изумлении Морган послал коня вперед, но тот не сделал и шага, как раздался странный, нечеловеческий крик, от которого серый резко встал. В то же мгновение свет в доме погас и наступила тишина. Морган тихо заговорил с конем, и серый медленно двинулся к хижине. Кот услышал щелчок взводимого курка, и холодный женский голос произнес:

— Стойте там, где стоите, мистер! И не делайте глупостей, если не хотите получить пулю в ременную пряжку!

— Я не двигаюсь, — нетерпеливо сказал Морган, — но так гостей не встречают.

— А кто вас приглашал? — парировала она. — Чего вам вообще здесь нужно? Кто вы?

— Меня зовут Кот Морган. Я охотник на львов. А что касается приглашений, я по собственной воле побывал во многих местах. Дайте мне поговорить с вашим отцом или мужем.

— Вы будете говорить со мной. Слезайте с коня и шагайте прямо вперед. У меня хорошие глаза, так что если хотите, чтобы я вас подстрелила, попробуйте что-нибудь сделать!

Морган очень осторожно двинулся к дому. Когда он оказался шагах в десяти, пронзительный, грубый голос крикнул:

— Стой, где стоишь! Бросай оружие!

— Я останусь, где стою, но револьверы бросать не буду, — с негодованием ответил он. — Зажгите свет и покажитесь!

Кто-то задвигался, и скоро загорелся свет. Затем раздался голос девушки:

— Эй вы, входите!

Она стояла за дверью, держа в руках ружье. Высокая, стройная, хорошо сложенная, с рыжими волосами и веснушками на носу. Свободная замшевая рубашка не могла скрыть ее округлых форм.

Она холодно и внимательно осмотрела его. Потом взглянула на большого пса, вставшего рядом с ним.

— Охотник на львов? Это ваша свора собак все время тявкает рядом?

Он кивнул:

— Я гоняюсь за львами на плато. И ловлю их.

Она с недоверием уставилась на него.

— Ловите? Живыми? По-моему, у вас больше смелости, чем мозгов. Зачем вам живые львы?

— Продаю их циркам и зоопаркам. Они стоят от трехсот до семисот долларов, в зависимости от размера и пола. Это лучше, чем пасти коров.

— Наверное, лучше, — согласилась она, — зато пасти коров — намного безопаснее.

— А вы? — спросил он. — Чем занимается девушка в такой глухомани? Я понятия не имел, что здесь вообще кто-то живет.

— И никто не имел, вплоть до сегодняшнего вечера. Вы ведь никому не расскажете? Если вы уедете отсюда и проболтаетесь, меня ждут неприятности. Дорфман примчится сюда через десять минут.

— Потому, что вы украли его лошадей? — высказал предположение Морган.

Ее глаза вспыхнули.

— Это не его лошади! Они мои! Все до единой! — Она чуть опустила ружье. — Дорфман — мошенник и вор! Он украл ранчо моего отца, а потом его лошадей. Жеребец принадлежит мне, кобылы и их потомство — тоже.

— Расскажите-ка мне об этом, — предложил Морган, снимая шляпу и стараясь не делать резких движений.

Она с сомнением изучающе посмотрела на него и опустила ружье.

— Я как раз готовила ужин. Присаживайтесь.

— Давай поедим! — заорал резкий голос. Кот, вздрогнув, оглянулся и в первый раз увидел попугая в клетке.

— Это Панчо, — объяснила она и улыбнулась. — Мой хороший товарищ.

Ее отец торговал с индейцами не-персе и купил у них великолепного жеребца-аппалузу и несколько кобыл, которые и положили начало табуну. Когда в тех местах появился Карл Дорфман, начались неприятности. Позже, во время путешествия девушки на Восток, ее отец погиб. Вернувшись, она обнаружила, что ранчо продано, а лошадей нет.

— Мне сказали, что его сбросил жеребец. Я-то знала, что это не так. Его убили Дорфман с Эдом Веттером, которые якобы нашли труп отца. А потом они предъявили закладные и потребовали в уплату продать ранчо. Судью, видимо, подкупили. Потому что вскоре он переехал в другое место и купил собственное ранчо. Отец никогда не ходил в должниках. Да и вообще не терпел долгов. Его убили, а в суд предъявили фальшивки.

— Доказать это будет трудно. У вас есть какие-нибудь улики?

— Только то, что сказал врач. Он объяснил мне, что повреждения, полученные отцом, никак не могли быть связаны с падением с лошади. По его словам, отцу нанесли смертельный удар, когда он лежал на земле.

Кот Морган поверил ей. Он не знал, повлияла ли на это его собственная нелюбовь к Дорфману, но история была слишком похожа на правду. Он задумался.

— Вы получили что-нибудь от продажи ранчо?

— Пятьсот долларов и билет на Восток. — В ее глазах, когда она наклонилась, чтобы налить ему кофе, загорелся гнев. — Мистер Морган, наше ранчо стоило по меньшей мере сорок тысяч. Отцу предлагали за него именно эту сумму, и он отказался.

— Значит, вы поехали за ними?

— Да. Я сделала вид, что поверила, но узнала, куда уехал Дорфман, и отправилась за ним, решив по крайней мере вернуть лошадей.

Через два часа, покинув хижину, Кот обнаружил, что пробраться в тайную долину легче, чем выбраться из нее. После нескольких неудачных попыток ему наконец удалось отыскать место, где накануне он поймал льва, а затем найти тропу в лагерь. По дороге у него из головы не выходил Дорфман — жестокий, крутой, привыкший не отказывать себе ни в чем. Он понимал, что еще встретится с ним.

Подъезжая к лагерю, Кот забеспокоился, потому что не уловил запаха дыма костра и не увидел огня. Тихо разговаривая с конем, он въехал во впадину и натянул поводья. Перед ним с ветки дерева свисал длинный предмет!

Пришпорив коня, Морган пересек поляну, выдернул охотничий нож из ножен, перерезал веревку и, подхватив тело старика, опустил его на землю. Раздвинув одежду, приложил ладонь к сердцу. Одинокий Джон еще был жив!

Морган быстро развел костер и вскипятил воды. Старика не только повесили — в него стреляли: две пули попали в туловище, одна в руку. Но в Одиноком Джоне все еще теплилась жизнь.

Веки старика затрепетали, и он прошептал:

— Дорфман… Приехали пятеро! Повесили меня… Что-то услышали… Сбежали… — Некоторое время он хрипло дышал. — Наверно, ты… я так думаю…

— Ш-ш-ш. Помолчи, Джон. Все будет хорошо.

— Нет. Я готов. Веревка… я схватился за нее… Держался, пока мог.

Худая рука старика вдруг ослабела, и он испустил дух.

Кот мрачно поднялся на ноги. Он тщательно собрал снаряжение, которое не успели уничтожить налетчики. Пойманные горные львы были привязаны в стороне, в нескольких ярдах от лагеря, и их не нашли. Кот бросил им мяса, налил воды и вернулся к коню. С минуту помедлил. Потом, решившись, погрузил тело старика на лошадь и сел в седло сам. Его путь лежал в Семь Сосен.

Он въехал в городок в серые предрассветные часы. Долго стучался в контору шерифа, прежде чем был услышан. Дверь открыл мужчина с жестоким лицом и холодными голубыми глазами.

— В чем дело? Что случилось? — спросил он.

— Убили моего напарника. Вначале застрелили, потом повесили.

— Повесили? — Шериф смотрел на него не совсем дружелюбно. — Кто его повесил?

— Дорфман. С ним еще четверо.

При упоминании имени Дорфмана лицо шерифа заметно изменилось. Он вышел, отвязал от седла тело старика, положил его на крыльцо перед конторой и с хмурым видом заметил:

— Наверное, если Дорфман так поступил, то имел веские причины. Если хотите остаться целым, лучше уезжайте.

Не веря своим ушам, Морган уставился на него.

— Вы шериф или нет? — требовательно спросил он. — Я обвиняю Дорфмана в убийстве и хочу, чтобы его арестовали.

— Вы хотите? — Шериф явно терял терпение. — Кто вы такой? Если Дорфман повесил его, значит, на нем есть вина. У Карла пропали лошади. Похоже, он считал, что этот человек так или иначе повинен в этом. А теперь убирайтесь, пока я вас не посадил.

Кот Морган отошел на три шага, не сводя глаз с шерифа.

— Понятно. Значит, посадите меня, да? Как, вы сказали, вас зовут?

— Веттер, если вам не все равно.

— Значит, Веттер. Эд Веттер? — Морган глядел на шерифа, словно прицеливаясь.

Тот отвечал ему тем же.

— Да. Эд Веттер. А что?

Кот Морган сделал еще один шаг назад к коню, глаза его засверкали, как острые льдинки.

— Эд Веттер — известное имя в землях не-персе.

Веттер дернулся, как будто его ударили.

— Что вы имеете в виду?

Морган улыбнулся.

— Разве вы не знаете, — произнес Кот, сильно блефуя, — что вас с Дорфманом в тех местах разыскивают за убийство старика Мэдисона?

— Вы лжете! — Шериф побелел как полотно. Их глаза неожиданно встретились, и охотник как открытую книгу прочитал его мысли: его приговорили к смерти. — Если Дорфман вернется, он и вас повесит.

Кот Морган медленно отходил, не спуская взгляда с Веттера. Городок уже просыпался, и он не смог ничего придумать, как решить неожиданно обрушившуюся на него проблему. Дорфман явно был здесь влиятельным человеком, а Веттер — шерифом. Что бы Морган ни сделал или сказал — все будет против него. И тут он вспомнил индейца-полукровку — Лупа и пожилого мужчину, который предупреждал Дорфмана во время их налета.

Перед салуном какой-то человек подметал крыльцо, и Морган остановился рядом с ним.

— Знаете парня по имени Луп? Полукровку?

— Конечно. Ищете его?

— Да. И еще одного — человека постарше с седыми волосами, приятным лицом и ледяным взглядом. Из того типа людей, которые могут крепко разозлиться, если их зажать в угол. По-моему, его зовут Дейвом.

— Это, наверное, Аллен. Дейв Аллен. У него ранчо «Д» над «А», к западу от города. Луп живет на окраине в своей хижине. Он покажет, где ранчо Аллена.

Морган вскочил в седло и направился на окраину городка. Повернув к мосту, он оглянулся. Шериф Веттер разговаривал с парнем, подметавшим перед салуном. Кот мрачно подумал, что это вряд ли добавит информации шерифу, если только тот не разговаривал вечером с Дорфманом, а похоже, он не разговаривал. Стало быть, причина, по которой он хотел увидеть пожилого ранчеро, останется им неизвестной. В то же время Кот понимал, что он может потратить время зря.

Он узнал хибару Лупа по стоявшей в корале лошади и остановился перед дверью. Тут же, вытирая лицо полотенцем, появился полукровка. Он удивился, увидев Моргана, но выслушал его, а тот вкратце рассказал ему о повешенном Одиноком Джоне Уильямсе и реакции на то Веттера.

— За Алленом нечего ехать. Вон он сам, приближается по дороге, — указал Луп. — Он и Техасец Норрис. Им нужно утром быть в городе.

Луп крикнул, и оба всадника развернули лошадей к хижине. Дейв Аллен молча выслушал историю, которую Кот на этот раз изложил со всеми подробностями, не обмолвившись, правда, что встречался с девушкой, но упомянув о причине, по которой увели лошадей у Дорфмана, и о странной смерти старика Мэдисона. Дейв сидел в седле и внимательно слушал. Техасец один раз сплюнул, но воздержался от замечаний, пока Морган не закончил.

— Это в стиле Дорфмана, босс! Он мне никогда не нравился!

— Подожди. — Аллен задумчиво смотрел на Моргана. — К чему вы мне все это рассказали? Вы хотите, чтобы я что-нибудь сделал?

Кот Морган неожиданно улыбнулся, и когда Техасец увидел эту улыбку, он в душе порадовался, что она относится к Дорфману, а не к нему.

— Нет, Аллен, я не хочу, чтобы вы что-то делали. Я не преступник и не намерен им стать ни ради вашего никчемного Дорфмана, ни ради так называемого шерифа Веттера. Вы здесь пользуетесь влиянием, поэтому у меня появилась потребность рассказать вам свою версию, прежде чем произойдут неприятности.

— Собираетесь начать за ними охоту?

Морган покачал головой:

— Я в этих местах человек случайный, Аллен. Дорфман назвал меня конокрадом, а значит, здешний закон против меня. Пусть они возьмут меня тут, прямо в городе!

Луп вернулся в хижину и вышел со «спенсером» 56-го калибра. Сев на коня, он подвел его к Моргану.

— Игра будет честной, — спокойно и холодно заявил он, — я прослежу за этим. Нечестный человек не осмелился бы приехать и выложить свою историю. Кроме того, этот Уильяме показался мне приличным стариком.

Когда они подъехали, Дорфман стоял на ступенях конторы шерифа. Один его глаз едва видел, другой сильно распух — следы побоев еще не прошли. То, что он говорил с Веттером, стало ясно по его поведению, хотя самого шерифа поблизости не оказалось. Рядом околачивались несколько крутых ковбоев, их присутствие не удивило Моргана.

Карл Дорфман с яростью глянул на Аллена:

— Ты водишь странную компанию, Дейв.

Глаза старика излучали холод.

— Хочешь указывать мне, с кем водить компанию, Дорфман? Если так, то побереги силы. Сегодня мы уладим пару проблем.

— Ты что же, связался с этим конокрадом? — с вызовом спросил Дорфман.

— Я ни с кем не связался. Прошлой ночью ты повесил человека. Сегодня должен представить аргументы, почему посчитал его виновным. Если ты не располагаешь убедительными доказательствами его вины, тебя будут судить за убийство.

Дорфман изменился в лице.

— Ах ты, старый осел! Я тебе этого не прощу! Шерифом у нас Веттер, а не ты. Кроме того, — он презрительно ухмыльнулся, — с тобой только один человек.

— Двое, — спокойно произнес Луп. — Я взял сторону Аллена… И Кот Морган с нами тоже.

В глазах Дорфмана сверкнул гнев.

— Я еще не видел ни одного приличного полукровки, — вспыхнул он. — Ты за это ответишь!

Дейв Аллен спешился на противоположной стороне от Дорфмана. К этому времени собралась довольно большая толпа. Техасец Норрис поправил кобуры, переводя взгляд с одного всадника Дорфмана на другого. Кот Морган внимательно за всем наблюдал, но молчал.

Дорфмана сопровождали четверо, но в толпе находились и другие его люди. С ним же — лишь Аллен с Техасцем и Луп, но, глядя на них, Кот внезапно почувствовал себя счастливым. Лучшую компанию трудно подобрать. Техасец с его мальчишеской улыбкой и проницательными глазами. Луп с вытянутым, серьезным лицом. И честный Аллен. Они будут стоять до конца. Он заметил, как приближается Веттер.

Толпа вокруг них росла. Подходили все новые и новые горожане, что же, в конце концов, им судить и им решать, но пока они безмолвствовали. Он ощутил, как кто-то прижался к ноге, и, опустив глаза, увидел рядом Джеба. Пес так и не отходил от него. На душе у Моргана потеплело, а потом нахлынула холодная решимость.

— Дорфман! — прозвенел его голос. — Вчера ты повесил моего напарника! Назвал его конокрадом, не представив ни доказательств, ни улик. Я обвиняю тебя в убийстве! Ты шел по следу настоящих конокрадов, но потерял их след. Это могут засвидетельствовать Аллен и Луп. Тогда ты повесил старика просто потому, что он оказался поблизости! — Кот говорил громко, так, что все находившиеся на улице слышали каждое его слово. Дорфман переминался с ноги на ногу, его лицо исказила гримаса ненависти, но было очевидно, что он нервничает. Почему Веттер не остановит этого наглеца, не арестует его? — Более того, лошадей, которых вы искали, ты украл у Лори Мэдисон в Монтане! Ты увел их с ранчо после того, как незаконно продал его. Но прежде вы с Веттером убили отца Лори.

— Это ложь! — закричал Дорфман.

Теперь он испугался не на шутку. Такие обвинения могли завести неизвестно куда. Обвинить человека легко, намного труднее отвести обвинение. А вдруг то, что сказал Морган Веттеру, правда? Вдруг их на самом деле разыскивают в Монтане? Вдруг что-то обнаружилось?

Он посмотрел на Аллена, Лупа и Техасца, стоявших за Морганом. Они беспокоили его, потому что он знал людей такого типа. Дейв Аллен воевал с индейцами, его уважали в городе. Техасец лишь несколько месяцев назад в перестрелке убил конокрада. Луп — расчетливый и осторожный, великолепный стрелок.

— Это ложь! — повторил Карл. — Мэдисон мне задолжал. У меня есть документы!

— Поддельные! Мы пересмотрим дело, Дорфман. И на этот раз ты будешь лишен поддержки продажного судьи.

Дорфман почувствовал, что попал в западню. Кот Морган дважды отказался лезть в драку, когда он обозвал его лжецом, и Дорфман понимал: значит, он еще не все выложил, что знает. Он многое мог поставить под сомнение, кроме одного — Кот Морган не трус.

Прежде чем он успел произнести что-нибудь еще, в круг собравшихся неожиданно вступил шериф Эд Веттер.

— Я изучил ваши показания, — заявил он, — и они не выдерживают никакой критики. Улики свидетельствуют, что вы сами повесили старика.

Кот Морган пожал плечами:

— Я предвидел, что вы станете утверждать что-нибудь подобное, Веттер. Какие вы можете выдвинуть улики?

— Рядом никого больше не было. История с какой-то девицей — сплошная выдумка.

— Зачем ему убивать напарника? — невозмутимо спросил Аллен. — Нет смысла.

— Они поймали четырех пум, которые стоят больших денег. Он хотел всех их присвоить себе.

Кот Морган улыбнулся и медленно левой рукой слегка сдвинул шляпу.

— Веттер, — сказал он, — вам еще много предстоит узнать. Одинокий Джон работал на меня. Я сам ловлю горных львов. А с ним у меня подписан контракт, вот его копия. Заменить такого помощника трудно. Я учил его, и Джон умел обращаться с кошками. Он ловко набрасывал на зверя лассо, когда я сталкивал львов со скал или деревьев. Мне нравился этот старик, шериф, и я обвиняю Дорфмана в убийстве. Я хочу, чтобы его посадили в тюрьму — немедленно.

Лицо Веттера потемнело.

— Вы, что ли, здесь распоряжаетесь?

— Если у тебя есть еще какие-нибудь улики против Моргана, — прервал его Аллен, — выкладывай. Но помни, что я участвовал в той первой погоне и знаю, как вел себя Дорфман и как был настроен. Больше всего он хотел кого-нибудь повесить, а то, что его избил Морган, только подлило масла в огонь. Он думал, что убийство Одинокого Джона испугает Моргана и он уберется из округи.

Веттер ничего не ответил, а потом виновато взглянул на Дорфмана:

— Пошли, Дорф. Мы тебя оправдаем. Пошли.

Ранчеро колебался лишь секунду. Свирепым взглядом он обвел Аллена и Кота Моргана, а затем резко повернулся. Эти двое ушли вместе. Дейв Аллен выглядел обескураженным и, обращаясь к Моргану, сказал:

— Тебе лучше раздобыть улики посерьезнее, Кот. Иначе ни один суд присяжных не только не приговорит его к повешению, но даже и судить не будет.

Поздним вечером Морган снова оказался в горной долине, и Лори налила ему кофе. Снаружи гремели цепями пумы, которых Морган привез сюда, чтобы Лори за ними ухаживала, — к вящему неудовольствию Панчо, недоверчиво поглядывавшего на них со своей жердочки.

— Как думаешь, что будет дальше? — спросила Лори. — Их будут судить?

— Не их, а Дорфмана. Да, я выдвину против него серьезные обвинения. Я нашел человека, готового засвидетельствовать, что он видел, как Дорфман с четырьмя своими людьми выехал из города и направился к горам, и это произошло как раз после того, как вернулись Аллен и остальные участвовавшие в первой погоне. К тому же я убедился в том, что лассо, на котором повесили Одинокого Джона, принадлежит Дорфману. Только он один пользуется волосяными веревками, а остальные в этих краях, как правило, предпочитают лассо из сыромятной кожи. Это могут подтвердить несколько человек.

— Конокрад! — хрипло прокричал Панчо. — Проклятый конокрад!

— Тихо, — прикрикнула на него Лори. — Веди себя тихо.

Джеб тяжело поднял голову и с удивлением уставился на попугая, который ответил ему почти таким же неудовольствием, с каким смотрел на кошек.

— Все свидетели боятся Дорфмана, но, если его отдадут под суд, они готовы дать показания.

Вдруг Панчо закричал, и Лори, побледнев, вскочила из-за стола. За дверью послышался сухой смешок:

— Не визжите, леди, слишком поздно.

Это был голос Эда Веттера!

Кот Морган сидел не шевелясь, спиной к двери. Он смотрел в лицо Лори и лихорадочно обдумывал ситуацию.

— Похоже, это конец, — раздался голос Дорфмана. Он вошел в дверь и оттолкнул Лори, которая отшатнулась и тяжело упала на стул. — Дура! Тебе показалось мало билета на Восток и денег, ты решила вмешаться в наши дела! Захотелось неприятностей! А теперь ты умрешь вместе со своим другом — охотником на кошек.

Ночь стояла очень тихая. Джеб лежал на полу, положив голову между лап, глядя на Дорфмана. Ниодин из двоих, кажется, не заметил попугая.

— Аллен поинтересуется, почему ты выпустил Дорфмана, — заметил Морган, стараясь говорить спокойно.

— Он об этом не узнает, — самодовольно возразил Веттер. — Дорф вернется в камеру еще до рассвета, а когда ты не появишься, чтобы предъявить ему обвинения, его освободят. Твои свидетели будут молчать, потому что боятся Дорфмана. Что же касается Дейва Аллена, мы с ним разберемся попозже, а заодно и с полукровкой.

— Боюсь, что ваш план не сработает, — усмехнулся Морган, но даже тогда он думал, что это конец.

У них с Лори нет ни единого шанса. Об этом месте никто не знает, их убьют, похоронят, и никому даже в голову не придет, где их искать. Пройдет, наверное, несколько лет, прежде чем кто-нибудь обнаружит эту долину. Но сейчас он отчаянно боялся за Лори. Ее ждет страшная участь. Кот прекрасно представлял, что сделают с ней такие отпетые подонки, как Дорфман и Веттер, прежде чем пустить ей пулю в голову.

И тогда он решился. Ждать не имело смысла. Никакого смысла. Надо действовать немедленно, иначе их убьют. Скорее всего, в перестрелке он погибнет, но прихватит с собой одного или, если повезет, даже обоих. Сидеть и ничего не предпринимать означало помогать им.

— Вас обоих повесят, — ледяным тоном произнес Кот, — вы будете болтаться на дереве, подвешенные на лассо!

— Конокрад! — заорал Панчо. — Проклятый конокрад!

Оба бандита развернулись и от неожиданности даже присели, и Кот не упустил свой шанс. Он прыжком бросился вперед. Ударом могучего плеча свалил Дорфмана, и тот врезался в сложенную возле очага поленницу дров. Веттер повернулся, одновременно выхватывая револьвер, и выстрелил, но промахнулся. Морган же сильным боковым ударом послал к дальней стене и сразу бросился за ним. В это время, выбравшись из дров, Дорфман поднялся и потянулся к оружию. И тут Морган услышал яростное рычание, в следующую секунду ощетинившийся Джеб отважно прыгнул на врага своей хозяйки и вцепился в руку.

Раздался выстрел, но пуля вонзилась в потолок. Человек и собака покатились по полу. Веттер отбросил Моргана и встал, однако охотник ударом слева выбросил его за дверь. Дорфману удалось стряхнуть с себя пса, и он выпрыгнул на улицу в тот момент, когда Эд Веттер поднимал револьвер.

Понимая, что его силуэт четко вырисовывается на фоне освещенного дверного проема, Кот Морган резко остановился и выхватил оружие. Револьвер в его руке дернулся, он услышал глухой стук пули, ударившейся о дверной косяк, и увидел, как Эда Веттера развернуло. Шериф упал ничком. В ту же секунду из-за дома донесся хриплый, душераздирающий вопль. Забежав за угол, Морган увидел, как привязанные горные львы треплют скорчившуюся фигуру!

Схватив кнут, он кинулся к хищникам и быстро отогнал их, затем оттащил Дорфмана на безопасное расстояние. Очевидно, тот, в панике удирая от разъяренного пса и выскочив в темноту из освещенной комнаты, сам нарвался на зверей.

Лори склонилась над Дорфманом.

— Он… он мертв?

— Нет. Принеси воды, и побыстрее. Он жив, но его здорово поцарапали и искусали.

Подняв раненого на руки, он отнес его в дом, положил на кровать и поспешил сорвать с него остатки одежды. Дорфман потерял сознание, но стонал.

— Мне придется съездить за врачом, — сказал охотник.

— Кто-то едет, Кот. Всадники.

Взяв винтовку, Морган бросился к двери и увидел Дейва Аллена, Техасца и Лупа с полудюжиной незнакомых горожан. Один из них, одетый в темный сюртук, согнулся над телом Эда Веттера.

— Вы нужны человеку, который лежит в доме, — кивнул Морган на избушку. — Дорфман в темноте наткнулся на моих львов.

К двери подошел Дейв Аллен.

— Сегодняшнее происшествие снимает с вас все подозрения, Морган, — сказал он, — и я думаю, что расследование вернет леди ее ранчо или по крайней мере причитающиеся ей деньги. И права на табун лошадей. Поблагодарите Лупа. Он подозревал Веттера и следил за ним. Заметил, как они с Дорфманом выскользнули из города, и позвал нас. Мы последовали за ними. Они нашли ваш след, мы не отставали, но немного подождали, чтобы выяснить их намерения.

— Спасибо. — Кот Морган оглянулся на Лори, и их глаза встретились. Она быстро подошла к нему. — Похоже, Аллен, мы сделаем заявку на эту долину, поскольку она для нас кое-что значит.

— Я бы на вашем месте сделал то же самое. Отличное место для дома.

— Именно об этом я и думал, — согласился Морган.

Историческая справка

И они были крутыми!

Вирджила Эрпа подстерегли в Тумстоуне и выстрелили ему в спину из ружья, причем заряд дроби обнажил кости позвоночника. Второй заряд раздробил ему левую руку. Вирджил перешел улицу к «Восточному салуну», чтобы рассказать своему брату Уайту, что случилось, потом поднялся в свою комнату в гостинице «Космополитен», где им занялись доктор Меттьюз и доктор Гудфеллоу.

Состояние его руки стало ясным сразу, но рану на спине не заметили, пока не сняли рубашку. Доктор Гудфеллоу вынул приличное количество дроби из раны на локте и кости. Вирджил утешил свою жену тем, что у него останется одна здоровая рука, чтобы ее обнимать.

Подробности этого приведены в дневнике Джорджа Парсонса, а также в газете Тумстоуна «Эпитафия».

РЕВОЛЬВЕР КИЛКЕННИ

Никто ни разу в жизни не назвал Монтану Крофта, высокого и довольно симпатичного парня, честным человеком. Хотя он убил в поединках четырех, включая одного известного и опасного ганмена, те, кто его близко знали, считали стрелком среднего калибра, первоклассным конокрадом и скотокрадом и преступником, который не дотянул до звания «великий» просто из-за лени.

Другие, может быть, и преувеличивали его возможности стрелять быстро и метко, но Монтана не переоценивал свои способности. Вовсе не дурак, он видел, как стреляют Джон Уэсли Хардин, Клей Эллисон и Уайт Эрп. Этого оказалось достаточно, чтобы Монтана понял, какой же он на самом деле никудышный ганмен. Естественно, что он никому об этом не говорил. Тем не менее Монтана умел пользоваться удачей, а удача улыбнулась ему, когда он убил Джонни Уайлдера.

Надо сказать, что о Джонни Уайлдере ходила слава как о неплохом стрелке — для его возраста. Он убил нескольких человек и приобрел репутацию опасного парня. В девятнадцать лет он насмешливо ухмылялся при упоминании Малыша Билли и снисходительно отзывался о Хардине. А затем в город приехал незнакомец на вороном коне, и Джонни не захотел потесниться.

Никто не утверждает, что он опоздал выхватить револьвер, на самом деле он выстрелил первым, когда револьвер Крофта только-только покинул кобуру — правда, он промахнулся. Молодой, неопытный и нетерпеливый Джонни промахнулся и во второй раз. Монтана Крофт стрелял хладнокровно и прицельно — и лишь единожды.

Над трупом склонились зеваки. Пуля задела край нагрудного кармана рубашки Джонни, и он покинул этот бренный мир.

Даже тогда все могло закончиться без последствий, если бы не Толстый Ранион, который все воспринимал в розовом цвете. Он оторвался от созерцания останков Джонни и громко возгласил:

— Так стреляет только один человек! Только один, говорю я вам! Это Килкенни!

Слова прозвучали, все повернулись к Крофту. А Монтана, который мог бы отказаться от имени, промолчал. Неожиданно для себя он купался в невиданной доселе славе. Он стал Килкенни, таинственным ганфайтером, истории о котором рассказывались и пересказывались у каждого лагерного костра. Он мог сказать, что Ранион ошибся, но лишь улыбнулся и вошел в салун.

Толстый, успокоенный тем, что Крофт принял имя, последовал за ним.

— Я сразу вас узнал, мистер Килкенни. Так стреляет только один человек! А потом — ваша черная шляпа, черные джинсы, это вы, и никто другой. Сэм, поставь за мой счет выпивку для Килкенни!

За первым стаканчиком последовали другие, а ресторан отказался взять с него плату за обед. Девушки смотрели на него широко открытыми, восхищенными глазами. Монтана Крофт изящно принимал знаки внимания и, вместо того чтобы проехать через Бокилью, остался в городке.

Одним этим он нарушил традицию, поскольку репутация Килкенни требовала, чтобы он после убийства немедленно уехал из округи, в этом и заключалась причина его таинственности. Для Монтаны соблазн оказался слишком велик: он вошел во вкус бесплатных завтраков и обедов, бесплатной выпивки и бесплатного места в конюшне, потому и не двинулся с места. Если кто-то все же обратил внимание на некоторое несоответствие его поступков, то промолчал. Общественное мнение принимало возможность варианта, что гость может уехать не сразу.

И все же после недели блаженства Монтана заметил, что гостеприимство явно пошло на убыль. Выпивку больше никто не ставил, а в ресторане его уход не расплатившись начали воспринимать с прохладцей. И Монтана стал подумывать над тем, чтобы покинуть здешние места. Он даже направился к конюшне, но на полдороге остановился, сворачивая сигарету.

К чему уезжать при таком великолепном раскладе, какой ему и не снился? — мелькнула предательская мысль. Сам Килкенни находился где-то далеко, а может быть, его уже вообще нет в живых. В любом случае, едва ли существовал один шанс из тысячи, что он появится в пограничном городке на Рио-Гранде. Так почему бы не воспользоваться благоприятной ситуацией, которую даровала ему судьба?

Кто станет ему перечить? Уайлдер был самым быстрым и крутым ганменом в городе.

Крофт развернулся на каблуках и вошел в магазинчик скобяных товаров. Хаммет заворачивал скотоводу пачку патронов, и когда тот вышел, Крофт внимательно посмотрел на владельца лавки.

— Хаммет, — произнес он низким ледяным голосом. — Мне нужно пятьдесят долларов.

Джон Хаммет начал что-то говорить, но жесткий взгляд Монтаны заставил его попридержать язык. Это же Килкенни! Он сам видел, как бандит уложил Джонни Уайлдера. Хаммет сглотнул.

— Пятьдесят долларов? — переспросил он.

— Да, Хаммет.

Старик медленно повернулся к кассе и вынул одну купюру.

— Никогда не возражал против того, чтобы одолжить немного денег хорошему человеку, — пролепетал он слегка вибрирующим тенорком.

Крофт взял деньги и посмотрел на Хаммета.

— Благодарю. Между нами говоря, я бы предпочел, чтобы никто об этом не узнал. В курсе лишь вы и я. Учтите, мне известно, кого искать, если пойдут разговоры по округе. Поняли?

И с этим ушел.

Монтана знал, как воспользоваться удачей. Первый обход города принес ему четыреста долларов. Пара скотоводов поторговалась, но ни один не осмелился отказать ему. Все воспринимали просьбу денег как заем. И только через две недели, когда Крофт второй раз обошел город, до некоторых дошло, что они получили нахлебника.

Тем не менее бандит больше не волновался. Он снимал богатые урожаи, но пил редко, никого не беспокоил, не лез в чужие дела и доил город точно так же, как фермер доит корову.

Однако Монтана никому не позволял вторгаться на свою территорию. Бик и Джесс Кеннеди обнаружили это, к своему великому огорчению, слишком поздно. Два крутых парня с Севера приехали в Бокилью и после одного-двух стаканчиков виски решили ограбить банк.

Монтана Крофт наблюдал за ними с того самого момента, как они появились на улице, и разгадал их намерение. В ту же секунду, когда они выскочили из банка, он вышел из полутьмы скобяного магазинчика с ружьем. Бик так и не узнал, отчего погиб. Он растянулся лицом в пыли, роняя из своего мешка золотые монеты. Джесс Кеннеди развернулся, успел выстрелить и получил в грудь заряд из второго ствола.

Монтана хладнокровно подошел, собрал деньги, отнес мешки в банк и вернул их Джиму Стриту. Чуть усмехнувшись, засунул руку в один из мешков и вынул пригоршню золотых.

— Благодарю, — поклонился он и вышел.

Мнение о незваном госте в Бокилье разделилось. Некоторые хотели, чтобы он наконец уехал, но помалкивали; другие считали его присутствие в городе благословением, поскольку, мол, он обеспечивает его защиту. И каким-то образом слухи о происходящем стали распространяться.

А затем Монтана увидел Марджери Фермен, дочь старого Черного Джека Фермена — ранчеро и участника нескольких сражений с индейцами, — а также красавицу и источник вечных наслаждений. Во всяком случае, так думал Монтана.

Он повстречал ее, когда во второй раз решил уехать из города. Крофт сидел в салуне и вдруг почувствовал неприятное тревожное предупреждение. Внутренний голос твердил: «Уезжай! Слишком уж хорошо все складывалось, так хорошо долго не бывает. Возьми все, что можешь, и сваливай, пока есть возможность. Ее скоро может и не быть. Пора, приятель, пора!»

Он прошагал к двери, повернул направо и взял курс на конюшню. И тут-то увидел Марджери Фермен, выходившую из повозки. Он уставился на нее, остановился, сдвинул шляпу на затылок… и потерял решимость.

Она быстрым шагом пошла в его сторону. Он заступил ей дорогу.

— Привет, — сказал он, — я раньше вас не видел.

Марджери Фермен знала все о человеке, которого звали Килкенни. Несколько лет она слушала истории о нем и его славе и вдруг узнала, что он живет в Бокилье. Она увидела его впервые и призналась себе, что разочарована. Да, он высок, красив, но чего-то в нем не хватало, чего-то неуловимого, что она ожидала в нем встретить.

— Послушайте, — настаивал он, — мне хотелось бы увидеть вас еще раз.

— Если постоите здесь, пока я закончу дела, — ответила она, — увидите, как я уезжаю из города.

С этим девушка обошла его и отправилась на почту.

Крофт стоял как столб, ошеломленный, потрясенный, охваченный сладким волнением. Он забыл о том, что собирался бежать, о тревожном предчувствии, ниспосланном богами нарушителей закона. Он принялся ждать.

По возвращении Марджери Фермен прошла мимо него и отказалась остановиться. Монтана вдруг разозлился. Он бросился за ней с воплем:

— Эй, послушайте, вы…

Что он хотел сказать, так никто и не узнал.

По улице шагом ехал высокий всадник, в черной шляпе с плоскими полями и плоской тульей. Под ним величаво выступал длинноногий гнедой. На его оружейном поясе низко висели две подвязанные к бедрам кобуры.

Неожиданно Монтана Крофт почувствовал себя так скверно, как никогда. Во рту у него пересохло. Марджери Фермен уже уселась в повозку, но оглянулась. Она увидела, что пристававший к ней парень стоит будто вкопанный и бледный, и проследила за его взглядом.

Незнакомец с лицом, потемневшим от солнца и ветра, небрежно сидел на коне и молча смотрел на Крофта холодными зелеными глазами. Долгую минуту двое мужчин не отрываясь разглядывали друг друга, и Крофт не выдержал. Он направился было к повозке, но потом повернул к конюшне.

Он услышал, как скрипнуло седло, когда незнакомец спешился. Дойдя до ворот конюшни, Монтана остановился и обернулся. Марджери Фермен сидела в повозке, держа вожжи, но не уезжала.

Незнакомец стоял в пятидесяти ярдах от Монтаны, но его голос громко прозвучал на пустынной улице:

— Я слыхал, в городе живет парень, который называет себя Килкенни. Вы — тот самый?

Как по мановению волшебной палочки двери и окна тут же заполнились любопытными лицами, это были лица людей, которых он грабил снова и снова. Губы его зашевелились, но слова не шли. Он попытался сглотнуть, но не смог. На лбу выступил пот, глаза защипало, но он не осмеливался поднять руку, чтобы вытереть его.

— Я слыхал, что Килкенни — честный человек, гордящийся своей репутацией. Вы — честный человек?

Крофт хотел ответить ему, но не сумел.

— Не спешите. — В голосе незнакомца звенел металл. — Погодите чуток, а потом скажите всем, что вы не Килкенни. Скажите им, что вы лжец и вор.

В ответ на эти слова Крофт обязан был выхватить револьвер… сейчас же… он должен убить этого человека… убить его или умереть самому.

Но дело заключалось в том, что ему совсем не хотелось умирать, а умрет он наверняка, если попытается потянуться за оружием.

— Говорите же! Люди ждут!

Каким-то чудом голос вернулся.

— Я не Килкенни, — сказал он.

— Остальное — тоже. — В голосе незнакомца не слышалось сострадания.

Монтана Крофт внезапно постиг всю жестокую правду: от пули можно умереть только один раз, но, если сейчас он откажется от своего шанса, ему предстоит испытать много смертей.

— Ладно, черт вас побери, — прокричал он. — Я не Килкенни! Я лжец и вор, но будь я проклят, если кто-нибудь назовет меня трусом!

Его руки рванулись к револьверам, и вдруг он потрясенно осознал, что это самое быстрое его движение за всю жизнь. Его переполнило, чуть не вырвавшись наружу, торжество. Он еще им покажет! Его револьверы прыгнули вверх… и он увидел красную вспышку пламени у дула револьвера незнакомца и почувствовал удар пули.

Голова Монтаны как-то странно опустилась, его глаза различили фонтанчики земли там, куда ударили его заряды. Он упал, выпустил револьвер… оперся на руку… Потом она подогнулась, и он перекатился лицом вверх.

Незнакомец стоял над ним. Монтана смотрел на него.

— Ты — Килкенни?

— Я — Килкенни. — Голос высокого человека неожиданно потеплел. — Хорошая попытка.

— Благодарю…

Монтана Крофт умер на улице Бокильи, и никто не спросил, как его зовут на самом деле.

Глаза Марджери Фермен широко раскрылись.

— Вы… вы — Килкенни?

На этот раз она увидела то неуловимое, что искала и не нашла в лице другого мужчины, — доброту, цельность натуры, силу духа.

— Да, — сказал он и последовал своей традиции. Он тут же уехал из города.

Ненависть в наследство

Предисловие

Несколько из помещенных в книге рассказов повествуют о перегоне крупных партий скота, которым в те времена славился Запад. Долгий путь обычно начинался в Техасе и тянулся до стоявших вдоль железной дороги городов Канзаса, хотя часто скот гнали дальше к северу, на пастбища Вайоминга, Монтаны, обеих Дакот или Канады.

Самые большие гурты, с какими бригада ковбоев справлялась без особого перенапряжения — если вообще можно так говорить применительно к перегону скота, — достигали двух тысяч пятисот голов. Случались стада и покрупнее, но на такое трудное дело редко кто отваживался.

Обычно за день скот проходил двенадцать — пятнадцать миль, часто меньше, в зависимости от наличия травы и воды. Двигались не спеша, чтобы бычки по пути набирали вес.

В то время разводили лонгхорнов. Их рога в размахе составляют больше четырех футов, и почти в каждом стаде встречались рога в шесть футов. Конечно, попадались и больше, но это уже у исключительных экземпляров.

Сбивали в гурты практически одичавших животных, собирая их по лугам и зарослям кустарника восточного Техаса. Попадая на тропу вдали от родных пастбищ, они легко двигались вперед, но в темноте или при приближении плохой погоды легко пугались и бросались в паническое бегство. Для хозяина стада это являлось настоящим бичом: за одну ночь скот терял в весе столько, сколько нагулял за неделю. Этого бывало достаточно, чтобы свести на нет все труды перегонщиков, не говоря уж о гибели части бычков под копытами сородичей. Потом скот снова становился легко управляемым.

С гуртом упомянутых мной размеров могли справиться от двенадцати до восемнадцати опытных ковбоев, хотя их число менялось.

В течение нескольких дней, в отдельных случаях нескольких часов, в стаде на маршруте устанавливался свой порядок. Один из быков (а иногда и корова) принимал на себя лидерство и оказывался в голове и держался там до конца перегона. Таким вожаком долгое время был известный на всех пастбищах Техаса Старый Блю, водивший в Канзас много гуртов. Остальные тянулись за ведущим. Обычно группа с постоянным составом двигалась впереди, а другая замыкала движение.

В пути гурт растягивался на несколько миль, каждый бычок занимал в нем свое место. Даже после стихийного бегства он снова находил его и, как правило, рядом с прежним спутником.

Если на следующий день не предстоял долгий переход до воды, знающий свое дело гуртовщик не спешил поднимать стадо с ночевки, и если скот не кормился по дороге, обычно в полдень стадо останавливали и давали животным попастись и отдохнуть.

При возможности хозяин гурта поил стадо и, прежде чем остановиться на ночлег, прогонял его потом еще две-три мили. Тогда скот лучше устраивался на ночевку и лучше поднимался утром.

В старые времена стада переправляли вплавь через Миссисипи, а во время войны они пополняли рынки южных городов. Гурты шли в Чикаго и даже в Огайо и Пенсильванию. Такое, правда, случалось нечасто, больше всего скота направлялось на север. Считают, что за какие-то пятнадцать лет из Техаса перегнали десять миллионов голов.

Скот также путешествовал из Орегона в Монтану и Вайоминг. Но там стада состояли из других пород. Лонгхорны встречались редко. Преобладали даремские бычки, реже — герофорды, которые требовали сравнительно меньше хлопот, чем лонгхорны.

Скот перегоняют и по сию пору, но на более короткие расстояния и не такими большими гуртами. Всегда находятся любители сопровождать их. Это в основном люди других профессий, которым нравится это довольно тяжелое занятие, нравится дружеское общение в работе и у костра. Один из них — мой друг Чарли Даниэльс, руководитель оркестра, названного его именем.

Историческая справка ТОНКОСТИ КРАЖИ СКОТА

Скот, несомненно, начали угонять на другой день после появления первой скотоводческой фермы, и с годами воры становились все искуснее. Многие ранние войны в Шотландии и Ирландии велись из-за похищенного скота, и большинство обычаев жителей американского Запада восходят к обычаям шотландских горцев.

Скот воровали по-разному. Разумеется, самое простое — отбить от стада и угнать несколько голов. Другой распространенный способ тоже не сложен: отгоняли скот на отдаленный край пастбища, а потом, при случае, перегоняли чуть дальше, часто в уединенный каньон с хорошей травой и водой, откуда бычки не хотели возвращаться на прежнее пастбище. В свое время искусно подделывали тавро, и скот перекочевывал в стадо угонщика.

Еще один хитрый прием. Назовем его «перетасовкой». Когда со всей округи сгоняют скот для клеймения, от каждого ранчо присутствуют представители, это иногда один из пастухов. Остальные работники официально в клеймении не участвуют. Весь скот в гурте проверяют и неклейменых животных сбивают в отдельное стадо, чтобы в последующие дни заклеймить. В ту же ночь скотокрады отбивают от этого стада какое-то количество голов и перегоняют в свой клейменый гурт. Позднее, когда клеймение заканчивается, гурт угоняют домой и там не торопясь клеймят похищенный скот своим тавром.

Поначалу, когда скотоводство только начало развиваться, говядина ничего не стоила, а по пастбищам разгуливало много дикого, неклейменого и «бездомного» скота. С приходом в Канзас железной дороги и возникновением спроса на говядину в восточных штатах ковбои стали разъезжать с железными прутьями и клеймить все, что попадалось под руку. Умелец с железным прутом мог выжечь любое тавро. По мере того как скотоводство становилось крупным бизнесом, прутья категорически запретили — дозволялось только готовое клеймо. Мастер одним движением выжигал на бычке тавро владельца. Любого, кого поймали с прутом, могли запросто повесить по одному подозрению в воровстве скота.

Угонщиков, разумеется, это не остановило. Многие артистически управлялись с помощью двух палок и нагретого на огне металлического кольца от застежки на седле. Некоторые с таким же успехом гнули из проволоки любые тавро.

Правда, после забоя бычка с изнанки содранной шкуры без труда определялось переделанное тавро. Если воры забивали скот на мясо, им приходилось шкуры прятать подальше. Чаще всего их закапывали, но если владелец порой находил такой могильник, то веревка была уже наготове и приговор следовал короткий — вздернуть преступника на ближайшем дереве.

Вблизи границы какое-то время стало обычным угонять скот из Мексики и перегонять на продажу в Штаты. На обратном пути бандиты угоняли скот у американцев и доставляли его на рынки в Мексике. Рассказывают, что гроза Увальде, зачинщик драк с пальбой из револьверов Кинг Фишер, успешно провернув такую операцию, встал потом на стезю закона и выполнял обязанности заместителя шерифа.

К несчастью, пытаясь выручить Бена Томпсона, он отправился в Сан-Антонио и пал рядом с ним под пулями, оставив безутешную вдову и осиротевших коров.

Историй об угоне скота множество, и по сию пору хитроумные скотокрады изобретают все новые и новые способы. Хотя скачущие верхом бандиты нынче не в моде, воровать бычков по-прежнему принято, только теперь с помощью грузовиков.

ЛОНИГАН

Зной, проклятие сатаны, обволакивал медленно бредущее в облаках пыли стадо. Глаза животных забила пыль, под ногами не прибавляющая сил, сколько ее ни жуй, бурая выжженная трава, над головой пылающее солнце, растворившееся в латунном небе.

Опустившись на колени, Калкинс пощупал ладонью землю — земля жгла руку. Он медленно поднялся. Покрытое толстым слоем пыли, заросшее щетиной лицо его выглядело страшно постаревшим.

— Ты хочешь правды? — необычно жестко произнес он, и Рут Гарни, сразу почувствовав его настроение, быстро взглянула на опытного ковбоя. Она с детства знала этого человека и любила его как родного. — Хорошо, получай правду. За этот гурт ты ничего не выручишь. Половина скота падет, не дойдя до Доджа. От зноя, от жажды. Что останется, не окупит затраченных трудов. Ты разорена, мэм.

По мере того как правда доходила до ее сознания, Рут, стиснув зубы, все больше впадала в отчаяние, испытывая желание по-женски разрыдаться. Она уже давно догадывалась, но все до одного из погонщиков уходили от разговора.

— Тогда в чем дело, Лон? Наше ранчо, «Сёркл Джи», давным-давно гоняет скот и всегда имело выручку. Те же самые люди, та же самая дорога…

— Нет, — отрезал он. — Совсем не те же самые. Тропа плохая. Год как никогда засушливый, а мы к тому же поздно тронулись в путь. Другие стада застали хорошую траву, а что осталось — вытоптали. Земля горячее, чем всегда. И еще, — мрачно добавил он, — люди у нас не те.

— Как же так, Лон? — запротестовала Рут.

— Не те, — упрямо повторил старый ковбой. — Один новый и лишний, а одного, кто так нужен, с нами нет.

Поджав губы, она вздернула подбородок.

— Это ты о Хоуи Айвсе. Не любишь его!

— Думай, что хочешь, — не люблю! Все остальные тоже. Он конченый негодяй, мэм, хочешь верь, хочешь не верь. Пробы негде ставить. Верно, грамотный, и язык подвешен, но Айвс остается Айвсом, негодяем, каких свет не видал.

— Думаешь, с этим… как его… Лониганом все пошло бы по-другому? Что может поделать один человек с этой жарой, пылью, такой длинной дорогой? Как он помешает ураганам и налетам грабителей?

— Я не знаю. Коли б знал, может, привел бы гурт в подходящей форме. А Лониган знает и довел бы коров до места. И не верил бы трепотне Хоуи Айвса. Скажу прямо, мэм, Хоуи здесь неспроста. Он как был бандитом, так им и остался, и если он нынче грамотный, его порода нисколько не изменилась.

— Хватит о мистере Айвсе, Лон. Довольно! Я ему целиком доверяю. Когда пригоним скот, я… я, может быть, выйду за него замуж.

Лон Калкинс изумленно уставился на нее.

— Да я его скорее пристрелю, или уж пускай меня убьют. Твой папаша был мне другом. И я не хочу стать свидетелем того, как его дочь породнится с этой компанией. — Потом чуть спокойнее добавил: — Если ты так решила, Рут, когда вернемся в Техас, ищи себе новых работников.

— Отлично, именно так я и поступлю, Лон, — ровным голосом ответила она, хотя внутренне испугалась собственных слов. — Именно это и сделаю. Я хозяйка «Сёркл Джи» и буду управлять им по-своему.

Долгую томительную минуту Калкинс молчал, потом задумчиво произнес:

— Бывает, я спрашиваю себя, а принадлежит ли вообще кому-нибудь это тавро. «Сёркл Джи», мэм, не просто тавро на чьих-то коровах. И не просто одно из техасских ранчо. Это больше… намного больше. Я не мастак рассуждать о таких вещах, но тебе известно, в какие времена мы с твоим папашей подались на Запад. Команчи на берегах Брасос убили О'Брайена и Малыша Лесли. Думаю, оба они тоже часть «Сёркл Джи», мэм. И итальяшка Тони, любитель пожрать, тот самый, которого переехало походной кухней. Он тоже его часть. Тавро — это не просто знак на скотине. Это жизнь, пот я кровь всех, кто вложил свой труд, мэм. И от этого тебе не уйти, никуда не уйти. «Сёркл Джи» — это твой папаша, стоящий у постели твоей матери, когда она умерла, давая тебе жизнь. Все это — «Сёркл Джи». Как я уже сказал, мэм, тавро не принадлежит никому. Никому! Это штука, которая выше ранчо, выше коров, выше нас всех. Знаешь, за что убили в Увальде того паренька, Уилкесона? Какой-то тип выругался по нашему адресу, и парень потянулся за револьвером. Он погиб за наше тавро, как до него погибали сотни хороших и плохих людей. И ты хочешь стереть все это из памяти только потому, что положила глаз на этого жалкого негодяя. Жаль, что нет Лонигана.

— Лониган! — взорвалась Рут. — Только и разговоров, что о Лонигане! Кто он такой? Что он из себя представляет? Что может измениться от одного человека?

— Скажем так, — мрачно продолжал Калкинс, — твой папаша все сделал бы по-другому. Будь он сейчас с нами, твоего любезного Хоуи Айвса уже и след бы простыл, пулей вылетел бы он отсюда, так что пыли поднялось бы больше, чем от стада! Или если бы появился Лониган. Нет ни одного ковбоя, — добавил он угрюмо, — который бы с чистой совестью хоть завтра не прикончил бы Айвса, имей он шанс. Хоуи отправил на тот свет десять парней, всем превосходивших его, за одним исключением — не так быстро стреляли.

— И все-таки ты считаешь, что Лониган взял бы верх? — сухо спросила она.

— Может быть. Кто знает? Но в одном уверен. Если бы Хоуи Айвс уложил Лонигана, то держу пари, что отправился бы на тот свет вместе с ним! Ты спрашиваешь, — продолжал он, — что может изменить один человек? Да очень и очень многое. Лониган не болтун, он честный работяга. И в нем есть что-то такое, чего нет у других. Он невелик телом, верно, невелик, но когда на него глядишь, кажется большим. А уж для ранчо он не жалел сил. Любил «Сёркл Джи», будто собственное.

— В таком случае где же он теперь, когда так нужен, — с горечью спросила Рут, — этот… этот твой супермен? Где он теперь? Ты говоришь, что он не пропускал ни одного перегона скота, что исчезал, но каким-то путем узнавал о дне и часе и, когда надо, оказывался на месте. Так где он теперь?

— Может, помер. — Калкинс еще больше помрачнел. — Где ни есть, он всегда остается с «Сёркл Джи», а мы с ним.

Оба оглянулись на стук копыт. Лон Калкинс нахмурился и, резко повернув лошадь, бросил:

— Я поехал.

— Ты серьезно насчет ухода? — спросила она.

— Если этот прохиндей остается, — упрямо повторил он, — я ухожу.

— Мне будет жаль потерять тебя, Лон. Без тебя «Сёркл Джи» будет не тем.

Старый ковбой встретил ее взгляд и, не отводя глаз, произнес:

— Можешь мне поверить, так и будет. Твоему отцу надо было сына родить.

Он ускакал, а она, чувствуя себя опустошенной, долго смотрела вслед. Стук копыт, замедляясь, приближался. Обернувшись на звук, она с облегчением увидела, что это Хоуи Айвс.

Это был рослый молодой человек с тяжелым взглядом черных глаз. Рут, к несчастью, не видела скрывавшейся в их глубине жестокости и расчетливости. Блестящий наездник и классный ковбой, он в течение всей поездки служил ей опорой, облегчал тяготы пути, развлекал разговорами, помогал советами и множеством других знаков внимания. Это он выбирал маршрут, выезжал навстречу угонщикам, чтобы отговорить их, предупредить неприятности.

— Что там со стариком? — спросил он. — Что не по нему на сей раз?

— А-а, вспоминал о старых временах на «Сёркл Джи», — ответила Рут, — и о Лонигане.

— О Лонигане? — Хоуи пристально поглядел на нее. Ей показалось, что в глазах его промелькнул страх. — Ничего о нем не слыхала?

— Никто не слыхал. Но скот всегда перегонял он.

— Его уже нет в живых, — сказал Айвс. — Скорее всего нет… Я знал, что всегда перегонял он, поэтому и ждал, прежде чем предложить свои услуги. Видишь ли, мы с ним никогда не ладили.

— Какой он из себя? — с любопытством спросила Рут.

— Лониган? — Айвс помолчал. Его гнедой беспокойно перебирал ногами. — Это убийца. Настоящий зверь.

— Но наши парни его любили, — возразила она.

— Еще бы! Он их краса и гордость, — с издевкой подтвердил Айвс. — В «Сёркл Джи» верховодил он. Никто, даже твой отец, не имел такого авторитета среди работников. А по сути — горлопан и хвастун, но пришелся им по душе, и они находили оправдания его убийствам.

— Но, должно быть, было в нем что-то?..

— Да, — неохотно кивнул Хоуи Айвс, — было. Что-то такое, чего пугались люди, даже не знавшие его.

Айвс вернулся к стаду. Рут Гарни не спеша ехала по гребням холмов, подальше от пыли, не спуская глаз со стада, потому что для нее оно очень много значило. Продав скот, она бы вылезла из долгов и спасла ранчо. Да и просто потому, что все это принадлежало ей, одной ей. В то же время она понимала, что сказанное Калкинсом — правда, горькая правда. До Доджа не дойдет и половина коров, и она будет разорена. Разорена вконец.

Повернув коня, девушка пустила его по склону на гребень тянувшегося вдоль тропы длинного низкого холма. Может быть, наверху протянет ветерком. Здесь действительно оказалось чуть прохладнее. Она оглядела низину с бурой вытоптанной травой. И тут уже прошли стада. Те, что отправились в путь раньше.

Задержка в значительной мере произошла из-за того, что пропал Лониган. Она с самого начала поняла, почему тянет время Калкинс, почему ковбои то и дело смотрят в сторону тропы, почему ищут предлог съездить в город, почему расспрашивают о нем каждого проезжающего мимо всадника. Впервые за все время он так и не появился.

Перевалив через гребень, она направилась прямо на запад. Солнце уже низко склонилось к горизонту, но жара по-прежнему держалась невыносимая. Над холмами дрожало марево. Придерживая коня, она в одиночестве продолжала путь. Стадо скрылось за холмом, его движение отмечали лишь вздымавшиеся клубы пыли.

Убаюканная жарой и мерным шагом коня, Рут задремала в седле. Конь встал, и лицо тронула прохлада. Она стояла на вершине другого холма. Далеко на западе разглядела узкую полоску зелени. Затем, опустив глаза, увидела следы конских копыт. Лошадь подкована, следы свежие.

Всадник прошел здесь не далее как час, самое большее два часа назад. Ее гурт находился не далее чем в трех милях, так что поднятую им пыль он не мог не заметить.

Незнакомец на вершине холма останавливался и, судя по следам, разглядывал облако пыли. Довольно странно, что, находясь так близко, он не подъехал к гурту. Если только — она нахмурилась и прикусила губу, — если только он не бандит.

Первое, что пришло ей в голову, — это немедленно вернуться назад и сообщить об увиденном Калкинсу. Нет, Хоуи Айвсу. Возможно, готовится еще один налет. Угонщики однажды уже отбили у них триста голов. Однако верх взяло любопытство, и Рут, повернув коня, двинулась по следу.

Время от времени она останавливалась и, приподнимаясь на стременах, оглядывала прерии, но не видела ни души. Следы исчезали вдали. Понимая, что надо поворачивать обратно, она все же продолжала ехать по следу. Местность постепенно менялась, появились обнаженные камни и выступавшие из земли остроконечные скалы. Преодолев очередной подъем, Рут, недовольно хмурясь, натянула поводья.

Перед ней на несколько миль раскинулась покрытая сочной травой длинная зеленая долина. Трава устилала и окружавшие холмы. Это и была та зеленая полоска, которую она видела издали. Подумать только, их скот плетется по выгоревшей пыльной равнине, а здесь пропадает такое богатство! Как жалко, что не знает Хоуи.

Забыв о следах, Рут спустилась в долину к источнику. У источника она увидела их снова. Всадник здесь спешивался. Судя по следам на песке, высокий мужчина в стоптанных сапогах с мексиканскими шпорами.

Лежа на животе, она принялась пить. Заметив внезапно упавшую на воду тень, подняла глаза и увидела поношенные сапоги с мексиканскими шпорами, темные кожаные ковбойские штаны, затем стройную мужскую фигуру в вылинявшей красной рубашке и повязанной на шее черной косынке. Пропыленная и потрепанная серая шляпа.

— Привет, — улыбаясь, произнес он. — Подбородок намочила.

Она сердито вскочила на ноги и быстрым движением провела рукой по губам и подбородку.

— Ну и что? Какое тебе дело?

Обветренное загорелое лицо, чуть заметно косящие глаза. Два револьвера за поясом. Он свернул сигарету, аккуратно сунул в уголок рта и левой рукой чиркнул спичку. Почему-то мелькнуло идиотское желание, чтобы спичка погасла. Не погасла.

Он перевел взгляд с нее на коня и на тавро.

— «Сёркл Джи», — задумчиво протянул он. — Насколько понимаю, из Техаса.

— Если бы сам был из Техаса, — ответила она с вызовом, — тогда бы знал. Никого так не уважают в Техасе, как Тома Гарни.

— Родня ему?

— Дочь. И мое стадо всего в нескольких милях отсюда.

— Да-а, — в голосе вдруг появились насмешливые нотки, — сразу видно, когда баба берется не за свое дело. Гонишь скот по сухой траве, когда здесь и укрытие, и корм, и сколько угодно воды.

— К твоему сведению, — холодно ответила Рут, — гурт гоню не я. Гонит старший гуртоправ. Наверно, он не знал об этой долине.

— И, наверно, не очень старался узнать. Хреновый у тебя старший гуртоправ, мэм.

— Тебя не спросила! Мистер Айвс… — Она с испугом заметила, как тот вздрогнул.

— Говоришь… Айвс? Уж не Хоуи ли Айвс?

— Он. Ты… ты его знаешь?

— Было бы смешно, если бы… Папаша, должно быть, помер… иначе он ни за что бы не доверил Айвсу гнать свой скот.

— Кто ты? — спросила она. — Говоришь так, будто знаком с моим отцом.

— Сама из этих мест, знаешь, как тут ковбойский «телеграф» работает, — пожал он плечами. — Передают от стоянки к стоянке. Чтобы разжиться новостями, не обязательно самому в тех краях побывать. Я сейчас из Вайоминга. — Он вдруг глянул вверх. — Тучи натягивает. До дождя обратно не успеешь. Садись на коня, поедем в хижину.

Рут холодно взглянула на него, потом опасливо поглядела на небо.

— До грозы успею! — самоуверенно заявила она. — Все равно спасибо.

— Никак не успеешь, — повторил он. — Я знаю, что такое гроза в прерии. А вдруг град выпадет? Градины такие, что вышибают мозги. Хижина ближе.

Он еще говорил, когда совсем близко раздался оглушительный раскат грома, и на землю упали первые крупные капли. Рут обеспокоенно посмотрела на быстро темнеющее небо. Она была так поглощена следами, а потом еще наткнулась на долину, что не заметила собиравшихся туч. Теперь видела, что действительно надвигается сильная гроза и, вспомнив о встречавшихся на пути размытых ливнями глубоких оврагах, поняла, что возвращаться опасно. Снова взглянув на незнакомца, она чуть-чуть посомневалась, а потом коротко ответила:

— Хорошо, поехали.

— Надо поторопиться! — крикнул он, вскакивая в седло. — Через минуту польет как из ведра!

Следом за ним Рут бешено помчалась вниз по течению ручья. Но когда они свернули к хижине, он вдруг обернулся к ней и поднял руку. Лицо его стало мрачным. Указав на несколько лошадей в загоне и поднимавшийся из ветхой трубы дым, тихо предупредил:

— Могут быть неприятности! Час назад здесь никого не было, а порядочные люди в этих местах без дела не разъезжают.

— Такие, как ты? — бросила она.

Он криво, но не без иронии улыбнулся.

— Может, даже как я, — согласно ответил он. — Но поддержи меня, что бы я ни говорил. Хорошие или плохие засели там, а нам надо укрыться.

Быстро расседлав коней, они завели их в конюшню, где пустовали стойла — свидетельство того, что хозяева не слишком-то заботились о своих лошадях. Незнакомец направился к хижине, бросив шепотом:

— Зови меня Дэнни!

Толкнув дверь, он шагнул в комнату. Девушка — следом. Он понимал, что их не могли не увидеть, и если обитатели хижины люди недобрые, то уже что-то задумали. С первого взгляда он понял, что они именно такие.

— Как насчет жратвы? — невозмутимо начал он. — Попали под ливень!

Стоявший спиной к огню здоровенный малый ухмыльнулся.

— Вижу, что попал в неплохую компанию! В этих краях парню не часто попадается девка!

— Особенно, — спокойно добавил Дэнни, — когда она к тому же его босс!

— Босс? — прищурившись, переспросил верзила. — В жизни не слыхал, чтобы баба стала коровьим боссом!

— Об одной уже услыхал.

В хижине сидел четверо, двоих Дэнни узнал сразу. За Коротышкой Олином и Элмо Шэйном гонялись представители закона полдюжины штатов и территорий. Верзилу он видел впервые, как и тощего угрюмого парня с обезображенным шрамами лицом.

— Это Рут Гарни, хозяйка «Сёркл Джи».

Остолбенев от удивления, верзила уставился на Рут, потом на Дэнни.

— Что-то мне твоя физиономия не знакома, — протянул он. — Думал, что все погонщики «Джи» мне известны.

— Если меня не видел, — спокойно ответил Дэнни, — тогда и с другими познакомился недавно.

Коротышка Олин, вовсе не низенький и не толстый, взглянул на них.

— Кофе для дамы, — предложил он. — А ты бери кружку сам, сполоснешь под водосточной трубой… если не очень разборчивый.

Дэнни взял кружку и, шагнув за дверь, сполоснул ее. Возвращаясь, поискал глазами Олина. Парень лет тридцати, недурной на вид, голубоглазый, обросший щетиной. Если среди этих бандюг на кого-то еще и можно положиться, так это на Коротышку.

— Далеко отсюда «Джи»? — заговорил парень с обезображенным лицом.

Дэнни бегло взглянул на него.

— Миль шесть, — соврал он, — не больше десяти.

— Знаешь, где находишься?

— Как не знать, — кивнул Дэнни. — Мисс Гарни отъехала от гурта, и, когда началась гроза, меня послали за ней. Я предупредил: если не вернемся, то спрячемся здесь.

— Откуда знаешь об этой дыре? — с вызовом спросил верзила. В его голосе вдруг послышались жесткие нотки.

Прежде чем ответить, Дэнни налил себе кофе.

— Останавливался как-то здесь на недельку прошлой зимой, — пояснил он. — Помогал кое-кому перегнать лошадей в Нью-Мексико.

— Лошадей? В Нью-Мексико? — расхохотался Шэйн. — А я думал, Малыш Билли и его компания завязали с этим.

— Угадал. Так и есть. Компания Билли, — спокойноподтвердил Дэнни, будто бы не замечая ошеломленных лиц. Правда, поглядывали на него все теперь с уважением.

— Значит, компания Билли? Кто шел с ним?

— Джесси Эванс, Хендри Браун и еще пара парней. Они гнали лошадей, а я без дела двигал на Симаррон. Прибился к ним и повернул на Руидосо.

Ответ, кажется, удовлетворил всех, потому что вопросов больше не задавали. Рут прихлебывала кофе, впитывая в себя тепло хижины. Она достаточно хорошо представляла обстановку в западном Техасе и сразу догадалась, что перед ней жестокие, опасные люди. Бандиты. И ее спутник, возможно, из той же породы. Она слыхала о Малыше Билли, парне с нежным голосом, которому еще не исполнилось и восемнадцати, но он уже прославился тем, что стрелял быстрее других, и о его приятеле, который со временем перекинется на другую сторону, Джесси Эвансе.

Дэнни взял кружку и отошел к стене. Поставил ее на пол и закурил.

— Что будет, — неожиданно спросил парень со шрамами на физиономии, — если вы с дамой утром не объявитесь?

— Ну, скажем, сюда явятся восемь — десять самых крутых техасских парней разобраться, что к чему, — негромко объяснил Дэнни. В глазах блеснул недобрый огонек, в голосе отчетливо слышалась угроза. Те беспокойно завертелись. — Да не бойтесь… к утру будем на нашей стоянке. Никто, — уже спокойнее закончил он, — и ничто нас не удержит.

Валявшийся на деревянной койке Шэйн приподнялся, не сводя глаз с Дэнни.

— Говорить-то ты здоров, парень. Кто ты такой? Может, сам Малыш? — ухмыльнулся он.

Дэнни неожиданно улыбнулся.

— Полагаю, что вы, ребята, заглядывали сюда раньше, — невозмутимо начал он. — Если так, то вспомните о визитных карточках, которые я здесь оставил. Так вот, я возвращался сюда после той прогулки в Линкольн и Руидосо… и у меня был случай оставить по себе память.

Ухмылка как по волшебству исчезла с физиономии Элмо Шэйна. Он бросил испуганный взгляд на стоявшего у огня верзилу. Это сообщение почему-то потрясло присутствовавших. Рут показалось, что доволен один Коротышка.

Разговор иссяк. Дэнни допил кофе и снова наполнил обе кружки.

— Шэйн, — неожиданно произнес он, — когда дама допьет кофе, как насчет того, чтобы уступить ей койку? Она малость устала.

Услышав свое имя, Шэйн удивленно воззрился на него. Долго молчал, потом кивнул.

— Угу, — промычал он, — ладно.

Дэнни докурил сигарету и растер окурок ногой. Услышанная от него новость поломала все их планы или по крайней мере зародила сомнения. Теперь они либо знали, кто он такой, либо поняли, что с ним надо считаться. Пока он не видел причин для беспокойства, но если двое из них под каким-нибудь предлогом выйдут наружу посовещаться, ждать от них можно всего. Когда вернутся, придется быть еще осторожнее.

Рут с неохотой прилегла, но на нее вдруг навалилась такая усталость, что она тут же забылась сном. Дэнни накрыл ее одеялом и уселся в ногах спиной к стене.

Прошел томительный час. Парень с изуродованной физиономией, пробормотав что-то насчет дров, вышел наружу. Верзила отправился следом за ним. Шэйн, откинувшись к стене, спал. Коротышка Олин, бросив последнюю чурку в огонь, наклонился к Дэнни и тихо проговорил:

— Поберегись! Здоровый малый — Кассельман. Но самый большой негодяй, сущий дьявол… это Красавчик Браун.

— А с кем ты?

Коротышка помрачнел.

— Только ради девчонки. Не терплю, когда обижают баб. Тем более дочку Гарни.

— Лады.

Дверь распахнулась, и оба вошли, бросив по охапке дров у огня. Кассельман посмотрел в сторону Рут.

— Аппетитный кусочек.

Дэнни медленно поднялся. В углу рта свежая сигарета.

— Держись от нее подальше, — предупредил он.

Кассельман повернул к нему свою огромную башку. Презрительно фыркнул:

— Уж не ты ли остановишь?

Красавчик остался стоять у двери. Дэнни спокойно кивнул.

— Остановлю, Кассельман, не сомневайся. Сделаешь шаг — убью. Стреляю от ноги и, будь уверен, не промажу. А что до Красавчика, — спокойно добавил он, — то, если не снимет палец с курка, уложу сейчас.

Кассельман расхохотался. Браун, ухмыляясь, глазел на Дэнни.

— Весь этот треп насчет трех скелетов нам до фени, — заявил Красавчик. — Нас на это не возьмешь.

— Ладно, — сказал Дэнни, — тогда слыхали когда-нибудь о пропавшем Лонигане?

— Лонигане?

Рут Гарни внезапно проснулась. Кто это сказал? Кому? Красавчик Браун побледнел, Кассельман медленно отошел от огня.

— Не может быть! — Оказывается, проснулся и Шэйн. — Мы слыхали, что…

— Закройся! — заорал Кассельман.

— Знаю, что вы слыхали, — негромко произнес Дэнни. — Вы слыхали, что на этот раз меня с ними не будет. Никогда не приходило в голову, что вас надули? Что ваш сообщник продаст вас ребятам из «Джи», а сам останется чистеньким?

Никто не произнес ни слова. Спустя минуту Кассельман подбросил в огонь пару поленьев. Шэйн многозначительно поглядел на него, потом на Красавчика Брауна.

— Я ложусь спать. — И повторил: — Поняли, ложусь спать?

— Думаю, — отозвался Коротышка, — неплохая мысль. Для всех нас.

Несколько минут все молчали. Девушка затаила дыхание, чувствуя царившее в хижине напряжение. Потрескивал огонь. Подняв небольшой столб искр, упало полено. Одно неверное движение могло превратить помещение в пронизанный пулями ад, из которого никто не выбрался бы живым. Это дошло и до Брауна с Кассельманом, ибо стрельба шла бы в упор.

Кассельман решительно сел и стал стягивать сапоги.

— Отдохнуть — первое дело.

Дважды за ночь Дэнни слегка вздремнул, но он сидел в тени, и никто не мог бы наверняка сказать, то ли он спит, то ли поглядывает из-под надвинутой на лицо шляпы.

На востоке едва посерело, когда он тронул Рут за сапог, тенью скользнув к кровати.

— Пора! — прошептал он, и она последовала за ним.

После спертого воздуха в плотно закрытой натопленной хижине в легкие бодрящим вином вливалась утренняя прохлада. Дождь прошел. На востоке солнце окантовало золотой полоской разрозненные облака. Дэнни быстро оседлал коней, и они помчались по степи.

Рут несколько раз оглядывалась на него.

— Прошлой ночью кто-нибудь называл Лонигана? Мне показалось, что я слышала его имя.

— Возможно, — ответил он. Лицо его осветило восходившее солнце. — По-моему, слышал это имя. — Он чуть заметно улыбнулся. — Они тоже!

До их ушей донесся стук копыт. Навстречу им скакали Калкинс и Ларедо Ли. Увидев, что Рут не одна, они осадили коней. Девушке показалось, что Дэнни за ее спиной дал им какой-то знак.

— У тебя все в порядке? — отрывисто спросил Калкинс. — Мы уже стали беспокоиться.

— Порядок! — ответила она. — Познакомьтесь, это Дэнни. Он знает «Сёркл Джи».

— Ага, помню его, — кивнул Калкинс. — Ларедо, езжай вперед с хозяйкой. Хочу поговорить с Дэнни.

Когда Рут с Ларедо ускакали далеко вперед, Калкинс повернулся к Дэнни:

— Ты, курицын сын! Где пропадал? Ты нам позарез нужен.

— Не так уж сильно, как тебе кажется, — ответил Дэнни и стал рассказывать об оставшихся в хижине. — До них были другие. Когда подъезжали, я видел следы шести, может, восьми коней.

— Она знает, кто ты?

Дэнни покачал головой.

— Сомневаюсь. Моя фамилия упоминалась прошлой ночью, но, по-моему, она не поняла, что к чему. Не в этом дело. Хоуи меня узнает.

— Может, не узнает. Ты изменился, Лониган. Здорово изменился с тех пор, как он тебя видел. Ты же знаешь, он уезжал на Восток, а ты порядком раздался и даже подрос. Потом… и вид у тебя какой-то совсем другой. Так что, может, и не узнает.

Показалось стадо, они остановились на вершине холма, глядя на него.

— Думаешь, он знал про траву и воду? — спросил Калкинс.

— Знал. Отыскал их пару дней назад. Я уже давно напал на след гурта и, когда увидел, какой путь выбрали, поотстал, из любопытства. Тогда и обнаружил, что с вами не старик, а его дочка. Решил выждать, разобраться.

— Считаешь, что он собирается украсть скотину?

— Нет… купить по дешевке. Запугать девчонку разорением, потом предложить свою цену. Воровать не станет, если только не сорвется его план. Но не исключено, что если купит, денежки потом украдет. Нарочно держит стадо на исхоженной тропе, чтобы истощить скот и убедить ее скорее сбыть с рук.

Стадо двигалось навстречу новому дню. Лониган держался на противоположном от Хоуи Айвса конце. Ехавший рядом с Рут Калкинс попросил, чтобы та не говорила Хоуи о новом работнике. Сердито взглянув на него, она ускакала вперед.

Она все еще тревожилась. Какую цель преследовали ночевавшие в хижине люди? Разве не правда то, что она слышала? Любые шатавшиеся в этих краях без дела всадники вызывали подозрение. А тут такая компания! Она вполне сознавала, что только присутствие таинственного Дэнни спасло ее от беды. Но между Дэнни и этими людьми присутствовало какое-то странное понимание. Не могли ли они быть заодно? Не хитрый ли спектакль разыграли перед ней, чтобы внедрить его в команду гуртоправов?

Хоуи легким галопом подъехал к Рут и внимательно посмотрел на нее.

— С тобой ничего не случилось? Я искал по другую сторону, только что вернулся. Мы все беспокоились.

— У меня все нормально. Хоуи, — неожиданно спросила она, — почему мы гоним скот этим путем? Почему не по долине к западу отсюда? Там трава.

Он изобразил удивление.

— Трава? Там? Не могу поверить! Прошлый раз я шел тем путем. Набитое пылью ущелье! — Помолчав, он сказал: — Если там трава, разумеется, повернем туда.

— Подожди! — Она поколебалась, но потом отбросила сомнения. — Хоуи, у нас новый работник.

— Что? — Напряженно глядя на нее, он натянул поводья. — Где ты его нашла?

— Познакомилась вчера вечером. В хижине, где мы укрылись, оказались какие-то люди. Кажется, он их знает. Одного зовут Кассельман, другой — Красавчик Браун.

— Он их знает? — Показалось, что Хоуи облегченно вздохнул. Рут глядела на него, раздираемая противоречиями. — Возможно, неплохой работник. Потом поговорю с ним. Лишние руки не помешают.

Облака не рассеивались, а, напротив, разбухли и грозно нависли над землей. Но прохлады дождь не принес, по-прежнему стояла душная парилка. Рут опять держалась гребней холмов и обрадовалась, когда голова гурта свернула в ущелье и двинулась к тонкому ручейку. Растянувшись на три четверти мили, животные брели по ручью. Напившись, выходили из воды пастись на зеленой траве.

Подъехал Калкинс.

— Почему бы здесь не заночевать? — спросил он. — Пускай покормятся. Зато завтра пойдут пошустрее.

Она вернулась к кухонному фургону. Ларедо Ли, тощий, рыжий человечек с огромными веснушками, сидел уже там, смотрел, как повар варит кофе. Он работал на «Сёркл Джи» четвертый год и шел с отцом, когда тот последний раз перегонял скот.

— Слыхал, что ты собираешься поставить над нами Айвса, — обернувшись, сказал он, глядя на хозяйку. — Если так, то ищи кого-нибудь на мое место.

— Мне будет жаль тебя потерять, Ларедо, — искренне призналась Рут. Потом раздраженно спросила: — Хорошо, кого же ты хочешь в начальники?

— А что, того новичка, — расплылся в улыбке парень. — Дэнни подойдет! Ребятам он понравился.

— О нет! Только не его.

Она приняла кружку с кофе и повернулась навстречу подъезжавшему к огню Хоуи. Соскочив с седла, тот с мрачным видом подошел к ней.

— Слушай, — начал он, — эта трава и эта вода только на время. Мне известно, что дальше будет не густо. Мы только на полпути до Доджа, а впереди тяжелый участок и большие неприятности. Гнать дальше нет смысла. Я покупаю гурт.

— Ты? — потрясенно переспросила Рут. — Зачем? — Она в замешательстве глядела на него. — Почем?

— По четыре доллара за голову. Прямо сейчас. Наличными.

— Четыре доллара? — Рут несогласно покачала головой. — Смешно! В Додже дадут впятеро больше.

— Если скот будет откормлен. Если дойдет туда. А если потеряешь три-четыре сотни голов?

Ларедо Ли молча с интересом наблюдал за хозяйкой. Хотел было вмешаться, но понял, что момент неподходящий. Эта проблема касалась только Рут Гарни. Ли спрятал ухмылку в кружке с кофе.

— Нет, Хоуи, — тихо произнесла она. — Я не выйду из игры. Скот гоним в Додж, и он будет в Додже. Отец никогда не сходил с дистанции на полпути, и я не сойду.

Айвс бросил на нее злой, нетерпеливый взгляд.

— Рут, ты не понимаешь, что тебя ждет! Самое трудное еще впереди! Нас будут подстерегать краснокожие — кайова и команчи, не говоря уж о белых угонщиках.

— Хозяйка, — мягко возразил Ли, — мистер Айвс не ходил с «Джи» раньше. Он не знает, на что мы годимся. — Устремившиеся на Айвса голубые глаза выглядели обманчиво кроткими. — Парни из «Джи», — пояснил он, — считают, что все эти потасовки — хорошая приправа к работе. Знаешь, мы не прочь при случае схватиться с индейцами. А с угонщиками у нас разговор короткий! Старина Гарни, — с нежностью добавил он, — любил добрую драку. Правда, последние пару раз он больше перекладывал эти дела на плечи Лонигана.

— Ладно, — оборвал Айвс, — на этот раз Лонигана нет. А если бы и был, — и он усмехнулся с таким презрением, что Рут удивленно поглядела на него, — то немногого бы добился!

— Может, ты прав, — раздался голос. — А может, и нет.

Все обернулись. Подошел Калкинс, еще несколько ковбоев, но голос принадлежал Дэнни Лонигану. Он стоял в стороне, за его плечами простиралась степь, — рослый, стройный, широкоплечий. Ноги вместе, одно колено чуть согнуто. Стоял, дымя сигаретой.

Хоуи Айвс не отрывал от него глаз. На лице постепенно сменялись недоумение, смятение, испуг.

— Кто ты такой? — требовательно спросил он.

— Вспомни-ка, Хоуи, — негромко произнес Лониган, — как-то на танцах я поставил тебя на место, еще до того как ты уехал. Тогда ты ходил в шестерках у того борова, Кассельмана, и мнил себя грозой. Но это тебе не помогло.

Айвс заскрипел зубами. Злобно сверкнули глаза.

— Значит, вернулся? Ладно, теперь я здесь босс. Будешь работать у меня в «Джи».

— Нет, — спокойно возразил Лониган, — я работаю на хозяйку. Она здесь «Сёркл Джи», Айвс, и, судя по тому, как она отшила тебя с предложением купить ее скот по дешевке, с ней можно иметь дело. Старина оставил после себя добрую породу. Буду работать у нее, Айвс. У тебя — нет.

— Полагаю, это относится и ко мне, — вставил Ларедо Ли.

— И ко мне, — поддержал Калкинс.

Хоуи Айвс побагровел. Потом рассмеялся.

— Прекрасно! Как раз хотел от вас отделаться! У меня есть компания парней, готовых занять ваше место. К вечеру будут здесь. А вы собирайте манатки и мотайте отсюда.

— Нет, — раздался твердый, уверенный голос Рут Гарни. Все повернулись в ее сторону. — Я тут думала о том, что недавно сказал мне Калкинс. Он говорил, что ранчо создавалось руками людей, которые его защищали, на нем работали, отдавали за него кровь. В создании ранчо есть и их доля, и она важнее всякого права собственности. Верю, что это так. Извини, Хоуи, но тебе придется уступить свое место. Хочу, чтобы ты оставался с нами, но не отвечал за людей. Вот мое решение, и менять его не буду. — Она повернулась к Калкинсу: — Калкинс, принимай дела. До конца поездки ты — старший.

— Но… — запротестовал было Калкинс, а Лониган его прервал.

— Берись, — бросил он. — Пошли!

— Хорошо, — ответил Калкинс. — Завозите фургон под скалу. Стоянка здесь, завтра двигаем дальше.

Разъяренный Хоуи Айвс резко повернулся и зашагал прочь. Рут шагнула было за ним, потом повернулась к фургону. Встретилась взглядом с Лониганом.

— Почему не признался, кто ты? — раздраженно спросила она. — Мне о тебе говорили.

— Что я мог сказать, — пожал плечами Лониган. — Во всяком случае, я снова с гуртом и работаю на «Джи». — Вопросительно посмотрел на нее. — Или нет?

— Спроси Калкинса, — отрезала она. — Он нанимает!

Весь день Рут больше не видела Айвса, хотя знала, что он поблизости. Ковбои отдыхали. Кроме Дэнни Лонигана. Он тщательно почистил револьверы, потом винтовку и принялся за работу: починил треснувшую днем раньше деревянную бадью, поправил уздечку. Несколько раз садился на коня и скакал к краю ущелья. Там сидел, внимательно оглядывая окрестности.

Перед заходом Калкинс подъехал к месту, где отдыхала Рут.

— Как ты думаешь, Калкинс? Доведем стадо до места?

Тот, помолчав, медленно кивнул.

— Не хочу слишком обнадеживать, но думаю, доберемся. Может, такая трава ненадолго, но продержимся на ней сколько сможем, хотя, если задождит, придется выбираться на плоскогорье. Будет трава — добредем помаленьку. Но придется попотеть и на выручку большую не рассчитывай.

К ним неторопливо подошел Лониган. Сняв шляпу, заговорил:

— Мэм, случайно подслушал ваш разговор. Если… если позволишь, я бы предложил…

— Всегда готова выслушать советы, — с достоинством ответила Рут. — Так о чем речь?

— Тогда вот что: не продавай гурт! Держись за него. Мы доберемся до Доджа в неподходящее время — конец сезона, цены упадут, а скот в крайне плохом состоянии. Я бы посоветовал придержать коров до весны, загнать их на пастбища Небраски и откормленных выбросить на рынок.

Рут Гарни отрицательно покачала головой.

— Совет хороший, — согласилась она, — но мне не потянуть. Пока не продам скот, не смогу ни с кем из вас рассчитаться. И ранчо заложено.

— Не-а. Мэм, я знаю в Додже одного человека, который хорошо разбирается в таких делах. Он даст ссуду под залог гурта. Вернешь ее, когда продашь скот. У тебя будет тучное стадо, и весной ты первой выставишь его на рынке. Поверь мне, получишь вдвое больше, чем за хороший гурт сейчас, не говоря уж о твоем костлявом. К тому же появятся телята, — добавил он.

— Замечательная идея, — спокойно сказал незаметно подошедший Хоуи Айвс. — По существу, именно это я и собирался сделать… и еще сделаю.

Он стоял в окружении четырех человек с винтовками в руках. Еще двое встали у фургона лицом к стаду. В то время как погонщики караулили гурт от конных бандитов, те на манер индейцев прокрались сквозь кустарник.

Лониган обвел глазами винтовки, потом вооруженных людей.

— Нарываешься на то, чтобы тебя ухлопали, Хоуи. Забирай своих парней и кончай шутить.

— О нет! Гурт наш. Кликнем твоих парней, они даже не успеют разобраться, кто их уложил!

— Вот так! — небрежно произнес Лониган.

Мелькнувшие как молнии руки мгновенно выхватили револьверы. Все застыли. В тот же миг Рут бросилась на землю, а Айвс, Калкинс и Ли схватились за свои железки.

Результат боя решила внезапность. После первых двух выстрелов зашатался Кассельман, третий наповал уложил Шэйна.

— Бросай винтовку, Коротышка! — крикнул Лониган и перевел оба револьвера на Красавчика Брауна.

Потом так же внезапно все стихло. Оглушающий грохот стрельбы сменила мертвая тишина. Где-то в конце долины в сгустившихся сумерках жалобно звала перепелка. Кислый запах пороха смешивался с запахом дыма от недавно разожженного костра.

Дэнни Лониган опустил взгляд на Хоуи Айвса. Попав под перекрестный огонь Калкинса и Ли, тот был прошит пулями, не успев даже выстрелить.

Рут лежала на земле, взяв под прицел двух перепуганных парней, стоявших у фургона. Повар тоже направил на них свое заряжающееся с дула ружье времен Гражданской войны.

Калкинс тихо выругался.

— Надо было предупредить, Лониган, — проворчал он. — А так получилось слишком неожиданно. Они могли уложить всех до одного!

— Не-а, — невозмутимо ответил Лониган. — Видишь ли, они полагались на то, что при виде направленных на нас винтовок никто не осмелится рискнуть. Но, — ухмыляясь добавил он, — я заметил, что они не взвели курки! Понял, что смогу выстрелить несколько раз, прежде чем они взведут курки и прицелятся.

— Ясно, — ухмыльнулся Ларедо, — а как насчет Айвса? Чем, по-твоему, должен был закончить он?

— Тем, чем кончил, — спокойно подытожил Лониган. — Я же, ребята, не раз гонял с вами гурты и заранее представлял, что будет дальше.

Он повернулся к Коротышке Олину.

— Ты, — сказал он, — ночью в хижине, чтобы выручить мисс Гарни, встал бы на мою сторону. Я тебя не хотел убивать. Бери своего коня и дуй отсюда. Забирай и этих с собой. И пусть они больше не появляются на тропе. Что касается тебя, Коротышка, ты в душе слишком порядочный малый, чтобы стать бандитом. Будешь в Техасе, загляни на «Джи».

Когда Олин скрылся из виду, Лониган повернулся к нетвердо стоявшей на ногах Рут и отводившей глаза от убитых. Взяв за руку, он повел ее прочь от них, прочь от огня.

— Сделаем так, как ты предложил, — наконец выговорила она. — Погоним скот в Небраску, будем там откармливать. Ты… — она помедлила, — ты согласился бы стать старшим? Вместо Калкинса?

— Конечно нет. — Она с удивлением и сожалением посмотрела на него. — Нет, мне нравится Калкинс, из него получится хороший старшой. И парни его любят. Кроме того, у меня другие планы.

— О-о, — вырвалось у нее. — Я… — уныло продолжила она, — я надеялась, что теперь будем видеться чаще. Знаешь, отец…

— Будем видеться чаще, намного чаще. Когда ты дала отставку Хоуи и назначила Калкинса, и потом, когда бросилась на землю и схватила винтовку, то доказала, что я был прав, говоря, что старина оставил после себя добрую породу. Тебе досталось от него все лучшее. У тебя есть характер, есть крепкие нервы. Эту породу надо продолжить, поэтому я не хочу быть у тебя старшим. Собираюсь на тебе жениться.

Она захлопала глазами.

— Вот так, запросто? Безо всяких…

— Ухаживаний? — ухмыльнулся он. — Мэм, до самого Доджа здесь не найдешь ни одного священника. Поверь мне, до того как мы доберемся туда, я буду самым завидным ухажером, или я не Лониган!

— Я что, не могу сказать ни «да», ни «нет»? — запротестовала она.

— Можешь сказать «да», — ответил он, — если поторопишься, потому что следующие полчаса тебе придется поработать. — Он взял ее за подбородок, привлек к себе и ласково добавил: — Еще как поработать.

Где-то в конце долины в темноте звала перепелка. По камням весело журчал ручей. Должно быть, для веселья был неплохой повод.

Историческая справка ПРИСТАНИЩЕ КОВБОЕВ

В далекие времена сооружения на ранчо сколачивались из того, что попадало под руку, и соответствующим образом выглядели. Загоны для скота обычно огораживались жердями, на которые чаще всего шли деревья, росшие вдоль ближайшего ручья. Позднее, если позволяли деньги, дом хозяина надстраивался, а для постоянных работников, число которых колебалось от двух до двадцати в зависимости от сезона и размеров ранчо, строили барак для ночлега. Когда сбивали гурты, появлялся спрос на дополнительные рабочие руки.

Вдоль стены или стен ставили ряды коек, как правило, двухэтажных, стол, где обычно лежала засаленная колода карт, шашки, домино для развлечения в свободные вечера, несколько скамей или стульев. Смотря по тому, когда и где возводилось помещение для ночлега, внутри могли выкладывать камин или круглую печку, возле которых на гвоздях или деревянных колышках висели старые куртки и фонари. Снаружи вешали зеркало, ставили табуретку под ведро, тазик для умывания и вбивали гвоздь для полотенца.

В зависимости от привычек и воспитания самих ковбоев ночлежка выглядела либо прибранной, либо там царил беспорядок, но часто находился бывший солдат или матрос, который по привычке аккуратно убирал кровать и раскладывал вещи по местам. Постельные принадлежности обычно предоставляли хозяева, но многие кочевавшие с ранчо на ранчо погонщики скота ездили со своими. По большей части это общежитие представляло собой место для ночлега, но зачастую ковбои по-своему старались создать в них какой ни на есть уют.

На большинстве ранчо хозяева и работники ели за одним столом. Разговаривали мало. Еда всегда считалась серьезным занятием. Ковбои перед трапезой старательно умывались, приглаживали волосы и уж потом шли к столу. Еду подавали, а часто и готовили жена и дочери босса. Сытно поев, кто-то отправлялся спать, а кто-то оставался поболтать у загона.

Чем крупнее было ранчо, тем, как правило, большая дистанция сохранялась между хозяином или управляющим и работниками.

Заведенные порядки отличались в зависимости от условий и отношения хозяина и его семьи. Случалось, что на больших ранчо работник ни разу не переступал порог главного дома, да и не стремился к этому. Ковбой имел собственную гордость, он не желал вторгаться в чужую жизнь, но и не позволял, чтобы другие вторгались в его мир. Хотя он и владел всего лишь «конем за десять долларов и седлом за сорок», ему никогда не приходило в голову, что он не на одной доске с остальными, а если что-то заставляло сомневаться, он мог в любой момент оседлать коня и уехать вслед за закатом.

Молодежь есть молодежь, и, несомненно, бывало, что работник женился на хозяйской дочке. Однако и тогда, как теперь, босс искал для своей дочери выгодную партию, и странствующий ковбой не относился к числу возможных претендентов. Если не находилось подходящего парня на соседнем ранчо, всегда не исключалась возможность подыскать его после торгов скотом в Канзас-Сити или Денвере, где отдохнуть вдали от своих ранчо частенько собирались богатые скотоводы. Такой Меккой для них и их семей долгие годы служил отель «Браун-Палас» в Денвере.

РЕГАН С РАНЧО «СЛЭШ БИ»

К заходу солнца Дэн Реган добрался до станции почтовых дилижансов. Быстро заглянул в окно — дома ли девушка. Она возилась на кухне. Он расседлал коня, пучком сена протер спину и бока. Лью Мидоус вышел на крыльцо и стал молча разглядывать парня.

— Не часто здесь появляешься, — наконец многозначительно произнес он.

Дэн Реган, оторвавшись от своего занятия, выпрямился, оставив руку на холке гнедого.

— Не часто, — подтвердил он. — В горах много дел.

Мидоус смотрел на него с любопытством и некоторой опаской. Дэн Реган отстреливал пум на большом ранчо, но в эти края забрел недавно, и о нем мало что было известно. Здесь стало появляться слишком много народу, слишком много пришельцев. Крутых парней с квадратными челюстями и настороженными взглядами. Он их определял по виду, кстати не обещавшему ничего хорошего.

— Встретил кого-нибудь по дороге?

Реган снова принялся чистить гнедого. Он слышал вопрос и теперь его обдумывал.

— Мало кого, — наконец ответил он. — Несколько чужаков.

— И здесь от них не скроешься. Двое сейчас сидят у нас. Барр Фултон и Билл Хефферман.

Дэн Реган хлопнул гнедого по крупу и вытер руки.

— Слыхал о них. Одно время сорили деньгами аж до Уивера.

— Страшно, когда на руках такая дочь, как у меня, — откровенно поделился своими опасениями Мидоус. — Беспокоят меня эти парни.

— Похоже, она сама может постоять за себя, — мягко заметил Дэн.

— Не знаешь Фултона, — посмотрел на него Мидоус. — Ему не писан никакой закон. Да и все они такие. Знают, что у нас происходит. Слухами-то земля полнится.

— Какими слухами? — резко спросил Дэн.

Мидоус пожал плечами.

— Разве не видишь? На этой земле правит ранчо «Слэш Би», всегда правило. Оно устанавливало законы. До Биллингса тут были дикие места, заправляли всем бандиты, делали, что хотели. Потом пришел Кэш Биллингс и навел порядок. Он держал компанию крепких парней, и, если кто-нибудь переступал то, что хозяин считал дозволенным, его убирали или приказывали убираться. Иногда ошибались, но зато держался порядок. Все жили спокойно.

— Теперь эти края обживаются. Есть шериф.

— Чушь! — плюнул с отвращением Мидоус. — Колмер боится собственной тени. На днях в салуне «На перекрестке» Фултон приказал ему убираться, и тот уполз, как побитый щенок.

— А что насчет «Слэш Би»? Потеряло власть?

— К вам в горы многое не доходит. «Слэш Би» уже не то, исчерпало себя. Кэш больной человек, его племянник слабак. Управляющий беспробудно пьет, старые работники разбегаются. Поэтому-то и стекаются сюда волки. Знают, что у этого стада нет вожака. Хотят попользоваться добычей. — Мидоус указал головой на дом. — Фултон и Хефферман швыряют денежки направо и налево. А откуда они у них? От усердия эти лодыри не помрут, лишний раз палец о палец не ударят. А вот почему — продают скот с ранчо. Если бы кто сообщил Кэшу. Он ничего не знает. Сидит как сыч один в своем огромном доме и слышит только то, что ему скажут.

Мидоус направился к дому, а Дэн Реган, отряхиваясь, остался стоять под навесом. Услышанное не явилось для него новостью. Кое-что он знал, но не думал, что дела обстоят так плохо. Может быть, съездить к Кэшу Биллингсу… Нет, не пойдет. Кэш знает, что у него есть охотник на хищников, но не знает, что это Дэн Реган, да и какое это имеет значение?

Для Регана, худощавого парня, одинаково привычного к пешим переходам и езде верхом, лес всегда был как дом родной, он разбирался в следах, хорошо знал скот и повадки пум. Последних он перебил немало.

Направившись к дому, он вошел в большую столовую, где кормили пассажиров почтовых дилижансов и случайных проезжих. За столом сидел какой-то толстомордый коммивояжер да те двое, о которых говорил Мидоус.

Барр Фултон, тощий, как щепка, одного с Дэном роста, казался поуже в плечах. Хефферман, напротив, здоровенный, плечистый, с набрякшими веками на широкой, почти плоской, красной роже. Словом, выглядел таким грубым и бесцеремонным, каким его представлял по разговорам Дэн. Никто из присутствовавших не поднял головы, когда появился охотник. Им было наплевать. Они ухватили удачу за хвост и держались весьма уверенно.

Дэну Регану уже доводилось быть свидетелем того, как крупные ранчо утрачивали власть. Видел он, и как такие волки по кускам безнаказанно растаскивали стада, про себя насмехаясь над некогда могучими, а теперь бессильными хозяевами. Как правило, больше всего страдали при этом стада.

Он уселся на скамью в стороне от остальных. Спустя минуту вошла Дженни Мидоус и принесла ему ужин. Их взгляды на мгновение встретились. Дженни, чуть покраснев, поспешно отвернулась.

Прошел месяц с того дня, когда она увидела его впервые, но образ его запечатлелся в ее душе в малейших деталях. Она помнила худощавое энергичное лицо, вьющиеся за ушами черные волосы, обтянутые рубашкой широкие плечи.

Поставив еду на стол, неуверенно спросила:

— Кофе?

— С молоком, если есть. В горах его не бывает.

При этих словах Хефферман презрительно посмотрел на Дэна.

— Слышишь, — толкнул он Фултона, — молочка просит.

— Он из «Слэш Би», — захохотал тот. — Сдается, они все там нынче сосут молочко!

Реган почувствовал, как запылали уши, а в груди закипала недобрая злость. Не поднимая глаз, он продолжал есть. Стоявший в дверях Мидоус слышал, что сказал Фултон. Сев напротив Регана, налил ему кофе.

— Мидоус, — обратился к нему Фултон, — добываешь говядину с ранчо? Она здесь самая лучшая, и я слыхал, что можно достать по дешевке.

— Я держу свой скот, — холодно ответил тот.

Мидоус — угрюмый, седой, худощавый мужчина — не любил ссор, но обладал непоколебимым чувством справедливости и ради нее был готов стоять до последнего. Под сенью крепкого ранчеро он чувствовал себя в безопасности.

— Мог бы прикупить и их мясца, — пророкотал бас Хеффермана. — Все покупают!

Вернулась Дженни и поставила перед Реганом стакан молока. У нее тоже горело лицо — оскорбительные слова донеслись и до кухни, и она понимала, что эти двое нарываются на скандал. Она сердилась, как это Реган не реагирует на обиду? Ей стало стыдно за него.

К тому же она не сомневалась, что Дэн Реган приехал на станцию из-за нее. Вспоминая о том, какое впечатление он произвел в свой первый приезд, она также не забыла, как он глядел на нее. Он был первым мужчиной, в присутствии которого она почувствовала себя женщиной, испытав новое, волнующее ощущение.

Закупленных им тогда припасов хватило бы по крайней мере еще на месяц, но он все-таки приехал. Зная, что он приехал, чтобы увидеть ее, и вновь испытывая волнение, которое он возбудил в ней в предыдущий приезд, девушка уже чуть ли не считала его своим. И ей не доставило удовольствия видеть, что он спокойно переносит насмешки этих двух бродяг.

Мидоус думал так же. Он беспокоился за Дженни. Плохое дело растить дочь на новых землях, и что еще хуже — без матери. Он гнал от себя мысль, что когда-то она оставит его одного, но в то же время понимал, что ее замужество снимет с его плеч огромное бремя. Он имел строгие, безапелляционные и старомодные представления о женщине, но в то же время понимал, что природе мало дела до требований, которые предъявляют мужчины. К тому же в этой глуши выбор подходящего жениха не слишком богат.

Он видел, что Барр Фултон по-своему хорош собой и что этот лихой проходимец может захватить воображение такой девицы, как Дженни. Первый приезд Дэна Регана на станцию привлек и его внимание. Как-никак, рослый, красивый, степенный парень, при хорошем деле, пусть даже на приходившем в упадок ранчо.

Мидоус не хотел скандала в своем заведении, но, как и Дженни, ему не понравилось, что Реган стерпел насмешки Фултона и Хеффермана.

Барр вдруг посмотрел на Дженни.

— На той неделе в Рок-Спрингс танцы. Поедем?

— Нет, — ответила Дженни. — Не хочу иметь дела с теми, кто ворует чужой скот!

Побагровев от злости, Фултон привстал за столом.

— Будь ты парнем, — произнес он, — убил бы за такие слова! — И грубо добавил: — Наверно, все равно поедешь. По крайней мере я готов тебя защитить. Я-то молока не пью!

— Не помешало бы! — подколола она.

Несколько минут спустя, бросив еще несколько ядовитых слов, Фултон и Хефферман вышли, сели на коней и ускакали. После их ухода в комнате повисла гнетущая тишина. Дэн Реган, чувствуя раздражение Мидоуса и явное неудовольствие Дженни, угрюмо уставился на свое молоко.

Наконец поднял голову.

— Вот за этим я и приехал, Дженни. Хочу пригласить тебя на танцы.

Вздернув подбородок, она холодно взглянула на него.

— Не имею никакого желания ехать с тобой, — со злостью бросила она. — Ты же побоишься не дать девушку в обиду! За себя и то не мог постоять! А я еще думала, что ты мужчина!

Произнеся эти гневные слова, она тут же пожалела о своей несдержанности. Внезапно раскаявшись, она застыла, не зная, что делать.

Отхлебнув еще глоток молока, Дэн Реган встал из-за стола, взял шляпу. Только побледневшее лицо да потемневшие глаза свидетельствовали о том, какая буря бушевала в его душе.

— Думаю, все ясно, — спокойно сказал он. — Мне пора.

Дженни подалась вперед, не находя слов, чтобы остановить его, но он уже повернулся к ней спиной. Лишь возле двери обернулся.

— Чего ты хотела? — холодно спросил он. — Убийства? Из-за такой мелочи? Неужели человеческая жизнь так мало для тебя стоит?

Она потрясенно смотрела на дверь. Потом перевела взгляд на отца.

— Но, папа! Он… до убийства не дошло бы!

Мидоус, который начал осознавать смысл сказанного, посмотрел на нее:

— Могло дойти, Дженни. Вполне могло.

На танцы в Рок-Спрингс ее пригласил молодой Том Ньютон. Красивый парень, на год моложе ее, погонщик скота с ранчо. Еще на пороге школы она почувствовала, что атмосфера не совсем обычная. Вроде бы те же лица, но какие-то странно скованные. Причину разгадала сразу. Здесь верховодили Барр Фултон с Биллом Хефферманом и дюжиной других головорезов — все нездешние, один другого круче, и большинство пьяные.

Вечеринка началась, пары закружились в вальсе, но лишь после третьего танца, глянув на дверь, девушка увидела Дэна Регана. Он тоже выглядел как-то не так. Поначалу она не могла понять, в чем разница. Потом разобралась, заметив у него на поясе два револьвера. Раньше он не носил с собой ничего, кроме винтовки. Однако шестизарядники смотрелись на нем вполне естественно. А темный костюм тонкого сукна, как ни странно, очень шел ему. И держался он в нем не столь неловко и натянуто, как не очень отесанные жители Запада, а с непринужденностью человека, привычного к такой одежде. «В этом наряде он еще лучше, — решила про себе Дженни, — мало того, что держится совершенно свободно, но и выглядит настоящим джентльменом».

Тем временем вечеринка продолжалась, а приятели Фултона становились все шумливее. Хефферман вышел на середину зала и перенял девушку у другого парня, просто отпихнув его в сторону. Побледневшая девица пошла танцевать с ним. Когда кончился танец, она и ее дружок покинули зал. За ними потянулись и другие. Дэн Реган мрачно наблюдал за происходившим.

Дженни Мидоус хорошо понимала, что пора уходить, но Дэн так и не соизволил ни подойти к ней, ни пригласить на танец. Разочарованная и порядком рассерженная, она тянула время, даже когда Том Ньютон стал настойчиво уговаривать ее уйти.

Один раз, в начале вечера, она станцевала с Барром Фултоном. Он немножко поддразнивал ее, но в общем вел себя вполне достойно. Теперь он с раскрасневшимся от выпивки лицом снова подошел к ней.

— Пошли танцевать! — ухмыляясь, пригласил он.

Ее испугало светившееся во взгляде затаенное желание. Она чувствовала, что он уже не управляет собой. Разнузданный парень Фултон, напившись, становился опасен. Дженни колебалась. За нее спокойно ответил Ньютон:

— Она танцует со мной, Барр.

Фултон нагло уставился на Ньютона. Дженни стало страшно.

— Хочешь сказать, танцевала! — заявил бандит. — А теперь будет танцевать со мной, понял?

Ньютон побледнел, но продолжал стоять на своем:

— Извини, Барр. На этот раз она танцует со мной. Может быть, в следующий раз.

— Нет, в этот! — Теперь все внимание Барра Фултона сосредоточилось на Ньютоне. — Сейчас она танцует со мной. А ты ступай погуляй или садись на своего коня и мотай домой. Я сам о ней позабочусь!

Дженни быстро повернулась к Ньютону:

— Пошли лучше отсюда, Том. Давно нам следовало уехать.

Фултон снова обернулся к ней. Она ужаснулась, встретив разъяренный взгляд.

— Останешься до тех пор, пока я тебя не отпущу! — заявил он. — Потом провожу домой, может быть, завтра!

Том Ньютон занес кулак. Довольно неплохо, но Барр ждал этого. Отбив удар, двинул коленом в живот. Парень, охнув, с искаженным болью лицом повалился на пол.

Дэн Реган встал между Дженни и Фултоном.

— Грязная работа, Барр, — произнес Реган. — Кто же бьет ногой? А теперь ступай отсюда со своими дружками, а то портишь хорошую вечеринку, оскорбляешь женщин.

— Ты, трусливая тварь, — злобно ощерился Фултон, — убью!..

И замолк, увидев перед носом шестизарядник, только потом осознав, что револьвер в руках Регана.

— Значит, работаешь наверняка? — насмешливо произнес он. — Подкрался с пушкой наготове! Не любишь рисковать, верно? Положи пушку в кобуру и давай на равных! Тогда посмотрим, кто кого! Пристрелю, как собаку!

— Много болтаешь! — с отвращением глядя на него, ответил Реган. — Забирай свою стаю койотов и вали отсюда. Да поживее!

Бросив угрожающий взгляд, Фултон повернулся и пошел прочь. Пары стали потихоньку расходиться. Реган стоял в одиночестве, глядя вслед уходившим. Он понимал их настроение. Никто к нему не подошел, никто не заговорил, даже Дженни Мидоус. Испугался драться на равных, застал Фултона врасплох… не захотел рисковать.

В любом другом месте все были бы рады тому, что Фултона одернули, прежде чем случилось более ужасное, но здесь, на Западе, рассуждали не так. Если бросаешь вызов — дерись.

Возвращаясь к себе в горы, Дэн Реган не остановился на почтовой станции. Скакал до тех пор, пока над ним не сомкнулся высокий лес. Мягко ступая по хвое, гнедой повернул к хижине на высоком берегу Глухого озера.

— Забудем ее, Рыжий, — шепнул он коню. — Она считает нас трусами. Остальные тоже.

От проезжих старателей и охотников до него доходили слухи. Угонщики днем и ночью опустошали ранчо, истребляли скот. Убили двоих пастухов. Когда управляющий пригрозил отомстить, Барр Фултон явился прямо к бараку, вытащил парня наружу и исполосовал его плетью. Тогда ковбои предложили пойти на бандитов облавой, но перепуганный старшой не разрешил. Начав с отдельных налетов на «Слэш Би», распоясавшиеся наглецы теперь терроризировали всю округу.

Трое работников ушли с ранчо. По пути остановились в хижине Регана.

— Хватит с нас! — раздраженно заявил Курчавый Боуни. — Никогда не работал и не стану работать с трусами. Дай нам волю, и мы бы очистили край от всей своры, но этот молодой Щенок Биллингс боится собственной тени. Старик болен, а Энс Уайли, старшой, тоже перепуган до смерти, да и рыльце у него в пуху.

— Поторчите пока здесь, парни, — высказался Реган. — Что толку от того, что вы уедете? Жратвы у меня много. Отсидитесь несколько деньков, поможете мне отстреливать пум. Я подумывал съездить к старине Кэшу, поговорить с ним.

Уэбб насмешливо поглядел на него.

— Слыхал, что ты не поладил с Барром, — заметил он.

Курчавый Боуни и Джим Уэбб уставились на носки сапог. Дэн понимал — ждут, что он скажет. Парням он всегда нравился, но никто в округе не мог похвастаться, что хоть мало-мальски его знает. Слышали лишь, что он нанялся на ранчо охотником на пум. А в истории с танцами он выглядел не совсем хорошо с точки зрения местных нравственных принципов.

— Перебросились с ним парой слов, — невозмутимо ответил Реган. — Он предложил мне убрать револьвер в кобуру, сказал, что, если драться на равных, он меня уложит.

— И ты на это не пошел?

— Не пошел, — ровным голосом продолжал Реган. — Я без нужды не убиваю, а там было полно женщин и пожилых. Во всяком случае, Барр все равно не имел бы шансов. Просто не может быть такого, чтобы он опередил меня.

Он говорил спокойным, будничным тоном, совсем не похоже, чтобы хвастался. Курчавый внимательно посмотрел на него.

— Почему бы тебе не съездить к старику? — помолчав, предложил он. — А мы бы здесь побыли за тебя.

Дэн отправился через почтовую станцию и, как в прошлый раз, появился там к заходу солнца. Когда он вошел, Дженни накрывала на стол. Отец бегло взглянул на него.

— Привет, Дэн, — мрачно произнес Мидоус. — Можешь попрощаться. Мы уезжаем.

Избегая взгляда Дженни, Реган комкал в руках шляпу.

— С перепугу?

Вся злость Дженни вырвалась наружу.

— На твоем месте я бы не стала говорить, кто перепугался! — с презрением выпалила она.

Реган безразлично поглядел на нее.

— Ладно, — спокойно ответил он.

— Или не так? — взорвалась Дженни.

— Разве я что-нибудь сказал? — мягко возразил он.

Круто повернувшись, девушка с пылавшим лицом выскочила за дверь.

— Последнее время Дженни чем-то расстроена, — заметил Мидоус. —На себя не похожа.

— Барр здесь бывает?

— Каждый вечер. И этот, Билл Хефферман. Он главный негодяй.

— Пожалуй, мне пора, — собрался уходить Дэн. — Еду на ранчо.

— За расчетом? Все бегут.

— Нет, — спокойно ответил Реган. — Собираюсь просить работу. Хочу на место Энса Уайли, управляющим.

Мидоус изумленно уставился на него.

— С ума сошел! — воскликнул он. — Совсем чокнулся. Да эта компания или выставит тебя отсюда, или убьет! Барр Фултон до того запугал Уайли, что тот почти рехнулся.

Дверь распахнулась, и в комнату ворвался Билл Хефферман.

— Кофе! — заорал он. — Давай кофе!

Схватив Мидоуса за шиворот, потащил его к кухне. В этот момент в дверях появилась до смерти напуганная Дженни.

— Давай, говорю, кофе!

— Много шумишь, — глядя на него, произнес сидевший у стены со сложенными на груди руками Реган.

Повернув огромную башку, верзила уставился на Дэна и тут же презрительно фыркнул:

— Ты? И смеешь еще тявкать, кошачий охотник! Ты мне не нравишься и мне доставит удовольствие расквасить тебе морду!

— Убирайся, — не двигаясь с места, приказал Реган. — Убирайся вон и не возвращайся до завтра. Приходи после полудня, и, если нарываешься на неприятности, буду тебя ждать. Отделаю… голыми руками!

— Что? — прохрипел Хефферман. — Хочешь драться со мной на кулаках?

— Да, и разобью твою морду в кисель! А теперь валяй отсюда!

— Говоришь, валяй? — Хефферман, рассвирепев, ринулся к Регану. — Это я тебя вышвырну!

Дэн, подцепив носком сапога стул, толкнул его под ноги гиганту. Споткнувшись, Хефферман с грохотом рухнул на пол. Отшвыривая обломки стула, встал на колени и с изумлением уставился на шестизарядник Регана.

— Проваливай! — не повышая голоса, произнес тот. — Подонок!

Приходя в себя, Хефферман медленно поднялся.

— Ты за это поплатишься! — прошипел он.

— Ладно. Завтра. На кулаках, — повторил Реган. — Не опаздывай. Ровно в три!

Бандит удалился. Мидоус в сомнении качал головой.

— Ну ты даешь! — протянул он. — Выходишь сухим из переделок, как никто другой! А теперь, пока есть шанс смыться, давай!

— Уезжать? — улыбнулся Реган. — И упустить самое интересное? Не беспокойся, завтра буду здесь! Да, пока не забыл, не продавай без нужды место и не складывай вещи. Скоро все здесь переменится!

Он вышел, не оглянувшись на озадаченно смотревшую ему вслед Дженни.

— Пап, что это с ним? Со страху или по дурости?

Мидоус раскурил трубку.

— Не знаю, дорогая, — промолвил он, — но чувствую, что ни то, ни другое!

Валил мокрый снег, когда Дэн Реган шагом въехал во двор ранчо «Слэш Би». У дома спешился, привязал коня. Стал подниматься по ступеням.

— Минутку! — крикнул Энс Уайли. — Туда нельзя!

— Кто сказал?

— Я!

— Тогда наплевать. Ступай в ночлежку — снег идет. Я к Кэшу.

— К Кэшу? — рассердился Уайли. — Он болен. Никого не принимает!

— Эти враки слишком долго сходили с рук тебе и Щенку, — оборвал его Реган. — Мне все о вас известно. Оба вытащили отсюда все, что попадет под руку. Теперь хватит! Убирайтесь — не то сядете за решетку.

Управляющий в ужасе глядел на него.

— Я не шучу, — продолжал Реган. — У меня на руках факты и цифры. Передай Щенку, что даю вам двадцать четыре часа. Ни минутой больше!

Круто повернувшись на каблуках, он шагнул в дом. Вскрикнув от неожиданности, Щенок Биллингс вскочил со стула. Дэн зашагал мимо него в комнату Кэша.

— Стой! — воскликнул тот. — Куда лезешь?

Реган окинул его презрительным взглядом.

— Щенок Биллингс, ты жалкий воришка! Прочь отсюда и ступай к Уайли, иначе я вышвырну тебя вон!

Парень захлопал глазами, сглотнул и уступил дорогу. Не глядя на него, Дэн распахнул дверь в комнату, где обложенный подушками возлежал старый Кэш.

Старик гневно сверкнул глазами.

— Кто, черт возьми, ты такой?

— Во всяком случае, не один из тех воров, которые крутятся вокруг тебя, — в свою очередь метнул на него взгляд Реган. — Пока ты валяешься в постели, Щенок, твой племянник, бессовестно тебя обкрадывает, а Уайли ему помогает! А теперь за дело взялись угонщики, таскают у тебя коров и днем и ночью!

— В чем дело? — взревел Биллингс. — Кто ты такой?

— Я Дэн Реган, сын Пэта Регана! — представился Дэн. — Работаю у тебя охотником на пум и наблюдаю, как тебя обворовывают. Теперь мне это осточертело! А ты валяешься здесь в постели! Ты не болен, старый кот! Просто слишком много жрешь и спишь! Тот, кто, как ты, провел жизнь в седле, и помереть должен в седле! А ты решил, наслушавшись болтовни Щенка и Уайли, что раз разбогател, то можешь не утруждать себя!

Затем Реган спокойно изложил события последних месяцев, рассказал, как высекли Уайли, как насмехались над знаменитым тавро, как открыто угоняли скот.

— Щенок не посмел поднимать шум, потому что сам ворует, — закончил он.

Кэш, жуя кончики усов, ошарашенно глядел на него.

— А по какому праву здесь ты? — воскликнул он. — Мы с твоим папашей не очень-то ладили!

— Верно, не ладили, старый ты дурак! — отвечал Реган. — Пэт Реган всю жизнь выручал тебя из беды и просил меня присматривать за тобой, что я и делал. А теперь назначай меня старшим, чтобы я мог поправить дела!

Кэш Биллингс продолжал сердито глядеть на него. Потом в глазах блеснули озорные искорки.

— Убей меня Бог, ты как две капли воды похож на Пэта! — улыбнулся он. — Только покрупнее! Много крупнее! Ладно! Ты — новый управляющий! Принимайся за дело, пока не встану на ноги!

— Ты, — указал пальцем Реган, — будешь на ногах завтра утром, понял?

Он повернулся, чтобы уйти, но Кэш его остановил.

— Дэн? Так, что ль, тебя зовут? Ты когда-нибудь имел дело с коровами? Чем ты занимался? — недоверчиво поглядывая, стал расспрашивать его Кэш.

— Как тебе сказать? — усмехнулся Реган. — Какое-то время клеймил скот, трижды перегонял в Додж, потом в Огаллалу. Года четыре служил в Техасе рейнджером.

Подойдя к ночлежке, распахнул дверь. У огня, приуныв, примостился Том Ньютон. Посмотрел на вошедшего.

— О, это ты? Это ты выставил Уайли?

— Ага. Теперь я старшой. Том, седлай своего мустанга и дуй в мою хижину. Там сидят Курчавый Боуни, Джим Уэбб и Джонс. Пускай возвращаются сюда, да поскорее. Скажи им, чтобы они, и ты тоже, не позднее трех завтра приехали на почтовую станцию.

— Что там будет? — спросил Том, глазея на совсем другого Регана.

— Значит, так, — улыбнулся Дэн. — Сначала я собираюсь выбить мозги из Билла Хеффермана. Потом погоню из наших краев Барра Фултона, пешком и без порток! После этого, — твердо закончил он, — мне понадобишься ты и остальные парни. Как следует прочешем все заросли, и всякого, кто не успеет удрать, ждет пеньковый галстук или пуля в глотке. Надо, чтобы в здешних краях снова можно было жить!

Билл Хефферман страшно злился. К тому же ему очень хотелось показать себя. Он знал, что силен и умеет драться, и его никто не назвал бы трусом. Он выходил победителем из многих потасовок по пивным и схваток на пастбищах, никого не боялся и считал, что побьет любого. Дэн Реган представлялся ему мелкотой, не достойной внимания. Вся свора Фултона вполне резонно надеялась здорово позабавиться — если, конечно, Реган не испугается. Ставку сделали пять к одному. А заложницей стала Дженни Мидоус.

Фултон с дружками приехал загодя. По кругу пошла не одна бутылка. Барр ввалился в столовую и плюхнулся за стол, чтобы выпить кофе и закусить пирожками, подававшимися на станции в любое время.

— Он будет здесь! — уверенно заявила Дженни. — Вот увидишь!

— Это он-то? — скептически протянул Барр. — Не верю! Билл — сам по себе, но и у меня к нему свои претензии, и, если явится, я с ним тоже посчитаюсь.

— Явится! — убежденно повторила Дженни.

— Хочешь пари? — нагло ухмыльнулся Барр. — Ставлю доллар, что не явится!

— Ты что, трус? — вспылила Дженни. — Доллар! — В ее голосе звучало нескрываемое презрение. — Что я тебе, девчонка? Ставлю сто долларов против пятисот! Столько дают ваши за то, что он не приедет. А еще ставлю сотню против пятисот за то, что если приедет, то хорошенько отделает Билла Хеффермана!

Фултон удивленно поглядел на нее, потом расхохотался.

— Совсем тронулась? — воскликнул он. — У него же никаких шансов! Если даже наберется нахальства и приедет, все равно ничего у него не выйдет. Потому что он давно в штаны наклал. Ни с кем еще не соглашался драться на равных!

— Мое предложение ты слышал! — побледнев, с горящими глазами, настаивала Дженни. — Что, испугался?! А еще трепался, что у тебя куча денег! Выкладывай!

Не сомневаясь, что выиграет, Барр чуть смущенно засмеялся.

— Не привык держать пари с женщинами… Но предупреждаю, — стоял он на своем. — Если даже этот трус возьмет верх над Биллом, я все равно отсюда его выставлю.

Рассердившись не на шутку, Дженни воскликнула:

— Хорошо! Если выиграю, ставлю оба выигрыша, что он выставит тебя отсюда!

Побледнев от злобы, Барр вскочил на ноги.

— Меня? — взревел он. — Выставить меня? Ах ты!.. — Разъяренно глядя на нее, остановился. — Ладно, держу пари!

— Тогда выкладывай денежки! — решительно потребовала девушка. — Если он выставит тебя из наших мест, не знаю, что мне делать с такой кучей денег? Право, не знаю! А вот и папа с Колмером. Деньги держит папа, а Колмер будет свидетелем!

С потемневшим от злости и обиды лицом Барр возмущенно пыхтел, медленно отсчитывая нужную сумму. Никогда в жизни его так еще не оскорбляли. Втайне он воображал себя Малышом Билли, а тут осмеливаются болтать, что его — подумать только, его! — выставят!

Когда часовая стрелка остановилась на трех, на холме показались четверо всадников. Подъехав к станции, спешились. Их здесь знал каждый — Том Ньютон, Джим Уэбб, Курчавый Боуни и Джек Джонс. Все отличные работники, крутые ковбои, сражавшиеся с индейцами и угонщиками, когда Кэш Биллингс держался еще в седле и сам заправлял делами на ранчо. Лью Мидоус, внимательно оглядев их, украдкой посмотрел на Барра. На лице Фултона без труда читались неуверенность и злоба.

Билл Хефферман снял рубашку и шагнул из-за коновязи.

— Так где он? — раздался его рев.

— Вот он я! — послышался звонкий голос.

Все головы повернулись на него. В дверях конюшни стоял Дэн Реган. Никто не знал, как он туда попал и как долго там находился.

У Дженни радостно екнуло сердце. Все-таки приехал! Не испугался!

Обнажившись до пояса, Дэн поглядел на противника. Парень, безусловно, крупнее, тяжелее, мускулистее его. Выйдя вперед, передал рубашку Мидоусу. С пояса низко свисали два револьвера.

Подойдя к черте, которую провел носком сапога Хефферман, он с ухмылкой поглядел на верзилу. Оба потирали руки.

— Ну что ж, — весело воскликнул Дэн, — сам напрашивался!

С этими словами он прямой левой двинул Биллу по зубам. Гигант пошатнулся, из разбитой губы потекла струйка крови. Хефферман, крякнув, ударил наотмашь, но удар пришелся по воздуху. Левая Дэна, словно жало змеи, трижды прошлась по физиономии Билла, а от апперкота правой голова верзилы дернулась назад. Толпа взревела.

Размахивая руками, Хефферман ринулся вперед. Реган парировал один удар, нырком ушел от другого, но пропустил третий, который пришелся по челюсти, сбив его с ног. Билл шагнул к нему, но Дэн, откатившись, сразу вскочил на ноги. Снова двинул левой в зубы, пропустил сокрушительный удар в челюсть, от которого зазвенело в голове, и потом, сблизившись вплотную, принялся короткими мощными ударами молотить по корпусу.

Оттолкнув его, Билл вложил в боковой всю свою силу и снова достал противника. Перевернувшись в воздухе, Дэн растянулся в пыли!

Парни Фултона с ревом затанцевали, хлопая друг друга по спине. И тут, увидев, что Реган опять поднялся, удивленно захлопали глазами. Ошеломленный Хефферман рванулся к Дэну и, наткнувшись на тот же прямой левой, встал как вкопанный. Не дав очухаться, охотник послал его в нокдаун правой.

Едва удержавшись на ногах, Хефферман ринулся в атаку. Оба принялись бешено тузить друг друга. Наконец, ухватив Дэна за ремень, Билл оторвал его от земли, но тот коленом расквасил ему нос. Хефферман зашатался, отпустил врага и тут же схлопотал два мощных боковых в челюсть.

Как пораженный молнией дуб, гигант рухнул на колени. Подскочив к нему, Дэн добавил левой, потом правой в живот. Шумно выдохнув, Хефферман сложился пополам. Заключительным ударом правой Реган свалил его. Бандит опрокинулся на спину и остался недвижим!

Поверженный в прах соперник лежал у ног победителя.

Дэн Реган отошел назад, разминая пальцы. Твердые от работы руки ничуть не пострадали. Только костяшки ободрал, а так пальцы по-прежнему гибкие и проворные.

— Теперь ты, Фултон! — вызвал он.

Барр круто обернулся. Настороженно пригнулся. Окинув противника торжествующим насмешливым взглядом, опустил вниз руки.

И, схватившись за рукоятки револьверов, примерз к месту. На него смотрели чудом появившиеся в руках Дэна Регана два одинаковых шестизарядника.

— Нечестная игра! — взревел он. — Грязный, трусливый трюк!

— Ладно, — засмеялся Дэн. — Пробуй еще, хвастун!

Вложив револьверы в кобуры, поднял руки вверх. Барр не успел схватиться за рукоятки, как револьверы Регана будто сами выскочили на волю.

— Барр, — негромко произнес Реган, — я же предупреждал тебя, что не со мной тебе тягаться. Ничего не выйдет. Ты не бандит, а жалкий пастух, который не знает, что значит быстро стрелять. Ступай-ка снова крутить хвосты коровам, пока не нарвался на такого, кто тебя уложит! Какой ты к черту стрелок? Хороший стрелок тебе и седла носить не доверит!

Барр Фултон напрягся. Проглотить такое унижение нелегко, но он помнил, с какой скоростью возникали в твердых руках Регана его пушки.

— Давай еще! — с бледным, искаженным лицом, дрожа от ярости, визгливо крикнул он. — Только стреляй! Лучше убей, чем делать из меня дурака!

— Барр, — терпеливо возразил Дэн, — ты мелкий хулиган, а я не охотник за скальпами. Давай, стреляй, только тогда я прострелю тебе уши.

Фултон замер. Ничто другое не могло на него так подействовать. Уши с дырками! Клеймо труса! Тогда всему конец! Тогда!..

Шагнув назад, он выпрямился.

— Ладно, — сдавленно произнес он. — Твоя взяла!

— Теперь слушайте, — начал Реган. — С этой минуты я управляю ранчо «Слэш Би». Всякого, кого поймаем на краже нашего скота, вздернем прямо на ранчо, и он будет висеть до тех пор, пока не рассыплется в прах! До следующего утра вы все уберетесь из наших мест. Завтра мои парни начинают прочесывать заросли, искать чужаков. Надеюсь, что никого не найдут!

Уэбб, Ньютон, Боуни и Джонс плечо к плечу шагнули вперед. У всех четверых в руках двухстволки, которые Курчавый под шум драки достал из седельных чехлов.

— Ладно, ребята! Поехали! — сказал Дэн.

И они поехали.

Дэн Реган взбежал на крыльцо, где стояла Дженни.

— Вот и я вернулся, — глядя на нее, произнес он. — В субботу в Рок-Спрингс опять танцы. Хочешь пойти на них с мужем?

— Туда я теперь только с мужем! — съязвила она. — А на деньги купим мебель.

— На какие деньги? — подозрительно спросил он.

— На те, что выиграла у Барри Фултона. Пять к одному! — И, весело блеснув глазами, Дженни чуть заметно улыбнулась.

Историческая справка САЛУНЫ СТАРОГО ЗАПАДА

Поселок Виски-Флэт в Калифорнии появился на свет близ места, где ныне находится Кернвилль, когда у фургона с товаром поломалось колесо и хозяин открыл торговлю виски прямо из задней дверцы.

Пэррот-Сити, ныне исчезнувший городишко неподалеку от Дюранго в штате Колорадо, начал свое существование с того, что один малый поставил под деревом две бочки, положил на них доску и стал продавать виски.

Салуны возникали всюду, где появлялся рынок для виски, то есть там, где сходились мужчины. Первые салуны открывали в наскоро раскинутых палатках. Помещения использовались всевозможных видов — от сарая со стойкой внутри до самых шикарных и замысловатых архитектурных сооружений с газовыми рожками, картинами, часто изображавшими полуголых женщин в соблазнительных позах, и сценой для представлений.

Салун являл собой не только место, где собирались выпить, но и клуб, центр распространения новостей, место, где совершались сделки по продаже земли, скота, заявок на разработки подземных богатств, словом, чего угодно.

В большинстве салунов играли в азартные игры и держали пари. Ставки принимались либо хозяином, либо кем-нибудь еще с его разрешения или молчаливого согласия. Играли и многие блюстители порядка. На новых землях профессиональные игроки считались уважаемыми людьми.

Средний западный салун представлял собой зал с несколькими столами для игры, полом, посыпанным опилками, и длинной стойкой. Транспортировка виски обходилась дорого, и, хотя хозяин всегда держал несколько бутылок доброго напитка для особых посетителей и для собственного употребления, большинству завсегдатаев подавали виски или пиво, изготовленные на месте или поблизости из всего, что попадало под руку.

К тому времени, когда на Запад провели железные дороги и цена за перевозки товара значительно снизилась, многие местные любители спиртного забыли вкус настоящего напитка и уверяли, что так называемое «индейское» виски куда лучше.

Во многих западных салунах еще и кормили, иногда даже довольно вкусно, но в основном готовили из того, чем располагали, и посетители радовались тому, что подавали.

Женщины встречались там редко, если только салун одновременно не служил в качестве танцевального зала. В этом случае женщины принимали гостей. Большинство их проживало наверху, где клиенты могли их навещать. В редких случаях девушки для танцев ограничивались только тем, что танцевали и занимали посетителей беседами. Некоторые из них имели «постоянных друзей», заглядывавших к ним время от времени. Их называли ухажерами.

Вслед за прокладываемой на Запад железной дорогой продвигались «города-притоны на колесах» — строители нуждались в деньгах, и выраставшие по пути поселения давали им возможность пополнять свою казну. В большинстве своем салуны и игорные дома в конце пути размещались в палатках и наскоро сколоченных хибарах. Каждый такой «город», где царили дикость и беззаконие, существовал всего несколько недель, чтобы потом переместиться дальше на запад. Примерно так начал свое существование в Вайоминге Шайенн, впоследствии превратившийся в большой город и важный торговый центр. К счастью, развиваясь, Шайенн, как и подобает городу в животноводческой провинции, сохранил атмосферу старого Запада.

НЕНАВИСТЬ В НАСЛЕДСТВО

Глава 1 ВЫСТРЕЛ ИЗ ЗАСАДЫ

Подняв воротник полушубка из бизоньей шкуры, Кон Фарго разглядывал пятно крови на снегу. Кровь капнула всего минуту или две назад, иначе все уже давно занесло бы.

Смахнув с седла снег, он снова сел на мустанга, разворачивая его вниз по оврагу. Кто бы ни был тот человек, он ранен и идет пешком. А небывалая за многие годы метель быстро наметала вокруг огромные сугробы.

Направление следов указывало, что пострадавший нездешний. Никто из жителей Блэк-Рока, будучи тяжело ранен, не двинулся бы в эту сторону, потому что впереди на тридцать миль тянулась необитаемая пустыня, а за ней только развалины покинутого жителями города-призрака.

Обшаривая глазами занесенные склоны, Кон пустил мустанга рысью. Раненый возник внезапно. В тот момент, когда Фарго увидел спотыкавшуюся фигуру, прозвучал выстрел. Скатившись с коня, он залег с револьвером наготове. В кромешной тьме ни звука, ни движения — лишь легкое шуршание снега. Когда Кон уже собрался отвести глаза, откуда-то сверху сполз ком снега. Немного подождав, он вскарабкался по крутому склону и стал разглядывать следы. Здесь к краю оврага подходил другой человек и ждал, опустившись на колени. Теперь ушел, и через четверть мили его следы занесет снегом.

Соскользнув обратно в овраг, Фарго подошел к упавшему. Парень без верхней одежды. Истекает кровью. Но сердце бьется.

— Если тебя потормошить, старина, можешь загнуться, но оставить здесь — все равно помрешь, — произнес Кон и, подняв раненого, потащил к коню.

Взвалить его на седло и взобраться самому стоило труда. Мустангу не нравился запах крови, не нравилось везти двоих. Устроившись в седле, Фарго отпустил поводья, и конь, желая, чтобы скорее кончились людские глупости, двинулся сквозь вьюгу на запах конюшни.

Спустя час, сняв с раненого одежду, Кон с грубой сноровкой понюхавшего пороху колониста, привыкшего иметь дело с ранами, принялся за работу. В незнакомца стреляли дважды. Первая пуля прошла высоко, под левой ключицей, но стоила много крови. Вторая — как раз над сердцем.

Три дня он до последнего боролся за жизнь человека. Три дня не утихала вьюга. Потом раненый стал слабеть и к рассвету четвертого дня скончался.

Достать врача Кон не смог. До Блэк-Рока двенадцать миль, и добраться туда по оказавшимся под снегом перевалам нечего было и пытаться. Да и единственный в городе доктор не стал бы и улицу переходить, чтобы помочь такому, как Фарго.

Кон задумчиво разглядывал покойника. Молодой мужчина, не старше тридцати. Привлекательное, мужественное лицо. Но не загоревшее и не обветренное. Мягкие, нежные руки. Где-то, для кого-то он, наверное, много значил. И причина, заставившая его приехать на Запад, скорее всего достаточно важна, ибо стоила ему жизни.

С обычным нападением ради грабежа кровавое событие не имело ничего общего. Убийца принял все меры, чтобы помешать опознанию своей жертвы. Он даже спорол с одежды все фирменные знаки. Ни писем, ни документов, ни бумажника, ни денег нет. Все изъято!

— Кто-то не пожалел сил, чтобы этого малого не узнали, — пробормотал Кон. — Интересно, почему?

Убийца, видимо, считал, что покончил с ним с первого выстрела. Раздев и удалив все вещественные доказательства, он бросил его. Но раненый пришел в себя и попытался уйти. Вернувшись, убийца догадался, что жертва будет держаться представляющего хоть какое-то укрытие оврага, забежал вперед и добил парня.

— Думаю, приятель, надо выяснить, в чем дело, — тихо сказал Кон. — Они здесь не хотят ни тебя, ни меня. Тебе повезло меньше моего. Или я просто быстрее стреляю.

Повернувшись к ящику стола, достал портновский сантиметр. За замерзшими окнами ветер по-прежнему наметал сугробы. Кон принялся обмерять тело. Рост, пояс, грудь, бицепсы. На подбородке небольшой шрам, отметил и его. На правом плече родимое пятно — тоже записал.

— Кому-то очень не хочется, чтобы узнали, кто ты такой, поэтому все может оказаться важным. Что до меня, то я намерен разгадать тайну.

На следующий день, похоронив незнакомца в заброшенной штольне, Кон обследовал его одежду. По очереди пристально разглядывал на свет каждую вещь. На обоих каблуках и по краям одной из подошв красная глина.

Сзади на брюках и на спине пиджака — длинная седая шерсть. Парень либо носил меховую шубу, либо сидел на покрытом шкурой сиденье. Если на сиденье, то скорее всего в коляске или фургоне.

Красную глину он обнаружил и на брюках.

— Бедняга, видно, упал на колени после выстрела, — пробормотал Кон. — Иначе такой аккуратный, как он, стер бы грязь.

Красная глина. Ее довольно много у Камней Смерти на почтовом тракте из Салфэр-Спрингс.

— Грязь была мягкая, приставала к ткани, — продолжал рассуждать Кон. — Это значит, что стреляли до того, как она замерзла. В тот день, когда я его нашел, «северянин» подул около полудня. Выходит, стреляли утром.

Его вдруг осенило. Скомкав одежду, он сунул ее в мешок, положил в коробку и спрятал под половицами. Потом опоясал узкие бедра поясом с револьверами, надел бизоний полушубок, сунул в просторный карман еще револьвер, прихватил винтовку и направился в конюшню.

Вьюга стихла на рассвете. Оседлав мустанга, он поскакал по гребню холма, где снег сдувало ветром.

Кон Фарго впервые появился в Блэк-Роке два месяца назад. Приехал как наследник Текса Килгора, оставившего ему ранчо и земельный участок. И обнаружил, что также унаследовал жгучую ненависть многих, открытую неприязнь остальных и никакой дружбы.

Зная Текса Килгора, он кое-что понимал. Блэк-Рок был краем кланов. Спаянных тесными узами, не признававших законов, подозрительно и враждебно встречавших любого чужака. Текс же, крепкий малый, прямой и откровенный, с сильным характером, твердо стоял на своем, если верил в свою правоту. Поселившись в Блэк-Роке, он взял землю, которую никто не хотел брать. Но не успел войти во владение, как другим стало казаться, что они продешевили. Пробовали его выжить, но он не поддавался.

Драться Текс умел и отправил на тот свет несколько человек. Потом, чувствуя, что время уходит и в одиночку ему не справиться, он написал Кону Фарго: «Если хватит пороху драться за свое кровное, скорее дуй сюда».

Текс Килгор знал, кого звать. К тому же половина вложенных в дело денег принадлежала Кону. Они вместе клеймили коров у Джона Чизама. Вместе ходили с гуртами на север, в Додж и Хэй-Сити. Вместе служили техасскими рейнджерами.

Килгор, десятью годами старше его, уехал обзаводиться ранчо. Кон Фарго остался и возглавил полицию в кишевшем всяким сбродом городке на пути перегона скота. Оттуда перешел охотиться за бандитами на границе.

Текс, у которого переманили или выжили испугом всех работников, с последним из них переслал на юг это письмо. Получив его, Кон Фарго в тот же час отправился на север. Но, добравшись до Блэк-Рока, узнал, что Текса Килгора уже нет в живых.

Не требовалось подробного расследования, чтобы разобраться в том, что произошло. Враги техасца окружили его ранчо, и он дал им бой. Троих убил, двоих ранил, и нападавшие наелись. Вышли из боя и скрылись. Но они не представляли, что от одной из их последних пуль Килгор остался умирать на полу хижины. Лишь через несколько дней новость о его гибели привез в город торговец, развозивший по пастбищам продукты.

Кон Фарго узнал ее вместе со всеми, прямо в дороге. Прочитал удовлетворение, а то и радость на лицах одних, безразличие на других и даже услышал злой смех.

Патни повернул свою огромную тушу к тощему мексиканцу.

— Седлай коней, Гомес! — приказал он. — Поедем принимать хозяйство!

— Не трепыхайтесь, — чтобы привлечь к себе внимание, чуть повысил голос пока еще никому не известный Кон. — Я партнер Килгора. Хозяйство принимаю я!

— Еще один, а? — фыркнул Патни. — И драться будешь за него?

— Мы были с ним друзья, — просто ответил Кон. — Если ты его враг, у тебя выбор: или убирайся до заката отсюда, или револьвер в руки — и к барьеру!

Говорили, что Патни быстрый стрелок. В тот день Блэк-Рок изменил свое мнение о нем. Шестизарядник Патни так и не покинул кобуру, когда Кон Фарго, облокотившись о стойку, пустил одну пулю ему в живот, а другую в глотку.

Мексиканца, ловкого стрелка, пальба сбила с толку. Он потянулся за оружием после первого выстрела. Гомес стоял у стены справа от Фарго, а Патни находился как раз напротив бывшего рейнджера. Но в левой руке, также опиравшейся на стойку, каким-то образом тоже оказался револьвер. Фарго лишь на миг повернул голову, и из него прогремел выстрел. Гомес, схватившись за грудь, рухнул на пол.

В следующее мгновение Кон оглядел зал. Потом не спеша убрал один револьвер и перезарядил другой.

— Меня зовут Кон Фарго, — любезно представился он. — Я здесь надолго. Если, — продолжал он, — кто-нибудь из вас приложил руку к убийству моего партнера, он может либо присоединиться к своим дружкам, лежащим на полу, либо сматывать манатки. Рано или поздно я узнаю, кто есть кто.

Он уехал во владения Килгора принимать хозяйство. В первую неделю в него дважды стреляли из-за угла. Второй стрелок оказался не очень метким и не очень шустрым. Приятели нашли его за камнем с пулей между глаз.

Кон Фарго пребывал в одиночестве. Ни друзей, ни просто людей, которым он мог доверять. В городке ему продавали необходимые припасы. Однажды попытались заломить за них двойную цену. Он уплатил обычную цену, уложил припасы и уехал к себе. Но в тот же день отправил письмо кое-кому из своих друзей в Техасе.

И вот нашел умиравшего человека. Направляясь к Камням Смерти, мрачно улыбнулся. Ведь он как-никак был блюстителем закона, служил в полиции. Поэтому вполне уместно, если он попытается разыскать убийцу. К тому же в известном смысле стреляли и в него. Оба находились в стране, полной врагов.

Доскакав до почтового тракта, он дважды спешивался и сметал с дороги снег. Оба раза обнаружил смерзшиеся следы коляски. Они вели через долину прямо к черной стене Камней Смерти.

Устроить засаду в этом месте ничего не стоило. На двадцать миль кругом только здесь, через проход в Камнях Смерти, могла проехать упряжка.

Фарго тщательно огляделся и, никого не обнаружив, проехал между скал, где снова увидел следы. Через полсотни ярдов следы исчезли. Вернувшись назад, заметил в неглубоком снегу два странных круга. Подойдя поближе, размел снег ногой. Это оказались два обода с колес. Где-то поблизости должны валяться еще два.

Скоро нашел обгоревшую ступицу и кусок сиденья. На нем остатки старой, сильно сгоревшей волчьей шкуры. Стараясь не оставлять следов, спрятал ступицу и сиденье среди камней.

Было грязно. Незнакомец падал. На красной глине должны остаться вмятины. Оценив обстановку, Кон определил, где скорее всего устроили засаду, потом нашел конец следа коляски. Расчистив несколько квадратных ярдов снега, отыскал место, где раненый выпрыгнул из коляски, потом где он упал на колени. Все как на ладони, вморожено в землю лютым «северянином».

Там, где парень упал, четко отпечатались и следы сапог другого размера. Кон Фарго быстро присел. Именно это он искал. Осторожно вырезал охотничьим ножом глыбы земли со следами и спрятал их в другую щель в камнях.

Снова сел на коня и, срезая путь, поскакал через горы в Салфэр-Спрингс. Послал оттуда две депеши и неторопливо поехал к платной конюшне. Напоив мустанга, завел непринужденный разговор со старым конюхом.

— Коляски сдаете напрокат? — спросил Кон.

— Угу! Правда, у меня всего одна. Несколько дней назад ее взял молодой человек. На неделю. С парой серых. Кажется, какие-то дела в Блэк-Роке. Что-то насчет ранчо.

— Не говорил, кто такой?

— Не-а. Не шибко разговорчивый. Судя по говору, янки. Но с лошадьми управлялся хорошо! Еще у него был старый револьвер. Похожий на «патерсона», с какими в прежние времена ходили рейнджеры.

Глава 2 ДРАКА В САЛУНЕ

Над пустынными окрестностями дул сырой холодный ветер, когда Кон, спустившись с гор, прямиком через пустошь направился к своему дому. Приближаясь к хижине, увидел в окнах слабый свет. Соскользнув с коня, подкрался к ближайшему окну. Губы медленно расплылись в улыбке.

Завел в конюшню мустанга и распахнул дверь в хижину.

— Привет! — улыбаясь во весь рот, воскликнул он. — Как живет Техас?

Двое парней сразу вскочили, но, разглядев вошедшего, тоже заулыбались.

— Кон! Клянусь всеми святыми! Рад тебя видеть, босс!

Берни Куилл, стройный молодой парень с дерзкими голубыми глазами, пододвинул Фарго яичницу с ветчиной.

— Садись и выкладывай. Приехали драться. Только не говори, что все уже закончил!

Кон вкратце обрисовал обстановку. Хосе Моралес, свертывая сигарету, внимательно слушал.

— В таком случае, сеньор, — наконец произнес он, — мы не знаем, с кем нам драться.

— В том-то и дело, — согласился Фарго. — Текс сыграл в ящик до моего приезда. Кто его убил, не знаю. Патни и Гомес, видно, входили в банду, но их нет в живых. Какие-то догадки у меня все же возникли. Эта хата стоит между гор. Килгору принадлежали двадцать тысяч акров отменных пастбищ к северу от них. «Бар М» и «Лейзи С» владеют почти всеми землями к югу от гор, за исключением территории Блэк-Рока. Горы кажутся стеной, через которую не перебраться и козлу, но, приехав сюда, Текс все-таки отыскал в них один проход. Поселившись здесь, подал заявку на всю землю к северу от гор вплоть до Охотничьих холмов. Самое обидное для «Бар М» и «Лейзи С» состоит в том, что большинство дождей выпадает к северу от гор. «Бар М» — ранчо какого-то восточного синдиката, кроме доходов, его ничто не интересует. «Лейзи С» основано старожилом Бобом Уэйкманом по прозвищу Охотник. Разбогатев, он уехал жить на Восток. На «Бар М» управляющим Арт Бреннер, на «Лейзи С» — Мясник Могело.

— Мясник Могело? — с любопытством прищурился Куилл. — Уж не тот ли малый, который уложил в Увальде Билла Приста?

— Тот самый, — подтвердил Фарго. — Арт Бреннер здоровый красивый малый и, насколько я знаю, большой ловкач. Как я ни старался, мне не удалось найти связь между этими двумя и Патни с Гомесом.

Однако имя Боба Уэйкмана вызвало смутные воспоминания. Помимо воли в памяти всплыли далекие времена юности, когда он перегонял скот. Фарго дружил тогда с Охотником Бобом. Однажды на Индейской Территории им пришлось плечом к плечу сражаться с команчами. Тогда Кону исполнилось всего семнадцать, но он делал мужскую работу. Почти четыре года.

Покончив с ужином, Кон поднялся из-за стола.

— Моралес, поедешь со мной. — Ухмыляясь, взглянул на Куилла: — А ты поторчи здесь. И не смотри с таким кислым видом! У тебя такие же шансы ввязаться в заваруху, как и у нас! Думаю, здесь кое-кто появится. Так что не зевай!

Спустя два часа Кон Фарго ступил на крыльцо отеля и осмотрелся. Город уже готовился ко сну. В конце улицы Хосе Моралес, как было условленно, привязывал к коновязи лошадь. Они приехали в Блэк-Рок будто совершенно не знакомые друг другу люди.

Войдя внутрь, Фарго услышал смех, затем учтивую, вкрадчивую речь и увидел Арта Бреннера.

— Да, разумеется, мисс Уэйкман, — говорил управляющий. — Завтра можно посмотреть ранчо, если немного прояснится. Знаете ли, снег…

Заметив Кона, он тут же умолк.

Но Кон Фарго смотрел не на него. Он глядел через плечо управляющего «Бар М» на девушку. И она не сводила с него глаз.

Высокая, стройная, красивые губы, с которых под его пристальным взглядом постепенно исчезала улыбка. В лице что-то неуловимо знакомое.

Конечно же! Похожа на отца!

— Привет, Бреннер, — не замечая холодности управляющего, кивнул Кон. — Я не ошибся, ты назвал эту даму мисс Уэйкман?

— Верно, — сухо ответил Бреннер. — Теперь, когда выяснил, можешь проваливать. У мисс Уэйкман нет никакого желания знакомиться с убийцами, любителями попалить!

— О, напротив! — неожиданно возразила она. — Я хочу знать здесь всех! И разве ты сам не говорил, что нужно нанять хороших стрелков?

Бреннер побагровел. Кон, подавив смех, выступил вперед.

— Мисс Уэйкман, поскольку мистер Бреннер не желает меня представить, — сказал он с веселой искоркой в глазах, — представлюсь сам. Меня зовут Кон Фарго.

Она изумленно поглядела на него.

— Конечно же! Вспомнила. Ты есть на большой фотографии, которая стояла у папы на столе! Вы снимались во время одного из перегонов скота. И там указано твое имя. Теперь ни за что бы не узнала.

— Немного изменился. Видно, постарел.

Он поймал на себе быстрый оценивающий взгляд. Интуиция подсказывала ему, что девушка не из числа субтильных беспомощных барышень, кичащихся своей слабостью, что она дочь своего отца.

— Хорошо, когда рядом старый папин друг! — с неподдельной искренностью воскликнула она.

— Фарго вряд ли нам друг, — холодно глядя на Кона, вмешался Бреннер. — Именно он сидит на тех землях, которые, как я говорил, нам нужны. Твой отец так хотел их иметь!

— Разве? Но, мистер Бреннер, я не слышала, чтобы он когда-нибудь о них упоминал!

— Возможно, — улыбнулся Арт, — он не обсуждал дела с юной девушкой. Нам говорил.

Кон сразу понял, что Бреннер ляпнул не то. Одри Уэйкман — у него в голове внезапно всплыло ее имя — не понравится, что управляющий, пусть косвенно, но намекнул ей на неспособность женщин заниматься хозяйственными делами.

— Наши земли считались недоступными в то время, когда мы там обосновались, — спокойно ответил Фарго. — С твоим отцом у нас не возникло бы никаких проблем.

— Ты сказал «у нас»? — перебила Одри. — У вас с женой?

— С моим партнером, Тексом Килгором. Я не женат. — И тихо добавил: — Партнера теперь тоже нет. Его окружили в доме и зверски убили.

— Убили?

— Килгор захватил землю, на которую не имел прав! — резко возразил Бреннер. — Он поступил не лучше любого бандита!

— Он занял землю, как все на Западе, — отрезал Фарго. — Текс Килгор прожил жизнь не хуже любого. Не хуже тебя, Бреннер! Он порядочный человек и всюду, где появлялся, стоял на стороне закона.

Не показалось ли ему? Или Бреннер действительно напрягся при словах о порядочности?

— Кто его убил? — быстро спросила Одри.

— Не знаю, — пожал плечами Фарго. — Пока что.

— Здорово, Бреннер. Привет, мисс Уэйкман! — наполнил комнату густой бас. Фарго обернулся, зная, кого увидит. С тех пор как приехал на север, он ждал, когда этот момент наступит.

Мясник Могело, босс «Лейзи С», ростом был ниже Кона, но поплотнее и шире в плечах. На бычьей шее прочно покоился тяжелый квадратный подбородок. Нос перебит. Над бровью шрам. От него исходила грубая животная сила, какая редко встречается.

Маленькие глазки остановились на новом лице. До Мясника постепенно доходило, кто перед ним.

— Так! — прогудел он, переводя взгляд с Бреннера на Кона. — Значит, ты Фарго? Не имел представления, как тебя зовут.

— Вы знакомы? — резко спросил Бреннер.

— Ага, — подтвердил Могело. — Когда-то он служил рейнджером. Знаю его по Техасу.

— Рейнджером? — На этот раз никакого сомнения: в голосе Бреннера звучал неподдельный ужас. — Кон Фарго… рейнджер?

— Килгор тоже, — спокойно вставил Кон и перевел взгляд с Бреннера на Могело, уловив краем глаза настороженный взгляд Одри Уэйкман. — Последний раз, Мясник, я видел тебя перед тем, как ты вовремя смылся из Увальде, чтобы избежать кое-каких вопросов по поводу одного убийства.

— Ты что, предъявляешь мне обвинение? — рассвирепел Могело. — Попробуй только, убью!

Фарго небрежно усмехнулся.

— Если обвиню тебя в убийстве, Мясник, — резко произнес он, — то можешь не сомневаться, не отвертишься!

Кивнув Одри, он повернулся на каблуках и вышел из отеля. Дальше по улице находился салун «Серебряный бар». Толкнув дверь, вошел туда.

Моралес со стаканом в руке стоял в конце стойки. Ближе, навалившись грудью на стойку, расположились четверо, все — ковбои с «Лейзи С». Келлер, Луби, Кабанисс и Росс. Кон постарался заранее разузнать, кто работает на обоих больших ранчо и кое-какие о них подробности.

Заводилой среди них являлся Келлер, самый опасный — Кабанисс. Все — отъявленные головорезы, любители заварушек со стрельбой.

Увидев вошедшего, Арт Келлер что-то шепнул стоявшему рядом Мейсу Луби.

Моралес поставил стакан и, многозначительно подняв бровь, поглядел поверх него на Фарго. Этот скромный с виду человек с шестизарядником в руке представлял смертельную опасность, а ножом действовал быстрее молнии.

Но Кон не думал сейчас о работниках с «Лейзи С», его мысли полностью захватила Одри Уэйкман. Какие у нее дела в Блэк-Роке? Зачем она явилась сюда? Он знал, как щедро Охотник Боб тратился на дочь, что она получила самое лучшее образование и имела все, что душе угодно. Отец искал ей партию среди богачей из восточных штатов.

Наверно, приехала сегодня почтовым дилижансом, первым дилижансом за много дней непогоды. При мысли о том, что она отправится на ранчо с Могело, ему стало не по себе. Уж он-то, как никто, представлял, на что способен этот детина. Мясник Могело подозревался в жестоком убийстве недалеко от Увальде супружеской пары и их родственницы. Для задержания не хватило улик, и он скрылся, не дожидаясь, когда его линчуют.

Арт Келлер подвинулся к нему.

— Когда уберешься отсюда? — глядя в упор, спросил он.

— Не уеду, Келлер, — поднял глаза Кон. — Ты тоже.

— Ты, черт побери, прав, я… — И, остановившись на полуслове, уставился на Фарго. — Что ты хочешь сказать? — озадачился Келлер.

— Если, разговаривая со мной, не снимешь лапу с револьвера, никогда отсюда не уедешь. Останешься лежать здесь. И еще, — продолжал Кон, глядя на потерявшего дар речи Келлера, — держись подальше от моего ранчо, слышишь? Я видел следы твоей клячи. Если поймаю на своей территории, отправлю пешком на тот свет!

Келлер прирос к полу. Затевал ссору он, но внезапно оказался сам втянутым в такую историю, которая ему совсем не нравилась. Чувствуя за спиной поддержку троих дружков, он собирался всего лишь припугнуть Фарго. Но у него вдруг перехватили игру, и он понял, что, если дойдет до стрельбы, ему придется жарко.

— Ничего ты мне не сделаешь, — храбрился парень, ища выхода.

— Да я…

Фарго подошел вплотную и пристально посмотрел ему в глаза. Под ледяным взглядом Кона у Келлера пересохло во рту.

— Зачем тянуть, Келлер? Давай сейчас.

Тот, облизав губы, отступил назад.

— Давай, Келлер, — подбодрил Росс. — Покажи ему!

Теперь на него смотрели все. В салуне сидело с дюжину горожан. Перегнувшись через стойку, внимательно наблюдал за происходящим хозяин заведения Счастливый Шанс.

Келлер занес руку. Получился ли удар, он так и не узнал. По зубам пришлись твердые костяшки пальцев, тут же последовал удар под дых и еще более сокрушительный в челюсть. Согнувшись пополам, он погрузился в темноту.

Все произошло так стремительно, что Кабанисс и остальные оказались застигнутыми врасплох. Они, загодя договорившись, развязывали заваруху, готовились к ней. Поджидали Фарго, чтобы разделаться с ним. И вот он стоял перед ними, а они, как выяснилось, совсем не готовы.

Расставив ноги и подняв руки, Кон Фарго в упор смотрел на Кабанисса.

— Вот так, Стив, — негромко произнес Кон. — Хочешь проглотить пулю — есть шанс.

Мейс Луби, настороженно глядя, шагнул в сторону. Росс — в другую. Все трое встали веером лицом к Фарго. Кон улыбнулся одними губами.

— Кого тебе, Хосе? — спросил он. — Дарю одного.

Стив Кабанисс застыл, растопырив руки. По лицу пробежал испуг. Мейс Луби, встав на цыпочки, угрожающе присел.

— Дай мне этого Стива, с твоего позволения, — протянул Моралес. — Наделаю в нем дырок.

Счастливый Шанс, хозяин салуна, удовлетвореннооскалился. Он открыл было рот, но не успел произнести и слова, как Кон Фарго приступил к делу. Он действовал так молниеносно, что ошеломленные головорезы опять почувствовали себя в дураках.

Одним прыжком Кон настиг Луби и шарахнул по голове барабаном шестизарядника. Тот с грохотом рухнул на пол. Ударами левой и «правой Фарго уложил рядом с ним Росса. Получив сокрушительный удар, Кабанисс с залитым кровью лицом, шатаясь, отступил к стойке.

Стив опустил руку, чтобы выхватить револьвер, но Фарго опередил, отбив ее в сторону, и коротким хуком правой в челюсть закончил бой. Кабанисс мешком повалился ему под ноги.

— Чистая работа, приятель, — невозмутимо заметил Шанс. — Давно этого ждал.

Усмехнувшись, Кон повернулся, чтобы уйти. В дверях стоял Мясник Могело.

На лице удивление, потом ярость.

— Что здесь происходит? — прорычал он.

— Твои парни немножко разыгрались, — невозмутимо ответил Кон. — Мне показалось, что хотят загнать меня в угол и пощекотать.

— Ты отделал моих парней? — Физиономия Могело потемнела от гнева. — Ладно! — вдруг успокоился он, злобное выражение сошло с лица. — А что, — хрипло произнес он, — может, сами напросились?

Шагнув мимо Фарго, силач поднял за воротник Росса. Потом Луби и Кабанисса. Все трое, шатаясь, вывалились за дверь впереди него.

— Ну и дела, будь я повешен! — воскликнул Шанс. — Ты его переиграл!

— Нет, не переиграл, — медленно промолвил Кон, задумчиво глядя вслед Могело. Почему тот так внезапно изменился? Мясник Могело не трус. Скотина, может быть, но по-своему бесстрашный и очень коварный. Что-то за этим кроется.

Когда громила захлопнул за собой дверь, Хосе Моралес подошел к Кону.

— Что-то не так, а? Ты чем-то озабочен?

Фарго кивнул.

— Могело с Бреннером повязаны между собой. Они замышляют какую-то пакость.

Весь обратный путь Кона одолевали мрачные мысли. Кто убитый? Что делает в Блэк-Роке Одри Уэйкман? Какие общие проблемы так тесно связали Бреннера и Могело?

Надо как-то поговорить с Одри. У него появилось предчувствие, что разговор с ней может дать ключ к разгадке. Он уже не был уверен, что причиной гибели Текса Килгора послужило обыкновенное соперничество из-за ранчо. Более глубокие подспудные течения скрывались за очевидным, за внешними впечатлениями.

Что в конечном счете ему известно? Килгор убит, по всей видимости, группой людей, окруживших его жилище. Скорее всего, они действовали по чьему-то приказу. Но только ли из-за того, что Текс завладел завидным пастбищем?

Кто погибший незнакомец? Почему он не приехал в Блэк-Рок почтовым дилижансом? Почему сошел с него в Салфэр-Спрингс и взял напрокат коляску? Кто его убил?

Фарго хранил одежду с возможными уликами. Он припрятал обгоревшую ступицу колеса и кусок сиденья сожженной коляски. Но кроме вмороженных в землю следов, которые, может, что-то скажут, а может и нет, он не нашел никаких доказательств против убийцы, расчетливо, со знанием дела уничтожившего все приметы, указывавшие на личность убитого.

Мясник Могело убийца, но не из тех, кто станет тщательно спарывать ярлыки с одежды и уничтожать улики. Могело бандит и вор. Тогда каким боком он связан со всем случившимся?

Глава 3 ПОБЕГ ИЗ-ЗА РЕШЕТКИ

В следующий вечер, когда оба его помощника отправились в город, Кон открыл тайник и снова достал одежду погибшего в метель парня. Дотошно перебрал все, но не нашел ничего нового. По-прежнему ломая голову, сунул вещи обратно.

Когда вернулись Берни Куилл и Моралес, он встретил их в дверях.

— Есть новости, — доложил Куилл. — Приехал начальник окружной полиции и детектив от Пинкертона. С ними ужинал Арт Бреннер.

Рано утром Фарго оседлал коня и отправился в Блэк-Рок. Не доехав нескольких миль до города, увидел спускавшуюся под гору Одри Уэйкман. Натянув поводья, стал ждать.

— Привет, Одри! — весело крикнул он. Она кивнула, но довольно прохладно. — И зачем же ты подалась к нам на Запад? — с непринужденностью продолжил Кон.

Одри бросила на него удивленный и несколько подозрительный взгляд.

— Почему такой вопрос?

— Хочу кое в чем разобраться. Без помощи не обойтись, — ответил он.

— Хорошо, — решилась она, — отвечу. Приехала потому, что теряем скот. С тех пор как умер отец, доходы от ранчо падают. Мистер Могело утверждает, что скот воруют.

Фарго кивнул.

— Я предполагал такой оборот дела. Не говорил ли он, на кого грешит?

Одри, помолчав, сверкнула глазами.

— Он сказал, что стали угонять после того, как здесь появился Текс Килгор. Не перестали и после того, как приехал ты!

Кон нахмурился.

— А не упоминал ли он, что в Техасе скотокрадство было его основной профессией? И что он отсидел за это в тюрьме?

— Я доверяю своему управляющему, — отрезала она. — А коль ты работал вместе с моим отцом, то должен бы быть другом ему и мне.

— А почему ты решила, что я не друг? — мягко возразил он. — У каждой истории как минимум две версии.

Глядя поверх его головы, владелица ранчо спросила:

— И какая же твоя?

Кон пожал плечами.

— Что я в жизни не крал коров, мэм. Что не было человека честнее, чем Текс Килгор. Что он знал твоего папашу задолго до меня, и они много лет работали вместе. Что так или иначе управляющим у тебя стал вор и бандит, и лично я считаю, что Бреннер не лучше.

Ее лицо запылало гневом.

— Полагаю, у тебя есть доказательства?

— Нет, — откровенно признался он. — У меня их нет.

— Тогда прошу держать свои обвинения при себе! Не думаю, что мистеру Бреннеру они понравятся!

И пришпорила коня.

Фарго печально поглядел вслед облачку пыли.

— Да, — пробормотал он, — на этот раз тебе ничего не светит.

Арт Бреннер умел льстить и знал, как обходиться с женщинами. Результаты уже давали о себе знать. Очевидно, все сомнения, которые, возможно, и возникали у Одри, теперь развеяны. Арт Бреннер и Мясник Могело чувствовали себя на коне.

И все же он кое-что знал точно. Знал, что сам скот не воровал и что Текс Килгор в жизни этим не занимался. Знал, что скотокрадство — старое ремесло Мясника Могело. Поэтому вполне вероятно, что сам Мясник и угонял скот.

Но куда?

В городке царил мир и покой. Спешившись, Фарго направился в салун. Кивнул стоявшему за стойкой Шансу. Когда Кон заказал выпивку, тот многозначительно поглядел на него.

— Поберегись, приятель. Они тут заваривают большую кашу вокруг тебя.

— Возможно. — Кон искоса взглянул на бармена. — Что-нибудь знаешь о Бреннере?

Шанс поджал губы.

— Нет, Я не любитель болтать. — Отхлебнув глоток виски, он направился в подсобку, но на пороге оглянулся и почти шепотом произнес: — Правда, он прискакал в город на большом коне. Загнал его.

И скрылся за дверью. Фарго принялся ломать голову над его словами. Большой конь? Что тот имел в виду? Потом его осенило. На севере, где много снега, кони крупнее, чем на юге. Вообще-то здесь не бывает много снега. Прошедшую вьюгу старожилы считали исключением, и снег, видно, долго не продержится.

Итак? Арт Бреннер приехал с севера и торопился. Подняв глаза, Кон увидел перед собой Берни Куилла.

Юный ковбой стал рядом у стойки.

— Босс, надо смываться. Я слыхал, что выдан ордер на твой арест. За убийство!

— Берни, — спокойно сказал Фарго, — дуй в Салфэр-Спрингс и узнай, нет ли мне депеш. А также пошли телеграммы в эти пять городов. — Он быстро набросал текст и названия городов. — Потом по очереди с Хосе прочешите горы. Кажется, наши угодья — самое подходящее место для угнанного скота.

Куилл собрался уходить, и в этот момент открылась дверь. На пороге стоял Арт Бреннер, позади него двое незнакомых джентльменов. А дальше виднелись искаженная злобой физиономия Мейса Луби и худая угрюмая рожа Стива Кабанисса.

— Меня зовут Спилмэн, — представился первый, пожилой, худощавый, с холодным взглядом человек. — Заместитель маршала полиции на данной территории. Вы арестованы по обвинению в убийстве.

— В убийстве? — переспросил Кон. — Кого же, по-вашему, я убил?

Тут в салун вошли Могело и Одри Уэйкман. Бледное лицо девушки выражало нескрываемое презрение.

— Билли Уэйкмана, — холодно произнес Спилмэн, — сына Боба Уэйкмана!

— Чепуха! Я не убивал. Вообще никогда не видел этого парня.

— Эсслингер. — Спилмэн ткнул большим пальцем в сторону детектива. — Объясни ему!

— Мы нашли тело в заброшенной штольне на твоей земле и одежду убитого, спрятанную под половицами твоего дома.

У Кона Фарго пересохло во рту и дрогнуло внутри. Никогда бы не поверил. Крепко они его.

— Не убивал я его! — воскликнул он. — Не имел представления, кто он такой!

— Значит, не знал? — скептически заметил Эсслингер. — Станешь отрицать, что его похоронил?

— Нет, похоронил я. Нашел его в снегу. Кто-то его подстрелил. Я привез его домой и ходил за ним, пока продолжалась вьюга. Он умер, не приходя в сознание.

— Почти похоже на правду, — холодно усмехнулся Бреннер. — Зачем тогда прятал одежду? Почему не сообщил о смерти?

— Потому что хотел найти убийцу, — медленно ответил Кон, зная, что ему не верят. — Я подумал, — продолжал он, не отрывая глаз от Бреннера, — что этому человеку было что прятать. Что-то более важное, чем краденый скот.

Когда его выводили из помещения, Одри отвернулась. Кон увидел, как Берни Куилл садится на коня. Спилмэн и Эсслингер отвели его в тюрьму и собрались уходить.

— Подождите минутку, — попросил он.

Спилмэн и Эсслингер обернулись.

— Маршал, хочу, чтобы вы связались с Рэнсомом в Эль-Пасо. Спросите его о Тексе Килгоре и обо мне.

— С капитаном рейнджеров? — холодно оглядел его Спилмэн. — Зачем?

— Мы оба были рейнджерами. За всей этой историей скрывается больше, чем кажется на первый взгляд. Почему Уэйкман не приехал прямо в Блэк-Рок, а сошел с дилижанса в Салфэр-Спрингс? Спросите себя. Потом скажите мне: кто вам подсказал, что одежда у меня?

— Могело. Он пошел к тебе, заглянул в окно и увидел, как ты ее прячешь. А сегодня, пока ты отсутствовал, мы отыскали труп, — изучающе глядя на него, пояснил Эсслингер. — А почему ты думаешь, что Уэйкман сошел в Салфэр-Спрингс? Откуда ты знаешь?

— Думаю, он не хотел, чтобы о его приезде знал управляющий ранчо. Наверно, предполагал оглядеться без посторонних. А знаю, что сошел в Спрингс, потому что он взял там напрокат коляску. У Камней Смерти его подстрелили, коляску сожгли, лошадей увели.

Эсслингер поглядел на Спилмэна.

— Получается, что он рассказывает нам, как все было.

— Есть еще над чем подумать, — продолжал Фарго, глядя на Спилмэна. — Малый на конюшне говорил, что у парня был «патерсон» 34-го калибра. Убийца, должно быть, его забросил. А может, все-таки оставил при себе. — Кон подробно рассказал, как обнаружил тело, не забыл о последнем выстреле. — Судите сами, — закончил он. — Зачем мне-то спарывать с одежды ярлыки? Не лучше бы просто сжечь? С какой стороны ни посмотри, спарывать ярлыки вроде бы не имело никакого смысла. А вот тот, кто убил Билли Уэйкмана, рассчитывал, что труп найдут, когда сойдет снег… без каких-либо следов, указывающих на личность. — Кон сунул руку в карман рубашки и достал заметки, которые сделал, осматривая покойника. — Видите? Я рассчитывал узнать, кого убили. И почему.

Спилмэн прокашлялся.

— Звучит неплохо, — бросил он и повернулся на каблуках. Эсслингер вышел следом.

Фарго, провожая их взглядом, вцепился в решетку. Похоже, что его слова не произвели никакого впечатления. Зная, как легки на расправу местные суды и как здесь не любят чужаков, он понял, что шансов у него не так уж много. Но больше всего его уязвила легкость, с которой Одри Уэйкман поверила в его виновность. Арт Бреннер свое дело знал!

У него появилась догадка, что за всем этим скрывается, но без доказательств она ничего не значила.

Как бы ни был он уверен, что за всеми бедами и убийствами стоит Бреннер, без улик все повисало в воздухе. Тот факт, что Могело в прошлом бандит, тоже звучал неубедительно. Многие обитатели Запада, имевшие ранее дурную репутацию, со временем стали уважаемыми гражданами.

Теперь все зависело от того, что найдут Моралес и Куилл. А на эти поиски могут потребоваться месяцы, потому что горы по обе стороны от его земли практически неизведаны.

Два дня, не находя себе места, Кон метался по камере. Изредка заходил Спилмэн, приносил поесть. Больше никто. Потом в сопровождении Спилмэна появился Хосе. Понаблюдав немного, маршал вернулся к себе.

— Этот Эсслингер пошел в горы. Я видел. Два дня назад. Берни Куилл ушел, тоже не вернулся, — тихо рассказал друг.

Фарго нахмурился. Что это значит? Если Эсслингер подался в горы, значит, поверил ему. Но почему в горы? Он не давал человеку Пинкертона даже намека на свою догадку. Кон покачал головой.

— Хосе, — попросил он, — достань мне две деревянные чурки дюймов шесть длиной, пару дюймов толщиной. Тащи сюда. Потом возвращайся на ранчо и гляди в оба.

— Две чурки? — озадаченно пожал плечами Хосе. — Не понимай, зачем?

Повернулся и ушел.

Кон Фарго кликнул маршала и, когда старик подошел к решетке, ухмыляясь, сказал:

— Слушай, так можно рехнуться. Нельзя ли чем-нибудь заняться? Как насчет напильника или пилы?

— Не выйдет, — в сердцах плюнул Спилмэн. — Не морочь голову, сынок, из этой каталажки тебе не выбраться!

— Ладно, ну хоть немножко построгать можно? Дай пару чурок и нож.

— Хорошо, — пожал плечами Спилмэн. — Скажу твоему мексикашке.

Через несколько минут дверь открылась, и Хосе под бдительным взором Спилмэна передал Кону две чурки.

— Маршал говорил принесть чурки, — улыбаясь, объявил Хосе.

Спилмэн дважды за вечер заходил в камеру. Кон старательно вырезал лошадь, улыбаясь, поглядывал на него.

— Вот вырежу коня, маршал, и ускачу на нем отсюда! — ухмыльнулся он.

Спилмэн тоже ответил улыбкой. Холодный взгляд немного смягчился.

— Если на деревянной лошади, то скачи! Конь, правда, неплохой! — скупо похвалил он.

Как только маршал удалился, закрыв за собой дверь, Фарго достал из-под одеяла вторую чурку и принялся за работу. Через три часа у него все было готово.

— Теперь помолимся Богу, чтобы замок оказался хорошо смазан! — сказал Кон, держа в руке мастерски вырезанный шестидюймовый деревянный ключ. — Здорово повезло, что успел разглядеть эту штуковину, когда мне приносили жратву. Теперь только бы получилось!

Фарго осторожно вставил ключ в массивный замок. Медленно повернул. Ключ сработал легко, как настоящий. Дверь отворилась.

С деревянным конем в руках он вышел в конторку. Улыбаясь, поставил его на середину стола. Отобранные у него вещи висели на стене. Нескольких секунд хватило, чтобы нацепить пояс с кобурами и накинуть бизоний полушубок, нащупав в кармане еще один револьвер. Сунув туда и деревянный ключ, Кон прихватил винтовку и выскользнул в ночь.

Снова шел снег. Прокравшись вдоль тюремной стены, направился к деревьям. Не дойдя до них, услышал голос:

— Сюда, сеньор!

— Хосе! — обрадовался он. — Ты здесь?

— С двумя лошадьми, сеньор босс. Хосе думал, у босса есть идеи, или нет? Может, получится.

Сев на коней, они прямиком через лес поскакали в горы. По пути Моралес рассказывал. Берни Куилл все еще не возвратился. Не вернулся и Эсслингер. Знает ли Моралес, куда направился Куилл?

— Да, сеньор. Каждый день мы отмечали по карте, куда ехать, где искать. Ставили крестики на карте. Осталось совсем мало.

Снег повалил гуще, но ветер сдувал его с дороги, еще раньше накрепко скованной морозом. Они ехали быстро. Фарго не питал иллюзий: Спилмэн организует погоню. Как только вернется в тюрьму, он не преминет заглянуть к узнику, а обнаружив побег, не станет ждать утра. И все же, если они успеют уйти в горы, есть шанс отыскать Берни Куилла. Кон не верил, что молодого ковбоя нет в живых.

В горах, должно быть, зверски холодно. Неподходящая погода для ночевки в снегу. А тут еще Эсслингер исчез.

У последнего поворота Моралес схватил друга за руку.

— Сеньор, свет!

Окна хижины светились. Может, Берни? У дверей Фарго бесшумно соскользнул с седла, бросив Хосе:

— Седлай двух свежих лошадей… прихвати полушубок!

Распахнув дверь, он вошел внутрь.

Посреди комнаты с белым как мел лицом стояла Одри Уэйкман.

— Ты?.. Здесь?

Сбрасывая полушубок, поспешил к ней.

— Да. — Она шагнула навстречу. — Ты мне ни за что не простишь! Я думала, что ты убил брата… А сегодня нашла вот это. — Одри протянула «патерсон» 34-го калибра, револьвер брата.

— Где ты его нашла?

Его перебил резкий голос:

— Не шевелись, Фарго! И никаких штучек. Если еще не догадался, я — Бент Райлер!

— Конечно же, — воскликнул Кон, — я догадывался, Бреннер! Ведь ты же до смерти боялся рейнджеров. Потом мне подсказали, что ты приехал с севера. Это мне помогло догадаться, кто ты такой. Бента Райлера разыскивали в Батте за убийство.

— Теперь это не имеет значения, — презрительно фыркнул Райлер, — не так ли? Знаменитый Кон Фарго у меня на мушке! — Он шутовски улыбнулся. — Какой бы мог получиться спектакль, а? Райлер и Фарго! Говорят, что мы самые быстрые стрелки на Западе.

— Неужели? — пожал плечами Кон. — Ты хвастун и ничтожество, Райлер. Мыльный пузырь! Не бывало еще такого, чтобы тебе удалось справиться со мной на равных. Застал меня врасплох, вот и несешь турусы на колесах, а на равных… да у тебя кишка тонка парень. Ни одного шанса.

— Нет шанса, говоришь? — зло поглядел на него Райлер. — Можешь не намекать, не получишь. Никто, кроме тебя и девки, не знает, что я Бент Райлер. Меня все еще зовут Бреннер. Сейчас я завалю тебя, а когда кончу с ней, она не захочет говорить.

Дверь открылась, и в хижину ввалились Келлер с Россом. Ухмыляясь, направили оружие на Фарго.

В маленьких злых глазках Келлера светилось торжество.

— Достали тебя, а?

Фарго не сомневался, что Райлер его прикончит. Тот всегда считался хладнокровным убийцей. Как некстати здесь оказалась Одри! Не будь ее, он еще мог бы на что-то рассчитывать. Правда, смерть для нее — избавление, если Бент осуществит свою угрозу. Райлер не подарок ни для какой девушки. Что уж говорить об Одри, гордой и независимой.

Где же Хосе? Не схватили ли и его?

— Пришел твой смертный час, Фарго, — продолжал куражиться Райлер. Вдруг, видно что-то придумав, он вложил револьверы в кобуры и, оскалившись, растопырил над ними пальцы. — Сейчас я покажу тебе, что значит быстро стрелять!

В этот момент раздался звон разбитого стекла и спокойный голос Хосе произнес:

— Поднимите руки, с вашего позволения.

Ствол ружья поочередно смотрел на Келлера и Росса.

Выругавшись, Райлер опустил руки вниз. Все, что случилось потом, заняло считанные доли секунды. Фарго уловил молниеносное движение неприятеля и почти машинально выхватил оружие; прогремел выстрел, и рука Райлера с револьвером замерла, не успев подняться. Бандит покачнулся. На лице его отразилось неописуемое изумление. Но тут прозвучал второй выстрел. Револьвер Райлера со стуком упал на пол, потом он сам рухнул на доски.

— Твоя взяла! — выдохнул он. Изумленное выражение так и застыло на его лице.

Кон Фарго повернулся к остальным. Келлер прислонился к стене, из правой руки капала кровь. Росс лежал на полу. Кон совсем не слышал остановивших их выстрелов.

Глава 4 РАСПЛАТА

Дверь распахнулась, и в комнату ворвался Моралес. За ним маршал Спилмэн, Счастливый Шанс и еще трое. Все вооружены.

Спилмэн посмотрел на распростертые на полу трупы, потом перевел взгляд на Фарго.

— Что здесь произошло? — сурово произнес он.

Фарго коротко обрисовал обстановку. Когда кончил, Одри Уэйкман кивнула.

— Все, что он рассказал, — правда, мистер Спилмэн. Я прискакала сюда за несколько минут до Бреннера… то есть Райлера. Мы с ним ехали на «Бар М». По пути остановились у него дома. Я ждала, пока он отдаст кое-какие распоряжения. И увидела на крючке теплое пальто. Из кармана торчал револьвер, я достала… показалось, что-то знакомое. По царапине на рукоятке узнала «патерсон» брата. Я выбежала, вскочила на коня и изо всей мочи поскакала сюда. Мне требовалась помощь и потом… — Она замолчала, бросив взгляд на Кона. — Мне ужасно стыдно. Мистер Фарго друг моего отца, а я сочла его виновным.

Спилмэн, задумавшись, смотрел на убитых, потом поднял глаза на Фарго.

— Я не был полностью уверен, — сказал он. — Твоя история звучала правдоподобно. Эсслингер, тот считал тебя преступником. Но потом и он согласился, что надо некоторые факты проверить. С тех пор я его не видел.

Снаружи послышался слабый крик. Фарго бросился вон из хижины. Мужчины отскочили в стороны, уступая ему дорогу. В распахнутую дверь все увидели устало бредущую сквозь снег лошадь. В седле сидел Берни Куилл.

— Поторопитесь! — еле слышно произнес он. — Кажется, я… очень устал!

Моралес подхватил валившегося с коня приятеля. Остальные сняли лежавшего поперек седла Эсслингера. Детектив получил две пули. Куилла ранили в ногу, штанина пропиталась кровью.

Один из добровольцев вскочил на коня и поскакал в город за доктором. Фарго немедля занялся Эсслингером, а Одри Уэйкман, разорвав штанину, принялась промывать рану Куиллу.

Берни удивленно захлопал глазами.

— Никогда не думал, что вы будете обрабатывать мне рану, мэм, — слабо улыбнулся он и, посерьезнев, посмотрел на Спилмэна. — Эсслингер нашел угнанный скот одновременно со мной. Потом на него налетели Кабанисс и Луби. Началась перестрелка. Меня не видели. Когда открыл огонь, они ускакали. Я увез Эсслингера в лес, и мы укрылись в пещере. Но бандиты нас преследовали, и мне приходилось от них отбиваться. Сыщик был совсем плох, а я не мог даже отвлечься, чтобы ему помочь. Но он крепкий парень, правда, очень крепкий! — Берни поморщился от боли. — После того как Кон поговорил с ним в тюрьме, он, хоть и не верил ему, взялся за дело. Съездил в Салфэр-Спрингс, потом поискал у Камней Смерти. Узнал о депешах, посланных Коном, в которых он запрашивал о последних партиях скота. Это и послужило ему путеводной ниточкой. Как и Кон, он связал все воедино и решил, что в горах должны быть угнанные коровы.

Спилмэн вопросительно посмотрел на Кона, закончившего осмотр раненого.

— В основном потеря крови, — успокоил он. — Доктор скажет больше. Надеюсь, выкарабкается. Надо как-то влить в него побольше крови.

— Что вы обо всем этом думаете, Фарго? — спросил Спилмэн. — Что тут происходит?

— Как мне представляется, Могело и Райлер сговорились между собой. Килгор считал, что он первым нашел проход в горах, но скорее всего бандиты еще до него пользовались им для того, чтобы отгонять на тайное пастбище украденный скот, перед тем как отправить его на продажу. Текс обосновался как раз на их пути и случайно спутал им все карты. Они лишились возможности незаметно вершить свои черные дела. Если воры хотели продолжать угонять скот или, что вероятнее, в их намерения входило разорить оба ранчо, а потом купить их по дешевке, требовалось убрать Килгора.

Куилл снова открыл глаза.

— В Индейской долине, — прошептал он, — около шестисот голов скота и два замечательных серых скакуна.

— Два серых коня? — Фарго обернулся к маршалу. — Теперь все встает на свои места, Спилмэн. Это те кони, которых Уэйкман взял напрокат в платной конюшне в Спрингсе. У меня спрятаны в камнях отпечатки сапог убийцы и остатки ступицы колеса.

— Вот что, Шанс, — повернулся к своим помощникам Спилмэн, — ты с ребятами едешь со мной. Мы арестуем Мясника Могело и его парней!

Они уехали. Одри подошла к Кону и положила руку ему на плечо.

— Я виновата, Кон. Сначала не могла им поверить, но когда в старой штольне нашли тело Билли, у тебя — его одежду… Сразу столько улик… А потом Райлер так ловко плел свои сети, убеждал, что именно ты во всем виноват. — Девушка помолчала. — Папа всегда любил тебя, Кон. Больше других. Сколько раз спрашивал, где ты, чем занимаешься. Мечтал, чтобы Билли хотя бы наполовину стал похож на тебя.

— Неужели ваш папаша ничего не говорил про меня? — открыл глаза Куилл. — Ай-яй-яй! Где же справедливость?

— Закройся! — рассмеялся Фарго. — Лежи, ты раненый!

В этот момент раздался стук копыт по утоптанному снегу. Мимо окна промелькнула тень. Кон, как пантера, прыгнул к двери, крикнув Одри:

— Быстро в сторону! Это Мясник Могело.

В следующее мгновение он уже стоял на снегу, встречая незваных гостей.

День стоял пасмурный, небо обложили серые безжизненные облака, в соснах шуршал холодный ветер. Мясник Могело соскочил с седла. Стив Кабанисс и Мейс Луби остались в седлах.

— Похоже, пришло время посчитаться, — начал бандит, оскалив щербатый рот. — Поиграл и хватит, Фарго! Теперь мы поиграем! Ждали там, — он кивнул головой в сторону деревьев, — пока не уедет маршал. Теперь ты один. А как с тобой разберемся, прикончим детектива и твоего щенка-ковбоя.

— Кон, — раздался из хижины голос Куилла, — когда начнется пальба, подвинься чуток — хочу показать Могело, что щенок-ковбой умеет управляться с шестизарядником.

Опершись о косяк, Берни с очаровательной улыбкой посмотрел на троих негодяев.

В дверях конюшни хрустнул снег, и бывший рейнджер краем глаза поймал по-кошачьи ленивую фигуру Хосе Моралеса.

— Да, сеньор! Ты посылал за Куиллом и мной, чтобы драться. Мы тут!

Лицо Мясника исказила злоба.

— Значит, сравнялись? Ладно, пусть так.

Бандит уронил свои огромные ручищи, и тут же, шагнув в сторону, Кон открыл огонь с правой. Первая пуля развернула гиганта на полоборота, но Могело устоял на ногах и выстрелил. Пуля сбила шляпу Кона, и она отлетела в снег. Фарго, взяв пониже, дважды нажал на спуск. Перед ним маячило искаженное ненавистью лицо убийцы.

Он слышал другие выстрелы, видел, как кувыркнулся в снег Кабанисс, как он пытался подняться и, наконец, будто от удара могучего кулака, отлетел и упал на спину.

Выстрелив еще раз, Кон смахнул пот со лба и шагнул к Могело. Тот со злобной усмешкой встал, расставив ноги, и нацелил на него большой револьвер. Фарго молниеносно сменил револьвер и, повернувшись правым боком, не мешкая выпустил две пули. Лицо Могело внезапно стало похожим на уродливую маску, затем по бледной коже потекла струйка крови. Сделав неуверенный шаг вперед, гигант рухнул лицом в снег.

После отгремевших выстрелов наступила мертвая тишина. Кон, невредимый, оглянулся на Хосе Моралеса. Мексиканец прислонился к косяку двери конюшни.

— Маленькая царапина! — крикнул он. — Хорошо постреляли, нет?

— Куилл? — повернулся Фарго.

— Порядок, — помахал ему Берни. — Пара щепок в физиономии. Парни не стрелки. Рано или поздно все равно умылись бы снегом.

Кон подошел к Мяснику Могело. Бандит покончил счеты с жизнью. Он получил три пули. Последняя пришлась между глаз.

В Кабанисса тоже попали трижды. По крайней мере две раны, одна от руки Моралеса, другая Куилла, оказались смертельными.

Мейс Луби с растерянным видом сидел на снегу.

Поглядев на Фарго, он произнес:

— Не повезло! — и с этими словами повалился замертво.

Стирая со щеки кровь, Моралес направился к дому.

— Много хлопот досталось в наследство, да?

Кон Фарго повернулся и посмотрел на покрытый соснами острый гребень горы, откуда так приятно тянуло ледяным ветерком.

— Ага, — согласился он. — Куча хлопот! Но замечательный край… край для мужчин!

— Никакого места для женщины? — В дверях стояла Одри.

Расплываясь в улыбке, Фарго посмотрел на нее.

— Для женщины с Запада.

— Моя мать качала меня в походной люльке с ружьем на коленях, — быстро ответила Одри.

— Это по-нашему! — обнимая ее за талию, подтвердил Фарго, и они вместе вошли в хижину.

Историческая справка РОДЕО

С родео начинал карьеру не один замечательный наездник, и мне повезло видеть лучших из лучших, но самым интересным и захватывающим зрелищем для меня всегда остаются забавы упражнявшихся в родео местных парней на Биг-Сэнди в Аризоне.

Они в глухих прериях сбивали в табуны никогда не видавших седока одичавших лошадей и попутно пытали на них счастье. Никто не давал им свисток начинать езду и не засекал время. Они вскакивали на коня и, если удавалось, гнали до финиша — а ведь некоторые из диких скакунов, казалось, только тому и учились, что сбрасывать седока.

Эти ребята, в большинстве своем в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти лет, были в седле с младенчества, и конь считал своим правом при первом удобном случае сбросить такого седока в колючие заросли дикой груши.

Такая езда не по мне. Я всегда предпочитал сонных спокойных лошадок, которым все равно куда плестись.

Ребята катались потехи ради. Никаких тебе зрителей, кроме таких же сорванцов, как они, да нескольких ковбоев постарше, которые свое отъездили и выступали теперь в роли достойных ценителей.

Среди старых ковбоев я встречал трех братьев, которых хорошо знали всюду, где процветало родео. Но самым искусным среди них по праву считался Джон.

Как-то в одном табуне появился упрямый, злобно косящий глазом чалый (он послужил мне прообразом коня Чика Боудри), который будто злорадно улыбался, когда ковбой ставил ногу в стремя. Казалось, этому черту из породы мустангов известны все мыслимые уловки, чтобы сбросить седока, но обычно самые злые шутки совершались им по наитию.

Он без больших усилий сбросил нескольких ребят, и те принялись подбивать Джона сесть в седло. В конце концов он уступил.

Вот это была скачка! Она, безусловно, сорвала бы первые призы в Шайенне или Калгари, но потрясающее зрелище имело место морозным утром в Аризоне в присутствии всего лишь пятнадцати — двадцати зрителей.

Джон продержался почти три минуты, а потом, быстро соскочив, пулей помчался к изгороди и тут же поднырнул под жерди загона. И все это время под общий хохот гнедой с оскаленными зубами гнался за ним по пятам.

Скоро я уехал из тех краев, но в памяти осталось, что ответил Джон, когда его спросили, сядет ли он на гнедого еще раз. Ответ не был ни оригинальным, ни остроумным, но довольно откровенным. Он сказал: «Ни за какие деньги!»

Важно, как он это сказал. Не знаю, что стало с Джоном и с гнедым, но никогда не забуду этой скачки.

РАУДИ СКАЧЕТ К СЛАВЕ

Глава 1 НУЖЕН КОНЬ

Рауди Хорн, качая головой, хмуро глядел на правую заднюю ногу Малыша.

— Нечего и думать, Дженни, — горестно вздохнув, сказал он своей невесте. — Малыш не сможет в этом году участвовать в Празднике скотовода. Видишь, что с ногой!

Дженни Уэлман недовольно кивнула. Вечно у этого парня что-нибудь да не так.

— Ты прав, — согласилась она, — на нем нельзя участвовать в соревновании, а без хорошего скакуна приза не выиграть. Но без пяти тысяч долларов…

— Знаю! Нечего думать о свадьбе! — Рауди запустил пальцы в черную шевелюру. — Дженни, неужели эти деньги так много значат? Другие начинали, имея куда меньше, а если в этом году будет хороший отел, хватит на все.

— Мы уже не раз все обсуждали, — равнодушно ответила девушка. — Задумал на мне жениться, обзаводись хозяйством. Не стану начинать семейную жизнь, как моя мать.

— Она была вполне счастлива, — упрямо твердил он. -Твоя мать — замечательная женщина.

— Конечно, но я хочу нормальной жизни! С милым рай и в шалаше — но не для меня. Зачем убивать молодые годы на то, чтобы выбраться из бедности. — Внезапно оживившись, Дженни схватила его за рукав. — Рауди! Вот что мне пришло в голову. Почему бы тебе не съездить к Барту Луби?

— К Луби? — поджал губы Хорн. — Что мне там делать?

— Может, он одолжит тебе на родео своего Виски! Сам-то он будет состязаться на Принце. Что тебе стоит попросить?

— Просить одолжения у Барта Луби? — Глаза Рауди вспыхнули ненавистью. — Ни за что! Пускай родео провалится в тартарары и вместе с ним ранчо, но чтобы я ему кланялся? Да и все равно получишь от ворот поворот. Он прекрасно понимает, если мы с Малышом выходим из игры, победа у него в кармане.

— Тебя, что, убудет, если попросишь? — раздраженно настаивала Дженни. — Почему ты вообразил, что он против тебя держит камень за пазухой? Он самый богатый человек у Южного каньона, у него самое большое ранчо… Чего ему тебя бояться?

В голосе Дженни слышались обидные для Рауди нотки. Парень пристально, изучающе посмотрел на нее. Он уже давно был влюблен в эту девушку, почти год ухаживал за ней, но в последнее время у него почему-то зародились смутные сомнения. Ничего определенного, только мелкие штрихи, заставлявшие думать, что ей важнее то, что у человека есть деньги, нежели то, каким путем они ему достались.

— Если хочешь, — с загоревшимися глазами предложила она, — я могла бы поговорить за тебя.

— Нет, — упрямо потряс головой Хорн. — Не стану его просить сам и не хочу, чтобы ты просила. Ему хорошо известно, что я думаю о нем и о его махинациях с «Бар О».

— Но, Рауди! — сердито возразила она. — Нельзя же быть таким злопамятным! Я надеялась, что за три года ты забыл об этой глупой обиде, что ранчо досталось не тебе.

— Да, не забыл! — решительно подтвердил Рауди. — Я хорошо знал Тома Слейтера и как он относился к Барту. Было время, когда он подумывал оставить ранчо нам обоим, но после того, как Барт занялся перепродажей скота, Слейтер переменил свои намерения. Между ними что-то произошло, и старина Том сам трижды говорил мне, что не желает даже видеть Луби у себя и оставляет ранчо мне. Совершенно непонятно, как он мог в последнюю минуту передумать!

— Да не в последнюю минуту! — запротестовала Дженни. — Он передал Барту доверенность на ранчо за год до смерти. С этой доверенностью ему даже не требовалось завещание, хотя и по завещанию все оставалось ему. Сама слышала, когда читали.

Дженни вскинула подбородок, в глазах мелькнули отблески надвигавшейся бури. Этот старый спор всегда выводил ее из терпения. Она, как и все в округе, восхищалась выставляемым напоказ богатством Луби, его деловой хваткой. Этот человек действительно умел делать деньги.

На первый взгляд, напористый, сильный физически, внешне привлекательный краснобай, Барт Луби был достоин восхищения. Это он положил начало Празднику скотовода и три года отличался в скачках, метании лассо и заваливании бычков. Ему доставались все главные призы.

Но эта история с завещанием… Не только Хорн, но и другие считали, что есть в ней какая-то тайна.

Будучи рассудительным парнем, Рауди Хорн умел трезво смотреть на вещи, но, когда заходила речь о завещании, он отказывался что-либо понимать. Ибо решение старого ковбоя противоречило всему, что делал в жизни Том Слейтер, которого Рауди почитал почти отцом.

Никто, кроме долго работавшего с ним бок о бок Хорна, не знал, насколько Барт Луби нечист на руку в мелочах. Он уходил из «Бар О», чтобы срывать куш на состязаниях по родео, потом перепродавал скот. Ходили слухи, правда неподтвержденные и непроверенные, одни лишь подозрения, что успеха в качестве торговца он достиг благодаря связям с Джеком Ролликом, известным угонщиком скота, не дававшим покоя скотовладельцам в изрезанной оврагами, заросшей кустарником местности к югу от каньона.

Пока еще никому не удалось уличить Джека в кражах. И все потому, что он угонял животных с разбором. Никогда не отбивал много голов зараз; старался прибирать к рукам отдельных бычков, бродивших по зарослям; не крал скот с бросавшимися в глаза приметами. Считалось, что он держал скотину где-то в отдаленной лощине, пока не набиралось достаточно голов для продажи. Результаты его трудов становились известными, лишь когда скот собирали для клеймения.

— Ладно, если не хочешь меня слушать, я возвращаюсь в Арагон, — садясь на коня, заявила Дженни. — Но очень хочу, чтобы ты передумал и позволил мне переговорить с Бартом.

Улыбнувшись в ответ, Рауди отрицательно покачал головой. Глядя на него, Дженни в тысячный раз подумала, что он самый красивый ковбой, самый статный из парней во всей округе. Жаль, что такой упрямый и такой незадачливый хозяин.

— Не беспокойся, — улыбаясь, заверил он. — Так или иначе, но я буду на родео и возьму первый приз. Тогда поженимся.

— Верю, дорогой, — ответила она, протягивая руку. — Удачи тебе.

Помахав жениху, Дженни круто развернулась и рысью доскакала прочь. Он снова в нерешительности смотрел ей вслед. Малыш жалобно заржал, не понимая, какую беду несет им обоим его неудача.

Рауди потрепал Малыша по гриве, провел рукой по шее.

— Плохи наши дела, старина. Столько вложили сил, готовя тебя к родео, и все напрасно. Ямка эта оказалась явно не на месте.

Он мрачно раздумывал над ситуацией, но не видел никакого выхода. Рауди владел небольшим ранчо «Слэш Бар», когда-то принадлежавшим Тому Слейтеру. Он купил его через банк, сделав первый взнос из своих сбережений и вознаграждения за поимку Бинка Данека, грабителя банков.

Несколько месяцев дела шли хорошо. До клеймения… Но потом он не досчитался двухсот голов — больше любого другого скотовладельца, даже тех, кто имел очень много скота. Его стадо пришло в упадок.

Потом начались разборки из-за ограждений с людьми Луби, правда, не с ним самим. Дело чуть не дошло до стрельбы. Несмотря на ловкие отговорки Барта, Рауди не сомневался, что масла в огонь подливал именно он. В довершение всего стало не хватать воды, и еще он задержался с выплатой очередных взносов в банк. Так что все надежды он возлагал на Праздник скотовода. Приз на родео открывал возможность внести плату за ранчо и удовлетворить желание Дженни. До того как Малыш повредил ногу, у них с Луби оставались равные шансы, и Барт об этом знал.

А теперь возникла еще одна очень беспокоившая его проблема. Пару дней назад приехал один из его двух работников, Майк Макналти, который сообщил, что из источника у Крайних Камней, единственного водопоя на много миль вокруг, уходит вода. А считалось, что он неистощим. Этим надо заняться ему самому — и не откладывая.

Вскочив на серого, которого брал для дальних поездок, Рауди отправился на отдаленный участок под гигантской стеной каньона. Здесь, в конце ведущей вдоль скал тропы, в часе езды от дома находился источник.

Когда Рауди натянул поводья, до захода солнца оставался почти час. Страхи оказались не напрасны. Он сразу увидел, что всегда широкий чистый пруд теперь окружен кольцом серой грязи шириной в шесть футов — свидетельство того, что вода уходит. Это была последняя соломинка.

Заслышав стук копыт по камням, Рауди удивленно поднял голову. Место пустынное, кроме двух его работников вряд ли кто еще посещал источник. Но перед ним возник всадник… нет, всадница — высокая, стройная, прекрасно сложенная. Кто она такая? Никогда раньше не видел. Темные волосы стянуты сзади на шее узлом. Большие выразительные глаза. Она сидела на превосходной пегой с белой гривой кобыле. Старомодное испанское седло.

Ковбой сдернул шляпу. Девушка одарила его улыбкой.

— Ты Рауди Хорн? — спросила она.

— Верно, мэм, но не в наилучшем виде. Я полагал, что знаю всех девушек в округе, особенно таких красивых. Теперь вижу, что ошибался.

— Ты не мог меня знать, — рассмеялась она. И быстро добавила: — Я Вахо Рейни.

Это подстегнуло его интерес. Все у Южного каньона слышали об этой девушке, но ни в Арагоне, ни в округе ее никогда не видели. Дочь ирландца и француженки, она осиротела в младенческом возрасте и воспитывалась у старого Клитуса, богатого вождя племени навахо. Когда ей исполнилось четырнадцать, ее отдали в монастырскую школу в Новом Орлеане, а потом, до возвращения в большой каменный дом Клитуса, она некоторое время училась в Нью-Йорке и Бостоне.

— Добро пожаловать в «Слэш Бар», — улыбнулся Рауди. — Встречался я со стариной Клитусом. С ним не соскучишься. — И грустно добавил: — Однажды и со мной пошутил.

И он рассказал ей, как в непогожую зимнюю ночь к нему в хижину постучался старый индеец, полузамерзший, со сломанной рукой. Конь поскользнулся на льду и упал. Рауди не знал, кто он такой — старик и старик, — но уступил Клитусу постель, наложил на руку шину, ухаживал за ним в течение всей непогоды. Позднее, вернувшись как-то домой, обнаружил, что старика нет. Исчез и светло-карий с черным хвостом конь. Рауди дал старику одеяло и, уезжая, оставил еды. Клитус и это забрал с собой.

Спустя больше года ковбой случайно узнал, что старик, которого он приютил, богатейший овцевод среди навахо, одним из первых начавший разводить у себя в пустыне ангорских коз.

Выслушав рассказ, Вахо весело рассмеялась.

— Похоже на него. Очень похоже. Коня так и не вернул?

— Нет, — сухо ответил Рауди. — К тому же доброго коня.

— Такой уж он чудной! — покачала головой девушка.

Хорну понравилось, что Вахо держалась с ним без всяких церемоний и обращалась к нему по имени.

— Может, ему нужен хороший пастух, — с горечью произнес он. — Мне, видно, скоро придется искать работу.

Она быстро взглянула на него.

— Но у тебя же есть ранчо? Разве мало?

Непонятно почему, но ему вдруг захотелось рассказать этой незнакомке о своих бедах. И он рассказал.

Глава 2 ОБМАНУТ И БРОШЕН… И РАД ЭТОМУ

Недоуменно пожимая плечами, Рауди повествовал о преследовавших его неудачах. Вахо Рейни, глядя на него большими темными глазами, внимательно слушала. Нахмурившись, поглядела на убывающую воду.

— Должна быть какая-то причина, — сказала она. — Здесь всегда держалась вода. Навахо не помнят, чтобы она стояла так низко.

— Конечно, должна быть причина, — мрачно согласился Рауди. — Но в чем она? Или кто-то забирает воду по пути сюда, но кто и где? Я всегда считал, что ручей берет начало где-то в каньоне.

— Вернее, под ним, — задумчиво добавила она.

В тот момент Рауди не придал значения ее замечанию, хотя позднее вспомнил, стараясь понять, что она имела в виду. Тогда он с возрастающим интересом наблюдал за этой красавицей. Она с теплотой, пониманием и сочувствием отнеслась к его проблемам… Такой чуткости очень не хватало Дженни.

Солнце уже закатилось за горы. Быстро темнело.

— Тебе пора домой! — заволновался ковбой. — В горах не годится ездить по ночам!

— Если не знать их, как я, — улыбнулась она. — К тому же мненедалеко. Наши люди стоят в нескольких милях отсюда. Поеду к ним.

Проводив всадницу взглядом, пока она не скрылась в сгущающихся среди сосен сумерках, Рауди вскочил в седло и повернул серого к ранчо. Его охватило странное возбуждение. Перед его глазами стоял образ этой стройной смуглой девушки. Он вспоминал изгиб ее губ, ее непринужденные жесты, в сердце отдавался веселый смех. На миг кольнуло чувство вины перед Дженни. Но ему никак не удавалось избавиться от этого наваждения, от оставленного Вахо незнакомого ощущения теплоты и добра.

Подъехав к дому, соскочил с коня и тут же застыл на месте. Из конюшни доносился мужской голос, кто-то беседовал с… Малышом. Мгновение Рауди колебался. Внутри темно, ничего не видно. Заметив слабый огонек, шагнул к двери.

— Кто здесь? — решительно спросил он.

Разглядывавший больную ногу коня человек встал с колен и вышел из конюшни. Теперь Рауди мог его разглядеть — высокий, худой, в поношенном городском костюме и мятой, не местного фасона, шляпе.

— Здравствуйте, — произнес он. — Надеюсь, вы не думаете, что я к вам вламываюсь. Зашел попросить поесть, и заночевать мне негде, но никого не застал дома, вот и решил побродить кругом. Увидел вашего коня. Нога-то у него плоха. Что с ним?

— Попал в сусличью нору. Я на нем арканю скот. Собирался выступать с ним на родео.

— Да, дела, прямо скажем, швах. — Незнакомец помолчал. — Как насчет перекусить?

— Конечно. Пошли в дом. Сам я тоже еще не ел. Проездом?

— Угу. Я бродячий печатник. Зовут Нил Райс. Доктор сказал, что если хочу жить, то лучше податься на Запад. Я не то чтобы болен, но он считает, что еще немного городского воздуха — и я свалюсь. Так что уложил вещички и двинул на Запад.

— Без гроша?

— Сейчас да. В Додже сыграл в покер. Вообще-то я много играл в карты. Но в Додже парни оказались слишком ловкие по сравнению со мной.

Рауди прыснул.

— Ладно, Райс. Представляю, как это бывает. Я Рауди Хорн. Ищешь работу?

— Любую работу. Немного знаком с лошадьми, но не большой знаток скота. Могу стряпать.

— Вот! Это как раз и требуется, — весело воскликнул Рауди. — Посмотрим, что умеешь. Я, кажется, самый плохой повар из тех, кто умер медленной смертью от собственной стряпни. Даже не решаюсь угощать незнакомого человека.

Два часа спустя, после отменного ужина, они, раскурив трубки и откинувшись на стульях, блаженно глядели на огонь. Рауди к тому времени уже выслушал историю о всех злоключениях Райса, а печатник вошел в курс внушающего опасения положения дел на «Слэш Бар».

— Этот парень, Луби, — задумчиво спросил Райс, — все время жил в этих краях?

— Насколько мне известно, он побывал еще в Техасе, Нью-Мексико и в Калифорнии. Правда, много умеет и знает.

— Не удивляюсь. — Райс помолчал. — А нельзя ли подержать эту бумагу в руках? И завещание. Я кое-что понимаю в этих вещах.

— Насколько я себе представляю, нельзя, — пожал плечами Хорн. — Может, придумаю какой-нибудь ход. Только зачем? Ты что, адвокат?

— Всего лишь печатник, — усмехнулся Райс. — Но немного разбираюсь в документах. Не могу ничего обещать, но доверенность и завещание при достаточной ловкости рук легко и подделать. Каким образом? Трудно сказать. Есть масса способов. Надо посмотреть и желательно забрать к себе на пару дней.

— Трудная задачка. Луби не выпустит их из рук. Ладно, что-нибудь сообразим. Во всяком случае, есть над чем поломать голову. — Рауди помрачнел. — Разве можно подделать такой документ? На нем же большая печать. Когда увидел ее, спорить не стал.

— А тебе не пришло на ум, — заметил Райс, — что именно для этого ее там и изобразили? Не показывал бумагу хорошему адвокату?

— Какому адвокату? — воскликнул Хорн. — Слушай, парень, у нас в Арагоне ни одного адвоката, кроме старого Хемингуэя, да и тот никогда не просыхает. Во всяком случае, не уверен, что он очень силен в юриспруденции.

Весь следующий день Рауди упражнялся — арканил и валил бычков, арканил лошадей, наращивал быстроту и ловкость, хотя серому было далеко до Малыша. Нил Райс взял в свои руки домашнее хозяйство, убрал в доме и развернул бурную деятельность на кухне. Явившись на обед, Рауди довольно ухмыльнулся и похвалил:

— Хорошо, Райс! — А тот вручил ему список необходимых припасов. Посмотрев его, Хорн пообещал: — Вот поем и съезжу в Арагон, куплю все, что нужно. Во всяком случае, веселее ехать на сытый желудок.

Примерно через час, прихватив вьючную лошадь, Рауди отправился в Арагон. Всю дорогу обдумывал, как снова получить на руки завещание. Должен же быть способ! В разговоре за завтраком Райс объяснил, что перенести печать с одного документа на другой вполне возможно и что такое случалось не раз.

Когда Рауди въехал в Арагон, в городе кишмя кишело народу. Поперек главной улицы протянулись транспаранты, повсюду висели яркие плакаты, возвещавшие о скором Празднике скотовода и родео. Однако новость о том, что Малыш повредил ногу, уже дошла до жителей, и Хорн с досадой обнаружил, что ставки на него упали. Всем было известно, какие надежды ковбой возлагал на Малыша, да и сами видели коня в работе.

Заглянул к Дженни, но ее не оказалось дома.

— Извини, Рауди, — улыбнувшись, миссис Уэлман неловко отвела глаза, — Дженни пошла прогуляться. Может, встретишь в городе.

Он пошел по улице, убеждая себя, что глупо сердиться. Дженни понятия не имела, что он приедет. И почему она должна сидеть дома? Посмеявшись над собой, парень неторопливо побрел к площади. Зашел в торговый центр, закупил продукты. Укладывая их во вьюки, услышал знакомый голос и непроизвольно поднял глаза. По улице шел Барт Луби. К его руке прильнула Дженни Уэлман!

Покраснев, Рауди отвернулся. Но Луби его уже увидел.

— Привет, Хорн, — не скрывая торжества, воскликнул он. — Слыхал о Малыше. Какая жалость! А я так ждал возможности его побить!

Слегка побледнев, Дженни смотрела на Рауди. На мгновение их взгляды встретились, но он быстро отвел глаза.

— Не расстраивайся, Луби, — сказал он, — но не сбрасывай меня со счетов. На состязаниях я буду.

— Можно хорошо выступить и на другой приличной лошади, — заметил Луби. — Во всяком случае, приезжай. Буду рад тебя видеть.

— Я не знала, что ты явишься в город, — помедлив, стала оправдываться Дженни.

— Вижу, — сухо ответил Рауди.

Она вздернула нос и сердито блеснула глазами.

— Что ты от меня хочешь? Чтобы я без конца торчала дома? — И неожиданно выпалила: — Собиралась съездить к тебе… Вот что, лучше ее отменить. Я о нашей помолвке.

Внутри что-то оборвалось, но когда он поднял глаза, они не выражали никаких чувств.

— Хорошо, — спокойно произнес он.

Ее голубые глаза чуть потемнели.

— Видно, ты не слишком расстроен! — вспыхнула она.

— Стоит ли? — ответил Рауди. — Если девушка бросает парня, как только у него возникают трудности, потеря невелика.

— Ну ладно! — взвилась она. — Я…

— Пошли, Дженни, — потянул ее за руку Барт. — Ты же обещала поехать ко мне на ранчо посмотреть на гнедую кобылку, — ухмыльнулся Барт, глянув на Хорна.

Уязвленный Рауди посмотрел в глаза Луби.

— Пользуйся ранчо, пока есть возможность, Барт, — с расстановкой произнес он.

Луби замер на секунду, потом, побагровев, медленно повернулся.

— Что ты хочешь этим сказать? — рявкнул он.

— Ничего, абсолютно ничего! Только… — Рауди пожал плечами. — Да скоро сам узнаешь.

— Не обращай на него внимания. — Дженни потянула Барта за рукав. — Оставь! Он без конца носится с этим ранчо.

Дженни думала успокоить Барта, увести его, но лишь подогрела обстановку, вызванную туманными намеками Рауди. Луби стоял и с ненавистью смотрел на бывшего приятеля, заканчивавшего укладывать покупки.

— Советую прекратить свои выпады! — подбирая слова, процедил он.

Рауди, внутренне торжествуя, улыбнулся. Луби заволновался, а чего волноваться, если ты прав и все честно? Почему вскользь брошенные слова вызвали столь болезненную реакцию? Он даже такого не ожидал. Однако в голове мелькнула другая мысль. Его слова становились опасными для него самого, ибо теперь Луби знал, что для Хорна вопрос о ранчо не закрыт.

На пути домой ковбоем овладели усталость и разочарование. Несмотря на первую сдержанную реакцию на отказ Дженни от помолвки, несмотря на сознание того, что потеря невелика, в груди стало муторно и пусто. Настроение скатилось до нуля, и он не замечал красот, которыми раньше неизменно любовался. Не привлекали взгляд ни могучая стена каньона, ни громоздившиеся над ней кучевые облака, ни темневшая на фоне неба гребенка сосен.

Дома ни одна из его проблем не приблизилась к разрешению. Нога у Малыша выглядела чуть получше, но не оставалось абсолютно никаких шансов на то, что ко дню родео конь поправится. А Рауди, как никогда раньше, хотелось завоевать первый приз.

Он вновь и вновь обдумывал положение, сравнивал свои возможности с возможностями своего главного соперника — Луби. Каждый раз все упиралось в состязания по заарканиванию и заваливанию бычков. Очень многое, разумеется, будет зависеть от того, какой мустанг достанется в состязании, кто дольше удержится в седле, но здесь они оба стоили друг друга. Что ни говори, а ковбойское дело этот негодяй знал.

Глава 3 КРАСАВИЦА ПРЕРИЙ

Утром Рауди Хорн снова зашел в конюшню посмотреть ногу Малыша. Потом оседлал могучего вороного. Он собирался к Крайним Камням: надо в конце концов выяснить, куда пропадает вода. Откладывать больше нельзя. Ковбой подтягивал подпругу, когда с дороги донесся стук копыт. А вскоре во двор на всем скаку влетела Вахо Рейни.

Рауди расплылся в улыбке. Сегодня девушка прискакала на великолепной гнедой чистых кровей. Натянув поводья, соскочила на землю и зашагала так нравившейся ему быстрой свободной походкой.

— Рауди, — возбужденно спросила она, — ты когда-нибудь слыхал о Серебряном Боке?

— О Серебряном Боке? — Он с любопытством посмотрел на нее. — Кто же его не знает? По-моему, лучшего ковбойского коня наша страна еще не видала. Его раздобыл Бак Гордон. На нем и ездил. А Бак ковбой что надо. Лучше коня не бывает.

— Ты бы выиграл на нем родео?

— Выиграл бы? — рассмеялся он. — На таком коне? Вахо, на таком коне я выиграю что хочешь. Он быстрее оленя и умнее многих людей. Я видел его однажды, несколько лет назад, до того как его убили. Это самый лучший ковбойский конь, которого я когда-либо встречал. А Бак был величайшим ковбоем.

— Конь не погиб, Рауди. Серебряный Бок жив, и я знаю, где он.

У Хорна екнуло сердце.

— Ты шутишь? — Он недоверчиво покачал головой. — Это не может быть Серебряный Бок, — возразил Рауди. — Если ты от кого-то слыхала, то он ошибается. Бак Гордон ехал на Серебряном Боке, когда апачи настигли его у Анимас в свой последний налет через границу. Тогда же убили и Серебряного Бока. Потом кто-то нашел даже его скелет, остатки шкуры и седло Бака.

— Он жив, Рауди, — горячо убеждала Вахо. — Говорю тебе, я знаю, где он! Седло Бака подобрал один мексиканец, и, когда его убили, должно быть, нашли его коня. А Серебряного Бока захватили апачи, и теперь он у них.

Хорн покачал головой.

— Не может быть, Вахо. Апачи давно уже, по крайней мере внешне, настроены дружелюбно. Если конь у них, то кто-нибудь его видел бы. — У него загорелись глаза. — Если бы только он был у них! Да на таком коне я бы, как пить дать, осадил Луби! Без настоящего коня нет настоящего ковбоя, скажу я тебе!

— Ты утверждаешь, что апачи настроены дружелюбно, — заметила Вахо. — Не все.

— А-а, ты имеешь в виду старого Кочино. Он, конечно, не друг. Тогда, если конь жив, но находится у Кочино, мне ничто не светит. Во-первых, никто не знает, где он со своими отколовшимися соплеменниками обитает, во-вторых, искать его равносильно самоубийству… если найдешь.

— И ты бы не попытался? — настаивала она. — Даже ради Серебряного Бока?

— Можешь не сомневаться, я бы попытался! — с горячностью заявил Рауди. — Ради этого коня готов надеть целлулоидный воротничок и прокатиться по преисподней.

Вахо весело рассмеялась.

— Тогда надевай свой целлулоидный воротничок! Мне известно, где Кочино, и я точно знаю, что Серебряный Бок у него.

— Коли так…

Он остановился, лихорадочно обдумывая предложение. Видно, что она совершенно уверена, к тому же о дружбе старого Кочино и Клитуса давно уже ходили слухи. Навахо и апачи не очень-то ладили между собой, но двух старых вождей что-то объединяло. Поговаривали, что если бы Клитус пожелал, то мог бы сказать, где в данный момент находится Кочино. Но это всего лишь разговоры, и никто не собирался разыскивать доживавшего свой век коварного вождя апачей.

— Согласен, — решился наконец Рауди. — Если ты уверена, что это Серебряный Бок, я рискну. Говори, где он.

— Не могу, — спокойно возразила она. — Но провожу. Только предупреждаю — затея страшно рискованная.

— Ты поедешь со мной? — не веря своим ушам, воскликнул он. — Ни за что! Я рискну, встречусь с Кочино, но только без тебя!

— Без меня у тебя нет ни шанса, Рауди. А со мной может появиться. Риск велик. От старого Кочино можно ожидать чего угодно. Он до сих пор уверен, что за ним гоняются солдаты. Он и прячущиеся вместе с ним десятка два воинов с семьями очень опасны. Но он знаком со мной и любит старого Клитуса. Ну, так рискнем?

— Ты уверена, что тебе ничего не грозит? — продолжал сомневаться Рауди.

— Надеюсь, что так, — серьезно ответила она. — Никто заранее ничего не скажет тебе о Кочино. Он ведет себя подобно не совсем прирученному тигру. Может быть вполне миролюбивым, но может оказаться очень коварным. Я готова рискнуть. Хочу, чтобы ты победил на родео и чтобы не потерял свое ранчо!

Он удивленно посмотрел на нее и, глядя в бездонные темные глаза, вспомнил жесткий взгляд голубых глаз Дженни. Подумал, что Дженни ни за что не отправилась бы с ним в неизведанный, выжженный солнцем пустынный край, где обитали апачи. Речь даже не об опасности — она бы просто не пожелала лишиться жизненных удобств.

Не успели они с Вахо отправиться в путь, как его стали одолевать сомнения. Конь, которым владел Кочино, просто не мог быть Серебряным Боком — к тому же с тех пор как он ходил под ковбойским седлом, прошло много времени. Кроме того, ему теперь уже должно быть десять — одиннадцать лет! Или больше. Хмурясь и вытирая лоб, Хорн украдкой взглянул на скакавшую рядом девушку. Вахо не отрывала глаз от горизонта.

Ну и черт с ним! Пускай он не найдет коня, пускай потеряет ранчо, пускай не побьет Луби — одна поездка с такой девушкой стоила того, чтобы рисковать всем…

Вернувшись на ранчо, оставшийся в одиночестве Нил Райс убрался в доме и перемыл посуду. Во дворе всегда полно работы, но у него пропало настроение. Стал искать что-нибудь почитать. Не найдя ничего интересного, решил бросить поиски, но потом вспомнил, что видел несколько книг в старом секретере, стоявшем в задней комнате, и отправился туда.

Устроившись поудобнее, принялся внимательно просматривать один за другим тома. Ставя на место последний, заметил в отделанной под орех откидной столешнице, как ему показалось, тонкую трещину. Из любопытства сунул туда руку и обнаружил, что в столе имеется пустота.

Вспомнив, что в старых шкафах нередко устраивались тайники, пошарил пальцами и наконец, засунув ноготь в зазор, потянул на себя. Деревянная панель подалась!

В небольшом углублении лежало несколько листов бумаги. Один из них на ощупь напоминал пергамент. Осторожно вытащив листы, поднес их поближе к окну.

Первым оказался устав давно исчезнувшей горнодобывающей компании. Сразу бросилось в глаза, что на документе отсутствовала печать. Нил задумался. Взял следующую бумагу. Заголовок гласил:

ПОСЛЕДНЯЯ ВОЛЯ И ЗАВЕЩАНИЕ

ТОМАСА Б. СЛЕЙТЕРА

Прищурившись, внимательно прочел:

«Я, Томас Б. Слейтер, находясь в здравом рассудке, объявляю свою последнюю волю и завещание. После уплаты моих законных долгов и покрытия похоронных расходов я завещаю все мое имущество и недвижимость Роуэллу Д. Хорну, который в течение многих месяцев был мне как сын и чья дружба и заинтересованность в будущем процветании ранчо „Бар О“ служат свидетельством того, что он достоин быть обладателем данной собственности».

Далее следовали другие пункты. В конце стояли подписи старого хозяина ранчо и двух свидетелей. Райс их не знал. Он долго разглядывал документ, потом закрыл тайник и положил на место книгу. Устав с отсутствовавшей печатью и завещание оставил у себя.

— Представляю, как «обрадуется», узнав об этом Барт Луби! — размышлял вслух Райс.

Он нахмурился. А если Луби об этом известно? Разве Рауди не говорил, что выкупленный им дом долгое время служил на «Бар О» ночлежкой для ковбоев? А потом Барт Луби, когда торговал скотом, размещал здесь контору. Нил не сомневался, что документы в тайник положил Луби. Почему спрятал завещание, а не уничтожил? Наверное, рассчитывал в дальнейшем воспользоваться им, хотя бы для подделки подписи; или просто пока не решил, как поступить. Он, видно, полагал, что дом останется за ним. Но Рауди Хорн, не поставив его в известность, неожиданно появился здесь и вступил во владение приобретенной им у прежнего хозяина собственностью, лишив тем самым Луби возможности залезть в тайник. Наверняка пройдоха надеется тайно вернуться сюда. Возможно, уверен, что бумаги надежно спрятаны.

То, что он сохранил подлинное завещание, было серьезным просчетом Барта, роковой небрежностью. Раз уж оно попало ему в руки, его следовало уничтожить. «Теперь, — подумал Райс, — я владею ключом ко всей обстановке у Южного каньона. Обладая завещанием, Рауди может заполучить „Бар О“ и представить доказательства мошенничества Луби, в чем, кстати, он никогда не сомневался. Но допустим, что завещание вернется к Луби? Эти бумаги дорого стоят… «

Нил Райс с грустью вспомнил о своих пустых карманах. Решение пришло внезапно. Он едет в Арагон…

Достигнув поросших полынью открытых прерий, Вахо Рейни, пересекая безбрежное пространство, поскакала к красневшим далеко впереди горам, навстречу утреннему солнцу. Следом за ней несся Рауди Хорн. Они не останавливались и почти не переговаривались. Все мысли Рауди Хорна были сосредоточены на его спутнице.

Чем ближе подъезжали они к краю пустыни, тем отчетливее вырисовывались издали казавшиеся сплошной красноватой стеной, упиравшейся в небо, очертания загадочных фигур, башен, фантастических чудовищ, созданных из песчаника солнцем, ветром и дождем. Тропа пошла по долине между рядами этих нерукотворных крепостных стен. Полынь уступила место мескиту — явный признак близости подпочвенных вод.

Всю вторую половину дня они скакали между столбами из гранита и песчаника, затем Вахо свернула в узкую расщелину в складках гор. Не проехали и мили, как ущелье расширилось, и всадники оказались в зарослях гигантского цереуса. Потом тропа, извиваясь между торчавшими скалами, круто пошла вверх в обрамлении сменивших цереусы сосен и можжевельника. Некоторые кривые стволы казались седыми и сгорбленными от времени и ветра, но яркая зелень крон служила живым контрастом рыжевато-красным песчаникам кайбабских пустынь.

Путь оживляли желтые заросли тамариска, дымного дерева, померанцевые тона заячьей метелки, но горы становились все более дикими. К сумеркам они свернули в небольшую, покрытую травой прохладную котловину. Вахо спешилась. Несмотря на жару и долгий путь, она совсем не выглядела уставшей.

— Остановимся здесь. — Она указала рукой на источник.

— На ночь? — спросил Рауди.

Вахо с улыбкой посмотрела на него.

— Разумеется. Ночью сам дьявол не доберется до этих мест.

— Не боишься? — с любопытством глядя на нее, спросил Рауди. — Ну… ты меня не очень хорошо знаешь, так ведь?

— Нет, не боюсь. А надо?

Не понимая, радоваться или обижаться, он смущенно пожал плечами.

— Нет, конечно.

Дров было полно, пропыленных, сухих, как порох. Набрать их и разжечь костер ничего не стоило. Вахо принялась готовить. Рауди привязал к колышкам коней и в задумчивости наблюдал за ней.

— А ты девушка что надо, — неожиданно выпалил он.

Вахо рассмеялась.

— А тебе не кажется, что я все это и затеяла, чтобы показать себя? Я не городская, Рауди. И никогда не буду ей. Ни в школе, ни в Новом Орлеане, ни в Нью-Йорке или Бостоне я ни на минуту не забывала о пустыне.

— Я рад, — отозвался Рауди, не совсем понимая, чему радоваться. Осторожно добавил: — Какому-то парню достанется классная девушка. Вот повезет!

Внимательно поглядев на него, Вахо сняла кофе с огня.

— Повезет, если любит пустыню и горы.

Когда кончили ужинать, ковбой, подбросив дров в костер, блаженно растянулся на песке, глядя сквозь огонь в глаза Вахо. Небо усыпали мириады звезд. Темные очертания скал, ранчо, родео, даже Дженни исчезли, растворились где-то очень далеко.

Они долго разговаривали. В пустыне тявкал на звезды койот. Глухо перебирая ногами, кони мирно хрустели сочной травой.

Глава 4 СЕРЕБРЯНЫЙ БОК

Рассвет Рауди и Вахо встретили в седлах, спускаясь в широкую белую чашу еще одного отрога пустыни. На лбу Рауди выступил пот. Жара обволакивала все кругом. Ни ветерка, ни малейшего движения, кроме их собственного. И всепроникающий зной.

Вахо Рейни вдруг повернула гнедую вправо и по крутой узкой тропе стала спускаться на дно большой глубокой впадины шириной не менее тысячи ярдов и верных двести футов глубиной. У дальней отвесной стены — обложенный камнями водоем с чистой прохладной водой и около дюжины вигвамов вождя апачей Кочино.

При виде мирно пасшихся поблизости лошадей у Хорна подскочил пульс: среди них он увидел крупного вороного коня с большим белым пятном на левом боку. Серебряный Бок — самый лучший ковбойский конь, какого ему когда-либо доводилось встречать!

Снова окинул глазами селение. Кругом ни души — ни женщин, ни детей, но он чувствовал на себе настороженные взгляды. С незапамятных времен отколовшийся от племени старый апач отказывался жить в резервации, отступая все глубже в глухие углы пустынь и гор. Порой он вступал в жестокие сражения, но последние годы лишь цеплялся за свое уединение, яростно сопротивляясь любым попыткам кого бы то ни было приблизиться к его убежищу или выманить его оттуда. Поговаривали, что сам Кочино и воины, скрывавшиеся с ним, тронулись умом, потому что ели плоды какого-то пустынного растения, которые имели такое же действие, как и курение марихуаны.

Вахо натянула поводья.

— Будь крайне осторожен, Рауди, — тихо шепнула она. — Никаких резких движений. Говорить буду я.

Из-за вигвамов и из расщелин в скалах стали появляться индейцы. Едва прикрытые узкими набедренными повязками темные обветренные тела напоминали застывшую лаву и выжженные солнцем красные камни пустыни. Жесткий взгляд черных глаз. Один за другим, они выходили из-за скал, окружая всадников.

Рауди почувствовал, как колотится сердце. Ощутил бедром вес шестизарядника. Все могло начаться из-за пустяка. Возможно, нескольких успеет уложить, но в конце концов они его достанут. Молча он выругал себя за глупость отправиться сюда, да еще с Вахо!

Из группы вышел старик и уставился на них холодными немигающими глазами. Вахо вдруг заговорила. Усвоив несколько слов на языке апачей, Рауди понимал смысл ее речи. Она объясняла, что является приемной дочерью Клитуса, что он передает наилучшие пожелания Кочино, самому великому из вождей апачей.

Старик внимательно посмотрел на нее, потом на Рауди. Ответа Хорн не понял, но Вахо сразу перевела:

— Он предлагает спешиться. Будет с нами беседовать.

Еще не гарантия того, что они в безопасности, но все же кое-что. Рауди соскочил с коня, передал поводья индейцу и пошел вслед за Кочино к костру. Все расселись. Спустя несколько минут Вахо достала из мешка заранее приготовленные им подарки. Прекрасный стальной охотничий нож, пачка табаку, отрез красного ситца, другие ценности с точки зрения индейца.

Кочино холодно смотрел на них. Поднял вопросительный взгляд на Вахо. Та медленно продолжила речь.

— Это друг, — она жестом указала на Рауди, — он тоже друг Клитуса.

Дальше последовал подробный рассказ о том, как он, Рауди, приютил у себя старого индейца, ходил за ним, лечил сломанную руку, кормил и заботился о нем, пока вождь не поправился. Девушка объяснила, что Рауди хороший воин, но не может участвовать в состязаниях своего народа, потому что его лошадь повредила ногу, и что это для него — большое несчастье. Потом она сказала, что у Кочино, ее друга и друга Клитуса, есть замечательный конь, которого он мог бы одолжить или продать, — знаменитый Серебряный Бок.

Разговор продолжался целый час. С трудом понимая смысл, Рауди Хорн уже не ждал для себя ничего. Кочино бы надо играть в покер, думал он. Лицо вождя оставалось абсолютно непроницаемым. Однако мало-помалу старик стал более одобрительно поглядывать на Рауди и Вахо.

Переводя взгляд с парня на девушку, Кочино неожиданно задал вопрос, от которого Вахо зарделась.

Рауди быстро взглянул на нее.

— Что ему надо? — спросил он.

Вахо, отводя глаза, продолжала что-то объяснять. Рауди напряженно слушал, силясь понять, о чем речь. Неожиданно старый апач фыркнул. Хрипло, тяжело, но в глазах сверкнули веселые искорки. Наконец, глядя на них, кивнул.

— Да, — произнес он по-английски.

Лицо Вахо радостно засветилось. Повернувшись к Рауди, она импульсивно взяла его за руку.

— Он говорит, что можешь забирать коня! Он отдает его тебе и желает удачи.

— Скажи ему, — в порыве благодарности заявил Рауди, — что когда ему или его народу понадобится любая помощь друга, пусть приезжает или посылает своего человека. Между людьми Кочино и Рауди Хорном будут только мир и братство.

Вахо коротко перевела. Старый индеец торжественно кивнул.

— Пригласи его, если пожелает, на родео, — добавил Рауди.

Девушка быстро заговорила. Старик бросил на них отсутствующий взгляд. Потом отрицательно покачал головой.

— Он считает, — пояснила Вахо, — что слишком стар, чтобы сдаваться. Как жил, так и умрет.

Весь долгий путь между гор Рауди то и дело оглядывался на бежавшего в поводу великолепного скакуна. Ночью, когда они снова остановились у источника, он, нежно поглаживая, разговаривал с ним. Конь, отвечая на ласку, терся мордой о плечо нового хозяина.

Сидевшая у костра Вахо подошла к ним.

— Этот конь почти как человек, — обернулся к ней Рауди. — Иногда появляется чувство, будто стоишь рядом не с конем, а с каким-то сверхъестественным существом.

— Вижу, — кивнула она. — Ты ему тоже нравишься, Рауди. Уже теперь видно. — Чуть помедлив, добавила: — Однако он давно не работал со скотом. Как думаешь, остался он таким, как был?

— Не имею ни малейшего представления, — признался парень. — Но это мой единственный шанс, и я почему-то думаю, что мы справимся. Во всяком случае, работать на таком коне — одно удовольствие.

Но сейчас эти проблемы волновали его гораздо меньше. Рауди думал о стоявшей рядом девушке — высокой, стройной и необычайно красивой, — вспоминал о долгой поездке бок о бок с ней по пустыне, о рассудительной беседе с Кочино, о необыкновенном чувстве покоя и счастья оттого, что она рядом с ним. Она оставалась в мыслях, даже когда он спал, снилась ему…

— Рауди, — сообщила она утром, — есть еще одна тропа — через каньон, с обратной стороны твоего ранчо. Старый Клитус показывал мне, когда я была совсем маленькой. Поедем этим путем. Думаю, будет короче.

Повернув коней, они поскакали напрямик сквозь сосны к синеющим вдали неясным очертаниям и неожиданно оказались на краю огромного каньона, круто обрывавшегося к песчаной долине, в которой по камням и песку бежал ручей. Объехав скалу, они спустились вниз по узкой извилистой тропе. Дав отдохнуть коням и вдоволь напившись чистой холодной воды, снова сели в седла и двинулись вниз по течению.

В тени скал было прохладно. Езда заняла несколько часов. Вдруг Рауди тихо окликнул ехавшую впереди Вахо.

— Гляди, — придержав коня, указал он на землю.

На песчаном дне каньона отчетливо виднелись следы нескольких подкованных лошадей.

— Это не индейские кони, — мрачно заметил он. — А никто из известных мне белых не заезжает в эти глухие места. Кроме, пожалуй, одного.

— Думаешь, Роллик? — спросила она.

— Кто же еще? Времена изменились, но на ворованное мясо пока есть спрос, а Роллик, я слыхал, болтается где-то поблизости.

— Следы ведут в нужном нам направлении, — сказала Вахо, — да отсюда и нет другого пути, кроме как вниз по течению.

— Поехали, — мрачно произнес Рауди.

Протянув руку назад, ковбой расстегнул кобуру шестизарядника. Винтовка всегда висела у него вниз стволом у правого колена, так что приклад находился практически под правой рукой. Он еще раз проверил ее и убедился, что она наготове.

Путники двинулись дальше, соблюдая осторожность. Не проехали и двух миль, как стены каньона раздвинулись, открывая широкую долину. Осадив коней, они укрылись в осиновой роще. Перед ними раскинулся широкий зеленый луг, по которому пробегал ручей. Не меньше пятидесяти акров сочной травы. Справа уходил вдаль боковой каньон. На лугу нагуливали вес не менее сотни голов скота.

На противоположном конце луга ближе к отвесной стене виднелись каменная хижина и загон для скота, где стояло несколько лошадей. Ни одной под седлом.

Прячась в редких деревьях и кустарнике, они обогнули скалистую стену и, полагаясь на тень от окружавших скал, двинулись вправо. Приблизившись к жилью, Рауди увидел, что ручей перегорожен, образуя большой пруд площадью не меньше акра.

Указав на пруд, девушка тронула его за руку.

— Возможно, здесь начало твоих неприятностей, — тихо заметила она. — Ручей, видно, питает твой водопой.

Он согласно кивнул. Приглядевшись поближе, они увидели, что из пруда сочится лишь тонкая струйка, а вода отведена для орошения еще одного лужка.

В боковом каньоне тоже пасся скот. Хорн насчитал не менее трехсот голов. Здесь были представлены все тавро Южного каньона, кроме «Бар О», что уже само по себе служило уликой. Он отметил этот факт.

— Никого не видно, — заметил Рауди. — Загляну в дом.

— Я подожду здесь. Будь осторожен.

Оставив Вахо Серебряного Бока, он двинулся к хижине. Подъехав поближе, спешился и подкрался к окну. Внутри — пусто. Распахнув дверь, быстро оглядел помещение. Ночуют шесть-семь человек, продуктов и снаряжения запасено надолго. Видно также, что живут здесь давно.

Под одной из коек разглядел черный сундук и вытащил наружу. Он оказался заперт на висячий замок. Подобрав валявшийся на полу топор, Рауди сбил замок несколькими точными ударами. В сундуке лежали пара шестизарядников с гравировкой на рукоятках и какие-то бумаги, письма, адресованные Джеку Роллику, и небольшая конторская книга в черном переплете. Хорн только успел раскрыть ее, как вдруг услышал пронзительный крик.

Вскочив, он ринулся к двери, а потом к зарослям, где оставил Вахо. Треск ломаемых сучьев, еще один сдавленный крик. Вскочив в седло, Рауди мчался к кустам. Спрыгнув на землю, нырнул в чащу.

Вахо в разорванной кофточке отчаянно отбивалась от рослого дюжего парня в пропотевшей красной рубахе. Обернувшись на звук шагов, он с проклятиями отшвырнул Вахо и схватился за револьвер.

Рука парня мелькнула словно молния, и ковбой в отчаянии подумал, что ему не опередить противника. Но все же выхватил свой револьвер. Прогремел шестизарядник угонщика, следом раздался выстрел Рауди.

Удивленно раскрыв глаза, парень приподнялся на цыпочках, медленно разинул рот и рухнул лицом вниз.

Глава 5 В ТЮРЬМЕ ПО ЛОЖНОМУ ОБВИНЕНИЮ

С револьвером наготове Рауди осторожно шагнул к нему. Он еще никогда не убивал человека, и ему стало страшно. Угонщик поторопился и промахнулся, еще поворачиваясь, видно, споткнулся. Пуля вошла под левую лопатку и вышла в области сердца.

— О, Рауди, — в ужасе воскликнула Вахо. — Ты убил его!

— Кажется, так! — ответил он. — И думаю, нам лучше поскорее убраться отсюда, пока не вернулись другие бандиты. Здесь их пятеро или шестеро обретается.

Они поспешили прочь. В кармане брюк Рауди лежала теперь забытая конторская книжка.

Когда они уже скакали по границе его ранчо «Слэш Бар», Вахо вдруг заговорила:

— Рауди, не лучше ли тебе сразу поехать в Арагон и сообщить о случившемся шерифу?

— Правильная мысль, — озабоченно произнес он. — А как ты?

— Я буду ждать с Серебряным Боком у Крайних Камней. Ты прямиком отправляешься в город. Когда вернешься, мы заедем к тебе.

Несмотря на то, что он стрелял, обороняясь и защищая Вахо, Рауди испытывал беспокойство. Убить человека, пусть даже вора и угонщика, вещь нешуточная. Срезая, где только можно, путь, он поскакал в Арагон. Однако приехав, обнаружил, что контора шерифа заперта. Прошел по улице, но так его и не нашел.

Беспокоясь за Вахо — он понимал, что дружки угонщика могут их выследить, — Рауди прекратил поиски шерифа и вернулся к Крайним Камням. Вместе с девушкой он отправился на «Слэш Бар».

Въехав во двор, Хорн окликнул помощника, но ответа не услышал. Нила Райса, видно, не было дома. Рауди соскочил на землю. Устало спешилась и Вахо. Расседлав и разнуздав трех взмыленных коней, он загнал их в корраль. Возле крыльца девушка вдруг остановилась.

— Рауди, — сказала она, — я до смерти устала, но мне надо вернуться к индейцам. Сегодня должен приехать Клитус, будет беспокоиться.

— Хорошо.

Он пошел в корраль и стал седлать свежую лошадь. Когда Вахо уже сидела в седле, Рауди взял ее за руку.

— Вахо, — произнес он, — ты мировая девчонка. Я даже представить не мог, что такие бывают на свете.

— Ладно уж! Мне было очень интересно.

— Послушай, — сказал он. — После родео будут шикарные танцы. Пойдем?

— О, Рауди! — радостно сверкая глазами, воскликнула девушка. — С удовольствием! Танцы! Да я не танцевала с тех пор, как уехала из Бостона! Конечно же пойдем!

Когда Вахо исчезла в сгущающихся сумерках, Рауди отправился домой. Открыв дверь, он вошел в душную, непроветренную комнату и оставил дверь открытой. Чиркнув спичкой, зажег масляный фонарь. Повернулся, собираясь повесить его на место, и с фонарем в руке прирос к полу.

Перед ним лежало мертвое тело. Тот самый парень в красной рубахе, которого он убил там, в кустах.

Но каким же образом он попал сюда? Рауди ничего не слышал, даже приближавшегося топота копыт, пока позади не раздался отрывистый возглас:

— Эй! Что здесь происходит?

Обернувшись, ковбой увидел шерифа Бена Уэллса, переводившего взгляд с тела на него.

— Что тут случилось? — потребовал ответа страж закона. — Кто этот человек?

За спиной Уэллса возникли Барт Луби и Майк Макналти.

— Так здесь же преднамеренное убийство, Бен! — торжествующе воскликнул Луби. — Парню стреляли в спину.

— Нет! — горячо запротестовал Хорн. — Он стоял ко мне левым боком, выстрелил и стал поворачиваться. Моя пуля вошла видите куда — под руку.

— Все равно сзади! — настаивал Луби. — К тому же, — сурово добавил он, — это лишь твои слова. Ты говоришь, что он стрелял. Гляди, револьвер-то в кобуре!

— Он убит не здесь! — яростно выкрикнул Хорн. — Этот малый схватил Вахо, с которой мы ехали по ту сторону каньона. Я поспешил на помощь, он выстрелил и промахнулся. Я выстрелил и убил!

Шериф Уэллс присел возле тела. Достал револьвер, проверил и с мрачным лицом поднял глаза.

— Револьвер полностью заряжен, — заявил он, — и из него не стреляли.

— Что? — ошарашенно воскликнул Рауди. — Не может быть! — Он недоуменно пожал плечами. — Тогда выходит, что кто-то притащил его сюда и подменил револьвер.

Уэллс кусал седой ус. Втайне он симпатизировал Рауди Хорну в той же мере, как не любил Барта Луби, но рассказ парня не укладывался ни в какие разумные рамки.

— Ты хочешь сказать, — требовательно спросил он, — что убил этого человека по ту сторону каньона? И что кто-то привез труп сюда и подбросил тебе?

— Именно так! — решительно подтвердил Рауди. — Иначе не могло быть.

— Надо отдать ему должное за оригинальность, Бен, — расхохотался Луби. — Но он явно не уважает твои умственные способности, если пытается заставить тебя поверить в такие сказки.

— Придется тебе ехать в город, сынок, — жестко произнес Уэллс. — Давать объяснения.

— Но мне никак нельзя в тюрьму! — взмолился Рауди. — Завтра же родео.

— Надо было думать, — вставил Луби, — прежде чем убивать человека. Во всяком случае, это не предлог. Твой конь болен, так что тебе все равно не участвовать!

Рауди чуть не сболтнул о Серебряном Боке, но вовремя спохватился. Если его отправят в тюрьму и никого здесь не останется, коня без труда уведут.

— Я знаю этого человека, — вдруг заявил Макналти. — Его зовут Джейк Линер, из компании Роллика.

— Не важно, — категорически заявил Уэллс. — Убит выстрелом в спину. У нас ничего против него нет, пусть даже он работал с Ролликом. По закону никого нельзя называть жуликом, если преступление не доказано. За этим малым ничего не числится, в розыск он не объявлен.

— Но послушай! — возмущался Рауди. — У меня есть свидетель. Схватка произошла на глазах Вахо Рейни! Она знает, как все случилось.

— Вахо Рейни? — уставился на него Уэллс. — Рауди, что ты мелешь? Если она, как ты утверждаешь, ехала с тобой, то где же она сейчас? Тебе не хуже моего известно, что эту девицу никто в наших краях не видал. Не делай из меня дурака! Рассказывай, как было дело, и я постараюсь отпустить тебя под залог.

— Я все рассказал! — упрямо твердил Хорн. — Хочешь верь, хочешь не верь!

— Мы тебя забираем, — объявил Уэллс. — Майк, подавай этому джентльмену коня, да поживее!

Барт Луби глядел на дверь спальни. Он думал о старом секретере. Много раз Луби пытался проникнуть сюда, но всегда тут кто-нибудь болтался. Обвиненный в убийстве, Рауди теперь не вернется. И на родео ему не бывать…

В тяжелом молчании группа прошествовала в Арагон. Рауди приуныл. Родео — последняя соломинка, на которую он так надеялся, сломалась. Ему конец. Получив приз за победу, он мог бы расплатиться за ранчо.

Он поймал себя на мысли, что в эти дни ни разу не вспомнил о Дженни. Хотя с тех пор, как несколько лет назад с нею познакомился, он мечтал только о ней. В его воображении она была идеальной девушкой, самой красивой в округе. Когда состоялась их помолвка, он просто не верил своему счастью.

Однако после того, как они стали чаще встречаться и он получше узнал ее, появились первые сомнения. В конечном счете кроме красоты для семейной жизни важны и другие качества, и, хотя он упрекал себя в том, что несправедлив к ней, их-то Дженни как раз не хватало. Несмотря на это, его верность не давала воли таким настроениям до того дня, когда девушка сама разорвала помолвку. Пережив в первый момент потрясение и боль, Рауди вдруг ощутил странное чувство облегчения и свободы.

В городе Хорна благополучно водворили в тюрьму, где он провел ночь, а когда проснулся, утреннее солнце высвечивало на стене оконные переплеты. Некоторое время лежал неподвижно, потом все вспомнил, и защемило сердце. После всех приготовлений и треволнений в день родео он сидел за решеткой!

Рауди медленно поднялся с постели, оделся, сполоснул лицо холодной водой из оставленного в камере ведра. Уныло поглядел из-за решетки на запруженную людьми улицу. Все коновязи заняты, множество колясок и фургонов. Еще час — и по городу будет не проехать. Похоже, ожидания патриотов города, устроителей Праздника скотовода и родео, оправдаются: на представление съедется не менее трех тысяч зрителей.

Однако шли часы, а он, проклиная судьбу, то метался по камере, то смотрел в окно. Слышал, как играет оркестр, как начинается предшествующая большому параду и родео суматоха. И тут у решетки возник шериф Бен Уэллс.

— Рауди, обещаешь не покидать город, если я выпущу тебя участвовать в представлении? — покусывая ус, спросил Уэллс. — Я тебя знаю, сынок, и никогда не считал, что ты способен стрелять в спину, но твоя история очень уж не похожа на правду. Но у меня только что появился ключик, который, надеюсь, поможет добраться до истины. Не исключаю, что мы поторопились, и поэтому я хочу отпустить тебя на время родео.

С радостным воплем Рауди выскочил в отворенную дверь. Схватив шерифа за руку, стал горячо благодарить, но Уэллс затряс головой.

— Не меня благодари. Тут одна молодая особа.

Быстро обернувшись, Рауди увидел Вахо.

— Ты? Здесь?

— Ты же пригласил меня на танцы. Неужели забыл? — засмеялась она. — Когда узнала, что ты в тюрьме, естественно, захотела тебя выручить! Не может же девушка идти на танцы с парнем, если он в тюрьме, верно, шериф?

Бен Уэллс, подмигнув, покачал головой.

— Сынок, — серьезно добавил он, — представить не могу, где ты ее отыскал и какие у тебя виды, но тебе досталась замечательная девушка, и я бы на твоем месте не упустил ее.

Вахо зарделась, и глаза ее весело заблестели. Она по-прежнему была в брюках и синей рубашке, но этим утром вся так и светилась от радости. Рауди крепко сжал ее руку.

— Как тебе удалось? — воскликнул он.

— Потом расскажу. Но я сделала не только это. Теперь поспешим на место родео. Серебряный Бок уже там, ждет тебя. Мы его покрыли попоной, чтобы никто не узнал.

Рауди понял, что Вахо продумала все. Майк Макналти достал одежду, которую ковбой купил специально для родео, и Хорн быстро вымылся и переоделся. Вышел в безупречно сшитых рубашке и брюках серого цвета, белой шляпе и черном шейном платке. Карманы обрамляла черная тесьма. На бедрах его старые револьверы, но в новых черных блестящих кобурах. Заранее разношенные сапоги удобно сидели на ноге.

— Ой, Рауди! — воскликнула пораженная Вахо. — Какой ты красивый!

Парень покраснел.

— Я? — поперхнулся он.

Майк Макналти и Пит Чемберлен от души расхохотались, заставив его покраснеть еще гуще.

Рауди поспешил к Серебряному Боку. Сняв попону, провел короткую разминку и снова поставил коня в отведенное ему стойло.

— Никого не подпускать, — предупредил он. — На этом коне я только мечу лассо. До того умен, что даже страшно!

Глава 6 ЧЕТВЕРОНОГИЙ ДЬЯВОЛ

Стоя рядом с Вахо, Рауди повернулся к арене. Трибуны забиты до отказа. И тут он увидел Барта Луби, который направлялся к стартовым воротам. Рядом с ним шла Дженни Уэлман!

Заметив его, Барт вздрогнул и нахмурился.

— Что ты здесь делаешь? — требовательно спросил он.

Дженни с презрительной улыбкой зыркнула глазами в сторону девушки, отметив для себя потрепанную одежду Вахо.

— Выступаю на состязаниях, Барт, — небрежно бросил Рауди. — Думаю, теперь тебе придется тягаться со мной в заваливании бычка, да и во всем остальном тоже.

— Откуда у тебя конь? — с подозрением спросил Луби.

— Достал, — ответил Рауди, переводя взгляд на Дженни. Он вдруг почувствовал, что совсем на нее не обижен и не сердится. — Дженни, — дружелюбно улыбаясь, начал он, — позволь представить тебе Вахо Рейни. Мисс Рейни, это мисс Уэлман и Барт Луби.

— О! — воскликнула Дженни. — Та самая индейская девушка, верно? Или нет, белая девушка, которая живет в вигваме? Забыла, как точно.

— Да, это именно я, — чуть улыбнувшись, непринужденно ответила Вахо.

Рауди ухмыльнулся. Вахо может сама постоять за себя. Дженни не скрывала своего раздражения и злости. Однако Вахо ей не уступала.

— Рада побывать сегодня здесь.

— Как же, как же! — нанесла ответный удар Дженни. — Слыхала, у вас там довольно грязно. Наверное, иногда требуется немножко переменить обстановку.

— Любое разнообразие — хороший отдых, — проворковала Вахо. — Вам бы следовало как-нибудь попробовать, хотя… — неожиданно сухо закончила она, — вы, конечно, предпочли бы оставаться городской девушкой?

Прежде чем побледневшая от ярости Дженни успела ответить, Вахо взяла Рауди за руку.

— Пойдем, милый, — нежно промолвила она.

К Дженни вернулся голос.

— Городской девушкой! — в бешенстве крикнула она. — Что позволяет себе эта паршивая индеанка! Да я…

— Наплюй на это, — пожал плечами Барт. — Она, должно быть, хотела сказать «горожанка».

— Я хорошо понимаю, что она хотела сказать! — бушевала Дженни.

Но Луби не слушал. Глядя на носки сапог, он раздумывал. И мысли его были не из веселых. Несмотря на все его коварные замыслы, Рауди Хорн сегодня участвует в родео, и если Уэллс его отпустил, то у него возникли для этого достаточные основания.

Только ли показания этой девчонки, Вахо? Его обуревали сомнения. В глазах Рауди светилось торжество. Ладно, черт с ним! У Рауди нет ковбойского коня, и в этом номере состязаний у него никакой надежды на победу. Не победит и в объезде диких скакунов. Но все рассуждения не приносили Луби облегчения. Что-то не так, совсем не так!

Когда подошли к стартовым воротам, Вахо Рейни, извинившись, куда-то скрылась. Начали выстраиваться участники парада. Макналти подвел к Рауди Серебряного Бока, оседланного, но под попоной. Рядом в поводу пегая с белой гривой кобылка Вахо.

Заиграл оркестр. Толпа возбужденно зашумела. Серебряный Бок вздернул голову, раздувая ноздри, блеснул глазами. Видно, нахлынули воспоминания о прошлых парадах и победах. Рауди стал рядом.

— Да, так оно и есть, приятель! Покажи им, на что способен, как показывал при Баке!

Большой красивый конь, словно соглашаясь, закивал головой.

Майк вдруг издал восторженный вопль.

— Босс! — хрипло прошептал он. — Гляди-ка!

Рауди испуганно повернулся, и у него отвисла челюсть. Перед ним, одетая в темно-зеленое с серебром, во всем великолепии предстала Вахо Рейни!

Красивая, статная, смуглая девушка горделиво смотрела ему в глаза — горделиво, но вопросительно — находит ли он ее красивой? Находит. Это читалось в глазах всех мужчин, обернувшихся на восторженное восклицание Майка.

Дженни Уэлман тоже выглядела прекрасно как никогда. Но ее бледные черты и белокурые локоны не шли ни в какое сравнение с ярким очарованием смуглой красавицы.

— Как я? — с озорными искорками в глазах спросила Вахо. — Приберегла платье к такому случаю. Почему-то верила, что ты примешь участие в празднике. Хотела, чтобы тебе было не стыдно со мной!

— Не стыдно? — воскликнул Рауди. — Прелесть моя, да мне кажется, что какая-то чародейка взмахнула своей волшебной палочкой над дочкой дровосека и сделала ее краше царицы Савской и Елены Прекрасной вместе взятых! Погоди, что еще скажут зрители!

— А тебе не хочется, хотя бы чуточку, — кротко спросила она, — чтобы меня увидела Дженни Уэлман?

Девушка чопорно поджала губы, но в глазах бегали бесенята.

— Спрашиваешь! — расплылся в улыбке Рауди.

Майк Макналти сбросил попону с Серебряного Бока. Подсадив Вахо на пегую кобылку, Рауди вскочил в седло.

Мимо проходили шериф Бен Уэллс и хозяин родео Дик Уивер. Уивер остановился как вкопанный.

— Гляди! — воскликнул он. — Да это же Серебряный Бок!

При упоминании легендарного имени самого знаменитого на юго-западе ковбойского коня все присутствовавшие обернулись. Глазея, сгрудились вокруг.

— Верно, Серебряный Бок, — спокойно подтвердил Хорн.

Снова грянул оркестр, и парад начался.

Кличка коня как по волшебству пронеслась по трибунам, так что, когда участники состязаний выехали на поле, все взгляды устремились на воскресшего из мертвых знаменитого чемпиона. Потом на гордо сидевшего в седле всадника и на изящную девушку в зеленом с серебром наряде рядом с ним. Услышав возбужденные возгласы, Дженни Уэлман повернулась в седле — она скакала в паре с Луби, — и улыбку будто смыло с лица. Ей стало не до смеха — в сравнении с ехавшей сбоку Рауди девушкой Дженни выглядела более чем скромно. И она это поняла.

Барт Луби тоже услышал имя Серебряного Бока, но не обернулся. Лишь подскочило сердце. Он стиснул зубы. Родео и для него много значило, и он заранее вступил в борьбу с Рауди, чтобы его выиграть! Не важно, каким путем, но выиграть!

В толпе зрителей едва ли нашелся бы человек, который не понимал, свидетелем каких драматических страстей ему предстоит стать. В маленьком городке сплетни разлетаются быстро, и новость, что Дженни Уэлман вернула Рауди Хорну кольцо, уже дошла до каждого, так же как и то, что участвовавшие сегодня в родео Барт Луби и молодой ковбой находились в ссоре.

И вот перед их глазами рядом с Рауди гордо восседает таинственная девушка с гор, о которой все слышали, но никто ее прежде не видел. А сам Хорн, которого списали со счетов, когда охромел его Малыш, в последнюю минуту выпущен из тюрьмы и примет участие в родео да еще на знаменитом коне — Серебряном Боке!

Стоя у стартовых ворот, Рауди внимательно следил за состязаниями. В родео участвовало много хороших наездников. Но он понимал, что бороться предстоит с Бартом Луби.

Никогда еще он не выступал перед такой массой людей. Всю свою жизнь он провел в седле, выступал на родео в небольших городках, два лета объезжал диких мустангов, участвовал в отборах бычков для состязаний, где соревновались знаменитости. Но он никоим образом не считал себя таким профессионалом, как Барт Луби.

Лучше всего он умел отлавливать бычков; этим повседневно занимался в течение многих лет, но не участвовал в подобных состязаниях, хотя предстоявшее родео имело далеко не самый высокий класс.

С другой стороны, Барт Луби выступал и постоянно побеждал на всех крупных соревнованиях с участием известных профессионалов. Сегодня в первом номере, предварительном соревновании по отлавливанию и заваливанию бычков, Рауди предстояло работать на знаменитом коне, которого он совсем не знал как своего напарника. Разглядывая пыльную арену, которая скоро станет местом опасной борьбы, он впервые осознал все ее значение для своей судьбы.

Что касается взметавшихся вверх копыт, яростных попыток диких коней сбросить седока и бешеного бега свирепых быков, все это было ему не в новинку. Он видел растоптанных насмерть или покалеченных под копытами обезумевших мустангов наездников. Но сегодня для Рауди ставка в игре -больше, чем жизнь, и, изучив Луби в прошлые дни на «Бар О», он не сомневался в его ловкости и мастерстве. С тех пор Луби, несомненно, стал еще сильнее.

— Дурак я, — ругал себя Рауди. — Лезу на рожон, когда здесь все решено заранее. Не ровня я этой компании.

После парада приунывший Рауди стал смотреть представление. Из стартовых ворот на поле стрелой вылетел первый бычок, и следом ковбой на коне в яблоках. Он узнал Гаса Петро, грека из Шайенна. Сомнения уступили место любопытству. После того как осела пыль, объявили время. Рауди улыбнулся. Такое время он побьет. Наверняка побьет.

И все же, когда выкрикнули его имя и он услышал гул голосов, внутри что-то оборвалось.

— Друзья, выступает Рауди Хорн. Тавро — «Слэш Бар». Под наездником самый знаменитый ковбойский конь всех времен — Серебряный Бок!

Красноватой молнией мелькнул бычок. Серебряный Бок ринулся следом. Только теперь Рауди понял, что все слышанное о коне — лишь часть того, на что он способен. Вороной с белым пятном на боку стремительно нагонял удиравшего бычка. Подобно стреле взметнулось лассо Рауди, и почти в то же мгновение он, соскочив с коня, повалил и накрепко связал ревущее и сопротивляющееся животное.

— Вот так, друзья! — прогремел над полем голос Уивера. — Рауди Хорн на Серебряном Боке, одиннадцать секунд ровно!

Редкое время, но он дважды в него укладывался, подумал Барт Луби, прищурился и тут же помчался за выскочившим из ворот бычком. Заарканил, повалил, связал…

— Одиннадцать и одна пятая секунды! — выкрикнул Уивер.

Злобно сверкнув глазами, Барт тихо выругался. Дернув поводья, резко повернул коня и поскакал к трибунам. Ничего! Это только предварительный заезд, впереди еще финал. Но он никогда не верил, что Рауди Хорн способен его побить, пусть даже на одну пятую секунды и в предварительном заезде. Не любил проигрывать!

Пока играл оркестр и клоуны из кожи лезли вон, изображая только что происходившие на арене события, участники состязаний направились на жеребьевку в скачках на необъезженных мустангах.

Вахо ждала Рауди у стартовых ворот номер пять, откуда ему предстояло выезжать. Он вытянул Четвероногого Дьявола, свирепого зверя, на котором в прошлом году из двадцати двух наездников удержались только два, а в этом сезоне конь победил всех. Барту Луби достался Светлячок, норовом не лучше Дьявола.

— Молодчина! — похвалила Вахо. — В жизни не видела такой быстрой работы!

Рауди слабо улыбнулся.

— Надо еще лучше, дорогая, — чистосердечно признался он. — Барт Луби тоже выступил хорошо, а в следующий раз он выложится по-настоящему.

— У тебя получится! — убеждала она. — Уверена, что получится!

— Может быть, — согласился он. — Но если получится, то благодаря этому коню. Теперь мы уже познакомились. Будем надеяться, что достанется бычок пошустрее.

— А как с этим заездом? — обеспокоенно спросила она. — Конь достался трудный.

— Как раз такого я и хотел. На легких лошадках родео не выиграть. Чем труднее конь, тем весомей результат — если удержишься.

Барт Луби на Светлячке выступал первым. Как сущий дьявол конь вылетел из ворот и понесся в бешеном галопе, затем, взбрыкивая, закружился в безумной пляске. Луби, красуясь, уверенно, как и подобает профессионалу, держался в седле и, орудуя поводьями и терзая шпорами бока, то осаживал коня, то подавал вперед. Оставаясь в седле, закончил блестящим финишем. Соскочив с коня, поднял руку, приветствуя ликующую публику.

Рауди, облизывая пересохшие губы, вглядывался в облако пыли. Встав на перекладину, заглянул в загон на дрожавшего мелкой дрожью гнедого. Стоявший поблизости шериф Бен Уэллс предупредил Хорна:

— Не зевай, парень. Четвероногий Дьявол — настоящий зверь. Когда соскочишь, не поворачивайся спиной, иначе — конец.

Рауди кивнул и, стиснув зубы, вскочил в седло и сунул ноги в стремена. Крепко сжал поводья. Снова загремел голос Уивера:

— Внимание, друзья! Пятые ворота! Рауди Хорн на живой бочке с порохом — Четвероногом Дьяволе!

Рауди, подняв шляпу, крикнул:

— Поехали, ребята!

Поднялся шлагбаум, и конь, грохоча копытами, пулей вырвался на арену. Гибкая фигура Рауди извивалась в такт его движениям. В глазах замелькали заполненные зрителями трибуны. Затем последовал каскад таких головокружительных вращений и взбрасываний копытами, в сравнении с которыми все испытанное ковбоем раньше показалось бледной тенью.

Гнедой разбойник был изощренным бойцом и точно знал, для чего он здесь. Надо во что бы то ни стало сбросить с себя это цепкое, как репейник, существо. Круто выгнув шею, Четвероногий Дьявол при каждом прыжке то складывал вдвое свое мускулистое тело, то бешено взбрыкивал всеми четырьмя ногами, вздымая тучи пыли, то вертелся волчком, набирая очки пришпоривавшему его седоку.

Когда оставалось меньше секунды, гнедой, грозя раздавить всадника, шарахнулся к северной стенке. Увидев стенку в нескольких дюймах от себя, Рауди охнул и стал выворачивать голову коня. Четвероногий Дьявол, верный своему имени, круто развернулся и уже после свистка продемонстрировал такой каскад трюков, что все предыдущее показалось детской забавой.

Глава 7 НЕОБЪЯВЛЕННЫЙ НОМЕР

От судейского столика навстречу поспешили ковбои, но Рауди, высвободив ноги из стремян, соскочил с коня, как только тот коснулся земли всеми четырьмя копытами. И тут с оскаленной пастью гнедой бросился на седока, но Рауди, круто повернувшись, отскочил в сторону, и взбешенный мустанг очутился в загоне. Под восторженные крики Хорн медленно побрел по арене. Ликующие возгласы провожали его до пятых ворот.

— Этот конь, должно быть, заодно с тобой, — встретил его улыбкой Уэллс. — На публику, да и на судей, произвело большое впечатление, когда он бросился на тебя! Показал себя во всей красе!

— Если это дружеские намерения, — ухмыльнулся Рауди, — избави Бог меня от таких друзей!

— У тебя есть пара хороших друзей, сынок, — скороговоркой выпалил Уэллс. — Не из лошадиной породы.

Луби стоял неподалеку. Повернувшись, оперся на перекладину ворот.

— Повезло, — бросил он. — Еще как повезло.

Рауди хмуро поглядел на него.

— Может быть. Надеюсь, повезет и дальше.

— Не повезет, — отрубил Луби. — Кончилось твое везение! Я заявил протест судьям: участие убийцы подрывает престиж состязания.

— Убийцы? — взвился Рауди. — Ах ты…

Барт Луби был к этому готов. Слишком поздно Рауди увидел кулак. Сокрушительный удар правой пришелся по челюсти, сбив его с ног. Он упал навзничь в пыль. Барт бросился на него. Рауди откатился и быстро вскочил. От удара по корпусу сильный противник зашатался. Но быстро придя в себя, снова ринулся на Хорна. Тузя его и левой и правой, он завершил свой выпад коварным хуком в подбородок, от которого у Рауди подкосились колени.

Уйдя нырком от левой, Хорн пошел на сближение, но Луби, вцепившись в него, швырнул на землю. С залитым кровью и вымазанным грязью лицом Рауди поднялся и, как сквозь туман, увидел надвигавшегося на него с торжествующей улыбкой дюжего ковбоя.

Руки противника были явно длиннее. Рауди попытался уклониться от левой и поймал сокрушительный апперкот правой в зубы. Дышащий яростью Барт приблизился вплотную, молотя обеими руками. И тут Рауди увидел свой шанс. Луби широко замахнулся левой, и Хорн пустил в ход правую. Отбив хук, словно молотом двинул Луби в подбородок.

Изумленно вскинув глаза, тот зашатался, а Рауди, будто приклеившись к нему, принялся колотить справа и слева мощными боковыми по корпусу. Луби замахнулся правой, но Рауди опять ждал левую. Поймав момент, дал волю правой.

Барт со всего маху рухнул в пыль. Перекатился на живот. Рауди отошел назад, ожидая, когда тот поднимется. Из губы сочилась кровь, на щеке темнел кровоподтек, но Рауди чувствовал себя прекрасно.

Луби вскочил и, размахивая руками, попер на Хорна, но тот, снова сблизившись с ним, нанес удар левой по корпусу и следом правой в голову. Луби дернулся назад, а Хорн, предвкушая победу, зажал его покрепче. Резкий удар левой по голове, правой, снова левой. Нырнув под занесенную Луби правую руку, прямым ударом левой он послал врага в нокдаун.

Разбитый наголову, Барт распластался в пыли. Рауди наклонился, поднял его за шиворот и отшвырнул к ограде загона. Занес было правую руку, чтобы расквасить физиономию, но остановился.

Подчеркнуто спокойно отступил назад.

— Ладно, Барт, — невозмутимо произнес он. — Ты начал и получил то, на что давно напрашивался, но это еще не все. Хочу, чтобы ты очухался, потому что собираюсь выбить из тебя пыль там, на арене. Буду считать, что победил, только когда побью тебя на опилках!

Демонстративно повернувшись спиной, зашагал к конюшне.

Наклонившись над ведром, смыл с лица грязь и кровь и причесался. Внезапно нахмурился, вспомнив о Ниле Райсе. Что стало с печатником? В суматохе ареста и затем родео совсем не было времени узнать, куда он подевался. Правда, теперь парень мог уже вернуться на ранчо.

Что держит при себе Бен Уэллс? Что за друзья, о которых он говорил? Не они ли помогли его освобождению и участию в родео? Рауди раздирали заботы и сомнения. Он понимал, в каком отчаянном положении находится. Кроме Вахо, у него нет ни одного свидетеля. В глазах шерифа, да и вообще людей, его рассказ о том, что убитый им в далеком каньоне человек непонятным образом попал в его дом, выглядел абсолютно неправдоподобно.

Он заставил себя не думать об этом. Прежде всего состязания. Всему свое время.

Следующим номером объявили езду на неоседланных мустангах, затем предстояло единоборство с бычком и скачки на быках. После этого заключительные состязания по отлавливанию бычков. В финале участвовали четверо: кроме них с Бартом Луби еще Касс Уэбстер из Прескотта и Тони Сандовал из Буффало, штат Вайоминг.

Объезжать неоседланных мустангов было любимым делом Рауди, и он на доставшемся ему Кугуаре, дьяволе, а не коне, вышел первым. За ним шел Луби, и третьим, почти вплотную, Уэбстер. Луби выиграл единоборство с бычком, отыграв у Рауди две пятых секунды. Сандовал, ковбой из Вайоминга, победил в скачках на быках. Рауди снова стал вторым, а Луби третьим.

К концу дня вспотевший и до смерти уставший Хорн побрел к загонам. Все решится завтра, а пока что по сумме очков он впереди Луби…

Настало утро. Наэлектризованные ожиданием трибуны гудели. Участники состязаний и те бросали долгий взгляд вслед спокойно шагавшему к конюшне Рауди. Серебряный Бок встретил его тихим ржанием. Хорн остановился поговорить с конем. Тот мягкими губами ткнулся ему под мышку.

Подошел Касс Уэбстер.

— Не верю я этому трепу насчет убийства, парень, — тихо сказал он. — Не знаю, из-за чего весь этот шухер, но что до меня, то первое место по праву твое. — Касс раздавил ногой сигарету. — В прошлом году в Уайт-Роке Луби подложил мне свинью. Грязный он человек, Хорн. Смотри в оба!

— Спасибо, — ответил Рауди.

Его внимание отвлекла Вахо Рейни, приближавшаяся к нему под восхищенными взглядами окружавших.

— У нас гости, — объявила она. — Следи за тем, что говоришь.

— Не понимаю, — озадаченно нахмурился Рауди.

— Поймешь… Гляди!

Он быстро обернулся. К ним подходила небольшая группа индейцев. Впереди выступал старый Клитус, за ним члены его племени. Кроме одного. Этим одним оказался закутанный до головы в одеяло Кочино!

— Рад вас здесь видеть! — от души воскликнул Рауди. — Очень рад! Если что-нибудь надо сделать для вас, говорите.

Глядя на Серебряного Бока, они стали тихо переговариваться между собой.

— Они и вчера были здесь, — прошептала Вахо. — Видели, как ты выступил.

Кочино вдруг, оживленно жестикулируя, заговорил с девушкой. Блестя глазами, она повернулась к Хорну.

— О, Рауди! Он говорит, что ты можешь оставить коня себе! Он тебе его дарит!

— Господи Боже! — Вне себя от счастья, Рауди не находил слов. — Что мне ему сказать? Что подарить?

— Ничего. Это… он просит об одной вещи. — Вахо залилась краской.

— О чем? Сделаю что угодно!

— Я… теперь не могу. Скажу потом.

Она поспешила прочь. Старый индеец довольно захихикал. Клитус тоже обнажил в улыбке щербатый рот, но глаза глядели грустно.

Арену окружила еще выросшая за ночь огромная толпа. Сидели и стояли где только можно. Пит Драго со своими дьявольскими наездниками выкидывал головокружительные трюки, с ними соперничали клоуны, порой превосходя их в мастерстве и трюкачестве. Потом последовали гонка фургонов и показательные соревнования по владению пастушеским кнутом.

К началу финальных состязаний в заарканивании бычков Рауди Хорн в полной готовности сидел на Серебряном Боке, На этот раз он выступал следом за Бартом Луби. Заранее проверенные в конюшне плетеные лассо свернуты в кольца и готовы к работе. Он накинул их на переднюю луку седла. Тут его подозвал Уэллс, и Рауди направился к нему.

— Сразу после заезда подойдешь ко мне, — приказал шериф.

Рауди с мрачным видом кивнул.

— Обязательно, — заверил он. — Найду тебя сам. Большое спасибо тебе, Бен, за то, что дал мне этот шанс. Буду готов вернуться в тюрьму.

С тяжелым сердцем Рауди снова сел в седло. Задумавшись, глядел на арену. Вчерашнее время, одиннадцать секунд, — хорошее время. С таким временем можно выиграть не одно состязание, но уложится ли он в него сегодня?

Сняв лассо, оставил одно в правой руке. Другое взял в зубы. Внезапно мелькнуло подозрение, заставив отвлечься от арены, куда уже устремился вслед за бычком Барт Луби. Губы ощутили в сыромятном ремне что-то непонятное. Выдернув из зубов плетеную веревку, стал разглядывать ее. Обе жилы оказались аккуратно надрезаны пилкой или каким-то другим острым предметом. Станешь стягивать ноги бычку, лопнут словно нитки!

— Время! — прогремел над ареной голос Уивера. — Барт Луби спеленал бычка в рекордное для наших состязаний время — десять и девять десятых секунды!

По трибунам прокатился восторженный рев. У Рауди оборвалось сердце. Услышав, что объявляют его имя, повернулся в седле.

— Касс! — что было мочи отчаянно заорал он. — Лассо! Скорее!

Вскочивший словно ужаленный Уэбстер сунул в руки Рауди свои лассо. Рауди бросил ему надрезанные ремни.

— Погляди! — крикнул он уже на скаку.

Увидел, как из ворот на арену выскочил его бычок. Серебряный Бок, заметив, ринулся за ним. Взметнувшаяся веревка Рауди захлестнулась на рогах бычка. Соскочив с седла, Хорн одним движением повалил его. Сердце бешено колотилось, нос забивала пыль, но он мгновенно скрутил ноги и, выпрямившись, поднял руку!

Над ареной повисла тишина. Потом раздался возбужденный голос Уивера.

— Друзья! — объявил он. — Рауди Хорн на Серебряном Боке победил в заарканивании бычка с рекордным временем десять и восемь десятых секунды!

Его слова потонули в ликующих возгласах. Вскочив в седло, Рауди рысью поскакал к судейскому столу. Его знаменитый конь взвился на дыбы. Отвечая на приветствия, Рауди размахивал шляпой. Затем под победные звуки оркестра и гром оваций Серебрянный Бок танцующим шагом пронес своего хозяина по арене. Развернув коня, Хорн вернулся к стартовым воротам.

Из головы не выходили надрезанные ремни. Ему могли подменить лассо, если это задумали заранее, только в тот момент, когда он перекинулся парой слов с шерифом.

Но Барт Луби тогда сидел на коне, ожидая сигнала, рядом с Серебряным Боком!

«Быстрая работа!» — подумал Рауди. Его выручило то, что он почувствовал губами надрез. Лопни ремни, и не видать бы ему победы.

Соскочив с коня, он подошел к тесному кругу людей. Возле шерифа Бена Уэллса собрались Касс Уэбстер, Тони Сандовал, Нил Райс и другие. В центре, злобно оглядываясь по сторонам, стоял побледневший Барт Луби.

Рауди протолкался вперед.

— Вот теперь, — взорвался он, — ты свое получишь!

— Погоди, Хорн, — оборвал его Уэллс. — Осади назад! Он теперь за мной!

— Все это враки! — огрызнулся Луби. — На кой мне черт? Мало ли что болтает Уэбстер — не трогал я этого лассо!

— Такие же штучки водились за тобой в Уайт-Роке! — заявил Уэбстер. — Если я, как ты говоришь, лгу, кнут у тебя в руках! Давай, бей!

Уэллс сердито повернулся к нему.

— Заткнись! — приказал он. — С этим лассо достаточно грязное дело, но я арестую Луби за подлог и угон скота.

— Что? — еще больше побледнел Луби. — Что ты болтаешь?

— Что слышишь, — спокойно ответил Бен Уэллс. — Этот малый, — показал он на Райса, — нашел в столе старого дома на ранчо «Слэш Бар» подлинное завещание. Кроме того, обнаружил там документ, с которого содрали печать. А я тем временем послал пару помощников с отрядом полицейских прочесать ту долину, о которой говорил Рауди. Они попали в точку и накрыли Джека Роллика и двоих его парней. Роллик сознался, что помогал тебе, Луби, перетащить тело и подбросить его Рауди. Кроме того, когда я упек за решетку Хорна, то обыскал его и обнаружил то, о чем он начисто забыл, — конторскую книжку Роллика, свидетельствующую, что он угонял коров и продавал их через тебя или тебе. Там даже записано, сколько он отстегивал тебе как наводчику.

— Все это сплошная ложь, — неуверенно запротестовал Луби.

— Пока ты соревновался тут, ордер на арест дал нам возможность заглянуть к тебе домой, — безжалостно продолжал Уэллс, — и мы отыскали поддельное завещание. Райс, вот он, показал мне, как печать сняли с одного документа и поставили на другой. Он также показал, что находившийся у тебя документ не что иное, как адресованное тебе старое письмо Слейтера, которое ты переделал в завещание. Там полно подчисток, одни слова стерты, другие добавлены.

Подняв глаза, Хорн увидел стоявшую рядом Дженни Уэлман с раскрытым ртом. Она испуганно глядела на Луби, потом перевела взгляд на Рауди. Резко повернувшись, побежала прочь.

У Хорна не было никакого желания слушать дальше. Он оправдан. Райс поймал его взгляд.

— Босс, — сказал он, — я поступил, как счел нужным. Ты уехал, пришлось действовать самому.

— Молодец, — похвалил Рауди. — Рад, что так получилось, — добавил он, ища глазами так нужное ему лицо. — Можешь оставаться у меня сколько пожелаешь.

Вахо Рейни выводила из конюшни свою пегую кобылку. Оставив Райса, Рауди подошел к ней. Их взгляды встретились.

— Дорогая, — спросил он, — сколько баранов я должен дать за тебя Клитусу?

— Скорее он будет рад дать тебе баранов, лишь бы сбыть меня с рук, — рассмеялась она. — Он меня любит, но теперь, когда я стала образованной девицей, думаю, представляю для него лишнюю заботу.

— Может быть, ты не захочешь выйти замуж за коровьего пастуха, пусть даже у него есть ранчо.

— Да что ты, Рауди! — весело глядя на него, вдруг рассмеялась она. — Мы же помолвлены или почти помолвлены с тех пор, как получили Серебряного Бока!

— Что? — удивленно вытаращил глаза Рауди. — Что ты имеешь в виду?

Она покраснела, глядя на него счастливыми глазами.

— Знаешь, я сказала Кочино, что у твоего народа существует обычай, по которому невеста должна привести в дом мужа пони, причем самого лучшего пони. Вот об этом он и говорил утром у конюшни. Он заявил, что единственное, о чем просит взамен коня, которого он дарит мне для тебя, так это чтобы ты хорошо заботился о своей женщине!

Рауди не удержал смеха.

— По-моему, сделка что надо, — то ли в шутку, то ли всерьез заметил он. — Черт побери, ни один конь не обходился мне так дешево!

Историческая справка КРЕПКИЕ ПАРНИ

Никто никогда не узнает, сколько людей ушло на Запад и там сгинуло. Одни убиты при налете индейцев, другие умерли от жажды, третьих растоптали бегущие в панике стада. Да мало ли еще иных несчастных случаев! Повседневный труд первопроходцев опасен и тяжел. Зачастую им приходилось работать в одиночку. Если случалось несчастье, помощи ждать не от кого, выкарабкивались кто как мог. На обочинах дорог осталось множество могил со стершимися от непогоды именами.

Напрасно ждали писем оставшиеся на Востоке родные и друзья. Женщины подчас думали, что их бросили, но всему виной был ненасытный Запад. Этот дикий край поглощал людей, не оставляя следа. Гибли даже отчаянно смелые и сильные, пропадали за понюх табаку.

Но некоторых, таких как Джим Дрю, герой следующего рассказа, не так просто удавалось отправить на тот свет.

В моем романе «Конагер» на вопрос, не принадлежит ли его герой к любителям попалить из револьвера, отвечают: «Нет, но он из числа тех, кого подобные любители оставляют в покое. Если им хватает ума».

И таких встречалось много. Они не являлись ни стражами порядка, ни бандитами, ни картежниками, о которых так много писали газетчики и историки. Эти простые крепкие парни отстаивали свое право на существование. Один из них Керк Джордан, выставивший из Доджа знаменитого мастера пальбы Билли Брукса; другой — полковник Фрэнк Норт, известный как один из лучших стрелков, но никогда не ввязывавшийся в драки. В Аризоне я встречал старого индейца, которому, как говорили, за девяносто (я так и не узнал его настоящий возраст, но если судить по лицу, то он прожил не меньше двух жизней), — он бил перепелов в голову. Я не раз сам видел, как этот индеец стрелял себе на пропитание по две-три штуки за раз.

Его не называли среди знаменитых ганменов (хотя поговаривали, что на его счету числилось несколько трупов), но сам он плевал на такую славу.

ПАРТНЕР С РИО

День клонился к вечеру. Тэнди Тайер, рослый парень с соломенной шевелюрой, ехал по речной долине. Легкая сутулость свидетельствовала о проведенных в седле долгих часах и многих годах. Спокойный уверенный взгляд говорил о том, что он человек сильный и знает, чего хочет. Не доехав до запруды, он осадил серого и стал озираться, будто разыскивая отсутствующую часть рельефа.

Поворачиваясь в седле, он чуть напряженно вглядывался в выжженные солнцем красные скалы. Все ориентиры в точности совпадали. Именно здесь, на этом месте, должно находиться ранчо старины Дрю. Вот он, бьющий из земли ключ, а справа неподалеку шумит река. Высоко слева словно стрелка указателя — белый зубчатый выступ скалы.

До настоящего момента все детали картины фут в фут соответствовали имевшимся у него подробным описаниям. Только ни конюшни, ни корраля, ни дома, ни самого Джима Дрю — и ничего вообще, что свидетельствовало бы о их существовании, он обнаружить не мог.

Соскочив с седла, Тэнди потянул за поводья. Серый охотно, но без торопливости двинулся к пруду и опустил морду в прозрачную воду. Тайеру и самому хотелось пить, но загадка не выходила из головы. Быстрым характерным жестом он сдвинул на затылок шляпу, обнажив простое обветренное лицо, и принялся внимательно изучать местность.

Заслышав стук копыт, повернулся к тропе, по которой сам только что прискакал. Еще один всадник. Откуда?

Прямо к нему на могучем гнедом с белой отметиной на лбу и белыми чулками на трех ногах направлялся рослый, крепкого телосложения мужчина с холодными голубыми глазами на широком загорелом лице. Нарочито небрежная посадка, сдвинутая набекрень плоская, с узкими полями шляпа.

— Привет, — произнес он, подозрительно оглядывая Тэнди. — Проездом?

— Вроде. Ищу парня по имени Джим Дрю. Знаешь такого?

— Сдается, нет. Тоже здесь проезжал?

— Нет, жил. Если не ошибаюсь, на этом самом месте.

— На этом месте? — скептически переспросил всадник и недобро усмехнулся. — Никто никогда здесь не жил. Можешь убедиться сам. Во всяком случае, тут все принадлежит ранчо «Блок Т», а его хозяин шутить не любит. Если бы меня там не знали, я бы сюда не сунулся. — Он порылся в кармане рубашки, доставая табак и бумагу. — А почему ты уперся в это место?

— Дрю сообщил, как добраться, и приложил довольно подробный план. Он упоминал реку, ключ, выступ скалы и другие детали.

— Да? — Всадник облизал краешек листочка. — Должно быть, ошибся, когда писал, как проехать. При мне у запруды никто не поселялся, а я в этих краях больше десятка лет. Ближайшее жилье — в «Блок Т», миль шесть к северу отсюда. Сам я живу в другой стороне. — Чиркнув спичкой, раскурил сигарету. — Ладно, я поехал. Проголодался.

— Работаешь на «Блок Т»?

— Нет, я Клейнбак. У меня «Бар К». Когда покончишь со своим делом, заглядывай — посидим. А сейчас еду к Биллу Хоферу, парню, который заправляет делами на «Блок Т».

Тэнди Тайер был упрям, к тому же проделал долгий путь из Техаса. Кроме того, он знал Джима Дрю достаточно давно и не сомневался, что старик не пошлет никого по неверному пути и не втянет в пустую затею.

— Путь описан так, словно он сам его прокладывал, — пробормотал про себя Тэнди. — Надо как следует осмотреться.

Он пошарил кругом, но все старания ни к чему не привели. Сидя в сумерках у костра, стал размышлять на загадкой. Глаза говорили ему, что ничего здесь нет — ни так подробно описанных жилища, конюшни, корралей, ни тучного скота, нагуливавшего вес на богатых пастбищах.

Ему не хотелось уезжать, не отыскав Дрю. И он решил попробовать получить работу на соседнем ранчо. Не питаться же травой!

Приготовив из последних запасов подобие ужина, Тайер закурил и, опершись спиной на крупный валун, снова принялся размышлять. Джим Дрю всегда отличался предприимчивостью и обязательностью. Он побывал во многих переделках, и с ним не так легко было бы сладить. Несмотря на утверждения Клейнбака, Тэнди верил, что Дрю, если не погиб, где-то поблизости.

Подобрав мескитовый сук, бросил в костер. Утром надо посмотреть все еще раз. Если Дрю писал об этом месте, обязательно должен остаться какой-то знак.

Тэнди поднял еще одну ветку, собираясь отправить ее в костер. И вдруг рука его замерла на полпути. Пальцы нащупали зарубки. Поднеся ветку к огню, принялся ее разглядывать.

Две зарубки, через интервал еще одна, свежие, не тронутые погодой. Глядя на них, вспомнил о лагере у Рио-Гранде ниже Сан-Марсиан, где они вместе с Дрю как-то сидели у костра. Джим что-то рассказывал и надрезал на палке зарубки. Такую привычку имел ковбой, как некоторые, скажем, свистят или чертят карандашом.

Выходит, он не ошибался. Джим Дрю был здесь. Но если так, то где он теперь? И где ранчо? Почему его не знает Клейнбак? А может, знает?

Тэнди вскочил, вспомнив, что, подъезжая, заметил нечто необычное, чему не придал значения. В расположении трех куп мескитового дерева ему почудилось что-то неестественное. Подойдя к ближайшему деревцу, он схватил за ветки и дернул на себя. Дерево вылезло из земли так легко, что он чуть не упал.

Наклонившись, ощупал ямку из-под корней. Земля оказалась рыхлая, а когда он размел ее в стороны, пальцы нащупали круглые очертания ямы от столба!

Нахмурившись, Тайер встал и поставил деревце на место, утоптав вокруг почву. Что-то здесь неладно, совсем неладно! Подобрав несколько веток, медленно побрел к костру. Подбрасывая топливо в огонь, опять услыхал стук копыт. «Оживленное местечко», — выпрямляясь, подумал он и шагнул в тень.

Послышался звон подковы, стукнувшей о камень, скрип кожи — похоже, кто-то соскочил с седла.

— Подходи к огню! — крикнул Тэнди. — Здесь все свои.

Звякнула шпора, захрустел под ногами галечник. Потом его глазам предстала стройная девичья фигурка — синие джинсы, потрепанная мужская шляпа. Поверх серой рубашки — безрукавка из оленьей кожи, на бедре револьвер.

— Черт побери! — воскликнул он. — Баба! Вот чего не ожидал, мэм, так это увидеть в этих горах женщину. Не желаете кофе?

Ее глаза не светились дружелюбием.

— Кто такой? — потребовала она ответ. — Что надо?

— Я? — пожал плечами Тэнди. — Всего лишь бродячий ковбой, мэм. Увидел ключ — подходящее место для ночевки.

— Здесь? — недоверчиво заметила незнакомка. — Когда до «Блок Т» каких-то шесть миль?

— Видите ли, мэм, я расположился у воды до того, как узнал об этом ранчо. Мне о нем сказал малый по имени Клейнбак.,

Произнося это имя, Тэнди следил за лицом девушки, и от его пристального взгляда не укрылось, как оно чуть напряглось.

— О? — бросила она. — Значит, ты знаком с Роем? Работаешь у него?

— Ищу работу, мэм. Я классный ковбой. Вы, кажется, знаете «Блок Т»? Может, там пригожусь?

— Я Кларабел Джорнал, — представилась она. — Мой дядя управляет этим ранчо. Он тебя не возьмет.

— А все же поговорю с ним, — расплылся в улыбке Тэнди. — А вдруг…

— Слушай, ты, ездок! — резко оборвала его Бел, блеснув глазами. — Давай-ка катись дальше! Для таких нахалов здесь места нет! Проваливай отсюда! Не уберешься — утром пришлю Пайпала!

— Кто он такой? Местный сторожевой кобель? Извини, мэм, но мы не из пугливых, так что валяй, присылай. Я не самый крутой, но за себя постою. Что касается нахальства, то если я, по-твоему, нахал, тогда как же назвать тебя, если ты появляешься у моего костра и советуешь мне убираться. Мне место приглянулось, мэм. Вообще-то… — помолчав для внушительности, добавил: — Я, может, заложу здесь ранчо.

— Здесь? — В голосе и злоба и испуг. — Почему, черт побери, здесь? Во всяком случае, это угодья «Блок Т».

— Нет уж, извините, за «Блок Т» участок не числится. На него только подана заявка, — ухмыльнулся Тайер. — Мэм, может, все-таки выпьете кофе?

— Нет, — взвилась она. — Чтобы к рассвету твоего духу тут не было, иначе тобой займется Пайпал! За ним уже четверо покойников!

Улыбнувшись одними губами, Тэнди окинул ее презрительным взглядом.

— Да ну? Допустим, мэм, ты придержишь его дома, а я сразу с утра приеду на «Блок Т». И если ему угодно считать до пяти, я к его услугам!

Разъяренная девица вскочила в седло. Тайер снова откинулся на валун. Значит, она с «Блок Т» претендует на эту землю. Наверняка они не хотели, чтобы и Джим Дрю обосновался на ней. И Пайпал, видно, играл в этом деле не последнюю роль…

Встав на рассвете, Тэнди вновь огляделся. Обстановка осталась той же, что и накануне вечером, если не считать, что сам он теперь изучал ее новыми глазами. Кое-что ему подсказал посаженный мескитовый куст. Благодаря этому открытию он обнаружил другие ямки от столбов и определил участок, где стояли дом и конюшня.

Тот, кто прятал следы пребывания Дрю и существования ранчо, делал это весьма тщательно. Очевидно, он кого-то ждал и надеялся таким образом надуть. Он только не догадывался о той скрупулезности, с какой Джим сообщал, как сюда добраться, и о его привычке машинально стругать ножом.

Оседлав коня, Тэнди двинулся по идущей между горами и рекой тропе в сторону ранчо.

Хозяйство «Блок Т» не представляло собой ничего особенного: в тени огромных тополей длинный саманный дом в форме буквы «Г»; три огороженных жердями корраля; расположенные под одной крышей конюшня и кузница, вход в кузницу прикрывает от палящих лучей солнца еще один огромный тополь; длинный барак для пастухов.

Когда Тэнди въехал во двор, у корраля стояли на привязи две лошади. Из барака, прикрывая от солнца глаза ладонью, вышел невысокий крепкий парень с загорелым дотемна лицом и тонкими усиками.

Почти одновременно из дома появился высокий мужчина в вылинявшей рубахе в клетку и безрукавке. Тайер осадил перед ним коня.

— Привет! — крикнул он. — Ты Билл Хофер?

— Верно.

Мужчина настороженно посмотрел на него. На поясе шестизарядник, но слишком высоко, чтобы представлять угрозу.

— Ищу работу, — заявил Тэнди. — Классный ковбой. Объезжаю лошадей.

Хофер молчал.

— Хорошо, беру, — наконец ответил он. — Людей не хватает. Кидай в ночлежке вещи и ступай завтракать.

Когда Тэнди протиснулся в дверь и бросил свои седельные сумки на первую свободную койку, парня с тонкими усиками в ночлежке не оказалось. Осмотревшись, нахмурился. Барак предназначен по крайней мере человек на двадцать, а занято всего пять коек.

Пока он озирался по сторонам, в ночлежку заглянул рыжий парень.

— Новенький, а? — полюбопытствовал рыжий. — Собирай-ка лучше свое барахло и дуй отсюда, приятель. Недоброе здесь место. Ой, недоброе! — зашептал он.

Тэнди повернулся, окидывая его изучающим взглядом.

— Ты это по-хорошему или как? Что-то слишком много народу хочет, чтобы я проваливал.

Рыжий пожал плечами.

— По-хорошему. — Он махнул рукой в сторону пустых коек. — Ну, и как тебе нравится? Ты что, вчера приехал на Запад? Что скажешь о хозяйстве, где обычно нанимают двадцать, а то и тридцать работников, а сейчас только четверо и повар? Это нормально?

— А в чем дело-то?

— Кто его знает. Сам не пойму, только почему-то у нас босс нанимает, а Пайпал выгоняет.

— Кто ж такой Пайпал?

На крыльце послышался топот. Рыжий обернулся и сразу осекся. Лицо под веснушками заметно побледнело. В дверях, буравя черными глазами Тайера, стоял тот, с тонкими усиками над злым ртом. Низко на бедрах два револьвера. По всему видно — полукровка.

В голове Тэнди пронеслись тревожные мысли. Уложил четверых. Не Джим ли среди них? При этой мысли где-то глубоко в душе шевельнулось нечто первозданное, нехорошее, о чем он давно забыл. Тайер уперся взглядом в черные дыры глаз незнакомца.

— Я Пайпал, — не повышая голоса, протянул смуглолицый. — Работники нам не нужны. Седлай коня и катись отсюда.

Тайер внезапно улыбнулся. Заваривалась каша, и он не собирался идти на попятную. Тэнди не числился среди знаменитых стрелков, но как-никак не один год дрался с команчами и угонщиками скота.

— Меня нанял босс, — спокойно возразил он. — Боссу меня и увольнять.

— Я сказал — убирайся! — словно кнутом хлестнул Пайпал, хватаясь за кобуру и надвигаясь на Тэнди.

За секунду до того большой палец левой руки Тайера покоился за ремнем. Почти незаметное молниеносное движение — и мощный кулак пришелся наглецу под ложечку. Громко охнув, он сложился вдвое. Тайер не замедлил двинуть коленом в лицо. Голова врага с отвисшей челюстью дернулась назад. Из носа хлынула кровь. Боковыми слева и справа Тэнди свалил противника на пол.

Спокойно перешагнув через Пайпала, он выдернул из его кобур револьверы и, высыпав патроны на ладонь, бросил их в карман.

Судорожно глотая воздух и кровь из расквашенного носа, Пайпал копошился на полу.

— Тебе лучше смываться, — посоветовал рыжий. — Он здорово орудует своими пушками.

Тайер в ответ расплылся в улыбке.

— Мне здесь нравится, — отрезал он. — Остаюсь! А ты убирайся отсюда, — приказал он пытавшемуся встать Пайпалу. — Не знаю, у кого ты ходишь в шестерках, но скоро это выясню.

Полукровка с ненавистью глядел на него.

— Убью! — только и выдавил он.

Взяв за шиворот, Тэнди поставил его на ноги, съездил по физиономии, добавил дважды под дых и, подтащив к двери, вышвырнул за порог. Тот распластался лицом в пыли.

— Гляди! — крикнул Тэнди.

Достав из кармана игральную карту, он подбросил ее высоко в воздух. Выхватил почти одновременно револьвер и выстрелил. Карта, кружась, упала на землю. Тайер спокойно подобрал ее и под испуганными взглядами рыжего и вышедшего из дома Хофера поднес к глазам Пайпала. Пуля пробила пиковый туз точно в середине!

Изумленно охнув, тот медленно, с трудом, поднялся на ноги. Из носа все еще текла кровь. Утирая ее тыльной стороной ладони, он в благоговейном страхе отступил назад. Тэнди невозмутимо сунул карту в карман рубашки и дозарядил свой шестизарядник.

— Не люблю влезать в неприятности, — заметил он, — но могу с ними справиться…

Три дня прошли спокойно. Работы на пастбищах было так много, что у Тэнди совсем не оставалось времени на то, чтобы осмотреться, но кое-что ему все-таки удалось узнать. Ранчо прямо кишело неклейменым скотом, и создавалось впечатление, что клеймить его никто не собирался. Большая часть стада паслась на отдаленных лугах на юге, у Опаловых гор, где в лощинах сохранилось много сочной травы и достаточно воды.

Рыжий Ринго оказался настоящим кладезем сведений. Он крутился на «Блок Т» с шестнадцати лет. Проработав четыре года, подался в Вайоминг, Канзас, на индейские территории, но в конечном счете вернулся домой. Три месяца назад он снова нанялся на ранчо, где, по его наблюдениям, все здорово изменилось.

— Непонятно, как за такой короткий срок богатое хозяйство могло пойти прахом, — поделился он с Тэнди. — Даже сам Билл Хофер не похож на себя. Похудел, сильно сдал. И застегивает кобуру, чего раньше никогда не делал. Все старые работники ушли, последних двух выставил этот самый Пайпал. Почему Хофер его не прогонит — ума не приложу.

— Наверное, боится, — предположил Тэнди.

— Похоже, — с сомнением согласился рыжий. — Однако раньше ничего не боялся.

— Когда все это началось? — спросил Тэнди.

— Как тебе сказать, — задумался Ринго. — Судя по тому, что мне говорили ковбои, которых здесь уже нет, что-то случилось примерно в то время, когда из Чикаго приезжал владелец ранчо. Он пожил в доме пару недель и уехал, а Хофера словно подменили. — Ринго оперся на лопату, которой расчищал источник. — Еще одно. Раньше Рой Клейнбак сюда и глаз не казал и Билл Хофер даже не вспоминал о нем, а теперь они встречаются чуть ли не каждый день. Мисс Кларабел тоже.

— А что скажешь о Клейнбаке? У него «Бар К», не так ли?

— Верно. Гоняет в город скот или гонял раньше. Последнее время зажил лучше. Неплохой стрелок, хорошо орудует кулаками. У него три-четыре работника, ковбои так себе, но за деньги готовы душу дьяволу заложить.

Тэнди помолчал и, искоса наблюдая за рыжим Ринго, небрежно спросил:

— Слыхал что-нибудь о жившем здесь старине Джиме Дрю?

— Дрю? Вроде не слыхал. Старина — старик или старожил?

— Старик. Старый брюзга. Умеет сварить лучший в мире кофе и испечь лучшее в мире печенье. Мой приятель, друг, каких поискать. Ради него я здесь.

Тайер вкратце рассказал о письмах, которые привели его сюда, об обнаруженном им месте, где стояло ранчо. Ринго внимательно слушал и, когда Тэнди кончил говорить, выложил все, что знал.

— Значит, так, — приступил он. — Я приехал сюда месяца три назад. Через месяц, а то и меньше, после того, как здесь побывал главный босс. В тот же день, когда я нанялся, Хофер предупредил меня, чтобы я держался подальше от реки и ни в коем случае не приближался к Мосс-Спрингс, мол, вокруг них завязался спор, возникли неприятности, и пока все не уладится, нам следует быть осторожными и не лезть ни в свое дело. Мосс-Спрингс — это источник, о котором ты говорил…

Вернувшись на ранчо, Тэнди уселся под тополем у кузницы и стал обдумывать положение. Выкурив полдюжины сигарет, не пришел ни к какому выводу. Концы с концами не сходились. Видно, он пока не раскопал что-то важное.

Где Джим Дрю? Почему произошли перемены на старом, когда-то крепком ранчо и изменился Билл Хофер? Зачем держат Пайпала? Имеет ли ко всему этому отношение вновь возникшая дружба между Хофером и Клейнбаком?

Все три проведенных на ранчо дня Тэнди вкалывал с утра до вечера и ни разу не встретил Кларабел. Не видел и Клейнбака. Пайпал болтался поблизости, но держался подальше от глаз Тэнди.

Ясно, что ранчо Джима Дрю сровняли с землей, чтобы его не нашел ожидавшийся гость, то есть Тэнди Тайер. Должно быть, в то же время убрали и Джима. Но почему? Что они хотели спрятать?

Судя по всему, все началось с отъезда главного босса — Дж. Т. Мартина. Именно тогда на «Блок Т» появился Пайпал и стал выживать старых работников. Можно почти с уверенностью утверждать, что кому-то это понадобилось.

Если все действительно так и если в этой связи убили или вынудили бежать Джима Дрю, значит, заговорщики должны получить какую-то большую выгоду. Что на ранчо самое ценное? Скот? Ведь на пастбищах собраны тысячи голов неклейменого скота — бери и распоряжайся.

— Как? Это ты?

При звуке девичьего голоса Тэнди поднял глаза и не спеша встал.

— Думаю, что так, мэм. Всегда там, где не ждут.

Девушка встала рядом в тени, пестрой от просвечивающего сквозь листву лунного света.

— Уезжай немедленно… пожалуйста! Ты не знаешь, что натворил! Сегодня приедет Клейнбак, и, если увидит тебя, — быть беде!

— Прошу прощения, мэм, — беспечно возразил Тэнди, — но останусь, пока не выгонят. Мне дали работу. Может, как раз лучше поговорить с Клейнбаком.

— Нет! — В голосе Кларабел Джорнал прозвучал нескрываемый ужас. — Не надо! Пожалуйста, уезжай! Я понятия не имею, что стало с твоим другом. Ничего не знаю! По-моему, он просто уехал!

— Значит, признаешь, что он здесь жил? — выразительно пожал плечами Тэнди. — Мэм, Джим Дрю просил меня приехать, поэтому никогда бы не смотался по собственной воле. И выгнать его не так-то просто! Старину Джима убили, мэм, и я буду не я, если не выясню, кто это сделал!

Кларабел, не отпуская его руки, с минуту молчала.

— Ну пожалуйста! — взмолилась она. — Я понравилась тебе — вижу по глазам. И в ту ночь видела. Если уедешь отсюда, я поеду с тобой.

— Соблазнительное предложение, мэм, — покачал головой Тэнди, — но не могу им воспользоваться. Угадала, ты мне нравишься. Ты девушка что надо, и мужу будет чем гордиться, но таким путем я тебя не возьму. Не возьму ни одну женщину, если она меня не любит… а таких, как я, трудно любить. Я не слишком силен в обращении с вами, к тому же далеко не красавец.

В тишине послышался приближающийся к дому цокот копыт. Кларабел посмотрела на Тэнди.

— Рой Клейнбак! — с полными ужаса глазами прошептала она.

Тэнди схватил ее за плечи.

— Что за всем этим кроется? — потребовал он. — Кто тебе Клейнбак? Кто он такой?

— Он мне никто! Я…

— Хофер! — прервал ее речь резкий голос Клейнбака. — С кем это там Кларабел?

Двое направились к тополю. Кларабел отступила назад. На побелевшем лице бездонные испуганные глаза. Приблизившись, Клейнбак переводил взгляд с девушки на парня.

— Хофер! — позвал он, упершись глазами в Тайера. — Этого чудака надо уволить. У него в башке всякая чепуха. Вбил себе в голову, что у Мосс-Спрингс жил какой-то Джим Дрю.

Тайер мельком уловил в тени деревьев легкое движение. Его загнали в угол. Если ввяжется в драку, ему конец.

— Если уволит Хофер, спорить не буду, — небрежно процедил он. — Ну как, босс?

— Может, тебе лучше уехать, — безвольно произнес Хофер. — Вот двадцать долларов. Больше, чем причитается, но ты неплохо поработал.

— А теперь катись! — заулыбался Клейнбак. — И не оглядывайся!

Тэнди Тайер промолчал. Пошел в барак, собрал вещички и направился седлать коня. Уже затягивая подпругу, он задел плечом висевшую на луке куртку Клейнбака, а когда поднимал ее, нащупал в кармане какие-то бумаги. Интуиция заставила его протянуть руку и достать их. Конверт… Нет, три конверта.

Прикрывшись полой, чиркнул спичку. Сердце так и подскочило. Все три письма адресованы в Нельсон, ближайший городок, Дж. Т. Мартину! Сунув их обратно в карман, вскочил на серого и поскакал к реке.

Письма пришли из Чикаго. Значит, в Чикаго считали, что Мартин здесь! А если Мартина нет ни на ранчо, ни в Чикаго, тогда где он?

Повернув у реки направо, Тэнди двинулся к югу, в сторону Мосс-Спрингс. Ехал не быстро, спешить было некуда. Впереди ночь, езды всего несколько миль, а обдумать требовалось много.

По всей вероятности, посетив свое ранчо, Мартин выслушал отчет о поголовье и, узнав о количестве неклейменого скота, скорее всего, выразил недовольство. Все внезапно прояснилось, разрозненные факты стали вставать на свои места.

Добравшись до Мосс-Спрингс, Тайер спешился и устроился на ночлег. Но не успел уснуть, как раздался стук копыт. Схватив винчестер, он откатился в сторону и укрылся за камнями.

Коня резко осадили.

— Тэнди, — тихо позвал девичий голос. — Тэнди Тайер! Где ты?

— Здесь, — откликнулся он. — В чем дело?

Кларабел подбежала к нему.

— Берегись! За тобой послали того парня — Пайпала!

— Его? Кто послал?

— Клейнбак. Я слышала, как он с ним говорил. Приказал убить, сказал, чтобы ты ни в коем случае не добрался до Нельсона!

— Вот так! — Подавив беспокойство, Тайер попытался хладнокровно оценить ситуацию. — Выходит, догадался, что мне все известно, или боится, что станет известно. — Вгляделся в смутные очертания девичьего лица. — Бел, что случилось с Мартином?

У нее перехватило дыхание.

— Я… я не знаю.

— Бел, здесь творится неладное, и, по-моему, я точно знаю, в чем дело. Мартин не вернулся в Чикаго, Бел. Ему до сих пор приходят письма в Нельсон. Я нашел несколько адресованных ему конвертов в кармане Клейнбака. Думаю, что Мартина убили. Возможно, он увидел и понял, что творится на ранчо, кто-то очень боялся его дальнейших шагов.

Кларабел, сокрушенно опустив голову, молчала. Он взял ее за руку.

— Бел, Мартина убил твой дядя?

— Нет! — крикнула она, вырывая руку. В голосе боль и слезы. — Не убивал он! Не мог убить! Он хороший, добрый человек! И не способен на такое!

Ответ лежал где-то рядом. Все, о чем догадывался Тэнди, сводилось к непонятному заговору. И в этом стоило разобраться.

— Бел, — продолжал настаивать он, — что связывает Билла Хофера с Клейнбаком?

— Не знаю. — В голосе девушки слышалась искренняя боль. — Дядя Билл очень его не любил и, думаю, не любит до сих пор, но теперь Клейнбак постоянно вертится на ранчо и приказывает не меньше, чем дядя.

— Не началось ли это после того, как уехал Мартин?

— Да, — помедлив, ответила она, — примерно тогда.

— Бел, — еще раз осторожно спросил Тэнди, — а ты не считаешь, что Мартина все-таки убил дядя?

— Говорю тебе, не знаю! Но не мог он!

— Но, если твой дядя убил Мартина, он виновен, как любой другой, и заслуживает наказания. Нам нужно во что бы то ни стало добраться до истины. Я тоже не очень верю, что его убил твой дядя, только…

Тэнди замолчал, прислушиваясь к ночным звукам. Если должен появиться Пайпал, то времени почти не остается.

— Был ли Клейнбак на ранчо в тот вечер, когда уехал Мартин? — помедлив, спросил он.

— Нет. Он появился после обеда. Они с дядей ужасно ругались, потом он ускакал. Мартин и дядя Билл после ужина долго разговаривали. Мартин принес бутылку, и они вместе пили.

Возможно, вот оно.

— Был ли Хофер пьян? — спросил Тэнди.

— Н-не… знаю, — ответила Кларабел, и Тэнди стала ясна причина беспокойства девушки. — По-моему, не был. Он поехал проводить Мартина, и я не слышала, когда вернулся. Однако он встал где-то около полудня и выглядел ужасно. Кажется, спал не раздеваясь.

Тэнди схватил ее за руку, делая знак молчать. Ему послышался в темноте слабый шорох, словно кто-то волок по склону что-то тяжелое. Он увлек девушку в тень мескита. Прислушался. Через минуту звук повторился и, казалось, сопровождался тяжелым дыханием.

Хмуро сдвинув брови, Тайер вышел из тени. Странно.

— Ага! Вот и ты, приятель! — раздался голос Пайпала. — Шевельнешь рукой — и ты мертвец! — Отбившийся от племени индеец вышел на свет. — Сеньорита пускай тоже выходит или пристрелю обоих!

Бледная Кларабел вышла вперед и встала рядом с Тэнди. Пайпал, обойдя их сзади, обезоружил, бросив револьверы на землю.

— Теперь, — приказал он, — поворачивайтесь и шагайте к реке. Тащить мертвецов — тяжелая работа!

— Ты дурак, Пайпал! — усмехнулся Тайер.

Во рту пересохло, ноги обмякли. Полукровка намерен их убить, и, хотя бы ради девушки, надо рисковать. Если бы она не стояла так близко! Однако, если удастся завладеть одним из револьверов, будет какой-то шанс.

— Думаешь, теперь уйдешь от Клейнбака живым, Пайпал? — поддразнивал Тэнди. — Ты же остаешься единственным свидетелем. Убиваешь за него людей, а что получишь сам?

— Много, — ответил Пайпал. — Это мое дело, сеньор. Пайпал себя не забудет. Никогда не забывает!

В тишине снова повторился слабый шорох, словно кого-то волокли. Пайпал тоже услышал и испуганно вздрогнул. Вслушиваясь, пригнулся. Опустил взгляд на револьверы у ног Тайера. Резко повернул голову на повторившийся звук. Тэнди чуть опустил руку.

— Не надо, сынок! — послышалось из темноты. — Он у меня на мушке! Ты, жалкий трус… Привык стрелять в спину. Хочешь, стреляй!

Пайпал вскинул револьвер, целясь в темноту. Голос потонул в грохоте выстрела.

Убийца дернулся, сделал два шага и упал лицом вниз.

— Джим! — не веря своим глазам, воскликнул Тайер. — Неужели ты?

— А ты что думал? Санта-Клаус? — ехидно отозвался старина. — Давай сюда, выручай. Ходить не могу!

В несколько прыжков Тэнди подскочил к старику. Поднял на руки и вытащил на свет.

— Разводи костер! — крикнул Кларабел. — Он ранен!

— Ранен, как бы не так! — забрюзжал старик. — С голоду подыхаю, вот что! Верно, ранили меня. Подстрелил этот паршивый полукровка. Попал два раза — в плечо и в ногу. Я свалился в реку, вон там, но ухватился за кусты и выбрался на берег. На такого, как я, двух пуль мало! Прихватил дома, пока они не вернулись, что осталось пожрать, и заполз вон туда, в старую штольню. Черт побери, ну и поработали они над нашим ранчо! Повыдергали все до последнего столба, до последней жерди! Потом побросали все в реку и разровняли землю, так что никто, кроме таких как ты, не догадался бы, что здесь было. А я торчал в этой дыре, лечил ногу. Со мной только капля жратвы, да старый «шарпс». Поймал пару кроликов, съел с потрохами. Сегодня услыхал, как ты разговариваешь с этой девицей. И пополз вниз.

— Почему стрелял Пайпал? — спросил Тэнди.

— Как почему? Да я видел на дороге Клейнбака и Хофера с парнем из города. Хофер ехал рядом, лыка не вязал, а Клейнбак — следом. Похоже, следил за ними.

Старый Джим Дрю стал обстоятельно рассказывать, что произошло на его глазах. Тэнди, кивая, слушал.

— Я примерно так и представлял, — сказал он, вскакивая в седло. — Джим, мы пока оставляем тебя здесь. Вернемся на ранчо и достанем коляску. Клейнбак еще там, и я хочу с ним потолковать!

Подъехав к залитому лунным светом ранчо, они поспешили к дому. Услышав голоса, остановились.

— Пора закругляться, Хофер! — говорил Клейнбак. — Завтра начинаю сбивать гурты. С ходу загоним весь скот.

— Я в этом деле не участвую! — заявил Хофер. — Ты мена втянул в историю, но дальше я не ходок.

— Я тебя втянул? — усмехнулся Клейнбак. — А кто убил молодого Мартина? Ты! А почему? Хотел украсть его скот! Так что, Хофер, все против тебя и ничего ко мне. За мной чисто, и как только выручу денежки за скот, я вольная птица! Получу кучу денег — только меня и видели на вашем паршивом ранчо в этой проклятой пустыне!

— Из-за вас с Пайпалом я теперь конченый человек! — выкрикнул Хофер. — Это вы с ним разогнали работников, а когда убили Мартина, ты заставил меня взять своего пса, чтобы тот шпионил за мной и выгнал последних ковбоев.

— Верно, — фыркнул Рой Клейнбак. — Вот уже два года я гоняю скот с «Блок Т» в каньоны Опаловых гор. Нет тавра — нет и скота! И никаких улик. Когда явился Мартин, объехал дальние пастбища и поднял шум, я понял, что единственный выход — действовать быстро. На счастье, ты его пришил, тем самым выручил и меня.

— Врешь ты все, Клейнбак! Он не убивал!

Оба вскочили на ноги. Билл Хофер, вздрогнув от неожиданности, удивленно смотрел на дверь. В глазах Клейнбака мелькнул страх.

Не спуская глаз с Роя, Тэнди спокойно произнес:

— Хофер, ты не убивал Мартина! Ты был в стельку пьян, но старина Джим Дрю видел все! Мартина пристрелил Клейнбак из твоего револьвера, который прихватил, когда заходил к тебе, а ты лыка не вязал! Потом сунул его тебе в руки.

Клейнбак стоял подбоченившись.

— Чепуха! — отрезал он. — Еще надо доказать!

— Джим Дрю жив, Клейнбак, — ответил Тэнди. — Тебе не удалось избавиться от свидетеля. Пайпал в него стрелял, ранил и бросил в реку, но он выбрался на берег, оклемался и готов дать показания. Тебе конец!

Клейнбак схватился за ружье, но Тайер его опередил.

Рой дернулся, все еще пытаясь поднять оружие, но глаза стали постепенно стекленеть, и ружье выпало из рук. Он рухнул на него. На мгновение наступила мертвая тишина. На сапоге Клейнбака медленно вращалось колесико шпоры.

— Значит, не я! — выдохнул Хофер. — Да я…

Кларабел подбежала и обняла дядю.

— Все хорошо, дядя Билл! Все очень хорошо! — Она посмотрела на Тэнди. — Ты остаешься у старого Джима? Оставайся. Будешь неплохим соседом…

Утром Тэнди встретил улыбавшегося рыжего Ринго.

— Ему следовало знать, с кем имеет дело, — заметил тот. — Это ж чистое самоубийство.

— Повезло, — честно признался Тэнди. — Просто повезло!

— Ха! — возмутился Ринго. — Что я, не видел дырки в карте?

Порывшись в кармане, Тайер достал карту.

— Гляди! — хитро подмигнул он. — Подкинув карту в воздух, тут же выхватил револьвер и выстрелил. — Теперь посмотри внимательнее.

Ринго поднял карту. Это оказалась тройка с тремя простреленными значками. Парень ошарашенно глядел на карту.

— Но ты же выстрелил только раз! — возмущенно воскликнул он.

— Верно. — Тэнди достал из кармана колоду простреленных карт. — Я их мечу заранее и держу одну под рукой. Не представляешь, сколько споров они остановили!

Историческая справка КОНЕЦ СТАРОГО ЗАПАДА

Освоение западных земель прошло через множество этапов, и заселение их происходило неравномерно. В то время как некоторые районы уже стали обжитыми общинами, в других только-только появлялись первые поселенцы. Но там, где имелась земля, рано или поздно на ней оседал и обосновывался какой-нибудь хозяин. Старый Запад уходил неохотно, меняясь под воздействием времени. Пожалуй, конечной датой его существования можно приблизительно назвать 1916 год.

В 1916 году произошли два последних ограбления почтовых дилижансов конными бандитами — одно в Йеллоустонском национальном парке, другое в Чарльзтауне, в Неваде. Чарльзтаун — в недолгий период процветания прославившийся необузданным поведением своих обитателей — был одним из городов, появившихся на свет на волне неоправдавшегося оптимизма. Кроме ограбления, он остался в памяти благодаря рассказу об одном шерифе. Тот, приехав в Элко, зашел в бар и долго молча стоял, потрясенно качая головой, пока бармен не поинтересовался, что с ним.

Он ответил:

— Что за времена! Край уже не тот. Представляешь, проехал через весь Чарльзтаун и вслед ни одного выстрела!

В 1915 году имел место недолгий бунт индейцев на границе Колорадо и Юты. Небольшая банда пиутов во главе со Старым Полком и его сыном Поузи затеяла беспорядки, во время которых погибли по меньшей мере один белый и несколько индейцев. Последнее убийство индейцами белого в округе Монтесума, штат Колорадо, зафиксировано в 1886 году, хотя отдельные стычки продолжались на протяжении всех восьмидесятых годов.

Территория, включавшая юго-запад Колорадо и прилегавшие округа Юты, — последняя из осваивавшихся площадей в Соединенных Штатах. Правда, и в других районах Запада среди более или менее обжитых мест то тут, то там еще долго оставались отдельные относительно дикие участки.

БИЛЛ КЭРИ ОСТАЕТСЯ НА ЗАПАДЕ

Сидевшему на искусанном слепнями мустанге человеку с окровавленной повязкой на голове и темным пятном на левом плече приходил конец. Он еле держался в седле.

Спотыкаясь на каждом шагу, конь тоже едва передвигал ноги и делал все, чтобы избавиться от седока. Продравшись сквозь сосняк, он выскочил на голый склон и, споткнувшись в очередной раз, наконец сбросил хозяина.

Тот ударился о землю, перекатился и остался недвижим.

Подойдя к двери, Джен Конвей услышала стук копыт. Прикрыв от солнца глаза, посмотрела на гору.

— Кто-нибудь едет, Джени? — послышался слабый голос измученного болезнью отца. — Вроде бы конь скачет.

— Я тоже подумала, — озабоченно подтвердила она. — Но никого не видно.

Она принялась готовить ужин. Скоро стемнеет, надо поберечь остатки масла для лампы. Кто знает, когда его снова достанешь.

А на горе раненый медленно приходил в сознание. С трудом перевернувшись на спину, он смотрел в усеянное звездами небо. Прохладный ветерок шевелил волосы. Оперевшись на правую руку, он повернулся и встал на колени. Нащупал револьверы. На месте. Мучительно медленно — левая рука онемела и болит — зарядил оба. Поднялся на ноги.

Мустанг лежал рядом. Он загнал его. Хотя парень не отличался особой сентиментальностью, при виде серого коня на глаза навернулись слезы.

— Ты был с характером, приятель, — грустно произнес он. — Неказист, недолго мне служил, но имел душу чемпиона!

Путник достал из вьюка винтовку. Осторожно отстегнул седло. Морщась от боли, взвалил на плечо и оттащил в заросли можжевельника. Минуту помедлил, глядя на тяжелые переметные сумы. Тронул одну ногой. Внутри слабо звякнуло. Золото. Не много от него теперь пользы!

Под горой раздался звон металла о металл, звук упавшего в воду ведра, плеск, затем громкое бульканье. Вечер тихий, прохладный. Дослав патрон в патронник, раненый стал спускаться вниз.

Не услышав собачьего лая, он несколько озадачился. В таком пустынном месте обязательно должна быть собака. Подойдя ближе, разглядел небольшой аккуратный домишко, обнесенный жердями корраль, рубленую конюшню. Ночлежки для ковбоев нет. Это хорошо. Затевать пальбу Биллу Кэри больше не хотелось.

Двинулся по плотно утоптанной земле. Удивило отсутствие света в окнах. Да и судя по звездам, еще рановато. Значит, без сознания он провалялся недолго.

В дверях кто-то шевельнулся. Он замер, целясь в чуть видное белое пятно.

— Стоять! — тихо, но твердо приказал он. — Стрелять не желал бы, но, если придется, стану.

— Не придется, — ответил женский голос. — Кто там? Чего надо?

Женщина! Кэри нахмурился, потом шагнул вперед.

— Ты одна? — спросил он. — Говори правду!

— Я всегда говорю правду, — спокойно ответила она. — Тебя прислал Райерсон?

— Райерсон? — гость напрягся. Правда, имя вызвало смутные ассоциации. — Кто такой Райерсон?

— Если не знаешь, — сухо ответила Джен, — значит, нездешний. Заходи!

Не спуская с нее глаз, он шагнул к дому. Девушка не двигалась, пока он не подошел вплотную.

— Да ты ранен! — воскликнула она, увидев на голове повязку. — Что с тобой? Сбросила лошадь?

— Нет. — Глядя на нее, Кэри ждал, какое впечатление произведут его слова. — В меня стреляли. Фараоны, — мрачно добавил он. — Я ограбил банк.

— Ну что ж, — равнодушно заметила Джен, — кому что нравится. Давай-ка лучше посмотрю голову.

Он шагнул в темноту и, слушая, как она ходит по дому, стал ждать. Она подошла к окну — едва светлевший квадрат исчез. Потом и другой. Закрыв дверь, зажгла спичку.

Они посмотрели друг на друга. Джен Конвей, высокая сероглазая девушка с пепельно-светлыми волосами, выглядела бы даже по-своему красивой, если бы не худоба. От жары и тяжелой работы.

Перед ней стоял могучий широкоплечий мужчина с выпиравшими из разорванного рукава рубашки мускулами. Грубое изможденное лицо. На небритых щеках кровь. Наверное, вытекла из-под повязки и запеклась в щетине.

Два револьвера, стоптанные сапоги и латаные «ливайсы». Заметив на рубашке кровь, Джен снова взглянула на него. Никогда еще она не ощущала перед собой такой необузданной первобытной силы. Что-то неодолимое чувствовалось и в выдававшейся вперед квадратной челюсти. Такой, поняла она, никогда не признает поражения. Будет идти напролом, сокрушая на пути все препятствия.

— Садись! — решительно приказала она. — И не беспокойся. Здесь закона нет.

— Нет закона? — Он сел, удивленно глядя на нее. — Что значит, нет закона?

Джен беззлобно улыбнулась.

— Это же Шафтеровы горы. Никогда не слыхал?

Слыхал. Шафтеровы горы. Заросший лесом пустынный клочок земли, где между горами прячется Ястребиное Гнездо, логово Ястреба Шафтера и его разбойничьей банды. Гнездо отъявленных негодяев, по которым плачет веревка.

Райерсон! Имя мелькнуло в памяти словно молния. Табат Райерсон! Значит, он здесь! Билл Кэри хмуро улыбнулся. Беда никогда не ходит одна.

— Ты называла Райерсона? — переспросил он. — Что тебе о нем известно?

Джен пристально посмотрела на него. Прислушалась к ровному дыханию отца. Дремлет. Уже хорошо.

— Если бы ты был из его шайки, — будто рассуждая про себя, проговорила она, — то сюда бы не явился.

Сняв с его головы повязку и промывая рану теплой водой, девушка стала рассказывать.

— Табат Райерсон — правая рука Ястреба Шафтера. Убийца. Говорят, что займет место старого волка. Когда увидела тебя, подумала, что это он прислал за мной. Потом решила, что если бы он, то ты приехал бы верхом. Райерсон обещал сегодня или завтра увезти меня в Гнездо.

Приятная теплая водичка, нежные женские пальцы.

— И ты согласилась?

— Нет. — Она принялась осторожно расчесывать спутанные волосы. — Ни одна женщина не поедет к Табату Райерсону по доброй воле. Он скотина, зверь. Убью его, если смогу. Не смогу — наложу на себя руки. — Он удивленно взглянул на нее и по лицу сразу понял, что она говорила серьезно. И была права: Райерсон — зверь. — Он хозяйничает в наших местах, — тихо продолжала Джен, — с тех пор как Ястреб свалился с мустанга. Шафтер дает Райерсону все больше и больше воли. Он получает навар с каждого угнанного гурта, после каждого грабежа ему отстегивают долю. — Она принялась осторожно снимать с гостя рубашку. Никаких глупостей, просто спокойно делала, что полагалось. — Если увидит тебя здесь — убьет, — продолжала она. — Когда поешь, уезжай.

— У меня пал конь, — просто объяснил Кэри. — Загнал его.

— У нас есть. В конюшне — большой вороной. Возьмешь его.

— Я заплачу, — заверил он.

— Ворованного не беру, — отрезала Джен. — Ни цента. Отдаю так. Такой здоровый, как ты, — добавила она, — должен уметь больше, чем воровать.

Он, как ужаленный, вздернул голову.

— Банк до срока лишил меня права выкупа ранчо. По закону, но несправедливо. Обещали подождать. К весне я бы, пожалуй, рассчитался.

— Слышишь? — прошептала Джен, обеспокоенно поглядев на него. — Едут! — И тут же заторопилась. — Уходи! Спрячься пока в заднюю комнату! Когда уедем, бери вороного и беги!

Она погасила свет. Кэри встал. В темноте он выглядел огромным и страшным.

— Нет, — угрюмо произнес он. — На пустой желудок плохо бегаю.

— Джени, открывай! — заорал кто-то за дверью. — Табат послал за тобой.

Билл распахнул дверь и ступил в слабый свет восходившей луны.

— Убирайтесь! — прорычал он. — Убирайтесь… живо!

— Кто тут еще, черт побери? — раздался в ответ нетерпеливый голос.

Кэри небрежно опустил руку, но в ней совсем не случайно оказался револьвер.

— Такой язык вам понятен? — спросил он. — Сию минуту прочь отсюда! И скажите Табату Райерсону, чтобы оставил девушку в покое. Не то убью!

— Ты? — В голосе из темноты послышалась насмешка. -Райерсона?

— Передай ему, чтобы держался подальше, — с угрозой продолжал Кэри. — А Ястребу Шафтеру привет от парня из Ларедо. Если Табат меня не поймет, то Шафтер сразу догадается! А теперь катитесь, да поживей!

Осадив коней, всадники повернули назад. Чуть погодя, тихо переговариваясь, остановились.

Кэри, прищурившись, смотрел им вслед.

— У меня винтовка, — сухо предупредил он. — Если хотите получить пулю, могу доставить удовольствие!

Оба ускакали. Он долго слушал. Когда вернулся в дом, девушка зажгла свет и принялась собирать на стол. Он смотрел, как в толстой белой кружке дымился кофе.

Джен поставила перед ним оловянную тарелку с фасолью, картошкой и кукурузной лепешкой. Он ел молча, споро работая челюстями, как может есть только очень изголодавшийся, большой, сильный мужчина.

— Райерсон так не оставит, — вздохнула Джен. — В следующий раз явится сам!

— Угу! Думаю, явится. — Билл откинулся на спинку стула, глядя на ее задумчивое, довольно миловидное лицо. — Но до утра не придет. Я его знаю, — насмешливо фыркнул он. — Такие, как он, куда меньше собственной тени.

Встав из-за стола, Билл Кэри посмотрел на лоскутный половик.

— Надо бы вздремнуть. Не возражаешь: я лягу здесь.

Она было запротестовала, но потом, не говоря ни слова, удалилась. Через несколько минут вернулась с одеялом. Положив под голову кобуры с ремнем и накрывшись одеялом, Кэри растянулся на полу…

Когда он встал, на востоке серел рассвет. Сложив одеяло и опоясавшись ремнем, вышел наружу. В низинах, поднимаясь к раскинувшимся по склону деревьям, змеился туман. Воздух был чист и прохладен.

Билл спустился к конюшне и напоил скот. Понадобилось лишь поднять небольшой деревянный засов и пустить воду по проходившему вдоль корраля лотку. Подбросил сена лошадям. Опытным глазом окинул хозяйство.

Место для ранчо выбрано идеально. Воды полно, а полого спускавшийся к ручью склон к тому же подпитывался водой с гор. Трава, должно быть, зеленеет круглый год. Такое ранчо в хороших руках может быстро окупиться. Этот участок даже лучше, чем тот, которого он недавно лишился.

Кэри помрачнел, разглядев едва различимую тропу, которая, видно, вела к Ястребиному Гнезду. Значит, так суждено. Через столько лет старая вражда между ним и Табатом Райерсоном снова прорвется здесь.

Они с Табатом не поладили очень давно. Пять раз бились на кулаках, четырежды Табат, будучи старше и сильнее, побил его. На пятый раз, в Тумстоне, отделал Райерсона он. Табат поклялся, если встретит его еще раз, — убьет.

Однако Райерсону не хуже старого Ястреба Шафтера известно, как опасен Билл Кэри со своим шестизарядником. Если бы он любил похвастаться, то на рукоятках его револьверов красовалось бы одиннадцать зарубок.

Четыре за шайку скотокрадов, пытавшихся угнать его бычков. Он загнал их в угол, и в ходе перестрелки все четверо остались лежать в горной хижине, где прятались. Кэри, трижды раненный тогда, сумел все-таки добраться до города. Там ему и оказали помощь.

Еще три головореза, убитых им, пробовали наводить свои порядки в городе, где он служил полицейским маршалом. А четверо бандитов, в том числе двое из шайки Ястреба Шафтера, захотели потягаться с ним в стрельбе — один в Силвер-Сити, двое в Соноре и последний в Санта-Фе.

Когда Билл вернулся в дом, хозяин уже проснулся. Джен возилась у печки, готовила завтрак.

— Как дела, старина? — спросил Кэри, приветствуя хмурого седоусого владельца ранчо. — Получше?

— Чуть лучше. Сердце никуда. Не то, что прежде. — Он пристально посмотрел на Кэри. — В бегах? Джени мне кое-что рассказала.

Кэри кивнул.

— Не беспокойся. Скоро двину дальше.

— Я не о том, сынок, — покачал головой Конвей. — Нам бы очень хотелось, чтобы ты остался. Ранчо нужен мужчина, а я, как ты слышал, не тяну. — Он помрачнел. — А тут еще эти бандиты одолевают. Плохо нам от них. Ездят по моей земле, когда вздумается. Целую дорогу протоптали. Пока заправлял старый Ястреб, нас не трогали. А этот Райерсон хуже змеи.

Билл Кэри пил кофе, когда услышал, что они едут. Он сидел без рубашки: Джен взяла ее постирать. Поднялся — большой, загорелый, сильный — и бесшумно подкрался к двери. Взяв винтовку, выглянул из-за косяка, наблюдая за приближавшимися всадниками. Райерсона узнал издалека — знакомая посадка.

Кэри встретил его и прибывших с ним бандитов тяжелым, презрительным взглядом. Ни страха, ни волнения. Старая песня. Табат Райерсон всю жизнь жил разбоем и убийствами, и Кэри убьет его безо всякой жалости, как гремучую змею.

Подъехали трое. Кэри жестко улыбнулся. Табат, должно быть, много о себе мнит. Бандиты осадили коней и спешились. Билл не двинулся.

Сделав два шага, Райерсон вдруг застыл как вкопанный. Не ясно, чего больше отразилось на его лице — страха или ярости, — когда он узнал, кто перед ним.

— Значит, ты? — крикнул Райерсон. — Зачем суешь свой нос?

Кэри выпрямился во весь рост. Криво ухмыльнулся.

— Может, нравятся здешние обитатели, — протянул он. — Может, не нравишься ты.

— Не напрашивайся, Кэри, — выпалил Райерсон. — Садись на коня и уматывай. Мы отпустим.

Билл, хмыкнув, запустил пальцы в густую шевелюру.

— Не дождешься, Тэбби, — сухо ответил он. — Мне здесь хорошо. Похоже, мужчине тут есть чем заняться.

— В одном краю нам не жить! — прорычал Райерсон. — Для двоих места маловато.

— Ага, — согласился Кэри. — На этот раз ты попал в точку. Я остаюсь! Так что на твоем месте, Табат Райерсон, я бы пришпорил этого паршивого мустанга и убрался прочь… немедля!

— Ты это мне? — На разъяренного Райерсона стоило посмотреть. — Да ты…

Трое бандитов выхватили револьверы. Из дверей прогремел шестизарядник Кэри, но стоявший справа тощий проворный малый выстрелил тоже. Пуля обожгла живот Кэри. Табат Райерсон успел увернуться от пули. После второго выстрела тощий закрутился волчком, а следующий пригвоздил его к земле.

Райерсон «танцевал» перед дверью, раз за разом нажимая на спуск. В лицо Биллу летели щепки.

Заскочив в комнату, он пустил пулю в сторону Табата и, пробежав через дом, выпрыгнул из окна как раз в тот момент, когда из-за угла появился третий бандит. Оба выстрелили одновременно.

Билл взял пониже, и пуля, пройдя над пряжкой, свалила здорового парня на землю. Бандит, скорчившись, покатился по траве. Следующая пуля угодила ему в грудь, и парень, пуская кровавые пузыри, затих.

Кэри, пригнувшись, выглянул из-за угла. Над головой провизжала пуля, потом вдруг раздался стук копыт, и, выйдя на поляну перед домом, Билл увидел скакавшего к зарослям можжевельника Табата Райерсона.

Поняв, что все только начинается, тихо выругался. Табат теперь знал, с кем имеет дело. Вернется не один. С револьвером наготове Билл подошел к лежавшему на земле парню.

Тощий жилистый малый, помешавший его первому выстрелу, уже скончался.

Кэри вернулся к тому, что лежал за домом. Тоже мертв. Билл нахмурился. Двоих нет, но что толку? Не промахнись он в Райерсона, эти двое, возможно, остались бы в живых.

Рядом появилась Джен.

— У тебя все нормально? — обеспокоенно спросила она.

Она бросила на него испуганный взгляд.

— Угу, — ответил Билл. — Неважно стреляют. Я тоже, — огорченно добавил он. — Промазал в Табата!

— Думаешь, вернется?

— Как пить дать… и с подмогой!

Она налила ему свежего кофе и стала рассматривать красный рубец на животе. Ни капельки крови. Легкая царапина. Но при виде ее Джен побледнела.

— Тебе со стариком лучше уйти в сосны, — посоветовал Вилл. — А я буду держаться здесь.

— Нет, — решительно возразила она. — Это наш дом. Кроме того, папу нельзя двигать.

— Упрямая! — заметил он. — Мужикам такие нравятся.

Она слабо улыбнулась.

— Уж не ухаживаешь ли ты за мной, Билл Кэри?

Он покраснел, потом широко улыбнулся.

— А что? Если бы умел, думаю, поухаживал бы. Правда, кто я такой? Всего лишь несостоявшийся фермер, которого мошенничеством выжили с ранчо, а он в отместку ограбил банк.

— По-моему, в душе ты неплохой человек, Билл.

— Может быть, — пожал он плечами. — Растили человеком. Но с тех пор многое пришлось повидать.

Билл обеспокоенно поглядел на горы. Шериф Бак Уолтерс не из тех, кто отступается от начатого дела. Вчера он шел за Биллом по пятам. Что помешало ему сегодня догнать его?

Он обежал глазами поросший травой склон. Внизу обрамленный тополями журчал ручей. За верхушки деревьев все еще цеплялись клочья тумана. Такой край можно полюбить. Прищурившись, разглядел белоголовых коров, разгуливавших по прекрасному просторному пастбищу. Да, мужчине здесь есть к чему приложить руки.

В душе шевельнулось сожаление. Проклятый банк! Почему он поступил так по-дурацки опрометчиво? Знал же; что его надувают. Обманом вынудили взять ссуду. А он-то думал, что у него просто воруют скот. Ладно, теперь это не имеет никакого значения. Не важно, кто тогда был прав. Ограбив банк, он подставил себя. Переступил черту, очень тонкую на старом Западе, отделявшую законопослушных людей от преступников.

Рассудок говорил ему, что теперь он на одной доске с Табатом Райерсоном и бандой Ястреба, но все его существо бунтовало против этого.

Вспомнив Шафтера, задумался. Старик, безусловно, бандит по духу, но что касалось выяснения отношений с помощью револьверов, старался быть честным и справедливым. А что, если…

Кэри отогнал мелькнувшую мысль. Попасть в Ястребиное Гнездо — дело почти безнадежное.

Шериф Уолтерс тоже не выходил из ума. Несгибаемый блюститель закона ни за что не оставит горячий след. Размышляя о шерифе, Билл вспомнил о золоте и седле. Оглядев пустую тропу, направился в гору. Левая рука oнeмeлa, но двигалась. Пуля прошла над ключицей, не задев кости. Голову лишь поцарапало.

Забравшись в чащу можжевельника, нашел седло, а сумки оказались пусты!

Табат Райерсон!

Билл видел, как сюда поскакал бандит. Прячась от пуль, негодяй наткнулся на его поклажу и прихватил золото!

Кэри поднял сумки. Из одной выпал клочок бумаги.

«Спасибо. Там, куда ты отправишься, тебе оно не потребуется.

Табат», — прочитал он.

Кэри взвалил седло на плечи и, спотыкаясь о камни, побрел под гору. Не помешает оседлать вороного и быть наготове. Когда явится Бак Уолтерс, времени не будет.

Уолтерс! Райерсон! Кэри довольно ухмыльнулся. А что, если оба явятся сюда одновременно? Вот будет потеха! Хмыкнув, стал обдумывать ситуацию.

Уолтерс, видно, потерял его следы по ту сторону горы. Возможно, все еще вертится там. Кэри вспомнил, что долго ехал по каменистому уступу. Но если Бак его увидит, то, естественно, поскачет за ним… И Табат…

Бросив седло на землю, Билл взял волосяную веревку и заарканил вороного. Выводя его из корраля, увидел в дверях мрачно глядевшую на него Джени. На мгновение их взгляды встретились. Резко повернувшись, девушка ушла в дом.

Его вдруг бросило в краску. Она подумала, что он уезжает. С тяжелым сердцем оседлал вороного и вскочил в седло. Шайка может появиться до того, как он найдет шерифа. Надо ухватить свой шанс. Оглянувшись на дверь, повернул вороного к дому.

Джени вышла на крыльцо.

— Винтовка у тебя есть? — отчего-то охрипшим голосом спросил он.

Она молча кивнула.

— Тогда давай мою, — сказал Билл. — Если явятся, удостоверься, что это шайка Райерсона, потом стреляй. Обязательно проверь, потому что это может оказаться полицейский наряд.

С винтовкой наготове развернул вороного и поскакал в гору, откуда приехал накануне. Трижды оглянулся. Дорога не пылила. Только в дверях по-прежнему виднелась тонкая прямая девичья фигурка.

Не прошло и получаса, как он встретил полицейский наряд — плотно скакавших полтора десятка бойцов во главе с высоким седым стариком на гнедом коне. Бак Уолтерс. Рядом с ним щуплый полукровка Антонио Олень. Удивительно, что с таким следопытом они до сих пор не напали на след.

Посмотрев вниз, Билл ухмыльнулся и поднял винтовку. Выстрелив навскидку, попал в дерево в дюжине футов от шерифа. Гнедой поднялся на дыбы, а отряд рассыпался и, мгновение помедлив, с гиканьем понесся на него. Их разделяло несколько сот ярдов, к тому же он хорошо знал местность. А им предстояло пересечь лес, где они, безусловно, поедут с опаской, что тоже их задержит.

Развернув коня, Билл помчался сквозь заросли в сторону от дороги, затем повернул как бы навстречу своим преследователям и, продравшись сквозь можжевельник, снова выбрался на тропу.

Выехав на склон, выше дома Конвей, Кэри обмер: над дорогой к ранчо клубились тучи пыли. Всадники неслись всего в четверти мили от дома!

Пришпорив вороного, он сломя голову помчался под гору, вопреки всему надеясь, что его не заметят. Но не проскакав и сотни ярдов, услышал отдаленные вопли и гиканье. Потом несколько всадников отделились от основной группы и помчались ему наперерез.

Раздался выстрел.

Передний конь споткнулся и упал. Билл Кэри разглядел поднимавшийся из окна дома легкий дымок.

Бандиты рассредоточились и продолжали мчаться к дому. Вскинув на бешеном скаку винтовку, Билл послал пулю навстречу группе, не остановившейся на выстрел девушки.

С такого расстояния, да еще на скаку, он не надеялся в кого-то попасть, но выстрел, как и предполагал, поумерил пыл нападавших. Уже совсем недалеко от дома на него из кустов выскочили двое. Выстрелив навскидку, Кэри увидел, как один, раскинув руки, свалился на землю. Второй развернул коня. Но Билл успел пустить ему в след одну за другой три пули. Лошадь упала, а бандит приземлился где-то в заросли мескита.

Вороной ворвался во двор. Соскочив на ходу, Билл побежал к дому. Дверь распахнулась, и он вскочил внутрь.

Джени оглядела его возбужденно блестевшими глазами и опустила засов.

Первая пуля разбила стекло и пробила умывальный тазик. Вторая глухо стукнула в подоконник. Встав на колени, Кэри дважды выстрелил по кустам за корралем и, отпрянув от окна, перезарядил винтовку.

И тут во дворе раздался истошный крик. Выглянув в окно, Билл разглядел спускавшуюся из леса длинную цепочку всадников.

Джени испуганно посмотрела на него.

— Полицейский отряд! — мрачно пояснил он.

Ругая свою беспомощность, отец Джени поднялся на локте. Из кустов выскочил человек. Заговорило ее ружье. Парень споткнулся и снова полез в мескитник.

А снаружи начался сущий ад. Гремеливыстрелы. В стену дома барабанили пули. Ржала раненая лошадь.

Выхватив шестизарядники, Билл подскочил к двери. Распахнув ее, выстрелил в выглядывавшего из-за угла корраля человека. Парень, раскинув руки, упал ничком.

Бой отдалялся. И бандиты, и полицейские дрались на скаку.

Кэри, сердито хмурясь, прижался к стене. Табат Райерсон вернулся, чтобы убить его. Не похоже, что он уже вышел из игры. Этот не уедет, пока не доберется до него или пока сам не расстанется с жизнью.

Тогда где он?

Прижимаясь к бревнам, Кэри скользнул вдоль стены. Между домом и корралем пусто, только спиной к нему лежит убитая лошадь. В коррале все спокойно. На углу — покойник; второй упал поперек лотка.

Конюшня! Выскочив из укрытия, Билл стремительно бросился через двор. Обежав корраль, нырнул за стену конюшни. Медленно поднялся, стараясь заглянуть в окошко.

Никого не видно. В открытую дверь лился солнечный свет, освещая оглобли старой коляски. Сверху, с небольшого сеновала, свисали клочки сена. Ни души. Ни движения. Никаких признаков человека.

Перестрелка становилась все более беспорядочной и затихала вдали. Кто-то брал верх, и, зная Бака Уолтерса и его крепких парней, Кэри не сомневался, за кем победа.

Билл осторожно обогнул угол и застыл у двери конюшни. Если войти, его освещенная солнцем фигура станет идеальной мишенью. Но он будет там несмотря ни на что! Им овладела буйная бесшабашность. Где наша не пропадала! Он не любил прятаться. Привык смотреть неприятностям в лицо, полагаясь на везение и быструю руку.

Стремительный прыжок сквозь солнечный столб — и он скрылся в тени. Одновременно прогремел выстрел. Сверху посыпалась пыль. Однако он успел засечь вспышку. Табат Райерсон прятался за коляской!

Кэри, стреляя, вышел на открытое место. Он видел только неясную тень, но изрешетил эту тень свинцом и для верности пустил несколько пуль кругом. Почувствовав удар, упал на колени. Поднялся шатаясь, перезарядил револьвер. Услышал выстрел Райерсона. Что-то отбросило его в угол стойла. Потом увидел выходившего на открытое место Табата. Одну за одной выпустил четыре пули. Все четыре пришлись по карману рубашки.

Табат, скорчившись, упал. Сердце разнесло в куски, но он все еще цеплялся за жизнь и с ненавистью посмотрел на Кэри.

— Проклятье, тебе всегда выпадал мой номер! — выдохнул он. — Ненавижу, но ты оказался живуч, как мул!

Бандит обмяк, глаза потухли. Глядя на изрешеченное пулями тело, Билл Кэри машинально заполнял барабаны патронами. Убитый был изрядно начинен свинцом.

— Ты тоже крепкий малый! — тихо произнес он. — Очень крепкий!

Выйдя на свет, Кэри нос к носу столкнулся с въезжавшим во двор шерифом Уолтерсом и несколькими его парнями. Застегнув кобуры, сжав зубы, стал ждать.

Джени, как уже много раз, стояла в дверях. Он понял, что никогда теперь ее не забудет.

Неожиданно его охватило странное чувство одиночества. Уолтерс смотрел на него.

— Похоже, Билл, тебе от них крепко досталось, — сдержанно заметил он. — Правда, хочу извиниться.

— За что? — Кэри удивленно поднял глаза на грозного шерифа.

— Да за то, — с невинной миной ответил Бак, — что подумал на тебя! Старина Хэнкинс клялся, что его ограбил ты. Но он такой пройдоха, что пробы негде ставить. Только когда нашли золото в сумках Райерсона, поняли, кто вор. Словом, бандит он и есть бандит. Во всяком случае, утром видели тебя на вороном, а грабитель ускакал совсем на другом коне.

— Вот уже действительно смешно, — нахально глядя на шерифа, заметил Кэри, — как иногда можно ошибиться?

— Верно, — согласился Уолтерс. — Даже такой повидавший виды парень, вроде тебя, и то может раз ошибиться. — Шериф потрепал коня по шее. — Но нет никакого резона ошибаться второй раз!

Билл Кэри взглянул на сиявшую от радости Джени Конвей.

— Ты прав как никогда, Бак, — ответил он. — Если уеду с этого ранчо, совершу следующую ошибку! Заезжай когда-нибудь к нам в гости!

— К вам? — Уолтерс посмотрел на него, потом на девушку. — А-а, понимаю. — Бак повернул коня, потом оглянулся: — А пирог с вишней она испечь сумеет?

— Спрашиваешь! — улыбнулся Кэри. — Да когда поженимся, она…

Он оглянулся на дверь. Девушка исчезла.

— Вот что, шериф, не мешай, — продолжал улыбаться Билл. — Видишь, у меня семья?

Мужчина без проблем

Историческая справка

Я написал несколько рассказов о Колючке Киде. На этот раз действие происходит в Сан-Франциско. Бык Аллан, Одноухий Тим — реальные личности, известные на Барбара-Коаст и в его окрестностях. Игорный дом Аллана на углу Пасифик-стрит и переулка Салливан пользовался недоброй славой. А о Тиме поговаривали, что ухо он потерял при физической разборке с несговорчивой жертвой грабежа.

В многочисленных притонах Барбара-Коаст вершились самые темные дела. А бандиты легко освобождались от своих невинных жертв. Человек с деньгами подвергал себя неминуемой опасности, появляясь в этих местах. И чем скорее уносил ноги оттуда, тем было лучше для него.

Часто игорные дома, салуны, рестораны устраивали на старых судах, причаленных к берегу. Почти каждый из них имел потайную дверь, через которую не только при случае избавлялись от трупов, но порой и грузили на лодки пьяных моряков, околачивавшихся по злачным местам. Их продавали на ожидавшие на рейде корабли. Это было в порядке вещей, и простой зевака, напившийся в притоне, просыпался в открытом море на борту грузового судна, медленно идущего к берегам Китая. И часто это было путешествие только в один конец.

КОЛЮЧКА КИД ПЛАТИТ ДОЛГ

На пароход, который направлялся в Сан-Франциско, вместе с Колючкой Кидом садились четверо — двое мужчин и две женщины. Пристань Найт-Лендинг считалась грузовой, и все пятеро пассажиров встретились, ожидая судна, в доке.

Мистер Харпер, весьма напыщенный в своем широком пальто, носил пышные бакенбарды и большие усы. Роналд Старрет, тот, что помоложе, щеголял в безупречном черном костюме и модной шляпе. Он с нескрываемым презрением посмотрел на широкополую белую шляпу Кида, его скромный серый костюм и сапоги на высоких каблуках.

Кид держал в руках саквояж, с которым не расставался, и это обстоятельство сразу же отметили его попутчики. Кид, который гораздо лучше чувствовал бы себя на морском корабле в штормовом море, чем на палубе речного парохода, имел основания для беспокойства. Он вез старику Макинтошу пятнадцать тысяч долларов, последний взнос за ранчо «Уолкинг УУ» от его теперешнего хозяина Джима Уайза.

— А когда пароход приходит в город? — спросил он у Харпера.

— Около полуночи, — ответил тот. — Если вам негде остановиться, рекомендую отель «Палас».

— Но держитесь подальше от комнаты, где играют в синч ^[48], иначе потеряете все, что у вас есть, — добавил Старрет.

— Благодарю вас, — сухо отозвался Кид.

При росте в пять футов и семь дюймов он весил сто пятьдесят пять фунтов. Из-за копны кудрявых волос и улыбки, которую женщины называли обворожительной, Кид казался более молодым и мягким, чем на самом деле.

На ранчо «Уолкинг УУ» и в его окрестностях о Киде ходили легенды, и единственная персона в его родных местах, которую не охватывал трепет при звуке его шагов, была Дженни Симмс, а если ее и пробирала дрожь, то совсем по другой причине.

— Как мухи на мед летят молодые люди в города! А что там хорошего? Но это просто стыд! — возмутилась пожилая дама. — Вот вы, юноша, такой приличный на вид, что вам делать в этом ужасном городе Сан-Франциско! Будьте осторожны в выборе компании, молодой человек!

— Нессельроде Клей, а по-другому — Колючка Кид, — представился он, покраснев до корней волос. — Обещаю быть осторожным, мадам. Я проведу в городе только несколько часов, у меня там дело. Честно говоря, сам хочу поскорее вернуться на ранчо.

Харпер внимательно посмотрел на саквояж, и Старрет проследил за его взглядом. Девушка, гордая юная леди, снисходительно прислушивалась к этому пустому разговору. Мисс Лили Карфатер ехала в Сан-Франциско с тетушкой. Так кто-то сказал.

— Похоже, нас ждет скучное путешествие, — осторожно произнес Старрет. — А не перекинуться ли нам в картишки?

Мистер Харпер бросил изучающий взгляд на молодого человека.

— Никогда не играйте с незнакомцами, — торопливо предупредил он.

— Я считаю, что карточные игры отвратительны, — ледяным тоном произнесла тетка Лили Карфатер.

— Вовсе нет! — возразил Старрет. — Это прекрасное времяпрепровождение, если только играют джентльмены, а мы здесь все джентльмены.

Он достал колоду, распечатал ее и неумело перетасовал. Колючка Кид присмотрелся к Роналду Старрету более внимательно.

Харпер взглянул на часы.

— Ну хорошо, — пробурчал он. — У нас впереди много времени… Маленький покер, что вы на это скажете?

Он взглянул на Кида, который только пожал плечами и направился к столу.

— Но, — Старрет посмотрел на женщин, — может, и дамы присоединятся к нам? Не сочтите за дерзость, всего дружеская игра. По маленьким ставкам?

Лили Карфатер потупила глазки.

— Ну… — заколебалась она.

— Лили! — Пожилая дама была явно шокирована. — Вы не будете играть.

— Напротив. — Подбородок девушки вызывающе дернулся кверху. — Мне кажется, буду.

Роналд Старрет перетасовал колоду и дал Харперу снять. Кид обратил внимание на то, что предел ставок так и не установили, хотя игра началась. Заглянув в карты, он увидел, что у него на руках пара валетов.

Колючка Кид потерял невинность в смысле карт еще в Таскосе, когда ему исполнилось шестнадцать, и его интерес к ним постоянно возрастал. Сейчас он внешне оставался совершенно спокоен, но его наблюдательный взгляд отметил, что на среднем пальце левой руки у Старрета не хватает фаланги. Он сразу же понял, что мистер Харпер ведет вдумчивую и осторожную игру, а Лили Карфатер, несмотря на показную неопытность, тоже достаточно ловкий и сообразительный игрок.

Вдруг Кид обнаружил, что у него на руках три девятки; подумав, он решил остаться в игре и прикупил еще пару карт. К нему пришли два валета. Он сорвал небольшой банк, а потом выиграл еще два раза подряд.

— Вам везет, мистер Клей, — с улыбкой заметил Старрет. — Надеюсь, нам удастся хоть немного отыграться.

На следующем круге к Киду не пришли карты, и он вышел из игры, но потом все же взял хороший куш и почувствовал себя миссионером, которого каннибалы пригласили на званый обед. Кид немного проиграл, однако скоро опять оказался в выигрыше и обнаружил, что его прибыль составила почти сто долларов. Он совсем не удивился, когда Старрет сдал ему четырех королей и тройку, снес тройку, взял даму и начал торговаться.

После двух кругов торговли Харпер сдался, а Старрет и Лили прикупили две карты. На следующем круге Кид и Лили продолжали поднимать ставки. Старрет вышел из игры. А когда открыли карты, у Лили оказалось четыре туза. Она взяла хороший банк, выиграв только у Кида более ста долларов.

Теперь пришла очередь сдавать Харперу, и Кид снова проиграл. Потом сдавала Лили. Взглянув на карты, Кид тут же отбросил их. Похоже, что шутки кончились и настала пора браться за дело. Когда пришла его очередь сдавать, он перетасовал колоду и без особого труда сделал так, чтобы внизу оказались нужные, подобранные им из сброшенных карты, и предложил Лили снять. Потом незаметным отработанным движением оставил нижнюю часть колоды внизу и начал быстро сдавать, беря для себя карты снизу, получив таким образом три нужные карты.

Харпер отказался от игры, но Старрет и Лили остались. Кид дал Старрету три карты, Лили попросила две, а себе из-под низа колоды он достал тоже две. Взглянул в свои карты и увидел на них самодовольные лица — у него оказался ройал флеш.

Лили заглянула в свои карты и вежливо произнесла:

— Я поднимаю ставку на двадцать долларов.

— Понял и поднимаю на десять, — сказал Кид. — Чувствую, что мне повезет.

Банк все рос, пока не достиг четырехсот долларов. У Старрета оказался фулл хауз, у Лили — смолл стрейт. Кид хладнокровно выложил на стол свой ройал флеш ^[49] и подгреб к себе деньги.

Харпер с досады откусил кончик сигары, Лили побледнела, и глаза ее засверкали. А Старрет густо покраснел, и в глазах его заметался гнев.

— А вам очень везет, — усмехнулся он.

Очередь сдавать пришлась на Старрета, и Кид уже знал, какие карты к нему придут. Так и вышло, для начала у него на руках оказались три туза. Он хладнокровно бросил их на стол, а Старрет замялся с картами в руке.

Лили холодно улыбнулась Киду:

— В чем дело? На сей раз не повезло? — вежливо осведомилась она.

— Я суеверный игрок, — соврал Кид. — Просто это не моя игра.

Дважды в течение часа Колючка Кид обнаруживал, что партнеры готовят ему разгром, но он удачно избегал этого, либо вообще пропуская игру, либо делая вовсе незначительные ставки. Харпер был в небольшом выигрыше, зато Старрет просадил больше шести сотен, да и Лили почти столько же. А выигрыш Кида уже перевалил за тысячу долларов.

И вдруг Кид заметил, что тетушка Лили покинула их. Но как только он об этом подумал, она снова появилась в каюте.

— А я уже забеспокоился, — улыбнулся он. — Испугался, что вы с собой унесли мое везение.

Тетушка и племянница обменялись взглядами, и тут же Лили обвела взором стол:

— Кому-нибудь еще хочется пить? Мне — ужасно!

— Давайте позовем официанта и закажем что-нибудь, — предложил Старрет.

Кид кивнул в знак согласия, собирая со стола сброшенные карты. Тут должен быть туз, да и у Харпера была пара королей. Вот теперь настал момент — он скрытно взял туза и двух королей и положил их под низ колоды. Тасуя карты, врезая одну половину колоды в другую, он заметил туза и короля и присовокупил их к заготовленным. Затем быстрыми натренированными движениями подготовил наборы для Старрета и Харпера. Он снова выиграл.

Лоск слетел со Старрета, и теперь, когда он смотрел на Кида, в его глазах горела ненависть. Харпер промолчал, но многозначительно глянул на Лили.

Стюард принес напитки и поставил на стол. Кид будто бы неосторожным движением опрокинул бокал Лили.

— О, я так сожалею, мисс Карфатер! — воскликнул он, подвигая ей свой бокал. — Вы так хотели пить. Возьмите мой!

Ее глаза раздраженно блеснули:

— Заберите ваш бокал! Мне не нужно ничего вашего!

Колючка Кид усмехнулся.

— Еще бы. — Все взгляды жесткие и неумолимые устремились на него. — Вы решили, что все просто, — спокойно сказал он. — Скаррету с его укороченным средним пальцем так легко орудовать картами снизу колоды. А вышел пустой номер.

Левой рукой Кид сгреб деньги и начал рассовывать их по карманам. Все взоры, горящие алчностью, устремились на золотые монеты.

— Будь я проклят, если дам тебе забрать это! — низким, угрожающим голосом прорычал Харпер.

Колючка Кид улыбнулся обворожительной мальчишеской улыбкой.

— Не пытайтесь достать из кармана свой «дерринджер», Харпер. Под столом мой револьвер наготове, и если хотите нарваться на пулю 44-го калибра — только шевельнитесь!

Харпер все-таки вынул револьвер, но направил его на Старрета.

— Не сметь! — пролаял он. — Не затевайте ничего, вы, дурак! Хотите, чтобы меня убили?

— А чего ему так уж заботиться о вас, Харпер? Одним меньше будет при дележе, только и всего.

Быстрым кошачьим движением Колючка Кид выскочил из-за стола и оказался у двери, держа их всех под прицелом.

— Засуньте свой «дерринджер» в карман, Харпер. Не то получите пулю.

Харпер с покрасневшим лицом спрятал револьвер.

— Отлично, вы выиграли наши деньги. Почему бы вам теперь не убраться отсюда?

— Один момент, господа! — саркастически улыбнулся Колючка Кид. — Может, я возненавижу себя за это, но я ясно слышал, как она сказала, что хочет пить. Лили, выпейте из моего бокала.

— Почему, почему? — Она вскочила на ноги. — Я не сделала ничего…

— Пейте! — настаивал Кид. — Вы предназначали это мне. Вот и испробуйте на себе ваше снадобье.

— Не буду! У вас не хватит духу стрелять в женщину! Вы не посмеете!

— Вы совершенно правы. Совесть мне этого не позволит. И убивать одного из ваших дружков тоже не стану. Вы и так скоро увидите их обоих мертвыми. Есть лучший способ. Вы выпьете этот бокал — или я передам вас виджилантам ^[50]. Я слышал, что они снова где-то поблизости.

Она испуганно посмотрела на Старрета.

— Выпейте, Лили! — примиряюще попросил тот. — Нам не нужно, чтобы они начали преследовать нас. Вы и сами знаете.

С нескрываемой ненавистью посмотрев на них, она взяла бокал.

— Я убью вас за это, — прошипела она Киду и опорожнила бокал.

Не спуская глаз с компании и крепко держа в объятиях свой саквояж, Кид закрыл за собой дверь, на цыпочках пробежал на нос парохода и спустился в кубрик. Там усталый и грязный матрос зашнуровывал ботинки.

— Эй, мистер, — окликнул он. — Это не…

— Я и сам знаю. — Кид достал золотую монету. — Даю вам вот это, а вы позволите мне пользоваться вашей койкой до прихода в порт и забудете, что видели меня.

Матрос встал, ухмыляясь.

— А мне все равно на вахту. Это самая легкая двадцатка из всех, которые я когда-нибудь заработал.

Колючка Кид присел и задумался. Наверняка они знали, что он везет большую сумму денег и хотели обобрать его с помощью карт. Он перехитрил их, не дав напоить себя дурманом. После всего, что он сделал, они начнут игру, но уже не только за деньги, а за его жизнь.

Кид нахмурился. Эти четыре мошенника не зря выбрали именно его, но насколько ему было известно, только Джим Уайз и старик Макинтош знали, что он везет деньги. Думать, что один из них замешан в этом, просто нелепо.

Встав с койки, он поднялся по трапу и, замерев в тени, выглянул на палубу. У ограждения, чуть позади трапа, ведущего в салон, стояла крепкая фигура в свитере. Человек явно чего-то ждал. Но вот к нему подошел другой и заговорил. Это оказался Харпер!

Так они наняли подонков на пароходе! Чувствуя, что попал в ловушку, Кид вернулся на койку, чтобы обдумать обстановку. Открыл саквояж, достал второй кольт и укрепил его кобуру под мышкой, привязав веревками.

Наконец он задремал, потом заснул. А проснулся от звуков, которые говорили, что пароход идет вдоль пристани, и понял, что прибыл в Сан-Франциско. Действуя по какому-то внезапному побуждению, он быстро перерыл содержимое саквояжа. Убедившись, что все на месте, смело вышел на палубу и направился к сходням. Харпер заметил его и что-то шепнул головорезу, который шел рядом.

Плохо освещенные улицы, которые тянулись от пристани, не выглядели очень уж гостеприимными, но тут же в ожидании возможных постояльцев стоял запряженный четверкой лошадей экипаж с табличкой «ОТЕЛЬ „ПАЛАС“, и Кид направился к нему. Каково было его удивление, когда в карете он увидел Старрета, который, по его представлениям, первым сошел по сходням. Возница бандитского вида с рыжими усами остро взглянул на Кида, а потом перевел взгляд на Харпера, стоявшего у штабеля упаковочных ящиков. Харпер кивнул.

В экипаж как сельди в бочку набились и другие люди. Среди них Кид отметил двух рослых громил и впервые почувствовал тревогу.

Экипаж свернул в один из темных проездов, а потом въехал на поперечную улицу с высокими неосвещенными домами по сторонам.

Один из головорезов потянулся и снял табличку отеля «Палас». А другой с ухмылкой посмотрел на Кида.

— Стой! — скомандовал Старрет. — Приехали!

И тут Колючка Кид сделал такой ход, которого никто не ожидал. Он прыгнул не вправо и не влево, а прямо вперед. Вскочил на ближайшую лошадь и с диким техасским воплем ударил ее пятками под бока. Все четыре напуганные лошади рванули вперед, налегая на хомуты, и понеслись по булыжной мостовой. Люди позади них кричали и хватались за что попало, чтобы сохранить равновесие.

Кучер попытался было остановить лошадей, но, соскользнув с крупа коня, Кид вскочил на передок экипажа и выхватил у него вожжи. Дернув ими, он пустил упряжку еще быстрее, и кучер, потеряв равновесие, свалился со своего сиденья на булыжную мостовую. А лошади, выкатив глаза и закусив удила, все набирали скорость.

Колючка Кид услышал треск выстрела, и пуля прошла возле самого его уха. Схватив левой рукой саквояж и уцепившись ею за пояс, он начал отстреливаться.

Позади раздались вопли, и несколько человек покатились по мостовой. А Кид, засунув револьвер в кобуру, снова прыгнул, вскочив верхом на ближайшую лошадь, и изо всех сил натянул поводья. Как только экипаж чуть-чуть замедлил ход, он спрыгнул на землю и бросился в переулок.

Карета с грохотом пролетела мимо, но из нее кто-то заорал, и в переулке ему отозвалась какая-то неясная фигура, которая направилась прямо к беглецу. Кид выхватил свой шестизарядник и выстрелил. Человек упал вниз лицом, а он повернулся и кинулся бежать и петлял по переулкам, пока не задохнулся от бега. Потом вдруг увидел дверь и схватился за ручку. Странно, но дверь оказалась не заперта, и Кид вошел, закрыв и заперев ее за собой. Откуда-то сверху доносились слабые звуки музыки. Пробираясь на ощупь в темноте, он понял, что попал в какое-то место, где люди отдыхают.

На площадке второго этажа нащупал дверь, попробовал открыть, но она оказалась запертой, он поднялся на третий этаж и попал в коридор с дверями по обе стороны. Быстро пройдя его, Кид вышел на другую лестницу, ведущую вниз. На площадке стоял мясистый мужчина с усами, как у моржа.

— Эй, — грубо закричал он. — С кем ты пришел?

— Я поднялся по черной лестнице, — ответил Кид, — а теперь хочу спуститься по парадной.

— Да? — Его глаза быстро обшарили Кида от широкополой шляпы до саквояжа. — Да? Только сначала тебе придется поговорить с Быком.

— С Быком? А кто это такой?

— Бык? — недоверчиво переспросил тип. — Ты что, никогда не слышал о Быке Аллане?

Что-то повернулось в мозгу у Колючки Кида. Он вспомнил разговоры ковбоев и других парней о заведении Быка на углу Пасифик-стрит и переулка Салливан. Это был самый темный и криминальный притон в городе, который сам по себе мог похвастаться, что собирал все худшее, что есть в этом мире. Трудно придумать ловушку хуже, чем эта.

— А мне ни к чему говорить с ним. Все, что я хотел, это пройти насквозь. Вот… — И он вынул из кармана монету. — Только никому ничего не говорите. У меня случились небольшие неприятности на улице. Пришлось одного подстрелить.

Головорез жадно уставился на деньги.

— Ну ладно, я думаю, что это не мое… — И он внезапно осекся.

Колючка Кид повернулся и оказался лицом к лицу со слоноподобным парнем в снежно-белой рубашке с бриллиантовыми запонками. Его громадный нос вызывающе краснел, а на толстых пальцах сверкали драгоценные камни.

— Кто это? — требовательно спросил он хриплым голосом. — Что здесь происходит?

Головорез нервно сглотнул.

— Так вот, Бык… — И он начал объяснять, что произошло. Пока громила говорил, Аллан кивал и изучал Кида. Потом положил свою громадную руку ему на плечо.

— Спрячь свои деньги, сынок, — добродушно приказал он, — и пойдем со мной. Говоришь, попал в беду? Лучшего места, чем это, тебе никогда не найти. Закон меня здесь не очень-то беспокоит. Я скажу, что ты работаешь на меня, и все будет в порядке. Пойдем ко мне в кабинет.

Сев за громадный письменный стол, он усмехнулся, глядя на Кида.

— Скотовод, да? Мне и самому когда-то хотелось гонять коров, но вот связался со всем этим и не смог выпутаться. Но не жалуюсь.

Он откусил кончик темной сигары, подался вперед, и его улыбка угасла.

— Понятно, ты удрал и прихватил с собой что-то хорошее. Выкладывай половину и отправляйся на все четыре стороны. Никто тебя не побеспокоит.

— Вы не за того меня принимаете, Аллан, — запротестовал Кид. — У меня нет ничего ценного. Они прогнали меня с ранчо, и мне пришлось податься в город. Я лишился всего, что имел, что-то около пятнадцати долларов; меня обыграли мошенники на пароходе. Я подстрелил одного и забрал часть своих денег обратно, но не все, потому что они их уже поделили.

Бык нахмурился.

— Ну-ка опиши мне этих мошенников, — приказал он.

Когда Кид рассказал, глаза Быка сузились.

— Я их знаю. Тот джентльмен, который назвался Харпером, на самом деле — Банкер Барбер, самый ловкий из всех, кого я знаю. А Старрет? Что-то я не пойму, чего ему понадобилось. Он охотится только за очень большими деньгами.

Он внимательно изучал Кида, и в его глазах сквозило все больше подозрительности. Заметив это, Кид решил схитрить:

— Слушайте, они, наверное, охотились за кем-то другим и вышли на меня по ошибке! Им показалось, что у меня много денег, и они хотели завести меня на ставках в покере. Сволочи! — Кид невинно улыбнулся. — Да у меня в жизни не было в кармане больше ста двадцати долларов!

Бык Аллан не поверил. У него было огромное желание заглянуть в саквояж. Но в то же время не хотел упустить своего, — вдруг мальчишка говорит правду, а богатый приз куда-то уплывает мимо них.

Бык подошел к двери и приказал, чтобы позвали Одноухого Тима. Тот скоро появился и, судя по отсутствию одного уха и многочисленным шрамам на лице, отличался буйным характером.

— Тащи сюда Банкера. Мне надо потолковать с ним.

Когда Тим удалился, главарь бандитов усмехнулся, глядя на Кида.

— Вот теперь мы все и узнаем.

Колючка Кид поднялся.

— Сожалею, но мне некогда ждать. Я иду в отель «Палас». Вы найдете меня там.

Аллан даже смачно фыркнул от удивления.

— Конечно, найду. Но только пока сиди тихо. Мы сперва поговорим с Банкером.

— Нет, — твердо ответил Кид. — Я не могу ждать.

В руке у него появился кольт 44-го калибра.

— Вы пройдете со мной, Бык. Только первым.

Бык вытаращил глаза.

— Ты далеко не уйдешь с этим! — усмехнулся он. — Я никуда не пойду, поэтому подходи и стреляй! Еще никто не посмел! — И он широко раскинул руки.

Но тут Колючка Кид почувствовал себя в своей стихии. Он ударил Аллана по поднимавшейся левой руке, дулом своего револьвера ткнул великана над ухом, и тот упал на пол с таким звуком, будто рухнула крыша. Кид быстро выскочил на площадку. Все еще крепко сжимая в левой руке ручку саквояжа, а в правой держа наготове револьвер, он спустился в салон, переполненный играющими в карты и пьющими людьми.

Почти у самой двери он нос к носу столкнулся с Тимом.

— Ты куда? — остановил его вышибала. — Босс хочет, чтобы ты поговорил с Банкером.

— Это он хочет поговорить с Банкером, — коротко ответил Кид. — Идите скорее, он уже злится.

Тим с подозрением посмотрел на него, но все же посторонился, и Кид выскользнул на темную улицу. Он свернул налево, пробежал с дюжину шагов, потом пересек улицу и юркнул в темный переулок.

Через несколько минут он входил в отель «Палас».

Когда Колючка Кид проснулся, на улице сиял яркий день. Принимая ванну и бреясь, он размышлял над сложившейся ситуацией. Получалось, что тот человек, который стукнул Банкеру и Старрету, что он везет деньги, скорее всего достаточно близок Макинтошу.

У него уже дважды пытались отобрать деньги, значит, на него охотились две группы бандитов, но теперь обе они хотели не только взять деньги, но и убрать его. Аллан не простит ему удар револьвером. Он наверняка жаждет возмездия.

И в этом городе, где человека могли прикончить за рюмку водки, где принято хвалиться своими криминальными подвигами, дневной свет — не препятствие для охоты за ним. Аллан не хвастался, когда говорил, что «Палас» тоже у него в руках. Выходит, что Бык знает, где он находится. И когда Кид выйдет из отеля, ему донесут об этом в считанные минуты. Даже в таком прекрасном месте, как отель «Палас», всегда найдутся люди, которые готовы поставлять информацию за деньги.

Самое безопасное, решил Кид, дать знать Макинтошу о том, что он привез деньги, и встретиться с ним где-нибудь кроме его делового кабинета, потому что за ним могли вести наблюдение.

Проверив свои револьверы, он вернул их полностью заряженными на прежние места и вышел в холл, неся с собой саквояж.

В конце холла сидел мужчина в коричневом костюме. Он поднял взгляд, когда появился Кид, бесстрастно перевернул страницу газеты и снова углубился в чтение.

Колючка Кид быстро прошел через холл. Свернул за угол и, добежав до лестницы, в три прыжка преодолел первый марш. Потом пошел помедленнее и вышел из здания через черный ход, когда привратник повернулся к нему спиной. Миновав сквозной подъезд соседнего дома, он выбрался на улицу и сел в кеб.

Перед домом, где размещалась контора Макинтоша, болтался какой-то оборванец, и, как только Кид вышел из кеба, он бросился вниз по улице. Кид усмехнулся, вошел в здание и нашел в коридоре дверь кабинета с табличкой, на которой значилось имя и должность Макинтоша. Однако тут он все-таки заколебался. Если они охотятся за ним повсюду, то и здесь могли подсадить своих людей. Оглядевшись вокруг, он увидел другую дверь и зашел туда.

На него поднял взгляд широкоплечий мужчина с копной седых волос и белой, аккуратно причесанной бородой. Он хотел уже что-то сказать, как открылась наружная дверь и вошла девушка. Когда она увидела Кида, ее глаза расширились и она поспешно отступила назад.

— Лили! — воскликнул он и двинулся к ней.

Но прежде, чем успел дойти до середины комнаты, та же дверь открылась снова и появился Банкер Барбер с револьвером в руке. Он сразу рванулся к саквояжу.

— Давай-ка его сюда! — резко произнес он. — Положи на пол и отступи на шаг!

Кид видел по глазам, что Банкер готов выстрелить. Он также догадывался, что тому скорее нужно взять у него деньги, чем отомстить, поэтому открывать стрельбу в помещении без особой необходимости его противник явно не собирался. Кид с неохотой поставил саквояж на пол и отступил назад. Банкер сделал быстрый шаг вперед и схватился за ручку. Отступив назад, он открыл саквояж и начал шарить внутри. Не спуская глаз с присутствовавших, он вытащил толстую пачку банкнот, быстро взглянул на нее и с триумфом оглядел остальных. Потом бросил пачку в саквояж и запер его.

— Благодарю вас, — произнес он мрачно. — Ради этого стоило поработать.

— Только смотрите, чтобы Бык не отобрал у вас все, — посоветовал ему Колючка Кид. — Он наблюдает за этим домом и знает, что я вошел сюда.

— Не беспокойся, — хмуро ответил Банкер. — Он ничего не получит. Никто ничего не получит кроме меня. — Он попятился к двери и открыл ее.

— Интересно, кто научил тебя так ловко сдавать карты? Хорошая работа! Только не пытайся преследовать меня, иначе я тебя пристрелю! — предупредил он и, пятясь, вышел из кабинета, резко захлопнув дверь. И тут же раздался глухой удар от падения тела, хриплый звук, и что-то тяжелое протащили по полу. Потом донесся топот бегущих ног, и уже с улицы — крики, стрельба и снова топот бегущих ног.

Макинтош откинулся в кресле.

— Ну ладно, — с раздражением заявил он. — Мне не нужны убытки. Деньги все еще у вас. Мне жаль Джима Уайза, но он остается мне должен пятнадцать тысяч долларов.

С чарующей улыбкой Колючка Кид подошел к двери и распахнул ее. В комнату ввалилось тело Банкера Барбера. Его голову заливала кровь, он был без сознания, но еще жив.

— Там на улице, — заметил Кид, — кого-то только что застрелили. Держу пари, что Старрета. А через несколько минут сюда примчится сам Бык Аллан.

— Он захватил деньги, — удивился Макинтош, — так зачем же ему приезжать?

Кид улыбнулся во весь рот. Потом вытащил из внутреннего кармана небольшой конверт, достал оттуда полоску бумаги и вручил ее Макинтошу.

— Банковский чек, — пояснил он. — На пятнадцать тысяч долларов. Утром, когда я от них ускользнул, то зашел в «Уэллс Фарго» и положил деньги на депозит. Выписывайте квитанцию, и я вам их доставлю.

Старик Макинтош даже причмокнул.

— Одурачил их! Да, мне следовало бы знать — уж кто-кто, только не старина Джим Уайз может послать деньги с таким человеком, который недостаточно сообразителен, чтобы позаботиться о них. Ну, а что же тогда в саквояже?

— Несколько пачек аккуратно нарезанной зеленой бумаги, проложенной сверху и снизу однодолларовыми банкнотами, — ответил Кид, ухмыляясь. — Это обошлось мне в несколько баксов, но дело стоило того.

Макинтош снова причмокнул, и в глазах его заплясали веселые искорки.

— Хотел бы я видеть физиономию Быка, когда он откроет саквояж. А еще считает себя докой! — Потом он сменил тон. — Ты назвал эту девушку по имени. Когда ты познакомился с ней?

— Она ехала с ними на пароходе и даже играла в покер, когда пройдохи хотели одурачить меня. Тоже хороша! Не исключено, что она и есть наводчица. Ведь кто-то же знал, что я повезу вам деньги. Кто она?

— Она работала у меня! — сердито воскликнул Макинтош. — Я никогда не принимал на службу женщин, но она убедила меня, что может делать все, что и мужчина, но обходиться мне втрое дешевле.

— С женщинами всегда так — никогда не знаешь настоящую им цену, — изрек Колючка Кид. — Одни только издержки.

НЕПОДХОДЯЩЕЕ МЕСТО, ЧТОБЫ УМЕРЕТЬ

Глава 1

После того как утихли последние ружейные выстрелы, Ким Сэртайн затаился, выжидая. Рядом с ним Бад Фокс, держа винчестер наготове, пытался рассмотреть, что там впереди произошло.

— Ну, вставай, — наконец решил Ким. — Поехали!

Они сели на лошадей и тронулись в путь, готовые к любой неожиданности, двое крутых, крепких молодых объездчиков, оба лихие ковбои не робкого десятка.

Вид на тропу им заслонял скалистый выступ горы, и когда они обогнули его, то увидели лошадь без всадника, а на земле — человека, лежавшего в неестественной позе. В пустыне стояла тишина, ярко синело небо, и далекие горы по сторонам широкой долины кутались в дымку.

Когда они подъехали к телу, Ким, ловкий как кошка, широкий в плечах и тонкий в талии, быстро спрыгнул на землю, хотя заранее знал, что человек, которому снесло полчерепа, не может быть жив. Несчастному парню, лежащему перед ними на тропе, было не более двадцати лет, но он выглядел сильным и опытным. Его винтовка так и осталась зачехленной.

— Он не ожидал нападения, — заметил Ким, обводя холодными темными глазами плоскую равнину. Во всей округе — к востоку и западу отсюда его считали таким же быстрым стрелком, как Вэс Хардин или Билли Кид. — Надо бы узнать, где они тут прятались.

Он опустился на колени перед телом и осмотрел карманы. В бумажнике оказалось письмо и визитная карточка на имя Джонни Фэрроу. На обороте значилось: «ПРИ НЕСЧАСТНОМ СЛУЧАЕ СООБЩИТЬ ХЭЗЕЛЬ МОРЗ, СТАНЦИЯ СЭНД-СПРИНГС». Ким показал карточку Баду, и они обменялись ничего не выражавшими взглядами.

— Давай положим его на лошадь, — предложил Ким, — а потом я поищу следы.

Когда они уложили тело поперек седла, Ким сел на лошадь и медленно объехал вокруг места трагедии. Стояла ласковая теплынь, Бад спокойно сидел в седле, расслабившись и отдыхая, но его острые серые глаза внимательно смотрели вокруг. Он был умудрен опытом мужчины, которому так и не пришлось побыть мальчиком, хотя, по существу, и сейчас временами вел себя как мальчишка.

Ким вдруг остановился, а потом исчез, будто поглощенный пустыней.

— Промоина, — громко констатировал Бад, доставая кисет и сворачивая сигарету. Потом снова посмотрел на тело убитого. В Джонни Фэрроу стреляли не менее шести раз. — Они подстерегали его, чтобы прикончить, эти подонки.

Ким показался снова и медленно подъехал к товарищу, вытирая пот с лица.

— Они с винтовками лежали вон там, поджидая его. До того места примерно двадцать пять ярдов. А когда отстрелялись, то ушли вниз по сухому руслу.

— Сколько их было? — спросил Бад, трогая лошадь. Лошадь Кима сама по себе пошла за ними.

— Трое, — ответил Ким, зорко осматривая пустыню. — Ближайшее место, где можно раздобыть выпивку, — Сэнд-Спрингс. Скорее всего, туда и двинулись.

Всю дорогу они ехали молча. Над их головами в небе одиноко кружил сарыч. Пот заливал лицо Кима и он то и дело вытирал его. Ему исполнилось только двадцать два, но он уже семь лет занимался своим трудным делом. А начал работать в двенадцать.

Не нарушая молчания, они проехали еще несколько миль, думая о том новом повороте, который возник в их расследовании. Ради встречи с этим молодым человеком, который висел сейчас поперек седла, они проделали такой длинный путь. Старые времена «Пони-экспресса» давно прошли, но в этом регионе его решили возродить, чтобы ускорить доставку почты и других сообщений. Молодой Джонни Фэрроу принадлежал к той дюжине всадников, которые этим занимались.

Они оба, Сэртайн и Фокс, работали на ранчо «Тамблинг К», принадлежавшую Рут Кермит, а ими непосредственно руководил сам Уорд Маккуин, опытный боец. Неделю назад они еще находились на ранчо у своего друга, а потом отправились в эту часть страны, чтобы расследовать три загадочных ограбления гонцов, которые перевозили золото. Эти перевозки держались в строгом секрете, и тем не менее о них узнали бандиты. Сообщения о дне перевозок для принимающей стороны доставлял в своих сумках Джонни Фэрроу. Из пяти ценных пересылок две прошли благополучно. И именно о них не упоминалось в бумагах, которые перевозил Фэрроу.

Загадка состояла в том, что сумки с секретной информацией не только надежно запирались, но и опечатывались, а второй ключ имелся только в пункте назначения. Джонни Фэрроу предстояло преодолеть двадцать пять миль, на что ему требовалось не менее четырех часов. Этот путь и ранее проходили гонцы, так что время было хорошо проверено. Они трижды меняли лошадей, и ни один не задерживался на станциях более двух минут. Как же тогда кто-то ухитрился увидеть эти секретные сообщения? И ведь два из них все же дошли до места назначения благополучно. Однако о перевозке золота стало известно, это факт.

— Что-то уж больно сложная задачка, — вдруг нарушил молчание Фокс. — Может, нам надо вернуться назад и гоняться за угонщиками скота и пасти коров? А в таких ребусах я совсем ничего не понимаю.

— Мы еще поищем, — отозвался Ким. — У нас есть маленькая зацепка. Один из тех подонков сильно нервничал и пальцами обламывал веточки.

И Сэртайн показал несколько обломков длиною в дюйм. Потом положил их в конверт, написал на нем: «НАЙДЕНЫ НА МЕСТЕ, ГДЕ УБИЙЦЫ ПОДЖИДАЛИ ДЖОННИ ФЭРРОУ» и положил его в нагрудный карман.

Глава 2

Перед ними расстилалась холмистая равнина, за которой виднелись лишенные растительности отроги гор. Выше рос лес. Его зеленые щупальца спускались по склонам вдоль рек. Тропа прошла между двумя невысокими холмами, и взорам путников открылся Сэнд-Спрингс.

Справа тянулись амбары и загоны, которые использовались при перегонах скота. Слева стоял салун, рядом с ним -магазин. А за ним виднелся длинный дом. У коновязи станции, разместившейся в приземистом здании с навесом над дощатым настилом, стояло с полдюжины лошадей. Ни одна из них не казалась уставшей после тяжелой продолжительной езды.

Из дверей, оставив их открытыми, с грохотом вывалился здоровенный мужик. Следом вышли еще двое неряшливо одетых парней, и с ними — две женщины, которые оказались на удивление хорошенькими. На другой стороне улицы у крыльца салуна неподвижно сидел высокий пожилой мужчина, и Сэртайн почувствовал себя неловко под его внимательным взглядом.

— Эй! — окликнул их верзила удивленно. — Что случилось?

— Мы нашли его на дороге, милях в шести-семи отсюда. Это Джонни Фэрроу.

Одна из девушек вскрикнула, и Ким сразу же перевел на нее взгляд. Хорошенькая, с серыми глазами и темными волосами, она выглядела гораздо привлекательнее грубоватой и похожей на парня блондинки, стоявшей рядом с ней. Девушка отступила назад к стене, оперлась на нее руками и, казалось, ждала, что будет дальше. Блондинка посмотрела на своего спутника, который тут же вышел вперед.

— Меня зовут Олли Морз, — представился он. — А вы кто такие, ребята?

— Я — Сэртайн, — коротко ответил Ким. — А это — Бад Фокс. Мы в деловой поездке.

Воцарилось молчание, все мужчины стояли и смотрели друг на друга, и ни один из них не сделал ни малейшей попытки подойти к телу убитого. Ким оглядел их всех, его глаза сузились, и он сказал:

— Если вас это интересует, то его почтовые сумки в порядке. У него в кармане есть карточка, на которой написано, что в случае чего надо дать знать Хэзель Морз.

Глаза Кима обратились к бледной девушке, которая стояла у стены, кусая губы.

Но к его удивлению заговорила не побледневшая девушка, а та самая блондинка.

— Я Хэзель Морз, — заявила она и, взглянув на двух парней, властно распорядилась: — Верни и Матти, снимите его с лошади. Отнесите в амбар, пока не выроете могилу.

Кима Сэртайна при этих словах охватила легкая дрожь, и он взглянул на Бада, но тот только пожал плечами. Оба они подобрали поводья лошадей.

— Неплохо было бы поставить в известность шерифа и почтовую компанию, — невозмутимо посоветовал Ким. — Может, им будет это интересно.

Легкий сарказм в его голосе задел здоровенного мужчину.

— Я вижу, что ты все еще ничего не понимаешь! — произнес он низким хриплым голосом. Приклад его винтовки, весь выщербленный от частого употребления, выглядел также неопрятно, как и он сам.

— Не понимаю? — Ким пожал плечами. — Не люблю лезть не в свое дело. Я только думаю, — сухо добавил он, — что этот парень выбрал явно неподходящее место, чтобы умереть. Похоже, никого его гибель не тронула, даже ту девушку, которую он просил известить в случае его смерти. Кем вы ему приходитесь? — резко спросил он ее.

Она покраснела от злости.

— Он мой знакомый. Приезжал, и мы виделись несколько раз, только и всего!

Сэртайн повернул лошадь и направился через улицу к салуну, за ним последовал Бад Фокс. Позади них слышался тихий шум голосов.

Тощий седой старик в мятой хлопчатобумажной рубахе с закатанными рукавами, из-под которых виднелось красное белье, все еще сидел на крыльце и смотрел на них, полуприкрыв глаза. За поясом у него торчал видавший виды револьвер.

Когда они вошли в салун, старик тоже встал, последовал за ними и зашел за стойку бара.

— Водки? — спросил он.

Ким кивнул и наблюдал, как тот достает бутылку и стаканы. Потом Ким налил себе и Баду и поставил бутылку, а старик продолжил изучать их. Ким швырнул серебряный доллар на стойку бара, хозяин принялся рыться в карманахбрюк в поисках сдачи.

— Где здесь можно поесть? — спросил Ким.

— Там. — Старик сделал такую паузу, что Ким смог бы досчитать до пятидесяти. — Там, через дорогу, у станции. Они подают жратву. Моя старуха хорошо готовит.

— Ваша фамилия тоже Морз?

— Угу. — Он почесал живот. — Я Хэт Морз. Олли заведует почтовой станцией. Он мой парень. Хэзель, блондинка, с которой вы говорили, тоже моя девочка. Верни Стретчер, парень в красной рубахе, — мой племянник, сын родного брата. А Матти Браун просто околачивается здесь, если без работы.

Когда Ким услышал это, у него возникло какое-то смутное предчувствие. Он уже слышал о Матти Брауне. Этот хмурый парень застрелил шесть или семь человек. Одного из них — в Пиоче, всего несколько месяцев назад. О нем говорили, как об одном из тех, с кем не стоило связываться. Внезапно Киму показалось, что он попал в ловушку и окружен морзевским кланом и ему подобными людьми.

— А все-таки жаль того парня, который возил почту, — высказался Бад.

— Может быть, — предположил Ким, — мы теперь получим работу развозить почту. Сейчас, когда того парня убили, им, наверное, нужен хороший работник или даже два.

— А что, — согласился Бад. — Надо попробовать. А с кем, — тут он взглянул на Хэта, — нам стоит поговорить? С вашим сыном?

— Нет, Олли только заведует станцией. Вам придется поехать в Форт или даже в Карсон. — Он посмотрел на них с возрастающим интересом. — А вы сами-то откуда, здешние?

— С гор, — ответил Ким. — Мы работаем на ранчо «Тамблинг К». Там не любят копаться в прошлом. У нас два босса, и оба никогда не имели никаких проблем с законом, зато долго работали ковбоями.

— «Тамблинг»? — переспросил Хэт. — Слышал о такой. Оружие и боеприпасы. Доходили слухи, что этот Маккуин — просто черт на колесах со своим револьвером. И еще там есть этот… молодой… его зовут Сэртен.

— Сэртайн, — поправил его Ким. С ударением на «тайн».

— Вы его знаете? — Хэт изучающе посмотрел на Кима. — А может, вы и есть он?

— Верно. — Ким не сделал паузы, чтобы не дать Морзу обдумать эту новость, и добавил: — Сейчас плохое время, никому не нужны люди, и мы с Бадом решили посмотреть страну да попытать счастья.

— Понятно. — Хэт указал на стоявшее через дорогу здание. — Скоро закроются. Они дадут вам что-нибудь перекусить. Я сдам вам комнату наверху. Доллар с двоих.

Друзья ужинали не спеша, в молчании. Трапеза всегда являлась для них серьезным делом. Еда оказалась тяжелой, но вполне качественной, и ее хватало, вот только лепешки немного не пропеклись. Однако все здесь здорово отличалось от того, как готовили в их компании.

В салун молча вошла темноволосая девушка, и Ким поймал на себе тревожный взгляд ее глаз. Она слегка улыбнулась ему и удалилась. Тут же с большой ложкой в руке вышла женщина с лицом, будто высеченным из красного гранита. Она посмотрела на Кима и снова скрылась на кухне. Если это супруга Хэта, подумал Сэртайн, то ничего похожего на материнскую любовь и заботу от нее и ждать не приходится.

— А вы, парни, у нас на Сэнд-Спрингсе — почетные гости, — сказал старик, улыбаясь одновременно торжествующе и зло. — Вот этот черноволосый и есть тот самый Ким Сэртайн, знаменитый стрелок с ранчо «Тамблинг К»!

Все взоры устремились на них, а во взгляде Матти Брауна сразу вспыхнул огонь. Он смотрел на Кима, кивая головой.

— Слышал о вас, — ухмыльнулся он.

— Мало ли что говорят в народе, — небрежно ответил Ким. — Выдумывают всякие истории.

— Так и полагал, — презрительно бросил Матти, намазывая масло на хлеб.

Ким Сэртайн ощутил внезапный прилив гнева. Уголком глаза он увидел, что Бад Фокс не сводит с Матти холодного внимательного взгляда. Бад не заставлял себя ждать, когда следовало вытащить оружие, и, будучи серьезным бойцом, он очень хорошо ощущал опасность. Теперь же она их просто окружала. Ким тоже догадывался об этом. Обстановку неожиданно разрядило то, что Олли потянулся, отломал соломинку от веника и начал ковырять ею в зубах.

Когда они выходили, на крыльце Фокс придвинулся к Сэртайну и тихо шепнул:

— Сегодня спи с оружием. Что-то мне здесь не нравится.

— Мне тоже. Интересно, что делает в этом волчьем логове темноволосая девушка? Она совсем ни на кого не похожа, — размышлял вслух Ким. — Посмотрим. Думаю, нам стоит тут поискать немного. Когда придет почта, пошлем письмо в Карсон насчет работы. Это послужит оправданием нашего присутствия здесь.

Глава 3

Сэртайн подобрал ноги под одеяло, пряча их от утреннего холода. Потом протер глаза, недовольно заворчал, натянул носки и прошел по комнате, чтобы плеснуть водой в лицо. Выпрямившись, он посмотрел на Бада. Худой ковбой мирно спал с открытым ртом, негромко всхрапывая.

Ким вдруг усмехнулся, посмотрев на кувшин с холодной водой, но, вспомнив, что им еще придется ночевать вместе, подавил в себе импульсивное желание с его помощью разбудить друга. Он снова пересек комнату, сел на свою кровать и начал искать под ней сапоги. Он нашел и надел один сапог, притопнув ногой. Бад Фокс осторожно открыл один глаз.

— Я же видел, как ты, вшивая свинья, хотел разбудить меня. А я вот не хочу просыпаться!

Он закрыл глаз и снова сладко заснул.

Сэртайн ухмыльнулся, натянул второй сапог и взял кувшин с водой. Он с шумом выплеснул воду на пол и посмотрел на Бада. Тот лежал с открытыми глазами, и взгляд его не сулил ничего хорошего.

— Если ты это сделаешь, то только поможешь мне. У меня будет повод убить тебя!

Ким фыркнул:

— Лучше вставай! У нас много дел!

— А зачем вставать? Что нам надо сделать такое важное? — Говоря это, он сел на кровати. — Когда я думаю, что мне придется завтракать вместе с этими типами, меня с души воротит. Никогда в жизни не думал, что люди могут пасть так низко. — Он потянулся. — Не считая, конечно, этой темноволосой Дженни.

Ким промолчал, но полностью согласился с ним. Застегивая пояс с револьвером, он взглянул в окно, изучая белую полоску тропы. На ней никого не было видно.

— Следи за Матти Брауном, — предупредил Фокс, направляясь к умывальнику. — Очень опасен. Не пропускай ни одного шага.

— Да они все здесь друг друга стоят, вся эта свора, — согласился Ким. — Мне кажется, нам и не надо ехать дальше. Разгадка кроется тут. Желание получить полнооплачиваемую работу объяснит нашу задержку. А от старика Хэта меня в дрожь кидает. По-моему, он самый вредный из всех.

Когда они выходили из комнаты, Ким Сэртайн остановился у двери и бросил взгляд на пустой коридор. Еще пять дверей, раньше приоткрытых, сейчас были плотно закрыты. Последняя дверь, очевидно, вела на лестницу, которую он видел снизу.

Пройдя по коридору, где звуки их шагов гулко отдавались в тишине, они спустились в темный и тихий бар. В полусвете начинавшегося дня они увидели запыленные бутылки позади стойки, сдвинутые в беспорядке столы с грязными стаканами и разбросанными картами.

Утро выдалось прохладным, ветреным, и мужчины поспешили к теплому дому через дорогу, где горел свет и из кухни доносились голоса и грохот посуды, но посетители еще не появились.

Ким повесил шляпу на гвоздь и посмотрел в треснувшее зеркало на стене. Его узкое загорелое лицо выглядело безмятежно спокойным. Впрочем, он и не думал волноваться. Он передвинул револьвер на более удобное место, положил ладонь на полированную рукоятку своего русского «смит-и-вессона» и почувствовал себя вполне готовым к любым неожиданностям. В подобном месте осторожность порой оказывалась совсем не лишней.

Послышались торопливые шаги, и в комнату вошла темноволосая девушка с кофейником. Она улыбнулась, переводя взгляд с Кима на Бада.

— Я знала, что вы придете. Никто у нас не встает так рано.

— Кроме вас!

— Иногда. Обычно я готовлю завтрак. А вы… вы сегодня уезжаете?

— Нет, — ответил Ким, внимательно наблюдая за девушкой, у нее была хорошая фигура и доброе миловидное лицо. — Нет, мы остаемся.

Она сразу же сникла и внимательно посмотрела на него. А потом, понизив голос, сообщила:

— А вот я не могу оставаться. Уеду немедленно. При первом случае.

Теперь уже оба стрелка уставились на нее.

— А почему? — спросил Ким. — Скажите нам.

— Не могу. Но… но здесь просто опасно. Они не любят посторонних, которые останавливаются в Сэнд-Спрингс. Особенно теперь.

— А что вы в этом осином гнезде делаете? Вы совсем не похожи на них.

Она снова замялась.

— Мне приходится тут работать. Когда мой отец умер, он остался им должен. Только рассчитавшись с ними, я могу уйти. Если я попытаюсь уехать сейчас, они вернут меня обратно. Кроме того, с моей стороны сбежать — не совсем честно.

Ким Сэртайн удивился.

— Вы считаете, что нам нужно уехать? А я думаю, что вам надо уйти от них. И немедленно.

— Я не могу. Я… — Она снова заколебалась, вслушиваясь.

Ким поднял на нее взгляд.

— А что насчет Джонни Фэрроу? Он был влюблен в Хэзель и она в него?

— Он — может быть, но Хэзель? Она никого не любит, кроме самой себя, разве только Матти. Но и в этом я сомневаюсь. Она готова на все ради денег.

Она вышла на кухню, и парни услышали, как шкворчит на раскаленной сковороде яичница. Ким осмотрелся, потянулся за кофейником и налил себе кофе. Как только он сделал это, на крыльце раздались шаги, дверь отворилась, и появился Матти Браун в сопровождении Верни Стретчера. Они уселись за стол напротив.

Матти посмотрел на Кима.

— Раненько встали! Верно, задумали убраться отсюда?

— Да нет, мы хотим остаться. Мы напишем в Карсон, может, нам дадут работу на перевозке почты или экстренных сообщений. Нас она интересует.

— Вы видели Фэрроу? Ну как, интересно?

Прежде чем Ким успел ответить, вошел Олли Морз с отцом. Оба настороженно глянули на Кима и Бада и тоже уселись за стол.

Покончив с завтраком, стрелки поднялись и вышли, направляясь к конюшне.

— Джонни Фэрроу, — неожиданно заявил Ким, — начал свой путь в десяти милях к западу отсюда. Здесь он сменил лошадь и потом скакал еще десять миль на восток. Поскольку весь его путь пролегал по холмам — вверх и вниз по гористой местности, — он закончил его в пяти милях на третьей лошади. Весь этот маршрут нанесен на карту и выверен по времени. Морзы понимают, что сообщения, которые везет гонец, можно прочитать, только пока они находятся у него. Иначе нельзя. Но никто не сумеет вскрыть почтовую сумку, прочитать сообщение, а потом запечатать и то и другое за такое короткое время, какое отпущено на остановку. Это просто немыслимо успеть. Если только…

— Если только — что?

— Если Джонни не нашел более короткий путь, чтобы сэкономить время. Я все думаю об этом. Скорее всего, так оно и было. На Сэнд-Спрингс он менял лошадь, а мы теперь знаем, что заправляет тут одна семья. Мы также знаем, что Джонни любил Хэзель. Никакой мужчина не захочет вот так проскочить мимо своей девушки, всем нравится посидеть с милашкой за чашкой кофе и поворковать немного.

— Допустим, что он нашел или кто-то показал ему путь, следуя по которому парень выгадывал такие важные для него минуты. Допустим, что, пока он сидел и беседовал с Хэзель, кто-то ухитрился вскрыть его почтовую сумку?

Бад кивнул и закурил.

— Да, — согласился он, — вполне реально. Но, видимо, Джонни о чем-то догадался. Поэтому они и убили его.

Глава 4

Оседлав лошадей, друзья сели верхом и направились на запад. Оглянувшись, Ким увидел, что Олли Морз стоит на крыльце и, загораживаясь рукой от солнца, смотрит им вслед. Все утро в голове Кима вызревала какая-то идея, и теперь он наконец понял, что надо делать. Свернув налево по высохшему руслу ручья, он начал описывать широкий полукруг, чтобы выйти на ту тропу, которая шла к Сэнд-Спрингс с востока.

— Куда это ты направляешься? — удивленно спросил Бад. — Неужто прямиком в самые холмы?

— Ну да. — Ким немного замедлил ход лошади. — Ты не понимаешь в чем дело? У меня в мозгу прямо-таки вырисовалась карта. И я вижу на ней, как путь из Сэнд-Спрингс до следующей станции в Барнт-Рок отклоняется в сторону, чтобы обойти тот самый пересеченный участок, о котором ты говоришь. Представь, вдруг есть путь через горы? Это сэкономит время или нет?

— Конечно, если есть хороший путь через холмы, то можно сократить несколько миль, а мили — это минуты.

— Другими словами, если парень знает короткий путь через эти горы и хочет немного задержаться, чтобы поговорить со своей девушкой, то он, естественно, воспользуется им. Я видал девушек, ради которых еще и не то сделал бы, только чтобы потолковать с ними. Вот Дженни, например.

Они несколько минут ехали молча. Вскоре перед ними вырос крутой склон горы, не совсем отвесная стена — горный козел по нему бы поднялся, но для лошади этот путь был невозможен. Хотя в склоне виднелись расщелины, ни одна из них не давала никакой надежды на то, что через нее есть сквозной проход. И насколько они могли видеть, к северу горы оставались такими же неприступными. Вокруг поднимались острые вершины, и нигде откос не становился более пологим.

Дважды они пытались обследовать расщелины, но каждый раз их затея заканчивалась безрезультатно — лошади упирались в крутые обрывы, с которых в сырое время года стекала вода. В полдень стрелки сделали привал, развели костер из сушняка и сварили кофе. Когда Ким налил Фоксу третью кружку, тот наконец нарушил молчание.

— Не очень-то удачно все складывается, приятель. Так мы ничего не найдем.

— И все-таки должен быть проход, — с раздражением настаивал Ким. — Здесь наверняка есть путь, которым он проходил.

Ему так хотелось, чтобы Уорд Маккуин оказался бы сейчас рядом. Хозяин клейма «Тамблинг К» отлично решал такие проблемы. Что до него самого, он тоже многое умел, но, правда, никогда не сталкивался с такими трудными задачами.

Уставшие и покрытые пылью, поздно вечером возвратились они в Сэнд-Спрингс. Короткая улица по-прежнему пустовала, даже Хэт, который обычно чуть ли не постоянно ошивался на крыльце своего салуна, куда-то исчез. Друзья поставили лошадей в конюшню, протерли их и собрались в гостиницу. Вдруг Ким остановился:

— Подожди, Бад! Мне что-то не по душе все это!

Бад Фокс осторожно выглянул из дверей конюшни и шепотом спросил:

— В чем дело, Ким? Заметил что-нибудь?

— То и плохо, что я не вижу никого и ничего не слышу. Что-то уж очень тихо!

Стараясь не привлекать к себе внимания, он попятился, чтобы скрыться в тени забора. Наступили сумерки, уже быстро темнело. Оглядевшись, Ким уловил еле заметное движение в окне над салуном. Несмотря на довольно прохладный вечер, оно оказалось открыто. Если там засел бы стрелок с винтовкой, он мог прекрасно видеть ворота конюшни, сам оставаясь незамеченным.

Быстро повернувшись, Ким на цыпочках бесшумно пробежал к задней двери, пробрался в загон и скрылся за его забором. Все это заняло у него не более двух минут. Добежав до салуна, вошел в него через черный ход и поднялся по лестнице. Когда Ким подкрадывался к двери и уже протянул было руку, чтобы распахнуть ее, под ним предательски скрипнула половица. Резко растворив дверь, он вдруг услышал тихий звук, доносившийся из темной комнаты.

С револьвером в руке он вошел и остановился. Комната была пуста, но справа он различил еще одну дверь. Повернув ручку, обнаружил, что она незаперта.

Как и в комнате, которую они снимали, здесь стояли кровать, стол и стул, да умывальник с кувшином. Он подошел к окну и выглянул наружу. Ни движения, ни звука. Ким повернул назад, но тут что-то хрустнуло у него под сапогом. Он опустился на колено, ладонью ощупал пол и нашел несколько сухих веточек, каждая длиной примерно в дюйм.

Закрыв за собой дверь, он спустился по лестнице. И опять никого не встретил. Салун тоже оказался пуст. Выйдя наружу, Ким спрятал револьвер в кобуру и перешел улицу у конюшни.

— Все в порядке, Бад, — успокоил он друга и рассказал, что увидел.

Пока они шли, в доме загорелся свет, и Ким рывком отворил дверь. Дженни держала в руках только что зажженную лампу.

— О… — В ее голосе послышалось облегчение. — Это вы? Удачно съездили?

— Да так, ничего особенного. — Он махнул рукой. — А где все остальные?

— Уехали. Осталась только Хэзель. Она спит. Они умчались сразу же после вас, но по другой дороге. Сказали, что примерно к заходу солнца вернутся.

Бад вопросительно посмотрел на Кима, а тот только пожал плечами. Если Дженни здесь одна, так не она ли находилась в комнате над салуном? Но как тогда она могла пересечь улицу и остаться незамеченной?

Глава 5

К конюшне подъехали и спешились несколько всадников, а вскоре Олли и Матти Браун вошли в столовую. Они неприязненно посмотрели на двух друзей, но промолчали. Через несколько минут подтянулись и остальные. Ужин казался бесконечным, а напряжение все нарастало.

Когда трапеза подходила к концу, Ким неожиданно для себя почувствовал прилив уверенности.

Теперь он знал точно, что убийцы Джонни Фэрроу здесь, в этой комнате. И не сомневался, что украденное золото находилось где-то поблизости. Но ему предстояло решить сразу две задачи: выяснить, каким образом информация о перевозке ценностей попадала к бандитам, и докопаться, что произошло с золотом. Власти предполагали, что его не успели продать или еще как-то им воспользоваться.

С уверенностью пришла и убежденность в том, что у него есть шанс победить этих людей. Они виновны и явно встревожены присутствием посторонних, хотя и не догадываются об истинной причине их визита. Ким предполагал, что вечером будет предпринята попытка убить их обоих. Обломанные веточки убедительно свидетельствовали о том, что убийца Фэрроу стоял у окна, хотя, возможно, и не сегодня, а в какой-то другой день. Он сам видел, как Олли Морз пользовался соломой из веника в качестве зубочистки, и скорее всего именно он применял для этой цели веточки.

— Вы только подумайте, — словно ни к кому не обращаясь, произнес Ким, — я об этом бедном юноше, которого убили. Кто-то очень хотел его смерти, иначе его не нашпиговали бы таким количеством свинца. Тут вдруг до меня дошло, почему его убили.

Хэт Морз промолчал, раскуривая трубку. Матти продолжал есть, но Олли и Верни насторожились.

— Теперь я понимаю, — продолжал Ким, — его сгубила ревность! Кто же из вас ревновал Хэзель к нему?

Матти быстро поднял голову.

— Ты что, намекаешь на меня? Ведь я единственный, кто здесь не состоит с ней в родстве.

— Я так понимаю, что ради такой девушки, как Хэзель, любой мужчина приедет издалека, чтобы только увидеть ее, но я думаю, что это мог быть и ты, Матти.

— Но в Фэрроу стрелял не один человек, — вмешался Бад.

— Мне незачем было его убивать, — отверг обвинение Матти.

Ким Сэртайн пожал плечами.

— Я только высказал предположение. Ну, мне пора. — Он поднялся и небрежно добавил: — Мне кажется, что Фэрроу надолго задерживался здесь, чтобы повидаться со своей возлюбленной Хэзель.

— Как это может быть? — возмутилась Хэзель, вскакивая из-за стола. — Он же ездил без остановок, и у него оставалось только две минуты, чтобы сменить лошадь и все.

— Да? А вот мне верится, что он отыскал способ продлить свидание. — Сидевшие за столом пожирали Кима глазами. — Если бы я оказался на его месте, уж как-нибудь ухитрился побыть подольше со своей любимой.

— И как же? — вызывающе спросил Олли.

— Отыскал бы, например, более короткий путь через горы. Или что-нибудь еще придумал, но выкроил бы лишний часок-другой.

Матти откинулся на спинку стула и улыбался ехидной недоброй улыбкой. Верни испепеляющим взглядом уставился на Сэртайна. Хэт как прожженный игрок в покер сохранял бесстрастное лицо, а вот Олли почему-то бросило в пот.

— Ну ладно, — помахал Ким. — Всем доброй ночи. Ты идешь, Бад?

Когда они вышли, Бад вытер пот с лица.

— Ты что, спятил? Выложить им все?

Снова в окне шевельнулась занавеска, и Ким услышал, как дверь тихо открылась.

— Вот так я себе это и представлял, — громко произнес он. — Кто бы ни убил того гонца, он знал о похищенном золоте. Мне кажется, что оно спрятано где-то поблизости, в холмах. Тот, кто его украл, не мог увезти его далеко. Нам надо поискать.

Они перешли улицу и вошли в салун. Тут же за ними проскользнул туда Хэт.

— Хотите выпить, парни? — радушно предложил он. — Чем худо по одной перед сном?

— И не думайте, что мы откажемся, — ответил Ким. — И вы выпейте с нами.

— Разумеется! — Он достал бутылку и стаканы. Казалось, старик ищет слова, чтобы сказать им что-то. — Да вот, — наконец начал он. — Я слышал, будто вы хотите отыскать то золото. На вашем месте я не стал бы этого делать. Подумайте, у вас тут нет друзей. Мы занимаемся своими делами и не любим, когда кто-то вмешивается.

Ким усмехнулся и поднял свой стакан.

— Золото интересует каждого, приятель. Оно ваше, если вы его нашли, и наше, если мы сумели сделать это. Оно принадлежит только тому, кто им владеет, и больше никому!

Они выпили, и старик налил им снова.

— Хорошо, — кивнул он печально. — Только не говорите, что вас не предупреждали. Рискуете головой, но все же я скажу вам. Здесь есть более короткий путь через горы.

— Да? — Выражение лица Кима Сэртайна сразу стало твердым, он крепко сжал губы.

— Угу. Это — старая тропа пиутов. Пройти там нетрудно, но мало кто о ней знает. Я показал ее Фэрроу, потому что он влюбился в Хэзель. Мне хотелось помочь парню.

— Спасибо. — Ким Сэртайн приветственно поднял стакан, глядя на старика. — Увидимся завтра?

У Хэта Морза дернулся вверх-вниз кадык, и он как-то странно посмотрел на них.

— Думаю, что да.

Поднявшись в свою комнату, Ким Сэртайн закрыл дверь и забаррикадировал ее стулом. Бад Фокс забросил свою шляпу на вешалку.

— Вот теперь я и соображаю, зачем он нам все это сказал?

В тусклом свете лампы волевое лицо Кима казалось резко очерченным, щеки еще более ввалившимися.

— Ты и сам прекрасно знаешь почему — чтобы мы туда отправились. Что может быть лучше, чем прикончить двоих непрошеных гостей на глухой тропе, где кроме сарычей их никто не отыщет?

Бад обдумал это, и его морщинистое лицо стало серьезным. Он стянул сапоги и растер затекшие ноги. Потом поднял глаза.

— Ну, и что будем делать, Ким?

— Это мы-то? — Ким усмехнулся. — Ну, Бад, ты же не хочешь разочаровывать их, верно? Конечно, мы пойдем.

Глава 6

Утреннее солнце раскинуло теплые лучи по холмам, и в сухой траве вовсю стрекотали цикады. Кивая, конь под Кимом Сэртайном весело гарцевал, будто под звуки неслышной музыки. А сам Ким прямо сидел в седле, темно-синяя рубаха была аккуратно заправлена в серые брюки, а те — в черные сапоги ручной работы с большими мексиканскими шпорами. На его губах играла смутная улыбка.

Казалось, горы расступились перед ним, и через гигантскую расщелину проник солнечный луч. Но темнота над тропой еще не рассеялась, и Ким въехал в этот полумрак, положив руку на бедро, в одном дюйме от взведенного револьвера в расстегнутой кобуре. Вокруг стояла звенящая тишина — ни звука, ни движения. Через милю расщелина стала шире и превратилась в зеленую долину, по которой и проходила старая тропа пиутов, извиваясь серой лентой вокруг нагромождения скал и выступов гор. Где-то слышался шум быстро текущей воды, повеяло свежестью. Пересекая поток, Ким дал лошади напиться.

Впереди возвышалась громадная, с дом, скала, у подножия поросшая лесом. И вдруг из-за этого укрытия появился Матти Браун. Он вышел на яркий солнечный свет и стоял, пока Ким не увидел его. Потом Матти Браун сделал еще один шаг вперед и, четко выговаривая слова, произнес:

— Сдается, что нам осталось только поговорить на языке оружия, Сэртайн. Ну-ка, посмотрим!

Его правая рука быстро скользнула вниз и выхватила револьвер. Первая его пуля, не причинив никому вреда, ушла в голубое чистое небо, а сам Матти вдруг развернулся в полоборота и упал. Его рубашку спереди медленно залила кровь, и он уставился невидящим взором в пустоту бесконечного пространства, а из дула револьвера 44-го калибра Кима Сэртайна поднимался легкий дымок. И тут же Ким увидел, как из кустов вышли Хэт Морз, справа Олли и позади — Верни Стретчер.

— Матти, — сказал Стретчер, — всегда считал, что стреляет быстрее, а вот как оказалось на самом деле. Он сам хотел попробовать, и мы позволили ему. А теперь, шпион, тебе пришел конец!

— Эй, а где твой дружок? — вдруг встревоженно спросил Олли.

Этого здоровенного мужика даже в пот бросило. Только Хэт Морз оставался совершенно невозмутим и спокоен, будто отравленный злобой.

Вдруг сверху раздался голос Бада:

— Я здесь, наверху, Олли. Попробуй-ка только достать свой револьвер!

Олли поднял голову, и на его лице отразился страх, настоящий страх. Он не видел, откуда доносился голос, — он мог звучать из дюжины разных мест. Ким Сэртайн видел, что Олли трусил, но не отрывал взгляда от Хэта.

— Может, оставим их, отец? — Голос Олли дрогнул. — Они подловили нас.

— Нас трое против двоих, — прозвучал холодный презрительный голос старика. — Они нам ничего не сделают. Пусть Верни займется тем, другим, а мы возьмем на себя Сэртайна.

— Нет! — в ужасе завопил Олли. — Не надо!

Смерть Матти Брауна, труп, лежавший перед ними, окончательно лишил его самообладания.

Ким успел на мгновение опередить выстрел Хэта и дважды быстро выпалил в него. Увидев, как Хэт конвульсивно дернулся, и тут же услышав свист пули рядом со своей головой, он быстро выстрелил еще раз, отклонив корпус вправо, и опустился на одно колено. Потом перевел револьвер на Олли. Вокруг гремели выстрелы, и одна пуля возле него подняла фонтан грязи, залепив ему рот и глаза. Ослепленный, он выронил револьвер, и покатился по земле, размазывая грязь по лицу и пытаясь протереть глаза. Как только ему это удалось, он выхватил револьвер, висевший под левой рукой, и приподнялся, стреляя. Старик Хэт лежал за камнем, нацелив на него револьвер.

Ким вскочил и бросился к нему. Тут же грохнул выстрел, и пуля провизжала мимо уха. Ким резко остановился и направил оружие на старика. Хэт попытался поднять свой шестизарядник над камнем, но тут Ким выстрелил. Поднялась пыль, пуля пригвоздила старика к земле, и он выронил револьвер.

Стрельба закончилась, и Ким быстро огляделся. Бад находился на том же самом месте, где сидел в засаде. Олли и Стретчер лежали на земле.

Ким поймал на себе взгляд Хэта. Старик через силу ухмыльнулся.

— Круто, — прошептал он. — Я же говорил Матти, что ты очень быстрый. А он не захотел послушать… старика. Олли совсем никуда не годится. Вот если бы он был похож на тебя… — Он говорил все тише и начал уже задыхаться.

— Хэт. — Ким присел на корточки возле него. — Мы приехали сюда во имя Закона. От правительства Соединенных Штатов. Золото принадлежит ему. Вы сейчас покинете этот мир, но вы же не хотите ограбить правительство, не так ли, Хэт?

— Правительство? — пролепетал старик онемевшими губами. Он поднял руку, стремясь указать на здоровенный обломок скалы, за которым они сидели в засаде.

— Пещера… под тем камнем…

Голос старика замер, его снова на несколько минут охватило удушье, Ким Сэртайн поднял глаза и увидел высоко в небе сарыча. А когда снова опустил взгляд, то Хэт Морз был уже мертв.

Бад Фокс медленно поднялся.

— Никогда мне не нравилось убивать. У меня нет к этому призвания. Но ты правильно сообразил, когда послал меня вперед, — оценил он придуманный Кимом план.

— А ты выбрал подходящее местечко, чтобы ждать меня, — согласился тот.

— Здесь только одно и есть такое. — Бад Фокс оглянулся вокруг. — Думаю, нам удастся погрузить золото на их лошадей. Ты хочешь теперь заняться этой девочкой, Дженни?

— Ну конечно! — Ким свистом подозвал своего коня. — Мы заберем ее в Карсон. Мне представляется, что все долги ее теперь погашены. — Потом тихо добавил: — Я не сомневался в успехе с первого дня, как только мы сюда приехали. За бутылками в баре я заметил шило и шорную иглу. Бандиты взрезали шов на почтовых сумках, пока Фэрроу любезничал с Хэзель. И получали всю информацию, потом положили бумаги обратно и снова зашили сумки.

За спиной стрелков остались три могильных холмика и крест, которым они отметили место успокоения Хэта Морза.

— Крутой старикан! — мрачно заметил Бад Фокс.

Ким Сэртайн посмотрел на освещенный солнцем путь впереди. Цикады как и прежде пронзительно стрекотали в кустах по сторонам тропы. Ким снял шляпу и вытер лоб.

— Да, по-другому и не скажешь.

ТОТ НОВИЧОК В ТРИГГЕРНОМЕТРИИ^[51]

Вскоре после рассвета к главному дому ранчо Ювинга подкатил почтовый дилижанс. Джим Кэри, запрокидываясь назад, натянул вожжи, чтобы остановить запыленных, жующих удила лошадей. Он замотал вожжи вокруг рукоятки тормоза и слез с облучка.

Поднимаясь по ступеням, он прятал в щетинистых усах ехидную улыбку. Потом приоткрыл дверь и просунул в щель голову.

— Эй, Фрэнк! — закричал он. — Ты дома?

— Ну ясное дело! — пророкотал в ответ низкий голос из комнаты. — Заходи, Джим!

Кэри переместил свой шестизарядник в более удобную позицию и протиснулся в длинную столовую, где Фрэнк Ювинг восседал за столом, завтракая со своими ковбоями.

— Я привез вам новую сельскую учительницу, — медленно произнес возница с хитринкой во взгляде. И тут же головы ковбоев поднялись, их глаза загорелись интересом.

— Вот и здорово! — прорычал Ювинг. Даже когда он говорил очень тихо, его голос раздавался на площади в двадцать акров. — Ребятам не терпится посмотреть на нее! И Клэр будет рада. Мы поселим их вместе, и они не скоро вдоволь наговорятся!

Джим Кэри взял кружку кофе, которую мамаша Ювинг поставила перед ним.

— Не думаю, что ты сможешь это сделать, Фрэнк. Они не совсем подходят друг другу.

— Что? — Фрэнк откинулся в своем кресле. — Хочешь сказать, что эта бостонская вертихвостка слишком хороша для моей дочери? Почему!..

— Вовсе нет! — На лице Джима расплылась ехидная улыбка во весь рот. — Только новая учительница — не она, а он!

— Что?

Похоже, голос Фрэнка Ювинга заставил тревожно приподнять рогатые головы оленей, бродивших в кустарнике около Рэмпарта, что в десяти милях отсюда. Ковбои на миг остолбенели, их лица выражали разочарование и ужас, ужас от сознания того, что некто, носящий брюки, может и на самом деле учить детей в школе.

— Чистая правда! — хихикнул Джим. — Она — это он! Он ждет там, снаружи.

— Ну… — Мамаша Ювинг уперлась руками в свои мощные бедра. — А ты морочишь нас своими разговорами! Давай сюда бедного парня! Не заставляй его стоять там в одиночестве!

Кэри поднялся, посмеиваясь, глядя на глуповатое выражение лиц ковбоев, и направился к двери.

— Эй, вы! Заходите сюда и перекусите немного! Ну а я, — добавил он, оглядывая всех, — поеду. Некогда рассиживаться!

Он немного помолчал, ухмыляясь.

— Проследи, чтобы твои ребята не обижали его. Он совсем новичок на Западе. Пусть они лучше пасут своих ленивых коров-лонгхорнов где-нибудь подальше.

А Стретч Мэгун с невинным выражением простецкого худого лица возразил:

— Да что вы! Как вы могли такое подумать! Я полагаю, мы не позволим ему даже прикоснуться к старому Хэмпи!

Ковбои расхохотались, и даже Клэр поймала себя на том, что улыбается его словам. А теперь, услышав приближавшиеся шаги в коридоре, все выжидательно замерли.

Новый сельский учитель с темными вьющимися волосами, голубыми простодушными глазами и румянцем во всю щеку застенчиво вошел в дверь, держа в одной руке саквояж, а в другой — черную шляпу. На нем были новенький, еще не обвисевшийся черный костюм и белая рубашка с высоким воротником.

Сам он светился дружественной мальчишеской улыбкой.

Клэр выпрямилась, сидя на стуле, охваченная каким-то непонятным любопытством.

— Входите и присаживайтесь, — приветливо пригласила мамаша Ювинг. — Вы как раз вовремя к завтраку!

— Меня зовут Уэнс Бреди, — представился он. — Все называют меня Уэн.

— А мое имя — Ювинг, — отозвался хозяин ранчо. — Это моя жена, а это — дочь, Клэр. Она учила малышей, но теперь они выросли, и ей с ними не справиться. — Он посмотрел на Бреди и добавил: — А некоторые из них выросли уж чересчур большими и донельзя вспыльчивыми.

— Так и хорошо же! — ответил Бреди. — Это ничто иное, как кипучая энергия юности.

Стретч Мэгун поднял свое длинное, меланхоличное лицо.

— Замечание скорее всего относится ко мне, — печально промямлил он. — Кипучая энергия юности — это про меня. Я — Стретч Мэгун, — добавил он, — и мы сделаем все, чтобы ваше пребывание здесь стало незабываемым!

Мамаша Ювинг нахмурилась, Стретч отвел глаза и скромно уставился в свою тарелку.

— Полагаю, вы издалека к нам? — предположил Ювинг, пожевывая соломинку, вынутую из веника. — Из самого Бостона?

— Я жил недалеко от Бостона, — с улыбкой ответил Бреди. — А где находится школа?

— Вниз по дороге, около десяти миль, — ответил Ювинг. — Как раз за тем местом, где жил старина Шанахан.

Бреди поднял взгляд.

— Где жил Шанахан? Это что, ферма? Я хотел сказать… ранчо? Может, и я смог бы жить там, поближе к школе?

Ювинг отрицательно качнул львиной головой и подергал себя за прокуренный ус.

— Там никто не живет. Старого Майка Шанахана убили почти год назад. Если никто из его родственников не приедет туда жить, пока не пройдет год, то каждый может объявить ранчо своим и вести там хозяйство.

— Что за дурацкая идея, — вмешался Кэрли Уорд, рослый, светловолосый, по-мужски красивый ковбой.

— Но еще старик Майк, — продолжал ранчеро, — хорошо знал, что Пит Риттер хотел заполучить его пастбища. Никто в округе не рискнет тягаться с ним, его лихими ковбоями и деньгами, которые Пит готов потратить. У него всего больше, чем ему сейчас надо.

— Верно, — решительно подтвердил Стретч, — он на самом деле хочет завладеть этим имением. А в завещании сказано, что место освобождается, если в течение года не объявятся родственники, к тому же они должны прожить на ранчо не менее тридцати дней.

— Похоже, — согласился Уэн Бреди, — что мне там обосновываться не стоит. Судя по тому, что вы сказали, мистер Риттер едва ли допустит это.

Уорд усмехнулся, и веселые искорки заиграли в его взоре.

— Ясно, что не допустит. Даже если это будет школьная учительница в брюках.

В его голосе слышалось неприкрытое презрение.

Лицо Клэр вспыхнуло от смущения за учителя, и Бреди поднял глаза.

— Я понимаю, что вы не привыкли к учителям-мужчинам, — вежливо ответил он. — Но на Востоке их уже много. И мне кажется, что эта часть страны очень подходит многим из них. — Он посмотрел на Ювинга: — У вас не найдётся для меня лошади или коляски, на чем я мог бы добраться до моей школы? Мне хотелось бы осмотреть ее.

— Чего проще! — воскликнул Мэгун, и теплая улыбка озарила его лицо. — Я так понимаю, что вам нужна верховая лошадь! У нас буланый конек есть, думаю, он вам понравится!

Клэр встрепенулась и хотела что-то сказать, но прежде, чем она сумела выразить свой протест, Уэн Бреди улыбнулся:

— Отлично, мистер Мэгун! Большое вам спасибо!

Когда Бреди вслед за Мэгуном вышел из комнаты, Клэр вскочила из-за стола.

— Отец! — запротестовала она. — И ты позволишь им посадить парня на этого дьявола?

— Не надо, Клэр, не бойся, — успокоил ее Ювинг, усмехаясь. — Ничего с ним не случится. Лошадка с норовом, она скинет его прежде, чем он успеет сесть в седло. Падение не причинит ему большого вреда. Пусть ребята проверят его по своим правилам. Кроме того, — хмуро добавил он, — я совсем не уверен, что мне тоже нравится эта школьная училка в штанах.

Клэр Ювинг бросилась к двери, а за ней, предвкушая интересное зрелище, и все остальные.

Мэгун уже седлал покорно стоявшую лошадку, плотно затягивая подпругу, и разговаривал с Бреди. Кэрли Уорд стоял рядом, курил и ухмылялся в предвкушении представления. Уэб Фанчер и все остальные работники сгрудились вокруг, стараясь казаться совершенно невинными.

— Она хорошая лошадка, — грустно тянул Стретч, — добрая лошадка. Я думаю, что хозяин разрешит вам ездить на ней все время. Нацепите-ка вот эти шпоры, — добавил он. — Она довольно ленивая, и ее все время надо понукать.

Уэн Бреди присел, пытаясь разобраться, как надеть шпоры, но пока Стретч не опустился рядом на колено и не помог ему, у него ничего не получалось. Наконец Уэн поднялся. Буланый с любопытством повернулся к нему. На морде у него значилось такое же выражение печали и безысходности, как и у самого Мэгуна.

Бреди неумело вставил одну ногу в стремя и неловко перекинул другую через спину коня. Стретч Мэгун быстренько отскочил в сторону на приличное расстояние.

— Вам придется воспользоваться шпорами, — крикнул он. — Иначе она не пойдет.

Уэн Бреди чуть тронул лошадь, но она не сдвинулась с места. Тогда он отвел пятки в сторону и вонзил шпоры в бока несчастного животного.

И тут буланый взорвался, словно тонна динамита. Одним кошачьим прыжком он кинулся вперед, одновременно поджав передние ноги. Учителя бросило вперед, но каким-то чудом он удержался в седле. Потом, сделав еще три прыжка, буланый принялся брыкаться, словно бес в аду.

Бреди потерял стремена, его отбросило на круп коня, и он судорожно хватался за луку седла. Но когда взбесившаяся скотина сделала еще один прыжок, он каким-то чудом снова оказался в седле. Еще три диких прыжка — и лошадь помчалась по двору ранчо, подскакивая так, что Бреди показалось, будто в нем трясутся переломанные кости. И тем не менее школьный учитель все еще держался в седле.

Это был какой-то совершенно безумный лошадиный циклон. Словно бурные волны, гонимые ветром, разбивались о коралловые рифы. Учителя бросало из стороны в сторону, он не мог поймать стремя, шляпа давно слетела с него, полы пиджака развевались сзади, но он все еще держался в седле!

И так же внезапно, как начал брыкаться, буланый конек успокоился и рысью пошел по направлению к главному дому ранчо. Бреди натянул поводья, и он остановился как вкопанный, дрожа всем телом.

Стретч Мэгун следил за происшествием с непроницаемым выражением лица, а Кэрли Уорд смотрел сердито.

Уэн Бреди улыбнулся и вытер пот со лба белым платочком.

— А она упрямая, не так ли? — сказал он с невинным видом, а потом взглянул на Стретча Мэгуна. — Не будете ли добры подать мне мою шляпу? А то лошадь ее затопчет. Двигаясь словно во сне, с еще более грустным взглядом, Мэгун подошел и поднял шляпу с земли. Почти бессознательно он стряхнул с нее пыль и подал Бреди.

Учитель улыбнулся.

— Вы очень добры, я просто не знаю, что бы делал, если бы мне дали одну из тех диких лошадей, на которых ездите вы, ковбои. — Он посмотрел на Ювинга: — Как мне проехать к школе?

— По этой дороге, — ответил тот. — Увидите тополя — свернете через ручей в ивняк. Там как раз и находится старое ранчо Шанахана. А за ним неподалеку — школа.

Кэрли Уорд смотрел ему вслед.

— Вы видели такое? — воскликнул он. — Говорят же, новичкам везет! Этот пилигрим четыре или пять раз уже совсем вылетал из седла и все-таки удержался! Если бы мне не пришлось наблюдать это своими глазами, никогда бы не поверил! Он же болтался на лошади, как пробка в струе водяной мельницы. Не могу понять, как он удержался!

А Клэр, прищурив глаза, смотрела ему вслед со странным любопытством.

— А я вовсе не уверена… — тихо заметила она. — Вовсе не уверена!

Уэн Бреди ехал прямиком, держась в седле словно аршин проглотил, пока не перевалил через вершину холма. Потом он огляделся, проверил, что его не видят и не слышат с ранчо, и разразился хохотом. Он просто закатывался, а потом начал подхихикивать.

— Ну, этот Мэгун! — сказал он, обращаясь к буланому. — До ста лет доживу — и то не забуду его длинную лошадиную физиономию! Он стоял разинув рот, словно это вход в тоннель! — Учитель похлопал коня по холке. — А ты и вправду умеешь брыкаться, желтое отродье! Я уж начал даже опасаться, что чуть-чуть переиграл!

Он вспомнил совет Мэгуна воспользоваться шпорами и снова засмеялся, подумав, что этот длиннорожий бабуин наверняка бился об заклад, что бедная «учительница» и минуты не удержится на этой лошади с норовом койота!

Старая усадьба Шанахана представляла собой несколько строений, приютившихся в распадке недалеко от Ивового ручья. Уэн Бреди с интересом посмотрел на них, но не стал останавливаться. Обогнув холм и немного спустившись, он увидел здание школы, стоявшее в красивейшем месте возле ручья.

Целый час он тщательно обследовал округу. За ивовой рощей он дважды слезал с лошади и копал грунт. И каждый раз снова засыпал ямку, прикрывая ее дерном и сухой травой.

А не более чем за пару миль от этого места на склоне холма среди можжевельника сидел Уэб Фанчер и говорил с Нейлом Праттом, плотным мужчиной, старшим ковбоем Пита Риттера.

— Да он никто! — презрительно заверил Уэб. — Какой-то учителишка откуда-то из-под Бостона. Черт возьми! — взорвался он. — Почему Пит не придет и не заберет это ранчо, вместо того чтобы темнить и ходить вокруг да около. Все знают, что он в силах это сделать!

Пратт пожал плечами.

— Он очень хитрый. И всегда хорошо знает, что ему делать. Если кто-нибудь сунет сюда нос, сразу же дай мне знать!

А в это время, сидя в своей комнатке на ранчо, Клэр писала письмо испанцу Джону Родриго, циркачу и наезднику в родео, который когда-то работал у них. Она закончила свое послание таким кратким абзацем:

«Я хочу, чтобы вы назвали имя и, если возможно, описали человека, который выступал цирковым наездником в Карсоне два года назад. Помните, вы водили меня на это представление, когда я училась там в школе».

— Мы еще посмотрим, мистер школьный учитель Бреди! — воскликнула она, запечатывая конверт. — У меня есть кое-какие мысли на ваш счет!

В воскресенье утром подошла очередь Мэгуна ехать за почтой. Он оседлал коня и прошел на кухню. Вернувшись оттуда, лихо вскочил в седло.

И вдруг лошадь под ним взбесилась у всех на глазах. Захваченный врасплох, поскольку до этого она была смирной лошадкой, Мэгун грохнулся на землю и покатился в облаке пыли, а бывшая тихоня, взбрыкивая, помчалась через двор ранчо.

Почти все ковбои видели его полет, и когда Стретч поднялся с земли, виду него был довольно жалкий. Тут же раздался оглушительный хохот десятка крепких мужчин.

И в этот момент здесь же появился школьный учитель, он горестно покачал головой, потом поднял широкополую шляпу Мэгуна, аккуратно отряхнул ее от пыли и подал ему:

— А строптивая лошадка, верно?

— Да нет. Ума не приложу, что с ней стряслось? — в замешательстве произнес Мэгун. — Она всегда такая спокойная… Эй! — с дурным блеском в глазах посмотрел он на Кэрли. — Не твои ли это проделки?

— Мои? — искренне изумился Кэрли. — Я здесь ни причем!

Стретч прохромал за лошадью и следом за ней прошел в загон. Потом отпустил подпругу, пошарил рукой под седлом и нашел там колючку. Выйдя с ней во двор, он опять наехал на Кэрли Уорда.

— Ну ты, корова безрогая, и мерзавец, я давно заметил…

— Успокойся! — остановила его появившаяся из дома Клэр. — Возьми лучше письмо. Потом разберетесь!

Все еще недовольно хмурясь, Мэгун направился по дороге к городу. Клэр повернулась и посмотрела на Уэна Бреди. Он тут же перестал улыбаться.

— Слышали когда-нибудь об ковбойских шалостях, мистер Бреди? — спокойно спросила девушка. — Например, засунуть колючку под седло?

— А что, так и было? — невинно спросил он. — Мне показалось, что лошадь немного возбуждена.

Когда он уходил, она посмотрела ему вслед. Заметив ее взгляд, отец положил руку ей на плечо.

— В чем дело, Клэр? Ты вроде бы сама не своя. Уж не школьный ли учитель тому виной?

— Нет, — твердо ответила она. — Все в порядке. Но между нами говоря, мне кажется, что он вовсе не школьный учитель!

На следующий день она неотрывно следила за тем, что происходит в соседнем классе. Надо заметить, что школа располагала всего двумя классными комнатами. Но не только, как ведет занятия с детьми Уэн Бреди, интересовало ее. Оказалось, что он сумел поладить с мальчиками постарше. А о борьбе между Лексингтоном и Конкордом рассказал так увлекательно, что ученики обсуждали это, когда ехали по домам. И Клэр сама это слышала.

— А знаете, — сказал он ей, когда они тронулись в путь на ранчо, — мне не хочется больше ездить так далеко. Я мог бы делать гораздо больше полезного для школы, если бы устроился где-нибудь поблизости. Может, мне стоит остаться тут?

— Вы хотите сказать, что собираетесь разбить здесь лагерь? — недоверчиво спросила она.

— Да, собираюсь. Прямо в ивах над ручьем. Думаю, что мне понравится.

На следующий же день он перевез свои вещи в ивовую рощу и поставил там палатку. Уэн Бреди почесал в затылке и сказал, обращаясь к своей лошадке:

— А ты знаешь, дело, кажется, серьезное. Как теперь мне оборудовать свой лагерь поудобнее, но так, чтобы они не догадались, что я не зеленый новичок?

Тем же вечером Уэб Фанчер приехал на ранчо Риттера «Сёркл Р» и сразу же доложил:

— Новый школьный учитель перебрался поближе к школе. К чему бы это?

— К школе? — Пратт покачал головой. — Надеюсь, что он не сваляет дурака и не сунется на ранчо старика Шанахана?

Как только ученики первого класса на следующее утро собрались в школе, снаружи раздалась дробь копыт и дверь с грохотом распахнулась. В класс ворвался Нейл Пратт и встал, похлопывая себя ременной плеткой по ноге.

— Эй, ты! — Он указал плеткой на Тома Моусона, сына объездчика. — Разве я тебе не говорил, чтобы ты оставался дома, на ранчо. Зачем ты сюда приплелся? Вот сейчас я тебе задам!

Он схватил Тома за плечо и сдернул мальчика с места. И в следующий же момент чья-то рука крепко схватила Нейла за пояс. Тут же ноги его оторвались от пола, и он оказался припечатанным к стене. Так и не успев что-то сообразить, он увидел Уэна Бреди, который стоял перед ним.

— Слушай, ты! — процедил Бреди. — Держи свои руки подальше от детей. И не врывайся в мой класс во время урока. Понял?

Нейл выпрямился, и лицо его исказилось гневом.

— Ну, ты… — замахнулся кулаком всемогущий Пратт, но так и не успел понять, почему вдруг его губы втиснулись в рот, и, стукнувшись спиной о дверной косяк, он грохнулся на землю.

С нечленораздельным ревом он вскочил на ноги. Выбежавшая из своего класса Клэр побледнела, увидев, как Нейл бросился на Бреди.

Старший ковбой ранчо «Сёркл Р» весил более двухсот фунтов и прослыл скандалистом и драчуном. А Бреди весил никак не больше ста пятидесяти, так что выглядел он куда менее внушительно, чем его соперник.

С разбитыми в кровь губами Нейл Пратт с ненавистью уставился на Бреди.

— Ну, ты, белоручка, — прорычал он, — сейчас я сделаю из тебя мокрое место.

Четверо ковбоев с ранчо Риттера сидели вокруг в седлах и с большим интересом наблюдали за происходившим. Разъяренный Пратт двинулся на учителя. Уэн спокойно поджидал его. Он родился ковбоем и знал толк в таких драках. Пратт сделал выпад правой, но промахнулся. Бреди отступил на шаг в сторону и одновременно нанес ему два жестоких удара по корпусу, а потом — сильный боковой в челюсть.

Озверев, Пратт попытался схватить его. Но легко двигаясь и уходя то влево, то вправо, Бреди осыпал Пратта тумаками. Пораженная Клэр вдруг осознала, что случилось нечто небывалое: школьный учитель избивал самого Пратта!

Наконец Пратт поймал Уэна на правом свинге и опрокинул его на рубленую стену школы, а когда кинулся на него, тот ногой саданул его в грудь и отбросил назад. И прежде, чем наглец встал на ноги, Уэн Бреди подскочил к нему, нанес левой прямой в зубы, а правой — в подбородок. Пратт поник головой и будто перестал сопротивляться, но Бреди, уже не владея собой, нанес ему еще один сильный удар в ухо так, что в голове у известного драчуна зазвенело.

Он поник головой, а Бреди снова налетел на него, нещадно колотя по голове и корпусу. Пратт попытался ответить ударом слева. Избегая его кулаков, Уэн продолжал бить его в живот.

У Пратта сорвалось дыхание. Кровь из ссадин на лице залила всю рубашку, губы и уши у него были совсем разбиты. Он набычился и попытался пойти напролом, но получил два прямых слева по бровям и правой — по носу.

Один из ковбоев, Лефти Брукс, с проклятиями соскочил с лошади и бросился на помощь своему товарищу.

— Стоять! — Это Стретч Мэгун вышел из-за угла школы. — Стой спокойно и смотри. Вы все считаете, что Нейл непобедим. Так вот, полюбуйтесь, как парень, на пятьдесят фунтов легче, разделывает его!

Старший ковбой, качаясь, вытер кровь с лица тыльной стороной руки. Что-то было не так. Во всех схватках его тяжелые кулаки быстро решали дело в его пользу. Он никогда не отступал, ничего не боялся, даже поножовщины, и вдруг его так побили!

Пратт распростер руки, стараясь подойти поближе, но Бреди схватил его запястье, сделал резкое движение, и громила почувствовал, что летит по воздуху и падает на дерн на расстоянии шести футов.

А Уэн Бреди улыбался, и его дыхание оставалось совершенно ровным.

— Поднимайся, дубина! — спокойно сказал он. — Я только хотел показать тебе, что бывает с людьми, которые без спроса врываются в мой класс.

Пратт с трудом поднялся на ноги. Но Бреди не стал ждать. Он подошел к нему и снова ударил его справа и слева по голове. Противник опять начал оседать, но Бреди схватил его за волосы и трижды отхлестал по лицу. Потом отпустил, слегка подтолкнул, и хвастливый великан тяжело грохнулся на землю.

— Забирайте его, — крикнул Бреди ковбоям Риттера, — тащите домой. Ему надо хорошо отдохнуть!

Ковбои спешились, молча помогли Пратту сесть на лошадь и отправились восвояси. Вытирая пот с лица, Уэн повернулся к детям. Одежда и даже волосы были у него в полном порядке. Притихшие ученики с уважением смотрели на него, когда он шел к колонке, чтобы отмыть испачканные в крови руки.

— А ты хорошо поработал! — с уважением заметил Мэгун. — Я никогда не видел, чтобы кто-то дрался так ловко, как ты. Немного практики, и ты можешь стать настоящим боксером.

— Спасибо за то, что ты сдержал этих обезьян за моей спиной, — поблагодарил Вэн.

— Но это еще не все, — покачал головой Мэгун. — Держи наготове револьвер. Они вернутся. Этот Пратт такая штучка!

На ранчо «Сёркл Р» все столпились, глядя, как Нейл слезает с лошади. У него заплыли оба глаза, а лицо представляло кровавую массу.

— Что случилось? — требовательно спросил Риттер, человек с резкими чертами лица и решительным взглядом. Поговаривали, что ему в свое время пришлось пострелять. Что за ним числится список в двадцать человек. Риттер всегда носил с собой пару револьверов.

— Это все школьный учитель, — ответил Брукс. — Тот самый, который живет около школы.

Риттер спустился с крыльца с мертвенно-бледным лицом.

— Который живет около школы? — повторил он. — Ты что, не знаешь, что эта земля принадлежала Шанахану? Что он только одолжил ее школе? Ты, безмозглый олух, не понимаешь, что это может быть кто-нибудь из родни Майка?

А в своей комнате Клэр Ювинг читала ответное письмо испанца Джона.

«Того мужчину, который выделывал клоунские штучки, звали Шанахан Бреди. Он приехал откуда-то из Монтаны, хотя его отец был из Аризоны, как и мы. Парень — тертый калач. Больше года держался призовым стрелком в Нью-Йорке и здесь показывал на представлениях трюки со стрельбой. Если он сейчас там, то скажи ребятам, чтобы не лезли к нему. Он совсем не пилигрим».

Когда девушка вошла в столовую с письмом в руках, все ужинали. Она прочитала его.

— Вот паршивый койот! — в сердцах воскликнул Мэгун. — А какое он устроил представление тогда с верховой ездой! Мне так захотелось набить ему… — И тут он вспомнил, как выглядел Нейл Пратт в тот злополучный день. — Нет, лучше я не буду.

— А как ты обо всем догадалась? — спросил Ювинг.

— По верховой езде. Я видела такое в цирке, на Востоке, когда еще училась в школе. Так делают клоуны, изображают, что вот-вот упадут, а сами тем не менее остаются в седле.

— Риттер тоже догадается, — бросил Мэгун, — и выдворит его.

Уэб Фанчер тут же отвалился от стола и встал.

— Я не голоден, — сказал он и скрылся в дверях. И через мгновение послышался дробный стук лошадиных подков.

— Поехал предупредить Риттера. Я же говорил вам, что этот койот с ними! — Уорд тоже встал из-за стола. — Ну ладно, я говорю сам за себя и никого ни к чему не принуждаю, но я — за учителя!

В лагере под ивами Шан Бреди рылся в своей военной сумке. Он понимал, что у него нет времени. До Риттера уже наверняка все дошло, а насколько он слышал, хозяин ранчо «Сёркл Р» достаточно смышлен, чтобы сложить два и два. Кроме того, он мог знать и о том, что старик Майк разрешил построить школу на своей земле.

Они приедут за ним, и он хотел приготовиться. Он никогда не убивал и сейчас не хотел. Все четверо, а считая того мексиканца из Соноры, пятеро, которые хотели убить его, дожили до сегодняшнего дня, но каждому пришлось вынимать пули из своих рук или ног.

Порывшись поглубже в военной сумке, он достал двойной патронташ и два тяжелых кольта 45-го калибра в черных, отделанных серебром кобурах. Пояс и кобуры служили украшением для родео, но револьверы были настоящие и в полном порядке. Из них он мог выбить сигарету изо рта человека или отстрелить пуговицу от его пальто.

Сворачивая самокрутку, он обдумывал обстановку. Место для лагеря он выбрал не только из-за удобства его расположения или потому, что эта земля принадлежала Шанахану. Он прежде всего учитывал задачи обороны.

По ручью во время паводка сплавляли лес, и Бреди нашел несколько выброшенных на берег бревен. Под предлогом того, что они ему нужны, он вытащил несколько бревен, устроил завалы на стратегических направлениях и соорудил прикрытие для себя. Из ручья можно было брать воду, да и еды у него хватало. Он все предусмотрел.

А они еще посмеивались над ним потихоньку, мол, учитель запасается, чтобы прокормить целую армию. Но он-то знал, зачем делает такие запасы.

Его позиция была тщательно выбрана. С трех сторон он мог видеть каждого, кто приближается к нему. Ивы и накат из бревен укрывали его как от взглядов противников, так и от их пуль.

Примерно через час после рассвета они появились, сам Риттер ехал впереди. За ним следовали шесть всадников, которые держались плотной группой. Когда они приблизились на тридцать ярдов, он поднял винтовку и крикнул:

— Держись подальше, Риттер! Мне не нужны неприятности!

— Но ты их получишь! — зло крикнул Риттер. — Убирайся с этого места и вообще из нашего штата!

— Я Шанахан Бреди! — объявил учитель. — И останусь здесь! Кто подойдет ближе, схватит пулю!

— Вперед! — заорал Риттер. — Прогоним этого придурка отсюда!

И он сам ринулся в атаку. Шан прицелился и сделал четыре быстрых и точных выстрела с правильными интервалами. Первая пуля угодила в лошадь, вторая сорвала шляпу с головы Риттера, одновременно вырвав клок волос, третья ранила Лефти Брукса в руку, которой он держал револьвер. Тот выронил свой шестизарядник, схватился другой рукой за раненую и разразился проклятиями. Четвертый выстрел оборвал у него мочку уха.

Атака сорвалась, и всадники, повернув обратно, поспешили в укрытие. Шан выстрелил вслед им еще пару раз, подняв пыль у них под ногами.

«Это только начало, — подумал он, спокойно перезаряжая оружие. — А вот теперь займемся настоящим делом. — Он жевал бисквит и поглядывал кругом. — Славная девушка эта Клэр, — пришло ему в голову. — И готовить умеет! Кто бы мог подумать?»

Наступил день. Несколько раз Шан осматривал крутой каменистый обрыв позади себя, считая его опасным местом, хотя там, чуть выше, он соорудил стенку из бревен.

Вдруг захлопали винтовочные выстрелы, и пули начали отбивать щепки от бревен вокруг него. Он выждал и выглянул. В четырех сотнях ярдов от себя увидел что-то напоминавшее ногу человека. Недолго сомневаясь, выстрелил, и тут же раздался вопль раненого.

Выстрел сзади, когда пуля вонзилась в дерево в дюйме от его головы, заставил его быстро перекатиться под прикрытие стенки из бревен. Потом на коленях Шан выполз из лагеря в ивовую рощу и спрыгнул в русло ручья.

Выпрямившись, он бросился бежать вверх по течению под прикрытием берегов. После того как ручей повернул, он поднялся по откосу, спрятался за гранитным валуном и осторожно выглянул из-за него.

В тридцати ярдах от него лежал мужчина с винтовкой, он сразу же узнал в нем одного из тех, что приезжал с Праттом. Шан немедленно выстрелил, и пуля обожгла ребра снайпера. Мужчина завопил от боли и бросился бежать.

Шан решил подшутить над этим парнем, пулями в клочья порвал его одежду и дважды уложил его на землю, стреляя под ноги.

— Отлично, — раздался за его спиной холодный торжествующий голос. — Шуточки кончились! Поднимайся!

Обернувшись, Бреди увидел позади себя Пита Риттера с револьвером в руке. С ним рядом стоял Лефти Брукс и мужчина, в котором он узнал Уэба Фанчера с ранчо Ювинга.

— Я догадался, что ты воспользуешься руслом ручья! — насмешливо сказал Пит. — Да только не подумал ты о том, что и я тоже могу по нему пройти. Мы сначала отвезем тебя на ранчо, чтобы Нейл посчитался с тобой, а потом довезем до границы штата… И ты больше никогда не объявишься здесь.

Теперь или никогда! Шан Бреди сразу это понял. Если они схватят его, все будет кончено. Но успеет ли он выхватить револьверы?

Кто-то закричал, и он увидел, что Пит целится в него из револьвера. Что-то ударило его в плечо, и он тоже выстрелил. И тут же понял, что с ним, слава Богу, не случилось того, чего он боялся больше всего в жизни, — он не потерял голову!

Шан начал стрелять спокойно, как на стрельбище. Первым рухнул Риттер. И вдруг ковбои с ранчо «Сёркл Р» побежали, а за их спинами загремели выстрелы. Пороховым дымом заволокло место сражения.

Фанчер упал на четвереньки, и под ним образовалась лужа крови. Лефти с бледным лицом упал, и вся его рубашка в считанные мгновения стала темно-бурой.

Так же неожиданно, как началась, пальба затихла. Бреди отступил назад и неожиданно ощутил, что на его плечо опустилась рука. Обернувшись, он встретился глазами с Мэгуном.

— Вот и постреляли немного, — ухмыльнулся он.

Тут же к ним подошли Кэрли Уорд и Большой Фрэнк Ювинг с револьверами наготове.

— Вы уберете Риттера и Брукса. А я Фанчера. Этот негодяй — предатель! Жрал нашу кашу, а работал на Риттера!

По откосу на лошади спускалась Клэр, ее волосы развевались по ветру. Шан посмотрел на нее снизу вверх.

— И вы здесь? А я и не знал, что женщины тоже сражаются в этой стране мужчин!

— Они делают это, когда их мужчины… — Клэр вспыхнула. — Я хотела сказать, что они сражаются, когда их школы оказываются в опасности! Кроме всего прочего, вы наш лучший учитель за многие годы!

Вместе они стали спускаться по склону.

— Как вы полагаете, старое ранчо Шанахана можно привести в порядок? — спросил он. — Мне кажется, это хорошее место для учителей, а вы как считаете? Здесь можно все хорошо устроить.

— Да, но… — Она замолкла.

— О, мы привезем проповедника из Харстона! — улыбнулся он. — И все сделаем по закону. Конечно, — добавил он, вспомнив про бисквиты, — у вас найдется время для кулинарных упражнений.

Она покраснела, потом рассмеялась.

— Ради вас, думаю, — да.

Шан Бреди посмотрел вниз на дом, который построил старый Майк. Это был хороший дом. Но он точно знал, что этот дом станет самым лучшим, когда на окнах появятся занавески, а из кухни потекут ароматы пекущихся бисквитов.

ГОРОД В КОТОРОМ НЕЛЬЗЯ ПРИРУЧИТЬ ОРУЖИЕ

Глава 1 НУЖЕН БЛЮСТИТЕЛЬ ПОРЯДКА

Рудокоп по имени Перри, зеленоглазый здоровяк, выбрался из бадьи шахты и прислонил кайло и лопату к валуну. Несмотря на мокрую, прилипшую к телу шахтерскую робу, он двигался легко и свободно, а холщовая рубаха не могла скрыть мощных мускулов, которые выпирали на руках и плечах. Он сразу обратил внимание на троих горожан, стоявших поодаль. Док Гринли, банкир, почтмейстер и владелец салуна в Бейсин-Сити, указывал на Перри своим собеседникам.

Один из мужчин, оценив сильные руки и мощную шею шахтера, что-то сказал другим, кивнув в его сторону. Те, видно, согласились с ним.

— Эй, Перри! — позвал Док Гринли, — подгребай-ка сюда. Я и эти джентльмены хотим сделать тебе предложение.

Перри, как бы невзначай, взял запасной черенок от кирки, прислоненный к валуну, и направился к ним, а его мокрая роба хлюпала на ходу. Подойдя к этой тройке, он остановился, изучая их холодным проницательным взглядом. Мужчины невольно поежились.

— Ну, выкладывайте, что там, — коротко сказал Перри.

— Вот какое дело, — начал Док. — Буфф Маккарти, — он указал на самого высокого из них, — Уэйд Мэннинг и я очень обеспокоены поведением этого сброда с шахт. Они прямо-таки захватили город. Ни один респектабельный горожанин, тем более их дамы, не чувствует себя в безопасности. Ну а что касается нас, бизнесменов… — Док Гринли вытер лоб свежим пестрым платочком, так и оставив свое высказывание незаконченным.

— Мы хотим, чтобы вы помогли нам, Перри, — вмешался Маккарти, плотный мужчина с располагающим лицом. — Мэннинг занимается здесь грузовыми перевозками, а я держу главный склад оборудования. Мы оба солидные деловые люди, и нам нужен человек вроде вас, который стал бы блюстителем порядка.

— И как только я узнал, что вы здесь, я тут же сказал им, что вы — именно тот, кто нам нужен, — вставил Гринли.

Зеленоватые глаза Перри сузились.

— Понимаю.

Он перевел взгляд с суетливого Дока Гринли на спокойного Маккарти, а потом на самого молодого из них, Уэйда Мэннинга, и слегка улыбнулся.

— Отцы города, и ничего не могут поделать? — Он пристально посмотрел на Уэйда. — А где же Рэйф Лэндон, владелец бара «Золотой песок»?

— Рэйф Лэндон? — Глаза Дока Гринли сверкнули. — Да его бар и есть наипервейший притон для всякого рода темных личностей! И мы в самом деле имеем основания подозревать, что…

— Пусть лучше Перри выскажет свои соображения, Док, — перебил его Уэйд Мэннинг. — Я не совсем уверен в том, что Рэйф связан с ними.

— Вы может быть и не уверены, — огрызнулся Гринли, — а вот я вполне! Перри, я убежден, что Лэндон и есть вожак банды убийц и негодяев, от которых мы и хотим избавиться!

— Ну а почему вы именно сейчас решили избрать шерифа? — поинтересовался Перри. — Должна же быть причина.

— Так и есть, — согласился Мэннинг. — Вы, наверное, знаете, сколько здесь добывается золота? Так или иначе, у Дока в его большом мешке сейчас никак не меньше двухсот тысяч. И у меня примерно половина этого. Ходят слухи, что готовится ограбление.

— Это все Лэндон! — воскликнул Гринли. — Больше некому! А знаете, что я думаю? — Он перевел взгляд с одного на другого, теребя себя за мочку уха. — Я думаю, что Рэйф Лэндон и есть Клип Хэйнс, самый хладнокровный и безжалостный из всех джентльменов удачи!

— А я слышал, что он в Аризоне! — прищурился Перри.

— Но мне удалось узнать, — перебил его Гринли, — что Клип Хэйнс прибыл сюда с десятью тысячами, которые он взял при ограблении станции около Коулдрод!

Перри внимательно посмотрел на Дока.

— Может, и так. Вполне возможно. — Буфф Маккарти непрерывно сверлил Перри своими маленькими голубыми глазками. — Хорошо. Я берусь за эту работу! Поеду туда сегодня же по каньону!

Трое мужчин направились к своим лошадям, а Перри двинулся к конторе прииска, чтобы уладить формальности.

Луна уже всходила, когда человек, который называл себя Перри, сел верхом и направился по каньону в Бейсин-Сити. Крупный вороной конь шел быстро и легко. Задумавшись, опытный всадник уверенно сидел в седле и, привычно держась в тени, словно растворялся в сумрачном свете.

Начиная от черной широкополой шляпы, подвязанной под подбородком сыромятным ремешком, кончая ковбойскими сапогами ручной работы, на нем не было ничего, что могло бы заблестеть под лучом света или помешать ему слиться с темным фоном и стать совершенно неразличимым. Даже два больших револьвера с полированными деревянными рукоятками прекрасно гармонировали с его темной одеждой.

Тропа вилась по каньону в лабиринте скал. Один раз ему пришлось пересечь вброд небольшую речку. И вскоре возле мрачного нагромождения камней он резко натянул поводья. Его чуткий слух уловил какой-то посторонний звук.

Остановившись, он услышал дробный стук лошадиных копыт где-то впереди по тропе, и почти в этот же миг раздался щелчок взводимого курка мощной винтовки.

Он бесшумно соскользнул с седла, и прежде, чем его ноги коснулись песка на тропе, оба револьвера оказались у него в руках. Перри осторожно пробежал вперед, стараясь ступать по мягкому песку, чтобы не производить шума. И вдруг сверху, из-за громадного валуна прогрохотал выстрел. Он остановился как вкопанный и осторожно выглянул из-за скалы.

На тропе стояла на коленях темная фигура человека. Не успел путник оглянуться, сверху со склона ударила винтовка, и он ткнулся лицом в землю.

Перри выстрелил по вспышке. Тут же пуля просвистела мимо его уха, и он нажал на спуск еще раз. Винтовка ответила, Перри почувствовал, что с его головы слетела шляпа, и разрядил весь барабан по спрятавшемуся стрелку.

Ответа не последовало. Перри осторожно поднял голову и стал медленно подкрадываться к распростертой перед ним на земле темной фигуре. Наверху склона вдруг вспыхнула спичка, Перри хотел выстрелить, но сдержался. Снайпер скорее всего считал, что убил его, а положение Перри на этой тропе оказалось слишком невыгодным, чтобы испытывать судьбу. Когда он добрался до погибшего, то услышал затихавший вдалеке стук копыт.

Перри крепко сжал губы. Потом встал на колени и перевернул тело.

Убитым оказался почти мальчик — симпатичный белокурый юноша. В него попали дважды, один раз в грудь, а другой — в голову. Подняться Перри не успел. За его спиной раздался женский голос, холодный и твердый:

— Ни с места! Одно движение — и я стреляю!

В лунном свете на краю дороги с револьвером, направленным ему в живот, он увидел девушку и окаменел, пригвожденный к месту как ее красотой, так и видом оружия, которое она держала очень уверенно.

— Проклятый убийца! — произнесла она глухим от презрения голосом. — Встань и подними руки!

Он осторожно опустил мальчика на землю и распрямился.

— Боюсь, что вы ошиблись, мисс, — спокойно заявил Перри. — Я не убивал этого мальчика.

— Ты не только убийца, но еще и лжец! — в гневе воскликнула она. — Что, я не слышала, как ты стрелял? Или у меня нет глаз?

— Пока вы держите меня здесь, настоящий убийца удирает. Я все объясню, если вы опустите револьвер.

— Объяснишь? — Ее голос дрожал, она едва сдерживала рыдания. — Что ты можешь мне объяснить, если застрелил моего брата?

— Вашего брата?! — Теперь настала очередь Перри изумляться. — А я не…

В ее голосе слышались слезы, но тем не менее оружия она не опускала.

— Так ты не знал, что убил Уэйда Мэннинга?

В ее вопросе прозвучало недоверие.

— Уэйда Мэннинга? — Он сделал шаг в сторону от трупа. — Но это не Уэйд Мэннинг!

— Не… не Уэйд? — с сомнением воскликнула она. — Так кто же?

— Посмотрите сами, мисс Мэннинг. Я знаком здесь с немногими. Но вашего брата встретил сегодня на прииске «Индейский ручей». Он выглядит постарше, чем этот несчастный юноша.

Она опустилась на колени возле убитого мальчика. Потом подняла голову:

— Да это же юный Томми Маккарти! Что же он делал тут среди ночи?

— Он имеет отношение к Буффу Маккарти? — торопливо спросил он.

— Его сын. — Ее глаза наполнились слезами. — О, как ужасно! Мы… мы приехали вместе из Солт-Лей-Сити!

Он взял ее за плечи.

— Послушайте, мисс Мэннинг. Я не люблю вмешиваться в чужие дела, но ваш брат приезжал сегодня ко мне. Он хотел, чтобы я навел законный порядок в Бейсин-Сити. Я согласился на эту работу. Думаю, что гибель Томми станет моим первым делом.

Ошеломленная, девушка отпрянула назад.

— Так это вы… вы и есть Клип Хэйнс?

— Кто вам это сказал? — сердито спросил он. Что-то события стали разворачиваться слишком быстро. — Кто знает, что я — Клип Хэйнс?

— Уэйд. Он вас сегодня узнал и хотел увидеть зачем-то вечером. Он сказал, что только такой человек, как вы, может навести законный порядок у нас в городе.

Недовольно хмурясь, он поймал лошадь убитого мальчика, подвел ее и перекинул тело через седло. Потом сел на своего большого вороного, а девушка — на пегую лошадку. И они молча отправились в Бейсин-Сити.

Хотя девушка и догадалась, кто он такой, она все-таки держалась с ним настороженно — ведь сама видела его на коленях перед телом убитого с шестизарядным револьвером в руке. И против этого факта возразить нечего. И он сам едва ли мог обвинить ее в чрезмерной подозрительности. В конце концов, для всех он являлся простым шахтером, которого звали Перри. За голову же Клипа Хэйнса — знаменитого бандита, не так давно назначили награду.

— Кому выгодна смерть этого мальчика? — внезапно спросил он. — У него были враги?

— Это у Томми Маккарти? — недоверчиво воскликнула она. — Нет, Боже правый! Ему только шестнадцать. В Пис-Вэлли все его любили. Такой добрый мальчик!

Не обращая внимания на ее скептицизм и на то, что она все еще держала руку на револьвере, он рассказал ей все, чему случайно стал свидетелем.

— Но кто же все-таки хотел смерти Томми? — воскликнула она. — И почему это случилось? Он ездил каждое утро на свой участок один.

Если не считать ярко освещенных окон бара «Золотой песок» Рэйфа Лэндона и салуна Дока Гринли, вся главная улица городка уже погрузилась во тьму. Но прежде чем она успели поставить лошадей у коновязи рядом с гостиницей вокруг них собралась толпа. Хмурые, грубые золотоискатели, мошенники, жулики и бродяги волновались, выкрикивая вопросы. И тут внезапно через толпу пробрался Уэйд Мэннинг, а с ним — Буфф Маккарти.

Большой Буфф бросил только один взгляд на печальную картину и сразу же побледнел.

— Томми! — закричал он сдавленным голосом и подскочил, чтобы снять тело с седла.

Он с ужасом смотрел на бескровное лицо мальчика. А когда поднял взгляд, этот спокойный безмятежный человек стал неузнаваемым. Его черты исказил гнев, глаза горели ненавистью.

— Кто это сделал? — угрожающе спросил он.

Под настороженными взглядами толпы Клип подробно рассказал всю историю, а Рут Мэннинг временами поддакивала ему. Когда он закончил повествование, то увидел вокруг себя недоверчивые враждебные взгляды.

— Значит, так, — зловеще проговорил Буфф Маккарти, — того парня на горе ты не разглядел, так? И Рут его не заметила тоже. Как я могу знать, что это не ты убил Томми?

— Да этот чужак врет, так я думаю, — вдруг громко заявил верзила с перебитым носом. — Девчонка нашла его, когда он стоял над парнем Маккарти с револьвером, и…

— Заткнись, Портер! — оборвал его Маккарти. — Давай послушаем его.

— Зачем мне убивать мальчика? — запротестовал Клип. — Я же никогда не видел его раньше. Я не стреляю в тех, кого не знаю.

— Ты утверждаешь, что сначала услышал выстрелы, а уж потом подъехал к нему. — Буфф положил свои громадные руки на бедра, твердо глядя на него. — Кто-нибудь кроме тебя и Рут подходил к нему?

— Никто, — уверенно ответил Клип.

— Тогда, — торжествующе провозгласил Буфф. — Как ты объяснишь вот это? — И он поднял пустую кожаную сумку и потряс ею перед лицом Хэйнса. — Вот в этой сумке было три тысячи долларов, когда мой мальчик уезжал из города!

Портер, мужчина со сломанным носом, пробрался через толпу поближе к Клипу.

— Ты, грязный убийца, койот! — заорал он, покраснев от злобы. — Тебя надо линчевать!

— Верно, — крикнул еще кто-то.

— Линчевать его! — завопила толпа.

— Подождите! — Голос Клипа Хэйнса перекрыл вопли и улюлюканье. Его зеленоватые глаза сверкали. Все вдруг увидели, что он держит в руках по револьверу, хотя никто не видел, как он их вытаскивал. — Мэннинг, вы и Маккарти должны понимать это лучше, чем другие! Взгляните-ка на эти раны! Томми убили из винтовки, а не из шестизарядника. И его застрелили с горы. Обе раны идут сверху вниз. Вы приезжали в «Индейский ручей» и предложили мне навести порядок в вашем городке. Я согласился. Расследование этого убийства и будет моим первым делом. Теперь я объявляю всем вам: мое имя не Перри, я — Клип Хэйнс!

Он попятился к своей лошади, быстро обошел ее и вскочил в седло. И тут позади всех он увидел Дока Гринли. Банкир и владелец салуна как-то странно улыбался.

— Я буду поблизости, — заявил Клип, — и выполню работу, за которую взялся. Вы все знаете, кто я такой. Но если кто-нибудь здесь думает, что я убил Томми, готов потолковать с ним об этом завтра в полдень вот на этой улице. Мой шестизарядник к вашим услугам!

Клип Хэйнс развернул своего вороного и быстро умчался. Толпа стояла молча, пока он не скрылся из виду.

— Что вы думаете, Уэйд? — спросил Маккарти, обернувшись к молодому человеку, с любопытством смотревшему на дорогу, по которой уехал Хэйнс.

— Я полагаю, нам лучше позволить ему действовать, по крайней мере сейчас, — ответил Уэйд. — В этом деле есть что-то непонятное.

Док Гринли подошел, с удовлетворением потирая руки.

— Вот это человек! — оживленно сказал он. — Вы видели, как он уладил проблему? Такой шериф нам и нужен! Мы теперь можем отправлять свой товар когда захотим, он позаботится о нем!

Глава 2 ПРИМАНКА ДЛЯ БРАТЬЕВ-БРОДЯГ

Заря застала Клипа Хэйнса сидевшим среди камней у дороги на «Индейский ручей» прямо над тем местом, где прошлой ночью убили Томми Маккарти. Вчера убийца скрывался на противоположном склоне холма. Менее чем в сотне ярдов отсюда, прячась в груде камней под деревом, и это место ничем не отличалось от того, где сейчас сидел Клип. Что убийца поджидал свою жертву, не было сомнений, но почему он выслеживал мальчишку?

Хэйнс сдвинул шляпу на затылок и стал сворачивать самокрутку.

Прежде всего, каковы факты? Маккарти, Гринли и Мэннинг, самые влиятельные люди в Бейсин-Сити, наняли его смотреть за порядком. Но Рэйф Лэндон, владелец большой шахты, наиболее популярного салуна и танцевального зала, не пришел с ними. Почему?

Во-вторых, кто-то ограбил Томми Маккарти. Ясно, что не убийца. Он и Рут тому свидетели. Отсюда следует, что Томми ограбили до того, как убили!

Клип внезапно напрягся, и глаза его сузились. У Томми были стерты запястья! Он видел это в тусклом свете, лившемся из окон гостиницы. Чем стерты? Ответ явился для него ударом. Томми не только ограбили, но и держали связанным по рукам и ногам! Он убежал, и его застрелили.

Но зачем убивать парня после ограбления? Какой смысл? У него уже нет денег. А если вор сомневался? По логике, он убил бы его сразу. Единственный правдоподобный ответ на все вопросы: Томми Маккарти приняли по ошибке за кого-то другого!

Но за кого? Ясно, что кто бы ни сидел там, на склоне холма прошлой ночью, он ждал, что кто-то проедет. Клип знал троих, кто кроме мальчика мог ехать этой дорогой: Уэйд и Рут Мэннинг, да он сам. Но стоп! Что делал Уэйд на дороге так поздно? И почему Рут оказалась одна на пустынной тропе?

Можно предположить, что Уэйд Мэннинг, догадавшись, что Перри на самом деле Клип Хэйнс, задумал убить его, чтобы получить премию, объявленную за его голову в Аризоне. Нет, Мэннинг совсем не похож на трусливого убийцу, и эта версия не совпадала с фактами.

Клип Хэйнс с отвращением покачал головой. Стрелял, конечно, опытный человек, но скорее всего ограбление не являлось его целью. Едва ли кто-то собирался прикончить Рут. Трудно даже предположить, что она окажется ночью на этой дороге. Оставались только он и Уэйд.

Трое знали о том, что он поедет в город по каньону: Док Гринли, Уэйд Мэннинг и Буфф Маккарти. Клип прищурился. А в самом деле, если он ехал медленно, а Томми Маккарти мчался сломя голову, то не мог ли он каким-то образом оказаться впереди него? А что, если Томми выскочил на тропу в тот злосчастный промежуток времени между тем, когда Клип впервые услышал топот копыт, и тем, когда увидел юношу?

Сев в седло, Хэйнс повернул своего вороного вниз по склону к тропе. Спускаясь, он внимательно наблюдал за гребнем скалы. Вдруг он натянул поводья. На земле ясно отпечатались подковы его вороного, но вот появился еще один след, и скоро Клип нашел то место, где лошадь спрыгнула со склона на тропу. Он слез с вороного и, ведя его на поводу, стал изучать след на склоне. Как только он убедился в том, что след хорошо различим, сел на коня и быстро поскакал по нему.

Ему пришлось проехать не больше двух миль, когда возле узкого входа в каньон он увидел полуразрушенный глинобитный домик. Здесь след обрывался.

Осторожно сойдя с коня, Клип распахнул дверь мазанки. Никого! Держа револьвер наготове, он опустился на колени и принялся исследовать плотно утрамбованный земляной пол.

Поверхность его оказалась во вмятинах и царапинах, будто кто-то пытался освободиться от пут. Но ни веревок, ни чего-нибудь похожего он не обнаружил.

Вдруг чья-то тень перекрыла его тень. Он замер на месте. Пригнувшись, кто-то смотрел на него. Этот человек не мог видеть револьвера в руке Клипа. Продолжая делать вид, что осматривает пол, Хэйнс ждал первого хода притаившегося сзади незнакомца.

Он услышал щелчок взводимого курка и в ту же долю секунды резко отклонился в сторону. Выстрел глухо прогремел в глинобитной хижине, и земля, поднятая пулей, взрезавшей пол, брызнула в стены. Клип тоже выстрелил и метнулся к двери. Следующая пуля противника угодила в дверной косяк менее чем в дюйме от его головы, и он отважно выскочил наружу, отчаянно паля из двух шестизарядников. Преследователь словно оступился, попытался было снова стрелять, а потом рухнул ничком.

Клип Хэйнс застыл на месте. Легкий ветерок играл локоном, спустившимся на лоб. Горячее уже солнце жгло щеки. Человек, распростертый на песке, был мертв.

По привычке он перезарядил оба револьвера и прежде, чем опуститься на колени перед телом, внимательно осмотрел гребень каньона, каждый валун и каждое дерево. А когда заглянул в лицо убитого, в его глазах отразилось крайнее удивление. Он узнал того самого здоровенного мужика, который так активно призывал линчевать его прошлой ночью.

Клип еще немного помедлил размышляя и поднялся на ноги. Повернувшись лицом к хижине, он спокойно встал, заткнув большие пальцы рук за пояс.

— Ну, выходите же! — приказал он наконец. — Руки вверх!

Из-за угла хижины появился Уэйд Мэннинг с поднятыми руками. Он в упор смотрел на Клипа.

— Недурно, совсем недурно! — усмехнулся он. — А как вы узнали, что я там?

Клип пожал плечами и указал на своего вороного, который мотал головой.

— Его уши. Он ничего не пропустит. — И выжидающе молчал, холодно глядя на Уэйда.

— Полагаю, вы хотели бы знать, что я там делал?

— Совершенно верно. Так же, как и то, что вы делали в каньоне прошлой ночью. Вы крутились где-то поблизости, когда шла стрельба.

— Я все могу объяснить, — ответил тот, продолжая улыбаться. — Я не обижаюсь на вашу подозрительность. После того как мы побеседовали с вами вчера у шахты, я решил, что мне лучше вернуться и сказать вам, что знаю, кто вы такой, и чтобы вы не спешили с выводами насчет Лэндона…

— А кто вам Рэйф Лэндон? — резко прервал его Клип.

Уэйд пожал плечами, закуривая.

— Мне всегда казалось, что я разбираюсь в людях, — сказал он, проводя языком по полоске курительной бумаги, — я думаю, что Рэйф честный человек. — Он поднял глаза. — И вопреки тому, что утверждала Рут, вы — тоже.

— Знаете этого человека? — спросил Клип, указывая на своего недавнего противника.

Уэйд кивнул.

— Видел его. Он работал у Буффа Маккарти. Потом болтался вокруг бара «Золотой песок». Зовут Дирк Барлоу. Кстати, у него есть пара отчаянных братьев.

Сев верхом, они рядом поехали по тропе. Хэйнс краем глаза наблюдал за Мэннингом. Он был чисто одет и хорошо выглядел. Его поведение вызывало подозрение, но едва ли он убийца.

Клип нахмурился. Выходит, он не понравился Рут? Что-то неприятное шевельнулось у него внутри, и он поймал себя на том, что очень бы хотел, чтобы она думала иначе. А потом грустно улыбнулся. Его считают бандитом, преследуют, а он думает о девушке! Такие девушки, как Рут, — не для него.

Он поднял взгляд, и его мысли вернулись к той же проблеме.

— А как оказался Портер в городе — ну этот верзила, который уверен, что я застрелил Томми Маккарти? Кто он такой?

— Скверный человек. Ловкий стрелок и негодяй. Убил одного золотоискателя в первую же его ночь в городе. Недели две назад стрелялся с парнем по имени Пит Хэндаун.

— Я слышал о Хэндауне. А Портер, должно быть, проворный стрелок.

— Этого у него не отнять. Но больше любит драться. Он работает вместе с братьями этого самого Барлоу — Джоем и Конни. Они тоже хорошо владеют оружием. Замешаны здесь почти во всех неприятностях. Но у них есть главарь. Кто-то работает у них за спиной, мы только не знаем кто.

— Гринли считает, что это Лэндон.

— Да. Я согласен, что большинство этих негодяев околачивается возле его бара «Золотой песок». Но я уверен, что Рэйф к ним не имеет отношения. — Уэйд посмотрел на него. — Послушайте, Клип. Если вы поедете завтра с почтой, то проверяйте каждый свой шаг. Повезут три тысячи долларов в золотом песке.

Когда они подъехали к гостинице, у входа стояли Док Гринли и Буфф Маккарти. Док кинул взгляд на тело, висевшее поперек седла лошади, которую вели в поводу, и ухмыльнулся.

— Кого-то подстрелили по пути? Кого же на сей раз?

— Да это Дирк Барлоу! — с удивлением воскликнул Буфф. — Вам теперь надо ездить особенно осторожно, Клип. Его братья постараются отомстить вам. Они чертовски опасны!

Хэйнс пожал плечами.

— Он сам напросился. Я проследил путь Томми. Узнал, что он обогнал меня прошлой ночью. А если вы посмотрите, то увидите, что у него стерты запястья. Я понял, что его связали, и отыскал место, где это случилось, а этот тип пытался убить меня.

— Вы считаете, что это он застрелил Томми? — резко спросил Буфф.

— Не знаю. Денег при нем не оказалось.

Он повернул голову, чтобы увидеть Рут Мэннинг, которая стояла у входа на почту. Их взгляды встретились, и девушка поспешно отвернулась.

Клип соскочил с седла и направился через улицу в бар «Золотой песок». Рэйф Лэндон, высокий, хорошо сложенный привлекательный человек, стоял, оперевшись о стойку. Гостя он встретил приятной улыбкой, но Клип отметил, что за поясом у него торчат два револьвера.

— Привет, Хэйнс! — Рэйф протянул руку. — Я ожидал вас.

Хэйнс кивнул.

— Что вам известно об убийстве Маккарти? — холодно спросил он, намеренно не замечая протянутую ему руку.

Улыбка не сошла с лица Лэндона.

— Ну конечно, это случайность. Никто не хотел вреда Томми. Такой замечательный юноша!

— Так вы считаете, что произошел несчастный случай?

— Именно так. Они хотели подстрелить кого-то другого, но подвернулся Томми. — Рэйф взглянул на свою сигарету, стряхнул пепел и снова поднял глаза. — На самом деле, как я догадываюсь, они охотились за вами. Кто-то знал, что вы и есть Клип Хэйнс.

— Никто не знал, что я Хэйнс.

Рэйф пожал плечами.

— Ошибаетесь. Я знал. Уже целых две недели. Мэннинг тоже, наверное, есть и другие. — Он кивком указал на улицу. — Я вижу, что вы застрелили Дирка Барлоу. Теперь берегитесь его братьев. И смотрите за Портером.

— Вы уже второй, кто говорит мне это.

— И еще скажут. Джой и Конни сразу же появятся здесь, как только до них дойдет весть о брате. Джой опасен, а Конни вообще стреляет с двух рук и очень быстро.

— Вы зачем мне это рассказываете? — спросил Клип.

Он поднял глаза, и их взгляды встретились.

— Вам это необходимо, Хэйнс, — улыбнулся Рэйф Лэндон. — Я игрок, и знать все о людях — мой бизнес. Дружеский совет никому не повредит — даже такому джентльмену, как вы. Джой Барлоу никогда не терпел поражения в перестрелке. А Конни, повторяю, еще опасней.

— А Портер? Он кто такой? — спросил Клип.

— Может, я смогу рассказать вам? — послышался грубый голос.

Клип обернулся и увидел Портера, который стоял в дверях. Он был крупный мужчина с мощными плечами, наверное фунтов на двадцать тяжелее Клипа.

— Отлично, — согласился Клип, — рассказывайте.

Глава 3 ВЫЗОВ БРАТЬЕВ БАРЛОУ

Портер подошел к стойке бара. Клип заметил, что помещение стало заполняться людьми. Всепришли позабавиться и посмотреть, сможет ли новый блюститель закона справиться с таким крупным парнем и постоять за себя. Клип усмехнулся.

— Что тут забавного? — подозрительно спросил Портер.

— Да вы сами, — коротко ответил Клип. — Прошлой ночью я слышал, как вы призывали линчевать меня. Я предложил каждому, кто ставит под сомнение мои слова, встретиться со мной с оружием в руках на этой улице. Но вы не пришли. В чем дело? Струсили?

Портер уставился на него, пораженный столь внезапным нападением. Кто-то хихикнул, и он дал волю гневу.

— Ах, ты!..

Открытой ладонью Клип ударил по губам с такой силой, что голова Портера откинулась назад. С диким ревом здоровяк кинулся на врага. Но Клип оказался слишком быстр для него. Он отклонился в сторону и нанес удар правой по корпусу. Даже не вздрогнув, Портер перенес увесистый тумак, и обе свои железные руки обрушил на голову противника.

У Клипа посыпались искры из глаз, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Не дожидаясь этого, Портер нанес ему мощный удар справа и, сбив с ног, подскочил к лежавшему, чтобы пнуть тяжелым сапогом в лицо, но Хэйнс успел отклонить голову, и удар пришелся в плечо. Боль пронзила все тело. Но от толчка он покатился по полу и успел подобраться и вскочить на ноги. Встретив Портера прямым ударом, Клип разбил ему верхнюю губу и заставил попятиться.

Пригнув голову, силач ринулся вперед, но его противник быстро отпрянул в сторону и нанес ему сокрушительный удар в челюсть, который заставил Портера выпрямиться и подставиться под очередной выпад справа. Он упал, ударившись о стойку бара, но тут же вскочил.

Увидев бутылку, Портер запустил ею в Клипа, но тот пригнулся, обхватил здоровяка за ноги и повалил на пол. Он намеренно упал вместе с ним, изо всех сил ударив головой в живот, а потом быстро повернулся и встал.

Переводя дыхание, он ждал, пока оглушенный Портер поднимется. Но прежде, чем потрясенный гигант смог собраться с мыслями, Клип подскочил к нему, стукнул двумя руками, а потом всадил ему кулаком в солнечное сплетение. Портер со стоном согнулся вдвое. Удар сбоку слева почти развернул его кругом и разодрал кожу над глазом. Когда тот отклонился, пытаясь как-то защититься руками, Клип отвел их и влепил ему справа в челюсть. Портер без звука рухнул на пол.

Повернувшись на каблуках, Хэйнс быстро, не оглядываясь, пересек зал и вышел из салуна…

Стоял полдень, когда он медленно подъехал к горной тропе и привязал своего коня к мескитовому дереву. Он взглянул на солнце. Минут через пятнадцать должна проехать почтовая карета, и если на нее нападут, то это произойдет где-то в пределах пары миль. Клип осторожно прошел вперед, отыскал укромное местечко среди валунов и расположился там в ожидании почтовой кареты. Отсюда он мог следить за ней.

Вскоре над дорогой появился клуб пыли. Дилижанс. Он поднялся и стал смотреть, как он приближается, потом повернулся и пошел к коню. Отойдя на дюжину шагов, он остановился на полушаге и быстро направился обратно. На земле, поверх его следа, четко отпечатался свежий след сапога с кругленным каблуком и острым носком.

Его рука быстро потянулась к револьверу, но прежде, чем он успел выхватить его, что-то тяжелое ударило его по голове, и он погрузился в темноту…

Прошло несколько часов, прежде чем Клип открыл глаза. Он попытался было поднять голову, но его пронзила жестокая боль, и он застонал. Клип долго лежал не двигаясь и сквозь пульсирующую боль в голове вспомнил о дилижансе, следе сапога и золоте.

Отчаянным усилием он встал на четвереньки. Там, где лежала его голова, образовалась лужа крови, он поднял руку и ощупал рану. Кровь, смешавшись с песком, слепила волосы. С трудом поднявшись на ноги, он прислонился к валуну. Тут его сильно вырвало, и все поплыло перед глазами.

Когда он добрался до лошади и напился из фляжки, то почувствовал себя немного лучше. Собрав последние силы, он заставил себя вернуться и осмотреть место происшествия. Очевидно, напавший на него следовал за ним, скрывшись за валуном, и, когда Клип пошел к лошади, ударил его по голове. Решив, вероятно, что сразу отправил его на тот свет, бандит даже оставил ему револьверы. Сев в седло, Хэйнс направил вороного вниз по тропе, несмотря на головную боль, пустил коня легким галопом, держа наготове оружие. На лбу его залегла складка, придававшая его лицу суровое выражение.

Ему не пришлось далеко ехать. Примерно через три сотни ярдов на дороге валялся на боку экипаж с одним сломанным колесом. В путанице упряжи лежала убитая лошадь, а рядом распростерся возница. Пуля, выпущенная из винтовки, угодила ему между глаз. Ярдах в двадцати лежало тело кучера, видимо пытавшегося укрыться в камнях.

Прошло два часа, прежде чем Клип добрался до гостиницы и привязал вороного у коновязи.

Как только он вошел в холл, твердое дуло револьвера уперлось ему в спину.

Хэйнс остановился и медленно поднял руки.

— Поворачивайся, только осторожно, — услышал он грозный голос Буффа Маккарти. — Одно неверное движение, и я продырявлю тебя, кто бы ты там ни был!

— В чем дело, Буфф? — спросил Клип.

У него болела голова, и он чувствовал, как в нем поднимается злость.

— Ты еще спрашиваешь, в чем дело? — вскипел Уэйд Мэннинг.

Он подошел к арестованному и выдернул револьверы из кобур.

— Мы поверили тебе, а ты…

— Мы нашли деньги, вот что! — прорычал Буфф хриплым от гнева голосом. — Те самые деньги, которые ты отобрал у Томми! Все три тысячи долларов мы вытряхнули из твоего походного мешка!

— Послушайте, люди, — попробовал он возражать. — Если вы нашли там деньги, то мне их подкинули. Почему…

— Мне жаль, парень, — перебил его Док Гринли, печально качая головой, и обычная его улыбка исчезла. — Вот на этот раз мы имеем право убить тебя!

Клип попытался возражать, но ему быстро заткнули рот. Если они приняли решение, то его доводы бесполезны. Он повернулся, чтобы уйти, и столкнулся нос к носу с Портером.

Силач усмехнулся, и в момент, когда Клип посмотрел на него, ему показалось, что в глазах Портера мелькнул какой-то намек тем, кто захватил его. Потом Портер ушел, а Клипа бросили в тюрьму.

Когда дверь подвала с грохотом закрылась за ним, он прошел через узкую комнату, опустился на койку, и почти сразу же его сморил тяжелый сон.

Ему казалось, что он проспал долго, а когда проснулся, уже стало совсем темно. В тюрьме стояла мертвая тишина, и он решил, что кроме него в ней никого нет.

Клип подошел к окну и схватился за прутья решетки.

И тут же услышал шепот:

— Хэйнс!

— Кто здесь? — тихо отозвался он.

— Это я, Рэйф. Просуньте руку через решетку. У меня есть ключ!

Клип просунул руку и пальцами ощутил металлический холодок ключа. Рэйф заговорил снова:

— Поспешите. Портер уже собирает толпу, чтобы линчевать вас!

В два прыжка он пересек камеру. Ключ загремел в замке, и дверь распахнулась. Потом он вернулся к койке и сложил одеяло так, чтобы оно напоминало фигуру спящего человека. Выйдя, запер за собой дверь. Его пояс с оружием висел в наружном офисе, он схватил его и, выходя, проверил оба револьвера.

Рэйф Лэндон ждал его на улице и привел вороного. Не говоря ни слова, Клип сел в седло.

— Послушайте. — Рэйф коснулся его стремени. — Тот, кто ограбил почтовую карету, похитил Рут!

— Что?! — встрепенулся Клип.

— Она выехала как раз перед тем, как почтовая карета отправилась из города. Сказала мне, что хотела понаблюдать за вами. Но она так и не вернулась. Уэйд все обыскал. Есть только одно место, где она может быть, — у братьев Барлоу!

— А вы знаете, где они скрываются? — спросил Клип.

— Где-то за Ордженом. Там много каньонов… держитесь на запад, обогните Орджен, и вы найдете тропу. Но только будьте осторожны!

Клип посмотрел на Рэйфа в темноте и спросил:

— А кто для вас Рут Мэннинг?

Клип увидел бледное подобие улыбки.

— Какое это имеет значение? Девушка в опасности.

— Верно!

Клип пустил лошадь и тут же услышал крики; обернувшись, увидел, как из дверей гостиницы вывалила толпа возбужденных мужчин.

Всадник на вороном обогнул город и помчался в ночь, пожирая пространство.

Глава 4 ЗАКОН ОРУЖИЯ ПРИХОДИТ В БЕЙСИН-СИТИ

Вдали смутно вырисовывалась гряда гор, известная под названием Орджен. За время своих странствий Клип Хэйнс много слышал о ней. В результате какого-то необычного вулканического извержения эти столбы самого необычного вида вознеслись к небу, и среди них все звуки отдавались причудливым эхом. На многие мили вокруг простиралась дикая, пересеченная местность.

Больше получаса он рыскал взад и вперед, прежде чем отыскал нужный каньон. И только благодаря своему коню выехал на узкую тропинку, которая вилась среди нагромождения скал. Через несколько минут она привела его к жалкой хижине, в окне которой горел тусклый свет.

Он быстро слез с коня, и револьвер тут же оказался в его руке. Когда он толчком распахнул дверь, испуганный мексиканец вскочил с ящика, на котором сидел, и попытался схватить ружье, но при виде Клипа отбросил его.

— Не стреляйте, сеньор, ради Бога, не стреляйте!

Клип вошел и прислонился спиной к стене.

— Где девушка? — резко спросил он.

— Сеньорита? Она тут. А братья Барлоу ушли.

Клип оттолкнул мексиканца и быстро прошел через комнату, схватил моток веревок и связал его ноги и руки. А потом наклонился и развязал Рут.

— Спасибо, — поблагодарила она, растирая запястья. — А я уж подумала…

— Нет, не стоит, — сухо перебил он ее. Ее лицо сразу стало строгим. Клип ухмыльнулся. — Ну, довольно, леди! Выбирайтесь отсюда!

И вдруг остановился как вкопанный. В углу лежала груда мешков, украденных сегодня из почтового дилижанса. Тут же он развязал один из них. Мешок медленно повалился на бок. И из него посыпалась струйка… простого песка!

— Что… это! — задыхаясь, воскликнула Рут. — А где же золото?

— Я потом покажу вам его, — мрачно ответил Хэйнс. — Я все это предвидел!

На обратном пути они ехали молча. Клип скакал рядом с Рут, казалось, имея только одно желание — поскорее попасть в город. И когда они наконец въехали на пыльную улицу, уже почти рассвело.

— Почему вы так поступили? — негодующе спросила она. — Разве они не следили за вами?

— Если и следили, так хорошо, что не нашли! — огрызнулся он. — Я и сам кое-что выяснил! Быстро поезжайте к своему брату и расскажите ему про песок. Скажите, чтобы вместе с Буффом Маккарти он был в гостинице как можно быстрее! — Его глаза стали узкими от гнева. — Потом, — продолжал он, — поторопитесь в бар «Золотой песок» — там вас ждет ваш дорогой возлюбленный, у которого не хватило духу самому поехать за вами.

Ее глаза расширились от удивления, но прежде, чем она смогла ответить, он быстро развернул лошадь, отъехал и слез с седла. А потом с потемневшим лицом вошел в бар «Золотой песок».

Прямо у дверей он столкнулся с Рэйфом Лэндоном. Он мрачно улыбался.

— Я слышал, что вы сказали Рут, — вымолвил он. — И хочу заметить вам только две вещи, Хэйнс. Первая — вы позволили себе пройтись по поводу моей храбрости. Я как-то предложил вам свою руку, но вы отказались пожать ее. А теперь вы сделаете это.

Что-то в поведении Рэйфа показалось странным. Клип глянул на протянутую руку в перчатке. И пожал ее. В его глазах отразилось удивление.

— Да, — усмехнулся Рэйф. — Так и есть. Это железо. Кузнец из Голдфилда сделал мне это несколько лет назад. Я потерял обе руки на пожаре.

Клип поднял смущенный взор:

— Рэйф, я…

— Забудем это. А что касается Рут…

Тут с шумом распахнулись двери, и Клип резко обернулся. Перед ним стояли Уэйд Мэннинг и Буфф Маккарти.

— Братья Барлоу идут сюда! — выкрикнул Уэйд с напряженным лицом. — Оба. Клип, они целое утро грозились, что убьют вас на месте!

Хэйнс вышел на улицу, и его шаги глухо зазвучали по дощатому настилу. Потом остановился на краю улицы и посмотрел в северном направлении.

Братья Барлоу, Джой и Конни, стояли на крыльце дома напротив гостиницы. Увидев его, они спустились по ступеням.

Где-то заржала лошадь, а из салуна послышался чей-то нервный и неестественно громкий смех. Клип Хэйнс медленно шел вперед, рассчитывая каждый шаг.

Рука Джоя Барлоу зависла над револьвером. Конни спокойно ждал, ссутулясь, сверля противника маленькими глазками, сверкавшими из-под упавших на лоб космов.

Когда между ними осталось пятьдесят футов, братья замерли, словно по сигналу, и Джой выхватил револьвер. Но Клип первым нажал на спуск.

Тишину пустынной улицы разорвал грохот выстрелов, Хэйнс все шел навстречу братьям, непрерывно стреляя. Он понимал, что первый выстрел, который он сделал по Джою, оказался слишком поспешным. И вдруг его левое плечо словно ожгло раскаленным добела железом. Он выронил револьвер и почувствовал, как теплая кровь потекла под рукавом. Его левая рука повисла как плеть, но он продолжал стрелять правой. Словно во сне, Клип вдруг увидел, как, взмахнув руками, Джой рухнул и вытянулся в пыли, окрасившейся кровью.

Клип рванулся было вперед, но вдруг осознал, что стоит на коленях. Он поднялся, и тут же еще одна пуля угодила ему в бок. Перед ним, широко раздвинув ноги, стоял Конни, и обе руки его извергали пламя. Красная полоса перечеркивала его челюсть.

Клип двинулся к нему, приберегая свою последнюю пулю. Что-то ударило его вдоль ребер и отдалось острой болью, одна нога подогнулась, но он все еще выдерживал огонь противника. И наконец, когда до Конни оставалось всего футов двенадцать, Клип Хэйнс выпустил свою последнюю пулю.

И серая фланелевая рубашка Конни на глазах стала наливаться краснотой. Он начал падать, но собрался с силами и в последний раз поднял револьвер. Они сошлись уже почти вплотную, когда выстрел полыхнул прямо в лицо Клипа. Что-то сильно ударило его по голове, и он упал…

Перестрелка на самом деле продолжалась не больше минуты, но Клипу казалось, что прошла целая вечность. Люди сбегались со всех сторон. Хэйнс схватился за чью-то ногу, поднялся и услышал, как Уэйд что-то говорит ему на ухо. Но он не остановился. Осталось пройти всего двенадцать футов, но для него они представлялись милей. Он шаг за шагом продвигался вперед, заряжая на ходу револьвер.

С трудом держась на ногах, он остановился, увидев прямо перед собой Дока Гринли, и сосредоточил на нем свой взгляд.

Лицо Дока исказилось от страха. Он то открывал, то закрывал рот, силясь что-то произнести. И вдруг потянулся за револьвером.

Но Клип выстрелил первым и тут же свалился вниз лицом и остался лежать, не двигаясь.

Наверное, прошло достаточно много времени, потому что, когда он открыл глаза, все были здесь — Рут, Рэйф Лэндон, Уэйд Мэннинг и Буфф Маккарти. Окинув их взглядом, он спросил слабым голосом:

— Док?

— Вы застрелили его. Мы нашли золото в его сейфе. Он не отправил ни одной унции — только речной песок. Мы заставили Портера признаться. Это он ограбил Томми и взял у него три тысячи долларов. А Док Гринли принудил его подбросить их вам. Напал на вас один из братьев Барлоу. Мы нашли записку, которую вы оставили в тюрьме. Вы оказались правы. Это Док убил Томми, хотя хотел прикончить вас. Тогда он еще не знал, что вы — Клип Хэйнс. Это я сказал ему, — продолжал Уэйд, — потому что и подозревать не мог, что он один виноват во всем. Он понимал, что ему не удастся перехитрить вас. Чувствовал, что проиграет. Сам признался нам перед смертью.

Клип кивнул.

— А перед этим — мне. Он заявил, что Клип Хэйнс взял десять тысяч. Об этом знали только бандиты и власти. — Слабая улыбка появилась у него на губах. — Тогда у меня возникло подозрение. А я представляю закон. Компания по срочной перевозке почты наняла меня.

Клип закрыл глаза и затих. Когда он снова открыл их, все ушли, кроме Рут. Она улыбнулась, наклонилась к нему и нежно поцеловала в губы.

— А как же Рэйф? — спросил он.

— Я пыталась вам все объяснить, но вы уехали. Он — мой дядя, брат моей матери. Он сотрудничал с Уэйдом, но тайно, боясь повредить его репутации.

— О, — сказал он и помолчал немного. Потом поднял взгляд, и оба улыбнулись. — Ну, вот и прекрасно, — сказал он.

ШЕНДИ БЕРЕТ СВОЕ

Целых три дня Шенди Гэмбл провалялся на спине в Перигорд-Хаус в ожидании иностранца с черными усами. Его звали Николс, и если он собирался покупать скот, то следовало поторопиться. Сезон уже подходил к концу.

Шенди Гэмблу стукнуло семнадцать лет, и за последнее лето он еще больше вытянулся. По правде говоря, он был высок для любого возраста. Четыре дюйма сверх шести футов! И весь он состоял из рук, ног и плечей. Когда он снимал рубашку, ничего не стоило взять на учет все ребра на его худом теле.

Шенди считал Перигорд самым большим городом, хотя за свою жизнь он видел только еще два. В город съехались тысячи покупателей скота, и Шенди чувствовал себя неуютно на переполненных улицах. Большую часть времени он проводил в загоне для лошадей или валялся на своей койке в ожидании Николса. Если бы не деловые обязательства, он не стал бы его ждать — так он соскучился по родному ранчо «КТ».

И все-таки ему следовало сходить в город, чтобы купить новое седло и уздечку. А может быть, даже новую шляпу и рубашку. Несмотря на свою молодость, Шенди Гэмбл отличался аккуратностью и бережливостью и не собирался пускать по ветру пятьсот пятьдесят два доллара.

Пятьдесят два доллара он сэкономил со своего жалованья, а пятьсот составляли половину наградных денег за поимку двух конокрадов в Кедровой долине. Шенди выследил их по просьбе помощника шерифа Холлоуэя, а когда они его убили, так рассвирепел, что погнался за ними и привез одного мертвым, а другого настолько искалеченным, что он, наверное, хотел бы оказаться мертвым. За их головы обещали тысячу долларов, и Шенди хотел отдать их миссис Холлоуэй, но она согласилась принять только половину.

Николс оказался высоким, мощным брюнетом с гладко выбритым лицом, черными выразительными глазами и пышными усищами. Шенди стоял, оперевшись на ворота загона, когда он подошел к нему.

— Добрый день, сэр! — приветствовал его торговец, протягивая громадную руку. — Я так понимаю, что вы и есть владелец скота?

Шенди Гэмбл, всего-навсего простой ковбой за пятьдесят долларов в месяц, смущенно заморгал. Еще никто не называл его скотовладельцем, и его грудь заметно выпятилась.

Когда Николс ушел, Шенди в беспокойстве опустился на койку. Несомненно, предложения, сделанные ему, звучали заманчиво.

— Вы не должны отказываться от этого, Гэмбл, — уговаривал торговец. — Вы умеете обращаться со скотом, а у меня связи в Канзас-Сити и Чикаго. Мы можем проехать по стране, скупить скот, перегнать его туда и продать. Хорошая выгода для нас обоих.

— Но для этого нужны деньги, а у меня их нет, — возразил ему Шенди.

Николс внимательно посмотрел на него. Не стоит говорить мальчику, что он видел счет, в котором указывалось, сколько он заплатил авансом за комнату.

— Для начала нужно немного, — Николс ухмыльнулся, представив себе счет Шенди, — всего тысячу долларов.

— Зря все это, — с сожалением отозвался Шенди, — скажем так, у меня всего пятьсот.

— Вот и прекрасно. — Николс хлопнул его по плечу. — Вот мы и партнеры! Вы вкладываете пять сотен, и я вкладываю пять сотен! Мы их сложим и сразу же начнем покупать. У меня на Востоке всюду неограниченный кредит, и когда наша тысяча кончится, мы воспользуемся им. А вам придется хорошо поработать и не придется вкладывать столько наличных, как мне.

— Ну… — Шенди все еще сомневался. Ах, как заманчиво это звучало! А кто знал коров лучше него? Он же вырос с коровами. — Может, и будет неплохая выгода. У старого Эда Фрэнса такое стадо, что любо-дорого посмотреть, красивый, жирный скот.

— Отлично! — Николс снова стукнул его по плечу. Потом вытащил из кармана длинный коричневый конверт и пачку банкнотов. Очень аккуратно отсчитал пять сотен и сунул их в конверт. — Давай твои пять сотен! — Шенди порылся, достал свои деньги, отсчитал пять сотен и тоже сунул их в конверт. — А теперь, — Николс начал прятать конверт в карман, — мы пойдем в банк и… — Он остановился и снова вытащил конверт. — Нет, пока подержи его у себя. Сходим в банк потом.

Шенди Гэмбл взял толстый конверт и сунул его в карман рубашки. А Николс посмотрел на часы и потер подбородок.

— Да, вот что, — сказал он. — Мне надо успеть на дилижанс в Холбрук. Вернусь завтра к вечеру. Будьте здесь и не выпускайте деньги из рук, куда бы ни пошли. Встретимся в гостинице.

Шенди посмотрел ему вслед, пожал плечами и вернулся к лошадям. Его просто притягивал отличный вороной мерин. Будь он богатым скототорговцем, обязательно завел бы себе такого. А еще новое седло и уздечку, да такую одежду, как носит Джим Финнеган! Вот бы ахнули все, когда он вернется на ранчо «КТ»!

Потом его энтузиазм немного поубавился. Ему и в самом деле нравилось ранчо «КТ», и он любил работать с тамошними ребятами, его хорошими друзьями. Он вернулся в гостиницу и, немного помечтав, заснул. Разбудила его какая-то внутренняя тревога. Он спустил ноги на пол, достал сапоги, сунул в них свои большие ноги и встал.

Нет, к чертям все это! Сейчас он откроет конверт, оставит деньги в банке для Николса, а сам вернется к своим. Никакой он не скототорговец. Ковбой и есть ковбой!

Шенди достал коричневый конверт, вскрыл его и похолодел от ужаса. Он так и замер с отвисшей челюстью, а светлый, как початок кукурузы, чуб упал ему на лоб. Конверт был набит старыми газетами.

Зеленая весенняя трава уже высохла и пожухла. Водоемы сжались в размерах, земля растрескалась, и скот совсем отощал. Это был тяжелый год для скотоводов, и ковбоям приходилось много работать.

Шенди Гэмбл находился в седле по восемнадцать — двадцать часов в сутки, разыскивая разбредавшихся коров и сгоняя их к оврагам, где сохранилась вода и немного травы. Когда как-то раз он вернулся без седла, ребята долге отпускали шуточки и подсмеивались над Шенди. Но он только улыбался и предоставлял им догадываться, пропил ли он седло или пустил на женщин.

Однажды Джим Финнеган поехал на пастбище на серой лошади. Он хотел посмотреть, что там делается, и оценить запасы мяса к осени. А Шенди гнал к югу трех заблудившихся коров. Они встретились.

— Привет, сынок! А скот-то перепал, — сказал Финнеган.

— Да. — И Шенди потянулся за табаком и курительной бумагой. — Позарез нужен дождь. — Он закурил и спокойно спросил: — Вы когда-нибудь встречались со скототорговцем по имени Николс? Такой здоровый, черноглазый мужик?

Описание Шенди было точным и подробным. Такой словесный портрет мог составить только очень наблюдательный человек, который, поглядев на корову или коня не более тридцати секунд, запоминал каждый волосок и спокойно перечислял все недуги, которыми страдает животное.

— Николс? Нет, ты перепутал, сынок. Нет! Того, которого ты описал, зовут Абель Котч. Хитрый и самоуверенный человек. Силен в драке. Хвастается, что никто не устоит против него в кулачной схватке.

— Не попадался он вам?

— Да, он обретался около Форт-Уорта в начале года. Крутился там с ребятами Джуна.

Ребята Джуна? У старика Пита Джуна их было четверо, не признававших законов сыновей: Алек, Том, Бак и Уинди. Все мастера стрелять, скверные людишки, замешанные в кражах лошадей и коров и наверняка причастные к убийствам.

Спустя пару дней на ранчо вернулся Джонни Смит, который ездил за почтой. По пути он заезжал в Такап, чтобы договориться с тамошним кузнецом о выполнении некоторых работ для ранчо. Такап считался городом, где многие не признавали закон, но вот кузнец там был лучший в округе. Ковбои сами справлялись со многими делами, но кузнец из Такапа умел делать прекрасные вещи из железа, и хозяин ранчо «КТ» хотел заказать хорошие металлические подставки для дров к своему камину.

— Там, в Такапе, убийство, — сообщил Джонни, как только слез с лошади. — Тот самый Салливан из Бреди-Каньона сцепился с Уинди Джуном. Уинди хорошо его отделал.

Шенди Гэмбл поднял голову.

— Джун? Из той самой компании?

— Конечно, из той самой, что так любит пострелять.

— А большого, черноглазого мужика не видал с ними? С черными усами?

— Котч? А ты его знаешь? Конечно, видал. Он отколошматил кузнеца так, что тот не смог закончить подставки для камина нашему старику. Лихая компашка!

Хозяин ранчо говорил с Финнеганом, когда к ним ворвался Шенди.

— Босс, вам нужно что-нибудь сделать по пути в Такап? Я готов туда съездить.

Босс удивленно на него посмотрел. Но чтобы Гэмбл отпрашивался с работы? Это совсем на него не похоже. Шенди всегда трудился за двоих, и уж если ему приспичило поехать в Такап, значит, он имел на то причину.

— Хорошо. Спроси там насчет моего железа. А заодно посмотри вокруг водоемов. А то мы потеряли несколько коров. Если найдешь скот или подходящие следы, скажешь нам, и мы поедем искать.

Шенди Гэмбл оседлал кургузую лошаденку с широкой мордой, проверил револьверы и отправился в путь. Джонни Смит, который сидел на крыльце и чинил уздечку, проводил парня взглядом. Ничего необычного в том, что, выезжая из дому, ковбой брал с собой револьвер, не было — кругом развелось тогда много волков и горных кошек. Но Шенди засунул за пояс не один, а пару револьверов и набил сумку патронами, что с ним не случалось уже очень давно. Джонни наморщил лоб, пожал плечами и снова занялся уздечкой.

Дорога на Такап выглядела как шрам на лице пустыни. Она шла по неровному плато к ущелью, зажатая с обеих сторон нагромождением скал — красных, розовых, белых, желтых и коричневых, имевших самые невероятные очертания. Ночью, когда полная луна проплывала над остатками древних гор, причудливые призраки наполняли этот край. А днем ущелье превращалось в раскаленную печь, пышущую жаром, с пыльными смерчами, напоминавшими пляски дьяволов, и миражами в дрожащей дали.

Городишко Такап представлял собой десяток-другой ветхих домишек, притулившихся между скал. Говорили, что здесь в холмах всегда найдется место для успокоения каждого жителя, и в самом деле город постоянно имел наготове пару вырытых могил, ожидавших своих клиентов, но это не омрачало его существование.

Такап был веселым городом. Несмотря на дневную жару, вечером безудержное веселье охватывало его, и он весь светился огнями. Салун «Хай Кинг» давно стал местом отдыха и встреч серьезных людей и своеобразным притоном для всякого рода шулеров и авантюристов. Вокруг него стояли мрачноватые дома с конюшнями и чердаками, набитыми сеном.

Шенди Гэмбл поставил свою лошадку в конюшню и хорошенько вытер ее. Ей еще предстоял трудный путь домой, потому что Шенди точно знал, что оставаться в городе после того, что он здесь задумал сотворить, ему будет нельзя.

Долговязый и немного сутулый, в серой, сильно изношенной пыльной шляпе с дырой, пробитой пулей скотокрада, джинсах и полинявшей клетчатой рубашке, он стоял в дверях конюшни, дымя сигаретой. Его плечи казались неестественно широкими по сравнению с узкой талией. Два револьвера 44-го калибра удобно устроились по бокам, чтобы он мог легко их выхватить.

На небольшой площади перед ним располагались и салун, и главный магазин, и кузница, и загон для скота. А еще здесь стояли две ночлежки, которые называли себя гостиницами.

Прежде всего Шенди не спеша направился к кузнице. Кузнец, крепкий коренастый мужчина, стоял у горна. Когда он обернулся, ковбой сразу увидел глубокую, еще не совсем зажившую рану и громадный кровоподтек под заплывшим глазом.

— Заказ для ранчо «КТ» готов? — сразу же спросил Шенди, чтобы обозначить себя.

— Будет готов, — буркнул кузнец, глянув на него одним глазом. — Что-то ваш босс уж очень торопится. Только вчера приезжал от него верховой.

— Не волнуйтесь. У меня здесь есть и другое дело. Вы знаете человека по имени Котч?

Кузнец возмутился.

— Ты что, шутишь?

— Нет. Мне он очень нужен.

— Что, неприятности?

— Ну да. Я собираюсь оторвать ему голову.

Кузнец пожал плечами.

— Попробуй, если так уж не терпится. Вот я попытался, но больше не буду. Он чуть не убил меня.

— Меня он не убьет.

— Приду на твои похороны. Он сейчас в «Хай Кинге». — Кузнец посмотрел на Шенди. — Но будь осторожен, парень. Эти Джуны тоже там. — Он вытер усы. — Ковбой из «КТ», лучше подумай еще разок. Ты же дитя по сравнению с ними.

— Мои ноги оставляют такие же большие следы, как и его.

— Может, и так. Но если ты выйдешь оттуда, они могут стать значительно меньше.

Шенди Гэмбл холодно посмотрел на него.

— Вы же обещали прийти на мои похороны.

Он передвинул револьверы в более удобное положение и направился через улицу и уже почти дошел до коновязи салуна «Хай Кинг», когда заметил на заборе свежую шкуру, еще с кровью. Любопытство заставило ковбоя остановиться. Место, где обычно ставят клеймо, оказалось вырезано. Порывшись в куче отбросов, приготовленных для сожжения, Шенди нашел его, очистил и сунул в карман. Когда он поднял глаза, то увидел мужчину, стоявшего рядом и наблюдавшего за ним маленькими колючими глазками. Незнакомец был не таким высоким, как Шенди, но гораздо шире и плотнее, однако выглядел он болезненно; впалые щеки и землистый цвет лица говорили сами за себя.

— Что ты шаришь тут повсюду?

— Да так, смотрю. — Шенди выпрямился во весь рост. — Что-то вроде разведки.

— А ты откуда?

— Работаю на ранчо «КТ».

Губы человека сложились в твердую складку.

— Проваливай отсюда!

— Мне некуда спешить.

— Ты хотя бы знаешь, кто я такой? Я — Том Джун, и когда я говорю — иди, значит, надо идти.

Шенди стоял и смотрел на него невинным взором.

— Да, Том Джун, я слыхал о вас. Говорят, что вы воруете коров и другой скот.

— Ну, ты…

Рука Тома потянулась к револьверу, но Шенди не имел ни малейшего желания открывать здесь стрельбу. Он выбросил вперед левую руку и твердым как камень кулаком ткнул Джуна в зубы. У того голова откинулась сначала назад, а потом вперед. Шенди в тот же момент правой рукой со всей силы саданул его в живот, а левой схватил запястье той руки, которой бандит пытался выхватить револьвер.

Схватка продолжалась несколько секунд. Гэмбл обрушил свой огромный кулак на висок противника, и тот согнулся пополам. Потом ковбой торопливо затащил его под навес, обезоружил и связал, выполнив эту работу на совесть. И снова вышел на улицу.

Оглядевшись, он поднялся по ступенькам крыльца салуна и вошел в зал.

Пятеро мужчин играли в покер. По широкой спине Шенди сразу узнал Николса, которого ему описали как Котча. Насколько он мог судить по лицам, двое других, несомненно, принадлежали к семейке Джунов.

Сдвинув шляпу на затылок, парень встал позади Котча и заглянул ему в карты. У Котча на руках была хорошая игра. А в банке на столе набежало никак не менее двух сотен долларов.

— Торгуйся с ними, — подсказал Шенди.

— Заткнись, — хрипло ответил Котч, заерзав на стуле.

В одно мгновение револьвер оказался в руке у Шенди, и он сунул ствол ему в ухо.

— Торгуйся, я сказал. Поднимай ставку.

Руки Котча замерли. Братья Джуны подняли головы и уставились на долговязого светловолосого парня.

— Отойди, щенок, — бросил один из них.

— А вы, братья Джуны, не лезьте в наше дело, — ровным голосом ответил Шенди. — Мне надо потолковать с этим койотом. Я сейчас разнесу ему голову, если он не продолжит игру.

Котч двинул фишки на середину стола. Братья посмотрели в свои карты и подняли ставки, Котч последовал их примеру, выиграл и тщательно сгреб все деньги.

— Так вот, я Шенди Гэмбл, Котч. Ты должен мне пять сотен. Отсчитывай их, пока я не передумал и не пристрелил тебя.

— Но здесь нет пяти сотен! — запротестовал Котч.

— Здесь более четырехсот. Посчитай-ка!

— Вот это да, Уинди! — ухмыльнулся тощий мужчина напротив. — Старина Котч напоролся-таки не на того человека! Вот бы Бак посмотрел на все это?

Котч неохотно пересчитал деньги. Оказалось четыреста десять долларов. Шенди Гэмбл спокойно положил их в карман.

— Отлично, — кивнул он, — а теперь вставай без фокусов и выгружай свои карманы.

— Что? — Лицо Котча налилось кровью от злости. — Да я убью тебя за это!

— Давай, выкладывай все. Мне нужно еще сто двадцать долларов.

— Ты их никогда не получишь! — выкрикнул Котч.

— Пять сотен и шесть процентов годовых. Выкладывай, или я заберу твою лошадь вместе с седлом.

— Как, ты…

Револьвер немного поднялся, и Абель Котч сразу же заткнулся. Его глаза бегали по лицу парня, и то, что он на нем прочитал, не успокоило его. Котч понял, что Шенди выстрелит не колеблясь.

Он не спеша открыл отделение на поясе, где носил деньги, и отсчитал сто двадцать долларов, которые Шенди методично рассовал по карманам.

— Ну а теперь, мистер Коровий Вор, я хочу задать вам взбучку.

И тут Котч взорвался.

— Ты что, совсем дурак! — заорал он вскакивая и, сжав кулак, мощным ударом отбросил нахала к стене, и тот чуть не высадил спиной окно. Котч намеревался ударить Шенди коленом в пах, но парень вырос в ковбойских лагерях и закалился в драках с угонщиками скота. Он увернулся, и Котч потерял равновесие. Шенди провел удар справа, и его более сильный противник пошатнулся.

Но Котч не сдавался. Он умел драться и знал это. Придя в себя, он поймал парня на прямом ударе в подбородок. Шенди пошатнулся, но собрался и, нагнув голову, ответил таким же. Котч попятился, размахивая руками, и выпрямился, а Шенди все напирал на него, осыпая ударами.

Так они и стояли друг против друга, широко расставив ноги и обмениваясь тяжелыми тумаками по корпусу и голове. Голова Шенди уже гудела, и его дыхание немного сбилось, но он был крепким парнем, да и годы тяжелого ковбойского труда сделали его выносливым. Так что здоровенные кулаки Шенди работали как боевые тараны.

Но Котч не сомневался в своей победе. Его удары, казалось, лишали парня последних сил и сотрясали все его тело. Внезапно он присел и попытался достать Шенди носком сапога в пах.

Но Гэмбл повернулся на одной ноге, подняв другую, захватил ногу своего противника и сильно дернул. Лишившись опоры, Котч тяжело грохнулся на спину. Гэмбл схватил его за рубашку и, влепив кулаком в лицо, сломал ему нос. Потом рывком поднял и снова ударил. Колени Котча подкосились, а Шенди все бил и бил его по лицу. Наконец он сильно оттолкнул его. Котч попятился, уперся спиной в стену и сполз по ней на пол. Лицо его заливала кровь, голова опустилась на грудь. Ковбой отступил немного, поправил свой револьвер, восстановил дыхание и вытер лицо носовым платком. В комнате находилось пять человек, и все, без всякого сомнения, враги. Двое, как он понял из предыдущих разговоров, — Уинди и Алек Джуны.

Шенди снова подтянул пояс и сунул за него большие пальцы. Потом посмотрел на Уинди.

— Там на коровьей шкуре, — спокойно произнес он, — стояло клеймо ранчо «КТ».

Внезапно в комнате наступила тишина. Уинди уставился на него презрительным взглядом, Алек медленно поднимался, опираясь правой рукой на стойку бара, остальные рассыпались в стороны, открывая ему дорогу. Это дело касалось только братьев Джунов.

— Ну и что? — угрожающе спросил Уинди.

— Я назвал вашего брата Тома вором, и ему это не понравилось.

— Ты назвал Тома Джуна вором? — спросил Уинди низким от удивления голосом. — И ты еще жив?

— Я отобрал у него револьвер, связал и намерен отвести к шерифу.

— Ты отведешь, глупый щенок!

— Я забираю его, и так как вы все работаете вместе, то лучше будет, если ты и Алек тоже пойдете со мной.

Уинди обалдел. Никто в жизни не говорил с ним так, да еще в его городе. Что вообразил себе этот мальчишка! Но тут же вспомнил, как стоявший перед ним молокосос отделал Абеля Котча, и поджал губы.

— Лучше убирайся отсюда, пока цел! — взревел Уинди.

Но тут бармен решил его предостеречь.

— Будь осторожен, Уинди. Я знаю этого парня. Это он привез тогда двоих ребят из Коттонвуда, одного — мертвого, а второго — почти мертвого.

Уинди усмехнулся.

— Смотри, парень! Мы не хотим убивать тебя, но, если ты полезешь к нам, тебе крышка. У тебя нет никаких шансов даже против одного меня, а ведь нас двое.

Шенди Гэмбл не двинулся с места.

— Тебе лучше пойти со мной, Уинди, потому что я все равно заберу тебя, живого или мертвого.

Джун мгновенно выхватил револьвер. Раздался грохот выстрелов. Б тесном помещении салуна послышались крики людей. Зал заполнил едкий пороховой дым. Шенди выскочил на середину, его револьверы изрыгали пламя. Продолжая стрелять, он двигался вперед. Вдруг Алек сложился пополам и рухнул к ногам Уинди, выронив револьверы на пол.

Уинди продолжал отстреливаться, но через секунду Гэмбл увидел, как тело его дернулось от удара пули 44-го калибра и тот упал на колени. Кровь хлынула у него изо рта. Глаза его померкли, и из двух револьверов, которые он сжимал в громадных ручищах, вылетели в пол две бесполезные пули. Тогда Шенди выстрелил снова, и Уинди Джун упал поперек тела Алека и замер. Потом у него судорожно дернулась нога, и в тишине, наступившей после этой канонады, как-то уж очень громко звякнула шпора на его сапоге.

Холодные глаза Шенди пробежали по лицам посетителей салуна.

— Я не хочу больше никаких неприятностей. Пусть двое из вас погрузят тела погибших на их лошадей. Я забираю их с собой, как и сказал.

Абель Котч сидел на полу с разбитым и окровавленным лицом и с изумлением смотрел на распростертых на полу приятелей. Он ни во что не ставил этого котенка, а вот теперь перед ним трупы этих бесстрашных горных львов. Он предпочел не вмешиваться, потому что хотел выжить, и не собирался делать ни одного движения, которое могло бы быть неправильно понято.

Горожане вынесли тела из салуна и привязали их к лошадям, принадлежавшим братьям Джунам. Шенди сбегал на конюшню и взял свою лошадь, затем прошел под навес, где оставил Тома Джуна, который лежал и смотрел на него.

— Что случилось? Я слышал стрельбу?

— Да.

Гэмбл схватил его за воротник и поволок по земле из-под навеса. Подтащив к крыльцу салуна, он бросил его поперек его лошади. Связанный человек увидел два окровавленных трупа. Он вскрикнул, а потом разразился проклятиями.

— Эй, парень!

Шенди Гэмбл не сразу понял, кто его окликнул, но, подняв голову, увидел двух мужчин с явными признаками клана Джунов. С хмурыми решительными лицами к нему направлялись Пит и Бак.

Ковбой быстро отошел от лошадей на середину улицы.

— Вы можете опустить оружие и пойти со мной! — крикнул он.

Никто из этих мужчин не ответил. Они двигались на Шенди твердо и неотвратимо. И тут случилось неожиданное. За их спиной появилась кавалькада всадников. И ковбой узнал своего босса, который возглавлял ее. А рядом мчались Джонни Смит и Джим Финнеган. За ними — другие парни с ранчо «КТ».

— Не трогать его, Джун! — Голос босса прозвучал резко и ясно. — Нас тут девять готовых к драке опытных бойцов. Какой смысл вам умирать?

Джуны остановились.

— Бесполезно, Бак, — сказал Пит Джун. — Здесь все против нас.

Босс подъехал, остановился, посмотрел на мертвых Джунов и связанного Тома, потом так взглянул на Шенди, будто видел его впервые.

— Что на тебя нашло, приятель? — спросил он. — Мы бы так ничего не узнали, если бы не Джонни. Это он рассказал нам, что, услыхав о Джунах, ты взял револьверы и уехал. А потом Джонни вспомнил, что ты спрашивал про Котча, который всегда болтался вместе с ними.

Шенди пожал плечами, закуривая.

— Да ничего особенного. С Котчем у меня свои счеты. Но вот в чем все дело. — Он вытащил из кармана кусок кожи с клеймом. — Том начал свалку, когда увидел, что я нашел это.

Шенди Гэмбл вскочил в седло.

— Я так думаю, что Джуны теперь скажут вам, где наши коровы. Да, босс. — Шенди наморщил лоб. — Можно мне съездить в Перигорд? Хочу купить новое седло.

— А у тебя есть деньги? — И босс потянулся к карману.

— Деньги есть, — улыбнулся Шенди. — Я взял их у Котча. Он брал их у меня на хранение.

— И ты доверил деньги Котчу? — взорвался Финнеган.

Котч подошел к двери и выглянул наружу. Заметив его; босс присвистнул.

— Ну, доверил или нет — это еще вопрос, но теперь они у него точно есть.

МУЖЧИНА БЕЗ ПРОБЛЕМ

Глава 1

К концу дня он вошел в грязный запущенный бар, где размещалась еще и маленькая лавчонка. Постоял, внимательно осматриваясь, а потом увидел меня. Я сидел в углу, привалившись спиной к стенке. Передо мной на столе лежал револьвер. А левой рукой я наливал в стакан текилу.

Он направился через комнату прямо ко мне, мужчина с лицом школяра, но твердым взглядом уверенного в себе человека.

— Когда я сказал, что мне нужен стрелок, достаточно сильный, чтобы завалить гризли, — заявил он, — меня послали к вам.

— Сколько? — спросил я. — И кто тот самый гризли?

— Его зовут Генри Веттерлинг, он хозяин Бэттл-Бейсин. И я даю вам тысячу долларов.

— Что я должен сделать?

— Там есть девушка, ее зовут Нана Мадуро. У нее ранчо на Вишневом ручье. Веттерлинг хочет эту девушку и это ранчо. А я хочу, чтобы ему не досталось ни то, ни другое.

— Вы предлагаете мне его убить?

— Для меня важно, чтобы он исчез оттуда. А вы уж сами думайте, что вам делать. Когда я кого-то нанимаю на какую-нибудь работу, я не объясняю ему, как он должен ее выполнить.

Этот человек с юным ликом был не так уж мягок, в случае необходимости он мог показать характер.

— Хорошо, — согласился я.

— Только еще одно. — Он чуть улыбнулся, как бы заранее радуясь тому, что собирается сообщить. — Этот Веттерлинг — крепкий мужик, кроме того, у него всегда при себе пара телохранителей. Их зовут Клевенджер и Мак.

Владелец бара принес лимон и соль, и я принялся пить текилу.

— Мой ответ остается прежним, — кивнул я, — но цена будет выше. Пять тысяч долларов.

Выражение его лица не изменилось, он полез в карман, вытащил бумажник и начал выкладывать зеленые банкноты на грязный стол, отсчитывая две тысячи.

— Мне нравятся люди, которые назначают правильную цену за свою работу. Остальное — когда все будет закончено.

Он отодвинул стул и встал, а я смотрел на эти зеленые бумажки и думал, сколько долгих месяцев мне пришлось бы пасти коров за эти деньги, если только кто-нибудь и где-нибудь осмелился бы дать мне работу.

— А в чем вашинтерес? — спросил я. — Вы сами хотите эту девушку или ранчо, за которым охотится Веттерлинг?

— Я вам плачу за работу, — отрезал он, — а не за вопросы.

На своем Рыжем я въехал в Бэттл-Бейсин в тихое послеобеденное время, когда ярко светило солнце и тени от облаков проплывали по окрестным холмам.

Все люди на пыльной улице с интересом уставились на меня, да им и было на что посмотреть. Я весил двести сорок фунтов, но при росте в шесть футов и три дюйма выглядел фунтов на двадцать пять легче. Из-под плоских широких полей черной шляпы на плечи спадали темные кудри. Я носил тогда модный жилет, ярко-красную рубаху и сапоги на высоких каблуках, в которые заправлял старые джинсы, местами вытертые до черноты. На левой щеке у меня красовался глубокий шрам. Мне разнесли ее ножом до самой кости. А человек, которому принадлежал тот самый нож, оставил свои кости в гнусной крысиной норе по дороге на Сонору.

Должен сказать, что мой конь производил неизгладимое впечатление. Рыжий был высоким, крепким конем и имел семнадцать ладоней ^[52] в холке и весил тринадцать сотен фунтов. Он уродился с черными гривой и хвостом, а шкура отливала красноватым оттенком.

— Вот это конь! — восхитился мужчина в белом фартуке. — На таком может ездить настоящий мужчина.

— Вот я и езжу на нем, — ответил я и прошел мимо любопытных горожан в бар. Мужчина в белом фартуке последовал за мной.

— Я пью текилу, — сообщил я ему.

Он принес бутылку, открыл ее, а потом разыскал лимон и соль. Я опрокинул одну порцию, потом другую, осмотрелся, и все показалось мне очень знакомым. Вспомнились времена…

— Я разыскиваю ранчо на Вишневом ручье. Оно принадлежит Нане Мадуро.

Лицо бармена изменилось прямо у меня на глазах, и он принялся протирать стойку бара.

— Берегитесь Веттерлинга, он метит прибрать к рукам и то и другое.

— Мне надо повидаться с хозяйкой, — ответил я и поставил стакан.

По улице быстро проходила девушка с огненно-рыжими волосами и карими глазами. Когда она увидела Рыжего, то остановилась как вкопанная. А я уже стоял под навесом, курил и наблюдал за ней, понимая, что происходит в ее душе.

Она оглянулась на стоявших вокруг людей.

— Я хочу купить эту лошадь. Кто ее хозяин?

Один из мужчин указал на меня через плечо большим пальцем, и она сделала шаг в мою сторону. Ее губы немного раскрылись, и глаза расширились.

Она была женщиной до кончиков ногтей и всегда оставалась такой, гордо и с вызовом несла свое женское естество, как развевающееся знамя. И это мне ужасно в ней нравилось.

— Лошадь ваша?

Я вышел из тени навеса на солнечный свет с сигаретой в зубах. Я почернел от загара, а ее кожа осталась нежной и золотистой, несмотря на солнце пустыни.

— Хэлло, Лу! — воскликнула она. — Хэлло, Лу Морган!

— Столько времени прошло, как мы виделись в Мазатлане, — ответил я. — А ты все так же хороша!

— Так ты же остался на острове. Сидел в тюрьме. Я думала, что ты и сейчас там.

— Вспомнил тебя, и никакие стены не смогли удержать меня, — ответил я, слегка улыбнувшись. — Вот и нашел способ уйти оттуда. В тюрьму я еще успею.

— А как ты узнал, что я здесь?

— Никак. Помнишь, я из-за тебя убил человека, а ты сбежала, не сказав ни слова и не оставив ни строчки. Ты бросила меня, как грязь на улице! — произнеся это, я прошел мимо нее и вскочил в седло. Глядя на нее сверху вниз, заметил: — А ты совсем не изменилась. Несмотря на манеры настоящей леди, ты по-прежнему просто бродяжка.

Высокий молодой человек, стоявший на тротуаре и переполненный юношеской гордостью, решил, что настало время ему вмешаться в наш разговор. Я направил своего жеребца к нему и, когда поравнялся с ним, схватил его за ворот рубашки и, приподняв, полузадушенного, держал на уровне глаза на согнутых руках, уперев костяшки пальцев ему в голову. Потом хлестнул его по побледневшему лицу так, что на нем остался след от моей руки, и выпустил. При этом Рыжий отступил в сторону. Я поехал прочь из города.

Но инцидент с пощечиной принес некоторое облегчение моей душе и освободил меня от части той злости, которую я испытывал. Но это была не совсем злость, а скорее мужское чувство, которое снова поднялось во мне, сильное, физическое влечение, испытываемое мною к этой женщине. Все случившееся возбудило меня и заставило сильнее сжать челюсти.

Нана Мадуро! И тот человек с худым лицом в баре, который нанял меня освободить ее от этого — как бишь его зовут? — Веттерлинга!

Нана Мадуро, полуиспанка и полуирландка, в которую я влюбился в семнадцать лет и которую так страстно желал! Ради нее я убил человека, за что меня приговорили к повешению. Он был опасным и очень влиятельным сеньором в Мексике, но я думаю, что мало кто огорчился, когда его не стало. Это мне помогло, казнь заменили пожизненным заключением, а через два года я убежал и скитался в горах, а еще через два года узнал, что все документы пропали, и я снова стал свободным как птица.

В свои пятнадцать лет Нана Мадуро была вполне сложившейся женщиной и телом и духом, но еще невинной, что причиняло ей беспокойство.

А я в семнадцать оставался мальчишкой по мозгам и темпераменту, хотя успел стать грубым и сильным. Искал золото, умел охотиться и ездить верхом. Вот, пожалуй, и все.

Сейчас, когда прошло семь лет, все изменилось. Нана расцвела и превратилась в великолепную женщину. На мою же долю за эти годы выпало много бед. Теперь я разъезжал вооруженным до зубов и всегда один, нанимался сражаться за деньги и сдавал внаем свое мастерство и оружие.

Я три дня скитался по холмам и не видел ни одной живой души, хотя смотрел на окружающий мир не только невооруженным глазом, но и в бинокль. И я многое увидел и понял.

Вишневый ручей оказался чудным местом, где под ветром развевались душистые травы высотой по колено и цвели дивной красоты цветы. Даже сухие участки поросли кустарником и высохшие на вид растения пустыни представляли собой неплохой корм для овец и коров. Здесь имелась вода и спасительная тень от полуденного солнца, и скотине не приходилось далеко ходить на водопой.

И все это принадлежало Нане Мадуро, той самой Нане, в которую я влюбился мальчиком, хотя желал ее как мужчина. А любил ли я ее как мужчина? Кто теперь может это сказать?

Ее стадо насчитывало тысячи голов, а таких домов на ранчо, как у нее, я никогда не видывал, — невысокий, красивый и удобный, расположенный как раз там, где следует жить человеку. И клеймо «НМ». И сосед по имени Веттерлинг.

Ранчо Веттерлинга находилось к северо-востоку отсюда. За грядой холмов, достаточно высокой, чтобы скот мог через нее переходить. Тоже хорошее ранчо, как и многие другие в округе, но только деревьев поменьше, да трава похуже. Такой красоты переливающегося моря травы, как на Вишневом ручье, по правде говоря, я никогда не встречал.

Потом я увидел их вместе. Он был крупный, светловолосый, сильный мужчина. По меньшей мере на два дюйма выше меня. Он легко двигался и хорошо справлялся с лошадью.

Но я заметил и другое. Из-за повышенного внимания этого человека Нана растеряла всех своих друзей. Он один заменил ей все окружение. Люди избегали ее из страха перед ним. Он сумел как бы изолировать ее, загнав в ловушку. Стало ясно, что в его план входило либо завоевать ее в конце концов, либо, в случае неудачи, завладеть ранчо.

Но они часто ездили вдвоем, весело гоняясь по холмам, смеялись. И когда в Бэттл-Бейсин устроили вечер танцев, приехали туда вместе.

Собираясь на этот вечер, я тщательно побрился, вычистил одежду и отполировал до блеска сапоги. И хотя я шел на танцы, чтобы посмотреть на девушек, в том зале для меня была всего одна женщина.

Она стояла рядом со своим громадным спутником, и я направился к ним через весь зал, позванивая своими большими калифорнийскими шпорами. Я видел, как ее лицо побледнело и как она тут же начала что-то говорить ему, но я прошел мимо и пригласил на танец дочку владельца ранчо по фамилии Гринуэй.

Когда мы с Энн Гринуэй кружились в вальсе, я снова видел лицо Наны, которое то вспыхивало, то опять бледнело, а ее прекрасные глаза сверкали гневом. Так я танцевал с Энн, потом с Роуз Маккуин, потом с другими девушками из деревни и с ранчо, но так и не пригласил на танец Нану Мадуро.

Глава 2

Нана неотрывно следила за мной. Это я хорошо видел. Она очень злилась. Я на это и рассчитывал, потому что какой же охотник даст уйти оленю? Особенно, если этот олень уже ранен?

Когда вечер танцев подошел к концу, появились двое мужчин.

Один худой, с изможденным лицом и лысой головой со шрамом — Клевенджер. Другой — его кривоногий партнер Мак, приземистый, с красным лицом.

У обоих сбоку болтались револьверы, и они казались очень опасными. Их знали повсюду вдоль границы как отчаянных забияк и любителей кровавых перестрелок. И они заслужили такую репутацию. Поговаривали, что на их совести не один покойник.

Они тут же встали рядом, когда я остановился недалеко от беседовавших Веттерлинга и Наны. Увидев, что Веттерлинг собрался пригласить ее потанцевать, я, опередив его, быстро подошел к ней и спросил:

— Потанцуем?

Она положила руку мне на плечо, и мы закружились с ней в вальсе.

Лицо Веттерлинга потемнело и исказилось, я видел, как взгляды двух его пособников устремились на меня, но я твердо держал Нану в объятиях и чувствовал, что ей хорошо в моих руках. Она смотрела на меня, ее прекрасные нежные губы приоткрылись, и глаза сверкали.

— Отпусти меня, дурак! Они же убьют тебя!

— Прямо сейчас? — улыбнулся я ей, но мое сердце отчаянно билось, во рту пересохло, и все мое существо наполнилось стремлением к ней. — Ты же помнишь, что меня уже пытались убить, давно.

Я притянул Нану ближе к себе, ощутил ее грудь, моя рука теснее обняла ее талию.

— Умереть за такой миг, — шепнул я, — значит умереть не напрасно.

Думаю, что так могли говорить в семье моей матери, а уж никак не в семье отца, выходца из Уэльса. Только испанцы благословляют смерть во имя любви, хотя я не думаю, что они до такой степени непрактичны. В девичестве моя мать носила фамилию Ибаньес.

Когда танец закончился, Нана осторожно высвободилась из моих объятий и попросила:

— Оставь меня! — И когда я взял ее под руку, чтобы отвести к Веттерлингу, она взмолилась: — Ну пожалуйста, Лу!

Но я вроде бы оглох. Отвел ее к нему, остановился перед ним и двумя его сторожевыми псами и заявил:

— Она прекрасно танцует, мой друг, и со мной лучше, чем с вами. А вас не смущает граница, которая проходит по лесу? Вы по-прежнему намерены гонять свой скот на ее луга?

Потом повернулся к ним спиной и удалился, а дьявол, сидевший во мне, торжествовал, потому что мне удалось взбесить этого парня, хотя мне было жаль оставлять ее. С этого момента я понял, что как прежде люблю Нану Мадуро. Ни тюрьма, ни годы, ни ее холодность не могли убить во мне это чувство.

Когда я выходил, у дверей стоял тот самый краснокожий кривоногий тип, который посоветовал мне:

— У тебя хорошая лошадь, и ночь подходящая для езды. Поезжай и не останавливайся, пока не пересечешь границу Территории.

— Увидимся завтра, — кивнул я ему.

— Тогда не выпускай из рук револьвера, — ответил Мак, смелый мужчина, и вернулся в танцевальный зал.

Утром я снова поехал в холмы, чтобы хорошенько поразмыслить. Веттерлинг хотел и девушку, и ранчо, и без сомнения одинаково сильно. И другой человек тоже хотел заполучить это ранчо, а может быть и девушку. Но почему именно это ранчо?

Красивое — да. Богатые луга — да. Но, принимая во внимание препятствия и расходы, — почему? Месть? Ненависть? Вполне возможно. Человеку свойственно ненавидеть. Но в моем представлении мужчина, который меня нанял, не таков. Он хорошо знал, чего хотел и как этого добиться.

Мелкие владельцы ранчо и ковбои, с которыми я говорил, не могли дать мне ключ к разгадке. Я не спрашивал напрямик, известен ли им мой наниматель, но иногда мне казалось, что они могли с ним где-то встречаться.

Дорога через лес, которую я обнаружил ранее, теперь охранялась. Там, по ту сторону границы ранчо «НМ», сидели двое мужчин с винтовками на коленях. Я внимательно осмотрел дорогу в бинокль. Она была широкая и ровная. Вскочив в седло, я заметил отблеск солнечного луча на далеком склоне холма, находившемся на территории ранчо Мадуро.

Мой Рыжий вышел на дорогу, и я проехал по ней так далеко, что вернулся в Бэттл-Бейсин, когда уже стемнело. Оставил коня в маленькой конюшне на две стойла на окраине и, держа револьверы наготове, двинулся к городу. Я бесшумно прошел мимо домов и вышел на центральную улицу. Держась в тени, осмотрелся.

Нетвердой походкой переходил улицу пьяный ковбой. Я уже собрался выйти из тени на свет, как вдруг замер на месте, поняв, что пьяный ковбой, проходя мимо домов, говорил не сам с собой, а с кем-то, кто теперь шел с ним рядом!

Юркнув снова в тень, я осторожно прошел к загону. Там стояло около дюжины лошадей, оседланных, взнузданных и привязанных, и все с клеймом ранчо Веттерлинга. Я нащупал его пальцем.

До меня дошло, что люди Веттерлинга устроили мне в городе засаду. Они ждали меня. И где бы я ни появился, меня встретит перекрестный огонь. Я оценил четкость и продуманность их плана. Но они и представить не могли, что я сумею разрушить их красивый проект, поскольку забыли, что мне пришлось вынести на своем веку и что в течение многих лет выживал только благодаря своей осторожности. Я крался как индеец, тихо и спокойно.

При свете луны осмотрел салун, окна гостиничных номеров на втором этаже и крыши дома. А потом пробрался к задней двери салуна и вошел туда. И сразу столкнулся нос к носу с Маком и еще каким-то типом, не Клевенджером. Один человек — это опасно, а два — опасно как яд, но я вошел и сказал:

— Ну вот, Мак. Ты ищешь меня?

Он остолбенел. Я видел, как дрогнули его плечи, потом он развернулся ко мне. Но я стоял наполовину в тени, и это затрудняло его действия. Его партнер, по-видимому не очень умный, немедленно схватился за револьвер прямо у меня на глазах.

У меня на поясе висели два револьвера и в наплечной кобуре третий — «вэс-хардин». Пока эти двое доставали оружие, я расстегнул ее.

Странно, что в таких ситуациях секунды кажутся часами, а минуты — вечностью. Мак поднял револьвер быстрее, чем все другие. На заднем плане я видел бармена с открытым ртом и выпученными глазами. Другой мужчина, который только что вошел в дверь, оказавшись на линии огня, так и замер. В баре воцарилась мертвая тишина.

Быстро и легко я выхватил револьвер из наплечной кобуры. Протянул руку вперед, опустил локоть, и оружие подпрыгнуло в моей руке. Вспышка из револьвера Мака последовала на долю мгновения позже. Я увидел, как он подался плечами вперед, будто его ударили в живот. Потом дуло моего револьвера пошло влево, и я снова выстрелил.

Дружок Мака вскочил, приподнялся на цыпочки и грохнулся на пол. А сам Мак навалился на угол стола и сосредоточенно смотрел на меня. По его глазам я понял, что убил его. Когда до него дошло это, он выронил револьвер.

Я быстро выскочил в заднюю дверь, поднялся по наружной лестнице на второй этаж и забежал в первую же комнату, которая, на мое счастье, оказалась пустой. Потом взобрался на окно, стал на подоконник, схватился за край крыши и подтянулся.

Со всех сторон между домов бежали мужчины, и их шаги глухо грохотали по деревянным настилам. Кругом раздавались громкие крики. А я лежал тихо и ждал.

Меня встревожило движение в комнате подо мною. Потом прямо у окна кто-то заговорил, и я слышал каждое слово.

— Вы знали его раньше?

Вопрос задал Веттерлинг.

— В Мексике, — ответил голос Наны. — Он работал у моего отца, и когда Санчес убил его и забрал меня с собой, Лу Морган погнался за ним. Он застрелил Санчеса прямо на улице и отвез меня домой. За это его судили и посадили в тюрьму.

— Вы любили его?

— Любила его? — Ее голос звучал спокойно. — Я была совсем девочкой, а он — мальчишкой, и мы едва знали друг друга. Да я и теперь его не знаю.

— Но вы сильно переменились, когда он приехал.

— А вы стали еще настойчивее. — Нана возвысила голос. — Я не уверена, чего вы хотите больше на самом деле, — мое ранчо или меня.

Он, очевидно, подошел к ней вплотную, потому что я слышал, как она отстранилась.

— Нет!

— Но вы обещали, что выйдете за меня замуж.

— Я сказала, что могла бы. — Она стояла у самого окна. — А теперь идите и найдите еще вооруженных людей. Они вам потребуются.

Он начал протестовать, но она настояла на своем. Я услышал, как захлопнулась дверь, Нана подошла к окну и отчетливо произнесла:

— Когда в следующий раз будешь использовать мое окно как лестницу, пожалуйста, вытирай ноги.

Соскользнув с края крыши, я снова влез в окно.

Ей очень шел синий костюм для верховой езды и красивая прическа, которой я прежде не видел. Я никогда не знал девушки столь желанной. Она читала это в моих глазах, потому что я не делал ни малейшей попытки скрыть свои чувства.

— Кто ты такой, Лу? — с вызовом спросила она. — Животное?

— Иногда. — Я чувствовал, как гудит кровь в моих жилах и напряженно пульсирует висок. На меня шла ночная охота, а я стоял, широко расставив ноги, смотрел на женщину, ради которой мог бы отдать свою душу. — Когда я рядом с тобой, — добавил я.

— А хорошо так говорить?

— Может быть, и нет. Но тебе это нравится.

— Ты слишком много себе позволяешь.

Я сел, не спуская с нее глаз, и понимал, что восхищение, которое она читала в них, волнует ее. Но она умела управлять мужчинами и часто пользовалась этим. И мной тоже от души покомандовала в свое время. Но это было так давно. С тех пор я оставил свои следы на многих дорогах.

— Ты здесь не в безопасности, — забеспокоилась она. — За тобой охотятся двадцать отъявленных головорезов. Уезжай отсюда!

— А тебе знаком светловолосый, симпатичный человек, похожий на профессора колледжа?

Вопрос удивил ее, но обострил внимание, и она спросила:

— Почему ты спрашиваешь?

— Это он нанял меня, и я приехал. Остановить Веттерлинга.

— Ты лжешь!

Она бросила мне в лицо это горькое, злое слово.

— Нет, правда.

Она внимательно посмотрела на меня.

— Значит, ты приехал не потому, что я в опасности?

— Как я мог? Откуда мне было знать? — улыбнулся я. — Но сама идея о работе, в результате которой я избавлю тебя от этого мерзавца, представляется мне привлекательной. Мне нравится такой поворот дела.

Она была разочарована, хотя всячески старалась не показать этого. Она хотела бы видеть во мне романтичного странствующего рыцаря, который явился, чтобы освободить ее. Будто она нуждалась в этом. Она вертела большинством мужчин, как игрушками, и едва ли нуждалась в защитнике, хотя могла об этом и не догадываться.

И я уже ревновал не к Веттерлингу, а к тому незнакомцу, который меня нанял.

— Он бы никогда не сделал этого, — настаивала она, — кроме того, он понятия не имеет о… о Генри.

— Он знает. Но не только это. Он хочет заполучить также и твое ранчо. Могла бы и сама догадаться.

Вот теперь она разозлилась:

— Ты — лжец, презренный лжец! Он совсем не интересуется сельским хозяйством! Он даже никогда не бывал на ранчо! Ему и в голову не придет нанимать убийцу!

Так меня называли и раньше. И это соответствовало действительности. Я сдвинул свою потрепанную шляпу на затылок и начал разминать сигарету, чтобы выиграть время.

— Веттерлинга совсем не интересует твое ранчо, — медленно сказал я. — Он хочет получить только его часть.

Для нее прозвучало как сущее оскорбление, что мужчина интересуется чем-то другим, кроме нее самой. Теперь она злилась на Веттерлинга.

Вот почему мой таинственный наниматель беспокоил меня больше всего.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала она.

— Нана Мадуро, — проникновенно вымолвил я. — Какое красивое имя. И такое древнее, потому что Мадуро когда-то одним из первых пришел в Новую Испанию. У него был брат-иезуит.

— Но и в твоей семье встречались иезуиты!

— Вспомни, как ты приобрела это ранчо? Дедушка помог, не так ли? Он оставил тебе деньги и наказал купить его? И ты подчинилась? Ты сделала то, чего никогда не хотела?

Она казалась откровенно озадаченной.

— И что же?

Я сидел, оперевшись локтями на спинку стула и, немного приподнявшись, увидел кого-то внизу, между домами. Я закурил и затянулся, чтобы снять напряжение.

— Ты что, все забыла? — спросил я. — О том, что случилось очень давно?

Она побледнела.

— Но ведь это только легенда!

— Разве? Твой дедушка настаивал на том, чтобы получить это имение. А почему? Уж не ради того только, чтобы ты переменила обстановку.

— Ты имеешь в виду это ранчо? Мою собственность?

— Тебе не кажется странным, почему все они хотят завладеть им? — Я пожал плечами и тут же, услышав хруст гравия под чьими-то сапогами, отскочил от окна. — Веттерлинг и твой школьный друг?

— Это просто смешно. Откуда им знать? И как он узнал?

Я двинулся к двери, но вдруг остановился:

— Ты такая красивая, маленькая крестьяночка!

Ее лицо вспыхнуло:

— Ты… ты назвал меня, Мадуро, крестьянкой! Ты что…

Я широко улыбнулся.

— Мадуро был погонщиком мулов в экспедиции. А мой предок — его капитаном.

Глава 3

Нырнув в дверь, прежде чем Нана успела в меня чем-нибудь запустить, я быстро посмотрел налево и направо по коридору и вернулся обратно в комнату. Прежде чем она поняла, что происходит, я обнял ее и притянул к себе. Она начала сопротивляться, но что для меня значили удары ее кулачков? Я поцеловал ее и, войдя во вкус, поцеловал еще раз. И она возвратила мне поцелуй, или мне это только показалось?

Потом я отпустил ее, быстро вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Когда я бежал по коридору, услышал ее голос:

— Трус!

И вот они пришли. До меня донеслись их шаги на черной и главной лестницах. Я заскочил в ближайшую комнату, поджег два листка папиросной бумаги о тлеющий кончик сигареты, потом схватил одеяло с кровати и сунул в него горящую бумагу. Оно сразу же вспыхнуло. Пожар поможет мне выиграть хоть немного времени.

Я стоял уже у окна, когда кто-то, учуяв запах дыма, закричал:

— Пожар!

Раздался топот бегущих по коридору ног. Выглянув в окно, я увидел внизу только одного человека и выпрыгнул с высоты восемнадцати футов.

Он повернулся и направил на меня винтовку, а я схватил ее за дуло и дернул на себя. Потеряв равновесие, парень начал валиться вперед. Я опустился на одно колено, схватил его покрепче и, перекинув через себя, шарахнул о стену. А потом вскочил и побежал.

Сзади грянул выстрел. Оперевшись на столб загона, я перемахнул через забор. Подбежав к воротам, я распахнул их, поймал одну из лошадей, вскочил в седло и, прячась за ее корпусом, помчался к выходу. Напуганные кони рванули из загона и я вместе с ними.

Раздались выстрелы, проклятия, вопли. Табун понесся вниз по переулку. Сторож попытался отпрыгнуть в сторону, и это ему почти удалось. Но все же его задели, и он упал. Я направился к той конюшне, где меня ожидал мой Рыжий.

Соскочив с чужой лошади, я бросился вперед, но слишком поздно заметил троих с револьверами, которые поджидали меня. У меня подвернулась нога, что, как оказалось, спасло меня. Вокруг гремели выстрелы, и я — чисто инстинктивно — тоже начал стрелять из обоих револьверов.

Отогнав нападавших, я вскочил на Рыжего, и мы помчались. Как мне показалось, сразу за околицей я уловил свежий запах сосен…

Только на самом деле хвоей пахло не вблизи города. Сосны росли на дальней горе за домом Наны, а я лежал на земле. Неподалеку от меня щипал траву Рыжий. Перекатившись, я сел, и от этого движения у меня снова пошла кровь. Голова раскалывалась, и волны боли накатывались на меня. Я лег навзничь на траву и посмотрел в небо, где собирались облака.

Немного спустя, я снова сделал попытку встать и добрался до ручья, который так прельстил моего Рыжего. Я пил, снова и снова припадая к воде, а потом, сидя под нависшими облаками, разорвал джинсы, осмотрел раны, промыл и как мог перевязал их. Хорошо, что я знал, как это делают индейцы и какие растения они в таких случаях применяют.

Я снова сел в седло и углубился в холмы. Ранчо осталось далеко позади, но я все ехал и ехал, отыскивая скалу, которая по форме напоминала затылок. Дважды я останавливался, чтобы посмотреть вниз. Там цепью ехали всадники, разыскивавшие меня.

Пошел дождь, и его капли холодили мне лицо. Сверкнула молния, раздался гром. Я кое-как закутался в плащ и, сгорбившись под дождем, продолжал свой путь.

Дождь смоет мои следы. Это поможет нам. Рыжий с трудом шел вперед. Гром грохотал, эхом рассыпаясь среди вершин. Один раз перед нами произошел обвал, но мы все продолжали двигаться вперед. И вот при яркой вспышке молнии я увидел это!

Объехав скалу, я оказался в лабиринте из валунов. Дважды попадал в проходы, которые кончались тупиком. Возвращаясь каждый раз назад, я все-таки отыскал нужный проход, и передо мной открылся путь.

Сквозь стальную сетку дождя стволы деревьев казались чугунными столбами. Я еле держался в седле, лишь изредка направляя моего Рыжего. Потом пошел крутой спуск в горную долину. Трава, вода, деревья… И вот он — арочный вход в старинную испанскую миссию!

В небольшом глинобитном доме мы нашли убежище, Рыжий и я. Из растения амолилло и кукурузной муки я сделал компрессы на раны и впервые за все время перекусил немного вяленым мясом и хлебом, которые лежали в моих седельных сумках.

Вскоре я заснул, просыпаясь только чтобы сменить компрессы на ранах.

Здесь я был в безопасности. Никто не мог отыскать это место целых двести лет, и мне хотелось верить, что никто не найдет его и сейчас. Спустилась ночь, ветер завывал, дождь стучал в старую крышу, местами вода протекала на древний пол.

Долгое время снаружи только сверкали молнии, грохотал гром и лил дождь. Потом мне показалось, будто чьи-то руки прикасаются ко мне и ласкают меня, и я ощутил на губах поцелуй моей любимой.

Наступило утро, и я проснулся. Солнечный свет проникал сквозь старинную дверь. Я слышал, как мой Рыжий хрустел травой. Седло и уздечка лежали в углу. Я даже не помнил, как снимал их.

Я был укрыт одеялом, и голова покоилась на подушке из травы. Пора было заняться ранами, я повернулся и сел. Но тут увидел, что на ранах свежие повязки из белой ткани, и страшно удивился. Наверно, в этом месте водятся привидения.

И вдруг до меня донеслось пение, в дверях мелькнула тень, а потом вошла Нана с охапкой цветов.

Увидев, что я проснулся, она остановилась.

— Так значит это ты пришла!

— А кто другой мог прийти? Кто другой смог бы отыскать тебя здесь?

— Ты никому не сказала?

— Ни единому человеку.

Она подошла ко мне, держась, однако, на приличном расстоянии, потому что несмотря на мое недомогание, при виде ее у меня в глазах загорался голодный блеск. И она замечала это.

— Я собираюсь обратно, — сказала она. — Тебе надо отдохнуть. Я привезла еду, на какое-то время хватит. Отдыхай, восстанавливай силы и уезжай.

— Уезжать?

— Веттерлинг охотится на тебя, как на дикого зверя. Он ничего не слушает. Ты застрелил Мака и еще двоих. Нескольких ранил. Он поклялся уничтожить тебя.

Я коротко и ясно объяснил ей, что никуда не уеду, что останусь здесь, что ее поцелуи для меня так дороги, что никого в жизни я больше не поцелую. И что я обязан остаться.

Она пришла в ярость, заявила, что я дурак. Что она никогда не целовала меня и впредь никогда не позволит целовать себя. Что я должен уехать. Потому что она не хочет, чтобы я умер.

— Ты любишь меня?

— Нет! — выпалила она. — Любить тебя? Негодяя? Убийцу, который продается за деньги? Убирайся! Я не хочу, чтобы тебя убили, потому что помню, что ты сделал для меня тогда, очень давно.

Я печально покачал головой.

— Но если я уеду, то не смогу быть с тобой. А это невозможно.

Она вскочила и гордо задрала подбородок. Так приятно было смотреть на нее, но она тут же ушла…

День за днем прошла неделя, началась другая. Я ходил вокруг, расставлял ловушки. Ел то, что мне оставили. Искал старинную шахту. А под полом нашел место, где…

Я слишком поздно услышал, что они идут. Мои револьверы лежали в другом конце комнаты.

Это оказался тот человек, который нанял меня, и он пришел не один. С ним явились два индейца племени яки. Дикого племени. Оба они носили оружие и явно умели обращаться с ним.

— А я и не знал, что вы — Ибаньес, — сказал он.

— Как вы попали сюда?

— Наблюдал за Наной. Все очень просто. Вы исчезли. Но где-то вы должны скрываться. А разве есть место лучше этого? И я следил за ней, потому что если кто и знал о нем, то только она. И теперь я нашел вас.

Он сел. Яки остались стоять.

— Вы не справились с работой. Но, надеюсь, скажете мне, где спрятаны серебро и утварь миссии.

— А кто это знает?

Он улыбнулся недоброй улыбкой.

— Вы когда-нибудь слышали о том, как сосновые щепки втыкают в тело, а потом их поджигают? Яки хорошо разбираются в такого рода вещах. Если вы не заговорите, они прямо сейчас же и приступят к делу.

Меня ждала плохая смерть. И я не был к ней готов. И насколько мне удалось восстановить силы?

— Мы могли бы договориться.

— Только одно условие. Я дарю вам жизнь, если вы откроете тайники.

Он, конечно, лгал. Спокойные люди всегда самые опасные. Он убьет меня, как только выцарапает из меня все, что я знаю. Лучше уж сразу смерть.

— Хорошо, — кивнул я. — Я совсем не горю желанием умереть.

Но его трудно было одурачить, этого типа. С Веттерлингом все казалось попроще. Я взглянул на свою руку. Сколько сил я потерял? Сохранил ли ловкость? Во время прогулок, охоты, розысков мой организм понемногу восстанавливался, но две недели не такой уж большой срок, да и крови я потерял немало.

— Сейчас поздно, надо дождаться утреннего солнца.

Он нахмурился.

— Почему? Это же в доме.

Я терпеливо пожал плечами.

— Здесь? В таком месте? Разве они могли быть уверены, что его здесь не найдут? Слишком явно. Нет, клад не здесь.

Он спокойно выслушал меня. Также бесстрастно они начали доставать одеяло и пищу, чтобы остаться на ночь. Они позволили мне помочь разжечь огонь в очаге, и я вспомнил, что Нана говорила, будто Веттерлинг продолжает лихорадочно разыскивать меня. Его люди рыщут по всей округе. И я думал об этом и об очаге, в котором разведут огонь.

Наступил вечер, до темноты осталось около часа. Стало очень тихо — ни дуновения ветерка. Двигаясь медленно, будто от слабости, я помогал собирать дрова.

Вы знаете, что такое окотилло? Еще его называют дерево-свеча. Это не кактус, хотя и с колючками. Ствол у него прям, как тростник, и цветет оно прекрасными пурпурными цветами. Те, кто живет в пустыне, знают, что в нем много воска и каучука и что оно очень ярко горит, хотя имеет много и других свойств.

Редко кто находит погибшее окотилло. Только отдельные растения погибают, когда их сломают или вырвет с корнями ветер. Как раз такое погибшее растение мне и попалось. Собирая дрова для очага, я старался брать его. Помогая развести огонь, я подбрасывал туда окотилло. Яки не смотрели за мной, а Борнмен, так звали моего нанимателя, понятия не имел, что такое окотилло. И вот мы снова оказались в доме.

Как только огонь начал разгораться, сквозь стебли пробились яркие языки пламени, потом огонь вспыхнул, и из трубы повалили густые клубы черного дыма!

Глава 4

Мы сытно поели в тот вечер, потому что Борнмен привез с собой хорошие продукты. Он так же возил много одеял, так как любил путешествовать с комфортом. А кто этого не любит?

Меня крепко связали. Не доверив столь важную процедуру яки, Борнмен все выполнил сам, и даже индейцы не сделали бы это лучше. На меня набросили одеяло, и вскоре я услышал, как мои стражи ровно задышали во сне. Сам Борнмен и я спали около очага, а яки — у дверей.

Несмотря на свои габариты, я отличался гибкостью и проворностью и знал один фокус. Руки мне связали за спиной, но если развести их в стороны насколько это возможно, то есть шанс просунуть между ними бедра. Как и у большинства людей, которые много ездят в седле, у меня узкие бедра, и все же пришлось потрудиться. Когда мне удалось сесть на связанные кисти, я подтянул колени к подбородку и протянул руки под ногами так, что они оказались передо мной. Потом зубами начал развязывать узлы, пока они не ослабли. Эта тяжелая работа потребовала около двух часов.

И вот я освободился. Мои враги все еще дышали ровно и спокойно. Накрывшись одеялом, я встал и как кошка начал пробираться к двери. Я уже почти достиг ее, когда мирное дыхание одного из яки прервалось. До меня донесся сдавленный вздох, парень начал подниматься. Но я тут же схватил его правой рукой за глотку, а левой перекрыл ему дыхание. Он оказался скользкий как змея, но мне посчастливилось оторвать его от пола.

Он молча и отчаянно боролся, но я не отпускал его горла, и сопротивление понемногу становилось все слабее и слабее. Вытащив наружу, я бросил мертвое тело, словно падаль, туда, где они найдут его утром. Он был убийца, один из тех, кто причинил мне страдание, и у меня не возникло ни сожалений, ни угрызений совести.

А потом я убежал в лес, туда, где среди деревьев на поросшей травой поляне пасся мой Рыжий. Из веревок, которыми меня связали, я смастерил уздечку. Седло осталось в домике, но мне не впервой было ездить без него. Я забрался на коня и направился во тьму ночи.

Немного погодя, услышал цокот копыт и убрался с тропы, зажав рукой ноздри моего коня. По дороге ехали всадники. Мы подождали, пока они проедут. Первым скакал крупный мужчина. Веттерлинг. Они все-таки увидели дым.

Револьвер! Мне надо раздобыть револьвер.

Рыжий летел как ветер, мне нравился его легкий ход. Он бежал и бежал, и, когда на востоке засерело небо, я въехал в рощу возле ранчо Наны Мадуро. Она здесь или в той комнате на втором этаже салуна?

Под покровом последней темноты я отыскал ее окно, услышал ее дыхание и перекинул через подоконник сначала одну ногу, потом другую. Я дотронулся до ее руки, она открыла глаза и повернула голову.

Нана не закричала, но быстро села в кровати. От ее вида у любого мужчины перехватило бы дыхание.

— Лу Морган! — воскликнула она испуганным шепотом. — Что ты тут делаешь?

— Мне нужен револьвер, — ответил я. — Лучше пара револьверов. А твои воздыхатели сейчас грызутся в старой миссии, где ты оставила меня.

Потом рассказал ей, как мне грозили пыткой горящими лучинами, и об индейцах яки.

Она быстро оделась, пока я смотрел в окно на малиновые лучи занимавшейся зари. Откуда-то из тихих покоев своего дома она принесла и вручила мне пару красивых револьверов с гравировкой — оба «смит-и-вессон» 44-го калибра. Их часто называли «русскими». Настоящие произведения искусства!

Я укрепил их на поясе, взял винчестер 76-го калибра и патронташ. Теперь я был готов.

Она собственноручно быстро приготовила мне завтрак. Я пил черный кофе, ел яичницу с ветчиной и, прийдя в восторг от ее грации и красоты, позабыл обо всем на свете. Но когда опомнился, оказалось уже слишком поздно.

Мы услышали, как они остановились у крыльца, и увидели их в окно. Полдюжины всадников, один с перевязанной головой, другой — с рукой на перевязи и три оседланные лошади без всадников. Но Веттерлинг и Борнмен ехали вместе, бок о бок. Мои враги объединились против меня.

Что же делать?

Вот сейчас что-то должно произойти. У этих людей нет совести. Они выбьют из нас секрет золота и серебра миссии или уничтожат. За ними не заржавеет поднять руку и на женщину.

В сером утреннем свете я вышел и увидел кровавый отблеск зари на их лицах. Винтовка стояла, прислоненная к двери, а револьверы покоились на бедрах.

— Доброе утро, — приветствовал я. — Воры ездят вместе.

Глаза Веттерлинга вспыхнули, а взгляд Борнмена остался холодным. Я решил для себя: Борнмен должен умереть. Что-то он слишком спокоен со своим тихим голосом и тонкими жесткими губами.

— Будем разумными людьми, — спокойно произнес он. — Вас здесь всего двое, не считая двух престарелых работников, да и те сейчас в отъезде. А ваша индейская повариха так же беспомощна, как и вы. Скажите нам, где клад, и мы уедем.

— Мы вам ничего не скажем! — ответил я.

— Он говорит и от моего имени, — добавила Нана. — Я надеюсь, что он теперь всегда будет говорить за меня. Подумать только, что я доверяла вам, другу моего деда!

Веттерлинг явно пришел в ярость. Он все еще желал Нану.

— Я тебе все объясню! — выкрикнул он. — Но прежде сверну ему шею.

— Имея золото, — заметил Борнмен, — вы сможете купить пять — десять женщин.

Наступила тишина, нарушаемая только криком перепела. Заря разливалась, небо посветлело, на его фоне темнели вершины сосен на холмах, прохладный воздух благоухал свежестью.

Шесть бойцов, и один из них — Клевенджер, приятеля которого я убил, да индеец яки, тоже жаждавший мести. А за моей спиной — девушка, они не простят ее, даже если я умру, и будут зверски истязать прежде, чем убить, потому что, я был уверен, у нее хватит мужества ничего им не открыть.

И я решился. Численный перевес придает в бою решительности обоим противникам. Их шестеро! И меня охватил одновременно гнев и животный страх. Гнев на них и страх за нее, за Нану Мадуро, которую я любил с тех пор, когда еще девочкой она жила на ранчо своего отца.

— Вы хотите золото, так приготовьтесь купить его. Ценой своей крови, — произнес я и сделал шаг вперед. — Цена будет высокая, друзья мои! Борнмен, через несколько минут вы будете должны мне пять тысяч долларов, которые предложили за голову Веттерлинга.

Веттерлинг быстро повернул большую светлую голову.

— Что? — пролаял он. — Вы заплатили ему, чтобы он убил меня? Вы…

Он ударил Борнмена, и мои револьверы тут же заработали. Когда он нанес удар, его лошадь отпрянула в сторону и отрезала меня от всадника, который поднял свою винтовку. Это дало мне то самое мгновение, которое так необходимо в бою. Троих можно было пока не брать в расчет. Я видел пылающие злобой глаза Клевенджера и выстрелил в них. Его голова со шрамом, казалось, раскололась пополам, и он сполз с лошади. За моей спиной грохнул винчестер, и еще один всадник слетел с седла, не убитый, но тяжело раненный.

Индеец яки пнул пятками свою лошадь под брюхо и кинулся ко мне, но я быстро отступил, схватил его за руку и как кошка вскочил на лошадь позади него, левым локтем как железными тисками сжав его горло. Прикрываясь телом яки как щитом, я все стрелял и стрелял.

Лошадь Веттерлинга была убита, и он оказался на земле. Борнмен тоже грохнулся с коня и покатился по земле. Я быстро выстрелил по нему, и песок от попавшей в землю пули угодил ему в глаза. Он завопил и схватился руками за лицо. А яки, сидевший передо мной, дернулся, и я почувствовал, как лезвие ножа вспарывает мою кожу. Приложив огромное усилие, мне удалось освободиться от него. Он упал, но попытался подняться, и тут брыкавшаяся лошадь подмяла его под себя. Его крик потонул в громе выстрела винчестера.

Я соскочил на землю. Револьверы мои были пусты. Борнмен все еще протирал глаза. Клевенджер валялся мертвым. Веттерлинг поднимался на ноги. Еще один из приехавших всадников распростерся на земле, убитый или тяжело раненный, а другой сжимал сломанную руку, изрыгая проклятия.

Веттерлинг посмотрел на меня, встряхнулся и бросился вперед. Внезапно я почувствовал, как кровь закипела во мне, и я ударил его в челюсть.

Но промахнулся. Он пригнулся и крепко схватил меня за пояс. Вместо того чтобы сопротивляться, я быстро отступил назад, и он, не удержавшись, упал на меня.

Вскочив на ноги, мы стояли друг против друга, а потом я сделал ложный выпад. Он отскочил, и я ударил его правой так, что он покачнулся, а потом мы сошлись, обмениваясь тумаками с обеих рук.

Вот это было представление! Славное представление! Пригнувшись, он хотел достать меня, но чуть-чуть ошибся, а я угодил ему коленом в лицо и разбил нос в кровь, и потом поднял обе руки и со всей силы жахнул по его распрямившейся спине. Он упал. Я подошел поближе. Когда он попытался встать, я снова нанес удар.

Моя раненая нога пылала как в огне, я задыхался, голова кружилась. Кое-как он поднялся и снова кинулся на меня, но я попал ему в горло и пах и свалил на землю. Он опять встал, подставившись под мой кулак. Кровь хлестала из его сломанного носа, и он застонал. Я ударил его еще раз, и он взревел.

Тогда я вернулся к Нане.

— Если он шевельнется, я пристрелю его. Что-то мне хочется присесть…

Если вам когда-нибудь придется побывать на Вишневом ручье, то разыщите ранчо «НМ». Там вы нас и найдете. У меня есть текила в шкафу и бренди в буфете, но если вы хотите женщин, то вам придется взять свою, потому что Нана принадлежит мне и мы вместе с ней наблюдаем, как лето сменяется осенью и зимой.

Золото мы отдали церкви, серебро — на нужды милосердия, а драгоценные камни оставили себе.

Моя голова поседела, и я немного погрузнел, но Нана Мадуро Морган утверждает, что я такой же хороший мужчина, как был когда-то.

А кому это знать, как не Нане.

СКАЧИ ИЛИ СТРЕЛЯЙ

Глава 1 ПАРИ

Толлефсон увидел лошадей, которые паслись в долине, и встрепенулся.

— Гарри, — спросил он своим обычным грубым, не терпящим возражений тоном, — чьи лошади?

— Да так, одного проезжего, его зовут Тенди Медоус. У него есть неплохие лошадки.

— Он что, перегоняет их?

— Ну да. — Гарри Фултон отвечал с оглядкой, зная необузданный нрав хозяина. — Собирается выставить одну на скачки. На четверть мили.

Неожиданно Толлефсон усмехнулся:

— Он на самом деле собирается? Как жаль, что у него нет денег. А то запросто моя Леди Удача отобрала бы их у него, если бы он отважился выставить кого-нибудь против нее.

— У него есть неплохие лошади, босс, — заметил, сдвинув шляпу на затылок, Пассмен, широкоскулый стрелок с маленькими глазками, массивным подбородком и впалыми щеками.

Каждый к западу от Симаррона прекрасно знал, что Том Пассмен тот самый бандит, который принес знамена команды Арта Толлефсона в этот благодатный край лугов и пастбищ. Местные владельцы ранчо, возмущенные их приходом и тем, как они основали свое ранчо «Флаинг Т» с огромным стадом,попытались выразить протест и послали двоих избранных общиной представителей высказать Пассмену свое возмущение. Гарри Фултон помогал рыть для них могилы.

Глаза Арта загорелись интересом. Он знал толк в лошадях. В табуне в двадцать с лишним голов всегда найдется несколько отличных животных. На мгновение по его лицу пробежала тень сомнения. А вдруг у Медоуса есть такие, которые обойдут на скачках его красотку? Но он отбросил мимолетное сомнение, потому что знал свою Леди Удачу, и гордость за то, что такая лошадь принадлежит ему, не оставляла места для недоверия. Леди Удача была чистокровкой с великолепной родословной и не раз подтверждала свое благородное происхождение и превосходные стати на скачках.

— Давайте потолкуем с ним, — сказал он, разворачивая гнедого и направляя его в долину.

Скоро они увидели повозку и пару оседланных лошадей. Когда спустились по склону, из фургона к ним навстречу вышел невысокий крепкий негр в подвернутых сапогах и старых джинсах. Одного уха он где-то лишился, а в мочке другого красовалась серьга в виде золотого кольца.

— Привет! — громко провозгласил Толлефсон. — Кто владелец табуна?

Его тон подошел бы императору, и в окружении своих вооруженных всадников он и чувствовал себя им. Хотя, управляя такой командой, нельзя сказать заранее, что может произойти.

— Я владелец, — раздался голос сзади.

Толлефсон невольно вздрогнул от неожиданности. Фултон, замыкавший отряд, повернул голову и увидел человека, который заставил их всех пережить неприятные мгновения, заранее подстроив ситуацию. Как видно, он был совсем не дурак.

Сначала внимание всадников отвлек негр, который возник в нужный момент, когда они спускались по склону. А потом другой человек появился сзади. Хорошая уловка свидетельствовала о том, что владелец табуна — человек бывалый.

Арт повернулся в седле, а Фултон заметил тень недовольства на лице Пассмена. Том не из тех, кто так запросто позволяет застать себя врасплох.

На опушке ивовой рощи стоял высокий мужчина в жакете из оленьей кожи и без оружия. В руках он держал лассо из сыромятной кожи. В этой части страны обычно использовали лассо в сорок пять футов, но это на глаз имело никак не менее шестидесяти, а может, даже больше. Лицо хозяина табуна скрывали широкие поля сильно потрепанной серой шляпы. Фултон заметил пробоину от пули на ее тулье и легко представил себе, что случилось с тем, кто сделал тот выстрел.

— Так вы — владелец? — переспросил Толлефсон резко. — Я слышал, вы собираетесь выставить на скачках лошадь против моей Леди Удачи?

— Собираюсь.

Мужчина шагнул вперед, и его манера ходить скорее напоминала походку лесоруба, чем всадника.

— А я — Толлефсон. Если у вас есть деньги и вы согласны на пари, то я — с вами. Если у вас нет денег, то мы можем поспорить на какое-то количество скота.

Тенди Медоус сдвинул шляпу на затылок и открыл загорелое волевое лицо, спокойное от той уверенности, которую придает внутренняя сила. Ею обладают люди, уверенно идущие собственным путем.

— Хорошо, — медленно протянул Тенди, доставая табак и бумагу, — у меня есть две или три подходящие лошадки. Я намереваюсь выставить одну из них. — Он чиркнул спичкой по брючине. — И почему вы решили, что у меня нет денег? Как раз есть немного мелочи, которую я мог бы поставить.

Толлефсон снисходительно улыбнулся.

— Я говорю о деньгах, парень. Люблю держать серьезные пари. Ставлю, — он выдержал паузу и намеренно придал голосу небрежный оттенок, — пять тысяч долларов.

— Пять? — Медоус поднял брови. — Хорошо, идет. Только я думаю, мне придется заключить еще несколько таких же мелких пари ради интереса.

У Толлефсона на скулах натянулась кожа. Сам он не считал себя игроком, но то, что какой-то бродяга называет ставку в пять тысяч мелочью, задевало его.

— Что вы имеете в виду? Вы хотите заключить пари больше, чем на пять тысяч долларов?

— Пожалуй. — Медоус глубоко затянулся сигаретой. — Я слышал, что тут есть игрок, который делает крупные ставки, это гораздо интереснее.

Толлефсон почувствовал себя глубоко уязвленным. Немногие могли бы позволить себе объявить такую ставку, он и сам предпочитал крупные пари, чтобы показать всем, с кем они имеют дело. И вот появился человек, который спокойно принял его предложение, да еще дал понять, что готов поднять ставку. У себя за спиной он ощутил скрытые усмешки сотоварищей, и этот Медоус просто раздражал его своим нарочитым равнодушием.

— Сколько вы бы ни поставили, — огрызнулся он, — я покрываю. Назовите вашу цену! Я покрываю все в пропорции два к одному!

— Вот теперь вы говорите дело. — Тенди засунул большие пальцы за пояс. — Ведь вы, кажется, и есть тот самый Толлефсон с ранчо «Флаинг Т»? А как насчет того, чтобы поставить ваше ранчо?

Арт был потрясен. Он был просто глубоко потрясен. Этот ничтожный заезжий чудак хочет спорить на его ранчо! На его «Флаинг Т», на шестьдесят тысяч голов скота, на мили и мили богатых лугов, на источники воды и на все остальное!

Конечно, Леди Удача — его гордость, символ его могущества и богатства. Она — самое быстрое существо из всех передвигавшихся на ногах. И он любил смотреть, как она побеждает. Но его пари — только средство показать, насколько он богат, и вызвать зависть. По натуре он вовсе не игрок и неохотно ставил деньги, но его редко и вызывали на это. А вот теперь — вызвали, и он понимал, что если пойдет на попятный, то станет посмешищем во всей округе. Такое унижение он никогда не мог бы пережить.

— Вообще-то это очень крупная ставка, мой друг, — осторожно произнес он, подумав, что Медоус блефует. — Вы-то сами понимаете, о чем говорите? Вам придется предъявить деньги, чтобы покрыть ставку.

Тенди улыбнулся, впервые продемонстрировав какие-то чувства. Его улыбка выглядела приятной, хотя казалась немного ироничной.

— Так в чем же дело, Толлефсон? — насмешливо спросил он. — Осторожничаете? Или вы блефовали, когда завели разговор о больших деньгах? Можете отступиться, если хотите, и больше не отнимайте у меня времени. Я покрою вашу ставку. Так соглашайтесь или кончим наш разговор?

Гнев Толлефсона прорвался наружу.

— Ну вы, нахал! — Он помолчал немного, сжав челюсти. — Хорошо, выставляйте вашу лошадь и пойдемте со мной в банк! Джон Клевенджер знает мое ранчо и понимает толк в лошадях! Если у вас есть обеспечение и вы можете предъявить его, то заключим пари!

Тенди вскочил на одну из оседланных лошадей. Толлефсон взглядом знатока отметил стать коня. Арабский скакун, с примесью породы Моргана, судя по виду. Если эта лошадь из тех, то…

Но он быстро отбросил тень сомнения.

Медоус развернул своего коня, но вдруг остановился.

— А вы, что, разве не хотите взглянуть на моих лошадей? Я еще не решил, какая будет участвовать в скачках, но вы можете посмотреть их.

— Это не имеет значения! — Толлефсоном все еще владела злость.

Он злился, потому что сам себя загнал в ловушку. Если у этого дурня нет денег, то он сможет… Но он и сам не знал, как поступит, и его лицо по-прежнему горело огнем от гнева.

Арт Толлефсон оказался не единственным, у кого возникли сомнения. Гарри Фултону, который ехал рядом, всё это показалось уж слишком складным, чтобы быть случайным, да и Тому Пассмену тоже так подумалось. Это только усилило беспокойство Арта. Как опытный человек, он догадывался, что у Тенди Медоуса есть при себе оружие, хотя он и не держал его на виду. И это еще больше тревожило его.

Тенди Медоус смотрел на дорогу прямо перед собой и думал, что пока ему удалось добиться своего, и теперь все будет зависеть от Джона Клевенджера. Он мало что знал о банкире, кроме того, что тот хорошо известен и уважаем на всей территории вдоль границы и что он занимался коневодством. О Клевенджере рассказывали, что он человек с практической жилкой, хотя являлся жителем Запада до самых кончиков сапог и часто принимал смелые решения.

Ходили слухи, что как-то он принял четырех тузов в покере как дополнительное обеспечение банковского займа.

Как обычно, через несколько минут все жители городка уже знали, зачем они приехали. Новость потрясла всех.

Глава 2 ЛОВУШКА ЗАХЛОПЫВАЕТСЯ

Джон Клевенджер видел, что к зданию банка подъезжает большая группа людей, но не представлял, что им нужно. Он основал банк при крайне неблагоприятных обстоятельствах и, несмотря на то что наступили совсем плохие времена, продолжал держаться на плаву. Он доверял своим компаньонам и своим суждениям о них, а также давно привык к подчас удивительным манерам жителей Запада. Не раз он ссуживал деньги просто под честное слово. И почти никогда не оказывался в проигрыше.

Толлефсон считался проницательным и хитрым бизнесменом, но с властным характером, он вел дело железной рукой и больше полагался на свою силу и власть денег, а Клевенджер на свои человеческие качества и уважение. В то, что Арт решился на такую ставку, верилось с трудом. Но банкир выслушал их молча.

— У вас есть залог для подобного пари? — спросил Клевенджер. Он внимательно изучал Медоуса и остался доволен тем, что увидел.

Тенди достал из заднего кармана черный кожаный бумажник и вытащил оттуда письмо и несколько вполне правдоподобно выглядевших бумаг. Клевенджер осторожно взял их, осмотрел и стал очень внимательно изучать. Дважды он отрывался от чтения и поднимал взор на Медоуса. Наконец дочитал до конца и снял очки. Он молча смотрел на Тенди, и в его взгляде плясали искорки.

— Просто не знаю, что вам сказать, мистер Медоус. Я… — Он снова замолчал, размышляя.

— Это мой залог, — спокойно объяснил Тенди. — Думаю, что вам лучше судить. Толлефсон предложил большую ставку на эти скачки. Я принял вызов. Мы приехали узнать, не согласитесь ли вы принять мои бумаги в качестве обеспечения и выдать деньги, чтобы покрыть ставку. — Он посмотрел на красное от злости лицо владельца ранчо. — Разумеется, если мой соперник сейчас не откажется от пари, это его последняя возможность.

— Да я скорее разорюсь, чем откажусь! — Арта охватила паника, что еще больше усиливало его бешенство. Он ничего так сильно не хотел, как избавиться от всего этого, но уйти, не потеряв достоинства, уже не мог, а престиж значил для него так же много, как сама жизнь.

Клевенджер еще раз внимательно посмотрел на бумаги.

— Да, — кивнул он наконец. — Я даю деньги. Ваше пари покрыто, Толлефсон.

— Ну-ка… дайте и мне взглянуть на документы. — Ранчеро протянул руку, чтобы взять письмо, но тут же стальные пальцы схватили его за запястье.

Тенди Медоус отвел его руку, их взоры встретились. Толлефсон, полуслепой от ярости, смотрел на молодого человека.

— Уберите прочь свои руки! — заорал он.

— Охотно, — ответил Медоус. — Только вы не имеете ни нужды, ни права касаться моих бумаг. Их содержание конфиденциально. Все, в чем вы нуждаетесь, это только в слове Клевенджера, который подтверждает, что выдает деньги.

Толлефсон выдернул руку и потер запястье. Он жестко глядел на Медоуса, теперь уже не на шутку обеспокоенный. Что это за человек? Как он достал такие деньги? Что так поразило Клевенджера в его бумагах? И что за хватка! У него пальцы словно стальной капкан!

Арт резко повернулся и вышел из банка, сопровождаемый Фултоном и Пассменом. Вместе они вошли в салун. Фултон нервно поглаживал челюсть, желая переговорить с Толлефсоном. Это сумасшедшее пари! Четверть миллиона долларов на скачках против лошади, которую он в глаза не видел!

Разумеется, Леди Удача одну за другой побила всех лошадей из западного Техаса, Нью-Мексико и Южной Каролины, которых выставляли против нее. И нельзя не признать тот факт, что она резвая. Очень резвая.

— Босс, — осторожно начал Фултон. — Это дурное пари. На вашем месте я бы отступился.

— Ты — это не я, и заткнись!

Никто не смел заявить Толлефсону, что он заключил дурацкое пари. Вот что гордыня может сделать с человеком! Даже сама мысль о том, чтобы отступить, причиняла боль. Он, может быть, и сделал бы это, если бы Медоус не вел себя, столь презрительно. А Джон Клевенджер? Разве он мог опозориться перед ним? Нет, никогда!

У Арта в ушах стоял смех мелких владельцев ранчо, которых он вытеснил. А Толлефсона в округе многие потерпели. Нет, этого ему не перенести!

Толлефсон методично отобрал водяную скважину у Джима Уиттена, оставив ему только одну возможность — лишиться ранчо и умереть в нищете. И Джек Бейтс медленно поправляется, получив пулю из револьвера Пассмена. И это единственный случай в Эль-Полео, когда Том вытащил револьвер и никого не убил. Правда, выстрелив в Джека и уехав, он не сомневался, что отправил его на тот свет, но ошибся.

Тенди Медоус стоял возле банка и внимательно смотрел вверх по улице. Вот и сделан решающий шаг, теперь оставалось только выиграть. Вдруг он заметил девушку, которая вышла из магазина, а потом повернула в его сторону. Это была Джанет Бейтс!

Из окна салуна Толлефсон тоже увидел, что она идет к Тенди, протягивая ему руку. Одним глотком он опорожнил стакан. Кто же этот Тенди Медоус?

Том Пассмен стоял рядом с Толлефсоном, опершись на стойку бара. Ему просто причиняло боль, что Тенди опять объявился в этих краях. Он никогда не забывал о том, что случилось несколько лет назад. Том поднял стакан, рассматривая его содержимое своим холодным взглядом.

— Босс, — прошептал он, — поручите мне уладить это дело.

Толлефсон почувствовал облегчение. Да, вот это и есть выход. Наилучший выход из положения, но только не сейчас. Только как крайняя мера. И все должно выглядеть естественно, совершенно естественно.

Его охватил гнев. О чем ему беспокоиться? Когда это Леди Удача подводила его? И почему он должен бояться, что она подведет его на этот раз? И в конце концов, предположим, что она победит? Тогда у него будет вдвое больше денег, и это позволит ему подняться еще выше. Что он так себя изводит? Леди Удача очень резва. Она ни разу не проигрывала. Ей даже не приходилось слишком напрягаться, чтобы прийти первой. Последний раз она прошла дистанцию за двадцать три секунды, да и по меньшей мере в двух других случаях она показывала не худшее время.

Джанет Бейтс смотрела в глаза Тенди.

— О, Тенди, я никого еще не была так рада видеть за всю свою жизнь! Но это правда? Ты собираешься выставить лошадь против Леди Удачи?

— Конечно. Я хочу выставить Чоло Беби.

— Ради Бога, не делай этого! Папа сказал, что во всей стране не найдется лошадь, которая могла бы соперничать с Леди.

— Твой отец хороший скотовод, Джанет, но никогда не видел Чоло Беби. Она резва, достаточно резва, чтобы побить… — Он замолк, потом пожал плечами. — Это хорошая быстрая лошадка, моя дорогая. На самом деле.

— Надеюсь, что Толлефсон так не думает, — грустно сказала Джанет. — Иначе он бы все остановил. Он не такой человек, чтобы проигрывать, Тенди! Он выгнал моего отца с места и приказал застрелить его, когда он стал доставлять ему неприятности. Это настоящий бандит, для него не существует законов.

— Я видел его, — серьезно ответил Медоус. — Насчет Тома Пассмена я не обманываюсь. Он забыл меня, потому что видел совсем мальчишкой, но я-то помню, как он выхватывает оружие. Очень быстро.

— А ты пообедаешь с нами? Папа хочет видеть тебя, хотя у нас уже все не так, как прежде.

Он колебался.

— Я пришел бы, Джанет. — Краем глаза он заметил, что на улице маячила фигура слоняющегося без дела Пассмена. — А ты замужем?

— Замужем? — Она изумилась, а потом ее глаза стали веселыми и озорными. — С чего ты взял?

— Но ведь все девушки так поступают, — он улыбнулся с явным облегчением, — когда достигают твоего возраста, разве я не понимаю, какое тебе дело до человека, который бродит по всей стране со скаковыми лошадьми.

— Тенди, — серьезно ответила она, — ты должен признать, что для женщины такая жизнь совершенно не подходит, хотя, не отрицаю, это, наверное, интересно.

— Но совершенно не важно, где живут люди, лишь бы они были счастливы вместе!

— Я думала об этом. — Джанет внимательно изучала его. — Тенди, ты осядешь когда-нибудь на одном месте? Не хватит ли тебе скитаться?

— Может быть. Я посмотрю. Мне казалось, когда я уходил, что никогда не вернусь. Потом я услышал, что случилось с Джимом Уиттеном и твоим отцом. Но твой отец спас мне жизнь, когда меня ранили, если бы вы оба не заботились обо мне, я бы наверняка умер. А что касается Уиттена, то он никогда и никого не обижал. Вот я и вернулся.

Теперь в ее глазах промелькнул страх.

— Выкинь это из головы, Тенди, пожалуйста! Они могут с тобой сделать все, что захотят. Толлефсон очень силен. Ни у кого нет ни единого шанса против него. Да еще этот ужасный Том Пассмен.

— Конечно. Но почему он силен? Потому что у него деньги, и только. Предположи, что он лишился их?

— Но как это может быть?

— Может. — Он ласково пожал ей руку. — Поверь мне, дорогая, может!

Попрощавшись с девушкой, он пошел вниз по улице, обеспокоенный тем, что Том Пассмен наблюдает за ним. Он догадывался о причине этого любопытства. Том пытался узнать, носит ли Медоус револьвер, а если носит, то где? А если не носит, то почему?

Когда Тенди подъехал к своему лагерю в долине Снэп, сидевший на передке фургона, вскочил и поспешил к нему, держа ружье на сгибе руки.

— Заключили пари? — тихо спросил он.

Медоус кивнул.

— Заключили, Снэп! И этот тип Толлефсон больше всего в жизни хотел бы разорвать договор! Нам надо быть очень осторожными. — Медоус помолчал, а потом добавил: — Он не обманывает. У него хорошая лошадь, и мы это знаем. Очень резвая лошадь. Нам остается только надеяться, что наша быстрее.

Снэп мрачно кивнул.

— Вы же знаете, я видел, как бежит эта самая Леди Удача, мистер Тенди. Очень быстрая лошадка.

— Думаешь, что она побьет нашу Чоло Беби?

Снэп улыбнулся.

— Да нет же! Я никогда не видел лошади, которая смогла бы побить нашу Беби! Вот это будет гонка, мистер Тенди! Вот будет гонка!

Скачки назначили на среду, через три дня. За это время Медоус снова съездил в Эль-Полео. Взбудораженный слухами о пари, городок гудел как растревоженный улей. Тенди наслышался всякого, но все сходилось на том, что Толлефсону не удастся отвертеться от пари. Однако больше всего горожан волновал сам Тенди Медоус — откуда он приехал и где взял деньги, чтобы заключить такое крупное пари.

Никто в городке не знал его, но многие видели, как радостно, словно старого друга, приветствовала его Джанет Бейтс. И это тоже показалось загадочным. Арт Толлефсон не меньше других мучился от любопытства, и, будучи человеком дела, он отправился прямо на маленькое ранчо Бейтса, в сорока милях к северу от Эль-Полео.

Джонни Герндон, ковбой Бейтса, пас с полдюжины коров, и когда увидел Толлефсона, его глаза угрожающе сузились.

— Вы вышли за границы своих владений, Толлефсон? — грубо спросил он. — Или вы собрались выгнать нас и с этого места?

Арт махнул рукой. Он обратил внимание на траву и отметил, что часть ее выращена на искусственном поливе. Это его заинтересовало.

— Ничего подобного, — коротко ответил он. — Просто захотелось немного прогуляться по окрестностям. Видел одного ковбоя в Эль-Полео, у него хорошие лошади, зовут Медоус.

— Тенди Медоус? — Герндон ничего не слышал о пари, и новость его заинтриговала. — Выходит, он вернулся? Я так и думал, что он вернется. И у него есть лошади для скачек?

— Думаю, что найдутся. Он что, из этих мест?

— Медоус? Да он неизвестно откуда. Приехал как-то сюда ночью, весь израненный в клочья. Еле держался на лошади. Такого еще никто из нас не видывал. Старик Бейтс стащил его с седла, и они с дочерью два месяца выхаживали его. Потом он еще месяц болтался тут, вроде бы набираясь сил. Лично я никогда не думал, что он уедет, потому что Джанет вроде бы поглядывала на него, и, судя по всему, не без взаимности. Но он все-таки уехал.

— Вы сказали, что он сильно пострадал в перестрелке. Как это случилось? Ведь теперь он даже не носит револьвера.

— Не носит револьвера? Вот это забавно. Говорили, что он ловкий парень, когда уехал отсюда, будто опять попал в какую-то переделку со стрельбой в Санта-Фе, но уж больше двух лет прошло. Сам он, что касается того случая, никогда ничего не рассказывал, кто его так отделал, но мы поразмыслили и все-таки пришли к выводу, видно, парень столкнулся с бандой Альвареса. Они угнали у него табун лошадей. А он его отбил. Меня тогда попросил попасти лошадей, которых он бросил в одном из каньонов на севере. Скорее всего, там его ранили. В конце каньона, где склоны становятся очень крутыми, есть отличное пастбище с сочной травой и водой. Лошади там и паслись. Они немного диковаты, но в хорошем состоянии.

— Вы хотите сказать, что банда Альвареса держала в каньоне захваченных лошадей? Вы видели кого-нибудь из бандитов?

Герндон пожал плечами, сворачивая сигарету. Стояло ясное солнечное утро, а ковбой уже целых три дня не говорил ни с кем.

— Не рассчитывал увидеть. Медоус заверил меня, что не будет никаких неприятностей, а он такой человек — знает, что говорит. И действительно, никто так и не появился. Но в том каньоне с другой его стороны есть глинобитная хижина, и Тенди посоветовал мне держаться от нее подальше. Но однажды, уже гораздо позже, я все же подошел к ней и увидел, что рядом лежит что-то белое. Готов поклясться, что это скелет.

— У него были когда-нибудь деньги?

— У кого, у Тенди? — Герндон фыркнул. — Сомневаюсь. Он же бродяжка в седле. Думает только о том, что за холмом, и гоняет своих лошадей. Я бы удивился, если бы узнал, что у него хоть раз в жизни завелась в кармане тысяча долларов.

Глава 3 НАДУВАТЕЛЬСТВО

Будучи в принципе человеком осторожным, Арт Толлефсон понимал, что потерял благоразумие, позволив гордости втянуть себя в это пари с Медоусом, и отчаянно искал выход из создавшегося положения. На следующее утро он сел на лошадь и, не сказав никому ни слова, отправился на север. Объехав стороной ранчо Бейтса, принялся искать тот самый каньон с крутыми склонами.

Со слов Герндона Арт понял, что каньон скрыт в скалах и что человек может проехать в дюжине ярдов от него и не догадаться о его существовании. Но ему повезло: он нашел изгородь, преграждавшую вход в загон, и, открыв ворота, въехал в чудный маленький каньон, где были двести акров отличной земли и чистый источник, бивший из камней.

Заметив глинобитную хижину, Толлефсон повел себя более осторожно. Он проехал несколько ярдов вперед и вытащил револьвер. Оглядевшись, убедился, что в течение долгого времени никто не приближался к полуразвалившемуся домику. Догадка Герндона оказалась верной — возле двери лежал скелет. Хищные птицы обглодали кости, но кожаные гетры на ногах и пояс остались целыми, хотя и потемнели от непогоды. Неподалеку от скелета валялся заржавевший шестизарядный револьвер.

Толлефсон привязал лошадь и вошел в хижину. У него сразу же пересохло во рту. Здесь погибли трое, и тяжелой смертью. Обстановка в комнате свидетельствовала о том, что в ней произошла жестокая драка. Возле перевернутого набок стола виднелась дыра от пули. А в другом углу валялся третий скелет.

Нетрудно было восстановить, что тут произошло. Этих троих застиг врасплох человек, который ворвался в дверь. Четвертый выбежал, спасаясь от пули, или появился позже. Наверно, тот, кто уложил этих четверых, очень умелый боец. Если Тенди Медоус уехал из хижины живым, то он не тот, с кем можно шутить. Чем скорее Пассмен узнает обо всем, тем лучше.

Накануне соревнования, в четыре часа дня, Тенди Медоус смотрел, как Снэп готовил ранний ужин. Негр так же хорошо управлялся с кастрюльками и сковородками, как и с лошадьми. Сейчас он работал быстро и сноровисто, но в его глазах появилось беспокойство, он был в расстроенных чувствах.

— Вы понимаете, что они что-то замышляют, босс?

— Я почти готов биться об заклад, что так оно и есть, — ответил Медоус. — Но трудно сказать наверняка. Гордость может удержать его от этого. Он рассчитывает на то, что Леди Удача победит, но он не азартный игрок и захочет подстраховаться.

— Вы лучше посматривайте за Пассменом. Он скользкий тип и очень опасен.

Тенди кивнул. Он был бы единственным человеком в мире, который легкомысленно отнесся бы к этому бандиту, потому что видел его в перестрелке и знал, чего он стоит. Кроме того, Том — сильный мужчина, гордившийся своим умением пользоваться оружием, — не хвастал и не обманывал. Только смерть могла бы заставить замолчать его револьверы.

Чоло Беби, гнедая красавица, пятнадцати ладоней в холке, с широко расставленными умными глазами, подняла голову и тихонько заржала при приближении хозяина. Она ткнулась бархатным носом ему в руку, и он легонько потрепал ее.

— Ну что, девочка? Готова пробежать для меня завтра?

Беби толкнула его носом, и Тенди улыбнулся.

— Сомневаюсь, что ты можешь прожить хотя бы один месяц без скачки, Чоло. И я надеюсь, что так будет всегда.

Встревоженным взглядом осматривая поросшие ивами склоны гор и дорогу, он вернулся в фургон и молча поел. Им овладела тревога. Что-то кругом все слишком спокойно. Уж чересчур спокойно.

Тенди никак не мог ни отдохнуть, ни расслабиться. Призрак неотвратимой беды навис над его лагерем, он беспокойно блуждал вокруг. Казалось, что и Снэп ощущал это, и даже лошади будто чувствовали что-то в воздухе. Конечно, ковбой понимал, что, если что-нибудь случится с Чоло Беби, он сможет выставить Хари, лошадь наполовину арабской, наполовину моргановской породы, на которой он обычно ездил. Не такую резвую, как Леди Удача на этой дистанции, но все же быструю и полную сил.

Калифорнийский всадник Медоус постоянно носил длинное сыромятное лассо и, как все они, на удивление ловко владел им. Сейчас он тоже поигрывал им, глядя на дорогу.

Размышления Тенди прервал топот копыт приближавшейся по дороге лошади. Не дожидаясь приказа, Снэп вскочил и, прислонившись к колесу фургона, приготовил ружье. Тенди бросился к фургону, где стоял его винчестер, и, сжав губы, ждал, когда приблизится всадник. Однако вскоре они узнали, что к ним скачет Джанет Бейтс.

Она быстро подъехала и соскочила с лошади.

— О, Тенди! — воскликнула расстроенная девушка. — Что ты натворил? Я только сегодня узнала, что ты заключил пари с Толлефсоном на все его ранчо? Я же знаю, что у тебя нет таких денег! Если проиграешь, что будешь делать? Один человек как-то не смог заплатить Толлефсону, так его привязали к дереву, и Том Пассмен бил его плеткой! Он убьет тебя, Тенди!

Медоус улыбнулся, видя ее тревогу.

— Так ты беспокоишься обо мне? Значит, я тебе хоть немного нравлюсь?

— Будь же серьезным! — Ее глаза блеснули. В сумерках она казалась еще красивее, чем всегда. — Ты в опасности, и сам того не понимаешь. Леди Удача всегда побеждает. Он убьет тебя!

— Арт не должен ни в чем сомневаться! С моим пари все в порядке. Его гарантирует Клевенджер.

— О, я слышала, Тенди! Но ты его обманул. Мне-то известно, что ты его обманул! Если ты не победишь, что с тобой будет?

— Но я выиграю! — просто ответил он. — Я должен выиграть. Должен выиграть ради тебя, Джанет, ради твоего отца и Уиттена. Я вернулся, чтобы выгнать Толлефсона отсюда, и не успокоюсь, пока не сделаю этого. Твой отец оказался так добр ко мне, когда я, израненный, почти умирал. Если бы не вы оба, я не выжил бы. Я слышал о Леди Удаче, знаю, что Толлефсон влиятельный и упрямый человек, вот и решил сыграть на его гордости.

— Но это еще не все, — настаивала Джанет. — Арт уже дважды приезжал к нам на ранчо. Он говорил с Джонни о тебе, задавал всякие вопросы. Кажется, он очень хотел узнать, при каких обстоятельствах тебя ранили, а на следующий день Джонни Герндон видел, как он направлялся к тому каньону, где в тот раз оставались твои лошади.

Медоус нахмурился. Что же все это могло значить? Банда Альвареса состояла из отъявленных негодяев, и ее разгром мог рассматриваться как общественно полезное дело. Или это будет признано со временем. А пока, владея такой информацией, столь влиятельный человек, как Толлефсон, может причинить ему вред.

— Босс, — сказал Снэп тревожным голосом. — Кто-то еще едет.

Тенди обернулся и увидел четырех всадников. В одном из них он тотчас же признал Тома Пассмена, его сопровождал Фултон, а вместе с ними подъехали шериф Джордж Линн и его помощник Руби Хэтли.

— Медоус, — объявил Линн, — мы за вами. Вам придется поехать с нами в город и ответить на несколько вопросов.

— Всегда рад поговорить с вами, шериф. Но нельзя ли сделать это здесь?

— Нет, — раздраженно возразил Линн. — Мой офис более подходящее место для такой беседы.

— Очень хорошо, шериф, — согласился Медоус. — Но не оставите ли вы у нас в лагере Хэтли, чтобы охранять моих лошадей?

Линна явно озадачило это требование, хотя он не мог не признать его разумность. Но когда Арт Толлефсон объяснил ему, что он должен сделать, Джордж Линн прекрасно понял, что стоит за его просьбой. Если он оставит тут Хэтли, то эта поездка потеряет смысл.

— Сожалею, — принял он наконец решение, — но Хэтли нужен мне.

— Тогда, разумеется, вы сами отвечаете за моих лошадей, — настаивал Медоус. — Я не хочу бросить их без присмотра.

— Они в безопасности. — Линн начал злиться. — Вы сами за них отвечаете. Так вы едете или мы повезем вас силой?

— Зачем же, я еду, шериф. Я не возражаю. — Он вдел ногу в стремя, сел верхом на Хари и громко произнес: — Снэп, если здесь объявятся какие-нибудь шалуны, стреляй не раздумывая. Стреляй на поражение. Ты в полной безопасности, потому что едва ли найдется дурак, чтобы крутиться вокруг лошадей накануне скачек. Так запомни, стреляй, чтобы убить!

— Ясное дело, босс. У меня ружье заряжено на медведя.

Пока они ехали в город, никто не проронил ни слова. Несколько раз Тенди подмечал, что Пассмен следил за ним. В городе только несколько зевак заметили, как они проехали вдоль по улице к офису шерифа.

Как только они вошли, Линн сразу же приступил к делу.

— Я пригласил вас сюда, чтобы задать несколько вопросов о перестрелке, которая случилась некоторое время назад.

— Ну да, конечно! — воскликнул Медоус, опускаясь на стул. — Выходит, Толлефсон не зря ездил в каньон. Он давно уже ищет способ, как ему избавиться от этого пари. Но не подумали ли вы с Пассменом, на кого будете работать, если я выиграю?

— Я работаю на мой округ! — отрезал Линн. — Эти скачки не имеют ко мне никакого отношения.

— Конечно нет! Вот вы и решили привезти меня сюда именно в ночь перед гонкой! Только теперь мне совершенно ясно, почему Фултон и Пассмен ездят с вами, шериф! Они надеются, что я сделаю неверный шаг и дам им повод напасть на меня. Но хочу еще раз предупредить: если кто-то побеспокоит моих лошадей, Снэп отлично справится со своими обязанностями.

— Вы много говорите, а умеете ли стрелять? — Серые глаза Пассмена стали холодными.

Линн раздраженно махнул рукой.

— Кто те люди, которых вы убили там, в каньоне?

— Я убил? — удивленно переспросил Медоус. — Но, шериф, кто сказал, что я кого-то убил? Я что-то слышал о том, что банда Альвареса схлопотала хорошую порцию свинца за кражу лошадей, но, кроме этого, боюсь, ничего не смогу вспомнить.

— Вы отрицаете, что застрелили их? Отрицаете, что была стычка?

— Я ничего не отрицаю и ничего не признаю, — спокойно ответил Тенди. — Если вы собрались арестовать меня, то, пожалуйста, арестовывайте. Но только вызовите мне сюда адвоката и предъявите обвинение по всей форме или отпустите меня. А то, что вы делаете сейчас, шериф, незаконно. Все, что у вас есть, так это лишь слова Толлефсона, что он где-то видел скелеты, или отверстия от пуль, или еще что-то. Вы знаете, что примерно в то же время меня ранили, но даже если те люди и не конокрады, вам потребуется доказать связь между явлениями.

Линн оказался в затруднительном положении. Все, что сказал Тенди, было правдой, и он знал это, но помнил и о требованиях Толлефсона, а тот всегда добивался чего хотел. И все же больше трех часов шериф упорно задавал вопросы, донимая ими Медоуса и стараясь подловить его. Но, так ничего и не добившись, наконец заявил:

— Ну хорошо, вы можете идти. Если у меня появятся еще вопросы, я за вами пришлю.

Медоус поднялся и холодным взглядом обвел всех присутствовавших.

— Отлично, шериф. Я всегда рад ответить на вопросы. Но имейте в виду, если во время моего отсутствия что-нибудь случилось с моими лошадьми, я вернусь и разберусь с каждым из вас. А что до вас, Линн… — Тенди сурово взглянул на блюстителя порядка. — Шериф вы или не шериф, я законопослушный человек и всегда был таким, но если вы задумали с этим тупоголовым Толлефсоном не допустить моих лошадей на скачки и нанесли им вред, то советую вам носить оружие. Вы поняли?

Лицо Джорджа Линна побелело, и он невольно попятился назад, обеспокоенно посмотрев на Фултона и Пассмена, ища у них поддержки. Фултон заметно нервничал, а Пассмен стоял, прислонившись к стене, и беззаботно сворачивал сигарету. Руби Хэтли спокойно подпирал дверной косяк, наблюдая эту немую сцену. Медоус повернулся и прошел мимо него, едва расслышав, как тот прошептал:

— Удачи вам!

Как только Медоус ушел, Линн посмотрел на Фултона.

— Гарри, что будем делать?

Руби Хэтли фыркнул.

— Вы можете сделать только одно, шериф: сбежать отсюда, иначе вам придется умереть. Что касается меня, то я не хочу иметь ничего общего с этим негодяем, и, если бы лошади принадлежали мне, я стрелял бы не раздумывая.

— Пассмен? — Линн почти умолял. — Вы же хороший боец.

Пассмен пожал плечами.

— Когда получаю указание. Без этого я и пальцем не пошевелю.

Он круто повернулся и вышел в темноту ночи.

Линн посмотрел на Фултона.

— Гарри, — взмолился шериф, — вы же знаете, что они там сделали?

— Сделали? — Руки Фултона тряслись, когда он закуривал. — Толлефсон слишком умен, чтобы поступать необдуманно. Он приказал своим ребятам погонять лошадей Медоуса по прерии часа три, вот и все! К утру они так вымотаются, что не смогут даже шагом пройти дистанцию, и он останется один среди участников!

— А что с черным парнем?

Фултон пожал плечами.

— Кому он нужен?

— Может быть, Медоусу.

— Ну да, — кивнул Фултон, — но это не имеет значения. После того как лошадей погоняют ночью по скалам, через кактусы и кусты, они не смогут завтра участвовать в скачках. Это я гарантирую. А остальное оставьте Пассмену!

— А Толлефсон на самом деле видел скелеты?

— Несомненно видел, — ответил Фултон сухим бесстрастным голосом. — Если это Тенди Медоус влез в хижину за ребятами Альвареса и выбрался из такого осиного гнезда живым, то у него железные нервы, поверьте мне!

Глава 4 ДРАГОЦЕННЫЙ ЗАКЛАД

Ясным тихим рассветом хозяева и ковбои всех окрестных ранчо начали собираться в Эль-Палео на скачки. Ехали кто в повозках, кто в красиво отделанных легких двухместных колясках или в тяжелых фургонах. Все сгорали от любопытства, что здесь произойдет. Некоторые прослышали о тревожных событиях прошедшей ночи, но толком никто ничего не знал. Молодежь, как всегда, веселилась, но в глазах некоторых пожилых скотоводов читалась тревога.

Арт Толлефсон прибыл около полудня. Его крытый фургон стоял в долине в угрюмом одиночестве. Жесткая улыбка змеилась на его губах, а глаза сверкали триумфом и удовлетворением. Попробуйте-ка победить Арта Толлефсона, только попытайтесь! — говорил весь его вид, когда самый богатый ранчеро шел в салун. Заметив повозку, в которой сидели Джек Бейтс и Джим Уиттен, Арт насупился.

Как только он появился, веселье и смех сразу стихли. Хозяин ранчо «Флаинг Т» подошел к бару и широким жестом пригласил всех без исключения присоединиться к нему. Каждый год во время скачек он делал так, и это вошло уже в привычку. Но сегодня не шелохнулся ни один человек.

Толлефсон нетерпеливо окинул взором помещение, но все старательно избегали его взгляда. Покраснев до корней волос от едва сдерживаемого гнева, он уставился в свой стакан, крепко сжав челюсти.

Через минуту в салуне появились Джек Бейтс и Джим Уиттен.

— Толлефсон угощает, — сообщил им бармен.

— Только не нас, — отрезал Бейтс. — Я не пью с человеком, который нанимает подонков расправиться со своим соперником и испортить чужих лошадей, чтобы они не могли участвовать в скачках.

— Как ты смел такое сказать? — взвился Арт. — Это все ложь!

Бейтс повернулся к нему. Суровые глаза седого старика метали молнии.

— Помолчите лучше! — посоветовал он ему. — На этот раз у вас нет под рукой Пассмена, который всегда готов стрелять вместо вас!

Пальцы Толлефсона замерли на рукоятке револьвера, но, услышав тихое предупреждение Фултона, он повернулся к бару.

В дверях появился шериф Джордж Линн и подошел к нему.

— Они все сделали отлично! — шепнул он Толлефсону. — Загнали его лошадей до полусмерти! Я сам убедился в этом не более тридцати минут назад. Подойти близко я не мог, но, поверьте, никогда прежде не видел таких загнанных кляч!

— Что теперь будет делать Медоус? — спросил Фултон, понизив голос.

Услышав вопрос Фултона, Руби Хэтли, который стоял, опершись локтями на стойку бара, сказал без тени юмора:

— Что будет делать он — не знаю. А вот на вашем месте, господа, я бы сделал одно из двух — либо участвовал в скачках, либо стрелял.

Как и в прошлые годы, дистанцию в четверть мили проложили в степи по прямой. До начала основных скачек здесь проводились предварительные забеги.

Толлефсон нервно наблюдал за происходившим, и его глаза с беспокойством бегали по толпе. Он не видел ни Тенди Медоуса, ни Снэпа. Джанет Бейтс приехала вместе с Джонни Герндоном, и они присоединились к ее отцу и Джиму Уиттену.

Фултон сидел с Толлефсоном и шерифом Линном. Последним появился Том Пассмен. Он слез с лошади, но держался поодаль от толпы. Арт с облегчением заметил, что у него на поясе два револьвера, обычно он носил один. Когда Том подошел к краю трека, люди отодвинулись от него.

Наконец объявили гонку на четверть мили, и Толлефсон невольно облизал сухие губы, когда увидел, как Леди Удачу вывели на старт. Публике продемонстрировали и трех других лошадей, заявленных на эту скачку. Двух Леди Удача уже побеждала на предыдущих гонках, и Арт с облегчением вздохнул.

Какой же он дурак, что ввязался в это дело! Ну, теперь все позади, и он в безопасности. Но где же Медоус?

Вдруг Фултон схватил его за руку.

— Смотрите! — выдохнул он. — Смотрите туда!

На линию выходила еще одна гнедая, прекрасно сложенная лошадь. Наездником на ней объявили Снэпа, негра Медоуса.

Лицо Толлефсона налилось кровью, а потом побелело. Он было кинулся вперед, но тут же остановился. Бейтс стоял перед ним с ружьем.

— Пусть они скачут, — спокойно сказал он. — А вы оставайтесь на месте!

Толлефсон подался назад, безнадежно оглядываясь вокруг. Шериф Линн исчез, только Руби Хэтли торчал поблизости.

— Сделай же что-нибудь, приятель! — настаивал Толлефсон, обращаясь к нему.

— А зачем? — улыбнулся Хэтли, прямо глядя ему в глаза. — Насколько я вижу, закон никто не нарушил. Бейтс держит ружье на сгибе руки. А приносить оружие сюда никто не запрещал.

Лошади уже выстраивались на старте. Словно в трансе смотрел на них Толлефсон и не мог оторвать взгляда от гнедой с коренастым черным наездником. Внезапно ему стало плохо. Если эта лошадь выиграет, он разорен, разорен!

Арт резко повернулся.

— Том, — позвал он. Пассмен мрачно взглянул на него. — Как только ты увидишь его! Тебя ждет премия.

Пассмен в ответ только кивнул. Фултон почувствовал, что у него давит в груди. Он не раз слышал, как Толлефсон приказывал избивать людей, угонять скот, поджигать дома, но он впервые услышал, как он отдал приказ убить человека. И, вдобавок ко всему, он нигде не видел Тенди Медоуса.

Толлефсон остановил своего коня в таком месте, откуда мог наблюдать всю дистанцию. Теперь он не спускал глаз со старта, и его сердце часто билось. Он беспомощно опустил руки на луку седла, внезапно осознав все громадное значение этого пари и впервые отчетливо поняв, что проигрыш перевернет его жизнь.

Как он мог быть таким болваном? Таким абсолютным и законченным идиотом? Как он мог попасться в такую ловушку?

Его мысли прервал звук выстрела из револьвера, а сердце тревожно сжалось, когда он увидел, как лошади бешено бросились вперед. Леди Удача, казалось, сорвалась с места одновременно с выстрелом и неслась как вихрь, опережая других.

У Толлефсона сперло дыхание, он привстал на стременах и неотрывно смотрел на скачущих лошадей. Вдруг он понял, что издает торжествующие вопли, потому что Леди Удача уже оторвалась от соперниц и шла прекрасно. Но пока он кричал, гнедая со сгорбившимся наездником вырвалась из отставшей группы и стала сокращать разрыв.

У него часто забился пульс, глаза выпучились от ужаса, когда он увидел, как гнедая скрылась за корпусом Леди Удачи, а потом ее нос достиг плеча лидера. Его любимица скакала так, будто понимала, как много зависит от нее. Толлефсон безумно орал, потеряв всякое самообладание, но теперь уши гнедой виднелись из-за шеи Леди Удачи. Уже на самом финише, сделав отчаянный рывок, она первая проскочила линию, опередив Леди всего на полкорпуса!

Толлефсон опустился в седло, слепо уставившись в одну точку. Обманут, обманут и побит! Леди Удача проиграла. Он проиграл. Разорен! Все кончено!

И тут он вспомнил о Томе Пассмене и поискал его глазами. Том стоял у финишной линии. Пассмен!

Толлефсон хищно сощурился. У него еще есть шанс выиграть! Пассмен убьет их! И Медоуса, и Бейтса! Любого, кто станет ему сопротивляться! Он напустит своих ковбоев на проклятый город, он покажет им всем…

И тут сзади раздался голос, от которого его бросило в холод.

— Ну, вы проиграли, Толлефсон, и до захода солнца должны убраться отсюда. Можете взять с собой только личные вещи, лошадей и повозку. Поторапливайтесь!

Пассмен, казалось, все слышал. Он медленно повернулся и смотрел на них с расстояния в сорок футов. Словно в полусне, Арт увидел, как Тенди Медоус смело вышел навстречу вооруженному человеку, не имея в руках ничего, кроме сыромятного лассо.

Том немного пригнулся, не отрывая глаз от Медоуса, лихорадочно соображая, как быть. Если он выхватит револьвер и убьет безоружногочеловека, то даже могущественный хозяин не сможет спасти его. А что, Медоус и в самом деле безоружен? А вдруг он внезапно выхватит револьвер из-под рубашки или из-за пояса?

Медоус сделал еще один шаг, небрежно поигрывая лассо. Глаза Пассмена ощупывали его одежду в поисках подозрительных выпуклостей. И снова он ничего не заметил. Не может же мужчина на Западе ходить без оружия? Это было выше его понимания.

— В чем дело, Том? — насмешливо закричал Медоус. — Трусишь?

Пока он говорил, его рука поднялась, руки Пассмена дернулись к револьверам, и он с опозданием осознал, что к нему, словно луч, полетело лассо. Он попытался отпрыгнуть в сторону, но сыромятная петля плотно обвила его плечи, не давая вытащить оружие, и он потерял равновесие. Его руки оказались словно пришпилены к бокам. Медоус сделал пару быстрых шагов вперед и метнул другое лассо, так, что его петля скользнула с плеч к лодыжкам. Потом сильно дернул, и Пассмен тяжело рухнул в пыль. Он попытался встать, но Тенди, стоявший в стороне с мрачной улыбкой, снова сбил его с ног и, быстро подойдя, вытащил револьверы и отбросил их в сторону. Отпрыгнув назад, он позволил знаменитому стрелку освободиться от петель. Как только он сделал это, то тут же бросился на Медоуса, но тот ударил его по лицу тыльной стороной ладони.

Это окончательно взбесило Пассмена, он ослеп от ярости и ринулся в драку. Однако немедленно получил удар левой в зубы и правой в ухо. Он подался влево, голова его гудела. А Медоус, наступая, нанес ему два коротких чувствительных удара по корпусу. Пассмен обвис и упал на колени.

Тенди поставил его на ноги, с силой ткнул кулаком в живот и, не обращая внимания на слабые ответные удары, влепил правой в челюсть. Пассмен снова рухнул на землю. Весь в крови, задыхаясь, он валялся в пыли. Медоус стоял над ним.

— Том, — спокойно сказал он. — Я мог застрелить тебя. Ты никогда не был так быстр, как я. Но не хочу убивать людей. Даже тебя. Теперь уходи отсюда! Если ты появишься к северу от реки, я поймаю тебя и убью! Давай шевелись!

Тенди отступил, сворачивая лассо. Он посмотрел вокруг. Толлефсон исчез, а с ним и Фултон.

Подошел Руби Хэтли.

— Он прав, Том. Я с ним согласен. Мне следовало выгнать тебя отсюда еще месяц назад, и я сделал бы это, если бы не Толлефсон и Линн. Прими его совет и не возвращайся. Может, я и не так быстр, но, если ты снова тут появишься, мне придется убить тебя или мы оба погибнем! — Хэтли взглянул на Тенди: — А вы одурачили и меня, сэр. Что произошло с вашими лошадьми?

— Джанет и Снэп догадались, какая им уготована участь, и отогнали их в холмы примерно на милю, а к нашему лагерю подогнали табун с ранчо «Флаинг Т», который пасся неподалеку. В темноте ковбои не разобрались и гоняли по прерии своих же собственных лошадей!

Джанет, улыбаясь, подошла к нему. Ее глаза сияли от восхищения.

— Я была рада помочь и надеялась, если ты выиграешь скачки, то, может, обоснуешься здесь.

Медоус, улыбаясь, пожал плечами.

— Не вижу, почему бы нет, если есть ранчо, которым надо заниматься, и жена, о которой надо заботиться.

Джанет перевела подозрительный взгляд с Медоуса на Клевенджера.

— А теперь откройте мне секрет, — улыбнулась она. — Что бы вы делали, если бы Чоло Беби проиграла?

Банкир прикинулся простачком.

— Ну, мадам, я полагаю, что заплатил бы. Из своих денег.

— Ваших? — недоверчиво спросила она. — Без всякого залога?

— Нет, мадам. — Клевенджер решительно покачал головой. — У него был залог. В банковском деле надо знать, что по-настоящему ценно, а что нет. Те бумаги, которые показал мне Тенди, меня, как старого лошадника, вполне устроили. Он предъявил родословную Чоло Беби! Да, мадам, эта Чоло Беби имеет в своем роду знаменитых скакунов, она в родстве с жеребцом Макью, который проходил четверть мили за двадцать одну секунду! Как я сказал, мадам, банкир должен точно определить, что такое хороший залог и что такое плохой. А человек, знающий лошадей, никогда не ошибется и может держать пари даже против собственной матери! Вот и судите, — сказал он с хитрецой, — хороший это залог или нет? Так кто победил?

ДОЛГИЙ ПУТЬ ДОМОЙ

Перед ним простиралась бескрайняя, пышущая жаром пустыня, однообразие которой нарушалось только зубчатыми изломанными выступами скал. По этой дикой стране под медно-красным небом разгуливали только пыльные смерчи. В эти места не забредали ни апачи, ни другие индейцы, ни поденщики-пеоны, искавшие работу. Тэнслип Муни видел лишь причудливые кактусы да клубы пыли от копыт своей лошади, и больше ничего.

Он пересек мексиканскую границу трое суток назад и не имел ни малейшего представления о том, что ждало его впереди. Позади где-то рыскали отряды полиции из Техаса и Аризоны, преследовавшие его. И Тэнслип Муни, янки с жестким лицом, хладнокровный боец, теперь направлялся к югу, подальше от стрельбы, злобы и борьбы. Он бежал не только от закона, но и от револьверов своих врагов, и от мести родственников убитых им конокрадов, и ему казалось, что они все еще идут по его следу.

А закон совсем не принимал во внимание то, что он истреблял конокрадов, и не желал знать, что были убиты двое его родственников, единственные мужчины в своих больших семьях. Тэнслип Муни уничтожил семерых бандитов и пять месяцев избегал пуль мстителей, пока конная полиция не положила этому конец, и Муни пришлось из-за своих подвигов двинуться на юг, через границу.

Пот пропитал его запыленную рубашку, под его глазами появились красные пятна, и на черном небритом подбородке осела розоватая пыль пустыни. У него в кармане лежало десять песо серебром, во фляге оставалось с пинту солоноватой воды, а в сумках немного бобов, риса и вдосталь патронов.

За его спиной синели горы Карризаль с зелеными долинами, а там, за линией границы, остался его вороной конь, павший от винтовочной пули после короткой схватки с тем бандитом, на чьей лошади он сейчас ехал, с бандитом, который оказался чересчур оптимистичным в оценке своих возможностей.

Муни не имел определенной цели своего пути. Он просто ехал из одного мира в другой.

За два дня пути он видел только одно одинокое ранчо — единственный признак жизни, если не считать ястребов, ящериц да изредка попадавшихся ему гремучих змей. Он свернул немного к востоку, к горам, где надеялся отыскать укромное ущелье с источником, чтобы, если повезет, остановиться на ночь. Его лошадь устала, да и сам он отощал, и щеки у него ввалились.

Местность становилась все более пересеченной, приходилось почти продираться через заросли кактусов, но из-за них уже виднелись зазубренные вершины скал. Вдруг колючие гиганты расступились, и Тэнслип увидел впереди зеленый кустарник. По тому, как его лошадь оживилась и ускорила бег, он понял, что там есть вода.

Что-то мелькнуло в кустах, и он инстинктивно выхватил револьвер, так молниеносно, что его быстроте мог бы позавидовать сам Вэс Хардин. Но ему была нужна вода, и он, не колеблясь, стал бы сражаться за нее.

Но «что-то» оказалось индейской девочкой, оборванной, босой и большеглазой. Она сгорбилась с камнем, зажатым в руке. Оскалив зубы, словно маленький зверек, ожидала врага.

Муни остановил лошадь и вложил револьвер в кобуру. Девочка выглядела очень истощенной, кожа натянулась на скулах, глаза ввалились, лохмотья чуть прикрывали ее тело, и едва ли нашелся бы такой мужчина, который захотел бы взглянуть на нее второй раз. У ее ног на песке лежал, тяжело дыша, старый индеец. Одна нога его была обмотана грязной тряпкой, через которую проступала кровь.

— В чем дело, детка? — спросил он по-английски. — Я тебя не трону.

Она ничуть не смягчилась и приготовилась к отпору. И эта отчаянная смелость девочки затронула какую-то струнку в душе Тэнслипа. Сочувствие к слабым было так характерно для всех из рода Муни. Он улыбнулся и соскочил с лошади, подняв руки вверх ладонями вперед.

— Амиго, — произнес он нерешительно.

За недолгое пребывание в Техасе он не успел научиться испанскому и чувствовал себя неуверенно.

— Я амиго, друг, — повторил он и подошел к старику.

Лицо этого индейца из племени тараумара (Муни слышал кое-что о нем) было серым от нестерпимой боли, но он находился в сознании. Тэнслип присел около старика и начал осторожно разматывать повязку. Девочка смотрела на него, а потом вдруг принялась, задыхаясь, быстро тараторить на непонятном языке.

Увидя рану, Муни поморщился. Он давно не видел ничего подобного. Пуля пробила бедро. Отойдя к деревьям, Муни собрал сухие ветки, а когда принялся складывать их, чтобы зажечь костер, девочка подскочила к нему и что-то протестующе залопотала на своем языке, в тревоге показывая на запад.

— Там тот, кто гонится за вами? — предположил Тэнслип и, посмотрев на старика, вздохнул. — Пусть тебя это не пугает, детка. Если мы сейчас же не поможем старику, он умрет. Может быть, уже поздно. И даже если всех нас убьют, то все равно мы должны попытаться его спасти.

Костер из сухих веток давал мало дыма. Он поставил на него котелок с водой. Пока вода закипала, Тэнслип нарвал зеленых листьев с куста и бросил их в котелок. Девочка сидела на корточках и напряженно следила за его действиями. Когда листья проварились, он промыл рану отваром. Он знал, что многие индейцы применяют это как антисептик при ожогах и ранениях. Девочка продолжала наблюдать за ним, а потом бросилась в кусты и через несколько минут принесла еще какие-то листья, которые тут же начала разминать в кашицу. Старик немного успокоился, он лежал, не отрывая глаз от лица Муни.

Тэнслип посмотрел на это широкоскулое лицо с большими добрыми глазами, которые, без сомнения, в случае необходимости могли быть жесткими, и на его твердую линию рта. Это был настоящий мужчина — он слышал много рассказов о выносливости индейцев-тараумара. Они могли пройти многие мили без пищи и обладали неправдоподобной нечувствительностью к любой боли.

Муни промыл и очистил рану, девочка подошла и обложила ее кашицей из листьев, а он с некоторым сожалением снял с себя последнюю белую рубашку — единственную, которая у него появилась за последние три года, — и, разорвав ее, тщательно перевязал ногу. Когда заканчивал перевязку, девочка схватила его за руку.

Ее глаза расширились от страха, но она ничего не сказала. Прислушавшись, он различил приближавшийся топот лошадиных копыт, вскочил и выхватил из чехла свой винчестер. Его лошадь паслась неподалеку.

Подъехали трое — хорошо одетый мужчина с тонким суровым лицом и двое вакерос бандитского вида.

— А, — сказал мексиканец, останавливая лошадь. — Перро!

Он посмотрел на старика индейца, и его рука потянулась к оружию, но Тэнслип опередил его, выхватив свое. И тот остановился, держась за рукоятку револьвера, с удивлением глядя в черное неподвижное дуло кольта Тэнслипа. Он и сам был не робкого десятка и часто видел, как стремительно выхватывают оружие опытные стрелки, но чтобы так быстро — никогда. Мексиканец внимательно рассматривал своего противника, и ему явно не нравился этот крепкий широкоплечий мужчина со сломанным носом и глазами словно из серого графита.

— Вы чего-то не понимаете, — холодно произнес он. — Это же индеец. Он — ничто. Собака. Вор.

— Там, откуда я приехал, — ответил Муни, — не стреляют в беспомощных людей. И мы не истребляем индейцев, когда они не могут защищаться. Мы сурово поступаем с нашими индейцами, но только тогда, когда у них есть шанс противостоять нам. Я полагаю, что и к этому человеку надо отнестись так же.

— А вы не похожи на других гринго, — заметил мексиканец, махнув рукой. — Я — дон Педро, и у меня самая большая гасиенда в этой стране. Полиция, солдаты — все явятся по моему первому слову. Ты перешел мне дорогу, и теперь во всей этой пустыне тебе не найдется места, чтобы спрятаться от меня. Вот мы сейчас и посмотрим, насколько ты смел.

— Попробуйте. — Муни пожал плечами. — Я засуну свой револьвер в кобуру, а вы все трое можете попытать счастья. И уж конечно, — Муни при этих словах расплылся в самой что ни на есть дружелюбной улыбке, — вы первым получите пулю в живот.

Дон Педро был не дурак. Он понимал, что даже если его сподручные потом убьют этого гринго, то ему это уже не поможет. Он, отпрыск старинного рода, останется холодным и недвижимым в пустыне Сонора. Думая так, он испытывал весьма неприятные чувства, ибо высоко ценил свою жизнь и считал, что для дона Педро смерть от руки проходимца-гринго — слишком уж незавидная участь.

— Вы дурак! — заявил он высокомерно.

Потом скомандовал что-то своим людям и развернул лошадь.

— А вот вы не так глупы, — ответил Муни, — если решили уехать.

Когда мексиканцы исчезли вдали, он взглянул на индейцев. Они смотрели на него как на Бога. Улыбнувшись в ответ, Тэнслип пожал плечами. Потом его лицо помрачнело.

— Нам надо убираться отсюда, — сказал он, затаптывая огонь.

Он махнул рукой в сторону пустыни, потом взвалил тюк на ослика, а сверху подсадил старика.

— Дорога может убить тебя, старик, но если я не ошибаюсь, тот господин вернется сюда со своими друзьями.

Девочка сразу же все поняла, но отказалась сесть к нему на лошадь и бросилась в кусты.

— Надеюсь, ты знаешь, куда идешь, — сказал он и последовал за ней, надеясь, что она выведет их в безопасное место.

Маленькая индеанка шла на юг, пока они не достигли длинной голой скалы. Тогда девочка быстро взглянула на Муни снизу вверх, жестом показала на скалу, а потом повернула к востоку в глубокий каньон. Уже стало темно, но она все шла вперед, не разбирая дороги. Казалось, она не знала усталости.

Наконец девочка остановилась на сухой полянке. Для привала место вполне подходящее. Достав флягу, полную воды, Тэнслип сварил кофе, старик сперва осторожно пригубил, а потом жадно выпил все без остатка.

Положив в котелок мясо, он жестами показал девочке, чего хочет. Она ушла в заросли и всего через несколько минут принесла сочные желтые и зеленые стебли.

— Индейская капуста! — воскликнул он. — Никогда не думал, что это хорошая пища!

Муни предложил ей положить стебли в жаркое, и девочка быстро закивала. Он очистил единственную картофелину и тоже бросил в котелок.

Все трое поели, потом легли спать. Девочка расположилась возле отца и наотрез отказалась взять одно из одеял.

Они рано встали и снова двинулись на восток.

— Вода? — спросил он. — Aqua?

Она махнула рукой вперед, и они тронулись в путь. У Тэнслипа потрескались губы, лицо старика пылало жаром. А девочка все брела и брела, хотя сама тоже выглядела ужасно. Наступил вечер, как она вдруг, взмахнув рукой, юркнула между камней. Муни пустился за ней и увидел ее стоявшей возле источника, до краев наполненного водой. Но в нем плавал дохлый койот.

— Далеко? — спросил он у нее жестом, имея в виду следующий источник.

Она покачала головой и показала на небо, желая объяснить, что туда можно добраться к вечеру следующего дня или через день. Ни то, ни другое им не подходило. Они не выдержали бы пути.

— Ну хорошо, — кивнул Тэнслип, слез с лошади и расседлал ее. Пока девочка устраивала отца поудобнее, он выбросил мертвого койота из источника и начал разводить костер, подкладывая туда побольше сухих веток. Когда собралось достаточно древесного угля, он наполнил водой котелок, положил сверху на три дюйма угля и поставил его на огонь. Дав воде прокипеть с полчаса, он снял сверху грязь и уголь, под ними оказалась чистая и светлая вода. Он отлил немного, чтобы сварить кофе, а в оставшуюся снова положил уголь. Когда они утром собирались в путь, вода оказалась вполне подходящей. Он наполнил флягу, и они отправились дальше.

Теперь девочка согласилась сесть на лошадь позади него. Они ехали по жаре целый длинный день. Тэнслип в конце концов слез с лошади и пошел рядом. К ночи и девочка пошла пешком. Как-то сразу растительность стала гуще и зеленее. Они пересекали дикую и совершенно необитаемую местность. Даже ястребы не появлялись.

Вдруг девочка выбежала вперед и остановилась. Тэнслип догнал ее и замер от удивления. Перед ними в голубой дымке угасающего дня во всем потрясающем воображение великолепии простиралось на юго-восток громадное ущелье, пожалуй, такое же глубокое, как каньон Колорадо, и столь же живописное.

Девочка подвела их к крутой тропе и не колеблясь направилась вниз. Муни двигался за ней. Стало совсем темно, а она все шла и шла вперед. Вдруг он заметил мерцающий глазок огня! Неожиданно девочка крикнула, тут же они услышали ответный возглас. И остановились на выступе под нависшими деревьями. Слева от них тянулось громадное ущелье, по которому с шумом и грохотом неслась горная речка. Из тени вышли индейцы, на их лицах отражалось пламя костра. За ними виднелся черный зев пещеры и что-то напоминавшее стену с окнами.

Старика сняли с ослика и устроили поудобнее. Пожилая женщина принесла ему жареное мясо на блюде, сделанном из половинки тыквы, и он с жадностью принялся есть. Индейцы-тараумара молча подошли и внимательно смотрели на Муни. Казалось, они чего-то ждали.

Мужчина в сомбреро прошел через толпу и остановился у костра. Он был несомненно индейцем, но одетым, как пеон.

— Этот старик и девочка, — начал он, — говорят вам большое спасибо. Вы хороший человек.

— Благодарю, — ответил Муни. — Я был рад им помочь. А как я отсюда выберусь?

— Не ходите никуда. — Человек покачал головой. — Тот мужчина, дон Педро, будет вас искать. Вам надо ждать здесь… Сюда он не придет. Сюда никто не придет.

Тэнслип присел на корточки у огня. Индеец говорил правду, но он вовсе не собирался долго оставаться в этом каньоне. Он понимал, что каньон небезопасен для тех, кто попытается войти сюда без разрешения тараумара. А выйти?

— Если пойти по течению реки, — показал он на юго-запад. — Там есть выход?

— Да, но очень далеко, и путь трудный. Но вы подождите. Еще много будет времени впереди.

Они принесли ему мясо и бобы, и он вдоволь поел впервые за много дней. Сидя у огня, Тэнслип смотрел на индейцев, которые бросали на него уважительно-любопытные взгляды. Девочка возбужденно рассказывала им о том, что произошло, и по ее выразительным жестам он понял, что она подробно описала сцену его стычки с доном Педро и двумя его вакерос.

Муни бездельничал в ущелье два дня. Он увидел террасы на склонах, где индейцы возделывали злаки. Кроме этого, они охотились, ловили рыбу и ходили собирать растения. Дальше в каньоне растительность становилась тропической. Здесь жили странные птицы, ягуары, росли тропические фрукты. Один раз он вместе с ними спустился к реке. Сезон дождей кончился, и красная вода стояла низко, но по отметинам на скалах он понял, что тихая сейчас река временами превращается в бурный поток, и сообразил, почему индейцы уговаривали его подождать.

— Индио, — неожиданно заявил он на третий день, — мне надо ехать. Не могу больше оставаться среди вас. Я должен ехать.

Индеец присел на корточки и кивнул.

— Куда вы теперь поедете?

— На юг. — Тэнслип пожал плечами. — Возвращаться на север мне нельзя.

— Понимаю. — Индеец почесал под мышкой. — Вы хороший человек, сеньор.

Из кармана рубашки он достал клочок бумаги, на котором каракулями был написан адрес.

— Это ранчо. Вы можете поехать туда. Там женщина, она из индейцев, как и я. Она очень… очень… как это сказать? Rico? ^[53]

— Да, я тебя понял. — Муни пожал плечами. — Единственное, что я хочу, — это скрыться из виду и зарабатывать себе на жратву, пока не настанет время и я не смогу вернуться на север. — Он потер рукой подбородок. — А потом, если заработаю деньги, поеду в Вера-Круз, возьму билет на пароход до Нового Орлеана, а оттуда домой, в Вайоминг. Вот это будет лучше всего.

Тэнслип задавал индейцу вопросы и чертил на песке карту. Индеец кивал, быстро все схватывая. Казалось, что он был здесь единственным, кто провел какое-то время вне каньона. Он сказал, что работал у той женщины, к которой посылал Муни. Она вдова, уже не молодая и очень мудрая. Почти все ее работники из племени тараумара.

Тэнслип уходил на рассвете. Девочка провела его в пещеру к старику, чтобы проститься. Когда он вошел, индеец лежал на груде шкур и одеял. Он улыбнулся, протянул руку, и его пожатие было на удивление крепким. Он наконец что-то приказал девочке. Она подошла к Муни и вручила ему сверток, завернутый в кожу. Подарок показался ему необычно тяжелым. Он неловко поблагодарил их, вышел и сел в седло.

Его отощавшие было сумки снова были битком набиты снедью. Индейцы дали ему на дорогу много бобов, вяленого мяса и других припасов. Все они собрались около утеса, чтобы проводить его. Его вывели на крутую тропу в ответвлении каньона, и он, махнув на прощание рукой, тронулся в путь.

Только почти через сутки, к утру следующего дня, Муни добрался до ранчо. Выбравшись из зарослей чапараля, он с удивлением увидел зеленые плантации хлопчатника, а вдали — богатые фруктовые сады. За ними стоял дом, обнесенный высоким забором.

Пожилая невысокая женщина, как и все в ее племени, вышла встретить Тэнслипа во внутренний дворик. Скорее всего, она заранее знала о его приезде. Ее движения были исполнены чувства собственного достоинства, что произвело впечатление на Муни.

— Здравствуйте, — сказала она и улыбнулась, что тоже его удивило. — Да, я говорю по-английски, хотя не очень хорошо.

Потом, когда он принял ванну, побрился и зашел к ней в большую старинную гостиную, она рассказала, что, когда ей исполнилось четырнадцать лет, ее удочерила испанка, которая раньше жила здесь. Ее сначала учили дома, потом в школе, а после выдали замуж за молодого мексиканца. Они прожили вместе долгую и счастливую жизнь, но муж умер в возрасте пятидесяти лет, а она стала хозяйкой ранчо и чем-то вроде матери-покровительницы своего племени.

Муни случайно посмотрел сквозь широкую дверь в соседнюю комнату, где стоял длинный стол.

— Я человек не светский, мадам, — произнес он, смутившись. — Мне приходилось все время жить в коровьих лагерях бок о бок с грубыми людьми.

— Это ничего, — ответила она. — Тут к вечеру приедет один человек, и я хочу, чтобы вы с ним встретились. Он скоро отправится на север через перевал Смагглера в горы Чисос за Рио-Гранде, а потом в Сан-Антонио. Вы можете отправиться с ним туда, а потом — на родину.

И совершенно неожиданно она начала говорить с ним о скоте, о Вайоминге и Монтане. Удивленный, он отвечал на ее вопросы и рассказывал о своих родных местах. Ей, наверное, было по меньшей мере шестьдесят, но женщины тараумара, как он заметил, редко выглядят в соответствии со своим возрастом, сохраняя моложавость даже в преклонные годы, Хозяйка тоже отличалась бодростью и была хорошо информирована. Он понял, что у нее есть ранчо в Техасе и она подумывает о том, чтобы послать скот в Вайоминг.

Неожиданно она повернулась к нему.

— Сеньор, вы добрый человек и смелый к тому же. Кажется, вы разбираетесь в скотоводстве и хорошо знаете свои родные края. Мы, тараумара, не забываем добро, но дело сейчас не в этом. Вы погоните мое стадо на север, обоснуетесь на землях в Вайоминге, приобретете все, что надо, и станете там управляющим моего ранчо.

Муни ошеломленно глянул на нее. Он начал протестовать, но тут же осекся. Почему он должен сопротивляться? Он же скотовод, а она проницательная и умная женщина. За ее вопросами стояло доброе к нему отношение, и определенно в кои-то веки ему выпала удача. В свои двадцать семь лет Тэнслип не имел ничего, кроме седла, лошади с осликом, ну и, конечно, богатого жизненного опыта.

— Я не шучу, сеньор, — добавила она, заметив, что он уже поддается уговорам. — Вы знаете скот, вы разбираетесь в людях. Вы разумный и смелый человек. У нас много скота, но трава на северных пастбищах гораздо лучше. Я отлично понимаю, что и для вас это будет хорошо. И для меня тоже. Где я найду такого знающего и порядочного человека?

Когда он собирал свои вещи, она обратила внимание на завернутый в шкуру предмет, взяла сверток своими красивыми смуглыми пальцами, разрезала веревки и достала оттуда массивную золотую статуэтку размером около шести дюймов.

Муни в изумлении уставился на нее.

— Где только индейцы ее достали! — воскликнул он в изумлении.

— В пещерах, — объяснила она ему. — То тут, то там они находят их. Иногда несколько штук сразу. Возможно, это золото ацтеков. Или толпеков. Никто не знает. Но вещь очень дорогая.

После обеда он стоял на краю крытого дворика с Хуаном Кабризо, стройным молодым человеком с твердым, приятным лицом.

— Наша старушка — умная женщина, — сказал он. — Она умеет делать деньги. Вот таким способом. — Он прищелкнул пальцами и продолжал: — Я работаю на нее, как мой отец работал на старика Агиллу, который удочерил ее. Говорят, она была очень красивой в молодости. — Он посмотрел на Муни. — У вас произошла стычка с доном Педро? Вы должны быть очень осторожны. Он гордый и злой человек. Думаю, что ему известно, где вы находитесь.

На рассвете они отправились в путь на северо-восток. Кабризо шел впереди, петляя по каньонам, неожиданно переходя через перевалы и пересекая цепи гор, спускаясь в длинные пустынные долины. Они ехали пару дней, и, когда на вторую ночь они сидели около тщательно замаскированного костра, Муни спросил:

— Разве это так необходимо? Вы полагаете, что дон Педро может здесь объявиться?

Кабризо пожал плечами.

— Только Рио-Гранде остановит его. Этот человек умеет ненавидеть, амиго, а вы унизили его перед вакерос. За это он вырвет ваше сердце.

Потом снова потянулись мили езды под палящим солнцем, когда пот пропитывал рубашку насквозь и пыль залепляла лицо и забивала глаза. И наконец они добрались до лавчонки с баром в Санта-Терезе.

Сидя за стойкой бара, Хуан поднял стакан.

— Скоро, сеньор, может быть, даже завтра, вы окажетесь в своей родной стране. За счастливое возвращение домой!

Тэнслип Муни посмотрел на свой стакан и выпил залпом. Конечно, возвращаясь в Техас, он рисковал, но он уходил из Аризоны, и кто там догадается, где он сейчас. Больше того, он уходил как человек вне закона, а возвращается хозяином стада в три тысячи голов.

— Сеньор! — прошипел Кабризо. — Осторожно! Это он!

Тэнслип медленно повернулся. Дон Педро стоял у двери, а с ним еще четверо.

Муни поставил стакан и обошел вокруг стола. Дон Педро повернулся к нему, щуря глаза от яркого света. И тут же ствол револьвера Муни уткнулся ему в живот, и мексиканец застыл на месте.

— Вы проделали такой длинный путь от дома, дон Педро. Вы что, гонитесь еще за одним индейцем?

— Нет, сеньор. — Глаза дона Педро сверкнули. — Я преследую вас! И вот теперь я вас поймал.

— Или я вас поймал? Иначе как это понимать?

— У меня пятьдесят человек!

— Но если вы сделаете хоть одно движение, то тут же получите, как я и предупреждал вас, заряд свинца в живот.

Дон Педро стоял не двигаясь, вне себя от своей беспомощности. Его люди окружили их, не решаясь шелохнуться.

— Может быть, вы и правы, потому что я не так искусен в обращении с револьвером, как вы.

— У вас есть другое оружие?

— У меня? — рассмеялся дон Педро. — Я люблю нож, сеньор. И хотел бы сойтись с вами на ножах вот здесь же, один на один.

Тэнслип вдруг крякнул, былая страсть к драке поднялась к горлу и как старое вино закипела в крови.

— Ну конечно же! Скажите своим людям, что мы будем драться вот здесь, на ножах. И если я одержу победу, то свободно ухожу.

Дон Педро недоверчиво смотрел на него.

— И вы отваживаетесь драться со мной, сеньор?

— А они подчинятся вам? Ваше слово достаточно твердо?

— Мое слово? — У дона Педро раздулись ноздри. — Подчинятся ли они мне?

Он повернулся к своим людям и на быстром испанском пояснил, что они должны делать.

Кабризо перевел:

— Он сказал им, амиго, все, как вы хотели, но вам не стоит драться с ним. Это верный путь к смерти.

Муни хладнокровно расстегнул пояс, на котором висели кобуры с револьверами, и положил его на стойку бара. Потом вытащил из ножен длинный охотничий нож.

— Джентльмен, которому он принадлежал, убил им восемь человек, не покидая постели, когда лежал больной. Думаю, что этим ножом я располосую ему глотку.

Высокий и подвижный как хлыст дон Педро задвигался по комнате как танцор. Муни ухмыльнулся, и в его серых глазах вспыхнул угрожающий блеск.

Педро быстро бросился вперед, свет блеснул на лезвии его ножа, и он нанес удар! Но Муни подставил лезвие своего охотничьего ножа и отвел удар в сторону. Педро попытался снова, и опять Муни отбил атаку. Теперь они стояли грудь в грудь с перекрещенными ножами. Вдруг Тэнслип рассмеялся и, собрав все силы, оттолкнул от себя мексиканца своим мощным, окрепшим в труде плечом. Педро попятился, а потом оступился и с размаху сел на пол.

Взбешенный, он вскочил и кинулся в бой, ослепленный яростью. Муни сделал шаг в сторону, но тоже поскользнулся и упал. Педро рванулся к нему, но Муни выставил руку с ножом и ударил снизу, сразу почувствовав, как нож входит в живот дона Педро. Их глаза встретились. Дон Педро находился в футе от него, а потом его тело осело и нож вошел в его живот по самую рукоятку.

— Bueno! ^[54] — хрипло проговорил мексиканец. — Такова воля Божья!

Медленно, с ужасным усилием, он обратил взор к своим людям.

— Поезжайте домой! — приказал он им по-испански. — Поезжайте домой к моему брату. Это мой приказ!

Тэнслип Муни осторожно положил тело на пол и вытащил нож. Душа дона Педро отлетела.

— И почему ненависть так сильно владеет людьми? Это был человек-камень.

И только воспоминание о том, как дон Педро хотел убить беззащитного индейца, несколько успокоило его совесть.

— Поехали, амиго, — тихо позвал Кабризо. — Нам лучше поспешить. До Вайоминга еще долгий путь, верно?

— Да, неблизкий путь, — согласился Тэнслип Муни. — А мне так хочется попасть домой!

Луис Ламур Кровавое золото

Тайна сломанного револьвера

Глава 1

Похожий на апача человек, которого я никогда раньше не видел, лежал на бетонных плитах тротуара в темнеющей луже собственной крови. Его ударили ножом в спину, а после, уже когда он упал, добили еще несколькими ударами.

Две полицейские машины мигали проблесковыми огнями, группа блюстителей закона в летней форме стояла рядом, в ожидании машины скорой помощи. Хотя вряд ли здесь чем-то можно было помочь.

Извините, что подняли вас с кровати в такой час, мистер Шеридан.

Сержант сыскной полиции Том Райли представился мне у входа в мотель буквально несколько минут назад. Он был очень обходителен, но у меня возникло чувство, что ему плевать было на то, что пришлось вытащить меня из кровати. Он просто старался как можно лучше выполнить свой малоприятный долг, и у меня сложилось впечатление, что он знал толк в своем деле.

Мы подумали, может, вы знаете что-нибудь о нем?

Райли протянул мне вырезку из местной газеты, и я сразу узнал статью, опубликованную во вчерашнем утреннем выпуске. В ней сообщалось о том, что я, Дэн Шеридан, автор нескольких романов и книг по истории Дальнего Запада, приехал в город с целью сбора информации и проведения исторических изысканий.

Единственно, что было опущено в статье, это слова, которые сорвались у меня с языка в момент упоения собственной славой, когда я давал интервью местному телевидению: «Среди прочих фактов я хотел бы выяснить, что все-таки случилось с братьями Туми».

Журналист, бравший интервью, не обратил внимание на эту фразу, будучи, по-видимому, лишен нюха, свойственного телевизионной братии, и сразу перешел к другим вопросам.

Между нами, я намеревался заняться загадкой исчезновения братьев Туми, когда придет время, и пока не хотел делиться этим завидным сюжетом ни с кем.

Туми уехали из Техаса почти сто лет назад, и до определенного момента проследить их путь не составляло труда. Зато последний участок их пути был сущей загадкой. Четыре тысячи голов скота и двадцать семь человек как в воду канули. По крайней мере, складывалось именно такое впечатление.

Вряд ли я смогу вам помочь, сержант, сказал я. Этого человека я раньше никогда не видел.

Да я и не очень-то на это рассчитывал, сказал Райли, все еще не опуская глаз с трупа. Как вы думаете, почему он искал встречи с вами?

Обычное дело. Ко мне обращаются разные люди. Одни хотят обсудить со мной какую-нибудь из моих книг, но чаще просят помочь с изданием своих. Редко, но бывает: приходит человек, и его рассказ становится сюжетом моего нового романа.

Вам что-нибудь говорит имя Альварес?

Очень жаль, но ничего.

На этом можно было бы поставить точку, и я уже собирался отправиться в номер и снова забраться в постель. Впереди был трудный день, затем долгий перелет, а я ощущал жуткую усталость.

Но все было совсем не так просто. Когда я проходил мимо окна дирекции мотеля, дежурный, заметив меня, постучал в стекло, и я зашел внутрь.

Тут просили вам передать, мистер Шеридан. Еще вчера, но я не заметил, когда вы вечером вернулись в мотель.

Он протянул мне несколько листков бумаги. Телеграмма от издателя, напоминающая о предстоящей встрече через десять дней в Беверли Хиллз. Извещение о телефонном звонке от одной газетной дамы, намеривающейся написать обо мне статью, и, наконец, записка, написанная незнакомым корявым почерком:

"У меня для вас есть информация. Буду в мотеле в час ночи.

Мануэль Альварес".

Я вышел на воздух. Райли собирался уже сесть в машину, но остановился, когда я его окликнул. Он бросил взгляд на записку, выслушал мое короткое пояснение и спросил:

А почему именно в час ночи?

Тут я вам не помощник. Как я уже сказал, раньше я с ним никогда не встречался. Да и вряд ли это играет роль. В моем деле мне приходится сталкиваться с разными типами.

Можно забрать записку?

Ради бога.

Тут мое любопытство все-таки взяло верх.

Сержант, если вам что-нибудь известно об этом человеке, скажите. Вдруг всплывет в памяти.

Он помедлил мгновение.

Пожалуй, он был единственным честным парнем в своем семействе. Братцы его не переставая влипали в одну историю за другой с самого детства.

Наш разговор ничего не дал, и я пошел спать. Утро настало быстро, и я не успел выспаться. Первая встреча была назначена на девять утра. В ожидании такси я купил газету.

На первой странице кратко говорилось о ночном происшествии, причем были изложены только голые факты. Но было одно существенное отличие, и заключалось оно уже в самом заголовке:

«ВТОРОЙ БРАТ УБИТ ЧЕРЕЗ ДВЕ НЕДЕЛИ».

Пит Альварес был застрелен помощником шерифа при попытке к бегству в момент ареста по обвинению в краже скота.

И еще одно. В последнем абзаце было сказано: «Остался последний брат Пио Альварес, проживающий по тому же адресу». Кроме того, сообщалось, что Пио Альварес недавно вышел из тюрьмы.

Пио? Пио Альварес? Сержант Пио Альварес? Сам того не зная, я солгал Райли. Хотя верно, что я ничего не знал о Мануэле Альваресе, но о Пио я мог бы порассказать.

Мы служили с ним в одном батальоне в Корее. Его трижды отдавали под трибунал, неоднократно отправляли на «губу», но он показал себя настоящим солдатом. Нас ранили с ним с разницей в несколько часов, захватили в плен почти одновременно, и вместе же нам удалось бежать.

Мы вместе сражались в Корее, и мне доставляло тогда удовольствие наблюдать за ним.

Он с гордостью поведал мне, что в его жилах на две трети течет кровь апачей. На одну треть он был метис, родом из Соноры.

И по крови, и по характеру он всегда сражался лишь с одной целью победить. Во время нашего побега, а это был долгий путь домой, ему не раз довелось сражаться, и мы прорвались. Будь на его месте другой, сомневаюсь, что нам удалось бы выйти к своим.

Первая мысль, мелькнувшая у меня в голове при виде статьи, достать монетку и набрать его номер. Но, поразмыслив мгновение, я решил забыть о нем и обо всем этом.

Да, мы с Пио сражались на одной стороне. Мокли ночью под дождем, пробивались сквозь снежные завалы, как дикие звери рыскали в поисках тепла и крова. Но все это в прошлом. Теперь мы в другом мире. Пио вечно влипал в неприятности, и у меня не было сомнений, что он мало изменился. Вполне возможно, что Мануэль, узнав о моем приезде и зная, что мы с Пио были приятелями, хотел обратиться ко мне с просьбой помочь вытащить Пио из очередной передряги.

У нас было много общего в прошлом, но он предпочел жить не в ладу с законом, а я избрал другой путь, в рамках требований общества.

Моя утренняя работа в архиве так ничего мне и не дала. В подшивках первых местных газет ни словом не упоминалось ни о Клайде, ни о Джоне Туми. Не было и справки о регистрации тавро на их имя.

Разведение скота в Аризоне только-только начиналось, когда братья Туми появились в этих местах. В 1864 году человек по фамилии Стивенз завел несколько голов скота в долине в окрестностях Преско, а затем, спустя два года, некие Осборн и Эли перегнали несколько сотен голов в округ Явапай. Стивенз умудрился сохранить свое стадо, а вот у Осборна и Эли индейцы угнали весь скот. Генри Хупер был первым истинным скотоводом на индейской территории. Он продал несколько сотен голов скота армейским гарнизонам и в конце концов обосновался в Долине Серных Источников, перегнав туда одно из своих стад. Было это в 1872 году.

В старых газетах, документах, альманахах Хинтона и Локвуда содержалось еще немало информации, но вот о Туми не было ни слова.

В земельном бюро еще один «прокол». Ни одного документа или записи с именем Туми. Но именно здесь я в третий раз обратил внимание на этого толстого типа.

Он читал газету в холле гостиницы, когда я заглянул проверить утреннюю почту, затем я увидел его на тротуаре у входа в архив. Теперь он опять был здесь, болтал о чем-то со служащим земельного бюро.

Возможно, это было чистым совпадением, но что-то насторожило меня. Не очень-то он походил и на полицейского детектива.

Единственно, что указывало на мою причастность к делу об убийстве Альвареса в глазах Райли, это вырезка из газеты и записка жертвы. Так что, вполне вероятно, Райли приставил ко мне «хвоста», но этот тип производил впечатление преуспевающего бизнесмена или владельца крупного ранчо.

А следил ли он за мной вообще? В какое-то мгновение у меня возникло желание подойти и спросить его напрямую, но ему ничего не стоило выставить меня полным дураком в этой истории. Поэтому я решил избрать более подходящий способ: подозвал такси, заехал в довольно популярный коктейль-бар и заказал бокал. Минут через пять толстяк оказался за соседним столиком, держа в руках коктейль.

Да пошло все к черту! Это уже начинало походить на неприятности, а угодить в дело, не имевшее ко мне прямого отношения, улыбалось мне меньше всего. Куплю себе билет до Лос-Анджелеса на вечерний рейс... или, скажем, на следующий.

Пока я приканчивал коктейль, толстяк успел сбегать к телефону и переброситься несколькими словами кое с кем из посетителей. Похоже, его здесь все хорошо знали.

Когда я уже собирался вылезти из-за столика, в бар зашел высокий мужчина в ковбойской шляпе. Он бросил взгляд в мою сторону и вдруг подошел к моему столику, придвинул стул и сел.

Дэн Шеридан? Я Колин Уэллз, владелец ранчо Ягодное. Одно из крупнейших в штате, расположено к востоку от города. Как прослышал, что у нас в городке объявился автор вестернов, сразу решил, что мы просто обязаны доказать вам наше западное гостеприимство. Решил вот разыскать вас и пригласить к себе. Хочу показать, на что сегодня похожа жизнь на ранчо на Дальнем Западе.

На первый взгляд он показался мне открытым, дружелюбным человеком, и в приглашении его не было ничего необычного. Несколько минут мы болтали с ним о современном ведении дел на ранчо, и вскоре, после нескольких осторожных наводящих вопросов, я уже имел неплохое представление о состоянии его дел, породе скота и жизни вообще. Причем удалось это мне сделать, ни словом не обмолвившись о своих планах.

Вы просто обязаны погостить у меня на ранчо и почувствовать, чего стоит эта жизнь. У нас там довольно уютно. Есть и бассейн, если захочется поплавать. Можете приехать, когда вам вздумается, и пожить у нас.

А где это?

На Верде... Это река. Он помолчал. Мой управляющий сейчас здесь в городе. Он на машине, и если хотите, он вас туда и отвезет.

Джон Туми упоминал в своих записях о Верде. Именно в долину Верда он прибыл по длинной пыльной дороге из родного Техаса.

Возможность взглянуть на места, где решили обосноваться Туми, представилась мне просто подарком судьбы. Кроме того, кто знает, может, мне удастся выяснить там, на месте, что же все-таки с ними стряслось потом, хотя я прекрасно понимал, что по прошествии девяноста лет шансы были весьма скромные.

Но это приглашение позволяло мне покинуть надоевший город и не принимать участия в дальнейшем развитии событий, связанных с убийством Альвареса. Я не имел ко всему этому никакого отношения и не хотел иметь.

Если повезет, я мог бы там осмотреться, освежить свои знания об этом районе, вернуться в город, сесть на самолет и уже дня через два снова оказаться в Лос-Анджелесе.

На первый взгляд план был неплох. И если этот толстяк решиться последовать за мной в горы, я не стану чинить ему препятствий.

Отличный план... Да только, как это часто бывает с отличными планами, в колоде оказалась дополнительная карта.

Глава 2

Когда наш автомобиль поднялся на перевал, водитель свернул на обочину. Это был высокий костистый тип с худым вытянутым лицом и пронзительными стального цвета глазами. Одет он был в сильно стоптанные сапоги, синие джинсы и рубашку непонятного сероватого цвета. Сдвинув на узкий затылок свой стетсон, он указал рукой на широкую равнину, простиравшуюся перед нами.

Это все Ягодное. До самой реки.

Я вспомнил виденные мной аэрофотоснимки. По ним я узнал две горные вершины на северо-востоке Скво Пик и Седар Бенч. Ни одна из них не производила такого впечатления, как четыре вершины гряды Мазатцаль, возвышавшиеся на юго-востоке.

Большое ранчо. Никак не меньше ста тысяч акров.

Для новичка вы неплохо судите о земле, несколько недовольно пробормотал водитель. Сто двадцать тысяч акров. Владения Бентона Сьюарда тоже никак не меньше.

Я указал на поблескивающие в лучах солнца крыши сбившихся в кучу домиков, довольно далеко отсюда.

А эточто?

Бар-Белл, ранчо Сьюарда. Они наши родственники.

Человеку, прошедшему со стадом полторы тысячи миль, этот край должен был показаться поистине райским уголком.

Проделать такой путь могли только настоящие мужчины, готовые поставить на карту самою жизнь и бросить вызов жажде, бесконечной дороге и даже воинственным отрядам апачей. Только неурочные дожди могли помочь им добраться сюда, но я видел записи в дневнике Джона Туми, сделанные его собственной рукой, доказывающие, что он все же дошел.

А затем провал, ничего...

Люблю показывать наши владения, заметил водитель, вновь выруливая на дорогу Красивые здесь места.

Мы начали спускаться по длинному извилистому серпантину дороги, когда я наконец задал вопрос:

А далеко отсюда до Затерянной Реки?

Водитель резко повернул голову в мою сторону.

Затерянная Река? А откуда вы о ней знаете?

Вроде в Фениксе слышал. Да, точно, в Фениксе. Какой-то старик в холле гостиницы услышал, что я собираюсь в эти края, и сказал, что Затерянная Река может похвастаться лучшей водой во всей округе.

Я, конечно, врал, но надеялся, что это выходило у меня более или менее гладко.

По его словам, он пас скот в этих краях, добавил я.

У водителя это сообщение почему-то вызвало раздражение.

Наверное, весьма древний старикашка. Немногие слышали о Затерянной Реке, а как источник воды она мало что представляет из себя в эти дни. По крайней мере с тех пор, как мы пробурили здесь колодцы.

По-видимому, край там довольно дикий?

Это точно. За последние пятьдесят шестьдесят лет вряд ли что изменилось. Я всю жизнь работаю на этом ранчо, я не был в тех краях уже года полтора.

Он бросил взгляд в ту сторону, где должна была протекать Затерянная.

За последние пять лет был там всего раза три-четыре, добавил он.

Стало жарко. Глядя на дрожащий перегретый воздух, волнами перекатывающийся к дальним горам, я почувствовал желание поскорее принять душ и выпить глоток ледяной воды. В складках черной горной гряды и многочисленных каньонах начало собираться голубоватое марево.

Внезапно я ощутил беспокойство. Какого черта я вообще забрался сюда? Что за идиот начинает заниматься расследованием того, что случилось девяносто лет назад, когда можно состряпать роман, не подвергая себя неудобствам? А если вообще никакой тайны нет?

Я снова повернул голову в сторону Затерянной Реки. Почему я вообще решил, что разгадка кроется там?

Беспокойство не оставляло меня. Было ли оно вызвано тем убийством в городе или резким взглядом, который бросил на меня водитель, стоило мне упомянуть о Затерянной Реке?

Все началось еще в Новом Орлеане, когда я купил в комиссионном магазине сломанный кольт Бизли. В стволе, который никто не удосуживался почистить, оказались несколько листков, вырванных из дневника. Они были плотно скручены в трубку и забиты в ствол.

Это был довольно необычный документ. Почему именно эти странички? И зачем было их прятать в ствол? Револьвер был сломан, так что никто бы не попытался выстрелить из него, а тот, кто прятал эти листки, делал это, по-видимому, в спешке, опасаясь обыска.

Тайна дневника усугублялась фактом исчезновения Джона и Клайда Туми. После того как они перегнали четыре тысячи голов скота, двадцать семь человек как сквозь землю провалились.

Джон Туми писателем не был, но в его строках проглядывала поэтичная душа, ощущавшая зов судьбы. Он как бы предчувствовал, что подобные перегоны скота скоро канут в вечность, и хотел сохранить свои наблюдения для потомков.

Я было принял эти записи за фальшивку, но по некоторым мелким подробностям понял, что тот, кто составил их, должен был быть или очевидцем событий... или талантливым исследователем. Многие вещи вообще бы не пришли в голову фальсификатору, что для меня являлось доказательством подлинности документа.

Техасский конец было легко проверить. Записи о делах семейства Туми велись вплоть до момента их отъезда. Сохранились дарственные, завещания, счета, справки поверенных и регистраторов. Старожилы помнили рассказы об этом семействе и крутых парнях, которыми слыли братья Туми.

Всего их было четыре брата. Старший погиб, сражаясь за южан. Клайд и Джон воевали на стороне Северных штатов, ибо верили в нерушимость союза штатов, а когда вернулись, то почувствовали себя объектом всеобщей ненависти. Это и заставило их распродать имущество и покинуть Техас.

Семья у них была деятельной, состоятельной и весьма заметной, игравшей немалую роль в округе, где они жили. Они были не из тех, кто проходит свой путь незамеченным, и наверняка должны были оставить след на земле.

И тем не менее они пропали. В Аризоне я не смог найти никакого упоминания о них.

Далеко еще? спросил я у шофера.

Миль пять-шесть. А вы приятель Колина?

Я писатель. Колин Уэллз услышал, что я в городе, и пригласил к себе. Это позволит мне почувствовать душу этой земли.

Любит он гостей, Колин наш... А вы про что пишете-то?

Большей частью о покорении Запада. И исторические работы на ту же тему.

Это была индейская территория, в основном апачи здесь жили.

Простите, я не расслышал, как вас зовут?

Фамилия моя Рис... Флойд Рис.

Я почувствовал странное волнение. Девяносто лет назад среди ковбоев, перегонявших тот скот, был человек по фамилии Рис. Он был не из Техаса, а присоединился к ним по дороге.

До того как они пришли в долину реки Пекос, стадо сопровождали сорок человек; собственно, было два стада, примерно по две тысячи голов в каждом. Человек двенадцать ковбоев нанялись перегнать скот до Нью-Мексико и у Пекос-вэлли свернули на Санта Фе. К тому моменту скот в общем уже был легко управляем, но лишние руки в таком деле никогда не помеха.

Джон Туми нанял Риса, хотя и с некоторым предубеждением. Человек этот явно от кого-то скрывался и не отличался покладистым характером. Рис, с которым я сейчас разговаривал, мог приходиться тому родственником.

Вы сами из этих мест?

Мой старик работал в Ягодном. Я родился на ранчо.

Очевидно, что для Флойда Риса весь мир сошелся на ранчо Ягодное. Я с такими людьми встречался и, собственно, вырос среди них.

Меня всегда раздражало, что подобные люди считали само собой разумеющимся, что можно писать книги о том, о чем не имеешь ни малейшего представления. Колин Уэллз, например, полагал, что я, будучи писателем, ничего не знаю о жизни на ранчо.

Я рос на ранчо в Вайоминге. Когда подрос и мог держаться в седле, начал пасти скот, а лет с четырнадцати летом в каникулы перебирался на юг, чтобы подработать ковбоем в штате Колорадо, а позже и в Монтане. Еще годик я поработал шахтером и валил лес, прежде чем ушел добровольцем в Корею. Для меня корейская война продолжалась два года.

Высадка в Инчоне, поход на Ялу, на север. Тогда мы были уверены, что уже к Рождеству будем дома. А затем горькое отступление на юг, когда китайцы, которые, как нас заверяли, воевать не станут, все же вступили в войну. Раненный, я три дня пробивался сквозь снег, прежде чем китайцы меня схватили. Полагая, что я из-за своего ранения беспомощен, они стерегли меня недостаточно плотно, и мне удалось ускользнуть. Однако скоро я был схвачен, уже другой китайской частью, и познакомился там с Пио Альваресом, с которым мы вместе и смылись. Мы бежали, прятались, отстреливались, прежде чем вышли к американским позициям.

Вскоре после присвоения мне офицерского звания на поле боя я вернулся в Штаты, прошел курс обучения в школе коммандос, год отслужил в Штатах, затем окончил школу военной разведки.

После этого я год служил в Западном Берлине и ФРГ, а затем был переведен в Сайгон и вел войну с партизанами в джунглях Вьетнама. Снова был ранен, попал в плен, бежал. И все это убедило меня, что я слишком долго испытывал судьбу. Я решил вернуться к гражданской жизни и заняться писательским ремеслом.

Автомобиль замедлил ход, и я увидел двух всадников, спускавшихся по склону горы. Один из них суховатый старик с широкой, но довольно неприятной улыбкой. Второй крепкого сложения, лет тридцати пяти. Оба вооружены.

Когда они подъехали к нам, Рис остановил машину.

Это писатель, сказал он. Зовут Шеридан.

Затем представил их:

Дэд Стайлз и Рип Ааркер. Уже много лет работают в Ягодном.

Когда мы снова тронулись, я заметил:

Они вооружены.

Ясное дело. Нам доводится сталкиваться с конокрадами и ворами, а до шерифа путь неблизкий. Шериф не любит, чтоб его беспокоили, а у меня значок помощника шерифа.

А что, конокрады разве проблема?

А то как же. Они приезжают с грузовиками и скотовозными трайлерами. Выгрузят своих лошадок, прорежут брешь в проволочном заборе, отловят несколько голов скота и снимаются. Хотя обычно далеко уйти им не удается. У нас не забалуешь. Однако единственно, как можно отсюда смыться, ежели без нашего согласия, так это обернуться птицей.

А что, они сопротивление оказывают? Я имею в виду конокрадов.

Ага, а кому ж охота попадаться, тем более они знают, чего их ждет.

Машина подкатила к дому, и, честно говоря, я был рад избавиться от общества Флойда Риса, так как оно не особенно пришлось мне по душе.

Мексиканец, одетый в белую куртку, вынул из багажника мой чемодан и пишущую машинку. В это время по ступенькам крыльца навстречу спустился Колин Уэллз, держа в руке бокал.

Добро пожаловать в Ягодное! Заходите, выпьем. Вы как раз вовремя. Мы с вами успеем выпить перед тем, как позовут к ужину!

На пороге стояла сероглазая девушка с темными волосами, одетая в бежевые брюки и блузку. В ее взгляде не читалось особой радости от моего появления. Не был он и оценивающим. Скорее удивленный и несколько настороженный, подумал я.

Моя невестка, Шеридан, Белл Досон, сказал Колин.

Белл, а это писатель, о котором я рассказывал.

Очень приятно, у нее была быстро вспыхивающая и дружелюбная улыбка. Читателю всегда приятно познакомиться с писателем.

И наоборот, сказал я, улыбаясь в ответ, но не пугайтесь, я не собираюсь допрашивать вас, читали ли вы мои произведения.

А ведь я читала, мистер Шеридан! Причем все, насколько знаю. У вас дар, истинный дар воссоздать прошлое.

Это не дар. Скорее большая тяжелая, кропотливая работа. Приходится рыться в старых газетах, каталогах, дневниках, отчетах судебных медиков, других документах, которые попадаются в руки.

Я посмотрел в сторону и приметил метрах в трехстах за корралями низкое приземистое здание. Оно стояло почти на гребне холма. Построено оно было из природного камня, без окон, только небольшие узкие бойницы, из которых можно вести ружейный огонь. В памяти моей всплыли слова из дневника Джона Туми:

«И на второй день мы начали строить форт, где можно было бы укрыться от нападения апачей. Когда мы закончили, получилось низкое каменное здание. Оно стоит на вершине холма, недалеко от ручья».

Осторожнее, мистер Шеридан, сказала Белл с иронией. Вы проявляете слишком откровенное любопытство.

Вон то каменное строение напомнило мне о доме. И я на мгновение забылся.

Оно уже стояло, когда дед Колина решил здесь обосноваться. Сейчас его используют для хранения старой упряжи, седел и разных инструментов. Так, сарай, куда сваливают всякую всячину.

Четыре тысячи голов скота и двадцать семь человек. Они дошли сюда.

Бурбон, не так ли? Колин Уэллз подошел ко мне, протягивая бокал. Я помню, кто что пьет. Если вас что интересует, хотите узнать что о ранчо, можете спросить Белл. Она знает о нем не меньше меня.

Девяносто лет срок немалый, и вряд ли мне удастся найти какие-то следы. Этот старый форт, скорее всего, просто один из многих подобных. Прошлое слишком свежо в моей памяти, поскольку я так много работал с ним, переживая события минувших дней, при написании книг и в период подготовительной работы.

Вы, вероятно, хотите передохнуть с дороги, сказала Белл несколько резким голосом. Берите бокал с собой, и я провожу вас в вашу комнату.

Покажи гостю бассейн, Белл. Вполне вероятно, что мы будем ждать его именно там. Если захотите искупаться, Шеридан, надевайте плавки, и вперед.

Она провела меня аркадой, окружавшей с трех сторон открытый внутренний дворик, мимо дверей, ведущих в остальные комнаты, и, наконец, остановилась у фонтана. Вокруг росли пальмы и цветы, отчего создавалось ощущение тенистой прохлады.

Прямо, под аркой, будет бассейн, сказала Белл. Я уже заметил голубой блеск воды в проеме.

Спасибо.

Она собралась было уходить, но задержалась.

Мистер Шеридан, сказала она, стараясь говорить тихо, но ясно, будь я на вашем месте, я бы постаралась под любым предлогом сбежать отсюда побыстрее, завтра же утром. А когда доберетесь до города, то, если вы человек с умом, постараетесь и из Аризоны убраться побыстрее.

Боюсь, не понимаю, о чем вы?

Я читала ваши книги, мистер Шеридан. Никто другой здесь их не читал. Может, я говорю глупость, и вам именно это и кажется, но уезжайте завтра же утром. И, пожалуйста, не говорите никому, что я вам сейчас сказала.

Но мои книги совершенно безвредны.

Вы слишком тщательно изучаете материал, на котором строятся ваши книги, мистер Шеридан, поэтому книга, которую вы напишите, может оказаться весьма опасной. Я не знаю, почему вас сюда пригласили, но вы должны понять, что здесь мало интересуются книгами, а тем более писателями... Скорее, наоборот. Колин любит гостей, но не терпит присутствия незнакомых людей. По какой-то причине, мистер Шеридан, к вам у них особый интерес.

Колин Уэллз представил вас как свою родственницу.

Его брат был женат на моей сестре.

Был?

Они погибли оба, когда машина, в которой они ехали, сорвалась со скалы, недалеко от дома.

Простите.

Она ушла, а я смотрел ей вслед. Милая девушка, но странная.

Чего ради ей взбрело в голову предупреждать меня? Эти люди приходились ей родственниками, хоть и не кровными. Может, она просто неврастеничка? Но мне не верилось. Она производила впечатление умной, образованной девушки, не склонной впадать в панику.

И в ее словах был смысл. Почему меня вообще сюда пригласили? Как могло случиться, что меня пригласили именно в это место, куда я так жаждал попасть? Рассчитывали на то, что мое пребывание здесь послужит дополнительной рекламой и позволит в будущем заключать более выгодные сделки? Или просто «коллекционировали знаменитостей»? Ни то, ни другое не казалось правдоподобным. Внезапно я ощутил новый острый приступ беспокойства, не покидавшего меня с того самого момента, как я увидел труп Мануэля Альвареса.

Комната была просторной, прохладной и уютной. Пока я раздевался и принимал душ, я постарался разобраться в ситуации. В конце концов, я попал, куда хотел. Наверняка кто-нибудь здесь сможет поведать хоть что-то о братьях Туми. Я кожей чувствовал, что тогда они решили обосноваться именно в этом месте.

Всего несколько миль до Верда, и все горы, служившие ориентирами, были неподалеку. Да, все произошло именно здесь.

А теперь мне предлагают убраться. Неужели тайна давно минувших дней не канула безвозвратно в прошлое, и я мог случайно заподозрить нежелательную связь между событиями девяностолетней давности и сегодняшним днем? Но кого это могло волновать, кроме людей вроде меня, любителей старины?

И все же стоит держаться подальше от неприятностей. Хватит с меня того, что я уже испытал. Я решил, что, пожалуй, все-таки пару раз съезжу посмотрю округу и постараюсь убраться отсюда побыстрее, как только получше познакомлюсь с местностью. Я хотел побывать на Затерянной Реке и зайти на пару минут в старый каменный амбар, хотя бы на пару минут. У меня было предчувствие по поводу этого строения, и, если эти мои подозрения оправдаются, я, возможно, смогу получить ответ на многие вопросы.

Раздражающие, мешающие сосредоточиться мелкие подозрения продолжали беспокоить меня. В конце концов, вся моя прошлая подготовка способствовала развитию наблюдательности, и я многое приметил. Но к чему же все сводилось?

Удивленное выражение лица Флойда Риса при моем упоминании о Затерянной Реке... ну, а почему бы и нет? Это было полузаброшенное малоизвестное место, о котором вы меньше всего ожидали бы услышать от человека, впервые оказавшегося в этих краях. Удивление Флойда Риса было вполне естественным.

Служащий в земельном управлении? Его вроде бы слегка поразил мой вопрос о Туми... Более, чем он должен был озадачить человека, никогда не слыхавшего о них, как, по крайней мере, он утверждал. Он передал мне подшивку на букву "Т" и ушел, а несколько минут спустя, ставя папку на полку, я услышал, как он говорит кому-то по телефону: «Да, Туми. Совершенно верно, Туми».

И когда я вышел из здания управления, то на улице ждал этот толстяк. До этого я видел его в холле мотеля и в библиотеке архива. Но, вполне вероятно, он все же был полицейским, хотя и не слишком походил на стража закона. Возможно, он был приставлен людьми окружного прокурора, решившими проверить меня.

Да пошло все к черту! Уеду я из Аризоны. Штат мне этот нравился, и знал я его неплохо. Именно его я когда-то пересек верхом... Но постойте, как же давно все это было!

Да, лет двадцать назад, а со мной было еще два пацана моего же возраста. Мы с ними вместе пасли скот в Колорадо и решили добраться своим ходом до реки Колорадо и пересечь ее в районе Нидлз.

Глоток бурбона был хорош, а душ еще лучше. Вид на бассейн был поразительный. И я имею в виду не контуры дальних гор, очерченные алыми лучами заходящего солнца. Скорее это относилось к непосредственному окружению бассейна.

На самом его краю сидела Белл Досон. Кожа ее светилась красивым ровным загаром, который подчеркивался белым бикини. А к трамплину направлялась платиновая блондинка, двигавшаяся под какую-то ей одной слышимую музыку.

На дальнем краю бассейна за столиком, на котором стояли бокалы, сидел Колин Уэллз; рядом с ним расположился плотный коротышка, показавшийся мне знакомым.

Это был тот самый толстяк из мотеля. Только на самом деле он не был таким толстым, как мне показалось, жира практически не было одни мощные мышцы. Они свидетельствовали о жуткой, чисто природной физической силе этого человека.

Колин, вероятно, что-то сказал, потому что человек обернулся. Он курил длинную черную сигару, и даже она показалась мне знакомой.

Белл повернулась в мою сторону.

О! Не хотите искупаться?

Душа мне вполне хватило, и я не хочу портить это приятное ощущение. Хотя, добавил я, рад, что вы решили искупаться.

Вы имеете в виду меня или Дорис?

Блондинку? Пожалуй, я рад, что и она здесь.

Как раз в этот момент она замерла на самом краю трамплина, приняв позу, позволившую ей выставить на обозрение все прелести своей фигуры.

Мексиканец в белой куртке материализовался рядом со мной.

Будете пить, сэр? Что вам угодно?

Водки с тоником.

Мексиканец не двинулся с места, и я взглянул на него, пытаясь понять, что его задержало.

Си, сеньор, водки с тоником. В его голосе послышалось не просто подтверждение заказа, но и внезапное уважение, а глаза блеснули неожиданным дружелюбием. Благодарю вас, сэр.

Колин будет разочарован, сказала Белл. Он очень гордится своим бассейном и любит, когда все купаются.

Я не люблю купаться среди незнакомых людей. Даже если никто ничего не скажет по поводу моих шрамов, все равно чувствуется напряженное любопытство, к которому я так и не смог привыкнуть. Слишком уж было ясно, что это следы пулевых ранений.

Колин любит, чтобы все принимали участие во всем, что он затевает, добавила Белл.

Невольно я взглянул на девушку, замершую на трамплине.

Во всем?

Это, холодно заметила Белл, жена мистера Уэллза.

Повезло ему, вашему мистеру Уэллзу.

Дорис Уэллз, привлекая всеобщее внимание, наконец нырнула. Это у нее красиво получилось. Ее гибкое тело скользнуло в воду, словно кинжал в ножны, почти без всплеска. Она выплыла на поверхность и подплыла к краю бассейна, выбралась из воды и подошла ко мне.

Меня зовут Дорис Уэллз. Извините, что руки мокрые, Колин забыл передать мне, что наш гость такой красавец.

Белл пришла мне на помощь, а заодно подсказала путь к отступлению:

Вы с нами долго пробудете, мистер Шеридан?

Затрудняюсь сказать. Как бы мне у вас здесь ни нравилось и как бы ни хотелось облазить всю округу в поисках сюжета для нового романа, но у меня назначена встреча с моим издателем в Лос-Анджелесе всего через несколько дней. Я думал, добавил я, написать что-нибудь о войне с апачами.

Тогда вы просто обязаны погостить у нас, Дорис указала рукой в сторону горизонта. Вон та гора это Террет-Бьют где майор Рэндалл устроил апачам ловушку. Ну и сражение же, говорят, было.

Я слышал эту историю и даже знал точную дату, когда это случилось, 22 апреля 1873 года. Рэндалл приказал вскарабкаться ночью по отвесным скалам на вершину горы, где апачи были застигнуты врасплох. Сражение было коротким, но яростным. Некоторые воины-апачи прыгнули вниз с отвесной скалы погибнуть или спастись.

Эта стычка и предшествовавшая ей битва в каньоне Солт Ривер сломили сопротивление апачей в районе Тонто. Именно на гребне этих сражений Джон и Клайд Туми решили перегнать свой скот в эти края.

Четыре тысячи голов скота это куча хлопот. До самого Нью-Мексико удалось перегнать оба стада без особых проблем. Но когда часть ковбоев ушла, возникли трудности. Хотя, пожалуй, в начале пути было труднее, ибо к Нью-Мексико стадо привыкло к длительным перегонам и управлять им стало легче...

Я бы с удовольствием задержался, но моя программа вряд ли мне это позволит, сказал я.

Я взял бокал из рук мексиканца и проследовал за Белл Досон к столику у края бассейна. Мы сели. С террасы открывался прекрасный вид на далекие горы, четыре пика гряды Мазатцаль и седловины между ними.

Как вы вообще оказались в этих краях? спросила Белл.

Я взглянул на нее и пожал плечами.

Хотел сбежать из города. Все очень просто. Кроме того, я всегда был неравнодушен к этим местам. Представилась возможность глотнуть свежего горного воздуха, привести себя в форму в краю апачей... да и просто... ну, просто хотелось сбежать подальше. Полагаю, добавил я, Колин уже рассказал вам об убийстве?

Убийстве?!

Это слово поразило ее больше, чем следовало.

Перед моим мотелем убили человека по фамилии Альварес.

Она замерла на некоторое время. Затем спросила:

Пио?

Мануэля. Пио вряд ли удалось бы так легко прикончить.

Она повернулась ко мне.

Вы знакомы с Пио Альваресом?!

Служили вместе. Он, как говорят, «крепкий орешек».

Она бросила быстрый взгляд по сторонам и сказала:

Дэн, даже шепотом не говорите этого здесь никому. Ну что вы знаете его. Фамилия Альварес не самая популярная на этом ранчо.

Да и имя Мануэль тоже показалось кому-то непопулярным.

Только, пожалуйста, не воображайте, что я на что-то намекаю. Я была знакома с Мануэлем лишь настолько, чтобы узнать его, встретив на улице, не больше. Но Колин утверждал, что братья Альварес несколько лет подряд крали у него скот.

А этот детектив там, в городе, Том Райли, сказал, что Мануэль был честным парнем.

Возможно, но Колин вряд ли согласился бы с ним. Ведь Пита Альвареса они застали на месте преступления.

Пришла моя очередь удивляться.

Так что здесь случилось? Пита убили здесь?

Конечно. Его застрелил Флойд Рис.

Глава 3

Несколько минут я просто молчал, пытаясь сообразить, что же происходит. Поездка в Аризону, планировавшаяся как краткосрочный визит, внезапно начала превращаться в какой-то кошмарный сон.

Человека, который ищет со мной встречи, находят мертвым, его младший брат также убит, причем на том самом ранчо, где я оказался в роли гостя. Третий брат, опасный крутой тип, тоже должен ошиваться где-то поблизости. Уехав из города, чтобы избавиться от дела Альвареса, я оказался в самом эпицентре этого запутанного конфликта.

Белл Досон, безусловно, права. Чем быстрее я уберусь отсюда, да и из штата тоже, тем лучше для меня и всех остальных. Что касается полиции, то, если я им понадоблюсь, они знают, как меня найти. Нельзя сказать, чтобы я был совсем уж малоизвестной личностью.

Но один вопрос так и остался без ответа: зачем было Колину Уэллзу приглашать меня на ранчо?

Ответ напрашивался сам собой, но я выбросил из головы эту мысль, полагая ее глупой и безосновательной. Как могут события вековой давности повлиять на дела нынешние? Ответ не вызывает затруднений никак.

Мы молча сидели за столиком, наблюдая за купающимися, изредка бросая взгляды в сторону далеких скалистых кряжей.

Чтобы ни происходило, мне следует быть начеку. Мне это не составляет особого труда, ибо я не отношусь к так называемой доверчивой породе людей. Я прожил жизнь одиночки, и различные обстоятельства моего существования сделали меня дружелюбным, но осторожным. Я знаю, что эта осторожность не бросается в глаза, ибо многие люди, завязавшие со мной чисто шапочное знакомство, считали меня человеком чересчур доверчивым. Это была их точка зрения, ну и ради бога, на здоровье, хотя в реальности все обстояло совсем наоборот.

Если хотите уехать завтра, я вас подброшу до города, предложила она.

Весьма соблазнительно, если я правильно вас понял. Конечно, я поеду, и спасибо за предложение. Однако я хотел бы сначала кое-что выяснить.

А именно?

Вот вы... по вашим словам, непохоже, чтобы эти люди были вашими друзьями, однако все говорит об обратном.

У меня ранчо в Литтл-Кугуар, она указала рукой. Это в той стороне.

Литтл-Кугуар... Я слышал о нем... узкий каньон, довольно глубокий, заканчивающийся долиной... как раз в те места я и мечтал пробраться.

Просто не хочу лишних неприятностей, сказала она спокойно. Если они начнутся здесь, то многим не поздоровится. Что касается Колина, то я знаю его с детства. Я родилась в городе, но родственники жили на ранчо, и одно время мы то и дело бывали у них, но по какой-то причине, сама не знаю почему, постепенно стали навещать их все реже и реже. В конце концов мы вообще переехали в Лос-Анджелес. После смерти родителей я вернулась сюда, а тем временем сестра вышла за Оки Уэллза.

Но вы все же остались?

Нет, я жила в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, но после гибели сестры и Оки вернулась сюда. Мне всегда нравилось старое ранчо, и я хотела построить там дом, но Колин против.

Он как-то объяснил это?

Во-первых, туда нет приличной дороги. И, во-вторых, оно расположено на отшибе. Он пригласил меня пожить здесь, а потом сделал мне деловое предложение продать старое ранчо.

Значит, вы собираетесь продать его?

Она пожала плечами.

Желания особого нет, но здравый смысл подсказывает согласиться с этим предложением. Если уж совсем честно, у меня такое чувство, что они бы хотели, чтобы я убралась отсюда подальше.

Я взглянул на нее с удивлением.

А я-то считал, что вы с ними друзья?

Не совсем. Хотя я и не знаю, почему они хотят отделаться от меня... Впрочем... нет, это было слишком давно.

Что?

Колин хотел на мне жениться.

Уэллз и другой тип шли вокруг бассейна к нам. Белл заметила:

Колин построил этот бассейн два года назад. Ему нравятся бассейны с олимпийской длиной дорожки, и он сам отлично плавает.

Когда они остановились перед нами, Белл подняла глаза.

Я только что рассказывала мистеру Шеридану о твоих спортивных достижениях, Колин. Но до медалей пока не дошла.

Снисходительная улыбка Колина не могла скрыть явного удовольствия.

Да, я неплохо плавал, заметил он. Да и сейчас могу и люблю плавать, в основном на стайерские дистанции. Он повернулся к своему приятелю. Шеридан, это Марк Уилсон, мой родственник. Ему принадлежит агентство по прокату автомобилей в городе. Но у меня с ним масса общих дел.

Я поднял голову и столкнулся со взглядом самых холодных глаз, какие мне доводилось видеть. В них читалось нескрываемое презрение. Мне было знакомо подобное выражение. Я встречал его в глазах китайского офицера: для него я был просто безликой единицей, которую следовало допросить и затем «шлепнуть». Рукопожатие Уилсона было вялым. У него были мощные, сильные руки, но рукопожатие было похоже на то, какое встречается у бойцов-тяжеловесов, борцов и просто чрезвычайно сильных людей, живущих с сознанием своей силы и либо боящихся случайно причинить окружающим боль, либо настолько уверенных в своей силе, что у них не появляется никакого желания доказывать это.

Весьма, бросил он.

Затем, как бы забыв о моем присутствии, он сказал Колину:

Пойду поболтаю с Флойдом.

Взглянув поверх моей головы на Белл, он осклабился:

Пока, детка.

На мгновение Белл сжала губы, и в ее глазах вспыхнула злость, но уже через мгновение мышцы ее лица расслабились.

Колин подсел за наш столик.

Если вы вправду хотите осмотреть эти места, Шеридан, вам придется совершить верховую прогулку. Вы когда-нибудь сидели в седле?

Было дело.

Ну и отлично! Проедемся с вами. Шесть утра не слишком рано? Вы, горожане, любите подольше поспать, я знаю.

Шесть самый раз.

Колин встал.

Увидимся за ужином.

Он ушел, не обратив никакого внимания на Белл.

Мне пора одеваться, сказала Белл, но не двинулась с места. Затем она спросила:

Мистер Шеридан... Дэн... вы умеете ездить верхом? Я хочу сказать, вы правда хорошо держитесь в седле?

Я вырос на ранчо в Вайоминге.

Будьте осторожны.

Когда она ушла, я остался сидеть, глядя на сгущающиеся тени. Нигде так не ощущается покой, как в пустыне в сумерки, но я не просто наблюдал за сгущающейся вечерней мглой.

Если хотите изучить рельеф местности, то лучшее время для этого на рассвете или на заходе солнца: возникающие тени подчеркивают каждую складку рельефа, выдают все каньоны и ложбинки. Никогда не узнаешь, что представляет из себя пустыня, пока не увидишь ее на рассвете или на закате. Днем яркое палящее солнце стирает границы расщелин и выбоин, сглаживая картину местности.

Где-то там, в пустыне, лежал ответ на мой вопрос, который внезапно кому-то еще показался не менее важным, чем мне. Была какая-то связь между загадкой далекого прошлого и смертью Пита и Мануэля Альваресов. В чем заключалась эта связь, я не знал, но теперь-то я был абсолютно уверен, что мое приглашение на ранчо было непосредственно связано с этими событиями.

Но, как ни странно, с момента моего приезда сюда никто не выказывал особого желания поболтать со мной, кроме Белл, которая здесь была таким же чужаком, как и я.

Откуда же такая враждебность? От чего меня хотела предостеречь Белл? Почему служащий в земельном управлении немедленно доложил о моем интересе к братьям Туми?

Конечно же это было то самое место. По другому и быть не могло. Все ориентиры, упоминавшиеся в дневнике, были на месте, каменный форт был здесь, и где-то рядом, в пределах видимости, лежала разгадка исчезновения Джона и Клайда Туми.

Что же произошло девяносто лет назад? Перебили их всех апачи? Но нигде не осталось и упоминания об этом нападении. Или свои же ковбои напали на Туми и убили их?

Я хотел отыскать здесь две вещи: первое другие ориентиры, которые упоминались в дневнике, и второе, если возможно, недостающую часть дневника Туми.

То, что здесь когда-то случилось, наверное, произошло абсолютно внезапно. Это и заставило Джона Туми вырвать эти несколько страничек из дневника наверное, просто спрятать дневник не представлялось возможным и засунуть их в ствол сломанного револьвера.

Уже на основе того немногого, что у меня было, я мог бы написать довольно связный отчет о том долгом путешествии в Аризону и их приезде сюда. Кто знает, быть может, их первый вечер на берегу Верда мало чем отличался от этого.

Белл, безусловно, права. Надо мне уехать отсюда. Ни одна книга не стоит того, чтобы ввязываться в историю с убийством или, что вполне вероятно, даже несколькими убийствами. Можно написать множество других книг.

Пока я сидел у бассейна, последние складки каньонов поглотила ночная мгла, и остались только звезды и темные, изрезанные очертания далеких горных кряжей. Я поднялся и, не торопясь, вернулся к себе в комнату.

Аркада была погружена в темноту, поскольку свет никто не включал, и в комнате моей было еще темнее. Но как только я открыл дверь, я сразу же почувствовал, что я здесь не один. Инстинкт? Или мое подсознание зафиксировало движение в комнате?

Не включайте свет, сеньор, голос был мне незнаком. Я ваш друг, сеньор, и пришел от Пио.

Это хороший человек. От Пио, амиго?

Он сказал, что вы его вспомните. Он вас очень ценит, сеньор. С таким уважением он мало к кому относится.

Чего ты хочешь, амиго?

Предупредить вас. Они собираются вас убить.

Внезапно со мной что-то произошло. Может быть, звук приглушенного голоса в темной комнате, но внезапно голова моя прояснилась; я мыслил собранно, как и следовало человеку, затеявшему опасную игру. Эта встреча в темноте напомнила мне прошлое, и я понял, что мне следует и дальше иметь ясную голову и быть начеку. Или они меня убьют, кто бы эти «они» ни были.

А что, если комната прослушивается? Белл знала, где я буду жить, так что, наверное, это было решено заранее. Кто мог установить здесь микрофоны? Я не знал, но в таких случаях, если сомневаешься, следует действовать, исходя из худшего.

Я прошел через комнату к незнакомцу, взял его за рукав.

Пошли! прошептал я.

В ванной я включил воду, чтобы заглушить разговор.

Возможно, комната прослушивается, шепнул я. Они могли слышать, что мы там говорили.

Я услышал, как он резко втянул воздух. Благодаря фильмам и телепередачам теперь все знают о «жучках-микрофонах».

Так кого же мне бояться? спросил я.

Всех. Вам следует бояться всех! Я должен был вас предупредить. Чтобы вы побыстрее уезжали отсюда!

А откуда Пио узнал, что я здесь?

Он знает, сеньор, но я работаю на ранчо, а мой брат подавал вам коктейль. Только мне нечего делать здесь, в главном здании, и, если меня обнаружат, могут заподозрить неладное.

Еще одна вещь. Тебе знакомо имя Туми?

А-а? Так вот в чем дело! Я...

Послышался шорох приближающихся шагов, и человек сгинул как приведение. На какое-то мгновение его тень появилась в проеме двери в ванную и исчезла. Затем силуэт в проеме открытого окна и все.

В одно мгновение я поддел ногой стул и под шум падения нажал на кнопку включения магнитофона. Дверь распахнулась без предупреждения, но, когда в комнате включился свет, я преспокойно надиктовывал текст.

Мари, говорил я, опусти последние три строчки и отметь страницы, чтобы испанские фразы заменить португальскими. Так можно будет использовать материалы из Макао. Подготовь мне отчет о Макао, что там у них происходит, включая все публикации за последние пару лет. Особенно все, что связано с Красным Китаем. Ты знаешь, что мне нужно. Мою первую пленку ты получишь в понедельник, а сам я буду у вас в середине недели. На пятницу у меня назначена встреча с Рэндаллом.

Продолжая диктовать, я взглянул через плечо. Колин Уэллз стоял в проеме двери, левая рука замерла на кнопке выключателя. Злость в его глазах постепенно уступила место недоумению, когда он увидел магнитофон.

Извините меня, Колин. Вы знаете, как у нас, писателей. Мы никогда не прекращаем работать. Другие ушли с работы и все, но писатель постоянно таскает все это в голове, и куда бы он ни пошел, мысли продолжают вертеться. Я что, опоздал к ужину?

Не дожидаясь ответа, я снова сказал в микрофон:

Последнюю часть диалога я стираю, Мари.

После секундной паузы добавил:

Слишком театрально. Убийство обычно происходит проще. И уж по крайней мере без предварительного объявления.

Колин обвел взглядом комнату, прошел в ванную и отдернул занавеску душа.

Служанка у вас убирается? Знаете, вечно приходится за ними приглядывать. Я не хочу, чтобы моим гостям хоть чего-то не хватало, особенно полотенец.

Затем, как будто вспомнив, он сказал:

Да, и ужин готов. Я подумал, вдруг вы забыли. Мы здесь обычно ужинаем раньше, чем горожане.

Он прошел обратно к двери, и я последовал за ним, предварительно выключив магнитофон.

Теперь-то я был уверен, что комната прослушивается. Уэллз подслушивал и бросился сюда ко мне в надежде схватить того, кто пришел предупредить меня. Он почти успел. Вряд ли его обманул мой магнитофон, но у него зародились сомнения. Ведь то, что я сказал, могло бы оказаться и правдой.

Стол сиял хрусталем и столовым серебром. Мы прошли мимо столовой и зашли в бильярдную, уютное помещение с диванами и креслами. В дальнем углу стоял бильярдный стол. Рядом светился экран телевизора, на который никто не обращал внимания.

Дорис подняла лицо, на котором застыло загадочное выражение, переводя взгляд с меня на Колина.

Красивые у нас здесь вечера, сказал я ей. Не удивительно, что вам здесь нравится жить.

Колин хотел отойти, но остановился и повернулся ко мне.

Мои предки построили это ранчо, Шеридан, начав с первого гвоздя, так что нам есть за что любить этот дом. И никто не сможет отнять его у нас. Вы поняли никто!

Не зная, что мне ответить на это, я сказал:

Коли вам удалось отпугнуть агентов по недвижимости, то вам нечего опасаться.

Марк Уилсон разговаривал в этот момент с каким-то молодым здоровяком в дальнем конце комнаты за бильярдом, но на мои слова он обернулся.

Что вы хотите этим сказать?

Белл вклинилась в разговор, оставив его вопрос без внимания.

Агенты по недвижимости в Аризоне не такие цепкие, как в Лос-Анджелесе, мистер Шеридан. В ваших краях они, похоже, пытаются скупить все свободные участки, чтобы затем поделить их.

Ужин ждет, предложила Дорис. И, если вы, мальчики, прервете ваш разговор о недвижимости, мы сможем пойти поесть.

Белл тотчас поднялась.

Вы, верно, проголодались, сказала она мне, ну, а я-то уж точно. Пошли!

Когда мы подошли к столу, Белл повернулась ко мне:

Вы не знакомы с братом Колина. Это Джимбо Уэллз. Может, вы о нем уже слышали. А этот Бентон Сьюард, наш ближайший сосед.

Не знаю, что о них еще можно сказать, но уплетали они здорово, сам я тоже ценю хорошую кухню. Но к концу вечера на меня напало раздумье, а в памяти непрестанно всплывали слова, обычно появляющиеся в сообщениях о приведении смертного приговора в исполнение: «Накануне приговоренный с удовольствием отобедал».

Платье Дорис Уэллз скрывало не больше, чем раньше бикини, но в этом была не ее вина. Просто природа столь щедро одарила Дорис, что никакое платье не могло этого скрыть... И именно Дорис привнесла атмосферу веселья за ужином.

Я тоже старался вовсю. Это как-то связано с реакцией моей нервной системы на опасность, которая резко обостряет во мне чувство юмора. Сегодняшний вечер не был исключением.

Не было никакого сомнения в том, что они зажали меня в угол. Но я не имел ни малейшего представления о причине всего этого. Почему-то они меня боялись, а их инстинкт, как инстинкт любого хищника, подсказывал им убить любого, кто внушает страх. Но впервые у меня появилась возможность хоть зацепиться за что-то.

Столь резкая реакция на мое пустое замечание об агентах по недвижимости наводили на размышления.

Чего они боялись? Опасались, что я брошу тень на их права на собственность? Их права на ранчо могли быть поставлены под сомнение?

Если это так, то их беспокойство вполне оправдано. Это ранчо и другая собственность «весят» не меньше нескольких миллионов долларов.

Есть ли какая-нибудь связь между убийством Мануэля Альвареса и этим ранчо? Пита Альвареса убил здесь Флойд Рис за кражу скота или... потому, что тот слишком много знал?

Пока мы ели, мой мозг не прекращал своей беспокойной работы. А что, если братья Туми обосновались на этой земле, а позже их согнал отсюда Уэллз с дружками? Если семейство Уэллза ни разу не пыталось продать часть своих владений, то, по-видимому, ни у кого и не возникало желания проверить, а имеют ли они право на это ранчо, а если кто-либо и проверял, то в годы освоения Запада порядок приобретения земельных участков, как бы выразиться помягче, не совсем соответствовал официальным требованиям.

Несколько раз я бросал взгляд в сторону Джимбо Уэллза. Конечно, я о нем слышал. Он был серебряным призером панамериканских игр, побил межуниверситетский рекорд по толканию ядра и три года играл в американский футбол в профессиональном клубе. Младший Уэллз отличался крупным телосложением, быстрой реакцией и грубой манерой игры, что отличало его даже в такой резкой игре, как американский профессиональный футбол.

У него был вид свежевымытого, аккуратно подстриженного, примерного игрока студенческой футбольной команды и пай-мальчика, но, насколько до меня доходили слухи из мира спорта, он отнюдь не был пай-мальчиком.

У нас на ранчо никогда раньше не гостили писатели.

Он смотрел на меня, и я почувствовал надвигающуюся грозу.

Наверное, вам приходилось сталкиваться с ними в колледже. Но я старался держаться от них подальше.

Не следовало обращать на эти слова внимания, что я и сделал, вступив в разговор с Белл.

Впервые за последние несколько лет у меня возникло желание врезать, и врезать хорошенько. Я почувствовал, как оно растет, поднимается во мне, но тут сработал предохранитель здравого смысла. Я был на их территории, и в случае неприятностей при подобных обстоятельствах у меня не было шансов выйти из боя победителем.

Первым предупреждением мне был скрип его отодвигаемого стула и звон тарелки, которую он задел, схватив меня за рубашку.

Эй, писака, это не больно-то вежливо. Я с тобой разговор не закончил.

Вот как?

А вот ответь мне, я хочу знать, как вы, писаки, работаете. Скажем, захотел бы ты написать об этом ранчо, с чего бы ты начал, а?

Моя левая рука взлетела вверх, и я внезапно подсунул большой палец под державшую меня за ворот кисть и резко отогнул его мизинец назад. У него был выбор выпустить рубашку или заполучить перелом пальца, и он выпустил рубашку.

Эй, ты чего?

Вы спросили меня, как я работаю, ответил я спокойно. Для начала, я сомневаюсь, представляет ли история этого ранчо для меня какой-нибудь интерес. Я подумывал написать об апачах, но о них уже писано-переписано, причем в основном теми, кто практически ничего не смыслит в этом деле. Нет, пожалуй, я поищу сюжет в другом месте.

Джимбо просто побелел от злости. Его приструнили, причем в таком деле, где он считал себя экспертом. То, что я проделал, не требовало ни большого умения, ни силы, и он это знал.

Как бы мне не хотелось врезать ему по зубам, я знал, что лучшее, что я могу сделать, это убраться с ранчо, и побыстрее. Но как? Пешком я вряд ли смог бы уйти, транспорт же мог быть предоставлентолько хозяевами. А согласятся ли они? Теперь я был почти уверен, что у них не было ни малейшего намерения отпустить меня, разве что убедившись в моей абсолютной безвредности.

Я видел их лица, когда Джимбо схватил меня за ворот. Колин выглядел самоуверенным и самодовольным. На лице Дорис было написано простое любопытство. Ее ничуть не беспокоило то, что происходило за ее столом, ей просто было интересно, что же сделают друг с другом два этих зверя-самца. Скорее, что Джимбо сделает со мной, поскольку мысль о том, что у меня есть какие-то шансы в стычке с ним, уверен, ни разу не пришла ей в голову.

Дорис, подумал я, с удовольствием бы заняла место в первом ряду в Колизее, чтобы посмотреть, как христиан будут скармливать львам. Она была из тех, кого вид насилия приятно возбуждает.

Выражения лица Белл я не видел. Бентона Сьюарда инцидент, похоже, обеспокоил. Он произвел на меня впечатление человека, которому было в общем наплевать, что бы ни произошло. Главное чтобы его потом не призвали в свидетели и он был где-нибудь подальше от места событий с прочным алиби.

Злость во мне все росла и росла. В большой степени она была вызвана моей собственной глупостью, позволившей заманить меня в эту ловушку, но в основном самодовольным видом этой компании, уверенной, что, что бы они ни сделали, все сойдет им с рук. Внезапно мне захотелось дать им всем пощечину. Я слегка подтянулся и наклонился вперед.

Между нами, если бы я собирался написать об этом ранчо, я бы приехал сюда, поездил немного, присмотрелся и начал бы копать его историю. Не те очевидные факты, которые известны всем, но забытые истории, рассказы о людях, которые перегнали в эти места первые стада, и попытался бы выяснить, какая участь их постигла.

Белл толкнула меня под столом коленом, и я понял, что это предупреждение. Она пыталась остановить меня, прежде чем я окончательно накличу беду на свою голову. Но я был в ярости, и остановить меня было довольно трудно.

Этот орангутанг на другом конце стола вывел меня из себя. Схвати он меня за ворот при других обстоятельствах, и он бы заполучил перелом носа или разбитую челюсть, какими бы последствиями это мне не грозило. Я и раньше встречал таких типов в лагерях лесорубов и в шахтерских городках и никогда не испытывал к ним особой симпатии.

Первыми поселенцами были мексиканцы и испанцы, продолжал я, но техасцы не намного отстали от них. Я бы постарался узнать о первых техасцах, которые пригнали в эти края скот. Я бы порасспрашивал местных жителей, раскопал бы старые документы, проверил бы дневники тех лет. И я бы узнал, что с ними случилось.

Холодный, оценивающий взгляд Колина остановился на моем лице. Вся видимость опьянения разом исчезла.

И что же, вы думаете, с ними стряслось, Шеридан? спросил он.

Там, где есть запах денег, ответил я, всегда найдутся типы, готовые пойти на убийство.

Он посмотрел на меня, не мигая, и сказал без тени улыбки:

А также убить, чтобы сохранить богатство.

Дорис встала из-за стола.

Давайте перейдем в бильярдную, предложила она, там можно попить кофе и бренди.

Остатки здравого смысла подсказали мне сбежать отсюда под любым предлогом, но я уже завелся. Вы хотите неприятностей, что ж получите!

Белл осталась сидеть рядом со мной, глаза ее казались огромными на побледневшем лице.

Дорис подошла к бару. Мексиканец в белой куртке был уже там. Выражение лица его было абсолютно непроницаемым.

Бренди или ликер? задал вопрос Колин.

А кальвадос у вас есть? спросил я.

Есть, ответил Колин слишком резко. У нас есть все, что только угодно.

Стараясь уйти в сторону от основной темы, я заметил:

Я подумывал написать статью об индейских наскальных рисунках, письменах, что-нибудь в этом роде.

Об этом уже писали, ответил Колин с раздражением в голосе.

Могли и упустить кое-что.

Колин всколыхнул в бокале бренди и бросил на меня взгляд, полный злого веселья.

Если хотите увидеть наскальные изображения и можете держаться в седле, я покажу вам один из лучших таких рисунков. Можете съездить туда завтра утром, он улыбнулся. Мы вам, собственно, даже можем показать наскальные надписи.

С удовольствием. Что касается того, чтобы удержаться в седле, то я постараюсь, я поднялся из-за стола. А теперь извините, у меня был трудный день. После того как Райли поднял меня в такую рань, у меня не было возможности отоспаться.

Это точно, горожанин, сказал Джимбо с насмешкой. Тебе надо как следует отоспаться.

Дорис повернула голову и уставилась на меня.

Вы сказали, что Райли вас разбудил прошлой ночью? Что это за Райли?

Сержант Райли. Он расследует дело об убийстве, я постарался придать лицу невозмутимое выражение, а голосу беспечность. В переулке, рядом с мотелем, где я остановился, был убит человек по имени Мануэль Альварес.

Теперь они все смотрели на меня. Усмешка сползла с физиономии Джимбо. Он смотрел на меня с вызовом, но во взгляде его читался испуг.

А чего ради им было допрашивать вас? спросила Дорис.

Они нашли у него в кармане вырезку из газеты с сообщением о моем приезде в город. Он хотел договориться со мной о встрече. Собственно, мы и условились, но его убили прежде, чем он успел со мной переговорить.

Значит, вы с ним так и не поболтали?

Нет, и я не знаю, чего он хотел. Внезапно у меня возникло желание немного подстраховаться, хотя шансы были уничтожены. Не убежден, что Райли поверил мне.

Он просил меня держать с ним связь, так что прежде, чем отправиться сюда, я оставил ему записку, где он сможет меня найти. Я подавил зевоту. Спокойной ночи всем. Спасибо за чудесный ужин.

Выйдя на террасу, я глубоко вдохнул ночной воздух. Небо было усыпано звездами. Неподалеку в загоне всхрапнула и ударила копытом лошадь.

Белл вышла и остановилась рядом со мной.

Вы будете дураком, Дэн Шеридан, если поедете завтра в горы. Колин собирается вас убить.

Не говорите глупостей.

Один неловкий шаг на узкой тропе, и вы можете сорваться с двухсотметровой высоты. Дело закроют без дополнительного расследования.

Вы шутите?

Вы забываете, что Колин крупная шишка в нашем штате. Он вносит пожертвования в фонд обеих партий во время выборов и пользуется уважением в высших кругах. Кроме того, он помощник шерифа с правом расследования подобных несчастных случаев.

Несчастных случаев?

А чего же еще? Все будет представлено так, как будто новичок не справился в горах с лошадью. Скажут, что кролик или гремучка вспугнула лошадь и все. В конце концов, добавила она, ведь вы же гость. Мотив преступления отсутствует. Кто станет расследовать дело о несчастном случае?

И правда, кто?

Райли... У Райли это может вызвать подозрения, сказал я.

Том Райли, а я его хорошо знаю, городской полицейский, расследующий преступления в городе. Начальник следственного отдела приятель Колина, частенько играет с ним в покер, и Колин ему нарочно сливает. Он сам гостил на ранчо и спал в той же комнате, что и вы. Поверьте мне, Тому Райли потребуется представить весьма веские доказательства, прежде чем ему разрешат завести дело на Колина. Кроме того, продолжала она, вы сейчас не только вне городской юрисдикции, но и в другом округе.

Но был здесь один факт, который все они упускали из виду. Такой человек, как Мануэль Альварес, мог пройти по жизни незамеченным, но стоило ему умереть насильственной смертью, и он оказался в центре всеобщего внимания: газеты, официальные органы каждое колесико этой громоздкой машины, которой поручено заниматься официальным расследованием, вдруг пришло в движение.

Газеты уже отметили смерть двух братьев, а один из них погиб как раз на этом ранчо. Я глубоко сомневался, что еще одну смерть на том же самом ранчо удастся так уж легко замять. Однако я был далек от желания умереть, чтобы попытаться доказать правоту своих рассуждений.

Я буду осторожен. Вот только увижу Затерянную Реку и уберусь отсюда. По крайней мере мне хотелось в это верить.

Глава 4

Выжженная солнцем земля дыбится в этих краях рваными клыками гор, и легких дорог здесь нет. Лучшие тропы проложили еще индейцы, причем не нынешние племена, а те, что исчезли с лица земли задолго до них.

Те древние племена, где сами протоптали дороги, а где расширили звериные тропы и оставили потомкам небольшие священные каменные груды. Кто знает, были ли эти каменные груды знаком поклонения богу дороги или просто символизировали облегчение тяжкой участи того, кто первым прошел и расчистил этот путь. Эти камни, казалось, кто-то сгреб в одну кучу, словно опавшие осенние листья, однако каждый из них был уложен рукой проходящего путника.

Есть какая-то завораживающая сила в этих пирамидках. Индейцы, унаследовавшие эти края, почувствовали это и продолжили традицию, а порой и белый, оказавшийся в этих местах, подносил свою дань богам гор.

Такие груды камней можно увидеть и на высоких перевалах Тибета, и в Монголии. Традиция эта стара как мир, но как же давно прошел этой тропой первый человек!

Порой кое-кто из новичков в надежде на спрятанное сокровище разбросает пирамидку, а клада-то нет... если не считать той призывной тайны, которая влечет человека в дорогу, подвигает его на странствие, и этот клад вечен в глубине души каждого.

Дикие лошади, когуары и горные козлы привыкли к этим пирамидам. Кондоры не знают дорог, но узнают эти маяки странников. С той высоты, где кружат стервятники, видны как на ладони все стежки-дорожки, и орлы хранят их в памяти.

Человек частый гость там, где пролегли дороги, а спутником человека нередко становится смерть, с которой стервятников связывает прочный нерасторжимый союз.

Одинокий кондор, плавно скользивший в небе в то утро, не особенно рассчитывал поживиться, но коли группа людей отправилась в путь кто знает, а вдруг? Стервятники живут надеждой. Этот безмолвно парил в небе, терпеливо выжидая.

Флойд Рис был с нами решил проехаться, по его словам, и проверить состояние скота. На поясе у него болтался револьвер, у седла винтовка. Была и корзинка со снедью, поскольку мы предполагали устроить пикник на открытом воздухе.

Рис ехал впереди, сразу за ним Колин Уэллз. Тупорылый жеребец, которого они мне подобрали, похоже, был с норовом. Я нарочито неловко вскарабкался в седло, чувствуя на себе их оценивающие взгляды. Джимбо Уэллз отвел глаза, презрительно хмыкнув, но, к моему удивлению, жеребец остался стоять, как вкопанный.

Белл ехала передо мной. Замыкал процессию Джимбо, ехавший за моей спиной.

Двигались молча. Было прозрачное прохладное утро, когда мы тронулись в путь. Солнце низко стояло над горными кряжами на востоке. Колин, подумалось мне, наверное, страдает с похмелья.

Дорога, которую мы выбрали, круто уходила в скалы. Поэтому я ехал осторожно, ожидая любого фокуса от своего коня. На каждом ранчо бывает, как минимум, один норовистый жеребец, а то и несколько, от которых чего хочешь можешь ожидать. Одна из излюбленных шуточек подставить новичку такую лошадку, а та, которая была подо мной, заранее не вызывала симпатий. Я сперва было решил, что мой жеребец начнет лягаться, но вел он себя довольно смирно. Тем не менее что-то в нем наверняка было, иначе бы мне его не подсунули.

Ясное дело, если уж они и вправду решили меня убить, то самый простой способ это сделать устроить так, чтобы за них постаралась лошадь. В таком случае доказать что-либо будет невозможно. Единственно, в чем можно будет их упрекнуть, это в неудачном подборе лошади для новичка. Жеребец шел относительно спокойно и только однажды на краю довольно высокого обрыва слегка шарахнулся в сторону. Это навело меня на размышления. А что, если он боится высоты и мы вдруг попадем в узкую горную тропу, идущую по краю пропасти? Дорога вела вверх, точно повторяя изменения рельефа, и упиралась в самый край горного плато. Пока мой жеребец не давал особого повода для беспокойства, но меня не покидало сомнение, постоянно беспокоила мысль о том, как он шарахнулся в сторону над обрывом. А там было не слишком высоко.

Кроме всего прочего я не испытывал особой радости от присутствия Джимбо Уэллза за спиной. Интуитивно я чувствовал, что если дело дойдет до крайних мер, то Колин будет держаться в стороне. Все выпадет на долю Джимбо или Риса. Последний выполнит любой приказ без промедления и сделает это спокойно, со знанием дела. Джимбо же пойдет на это ради собственного удовольствия, ибо особой симпатии ко мне он не испытывал. Лошадь Белл пошла медленнее, и Белл поравнялась со мной. Тропа была довольно узкая, но два всадника все же могли разъехаться. Дорис, между прочим, тоже попридержала лошадь и теперь ехала рядом с Колином.

Будьте осторожны, тихо предупредила меня Белл. Будьте очень осторожны.

А вы?

Что вы хотите этим сказать?

Ну, если со мной что случится, вы ведь свидетель. А как вы говорили, вы, в общем-то, не являетесь членом их семейства.

Она была ошарашена, даже не знала, что ответить.

Не думаю, чтобы они со мной что-то сделали сказала она наконец, но в голосе ее не было уверенности.

А зачем им вообще ваше ранчо? спросил я.

Она пожала плечами.

Думаю, они хотели бы стать единовластными хозяевами всего этого района. Они неоднократно пытались несколько лет подряд выкупить его. Даже долю моей сестры хотели заполучить.

Так вы владели ранчо вместе?

Да.

А что случилось, когда она погибла? Я хочу сказать, к кому перешла ее доля?

Ко мне, согласно завещанию дедушки. Если бы у нее были дети, то доля перешла бы к ним. Но детей у нее не было.

Некоторое время мы ехали молча. Мне в голову пришла одна мысль, но я боялся ее высказать, и все же наконец решился. То есть я задал вопрос, но в нем содержался намек.

А они об этом знали? Я имею в виду, знало семейство Уэллзов об этом завещании?

Я сама не знала всего этого, пока дело не дошло до раздела имущества сестры. А уж она-то, я уверена, ничего не знала о решении деда.

На протяжении всего нашего пути какая-то ускользающая мысль не давала мне покоя, что-то никак не осознаваемое мешало мне сосредоточиться. Внезапно я понял. Свежие следы конских копыт на тропе. Кто-то проехал здесь прямо перед нами. Кое-где следы ехавших впереди перекрывали эти свежие отпечатки, но большей частью этот неизвестный наездник заставлял свою лошадь двигаться по самому краю дороги. Ехал он осторожно, несколько раз придерживая поводья, и оборачивался назад. Я видел, где его лошадь остановилась, оставляя следы, какие бывают, если конь нетерпеливо перебирает копытами на месте.

Этой дорогой часто пользуются? спросил я.

Да насколько я знаю, почти никогда. Если не считать тех, кто едет в Ринкон или к Новым Горам, большинство предпочитают проселочную дорогу, которая ведет к моему ранчо на Кугуаре.

Но я знал наверняка, что опередивший нас всадник проехал здесь рано утром. Я был уверен: он был здесь уже после того, как выпала роса.

Джимбо нагнал нас.

Гляжу, вы сдружились?

Он взглянул на меня.

Ничего у тебя не выйдет. Она мужиками не интересуется. Так что ничегошеньки у тебя не выйдет.

Я оставил его слова без внимания.

Вы перегоняете скот по этой дороге? спросил я.

Нет, если только какая корова отобьется от стада. В это время года мы в основном гоним наш скот на Шерт-Тейл. Там и трава лучше, и дорога идет вдоль реки.

Значит, вряд ли это был кто-то с ранчо, если только этот кто-то не хотел подготовиться заранее к нашему визиту. Меня не оставляла мысль о том, что рядом, где-то здесь, может оказаться Пио Альварес. Если я и был в чем-то уверен, так это в его нраве. По крайней мере, я знал, что он готов на все. А в хитрости он не уступал дикому зверю и был куда опаснее любого хищника. Оба его брата были убиты, и один-то уж точно работником ранчо Ягодное. Если я только что-нибудь понимаю, Пио в этот момент должен быть где-то на ранчо.

Бентон Сьюард рано утром вернулся к себе на ранчо Бар-Белл. По крайней мере, он сказал, что собирается. А где сейчас Марк Уилсон? Меня пробил холодный пот. Медленно, но верно во мне начало расти чувство страха. Случись что со мной и мне неоткуда ждать помощи. Я остался совершенно один и... влип.

Это ранчо и земля на много миль вокруг принадлежали Колину и Джимбо Уэллзам. Это был их мир. Люди, работавшие на ранчо, их люди. А я был чужаком, и отношение ко мне соответствующее.

Чего они, конечно, не знали, подумал я, так это, что моя смерть может навлечь на них кучу неприятностей. У меня было слишком много влиятельных знакомых, и многие их них знали, что я буквально вырос в седле. Поэтому рассказ о моей гибели в результате несчастного случая несомненно вызвал бы подозрения и требования начать немедленное расследование. Я чувствовал, что Колин не понимал всего этого, уж слишком он был самоуверен, его переполняло ощущение собственной неуязвимости.

Но мне-то что от всего этого? Стараясь ехать как можно осторожнее, я начал искать глазами путь для возможного отступления. Мне нужно было сбежать от них, во что бы то ни стало. При этом следовало соблюдать максимум осторожности. Поэтому я не фиксировал ноги в стременах и весь сжался, напряженно ожидая какого-нибудь «сюрприза».

Мы спустились с плато по отлогому спуску в небольшую долину примерно в милю длиной и полмили шириной. Я вспомнил по аэрофотоснимкам, что на северо-западе долины проходила дорога в сторону Медного Ручья.

В моей душе в этот момент осторожность боролась с желанием пришпорить коня и рвануть туда. Это был реальный путь к спасению. Раньше мне никогда бы и в голову не пришла мысль спасаться бегством, но на этот раз меня могли припереть к стенке, а мне это улыбалось меньше всего.

А Белл? Осмелятся ли они, зная, что я на свободе и у меня развязан язык, сделать с ней что-либо?

И тут я почувствовал себя полным идиотом. С чего я так завелся? Предположим, что скрытых микрофонов в моей комнате не было и Колин зашел, пусть и в самый неподходящий момент, но все же случайно? Они, конечно, типы не из приятных, ну и что с того, ничего же пока не случилось? Верно, два человека предупредили меня о грозящей опасности. Да, но на каком основании?

Если я сейчас сбегу и сообщу шерифу обо всем? В суде никто подобную чушь слушать не станет, да и в полиции вряд ли кто отнесется к моим словам серьезно. И все же мои рассуждения невольно упирались в труп человека, там, в переулке рядом с мотелем, человека, который зачем-то искал встречи со мной.

Почему его убили? Чтобы не допустить моего разговора с ним? Но почему? Что он хотел мне передать?

Интересная мысль пришла мне в голову: а что, если Пит Альварес узнал такое, что могло угрожать благополучию семьи Уэллза, и начал донимать их угрозами, давая понять при этом, что эта информация стала известна еще кому-то? Предположим также, что Мануэль, располагая теми же сведениями, решил отомстить за смерть брата, рассказав обо всем мне. А обо мне он мог слышать от своего брата Пио.

Или все это из-за того, что я упомянул имя братьев Туми в этом чертовом телеинтервью?

Флойд Рис внезапно остановил коня.

Там кто-то есть. Я заметил движение.

Он говорил это Колину, но слышали все. Наша маленькая колонна растянулась на тропе и застыла в ожидании.

Наверное, койот или кролик, сказал Колин.

Это был человек.

Они о чем-то приглушенно спорили, и я уловил только обрывок фразы: «... не может быть».

Мой конь нетерпеливо перебирал ногами. Он нервно дернулся, но я изобразил лишь видимость попытки сдержать его, на случай внезапного бегства, чтобы тогда у окружающих создалось впечатление, будто я просто не смог его удержать. В этом случае я мог бы получить немалую фору, прежде чем мои компаньоны сообразили бы, что я задумал.

И вновь нашу процессию возглавил Флойд Рис, но теперь он расчехлил винтовку.

Тропа сузилась. Я сидел в седле вполоборота, стараясь одновременно удерживать в поле зрения и Риса, и Джимбо. Последний заметил это, но принял мой маневр за проявление страха.

Испугался, горожанин? Боишься упасть? Погоди, то ли еще будет!

Мне он уже порядком осточертел, и я решил отбрить его.

Да эти ваши чертовы холмы, заметил я, просто прыщики по сравнению с хребтами Сан-Хуан в Колорадо или с Бигхорном в Вайоминге.

Он начал что-то говорить, но я уже завелся и резко оборвал его.

На севере Вайоминга, где я пас скот еще в детстве, ваши горы вообще бы посчитали равниной.

У него просто отвисла челюсть другого слова не подобрать.

Ты пас скот?

Я работал ковбоем, еще когда ты на горшок ходил.

Белл улыбнулась, а я почувствовал некоторое облегчение. Я был по горло сыт этим молокососом.

Процессия снова остановилась. Все смотрели куда-то в сторону, на низкий выступ, покрытый камнями и травой. Джимбо пришпорил коня и устремился вперед, желая, по-видимому, переговорить с Колином наедине, но я двинулся за ним, не желая предоставлять ему такой возможности.

Когда я подъехал, то увидел, что привлекло всеобщее внимание. На выступе была выложена стрела из камешков. Судя по тому, что некоторые камешки были еще влажными, их совсем недавно выковыряли из земли. Под стрелой была сделана надпись «Форд 38».

Что это значит, черт возьми? воскликнул Колин.

Мне-то этого не нужно было объяснять, но делиться своими познаниями с остальными я не собирался.

Рис долго изучал загадочную картинку и наконец разродился.

Знаете, что мне это напоминает, мистер Уэллз? Это похоже на какой-то военный опознавательный знак, скажем, указатель расположения батальона или роты.

Во-первых, армии здесь никогда не было, сказал Колин. А во-вторых, это тут недавно появилось.

Я понял, что знак предназначался для меня и никого больше. Мы оба с Пио служили в роте «Форт» роте Ф, если вам так больше нравится, 38-го батальона. Это было славное боевое подразделение, в рядах которого нам довелось повоевать, прежде чем нас перевели в другую роту в качестве пополнения. Пио Альварес знал, что я пойму знак. А стрелка указывает на его возможное местонахождение. Или он просто хотел указать путь к бегству, убеждая меня покинуть эту теплую кампанию, пока не поздно. Мне что-то не хотелось успокаивать их.

Если Рис прав, Колин, сказал я с нескрываемой радостью, у вас могут быть неприятности. Если это означает роту «Форт» 38-го пехотного батальона, то, значит, где-то рядом опасный противник. Они в свое время неплохо поработали в Корее.

Все уставились на меня, не в состоянии выдавить из себя ни слова. Джимбо только этого и ждал.

Этот тип утверждает, что работал ковбоем. Я имею в виду вот этого писаку.

Никто этому не поверил: они уже успели сформировать мнение обо мне, и слова Джимбо не вписывались в нарисованную их воображением картину. Да их и не особенно все это интересовало. Значительно большее беспокойство вызывал факт очевидного присутствия поблизости неизвестного лица, которое могло помешать их планам.

Возможно, знак оставил тот всадник, что проехал этой дорогой незадолго до нас, заметил я. Но что же мы зря время теряем? Мне скоро пора возвращаться в город, и я бы хотел увидеть индейские наскальные рисунки, пока не стемнело.

Да здесь уже недалеко, сказал Рис рассеянно.

Он уставился в ту сторону, куда указывала стрелка, пытаясь, по-видимому, представить, что лежит там впереди.

Вы поезжайте, босс, а я проверю, куда эта стрелка меня приведет.

А можно я? вырвалось у меня. Мы с Белл могли бы проехать немножко. Может, удастся что-нибудь обнаружить.

Вы останетесь с нами, сказал Колин довольно резко. Иначе вы можете попасть в беду.

Он помедлил, разглядывая склон, по которому начал подниматься Флойд Рис. Через пару минут Колин развернул коня.

Поехали, сказал он и двинулся вниз по тропе.

Примерно метров через семьсот дорога начала извиваться, местами резко спускаясь к серии переправ через Литтл-Кугуар. Справа он нас на добрую тысячу футов возвышалась непробиваемая стена плато Кука. Дорога начала карабкаться вверх. Только мы тронулись, как где-то сзади раздался громкий хлопок ружейного выстрела, затем еще один. Джимбо выругался, Колин резко повернулся в седле. Одна Дорис умудрилась сохранить внешнее спокойствие, она вслушивалась с таким выражением лица, как если бы ей рассказывали что-то интересное в гостиной.

Колин! закричал Джимбо Давай быстро вперед! Нужно убраться со склона!

Колин с явной неохотой двинулся вперед. Белл ехала прямо передо мной, сзади был только Джимбо. Мой жеребец начал заметно нервничать, выгибая шею подальше от лежавшего рядом головокружительного обрыва, Белл повернулась в седле.

Это Ринкон, сказала она, указывая вперед.

Я знал, что это Ринкон. Я неплохо изучил эти места на аэрофотоснимках. Но сейчас я думал только о том, что где-то рядом, сразу за Ринконом, чуть западнее ручья, начиналась дорога, ведущая прямо на запад. Это был подходящий путь к отступлению, по которому я мог бы сбежать из этих проклятых гор. Ни один роман не стоил этой истории, в которую я умудрился впутаться, не говоря уже об убийстве, а у меня уже не раз в мозгу проскальзывала мысль, что Мануэль Альварес погиб из-за меня. Почему его убили, я не знал, но все отлично увязывалось в единую картину.

Вот поворот впереди наверняка тот самый, за которым дорога резко уходит вниз к Ринкону.

Ринкон слово испанское и означает «гнездышко», «угол», «уголок», «жилище» или просто отдаленное, заброшенное место.

Совсем рядом протекала Затерянная Река. О ней упоминалось в последних строках дневника Джона Туми.

Как раз в этот момент я увидел косулю. Совсем рядом с дорогой, метрах в шести, затем еще одну и еще. Они совсем не торопились бежать от нас, что указывало на дикую заброшенность этих мест: на них ни разу никто не охотился. По поводу косуль никто не проронил ни слова. Все разговоры внезапно оборвались... Вернее, я только сейчас заметил, как стало тихо, хотя, по-видимому, мы некоторое время ехали совершенно молча.

Я внимательно огляделся по сторонам. Мы ехали вниз к Ринкону. На этом участке дорога стала шире, попадались и участки, где можно пустить коня галопом, если потребуется. Я почувствовал горячий удар воздуха от просвистевшей мимо пули раньше, чем раздался звук выстрела. Инстинктивно я вырвал ноги из стремян и кубарем скатился с седла, как раз в тот момент, когда испуганный жеребец встал на дыбы. Я приземлился на полусогнутые ноги в пыль рядом с ним и мгновенно нырнул в заросли колючего кустарника, окаймлявшего дорогу. Тут же откатился в сторону. И замер. Я услышал, как матерится Колин и как Джимбо вопит:

Он готов, Колин, готов!..

Заткнись, идиот!

Колин на месте развернул коня и рванул галопом к тому месту, где я упал. Но Корея была для меня неплохой школой, и когда он подъехал, я был уже шагах в сорока от того места.

Я прополз руслом высохшего ручья, бежавшего когда-то рядом с тропой. Но вскоре выкарабкался из него, прополз по-пластунски через заросли и вверх по крутому склону. Они здорово расшумелись, так что я мог не беспокоиться об издаваемом мною шуме. Мне нужно было успеть.

Джимбо с револьвером в руке внимательно осматривал дорогу. С моего наблюдательного пункта мне хорошо была видна Дорис, спокойно сидевшая в седле. В этот самый момент она достала из пачки сигарету. Чувствовалось, что происходящее беспокоит ее не больше, чем охота на зверя-подранка или змею.

Белл тоже не двигалась с места. Я почувствовал, она поняла, что ей отсюда живой не выбраться. Лишь однажды она попыталась двинуться с места, но передумала, и я понял, почему. Путь к отступлению перегородили два всадника, которых я встретил в день своего приезда на дороге. Она, как и я, попалась в ловушку, путь назад был отрезан. Ни у нее, ни у меня оружия при себе не было.

Теперь мы были у них в руках, и они намеревались убить нас. А Рис воспользовался стрелой из камней в качестве предлога, чтобы отделиться от группы; не будь этого, он бы выдумал какой-нибудь другой. Он проехал вперед и затаился. Теперь, если бы он или кто другой убили меня, всю вину свалили бы на Пио Альвареса.

У них был я в роли жертвы, был и козел отпущения, но, хуже всего, у них в руках была Белл. По какой-то неясной причине они собирались убить и ее.

Глава 5

Дикость какая-то! На дворе двадцатый век, век спутников и лунных модулей, а тут какие-то перестрелки с конокрадами и револьверные поединки времен девятнадцатого века. И все же я был приперт к стенке именно здесь, в этом богом забытом уголке Дикого Запада, точно так же, как девяносто лет назад Джон и Клайд Туми.

Двое верховых двигались без излишней торопливости. Рис был где-то на верху склона, так что против меня одного было сейчас пять здоровых мужчин и одна женщина, которая, я просто чувствовал это, была много опасней любого из них.

Лежа на склоне, я постарался прикинуть свои шансы. Выходило тысяча против одного, что они прикончат меня в течение часа. Но никто не испытывает особого желания умереть просто так, а уж тем более я. Мне хотелось жить, и не просто выжить, но и выйти из этой схватки победителем.

Продолжая наблюдать за ними, я попытался воссоздать в памяти картину горного склона за спиной. Его покрывали частые кедры и заросли различных пустынных колючек и кустарников. Попадались и клочки земли с пожухлой травой. Но, главное, примерно в ста пятидесяти двухстах метрах выше того места, где я лежал сейчас, была небольшая седловина моя единственная реальная надежда.

Флойд Рис был сейчас где-то там, наверху. Я это знал, но в данный момент передо мной были четверо вооруженных всадников. Чтобы выжить и скрыться от них, я должен был перебраться в такое место, где их лошади были бы бесполезны, заставить их спешиться. Никто в здравом уме не попытается загнать коня туда, куда я намеревался рвануть. Хоть у меня и не было оружия, я чувствовал, что мог бы заставить их попотеть, поскольку сомневался, чтобы хоть кто-нибудь из этой теплой кампании увлекался скалолазанием. А вот мне приходилось!

Я отполз на несколько шагов и наткнулся на выбоину, глубиной буквально сантиметров десять и шириной чуть больше полуметра. Но я, яростно извиваясь, словно червяк, прополз вдоль нее, укрываясь за камнями, до седловины. Еще немного, и я добрался до ближайшего кедра. Используя дерево в качестве прикрытия, встал на ноги и пробежал несколько метров. После этого пришлось пробираться на четвереньках. Но теперь меня уже скрывал еще один кедр.

Судя по звукам, доносившимся сзади, те четверо растягивались в цепь.

Можешь выходить, сказал Колин спокойным голосом, Пио больше не осмелится стрелять в тебя.

Судя по его тону, он считал, что я нахожусь значительно ближе к дороге, но голос его разносился по всей лощине. Еще несколько метров, и я доберусь до открытого места, где буду у них как на ладони. За этой проплешиной на склоне горы виднелась глубокая трещина. Сумей я добраться до нее, у меня появлялась реальная возможность в относительной безопасности убраться отсюда подальше.

Может, он ранен? спросил Колин. Ты уверен, что он не ранен?

Крови не видно было, это был голос Джимбо. Он просто струхнул.

Непохоже было, чтобы он испугался, сказала Дорис. А если вы и дальше будете здесь болтать, то он окончательно смоется.

Я встал, вышел на открытое место и прошел шагов пять, прежде чем у меня сдали нервы и я снова бросился на землю.

Эй, это говорил уже один из вновь прибывших. Там на склоне кто-то есть!

На мне была рубашка блекло-зеленого цвета и светло-серые брюки. Человек или животное это неважно, лежащие совершенно неподвижно на горном склоне, практически невидимы. Глаз улавливает только движение, и поэтому я лежал не шелохнувшись.

Может, это была птица, какая-нибудь куропатка, а может, кролик, сказал Джимбо.

Поезжай и проверь, это уже голос Колина. Он не мог уйти далеко, и если ты там заметил какое-то движение...

Да, кажись, я обознался, ответил ковбой. Вот ветер деревья шевелит.

Оставалось одно лежать неподвижно. Одно движение, и я окажусь под прицелами нескольких ружей.

Прошла минута, другая, ни звука.

Да нет там ни черта, сказал Джимбо.

Поезжай взгляни, приказал Колин, но в голосе у него не было уверенности.

На этот раз я услышал цокот копыт и после некоторых колебаний рискнул повернуть голову и посмотреть вниз. Трава и низкорослый кустарник закрывали вид, но я разглядел двух всадников, которые, съехав с тропы, начали прочесывать местность.

Как раз в этот момент Белл Досон решилась. О ней практически забыли. По-видимому, никто не ожидал, что она попытается сбежать, да еще в такой ситуации. Они были уверены, что она никуда не денется. Белл это почувствовала, но у меня сложилось впечатление, что она хотела еще и отвлечь их внимание. Как бы там ни было, но эта уловка ей удалась.

Она пришпорила лошадь и рванулась вниз по тропе, ведущей к ручью.

Вот он, мой единственный шанс! И я не упустил его, рванувшись с места, как спринтер, вверх по склону. За спиной я услышал вопли преследователей, но кричали они вслед Белл, или оттого, что заметили меня, я не знал.

У самого края расщелины я остановился и бросился на землю, скинул ноги вниз, придерживаясь руками, заскользил вниз. Носками ботинок я пытался нащупать хоть какой-нибудь выступ, но скала была абсолютно гладкая. До дна расщелины было метров семь, и я полусвалился, полусполз туда.

Крепко ударившись, я тем не менее сразу же вновь вскочил на ноги и начал карабкаться вверх.

Я не знал, что случилось с Белл, но сознавал, что ради нас обоих мне необходимо как можно быстрее выбраться отсюда.

Я был в хорошей форме, и на ногах у меня были туристские ботинки, какие надевают обычно, отправляясь в горы, а не сапоги для верховой езды. Я быстро покрыл расстояние в десять шагов, вскарабкался на невысокий, пересохший водопад и полез вверх.

Расщелина слегка изгибалась, и это служило мне дополнительной защитой. Я продолжал ползти. С дороги доносились крики и ругательства. Я прополз метров сто, отдышался и посмотрел вниз. Джимбо стоял на тропе. Возгласы доносились откуда-то снизу со стороны ручья.

У меня не было сомнений в том, что Белл хорошо знает эти места; все-таки часть юности она провела на ранчо на Кугуаре и, наверное, не раз бывала здесь. Я очень надеялся, что она отыщет надежное место, где преследователи не смогут ее найти. Передохнув мгновенье, я снова полез вверх. Местами откос был почти вертикальный, но всякий раз мне удавалось зацепиться за какой-нибудь выступ, и подъем продолжался. До верхнего края плато оставалось уже метров пять, не больше, когда я услышал над головой какой-то шорох. Я практически ничего не мог сделать и именно потому постарался вскарабкаться повыше, прежде чем поднял глаза.

На самой бровке плато с винтовкой в руках сидел Флойд Рис. Шляпа его была сдвинута на затылок, винтовка небрежно покоилась на коленях. Он улыбался, и улыбка эта была не из приятных.

Я подтянулся повыше и снова взглянул на него.

Что, сказал я, похоже, ты меня подловил.

Это точно, Ответил он. И сейчас я тебя пристрелю, писака.

Но я не дрогнул.

Это, случайно, не твоего деда братья Туми встретили во время перехода через долину Стейкет?

Это его поразило.

Откуда, черт возьми, ты это узнал?

Единственно, что мне оставалось, это взять его «на понт», но я не был уверен, что мне это удастся.

Джон Туми оставил дневник, сымпровизировал я. Это всем известно.

Черта с два.

Если бы ты увлекался историей и тебе довелось бы копаться в архивах, как мне, сказал я, так ты бы был в курсе дела. Да я читал даже две статьи в «Канзасском историческом вестнике», основанные на этом материале. Туми писали домой, продолжал я, отправляя свои записи по частям в Техасе родственникам.

Такую ложь он мог легко проглотить, ибо примерно так поступали почти все пионеры Дальнего Запада. Просто никто не интересовался тем, что произошло с ними в Аризоне. Я старался врать как можно более гладко.

Убив меня, ты ничего не добьешься. Все, что я уже обнаружил, я наговорил на пленку еще в Лос-Анджелесе. Как только начнут расследовать причину моей смерти или делить оставшееся после меня имущество, неминуемо прокрутят эти пленки. После этого вам, ребята, придется туго.

Наполовину это было правдой, но он на мои слова не купился.

А тебе-то с этого какой прок? спросил он. Ты же давно на том свете будешь.

Решай, как хочешь, ответил я и... прыгнул на него.

Грянул выстрел. Пуля задела за рукав рубашки, но я уже летел ему в ноги. У него не было возможности выстрелить еще раз, так как в этот момент я вцепился пальцами ему в штанину. Однажды овладев в армии приемами дзюдо, я старался их не забывать и по возможности регулярно тренировался. Как только мои пальцы крепко захватили край штанины, я резко рванул его на себя.

Он сорвался со скалы, рухнул на меня, и, пролетев метра четыре, мы упали на выступ, шириной метров пять. Он извернулся и ударил меня с размаха ружьем по плечу, но тут я двинул его корпусом. Он был сухощавый и жилистый. Если бы он отшвырнул ружье, у него бы еще была реальная возможность свалить меня, но он попытался вскинуть его и прицелиться. Я нанес ему короткий удар левой в челюсть, прямой правой по корпусу, резкий удар носком ботинка под колено, а затем по подъему стопы. Он охнул от боли и попятился. Я ударил его ногой в пах. Он упал и выронил винтовку. Она описала в воздухе короткую дугу и проскользила футов девять вниз по склону.

Как же мне была нужна эта винтовка! Но стоило мне рвануться за ней, как рядом с моей головой щелкнула о камень пуля. У подножия скалы с винтовкой в руках стоял Джимбо, и стоило мне показаться хоть на мгновение из-за прикрытия, думаю, он бы не промахнулся.

Я прислонился к скале, пытаясь отдышаться после схватки с Рисом, но он в этот момент поднялся с земли, похоже, с прежними намерениями. Он еще не отошел от удара в пах, но готовился наброситься на меня снова. Я вновь ударил его ногой по тому же месту. Он сложился пополам и сел наземь. Я ударил его еще раз, он попытался уклониться, и мой кулак лишь скользнул по его скуле. И тем не менее он рухнул на землю. Во время драки его револьвер выпал из кобуры, но у меня не было времени на поиски. Поэтому я сорвал у Риса с пояса охотничий нож в ножнах и засунул себе за ремень.

Резко развернулся и вновь бросился вверх по скале, вскарабкался к краю плато, перевалился через него и посмотрел вниз. Рис ползал на четвереньках в поисках револьвера.

Сюда, к плато, возможно, вела тропа, по которой могли пройти кони моих преследователей, потому я не стал терять времени. Я побежал, выбрав направление на юго-запад, которое, по моим расчетам, должно было вывести к дороге, идущей вдоль берега Нью-Ривер. Я то бежал, то шел пешком, стараясь сохранить силы. Сорвись я сейчас и вряд ли кто-нибудь обнаружит мои останки в этой богом забытой расщелине. Сверху она наверняка выглядит не толще волоска на изрезанной карте горного плато. Даже койот не смог бы добраться до вкусного обеда, и я достался бы какому-нибудь стервятнику.

Носком ботинка я наконец нащупал узенький выступ и затем, едва удерживая равновесие на гладкой скале, осторожно передвинул руки вниз по узенькой трещине, которая спускалась по краю обрыва. Теперь, держась за ее край, я сполз еще ниже, отпустил правую руку, лихорадочно пытаясь нащупать хоть какую-то опору или зацепку. Я висел над пропастью, держась только немеющей кистью левой руки. Разожми я ее сейчас, и...

Пальцы правой руки нащупали небольшой выступ, носки ботинок обрели опору, и так, сантиметр за сантиметром, я медленно спустился почти до самого дна узкого каньона и позволил себе спрыгнуть, когда до земли оставалось всего метра полтора.

Я оказался на каменной полке длиной метров восемь и примерно столько же в поперечнике. В отполированной водопадом скале образовалась небольшая чаша, все еще наполненная водой. Недалеко от этого «водоема» нависал узким выступом край скалы, но другого убежища от палящих лучей солнца не было. Преследователи могли настичь меня только с той стороны, откуда я пришел, но я решил еще раз убедиться в этом, подошел к краю полки и посмотрел вниз. И тотчас отпрянул назад. Подо мной была абсолютно гладкая, отшлифованная скала, отвесно обрывавшаяся примерно метров на пятьдесят. О дальнейшем спуске не могло быть и речи. Я сам заманил себя в эту ловушку, еще лучше, чем могли пожелать мои преследователи, и, может быть, они это знали.

Вода здесь, конечно, была, но есть нечего. Единственный выход обратно наверх, но там меня поджидала смерть от рук преследователей.

Вспомнив о них, я быстро отбежал под нависший край скалы и сел на лежавший там плоский камень. Теперь сверху я был невидим.

Солнце не доставляло мне особых неудобств: оно заглядывало в этот узкий каньон примерно на час не больше. Что еще беспокоило меня, так это мысль о Белл я ничем не мог ей помочь. Даже если ей и удалось скрыться в этих горах, ей наверняка требовалась помощь.

Наверху раздались шаги, на выступ посыпались мелкие камешки и песок. Я вжался в стену, затаив дыхание.

Шеридан! я узнал голос Колина. Отзовись! Мы знаем ты здесь!

Они могли только подозревать это, ведь прямых доказательств у них не было. Я ждал, затаившись.

Внезапно над головой раздались резкие звуки, будто кто-то бил металлом о камень. Неужели они вырубают в скале ступени, чтобы спуститься сюда? В какой-то миг у меня появилось желание выглянуть из укрытия. Рискни хоть один из них спуститься сюда, все преимущества были бы на моей стороне. Даже если бы его прикрывали сверху, я мог бы внезапно накинуться на этого глупца и спихнуть его в пропасть. Но тут до меня дошло, что же они делали.

Они срубали все те выступы, которые позволили мне спуститься сюда. Да все-то, пожалуй, и не стоило. Достаточно было сбить два-три, и я бы остался пленником этого каньона до самой смерти. Очень удобно: на теле никаких следов насилия смерть от истощения.

Через некоторое время я снова услышал голос Колина:

Больше ты нас не интересуешь. И даже если у тебя остались какие-то записи, пленки, мы их найдем.

Моя секретарша человек довольно доверчивый. И ей придется одной иметь дело с Флойдом Рисом и Джимбо Уэллзом. Так что я сильно сомневался, что она сможет остановить этих типов.

Ждать было нельзя. Нужно было немедленно выбираться отсюда.

Я услышал над головой хруст гравия, звук удаляющихся шагов и... остался один.

Глава 6

Солнце стояло высоко, но здесь, в стенах моей добровольной тюрьмы, царила прохлада. Над головой протянулась голубая полоска неба, прямо передо мной противоположная стена каньона. Он был таким узким, что казалось протяни руку и дотянешься дотой стороны. В том месте, где сейчас стоял я, он был немного шире, но книзу сужался, слегка изгибаясь, отрезая меня от внешнего яркого живого мира.

Некоторое время я сидел совершенно неподвижно. В пустыне обретаешь способность слушать.

Звуки в пустыне приглушены. Стоит привыкнуть к фону вроде подвывания ветра, и через некоторое время начинаешь различать другие шорохи. Вот прошмыгнула мышь, а это птица зашуршала в листве. Начинаешь отличать звук падающих камней, сброшенных ветром, от тех, которые потревожила нога крадущегося преследователя.

Полной тишины в природе не бывает. Но пустыня это земля шорохов. Поэтому приходится настраивать слух лучше любого инструмента.

Я знал, что вся моя жизнь, все, чего мне удалось на сегодня достичь, было поставлено на карту. Это был не сюжет приключенческого романа, рожденный игрой моего воображения, но сама действительность, жуткая, безжалостная, жестокая реальность.

Несколько часов мне придется бороться, чтобы выжить. И исход этого сражения определит, выживу я или мне суждено погибнуть, и в таком случае та же участь, наверное, ждала и Белл. А зло так и останется безнаказанным.

Человек оснащен самым совершенным в мире оружием мозгом. Если мне удастся выбраться отсюда, то только благодаря тому, что мозг будет направлять движение мышц.

Я сидел не двигаясь, вслушиваясь в шепот пустыни. Гомон большого города остался позади. С каждой секундой я все глубже окунался в мир пустыни, возвращаясь, если хотите, в первозданное первобытное состояние. Я находился в этом мире дикой природы и сам должен был стать дикарем, даже еще большим, чем мои преследователи.

И вновь я вспомнил о братьях Альварес. В их жилах текла кровь апачей. Нет сомнения их предки были где-то поблизости, когда в этих краях, в долине Верда, появились стада братьев Туми. И апачи знали обо всем, что происходило здесь в те дни.

Я подошел к краю и заглянул в пропасть. Даже с крюками и страховкой спуск был бы почти невозможен. А в моем положении это просто самоубийство.

На выступе, ставшем моей тюрьмой, скопилось немного песка, и я принялся внимательно его изучать. Бывает, в горах рядом с водоемами остаются следы диких животных, пробирающихся на водопой. Эти следы могут иной раз подсказать человеку, попавшему в безвыходное положение, путь к спасению.

Но на этот раз мне не повезло. На скале не было никаких следов, указывающих на присутствие диких животных.

Я набрал немного сухих веток, некогда заброшенных сюда потоком. Если использовать хворост экономно, то его хватит на пару ночей, а я знал эти горы достаточно, чтобы не особенно надеяться на сохранение жары с наступлением ночи. Моя нынешняя обитель была расположена примерно в двух километрах над уровнем моря, и с заходом солнца здесь даже летом воцарялся ночной холод. Я решил развести костер поближе к скале она послужила бы дополнительным отражателем тепла. За все это время я не слышал ни одного выстрела. Я старался не думать о Белл Досон и ее положении. Она хорошо знала эти места, и я старался убедить себя, что ей удалось спрятаться от преследователей. В этих краях она выросла, а дети зачастую, играя в прятки, находят укромные места, какие не отыщет ни один взрослый. Может быть, сейчас она пряталась именно в такой месте. И все же, как я себя ни убеждал, душа моя была неспокойна.

И тут мне пришла в голову еще одна мысль. Флойд Рис так легко не успокоится, зная, что я оказался в этой ловушке. Я здорово врезал ему, и это должно было задеть его не только физически. Он не из тех, кто прощает обиды. Он наверняка жаждет мести, хочет увидеть, как я буду корчиться. Такой человек.

Значит, Флойд Рис вернется сюда. Внизу, на дне каньона, плескались синие тени, а высоко над моей головой последние лучи солнца продолжали золотить рваные края горного плато. Я уложил хворост и уже присел к нему со спичкой, когда меня вдруг осенило. Если вниз спуститься невозможно, то это вовсе не значит, что выхода нет вообще. Я быстро поднялся с колен, подошел к краю скалы и принялся осматривать гладкие стены каньона.

Мне раньше как-то не приходило в голову попытаться уйти подальше от этого злополучного места по отвесной скале. Да, так оно и есть гладкие стены без единого выступа, без расщелин и выбоин. Но надежда не покинула меня. Я не мог свыкнуться с мыслью о поражении. Должен же быть хоть какой-нибудь выход. Даже если его нет, я все равно его найду.

Только бы удалось отыскать зацепку в скале, позволяющую сдвинуться с этой полки, а дальше я был уверен я найду способ выбраться из каньона.

Конечно, идиотизм затевать все это в одиночку. Мне приходилось заниматься альпинизмом в свое время, но для предстоящего восхождения у меня не было ни снаряжения, ни страхующих меня товарищей. Я стоял у края пропасти, пока не сгустились сумерки, вспоминая любые возможные способы скалолазания, которые помогли бы мне выбраться из ловушки.

Да, это было невозможно, но другого выхода у меня не было. Я мог бы попытаться дождаться поисковой группы, но я нутром чувствовал, что мои предположения насчет Риса вполне обоснованны. Он конечно же оставит меня здесь это точно, но предварительно всадив в меня пулю. Не для того, чтобы убить на месте, а для того, чтобы покалечить, лишив способности передвигаться.

Будет потом в этих местах и поисковая группа, будет. Я знал это, хотя Колин, наверное, не подозревал, что последние несколько лет я слишком часто бывал в обществе и у меня появилось немало друзей. Они приедут искать меня, и у Колина не останется иного выхода, кроме как впустить их в свои владения. Они прочешут вертолетами все эти пустынные края, и среди них наверняка будут профессионалы-альпинисты, которые догадаются, где меня искать.

Но мне от этого вряд ли будет теплее. Стоит мне здесь задержаться, и друзья найдут всего лишь мой труп.

Зайдя под навес, я чиркнул спичкой и, прикрывая ее от усиливающихся порывов ветра, разжег костер. Хвороста хватало. Его было даже более чем достаточно теперь, когда я решил попытаться уйти отсюда.

Вскоре я уснул рядом с тлеющими кедровыми ветками.

Проснулся я продрогшим с первыми лучами солнца. Вернее, солнца еще не было видно, но небо уже побледнело, хотя одна яркая звезда еще была видна на светлеющем небосводе. Я напился воды и раздул тлеющие угли. Скоро утренняя звезда исчезнет за скалой, по которой мне предстоит сегодня ползти.

Особой надеждой на успех я себя не тешил, сознавая, что только полный глупец или бедняга, оказавшийся, подобно мне, в абсолютно безвыходной ситуации, решится на подобный шаг. Я даже не знал, с чего начать. Восхождение по гладкой отвесной стене задача не из легких, даже при наличии крюков и веревок, а в моем случае это было почти верное самоубийство. Я знал, на что иду, а это означало, что я был готов добровольно убить себя, то есть покончить с собой. Не особенно радовала и мысль, что Рис мог явиться сюда именно в тот момент, когда я буду совершенно беззащитен, беспомощно карабкаясь по стене каньона.

У Риса же будет винтовка, я буду как на ладони, так что все получится, как он и мечтал.

Я ждал, проклиная себя в душе за то, что оказался таким идиотом и позволил загнать себя в угол. Все удовольствия прошлой жизни, планы на будущее все это осталось позади. Книги, которые я хотел написать, новые сюжеты... Я попал в нынешнее безвыходное положение из-за нескольких выцветших листков бумаги, обнаруженных в стволе старого сломанного револьвера...

Рассвет медленно карабкался по склону обрыва, и искореженный кедр-недоросток с жестом отчаяния простер свои уродливые ветви навстречу утреннему солнцу.

Я встал и загасил костер. Не то чтоб от него мог заняться пожар, но привычка есть привычка. Я сделал небольшую зарядку, разминая мышцы для предстоящего восхождения, если оно, конечно, состоится.

Кое-где я наметил места, которые с большой натяжкой можно было считать выступами в скале. С правой стороны скала несколько выдавалась вперед, а под ней образовалась довольно узкая выемка.

Первым шагом будет покинуть площадку, и при мысли об этом у меня по спине побежали мурашки.

Скала была гладкой, как стекло. Может, в отдельных местах на ней и были мелкие углубления, позволяющие ухватиться за них пальцами, но в этом случае меня бы ждала мало привлекательная перспектива повиснуть без какой-либо опоры над скалами на высоте пятидесяти-шестидесяти метров.

Я всматривался в стену каньона. Вниз спуститься невозможно. Значит, придется карабкаться вверх.

Я взглянул влево. Гладкая стена до самого дна каньона. Однако примерно метрах в двух от меня на скале примостился кедр, почти карликовое дерево с большими и довольно крепкими на вид ветвями; правда, часть из них уже высохшие.

За кедром, чуть выше, я заметил узкую полоску, которую большой оптимист назвал бы выступом. Был он не шире пяти сантиметров, а в длину примерно метра два.

Если я, скажем, сумею добраться до этого кедра и вскарабкаться на него, причем он при этом не обломится, а затем ухвачусь за край выступа, то, пожалуй, смогу пройти его на руках... ну а дальше-то что?

За выступом я заметил в скале трещину, которую также мог бы попытаться пройти, цепляясь руками и ногами.

Но эти десять метров... Я почувствовал, как у меня на лбу выступил пот и вспотели руки. Страховки на этом восхождении не будет. Один неверный шаг, и все будет кончено. И еще угроза появления Риса в самый неподходящий момент.

Примерно метров на восемь выше того места, где я сейчас стоял, был выступ в скале шириной почти в полметра. Но он был просто взлетной площадкой в сравнении с той «трассой», которая отделяла меня от него. Что меня ждало за тем выступом, я отсюда уже не видел. Предположим, я доберусь до него, а затем обнаружу, что дальше пути нет. Я ведь даже не смогу умереть с комфортом. Буду висеть на нем, пока не ослабею окончательно и сорвусь в пропасть.

Кедр был старый. Серые изломы веток торчали из хвои, и стоит мне напороться на них, они вспорют меня не хуже ножей. Но другого выхода не было. Я и так слишком долго медлил.

Я сбросил с себя куртку и расстелил ее на выступе, чтобы поисковая партия знала, где меня искать. Вытянул вперед руки, изогнулся и прыгнул.

Какое-то мгновение я, казалось, висел в воздухе, а затем подо мной уже трещали, ломались и гнулись ветви старого дерева. Но кедр выдержал. Кое-какие пересохшие ветки обломились, но я уцепился и начал осторожно карабкаться к самой верхушке.

Стараясь сохранить равновесие, я выпрямился. Прямо над моей головой был узкий выступ. Я вытянул вверх руки. Теперь меня отделяло от цели всего несколько сантиметров. Делать было нечего... Я подпрыгнул... ухватился пальцами за край и... повис над бездной. Осторожно, сантиметр за сантиметром, я начал ползти на руках по этой узенькой ступеньке в скале. Пот заливал мне глаза, во рту пересохло, дыхание вырывалось из груди с хрипом. Мне показалось, что я услышал какой-то шум. Неужели Рис? Меня охватил страх. Я не хочу умирать, я хочу жить!

Полпути есть! Еще сантиметр... Руки дрожали от напряжения.

Передо мной была та расщелина в скале. Значит, потребуются еще большие усилия. Внезапно я почувствовал под пальцами песок. Если сейчас пальцы оскользнутся на песке... Я передвинул руку... Пыль сыпалась мне на лицо...

Я осторожно засунул носок ботинка в расщелину. Рубашка насквозь пропиталась потом, то ли от страха, то ли от напряжения.

Одна рука вошла в расщелину, пальцы вцепились в неровный край. Я слегка перенес вес, передвинул другую ногу, нашел для нее зацепку. Не было места отдохнуть, перевести дыхание, приходилось лезть дальше.

Я начал медленно карабкаться, цепляясь попеременно руками и ногами, иногда переходя в распор. Выше... выше... еще выше.

И внезапно я понял, что победил. Я доберусь до полки.

Я ухватился пальцами за ее край, он обломился. Я проверил прочность другого участка, ухватился за скалу, подтянулся, забросил одну ногу. Осторожно, затаив дыхание, едва упираясь ладонями в скалу, подтянул другую ногу, встал.

Несколько минут отдыхал на скале, пытаясь прийти в себя.

За мной был обрыв каньона, перед глазами гладкая скала. Я пробежал взглядом вдоль выступа. Он исчезал из виду за небольшой выдающейся вперед скалой. Чтобы пройти под ней, мне придется встать на колени. Я медленно пошел вперед.

За спиной раздался возглас:

Шеридан!..

Это был Рис. Пока что он меня не заметил. Я опустился на колено, протиснулся под выступ и затаился там в тени.

Шеридан! снова крикнул Рис. Этой курткой ты меня не обманешь! По этой стене даже муха не вскарабкается. Я был внизу, смотрел, я знаю.

Долгие секунды ожидания. Я хотел двигаться вперед, дальше за выступ. Но я не осмеливался, ибо любое движение наверняка привлекло бы его внимание.

Шеридан! на этот раз в его голосе сквозила неуверенность. Вылезай, Шеридан! Я пришел вытащить тебя из этой дыры. Он лгал, ибо отсюда я видел его руку с пистолетом, изготовленным для выстрела.

Это была ошибка, продолжал он, босс хочет извиниться. Вылезай, я брошу веревку!

Сантиметр... еще один... Я медленно передвинул пальцы по краю выступа, затем переместил ногу, продвинулся вперед.

За спиной все было тихо. Мне очень хотелось оглянуться, но я не решался.

Он шел вдоль края плато. Вскоре его глаза упрутся в этот выступ. Не думаю, что он меня заметит в тени под скалой. Но кто знает?

Я продвинулся еще немного вперед. Почти мгновенно грянул выстрел. Пуля ударилась о скалу над моей головой и отлетела рикошетом в сторону. Рис проорал что-то и снова выстрелил.

Но у меня было достаточно времени. Я успел обогнуть выступ.

Однако радоваться было рано. Выступ тянулся дальше только на полтора метра. Правда, за ним было в скале вертикальное углубление, так называемый «дымоход», шириной от метра в том месте, где я стоял, до метра восьмидесяти у основания, примерно метрах в тридцати отсюда.

Кверху «дымоход» сужался, доходя до самого плато, где он расширялся, образуя неглубокую чашу. Карабкаться вверх я не осмелился, зная, что там вряд ли спасусь от Риса. Оставалось одно спуститься по «дымоходу», найти коня или другое транспортное средство, либо же попытаться добраться до телефона.

Я довольно быстро достиг «дымохода» и, уперевшись ногами в одну стенку «трубы», спиной и руками в другую, начал спускаться вниз.

Я подумал о Белл, которая могла быть сейчас где-то там, внизу. Без коня ее в этих скалах не найти. И все же я не мог отделаться от мысли о ней. Меня беспокоило, что задумал Колин теперь, когда он уверен в моей неминуемой смерти. Пройдет ведь немало времени, прежде чем он узнает, что мне удалось бежать.

Стало припекать. Небо было чудесно голубым. Его пересекал белый след, оставленный самолетом. Высоко-высоко в небе парил стервятник.

Когда до земли осталось около метра-двух, я спрыгнул, приземлился на четвереньки и сразу бросился бежать.

Мысли лихорадочно работали. В джипе у Риса было переносное радио, но до машины довольно далеко, а Флойд, пока не убедится, что я от него сбежал, на помощь звать не станет.

Они могут связаться с остальными ковбоями, и те начнут охотиться на меня, когда услышат обо всем.

Как же мне нужно было оружие!

Просто казалось невероятным, что всего в нескольких десятках километров отсюда лежит большой современный город. Здесь же в этом диком краю мало что изменилось с тех пор, как сюда прибыли Джон и Клайд Туми.

И внезапно я понял, куда мне идти.

Глава 7

Я шел к Затерянной Реке. Она должна быть где-то недалеко, из описания было довольно ясно, где ее искать. Это место должно напоминать окрестности Фоссил-Спрингза, где теперь стоит электростанция.

Затерянная Река была затерянной в буквальном смысле слова: ложе ее небольшое и скалистое, поток вырывается из-под земли, стремительно пробегает по короткому каменистому руслу и исчезает под скалой. Вода, как писал в дневнике Джон Туми, чистая и холодная, без минеральных примесей. Когда я туда доберусь, глоток воды будет мне просто необходим, если раньше не набреду на какой-либо другой источник. Вряд ли когда-нибудь еще доведется оказаться так близко к этим местам, поэтому хотелось проверить то, о чем писал Туми. Если бы это удалось, а затем я смог бы пробраться в старый каменный форт на ранчо, у меня был бы готовый сюжет.

Но мне уже нужен был не только сюжет. Сначала я просто не мог поверить в то, что происходило, затем вообще не думал ни о чем, кроме спасения, теперь же совершенно сходил с ума. Меня распирала ярость. Уже были вспышки неприязни, раздражения, страха, а сейчас на смену им пришел гнев. И это был отнюдь не внезапный всплеск эмоций, который быстро проходит, а глубокий, сильный гнев, жажда мести.

Жизнь научила меня никогда не драться ради одной победы. Всегда должно быть нечто большее, чем победа. Я говорил себе: «Ты преуспеваешь, времена скитаний давно закончились, война стала достоянием истории, через насилие и жестокость ты уже прошел. Ты стал цивилизованным человеком». По теперь за мной гнались. На меня напали и вынудили бежать. Эта мысль приводила меня в бешенство! Меня заставили скрываться. Надо мной издевались, в меня стреляли. К тому же и это больно задевало меня не воспринимали всерьез.

Теперь у меня была более важная цель. Сюжет для романа уже не имел такого значения. Я должен вытащить на свет божий то, что они так тщательно скрывали, и разоблачить их.

В глубине моего сознания засела еще одна мысль. Жили два человека по фамилии Туми, которые, если моя догадка верна, перегнали скот на запад только для того, чтобы здесь их убили и ограбили. Читая и перечитывая несколько страничек из дневника, погружаясь в изучение их жизни в Техасе, я сам не заметил, как полюбил этих сильных, независимых людей, которые действовали в духе лучших американских традиций. Да, я должен признать, наряду с гневом появилось и осознанное желание отомстить за них, доказать, что их усилия не пропали даром.

Остановившись в тени под скалой, я изучал окрестности того места, где стоял. Теперь каждый шаг нужно делать осмотрительно, каждое движение должно быть обдуманным. Если эти парни поджидают внизу, нельзя, чтобы они меня обнаружили. Не налететь бы на кого-нибудь из них случайно. Я осторожно вышел из укрытия. Держась в тени скалы, начал спускаться по отлогому склону, укрываясь за кедрами, которые часто попадались на пути, и прячась за большими камнями и кустами.

Внизу я заметил старую индейскую тропу, которая шла по дну ущелья. Выло очень тихо. В глубине каньона уже сгущалась жара. Крадучись, я пошел вдоль тропы. Следов лошади или человека не было, только однажды я заметил след оленя или горного козла. На мягком песке отпечатки копыт были нечеткими, и трудно было с точностью определить вид животного. Тут и там попадались кучки сплетенных сучьев, принесенных сюда водой и застрявших между валунами. Я высматривал себе палку, которая могла бы служить оружием и в то же время пригодиться как посох.

На лбу у меня выступил пот, рубашка взмокла. Время от времени я останавливался и прислушивался. За мной охотились, охотились люди, которые, несомненно, убьют меня, как только обнаружат. Без оружия я был беспомощен или почти беспомощен.

Снова и снова я непроизвольно останавливался, ожидая, что сейчас раздастся какой-нибудь звук, боясь увидеть глаза человека, стоящего неподалеку. Я знал, что пустынные горы могут довести до такого состояния кого угодно, даже если он находится в менее отчаянном положении. И раньше, когда мне ничто не угрожало, я часто испытывал такое же чувство.

К юго-западу возвышалась плоская громада плато Нью-Ривер. Когда-то давно я ночевал в каньоне у подножья его скалистого склона и вроде бы хорошо должен был запомнить местность в том районе. Если в удалось напиться из Затерянной, я бы мог двинуть на юг и подняться на плато. Там, на северной стене каньона, было старое тайное убежище, где скрывались джентльмены удачи.

Внезапно до меня донесся стук копыт и грубая брань. Я мгновенно бросился на землю и спрятался за каким-то колючим кустом. Это было неподходящее укрытие, но другого не было. Я встал на одно колено, моя рука сжала гладкий, отполированный водой булыжник величиной с кулак. Всадник появился из узкого бокового каньона, который я не заметил, прямо передо мной. Ковбой привстал в стременах и огляделся. Он все еще бормотал проклятия, обращаясь к своей лошади, которая, очевидно, поскользнулась на камне. Бросив взгляд вокруг, он сунул руку в нагрудный карман и, достав табак и бумагу, начал скручивать сигарету. Он стоял ко мне вполоборота, но я знал, как опасно, когда тебя замечают краем глаза. Это еще хуже, чем если тебя видят прямо перед собой. Поэтому я выжидал.

До него было не более двадцати метров и все же слишком далеко, чтобы попасть камнем, даже если бы я был уверен в своей меткости. А уверен я не был. Много лет прошло с тех пор, как я играл в мяч, да и в бейсбольной команде я не блистал. Но мне очень нужна была эта лошадь, а если не лошадь, то хотя бы револьвер.

Сосредоточенно, стараясь не смотреть прямо на него из страха, что мой взгляд привлечет внимание, я изучил разделявшее нас пространство можно ли пересечь его бесшумно. Это место было все же попроще, чем некоторые места, которые мне приходилось пересекать в Корее, в столь же неблагоприятных условиях. Но с тех пор прошло уже несколько лет.

Если бы он повернул голову в любую сторону, то почти наверняка увидел бы меня. Со всей осторожностью, на какую только был способен, я ступил одной ногой вправо, затем перенес на нее вес тела и придвинул другую ногу. Теперь я был сзади него. Я выпрямился, наблюдая за лошадью так же внимательно, как за всадником. Поле зрения у лошадей шире, чем у человека, и из них двоих, как я опасался, она может заметить меня первой.

Пощупав ногой песок, я сделал большой шаг к ним. Ветер дул от лошади в мою сторону, поэтому я сделал еще шаг, затем еще один. Теперь на пути лежал большой валун округлой формы. Пригнувшись, я стал обходить его справа. Сделал еще два шага как вдруг лошадь отпрянула в сторону и фыркнула. Мгновение, и я рванулся к ним. Тут всадник заметил меня и потянулся к револьверу.

Давно прошли времена, когда умение выхватить револьвер решало все. Сноровка у этого парня была не лучше, чем у обычных людей. Лошадь нервно переступала с ноги на ногу, я мчался на них. И в тот момент, когда рука его сжала револьвер, я швырнул камень, вложив в бросок весь вес тела и всю силу руки. Я рассчитывал и на то, что он может уклониться, но это позволило бы мне приблизиться. Однако, хотя он и сделал быстрое движение головой в сторону, камень попал ему точно в подбородок. Револьвер был уже почти вытащен, когда пальцы всадника конвульсивно сжались, указательный нажал на спуск, и раздался выстрел. Пламя, вырвавшееся из ствола, прожгло борозду на боку лошади. Животное шарахнулось. Удар камня и рывок лошади вышибли всадника из седла. Я бросился к нему и в тот момент, когда он коснулся земли, заехал ему правой в челюсть. Что-то хрустнуло, он пронзительно вскрикнул: челюсть была сломана еще камнем, а мой кулак окончательно раздробил ее. Наполовину вытащенный револьвер снова скользнул в кобуру. Быстрым движением я выхватил его и, пока ковбой стонал, обхватив руками подбородок, сорвал ремень с кобурой.

Затем, не обращая на беднягу внимания, поискал глазами лошадь. Испуганное животное отбежало метров на сто, наступило на повод и остановилось. Мне нужна была лошадь, но ружье, висевшее у седла, еще нужнее. Оставив ковбоя, который все еще стонал, я пошел к лошади. Она подпустила меня на близкое расстояние, а затем отбежала на несколько шагов. Я пошел за ней, говоря ласковые слова, и, наконец, она позволила подойти настолько близко, что я смог ухватить повод. Через мгновение я был уже в седле.

Этот выстрел мог накликать беду, и я не желал дожидаться неприятностей там, где он прогремел. Трудность была еще в том, что на дне каньонов дороги особо выбирать не приходится. Я поехал в сторону Нью-Ривер, я взял курс на седловину между холмами к тропе, которая шла по краю каньона Грейпвайн. Затем, повернув к ущелью Грея, обогнул громаду Нью-Ривер и увидел впереди себя след на тропе. Это были следы лошади, идущей шагом. Я узнал их еще до того, как услышал голос:

Это вы стреляли?

Голос принадлежал Белл. Она сидела в седле, в густой тени от зарослей можжевельника.

В меня стреляли. Вернее, он вытаскивал револьвер, чтобы выстрелить, но я оказался проворнее.

Вы его убили?

Нет... Но теперь он топает пешком, и у него сломана челюсть. Можете быть уверены, он уже вышел из игры.

Куда вы направляетесь? поинтересовалась она.

Я пожал плечами.

К Роберз-Руст или куда-нибудь еще. Нам лучше убраться из этого района.

И оставить мое ранчо?

Но вы же оставляли его раньше. Вернетесь с помощником шерифа. Я сделал бы так.

В лощине мы пустили лошадей шагом. Плато отбрасывало тень на большую часть тропы, лишь изредка солнце пробивалось между скалами и заливало ее своим светом. Я почувствовал голод. У седла висели сумки, но в них не было ничего съестного. Там был табак, но я не курю. Кроме табака я нашел спички, обрывки сыромятных ремней, горсть патронов к винчестеру и два к револьверу.

Только бы выбраться отсюда живыми, сказала Белл.

Я посмотрел на нее. Голова моя была занята теми же мыслями, но я не знал, действительно ли она понимает, в каком положении мы оказались. Конечно, им известно, что до нас всего несколько миль. Теперь уже, наверное, нашли человека, которого я изуродовал, или найдут еще до темноты. Я надеялся, что его обнаружат. Так будет лучше для него. Он тяжело ранен, а вреда нам уже не причинит.

Города, автострады, люди всего в нескольких милях отсюда. Пустяковое расстояние по нынешним временам. Но между нами и спасением, которое они сулят, лежат эти несколько пустынных горных миль. А люди верхом и на джипах здесь, рядом. Они охотятся за нами.

Знаете, кто меня сейчас интересует? спросил я, оглядывая холмы. Пио Альварес.

Пио?

По мере того как мы продвигались все дальше вглубь каньона, я рассказывал ей о Пио. Я говорил о Корее, о холоде и мучительном отступлении, о том, как мы с Пио сражались плечом к плечу, вместе укрывались в скалах и зарослях, ползали на брюхе. Многого я ей не стал рассказывать; ведь тот, кто не испытал этого на себе, не поймет. Мирным обывателям, которым ничего не угрожает, тем, кто живет в теплых квартирах, сидит в мягких креслах и спокойно спит по ночам, не понять отчаяния и безумия доведенных до крайности людей, которые идут в бой и сражаются за свою жизнь, преодолевая чудовищные трудности. Мы с Пио убивали, убивали умело и жестоко, наводя ужас на врага. У тех, кто вставал между нами и свободой, было мало шансов устоять против нас. Мы их убивали, не предавая трупы земле.

Я знал Пио, по крайней мере я так считал. Его братья убиты. Он должен знать, кто это сделал и почему.

Эти люди даже не представляют себе, что они затеяли, сказал я Белл. Пио один из лучших специалистов по партизанской войне, каких я когда-либо знал... И он не ведает пощады.

Мы нашли каменную пещеру, где текла Затерянная Река. Холодная чистая вода поднималась из земных глубин на поверхность, пробегала несколько ярдов и вновь исчезала под скалой. Мы обнаружили реку в горной нише, куда лишь немногие догадались бы заглянуть. Нашим взорам открывалось углубление в скалах, где росли деревья и кустарники. К нише вел единственный проход, который в принципе мог обнаружить любой. Должен был быть и другой лаз: о нем говорилось в дневнике Джона Туми и объяснялось, как его найти.

У нас нет никакой еды, сказала Белл. Они могут просто не выпускать нас отсюда и дожидаться, пока мы умрем с голода.

Может быть, ответил я.

По бокам вздымались скалистые стены, впереди был вход в пещеру, где из узкой расщелины выходила на поверхность река. Должно быть, за многие столетия своего существования она много раз разливалась, и уровень ее поднимался, поскольку на стенах ниши, где мы стояли, были видны следы работы воды. Внизу стены были подмыты, образуя углубления, где можно укрыться. Здесь было очень тихо. Слышен был лишь рокот воды, быстро струящейся по отполированной скале. На дне речки лежало несколько обкатанных водой камней. Поток добегал почти до самого выхода из ниши и нырял в скалу, с глухим звуком исчезая в неведомых глубинах. Скалистое углубление было небольшим, всего несколько квадратных ярдов.

Вы знали об этом месте? поинтересовалась Белл.

Я прислушивался и ответил не сразу. А затем сказал:

А вы знаете что-нибудь о Джоне и Клайде Туми?

Туми? Кажется, нет, она говорила нерешительно, стараясь заглянуть мне в глаза. А почему вы спросили?

Видите ли, мне в голову пришла идиотская мысль, что все это из-за них. Я сказал «идиотская», потому что их нет в живых уже девяносто лет.

Я переменил тему:

Как ваша семья поселилась в этих местах?

Думаю, как любая другая семья пионеров Дикого Запада. Они пришли сюда, нашли подходящий участок и построили дом.

Сами построили?

Не совсем. Однажды я слышала, что он был построен другим человеком, который работал на моего деда или прадеда. Родители никогда не рассказывали мне о нашем ранчо, но настойчиво требовали никогда не продавать его. Вот почему завещание было составлено таким образом, чтобы, несмотря ни на что, земля оставалась собственностью семьи.

Какую фамилию носил ваш дед?

Кажется, Досон. Меня никогда это особенно не интересовало, да никто об этом и не рассказывал. Папа и мама упорно не хотели, чтобы эту тему затрагивали, но я случайно услышала разговор между ними и задала несколько вопросов.

А тот человек, который работал на вашего деда? Вы помните его имя?

Да, его звали Бэл Мур. Он подал заявку на эту землю и передал ее своему хозяину. Когда приходило время пасти скот, земля снова переходила к Муру.

К этому способу прибегали землевладельцы Дальнего Запада, стараясь застолбить больше площади. Их работники подавали заявку на землю обычно на те участки, где была вода, а затем либо продавали ее своим хозяевам, либо заключали какую-нибудь иную сделку, по которой земля переходила к господам, и те таким образом получали контроль над водой. А у кого вода тот и хозяин.

Что случилось с Бэлом?

Его убили. Кажется, апачи.

Отдельные детали начали складываться в общую картину. Имя Бэла Мура я знал. Он был сегундо правой рукой Туми во время перехода на Запад. Его имя дважды упоминалось на страницах дневника. Он был решителен и надежен, этот Мур, и умел обращаться со скотом, к тому же работал на семейство Туми еще с довоенных времен.

Здесь было небезопасно. Эта мысль все время сидела у меня в голове, пока мы беседовали. Сознание мое раздвоилось, и часть его постоянно была занята поиском выхода из создавшегося положения. Конечно, в горах полно укромных уголков, где можно спрятаться, но беда в том, что Рис, вероятно, знает их все. Колину они тоже знакомы. Руст, конечно, недалеко с противоположной стороны плато, но им наверняка известно и это.

Теперь они уже перекрыли все дороги, ведущие с территории ранчо, прекрасно понимая, что, если нам удастся выбраться отсюда, молчать мы не будем, а это грозит неприятностями. Однако, хотя нам и нельзя было оставаться здесь, я понятия не имел, куда направиться. Пока лучше подождать, нельзя же отправляться в путь, не зная куда. Эта передышка нам нужна. Да, мы в западне, но если Джон Туми не ошибся, где-то должен быть выход. Ведь он пытался выбраться отсюда. Здесь его, видимо, настигли, и именно тут он нацарапал последние строчки на полях страниц, вырванных из дневника.

Понимая, что дневник может быть уничтожен, Джон Туми хотел, чтобы правда жила и после его смерти. Он надеялся, что сломанный, незаряженный револьвер никто не будет осматривать... И он не ошибся.

Я нетерпеливо поднялся. У нас было мало времени. С винтовкой еще можно продержаться какое-то время, но эти парни конечно же знают, сколько у меня патронов, и, когда патроны кончатся, они придут и убьют нас. Или же бросят здесь подыхать с голоду. Я выбрался из одной ловушки только для того, чтобы попасть в новую... Если только мне не удастся найти путь к спасению, о котором писал Джон Туми.

Он рассказывал о проходе, по которому собирался выбраться. Но Туми так и не ушел из западни, в которую теперь угодили и мы. Он погиб.

Дэн, обратилась ко мне Белл, мы выберемся отсюда? Или нас убьют?

Не знаю, Белл.

Что я еще мог ответить?

Правда не знаю.

Глава 8

Ниша, в которой мы стояли, была создана водопадом. Когда-то давно, перекатываясь через край скалы, сверху низвергался поток, пробивая себе в камне русло, а затем вытекал сквозь пролом, через который мы вошли, и бежал дальше в лежащую внизу долину. Это было видно по скале и по ложу реки. Раненный, попавший в западню, Джон Туми тоже понял это. Но он пошел дальше, сделав вывод, что русло было пробито самой Затерянной Рекой. Тот поток, который падал с края скалы, подумал он, пробил себе другой путь: нашел какую-то трещину и расширил ее до таких размеров, что смог весь нырнуть сквозь нее в пещеру и выйти к подножию. Об этом и рассказывали последние строчки, которые Туми торопливо написал на полях страничек из дневника, прежде чем спрятать их в ствол кольта Бизли. Он добавлял, что теперь идет в пещеру, откуда выходит река, и постарается вылезти наружу.

Удалось ли ему выбраться? Видимо, нет. А если и удалось, то его нашли и убили вскоре после этого: ведь он так никогда и не вернулся, чтобы забрать свой сломанный револьвер. Он пытался выбраться. Раненный, в безнадежном положении, но пытался. Туми отважился залезть в черный вход в пещеру, где ревел поток.

Мысль о раненом, которого, как дичь, загнали сюда убийцы, но который имел достаточно мужества, чтобы полезть в эту черную дыру, придала мне уверенности. Я снова заговорил:

Мы выберемся, Белл. Да, мы выберемся.

Оружие тоже придавало мне уверенности: ведь я считался экспертом по шести видам оружия еще в учебном лагере перед отправкой в Корею, а уж в Корее и Вьетнаме практики было хоть отбавляй. Если они желают заполучить мой скальп, то заплатить им за него придется сполна.

Сколько еще до темноты? Я с тоской посмотрел на небо. У нас был шанс выбраться под покровом ночи и даже, может быть, пробиться «к людям». Если бы нам удалось добраться до деревни Кейв-Крик или до шоссе, то у нас появлялся реальный шанс. Но я знал, что на всех тропах стоят наготове их люди, которые только и ждут, чтобы всадить в нас по пуле. Можно было попытаться идти через горы. Если бы удалось преодолеть Агуа-Фриа, то мы попали бы в район Мейера и Дьюи, который я знал. А сумей мы добраться до телефона, я позвонил бы Тому Райли. В лощинах и каньонах сгущались тени, в воздухе чувствовалась легкая прохлада. С винтовкой в руках я подошел к выходу и выглянул. Белл сидела неподвижно. Было тихо, слышался лишь приятный шум воды, да хрумканье лошадей, щипавших грубую траву. Тишина, покой...

Затем послышался отдаленный рокот самолета. Белл тоже услышала его. Она встала и быстро подошла ко мне.

Дэн, это Колин. Вы знаете, у него свой самолет.

Зачем самолет? удивился я. Он и так должен знать, где мы... Хотя бы приблизительно.

Я видела, как они охотились с самолета на койотов.

Конечно, я часто видел, как на койотов охотятся с вертолета; можно стрелять и с самолета. Но для этого местность здесь слишком изрезанная, не то что в Техасе, Оклахоме или Канзасе, где открытое пространство, равнина. Там и охотятся с самолета. Я тихо сказал Белл:

Если выберетесь отсюда, идите к Тому Райли, который расследует убийство Альвареса. Он честный парень. Доберитесь до него и расскажите все, что знаете.

Да что я знаю, Дэн?

Думаю, вы знаете столько же, сколько и я. Два человека по фамилии Туми пригнали сюда стадо коров в 1872 году. Потом они пропали, а их скот исчез. Я полагаю, их убили, а коров украли. У меня есть основания считать, что они имели законную заявку на большие территории в этом районе. Убийцы перехватили заявку и живут с тех пор на этой земле. Они никогда не пытались продать землю. Никто серьезно не занимался вопросом, имеют ли эти люди на нее права. А наследники Туми, которые у них могли быть, даже не знали, что они наследники и что есть наследство. А если и знали, то боялись заявить об этом, опасаясь последствий. С тех самых пор семейство Уэллзов живет под страхом потерять ранчо, и их страх растет пропорционально росту цен на землю. Полагаю также, что вы можете оказаться одной из наследниц Туми... Но все это одни догадки.

Проход, через который мы въехали сюда, был уже погружен во тьму. На землю спустились сумерки, и снаружи не видно было никакого движения.

Хорошо, сказал я, садитесь на лошадь.

Белл легко взлетела в седло и взяла повод. Делать нечего, нужно ехать. В том, чтобы сидеть здесь, не было никакого прока. Поскольку они могли ждать нас где-то снаружи, чтобы взять на открытом месте, следовало ехать в сумерках, когда уже темно и стрелять неудобно. А скоро совсем стемнеет. Сейчас у нас был слабый шанс, и я хотел им воспользоваться.

Итак, мы выехали из нашего укрытия... И ничего не случилось. Где-то раздался крик куропатки, я был уверен, что это кричала именно куропатка. Мы ехали шагом вдоль склона, от одной группы деревьев к другой. Было уже совсем темно, когда лошадь Белл фыркнула и внезапно с земли к ней метнулась фигура человека, который схватил лошадь за узду. Другой вцепился в повод моего коня, и из темноты раздался голос Риса:

Бросай винтовку, Шеридан!..

Сбоку ко мне подъехал всадник и потянулся к винтовке, я вскинул ее и нанес короткий, жесткий удар прикладом в череп, голова хрустнула как спелый арбуз. В ту же секунду я скатился с седла и, упав в грязь за толстый ствол кедра, несколько мгновений лежал неподвижно. Лошади пятились, рвались, я, пригибаясь, побежал к другой группе деревьев, проехался несколько метров по крутому склону и нырнул в густую тень кедра, который стоял в добрых двадцати метрах от того места.

Рис изрыгал проклятия, наезжая лошадью на кучку людей.

Где он, черт возьми? С кем я связался, жалкие трепачи! Куда он подевался?!

Если бы я промедлил хоть секунду и не выпрыгнул вовремя из седла, они не дали бы мне уйти. Это внезапное движение застало их врасплох, к тому же я все еще был вооружен. Белл сидела в седле не шевелясь, просто ждала.

Вы бы лучше позаботились об человеке, который тут лежит на земле, сказала она спокойно. Кажется, ему здорово досталось.

Рис не обратил внимания на ее слова.

Ну, подожди, я до него доберусь.

Он хрипел от злости.

Вы уже раз попытались, заметила Белл, и ничего хорошего из этого не вышло.

Послышался звук удара, потом все стихло. Через некоторое время я услышал голос Белл:

Конечно, легко бить женщину, когда у нее связаны руки, Флойд. Я всегда знала, что вы трус. Интересно, осмелились бы вы...

Он ударил ее еще раз. Я в ярости вскочил на ноги.

Прекрати, Флойд! это был голос одного из всадников. Давай искать Шеридана, я не нанимался драться с бабами.

Черт подери! голос Риса дрожал от ярости. Да я...

Подумай хорошенько, Флойд, прежде чем начинать, голос всадника был спокоен. Здесь не место драться со своими, не то тебя ждет куча неприятностей.

Пятясь назад, я сделал неверный шаг, и камень сорвался вниз из-под моей ноги. Я пролетел фута три и под грохот камней свалился на дно овражка, промытого сбегавшей с горы водой. Тут же послышался конский топот. «Хватай его!» крикнул кто-то. По меньшей мере три всадника скакали в мою сторону. Я вскинул винтовку, поймал одного из них в прорезь прицела и выстрелил. Затем бросился на дно овражка и начал карабкаться вверх по острым камням и галечнику. Пули щелкали по скале, свистели над головой, но я двигался быстро и к тому же был хорошо защищен. Я не знал, попал ли в того парня, но теперь они будут поосторожнее, охотясь на меня в темноте. Никто не хочет умирать, а было ясно, что кто-то может отправиться на тот свет... И не обязательно я. Погоня внезапно прекратилась.

Слушайте! крикнул Рис. Он не мог далеко уйти.

К этому времени я уже ступал по мягкому песку, было совсем темно, и я продолжал лезть вверх. Вряд ли они станут убивать Белл, когда я на свободе. Но пока я ничем не мог ей помочь. Я был уже довольно высоко на склоне плато и, наконец, остановился. Он тропы меня отделяла пара сотен метров. Подъем был пологий. В некоторых местах это можно было сделать даже верхом. Так, во всяком случае, казалось днем, хотя я и не заметил никакой тропы. И конечно же любой человек мог подняться по склону пешком.

Я уже не думал о том, чтобы спастись. Мои мысли занимала только Белл, которая была в руках шайки Уэллза. Ее нужно было как-то выручать. Если у этих людей и была капля рассудка, то теперь они совсем обезумели. Им казалось, что очень просто пригласить меня на ранчо, где может произойти «несчастный случай». Но их планы провалились, поэтому они становились все отчаяннее и безрассуднее. Сталкиваясь в прошлом с преступниками, я понял одну вещь все они неисправимые оптимисты с раздутым самолюбием. Они уверены, что все их планы осуществятся, и не испытывают ничего, кроме презрения, к закону и честным гражданам.

Колин Уэллз и понятия не имел о терпении и аккуратности такого полицейского, как Том Райли. Райли сумел обнаружить связь между Мануэлем Альваресом и мною. Уже сейчас, если этого не произошло раньше, должен возникнуть вопрос по поводу смерти Пита Альвареса на ранчо Уэллза. Терпеливое расследование или же проверка, проведенная его ведомством, несомненно, обнаружат, что я служил в Корее (кстати, об этом написано и на обложках моих книг). Наверняка полиция располагает военным послужным списком Пио Альвареса.

В наши дни лишь немногие стороны жизни могут быть скрыты даже от очень нерадивого следователя, а Райли таковым отнюдь не являлся. Можно не сомневаться, что у него уже возникли серьезные вопросы в отношении Колина Уэллза. Но этот Уэллз наверняка ни о чем не догадывается.

Хотя некоторые из тех людей, что жили на ранчо, и были помощниками шерифа, вряд ли они хоть раз принимали участие в расследовании дел, выходящих за пределы округа.

Колин Уэллз, однако, прекрасно понимал, что если мы сумеем выбраться с территории ранчо, то расследования не миновать. Все свидетели будут, конечно, на его стороне, но даже если и не удастся доказать, что он совершил преступление, выяснится, что его право на землю не бесспорно, и начнут выяснять, кто же истинный владелец.

И тут я понял, что нужно делать. Нужно вернуться на ранчо и воспользоваться телефоном. Я должен срочно дозвониться в город до Тома Райли. Он может запустить машинузакона, даже не находясь здесь.

Мы были в двадцати милях или чуть больше от ранчо Уэллза. Но в горной местности, если избегать тропинок, мне потребуются многие часы, чтобы добраться туда. Я подумал о ранчо Бентона Сьюарда. До Бар-Белла было вдвое ближе, но Сьюард, вероятно, дома, а с ним и его парни. Между ними, в каньоне Кугуар, было ранчо Белл, но я сомневался, есть ли там телефон. Я не мог вспомнить, упоминала ли она хоть раз о нем. Итак, если мне повезет и я не свалюсь со скалы, то доберусь до ранчо Сьюарда до рассвета. Верхом я доехал бы туда менее чем за два часа, но я слишком хорошо знал горы, чтобы недооценить время, которое придется затратить на дорогу.

Не обращая внимания на звуки, раздававшиеся сзади, я в быстром темпе двинулся вперед. Спустившись с плато, пересек ущелье Кейв-Крик, нашел тропу, которая огибала гору Крэмм, и перешел на бег. Пятьдесят шагов бежал, пятьдесят шел, временами останавливаясь, чтобы прислушаться или посмотреть на часы. Сейчас я поднимался по старой индейской тропе, которая едва различимой серой линией пересекала плато Бульдог.

Я наткнулся на нее случайно, это была большая удача. Мои глаза давно научились различать такие тропки, и внезапно я отыскал ее в темноте. Когда ходишь в горах по таким тропам многие мили, вырабатывается почти инстинктивное чутье на них. Часто я находил тропы, невидимые глазу неопытного человека.

Когда я добрался до ранчо Бентона Сьюарда и присел за конюшней, мои часы показали начало четвертого. Было совершенно темно и тихо. Глаза привыкли к темноте, и я легко различал предметы. Большой дом, построенный из природного камня, был развернут фасадом к горам. С противоположной стороны было большое окно с видом на долину Верда. Там же была терраса.

Сьюард, несомненно, дома, наверняка где-то здесь и часть его людей. Должна быть и собака, но лая пока не слышно. Меньше всего мне хотелось, чтобы она меня заметила в тот момент, когда я буду входить в дом.

Обогнув конюшню, я начал кружным путем подбираться к дальней стене дома. Тихо подкравшись, перемахнул через низкие перила, которые шли по краю террасы, и подошел к стене. Раздвижная дверь легко поддалась в этом краю замки до сих пор не нашли широкого применения, я вошел внутрь. Оказавшись в комнате, остановился и прислушался.

Винтовку я оставил за дверью, но револьвер торчал у меня за поясом, в любой момент я готов был пустить его в дело. Комната была погружена в темноту, смутно различались телевизор, диван и стол. Меня скрывала тень от шторы. Я выжидал и самым тщательным образом изучал помещение. Мне удалось разглядеть две двери и нечто, похожее на бар. Где-то здесь должен быть и телефон.

Но на баре его, кажется, не было... Не было и на столе. С величайшей осторожностью я двинулся с места и шагнул вглубь комнаты. Медленно продвинулся к одной из дверей. Диван был плохо виден и нельзя было поручиться, что на нем никто не лежит... Но диван был пуст. У двери остановился и прислушался, но ничего не услышал. Протянув руку, а взялся за ручку и мягко повернул ее, затем медленно открыл дверь.

Сердце колотилось, во рту пересохло. Поскольку сквозняка не было, я оставил дверь приоткрытой и шагнул в коридор. Справа была дверь на кухню, а там, прямо за дверью, на столе стоял телефон. Я осторожно снял трубку с рычага и набрал номер телефонной станции. Когда телефонистка ответила, я начал говорить:

Я звоню с ранчо Бар-Белл. Здесь совершено убийство, а на ранчо Колина Уэллза покушение на убийство. Пожалуйста, сообщите об этом Тому Райли, он...

Положи трубку.

Голос был холодным и ровным, в нем звучала угроза. В дверях стояла Дорис Уэллз. В легком зеленом пеньюаре она выглядела весьма обольстительно, но все ее прелести затмевал черный пистолет. Она держала его твердо. Зрачок ствола был направлен прямо в пряжку моего ремня.

Положи. Осторожно.

Когда я начал опускать трубку на рычаг, она обошла меня сзади и ловко выхватила ее левой рукой.

Девушка, сказала она, у нас здесь вечеринка. Один гость слегка перебрал. Он так шутит. Извините.

Она еще не кончила говорить, как я сделал резкое движение, стараясь выхватить пистолет. Дорис хотела отступить, споткнулась о стул и непроизвольно нажала на спуск. Раздался выстрел. Тут я схватил ее кисть и резко повернул, пистолет оказался у меня в руках.

Я быстро прижался к стене, держа оружие наготове. Дорис поднялась с пола, запахивая пеньюар.

Идиот! крикнула она. Чего ты хочешь этим добиться?

Движение ее руки, и трубка легла на рычаг. Интересно, телефонистка отключилась до выстрела или после? Здравый смысл подсказывал мне, что выстрел прогремел слишком поздно и не был услышан, а если и был, на том конце провода могли не понять, что это выстрел... Пробка, вылетающая из бутылки шампанского, производит примерно такой же звук.

Кажется, вы не понимаете, что ситуация вами уже не контролируется, сказал я. План, для осуществления которого вы пригласили меня сюда, уже провалился.

Но вы-то еще здесь. А у нас, знаете ли, богатый опыт борьбы с конокрадами. Ни один не ушел безнаказанно с нашей земли.

Вашей земли?

Кожа вокруг ее глаз натянулась.

Да, нашей земли! повторила она.

Вы не понимаете, что, даже если убьете меня, это вам не поможет. Знаете вы или нет, но у меня полно почитателей, многие любят мои книги. После моей смерти издатель бросится разыскивать каждый клочок бумаги, исписанный моей рукой, а затем отдаст хорошему писателю, чтобы тот завершил, если потребуется, начатую работу. Так что книга, публикацию которой вы хотите остановить, все равно выйдет.

После небольшого судебного разбирательства, продолжал я, вы потеряете ранчо, но останетесь на свободе. А то, что вы делаете сейчас, тянет на смертный приговор.

Не говорите глупостей, заявила она высокомерно. Ничто не изменилось, и ничто не изменится.

Вот что уже изменилось, голос прозвучал у меня за плечом, так как теперь я стоял вполоборота к стене. Он принадлежал Бентону Сьюарду. Брось пушку, Шеридан.

Не меняя положения, я оглянулся и посмотрел на него. В его руках был дробовик, который он навел на меня. Я улыбнулся и сказал:

Сьюард, вы насмотрелись кинофильмов. Это в кино всегда бросают оружие, не так ли? Просто люди, которые пишут сценарии, никогда не попадают в подобные ситуации. Я не собираюсь бросить пистолет и, даже если вы в меня выстрелите, убью Дорис. Я выстрелю по меньшей мере три раза, Сьюард. Два раза в Дорис и один в вас.

Брось пушку! повторил Сьюард резко, но в его голосе уже не чувствовалось той уверенности.

Хотите получить пулю в лоб, а, Дорис? Бентон рассчитывает на свой дробовик, а он так же опасен для вас, как и для меня. Не знаю, хорошо ли Бентон владеет оружием, но я-то всласть настрелялся в Корее и Вьетнаме. Он может отправить меня на тот свет, но я возьму вас обоих с собой.

Если бы я отдал пистолет и револьвер, который торчал у меня за поясом, то шансов остаться на этом свете у меня не было бы никаких. Независимо от того, что предложил бы Сьюард а у меня сложилось впечатление, что он стремится добиваться всего без риска, Дорис выстрелила бы не колеблясь. Я делал ставку на то, что Сьюард струсит... Риск не в его натуре, и он вряд ли отважится стрелять.

Как бы там ни было, добавил я, полицейские уже вызваны. Скоро они будут здесь и начнут задавать всем вопросы... Причем вопросы самые разные.

Ваш звонок не достиг цели, проговорила Дорис. Она двинулась вокруг стола, стараясь подойти к Сьюарду. Я показал ей пистолетом, чтобы она вернулась на место. Неподалеку послышался шум мотора, и я понял, что слышу его уже несколько минут. Автомобиль, урча, уже въезжал во двор.

Это полиция, сказал я, хотя сам в это не верил.

Сьюард опустил ствол дробовика и посмотрел во двор. Мне только это и нужно было. Когда его голова повернулась, а дуло уж не глядело мне в затылок, я рванулся и на втором шаге резко двинул его плечом. Он потерял равновесие и отлетел к стене. Пальцы его разжались, и дробовик выпал. Я выскочил в ту же дверь, через которую вошел, схватив на бегу винтовку, оставленную снаружи.

Машина подъехала с противоположного угла дома. Свет ее фар заливал расположенный в той стороне корраль. В доме кто-то вопил. Вдруг машина взревела и поехала назад, осветив угол дома. Затем двинулась вперед, разворачиваясь. Еще секунда и я окажусь в свете фар.

Опустившись на одно колено у стены террасы, я разрядил пистолет Дорис прямо в фары. Посыпались стекла, в кабине кто-то пронзительно закричал.

Когда луч света поймал меня, я уже бежал. Но бежал я не от машины, а прямо на нее, понимая, что спасительная темнота находится за джипом и это кратчайший путь к ней. На бегу я выстрелил из винтовки по ветровому стеклу, затем еще раз. Я уже миновал джип, и тут кто-то схватил меня. Двинув его прикладом в лицо, я освободился и устремился дальше во мрак ночи.

Было слышно, как джип сзади меня врезался в стену, под его колесами резко заскрипел гравий, машина разворачивалась. Двор был тесным, пришлось подать джип назад и снова поворачивать, чтобы осветить меня. Луч на мгновение опоздал я был уже на склоне за загоном корралем и спрятался в кустах. Упав на землю и затаившись, я тяжело переводил дыхания и прислушивался к суматохе, царившей в доме. В гомоне голосов слышалась чья-то брань и резкий, злой голос Дорис. Она кричала, срывая связки до хрипоты. Сквозь ее крик я неясно различал бормотание Сьюарда он оправдывался, доказывал.

В этот момент грохнул винтовочный выстрел. Звук шел с вершины горной гряды слева от меня. Пуля гулко ударила в борт джипа. Кто-то истошно завопил, и я услышал, как они бросились врассыпную, ища укрытия. Дорис кричала:

Это не он! Говорю вам, это не может быть он!

Раздался еще выстрел, затем третий... Вдруг грянул взрыв, и джип объяло пламя. По земле побежала огненная змея вытекающего бензина.

Я лежал тихо, выжидая. Должно быть, это Пио, который прячется где-то в горах. Наверное, он хотел лишить их средств передвижения, сковать их силы. Ждать дольше не имело смысла. Я повернулся и, перебегая от куста к кусту, бросился вверх по крутому склону. Мне хотелось найти Белл, вытащить ее с ранчо Уэллза и вместе выбраться отсюда. На мгновение я присел на склоне горы и посмотрел на горящий джип. Темных силуэтов вокруг него уже не было. Там внизу я не заметил ни Флойда Риса, ни Колина. Был Марк Уилсон, могучего сложения парень, тот самый Марк Уилсон, который следил за мной в городе... Как давно это было.

Я снова начал карабкаться к вершине в темноте ночи. И тут понял, что смертельно устал.

Что бы там ни случилось, но нужно найти укрытие и прикорнуть... Давно уже у меня не было ни крошки во рту... Где-то надо раздобыть еду любым способом. Вдруг я вспомнил знак у тропы. Не означал ли этот знак, что здесь поблизости должна быть стоянка Пио? Что я могу прийти к нему, когда появится возможность? Наверняка это неподалеку, может, всего в паре миль отсюда.

Узнать, кому поверила телефонистка мне или Дорис, не представлялось возможным. Она могла знать Дорис: телефонистки обычно узнают голоса людей, которые звонят из пригорода. Коли так, то она поверила ей. Правда, если она слышала выстрел, то может и сообщить властям, но я не был в этом уверен.

А пока нужно отдохнуть и перекусить и еще надо найти Белл. Отдохнуть и поесть я могу у Пио. Оставить знак для меня в его духе. Это одновременно и напоминание о старых временах, и обычный способ обозначения района, где располагается рота или батальон. Вероятно, он исключал возможность, что Колин или Рис поймут это военное обозначение, но, что еще вероятнее, ему на это было наплевать. Насколько я знаю Пио, он предпочитает места, к которым можно подобраться, только пройдя по открытому пространству, что дает широкий угол обстрела... Или же места, где можно устроить засаду.

Я дошел до вершины гряды, силы мои иссякли, я сел. Было холодно, дул ветер. Далеко внизу виднелись огни дома. На севере я едва различал проблески света; должно быть, ранчо Уэллза. Был ранний, предрассветный час. Вдали на востоке, в районе Тонто, небо уже начинало светлеть. Я нашел трещину в скале, кое-как втиснулся в нее, прячась от ветра, и заснул.

Когда проснулся, солнце уже светило вовсю. Я посмотрел на часы... Было начало восьмого.

Минуту-другую я лежал тихо и прислушивался. Ничего не было слышно, кроме свиста ветра. Затем до меня донесся слабый шелест, шуршание. Я осторожно приподнял голову.

В трех шагах от меня расположился выводок голубой куропатки. Я затаился, птицы медленно удалялись. Может быть, они и заметили меня, но присутствие человека их не тревожило. Выбравшись из своей щели, я лег на живот и посмотрел вниз на ранчо. Во дворе стоял обгоревший остов джипа, людей я не заметил. Через несколько минут из барака вышел какой-то тип, потянулся и пошел к корралю. Один раз он остановился и нагнулся к земле... Наверняка, разглядывал следы.

Внимательно изучив гору, не движется ли там кто-нибудь, я осмотрел все кругом. Склон горы, обращенный к ранчо, был крутым, другой отлог спускался в долину, где пасли скот. Внизу я увидел тропу... Очевидно, она вела от ранчо Белл Досон к дому Уэллза.

Пио Альварес стоял ночью на этой самой вершинке, в этом я был уверен. Сомнительно, чтобы он остался здесь; зная Пио, я готов был поклясться, что у него не может быть только одно потайное место. Их должно быть несколько, и он переходит от одного к другому, никогда не ночуя в одном две ночи кряду.

Я слез с гребня, встал и начал спускаться по противоположному склону горы, направляясь к тому месту, где Пио оставил свой знак.

Вскоре я оказался среди деревьев, которые густо усеяли вершину Кедровой Горы. Кедры сменились высокими соснами. Местами деревья росли редко, местами часто. Попадались оленьи тропы, земля была усыпана хвоей, и идти стало значительно легче. Я был настороже. Несколько раз попадались следы, они явно были свежими.

Здорово, дружище!

Приветствие заставило меня остановиться. Хотя я и рад был услышать этот голос, не слишком приятно, что он застал меня врасплох.

Пио Альварес всегда был больше апачем, чем мексиканцем. Сейчас это было отчетливо видно по тому, как легко он спускался вниз между деревьями. Пио был плотным, сильным мужчиной с нагловатой беззаботной ухмылкой. В добрые старые времена я всегда немного его опасался. Хотя мы дружили, он был крутым парнем, очень переменчивым, с непредсказуемым настроением. Я никогда не знал, как он ко мне относится. Но одно знал твердо: с другим напарником, пожиже, мне бы никогда не выйти к своим в Корее.

Ну что, влип? он качнулся на каблуках и ткнул мне кисет.

Не курю.

А... Да, помню, мне никогда не приходилось делить с тобой табак.

Его черные глаза были непроницаемы.

Ну что, будешь выбираться отсюда, а? Уйдешь?

Они взяли Белл Досон. Пио, ее убьют.

Это точно, он пожал плечами. Им нужно ее пристукнуть, ранчо-то ее.

Затем добавил:

И сеструху ее они убили.

Они утверждают, что была катастрофа.

Пио нехорошо ухмыльнулся:

Катастрофы-то разные бывают. Да, разные. А его она убила.

Она?

Точно. Я видел. Два или три дня они ошивались в горах. Оки, Колин и Джимбо высматривали, куда спихнуть машину. Я все видел, следил. Как-то раз Оки ехал вместе с ней на машине. Вижу, с его стороны дверь распахнулась, он ей что-то сказал и начал выпрыгивать. Но она за него ухватилась мертвой хваткой. Хорошая баба. Очень. Погибла, но и он тоже.

И не сообщил в полицию?

Он посмотрел на меня как на идиота.

Меня ищут. Колин Уэллз заявил на меня, что я краду скот. А ты хочешь чтобы я явился в полицию.

Он молча курил. На плече у него висел винчестер, у пояса револьвер. На Пио была потрепанная, видавшая виды шляпа, потертая рваная кожаная куртка и старые джинсы.

Надо вытащить Белл Досон из их лап, остальное пусть довершит закон.

Они-то и есть закон, сказал Пио презрительно. Сами его здесь устанавливают.

Не думаю, Пио. Кажется, полицейский, который расследует убийство Мануэля Том Райли, не подведет.

Это точно, Райли я знаю.

Внезапно он встал и, сказав «пошли», вразвалочку зашагал среди деревьев. Пио пониже меня, но ходок отменный.

Через полчаса мы дошли до ближайшего убежища Пио. Место было хорошее. На вершине скалистой гряды все подходы простреливались. Более того, имелось несколько путей для отступления. Убежище представляло собой гнездо из валунов, покрытых мхом. Вокруг росли несколько низкорослых сосен и кедров.

Пути для отступления, извивавшиеся между большими камнями, напоминали траншеи. Журчал ключ.

Примерно галлон воды в час, пояснил Пио.

Два огромных валуна имели внизу скос, и под ними могли укрыться два человека. Чуть ниже среди скал было устроено нечто вроде пещеры из камней, где свободно могли разместиться человек двадцать.

Об этом месте мне рассказал дед, разъяснил Пио. Им пользовались еще апачи.

В крыше пещеры, ширина которой составляла метров десять, было отверстие около трех метров в поперечнике. Частично его закрывали наклоненный ствол и кривые ветви кедра. В некоторых местах на стенах пещеры виднелись черные пятна от костров, разводившихся здесь в старые времена. Кое-где попадались почти неразличимые индейские письмена.

Это территория Уэллза?

Нет... Они об этом месте и не знают. Этот Флойд пешком не ходит. Только верхом ездит. Джимбо слишком ленив. Думаю, здесь никто не бывает, кроме меня. Только древние, те знали. Разве знает кто в Форт-Апаче. Этот Джимбо даже ходить разучился. Колин, тот ходил, когда был мальчишкой. А потом нет. Никто из них не может подняться на хребет. Он хитро ухмыльнулся. Они не индейцы, как я. Индейцы, вот кто ходит по горам.

Глава 9

Пио разжег огонь. Затем зашел в маленькую черную пещерку и отрезал два куска от висевшей там говяжей туши. Когда он вышел оттуда, на лице его блуждала плутоватая ухмылка.

Уэллзово мясо. Хочешь?

Не дожидаясь ответа, он плюхнулся у костра и приготовился жарить бифштексы на вертеле.

О мясе можешь не беспокоиться. У Уэллза отличное мясо.

Сидя у огня, я начал клевать носом. Наконец-то можно отдохнуть. Я смертельно устал. Здесь, под теплыми лучами солнца, у костра, глаза стали закрываться сами собой. Тепло проникало в утомленные мышцы, и мало-помалу они расслабились.

Тебя что, Туми интересуют?

Я открыл глаза. Бифштексы были почти готовы.

Что ты о них знаешь? спросил я.

Они пришли в эти места и пригнали стадо коров. Мой дед мальчишкой видел, как они пришли. Он лежал на горе и наблюдал. Никогда он не видел столько коров. А они все подходили и подходили, будто это будет длиться вечно. Ковбои дали скоту разбрестись вдоль берега, где была хорошая трава. Затем подъехали к повозке и слезли с седел. У них был такой вид, будто они приехали домой. В тот год в долине Верда была хорошая трава дожди поспели как раз вовремя. Запах жареного мяса донесся до того места на горе, где лежали мой дед и еще два паренька. Они увидели, как Джон Туми повернулся и посмотрел в их сторону. Если он их заметил, решили они, значит, парень не промах, но остались тихо лежать. Мальчишки очень любопытные, как белки. Джон Туми вскочил в седло и подъехал к подножию горы. Они не знали, бежать или оставаться. Джон Туми сказал им, чтоб спускались, и разложил на земле рядком подарки пять или шесть разных штуковин, а затем отъехал немного и стал ждать. Они спустились, конечно. Сошли с горы медленно и бесшумно, как антилопы или олени, схватили подарки, не разобравшись, что там было. Потом разглядели: табак, маленький мешочек соли и складной нож... Таких ножей они отродясь не видали. Туми сказал им, чтоб они пошли в селение и привели своих отцов он хочет выкурить с ними трубку мира.

Об этом, как я помнил, рассказывалось и в дневнике. Туми понимали, что без дружбы с индейцами им в этих местах не жить. К тому же им пришла одна мысль, хорошая мысль.

Они встретились с индейцами, с их вождями. Они сделали им подарки, побеседовали, и в конце концов Джон Туми купил у индейцев землю. Приобрел участок с четко определенными границами, заключив договор, написанный по-индейски на куске бычьей кожи.

Но и это еще не все. Туми понимали, что времена меняются. Они многое узнали за войну, беседуя с солдатами северян, которые занимались бизнесом. Братья были людьми искушенными и сознавали, что на Западе уже нельзя селиться, как в старые времена. Тот период уже заканчивался. Им нужна была земля, и они хотели оформить на нее такую заявку, что не подкопаешься. В этом и был настоящий секрет дневниковых записей, поскольку они рассказывали не только о том, как земля была куплена у индейцев, но и о том, как Клайд Туми ездил на юг, где нашел последнего отпрыска мексиканского рода, у которого была испанская дарственная грамота на этот участок, и выкупил право на землю.

Пио знал только часть истории. Он и понятия не имел, что Клайд Туми купил эту землю еще раз у мексиканца. Он знал только, что Клайд ездил куда-то на несколько дней, а затем вернулся.

Тем временем начались неприятности. Часть ковбоев Пио не знал сколько ушли от Туми и двинулись на Запад. А двоих убили ночью, когда они пасли стадо. Апачи их не убивали, хотя было сделано все, чтобы люди подумали на них.

А Уэллзы были в той шайке, которая совершила убийство? спросил я.

Нет, Уэллзов не было... Фамилия Уэллз появилась позже, после одного замужества. Дочка Тила вышла за какого-то Уэллза, дочка Марвина Тила. Этот Тил и был одним из тех, кто это сделал. Невысокий такой мужик, но сильный. Пришел из Калифорнии. Наши слышали разговор, он улыбнулся. Большинство индейцев ведут себя тихо, ничего не говорят, но многое слышат. Тилу пришлось убраться из Калифорнии... Говорили, из-за убийства. Он где-то познакомился с Рисом, а Рис уже тогда подумывал об этой земле и скотине. Рис понятия не имел о покупке участка и о том, зачем Клайд ездил в Таксон. Тил и Рис подстерегали Клайда Туми и двух его ковбоев. Убили их, а тела спрятали. Затем наняли бандитов в Таксоне и Тьюбаке... И перебили остальных. Это дела белых людей. У апачей свои проблемы.

Апачи всегда были поблизости в горах, долинах, повсюду. Они очень любопытны. С горных вершин апачи могли часами наблюдать за белыми людьми, действия которых, с их точки зрения, были странными. Они замечали практически все. Почему белые так поступали, апачи не знали, но им было известно все, что происходило.

А что же Белл Досон? Каково ее место в этой истории?

Там был мальчик, совсем еще маленький. Когда вся эта заваруха кончилась, его увез Бэл Мур. Потом Бэл вернулся и предъявил свои права на половину надела. Это была заявка на право пасти коров, она была оформлена на его имя и имя паренька. Этого я уже знал. Крутой был старикан.

Говорят, его убили апачи.

Все апачи, да апачи. Апачи его любили. Он как-то всадил в Тила пулю... Хотел убить, да тот выдюжил. После этого они и пристукнули Бэла, сбросили в пропасть.

Мясо было готово, мы вкусно поели. После кофе я встал. Хоть и удалось чуть-чуть поспать ночью и отдохнуть у Пио, чувствовалась усталость. Однако времени на отдых не было.

Пойду выручать Белл, сказал я.

Что, глаз на нее положил? поинтересовался Пио.

Да нет. Они захотят ее убрать. Белл слишком много знает, им нельзя оставлять ее в живых. Боюсь, как бы не опоздать.

Если она тебе нравится, не давай Джимбо возле нее отираться, он встал. Ладно, кэп, я с тобой. Пойду постреляю ради спортивного интереса.

Слушай, Пио, у тебя есть шанс. Ты же не в тюрьме вот и не попадай туда. Не стреляй без крайней необходимости. Можешь мне помогать, но не больше того... А когда все раскроется, замолвлю за тебя словечко.

Кто тебе поверит, кэп? Да никто. Меня знают, знают, кто такой Пио и как он к ним относится после того, как они убили Пита и Мануэля.

Рис убил Пита, Белл рассказывала. Дело в том, Пио, что если тебя обвинят в убийстве одного из них, то они выйдут сухими из воды. Не лезь на рожон. Будь со мной, помогай, но стреляй, только если нас загонят в угол.

Он посмотрел на меня. Сунул руку в нагрудный карман, достал плитку табаку, откусил и стал жевать. Он вечно жевал табак, даже в Корее.

Ладно, поглядим.

Подумай об этом как апач, Пио. Ну убьешь ты Колина, а что дальше? А вот если мы вытащим оттуда Белл, а затем пойдем в суд и докажем, что вся эта земля ему не принадлежит, если сумеем доказать, что это он убил Мануэля или спланировал его убийство? Ну, что для него хуже?

Да-а, согласился он неохотно, вижу, куда ты клонишь.

Мы шли по ровной гряде на северо-запад, держась, как индейцы, на возвышении и рассматривая тропы внизу.

Пока мы шли, я думал о Дорис. Расчетливая женщина, любит жестокость. Самое страшное для Белл оказаться в ее руках... Даже опаснее, чем попасть в лапы Джимбо. Тот просто испорченный мальчишка, который так и не повзрослел, а его сила и состояние дают ему все, что только пожелает.

Никогда в жизни я не лез в драку первым, но и труса не праздновал. Может, я пережиток прошлых лет, когда к закону не испытывали такого почтения, как сейчас? Да нет, где еще отыщешь человека, который бы так уважал закон или представителей закона, хорошо исполняющих трудное дело, делающих его честно, а большинство из них честные ребята. Но пока мы были вне досягаемости закона. Один шанс из ста, что мой звонок достиг цели, что попалась любопытная или отзывчивая телефонистка, которая дала знать в полицию.

Полицейские могли просто не обратить на сообщение внимания, посчитав, что кто-то валяет дурака. Но, с другой стороны, у хороших полицейских есть чувство надвигающейся беды и естественная склонность не только к подозрительности, но и к скептицизму. Такими их делают служба и люди, с которыми они сталкиваются в повседневной работе. Они, например, знают, что некоторые водители начнут врать, когда их остановят за нарушение правил дорожного движения, и что многие просто наплюют на эти правила, если будут уверены, что им это сойдет с рук. И как часто бывает, что человек перестает уважать закон с детства, когда сидит на переднем сиденье рядом с отцом и видит, как тот водит машину, или слышит, как оправдывается, не желая платить штраф.

Вполне вероятно, у полиции имеются свои соображения по поводу Колина и Джимбо Уэллзов. Полицейские могут просто заехать на их ранчо, чтобы навести справки об этом телефонном звонке, если, конечно, они о нем узнали.

Через несколько минут мы увидели эту шайку. Они двигались по долине, которая лежала примерно в четверти мили от нас и на триста метров ниже. Группы направлялись к ранчо Ягодное, где был «штаб». С ними была и Белл. Она сидела верхом со связанными за спиной руками, а от морды ее лошади к седлу Колина Уэллза тянулась веревка. Тут ехали все, сбившись плотной кучкой. Далеко впереди был джип, который мы рассмотрели в оптический прицел винтовки Пио. Он угадывался только по тянувшимися за ним клубами пыли.

Должно быть, остаток ночи они провели на ранчо Сьюарда, а рано утром отправились домой. Мне подумалось, что Бентон Сьюард торопил с отъездом... Его беспокоил телефонный звонок и хотелось, чтобы они находились где-нибудь подальше и он мог заявить, что понятия ни о чем не имеет.

Они не могли нас заметить нас хорошо скрывал рельеф местности. Но мы, наверное, внушали им беспокойство. Они знали, что я где-то рядом и в любом случае опасен. Знали они, что есть по меньшей мере и еще один человек, и, несомненно, поняли, что этот человек Пио Альварес.

Сразу после полудня мы остановились, расположившись на склоне Мустангового Холма в зарослях можжевельника чуть выше Бурного Ручья. До ранчо было примерно две мили, но отсюда было удобно наблюдать за всем, что там происходило. Пио не произнес ни слова с тех пор, как мы покинули убежище на Кедровой Горе. Он не растерял своего умения ходить по пересеченной местности. Глядя на него, легко понимаешь, почему апачи предпочитали сражаться спешившись. Индейцы могли приехать на место сражения верхом, но бились стоя. У Пио было инстинктивное чувство земли, он держался низин, используя каждое укрытие, напряженно вслушиваясь в каждый звук.

Ни одному из нас не нужно было напоминать, что дело идет к развязке. Белл Досон там, внизу, и нам надо спасти ее. Я надеялся, что это произойдет без кровопролития, мы ведь были не на Диком Западе прошлого века, где кровь лилась рекой. Сейчас, когда человека убьют или ранят, то требуют объяснений, а следователи начинают копаться во всех обстоятельствах дела.

Кто из ребят Уэллза способен убить или ранить женщину? Хотя они и грубые парни, доказавшие, что запросто могут прикончить конокрада, сомневаюсь, что кто-нибудь из них не считая Риса, конечно, не вмешается, увидев, что женщине причиняют зло, тем более женщине, которую все знают и не имеют причин недолюбливать.

Пио продолжал наблюдать за ранчо, он отмечал каждое движение возле дома, а затем изучал, в чем дело, через свой оптический прицел. Это меня беспокоило. Вдруг выстрелит? Конечно, мы были далеко, поэтому он не мог хорошенько рассмотреть людей, различая тех, кого знал, лишь по манере поведения, по характерным движениям или по одежде, в которой видел их раньше.

После короткого отдыха мы пошли вдоль холмов и через час были уже среди скал и кустарника за ранчо. Внизу яркое синее пятно бассейна, белый дом все дышало покоем. Рядом с домом на открытой площадке стоял джип Бентона Сьюарда.

Сколько их здесь? Колин, Джимбо, Марк Уилсон и Сьюард? А Рис? Мы наблюдали. К двери барака для обслуги подошел человек и огляделся. На поясе у него висел револьвер. Он медленно пошел к корралю, временами останавливаясь и оглядываясь.

Рип Паркер, сказал Пио сквозь зубы. Сволочь, как и Дэд Стайлз. Когда убили Пита, они оба были при этом. Как-то Пит повздорил с Рипом в Прескотте. Паркер его здорово отделал.

Мы выжидали, наблюдая за ранчо. Спали по очереди. Ни Дорис, ни Белл мы не заметили. Ближе к вечеру из дома вышел Марк Уилсон, сел в джип и поехал по дороге, ведущей в горы. Если бы не это, можно было бы подумать, что в доме никого нет. Признаков, что приезжала полицейская машина, не было. Должно быть, мой звонок не достиг цели, второй такой возможности позвонить не будет.

Пока Пио спал, я покинул наш удобный наблюдательный пункт и, держа дом в поле зрения, обследовал местность позади нас. Сначала я поискал пути для отступления на случай, если нас засекут. Мне удалось найти две частично скрытых от посторонних глаз тропы, по которым мы могли бы уйти со склона. Один путь представлял собой русло высохшего ручья, другой проходил в кедровых зарослях.

Отсутствие движения на ранчо беспокоило меня. Эти люди должны найти и убить нас, другого выбора у них нет. Так почему же они не пытаются сделать это? С приближением темноты мои нервы напряглись до предела, я вздрагивал при малейшем шорохе. В таком пустынном месте всегда слышны какие-то звуки возня маленького зверька, шуршание песка, слабый свист ветра.

Несомненно, за нами охотились. Вот мы лежим здесь, а нас ищут, ищут люди, знающие этот район как свои пять пальцев, и они, должно быть, догадываются о наших намерениях, о том, где искать нас. Либо мы решим выбираться отсюда, либо спасать Белл. В любом случае они наготове. Неприятно сознавать, что в каждый момент на тебя могут напасть. К тому же они не подают никаких признаков жизни их не видно и не слышно.

Когда стемнело, Дэд Стайлз вышел из барака и сменил Рипа Паркера, который вошел внутрь, видимо, перекусить.

Мы стали спускаться по склону, двигаясь очень осторожно. Перед нами было ранчо. Мы хотели подойти к нему, не поднимая шума. Медленно, но верно мы приближались к дому. Наше внимание было поглощено ранчо и темной фигурой Дэда Стайлза. Мы так сосредоточились на том, чтобы двигаться бесшумно и следить за Стайлзом, не подает ли он признаков беспокойства, что яркий свет трех фонарей, внезапно направленных на нас, застиг нас врасплох.

Отлично, сказал Колин, его голос дрожал от радости. Бросайте оружие.

Удивляюсь, почему они не прикончили нас тут же, на месте. Делать было нечего. По меньшей мере четыре дробовика и столько же винтовок смотрели на нас практически в упор.

Какие же мы идиоты, даже не подумали, что они могут ждать нас на склоне, и попали прямо в западню. Уж очень все было ловко сделано, слишком просто. Нас интересовало только то, что происходило выше и сзади нас, а еще нас интересовал дом. Мы даже не подумали о склоне, который лежал внизу и был хорошо виден. А это естественный, очевидный путь для любого, кто хочет скрытно подойти к дому, здесь и должны были нас ждать.

Мы бросили оружие и подняли руки. Не поворачивая головы, Пио неожиданно фыркнул. Это был давно знакомый мне звук, и я знал, что он означает.

Ну что, дружище, сказал он спокойно. Опять все снова здорово.

Что это значит? нервно спросил Сьюард. Что он говорит!

Ничего, нервно ответил Колин. Ради бога, Бент, расслабься. Теперь все кончено. Мы их взяли, Белл тоже у нас в руках. Можно поставить точку.

Вы очень наивны, Уэллз, сказал я как бы между прочим, если думаете, что можно поставить точку. Если с нами что-нибудь случится, вы растревожите осиное гнездо. Меня ждут в Лос-Анджелесе, а мой издатель очень нервный человек. Если я не появлюсь в назначенное время, он всех поднимет на ноги... Это уже и раньше бывало, а тогда речь шла о меньшей сумме денег.

Ну и что?

Он телеграфирует шерифу, губернатору, самому генеральному прокурору. Уж если он возьмется за дело, черта с два его остановишь.

Ха, фыркнул Джимбо, не такая вы важная птица.

Деньги важны для всех, а я олицетворение долларов для множества людей.

Мы шли вперед, Пио на пару шагов впереди меня. Он шел осторожно. Мы были у них в руках, и они чувствовали себя уверенно. Однако, хотя положение наше и было отчаянным, я не терял надежды. Думаю, никто не теряет. Беллетристика и кинематограф приучили нас, что в конце обязательно будет спасение... Но это был не кинофильм.

Колин, услышал я протестующий голос Сьюарда, мы здорово рискуем. Его хорошо знают. Это не какой-то там конокрад.

Так ведь и речь идет не о паре коров, резко ответил Колин. Все можем потерять и твое ранчо, и мое. А что еще у нас есть?

Мы вошли в дом. В гостиной и бильярдной горел свет. Дорис стояла со стаканом в руке, тихо играло радио все это явно не гармонировало с ситуацией. Она посмотрела на меня поверх стакана и улыбнулась.

Вот так-так, глядите, кто к нам пришел!

Это все из-за вас сказал я. Просто не мог устоять перед вашими прелестями. Ваша роскошная фигура в купальнике так и стоит у меня перед глазами.

Она расхохоталась, но выражение ее глаз оставалось холодным, расчетливым. У этой женщины была не голова, а компьютер, в центре которого сидело только одно соображение: что хорошо для Дорис?

Она была самой сильной из них, Бентон самым слабым. Если у нас и есть шанс спастись, то он в ком-то из них. Как бы посильнее напугать Сьюарда последствиями нашей смерти, чтобы он боялся убить больше, чем боится оставить в живых? Тогда мы еще сможем спастись. С другой стороны, если поработать над Дорис, то можно убедить и ее, что для нее единственный способ преуспеть это сохранить нам жизнь.

Дайте выпить, заявил Сьюард и направился к бару.

Марк Уилсон раздраженно проводил его глазами, затем обменялся взглядами с Колином.

Скоро ужин? обратился Колин к Дорис. Я есть хочу.

Скоро, она посмотрела на меня. Теперь, когда он у вас в руках, что вы с ним сделаете?

Никто не желал отвечать. Все думали об этом, но говорить не хотели. Пио тоже это понял и ухмыльнулся.

В Корее-то получше было, буркнул он, обращаясь ко мне, теплей по крайней мере.

Сьюард обернулся.

Что это значит? Что у вас общего?

Мы оба воевали в Корее, я сел на стул, вместе бежали из плена, потом нас поймали, и мы снова бежали.

Этот краснорожий был солдатом? бросил Джимбо.

И притом отличным, парировал я, первоклассным бойцом. Если подсчитать, во время нашего побега он уложил двадцать семь китайцев.

Они посмотрели на меня, затем на него, но не поверили.

Он? Джимбо презрительно усмехнулся.

Послушай-ка, ты, задира, огрызнулся я, если попадешься Пио в темном переулке, он из тебя котлету сделает. Ты и половины его не стоишь, и не будешь стоить. Он за одну минуту придумает столько запрещенных приемчиков, сколько ты за всю жизнь не узнаешь.

Может, проверим? предложил он воинственно. Может, до корраля прогуляемся, там разберемся.

Сделай одолжение, сказал я, только давай сначала со мной.

С тобой? он уставился на меня.

Со мной, спокойно ответил я.

Я хочу на это посмотреть, заявила Дорис. Правда хочу.

В ее голосе не было лукавства.

Не будет этого, изрек Колин. Заткнитесь, пойдем лучше поедим.

Сьюард поигрывал своим стаканом, физиономия у него была кислая. Он так надеялся, что ему удастся избежать участия во всем этом и он будет где-нибудь в другом месте, когда все это произойдет неважно что. Сьюард был напуган.

Марк Уилсон вышел из комнаты, и я услышал, как снаружи он давал указания ковбоям. Всех, за кого нельзя было поручиться, что они будут держать язык за зубами, несомненно, уже отослали на пастбища к коровам. На ранчо остались только проверенные, крутые ребята. Уилсон, вероятно, расставлял посты.

Почему они нас сразу не прикончили? Есть поблизости кто-нибудь, до кого дошел слух о том, что здесь происходит? Или у них появился другой план? И где Белл?

Хороший игрок в покер, внезапно сказал я, когда у него идет мелочь, сбрасывает карты, а когда валит сплошная дрянь встает из-за стола и расплачивается, если у него, конечно, хватает мозгов.

Только вам нечем платить, заметил Джимбо. Вам нечего поставить на карту.

Дорис задумчиво смотрела на меня, и я сказал:

Некоторые мужчины еще в состоянии перенести тюремное заключение, но ни одна женщина нет, если, конечно, хочет оставаться красивой.

А через минуту добавил:

Независимо от того, что случилось сегодня ночью, все уже будет по-другому. Пройдут месяцы, прежде чем завершится расследование, а когда оно закончится, многие двери будут для вас уже закрыты. Так что даже если вы выиграете процесс, то все равно проиграете. Уже с самого начала, продолжал я, ваш план грешил просчетами. Очень многого вы не знали. Думали, что я городской житель и плохо держусь в седле, поэтому, если случится несчастный случай, полагали вы, никто не удивится. На самом деле все, кто меня хорошо знает, и множество людей, которые знают обо мне хоть что-то, будут удивлены. Всем известно, что я умею ездить верхом. С самого начала это дело планировалось без тщательного обдумывания, без реальной оценки вещей. Вы рассуждали: убьем его, и делу конец. А дело-то только начнется. К данному моменту Райли уже, наверное, установил связь между Пио и мной. В свое время наша история здорово нашумела, к тому же все это есть в наших послужных списках. В интервью я упомянул о братьях Туми, вероятно, Райли уже известны мои слова, а это приведет его сюда. Так что, когда мы с Пио исчезнем, вам придется хорошенько подумать, как будете объясняться. Конечно, ничего хорошего не выйдет, но даже если вы сами оправдаетесь и все вам сойдет с рук, то подумайте, через какое время Дэд Стайлз, Рип Паркер или Флойд начнут получать повестки к следователю. Итак, прикончив нас, кого вы убьете следующим?

Заткнись, приказал Колин. Слишком много болтаешь.

В комнате было тихо. Дорис Уэллз, если я правильно разгадал ее, женщина, поглощенная исключительно собой, своей красотой, своими удобствами и удовольствиями. Я не сомневался, что, если все будет хорошо, она рада будет прожить жизнь с Колином. Но я надеялся убедить ее, что это ранчо тонущий корабль и что единственный шанс спастись освободить нас с Пио.

Лед звякнул о стенки стакана это Бент Сьюард добавил себе еще кусочек.

Марк Уилсон просунул голову в дверь.

Суп подан, сказал он и исчез.

Джимбо встал, потянулся и направился к двери. Больше никто не сдвинулся с места.

Теперь, проговорил я, как бы беседуя с самим собой, моя секретарша уже звонит в мотель. Если она не получит очередной пленки с текстом, начнет волноваться.

Давайте приведем Белл и покончим с этим делом, предложил Колин, но сам даже не шевельнулся.

До этого момента нас не связывали, но теперь под дулом пистолета, который держала Дорис, они это сделали. Колин вязал, а Бентон наблюдал за нами с кислой миной.

Затем Дорис и Колин ушли в другую комнату. Мы услышали приглушенный стук тарелок, затем все стихло. Бент Сьюард сидел, временами прикладываясь к стакану.

Зачем вам нарываться на неприятности, сказал я, ведь это была не ваша идея.

Фараоны за тебя возьмутся, буркнул Пио.

Не говорите ерунды, произнес Сьюард, стараясь казаться уверенным в себе.

Вы можете выпутаться из этой истории, заметил я, если освободите нас.

Шутите?

Сейчас моя секретарша уже звонит издателю. Сегодня он должен быть в Денвере. Она скажет ему, что я не позвонил, и она волнуется.

Вряд ли это так, но, впрочем, вполне возможно.

Мой издатель человек нервный, продолжал я, поэтому он тоже начнет волноваться. Они с вашим губернатором вместе учились. К полуночи будет поднята на ноги вся полиция штата.

По лицу Сьюарда струился пот. Он посмотрел в пол, затем откинулся на спинку стула и уставился в свой пустой стакан. Пио придвинулся к самому краю дивана. Он смотрел на стол. Я проследил за направлением его взгляда и увидел зажигалку.

Вы можете вытащить нас отсюда, Сьюард, снова начал я. Развяжите нас, сядем в вашу машину и уедем. Пока суд да дело, вы довезете нас до столицы штата.

Нам отсюда не выбраться. Он уже давно велел наглухо закрыть ворота и поставить охрану.

Ну, это уж наша забота, сказал Пио.

Сразу после этих слов дверь приоткрылась, и Колин просунул голову.

Поешь что-нибудь, Бент, предложил он. Займемся ими сразу после еды.

А мы как же? поинтересовался я.

Он проигнорировал мой вопрос и убрался, захлопнув дверь. Я снова посмотрел на Сьюарда.

Давайте, пора, обратился я к нему. Тянуть больше нельзя. И потом, добавил я мягко, не у вас, так у других хватит ума отступить от правил и помочь нам.

Он встал, хотел что-то сказать, но повернулся и вышел из комнаты.

Что ж, изрек Пио, мы сделали все, что могли.

Мы действительно старались вовсю. Все, о чем мы говорили, вполне могло произойти на самом деле. Беда в том, что это случилось бы поздновато. Не думаю, что им удалось бы уйти от ответа. Но их занесло, и они уже не могут остановиться. Они прикончат нас.

Тот факт, что преступление будет совершенно бессмысленным, ни в малейшей степени не мог повлиять на нашу судьбу. Нас должны были убить.

Глава 10

Дверь открылась, в комнату снова вошел Джимбо. В ту секунду, как он на меня посмотрел, я понял,зачем он пришел. В руке он держал надкусанный бутерброд, рот его был набит. В другой руке кружка пива. Он поставил ее на стол, посмотрел на меня, затем перевел взгляд на Пио. Аккуратно положил бутерброд рядом с кружкой и прошелся по комнате. Потом поднял свою лапу и ударил меня по губам. Я просто поднял на него глаза, не проронив ни слова. Кажется, это привело его в ярость. Он плавно повернул пальцами мой подбородок и занес правый кулак. Только он собрался ударить, как Пио, вытянув ноги, бросился на пол сзади него. Уклонившись от кулака, я оттолкнулся от спинки дивана связанными руками, резко вскочил и двинул его головой в солнечное сплетение. Джимбо перелетел через Пио и грохнулся об пол, сильно ударившись головой. Пио бросился ему на ноги. Я подпрыгнул и, падая, коленом заехал Джимбо в зубы. Он пыхтел, извивался, но никак не мог нас сбросить: мы навалились на него всем весом.

Неожиданно сзади открылась дверь.

Джимбо!

Это был Колин. Он остолбенел от изумления, но уже через мгновение бежал к нам. Схватив меня за ворот, резко дернул, я откинулся на него. Джимбо вывернулся, и, когда он уже вставал, Пио метнулся вперед и вонзил зубы ему в шею. Джимбо оторвал его от себя и бросил на пол, затем ринулся на меня, готовый нанести удар в голову. Я стоял на коленях, поэтому всем корпусом упал ему в ноги, он потерял равновесие и покачнулся. Колин толкнул меня к дивану.

Лицо Джимбо побелело от злости. Он снова рванулся ко мне, но Колин обхватил его руками и закричал:

Прекрати, идиот! Прекрати, тебе говорят!

Струйка крови текла у Джимбо по шее из того места, куда его укусил Пио, глаза горели дикой, безумной злобой. Он бешено отшвырнул Колина и кинулся ко мне, но в эту секунду зазвонил телефон. Резкий переливчатый звук заставил всех замереть.

Джимбо ошалело пятился, пытаясь осознать происходящее. Колин уже готов был взять трубку, но тут дверь отворилась, и на пороге появилась Дорис.

Давай я возьму, сказала она.

Дорис! в трубке звучал пронзительный, неприятный женский голос. Дорис Уэллз, куда вы все подевались?! Я вам названиваю, названиваю, а вы все разом куда-то сгинули! Мы здесь с Эстер и Энди, думаем, вы не против, чтобы мы к вам заехали искупнуться и...

Боюсь, сегодня не получится. У нас...

Да мы вам не помешаем! Заедем, искупнемся и...

Вызовите полицию! закричал я, перебивая ее. Голос мой звучал ясно. Вызовите немедленно, кто бы вы ни были! Позвоните следователю Тому Рай...

Секунду никто не реагировал на мои слова, но лишь секунду. Затем Колин подскочил ко мне и заткнул рот руками. Но в тот момент, когда его руки коснулись моего рта, я быстро перекатился по дивану, и он, перелетев через меня, рухнул на пол. Я бросился на него и воткнул колени ему в живот.

Дорис швырнула трубку на рычаг.

Идиоты! орала она. Хоть что-нибудь можете сделать нормально?!

Колин Уэллз поднялся с пола. Некоторое время он отряхивался, затем начал распоряжаться:

Дорис, неси высокие стаканы. Три-четыре пусть будут наполовину налиты. Нужно несколько сигарных окурков... Воткни их во все пепельницы. Надо, чтобы все выглядело так, будто здесь была вечеринка. Потом приведешь Белл. Необходимо покончить со всем прямо сейчас, здесь.

Пио лежал там, куда его бросил Джимбо, и его твердый ясный взгляд был устремлен на меня. Казалось, он хочет мне что-то сказать. Дорис засуетилась, приводя в порядок комнату. Затем вышла и всего через несколько минут вернулась с Белл. На щеке у девушки краснел рубец, подбородок был оцарапан. Ее сильно ударили и не раз.

Однако, посмотрев на нас, она улыбнулась, и я улыбнулся ей в ответ. Колин, не теряя времени, положил перед ней лист бумаги и произнес:

Белл, мы покупаем твое ранчо, подпиши.

И не подумаю, ответила она спокойно.

У тебя нет выбора, Белл. Мы слишком долго ждали, больше ждать не желаем.

Не уступайте им, Белл, сказал я. Это убийцы, потомки нескольких поколений убийц. Все, что вы здесь видите, стоит на земле, украденной у вашей семьи.

Колин подождал, пока я закончу, затем изрек:

Все это уже не имеет значения. Подпиши, и мы тебя отпустим.

Они подошли вплотную к Белл, все их внимание было сосредоточено на ее фигуре и листе бумаги.

Я перевел взгляд на Дорис. Она стояла сбоку и смотрела не на Белл, а на меня. Я знал, о чем она думает. Снова телефон, и снова призыв о помощи, но на сей раз с ранчо Уэллза, а не Сьюарда. Причем во второй раз призыв был услышан.

Я понятия не имел, кто была та женщина на другом конце провода, но нетрудно было догадаться, что она из разряда болтливых и до сих пор пересказывает окружающим услышанное. Она могла даже вызвать полицию. К тому же, судя по разговору, она производила впечатление дамы, которая в случае расследования с удовольствием выступит в качестве свидетеля.

Дорис, видимо, колебалась, и у меня сложилось впечатление, что она уже предала Колина. Сейчас она обдумывала, как бы ей выпутаться, не потеряв всего. Подсказывая ей выход, я приподнял связанные сзади руки. Дорис как бы невзначай обошла вокруг стола, остановилась около меня, а затем прошла рядом. Проходя, она сунула что-то мне в руки. Я спрятал этот предмет... Это была пилка для ногтей.

Колин, сказала Дорис. У нас нет на это времени. Ты же знаешь Хейзл, она уже на полпути сюда. Убери их. Спрячь, пока она не уедет.

Он посмотрел на нее, обдумывая эти слова, потом сказал.

Правильно. Мы запрем их в старом форте. Стены там толстые, и он довольно далеко, так что кричите сколько хотите, никто вас не услышит, а Белл может подписать бумагу и там.

Нас резко поставили на ноги и, толкая в спину, погнали на улицу, затем через двор. Рип Паркер стоял перед бараком и смотрел на меня с иронической ухмылкой. Вот и все, что я увидел, когда меня тащили мимо освещенного входа.

Тяжелая дощатая дверь старого форта была открыта, и нас втолкнули внутрь.

Подумай о нашем предложении, Белл, сказал Колин. Как уладим все, сразу вернемся.

Они ушли.

Секунду мы стояли молча, не шевелясь. У меня не было иллюзий относительно того, что произойдет, как только Белл подпишет бумагу, да и в случае, если не подпишет.

Несмотря на весь опыт партизанской войны, мы попали в западню, нас взяли как двух мальчишек. И вот, связанные, мы ждем, когда нас прикончат.

Дорис зашла так далеко, как только могла. Она дала мне пилку для ногтей и собиралась использовать этот факт при случае в свою пользу. Теперь у нее был путь к спасению. Если все закончится провалом и ее будут судить, она сможет сказать, что боялась мужа, боялась пойти против него, но сделала все, что в ее силах, и снабдила меня средством к спасению. Она добилась чего хотела, у нее есть смягчающее обстоятельство... Однако, несомненно, ей было наплевать, выберемся мы или нет. Я придвинулся к Пио и прошептал:

У меня есть пилка для ногтей.

Много времени уйдет, пробурчал он.

Сунув пилку ему в руки, я сказал:

Давай поработай, мне в голову пришла идея.

В форте было темно, пахло плесенью, как в любом давно не проветривавшемся помещении.

Белл, вы когда-нибудь бывали здесь раньше? Что здесь хранилось?

Обрывки старой упряжи, одно-два старых седла, мешки из-под зерна... Всякий хлам.

Снаружи на дверь навесили замок. Я слышал, как его запирали. Дверь была сделана из толстых досок и укреплена с обеих сторон прибитыми крест-накрест брустьями. Если даже мы освободимся от веревок, все равно будем заперты. А стены каменные, толстые и прочные. Я был уверен: что бы ни собирались с нами сделать, сделают это скоро. Они не могли позволить себе ждать, нельзя было вызывать подозрений.

Все это, понятно, им порядком надоело, к тому же они грешили самоуверенностью и работали топорно.

Когда они приступили к осуществлению своего плана, дело казалось совсем простым. Я гость, у них нет видимых причин убивать меня... Просто произойдет несчастный случай. Горожанин, попытавшийся проехаться на лошади по горным тропам. Они не догадывались, что я опытный наездник, и не предусмотрели ту роль, которую здесь сыграет Пио.

Теперь я собирался проделать то, что с легкостью проделал бы десять лет назад. Но я всегда поддерживаю форму и сейчас тоже достаточно гибок, поэтому рассчитывал, что у меня получится. Они связали мне запястья довольно крепко. Будь веревки хоть на дюйм выше, у меня не было бы ни малейшего шанса осуществить задуманное. Слава богу, у меня узкие бедра, что тоже немаловажно.

Встав на колени, я как можно ниже опустил вдоль тела связанные сзади руки, затем начал протискивать зад между ними. Руки у меня довольно длинные для моего роста, и тем не менее было невероятно трудно. Наконец через несколько минут мне все же удалось протащить руки под колени. Перевернувшись на спину, я подтянул колени к подбородку и просунул ступни между руками. И вот мои запястья оказались передо мной.

По телу струился пот, некоторое время я не мог отдышаться, а затем начал развязывать узлы зубами. Через несколько минут я был свободен. Затем подошел к Пио, который уже частично перепилил веревку. Просто разорвав ее, я освободил его руки, а потом развязал и Белл.

Ну, что теперь? спросил Пио. Вырвемся мы отсюда, а там охранник.

Тут мы услышали, как к воротам подъехала машина, затем шум мотора переместился во двор ранчо. Свет фар скользнул по стене форта и сквозь маленькие бойницы проник внутрь. Это позволило мне оглядеться.

Белл назвала лежащие здесь вещи хламом. Тут были обрывки сбруи, рваные ботинки, старое седло, которым явно не пользовались многие годы, деревянная бадья, наполовину заполненная всяким барахлом, которое всегда скапливается на любом ранчо и в котором время от времени копаются, чтобы отыскать вещь, нужную, чтобы что-нибудь починить. Всякие там гайки, болты, шурупы, ржавые петли.

Кэп, вдруг окликнул меня Пио, может, через крышу попробуем?

Крыша? Я попытался вспомнить, что говорилось в дневнике о крыше. Было там вообще что-нибудь о крыше?

Белл, из чего крыша? Каменная, деревянная или какая-нибудь еще?

Она немного помолчала, а затем ответила:

Извините, Дэн, не знаю. Я ходила или проезжала мимо сотни раз, но ничего не могу про нее вспомнить.

Ну-ка, подсади меня, кэп, попросил Пио.

Я дотянулся до него в темноте и нащупал его плечо, затем сложил руки замком, чтобы он мог поставить ногу. Пио потрогал мои руки, определяя, где они, и поставил ногу мне на ладони. Я подтянул его вверх, и он, слегка подпрыгнув, достал рукой до потолка.

Бревна, сказал он, расколотые пополам бревна.

Некоторое время он стоял вытянувшись, на плечи мне сыпалась труха, затем произнес:

А сверху земля.

Он спрыгнул вниз.

Ну, что думаешь, кэп?

Старые бревна... если их пробивали, то костыли могли проржаветь... Уже неплотно сидят, если крышу не перестилали.

Должна поддаться.

Рискнем, согласился я. Если охранник рядом, он может услышать, войдет и помешает нам, а если нет, у нас есть шанс выбраться.

Ну, теперь уж точно, как в Корее, а?

Хм. Давай, забирайся на плечи, скомандовал я. Нащупаешь плечами слабую плаху, скажи, вместе надавим.

Нам не везло. Мы начали обследовать потолок от стены и давили на бревна изо всех сил: но то ли земли было навалено слишком много, то ли костыли еще держали крепко. Прошли еще раз, затем третий. Обследовали всю площадь потолка, испробовали каждую плаху, каждый фут крыши.

Вдруг к нам стал пробиваться свет. Пио спрыгнул на пол.

Что это? прошептал он.

Белл выглядывала в одну из бойниц.

Свет зажгли над бассейном. Хейзл действительно собирается купаться.

Вода холодная, заметил я.

Бассейн с подогревом, Дэн. Она посмотрела еще некоторое время. С ней Эстер Карнз. Я хорошо знаю эту парочку, они не уйдут, пока не выяснят, что происходит. Никогда бы не подумала, что придет день, когда я буду рада, что они рядом. Во всей Аризоне не сыщешь более неприятных дам.

Что же они с ними общаются?

Эстер Карнз, ответила Белл, дочь окружного комиссара. И сама тоже увлекается политикой.

Рядом с дверью под сапогами захрустел гравий, мы затихли, выжидая и прислушиваясь. Через некоторое время шаги удалились, и мы тут же снова начали пробовать, не поддастся ли крыша. Вдруг пронзительно скрипнул ржавый костыль, мы затаили дыхание.

Снаружи послышался топот бегущих ног, он стих у самой двери, Пио выдохнул прямо мне в ухо:

Получается, кэп! Давай еще разок!

Человек снаружи крадучись обошел вокруг форта, затем шаги медленно удалились.

Сейчас? спросил я.

Почему бы нет?

Я подсадил его. Пио уперся плечами.

На счет три, прошептал он.

Я приготовился, слегка согнув ноги в коленях.

Раз, два, три.

Мы дружно начали, и плаха отошла. Посыпалась земля, застучали об пол мелкие камешки, затем через прямоугольное отверстие мы увидели темное небо, усеянное звездами. Внутрь форта ворвалась струя свежего воздуха. Пио ухватился за края пролома и протиснулся в узкую щель. Для меня нужен был пролом пошире.

Пио просунул голову внутрь форта через дыру.

Белл, вы пролезете, а Дэн нет.

Давайте вы первая, обратился я к ней. Потом я расширю щель.

Как вы туда один залезете? Слишком высоко.

Подпрыгну и ухвачусь за края. Лезьте.

Она не стала терять время. Я помог ей, а Пио вытащил Белл сквозь узкое отверстие.

Пио, убери ее отсюда... Куда-нибудь подальше.

Он фыркнул:

Будь спокоен, парень.

Пио ощупал края проделанной нами дыры. В одной из плах была трещина, возможно, из-за ржавого костыля, и ее удалось выбить. Теперь Пио пытался отодрать еще одну плаху.

Не возись, смывайтесь, сказал я.

Они могли попасться, тогда все было бы бессмысленно. А если бы им удалось выбраться, привести помощь... Хоть бы поднять шум, чтобы началось расследование.

За дверью послышались шаги... Снова захрустел гравий под сапогами.

Эй, вы там, заткнитесь, раздался громкий шепот. А то сейчас войду и как дам прикладом в зубы.

Вдруг я услышал хрип, тяжелое дыхание, шум короткой, но отчаянной борьбы. По стене громко заскребли чьи-то каблуки, потом звук стал слабеть... Все стихло.

В потолочном проломе появилась голова:

Ну, прям как в Корее, кэп. Сейчас двери открою.

Когда дверь распахнулась и я вышел наружу, мы с Пио подняли с земли человека и внесли его внутрь. Я очень надеялся, что он только потерял сознание. Однако, зная Пио, я не был особенно в этом уверен.

На, Пио сунул мне в руки револьвер и пояс с патронами, себе я винтовку взял.

Когда мы закрыли дверь и заперли ее снаружи, я огляделся и спросил:

Где Белл?

Он фыркнул.

Смелая девчонка, туда пошла, он показал в сторону бассейна.

Что!?

Пошла рассказать Хейзл обо всем. Прямо на глазах у них. Хочет попроситься, чтоб ее отвезли в город.

Подлинная смелость этого поступка поразила меня, но затем я вспомнил все, что уже случилось.

Они не выпустят ее, Пио. А если она и уйдет, то ее объявят сумасшедшей.

Мы стояли и думали, что делать, наблюдая за ее удаляющейся стройной фигурой. Белл была почти у бассейна. Крадучись, мы пошли за ней.

Дорис стояла рядом с водой в белом бикини, там же был и Колин. Белл вела себя безумно смело. Она вышла к ним из темноты. Колин подскочил, как будто в него попала пуля.

Хейзл, ты не отвезешь меня в город? спросила Белл. Мне срочно нужно ехать.

Но мы только что залезли в воду, запротестовала Хейзл. Я только купальник намочила.

Мне нужно срочно ехать, настойчиво повторила Белл.

Не говори глупостей, как бы между прочим сказал Колин, пусть поплавают. В последнее время ты стала слишком беспокойной, здесь на свежем воздухе тебе будет лучше. (Должен признать, он быстро соображал. ) Мы о тебе позаботимся. Зачем тебе в больницу, какая бы она ни была хорошая.

Хейзл взяла купальный халат, а Эстер Карнз подплыла к лестнице и вылезла из бассейна.

В чем дело?

Да Белл что-то сдала в последнее время, очень нервная, сказал Колин мягко. Боюсь, после смерти сестры она чересчур подавлена и несколько не в себе.

Моя сестра не умерла, возразила Белл, ее убили. Вы и меня хотели убить... И Дэна Шеридана.

Дэна Шеридана? Писателя? взволнованно спросила Эстер Карнз. Да это любимый автор Дика.

Колин встал, видимо переменив решение. Вел он себя совершенно непринужденно.

Хейзл, а почему бы тебе не сделать, как она просит? Пойди ей навстречу, хуже не будет, отвези ее в город... Только следи, чтобы она не причинила себе вреда.

Белл с удивлением взглянула на него. Я тоже был изумлен и озадачен.

Так ты меня отпускаешь? вскричала она.

Конечно, отпускаю. Хейзл, ты сделаешь всем нам большое одолжение, если увезешь ее. Это одна из причин, почему мы колебались стоит ли вам приезжать. Вчера у нас здесь была вечеринка, и некоторые гости стали звонить разным людям... в другие города, за мой счет... и говорить всякие глупости. С самого детства мы не играли в такие игры! Помнишь, мы звонили посреди ночи совершенно незнакомым людям? Думаешь, они уже выросли из этого возраста? Признаюсь, все это затеял Джимбо, но...

Неправда, прервала его Белл. Он врет.

...Белл слегка разволновалась и начала верить во всякую ерунду что ее хотят убить и все такое. Что же касается гибели ее сестры, то, как ты знаешь, мой брат Оки тоже погиб.

Должен признать, он был на высоте, я не думал, что он способен так держаться. Он все сглаживал и имел вид совершенно спокойного разумного человека.

На твоем месте, Хейзл, если Эстер не возражает, я бы отвез ее в город, пока она не передумала.

Он что, спятил? прошептал Пио. Да если она доберется до города и расскажет все, что знает, здесь будет полно полицейских!

Да, конечно! воскликнула Хейзл. Рада буду помочь. Бедняжка Белл! Посиди секундочку, мы сейчас оденемся и придем.

Они ушли, а Белл тихо спросила:

Чего ты хочешь этим добиться? Ты же знаешь, никто в это не поверит.

Она встала, чтобы пойти в дом. Тут Колин снова заговорил:

Напротив, поверят. А теперь поезжай с Хейзл, сказал он. Тебе не о чем беспокоиться.

До самого этого момента Джимбо молчал.

Колин, обратился он к брату, ты же не хочешь ее отпустить?

Да нет, как раз хочу! голос его звучал радостно. Все очень хорошо устраивается. Он оглянулся. Марк, машина Сьюарда до сих пор там стоит?

Да, ответил Марк, находившийся тут же.

Знаешь старую Горелую Дорогу, которая выходит на шоссе у ущелья Бишопа? Если ты сейчас поедешь, то успеешь поставить на ней машину. Только погаси огни.

Марк Уилсон достал из кармана пачку сигарет, щелчком выбил одну. Неспеша прикурил, а затем что-то сказал, но я не смог разобрать что.

Так будет лучше. Помни, погаси фары и чтоб никакого столкновения.

Они еще немного побеседовали, но я не смог расслышать о чем, до меня явственно донеслись лишь одно-два слова.

Мы отошли подальше, и, когда они уже не могли нас слышать, я спросил Пио:

Что это за Горелая Дорога? Ты знаешь, где она?

Ы-гы.

Я не понял, что он затевает, зачем их отпускает, если потом все равно собирается схватить? И почему так далеко? Это за пределами ранчо, не так ли?

Точно.

Что там? На этой старой Горелой Дороге?

Ничего. Ничего там нет. В том районе был лесной пожар... много лет назад. Дорогу закрыли... Это скорее даже просека. Там трудно проехать и на лошади.

Некоторое время мы молча смотрели на дом. Марк Уилсон и Джимбо ушли. Затем послышался шум мотора. Джимбо вернулся и сказал что-то Колину.

Белл вышла из дома, она молча шла рядом с Хейзл. Все три женщины сели в большой автомобиль. Колин тихо стоял, наблюдая, как они уезжали.

Кэп, нам надо выбираться отсюда. Рано или поздно кто-нибудь заглянет в форт.

Мы поднялись и направились к форту, обогнув его, затем остановились.

Не нравится мне это, Пио, что-то не так, Колин не допустит, чтобы она попала в город и все рассказала. На это он не пойдет.

Но он же ее отпустил.

Тут меня осенило:

Пио, что там в горах? Я имею в виду, там, где эта дорога упирается в шоссе?

Там сплошные скалы. А прямо... не хотел бы я ехать по этой дороге в темноте. Трудновато повернуть, не повернешь полетишь с обрыва и готов, там добрых две сотни футов.

Или полетит тот, кто едет по главной дороге, сказал я. Предположим, в темноте машина на полном ходу выскочит с этой самой Горелой Дороги, что ты будешь делать?

Нажму на газ.

А если это будет неожиданно? Сможешь отвернуть?

Не стал бы и пробовать. Там обрыв, кэп. Нет места, чтобы отвернуть. Если на этой узкой дороге повернешь руль, то полетишь вниз. Если хорошие тормоза и быстро их выжмешь до отказа, то, может, остановишься, но не гарантирую.

То-то и оно. Они задумали прикончить всех троих. Если погибнут все, то не возникнет подозрений, что покушались на одну Белл.

Совсем спятили.

Внутри у меня все оборвалось. Белл погибнет, а я стоял рядом и позволил ей уехать. Я-то радовался, что она уедет с этого ранчо вместе с другими людьми, вместе с женщинами, которым Колин не осмелится вредить и у которых он не хочет возбуждать подозрений. Мне и в голову не приходило, что он задумал убить всех троих, чтобы покончить с Белл. Теперь уже я ничего не мог сделать.

Глава 11

Пио пошел вперед, я за ним. Бросив взгляд на дорогу, я увидел на некотором расстоянии автомобильные огни, они удалялись на юг.

Почему они едут на юг?

Кэп, дорога делает большой крюк. Ты что, не помнишь, ты ж сюда ехал на машине. Должен был увидеть ранчо с перевала, а шоссе затем огибает гору.

Я схватил его за руку:

Пио! А прямо через горы дорога есть? Можем мы туда добраться первыми?

Лошади! он рванулся и побежал.

Тут я вспомнил, что обычно верховых лошадей держат в нижнем коррале, подальше от ранчо, в долине. В верхней корраль лошадей приводят только тогда, когда кто-то собирается ехать верхом.

Мы проезжали мимо нижнего корраля, когда отправлялись в горы, и я видел в нем лошадей. Там же, как я заметил, была будка для сторожей. Пио замедлил свой бег, он тяжело дышал. Я спросил:

Там в будке есть кто-нибудь?

Он посмотрел на меня.

Там живут Флойд Рис с Дэдом Стайлзом.

В темноте мы подползли к корралю. Под навесом лежали седла. Пио поднял лассо и быстро пошел к загону для лошадей. Он поставил ружье у ворот и нырнул между жердями. Лошади шарахнулись, затем топот копыт прекратился, я услышал, как Пио сказал тихо: «Поймал!»

В будке загорелся свет. Лошади снова заметались по загону, напуганные незнакомцем, который подошел к ним ночью без фонаря. Дверь отворилась, из будки вышел человек, в руках он держал электрический фонарик.

Кто здесь?

Иди, Стайлз, проходи, проходи. Я не хочу тебя убивать.

Ты, что ль, писака чертов? Гад!

Он бросил в меня фонарь, и я увидел, как в темноте блеснул ствол револьвера, вынимаемого из кобуры... Я отскочил и выстрелил. Он согнулся пополам и упал на колени. Я подошел к нему и выбил из его руки револьвер. В эту секунду темноту ночи пропорола струя пламени, вырвавшегося из револьверного дула, стреляли из двери будки. Рванувшись вправо, я бросился на землю, и в тот момент, когда мое тело коснулось почвы, я выстрелил. Промахнулся и снова выстрелил.

Пуля ударила во что-то, видимо, в дверной косяк, затем ниже луча света от упавшего фонарика я увидел Риса, он выскочил из двери. Я дал ему пробежать несколько метров и снова нажал на курок. Рис плашмя бросился на землю и ударил из винтовки. Пуля просвистела мимо он метился в направлении корраля. Я выждал, прицелился в то место, где, как мне казалось, он залег, и нажал на спуск на долю секунды раньше, чем он. Снова струя пламени прорезала ночь. Пуля прошла слишком высоко. Я выстрелил еще раз, от корраля прогремела винтовка Пио. Послышалась стрельба со стороны дома, кто-то бежал.

Подошел Пио, держа в поводу двух лошадей. Я вскочил в седло и развернул коня. Когда я это проделывал, Флойд Рис поднялся с земли, держа револьвер двумя руками. Быстро пригнувшись к гриве коня, я выстрелил прямо ему в грудь. Уже развернувшись, я хотел выстрелить еще раз, но раздался лишь сухой щелчок барабан был пуст.

Пио с бешеной скоростью мчался впереди. Сзади раздавалась винтовочная пальба, но она была бессмысленной, нас заслоняли валуны, к тому же было темно.

Пио внезапно свернул с дороги и поскакал вверх по скалистому крутому склону сквозь кусты и деревья. Здесь не было тропы во всяком случае, я ее не видел, хотя тропы в такой местности обычно слегка белеют в ночи. Держась вплотную к Пио, я вытащил из ремня патроны и перезарядил револьвер. Мой товарищ скакал быстро, казалось, он видит в темноте, как кошка. Пио легко находил дорогу среди валунов. Его лошадь скользнула вниз на дно оврага, вскарабкалась по круче наверх, и он погнал ее галопом по длинному склону холма. Машин не было видно, правда однажды, когда лошади замедлили бег на крутом спуске, мне показалось, что я услышал шум мотора.

Уилсон, должно быть, отключил мотор, как только отъехал от дома, и его джип ехал вниз накатом, пока он не свернул, так что женщины в машине не могли знать, что он тоже выехал.

Нетрудно было представить себе всю сцену, как ее спланировал Колин. Три женщины... Хейзл, которая, мягко говоря, нервничает за рулем... Они разговаривают. Хейзл и Эстер переживают по поводу девушки, которая сидит рядом с ними, а Белл пытается им растолковать, что же в самом деле случилось на ранчо. На дороге нет других машин, и они полностью поглощены разговором.

И вот внезапно сверху их ослепят огни фар, и всего в нескольких метрах они увидят машину, несущуюся вниз с горы. Инстинктивная реакция повернуть руль, чтобы избежать столкновения... А места для поворота нет, как говорит Пио. Поворот руля... Крутой склон... Падение. Страшный грохот, затем тишина, может быть, столб пламени. В каком-нибудь удобном месте Марк Уилсон спустится вниз и удостоверится, что дело сделано, а если кто-то останется в живых добьет.

Поскольку, как они думали, мы заперты, это могло показаться им простейшим выходом из положения. Потом нас можно вывести и прикончить в каком-нибудь другом месте, несомненно попытавшись создать впечатление, будто известный бандит Пио убил меня.

Но мы-то свободны, и они уже узнали об этом.

Пио натянул поводья, давая лошади короткую передышку.

Далеко еще? спросил я.

Он показал рукой через низину, лежавшую перед нами у подножия темной громады горы. Низина, как черное озеро, тянулась к югу. Наши глаза привыкли к темноте, и при свете звезд мы довольно ясно видели ландшафт.

Горелая Дорога там, сказал Пио.

Он пустил лошадь вскачь, я последовал за ним. Теперь мы уже явственно слышали рокот мотора. Это был джип. Двигатель ревел и рычал на крутом подъеме, Затем шум стих. Джип занял свою позицию. Западня приготовлена.

Вдруг мы заметили внизу на дороге слабый свет фар. Автомобиль Хейзл приближался на хорошей скорости. Мы пришпорили лошадей и сломя голову понеслись по горам. Лошади выскочили на дорогу всего в нескольких метрах перед капотом машины. Когда автомобиль затормозил, я рванул дверцу и, подвинув плечом Хейзл, сел за руль. Она подняла было крик, но я уже завел мотор. Если бы мы остановились и попытались их убедить, они ни за что не поверили бы нам. Им нужно было своими глазами увидеть ловушку, в которую они готовы были угодить.

Колин решил вас всех убить, сказал я. Марк Уилсон поджидает вас в джипе на Горелой Дороге, хочет сбросить вас в пропасть.

Белл шумно вздохнула, но Хейзл не поверила.

Молодой человек, кто бы вы ни были, я...

Автомобиль выехал на прямой участок, и впереди, там, где Горелая Дорога выходила на шоссе, я увидел белеющее пятно. Я продолжал ехать и в тот момент, когда до Горелой Дороги оставалось всего несколько ярдов, нажал на газ. Автомобиль рванулся вперед, справа резанул глаза ослепительный свет фар, и вниз с горы с ревом понесся джип. Мои руки крепче сжали руль, нога давила педаль газа, и мы промчались мимо. Было слышно, как что-то с грохотом пронеслось сзади, затем отчаянный скрежет колес по гравию это Марк Уилсон пытался вписаться в поворот... Но я уже понял, что ему это не удалось, быстро, как мог, затормозил, а затем медленно подал машину назад.

С трясущимися руками я вышел из автомобиля. За краем пропасти потрескивало пламя. Послышался глухой взрыв огонь добрался до бензобака и снова треск огня.

Пио был здесь же, верхом на лошади, в руках он сжимал ружье. Даже он был потрясен.

Ему почти удалось, кэп. Почти удалось.

Белл стояла рядом со мной, ее рука стиснула мне предплечье, сильно, почти до боли. Хейзл вышла из машины, она была не из слабонервных.

Вы, вероятно, Дэн Шеридан. Я видела вашу фотографию. Это действительно был Марк Уилсон? Подумать только, ведь он бывал в моем доме! Что же здесь происходит в конце концов?

Все дело в ранчо, объяснил я. В действительности оно принадлежит Белл. Я пытался разузнать о судьбе братьев Туми, а Уэллз и его компания боялись, что всплывет вся правда.

Пио подъехал ближе.

Кэп, обратился он ко мне, они за нами охотятся.

Хорошо, сказал я и снова повернулся к Хейзл.

Хотя она, наверное, и болтлива, но женщина железная. Эстер Карнз осталась в автомобиле и сидела там, онемев от испуга.

Вы отвезете Белл в город? спросил я. Сообщите обо всем властям... В частности, Тому Райли, он занимается этим делом.

Что вы собираетесь предпринять? поинтересовалась Белл.

Возвращаюсь на ранчо. В старый форт. Там кое-что осталось, нужно забрать.

Будьте осторожны, Колин придет в ярость.

Не думаю. Когда он узнает, что произошло, то вызовет адвоката и начнет собирать доказательства своей невиновности. Вот увидите.

Я уже повернулся было к лошади, но остановился и добавил:

Пришлите скорую помощь и врача. Наверное, будет небольшая перестрелка.

Наверное? ухмыльнулся Пио. Шутишь?

Некоторое время мы скакали в ранчо, на сей раз по шоссе. Теперь я думал лишь об одном о возвращении в Лос-Анджелес, но сначала нужно было выполнить последнюю волю тех, кого нет в живых вот уже девяносто лет. Свои предсмертные распоряжения Туми написал на последнем листке из тех, что были засунуты в ствол револьвера, торопливо приписав их в самом конце. По сути это было его завещание.

Когда мы въехали во двор, ранчо сияло огнями. Оставив Пио с лошадьми, я слез с коня и вошел в дом. Тело Флойда Риса было распростерто на полу он был мертв. Дэд Стайлз, весь в бинтах, лежал на диване. Он был бледен, но жив и, судя по выражению его глаз, должен был поправиться. Дорис стояла около бара, она все еще была в белом бикини. В руке она держала стакан с виски. Под ее глазами легли черные тени. Руки Колина тоже сжимали стакан. Бентон Сьюард, как всегда, смылся.

Это вы? Зачем вы вернулись? удивленно спросил Колин.

Марк промахнулся, ответил я. Он упал со скалы.

Колин посмотрел на меня, но ничего не сказал.

Белл уехала в город. Она пришлет врача и полицию.

Он уставился в свой стакан.

Ну и дьявол же вы, произнес Колин наконец.

Вы сами во всем виноваты, заметил я. Ведь это вы пригласили меня сюда, это вы попытались меня убить. Если бы не это, вам все могло сойти с рук.

Пусть обдумывает мои слова. Конечно, ему бы это с рук не сошло. Во всяком случае, после того, как я прочел странички из дневника, засунутые в ствол револьвера. Я бы этого так не оставил и не смог забыть до тех пор, пока не выяснил бы все до конца и не нашел ответа на все вопросы.

Это все из-за тебя, сказал он, проклятый, любопытный писака.

Надеюсь, вы ничего не забыли, вмешалась Дорис. Вы все помните?

Она намекала на пилку для ногтей. Теперь Дорис могла воспользоваться как и планировала своим поступком. Я был готов побиться об заклад, что, когда наступит развязка, она останется безнаказанной.

Не забуду, ответил я и направился к двери. Мне ведь нужно было еще побывать в старом форте.

Цыплят по осени считают, Колин оторвал глаза от стакана. Ранчо все равно останется за мной. Я его владелец, и никто, кроме меня, не может предъявить на него прав.

Кэп, гляди-ка, что нашел, в дверях сзади меня стоял Пио. С ним был Джимбо Уэллз.

Сними свою пушку, потребовал тот. Сейчас я тебя отделаю.

Джимбо был крупным парнем, значительно тяжелее меня. Мне вспомнилось, что, как я вычитал в спортивном разделе какой-то газеты, он весит около ста десяти килограммов судя по его виду, никак не меньше. Он мне никогда не нравился. С первого взгляда я почувствовал, как во мне вскипает злость. Джимбо груб и жесток, таким он будет и в драке. Но при каких бы обстоятельствах мы ни встретились, рано или поздно мы должны были схлестнуться. И он это знал, и я. Джимбо по природе своей был задирой, а во мне сидит закоренелая неприязнь к задирам.

Пио, обратился я к другу, снимая пояс с револьвером, через несколько минут здесь будет полиция, а пока посмотри, чтоб нам не мешали.

Будь спокоен, кэп, Пио посмотрел на Джимбо и ухмыльнулся. Ну ты, бугай, брось-ка лучше свою затею, пока цел.

Ах, так, идиот проклятый! вскричал Джимбо и ринулся вперед.

Он был на десять лет моложе и килограмм на тридцать тяжелее меня, быстро передвигался и к тому же где-то немного занимался боксом. Джимбо принял стойку, в которой обычно стоят боксеры-любители. Он размахнулся и резко ударил, я увернулся, кулак просвистел над моим плечом. Затем я сам провел мощный правый прямой по корпусу было ощущение, будто кулак стукнул по стене амбара. Когда моя правая коснулась его ребер, я ушел влево, нанес боковой в живот и сразу же правой сверху в челюсть, но промахнулся. Джимбо рванулся в атаку и достал меня ударами по затылку и по почкам. У него были здоровенные кулачищи, под рубашкой буграми вздувались мощные мышцы, и каждый его удар потрясал меня.

Кинжальный выпад и моя левая врезалась ему в зубы, тут же я провел правый в челюсть. И дальше началось мы сошлись, молотя друг друга как бешеные. На каждый его удар я отвечал двумя, но казалось, это не давало никакого эффекта. Внезапно, кинувшись в ноги, он опрокинул меня на пол. Падая, я врезал ему боковым в лицо, мой большой палец при этом попал ему прямо в глаз.

Джимбо это не понравилось, он мотнул головой. Ребром ладони я рубанул его под подбородок, быстро отдернул руку и полоснул еще раз по кадыку. Он откинулся, хрипя и жадно ловя ртом воздух. И тут я сбросил его с себя. Прежде чем он успел подняться с колен, я смазал ему по физиономии, мой кулак превратил его губы в сплошное кровавое месиво.

Снова он ринулся на меня, размашисто пытаясь нанести боковые удары справа и слева. От первого я увернулся, но второй попал в цель, и я, отлетев назад, рухнул на стол, ножки подломились, и он разлетелся. Джимбо подпрыгнул, чтобы ударить меня ногами сверху, но я сумел откатиться в сторону и резко подсек его сзади под колени. Ноги у него подкосились, и он упал. Мы оба вскочили.

Я был как безумный, но мне это было по душе. Не успел он еще собраться, как я прямым левым снова двинул ему в окровавленный рот, а затем перекрестно правым до кости рассек мясистую скулу. Джимбо головой саданул меня в подбородок и, наступив мне на ногу, попытался нанести удар коленом в пах. Я успел поднять согнутую ногу и закрыться. И тут же бросил его через бедро.

Он вскочил на ноги, лицо его было залито кровью. Я сделал ложный выпад. Джимбо взмахнул рукой, стараясь отвести удар, но мой правый кулак опять смазал его по губам.

Я пропустил мощный прямой удар в подбородок и почувствовал, как у меня подогнулись колени. Еще удар в глазах у меня почернело. Я начал падать, но все же сумел броситься вперед, на него. Он отступил, стремясь отойти на удобное расстояние. Мое зрение слегка прояснилось.

Я всю жизнь поддерживал хорошую форму и сейчас был благодарен себе за это. Тряхнув головой, я постарался разогнать туман. Джимбо предпринял попытку нанести удар ногой, но я поймал его ногу своей, подхватил под лодыжку и резко дернул вверх и в сторону. И пока он плясал на одной ноге, боднул его головой. Он рухнул, я упал на него, с размаху вдавив колени в солнечное сплетение, и сразу же ударил коленом в подбородок.

Он сбросил меня и начал вставать, размазывая по лицу кровь. Когда Джимбо был уже на ногах, я нанес ему удар мыском ботинка по нервному центру в верхней части бедра. Почти падая, он попытался сделать шаг, но нога онемела от удара и плохо двигалась. Зайдя сбоку, я сделал ложный выпад и, когда он приблизился, правой двинул ему в челюсть.

Во рту был вкус крови, мозги затуманились от ударов в голову, которые я пропустил. Теперь движения Джимбо замедлились, но и я был не столь быстр. Пот заливал глаза. Внезапно он бросился на меня, я отскочил. В этот момент Колин подставил мне сзади перевернутый стул, и я, кубарем перелетев через него, упал на пол. Джимбо подпрыгнул, целя каблуками мне в живот. Я подхватил стул и выставил его вперед. Он грохнулся прямо на ножки, одна из них вошла ему в пах. Джимбо истошно закричал и рухнул на колени. Взмахнув стулом над головой, я разбил его в щепы о голову и плечи Джимбо. Он осел, распростерся на полу и затих.

В дверях стояли Том Райли и два полицейских из дорожной инспекции. Видимо, они находились здесь уже некоторое время, наслаждаясь дракой.

Надеюсь, вы его не убили, сказал Райли спокойно.

Ничего, он парень крепкий, выдохнул я, опускаясь на диван, усыпанный обломками.

Мистер Уэллз, произнес Райли, вам придется поехать в город и ответить на несколько вопросов.

Через некоторое время я поднялся и вышел на улицу. Затем направился в душевую кабину, которая стояла у бассейна. Там я плеснул несколько раз воду на вспухшее лицо. Кожу саднило, каждое прикосновение доставляло боль. Под глазом чернел кровоподтек, губа была рассечена, на скуле вздулась шишка, другая красовалась над глазом. Как выглядело мое тело, я не знал, но как болело чувствовал. Должно быть, я пропустил кучу ударов, о которых даже не помнил.

Дэн? это был голос Белл Досон.

Я, кажется, отправил вас в город.

Я вернулась. Я должна была вернуться. Не могла же я остаться там, когда вы здесь и неизвестно, что еще может с вами случиться. Поэтому, когда через несколько миль нам встретилась полицейская машина, я решила вернуться вместе с полицейскими.

Пошли, сказал я, нам нужно еще кое-что сделать.

Вошел Пио.

Я сдал оружие, заявил он, а то полицейские меня знают, еще подумают что-нибудь не то. Он улыбнулся мне и сказал: В первый раз не сделал ничего плохого. Хорошее чувство.

Мы подняли фонарь, который обронил Дэд Стайлз, и я повел их к старому форту. Когда мы вошли внутрь, я отодвинул старый ящик от задней стены и начал отсчитывать камни. На третьем я остановился. Камень был площадью примерно в один квадратный фут. С помощью кирки, которую принес Пио, я выковырял раствор, освободил камень и вынул его. В земле под стеной был оборудован сложенный из песчаника маленький тайник, а в нем старый стальной ящик. Я поддел киркой крышку и открыл его. Внутри, завернутые в рваный промасленный пергамент, лежали два куска кожи. На одном из них были индейские письмена-рисунки, другой представлял собой испанский документ с подписью и печатью.

Джон Туми был человеком аккуратным, объяснил я. Он купил землю у апачей и добился, чтобы они тщательно нанесли границы участка и своими письменами-рисунками описали проданную ему землю. Затем нашел последнего наследника семейства, которому этот участок был дарован испанской короной, и выкупил его. Теперь это все ваше, Белл, или будет вашим после соблюдения юридических формальностей.

А где будете вы, когда все это случится?

Выступлю в качестве свидетеля в суде, это задержит меня здесь на некоторое время, но, если у вас есть дополнительные соображения на этот счет, мы можем обсудить их как-нибудь вечерком за хорошим ужином.

Мы стояли рядом под звездным небом, и я думал о последних словах, которые написал Туми.

Конечно, там было указание, как найти бумаги, подтверждающие продажу земельной собственности Джону и Клайду Туми.

Но был и другой завет, последние слова, написанные Туми, прежде чем он вложил листки в ствол револьвера:

Кто бы ты ни был, нашедший эти страницы, прошу тебя, разыщи тех, кто совершил это страшное преступление, и разоблачи их, чтобы зло не восторжествовало и чтобы сыновья и внуки мои могли расти на земле, к которой я так долго шел.

Вот и все. Должен сказать, что, когда Джон Туми последний раз зарядил свой кольт, это был заряд что надо.

Дорога на север

Глава 1

Бегство есть бегство, и все воспримут его поступок именно так. Но убивать или самому получить пулю из-за пустяка — это глупо. Раньше он никогда не выяснял отношений на револьверах и теперь не собирался.

Том оглянулся: вроде все тихо. Город остался далеко позади, погони не видно.

Он уже представил себе, как утром посреди Лас-Вегаса в ожидании кровавого зрелища столпится народ, как явится Дач, окруженный оравой подвыпивших приятелей. Уж его-то револьвер наверняка будет наготове.

Нелепый, дикий обычай. Мать правильно сделала, что увезла его отсюда на Восток к бабке с дедом. Она так и не смогла полюбить Запад, как ни старалась.

И дернуло же его приехать! Да сюда вообще лучше не соваться, пусть даже и с таким важным поручением, как у него. Он досадливо морщился, вспоминая случившееся.

Вчера вечером в салуне, дожидаясь Спарроу, он от нечего делать пропустил пару рюмок, после чего устроил самую настоящую драку, хотя никогда не брал в рот лишнего, а ссор и скандалов всячески избегал.

Ну да ладно. С кем не бывает. И потом, откуда он мог знать, что из мухи раздуют слона и что дело примет такой нешуточный оборот. А! К черту этого Дача Акина! К черту этот Лас-Вегас, где из-за одного-двух словечек, слетевших с языка возле бара, можно запросто лишиться жизни!

А что скажут те парни завтра на площади, когда узнают о бегстве? Что они подумают?..

Вообще-то плевать на них! Лучше быть трусом среди живых, чем смельчаком среди мертвых.

Трусом… Стало быть, трус? Выходит, испугался? А может наоборот, проявил твердость, поступил как следует, не пойдя ни у кого на поводу?

В этот момент ему показалось, что на него смотрит отец Холодный задумчивый взгляд буравил его, словно читал мысли, понимал все без слов и как бы ставил молчаливую оценку.

Когда-то отец держал скот и был в меру удачлив. Да вот выдалась лютая пора, ударили невиданные морозы, и по весне вместе со снегом растаяло и отцовское состояние. Впрочем, та же участь постигла и многих других скотоводов округа.

Фермеры постоянно влезали в долги, а расплачивались в конце сезона, когда продавали скот мясникам. На этот раз Бордену Чантри продавать было нечего.

Но город не оставил его в беде. Отца здесь знали все. Уважали его и как лучшего стрелка из револьвера, и просто как человека, добропорядочного и справедливого. Эти качества ипомогли ему: горожане выбрали его шерифом.

Шесть лет отец неусыпно заботился о безопасности граждан, поддерживал вокруг порядок, и все, хотя и не всегда охотно, ему подчинялись. Все, кроме одного. Этого негодяя Бордена Чантри чем-то не устраивал, и вот однажды после их очередного столкновения строптивец вытащил револьвер и без колебаний пальнул в отца, но не попал. Шериф же не промахнулся, пуля сразила противника наповал. Но на этом дело не закончилось. У незадачливого дуэлянта нашлись дружки, не простившие эту смерть. Их подлая засада была ответом на тот роковой выстрел. Они буквально изрешетили отца пулями и поспешно скрылись.

После его гибели мама сказала: «Кто живет револьвером, от него и погибнет».

Убийц было трое. Но кто они? Это так и осталось загадкой.

«Не хотел бы я оказаться на их месте, когда Том Чантри вырастет». Эту фразу Том случайно услышал из уст какого-то мужчины, и она запала ему в память.

Том мотнул головой, точно отгоняя воспоминания, и пришпорил коня. Скоро будет светать, его бегство обнаружится, так что надо подальше держаться от города.

Ах, и почему он не послушал маму! Уж как она умоляла его не ехать! Да и Дорис противилась…

Отец Дорис, нью-йоркский акционер Роберт Эрншав, чуял прибыль издалека и, если что-то сулило ему верный успех, действовал быстро, напористо и ловко.

На Востоке начались перебои с мясом, а на равнинах Запада можно было купить дешевый скот. Том заверил Эрншава, что добудет там коров сам, без посредников, и лично переправит стадо на Восток, а это в итоге обещало бизнесмену солидную выгоду. Взвесив все «за» и «против», Эрншав благословил Тома, снабдил его деньгами и письменными кредитами, и тот отправился на Дикий Запад…

В Канзасе Том узнал, что мясной скот здесь ценится не меньше, чем на Востоке, а, значит, покупать бессмысленно, надо двигаться дальше. В салуне говорили, что имеет смысл добраться до Лас-Вегаса или Невады. Если верить слухам, то сделку лучше всего заключить с Пирсалем или Спарроу. Стада у них большие, а оба фермера хотят заняться земледелием, так что можно торговаться. Послав почтой предложение о покупке, Том немедленно выехал в Лас-Вегас.

По прибытии туда он отправился вечером в салун — место сбора местных скотоводов. У стойки, устроившись поудобнее на высокой табуретке, Чантри заказал виски, чтобы хоть чем-то занять время до прихода Спарроу.

Откуда-то появился Дач Акин. Он подошел к стойке, грубо толкнув при этом Тома. Еще и обернулся, свирепо смерил его взглядом, заплетающимся языком пробормотал какой-то пьяный бред.

Чантри сделал вид, будто не расслышал адресованной ему реплики, хотя слово «хлыщ» явно задело его и лицо охватило жаром, как от пощечины. Вот тут бы встать да поскорее уйти, чтобы избежать раскручивания событий. Так нет же, договорился о встрече — значит, надо сидеть, чего бы это ни стоило.

Время шло, рюмка опустела, после некоторых колебаний Чантри заказал повторную. Он не ел с раннего утра, так что пить не следовало, но как-то неловко занимать табуретку у стойки, ничего не заказывая. Том как можно дольше растягивал содержимое рюмки, но Спарроу все не появлялся, а виски подходило к концу.

Наконец, проглотив остатки спиртного, он встал, намереваясь уйти. Вдруг чья-то рука крепко стиснула его плечо. Взбешенный Том резко повернулся — перед ним с наглой улыбкой стоял Акин.

— Эй, хлыщ, ты что, не слышал меня? Я хочу, чтобы ты выпил за мое здоровье.

— Ох, извините, не расслышал. — Том был предельно вежлив. — Очень сожалею, однако я выпил достаточно, благодарю.

— «Я выпил достаточно, благодарю», — собезьянничал Дач пискляво. Он стукнул себя кулаком в грудь и уже зычным голосом проревел: — Я скажу тебе, когда будет достаточно! А теперь шагай к стойке и пей! — Рука его лежала на бедре рядом с револьвером.

— Нет, — ответил Том достаточно твердо.

Воцарилась тишина. Забыв свой застольный треп, ковбои уставились на них, словно только этого и ждали.

— Если я приглашаю выпить, то лучше пить! — не унимался Акин. — Пей, мистер! Пей!

— Нет, — повторил Том непреклонно.

Да, ситуация нелепейшая, глупее не придумаешь. Чантри ненавидел себя за то, что остался, не ушел вовремя. Пьяные грубости в салуне не должны задевать его, надо быть выше этого. Но отступать уже было поздно.

— Мне очень жаль, друг мой, но я не желаю больше пить и ухожу.

— Ты уйдешь, когда я, черт подери, отпущу тебя! А сейчас будешь пить!

На этот раз Том не ответил, повернулся и пошел к двери. После второго шага плечо снова попало в те же тиски, и тут уже ярость выплеснулась через край. Реакция не подвела. Он вложил в удар всю тяжесть собственного тела. Это произошло стремительней, чем скат взмахивает хвостом.

Дач с грохотом упал на пол, растянувшись во весь рост. И только когда до него дошло, что случилось, он потянулся рукой к револьверу.

— Дач! — чей-то грозный предостерегающий окрик заставил Акина оторопеть.

Невысокий стройный мужчина в белой шляпе приготовил револьвер к стрельбе.

— Джентльмен не вооружен, Дач. Если ты вытащишь револьвер, я продырявлю тебя.

— Не лезь не в свое дело, Спарроу, — злобно проворчал Акин, — это касается только меня и его.

Спарроу! Чантри окинул незнакомца взглядом — ему около сорока пяти, хорошо одет, выглядит вполне представительно. Несомненно, это тот человек, с которым должна состояться встреча.

— Нет, Дач, здесь совсем другое дело, и касается не только вас двоих. Если ты застрелишь безоружного, тебя надо будет повесить.

Дач убрал руку от кобуры, медленно поднялся.

— Ладно, — произнес он протрезвевшим голосом. — Здесь обещаю полный порядок, но утром на улице мы непременно с ним встретимся…

Сказав это, Дач мгновенно исчез. Чантри подал руку своему спасителю, учтиво представился:

— Том Чантри. Благодарю вас, мистер Спарроу.

Оживленно беседуя, они направились к отелю.

— Конечно, этот Акин искал приключений, — говорил Спарроу. — Но вся беда в том, что он хорошо стреляет. Так что будьте осторожны.

Чантри только пожал плечами.

— Сомневаюсь, что он повстречается мне еще раз. Лучше вернемся к нашему делу…

Они поднялись на пустующее крыльцо отеля. Спарроу откусил и выплюнул кончик сигары.

— Вы недооцениваете сегодняшнее происшествие. Да, он хвастун и забияка, особенно когда выпьет, и тем не менее…

— Чепуха, мистер Спарроу. К утру проспится и все забудет.

— Нет, мистер Чантри, этого он никогда не забудет. Даже если в городе случится потоп или черт станет мэром, Дач все равно будет ждать вас завтра на улице. Купите или одолжите револьвер. Даю слово, он вам понадобится.

— Вы что, серьезно? Предлагаете мне, цивилизованному человеку, выйти на поединок с этой обезьяной?

— Дач лишил жизни уже нескольких человек…

Наступило молчание. Косясь на озадаченного Тома, скотовод закурил сигару и спросил:

— Вы случайно не родственник Бордена Чантри, который жил здесь?

— Я его сын.

— Так я и думал.

В голове Чантри засквозило нетерпение:

— Мистер Спарроу, я прибыл с Лас-Вегас, чтобы обговорить с вами сделку. Сторона, которую я представляю, — восточная фирма «Эрншав энд компани». Мы надеемся купить у вас скот для продажи его на восточных рынках. По-моему, понятно, что я ехал сюда по делам, а вовсе не для участия в пьяных драках и перестрелках. Я ненавижу насилие и желал бы сегодняшнее происшествие свести на нет.

— Вижу, — сдержанно сказал фермер. — Теперь, когда я узнал, что вы сын моего доброго знакомого, мы без труда договоримся о продаже

— Я готов хоть сейчас, сэр…

— Вы уехали на Восток сразу после смерти отца?

— Да, сэр.

— Много воды утекло с тех пор… Многое изменилось… И только суть Запада остается неизменной… Деньги здесь не всегда берутся в расчет. Мужество и честь — вот что ценится превыше всего в экономике Запада. А так как риск присутствует повсеместно, то за него, собственно, и платят. Поэтому тот, кто нанимает парней на работу, должен знать, обладают ли они мужеством и честью.

— А что вы скажете, если я не выйду на поединок?

— Ваше право. Однако Борден Чантри принял этот кодекс и руководствовался им.

— Не забывайте, что это его и погубило.

— Никто не застрахован от случайностей.

С трудом сдерживая волнение, Чантри сказал:

— Я в цивилизованной стране и не хочу подвергать опасности ни свою, ни чужую жизнь. Нет, я сейчас же пойду к Дачу Акину и извинюсь.

— Ступайте. Только после этого он будет презирать вас еще больше.

— Пускай! Но я должен положить конец этой ссоре. Она и так зашла слишком далеко.

Оставаясь невозмутимым, Спарроу вынул изо рта сигару, лениво стряхнул пепел.

— Нет, мистер Чантри, это невозможно. Все только начинается. Теперь каждый узнает, что вы не пользуетесь револьвером, и все кому не лень будут безнаказанно грабить и оскорблять вас. Найдется много таких, кто захочет посмотреть, долго ли вы протянете с такими принципами… Вот если вы примете наш мир всерьез, поймете его, а не полезете слепо в драку, даю слово, неудач у вас станет гораздо меньше.

На том они и расстались.

Ночью Чантри покинул город. Поминутно оглядываясь назад, он то ускорял, то замедлял бег коня.

Над прерией нависало звездное небо. На севере величественно вырисовывались горы, переходящие к подножию в разломы. Постепенно приближался рассвет…

А Том все смотрел и смотрел назад, пока наконец не решил остановиться и повернуть на Запад…

Глава 2

Все хорошее, о чем приятно вспоминать: мама, Дорис, родительский дом, работа — круг, в котором он видел свое будущее, — осталось далеко на Востоке и с каждым шагом коня отодвигалось все дальше и дальше.

По логике вещей ему следовало бы поскорее вернуться домой и забыть об этой поездке. Но какая-то сила властно влекла его на Запад, где неизбежно придется выбирать: использовать револьвер или нет.

Поворачивая обратно, Том ехал навстречу новым стычкам. Уж теперь-то он неминуемо столкнется с Дачем. И что тогда? Опять удирать? Как часто еще придется бегать?

Нет, он не струсил, просто не знал, как поступить. Естественно, слухи об этой истории разнесутся, как семена клена, и даже те, кто одобрит его миролюбие, будут сомневаться в его смелости.

Насчет мужества и риска Спарроу говорил правильно. Во всяком случае, такого же мнения придерживаются парни на западном берегу Миссисипи, да и на восточном тоже…

Впрочем, какое это имеет сейчас значение? Главное — купить и переправить скот на Восток. Конечно же выгода от сделки пойдет Эрншаву, но вернуться с пустыми руками Том не мог. Это было для него делом чести.

Переговоры в Лас-Вегасе провалились, и ему не оставалось ничего другого, как попытать счастья в другом месте. Том взял курс на Симарон, общепризнанный центр торговли скотом, находившийся слева от Лас-Вегаса. В Симароне он купит коров, доведет стадо до железной дороги, а еще двумя часами позже будет на пути к милой Дорис.

Дорис…

Когда уставал, он останавливался, разводил костер и, подкрепившись, двигался дальше, стараясь избегать открытой местности.

Том уже пересек дорогу на Санта-Фе и направлялся в Таосу, когда вдруг услышал быстро приближающийся топот копыт. Пришпорив коня, он поспешил скрыться в густых зарослях, но тщетно. Его обнаружили. Вскоре перед ним раздувались ноздри разгоряченной бегом чалой лошади. Она напряглась, в седле громоздились двое.

— Привет, странник. Куда путь держишь?

— В Симарон.

Оба парня были молоды, с грубыми самоуверенными лицами. Один, с перевязанной рукой, спросил:

— Ты там, на дороге, никого не видел?

— Никого.

— Значит, еще увидишь. В той стороне, куда ты едешь, куча всадников. Они гонятся за нами. Хэнк был неосторожен, подставил бок, и под ним застрелили коня.

— Буд, — оборвал его Хэнк, — ты заметил, он не носит Револьвер?

— Я не ношу револьвер, — сказал Чантри, — потому что от него одни неприятности.

Хэнк фыркнул.

— Буд, ты слыхал?!

— Все может быть, — серьезно произнес Буд, — но неприятности случаются и когда ты безоружен. — Вдруг он вытащил револьвер. — Слезай с лошади, мистер.

— Я?.. — опешил Том.

— Слезай или застрелю.

Том взглянул на Хэнка. Его тощее небритое лицо скалилось злой ухмылкой.

— Он сделает это, странник. Буд укокошил уже четверых, и один на моем счету.

— Я… я не принесу вам вреда… — начал было Том, и в это время громыхнул выстрел. Том почувствовал, как адская, нестерпимая боль обожгла ухо.

— Слезай, мистер. Не люблю повторять.

Том слез с лошади. Хэнк спрыгнул со своей, оставив Будд одного, и проворно вскарабкался на место Чантри.

Бандиты поскакали. А Том стоял и угрюмо смотрел им вслед. Они уносились с ветерком, насмешливо оглядываясь на ограбленного.

Том был потрясен. Он стоял посреди гигантской плоской равнины. Насколько хватало глаз, царила пустота: ни людей, ни зверей, ни птиц. Стоял как столб, беззащитный, одинокий, в этой стране безмолвия…

Однако он жив. Окажись он при оружии, лежать бы ему сейчас с простреленным лбом.

Так прошел час, а может быть, и два. А Том все стоял и стоял в оцепенении. В голове все перемешалось.

Вдруг он заметил, что вдалеке над дорогой поднимается тонкое облачко пыли, а вскоре показалась и дюжина всадников, скакавших во весь опор.

Поравнявшись с Томом, они, сдерживая коней, стали кружить вокруг него. Среди них выделялся здоровенный бородач в видавшей виды широкополой шляпе — видимо, предводитель.

— Два парня на одной лошади не проезжали? — спросил он.

— Теперь у них две лошади, — ответил Том. — Один пересел на мою.

— И ты позволил им увезти свою лошадь?

— А что прикажете делать, если на тебя нацелен револьвер?

Бородач удивленно вскинул брови, остальные поразевали рты, глядя на Тома как на огородное пугало, которое вдруг заговорило.

— Здесь не место для прогулок без оружия, — веско сказал бородач. — Считай, что ты еще легко отделался. Это же браться Талримы! Отпетые убийцы! — Он указал рукой в сторону. — Вон там, за холмом… отсюда мили три примерно… есть пара лошадок. Одну можешь взять, чтобы по-быстрому добраться до Симарона. Но перед отъездом черкни записку. Это владение Андерсса, старик поймет. Возле Симарона лошадку отпусти, она сама найдет дорогу домой.

И не успел Том поблагодарить бородача, как всадники сорвались с места в галоп, подняв клубы пыли.

Отыскав жилище Андерсса, Том первым делом зашел в корраль и выбрал одну из двух стоявших там лошадей. Поскольку хозяина дома не было, он согласно уговору оставил ему на столе записку, придавив ее серебряным долларом. Затем оседлал коня и отправился в Симарон.

Покачиваясь в седле, Том попытался было пощупать раненное ухо, но тут же передернулся от боли, а на пальцах осталась кровь. В общем кровотечение прекратилось, но ухо продолжало ныть. Послюнявив носовой платок, он вытер остатки крови.

Нет, это просто удача, что пуля прошла мимо, можно сказать — подарок судьбы. Ведь Буд Талрим мог пальнуть и еще разок, поточнее.

Чантри вздрогнул. В голове мелькнуло неприятное: «Кто-то наступит на мою могилу… « А ведь и правда! Его могли убить. Он пропал бы без вести. И у него бы даже не спросили, кто он, откуда и почему здесь. О, как ужасно представить себе, как закроются глаза, как будет выглядеть никому неизвестная могила без креста и надписи. И Чантри принял решение: он уедет отсюда. Будет идти, пока не дойдет до первой же станции, и на первом же поезде вернется на Восток.

Со дня смерти отца в жизни Тома не было насилия. Он рос в городке, еще недавно бывшей новоанглийской деревне. Там и в школу пошел, в свободное время бегал вдоль ручьев, ловил рыбу, ставил силки на зайцев и белок, позднее стал промышлять оленей. В отличие от многих сверстников Том с удовольствием посещал церковь, благодаря которой взял себе за правило аккуратно одеваться и вежливо разговаривать с собеседником. Здешние констебли и присяжные исправно несли свою службу, и все оставалось в рамках закона. Это уже позже появились в Нью-Йорке оружейные компании, полицейские агенты стали более заметны, пришлось даже создать спецслужбу, которая латала пробоины в стенах зданий — последствия столкновений властей с гангстерами.

Сквозь эти воспоминания прорезался стук копыт.

Чантри резко обернулся, стараясь оценить опасность.

— Привет, Том Чантри. Я Лак Андерсс.

На Тома смотрели необыкновенно голубые, прямо-таки ангельские глаза подскакавшего к нему всадника, высокого, осанистого старика с роскошными седыми усами.

Том сразу узнал его лошадь, он видел ее в корабле.

— В подобных случаях платить не надо, — сказал Андерсс и протянул Тому его серебряный доллар.

— Благодарю, — смущенно пробормотал Чантри и спрятал доллар в карман.

Они ехали рядом, плечо в плечо.

— Бандиты очень жестоки, — говорил Андерсс, — а потому послушай меня, старика. В этих краях всегда нужно держать правую руку у револьвера. Будь у тебя на поясе «Смит-Вессон», они бы еще сто раз подумали: нападать или не стоит.

— Как вы думаете, их поймают?

— Талримов? Никогда! Да, дела их, несомненно, плохи, но они уроженцы этих мест. В случае чего всегда надежно скроются в скальных лабиринтах. Уж поверь мне на слово: когда надо быстро смыться, затаиться, спрятаться. Талримы искуснее индейцев. — Андерсс помолчал немного, затем, как бы спохватившись, спросил: — Ты работаешь на каком-то ранчо?

— О, нет. Я прибыл с Востока купить скот. Но теперь, после этого случая, хочу убраться отсюда как можно скорее!

Разговор оборвался. Каждый думал о чем-то своем. Андерсс первый нарушил затянувшуюся паузу:

— Это прекрасная страна, Чантри. И не делай выводов сгоряча. В детстве я любил другую страну. Когда же повзрослел, понял, где мне лучше. Много замечательных стран, и все они по-своему хороши! Но эта! Меня притягивает здешняя свобода, дикая удаль, дух несокрушимый. И вот если ты всем этим проникнешься, то и уходить отсюда никуда не захочешь. Ни на какой Восток.

— И все равно мне здесь не нравится.

— Плох тот актер, который сдается после первого провала… Грабитель бесчинствует, пока кто-нибудь не нанесет ему смертельный удар. Вот почему я советую тебе вооружиться. Если у каждого револьвер, то никто ни перед кем не кланяется.

— Я считаю, что от револьвера только зло.

— Не согласен, — сказал Андерсс сухо. — Мне известны случаи, когда он выручал. Путь к справедливому обществу, к сожалению, всегда лежит через жестокость. И с этим рано или поздно будет покончено. А пока… Пока здесь властвует закон джунглей, мальчик. И он тут полноправный хозяин. Воры и убийцы вооружены, тогда как ты, честный человек, считаешь это ниже собственного достоинства и тем самым только облегчаешь жизнь этим подонкам. Так что думай, мальчик, думай, если у тебя есть башка на плечах. В конце концов это твое личное дело.

Над прерией разливался вечерний сумрак Впереди появились огни. То был Симарон.

— Приходи в «Святой Джеймс», — посоветовал Андерсс. — Там собираются скотоводы. С ними и договоришься насчет скота. Разговаривай повежливей. Не пей. И помни: без револьвера ты — голый.

Комната, ванна и хороший ужин дали долгожданный отдых. Посвежевший и порозовевший Том Чантри стоял перед настенным зеркалом и заканчивал последние приготовления к выходу в салун.

Теперь можно браться за дело…

Тысяча голов! Подумать только, через несколько дней он поведет такое гигантское стадо к железной дороге…

Салун «Святой Джеймс» представлял собой просторное, лишенное каких-либо прикрас помещение, оборудованное под пивную. Это была самая горячая точка в городе. Сюда сползались слухи и сплетни. Фермеры болтали здесь буквально обо всем: и про пастбища, и про цены, и про отношения с индейцами. Можно здесь услышать и размышления о мировой политике.

К моменту прихода Тома салун оказался полупустым. Видимо, было еще рановато

За стойкой стоял здоровяк Широкое лицо, седые бакенбарды. Том завязал с ним разговор в надежде выяснить какие-нибудь полезные для себя сведения. Звали его Генри Ламберт. За свою полную интересных событий жизнь довелось ему пожить даже в Белом доме, где на протяжении всей войны он служил у Гранта шеф-поваром.

— Я хотел бы купить скот, мистер Ламберт. Мое имя Том Чантри, если оно вам что-нибудь говорит.

— Чантри.. — Лицо Ламберта застыло при упоминании этой фамилии. Преодолев короткое замешательство, он сказал: — Я знаю, у кого можно купить коров, мистер Чантри, но советую вам этого не делать.

Том пришел в крайнее удивление.

— Не могли бы вы мне объяснить почему? Я приехал сюда только за этим.

— Видите ли, мистер Чантри, купить скот легко, но ведь его еще нужно довести до железной дороги. А вы не справитесь, потому что не найдете людей, которые захотели бы вам помочь.

— С чем это связано?

— Люди просто не будут на вас работать, — мистер Чантри. Надеюсь, вы не в обиде, что я говорю все без утайки? Весь Симарон уже знает, что вы не удостоили своим присутствием Дача Акина.

Том обомлел.

— При чем тут Дач Акин?

— Мистер Чантри, из этого салуна, с этой вот табуретки, на которой вы сидите, до Нью-Йорка — конечного пункта транспортировки — долгий и тяжелый путь. Нужно пройти через места, где свирепствуют шайены, команчи, кайова, арапахо, где очень мало, а то и совсем нет воды, где случаются песчаные бури, а дорогу преграждают непролазные топи. И еще масса всяких непредвиденных обстоятельств. Люди в таких условиях теряют уверенность в себе. Я уж не говорю о руководителе, смелость которого всегда в центре внимания.

Том проглотил обиду.

— Я не трус, мистер Ламберт. Просто я не уверен, что носить кольт так уж необходимо. Наверно, можно обходиться и без убийств.

— А я так просто убежден, что ни один из парней, убитых возле моего бара, не заслуживал такого конца. Но факт остается фактом. Мы живем в дикой стране, где царит беззаконие. И нет человека, готового провести коров по маршруту, который требует предельного мужества. Вы должны отказаться от своей затеи, мистер Чантри.

Том едва не застонал от отчаяния. С каким великим удовольствием он заехал бы сейчас Ламберту в его жирную морду! Но, помятуя совет Андерсса быть вежливым, мило улыбнулся бармену:

— Благодарю за откровенность, мистер Ламберт. — И отошел, чтобы сесть за отдельный столик.

Глава 3

Вскоре депрессия отступила, Том не сдавался! Если будут продавать скот, то он купит его и так или иначе доставит на Восток, хоть ты тресни!

Слава богу, что эти тупицы Талримы не догадались пошарить у него по карманам. Они забрали только то, что им требовалось в ту минуту, — лошадь и припасы. Зато при нем остались деньги и письменные кредиты Эрншава.

Чантри сидел за столиком и обдумывал ситуацию, когда к нему подошел Лак Андерсс.

— Сяду?

— Пожалуйста.

Том рассказал ему о своем разговоре с Ламбертом. Отхлебнув пива и облизав усы, старик спросил:

— Ну и что ты намерен предпринять?

— Куплю скот и отправлюсь на Восток, даже если буду один.

Андерсс одобрительно усмехнулся.

— Смело… — Он указал кружкой в сторону бара. — Видишь того парня, с лошадиным зубом на цепочке? Он может продать пять или шесть сотен голов. А Ли Даубер и того больше — восемь или девять.

Ободренный Чантри уже порывался встать, но Андерсс удержал его.

— Подожди… А вон того, красивого, за столиком видишь? — На этот раз старик лишь слегка повел головой в нужном направлении. — Это Френч Вильямс. Он может продать семь-восемь сотен, но тебе лучше с ним не связываться.

— Почему?

— Френч крутой и загадочный человек. Он продает слишком много мяса, причем несколько раз в год. Наверное, ему посчастливилось стать обладателем каких-то супербыков. Во всяком случае, каждая его корова должна бы телиться тройней.

— О! Мне не нужны неприятности с поддельными клеймами.

— Не вздумай ловить Френча на клеймах. Он не так прост, чтобы таврить животных повторно. И вообще… То, что я сказал тебе о Френче, может стоить мне жизни.

— Я вас не подведу, — заверил старика Том и вдруг радостно встрепенулся. — Кажется, я знаю, что надо делать!

— Ну?

— Куплю коров у джентльменов, что вы указали, и пойду нанимать Френча Вильямса.

Лак Андерсс внимательно посмотрел на Тома: не шутит ли? Потом захихикал:

— Именно это я и собирался тебе предложить! Но будь с ним начеку.

Итак, Том, потративший уйму времени зря, теперь должен наверстывать упущенное, а это, как известно, не самое легкое и приятное. Тем же, кто захочет поболтать о его внезапном исчезновении из Лас-Вегаса, он заявит, что вернулся, чтобы драться с Дачем Акином, и что только важные дела вынудили его отложить дуэль на неопределенный срок.

Извинившись перед Андерссом, Чантри встал и двинулся через зал.

Рядом с Френчем сидели двое. Они беспардонно вперили в Тома хмельные глаза, когда он вырос возле их столика.

— Френч Вильямс? Я Том Чантри.

Френч лениво окинул его взглядом с ног до головы.

— Слыхал я о вас…

— Тогда позвольте вам сообщить, что я вернулся, чтобы драться с Дачем Акином. — Том намеренно говорил погромче, чтобы это слышали все присутствующие, и все, безусловно, слышали. — Правда, есть дела поважнее, — продолжал Том, — чем тратить время на перестрелки со всякими там Томами, Диками, Дачами, которые сначала предложат вместе выпить, а потом полезут драться, размахивая револьвером. Я приехал сюда с Востока купить скот. Ходят слухи, что вы и некоторые другие джентльмены продают его.

— А как вы будете вести его на Восток? — спросил Френч. Он сидел развалившись, забросив ноги на край стол, словно демонстрируя свое пренебрежение к собеседнику.

— От разных людей мне приходилось слышать, что вы ловкач. И тот, кто идет на сделку с вами, остается без зубов. Я считаю, это чистой воды ерунда.

Лицо Вильямса вытянулось, как будто вместе с виски он глотнул здоровенную жабу.

— Ты так считаешь?

— Считаю. Поэтому предлагаю вам тройную цену за коров, если поведете мое стадо к поезду.

В салуне повисла тишина.

— Присаживайся. — Френч выдвинул еще один стул. — Пожалуй, куплю тебе рюмочку.

— Хорошо. И я вам куплю.

Любопытство в глазах Вильямса разрасталось, словно пожар в лесу, охватывая все новые и новые участки.

— Ты считаешь меня мошенником?

— Напротив. Мне кажется, вы человек слова.

— Или ты пижон и выпендриваешься сейчас перед публикой, или ты дурак — одно из двух.

— Мы еще увидим, кто есть кто. Главное, чтобы вы доверяли мне, а я вам.

— Ладно, — решился Вильямс. — Я готов отвести стадо к станции, но при одном условии: если вы не выдержите этого путешествия и сбежите, я беру коров в свою личную собственность. — В его глазах светилась дьявольская усмешка. — Как вам нравится такая сделка?

— Я принимаю это ваше условие. — Том повернулся к стойке и крикнул: — Мистер Даубер! Позвольте спросить вас насчет продажи скота…

С бокалом вина Ли Даубер неспешно подплыл к их столу.

— Продать скот я, конечно, могу, — сказал он, — но где гарантии, что я получу наличными?

Чантри выложил на стол письменные кредиты.

— Здесь все сказано.

— Да это ж просто бумажки! — разочарованно воскликнул Даубер. — Я хочу настоящего мужского слова. Вы показали спину Дачу Акину. То же самое может случиться и на этот раз.

Френч посмотрел на него снизу вверх.

— Ли, я ручаюсь. Не надо спорить.

— О похоронах своих подумай заранее, Френч. — И, сменив тон, Ли продолжил: — Ладно, будь что будет, я вступаю в сделку. Предлагаю тысячу коров…

Уже через час в руках у Тома была купчая на двадцать две сотни голов. Большую часть стоимости удалось погасить кредитами, так что еще остались деньги и на личные нужды.

Если будет все в порядке, то примерно через месяц стадо попадет на Восток. Выгоду это даст баснословную. Хотя не стоит забывать и то, что в случае провала транспортировки фирма «Эрншав энд компани» вылетит в трубу.

Сейчас главная задача — это как можно скорее доставить скот к железной дороге.

Уже ночью у себя в номере Чантри с наслаждением вытянулся на кровати.

Ему впервые в жизни предстояло сопровождать стадо, но о проблемах, возникающих в пути перед погонщиками, он кое-что знал.

Конечно, насчет Френча Вильямса он не строил никаких иллюзий. Сразу видно — с ним шутки плохи. Жестокий и коварный тип. Однако у него легкоранимая гордость, и Том сознательно задел ее, сказав, что считает его человеком слова.

Несомненно, все мы актеры в каком-то спектакле, а Френч по натуре азартный игрок, и Чантри неспроста предложил ему эту игру: победишь — возьмешь все. А уж ради победы Френч не постоит ни перед чем. Наверняка он постарается облапошить Тома и, вполне возможно, уже готовит ему какую-нибудь пакость.

В этой сделке Френч Вильямс рисковал только своим временем. Во всяком случае, ему всего лишь предстояло прогуляться до Доджа. Хотя, разумеется, сидеть в салуне «Святой Джеймс» гораздо приятнее, чем трястись в седле неизвестно для чьей выгоды.

Для Тома же риск огромен. При победе Френча его, Чантри, жизнь и вовсе не будет стоить и цента. Кроме того, он брал на себя непомерную моральную ответственность, рискуя не своими деньгами.

Чантри все время заставлял мозг трудиться. Снова и снова обдумывал ходы в этой партии, так и этак прокручивал в голове различные варианты.

Чантри встал на рассвете, быстро позавтракал и вышел из отеля. В ближайшей конюшне купил двух лошадей, серо-коричневую и чалую. Обе в отличном состоянии, послушного нрава, хотя и достаточно шустрые. Затем отправился в магазин и приобрел спальный мешок.

— Купите лучше револьвер, — посоветовал продавец, подтянутый мужчина средних лет, по виду германец. — Он полезнее.

В ответ Чантри, улыбаясь, помотал головой.

— Сомневаюсь… Куплю, пожалуй, винтовку. Давно мечтал поохотиться на буйволов. — Он взял в руки сверкающий новизной винчестер-73, погладил с восхищением ствол. — В дороге попрактикуюсь.

— Только не стреляйте возле коров, — сказал продавец. — Разбегутся — не соберете…

И Том про себя отметил, что этот мужчина не всегда был владельцем магазина.

Как и договорились, Френч собирал скот на побережье Вермежо, северо-восточнее Симарона, откуда после полной готовности они двинутся к железной дороге.

Оседлав чалую, а серо-коричневую ведя за собой, Чантри прибыл в расположение лагеря Френча.

Коров уже согнали много. Нанятые помощники сновали на лошадях возле стада, группируя скот и приводя сюда новые партии животных.

Возле вагончика, предназначенного для трапез и складирования всякого багажа, откинувшись спиной на спальный мешок, развалился Вильямс. Щурясь от солнца, он улыбнулся Тому той улыбкой, от которой мороз пробегал по коже. В ней сквозило что-то похожее на презрение, а может, и любопытство. Когда Чантри спешился, кто-то вышел из вагончика. Ступил и замер, выжидая. Это был Дач Акин.

Глава 4

Да, этого Чантри не учел. Проверка, которую приготовил для него Френч, состоялась.

Том слышал тяжелые, гулкие удары собственного сердца. Во рту внезапно пересохло. Однако, когда он заговорил, голос его оказался на редкость ровным и естественным:

— Привет, Дач.

— Привет, — ответил тот. Трезвый, он не выглядел воинственным.

— Извини за ту ночь, Дач. Но я не видел смысла убивать тебя и умереть самому.

Дач передернулся. Разговор этот был ему неприятен.

— Все в порядке, — сказал он. — Я не требую от тебя объяснений.

Френч наблюдал за ними исподлобья. Том не сомневался, что он разочарован. Первый его капкан не сработал. Проводник надеялся, что, увидев Акина, Чантри убежит поджав хвост, но просчитался и должен будет сделать следующий ход. Но вот какой?

Ковбои, явившиеся поглазеть, чем закончится встреча их работодателя и Дача, вздохнув с сожалением, снова взялись за работу

А скот все прибывал. И без того громадное стадо грозило занять всю долину до горизонта.

Привели коров с ранчо Вильямса. Том приглядывался к клеймам, которые были еще свежие, но обнаружить подделку ему так и не удалось.

В течение нескольких дней коров разных фермеров соединяли в одно общее стадо, чтобы животные попривыкли друг к другу.

Все это время Чантри напряженно работал. Он, конечно, не мог конкурировать с прокаленными на солнце прерий парнями, но старался и не отставать от них. Ночью, когда он, усталый, укладывался спать, его мысли, словно по мановению волшебной палочки, устремлялись назад, в детство…

Их ранчо, где они жили до разорения отца, располагалось где-то восточнее Лас-Вегаса. Мальчиком, когда Тому было шесть лет, он хорошо знал эту местность.

Вспоминались индейцы, что часто приходили к ним на ранчо. Отец устраивал им обеды, подолгу беседовал с ними…

В миле от ранчо из-под массивной скалы выбегал весело журчащий ручеек. Здесь Том пил воду, плескался. А под выступом скалы, незаметная для постороннего глаза, была глубокая, неизвестно куда выходящая пещера, где он чувствовал себя как дома… нет, как в сказке! Странствующий по прерии путник, остановившись напиться, так бы ни за что и не узнал о ее существовании…

Как давно это было… Чантри и не думал, что через двадцать лет, оказавшись в этих местах, будет с нежностью вспоминать какую-то пещеру…

Как и погонщики, Чантри поднимался с рассветом, они вместе ели, вместе несли сторожевое дежурство. И тем не менее ковбои почему-то держались от Тома на расстоянии. Он не мог понять, в чем причина, и очень переживал. Бывали минуты хандры и отчаяния, он чувствовал себя несчастным и одиноким. Тогда вспоминались слова отца: «Никогда не бойся остаться один. Настоящий мужчина — тот, кто все делает сам. Пока ты опираешься на кого-то или надеешься на кого-то, ты слаб».

Сторонился его и Дач. Однажды при объезде стада они встретились с глазу на глаз. Второпях, словно спасаясь от погони, Дач выпалил:

— Слушай, Чантри, я не люблю совать нос в чужие дела, но лучше бросай все и беги. Иначе Френч пристрелит тебя. — И ускакал.

За ужином Френч Вильямс сказал Тому:

— Мы собрали двадцать две сотни голов. Может, хватит? Или будете покупать еще?

— Нет, давайте двигаться, — твердо ответил Чантри.

— На рассвете?

— Да.

Глава 5

Утром чуть свет, когда скот двинулся, Том Чантри поехал вперед. В небе еще были звезды, и мерно колыхавшееся стадо казалось темной бесформенной массой. Сонные коровы то и дело выбивались из общего потока, и приходилось постоянно быть начеку, чтобы успеть загнать их обратно.

Сзади приблизился довольный Френч.

— Хорошо пошли! Легкий старт!

С трудом сдерживая своего гнедого скакуна, который рвался показать, на что способен, проводник сказал:

— Скоро начнут появляться буйволы. — И шутя добавил: — Так что будьте наготове. Я слышал, вы купили винчестер. Зачем он вам?

— Мясо… — многозначительно, словно доверяя государственную тайну, ответил Том. — Мы ведь должны питаться, а я не хочу убивать моих коров. Лучше уж поохотиться.

Френч вопросительно посмотрел на него — мол, серьезен Том или дурачится?

— И что, надеетесь попасть? Стрелять-то вы хоть умеете?

— Да, торговец объяснил мне, как это делается. Если я нажму пальцем там, где нужно, то могу рассчитывать на успех.

Оба дружно захохотали.

— Что вам рассказывали обо мне? — вдруг спросил Френч, ощупывая Тома ледяным взглядом.

— Ну что мне могли про вас сказать! Ваши коровы лучшие в округе — каждая дает троих, четверых и даже пятерых телят в год… ну и прочее в том же роде.

Френч усмехнулся, дьявольские огоньки мелькнули в его голубых глазах.

— А может, мне везет, черт возьми! — произнес он с задором и привстал на стременах, осматривая пустынные, но по-своему прекрасные окрестности. — Почему вы наняли именно меня? Зачем? — допытывался проводник.

— Вы крадете скот, но никогда не надуваете в карты…

Френч резко взглянул на Тома. А тот с невозмутимым видом, втайне упиваясь метаниями проводника, продолжал:

— Мне говорили верные люди: что бы ни случилось, Френч Вильямс всегда сдержит слово, если уж дал его. Ваша честь — гарантия того, что наш договор нерушим. Сложив все эти сведения воедино, я пришел к выводу, что вы тот человек, который мне нужен.

Круто пришпорив коня, Френч поскакал назад вдоль стада.

Чантри был почти уверен, что Вильямс не будет пытаться угнать стадо. Уж слишком много людей знают обстоятельства их сделки, а сам Френч дорожит своей честью больше, чем купец деньгами. Самое простое — заставить Тома дать деру.

Присутствие здесь Дача Акина в какой-то мере проясняло, какой путь выбрал Вильямс, чтобы выжить отсюда Чантри.

Необъезженная, люто брыкающаяся лошадь — вот самый распространенный способ искалечить противника. Пожалуй, им и воспользуется Френч. Гремучая змея — другая возможность. Том даже передернулся, представив себе, как обнаружит под одеялом змею…

Его тяготило отсутствие друзей. Впереди двадцать, а то и все тридцать дней труднейшего пути, а среди пятнадцати погонщиков он не видел ни одного, кто встал бы, если понадобится, на защиту справедливости. Каждый преследовал свой узкокорыстный интерес, и только. Том чувствовал свою беспомощность перед ситуацией, в которую оказался вовлечен, и страх нет-нет да и закрадывался в душу. Играя вслепую с этими парнями, Том рисковал, а ставкой была его жизнь. Несмотря на отвращение к револьверным забавам, он вдруг захотел иметь на поясе оружие. Так, для подстраховки.

Фантастически чистое, без единого облачка небо сияло над прерией. И все вокруг хранило спокойствие, будто и нет на свете ни тревог, ни опасностей, ни переживаний.

Том поехал вперед, на разведку. Поднявшись на невысокий гребень, он оглядел стадо, растянувшееся по прерии более чем на милю. Отсюда казалось, что оно движется само, по своей доброй воле, так как неимоверные тучи пыли из-под копыт животных напрочь скрывали погонщиков, лишь мелькали иногда арканы, слышались покрикивания. По бокам каравана медленно тащились всадники охранения, которые не возились с коровами, не глотали пыль, а, подобно Чантри, прощупывали глазами окрестности. Позади стада, подпрыгивая на рытвинах, катился фургон типа вагончика. И замыкали движение несколько парней Френча, что гнали табун запасных лошадей.

Лето затянулось, многие ручьи пересохли, но первую часть пути стадо будет проходить вблизи реки Канадиан и ее ответвлений.

Чуть восточнее начиналось царство буйволов, местность, населенная индейцами. Ступив на эту землю, погонщики должны прислушиваться к малейшему шороху, опасаясь нападения и кровавой развязки.

Чантри уже основательно удалился от стада. Конь уверенно рысил по высокой сухой траве. Дважды за полчаса вспугнул буйволов. Очевидно, это были пограничные особи большого стада. Завидев человека на лошади, громадные неповоротливые животные неуклюже разбегались.

Места тут в основном открытые. Впереди отчетливо вырисовывалась Орлиная гора, с которой, как выяснил Чантри, стаду предстоит нелегкий спуск.

Что-то интуитивно заставило Тома осматриваться, быть начеку, хотя внешне все выглядело мирным и спокойным. Лишь временами налетал ветер, клонил траву.

Вдруг взгляд Тома наткнулся на старые конские следы. Осторожно подав лошадь вперед, он еще раз вгляделся в глубокие оттиски копыт. Здесь уже порядком наследили буйволы, которые затоптали все другие следы.

С нарастающей тревогой Чантри всматривался в изломы реки Канадиан. Его смущал западный берег, поросший старыми деревьями и густым кустарником. В таких зарослях можно спрятать целую армию…

С вершины холма открывался вид на бескрайнюю равнину, и сколько ни вглядывайся — ни одной живой души.

Вдруг его ухо уловило чей-то крик. Звук был короткий, и неизвестно, откуда он взялся, словно нечистая сила подавала голос. У Чантри по спине пробежали мурашки, кровь в жилах застыла. Одно утешало: кричали откуда-то издалека. Лошадь, вздрогнувшая от этого крика, теперь прядала ушами, поводила мордой.

А Том все прислушивался, не повторится ли это снова. Может, это не человек кричал? Но ни один зверь тоже так не кричит.

Лошадь, вероятно, что-то приметила — глаза ее стали внимательны, уши больше не суетились, напряглись, ноздри нервно расширились, как бы пытаясь отделить запах опасности от аромата степных трав. Том заставил коня идти на только что донесшийся звук, ему не терпелось поскорее увидеть кричавшего. Он, конечно, не верил леденящим душу рассказам о зверствах индейцев, мало ли что могут напридумывать ковбои в салунах за рюмкой виски. Но какое-то врожденное чувство подозрительности побуждало Тома остерегаться ловушки. Лошадь шла медленно, словно нехотя, готовая в любой момент взять с места в галоп, только свистни. Это его успокаивало, но недолго. Представив себе, что может привести животное в такой трепет, Чантри похолодел. Конь видит и слышит наверняка острее человека, когда дело касается смертельной опасности.

Том с трудом подавил в себе желание повернуть назад. Он всегда предпочитал отступать перед неприятностями, если это было возможно, но на этот раз его неудержимо тянуло поехать и посмотреть, что там случилось.

Да, он хотел сначала вернуться, предупредить обо всем Френча, а затем снова появиться здесь, но уже с отрядом вооруженных парней. И вдруг он подумал: а если ковбои ничего тут не обнаружат? Что тогда? Ведь ему могло это все послышаться. А у страха, как известно, глаза велики. Хорош же он будет, когда эти грубые, неотесанные битюги станут ржать над ним во всю глотку и тыкать в него пальцем…

Нет, назад нельзя. Взыгравшее самолюбие подхлестнуло его, заставило пришпорить коня.

Проехав еще немного по направлению к реке, Том с откоса посмотрел вниз и обомлел.

Там лежал человек.

Спешившись, Том подошел к нему. Мужчина, раздетый догола, лежал, раскинув руки и ноги. Запястья и щиколотки были привязаны к вбитым в землю клиньям. Жестокое солнце прерии бесстрастно жгло безжизненное тело, но это казалось пустяком в сравнении с тем, как его обезобразили. Мышцы ног палачи искромсали от бедер до колен, срезали на руках бицепсы, живот был вспорот и набит камнями. Все лицо покрывала корка запекшейся крови.

Несколько мгновений Том стоял как столб, не в силах пошевелиться. Затем, судорожно глотаяслюну, подошел вплотную к пострадавшему. И тут лошадь встревоженно заржала. Она о чем-то оповещала хозяина, но было уже поздно.

Чантри машинально обернулся и увидел индейца с орлиным носом. Позади него была группа дикарей, не меньше дюжины, и все с окровавленными руками. Они, насупившись, глядели на Тома.

Теперь он понял, почему они так смело вышли ему навстречу, — он был без оружия.

Итак, пронеслось в голове у Тома, одного они уже убили. Убили страшно, жестоко. Могут казнить и второго. А так как он, Чантри, стал свидетелем их жуткого преступления, это не сойдет им с рук, если они оставят его в живых.

Том произнес сухо и веско:

— Вы сделали нехорошее дело. Он был один и не мог причинить вам зла.

К удивлению Чантри, индеец с орлиным носом ответил по-английски:

— Он не сделал нам ничего плохого. Просто мы напали на его след. Поймали — убили.

— Но за что?

Индейцу этот вопрос показался дурацким.

— Убили, и все тут.

— Ладно, уходите, — сказал Том. — Я похороню его.

О чем-то посовещавшись на своем наречии, индейцы захихикали.

— Хорони, только он еще живой, — ответил орлиный нос. Затем он принялся хвалить несчастного: — Сильный мужчина. Не орал, не стонал. Сильный, очень сильный.

Что он такое говорит? Человек, которого пытали эти звери, жив?!

— Я позабочусь о нем, — тихо проговорил Том. — Уходите.

Но индейцы продолжали стоять на месте.

— Уходите же! — гневно закричал Чантри.

И те ушли. Или сделали вид, что ушли, а сами притаились где-нибудь в зарослях. Как бы там ни было, конь находился рядом. Беспокойно озираясь и всхрапывая от запаха крови, он ждал, когда наконец хозяин оседлает его и уберется отсюда прочь.

— Пить… — слабо прохрипел замученный. — Воды…

Том бросился к лошади, выхватил из седельной сумки флягу и, осторожно приподняв мужчине голову, стал поить его. Тот пил жадно, лихорадочно, булькая и захлебываясь. Потом, отдышавшись, проронил:

— Хорошо… Очень…

Том опустил голову мужественного человека, стараясь не причинить ему боли, но тот все равно сморщился, заскрипел зубами, и Чантри проклинал себя за неловкость.

— Сейчас я развяжу вас, — сказал он.

— Не надо… Я умираю… — Страдалец закашлялся, подавившись кровью, бегущей изо рта все быстрее, затем вдруг неожиданно улыбнулся. — Я победил их… Победил этих дьяволов… Я не захныкал… Скажите об этом в форте… — И из последних сил, прерывисто дыша, проговорил: — Скажите там, Мак-Гуенсс не хныкал! Скажите им это…

Он затих. Глаза остановились.

Душа покинула тело несчастного.

Глава 6

— Он мертв? — послышался голос.

Том резко обернулся. Френч Вильямс, Дач Акин и еще трое погонщиков возвышались в седлах, держа наготове винтовки. Лица их были суровы.

— Как бы, интересно, он выжил? — огрызнулся Том.

— Дач, слетай живо к фургону, привези лопату, — спокойно распорядился Вильямс. — Воздадим ему последние почести. А вы, мистер Чантри, можете ехать отдыхать. Мы все это сделаем без вас.

Тома обожгла обида.

— Без меня? Но почему?

— А потому, что этот человек был герой, — с вызовом сказал верзила Кох. — Не чета вам, мистер Чантри.

От неслыханной дерзости погонщика Том побагровел. Сжимая кулаки, он визгливым голосом завопил:

— Кох! Я требую извинения! Прямо здесь! Сейчас! Немедленно!

— Прекратите! — грубо оборвал его Френч. — Успокойтесь оба и пожмите друг другу руки. Ну! Я настаиваю.

Том понимал, что этот жест примирения был бы спасительным и для него самого, и для дела, от которого зависит судьба Эрншава, но задетое самолюбие не позволяло ему пойти на такой шаг. Кох, как видно, тоже не собирался идти на мировую. Наконец Чантри пересилил себя и первым протянул руку. Кох не сразу и нехотя пожал ее.

Френч облегченно вздохнул.

— Главное, вы живы, мистер Чантри, с чем вас и поздравляю.

— Они не тронули меня, — объяснил Том, — потому что я был без оружия.

— Не в этом дело, — сказал погонщик Хэлви. — Просто чужак для них — всегда враг, можно резать. Это индейцы племени кайова.

— Однако меня они не зарезали, — возразил Том.

— А с чего это они так просто ушли? — поинтересовался Френч. — По-вашему, они увидели, какой вы распрекрасный, и оставили на развод? Индейцы ушли, а точнее, смылись только потому, что наши винтовки произвели на них впечатление. Мы только прицелились, и они тут же отступили.

Том опустил голову. Опять он в дураках! Не приведи сюда Френч вовремя людей, он бы корчился сейчас рядом с этим человеком. Чантри злился на себя, в глазах других он выглядел жалким посмешищем. О, как это больно ранит!

Чантри вернулся в лагерь задумчивый и мрачный.

Утром он решил поехать в Клифтон Хауз, чтобы выяснить обстановку насчет железной дороги: насколько близко уже успели ее проложить. За завтраком он сообщил об этом Вильямсу.

— Возьмите кого-нибудь с собой, — посоветовал тот.

— Зачем? — удивился Чантри.

— Чтоб вытирать вам нос, — съязвил Кох и злорадно оскалился.

Нет уж, такое Том не мог пропустить мимо ушей! Кох и так его вчера слишком обидел, чтобы прощать ему и сегодня. Веря в свою полнейшую безнаказанность, силач и верзила Кох явно испытывал удовольствие, издеваясь над Чантри. Том медленно отставил миску с едой в сторону и не спеша приблизился к Коху.

— Кох, — сказал он спокойным тоном. — Я считаю, нельзя убивать человека, даже если сам он об этом просит, но вот надавать тумаков — это можно.

При этих словах у всех прямо-таки отвисли челюсти. Кох ошалел больше других. Он смотрел на Чантри, как сытый кот на мышку, что вздумала улечься на его подстилку.

— Ты спятил! — все еще не верил Кох тому, что услышал. — Ты это говоришь мне?!

— Тебе, — грозно ответил Чантри. — Отстегни кобуру. Она будет тебе мешать.

Кох имел славу первого кулачного бойца в Симароне, и затея Чантри его забавляла. Лицо расплылось в самодовольной улыбке.

— Ну что ж. Сделаю, как велит хозяин, — поиронизировал он и, отстегнув кобуру, небрежно швырнул ее на землю Потом надменно заявил: — Или принесешь мне сейчас же извинения, или…

— Никаких извинений, — стоял на своем Чантри. — Это ты мне должен принести извинения.

Первый же удар Коха свалил Тома с ног. Сознание на миг отключилось. Не скрывая своего удовольствия, Кох кинулся на лежащего соперника. Тома били впервые. Когда-то он недурно боксировал на любительском ринге, но в серьезную драку влез только здесь, на Диком Западе. И он подумал: надо бы сейчас использовать свои боксерские навыки, тем более что противник намного выше ростом и сильным бойцом слывет не за красивые глаза. Увалень Кох двигается нерасторопно, всецело полагаясь лишь на мощь удара, а потому нападает грубо, прямолинейно, не заботясь о защите. Этим Том и решил воспользоваться.

Перекувырнувшись, Том легко занял боевую позицию. Кох ожидал, что Чантри будет вставать как положено, там, где и упал, и, медленно выпрямляясь, от такого внезапного маневра шагнул назад.

При следующей атаке Коха Том увернулся и, пропустив его вперед, вдогонку рубанул по ребрам. Кох, как рыба на берегу, начал жадно хватать ртом воздух. Отдышавшись, он сграбастал Тома в охапку, норовя садануть его головой в лицо. Не удалось. Тогда он ударил Тома каблуком в подъем стопы. Острейшая боль, словно гигантская игла, прошила все тело.

Том поймал его на дешевый финт: замахнувшись, вдруг изменил направление удара и врезал в ухо, раздробив хрящ. Кох залился кровью. Когда он дернулся рукой к уху, чтобы зажать кровоточащую рану, Чантри врезал ему апперкот снизу в подбородок, и не привыкший падать Кох рухнул наземь. Вскочив, он, как раненый буйвол, ринулся на Тома.

Том опять уклонился, и всесокрушающий удар Коха прошел мимо, а сам он жестко получил под дых. Кох согнулся пополам и, упав, покатился по камням. Потом снова встал, но уже не так решительно, удивленный неожиданным поворотом событий.

Теперь Том полностью поверил в себя. Он разогрелся, тело хорошо его слушалось. Да, Кох мог успешно участвовать в уличных драках, но бокс оказался для него диковинкой.

Кох ничего не мог предпринять: кровь бежала ручьем, сочилась сквозь пальцы, как ни зажимай. Но ярость не отпускала Тома. Сделав неуловимое обманное движение, он хряснул Коха в лицо и проломил ему нос. Не теряя запала, Том сцепил кисти рук, удвоив тем самым вес кулака, и провел короткий, хлесткий удар снизу в горло. Кох широко расставил ноги, стараясь выстоять, не упасть, и качался как пьяный.

Озверевший Чантри разошелся не на шутку, все наседал и наседал, бил то справа, то слева, пока ковбой не отступил вплотную к фургону и не уперся в него спиной. Тогда Том сцепленными руками достал его мясистый подбородок.

Туша Коха стала медленно оседать, но Чантри и это не устроило, он схватил погонщика за грудки и от души, сладостно хакнув, нанес ему напоследок удар головой в лицо.

Это был нокаут. Это была победа.

Сердце металось в груди, как дикий, необъезженный конь в тесном коррале, однако Том нашел в себе силы повернуться к зрителям и гордо выставить челюсть. Окинув их мрачным взглядом, Чантри сказал:

— Я не хочу никого убивать. Но это вовсе не значит, что я трус и боюсь драки. Если кто-нибудь мне не верит, пусть сделает шаг вперед.

Царила тишина.

Во время драки Френч сидел позади всех, вальяжно закинув ноги на колесо фургона. Услышав последнюю фразу, он поморщился от ее высокопарности и встал, шутливо аплодируя Тому.

— Браво… Вы вырубили моего ближайшего помощника, мистер Чантри. Откуда вы только свалились на мою голову? Лучше бы Талримы прикончили вас тогда на дороге. Или вчерашние индейцы… — Френч глянул на кровавый след у Тома над бровью и сказал уже мягче: — Рана глубокая. Поосторожнее. В таких условиях недолго и заражение крови заработать.

Том устало побрел к лошади. Воздух вырывался из груди со свистом, при каждом вдохе и выдохе царапая легкие. Сердце бурно протестовало против резкого прекращения нагрузки, продолжало молотить, отдаваясь в барабанных перепонках что городской набат. Потихоньку приходя в себя, Чантри стал чувствовать все раны и ушибы, которые до этого, в пылу драки, не давали о себе знать. Теперь, когда тело расслабилось, они начинали ныть, взывая о помощи.

Проклиная Коха и его молотобойные кулаки. Том сел на лошадь и направился в Клифтон Хауз. Когда стадо скрылось из виду, он свернул к реке Канадиан, спешился возле самой воды и принялся смывать кровь. И вдруг он заметил индейца, молча стоявшего на берегу. Том тихо выругался. Опять без оружия! Он все думал о драке и совсем забыл об осторожности. Теперь этот дикарь может запросто влепить в него пулю, стоит только нажать на курок. Чантри медленно, стараясь не делать резких движений, выпрямился. А индеец внимательно его рассматривал.

— Ты дрался? — спросил он.

— Да.

— С Френчем Вильямсом?

Том вздрогнул, насторожился. Это мог быть осведомитель Френча.

— Нет. Я дрался с Кохом.

— Кох — плохой человек. Очень даже плохой. А чье это стадо? — продолжал допытываться индеец, указывая в сторону лагеря.

— Мое, — ответил Том и, вздыхая, задумчиво добавил: — Пока мое…

Индеец встрепенулся.

— Так, значит, вы и есть мистер Чантри?

— Да, он самый. А вы кто такой?

— Меня зовут Сан Чиф. Я из пауни.

Пауни… Том вспомнил, что они отличные воины, искусные следопыты, друзья белых. Индеец внешне располагал к себе. Приятного вида. Тонкие черты лица. И совсем не дикарь. Главной же его особенностью была, похоже, чрезмерная любознательность. Все-то он про всех знает. Все-то ему нужно знать. И вырастает словно из-под земли, бесшумно и незаметно. И у Тома созрело решение.

— Хотите работать на меня? — предложил он пауни.

— Погонщиком у Вильямса? Нет уж, спасибо. Знаю я его…

— Вы будете работать на меня. Только на меня.

Индеец замешкался, заколебался. Том достал из кармана несколько золотых долларов.

— Вот задаток.

Пауни протестующе отмахнулся от них.

— Нет-нет! Деньги потом. Сначала услуги. Что я должен делать?

И Чантри объяснил ему:

— Нужно разведать местность. Узнать, где проходит сейчас ближайшая ветка железной дороги. Это очень важно. Разыщите воду. На пути стада в Додж должны быть источники воды. Это тоже крайне необходимо. И еще. Не приходите в наш лагерь. Рапортуйте обо всем, что увидите и услышите, но так, чтобы нас вдвоем никто не видел, — Том улыбнулся. — Хочу сделать вас тайным тузом в своей игре.

— Хорошо, — согласился пауни. — Я отправляюсь на разведку.

Подъезжая к Клифтон Хаузу, Том остановился на невысоком холме и увидел двух всадников, тоже подъезжающих к городу. Одним из них была девушка.

Глава 7

Прибыв в Клифтон Хауз, Чантри привязал лошадь к перилам коновязи и зашел в салун.

Возле бара стояло несколько посетителей. Том заказал пару кружек пива.

— Присоединяйтесь, — любезно предложил ближайшему соседу.

— Спасибо. С удовольствием, — отозвался тот и, взяв кружку, поднял ее. — Салют.

— Салют.

Мужчина был в кожаных брюках и грубом пиджаке. На поясе горделиво красовалась кобура, из которой виднелась отшлифованная мозолистой ладонью рукоять револьвера. Весь вид его говорил о постоянных разъездах.

— Засушливая местность, — сказал мужчина, чтобы как-то начать разговор.

— Да, — согласился Том. — Я направляюсь на север. Вам знакомы окрестности Пикетвира?

— В какой-то мере, — ответил его собеседник.

— Как там с водой?

— Есть, конечно. Мало, но есть.

— Я Том Чантри. Иду туда со стадом.

— А я Бон Мак-Карти. Плыву по течению. Заржавел совсем от безделья.

Они поговорили еще о том о сем, потом Мак-Карти спросил:

— А чье стадо, с которым вы идете?

— Мое. Френч Вильямс у меня проводник. Может, знаете его?

— Вильямс?! — удивился Мак-Карти. — И вы еще живы, амиго? Даже странно… Это же сущая бестия.

— Так вы с ним знакомы?

— Лично нет, по слухам… — уклончиво ответил Мак-Карти.

Тому скрывать было нечего, и он рассказал ему все: и про сделку с Вильямсом, и про свои взгляды на револьвер…

Мак-Карти слушал не перебивая. Потом, когда повествование закончилось, он сказал:

— Вы не знаете одного неписаного закона, мистер Чантри: не выстрелишь ты — убьют тебя.

— Как хотите, — упорствовал Том, — но в этом отношении я неисправим. И не желаю таскать револьвер. Жизнь без оружия гораздо приятнее.

— Все ваши доводы, мистер Чантри, абсолютно беспочвенны, пока у меня на поясе шесть смертоносных зарядов, — возразил Мак-Карти. — Многое из того, что вы рассказали, я сам испытал на своей шкуре и, клянусь вам, больше никогда не расстанусь с этой игрушкой. — Он любовно похлопал по кобуре.

Чантри задумался. Неужели и ему придется взяться за револьвер? Убивать? Он пытался представить себе ситуацию, когда надо будет делать выбор: драться или умереть.

— У вас много синяков и шишек… — подметил Мак-Карти. — Откуда, если не секрет? Объезжали дикую лошадь?

Том замялся.

— Да так, ерунда… Один из погонщиков хотел испытать мое мужество. Ну и подрались…

— Нет, это не ерунда, мистер Чантри. Это вам так просто не пройдет.

Том недоуменно посмотрел на него.

— Что вы имеете в виду?

— А то, что Вильямс может сыграть на этом. Заставит того погонщика отомстить вам за себя. Тот выведет вас за ушко куда-нибудь на зеленую травку, застрелит и положит рядышком револьвер. Произойдет все именно так, если вы не одумаетесь.

— Вильямс пойдет на это из-за каких-то коров?

— О! Святая простота. Да Вильямс всю банду свою перебьет, если эти ребята встанут ему поперек. Готов поставить сотню против одного!

Том был совершенно разбит и подавлен. Он бы с радостью не поверил Мак-Карти, ни одному его слову, если бы сам сейчас не думал точно так же.

— Вы сказали, что заржавели от безделья, — напомнил Том. — Не хотели бы наняться ко мне?

Мак-Карти промолчал. Он заказал еще пива — Тому и себе.

— Все! — сказал он весело. — Денег у меня больше нет. Отступать некуда. Работаю на вас, мистер Чантри. Моя задача?

Том опять оставил стадо на попечение Вильямса, а сам верхом поехал вперед разведать окрестности.

Остановившись у русла крошечной речушки, Том с горечью обнаружил растрескавшуюся глину. Воды не было и в помине, лишь ящерицы мелькали по песчаному дну.

Чантри озабоченно покосился на солнце. Сейчас середина дня, а стадо с рассвета не поено… Утром Вильямс самоуверенно заявил, что здесь будет хороший водопой. Знал ли он, что русло высохло? До следующего водоема примерно двадцать миль, так что сегодня предстоит разбить лагерь, не напоив скот.

Заменив побитого Коха, стадо вел Френч. У него наверняка имелся четкий план действий, неведомый Тому.

Противоположный берег речки был пустынен, за ним виднелась сухая впадина, когда-то наполненная водой. Том двинулся к деревцам, что жались друг к другу в этой безжизненной прерии, там могла остаться лужа, из которой он мог бы напоить коня.

Неожиданно за пригорком показались высокие деревья с раскидистыми кронами, у их подножия струился тоненький ручеек. Чантри сразу же поехал туда. В пестрой тени ветвей остановился, прислушиваясь. Листья мерно шелестели, где-то сонно прокричал ворон. И вдруг Чантри уловил тихий говор и слабый звон металла о металл.

Спешившись, Том привязал лошадь к дереву и крадучись двинулся навстречу звукам. Он сделал всего несколько шагов и замер, будто споткнулся. Земля круто уходила вниз, открывая для обозрения маленький зеленый оазис с ручейком, почти скрытым плакучими ивами.

Под ниспадающими нежными ветвями догорал костер, возле которого развалились двое парней. Том не мог разглядеть их лиц, но совсем близко от него паслись их лошади, одна из них оказалась той самой, что везла его из Лас-Вегаса.

Талримы! Хэнк и Бад Талримы! Том бесшумно отпрянул назад, вернулся к своей лошади. Забравшись в седло, он поспешил к себе в лагерь.

Что здесь могут делать Талримы? Сгорая от любопытства, Чантри приехал на стоянку стада, торопливо оседлал другую, свежую, лошадь и снова отправился туда.

Оглянувшись, Том заметил, что Вильямс пристально глядит ему вслед.

Проскакав мили три, Том нашел следы двух лошадей, что прошли здесь несколько часов назад. Он поехал, держась следов, и вскоре понял, что Талримы забирались на вершину холма. Зачем? Осмотреть за перемещением стада? Конечно, тут могло быть совпадение. Но не слишком ли много совпадений?..

Френч отыскал и нанял Дача Акина специально для того, чтобы столкнуть их с Томом лбами. Вполне возможно, что Вильямс сумел завербовать и этих парней. Уж не его ли, Тома, они поджидали у ручья?

Том бросил задумчивый взгляд на медленно уходящее стадо, развернул лошадь и двинулся вслед за ним.

Пришло время выбора: драться или умереть.

Глава 8

С восходом солнца стадо снова было в пути. Коровы шли медленно, пощипывая на ходу голубоватую травку, стелившуюся пушистым ковром. Несмотря на столь ранний час, жара терзала безжалостно.

Чантри верхом на лошади тащился в том же темпе, что и стадо. Отгоняя от себя остатки сна, старался сосредоточиться на своих проблемах.

Его догнал всадник. Поравнявшись с Чантри, сдернул с лица повязку, защищающую нос от пыли. Им оказался Дач Акин.

— Мало ты бил Коха, — сказал он негромко. — Собирается брать реванш. Остерегайся. — И поехал дальше.

Встревоженный появлением Талримов, Чантри в полдень отправился за винтовкой, хранившейся в фургоне.

Когда он влез в повозку, послышалось ворчание. Голос звучал совсем рядом, но Чантри не придал этому значения. Однако, когда он вынес винтовку из вагончика, кто-то рявкнул у него за спиной:

— Ну вот ты мне и попался, голубчик! Теперь ты при оружии, поворачивайся и стреляй! Посмотрим, кто быстрее!

Кох! Опять этот Кох!

Держа винтовку как дубину, руками за ствол, Том остервенело развернулся, и приклад, подобно разжавшейся стальной пружине, врезался в Коха. Тот успел выстрелить из револьвера, но сокрушительный удар пришелся мгновением раньше, и пуля миновала Тома. Удар был настолько силен, что верзила Кох отлетел футов на двадцать и, перед тем как плюхнуться на землю, шмякнулся о фургон, едва не разворотив его.

Учащенно дыша, Том ждал, когда тот встанет, чтобы добавить хорошенько еще. Но когда Кох с грехом пополам поднялся, гнев у него сразу прошел. На него невозможно было смотреть без сострадания. Кох плакал.

— Ты уволен, Кох, — сказал Том. — Забирай свои манатки и проваливай. Чтоб духу твоего здесь не было.

От прозвучавшего выстрела коровы все разом содрогнулись и с истошным мычанием, расталкивая и сшибая друг друга, бросились врассыпную.

Разделавшись с Кохом, Чантри вспрыгнул на лошадь и понесся собирать разбежавшихся коров. С помощью лассо и кнута изловил около двадцати и возвратил их на место. К нему подъехал погонщик Хэлви, также поймавший несколько беглянок.

— Чем там у вас закончилось? — спросил он.

— С Кохом? Я оглушил его прикладом и уволил.

— А если он не захочет уволиться?

— Захочет.

— А если нет? — не отставал погонщик.

— Тогда буду бить его до тех пор, пока не захочет! — в сердцах проговорил Том.

Собирать упрямых и к тому же перепуганных до полусмерти коров оказалось делом нелегким. Однако мало-помалу стадо снова пришло в норму.

— Все, можно двигаться, — объявил Френч, прискакавший откуда-то на коне. — Впереди есть вода, я только что видел своими глазами. — Он оглянулся вокруг и спросил: — А где Кох?

Ковбои застыли в напряженном молчании. Все уставились на Тома.

— Я уволил его, — сказал он.

— Уволили?! Коха?! — Вильямс обалдело заморгал глазами.

— Своим выстрелом по мне он распугал коров. Здесь не место для сведения счетов.

Френч озадаченно опустил голову, нервно прикусил губу.

— Вы мне укоротили руки, — почти страдальческим голосом произнес он. — Мало ли что бывает между мужчинами. Такое надо прощать. Он просто вас недолюбливает.

— В таком случае, — запальчиво сказал Том, — у него имеются достойные компаньоны.

Френч удивленно вскинул брови.

— Кого вы имеете в виду?

— А хотя бы того, кто оставляет на дороге следы. Я не такой несмышленыш, чтобы не прочесть их.

И с этими словами Том отошел прочь.

Через минуту-другую скот двинулся дальше. Том, как всегда, выдвинулся вперед, обозревая местность.

В нескольких милях от головы стада ему встретилась глубокая впадина с пахучей зеленью. А спустя еще полчаса он наткнулся на небольшое болотце, по краям которого воды было вполне достаточно, чтобы напоить стадо. Объехав его кругом, Том нашел и пологий берег, усыпанный мелкими камешками. Довольный осмотром, поспешил обратно.

— Вода? — недоверчиво спросил Френч, услышав о болотце. — Я не знаю там никаких водоемов.

— Знаете! — сказал убежденно. — Поворачивайте стадо.

Френч повиновался, и вскоре стадо уже припало к воде.

Начинался закат. У фургона развели костер. Суетился повар.

Усталые погонщики ели, сидя на корточках и на снятых с лошадей седлах. Затем, переговариваясь, стали раскатывать спальные мешки.

Френч сидел у костра, курил сигару и время от времени поглядывал на Тома.

— А вы с характером, — сказал он вдруг.

— Благодарю за комплимент, — сдержанно ответил тот.

— Но я не сдаюсь, — продолжал Вильямс. — Путь в Додж на этом не заканчивается.

Том посмотрел на него пристально и сурово. Отчеканивая каждое слово, заявил:

— Когда вы будете в Додже, я буду рядом с вами.

Они встретились непримиримыми взглядами, жестко, не мигая, словно целясь друг в друга, и тут проводник не выдержал, рассмеялся:

— Нет, вы мне определенно нравитесь!

Одна из двух лошадей Чантри серьезно захромала, другая утратила резвость, нуждалась в отдыхе, и Френч любезно предложил ему свою запасную.

Это был мустанг мышиного цвета.

— Поосторожней с ним, амиго, — прошептал Дач, когда Том на рассвете подошел к табуну. — Темная лошадка.

Том с детства любил лошадей, объезжал их и был уверен, что найдет общий язык и с этой.

Под седлом этот конек вел себя очень смирно, лишь пытливо косился по сторонам. Но стоило Тому вложить ногу в стремя, как того словно подменили. Он вдруг взвился на дыбы и озорно запрыгал, как козленок, сопровождая тряску непрерывным ржанием. Потом неожиданно замер и опустил голову. Немного успокоившись, снова предпринял попытку свалить седока. И так продолжалось еще несколько раз, пока Том наконец не почувствовал, что мустанг начинает слушаться. Для верности он решил испытать его на просторе. И на всякий случай, памятуя свой горький опыт, прихватил с собой винчестер.

Не успел новый конь Чантри пробежать и полмили, как впереди возник всадник. Остановился, поджидая, когда Том приблизится. Это был Бон Мак-Карти.

— Привет, босс. Собираетесь поохотиться? — спросил он, кивая на винчестер.

— А почему бы и нет?

— Я кое-что выяснил о них…

— О Талримах?

— Да. Они еще не пропустили ни одного холма, чтобы оттуда не понаблюдать, как идут дела у погонщиков Вильямса. Боюсь, что к вам это имеет прямое отношение. Они явно подстерегают вас.

Том помрачнел. Его недобрые предчувствия начинали подтверждаться.

— Но это еще не все, — с тревогой в голосе сказал Мак-Карти. — В Клифтоне после встречи с вами я видел одну девушку…

— Ну и что?

— Очень хорошенькую.

— Кажется, я тоже ее видел.

— Я слышал, как она расспрашивала про вас. Весьма заинтересованно.

— Да? И что же конкретно ее интересовало?

— В том-то и дело, что совсем не то, что интересует молоденьких девушек. Она выясняла, каким маршрутом вы двинетесь дальше и много ли работает на вас людей.

— Но зачем ей все это?

— А кто их, этих баб, поймет!..

Глава 9

Стадо двигалось медленно. Часто приходилось устраивать лагерь без водопоя. А в остальном все шло хорошо. Между ковбоями не было никаких трений, и никто ни с кем не искал ссор. После победы Тома над Кохом обстановка заметно разрядилась. К тому же бремя уволенного погонщика все поделили на каждого поровну, и времени для драки практически не осталось. Да и кому захочется повторения случившегося!

Том понимал, что короткие переходы оказывают на скот благотворное влияние. Коровы больше отдыхают, пасутся, прибавляют в весе. Так что, если все будет о'кей, цена их будет расти, а стадо прибудет на рынок в отличной форме.

Сан Чиф все еще не появлялся. Мак-Карти тоже больше не приезжал. Правда, иногда, удаляясь от стада, Чантри находил следы его лошади. Попадались отпечатки копыт и коней Талримов. К братьям присоединился кто-то третий — новый след принадлежал маленькой подкованной лошадке.

Черт, что же задумал Вильямс? Кто бы знал? Почему он продвигается так медленно, словно ждет чего? Может, тоже поджидает осведомителей с железной дороги?

В одну из звездных ночей у костра, когда они остались вдвоем, Вильямс неожиданно признался Тому:

— За последние дни вы очень изменились, Чантри. Уже не похожи на того напыщенного индюка, который заговорил со мной в салуне «Святой Джеймс». И работать стали лучше.

— Спасибо. Я просто исполняю свой долг.

Френч хмыкнул.

— Долг!.. Чтобы его исполнить, надо дойти до Доджа. А впереди индейцы племени кайова. Поверьте мне, нет ничего ужаснее этих кровожадных чертей.

— Ага, — иронизировал Том, — и дождей не будет, и пересохнут источники, и стадо отберут, и в болотах увязнем… Я все это от вас уже слышал. — Он испытующе посмотрел на Вильямса. — И не надо мне никого подсовывать. Не сработает. Я все равно останусь при стаде.

Чантри знал: погонщики, спящие рядом с костром, слышат их. но это его нисколько не смущало.

— Учтите, — сказал оторопевшему Вильямсу, — если кто-то станет охотиться за мной, это будет доказательством того, что он подослан вами.

— И что тогда? — провоцировал Френч.

— Я обезоружу вас. Сверну вам шею.

Вильямс расхохотался.

— Эх, Чантри, если бы не условия нашей с вами сделки, я бы любил вас!..

Следующий день выдался холодным и пасмурным. Сильный ветер гнал низкие тучи, мешал идти коровам.

Чтобы защититься от непогоды, Том поверх шерстяной рубашки надел на себя кожаную куртку с бахромой.

Он сел на мустанг и поехал разведать окрестности.

Чуть восточнее лагеря снова обнаружил следы подкованного пони, хотя и давнишние. В любом случае надо проявлять осторожность. Именно поэтому и прихватил с собой винтовку. Чантри старался придерживаться низин, чтобы как можно меньше быть на виду.

Он продолжал внимательно изучать следы, идущие параллельно движению стада.

Местность, которую он хотел осмотреть, находилась прямо за холмом. Огибая его, Том заметил узенькое ущелье. Старые следы буйволов, изрывших здесь всю тропинку, говорили о том, что животные используют этот путь. Значит, выход из ущелья есть и, вполне возможно, ведет на противоположную сторону холма.

Немного поразмыслив, Том въехал в ущелье и углубился в него…

… Выстрела он не слышал и, когда очнулся от страшного холода, над прерией царила ночь.

Пуля контузила его, задев голову вскользь. И все, что он помнил, — это сильный резкий толчок, падение с лошади и какой-то неопределенный звук, погнавший мустанга прочь от седока…

Том потрогал голову. В голове пульсировало частыми увесистыми ударами. Залитые кровью волосы слиплись. Он попытался сесть, но обессиленное тело не слушалось. Наконец все же сел. Стал шарить вокруг себя — винтовки не было. Ощупав карманы, понял, что деньги украдены. И только теперь до него дошло, почему так холодно ступням — сапоги тоже утащили.

Стреляли в полдень, и если даже обратят внимание на его отсутствие в лагере, поиски вряд ли помогут.

Чантри надеялся, что мустанг где-то рядом, и тихо позвал его. Но в ответ ни звука, ни движения.

Первые капли ледяного дождя заставили подумать об убежище. Нужно срочно найти, куда спрятаться. Том пытался хоть что-нибудь разглядеть в темноте и не мог. Одно было ясно: он находился в каменном мешке ущелья.

Стиснув зубы, он встал сначала на колени, затем, чертыхаясь, и в полный рост. Попробовал сделать шаг вниз по склону, но лишь споткнулся и упал на острые камни, рассадив ладони. Потом поднялся снова.

Двигаясь на ощупь, падал еще раза два; но упрямо вставал, лишь крепче сжимая зубы…

Вскоре понял, что надо как-то защитить ноги. Снял куртку. Поднапрягшись, оторвал рукава и сунул в них ступни. Бахрому обмотал вокруг голеней, чтобы это нехитрое приспособление могло держаться. И, снова надев куртку, пошел дальше.

Дождь хлестал уже вовсю. А Том брел и брел, пока не отыскал место, где росли деревья. Их ветви тесно сплетались, образуя какое-никакое, а укрытие. Том сел, прислонившись спиной к стволу, и заснул.

А в это время далеко-далеко к востоку отсюда девушка в белом платье с кружевами говорила отцу:

— Па, я давно ничего не получаю от Тома. Это на него не похоже.

Эрншав поглядел на нее ласково и ответил:

— Надеюсь, с ним будет все в порядке. Я уже написал ему, сообщил, что произошло. Теперь одна надежда на него.

— Я хочу поехать на Запад, па. К нему!

— Это совершенно невозможно, Дорис. Во-первых, он сейчас в пути. А потом, там очень опасно.

— Но, может, ему нужна помощь!

— Нет, Дорис, никак ты ему не поможешь. Ты слабая девушка. Да это и неприлично, в конце концов.

— И все равно хочу ехать!

— Ну подожди еще немного. Скоро мы обязательно о нем услышим.

Чантри проснулся насквозь промокший, его лихорадило. Ни еды, ни огня, ни пристанища. Но ничто, даже большая потеря крови, не освобождало его от обязанности двигаться дальше.

Слабый свет, пробивавшийся сквозь листву деревьев, предвещал рассвет. Том поднялся, сломал прямую ветку, сделал палку около семи футов длиной и, опираясь на нее как на посох, пошел. После того как он выбрался из ущелья, можно было бы сориентироваться по наивысшим точкам этой местности: Испанскому пику и пику Рыбака, но низкие тучи закрывали их. Покинув стадо, Том ехал на восток, а значит, он должен сейчас находиться в пятнадцати милях от Тринидада Бакка.

Никто не видел, как он уезжал, поэтому, если Том не вернется до прихода стада к железной дороге, Вильямс одержит победу и получит стадо. Представив себе такую ситуацию, Том заковылял еще резвее.

Порыва его едва хватило на десять шагов. Поднабравшись сил, он прошел еще столько же. Впереди показался берег реки. Однажды Том уже бывал здесь. Однако укрыться там было негде.

Единственное его спасение — в движении. Шаг… еще шаг… еще… Самодельные кожаные мокасины, конечно, долго не продержатся. Одно отрадно: индейцы не дураки, в дождь сидят дома, носа из вигвама не высунут.

Кто же это мог стрелять? Индейцы? Талримы? А может, Вильямс? Или кто-то посторонний, кому понадобилась лошадь?.. Впрочем, теперь надо думать о другом, как выжить, согреться и поесть. Ну хотя бы только согреться…

Протащившись так с милю, Том достиг пересохшего русла реки. Здесь он остановился, очистил ноги от налипшей глины и с грехом пополам, орудуя посохом, спустился к луже, оставшейся от реки. Зачерпнул пригоршнями мутноватую жидкость и жадно выпил. Потом перебрался по тут и там разбросанным булыжникам на другой берег.

Каждый шаг отдавался страшной болью, но он уже привык к ней, слишком сильна была уверенность, надо идти, нельзя останавливаться

Где-то за этой грязной, зловонной равниной его ждет тепло и пища, решение всех проблем, только дойти.

Когда он снова упал, то был уже под сенью деревьев. И тут он увидел убежище, ставшее для него хорошей наградой за перенесенные мучения. Обычный, наскоро сложенный шалаш. Чантри влез в него и тотчас же заснул.

Его разбудил приглушенный разговор у входа в шалаш. Не открывая глаз, Том начал прислушиваться.

— Оставим его, Сара. Сам подохнет, — уговаривал мужской голос

— А если нет?

— Да он уже на последнем издыхании, ты же видела…

— Я пришла сюда убедиться, что он мертв, а не просто погулять. Пусть Френч получит стадо… За всем этим стоит еще один человек… Вот он то нам и заплатит…

— Сколько он дает за это?

— Десять тысяч.

— Десять тысяч?! Сара! Неужели мы получим такие деньги?

— О, Пауль, ты ведешь себя как дурачок. Дай мне револьвер.

— Револьвер? Зачем?

— Пойду пристрелю его. Потом револьвер положу рядом с ним Когда труп обнаружат, все поймут: бедный малый застрелился от безнадежности.

— Давай сначала разожжем костер и сварим кофе. Я что-то замерз. А о нем позаботимся после. Все равно он никуда не денется.

Отдалясь от шалаша, голоса затихли.

Слова этой твари по имени Сара подействовали на Тома магически. Сон, а теперь еще и опасность совершенно прочистили мозги, придали сил.

Ярдах в шестидесяти от шалаша паслись кони Сары и Пауля. Чантри бесшумно выбрался из своего укрытия и, не раздумывая больше ни секунды, подкрался к лошадям, осторожно отвязал одну из них. При виде незнакомца лошадь шарахнулась в сторону, и Том, садясь на нее, едва не промахнулся мимо седла.

Он услышал вскрик Сары и дико рванул поводья. Лошадь взбрыкнула и понеслась.

А сзади раздавались выстрелы.

Глава 10

Лошадь оказалась великолепной, хорошо взяла с места и была неудержима. Возможно, одна из пуль зацепила ее, и теперь она гнала, смертельно перепуганная.

Когда Чантри добрался до Тринидада Бакка, был уже поздний вечер, все заведения закрылись, улицы опустели.

Том спешился, отпустил позаимствованную лошадь на все четыре стороны, предварительно шлепнув ее по крупу, и вошел в отель.

В небольшом холле отеля находилось трое мужчин. Один из них, в бухгалтерских нарукавниках, сидел за столом и тасовал карты. Вторым был клерк, он сгорбился над стойкой, что-то писал А третий, в дальнем углу, заслонился газетой.

Когда Том вошел, все оторвались от своих занятий и стали его разглядывать с недоумением и ужасом. Зрелище он представлял собой поистине пугающее.

— Я хочу комнату, — прохрипел Том. — Комнату и немного воды.

— А почему вы пришли в таком виде? — возмутился клерк.

— Меня чуть не убили в горном ущелье. Мне очень нужна комната.

— А есть ли у вас на это деньги?

— Пока нет. Я заплачу потом.

— Тогда подите прочь!

Тома обуял гнев. Он перегнулся через стойку и схватил клерка за рубашку.

— Дай мне комнату! Я сказал, что заплачу!

Из-за спины Чантри послышался голос:

— Дайте же ему, раз он просит. Я ручаюсь за него.

Том отпустил клерка и, ожидая подвоха, обернулся. Из дальнего угла холла, складывая на ходу газету, к нему приближался Спарроу.

— Ну что ж, — неохотно согласился клерк, поправляя безжалостно помятую бабочку. — Пусть будет так, как желаете этого вы, мистер Спарроу.

Скотовод тепло пожал Тому руку и взял у клерка ключ, оставив у того на ладони доллар за беспокойство.

— Пойдемте, молодой человек, там и поговорим, — сказал Спарроу, обнимая Тома за плечи.

Они шли по коридору первого этажа. Вдруг скотовод обернулся и крикнул человеку с картами:

— Мобиль, будь другом, слетай к Сэму Бакэру, попроси, чтобы зашел.

Спарроу провел Тома в номер.

— Располагайся. Снимай мокрую одежду и обсушись, — распорядился он по-отечески. — Не мешало бы чего-нибудь согревающего. Я, пожалуй, принесу выпивку.

Он вышел, поскрипывая сапогами, а Том устало рухнул на стул, прикрыл глаза и несколько мгновений сидел не шевелясь. Потом он стащил с себя одежду, превратившуюся в безобразные лохмотья, вытер мягким полотенцем лицо и руки и завернулся в одеяло.

Спарроу принес бутылку и стаканы.

— Вот. Это вас прекрасно встряхнет. Я не поклонник виски, но в вашем положении это то, что нужно.

Чантри отглотнул виски, переждал чуть-чуть, отглотнул еще. По телу разливался жар.

— Теперь поспите, — предложил Спарроу. — А завтра поговорим.

— Нет, сейчас, — произнес Том решительно. — Утром может быть поздно. — Он сделал еще глоток. — Кто-то пытался меня убить. — И Чантри коротко рассказал скотоводу о Саре и Пауле и о том, как ему удалось спастись.

— Вы их знаете? — спросил тот. — Я — нет.

— Они не здешние, однако им все про меня известно.

— Вполне возможно, эти ребята пойдут по следу лошади и найдут вас. — Спарроу вытащил из кобуры револьвер 44-го калибра. — Вы все еще питаете предубеждение против этих штук?

— Нет, — ответил Чантри. — Уже нет. Дайте мне револьвер.

Фермер изучающе смотрел на Тома.

Раздался стук в дверь.

— Войдите, — пригласил Спарроу.

В номере появился картежник Мобиль и человек чуть постарше.

— Бакэр, — сказал скотовод, — этот молодой человек — мой друг. Ему срочно нужно уехать, а у него, как на грех, нет ничего из одежды и обуви. И требуется это сейчас, ночью. Еще необходим револьвер. Могли бы вы ненадолго открыть свой магазин?

— Да вы с ума сошли, Спарроу! О чем вы говорите! — Бакэр взглянул через плечо на Тома. — Все, что ему сейчас нужно, так это горячая вода и мыло… побольше мыла.

— Я сейчас принесу, — пообещал Мобиль. — И горячую воду, и мыло.

Они оба вышли.

Чантри подтянул спадающее с плеч одеяло, закутался в него поплотнее.

— Мистер Спарроу, почему вы для меня это делаете? — спросил он. — Я никогда не думал, что смогу положиться на вас.

Фермер многозначительно улыбнулся.

— Я ничего не делаю просто так… — Он помолчал и добавил: — В Лас-Вегасе я встретил Коха. Ох, и ненавидит же он вас… Впрочем, на морде у него — красноречивое тому свидетельство… Рассказал о вашей сделке с Френчем Вильямсом…

— Вы знаете и про это?

— Кое-что… Вот почему я и пришел к выводу: вам нужен револьвер. Кстати, у меня есть для вас отличная лошадь…

— Вы полагаете, стрелял Френч? — спросил Том.

— О нет. Вряд ли. Это не его почерк. Он мог бы застрелить вас Б открытую, при свидетелях. В таких случаях у него свой кодекс чести. Он украдет вашу собственность, но сначала победит вас в честной дуэли. И никогда не станет прятаться у скалистого ущелья.

Вошел Мобиль, принес ушат горячей воды и мыло.

— Спокойной ночи, — сказал Спарроу Тому.

Уходя, он что-то шепнул на ухо Мобилю, тот кивнул головой.

Чантри умылся, привел себя немного в порядок.

— Теперь поспите, — посоветовал Мобиль. — А я похожу тут вокруг, постерегу вас.

— Но вы же меня совсем не знаете!.. — обалдел Том.

Мобиль объяснил:

— Я мясник на бойне мистера Спарроу, приехал с ним сюда из Техаса. Кроме того, что я режу коров, делать мне нечего. Спешить некуда. У меня тут, в отеле, своя кровать. Когда захочу, прилягу. Я раскладывал карты — вам предстоит негладкая дорога…

Том лег в постель, спросил:

— Мобиль, вы случайно не знаете таких людей, как Сара и Пауль? — Он подробно описал их и добавил: — Они охотятся за мной. Возможно, идут по следам лошади, на которой я сюда приехал. Кажется мне, что эта коняга куплена или нанята именно здесь. Может, видели ее, здоровая такая, с сединой и тремя белыми чулками, а клеймо похоже на Питифорское. Я видел его мельком, когда отпускал лошадь на волю…

— Да, это наверняка клеймо Хенчи Хазельтона. У него ранчо за городом, там он держит лошадей и мулов, заключает сделки… Я в свое время тоже пользовался этой лошадкой… Ну ладно, спите, а я пройдусь, погляжу вокруг.

Мясник ушел, и в номере наступила гнетущая тишина. Чантри встал, подпер стулом ручку двери.

Небольшое окно, единственное в номере, располагалось в стороне от Тома, и он решился уснуть, закрыв глаза. Никогда в жизни, даже в домашней постели, он не испытывал такого блаженства.

Том спал… На ночной город обрушивался дождь, его мерный шелестящий шум приглушал стук конских копыт…

Мобиль сидел в холле и сосредоточенно раскладывал на столе карты. Вдруг он посмотрел в окно и сквозь струи дождя увидел девушку, пронаблюдал, как она ключом отпирала массивную дубовую дверь дома, что напротив отеля.

Мобиль Каллахан сопоставил факты: двое пытались убить Чантри. Первый злодей — девушка, второй — мужчина. Вот какая-то только что отперла дверь дома и вошла в него. Что будет делать порядочная девушка в такой дождь на улице, да еще ночью? А если это она, то где тот мужчина?

В городе всего один отель, найти приезжего несложно. Убийца, если он не сумасшедший, конечно, не пойдет через парадный вход…

Мясник аккуратно перетасовалкарты. Осмотревшись, он заметил, что свет в коридоре потушили, и тут же почувствовал слабый запах масляной лампы.

Мобиль встал, потянулся и шумно зевнул.

— А пойду-ка я вздремну чуток, — сказал он клерку и пошел к себе, нарочно звучно шаркая ногами.

Его номер был первым на правой стороне коридора, а у Чантри — предпоследним на левой. Мобиль отпер свой номер, вошел в него и захлопнул за собой дверь. Спустя несколько мгновений тихонько приоткрыл ее и с револьвером в руке стал через щелочку всматриваться в темноту коридора.

Вскоре до него донесся скрип. Осторожный, вкрадчивый. Напружинившись, как барс перед прыжком, Мобиль отворил дверь пошире и высунул голову наружу.

Сначала он ничего не мог различить, но затем мало-помалу начал проступать силуэт высокого мужчины, стоявшего возле двери Чантри и колдовавшего с замком. Тот надавил дверь плечом, потом толкнул ее изо всех сил. Однако она не поддалась.

И тут мужчина вдруг резко отступил назад и стал стрелять в нее из револьвера. Выскочив из номера, Мобиль пустил пулю наугад, но, судя по топоту ног, мужчина уже бежал к запасному выходу…

С зажженными фонарями начали скапливаться у двери Чантри встревоженные постояльцы. Среди них, одетый в длинный джон, был и Спарроу.

— Чантри! — позвал скотовод. — Вы живы? С вами все в порядке?

Но ответа не последовало. Дверь из дюймовых сосновых досок оказалась простреленной в трех местах. Пули 44-го калибра пронизали дерево как масло.

Наконец дверь открылась, и показался побледневший Чантри.

— С вами все в порядке? — повторил вопрос фермер.

— В порядке… Меня бы продырявили, и не один раз, если бы я остался на кровати.

Спарроу и Мобиль без приглашения шагнули к Тому в номер и осмотрели следы от пуль. Том поистине родился в рубашке!

Мобиль рассказал про девушку, что вошла в дом напротив.

— Это контора Веба Тейлора, — пояснил Спарроу. — Он адвокат. Насколько мне известно, его сейчас в городе нет.

Когда фермер и мясник ушли, Том снова улегся в постель. Покушений, по крайней мере нынешней ночью, больше не будет. Разбойникам впору подумать, как убраться подобру-поздорову.

Чантри сложил руки за голову и попробовал найти смысл во всех тех событиях, что нелепо громоздились одно на другое.

В лесу девушка сказала: «Пусть стадо получит Френч… За всем этим стоит еще один человек… « Кто он, этот человек? Почему она хочет, чтобы скот достался Френчу?

Том еще долго ломал голову над этой загадкой, но, так ничего и не придумав, заснул.

В доме, что напротив отеля, Сара выговаривала Паулю:

— Ты болван! Растяпа! Теперь все узнают, что за ним охотятся!

— Но ведь ты уверяла, что подозрение падет на Френча или как там его… Коха…

— Надо продолжать следить за ним. Другого выхода нет. Тебе придется отсюда уехать, и немедленно!

— В такую дождливую погоду?..

— Тебя видели, не забывай. Могут опознать.

— Куда я должен ехать?

— Следуй по маршруту Френча Вильямса. Там-то ты и встретишь Чантри… И убьешь его… Десять тысяч, конечно, не все деньги в мире, но…

— Ладно. Поеду. Ну, а как ты?

— Про меня им ничего не известно. Я приехала за советами к Вебу Тейлору и гощу у него. Иди и будь осторожен, тебя никто не должен видеть.

Да, лошадь Пауля тоже оказалась из конюшен Хазелтона.

Проследив за его отъездом, мясник, пастух, картежник и бродяга Мобиль Каллахан покинул свое укрытие и вернулся в отель. Спарроу уже поджидал его в холле. Мобиль подробно рассказал хозяину о своих наблюдениях, и тот задумался.

— Мобиль, — начал Спарроу издалека, — возле коровников говорят, что ты хорош с револьвером на дороге. Так ли это?

— Никогда я не искал такой репутации, мистер Спарроу, да и не собираюсь.

— Я хочу, чтобы ты поехал с Чантри и постарался защитить его, если потребуется. Помоги пройти ему этот путь. За ценой не постою.

Мобиль пытливо посмотрел на шефа.

— А что вам все это даст?

— Выгоду, — ответил Спарроу и пошел спать.

Мобиль сел за стол, вытащил свою неизменную колоду карт и начал деловито гадать. Ему всегда лучше думалось, когда пальцы перебирали карты.

Выпали черные тузы и черные восьмерки… Смерть… Кому она достанется? Ему? Чантри? Или кому-то еще?

Глава 11

Проснувшись утром, Чантри первым делом посмотрел на дверь. Три зиявшие в ней пробоины заставили его с благодарностью подумать о неказистом, обшарпанном стуле, по-прежнему подпиравшем ручку. Как он выручил!

У изголовья на столике лежал револьвер с рукоятью из красного дерева. Чантри вспомнил, что его, уходя, оставил ему на всякий случай предупредительный Мобиль.

В дверь постучали. Одним прыжком Том подскочил к ней с револьвером в руке решительно распахнул ее.

— О! Не надо этого! — перепугался стоявший на пороге дневной клерк. — Я принес вам кое-что. — Он указал на груду свертков возле двери. — Мистер Спарроу уже встал и завтракает. Если желаете, присоединяйтесь.

— А где Мобиль? — спросил Том.

— Мобиль? Да шляется где-то здесь…

Чантри перетащил свертки в номер и стал распаковывать. Вынул оттуда темно-красную шерстяную рубашку, черный шейный платок, пару джинсов и широкий пояс. Там же оказалось нижнее белье, носки и сапоги, потом еще одна рубашка, широкополая шляпа и кожаная куртка. И наконец, из последнего свертка Том извлек «Смит-Вессон» и несколько коробок с патронами 44-го калибра.

Облачившись во все новенькое, с револьвером на поясе, Чантри пошел в отведенную для трапез комнату и, увидев там Спарроу, подсел к нему.

— Благодарю, — сказал он фермеру. — Я очень тронут. Не знаю, почему вы так добры ко мне…

— Поешьте лучше. Вы в двух днях пути от своего стада.

— Если у меня будет хорошая лошадь, я доберусь и за один день.

— Лошадь у вас будет прекрасная, — заверил Спарроу и, бросив взгляд на кобуру Тома, спросил: — Так, значит, вы решили носить револьвер?

— Да, — подтвердил тот. — Разум, конечно, протестует, но сердце подсказывает: без него мне крышка.

После того как Том поел, Спарроу предупредил его:

— Если не хотите лишиться стада, езжайте немедля. Поверьте мне, Френч Вильямс не станет терять времени. Сейчас он идет так быстро, как никогда в жизни…

— Согласен, — ответил Том. — Сколько я вам должен?

— Нисколько… если проиграете. Ну а выиграете — представлю счет. А теперь поспешите.

Лошадь, которую дал ему Спарроу, была действительно прекрасна. Серая, в коричневых яблоках. На вид очень сильная и выносливая. Когда Том готовил ее к отъезду, откуда-то появился Мобиль.

— Представляете, Чантри, — начал он оживленно, — сижу я, значит, ночью в курятнике, наблюдаю, а прямо на меня выходит этот… Пауль. А я без револьвера. Свой вам отдал. Как быть? Короче, удрал он. А девчонка осталась здесь. И как это я сплоховал? Да пусть у меня вырастет горб, если они еще раз попытаются напасть на вас!

Чантри вернул Мобилю его револьвер, тепло попрощался с ним и, сев на лошадь, поехал старой дорогой в сторону Санта-Фе.

На ум приходили кое-какие вещи, о которых говорил отец, приучавший его к самостоятельности: «Если ты в опасной местности, не давай напасть на твой след, сворачивай, крутись, путай направления, заставляй противника тревожиться. Сам же, в свою очередь, пристально изучай его, следи за поведением зверей и птиц, они тебе многое подскажут. Больше доверяй коню. Уж он-то точно учует опасность, как бы она ни маскировалась''.

Том старался подметить каждую тень, любое подозрительное движение листвы. Вдруг взгляд упал на след пони, мозг сразу напрягся, чувства обострились. Отпечатки копыт были как раз там, где он намеревался проехать.

Неподкованные пони… шесть или даже больше коней… Чантри догадывался, что это могли быть всадники кайова или команчи.

Через четверть мили он нашел то место, где они слезали с лошадей, некоторое время стояли, вероятно, высматривая кого-то. Судя по всему, индейцы вели наблюдение из-за кустарника. Кого же они выслеживали? Уж не его ли?

Избегая открытой местности и возможных засад, Том тем не менее торопился.

Неожиданно он напал на следы своего стада, коровы прошли здесь дня два назад, хотя с полной уверенностью сказать было трудно. Ведь Френч мог воспользоваться тем, что он не появляется, и гнать стадо в несколько раз быстрее. К тому же, как понял Том, движением скота заинтересовались индейцы. Он все чаще натыкался на их следы. Группы всадников на неподкованных пони то и дело пересекали пройденный стадом путь. Маленькие отряды воинов перемещались на запад, где сформировывались в большие.

Чантри не мог никак уяснить, собираются они напасть на погонщиков и отбить стадо или готовятся к охоте на буйволов.

Том замедлил шаг лошади: не хватало только с ними столкнуться. Эти убьют без разговоров — не успеешь и пикнуть.

Въехав на невысокий холм, он оглядел равнинные просторы. К западу от него ничего примечательного не было. Пустынная местность с громадами разрушенных выветриванием скал. На северо-востоке горизонт оказался чист, виднелся лишь слабый румянец, который мог быть отблеском костра возле стада…

Том уже начал съезжать с холма, когда тишину разорвали выстрелы. До боли в глазах он вглядывался в сумрак, но ничего не увидел. Чуть успокоившись, стал продолжать спускаться. И тут услышал топот конских копыт. Том замер. Вдруг показался всадник, пригнувшийся к шее лошади и во весь опор несшийся по направлению к стаду. Едва он проскакал рядом с холмом, на котором находился Чантри, как откуда-то из темноты выскочила группа индейцев из шести-семи человек и на своих маленьких лошадках устремилась за беглецом.

Переждав какое-то время, Том снова прислушался, затем съехал с холма и двинулся дальше.

Следы коров были уже совсем свежие, скот шел на запад, должно быть, к ближайшему водопою.

В небе зажглись звезды. Земля стала круто уходить вниз, и Том увидел темную стену деревьев. Все ближе подбираясь к руслу реки, он почувствовал прохладу, поднимавшуюся от темной воды, и позволил лошади самой выбирать дорогу. Она шла без колебаний, быстро и уверенно. Ее чуткие уши крутились, улавливая звуки со всех направлений. И вдруг вода слегка засветилась серым, лошадь приостановилась, вскинула голову, чтобы заржать, но Том на нее прикрикнул:

— Нет! Не смей! Ради бога…

Хотя лошадь и дернула нетерпеливо головой, но не издала ни звука.

Неожиданно повеяло сладковатым запахом древесного дыма. Кто-то неподалеку жег костер! Запах был очень слабый, и, казалось, к нему примешивался запах кофе…

Крепко сжав рукоять револьвера, Том тронул бока лошади и направил ее к мерцающей воде, туда, где горел огонь, которого он пока не видел.

Глава 12

У ночи есть особенность: обволакивая тебя темнотой, она будоражит воображение, мобилизует мозг, держит настороже.

Чантри остановил лошадь. Легкое шевеление влажного воздуха коснулось лица. На мгновение запах кофе исчез, затем появился снова. Никаких звуков не было. Но Том чувствовал: человек у костра тоже прислушивается. А то, что он бодрствует, подтверждал и запах кофе.

Кто же он? Чантри выставил револьвер.

Вдруг в поле зрения попал проблеск огня, костер горел во впадине, со всех сторон окруженной кустарником.

— Прошу к огню, мистер Чантри, — послышался голос.

Том вздрогнул и еще крепче сжал в руке револьвер.

— Я — Сан Чиф. — Из густых зарослей вышел пауни.

Чантри с облегчением вздохнул и улыбнулся другу. Спешившись, пожал ему руку.

— Как вы меня узнали? — удивился Том. — С такого расстояния? Да еще в густой темноте?

— А я ждал вас.

— Ждали? — еще больше поразился Чантри.

— Мне сказали, что вы тут поедете.

— Кто? Кто вам это сказал?

— Человек из Тринидада. Я встретил его случайно на дороге.

— Из Тринидада?! — всполошился Том. — Как звать его? Не Пауль?

— Нет, не Пауль. Зовут его… эх, дай бог память… Кажется, Моби.

Моби… Мобиль?! Интересно, что здесь могло понадобиться мяснику Спарроу?

— Кофе готов, мистер Чантри. Присаживайтесь.

Сан Чиф принял поводья из рук Тома, расседлал коня и привязал его в зарослях, рядом со своим. Пауни очень удачно выбрал место для стоянки. Она располагалась под обрывом, на берегу реки. Здесь же имелась обширная выбоина, способная укрыть как раз двух лошадей.

Чантри достал из седельной сумки еду, и они, устроившись возле костра, принялись за ужин.

— Что-нибудь узнали про железную дорогу? — Том потягивал из кружки отлично сваренный кофе.

— Да, — ответил Сан Чиф. — С коровами это три дня пути. — И, помолчав, добавил: — Если, конечно, не возникнет осложнений.

— Где сейчас стадо?

— Там, — пауни указал рукой направление. — В устье притока Каддоа.

Название ничего не говорило Тому, и он спросил:

— Это далеко отсюда?

— Да нет. Совсем рядом. Сутки езды.

Какое-то время ели молча.

— Ну, а что вокруг? Какова обстановка? — поинтересовался Чантри.

Пауни взял из костра раскаленную головешку, прикурил от нее самокрутку и начал неторопливо докладывать:

— Между стадом и железной дорогой находится местечко такое — Биг Тимберс…

Биг Тимберс!.. Сердце Тома учащенно забилось. Что-то очень знакомое и бесконечно дорогое заключалось для него в этом словосочетании. Но с чем оно могло быть связано? Откуда пришло к нему?

— Биг Тимберс, — продолжал Сан Чиф, попыхивая цигаркой, — это большие деревья… Это очень большие деревья… Так вот, эти огромные деревья используют для изготовления чурбанов, пускают на дрова… А вокруг этих громадных деревьев не растет никаких кустов, только зеленая-зеленая трава.. Ну и водоемы, конечно, имеются. Много разных водоемов… Это все и есть Биг Тимберс… Там живут индейцы… Хорошее место…

— Индейцы?! — встревожился Том. — Между стадом и железной дорогой?!

— Да, именно так, — подтвердил пауни.

С первыми лучами солнца они тронулись в путь. Не успели проделать и мили, как заметили черные точки, плавно кружившие над рыжеватым косогором.

— Канюки. Там кого-то убили, — заключил Сан Чиф.

— Давайте посмотрим, — предложил Чантри.

Подъехали туда. Хищники нехотя отлетели прочь.

На земле лежал труп мужчины. Человек был безжалостно изрезан и залит кровью.

Пауль!

Неожиданно тело шевельнулось. Пауль широко раскрыл остекленевшие, ничего не выражавшие глаза.

— Неужели я больше ее не увижу? Никогда не вернусь к ней? — прошептал он. — Мне не нужны были эти деньги, я хотел добыть их для нее… — Несчастный перекатился на бок, дернулся и затих.

Чантри стоял потрясенный. Придя немного в себя, вытер о траву руки и глухо проговорил:

— Лопату бы…

— Нет времени, — нервничал Сан Чиф. — Надо убираться отсюда. — И вдруг воскликнул: — Индейцы! Скорей в седло!

На одном из холмов маячила дюжина всадников. С гиканьем и свистом она вдруг устремилась вниз, прямиком к ним. Сан Чиф выждал ровно мгновение, которого хватило Тому, чтобы оседлать коня, и они понеслись. В ответ на это индейцы прибавили ходу. Чантри выхватил револьвер, готовясь поразить первого, кто приблизится.

— Не стрелять! — закричал пауни.

Кони у обоих были нынче в ударе, и погоня индейцам явно не удалась. Они отстали, а потом и вовсе остановились, провожая беглецов взглядами.

Первым их заметил Хэлви, несший охрану лагеря.

— А мы уж думали, больше вас не увидим, мистер Чантри, — сказал он с улыбкой и участливо спросил: — Что-нибудь случилось?

— Да ничего особенного, — ответил Том, пожимая погонщику руку.

Скот уже был согнан на ночь, коровы улеглись, а ковбои при свете костра толпились у фургона, разбирая спальные мешки.

Том и Сан Чиф спешились, отвели лошадей в табунчик и подошли к костру.

— Вы так нарядны, Чантри, не ожидал. — Вильямс сидел на подстилке, дымил сигарой и в промежутках между затяжками попивал кофе. — Я вас приветствую.

— Я вас тоже, — ответил Том.

— Где вы откопали этого индейца?

— Он работает на меня.

— Да? — удивился Френч.

— Его зовут Сан Чиф. Он из северных пауни.

— Да мы с ним сто лет знакомы, — засмеялся проводник. — Ничего мужик. — И предложил: — Вот, поешьте.

Том и Сан Чиф уселись, с жадностью набросившись на еду.

— Мы только что вернулись из разведки, — сообщил Вильямс.

— Куда это вы катались? — полюбопытствовал Чантри.

— На юго-запад. Север для нас закрыт. Там индейцы кайова. Кровожадный народ.

— Да, я слышал. — Том плеснул в кружку кофе. — А может, все обойдется?

— Сомневаюсь. Их разъезды так и шныряют.

— Если индейцы захотят, они накроют нас в любом месте и в любой момент. И никакой обходной маневр тут не спасет.

— Ну и что вы предлагаете?

— Идти на север. Прямо через Биг Тимберс. Пусть они видят, что мы их не боимся.

Вильямс одобрительно хмыкнул.

— А что, это может сработать. Ну, а если они вздумают поговорить по душам, вы готовы отправиться к вождю?

— Да, конечно, — невозмутимо ответил Чантри.

— Ну-ну, — усмехнулся тот. — Очень хочу посмотреть, как интеллигент с Востока будет чувствовать себя в тесном кругу индейцев!

Тому вдруг пришла идея вызвать проводника на откровенность.

— Скажите, пожалуйста, мистер Вильямс, есть ли кому-нибудь смысл убить вас?

— Убить?.. — Френч вытаращил глаза. — Почему вы об этом спрашиваете?

— Кто-то пытался застрелить меня…

— А при чем здесь я? Какая связь?

— Видите ли, мне стало доподлинно известно, что в случае моей смерти один человек кое-что получит. А я ничего ни с кем не делю, кроме вас…

— Стадо? — спросил Вильямс.

— Стадо, — ответил Чантри. — У меня нет таких врагов, кто бы получил удовлетворение, если я умру.

— А вы вспомните своего отца, — сказал Френч. — Ведь тот, кто убил его, может расценить ваше возвращение на Запад как жажду мести.

Том отрицательно помотал головой.

— Не похоже. Прошло столько лет… — И он как бы между прочим обронил: — Девушка страстно желала денег, если верить Паулю…

Вильямс чуть заметно всколыхнулся и замер.

— Паулю? — переспросил он, словно ослышался.

— Да, Паулю. Так его называла девушка. Но кто он, этот Пауль, понятия не имею.

И Том счел нужным поведать Вильямсу о событиях последних дней и ночей: об ущелье, о своем бегстве оттуда, о попытке убить его в Тринидаде и, наконец, о Спарроу.

— А он-то что там делает? — насторожился Френч.

Том лишь пожал плечами.

— Странно, однако… — задумчиво произнес проводник. — Уж не нацелился ли он на стадо?

Том встал, выплеснул остатки кофе в костер и сказал:

— Я думаю, это касается только нас с вами, и никого больше.

Идя к фургону за спальным мешком, он невольно задержал взгляд на пастухах. После крепкого кофе их чумазые топорные физиономии выглядели в пляшущем свете костра и мужественно, и одухотворенно. Эти неважные, в сущности, люди блистательно делали свое нелегкое дело, работали от зари до зари не покладая рук. И Том вдруг впервые почувствовал свое родство с этими парнями. Все знали, что впереди кайова, народ бесстрашный и бессмысленно жестокий, и любой готов был ехать прямо через их лагерь.

Вроде бы не так уж много времени находились в походе, не так уж много прошагали, совсем мало дней и миль, но Тому казалось, он проделал уже длинный и долгий путь. Неизвестно, как далеко еще придется пройти по жизни. Но может случиться и так, что не дальше лагеря индейцев, а это гораздо ближе, чем железная дорога.

Глава 13

Вильямс всегда оставался опрятен. Он был из тех аккуратных людей, что выглядят эффектно в любой одежде. Этим утром Френч надел голубую армейскую рубашку, черные джинсы и шляпу. Сапоги у него неизменно сверкали как новенькие и несли на себе длинные мексиканские шпоры. Завершал экипировку конечно же револьвер, который необыкновенно шел ему.

Чантри догадывался, что Вильямс получил в жизни хорошую разностороннюю подготовку, что тот всякий раз и доказывал в разговоре и на деле.

— Того человека убили индейцы? — ни с того ни с сего спросил Френч, остановившись возле Тома. — Вы говорили, его зовут Пауль?

— Да.

Не сказав больше ни слова, проводник удалился.

Все-таки было довольно странно, что Том сумел в какой-то мере понравиться Вильямсу — высокомерному джентльмену с револьвером, с его насмешливыми глазами, которые всегда озадачивали. У Тома не хватало времени повнимательнее разглядеть его. Главное, Вильямс работал отлично, а Том не мог не восхищаться человеком, если тот мастер своего дела!

Вдруг подумалось, что, вполне возможно, им придется драться, с тем чтобы один непременно убил другого. Прежде такие мысли никогда бы и в голову не пришли, но теперь Том подумал: а ведь придется, если не останется иного выхода. В любом случае нельзя позволить Вильямсу положить его на лопатки.

Сегодня Том решил не отлучаться далеко от стада и приучить лошадь, подаренную ему Спарроу, к работе со скотом. Но что бы он ни делал, мысли снова и снова возвращались к Вильямсу.

Почему проводник с такой легкостью принял его идею двигаться на север, в лапы кайова? Может быть, он уже договорился с индейцами поделить стадо поровну? Говорят, такие случаи здесь бывали. Кроме того, туземцы иной раз нарочно сопровождали стада, провоцируя погонщиков вступать с ними в перестрелку.

Постоянно думал Том и о девушке. Она представляла для него не меньшую опасность, чем Френч. С хорошей фигурой, привлекательная и достаточно красивая, чтобы приворожить мужчин. Может, все-таки есть что-нибудь общее между нею и Вильямсом? Но кажется, тот действительно слышит о ней впервые.

Стадо приближалось к окрестностям Ту Бутс, откуда, по замыслу Чантри, должно было неожиданно для индейцев кайова круто повернуть на Биг Тимберс. Как действовать дальше, он примерно знал.

Где-то впереди, в низине, протекала река Клей Спринг, на берегу которой предполагалось сделать очередную стоянку, и Том поехал посмотреть это место своими глазами.

Три индейца появились внезапно. Видимо, они лежали на земле притаившись. Их темные мускулистые тела сливались с коричневатой травой и буквально выросли перед самой мордой коня. Том не столько услышал два выстрела своего револьвера, сколько почувствовал отдачу в кисти. Индейцы с ножами, стоявшие справа и слева от него, рухнули наземь. Сильная рука третьего сковала Тому шею, сдавила горло, и было ясно: в другой руке нож!

Вытащив ноги из стремян, Чантри опрокинулся с лошади и при падении выронил револьвер. Мгновенно развернувшись, нанес растерявшемуся индейцу удар под дых. Тот скрючился и полетел на землю, однако нож из руки не выпустил и быстро поднялся. Это был здоровенный мужчина, такого же роста, как и Чантри, но гораздо шире в плечах. Том слышал его учащенное дыхание. Полосуя воздух ножом, индеец медленно пошел на белого и наконец совершил выпад. Том увернулся, но, споткнувшись о тело одного из убитых, упал В то же мгновение индеец прыгнул на него снова, но Чантри, находясь в положении лежа, встретил врага каблуком в висок, и тот снова оказался распластанным на земле. Недолго думая. Том прыгнул сам, подмял под себя противника и стал душить его. Тот крутился, извивался, пытаясь освободиться, но Чантри безжалостно усиливал нажим.

Вдруг затопали лошади.

— Можете отпустить его, Чантри. Он под прицелом, — сказал Вильямс.

Том разжал руки, отпустил индейца. Тот лежал в корчах, хватая ртом воздух. Но удивительно скоро оправился и встал.

— Я убью его! — пробасил Руггер. — Дайте я убью его! — И он вскинул винтовку.

— Нет! — вскричал Том и загородил собой туземца. — Он слишком хороший воин, чтобы убивать его. — Затем он обернулся к своему сопернику и сказал: — Я Том Чантри. Ты храбро сражался. Иди с миром.

— Вы позволите ему уйти? — удивился Хэлви.

— Да, он свободен, — ответил Том.

Руггер смачно сплюнул и выругался.

— Может, он и хороший воин, — сказал он, — но этот проклятый краснокожий не пожалел бы вас, если бы получил такую же возможность.

— Наверное, вы и правы, Руггер, но сейчас он уйдет.

Том заметил, что здесь же, тихий и неизвестно откуда взявшийся, стоял с винтовкой Сан Чиф. Видимо, примчался на выстрелы.

— Переведите ему, — попросил Чантри пауни, — что он может идти. И что я обязательно приду в Биг Тимберс, чтобы навестить его.

— Переводить не надо, он и так все понимает, — сказал Сан Чиф и объяснил: — Это Он-Кто-Ходит-С-Волками, чаще его зовут Бродячий Волк. Он великий воин.

Бродячий Волк некоторое время смотрел на Чантри, пытаясь найти подвох в глазах белого, затем неуверенно повернулся и, ожидая выстрела в спину, двинулся прочь.

Вильямс поглядел на двух мертвецов.

— Это лучшая стрельба, которую я когда-либо видел, — признался он.

— Просто удача, — смутился Том.

— Называйте как хотите, но не упоминайте при этом удачу.

Когда они возвращались к стаду, Хэлви ехал рядом с Томом.

— Вы молодец, мистер Чантри! — сказал он. — В следующий раз, если вам понадобится помощь, только позовите меня…

— Чем же я молодец, Хэлви? Тем, что убил двоих индейцев?

— Нет, сэр. На это мне наплевать. Вы молодец тем, что отпустили Бродячего Волка. Это блестяще, мистер!

Том устал, перенервничал и рано завалился спать. Последнее, что запечатлелось в памяти, — это потрескивание костра и обрывки из рассказа Хэлви о знаменитом сражении у Биг Тимберс в 1867 году…

Когда он открыл глаза, костер почти погас, лишь отдельные красные угольки мерцали во тьме.

Все спали, за исключением тех, кто сторожил скот. Том уже собирался уснуть снова, когда заметил, что Руггер вылез из спального мешка, оделся, обулся и направился к лесу. Что-то подозрительное таилось во всей его походке.

Куда это он? Зачем?

Глава 14

Том сначала хотел пойти за ним, но потом решил, что у погонщика могут быть в лесу естественные дела, и снова заснул.

Утром, когда Чантри оделся и пристегнул револьвер, этот маленький инцидент всплыл в памяти.

Руггер уже сидел верхом на коне, дожидаясь Хэлви и Кинсаида, чтобы сменить ночную охрану. Том оседлал лошадь и после отъезда караульных торопливо отправился в лес, желая посмотреть, куда же ходил Руггер.

Отыскать след оказалось нетрудно — подошвы сапог хорошо отпечатались на земле. Было видно, как ноги разбрасывали камни и приминали траву.

Ярдов через сто лес кончился, и Том спустился по склону холма. Отпечатки сапог вели во впадину. Там след обрывался, а неподалеку на плоском камне лежали два окурка.

Несколько минут Том раздумывал: Руггер не пойдет слишком далеко, чтобы остаться наедине со своими мыслями или полюбоваться природой, — не из того он теста. В его ночной прогулке кроется какой-то другой смысл.

Чантри внимательно огляделся вокруг и увидел остатки небольшого костра. Огонь явно предназначался не для тепла, а обнаружить его можно было только со стороны долины, ведущей к Ту Бутс.

Сигнал? Но для кого? Руггер сильно наследил — волновался, наверно. Человек, которого он ждал, похоже, так и не пришел.

Том сообразил, что надо поискать поблизости какую-нибудь записку. И действительно, на глаза ему попался табачный кисет, как бы забытый по рассеянности у костра. Взяв его, Том сразу ощутил под пальцами то, что искал. Внутри оказался клочок бумаги, исписанный неуклюжей рукой: «Ту Бутс, Биг Тимберс, у Биг Тимберс кайова». Чантри аккуратно засунул записку обратно в кисет и положил его на прежнее место.

Когда он вернулся в лагерь, все уже поели и готовы были двигаться дальше.

Повар строго посмотрел на опоздавшего, но потом пожалел его и сказал:

— Я тут для вас кое-что оставил. Вот поешьте. Остыло все, правда. Но это лучше, чем ничего.

Когда Том поел и поблагодарил повара, тот спросил:

— Куда мы направляемся? — В его голосе звучала тревога.

— Куда бы мы ни направлялись, вы не проиграете, — ответил Чантри. — Либо я, либо Френч заплатим вам.

— Говорят, вы ведете стадо на Биг Тимберс?

— А почему бы и нет?

— Но там кайова…

— Если кайова захотят напасть на нас, они сделают это в любой момент, какой бы дорогой мы ни шли. Поэтому лучше выбрать самый короткий путь, где густая трава и много воды. Индейцы поймут, что мы не боимся их, а значит, у нас есть основания верить в собственную безопасность. И потом, я никогда не встречал человека, который смог бы избежать трудностей, убегая от них.

После обеда Том снова отправился на то место, где осталась записка Руггера. Кисет был никем не тронут.

Чантри напился студеной воды из ручья, а лошадь пустил на зеленый бережок пощипать молодые побеги.

Прошел час — пора догонять стадо. Том уже вставил ногу в стремя, когда вдруг услышал дальний топот копыт. Позади него, на возвышении, показались два всадника.

Спустившись вниз по склону, они с шумом врезались в ручей и вскоре выбрались на противоположный берег, туда, где лежала записка. Всадники находились еще довольно далеко от Тома, но он узнал их. Талримы! На душе стало скверно…

Руггер и братья Талримы в сговоре против него? Ладно. Кто еще? Что означает это сообщение? Ту Бутс — понятно: их следующая остановка. После этого они двинутся к Биг Тимберс, а там кайова. Вероятно, Руггер указывал Талримам путь стада и решил предупредить их о возможном вмешательстве индейцев. Но что еще? В послании могло быть зашифровано и нечто иное, чего нельзя понять непосвященному.

В предвечерние часы дозорные дважды видели индейцев. После остановки стада два их воина сидели на холме, наблюдали за лагерем. Похоже, они были обеспокоены близостью белых.

— Как вы думаете, Френч, — спросил Акин, развалившись у костра, — будут кайова атаковать нас?

— Может, да, а может, и нет. Как-то их ребята пробовали отобрать у меня стадо. Не вышло. Авось и теперь обойдется, — ответил Вильямс.

Чантри прихлебывал кофе и посматривал за Руггером. Поужинав, тот подошел к Кинсаиду, который чинил уздечку. Несколько минут они о чем-то вполголоса беседовали, но никаких подозрений не вызывали.

Вильямс лежал у костра, сдвинув шляпу на самые глаза. Руггер и Кинсаид его люди? Знает ли Френч, что они замышляют? А может, это часть его плана? Талримы уже поучаствовали в его судьбе, и Том был уверен, что они еще явятся козырным тузом против него. А что? В последнюю минуту выстрел — и он готов, стадо принадлежит Вильямсу. Тут он вспомнил о Саре. Интересно, каким образом она относится ко всему этому? Есть ли смысл в том, что она собиралась предпринять?

Она хотела его смерти, потому что тогда между нею и стадом будет стоять всего один человек — Френч Вильямс. Но тот о ней даже и не подозревает. Упоминалось ли в разговоре с Вильямсом имя Сары? Том решил это проверить и обратился к Френчу:

— Мы никогда не говорили о вашем прошлом…

Глаза проводника не по-доброму сверкнули из-под шляпы, сразу стали узкими и холодными.

— Но это и не входило в наши планы, — процедил он сухо.

— Просто я вспомнил Пауля… — пояснил Чантри. — Наверно, мне не нужно лезть с советами, но, ей-богу, вам стоило бы кое о чем поразмыслить.

— Я не знаю никого по имени Пауль, — уперся Френч.

— Но с ним была девушка по имени Сара.

Вильямс резко сел, сбил шляпу на затылок.

— Сара? Сара и Пауль? Этого не может быть.

— Я слышал эти имена, а не какие-то другие. Они разговаривали там, у шалаша, когда хотели убить меня. И прозвучала фраза о том, что останется лишь одна персона между ними и их целью. Вильямс, если мы с вами оба умрем прежде, чем достигнем железной дороги, подумайте: кому достанется стадо?

Лицо проводника застыло неподвижной маской.

— Если вы не дойдете до Доджа, скот будет моим, — отвечал он. — Но если я погибну… Нет! Это вздор! Я не верю этому…

— Саре примерно девятнадцать-двадцать, — сказал Том. — Пауль на несколько лет старше.

— Значит, индейцы прикончили его?

— Да.

— Тогда все, — пробормотал Вильямс. — Продолжения у этой истории не будет.

— Я так не считаю, — возразил Чантри. — Сара сильная девушка. Именно она настаивала на том, чтобы убрать меня. Даже хотела застрелить сама. Без нее Пауль не пошел бы на убийство. И вряд ли его смерть остановит ее.

Френч задумчиво смотрел в одну точку.

— Я был уверен, они забыли меня, — тихо произнес он. — Но нет, снова отыскали, и все для того же! Это дети моей кузины. Отец всегда мне советовал избегать их.

— Что может сделать Сара?

— Не знаю. Но думаю, она не повернет обратно, раз уж явилась убить меня. Сначала вас, а потом и меня.

Все давно уже спали или ушли в дозор. Они сидели у костра вдвоем.

— Как хочется иногда на все плюнуть и вернуться в детство, в те места, где бегал босоногим мальчишкой… — разоткровенничался Вильямс. — Ни тебе забот, ни тебе хлопот…

— Мой первый дом тоже где-то здесь… — подхватил Чантри, глядя на огонь. — Где-то здесь… Как вспомню детство, перед глазами возникают равнины, равнины… А вот дом — никогда. Дом плохо помню… Я был совсем ребенком, когда мы отсюда уехали…

Они помолчали, затем Том спросил:

— А что вы скажете о наших шансах с кайова?

— Предугадать действия индейцев никогда нельзя, — отвечал Френч. — Могут напасть, а могут и пожалеть. Могут всех обратить в бегство, а потом перестрелять по одному. Ведь для них это не военная кампания, а так, охотничья забава, от нечего делать. Другие племена этим не занимаются, потому и откочевали подальше от дороги. Вы все еще намерены ехать по головам кайова?

— Я думаю сходить к ним в гости, — заявил Чантри.

Вильямс с удивлением посмотрел на него.

— Вы с ума сошли!

— Я слышал, что индейцы не убивают тех, кто пришел к ним по своей воле. Раньше или позже они могут меня и убить, но не в стойбище, я ведь не заключенный.

— А если у этого племени нет такого правила?

— Тогда стадо достанется вам.

Френч сверкнул на собеседника глазами.

— Вы доверяете Руггеру? — вдруг спросил Том.

— Руггеру? А при чем здесь Руггер?

— Доверяете или нет?

— Нет, — ответил Вильямс и добавил: — Я никому не доверяю.

Глава 15

Стадо двигалось на Биг Тимберс.

Без сомнения, индейцам кайова известен каждый его шаг. Но, видимо, они никак не поймут смысл маршрута: скот сам идет к ним в руки.

Наверняка и братья Талримы следят за стадом. Последняя фраза в записке Руггера, должно быть, самая важная: «У Биг Тимберс кайова». Может, это предупреждение, что действовать надо быстрее, иначе скот атакуют индейцы?

Чего же все-таки хотят Талримы и Руггер? Убить его или украсть стадо? Если убить, то разумнее было бы не пачкаться, а подождать, не приложат ли свою руку кайова. Если же у Биг Тимберс ничего не случится, то остается возможность застрелить его, а вину свалить на индейцев. Ну а если они стремятся овладеть стадом, то единственный выход — отобрать коров сейчас, пока этого не сделали туземцы. Впрочем, отобрать стадо втроем слишком сложно. Значит, им понадобится время, чтобы нанять помощников.

Может, за всем этим стоит Вильямс? Хотя тот был немного озадачен его вопросом по поводу Руггера. А сегодня вообще избегает Тома, отводит глаза в сторону, словно стесняется своей вчерашней разговорчивости.

Взобравшись на одинокий холм, Чантри оглядел местность. Странные чувства охватили его: он возвращался к себе домой! Туда, в детство, в дом, где его ждал отец! Да, это была та земля, на которой он родился и делал свои первые в жизни шаги! Конечно же дом где-то рядом! Совсем-совсем близко…

Том съехал с холма и впился глазами в перепаханную копытами дорогу: здесь проскакали всадники! Он пригляделся получше, чтобы посчитать следы и прикинуть, сколько парней в том отряде. Талримов, кажется, не было. Все лошади подкованы, так что сидели на них не индейцы.

— Держитесь наготове, — сказал он Френчу, когда вернулся к стаду. — В любой момент возможна перестрелка.

— Кайова? — спросил проводник.

— Нет. По-моему, кто-то более родной.

— А если пояснее?

— За холмом следы шести всадников. Они проехали несколько минут назад. Думаю, кто-то надеется захватить стадо раньше, чем мы доберемся до Биг Тимберс.

— Значит, ночью нас атакуют?

— Не исключено.

Вильямс тут же уехал, а Чантри приблизился к Руггеру.

— Как они идут? — поинтересовался он, кивнув на коров.

— Все в порядке, шеф, — бодро ответил погонщик.

— Будьте предельно бдительны, — сказал Том. — Мы во владениях кайова. — Он сделал небольшую паузу, затем продолжил: — Мне известно, что здесь орудуют и белые разбойники. — И, снова выждав немного, добавил с уверенностью: — Но этих можно не бояться. Мы легко разгромим их в пух и прах, пусть только сунутся.

Руггер вскинул на него узкие глаза.

— Разбойники? — вполне искренне удивился он. — Какие здесь могут быть разбойники? Поблизости ни души.

— А что вы скажете о Биле Коузе и Робби Русте или братьях Талримах?

— Они обычно сторонятся этих мест, — ответил погонщик.

— И все же глядите в оба, — предупредил Чантри и поехал дальше. То, что хотел, он сделал, теперь в голове Руггера зреет сомнение. По крайней мере Том заставил его беспокоиться, а тот мог отложить атаку или сорвать ее вовсе, если, конечно, она вообще планировалась.

Вопреки ожиданиям день прошел спокойно. Вечером коров согнали на пологом берегу одного из притоков Клей Спринг.

— Здесь так много впадин, коридоров и спусков, что без труда можно расположить целое войско, — мрачно заметил Гент. — Не нравится мне это…

— А вы не засыпайте крепко, — посоветовал шутливо Том. — А то не дай бог вас утащат.

Он спешно поел, выпил кружку кофе и зарылся в постель, чтобы после короткого отдыха снова быть на ногах. Повар пожелал ему спокойного сна до полуночи, но спал Том гораздо дольше…

Проснувшись, он полежал, прислушался. Никаких звуков. Ни храпения, ни потрескивания костра, ничего! Заподозрив неладное, он напряг слух еще больше, неторопливо сел.

От костра остались только красноватые головешки. Спальные мешки лежали расстеленными на траве, но в них никого не было.

Во рту пересохло, в голове глухо пульсировало, мозг явно чем-то одурманили… Кофе!

Чантри встал и пошел к лошадям. Их не оказалось, ни одной! В ожидании нападения и возможной паники среди коров он перед сном привязал свою лошадь неподалеку в лесных зарослях, и уже под седлом, готовую пуститься вскачь по первой команде. Том обрадовался, увидев ее на месте.

Через минуту он подъехал к скоту. Коровы мирно дремали, но голоса охранников не раздавались. Обычно ночные пастухи зовут скот, как бы разговаривая с ним. Это нужно для того, чтобы длиннорогие коровы — животные дикие, склонные к панике — не тревожились и позволяли пастухам приблизиться.

Поравнявшись со стадом, Чантри стал ласково звать коров, но достаточно громко, чтобы все они его слышали. Медленно он объехал с зовом вокруг стада, затем еще раз, не переставая приглядываться и прислушиваться ко всему, что могло бы объяснить случившееся, но безрезультатно.

Что же все-таки произошло? Они бросили его и скот? Живы ли они, на свободе ли? Если это дел рук индейцев, то почему они оставили его? А может, это очередной ход Вильямса, в надежде выиграть стадо? Что же теперь делать? И что вообще он может сделать один с такой оравой коров?!

На рассвете Том вернулся в лагерь. Следов борьбы не видно. Спальные мешки лежат, где и лежали. Очевидно, люди поднялись, тихо оделись, обулись и ушли прочь. Правда, по своей воле или под дулом револьвера, оставалось загадкой.

Проникнув в фургон, Чантри взял там маленький мешочек кофе, бекон, пару буханок хлеба и еще всякой всячины в дорогу. Прихватил еще кофейник, кружку и ложку. После этого снова взобрался в седло и отправился к стаду.

Скот уже проснулся, стал разбредаться по берегу, вяло пощипывая травку. Пестрый бык, который лидировал в стаде последние несколько дней, повернулся к нему и задрал голову вверх.

— Все о'кей, малыш, можно трогать, — сказал Том и поехал, указывая тому направление. Вожак последовал за лошадью, призывно мыча и увлекая за собой остальных.

Как долго удастся Чантри держать их вместе? Этого не знал никто… Пестрач двинулся на север, к Биг Тимберс, а сам Том поспешил в хвост стада подгонять неповоротливых. Постепенно стадо взяло ритм и темп.

Чантри беспокойно сновал туда-сюда, то и дело озираясь по сторонам, как затравленный волк, который решил умереть, но сражаясь. Местность не радовала — абсолютно открытая. Что же теперь все-таки делать? Удрать? Искать парней Френча, бросив коров?

Скоро стадо расколется, поняв, что он один, коровы начнут выбирать направление сами. Вся надежда на пестрого вожака и укоренившуюся за многодневный путь привычку к колонне. Однако пока коровы шли достаточно охотно.

Через какой-нибудь час размеренного движения показались индейцы. Сперва на горизонте возник один, затем другой, а потом и все десять. Туземцы выстроились на гребне невысокой возвышенности в полумиле от него и наблюдали за его мучениями.

Они видели, что он один. Беззащитный белый и огромное стадо, которое держится буквально на честном слове.

Вдруг откуда ни возьмись появился Сан Чиф. Пауни ехал, группируя скот, который начинал разбредаться и отставать. А чуть позже к ним примкнул и Мак-Карти.

Бон развел костер, быстро поджарил немного бекона и заварил кофе.

— Нашел я вашу железную дорогу, — сказал он, когда Том остановился перед огнем. — Она лежит чуть в стороне, возле Колорадо. Приближается более чем на милю в день. Кроме того, я нашел еще кое-что. Вот! Это вам телеграмма. — Мак-Карти подал Чантри сообщение, написанное от руки на жеваном листке бумаги. Записка оказалась короткой и сугубо деловой: «У нас полный крах. Без стада я разорен. Все надежды на тебя. Дорис посылает любовь. Эрншав».

— Вы читали это послание? — строго спросил Том.

— Конечно! Оно же открытое. И потом, я подумал, что если потеряю, то должен знать, что там написано.

— Ну и что вы скажете?

— Бандит.

— Он хороший человек, Бон. Я не могу позволить ему пропасть.

— Но каким образом? Нас всего трое. А коров свыше двух тысяч голов! Еще эти кайова вытягивают шеи в нашу сторону — Он поежился, передернув крутыми плечами. — Вы ищете трудности, которые нам не под силу.

Чантри посмотрел на горный хребет. Индейцы кайова по-прежнему наблюдали. Вероятно, где-то рядом притаились и разбойники, которые только того и ждут, чтобы отобрать унего стадо.

Однако большей загадкой оставался Френч. Чантри всегда нутром чувствовал, что этот человек играет честно, без обмана. И вдруг…

К индейцам на холме прибавилось еще несколько. Оно и понятно: Биг Тимберс был совсем близко.

— Босс, — окликнул Тома Мак-Карти.

— Что?

— Кто-то к нам едет.

Чантри взглянул туда, куда ткнул пальцем Бон. Во всаднике, беспечно горланившим песню, он узнал Мобиля Каллахана.

Глава 16

— Посмотрите на меня, Чантри. Хотите, чтобы мои умелые руки послужили на благо вашему делу? — весело сказал мясник и картежник Мобиль, спешившись возле Тома.

— Вы желаете наняться ко мне на работу? — удивился тот.

— Ну, не совсем так. Мистер Спарроу обещал заплатить мне кучу денег, если я помогу вам вместе со стадом добраться до железной дороги.

— Спарроу?

— Угу. Он случайно не родственник ваш?

— Нет… — Том уже вконец запутался и решительно ничего не понимал.

— А что тут у вас вообще происходит? — спросил Мобиль, шныряя глазами по сторонам.

Чантри вкратце обрисовал ему ситуацию и печально произнес:

— Если я не доставлю скот на Восток, мой шеф и его дочь станут нищими.

Стадо остановилось. Двигаться дальше без четкого плана действий было равносильно смерти.

— Я пойду в лагерь индейцев, — заявил Том приятелям. — Вы оставайтесь при стаде и, если вас будут атаковать, рассыпайтесь и бегите. Потом соберемся снова.

— Вы рискуете потерять скальп, — сказал Мак-Карти.

— Вполне возможно, — ответил Чантри. — Но у меня нет другого выхода. Мои шансы что здесь, что там абсолютно одинаковы.

Индейцы, сновавшие на холме, наблюдали, как Том отобрал из стада шесть хороших быков и, оседлав лошадь, погнал их перед собой в направлении Биг Тимберс. Четверо кайова резво спустились вниз и, встав у него перед самым носом, принялись буравить белого угольками глаз.

— Я к вам в лагерь, — объяснил Том. — Хочу преподнести подарок Бродячему Волку.

Пожилой туземец с волевым лицом недоверчиво спросил:

— Почему ты делаешь это?

— Бродячий Волк и я сражались. Будет замечательно, если мы подружимся.

Индейцы взялись сопровождать его.

Чантри по пути разглядывал местность. Высокие толстые стволы деревьев располагались на значительном расстоянии друг от друга, под ними стелился мягкий зеленый ковер сочной травы. Здесь и там виднелись зеркальные водоемы.

Когда Том со своим импровизированным эскортом прибыл в селение, отовсюду сбежались поглазеть на белого женщины и дети. Несколько молодых воинов тут же окружили Чантри, а один из них взял под уздцы его лошадь сильной рукой, густо покрытой разноцветной татуировкой.

— Я явился в гости к Бродячему Волку, — сказал Том.

Рослый индеец выдвинулся из толпы и гордо расправил плечи, отмахнув за спину типи.

Это и был Бродячий Волк.

— Я хочу вам сделать подарок, — сообщил Чантри, указав на быков. — Мы оба сражались достойно. Будем же друзьями. Я Том Чантри. — И он протянул индейцу руку.

Бродячий Волк пожал ее.

Один из старейшин, стоявших неподалеку, хрюкнул с сомнением и что-то пробормотал соседнему кайова. Бродячий Волк перевел для Тома слова мудрейшего:

— Красный Бизон говорит, что лично знал человека с такой же фамилией, но только звали его Борден.

— Борден Чантри — мой отец! — ликующе вырвалось у Тома. — Кайова были нашими друзьями. Они приходили в дом моего отца.

Старейшина с морщинистым лицом одобрительно крякнул:

— Заходи! Поешь с нами!

Чантри спешился и последовал за Красным Бизоном. Ряд избранных кайова также вошли в хижину, и все расселись на полу, скрестив ноги.

— Куда направляешься? — спросил подобревший вождь.

— К железной дороге, — ответил Том. — Мне нужно перевезти скот. Мой народ голодает.

— Твои люди… Где они? Почему ушли?

Чантри пожал плечами, тяжело вздохнув.

— Понятия не имею…

По окончании трапезы разговор зашел об отце.

— Он погиб, — сказал Том. — Его убили трое негодяев.

— Ты пришел мстить?

— Это случилось давно. Они скрылись. А теперь, наверно, уже и умерли.

— Нет, не умерли, — заявил старик. — Мы знаем их. Двое работают там, где дымятся вагоны.

— Что?! — воскликнул ошарашенный Том. Он не верил, что они правильно его поняли. — Вы сказали, что убийцы работают на железной дороге?

— Да. Один потом потерял скальп. Второй — хилый и слабый. А у третьего, здоровяка, волосы вот такого цвета. — Красный Бизон постучал коротким заскорузлым пальцем по ржавому пятну на котелке.

Том встал.

— Я приду к вам снова. Мой отец был вашим другом, сын последует его примеру. — Затем он повернулся к Бродячему Волку и положил ему руку на плечо: — Когда-нибудь вместе поохотимся. — И, попрощавшись со всеми, вышел из хижины.

Индейский мальчик подвел к нему коня. Том вспрыгнул в седло, помахал туземцам рукой и поскакал.

Когда он вернулся к стаду, друзья, ждавшие его с нетерпением, облегченно перевели дух.

— Ну как? — спросил Мобиль. — Не съели?

А Бон Мак-Карти проверил, на месте ли у Тома скальп.

Чантри рассказал им все как было и в конце угрюмо сообщил:

— Я узнал от них, что на железной дороге работают убийцы моего отца.

Мобиль, услышав это, даже присвистнул.

— Тогда готовьтесь ко всяким неожиданностям, — предупредил он мрачно.

Когда солнце уже садилось за холмы и наступало время позаботиться о ночлеге, на стадо налетели незнакомые всадники!

Еще мгновение назад все было тихо и спокойно, и вдруг загремели выстрелы. Коровы сразу же бросились врассыпную, и Том вместе со своим конем оказался в водовороте этого бурлящего, ревущего рогатого моря. Увлеченный лавиной тел обезумевших животных, он слышал, как кто-то надсадно орал:

— Убейте его! Убейте Чантри!

Сквозь огромные тучи пыли Том сумел разглядеть на холмике одинокую фигурку. Сара…

Глава 17

Две тысячи враз взбесившихся коров мчались по прерии, сметая и безжалостно давя нерасторопных. Зловеще бряцали при столкновениях рога, от топота копыт содрогалась земля, истошное мычание, дикий рев и пыль, пыль столбом!.. Оказавшись в плотном окружении этих мускулистых животных, Том был вынужден нестись вместе с ними. Вся надежда была на лошадь. Ведь если она споткнется… Пытаясь вырваться из опасного плена, он выискивал глазами мало-мальски свободные пространства и упорно протискивался туда, стремясь к краю стада. Бег между тем становился спокойнее, сказывалась усталость, да и страх забывался.

Выбравшись наконец на волю, Чантри жадно вдохнул свежий воздух.

Остановить стадо было пока невозможно никакими силами, а у него — простые, человеческие, и те на исходе. Лучший выход сейчас — пустить все на самотек: пусть стадо бежит себе, а там видно будет.

Зашло солнце, оставив в небе кровавый шлейф.

Чантри приблизился к коровам и начал петь, чтоб успокоить их и повести за собой. Через какое-то время скот и в самом деле постепенно усмирился и стал ему повиноваться.

И вдруг на холме появились три всадника. «Сара и Талримы!» — мелькнуло в голове.

Не успел он опомниться, как рядом с ним просвистела пуля, сильный удар сотряс заднюю луку седла, донесся гулкий раскат выстрела. Чантри кинул взгляд через плечо и увидел еще четверых всадников…

Он пришпорил коня, и тот буквально полетел, стелясь по равнине.

Ландшафт, который предстал перед Томом, показался ему до боли знакомым и родным. Дом! Старое отцовское ранчо! Где-то здесь… А вон и лес, где он когда-то, еще мальчишкой, играл в индейца и знал каждый кустик… Скорей туда!

Он был уже в лесу, когда конь вдруг неожиданно замер как вкопанный и рухнул на землю, прижав уши и закрыв глаза.

— Извини, старина. Не могу тебе ничем помочь. — Том нежно потрепал его по гриве и побежал в сторону ранчо.

А вот и старый, заброшенный отцовский дом. Чантри бегло оглядел его, прикидывая, нельзя ли там спрятаться. От самого дома осталась только ветхая основа. Крыша почти вся развалилась, несколько бревен, вынутых из стен и обгоревших, валялись тут же. Амбар превратился в груду обломков… Нет, здесь не укроешься. Но ведь нужно что-то придумать!..

— Пещера! — вдруг осенила Тома счастливая мысль. Его пещера! Сохранилась ли она? Сможет ли поместиться в ней взрослый человек? Он двинулся искать пещеру.

А неподалеку слышались крики и ругать преследователей, которые рыскали в развалинах дома. Кто-то крикнул:

— Его лошадь пала! Теперь он наш!

Том лихорадочно искал ручей, который вытекал из скалы, и не находил его. Ручейка больше не существовало. Только высохшее русло напоминало о нем. Он пошел вдоль русла и увидел огромный камень. Оттащив его в сторону, обнаружил наконец пещеру. О, как она была узка для раздавшихся вширь плеч Тома, но другого варианта нет, надо пробовать как-то влезть в нее.

Он повернулся к пещере спиной и стал постепенно опускаться, упираясь руками в выступы скалы. Так постепенно забрался весь, втянув в последнюю очередь руку с револьвером. Внутри оказалась ниша, где было чуть посвободнее. Том ухватил руками каменную плиту, что находилась снаружи у входа, и попытался задвинуть ею отверстие, но та ни с места. Тогда он принялся подкапывать под ней землю. И вдруг массивная плита с шуршанием поползла вниз и, едва не оттяпав ему руки, перекрыла пещеру и фактически заживо погребла Чантри.

Внутри все и впрямь напоминало могилу. Том попробовал пошевелить плиту, но тщетно. Притаившись в каменном мешке, начал вспоминать, какие следы он мог оставить.

Песчаная площадка перед его убежищем слишком изрыта копытами бизонов, чтобы те люди что-либо заподозрили. Хотя кто их знает! Возьмут да и сунутся. Каменная плита, сдвинувшись со своего места, наверняка обнажила влажную почву, и зоркий глаз непременно подметит это.

Чантри вжался в холодные стены пещеры. До него донеслись приглушенные мужские голоса, затем, словно лай маленькой собачонки, резанул по ушам женский:

— Никто не может исчезнуть в никуда! Он где-то здесь!

Голоса удалились. Наступила тишина.

Неужели обнаружат? А вдруг они знают про эту пещеру? Ведь могут завалить плиту землей, чтобы сгноить его заживо!

Первым делом он попытался взять себя в руки, заставил непослушный мозг думать и тут вспомнил слова отца: «Не бойся напрягать башку, парень. Когда увидишь, что твои дела плохи, сядь, расслабься, успокойся. Затем снова все обдумай — и найдешь решение».

Том понял, что, пока он сидит сложа руки, трудности его неразрешимы, и снова попытался сдвинуть плиту. Никакого эффекта. Собравшись с силами, кинулся на каменную громадину как сумасшедший. Плита чуть покачнулась, и река сухого песка заструилась сверху в пещеру. Том отдохнул, поднатужился и толканул еще раз. Плита медленно пошла, но, упершись во что-то твердое, застыла уже основательно. Образовалась щель шириной в ладонь. В пещеру хлынул свет и свежий воздух.

Чантри взялся за освободившийся край плиты, попытался нажать еще, и в этот момент пуля отколола кусочек от скалы и лицо кольнуло острым.

— Оставайся там! — прозвучал чей-то незнакомый голос. — Ты подохнешь там, как змея!

Чантри отпрянул назад. Конечно, можно попробовать стрелять, но он чересчур глубоко засел в этой норе, чтобы видеть цель.

В щель просунули сухую ветку, покрутили ею и так и этак — видимо, хотели проверить, близко он или далеко. Потом бросили ветку в пещеру и ушли.

Том подобрал ее, поджег спичкой. Преодолевая после темноты резь в глазах, огляделся.

Вход в пещеру был очень узким, не более трех футов в поперечнике. Там, где он сейчас находился, коридор достигал по меньшей мере шести. А дальше пространство еще больше увеличивалось, и откуда-то изнутри доносилось капанье воды. В детстве он, видимо, побоялся обследовать пещеру до конца и даже не представлял себе, куда она ведет.

Том вдруг заметил, что пламя от зажженной ветки заплясало, грозя погаснуть, и стало сильно изгибаться в сторону… Сквозняк!

Да, точно. Он ощутил слабое движение воздуха. Сразу потянуло откуда-то сыростью. И Том пошел в обратном от входа направлении.

Ветка погасла. Он пробирался в темноте на ощупь. Шагов через сто увидел бледную полоску. Свет лился из щелочки между стеной и парусиновой занавеской, висевшей на прогнивших столбах.

Чантри осторожно подошел поближе, отвел занавеску в сторону и с удивлением обнаружил, что стоит у задней стенки погреба на их семейном ранчо. Перед ним знакомый с детства шкаф. Том с волнением потрогал облезлую дверку на ржавых петлях.

В погребе царило запустение, все покрывала многолетняя, никем, кроме крыс, не тревожимая плесень. Семья Чантри хранила здесь раньше овощи, отсюда брали продукты. Отец часто предупреждал домашних, что в случае нападения каких-либо злодеев надо бежать туда, в погреб, надежно спрятанный в лесу.

Том вспомнил день, когда показывал свою пещеру отцу. Тот восхищался его наблюдательностью, но ничего не сказал сыну о погребе, с которым пещера была связана. И только теперь Чантри понял, что отец не зря оберегал тайну подземелья.

Припомнить местность, что окружала погреб, уже не составляло для Тома труда.

Приготовив револьвер к бою, он посмотрел в зазор между досками рассохшейся двери. На дворе совсем рассвело.

Он надавил на дверь. Она легко, без скрипа открылась. Вышел наружу.

Вокруг никого. Тихо. Сделав еще несколько шагов, увидел лошадей, мирно щиплющих травку.

Подкравшись к ним на цыпочках и убедившись в своей полной безопасности, взял узду одной из лошадей, сел в седло и, потянув за поводья другую, двинулся прочь.

Бандиты, столпившиеся возле входа в пещеру, продолжали стеречь его, однако ждать им предстояло бесконечно долго.

Глава 18

С вершины холма Чантри заметил своих коров. Они разбрелись по прилегавшей к ручью долине и сонно отмахивались от наседавших слепней. Спустившись вниз, он согнал их в гурт и пересчитал. Оказалось восемнадцать голов.

Они уже успели отвыкнуть от людей, и приходилось использовать кнут. К счастью, лошади были свежие, так что Том легко справился с задачей.

Сколько бы он ни собрал коров, все равно должен выйти к железной дороге, которая была где-то совсем рядом.

Том гнал коров, подбирая по пути все новых и новых.

Он работал без отдыха, часто меняя лошадей, и к сумеркам добавил к стаду еще две сотни голов. А когда коровы стали укладываться на землю, устроил привал возле большой дождевой лужи. Огонь разводить не решился, лишь привязал лошадей к себе поближе, чтобы в случае опасности они его разбудили.

Ночь прошла спокойно, но Том все равно несколько раз просыпался, встревоженно прислушивался и поднялся еще до рассвета.

В поисках заблудившихся коров он объехал небольшой пятачок местности и вдруг на одном из склонов обнаружил примерно пять сотен голов, пасущихся как ни в чем не бывало. Рядом с ними он увидел и двух расседланных коней.

Двое рослых парней спали на покатом берегу под можжевеловым кустом. Тоненькая струйка дыма поднималась от угасающего костра.

Том подъехал к спящим вплотную. Видимо, конь ступал почти бесшумно, так как те и ухом не повели.

Он спешился и, держа наготове револьвер, взял обе их винтовки. Один из парней, бородач, внезапно проснулся и, перепуганный появлением незнакомца, рванулся к винчестеру. Том молниеносно нанес ему короткий встречный удар прикладом в висок, и тот упал как подрубленное дерево. Потом Чантри подошел ко второму, хладнокровно забрал его револьвер с кобурой и пнул спящего по ребрам. Детина, недовольный, вскинул голову, пробурчав:

— Что за черт?!

— Вставай! — приказал Том. — Будешь собирать скот.

— Ага! — огрызнулся тот. — Ищи дураков!

Чантри дал ему хорошего пинка в живот. Грабитель скрючился, взвыл от боли.

— Теперь поднимайся! Живо! — повторил Том.

— Ты пришел за скотом? — спросил грабитель.

— За скотом.

Тут парень бросил взгляд на неподвижное тело дружка.

— Что с ним?

— Он оказался чрезмерно честолюбив. Я, кажется, раскроил ему башку.

— И после этого ты мне что-то еще предлагаешь?!

— Нет, я не предлагаю. Вор получил то, что заслужил… Теперь седлай коня, поведем скот.

— Ты хочешь, чтобы он тут сдох?

— Если он жив, пусть поможет тебе, а нет — канюки позаботятся о его бренном теле. Давай шевелись. Ну!..

С нацеленным на молодчика револьвером Том попятился к остаткам костра, взял кофейник. Там осталось немного кофе, и он с жадностью проглотил его. Сохраняя безопасную дистанцию с пленником, обвел взглядом окрестности: сюрпризы были сейчас ни к чему…

Второй вор застонал и начал приходить в себя. Том подскочил к нему, двинул его ногой.

— Вставай! Обувайся! Быстро!

— Ты еще об этом пожалеешь, — кряхтя, пообещал униженный бородач. — Придет и мой черед…

— В седло, без разговоров! — скомандовал Том, стараясь изо всех сил сдерживать злобу. — Если поведете стадо и забудете со мной шутки шутить, возможно, я вас и пощажу. Одно резкое движение — и вы оба трупы! Я потерял всякое терпение…

Чантри следил, как под дулом оружия парни сгруппировали скот, который стерегли, с тем маленьким стадом, что он привел сам. Когда дело было сделано, спросил пленников:

— Что с моими людьми?

— Тебе очень хочется это узнать? — грузный бородач скривил в усмешке окровавленное лицо.

— Да, безумно, — вежливо улыбнулся Том и уже всерьез добавил: — Вы, ребята, можете сказать мне, а можете и не говорить — ваше право. Но учтите: я попадаю в бегущего зайца, вы же — мишень гораздо крупнее… Вы, мерзавцы, воруете коров, может быть, убивая при этом честных граждан. Так что жить вам или нет — зависит от вашего поведения и моего каприза. Если я вдруг заподозрю хоть что-нибудь — пристрелю на месте. И никто никогда не вспомнит о вас, не посожалеет, будьте уверены. А так вы облегчите мне жизнь, принесете пользу…

— Хорошо, — согласился бородатый громила. — Мы поможем тебе, поработаем с коровами, а что потом, когда приведем стадо к железной дороге?

— Потом вы сможете убираться ко всем чертям. А сейчас рано об этом мечтать. За дело!

Через несколько минут скот уже брел на север. До цели оставалось всего двадцать миль.

Совершенно неожиданно из-за песчаного гребня появилась дюжина всадников. Улюлюкая и размахивая винтовками, они стремительно приближались к стаду.

Беда пришла как раз в тот момент, когда Том поверил, что его новые помощники смирились со своей судьбой, и впервые за все это утро не держал под рукой винчестер.

Среди всадников Чантри узнал Руггера и Кинсаида, тут же триумфально ухмылялся Кох. Остальные были ему не знакомы.

— Как трогательно, он решил помочь нам собрать стадо! — пробасил Руггер и, довольный своей остротой, заржал. Сильное, налитое здоровьем тело заколыхалось. — Спасибо за помощь, дальше мы сами.

Они прискакали убить его. Ни Кох, ни Руггер от этого не откажутся.

— Позвольте вам сделать одно предложение, ребята, — мягко начал Том и выхватил револьвер.

Они, конечно, это предвидели, но скорость Чантри превзошла все их ожидания. Первая пуля выбила из седла Руггера, вторая — Коха. Словно два мешка пыли, оба плюхнулись на землю. Остальные нападавшие только растерянно моргали глазами. Стрельба началась так неожиданно, что они даже не успели в ней поучаствовать.

Кинсаид, заколебавшись, дернулся было рукой к кобуре, но еще одна пуля Тома тотчас же раздробила ему локоть.

— Вытряхивайте, сволочи, револьверы! — приказал Чантри. — Ну! Живо!

Отстегнув пояса с оружием, бандиты побросали их к его ногам.

— А теперь прочь отсюда! — взревел Том. — Прочь!

Всадники ускакали. Те двое, которых он заставил помогать себе, тоже удрали. Да, Чантри упустил их и теперь остался со стадом один, но в данную минуту он был переполнен пьянящим чувством победы и не испытывал никаких огорчений.

Он поглядел вслед умчавшимся, потом в другую сторону и вдруг понял, почему враги так стремительно драпанули.

В длинном боевом порядке к нему приближалось минимум пятьдесят воинов кайова. Они гнали несколько сотен голов скота. Возглавлял процессию Бродячий Волк.

Остановившись возле Тома, он сказал:

— Мы пришли помочь. Мы собрали коров для друга.

— Спасибо вам! Спасибо огромное! — растрогался Чантри.

Среди пригнанных индейцами животных оказался и пестрач. Как только скот пошел, он уверенно выбился в лидеры. А коровы, разысканные вездесущими всадниками Бродячего Волка, все прибывали и прибывали, и вскоре стадо собрали почти полностью.

Но Том все равно беспокоился. Где Френч и его люди? Хэлви и Дач Акин выглядели хорошими людьми, не способными на предательство, но все говорило против них. Казалось, что за всем этим кроется операция Сары. Она нашла и наняла братьев Талримов, вполне могла завербовать и других. Если она хотела привести стадо к поезду сама, то убрав со своей дороги его и Вильямса, решила бы эту задачу.

Но теперь игра ею проиграна. Еще несколько миль, и покажутся вагоны, а кайова, охраняющие стадо, ребята воинственные, справиться с ними не так-то просто. Впрочем, в разговоре с Паулем она заикнулась о человеке, который ей содействует. Из этого следует, что от нее можно ждать и повторных вылазок. Сара не робкого десятка и своего дела на полпути не бросит. Но что она предпримет еще?

Допустим, Френч ее узник или убит ею, но ведь он-то, Чантри, жив и невредим. Даже если она и считает, что он до сих пор томится в пещере, то все равно очень скоро бандиты встретятся с ней и внесут ясность.

Да, надежды на выигрыш у нее никакой. Все склонялось к тому, что и Сара и Вильямс побеждены. Скот дойдет до железной дороги, в этом нет сомнения, там его погрузят в вагоны и отправят на Восток…

И только сейчас Том вспомнил, что на железной дороге работают убийцы его отца… Чем-то они его встретят?

Глава 19

До города с железнодорожной станцией оставалось совсем немного. Уже попахивало гарью. Остерегаясь внезапного нападения, Том то и дело осматривался по сторонам, хотя отлично понимал, что в присутствии бдительных кайова его волнения совершенно напрасны. Их разведчики шарили повсюду, выискивая наиболее удобные для скота подходы к городу,

Коровы шли легко и споро. Видимо, чувствовали близость реки.

И вдруг где-то загудел паровоз, белая струйка дыма взвилась в небо.

Движение стада и его сопровождения словно споткнулось. Индейцы замерли, прислушиваясь. Лошади настороженно прядали ушами. И даже коровы стали вглядываться в даль.

Немного погодя спустились в низину, увидели реку, скопление домиков и. наконец, чудо из чудес — железную дорогу.

Внимание путников привлекло какое-то странное беспокойство, неожиданно охватившее пригород. На берег сбегались люди, стягивались всадники, все толпились, гомонили, указывая в сторону индейцев.

Бродячий Волк подъехал к Чантри.

— Они заметили нас, — произнес он угрюмо. — Придется принимать бой.

— Погодите, я сейчас… — Пришпорив коня, Том поскакал навстречу отряду вооруженных всадников, уже направляющихся к индейцам. — Вы зря переполошились, джентльмены, — сказал он, поравнявшись с ними. — Эти кайова привели мой скот. Оказали мне большую услугу.

— Ха! Подумать только! — осклабился толстомордый громила. — Белый якшается с краснокожими! Ну и ну!

Чантри смерил его ненавидящим взглядом, но проговорил очень мягко и вежливо:

— Милый друг, еще одно словечко — и я вызываю вас на дуэль!

Тот опешил, хотел было что-то вякнуть, но не посмел.

— И вправду, Бутлер, попридержи язык, — вмешался другой всадник. — Это Том Чантри.

— Чантри?! — приободрился Бутлер. — Так это тот самый Чантри?! Хорошо!

— Что значит — тот самый? — спросил Том, уже готовый к наихудшему.

— Ну, который испугался Дача Акина!

— Мистер Бутлер, — перебил грубияна Чантри, — да, я действительно тот, кто отказался выяснять отношения с незнакомцем, против которого не имел зла. Однако стечение обстоятельств заставило меня наверстать упущенное. Если вы отъедете от города несколько миль, то найдете двоих, пытавшихся силой захватить мой скот. Это Руггер и Кох. Они оба мертвы. Только их злое намерение привело к трагедии. Я не желал их смерти, как и сейчас не желаю вашей… — Он повернулся к соседнему с Бутлером всаднику. — Откуда вам известно мое имя, сэр?

— От Спарроу. Он сказал мне, что вы гоните двухтысячное стадо.

— Выходит, у нас с вами общий знакомый.

— Выходит, что так.

— Мне нужно несколько добросовестных малых, чтобы ввести стадо в город. Кайова не любят цивилизации и предпочитают к ней не приближаться…

— С удовольствием помогу вам, мистер Чантри, — горожанин обежал взглядом окружающих. — Джо, Боб, Сэм, как вы смотрите на то, чтобы помочь этому джентльмену?

Чантри вернулся к стаду и отобрал дюжину лучших коров.

— Возьмите их, — обратился он к индейцам. — И подождите меня, я скоро. — И поспешил в город.

Недавно проложенная железная дорога требовала возведения в этих местах большого количества домов. Но их пока заменяли парусиновые палатки, различные по величине и форме. В них ютились магазины, салуны, телеграф, танцплощадки, парикмахерские, а также банк и торговый центр по продаже скота и лошадей.

Чантри свернул с дороги, обильно усыпанной строительным мусором, и вошел в огромную куполообразную палатку, где обосновался главный магазин города. Поприветствовав его владельца, попросил:

— Мне нужно пятьдесят одеял, столько же охотничьих ножей и пачек табаку.

— Вы что, собираетесь этим торговать? — удивился продавец.

— Нет, просто надо отдать долг, — ответил Том.

Вдруг откуда-то сзади донеслось:

— У вас есть и другие долги…

Чантри резко обернулся, рука легла на револьвер. Перед ним стоял Спарроу и улыбался.

— Я встретил здесь мистера Эрншава. У него прелестная дочь. — Скотовод изучающе разглядывал Тома. — Как я пенял, вы хотите на ней жениться?

— Да.

— Превосходно… Очень приятная новость… После свадьбы намерены жить на Востоке?

Чантри поколебался.

— Еще не решили. Какое-то время, видимо, да.

— Если надумаете остаться здесь, могут возникнуть некоторые сложности…

— Не беда, они везде есть. Возникают, чтобы их преодолевали.

— Нет, я не о том. Ходят слухи, что по дороге сюда вы убили двоих…

— Я был вынужден. Другого выхода не представилось.

Спарроу немного помолчал, затем привел новый довод:

— Вы слышали, что в этом городе осели убийцы вашего отца?

— Да, слышал.

— И ничего не будете предпринимать?

— Нет.

— Это точно?

— Абсолютно. Все быльем поросло. Надеюсь, жизнь им отомстила лучше. Если они оставят меня в покое, я их тоже не трону.

— А если не оставят? — допытывался Спарроу.

— Пусть попробуют только сунуться, — запальчиво произнес Чантри. — Мой револьвер быстр…

— Вот этого я и боюсь. — Скотовод положил руку ему на плечо. — Том, пожалуйста, ради бога, не носите револьвер, не убивайте больше…

— Постараюсь, — ответил тот.

Солнце уже садилось.

— Нам пора, — заторопился Бродячий Волк.

— Вы очень помогли мне, — сказал Том индейцам, передав им подарки. — Прощайте, друзья. Я никогда вас не забуду. Может, когда-нибудь и свидимся.

— Мой огонь всегда будет гореть для тебя жарко, — заверил его Бродячий Волк.

Чантри долго смотрел вслед индейцам. Как таинственные призраки, они исчезли на фоне заката.

Том стреножил коня, оставил пастись его около стада, а сам пошел в город. Нужно поскорее увидеться с Дорис!

На городских улицах уже вовсю бурлила вечерняя жизнь. Празднично светились изнутри огромные матерчатые шатры и палатки, в которых двигались темные силуэты людей. Гремела музыка, слышалось щелканье покерных фишек, трескотня колеса рулетки. По мощеным камнем мостовым цокали конские копыта, шаркали сапоги. Какой-то ковбой стоял у фонарного столба и со скучающим видом поглядывал на прохожих. Том узнал в нем Мобиля Каллахана.

— Я уже не чаял вас встретить, — сказал он картежнику.

— Заели обязанности… — виновато произнес тот.

— Это какие же такие обязанности?

— Охранял вашу спину от выстрелов.

Пропуская иронию мимо ушей, Том спросил:

— Где Мак-Карти? Чем он занимается?

— Мы с Боном решили ехать в город порознь, чтобы не привлекать внимания к своим сереньким личностям. — Мобиль озорно сверкнул зелеными глазами, но вскоре нахмурился. — Здесь заварилась такая каша. И мы подумали, что неплохо бы помочь вам увидеть Эрншава и его девочку.

— А что, опасность сохраняется?

— Разве вы ничего не знаете? — удивился картежник. — Тут масса всяких неприятностей. Тем более что некоторые враги сдаются очень неохотно. И один из них — крошка Сара.

— Она здесь?

— Да. И с ней Талримы Кроме того, она наняла еще двоих негодяев. И кажется, это те, что убили вашего отца.

— Но убийц было трое.

— Осталось двое. Один вырастил двух сыновей… таких же подонков, как и сам…

— Где Эрншав? — спросил Том.

— В частном вагоне, на запасном пути, — ответил Мобиль. — Он приехал сюда со своим другом, железнодорожником.

— А Вильямс? Куда он делся?

— Никто его больше не видел. Поговаривают, он ушел от вас в надежде, что вы не справитесь с коровами и сбежите. Тогда он выиграл бы пари и преспокойненько забрал стадо себе.. И еще. Я слышал, некоторые парни уходить не хотели, но Френч как-то уговорил их.

Том понимающе покивал головой.

— Все это похоже на правду.

Мобиль взял его за рукав и предупредил:

— Будьте осторожны. Враги знают, что вы в городе.

Подходя к частному вагону, Том увидел уютный свет в окнах, задернутых шелковыми занавесками. Минуту спустя он оказался в комфортабельном жилище на колесах, отделанном плюшевым крепом. Хрустальные канделябры, венецианские зеркала, окантовка, бахрома, драпировка, салфеточки, вазочки — где надо и где не надо.

Дорис сидела на софе с книжечкой. Увидев Тома, она поспешно встала и несколько мгновений удивленно смотрела на него.

— Том! Ты ли это? Как ты изменился! — И всплеснула тонкими ручками.

Он усмехнулся.

— Просто я давно не умывался.

— Нет.. Здесь совсем другое… В тебе появилось что-то огромное, взрослое, коричневое… И еще что-то!

— Не преувеличивай. Я ж говорю, все смоется.

Внезапно вошел Эрншав.

— Том! Дружище! До чего ж я рад тебя видеть! — Он крепко обнял Чантри и сразу же заговорил о деле: — Ну что там со скотом?

— Все в порядке. Довел. Около двух тысяч голов.

— Молодец! Просто молодец! — радовался бизнесмен.

— Мы в тебе не сомневались, Том! — сказала Дорис. — Правда, папочка?

Чантри объяснил условия покупки.

— Великолепно! — Эрншав потер руки. — По первым прикидкам я буду иметь двадцать долларов за голову. Если скот в хорошем состоянии, то он вполне того стоит. Я хотел бы немедленно продать его прямо здесь, затем здесь же купить еще одно стадо, перевезти его на Восток и продать, как и собирался. Что скажешь?

— Прекрасная мысль, — ответил Том, думая в это время об опасностях, которые поджидают на улице, и о том, что следует предпринять, чтобы их избежать. — Я бы вам посоветовал не выходить из вагона, — предостерег он. — И предоставьте все ваши сношения с внешним миром мне.

Коммерсант посмотрел на Чантри с недоверием.

— А в чем, собственно, дело?

— Здесь очень грубая публика…

Эрншав продолжал пытливо изучать Тома.

— Ты стал другим, — проговорил он сухо. — Да, ты уже не тот, что был раньше… Я собрал о тебе кое-какую информацию… Она весьма неутешительна… — И острый, недовольный взгляд его упал на револьвер Чантри.

— Все мужчины Запада носят при себе оружие, — невозмутимо сказал Том. — И это, я считаю, вполне оправданно. Несколько человек, между прочим, а есть среди них и женщина, хотят убить меня.

— Что за глупости! — возмущенно воскликнула Дорис и осеклась. — Ты серьезно?

— Да.

— Странно все это… — пробормотал Эрншав. — Очень странно… — И, чтобы не портить себе настроения еще больше, ушел.

Дорис шагнула к Тому и легонько провела ладошкой по его давно не бритой щеке.

— А что это за женщина, которая?.. — она не договорила.

Чантри пожал плечами.

— Я ее совсем не знаю. То есть встречал, и не один раз, но нас с ней не знакомили. Ее зовут Сара. Она сейчас здесь, в этом городе… — Он подумал о чем-то, затем поинтересовался: — Дорис, твой отец уже нашел тут покупателя?

— Да. Это Полковник Энрайт. Он закупает мясо и платит наличными. Золотом.

Том присел на край плюшевой софы и рассказал Дорис обо всем, что произошло с ним за это время. Когда он закончил говорить, она спросила:

— Ну а эта девица… Чего ей теперь-то еще надо? Скот здесь, ты жив… Что она может сделать?

— А что бы сделала ты на ее месте?

Как ни странно, Дорис ответила сразу же, без промедления:

— Я пришла бы за деньгами. Попыталась бы украсть их после продажи скота.

Глава 20

Чантри вылез из частного вагона и быстро прошел за горы сложенного лесоматериала. Притаившись там в темноте, чтобы прислушаться и посмотреть, нет ли за ним слежки, стал обдумывать ситуацию.

Эрншаву не терпится довести дело до конца, и это понятно. Он даже покупателя уже подыскал. Значит, скоро придется мотаться по ближайшим ранчо, искать другое стадо для отправки на Восток. Надо будет следить за погрузкой коров, их подкормкой, чтобы не отощали в дороге, короче, с головой окунуться в коммерческие и хозяйственные проблемы.

Однако Сара в городе, с ней Талримы — те, кто убивает без сомнения и колебания. Очевидно, она установила связь и с убийцами его отца, а это противники, которым его смерть необходима.

Город был еще совсем небольшим, хотя из-за множества широко разбросанных корралей, товарных вагонов и груд строительного мусора принимал весьма внушительный вид. Именно здесь, на крошечном пятачке цивилизации, враг нанесет свой следующий удар. И никакой возможности избежать столкновения, поэтому нужно обязательно выявить неприятельский центр, чтобы взять инициативу в собственные руки.

Том подумал о Мобиле Каллахане. Какой-то он таинственный, говорит туманно, исчезает куда-то, к тому же ему платит Спарроу. С чего бы все это? До какого-то момента Чантри не обращал внимания на эти странности, но теперь, когда наступало время решающей схватки, любая неожиданность могла обернуться угрозой.

Бон Мак-Карти же открыт как прерия и кристально честен. Да, он работает на него, в этом нет никаких сомнений.

Сан Чиф, к сожалению, больше так и не появлялся, и вряд ли его стоило ждать. Слишком многое говорило о гибели пауни под копытами обезумевшего стада.

Вот куда делся Френч, оставалось тайной, покрытой мраком. Можно было сказать с уверенностью лишь одно: без драки Вильямс не сдастся.

Итак, надо продать коров Энрайту и передать вырученное золото Эрншаву — это раз. Купить и переправить на Восток другое стадо — два.

Он чувствовал: догадка Дорис верна. Конечно же Сара попытается выкрасть деньги! Следовательно, вагон нужно стеречь — это будет три.

К Энрайту необходимо пойти вместе с Эрншавом и самому перенести золото из вагона в вагон. Затем не мешкая отправиться на поиски нового стада и постараться достать его где-нибудь поближе к поезду.

И все это время надо избегать встреч с врагами. Словом, ушки постоянно должны быть на макушке.

Сара выжидает, пока они найдут для скота покупателя, и ни на шаг не отпускает от себя Талримов. При таком положении вещей развязка могла произойти очень быстро.

Перейдя рельсы, Том прямиком направился к стаду.

Коровы уже улеглись. У костра сидел Бон Мак-Карти.

— Подходите, босс, милости прошу. Я уже начал за вас беспокоиться, — сказал он, здороваясь с Томом за руку.

— Кто при стаде?

— Четверо городских пастухов. Рады любой работе, стараются. Одно время я с двоими из них гнал коров через Бразос. Ничего ребята.

— Бон, я хочу, чтобы вы посторожили частный вагон, где живет Эрншав с дочерью. — Том объяснил ситуацию и добавил: — Кроме Эрншавов, в вагоне еще их человек по фамилии Вайтман, который будет руководить железнодорожным составом, когда повезем стадо на Восток. Вагон этот — его собственность. Я думаю, нападения не будет, пока золото, вырученное за скот, не перенесено к Эрншаву. Говорят, у Энрайта, покупателя, вагон бронированный, а изнутри его сторожат двое дюжих парней из дорожной охраны.

Не отказываясь быть при стаде, Мак-Карти взялся последить и за жильем Эрншава.

Попрощавшись с Боном, Том пошел в город, купил в магазине несколько рубашек и пару брюк. После этого отправился в парикмахерскую, где румяный мастер привел его лицо и волосы в надлежащий вид. Уже изрядно похорошевший, Чантри вернулся в частный вагон, где вымылся, переоделся в чистое и, наслаждаясь свежестью собственного тела, стал ждать покупателя.

Тот не замедлил явиться вместе с Эрншавом.

— Осмотрел ваш скот, молодой человек, — обратился Энрайт к Тому. — Он в неплохом состоянии. Я покупаю его.

Чантри ответил ему почтительным поклоном.

Затем они втроем обсудили цену, в результате было положено за голову намного больше, чем рассчитывал Эрншав. В общем, он выручил за стадо пятьдесят пять тысяч золотом.

— Можете прийти и забрать деньги, — сказал Энрайт. — Золото переходит к вам. Будьте очень осторожны.

— Да-да, это ясно, — ответил Эрншав.

Том вышел на платформу. Маясь от безделья, по ней бродил Мак-Карти.

— Никуда отсюда не отлучайтесь, Бон, — распорядился Чантри. — Смотрите в оба и никому не позволяйте заходить вам за спину.

— Хорошо.

Том возвратился в вагон.

— Дорис, после того как мы уйдем, сразу запри дверь. А когда вернемся, открывай как можно скорее.

— Ты думаешь, они попытаются?..

— А свое предположение насчет Сары помнишь? По-моему, ты была права.

Вошел Эрншав. Чантри внимательно посмотрел на него и спросил:

— Сейчас?

— Да.

— Будет безопаснее подождать до рассвета.

— Да идем, не бойся. Никто не нападет. — Эрншав решительно подошел к двери и открыл ее.

— Извините, — сказал Том, отстранив старика, и первым шагнул через порог.

Бона Мак-Карти нигде не было видно. Кругом стояла тишина. Крик пьяного ковбоя донесся откуда-то издалека, и опять все замерло.

Благополучно добравшись до соседнего вагона, они вошли в небольшое переднее помещение, где двое простецкого вида охранников играли в шашки. Под руками у них лежали на столе револьверы.

Энрайт притащил из спального отделения довольно тяжелый мешочек с золотом. Положив его на стол, пошел за вторым. И так он ходил до тех пор, пока восемь мешочков не оказались перед Эрншавом.

— Здесь все, — сказал Энрайт. — Видимо, вам придется унести это за два раза.

Чантри поймал себя на мысли, что взглянул на золото по-новому. Дойти с таким грузом до соседнего вагона, пусть даже каких-нибудь пять шагов, рискованно и один раз. А ходить под дулом вражеского револьвера дважды…

Том поглядел на охранников с надеждой.

— Вы нам не поможете? Мы хорошо вам за это заплатим.

Один сразу стал мотать головой.

— Нет, мистер. Я хочу вернуться домой живым. Ни за какие деньги…

— А вы? — обратился Том ко второму.

— Мне тоже не предлагайте, — ответил тот. — Охранять внутри — другое дело. Вагон как-никак обшит стальными плитами. А там, снаружи, в темноте… Извините, мистер, но подставлять свою башку под пули мало радости. Может, я и не очень умный, но не сумасшедший.

Эрншав растерянно смотрел то на охранников, то на Тома.

— Неужели все так плохо? — спросил он.

— Сегодня ночью, — начал объяснять ему Чантри, — за каждым углом могут притаиться люди, совершавшие и не такие преступления. И я знаю некоторых из них. Они готовы прийти сюда за этими деньгами в любой момент…

— Чепуха! Не рассказывайте мне сказки! — перебил его коммерсант. — До вагона всего пустяк. Я выхожу немедленно. — Он попытался сграбастать и поднять сразу четыре мешочка, но это оказалось ему явно не под силу.

Том взял два мешочка вместе, повесил их себе на левое плечо, а в правую руку взял револьвер. Когда, глядя на него, то же самое проделал Эрншав, они двинулись в темноту…

Чантри быстро сошел по ступенькам лестницы и, споткнувшись, шлепнулся в грязь. Он почувствовал, что это решающий момент и что сейчас… вот именно сейчас должно что-то произойти, но, к счастью, все обошлось.

Тремя часами раньше в полумиле от города спешились на берегу Арканзас три могучих всадника, молча привязали коней в зарослях и спустились по тропинке к огромной пещере, вырытой в крутом берегу неизвестно кем. Внутри нее сидели четверо и ждали прибытия этой группы.

В земляной пещере царила походная обстановка: самодельные стол, две скамейки, четыре койки, на одной из которых растянулся Хэнк Талрим, жевавший соломинку. Буд сидел за столом и с мрачным видом наблюдал, как Сара раскладывала пасьянс.

Четвертым был высокий стройный человек с пожелтевшими от табачного дыма усами. На его небритом лице застыла гримаса боли и горечи.

Брезентовая занавеска, заменявшая дверь, отдернулась, и все повернули головы к входившим.

— Привет, — сказал рыжеволосый с проседью гость богатырского телосложения, глядя на Сару. Затем обратился к желтоусому. — Здорово, Харвей! Спарроу видел?

— Спарроу? Разве он здесь?

— Угу. Что ты вообще думаешь по этому поводу?

Харвей пожал плечами. Рыыжий Руф всегда раздражал его. Они работали сообща уже дюжину лет, но так и не смогли наладить взаимного контакта Сегодня с рыжим были двое парней, таких же, как он, высокорослых и широкоплечих, так что затевать привычную ссору было бы небезопасно.

— Может, Спарроу здесь по той же причине, что и мы? — ответил Харвей. — Если мальчуган Чантри охотится за нами, то, я уверен, Спарроу пришел посмотреть, что из всего этого получится.

— Отстаньте вы от него, — сказала Сара. — Пусть Спарроу возится с Чантри после того, как мы захватим золото.

— По-моему, лучшее время — когда они будут переносить деньги из вагона в вагон. — ввернул Харвей.

— Вот поэтому ты и не будешь участвовать в этом, — жестко отрезала Сара. — Они смогут укрыться в вагоне, так как наверняка будут ждать нападения. У Чантри есть свои люди в городе, и в этот раз мы все предусмотрели. Пусть ониперетащат золото. Мы возьмем его, когда Чантри будет вынужден сидеть на нем, охранять. Пусть немного расслабится.

— Как ты это находишь? — Руф вопросительно посмотрел на Буда Талрима.

— По-моему, придумано неплохо, — ответил тот вяло.

Руф тяжело опустился на скамейку, деревянные ножки жалобно заскрипели, а два его сына, Морт и Чарли, примостились рядом с отцом на корточках.

— Мне не нравится, что Спарроу здесь, — рассуждал рыжий исполин. — Он всегда был слишком чувствительным к таким делам…

— Не думай о нем, — успокоил его Харвей. — Спарроу вечно жил чужим умом и никогда не принимал решений сам.

— А ты видел его? — немного погодя спросил Чарли Руфа. — Он теперь могущественный представитель высшего света! У него ранчо на юге штата Техас и еще одно в Нью-Мексико! Да стадо… голов тысяч двадцать!

— Не верю, — раздраженно сказал Харвей.

— Говорю тебе, это чистая правда, — не сдавался Чарли. — Скот, который перегоняли Чантри и Вильямс, был в свое время куплен у Спарроу. Он обязательно как-нибудь да участвует в этом деле.

— А может, нам не стоит торопиться? Может, Спарроу сам убьет Чантри? — предположил Руф.

Наступила тишина, слышался шелест тасуемых карт, затем Сара произнесла задумчиво:

— А ведь этот скот принесет пятьдесят тысяч долларов!..

Глаза Хэнка Талрима загорелись.

— Как хотите, но такие деньги стоят риска!

— Еще бы! — поддержал его брат Буд. — При нашей с тобой бродячей жизни и доллар — деньги. А тут пятьдесят тысяч!

Сара хранила полное спокойствие. Тайно, в душе, она испытывала лютое презрение к этим окружавшим ее мужикам, однако без них ей не обойтись. Она знала цену каждому своему сообщнику. Хотя Талримы и казались довольно послушными, но в любую минуту могли повернуть револьвер в ее сторону и пристрелить как собаку.

Остальные же не посмели бы стрелять в женщину, в этом она была уверена.

Раскладывая пасьянс, Сара мысленным взором разглядывала этих матерых убийц. Ведь деньги будут в их руках…

Она должна избавиться от Талримов. Харвей — такая же тварь. Да и Руф не внушает доверия… Вот его сын Чарли — более приятная натура, только возле этого изящного юноши Сара чувствовала себя в безопасности. Правда, приглядевшись к нему, она поняла, что Чарли туповат.

Оставался другой сын Руфа — Морт. Они должны сработать заодно… Сара подняла голову и поймала на себе его бесстыдный, воровской взгляд. После того как они возьмут с ним золото, необходимо будет поссорить Харвея с Талримами и довести дело до перестрелки. Тем самым устранится кто-то из ее конкурентов.

Когда Сара потеряла Пауля, она решила воспользоваться помощью Талримов. Узнав, где они любят бывать, отыскала их и наняла. Сара была достаточно умна, чтобы понять примитивную психологию братьев-головорезов.

Талримы рассказали ей о Руггере, которого она подстерегла на ночной вахте у стада и тоже завербовала.

Когда скот уже подходил к железной дороге, Сара убедилась, что убивать Френча Вильямса глупо и бесполезно. Куда важнее было захватить деньги после того, как продадут скот. С этим золотом она рассчитывала уехать в Англию или во Францию и жить там, ни в чем себе не отказывая.

Сара не сомневалась, что столкнуть лбами жадных до денег ублюдков и завязать между ними смертельную перестрелку будет очень просто. Она боялась лишь одного: чтобы кто-нибудь в схватке не прикончил и ее.

Иного плана, чем она наметила, ей не требовалось. Когда было нужно, она действовала четко и решительно. И теперь готовилась к осуществлению задуманного.

Глава 21

Эрншав пребывал в прекрасном расположении духа.

— Ну вот видишь! — говорил он Чантри. — Золото перенесли, и ничего не случилось! Ты напрасно меня запугивал.

Тот отвел глаза в сторону и промолчал.

Уже на следующий день Энрайт погрузил коров в вагоны и отбыл на Восток. А у Тома опять настала горячая пора. Он рыскал по прилегающим к городу селениям в поисках нового стада, чтобы купить его на деньги, вырученные Эрншавом.

Мобиль оставался в городе. Он беспечно слонялся по улицам, много шутил, болтал, но больше слушал. Дважды мельком видел Харвея. Что касается Сары, то она частенько прогуливалась возле отеля. Мобиль, тертый-перетертый жизнью, хорошо понимал, что она не зря старается разыгрывать роль милой, приятной в общении леди, которая разыскивает брата, якобы пропавшего где-то в Колорадо. Прикрываясь этой маской, она могла свободно заговаривать с кем угодно, вроде бы собирая сведения о дорогом ей Пауле.

А тем временем стадо, насчитывавшее пятнадцать сотен голов, уже пригнали к железной дороге. Оставалось только расплатиться, и тогда большая часть наличных денег Эрншава перекочевала бы в карман торговцев.

Если бы Сара знала планы Эрншава, то поторопилась бы прикарманить золото…

Но и Том ничего не ведал о новых приготовлениях Сары. Вернувшись в город со стадом, он остро нуждался в информации и потому, не откладывая, отправился в условленное место близ отеля. Он остановился у какого-то прилавка, стал к чему-то прицениваться, и в этот момент к нему подошел Мобиль Каллахан.

— Мистер Чантри, дети нашли убежище.

— Где?

— На реке. Они вырыли там землянку. В ней укрывается целая стая разбойников. Кажется, дай им волю, и они перестреляют половину города.

— Френча нет среди них?

— Нет.

— А где Спарроу?

— В городе, — Мобиль чуть замялся. — Не понимаю, что ему здесь нужно. Он нанял меня загораживать вашу спину от пули. Но зачем? Почему он так заботится о вас?..

Чантри пожал плечами.

— Я тоже этого не понимаю… — И вдруг он сказал: — Мобиль, я хочу видеть Сару.

— Да вы что! — Каллахан вытаращил глаза. — Я бы посоветовал вам держаться от нее подальше. Это же фурия!

И тут они увидели Сару…

В каждом дюйме своего тела она выглядела леди. Проходя по улице, изысканно приподнимала рукой подол юбки. Мужчины останавливались перед ней и приподнимали шляпы.

— Том! — Мобиль впервые назвал Чантри по имени. — Народ повесит тебя на самом высоком дереве, если ты скажешь о ней хоть одно плохое слово. Даже не думай, что она этого не сознает.

Стук ее каблучков по тротуару приблизился, и вот уже Сара остановилась позади них.

— Мистер Чантри? Вы мистер Чантри, не так ли?

— Да, — бесстрастно ответил Том.

— Я слышала, что вы и мистер Вильямс продаете скот…

— Продаю скот я. Мистер Вильямс вышел из игры, мисс…

— Миллер. И теперь вы возвращаетесь на Восток?

— Нет.

Вдруг Том понял, почему она остановилась возле них: ей нужно разузнать их дальнейшие планы. Холодно и расчетливо он сказал:

— Мы покупаем другое стадо.

Чантри пристально смотрел на Сару, надеясь заметить в ее глазах смятение, но она умела владеть собой.

— Вы думаете, что поступаете правильно? Ведь вы совершили неплохую сделку, продав первое стадо.

— Второе мы продадим на Востоке еще более выгодно.

И вот тут Сара задумалась. Лицо приняло озабоченное выражение.

— Говорят, вы разыскиваете брата… — начал Том.

Сара бросила на него настороженный взгляд и ничего не ответила.

— Но вы же отлично знаете, — продолжал Чантри, — что его убили индейцы.

Сара остолбенела.

— Я не слышала ни о чем подобном, — ледяным тоном произнесла она и пошла прочь.

— Ну и зачем тебе понадобилось говорить ей это? — укорил Тома Мобиль.

А в самом деле — зачем? Он просто решил ускорить осуществление плана Сары по ограблению вагона. Хотелось покончить с этим раз и навсегда. Он устал следить, ждать нападения. Теперь Сара знает, что золото скоро потратят. И если она и ее дружки собираются украсть его, то сделают это немедленно.

Том вернулся в вагон, Энрайт уехал, путь освободился. Вайтман, собственник частного вагона и друг Эрншава, уже договорился о подаче грузовых вагонов для скота, нужно начинать погрузку. Скотоводам, перегонявшим скот, заплатили, с остальными делами тоже управились, и Эрншава больше ничего здесь не задерживало, можно было свободно возвращаться на Восток.

Случайно взглянув в зеркало, Том увидел там высокого молодого человека, бронзового от загара, с широкими плечами и узкими бедрами, который спокойно стоял напротив и о чем-то размышлял…

Тихонько подошла Дорис.

— О чем ты думаешь, Том?

— Дорис, ты хотела бы жить здесь, чуть подальше, в горах?

— А ты?

— Не знаю. Вот… думаю. Ведь на Востоке мы будем жить на деньги, заработанные здесь… Запад изменил меня. А может быть, вернул к себе, к тому, кем я был раньше…

И вдруг послышались шаги по платформе. Том быстро повернулся и посмотрел на дверь. Раздался стук в дверь.

— Кто там?

— Каллахан. Открой.

Держа револьвер наготове, Чантри отпер дверь, впустил Мобиля.

— Все, — сказал тот. — Ты добился того, чего желал. Скоро картина чертовски переменится. Сегодня ночью Харвей встречался с Мортом. По обрывкам их разговора я понял, что Сара что-то готовит. Возможно, скоро заявится, но уже не в дамской шляпке.

— Что еще?

— Могу поклясться, что мельком видел у магазина Френча Вильямса. Я кинулся к нему, но, пока добежал до места, его уже и след простыл…

Когда Мобиль ушел, Чантри встретился за обедом с Вайтманом и Эрншавом.

— Когда будет готов паровоз, мистер Вайтман? Желательно отправиться как можно скорее.

— Вагоны в миле от города, — отвечал железнодорожник. — К рассвету скот будет погружен. После этого я смогу двинуть наш поезд в любой момент.

— Тогда в четыре утра переставьте, пожалуйста, наш вагон поближе к погрузочной площадке, — попросил Том. — Может быть, мы еще успеем все сделать, прежде чем враги сообразят, что произошло.

Эрншав улыбнулся.

— Том, ты так много беспокоишься… Никаких нападений не будет. Мы заплатим за скот и поедем домой. Дорис сказала, что вы твердо решили пожениться. Я согласен.

После обеда Чантри отправился в город.

На улицах, как всегда, толпилось много народу. Вдруг подумалось: а не сидит ли Френч в игорном доме? Том зашел в просторную палатку, где разместился игорный дом. Его глаза внимательно пробежались по лицам…

Вдруг у противоположной стены он увидел мужчину. Он показался Чантри удивительно знакомым, хотя они наверняка никогда не встречались. Высокий рыжий молодой человек, выделявшийся среди присутствовавших размерами головы и плеч, не мог быть убийцей его отца. Для этого он слишком юн. Но это сын убийцы, и в этом не было сомнения!

Их глаза встретились. На мгновение веселость слетела с лица великана, и обнажился колючий взгляд, который пронизывал Чантри насквозь, затем снова появилась улыбка, и Чарли двинулся через толпу, не обращая внимания на тех, кого толкал могучим телом. Возмущенные взгляды задетых им посетителей мгновенно смягчались, когда люди замечали эту громадину, сметавшую всех на своем пути.

Чарли остановился напротив Тома, широко расставил ноги.

— Привет, Чантри. Я много слышал о тебе.

Все посетители повернули к ним головы, затаили дыхание.

— Ты проделал долгий путь, Чантри, но тебе бы лучше тикать отсюда, и подальше. — Этот молодой гигант, наделенный огромной физической силой, явно не испытывал затруднений в спорах и привык диктовать свои условия другим. — Иначе мне придется хорошенько тебя отшлепать.

— Почему бы тебе не сделать этого прямо сейчас?

Усмешка застыла на лице Чарли. Виданое ли дело! Ему никто и никогда не смел бросить подобного вызова. Все игры на столах прекратились. Вокруг собирался народ. Том отстегнул пояс с револьвером и отдал его крупье.

— Почему не сейчас? — повторил он.

Чарли замялся. Отправляясь в город, он выслушал наставления отца, тот велел сыну не нарываться на неприятности: «Пей немного, играй немного, но в драки не лезь».

Чарли вспомнил об этом только теперь. Уж очень ему захотелось увидеть испуг Чантри, когда тот, получив чугунным кулаком по зубам, покажет спину.

Когда Чарли выставил вперед свою раскрытую кисть, намереваясь раздавить противника, никто в толпе не сомневался в победе великана, за исключением крупье, который за свою долгую жизнь научился оценивать людей по поступкам, да двух-трех ковбоев, ожидавших от Чарли чего угодно, но только не быстрого и жесткого удара.

То, что случилось мгновением позже, немало удивило Чарли: Том ускользнул в сторону от громадной руки соперника и рубанул его справа по ребрам. Этот удар был нанесен хлестко и вовремя. Мгновенно повернувшись, Том врезал хук левой и, немного отступив назад, провел короткий мощный апперкот в подбородок.

Чарли упал, тяжело дыша. Из носа хлестала кровь.

Никогда прежде с ним такого не случалось. Всю жизнь он толкал и давил других, будучи уверен еще и в том, что где-то неподалеку его отец и брат. Но сейчас их не оказалось рядом.

Хлюпая расквашенным носом, Чарли неспешно поднялся и тут же получил два новых жестоких удара. Первый рассек кожу под глазом, второй раскровавил губы. Но он все-таки выстоял. Том отступил на дистанцию вытянутой руки, однако толпа толкнула его в спину, и он попал прямо в объятия Чарли. Длинные цепкие руки крепко обхватили Чантри. Озверев от гнева, могучий Чарли хотел раздавить, сломать пополам ничтожного человечка и стал сжимать его изо всей силы.

Том с ужасом подумал: все, пропал! Сейчас его расплющат! Оставалась только одна возможность освободиться из этих смертельных объятий, и Чантри поспешил воспользоваться ею, он резко поджал ноги и, расслабившись, повис в руках Чарли.

Неожиданная уловка Тома поставила Чарли в нелепое положение. Он стал валиться вперед, в попытке удержать равновесие всплеснул руками и выпустил Чантри. Пока он искал равновесие, Том обрушил на него град ударов. После последнего, в челюсть, тот опять грохнулся на пол, задев при этом шест, отчего зашатался весь шатер.

И вновь он поднялся. Несколько мгновений они неотрывно смотрели в глаза дpyr другу. Впервые Чарли познал

Толпа обступила дравшихся плотным кольцом, закупорила выход, отрезав путь к бегству. Чарли уже познал кулаки Тома и не хотел отведать их снова. Оставалось одно — убить Чантри. Сцепив руки, он ударил Тома в плечо, сбил его с ног и навалился на лежащего сверху, свирепо работая кулачищами. Уворачиваясь от них, тот вздрагивал, ежился. Затем, избежав очередного удара, быстро поднялся, собрал последние силы и сдвоенными руками саданул снизу по горлу Чарли.

Тот упал лицом вниз.

Крупье вернул Тому револьвер.

— Дай бог, чтобы вы владели револьвером так же, как кулаками, — сказал он.

Окровавленный, в разодранной до пупа рубашке, Чантри двинулся к выходу. Он не хотел драки, хотя этот Чарли ему и не нравился. Но что толку сожалеть теперь о случившемся, когда дело сделано…

Том вышел на улицу, где северный ветер обжег разгоряченное тело холодом, и побрел по ней вверх, испытывая только одно желание — зайти под крышу, вымыться и надеть чистую сорочку.

Глава 22

Вскоре Том вошел в отель. В вестибюле было пусто, только клерк — старый индеец с круглым, луноподобным лицом — сидел за стойкой.

— Хелло, мистер Чантри. Однако… Вы выглядите как общипанная курица. Хотите помыться?

— Да. И чистую сорочку. Побыстрее, если можно.

— Постараюсь. Идемте. — Клерк повел Чантри по коридору в самую дальнюю комнату. — Здесь будет неплохо, — сказал он. — Сейчас я принесу ведро воды. Может, желаете горячей? Тогда согрею. — Вернувшись с ведром, он начал разводить огонь в печи и только теперь поинтересовался: — Что стряслось?

— Я подрался. С Чарли.

Клерк присвистнул.

— И побили его? Однако… Многие обрадуются этой новости. — Он присел возле Тома. — Моя фамилия Финлаусен.

Мы с вами не встречались, но я видел вас в городе. Вы друг мистера Спарроу. Могу ли я быть вам полезен еще чем-нибудь?

Поколебавшись, Чантри спросил:

— Меня интересует одна особа. Расскажите мне, что вы знаете про Сару Миллер.

— Достаточно, чтобы не доверять ей. Я понял, что она за штучка. К ней хаживали посетители, мистер Чантри, причем большинство из них пользовались черным ходом. Пару раз я видел Талримов и Руфа, отца Чарли. Она заметила, что я наткнулся на них, и поспешила объяснить: они, мол, что-то знают о ее пропавшем брате.

Том рассказал старику про смерть Пауля, а затем добавил:

— Сара как-то связана с Френчем Вильямсом, но уж очень не хочется верить в их дружбу.

— Мне всегда нравился Френч, — прокомментировал Финлаусен. — Признаться, я не знаю, что думать про Сару, но чувствовал несказанное облегчение, когда она выехала.

— Выехала?! — Том мгновенно выпрямился, так что вода, которой он мылся, закапала с головы и рук.

— Да. Примерно через час после заката. Ее поджидала бричка у дверей отеля. Я не заметил, кто возница… — Клерк сокрушенно стукнул себя по лбу.

Чантри наспех вытерся. Он очень устал, но отдыхать не было времени.

Поблагодарив старика, который отказался от платы, он вышел из отеля и направился к корралю. Оседлав свою лошадь, поехал к частному вагону… Его не оказалось на месте!

Чантри проскакал по главному пути. Вагона нигде не было. Его украли.

Он решительно повернул лошадь и понесся через весь город, петляя между домами, палатками и кучами строительного мусора, к железнодорожной будке. Спешившись, Том зашел в нее. Заспанный мужик пробормотал:

— Кто там?

Том достал спички и зажег настольную лампу.

— Исчез частный вагон Вайтмана. Где он?

Железнодорожник, спавший на топчане, опустил ноги на пол, озадаченно почесал затылок.

— Вагон Вайтмана? Я — машинист, должен был везти его на Восток. Говорите, он исчез? Но этого не может быть!

— Где паровоз?

— Около будки. Прямо за дверью. — Он подошел к двери и выглянул на улицу. Паровоза не было. — Украли! Паровоз украли! — Обернувшись к спящим железнодорожникам, заорал во все горло: — Проснитесь! Паровоз исчез! Кто-то украл паровоз!

— Это Харвей… — сказал высокий жилистый парень. — Я видел этого бандита в городе. Раньше он работал железнодорожником в Миссури.

Том ни с чем вернулся к лошади. Страшно подумать: Дорис в руках врагов. Они увезли и Вайтмана и Эрншава вместе с золотом. Это случилось час тому назад или чуть больше. Однако паровоз, он ведь оставляет в небе след…

Том направил лошадь легким галопом вдоль рельсов. Как жаль, что рядом нет Мак-Карти и Каллахана!

В миле от города показалась белая струйка дыма… Чантри устремился к ней.

Скоро бандиты остановятся. Они не посмеют уйти в другой штат.

Вдруг из темноты выступила громада паровоза. Он тихо шипел. Позади него светился окнами частный вагон.

Лошадь шагала медленно и осторожно. Том объехал вагон, держа наготове револьвер. Приблизившись к двери, остановился, прислушался. Ни звука. Бесшумно слез с лошади, поднялся по ступенькам лестницы и левой рукой открыл дверь. Она подалась легко, без скрипа. Вошел, готовый встретить пулей любого, кто помешает ему. Переднее помещение оказалось пустым, а дверь спального отделения была распахнута настежь. Поколебавшись, он зашел туда… Тоже пусто. Видимо, здесь спешно одевались, одежда разбросана на неприбранной постели, сейф открыт, бумаги валялись тут и там. Грабители увезли золото, прихватив с собой Вайтмана, Эрншава и Дорис…

Том нашел красный фонарь, зажег его и вынес наружу, прицепив к паровозу так, чтобы его могли видеть поезда, шедшие с Востока. Западнее этой местности поезда не ходили, так что следующий мог прийти только с одной стороны. Вернувшись в вагон, он еще раз осмотрел его, взял две коробочки патронов 44-го калибра, которые вполне подходили к экстра-револьверу, найденному им под подушкой Вайтмана. Чантри зарядил его и опустил в кобуру. Затем наполнил флягу водой и собрал немного еды.

Выйдя из вагона, Том осмотрел следы, освещая землю фонарем. Место, где бандиты привязывали своих лошадей в ожидании поезда, он нашел достаточно быстро, здесь же отыскался и след, ведший на юг.

Чантри взобрался в седло и стал обдумывать, как ему действовать дальше. Грабители забрали свидетелей, чтобы о пропаже золота никто ничего не мог сказать. Но где искать узников? Вряд ли их будут долго держать живыми.

Вдруг он услышал топот копыт. Резко развернувшись, Том увидел всадника, скакавшего оттуда же, откуда прибыл и он. Незнакомец насторожился, заметив Тома.

— Чантри? — Это был Спарроу.

— Да.

Том держал револьвер направленным на скотовода: слишком много необъяснимого с ним связано.

— Они уехали? — спросил Спарроу.

— Да… и деньги тоже.

— Они направились на юг. В этом я уверен на все сто процентов. Они наверняка укроются на старом ранчо.

— Вы знаете, где это?

— Нет… Весьма приблизительно… Никто, кроме грабителей, не знает точно того места, однако мы могли бы попытаться отыскать его.

— Вполне можем, — раздался поблизости чей-то голос. — Вы позволите мне, мистер Чантри, принять участие в этом рейде?

Том и Спарроу напряженно всматривались в темноту. Перед ними осадил лошадь Френч Вильямс.

— Привет вам обоим, — поздоровался он.

Тому показалось, что он разглядел все ту же загадочную усмешку в глазах Вильямса.

— Говорят, вы все-таки довели стадо до финиша.

— Без вашей помощи, — ответил Чантри.

— Зато я не потратил деньги, что вы заплатили мне за мою помощь, и готов вернуть их.

— Не надо, — сказал Том. — Если хотите, поезжайте с нами.

И они все втроем отправились на юг.

— Вот не ожидал, мистер Спарроу, встретить вас здесь. Я слышал, что вы избегаете любых ссор.

— Да, это моя политика.

— А теперь, значит, вы решили ее изменить? — Вильямс хмыкнул. — Когда вы были со стадом один, Чантри, я и Спарроу знали о вас все, а вы о нас — ничего. Таким образом, мы убедились, что на вас можно рассчитывать, а вот вам на нас — едва ли… С какими мыслями вы едете на схватку?

Что ответить ему? Схитрить, слукавить? Вполне вероятно, что Вильямс пытается что-то выведать для своей личной выгоды.

— Я знаю, что делаю, — сказал резко Том. — В руках бандитов моя невеста.

Дальше ехали молча. Вокруг возвышались песчаные дюны, и Чантри повернул коня к ним. Вдруг из темноты выступили смутные очертания разрушенного дома. Разметанные бурей заборы, сарай с провалившейся крышей. Поблизости еще просматривалось много следов, хотя песок уже отчасти замел их. Том спешился и заглянул в дом. Никого. Бандиты останавливались здесь, но зачем?

— Чантри, — послышался голос Френча, — посмотрите-ка сюда.

Том вышел из дома и, приблизившись к яме, возле которой стоял Вильямс, посмотрел в нее. На дне лежали двое мужчин лицом вниз. Спрыгнув в яму, он перевернул их. Рты у обоих были заткнуты кляпами, руки туго связаны. Чантри вытащил кляпы, разрезал на пленниках путы.

— Они увезли с собой Дорис, — сразу объявил Эрншав. — Сказали, что убьют ее, если кто-нибудь последует за ними.

— Они сделают это в любом случае, но сначала отдадут на поругание Талримам, что еще хуже.

— Езжай за ними, Том! Ради бога, найди их! Они оставили нас здесь со словами, что песок похоронит обоих за несколько часов.

— Возвращайтесь к паровозу. Это недалеко.

И снова они двигались на юг. Поднялся ветер, тучи затянули небо. Будет гроза. Бандиты тоже видят ее приближение и направляются к укрытию: следы ведут в овраг…

— Вы верите в судьбу? — обратился Чантри к Вильямсу.

— Я верю в револьвер, хорошую лошадь и ничего больше, — отшутился гот.

Спарроу вдруг остановил коня.

— А почему вы об этом спросили?

— Да так… В группе грабителей — двое убийц моего отца… — задумчиво произнес Том. — А вы знаете, где они собираются искать убежище?.. Они направляются в мой дом! В старый дом на ранчо Бордена Чантри!

Спарроу нагнал Чантри и каким-то необычным голосом проговорил:

— Вы имеете в виду дом своего отца?

— Да.

Маленький отряд пришпорил коней. Том то и дело оглядывался по сторонам. Да, это та самая местность, где он обвел вокруг пальца шайку разбойников. Только теперь он приехал сюда не прятаться, а спасать Дорис.

— Далеко мы от них? — спросил Спарроу.

— У нас преимущество. Они останавливались, чтобы бросить Эрншава и Ваитмана в яму, и потеряли на этом минут тридцать. Так что, я думаю, они не ждут погони так скоро.

На их лица упало несколько дождинок. Всадники продолжали двигаться вперед, но уже завернувшись в плащи и надев на головы капюшоны. В небе сверкнула молния

— Они сейчас наверняка сошли с лошадей, — сказал Френч. — Мы выиграем и на этом.

Прошел час… Вдруг впереди показался свет, затем так же неожиданно исчез. Чантри подумал о доме. Одни бревенчатые стены да полуразвалившаяся крыша… А вот и он сам, старый отцовский дом. В нем находятся враги. Подозревают ли они о существовании вырытого погреба, спасшею его?

Том повел Вильямса и Спарроу к деревьям, в изобилии росшим вокруг дома. Высокие ветви переплетались между собой, давая путникам возможность укрыться от дождя. Въехав под этот природный зонт, Чантри спешился. Лошади грабителей стояли привязанными возле дома.

— Подождем до утра? — спросил Спарроу. — Уже светает.

— Ага, а девушка пусть остается там, среди гангстеров? — вопросом на вопрос ответил Френч. — Вы что. забыли о ней?

— Нужно выманить их наружу, — предложил Чантри. — В доме ее могут убить.

— Сначала они разделят деньги, — уточнил Вильямс.

— Смотрите, кто-то ходит… — сказал Том.

Затаив дыхание, они наблюдали из-за толстых стволов деревьев.

Дверь открылась, и показалась Сара. Она неторопливо направилась в ту сторону, где притаились путники. Пройдя несколько шагов, остановилась, словно кого-то поджидая. Затем снова открылась дверь, и вышел высокий крупный мужчина. Он приблизился к Саре. Оба они стояли не более чем в двадцати футах от Чантри.

— Ты хотела со мной о чем-то поговорить? — спросил он. — Обычно девушки интересуются моим братцем Чарли.

— Слушай, Морт… — голос Сары звучал мягко и дружелюбно. — Я очень боюсь Талримов…

— Да не тронут они тебя, — успокоил ее Морт. — Для этого ость пленница…

— Я не о том. Мне страшно за всех нас. Ты не знаешь Талримов так хорошо, как я. Они наверняка не собираются целить с нами золото. Морт, ты понимаешь, о чем я?.. Чарли… он, конечно, тоже свой парень, но не такой серьезный, как ты…

— Просто он очень веселый, а так он в норме, не сомневайся. — Морт помолчал немного, очевидно, взвешивал слова Сары, потом сказал: — Я думал, Талримы — твои друзья.

— О, нет!.. Они присоединились ко мне против моей воли, когда я искала брата. Сам понимаешь: что может сделать девушка против двух мужиков с револьверами. А сейчас я особенно беззащитна…

— Я помогу тебе, — горячо заявил Морт.

— Только будь осторожен. Если они схватятся за револьверы…

— Не беспокойся. В стрельбе я уступаю только папе.

— Возвращайся в дом. Если кто-нибудь спросит, почему задержался, скажи, что влюблен в меня и искал возможность побыть со мной наедине.

— Хорошо. Договорились.

Морт ушел. Сара постояла некоторое время в раздумье, а когда повернулась, чтобы тоже отправиться в дом, Френч выступил из-за дерева и преградил ей дорогу.

— Грубая работа. Сара.

Та была совершенно спокойна.

— Почему?

— Здесь, в засаде, сидят мои люди с оружием. Их много. Грабители окружены,

— Ну и что?

— Если бандиты не сдадутся и начнется пальба, тебя могут подстрелить.

— Плевать. Я тоже стрелять умею.

— Ты знаешь, кто я? — спросил Вильямс.

— Конечно. Хотя и не видела твою рожу с малолетства.

— Неправда, Сара. Ты меня выслеживала, собиралась убить. Зачем? С какой целью?

— Я не кровожадна, а убить хотела только ради денег Ты вовремя смылся…

— Мне кажется, тебе хотелось бы это украденное золото забрать себе полностью. Но и я бы не прочь им поживиться. Ты готовишь перестрелку, как я понял. Интересно, кто станет твоей мишенью?

— Руф, кто же еще, однако только после того, как он пристрелит Талримов. Морт выстрелит первым, Чарли и его папочка присоединятся к нему. Если кто-нибудь останется в живых, подключусь я. — Сара посмотрела на Френча, как бы ища у него понимания и поддержки. — Или, может, оставшихся прикончишь ты?

— Я ничего для тебя не сделаю, — сказал Вильямс, — пока эта девушка будет находиться в доме. Сначала выведи ее, а потом поговорим.

Сара явно колебалась.

— Ладно, попробую. — Она ушла в дом.

— Вы ей верите? — спросил Спарроу.

— В данную минуту — да, — ответил Френч. — Исполнить это — в ее интересах.

Дождь совсем прекратился. Тучи рассеялись. Начинало светать.

— Скоро они отсюда рванут, — предположил Спарроу. — Сейчас наверняка уже ведутся розыски пропавшего вагона…

Дверь дома открылась, и вышла Сара, следом за ней — Дорис, а позади них плелся Хэнк Талрим. Девушки двинулись к деревьям, тот же в растерянности застыл на месте, провожая обеих взглядом, затем отвернулся.

Вдруг Сара остановилась, а Дорис продолжала идти дальше.

На пороге дома появился Харвей.

— Эй! — крикнул он. — Сейчас же вернись!

Дорис бросилась на землю и покатилась в овражек, где протекал ручей.

Харвей побежал за девушкой, но в этот момент Талрим крикнул ему:

— Харв! Погоди!

Тот обернулся прямо на выстрел Хэнка и, скорчившись, упал. Из дома с револьверами в руках выскочили мужчины. Улыбавшийся Хэнк ждал этого момента и был готов встретить их огнем. Вдруг крик Руфа разрезал утренний воздух:

— Нет! — Он указал куда-то пальцем. — Смотрите!

Всходило солнце. С ослепительным блеском оно отражалось в одной из луж и резало глаза.

Среди утреннего леса стояли Вильямс, Спарроу и Том Чантри, озаренные этим светом, похожие на богов.

Никто из бандитов не мог вымолвить ни слова. Первым заговорил Чантри. Все еще надеясь избежать кровопролития, хотя и не очень на это рассчитывая, он сказал:

— Оставьте деньги, садитесь на лошадей и убирайтесь. Мы квиты.

Руф проигнорировал это предложение.

— Ты не ошибся стороной? — спросил он у Спарроу. — Мне кажется, что ты когда-то был здесь, вместе с нами…

— Ты прекрасно знаешь, Руф, что я никогда не был на твоей стороне.

Чантри по-прежнему оставался спокоен. Он все время оценивал ситуацию ясной головой и горячим сердцем. Сейчас его противники — очень сильные люди, и они готовы стрелять из любого положения, в самый неожиданный момент, с дьявольской быстротой и точностью. Даже если Руф, старейший и, возможно, мудрейший среди них, согласится на перемирие, то Талримы — нет, Бад и Хэнк стояли ближе всех к дому, Руф с сыновьями — чуть дальше, настороженно следя за происходившим.

В его же стане был Вильямс, известнейший в этих краях стрелок. А вот как насчет Спарроу? Том не знал, чего можно ожидать от него, загадочного богача, который покровительствовал ему на протяжении всего пути. Оставалось лишь надеяться, что скотовод не подведет и на этот раз. Чантри хладнокровно и уверенно контролировал малейшее движение в лагере противника, готовый в любое мгновение пустить в ход револьвер.

— Тебе бы, Руф, лучше прислушаться к совету этого молодого человека, — сказал Вильямс приятным, бархатным голосом. — Ведь после перестрелки, если она произойдет, твои мальчики не смогут ходить ножками. По моим следам идут верные мне люди, и вот-вот они будут здесь.

Они совсем позабыли про Сару. Она стояла в сторонке и наблюдала за развитием ситуации. Все, за чем она явилась на Запад, все, что хотела и чего добивалась, было в восьми тяжелых мешочках. Ее план начинал срабатывать, когда Хэнк застрелил Харвея. Одним претендентом на золото стало меньше. Она сказала Талримам то же, что говорила и Морту.

Она предполагала, что, выскочив из дома и увидев сообщника мертвым, Руф с сыновьями повернут револьверы против Хэнка. Бад встанет на защиту брата. Начнется крутая перестрелка. Она же застрелит того, кто в результате останется целым.

Неожиданное появление Вильямса, Спарроу и Чантри остановило осуществление ее замысла, и все же она еще на что-то надеялась и чего-то ждала. Она боялась пошевелиться, прекрасно понимая, что даже намек на движение может спровоцировать стрельбу, а в голове бешено, на всех оборотах вращалась мысль: как же выходить из этого положения с выгодой для себя?!

— Не нужно перестрелки, джентльмены, — опять заговорил Том. — Оставьте, пожалуйста, золото и уезжайте подобру-поздорову.

— А что ты скажешь насчет убийства твоего папаши? — Руф ощерился в злорадной усмешке.

— У моего отца были свои проблемы, у меня — свои. То, что убил его ты, мне известно. Тебя все равно повесят. Если не за это, то за что-нибудь другое. Такой конец для тебя неизбежен, и потому не вижу смысла пачкать о тебя руки.

— Ладно, не болтай глупостей. — ответил Руф. — Я так понял, что ты вернулся на Запад, чтобы мстить мне.

— Это плод твоего больного воображения. Мне нужно было купить здесь скот, и я его купил. Сделал то, что хотел. И вот эти люди, что со мной, могут подтвердить мои слова. Теперь у тебя подросли сыновья. Неважно, кто победит в нашей перестрелке, но ты можешь потерять одного, а то и обоих. Ты хочешь этого?

Изрядно поседевший рыжий великан, насупившись, молчал.

— Он прав, Руф, — сказал Спарроу. — Мексиканская ничья.

Последний аргумент Тома явно попал в цель. Руф колебался, и Сара видела это. Сейчас он мог решиться на перемирие, и тогда перестрелки не будет, золото вернется к Чантри. Она знала нрав Талримов, понимала, что первейший их инстинкт — убийство. Нужно только дернуться, чтобы это бросилось в глаза, а что последует за этим — достаточно ясно.

— Хэнк, — мягко позвала она и рванулась в сторону.

Все повернули к ней головы. Талримы схватились за револьверы. Взоры их были устремлены на Сару, и только Тома это не отвлекло, он успел выдернуть оружие из кобуры прежде, чем руки Бада и Хэнка коснулись револьверов. Первый выстрел адресовался Хэнку, пуля пронзила ему живот, мгновенно свалив на землю обмякшее тело. Второй пришелся в плечо Баду.

Дальше последовал град выстрелов, вспышки огня из вороненых стволов, вскрики, вопли, падения человеческих тел… затем гнетущая тишина.

Перестрелка продолжалась всего несколько секунд. Никто даже не сдвинулся с места. Том стоял в полный рост и держал револьвер наготове, хотя этого уже не требовалось — все было кончено.

Когда началась стрельба, Чантри уголком глаза видел, как быстро возник в руке Френча револьвер, изрыгавший безжалостный шквал огня… Теперь Вильямс, сгорбившись, сидел под деревом. На светлой шерстяной рубашке медленно проступало малиново-красное пятно. Но глаза его по-прежнему глядели весело, а рука крепко сжимала револьвер.

У другого дерева склонился Спарроу. По щеке его струилась кровь.

Хэнк Талрим — мертв. Бад, уже тяжело раненный, пытался было доползти до лошади, но смерть настигла и его. Меткий выстрел Вильямса поразил наповал Руфа. Морт остался цел и невредим и теперь хлопотал над братом Чарли, который корчился на земле.

Откуда-то появилась Дорис.

— Том, с тобой все в порядке? — спросила она неуверенно.

— Вроде бы да. Позаботься о мистере Вильямсе. — Чантри подошел к Спарроу. — Снимите рубашку, мистер Спарроу, я хочу осмотреть вашу рану.

— Там нет ничего страшного. Том, вы слышали, что сказал Руф о том, что когда-то я был на стороне зла?

— Да, что-то слышал…

— Ты должен знать все. Когда я был молод, я работал с Харвеем и Руфом. Они сказали, что некий мужчина убил их друга и ему нужно как следует отомстить. Они взяли меня с собой. Я доверял им, поэтому согласился. Кто он, тот мужчина, я не имел никакого понятия и не мог подумать, что на мою долю выпадет тяжесть вины за убийство, пока оно не произошло. Короче, я помог им совершить убийство. Только потом, когда я прочитал в газетах о смерти Бордена Чантри и услышал, что говорят люди, понял, что натворил. Скорее всего мне хотелось показать дружкам, что у меня такие же крепкие нервы, как и у любого ковбоя. Если бы я знал того человека, которого помог убить! Он был очень хорошим…

— Да… — тихо сказал Том. — Он был очень хорошим… — Затем он поднял рубашку скотовода и осмотрел ранение. Это и в самом деле оказалась всего лишь царапина, хотя и глубокая. Чантри оторвал от рубашки лоскут и сделал перевязку.

— Я пытался хоть как-то помочь вам, Том… — признался Спарроу.

— Спасибо, — ответил Чантри. — Вы были очень добры ко мне. — Он подошел затем к Френчу и спросил у Дорис: — Ну как он?

— Ранен в левое бедро и левое предплечье.

— Целились в сердце, — заключил Чантри.

Френч поднял на него веселые глаза.

— У меня нет сердца, Том. Может, поэтому и не попали.

Показались всадники. Это прискакали на помощь Мобиль Каллахан и Бон Мак-Карти. А с юга появились Дач Акин, Хэлви и Гент.

Мобиль спешился и подошел к Вильямсу.

— Позвольте мне взглянуть на ваши раны. Я немного разбираюсь в этом.

Тем временем Мак-Карти и Хэлви осматривали Чарли. Тот был без сознания.

— Вы поможете ему? — спросил Морт.

— Попытаемся, — ответил Хэлви.

И оба они вместе с Акином и Гентом принялись сооружать носилки.

— Я могу сидеть в седле, — отозвался Спарроу.

— Значит, потребуется двое носилок — мистеру Вильямсу и Чарли, — сказал Хэлви.

— Надо бы сообщить о случившемся куда следует, — озабоченно произнес Том.

— Куда? Кому? — удивился Спарроу. — В радиусе ста пятидесяти миль нет справедливее закона, чем тот, по которому только что свершился суд. Сообщайте, если хотите, но лучше поскорее забудьте об этом.

Вдруг Дорис спросила:

— А где Сара?

Том мгновенно обернулся. То место, где стояла Сара, было пусто. Она пропала. Вместе с ней пропали две лошади и мешочки с золотом.

Мобиль тут же прыгнул в седло.

— Мы найдем ее. Поедем, Бон.

Они уехали, а Чантри молча смотрел им вслед. Теперь деньги не казались ему такими важными, хотя от них зависело обеспеченное будущее Эрншава, Дорис и его.

Что же, он начнет все сначала.

Глава 23

Сара Миллер была довольна. Она добилась своего: при ней золото и две свежие лошади. Винтовка, револьвер и карта с обозначением маршрута — вот и все ее снаряжение. Судя по этой карте, в спешке набросанной самой Сарой на клочке бумаги, до Таскосы оставалось не так уж и много.

Оттуда она намеревалась переправиться к форту Триффин, затем двинуться дальше на восток, к железной дороге, по ней — в Нью-Йорк, а через несколько недель — привольная жизнь в Париже с огромной суммой денег. Пятьдесят тысяч долларов! Это ли не удача?!

Странно, однако, что она не удосужилась нанести на карту Лиано Эстакадо и Стайкед Плейн. Не указала также и расстояние до Таскосы. Ну да ладно, ничего страшного. В Тринидаде можно будет все узнать или раздобыть настоящую, более подробную карту. Пожалуй, не стоит никому говорить, в какую сторону она направляется, иначе местные жители начнут судачить об этом по салунам.

Теперь у нее много золота, и она в безопасности. Даже если кто-то и уцелел в перестрелке на старом ранчо, то ему сейчас не до погони.

Она пребывала в самом лучшем расположении духа и весело погоняла коня. День выдался теплый, но не жаркий, и Сара ехала в хорошем темпе. К вечеру она оставила позади миль двадцать пять и остановилась только у притока Дикой Лошади, где воды было вполне достаточно, чтобы всласть попить самой и напоить коней. Порывшись в седельных сумках, нашла немного еды и с аппетитом поела. «Еще день удачной езды, — думала Сара, — и появится Таскоса». По карте вроде бы все сходится.

В ее снаряжении оказалась весьма существенная прореха: она не взяла с собой флягу для воды. Сара не знала, что приток Дикой Лошади как и множество других, чаще пересыхает, чем орошает прерию.

На рассвете следующего дня она снова продолжила путь. Вскоре девушка очутилась на широкой равнине, покрытой редкой растительностью. Лошади долго галоп не выдерживали и переходи и на шаг, хотя она и меняла их каждый час. Саре очень хотелось пить, и она старалась как можно скорее добраться до зарослей кустарника, что виднелись впереди, там должна быть вода.

Но через полчаса она сидела в седле глубоко опечаленная: ее лошади стояли посередине высохшего русла.

Сара потащилась дальше. Лошадь, нагруженная золотом, все время отставала, приходилось то и дело дергать ее за поводья. Палящий зной сильно мешал продвижению, но Сару успокаивала мысль, что Таскоса недалеко. На карте расстояние до нее было столь крошечным, что Сара не могла и подумать, что никогда не увидит этого города. В действительности Таскоса располагалась значительно дальше, и на всем этом громадном пространстве вода была большой редкостью даже для тех, кто умел ее искать и находить.

Перед закатом ее лошадь испуганно заржала, наткнувшись на кости коровы, кое-где обтянутые истлевшей кожей. И чем дальше Сара потом продвигалась, тем чаще попадались такие останки.

Совершенно обессилевшая, она привязала лошадь возле коровьих черепов к какому-то кусту и заснула.

На рассвете нестерпимая жажда заставила ее открыть глаза. В горле так пересохло, что невозможно было глотать.

Она осмотрелась вокруг и не увидела ничего для себя утешительного — кругом простиралась все та же бескрайняя равнина. С великими муками вскарабкалась она в седло. Через некоторое время она нашла источник, на дне которого земля растрескалась от сухости.

Сара повернула к верховью русла и через несколько ярдов обнаружила около дамбы, обрамленной кустарником, маленькую лужу. Вода была очень плохая, но Сара пила ее с большим удовольствием. Жадно хлебали и лошади, пока не выпили все. Сара понимала, что они измождены, и поэтому старалась облегчать им путь, слезала с седла и шагала пешком по раскаленной прерии. Привязав лошадей к кустам, девушка прилегла отдохнуть в тени и тут же заснула как убитая.

Проснувшись, она не увидела лошади, нагруженной золотом. Та ушла, оборвав привязь. И следов ее не было нигде — сыпучий песок не сохранил их.

Оглянувшись, Сара ужаснулась пустоте, окружавшей ее. Куда ни посмотришь — только одна безмолвная равнина. И ни малейшего движения, никакого признака жизни. И вдруг внутри у нее словно что-то оборвалось…

Сара уже не думала больше о золоте, она думала теперь только о том, как выжить. Она была не подготовлена к такому суровому испытанию, но еще могла двигаться, и она пошла дальше. Ведь город был где-то совсем рядом… он где-то здесь… совсем-совсем близко…

На пятый деньпоисков Бон Мак-Карти и Мобиль Каллахан заметили в прерии понуро стоявшую лошадь. Подъехав к ней, они осмотрели груз, соскользнувший с ее спины и болтавшийся под животом. Золото!

Они переложили восемь мешочков в свои седельные сумки, дали измотанной лошади напиться из шляпы и, ведя ее на поводу, двинулись обратно.

— А где же Сара? — спросил Мак-Карти.

— Я думаю, она погибла, — сказал Мобиль.

— Почему ты так решил?

— Она куда-то очень далеко отправилась, но забыла флягу, а все источники, как видишь, пересохли…

— В конце концов это уже не имеет значения. Главное, мы возвращаемся с удачей!

Тринадцать лет спустя двое ковбоев охотились на страусов в пустынных краях Панхадла.

— Эй, Сэм! — позвал один. — Поди-ка сюда, посмотри.

Второй подъехал к приятелю и заглянул в низинку, где в выжженной траве лежали человеческие кости.

— Белая женщина, — первый ковбой указал на искореженный каблучок сапога Затем он приподнял кость пальца, на которой блеснуло золотое кольцо с бриллиантом. — Интересно, что она делала здесь?

— Похоронить бы… — нерешительно проговорил Сэм.

— Еще чего! Мы опоздаем на обед. Как поступить с кольцом? Может, она украла его в магазине?

— Неважно, — сказал Сэм. — Пусть оно будет при ней Это все, что у нее осталось…

Парни уехали. Вскоре топот копыт затих вдалеке. Подул ветерок, над белесыми костями поднялась пыль, но потом она улеглась, и снова воцарился покой.

Верхом по Темной Тропе

Посвящается дядюшке Дэну Фримену из Сент-Клауда

1

Старый дом стоял на гребне холма в двухстах ярдах от ворот. Обзору не мешали ни кусты, ни деревья, а в пределах полумили ни норы, ни другого укрытия.

Дом был обветшалый, побитый непогодой и ветрами, давно не крашенный. По ночам в окнах не светился огонь, и днем двор казался пустынным, но тех, кто наблюдал за домом, провести непросто.

— Она точно там. Дотронься до ворот — узнаешь. Засела в комнатах, стрелять умеет.

Позади дома вздымались горы — крутые, зазубренные склоны, изрезанные уступами и осыпями, покрытые непролазными зарослями и буреломом. Почти сразу за домом находился вход в каньон: над крышей виден разворот его верхних уступов.

— Старый Тэлон строил дом на совесть. Когда закончил, у него оказался самый красивый дом от Нового Орлеана до Фриско. На него тогда работали тридцать крепких парней… целая армия.

— А сколько у нее сейчас? — спросил Мэттью.

— Двое или трое, не больше. Самая лучшая ее земля и все родники — позади дома, но туда не попасть кроме как через ранчо. Однако эта старая ведьма не дает пройти никому.

— Ей ведь надо спать? — спросил Брюер.

— Конечно, спит, но узнать бы когда. Дотронься до ворот, — вмиг разнесет тебе тыкву.

— Говорят, старый Тэлон понимал, что когда-нибудь придется держать осаду, потому запас столько пороха и жратвы, что хватит на всю жизнь.

Трое мужчин не сводили с дома глаз, раздражение смешивалось с восхищением. Затем они принялись за кофе, тот кипел на маленьком костре.

— Фланнер прав. Единственный выход — тормошить ее днем и ночью. Рано или поздно заснет, тогда прорвемся. За домом в каньонах самая лучшая в мире земля, ее поят горные ручьи и защищают склоны гор. Чертова старуха не имеет права держать такую землю за собой, не говоря уж о сотне тысяч акров на равнинах, которые может объявить своими.

— Как получилось, что у них так много земли?

— Тэлон был первым белым, который поселился в этих краях. Когда приехали с напарником, тут не было ничего, кроме индейцев и диких тварей. Напарник охотился за мехом, но Тэлон увидел это место и сразу прикипел к нему, зная, что сотня тысяч акров ничего не значат без воды с гор.

Тэлон с напарником построили хижину и здесь перезимовали, напарник забрал весь мех, а Тэлону достались дом и земля. Весной напарник пошел дальше. Тэлон остался, дрался с индейцами, охотился на бизонов, промышлял мехом и поймал несколько одичавших лошадей…

Прошло несколько лет, и через эти места пошли караваны с переселенцами. У Тэлона была еда. Он растил зерно и вялил оленину тоннами, менял у переселенцев выдохшийся скот на еду.

Скот держал в каньоне, где не нужны помощники, чтобы за ним присматривать, и на этой траве, да с такой водой быстро получил кучу приплода. А между тем он смотался на Восток и взял себе женщину с холмов Теннесси. Как я слышал, она какая-то родственница его старого напарника.

— Тэлона нет в живых?

— Говорят, убили из засады. Никто не знает, кто.

— А правда, что это она разбила коленки Фланнеру?

— Ага. Когда ее старик умер, Фланнер решил, что жена Тэлона Эм уедет в Штаты, но она так и не уехала. Больше того, она думает, что это Фланнер убил Тэлона.

Фланнер приехал, чтобы выгнать ее отсюда, а она дала подойти ему поближе. Когда он был в сотне ярдов, Эм остановила его пулей по ногам, а потом сказала, кто он есть… или что она о нем думает.

Она сказала, что не будет его убивать, а хочет, чтобы он жил сто лет и каждый день жалел о том, что сделал. Потом всадила в него пулю 50-го калибра и раздробила оба колена. С тех пор Джейк Фланнер не сделал ни шагу без костылей.

Задул сильный ветер, и трое мужчин начали ставить навес. Ночь обещала быть дождливой.

Время от времени они оборачивались, чтобы посмотреть на большой мрачный дом, стоящий на далеком открытом всем ветрам холме, — унылый, одинокий и суровый, как женщина, что ждала внутри.

Эмили Тэлон прислонила длинноствольную винтовку к дверному косяку и, щурясь, поглядела на улицу через ставни. С потемневшего неба лил косой дождь. Так им и надо, мрачно подумала она, у них будет жалкая ночка. Она вернулась, чтобы разжечь огонь и подогреть чай.

Время от времени Эм подходила к окну и вглядывалась вдаль. Неплохо было бы, чтобы кто-нибудь ее подменил. Но последний из помощников умер. Она сама похоронила его и теперь осталась одна.

Эм была очень старой и уставшей. Если бы только вернулись домой мальчики! Очень хотела, чтобы приехали оба. И говорила себе, что она несправедливая старуха, так как больше надеется на возвращение Майло. Майло умеет обращаться с револьвером и не знает жалости. Сейчас ей нужен жестокий человек, чтобы помочь укротить эту шайку, и Майло может это сделать.

Младший сын пошел в нее. Тэлоны были сильными, работящими и поумнее многих других. Они были с характером, рисковые все как один — те, которых она знала или о которых слышала, — но Майло был еще и безжалостным.

Всякий, кто переходил Майло дорогу, шел на риск. Он никому не давал спуску. Если кому-то хотелось поссориться с Майло, то ему следовало хвататься за револьвер безо всяких там разговоров.

Эм Тэлон была высокой и худой. Девушкой она жалела лишь об одном: что немножко не дотянула до шести футов. Все ее братья были ростом за шесть футов, и ей хотелось, чтобы и она была такой же высокой, но ей не хватило четверти дюйма.

Платье у нее было старое, серое, бесформенное. Туфли принадлежали покойному мужу, но, хотя и были ей велики, на ногах сидели удобно. Эм Тэлон было 67 лет, и 47 из них она прожила на ранчо «МТ».

Давным-давно она одна жила в хижине в Кумберлендах, когда Па подъехал к ее двери. Он был красивым, видным мужчиной, в одежде, купленной в магазине, в высоких сапогах, на гнедом коне, который ступал, как танцор. За оградой, недалеко от того места, где она срезала цветы, он натянул поводья.

— Меня зовут Тэлон, — сказал он, — и я ищу Эм Сакетт.

— На что она вам?

— Я приехал свататься. Ее двоюродный брат был моим напарником далеко в сверкающих горах. Она задумчиво оглядела его.

— Я Эмили Сакетт, — сказала она, — а сидя на лошади вы много не насватаете. Слезайте и заходите в дом.

Тем летом ей исполнилось двадцать, по меркам горцев она стала старой девой. Уже через две недели они поженились и хорошо провели медовый месяц в Новом Орлеане.

Потом она рядом с Тэлоном приехала в страну бизонов и индейцев. Когда они подъехали к ранчо, Эмили не поверила своим глазам. Такого большого дома она не видела нигде, даже в Новом Орлеане… а в сотне миль отсюда не было ни одной хижины или землянки, а городок — за две сотни или больше. Ее называли Эм, а имя Тэлона начиналось с «Т», поэтому для клейма они выбрали буквы «МТ», и их ранчо стало известно всем как «Эмпти».

Теперь Па не стало, но они прожили вместе много замечательных лет. Па умер, а человек, который убил его, сидел там, в городе, с двумя перебитыми коленями и сердцем, изъеденным ненавистью к женщине, сделавшей из него калеку. Фланнер возненавидел Тэлона с того самого момента, как повстречался с ним. Ненавидел его и завидовал, потому что у Тэлона было то, чего всю жизнь добивался Фланнер. Джейк Фланнер решил, что самый легкий способ получить желаемое — отнять его у Тэлона.

Вначале он пытался запугать хмурого старика, но у того не было страха, Поэтому он убил его или нанял убийц, уверенный, что после смерти мужа Эм уедет. Ни один человек не посмеет стоять у него на пути… но она стояла.

В большом старом доме было холодно, а в комнатах темно. Остатки последнего закатного света пробивались сквозь тяжелые ставни. В спертом воздухе висела пыль. Когда женщина стоит на часах, у нее нет времени на домашние дела. Та, у которой был самый аккуратный домик на Кумберлендских холмах, теперь могла жить только на кухне.

Тэлон, как и его предки всю жизнь строил. Его предшественники приехали из Французской Канады, чтобы построить здесь речной пароход. Первый из его рода, поселившийся к западу от Атлантического побережья, был корабельным плотником, и с тех пор все они остались корабельными плотниками, строителями мельниц и все работали с деревом.

Па построил несколько кораблей и речных пароходов, с дюжину мельниц и мостов и, наконец, этот дом. Он все делал своими руками, и добротно. Он валил лес, сушил его и разделывал каждый ствол. Он сам заложил фундамент и выложил его массивными камнями. Он готовился к любой неожиданности.

Выглянув в окно, Эм увидела, что мужчины сжались под брезентовым навесом, избиваемые ветром и дождем. При вспышках молний она видела кое-что еще: каждая скала — по меньшей мере дюжина скал — на той стороне, что обращена к дому, раскрашена белым с отчетливо выписанными черными цифрами. Эти цифры обозначали расстояние в ярдах от двери до той самой скалы. Па был предусмотрительным человеком и предпочитал стрелять наверняка.

Но теперь Па не стало, и она одна, а ее сыновья не знали, как отчаянно нужны ей.

Она выдохлась. Ее кости болели, и когда садилась, то вставала с усилием. Даже заварка чая давалась ей с трудом, а иногда, усаживаясь в кресло отдохнуть, она думала, что хорошо бы просто остаться сидеть и никогда больше не вставать.

Это было бы легко, слишком легко, а ей никогда ничего не давалось просто.

Она растила детей, не выпуская из рук винтовку. Эм на своих плечах принесла на ранчо двух ковбоев — обоих раненных в живот и стонущих.

Первым человеком, которого она убила, был отбившийся от племени киова бандит-индеец, последним — подручный Джейка Фланнера. Между этими было еще несколько, но она не считала сколько.

Они выиграют. Она не вечна, и Джейк Фланнер мог нанять много людей. Он мог держать их там, за окнами, пока она не выдохнется окончательно и вместе с ней — ее желание победить.

Пока она умудрялась хоть немного вздремнуть, и ей этого хватало — ведь старики спят меньше, чем молодые. Но однажды она вздремнет чуть дольше, чем следует, и они поднимутся к дому и прикончат ее.

Они подожгут дом. Для них это самый простой выход. Потом скажут, что дом загорелся случайно, а она погибла в огне. Объяснение будет правдоподобным, и кто бы ни приехал разбираться — если вообще кто-то приедет — захочет поскорее все закончить и уехать.

Ближайший представитель закона жил за много миль отсюда, а тропы здесь нелегкие.

У Эмили Тэлон оставалась единственная надежда: ее мальчики вернутся домой. Ради этого она и жила, ради этого боролась.

— Береги ранчо для детей, — всегда говорил Па. Знал ли он, как долго это продлится?

Когда умер Па, из сыновей оставались в живых только двое. Самый старший погиб в шестнадцать лет на него упала лошадь, а второго убили индейцы на равнинах Западной Небраски. Третий скончался всего через четыре недели после рождения, а четвертый умер в перестрелке с бандитами, пытавшимися угнать скот, прямо здесь, на «Эмпти».

Двое оставшихся были совсем разными — и в годах, и в поступках. Барнабас с самого начала хотел уехать учиться в Канаду; он так и сделал. Когда его обучение почти закончилось, он поехал доучиваться во Францию и жил там у родственников. Сейчас служил во французской армии или где-то еще.

Майло был на восемь лет моложе. Если Барнабас спокойный, вдумчивый и прилежный, то Майло — порывистый, энергичный и вспыльчивый. В пятнадцать лет он выследил и убил бандита, застрелившего брата на «Эмпти». Через год он убил разбойника на границе Техаса и Оклахомы. В семнадцать лет вступил в армию конфедератов, дослужился до сержанта, затем до лейтенанта. Война закончилась, и они больше не слыхали о нем.

Не приходило вестей и от Барнабаса. Его последнее письмо пришло из Франции несколько лет назад.

…Эм Тэлон подбросила веток в огонь, потом прошаркала в передний холл поглядеть в окно. Беспрерывно сверкала молния, и она не увидела и не услышала ничего, кроме дождя.

Эм боялась дождя, потому что в грозу и дождь она хуже видела и слышала. А ее «наблюдатели» зарылись в норы под скалами.

Фланнер и его люди еще не знали о ее «наблюдателях». Рядом с воротами во дворе было насыпано несколько куч камней и хвороста, и в них жили сурки. Они не раз предупреждали ее, когда рядом появлялось что-то незнакомое, и она воспринимала их свист как сигнал тревоги.

Вернувшись к креслу, Эмили осторожно опустилась в него и со вздохом откинулась на спинку. Было время, когда она скакала по этим самым равнинам, свободная, словно ветер, скакала рядом с Тэлоном, чувствуя, как бьется ветер в волосах, как солнце греет спину.

В первые, самые тяжелые годы она работала на лошади с лассо, как самый настоящий ковбой. Она охотилась, чтобы накормить семью, помогала натягивать на ограду первую проволоку, привезенную на ранчо, и ворочать лебедку, когда Па копал колодец.

Теперь она стала старой и уставшей. После длинных и бессонных ночей она дрожала, но страха не было. Эм надеялась только на одно — когда в конце концов они придут за ней, она проснется вовремя и успеет выстрелить.

Раньше ее ничто не пугало, но тогда рядом был Па, а теперь его не стало.

Мало-помалу ее усталые мускулы расслабились. За окном грохотал гром, и за щелями ставней коротко блистала молния. Скоро надо опять проверять двор. Скоро.

Ее глаза закрылись… только на минутку, сказала она себе, только на одну короткую, благословенную минутку…

2

Мне не надо было напоминать, что пора искать место, где можно укрыться от дождя и поесть чего-нибудь горячего и вкусного. Может, и выпить. Длинноногий, костлявый чалый подо мной убегался и шел уже с трудом. Мы с ним хорошо проехались. Кажется, на этот раз я сбежал от неприятностей, но делать прогнозы поостерегусь, пока не увижу, какие карты сдала мне судьба.

Сверкнула молния, и в стороне в ее свете блеснули мокрые от дождя крыши. Холодная капля скользнула с шеи на спину. Я выругался.

Я не имел понятия, чей на мне дождевик, но был рад, что захватил его с собой, а не оставил вместе с владельцем. Во всяком случае, несколько дней он будет лечить головную боль от моего удара, и ему лучше побыть в постели.

Впереди был городок, это точно. Или то, что в этих краях сходило за городки.

Невдалеке стояло шесть-восемь домов, которые могли быть магазинами или салунами, а также хибары, где жили люди. В одном из домов свет горел сразу в четырех окнах, и над двумя из них висела вывеска «Отель», поэтому я повернул к конюшне.

Там никого не было, и я нашел свободное стойло, разнуздал лошадь, протер ее сухим сеном и, забрав с собой винтовку и седельные сумки, пошел к воротам. И вдруг из-за угла, стелясь по земле, вынеслась упряжка. Я в это время собирался перейти Дорогу и едва успел отскочить, чтобы меня не переехали.

Поравнявшись с отелем, ездок натянул вожжи, спрыгнул с повозки и оказался худенькой девушкой в промокшем насквозь платье, которое прилипало к довольно приличной фигурке. Она привязала лошадей и вошла в салун.

Когда я открыл дверь и тихо вошел, она стояла посреди комнаты, вся вымокшая, в дорожной грязи, и была в центре внимания.

В салуне толпились человек пять-шесть. Большой белокурый мужчина в красной рубашке с гадкой ухмылкой стоял у бара.

— Это та приблудшая, что взялась работать на Спада Тейвиса, — говорил он.

— Похоже, она сбежала и бросила беднягу Спада, а он ведь столько от нее ждал.

— Я хотела бы поговорить с хозяином этого заведения, — сказала девушка. — Пожалуйста, скажите, где он. Мне нужна работа.

— Недостаточно толста на мой вкус. — Говорящий был невысоким крепким брюнетом. — Я люблю пышненьких, чтобы было за что подержаться. А эта слишком костлявая.

Я тихонько прикрыл дверь и остановился. Сцена мне не очень нравилась, но я не искал приключений. Трое из присутствующих старались не обращать внимания, но видно было, что происходящее им не по нутру. Мне тоже.

Никто не говорит, что Логан Сакетт герой. Я всю жизнь мотался по диким тропам и уводил то здесь, то там пару лошадей, да и скот тоже. Мне случалось скакать вместе с жесткими ребятами, и время от времени по моим следам шли люди с веревкой, но я никогда не беспокоил женщин.

— Эй ты, — сказал ей блондин, — иди-ка сюда.

— И не подумаю. — Она была испугана, но держалась молодцом. — Я честная девушка, Лен Спайви, и ты это знаешь. Он рассмеялся, потом медленно выпрямился:

— Ты идешь или мне к тебе подойти?

— Оставьте ее в покое, — сказал я.

На секунду все замерли. Можно было подумать, будто я разбил окно или что-то в этом роде — так все вдруг остановились и повернулись ко мне.

Смотреть-то, правда, было особенно не на что. Я — крупный парень, вешу фунтов 215 и большая часть их расположена на груди и плечах. У меня обвислые усы и трехдневная щетина. Стригся не помню когда, в моей замызганной шляпе дырка от пули, которую схлопотал не так уж давно. Дождевик расстегнут, кожаные штаны намокли, а сапоги такие стоптанные, что большие калифорнийские шпоры подволакиваются по полу.

— Что вы сказали? — блондин смотрел на меня так, словно не мог себе поверить. Кажется, еще никто не мешал ему делать то, что он пожелает.

— Я сказал, оставьте ее в покое. Не видите, леди промокла, устала, и ей нужна комната.

— Не лезьте не в свое дело, мистер. Если ей нужна комната, может занять мою — вместе со мной. Я повернулся к ней:

— Не обращайте внимания на эти разговоры, мэм. Садитесь вон туда, а я побеспокоюсь, чтобы вам принесли поесть и попить.

Блондину я не очень-то понравился.

— Незнакомец, — сказал он, — лучше поостерегитесь. Это чужой для вас город. На вашем месте я бы оседлал то, на чем приехал, и смотался бы отсюда.

Мы, Сакетты с гор Клинч, не отличаемся вежливостью. По моему разумению, если человек достаточно большой, чтобы открыть рот, он достаточно большой для того, чтобы отвечать за последствия, а от разговоров я уже устал.

Подойдя к свободному столику, я выдвинул стул.

— Садитесь сюда, мэм. — Я подошел к бару и сказал человеку за стойкой: — Приготовьте девушке тарелку горячего супа и кофе.

— Мистер, — он положил обе руки на стойку. Выражение лица у него было таким же неприятным, как у остальных, — я не буду готовить этой…

Терпение — вещь не вечная. Я перегнулся, схватил бармена за грудки и рванул его на стойку так, что он наполовину перелетел через нее.

Вместе с рубашкой мне в руку попало и горло, и я подержал и потряс его как следует раз или два. Когда лицо у него стало синеть, отшвырнул его обратно. Он грохнулся о стенку так, будто его лягнул мустанг. От удара несколько бутылок упали и разбились.

— Приготовьте суп, — сказал я как бы между прочим, — и разговаривайте прилично, когда находитесь в одной компании с леди.

Этот Лен Спайви, он так и стоял, вроде как удивленный. Я про него не забыл и про других тоже. Жизнь меня научила особенно не полагаться на людей.

— Ты, кажется, не понял, — сказал блондин. — Я — Лен Спайви!

По-моему, в каждом захудалом коровьем городишке есть свой герой-бандит.

— Ничего, сынок, — сказал я, — если ты об этом забудешь, я обещаю никому не говорить.

Больше всего на свете ему хотелось снять с меня шкуру, но почему-то он вдруг разуверился в успехе. Легко изголяться, когда кругом местные, когда знаешь, что можно с ними сделать и чего от них ожидать. Но когда в город въезжает незнакомый человек, тут вроде случай другой.

— Лен Спайви, — сказал брюнет, — самый быстрый стрелок в наших краях.

— Края у вас не очень-то велики, — заметил я. Бармен принес суп и очень осторожно поставил его на стол, затем на шаг отступил.

— Ешьте, — сказал я девушке, которая выглядела лет на шестнадцать, если не меньше. — Я выпью кофе.

Завязался разговор, и, кажется, никто не обращал на нас внимания, но это только на первый взгляд. Я и раньше бывал в чужих городах и знал, что будет дальше. Рано или поздно одному из них придет в голову проверить меня на прочность. Я их оглядел, и мне стало все равно, кто это будет: все они выглядели как стадо никчемных телков.

— Тут есть приличное женское общество? — спросил я ее. — То есть женщины, которые не боятся этого сброда?

— Здесь есть только Эм Тэлон. Она не боится никого и ничего.

— Доедайте, и я отвезу вас к ней.

— Мистер, вы не представляете, о чем вы говорите. Эта старуха вас пристрелит, прежде чем вы откроете ворота. Она уже припечатала несколько человек, вот! — Девушка пару раз черпнула ложкой, потом посмотрела на меня.

— Она ведь ранила Джейка Фланнера, хозяина салуна и гостиницы! Раздробила ему оба колена!

— Кто-то назвал мое имя?

В боковой двери за баром, опираясь на костыли, стоял мужчина. Он был огромных размеров, крупный, но не слишком толстый, с налитыми мускулами и большими кистями рук.

Он обогнул бар, опираясь на один костыль чуть больше, чем на другой. Симпатичный мужчина лет сорока или около того, он носил револьвер в кобуре под сюртуком.

— Меня зовут Джейк Фланнер. По-моему, нам надо поговорить.

Наверное, никто не подозревал, что у него наплечная кобура. Они только появились, да к тому же револьвер был маленьким, и на таком широкогрудом мужчине, как Джейк Фланнер, его трудно заметить.

Калеки обычно не носят оружие. Мало кто нападает на калеку, и на Дальнем Западе нет более верного способа обеспечить себе веревочный галстук, чем напасть на калеку. Поэтому, если он увешан железками, значит, на то есть причины.

Что-то насчет этих костылей не давало мне покоя, а также то, что он опирался на один больше, чем на другой. Чтобы схватиться за оружие, ему надо бросить один костыль.

— Можно присесть?

— Валяйте… только не попадите под пули, если кто-нибудь решит начать. Мне не хочется убивать случайно.

— Вы здесь новый, — сказал он, опускаясь на стул. — Проездом?

— Скорее всего.

— Это необычно, когда проезжающий вступается за местную девушку. Очень галантно… на самом деле очень галантно.

— Не знаю, как насчет галантности, — сказал я, — но леди дозволено выбирать себе компанию, и с ней должны обращаться как с леди, если только она не даст понять, что ей это не нравится.

— Конечно. Я уверен, что мальчики не имели в виду ничего неуважительного.

— Он внимательно посмотрел на меня. — По-моему, вы давно путешествуете, — сказал он, — а судя по виду вашей лошади, вы путешествуете быстро.

— Когда я покидаю какое-либо место, я покидаю его навсегда.

— Конечно, — он помолчал, набивая трубку. — Мне может пригодиться хороший человек. Человек, — добавил он, — который умеет обращаться с оружием. Я подозреваю, что у вас были трудности.

— Все было. И я много чего повидал, если вы это имеете в виду. Объезжал лошадей, пас скот и всякое такое. Свежевал бизонов, охотился и жил с индейцами, так что на пилигрима я не похож.

— Вы тот, кто мне нужен.

— Может, да, а может, нет. Выводите свои уговоры, погоняйте их по корралю, а там посмотрим, что у них за клеймо.

Во Фланнере мне мало что приглянулось, но когда человек в бегах и есть куча мест, куда он не может вернуться, ему не до того, чтобы привередничать насчет работы.

— Я слышал, эта молодая леди упомянула Эмили Тэлон. Она владеет ранчо «Эмпти» и кое-что мне должна. Она подлая старуха, и ковбои у нее подлые, поэтому я хочу, чтобы вы получили с нее долг.

— А чем плох Спайви? Он похож на человека, который надкусил маринованный перец больным зубом. Ему в самый раз иметь дело со старухами.

Спайви грохнул бутылкой о стойку:

— Слушай, ты! — Он так разозлился, что от ярости брызгал слюной.

— Спайви, — сказал я, — тебе придется подождать. Сейчас у меня желание выпить кофе, и я очень доволен тем, что сижу под крышей, а не под дождем. До тебя дойдет очередь, но не раньше, чем я буду в настроении.

— Даю пятьдесят долларов, — добавил Фланнер, — и вам не придется стрелять первым — только в ответ. Я даже вручу вам шерифскую звезду, так что все будет официально.

— Сейчас мне нужно поспать, и я не собираюсь лезть обратно в седло, пока не наступит утро. Далеко отсюда?

— Около семи миль. Большой старый дом. Самый большой и самый старый здесь, — глаза Фланнера ничего не выражали. — Если согласитесь, получите дармовые пятьдесят долларов, — он помолчал. — Кстати, как мне вас называть?

— Логан… Логан сойдет.

— Ладно, Логан, увидимся утром. Мальчики, — он с трудом поднялся на ноги,

— не трогайте мистера Логана. Мне надо поговорить с ним утром.

Джейк отошел, опираясь на костыли. Однако, несмотря на хромоту, двигался очень легко. Калека он или нет, но был очень опасен, это я могу сказать точно.

— Не смейте помогать им, — прошептала девушка. — Они хотят убить старую женщину.

— А я думал, вы ее боитесь. Боитесь к ней ехать?

— Она стреляет. У нее есть «Шарпc» 50-го калибра, и она не промахивается. Они хотят отнять у нее ранчо. Он и эти переселенцы. Пришли на все готовенькое и хотят занять землю старой леди только потому, что она старая, одинокая и у нее лучшая земля в округе.

— А сами вы отсюда?

— Не совсем. Мой отец был переселенцем. Па был честным человеком, но ничего не добился. Похоже, что все, к чему он прикасался, тут же приходило в негодность. А деньгами он совсем плохо распоряжался и к тому же никогда не работал больше положенного.

В семье осталось двое. Па выбрал кусок земли в прериях и хотел ее обрабатывать, но то, что он вспахивал, уносилось ветром, дождей не было, и отец стал прикладываться к бутылке. Однажды ночью он возвращался домой и упал с лошади, а утром у него началось воспаление легких.

Я нашла работу — убирала дома у Спада Тейвиса. Только оказалось, что Спад искал себе не горничную для детей, а всего лишь женщину. Он стал приставать ко мне — поэтому я села в повозку и приехала в город.

— Сколько вам лет?

— Шестнадцать. Мистер Логан, — сказала она тихо, чтобы ее слышал только я, — пусть так говорить нехорошо, но, если папе и суждено было умереть, я довольна, что это случилось именно тогда. Па хотел что-то продать Фланнеру.

— Это касалось «Эмпти»?

— Па знал, как туда попасть. Когда мы только-только поселились в этих краях, отец нанял ковбоя, который раньше работал у Эмили Тэлон. Он испугался и уехал отсюда, потому что его донимали люди Фланнера. Но прежде чем уехать, он как-то вечером рассказал папе о дороге, по которой можно проехать в «Эмпти» с другой стороны.

Это индейская тропа. Он наткнулся на нее, когда искал отбившихся от стада бычков. Год назад по ней ездили раз или два — он нашел следы и догадался, что это, наверное, сынок Тэлонов, тот самый, у которого репутация убийцы… Майло.

— Майло Тэлон? Он родственник той старухи?

— Сын. Есть еще один сын, только он уехал за границу. Кажется, у них родственники в Канаде или Франции. Тот ковбой оказался разговорчивым, к тому же они с па знали друг друга по Западной Вирджинии.

— Ваш отец знал о тайной тропе на «Эмпти»? Он говорил что-нибудь Фланнеру?

— По-моему, нет. Он считал, что нам надо двигаться дальше, и ему нужны были деньги на дорогу. Он думал, что получит за это сто долларов и мы сможем уехать в Калифорнию или Орегон, но папе никогда не везло. Лошадь сбросила его, он заболел и умер.

— А куда подался тот ковбой? Она пожала плечами.

— Уехал. Месяцев шесть-восемь назад.

— Как тебя зовут, девочка?

— Меня зовут Пеннивелл Фармен.

— Пеннивелл, с деньгами у меня не густо. Я никуда не могу тебя отправить, но попробуем добраться до ранчо этой Эм Тэлон. Ей может пригодиться девушка, которая время от времени будет ей помогать.

— Мы туда не попадем. Она подстрелит вас, мистер. Эти люди хотят отобрать у нее ранчо, поэтому она никого не подпускает к дому.

Я оглядел комнату, но, кажется, никто не обращал на нас внимания. Тем не менее я чувствовал, что нас хотят подслушать и что о нас не забыли. Пеннивелл принялась за суп, а я подумал о той переделке, в которую она попала.

Сам-то я бродяга и здесь ничего не потерял. Я надеялся перезимовать в Браунс Хоул. Мне надо избавиться от этой девушки, оставить ее в каком-нибудь безопасном месте.

Я не собирался принимать предложение Фланнера. Просто тянул время, чтобы избежать возможных осложнений, дать передохнуть себе и лошади. Похоже, наш единственный шанс — это старая леди.

— Пеннивелл, что ты делала, когда тот ковбой разговаривал с твоим папой?

— Спала.

— Послушай, Пенни, я тебе помогу, но ты тоже должна мне помочь. Я не хочу, чтобы меня убили, а ты можешь оказаться полезной для старой леди. Вспомни, что говорил ковбой о тайной тропе.

Она внимательно и задумчиво посмотрела на меня:

— По-моему, вы хороший человек, мистер Логан, иначе бы я ничего не сказала. Кажется, я смогу найти ту тропу.

Вдруг дверь на улицу распахнулась и в проеме остановился огромный мужчина. Лен Спайви повернулся в его сторону и улыбнулся.

— Ищешь свою девицу, Спад? Вот она… с чужаком.

Когда вошел этот здоровяк, я понял, что начались неприятности. Он был явно на взводе, и вид у него был такой, словно хотел сокрушить все на свете. Он был огромным, он был промокшим, и он был сумасшедшим.

— Эй ты! Как ты посмела угнать моих лошадей? У меня есть желание посадить тебя за это в тюрьму. А ну, поднимайся и иди в повозку. Я сейчас выпью, и мы поедем домой. Тебя нужно хорошенько выпороть!

— Я от вас ушла! — твердо сказала Пеннивелл. — Я нанялась ухаживать за вашими детьми, Спад Тейвис, и готовить для них и для вас, и больше ничего — вы это знаете. Вы не имеете права меня преследовать!

— Клянусь господом Богом, я тебе покажу!

— Вы слышали, — мягко сказал я. — Леди от вас ушла. Вы ей не родственник, и у вас нет никаких прав, поэтому оставьте ее.

Он потянулся к девушке, а я вроде как хлопнул его по руке. Спад не ожидал удара и, чтобы не потерять равновесие, сделал шаг назад. Затем остановился, лицо покраснело от гнева, и он повернулся ко мне. У него был огромный, толстый, волосатый кулак, и он развернулся, чтобы ударить, но, когда он ступил вперед, я сделал подсечку. Он пошатнулся и с грохотом упал на пол.

Поднялся он быстро. Вскочил и бросился на меня.

Я даже не приподнялся, только подцепил носком сапога ножку свободного стула. Он кинулся ко мне, а я ногой швырнул под него стул. Споткнувшись, Тейвис распластался на полу.

— В чем дело? — спросил я. — Вы вроде как нетвердо ходите.

Он встал помедленней, зажав в кулаке ножку от сломанного стула.

— Лучше прижмись к стене, — сказал я Пеннивелл, — сейчас дело пойдет не так гладко.

На сей раз здоровяк был осторожней. Он медленно пошел на меня, сжимая в правой руке дубинку. Поднял ее на высоту плеча и приготовился бить. Но теперь я был на ногах. Он не знал, как дерутся на палках, и хотел разом проломить мне череп. Блокируя его удар левым предплечьем, правой я скользнул в захват к левому запястью. Он был мой, однако жалости я не чувствовал. Я усилил нажим, кулак его разжался, ножка от стула упала, а он закричал.

Спад стал опрокидываться, я освободил его руку, и он упал. Я чуть не сломал ему руку. Но этого было мало, и он поднялся, опять замахнулся поврежденной рукой. Мне вдруг все надоело. Я ударил его левой на четыре дюйма выше пряжки, затем заехал в ухо правой. Он снова упал, ловя ртом воздух.

— Не умеешь драться — не берись. Можно сказать, что тебе повезло. Я не переломил твою дурацкую шею.

Взяв Пеннивелл под локоть, я направился к выходу.

— Я отведу девочку в приличный дом. Но обязательно вернусь.

Спад Тейвис медленно приподнимался.

— Тейвис, — сказал я, — Пеннивелл говорит, что у вас есть дети. Советую вам ехать домой и присматривать за ними. Если же вы опять побеспокоите эту молодую леди, ответите передо мной. В следующий раз я не собираюсь играть в игрушки.

На улице дождь с ветром хлестали в лицо, полосуя струями воды деревянные тротуары и фасады зданий. Мы добежали до конюшни, где я оставил Пеннивелл под навесом, а сам с револьвером в руке вошел внутрь.

В конюшне никого не оказалось. Я оседлал лошадь, которая сразу грустно поникла головой, посадил девушку, и мы тронулись в путь. На окраине городка заметил, что кто-то стоит на тротуаре и смотрит нам вслед. Затем свернули с поля на узкую тропинку, ведущую в горы.

Тропа, скользкая от дождя и стекающей воды, начиналась у разбитой молнией сосны и змеилась круто вверх между скалами. Поднявшись футов на пятьсот, мы подъехали к огромному камню, нависающему над тем, что называлось тропой. На первые полторы мили у нас ушло почти два часа, но потом дорога выровнялась и шла по лесу в паре тысяч футов над прериями.

Мокрые ветви цеплялись за одежду, а за ворот стекали холодные капли. Несколько раз лошадь споткнулась на мокрой земле. Лошадь у меня сильнее многих, но она несла двойной груз. Через некоторое время я спешился и повел ее на поводу.

Логан Сакетт, сказал я себе, у тебя уникальная способность попадать во всякие неприятные переделки.

Вот, пожалуйста, иду по собственной воле к тому, что может кончиться пулей в моей дубовой башке, и все из-за какой-то никчемной бродяжьей дочки.

Дом, когда я его увидел, показался мне довольно большим. В таких домах, говорят, водится нечистая сила. Он стоял на вершине холма, свысока озирая округу.

За ним было длинное сооружение, скорее всего барак для ковбоев. Там же находились пара амбаров, сараюшки и несколько корралей. В яме с водой отражался огонек. Это, должно быть, приличное хозяйство, когда все в сборе и работают как надо.

Мы спустились по пологому холму за домом, и, вспоминая эту дорогу, я понял, почему никто не пробовал здесь пройти. Она шла по краю утесов и скал высотой двести-триста футов, по которым почти невозможно проехать верхом.

Я завел лошадь в сарай и расседлал ее. Сарай стоял пустой, пахло пылью и запустением. Мы осторожно прошли к бараку, я открыл дверь, вошел и зажег спичку. Он тоже был пуст. Ни одеял, ничего. Несколько старых, потрепанных, заскорузлых башмаков, ремни упряжи, куски веревок, пыльный пиджак на гвозде.

Мы прошли через двор и медленно поднялись по заднему крыльцу. Дверь сама открылась.

Везде было темно и тихо. Стоял затхлый запах давно закрытого помещения. Сверкнула молния, осветив кухонный чулан. Мы на цыпочках прошли мимо и приоткрыли дверь в кухню.

В печке горел огонь, пахло теплом и кофе.

Пол поскрипывал. Когда я дотронулся до двери, то почувствовал, как по спине бегут мурашки.

По всем правилам нам в лицо должно было уткнуться дуло ружья, но мы не услышали ни звука. Может, старая леди умерла?

Я осторожно открыл дверь. За ней была просторная темная комната. Свет молнии блеснул сквозь ставни и в маленьком окошечке над дверью. И при этой вспышке я обнаружил, что смотрю в черное дуло большого револьвера, который держала старая леди.

Вспышка, затем темнота. Все. Голос был твердым:

— Может, я и старая, но слух у меня как у кошки. Если вы шевельнетесь, буду стрелять, и точно говорю, мистер, что попадаю в любую цель.

— Знаю, мэм. Со мной леди, мэм.

— Хорошо. Справа от двери лампа. Там должно остаться немного керосину. Снимите колпак и зажгите спичку, но только очень-очень осторожно.

— Мы не враги, мэм. Мы совсем недавно повздорили с некоторыми ребятами из города.

Я осторожно приподнял плафон, зажег спичку и коснулся ею фитиля. Затем опустил плафон на место, и комната озарилась мягким светом.

— Лучше отойдите от лампы, — спокойно сказала старуха. — Эти бездельники уже расстреляли мне две или три штуки.

— Да, мэм. Меня зовут Логан Сакетт. А эту девушку — Пеннивелл Фармен.

— Не родственница ли Дика Фармена?

— Он мой отец.

— Не знаю, как насчет отца, но ковбоем он был никчемным. Никогда не отрабатывал деньги, которые ему платили.

— Похоже на него, — мягко сказала Пеннивелл.

Рука, державшая револьвер, ни разу не дрогнула. Это был один из тех старых кольтов, который пробивает в человеке дырку величиной с кулак. Мой, например.

— Что вы здесь делаете? — спросила старуха.

— Мэм, эта молодая леди взялась готовить для детей Тейвиса. Спад Тейвис стал к ней приставать, поэтому она сбежала и приехала в город. Она зашла в «Бон Тон» спросить у босса, нет ли у него работы, а некоторые из той банды — Лен Спайви, к примеру, — они с ней плохо разговаривали. Ей нужна женщина, чтобы научить тому, что ей нужно знать. Ей шестнадцать, и она хорошая девушка.

— Вы меня за дуру принимаете? Конечно, она хорошая девушка. Я это вижу. Но хочу знать, что вы за человек. Вы с ней вместе?

— Нет, мэм. Я плохой. Плохой и злой, как скунс, только я не думал быть с ней вместе, лишь хотел помочь. И привез ее сюда. Я собираюсь ехать дальше, как только отдохнет лошадь.

— Ехать дальше? — Ее голос окреп. — Куда?

— Я точно не знаю. Дальше. Просто дальше. Я работал во многих местах. Майло Тэлон ваш сын, мэм? В комнате вдруг стало тихо.

— Что вы знаете про Майло Тэлона?

— Мы встречались в Чихуахуа, давно уже, но я понял так, что все его родители умерли.

— Вы ошибаетесь, я его мать. Где сейчас Майло?

— Скитается, наверное. Мы одно время вместе бродяжничали и попали в перестрелку возле Ларидо.

— Майло всегда хорошо стрелял. И быстро.

— Да, мэм, иначе меня бы не было в живых. Он прежде меня увидел, что к нам подбираются, и начал стрелять. Да, Майло Тэлон может стрелять. Но он сказал, что его брат стреляет еще лучше.

— Барнабас? Может быть, по мишени или из винтовки, но в стрельбе навскидку и во всяких потасовках ему далеко до Майло.

В комнате воцарилось молчание.

— Мэм, там у вас стоит кофе. Нельзя ли нам по чашечке? Эм встала, вложив револьвер в потертую кобуру на бедре.

— И о чем я только думаю? У меня так давно не было гостей, что я забыла, как принимать. Конечно, мы попьем кофе. — Она направилась к двери, но остановилась: — Молодой человек, я могу попросить вас выглянуть наружу? Если вы увидите, что кто-то подбирается, стреляйте в него… или в нее.

Уверенно, по-хозяйски зажгла на кухне вторую лампу, затем принесла из передней еще одну.

— Никто не идет, мэм. Похоже, они спрятались от дождя.

— Дураки! Могли бы застать меня врасплох. Я уснула. Услышала, как скрипнула половица, когда вы уже вошли на кухню. Они все ленивые. Бандиты совсем не те, что были раньше. Было время, когда нанимали бойцов, но те, что у Фланнера, — это жалкое зрелище.

Она повернулась — высокая старуха в вылинявшем сером платье и поношенном коричневом свитере, оглядела меня с головы до ног и фыркнула:

— Мне бы следовало догадаться. Клинч Маунтин, верно?

— Что такое? — вздрогнул я.

— Я говорю, что вы из Сакеттов с Клинч Маунтин, так ведь? Это на тебе прямо написано, мальчик. Ты, наверное, один из бестолковых сыновей Тарбила Сакетта?

— Внук, мэм.

— Я так и думала. Я знала всех твоих родственников, всех до единого. Никчемушные они все, но задиристые и гонят самогон.

— Вы из Теннесси, мэм?

— Из Теннесси? Можешь быть уверен, что я из Теннесси! Я сама из Сакеттов с Клинч Маунтин! Вышла замуж за Тэлона и переехала с ним сюда. Дело в том, что мой двоюродный брат помог основать это место, а он был Сакетт. Потом он ушел в горы и не вернулся.

Был бродягой вроде тебя, все искал какое-то золото — поверил дурацкой сказке. А дома в Теннесси оставил сыновей и жену, которая слишком хороша для него.

Ну ладно, иди садись, сынок, ты ведь попал домой!

3

В старой кухне я почувствовал себя уютно, и пусть она старая, но такая аккуратная и опрятная. Пол был выскоблен, а медные кастрюли ярко отражали свет керосиновых ламп.

Кофе пах великолепно. Хотя я выпил чашку в «Бон Тон», этот мне показался лучше, и намного.

— В городе говорят, что у вас есть помощники, — сказал я ей.

Она рассмеялась:

— Я на это и рассчитывала. Вот уже с год живу совсем одна. Билл Брок получил пулю в последней стычке с теми людьми и умер. Я похоронила его вон там. — Она кивнула головой в сторону гор. — Придет время, перенесу его в настоящую могилу.

Налив нам кофе, она взяла чашку и села. На ее лице было столько морщин, что их хватило бы на двух-трех проживших свою жизнь людей, но глаза у нее были ясные, с огоньком.

— Ты — Логан Сакетт! Надо же! Ты ковбой!

— Я — все, что требуется. Да только проку от меня мало, тетушка Эм. Мне слишком нравится путешествовать и стрелять. Даже лошадь, на которой приехал, не моя. Когда в последний раз покидал город, у меня не было ни времени, чтобы купить лошадь, ни денег для покупки. Эта стояла в удобном месте, ну я сел в седло и уехал.

Она кивнула:

— Пару раз я такое видела. Утром пойдешь в сарай и выпустишь лошадь. Рано или поздно она найдет дорогу домой даже если прошло много времени. Здесь у нас в «Эмпти» полно лошадей.

— Я не думал…

— Не волнуйся. В доме хватит комнат, чтобы разместить армию генерала Гранта, и есть еще барак. Еды достаточно, хотя иногда не мешало бы добыть свежего мяса. Можешь окопаться здесь, пока не потеплеет.

— Спасибо, мэм. Только я хотел бы поехать в Калифорнию. Я был там раз или два, к тому же, когда подходит зима, у меня от холодасыпь появляется. Я думал отправиться в Лос-Анджелес или, может, во Фриско.

— Я буду тебе платить, — сказала тетушка Эм. — Об этом можешь не беспокоиться.

— Что вы… Просто я…

— Логан Сакетт, помолчи! Ты не двинешься отсюда, пока не станет тепло. Если ты беспокоишься насчет тех ребят, забудь об этом. Я с ними сама справлюсь — поодиночке или со всеми сразу.

— Да я… просто…

— Ну вот и хорошо. Значит, договорились. Пойду принесу тебе одеяла.

Похоже, с Калифорнией придется обождать. С этой старой леди тяжело разговаривать. У нее свое мнение, она все знает наперед. Во всяком случае, мне интересно было поглядеть на тех, что засели перед домом.

— Если я остаюсь, — сказал я, — то сейчас буду дежурить. А вы двое идите спать.

Когда они ушли, я снял с кровати матрас и постелил его на полу, потом принес одеяла и устроил себе удобное ложе.

По крыше и стенам старого дома бил дождь, снаружи вспыхивала молния, освещая все, что делалось у ворот и дальше. Но только ничего не происходило. Совсем ничего.

Я оставил лампу на кухне, чтобы она не освещала меня сзади, когда я буду смотреть в окно. Немного понаблюдав, я решил, что сегодня никто ничего предпринимать не будет, поэтому вернулся, подбавил дров в печку и подлил воды в кофе, чтобы подольше хватило.

Из гостиной дверь открывалась в комнату, которая, наверное, служила кабинетом старому Риду Тэлону. Там было больше книг, чем я видел за всю свою жизнь, и висели вроде как рисунки зданий и мостов с написанными на них цифрами измерений. Некоторые я не мог разобрать, хотя другие были совсем простыми. Разглядывая рисунки, я подумал, как чувствует себя человек, который построил мост, или лодку, или церковь, или еще что-нибудь. Наверное, здорово было бы отойти, посмотреть и думать, что это сделал ты. Намного разумней, чем мотаться по стране, сидя верхом на лошади.

Время от времени я задремывал. Тогда бродил по дому, а пару раз накидывал дождевик и выходил наружу.

Дом окружала широкая крытая веранда с приличным парапетом или даже стеной высотой фута в четыре. Тэлон проделал в этой стенке бойницы, из которых можно стрелять. Все было продумано и надежно.

Вернувшись, я налил себе кофе, а потом услыхал шарканье старых ботинок, и в комнату вошла Эм Тэлон.

— Ну, Логан, приятно снова повидать Сакетта. Давненько ни с кем из них не встречалась.

— Говорят, кто-то из них переехал к Шалако, в Западное Колорадо, — сказал я. — Я знаю, что там живут несколько семей. Сакетты из Кумберленда — хорошие люди.

— У человека, который помогал па, в Теннесси остались сыновья. Я часто думаю, что с ними стало. — Она налила себе кофе. — Его старшего мальчика звали Уильям Телл.

— Знаю его. Хороший парень, а с револьвером ему равных нет. Никогда не отступает.

— Ни один из Сакеттов, которых я помню, никогда не отступал. Наверное, были и такие, которые поджимали хвост, — ведь в семье не без урода.

Она была старуха с головой, и мы сидели с ней, пили кофе, время от времени выходили посмотреть, не подбирается ли кто. Мы говорили о горах Клинч Маунтин, округе Кумберленд Гэп и о людях, которые двинулись на Запад за землей.

— Тэлон был хороший человек, — сказала она. — Раз я говорю, что удачно вышла замуж, значит, так оно и есть. Когда он впервые подъехал к моим воротам, я поняла: вот мой мужчина, и больше никого мне не надо.

У всех Тэлонов золотые руки, они чувствуют дерево, а когда муж брал в руки дерево, он ласкал его, словно влюбленный.

Она поглядела на меня:

— Это как у вас, Сакеттов, с оружием.

— Я слышал, вы сами тоже умеете стрелять.

— Приходилось. Па иногда отлучался, а вокруг жили индейцы. Я не похожа на других. Многие теряли близких в стычках с индейцами, и поэтому их ненавидели. А я — нет. Для меня индейцы — силы природы, с которыми надо бороться, как с бурей, понесшимся табуном, засухой и саранчой. Раз или два я видела, как она налетала такими тучами, что закрывала солнце, а землю объедала, будто чума. — Эм смотрела в пространство, словно заново переживая в памяти все события. — Умею ли я стрелять… Наверное, умею. В молодости заряды для ружей были большой ценностью, и когда кто-нибудь уходил охотиться, он или она должны были принести добычу на каждый взятый с собою заряд.

Она долила кофе мне и себе:

— Логан, я должна найти Майло. Это место принадлежит мальчикам, ему и Барнабасу. Я уже не такая молодая и однажды ночью засну, а те, на холме, ворвутся и прикончат меня. Мне нужна помощь, Логан.

Я поерзал, чувствуя себя виноватым. Здесь мне ничего не надо. Рассчитывал поехать в Калифорнию, к тому же нужно утрясти ту ссору в городе.

— Я могу остаться на несколько дней, — сказал я. — В Калифорнии меня не ждут. И вообще нигде не ждут, — добавил я, раздумывая над сказанным. Наверное, с тех пор как умерли мои родители, никто меня не ждал и обо мне не беспокоился. — Да, этот Фланнер. У него револьвер в наплечной кобуре.

— Правда? Ну, один-то точно носит. Он убил несколько человек. Ему никто не перечит. — Эм вдруг испытующе посмотрела на меня. — Ты видел Иоганна?

— Не знаю такого. В салуне сидело несколько человек. В «Бон Тоне». Но я не знаю…

— Там он бывает редко. Иоганн Дакетт. Он какой-то родственник Фланнеру, и у него, по-моему, не все в порядке с головой. Или просто странный. Но он по-снайперски стреляет из любого оружия… из засады. Ему все равно, откуда стрелять — впереди, сзади или сбоку. Он убирается в конюшне.

— Я никого не видел.

— Значит, был там. Когда он занят, его всегда кто-то подменяет, а когда Иоганн там, ты его не увидишь, пока он сам того не захочет.

Через некоторое время Эм ушла спать, а я немного посидел, потом прошелся по двору. Скоро спустилась Пеннивелл, чтобы сменить меня, и я удобно устроился на матрасе.

Когда проснулся, за ставнями уже светило солнце. Женщины чем-то занимались на кухне. С крыльца я видел ворота и местность за ними и вдруг ни с того ни с сего начал злиться.

Так издеваться над старой леди! И стрелять в нее, чтобы она не смела носа высунуть из собственного дома…

Сидя в тени крыльца, я осмотрелся и решил, что с наступлением темноты надо будет самому побродить вокруг. Хоть Калифорния солнечная и красивая страна, я не собирался уезжать, пока здесь сидят те ребята и тревожат тетушку Эм. Зайдя за дом, я принес зерна для своей лошади — наверное, ее никогда так хорошо не кормили.

Эм Тэлон оказалась права. На огороженном пастбище за амбаром паслись неплохие лошадки, поэтому я оседлал свою, заарканил полдюжины и по одной привел их в корраль. Затем снял упряжь со своей взятой напрокат лошади и отпустил ее.

Она немного отбежала и стала щипать траву между теми ребятами и домом. Наконец у нее появилось желание попутешествовать, и она двинулась прочь.

Опершись о жерди корраля, я оглядел лошадей. Особенно мне понравились светлый чалый и серый жеребец с умным взглядом.

Лошади хорошие, но они, наверное, не были под седлом несколько месяцев. Объезжать их — тяжкий труд, но необходимый.

Тем временем я раздумывал о Майло. Мне обязательно надо его найти… а это нелегко.

Майло — такой человек, который не сидит на месте. В Браунс Хоул могут знать, где он ошивается. От меня требовалось только пустить слух по тропе. Это будет долго, но в конце концов Майло его услышит.

Однако дел у меня не убавлялось. Я обкатал тех полудиких лошадок, которых завел в корраль, и они постарались показать, на что способны. И дабы не испытывать нужды в лошадях, если что-то случится, я объездил еще несколько.

Ворота корраля покосились, а на заднем крыльце отошла доска, пришлось их укрепить. Такие дела мне не очень-то по душе, как и всякая работа, которую нельзя выполнить верхом.

Я внимательно изучил двор. Старик Тэлон, переехавший сюда в те времена, когда индейцы проводили столько же времени на тропе войны, сколько у себя в вигваме, строил с умом. Поэтому ребята Фланнера тут и завязли — он строил так, что к нему никак не подберешься.

Больше того, каждое здание он построил как форт, и из одного в другое легко можно пройти, не попав под винтовочный огонь снаружи.

В горах полно мест, где небольшие долины и каньоны выходят на равнины. Тэлон выбрал как раз такое место и обстроил его таким образом, что прохода в каньон не было, кроме как через ранчо. Это позволяло ему контролировать пастбища на нескольких маленьких, но не очень красивых долинах и лугах, глубоко врезавшихся в горы.

Он обнаружил большую часть троп в каньон и блокировал их взорванными скалами или поваленными деревьями. Это была изрезанная местность диких каньонов, бушующих потоков и иззубренных горных хребтов.

Я еще не видел такого места, куда нельзя было бы пробраться или откуда нельзя выбраться, хотя часто это нелегко, но никому не хочется разведывать горные тропы в непроходимой местности, где легко можно раскроить себе череп, карабкаясь по каменным осыпям.

По-моему, Тэлон остерегался индейцев, но, наверное, думал и о тех дикарях, что носят одежду, купленную в магазине. Во всяком случае, он приготовился — иначе его вдова давно лежала бы в земле, а ранчо уже поделили или захватил бы Фланнер.

Тем временем подступала ночь. Просто для того, чтобы посмотреть на результат, я нацепил на палку одеяло и, стоя за дверью, помахивал им в полутьме крыльца.

Конечно же бухнул выстрел, и одеяло прошила пуля. Они не видели, кто это, но различали двигающийся силуэт.

Вечером, когда легли длинные тени и вглядываться стало трудно, я взял свой винчестер и вышел через кухню.

Меня остановила Пеннивелл:

— Вы куда?

Эм обернулась от плиты:

— Ужин готов, садись.

— Я скоро вернусь. Те парни могут вас окружить. Хочу взглянуть, чем они занимаются.

На дворе нырнул в тень. Все называли Сакеттов с Клинч Маунтин жестокими и подлыми, и мы с моим братом Ноланом научились жестокости. Я никогда не просил об одолжениях и никогда, насколько помню, их не делал, если речь шла о драке.

Сакетты с малолетства росли вместе с индейцами. В основном с чероки, но мы знали и охотились с племенами крик, чикесо, чакто и шоки. То, что сделал я, сделал бы любой из них, но, кажется, сделал не хуже. Я двигался по открытой местности, как бы растворяясь в вечерней полутьме.

У костра сидели трое. Они заметили меня, когда я был совсем близко. Воспользовавшись этим, я опрокинул кипящий котелок на ближайшего бандита.

Человек, сидящий ко мне спиной, начал было приподниматься, но я толкнул его в костер. Затем размахнулся и заехал третьему прикладом в живот. Он упал. Не давая им опомниться, бросился на них.

Я уже говорил, что у меня крупное сложение, но это не самое важное. На моих руках и плечах есть мясо от возни с лошадьми и быками, от рубки деревьев и вязки плотов на Миссисипи, и я не чувствовал жалости к шайке, которая подняла руку на старую женщину.

Тот парень, что попал в костер, вскочил и обернулся, схватившись за револьвер. Ну, если он хочет играть в эту игру — пожалуйста. Я лишь повел дулом ружья, которое держал в правой руке, и выстрелил ему в третью пуговицу рубашки. Если он захочет пришить эту пуговицу, ему придется отскребать ее от позвоночника… если он его найдет.

У человека, на которого я опрокинул котелок, хватало своих неприятностей. Он как сумасшедший прыгал вокруг костра, и было видно, что я испортил ему личную жизнь на много-много лет вперед. Он здорово обварился и вряд ли теперь сможет ездить верхом. Или вообще ездить.

Еще один, задыхаясь от боли, стоял на четвереньках. Ногой я опрокинул его на спину и приставил дуло к лицу:

— Ты когда-нибудь был в Вайоминге? Или в Монтане?

Он молча уставился на меня с выражением таким же трусливым, как его душонка.

— Так вот, когда встанешь на ноги, поезжай в ту сторону и не останавливайся. Если появишься здесь еще раз, мне это не понравится.

Собрав винтовки, я разбил их о ближайшую скалу, а обломки кинул в костер вместе с патронами и брезентовым навесом. Потом отступил в темноту и направился к дому.

Тетушка Эм стояла на крыльце вместе с Пеннивелл, наблюдая за тем, что происходило у костра. Подойдя к ним, я спросил:

— Ужин не остыл, мэм?

— Еще нет. Положи ему, Пеннивелл. Когда я сел за стол, тетушка Эм ничего не сказала, а Пеннивелл, сгорая от любопытства, спросила:

— Что там случилось? Что вы сделали?

— Как Самсон, я направился к филистимлянам и наказал их, чтоб знали. — После хорошего глотка кофе я усмехнулся и сказал: — Один уже знает.

4

Дождь вымочил землю и ушел дальше. Погода явно налаживалась. Когда я посмотрел за ворота, там ничего не было, кроме горизонта. Ребята Фланнера убрались, и хотелось надеяться, что они не вернутся.

На ранчо меня ждала работа. Ни один Сакетт с Клинч Маунтин не годился в починяльщики. Наши дома на высоких холмах всегда выглядели так, словно готовы вот-вот развалиться, только никогда не разваливались. Однако сердце сжималось, когда я видел, до чего же заброшено это прекрасное ранчо. Кроме того, нужно быть на месте, если вдруг объявятся ребята Фланнера.

Два дня было все спокойно, и я отправился в каньон раздобыть свежего мяса.

Каждая следующая долина находилась чуть выше предыдущей, и всего здесь было с тысячу акров хорошей плодородной земли, на всем протяжении которой, от конца до конца, текли ручьи. Рядом с разбросанными тут и там кучками деревьев лежали хорошие пастбища. Они простирались до самого верха и упирались в отвесную стену, напоминавшую мне утесы Эрмоса Клиффе на краю долины Энимал Вэлли в Дуранго.

Старик Тэлон знал, чего хотел, когда приехал сюда. У него были вода, трава и тень, сено и лес. Выше расположились другие луга, окруженные осиновыми рощицами. У него было все, что нужно: бревна для строительства и укрытия от непогоды. И что ценнее всего, закрытая со всех сторон земля, где требовалось очень мало пастухов.

Ниже ранчо лежали тысячи акров прерии, полностью зависимые от воды с его горных владений. Здесь могло пастись множество голов, но все эти огромные акры были совершенно бесполезны для скота без воды. Тот, кто держал в руках «Эмпти», держал в руках огромные пастбища.

Вначале я не думал об охоте. Время от времени замечал оленей, но пропускал их, занятый осмотром местности. Свежие следы человека и лошади нигде не встречались, а ради этого я и отправился на охоту, так как сомневался, что есть на свете такое ранчо, куда не мог бы проникнуть человек.

Всю дорогу меня грызло предчувствие, что пока Фланнер шел самым легким путем. Теперь ему надо придумать что-то новое, и мы должны быть начеку. Объезжая и разглядывая местность, я заарканил вот какую мысль.

Майло Тэлон подолгу путешествовал, и, скорее всего, он где-нибудь на Воровской тропе. У него нет любимых мест, он просто ехал дальше и дальше. Майло стройнее меня, сухощавый и крепкий, как высушенный ствол дерева, одинаково хорошо управляется с лошадью, лассо или револьвером, и даже довольно симпатичный.

Браунс Хоул застряла у меня в голове, к тому же до нее недалеко. Если там его нет, то именно оттуда можно послать весточку по диким тропам. И если мне придется отсюда уезжать, то надо, чтобы приехал он.

Барнабас? Кажется, он жил во Франции. Я ничего не знал о Франции и других местах, куда нельзя проехать на лошади. Фланнер хочет заполучить ранчо и может купить людей, готовых на все. Человек, который, не колеблясь, натравливает убийц на старуху, не остановится ни перед чем. Если он будет продолжать свое черное дело, он добьется, что я стану таким же бешеным, как гризли с больным зубом. Когда меня совсем выводят из себя, я теряю голову, а ведь за мной и так охотятся в некоторых городах.

Когда живешь на природе, сам становишься как бы животным: учишься жить, как они, убиваешь только то, что необходимо для жизни, и не трогаешь других. Я никогда не убивал без повода… людей тоже.

Дома, в Клинч Маунтин в Теннесси, очень мало плодородной земли, по крайней мере там, где живем мы, Сакетты. Однако красота тех мест дополняет недостаток богатства. Мама говорила, что у нас больше пищи для души, чем для желудка. Поэтому мы, мальчишки из рода Сакеттов, привыкли жить с ружьем и капканом, но никогда не брали больше того, чем положено природой. Мы ставили западни на ручье или протоке год или два, затем уходили с того места, оставляли его в покое и охотились на другом, чтобы дать возможность восстановиться первому. Мы многого не знали, об учебе речь почти не шла, но с раннего детства научились одному: если хочешь иметь воду на своей земле, нужно, чтобы в горах жили бобры. Они строят плотины, чинят их и держат в запрудах воду, которая иначе быстро стекла бы в море. Я никогда не видел моря, но говорят, оно где-то дальше внизу.

Папа говорил, что мы опекуны над землей. Что мы и наши сыновья на много поколений вперед пользуемся и будем пользоваться ею до тех пор, пока содержим ее в порядке.

Эта же земля была неухоженная, иззубренная и скрученная, как смятый лист бумаги, с остроконечными хребтами, лишь слегка затупленными ветром и дождем. Чтобы ее обследовать, нужно несколько месяцев — все эти каньоны и обрывы, поднимающееся выше и выше, к зеленым лесам, хвойному редколесью и к серым одиноким вершинам в небе, по-моему, невозможно изучить и запомнить.

Да, вот это, скажу я вам, земля!

Скот, который мне попадался по дороге, был хорошо откормлен, несмотря на то что пасся высоко, на тех пастбищах, которые Тэлон, наверное, приберегал для жаркой погоды. Обычно в это время года скот пасется внизу на равнинах, но из-за козней Фланнера сейчас его держали в каньоне, а это означало, что потом корма будет меньше.

На обратном пути я убил оленя, освежевал его и поехал к ранчо.

Моему возвращению очень обрадовались. Тетушка Эм выглядела посвежевшей. Пеннивелл вроде как заигрывала, когда смотрела в мою сторону, но я держался подальше. Отворачиваясь, она каждый раз покусывала губы, чтобы они покраснели, и я видел, как она пощипывала щеки, чтобы появился румянец. Это было уже лишнее. Румянец и так был у нее на славу.

Если ей хотелось меня завлечь, то она попусту тратила время. Я старый зверь и в первую же западню не попадусь, к тому же сам ставил слишком много ловушек.

Мы сели за стол, и еда оказалась ужасно вкусной. Я так и заявил, а тетушка Эм сказала, что готовила Пеннивелл. Конечно, они сговорились. Никакая девчонка не смогла бы так вкусно приготовить.

Обычно, когда девушка приглашает кавалера на ужин, угощение готовят сестра, мать или подруга. Сама же нацепит маленький фартучек, размером с почтовую марку, накроет на стол и раскладывает еду по тарелкам, делая вид, будто все приготовила сама.

С каждым часом я раздражался сильнее и сильнее. Мог бы быть уже в Аризоне или почти в Аризоне, на пути в Калифорнию, к этому морю-океану. Я и раньше там бывал, но никак не доезжал до места, откуда его видно. На этот раз все будет по-другому.

Здесь не было ничего, кроме тишины и пустынной прерии. Мне нравится тишина, однако я надеялся, что они наконец решатся на нас напасть. Вот тогда бы разделался с ними и спокойно уехал.

Мне никогда не нравилось ждать, если только я не охочусь, потому что начинаю злиться. И я не люблю, когда меня загоняют в угол.

Снова пришла мысль о Браунс Хоул. Это колоссальная котловина посреди гор с несколькими входами и выходами. Одно время она служила местом встречи трапперов, затем укрытием для бандитов, хотя некоторые скотоводы уводили туда гурты на зимовку.

Там между набегами отсиживались конокрады и скотокрады. Там укрывался Тип Голт. Для бандита он был честным парнем, и я его уважал. Чего не могу сказать о Мексиканце Джо. Обычно я лажу с мексиканцами. Некоторое время мне пришлось жить в Соноре — а оттуда вышло много отличных наездников и ковбоев и вообще хорошего народа. Но Мексиканец Джо был совсем другого сорта. Как я слышал, его выкинули из Мексики за все его дела. Он довольно ловко пользовался и револьвером, и ножом, предпочитая, однако, последний. Я видел его раз или два, и он меня тоже, но до сих пор мы не сталкивались лбами.

Мне нужно было смотаться в Браунс Хоул и обратно, постараясь уехать и вернуться незамеченным, так, чтобы Фланнер этого не обнаружил. В Браунс Хоул могли предполагать, где сейчас Майло, но, вероятнее всего, знали о нем Тип Голт и Айсон Дарт. Они и передадут Майло, что ему необходимо срочно прибыть на ранчо.

Шайка Голта в основном воровала лошадей и скот. Делом этим они не слишком увлекались. Просто доставали деньги, чтобы время от времени закатить пирушку да разжиться едой.

Дарт тоже был конокрадом, но более осторожным. Незадолго до этого он чуть было не потерял скальп, а в другой раз чудом спасся от веревочного галстука и поэтому стал осторожнее. Его, бывшего раба, освободила война, и он переехал на Запад под другим именем. Дарт знал всех на Воровской тропе и мог передать весточку любому. Где бы ни находился Майло Тэлон, рано или поздно он ее получит. Мне хотелось верить, что рано. Но еще больше хотелось верить, что Майло пережидает холода в Браунс Хоул, и там знают, где его искать.

— Тетушка Эм, — сказал я после ужина. — Мне нужно отъехать.

— Снимаешься насовсем?

— Нет, мэм. Надо передать весточку вашему сыну. Кажется, это можно сделать через одного человека, но мне придется вас ненадолго покинуть.

Эм только посмотрела на меня. Эта старая женщина знала, о чем идет речь: долгое время она жила под страхом смерти и поэтому хорошо понимала жизнь.

— Собираешься в Браунс Хоул?

— Ну… — я заколебался, не желая врать. — По-моему, это лучший в мире передатчик слухов.

— Хочешь сказать об Айсоне Дарте? Скажи ему, что ты мой друг. Однажды, когда его ранили, мы его выхаживали.

— Фланнер что-то готовит, и мне страшно не хочется уезжать, но надо.

Мы поговорили об этом за кофе, обдумывая, какую дорогу выбрать. Тетушка Эм однажды была там вместе с мужем, правда, очень давно.

Пеннивелл говорила мало. Она сидела напротив и смотрела на меня широко открытыми глазами. Я чувствовал себя неловко. Когда разговорчивая женщина молчит, лучше всего глядеть в оба и держать поблизости оседланную лошадь.

В старом доме веяло теплом и покоем. И так не хотелось никуда выходить! Я взял винтовку, спустился с заднего крыльца и, держась поближе к стене, подошел к воротам. Оглядевшись вокруг, ничего подозрительного не заметил, да и навряд ли сейчас можно ожидать нападения.

Некоторое время постоял, вслушиваясь, но не услыхал ничего лишнего и вернулся в конюшню, принес сена лошади, осмотрел ее. Затем пошел в барак и подобрал старые, выброшенные кем-то сапоги, принес их в дом.

— Мэм, — сказал я Пеннивелл. — Поносите их. Она поглядела на сапоги, а затем на меня:

— Они очень большие и очень старые. А потом, у меня есть ботинки.

— У вас нет ботинок, которые оставляют мужские следы, а это то, что нужно.

Она надела сапоги, и мы прошли за ворота к тому месту, где был лагерь бандитов Фланнера. Мы походили вокруг, оставляя следы. Они поймут: большие следы — мои, но подумают, что на ранчо есть еще мужчины.

Позже я вынул из седельной сумки мокасины, надел их и снова вышел. Эти следы они тоже увидят.

Сакетты — горный народ, а это значит, что сначала мы жители леса, а потом уже наездники. Все мы выросли среди индейцев и научились носить мокасины. В них человек чувствует под ногами сухую ветку и никогда на нее не наступит. В сапогах или ботинках не так-то просто ходить без шума.

Вернувшись, решил поспать час или два. Проснулся, когда солнце начинало клониться к западу. Быстро оделся и прошел на кухню.

Там хлопотала Эм Тэлон, а на печи стоял горячий кофе:

— Я подумала, что ты собираешься уезжать. Ничто так не настраивает на дорогу, как кофе.

— Спасибо. Тетушка Эм, вы великолепная женщина.

— Я всегда мечтала быть выше ростом, — сказала она. — Все мои братья были за шесть футов, и мне хотелось быть такой же высокой. Но так и не доросла.

— Вы достаточно высоки для любой компании. Жаль, что я не знал вашего мужа.

— Рид был мужчиной… самым настоящим мужчиной. Он жил сильно, думал правильно, ни один человек не выходил из нашего дома голодным, будь то индеец, негр или белый. И он ни от кого не терпел унижений.

— Тэлон разбирался в земле и в женщинах.

— Нам с ним было хорошо, — тихо промолвила Эм. — Мы прожили спокойную жизнь и никогда друг другу не жаловались. — Она помолчала. — Просто я смотрела на него, он на меня, и знали, что чувствует другой.

Да, они были счастливы. Вряд ли смогу найти себе такую же женщину. Хотя мужчины и утверждают обратное, нет ничего лучше мужчины и женщины, идущих рядом. Когда они идут вместе, для них не существует ни длинных дорог, ни темных ночей.

5

Через час резвая лошадь уже несла меня в Браунс Хоул.

Севернее протянулась железная дорога Юнион Пасифик, а за ней пролегал трансконтинентальный путь в Калифорнию. На тихоокеанской стороне Южного перевала этот путь разветвлялся, и северная его часть становилась дорогой на Орегон.

Шайки, орудовавшие в районе Браунс Хоул, процветали, воруя скот на одной дороге и продавая его на другой. Иногда воры пригоняли сюда скот для того, чтобы продать его в следующем году. Трава здесь была хорошая, а зимы довольно теплыми.

На северо-востоке находится местность, известная под названием Дыра в стене, а к западу от нее — горы Крейзи Маунтинз, откуда уже недалеко до канадской границы. На юго-востоке от Браунс Хоул, в штате Юта, лежит Сан Рафаэль Свелл, знаменитый своим Разбойничьим гнездом, а к югу, около Прескотта, — Долина конокрада, за ней, в штате Нью Мексико, возле городка Альма, одинокое ранчо. Вся эта обширная территория называлась Воровской тропой.

На самом деле это был лабиринт троп, широко известных и тайных. Владельцы ранчо и поселений здесь дружелюбно относились к бродягам, не задавали лишних вопросов и не рассказывали о своих и чужих делах незнакомцам.

Большинство троп было известно индейцам и трапперам. Они всегда находили убежища, недоступные постороннему взору. Бродяга мог проехать от мексиканской границы до Канады и быть уверенным в том, что ему не будет отказа в еде и крове и что по пути он сможет поменять лошадей.

Однако те, кто путешествовал по Воровской тропе, не всегда скрывались от закона. Одни были крутыми ковбоями или бродягами, у которых место жительства менялось вместе с временем года и у кого были друзья среди лихих ребят с Тропы. Другие занимались воровством, уводя несколько голов скота, когда подворачивался случай, и живя в ладу с законом остальное время.

Майло Тэлона на Тропе знали. Так как по Тропе беспрестанно путешествовали взад-вперед, лучшим способом связаться с ним было приехать в Браунс Хоул.

К рассвету «Эмпти» осталось далеко позади, а я ехал по тропе, змеящейся среди сосняка и опушек осиновых рощ. Утро было свежим и ясным, чисто умытым после дождя, и на каждом листочке еще серебрились его капли.

У меня и моего коня было одинаковое настроение. Мы не спешили, дышали свежим воздухом, на всякий случай поглядывая по сторонам, и наслаждались путешествием. Далеко внизу я увидел темное пятно: скорее всего бизоны. Большую часть их перебили, но здесь маленькие стада еще скрывались в горных долинах.

Неожиданно выехали на травянистый склон, круто спускавшийся в долину. Прямо и чуть выше лежал густой осинник. Повернув коня, мы поехали по опушке, пока не нашли подходящее место. Отпустив лошадь пастись, собрал сухие ветки и кору, разжег костер.

Я нарочно обогнул рощицу. Если смотреть снизу, то на фоне беловатых стволов и серо-зеленой листвы дымок незаметен. Рядом с осинником журчал между камнями и сбегал в долину ручеек, местами такой маленький, что почти скрывался в траве. Зачерпнув воды, поставил котелок на огонь, засыпал кофе и стал ждать, пока он закипит. У меня были кофе, немного вяленого мяса и свежеиспеченного хлеба.

Нет на свете места красивее, чем осиновая рощица. Лоси и бобры любят горьковатую кору осин, и их почти всегда можно найти там, где они растут. Никакое дерево не дает животным столько пропитания, сколько осина.

Обычно там есть и хворост. Вытягиваясь к солнцу, осина быстро растет и сбрасывает нижние ветки. Они быстро сохнут и отлично горят.

Хотелось как можно быстрее возвратиться на ранчо, но у меня вовсе не было желания рисковать из-за этого скальпом. Остановка давала лошади отдых, а мне

— завтрак и возможность осмотреться и понаблюдать за тропой, которую только что прошел.

Я надеялся, что выехал с «Эмпти» незамеченным, но, полагаясь только на надежду, можно легко оказаться убитым. Если кто-то шел по моему следу, то, прежде чем съехаться, следовало увидеть его… или ее.

Сидя на солнышке в ожидании кофе, пока наслаждался прекрасным утром. Когда еду один, никогда не тороплюсь. Мне нравится не спешить, дышать воздухом, чувствовать его… Я люблю ощущать его свежесть, его вкус.

Вскоре кофе закипел. Он оказался крепким — такой сдерет шкуру с быка. Парень, с которым однажды пас коров в Соноре, говорил, что моим кофе можно снимать рога: капнешь — они и растворятся. Конечно, неправда, но что-то в этом есть. Дремоту словно рукой снимает.

Прожевывая мясо, я прихлебывал кофе, прислушивался ко всем звукам и поглядывал на коня. Он был диким, а у дикой лошади чувства как у оленя и намного больше соображения.

Вдруг чалый поднял голову, насторожился и раздул ноздри. Я пододвинул винчестер и скинул ремешок с рукоятки револьвера, придерживающий его в кобуре. Сам не ищу приключений, хотя мне случалось хоронить тех, кто искал.

Их было двое. Они ехали, изучая следы на тропе, и поэтому не заметили меня. Я медленно встал с винчестером в руках. В этот момент мой конь заржал, и они одновременно резко повернули головы, словно те сидели на одной шее.

— Вы что-то ищите, ребята? — Винчестер легко лежал в моей ладони. Я никогда не целюсь, а просто смотрю туда, куда стреляю.

Им это не понравилось. На вид они были тертыми калачами. Оба сидели на лошадях с клеймом «Восемь-лесенка-восемь» моргановской породы. Прекрасные животные, и притом переклейменные, что сразу видно невооруженным глазом.

— «Восемь-лесенка-восемь», — сказал я с иронией, — и к тому же моргановские. В здешних краях не так уж много моргановских, но умелый парень с кольцом от подпруги и при помощи жаркого костра может переделать «Шесть-четыре-шесть» в «Восемь-лесенка-восемь», почти не стараясь.

— Ты думаешь, мы их украли?

— Вы или кто-то еще, но на вашем месте я бы от них избавился, и поскорее.

— Почему? — спросил один из них.

— Вы слыхали про Голландца Бранненбурга?

— Не он ли гнал тех ребят от Монтаны до Техаса?

— Ага. Тот самый. — Я усмехнулся. — Вы, может, и не знаете, но это он зарегистрировал клеймо «Шесть-четыре-шесть». Вы сидите на его лошадях.

Мне показалось, что их лица под загаром слегка посерели.

— Ты шутишь, — сказал один из них. — Да мы!..

— Заткнись, чертов дурак! — Тот, что постарше, был так же зол, как и испуган. — Я тебе говорил, это было слишком легко!

— А теперь он, наверное, едет прямо за вами. Я слыхал, Голландец времени даром не тратит. Так что пока ездите, учитесь молиться. Голландец гордится своими лошадьми.

Они развернулись и понеслись прочь. Ну а я допил кофе, затянул подпругу и собрался уже сесть в седло, когда услышал, что кто-то приближается.

Голландец показался мне жестким мужиком. У него было квадратное злое лицо. На вид можно дать лет пятьдесят, и выглядел он таким же широким, как и высоким, но каждая унция его веса — это хорошо продубленная кожа и железо. Их было девять. Они подскакали и тут же охватили меня полукругом. Я встал к ним лицом, крепко сжимая винчестер.

Они сразу оглядели и оценили меня и коня.

— Эй ты! — крикнул Голландец. — Здесь проезжали двое, ты их видел?

— Не приглядывался, — сказал я в ответ.

Он двинул на меня лошадь. О Голландце ходило много слухов, и ни один из них мне не нравился. Он хозяйствовал на ранчо, но хозяйствовал как дикий бык. Попробуй его раздразнить — и ты труп. Говорили, что как-то раз он поймал двух скотокрадов и поджег их.

— Тебе лучше не умничать и отвечать, когда тебя спрашивают. Мне кажется, ты один из них.

— Врешь. Ничего такого тебе не кажется. Он схватился было за свою пушку, но винчестер уже смотрел прямо на него.

— А вы, ребята, сидите смирно, — бросил я остальным. — Если кто-нибудь дернется, я убью вашего главаря.

— У тебя не хватит духу, — нагло сказал Голландец. — Убейте его, ребята.

— Босс, — сказал сухой жилистый человек. — Это Логан Сакетт.

Дурная репутация может причинить немало вреда, но иногда она помогает. Голландец Бранненбург вроде как обмяк и облизал губы. Пересохли, наверное.

— Ты знаешь следы своих лошадей и можешь их читать, поэтому не закидывай лассо слишком далеко. Твоя шкура дырявится точно так же, как у других.

Он натянул поводья:

— Смотри, Сакетт, ты мне не понравился.

— Смотрю, — сказал я, — но когда ты отправишься за моей шкурой, советую прихватить людей побольше.

Он повернул лошадь и выругался, глухо и злобно пробормотав:

— Мне не нужны люди, Сакетт. Я сам с тобой справлюсь… в любое время.

— Так я здесь.

— Босс! — умоляющим тоном крикнул худощавый человек. — Те воры уходят все дальше. Голландец развернулся к тропе:

— Верно, уходят, — и пустил лошадь вскачь.

«Это подлый человек, — сказал я себе. — Человек, которого надо остерегаться. Я раздразнил его, вынудил отступить, заставил выглядеть мельче, чем он хотел казаться перед своими людьми.

Логан, ты нажил врага. Ну, ничего, у меня их хватает. Одним больше, одним меньше…»

Тем не менее решил держаться подальше от Голландца Бранненбурга. И теперь, и на будущее.

Он пришел на эти земли, не отличаясь от сотен других переселенцев, и выбрал место там, где надо было драться, чтобы отстоять его. Но он стал слишком полагаться на силу, зная, что она защищает его от врагов. И поэтому сила стала для него самым главным в жизни. Ему нравилось, что о нем идет молва как о жестоком, безжалостном человеке. Ему нравилось, что его называют крутым хозяином. Он трудом заработал землю и самостоятельность, но теперь плечом прошибал дорогу в жизни, отбрасывая с нее себе подобных. С самого начала он жил правильно, но потом поверил в свою исключительность, в свою способность жить только правильно. Стал сам решать, кто преступник, а кто нет, и вместе с бандитами кравшими скот и лошадей, убил несколько невиновных поселенцев и бродягу-ковбоя.

Я повстречался у него на пути и не уступил, а этого он простить не мог. И если бы не моя осторожность, приговор был бы вынесен тут же.

Дорога потеряла былую привлекательность. Я двинулся в горы, огибая осинники и петляя между разбросанными тут и там елями. Где-то впереди лежала старая индейская тропа, которая протянулась на многие мили в горных лугах над лесом. Подумал, что Бранненбург ее не знает.

Ранчо Голландца лежало внизу на равнине, и я решил, что он не тот человек, чтобы путешествовать по горам, если это от него не требуется или если он за кем-нибудь не охотится.

Я нашел тропу — едва заметную ниточку, извивающуюся по заболоченному ярко-зеленому лугу.

Дважды видел оленей — по дюжине в стаде, а один раз на дальнем склоне лосей. Все время попадались сурки, а большой орел кружил надо мной все утро. То ли он надеялся, что я кого-нибудь подстрелю и поделюсь с ним добычей, то ли ему просто было одиноко.

Меня окружали серые и иззубренные скалистые вершины, и только кое-где в тени еще белел снег. Пустынность пейзажа подчеркивала тишина, нарушаемая лишь мягким стуком копыт да редким звоном подковы о камень.

По таким тропам я ездил не раз, и всегда с осторожностью. Это была одинокая тропа, давно позабытая с тех пор, как ее проложили индейцы. Но я не сомневался, что их тени до сих пор бродят вдоль склонов.

Один раз в молодой поросли на краю леса заметил гризли. Он встал на задние лапы, чтобы получше рассмотреть меня, — громадный зверь весом в полтонны или больше. Гризли был ярдах в ста и не испугался. Конь всхрапнул и немного заартачился, но не остановился.

На тропе встретились следы пумы. Она всегда выбирает самую легкую и прямую дорогу, даже если ей что-то мешает. Но я ее не видел: пума знает запах человека и сторонится его.

Наступил уже полдень, когда решил сделать второй привал. Нашел ручей, вытекающий из-под снежной шапки на горном хребте, и покинутую хижину золотоискателя, в которой давно никто не жил. В теле горы был прорыт туннель, а в хижине обнаружил тачку.

Я попил воды из ручья и решил оставить хижину в покое, потому что не хотел попасть в западню из четырех стен: первым делом любой проезжий заглянет туда. А отъехал в сосновую рощицу и разжег костер, дым которого растворялся в вечнозеленых ветвях.

Кофе получился вкусным. Поев, долго смотрел на тропу и долину, открывающуюся в горах и окутанную легкой дымкой.

Остальной путь был спокойным.

Через два дня я добрался до места.

Длина Браунс Хоул — мили тридцать три — тридцать четыре, а ширина — шесть миль. Округу поят река Грин Ривер и несколько ручьев, берущих начало на горе Даймонд Маунтин и впадающих в Грин Ривер. Здесь густо растут шалфейные кусты, а в окружающих горах — сосны, ели, повыше — кедры.

Я искал Айсона Дарта — так он себя называл. По-настоящему его зовут Хаддлстон, по-моему, Нед. Он чернокожий и ездил с шайкой Типа Голта, пока рейдеры из Хэта не отставили их от дел.

Я рассчитывал остановиться в хижине Мексиканца Джо Эррары на берегу ручья Вермильон Крик. При въезде в Браунс Хоул повстречал человека, перегонявшего несколько коров. Когда я спросил его про Дарта, он внимательно посмотрел на меня, а потом сказал, что его можно найти в хижине Эррары, но чтобы был поосторожнее. Если Мексиканец Джо разозлится и начнет точить нож, меня могут ждать неприятности.

От неприятностей я не бегал, но что касается Джо, то уже слыхал о нем кое-что и не беспокоился, разозлится он или нет.

У домика Мексиканца Джо никого не было. Я натянул поводья и спешился.

6

Привязывая коня к изгороди корраля, незаметно поглядывал в сторону хижины. Люди, живущие в Браунс Хоул, без сомнения, слышали, как я подъехал, и сейчас наверняка прикидывали, кто я и что из себя представляю.

В те времена сюда не заезжал ни один представитель закона. Большинство из них даже не знали, где находится Браунс Хоул и как туда попасть. К тому же здесь их ожидало мало приятного, хотя в этой округе уже обосновалось несколько порядочных скотоводов.

Поправив оружейный пояс, решительно направился к двери. Когда я ступил на плоский камень, служивший крыльцом, дверь неожиданно открылась, и на пороге встал мексиканец. Это был не Эррара — не такой крупный и не такой злой.

— Добрый день, — сказал я, — кофе уже готов?

Он взглянул на меня и отступил в сторону. В комнате находились трое. Джо Эррару я узнал сразу: высокий, свирепого вида мексиканец, но не слишком смуглый. За столом с ним сидел белый, видимо, американец, который явно хватил лишку. Он не был похож на наездника — слишком мягкотелый. В углу на корточках примостился еще один мексиканец.

— Проезжал мимо, — заметил я. — Думал, может, у вас найдется кофе.

С минуту все молчали. Эррара уставился на меня немигающим взглядом. Наконец белый сказал:

— У нас есть кофе и, если хотите, немного бобов. Вам положить?

Он подошел к стоявшей в углу печи, взял котелок и налил кофе. Я выдвинул стул и сел. Высокий белый принес мне тарелку бобов с мясом и кофе.

— Голландец Бранненбург не проезжал? Эррара удивленно спросил:

— Ты работаешь у Голландца? Я рассмеялся:

— Мы с ним и не виделись толком. Недавно встретились, но не поладили. Он охотился за двумя ворами и направился в эту сторону. Воры белые, — добавил я, — но он вешает всех подряд.

— Тебя не повесил, — сказал Эррара, не отрывая взгляда.

— Мне эта идея пришлась не по душе. А учитывая ситуацию, он решил, что с повешением можно повременить.

— Ситуацию? — спросил белый.

— Мой винчестер вроде как смотрел в его сторону. Его предложение не приняли к сведению, как говорят в суде.

— Он едет сюда?

— Их девять, и они смахивают на драчунов. По-моему, они едут с севера. В окрестностях Лайм Стоуна я следов не нашел.

— Ты приехал той дорогой? Я пожал плечами:

— Джо, мне пришлось побывать здесь два-три раза еще до того, как ты сбежал из Саут Пасс.

Это ему не слишком понравилось. Мексиканец Джо убил там одного или двух. И после того как ему устроили веселую жизнь, он решил убраться восвояси.

Впервые я попал сюда длинноногим юнцом. Пришлось махать кувалдой на строительстве железной дороги, затем угодил в перестрелку на головном участке. У тех, которых убил, были друзья, а у меня нет, кроме нескольких ирландских работяг, не умевших лихо и метко стрелять. Поэтому я тоже вовремя убрался.

— Вы в бегах? — вопрос задал белый.

— Да вроде, — сказал я. — Из Небраски послали погоню. Она сейчас, наверное, уже возвращается обратно. Здесь надеюсь встретить Айсона Дарта… Мне нужно передать весточку по Тропе.

— Какую такую весточку? — тон у Эррары был явно воинственный.

Мексиканец, как и остальные, много выпил. Он был в плохом настроении, а я

— чужак, на которого он не произвел должного впечатления. В Соноре и Чихуахуа тоже жили люди, на которых он не произвел должного впечатления, потому-то он и оказался здесь.

— У меня есть друг, Майло Тэлон, и я хочу передать ему, что он нужен в «Эмпти», к востоку отсюда, и что он должен ехать туда с большой осторожностью.

— Я передам Дарту, — сказал американец.

Эррара не сводил с меня глаз. Я знал, что он сволочь и уже нескольких прирезал. У него была привычка: вытащит нож и начинает его оттачивать, пока тот не становится как бритва. Потом вдруг с криком прыгает на человека и начинает его резать. Весь спектакль был нацелен на то, чтобы запугать жертву, прежде чем изувечить ее. Хороший трюк, и обычно он срабатывал.

Он достал из кармана точильный камень и хотел было вытащить нож, но я уже держал в руках свой.

— Вот хорошо! Как раз то, что мне надо. — И не успел он опомниться, как я перегнулся, взял у него камень и стал точить свой нож.

На Мексиканца надо было посмотреть. Вначале Эррара опешил, потом разъярился. Он сидел с пустыми руками, а я спокойно правил лезвие, которым и так можно было бы бриться. Попробовав остроту на волоске, остался доволен и отдал ему брусок.

— Спасибо, — сказал я вроде как по-дружески. — Никогда незнаешь, когда пригодится острый нож.

Нож у меня особенный. Похож на охотничий, но делал его Жестянщик. Никто не делал ножей лучше Жестянщика. Он был цыган, бродячий торговец, время от времени появлявшийся у нас в горах в Теннесси. Он продавал очень мало ножей.

Секрет стали, из которой сделан мой нож, пришел из Индии, где тысячу лет назад люди ковали лучшую в мире сталь. Ведь материал для великолепных дамасских и толедских лезвий привозили из Индии, и там есть железная колонна, простоявшая две тысячи лет, без единого следа ржавчины.

Я показал им нож.

— Этот нож, — сказал я, — сделал Жестянщик. Он режет все, включая ножи, а человека может разрубить от плеча до пояса одним ударом.

Засунув нож обратно за пояс, я встал:

— Спасибо за еду. Поеду дальше. Не хочу оказаться в четырех стенах, если вдруг появится Голландец.

Никто не проронил ни слова, когда я вышел.

Подтянув подпругу, уже приготовился сесть в седло. Но в это время из хижины вышел американец.

— Вы его здорово наказали, — сказал он. — Хоть я и дружу с Джо несколько лет, но должен признать, он это заслужил. Он не знал, что и думать. Да и сейчас не знает.

— Вы ведь получили образование? — спросил я.

— Да. Я изучал закон.

— Юристы здесь нужны. Мне самому когда-нибудь может понадобиться адвокат.

Он пожал плечами, потом отвернулся:

— Мне надо уезжать. Я и сам не знаю, как сюда попал. Кажется, все бессмысленно.

— Если бы я знал законы, то повесил бы вывеску со своим именем. Это молодая страна. Никогда не знаешь, где можешь оказаться.

— Наверное, вы правы. Господь свидетель: я много над этим думал, но иногда затягивает, словно в водоворот.

Я сел на коня и прислушался. Из хижины больше никто не вышел. На тропе тихо.

— У Айсона Дарта дом вон там, — показал американец. — Он чернокожий, и при этом с головой.

— Мы с ним знакомы.

— Они спросят, кто вы, — он взглянул на меня: — Мексиканцу Джо редко кто не уступает.

— Фамилия моя Сакетт… Логан Сакетт, — сказал я и отъехал.

Когда через некоторое время обернулся, он смотрел мне вслед, потом медленно зашагал к хижине.

Я верил этому белому. Я о нем и раньше слышал. Он получил хорошее образование, но его, казалось, ничего не интересовало, кроме пьянок с Мексиканцем и болтовни с проезжающими.

Браунс Хоул было тайное место, хотя индейцы давно о нем знали. Со всех сторон оно окружено непроходимыми холмами и скалами. На моей родине в Теннесси есть подобные места, хоть и не такие хмурые и большие.

Мысли снова вернулись к Эмили Тэлон. Она из рода Сакеттов. Она моя родственница, и уже поэтому я должен ей помочь. У нас древняя семья с очень старыми традициями. Давным-давно мы приплыли из Англии и Уэльса, но наш род еще старше и ведет начало от древних кельтских племен. Семейные традиции у нас в крови, и они должны жить в крови каждой семьи, повсюду. Я не завидую тем, у кого их нет. Когда беда бродила рядом, мы просто шли и помогали. Обычно мы справлялись с бедой без посторонней помощи, кроме одного раза или двух, как в Тонто Бейсик, когда Телла загнали в угол.

Когда человек едет по незнакомой пустынной местности, его чувства свободны. Однако мозг не забывает, что надо делать, и поэтому одна его часть как бы остается настороже, а другая где-то витает. Мысли все время возвращались к Эм Тэлон и «Эмпти».

Эта старая женщина осталась одна, если не считать девчушки. И мог биться об заклад, что Джейк Фланнер ищет способ выманить ее с ранчо. Почти наверняка он думает, что я все еще там, но если узнал, что меня нет, то решит, что уехал насовсем.

Ну, если смогу найти Майло Тэлона, то так оно и будет.

Больше всего на свете мне хотелось сейчас встретить Майло, однако не забывал, что в Браунс Хоул мне может грозить опасность. Люди, обосновавшиеся здесь, терпели тех, кто был вне закона, если сами не были таковыми, до поры до времени.

Часто съезжал с тропы в кедровые заросли, оглядывал путь, который прошел, и изучал следы. Я намеревался увидеть Дарта, но здесь были и другие, которых мне совсем не хотелось видеть.

Вдруг послышался приближающийся топот копыт. Это оказался Дарт на гнедом мерине. Дарта называли чернокожим, и он действительно был рабом, но не слишком черным.

Он увидел меня в тот же момент:

— Привет, Логан. Ты что тут делаешь?

— Ищу тебя. Мне необходимо передать весточку для Майло Тэлона. Он нужен на «Эмпти». Его мамаша жива, но попала в переплет. Ехать ему надо с осторожностью, а в городе лучше вообще не появляться.

— Я знаю, о чем ты говоришь, Логан. Хоть он сейчас может быть за тысячу миль, я передам. Я собрал поводья:

— Тебе бы стоило самому забраться в нору. Бранненбург ищет скотокрадов.

— Я в его края не заезжаю.

— Не имеет значения. Голландец думает, что стал всемогущим. Если ты не банкир и не богатый скотовладелец, то ты для него — вор.

Никто в здравом уме не поедет обратно той же дорогой, если у него есть враги или же он находится на индейской территории.

Попрощавшись с Дартом, я направился к Грин Ривер, переплыл ее и поехал по береговым зарослям кустарника, петляя, чтобы запутать любого, кто шел по моим следам. Я сделал несколько кругов, пересекая свой путь, снова переплыл реку и некоторое время ехал по воде вдоль берега.

Затем свернул в густую кедровую рощу, двинулся на восток к хребту Лаймстоун. Повернув на север, я направил коня в каньон Айриш. Проехал немного, опять поменял направление на восток, пересек Вермильон Крик и поехал в сторону лощины Вест Бун Дроу.

Чтобы быть менее заметным на фоне неба, старался ехать понизу, по высохшим руслам или по кедровнику и кустам. Я не видел и не слышал ничего подозрительного, однако у меня появилось странное чувство.

Иногда едешь в холмах и знаешь, что ты один, и тем не менее уверен, что за тобой наблюдают. Вероятно, это тени древних, тех, кто пришел сюда еще до индейцев. Наверное, они до сих пор путешествуют по старым тропам, отдыхают под старыми деревьями или слушают ветер на высокогорье, потому что даже нет такого одиночества, такой красоты и величия, как в горах Сан Хуан, Тетон или в тех местах, по которым я проезжал сейчас.

Я чувствую, что с гранитными откосами скал или с сучковатыми ветвями кедров меня роднит больше, чем с людьми. Ма всегда говорила, что мы с Ноланом рождены для одиночества. Мы близнецы, но пошли по жизни каждый своей дорогой, и, кажется, судьба уже никогда не сведет нас, да и нам этого не хочется. Между нами нет вражды, просто знаем, что в одно и то же время в одном и том же месте вполне хватает одного из нас.

Выехав из кустарника, долго смотрел в сторону лощины Ист Бун Дроу. Я впитывал в себя атмосферу этой местности, но она мне не совсем нравилась.

В Браунс Хоул чувствовалось что-то тревожное. Может, из-за того, что не мог выбросить из головы Бранненбурга. Голландец крепкий парень… каменный. Вместо мозгов у него выточенный самомнением кусок гранита, и в них не оставалось места ни для новых идей, ни для воображения, не было там ни капли сострадания, милосердия и даже страха.

Он не знал никаких оттенков эмоций, ему были чужды рассуждения о правоте, жалости или прощении. Чем больше я думал, тем сильнее убеждался, что сам Голландец не считает, что он есть зло, более того, удивится, если ему так скажут. Но удивится только на мгновение, а потом отвергнет идею как абсурдную. Потому что самый заметный след у него в голове выточила мысль о собственной правоте. И это меня пугало.

Такой человек опасен. Даже стало не по себе от того, что он где-то рядом. Может, потому, что считал себя виноватым, а он это чувствовал.

По дороге часто встречался скот с богатых ранчо. Они клеймили все подряд, но стоило новоприбывшему или любому ковбою сделать то же самое, и он оказывался скотокрадом.

Я никогда не клеймил чужой скот. Никогда не калил подпружное кольцо или проволоку, чтобы передать клеймо. Бывало, я ставил свое клеймо на годовалых бычках на равнине, но они никому не принадлежали. Теперь их, должно быть, набралось за тысячу, и все бесхозные.

Неожиданно я устал от Браунс Хоул. Пора уезжать, и побыстрее.

И в этот момент понял, что кто-то идет по моему следу. Кто-то охотится за мной.

Когда был мальчуганом, часто уходил в лес и ложился в тени на траву. Я верил, что земля сделает меня мудрым, но ошибался. Тем не менее кое-что узнал о животных и убедился, что стремление не отступать — не всегда мужество. Часто это глупость. Иногда нужно быть смелым, а иногда и рассудительным.

Нет человека более опасного, чем тот, кто не сомневается в своей правоте. Давно в детстве слышал, что справедливый человек всегда сомневается. Голландец Бранненбург не сомневался. И собрал вокруг себя таких же людей. Они были не преступниками, а просто жесткими, хладнокровными людьми, преданными хозяину и клейму и считавшими, что любой новопоселенец или бродяга-ковбой если не явный вор, то потенциальный.

Потеряв след конокрадов, они решили, что я им помогал, а потому вместо них намеревались повесить меня.

Останься я на тропе, и они бы меня схватили, а это были именно они.

Девять крутых парней с веревкой — и я один, с женщинами, которые ждали меня по ту сторону горы.

Передо мной в кустах, скрывавших всадника с головой, открывалась лощина. И я свернул в нее, моля бога, чтобы она не оказалась тупиком. Коня пустил шагом, стараясь экономить силы.

Позади, не более чем в четверти мили, они искали мой след. Конечно, они найдут его. Я хорошо замаскировал тропу, но те, кто шел за мной, были охотниками за людьми и закаленными в стычках с индейцами. Каждый из них мог прочесть любой след.

Неожиданно каньон разветвился. Ярдов двести ехал по меньшему, потом поднялся по откосу в кедровник.

Гряда лежала в полумиле впереди, и я направился к ней, петляя и используя малейшее укрытие, стараясь держаться пониже, чтобы быть не таким заметным. Мой конь был в прекрасной форме. Ему она еще пригодится — я довольно тяжелый, а путь предстоял долгий.

У Эм Тэлон хватает своих неприятностей. Поэтому и повернул в сторону глухих безлюдных мест. Когда проедешь по диким тропам столько, сколько проехал я, начинаешь чувствовать и понимать природу. За той грядой лежали бесчисленные хребты, каньоны и ложбины — целый лабиринт в стране скал и утесов. За пятьдесят ярдов до перевала оглянулся. Они вываливались на край каньона, и далекий торжествующий крик дал понять, что меня видят.

Они понеслись во весь опор и поступили по-дурацки.

Когда человек слишком сильно чего-то хочет, торопливость может помешать. Они скакали вверх по склону, а это гибельная вещь для лошади. Я не торопился, потому что берег коня и хотел показать им, что о преследовании вроде бы и не догадываюсь.

По вершине гряды шла скалистая выемка. Проехав по ней ярдов пятьдесят, выбрался на другую сторону и начал спускаться в тот момент, когда они показались на дальней стороне выемки.

Я пустил коня рысью. Жалея его, гнал только пока не скрылся в ельнике, а там снова повел шагом, с полмили или около того крутясь среди деревьев, спускаясь на несколько ярдов, потом снова поднимаясь и направляя его в такие густые заросли, то приходилось вынимать ногу из стремени, чтобы проехать между деревьями. Несколько раз проезжал по голым скалам, меняя направление и возвращаясь назад.

Если те ребята приготовили мне петлю, то им вначале придется немножко освежиться.

Моя лошадь проявила больше способностей, чем я рассчитывал. Тэлон выращивал лошадей так же хорошо, как строил. У Тэлона, конечно, был талант. Во время одного из наших разговоров Эм рассказала, что он скрещивал жеребцов моргановской породы с лучшими дикими кобылами. Наверное, поэтому чалый сочетал ум моргана и знание природы мустанга. После смерти Тэлона лошади паслись в горах, и чалый вел себя очень уверенно.

Сейчас было важно, чтобы он шел туда, куда я правил, и он доказывал, что лошади, которых я знал до него, не шли с ним ни в какое сравнение.

Подъехав к густому кедровнику, обернулся. Они были футов на тысячу ниже и, судя по пути, который им предстояло преодолеть, с полмили позади. Вдруг я увидел огромный валун, он весил, должно быть, с полтонны, нависший над звериной тропой, на которую я поднялся.

Валун свалился с гряды, и его поддерживали два булыжника — каждый не больше моего кулака. Он, вероятно, скатился сюда во время последней грозы, а может быть, и раньше. Если его освободить, камень покатится прямо на них.

Я спешился, нашел длинную жердь — сломанный ствол молодой ели — и рычагом надавил на булыжники. Валун закачался. Я еще раз нажал, и он, хрустя галькой, двинулся вниз по склону.

Он медленно и величаво перевернулся один раз, потом второй — быстрее. Сразу под ним находился уступ футов шести, а за ним — крутой склон холма. Валун перекатился через уступ, тяжело ударился и начал набирать скорость на склоне, увлекая за собой тысячи мелких камней и осколков, размером от кулака до человеческой головы.

Внизу показался Бранненбург со своими людьми. В какое-то мгновение я подумал, что они его не увидят, но тут Голландец посмотрел наверх. И в это время валун подпрыгнул, ударился о землю и подскочил вверх футов на тридцать.

Я услыхал вопль Голландца — как раз вовремя.

Одна лошадь ударилась о скалу и вместе с наездником покатилась по склону, другая упала в то время, когда валун вместе с массой камней пролетел мимо и застрял в деревьях.

Я никого не хотел убивать. Просто пытался задержать их вынудить быть осторожнее. Они были потрясены.

Одного скинула лошадь, и он, поджимая ногу, поднимался с земли. Лошадь убегала с болтающимися стременами. Другие боролись со своими лошадьми, старались успокоить их, но не у всех это получалось. А я обогнул холмик и галопом поскакал по длинному зеленому лугу к краю котловины.

Прежде чем перевалить через нее, проехал широкий, выдающийся над краем уступ, зная, что конь оставит царапины на скалах, но их будет мало, и Бранненбургу придется здесь задержаться, С уступа в котловину, лежащую чуть ниже лугов, вела крутая змеящаяся тропа. На южном склоне котловины поднимались редкие ели и сосны. Я отпустил поводья и позволил чалому самому выбирать дорогу.

Высоко на противоположном склоне заметил полдюжины снежных баранов, наблюдавших за мной. У них очень острые глаза: они все видят. Из кустов вылетела сойка и, перелетая с ветки на ветку, последовала за мной, надеясь, что оброню немного еды. Но у меня не было времени останавливаться и что-то искать в седельных сумках.

Некоторые не выносят соек, а мне нравятся. Часто они составляли мне компанию в долгие дни одиночества, к тому же эти птицы привыкают к человеку. Они могут стянуть еду прямо из-под носа. Но кто я такой, чтобы критиковать образ жизни какой-то птахи? У нее свои принципы, у меня свои.

Я ехал по высокогорью — той земле, на которой чувствую себя уверенно. Мне нравится местность, где деревья исполосованы ветром, где под ногами растут осока и луговые цветы, где горы вгрызаются в небо серыми твердыми зубами, со снежной пеной, собравшиеся в расщелинах.

Все время держал путь на восток, стараясь измотать преследователей или скинуть их со следа, но с каждой милей приближался к «Эмпти» и Эм Тэлон.

Этой ночью я не разводил костер. Пожевал вяленого мяса с шиповником, собранным по дороге, съел оставшийся кусочек хлеба и полдюжины диких луковиц.

Расседлав чалого, с винтовкой в руках обследовал все вокруг. Мой лагерь был незаметен со стороны, если только не подойти совсем близко, а подойти беззвучно невозможно.

Устроился на ночлег на опушке осиновой рощи, выбрав единственное ровное место на пологом склоне.

Тронулся в дорогу еще до рассвета, не пытаясь скрыть следы. Наверху клубились тяжелые тучи, и скоро проливной дождь смоет все.

Еды совсем не осталось, и мне мучительно хотелось выпить кофе, когда показалось незнакомое ранчо, дымившее трубой в дождевые облака. Прежде всего я остановился за деревьями и внимательно осмотрелся. Дом стоял в полумиле и пятьюстами футами выше. Его окружал луг, по которому, огибая ворота ранчо и россыпь осин на холме, пролегла тропа. Объехав вокруг, остановился и минут пять сидел среди деревьев, внимательно глядя на дом. Наконец решил, что, кто бы там ни был, это не преследователь, и въехал во двор.

Шагом подъехал к дому и позвал. Через несколько секунд дверь открылась. Вышедший на мой крик человек был вооружен:

— Поставьте лошадь в конюшню и проходите в дом.

Я завел коня внутрь. Там уже стояли четыре лошади: три сухие, а одна мокрая. Вытерев чалого пучком соломы, накидал в ясли сена. Поискав вокруг с зажженной лампой, нашел мешок овса и засыпал порцию в кормушку.

Я начинал чувствовать беспокойство, но чалому необходимо отдохнуть и поесть, да и мне тоже. Сняв кожаную петлю с рукоятки револьвера, пошел к дому. Как только поравнялся с крыльцом, дверь распахнулась.

На пороге стояла рыжеволосая девчушка лет семнадцати. На носу у нее рассыпались веснушки, и я ей улыбнулся. Она смутилась, но улыбнулась в ответ.

В комнате сидели трое, все с револьверами в кобурах. У одного — высокого, костлявого, сутулого парня — ноги от колен и ниже вымокли. Он скакал под дождем в накидке.

— Путешествую, — сказал я. — Кончилась кормежка.

— Садись к столу. Вот мясо, а вот кофе.

Все кивнули мне, человек с промокшими ногами — последним.

Ничего в окружающем, кроме рыжей девчонки, мне не нравилось. Конечно, ездить верхом никому не запрещается, но то, что мужчины в доме в присутствии женщины не сняли оружие, было необычно… если только они не собирались вскоре выехать.

Человек, которому, видимо, принадлежало ранчо, был плотным мужиком с ржаво-рыжими волосами, темнее, чем у девушки. Похоже, они родственники.

— Меня зовут Уилл Сканлан, — сказал ржавый. — Этот — Поплавок Миллер, а вон тот — Бентон Хэйз.

Ни о Сканлане, ни о Миллере я не слыхал. Бентон Хэйз в моих кругах был человек известный. Охотник за скальпами… а если по-другому — охотник за вознаграждением. У него была репутация умеющего стрелять, но особенно не раздумывающего, в кого стрелять и зачем.

— А леди? — спросил я.

— Она? — Сканлан удивился. — А, так это Зельда. Моя сестра.

— Похожа, — и добавил: — Меня зовут Логан. Я работаю к востоку отсюда.

Кофе был вкусным до невозможности, но я уже думал, как бы отсюда повежливее убраться. Никакой путешественник в здравом уме не подумает взять и уехать из теплого, сухого дома в дождь и темень, и если скажу, что надо ехать, это вызовет подозрение.

Тем временем я укладывал мясо туда, где оно принесет большую пользу. Зельда подала приличный кусок кукурузной лепешки и стакан молока в придачу.

— К востоку много мест, где можно работать, — сказал Хэйз. — Где именно?

Мистер Хэйз мне явно не нравился.

— В «Эмпти», — ответил я. — Я работаю у Эм Тэлон.

— Тэлон? — Бэнтон Хэйз нахмурился. — Слыхал это имя. Ах, да! Майло Тэлон. Он же в списке.

— В списке? — я старался показаться простачком.

— Он в розыске. За него объявлена награда.

— Майло? Он никогда не нарушал никаких законов.

— Все равно он в списке. Кому-то этот парень нужен, и нужен мертвым.

— Ну, — сказал я, улыбаясь вроде как по-дружески, — не очень-то рассчитывайте получать награду. По-моему Майло Тэлон здорово стреляет.

— Мне все равно, — сказал Хэйз, — Таких тоже можно взять. Любого можно взять.

— Уверен, он не станет нарушать закон, — сказал я, все еще улыбаясь. — Майло хороший парень. Может, он нужен еще кому-то, кроме закона?

— Откуда я знаю. За него объявили награду — пятьсот долларов. — Он пролистал какие-то замусоленные бумажки, достав их из внутреннего кармана. — Вот… Джейк Фланнер, мэр Сиваша. Он заплатит за него или за его брата, Барнабаса.

— Кто бы мог подумать, — сказал я, а потом зевнул: — Пожалуй, лягу в амбаре. Не хочу беспокоить вас, ребята.

— Можешь спать здесь, — прежде чем сказать это, Сканлан стрельнул глазами на остальных, и мне показалось, что он озабочен. — Зельда, постели мистеру Логану в другой комнате, — он взглянул на меня. — Ложись спать, мы тебе не будем мешать своими разговорами.

Я взял винтовку и пошел за молодой леди в комнату, где стояла кровать. В комнате не было окна, только дверь, через которую я вошел.

Зельда поставила лампу на стол, потом быстро глянула на меня и прошептала:

— Будьте осторожней. Этот мистер Хэйз мне не нравится. Я ему не доверяю.

— Я тоже. Но вы мне нравитесь, и если утрясу все свои дела, то могу вернуться.

Она серьезно посмотрела на меня:

— Мистер, мне нравятся люди оседлые, а не те, что шляются по ночам.

— Вы правы на сто процентов. А вы умеете готовить колечки?

— Колечки? А, пончики… Конечно, умею.

— Вот и приготовьте. И держите их под рукой. Когда я приеду свататься, угостите меня целым блюдом пончиков.

Она вышла, а я быстро осмотрелся. Тот, кто строил этот дом, строил его на совесть. Он также соорудил чердак и люк на чердак в этой комнате.

7

Я поставил колено на кровать, чтобы она заскрипела, потом бросил на пол книгу, надеясь, что они подумают, что это сапог. Через секунду я опять ее бросил.

На цыпочках прошел к люку и встал на стул. Очень осторожно двумя руками чуть приподнял крышку люка. Посыпалась пыль. Чердак давно не открывали. Скорее всего, о нем забыли.

Сдвинув крышку, одной рукой уцепился за край, второй положил винтовку в лаз, подтянулся и протиснулся на чердак.

Там было тихо, темно и пахло пылью. На другом конце чердака светлело окошко. Я осторожно направился туда. Возле трубы меня остановил голос:

— Он на самом деле ездит с клеймом «МТ», а это клеймо Тэлонов.

— Я вам говорю, — произнес Поплавок, — это за ним охотится Бранненбург. Я разговаривал с его людьми у Хоев: они на него злые как черти. Этот паренек совсем умотал их и удрал.

— А Бранненбург заплатит? Я слыхал, с ним трудно иметь дело, — теперь говорил Хэйз.

— Лучше сначала поехать и узнать, — это Сканлан. — Все равно его не заставишь платить за то, чего он не собирался покупать.

— Поплавок, — сказал Хэйз. — Поезжай ты. Он теперь у Макнери. Узнай, сколько он даст за шкуру этого парня. Если уговоришь его на хорошую сумму, поделимся: пятьдесят мне, по двадцать пять вам.

— Почему не по одной трети? — захотел знать Поплавок. Голос Бентона Хэйза прозвучал холодно:

— Потому что убью его я. Все, что требуется от вас, — ждать и смотреть!

Я чуть было не вернулся, чтобы дать ему возможность тут же попытать счастье, но их было трое. К тому же Голландец отошлет гонца и обязательно последует за ним. Голландец любил сам убивать свои жертвы… или наблюдать, как их убивают.

Они еще немного поговорили, и Поплавок вышел. Тяжелой походкой он прочавкал к конюшне, а через некоторое время раздался топот копыт.

Я не знал, сколько ему ехать до Макнери, и выяснять не собирался. Попытался открыть окошко, но оно не поддавалось. Тогда вытащил свой знаменитый нож и начал резать раму. Собака не успела бы пару раз махнуть хвостом, как окошко уже было выставлено.

Протиснувшись наружу, осторожно спрыгнул и с минуту постоял под окном. Потом пошел в конюшню и оседлал чалого. Затем отвел его на опушку осинника и остановился.

Этот Бентон Хэйз… Он твердо решил меня убить, если ему заплатят. Ну, я-то жадным не был.

Я прошагал обратно к задней двери дома. Тихонько приоткрыв ее, увидел Зельду, которая широко открытыми глазами смотрела на меня.

— Позовите сюда брата, — приказал я. Она на мгновение заколебалась, потом подошла к двери в комнату:

— Уилл, можно тебя на минутку? Сканлан вышел и закрыл за собой дверь:

— Ты что, не видишь, что занят? Неужто такое срочное дело?

— Срочное, если хотите жить, — прошептал я.

Он взглянул на меня, на револьвер в моей руке и сглотнул.

— Мистер Сканлан, — тихо сказал я, — у вас прекрасная сестра, но вы вращаетесь в ужасно плохой компании. Дайте сюда револьвер, а потом садитесь вон там и не вздумайте двигаться, пока я не уеду… поняли?

Он кивнул, отдал мне револьвер и бочком протиснулся к стулу. Я засунул его револьвер за пояс, а свой — в кобуру.

— Он хочет снять с меня шкуру? Посмотрим, как это у него получится.

Затем открыл дверь и вошел в комнату. Бентон Хэйз поднял глаза. Его лицо вроде как вытянулось, когда он увидел, что в дверях стою я.

— Мистер Хэйз, минуту назад вы говорили, что собираетесь за несколько долларов продать мою шкуру. Вы обещали убить меня сами. Ну вот, оружие при вас, валяйте.

Он встал. Вначале очень удивился и испугался, но теперь страх прошел:

— Давай-давай. Мне все равно, как тебя убивать, Логан.

— Фамилия моя Сакетт. Логан Сакетт.

Его перекосило, как будто я лягнул его в живот. Он всегда убивал наверняка, уверенный, что подготовлен лучше, чем жертва. Но сейчас, похоже, сомневался.

Ошибка его была в том, что он уже потянулся к револьверу.

Хэйз начал первым. Поэтому я выхватил свою старую железяку и пошел палить. Он получил две пули в среднюю пуговицу на жилетке, и, на всякий случай, я положил еще одну в кисет с табаком, лежавший у него в левом кармане рубашки.

Затем вынул из-за пояса револьвер Сканлана и разрядил его. Медленно положил револьвер на стол и сошел с крыльца.

Чалый ждал меня. Я сел в седло и удрал. То есть, хочу сказать, уехал. Если Голландец захочет приехать, пусть ищет добычу в другом месте. Мой отец всегда повторял, что нельзя позволять врагу выбирать место для стычки. «Вот что, парень, — говорил он, — никогда не отказывайся от драки. Но время и место выбирай сам».

Я поехал напрямую через горы в сторону «Эмпти». Добрался до ранчо уже ранним утром, после ночи, проведенной в седле. Чалый совсем выдохся, но шел, зная, что дом рядом.

Мы подъехали со стороны каньона, я спешился и прислонился к двери, измученный до предела.

Пеннивелл выпорхнула из дома, бойкая, как синичка, но очень перепуганная, увидев меня.

— Ой! Логан, вы ранены! — она подбежала и схватила меня за руку.

А мне вдруг стало стыдно, что она так смотрит, да еще Эм глядела из двери.

— Не ранен, — голос мой, может, звучал немного резковато. — Долго ехал.

— Кофе готов, — сказала Эм, как всегда практичная. — Проходи, садись.

Я разнуздал коня, обтер его, дал напиться и зашел в дом. Перво-наперво прошел к передней двери и выглянул.

Ничего.

И это меня обеспокоило. Ведь Джейк Фланнер не из забывчивых.

Мы сели за стол, и я рассказал о поездке, о встрече с Бранненбургом и о том, что Фланнер назначил награду за головы ее сыновей.

Эм разъярилась. Глаза сделались жесткими:

— Где ты это слышал?

— От человека по имени Бентон Хэйз… охотника за скальпами.

— Он охотится за моими мальчиками? Да?

— Нет, мэм, ни за кем он уже не охотится. Он бросил это дело.

Она видела меня насквозь:

— Вот как? Ты почитал ему из Библии?

— Понимаете, мэм, у него были бумаги — имена людей и суммы, которые за них назначены, и я слышал, как он говорил остальным, что Бранненбург и за меня может заплатить.

Так вот, он мог бы подстеречь в любой момент, когда я занимаюсь делом: объезжаю лошадей или чиню изгородь, или еще что-нибудь. Поэтому и решил: если ему нужен мой скальп, пусть забирает и не тратит зря времени.

— И что?

— Он не был готов, мэм. Он просто не был готов, — я допил чашку и потянулся за кофейником. — По-моему, в такой молодой стране, как наша, очень много людей выбирают себе не ту профессию. Если бы он еще чем-нибудь занялся, может, и стал бы специалистом получше.

Три дня пролетели, словно их и не было. Я работал на ранчо с утра до темной ночи. Даже вспахал огород на полуобъезженных дикарях, которым и в голову никогда не приходило что-нибудь подобное. Здорово намучился на этой самой земле, но посадил маис, тыкву, лук, редис, дыню, фасоль, горох и еще всякую всячину. А я вам не фермер.

Да, я не занимался этим с тех пор, как уехал из отцовского дома. Там, в холмах Теннесси, земля такая каменистая, что растениям приходится расталкивать скалы, чтобы пробиться к свету. Мы забивали колышки рядом с дынями, чтобы они не скатывались к соседям. Я слышал об одной ферме в Теннесси, которая принадлежала двум братьям. У каждого из них одна нога была короче другой — у одного левая, а у другого правая. Но они прекрасно приспособились: один вел плуг в одну сторону, длинной ногой вниз, а второй ждал на другой стороне и начинал пахать оттуда.

На третий вечер мы сидели за столом — Эм, Пеннивелл и я — вспоминали о домашних вечеринках.

В холмах все были бедняками, но жили весело. Кто-нибудь, всегда приносил кувшин-другой «горной молнии», и к утру обязательно случалась добрая старая потасовка. Иногда она перерастала в настоящую и парни хватались за ножи. В основном дело сводилось к шуткам и подначкам у колодца в перерыве между танцами. Все, что нам было нужно, — это скрипач. А когда его не было, мы сами танцевали и пели, например «Привет, Сьюзан Браун» или «Зеленый кофе растет на высоких дубах».

Когда взошла луна, я взял винчестер и вышел понюхать ветер. Подойдя к воротам, прислушался. Было тихо-тихо. Лишь шелестела высокая трава. Потом вдруг что-то показалось. Я лег и приложил ухо к земле.

Всадники на тропе! Я проверил запор на воротах, затем исчез в черной тени дома.

Вскоре они подъехали. Их было много. Остановились у ворот, громко заспорили.

Вдруг скрипнула половица, и я повернул голову. Там стояла Эм Тэлон с тяжелой «Шарпс-50». Она сказала:

— Логан, иди в дом. Эти люди не от Фланнера,

— Откуда вы знаете? Она не ответила на вопрос.

— По-моему, явился Голландец Бранненбург по твою голову.

Мы услышали, как загремели запертые ворота. Эм подняла винтовку и пустила пулю в их сторону. Кто-то выругался.

— Иди спать, Логан, — сказала Эм. — Я старая женщина, но управлюсь быстро. Тебе в последние дни здорово досталось.

— Это моя драка, — начал было я.

— Нет, не твоя. Ты много делаешь для меня. Я знала Голландца, когда он только-только здесь появился. В то время он не мнил себя великим, как сейчас. Человек чувствует себя королем равно столько, сколько ему позволяют. Оставь его мне.

Эм Тэлон не та женщина, с которой можно спорить. Поэтому решил ее послушаться и пошел спать. Кроме того, я знал, что они, скорее всего, будут ждать утра. Одно дело повесить бродягу, а нападать на ранчо с такой репутацией, как у «МТ», — совсем другое.

Впервые за долгое время я крепко проспал всю ночь и проснулся, только когда сквозь ставни уже било солнце. Открыв глаза, прислушался. Было тихо. Я встал, надел шляпу и оделся. То, что увидел в зеркале, имело жалкий вид, однако я наточил бритву на кожаном поясе и побрился.

Кто-то постучал в дверь. Это была Пеннивелл.

— Идите скорей, — сказала она. — Там беда. Я набросил на бедра оружейный пояс, подтянул пряжку, сбросил кожаную петлю с револьвера и вышел в гостиную.

— В чем дело?

Пеннивелл кивнула головой на дверь и приложила палец к губам.

Через открытую дверь увидел на крыльце Эм Тэлон и подъезжавших всадников. Затем услышал ее голос:

— Голландец Бранненбург, чего ради ты сюда приехал? Ты никогда умом не отличался, а теперь и подавно. Ты что это себе позволяешь? Въезжаешь, как к себе домой, и охотишься за моими людьми?

— Мне нужен этот Логан, миссис Тэлон, и нужен сейчас же.

— Зачем он тебе?

— Он подлый вор. Его надо повесить.

— Что он украл? Твоих лошадей? Бранненбург заколебался:

— Он заодно с теми, кто украл у меня лошадей. Мы шли по следу двух воров и наткнулись на него, он…

— Когда у тебя украли лошадей?

— Дней десять назад, и…

— Логан работает у меня несколько недель и не уезжал с ранчо, кроме как в Браунс Хоул.

— Он убил человека, — начал возражать Голландец. — К западу отсюда он убил человека.

— И правильно сделал, — голос Эм Тэлон был холодным. — Я все знаю про Бентона Хэйза, трусливого убийцу, который заслужил смерть еще несколько лет назад. Если бы Логан не пристрелил его, я сама бы это сделала.

А теперь, Голландец, поворачивай своих лошадей и убирайся вон. Если ты еще раз тронешь ковбоя с «Эмпти», я приколочу твою шкуру к воротам.

Я помню, как ты впервые приехал сюда, и помню, как ты в первый раз клеймил свой скот. Сейчас ты зазнался и воображаешь себя большим человеком, но если хочешь ворошить прошлое, Голландец, я могу рассказать несколько историй.

Бранненбург покраснел:

— Видите ли, миссис Тэлон, я…

— Убирайся, Голландец, или я сама тебя пристрелю.

Голландец был зол. Ему противостоит женщина! Но эту женщину он хорошо помнил, и если она заведется — берегись!

— Мне нужен Логан, — настаивал Бранненбург. — Он вор. Почему же иначе он от нас убегал?

— Ты бы тоже убегал от тех, кто хочет тебя линчевать, Голландец. — Она поглядела на него с крыльца, а потом неожиданно сказала: — Тебе он действительно нужен? Тебе в самом деле нужен Логан?

Почувствовав неладное, Бранненбург внимательно поглядел на нее, стараясь отгадать, что она задумала.

— Мы за этим и приехали, — упрямо повторил он. — Мы приехали за ним.

— Я все знаю про то, что ты линчуешь скотокрадов или тех, кого принимаешь за них, и я слышала, что двоих ты поджег. Ладно, Голландец, тебе нужен Логан

— ты его получишь.

— Что? — Бранненбург уставился на нее. — Что такое?

— Логан Сакетт, — спокойно сказала она, — мой родственник. Мы одной крови. Я из клана Сакеттов, как и он. И я знаю своих родственников. А вы, ребята, верите в честную игру? — обратилась она к всадникам.

— Да, мэм. Конечно, мэм. Да, мэм.

— Ладно, Голландец. Тебе нужен Логан Сакетт. Я слышала, что ты о себе высокого мнения и не боишься стрелять. Ты уже несколько лет ходишь королем, потому что большинство из этих парней живут здесь не слишком долго и не знают, Каким ты был в самом начале. Сойди с лошади. Тебе нужен Логан — так возьми его. Возьми его голыми руками вот тут, перед крыльцом, а первый из твоих парней, кто захочет помочь, получит пулю в лоб.

Я вышел на крыльцо и остановился:

— Как тебе это предложение, Голландец? Если хочешь меня взять, сделай, как говорит Эм. Возьми меня сам, своими руками и без помощи.

8

На него стоило посмотреть, можете мне поверить. Он разъярился до сумасшествия, но ему ничего не оставалось делать — только драться. Голландец сидел на лошади и знал, что другого выхода у него нет. Эм Тэлон приготовила ловушку, и он не мог ее избежать, не потеряв лицо перед своими людьми, а этого не может позволить себе ни один хозяин ранчо.

Он спешился и бросил поводья на землю. Затем снял оружейный пояс и повесил его на луку, а сверху пристроил шляпу.

Тем временем я отстегнул револьвер и нож и спустился с крыльца. Когда он повернулся ко мне, я понял, что мне придется несладко. Я выше его, но он толще и плотнее и весил фунтов на пятнадцать больше. Он ниже, но сильнее, и поэтому сразу же двинулся вперед, работая руками.

Я пошел на него, может быть, слишком уверенный в себе, но он быстро охладил мою уверенность. Он неожиданно рванулся вперед, пригнувшись и нанося удары обеими руками. Одной заехал в мое левое плечо, и впечатление было такое, словно хорошо ударили кирпичом.

Я сразу понял, что, кем бы ни был Голландец, за эти годы он научился драться. Он нырнул под удар, боднул меня головой, поставив подножку, и я упал на спину. Я перекатился на живот, а он, прежде чем я успел подняться, двинул меня ботинком по ребрам и глубоко поцарапал шпорой, разорвав рубашку и оставив кровавую полосу на груди. Я вскочил, но он рванулся ко мне. Да, это не просто драка. Он хотел меня убить.

Думаете, такое невозможно? Я сам с полдюжины раз видел, как в драках убивают людей, к тому же Голландец не знал жалости, и его парни тоже. Да и Эм Тэлон, раз уж зашла об этом речь.

Он рванулся ко мне напропалую, бодаясь, напирая, нанося удары руками и ногами, полосуя щиколотки шпорами и подошвами. И мне понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя.

Голландец дрался как бык. У него под рубашкой были мощные плечи, и он стремился сойтись вплотную, бодая меня в подбородок. Я отпихнул его. Но он снова кинулся вперед. Мне удалось въехать ему по ребрам, но он, напирая, знал, что сможет победить только вблизи, где я со своими длинными руками не имею преимущества.

Он нанес несколько тяжелых ударов в живот, а я локтем двинул его в лицо, раскроив мясо до кости. Когда у него полилась кровь, Голландец потерял голову. Это было все равно что ловить торнадо с помощью лассо. Он бил, и каждый удар отзывался болью. Он дрался, чтобы убить. Я оттолкнул его, попав кулаком в лицо, а потом ударил встречным правым.

Этот удар потряс и остановил его. Я двинул левой, затем, когда он пригнулся, попал правой по ране на щеке, разбив ее еще шире.

Он пару раз ударил меня по ребрам, бросился головой вперед, и я оступился и упал. Голландец упал на меня, стараясь схватить за горло. Я перехватил по диагонали его плечо, дернул, он скатился на землю, и я успел вскочить первым. Я кинулся на него, когда он начал переворачиваться. Он хотел двинуть меня обеими ногами в живот, и я еле успел увернуться, но он-таки рассек мне шпорой запястье. Голландец вскочил, и я ударил его в рот.

Этот удар размазал ему губы по зубам. Он снова рванулся ко мне, а я левой разбил ему ухо, наполовину развернув его. Он схватил меня за руку и хотел бросить через плечо, но я пошел вместе с броском и коленями ударил его в спину. Он тяжело упал, я на него. Воткнув его лицом в пыль, я чуть не задушил его, но потом отпустил и отскочил. Я хотел избить его, но не убить.

Он, шатаясь, поднялся с земли с трудом, увидел меня и вновь рванулся. Левой я ударил его в лицо, а ладонью правой — под подбородок, запрокинув ему голову.

Надо отдать Голландцу должное: он не хотел сдаваться. Он был силен, как бык, и крепок, как железо, и его удары в живот пользы мне не приносили. Я оттолкнул его, нанес сокрушительный удар правой, когда он снова попытался сблизиться, и, чуть развернувшись, бросил через бедро. Он тяжело грохнулся в пыль.

— Голландец, — сказал я. — Ты прекрасно знаешь, что я не воровал у тебя лошадей. И ты знаешь, что те двое мне незнакомы.

Не обращая внимания, он встал на четвереньки, затем прыгнул, пытаясь схватить меня за ноги. Я ударил его коленом в лицо, он упал, но опять перекатился на живот и встал.

— Ты хорошо дерешься, Голландец, но чтобы стать большим человеком, недостаточно иметь много коров. Вешая всех подряд или тех, кто тебе не нравится, ты не станешь никем, кроме убийцы. Ты станешь ниже, чем те, за кем охотишься.

Он рукавом утер кровь и уставился на меня. Его щека была рассечена до кости, губы висели лохмотьями. Над одним глазом набухла большая серая шишка, но он стоял, сжимая и разжимая кулаки, со свирепой ненавистью в глазах.

— Если хочешь еще, Голландец, подходи — получишь.

— В следующий раз, — сказал он, — я буду с оружием.

Ему было мало. Я избил его, но не остановил. Ему слишком нравилось то, что он о себе вообразил. Ему нравилось чувство власти, нравилось твердо ступать по деревянным тротуарам скотоводческих городишек, нравилось, что его сопровождают крутые наездники, что ему уступают дорогу.

Большинство уступали дорогу из вежливости, но он считал, что из страха. Голландец любил запугивать людей, принимая их за быдло. И он не собирался меняться из-за того, что проиграл в драке.

Один из его всадников заговорил:

— Когда он еще придет за тобой, Сакетт, он будет не один. Мы все придем с ним. И захватим веревку.

— Валяйте, ребята. Ему понадобится много людей. Никто не будет лишним.

Они развернули лошадей и уехали. У выезда с ранчо один из всадников спешился, открыл ворота и, когда остальные проехали, закрыл и запер их. Это скотоводческая привычка. Никто не оставляет ворота открытыми, если их можно запереть.

— Спасибо, Эм, — сказал я. — Могло обернуться хуже.

— Вряд ли. Да для меня это не впервой. Когда Рид бывал в отъезде, случалось, что меня навещали индейцы.

— Логан, — Пеннивелл дергала меня за рукав, — давай я тебя умою.

Лицо у меня было в синяках, хотя и без порезов. Голландец оказался куда ловчее в драке, чем я рассчитывал, и здорово исколошматил меня. Я не произнес ни слова, когда Пеннивелл умывала меня, хотя было очень больно.

Позже, вытянувшись на кровати, я тихо выругался. У Эм Тэлон хватало своих неприятностей. А я ей добавил еще Голландца Бранненбурга. Он и сам был мстительным, а его ребята — пожестче, чем обычная команда ковбоев на коровьем ранчо. Любой ковбой не подарок, а эти — просто искатели приключений. Многие из них были и преступниками, и ковбоями для убийств, и вообще кем придется… совсем как я.

Вся штука в том, что я сам привел их к Эм Тэлон.

Заглядывать вперед не умею. Я знаю людей, которые садятся и начинают думать, пока не рассчитают заранее все свои шаги, но я не такой. Я сильный и жестокий, но не знаю другого пути, кроме прямого, и другого способа, кроме как взять быка за рога. Сидеть и думать для меня муторно. Мне нужны простые задачки: вроде как выйти и помахать кулаками. Нолан, тот больше думал, а я люблю действовать, и это как раз то, что мне надо.

К нам подбиралась беда. Куда бы я ни взглянул, везде, словно грозовые облака вокруг черных вершин, сгущались неприятности. Джейк Фланнер что-то готовил, а теперь к нему прибавился Голландец.

Именно тогда я решил, что лучше сам займусь ими, чем буду сидеть и ждать, пока меня не прихлопнут.

В таких положениях иные предпочитают бежать. Некоторые думают, что, поступаясь малым, отведут беду. Но такой способ никогда не срабатывал. Я проехал по всей Рио Гранде, Моголлонам, Мимбрес, Ла Плата и Меса Верде и то, что видел, послужило уроком.

Там жили хорошие индейцы. Индейцы, которые выращивали себе еду. Они очень долго жили в мире и никого не трогали, а потом с севера, по восточным склонам Рокки Маунтин, стали спускаться племена навахо и апачи. Они нашли дорогу на запад, не переваливая через хребет. Миролюбивые племена вдоль Рио Гранде исчезли с земли. Одних перебили, другие убежали на запад в утесы, где строили себе дома, но нельзя убежать, убегая. Навахо шли за ними, убивали и уничтожали. Если бы они собрались все вместе под хорошим вождем, они смогли бы сдержать навахо. Однако, как только появлялась опасность, одна семья или группа семей тут же снимались с места, пытаясь убежать от беды, а оставшихся было явно недостаточно, чтобы сражаться с врагом.

В конце концов почти всех убили. Дома на утесах превратились в руины. Начатые ими системы орошения пришли в негодность. Дикие племена из прерийснова выиграли битву с оседлыми… как всегда.

Я проезжал по той земле. Видел черепки разбитых горшков и руины деревень. Дальше на запад их еще больше. Иногда находил места, где индейцы собирались в группы, но везде было то же самое: вместо того, чтобы сопротивляться, они уходили и смотрели, как рушится все, что они построили, как убивают их соплеменников, как рассыпается их мир.

Пару раз, скрываясь в каньонах, находил их обиталища в утесах. Я никому о них не рассказывал, потому что мне все равно бы не поверили. Для большинства белых индеец ездит на лошади и сидит в вигваме, завернувшись в одеяло. Однако я несколько раз останавливался в их жилищах среди утесов, пил воду из их источников, находил одичалые остатки их кукурузных полей.

К этим людям я испытывал теплые чувства и даже ночью иногда долго думал о них, лежа там, где лежали они. Один раз проснулся от ужаса. Быстро встал и выглянул в проем, служивший окном, на залитые лунным светом каньоны, и мне показалось, что слышу, как идут из далекой глуши навахо, чтобы напасть на мирные деревушки. Тот ужас, что почувствовал я, был, наверное, их ужасом, и, даже когда они покидали родные места, они знали, что их гибель — это вопрос времени.

Иногда через каньоны пробирались всего лишь несколько воинов и убивали земледельца или его жену, убегавшую к дому по лестнице с ребенком в руках. Но они покорно ждали, пока нападавших появлялось все больше и больше. Они сидели наверху и ждали, глядя, как уничтожают их посевы, зная, что скоро воины придут во множестве и их скальные убежища потемнеют от крови. Некоторые из них перевалят через утесы и спасутся бегством, некоторые попытаются сопротивляться и будут убиты.

Совсем как у Эм Тэлон. Ее мужа убили, ковбоев убили или запугали. Мало-помалу они ушли, пока она не осталась одна против всех — высокая старуха, живущая одна в старом большом доме. Она тоже ждала дня, когда у нее не останется сил поднять «Шарпс».

И вот приехал я — человек без репутации, если не сказать больше, дикарь, скиталец. Совсем не похож на оседлого индейца. Я — бродяга, человек, живущий законом револьвера. Но я остался. Время расплаты пришло.

Я ждал достаточно. И не собирался больше сидеть и смотреть, как они будут резать меня со старухой. Я пойду к ним навстречу. Я их выкопаю, выкину и сожгу или умру. Просто не по мне было сидеть и ждать.

Как уже говорил, не умею заглядывать вперед. Мой способ: переть напролом, а потом уж глядеть, какие выпали фишки. Тем не менее я обдумал, как попасть в город незамеченным и как из него выбраться, когда все кончится… если от меня что-то останется.

Даже мышь делает несколько выходов в норе, поэтому я устроился поудобнее и вспомнил город, расположение домов и корралей. Незаметно подкрался сон…

За завтраком Эм разговорилась. Она поднялась перед рассветом, выглянула за ставни, внимательно осмотрела землю.

— Ты бы видел ее, когда мы с Тэлоном приехали сюда. Здесь не было никого, совсем никого. До этого Тэлон поднимался на пароходе по Миссури и по Платту так далеко, как только можно. Он охотился за бизонами, убил пару гризли, и жил, и кочевал с индейцами, и дрался с ними тоже.

Когда мы ехали на Запад, он много рассказывал об этом месте. Я выросла в горах, и равнина не давала мне покоя: там ничего не двигалось, кроме травы под ветром и одинокой антилопы или стада бизонов на горизонте.

Потом мы увидели, увидели издалека — наша земля возвышалась посреди моря трав, а сзади поднимались горы. Тэлон оставил здесь в хижине четырех человек, но они не понадобились.

Вначале индейцы приезжали просто посмотреть, поглазеть на трехэтажный дом, возвышающийся над прерией. Они назвали его деревянным вигвамом и с удивлением глядели на это чудо: ведь когда строился дом, они уходили на ежегодную охоту на бизонов.

Когда приехали шайены, Тэлон вышел их встретить. Он провел их по дому, все показал — от огромного пространства прерии, видимой с крыши, до бойниц, через которые можно стрелять, не опасаясь пуль.

Он знал, что все это станет известно, и хотел, чтобы они поняли: их увидят задолго до того, как они подъедут к дому, и что по нападающим можно стрелять из любой точки дома.

— Но у вас так много мебели! — воскликнула Пеннивелл. — Как же вы ее сюда доставили?

— Что-то смастерил Тэлон. Я говорила, он умел плотничать. Остальное привезли. Тэлон охотился за мехом, нашел немного золота в горных ручьях и заказал то, что ему хотелось. Мы привезли с Востока целый караван вещей, потому что Тэлону нравилось жить хорошо, а это та штука, к которой привыкаешь очень быстро.

Сидя в удобном кожаном кресле, я представлял то, о чем рассказывала Эм. Видел индейцев, проезжающих по своей земле, на которой они всю жизнь кочевали вслед за бизонами, видел их изумление, когда они обнаружили огромный дом, наблюдавший за прериями большими глазами окон.

Для них это было волшебство. Дом построили быстро. Тэлон умел распоряжаться, этого у него не отнимешь, а четверо горцев, помогавших ему, были не те люди, чтобы подолгу сидеть на одном месте, ничего не делая. Сколько человек ему помогало, Эм не говорила, но она упомянула четырех, которые остались жить в хижине, пока Тэлон ездил на Восток искать невесту. Их могло быть и больше.

Возможно, Тэлон с Сакеттом уже сделали большую часть работы до того, как прибыли помощники, и, несомненно, план постройки он придумал, когда работал на реках или строил для других хозяев.

Сидя с полузакрытыми глазами, слушая старый горный теннессийский говор Эм, я вдруг опять почувствовал нетерпение. Никто не имел права отнимать у нее то, что построила она с мужем.

Я-то, наверное, никогда ничего не построю. Никчемный бродяга вроде меня оставляет в жизни такой же след, который остается в воде, когда из нее вынимаешь палец. Каждый должен что-то оставить в жизни. Должно быть, мне не дано строить, но, без сомнения, могу сохранить то, что построили другие.

Я поеду в Сиваш и устрою им веселую жизнь. Поеду и вышвырну вон Лена Спайви и ему подобных. Я поеду сегодня вечером.

9

Никогда не утверждал, что у меня много мозгов. Большую часть из того, что узнал за свою жизнь, вколотили в меня тем или иным образом. Выучился на совесть лишь одному — как остаться в живых.

Моя стихия — оружие, лошади, удары и броски, но многому можно научиться просто глядя на мир. К тому же, хотя не привык ложиться спать с книгой, умею слушать других.

Люди, живущие уединенно: ученые, учителя, владельцы магазинов, — редко понимают, что они теряют, не разговаривая с себе подобными. Самые лучшие разговоры, и самые умные, я слышал у костров, в салунах, ковбойских бараках.

Странствующий видит многое, а знание — это возможность сравнивать и делать выводы. Более того, в любой шайке бродяг есть люди, получившие прекраснейшее образование, и люди, просто повидавшие и умеющие сложить две двойки.

Часто у костра я слышал разговор о городах, и как они появились, и о том, что большинство городов стоит на слиянии рек. Люди встают лагерем возле рек и речушек, чтобы вода была рядом. Переправиться через большую реку — дело трудное, поэтому они разбивают лагерь и отдыхают после переправы. Но после переправы отдыхают люди бывалые. А те, кто разбил лагерь, чтобы пересечь реку утром, часто ждут по нескольку недель, потому что за ночь вода может подняться на несколько футов.

Рим, Лондон, Париж, все возникли у переправ, и обычно тут же крутился какой-нибудь пройдоха, который за переправу требовал денег. Если есть люди, сильно желающие что-то сделать, всегда найдется ловкач, который будет за это брать с них деньги.

Когда люди останавливаются у переправы, они разбивают лагерь, осматриваются, и, держу пари, что кто-то уже поставил магазинчик, где есть все, что им нужно.

Городок Сиваш возник так же. Река, конечно, не ахти какая, но рядом оказался хороший источник, и один парень, проезжающий мимо, остался и стал разводить овец. Через несколько месяцев на него набрел другой смельчак, собиравшийся за золотом в Колорадо. Он увидел это место и, зная, что вода иногда дороже золота, подождал, пока овцевод повернется к нему спиной, а потом топором раскроил ему голову, похоронил и посеял кукурузу и дыни.

Этот древний конфликт — конфликт между фермером и скотоводом — начался, наверное, во времена Каина и Авеля. Каин, по Библии, был не только первым фермером. Он построил первый город, о котором говорится в священной книге. И вот наш фермер, его тоже звали Каин, увидев, что люди часто останавливаются попить у его источника, открыл лавочку и стал торговать кукурузой и овощами.

Со временем все бы у него наладилось, если бы не появился карточный шулер с ревматизмом в натруженных пальцах. Шулер приехал в городок и некоторое время наблюдал, как идут дела. Он послушал шелест тополиных листьев, журчание родника и тем же вечером вынул засаленную колоду карт.

Ревматизм в пальцах означал для него конец карьеры, но эти пальцы все же сумели сдать три дамы для Каина.

Каин уже долго не видел женщин, поэтому, когда сразу три дамы появились у него на руках, он на радостях переоценил свои возможности. А когда шулер-ревматик показал ему четыре туза, он понял, что больше не фермер и не владелец лавки. Шулеру не хотелось, чтобы его бывший партнер по покеру мозолил ему глаза, поэтому подарил ему лошадь. Когда же Каин взял топор, его, должно быть, предупредил какой-то дружелюбный призрак, шулер не стал поворачиваться к нему спиной. Каин опять стал бродягой, а шулер — хозяином магазина и владельцем полей.

Он назвал это место Сиваш. Никто не знал почему, включая и его самого. Шулеру пришло в голову это имя, и он им воспользовался. К тому времени шулер уже продавал припасы в «МТ» и в нескольких других хозяйствах, расположенных по соседству.

Сиваш не был большим городом. Человек со здоровыми ногами мог обойти его за пять минут.

Шулер с ревматическими пальцами все еще жил здесь, но пальцы у него стали намного хуже. Руки, которые не могли сдать штучку снизу или собрать внизу колоды нужные карты, не могли совладать и с револьвером. Поэтому самый старый гражданин Сиваша стал также самым миролюбивым.

Когда появился Джейк Фланнер и начал потихоньку все прибирать к рукам, шулер начал было подумывать, как бы его пристрелить, пока не увидел, что случилось с некоторыми гражданами Сиваша, вынашивавшими ту же идею. Он улыбался Джейку, но на всякий случай держал оружие под рукой.

Тем не менее шулер не испытывал к Фланнеру добрых чувств. Он хотел, чтобы Фланнер убрался отсюда, и не только потому, что тот стремился стать в городе хозяином. Шулера звали Кон Веллингтон, и с такими руками он не желал ничего, кроме покоя. Однако даже дурак понимал, что там, где появился Джейк Фланнер, спокойствием и не пахнет. Кон Веллингтон выжидал, и, поскольку все новости рано или поздно доходили до него, он узнал, что Эмили Тэлон с Логаном Сакеттом накрепко остановили Фланнера.

Логан был ему знаком. Они не были друзьями и вообще, можно сказать, почти не встречались. Как-то раз Логан сидел за одним карточным столом с Коном Веллингтоном, чьи руки в то время еще не знали ревматизма. Кон многое знал о Логане Сакетте и сдавал карты с чрезвычайной осторожностью.

Он раздумывал, как бы передать весточку Логану, чтобы об этом не узнали фланнеровские шпионы, когда услышал стук в окно.

Кон быстро прикинул, кто бы это мог быть. Джейк Фланнер или его ребята подошли бы к передней двери. Поэтому, если кто-то подошел к окну, то это враг Фланнера, а враг Фланнера — желанный гость в его доме… пока не узнал сам Фланнер.

Он на дюйм приоткрыл окно.

— Кто там? — Кон внимательно осмотрел улицу и двор, поскольку боялся, что кто-нибудь прячется и наблюдает за его лавкой, одновременно служившей ему жилищем.

— Откройте дверь, — сказал я и услышал, как он что-то пробормотал.

Внутри послышалось шевеление, затем открылся темный проем двери:

— Входи же да побыстрей.

Как только я вошел, Кон Веллингтон засветил лампу:

— Так и думал: кроме тебя, ко мне за полночь никто не заявляется.

Он сел на кровать, оставив для меня стул.

— Ты же пришел насчет Фланнера, — вдруг сказал он. — Пойми меня правильно: он оставил меня в покое. Конечно, зарабатываю я сейчас вдвое меньше, но, как видишь, жив, чего не могу сказать о других.

Он открыл коробку с сигаретами и, прежде чем пододвинуть ее ко мне, сам взял одну. Затем поднял руки, обезображенные ревматизмом:

— У меня не меньше решимости, чем у других, но с такими руками одного этого мало. Я могу нажать на курок, если в моем распоряжении будет достаточно времени. Я до сих пор могу охотится за бизонами. Но стреляться с человеком? У меня не будет ни единого шанса.

— Тебе не оружие надо. У меня на уме другое. Веллингтон резко взглянул на меня:

— Логан, ты связался с Эм Тэлон… Какой тебе с этого прок?

— Мы родственники. Перед тем, как она вышла за Тэлона, она звалась Сакетт с Клинч Маунтин.

— Может, для тебя это что-то значит, а для меня — ничего.

— Ни для кого не значит, кроме нас. Мы дорожим родством. У всех у нас свои неприятности, но когда кому-нибудь из наших грозит беда, помогут все, кто только может.

Веллингтон закурил сигару:

— Жаль, что у меня не такие родственники. Они были бы рады от меня избавиться. У нашей семьи есть деньги, образование, фамильная честь. Поэтому, когда я потерял весь свой капитал и начались трудности, они меня выкинули.

— Бывает, — я тоже закурил сигару. Она оказалась дорогой. — Кажется, ты не слишком хорошо относишься к Фланнеру. Мне нужно, чтобы ты не вмешивался.

— Больше ничего?

— Он нам с Эмили надоел. Скоро должен вернуться ее сын, но как скоро, никто не знает, поэтому пора действовать. Я собираюсь выгнать Фланнера из города.

— Ты? А кто еще?

— Мне никто не нужен. Я подумал, что ты знаешь его друзей. Мне не хочется, чтобы пострадали невиновные.

Некоторое время он изучал меня долгим задумчивым взглядом.

— Знаешь, я начинаю верить, что тебе это удастся. — Он посмотрел на длинный столбик пепла на сигаре и осторожно стряхнул в блюдце. — Большинство Фланнера не любят, но сейчас в городе всего двадцать-двадцать пять человек, не считая его банды.

Он назвал их, сказал, где можно найти, а некоторых описал:

— Отель, салун, конюшня и барак — вот где они бывают. Фланнер больше околачивается в отеле.

— А что насчет того, другого?

— Иоганн Дакетт? — Веллингтон прищурился. — Он может быть в любом месте. В эту секунду может стоять под окном. Он ходит как призрак.

Нельзя недооценивать здешний народ. Хоть Джейк и далеко закидывает лассо, их он не трогает. Часто появляется на танцах, благотворительных ужинах, много делает, чтобы в город приезжал священник. Они его не очень любят, но и не жалуются.

Они думают, что отношения с Эмили — это его дело. Мало кто из здешних знал Тэлонов. Они жили замкнуто, а когда убили старика, Эм стала приезжать еще реже… а потом вообще перестала.

Некоторые из них завидуют. В конце концов у Тэлона огромное поместье. Многие приехали сюда недавно, и ни один не представляет, каких трудов стоит сколотить большое ранчо, особенно в те времена, когда Тэлон только-только сюда приехал.

— Значит, они не будут вмешиваться?

— Надо думать. Естественно, могу обещать только за себя.

Каким должен быть следующий шаг, я просто не знал. Рассчитывать шаги не умею. Я просто начинаю действовать, а потом все идет своим ходом. Единственное, что планирую, если можно так сказать, — это чтобы не пострадали невиновные. Именно поэтому и рисковал головой, пробираясь к Кону Веллингтону.

Неожиданно у меня возникла мысль. Я не буду возвращаться той же дорогой. Если этот Иоганн Дакетт ждет меня в засаде, то только сзади, поэтому решил выйти через переднюю дверь.

Веллингтону все не очень понравилось, но он согласился, что Дакетт может ждать в темноте с тыльной стороны дома.

— Если они узнают обо мне и спросят, скажи, что я сам не свой от страха, но мне нужен был табак. Я не такой уж любитель покурить, но они этого не знают. Сколько раз видел, как за одну затяжку люди рисковали шкурой.

Веллингтон принес два кисета с табаком.

— На всякий случай, — сказал он.

Петли были хорошо смазаны, и я беззвучно выскользнул на тротуар. В четыре прыжка пересек улицу, нырнув в пространство между двумя домами, и осторожно направился к тому месту, где привязал лошадь.

Приблизившись, остановился и выглянул из кустов. В этот момент увидел, что из-за деревьев подле дороги вышел человек. Он оглянулся по сторонам, затем пошел дальше. Незнакомец увидел лошадь, и я услышал приглушенное восклицание. Затем он отвязал поводья и уже закинул было ногу в седло, когда раздался выстрел.

Лошадь вздыбилась, и незнакомец упал в траву. Лошадь отбежала с высоко поднятой головой и с поводьями, волочившимися по земле.

Сзади и слева от меня послышалось движение. Я ждал. Затем из-за деревьев вышел высокий худой человек и подошел к убитому. Он зажег спичку и выругался.

— Опять не тот, Дакетт? — крикнул я в темноту.

Одним плавным движением он повернулся и выстрелил, но опоздал. Дакетт стрелял на звук, однако промахнулся на волосок. Моя пуля ударила во что-то металлическое и с рикошетным визгом пропала в темноте.

Я бросился между деревьями к дороге, чтобы постараться перехватить лошадь.

Больше не прозвучало ни выстрела. На тропу лег первый лунный свет, и в воздухе пахло пылью. Пройдя с четверть мили, наткнулся на лошадь. Она подошла на мой голос, и некоторое время я гладил и успокаивал ее, прежде чем сесть в седло.

Когда вернулся на ранчо, светало.

10

Пеннивелл не спала и, когда я вошел, принесла чашку кофе.

— Эм спит, — сказала она, — наверстывает упущенное.

Она внимательно смотрела на меня. Я выглядел уставшим. Поймав лошадь, решил, что не нужно скрывать следы «Эмпти», поэтому поехал прямо по тропе через главные ворота Ранчо.

— Похоже, вы побывали у них, — прокомментировала она. — Как говорит Эм, я хмурюсь.

Объясняя, что произошло, я добавил:

— По-моему, Дакетт заметил меня, когда я въезжал, и устроил засаду возле лошади. Кто-то из фланнеровских парней увидел меня в городе — как я входил или выходил из лавки — и обогнал меня, решив сначала угнать лошадь, а потом заняться мною.

— Но вы ведь застрелили Дакетта?

— Только стрелял в него. Судя по звуку, пуля попала в винтовку. Вряд ли я его ранил, однако он чуть не прошил меня насквозь. Этот человек умеет стрелять, и притом быстро!

— Может, он отучит вас шляться по ночам. Подождите, пока они сами не придут.

— Я не умею ждать. По мне лучше начать самому и показать, что у каждой палки есть два конца.

— Думаете, этого достаточно?

— Ну, — протянул я, — кажется, теперь они дважды подумают, прежде чем выходить на улицу. Они знают, что я тоже за ними охочусь, а это может внести беспокойство.

Прошло два длинных, медленных дня. Я съездил в горы, застрелил лося и привез свежего мяса. Побывал и на лугах, захватив с собою клеймо, поймал и заклеймил пару годовалых бычков.

Здесь долго никто не работал, и теперь вокруг паслось столько неклейменных бычков, что ранчо превратилось в мечту скотокрада. Я решил возить клеймо постоянно.

Иоганн Дакетт не походил на парня, который позволил бы стрелять в себя за просто так. Я знал, что мы еще встретимся — в присутствии Фланнера или без него, и также догадывался, что он устроит мне засаду. От него всего можно ждать, в том числе выстрела в спину, поэтому предпочитал ездить по низинам и опушкам рощ. Я не имел понятия, как и откуда последует нападение.

Тем не менее хотелось еще раз наведаться в Сиваш. Эм дежурила, когда увидела едущего к нам всадника. Она повернулась ко мне:

— Логан? Что ты о нем думаешь?

Он ехал по дороге шагом, направляясь к воротам. В бинокль я увидел, что незнакомец сидит на усталом гнедом. Это был маленький человек в узкополой шляпе, пестрой рубашке и жилетке. По отблеску солнца я понял, что он в очках. На нем висел шестизарядник, и была винтовка в чехле.

Подъехав к воротам, всадник вдруг пришпорил гнедого, и будь я проклят, если тот не перепорхнул через ворота из шести досок пяти футов высотой и сделал это как бы между прочим, особенно не стараясь.

Эм подхватила свой «Шарпс», и ее старое ружье бухнуло, брызнув пылью прямо у ног лошади.

А всадник только высоко поднял шляпу и низко поклонился. Но не остановился.

Я поправил кольт и вышел вперед. Он был один, и я рассчитывал с ним справиться, кем бы он ни был.

Незнакомец шагом подъехал футов на пятьдесят, натянул поводья и оглядел дом. Глядел долго, потом опустил глаза на меня. Один глаз у него был покрыт белой пленкой, и, похоже, им он не видел.

— Вы, вероятно, Логан Сакетт? Я приехал присоединиться к вам.

— Зачем?

Человек улыбнулся:

— Ходят слухи, что вас собираются выгнать. Фланнер вербует наемников. Меня зовут Альбани Фулбрик, и мои предки тысячу лет дрались не на той стороне, что нужно. Не вижу причины изменять традиции.

— Вы можете драться?

— Любым оружием… без исключения.

— Ладно, время ужинать. Входите, садитесь за стол, там и поговорим.

Это был странный человек со странным именем, но чем-то он мне понравился. За столом у него обнаружилась способность уминать еду за обе щеки и в больших количествах, хотя он был на треть меньше меня.

— Как вас угораздило получить такое имя? — спросил я его.

— Имя зависит от того, с какой стороны на него посмотреть. Мое имя кажется смешным вам, ваше смешно мне. Сакетт… вы когда-нибудь вслушивались в эти звуки? Подумайте над этим, мой друг.

Он потянулся за говядиной.

— Возьмем мое имя. Мои предки с обеих сторон пришли из Нормандии с Вильгельмом Завоевателем. Один из них был оруженосцем у сэра Хью де Мальбисса, а второй служил у Робера де Бью.

Каждый из них не имел ничего, кроме крепких рук и желания ими пользоваться. Один был из рода Альбани, другой из рода Фулбрик, и вы найдете их имена в книге Страшного суда. Это были смелые люди, и мы, их потомки, гордимся, что не запятнали славных имен.

— Они были рыцари? — спросила Пеннивелл.

— Нет, не рыцари. В перерыве между войнами они были простыми людьми — кузнецами и тому подобное. Один из них осел в Йоркшире вместе с сэром Хью, второй ушел в Шотландию. А один из нашей семьи помог впоследствии посадить на трон Шотландии Брюса, хотя ни тому, ни другому это на пользу не пошло.

Я ничего не знал об иностранных войнах и о других землях вообще, и если разговор идет не о лошадях, коровах, бизонах или оружии, мне трудно за ним уследить. Но в голосе Альбани звучала какая-то магическая нота. Мне нравилось его слушать. Имена для меня ничего не значили, совершенно ничего.

— Я слышала эти имена, — сказала Эм. — Тэлон о них говорил. Его семья родом из Франции, и по всем меркам задиристый был род: они строили корабли и плавали на них по белу свету, чаще всего пиратами. Это чудо, что их всех не перевешали.

— А со скотом вы умеете работать? — спросил я.

— Да, умею. С лассо могу посоревноваться с любым, и конь у меня приучен. Я отработаю и еду, и любую плату.

Лошадь, на которой я приехал, с виду ничего не стоит. Но это только с виду. Мы с ней побывали в разных переделках, а иногда и вместе воевали. Если я заарканю какое-нибудь животное, она с ним справится, пусть даже с бизоном.

Сидя на коне, я не побоюсь заарканить техасский торнадо и перевязать его тоже. Он будет прыгать по скалам там, куда не доберется горный баран. Однажды, когда меня продырявили из винчестера, он нес меня по снегу пятнадцать миль, а потом стучал копытом по крыльцу, пока хозяева не вышли и не сняли меня.

Можете называть меня хоть псом, сэр, но если вы плохо отзоветесь о моем коне, я влеплю вам пулю.

— Никогда плохо не отзываюсь о лошадях, — сказал я искренне. — Мне приходилось ездить на таких, да и у нас на «Эмпти» есть похожие.

Если Альбани хорошо управлялся с едой, то еще лучше он управлялся с работой. Мы за одно утро отловили и заклеймили четырнадцать бычков, очистили от оползня родник и съездили на верхние луга проверить траву. Он хорошо пользовался инструментами, но я все-таки был настороже. Он не сказал о себе почти ничего, только распространялся про своих предков, которые пришли… не помню откуда. Я никогда не слыхал о Нормандии, пока Пеннивелл, она много читает, не сказала, что это во Франции, а нормандцев раньше звали северными людьми или викингами и что они селились там, где находили хорошую местность. Ну, это я еще могу понять. Большинство из нас, кто пришел на Запад, хотели то же самое.

Оказалось, что Эл — так мы стали его называть — хорошо чинил изгороди. И за следующие несколько дней мы где нужно подтянули проволоку, заменили несколько прогнивших столбов и заклеймили несколько десятков голов. Он работал в Монтане и в обеих Дакотах, а пришел на запад из Иллинойса, где работал на строительстве железной дороги.

От Майло Тэлона известий не было, и я целыми ночами гадал, что может предпринять Фланнер. За завтраком мы с Эм поговорили об этом, а Эл внес свою долю. В результате я вывел пару, приученную к тягловой упряжке, впряг их в плуг и пропахал двенадцать противопожарных борозд чуть пониже вершины холма, отделяющего нас от города. Эл сделал то же самое с другой стороны. Это заняло несколько дней.

В лесах позади дома мы объездили каждую тропинку, кое-где нашли поваленные деревья, кое-где свалили сами, чтобы устроить завалы, непроходимые для всадника, а иногда и для пешего. В завалах устроили лазы, знали о них только мы. Это было похоже на лабиринты. Если человек знал дорогу в завалах, то мог проехать достаточно быстро, а если нет, то лучше пусть не пробует: все равно не проберется.

Больше всего в доме боялись пожара. Мы расставили бочки возле амбара и барака и наполнили их водой. К тому же заготовили и навялили много мяса на случай новой осады.

На третью ночь я проснулся от звенящего крика. Кто-то стучал в дверь и вопил «Пожар!» Я схватил шляпу и брюки, натянув первую на уши и второпях залезая во вторые. Забил ноги в сапоги, схватил оружейный пояс и рванул в дверь.

Весь горизонт был объят пламенем. Огонь на хорошей скорости летел на нас. Я кинулся к корралю и услышал стук копыт. Это в бешеной скачке мимо меня промчался Эл Фулбрик. Он был в кальсонах с пристегнутым оружейным поясом, размахивал винтовкой и орал, как индеец команчи. В седле перед ним высилась куча старых мешков и лопата.

В пару секунд я оседлал чалого, схватил несколько мешков из кучи в углу, на ходу прихватил лопату и умчался вслед за Элом.

Мы подскакали к нашей противопожарной полосе за несколько минут до огня. Можете мне поверить, если бы не полоса, пожар смел бы нас с лица земли, но поскольку она пролегала по нашей стороне холма, Фланнер даже не подумал о ней.

Мы спешились и, оставив лошадей в стороне, стали мешками сбивать пламя. Еще некоторое время продолжали бороться с огнем, затем отошли и разожгли встречный пожар, который выжег траву до нашей полосы и дал нам дополнительные пятьдесят футов.

На сторону ранчо перелетело всего несколько искр, но мы сбили огонь и закидали его землей.

Пеннивелл и Эм работали рядом. Вдруг я повернулся:

— Дом! Они уже в доме!

Мы на бегу вспрыгнули в седла — Эм не хуже остальных — и рванули вниз по склону.

Когда подъехали к задней двери, около передней уже сгрудились несколько человек. Эм вбежала первой, я за ней, а Эл свернул в боковую комнату.

Там стояли Лен Спайви, Меттьюз и еще кто-кто. Лен усмехался:

— Теперь вы у нас в кармане! Джейк знал, что делал.

Все держали в руках револьверы, их было восемь, нас — двое. Кое-что они предугадали, что-то — нет. Например, Эмили Тэлон.

— Карман-то у вас дырявый! — и она спустила на них всех собак… только это были не собаки, а пули из тяжелого кольта.

Бандиты оцепенели. Они были уверены, что неприятностей надо ждать от меня, поэтому не обращали внимания на женщин. И не подозревали, на что способна Эм.

А она просто подняла револьвер и выстрелила. В этот момент из двери спальни выпрыгнул Эл Фулбрик с ружьем, а мой шестизарядник каким-то образом оказался у меня в руке и во весь голос поддержал их.

Нам помогло оцепенение противников. Не зная до конца, что за женщина Эм Тэлон, они не ждали такого расклада. Первый выстрел Эм попал в стоящего ближе всех Меттьюза, отбросил и развернул его. Меттьюз выстрелил, но пуля вошла в пол, потому что он уже падал, а Эл добавил ему из двухстволки.

Меттьюз упал, еще один человек сполз на пол, цепляясь за дверной косяк, а Лен Спайви бросился в дверь, чуть не сломав себе шею.

Мы выбежали за ними. Один было повернулся, чтобы выстрелить на бегу, но моя пуля прошлась ему вдоль ключицы. Он пошатнулся и вскрикнул, я увидел, как пуля прорезала рубашку, и послал вторую прямо в грудь.

Они оставили своих. Меттьюз лежал и умирал. Человек, цеплявшийся за косяк, получил заряд дроби с расстояния двенадцати футов и скончался на месте. Третий лежал на траве перед дверью.

Как и было задумано, они выманили нас пожаром, но не приняли в расчет Эмили Тэлон.

Я, может быть, и сдержался бы из-за страха, что в перестрелке пострадают женщины, но у Эм и в мыслях не было сдерживаться. У Пеннивелл тоже. Она выстрелила дважды. Я потом видел, как она перезаряжала. Бледная как смерть, дрожащими пальцами затолкала два патрона в револьвер и была готова драться опять.

Черт возьми, вот это женщины!

11

Во мне горела злость. Нам повезло: одна пуля оцарапала Эм — и этим все потери ограничились.

Огонь уничтожил часть пастбищ, но весенние дожди и зимние снега помогут вырасти новой траве. Пожар обезопасил нас с той стороны, потому что сжег все, что могло гореть.

Они взломали окно рядом с передней дверью. Пробовали выбить дверь, но она оказалась не такой уж хлипкой. Поэтому разбойники оторвали ставни, разбили стекло и проникли внутрь. Эта задержка и спасла нас: мы примчались вовремя.

Сидеть сложа руки я просто не мог, поэтому вышел и, никому ничего не сказав, поскакал в город. Я остановился в тени амбара, увидел их лошадей у привязи возле отеля-салуна, перешел улицу и поднялся по ступенькам. Они все были там, ругались, потели и пили. Когда я вошел, все разом обернулись, думая, что это Фланнер.

Не сказав ни здрасьте, ни до свидания, просто нажал на курок. Первая пуля попала в Лена Спайви, когда его рука ложилась на рукоятку револьвера. Она опрокинула его на стойку бара, а вторая продырявила ему горло.

Еще один человек упал, прежде чем пуля ударила меня в ногу и я покачнулся. Цепляясь ногтями за стену, я расстрелял остаток патронов, затем начал вынимать из барабана пустые гильзы.

От черного пороха комната наполнилась дымом, и откуда-то со стороны бара резануло пламенем. Меня еще раз ранили.

Я не упал и продолжал заряжать револьвер, затем приготовил его, чтобы снова сразиться с ними. Дым уже начал подниматься к потолку. Скользнув по стене на колено, я увидел пару ног и всадил две пули на четыре фута выше. Человек упал.

Я подполз к двери, сумел открыть ее и вывалиться наружу. Мне не надо было говорить, что раны тяжелые, что сделал чертовски глупую вещь: приехал во вражеский лагерь и открыл пальбу.

Мне нужно было добраться до лошади, которую оставил чуть выше на улице. На стороне отеля открылась и очень тихо закрылась дверь. Я сполз по ступенькам на улицу и, уцепившись за коновязь, поднялся на ноги.

С револьвером в руке пятился к амбару, когда из-за угла отеля на костылях вышел Джейк Фланнер. В одной руке он держал шестизарядник, а вес тела перенес на другой костыль и поднял револьвер. В тот же момент я увидел, что из дверей салуна с ружьем в руках вышел Брюер. Он выбирал место, откуда удобнее стрелять.

Подняв револьвер, я сделал шаг назад, и тут под каблук попал камень. Каблук подвернулся, я пошатнулся и упал в тот момент, когда прогремели два выстрела, за которыми сразу последовал третий.

У последнего был совсем другой звук — резче, чем глухой выстрел сорок четвертого калибра. Я увидел, как Брюер зашатался, упал и пополз за угол, скрывшись из виду.

Фланнера не было. Мгновение назад он стоял здесь и вдруг исчез.

Я начал подниматься и почувствовал, что мне помогают.

— Потише, потише. — Голос был незнакомый, но глаза застилал туман, и когда я хотел на него посмотреть, он сказал:

— Тебе придется идти самому. Я не могу нести тебя и одновременно стрелять. Пошли!

О последних минутах у меня остались смутные воспоминания. Я чувствовал, как меня сажали в седло, и очень сильно чувствовал движение лошади, потому что каждый раз, когда она ставила ногу, меня прошибала жуткая боль.

Горел костер. Была ночь, и наверху собрались звезды. Я видел их сквозь ветви деревьев. Голова болела и не хотелось шевелиться, поэтому долго-долго лежал и смотрел на звезды.

Я, наверное, опять отключился, потому что когда вновь открыл глаза, небо было серым и на нем осталась только одна звезда. Некоторое время просто лежал и смотрел на нее, а потом мой взгляд остановился на костре. Он прогорел до углей и серого пепла, а за ним я услышал чудесный звук — лошади щипали траву.

Ничего не двигалось. Я не знал, что со мной и где я. Затем почувствовал какой-то запах и увидел почерневший кофейник на углях.

Хотелось кофе. Мне ужасно хотелось кофе, но не был уверен, что смогу до него добраться. Некоторое время еще лежал, слушая ветер в соснах, и наконец дошло, что ранен… Как я выбрался из города? Вспомнил скачку и придерживающую меня руку. В конце концов меня привязали к седлу… но где я сейчас?

Когда попытался двинуть правой рукой, то почувствовал, что она как-то привязана. Левая была свободной.

Вытянув руку, что-то нащупал… револьвер! По крайней мере мне оставили оружие. Рядом со мной кто-то спал. Голова его лежала на седле, сам завернут в одеяло и часть подстилки. Но подстилка незнакомая. Затем увидел лошадей — недалеко впереди в редком осиннике. Они были стреножены и паслись.

Меня ранили в правую руку. Перекатившись чуть влево, попробовал сесть. Лошади поглядели на меня. Их было четыре, одна из них — мой чалый.

На траве аккуратно сложены снаряжение и пара седельных мешков. Значит, этот парень — бродяга. Но его снаряжение выглядело в несколько раз лучше, чем у обычных бродяг, с которыми я встречался, и на сапогах у него были не шпоры, а их подобие… и сапоги у него не западного шитья.

Неловко повернулся. И меня прострелила такая боль, что невольно вскрикнул. Спящий человек проснулся.

Он оказался высоким, не старше тридцати и довольно красивым. Он был одним из самых хорошо сложенных мужчин, которых мне приходилось встречать. И выглядел очень аккуратно. Хотя я не мог определить марку его винтовки, она явно стоила дорого.

Незнакомец сел и посмотрел на меня:

— Не пытайтесь двигаться, не то у вас опять откроется кровотечение. Мне с трудом удалось его остановить.

— Вы откуда?

Он сухо рассмеялся:

— Какое это имеет значение? Я же вовремя появился. Так что же там случилось?

— Подрались. Они на нас здорово напирали, вот я и решил дать сдачи. И сделал, что решил.

— Вы кого-нибудь убили?

— Двух внутри. И, по-моему, одного снаружи и кто-то еще мне помог.

— Это я. Стрелял в человека на костылях, но промахнулся. Наверное, к лучшему. Не хотелось бы убивать калеку.

— Если он хромой, то вовсе не значит, что он хороший. Это самый сволочной из всех. Это Джейк Фланнер.

— Из-за чего драка?

— Тут есть ранчо, — сказал я, — называется «Эмпти», потому что клеймо у них «МТ». Там хозяйкой старая леди… человек что надо… зовут Эмили Тэлон. Эти, в Сиваше, хотят согнать ее с земли, а я ввязался в драку… Они налетели, пытались сжечь нас, но мы спасли ранчо, а потом расстреляли их в доме. Однако им все равно мало. Они пришли бы опять. Ну я и разозлился, что они так обращаются со старой леди… и приехал в город.

— Один?

— Почему бы нет? Их не так уж много. Я не хочу играть по правилам, которые мне навязывают.

— Вы кого-то мне напоминаете.

— Видели, наверное, мои портреты с наградой за поимку. Меня зовут Логан Сакетт.

— А меня — Барнабас Тэлон. Эм — моя мать. Я внимательно посмотрел на него. В нем было что-то тэлоновское, это точно. Он похож на Эм, но больше на Майло.

— Слыхал, вы были в Англии?

— Уже вернулся. Я получил известие, что мама умерла. Сообщалось также, что все дела улажены. Причин возвращаться не было, и я остался.

Несколько месяцев назад я разговаривал со своими английскими друзьями о Колорадо, и они сказали, что видели дом, наш дом, и что там живет одинокая старуха.

Вначале подумал, что это чепуха, но известие меня взволновало. Я сел на корабль и поплыл в Штаты. В Новом Орлеане пошел к старику, бывшему адвокату папы. Он сказал, что в суде дело о наследстве не слушалось и что не далее как два месяца назад он получил письмо от мамы. Ну и поехал домой.

Барнабас налил в кружку кофе и протянул ее мне.

— Очевидно, кто-то прислал письмо с определенной целью. Приславший его хотел заставить меня забыть Колорадо и все, что у нас там есть.

Тот, кто имел такие намерения, не обрадовался бы, узнав о моем появлении. Поэтому я вернулся тихо и, когда доехал до Денвера, навел справки. Никто ничего не мог сказать точно, пока я не проконсультировался с бывшим заместителем шерифа, моим знакомым. Он рассказал, что человек по имени Джейк Фланнер нанимает головорезов.

В последнем письме к адвокату мама упоминала имя Фланнера, и мне пришлось выдать себя за горного инженера. Пару раз получал предупреждение, чтобы сменил направление, так как в районе Сиваша зреют неприятности.

Я въезжал в город в тот момент, когда началась стрельба. Когда ты появился из салуна, я понял, что ты ранен и хромаешь, но все еще в деле. Затем вышел Брюер и приготовился стрелять. Его я убрал быстро, потом выстрелил в калеку.

— Как ты нашел моего коня? — спросил я.

— Ты сам мне сказал.

Ничего не помню. Кажется, ему еще кое-чего говорил.

— Надо смотреть на тропу за спину, — предупредил я его. — Они просто так не сдадутся.

— Ты забыл, что я здесь вырос. Я знаю в этих холмах такие убежища, что они не найдут нас несколько лет. Мне известны места, о которых даже папа не ведал. Только я и Майло.

— Я послал ему весточку. Если он на Воровской тропе, ему передадут.

Он удивленно посмотрел на меня:

— Майло? Вор?

— Да нет, не совсем. Просто его все знают. И он здорово умеет пользоваться шестизарядником.

Лежа рядом с ним у костра, я рассказал об Эм, Пеннивелл, о ранчо. Я рассказал ему также об Альбани Фулбрике, полностью посвятив его в наши дела.

К концу я совсем выдохся. Выпив еще кофе, поудобнее устроился на одеялах. К этому времени совсем рассвело и стало заметно, что Барнабас обеспокоен.

— Будет лучше, если ты сядешь в седло и поедешь в «Эмпти», — сказал я. — Они знают, что я получил порцию свинца, и постараются пробиться на ранчо.

— Не могу тебя бросить, — ответил он, сидя рядом на корточках. — Логан, ты очень тяжело ранен. В тебя попали три раза. Одно сквозное ранение в бедро, вторая пуля сидит в мышцах правой руки, но самая тяжелая рана — в теле. Ты потерял много крови. — Он запнулся. — Я не врач, но много знаю о пулевых ранениях, так как был офицером во французской армии во время франко-прусской войны. Я не могу тебя бросить.

— Лучше поезжай. Ты нужен Эм. А я как-нибудь выкарабкаюсь.

Барнабас долго глядел на меня, потом подошел к мешкам, вынул кофе, еду и сложил все возле меня. Он наполнил мой патронташ и распечатал коробку патронов сорок четвертого калибра.

— К счастью, я купил их на всякий случай. Думал, пригодятся на ранчо.

Он снова присел возле меня.

— Ты в шести или семи милях позади ранчо, но короткой дороги здесь нет. Чтобы попасть туда, придется потратить почти весь день.

Вон там протекает ручей. Твоя фляжка полная, я оставляю и свою. В котелке много кофе. Пришлю помощь, как только разберусь с делами на ранчо.

Я посмотрел на окружавшие нас холмы. Место напоминало старый кратер или, как мы говорим, «висячую долину», то есть акров в триста большая выемка, с трех сторон защищенная утесами. В ней росло много деревьев и, возможно, было озеро… в таких местах озера не редкость.

Барнабас оседлал лошадь, в последний раз посмотрел на меня и ускакал. А я остался один.

Солнце стояло высоко, и тени осиновых листьев плясали на траве. Я ослаб, поэтому просто лежал и отдыхал.

Какой след оставил Барнабас? Можно прекрасно управляться с лошадью и оружием и тем не менее оставить такой след, что по нему сумеет пройти новорожденный. Скрывать следы — искусство, и далеко не простое. Я слышал, что некоторые заметают следы ветками. Это смешно: след от ветки — уже след. Все должно делаться тщательно, как будто по земле давно никто не ездил. Следопыт редко находит четкий след человека или животного, который преследует. Только признаки следа.

Ручей тек в тридцати ярдах от меня. Но ровного места, где можно лежать, ближе не было. Только камни. Я продремал весь день с винтовкой под рукой и конем, щиплющим траву неподалеку. Вечером добавил несколько веток в костер, налил воды в оставленный Барнабасом котелок, настругал туда вяленого мяса и еще всякой всячины и поставил на огонь. Затем опять лег.

И знаете что? Я боялся. Никто меня не мог испугать — ни зверь, ни человек, когда я стоял на ногах и имел две здоровые руки, но теперь лежал слабый, как котенок, да к тому же с раненой правой рукой.

Потом немного поел и стал думать. Нет никакой гарантии, что Барнабас Тэлон вернется. Он собирался вернутся, но он нужен дома, и его первая обязанность — защитить мать. Что же касается меня, то выбора нет: или выбирайся сам, или помирай. Поэтому я прикинул, что можно предпринять.

Если люди Фланнера выйдут на мой след, то у меня не останется ни одного шанса, а погоня, безусловно, будет. Что бы ни говорил Тэлон об убежищах, я не сомневался — меня найдут, значит, надо найти другое — еще лучше… там, где я действительно смогу спрятаться.

Раненым нужна вода, и это привязывало меня к ручью. Я стал внимательно осматриваться вокруг, выискивая надежное место. Ниже по ручью виднелось скопище валунов с разбросанными среди них сухими ветками и прочим мусором.

Я доел похлебку — ох, и вкусной она была, попил воды из фляжки и почувствовал себя лучше.

И все же меня мучило беспокойство. Я был очень слаб и знал, что худшее еще впереди: могу ослабеть настолько, что потеряю сознание и начну бредить. Мне приходилосьвидеть людей с огнестрельными ранами, и я не рассчитывал выжить, если вдруг в моем теперешнем состоянии попаду под дождь. А неожиданные дожди в высокогорье случаются почти каждый день.

Я не видел ничего, что могло бы помочь. Ни пещеры, ни закрытого от ветров угла… ничего.

А что, если заползти в седло и попытаться доехать до ранчо? Нет, не доеду. К тому же конь не оседлан, я никак не смогу его оседлать. И все-таки должен быть выход.

Собрав вещи, я скатал одеяло, допил остатки кофе и с помощью винтовки сумел кое-как встать, цепляясь за ствол осины. Дюйм за дюймом осмотрел местность. За свои годы я узнал о деревьях, кустарниках и скалах все, что может пригодиться для убежища, но здесь не нашел ничего.

И все же что-то не давало мне покоя, какая-то вещь, которую я упустил, как будто кто-то напоминал мне о чем-то, а я не понимал его. Я обшарил каждый закоулок памяти, влез на кручу каждой идеи и обследовал там каждый камешек. Ничего.

Но когда ковылял от дерева к дереву к своему чалому, до меня дошло.

Я слышал шум водопада.

12

Эм Тэлон вглядывалась через прорези ставен. Никого.

Логан уже должен был вернуться. С его стороны глупо уехать вот так. Но она понимала состояние своего помощника и тоже придерживалась теории, что если враг попятился, его нужно дожимать.

— Не дать им опомниться, — пробормотала она.

Небо было в тучах, в воздухе ни дуновения. Угрюмые облака грозили дождем.

Она прошла от окна к окну, проверяя запоры на ставнях. Пеннивелл лазила на крышу смотреть, что делается вокруг.

— Никого, тетя Эм. Дорога до города пустая.

— Он должен уже вернуться. — Эм говорила наполовину для себя.

Что он сделал, въехав в город? Она знала, потому что сделала бы то же самое. Он пошел на них в открытую, лоб в лоб. Может, Логан и не был самым умным из Сакеттов, но он был злее загнанного в угол волка и не умел стрелять в спину.

Она мысленно нарисовала город и попыталась представить, что бы он сделал. А если он ранен? Он убежит в горы. Логан постарается увести их, как раненая куропатка уводит от гнезда.

Он уедет в горы, разыщет убежище и будет ждать, пока не наступит время, когда можно вернуться. Если сможет вернуться.

Это было самое мучительное, потому что Логан мог прятаться в горах, нуждаясь в неотложной помощи. Вся беда в том, что напасть на его след можно только от Сиваша.

От Пеннивелл на тропе никакого толку. Кроме того, девушка сама нуждается в помощи. Она еще молодая, и ей не пристало бродить по холмам, когда вокруг шатаются такие люди, как у Фланнера.

Эл? Эмили заколебалась. Наверное, он хорош на тропе, но в их местах еще новичок, а идти по следу — это не только отыскивать следы.

Она знала местность. И ходила по следу так же хорошо, как и любой знакомый ей Сакетт, что означало лучше, чем большинство остальных.

Эм Тэлон решила, а когда Эм Тэлон решила, ей не оставалось ничего, кроме как готовиться. Фактор времени тоже был важен. Ей следовало выехать с ранчо незамеченной. Она поедет в холмы и найдет Логана.

За завтраком Эм сказала:

— Меня не будет день или два. Эл, ты остаешься за хозяина и будешь присматривать за Пеннивелл.

— Мэм, — запротестовал Эл Фулбрик, — вам никак нельзя этого делать. Вы же не молодая леди, а эти горы здорово крутые.

— Конечно, крутые! Потому-то и люблю их. Сынок, я родилась и выросла в горах. Ставила капканы и ловушки еще до того, как родилась твоя мама. Ну, а что касается этих холмов, то тут я не раз убегала от индейцев. Знаю, где можно спрятаться, и знаю, как ведет себя преследуемый Сакетт.

Мы убегаем не так, как остальные, и я догадываюсь, что будет делать Логан. Оставьте его мне. Только поймай и оседлай мне того мула…

— Мула?

— Точно. Мы с ним вместе воевали и сможем повоевать еще разок.

— Как скажете, мэм. Только мул ведь не очень быстрый.

— Я тоже. Но я знаю этого мула. Он отвезет меня туда и привезет обратно. А это то, что нужно в моем возрасте, мистер.

— Да, мэм. В любом возрасте.

Эл вышел через заднюю дверь в корраль. Он с сомнением посмотрел на мула, а мул посмотрел на него.

— Мне бы хотелось все уладить по-хорошему, — сказал Эл. — Это старая леди придумала, а не я.

Мул заложил уши, а Эл приготовил лассо. Он уже пробовал арканить мулов, и в конце концов у него это получилось… через некоторое время. У мулов просто божий дар избегать петли. Он зашел в корраль, таща за собой лассо и прикидывал ситуацию.

Сзади он услышал голос Эм Тэлон:

— Тебе не понадобится лассо. Коли, поди сюда!

Мул без колебаний пошел прямо к ней. Она угостила его морковкой и накинула уздечку в то время, как Эл Фулбрик собирал в кольцо лассо.

— Как это вы его назвали?

— Коли… Колеус, а коротко — Коли. Имя ему дал Тэлон, а Тэлон любил читать классику. Он говорил, что Колеус с острова Самос первым из греков выплыл из Средиземного моря в Атлантику.

— Ну и ну! А для чего ему это было надо?

— Кажется, другой народ — финикийцы, по-моему, родственники филистимлян из Библии — закрыли ту часть Средиземноморья. Они объявили его своим и никого не пропускали.

Этот Колеус сказал им, что его занесло штормом, во всяком случае, он прошел Геркулесовы столбы и выплыл в Атлантику. А потом доплыл до Тартесса и нагрузил корабль серебром. За одно путешествие стал богачом.

Тэлону он нравился, потому что мой муж сделал то же самое. Ему говорили, что он сумасшедший, если хочет жить на земле, которая нужна только индейцам. Коли все время отыскивал новые пастбища, вот Тэлон и назвал его так.

— Мне это нравится. — Эл Фулбрик сплюнул в пыль. — Такой человек заслуживает доверия.

— После того путешествия доверие ему было ни к чему. Он расплачивался наличными. Тем не менее вот так Коли получил свою кличку, а мы с ним пережили достаточно, этот мул и я. Мы прошли сквозь огонь и воду, и он дрался со всякой ходячей тварью.

— Этот мул?

— Этот мул, как ты его называешь, когда-то был настоящим мужчиной. Его кастрировали, но забыли об этом сказать. Поэтому не стоит его трогать, иначе можешь лишиться куска мяса.

Эм Тэлон взяла седло и, прежде чем Эл успел помочь ей, кинула его на мула, затем стала затягивать подпругу. Она сунула винтовку в чехол на седле и повернулась к нему:

— Эл, иди занимайся делом. Я поеду на нем по-мужски, чего не должна делать ни одна приличная женщина, но меня никто не увидит. Ты иди в дом и смотри в оба. Они придут, особенно если взяли Логана.

Эл выругался, еще раз сплюнул в пыль и зашагал к дому. Подойдя к крыльцу, он оглянулся. Эм ехала к воротам и действительно сидела в седле по-мужски, и был виден красный краешек панталон в том месте, где они заправлялись в сапоги.

Он покраснел и пристыженно отвернулся. Когда Эл вошел в дом, Пеннивелл разливала кофе.

— Не пойму я ее, — сказал он. — Никак не пойму. Я бы поехал…

— Она бы вам не позволила, и единственная вещь, которую я твердо знаю об Эм Тэлон, это то, что с ней невозможно спорить. Она не против идей, но только если они ее собственные. Когда она что-то решит, лучше держаться от нее подальше.

Эмили Тэлон была немолода, но в ее сухом, крепком теле не угадывалась старость. Во всяком случае, она никогда не мерила жизнь годами. Человек есть то, что он есть. И многие сорокалетние мужчины на самом деле думают и чувствуют себя как шестидесятилетние, а многие — как двадцатилетние, и им не суждено перешагнуть этот рубеж.

Маленькой девочкой Эмили помогала отцу и братьям ставить силки и капканы, а когда ей исполнилось десять лет, ей выделили участок леса. С его жизнью она была знакома больше, чем с жизнью людей, и, отъезжая от ранчо, вдруг почувствовала себя свободной, намного свободней, чем все последние годы.

Эм разведала территорию между Сивашом и холмами. Раненый и преследуемый Логан обязательно направится в горы. Она хорошо знала характер Сакеттов, потому что была одной из них. Он поедет в горы, и поедет далеко.

Когда уже смеркалось, Эм нашла следы, только это были следы двух лошадей, а не одной. Озадаченная, она снова прочла следы. Одни следы принадлежали чалому, и его вели в поводу.

Эм недоверчиво осмотрела отпечатки, затем огляделась. Все было тихо, за ними никто не охотился, однако в городе, должно быть, они устроили переполох.

Проехав чуть дальше, Эм наткнулась на следы группы из семи или восьми всадников, которые не преследовали этих двух, но искали их.

Ей нужны сведения, поэтому она направилась в город. Наступила ночь, и вряд ли ее смогут увидеть в темноте, к тому же она знала, куда едет.

Было время, когда из-за Долорес Аррибас мужчины убивали друг друга, но прошли годы, и она не заметила, как очутилась в конце тропы в Сиваше.

В ее венах кровь Андалусии, но текла там и индейская кровь, кровь народа, который возводил грандиозные каменные постройки, когда Испания была под властью мавров.

Долорес стирала для гринго, но не позволяла себя унижать. Яростно гордая, она жила в городе обособленно. Ее никто не трогал, а некоторые даже боялись.

Эмили Тэлон знала, что из жителей Сиваша Долорес лучше всех была осведомлена о том, что случилось, и будет рада поделиться новостями.

Мул осторожно прошел по переулку и обогнул неосвещенную сторону конюшни. Эм не спешилась, потому что Долорес Аррибас сидела на ступеньках своего дома, глядя на звезды.

— Вы выбрали позднее время для визита, миссис Тэлон. — Она говорила с едва различимым акцентом.

— В городе была перестрелка?

— Да. Двое убитых, двое раненых. Один, наверное, умрет. — Она говорила как бы между прочим, потом добавила: — Они люди Фланнера.

— А тот, кто стрелял?

— Их было двое… Один из них — Логан Сакетт. Но Джимми Брюера убил другой — незнакомец с винтовкой, высокий, элегантный мужчина.

— Логан ранен?

— Да… тяжело ранен… и не один раз. Второй его увез.

— Я должна их найти.

— Думаете, вы одна? Фланнер тоже их ищет. По крайней мере, его люди.

Они помолчали, потом Долорес предложила:

— Не желаете чашку чая? Вам предстоит долгий путь.

— Наверное. Да, я хочу чаю.

Она спешилась, что-то тихо сказала мулу и вошла в дом вслед за Долорес. Дом был маленький, и даже в темноте почувствовалась его аккуратность.

— Я не буду зажигать свет. Чайник горячий.

— Спасибо.

Они уселись в полутьме, и Долорес разлила чай:

— Где ваши сыновья?

— Если бы я знала. Майло где-то путешествует, а Барнабас уехал в Европу и живет, как я слышала, на широкую ногу. Я всегда думала, что так оно и будет, но удивлялась, почему он не писал. Потом узнала. Кто-то передал ему, что я умерла, а ранчо продано за долги.

— Он такой. От него всего можно ожидать.

— Фланнер?

— Конечно. Теперь они могут не беспокоиться, что он вернется. Что ему делать в Сиваше? Что делать всем нам, у кого нет денег, чтобы уехать?

Некоторое время они молчали, потом Эмили сказала:

— Если только деньги…

— Я сама зарабатываю себе на жизнь.

— Я просто подумала, что если вы хотите уехать и вопрос упирается в деньги, я могу вам одолжить.

— Спасибо. Не стоит. Я подожду. Скоро у меня будет достаточно, тогда уеду. — Она помолчала. — По крайней мере, вы никогда не были в числе тех, кто настаивал, чтобы я уехала.

— Нет, никогда… и Тэлон тоже. — Эмили замялась. — Дело в том, что вы были слишком популярны и чертовски женственны. Они боялись, что вы отнимете у них мужей.

— Они мне не нужны. — Она повернула голову и в темноте посмотрела на Эм:

— А вы не боялись?

— За Тэлона? Нет. Ему всегда хватало одной женщины. Собственной.

— Вы правы. А за сына?

— За Майло? Вы имеете в виду Майло?

— Нет, не Майло.

— За Барнабаса? Мне казалось, что это не для него.

— Он хороший человек, прекрасный человек. Мне он нравился. Он джентльмен.

— Спасибо. — Эм поднялась. — К рассвету мне нужно быть далеко в холмах.

— Будьте осторожны. Джейку Фланнеру наплевать, что вы женщина. И большинству из тех, кто сейчас с ним. Они мразь.

— Я слышала про Лена Спайви. Я…

— О нем не волнуйтесь. Его с ними не будет.

В двери Эм задержалась:

— А что с Леном Спайви?

— Логан убил его. Первого.

Эм тихонько сошла с крыльца, затем огляделась. Наконец она подошла к мулу, стоявшему на другом конце маленького дворика. Долорес Аррибас, стоя в дверях, услышала, как скрипнуло седло.

— Миссис Тэлон, я всего не видела, но из того, что мне передали, могу поклясться, что сегодня здесь был Барнабас. Эмили молчала, не зная, верить ей или не верить.

— Барнабас?

— Он приехал вовремя. Они убили бы Сакетта. Он дрался по-настоящему. Но его тяжело ранили, и сам Джейк Фланнер собирался в него выстрелить, как и Брюер.

— А Барнабас спас его?

— Да. Он убрал Брюера, потом развернулся к Фланнеру, но тот уже сбежал.

— Это похоже на Джейка. В этом весь Джейк Фланнер.

— Да, миссис Тэлон. Так что будьте осторожны. Ведь им нужны вы. И только вы.

Эмили Тэлон повернула мула в сторону гор. Барнабас вернулся. Ее сын снова дома.

13

Эм Тэлон была рассудительная женщина. Теперь она размышляла о Барнабасе и его положении. Он ехал в горы с раненым в поводу. Ему необходимо убежище и лекарства для Логана. Самым логичным было бы направиться в «Эмпти», но если бы они попытались поехать дорогой, которая связывала ранчо с Сивашом, то наверняка погибли бы.

Значит, они должны ехать в горы, чтобы как можно скорее затеряться.

Барнабас, несомненно, постарается попасть на ранчо, но он не знал горные тропы так, как Майло, а Логан был не в состоянии помочь ему. Очевидно, Барнабас не пострадал в перестрелке, но она могла только предполагать.

Ее муж охотился в этих горах задолго до первого переселенца, и часть времени Эм проводила с ним. Она знала тайные тропы в таких местах, которые казались непроходимыми и по которым кочевали на горные луга бизоны.

Когда Барнабасу исполнилось десять лет, она взяла его в горы показать искореженную молнией сосну, служившую им знаком начала тропы на вершину. Возможно, он помнил дорогу, потому что это было их первое путешествие в горы, его первое путешествие в высокогорье. Мул много раз ходил по тропе. Поэтому как только Эм повернула его к ней, он понял, что от него требуется.

Конечно, тропа изменилась. Заросли кустарника, скрывавшие ее начало, стали гуще, и молодая поросль осинника превратилась со временем в рощу крепких деревьев. Но тропа осталась, и Эм без труда следовала по ней. Забравшись глубоко в лес, она спешилась, зажгла спичку и осветила вокруг. Здесь прошли две лошади, одна, возможно, в поводу.

Она не пыталась управлять мулом. В лесу было слишком темно, чтобы разглядеть дорогу, а на мула она могла положиться. Местами проезжали над самым краем каньона — глубокой пропасти. Они уверенно поднимались вверх.

Наконец, зная, что не сможет ехать дальше, не видя тропы, она спешилась. Ей и раньше приходилось устраиваться здесь на ночь. В этом укромном месте было в достатке дров, и звуки со дна каньона легко долетали до остановившегося. Расседлав мула, она оставила его пастись, а сама завернулась в одеяло, примостившись у ствола дерева.

Долгое время не могла уснуть, глядя на звезды сквозь ветви деревьев, заставляя усталые мускулы расслабиться и приглашая сон. Это было не так просто, как раньше. Она постарела, ее мышцы деревенели очень быстро. Где же может остановиться Барнабас?

Проснувшись, долго смотрела на лес, увидела бурундука, который грыз найденное семечко. Она тихо сидела, наслаждаясь серыми предрассветными сумерками. Воздух был сырой, и Эм с удивлением заметила, что ночью прошел легкий дождь, а она даже не проснулась.

Она медленно встала, отвела мула к струйке воды, вытекающей из-под утеса, и набрала воды для чая. Вернувшись, разожгла костер, заварила и выпила чашку чая и оседлала мула, прислушиваясь к звукам, доносившимся со дна каньона. Она ничего не услышала, да и не надеялась услышать. Если они организуют погоню, то отправятся утром, а сейчас еще завтракают и спорят, что же произошло вчера вечером. Это даст ей еще один час форы.

Теперь Эм двигалась, изучая тропу, с большой осторожностью. Раньше умела видеть следы издалека: тут отпечаток, там сломанный лист. Эти двое двигались медленнее. Барнабас явно искал место для ночевки.

Часом позже она въехала в котловину. Солнце уже отмерило половину своего утреннего пути. Она нашла это место как раз на границе растительности и голых скал, где зелень травы и деревьев мешалась с обломками камней, упавших с обвалившихся, нависающих над котловиной утесов. Эм обнаружила траву, общипанную лошадьми, и примятые одеялами дикие цветы и траву.

Один всадник уехал, покинув второго. Это Барнабас поехал в «Эмпти», что было достаточно трудным делом, если не знать каждого излома тропы.

Но где же Логан?

Он ранен, а человек в таком состоянии будет искать убежище, нору. Он захочет остаться незамеченным, но ему нужны вода и укрытие для лошади. Эм Тэлон обыскала всю округу и нашла несколько возможных мест, однако все они оказались пустыми.

Логан Сакетт исчез.

Мог он пойти за Барнабасом? Вполне вероятно. Она оставит множество следов, чтобы те, кто ищет Логана, не догадались, что он прячется, а в последнем она была уверена.

Тем не менее крутые стены котловины исключали возможность выхода из нее, кроме как вниз по склону горы. Снова оседлав мула, она поехала в сторону открытой части котловины и повела его по еле заметной тропе в каньон.

По обеим ее сторонам стояли белые тонкие осины, их светло-зеленые листья слегка трепетали. Благодаря то ли колебаниям температуры, то ли особым потокам ветров эта рощица поднималась по горному склону значительно выше, чем обычно. В осиннике во множестве лежали давно упавшие стволы старых деревьев — остатки прошлого оползня или снежной лавины. Эм далеко углубилась в рощу, когда услышала лошадей.

Натянув поводья, она прислушалась. Где-то внизу преследователи нашли ее следы и теперь идут по тропе.

Вскоре они появились. Всего их было восемь человек, по виду крутых и тертых. Мужчину во главе звали Чоуз Диллон. Он был иногда ковбоем, иногда преступником и всегда — зачинателем беспорядков. Они ехали по тропе не далее ста пятидесяти ярдов вниз напрямую, по склону слишком крутому, чтобы его смогла одолеть лошадь. Им придется ехать по петляющей тропе, что не меньше полумили.

Эм подняла винтовку и послала пулю в ноги лошади Диллона. Почти все всадники ехали на едва объезженных мустангах — на это она и рассчитывала. Неожиданное «чпок!» пули и гром выстрела, отразившийся от нависающих скал, сделали свое дело.

Лошадь Диллона встала на дыбы и столкнулась с лошадью заднего всадника, и все разом, на узкой тропе, они заиграли под седоками, пытаясь их сбросить. Одна лошадь не удержалась и вместе с всадником полетела вниз, в поросль молодых осин и нагромождение старых полусгнивших стволов.

Двое выхватили свои шестизарядники и выстрелили в деревья, где скрывалась Эм, но не попали. Стрельба только добавила сумятицы. Эм Тэлон спокойно поехала дальше, оставив позади обозленных, пытающихся успокоить лошадей преследователей.

Ширина тропы не превышала четырех-пяти футов. Сзади кто-то открыл стрельбу из винтовки, решив бросить вызов тропе, но никто из них не хотел быть первым.

Не проехав и с четверть мили, Эм обнаружила первый след: белый шрам, оставленный ударом подковы, и совсем свежий! Она попыталась услышать лошадей преследователей, но вокруг все было тихо, кроме гула близкого водопада.

Эм Тэлон это место не понравилось. Она не любила, когда посторонний шум заглушает звуки. Ей хотелось слышать, ей необходимо слышать. Водопад был шириной футов восемь — довольно тонкая полоса воды, — и только внизу он разбивался о валуны, превращаясь в кипящий взрыв пенящейся воды, которая потом срывалась по склону серией крутых каскадов.

Над потоком склонялись деревья, а в самом начале водопада скопилась масса упавших стволов, вымытых с корнями и прибитых сюда потоком и образовавших настоящий лабиринт.

Эмили обдумывала свое положение. Где-то позади ее преследовали люди Фланнера, а внизу — Барнабас, ее сын, которого она не видела несколько лет, возвращался на ранчо или пытался вернуться. Ни Пеннивелл, ни Эл его не знали, а потому могли встретить выстрелами.

Неожиданно Эм решила, что ей остается единственное. Она спустится с горы и вернется на «Эмпти». Если Логан где-нибудь рядом, он хорошо укрылся, слишком хорошо, чтобы его искать в то время, когда за ней охотятся. С минуту еще колебалась, но мул тянул вперед, спеша спуститься вниз, и она уступила.

А ведь Эм была меньше чем в семидесяти футах от Логана Сакетта, и он глядел прямо на нее, пытаясь позвать. Но его хриплые крики не смогли перекрыть грохот водопада. Эм Тэлон уехала.

14

Я лежал, слабый, как слепой котенок, и едва мог передвигаться. Видел, что Эм остановилась и взглянула в мою сторону. Она смотрела прямо мне в глаза, только я лежал за водопадом, и она не заметила. Пробовал кричать, но у меня вышло хуже, чем у лягушонка, и Эм ничего не услыхала.

Конечно, она искала меня. Однако она все время оглядывалась, и это меня насторожило. За некоторое время до приезда Эм я спал, и что-то меня разбудило. Это могло быть выстрелом, хотя за шумом воды даже выстрел прозвучал бы приглушенно. Тем не менее ее что-то беспокоило, и она уехала.

Я постарался скрыть все следы и, сдается мне, сделал слишком хорошо. Может случиться так, что здесь придется помереть, и тогда никто не узнает, что произошло. Ладно, я не первый и не последний. Многие в те дни уезжали и не возвращались. Случалось всякое, даже если не считать индейцев, ганменов и им подобных.

Человека могла сбросить лошадь, он мог умереть от жажды, утонуть в реке, оказаться в сухом русле во время грозы, упасть с горы, пораниться топором, его могла укусить гремучка или зараженный бешенством скунс. Многие в те дни путешествовали и работали поодиночке, и если происходил с ними несчастный случай, дело обычно кончалось смертью.

То место, что я нашел, было не единственным в мире. Когда с уступа падает вода, часть ее ударяется о стену, и через годы эта вода стачивает ее, быстро или медленно — зависит от силы падения и твердости камня. Иногда вода подтачивает стену настолько, что поток прорывается вниз и оставляет арку.

Пространство за водопадом часто бывает маленькое, но в моем случае до обвала дна реки осталось, должно быть, меньше года. Мне повезло. Там оказалось значительно больше места, чем я думал.

И не я обнаружил его первым. Здесь побывали крысы и, судя по засохшему калу, одно время обитал медведь. Главное было попасть внутрь. Мне удалось провести коня по лабиринту поваленных деревьев, сломанных веток и намытых стволов.

Вначале коню пещера не понравилась, однако скоро он успокоился. Я совсем устал, поэтому перетащил вещи в угол и улегся. К вечеру меня стало лихорадить. Я чувствовал жар и сухость во рту. Положение было незавидное, совсем незавидное.

Я все еще смотрел в ту сторону, куда поехала Эм, когда появился первый из всадников. Они здорово осторожничали, их было восемь. Один из них взглянул в сторону водопада, но не заинтересовался.

Преследователи немного постояли и поехали дальше. Я попил, добрался до одеяла и отключился.

Когда пришел в себя, уже наступила ночь, но я не услышал ничего, кроме шума водопада. Долго лежал, глядя в темноту. Во рту пересохло, отчаянно хотелось пить, но сил, чтобы добраться до воды, не было. Возможно, пролежал бы так целую вечность, однако меня заставила двигаться мысль о коне. Его надо было отпустить. Он много часов не ел и, если я умру, он так и останется привязанным.

С трудом перекатившись на живот, встал на четвереньки и дополз до воды. Я пил, пил и пил, а потом подполз к коню, ухватился за стремя и, подтянувшись, отвязал поводья. Потом привязал их к луке седла.

— Иди, мальчик, — хрипло сказал я. — Иди домой.

И знаете что? Он не хотел уходить! Он стоял, пока я не отвел его к выходу на тропу и не хлопнул по крупу. И даже тогда он задержался, но я упал без сил. Последнее, что успел, — снять седельные сумки.

После этого заполз на одеяла и забылся. Когда снова открыл глаза, сочился серый свет раннего утра. Надо что-то делать. Вначале необходимо все обдумать, потом распределить силы. Перво-наперво следует развести костер, затем вскипятить воду, промыть раны и сварить кофе. Седельные сумки на вид были почти пустыми, однако в них может оказаться что-то стоящее.

Дров у меня хватало. Первое, что попалось под руку, — сухое крысиное гнездо. Собрав его в кучу, я поднес спичку и разжег огонь. На душе потеплело от одного его вида, и некоторое время я лежал и просто смотрел на него.

Потом залез в сумку и достал старую оловянную кружку, которую таскал с собой несколько лет. Налил туда воды, положил кофе и вскипятил. Когда вода прокипела, я стал отхлебывать кофе маленькими глотками, чтобы не обжечься. Кофе пришелся кстати, это точно, и я начал оживать. Опорожнив кружку, опять вскипятил в ней воды и занялся честно заработанными ранами.

Я был здоровым, крепким и мог переносить боль, как и всякий другой, может быть, даже лучше. Сейчас прежде всего надо было проверить, не воспалились ли раны. Похоже, не воспалились. Я хорошенько промыл их, как мог, перебинтовал, а затем лег и заснул.

Проснувшись, почувствовал себя лучше. Тревожила мысль об Эм Тэлон. Я боялся, что она не доедет домой, и беспокоился, что те восемь человек смогут отыскать мое убежище по следам коня. Когда он прискачет на ранчо, они наверняка подумают, что я мертвый. Барнабас знал, где меня оставил, но Эм была здесь и ничего не нашла.

Я проверил оружие и приготовился к любым неприятностям. Мое положение сильно походило на то, когда неприятности кусают человека за пятки и могут закусать до смерти.

В пещере было холодно и сыро. Некоторое время лежал, обдумывая случившееся. Я чувствовал сухость во рту и жар, и, хотя мне стало немного лучше, сил не было даже на то, чтобы разжечь костер. Мне оставалось лишь лежать и спрашивать себя, выберусь ли отсюда живым. В тот момент я бы не поставил на это ни цента.

Слышался только шум падающей воды, и вскоре я опять задремал. Проснулся от жуткого холода. Мой костерок давно погас. Но я сложил вместе несколько веточек, снял с одной из них кору и, растерев ее в пальцах, зажег спичку и раздул пламя.

Подкладывал в костер ветки до тех пор, пока не осталось достаточно угольев, чтобы вскипятить кофе. Приятно было почувствовать внутри что-то горячее.

Теперь почти все должны считать меня мертвым. Я прикинул, что пролежал в пещере двое суток, хотя, возможно, и больше. Надо выбираться отсюда. Хотелось на солнце и свежий воздух, да и желудок давал о себе знать. Без коня придется туго, но постараться стоит. Если уж умирать, то на свежем воздухе и под деревьями.

Хотя работа заняла много времени, мне все-таки удалось свернуть одеяла, собрать оружие и доползти до выхода, волоча за собой вещи.

Когда выбрался наружу, все выглядело не так, как представлял. Было утро, а я был уверен, что сейчас ближе к вечеру. Где-то я потерял… день? Или два? Хотя мог пробыть в своем убежище и неделю.

Я посмотрел на тропу, по которой попал в пещеру, и не нашел никаких следов. С тех пор, как залез, несколько раз шел дождь. Меня это не удивило, так как высоко в горах дождь может идти каждый день в полдень, как по часам, и чаще всего так оно и бывает. На тропе не было никаких следов — ни Эм на муле, ни тех, кто ее преследовал, ни моих.

Опираясь на дерево, осторожно, чтобы не открылись раны, поднялся на ноги и не спеша побрел по тропе. Мне просто хотелось идти. Куда — не имел понятия, но куда-нибудь пониже, где можно разжиться едой.

Я много отдыхал, однако за час прошагал не меньше полумили. Река была с левой стороны, а справа, пробиваясь к ней, вытекал ручеек. Я остановился, лег на траву и напился. Потом захромал дальше.

Один раз вдалеке заметил оленя, изредка взлетали тетерева или похожие на них птицы. И конечно, возле каждой россыпи камней сидели суслики. Через какое-то время почувствовал, что не могу идти дальше, поэтому углубился в лес, расположился на краю полянки и вытянулся на солнце. Отдохнув, тронулся дальше, держась поблизости от тропы и не особенно торопясь. Мало-помалу доковылял до верхних лугов, находившихся позади ранчо.

Самым легким было бы спуститься в каньон по крутому склону. Я не мог идти подолгу без отдыха, а в каньоне меня никто не увидит, если только не заглянет специально. Постепенно склоны стали намного круче, и я спустился вниз к потоку, текущему на дне каньона.

Мне повезло, потому что скоро склоны превратились в сплошные каменные откосы, тут и там рассеченные глубокими трещинами, по которым в каньон сбегала вода. Ручей протекал почти от стены до стены, но оставалась узкая кромка песка и гальки. По ним кое-как можно было пройти, и только пару раз мне пришлось на несколько шагов войти в воду.

Дождевыми потоками здесь нанесло много сучьев, бревен. Я стал здорово уставать, но негде было присесть. Неожиданно передо мной возникла вроде как щель в стене. Она заросла кустарником и деревьями, но за ними разглядел зеленую траву, которая могла оказаться лугом.

Пробравшись через кусты к расщелине, увидел перед собой большой луг, однако прежде чем добраться до сухой земли, мне пришлось проковылять через болото.

Сил совсем не осталось. Бок болел, а слабость была такая, что хотелось упасть и больше не вставать. Мне нужен был отдых, но в таком состоянии, как мое, трудно даже осмотреться и выбрать место. Огромные облака поднимались высоко над горами, ловя последние отсветы солнца. Я медленно начал отдирать от бревна, на котором сидел, сухие куски коры, затем с трудом поднялся и начал разжигать костер.

Прислонив винтовку к дереву, стал рубить лапник для подстилки. Тяжелый револьвер на бедре мешал работать. Пришлось его снять и повесить на ветку. Затем, срубив еще несколько ветвей и сделав подобие шалаша, с трудом дохромал до костра и нагнулся, чтобы подбросить веток в огонь. Я присел на колени, тяжело дыша и чувствуя, как голова наливается свинцом. Вдруг услышал шаги по мху и начал было поворачиваться, когда меня что-то ударило.

Я упал, пытаясь схватить револьвер, но его не оказалось. Сквозь пелену боли увидел ноги нескольких лошадей…

— Ну-ка, дай ему, — это был голос Джейка Фланнера. — И как следует.

Что-то опять меня ударило. На этот раз я плашмя упал на траву и сухие листья. А они били и били. Но теперь боль не чувствовалась — только тяжесть сильных ударов. Первый удар оглушил, выбив все чувства.

Кто-то ударил сапогом в бок, и я ощутил теплую струю крови там, где открылась рана. Протянул было руку, но уцепиться было не за что, и я потерял сознание.

Меня привел в чувство дождь. Ужасный ливень, низвергавшийся с неба потоками. Он возвратил мне сознание и боль, но двинуться с места я не мог. Только лежал под дождем, как бы впитывая его, а потом снова отключился.

Они подумали, что на сей раз прикончили меня. Это была первая мысль, и она осталась со мной. Может, они правы. Может, я уже умер, а это — ад?

Я промок насквозь, но ночь уже кончалась. Близилось утро, хотя солнце еще не взошло. Постепенно я стал что-то вспоминать. Они стреляли в меня… Припомнил гром выстрелов и жгучую колющую боль. Стреляли по меньшей мере три раза… Странно, как я это запомнил.

А если все так, то почему я еще жив? Как вообще мог хоть что-то соображать? Чувствовать? А я чувствовал. Чувствовал боль, смертельную усталость, чувствовал, что мне хочется умереть, не вставая. Но вся штука в том, что я упрямый. Слишком многие желали моей смерти, чтобы вдруг взял и угодил им. Я открыл глаза и долго лежал, глядя на вымокшие коричневато-зеленые листья и влажный ствол.

Неважно, что они сделали или пытались сделать, — я все еще живой. Человек, способный ощущать, способен драться. Не по мне было помирать здесь, как собака в кустах, не взыскав долги. Джейк Фланнер сам пришел за мной. С помощниками, но сам. А теперь я пойду за ним. Хотелось знать, как дела в долине, в «Эмпти». Но в эту минуту забыл обо всем на свете. Я чувствовал себя животным, борющимся за жизнь, и попытался перекатиться и опереться на руки.

Я это сделал, хотя было очень трудно. С одного бока не мог двигаться, поэтому осторожно повернулся на другой. Оперся на одну руку и подтянул под себя колено.

Когда я поднялся на него, то понял, что рубашка в том месте, куда меня ранили в первый раз, приклеилась к телу. Туда ударили ногой, прямо в рану, и она сильно кровоточила. Ну и ладно, пусть потерял много крови. Терял ее и раньше. Я не девица, которой впервые пускают кровь.

Ухватившись за дерево, подтянулся. К этому времени так посветлело, что мог разглядеть, что же со мной сотворили, а сотворили они прилично. Грудь и бок рубашки затвердели от крови. Слева обнаружил новую рану — пуля прошла в том месте, где рубашка слегка оттопыривалась, и прошла насквозь, немного задев бок. На плече кровила свежая царапина, а тело посинело от ударов. На голове нащупал глубокую ссадину и пару шишек.

Да, они хорошо постарались, только я лежал на земле и мягкой траве, которая пружинила, отбирая силу ударов. Однако все равно мне досталась большая их часть — поэтому снаружи болело не меньше, чем внутри.

Если они искали в темноте мое оружие, то не нашли его. Винтовка, которую прислонил к дереву, упала в траву, а револьвер так и остался висеть на ветке, еще больше прогнувшейся под его тяжестью.

Голова гудела, как большой барабан, желудок выворачивало, и сам я был очень слаб, но внутри разгоралось такое бешенство, какого мне никогда не приходилось испытывать. Поглядев по сторонам, заметил несколько давно сломанных веток, хорошо просушенных и оттого твердых. Соорудив из одной костыль, чтобы поберечь раненую ногу, с шестизарядником на поясе и винчестером в здоровой руке я пошел по следу, оставленному всадниками.

С одного взгляда было ясно, куда они направлялись. Они спускались к «Эмпти» сзади, со стороны гор, и ехали убивать. Бандиты меня опережали, но не намного. Где прошли они, там пройду и я.

Вид у меня был еще тот. Но я собирался не на конкурс красоты и поэтому шел вперед. На лице запеклась кровь вперемешку с грязью. В волосах — тоже. Где-то по дороге потерял шляпу, а залитая кровью рубашка была порвана в нескольких местах, но я был злой, как загнанный кабан, и искал крови.

Там, где Фланнеру и его людям верхом приходилось петлять по тропе, я просто садился и съезжал, экономя время и силы.

К полудню, судя по следам, стал их нагонять. Они останавливались, чтобы подождать до рассвета, так как не знали ни тропы, ни дороги — значит, я опять немного выиграл. Когда добрался до ближних лугов, рассчитывал услышать выстрелы, но ничего не услышал. И это меня очень обеспокоило. Я не мог думать о том, что Эм Тэлон умерла, хотя знал, что только этого им и надо. Если они убьют ее, то не захотят оставлять и свидетелей. Заодно застрелят и девушку, которую я привел сюда в надежде на защиту. Это была моя драка, только моя!

Костыль впивался в подмышку, причиняя боль, но выбора не было. Пока сползал и карабкался между скалами около ранчо, выстрелов так и не услышал. Я разглядел корраль, лошадей в нем, своего чалого. Значит, он нашел дорогу домой! И лошадь Барнабаса тоже была там. Он дошел живым… по крайней мере, лошадь была здесь.

Я добрался до скал позади и чуть сбоку от ранчо. Это был изрезанный каменистый хребет, покрытый кустарником и одиночными соснами. Здесь можно укрыться в тысяче мест и наблюдать за двором и корралем, оставаясь незамеченным…

Солнце мирно освещало двор. Тени лежали там, где им и положено лежать, а лошади отдыхали в коррале. Ни одного следа чужих лошадей.

Я ничего не понимал.

По всем расчетам, Фланнер со своими людьми должен был давно появиться здесь и атаковать ранчо. Тут должна полыхать драка… или Фланнер уже завладел домом? Но где же их лошади?

Время было полуденное, и во дворе должен был работать кто-нибудь из оставшихся на ранчо. Однако никого не увидел.

Я лежал в кустах и изучал каждое возможное укрытие. Может, парни Фланнера захватили дом, а теперь, вроде меня, сидят и ждут кого-то?

Затем я кое-что увидел. На заднем крыльце, в том месте, куда не падала тень, темнело пятно. Вода давно бы испарилась за то время, что я здесь лежу, или по крайней мере большая ее часть. Вода бы испарилась, но не кровь.

Это было пятно крови.

В боку жгло так, что я сморщился. Другой бок онемел, и все тело болело. Я спрятался за скалы и иногда оглядывался по сторонам. В такой ситуации нельзя быть слишком осторожным, говорил я себе, держа винтовку наготове. И все-таки никакого движения.

Они убиты? Все убиты? Вряд ли. Но, может, люди Фланнера сейчас в доме и издеваются над Эм и остальными? Я решил спускаться. Допустим, они нарочно не показываются, потому что кого-то ждут.

Меня?

Но они посчитали, что я мертв, и бросили.

Тогда кого?

Или я ошибаюсь, ошибаюсь во всем? И пока я жду, кто-то внизу умирает, надеясь на мою помощь.

Он может не умереть, если я сумею добежать до крыльца и вбежать в дом, не получив пулю в голову.

Надо идти.

Надо.

15

У вороного коренастого индейского коня с белой отметиной на правом бедре был легкий танцующий шаг. Даже пройденные мили не убавили ему бодрости, и он, вскидывая голову и кусая удила, готов тотчас же рвануться и понестись.

Всадник сидел прямо, легко держа поводья в руке, — темноволосый красивый юноша, чья бесшабашная улыбка резко контрастировала с холодностью глаз.

Перемены были заметны. Даже издалека он увидел, что Сиваш разросся. Но несмотря на легкость посадки, юноша внимательно осматривал местность. Вряд ли его здесь помнят: прошло слишком много лет.

Как занесло сюда Логана Сакетта? Он, конечно, бродяга, а такие могут очутиться где угодно. Странно иногда получается на белом свете, подумал он. Они с Логаном были друзьями, а теперь, оказывается, к тому же родственники. В мыслях он всегда называл маму Эм или миссис Тэлон, но забыл, что она из Сакеттов.

Ему передали, чтобы он не заезжал в Сиваш, а ехал прямо на ранчо. Но если неприятности начались отсюда, будь он проклят, если проедет мимо.

Молодой человек остановился в низине, где тропа пересекала лощину, и, спешившись, тщательно поправил одежду. Он причесался пятерней, стряхнул со шляпы пыль и решительно сел в седло.

Несколько человек видели, что он въезжал в Сиваш, среди них — Долорес Аррибас и Кон Веллингтон.

Долорес лишь раз взглянула на него и узнала. Кон посмотрел один раз, потом другой и тихо выругался про себя. Вначале Логан Сакетт, теперь Майло Тэлон. Похоже, в городке грядут изменения, и он опять может оказаться при деле. Любой из них — не подарок. Пусть даже Логана и убили, как рассказывают в городе, но оставался еще стройный молодой парень с винтовкой, который вызволил Сакетта, а теперь еще и этот.

Не стоило Джейку Фланнеру связываться с «Эмпти».

Иоганн Дакетт увидел, как Майло въехал в городок, проехал мимо его конюшни, подъехал к салуну и привязал лошадь у коновязи. Дакетт долго глядел на него. Никакой ковбой не мог себе позволить роскошь иметь такого коня. Даже здесь, где много лошадей, такого не купить ни за какие деньги.

Всадник спешился и вошел в салун, открыв дверь левой рукой. Иоганн, знавший многих с Воровской тропы по имени, нахмурился в задумчивости. Кто это? И почему он здесь? Любой чужак мог оказаться человеком, за которым послал Джейк. И то, что он пошел прямо в салун, не поставив лошадь в конюшню, говорило в пользу этой догадки. Но все могло повернуться совсем иначе. Иоганн Дакетт взял винтовку и пересек улицу к салуну. Он вошел и подошел к бару, держа чужака слева. В правой руке он сжимал винтовку. У Дакетта были большие сильные руки. Он мог стрелять из винтовки, как из револьвера, что часто и делал.

Майло Тэлон подошел к бару:

— Ржаного, — сказал он мягко, — настоящего ржаного виски.

Бармен глянул на него и сменил под стойкой одну бутылку на другую:

— Пожалуйста, сэр. Хорошее ржаное виски. Лучше не бывает.

Он подождал, пока Майло Тэлон пробовал напиток, потом спросил:

— Путешествуете?

— Проезжаю, — вежливо ответил Майло. — По дороге в Дыру Брауна.

— Знаю это место, — бармен задумался. — Поздненько вы туда направляетесь. Все ребята уже разъезжаются или готовятся к зиме.

— Может, я сделаю то же самое, — он опрокинул виски, затем показал средним пальцем на стол. — Все, что у вас есть из еды, ставьте туда. Самое лучшее.

— Да, сэр, — бармен посмотрел на него, потом на стойку, где не увидел денег, немного поколебался и сказал: — В такие времена, если я не знаю клиента, хозяин требует, чтобы расплачивались сразу.

— И правильно делает, — Майло снова указал средним пальцем на стол. — Вот туда. Я голоден.

Он вышел, подошел к месту, где стояли бочка с водой, умывальник, и вымыл руки. Когда он вернулся, бармен ставил еду на стол.

Майло сел, глянул на высокого человека с винтовкой у бара. Он ничего не заказывал. Он просто стоял и, казалось, ни на что не глядел.

Открылась дверь. Вошли два запыленных всадника и сразу направились к бару:

— Хозяин велел, чтобы ты приготовил корзину с едой. Дня на два.

— Ладно.

Бармен посмотрел на Майло, который спокойно ел, не выказывая никакого интереса к происходящему. Майло оторвался от еды.

— Лучше приготовьте на неделю, — сказал он. — Когда человек путешествует, да к тому же привык хорошо питаться, он быстро соскучится по хорошей еде. А ему ведь далеко ехать.

В салуне стало тихо. Все смотрели на Майло, который как ни в чем не бывало продолжал есть.

— Что такое? — обернулся Чоуз Диллон. — Кто в тебя опустил монетку?

Майло Тэлон улыбнулся:

— Я же советую по-хорошему, от души. Когда человек надолго уезжает, ему надо подготовиться к путешествию. Я слышал, что Джейк Фланнер любит пожить хорошо. Упакуйте ему этот окорок и не забудьте немного еды для ребят.

— Ты что, шутишь с нами? Майло опять улыбнулся:

— Конечно нет, но для долгой дороги…

— Никто ничего не говорил про путешествие! — раздраженно воскликнул Диллон.

— Да нет же, говорил. Вы не слушали. Я говорил о долгом путешествии, — Майло допил кофе и осторожно поставил чашку. — Я же советую по-хорошему. Путешествовать сейчас стали больше. И мой совет вам, джентльмены, мистеру Фланнеру и остальным заинтересованным: начинайте путешествовать… подальше и как можно скорее.

Они не знали, что и думать. Диллончувствовал, что должен рассердиться, но незнакомец говорил мягко и, казалось, даже дружелюбно. И все же что-то в нем было… Он явно не желторотый юнец…

— Не понимаю, на что ты намекаешь. Болтаешь много, а говоришь мало.

— Тогда я скажу прямо, — голос Майло был спокойным. — Вы затеяли с «Эмпти» плохую игру, нам это не нравится. Шутки кончились, и вы все, кто живет на деньги мистера Фланнера, уносите отсюда ноги.

Дакетт смотрел в свой стакан и молчал. Диллона поразило и немного испугало спокойствие незнакомца. Вначале один спас от смерти Логана Сакетта, а теперь этот… Сколько их еще? Когда Джейк Фланнер нанимал его, обещал легкую работу, никаких неприятностей, никого, кроме старухи.

Диллон повернулся к Майло:

— Вы много на себя берете, мистер. Кто вы такой?

— Майло Тэлон. Эм — моя мама, а вы, ребята, не даете ей житья.

Чоуз Диллон забеспокоился. Он не был наемным головорезом, хотя ему и приходилось участвовать в нескольких перестрелках. То тут, то там он пытался затеять дуэль на револьверах, но в основном с новичками-поселенцами. Здесь, однако, пахло совсем другим.

— Ты тут один, — сказал Чоуз, надеясь сблефовать. — Ты играешь против крапленой колоды.

— В крапленой колоде могут оказаться совсем не те карты, — тихо произнес Тэлон, — особенно когда у меня все тузы. Я приехал не проигрывать и, если припомните, первый начал игру. Конечно, — он выпрямился, — если вам, ребята, хочется узнать, что у меня на руках, то ход ваш, а вместо фишек у вас будут пули… сорок пятого калибра. Я ставлю на то, что могу раздать их быстрее вас, и могу сказать не хвалясь: с такого расстояния еще никогда не промахивался.

Бармен стоял на линии огня. Он не делал ставок в этой игре. Он работал на Фланнера, и тот хорошо платил, но трупу деньги не нужны. Бармен откашлялся:

— Чоуз, Майло Тэлон не врет. Делайте, что хотите, дело ваше, но этот человек настоящий дьявол. Я о нем слышал.

Чоуз решил не перегибать палку. Он подождет: наверняка представится другой случай. Это работа Иоганна Дакетта, а не для него или остальных. Дакетт сможет ее сделать, он так ему и скажет.

Взгляд Майло Тэлона был непроницаемо-холодным. От него Чоузу становилось не по себе, потому что этот взгляд явно не соответствовал беспечной улыбке. Чоуз Диллон был упрямым, но не бесшабашно смелым. Он был опасен, когда чувствовал свое преимущество или когда его загоняли в угол. Но не дожил бы до своих лет, если бы не знал людей, и если правильно понимал Майло Тэлона, тот был человеком, который не только умеет быстро стрелять, но и при этом смотрит противнику в глаза, улыбается и нажимает на курок.

— Я не собираюсь с тобой тягаться, — сказал Диллон. — Это дело Фланнера, пусть и разбирается, если хочет. Когда он пошлет меня против тебя, я пойду, но пока что мне никто ничего не говорил.

— Он про меня не знал. Джейк Фланнер сделал ставки, не зная, какие карты на руках у Эм, — Майло рассмеялся. — Да мама уложит вас всех, с оружием или без. Радуйтесь, ребята, что ей надо присматривать за ранчо. Будь она посвободней, она бы вам показала. Когда я еще ходил под стол пешком, мама отправила восвояси банду индейцев… и они унесли с собой убитых.

Он оторвался от бара.

— Жаль, что нет времени подождать Джейка Фланнера, но я еще вернусь, — он помолчал. — Кто-нибудь из вас видел Логана Сакетта?

— Он мертв, — с удовлетворением сказал Диллон. — Его убили вон там на улице. Сакетт пошел один против целого города. И он мертв.

— Где его похоронили? Улыбка Диллона пропала.

— Подъехал еще один парень и отвез Логана в горы, но в нем сидело столько свинца, что им можно потопить линкор. Кстати, тот парень был похож на тебя, только одежда у него из магазина, вроде как у новичка.

— Он не новичок, — ответил Майло, пятясь к двери. — Он мой брат Барнабас. Я видел, как он за двести ярдов отстрелил мочки ушей у одного парня.

Он снова улыбнулся.

— Ну и ну! Барни вернулся! Сдается мне, вы заимели кучу неприятностей, оптом и по дешевке. Я вам правильно советовал, — добавил он от двери. — Путешествие укрепляет здоровье. Убирайтесь сами, ребята, не то мы вернемся, чтобы повесить тех, кого не достала пуля.

И вот еще что, — закончил он. — Не надейтесь, что убили кого-нибудь из Сакеттов, пока сами его не закопаете. Я видел, как однажды Логана буквально нафаршировали свинцом, а он остался жив. Чего не могу сказать о тех, кто в него стрелял.

Он вскочил в седло, все время глядя на дверь, затем быстро посмотрел в обе стороны. На улице, наблюдая за происходящим, стоял Кон Веллингтон. Майло помахал ему рукой и поскакал прочь.

Майло Тэлон был не дурак. Он знал, что затевал Фланнер, какая ненависть кипит в нем и что просто так тот не сдастся. Численность всегда имела значение. Фланнер мог себе позволить терять людей и вербовать новых. Таких легко отыскать, к тому же были еще индейцы, отколовшиеся от своего племени — худшие из всех.

Если Логан Сакетт ранен и укрылся в горах, он должен найти его. Несмотря на его утверждение, мать не смогла бы долго выдержать одна. Именно Логан спас ее и спас ранчо.

Дорога к «Эмпти» немного изменилась. Майло с нетерпеливой надеждой ожидал первого взгляда на дом, и, когда тот появился, он глубоко и радостно вздохнул, счастливый, что снова видит его. Он слышал, что мать умерла, а земля перешла к новым владельцам. Но теперь понимал: этот слух распустил сам Фланнер в попытке не дать братьям причины возвратиться.

Иоганн Дакетт стоял у бара очень тихо и даже не отхлебнул налитого ему пива. Он слушал, отводя глаза от Майло. Когда тот, пятясь, вышел, он не последовал за ним, потому что вспомнил о своих первых днях с Джейком Фланнером.

Фланнер не нанимал Дакетта, а только предложил ездить вместе, и Дакетт, одинокий человек, согласился. Фланнер умел говорить — говорить легко и непринужденно. Большинство своих схваток он выиграл языком. Каким-то образом у Фланнера всегда водились деньги, и Дакетт, живший от случая к случаю, обнаружил, что ему легче с Фланнером. Скоро тот начал предлагать, а Дакетт выполнять. Иногда Фланнер говорил: «Послушай, тебе, наверное, нужны деньги. Вот, возьми», — и отдавал ему двадцатку, полдюжины двадцаток или еще сколько-нибудь. Иоганн Дакетт стал жить лучше, чем когда-либо, и всегда при деньгах.

Фланнер не замечал — ему было безразлично, что у Дакетта почти нет запросов. Но он удивился бы, узнав, какую сумму скопил Дакетт. Человек с минимумом потребностей и постоянным источником дохода может собрать неплохую сумму. Иоганн Дакетт скопил несколько тысяч долларов, о которых никто не знал. Тем более никто не знал, где Дакетт их прятал.

Дакетт был спокойным незаметным человеком. Некоторые считали его дураком. Другие, знавшие его лучше, так не считали. Правда заключалась в том, что мысли Иоганна Дакетта текли всего по нескольким узким руслам. Он не видел особенной разницы между добром и злом, но имел привязанности и привычки. Никакие деньги или уговоры не заставили бы его убить ребенка, однако женщину он убил бы без колебаний, и нескольких убил. Он не имел понятия о морали или религиозных чувствах и не смог бы объяснить, почему делал так, как делал. Просто ему так же легко было убить человека, как выстрелить в змею или койота.

Он не испытывал привязанности к Джейку Фланнеру, хотя тот верил, что Дакетт сопровождает его от избытка лояльности. Джейк лишь представлял для Дакетта спутника и компаньона, который ему нравился. Нравилась непринужденная манера речи Фланнера, нравилось, что с Фланнером легко живется. Дакетт также знал, что Фланнер очень хитрый. В жизни ему всегда везло. И Дакетту хотелось быть поближе к такому человеку.

Теперь в первый раз он сомневался.

Сомнения начались, когда он увидел большой дом на «МТ». Он поразил его и внушил благоговение и трепет. Он казался неприступным. То же самое он ощущал при встречах с Эмили Тэлон в Сиваше или на тропе. Когда эта сухая старая женщина смотрела на него, Дакетт отводил глаза. Если бы она взялась отчитывать его за что-то, он молча стоял бы и терпел.

Тем не менее Дакетт не возражал Фланнеру. Был бы тот меньше увлечен своими планами, он заметил бы, что Иоганн колеблется. Но война началась, время шло, а Дакетт все еще не пришел ни к какому решению. Время от времени в городе сплетничали о Майло Тэлоне и его брате. Неясная тревога проникла в глубокие, узкие русла мыслей Дакетта, и впервые он ощутил беспокойство.

— Ты когда-нибудь бывал на западной стороне гор? — как-то раз спросил он Фланнера.

— Что? Нет, не был. — Джейк был раздражен. — А что такое? Почему ты заговорил об этом?

— Говорят, хорошие места. Есть там городок Анимас-сити. В лесах возле реки Анимас.

— У нас и здесь работы хватает, — ответил Фланнер. — Зачем уезжать от верного дела?

— А оно верное?

Джейк Фланнер вздрогнул. Он так привык к тому, что Дакетт с готовностью принимает любые его идеи, что это замечание привело его в замешательство.

— Конечно, верное. Как только выгоним оттуда старуху, у нас будет прекрасное поместье. Мы повеселимся и…

— Теперь их больше. Там девушка, там Логан Сакетт, а теперь еще тот, с винтовкой, что спас Логана, к тому же ребята говорят, появился еще один.

— Слушай, Дак, меня бы здесь не было, если бы я не был уверен, что мы выиграем, и выиграем по-крупному. Придет время, и эта девчонка уедет или ее увезет кто-нибудь из ребят. А Логан Сакетт мертв. Ни один человек не сможет набрать столько свинца и остаться в живых. Его ранили семь или восемь раз. Что касается того, другого, по-моему, ему тоже досталось.

— Ты хочешь убить старую леди, потому что она перебила тебе колени.

Фланнер покраснел от гнева. Он не мигая смотрел на Дакетта.

— Ладно, — сказал он. — Ты прав. И я убью ее. Но не это главное. Нам нужно ранчо.

Дакетт слушал, но думал о своем — о Майло Тэлоне. Иоганн мало говорил, много слушал и знал о Майло Тэлоне гораздо больше, чем любой другой в Сиваше. Знал, например, что Майло одиночка, что он удивительно быстро и метко стреляет и что даже люди, считающиеся опасными, избегают его.

Их шансы ухудшались. С этого дня каждый выстрел лишь увеличивал риск, потому что теперь на выстрел тоже отвечали выстрелами. Ход мыслей Иоганна Дакетта был простым. Он знал, что два плюс два — четыре. Он также знал: если сначала на ранчо была одна старуха — хотя некоторые утверждали, что там были и ковбои, — то теперь там две женщины и, возможно, четверо мужчин, четверо. Он ни на секунду не сомневался, что Логан Сакетт жив. Ранен, но жив. Иоганн Дакетт подсчитывал павших, когда видел их трупы.

Шансы ухудшались, и кто сказал, что они улучшатся? Сакетты принадлежали к одному из теннессийских кланов. И кто может быть уверенным, что не придут другие Сакетты?

Впервые Дакетт ставил под сомнение дальновидность Джейка Фланнера. Впервые он задумался о припасенных деньгах. На них можно прожить год или два, а два года представляли для Иоганна Дакетта, привыкшего жить одним днем, что-то неизмеримое.

— Я уезжаю, — сказал он себе.

Сформулированная идея нашла свое русло и стала углублять его.

Джейк Фланнер удивился бы, узнав, что для Дакетта он, Джейк Фланнер, значит не больше, чем лошадь, на которой когда-то ездил. Все эти годы он представлялся удобным компаньоном, но не более.

Фланнер думал, что Дакетт будет верен ему до смерти. Дакетт же рассматривал Фланнера как источник прибыли, а теперь этот источник иссякал.

И конечно, его ждали западные склоны Рокки Маунтинз.

16

Во рту пересохло, а голова просто горела — спуск вниз по горе отнял немало сил. Я притаился в скалах и кустарниках, осматривал двор, ранчо и ничего не понимал.

Пятно на заднем крыльце — кровь, это точно. Кто-то там схватил пулю. Я молился, чтобы это оказались не Эм и не Пеннивелл. Сколько ни искал, не мог увидеть ни одного прячущегося человека, но их трудно увидеть, если они неподвижны… и если они там.

Чувствовал я себя намного хуже, чем надеялся. Пару раз глаза заволакивало пеленой, и все виделось как бы через дымку. Нагнувшись, положил голову на камень. В горле хрипело. Меня тошнило.

Внизу ничего не двигалось, и я, должно быть, на несколько минут отключился. Когда очнулся, ничто не изменилось: голова лежала на камне, но мне показалось, что могу умереть. И это привело меня в ярость.

Умереть? В то время как старая леди в беде? И эта девушка, которую я привел в дом и тем самым подверг опасности… может, ее сейчас убивают? И — да, надо быть честным с собой — основное, что заставляло меня сопротивляться смерти, — это Джейк Фланнер. Я снова услышал, как он командует, чтобы меня прикончили. Ладно, Джейк, сказал я себе. Ты хочешь увидеть Логана Сакетта мертвым. Но если ты хочешь увидеть его мертвым, тебе придется постараться.

Усилием воли поднял голову и устроился поудобнее, чтобы сквозь кусты наблюдать за домом. Подо мной между грудами камней виднелось начало старого оползня. Он был слишком крутым для спуска, но если лечь на спину, то можно соскользнуть футов на пятнадцать — двадцать вниз.

Я извернулся и вытянул ноги. С винтовкой в одной руке и костылем в другой пробрался между двумя кустами и под нависшей скалой и съехал, тормозя винтовкой и костылем. В конце спуска крепко ударился коленями, но, что хуже всего, поднял пыль, по которой меня могли заметить.

Теперь я стал ближе к дому. Проверив оружие, ощупал патронташ и обнаружил, что осталось всего одиннадцать патронов для револьвера, да в карманах нашел еще два для винтовки. Эта перестрелка не будет долгой.

Несмотря на туман в голове, все же сумел повнимательнее рассмотреть дом и двор и увериться, что там все-таки есть чужие, а Эм и остальные или убиты, или схвачены. Иначе кто-нибудь давно бы вышел через эту дверь.

А может быть, кто-то сидит в холмах позади меня. Над этим стоило подумать. Возможно, сзади меня уже взяли на мушку. Повернув голову, оглядел склон и понял: если они наверху, я им не виден. Внимательно осмотрелся вокруг и вдруг заметил какое-то пятно, которое с прежней позиции видеть не мог.

Напротив барака раскинулся плашмя человек — мертвый или живой, я не знал. Отсюда не мог его разглядеть, но, кажется, похож на Эла Фулбрика. Кто бы это ни был, здесь явно случилась перестрелка. Если это Эл, а я был почти уверен, что это он, то за ним кто-нибудь должен прийти.

Солнце сильно пекло, но я не чувствовал ничего, кроме собственного жара и ран. Дом и коррали, казалось, колыхались в воздухе, как в пустыне. Время от времени ощупывал винтовку. Она была реальностью, тем, что я знал и понимал. Сощурив от солнца глаза, вглядывался вниз. Кто-нибудь обязательно должен выйти из дома.

Вдруг я уловил движение на дороге.

Это была лошадь. Коренастый индейский вороной конь. Только один человек мог так сидеть на лошади, только один конь был похож на этого. Далеко от меня, так далеко, что едва был виден, Майло Тэлон направлялся в ловушку. Направлялся к смерти от револьверов, что ждали внутри. Его нужно как-то предупредить, ему нужно как-то сказать. Я не имел представления, кто ждал внутри и сколько их, но не сомневался, что слишком много. В этой группе, что напала на меня, было восемь человек, включая Фланнера. Восемь вооруженных мужчин, ожидающих Майло или меня.

Если выстрелю, то вполне вероятно, что здесь и умру. Единственная причина, по которой я еще жив, — они об этом не догадывались. Стоит себя обнаружить, и со мной все будет кончено. Но я уже знал, что выстрелю, потому что Майло мой друг, и не собирался смотреть, как его, ничего не подозревающего, хладнокровно расстреляют из засады.

Не подозревающего? Может, и нет. Майло всегда ездил, готовый к неожиданностям. Он, как и я, в любой момент готов вступить в драку.

Ему оставалось ярдов триста, и, вероятно, он уже был на мушке. Я поднял винтовку и выстрелил в воздух. Майло пришпорил коня, перегнулся, скрываясь за его боком, и ускакал, осыпаемый пулями.

Мне не надо говорить, что я спускаюсь в ад, и не надо говорить, что скалы, за которыми скрывался, через секунду измельчат пулями. Если и суждено умереть, то лучше с револьвером в руке и лицом к смерти. Поэтому, как сумасшедший, я полусбежал, полускатился с горы.

Откуда взялось второе дыхание? Я приземлился каблуками вперед, смягчив удар согнутыми в коленях ногами, а вокруг визжали пули. Вне себя от ярости, бросился к двери и изо всех сил ударил ее плечом. Уже говорил, что я здоровый и сильный, и даже со своей слабостью сорвал дверь с петель и влетел на кухню. Прямо напротив меня стоял русоволосый мужчина с двустволкой, и я, не целясь, выстрелил и бросился на него, поддев дулом винтовки. Дуло не попало ему в горло, но размозжило нос, и он испуганно завизжал. Я развернулся, ударил прикладом, и он с тяжелым стуком упал. В соседней комнате раздался сильный грохот, кто-то кричал. Перебросив винтовку в левую руку, а правой прихватив ружье, я кинулся туда.

Там стояли четверо, а в углу лежали Эм Тэлон и Пеннивелл. У Пеннивелл, кажется, была разбита губа. Я развернулся и нажал оба курка с расстояния двенадцать футов. Ружье бухнуло не хуже пушки, а комната сразу наполнилась дымом так, что защипало глаза. Голова закружилась, коленей вообще не чувствовал — вот-вот упаду, — но, работая затвором, посылал заряд за зарядом в сторону тех четверых.

Какой-то человек с револьвером в руке, без шляпы, с всклокоченными волосами, бросился сквозь дым. Я стоял справа от него. Он целился в меня шестизарядником. Швырнув ружье ему в лицо, ударил его всем телом. Про винтовку я забыл. А просто двинул ему с правой прямо в широко открытый глаз. Он начал падать, а я, схватив винтовку обеими руками, изо всей силы махнул прикладом ему в живот. Человек сложился пополам, и когда упал на колени, я заехал сапогом ему в лицо.

Зашатавшись, повалился вслед за ним. Я попробовал подняться и тут увидел, что в переднюю дверь ворвался коренастый мужчина в рубашке в красную клетку, с револьвером в руке. Он увидел меня и прицелился. Ну все, конец. Я смотрел в черное дуло и знал, что мне не выбраться. Все, что почувствовал, — это желание встать и броситься на него, но знал: не успею.

Позади грохнул выстрел, потом еще один. Тот человек вытянулся на носках, револьвер выпал из одеревеневших пальцев, и он кулем свалился на пол. Я повернул голову и увидел Эм Тэлон со своим большим старым кольтом, который она запрятала где-то в складках платья.

В следующую секунду рядом очутилась Пеннивелл, оттащила меня к стене, и в комнате стало тихо. И вдруг тишину нарушил стон… мой стон. Затем кто-то прошептал:

— Не стреляйте! Ради бога, не стреляйте! — И мимо меня, шатаясь, пошел к двери окровавленный, умирающий человек.

Отворили окно, и дым стал рассеиваться. На полу лежали трое. Надо мной склонилась Эм:

— Ты поспел вовремя, мой мальчик, очень вовремя. Они связали Барнабаса и ранили Эла.

— Здесь Майло. Я стрелял, чтобы предупредить его.

— Майло? Тогда им пора прятаться.

Они даже не пытались меня перенести. Мне положили под голову подушку, обмыли раны и напоили бульоном. Отчасти слабость объяснялась голодом и большой потерей крови.

Из троих на полу двое были мертвыми. Один получил полный заряд из ружья, а второго двумя пулями убила Эм.

Человек, которого я ударил прикладом, был еще жив, но очень плох. Остальным так или иначе удалось выбраться, и что с ними стало, мы не знали. Однако они сбежали, а Фланнера вообще никто не видел. Он был здесь, но — калека или нет — убрался до того, как закончилась перестрелка.

Эм рассказала, что трое ждали Майло у бойниц на веранде. Кто-то из них знал, кто такой Майло, и Фланнер приказал убить его. Разбойники надеялись, взяв Эм и Барнабаса, заставить кого-нибудь из них подписать откупную на «Эмпти».

Три недели я лежал. За мной ухаживали Эм и Пеннивелл. Три недели я валялся, не в силах пошевелиться, и думал даже, что мне пришел конец. Барнабас, Майло и Эл Фулбрик ездили в город, но все люди Фланнера разбежались.

Альбани Фулбрика ранили, к тому же он получил сотрясение мозга, но этим все и кончилось, а рана в мышцах быстро зажила.

С возвращением Барнабаса и Майло дела вошли в обычную колею. Эл несколько дней отдыхал, а потом взялся за работу так, как и положено ковбою с его сноровкой. Только я лежал в постели. Дней десять вообще не понимал, где нахожусь и что со мной делается.

В присутствии Тэлонов дом стал совсем другим. Никто не осмелился бы сказать, что он для них слишком велик. Они пели, дурачились, шумели и рассказывали, что с ними произошло за те годы, что не виделись. Барнабас путешествовал по Европе, служил во французской армии и стал образованным человеком. Я слушал его непринужденный разговор и впервые в жизни позавидовал.

Когда был мальчишкой и жил в горах, до школы надо было идти или ехать несколько миль. Случалось, нас задерживала дома работа, а часто ничего не задерживало, но некому было заставить учиться. Мы, молокососы, старались пропустить занятия, как только представлялась возможность, а теперь было стыдно, что есть юнцы, которые знают гораздо больше меня и которые умеют читать и писать лучше меня.

Раньше никогда об этом не думал, но тут мне пришло в голову, что такие, как я, — а я могу работать не хуже остальных, — кончают жизнь, ничего не имея, в то время как у других всего навалом. Барнабас много учился, даже Майло прилично занимался. Я же не знаю ничего, кроме как пользоваться шестизарядником, ездить на лошади и выслеживать дичь… или людей.

Джейк Фланнер исчез. Иоганн Дакетт тоже. Их никто не видел, а все эти крутые парни, которых нанял Фланнер, быстренько распрощались с нашей округой. Салун и отель Фланнера перекупила Долорес Аррибас, а у Кона Веллингтона торговля шла полным ходом.

Однако от нечего делать я размышлял и, подумав, совсем не был уверен, что эти двое сбежали. Человек, так горящий желанием отомстить, как Фланнер, человек, который много потрудился и много вложил в это дело, не так-то просто сдается, даже когда проигрывает. Что касается Дакетта, то он, похоже, готов сделать все, что захочет Фланнер.

Пеннивелл с удовольствием хлопотала по хозяйству. Она сделала новую прическу и строила глазки всем нам троим, хотя, пожалуй, больше Тэлонам. Эм наблюдала и посмеивалась. Барнабас, казалось, относится к ней так же, как и к любому другому человеку, а Майло, я подметил, пару раз заинтересованно посмотрел на нее.

Эм съездила в город, купила материал и сшила себе обновки. Мужчины подремонтировали ранчо и выпустили скот на равнину, чтобы не пропала та трава, что еще не выгорела. Я валялся в постели, смотрел в потолок и думал о будущем. Прежде такие мысли меня не посещали, но теперь, когда появилось много времени, пока заживали раны, стал об этом размышлять, к тому же заметил, как изменилась жизнь этого большого дома и людей в нем. Между Майло и Барнабасом ощущалась сильная привязанность, хотя они были совсем не похожи и по внешности, и по характеру, а, судя по рассказам, в детстве дрались, как кошка с собакой. Все же приятно было видеть братьев вместе. Они составляли хорошую пару, и в их руках «Эмпти» стала приходить в норму.

Наверное, я лежал чуть дольше, чем следовало. Просто очень не хотелось покидать этот огромный дом, Пеннивелл, Эм и всех остальных. Моя семья распалась рано: каждый пошел своей дорогой. У нас очень сильные родственные чувства, но семью тем не менее раскидало в разные стороны. Даже Нолана, своего брата-близнеца, не видел тысячу лет.

Пришло время уезжать. И в одно прекрасное утро я выкатился из постели и надел шляпу. Кажется, в коровьих краях ковбой первым делом надевает шляпу. Я скользнул в джинсы. Ох и видок у них, хотя и Пеннивелл, и Эм старались привести их в божеский вид. Мою рубашку они заштопали. Эм пыталась дать мне рубашку кого-нибудь из сыновей, но никакая не подошла: я слишком широк в плечах и груди.

Я уже застегивал оружейный пояс, когда вошла Пеннивелл. Она кинула один только взгляд и позвала:

— Эм! Миссис Тэлон! Логан встал!

Вошла Эм Тэлон и долго смотрела на меня:

— Я так и знала — ни одного Сакетта нельзя удержать в постели надолго. Спускайся, сынок, и позавтракай. Для крови тебе нужно побольше мяса, ты ведь много ее потерял.

— Да, мэм, — сказал я и пошел.

17

Три дня я ничего не делал — только сидел на крыльце и смотрел в сторону Сиваша. На «Эмпти» все изменилось: скот пасся в прерии, куда его не выпускали с тех пор, как появился Фланнер, ранчо обновилось, а Эм впервые за долгое время покинула тревога. Она теперь спала по ночам и не волновалась. Пеннивелл тоже.

Большую часть времени братья Тэлон проводили на пастбищах, клеймя телят и выискивая по ущельям отбившихся и заблудившихся коров. Некоторые гуляли годами — с тех пор, как за «Эмпти» перестали как следует ухаживать.

А я сидел на крыльце и старался отгадать, что на уме у Джейка Фланнера с Иоганном Дакеттом. Тем не менее все чаще вспоминал Калифорнию. Скоро совсем поправлюсь и смогу уехать. Больше меня здесь ничего не держало. Парни вернулись. Теперь никому в голову не придет отнимать у Эм Тэлон ранчо, даже если с ней останется один Майло. Я пару раз наблюдал, как он расправляется со своими врагами.

За эти три дня сидения на крыльце не увидел ничего, что могло бы вызвать беспокойство. По правде говоря, я не видел ничего, кроме травы, коров и белых облаков, медленно плывущих по небу. На четвертый день встал и направился в корраль, где братья обычно объезжали лошадей. Я больше не мог сидеть на одном месте. Скоро растолстею как боров.

Я взял лассо, вытряхнул петлю и поймал своего чалого. Он немного попрыгал, но, почувствовав на шее лассо, успокоился. Я приласкал его, поговорил, угостил морковкой и набросил седло. Он чуть выгнул спину, но к тому времени мы уже подружились, поэтому он не особенно сопротивлялся. Во всяком случае, отношения выяснили: он знал, кто из нас хозяин.

Во двор вышла Пеннивелл, вытирая руки кухонным полотенцем:

— Логан, вы, должно быть, сошли с ума, если хотите прогуляться верхом в вашем состоянии. Немедленно привяжите коня и идите сюда!

— Подошло время ехать дальше по тропе, мэм. Я нигде не задерживаюсь надолго, а здесь побыл достаточно.

— Катучий камень мхом не обрастает, — нахально съязвила она,

— Я видел мох только на мертвых деревьях да вросших в землю камнях, — сказал я, — и, между прочим, пчелка много летает — мед собирает.

— Много у вас меда!

— Вы его не видите, потому что засмотрелись на Майло. Но я не обижаюсь: он намного симпатичней меня.

— Смотря для кого, — сказала она. Пеннивелл увидела, что я развернул коня:

— Вы куда? Эм уехала в город. Она расстроится.

— Кто с ней поехал? Она одна или нет?

— Так ведь все разъехались. Барнабас уехал в горы на охоту, а перед этим они с Майло и Элом разведывали верхние луга. Эм может сама за себя постоять.

Я собрал свои седельные сумки и перекинул их через седло, затем взял винтовку:

— Скажите ребятам, что я попрощался. С Эм увидимся в Сиваше.

Вскочив в седло, взял галопом по тропе к Сивашу. Я испугался, но, может, оттого, что болен? Эм поехала одна. Именно этого ждал Фланнер. Ребята думали, что он уехал отсюда, но я не соглашался. Он по натуре человек мстительный. Эм его искалечила. Ко всему прочему, заставила отступиться от ранчо. Возможно, он и уехал, но я так не думал.

Чалый долго не выходил из корраля и был готов скакать куда угодно. Мы направились к Сивашу.

Я сразу же нашел следы мула. Эм вела его шагом и, похоже, ни на что не обращала внимания. Во всяком случае, судя по следам, она позволила мулу самому выбирать шаг. А он никуда не спешил.

Тем временем осмотрел дорогу до Сиваша. Никого и ничего. Ни облачка пыли… Наверху, как обычно, по чистому небу плыли кудрявые облака — как белые ягнята на голубом пастбище. Чалый пронес меня через лощину, и я проехал несколько сот ярдов, прежде чем до меня дошло, что следов нет… они пропали.

Проехал чуть дальше, изучая тропу, но ничего не обнаружил. Этот мул со старухой вдруг перестал оставлять следы. До городка оставалось с полмили, поэтому дал чалому шенкеля и влетел в город.

Первая, кого встретил, была Долорес Аррибас.

— Вы не видели Эм Тэлон? — спросил я.

— Ее нет в городе. Она зашла бы ко мне.

Кон Веллингтон в рабочем переднике вышел к двери.

— Ее здесь не было, — сказал он. — Я ее жду.

— Найдите ее. Найдите ее, если она в городе. Ищите в каждом доме. Убедитесь наверняка, что ее нет, потому что когда вернусь, буду искать по-серьезному.

Я развернул чалого и погнал его обратно по тропе к тому месту, где исчез след. Нашел его на дне неглубокой лощины, но по другой стороне следа не было.

Эм исчезла, как будто превратилась в призрак или еще во что-нибудь. Он нее этого можно было ожидать, но не от мула. Мул животное привередливое, и просто так он не испарился бы… по крайней мере до обеда.

Разведка вверх по лощине ничего не дала. Ни одной примятой травинки, ничего. Я вернулся на тропу и стал осматривать местность. Люди просто так не исчезают. Кто-то как-то заставил Эм исчезнуть… но как? На этот раз искал не только ее следы, надеялся найти хоть какие-то приметы.

Я прошелся по местности раза два или три, прежде чем увидел черту в пыли под дикой грушей, на дне лощины.

Ну и кто же прочертил эту линию? И зачем? Я внимательно изучил ее с седла, но так и не додумался. Сойдя с коня и кинув поводья, стал осматривать землю. Мой взгляд привлекло место примерно двенадцать на двадцать ярдов, где, кроме отпечатков копыт моего коня, следы вообще отсутствовали.

Повернув вниз по лощине, я остановился и, прежде чем сделать шаг, осмотрел дно. Песок, несколько камешков и кусты — ничего, что привлекало бы внимание. Однако трава была примята, некоторые листья сломаны. Что прижало их к земле?

Пройдя примерно сотню ярдов, обнаружил в некоторых местах полосы, как будто кто-то заметал следы. Ну, я и сам пару раз так делал, но хорошего следопыта это не обманет. Он тут же спросит, а откуда взялись полосы, или царапины, или что-то там еще? Чтобы идти по следу, не нужны явные отпечатки копыт или ног. Все, что нужно, — это след.

Лощина вливалась в другую — пошире. И за поворотом я нашел место, где были привязаны лошади. По моим подсчетам, три. Там валялось несколько окурков. Кажется, один из бандитов или держал лошадей, или сторожил их.

А дальше я обнаружил то, что искал, — отпечатки следов мула среди лошадиных. Можно было предположить, что мула вели под уздцы. Другому бы могло показаться, что это вьючный мул, но я знал, что Эм Тэлон уехала на муле, и видел его следы.

Подведя носок сапога к отпечаткам копыт, один за другим измерил их. Для хорошего следопыта следы животного или человека все равно, что его подпись. Пройдя еще немного, я уже знал каждую из этих лошадей. На одной из них ехал Джейк Фланнер, когда приказал меня убить и бросить в горах.

Я возвратился к своему коню, собрал поводья и сел в седло.

Дорога обещала быть длинной. Они не убили Эм. Должно быть, бандиты собирались ее пытать или потребовать выкуп или еще что-нибудь. Зная Фланнера, отчетливо понимал, что Эм не выбраться от него живой… и она тоже это понимала.

К счастью, я наткнулся на их следы раньше, чем они надеялись. Мне слишком долго приходилось ездить по темным совиным тропам, чтобы не знать всех уловок сбить со следа. Мне не составляло особого труда угадать, куда направляются бандиты. Как я себе представлял, они надеялись, что преследование начнется к ночи, когда Эм не возвратится на «Эмпти».

Солнце уже садилось, но, кажется, я отставал от них не больше чем на пару часов, а по следу, который они оставили, можно было ехать галопом. Их лошади шли быстро, но мул доставлял немало трудностей. Он отставал, и я надеялся, они не пристрелят его. Эм очень ценила это животное.

Теперь их путь вышел из лощины и пролегал по равнине, все более приближаясь к холмам. Здесь мне еще не доводилось бывать. Я все время смотрел вперед, понимая, что они могут показаться в любую минуту или устроить засаду. Облаков пыли не видел, вообще ничего не видел. Через час я их почти догнал. Следы были свежие, но приближался закат, а в темноте могу их потерять. И ночь к тому же даст Джейку Фланнеру возможность заняться Эм.

На ранчо, конечно, уже начали волноваться за Эм и меня, потому что пришлось уехать внезапно. Пеннивелл знает, что я испугался за Эм, и ребята приедут в город, чтобы узнать, в чем дело. Самое позднее на рассвете они поедут по моим следам, а я их не маскировал.

В одном был уверен. Бандиты направлялись к месту, которое знали. Теперь они ехали прямо к холмам, не кружа в поисках въезда в горы, но направляясь прямиком к известному им месту. А я здесь был впервые. Их след указывал на холмы. И точно, когда я подъехал ближе, свои челюсти навстречу мне раскрыл каньон. Вряд ли они здесь свернули направо или налево, поэтому я заехал в каньон и остановился, прислушиваясь.

Здесь хорошо слышен любой звук, а мне не хотелось, чтобы меня обнаружили. Я вел себя очень тихо, вслушиваясь в ночь. Ничего… совсем ничего. Где-то вскрикнула ночная птица, и опять наступила тишина. Я поискал дым от костра в сером небе с первыми звездами на нем, поискал отблески костра на стенах каньона.

Ничего.

От всего этого почувствовал легкую тревогу. Из каньона шла прохлада, но никакого запаха дыма. Через некоторое время, проехав еще с дюжину ярдов, остановился перед местом, где каньон сужался. Я спустился с лошади и осторожными пальцами едва коснулся песка. Дюйм за дюймом ощупал расстояние в узком просвете между стенами вперед, затем назад. На песке следов не оказалось.

Ведя коня в поводу, вышел к устью каньона и пошел по правому уступу. Я вглядывался вверх, ища щель в темной стене деревьев. Иногда ее хорошо видно на фоне неба, но на сей раз ничего не заметил.

Поиски следов тоже ничего не дали, пока не уловил легкий запах чего-то, что отличалось от сырой прохлады зеленой травы, кустов и деревьев.

Пыль…

Я взялся за луку седла, положил на него голову и немного постоял так. Я устал… ужасно устал. Верхом поехал впервые после ранений — рановато мне было пускаться в долгое трудное путешествие по горам.

Взобравшись в седло, отпустил поводья. «Ну-ка посмотрим, куда они поехали. Давай, мальчик, ты должен мне помочь».

Чалый пошел по тропе. Я знал, что он чувствует тех, других лошадей, а у них ведь сильный стадный инстинкт, поэтому мог положиться на своего коня: он выведет без ошибки. Моя задача — лишь поставить его на правильный след. Он быстрым шагом шел по тропе. Я высвободил винтовку из чехла и снял петлю с револьвера. Где-то там впереди эти люди держали захваченную врасплох старую женщину, родную мне по крови. Родство было дальнее, но мы с ней много разговаривали, вместе пили кофе и бок о бок дрались с врагами.

Тропа стала подниматься, и я быстро перевел коня ближе к внутренней стене расщелины, боясь, что мой силуэт будет виден на фоне неба. Впереди раскинулся луг, высокая трава серебрилась под светом восходящей луны. Серебрилась, но не вся: всадники, сбив с травы ночную росу, оставили четкий темный след. Я пустил коня рысью, зная, что стук копыт по мокрой траве будет не слышнее скрипа седла.

Впереди расположилась большая осиновая роща. Я подъехал к опушке и остановился у белых стволов, призрачных в лунном свете. Мы забрались высоко, выше не росло ничего, кроме елей и сосен.

Что-то не давало покоя, и я никак не мог догадаться что. Мы проехали приличное расстояние от Сиваша, миль двадцать. Я выдохся, чалый тоже начал уставать.

Взглянув вверх, увидел, что примерно в тысяче футов надо мной начинается хвойный лес, с россыпью елей в промежутке. Там росла одна старая раскидистая ель, чем-то ужасно знакомая, только как будто смотрю я с другого угла. Вот в чем дело — местность выглядела вроде как задом наперед! Я узнал ее!

Это была округа старой шахты Фиддлтаун. Она служила убежищем для преступников почти с того времени, как ее начали разрабатывать. Есть несколько шахт с таким названием. Эту назвали по имени одного арканзасского бродяги, который в драке возле Черри Крик зарезал человека. Он решил спрятаться в горах и нашел там золото. Золота оказалось немного. Но местность была красивая, так что Джек Фиддлтаун построил себе хижину и разрабатывал потихоньку жилу, откладывая золото к тому времени, когда возвращение станет безопасным. Иногда вместе с ним прятался кто-нибудь из его дружков. Одного, пытавшегося найти, где спрятано добытое золото, Джек убил. Самого Джека прикончил напарник неудавшегося вора. После случившегося это место показалось страшным даже преступникам, хотя время от времени там кто-нибудь скрывался. Я сам провел на шахте три недели, но это было давно, несколько лет назад. С тех пор о ней ничего не слышал. Находилась она чуть глубже в горах, поэтому вначале даже не вспомнил о ней.

Через несколько сотен ярдов остановил коня и спешился. Когда спрыгнул, колени у меня подогнулись так, что я испугался, что падаю, но успел ухватиться за ветку дикой яблони и переждал приступ слабости и головокружения.

Я привязал коня, оставив длину поводьев достаточной, чтобы он мог пощипать с кустов листья, а сам, прихватив винчестер, индейским манером стал пробираться через осиновую и еловую поросль к хижинам.

Там стоял барак, рядом начинался туннель в шахту, неподалеку находился погреб, в котором Фиддлтаун хранил свой самогон, и еще пара старых бревенчатых хижин, обвалившихся под тяжестью снежных завалов. Здесь часто насыпает сугробы в четырнадцать-пятнадцать футов, а в низинах еще больше. Это высокогорье: больше десяти тысяч футов.

Перво-наперво отыскал лошадей. Надо узнать, сколько их. Я намеревался освободить старую леди, но если меня убьют, то это ей совсем даже не поможет.

Три лошади и мул в коррале за бараком, но подходить к ним не стал, а сосчитал издали.

Три лошади… одна вьючная? Тем не менее всадников в лощине было трое. Держась подальше от корраля — лошади ржанием могли предупредить их — я подобрался к бараку. Вдоль стены под низким навесом крыши прокрался к окну. Оно было такое грязное и затянутое паутиной, что не сразу разглядел Эм.

Я приободрился, едва увидел ее. Она сидела на стуле, прямая и высокая. На щеке темнел огромный синяк, который она скорее всего получила, когда ее схватили несколько часов назад. На губе — запекшаяся кровь. Наверное, ей очень больно, но глаза у нее горели, а в них лишь презрение к похитителям.

Внутри было тихо, и я не увидел ни одного, за кем охотился. Не зная, где находится каждый из них, не осмеливался даже пошевелиться. Я не мог ворваться в дом, где Эм окажется на линии огня, потому что тогда ее точно убьют, а возможно, и меня вместе с ней. Самое худшее , что один из них мог сторожить где-нибудь снаружи. Если войду, он застрелит меня сзади. Переложив винтовку в левую руку, проверил, на месте ли револьвер. На месте.

Согнувшись, прополз под окошком и заглянул в комнату с другой стороны. Окошко, видимо, не мыли никогда. И я едва разглядел одного, сидящего на противоположном конце стола от Эм. Он разговаривал с кем-то еще, кого я не видел. Значит, Двое.

Похоже, пока опасность Эм не угрожала. Я не слышал ничего, кроме неразборчивых голосов, но не мог себе представить, чтобы они ее долго тут держали. Фланнер был не такой дурак, чтобы думать, будто братья Тэлоны его испугаются. Даже если он попытался бы заставить их передать ему ранчо из-за страха за мать, то потом все равно пришлось бы иметь дело с ними.

То, что он хотел сделать, сделает здесь.

Я попятился от барака и подошел к конюшне. Дюйм за дюймом начал искать, где находится третий. Мне необходимо узнать, снаружи ли он. В окно его не разглядел.

В конюшне никого не было. В туннеле тоже. Я потихоньку обшаривал все вокруг, двигаясь, останавливаясь и прислушиваясь и снова двигаясь.

В доме была только одна дверь и одно окно. Присев на россыпи камней, я обдумывал ситуацию. Надо выманить их оттуда. Другого пути не было. А когда они отойдут от двери, придется стрелять. Не шутка справиться с тремя крепкими мужиками. Поэтому нельзя оставлять им больше шансов, чем они оставили бы мне. Я не сомневался, что в моем избиении принимали участие все трое. Они же бросили меня в горах, приняв за мертвого, так что я и за себя чуток рассчитаюсь.

У них горел очаг, потому что на такой высоте ночи холодны. Если забраться на крышу…

Нет, невозможно. Они тут же услышат и изрешетят меня, прежде чем успею пристрелить хотя бы одного. Они не дураки, чтобы выбегать и смотреть, кто там ходит. Они сразу начнут стрелять через крышу. Раз или два я и сам так делал. Пуля сорок пятого калибра пробивает шестидюймовую сосновую доску, а эта крыша — просто жерди, покрытые травой и глиной.

Я пошел в конюшню, нашел там веревку и сделал на конце петлю. После чего тихонько пробрался обратно, собрал веревку в кольцо, отступил и этим лассо заарканил трубу. Затем посильнее дернул, она сломалась, и внутри послышались крики. Я попятился в темноту и кинулся бежать к двери.

Барак уже наполнился дымом, и эти ребята поспешно выскакивали оттуда. Первым выбежал человек, которого я уже видел, но не знал, как его зовут. Это был широкогрудый мужчина с маленьким животиком над оружейным поясом. Он выскочил с револьвером в руках, готовый стрелять в первое, что попадется на глаза. Я тоже не терял времени зря. Подняв свой винчестер, одновременно взведя его, выстрелил ему в живот. Он услышал щелчок затвора и выстрелил прежде, чем подумал, но моя пуля отшвырнула его на шаг, а вторая прикончила.

Свет внутри погас, из дома выбежал второй. Я быстро выстрелил в неясный силуэт в дверях, но промахнулся, и две близкие пули прошили кусты. Я бросился к бараку, думая об Эм. На бегу услышал, как пуля с глухим стуком вошла в бревна, но успел заскочить внутрь. Все было заполнено дымом. Сквозь завесу увидел Эм, старающуюся разорвать связывающие ее веревки.

Острым как бритва ножом разрезал их.

— Берегись! — хрипло прошептала она. — Снаружи Фланнер, Дакетт и Слим.

Я рассчитывал увидеть троих, а их оказалось четверо.

— Эм, вы можете ползти? — прошептал я.

Она упала на пол и поползла к двери. Они будут ждать напротив. Я схватил стул, швырнул его в дверь, затем выскочил и стал поливать кусты огнем, чтобы прикрыть Эм.

Прозвучала пара выстрелов, затем наступила тишина, и я увидел, что Эм бежит к корралю. Никто не стрелял. Поэтому я попятился, пытаясь одновременно видеть все вокруг. Над склоном горы показалась луна, но мы спрятались в темноте возле жердей корраля.

— Будь осторожней, Логан, — сказала Эм. — Теперь я тоже могу за себя постоять. — Она показала мне свой старый кольт, который успела прихватить,убегая из хижины.

Луна уже освещала половину поляны. Перед дверью лежал человек, в которого я стрелял. Он еще не умер, но наверняка уже жалеет об этом. Я видел раненных в живот людей, им тяжелее всех. Больше ничего не двигалось. Я посмотрел на луну и решил, что мы в безопасности до тех пор, пока сидим неподвижно. Прислонив винчестер к жердям, вынул свой шестизарядник и стал ждать.

Стояла мертвая тишина. Было слышно журчание воды в ручье, протекающем где-то поблизости, да время от времени в коррале переступала лошадь. Понял, что огонь в бараке погас, так как дым больше не валил из двери. Она стояла открытой — черный прямоугольник, который звал войти туда, где можно выдержать осаду. Я предпочитал открытую местность, где есть возможность передвигаться.

И знаете что? Ночь была прекрасной и такой тихой, что я слышал, как ласкаются под вздохами ветерка осины. Луна была широкой и просвечивала сквозь листья. А наверху столпились темные серьезные ели, словно группа монахов в черных сутанах, которые застыли в молитве. И старые здания: обвалившиеся хижины, бревенчатый барак, черная дыра туннеля. Вскрикнула птица. Не было слышно ничего, кроме шелеста осин, перешептывающихся, как стайка школьниц. И я с револьвером в руке, и Эм у моего плеча.

Вдруг послышался голос — низкий голос. Не дальше десяти ярдов. Я слышал его только раз, но знал, что это Иоганн Дакетт.

— Логан Сакетт?

Вовсе не собирался ни отвечать ему, ни стрелять, пока не выслушаю до конца. Определил, где он находится, в ту же секунду, как он заговорил, но уже давно научился не стрелять второпях и без причины. Поэтому ждал.

— Это Иоганн Дакетт. Я ухожу. Мне надоело. Мне никогда не хотелось стрелять в Эм Тэлон, и я не буду этого делать. Это драка Джейка Фланнера.

Последовало минутное молчание. Я тщательно вслушивался, пытаясь определить, не отвлекают ли они этим внимание, стараясь подобраться поближе.

— Ухожу. Не стреляй.

Я ничего не ответил, а он начал двигаться назад, в лес. Звуки постепенно стихли ниже по склону, и опять наступила тишина.

Двоих нет. Я медленно встал и прислонился к столбу корраля, который находился выше меня.

Неожиданно в бараке вспыхнула спичка, зажгли лампу. Раздался тихий звон плафона, который установили на место. В доме задвигался человек, и мы услышали стук костыля, затем звук отодвигаемого стула и его скрип, когда на него сел тяжелый, крупный человек.

— Эм, — прошептал я, — он в хижине.

— Не делай ничего необдуманного, мой мальчик.

— Здесь есть еще один, Эм. По-моему, он где-то рядом.

— Делай, что задумал, сынок. Я буду следить за вторым.

— Джейк Фланнер любит разговаривать. Мне кажется, он хочет поговорить со мной. Не думаю, чтобы он попытался убить меня, пока не выговорится.

— Иди.

Я повернулся и зашагал по открытому пространству к бараку. Револьвер держал в руке, но когда вошел, вложил его в кобуру. Снаружи не доносилось ни звука.

Джейк Фланнер стоял, опершись на костыли, и как всегда — на один больше, чем на другой. Из его кобуры выглядывал револьвер, и я знал, что у него под сюртуком есть еще один. Он двинул рукой, дав мне возможность увидеть рукоятку спрятанного револьвера.

Зачем? С обострившейся настороженностью я ждал. Он любил поговорить. Я устал, смертельно устал. Я стоял перед ним с расставленными ногами и свободно висящими руками и чувствовал себя слабым и разбитым. Если быстро не поправлюсь, то так и не попаду в Калифорнию. Вдруг тишину нарушил голос Джейка:

— Ты причинил мне массу неприятностей, Сакетт. Жаль, что в тот первый день отказался на меня работать.

— Я ни на кого не работаю с оружием.

— Но почему ты против меня? Я тебе ничего не сделал.

— Мне не понравилось, что твои парни стали издеваться над девушкой.

— Над ней? Правда? Но ведь она никто, Сакетт. Она дочка разорившегося поселенца, который жил на чужой земле.

— Для меня все — кто-то. Может, она никто с твоей точки зрения, Фланнер, но у нее есть право выбирать себе мужчину, а не быть униженной.

Он засмеялся, его глаза заблестели:

— Я слышал, ты жестокий человек, Сакетт, так оно и оказалось. Я бы никогда не заподозрил тебя в рыцарстве.

— Я не знаю, что это значит, Фланнер. Бедная девочка пришла с дождя, вся вымокшая, испуганная, а твой Спайви…

— Но с этим покончено, Сакетт. Спайви мертв. Почему ты заступился за Эм Тэлон?

— Эм Тэлон из рода Сакеттов. Мне не нужно другой причины.

Он переместился, еще больше освободив правую сторону. Это меня насторожило. Не знаю почему, наверное, потому, что я вообще подозрительный.

— Жаль, Сакетт. Мы бы составили неплохую команду — ты, Дакетт и я.

— Дакетта нет.

Это его потрясло. Он уставился на меня:

— Что ты хочешь сказать? Ты убил его? Но я не слышал выстрела!

— Он просто уехал. Ему надоело, Фланнер. Он сказал, что никогда не хотел идти против Эм Тэлон. Он уехал. Ты один, Фланнер.

Тогда он улыбнулся.

— Да? Ладно, если так получилось. Не возражаешь, если я сяду? — Он слегка развернулся. — Эти костыли…

Джейк Фланнер чуть наклонился. Вдруг один из костылей взметнулся вверх…

Я выхватил револьвер так же быстро и чисто, как всегда, и в тот момент, когда этот костыль завис над столом — Джейк Фланнер как будто собирался положить его, — выстрелил ему в живот. Второй выстрел перебил ему руку, держащую костыль, он упал на стул и вместе со стулом повалился на пол.

— Ты убил кале… — его голос стих, однако не исчез блеск в глазах. Костыли упали, но его правая рука подкрадывалась к спрятанному револьверу.

Снаружи раздалось — бабах! Это мог быть только старый кольт Эм.

— Здесь все нормально, Логан, — сказала она. — Я вывела этого из игры.

Я стоял над Фланнером с револьвером в руке, глядя, как он сжал рукоятку своего.

— Джейк, меня всегда интересовало, почему ты оставляешь свободной эту сторону, теперь я догадался.

Левой рукой поднял костыль. По его длине разместилось дуло винтовки, а курок был вделан в ручку. Ему оставалось только поднять костыль и выстрелить. Я слышал про всякое потайное оружие, но этому равных не было.

Он уже вынимал свой револьвер.

— Хочешь еще, Джейк? Ты уже мертвый, зачем же вредить самому себе?

Он взглянул на меня:

— Будь ты проклят, Сакетт. И будь проклята эта старуха, прокляты на веки вечные, она…

— Джейк, ты выбрал себе врага не по силам. Никакой желторотый новичок не станет связываться с такой женщиной. Она сделана из железа, Джейк, вся из железа, а ты никогда не был никем, кроме дешевого мошенника.

Эм вошла и встала рядом со мной:

— Прости меня за колени, Джейк Фланнер, но ты убил моего мужа. Ты убил Тэлона, человека в десять раз лучшего, чем ты.

— Будьте вы прокляты, — прошептал он. — Я…

Он испустил дух и лежал перед нами. А меня поразила одна вещь: как он мог стать причиной смерти человека, который был гораздо ярче, больше и лучше, чем он, — такого человека, как Тэлон.

— Эм, — сказал я. — Нам здесь больше нечего делать. Ребята будут беспокоиться. Давайте по седлам и обратно на «Эмпти».

— Ты выглядишь довольно бледно, сынок. Доедешь?

— Если вы сможете доехать, то я тоже смогу, Эм. Поехали. И мы двинулись обратно по тропе, Эм и я, а по дороге встретились с ребятами.

Кровавое золото

Глава 1

Пустыня Юма, раскинувшаяся к западу от устья реки Колорадо, была раскалена, как жерло печи; но из четверых всадников трое были индейцы из племени яки, привыкшие к зною не хуже стервятников, которые выписывали ленивые круги у них над головами. А четвертого всадника жара не беспокоила. Он был мертв.

Часть пустыни, которую они сейчас пересекали, была покрыта твердым песком. Впереди и правее поднимались песчаные дюны. Четыре дня назад тот, который сейчас был мертв, пробирался на своем коне сквозь эти дюны навстречу смерти. Слишком уж он хотел освободиться, добраться до корабля, ожидавшего его в бухте Адэр, и потому понял, что загнал лошадь, когда было уже поздно.

Попытка бежать через пустыню, покрытую редкими низкорослыми креозотовыми кустами и ослиной колючкой, была безумием — если ехать днем. Но он не мог ждать ночи. За ним гнались индейцы, которым обещали пятьдесят долларов за его труп. Выбор был прост: двигаться или умереть — и он гнал вовсю… но все равно погиб. Они перехватили его у самой цели.

Еще никому не удавалось бежать через пустыню Юма. Индеец-яки в помятой кавалерийской панаме мог бы ему это Рассказать, потому что уже получил вознаграждение за семнадцать трупов, и это было неплохим подспорьем. Индеец ничего не знал о судне в бухте Адэр, но это его и не беспокоило.

Том Беджер, сокамерник убитого, был полностью посвящен в планы бежавшего заключенного и знал, что судно должно появляться в определенном месте побережья каждый вечер в течение двух недель. Команде хорошо заплатили, а знала она лишь то, что из пустыни должен появиться один человек.

Может быть, двое или больше. Этих людей надо взять на борт без лишних вопросов и доставить в Масатлан ^[55].

Том Беджер собирался удрать вместе с Айзечером, но когда наконец-то представился подходящий случай, тот воспользовался им один. На его месте Том поступил бы точно так же. А теперь он выжидал. Удалось ли Айзечеру?..

Вдруг он услышал удары колокола. Один… два… три… четыре раза!

Ворота тюрьмы раскрылись и снова закрылись. Беджер поднялся, прислушиваясь. Кто же это вошел в тюрьму в такой час? Еще не было и шести утра.

Снаружи долетел чей-то голос, откуда-то от ворот. Он был довольно четок, даже на расстоянии, потому что в этом чистом воздухе звуки разносились далеко.

— Они привезли еще одного.

— Кого это?

— А ты как думаешь? За шесть месяцев отсюда удрал только один!

Айзечер! Том Беджер сидел тихо, но мысли его скакали. Айзечер умер, но судно не покинет бухту Адэр еще несколько дней. Айзечер был в этом уверен, и он планировал появиться на месте в первый же из четырнадцати дней, которые корабль проведет в бухте. Остальные тринадцать дней были просто страховкой на всякий случай или на ошибку в расчете времени.

Никто на судне не знает о гибели Айзечера. Поэтому, когда в бухте Адэр появится человек или несколько людей, их возьмут на борт и доставят в Масатлан. Айзечер погиб, но с его смертью двери не закрылись.

Мысли Беджера были прерваны лязганьем ключей и звуком приближающихся шагов. Дверь открылась, и он услышал, как тюремщики вызывают людей на дневные работы.

Вошел конвоир Миллер вместе с дежурным тюремщиком и начал отпирать замки ножных кандалов, которыми узники были прикованы к полу.

Суслик поднял глаза и заныл:

— Я совсем не могу сегодня… Я…

— Заткнись! — Том Беджер раздраженно глянул вниз. Джо Харбин был в порядке, но Суслик никуда не годился, ему лишь бы хныкать.

— Надевай башмаки! — нетерпеливо заорал тюремщик. Он был вообще жестокий человек и никому не давал спуску.

Миллер, наоборот, был добрым конвоиром и славным человеком. Если заключенный ничем не насолил Миллеру, тот охотно закрывал глаза на мелкие отклонения от правил.

— Я не могу…

Тюремщик слегка пнул Суслика сапогом.

— Встать!

— Пожалуйста…

Тюремщик замахнулся ключами, но тут вмешался Миллер.

— Оставь его в покое. Он вчера получил десять плетей.

— А сейчас напрашивается еще на десяток!

— Надень башмаки, сынок, — сказал Миллер. — Пошли, пусть док на тебя глянет.

Медленно, преодолевая боль, Суслик натянул башмаки и, поднявшись на ноги, вышел в тюремный коридор вместе с двумя остальными. Идя по коридору, Том заглядывал в камеры к тем заключенным, с которыми было меньше хлопот. В каждой из них он видел свежевыбритых людей, которые застилали удобные койки. Удобные, собственно говоря, по сравнению с твердым каменным полом, на котором он спал в карцере. Возле одной из камер их остановили. Там был Дэн Родело, голый по пояс — его осматривал доктор.

Миллер поглядел немного, потом позвал:

— Док!

— Минутку, конвоир. Мне надо проверить этого человека перед освобождением. Он выходит сегодня.

— Везет сволочам, — пробормотал кто-то; Миллер глянул на заключенных, но по их лицам нелегко было угадать, кто это сказал, и Миллер не стал любопытствовать.

Родело был счастлив выйти на свободу — как и всякий Другой. Но раньше-то счастье ему изменило, из-за этого он и попал сюда. Он вообще не был преступником, это знали все заключенные.

Крутой, грубый — это да… и невезучий. Это был упорный человек, такой пройдет самую трудную дорогу, если придется. Но вряд ли кто-то захотел бы разделить хоть часть его забот — судьба посылала ему одни неприятности. Дэн стойко выдержал свой срок. Он каждый день выполнял норму, а дневная норма — это изрядный кусок работы.

— Хорошо, Родело.

Доктор Уилсон собрал свой саквояж и вышел в коридор.

— Что там, Миллер?

— Этот парень говорит, что он болен.

Доктор взглянул на Суслика.

— О, да это ты!

Задрал ему рубашку, взглянул на тощую спину, исполосованную плетьми.

— Заживает хорошо.

Дэн Родело надел рубашку, пока другие ждали. Заправил ее под ремень, завязал шейный платок.

Джо Харбин смотрел на него со злостью. Он начал было говорить, но Том Беджер резко толкнул его, и Джо закрыл рот.

— Ты уже достаточно окреп, — сказал Уилсон Суслику. — Тебе лучше работать, а то спину стянет рубцами.

— Так вы считаете, что я должен идти на работу?

— Тут все работают, сынок. Держись подальше от неприятностей, и в один прекрасный день ты выйдешь отсюда, вот как сейчас Родело. А если захочешь острых ощущений, будешь получать плетей постоянно и когда наконец выйдешь на волю, годен ты будешь только на кладбище. Поверь мне — я тут всякого насмотрелся…

Дэн Родело подождал, пока они уйдут, потом вышел в коридор и направился в кабинет начальника. Он знал, что его провожают завистливые взгляды тех, кто оставался, но он мало кого из них знал и имел мало общего с кем-либо из них.

Внезапно он остановился. Трое индейцев-яки вносили тело. Невольно он всмотрелся в мертвое лицо. Он узнал его. Узнал просто потому, что это мог быть лишь один человек. Хотя в бледном лице мертвеца мало что напоминало человека, которого он знал.

Об Айзечере ходили слухи. У него была родня с деньгами где-то далеко на Востоке, и был какой-то разговор, что эти деньги так и сыплются… До сих пор оставалось загадкой, как ему удалось удрать.

Клерк открыл дверь в кабинет начальника.

— Тело Айзечера, сэр, для опознания.

— Ты что, сам не можешь опознать его?

— Инструкция, сэр. Положено, чтобы тело осмотрели вы. Начальник подошел к двери. Это был стройный, привлекательный человек лет пятидесяти с лишним. Стройная осанка выдавала его военное прошлое. Он взглянул на мертвеца я поморщился. Это дело ему не нравилось.

— Никогда не узнал бы его, — заметил он. — Будто сквозь пекло прошел.

— А вы видели эту пустыню на юге? Не думаю, чтобы в Северной Америке нашлось еще что-то подобное. Он, наверное, был полумертвый от жажды, когда его подстрелили.

Начальник отвернулся.

— И тем не менее…

— Мертвому человеку не нужна вода, а там вода — страшная редкость.

— Ладно, убери его отсюда. И присмотри, чтоб похоронили как следует. — И подумав, добавил: — Чтобы ты наверняка смог найти могилу. Может, его семья захочет забрать тело, хотя насчет этого я сомневаюсь.

Яки в кавалерийской панаме выступил вперед.

— Оро? ^[56]

— Заплати ему, — сказал начальник. — Вот… я подпишу. Он подписал ордер на оплату, потом глянул на клерка.

— Я подписал, — сказал он, — но будь я проклят, если мне это нравится. Не в том дело, преступник он или нет, но просто нельзя позволять им охотиться на людей и убивать их.

Клерк был циничен.

— За счет этого они живут, эти яки, сэр. Я имею в виду банду, которая болтается возле форта. — Он сделал паузу. — Я часто думал, что их надо завербовать, сэр, вышколить и сделать из них хороших солдат. У них есть способности.

— Кровожадные дикари!

— Некоторые…

Индеец взял свои деньги и повернулся, но тут увидел Дэна Родело. На мгновение они встретились глазами, яки распознал неприязнь во взгляде Дэна и опустил глаза, оглядывая его одежду. Для заключенного — а яки знал, что это заключенный, — тот был одет достаточно хорошо. Новые сапоги были начищены и блестели.

Индеец указал на них.

— Мои! — Он глянул на Родело. — Увидишь. Будут мои.

— Прости, — ответил Родело, — но я выхожу за ограду. Я освобожден.

Родело прошел мимо индейцев и остановился у стола начальника. Что-то подсказывало Дэну, кем был когда-то начальник, и почти инстинктивно он вытянулся по стойке «смирно».

— А, Родело? — начальник пытливо смотрел на него. — Были в армии?

— Так точно, сэр. Пятый кавалерийский, сэр.

К столу подошел клерк с коричневым бумажным мешком и положил его перед Родело. Дэн глянул вниз. В мешке были его вещи, совсем немного. Не говоря ни слова, он разложил их по карманам, потом затянул ремень с револьвером, который принесли вместе с мешком. Начальник вынул из ящика золотую пятидолларовую монету и вручил Дэну.

— Вот ваше выходное пособие. Я рад, что вы освобождаетесь, Родело, и надеюсь, вы не сделаете ничего такого, что вернет вас сюда.

— С меня достаточно, сэр, — вздохнул тот. — За мной не было никакого преступления, когда я попал сюда.

— Знаю. Я проверял ваше дело.

Начальник, казалось, не спешил отпустить его.

— Родело, вам придется выдержать испытательный срок. Во времена перемен всегда может возникнуть такая ситуация, с которой нелегко справиться, но нужно помнить, что наша страна меняется. Мы больше не можем жить по закону оружия. Каждый день едут поселенцы с Востока, есть предприниматели, желающие вложить деньги. Мы должны научиться решать наши споры без стрельбы и навсегда распрощаться с преступным представлением о законе.

— Я знаю, сэр.

— Надеюсь, Родело. Вы, по-моему, хороший человек. Держитесь подальше от неприятностей, — он посмотрел Дэну прямо в глаза. — И подальше от плохой компании.

Дэн отступил на шаг назад, развернулся кругом и вышел из кабинета. Его обеспокоило неясное предчувствие. Неужели начальник что-то знает? Но откуда? И все же…

Когда они приблизились к воротам, конвоир, шедший рядом, знаком велел часовому открыть. Они быстро вышли.

— Рад видеть тебя снаружи, Дэн, — сказал конвоир.

— Спасибо, Индюк. Не сказал бы, что буду сильно тосковать.

Дэн Родело кивнул на восток.

— Вот там меня ждет добрый конь, — он повернулся. — Хочешь сделать мне одолжение?

Он вынул из кармана пятидолларовую монету.

— Возьми себе — и скажи Джо Харбину, что я тебе ее дал.

— И все?

— Все.

Индюк стоял в открытой калитке, глядя, как Родело спускается с холма, потом взглянул на золотую монету, пожал плечами и положил ее в карман. Что бы это могло значить? Он решил было доложить начальнику, но потом это показалось ему мелочью. Он отступил, и ворота закрылись за ним.

Задумчиво направился он в тюремный двор. Джо Харбин должен сейчас быть в карьере. Заключенный, думал Индюк, который может запросто отдать пять долларов, должен иметь деньги — или надеяться скоро их достать. И, кажется, именно об этом он хотел известить Харбина.

Было жарко. Дэн Родело остановился и вытер рукой пот со лба. Впереди лежал долгий путь к умирающему шахтерскому городку, куда он направлялся, и лучше было подождать до захода солнца. Он хотел избежать улиц города Юма, избежать любопытных взоров на каждого, кто спустился с холма, где расположена тюрьма Территории. Его видели тут год назад, да и то лишь мельком. Но ему не хотелось, чтобы хоть кто-нибудь в будущем помнил, что он отбыл срок в тюрьме Юма. Он свернул с дороги и укрылся в тени пустующей глинобитной хижины, чтобы дождаться вечерней прохлады. Вытащил из кобуры шестизарядный кольт, взвесил его в руке, чтобы ощутить баланс, потом проверил заряды. В патронташе лишь одиннадцать гнезд были с патронами. Ему понадобятся боеприпасы и винтовка.

Он сунул револьвер обратно в кобуру и, надвинув шляпу на глаза, лег отдохнуть. Было очень жарко, но сюда немного задувал ветерок с реки.

В полудреме он вспомнил того индейца-яки в измятой кавалерийской панаме, и на мгновение ощутил мороз по коже. Как говорят о таком? Будто кто-то наступил на твою могилу…

Глава 2

Тюремная каменоломня напоминала печь. Том Беджер поворачивал бур. А Джо Харбин работал копром. Это был тяжелый молот, скользящий в полозьях, и он дергал его с неумелым остервенением, совсем не в том легком ритме, как это делают опытные бурильщики.

— Полегче, дурень чертов! — сердито сказал Беджер. — Если не попадешь по буру, я без руки останусь!

Беджер сидел на корточках возле бура, поворачиваясь так, чтобы не выпустить из поля зрения Перримена, их конвоира. Том был опытен не только в бурении скал, но и в тюремных делах, и потому знал, что заключенный не может выбирать себе товарища по камере, даже товарища для побега. Обстоятельства делают это за тебя, а дальше ты уже сам должен управляться как сможешь.

— Я тут жизнь гроблю, — сказал Харбин, — а этот проклятый Родело выходит на волю. Всего один год! Я бы такой срок выдержал, стоя на голове!

— Ты убил человека, чтобы добыть те деньги.

Джо Харбин снова схватился за ручку своего копра. Гнев внезапно отступил, сменившись холодным, тщательным расчетом.

— Какие деньги? Беджер провернул бур.

— Да вот ту зарплату с шахты. Пятьдесят тысяч долларов.

— Болтаешь много.

— Тебя заедает, что Родело выйдет отсюда и заберет всю добычу, — сказал Беджер.

— Он не знает, где я ее спрятал.

— Ну, у него есть неплохая мысль. Он говорил мне, что когда его срок приблизится к концу, ты попробуешь бежать и будешь его пасти — это как раз то, что ты делаешь.

— А тебе что до того? — ответил Харбин грубо. — Ты-то этого в жизни не сделаешь!

Беджер внезапно сплюнул на землю: это был сигнал, что конвоир поворачивается. Харбин поднял тяжелый ползун, сбросил его, снова поднял. Когда конвоир повернулся к другим заключенным, Беджер спокойно произнес:

— Я ошибусь, если попробую бежать один. И ты тоже ошибешься, потому что ты не шибко мудрый. Но если бы мы были партнерами…

Они работали молча. Наконец Харбин сказал неохотно:

— У тебя есть какая-то идея?

— Ага… У меня их несколько, и они сработают, но мне нужен партнер.

— Я бы охотно подался в Масатлан, — пробормотал Харбин. — Мне нравятся мексиканские бабы.

— Мы можем забрать эти деньги, разделить их пополам…

— Разделить? Рехнулся? Ты что думаешь, я их добывал, чтобы с кем-то делиться?

— Мы бы стали партнерами.

Джо заговорил снова. Том Беджер торопливо плюнул в пыль, но Харбин, слишком обозленный, чтобы соображать, продолжал сердито выкрикивать:

— Эй! Ты что же думаешь…

Вдруг рядом с ними появился Перримен.

— Разговаривать запрещено!

Харбин повернул к нему лицо, искаженное злостью.

— Ты!..

Реакция Перримена была быстрой. Ему приходилось иметь дело не с одним крепким орешком, и он видел, к чему все идет. Приклад его ружья ударил резко, точно, и достал Харбина в момент броска. Он упал на колени, из разбитой головы потекла кровь. Отступив в сторону, Перримен глянул на Беджера.

— Вы что это?

— Поспорили, Перримен. Джо не виноват — жара его довела.

Перримен вздохнул, но Том Беджер улыбнулся просительно.

— Джо не выдерживает зноя. Вы же знаете, он родился в Монтане, и не может переносить жару, как вы или я. Успокоившись, Перримен отошел в сторону.

— Ладно. В этот раз не доложу. Но если ты ему друг, то держи его на коротком поводке, слышал? — Он вытер лоб. — А и в самом деле припекает, черт возьми! Вряд ли его можно обвинять.

Он ушел, и Беджер помог Харбину подняться. Крови было немного — всего лишь струйка, но Харбин все еще глядел остекленелыми глазами.

— Ты мне шкуру спас, — сказал он.

— А почему бы нет? Разве мы не партнеры? Харбин снова вздохнул.

— Так что там за идея у тебя?

— Я могу тебя доставить в Масатлан… вместе с этим золотом… за десять дней.

— Ладно… партнер.

— Хорошо, — Беджер протянул бур. — Будешь поворачивать бур. И всеми святыми тебя умоляю — не заводи этого конвоира. Если они нас разлучат, я уйду сам.

Джо Харбин угрюмо взялся за работу. Ладно, если нужно, он это сделает. Будет так упираться, что они теперь на него и внимания не обратят. В голове пульсировала боль, но его били и раньше, и думал он не об этом, а о деньгах, которые ждут его, и о том, как не подпустить Родело к тайнику.

Он не увидел, как подошел Индюк, не заметил даже его присутствия, пока конвоир не произнес:

— Ты что, никогда не устаешь, Джо?

— Только не я.

— Твой друг Родело выписался сегодня утром. Смотрите, что он мне дал, — он показал им золотую монету, наблюдая, какое это произведет впечатление. Индюк был уверен, что за этим что-то кроется, и его разбирало любопытство. — Эти деньги ему выдали на кормежку, пока он работу не найдет. Не понимаю я этого парня.

Но Харбин никак не отозвался, и Индюк ушел. Беджер, переставляя бур в новую скважину, заметил:

— Если Дэну не нужны эти деньги, он, видать, четко знает, где получить большие.

— Мне надо вырваться отсюда. — Глаза у Харбина были дикие. — Том, нам надо вырваться!

— Вырвемся. Сегодня вечером.

Харбин недоверчиво наклонил голову вбок.

— Вечером?

— Будь готов. Примерно на закате.

Джо Харбин облизнул губы и посмотрел на солнце… часа два еще. Он почувствовал, как под рубашкой проступил холодный пот. Неужели он испугался? Что ж… может быть. Но он пройдет через это во что бы то ни стало… Он уже пробовал когда-то холодное мексиканское пиво, тэкилу. Вот это выпивка!

Они работали, а солнечный жар лился сверху и отражался от песчаника; жестокий, обжигающий до волдырей, он превращал дно карьера в печь. Неосторожное прикосновение к стальному буру обжигало до мяса; через карьер протащили двух бедняг, потерявших сознание от зноя, но Джо Харбин продолжал упрямо работать. Том Беджер работал медленнее, более методично, но успевал не меньше. Он не терял ни сознания, ни сил. Он работал уже давно и знал все приемы и хитрости, облегчающие тяжкий труд.

Миллер, который конвоировал их во вторую половину этого долгого знойного дня, подошел поближе. Они закончили последнюю скважину, изрядно опередив остальных.

— Ну, парни, вы нынче самая лучшая пара на этой работе. Собирайте инструменты. На сегодня хватит. Беджер выпрямился, растирая поясницу.

— Спасибо, сэр. Я так думаю, вы правы. Лучше оставим что-нибудь на завтра.

Он складывал буры, а Джо Харбин взвалил на плечо свой копер. Выждав, пока внимание конвоира отвлечется, Беджер ногой отбросил один бур в камни, а потом оба медленно поплелись. Оглянувшись, Беджер увидел, что «пороховая мартышка» уже набивает динамитные шашки в только что просверленные шпуры, утрамбовывая их длинной палкой. Беджер шарил глазами по карьеру, измеряя расстояние, представляя в уме все события, которые тут произойдут, и тщательно взвешивал шансы. На мгновение его взгляд остановился на Суслике, который сражался с тяжелой тачкой, нагруженной битым камнем. «У парня плохой вид… никогда он не вытянет своего срока», — подумал Беджер.

Он пошел рядом с Харбином к складу, где заключенный-кладовщик проверил принесенные ими инструменты.

— Рано вы сегодня. Видать, Миллер был совсем уж добрый, — сказал он и ухмыльнулся Беджеру. — Ладно. Харбин, ты свою колотушку притащил?

Харбин уложил копер на полку возле двери, небрежно поглядывая через плечо. У него пересохло в горле, и он нервничал, зная, что вот сейчас, в любой момент…

Беджер забросил буры на полку, но кладовщик взглянул на него.

— Том, у тебя одного бура не хватает.

— Недоглядел, видать, — спокойно ответил Том. — Спешил.

— Ну так слетай назад и найди. Ты ж знаешь правила.

Беджер медленно пошел обратно, взвешивая каждый шаг, — он знал, сколько глаз следят за ним. Но еще он знал, что в поисках бура он на время скроется от конвоиров, которые стоят сейчас возле заключенных ниже в карьере, и от кладовщика с инструментального склада.

Он сошел вниз, как будто в поисках бура, внезапно опустился на одно колено, вытащил спичку, запасенную заранее, и поджег только что уложенный бикфордов шнур, потом еще один, еще… А потом подобрал бур и медленно пошел прочь.

Он знал, сколько времени будут гореть фитили, знал, когда произойдет взрыв, и знал, что должно случиться, когда состоится побег. Том Беджер был осторожным человеком и тщательно планировал каждый шаг; в его планах даже таились где-то тени тех самых индейцев-яки. Невозможно планировать что-то, касающееся индейцев. Все сводилось к простой формуле — удрать от них, если получится, а не получится — отбиться.

Он подошел к складу.

— Вот твой бур. Доволен?

— Так это ж не я, Том, — сказал кладовщик. — Правила такие. Ты по ним живешь.

Он протянул руку, чтобы взять у Тома боек, но тут воздух вдруг разорвало в клочья громом взрыва, и в тот же момент Беджер взмахнул стальным буром и ударил кладовщика по черепу.

Звук взрыва потонул в грохоте падающих камней, криках и стонах. Том и Харбин помчались к карьеру. Почти сразу они наткнулись на труп Перримена, наполовину засыпанный камнями и песком. Том Беджер быстро сорвал с конвоира ремень с кобурой, вытряхнул патроны себе в ладонь, а револьвер спрятал в карман. Схватив винтовку погибшего, Джо Харбин разбил ее о скалу.

Заключенные и стражники пытались выбраться из тучи дыма, пыли и обломков. Некоторые шли, пошатываясь, истекая кровью. Другие быстро карабкались наверх. Проталкиваясь среди них, Беджер вылез из каменоломни и побежал к фургону с лошадьми, стоявшему неподалеку.

Неожиданно появился начальник тюрьмы в сопровождении нескольких охранников. Он резко остановился, вглядываясь в кавардак, царящий в карьере, пока конвоиры сбегали по склону, чтобы разобраться с людьми внизу. Том Беджер быстро подскочил к начальнику и ткнул ствол револьвера ему в ребра. Джо Харбин подбежал с другой стороны и вырвал пистолет начальника из кобуры.

— Начальник, мы против тебя ничего не имеем, только если хочешь жить, веди нас к фургону.

— Я не…

— Начальник! — предостерег Беджер, — нет у нас времени на споры. Давай к фургону!

Начальник начал возражать, но Харбин ловко ударил его револьвером по голове. Они быстро подтащили потерявшего сознание к фургону и забросили внутрь. Том Беджер схватил вожжи, и кони побежали к воротам быстрой рысью.

Джо Харбин посадил начальника перед собой таким образом, чтобы он был хорошо виден. План действовал! Сейчас, если только…

— Стой! — крикнул часовой.

Беджер гнал лошадей дальше, и на сторожевой вышке у ворот появился еще один стражник.

— Стой, стрелять буду!

— Открывай ворота, — приказал Беджер, — а то пристрелим начальника!

Заколебавшись, часовой начал озираться по сторонам, ища подмоги, но никого не было. Помощник начальника и все остальные побежали в карьер, чтобы помочь пострадавшим.

— У вас есть три секунды! — крикнул Харбин, — а после этого я прострелю начальнику голову!.. Раз!

Часовые переглянулись. Они получили свою работу от начальника, он был дружелюбный, приветливый человек, но служебные обязанности были для него святыней.

— Два!

Один из часовых резко повернулся и пошел к канату, которым открывали ворота. Не говоря ни слова, он начал тянуть веревку. Ворота открывались… ох, как же медленно! Джо Харбин чувствовал, как капли пота стекают на брови, как шевелятся волосы на затылке. В любой момент могла начаться стрельба.

Наконец ворота раскрылись, и они проехали сквозь арку, придерживая коней, чтобы не зацепился фургон, а потом погнали упряжку рысью.

Теперь они были уже у подножия холма.

— Брось его! — приказал Том. Джо Харбин вытолкнул все еще не пришедшего в сознание начальника из фургона, а Том Беджер хлестнул коней плетью. Мгновенно упряжка сорвалась в галоп. С вышки прогремел выстрел, еще один, но они уже скрылись за неровностями склона. Неожиданно позади начал бить колокол; Беджер свернул фургон с дороги в кустарник у подножия холма. Они двигались сквозь заросли, подпрыгивая на камнях, но не снижая аллюра.

Внезапно появилось сухое русло, и Беджер направил упряжку туда; на мягком песке фургон не громыхал. Они ехали по дуге, следуя повороту русла, потом Беджер сказал:

— За этой скалой обрубай постромки и садись верхом. Вот здесь! — Он вытащил из-за пазухи недоуздок и бросил Харбину.

Они быстро обрезали сбрую и, набросив недоуздки, вскочили на коней. Поехали на юг, держась мягкого песка, где копыта не оставляли четких отпечатков, а только углубления в рыхлом грунте.

Из русла они выехали в долину и сделали крюк через ивняк, росший ближе к реке. Потом Беджер резко свернул и, оставив кустарник, поскакал вновь в подвижные пески дюн. Джо Харбин, который держался на один лошадиный корпус позади, только удивлялся. Было очевидно, что Том Беджер спланировал каждый шаг. Он въехал в ивняк там, где не оставалось следов, а теперь выбрался из него в таком месте, где идти по следам было бы не легче.

Беджер поднял глаза к небу, и только тут Харбин впервые подумал о времени. Оно тоже было хорошо выбрано. До захода солнца оставались считанные минуты, а потом быстро стемнеет, как всегда в пустынном краю. Тогда они смогут ехать сравнительно безопасно до самого рассвета.

Но Джо Харбин был подозрительный человек. Беджер тщательно спланировал каждый шаг… но какие у него планы на тот момент, когда они добудут золото? Это была неприятная мысль, но Джо Харбин и сам раздумывал об этом, и ему самому хотелось бы знать, как далеко он собирается идти вместе с Беджером. Сложность была в том, что им нужно судно, а Харбин не был уверен, что в одиночку справится с командой.

Наверное, у Беджера есть план и на этот случай, так что Харбин может ему понадобиться в помощь. Ну, а уж если индейцы нападут на их след, им друг без друга не обойтись. Для этих яки пустыня — дом родной, так что задача будет не из простых…

Беджер остановился среди песчаных дюн и подождал, пока подъедет Харбин.

— Скажи мне прямо, Джо, не виляя: знает кто-нибудь где спрятано золото?

— Ты что думаешь — я сумасшедший? Ни одна живая душа.

Беджер обдумывал его слова. Если никто не знает, то вряд ли яки или начальник тюрьмы угадают направление, потому что, хоть им и нужно бежать, они поедут скорее на восток, чем на юг… по крайней мере, пока не найдут золото. Но если кто-нибудь знает, если начальник что-то об этом слышал, он будет подстерегать их где-то вблизи тайника. Тогда они угодят прямо к нему в лапы.

— Если ты врешь, — сказал Беджер, — твоя шея окажется в одной петле с моей. Если хоть один человек, кроме тебя, знает, где это золото, или хоть только приблизительно слышал, то можешь побиться об заклад, что узнает еще кто-то, и влезем мы прямо в ловушку.

— Никто не знает, — ответил Джо коротко. А сам подумал, что кое-кто все же знает. Та девка знала… он тогда много болтал, хоть лучше было бы помолчать.

К черту, ерунда это все! Она, наверное, давно уже уехала из этих мест…

Глава 3

Солнцу оставалось еще с полчаса катиться к горизонту, когда Родело пустился в путь. Он любил ходить пешком, хоть среди наездников это редкость, и сейчас шел с удовольствием. После года в тюрьме это было замечательное ощущение — идти посреди дороги хорошим размашистым шагом. Кроме того, это давало время все обдумать и наметить ближайшие планы.

Еще не стемнело, когда он услышал за собой тарахтение колес и, обернувшись, увидел легкий фургон, запряженный четверкой, с привязанным сзади верховым конем. В фургоне были двое мужчин и женщина. Поравнявшись с ним, они остановились.

— Далеко идете, мистер?

— В Голд-сити.

— Если вы охотитесь за золотом, то это не то место, что вам нужно. Единственное золото, какое там когда-нибудь находили — в названии города.

— Ну, может мне повезет.

— Садитесь. Мы тоже туда, — высокий мужчина крикнул на лошадей, легонько хлестнул их вожжами, и фургон покатил дальше. Дэн устроился возле девушки — чертовски привлекательной, как ему показалось.

— Это ведь сейчас умирающий город, мистер. Понимаете?

— Ну, он еще не совсем умер. Старый Сэм Берроуз пока на месте. Держит лавку и салун. Я оставил у него коня некоторое время тому назад.

— Не слишком ли далеко место, чтоб оставлять коня?

— А почему бы и нет?

Дэн Родело посмотрел на девушку, которая ответила ему холодным равнодушным взглядом. Двое мужчин время от времени перебрасывались репликами, и Родело запомнил, что их зовут Клинт и Джейк. Ночь была тиха, и когда кони пошли медленнее, взбираясь на затяжной подъем, исчезли все звуки, кроме тех, которые вызывало их движение. Дэн Родело распрямил ноги. Ехать было приятно. Он передвинул кобуру, чтобы была под рукой, и перехватил взгляд девушки, которая это заметила.

Он вызывает у них любопытство — как и они у него. Двое мужчин и девушка едут в Голд-сити… Зачем? Голд-сити — это не только умирающий городок, это еще и конец дороги. За ним лежит пустыня… пустыня до самой границы и еще далеко за ней. Дэн Родело не страдал чрезмерной подозрительностью, но иногда ему хотелось бы знать, думает ли человек так же, как он, или нет. Пожалуй, разумно будет держаться осторожно, очень осторожно…

Голд-сити был крохотным поселком. Жалкая лавчонка, салун с полусгнившим деревянным крыльцом под вывеской. Напротив стояла адоба — строение из необожженного кирпича, изрядно уже разрушенное; были там еще развалины других заброшенных домов вдоль этой улицы и по обе стороны от нее. В пределах видимости не было ни одного дерева, ничего, кроме креозотовых кустов, сорняков и разбросанных кое-где кактусов — опунций и окотилло.

Сэм курил на крыльце свою трубку и наблюдал за приближающимся фургоном. Собака, лежавшая у его ног, зарычала, но потом успокоилась. Сэм носил на поясе револьвер, которым умел пользоваться, а сразу за дверью стоял карабин.

Когда фургон подъехал и мягко остановился, глаза старика скользнули по пассажирам и задержались на Родело.

— Привет, Сэм!

— Будь я проклят, если это не Родело! Мне и в голову не пришло, что твой срок кончился! Дэн спрыгнул на землю.

— Эти чужестранцы подвезли меня. Очень любезно с их стороны.

Он слегка подчеркнул слово «чужестранцы», и Сэм понял. Он посмотрел на них, улыбаясь.

— За это вы, ребята, получите кусочек чего-нибудь.

— Виски у вас есть? — спросил Джейк.

— Лучшее в городе, — сказал Сэм. Он поднялся и поплелся впереди них в дом. — Впрочем не могу сказать, что у меня слишком уж много конкурентов.

Он поставил перед ними бутылку и два стакана, посмотрел на девушку.

— А вам, мэм, чашечку кофе?

— Покажите, где что, и я приготовлю сама.

— Сразу за дверью, мэм. Вы легко найдете — все под рукой.

— Вы — как последний корень этого заброшенного огорода, — заметил тот, которого звали Клинт.

— У нас тут не так уж и одиноко, как можно подумать. Много скотоводов, иногда кто-нибудь из этих аризонских рейнджеров, руралы ^[57] появляются… также золотоискатели, ну и всякие такие.

— Я не думал, что здесь так людно… Сэм долил в стаканы.

— Я здесь один на весь дом. Я всегда любил компанию, а друзья Дэна — это мои друзья, — добавил он простодушно. — В этом городе немного удобств, в таком, каков он сейчас. А вы откуда будете, мистер?

— Из Флагстафа, — ответил Клинт.

Джейк шевельнулся и сердито посмотрел на него.

— Тут и поглядеть не на что, разве что вы золото ищете, — сказал Сэм.

— А что, что-нибудь не так?

— Ну, это ваши дела — вам и знать.

— Вот именно, мистер старожил, — Джейк отодвинул свой стакан. — Пошли, Клинт.

— Вы еще не выпили кофе.

— Это для Норы — Норы Пакстон. Если она хочет кофе, пусть пьет. А я поищу, где провести ночь.

— Я, пожалуй, взгляну, не нуждается ли леди в помощи, — Сэм повернулся к дверям за баром, но Джейк загородил их.

— Это я сделаю, мистер. Дэн Родело сидел очень спокойно. Он нашел кухонную табуретку у противоположного конца стойки и сидел там один, не вмешиваясь в разговор, но удерживая всех в поле зрения. До него доносились голоса из кухни, хотя слов разобрать было нельзя.

Нора стояла у плиты, когда вошел Джейк Эндрюз.

— Мы хотим походить вокруг, оглядеться, поискать ту адобу, — сказал он. — И мы не хотим повстречать по дороге кого-нибудь, слышишь?

— Сделаю, что смогу.

— Черт возьми! Не надейся, сможешь ты не очень много. Я не знаю, что это за парень, только он мне не нравится. Он же свеженький — только что из Юмы.

Нора Пакстон резко взглянула на него.

— Там сидит Джо Харбин?

— Точно. Откуда нам знать, что этот джентльмен не его приятель?

Когда Джейк вышел, она разлила кофе по чашкам и понесла чашки и кофейник в соседнюю комнату.

Дэн Родело стоял. Нора впервые рассмотрела его при свете;

она не решалась присматриваться, пока Джейк Эндрюз и Клинт Уилсон были рядом.

Это был высокий широкоплечий молодой человек с подвижными глазами, смуглым худощавым лицом и широкими скулами. Для человека, только что вышедшего из тюрьмы, одет хорошо; наверное это та одежда, которая была на нем во время ареста.

— Я лучше пойду поищу, где поспать, — сказал Родело.

— Так быстро? Прием только начинается, — ответила Нора.

— Какой прием?

— Тот, что мы собрались устроить, — она придвинула ему чашку, поставила кофейник на стол. — Я приготовила слишком много чашек…

Обернувшись, она увидела на стене гитару.

— Вы играете, Сэм?

— Малость… когда никого нет. Но тут есть Дэн, он отлично играет. Как насчет этого, Дэн?

— Не сейчас, — ответил Родело.

Тем временем Клинт подошел к фургону, достал фонарь, поднял стекло и поднес спичку к фитилю. Первая спичка погасла, но вторая зажгла фитиль, и он опустил стекло на место.

Подошел Джейк.

— Вроде как сюда, — сказал он.

Они пошли рядом, временами поднимая фонарь, чтобы рассмотреть дома на другой стороне улицы. Наконец увидели ту адобу, которую искали; дверь ее была приоткрыта на несколько дюймов, над дверью висела подкова; когда-то она была прибита как следует, но верхние гвозди выпали, и онаперевернулась открытой частью книзу.

Джейк заколебался — это ему не понравилось.

— Глянь-ка, Клинт. Все счастье вытекло. Когда подкова висит вот так, счастье всегда вытекает изнутри.

— А в какой мере это нас волнует? Не наш дом, не наше счастье. Не все ли тебе равно, что случилось с тем, кто прибивал эту подкову?

— Может, это знак. Может, это наше счастье пошло к черту.

— Не будь идиотом.

Клинт слегка оттолкнул его и вошел внутрь. Это была простая побеленная комната с очагом; немногочисленная мебель состояла из грубого стола, двух стульев и двух коек у дальней стены. Клинт нашел цепь с крючком, свисающую со средней потолочной балки, и повесил на крючок фонарь.

— Теперь мы наедине с пятьюдесятью тысячами долларов.

— Но где же они?

— Где-то рядом. Из людей не выжмешь больше, чем они знают… адоба на этой улице, с подковой над дверью.

— Женщины! Сначала была девка Харбина, а теперь эта Нора Пакстон… Это ты ведь настаивал, чтоб ее сюда привезти.

— Не впутывай сюда Нору. Она порядочная девушка.

— Ладно, она не в счет. Но все же, где это золото? Джейк Эндрюз осмотрел комнату и пол. Он знал, что сокровища, как правило, бывают закопаны. Изучил пол повнимательнее. Он был сколочен из случайных досок, обрезков планок, лишь некоторые из них тянулись вдоль всей комнаты, и ни одна из них не выглядела как-то особенно. Судя по всему, пол настелили уже после того, как построили хижину, и материал для него таскали из других домов.

— Он должен был оставить какой-то знак, — сказал Джейк. — Но что бы это могло быть?

— Ты забываешь, друг: он знал, где он его закопал.

— Однако он не мог рисковать. Он знал, что время, пыль, ветер изменяют обличье вещей. Он не рассчитывал оставить здесь золото надолго, но знал, что не сможет забрать его на следующий день. Бьюсь об заклад, какую-то метку он оставил…

Побелка на стенах была очень старая, но выглядела неповрежденной. Вряд ли что-нибудь было спрятано здесь без всяких указаний. Очаг тоже не тронут — с виду, по крайней мере. Джейк продолжал изучать пол. Опустившись на корточки, разглядывал доску за доской…

— Клинт! — вскрикнул он вдруг. — Гляди! Он указывал на одну из досок пола, но Клинт не сразу увидел, что он имеет в виду. А потом разглядел — стрела, образованная ржавыми шляпками гвоздей.

Гвозди были вбиты, чтобы закрепить доску, но один их ряд был лишним, а еще два лишних гвоздя образовывали грубую стрелку. Случайно ли это? Или же это был ключ, который они искали?

— Давай оторвем доску, — Джейк огляделся, потом пошел к дверям с фонарем. — Сдается мне, вот тут за дверью я видел кирку…

Клинт ожидал, разглядывая планку. Это здесь, ясное дело. Пятьдесят тысяч долларов золотом… С такой суммой человек Бог знает что может сделать…

Джейк вернулся и поставил фонарь на пол.

— Одна железка, без рукоятки, — сказал он. Заложил плоский конец в щель между досками и попытался поддеть доску. Ржавые гвозди легко прорывались сквозь трухлявое дерево. Он еще раз нажал на кирку, и доска отошла, расколовшись пополам.

Клинт нетерпеливо ухватился за доску и оторвал. Под ней находился деревянный ящичек, окованный железными полосами.

— Вот оно! — сказал Джейк. — Пятьдесят тысяч долларов!

— Ага, — ровным голосом сказал Клинт. — Теперь они мои. Джейк вопросительно посмотрел вверх. Выражение его лица постепенно изменилось. В руке у Клинта был револьвер.

— Клинт! Ты…

Из ствола револьвера полыхнуло пламя, выстрел оглушительно прогремел в пустой старой хижине, потом прозвучал еще один. Джейк Эндрюз упал вперед. Его рот приоткрылся, будто он хотел что-то сказать.

Клинт спрятал револьвер в кобуру и, став на колени, вытащил ящик сквозь отверстие в полу. Той же киркой оторвал крышку, расщепив еще крепкое дерево — и выругался.

В ящичке были старые письма, документы, акты анализов проб и разные юридические бумаги. Сунув внутрь обе руки, он вытащил две пригоршни бумаги и расшвырял по полу. Денег не было и следа — ни одной монеты. Теряя надежду, он, разгребая бумаги обеими руками, добрался до дна ящика — ничего…

Где-то далеко на улице хлопнула дверь, донеслись звуки быстрых шагов.

Он вскочил, дико озираясь по сторонам, бросился к дверям и выглянул наружу. К нему бежал Дэн Родело, а чуть дальше за ним — Нора Пакстон. Клинт мгновенно вскинул револьвер и выстрелил, но уже в тот момент, когда нажимал на спусковой крючок, понял, что поспешил и промахнулся.

Дэн перебежал улицу и спрятался в густой тени, крикнув Норе:

— В тень! Он убьет вас!

Клинт высунулся из двери, поймал взглядом движение Норы и рванул револьвер кверху. Уловив отблеск света на стволе, Дэн выстрелил. Оружие Клинта упало, а сам он исчез в помещении. Дэн быстро перебежал улицу с револьвером наготове.

Клинт бросился к телу Джейка, перевернул его и здоровой рукой схватил револьвер убитого.

— Брось! — в дверях стоял Родело. — Я не хочу тебя убивать.

Нора, смотревшая на тело Джейка, вдруг подняла глаза к Клинту.

— Это ты убил его. Ты!

Схватив револьвер Джейка, она подняла его, но, прежде чем она успела выстрелить, Дэн выбил оружие у нее из рук.

— Он мне еще может пригодиться, Нора!.. А ты, — он показал Клинту револьвером, — иди вон на ту койку.

— Зачем это?

— Мы тут малость подождем. Так что устраивайся поудобнее.

— Что у меня с рукой?

Родело взглянул на его кровоточащую руку. Это была всего лишь царапина.

— Завяжи ее. Нельзя, чтобы ты потерял много крови. Он показал на убитого.

— Тебе лучше, чем ему.

— Почему вы не застрелили его? — спросила Нора. — Он пытался убить вас.

— Я не полиция и не суд. Но если он снова попытается в меня выстрелить, я его убью.

— Что случилось с Сэмом Берроузом? — снова спросила Нора. — Он даже не вышел на улицу.

— А он что — обязан? Сэм так долго ходит в живых лишь потому, что думает только своих делах.

Собрав револьверы, Родело сунул один за пояс — про запас. Он подозревал, что пока закончится эта ночь, ему понадобится вся огневая мощь, какую он сумеет набрать.

— Я пойду обратно — надо закончить с кофе, — сказала Нора.

Он задумчиво посмотрел на нее.

— Идите. И не торопитесь.

В комнате наступила тишина. Фонарь едва освещал помещение. Клинт лежал на койке, нянчил раненое запястье и размышлял. Дэн Родело не имел сомнений относительно его мыслей и знал, что Клинт при первом удобном случае убьет его точно так же, как своего партнера.

Клинт бесился: он не знал, что делать. Он жаждал золота, и оно было где-то здесь; но он убил единственного человека, который мог знать, где оно. В этой куче бумаг мог даже быть ключ, но в какой из них? И какой ключ?

Родело, выжидая, пытался разобраться в планах Клинта. Этот человек хочет убить его, но вряд ли станет искать возможность, пока не найдет какого-нибудь ключа к золоту или самого золота… Услышав шаги, Родело выглянул. Это была Нора, которая несла кофейник и несколько чашек.

— Сэм велел принести это сюда. Вам может понадобиться. Она поставила чашки на стол и налила кофе для Родело, потом Клинту и себе.

Дэн не торопился взять чашку — он подождал, пока Клинт и Нора возьмут себе. Заметив это, Нора сказала:

— Вы не доверяете мне? Он улыбнулся ей:

— Когда на кону пятьдесят тысяч долларов, я никому не доверяю.

Она отхлебнула кофе, и он сделал то же самое.

— Вы приготовили страшно вкусный кофе, — заметил он, — ничего лучше не найдешь.

Он вслушивался в ночь, готовый услышать тревожные звуки. Они придут, он был уверен. Но откуда бралась эта уверенность? Они были заперты в тюрьме Юма, когда он покидал ее, — но люди убегали из Юма и раньше, а если кто-нибудь мог это сделать, то и Том Беджер сможет и сделает…

Его ожидание, его молчаливость занимали внимание двух остальных. Он делал это умышленно, потому что надеялся уловить какую-то реакцию с их стороны. Во что бы то ни стало надо найти это золото…

— Вы кого-то ждете? — спросила Нора. Он кивнул.

— Вот именно. Я жду людей, которые спрятали это золото. Клинт резко повернул голову и приподнялся.

— Но ведь они в тюрьме Юма!

— Ставлю миллион, что они будут здесь до рассвета, — спокойно сказал Родело. — В тюрьме поднялся какой-то шум, когда я подходил к городу. Бьюсь об заклад, что это они.

Клинт сел.

— Они убьют нас! — закричал он. — Всех!

— Возможно… А может, и нет.

Глава 4

Том Беджер натянул повод и свернул коня с тропинки.

— Спрячься, Джо. Кто-то едет.

Харбин тоже свернул и вытащил револьвер.

— Я не хочу никого видеть, а тем более — чтобы кто-то видел нас.

Чужой конь шел хорошей рысью, потом замедлил ход и остановился напротив них. Всадник поднялся на стременах, очевидно, прислушиваясь.

— Наверное, свернули, — пробормотал всадник. — Я их не слышу.

Он говорил сам с собой вслух, как делают многие, оставшись одни.

— Черт! — Харбин был раздражен. — Это же Суслик! Они выехали навстречу: Том Беджер разозлился еще больше, чем Харбин. Он был уверен, что их след затерялся у реки, и что яки будут охотиться на них где-то на юге. Но ведь Суслик понятия не имел, как заметать следы, и его могут выследить до этого места. Если так, то все их усилия пошли прахом.

— Вы, ребята, и мне дали шанс, — сказал Суслик. — Когда вы рванули, все так жутко переполошились и кинулись вас ловить. Вот тут мы втроем и удрали. Но двух остальных, наверное, подстрелили.

— Ладно, поехали, — нетерпеливо сказал Джо. — Родело будет там и смоется раньше, чем мы доедем до Голд-сити.

Ночь не доносила никаких звуков, кроме поскрипывания сбруи. Том Беджер ехал впереди, сначала медленным шагом, потому что так было безопаснее на песчаной тропе, потом пустил коня легким галопом. Остальные последовали его примеру.

Появление Суслика осложнило дело, но для этой проблемы еще придет время, если раньше она не решится сама собой. Ему повезло с побегом, ничего не скажешь, но ведь не все время будет ему везти; предстоящие дни исчерпают его запасы везения до дна.

Въехав в Голд-сити, они погнали коней вдоль улицы. В лавке горел свет, но они не остановились. Далее они увидели, что свет горит и в адобе.

— Он добрался первым, — сказал Беджер.

— Он в хижине, — возразил Харбин, — но это еще не значит, что он нашел мой тайник. Никто его не найдет, кроме меня.

— Может, он уже наткнулся на него и все утащил, — сказал Суслик.

— И оставил дом освещенным? Джо Харбин остановил коня у ближайшего к адобе дома и вытащил револьвер.

Дэн Родело внутри хижины ждал; лицо его было спокойно. Нора отступила в угол, подальше от зоны обстрела. Клинт наблюдал с койки.

— Там несколько человек, — сказал он. — Ты собираешься управиться с ними в одиночку?

— Ага…

— Ты сумасшедший, — Клинт глянул на него. — Ну, а что я буду с этого иметь?

— А ты здесь уже ни при чем. Ты убил своего партнера. Можешь сидеть тут, а то можешь рискнуть, и еще чуток погоняться за золотом. А еще можешь удрать.

— Я останусь здесь.

— Ну, конечно. Там ведь снаружи — Джо Харбин.

— Ну и что?

— Единственно, как ты мог узнать об этом золоте — от его девушки. А Джо — страшно ревнивый мужчина.

— Это не я! — возразил Клинт. — Это был Джейк.

— Вот ты Харбину это и скажешь. Может, он и поверит… Снаружи донеслись шаги по камню, а потом голос:

— Эй, Дэнни! Выходи!

— Ну, вот и они, Клинт, — сказал Родело. — Ты сидишь здесь, и они будут считать, что ты в этом деле со мной заодно.

Клинт внезапно вскочил.

— Я хочу выйти. Я хочу немедленно выбраться отсюда!

— Давай.

Клинт двинулся к двери, потом заколебался.

— А как насчет оружия?

Дэн Родело вытащил револьвер из-за пояса и подал его Клинту стволом вперед.

— А теперь — лицом к двери. Обернешься — стреляю. Клинт взял револьвер и шагнул к двери. Потом закричал:

— Это не Дэнни! Я хочу выйти и поговорить! Дэн Родело отодвигал задвижку у задней двери.

— Ладно! — донесся голос Джо Харбина. — Выходи с поднятыми руками!

Клинт открыл дверь, держа револьвер в руке, быстро выскочил наружу и выстрелил. Три пули срезали его раньше, чем он успел выстрелить вторично.

— Оставайтесь здесь, — шепнул Родело Норе и тенью выскользнул в ночь.

Суслик переступил порог и застыл, уставившись глазами в тело на полу. Потом вошел в комнату, а за ним — Харбин и Беджер. Том Беджер медленно осмотрел комнату, пристально посмотрел на Нору, потом — на труп.

— Переверни его, — велел он Суслику. Тот опустился на колено и перевернул тело Джейка лицом кверху. |

— Это не Дэнни, — сказал он удивленно.

— Это Джейк Эндрюз, — пояснил Харбин. — а тот, которого мы убили, — это был Клинт Уилсон.

— Клинт Уилсон?

— Он самый, — ответил Харбин с усмешкой. И поднял глаза на Нору. — А ты чья, маленькая девочка?

— Я была с этими людьми… Но я не чья-нибудь девушка… Я Нора Пакстон.

— Бери то, за чем мы пришли, — сказал Том нетерпеливо. — Слышишь, Джо, выбрось баб из головы. В Мексике их полно.

— Ты была с ними? — настаивал Джо.

— Они собирались к Заливу, а мне тоже нужно туда. Они обещали взять меня с собой, а другого случая у меня не было.

— К Заливу? А зачем тебе к Заливу?

— По делу… Это мое дело, и вас оно не касается. Харбин улыбнулся ей.

— Не обижайтесь, мэм. Если вы все еще хотите туда, можете ехать с нами.

Теперь и Беджер смотрел на нее.

— Как они собирались добраться до Залива?

— У них есть фургон, стоит там, на улице, и они направлялись к колодцам Папаго.

— А потом?

— Я знаю, где есть вода между Папаго и Заливом. Из-за этого они и согласились взять меня с собой.

— Никогда не слышал, что там есть вода, — сказал Бенжер.

— Она там есть. Хороший пруд, вода там держится постоянно, чистая вода…

— Если это так, — сказал Джо, — то нашим тревогам конец. Решено, можете ехать с нами.

Беджер осмотрел ящик и разбросанные бумаги.

— Что-то я не вижу тут никакого золота. Ты уверен, что Родело не упорхнул с ним вместе?

— Это вы не о том, который тут только что был? Высокий, смуглый молодой человек?

— Это наш Дэнни.

— У него ничего не было, когда он выходил. Потом она добавила:

— Клинт застрелил Джейка. Он, видно, подумал, что они уже нашли золото, когда Джейк заметил этот ящик, ну и убил его.

— И не его первого.

Нора прислушалась. Был ли Дэн Родело снаружи? Что он задумал?

— Бери золото, сказал Беджер. — И давай уматывать отсюда поскорее.

Харбин взял из очага ржавую кочергу и поставил стул под главной балкой, которая пересекала комнату от стены к стене. Влез на стул, сунул конец кочерги в щель и нажал. Часть балки поднялась, открыв углубление внутри. Оттуда на пол выпала золотая монета. Нора подняла ее и передала Беджеру.

— Это золото, в самом деле, — сказала она. Харбин довольно улыбнулся.

— Можешь не сомневаться, конечно золото! И тут его полным-полно, детка!

Беджер повернулся к Суслику.

— Принеси переметные сумы. Побыстрее! Когда тот вышел, Харбин спросил:

— А как с ним? Беджер пожал плечами:

— По дороге будет нам помогать. А когда доберемся до Масатлана, дадим ему полсотни монет, и пусть проваливает.

Суслик вернулся с двумя парами переметных сум, и они начали быстро наполнять их золотом.

— Кажется, тяжеловато будет, — задумчиво заметил Том. — Хорошо бы иметь запасного коня или двух.

В это время Дэн Родело, бесшумно двигаясь, вошел в переднюю дверь. В руке у него был револьвер. Уже внутри он шагнул от двери в сторону и замер, наблюдая. Том Беджер заметил его первым — и медленно, осторожно поднял руки вверх. Он никогда не видел, как стреляет Дэн Родело, но подозревал, что достаточно хорошо.

— Вот и все, — сказал Харбин.

— Давай я загляну, — сказал Суслик.

— Давай.

Суслик залез на стул и начал шарить рукой в углублении.

— Есть! — закричал он и дернул рукой, в возбуждении ударившись о край балки. — Две штуки!

— Держи их покрепче, — сказал Харбин. — Это будет твоя доля.

— Ты говоришь, это все, что я получу?

— Но ты же выбрался из тюрьмы, не так ли?

— Великодушный Джо Харбин! Ты всегда был щедрым человеком, Джо! — мягко произнес Дэн Родело, и рука Джо Харбина раскрылась, как будто он собирался что-то схватить.

— Не пытайся, Джо.

Харбин медленно поднял руки, за ним Суслик. Джо осторожно повернулся, улыбаясь Дэну.

— Как поживаешь, Дэн? И можешь разговаривать со мной без револьвера. Мы ведь друзья, вспомни!

Родело усмехнулся. Харбин никогда не любил его, и он это знал.

— Ну, тогда ты не станешь возражать, чтобы и я получил свою долю?

— Ты с ума сошел! Я это добыл один, и ты это знаешь!

— А я за это получил срок.

— Давайте сначала выберемся отсюда, — вмешался Беджер. — Скоро здесь будет полно полиции, и если мы замешкаемся, то уже никому ничего не достанется.

Подхватив одну пару переметных сум, он направился к двери.

— Пошли. Возьмем их фургон, а наших лошадей привяжем сзади.

Дэн Родело не шевельнулся.

— Куда вы собираетесь ехать?

— На юг… а что?

— Это будет ошибка. Надо сначала двинуть на восток, потом вдоль западного края гор Хила. Пока они разберутся, что к чему, вы уже будете на борту судна в Заливе.

Они внимательно смотрели на него, и взгляды их были обострены подозрением.

— Ты о чем это болтаешь? Какое судно? — спросил Харбин.

Дэн Родело повел стволом револьвера.

— Грузитесь. Ты, Том, прав — время уходит. Боюсь, вы совершили ошибку — слишком разозлили начальника тюрьмы. Он человек покладистый, но становится твердым, если его задеть, а вы его, сдается, задели слишком уж сильно.

— Что это все означает? — спросил Харбин.

— Он вам этого не простит, не надейтесь. Вам придется удирать быстрее и дальше, чем когда-нибудь приходилось. Вы же знаете, начальник был армейским офицером, и у него есть друзья вдоль американской границы, которые помогали ему во время заварухи с апачами. И когда начнется охота на вас, они будут вместе с ним, как и в те времена.

Они быстро погрузили добычу на коня и двинулись — Нора впереди, Дэн Родело — сзади. Суслик нес фонарь. Вскочив на коней, они вернулись к лавке за фургоном, на котором Джейк и Клинт прибыли в Голд-сити.

— А как с ним? — Харбин показал в сторону лавки.

— Забудь о нем, — сказал Родело. — Он знает всех, кто скрывается от закона, отсюда до самого Эль-Пасо. И в жизни рта не раскрыл. Сэма Берроуза лучше иметь на своей стороне; но если его обидеть, то придется скрываться не только от закона, но и от его нарушителей.

— В фургоне есть вода, — сказала Нора. — Мы набрали несколько бидонов и бурдюков перед отъездом.

— Нам нужно будет больше, — сказал Родело. Он повернулся к Суслику, одновременно вытащив из сумы золотую монету. — Вот, возьми и купи в лавке все бурдюки и фляги, какие там есть. Потом мы их наполним. Впереди — долгий путь без воды.

В воздухе все еще висел пустынный зной. Только звезды, развешанные в небе низко над головой, казались прохладными. Было тихо, очень тихо. Дэн Родело стоял в стороне и наблюдал за приготовлениями. Он проверил, чтобы все бурдюки и фляги были наполнены: каждая капля понадобится в аду, ожидающим их на юге. В пустыне попадаются колодцы и родники, но Дэн знал очень хорошо, лучше любого из них, как ненадежны пустынные источники и водоемы.

Он попытался припомнить, когда последний раз шел дождь, но в Юме дожди бывают редко, и большей частью — местные. Южная пустыня — настоящее пекло; более того, никто не проходил этот путь с фургоном. Ладно, они все узнают в свое время…

Под конец он вошел в лавку.

— Спасибо, тебе Сэм, — сказал он. — приятно снова получить своего коня.

— Этот грулья ^[58] конь что надо, — ответил Сэм. — Я почти что хотел, чтобы ты не вернулся.

— Он же из этих мест, Сэм. Откуда-то южнее. Когда я накинул на него веревку, это был полудикий двухлеток. Ну, а раз уж путь лежит на юг, этот конь мне нужен. Я думаю, он знает все лужи в Соноре.

Сэм оперся широкими ладонями на стойку бара и наклонился к нему.

— Ты влез в сомнительное дело, паренек. Ты уверен, что не нуждаешься в помощи? Я бы мог кое-кого прислать…

— Это моя работа и я сделаю ее сам.

— Джо Харбин, — сказал Сэм, — убил одиннадцать человек, насколько мне известно… в поединках на пистолетах.

— Вот как… — Родело стал серьезным. — Единственный, кто меня по-настоящему тревожит, — это Беджер. Он хитрый, как койот.

— Натурально. Его папочка был метис и научил своих детишек всем трюкам. — Сэм сделал паузу. — Теперь эта девушка. Она, вроде бы, не того сорта. Никак не могу ее понять.

— И я, — Родело вздохнул. — Будь на то моя воля, я бы заставил их оставить ее здесь, с тобой.

— Я мог бы пристроить ее на сцену. Или купить ей билет в любую сторону.

Дэн Родело направился к двери, потом остановился.

— Погаси свет, Сэм.

Только когда в комнате стало темно, он вышел за дверь.

— Ты, кажется, не уверен насчет паренька, — сказал Харбин.

— Я уверен насчет тебя, Джо. И очень не хочу, чтобы у тебя были лишние хлопоты со своей совестью, вот и все. Дэн остановился возле них.

— А что с девушкой? Впереди нелегкая дорога. Почему бы не оставить ее здесь?

— С ума сошел? Она видела золото и слышала наши разговоры. Теперь мы не можем ее оставить.

— Это как раз по тебе, Джо.

Харбин повернул голову. Его глаза были как две черные дыры во мраке под полями шляпы.

— Почему по мне?

— В этой компании ты ведь убийца.

— Я? Стрелять в женщину?

— Мы теряем время, — спокойно сказала Нора. — Джо не будет стрелять в меня, и никто другой из вас. Поехали… и сохраним наши заряды для яки, или для кого там еще…

Дэн Родело взял вожжи и вывел фургон к дороге; их кони бежали позади в поводу. Сначала он не слишком погонял, потом перешел на легкую рысь, пока они не достигли дороги, ведущей на восток. Он сбавил ход, чтобы кони передохнули, а потом снова погнал их рысью. В задке фургона Беджер укладывался спать рядом с Харбином. Суслик свернулся под задней стенкой.

— Я не понимаю вас, — шепнула Нора. — Что вы делаете? Родело улыбнулся ей.

— Прекрасная ночь, не правда ли?

— Вы чуть не дали меня убить!

— Джо Харбин не стал бы убивать женщину… без серьезной причины — например, понадобился бы ему ваш конь или еще что…

— А тогда?

— А тогда он убьет вас, будьте уверены. Прихлопнет — и в жизни про это не вспомнит.

Глава 5

Теперь они безостановочно двигались на юг, вдоль фантастических гребней и шпилей гор Хила, которые тянулись справа. Воздух был холодный и приятный, и они держали хороший аллюр, останавливаясь время от времени после подъемов, чтобы кони могли передохнуть. Ни у кого не было настроения разговаривать. Через некоторое время Дэн передал вожжи Харбину и растянулся в задке фургона.

Беджер сидел и курил сигарету. Он взглянул на Родело.

— Ты уже не спишь? Родело мгновенно проснулся.

— Да.

— Далеко ли к югу тянутся эти горы?

— До границы.

— Есть где-нибудь путь через них?

— Ага… Мне известны две дороги. Индейцам, наверное, известны все остальные.

Беджер обдумал его слова.

— Ты эти места хорошо знаешь?

— Не хуже любого белого, думаю, но я бы не стал на это слишком рассчитывать. В здешних краях мало воды и ее трудно найти. Люди умирали от жажды в нескольких футах от воды в Тинахас-Альтас.

— Я слышал об этом. — Беджер был задумчив. — Ты знаешь про какую-нибудь воду на склонах Пинакате? Она говорит, — он показал на спящую девушку, — что есть водоем южнее и чуть к западу от колодцев Папаго.

Дэн Родело чуть передвинул револьвер, чтобы выиграть время. Откуда же она, черт побери, знает об этом? Было там одно скрытое место, в жизни не сыскать, и он готов был биться об заклад, что даже яки о нем не знают. Индейцы юма могли знать… в конце концов, это их страна, но откуда Нора Пакстон могла про него дознаться?

— Да, — сказал он неохотно, — есть там такое место. Не сказал бы, что его легко найти, но оно есть.

Потом добавил:

— Но нельзя надеяться, что каждая лужа в пустыне все время полна воды. Большинство из них пересыхает время от времени, или же вода там течет чуть заметной струйкой.

За час до рассвета они остановились, налили воды в шляпы и напоили лошадей.

— Надо сейчас поесть, — сказал Родело. — Пройдет немало времени, пока у нас будет другой случай.

— Ты уверен, что они нас найдут?

— Яки? Можем побиться об заклад.

Они развели небольшой костер, сварили кофе и поджарили бекон с яйцами. Припасами их снабдил Сэм.

Родело был осторожен. Ни Харбину, ни Беджеру доверять нельзя; Суслик, похоже, не станет затевать что-нибудь сам, если его не подтолкнет кто-то из этих двоих, но стоит быть внимательным. Он избегал смотреть на огонь, чтобы глаза не потеряли способность видеть ночью, и всегда располагался в стороне от остальных, постоянно держа их в поле зрения.

Потом они загасили костер и двинулись дальше. Теперь тропа вела от гор в долину. Впереди вокруг них лежала Лечугуилья — Пустыня Агав.

Родело не имел сомнений насчет того, что делается по ту сторону гор. Яки во главе с Панамой, проницательным старым следопытом, который всегда возглавлял охоту на беглых заключенных, будут искать их следы. Сначала Панама двинется на юг, чтобы пересечь их путь в пустыне, потом повернет на восток, а потом на север. Не найдя следов, они могут подождать за рекой, но в этом он сомневался — из-за фургона. Не найдя фургона, индейцы сообразят, что беглецы еще им пользуются.

Панама сразу поймет, что случилось, и будет искать след там, где начинаются дюны. Это займет больше времени, но у него будет по крайней мере дюжина яки, чтобы искать следы. Но теперь уж Панама найдет их след — и пойдет за ними.

Сколько же у них осталось времени? Панама пройдет по следам лошадей до Голд-сити. Сэм Берроуз им ничего не скажет, но Панаме не потребуется много времени, чтобы сообразить, что они снова с фургоном — с фургоном, который придется бросить через несколько часов. Упряжку, которая везет фургон, тоже придется оставить, чтобы сэкономить воду. Кони найдут дорогу обратно в Голд-сити. С этого момента начнется гонка на юг. Они выиграли несколько часов, и каждая минута очень дорога.

Джо Харбин привстал на стременах и посмотрел в ту сторону, откуда они пришли. Пыли на фоне неба видно не было.

Беджер не смотрел назад. Они сразу узнают, когда яки приблизятся.

— Надо дать коням передохнуть, — сказал он. Все выбрались из фургона и пошли пешком. Впереди были знаменитые Тинахас-Альтас, по-испански — Высокие Цистерны, известные тем, что спасли многих людей на Чертовой Дороге, которая убила многих других. Дальше к югу, местность станет пересеченной. Дэн Родело подъехал к Беджеру.

— Испытаем еще один шанс, — сказал он. — Я хочу оторваться от этих яки.

Беджер взглянул на него с горькой усмешкой.

— Ни одного шанса.

— Можно выиграть время. — Дэн указал на длинную цепь скал, выдававшуюся в пустыню чуть впереди. — Сразу за скалами скрывается узкий проход сквозь горы. Мы двинем туда и будем надеяться, что они прозевают поворот и поскачут дальше на юг.

Беджер посмотрел на горы с сомнением.

— Проход через вот это? Никогда не слышал.

— Фургон мы оставим, — сказал Родело, — и дальше поедем верхом.

— Я себя буду чувствовать уютнее, — признался Беджер.

Солнце уже поднялось довольно высоко, когда Родело подогнал фургон к подножию песчаной дюны, стараясь поставить его как можно ближе к склону. Потом, взяв в помощь Харбина и Суслика, взобрался на гребень дюны и начал сгребать песок вниз, на фургон. Через несколько минут он был засыпан; потом, набирая песок горстями, они засыпали оставшиеся мелкие следы.

Когда все сели на лошадей, Родело повел их, резко свернув в горы. Через четверть часа они оказались в узком каньоне, и, проехав меньше мили, поднялись на тысячу футов. Они пересекли горы Хила по узкой тропинке, на которой не было свежих следов, кроме отпечатков копыт толсторога — снежного барана, по тропинке, которая извивалась между шпилями и гребнями, вздымавшимися еще на несколько сот футов.

Путь через горы Хила был не больше, чем пять-шесть миль. Они хорошо напоили лошадей, перед тем как бросить фургон, опорожнили много бидонов и бурдюков и оставили их вместе с фургоном. Это значительно облегчило их груз, но Дэн Родело лучше кого бы то ни было знал, что их ждет впереди, и знал, что легче не будет.

— Нам это удастся? — спросил его как-то Суслик.

— Некоторым из нас, — ответил Родело.

Он вел их на юг, держась старой дороги смерти — Каминодель-Дьябло, Чертовой Дороги. Они шли к Тинахас-Альтас, находящимся на гребне, который ответвлялся от гор Хила.

День был жаркий. Дэн замедлил шаг лошадей, чаще останавливался на отдых и посматривал назад. Он заметил, что Нора переносит нелегкий путь на удивление хорошо.

Она была одета в юбку-брюки для верховой езды и мексиканскую блузку и, как все остальные, носила револьвер. Джо Харбин, кажется наметил ее себе, но ничего не говорил, и она принимала ситуацию без лишних слов, ни с чем не соглашаясь, ни о чем не споря. Родело решил, что эта девушка себе на уме и что за нею надо присматривать.

Суслик все время оглядывался. Харбин смотрел назад не часто. Он ехал с видом человека, прошедшего сквозь огонь и воду, крепкого парня, который ни в ком не нуждается.

Солнце поднялось уже высоко над горами, зной усиливался. В медном небе не было ни облачка, только солнце, лучи которого, казалось, сплетались в один громадный испепеляющий сноп огня. Земля была невероятно раскалена, и кони ступали тяжко, утомленно, безнадежно в мертвой тишине.

Далеко на юге пыльный смерч с бешеной скоростью несся по бескрайней пустыне. Теперь Суслик уже не смотрел назад. Он сидел в седле понурившись, просто терпеливо переносил жару.

— Хорошо бы найти какую-то тень, — заметил Родело, — а то мы коней угробим.

— Тень? — Харбин выругался. — Где ты здесь найдешь тень?

— Наверху, в каком-нибудь каньоне.

— Без меня, — сказал Харбин. — Мне нужно в Мексику, а оттуда — к Заливу.

— Это у тебя не выйдет, если не дашь коням отдохнуть, — ответил Родело. — Мы их изрядно гнали.

Струйки пота прорезали толстый слой пыли на лице Харбина. Глаза его зло вскинулись на Родело.

— Я не понимаю тебя, — сказал он, — и не доверяю тебе. Что ты вообще лезешь в это дело?

— Уже влез, — ответил Дэн коротко. — По горло.

— Это мы можем изменить, — сказал Харбин, дернув повод. И повернул коня в сторону Родело. — Мы это можем изменить хоть сейчас.

— Не говори глупостей, — ответил Родело. — У вас без меня ни одного шанса не будет. В этой пустыне страшно мало воды, и надо знать, где ее искать.

— Она знает, — Харбин указал головой в сторону Норы. — Она покажет нам место.

— Мало ли что может случиться, пока вы туда доберетесь. Да может, это было просто углубление с дождевой водой. Оно могло давно пересохнуть. Сколько, по-твоему, может продержаться лужица в такую жару?

Том Беджер сидел на коне, наблюдая и воздерживаясь от замечаний. Он бы ничего не потерял, если бы Харбин умер, но поскольку речь шла о воде, будет большой потерей, если Дэн окажется прав.

— Хватит тебе, Джо, — сказал он наконец. — Дэн прав. Эти места жарче ада, да. и посуше будут. Сколько, по-твоему, мы выдержим без воды?

Джо Харбин облизал обожженные солнцем губы. Холодная рука правды сдержала его лучше любого аргумента. И пути назад теперь не было. Оставалось либо идти вперед, либо умереть.

— Ладно, забудь об этом, — сказал он. — Поехали дальше.

Тропинка шла прямо, и Дэн Родело видел, как он тронулся, а за ним Суслик и Беджер. Нора остановилась рядом с ним.

— Он убьет вас, Дэн, — сказала она.

— Возможно.

— Он уже убил несколько человек.

— А однажды кто-то убьет его, может быть, я. Она изучала его.

— А вы когда-нибудь пользовались револьвером, Дэн, в подобных делах?

— Бывало, — ответил он.

Не стоило говорить ей, часто ли, когда и почему. Он все еще знал очень мало о Норе Пакстон, да и об остальных недостаточно. Так же убежденно, как Джо Харбин чувствовал, что может убить его, когда захочет, Родело верил в счастливый случай. На этой стадии игры, если Харбин догадается о возможном соперничестве, он просто застрелит его.

Родело вытер пот с лица и обернулся, чтобы посмотреть назад. Он не видел ничего, кроме пляшущих волн зноя, которые мерцали, закрывая прозрачной дымкой даль. Если яки позади, то они где-то там, за этими волнами… Он поехал дальше.

Только он один знал, какую ненадежную игру разыгрывает, только он мог знать, как велика ставка и как страшен риск. Но то, за что он взялся, должно быть сделано, это неизбежно — по крайней мере, для него. Потому что, в конечном счете, человек должен быть верен прежде всего себе, а здесь на карту было поставлено не только его самоуважение, но и намного больше.

Он ехал с людьми, которые не остановятся перед убийством, которые — он знал — ощущают лишь ненависть к нему, человеку, который вмешался в чужие дела. Ненависть и непонимание. Беджер и Харбин, а может, и Суслик… каждый из них убьет его в подходящий момент. Они убьют его за флягу или за коня, за револьвер или просто из ненависти. В какой-то миг Харбин хотел застрелить его, потому что он слишком много разговаривал с Норой, но Родело знал, что скоро это перестанет быть важным. В последние часы каждый будет думать и бороться только за собственную жизнь. Красота выгорит под жгучим солнцем, и даже секс превращается в ничто, когда перед тобой возникает ободранное кровавое лицо смерти.

Все они знали что-нибудь о местности впереди — кто из опыта, кто с чужих слов. И только Дэн Родело знал ее хорошо… но даже он не знал ее в совершенстве. Никто не знал. Никто не захотел бы оставаться здесь достаточно долго, чтобы изучить ее. На свете сколько угодно мест получше того, что лежало перед ними. У них недостаточно воды. А здесь очень мало водоемов, да и в тех могло набраться воды не больше, чем на одного человека, или на человека и его коня.

Родело думал о тех, кто ехал впереди. Том Беджер — спокойный, хладнокровный, опасный. У Джо Харбина бывали страшные вспышки гнева; долгая, выношенная ненависть приводила внезапно к убийственным вспышкам бешенства. Суслик напоминал не столько суслика, сколько крысу, которая пищит от страха, но загнанная в угол, будет готова уничтожить все, даже себя. А Нора? Это загадка. Кто она? Почему оказалась среди этих людей? Чего хочет? Куда едет?

Он наблюдал за ней. Была в ней какая-то утонченность, приводившая его в замешательство. Эта девушка, что там ни говори, имела инстинкты — а, может быть, и воспитание — леди. Речь чистая. Как она резко отличается от вульгарных выкриков пограничных женщин! Ясно, что она не девушка Джо Харбина, хоть у него и есть планы на этот счет. Ну, а Тома Беджера она бесит, потому что представляет собой угрозу для их побега.

Беджер-то знает, что они не могут позволить себе везти лишний груз. Знает, что побег будет делом нелегким, и потому недопустимо, чтобы кто-то требовал лишних хлопот. В конце концов, Нора — это лишний рот, пьющий воду…

Они ехали в полуденном зное, опустив головы, с пересохшими губами. Несколько раз пили понемногу, время от времени останавливались, чтобы смочить губы лошадям. Миражи исчезли, и горы далеко на юге стали голубыми, а потом фиолетовыми. Солнце склонялось к западу, тени удлинялись, каньоны заполняла и искажала тьма, зловещая и угрожающая. Небо вспыхнуло пламенем. Редкие изодранные облака облило золотом.

Дэн Родело повернулся в седле и посмотрел назад. Там не было ничего. Ни следа пыли, только спокойная красота пустыни после захода солнца.

Том Беджер замедлил ход коня. Его запыленное лицо было исполосовано струйками пота.

— Далеко еще до Тинахас-Альтас? — спросил он.

— Довольно далеко. — Родело указал на невысокие горы, вдоль которых они ехали. — Мы пересечем горы вот здесь и попытаем счастья. Есть там одна яма возле Воронова Холма. Иногда в ней бывает много воды.

Он поехал впереди. Дорога не лучше и не хуже, чем прежде, — малозаметная каменистая тропинка шириной едва для одного всадника.

Они нашли водоем в каньоне к юго-западу от Воронова Холма. Родело спрыгнул на землю.

— Коням не хватит, — сказал он, — но немного поможет. Он сводил лошадей к воде по одной и медленно отсчитывал время, пока они пили, чтобы каждую напоить поровну. Когда лошади напились, в углублении осталось воды на одну чашку.

Они покинули Воронов Холм и двинулись на юг пешком, ведя коней на поводу. Дэн Родело полагал, что до Тинахас-Альтас осталось что-то около семи миль. Там должна быть вода, они смогут наполнить фляги, а потом снова напоить коней. Им будет нужна каждая капля воды.

— Индейцев нет! — торжественно заявил Суслик. — Мы оторвались от них!

Джо Харбин бросил на него презрительный взгляд, но промолчал. Отозвался Том Беджер:

— Не обманывай себя, малыш. Они идут за нами.

— Вы действительно считаете, что они нас догонят? -спросила Нора Родело.

— Они не спешат, — сказал он. — Они могут сделать что хотят, но выжидают, пока пустыня нас слегка обработает.

Уже в полной темноте они достигли Тинахас-Альтас и расположились лагерем в укрытом месте среди скал. Разожгли небольшой костер, сварили кофе. Нора нарезала ломтиками кусочек бекона, купленного среди прочих съестных припасов у Сэма Берроуза. Они были не голодны, лишь изнурены жарой и тяжелым путешествием по раскаленной пустыне.

Взошла луна, и Том Беджер собрал несколько фляг.

— Надо взглянуть, есть ли там вода, — сказал он. Родело пошел впереди. Раньше он был здесь всего один раз, но нашел путь к месту, где какой-то путник оставил веревку, чтобы помочь тем, кто будет взбираться на скалы.

— Нижний водоем обычно наполовину занесен песком, но под ним есть вода, — объяснил он Беджеру. — Проверим верхние водоемы.

Вода заполняла углубление в сплошной скале, за многие века выдолбленное падающими струями, так что теперь тут был почти водопад.

— Там иногда бывают мертвые пчелы, — заметил Родело, — но это не повредит.

Беджер зачерпнул воду ладонью. Вода была холодная и свежая.

— Просто не верится. Говорили, правда, что несколько недель назад в этих местах прошли дожди.

Они наполнили фляги, потом присели на скале у водоема, чтобы освежиться прохладой, и пили — вновь и вновь.

— Не пойму я что-то тебя, — сказал Беджер немного погодя. — На сыщика не похож, но и не из тех, кого ищут. Ты ведь отбыл свой срок.

— Считай меня человеком, который любит деньги, — ответил Родело беззаботно. — Где я еще мог рассчитывать на хороший кусок от пятидесяти тысяч долларов? Кстати, — прибавил он с иронией, — а ты где мог бы?

— Тут ты меня подловил, амиго. Кусок от пятидесяти тысяч… Но нам всем хотелось бы знать, насколько большой кусок…

— Треть, а как же иначе?

— Ты думаешь, Харбина это устроит? В конце концов, это же он один добывал все. Дэн Родело встал.

— Лучше уж нам вернуться к лошадям. Хороший у нас будет вид, если Харбину придет в голову уехать и бросить нас здесь, не так ли?

Они спустились вниз той же дорогой, хватаясь руками за веревку и переступая ногами по отвесному склону каменной стены. Внизу Родело сказал мягко:

— Том, ты знаешь не хуже меня, что размер доли, похоже, не мы будем назначать, а яки.

— Угу, — сказал Беджер угрюмо, — для них с нами управиться — раз плюнуть.

Ночь была холодной, они установили очередь и дежурили. За час до рассвета Джо Харбин разбудил их. На маленьком костре из сухих веточек креозота они сварили кофе и поджарили бекон. Только начало светать, а они уже уехали на хорошо напоенных лошадях, и пустыня расстилалась перед ними до самой границы, теперь уже недалекой.

Скалистый гребень гор указывал им путь; пустыню кое-где прорезали чудовищные пятна старой черной лавы. Попадались креозотовые кусты, случайные агавы и чольи.

Солнце еще не поднялось над горизонтом, когда сзади подъехал Джо Харбин.

— У нас появилась компания, — сказал он. Они остановились, чтобы посмотреть. Далеко позади была видна тонкая струйка дыма, колеблющимся пальцем указывающая в небо.

— Что ж, мы этого ожидали, — сказал Беджер. — Они вынуждены были проверить несколько маршрутов. Дым созовет их сюда, — он быстро обернулся. — Не стоит их дожидаться.

Они двинулись дальше. Солнце взошло, начиналась дневная жара, и они сбавили шаг лошадей. Суслику хотелось гнать очертя голову.

— Это убьет наших лошадей, сынок, — мягко сказал Беджер. — А лошади нам еще пригодятся.

Они не видели индейцев. Родело не оглядывался назад — разве что случайно. Он смотрел вперед и по сторонам, потому что индейцы могли появиться с любой стороны. Они могли быть и где-то впереди, например, возвращаться от Залива.

— Ты отклоняешься к востоку, — сказал внезапно Харбин. — У тебя что-то на уме?

— Пинакате, — ответил Родело. — Чуть ли не самые изрезанные места по эту сторону от пекла, зато несколько водоемов… и несколько мест, где можно держать оборону.

— Но ведь это удлинит нам дорогу?

— Ненадолго. Залив как раз на юг от нас. Бухта Адэр, соответственно, тоже на юге.

Какое-то время ехали молча. Потом они увидели еще один дым на западе. Кони сбавили шаг, и тогда Родело спрыгнул на землю и повел своего коня рядом. Все поступили так же. И опять Нора оказалась рядом с ним. Теперь ее усталость была заметна. Лицо осунулось, глаза запали.

— Я и не представляла, что это будет вот так, — сказала она.

— Пейте при каждой возможности, — посоветовал ей Родело. — Обезвоживание начинает притуплять чувства раньше, чем вы это поймете. Кое-кто говорит, что вообще нельзя пить первые сутки в пустыне, но это безумие. Другие говорят, что надо пить понемногу. Но лучше всего пить как можно больше, пока вы у воды, и продолжать пить. Тогда у вас будет больше шансов пробиться.

— А это нам удастся, Дэн? — в первый раз она обратилась к нему по имени.

Он пожал плечами.

— Удастся… некоторым из нас. Но впереди — чистый ад, будьте уверены.

Он показал на восток.

— Вот это — Камино-дель-Дьябло, Чертова Дорога, о которой мы говорили. Чертова уйма людей погибла здесь во время золотой лихорадки.

Эта часть пустыни поросла креозотовыми кустами и купами чольи, изредка попадалиськактусы-сагуаро и окотилло. Они прокладывали путь среди растений, двигаясь гуськом, и выдерживали основное направление — на юг.

Когда они поднялись на небольшую возвышенность, Джо Харбин остановил их.

— А почему бы нам не залечь здесь в засаду? — спросил он. — Мы можем избавиться от них раз и навсегда!

— Залечь — и дать им возможность окружить нас, — ответил Дэн. — И отрезать от воды.

— Какой воды? — Том Беджер повернул голову и уставился на Дэна.

— Вон там Камышовые колодцы, но они расположены чуть к востоку. Мы можем сберечь время, если направимся прямо к колодцам Папаго ^[59].

Начиная отсюда земля стала изломанной и неровной. Вулканические конусы вздымались в шести местах. Родело, описав рукой широкую дугу, показал остальным глубокий кратер. Это был краешек страны Пинакате. К югу местность была еще хуже из-за протянувшихся на много миль гребней лавы и песчаных дюн. Растрескавшаяся земля, почти начисто лишенная воды. Через весь тот край пролегали одна-две тропы, насколько он знал. Миля за милей тянулись они по расколотым скалам, бугристой лаве с острыми как бритва кромками, которые за несколько часов могут искалечить коня или пешехода. Здесь не было ничего живого, кроме редких толсторогов, койотов и гремучих змей. Но им придется проложить свой путь через эти места, а потом сквозь пески до самой бухты.

Они немного отдохнули среди черных скал, готовясь к схватке, которой не произошло. На рассвете двинулись снова, часто прикладываясь к флягам, наблюдая, как уменьшаются капля за каплей их запасы воды.

Выдержки оставалось все меньше. Джо Харбин проклинал своего коня, а Суслик бурчал под нос, сердито озираясь на каждого. Дэн с усилием сдерживался. Только Нора выглядела уверенной и спокойной. Ее лицо потемнело, глаза запали, и вечером, слезая с лошади, она чуть не упала — но не жаловалась.

В эту ночь появились яки, но не затем, чтобы сражаться. Они возникли быстро, неожиданно, когда Харбин подыскивал место для стоянки, еще одной стоянки без воды.

Индейцы вырвались из безлюдной, казалось бы, пустыни. Быстрое, короткое нападение, шквал выстрелов — и тут же они исчезли, умчались вперед в пустыню.

…Они залегли среди скал и ждали с оружием наготове, но яки не вернулись. Наконец Беджер поднялся на ноги, ожидая выстрела. Но все было спокойно. Сумерки сгущались. Из пустыни не доносилось ни звука. Беджер пошел к лошадям, а другие начали медленно подниматься. И вдруг он произнес странно напряженным голосом, слишком высоким для него:

— Смотрите!

Пуля пробила самую большую флягу, и вода вытекла на песок. Только темное пятно осталось на том месте, где она впиталась.

— Сварим кофе, — сказал Родело, — там для этого осталось достаточно.

Глава 6

Дэн Родело смотрел на звезды, ощущал прохладу пустынной ночи и был исполнен благодарности. Не так уж и много было за прожитую жизнь приятного или легкого. Только давние воспоминания о матери и доме, где все дышало покоем. Когда же это было?

А теперь он ехал по пустыне с людьми мира насилия, и сам был человеком этого мира, где вес кулака или быстрота оружия определяли разницу между жизнью и смертью. И теперь он вел последний отчаянный бой против отчаянных людей.

Отчаянные мужчины… девушка.

Кто она такая? Почему решила совершить эту прогулку по пустыне в такой компании? Дэн Родело заранее взвесил каждый шаг. Единственное, чего он не учел, была Нора Пакстон.

Четверо мужчин и женщина, обручившиеся со смертью, смертью, которая может прийти от руки яки в погоне, а может — от самой пустыни. Самая большая фляга пробита, остальные почти пусты. Лошади выпьют все, что там есть, останется в лучшем случае по глотку на брата. Когда они двинутся на рассвете, воды уже не будет.

Как долго может человек жить и путешествовать без воды под таким солнцем, в такой палящий зной? День, возможно… или два дня; Он знал о человеке, который выжил три дня после того, как должен был погибнуть, выдержал благодаря настоящему мужеству, ненависти, неутолимому желанию выжить и отомстить.

Воды хватило для кофе, и когда он сварился, они сели вместе и выпили его, но каждый был занят своими мыслями. Дэн Родело знал, что можно сделать в таких обстоятельствах, но он не был убийцей, и потому пришел лишь к одному выводу, тому же, с какого начинал: дождаться конца… а под конец он скажет им правду. Это будет означать стрельбу, а он не такой ловкий стрелок, как Джо Харбин. Может быть, он быстрее Тома Беджера, но даже в этом он не был уверен. Глупо было затевать это дело, но такой уж он человек — не очень мудрый, не очень сообразительный, привыкший всегда обходиться тем, что имеет, но это была уверенная стойкость, запас жизненных сил, упорное нежелание отступить.

— Ну так что? — Джо посмотрел на Дэна. — Ты, кажется, тот человек, который будто бы знает, где найти воду.

— Попробуем. Выступим на рассвете.

— Если они позволят, — сказал Беджер.

Они позволят, — ответил Родело.

Он почему-то был уверен в этом, уверен, потому что знал индейцев раньше. Есть в индейце что-то такое, что склоняет его к пыткам — не только для того, чтобы причинить врагу страдания, но чтобы посмотреть, сколько он выдержит. Для индейца мужество — это все, мужество и выдержка, поэтому он всегда склонен испытать своих врагов, чтобы знать, насколько значительна его победа.

К тому же Панама не дурак. Время на его стороне, и он может позволить себе отступать, чтобы дать возможность зною, жажде и жестокому нраву людей, которых он преследует, сделать свое дело.

Стрельба, которую они устроили, была лишь предварительной пробой, отвесом, которым проверили вертикальность стены их сопротивления. Преследуемые реагировали быстро, резко, так что яки узнали, что время еще не пришло, и будут просто идти следом еще день, а может, и два. — Вы знаете, где здесь есть вода? — спросила Нора.

— Я знаю, где она может быть. Не надейтесь, что это будет источник. Если и есть родники в этих краях, то я никогда не встречал человека, который бы знал про них. Здесь есть углубления с водой, такие, как в Тинахас-Альтас или у Воронова Холма… есть тут колодцы Папаго, Камышовые и еще кое-какие места. Думаю, я смогу их найти.

— Тебе лучше знать, — сказал Харбин. Родело взглянул на него.

— Не искушай судьбу, — сказал он спокойно, — потому что у меня есть, по крайней мере, одно преимущество.

— У тебя? — издевательски усмехнулся Харбин.

— Я знаю, как ловко ты обращаешься с револьвером, а ты обо мне на этот счет ничего не знаешь.

— А мне этого и знать не надо.

Он произнес это резко, почти презрительно, но Дэн Родело был уверен, что его замечание попало в цель.

Харбин был от природы подозрителен, не доверял никому, а теперь стал вдвое подозрительнее. Он спрашивал себя, что же имел в виду Родело. Не был ли он, к примеру, известным стрелком, который пользуется разными фамилиями? Если это

так, то кто это может быть? Харбин мысленно перебирал их, пытаясь вспомнить каждого. Джим Куртрайт, Бен Томпсон, Коммодор Оуэн, Док Холидэй, Джон Буль, Фермер Пил… Он вспоминал их одного за другим. Но могли быть и другие, которых он не знал…

Именно на это Родело и рассчитывал — заинтриговать Харбина и заставить его быть осторожнее.

Здесь не было людей, знающих пустыню, Дэн Родело знал это наверняка. Беджер и Харбин — оба из прерий. Том Беджер был наполовину индеец; сначала охотился на бизонов, потом крал коров. Не раз принимал участие в разбойных нападениях на почтовые кареты, а также в войнах за скот.

Харбин был ковбоем, кочегаром на железной дороге Денвер — Рио-Гранде, наемным стрелком в нескольких войнах за участки и скот. А потом стал грабителем. Впервые убил человека во время игры в карты.

Все, что они знали о диких местах, были знания о равнинных штатах или о восточных склонах Скалистых Гор. Похоже, никто из них не знал тех маленьких хитростей, которые помогают выжить в пустыне… кроме, может быть, Беджера.

На рассвете они двинулись. Рты у них пересохли, губы обветрились и потрескались, каждое движение глаз вызывало боль в обожженных веках. Вдали, но не очень далеко, виднелось невысокое облачко пыли, которое двигалось следом за ними. Харбин посмотрел в ту сторону и выругался.

Теперь они уже не могли путешествовать с какой угодно скоростью. Вокруг была страна Пинакате — растрескавшаяся лава, глубокие кратеры, островерхие скалы и всюду — густые заросли чольи. Некоторые жители пустыни называют один из видов чольи «прыгучим кактусом»: стоит приблизить к нему руку или пройти слишком близко, кактус как будто подпрыгивает, чтобы проткнуть вас острыми как иголка шипами.

Чолья вся покрыта выступами размером с короткий банан, а эти выступы усеяны колючками, каждая из которых может вызвать болезненную рану. Отростки чольи легко отламываются — таким путем растение размножается. Растет чолья густыми купами, иногда покрывая целые акры, и, кажется, отдает предпочтение расселинам в лаве. В некоторых местах купы чольи могут до половины покрывать вулканические конусы, а ее лимонно-желтые шипы сияют в темной пустыне, будто сигнальные огни.

Каждый шаг таит опасность. Отростки отламываются, шипы втыкаются в лошадиные ноги, в одежду всадников, даже в кожаные стремена. Ничто от них не спасает. Воткнувшись в тело, они застревают там, как крючки, и вытаскивать их трудно и больно.

Дэн Родело ехал впереди, выбирая дорогу между выходами лавы и кактусами. Это были опасные места. Иногда им приходилось пересекать небольшие участки лавы, где каждый неверный шаг грозил сломать ногу лошади. Один раз они объехали кратер глубиной не меньше четырехсот футов. По дну его были разбросаны несколько сагуаро, и еще какие-то большие кактусы росли в том месте, где гребень был проломан — будто брешь в стене. Повсюду вокруг росли кучки чольи и «кошачьих когтей». Далеко впереди был виден толсторог, наблюдавший с вершины вулканического конуса. Это было сердце страны Пинакате.

К Дэну приблизилась Нора. Он был поражен ее видом. Губы ее потрескались и кровоточили.

— Еще очень далеко, Дэн? — спросила она. — Я имею в виду, до бухты.

— Изрядный кусок дороги.

— Что-то может случиться?

Он посмотрел на нее. Его тревожила та же мысль.

— Боюсь, достаточно много. Держите голову пониже, слышите, когда появятся яки. А кроме того… ну, вы знаете о чувствах Джо Харбина.

— Эй вы, о чем это вы секретничаете? — крикнул Харбин. — Эта женщина для меня, Родело, сказано тебе! Дэн немного обернулся в седле.

— Я думаю, это она сама решит.

— Черта с два сама! Я это решил! Она моя, а если тебе придет в голову поспорить об этом, ты только скажи!

Дэн легко сидел в седле, и ремешок, которым был привязан его кольт, был отстегнут.

— Не слишком бахвалься своей репутацией, Джо. Кое-кто может захотеть проверить ее.

— В любой момент!

От разговоров болели губы, и Дэн Родело не ответил. Прищурившись от солнца, он выискивал знакомые приметы и не находил ничего. И все же водоем был где-то рядом…

Все утро они ехали без воды. Теперь солнце поднялось уже высоко, кони двигались все медленнее. И вдруг он заметил белый отблеск на темной скале впереди. В тот же миг его ударила пчела, летевшая своей дорогой.

Кони почуяли запах воды и ускорили шаг. И наконец вода показалась. Нора посмотрела — и отвернула лицо. Том горько выругался. В углублении, до половины заполненном водой, лежал дохлый баран. Дохлый уже несколько дней.

Джо Харбин обернулся к Родело:

— Это к такой воде ты нас вел?!

— Он же не виноват. Не теряй голову, — спокойно сказал Том. — Мы не избавимся от трудностей, если начнем стрелять друг в друга.

Суслик смотрел на Родело, и в глазах его был страх.

— Есть другая возможность, — сказал Родело — это с час пути отсюда.

Устало взобрались они на лошадей и двинулись на юго-восток. Вместе с ними ехал страх, потому что теперь чувство безопасности покинуло их. Все ощущали симптомы обезвоживания, усиливающегося с каждым часом. Родело, который насыщал себя водой при каждой возможности, был в лучшем состоянии, чем остальные. Нора в определенной степени тоже, потому что прислушивалась к его советам.

В пути Дэн Родело изучал местность. На ровных местах воды быть не могло. Но где-то поблизости, он знал, находились водоемы Папаго, в которых обычно было немного воды, а иногда даже много. Но эта проклятая местность настолько однообразна, что найти впадину почти невозможно.

Он ощущал каждое усилие коня, его отяжелевшие мышцы, его желание остановиться. Когда позади осталась миля, он натянул поводья…

— Нам лучше бы идти пешком, — сказал он, — если хотим сберечь лошадей.

Все неохотно спешились, и Родело двинулся вперед.

Никому не хотелось есть, да и неразумно было бы есть, не имея воды. Потрескавшиеся губы Дэна болели, но не кровоточили, потому что при обезвоживании любая царапина сразу засыхает. Он шел медленно, чтобы тем, кто тащился позади, было легче. Неосторожный шаг по камню отзывался как прикосновение докрасна раскаленного железа.

Впереди он видел черный гребень, местами темно-красный, в зависимости от направления, под которым падали солнечные лучи. Было ли это то самое место? Прищурясь, он отыскивал знакомые приметы на местности. Он знал, в пустыне любое место может выглядеть по-разному, вот почему сезонные путники все время осматривают дорогу позади себя, чтобы знать, как будет выглядеть местность на обратном пути. Немного иной угол зрения при разных условиях освещения может изменить вид местности до неузнаваемости.

Мысли Родело текли вяло. Ему приходилось принуждать память, чтобы вспомнить, что он знал об этом месте… Если это — то самое место… Наконец он снова двинулся вперед, с усилием натягивая повод, чтобы заставить коня двигаться.

Скалы были неровные, с острыми краями, каждая грань, как зазубренное лезвие, раздирала в клочья обувь и одежду. Посмотрев назад, он был поражен видом своих спутников. Блуза Норы была изорвана кактусами, сапоги протерты до дыр; юбка-брюки из оленьей кожи держалась лучше, но и на ней были заметны следы трудного путешествия.

Узкое лицо Суслика вытянулось, губы были изуродованы трещинками и засохшей кровью. Беджер и Харбин выглядели карикатурами на самих себя. Короткая процессия растянулась на несколько сотен ярдов, и если бы яки напали в этот момент, они одержали бы легкую победу.

Но вскоре Родело увидел след горного барана. Эти животные здесь были бесчисленны, и, присмотревшись, он увидел еще один след, чуть меньший, частично перекрытый следом пустынной лисицы. Все следы шли в одном направлении. Он остановился и старательно осмотрел склоны, а затем повернул к скалам.

Он не вспомнил тропы, по которой шел когда-то к Папаго, но пытался найти ее путем сопоставления различных примет. Многие скалы здесь были отполированы ветром и песком, и ноги скользили. Это была дикая земля, угрюмая и зловещая, место, которого надо избегать, но именно здесь он надеялся найти воду.

Внезапно он увидел синеватую базальтовую скалу и вспомнил ее. Немного изменил направление, спустился между двумя большими обломками вулканической породы и оказался на крохотном песчаном берегу водоема. У подножия двадцатифутового обрыва падающая вода, несущая обломки камней, вырыла чашу глубиной в четыре-пять футов. Чуть дальше был еще один водоем, не меньше двенадцати футов в диаметре. Вода в нем была затенена выступом скалы, а потому чистая и прохладная.

— Пусть лошади пьют здесь, — сказал Родело, — а мы напьемся из второго водоема.

Он набрал в рот воды, зачерпнув ее ладонью, и ощутил, как ее прохлада возвращает жизнь пересохшим тканям. Проглотил несколько капель — свело желудок. Он пил медленно, короткими глотками. Потом снял с коня флягу и наполнил ее, а после этого — флягу Норы.

Подвел к воде лошадей, дал им немного напиться, отвел, а через некоторое время снова напоил.

На этом их трудности не кончались, он это знал. Самая большая фляга испорчена, потому они теперь не могли везти с собой достаточного количества воды. Сколько же осталось до бухты Адэр? Двадцать миль? Двадцать пять?

Кони в таком тяжелом состоянии, что не смогут одолеть это расстояние за один день. Если немного отдохнуть здесь, можно рассчитывать на два дня. Пока что им везло. Он знал лучше всех, как им везло.

Он посмотрел на небо. Сегодня будет жарко, а он знал, что когда температура на уровне головы составляет 110ш, песок под ногами нагрет еще на 50ш выше ^[60]. Возле этого ручейка, или арройо, как говорят мексиканцы, ночью может быть страшно холодно, но за день жара раскалит песок, удушливый зной и иссушающий ветер высосут всю влагу из тканей и оставят человека — или животное — высохшим, как подошва старого башмака, забытого на солнце. В такую жару даже двадцать четыре часа без воды могут убить человека.

Подошла Нора.

— Что мы будем делать теперь? — спросила она.

— Отдыхать, есть, напьемся еще раз и приготовимся выступить к побережью.

— Вы думаете, у нас еще будут трудности? Он кивнул.

— Да, боюсь, что будут. Индейцы недалеко. Они могут схватить нас сейчас, и они знают об этом.

— Что мы можем сделать?

— Пить. Пить столько, сколько сможем удержать в себе. Чтобы все наши ткани насквозь пропитались водой. Так мы продержимся дольше.

Он повел коней к воде еще раз, потом привязал их возле кустов мескита и ослиной колючки.

Дэн собирал сухие ветки, когда подошел Джо Харбин. Суслик был рядом с ним, Том Беджер держался позади.

— Это хорошая вода, Родело, — сказал Харбин. — Я прошу прощения. Ты и вправду знал, куда шел.

— Я и сейчас знаю.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мы еще не выбрались, Харбин. До побережья еще двадцать пять миль или около того. Это, в лучшем случае, два дня

пути.

— К черту, я не раз делал верхом по семьдесят миль в день.

— На таких лошадях? Они в плохом состоянии, Харбин.

— Они выдержат!

— Погоди, Джо, — сказал Беджер. — Может, он и прав.

— Пошел он ко всем чертям! Он только задерживает нас. Мы больше в нем не нуждаемся! Дэн Родело поднялся.

— Приготовим кофе, — сказал он Норе, — и что-нибудь поесть. Самое тяжелое время у нас еще впереди. А потом повернулся к Харбину.

— Вы еще во мне нуждаетесь. Вы во мне сейчас нуждаетесь больше, чем когда бы то ни было. У вас впереди еще бой с индейцами, и не надо их недооценивать. Они охотятся на беглых каторжников не первый год, и всех вылавливают.

— Так пусть идут сюда — чем скорее, тем лучше!

— К западу отсюда начинаются песчаные дюны. Там есть такие места, где конь проваливается по брюхо, и чем больше он старается выбраться, тем сильнее проваливается. И человек так же. К тому же фляга пробита, ты что, забыл? А вам еще до-о-лго выбираться отсюда. Знаешь, сколько беглых добралось сюда? Я мог бы назвать дюжину. Но они пропали где-то между этим местом и побережьем.

— Я тебе не верю!

— Он прав, — сказал Беджер. — Пошли. Суслик принес еще хворосту и подбросил в огонь. Нора посмотрела на него и спросила:

— Почему тебя прозвали Сусликом? Он улыбнулся.

— Я всегда пробовал удрать через подкоп. Делал столько нор, что меня прозвали Сусликом. А частично из-за него, — он показал на Тома Беджера. — Он же Беджер — барсук, и крупней меня, вот меня и прозвали Сусликом.

Они поели и напились, а потом, утомленные, один за другим повалились на песок.

— Укройтесь, — предупредил Родело Нору. — Когда ветер начнет дуть вдоль этого арройо, будет очень холодно.

— Холодно?! — не поверила она.

— До костей промерзнете, поверьте. Лучше укройтесь. Он посмотрел в сторону побережья. С этой высоты видно все, как на ладони, но это только кажется. У пустыни есть свои способы прятать препятствия — каньоны, которые не видны, пока не окажешься на самом краю, и лавовые потоки, которые на протяжении нескольких миль уничтожат новую пару сапог. Почему-то он знал: завтра будет тот самый день… завтра.

Глава 7

Дэн Родело отстегнул ремешок своего кольта и размял пальцы. Ему не хотелось осложнений. Он пришел сюда с определенной целью, и если сможет достичь ее без стрельбы, будет вполне удовлетворен. Он не представлял, чем для него закончится перестрелка с Харбином, но знал, что Харбин не убивает людей случайно. Он хороший стрелок и решительный человек,

Том Беджер, вдумчивый и осторожный, предпочитает, чтобы стреляли другие. И конечно, ни один из них не собирался брать Суслика в долю.

Родело попал в тюрьму за преступление, которого не совершал. Это мучило его, но тяжелее всего было, что другие верили, будто он виноват. Больше всего на свете он хотел бы доказать свою невиновность, а потом убраться прочь из этих мест. Ему больше ничего не было нужно от тех, кто его заподозрил, кто потерял веру в него так быстро…

Нора возилась у огня, вода для кофе уже закипела. Беджер присел на корточки, спиной к огню.

— Пока все хорошо, Дэнни, — сказал он. — Ты привел нас к воде.

— Нужно пить побольше, — сказал в ответ Родело. — Пей до отказа, сколько сможешь. Самое худшее еще впереди. Харбин фыркнул.

— То, что осталось, я могу на руках пройти! Родело пожал плечами.

— Делай, как хочешь, Харбин, но я не хочу видеть, как человек гибнет, если могу помочь ему. Между нами и побережьем тянется на несколько миль полоса движущихся дюн, а там не сыскать и капли воды. Харбин посмотрел на него.

— Ты, небось, любишь строить из себя большого человека, а?

Родело не ответил. Планы Харбина расстраивались, раздражение от этого и от трудного пути приведет его в убийственное настроение, и Родело это понимал.

— Кофе готов, — сказала Нора. — Пейте, пока горяч.

— Я выпью немного, — сказал Родело. — Чашка кофе — это хорошо.

Нора налила чашку и протянула ему, но Харбин неожиданно вскочил и схватил чашку так резко, что кофе чуть не вылился.

— Это чашку возьму я! — грубо сказал он.

— Ну конечно, — спокойно ответил Родело, — ты ведь уже взял ее, Харбин.

Харбин. гневно посмотрел на него.

— В чем дело? Ты что, испугался? Боишься драться? Родело пожал плечами. Он усмехнулся.

— За что тут драться? Кофе всем хватит. Можешь взять первую чашку, если хочешь.

— А может, я и вторую захочу! — Харбин подстрекал его, но момент был неподходящий, а Родело умел выжидать.

— Ладно, возьмешь и вторую тоже.

— А может, я все возьму!

— А как насчет нас, Джо? — спокойно произнес Беджер. — Мне бы тоже хотелось чашечку. Нора протянула чашку Дэну.

— Возьмите эту. Нечего ссориться из-за чашки кофе. Неожиданно Джо Харбин выбил чашку из ее рук и схватился за револьвер. Он вырвал его из кобуры и выстрелил так быстро, что промахнулся и попал в только что наполненный бурдюк за спиной у Родело.

Дэн длинным прыжком бросился вперед, крепко схватил Харбина правой рукой за пояс, и, повернув, свалил его на землю. Прежде чем тот успел снова нажать на спусковой крючок, Родело выбил револьвер у него из руки. Извергая проклятия, Харбин оттолкнулся от песка и бросился вперед, но замахнулся слишком широко, и Дэн встретил его ударом правой в скулу. Харбин, остановленный на середине прыжка, тяжело упал. Но тут подскочил Беджер и схватил Родело за руку.

— Полегче! Не будем драться!

Оглушенный Харбин какое-то время лежал неподвижно.

А поднявшись, сказал спокойно:

— Ладно, Родело. За это я тебя убью.

Его голос был холодным и ровным. Это был уже не тот человек, которого Родело сбил с ног, и не тот, кого он знал несколько месяцев в тюрьме. Впервые Дэн Родело ощутил что-то похожее на страх. Но он стоял спокойно и смотрел на Харбина.

— Дурак будешь, Харбин, если попытаешься, — сказал он. — Ты выбрался из тюрьмы. Через день — два будешь на борту судна Айзечера плыть в Масатлан. Но поверь мне, до тех пор я тебе еще пригожусь. Ты будешь нуждаться во мне, пока не окажешься на палубе судна.

На скуле у Харбина наливался синяк, на челюсти была узкая рана. Пальцы Харбина осторожно ощупывали ее.

— Ты пометил меня, — сказал он почти удивленно. — Еще никто не оставил на мне своей метки…

Он взял свой кофе и, даже не нагнувшись за револьвером, отошел в сторону и присел на камень. Нора налила кофе остальным. Все молчали. Они пили кофе, а тем временем ветер вдоль ручья становился все холоднее. Дэн подбросил хворосту в огонь и отошел в темноту собрать веток или корней мескита. Костер потрескивал. Приятно пахло дымом. Звезды стали ярче, ветер — прохладней.

— Есть ли вода отсюда до Залива? — спросил Беджер.

— Мало… и большей частью плохая.

— Но ведь ты знаешь и хорошие источники?

— Ясное дело, знает, — процедил Харбин. — Можешь побиться об заклад, что знает. Он все знает!

Беджер подошел к бурдюкам. Песок под ними промок. Он знал, что увидит, когда будет их поднимать, потому что заметил, куда попала пуля. Бурдюки были связаны вместе. Теперь они были плоские и пустые. Каждый пробит пулей — от первого она оторвала угол, прошла насквозь через второй и пробила третий.

Харбин наблюдал за Беджером — а тот осмотрел бурдюки и бросил их на землю.

— У нас есть еще две фляги, — сказал Джо. — Этого хватит.

— А лошади?

— Напоим их перед тем как выступить. Выдержат. Лошади были в плохом состоянии, и все они это знали; они сейчас не годились для изматывающей езды по лаве и тяжкого перехода через глубокие пески дюн.

Харбин поднялся, подобрал свой револьвер, обтер с него песок и сунул в кобуру.

— Где они? — спросила Нора. — Я говорю об индейцах.

— Где-то рядом. Они расположились так, что могут видеть наш костер, а может быть, даже слышать наши голоса. Они видели все, что тут творилось, так и знайте. Сегодня ночью нам надо быть настороже.

Дэн поднялся и пошел к лошадям. Отвел их к воде, дал налиться вволю. Обратил внимание, что лагерный костер почти не виден, если отойти от него подальше. Подождав, отвел коней обратно и привязал к мескитовому кусту поближе к огню.

А потом впервые понял, как он устал, но не отважился лечь спать. Он не мог доверять никому из них, может быть, даже Норе. Он так и не смог разгадать ее… правда, и она ведь ничего о нем не знает.

Он старался вспомнить все, что слышал об этой стране, но рассказать мог бы мало что, да и то лишь в общих чертах. Эти естественные пруды были, насколько он знал, единственной водой к югу от Тинахас-Альтас, на которую можно было рассчитывать, но даже и они могли быть случайно пустыми или забитыми илом и грязью. Но, наверное, недавно прошли дожди, потому что водоемы полны, а вода — чистая. Мест к западу от Пинакате лучше избегать. Он никогда не забирался далеко в ту сторону. Может, и есть там дорога, но слишком много небольших вулканических конусов и лавовых потоков — отчаянно неудобные места для пешего хождения…

На востоке было почти так же плохо, но едва заметная тропа проходила именно там, и у подножия двух самых высоких пиков были какие-то водоемы. Он никогда не видел их, но индейцы племени Юма говорили ему о них. А эти индейцы узнали от Песчаных Папаго, которые когда-то жили в стране Пинакате.

Есть там вода или нет, но этот путь безопаснее, хотя и дольше. Там, на южном склоне Пинакате, были и другие водоемы, но и они, и те, что на востоке, ненадежны.

«А почему бы, — спросил он себя, — не раскрыть карты прямо сейчас?» Лишь мгновение думал он об этом и понял, что ни за что не отважился бы. Во-первых, он был в меньшинстве, а во-вторых, хотел обойтись без стрельбы, если получится. В какой-то степени он выжидал — как и индейцы, — пока они выложат свои козыри. И одновременно оставлял им любую возможность, какую мог… не из-за Норы ли? Или из-за каких-то забытых остатков человечности в нем самом?

Он мог уйти и спрятаться в пустыне. В конце концов, одна из оставшихся фляг — его собственная. Но без него у них мало надежды выжить. Какие-то шансы есть, но очень мало.

Ветер был холодный. Родело посмотрел на звезды. Люди гор и пустынь всегда поднимают глаза к вершинам и звездам, поэтому неудивительно, что жители диких мест знают так много о полете птиц и повадках зверей. В городе человек смотрит в землю, или же иногда на уровне глаз.

Он вернулся к костру, но остановился, не входя в круг света. Ему вовсе не хотелось быть мишенью, если какой-нибудь индеец решит, что самое время стрелять.

— Нам надо выставить стражу, — сказал Беджер.

Харбин вскочил.

— Я дежурю первым! — и повернулся к Норе. — Пошли! — А почему я? — удивление Норы было нескрываемым.

— Мне нужна компания. Иначе засну. Том Беджер хмыкнул, но ничего не сказал. Джо обернулся к нему.

— Что в этом смешного?

— Ничего. Я только подумал, кто будет будить Суслика и меня… или Дэнни.

— Может быть, я буду дежурить с каждым? — предложила Нора с улыбкой.

— Можно бросить кости, чтобы разыграть очередность. Кто выбросит меньше всех, дежурит первый.

— В этом нет нужды, — сказал Джо.

— Давай бросим кости, Дэн, — сказал Том. — Это ты хорошо придумал.

Он потряс кости и выбросил их на плоский камень. Пять и четыре.

Суслик выбросил «змеиные глаза» — два; потом Родело — шесть. Джо собрал кости, нервно бросил их — две пятерки.

— Тебе досталась предрассветная смена, Джо, — заметил Беджер. Он хотел собрать кости, но Нора протянула руку.

— Вы меня забыли.

— Тебе не надо дежурить, — сказал Харбин.

— Я согласен с Джо, — спокойно сказал Родело. — Вам нужно хорошо отдохнуть, Нора.

— Как и каждому из вас. В конце концов, я тоже участвую в этом деле — еду на лошади, пью воду; я хочу и здесь внести свою долю.

Она бросила кости. Четыре!

— Итак, мне выпала вторая очередь, — сказала она. Родело взял свое одеяло.

— Когда будете сторожить, присматривайте за лошадьми, — сказал он. — Если они пропадут, нам конец.

Суслик, первый часовой, расположился под скалой возле лошадей, откуда он мог следить за лагерем, не опасаясь нападения сзади. Родело нашел место под защитой скалы, которая могла укрыть его от холодного ветра, дувшего вдоль арройо. Но дело было не только в этом. По земле были разбросаны мелкие веточки от собранного на дрова хвороста, так что никто не сможет приблизиться, не хрустнув ими. Завернувшись в одеяло, Родело в последний раз взглянул на костер, на размещение и позы остальных, а потом лег спать.

Глава 8

Дэна разбудили осторожные, почти бесшумные шаги Норы, когда она пошла сменить Суслика.

— Это я, Суслик, — сказала она. — Моя очередь сторожить.

— Вам не надо, мэм. Я сам…

— Иди поспи, пока можно. Я думаю, завтра будет тяжелый день.

— Мэм, но я ведь с удовольствием… Мне будет только приятно сделать это для такой леди, как вы…

— Нет… иди отдыхай. И еще, Суслик, пей как можно больше воды. Это Дэн посоветовал мне так делать. Суслик поднялся, и теперь Дэн видел его.

— Он нравится мне, мэм, этот Родело, я говорю. Я думаю, он честный. И еще… думаю, никогда не встречал людей, которые были бы действительно на уровне. Кроме него.

— Он был в тюрьме.

— Так он же не виноват! — быстро ответил Суслик. — Про это каждый знает. Он случайно попал, когда Джо ограбил… захватил это золото. Люди считали, что он помогал Харбину, но это неправда, и я в тюрьме не раз слышал, как Джо об этом говорил. Он считал, что получилась славная шутка над Родело.

Суслик помолчал немного, потом добавил:

— Джо мог бы оправдать Дэна, но не сделал этого. Видите ли, после того как Джо захватил эти деньги, он чисто смылся, а потом по дороге встретил Родело, и они поехали дальше вместе, как все делают, когда встретятся. Ну, а выглядело это так, будто Дэн знал про деньги, вот его и посчитали соучастником.

— Лучше тебе пойти отдохнуть, Суслик, — сказала Нора. — Завтра будет еще один долгий жаркий день.

Дэн Родело лежал тихо. Что ж, Суслик рассказал ей, а ему она поверит, потому что ему нет никакой выгоды врать. Неожиданно он ощутил радость от того, что она знает, хотя пока она знала и не все. Кроме него никто не знал всего, а тем более эти люди на шахте, которые охотно поверили, что он — вор…

Какое-то время он лежал наполовину проснувшись, потом наконец развернул одеяло и снова застегнул пояс с револьвером. Сразу пошел к воде и долго пил. Где-то в темноте завыл койот, и он прислушался, но не услышал эха. Индейцы говорили, что так можно отличить… что когда человек подражает койоту, всегда бывает эхо, но в тембре воя койота есть что-то такое, что не дает эха. Так он и не решил, правда это или нет, но ему казалось, что да, и несколько раз он пытался это проверить.

Он пошел туда, где дежурила Нора. Она быстро обернулась, мушка ее револьвера поднялась. Он усмехнулся в темноте. С ней не шути — она всегда начеку.

— Это я, — сказал он спокойно.

— Мое время еще не кончилось.

— Вы будете возражать против нескольких минут лишнего отдыха? Я уже не сплю, так что могу с таким же успехом не спать здесь, как и там.

Он присел возле нее. Ночь была тиха. Пустыня была неподвижна. Небо еще было в звездах; черная громада Пинакате неясно вырисовывалась на юге.

— Я не ожидала, что пустыня — вот такая, — сказала она, — так много растений и вообще…

— Растения научились выживать, каждое на свой лад. Некоторые из них запасают воду перед долгой засухой, у других семена прорастают, только когда выпадет определенное количество влаги. Большинство пустынных растений прячут свои листья и цветы, пока не пойдет настоящий дождь, а потом быстро распускаются…

Родело на мгновение прислушался, потом продолжал:

— Здесь, в пустыне, все хорошо продумано. Кактусы выглядят так, будто их посадили, так они равномерно расположены. Что ж, они так устраиваются, потому что им необходимо собирать воду с какой-то площади вокруг себя…

Какое-то время они сидели в тишине, а потом он заговорил снова:

— Одного я не пойму… Что вы тут делаете? Я имею в виду, что вы тут надеетесь найти?

— А что я могу потерять?

— Ваша жизнь для вас ничего не стоит?

— Стоит, конечно. — Она окинула его взглядом. — А может, я тоже хочу этого золота или часть его…

— Тогда напрасно теряете время. Вы никогда не увидите ни одной монетки из него.

— Джо Харбин может думать иначе.

Он снова помолчал, пытливо всматриваясь во тьму.

— Он — нет, — сказал он наконец. — Не такой человек Джо, чтоб позволить хоть крошке золота просыпаться сквозь его пальцы, если этому можно помешать. Если вы на это рассчитывали, так лучше вам о золоте забыть.

— Я могу справиться с Джо.

— Вообще-то, может, и так, — в его тоне появилась капля сарказма. — Что ж, Джейк Эндрюз тоже не был учителем из воскресной школы.

— А вам что до того?

— Ничего… вовсе ничего.

— Джейк был в порядке. Совсем неплохой парень — на свой лад. Но он слушался Клинта. Джейк узнал о деньгах, услышал о них от девушки Джо Харбина, потому что как-то ночью Джо спьяну проболтался. Клинт приставал к нему, пока Джейк не согласился поехать и поискать это золото.

— А что у вас было с Джейком?

Она повернула к нему глаза, но в темноте он не мог разглядеть их выражения.

— Что было у нас с Джейком? — переспросила она.

— Я думал… вы, кажется, девушка не того сорта…

— Джейка устраивал любой сорт. Он вытащил меня из поезда, который попал в аварию в Вайоминге. Я вся горела — одежда, я имею в виду. Он сбил огонь и помог мне удрать от индейцев, которые устроили эту аварию… если там были индейцы.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я всегда подозревала, что Джейк сам был в этом замешан. Но когда он нашел меня, то сразу помог, очень быстро. Он относился ко мне как положено. Он был твердый человек, даже немного грубый, но имел какие-то странные особенности характера. Грубо разговаривал со мной, как и со всеми, но бывал и на удивление мягким. Он хотел жениться на мне.

— У него было ранчо, кажется?

— Индейцы угнали его стадо и сожгли ранчо. Он мечтал поехать в Мексику и начать все сначала.

— А теперь вы здесь… — Он всматривался в пустыню, прислушиваясь к звукам ночи. Они говорили тихо, чуть громче шепота. — Прямо посреди ада…

Ветер был холодный, и они невольно придвинулись ближе друг к другу. Дэн глянул в сторону лагеря. Все лежали спокойно, спали. В костре лишь несколько угольков светились сквозь пепел. Его глаза искали движение, какую-нибудь необычную тень…

Он знал, что яки близко, знал, что они — искусные охотники на людей, и еще он знал, что такое для них эти пятьдесят долларов за голову. К тому же дополнительная приманка — девушка, Нора. Ясное дело, ее они назад не повезут. Никто о ней не знает, так что некому будет задавать вопросы.

Что касается его, то он никому не был нужен, но Панаме понравились его сапоги, а это уже вполне достаточная причина. И, ясное дело, они хотят чисто мести.

— Если вы останетесь в живых одна, — сказал он, — и индейцы захватят вас, можете им сказать, чтобы они отвезли вас к Сэму Берроузу. Он даст им сотню долларов за вас. Скажите им так — это может спасти вам жизнь.

— А если нет?

— В бухте Адэр есть несколько вариантов. Сейчас там должно быть судно, которое ожидает человека по имени Айзечер. Он мертвый, можете о нем не беспокоиться. Если не это судно, то временами там бывают рыбацкие лодки.

— А если мы все пробьемся? Или если это будете именно вы и Джо Харбин?

Он задумчиво посмотрел на нее сквозь тьму.

— Тогда, я надеюсь, вы сможете выбрать — Джо Харбин или я.

Он неожиданно повернулся, обнял ее за плечи и какое-то время держал так, глядя ей в глаза. А потом наклонил голову и легонько поцеловал в губы.

— Когда придет время выбирать, это может помочь…

На небольшом расстоянии от них, в нише базальтовой скалы, лежал Панама. Здесь он был укрыт от холодного ветра и в то же время находился на достаточной высоте, чтобы видеть лагерь с его красным глазом огня. Он мог различить любое движение возле лошадей и в самом лагере.

Они, конечно, дежурят по очереди. Он ждал этого. Действительно, он ждал всего, что до сих пор произошло, — все было как всегда. Не так уж много может сделать путешественник, когда попадает в страну Пинакате. Единственная разница была в том, что кто-то здесь знал о водоемах.

Теперь ему уже было известно, кто. Это же совсем простое дело — прочитать по следам, кто ведет в правильном направлении. Это был человек в новых сапогах… Родело.

Они везли что-то, чего не было раньше, когда они удрали из тюрьмы. Не запасы пищи — слишком тяжелое. Он видел следы вьючной лошади, которая везла этот груз, и видел, где его клали ночью.

Панама имел собственные планы, но они не были новыми. Он пользовался ими много раз раньше, и всегда с успехом. Он никогда не бросался в атаку, пока эти не достигали дюн или берега. Здесь, среди изломанных лавовых потоков вокруг Пинакате, слишком много укрытий. Они могут успешно защищаться, и обычно они еще достаточно крепки, чтобы нанести ответный удар.

Он может подождать, пока дюны и движущиеся пески сломят их дух. Никто из них не везет с собой много воды, и добиться этого — его первая цель.

Его план был очень прост. Допустить их до дюн. Там воды у них будет совсем мало, и если их кони еще будут живы, они дойдут до крайности. В дюнах есть укрытие для него и для его воинов, и они могут двигаться легко. Беглые каторжники будут стремиться к побережью, а он будет отрезать их от берега, заставит бороться с дюнами, пока у них не иссякнет вода и остатки сил. После этого будет уже легко…

Обычно они умирают среди дюн, но случайно один-два могут достичь берега. Тогда он погонит их к какому-нибудь из отравленных источников поблизости, не подпуская к тем, где вода пресная или чуть солоноватая. Некоторые из беглых умирали раньше, чем он стрелял… Отверстие от пули лишь свидетельствовало, что это его добыча.

Панама был любопытен, как все индейцы. Сейчас он гадал, знает ли человек в новых сапогах о других водоемах. В какую часть Пинакате он направится? Ему казалось, что это будет восточная сторона, подальше от вулканических жерл и лавы западного склона.

С Панамой сейчас было одиннадцать воинов, все умелые охотники. Четверо яки, один изгнанник пима, остальные — из племени юма. Все, кроме одного, ездили с ним и раньше, хотя и в разное время.

С таким отрядом он может пасти беглецов, как овец, выпуская пулю, когда надо повернуть их назад, отгоняя их от легкой тропы, и добыть окончательную победу просто долгой ездой по пустыне… Эти размышления забавляли Панаму. Но были у него и сомнения… Тот человек в новых сапогах… он опытный путешественник, хитрый, как койот. Найдет ли он другую дорогу?

Но в конце концов ему придется свернуть в дюны. Конечно, если он будет и дальше держаться линии гор, то может достичь места, откуда путь к берегу будет короче. Если он это попробует, придется ему помешать.

Панама был первым среди охотников, поэтому ему было любопытно, на какие уловки пустится его добыча. Он не тревожился. Это ведь были любители в стране Пинакате; а он был профессионал. У него оставалось лишь одно опасение… сама Пинакате может вмешаться в игру.

Старые боги прячутся среди гор, он знал это, а Пинакате — это место богов, потому что подобные уединенные места пригодны для этого. У Пинакате бывают разные настроения и капризы — внезапные бури, странные туманы, наплывающие с Залива, белые морозы, приходящие нежданно даже летом. Эти заморозки падают на скалы утром и исчезают с первыми лучами солнца…

Прямо на своем пути они попадут на заросли чольи. Появляясь на склонах с востока или запада, он погонит свою затравленную дичь к чолье. Может, им удастся пройти ее без повреждений, но такое случается нечасто. В чолье были и такие тропы, которые никуда не вели. Он сам проложил часть из них. Во время многочисленных набегов в пустыне он прекрасно изучил эти узенькие тропинки. Каждая из них была тупиком, ловушкой, из которой нелегко выбраться без последствий.

Он открыл, что эти слепые тропки исправно заставляют его врагов ходить пешком. Конь, который хорошо накололся о шип чольи, это уже искалеченный конь. Панама не имел таких чувств к лошадям, какие бывают у индейцев прерий, а также у кое-кого из его собственного племени. Для Панамы лошадь была чем-то таким, на чем ездят, и если конь умирал или становился калекой, он просто брал другого.

Наконец Панама лег спать. Его разбудит первый свет, и это будет скоро. Ему хотелось выбрать место, где они будут умирать, и в мыслях он уже сделал этот выбор.

Где-то среди лавы завыл койот. Земляная сова спустилась к земле, апотом стрелой умчалась в ночь. С горы сорвался небольшой обломок базальта, прокатился по склону и упал вниз. Звезды, будто далекие лагерные огни, оставались спокойными.

Из лагеря пришел Том Беджер и остановился рядом с Родело.

— Спокойно?

— Угу.

— Дэн, ты поосторожнее с Харбином. Что там между вами — это ваше с ним дело, и ты его уладишь, когда сможешь, но сейчас нам нужно каждое ружье.

— Я не хочу драться с ним.

— Знаешь, Родело, я тебе удивляюсь. Зачем ты вообще здесь, что ты задумал?

Родело игнорировал вопрос. Он качнул головой в сторону гор.

— Ты индеец, Том… или частично индеец. Чего он ждет?

— Удобного времени, удобного места. Он знает, куда мы должны идти, знает, как можем туда попасть. Том помолчал.

— Я думаю, он собирается убить только одного.

— Одного?

— Ну да… последнего.

Глава 9

Последние звезды еще ярко сияли в небе, когда они оседлали коней. Купы чольи как будто светились собственным огнем. Холодный лунный ландшафт лавового поля, разрушенного эрозией и превращенного в фантастический хаос зазубренных скал, имел зловещий вид.

Все молчали. Слышалось только поскрипывание кожи, когда седлали лошадей, затягивали подпруги или закрепляли вьюки. Вьючная лошадь была в самом плохом состоянии. Золото весило около сорока фунтов, но оно лежало тяжело, без упругости живого груза.

Родело, стоя за лошадью, проверил револьвер. Все патроны на месте, оружие готово. Он сунул револьвер в кобуру, но ремешок оставил снаружи, чтобы быстрее вытащить при необходимости.

Нора оказалась в седле первой. Остальные быстро уселись на лошадей, и после короткой паузы, когда никто не трогался, Родело двинулся вперед. Он поехал на восток, а потом на юг; держась едва заметной тропы, которая, казалось, вьется прихотливо, но он четко держал курс по дуге, огибавшей Пинакате. К нему подъехал Харбин.

— И куда это ты собрался ехать?

— Если хочешь попробовать прямо на юг — давай. А я еду вокруг.

— А что там прямо?

— Там большой кратер. Между ним и пиками Пинакате — самая страшная мешанина гребней и изломанной лавы, какую ты когда-нибудь видел. Может, и есть там какая-то дорога, но я ее никогда не видел, а в темноте я не охочусь.

Буркнув, Харбин отстал. Он с подозрением следил за каждым движением Родело, и подозрения его все возрастали. У него, как говорится, был короткий фитиль и взрыв мог произойти в любую секунду.

Родело держался едва заметной тропинки, пересекавшей гребень черного базальта, а потом поехал вниз к просвету, открывшемуся среди зарослей чольи. Он остановился, осматривая путь впереди, чтобы наверняка попасть на тропу. Здесь было много проходов, но ни один из них не выглядел надежным. Наконец он сделал выбор, но двинулся медленно, избегая густых зарослей чольи. Ее зазубренные колючки сами впиваются в тело, и если их не вырвать, то они могут вызвать болезненные раны.

Никто не разговаривал. Они понятия не имели, насколько близко могут быть яки, но голоса разносятся в горах далеко, а они не хотели быть услышанными.

Прежде чем отъехать от водоема, Родело хорошо напился, а потом еще раз. Стоя рядом с Норой, он сказал:

— Старый индеец из пустыни говорил мне, что вода прежде всего уходит из крови. Ты замечала, как мало у нас течет крови из царапин? Наверное, как раз поэтому. А если так, то от этого замедляются движения человека, а может быть, и мысли. Белый человек обычно старается нормировать воду, но индеец пьет, сколько влезет, при каждом удобном случае, зная, что выдержит дольше и будет в лучшей форме.

Пока что они не очень страдали от жажды, но все же чувствовали, что влага предательски покидает их тела, причем, она не компенсируется той, что они выпивали.

Родело заметил, однако, что никто не пьет столько, сколько он.

Выехав на небольшую полянку среди чольи, они остановились. К Дэну подъехал Беджер.

— Дэн, у нас лошадь захромала — вьючная, — сказал он. Все собрались вокруг лошади. Шишка чольи крепко вцепилась в ногу животного у бабок. Колючки торчали вокруг

копыта, на плече были пятна крови.

— Ее придется отпустить, — сказал Родело. — Перегрузим вьюки на другого коня, а запасы поделим между собой.

— Она издохнет? — спросила Нора.

— Она? Ей будет лучше, чем нам. Нога и плечо поболят несколько дней, но она дохромает обратно к воде. Ей там надолго хватит.

— А что она будет есть?

— То же, что и в прошлую ночь. То, что едят толсторогие бараны. Галетную траву, паловерде… выберет.

Пока остальные развьючивали лошадь, Родело осторожно вытащил шипы, а потом отпустил животное, хлопнув по бедру. Они двинулись дальше, потеряв лишь несколько минут, тем временем уже рассвело.

В обычных обстоятельствах конь, раненный колючками чольи, выздоравливает быстро, и если бы не требовалась скорость, они могли взять лошадь с собой. Боль от чольи сильная, и побеги ее нелегко отрывать. Родело знал самый простой способ — просунуть лезвие ножа или крепкую палочку между шишкой чольи и телом, а потом резко вырвать шипы. Некоторые из них остаются в коже; их можно вытащить зубами, если под рукой нет щипчиков или пинцета.

Сейчас индейцы не преследовали их. Зная, куда направляется его дичь, Панама повел свой отряд в обход вдоль края лавы, оставив одного индейца следить за ними.

Солнце поднялось выше над горизонтом, и сразу скалы вспыхнули пламенем и пустыня замерцала от тепловых волн и миражей.

Дэн Родело ощутил, как пот начал стекать по лицу и по груди под рубашкой. Он ехал осторожно — не только из-за индейцев, но и из-за самой пустыни. Направлял коня внимательно, выбирая путь не милями, а ярдами, оценивая каждый шаг среди чольи, окотилло и зазубренных камней.

Казалось, все в пустыне имеет колючки; каждое растение, каждое живое существо снаряжено ими, чтобы выжить в этом самом жестоком из миров. В пустыне быстро обучаешься останавливаться с солнечной стороны куста, потому что в тени может прятаться гремучая змея, обучаешься избегать ненадежных, «живых» камней, быть осторожным на крутых склонах, избегать, по возможности, глубокого песка, который с каждым шагом высасывает из человека силы.

Теперь, понимал Родело, схватка случится скоро. Через несколько часов каждый будет бороться насмерть, просто чтобы выжить, и каждый осознает это. Грань между жизнь и смертью здесь узка. Сломанная нога коня заставляет человека идти пешком, а тогда уже спасения нет. Без воды человек может, если повезет, выдержать двадцать четыре часа. Кое-кто, с обостренной жаждой жизни, может выдержать два-три дня…

— Будь внимательна, — предупредил Родело Нору. — Если наткнешься на чолью, в тебя вопьется не меньше дюжины колючек, и каждая будет болеть, как сто чертей.

Теперь уже и речи не было о скорости. Иногда тропа шла под уклон, и все время она петляла среди кактусов и зазубренных скал. Даже просто поскользнуться означало наткнуться либо на шипы, либо на острые кромки камней.

Дважды они останавливались, пока Родело, которому не нравился вид тропы впереди, пешком исследовал место. Это была нелишняя предосторожность, потому что оба раза проходы оказались фальшивыми.

Харбин был хмур, его глаза обшаривали скалы, но время от времени сверкали в сторону Дэна. Нора оставалась неподалеку от Родело, и ревность бандита возрастала. Том Беджер, с его умением выживать, держался в стороне от линии огня и воздерживался от замечаний.

Спускаясь по небольшому скату в путанице лавы, лошадь Суслика внезапно поскользнулась и упала, сбросив седока на сплошную стену кактусов. Лошадь, брыкающаяся ногами, была вся утыкана колючками. Суслик выбрался на четвереньках. Его спина и бок были покрыты желтыми побегами чольи. Харбин гневно вспыхнул:

— Дурак неуклюжий! Выбирайся отсюда сам! А я еду!

— Мы здесь все вместе, — сказал Родело, — и будем оставаться вместе.

— Кто это сказал? — вскричал Харбин.

— Я, — ответил Родело.

На мгновение воцарилась тишина. Харбин развернул коня правым боком к Родело. Руку он держал на револьвере.

— До побережья здесь недалеко, — сказал он. — Ты больше не нужен.

Дэн Родело был на земле возле Суслика и держал в руке нож. Он оценивал, насколько метко сможет бросить его. Он мог стрелять и метать нож одинаково обеими руками, но год в тюрьме лишил его тренировки…

Именно в этот момент пронеслась пуля. Ее звонкий удар и звук выстрела наложились друг на друга. А потом все услышали журчание воды, вытекающей из фляги.

— Я все же буду вам нужен, — сказал Родело. — Похоже, вы остаетесь без воды.

Харбин выругался, видя как последние капли из фляги падают на землю.

Родело начал действовать своим ножом, отдирая чолью сначала от Суслика, потом от коня. Беджер тоже спешился, чтобы помочь. Нора и Суслик держали лошадь, пока Родело с помощью Беджера вытаскивал шипы. Конь, обычный полудикарь, как будто понимал, что они стараются помочь ему, и стоял спокойно. Это заняло у них почти час.

— Давайте выбираться отсюда, — сказал Родело, когда последняя колючка была извлечена. Он двинулся в просвет между кактусами, и в этот момент пуля сбила ветку чольи позади него. Но никого не было видно, и через минуту все они двинулись снова.

Было страшно жарко, и они могли передвигаться лишь самым медленным шагом. Слева несколько вулканических конусов вздымали свои головы.

— Тут, небось, сотня вулканов, — заметил Суслик. — Отроду столько не видел.

— Брейди насчитал около пятисот кратеров, — сказал Родело. — Он был тут несколько лет назад и знает эти места лучше всех.

Лава была хаосом из покосившихся глыб и смятых гребней, испятнанных щербинками и более глубокими впадинами. Древние потоки лавы были перекрыты более поздними. Кактусы росли повсюду, как будто земля им была совсем не нужна.

До полудня они преодолели небольшое расстояние. Какой-то ошибочный поворот завел их в слепой каньон, пришлось возвращаться по своим следам. Наконец они нашли выход из арройо, но на крутой тропе одна из лошадей упала и ободрала ногу.

Они с трудом продвигались вперед в угрюмом молчании, подавленные жарой, как избитые рабы, у которых не осталось даже желания протестовать.

Один раз их дорогу перебежала ящерица, но больше не было никакого движения. Они не встречали ни толсторогов, ни змей-стрелок, ни даже гремучих змей. Несколько раз они видели индейцев — или им казалось, что видели, но те больше не стреляли.

Земля мерцала от волн тепла, отдаленные горы как будто приближались. Лужицы воды, казалось, лежали прямо перед ними, а один раз, въехав на гребень, они увидели отдаленное плато, которое казалось одним широким озером.

— Мираж, — сказал Беджер.

Их губы снова потрескались, рты и глотки пересохли. Каждый из них думал об остатках воды в последней фляге.

И внезапно они, ошеломленные, вырвались из хаоса лавы и выехали на равнину, кое-где испятнанную кустами шамиссо и креозота. Больше не было необходимости держаться вместе, они рассеялись по крайней мере на сотню ярдов с Норой и Сусликом позади.

Мертвую тишину пустынного дня разорвали резкие голоса винтовок. Пуля взбила пыль прямо под ногами лошади Дэна. Он быстро рванулся вперед и выстрелил из револьвера. Пуля срикошетила о каменную плиту. Сзади до него донесся ужасающий вопль, и он быстро развернул коня. Остальные стремглав неслись под защиту скал, лишь Суслик лежал на земле — мертвый. Проезжая мимо него, Родело увидел, что в него попали по крайней мере дважды — в голову и шею. Вторая вьючная лошадь тоже была убита.

Родело находился на открытом месте, лицом к опасности и каждое мгновение ждал выстрела, но не видел ни одного яки.

Деньги лежали в переметных сумах на убитой лошади, но конь Суслика остался жив, хоть и был в плохом состоянии после падения в чолью.

Сейчас было уже далеко за полдень. Сколько же они прошли? Четыре мили? Пять миль? Может, даже меньше. А теперь не стало Суслика.

Не стало Суслика, не стало хорошего коня, не стало фляги. Родело поймал лошадь Суслика и снял с нее седло. Он укладывал вьючное седло, когда со стороны скал появились Харбин и Беджер с Норой позади. Они помогли Дэну поднять золото в седло.

Беджер повернулся к лежащему Суслику.

— Ты кое-что забыл, Джо! — Он вынул из кармана Суслика двадцать долларов золотыми монетами. — Не стоит оставлять это индейцам.

— Подбрось-ка их разок на счастье, — сказал Джо. Том подбросил монеты в воздух, а Джо ловко перехватил их.

— Спасибо, сосунок! — сказал он насмешливо. Том Беджер стоял очень тихо, глядя на него необычно холодными глазами. А потом пошел к своему коню. Родело передал последнюю флягу Норе.

— Пейте, — сказал он.

— Я могу обойтись.

— Давайте, — поддержал Беджер. — Пейте, леди. Она взглянула на Харбина.

— Безусловно, — сказал он. — Я хочу довезти вас живой. Она выпила глоток, потом протянула флягу Дэну. Он передал ее Беджеру. Когда фляга вернулась к нему, в ней остался едва глоток теплой воды, но она показалась чудесно прохладной его пересохшим губам.

— Бросьте ее, — сказал Харбин. — Мне не нравится звук пустоты.

— А если мы найдем воду? В чем мы ее повезем? Ни один человек в здравом уме не выбросит флягу в пустыне.

— Это мне напомнило, — сказал Беджер, — что леди говорила, будто знает водоем. Или вы забыли?

— Слушайте, мы же едем к побережью, — сказал Харбин. — Далеко это может быть?

— Слишком далеко, — ответил Родело.

— Ты говоришь, что слишком далеко, но что будет, если мы потеряем время в поисках воды и так и не найдем ее?

— Конец игре, — коротко ответил Родело. Беджер посмотрел на Нору.

— Вы знаете, где есть вода?

— Водоем, о котором я знаю, находится у южного конца Пинакате.

— Так это недалеко отсюда!

Больше ничего не было сказано, и они выступили. Дэн Родело снова был впереди, а сразу за ним ехала Нора.

— Вы знаете какие-нибудь местные приметы? — спросил он у нее. — Как мы узнаем, где это место?

— Я узнаю его… надеюсь…

Он обернулся к ней с удивлением.

— Вы действительно были в этих местах?

— Еще ребенком. Внезапно он повернулся в седле.

— Тогда вы должны быть Норой Рейли!

— Что вы знаете о Норе Рейли? — спросила она.

— Крушение корабля в Заливе… лет восемнадцать или девятнадцать тому. Такой парусник, небольшой, шел в Юму. Попав в приливное течение… Оно его краем задело, кажется. Разбился на скалах, но люди выбрались на берег и уже по суше достигли Сокойты. Это маленький пограничный городок вон в той стороне…

Она кивнула головой, но ничего не сказала.

Он поехал дальше. И вдруг заметил какие-то керамические обломки ржаво-коричневого цвета и грубой работы. Он остановился, потом медленно повел коня вокруг. В одном месте камни, кажется, были в светлых царапинах… это были следы древней дороги.

Он погнал коня вдоль нее. Керамические обломки попадались здесь чаще, потом нашлась олья — кувшин, в каких держат воду. Наконец он выехал на край и заглянул в водоем… он был сухой, как кость.

— Тут должна быть вода, — хрипло сказал Беджер. — Дождь же прошел…

Родело показал рукой. Упавший обломок скалы перегородил русло, по которому вода стекала во впадину. Ручеек прорвался в стороне по склону, а потом затерялся в песке. Дэн слез с коня и подошел к камню. После нескольких тяжких усилий он сдвинул его с места и откатил в сторону. Никто из мужчин не помог ему.

— Зачем терять время? — спросил Харбин. — Мы уже больше не будем проходить этим путем.

— Кто-то другой пройдет.

Родело снова сел в седло. Возня с обломком утомила его, и это показывало, как мало сил у него осталось.

Они держались на ограниченном водном рационе с того времени, как покинули колодцы Папаго. Они ехали и шли пешком под палящим солнцем. Теперь их кровь загустела, Рефлексы замедлились.

Но когда они проезжали мимо найденного кувшина, он сполз с лошади, подобрал его и прицепил к седлу. В этот кувшин вместилось бы много воды… если бы они нашли ее…

Глава 10

От солнца некуда было спрятаться. Ни облачка, ни тени. Они утомленно тащились вперед, тяжело осев в седлах. Жестокий зной лишил их энергии. Когда они поднимали головы, чтобы осмотреться, даже глаза двигались медленно. Руки при каждом движении были будто налиты свинцом.

Дэн Родело собрался с силами и сполз с седла. Во что бы то ни стало он должен сберечь грулью. Может быть, этот мышастый мустанг — последнее, что отделяет его от смерти, и они еще пригодятся друг другу.

Яки сейчас не тревожили их. Возможно, в хаосе скал, оставшемся позади, они на какое-то время потеряли след. На большее не надеялся никто.

И никто не говорил о воде. Никто не хотел думать о ней, и все же ни о чем другом они не думали.

И вдруг Нора сказала:

— Здесь! Я думаю, это здесь!

Она показала на три одинаковых сагуаро, которые возносили свои высокие колонны с верхушки скалы, стоя близко друг к другу, будто три вытянутых пальца.

Они не бросились на поиски воды — слишком сильно они боялись разочарования. Родело оставил коня и пополз между скал. Он услышал жужжание пчел и свернул в ту сторону, откуда доносился звук. Поскользнулся на лаве, удержался на руках и тяжело встал, бессмысленно разглядывая свои окровавленные ободранные ладони.

Хватаясь за скалу, чтобы удержаться, он обошел ее выступ и увидел перед собой широкое мелководное озерцо. С ближней стороны, куда подходила тропа, была ровная площадка и неширокая полоска песка. На дальней стороне вода была глубже.

Он вернулся к своему коню.

— Это здесь, — сказал он, — хватит, чтобы налить во фляги, напоить лошадей и самим напиться вволю.

Он велел им проехать вокруг, к тропке, чтобы вывести наверх лошадь. Потом он ваял олью и вернулся с нею к воде. Прошел к самому глубокому месту, набрал воды и поставил олью в тень, где выступ скалы защитит ее от солнца. Когда подошли остальные, он пил воду, лежа на краю водоема.

— Подержи коней, — сказал Харбин. — Давайте напьемся, пока они не замутили воду.

Беджер сначала набрал флягу, а потом уже напился. Пока пила Нора, Родело огляделся вокруг. Это было хорошее укрытие, место, которое можно оборонять. И здесь было немного тени, чтобы спрятаться от предвечернего солнца.

— Давайте расположимся здесь, — сказал он.

Том Беджер, прежде чем ответить, поднял глаза на Харбина.

— Хорошо было бы, — согласился он. — Лучшего места не найти.

Они привели лошадей и напоили их, а потом поставили в тени под базальтовым карнизом, который частично охватывал водоем. Лошадям нужен был отдых… как и людям.

— Тут достаточно сухого хвороста для костра. Он совсем не даст дыма, — сказал Беджер.

— Верно, — согласился Родело.

Западнее, насколько доставал с этой высоты взгляд, были дюны, целая стена дюн не меньше пяти миль в ширину, которая отделяла их от более твердой полосы берега Калифорнийского Залива. На юге поднимались, выстроившись в ряд, зазубренные горы Сьерра-Бланка, уже частично заполненные ползучими песками.

Дэн Родело смотрел на дюны и молча проклинал их. Его страшила мысль, что завтра придется через них идти. Они все уже измотанные, и кони отдали все, что могли. Жара и недостаток воды подорвали их выносливость. И где-то рядом были индейцы…

Все же он почему-то был уверен, что они на время оторвались от этих яки. Возможно, они выскользнули, и теперь индейцы ищут их где-то в другой стороне. Но это даст не больше нескольких часов выигрыша. Несомненно, яки выслали разведчиков, которые ищут их даже сейчас.

Возле этого водоема не было не лошадиных, ни человеческих следов, а это значит, что он либо неизвестен индейцам, либо им не пользуются. Может быть, бассейн в это время обычно пуст, но даже если им пользуются время от времени, следы все равно были бы. А единственные следы, которые они нашли, оставлены толсторогами и ветром.

Дэн Родело смотрел в сторону дюн, но в то же время не упускал Беджера и Харбина из поля зрения. Теперь надо быть особенно предусмотрительным, потому что, ясное дело, ни один из них не собирается делиться с ним золотом. Как только исчезнет угроза со стороны индейцев, они не станут терять времени.

Подошла Нора. У нее обветрились губы, щеки опалились на скулах, но ничто не могло до конца стереть спокойную красоту ее лица.

— Я люблю пустыню в такой час, — сказала она, глядя на запад. — Мне нравится смотреть, как удлиняются тени, и ощущать наступающую прохладу.

— Радуйся, пока есть возможность. Завтра у нас будет самый трудный день.

— Я тоже так думаю. Я вспоминаю песчаные дюны…

— Удивительно, что ты выжила. Для леди это был слишком трудный путь.

— Самым трудным было не это. Оно осталось позади. В кораблекрушении я потеряла семью. По крайней мере, всех, кого я знала, — она неожиданно посмотрела на него. — Понимаешь, я даже не знаю, кто я такая, откуда происхожу. Папа утонул в Заливе, мама умерла в пустыне на самом краю дюн, за несколько миль отсюда.

— Дин Стаффорд вел вас через пустыню. Вышли пятеро, дошло трое. Я слышал эту историю. — Родело помолчал. — Чего мне не понять — это зачем ты вернулась сюда.

— Я была одна на свете, а мне не хотелось оставаться одинокой. Я… я хотела найти кое-что, что мы там оставили.

— Ты много чего там оставила, Нора. Ты оставила отца и мать, но теперь их не найти. Слишком поздно…

— Может быть, и нет.

— Нора… — он взглянул на нее вопросительно.

— Ты не понял. Мы оставили там одну вещь… сундучок.

— Сундучок?

— О, совсем небольшой. Немного вещей, которые любила мама. Письма, рисунки… ничего ценного. По крайней мере, ничего ценного ни для кого, кроме меня. Но разве ты не понимаешь? Эти вещи — это ведь я. Я была слишком маленькой, чтобы действительно знать отца и мать, но если я увижу их изображения, почитаю письма, которые они писали, то, может быть, они станут для меня реальнее. Я думала об этом еще с того времени, когда была девчонкой, потому что, если бы у меня были вещи, принадлежавшие им, то в каком-то смысле у меня были бы и они сами. Они были бы не туманными образами, которые я едва припоминаю, но реальными людьми, моими людьми, моей семьей. Моими собственными отцом и матерью.

— И ты так рискуешь ради этого?

— Я знаю, что ты думаешь. Так каждый думал, когда я говорила, что хочу вернуться сюда… но разве ты не понимаешь? Я в жизни не имела своих. У меня был названые родители, они были ласковы со мной. После их смерти я окончила школу на оставленные ими гроши, но я всегда думала об этом месте. Я должна была возвратиться. Я просто обязана найти шкатулку.

— Я и представить себе не мог, что тебя побуждает, — он вздохнул. — Ты действительно считаешь, что это разумно? А если окажется… ладно, если окажется, что они были не такие, как тебе хотелось бы? Иногда мечта куда лучше действительности.

— Я думала об этом. Нет… Я должна найти. Я должна знать. Мне ведь даже неизвестно, откуда они приехали и куда направлялись… И зачем…

Эти слова привели Дэна в замешательство. Если Дин Стаффорд, с которым он был слегка знаком, и знал что-то о родителях Норы Рейли, то он никогда об этом не говорил. Родело вспоминал… Дин рассказывал об этом путешествии через страну Пинакате… Не то чтобы он молчун, вовсе нет. Просто об этом нечего было рассказывать. Он говорил Дэну о водоемах, о колючках, о змеях…

Родело знал столько же, сколько любой другой. Они ехали в город Юма на реке Колорадо. Стаффорд знал, что это был какой-то парусник. Все, что он знал о кораблях, можно было бы написать на почтовой марке, как он говорил. На борту корабля он ни разу не разговаривал ни с Норой, ни с ее родителями. Они держались особняком, были хорошо одеты, вежливы, но… какие-то сдержанные.

Капитан судна не был моряком. Он направлялся на золотые прииски в Эренберге и купил это судно, чтобы добраться до реки. Попав в приливное течение, он так и не понял, что случилось, да и Стаффорд тоже, пока не добрался до Юмы. Когда мать девочки умирала, она попросила, чтобы он позаботился о ребенке.

Кто приезжал в Юму в те дни? Кто поднимался вверх по реке? Аферисты, кабацкие девки, шахтеры, авантюристы… иногда солдаты в какой-нибудь форт в глубине страны. Зная это, Родело поставил бы пять против одного, что ее родители не представляли собой ничего особенного. Скорее всего, это были люди, которые шли следом за лагерями золотоискателей, чтобы добыть все, что смогут, любым способом, возможным в диких местах среди диких людей.

Внезапно рядом с ним появился Харбин.

— О чем это вы опять болтаете? Не забывай, Родело, это — моя девушка!

— Ваша девушка? — Нора обернулась к нему. — Откуда, мистер Харбин? С чего это вы взяли? А я и не знала, что я — чья-то девушка!

Он жестко посмотрел на нее.

— Леди, здесь вам выбирать не из кого!

— А я полагаю, что есть, — сказал Родело. Харбин пренебрег его замечанием.

— Глядите, леди, лучше бы вы подумали. Нам уже недалеко идти осталось. Я могу взять вас с собой, а могу бросить на побережье, как хотите.

Дэн Родело усмехнулся.

— Джо, никогда ты не научишься видеть дальше своего носа, но если ты этого не умеешь, то Беджер умеет. Сэм Берроуз, который остался в Штатах, знает, что эта девушка выехала с нами. Если она не появится, то он, возможно, начнет расспрашивать.

— А мне-то какая забота? Я не собираюсь возвращаться.

— Том, — сказал Родело, — расскажи ему о Костерлицком.

— Что именно? — спросил Беджер.

— У Сэма Берроуза на всем свете два хороших друга, Том. О, у него много друзей, но двое из них — это всемогущие добрые друзья, и один из них — Эмилио Костерлицкий, который командует отрядом руралов. Я полагаю, вы, парни, о них слышали? Так вот, — продолжал он, — если Сэм скажет Эмилио, что ему хотелось бы знать, что случилось с Норой Пакстон, Эмилио узнает, кто путешествовал вместе с ней, и заставит их слегка попотеть, выпустит немножко крови, а потом будет пытать, пока они не скажут. И если новости будут плохие, Эмилио, натурально, ощутит, что он обязан отослать что-нибудь Сэму Берроузу, чтобы продемонстрировать свою дружбу, что-то, например, вроде скальпа. Я не говорю, что он действительно снимет с вас скальпы, но отправит что-нибудь такое, что будет очевидным доказательством.

— Меня ты не запутаешь!

— Меня он уже запугал, — сказал Беджер. Этот Костерлицкий — сущий дьявол.

Больше никто ничего не сказал, и они ушли.

Неподалеку от воды стоял засохший мескит, так что хвороста было достаточно, чтобы развести небольшой костер, незаметный для наблюдателей. Кофе был вкусный, и у них еще было немного вяленого мяса из запасов Сэма Берроуза.

Родело оставался в стороне от костра, ел молча, прислушиваясь к посторонним звукам. Он не был уверен, что они ушли от индейцев. Если каким-то чудом и удалось оторваться, то это ненадолго. Схватка произойдет раньше или позже.

— Хорошо бы попасти лошадей, — заметил Беджер. — Поблизости есть мескитовые кусты.

— Я заметила там немного травы, — сказала Нора.

Лошадям это было нужно. Последние дни были страшно тяжелы и для людей, и для животных, но лошади не могут перенести то, что могут люди, и если есть какой-то корм, надо им его дать.

Джо Харбин отвел копей и привязал к колышку на галетной траве вблизи мескита. Родело внимательно следил за его возвращением… Он не хотел внезапного выстрела, не хотел давать никакого преимущества Харбину, который в нем и так не нуждался.

Приближались последние часы, а у Родело не было плана. Он мог только продвигаться вперед, давая им возможность делать, что хотят. Одно он знал твердо — он не позволит, чтобы эти деньги уплыли у него из-под носа.

Мысли его вернулись к Норе. Было ли в этой шкатулке что-то сверх того, что она предполагает? Драгоценности, например? Едва ли. Хотя ее побуждения кому-то показались бы вздорными, он их может понять. В эти времена девушка без семьи, без хорошего происхождения, без денег имеет немного шансов. Работа, которую может выполнять порядочная женщина, резко ограничена обычаями, к тому же женщин везде спрашивают, кто они, из какой семьи, какого происхождения. Запад не задает лишних вопросов своим мужчинам, но желает все знать о своих женщинах. Кроме того, для Норы может очень много значить это знание. Он тоже прошел через это, и до сих пор носил в душе шрамы из-за того, что ничего не знал о своей семье. У нее есть мужество, у этой девушки. Многие ли женщины решились бы отправиться в пустыню в такой компании?

Глядя на запад, он видел вдали синюю линию гор Нижней Калифорнии на другом берегу Залива. Солнце садилось за ними, оставляя за собой расцвеченное небо. На пустыню опускалась прохлада. Родело, сидя на седле, откинулся спиной на скалу. Он устал, устал… Ему хотелось еще кофе, но жаль было усилий, нужных, чтобы подняться и взять чашку. Несколько минут он сидел, глядя на кофейник и сопоставляя свою усталость с желанием выпить кофе. И лишь понимание, что это может помочь завтра, когда в счет пойдет каждая капля влаги, стало решающим аргументом.

Он наклонился за чашкой, и в этот момент пуля расплющилась о скалу в том месте, где только что была его голова, осыпав его мелкими осколками камнями. Он упал на землю, как будто пуля попала в щель, и в ту же секунду увидел лицо индейца. Он выстрелил… промахнулся… лицо исчезло.

Длинным прыжком он перелетел через озерцо и вскарабкался на скалу. Услышал клич индейца, который пытался разогнать лошадей. Спустя мгновение увидел его — и начал стрелять. Свет был неверный, до индейца было шестьдесят футов, но пуля попала ему в самую макушку, убив на месте.

За спиной у него прозвучал голос:

— Это называется выстрел! — сказал Беджер. — Не думал я, что ты так можешь!

— Повезло, — сказал Харбин. — Случайно попал.

— Можешь проверить — на пари, — спокойно предложил Дэн. — Только приготовь свой заклад. У Харбина в руке тоже был револьвер.

— Когда я наготове, — сказал Джо, — можешь иметь на руках флеш-рояль. И получишь три туза… все прямо в брюхо.

— Хватит, — коротко оборвал их Беджер. — Что с этим индейцем?

— Лучше сперва соберем коней, — сказал Родело.

— О них не тревожься, — успокоил его Беджер. — Они в таком состоянии — да и настроении, что далеко не удерут. Пока в этой луже есть вода.

И продолжил:

— Я полагаю, этот индеец был разведчиком и заметил нас. Он хотел оставить нас без лошадей, а тогда все было бы очень просто — дал бы сигнал дымом и собрал остальных.

— А это мысль… — сказал Дэн.

— Ты имеешь в виду, развести сигнальный костер?

— Ясное дело… в том месте, где нас нет. Скажем, вон на том перевале, наверху.

— Да, — согласился Харбин, — если это выгорит, мы выиграем у них миль пять, а то и все десять. И сможем пройти безопасно, — он вздохнул. — Кто же разожжет костер?

— И почему на этом перевале? — спросил Беджер. — С чего это они поверят, что мы там?

— Потому что это — самый лучший путь к побережью. ЕСЛИ они увидят там дым, то поверят.

— Мне нравится, — признался Беджер. — Это может сработать.

— Ладно, Том, — сказал Харбин. — Раз это тебе так нравится, то можешь поехать туда и дать сигнал.

— И встретить всех этих индейцев одному?

— Ты боишься?

— Еще бы! Мне не нравится компания этих парней. Это индейцы не моего сорта. Я их боюсь не меньше, чем ты.

— Поеду я, — произнес Родело ровным голосом.

— Тогда тебе лучше собираться, — насмешливо ухмыльнулся Джо Харбин. — Ведь эти индейцы ждут твоего сигнала…

Родело сходил за мустангом, привел его и оседлал. Затягивая подпругу, он обдумывал ситуацию. Теперь все решится быстро. Берег сразу за этими дюнами… а он все еще не хочет начинать стрельбу, если без нее можно обойтись. Но если сказать им, что он хочет забрать деньги, тут весь ад с цепи сорвется… если они не рискнут подстрелить его раньше.

К нему приблизилась Нора Пакстон.

— Не надо ехать, Дэн.

— Кто-то ведь должен.

— Почему не Том или Джо?

— Когда на кон поставлены такие деньги, они не рискнут повернуться спиной друг к другу. Это — клуб последних людей, Нора, подонков, и я тоже вынужден быть подонком.

— Почему, Дэн? Неужели эти деньги так важны для тебя?

— Да, очень важны. Теперь я могу сказать, что эти деньги для меня важнее всего на свете.

— Важнее меня? Он посмотрел на нее.

— Да; Нора, сейчас они важнее даже, чем ты. Если бы они не значили для меня так много, то я бы вел себя по-другому… Это вопрос чести.

Она отодвинулась.

— Гордости — может быть, но не чести. Ладно, это мне напомнило, где я нахожусь.

Она резко повернулась и пошла прочь.

— Нора!

Она не обернулась и подошла к костру. С минуту он стоял, глядя на нее и желая сказать больше, но побоялся, что его подслушают и его карты будут раскрыты преждевременно. Харбин уже что-то подозревает, а что касается Беджера — кто знает хоть что-то о Томе Беджере? Он всегда держит карты близко к жилетке, и никто не знает, что у него на руках.

Родело направил коня к выходу из ущелья. Харбин пошел следом, за ним — Беджер. Лишь Нора осталась там, где была — у костра.

— Ты как думаешь, куда нам отсюда надо ехать? — спросил Том.

— На запад. Держитесь так, чтобы Сьерра-Бланка была от вас слева, а когда минуете стрелку вон того хребта, останется всего с полмили к северу. Пока будете ехать на запад, держите направление по промежутку между Пинакате и Сьерра-Бланкой и выйдете к побережью как раз возле бухты Адэр.

— А как насчет воды? — спросил Харбин. — Я имею в виду там, в бухте.

Дэн слегка улыбнулся.

— Что ж, есть там несколько ручьев… есть водоемы. В некоторых вода свежая, в других — нет. Если вы попадете туда раньше меня, посидите и подождите. Я приеду следом и покажу вам, где вода.

— А как с тобой будет?

— Со мной? Я проеду на север несколько миль вдоль западного гребня Пинакате. А потом вернусь сюда за водой. Много мне не будет нужно.

Он повернулся в седле и глянул в сторону костра. Нора

стояла к нему спиной.

— Пока! — крикнул он и поскакал. Джо Харбин усмехнулся, Беджер глянул на него подозрительно.

— Что это тебя так насмешило?

— Он… он говорит, что вернется сюда за водой. Когда он вернется, тут не будет и капли воды!

— Ты ее всю высушишь?..

— Кони выпьют почти все. Остальное мы заберем с собой, а что не сможем — спустим из бассейна. Я так полагаю, что это мы последний раз видели Дэна Родело.

Том Беджер задумчиво смотрел вслед всаднику.

— Да, похоже на то, — произнес он, но в голосе его не было уверенности.

Нора, стоя у огня, заслонилась рукой от света и следила за удаляющимся Родело.

Глава 11

Родело поехал на запад, а потом свернул к северу. С того момента, как он оставил водоем, он ощущал преследование. Конечно, это могло просто сказываться влияние пустыни, но чувство было такое, как будто его, голого, оглядывают со всех сторон; Он ехал с винчестером в руке, глаза его двигались без остановки, изучая каждый выступ и трещинку в лаве, выискивая следы на земле.

Первый признак даже не был следом. Черный осколок скалы, размером не больше пальца, был сдвинут со своего обычного места. Камни в пустыне всегда покрыты «пустынным загаром», эта патина или полировка появляется на их поверхности под действием пустынного солнца, ветра, дождя, летящих песчинок, а может быть, и какого-то химического воздействия.

Этот камешек был перевернут. Та часть, которая раньше была сверху, теперь наполовину погрузилась в песок. Человек или животное, прыгая с камня на камень, могли задеть его ногой. Это указывало, что здесь кто-то прошел, значит, это было предостережением.

Родело осторожно ехал сквозь заросли чольи. Ненадолго остановился в прозрачной тени гигантского сагуаро, потом двинулся дальше. Место, куда он направлялся, было неподалеку.

Наверное, сейчас Беджер, Харбин и Нора уже достигли песчаных холмов. Человек, который там идет пешком, проваливается на каждом шагу чуть ли не по колено, или сползает на шаг назад на каждые два шага вперед. Конь, если на нем сидит всадник, может провалиться по самое брюхо. К тому же среди песчаных дюн они могут потерять из виду Пинакате — свой единственный ориентир. Временами они будут видеть но, если утратят бдительность, могут затратить много пробиваясь сквозь пески в неправильном направлении.

Выдерживать нужный курс — это будет одна из их основных трудностей.

Теперь он видел справа от себя и ближе к подножию горы кучку деревьев — восемь или десять высоких мескитов, сагуаро и немного чольи рядышком. Эта рощица — удобное место, чтобы оставить грулью.

Мышастый конь был в лучшем состоянии, чем другие. В любой переделке он был хорошим конем, этот мустанг, рожденный для гор и пустыни, привычный к недостатку воды и однообразному пустынному корму. Для Дэна этот конь был козырным тузом в кармане. Он знал, что в решающий момент грулья выдержит куда дольше, чем другие кони. Поэтому он должен сберечь его в пустыне.

Среди кустов он спрыгнул с седла и привязал грулью. Конь поест зеленых листьев и бобов, пока его не будет. Дэн взял винтовку, покинул мескитовую рощицу и принялся взбираться на перевал по склону горы…

…В нескольких сотнях ярдов от него индеец остановил своего коня и выждал немного. Потом соскочил наземь, привязал коня и пошел по следу своей добычи. Он знал, где искать следы, и хотел убедиться, что правильно угадал намерения белого человека, а потом уж и самому взбираться на гору.

Выбирая знакомые тропинки, он сможет двигаться легче и быстрее, чем белый.

В темных глазах индейца светилось ожидание. Ведь это тот, в сапогах, о котором говорил Панама. Тот, кто знал все колодцы и был великим воином. Привезти его тело и получить вознаграждение — этим можно похвалиться среди вигвамов своего народа.

Сомнений у него не было — белый человек взбирался на гору навстречу своей смерти.

Когда Дэн Родело достиг перевала, он не нашел там ничего особенного, только звериную тропу, идущую с юга. Он бы взобрался сюда быстрее, если бы знал о ней. На перевале росло немного чольи, полуживой куст паловерде, торчали несколько тонких скелетов засохших кактусов.

Дэн собрал немного сухой ослиной колючки, несколько обломанных сучков паловерде и чиркнул спичкой. Но легкий ветер погасил ее. Он поставил винчестер под скалой и полез в карман за другой спичкой. Присел на корточки, поднял голову и внимательно оглядел скалы. Он находился в углублении, откуда начиналось ущелье. На востоке проблескивал хаос лавы под горой, слева были дюны, а вдали мерцал отблеск солнца на волнах Залива. Он ощутил беспокойство, но все же сложил веточки и хотел зажечь вторую спичку.

Сзади донесся какой-то звук — как будто по скале слегка провели кистью. Обернувшись, будто за оброненной спичкой, он бросил быстрый взгляд через плечо. На плоской поверхности скалы сидела ящерица, ее маленькие бока быстро колыхались. Он следил какое-то время, не двигаясь. Ящерица ли вызвала этот шелест? Вдруг она подняла голову — и исчезла, мелькнув, как молния.

Прежде всего — дым. Ловя малейший звук, он зажег спичку и поднес ее к сухим листьям и хворосту. Тонкая струйка дыма потянулась кверху. Он подложил еще дров, а потом, слыша звук уже за спиной, бросился в сторону.

Яки упал коленями на то место, где мгновение назад сидел Родело. Тот мгновенно выбросил обе ноги и ударил ими индейца. Тут же вскочил и уверенно встретил яки, прыгнувшего на него с ножом в опущенной руке. Дэн отбил запястьем руку с ножом в сторону, перехватил ее другой рукой и, сделав переднюю подножку, швырнул индейца на землю, вывернув у него из кулака нож. Нож упал на песок, а индеец, верткий, как змея, выскользнул из захвата и вскочил на ноги.

Индеец снова прыгнул, но Родело сделал финт и встретил его ударом правой. Яки успел остановиться, а Дэн не смог сдержать замах и упал ему под ноги. Оба свалились на землю. Яки был быстрее, он оказался сверху и нажал предплечьем Дэну на горло.

Родело лежал на спине, защищая горло ладонью, а индеец уже обхватил его второй рукой. Дэн высоко забросил ноги, скрестил их перед лицом воина и, обдирая шпорами, сбросил его с себя. И поднялся, тяжело дыша.

Яки корчился и извивался, наконец выпрямился. По его лицу, разодранному шпорами, стекала кровь. Он осторожно обошел вокруг, подобрал нож и снова кинулся на Дэна, но тот свалил его на землю, подставив ногу. Яки прыгнул еще раз, взмахнул ножом и прорезал Дэну рукав. Теперь Родело двинулся на него, выжидая удобного момента. Он не решался воспользоваться револьвером, потому что другие индейцы могли быть близко. Его собственный нож висел на поясе, прихваченный ремешком. Он потянулся за ним.

Быстрый взмах вражеского ножа рассек его рубашку спереди, и он ощутил, как резануло по напряженным мышцам живота. Но, взмахнув ножом, индеец повернулся, и Дэн сбил его на колени. Прежде чем он успел подняться, Родело бросился на него, оторвал от земли и швырнул в заросли чольи.

Индеец вскрикнул и хотел освободиться, но с каждым движением в него впивались все новые колючки. Он дергался — но от этого становилось только хуже. Родело отвернулся от него и подобрал свою винтовку.

Дым поднимался к небу тонким столбом. Подкинув дров, Дэн взглянул на индейца.

— Ты, парень, сам на это напросился, — сказал он с усмешкой, — выкручивайся теперь, как сможешь.

И тут же понесся вниз по скалам с головоломной скоростью. Яки идут — а далеко ли они, он понятия не имел.

Он был на выступе скалы почти у подножия, когда заметил всадника, который, ведя на поводу второго коня, выехал из мескитов и двинулся по тропе. Это был Джо Харбин, и он уводил его грулью!

— Джо! — закричал он. — Джо!

Харбин повернулся в седле и, не останавливаясь, показал ему нос.

Взбешенный Родело вскинул винчестер к плечу, но Харбин уже исчез в арройо. А когда он показался позднее, было уже слишком далеко… по крайней мере, для прицельного выстрела, а шальная пуля могла убить мустанга.

Все-таки они расправились с ним — теперь он все равно что мертвый. Без коня, без воды, и индейцы приближаются с каждой минутой. Нужно идти! Он должен во чтобы то ни стало добраться до воды, должен пересечь дюны, должен выжить!

Его сердце сжималось от тяжких предчувствий. Слишком хорошо он знал пустыню, чтобы не понимать, какие жалкие у него шансы. Можно добраться до спрятанной ольи с водой — верхом это легкая прогулка. А пешком это вопрос жизни и смерти. А может, они нашли олью и разбили ее?

Он должен идти — но не сразу. С этой минуты каждый шаг должен быть шагом в верномнаправлении. Двигаться необдуманно — значит, напрашиваться на гибель.

Том Беджер будет вести их через дюны, и они отправятся, не дожидаясь Джо Харбина. Пока догонит их, они будут уже далеко в дюнах, и им будет тяжело. В песках от коней мало пользы, двум мужчинам и девушке придется изрядно помучиться, чтобы провести их через дюны. И все это время индейцы будут догонять их. В песках пеший может двигаться быстрее, чем всадник.

Уже несколько часов Родело не пил воды. Он полагал, что сейчас находится ближе к берегу, чем Беджер и Нора, но не был уверен, а заблудиться в дюнах — это конец. Он знал, что с этого момента будет идти по тонкой проволоке, по обе стороны которой смерть.

Он двинулся, держась самых густых зарослей, выискивая хотя бы небольшую тень, продираясь через гущу чольи. Прежде всего нужно убраться прочь с горы, подальше от наблюдателей.

Вскоре он свернул на юг и шел теперь ровным шагом — или настолько ровным, насколько позволяла местность. Он был настороже, но в движении чувствовал себя лучше. Где-то впереди ему предстоит раскрыть карты… и, если повезет, получить золото и Нору.

Первый час идти было не очень трудно, и он хорошо использовал время — прошел мили две с половиной. Следующий час пришлось идти по лаве, вдоль края дюн, и он преодолел вдвое меньшее расстояние. Время от времени возникало искушение свернуть прямо в дюны и попытаться пробиться к берегу. Кое-где песок казался достаточно плотным, но на это он не мог положиться — и ему отчаянно не хватало воды. В горле пересохло, губы обветрились, язык во рту — как полено. Его шаг сильно замедлился, реакция — тоже. Он едва преодолевал желание бросить ружье… Индейцев видно не было.

Солнце уже садилось, когда он, наконец, достиг водоема. Как он и ожидал, остальные ушли; и, как он опасался, его олья была разбита… это, видимо, Джо Харбин. Но на дне осталось немного воды, не больше глотка, и он ее жадно выпил. Из водоема вода вытекла вся, до последней капли. Он нашел одну вещь — выброшенную флягу с пулевой пробоиной. Внезапно ему пришла в голову мысль — и он снял с фляги шерстяной чехол. Роса будет конденсироваться на металле.

Он обдумал дальнейшее, взвесил риск и решил пока что остаться здесь и отдохнуть. Лег, попытался уснуть, но не позволила жажда. И тут вспомнил, что видел большой кактус-бочонок чуть выше водоема. Он поспешно пробежал по растрескавшейся лаве и нашел кактус. Держась подальше от колючек, срезал верхушку. Влез рукой внутрь, выгреб пригоршню мякоти и выдавил из нее сок себе в рот. Сок был какой-то горький, но все-таки влага… Казалось, он очень долго выгребал мякоть из кактуса и выдавливал капли в рот. А потом снова лег — и заснул.

Проснулся он внезапно, ощутив пронизывающий холод. Пошел за флягой, облизал росу с ее поверхности и почувствовал себя лучше, хотя влаги там было совсем немного.

Он думал об источниках Сьерра-Бланка — если повезет, там может быть вода. Если бы он отправился сразу, то был бы хороший шанс закончить переход сразу после восхода солнца… А если воды там нет? Тогда ему придется пробиваться к побережью, не имея и одного шанса из тысячи…

К такому выводу он пришел в своих раздумьях, а тем временем ноги несли его вперед почти машинально, и мозг лишь какой-то своей частью вмешивался в движения. На юго-восточном горизонте маячил массив Сьерры, и его поразила внезапная мысль, что он давным-давно мог бы уже пробиться к побережью через пески там, где потерял коня. И теперь стоял бы уже на берегу Залива…

Он упал.

Шатаясь, поднялся, и пошел дальше, обходя скалы. Как человек слегка навеселе, он выбирал путь осторожно и неуверенно, и только на ровных участках ускорял шаг — или ему так казалось.

Через какое-то время он понял, что начинает светать. Он машинально отмечал, что снова падал… несколько раз. А горы не приближались.

Он шел, шатаясь и падая.

Он был почти у подножия горы, когда упал снова, и на этот раз не смог подняться. Подтянул одно колено и попытался использовать его как опору, но не сумел. Прополз несколько футов на животе, ощущая опаляющий жар песка. Он вспомнил, что когда температура воздуха 120 градусов, песок может быть нагрет до 160 ^[61]. Но он не мог подняться. И все же не бросил ни винтовки, ни фляги. Он лежал так долгое время, пока не осознал, что смотрит прямо на кактус-бочонок. Это подняло его на колени, а винтовка, использованная в роли костыля, помогла встать на ноги. Он нащупал нож, вытащил его и срезал верхушку кактуса. Снова он выжимал из мякоти себе в рот волшебную прохладу, которая, казалось, пронизывала его насквозь.

Через несколько минут он двинулся дальше. И наконец дошел до водоема в горах Сьерра-Бланка, укрытого в узкой расщелине среди скал под водопадом. Вода была глубокая и холодная.

Глава 12

Том Беджер ехал впереди и собирался обогнуть глубокий кратер, когда появился Джо Харбин с грульей на поводу. Том остановился.

— Похоже, у Родело будут осложнения, — сказал он. Губы Норы вздрогнули, но она ничего не ответила. Сердце ее учащенно забилось, когда Харбин подъехал ближе. Тело вдруг заледенело. Никогда еще она не испытывала такого…

— Что случилось? — спросил Беджер.

— Кажется, замысел Дэнни — вызвать индейцев сигналом — дал результаты раньше, чем он рассчитывал.

— Это неудача…

— Ну, — сказал Джо, — это была не моя идея, с этим дымом…

— Тут некому себя корить, — согласился Беджер. И добавил для Норы: — Но он отдал жизнь, пытаясь помочь нам.

— Где он? — голос Норы был холоден.

— Мертв, скорее всего. Этим индейцам пленники ни к чему.

— Зачем он им? Я имею в виду, когда он один, не с вами. Он же не беглый заключенный, так что они за него не получат ни цента.

Беджер покосился на Харбина и сказал:

— Он был с нами. Они это знают, и им этого достаточно. Поехали, мы теряем время. Нора повернула коня.

— Я еду обратно, за ним. Такой человек, как Дэн Родело, не умирает просто так, за здорово живешь.

— Ты с ума сошла? — закричал на нее Харбин. — У него там ни одного шанса! Ты ничего не сделаешь!

— Все равно, я возвращаюсь.

Она было двинулась, но Харбин ринулся следом.

— Ты, чертова баба! — он догнал ее и ударил по щеке. — Ты — моя девушка, и запомни это хорошенько! С этого момента ты никуда не двинешься, пока я не скажу!

— Отпустите коня!

Он медленно поворачивал коня обратно, и тогда Нора, подняв плеть, сильно хлестнула его по липу.

Джо вырвал плеть у нее из рук и швырнул на песок. Синевато-багровый рубец пересек его лицо. На губах выступила кровь, там, где удар попал на потрескавшиеся места. Глаза его стали зверскими.

— Ты за это заплатишь! Полной мерой! Сейчас ты поедешь дальше. Можешь прятаться от меня хоть целый год, но я тебе не дам забыть этот удар, так и знай! А теперь двигай, пока я тебя не прикончил здесь на месте!

И погнал ее коня в сторону дюн.

— И еще одно запомни — здесь я босс! Том Беджер придержал коня и поехал рядом с ним, но Джо остановился.

— Держись впереди, Том! — сказал он.

— Так ты же здесь босс, сам сказал.

— Да! И приказывать здесь я буду!

— Только не в спину, Джо. Я тебе не Родело. Поедем рядом. Харбин пожал плечами.

— Пускай, если так тебе спокойнее.

Обогнув кратер, они продолжили путь по разбитой лаве, держась случайной тропы. Севернее них длинная дюна протянулась далеко на восток, в каком-то месте почти достигая подножия Пинакате. Время от времени они поглядывали назад, чтобы сориентироваться по промежутку между Пинакате и Сьерра-Бланкой. А потом въехали в дюны.

Они хорошо напились перед тем, как уехать от водоема, и надеялись пересечь дюны за два-три часа, если выдержат кони, а то и быстрее, если найдут почву потверже. По дороге они увидели гранитные пики засыпанного горного хребта, который поднимался над песками едва ли на несколько футов. Придет время, когда он совсем исчезнет, этот горный хребет высотой несколько сот футов, утонувший в песках.

Справа поднялась высокая дюна, слева — другая. Они проехали несколько ярдов и увидели, что путь пересекает куча песка высотой несколько футов. Кони погрузились в него, бились, пробивая дорогу, и когда наконец достигли небольшой площадки за кучей песка, они дышали тяжело. Том Беджер спешился. Лицо его посерело.

— Вляпались, — сказал он. Харбин кивнул.

— Где-то должна быть дорога полегче. Впереди поднималась новая дюна — не меньше шестидесяти футов склона, пусть не зыбучего песка, но мягкого.

— Может, и есть… только у нас нет времени искать ее.

Они двинулись дальше, взбираясь по длинному склону дюны, проваливаясь по щиколотку в песок. Кони вязли до бабок. Но они шли дальше и выбрались на вершину дюны. Оглянувшись назад, оценили путь, который удалось одолеть… Чуть больше ста ярдов.

Джо Харбин громко выругался. Он мог бы поклясться, что прошел не меньше мили.

Снова двинулись, но это была нескончаемая борьба. Кони шатались, вьюки развязывались. Нельзя было и мысли допустить о том, чтобы ехать верхом. Им приходилось не просто вести лошадей, но тащить их, чтобы помочь пробиться через песок.

Когда они взбирались на верхушку очередной дюны, появлялось искушение идти вдоль ее гребня. Один раз, найдя гребень, который вел, казалось, на юго-восток, они пошли вдоль него вместо того, чтобы спуститься в выемку между этой дюной и следующей. А когда оглянулись назад, не смогли отыскать своего ориентира — промежутка между горами.

Часом позже они стояли на гребне длинного песчаного холма. Нигде вокруг, ни в какой стороне, не видно было ничего, кроме песка.

— Я бы передохнул, — пробормотал Харбин. Он сел на песок и опустил голову на руки, сложенные на коленях.

Здесь проносился слабый ветерок, пахнувший морем. Нора глубоко вздохнула. Она надеялась, что это уже конец, но это был еще не конец. Через какое-то время они пошли дальше. Признаков погони не было.

Нора Пакстон за свою жизнь много ездила верхом, плавала на каноэ, бродила по лесам, и теперь это пригодилось. Никто из этих мужчин никогда не умел ничего, кроме как ездить верхом, пока не попал в тюрьму, а там и разговору не было о прогулках, пока они были постояльцами этого государственного отеля Территории Юма.

Теперь она думала о Дэне Родело. Она говорила себе, что, видимо, слова Харбина были правдой. Дэн далеко отсюда — может быть, мертв, может, бредет пешком по раскаленной пустыне. Но если он жив, то скоро появится.

Впервые она начала ясно осознавать, какими могут быть последствия ее стремления потрогать руками вещи, некогда принадлежавшие ее матери. До нее наконец дошло, что она может и не выпутаться из этой ситуации, куда завела себя сама. Даже если они выберутся из дюн живыми, в чем не было никакой уверенности, оставалось еще спастись от Джо Харбина — а может, и от Тома Беджера. Если и в этом повезет, то нужно еще будет как-то возвратиться обратно, к цивилизации.

Почти всю свою жизнь она следовала путем, казалось, всегда открытым. Учитывая все, дела ее складывались неплохо. Но до сих пор она встречалась с цивилизованными людьми в цивилизованном и управляемом мире. А теперь она оказалась будто за миллион миль от этого мира.

В одном она была убеждена: она в лучшем состоянии, чем мужчины. Оба были наездники, а не пешеходы, оба провели какое-то время в тюрьме, частично в одиночном заключении. Это наверняка ослабило их — отсутствием тренировки, плохим питанием и недостаточной потребностью в физических усилиях. А тяжелый труд, которым они занимались последние дни, только начинался. Она должна выбраться — как-то ей нужно спастись от них. Но что, если появятся индейцы, а они не могли не появиться… Что ж, по крайней мере, Харбин и Беджер вынуждены будут защищать ее наравне с собой…

Они шли, падали, тянули лошадей за поводья, а иногда и толкали. Вьюки свалились, их закрепили снова, они упали еще раз…

И вдруг Том остановился.

— Джо… смотри!

Он показывал на солнце, которое было справа. Все еще высоко в небе, до сих пор опаляющее зноем, но справа. Они шли на юг, а не на запад!

Джо Харбин медленно процедил ругательство, глухо и мерзко.

Его скулы были докрасна опалены солнцем. Потрескавшиеся губы — белые от пыли, как и борода. Жесткие черные глаза глубоко запали под лохматыми бровями. Усмехнувшись, он повернул вправо, спустился на пару сот футов по длинному песчаному склону, а потом начал карабкаться на противоположный склон.

Дважды им казалось, что они уже достигли конца дюн, но каждый раз впереди поднимались новые песчаные холмы. И только на заходе солнца они с гребня дюны увидели море.

— Мы сделали это! — прохрипел Харбин. — Ч-черт побери, мы сделали!

— Еще нет, — хмуро ответил Беджер. — Смотри! За полмили от них по гребню холма ехали один… два… три… четыре индейца, прямо к северу от них и, похоже, вдоль самого края дюн.

— С таким количеством я управлюсь, стоя на голове, — сказал Харбин. — В любой момент!..

— А как насчет этих? — спокойно спросила Нора, указывая на юг.

Пятеро… нет, шестеро индейцев. Джо Харбин посмотрел на них.

— Один стакан воды — и я управлюсь с этими тоже!

— Воды! — Беджер взглянул на него. — Ты не понимаешь индейцев, Джо. Они нас обложили, а теперь загонят на открытое место, где не будет ни тени, ни укрытия, ни надежды. У них будет вода. Они будут пить, будут держаться вне досягаемости для пуль и ждать, как стервятники, пока мы сдохнем…

И все же они двинулись дальше, стремясь во что бы то ни стало выбраться из песчаных холмов.

— Мы можем подождать у подножия дюны, — сказала Нора, — найдем место в тени. Пока солнце до нас дойдет, будет уже далеко за полдень.

— А потом? — тон Харбина был саркастичен. Ответ был очевиден, если они будут ждать, то умрут.

— Выход есть, — пробормотал Харбин, отвечая на предыдущие слова Беджера, — не дать им наколоть нас, как бабочку. Если они захотят захватить источник, им придется сражаться за него с нами.

Вьючная лошадь упала, попробовала подняться — и не смогла.

— Перегрузим золото на грулью, — сказал Беджер. Когда они двинулись дальше, вьючная лошадь осталась лежать на месте. Но Нора знала: когда наступит ночная прохлада, лошадь сможет подняться, кое-как доберется до моря и там найдет воду в каком-нибудь источнике у берега.

Песок резко окончился. Перед ними лежала прибрежная равнина. Теперь они уже ощущали прохладу Залива, хотя до него оставалось еще пять миль.

— Лучше передохнуть, — пробормотал Беджер растрескавшимися губами. — Тогда у нас будет чуть больше шансов.

Дэн Родело вдоволь напился холодной воды у подножия Сьерра-Бланки. Он пил снова и снова. Снял рубашку, облил грудь и плечи. И все время напряженно думал.

Теперь они уже могли достичь Залива, но он считал, что пока нет. Может, Том Беджер и сумел бы, но о Харбине и речи нет. Он импульсивный, опасный и властный. При нем Беджер будет играть вторую роль, выжидая своего часа.

Сидя в прохладной тени под скалой, Родело осматривал пробитую флягу. Пуля прошла ее насквозь, но он думал, что сможет заткнуть дыры достаточно надежно, чтобы держать во фляге хоть немного воды. Сетчатый, как паутина, скелет чольи, который он хотел использовать, крошился в пальцах. Ненамного лучше оказался и подобранный где-то сучок железного дерева. У него не было ни времени, ни терпения, чтобы придать этому куску дерева нужную форму. В конце концов он вырезал пробки для обоих отверстий из кактуса сагуаро, потом набрал во флягу воды. Немного вытекло, но когда кактусовые затычки набухли, течь прекратилась.

Он заботливо осмотрел оружие, вытер пыль с каждого патрона, протер тряпочкой стволы, проверил действие механизмов. А потом нашел хорошее укрытие в тени между скалами и лег спать.

Когда он проснулся, солнце было уже высоко. Припекало. Его фляга была еще полна; он сел на скалу и изучил путь, по которому придется идти.

Он был уверен, что находится у южной границы полосы гигантских дюн, и мог выиграть время, обойдя их с юга, но не знал, далеко ли придется обходить. Поразмыслив, решил направиться прямо через дюны, держась как можно точнее прямой линии. Он был так близко от Сьерры, что не видел ни одного приметного пика, но подальше на горе заметил белый шрам, видимо, глубокую промоину от текущей воды. Выбрав ее в качестве ориентира, он взял ружье, повесил на плечо флягу и двинулся в путь.

Он проверял направление, оглядываясь время от времени на белое пятно на горе и держа его прямо за спиной. Но, пройдя с полмили, выбрал вершину, которая была более удобным ориентиром. Первая миля была самой легкой, следующая большей частью пролегала по высокому боковому склону дюны, где песок был достаточно плотен. Он шел быстро — не так, как по твердому грунту, но ненамного медленнее.

А потом началась борьба. Мягкий песок хватал его за ноги, отбирая один шаг из каждых трех. Но он был знаком с сыпучими песками и выбирал путь осторожно. Примерно за час он сделал около трех миль, и теперь уже ощущал запах моря.

Минутой позже до него донесся первый выстрел. Казалось, он прозвучал где-то севернее, и сначала Дэн не был уверен — но чем еще мог быть вызван такой звук в этих пустынных, безлюдных местах?

Больше выстрелов не было слышно, он пошел дальше и одолел еще полмили. Съехал с одной дюны и, наклонившись вперед, начал подъем на другую, а когда добрался до вершины, лег на песок. Тело его обожгло, но он лежал так какое-то время, осторожно выглядывая из-за гребня. Потом напился воды и двинулся дальше.

Взобравшись на высокую кучу песка, которая, возможно, покрывала, как саван, гранитную или лавовую скалу, он увидел море. Оно синело вдали, прекрасное в солнечном свете и прозрачном воздухе. А потом он увидел их… Маленькая кучка темных пятнышек на просторе пустыни…

Между большими дюнами и берегом лежала плоская равнина с обширными участками галетной травы и разбросанными кое-где мескитами и кактусами. Местами виднелись пятна высохших озер, большей частью покрытые растительностью, и, конечно, повсюду — креозотовые кусты.

На таком расстоянии он не мог различить, кто где, потому что видел их лишь как несколько темных точек. На некотором удалении их со всех сторон окружали яки. Они, кажется, были вне дальности полета пули — и выжидали. Что ж, Панаме некуда спешить. Теперь он их возьмет, когда захочет. Они были перед ним как на ладони, без какой-либо защиты от пуль, без защиты от солнца.

Он мог позволить себе подождать.

Глава 13

Немного оглядевшись, Родело наметил себе путь к низине, где индейцы не смогут его увидеть. Он был уверен, что они его не ждут, но не хотел пренебрегать осторожностью. Спустился вниз, хорошо хлебнул из фляги, а потом разыскал неглубокое русло, по которому часть воды с Пинакате проложила себе дорогу к морю.

Несколько ярдов от русла он прошел по открытому месту, надеясь, что индейцы, до которых было не меньше мили, слишком заняты своей добычей, чтобы заметить его. Оказавшись в промоине, дававшей какое-никакое укрытие, он пошел быстрее. Время от времени долетали звуки выстрелов.

Он знал, что происходит. Панама пытался втянуть окруженных в перестрелку. Он старался все время беспокоить их, удерживая от отчаянной попытки с боем вырваться из ловушки. А кроме того, он хотел, чтобы они впустую растратили боеприпасы и энергию.

Дэн Родело знал, какую рискованную игру затеял, какие у него ничтожные шансы, но там была девушка, которую он любил, и золото, которое докажет, что он — честный человек. Что бы ни ждало его в будущем, он не сможет смотреть миру в лицо, пока не докажет свою непричастность к преступлению. И его тянуло к этой девушке…

Но было еще и другое. Он никогда не уклонялся от борьбы. Если уж вызов брошен, нужно начинать бой. Он не мог уклониться и от этого боя — и должен был его выиграть.

Родело знал, что он — глупец, что, скорее всего, его отделяют от смерти часы, а то и минуты. Знал, что если даже сможет вытащить Беджера и Харбина из угла, в который их загнали, все равно еще придется сражаться с ними.

Он шел вдоль промоины, где песок все еще был твердым после недавних дождей. Он не видел врагов, но считал, что от них его еще отделяет какое-то расстояние. Несколько минут выстрелов не было. Он обошел поворот русла, замаскированный мескитом, — и лицом к лицу столкнулся с индейцем.

У яки вокруг головы была лента. Он был одет в старую армейскую шинель, покрытую пятнами крови. Он собирался выползти на край промоины, когда услышал шаги Родело.

Дэн держал винчестер двумя руками, готовый стрелять, но яки оказался слишком близко для выстрела. Он резко ткнул индейца стволом в горло, под челюсть. Крик захлебнулся в сдавленном, пугающем, жутком звуке. Индеец покачнулся назад, но Родело шагнул следом и ловко ударил его прикладом ружья. Яки упал на песок, и Родело, наклонившись, снял с него патронташ. Второй винчестер он тоже захватил с собой.

И почти сразу увидел еще двоих индейцев, в пятидесяти шагах от себя. Они были наполовину скрыты за песчаным пригорком. Когда яки заметили его, он бросил винтовку убитого индейца и вскинул свою. Они начали поднимать ружья, но он уже стрелял. Его первый выстрел, сделанный поспешно, но все же с достаточным для прицеливания временем, попал прямо в цель. Он видел, как индеец, шатаясь, прошел несколько шагов и упал. Вторая пуля попала в ружье другого индейца и прошла вдоль его руки, оставив на ней царапину. Индеец опустился на одно колено и выстрелил. Третий и четвертый выстрелы Дэна попали ему в грудь и шею.

И тут же Родело бросился бежать вдоль промоины, неся с собой обе винтовки. Преимущество внезапности уже исчезло. С этого момента схватка превратилась в простую охоту, где роль дичи досталась ему. Сколько индейцев осталось, неизвестно, но надежнее было допустить, что человек десять или двенадцать — слишком много для одного.

В крохотной лощинке за невысоким мескитовым кустом, дававшим лишь символическое укрытие, Джо Харбин припал к земле с револьвером в руке. Том Беджер, с кровавой царапиной от пули на спине, был рядом.

— Что там творится? — пробормотал Харбин. — У нас появилась компания…

— Это Дэн Родело, — холодно сказала Нора. Харбин оглянулся на нее.

— Черта с два! — сказал он. — Никому столько не пройти без воды!

Несколько минут ничего больше не было слышно, а потом Харбин увидел индейца, быстро пробирающегося сквозь кусты. Внимание его явно было обращено не на них, а на кого-то другого. Это был молодой воин, и постареть ему было уже не суждено…

Джо Харбин видел, как он упал на землю, и ждал. Индеец сделал одну ошибку, забыв о первом противнике, а сделав одну ошибку, он мог допустить и вторую — подняться из укрытия там же, где залег. Воин постарше прополз бы немного по земле и поднялся на несколько ярдов дальше…

Молодого яки учили всему этому, и он много раз делал так на практике, а вот теперь забыл. Следя за Дэном Родело, который пробирался вдоль русла, он медленно поднялся со своего места…

Он ощутил толчок пули и упал на колени. Он воспринял его, как человек воспринимает резкий удар сзади в поясницу. Никакой боли он не ощущал. Удивленный, он попытался подняться, но не смог. Медленно опустился на землю, недоверчиво глядя на свои ноги, которые, казалось, перестали быть его частью. Попробовал подняться еще раз и ощутил приступ боли. Осторожно провел рукой по спине. На руке появилась кровь. Пощупал еще раз и нашел пальцами отверстие. Пуля пробила ему спинной хребет и осталась где-то внутри. Он лег на спину и поглядел в небо. Там были стервятники. Они ждали…

Панама был удивлен. Кто-то еще вступил в бой, кто-то, кого он не видел. Там мог быть всего один, но ему почему-то казалось, что их больше. Было несколько выстрелов, а он и понятия не имел, кто стрелял и почему. Он крикнул перепелом, чтобы собрать воинов, и пополз к месту, где они оставили лошадей. Индейцы присоединились к нему. Четверых недоставало…

Дэн Родело легким шагом приближался к маленькой группе. На руке у него болтался винчестер. Второй висел за спиной. Он был опоясан двумя запасными патронташами и нес свою собственную флягу и бурдюк, снятый с убитого индейца.

Он шел к ним со стороны пустыни, и они следили за ним. Все видели, как отходили индейцы, но знали, что это лишь временная передышка.

Родело быстро огляделся. Оставались лишь две лошади — грулья, груженный золотом, и еще одна. Беджер был легко ранен, из раны сочилась кровь. Он побледнел и выглядел усталым.

— Лучше убраться отсюда, пока есть возможность, — сказал Дэн, остановив взгляд на Харбине.

Тот следил за ним глубоко посаженными глазами из-под лохматых бровей.

— Так ты это сделал? Нужно отдать тебе должное, Дэнни. Все-таки что-то в тебе есть.

— Сделал, — сказал Родело. — Я бы это сделал, что бы ни случилось.

Харбин улыбнулся ему, но это была странная улыбка. Он взял повод грульи и двинулся.

— Погоди, — сказал Родело. — Напейся.

Беджер потянулся к бурдюку и жадно схватил его. Харбин следил, как он пьет. Родело знал, о чем он думает, — не отравлена ли вода. Позднее Харбин тоже напился, а Нора пила из фляги.

Они двинулись, но что это было за движение! Они едва ковыляли. Дэн Родело — позади всех. С равнины поднималась тонкая белая пыль. Таинственные пыльные смерчи плясали вдали, солнце затерялось в медном небе. Они плелись, и не было слышно никаких звуков, кроме шарканья их ног — лишь случайное бормотание и хрип дыхания. Земля впереди была ровной, и они шли прямо, лишь иногда обходя креозотовые кусты и кактусы. Кони тащились позади. Индейцев не было и следа.

Яки знали, что они идут, и знали, чем это кончится, — поэтому могли позволить себе ждать. Они знали, что белым людям идти некуда. Непредвиденное появление Родело на какое-то время спутало их планы. Они поспешили с нападением и вкусили горечь пуль бледнолицых. Теперь они будут ждать…

А над головами плыли стервятники — они тоже ждали.

Наконец солнце село за горами на западе, за Заливом, разбросав по небу пурпур и золото и опалив пламенем суровые пики Пинакате. Шеренга дюн протянулась темной бесконечной линией позади. Солнце село, когда они достигли берега…

Судна не было.

Они вглядывались в морскую синеву, в изнеможении и безнадежности не находя слов. Просто стояли молча перед полным поражением. Корабль был их целью, вел их, подгонял вперед, заставлял идти. Приютом, которого они должны были достичь, где они могли отдохнуть, пить, снова есть настоящую вареную пищу. Неужели корабль уже ушел? Или никогда и не приходил?

— Там есть другая бухта, — сказала через несколько минут Нора. — Отсюда прямо на юг.

— Далеко?

— Не знаю. Миль пять — а может, и все десять. Десять миль! В их нынешнем состоянии — невозможная даль…

Грулья дернул повод, и Харбин, почти не думая, отпустил его. Мустанг пошел вдоль кромки прибоя и чуть выше нее остановился и опустил голову.

— Вода, — безжизненно сказал Беджер. — Он нашел яму с водой.

Они потянулись следом за мустангом и собрались вокруг ямы. Просто лужа, вода солоноватая, но все же вода — жидкость, которую можно пить.

— Можем разжечь костер, — предложил Харбин.

— Они подумают, что это индейцы.

— И что тогда?

— Идти, — сказал Родело. — Выбора у нас нет. Будем идти всю ночь.

Он оглянулся на переметные сумы. Оно там, это золото, за которым ему пришлось идти так далеко. Золото, из-за которого он провел долгий, горький год в тюрьме, — то самое золото, которое он поклялся вернуть владельцам.

А эти люди? Они украли его и они выдержали тяжкую борьбу, чтобы сохранить его… И таким людям он собирается изложить свои планы?

Время подходит, и он должен быть готов стрелять, как только изложит их. Джо Харбин слишком долго рассчитывал на это золото, и Том Беджер, без сомнения, тоже имел виды… Только бедняга Суслик был вне игры с самого начала…

— Надо бы окопаться, — сказал Беджер. — Эти краснокожие вернутся.

— А ты не мог бы поговорить с ними? Это же твой народ. Том Беджер взглянул на Харбина.

— Ты что, с ума сошел? Я наполовину чероки, а чероки жили на востоке, пока правительство не захватило их земли. Мы про этих яки и слыхом не слыхивали. Эти индейцы, сколько ни жили, всегда воевали между собой — это у них любимый спорт. Они снимут с меня скальп так же быстро, как и с вас.

Работая пустыми раковинами, они выкопали траншею и набросали перед ней стенку из песка. Это было немного — но хоть что-нибудь.

Беджер взглянул на Родело.

— Ты знаешь, где они разобьют лагерь?

— Севернее… там единственное место с водой, которое я знаю. К северу отсюда на берегу есть два-три ручья.

— Как ты считаешь, корабль может быть в другой бухте?

— Если он вообще пришел, и если еще не ушел, то именно там он и будет.

Джо Харбин напился солоноватой воды. Он вопросительно смотрел на Дэна Родело.

— Не понимаю я тебя, — сказал он. — Ты прошел долгий путь — а чего ради?

Родело глянул на него и промолчал, но ощутил, что приближается время раскрыть карты.

— Ты рассчитывал, что мы тебе выделим долю, такая у тебя мысль была? Хочешь часть добычи? Родело усмехнулся.

— Я хочу ее всю, Джо. До самой последней доли. Харбин хихикнул.

— Ну, ты и честный, должен тебе сказать.

— Именно так, Джо. Я — честный. Теперь они все смотрели на него.

— Что это значит? — спросил Беджер.

— Я попал на год в тюрьму просто из-за того, что ехал рядом с Харбином, когда его схватили… Я случайно встретился с ним по дороге. Я ничего не знал об ограблении, но я работал на шахте, знал, что должны привезти деньги и какой дорогой. Судья решил, что это слишком много для случайного стечения обстоятельств…

— Вот так тебя и накололи, — сказал Джо. — Ну и что же из того?

— Я собираюсь привезти это золото им обратно, Джо, и ткнуть их в него носом. Я хочу показать им, какая все они куча дешевого дерьма, все эти друзья в хорошую погоду… А потом уеду.

Они молча разглядывали его. Нора Пакстон слышала медленный, размеренный стук своего сердца. Неожиданно Джо Харбин спросил:

— Ты рассчитывал убить нас и забрать золото?

— Я рассчитывал, что индейцы сделают это вместо меня — или пустыня. А когда вышло иначе, я думал, что смогу изобрести какой-то план, чтобы захватить деньги, не причинив никому вреда.

— Ну-ну, вот добрый мальчик! — сказал Харбин. — Он заберет наше золото, а нам вреда не причинит! Как раз, дурак ты поганый! Да кто такому поверит?!

— Может, я, — сказал Беджер. — Или когда-то мог…

— Послушайте, — предложил Родело. — Может, я дам каждому из вас по тысяче долларов? Назовем это вознаграждением за находку.

— Ну гляди, какой он благородный, о! — издевался Харбин. — Ты уедешь с нашими деньгами и оставишь нас тут сидеть с тысячей долларов на каждого! Ты, малыш, конечно, наглый, но только не тем ты бизнесом занялся. Тебе бы жуликом быть или игроком.

Он поднял глаза к Норе.

— Ты про это знала?

— Кое-что. Я верю, что он говорит правду. Я верю, что он собирается вернуть деньги.

Переметные сумы лежали на песке у Харбина за спиной. Он положил на них руку.

— Забудь про это, Родело. Ты отсюда и цента не получишь.

— Как насчет кофе? — предложила Нора. — Можем развести огонь. Все равно они знают, где мы.

Никто не отреагировал. Харбин смотрел на Родело, и Дэн видел: Джо уже готов.

— Как насчет этого, малыш? Не хочешь меня испытать? Слегка размяться — вот прямо сейчас.

Дэн Родело принужденно улыбнулся. Это была лишь попытка улыбнуться, потому что губы его полопались, лицо было жестким от пыли, но он попытался.

— Нет, Джо, еще нет. Ты мне еще нужен для этих индейцев, да и я тебе тоже.

— Нам нужно убраться отсюда, — сказал Беджер. — Я думаю, кофе — это хорошая мысль. Разведем огонь, сварим кофе, потом еще подкинем дров в костер — и смоемся отсюда. Можем пойти вдоль воды, этот берег тянется как раз куда нам надо. Можем добраться до той второй бухты.

Они держались подальше от костра, хотя насыпанный бруствер и защищал их. Нора сварила кофе, и они выпили его медленно, смакуя каждую каплю. Им была нужна пища, но жажда убила в них аппетит. Чего они хотели — так это жидкости. Кофе подбодрил их, и когда настало время идти, они тронулись, соблюдая осторожность. Том шел впереди и вел лошадей. Они добрались до кромки воды и пошли вдоль нее, вытянувшись в цепочку.

Индейцы возникли из тьмы неожиданно. Полыхнул выстрел, упала лошадь, и Дэн Родело рванул винчестер, выстрелив на вспышку. Отскочил в сторону, расставил ноги для упора и выстрелил по новой вспышке, потом бросился на песок и, откатившись за убитую лошадь, снова начал стрелять.

Он расстрелял все заряды и схватил винтовку убитого индейца. Когда и там патроны закончились, спокойно перезарядил свою. Наступило временное затишье. Кто-то оказался рядом с ним и вдруг заговорил. Это был Том Беджер.

— Ты действительно пришел сюда за золотом?

— Я правду сказал, Том.

Он помолчал, а потом добавил:

— У меня, Том, никогда не было много денег, но я работал. Добывал себе место в жизни — пока не встретился с Харбином на дороге…

— Не повезло, — сказал Беджер.

Они помолчали. Потом Беджер спросил:

— Думаешь, мы кого-нибудь подстрелили?

— Ага… Одного, может, двоих.

— В такой тьме трудно сказать. После паузы он добавил:

— Предчувствие у меня, сынок. Чувствую, что из этой истории я не выберусь.

— Ты с ума сошел. Уж если кто выберется, так это ты… ***

В нескольких сотнях ярдов от них собрались индейцы. Юма Джон был хмур.

— Я думаю, это конец, — сказал он. — Я больше не хочу. Слишком много убитых.

— Они всего лишь люди, — сказал Панама.

— Мы тоже, — ответил Юма Джон. — Думаю, лучше подождать другого раза.

— Нет, — сказал Панама. — Я хочу этих.

— Я ухожу, — твердо сказал Юма. — Кто со мной? К нему присоединились два индейца. Когда они уехали, Панама посмотрел на оставшихся. Четверо остались с ним. Что ж, доля каждого станет больше. Потом, правда, будет тяжело, когда они вернутся домой. Ему всегда везло, и молодые воины искали случая поехать с ним. Теперь скажут, что удача его покинула…

Панама повернул к берегу, где они нашли дохлую лошадь и несколько следов. Их добыча исчезла. Панама двинулся следом, ведя за собой остальных.

Засада должна была стать удачной. Он разгадал хитрость с костром, они зашли вперед и ждали, пока придут белые люди. Слышно было, как те идут вдоль кромки воды, но в темноте легко ошибиться в расчетах. Несколько его людей, которые должны были стрелять в лошадей, потратили пули впустую. Ответные выстрелы убили воина.

— Смотри, — сказал один из молодых яки.

На песке было темное пятно. Кровь! Панама поднял голову и посмотрел вперед. Один из тех ранен, тяжело.

Джо Харбин обнаружил это почти в тот же момент, но на четверть мили дальше вдоль берега. Том Беджер брел позади, опираясь на грулью.

— Том! Какого черта?!

— Я все же поймал пулю…

— Плохо? — Харбин остановился.

— Не дай им добраться до меня, Джо. Я не хочу, чтобы они меня продали.

— Не продадут.

— Я это и имел в виду.

Дэн Родело оглянулся назад. Они добрались до этого места — как же оно называется? Обрыв Морского Льва…

— Давайте остановимся здесь, — сказал он. — Отсюда увидим всю бухту. Тут высоко — сможем подать сигнал. Костер зажжем или еще как-нибудь…

— Эти индейцы, — сказал Том, — они придут следом за нами.

— А почему бы нам не устроить засаду на них прямо здесь? — спросил Джо Харбин. — Лучшего места не найти.

Вдоль берега тянулись скалы, под обрывом ревели морские львы, оправдывая название места.

Они залегли между скалами и кустарником и ждали, а позади вздымалась громада обрыва.

Волны шелестели галькой внизу… был час отлива… где-то неподалеку ворчали и шевелились морские львы. Нора придвинулась поближе к Родело и прошептала, едва шевеля губами:

— Что мы будем делать?

— Ждать, — ответил он.

— Том! — подал голос Харбин. — Куда тебя ранило?

— В живот.

Харбин выругался. Вдруг Нора сказала:

— Дэн, вон там свет! На воде!

Теперь все они увидели его. Свет был далеко, но виднелся отчетливо. Без сомнения, это было судно, стоявшее на якоре, и его повернуло отливным течением так, что свет стал виден.

— Все же мы смогли это сделать! — сказал Том. — Это, наверное, корабль Айзечера!

Минуты тянулись. Доносилось приглушенное шуршание морских львов — а больше ничего.

Здесь безопасно. Черный обрыв великолепно скрывает маленькую группу. Каждый звук четко слышен в ночной мгле.

Родело поудобнее уложил винчестер. У него оставалась лишь одна винтовка, теперь полностью заряженная. Вторую, совсем плохую, он бросил на пляже. Он ощупал пальцами патронташ и знал, что у него не меньше семидесяти патронов, все калибра 0, 44 ^[62]; они подходили одинаково и к винтовке, и к кольту.

Они услышали шелест песка раньше, чем индейцы появились в поле зрения, но и теперь было заметно лишь неясное движение изменчивых теней на светлом фоне песка. Фигуры не различались.

Внезапно Нора прошептала:

— Джо… не нужно! Судно здесь. Может быть, утром мы попадем на борт без боя… Он оттолкнул ее.

— Ну уж нет… на это у нас не будет ни одного шанса!

Он поднял ружье, и Том Беджер, лежащий животом на холодном песке, сделал то же самое. За скалой Родело уложил свой винчестер в нужное положение.

Может быть, промелькнуло какое-то движение, может быть, отблеск света на ружейном стволе, но внезапно Панама прошипел сигнал тревоги.

В то же мгновение ударил винчестер Харбина, и, как двукратное эхо, ему ответили винтовки Беджера и Родело.

Вскрикнул человек, вскинулась лошадь, захрипела… Быстро загремели ответные выстрелы, выбрасывая пламя в сторону обрыва.

О прицельном огне речи не было, потому что цели не были видны, лишь размытые силуэты и вспышки выстрелов индейцев. Трое лежали на земле, выдавая себя лишь вспышками пламени из стволов. Их тела сливались с чернотой обрыва за спиной.

И вдруг стрельба утихла, донесся только топот копыт. Джо выстрелил еще раз вслед удаляющемуся коню.

И наступила тишина…

Только плеск воды, легкое шевеление ветра, яркие звезды высоко во тьме над ними…

— А что мы теперь будем делать? — спросила Нора.

— Подождем, — ответил Джо Харбин с усмешкой.

С земли донесся тяжкий стон, потом хриплое дыхание.

— Джо! — голос Беджера был слаб. — Джо, пусть малыш заберет золото. Дай ему забрать его. Не стоит…

— Ну, ясное дело, — легко ответил Харбин. — Не беспокойся об этом. Я и сам думал так сделать.

Глава 14

Светало. В сером рассвете Залив лежал, как стальной щит. Далеко на воде застыл низкий черный корпус судна. Его высокие голые мачты тонкими пальцами указывали в небо.

На песке, скорченные смертью, лежали окоченевшие тела четырех индейцев. Панамы среди них не было.

Дэн Родело медленно поднялся, расправляя мышцы, сведенные неудобной позой и ночной сыростью. Он поднял винтовку и вытер влагу со ствола.

— Лучше зажечь сигнальный костер, — заметила Нора. — Они могут отчалить без нас.

Они собрали плавник. Лишь Том лежал неподвижно.

— Как он? — спросил Дэн.

— Умер. Ты слышал его — это было, когда он отходил. Джо Харбин, опустив голову, посмотрел на Беджера.

— Славный он был мужик и хороший партнер. Я бы ни за что не вынес первого года в тюрьме без него. Всегда осаживал меня, когда я был готов расколоть себе черепок об стенку. — Он глянул на Родело. — Ты ведь на меня нагляделся. Знаешь, у меня фитиль короткий.

Он сложил костер, оторвал полоску ткани от подола своей рубашки — на растопку, похлопал по карманам.

— Спички у тебя есть?

Дэн поднял руку к карману рубашки, а Джо Харбин потянулся за револьвером. Расстояние от руки до оружия было на шесть дюймов меньше, чем у Дэна, и Джо Харбин был быстр. Его рука упала, охватила рукоятку, револьвер мягко скользнул из кобуры, мушка поднялась к цели — и все это было одно совершенное слитное движение, результат долгой практики, оставившей у него за спиной много трупов.

Мушка поднялась к цели, но что-то резко ударило его в бок, и со страхом и недоверием он увидел, что Дэн Родело стреляет. Второй выстрел быстро прогремел вслед за первым и окончательно изменил ситуацию. Пуля Харбина зарылась в песок у него под ногами. Он качнулся назад, тяжко осел на скалу, и шестизарядный кольт выскользнул из пальцев.

— Ты сказал Беджеру, что отдаешь мне золото, — мягко произнес Родело.

— Поди ты к черту… Он же умирал, ему от этого легче стало. А ты что ж, думал, я и вправду согласился, да?

— Он пытался спасти свою шкуру, Джо. Он знал, к чему идет. Видишь, я полагаю, он за эти несколько дней разобрался, кто я такой.

— Ты?.. — Джо держался за бок, и кровь текла по его руке.

— Когда-то в Техасе, совсем мальчишкой — меня тогда звали Кид, козленок, — я был наемным стрелком — бандитом. Пока не понял, что это не даст мне никакого места в жизни. Это была моя профессия, моя первая настоящая работа.

— Этот Беджер, — произнес Джо Харбин с каким-то удивлением, — меня всегда отговаривал, даже когда дух испускал. Стоило бы его послушать… — его дыхание стало прерывистым. — Ты бы лучше зажег костер. Посмотри, на судне не поднимают паруса?

Родело обернулся к морю и слишком поздно услышал щелчок взведенного курка. Он бросился ничком на песок, услышал грохот выстрела, ощутил брызги песка у себя на лице, а потом перекатился на живот и начал стрелять. Трижды нажимал он на спусковой крючок кольта, и с каждым выстрелом дергалось тело Джо Харбина, а потом медленно сползло со скалы на песок.

Неуверенно, с побледневшим лицом Родело поднялся на ноги и посмотрел на Нору.

— Это было неизбежно, — произнес он, с сожалением глядя на Харбина. — Он бы все равно попытался…

— Я разожгу огонь, — сказала Нора.

Она взяла у него спички и присела к костру. Когда появилось пламя и дым потянулся к небу, она поднялась и пошла вдоль побережья — и вдруг остановилась у расщелины в скале.

Шкатулка, которую она вытащила оттуда, была старая и ржавая, но еще прочная.

— Я вспомнила место! — сказала она. — Вот за этим я и шла! Тут все, что осталось от моей семьи…

— Они спускают шлюпку, — сказал Родело. Он взял переметные сумы с золотом и спустился к пляжу, пока шлюпка приближалась. В шлюпке было два человека.

— Ты — Айзечер? — спросил один из них.

— Он умер. Его убили недавно, при побеге. Я займу его место.

— Ничего не знаю, — запротестовал тот. — Мне обещали по две сотни за каждый день, и…

— Все получишь, и еще двадцать зелененьких вдобавок, если сбросишь вон тех двоих в море.

— Зачем это? Тут их никто никогда не найдет.

— Где-то здесь наверху есть индеец, которому обещали по полсотни долларов за каждого беглого заключенного, живого или мертвого. А они не хотели возвращаться.

— Двадцать зелененьких? Это звучит… Он глянул на тяжелые сумки, которые Дэн укладывал в шлюпку.

— А это что?

— Неприятности, дружок. Большие неприятности. Тебе лучше забыть о них.

— Ну что ж, я хочу дожить до старости, а потому интересуюсь только своими делами. Уже забыл.

Нора села в шлюпку, а Дэн подошел к грулье и снял с него уздечку.

— Вот и все, мальчик, ты свободен. Иди обратно к Сэму, если хочешь, и мы однажды придем за тобой. А если не хочешь, просто бегай себе дикарем…

Он похлопал мустанга по крупу и пошел прочь, стараясь не поднимать глаз. Конь смотрел ему вслед. Потом он сделал несколько шагов в сторону гор, снова остановился и обернулся, чтобы убедиться, что делает все правильно. Дэн Родело садился в шлюпку…

Устроившись на носу, Дэн оказался лицом к берегу и увидел, как из пустыни выехал Панама и спустился к пляжу. Индеец остановил лошадь, огляделся, а потом медленно уехал…

— Куда бы ты ни пошел, — сказала Нора, — я хочу идти с тобой.

— Хорошо, — ответил он.

Она крепко прижимала к себе ржавую шкатулку, но почему-то теперь это уже не казалось ей таким важным…

Брионн

Глава 1

Ночью подул легкий ветерок. Он просачивался через перевалы Голубого хребта ^[63] вниз, в долину, принося с собой прохладу. Его слабые потоки шевелили листву за окнами большого дома Шелест листьев то слышался, то замирал, то возникал вновь

Мэт Брионн, которому еще не исполнилось семи лет, лежал в постели, но не спал, вслушиваясь в ночные звуки.

Скоро должен был вернуться отец. Он отправился в Вашингтон на встречу с президентом Грантом ^[64], и Мэт напряженно прислушивался, стараясь не пропустить его возвращения.

Отца Мэт обожал. Майор Джеймс Брионн был рослым, красивым человеком, которому одинаково был к лицу военный мундир и штатский костюм. Он был превосходный наездник и, как говорили соседи, «стрелок, каких поискать».

На какую-то минуту шелест листьев прекратился, и в воцарившейся тишине Мэт услышал негромкий стук копыт: лошади свернули с большака на аллею, ведущую к дому Двигались они почти бесшумно, и это было не похоже на возвращение отца.

При слабом свете, проникавшем сквозь незашторенное окно, Мэт видел стрелки часов. Он только что научился определять время и теперь часто смотрел на часы. Полночь… Мэт вслушивался, но все стихло. Его охватило беспокойство – он вспомнил рассказы об индейцах и бандитах – и, соскользнув с кровати, стал всматриваться через окно во двор.

Сначала он там ничего не увидел, потом заметил блеск пустого седла, какое-то подозрительное движение в темноте под деревом…

Мэт испугался и бросился наверх, в комнату матери. Открыл дверь, подбежал и тронул ее за руку.

– Мама… там, во дворе, какие-то люди. Я их слышал!

– Тебе показалось, сынок. Папа вернется только завтра.

– Мне кажется, это не папа. Они ходят тихо. Я боюсь.

Энн Брионн встала и взяла со стула халат. С тех пор как кончилась война ^[65] и Джеймс покончил с бандами дезертиров и грабителей, в Вирджинии было спокойно.

– Не бойся, Мэт. Никто нас не тронет. Все слишком хорошо знают нашего папу. Да и Сэм бы их услышал – он ночует в сторожке у ворот.

– Мама, сегодня пятница. Сэма нет. Он по пятницам уходит в кабак.

Об этом никто не мог знать, но Мэт как-то нечаянно услышал, как управляющий предупреждал Сэма, что если об этом узнает майор – его выгонят в три шеи.

Энн остановилась в раздумье. Ближайший дом в четырех милях отсюда. Их управляющий, Берт Уэбстер, уехал к сестре в Калпепер. Работники сейчас в горах – заготавливают дрова, и если ушел Сэм, то они здесь совсем одни, не считая негритянки-прислуги.

Мягкие ковры скрадывали звук шагов. Они спускались в кабинет Джеймса. Там, в шкафчике, под замком, он хранил оружие. Когда они спустились, Энн остановилась и взглянула на парадную дверь. Кто-то пытался ее открыть, осторожно-осторожно поворачивая ручку. Мэт тоже услышал этот звук и крепче сжал руку матери.

На мгновение Энн застыла. В этот миг она впервые испытала страх. До нее вдруг дошло, кто это такие. Сейчас, в Вирджинии, это не мог быть никто иной. Ведь войны сейчас нет. А с тех пор как Джеймс положил конец нападениям лесных банд, остававшихся после войны, и разбоя почти не стало.

Прошло уже два года, а она все еще помнит тот суд и злобную, перекошенную ненавистью физиономию Дейва Алларда, который бросает угрозы в лицо ее мужу, майору Джеймсу Брионну.

Алларды – это имя они взяли, перебравшись из Миссури, – были воровской семьей с сомнительным прошлым; до войны они промышляли мелкими кражами, а в смутное военное время превратились в закоренелых воров и убийц.

У Дейва Алларда на счету было несколько убийств. Брионн выследил его и арестовал, а на суде дал показания, на основании которых тот был осужден и приговорен к виселице.

Тогда Аллард вскочил со скамьи и надсадно закричал:

– Брионн, тебе конец! Моя родня тебя прикончит! Сожгут! Сожгут дотла, понял?!

Теперь Энн заставила себя размышлять спокойно. Это могли быть только они. Она всегда боялась, что однажды Алларды нагрянут. Хотя Джеймс смеялся над угрозами Алларда, говорил, что тот всегда был ненормальным…

Если это Алларды, то они, конечно, ищут Джеймса. Несомненно, они рассчитывают застать его здесь и наверняка проследили, когда Сэм ушел в кабак, чтобы точно знать, что в доме никого больше нет. Теперь они попробуют влезть через другие двери или окна, а когда доберутся до окна столовой, то обнаружат, что оно не закрыто. Ночь была теплая, и она оставила его открытым, как часто делала, чтобы в дом проникал свежий ветерок с гор. Она оставила окно открытым, а Малверния после ужина наверняка туда не заходила.

– Мэт, – сказала она ровно, – сейчас же спускайся в подвал и уходи через старый погреб. Беги в свою пещеру и сиди там, пока я или папа не придем за тобой. И что бы ни случилось, что бы ты ни услышал, не выходи, пока кто-нибудь из нас за тобой не придет.

– Мама, я…

– Делай, что тебе говорят. Папа сказал бы то же самое.

Мэт все медлил.

– Иди, – повторила она, – Уходи сейчас же.

Еще какое-то время мальчик колебался – ему неприятно было видеть свою маму такой – притихшей и бледной. Наконец он побежал.

Бросив взгляд из окна кабинета. Энн разглядела под деревьями лошадей… насчитала семь, впрочем, их могло быть и больше.

Она открыла шкафчик и достала ружье, с которым Джеймс ходил на дикого кабана. Заряжено оно было картечью. Еще взяла она пистолет – небольшой «дерринджер» ^[66], который Джеймс подарил ей вскоре после свадьбы. Пистолет был двуствольный, один ствол над другим.

Двери столовой и кабинета с противоположных сторон выходили в прихожую. Она поднялась на шесть ступеней и остановилась на площадке, где лестница раздваивалась и откуда вела дальше двумя широкими пологими маршами на второй этаж. На площадке стоял стул с прямой спинкой.

Усевшись поудобней, она спрятала пистолет на коленях под полой халата, а сверху положила ружье. И стала ждать Сердце ее бешено колотилось.

Это ее дом. Она вошла сюда невестой. Здесь она впервые ощутила себя хозяйкой. Здесь она была счастлива. Здесь родился ее сын.

Обычаи предков-первопоселенцев не позволяли ей легкомысленно относиться к роли хозяйки, хранительницы очага У человека есть дом, и он должен его защищать. Эту истину она усвоила твердо.

Она никогда не думала, что ей придется защищать свой дом, хотя ее бабке как-то довелось оборонять от индейцев бревенчатую хижину в этих же местах… Нет, об этом она никогда не думала, но теперь, когда такой момент настал, она была готова. А дом этот не так-то просто защитить. Она должна, если получится, отпугнуть незваных гостей. И если не удастся добиться этого выдержкой и достоинством, то остается оружие. Так или иначе, Мэту ничто не угрожает Ход от старого погреба, построенного давным-давно для дома первопоселенца, позволит Мэту убежать в его пещеру на берегу. Даже если бы они нашли этот ход, которым пользуется только Мэт, когда играет в войну, то найти под корнями старого дуба пещеру они не смогли бы.

Через минуту она встала. Взяла свечу, зажгла, а затем, переходя от одного канделябра к другому, зажгла все свечи, так что прихожая засияла огнями, как будто ждали гостей. Потом вернулась на место и уселась, как прежде.

Надежды удержать их, уж если они решили проникнуть в дом, не было никакой, но она надеялась на то, что, может быть, увидев ее с оружием, они остановятся и уйдут. Однако в глубине души она понимала, что того человека, который в суде выкрикивал угрозы, не напугаешь ружьем, как не напугаешь и его братьев.

К счастью, Малверния живет в другом доме, в противоположном конце сада и, похоже, ей ничто не угрожает. Муж ее уехал рубить дрова, и она тоже одна.

Послышался слабый звук шагов, тихонько открылась дверь столовой. В дверном проеме возник человек. Это был крупный мужчина, почти седой, хотя молодой и крепкий. Грязные и поношенные рубашка и жилет не могли скрыть его мощной мускулатуры.

Он неторопливо оглядывался вокруг, явно удивленный тем, что увидел. В дверях кабинета возник второй. Этот был не такой крупный и, пожалуй, грязнее. Вот он и заметил ее.

Подавшись вперед, он уставился на нее, как бы не веря своим глазам.

– Там женщина! – удивленно проговорил он. – Вон сидит!

Коттон Аллард сделал несколько шагов. Теперь между ним и Энн была колонна, стоявшая у основания лестницы.

– Вы пожаловали повидаться с майором Брионном? – спокойно сказала Энн. – Так его нет дома. В такой поздний час мы не принимаем. Если вы пожалуете в другой раз, я убеждена, он будет очень рад встретиться с вами.

– Ты погляди, какие манеры! – Коттон Аллард был искренне восхищен. – Это настоящая леди! Я всегда хотел поближе посмотреть, что они за птицы. Похоже, сегодня мы выясним.

– Полагаю, – сказала холодно Энн, – вы сейчас уйдете.

Коттон Аллард демонстративно перекатил языком комок жевательного табака за щекой и смачно сплюнул на персидский ковер.

– Думаю, раз майора нет, придется согласиться на то, что есть.

Он повернулся к другому.

– Скажи ребятам, пусть забирают что хотят. А потом поджигают. А я – тут займусь…

– Сам скажи, – ответил тот, что поменьше, – никуда я не пойду.

Коттон осторожничал, старался, чтобы колонна оставалась между ним и женщиной. Ружья, которое было частично скрыто за ее коленями, он еще не видел. Он только заметил, что что-то чернеет у нее под рукой, и сидит она как-то неестественно.

Второй был менее осторожен, стоя в центре комнаты.

Наверху скрипнула дверь. Значит, и по черной лестнице они тоже поднялись.

В это мгновение тот, что поменьше, сутулый, бросился вперед. Энн подняла ружье и выстрелила прямо в него. В просторной прихожей ружейный выстрел прозвучал чудовищно громко. Энн видела, как он замер на полушаге, видела, как у него на лице застыло выражение ужаса, выстрел опрокинул его, он грохнулся на спину и растянулся на полу.

Коттон Аллард, мягко, как кот, перескочил через перила и оказался возле нее. Сверху с балкона спрыгнул другой – и ружье у нее вырвали. Она спокойно взяла с колен пистолет, направила на Коттона. Прозвучал выстрел – мимо. И почти в тот же миг Энн Брионн выстрелила себе в сердце.

Все это маленький Мэт видел с балкона, где он спрятался, не желая бросить мать одну и не зная, что делать. Когда Энн упала, он сдавленно вскрикнул и хотел броситься к ней.

– Мальчишка! – крикнул Коттон. – Держи!

Мэт рванулся по черной лестнице, скатился по крутым ступеням в темноту подвала, но ему не нужен был свет, чтобы найти проход к старому погребу. Он исчез в темноте, выбрался на свет под деревьями и оглянулся на дом как раз в тот миг, когда какой-то бандит поднес свечу к гардинам, замечательным кружевным гардинам, которые мама привезла из Алансона. Языки пламени взметнулись кверху.

Мэт ползком спустился к берегу. Он дрожал от страха. Здесь, под корнями, было его убежище – маленькая пещерка, почти нора. Он влез туда и лежал не шелохнувшись, потрясенный и оглушенный.

Алларды выскочили из дома, прижимая к себе множество бутылок виски и бренди. Сквозь треск пламени до Мэта смутно доносились их пьяные голоса. Прошло много времени, прежде чем он уснул. Но и во сне он с ужасом вспоминал физиономии Коттона Алларда, Тьюлсона и того, который спрыгнул с балкона.

Здесь, под корнями, Мэта, свернувшегося калачиком и спящего, нашли на следующее утро майор Джеймс Брионн и Малверния.

Глава 2

Майор Джеймс Брионн взглянул на сына:

– Ешь, Мэт. Теперь тебе придется привыкать к моей стряпне.

– Мне нравится, как ты готовишь, папа.

Мальчик был подавлен, слишком подавлен. Все эти четыре месяца, что прошли после смерти матери, Мэт был очень замкнут. Он заговаривал, лишь когда к нему обращались, не задавал никаких вопросов и неотступно следовал за отцом, как будто боялся потерять и его.

Понемногу он рассказал, что произошло тогда ночью, – о мужественном и хладнокровном поведении мамы, об изумленных бандитах, он даже передал те последние слова, которые слышал, когда на миг задержался у двери, слова, сказанные Коттоном Аллардом. «Черт побери, – сказал Аллард. – Вот это женщина!»

Но мальчик говорил редко, и Брионн не пытался втянуть его в разговор. О возвращении в поместье, которое майор так любил, не могло быть и речи. Трагедия была слишком свежа в памяти мальчика. Ему требовалось переменить обстановку, резко и полностью, чтобы скорей появились новые интересы и дела.

– Мы едем в страшную глухомань, Мэт. Людей будешь видеть редко, только в городке, куда будем ездить за припасами. А городишко, кажется, очень маленький.

Джеймс Брионн был высоким, широкоплечим человеком тридцати трех лет, скуластым, загорелым и обветренным. Он обладал тем редким достоинством, которое называется мужской статью, а за этим скрывалось нечто большее, чем внешность, целый сплав различных качеств, которые властно покоряли всех окружающих. Под наружной невозмутимостью и военной выправкой скрывалась натура страстная и неистовая.

– Поедем поездом, Мэт. Будем ехать несколько дней. Увидим совсем новые края.

– А там будут индейцы? – спросил Мэт.

И это был его первый вопрос, в нем впервые шевельнулся интерес к чему бы то ни было.

– Да, но, надеюсь, не враждебные…

Неожиданно к их столику подошел военный.

– Майор! Здесь наверху генерал, он хочет видеть вас.

– Полковник Дивайн, мы издалека. И я, и мальчик устали. – Брионн старался не выдать своего раздражения. – Я ценю внимание генерала, но ведь мы уже все сказали друг другу…

Дивайн решительно сел.

– Вы нужны ему, Джеймс. Он намерен баллотироваться, и ему нужны рядом честные люди. Для нас с вами не секрет, что в его окружении есть отъявленные негодяи. Но генерал в таких делах не искушен и, чтобы избавиться от негодяев, ему нужен именно такой человек, как вы.

– Человек, который никому не доверяет. Это вы хотите сказать?

Дивайн достал из кармана портсигар и предложил сигару. Джеймс взял.

– У вас славный сынишка, майор, – сказал Дивайн. – И что же вы хотите, чтобы он пропадал без толку в этой пустыне?

– Он не пропадет, полковник. – Брионн говорил как бы между прочим, но в голосе его слышался металл. – Он там многому научится, да и парень он крепкий. Эти места не для слабых; для него это будет хорошая школа.

– Джеймс, вы нужны генералу, – повторил Дивайн. – Вам дается карт-бланш. Он хотел бы видеть вас своим адъютантом, но вы можете получить и место в правительстве… какое пожелаете. Ему нужны ваши опыт и здравый смысл.

– Скажите прямо, Дивайн. Ему нужен разящий меч. Ему нужен такой человек, который сумеет сказать «нет» и не отступит. Ему нужен топор, который будет рубить, невзирая на лица, – а щепки пусть летят.

Брионн уставился в глубину комнаты, размышляя о том, какие великолепные перспективы открывало бы это предложение перед ним и Энн еще несколько месяцев назад. Он очень хорошо знал, какого о нем мнения Грант. Он был одним из немногих близких к президенту людей, знающих не только американский Запад, но и Европу. Задания, которые ему довелось выполнять, обогатили его уникальным опытом, необходимым для решения тех задач, которые на него собирались возложить.

– И, все-таки, я говорю «нет», – повторил он. – Двенадцать лет я отдал армии, двенадцать лет – в разъездах. В итоге я потерял жену, дом, все – кроме сына. Я делал, что требовалось, и не жалею, но теперь – с меня хватит. Я подал в отставку, потому что хочу быть с сыном… И потому, что мне нужно время. Время подумать, почитать и время растить сына.

– Так вы пойдете к Гранту? – спросил Дивайн и добавил. – В конце концов, он – президент Соединенных Штатов.

– Конечно, пойду. Я не встречал лучшего солдата и полководца. Я пойду – но все равно скажу «нет»

Дивайн жевал кончик сигары. Гранту действительно нужен Брионн. Но дело не только в этом. Дивайна волновала судьба самого Брионна. Он знал о приступах черной меланхолии, которые одолевали этого человека, о неуемной ярости, живущей в нем, которая могла представлять опасность и для него самого. И нельзя допустить, чтобы он сейчас, так скоро после смерти жены, остался один, без друзей.

– Хотел бы еще кое-что сказать, Джеймс. Этель очень переживает за вас…

Кривая усмешка исказила лицо Брионна.

– Полковник, это одна из главных причин моего отъезда. Я хочу избежать жалости, вопросов, я хочу освободиться от сочувствия и любопытства. Мне хочется рвануть куда-нибудь, где никто меня не знает и никто не опекает. Я сыт сочувствием по горло. Этель – славная женщина, но ведь ясно, что она прежде всего постарается меня женить. Вы знаете, каковы женщины. Постоянные разговоры о том, что мне нужна жена, а ребенку – мать.

Дивайн печально улыбнулся. Именно так какие-то два часа тому назад и сказала его супруга.

Затем они говорили о всякой всячине: о предстоящей президентской кампании, о том, как обстоят дела здесь – в Сент-Луисе, о гостинице, в которой остановились. Наконец, Дивайн поднялся наверх к Гранту.

Оставшись наедине с сыном, Брионн поговорил с ним немного, а потом задумался. Правильно ли он поступает? Является ли перемена обстановки единственным выходом? Да и выход ли это вообще?

Мэт часто по ночам просыпался, кричал во сне. И его нельзя было оставлять одного, поручив заботам только одной женщины, настолько он боялся, что бандиты могут нагрянуть вновь.

В ту страшную ночь они искали его, и он до сих пор помнит их голоса. Несколько раз они подходили к нему так близко, что он слышал их шаги и разговоры. Он их видел, он их знает и, к тому же, он сын человека, которого они ненавидят…

Просторный ресторан отеля «Сазерн» был одним из лучших в стране, и кормили там отменно. Сент-Луис – деловой город. Это ворота дикого Запада. И здесь были люди, знавшие Брионна, а Дивайна тут знали все. И всем было ясно, что если Дивайн с ним разговаривает – значит, он важная птица, потому что Дивайн – близкий друг и правая рука президента.

– Папа, а у меня будет пони? – спросил мальчик.

– У тебя, сынок, будет настоящая лошадь. Как у взрослого. И мы с тобой будем много ездить верхом, а там, куда мы едем, дорог не будет, – только индейские тропы, и тех мало.

Сначала, как только сына нашли целым и невредимым, Брионна охватило какое-то безумие. Была, конечно, погоня и он был впереди. Эта трагедия потрясла всю округу, и все мужчины, кто мог сидеть в седле и носить оружие, бросились ловить Аллардов.

Те бежали в горы, но теперь у них не было друзей даже там. Убежища, которыми они прежде пользовались, были закрыты Для них, потому что это преступление возмутило даже самых матерых бандитов.

Да, они сражались с Брионном, но они знали его как храброго человека и по-своему уважали. Они знали и жену его, и не стали бы делить кров и пищу с теми, кто нападает на женщин. В результате Алларды покинули свои укрытия и исчезли Поговаривали, что они вернулись в Миссури.

Но Брионн отказывался этому верить. Мрачный, неумолимый, ожесточенный, он изъездил все тропы, забираясь в одиночку в такие места, куда не отважился бы наведаться и целый кавалерийский эскадрон.

Ослепленный яростью, которая, как знал Дивайн, глубоко в нем засела, Брионн этими поездками доводил себя до изнеможения. Даже его бывшие враги предлагали ему помочь, но Алларды исчезли бесследно… Наконец он осознал, что в первую очередь должен подумать о сыне.

– Папа, а ты знаешь место, куда мы едем? – спросил Мэт как раз в этот момент.

– Да, сынок. Видел мельком. Это дикая земля, удивительная и безлюдная. Есть в ней что-то: такую раз увидишь – и она тебя не отпустит. Там везде огромные скалы – громадные, причудливые, а над тобою – широкое небо; самое широкое – шире не бывает. Просто невероятно.

Он помолчал, вспоминая.

– Я приехал на новые места, Мэт, когда был такой, как ты. Родился я, ты знаешь, в Канаде и мальчиком говорил только по-французски. А когда мне стукнуло семь, я переехал к тете в Вирджинию и рос там, и только иногда наезжал в Канаду и во Францию. Когда я был мальчиком, мы много охотились и ездили верхом в горах Голубого Хребта. В школу я ходил в Вирджинии. А когда подрос, то учился в Вирджинском военном училище, а затем еще год в Академии Сен-Сир, во Франции…

Это был захватывающий рассказ, и Джеймс старался блеснуть красноречием, чтобы сберечь пробудившийся у Мэта интерес. Джеймс Брионн благодаря превосходной подготовке и дядюшкиному влиянию, получив воинское звание второго лейтенанта, был командирован на Запад, на Индейскую территорию. Прибыв в горячий момент, он отправился под началом капитана Стюарта преследовать отряд шайенов, совершивших нападение на почтовый обоз. Они тогда убили десятерых индейцев и отбили двадцать четыре лошади и мула Затем Брионн с полковником Самнером выступил усмирять шайенов и участвовал в сражении при Соломон Форк, и в последовавшем затем преследовании разбитого противника. В последующие несколько лет он принимал участие в нескольких десятках разведывательных вылазок в глубь индейской территории в Небраске, Колорадо, Вайоминге и Юте, но был отозван и направлен в Европу с заданием заняться контрразведывательной деятельностью против обосновавшихся во Франции, Англии и Германии агентов конфедератов ^[67].

Потребность в офицерских кадрах вновь привела его в Штаты, где он принял участие в кампании Гранта на Западе и приобрел большой авторитет своим умением расквартировывать и снабжать крупные войсковые части. Ему были присвоены звания первого лейтенанта, затем капитана и, наконец, майора.

В числе первых он обратил внимание на блестящие возможности железных дорог для перевозки войск и провианта, но под конец войны, когда появились признаки того, что одна или несколько европейских стран могут вмешаться на стороне конфедерации, был опять отправлен в Европу. Его блестящий французский, а также дружеские связи, завязанные во время обучения в Сент-Сире, сослужили ему хорошую службу. По окончании войны он вернулся в свой старый дом возле Уоррентона, в штате Вирджиния, и жил частью здесь, а частью – в Вашингтоне.

– Папа, а что мы будем делать на Западе? – поинтересовался Мэт.

– Гм-м-м, займемся немного старательством, поймаем пару мустангов, а может, даже заведем небольшое стадо бычков. Но, Мэт, всему свое время. Главным образом, мы едем посмотреть на новые места, глухие и дикие.

Джеймс отодвинул стул.

– А сейчас, сынок, мне пора идти на встречу с генералом.

– Папа, а Сент-Луис в каком штате?

Брионн в это время раздумывал, что он скажет Гранту, и проговорил, не подумав.

– В Миссури, Мэт. Сент-Луис, штат Миссури.

Внезапно Мэт оцепенел, и Брионн, заглянув в его округлившиеся от страха глаза, тут же понял свою ошибку.

– Эй, Мэт. Не бойся, все в порядке. Это совершенно исключено, что мы когда-нибудь встретим Аллардов. А даже если и встретим, то не надо бояться. Ведь я буду с тобой.

Он подумал сейчас о том, что нельзя мальчика оставлять одного, беззащитного, наедине с кошмарами и со всеми теми страхами, которые может породить его воображение в этом незнакомом месте. Он возьмет Мэта с собой на встречу с Грантом. Это может оказаться даже полезно, так как генерал любил детей.

Они уже двинулись в сторону лестницы, как вдруг Джеймс услышал, как кто-то сказал.

– Вот майор Брионн, друг президента Гранта.

Человек, сидевший на стуле возле лестницы, при этих словах резко поднял голову, и тяжелый взгляд его голубых глаз встретился со взглядом Брионна. Тут же этот человек отвел свой взгляд в сторону, как будто боялся, что его узнают. Брионн остановился, а тот быстро поднялся, свернул на ходу газету и прошел через вестибюль к выходу.

Брионн остановился в нерешительности. Старый боевой товарищ? Нет… Он посмотрел опять и увидел, что неизвестный остановился в дверях и смотрит на него. На сей раз, когда глаза их встретились, тот быстро вышел и закрыл за собой дверь.

Конечно, люди любопытны. И Джеймс к этому привык, но в глазах незнакомца была такая жгучая ненависть, смешанная, казалось, со страхом, что Брионн не мог не обратить внимания. Однако полковник Дивайн, вероятно, прав. Опыт и природное чутье заставляют его подозревать всех.

– Папа, пошли, – позвал Мэт.

Поведение этого человека встревожило Брионна, и беспокойство не покидало его. Но чем больше он думал об этом, тем крепче становилась его уверенность, что прежде он его никогда не встречал.

Джеймс с сыном поднялись по лестнице и по коврам холла прошли к апартаментам генерала. У двери стояли на часах два охранника, плотные и сильные парни. Оба знали майора по Вашингтону.

– Добрый вечер, майор, – сказал один из них. – Генерал вас ждет.

Грант сидел за письменным столом, во рту у него дымилась сигара. Мундир расстегнут, галстук немного съехал набок. Он коротко кивнул:

– Как дела, Брионн? Бери стул…

Глава 3

Поезд грохотал в ночной мгле. За окнами, на безбрежной и безлюдной равнине, не было видно ни одного огонька. Рядом с Брионном, у окна, крепко спал Мэт.

Вагон был почти пуст. Через две скамьи впереди, вытянув ноги в проход, лежал какой-то молодой человек. Сапоги его были изношены, а шпоры имели большие колесики, какие носят в Мексике и Калифорнии.

Джеймс видел, как тот садился в поезд на какой-то небольшой станции, к западу от Омахи. Этот молодой человек был высоким и гибким, с копной соломенных волос и веселым выражением лица. Он подмигнул Мэту, кивнул головой Брионну и тут же зажег сигарету, что выдавало в нем жителя пограничного Техаса, где привычку курить сигареты позаимствовали у мексиканцев.

У молодого человека был старый штуцер Генри, но наметанным глазом бывалого военного Брионн отметил, что оружие вычищено и за ним хорошо смотрят. На поясе висел мощный кольт «уолкер», редкая модель.

Кроме них в вагоне было еще несколько человек, в том числе одна молодая женщина. Ее одежда была из хорошей ткани, хотя и не новая, а темные глаза выдавали добрый нрав и были удивительно привлекательны. Она заинтересовала его, и он попытался угадать, кто она такая и почему едет на Запад.

Грант был, конечно, прав. Он бежит, бежит от воспоминаний об этом кошмаре, от всего, что связано со смертью жены. Он бросает Вашингтон, друзей, привычные места. Он бежит… но куда?

И не может он сказать, что делает это ради Мэта. Ему самому хочется бежать. И едет он в места, которые видел прежде однажды, много лет тому назад, но земля эта запала в душу навсегда. Он все еще помнит полнейшее одиночество этих высоких остроконечных вершин, это великолепие звезд, эту небесную ширь.

Ни одна земля не завораживала его так, как эта дикая и безлюдная пустыня, с ее безбрежностью и одиночеством, удивительными каньонами, нагими гребнями гор, разрушенными отрогами, камнепадами, несущимися вниз, в долину. В глубине души что-то всегда влекло его сюда.

Он вспомнил один вечер, когда дозор под его командой рыскал в поисках шайки индейцев, угнавшей лошадей. Неожиданно они вышли к гребню небольшой седловины, откуда открывался прекрасный вид на местность вокруг. В изумлении он натянул поводья, а его люди медленно собрались вокруг него в благоговейном молчании.

Перед ними узким зеленым коридором простиралась долина, уже затянутая полумраком, по краям которой с двух сторон вздымались, как фантастические химеры, горгульи – причудливые каменные истуканы, высеченные из скального монолита ветром, песком и дождем.

Тропа терялась в долине и бессмысленно было продолжать преследование. Однако его тянуло спуститься, влекло в этот наполняющийся ночным мраком коридор. Но люди его робели, а сержант дипломатично заметил: «Лейтенант, я вам точно скажу, ни один индеец туда бы не спустился, особенно на ночь глядя».

Сержант был, конечно, прав. И Брионн неохотно повернул назад. Но земля эта звала его, в его ушах звучала ее песня. А когда она умолкала, он замирал и слышал, как ветер зовет его издалека, нежно и жалобно. И в такие мгновения он понимал, какую песню слышал, проплывая мимо острова сирен, привязанный к мачте Одиссей.

Неожиданно поезд остановился. Заскрежетали вагоны, толчок – затем тишина, и только слабо пыхтел, выпуская пар, паровоз.

Светловолосый ковбой сел, оглядываясь по сторонам. Столкнулся взглядом с Брионном:

– Что случилось?

– Не знаю, – глянув на Мэта, сказал Брионн, – пойду посмотрю.

Ковбой поднялся.

– И я тоже.

Посматривая на сына, Брионн замялся. Темноглазая девушка улыбнулась.

– Идите. Я присмотрю за ребенком. Если он проснется, я скажу ему, куда вы пошли.

Брионн прошел в конец вагона и вышел на открытую площадку.

По обе стороны простиралась обширная холмистая равнина. За невысокими холмами где-то вдали исчезала одинокая колея железной дороги. Держась за поручень, он высунулся и посмотрел в сторону паровоза. Там виднелись темные фигурки о чем-то разговаривающих между собой двух человек, а также раскачивающийся фонарь проводника, который шел вдоль поезда и осматривал вагоны.

Брионн спрыгнул на землю, следом за ним – ковбой.

– Что случилось? – тихо окликнул Брионн проводника.

– Горим, – ответил тот. – Я чую запах дыма. Мне кажется, в каком-то вагоне загорелась букса. А может, крыша занялась от искры…

Ковбой стоял чуть поодаль.

– Это, конечно, не мое дело, мистер проводник, – заметил он спокойно, – но на вашем месте я бы сел поскорее в поезд и отогнал бы его куда-нибудь к чертовой матери подальше отсюда. Это не поезд горит, а трава. В прерии пожар. И огонь идет сюда.

Проводник повернулся и уставился на него в темноте.

– Точно, – сказал он, – это горит трава.

Проводник повернулся и, спотыкаясь, кинулся назад к паровозу, но только он двинулся, как тускло-красным заревом на горизонте показалось пламя.

– Мы не успеем, – сказал Брионн. – Лучше зажечь встречный огонь.

– Но не здесь, – ковбой вытащил револьвер. – Надо сдать назад. Там сзади болотце. Надо к воде. – Он выстрелил в воздух, и проводник резко затормозил на бегу.

– Назад! – закричал ковбой. – Сдавай назад, к болоту!

Машинист что-то прокричал в ответ, и проводник вскочил в ближайший к нему вагон. Брионн вскочил на площадку и протянул руку ковбою, помогая ему взобраться.

Колеса паровоза с сильным скрежетом провернулись несколько раз в обратном направлении и поезд тронулся. На горизонте же вовсю плясала полоса огня, которая быстро приближалась. Как далеко огонь? В миле? В полумиле? Определить в темноте было невозможно.

Поезд надсадно гудел и скрежетал, сдавая назад. Брионн зашел в салон вагона. Вагон покачивало. Мэт не спал, а сидел, приподнявшись, глаза его широко раскрыты от страха. Рядом с ним была девушка.

– Это горит трава, Мэт, – сказал Джеймс. – Позаботься об этой леди. Она никогда с этим не сталкивалась и может испугаться. Из вагона не выходи.

Брионн огляделся: надо организовать людей. Один из пассажиров, в форме рядового, поднялся, протирая от сна глаза. Брионн обратился к нему:

– Солдат, пройдите по вагонам и поднимите всех мужчин. Берите ведра, короче все, в чем можно носить воду. Эти вагоны – деревянные. Сухие. Да еще и лакированные. Обливайте их водой.

Он сбросил сюртук и побежал в конец вагона, а когда поезд замедлил ход, спрыгнул на землю. Болото было с противоположной стороны от огня, но вода была рядом, и, в крайнем случае там можно было спастись от пламени.

Брионн побежал с другой стороны, со стороны, откуда шел огонь.

– Начинайте поджигать возле путей, – сказал он ковбою. – Пусть сгорит трава возле самого поезда. Только не давайте сильно разгореться, чтобы можно было погасить. А я отойду дальше.

Теперь огонь был хорошо виден: ревущее пламя вздымалось высоко в небо. Отбежав ярдов на пятьдесят, Джеймс остановился, упал коленями в траву и двумя руками выдернул большой пучок травы. Поджег его, подождал пока разгорится, а затем поднес к траве – пламя взвилось, а он побежал дальше, поджигая траву до тех пор, пока мог удержать в руках догорающий пучок. Затем вырвал еще один пучок. Когда встречный огонь запылал вдоль всего поезда, он развернулся и побежал назад, оставляя по пути новые очаги пламени.

План состоял в том, чтобы, не позволяя слишком сильно разгореться ни одному очагу, выжечь траву возле поезда, и тем самым остановить большой огонь, который все приближался и приближался…

Другие тоже не стояли. С полсотни темных фигурок, распределившись вдоль путей, обливали вагоны водой. Поджигали траву и гасили те очажки, где пламя подбиралось близко к поезду или сильно разгоралось. Работали не щадя сил.

Ничто другое не требует от человека большего напряжения, чем борьба с огнем. Есть в ней какое-то отчаяние, порожденное вековым человеческим страхом перед стихией и сиюминутным ощущением опасности. Едва успевали поджечь встречный огонь, как уже требовалось его гасить, чтоб не заполыхал слишком яростно.

Ковбой соображал, что надо делать, и действовал проворно. Он поджигал всего в нескольких футах от путей, и полоска травы, прилегающая к рельсам, вскоре выгорела, а вот в другую сторону, против ветра, туда, где уже была плешь, выжженная Брионном, пламя ползло еле-еле.

Но огромная стена огня приближалась. До нее оставалось всего несколько сотен ярдов. Теперь поезд находился между болотом с одной стороны и большим выжженным участком, с другой, а внешний рубеж встречного огня медленно полз в сторону огненного вала, и, когда образовалась выжженная защитная полоса, все принялись обливать вагоны водой.

Несколько человек залезли на крыши вагонов, другие подавали им ведра, третьи сами поливали водой их лакированные стены. От дыма першило в горле; в дыму летали листья и трава; неслись пылающие клубки перекати-поле. Было нестерпимо жарко.

Теперь вал пожара докатился до встречного огня и яростно неистовствовал, но продвинуться дальше не мог. За пределами полосы встречного огня пожар еще стремился обойти островок болотца и выжженной полосы вокруг поезда, но это было уже не опасно.

Через несколько минут стало ясно, что поезду ничто не угрожает. Минуту или две кучка усталых людей стояла молча.

Брионн оказался рядом с ковбоем.

– Неплохой пожар, – сказал Брионн бесстрастно.

– Да-а-а, я видел пожары. Этот – серьезный.

К ним подошел проводник.

– Хочу поблагодарить вас, – сказал он. – Если б не вы, поезд сгорел бы.

Ковбой усмехнулся:

– Еще чего не хватало – изжариться в огне. Нет, мой папаша всегда говорил, что я закончу на виселице!

Он широко улыбнулся Брионну.

– А вы ловко шуруете, – и представился: – Меня зовут Маури. Даттон Маури.

Брионн пожал протянутую руку:

– Джеймс Брионн, – и добавил: – Мы с сыном едем на Запад, в Юту, а, может, и дальше – в Неваду.

– Так я тоже туда, – сказал Маури. – А где собираетесь сойти?

– В Проментри, – ответил Брионн. – Думаем оттуда отправиться на юг, пожить там, заняться старательством.

Маури посмотрел недоверчиво.

– На кисейную барышню вы, конечно, не похожи, но там такие места, что надо держать ухо востро.

Они вернулись к поезду и неторопливо поднялись в вагон.

Внезапная опасность превратила этих людей из случайных попутчиков в коллектив, сплотившийся ради общего дела. Брионн посмотрел на людей вокруг, на их черные от сажи лица с потеками пота.

– Похоже, мы зря не оставили немного воды для себя, – заметил он, и большой фермер-швед улыбнулся в ответ. Поезд тронулся.

«В подобных критических ситуациях есть нечто такое, что не забывается», – подумал Брионн. И что бы ни случилось потом с этими людьми, они уже никогда не будут друг другу чужими. Общая опасность их сроднила и теперь в отношениях между ними возникла какая-то сердечность, теперь они знали, что в минуту опасности не ударят в грязь лицом, и благодаря этой победе над стихией, одержанной совместно, каждый из них лучше узнал себя.

Мэт взглянул на отца. Большие глаза смотрели с обидой.

– Я хотел помочь, – сказал он, – но Миранда меня не пустила.

– Спасибо вам, – Брионн искренне поблагодарил девушку. – Меня зовут Джеймс Брионн.

– А меня Миранда Лофтен. Мистер Брионн, у вас прекрасный сын. Боюсь, что скорее он меня успокаивал, чем я его.

– А вы далеко едете?

В глазах ее появилась некоторая отчужденность.

– Нет, мистер Брионн, недалеко. Совсем недалеко…

Она отвернулась и пошла на свое место.

– Она хорошая, – заметил Мэт.

Брионн посмотрел в окно. Светало. Огонь везде уже погас, и светло было от того, что настало утро.

Но солнце скрывалось за тяжелыми тучами; по оконному стеклу бежали струйки дождя. Поезд замедлил ход – начался длинный подъем. Брионн вдруг ощутил какое-то беспокойство, и, оставив Мэта смотреть в окно на дождь, поднялся и зашагал по проходу.

Большой швед ему улыбнулся, а еще двое перебросились с ним парой слов о пожаре и погоде. Один, невысокий крепыш, с широким красным лицом, поднял глаза на проходящего Брионна.

– Я слышал, вы сходите в Проментри. У меня там лавка. Если смогу быть полезен – заходите запросто.

– Спасибо.

– Там, на Востоке, один парень пристал ко мне с расспросами о золотом костыле ^[68]. Его ведь вогнали у нас в Проментри. Хотел узнать, цел ли он. Так я ему растолковал, что его давным-давно бы украли, если б он там был. Видите ли, у нас такие лихие ребята, что коронку изо рта стащат, если позволить. А то есть и такие, что из-за нее прихлопнут тебя как муху.

Теперь поезд еле полз. Наклонившись к окну, Брионн вглядывался сквозь потеки дождя на стекле. Вокруг поезда шевелилась темная масса каких-то мохнатых существ.

– Бизоны! – воскликнул Брионн.

Поезд остановился. Владелец лавки приник к окну.

– Хоть бы сейчас не вышло, как в прошлый раз. Тогда стояли целый день – ждали, пока бизоны пройдут… такое было впечатление, что их миллионы.

Внезапно Брионн обернулся. В конце вагона, глядя на него, стояли двое. Один из них был высоким и сутулым. На широких бедрах висело по револьверу на каждом, отчего бедра казались еще шире. На голове его была видавшая виды шляпа, ворот рубахи лоснился от грязи, а в обвислых усах застряли табачные крошки.

Но внимание Брионна привлек не он, а тот, что стоял рядом. У Брионна была хорошая память на лица. Он узнал этого человека, которого видел в отеле «Сазерн», в Сент-Луисе.

Как только их взгляды встретились, эти двое повернулись и скрылись за дверью.

Хозяин лавки проследил направление взгляда Брионна.

– Они везут лошадей… там, в багажном вагоне. А больше ничего не знаю.

– Интересно, где они были во время пожара, – заметил Брионн. – Что-то я их не видел.

– Вообще-то я их токе не видел.

Возле них остановился проводник.

– Сегодня вечером будем в Шайенне. Это настоящий город. Вам понравится.

– Я слышал, в багажном вагоне какие-то лошади? – спросил Брионн.

Проводник кивнул в ответ.

– Да. Прошлой ночью сели четверо. Закупили весь вагон. У них там шесть лошадей и куча поклажи. Говорят, охотники на мустангов.

Четверо…

Брионн вернулся на свое место. Мэт спал, и рядом никого больше не было. Он открыл саквояж, достал пояс с кобурой и револьвер, проверил – заряжен ли, и застегнул пряжку.

Затем сел на место, лицом по ходу поезда, и откинулся на спинку. С того места, где он сидел, можно было наблюдать за передними вагонами.

Теперь поезд пошел немного быстрее, так как бизонов стало меньше. Несколько раз машинист давал свисток, и каждый раз бизоны, пробежав несколько метров, переходили на шаг.

В проходе стоял Маури. Если он и заметил появление револьвера, то не подал виду.

– Пассажиров немного. Если б было больше, начали бы стрелять бизонов. Я однажды видел, как стреляют сразу человек тридцать. Убивали просто так – даже печень и язык не брали. Я такого больше не встречал.

– Бизоны, когда им надо, неплохо бегают, – заметил Брионн. – Я видел, как индейцы бьют их на бегу.

– Лучше всего – картечь, – сказал Маури. – Я предпочитаю картечь. В Проментри вы сможете выбрать хороший дробовик… какую-нибудь мощную пушку типа «уэллс-фарго». Такая штука очень впечатляет.

Маури неторопливо отошел, и Брионн откинулся на спинку скамьи, надвинув шляпу низко на глаза. Что все это означает? Они просто говорили о бизонах? Или за этим есть еще что-то?

Глава 4

Когда поезд грохотал уже на въезде в Шайенн, возле Брионна вновь остановился проводник.

– Стоянка – полтора часа, – сказал он. – Вам с мальчиком лучше перекусить. Дальше по пути ничего подходящего не будет. По крайней мере, чтобы вас устроило.

– Постоялый двор Шайенна – ничего хорошего, – продолжал он. – Парусиновые перегородки; по двое на кровати. Еда – хуже некуда. Останавливаться лучше всего в гостинице Хука, а вот кормят лучше – у Кейт Коннор. Ее заведение недалеко от станции – и вы непрогадаете. К тому же, она любит малышей.

Кормили у Кейт Коннор, действительно, хорошо, и суетливая, по-матерински заботливая ирландка хлопотала над мальчиком так, как будто вынянчила его. Время от времени она бросала на Брионна изучающие взгляды. Наконец остановилась у стола, уперев руки в бока, и сказала:

– Обычно я сразу определяю, кто есть кто, а вот с вами не получается, мистер. Не похоже, чтоб вы разъезжали просто так, от нечего делать. Смахиваете вы на игрока, но вряд ли БЫ игрок, а то бы вы остановились в другом заведении.

Брионн взглянул на часы. Они хорошо поели, а теперь – пора на поезд. Он отодвинул стул и встал. И в этот самый момент раздался выстрел. Оконное стекло разлетелось вдребезги, пуля угодила в медную сковородку, висящую на стене у дверей в кухню, и та протяжно загудела.

Брионн одной рукой мгновенно повалил Мэта на пол, а другой выхватил револьвер. Он был в глубине комнаты. Сидя на корточках, он выглядывал из-за края стола, пытаясь хоть что-нибудь увидеть за окном. В темноте ничего не было видно. Он ждал вспышки выстрела – но его не последовало.

Кейт смотрела на него в упор.

– Мистер, это не пьяный ковбой стрелял. Кто-то хочет вас убить.

Брионн вложил револьвер в кобуру и, быстро поднявшись, улыбнулся ей.

– Не думаю, мисс Коннор. Это просто случайный выстрел.

– Думайте, что хотите, – не согласилась она, – но на вашем месте я бы ушла через черный ход.

– Спасибо, – поблагодарил он. – Думаю, мы так и сделаем.

Левой рукой держа Мэта за руку, он бесшумно вышел через заднюю дверь и в течение минуты стоял совершенно неподвижно, прислушиваясь к звукам ночного Шайенна.

Нестройные звуки, издаваемые по меньшей мере двумя музыкальными ящиками, переплетались в ночной тиши. Где-то хлопнула дверь, заскрипела ручная помпа. Кто-то громко орал пьяную песню, в которой с трудом угадывалась мелодия. Кто-то, звякая шпорами, протопал по дощатому настилу перед салуном.

Брионн присел на корточки.

– Мэт, не думаю, что стреляли в нас. Но в этом городе есть опасные люди. Мы должны идти очень тихо, как будто играем в индейцев. Ты понял?

– Да, – прошептал мальчик.

– Ну вот и хорошо. Пойдем этим переулком, вернемся на станцию и сядем в поезд. И если в нас собираются стрелять, то постараются сделать это здесь, – тогда никто не догадается, кто стрелял. Так что будем очень осторожны.

Все было бы не так страшно, если бы не мальчик. Если бы Брионн был один, он бы выследил того, кто стрелял, кто бы это ни был, и докопался бы, что все это значит. Ну, а теперь, чем быстрее он доберется до поезда, где не так опасно, тем лучше.

Обойдя мусорные баки, они вышли в переулок. Здесь Брионн в нерешительности остановился, огляделся и двинулся дальше, стараясь идти там, где тень гуще, и прислушиваясь к каждому звуку. Направлялись они к тихой кривой улочке, расположенной параллельно главной.

Кое-где через открытые двери на землю падали яркие квадраты света. Глаза Брионна уже привыкли к темноте, и он тщательно вглядывался в ночной мрак. Затем, присев перед Мэтом на корточки, зашептал:

– Мэт, особенно надо следить за дверями и темными местами. Внимательно смотри, может, где-то кто-то зашевелится. Пока не зашевелится – ничего не заметишь.

Через улицу наискосок был еще один проулок, который вел к станции. Оттуда, где они стояли, слышно было, как пыхтит паровоз и изредка кричат на перроне грузчики. До отхода поезда осталось совсем мало времени.

Теперь преследователи, наверно, уже поняли, что Брионн вышел через черный ход. И если они за ним охотятся, то, конечно, перекроют все пути к станции, а путей этих не так много. До сих пор он шел короткой дорогой, а она пролегала через улицу в тот самый проулок. Значит, идти этим путем нельзя.

Еле слышно он прошептал на ухо Мэту – почему нельзя. Мэт, конечно, еще малыш, но жизнь порой не ждет, пока дети наберутся опыта, а Брионн считал, что чем раньше это произойдет, тем лучше.

Он нарочно свернул с улицы, и они с величайшей осторожностью пробирались среди всякого хлама, разбросанного во дворах: разные там бочки, бутылки, поломанную мебель. Несколько раз перелазили через заборы.

Неожиданно они с Мэтом оказались возле черного хода какого-то притона. Брионн по ступенькам поднялся, открыл дверь и какое-то время стоял на пороге, разглядывая зал.

За несколькими столами играли в карты, вовсю работали бары. Несмотря на раннее время, народу было много.

Прямо перед ними стояла девица из варьете, в красной юбке с пышными рюшками, а у окна на улицу, спиной к ним, – человек из отеля «Сазерн», пристально смотревший в окно.

Брионн, не выпуская руку Мэта, прошел через людный зал. Как только он подошел вплотную к человеку у окна, тот стал поворачиваться. Тут же револьвер оказался у Брионна в руке, и дуло уткнулось в спину незнакомца. Тот оглянулся и лицо его, когда он увидел, кто перед ним стоит, перекосило.

– Ну что? На поезд идешь? – спросил у него приветливо Брионн. – Этот город такой опасный. Может, вместе пойдем – так надежнее.

Незнакомец хотел было возразить:

– Послушайте, но…

– Ну-ка пошли. В меня сегодня уже стреляли разок, и если кто-то хочет еще раз попытаться – пусть тогда стреляет в нас обоих.

Незнакомец медленно подошел к двери вышел. Брионн его предупредил:

– Парень, я стреляю без промаха. Так что шагай осторожно. Если споткнешься – по ошибке могу пристрелить.

Когда они выходили, никто даже не обернулся. Брионн с незнакомцем шли вплотную: револьвер упирался тому в спину, и если кто даже взглянул бы в их сторону, то ничего бы не заметил. Они медленно прошествовали прямо по середине улицы и без помех добрались до станции. Уже у вагона Брионн сказал:

– Повернись сюда лицом, приятель. Хочу поблагодарить за то, что проводил нас. Уж не знаю, как бы и добрались без тебя. Интересно, кто бы это хотел меня пристрелить? Ты, случайно, не знаешь?

– Откуда мне знать?

К ним подбежал проводник, но, увидев Брионна, замялся:

– Поднимайтесь в вагон, джентльмены. Через пару минут отправляемся.

– А все уже сели? – спросил Брионн.

– Да… Почти. Пару человек опаздывают, но, я думаю, они успеют.

– А опаздывают не люди из багажного вагона?

– Ну, э-э-э…

– Давайте-ка быстро пройдем по вагонам и посмотрим. Прошу вперед, мистер проводник.

За пару минут они обошли оба пассажирских вагона: все пассажиры были на месте. Даттон Маури, который уже улегся и собирался спать, проводил их, когда они проходили по вагону, удивленным взглядом.

– Все на месте, – удовлетворенно констатировал Брионн. – Значит, нас ничто не держит, правда ведь, мистер проводник. Может, будем отправляться?

– Но, погодите! – проводник хотел было возразить, но умолк, увидев револьвер.

– Подавайте сигнал, а если будут жалобы, то я беру ответственность на себя. Я – майор Джеймс Брионн. И уверяю вас, что ваше начальство меня знает.

– Ну, если дело обстоит так…

– Да, именно так, мистер. Мы очень опаздываем.

Нехотя проводник спустился на перрон и дал сигнал отправления.

Прозвучал протяжный свисток; паровоз дернуло, и лязгнули вагоны. Брионн увидел, как со стороны города к станции со всех ног бегут несколько человек. Проводник их тоже заметил.

– Не повезло, – сказал удовлетворенно Брионн. – Не догонят они нас.

Поезд тронулся и начал набирать ход. Опять прозвучал свисток, застучали колеса по стыкам, заскрипели вагоны.

Опоздавшие что-то кричали вслед, но поезд катился все быстрее. Брионн помахал рукой.

– Проводник, вы, вероятно, знакомы с этим парнем, – и Брионн указал на своего пленника. – Если да, то, прошу вас, убедите его оставить меня в покое. Я против него ничего не имею. Претензий к нему у меня нет, но я не хочу, чтобы мне стреляли в спину. И если еще раз начнется пальба, я пристрелю его первым.

– Мне в пути не нужны никакие неприятности, – возразил проводник.

– И мне не нужны. Мы с сыном едем на Запад потому, что хотим тишины и спокойствия. А что касается вас, мистер, я думаю, вам придется сильно попотеть, придумывая объяснения для вашего начальства о ваших весьма своеобразных отношениях с теми джентльменами, а также почему в багажном вагоне оказались лошади.

Он указал на дверь и они вошли в салон. Проводник и тот, другой, прошли вперед дальше. Брионн же уселся на свое место рядом с Мэтом.

– Папа, те, которые отстали… Это они стреляли в тебя?

– Здравое предположение, Мэт.

– Но почему они стреляли?

Брионн пожал плечами.

– Наверное, с кем-то перепутали. А может, решили, что я веду какое-нибудь расследование. Многие знают, что я помогал Гранту, а ведь есть люди, у которых совесть нечиста, и они могут подумать, что я еду расследовать их преступления…

Отвратительно, когда в тебя стреляют, – добавил он. – Но какой бы ни была причина, я надеюсь, что с нами это больше не повторится.

– А что станут делать те, которые отстали? – спросил Мэт.

– Наверное, сядут в следующий поезд. Ну ладно, ложись спать. Нам еще долго ехать…

Проментри представлял из себя ряд хибар и видавших виды палаток вдоль железной дороги. На одной из них красовалась надпись «Отель „Пасифик“. Содовая''. По соседству находилась „Булочная“ и ресторан „Эко“.

Дальше по улице шли: салун «Полас» и отель «Санни Сайд», который на самом деле был палаткой.

– Здесь мы не станем задерживаться, – сказал Брионн.

К ним подошел Даттон Маури.

– Ищете лошадей? Тут есть одна платная конюшня, где можно нанять хороших лошадей. Я как раз иду туда.

И они вместе зашагали по улице. Улица была пыльная и людная. Перед салунами и постоялыми дворами у коновязей стояли десятки лошадей. Праздно шаталось много разного люда, а вот женщин почти не было.

Хозяин конюшни, когда они подошли к нему, поднял голову и бросил суровый взгляд на Маури:

– Опять вернулся? Никогда не видел большего бродягу.

Маури усмехнулся в ответ.

– Ничего страшного, Пэт. Просто я легок на подъем. Мне нужна лошадь. Этим людям – тоже, и, Пэт, это – мои друзья.

Пэт поднялся и повел их в загон. Брионн подошел к загону – лошади задвигались. Он разглядывал их минуту – другую:

– А больше нету?

– Гм-м-м, – сказал Пэт. – А зачем вам больше – на две лошади сразу не сядешь. Нет, больше нет.

– Ладно, тогда я возьму вон того гнедого мерина. И еще жеребца, буланого.

Брионн разглядывал лошадей и посматривал исподволь на сына. Он заметил, как глаза Мэта устремились на буланого, и как мальчик невольно двинулся к лошади. Буланый перестал жевать, – навострил уши в сторону мальчика и протянул к нему любопытную морду.

А еще Брионн выбрал двух крепких на вид лошадей постарше.

– Сколько возьмешь за чалого? – спросил Маури. – Того, что покрупнее?

Затем они вернулись в помещение и, когда сделка была завершена, Брионн посмотрел пристально на Пэта:

– Забудьте, что вы меня видели, хорошо? – попросил он. – И вообще обо мне.

Пэт удивленно взглянул в ответ.

– Вы что, не в ладу с законом? А по вас не скажешь.

– Да нет, он – в ладах, – сказал Маури. – Можешь мне поверить. Но завтра, наверное, тут будут люди с поезда, начнут расспрашивать…

– Хорошо, я ничего про вас не знаю, – согласился Пэт. – Ни сном ни духом не ведаю.

И они, оставив в конюшне лошадей, опять вышли на улицу. В ближайшей лавке Брионн кое-что купил – патроны, окорок, муку, кофе, сахар и консервы – на несколько дней.

Затем он вернулся на конюшню, все упаковал, пошел в другую лавку и там закупил еще столько же припасов.

Выйдя из лавки, Брионн пошел вниз по улице, и тут увидел Миранду Лофтен; она стояла неподалеку, а перед нею – двое. Было совершенно ясно, что эти двое ее остановили силой, как и то, что они пьяны.

Брионн сбросил два тяжелых куля на дощатый настил.

– Присмотри за ними, Мэт. Я сейчас.

И он не спеша двинулся туда, где стояла эта выразительная группа.

– Извините, что заставил вас ждать, – сказал он спокойно и, взяв ее под руку, увлек вперед.

Пьяные машинально расступились, но один из них, более агрессивный, внезапно схватил Брионна за руку.

– Эй, послушай! Какого чер…

– Убери руки, – спокойно сказал ему Брионн, чеканя слова.

– Слушай, я говорю с этой девушкой, а ты…

– Леди, о которой ты говоришь, вас не знает. И в вашем нынешнем состоянии она не желает вас знать. И, дружок, я тебе еще раз повторяю, убери руку.

Глаза пьяного вспыхнули злобой.

– Черт меня побери, если…

Те, кто был знаком с Брионном, знали, что он реагирует молниеносно. Левой рукой он сбросил руку пьяного, а свободной правой нанес удар. Короткий удар был прекрасно проведен – пришелся прямо в челюсть. Тот рухнул навзничь и застыл, как бывает при нокауте.

Брионн глянул поверх него и вежливо спросил, хотя глаза его при этом были холодны:

– Есть вопросы? Хочешь тоже?

Второй, вдруг протрезвев, отрицательно замотал головой.

– Я – нет, мистер. Но когда он очнется, вам лучше быть при пушке.

– Передай ему, пусть об этом забудет, – посоветовал Брионн. – Если б он тронул ее хоть пальцем, то уже давно болтался бы на виселице. И ты тоже. И если кто-нибудь еще побеспокоит эту леди, то я обижусь. Ты понял?

Кровь ударила пьяному в лицо.

– Извиняюсь, мэм. Похоже мы с Питом, грешным делом, перепутали. – И он исподлобья уставился на Брионна: – Не из-за вас, мистер. Мы в самом деле перепутали.

Брионн взял Миранду под руку и повел ее по улице.

– Этот пьяный… вы его не убили? – спросила она. – Он не шевелится.

– Да нет. Отделается головной болью – вот и все. – Он поменял тему разговора: – Мисс Лофтен, а каковы ваши планы? Куда направляетесь?

– Спасибо, не беспокойтесь… Правда, я просто не представляю, где можно остановиться на ночь. Я думала, что здесь будет… совсем не так, как оказалось. Эти отели…

Он улыбнулся:

– Да, они для мужчин, и причем для грубых мужчин. Надо подыскать для вас что-то другое. Давайте-ка повернем назад и поговорим с Пэтом.

Они перешли улицу, чтобы обойти толпу, собравшуюся вокруг пьяного, поверженного Брионном, и зашагали к конюшне Пэта.

– Конечно, у моей Мэри найдется местечко для вас, мисс, – сказал Пэт. – И никуда она вас не отпустит. Она у меня добрая, уж это точно, и примет вас с радостью.

Брионн с любопытством смотрел на Миранду.

– Мисс Лофтен, позвольте прежде всего спросить, что привело вас сюда? Мне кажется, что здесь не место для такой девушки, как вы.

– Да ничего такого, – ответила она. – Просто я получила в наследство участок – серебряную копь.

Пэт взглянул на Брионна:

– Серебряную копь? Возле Проментри?

– Да. К югу отсюда. Это очень богатый участок. Дядюшка, когда в последний раз приезжал на Восток, как раз перед смертью, рассказывал нам о нем.

– Я не знаю никаких копей здесь поблизости, – сказал Пэт. – Интересно, а как звали вашего дядюшку?

– Бреннан. Он говорил, что его здесь звали Роди…

Пэт медленно сматывал веревку. Наконец он, не поднимая глаз, заговорил:

– Мисс, послушайте совет старого человека: вам лучше всего первым же поездом уехать на Восток.

– Но это глупо. Дядюшка Роди оставил мне участок. Я, может, не очень разбираюсь в таких делах, но кое-что все-таки смыслю. И я думаю, что надо сперва посмотреть самой на эту копь, а потом уже решать: разрабатывать ее или продать.

Брионн наблюдал за реакцией Пэта и точно знал, что последует дальше. По крайней мере, он догадывался, о чем тот думает.

– На Западе полно копей и приисков, некоторые участки богатые, но большая часть из них не давала ничего, только иллюзии и тяжкий труд. Каждый роет, как крот, каждый живет надеждой, что ему повезет, и каждый стоит кучу денег, по крайней мере, так им кажется…

Эта девушка приехала на Запад, преисполненная надежды, и разрушать эту надежду было жестоко.

– Добыча – дело мужское, – сказал Брионн, – и потом дела здесь делают совсем не так, как на Востоке. Иногда владеть участком бывает потрудней, чем найти его и застолбить.

Она улыбнулась:

– Я знала, что вы так скажете. Но дядюшка Роди рассказал мне все про этот участок. И сколько человек там работало, и сколько мулов было…

– А он говорил, где именно этот участок? – спросил Пэт.

Она смотрела то на одного, то на другого, вдруг испытав сомнение, то ли в их честности, то ли в том, насколько они ей верят, – трудно было сказать.

– Да, я знаю, где он. Дядя говорил, что возле Салины.

Пэт выпрямился, потирая спину.

– Мисс, – сказал он мягко, – не думаю, чтобы там было больше двух домов, в этой самой Салине… Сам-то я там никогда не бывал, но если там и есть какая-нибудь копь, то это ямка, куда двум не влезть. Конечно же мне неприятно говорить это вам, но я знал Роди Бреннана, и никакого серебра, насколько я знаю, у него не было.

В глазах девушки появился блеск. Брионну на какое-то мгновение показалось даже, что у нее дрожат губы.

– Тогда откуда же у него взялись деньги, которые он дал нам, когда приезжал на Восток? – резонно спросила она. – Когда умер отец, оставались долги, а у нас не было ничего, и если бы не дядюшка Роди, не знаю, как бы мы выкрутились.

– Да, я помню, как он уезжал на Восток, – нехотя согласился Пэт. – Но не слыхал, чтоб у него было с собой серебро Собственно говоря, насколько мне известно, у Роди Бреннана никогда ничего и не было, кроме мула и седла.

– Значит, вы просто не знаете, правда же? – Миранда разгладила складки платья. – Я сама поеду на этот участок и увижу все своими глазами!

– Там, мисс, в последнее время неспокойно. Индейцы беспокоят. Да и без индейцев – там опасные края. Собственно говоря, я, кажется, слышал от кого-то, что те, кто поселился в Салине, ушли оттуда.

– Но я все-таки поеду. Благодарю вас, джентльмены. Я уверена, что ваши советы продиктованы добрыми намерениями. – И она посмотрела на Пэта: – Можно мне войти в дом?

Он кивнул.

– Вон в ту дверь, мисс. Войдете и налево. Там у двери – розы… Растут неважно… Но жене нравятся.

Когда она ушла, Пэт сказал:

– Сумасшедшая девчонка. Схлопочет кучу неприятностей на свою голову. Места там очень дикие. А индейцы в последнее время совсем озверели. Но как бы там ни было – не слыхал я никогда, чтоб у Роди Бреннана был какой-то участок.

– Где же он мог взять деньги?

Пэт пожал плечами.

– Да. Это вопросик! Но не думаю, чтобы он мог честно заработать их. Вкалывал Роди на «Юнион Пасифик» ^[69], тянул железку от Омахи – вколачивал костыли, а когда дотянули до середины Небраски – стал он боссом укладчиков. А когда у нас в Проментри вбивали золотой костыль, он был здесь – с бутылкой в руке. Выпить-то он был не дурак, уж если брался за это дело. Потом какое-то время водил дилижансы в Солт-Лейк-Сити, после чего отправился старателем в горы. Но всегда возвращался в Проментри или Коринн. Там, в Коринне был крутой шериф, по имени Дэниел Райен, офицер во время войны. Так вот Роди с ним дружил… И если разобраться, – продолжал Пэт, – то этой леди надо бы поговорить с Райеном. Уж он-то знает про Роди Бреннана поболе нашего. Но все равно, никогда я не видел, что у Роди водились деньги – по крайней мере, больше, чем можно за пару дней пропить или спустить в карты.

Брионн достал сигарету и закурил. Оттуда, где стоял, он видел Мэта, стерегущего их покупки возле лавки. Собственно, стоял он там всего несколько минут, и все это время Брионн поглядывал в его сторону, чтобы убедиться, что все в порядке.

Улица была оживленная. Вокруг сновали люди самого различного вида и происхождения: шведы и немцы-фермеры в поисках ночлега, грузчики со станции, железнодорожники, ковбои и бродяги. Пассажиры дилижанса, отправляющегося на юг, грузили багаж. Железная дорога полностью еще дилижанс не вытеснила, хотя кое-где уже рельсы бежали параллельно тракту. Но в южном направлении железную дорогу еще не проложили.

Брионн зашагал по улице туда, где его ждал Мэт. Подошел и подхватил тяжелые кули: один легко забросил на плечо, а другой ухватил за узел. И вдвоем с Мэтом они направились к конюшне.

Когда же Брионн с сыном подошли, их позвал Пэт:

– Идите в дом! Поешьте с нами.

Сначала Брионн колебался, но потом согласился. Мэт почему-то обрадовался. Неужели он до такой степени боится отцовской стряпни? А может, просто устал?

– Хорошо. Идем. – Он остановился и спросил: – Да, а куда девался Даттон Маури?

– Дат? Да шатается где-то, – как-то неуверенно ответил Пэт.

– Давно знаете его?

– Не очень. То он появится, то исчезает, как все бродяги…

Это ничего нового не добавило к информации о ковбое. Да и не могло прибавить. И, судя по реакции Пэта, большего от него не добьешься.

«Кстати, а где был Маури, когда вчера в меня стреляли?» – подумал Брионн.

Глава 5

Это было вполне в духе Джеймса Брионна: он моментально принял решение, но никому об этом ничего не сказал.

За столом сидели Миранда, Пэт с женой, да еще двое из поездной бригады, которые, бывая в Проментри, останавливались обычно у него. Кто-то из железнодорожников вскользь упомянул, что их поезд пойдет на восток почти пустой.

Когда кончили ужинать, Брионн вышел на свежий воздух вслед за тормозным кондуктором и предложил ему сигару:

– Вы сказали, что поезд почти пустой?..

– Ага!

– Сколько будет стоит подбросить меня с сыном и четырех лошадей в Коринн или дальше на восток? И если вы при этом никому ничего не скажете?

– Если вы друг Пэта, то ничего.

– И еще одно… Я хотел бы погрузиться в темноте.

В глазах кондуктора Брионн прочел сомнение, поэтому объяснил.

– В Шайенне в меня кто то стрелял. Не знаю причину, но мне кажется, что сейчас меня кто-то преследует. А мне не хотелось бы попасть в переделку, тем более с мальчиком.

Обсудив подробности, они вернулись в дом. И уже в дверях Брионн спросил:

– Вы, наверное, знали Роди Бреннана, у него, в принципе, деньги водились?

– У Роди? – кондуктор усмехнулся. – Как только у него заводились деньжата, они тут же попадали к барменам или его дружкам. Этот ирландец был добрейший малый – добрее не бывает. Для друга готов был на все. Ну вот, к примеру, он снабжал деньгами старого Эда Шоу. Время от времени подбрасывал тому монет. Как у Роди получка – Эд уже тут как тут – за своей долей…

Через час Джеймс Брионн и Мэт ехали в поезде в сторону Коринна, и перед рассветом сошли с него, как раз в нескольких милях на восток от этого города. Поспав всего два часа и на скорую руку перекусив, они двинулись на юг. Мэту было трудно, но Брионн хотел оторваться от тех, которые стреляли.

Никаких версий относительно того, кто стрелял, кроме самых банальных, у него не было. Его могли с кем-то перепутать или же это мог быть кто-нибудь, кто помнил его со времен войны: вокруг было полным-полно бывших конфедератов. В любом случае он уезжает в места, где вряд ли их увидит, а они едва ли его найдут там.

На протяжении нескольких дней они с Мэтом ехали, устраивая большие привалы: ехали в свое удовольствие, останавливаясь половить рыбу в быстрых речках, двигаясь как душе заблагорассудится.

Один день незаметно сменялся другим; по ночам бывало прохладно и воздух поражал пронзительной чистотой. Иногда Брионн охотился: определенного маршрута они не придерживались. Лицо Мэта обветрилось и загорело – солнце и ветер делали свое дело.

Людей они не видели, так как не придерживались проторенных дорог. А видели антилоп, оленей и бобров. Однажды встретили медведя. Дважды, ночью, слышали, как где-то неподалеку рыщут горные львы – пумы. Каждый раз Брионн отпугивал их шумом, стараясь держаться поближе к лошадям.

– Мы не видели индейцев, – как-то вечером сказал Мэт, когда они отдыхали у костра.

– Зато, Мэт, они нас видели. Они следят за нами – им интересно, кто мы. Мне кажется, что скоро они к нам выйдут.

– А это их земля?

– Отличный вопрос, Мэт. Первыми здесь были индейцы. По крайней мере, они были здесь, когда появились белые. Но индейцы редко закрепляют за собой какую-то определенную землю. Племени обычно принадлежит огромная территория, называемая его охотничьими угодьями, но бывает, что другие племена вытесняют это племя оттуда. Никто не признает никаких границ, если ты не можешь удержать их силой. И они друг с другом часто воюют за охотничьи угодья и земли, где растут съедобные растения. Бывает, однако, что воюют просто потому, что хотят воевать. А часто воюют из-за скальпов – в этом и беда. Более пожилые и мудрые индейцы поняли, что они не могут сладить с белыми, и хотят жить в мире, но юным храбрецам нужны скальпы, чтоб произвести впечатление на индейских девушек, и поэтому они иногда устраивают набеги и навлекают беду на все племя.

Костер то разгорался ярче, то затухал, отбрасывая пляшущие тени на скалу. Брионн подбросил в него хвороста и вслушался в ночные звуки. Насколько он знал индейцев, те скоро должны появиться.

И они показались, внезапно вышли из тьмы и остановились поодаль, там, где отблески костра едва достигали их. Было их трое. Брионн сидел, привалившись спиной к скале. Винтовка лежала у него на коленях.

– Поешьте, – сказал он спокойно, так, как будто обращался к Мэту.

Индейцы медлили, стоя неподвижно и разглядывая их. Затем один из них подошел ближе, а за ним – и остальные.

– Ты далеко заехал один, – промолвил высокий индеец со старым шрамом на продолговатом лице.

– Я не один. Со мной винтовка. – Тут Брионн улыбнулся и добавил. – Я еду с сыном. Он в ваших краях впервые. И я хочу, чтоб он стал великим воином, таким, как ты.

– Он мал.

– Но не настолько, чтобы не смог отличить след волка от следа бобра.

Брионн ответил на их вопросы. Их интересовал он сам и его странный извилистый путь на юг. Это были юты, и их племя кочевало в том же направлении.

Как бы невзначай, Брионн все время разворачивал винтовку в сторону одного из них, слегка двигая коленом.

Индейцы поели из котелка, попили кофе. Незадолго перед этим они уже ужинали, но индеец никогда от еды не откажется, по той простой теории, что, когда представляется возможность – лучше поесть, потому что Бог его знает, когда удастся поесть в следующий раз.

– Мы собираемся остановиться в стране стоящих камней, – сообщил им Брионн. – Мы будем гостить там луну, может, две. Если мы будем среди друзей, то, может, и дольше.

Юты некоторое время молча ели, затем длиннолицый воин вдруг спросил:

– Ты был вождем воинов на лошадях?

– Я был их вождем, но на сына не оставалось времени, он рос без меня. Теперь я обыкновенный человек.

Ют сказал что-то остальным индейцам, и те посмотрели на Брионна.

– Ты прав, – сказал ему Брионн. – Вы на самом деле ушли от меня тогда, но я был еще молодой воин.

В изумлении от того, что он понимает их язык, индейцы пристально смотрели на него. Он пожал плечами:

– Это было давно. А теперь я пришел в вашу страну как друг.

– Откуда мы знаем?

– Проверь меня и увидишь, друг я или враг.

– А враги у тебя еще есть? – Воин со шрамом прощупывал его, но не враждебно, а просто чтобы увидеть его реакцию.

– Почти все мои враги мертвы, но есть несколько бледнолицых, которые мне враждебны.

Индеец обгрыз кость и отбросил ее в сторону.

– Я думаю, ты друг, – сказал он. – Ты говоришь хорошо.

Индеец поднялся на ноги, вместе с ним встал и Брионн. Спокойно, с ружьем в левой руке, он протянул индейцу правую.

Какую-то минуту индеец изучающе смотрел на него, затем быстро тряхнул протянутую руку. В следующее мгновение они исчезли, как тени, а Брионн быстро вышел за пределы освещенного костром круга.

– Пошли, Мэт, – сказал он сыну, – перенесем стоянку.

– Сейчас?

– Лучше сейчас.

Он набросил попону на гнедого.

– Мэт, я шел на риск, когда протягивал ему руку. Он хотел задержать ее, чтобы другие тем временем выстрелили. Он хотел так сделать, но передумал.

– Почему передумал?

– Точно не знаю, но, понимаешь, я ведь держал его за правую руку, а левой стреляю очень хорошо.

– Ты сказал им, что хочешь, чтобы я стал великим воином. Почему?

Брионн взглянул на сына.

– Я хочу, чтобы ты стал кем угодно, лишь бы был счастлив, и что бы ты ни делал, я хочу, чтобы ты делал это наилучшим образом, а затем все же постарался сделать еще лучше. Я сказал ему, что делаю из тебя воина, потому что это ему понятно, и потому, что это сразу понравится. И я действительно хочу, чтобы ты был настоящим воином, чтобы сражался, если надо, за то, во что веришь, и за справедливость.

Он говорил все это и продолжал укладывать вещи, держась подальше от света.

– Сейчас, Мэт, будем уходить. Они могут вернуться.

– Ты что, им не доверяешь?

– Давай скажем так: я не хочу подвергать их искушению, – ответил Брионн.

Костер, обкопанный вокруг во избежание пожара, Брионн гасить не стал, а оставил догорать. Сами же они вывели шагом лошадей и, подобно привидениям, исчезли с места привала, растворившись во тьме. Ночевали двумя милями дальше, не разжигая костра.

Брионн не спал. Этой ночью он думал об Энн – в последнее время он часто думал о ней, задаваясь вопросом, а что она, если б могла, сказала, узнав, что он привез их сына в эти дикие края? Почти все, что он делал, она одобряла, а что касается мелких разногласий, то они всегда их полюбовно улаживали. И на этот раз он был уверен, что поступил правильно, приехав сюда. Правильно. Мэту нужна новая обстановка, нужны новые впечатления. Нужны они и ему…

Тогда почему ему не спится? Почему ему так неспокойно на душе? Что его тяготит?

Вопрос этот пришел в голову внезапно – как-то впился в его сознание, настоятельно требуя ответа. На душе у него неспокойно, потому что… он встревожен… ему боязно.

И вовсе не из-за индейцев. Он повстречал их – и теперь эти индейцы представляют потенциальную опасность. Могут встретиться и другие, и в этом тоже есть известный риск: но всякий, кто приезжает сюда, рискует сознательно. Дело не в индейцах – тут что-то другое.

Загадочный выстрел в Шайенне… Кто мог его сделать? И почему?

По своей сути Брионн был человеком холодного аналитического ума, и теперь он стал сопоставлять факты.

Правительственного задания он не выполняет. Не участвует в коммерческих сделках. Не преследует никаких корыстных целей.

Насколько ему известно, у него нет никаких врагов, кроме Аллардов. А Алларды остались где-то там, на Востоке.

Конечно, может быть, какой-нибудь помешанный южанин продолжал воевать, но это – маловероятно.

Может, его с кем-то спутали? Может быть… но вряд ли.

И Брионн остановился на мысли, что стрелял один из тех, которые ехали в багажном вагоне, и что они были дружны с проводником или, по крайней мере, как-то связаны с ним. Одним из них был человек, которого он обнаружил в салуне, но, может статься, что тот высматривал и не его.

Существовала также возможность, что, узнав о его встрече с Грантом, эти люди испугались. Испугались, что он послан на Запад расследовать… но что?

Грант – человек честный, но, как намекал полковник Дивайн, окружен многочисленными политическими проходимцами, стремящимися урвать где только можно. Брионн же известен в качестве специально уполномоченного агента по улаживанию разногласий и, возможно, они заподозрили, что он отправляется на Запад провести ревизию какого-нибудь индейского агентства ^[70] или чего-то в этом роде.

Но эта версия была слишком расплывчатой. Как бы там ни было, Грант и все остальное, что с ним связано, было для него в прошлом.

Теперь ландшафт изменился – появилось ощущение новизны. И тишина была другой,; какой-то непривычной. Всему этому Брионн радовался и с любопытством поглядывал на сына.

Наконец Мэт заметил:

– Кажется, здесь воздух другой.

– Да, Мэт. Это сосны… пахнет хвоей. Но дело не только в соснах. Это еще, Мэт, ощущение уединенности, чувство покоя. Мы удалились от людей. И природа здесь девственная.

– Папа, мне здесь нравится.

– Мне тоже.

Брионн указал на отвесные скалы то ту сторону реки. Они тянулись на восток и на запад.

– Вон там сегодня устроим ночевку, а завтра найдем дорогу в этих скалах. За ними – горы. Там водится дичь

В последнее время Брионн не встречал никаких троп, разве только оленьи. Однажды они с Мэтом видели бизона. Но в этих краях их немного осталось, ч те немногие перебрались на высокогорные луга и в другие отдаленные места.

Брионн устроился на ночевку под навесом скалы. Это были «Скалы Бука». Собирая топливо для костра, Мэт остановился и обратился к отцу:

– Папа, смотри, похоже на уголь.

Брионн взял кусок породы из рук Мэта.

– Да это и есть уголь. Его там много? Покажи мне.

Жила оказалась мощной. Он отбил несколько кусков старательским кайлом и принес уголь к костру.

Костер они устроили в скрытом углублении, и дым успевал рассеиваться, прежде чем поднимался над окружающими скалами. Еще днем Брионн застрелил тетерку, и они испекли ее в углях. Время от времени он выходил из-под навеса скалы и вслушивался в ночь. Было тихо – только обычные ночные звуки. Тем не менее на душе у него по-прежнему было тревожно.

За дальним столиком одного из девятнадцати салунов Коринна, за бутылкой виски, сидел Коттон Аллард. Лицо его, красное от природы, еще больше раскраснелось от смеси выпитого спиртного и крайнего раздражения.

– Он был у вас в руках – как вы его выпустили? Он что, по воздуху улетучился? Почему вы за ним не следили?

– Да следили мы. Только он вдруг как сквозь землю провалился, – это говорил человек из отеля «Сазерн». – Спроси у Пибоди.

Пибоди Аллард был тем самым человеком с широкими бедрами, который ехал в поезде с лошадьми.

– Хоффман правду говорит. Брионн хитрющий. Говорю тебе, он парень не промах. Он и его щенок…

– Щенок! – Коттон взорвался. – Он знает нас обоих, тебе это известно! Он знает меня и знает Тьюми – и вряд ли он нас забудет!

– Чего не могу понять, – сказал Пибоди, – так это откуда Брионн знает, где нас искать. Ведь никого не осталось, никого. Ему неоткуда было узнать!

Коттон зло впился в него глазами.

– Тогда как, ты полагаешь, он сюда попал? Случайно?! Ему известно! Я не говорю откуда – но ему известно!

– Надо его найти, – сказал Тьюми. – И придется пришить. Так или иначе придется теперь убрать и его, и мальчишку, а то он найдет нас.

– Кстати, – добавил Хоффман, – в этом поезде ехала родственница Роди Бреннана. Слышал краем уха – она говорила о каких-то серебряных копях или вроде того.

– Роди мертв, – заметил Тьюми. – Нам нет нужды беспокоиться из-за его родственников. По крайней мере из-за какой-то девчонки.

– Но она говорила с Брионном, – подчеркнул Пибоди. – И сидела с его дитем, когда Брионн тушил пожар.

Коттон все это обдумывал, теребя кобуру. Не нравится ему все это. Появление Брионна в Проментри не могло быть случайным. Как-то уж это слишком простое объяснение, слишком уж простое…

– Надо продолжать разнюхивать, пока не узнаем, куда он девался, – наконец промолвил он. – Будьте уверены, кто-нибудь да знает.

– Может, он поехал искать копь Бреннана, – предположил Пибоди. – Ты говоришь, они с девчонкой закадычные друзья.

– Не думаю, чтоб у Бреннана была копь. Если бы она была – мы бы знали. Думаешь, он выдержал бы все, что мы с ним вытворяли, – и не сказал? Быть такого не может!

– Да я видел серебро своими глазами, – сказал Хоффман. – У него точно было серебро – несколько больших кусков.

– Но он не был старателем. Ты сам говорил.

– Так он мог знать какого-нибудь старателя. Как насчет того старика, которому он вечно подкидывал деньжат? Эд Шоу – так его вроде бы…

Коттон взвесил «за» и «против».

– Верно. Суслик и правда говорил, что Шоу мотается без конца по горам где-то там, к юго-востоку отсюда.

Он посмотрел своими маленькими злыми глазками на Хоффмана.

– Ты раскрути этого своего дружка – проводника. Он должен узнать – может, Брионн уехал из Проментри на поезде. А ты, Пиб, сходи поговори с тем ирландцем, у которого Брионн нанял лошадей. Может, он что знает.

Тут заговорил Хоффман.

– В поезде был еще один тип. Такой белобрысый, похоже техасец. Они с Брионном разговаривали.

– Выбрось его из головы. Если отвлекаться на всякого, с кем Брионн говорил, на всякую девку, с которой заигрывал, то мы его никогда не найдем.

– И все же я думаю, нам надо не спускать глаз с этой девчонки. Она сюда примчалась неспроста. Мне кажется, она знает, где серебро.

– Если оно вообще существует. – Колючие глаза Коттона были задумчивыми. Ладно. Я займусь ею. Только не забывайте, мы должны убрать мальчишку. Если он подрастет и у него нервишки будут хоть наполовину, как у мамаши… – Он запнулся, вспоминая. – Кремень, а не баба. Какая выдержка! Как вспомню, как она там… сидит… ждет – мурашки по спине ползут.

Уже на улице Хоффман остановился:

– Ты поосторожней, Пиб. Здешний шериф – крутой малый.

Пибоди, казалось, его не слышал.

– Эта баба не идет у него из головы, – пояснил он Хоффману. – Старина Коттон убил человек двадцать пять – тридцать, насколько я знаю. Из них девять человек в стычках один на один на револьверах, да и баб он штук пять укокошил. Но ни о ком из них он ни разу и не вспомнил. Только все об этой бабе Брионна.

– Я слышал. Тьюми рассказывал. Коттон говорит, что не хочет, чтоб щенок ее вырос и узнал. Мне кажется, ему не так горит заполучить Брионна, как мальчишку.

– Да-а-a. Не скажи. Я слышал, говорили, что Брионн сущий дьявол, когда дело доходит до пальбы.

Какое-то время они шагали по улице молча. Затем Пибоди продолжил:

– Но никто так не стреляет, как Коттон, даже старина Тьюли, а уж он мастак без равных.

– Думаешь, найдем Брионна?

– А как же! Страна хоть и большая, но исчезнуть здесь просто так, без следа – это нет. А если ему невтерпеж нас поймать, то мы ему такую возможность предоставим.

– Тут еще такая штука, – через какое-то время заметил Хоффман. – Брионн не знает в лицо ни Коттона, ни Тьюли. Он их никогда не видел.

– Мальчишка видел, а он – нет.

– Не нравится мне это, – пробормотал Хоффман. – Я никогда не поднимал руку на детей.

– Какая разница, – отрезал Пибоди. – Хрен редьки не слаще. Вырастет – будет такая же гнида, как и папаша.

На углу они расстались. Хоффман немного помедлил в раздумье, а затем зашагал на постоялый двор «Голден Спайк». Его дружок проводник остановился как раз там. И если Брионн уехал поездом, то тот мог услышать что-нибудь об этом.

На этом же углу торчал без дела белобрысый ковбой, один из тех, кто тогда тушил пожар. Еще один бродяга. Город кишит ими…

Глава 6

Сидя в одиночестве в своей комнате в доме Пэта Брейди, Миранда пересчитывала деньги.

Семьдесят четыре доллара и пятьдесят центов. Вот и все.

Всего-навсего. А потом… известно, что может произойти с девушкой без гроша в кармане в таком месте, где для женщины нет работы.

Конечно, были еще золотые часы отца и мамино кольцо с двумя камнями: бриллиантом и рубином.

Проживание у Пэта Брейди стоило ей пятьдесят центов в день. Пэт даст ей напрокат лошадей по доллару в день за каждую. Для поездки ей понадобятся продукты, одеяла, какое-то оружие.

Беда в том, что она не имела ни малейшего представления, сколько времени надо, чтобы добраться до копи, или хотя бы насколько это далеко, а спросить у кого-нибудь она боялась. Ах, если бы она решилась тогда довериться тому мужчине… высокому мужчине с мальчиком. Он выглядел таким уверенным в себе, так твердо знал, куда едет и что намерен делать.

А что касается Мэта… она невольно волновалась за него. Очень уж он маленький, чтобы пускаться в эти дикие края. Понимает ли его отец, как он мал, чтобы выдержать такие трудные и опасные испытания?

В серебряную копь Роди Бреннана, кажется, никто не верит. Все любили его – человека, который говорил, что хотел, и тратил, сколько хотел. А в этих краях, кажется, ни у кого нет средств. Слишком уж здесь мало людей, чтобы секрет оставался секретом. Никто не верит в участок Роди Бреннана, но Миранда не припомнит, чтобы дядюшка Роди когда-нибудь говорил неправду.

Он рассказал ей, где участок, даже как туда добраться. Он оставил им все свои деньги и уехал обратно за Запад по своему бесплатному железнодорожному билету. Он мог, признавалась она себе, преувеличивать размеры копи и количество работников. И если он это сделал, чтобы убедить их, что ему нетрудно дать такую сумму, то на него это, пожалуй, похоже.

Однако странно было, что никто здесь и слыхом не слыхивал ни об этой копи, ни о том, чтоб дядюшка Роди хоть как-то интересовался старательством. Но, подумать только, ведь подробнее всего он рассказывал как раз о том, как туда добраться. Больше она здесь ни о чем не расспрашивала, но при всяком удобном случае стремилась завести разговор о старательстве, и ни ризу никто не вспомнил при этом дядюшку Роди.

Можно бы продать кольцо. И тогда, наверное, хватит денег нанять лошадей и приобрести все, что нужно для поездки. Однако где-то в глубине души возникал страх при одной мысли, что она лишится колечка.

У нее задрожали губы, она присела на краешек кровати и застыла как каменная… А что, если никакой копи нет? А что, если дядюшка Роди добыл эти деньги как-то иначе, где-то в другом месте, а им сказал про участок, чтобы они не стеснялись взять деньги?

Однако если это так, тогда зачем ему надо было столь подробно описывать ту дорогу?

К тому же у нее были сомнения насчет кольца. Это кольцо – семейная реликвия, и мать говорила ей, что оно дорогое, но Миранда вовсе не была уверена в том, что мать ее так уж разбирается в драгоценностях. Вот чего она боялась – а вдруг это не ценное кольцо, вдруг оно ничего не стоит?..

Надо найти копь, а чтобы сделать это, она должна поставить на карту все, что у нее есть. А коль она не сумеет найти ее за несколько недель, ей придется прекратить поиски и тогда денег у нее не хватит даже на обратную дорогу.

Она не могла заставить себя сказать «на дорогу домой». Это был уже не дом. Это был всего лишь один из больших городов, где ей довелось жить в детстве, и место, где похоронена мать. У нее там нет ничего и никого… только несколько шапочных знакомых да немногие приятельницы матери. И никому она там не нужна, и никто там ей не нужен…

Она совершенно одна на свете.

Вечерело, но она не зажигала лампу, а все сидела неподвижно на краешке кровати, со страхом думая о будущем.

Да, найти этот участок – ее единственное спасение. Без него ей ничего неостается. В Проментри нет работы для женщин, только в танцзалах да борделях при них. Нигде нет никакой другой работы, разве что еще пойти в услужение, и это она сможет, но это только на самый крайний случай. Правда, тогда придется перебраться в другое место, в большой город, где нанимают прислугу.

Сегодня она переговорит с Пэтом. Договорится о лошадях. попросит совета, что взять в дорогу.

Она встала и вышла из комнаты. В доме были только Пэт и Нора Брейди. И они говорили о ней – это она поняла сразу как только вышла к ним.

– Пэт, – он настоял, чтобы она его называла так, – мне нужна одна верховая лошадь и одна вьючная. Я еду искать участок.

– Мисс, – мягко сказал ей Пэт в ответ, – прошу вас, послушайте меня. Никакого участка просто нет. Мы с Норой знали вашего дядюшку. Сейчас вспоминаем тут, как он появился на Западе… Мисс, не мог он найти никакую жилу – у него просто не было времени искать. Мы тут сидели – прикидывали. Да он в тех горах и не бывал ни разу в жизни. По крайней мере, не уезжал надолго и не заезжал достаточно далеко. Я могу точно сказать вам, сколько он работал на железной дороге, могу сказать, когда нанялся гонять дилижанс… Мисс, если не считать ту его поездку на Восток, то Роди Бреннан всегда был у людей на виду.

Вот оно. Она чувствовала, как страх охватывает ее. Она всегда боялась в глубине души, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой, точно так же, как боялась, что кольцо гроша ломаного не стоит.

Но теперь она вскинула голову и негромко сказала:

– Пэт, я верю дядюшке Роди. Он иногда привирал, но меня он никогда не обманывал.

Она взяла чашку кофе и, осторожно держа ее двумя руками, продолжала:

– У меня немного денег, Пэт, но у меня есть колечко. Если бы вы купили его у меня… а лучше дайте мне лошадей, а кольцо возьмите в залог.

– Мисс, неужели вы не слышали, что я сказал? Нет никакого серебра, нет участка. Просто не может быть!

– Дядя Роди никогда не лгал, мне – никогда. Он сказал – есть участок, и я ему верю.

Она упрямо посмотрела на них:

– Участок просто обязан быть. Это все, что у меня есть.

– Ну, послушай, – начал Пэт.

Однако Нора его остановила.

– Подожди, Пэт. Дай я скажу как женщина. Значит так, Миранда. Ты нам с Пэтом нравишься. Собственной дочери у нас нет – поэтому оставайся у нас как родная дочь. И потом, мало ли кто может проезжать здесь. Масса красивых парней, и самые лучшие столуются у нас. Ты могла бы здесь найти суженого, тем более что девчонок в округе раз-два и обчелся, а таких красивых, как ты, – вообще нету.

– Спасибо вам, Нора, вы очень добры. Но нет – я должна найти эту копь. Я должна. А замуж выйти… я хочу, но только по своей собственной воле, а не из-за того, что деваться некуда и жить не на что.

Пэт откинулся на спинку стула и набил трубку. Хотя, может, лучше было бы сказать – зарядил, так как дым из этой трубки, как всем было известно, загонял медведей-гризли в глубочайшие каньоны, обращал бизонов в паническое бегство, и даже вонючкам-скунсам от него становилось не по себе.

– Мисс, вы себе хоть представляете, на что идете? – спросил он через какую-то минуту. – Ведь вокруг огромные пространства, на тыщи миль, которые кишат всяким зверьем, и четвероногим, и двуногим. Когда здесь в Проментри закончили строить железку, то всех рабочих, обслугу и всякий сброд, что ютился в этих дурацких вагончиках, вышвырнули к чертовой матери на улицу, и все они разбрелись по округе кто куда. Кто при деньгах, те укатили поездом на Восток или на Запад, но большинство из них получило ерунду или вообще ничего – и остались убивать и грабить, перебиваться кто как может. Вот в тех лесах их как раз полным-полно.

– И все-таки я еду, – твердо сказала Миранда.

– А еще там – юты, индейцы, то есть. Злые как собаки.

– Отговорить меня вам все равно, Пэт, не удастся, – спокойно сказала она.

– Тогда нам придется подыскать тебе какого-нибудь провожатого. Жаль, что ты не уехала с майором Брионном.

– Майор Брионн? Майор Джеймс Брионн? Так это он был?

– Ты его знаешь? Я прочел имя на его брелоке.

– Я знаю о нем…

Вдруг она задумалась. Бедный мальчик! Постепенно припоминая, что она прочла в газетах, Миранда рассказала о нападении на дом Брионнов, о гибели его жены, об Аллардах.

– Брионн – очень известный человек, – заключила она.

– Ага, – протянул задумчиво Пэт, – теперь припоминаю… хоть газеты у нас редкость, кое-что читал…

Неудивительно, что мальчик был такой замкнутый поначалу. Она вспомнила, как он к ней прижался, когда огонь подступил близко. Должно быть, в это время Мэт вспомнил, как горел их дом. Она содрогнулась и постаралась прогнать эти мысли.

Она их больше не увидит… и почему-то эта мысль вызвала у нее чувство одиночества и утраты. Но это глупо. Просто глупо. Ведь они с Брионном сказали друг другу всего лишь несколько слов.

Она достала из сумочки кольцо и через стол протянула Пэту.

– Купите или возьмите в залог, пожалуйста.

– Мисс, я в таких вещах не разбираюсь. Если это кольцо действительно такое ценное, каким кажется, то во всем городе не хватит денег купить его… ну, а если оно не настоящее. – так оно ничего и не стоит.

– Возьмите его в залог.

Пэт улыбнулся.

– Мисс, вы слишком долго жили на Востоке. Здесь у нас бизнес строится на доверии, а не на векселях, залогах и всяком таком. Ты мне нравишься, я считаю, что ты человек надежный, ну и даю тебе лошадей и сбрую. А заплатить… заплатишь, когда сможешь.

Он протянул ей кольцо.

– Оставь у себя.

Она замотала головой.

– Нет, Пэт. Со мной может что-нибудь случиться. Сохраните его для меня… А уехать я хочу послезавтра.

– Но я должен кого-нибудь подыскать для тебя, – возразил Пэт. – А на это понадобится время.

– Здесь есть один человек с моего поезда, – предложила она. – Я его тут видела и, кажется, он ничем не занят. Он тушил пожар вместе с майором Брионном. Похоже, человек он бывалый и толковый. Не могли бы вы…

Лицо Пэта было бесстрастным.

– Знаю, кого ты имеешь в виду. Я переговорю с ним.

Уже на улице он остановился и зажег трубку. Странно, что она из всех выбрала Дата Маури. И Пэт зашагал в ночной мгле в сторону конюшни. Он всегда совершал этот вечерний обход, чтобы проверить, все ли там в порядке. Ночной конюх был человек проверенный, но уже старый, а кроме того, Пэту нравилось быть в курсе городских новостей: кто приехал, кто уехал.

Он был уже недалеко от конюшни, когда услышал голоса, и замедлил шаг: не любил он натыкаться на других в темноте.

Разговаривали трое. Они говорили тихо, но Пэт все слышал.

– Он уговорил кондуктора подбросить его куда-то за Коринн. Там они сошли. А дальше он с мальчишкой отправился на юг.

– В Солт-Лейк-Сити?

– Думаю, нет. Собран он был для дальнего пути. Я так Полагаю, они направляются в Юинту.

– Это наша территория. Ну, парни, порядок. Теперь он наш. На рассвете – трогаем.

Они вышли из переулка на улицу и какое-то время Пэт их хорошо видел. Все трое – приезжие, но, по крайней мере, одного он встречал раньше. Это был крупный, широкоплечий человек с соломенными волосами и агрессивным выражением тупого лица. Его Пэт Брейди встречал здесь несколько раз. Его звали Коттон.

В конюшне все было тихо. Конюх сказал, что в город сегодня никто не приезжал и никто не выезжал. Даттон Маури? Нет, этого он не видел.

Пэт медленно пошел вдоль улицы, заглядывая по пути в салуны. Наконец, почти в самом конце он заметил тусклый огонек сигареты и направился туда. И не ошибся.

На крыльце, прислонившись к столбу, стоял Дат Маури. Не вынимая сигареты изо рта, он приветствовал Пэта:

– Как дела, Пэт? Поздновато гуляешь.

Пэт вкратце изложил предложение Миранды. Маури молча слушал и лишь под конец спросил:

– Говоришь, у Роди Бреннана никакого серебра не было?

– Нет, насколько я знаю. Откуда? Он же все время здесь у нас на глазах торчал. Да и трепло он был изрядное… появись у него что – не умолчал бы. Да и вообще каждый день на работе как часы. А старателем он никаким отродясь не был.

– Но когда он За дилижансе ездил, так небось знал кучу народа?

– Да уж.

– Говорят, славный малый был. Я слыхал кое-что о нем Мол, парень не жадный.

– Последнюю рубаху отдаст, – согласился Пэт. – Сам никогда ничего не просил, но если кому что надо, так всегда к нему шли.

– Значит, девчонка говорит, он ей никогда не врал?

– Именно так… Ты ей поможешь?

Маури выбросил окурок на пыльную дорогу и минуту-другую смотрел на угасающий огонек. Наконец ответил:

– Нет.

– Ну и ладно. Я сделал все, что мог. – Пэт повернулся уходить, но затем остановился. – Брионн? Он твой друг?

– Он парень дельный. А что?

Брейди повторил разговор, который только что слышал.

Маури слушал, закурив новую сигарету:

– Говоришь, называли его Коттоном? Крупный такой?

– Ага!

Маури снова закурил.

– Да ты за него не беспокойся. Думаю, этот Брионн – не подарок. То есть, если кому-то вздумается с ним схлестнуться, то я бы не советовал

Пэт повернулся уходить.

– Спокойной ночи, Дат. Я пошел спать.

– Подожди.

Брейди остановился.

– Передай этой леди, что я поеду с ней. Скажи, что если у Роди была копь, так мы ее найдем.

Пэт Брейди зашагал домой, а Дат Маури стоял, докуривая сигарету.

Может, он ведет себя как круглый дурак? Может, он сдуру ищет приключений на свою голову, изображая из себя поводыря кисейной барышни в этом Богом забытом краю? Однако все же какое-то предчувствие велело ему согласиться. А интуиции он верил. К тому же, если разобраться, Миранда – девушка-то с головой. Есть в ней этакая основательность, что-то такое, что внушает доверие; чувствуется, что с ней можно и в огонь и в воду… Такие нечасто встречаются.

– Дат, – сказал он сам себе, – опять черт дернул тебя за язык – вот и получай кучу хлопот на свою голову.

И все же он не был расстроен. Он своим решением был доволен, хоть и не мог объяснить, почему. Он решил действовать на авось, как Бог на душу положит… и, может, оно и окупится… А его предчувствие основано на двух крупицах информации, добытой за последние дни. Может, эти две ниточки и не свяжутся в узелок, но уж если свяжутся – а чутье ему подсказывало, что так оно и будет, – то в момент, когда грянет буря, он окажется в самой гуще событий.

– Да, приятель, дурья твоя башка, судьбу испытываешь, не хочешь легкой жизни, – сказал он опять сам себе. – Да и когда ты искал ее, легкую жизнь-то, и когда ты бегал от хлопот и опасности?..

Вот и все. Оставалось только надеяться, что майор Брионн будет начеку.

Глава 7

Ручей весело журчал по камням; на поверхности воды плясали солнечные блики. Немного ниже по течению, где прозрачная вода обегала застрявшую корягу, поверхность слегка рябило.

Мэт сидел на берегу под деревом, сквозь листву которого, как сквозь сито, пробивались солнечные лучи. Он ловил рыбу, но, пожалуй, не всерьез. Скорее просто сидел, прикрыв глаза, не замечая времени, и был счастлив, был, что называется, наверху блаженства.

Журчала вода, шумел верхушками деревьев ветер. Звуки доносились откуда-то издалека, как шум поезда за много-много миль. По ту сторону ручья, совсем рядом, две белки, негромко шурша, перебегали с ветки на ветку.

Мэт слышал, как ярдах в тридцати, на месте их стоянки, работал отец, напевая что-то при этом.

С тех пор как они покинули Проментри, прошло недели три, и теперь они были у подножия гор Юинта. Брионн сначала собирался двигаться дальше на юг, но неожиданно передумал и свернул дальше в горы. Вот Мэт сидел и размышлял над этим.

Отцу его давно хотелось попасть в определенное место в Юте, так отчего же он вдруг передумал? Нет, Мэт нисколько против этого не возражал. Он никогда не видел земли красивее чем эта. И ему нравилось все время вольно странствовать. Но как-то непонятно себя ведет отец…

Например, как они переезжают с места на место. Стоит им найти хорошее место для стоянки, как они тут же снимаются и едут дальше, неожиданно, без объяснений. И с каждым таким переездом все глубже забираются в дикие места. Все это заставляло Мэта задуматься, потому что обычно все эти переезды случались после ночных блужданий отца.

Брионн обычно разбивал лагерь, готовил ужин, немного беседовал с Мэтом и укладывал его спать. А после этого обычно говорил:

– Я скоро вернусь, – и исчезал во тьме.

Отсутствовал он недолго. Возвращался неожиданно, проверял, все ли в порядке – при этом Мэт обычно притворялся спящим, – и исчезал опять. И каждый раз брал с собой оружие.

Иногда он уходил на заре и тогда подыскивал место с хорошим обзором где-нибудь на вершине скалы.

Началось это примерно неделю спустя после отъезда из Проментри, когда они ночевали вместе с тремя какими-то старателями. Те появились из темноты и, представившись, подошли к костру.

– Вот так и надо делать, Мэт, – объяснил Брионн. – Когда подходишь к чужому костру – обязательно подай голос и назови себя. Без этого нельзя – могут в тебя выстрелить, и будут по-своему правы.

Эти трое Мэту сразу понравились. Один был довольно молодой парень, рыжеватый, в веснушках и с большим кадыком. Он так и сыпал шутками и разными историями Остальные были постарше, но тоже много рассказывали и делали все быстро и умело.

Брионн слушал. И предупредил Мэта:

– Будешь внимательно слушать – многое узнаешь. Если научишься слушать и слышать то, что говорят, смотреть и видеть то, что есть, – то тогда проблем у тебя будет вдвое меньше.

Старатели говорили о здешних местах. Мэт внимательно слушал, стремясь выделить важные подробности, а не просто следить за нитью беседы. Он скоро заметил, что отец своими расспросами направляет разговор в нужное ему русло. Джеймс разузнавал о здешних краях, о людях, которые могли встретиться, о тех, кому доводилось здесь бывать раньше, об индейцах и прочем…

Этих троих звали Пэдди О'Лири, Том Хикс (это он был рыжий) и Грэнвил. Грэнвил был самый сдержанный из них; высокий, худощавый, с неторопливыми движениями и умением мгновенно расслабляться.

Рассказывал, в основном, О'Лири:

– Вот Шоу был человек! – говорил он. – Никто не знал эти места лучше него! Он, бывало, любил останавливаться на Найн Майл, говорил, что может расшифровать все надписи и рисунки на скале.

– Врал небось, – заметил Хикс. – Это ж индейцы намалевали… как мальчишка каракули… когда ему делать нечего.

– Шоу считал иначе, – настаивал О'Лири. – Он потратил кучу времени, разбирая эти картинки. Он говаривал, что когда-нибудь благодаря им разбогатеет. Он докопался, что одни картинки предназначались для богов, или для охотничьих плясок, или еще для чего-нибудь такого, но другие – с секретом, в них про что-то рассказывается. А еще он нашел серебряный браслет и не раз его нам показывал… Он, бывало, говорит: «Ну и откуда же, по-вашему, это серебро взялось?» И рассказывал, что находил в некоторых пещерах и индейских хижинах на Найт Майл кусочки породы. Он говорил, что порода эта не отсюда, и он выяснил, что она оттуда, значит, откуда и браслет, и что индейцы как раз из нее и выплавляют серебро. Помню, он бился об заклад, что когда-нибудь обязательно найдет серебряную копь.

Грэнвил был рассудительным человеком, и когда опять заговорили про Шоу, заметил:

– Кажется мне, Эд Шоу был прав. Думаю, он что-то нашел.

Брионн повернулся к нему:

– В самом деле?

Грэнвил улыбнулся, взглянул на Брионна и в глазах его засветилось лукавство.

– В самом деле, – сказал он и, помолчав, добавил: – Однажды он просто взял и уехал. Ему везло, этому Шоу. Кто-то подбрасывал ему деньжат… Я думаю, он поехал в Коринн, собрал все необходимое и отправился туда, куда нюх подсказывал.

– Все равно ничего ему это не дало, – сухо сказал Хикс. – Он мертв… – А потом вдруг заговорил опять: – Слушай, может, удастся найти то место, где он был. Вообще-то он застолбил участок, но теперь его ведь нет в живых.

Брионн достал из кармана сигару.

– Все, что было у Шоу, причитается его семье, если она у него есть, а также тому, кто его финансировал.

– Если только они найдут это серебро, – согласился О'Лири. – Ну, а это вряд ли.

Мэт хорошо запомнил эту ночь, потому что как раз с этих пор они стали двигаться так непонятно. Они не только вдруг снимались с места, часто после наступления темноты, но и несколько раз меняли направление движения.

– Никогда не забывай оглядываться назад, Мэт, – советовал ему Брионн. – Когда смотришь в обратную сторону, местность выглядит совсем иначе. Когда идешь на восток, ориентиры могут быть прекрасно видны, но они могут выглядеть совсем не так, когда пойдешь на запад.

Мэт это запомнил, но все-таки он считал, что отец затрачивает слишком уж много времени, чтобы запомнить путь, да еще не просто так, а всегда с какого-нибудь удобного места, откуда далеко видно. Мэт часто оглядывался вслед за отцом, но никогда не замечал ничего особенного.

А объяснялось все просто: Брионн был абсолютно уверен, что их преследуют. Мэт правильно догадался: не только ориентиры высматривал майор, подолгу глядя на пройденный отрезок пути.

Внезапные повороты объяснялись двумя причинами. Во-первых, он хотел проверить, не идут ли за ними, и, во-вторых, пытался сбить со следа преследователей. Но теперь он уже полностью убедился, что за ними идут, и что ему, к сожалению, не удалось оторваться от них ни на милю. Значит, они прекрасно ориентируются на местности. А это создает новые сложности.

В тот день он встал затемно, и быстро собрал вещи. Когда проснулся Мэт, все было уже упаковано, кроме его постели. Кофейник еще стоял на огне. Прежде Мэту никогда не давали кофе, но молоко здесь негде было взять. Над тлеющими углями на палочке жарился кусок мяса. Мэт съел его и выпил кофе, а потом отец подсадил его в седло.

Выехав из лагеря, они добрались до каменистого участка и, повернув почти в обратную сторону, проехали по камням и спустились в ручей. Пройдя вверх по течению с полмили, они выбрались на другую такую же каменистую площадку и въехали в густой лес, где земля была устлана листьями и даже в полдень царил полумрак, как в сумерки.

Целый день они петляли туда-сюда. И лишь однажды дали передохнуть лошадям несколько минут после крутого подъема. Тут Брионн достал пемикан ^[71] и дал Мэту большой кусок, чтобы он перекусил по дороге. И только вечером они остановились и пустили лошадей попастись.

Теперь пройденный путь совсем не просматривался. Ехали, главным образом, лесом. Характер растительности изменился. Сейчас, когда они забрались повыше в горы, встречались в основном хвойные деревья. Здесь они опять перекусили пемиканом, запили холодной водой, сели на лошадей и поехали дальше.

И хотя из-за характера местности им часто приходилось менять направление, они все время поднимались в горы. Уже давным-давно стемнело, когда они, не разжигая костра, остановились на ночлег у осиновой рощицы. Мэт очень устал, он просто валился из седла, когда отец помогал ему спуститься на землю.

Брионн постелил ему, стащил с него сапоги и штаны, тщательно укутал в одеяло. И все это время он не сводил глаз с лошадей, но те паслись спокойно, явно довольные, что наконец-то отдыхают. И ни разу не подняли голов, не навострили ушей.

Брионну всегда нравились трудные задачи, и как раз такая сейчас стояла перед ним. В течение многих лет Эд Шоу бродил по медвежьим углам и какое-то время затратил на разгадку тех таинственных рисунков в каньоне Найн Майл… Может, существовал план пути к серебряным копям, которым пользовались индейцы?

Бывают разные карты, но очень редко карты примитивных народов походят на то, что привыкли считать картой европейцы и американцы. Так, на островах Тихого океана это палочки с привязанными к ним ракушками, которые обозначают острова, при этом сами палочки – это преобладающие ветра или морские течения, но многие древние карты представляют из себя рисуночное или пиктографическое письмо. В нем существуют знаки, обозначающие текучие воды, есть обозначения гор… Может, существует какой-нибудь символ для серебра?

Старик изучал этот край, возможно, он что-то нашел. Кто-то снабжал его деньгами и этим кто-то, судя по всему, был Роди Бреннан. Значит, Бреннану совсем не обязательно было бродить по горам. Изысканиями и старательством обычно занимался Эд Шоу – на деньги, провизию и снаряжение Бреннана, который за это имел право на определенную долю находок. И Шоу, видимо, обнаружил какое-то серебро, которое затем обратил в звонкую монету. После смерти Шоу законным владельцем копи, если такая вообще существует, был Бреннан…

Шаг за шагом, из множества прежде слышанных разговоров, Брионн выделил несколько ключевых фактов. Сопоставив их, можно вывести общее направление перемещений Шоу, а также приблизительное время в пути. Интересно, исходя лишь из этих туманных сведений, вычислить маршрут старика и местонахождение копи…

Подбросив дров в костер, упрятанный в небольшой лощине и скрытый осинами, Брионн взял винтовку и пошел к скале, торчащей на горном склоне. Еще раньше он обратил внимание, что забраться на ее вершину довольно легко. Он влез туда, уселся, и стал оглядывать окрестности.

Внизу он видел костер и маленькую фигуру сына. Выше виднелись только бесконечная чернота леса, иссиня-черное небо, усыпанное звездами, и громада горы, возвышающаяся сзади и слева от него.

Брионн уже довольно долго всматривался в ночную тьму, впиваясь глазами не в звезды, а в черноту леса, когда вдруг справа от себя краем глаза заметил, как далеко внизу, за много миль отсюда, мелькнул свет. Всматриваясь в эту точку, он увидел свет еще раз… и еще… Костер! О лучшем наблюдательном пункте нельзя было и мечтать. Обзор хорош. Позиция Брионна расположена намного выше. А до костра – миль десять, а возможно, и меньше.

Брионн мысленно пытался представить себе путь, разделяющий их, стараясь припомнить, какие следы они оставили после себя. Он собрался было уже спускаться, когда вдруг на какое-то мгновение увидел еще один огонек, не так далеко и немного выше по склону. Он попытался разглядеть этот огонек в бинокль, но тщетно. Слишком велико было расстояние, бинокль просто немного увеличивал его, но все равно, нельзя с уверенностью утверждать, что это – костер. И кто же это мог быть?

Вернувшись в лагерь, Брионн расстелил одеяла и лег, подложив руки под голову. Долго он еще обдумывал следующий переход, затем наконец уснул. Приснилась ему Энн, приснилась такой, как он видел ее в последний раз… так давно.

Вторым огоньком, мерцание которого заметил Брионн, был костер Даттона Маури и Миранды Лофтен.

Зная дорогу, они двигались быстрее, чем он. Они ни за кем не гнались и не ждали, что кто-то станет гнаться за ними. Маури оказался опытным следопытом и путешественником. Он выбрал хороших лошадей и снаряжение.

Свой лагерь они разбили выше по склону, чем Алларды, и опережали их мили на три пути.

Они пробирались по старой охотничьей тропе, которой изредка пользовались индейцы. Два дня назад они шли тем же маршрутом, что и Алларды, и тогда Маури заметил свежие следы и тщательно изучил отпечатки копыт каждой лошади. И уже через минуту-другую, после того как они натолкнулись на следы, он твердо знал, что среди этих всадников – Коттон Аллард.

Затем Миранда указала путь, который увел их вверх по склону горы. Маури повернулся к ней и, показав на винтовку, которую она несла, спросил:

– Умеешь пользоваться?

– Да.

– Тогда не выпускай ее из рук. Здесь – без нее ни шагу. А если я крикну «беги» – беги и ни о чем не спрашивай. Потратишь время на расспросы, может оказаться слишком поздно.

– Ладно.

– А далеко отсюда до твоего участка?

– Нет. Он рядом… наверху… среди озер. Еще дня три, если никто не помешает.

Маури сначала собирался загасить костер, но вместо этого обкопал его. Затем стал укладываться спать.

– Ложись-ка спать, – сказал он Миранде. – У нас трудный день впереди. Попробуем, если сможем, три дня сократить до двух.

В ответ на ее вопросительный взгляд пояснил:

– Мы здесь не одни. Там впереди Брионн.

Она изумленно посмотрела на Маури.

– Ищет серебро? Он? Не может быть!

Маури пожал плечами и лукаво посмотрел на нее:

– Почему не может?

– Я… я просто поверить в это не могу!

Он усмехнулся.

– Да это я шучу. Но если он ищет серебро, то, наверное, ты ему сказала больше, чем тебе кажется.

Она, напрягая память, мучительно пыталась вспомнить.

– Нет… нет… я ничего ему не говорила. Ни слова.

– И он не один. – Маури закутался в шерстяное одеяло. – За ним гонятся Алларды, и они тоже здесь.

Она приподнялась:

– Ты уверен?

– Угу… да и он это знает. И если у Брионна есть голова на плечах, а она, кажется, есть, то эти подонки больше не станут плестись у него в хвосте. Они его догонят.

Глава 8

В предрассветных сумерках Брионн, сидя на корточках у небольшого костра, прихлебывал кофе и всматривался в крутой подъем впереди.

Здесь не пройти – вверх дороги нет. То тут, то там на поверхность выходили обнаженные скалы, попадались клочки низкорослого кустарника, беспорядочно громоздились завалы из упавших деревьев; местами попадались осыпи мелких камней и редкие осины. И все это упиралось в отвесную скалу, не менее тридцати футов высоты. Это была зона тектонического сдвига.

Гранитный выступ тянулся вдоль гребня горы не менее чем на полмили. Брионн тщательно выбирал маршрут, стремясь выйти туда, где виднелась на теле скалы какая-то расселина, по которой, кажется, можно было подняться наверх и не идти в обход всей стены. Щель эта, если и вправду там была, отсюда просматривалась плохо, но, оказавшись в седле, он уверенно двинулся в путь рискованным извилистым маршрутом, огибая многочисленные препятствия.

Дважды Брионн останавливался, пропуская вперед Мэта и вьючных лошадей, и, оставшись позади, заваливал камнями тропинку, чтобы здесь не смогла пройти лошадь. Брионн понимал, что тем, кто гонится за ним, придется терять время, отыскивая след, и каждая минута, выигранная таким способом, даст ему хоть какое-то преимущество. Рано или поздно они с Мэтом вынуждены будут где-то остановиться, и им потребуется время, чтобы найти подходящее место.

Неожиданно они прямо перед собой увидели расселину. Она была узкая – едва пройдет лошадь, и это предвещало трудный подъем. Брионн спешился, взял под уздцы лошадь, которая храпела и спотыкалась, и повел ее по крутому склону. Выбравшись наверх, привязал ее и, не переводя дыхания, спустился назад. Таким же образом он вывел наверх лошадку Мэта, а потом и вьючных лошадей.

Осмотревшись кругом, он увидел сухой ствол давно поваленной сосны. Выломав толстый сук и орудуя им как рычагом, Брионн принялся сдвигать тяжелый ствол к расселине, пока в конце концов не опрокинул его в щель, закрыв ее.

Теперь они находились на неровном плато, которое представляло собой вершину горного хребта Юинта. Это было широкое, сильно пересеченное плоскогорье, изрезанное каньонами и усеянное множеством озер. Были здесь и поросшие лесом горные склоны, и широкие сочные луга. В течение всего нескольких минут Брионн обнаружил следы толсторога – снежного барана и мустанга.

Здесь, наверху, голубая ель и осина попадались все реже, и впереди Брионн видел хребты, поросшие альпийской елью и другими хвойными породами, типичными для такой высоты.

Везде виднелись следы, оставленные ледниками. Он обратил на них внимание Мэта, продолжая подробно комментировать все, что встречалось им по пути: деревья, следы, ландшафт. Теперь вокруг высились горные вершины, покрытые снегом.

– Какая здесь высота? – спросил Мэт.

– Думаю, восемь, а то и девять тысяч футов, скорее девять.

Брионн остановился, чтобы дать лошадям отдышаться. Он выиграл какое-то время, теперь лежащий впереди хребет сулил им более-менее безопасную ночевку.

Он не имел ни малейшего представления, кто его враги… если, конечно, те, кто его преследует, действительно враги. В этих краях он был почти неизвестен. Весьма сомнительно, чтобы кто-нибудь, как тот воин из племени Юта, помнил молодого кавалерийского офицера, каким он был до Гражданской войны. Но, видимо, у кого-то по неизвестной причине сложилось впечатление, что он представляет собой угрозу, или, может быть, владеет какой-то важной информацией.

Может, они считают, что он как-то связан с Мирандой Лофтен? Ну да, они ведь ехали сюда, на Запад, одним поездом и в поезде как-то общались… Могло ли им прийти в голову, что он не знал ее до той самой минуты, когда оставил сына на ее попечение и пошел тушить пожар?

Его выбор в ту минуту объяснялся очень просто.

Тогда, в вагоне, он первым делом оценил всех пассажиров. Миранда Лофтен сразу же понравилась ему своим спокойным достоинством, какой-то мягкостью, непритворной отзывчивостью. Брионн почувствовал, что она любит детей и с Мэтом будет ласковой и чуткой. Вот поэтому он и выбрал именно ее… но мог ли понять это сторонний наблюдатель?

Однако он вмешался в ее дела. Не спросив разрешения и даже не поставив ее в известность, он сознательно взялся за поиски серебряного рудника.

Почему?

Джеймс Брионн привык мыслить логически, и теперь он впервые всерьез задал себе этот вопрос.

Действительно, почему? Просто ли потому, что ему надо куда-то идти? Просто ли потому, что он, как правило, решив одну задачу, всегда ставил перед собой следующую? Всегда видя перед собой цель, всегда зная, чего он хочет… Или дело в том, что она была так одинока, а он – истинный джентльмен из Вирджинии?

Или дело в том, что… – он даже не смог сразу сформулировать – что она так привлекательна? Что она, в сущности, очень милая девушка?

– Начиталась Вальтера Скотта, – сказал он вслух.

– Что ты говоришь, пап?

Брионн оглянулся.

– Ничего, сынок. Это я так, сам с собой. Когда долго странствуешь по безлюдным местам, появляется такая привычка. Сам убедишься со временем.

– Пап, а это здесь был Фремон?

В их доме часто говорили о Фремоне, об исследовании им Запада и о Ките Карсоне.

– Недалеко отсюда. Пару дней назад мы проезжали теми тропами, которым шел отец Эспаланте. В 1776 году он проходил здесь с небольшой экспедицией. Но вряд ли он забирался так высоко в горы. По крайней мере, в его дневниках об этом не упоминается.

Вдруг Брионн натянул поводья. Футах в тридцати от них был пенек со следами топора. Оставив Мэта с вьючными лошадьми, Брионн подъехал к пеньку. Потом позвал:

– Мэт… давай сюда!

Когда мальчик подъехал, он указал ему на пенек. Он был не более четырех дюймов в диаметре и высотой около фута.

– Там, где орудуют топором, остаются зарубки, они белые – хорошо видны и довольно долго не темнеют. Тот, кто свалил это дерево, хотел, видно, жердь вырубить… Или ему просто нужны были дрова для костра. Да, пожалуй, дрова, видишь, он подобрал даже щепки, которые покрупнее…

Брионн пустил лошадь шагом вокруг пня и стал описывать круги, все более удаляясь от него. Вскоре он обнаружил небольшую рогатину и кострище. Дождь и ветер отполировали головешки до блеска… костер жгли давно.

– Может быть, это ничего и не значит, – сказал он Мэту, – а может статься, что это очень важный знак. Не думаю, что сюда, на эту высоту, забирались многие, но что Эд Шоу тут побывал – в этом я абсолютно уверен. Если хорошенько поискать вокруг, может быть, узнаем, в какую сторону он пошел.

Брионн покружил возле кострища, но ничего интересного не нашел. Он стал всматриваться в далекий кряж, над которым ярко сияло солнце, освещая суровые, безмолвные скалы и, наконец, двинулся туда. На просторном плато не было слышно ни звука, только стучали копыта их лошадей да шумел ветер, то затихая, то поднимаясь опять и рыская среди деревьев, как будто что-то там потерял.

Вновь и вновь Брионн останавливался, чтобы осмотреться, прислушаться, оглянуться назад. При всей красоте этого плато было в нем что-то жутковатое, и Брионн невольно насторожился. Его не покидало чувство, что за ним следят чьи-то глаза, и может быть – сквозь прорезь прицела.

Несколько раз он менял направление. Он вдруг круто разворачивался, стараясь, чтобы за спиной у него оказался куст или дерево, или скала. Он делал все, чтобы не стать удобной мишенью, и резко менял маршрут, чтобы сбить противника со следа. Он инстинктивно выбирал такой путь, на котором оставалось бы меньше всего следов. Он знал: даже если и удалось сейчас оторваться от преследователей, они все равно появятся…

Неожиданно прямо перед собой они увидели озеро. Ветер гнал рябь по его голубой поверхности. Брионн проехался вдоль берега, увидел, что здесь совсем мелко, и тогда они с Мэтом въехали в воду и примерно полмили прошли шагом вдоль берега прямо по воде. Потом свернули в сторону и двинулись по руслу ручья, сбегавшего с того хребта, к которому они направлялись.

В сгущающихся сумерках они остановились на ночевку у подножия хребта и стали собирать сухой валежник, который горит почти без дыма.

Место для стоянки было выбрано удачно. Закрытое со всех сторон, оно возвышалось над окрестностями, которые хорошо просматривались отсюда примерно на четверть мили. Сами они расположились в небольшой лощинке под елями: эти ели скроют дым костра.

– Мэт, остановимся здесь на пару дней. Надо дать отдых лошадям. Да и тебе не мешает. А мне – так уж точно.

– Я не устал, пап, – сказал Мэт.

После плотного ужина они улеглись, привязав лошадей рядом, на лужайке. Прежде чем лечь, Брионн отошел в сторону, выбрал удобное для наблюдения место, хорошо укрытое скалами и ветвями деревьев. Некоторое время он лежал неподвижно, вслушиваясь в ночные звуки. Затем вернулся в лагерь. Костер уже догорел, только угли слегка краснели в темноте.

А в семи милях от них, скрывшись за деревьями небольшой рощицы на берегу озера, возле костра сидел на корточках Даттон Маури. Он взглянул на Миранду Лофтен.

– Ну что, мэм? Ты еще не пожалела, что взялась за это дело? Ты ведь уже поняла, каково оно – здесь?

– Я не жалею, – Миранда улыбнулась ему. А потом добавила: – мы уже недалеко от участка.

Маури посмотрел на нее внимательно.

– Откуда ты это знаешь? Видела метки?

– Да.

– Ну, провалиться мне на этом месте! – Он сунул в костер ветку и, когда она вспыхнула, прикурил от нее сигарету. – Одно из двух: либо у тебя чертовски точные ориентиры, либо ты чертовски сильно ошибаешься!

– Я не ошибаюсь. Мы уже близко… Еще день, может быть, два.

Маури взглянул на нее с уважением. У нее, без сомнения, точные ориентиры, и она все время идет по ним. Незадолго до этого она захотела, чтобы они шли кромкой озера, и, поскольку это был удобный маршрут, Маури согласился.

– Не забудь про винтовку, – предупредил он и обшарил взглядом окрестности.

Место было хорошее, но он не доверял никому и ничему, и он знал, кто такие Алларды. И как только он дал втянуть себя в это дело? Иметь дело с Аллардами – это уже более чем достаточно, а тут еще барышню опекай…

Он вдруг спросил:

– Ты когда-нибудь слышала такое имя – Калеб Родс?

Она медлила с ответом. Потом, подумав хорошенько, сказала:

– Да.

– У него тоже был участок где-то тут, неподалеку. Только у него было золото.

– У него два участка, – поправила она. – Один – жила, другой – россыпь.

– Похоже, твой дядюшка Роди и впрямь много чего тебе рассказал, – суховато заметил Маури.

– Как ты думаешь, где он? – вдруг спросила она.

– Кто?

Миранда слегка смутилась, а Маури сдержал улыбку.

– Майор Брионн, – сказала она, – …а кто же еще здесь может быть, в этих горах?

– Алларды здесь. А Брионн об этом не знает. Он не знает, кто за ним идет, – Маури допил кофе и бросил окурок в костер. – Сдается мне, скоро мы его увидим, очень скоро.

Он взглянул на нее, пытаясь за серьезным выражением лица скрыть озорной огонек в глазах.

– Послушай, отчего бы тебе не взять да и не выйти за него замуж? Я же вижу, что он тебе нравится.

– Это неправда, – сказала она возмущенно, но почувствовала, что краска заливает лицо.

В самом деле, странные речи… Ни о чем подобном она не помышляла… отчего же она так смущена?

– Нет, серьезно, очень здравая мысль, – он говорил, напустив на себя серьезный вид. – Ты только подумай – вот ты – вот он: ему нужна жена, и тебе нельзя ведь шататься по этим диким местам одной, без мужа. Это не дело.

– Я думаю, что пора спать, – сказала она, – я устала.

– А сейчас его как раз нетрудно заполучить, мэм. Он, похоже, растерялся, утратил бдительность, так сказать. По всему видать, страдает от одиночества. Да и мальчишке нужна мать. Вот тут ты бы и могла подобраться незаметно, тут он беззащитный, мальчишка к тебе привяжется – а там он глазом моргнуть не успеет, как будет твой – повязан и стреножен.

– Спокойной ночи, мистер Маури!

– Спокойной ночи, мэм.

Тщательно закутавшись в одеяла, Даттон закурил сигарету. Лежа на спине и глядя на звезды, произнес искренне:

– Да-а, он парень что надо, этот Брионн. Офицер, и вообще. Знаешь, говорят, генерал Грант в нем души не чает.

Миранда собиралась спать… Маури, конечно, сказал глупость. Она с этим Брионном говорила всего два-три раза. Как ему в голову могла прийти такая чушь?

Оттуда, где, закутавшись в одеяла, лежал Маури, донесся тихий смех, и она невольно улыбнулась.

Да, конечно, это глупости. Едва ли он обратил на нее внимание, ну а мальчик действительно славный. Такой спокойный, воспитанный…

Она и не заметила, как уснула, и уже не слышала, как ветер шумит кронами деревьев, не чувствовала, как пахнет хвоя, не видела, как звезда мерцает сквозь листву дерева, под которым она лежала.

Со стороны заснеженных вершин дул холодный ветер. На озере волны тихо плескались о пологий берег.

В двух милях к востоку медведь-гризли вытянулся во весь свой огромный рост и уперся лапами в ствол дерева, вонзив когти в кору и оставляя на ней глубокие борозды: это была его метка – пусть все видят. Он чуял запах медведя и понимал, что это дерево – медвежье, а он был уверен в своих силах. Он оставит здесь свою отметину – пусть это будет вызов всем.

Если бы он пришел сюда пораньше, засветло, то увидел бы на этом дереве другие метки, гораздо глубже и на восемь дюймов выше.

Поднимался ветер; он принес с собой слабый человеческий запах, и медведь заревел от возбуждения. Ветер сообщил ему о приближении опасности, но и о добыче тоже. Он вспомнил, как однажды, два лета назад, он разорил человечью стоянку и поживился там. Он вспомнил свиную грудинку, которую тогда съел, и сахар. Особенно сахар.

Сейчас он не был голоден, и вперевалочку заковылял по тропинке в сторону берлоги под поваленным деревом, где собирался улечься спать.

Только раз он остановился, насторожившись, потому что уловил какое-то слабое движение во тьме. Кто-то шел: то ли зверь, то ли человек. И не один. Он принюхался и различил запахи людей и лошадей, которые двигались в ночной темноте.

Глава 9

Ночью налетал ветер, он шумел над темным склоном горы, шуршал в вершинах деревьев, завывал в закоулках скал, сдвигал с места камни – они падали и катились вниз.

Мэт покрепче прижался к отцу и лежал с широко раскрытыми глазами. Ему еще никогда не доводилось слышать, чтобы ветер завывал вот так, как здесь, среди вершин и высокогорных озер. Он лежал и дрожал, но лежащий рядом отец был спокоен, и это спокойствие передавалось Мэту.

Огромные деревья над головой сгибались под напором ветра, зубчатые вершины на фоне неба терялись в стремительно летящих тучах, опять возникали в разрывах облаков и вновь исчезали в сгущающейся тьме.

– Папа!

Брионн не спал.

– Не бойся, Мэт. Это просто буря. А горы не боятся бурь. Много их пронеслось над этими скалами.

Мэт лежал молча, задумавшись над этими словами. Ему хотелось быть похожим на отца, таким же спокойным и уверенным. Он сказал ему об этом.

– Никто не может быть абсолютно спокойным, Мэт. Но человек старается казаться спокойным и постепенно привыкает к этому. Взгляни на эти горы, сынок. Они спокойны. Бури налетают на них – и уносятся прочь… и точно так же проходят человеческие беды. Для того, отчасти, я и привез тебя сюда, чтобы ты понял это. И вообще, если когда-нибудь тебе будет тяжело, и ты почувствуешь, что больше не можешь, – отправляйся в горы или в пустыню… очень хорошо исцеляет душевные раны.

Через некоторое время Мэт опять заговорил:

– Папа, а что стало с теми людьми? С теми, которые… которые сожгли наш дом?

– Я не знаю. Наверное, они все еще в горах, в Аппалачах… или в Миссури.

– А не могут они быть где-нибудь здесь, пап? Может, это кто-то из них стрелял в тебя?

Застигнутый этим вопросом врасплох, Брионн задумался. Эта мысль уже приходила ему в голову, но тогда он не придал ей значения. Маловероятно, чтобы Алларды ушли из насиженных мест, бросили родню, надумали перебраться сюда, в эту часть страны… Уж слишком большое совпадение…

И все же эта мысль не давала ему покоя. Строительство железной дороги на Запад привлекло в эти места множество уголовников. Когда дорога была закончена, эта публика рассеялась по всей округе.

– Вряд ли, Мэт, – сказал он вслух. – Но надо смотреть в оба. – Затем, помолчав, спросил: – Скольких из них ты узнал бы, если б увидел?

– Думаю, двоих. А может быть, троих.

Плохо было то, что Брионн не знал их в лицо. На суде была пара человек из их семейства, но это были не главные, эти с законом были в ладах.

Больше он Мэту ничего не сказал, а вскоре услышал ровное дыхание и понял, что сын спит.

Тогда он тихо вылез из-под одеяла, натянул мокасины, которые всегда возил с собой, и пошел взглянуть на лошадей Полянка была хорошо защищена от порывов ветра, и лошади были спокойны.

Брионн вернулся и, закутавшись в одеяло, уснул, но перед рассветом был уже на ногах и приготовил легкий завтрак Когда они поели, он сказал:

– Будь здесь, никуда не ходи. Я, наверное, пройдусь, посмотрю, что тут вокруг.

Травы здесь было достаточно дня на три-четыре, не меньше, и вода хорошая, а подойти к этому месту не так то просто. Значит, они будут ждать здесь. А потом, Брионну нужно было хорошенько подумать.

То смутное подозрение, которое засело в глубине его сознания, но оставалось почти незамеченным, сын выразил словами. Именно вопрос мальчика и заставил его всерьез задуматься над такой возможностью. Действительно, возможно ли, чтобы Алларды были где-то здесь?

Напервый взгляд ему показалось, что это было бы слишком уж большим совпадением, но, поразмыслив немного, он изменил свое мнение на этот счет.

Сюда, на Запад, ведет только одна железная дорога. Последний стык этой дороги уложили совсем недавно, уже после того, как погибла его жена и сгорел дом.

А что, если Алларды, покидая насиженные места, решили бежать на Запад – по новой железной дороге? Их ищут в Аппалачах, их ищут в Миссури, откуда они родом. И если они действительно выбрали этот путь, то где еще они могли бы сойти с поезда, кроме как в Проментри или Коринне?

Может быть, тот человек из отеля «Сазерн"' был один из них? Он увидел Брионна и предупредил остальных. А может быть, Алларды приехали сюда, на Запад, преследуя его. Но более вероятно, что тот человек из отеля, направляясь на Запад, чтобы присоединиться к Аллардам, увидел Брионна и узнал его. Те лошади, которые стояли в багажном вагоне, были там совсем недолго. Конечно, многое еще неясно, но вполне возможно, что события развивались примерно так.

Значит, Алларды все же могут быть здесь. А если они здесь, то они знают о нем. И, конечно, не станут считать его приезд сюда простым совпадением. Они наверняка подумают, что он их выследил каким-то образом. И попытаются уничтожить.

Вместе с тем оставалась нерешенной загадка серебряной копи Эда Шоу. Брионн еще многого не знал о нем и о Роди Бреннане. Как они погибли? И правда ли, что обоих больше нет? Все говорят о них, как о покойниках, но подробностей Брионн не знает.

Если Эд Шоу узнал дорогу к копи, расшифровав наскальные письмена индейцев в каньоне Найн Майл, то он шел с юга. Эти рисунки не могли точно указать расположение небольшой копи, значит, должны быть еще какие-то метки. Там, в каньоне, Эд, наверное, видел простейшие обозначения – реки, горные вершины, тропы. Может быть, там было какое-нибудь обозначение серебра или просто металла. Эти «карты» должны были привести его в район копи, а дальше ему, наверное, пришлось искать какие-то конкретные метки.

Брионн уже отошел на некоторое расстояние от стоянки, когда вдруг уловил какое-то движение за спиной. Это был Мэт.

– Папа, мне страшно одному.

– Хорошо, иди сюда, садись.

Они сидели рядом и молча всматривались в окрестности. Через некоторое время Брионн сказал:

– Мэт, ты должен научиться читать местность, замечать детали и запоминать их. Некоторые из тех, кто путешествовал в горах, были людьми образованными, а другие не умели ни читать, ни писать, но у них была прекрасная память на местность.

– Па, а ты здесь бывал раньше?

– Нет, именно здесь – нет. Но я говорил с теми, кто здесь бывал. Я беседовал с Китом Карсоном, с Джимми Бриджером… и еще с дюжиной других. Все они знают эти места, рассказывали мне о них, и я не забыл…

Уже несколько мгновений Брионн боковым зрением улавливал какое-то движение и, наконец, повернулся в ту сторону.

– Мэт, мы не одни. Не шевелись. Сиди тихо и смотри.

Из-за деревьев появились два всадника. Они приближались и должны были проехать совсем рядом. Ехали шагом и вели за собой вьючных лошадей.

– Ты замечаешь, как странно сидит второй? – спросил Брионн.

– Это… женщина!

– Да, Мэт. У нее дамское седло. Кажется, это твоя знакомая, Миранда Лофтен.

Он поднял бинокль и навел на резкость.

– Да, Миранда. С ней Даттон Маури. Ну-ну, и что бы это могло значить?

Брионн следил, как они приближаются, но когда Мэт захотел встать, он придержал его рукой.

– Сиди. Пусть проедут.

– Но они ведь наши друзья!

– Наверное, но пусть они проедут, а мы потом догоним их, если захотим.

Брионн понимал разочарование сына. Мэт привязался к этой молодой женщине, и ему, конечно, хотелось встретиться с ней еще раз.

У Брионна не было сомнений, что она просто хочет найти свою копь. А вот насчет Даттона Маури далеко не все ясно.

В Проментри этот парень слонялся без дела, не пытаясь найти работу, и денег у него, казалось, слишком много для ковбоя-бродяги. И еще – он хорошо носит оружие… слишком хорошо. Он носит его, как человек, которому доводилось им пользоваться, который умеет стрелять быстро и метко. Не иначе, это один из нового поколения ганфайтеров – тех парней, которые сделали револьвер средством добывать пропитание… тут Брионн готов был побиться об заклад.

Он следил, как они проезжают мимо, и старался оценить состояние их лошадей, скорость движения, пытался рассчитать, далеко ли они уйдут до захода солнца.

Когда Миранда и Маури скрылись из виду и Мэт опять хотел встать, отец опять удержал его за руку.

– Не спеши… погоди.

Медленно тянулись минуты, а Брионн все ждал. Прошло почти полчаса, и тут его пальцы крепче сжали руку сына.

Из-за деревьев выехало несколько человек. Пораженный, Мэт взглянул на отца. Неужели он знал, что они появятся? Отец наблюдал за всадниками и считал их по мере того, как они появлялись из-за деревьев.

– Четыре… пять… шесть, – шептал он.

Шестеро, все хорошо вооружены. Сейчас они были так далеко, что он не мог разглядеть лиц. Двигались шагом. Один раз съехались в кружочек – поговорить. Они явно не стремились догнать Миранду и Маури.

– Дело плохо, Мэт, – спокойно сказал Брионн, – плохо – и для них, и для нас.

– Кто это, папа?

– Я не знаю, но они выслеживают твою знакомую мисс Лофтен и Маури. Наверное, они хотят найти участок Роди Бреннана.

– Что мы теперь будем делать?

– Вернемся в наш лагерь, что-нибудь приготовим и поедим как следует, вот что.

Они поели у костра, а потом Брионн осмотрел оружие. Он не питал никаких иллюзий насчет того, что их ждет в ближайшие дни, может быть – часы.

Конечно, можно скрыться. Немедленно уйти, спуститься вниз и убраться из этих мест, а Миранду и Маури предоставить самим себе. Но это ничто не решит. Алларды все равно всегда будут рядом, от них всегда будет исходить угроза. Брионн понимал: нет, бежать нельзя. Надо встретиться с ними лицом к лицу.

Он понимал, что не может оставить Миранду под защитой одного лишь Маури. Этот ковбой – если он действительно ковбой – казался надежным парнем, способным на многое… но Брионн знал, на что способны Алларды.

Лишь во второй половине дня они покинули свою полянку. Внимательно изучили отпечатки конских копыт, а затем шагом двинулись по следу.

Брионн понимал, что ведет сына навстречу опасности, но таков уже мир, в котором они живут: в нем опасностей не избежать. Растут ведь дети и здесь, на этой новой земле, в стране индейцев, при всех ее тревогах и опасностях.

Примерно через час Брионн свернул с тропинки. Теперь он продвигался вперед с еще большей осторожностью. Те, за кем он шел, то и дело замедляли шаг. Очевидно, теперь Миранде стало труднее отыскивать дорогу, и она не спешила.

От заснеженных вершин тянуло холодом. Все чаще встречались ручьи – студеные и прозрачные.

Брионна вновь посетило уже знакомое чувство, ощущение обманчивости царившего вокруг покоя и тишины, острое ощущение скрытой опасности, какое-то зловещее предчувствие. Это чувство возникало у него только здесь, в этих диких безлюдных краях. Джеймс Брионн не слишком-то любил городскую жизнь и кабинетную работу – и сейчас, и раньше. Как человек своего века и представитель своего круга, он жил цивилизованной жизнью, но где-то глубоко-глубоко в недрах его души всегда таилась необузданная свирепость, наследие первобытных предков.

– Гляди в оба, Мэт, – сказал он сыну. – Если я чего-то не замечу, может, ты увидишь или услышишь. Мы едем навстречу опасности.

– Что я должен делать?

– Смотри и учись. В твоем возрасте ничего лучше не придумаешь. И не бойся. А главное – держись в стороне, и если что, не давайся им. Помни, что это за люди… не доверяй им – ни секунды.

– А Миранде Лофтен и мистеру Маури?

– Думаю, оба они хорошие люди, Мэт, но мы их пока плохо знаем. Не спеши слишком доверять, – он помолчал. – Все мы люди, а все люди совершают ошибки. Там, наверху – серебряная копь, а когда речь заходит о богатстве, даже хорошие иногда становятся слишком жадными.

– А они о тебе тоже так думают?

Брионн улыбнулся.

– Если нет, то им следовало бы так думать. Будь они знакомы со мной поближе, они бы знали, что мне можно доверять. Я никогда особенно не стремился к богатству, но они этого не знают… А теперь я хочу только одного… Я хочу, чтобы ты вырос и стал хорошим человеком. А если кто-то захочет тебя обидеть – он будет иметь дело со мной и, боюсь, ему не поздоровится. А теперь поехали, и помни: нам надо двигаться очень тихо.

Тени вершин тянулись теперь в их сторону. Они повернули на северо-восток, и некоторые хребты были теперь у них за спиной. Они опять нырнули в лес, лошади ступали по хвое беззвучно, только слышно было, как поскрипывают седла.

В который раз Брионн натянул поводья и остановился, потом вдруг круто развернулся и поехал между деревьями.

Перед ними было озеро, на берегу горел небольшой костер. Брионн взял бинокль и стал всматриваться в берег. Это были Даттон Маури и Миранда Лофтен, они сидели у огня. Костер горел ярко и был на открытом месте. Это встревожило Брионна. Этот костер слишком заметен. Он обязательно привлечет внимание.

Брионн тронул лошадь, и Мэт последовал за ним. Они решили ехать лесом, по дуге огибая под прикрытием деревьев костер и стараясь держаться более или менее параллельно берегу озера. В одном месте им пришлось забраться поглубже в лес, объезжая узкую заводь.

Наконец Брионн натянул поводья и остановился. Справа темнел каньон Рок-Крик, а слева высились горы.

– Будем ждать их здесь, Мэт.

– Кого?

– Маури и твою знакомую. Очень скоро, если я не ошибаюсь, они здесь проедут.

Они стали ждать… Холодало. С севера, где возвышались самые высокие вершины, налетел ветер. Внизу, в ущелье, несколько раз послышался какой-то шум. Лошади почуяли, встревожились.

– Пума, – прошептал Брионн Мэту. – А может – медведь.

Едва он успел произнести эти слова, как донесся другой шум. Они прислушались. Звук был негромкий, но отчетливый. Он заставил их насторожиться: это была приглушенная поступь лошадей.

Когда шаги приблизились, Брионн тихонько засвистел мелодию известной песни первых поселенцев о далекой родине, о дерзких надеждах, о тоске по любви и об удаче, которая всегда сопутствует смелым.

Шаги смолкли.

– Так можно и пулю схлопотать, приятель, – Маури говорил тихо, спокойным тоном, – в один момент.

Брионн выехал из-за кустов.

– Я тут вас ждал. Ну, подумал, надо как-то предупредить, что это я, прежде чем выезжать навстречу.

– Откуда вы узнали, что это мы едем?

– Костер ваш увидели. Вот и решили, что вы скоро появитесь.

– Но откуда вы знали, что это мы? Мистер Маури был так уверен, что мы обманем тех, что идут за нами…

– Думаю, он не ошибся. Они ведь не знают, что он здесь. А костер, который вы развели, как раз в стиле странствующей леди. А теперь они, наверное, спокойно улеглись и ждут рассвета… Чего им опасаться? Костер, романтическая девушка…

– Романтическая? – возмутилась она, – с чего вы взяли, что я – романтическая девушка?!

Брионн улыбнулся в темноте.

– Будем считать, что я начитался Вальтера Скотта.

– Надо ехать, – сухо сказал Маури. – Здесь не место для светских бесед.

Они двинулись в путь, Маури – впереди. Брионн не задавал вопросов, не говорил ни слова.

Видимо, девушка была настолько уверена в себе, что могла ехать в темноте, но скорее всего, ориентиры были так хорошо видны, что ошибиться было невозможно.

Брионн придержал лошадь, поджидая, пока Мэт обгонит его. Он знал, что мальчик устал, и предпочел не выпускать его из виду – если можно хоть что-нибудь увидеть здесь в такую темень.

Брионну не изменяла память: перевал «Дохлая лошадь» был где-то впереди, может, чуть восточнее. Пойдут ли они через перевал? Или копь по эту сторону? Если по эту, то они уже рядом. Завтра… Наверное, завтра разразится гроза…

Глава 10

На небольшой полянке Коттон Аллард натянул поводья и остановился. Когда Хоффман, Тибоди, Тьюли и остальные подъехали и собрались в кружок, он указал им след.

– Они встретились, – сказал он, – Брионн, девчонка и кто там с нею.

– Мальчишка тоже?

– Конечно. А что же ты думаешь, он бросил его где-то в горах, что ли?

Коттон напряженно всматривался в горные вершины, которые теперь были совсем рядом.

– Ни разу не слыхал ни про какие копи – на такой-то высоте. – Он раскурил сигарный окурок. – Все, им крышка. Они у нас в руках.

И повернулся к невысокому жилистому бандиту с клочковатой бородой.

– Как ты думаешь, Крикет, они пойдут через перевал?

– Вряд ли. Хотя перевал «Дохлая лошадь» как раз в той стороне.

Он взглянул на вершины, потом сплюнул на мокрую землю.

– Девчонка точно что-то знает, Котт. Наверняка. Ты погляди, как она их вывела – ну да, это она ведь почти все время впереди ехала, по следам видно. Черта с два она б сама такой маршрут проложила, если б не знала ориентиров!

– Думаешь, эта копь и в самом деле существует?

– Ну не прогуляться же она поехала! Этот Бреннан наверняка ей что-то рассказал. А может, дал какую-нибудь карту. Не-ет, как ни крути, а что-то ей точно известно. Я в этих местах полжизни провел – а все равно лучше бы не прошел – нигде не промахнулась, ни на шаг не сбилась.

– Что будем делать, Коттон? – спросил Тьюли.

Аллард передвинул окурок сигары из угла в угол крупного рта.

– Как – что? Поднимемся туда. Прикончим Брионна и того чудака, который у нее конюхом, а потом прижмем ее – никуда не денется, все выложит.

– А мальчишка?

Коттон пожал плечами.

– Дети – это у баб слабое место. Не захочет говорить – обработаем щенка у нее на глазах как следует – она сразу станет покладистой.

– Я детей еще не… убивал, – пробормотал Хоффман. – Не нравится мне это.

Коттон уперся в него взглядом холодных глаз. Смотрел и молчал. И Хоффман не выдержал – заерзал в седле, на лбу выступила испарина.

– Ты, Хофф, толковый парень, – Коттон заговорил, не вынимая сигары изо рта, – ты нам здорово помог с железной дорогой – насчет порядков ихних, движения поездов и все такое. А как начнут возить золото из Калифорнии – и еще поможешь. Мы добро помним, Хофф. Только ты сам не заставляй нас все забыть. Делай, что я скажу. Когда мы займемся мальчишкой – пойдешь прогуляться по лесу. Но гляди, – добавил он, сверля Хоффмана ледяным взглядом, – слишком далеко не забреди. Нам ни к чему, чтобы ты сейчас смылся, Хофф, совсем ни к чему.

Они двинулись дальше. Было трудно отыскивать след, но это их не слишком волновало: преследуемым здесь просто некуда было свернуть. Путь был один – вперед.

Их окружали ели, и голубые, и альпийские. Время от времени, взобравшись на какое-нибудь возвышение, они видели, что над лесом высятся лысые вершины и хребты. Голые скалы местами прикрывал снег, а выше, на самых вершинах, виднелись остатки древних ледников – снег и лед, накопленный за бессчетные зимы. Среди камней кое-где маячила низкорослая чахлая елка или дерево, разбитое молнией: это лес, пытаясь вырваться за тот предел, который положила ему природа, вторгался во владения мхов и лишайников.

– Мы их догоним еще до перевала, – сказал Крикет, – они уже недалеко.

Хоффман ехал последним. Ему было страшно. Родом он был из штата Миссури, из тех же мест, что и Алларды, и знакомство с ними водил с давних пор. Когда же они узнали, что он работает на железной дороге, то тут же завербовали его.

Начали они с того, что украли почтовых лошадей. Потом по указке Хоффмана взломали два железнодорожных вагона, в котором везли винтовки, патроны, провизию и спиртное. В другой раз Хоффману удалось узнать, когда будут везти крупную сумму в серебряных долларах – для выплаты какому-то индейскому племени. Это он, Хоффман, рассказал им, что намечаются перевозки по железной дороге золота с приисков в Калифорнии и что ему, наверное, удастся узнать график этих перевозок. Он использовал свою дружбу с кондуктором, подкрепленную небольшой суммой наличными, чтобы пристроить лошадей в багажный вагон. Но на такой поворот событий он не рассчитывал. Убийство Брионна не останется незамеченным… Правда, если это случится где-нибудь в глуши, то они, пожалуй, смогут где-то отсидеться. Но вот убить мальчишку… женщину… это совсем другое дело, и ему это вовсе не по нраву. Но Коттон Аллард… Хоффман не мог преодолеть страх.

– Надо, пожалуй, остановиться, – вдруг предложил Крикет. – Там дальше придется выезжать на открытое место, лучше, наверное, сперва поехать, посмотреть.

– Стойте здесь, – приказал Коттон. – Я поеду.

Джеймс Брионн вынул из внутреннего кармана сигару, откусил кончик и прикурил. Затем, щурясь от дыма, выкинул спичку и посмотрел ей вслед, в ту сторону, откуда они только что пришли. С каждым часом он становился все более хмурым, настороженным и замкнутым. Давно надо было остановиться и осмотреть тропу за спиной, но он все откладывал. Он все чувствовал, как в нем поднимается знакомая прежняя ярость – чувство, которое после войны он испытал всего раз или два. Оно пробудилось в ту страшную ночь, когда, вернувшись из Вашингтона, он увидел свой дом догорающим в предрассветных сумерках. Это чувство не покидало его в те месяцы, когда он не мог думать ни о чем другом, кроме одного: найти убийц.

Теперь он знал, что они у него за спиной. Они там, позади, идут этой тропой.

Даттон Маури рассказал Брионну о своих подозрениях, и теперь в нем опять поднималась эта глубокая страшная ярость, которая никогда не угасала окончательно. Было в нем что-то от древнего викинга, берсеркера, который, отбросив к черту всю осторожность, очертя голову кидается вперед с мечом в руке, думая только об одном – как зарубить врага. Дивайн знал об этом качестве Брионна и боялся за него. И Грант тоже боялся…

А теперь они были где-то здесь, эти люди, которые напали на его дом, которые виновны в гибели его жены. Люди, от которых его сын прятался в пещере и которые теперь преследовали их.

И они его догонят. Он уже решил для себя, что даст им такую возможность. Где-нибудь немного подальше он подыщет подходящее место, остановится там и будет ждать.

Он медленно затянулся сигарой. Теперь недолго ждать… Может, сегодня, ближе к вечеру, или завтра утром.

Но он хотел, чтобы они знали, что их ждет. Чтобы они не питали иллюзий на этот счет.

Сбоку от тропы лежал серый плоский камень. Спешившись, Брионн поискал вокруг сожженного молнией дерева и вскоре нашел несколько угольков. Подняв их, он склонился над камнем.

Через минуту-другую он вскочил в седло и поехал дальше.

Люди Алларда услышали, как он выругался. Подъехав поближе, они увидели камень.

Он был установлен вертикально, прямо у них на пути, на нем было три слова:

Я ВАС ЖДУ.

Тьюли смотрел на надпись с тревогой.

– Как ты думаешь, что он хочет сказать?

– Выходит, он знает, что мы здесь, – сказал Хоффман.

– Не нравится мне все это, Котт, – проговорил Пибоди, – совсем не нравится.

Коттон поднял глаза от надписи и взглянул вперед, туда, куда вели следы. Вслух бы он этого никогда не сказал, но ему это тоже не нравилось. Теперь не могло быть и речи о том, чтобы застать их врасплох. Они готовы к схватке. Взгляд Коттона пробежал по неровным склонам гор, охватил вздыбленные осыпи мелких камней тут и там. Здесь они могут спрятаться где угодно. Засесть среди скал – и ждать.

– Что это значит? – опять спросил Тьюли. – Где он ждет? И зачем?

– Надо отдать ему должное, – сказал Пибоди. – Не похоже, чтобы он был напуган.

– Их там два мужика, девчонка и мальчишка-сопляк. И все, – отрубил Коттон. – И дальше они не пойдут.

– У них там чертовски крепкий мужик, – сказал Хоффман. – Говорят, до войны он воевал с индейцами.

– Ты никак боишься? – издевательски спросил Пибоди. – Да он сидит там, как енот, которого собаки загнали на верхушку дерева! Ему крышка!

Коттон еще раз взглянул на камень:

– Ну ладно, – сказал он, – пошли. Пора его кончать.

Они тронулись в путь, осматривая каждый куст у дороги. Теперь они ехали очень осторожно, взгляды их тревожно рыскали по склону горы. Одно дело – идти по следу, чтобы в подходящий момент устроить засаду и захватить врага врасплох, и совсем другое – ехать и знать, что он лежит где-то там, среди камней с винтовкой и держит тебя на мушке.

Хоффман отставал. Для такого дела он был слабоват в коленках. Он никогда не считал себя лихим суперменом, хотя и пережил пару стычек с индейцами, как почти любой мужчина здесь, на Западе. А то, что он знал о Джеймсе Брионне, вовсе не вселяло в него оптимизма.

Банда растянулась. Путь их зигзагом уходил вверх, к перевалу.

Эта надпись на камне не давала Коттону покоя. Зачем было это делать? Останавливаться, писать – терять время? Он не находил этому разумного объяснения.

Эта мысль не оставляла его, на душе у него скребли кошки. Сам он ничего подобного никогда бы не сделал, и то, что так поступил Брионн, озадачивало и тревожило. Что-то за этим кроется.

Коттон посмотрел вверх, на скалы. Там сколько хочешь удобных мест, чтобы спрятаться, и хорошего стрелка с винтовкой так просто не выкуришь из этих камней.

Однако никто пока не стрелял. Подъем становился все круче, проход все уже. Теперь им не было видно, что там вверху, а прямо перед ними тропа резко ушла вниз, и они оказались в небольшой котловине. Справа от них склон горы обрывался вниз – он был слишком крут для лошади.

А всего лишь в двух милях от них выше по склону горы Миранда Лофтен остановилась, натянув поводья. Она не знала, куда ехать дальше: впервые за все это время не смогла найти ориентиры, о которых рассказал ей Роди Бреннан, а тому, в свою очередь, Эд Шоу.

До сих пор находить их было несложно. В краю множества озер, урочищ, горных вершин ориентироваться нетрудно. К тому же каньоны, рассекающие плато, ограничивали количество возможных вариантов.

Маури подъехал к Миранде, а Брионн развернул лошадь и стал всматриваться в склон горы под ними. С того места, где они остановились, хорошо просматривалось все пространство до самого края леса, но на серо-белом склоне все было неподвижно. Конечно, тут хватало уголков, недоступных взгляду. Брионн размышлял над положением, в котором они оказались, и не находил ничего утешительного.

Эта заминка позволит Аллардам перехватить инициативу, а он еще не готов к решающей схватке. Прежде всего надо укрыть Миранду и Мэта в безопасном месте до того, как начнется стрельба.

Копь, если она вообще существует, должна быть где-то рядом. Он не сомневался, что найдет ее, было бы время. Во-первых, Эд Шоу очень точно и подробно описал дорогу. Без его инструкций вообще вряд ли можно найти эту копь. И, наверное, он ее тоже четко обозначил, что было бы похоже на него – человека как будто обстоятельного.

И вдруг Брионну показалось, что там, внизу, на склоне горы, что-то пошевелилось… и тут же пропало.

В этот момент к нему обратился Маури:

– Майор, мисс Лофтен сбилась с пути. Надо остановиться, поискать.

– Прямо перед перевалом будет озеро, – сказала Миранда, – небольшое озерцо, и по берегам – утесы. Вода сбегает вниз ручьями и падает в озеро с высоты, из-за этого там всегда туман. На берегу есть удобное место для стоянки.

Они двинулись дальше, впереди – Маури, за ним – Миранда с Мэтом.

«Да-а, эта девчонка умеет сидеть в седле, – думал Маури. – И за все время этого тяжелого, чертового путешествия она ни разу ни на что не жаловалась».

Брионн помедлил, пропуская всех вперед. Взгляд его задержался на уступе скалы сбоку от тропы – и он довольно улыбнулся.

Там было поваленное дерево. Одним концом оно зацепилось за камни и повисло наискосок, упершись в небольшой обломок гранита, который только и удерживал его на месте. Сверху, над деревом, накопилась целая груда камней, больших и малых, огромная куча весом, наверное, в несколько тонн. Брионн осмотрелся, нашел на приземистой ели сухой сук, выломал его и, действуя очень осторожно положил поперек тропы, подсунув концом под нависший ствол. Теперь всякий, кто захочет убрать сук, обязательно сдвинет с места дерево, и тогда вся каменная груда, вся страшная масса неизбежно обрушится вниз, прямо на него.

На все это Брионн потратил не более пяти минут и сразу же догнал остальных.

Котловина, встретившаяся на пути, вновь вернула их в объятия леса, но теперь деревьев опять становилось все меньше.

Еще несколько раз Брионн останавливался и устраивал ловушки. Первая, у поваленного дерева, способна была погубить того, кто неосмотрительно сдвинул бы с места сук, лежащий на пути. И не его одного – она могла бы завалить всю банду сразу. Остальные же ловушки представляли собой просто маленькие хитрости, призванные замедлить продвижение преследователей и держать их в напряжении.

Наконец Брионн и его спутники добрались до озера. Оно было зажато с двух сторон скалами. Воздух – влажный от тумана, который поднимается над водопадами, но зато было вдоволь воды для лошадей и для них самих.

Брионн нашел прекрасное укрытие у основания отвесной скалы. Перед ней была небольшая площадка – сверху недоступная, а снизу к ней вел только узкий проход. Площадка эта была усеяна валунами – слишком маленькими, чтобы спрятаться за ними, но достаточно большими, чтобы помешать всадникам.

Здесь, под скалой, у защищающихся будет отличный угол обстрела и надежно прикрытый тыл.

Прямо перед площадкой в скале зияла расселина – узкая щель по которой можно было выйти, как по коридору, на другую площадку – песчаный пятачок под нависшими скалами образующими грот, где могло поместиться двадцать лошадей. По узенькой тропе отсюда можно добраться и до родников, а другая, едва намеченная тропа уходила через камни наверх, к перевалу

Здесь они увидели несколько старых кострищ, в некоторых головешки были отполированы временем до блеска, но один костер жгли, наверное, всего несколько недель назад, максимум – месяц или два.

Лошадей расседлали и выпустили на песчаную площадку в гроте, предоставив им самим искать дорогу к воде. Тем временем Брионн подкатил к расселине несколько валунов и принялся сооружать перед ней нечто вроде бруствера, закладывая промежутки между валунами каменной мелочью.

Он работал методично и сосредоточенно. Час пробил, развязка близка, избежать ее невозможно, да он и не хотел откладывать ее. Он ведь все это время ждал решающей схватки, жаждал ее и рассчитывал на нее.

– Мэт, не отходи от Миранды, – сказал он сыну. Он впервые назвал ее просто по имени и даже не заметил этого. Она бросила на него взгляд, но его мысли были заняты другим. – Будь рядом с ней, сидите вдвоем в гроте, спрячьтесь, чтобы вас не было видно.

Миранда уже распаковала вещи и теперь доставала еду. Маури сложил хворост пирамидкой и собрался разжечь костер, но дров было мало. Что-то осталось здесь от тех, кто побывал здесь раньше, что-то он подобрал по пути, там, на склоне, где обрывался лес.

– По-моему, ваша копь где-то рядом, – сказал Брионн Миранде, – и, подозреваю, Эд Шоу оставил для Роди Бреннана какую-нибудь метку. Он наверняка опасался всяких случайностей… а когда едешь по таким местам один, любая мелкая неприятность, какая-нибудь царапина может оказаться смертельной. А он был один… помощи ждать было неоткуда.

– Скорее всего, он ни от кого не ждал помощи. Как и мы, – сказал Маури.

Брионн вышел из грота и присел возле сложенной им каменной стенки, а Миранда принесла ему кофе, кусок говядины и остаток хлеба. Пока он ел, она села рядом и стала наблюдать за склоном горы.

– Какая она была? – спросила Миранда. – Я имею в виду вашу жену…

Взгляд Брионна прошелся по склону; опытный, натренированный взгляд умелого наблюдателя не пропустил ни одного бугорка, ни одной ложбинки. Где-то скользил быстро, а где-то задерживался подольше, почти автоматически фиксируя любое изменение цвета и оттенка, каждое движение, каждое облачко пыли…

– Она была высокая, стройная, красивая – настоящая аристократка в лучшем смысле слова. У нее было чувство юмора и вкус… До той ночи, когда… – он замолк на секунду, – до той ночи, когда ее убили, или она убила себя, она ни разу не сталкивалась с настоящей опасностью, но в кругу благородных людей с детства знают, как себя вести в такой ситуации. Бандиты силой вломились в дом, и она не намерена была молча снести это. Она сказала сыну, где спрятаться, а потом – стала ждать их. Дом сгорел, но как раз то место, где была она, пострадало от огня меньше всего. Наверняка она ждала их в кресле на лестничной площадке. Оттуда ей было хорошо видно всю прихожую. По-видимому, она застрелила одного из них: мы нашли гильзу в стволе ружья. А потом, когда они бросились на нее, она, должно быть, выстрелила в себя.

– Она была отважная, – тихо сказала Миранда.

– Да. Но она не назвала бы это отвагой. Просто она поступала так, как должна была поступить. Нельзя позволять, чтобы в твой дом вламывались просто так. Нельзя подчиняться насилию – по отношению к себе или своему дому… И еще – у нее был вкус, чувство юмора. Она была остроумна и умна…

– Трудно быть такой, как она.

– Никто не должен быть похожим на кого-то другого. Не нужно пытаться стать другим. Да это и невозможно, даже если и захотеть. Каждый идет своим путем, у каждого – своя жизнь. Каждый должен быть самим собой.

Они замолчали. Брионн следил за склоном горы внизу. Не было заметно никакого движения, да он и не ожидал ничего увидеть. Алларды будут теперь строить свои предположения и, разумеется, сообразят, что он остановился где-то наверху, на склоне, и ждет их. Алларды – это противник осторожный, опасный. Они теперь хорошенько подумают, прежде чем что-либо предпринять.

Как ни странно, Брионн не испытывал ни ощущения надвигающейся развязки, ни тяжелых предчувствий, ни тревожного напряжения. Давно у него не было такого состояния: полное спокойствие, безмятежность, никаких переживаний… Он просто ждал того, что должно произойти.

Брионн не подготовил никакого конкретного плана действий, ибо он не имел ни малейшего представления, как и когда они нападут. Все чувства его были обострены, но как бы законсервированы. Эмоций он не испытывал – просто все видел и слышал… Он был готов.

Миранда сидела рядом, и он заметил, что ему приятно ее присутствие. Она молчала, и он был рад этому. Она – тонкая натура, способная отдавать отчет в своих чувствах: она чутка к окружающим, умеет безошибочно улавливать их состояние…

Со стороны перевала подул холодный ветер, и она поежилась. После долгой паузы спросила:

– Что теперь будет?

– Будет бой, – ответил Брионн, – и кто-то умрет.

– Вас это угнетает?

– Нет. Здесь, на Западе, мы одиноки и беззащитны. Здесь нет закона, некому за нас заступиться – только мелкие и разрозненные гарнизоны.

Сюда приезжают сильные люди, потому что эти края – для сильных. Не все они – порядочные люди. Но если мы, как народ, хотим выжить и построить на этой земле свой дом – мы не должны допускать, чтобы зло творилось безнаказанно. Такие, как Алларды, или как их там зовут, – проклятие этой земли. Это бешеные псы, шакалы. Насилие, убийство – для них естественное состояние, образ жизни. Кое-кто из нынешних преступников способны измениться, научиться многому, вырасти вместе с этой страной. Но не Алларды. Эти – подохнут, рыча и огрызаясь, разрывая на части друг друга, если рядом не окажется никого другого.

Тут к ним вышел Даттон Маури.

– Мэт следит за лошадьми, – сказал он, окидывая взглядом склон горы. – Какие будут предложения, майор?

– Никаких. Я готов ко всему. Единственное, чего я не жду от них – атаки в лоб. Может, они появятся сегодня вечером, но скорее – ближе к утру, перед рассветом.

– А правда, что Алларды работали вместе с Билом Андерсоном? – спросил Маури.

– Да. А потом откололись и организовали свою собственную банду. Даже для Кровавого Билли они оказались слишком жестокими и неуправляемыми.

Брионн с Мирандой вернулись к костру, а Маури остался на часах. Мэт крепко спал, свернувшись калачиком на одеяле возле костра.

– Да-а, досталось ему, – сказал Брионн. – Но он молодец, все выдержал. Знаете, вы первый человек, с которым он как-то оттаял, с тех пор как… как потерял мать.

– Он такой славный…

Она окинула взглядом озеро и утесы. Солнце теперь клонилось к западу, и все вокруг изменилось, стало мрачнее – наступали сумерки.

– Мне здесь нравится, – сказала Миранда. – Хотела бы я побывать здесь в спокойной обстановке, когда все тревоги будут позади.

Брионн кивнул. Скалы изменили цвет, и над вороненой сталью озера высилось теперь ржавое железо утесов.

Вечер был тихий. Здесь, где они стояли, уже сгущалась тьма, хотя небо над головой пока оставалось ясным и синим, и только там, где закатилось солнце, над горизонтом слегка розовело.

– Жизни без тревог не бывает, – сказал Брионн. – Нечего и мечтать, что когда-нибудь они совсем исчезнут. Трудности будут всегда. Шагая навстречу ветру, человек становится сильнее, вечный покой счастья не принесет. Человеку необходимы трудности, ему нужно с чем-то бороться. Хотя не обязательно – с людьми…

Но сейчас, беседуя здесь с этой девушкой, Брионн испытывал чувство удивительного покоя, совершенно неуместное в такую минуту. В любой другой момент он приветствовал бы его, но теперь он нуждался в том обостренном чувстве опасности, которое посещало его ранее. Он нуждался в этом чувстве, ибо прекрасно сознавал степень опасности, с которой они столкнулись.

Их враги – низкие, подлые существа. Он знал, что это за люди, задолго до того, как ему по долгу службы пришлось выследить и схватить Дейва Алларда. Раньше, до войны, они были ворами и бандитами, а потом воспользовались благоприятными условиями, которые создала война, чтобы под ее прикрытием дать выход своей жажде насилия, жажде убийства и наживы.

Было в них что-то уродливое и извращенное – оно никак не проявлялось внешне, а пряталось в глубине сознания. Внутренне одичавшие люди – они в этих диких местах чувствуют себя как дома, знают законы гор и знают, как использовать эти законы.

О Коттоне Алларде Брионн много слышал и раньше. У этого человека великолепные физические данные, огромная сила и молниеносная реакция. Тьюли не может похвастаться такой реакцией, но очень силен, а также гибок и подвижен, как кошка. Все это Брионн прочитал в их уголовном деле или услышал из уст людей, которые их знали. В те минуты, когда он искал Дейва Алларда, и позже, когда гонялся за теми, кто сжег его дом, он навел огромное количество справок, очень многих опросил, по крохам, фрагмент за фрагментом восстанавливая общую картину.

С этой минуты борьба с Аллардом станет общей борьбой не на жизнь, а на смерть, жестокой и отчаянной, в которой, чтобы выжить, придется убить.

– Зачем вы сюда приехали? – вдруг спросила Миранда.

– Вообще-то, мы с сыном направлялись на юг. Мы хотели забраться в какое-нибудь дикое место, где пришлось бы работать не покладая рук, чтобы не оставалось ни одной свободной минуты. Мы оба нуждались в этом. Нам нужно было прийти в себя после всего, что случилось… И еще нам нужно было чистое небо, высокие горы, свежий воздух… А потом я стал думать о вас. Нелегко быть одиноким, тем более – одинокой женщиной, без крова, без денег. Я немного знаю эти горы, и решил, что мог бы помочь… вот мы и приехали сюда.

– Брионн! – донесся сверху голос Маури. – Скорее сюда! Похоже, они где-то недалеко.

Брионн взглянул на Миранду.

– У вас есть пистолет?

– Да.

– Держите его наготове… И помните: этим людям нельзя доверять ни на секунду, что бы они ни говорили, что бы ни делали…

Брионн зашагал вслед за Маури, а Миранда смотрела, как он идет – высокий, статный, гибкий, а винтовка в его руках естественна, как часть этой руки.

А потом она села поближе к Мэту и стала ждать…

Глава 11

Даттон Маури прятался среди разбросанных тут и там валунов. Все вокруг было окутано сплошной мглой, и только небо над головой чуть светлело. На какое-то мгновение воцарилась тишина.

– Не видно ни черта, – прошептал Маури, – но и двигаться нам здесь нельзя, а то заметят на фоне неба. Ведь они пойдут снизу.

«Конечно, это так, – думал Брионн, – но и назад отойти тоже нельзя, иначе негодяи завладеют позицией в этих камнях. Укрываясь за ними, они смогут расстрелять всякого, кто появится на берегу».

– Пойди поспи немного, – предложил он Маури. – Тебе обязательно надо поспать с часок.

Когда Маури ушел, Брионн нарочно повернулся к долине спиной, более доверяя слуху. Он изучил берег озера и перевал, который теперь несомненно находился под контролем банды, как и все другие выходы.

В озеро это стекали талые воды и заполнили его котловину до краев. О том, чтобы пуститься вплавь, не приходилось и думать: вода была ледяная.

И чем больше Брионн размышлял над сложившейся ситуацией, тем большее негодование охватывало его. Он приехал сюда, чтобы вместе с сыном жить в мире и спокойствии. Маури был здесь, чтобы помочь Миранде найти ее копи. А банда Аллардов пришла сюда вслед за ними с одной единственной целью – уничтожить их.

Брионн никогда не был склонен спасаться бегством. Он считал, что лучшая защита – это нападение. Сколько ни есть у тебя людей… двадцать, десять, один – нападай. А способ всегда найдется.

И нападать надо сейчас или вскоре. Он разыскивает Аллардов, так зачем ждать, пока нападут они? Куда лучше напасть самому! У нападающего есть преимущество – он может выбрать момент для атаки.

Снизу не доносилось ни звука. Алларды конечно же спят, уверенные, что Брионн и все, кто с ним, в ловушке.

– Хорошо, – сказал Брионн сам себе. – Пусть пока поспят.

Через час он возвратился в лагерь и разбудил Маури. В нескольких словах объяснил, что намерен предпринять.

Маури смерил его взглядом и сплюнул:

– Брионн, ты полнейший идиот. Тебя убьют, как пить дать.

– Я так не считаю. Как бы там ни было, я не собираюсь уступать инициативу.

– Ну как знаешь.

– До встречи.

Брионн пошел не к валунам, а прямо к отвесным скалам, затем под их прикрытием быстро прошел до края плато. Теперь перед ним гора устремлялась под уклон, и где-то там ниже по склону – Алларды.

Обутый в мокасины, он двигался бесшумно, как привидение, тщательно выверяя каждый шаг, стараясь не наступать на неустойчивый камень, смягчая каждое движение, потому что прекрасно понимал, как хорошо слышно в такую тихую ночь.

Представлял он и риск, на который идет, но считал, что неожиданность может сделать свое дело. Но если уступить инициативу Коттону Алларду, то тогда тебя наверняка застигнут врасплох.

Спустившись по склону ярдов на пятьдесят, Брионн присел на корточки среди камней и прислушался. Ничего не слышно… Полнейшая тишина.

Через несколько минут он уже пробирался среди камней. Теперь он чуял дымок костра, но у него ушло не меньше двадцати минут, чтобы подкрасться к нему, потому что теперь приходилось переползать по-пластунски.

Костер был разведен в небольшой лощине среди камней, на опушке леса. Огонь догорал: на серой золе тлело несколько угольков и валялись полусгоревшие ветви.

Аллардов нигде не было!

Брионн привстал на одно колено, сжимая винтовку в руке, и думал. Итак, бандиты снялись и двинулись к его стоянке. И теперь готовы на нее напасть и захватить всех, кто там находится. Вернуться сейчас туда и атаковать самому негодяев -значит, погибнуть на месте… но раз пока не слышно выстрелов, то, наверно, банда еще не предприняла нападение.

Нет, тут спешить нельзя, нужно доверять Маури. А бороться можно не только оружием, есть и другие способы – вот о них-то он теперь и думал. Ведь он – в лагере Аллардов… А где их лошади? Где поклажа?

При отблеске углей он увидел, что песок вокруг костра сильно истоптан, и большая часть следов, по-видимому, ведет к проходу между двумя большими валунами.

Двигаясь с величайшей осторожностью – на случай, если они кого-то там оставили, Брионн стал обшаривать лагерь. Время от времени он ощупывал песок перед собой кончиками пальцев и, наконец, напал на следы, ведущие в чащу. Он не намного углубился, когда услышал, как, стоя на месте, переступают с ноги на ногу и похрапывают лошади.

Еще через пару минут он убедился, что охраны нет. И не только лошади – провизия, одежда, одеяла, посуда – здесь было все. Тогда Брионн надел на трех лошадей вьючные седла и нагрузил вещами бандитов. И за все это время сверху не донеслось ни одного звука. Затем он оседлал одну из оставшихся лошадей и как раз собирался на нее взобраться, как вдруг услышал какой-то шорох – кто-то шел через заросли. Брионн повернулся навстречу звуку и поднял винтовку.

Вдруг неизвестный остановился:

– Хоффман? Это ты?

– Ну-ка, приятель, бросай оружие, или тебе несдобровать.

Тот реагировал молниеносно. Брионн слышал, как рука шлепнула по кобуре, как шаркнул по коже извлекаемый оттуда револьвер, но, когда раздались эти звуки, Брионн был уже наготове и выстрелил с бедра.

Слышно было, как пуля глухо шмякнула бандита в живот, но звук этот почти потонул в грохоте револьверного выстрела: враг Брионна выпалил в песок.

Песчинки обжигающе прыснули Джеймсу в лицо, и он мгновенно отскочил в сторону, припал к земле… и замер в ожидании.

Сначала было тихо, потом донесся сдавленный стон. Тут незнакомец заговорил, и голос его звучал на удивление нормально:

– Тебе крышка. Все равно тебя прикончат.

– Ты – Аллард?

– Нет, но я их свояк. Ты попал мне в живот – скверная рана. Зажги спичку – посвети.

– Чтоб твои дружки меня убили? И не надейся!

Брионн слышал, как тяжело дышит раненый. Вот дыхание вовсе прервалось, и на секунду Джеймс поверил, что тот отдал Богу душу, но он снова задышал, – тяжело, с хрипами и присвистом.

– Твой мальчишка уже у них, – сказал раненый. Голос его звучал сипло и все слабее.

– Не думаю. Там с ним парень что надо, чертовски крепкий парень. Откуда-то из Техаса.

– Черт побери! Что ты говоришь?! Уж не Дат ли Маури?

– Ты его знаешь?

– Он за мной гоняется. Не только за мной, но и за мной тоже. Передай ему, пусть порвет и выкинет те бумажки, где обещают вознаграждение за Тарди Бентона. Потому что ты его убил…

Брионн напряженно вслушивался в тишину… не спустится ли кто посмотреть, что случилось?.. Он выждал какое-то время – но не услышал ни звука. Алларды могли подумать, что это ловушка. И все же здесь все их вещи…

Вдруг его осенило. Бентон – неодин. Есть еще кто-то! Бентон пытается отвлечь его разговором, пока подкрадется тот, другой.

Бентон заговорил опять:

– Ты еще здесь?

– Кто там еще, Тарди? – шепотом спросил в ответ Брионн. – Я никого не хочу убивать, кроме Аллардов.

– Тебе все равно крышка.

– Как ты с ними связался? – продолжал расспрашивать Брионн.

Все чувства его были обострены. Он полагал, что тот, второй, прежде чем стрелять, попробует приблизиться. Он приподнял одну ногу и переставил ее в сторону, тихо-тихо.

– Ездил с ними пару раз. Один дружок в Коринне попросил подбросить им жратвы. Обещал, будет весело.

– Ну, вот и повеселились.

– Черт, все равно я все спустил, все до гроша, там, в Коринне. Да и кто живет вечно? – Бентону было трудно выдавливать из себя слова. – А тебе сколько осталось? Впрочем, хватит, чтоб услышать, как вопит твоя баба или щенок.

Но помолчал и добавил:

– Там Коттон Аллард. А от него пощады не жди.

Голос был очень слабым; каждое слово выходило с трудом, но Бентон горел желанием отомстить, отомстить человеку, нанесшему ему смертельную рану, – пусть и он умрет. Вот почему он заговаривал Брионну зубы.

Позади раздался негромкий храп лошади, как будто чем-то встревоженной. Брионн перенес всю тяжесть тела на одну ногу, подтянул под себя другую, а потом выставил первую дальше в сторону. Таким образом он приближался к умирающему, и уже прошел так футов восемь-девять.

Он собирался было сделать следующий шажок, когда совсем рядом услышал тихое дыхание, а затем ощутил его тепло. Брионн замахнулся прикладом винтовки, но потерял равновесие и упал, и в тот же миг прямо над ухом грохнул выстрел из револьвера. Джеймс упал на камни, перекатился и изготовил винтовку для выстрела.

Вновь раздался револьверный выстрел, и пуля взрыла песок в считанных дюймах от его головы. Он выстрелил тоже, промахнулся, а когда передергивал затвор, еще одна пуля просвистела рядом и обожгла щеку.

Вдруг из темноты возникла прямо над ним фигура человека, и Брионн уткнул ствол винтовки ему в живот. Тот ухватился за конец ствола, отчаянно пытаясь оттолкнуть его, но Брионн спустил курок.

Яркая вспышка на мгновение выхватила из тьмы широко раскрытые глаза, перекошенное лицо, и бандит грохнулся прямо на Брионна.

Брионн ощутил кровь на своем лице и сбросил с себя тело бандита. И только вскочил на ноги, как тут же раздался выстрел из другого револьвера, но стрелявший оплошал – пуля пролетела мимо в нескольких футах.

– Тебе чертовски везет, – отчетливо произнес Бентон. – В третий раз… как заговоренный… Но ты еще нарвешься.

Брионн вытер с лица кровь, нащупал патронташ и вложил два патрона в магазин винтовки. Затем привязал к седлу поводья вьючных лошадей и тронулся в ночной мгле, погоняя перед собой верховых коней.

Он нашел тропинку, по которой поднимался прежде. Он умел хорошо запоминать дорогу, и теперь отлично ориентировался в этих местах. Он вспомнил, что была здесь одна лощинка, небольшая такая прогалина в чаще. Нашел ее и, обогнув заросли, собрал туда всех лошадей, привязал их, а поклажу свалил под какими-то кустами.

Тарди Бентон привез сюда, в эти горы, припасы для Аллардов. Возможно, он прибыл в одиночку, хотя это маловероятно. Значит их, возможно, стало больше.

Но куда они подевались? Должно быть, где-то выше по склону, но пока еще выстрелов со стороны лагеря у озера не последовало. Может, они застигли Дата Маури врасплох и убили или схватили? А что тогда с Мэтом и Мирандой?

Брионн вернулся на тропу снова. Двинулся вверх. Студеный ветер унес дневное тепло, стало холодно. Но Брионн не решался двигаться быстро, потому что банда могла быть где-то рядом.

Он обошел стороной лагерь Аллардов. Сейчас у него была только одна мысль – вернуться к озеру и выяснить, что произошло в его отсутствие.

Сколько времени его не было там? Час? Два? Он хотел бы посмотреть на часы, но было темно, а зажечь спичку – поостерегся.

Благодаря мокасинам Брионн двигался по тропе бесшумно; он шел быстро и легко, и лишь изредка останавливался для того, чтобы прислушаться и отдышаться, потому что на такой высоте подниматься в гору было трудно.

Пройдя валуны, он залег за крайним камнем и стал всматриваться в прибрежную полосу песка и гальки. Костра не видно. Все тихо, неподвижно, окутано ночным мраком, лишь тускло отсвечивает зеркало озера.

Во рту у него пересохло, сердце бешено колотилось, он лежал и вглядывался в берег. Прошло несколько минут, и он понял, что он здесь один. Нет никого. И ничего…

Приблизившись к отвесным скалам, он под их прикрытием пробрался туда, где они укрыли своих лошадей. Но лошади исчезли, исчезла и поклажа. Не было никаких следов ни сына, ни Миранды, ни Даттона Маури.

Может, Маури их предал? Может, он все-таки из банды Аллардов?

Выстрелов не было, это несомненно. Ведь он ни разу не отходил так далеко, чтобы не услышать стрельбу. Признаков борьбы тоже не было. Песок был белый, и он различал следы лошадей и людей – но это их собственные следы.

Он стоял один в ночной темноте, и чувствовал, как, несмотря на холод, пот выступил у него на лбу.

Это означает, что Мэт, по-видимому, у них в руках. Мэт в руках у Аллардов! И Миранда – тоже!

Каким же глупцом был, что оставил их… Боже, каким глупцом…

Глава 12

Крови нигде не было. На белом песке он увидел бы ее обязательно. Ни крови… ни выстрелов… значит, наверно, не было и схватки.

А что это значит? Что Маури, который оказался предателем, сдал их Аллардам. Их захватили врасплох, и они не успели ничего предпринять. Или – и это казалось самым невероятным – они как-то узнали о приближении Аллардов и скрылись.

Скрылись… но как? А если их схватили, то куда увели?

Все это время Брионн, притаившись в темноте, размышлял. Размышлял без паники. Военный опыт научил его этому. И теперь мысль его работала четко, анализируя каждый факт в отдельности.

Он не нашел никаких следов борьбы. Допустим, он мог не заметить их в темноте, но после схватки песок вокруг наверняка был бы изрыт и истоптан.

Маури здесь раньше не бывал. Допустим, он мог и притвориться, но, судя по его действиям в пути, все для него ново и незнакомо. Может, Миранда что-то вспомнила? Или, может быть, она что-то скрывала? А может, она поняла что-то, чего прежде не понимала?

Надо ждать – кажется, ничего другого не остается. Но, подумав об этом, он сразу понял, что худшего места для ожидания не придумаешь. Если Алларды не схватили Мэта и других, они могут вернуться за ними – или за ним. А на белом песке каждый его шаг слишком заметен.

Брионн напился из родника, а потом быстро выбрался из этого мешка. Он обогнул скалы и стал подниматься на перевал.

Гребень горы был местами разрушен. Кое-где оползни сгладили склоны и сделали их более пологими, в других местах образовались осыпи. Свою вечную работу делали силы эрозии: ветер, жара, холод, снег, дождь, лед.

Наконец, возле самого гребня, под нависшими каменными глыбами он нашел место, чтобы схорониться от враждебных глаз и укрыться от ветра. Извиваясь, пробрался туда, и, свернувшись калачиком, чтобы согреться, уснул среди мха и камней.

А когда проснулся, уже светало.

Холодное хмурое утро под свинцовым небом застало его в страхе за Мэта и Миранду. Он присел под нависшей скалой, физически ощущая влагу туч, клубящихся вокруг высоких вершин.

Холодный промозглый воздух пронизывал насквозь… и что-то в этом воздухе настораживало. Он медленно вылез, как зверь из логова, озираясь по сторонам. И лишь когда удостоверился, что ничто ему не грозит, принялся искать следы.

Он не был подвержен вспышкам гнева, наоборот, гнев долго копился в нем, пока вдруг его не охватывала слепая ярость, которую он знал за собой и которую пытался обуздать. И теперь он заставлял себя остановиться и подышать глубоко, чтобы превозмочь поднимающееся в нем бешенство.

Главное сейчас – сохранить ясную голову, иначе все, конец. Спасти его может только одно – холодный рассудок. Он твердил это вновь и вновь.

Алларды, конечно, тоже ищут его. Двое из банды убиты, и Аллардам, наверное, уже известно, что их лошади, еда и снаряжение исчезли.

Брионн понял, чем ему не понравилось утро: надвигается буря. Теперь он знал, что у него два противника – Алларды, которых еще предстояло найти, и буря. Но может статься, что буря окажется союзником.

Мэт, Миранда… что случилось с ними – вот что важно. В эту минуту он совершенно забыл про Маури. Мэт и Миранда… они исчезли… и найти их, причем немедленно, – его долг.

Он взобрался на вершину и стал высматривать какие бы то ни было следы. Это занятие требовало собранности – спешить нельзя ни в коем случае. В скалах было несколько террас, куда они могли направиться, но сначала он ничего не заметил.

Он стоял одиноко, открытый всем ветрам, а вокруг клубились облака. Он осматривал осыпь, ее плоский скат с неровными краями, похожими на серые застывшие языки пламени. Это был другой мир. Для Брионна сейчас не существовало ни Парижа, ни Нью-Йорка, ни Вашингтона, ни Вирджинии. Это был первозданный мир, и у Джеймса было чувство, как будто он превратился в первобытного человека. У него забрали сына, единственного сына, и девушку… Кто она ему? Об этом он не задумывался. Неважно – она под его опекой и этого достаточно.

Здесь не место расшаркиваться, не место для условностей цивилизации. Он один, как первобытный человек, оказался лицом к лицу с изощренной жестокостью, жестокостью холодных убийц, убийц, одержимых тупой ненавистью ко всякому, кто разумнее и лучше их… Он долго и упорно лазил по склону. Если бы они спустились вниз, он бы услышал. Должно быть, они пошли вдоль по склону или вверх.

И наконец он наткнулся на следы. Но невозможно было выделить один какой-то след – это было плотное месиво следов: они переплетались и накладывались один на другой.

Он пошел по следу, сжимая в руке винтовку. Все чувства его были обострены. Клубились тучи; сгущающийся мрак скрывал его движения. Воздух был насыщен электричеством. Он ощутил его присутствие волосами, когда снял шляпу и провел по ним пятерней – как имел обыкновение делать в минуты напряженного раздумья.

Слева неясно чернела отвесная стена, а вниз – гора круто обрывалась до самой границы леса, и там он видел серый частокол сухостоя: одни деревья еще стояли, другие валялись в беспорядке, простирая ветви вверх, как будто ощупывая небеса, а стволы их напоминали застывшие тела после какого-то средневекового побоища. Может быть, они стали жертвой оползня, а может быть, их убила молния, ударившая в вершину, а затем зигзагом от вершины в скалу, оттуда в валуны и в лес…

Он смотрел вниз – и вдруг грохнул выстрел, пуля врезалась в камень рядом с ним, обжигая лицо осколками гранита. Он, перекатившись, припал к земле, как загнанный зверь, и в ту же секунду выпалил в сторону вспышки, которую едва успел разглядеть.

А потом он бросился вперед, вскинул винтовку и вновь выстрелил по бегущей фигуре. Человек упал. Но пуля в него не попала, – он просто оступился, поспешно вскочил на ноги и в ужасе оглянулся, как будто ожидая неминуемой пули между лопаток. Но Брионн опять промахнулся, и во второй раз обезумевший беглец растянулся среди камней. Затем он, отчаянно карабкаясь, кинулся в расщелину и скрылся из виду.

Брионн судорожно хватал ртом разреженный воздух. Наплывшая вдруг туча скрыла от него все вокруг, и он погрузился в промозглые объятия тумана.

А это было опасно, крайне опасно. Он мог выйти прямо на врага.

Прежде чем туман окончательно окутал все вокруг, Брионн заметил слева в теле скалы трещину, бросился туда и стал карабкаться по ней наверх, стараясь не шуметь. Каждый шаг вызывал у него сильную одышку. Легкие саднило от нехватки воздуха и, пройдя всего несколько футов, он вынужден был остановиться, прислониться к камням и передохнуть.

Они были где-то впереди него. Может, тот, в которого он стрелял, шел последним и немного отстал. И сколько их там?

С трудом вскарабкавшись на плоскую вершину скалы, он затаился, напряженно прислушиваясь. Тот, в кого он стрелял, явно шел в какое-то определенное место там, наверху. Значит ли это, что Алларды там? Если да, тогда они знают, что он рядом. И врасплох их не захватишь.

А, впрочем, почему? Вряд ли они предполагают, что кто-то нападет на них в одиночку. Скорее они ждут, что он теперь будет отлеживаться и попытается отстреливать их по одному… либо броситься за подмогой.

Но подмоги ждать неоткуда.

Отдышавшись, Брионн перезарядил винтовку. Потом встал и быстро, бесшумно пошел по плоской вершине скалы. Где-то впереди он услышал приглушенный звук, шорох, затем наступила тишина. Может, кто-то идет впереди в ту же сторону? Постояв минуту, он пошел дальше, держа винтовку наготове.

Уступ скалы, по которому он передвигался, был мокрым и скользким, но мокасины позволяли Брионну перемещаться по мокрой поверхности уверенно и почти бесшумно. Тяжелые тучи сгущались с каждой минутой. Теперь в любую сторону видно было лишь на несколько шагов.

Он испытывал жуткое и фантастическое чувство, чувство затерянности в каком-то незнакомом туманном мире. На каждом шагу подстерегали либо пропасть, либо враг. Пройдя несколько футов, Брионн остановился, прислушался… И опять услышал какие-то шорохи.

Кто-то двигался по этому же уступу.

Кто или что? Человек? Пума? Медведь-гризли? Встреча с любым из них сулила схватку, схватку не на жизнь, а на смерть.

Однако пума на такие высоты забредает нечасто, здесь лишь орлы летают среди одиноких вершин, а в скалах бродят только снежные бараны-толстороги. Здесь, если не считать редких бурь, царит безмолвие, лишь изредка нарушаемое шумом падающего камня, шуршанием осыпи и треском ледника.

Стало тихо. Тучи укутали гору намного ниже того места, где находился Брионн, и здесь царили пронизывающие холод и сырость.

Что с их поклажей? Тепло ли одет Мэт? Мальчик он крепкий, но эта сырость и холод, на такой высоте…

И вновь он услышал слабый звук, похожий на шарканье грубой обуви по камням. Он на секунду замер, сжал винтовку, готовый стрелять в любую сторону.

Двигаясь дальше, он обнаружил, что выступ заканчивается каменным каскадом, исчезавшим внизу в тумане. Далеко ли он тянется, этот каскад? Он опять замер, вслушиваясь. В густом тумане все звуки искажены и нельзя точно сказать, откуда они доносятся.

Брионн стоял у самой кромки обрыва и смотрел вниз. Он знал, что камни загремят, если он шагнет на осыпь, и выдадут его тем, кто внизу или сбоку. Надо идти в обход.

Справа скала обрывается… там бездонная пропасть и больше ничего. И он повернул налево, пошел осторожно, ступая мягко, по-кошачьи, прислушиваясь к каждому звуку.

Он был на охоте, не доверяя другим, был начеку, и что-то в нем переменилось. Его переполняло какое-то первобытное чувство. Он присел на корточки, привалившись к камню. Это был гладкий камень, и только в том месте, где его изрезал медленно сползавший ледник, на нем были канавки шириной с палец.

Брионну показалось, что он опять слышит тот шорох, тот самый шаркающий звук – или это ветер? Он выжидал и при этом думал, что вокруг него враги, все вокруг враги, а друзей только двое – эта девушка и сын. Он опять услышал звук, и теперь представил себе, как кто-то подползает к нему, и его так и подмывало выстрелить… но лишь глупец станет стрелять, не видя куда.

В миле отсюда возле родника, скрючившись, лежал в одиночестве Коттон Аллард, тупо уставившись в пустую кофейную чашку. Он знал, что его люди ждут решения, и он не знал, что сказать. Никогда в жизни он не испытывал более сильного желания убить человека – как теперь по отношению к Джеймсу Брионну.

Он ненавидел Брионна, потому что тот выследил его брата, он ненавидел его, потому что у него был такой дом в Вирджинии, и такая женщина, которая так спокойно ждала… Тогда, в ту ночь. Эта женщина не шла у него из головы, его мучило ее спокойствие. Его терзало, что она взяла верх над ним. Она убила одного из его людей, едва не попала в него, а затем хладнокровно выстрелила в себя, прежде чем он успел прикоснуться к ней.

Он заметил презрение в ее глазах, и память об этом жила в нем.

Если бы он смог покончить с ее мужем и мальчишкой, может быть, тогда он почувствовал бы себя победителем. Он опять заглянул в пустую чашку, грубо выругался и налил еще. Кофе горчил.

Наконец заговорил Тьюми:

– Что будем делать, Коттон? Сидеть здесь сложа руки? Пока он там, в горах. И остальные тоже. А этого белобрысого ковбоя, по-моему, я прикончил.

– По-твоему! – Коттон пожирал его глазами. – Ковбой, про которого ты говоришь, – Дат Маури. Такие не так легко подыхают… Меня интересует, где Тарди? Он же не какой-то жалкий фермер, уж кто-кто, а он-то стрелять мастак.

– Наверно, ждет пока туман рассеется, – неуверенно предположил Хоффман. – Ему не найти нас в таком тумане.

Коттон посмотрел на него:

– А ты уверен, что это Брионн в тебя стрелял? Может, Маури?

Хоффман выглядел обеспокоенным. Он хотел ответить точно, но боялся ошибиться.

– По-моему, это был Брионн. Я не очень хорошо его рассмотрел.

Коттон Аллард выплеснул остатки кофе в костер и поднялся.

– Значит, мы не знаем. Может, он жив. а может, убит.

– Если мы схватим женщину, – неожиданно предложил Пибоди, – женщину и мальчишку, тогда ему придется выйти к нам. Кроме того, это чертовски приятно – иметь женщину под боком.

Коттон ничего не ответил. Его знобило. Его трясло от холода и сырости, кажется, с тех самых пор, как он поднялся на гору, но это был какой-то внутренний холод – а может… страх?

Этот вопрос разозлил его. Он ударил бы всякого, кто осмелился бы произнести его вслух.

Нет, не страх. Просто эти проклятые места, все вместе… и воспоминания о той женщине. Она теперь неуязвима. Она мертва, ее нет. Но только она существует, потому что живет у него в памяти, и он все еще может видеть ее, как сидит она там, смотрит на него так спокойно-спокойно, смотрит на незваных гостей, вломившихся в ее тихий ухоженный дом.

Ни разу не повысила она голос, ни разу не признала их никем иным, только незваными гостями… по крайней мере, ему так показалось.

– Так вот, слушайте. – сказал Коттон. В голосе его звучала жестокость и, что случалось нечасто, излишняя категоричность. – Они разделились. Может, мы пристрелили обоих, а может, только одного… У нас их лошади, а без лошадей им деваться некуда. Просто подождем, пока туман рассеется, а тогда они у нас в руках.

– Коттон, – осмелился высказать предположение Хоффман, – это не туман. Это тучи. Мы высоко в горах. И мне кажется, это грозовые тучи.

– Ну и что? – спросил Пибоди.

– Ты когда-нибудь бывал так высоко в горах в грозу? Или, скажем, в пургу? Я бы посоветовал…

– Твоего совета никто не спрашивал, – злобно оборвал его Коттон.

Пибоди взглянул на брата, прошел к своим одеялам, лег и отвернулся к скале. Коттон был в дурном расположении духа, а Пибоди знал по собственному опыту, каких гадостей его брат может наделать в таком состоянии.

А теперь было еще хуже. С тех самых пор, как они сожгли этот дом. Можно подумать, что ему впервой убивать женщин!

Тьюли подбросил хворосту в костер и подошел к краю ложбины послушать. Не нравятся ему эти горы. Он предпочел бы быть там, внизу, среди деревьев – всего лишь сотней-другой ярдов ниже. А еще его мучило подозрение, что Хоффман прав насчет этих туч.

Тьюли стоял футах в шести -десяти от костра, не дальше. Он стоял один и смотрел вниз по склону горы, когда вдруг появился Брионн.

Брионн не подошел, как ходят люди, когда слышны их шаги, – нет, просто туман рассеялся, или облако уплыло в сторону, и он возник, как привидение, из ниоткуда, с винтовкой в руках.

– Где она? Где мальчик? – Он говорил тихо, и Тьюли, сам того не сознавая, ответил так же тихо:

– Не знаю. Вещи у нас, а сами они исчезли.

– Ты был там, когда убили мою жену?

– Да, был. Только она сама убила себя. У нее был «дерринджер», а мы его не заметили. Она одного нашего пристрелила из ружья, потом выстрелила из «дерринжера» и промахнулась. А потом мы не успели добежать, как она выстрелила в себя.

Брионн держал винтовку стволом вниз. Заметив это, Тьюли усмехнулся, обнажив щербатые зубы:

– Коттон как узнает, что я прикончил тебя, на радостях женится.

– Тьюли! – это был голос Коттона. – С кем ты говоришь?

– С Брионном, – ответил Тьюли. – Сейчас я его прикончу.

Тьюли умел обращаться с оружием. Может, не так ловко, как Коттон, но все же он был отличный стрелок, и мог пустить в ход оружие молниеносно. К нему уже вернулась уверенность в себе. Он был человек тупой и бесчувственный, и никакие призраки его не тревожили. Рука его пошла вниз и назад. Процедура была знакомая. Тьюли улыбнулся, когда ладонь его шлепнулась на рукоятку, и «кольт» заскользил из кобуры. Он все еще улыбался, когда пуля из винтовки попала в уголок пряжки его ремня, разорвалась и впилась в живот.

И он все еще улыбался, продолжая поднимать «кольт», когда упал на колени, и в тот же миг странное оцепенение овладело его телом. Рука не чувствовала веса револьвера.

Пуля нанесла широкую рваную рану, пронзив стенку желудка, прошла насквозь, затем скользнула по ребру и застряла в позвоночнике, зацепив спинной мозг.

При первом звуке выстрела Коттон Аллард бросился на землю, перекатился несколько раз, а затем вскочил с револьвером в руке. Но цель исчезла. И вокруг костра, где какое-то мгновение назад сидели люди, никого не было.

В эту минуту наплыла туча, все окуталось туманом. Ничего не было видно. Даже Тьюли, стоя на коленях, удивленно таращил стекленеющие глаза на то место, где только что был Брионн. Но видел только пелену тумана. И больше ничего.

Брионн, ожидая выстрелов со стороны бандитов, упал на колено, а затем, низко пригнувшись к земле, рванулся вправо.

Вдруг, еще дальше справа, вблизи вершины, полыхнула ослепительная вспышка. Брионн почувствовал, как электричество сотнями иголок покалывает кожу, а волосы у него на голове встали дыбом. Мгновение спустя оглушительно прогремел гром. Бросив винтовку, Брионн откатился от нее в сторону и залег в ложбинку между двух валунов.

Внезапный шквал умчал тучу и, подняв глаза кверху, Брионн неожиданно для себя увидел грубый набросок бегущей собаки. Изображение было выцарапано на скале и указывало вправо и в сторону хребта.

Повинуясь внезапному побуждению, он подхватил винтовку и двинулся туда, куда указывал нос пса. Индейцы иногда пользовались таким рисуночным письмом, но это явно не индейские рисунки. Он слыхал, что такими метками пользуются золотоискатели, и теперь был убежден, что то место, путь к которому Эд Шоу указывал Роди Бреннану, где-то здесь рядом.

Дальше на гребне он обнаружил еще одно изображение пса, указывающего на юг. Гребень вел его дальше, но именно здесь-то Брионн и не хотел сейчас находиться. Он хотел быть пониже, где меньше риска угодить под удар молнии.

Пройдя, наверно, еще с полмили, Брионн обнаружил еще один рисунок, но на сей раз была изображена лошадь, а еще немного дальше по гребню встретился рисунок индейца с луком, из которого вот-вот вылетит стрела.

Неожиданно для себя он увидел проход в горах, не более полумили по его оценкам.

Землю внизу местами укрывали тучи, но отсюда, с гребня, видна была зеленая долина, поросшая лесом, кое-где проглядывали луга и озера. Эту долину рассекала надвое речушка, начинавшаяся неподалеку от того места, где стоял Брионн.

Он стал спускаться, шел осторожно, внимательно глядя под ноги. И немного пройдя, увидел отпечаток небольшого сапога. Отчетливо проступал только каблук, но след был свежим.

Он двинулся дальше по звериной тропе и вскоре наткнулся на елочку, надрубленную, а затем сломанную. Верхушкой она указывала в ту сторону, куда он шел. Надруб был старый, сделанный, наверно, несколько месяцев назад. Немного дальше по ходу на двух ветвях дерева лежала сухая ветка, указывая в ту же сторону.

Неожиданно он вышел на остатки давнего кострища. По соседству обнаружилась круглая площадка, едва различимая; она тоже могла быть меткой.

Брионн осмотрел это место. На ветке рядом висел крюк для котелка, сделанный из ветки с развилкой. Он сам такими часто пользовался. Судя по всему, и этим крюком пользовались, и, видно, не раз. Это, должно быть, лагерь или один из лагерей Эда Шоу, где тот останавливался, когда искал в этих местах серебро. Никаких сомнений.

Рядом находилось озерцо. В него сбегал тонкой струйкой ручеек из сочившегося неподалеку родничка. Берег озера был скалистый, но деревья подходили к самой воде.

Брионн помедлил среди деревьев, обдумывая, что делать дальше. Эту долину с трех сторон сжимали крупные горные склоны, проход был только в одном месте, с одной стороны, откуда он пришел и откуда бежала речушка. Подальше она прорезала скалы, проточив в них небольшой каньон. Очевидно, это приток Лейк-Форк-Крика.

Он вернулся к кострищу и осмотрел все вокруг Тропа здесь обрывалась, только к воде можно было пройти еще несколько шагов. В таком случае, может быть, Шоу дальше ходил вдоль берега по воде…

Теперь уже слышались раскаты грома, а молния сверкала беспрерывно. Здесь, в рощице, окруженной кольцом гор, Брионн чувствовал себя более защищенным.

Мысль его постоянно возвращалась к тому звуку, который он несколько раз слышал в тумане, там, на уступе скалы. Вряд ли это был кто-нибудь из Аллардов, потому что, кажется, все они сидели тогда у костра, кроме тех, в чьем отсутствии повинен сам Брионн.

Что же это тогда было? Зверь? Какой-то другой человек? А может, просто сухая веточка, которой шумел ветер?

Он стал анализировать сложившуюся ситуацию. Атаковать растревоженную банду в лоб нельзя, да сейчас это и бессмысленно. Прежде всего надо найти Мэта и Миранду. Наверное, девушка знает больше, чем сказала. А может, она заметила какой-то знак, вроде тех, что он нашел, и этот знак указал ей путь к копи.

Он неторопливо обошел лагерь вокруг старого кострища, но ничего не нашел. Он еще поискал, описывая круги побольше, но безрезультатно.

Где-то здесь, на этой горе его сын. Один с девушкой, непривычной к здешним местам и не знающей, как вести себя в горах. И они здесь одни. Без крыши над головой, без еды, без теплых вещей. Их вещи, если верить Тьюли, теперь у Аллардов.

Поднималась буря, еще не сильная, но в любой момент готовая разбушеваться с невероятной свирепостью.

А ко всему еще где-то на склоне горы банда Аллардов. И если Алларды найдут его сына, они убьют его.

И где-то там, на этом склоне Даттон Маури – прежде Брионн считал его хорошим человеком, но как может он быть уверенным в этом сейчас?

Кто такой Маури? Почему он приехал в Проментри? И что заставило его отправиться в горы с Мирандой? Может, он тоже гонится за серебром? Может, он знает нечто такое, чего они не знают?

Брионн сел на поваленное дерево. На плечи давила страшная усталость. Они где-то здесь… рядом. Но где? Найдет ли он их прежде, чем грянет буря?

Глава 13

Гром громыхал вовсю, рассыпая по узким каньонам и теснинам раскатистую барабанную дробь, которая, натыкаясь на отвесные скалы, отзывалась многократным эхом. Яркие вспышки молний распарывали небо; они даже полыхали здесь не так, как на равнине: над головой будто разверзлись огненные небеса, представляя взору клокочущее сердце какого-то мира.

А дождь все не начинался. Воздух был насыщен электричеством, и, казалось, меж вершинами протянулась огненная дуга.

Брионн встал и отправился назад, к озеру. Угрюмая поверхность воды расстилалась под грозовым небом и сверкала подобно огромной чаше ртути. Он шел вдоль кромки воды, один в пелене мрака, который лишь изредка светлел в разрывах туч и давал возможность оглядеться. Тогда лес обозначался бахромой елей, проступала громада отвесных скал, обнажался берег

Его сын где-то рядом; малыш побаивался грозы, хотя и не признавался в этом. С ним ли Миранда? И внутренний голос убеждал Брионна, что если ее не оторвали от Мэта силой, то она с ним вместе. Иначе быть не может.

Гром на минутку затих, и Брионн замер, прислушиваясь, не донесется ли крик, плач, вообще какой-нибудь человеческий голос. Но ничего такого не было слышно.

В страхе за сына Брионн напряженно озирался по сторонам. Повсюду он видел свидетельства нескончаемого творения мира: выветренные горы, обширные обвалы среди скал, рухнувшие деревья, торчащие среди камней, изломанные и разбитые в щепки, рытвины, вымытые бешеными потоками воды, которая уносит прочь песок и камни, точит гранит, вымывая крупинки, а подхватив большую глыбу, со страшной силой обрушивает ее вниз… все усилия направлены на одно – изменить лик земли.

Этих вершин тоже когда-нибудь не станет. Со временем и они разрушатся, раскрошатся, постареют и сгладятся, и станет ясно, что их былая стать – ничто по сравнению с бесконечным упорством ветра и воды, жары и холода, расцвета и угасания.

В трещине одного из валунов, куда ветром нанесло частиц земли, выросла молодая елочка. Постепенно под напором ее корней трещина будет увеличиваться, и когда-нибудь валун расколется пополам.

Брионн замечал такие вещи, размышлял над ними – это было частью его натуры, ибо он родился созерцателем: он смотрел и видел, и думал обо всем, что видел. Вот и теперь он смотрел – и вдруг увидел нечто необычное: в трещину гранитной глыбы вставлен был обломок известняка, длинный и узкий, как кол, он торчал вертикально – странно, неестественно.

Кто его так поставил? Зачем он здесь? Чтобы привлечь внимание? Чтобы на нем задержался взгляд наблюдателя? Чтобы тот почувствовал, что здесь что-то кроется и надо взглянуть еще раз, повнимательнее. Этот узкий камень, фута два в длину, был слегка наклонен в одну сторону– к югу. Случайно или намеренно?

Наконец Брионн понял, что стоит на тропе, она едва намечена, но здесь явно проходили или проезжали люди. Двигаясь дальше вверх между деревьями, он вышел на безлесый бугор, и вдруг из-за тучи вылетел орел. Наверное, заблудился, ищет гнездо. Может быть, потерялся в тучах, или гром его напугал…

Следя за полетом птицы, Брионн развернулся на запад, и там, совсем недалеко, сквозь разрыв облаков он увидел склон котловины. В такую погоду орлу положено было бы давно сидеть в своем гнезде, в безопасности. Его птичий инстинкт наверняка каким-то образом предупредил бы о приближении бури… а может, его что-то спугнуло – зверь или человек? Может, кто-то прошел слишком близко от его гнезда? Но с какой стороны он прилетел? Брионн направился туда, где, как ему показалось, впервые заметил орла, и, пройдя совсем немного, снова наткнулся на тропу, ту самую, едва намеченную. Выбравшись на тропу сквозь ельник, он сразу увидел чуть выше бревенчатую хижину, прилепившуюся к отвесной скале – скала служила ей задней стеной.

Вновь загрохотал гром, ослепительно полыхнула молния. Сколько до этой хижины? Ярдов пятьдесят? Сто? Брионн побежал.

И тут хлынул дождь. Как будто в припадке ярости, он хлестал, сек, сбивал с ног. Не просто дождь – лавина воды вперемежку с ветром и градом.

Брионн бежал. Теперь подъем стал круче, и он двигался медленнее. Но вот наконец – хижина, вот дверь… Он заколотил в нее кулаком.

Дверь не открывалась, и тогда он. разогнавшись, бросился на нее плечом вперед, и она поддалась. Брионн чуть не упал. Он сделал шаг внутрь – и остановился как вкопанный, упершись взглядом в дуло кольта, который держал в руке Коттон Аллард.

Кроме него в хижине было четверо: одного Брионн видел в отеле «Сазерн'', в Сент-Луисе, а потом – в Шайенне. Из этих четверых по крайней мере один – тоже Аллард. Видимо, это Пибоди, о котором Брионн слыхал раньше.

Мэт тоже здесь, сидит в углу, весь сжался, прильнув к Миранде.

А в дверях – Джеймс Брионн, мокрый до нитки, волосы прилипли к голове, по лицу потоками сбегает вода… но в руках у него винтовка, и он смотрит в глаза Коттону Алларду.

– Брось винтовку, – сказал Коттон. – Я тебе кое-что покажу.

Брионн реагировал молниеносно. Не напрасно в военной академии Сен-Сир в Париже он изучал боевые приемы зуавов, замысловатые тонкости обращения с винтовкой и дюжину способов рукопашного боя. В один миг, ухватив винтовку за ствол, он выбросил ее прикладом вперед– приклад, описав дугу, ударил Коттона по руке снизу и вышиб револьвер. А Брионн, перехватив винтовку левой рукой, ударил прикладом в живот другого бандита, и тот отлетел в угол.

В этот момент Пибоди сделал выпад, и удар его достиг цели – Брионн пошатнулся и, отступив на шаг, привалился к стене. Пибоди подскочил, чтобы ударить еще раз, но Брионн, пригнувшись, отпрыгнул в сторону, и в ту же секунду увидел, что Коттон снова на ногах – и с револьвером в руке.

Брионн тоже держал в руке револьвер и теперь, глянув на Коттона, сказал:

– Ты ведь, кажется, солдат? Хочешь сразиться со мной один на один?

– По всем правилам поединка – оружие в кобуре – согласен? – предложил Коттон с улыбкой, и эта улыбка не сулила ничего хорошего.

– Конечно, все как положено, а как же еще? Только пусть мой сын и мисс Лофтен выйдут отсюда – а то мы можем их случайно задеть, это ни к чему.

– Пусть выходят, – сказал Коттон, – далеко они не уйдут. А эта девка мне еще пригодится живой.

Брионн держал Коттона на макушке, пока Мэт и Миранда выходили наружу. За ними последовали все остальные.

По крыше и стенам хижины барабанил дождь. Потолок протекал в двух местах – в углу и прямо посреди комнаты.

– Значит так, – сказал Коттон, – мы суем пушки в кобуру, убираем руки, а потом – по сигналу стреляем, идет?

– Отлично, – Брионн был совершенно спокоен и хладнокровен.

Он уже добился, по крайней мере, одного: убрал отсюда Мэта и Миранду. Но по-прежнему не опускал револьвер.

Брионн рисковал. У него было два козыря в руках, на которые он делал ставку. Один из этих козырей – собственный револьвер.

– Ладно, – сказал Коттон. – Пушки на место!

Его самоуверенность не знала границ. Ему еще не приходилось встречать никого, кто мог бы так же быстро выхватить револьвер и выстрелить, и он даже не допускал мысли, что этот вояка может с ним потягаться.

Внимательно следя за Аллардом, чтобы тот не выкинул какой-нибудь трюк, Брионн вставил револьвер в кобуру и осторожно опустил его до упора. Он не рассчитывал превзойти своего противника в быстроте реакции, понимая, что не сможет выхватить «кольт» из кобуры быстрее Коттона. Он делал ставку на то, в чем был силен: он выхватит «кольт», прицелится и выстрелит. Возможно, придется стрелять с колена, но в любом случае он обязательно прицелится.

Брионн, с его трезвым методичным рассудком, понимал, что Коттон выстрелит в него и попадет. Он принимал это как данность. Но далеко не каждая пуля убивает, и можно надеяться, что первой пулей Коттон его не убьет. А ему остается сделать все, чтобы выпущенная пуля поразила врага насмерть.

Он сознавал, что, скорее всего, успеет сделать только один выстрел. И он позаботится, чтобы этого выстрела оказалось достаточно.

Он слышал, как барабанит дождь. Чувствовал запах дыма в хижине, видел перед собой искаженное звериной злобой лицо Коттона Алларда, человека, который сжег его дом. А там, за дверью хижины, – его сын, и он наверняка умрет, если козыри не сыграют – ни первый, ни второй…

Брионн почувствовал, как ствол его «кольта» уперся в дно кобуры, чуть отвел руку и тут заметил, что пальцы Коттона по-прежнему сжимают рукоятку револьвера.

– Так ты еще и трус, – негромко сказал Брионн, – говоришь, что сильнее всех в этом деле, а рискнуть боишься.

Коттон побагровел от ярости. Нехотя он разжал пальцы, оторвал руку, сжимавшую «кольт», и в тот же миг заревел: «Огонь!» Брионн почувствовал, как рука его шлепнула по рукоятке револьвера, чувствовал, как револьвер заскользил по коже кобуры… но тем временем «кольт» Алларда взметнулся из кобуры, и гримаса ненависти и торжества исказила лицо Коттона.

– За Энн! – произнес Брионн, и на какое-то мгновение рука Коттона замерла. Но она тут же резко вскинулась и грохнул выстрел.

Брионн почувствовал сильный толчок – свинец ударил в тело. Удар страшной силы отбросил его, и он полетел через порог. Падая, услышал второй выстрел и опрокинулся в грязь, под дождь.

Он с трудом поднялся на ноги. Казалось, что-то сдавило ему бок, и он перестал его ощущать. Он поднял револьвер в тот момент, когда Коттон шагнул в дверной проем и выстрелил еще раз. Брионн пошатнулся, стараясь не потерять равновесие, поскользнулся и чуть не упал.

Коттон, по-волчьи оскалив зубы, готов был стрелять дальше. Брионн развернулся на месте и выпрямился. Он почувствовал еще один удар пули, но удержался.

Ему доводилось видеть смерть, не раз у него на глазах умирали от пуль и он знал, сколько нужно всадить в человека свинца, чтобы убить его. Но уложить насмерть одним выстрелом можно только случайно или хорошо прицелившись. И у него не было никакого сомнения, что Коттон может в него попасть и, возможно, попадет. Но Брионн твердо решил стрелять наверняка – и убить Алларда.

Он навел свой револьвер на Коттона, тщательно прицелился и увидел, как в глазах бандита злоба и ненависть сменились внезапным ужасом, когда тот заглянул в дуло кольта, смотрящего в его переносицу.

Коттон выстрелил еще раз, и тогда Брионн спустил курок. Он стоял, как на учебных стрельбах, на огневом рубеже, и стрелял, как по мишени.

Он попал Коттону Алларду прямо в лоб.

Затем он навел револьвер на Пибоди.

– Ты был там! – сказал он, и когда Пибоди попытался выстрелить, Брионн убил его наповал.

– Кто еще? – спросил он спокойно.

Бандиты стояли, подняв руки вверх, но смотрели не на него. Он оглянулся и увидел Даттона Маури. Тот опирался на сломанную ветку, как на костыль – одна нога была перевязана и кровоточила, – но в руке он сжимал шестизарядный «кольт'', держа бандитов под прицелом.

– Успел? – спросил Брионн.

– А ты сомневался?

Маури приказал Хоффману и остальным бандитам:

– А ну, парни, тащи инструмент! Там. в шахте, найдете кирку и лопату. Закопайте этих…

Брионн не двигался. Он чувствовал слабость. Тело будто стало чужим. Он смотрел на Мэта и хотел подойти к сыну. Он заставлял себя идти, но страшная слабость сковала его.

Тут Миранда и Мэт бросились к нему. Он сумел вложить револьвер в кобуру и сказал:

– Мне надо присесть. Кажется, я ранен.

Его бережно перенесли ко входу в шахту, и Миранда сняла с него куртку. Рубашка пропиталась кровью. Пуля, видимо, попала в плечевую кость, под углом, и удар был настолько силен, что свалил его с ног, а затем пуля прошла мягкие ткани плеча насквозь.

– Кажется, он попал дважды. Второй раз – ниже.

Миранда выдернула из-за его пояса полы рубашки и облегченно рассмеялась: пуля попала в патронташ, изменила направление и расплющилась о золотые монеты, зашитые в поясе.

– Вы так рисковали…

– Это было необходимо. Мы были обречены – они убили бы нас в любом случае, и я предложил эту дуэль, чтобы убить хотя бы одного Коттона, а если повезет – еще кого-нибудь. Видите ли, я чувствовал, что должен появиться Маури. Это был мой второй козырь. Он не мог не прийти сюда. И чем больше я думал о нем, тем больше верил, что он где-то недалеко.

Маури как раз в это время велел Хоффману разжечь костер.

– Ну, ты в меня больше верил, чем я сам, – заметил он. – Разок-другой мне казалось, что я не управлюсь.

Брионн откинулся назад, греясь у огня и наслаждаясь теплом.

– А у меня были основания для уверенности. Потому что Грант на мужское дело молокососа не пошлет.

Даттон улыбнулся:

– А как ты догадался? Мне Дивайн сказал, что ты можешь натворить черт знает что, если узнаешь, что к тебе приставили сторожа.

– Генерал Грант – мой друг… а этот Дивайн – тот просто чистая нянька. Сначала я тебя не раскусил, ну а когда у меня возникли подозрения, ты уже уехал с Мирандой.

Маури расцвел в улыбке:

– Ну, я так подумал: после того как в Шайенне в тебя стреляли, ты насторожился, и если заметишь, что я иду за тобой, то, очень даже может быть, ты меня пристрелишь. И еще мне показалось, что ты не позволишь мисс Лофтен отправиться в горы одной. Не такой ты человек. Пэт рассказал мне, что ты выспрашивал про Роди Бреннана и Эда Шоу, ну я и подумал: чтоб за тобой следить, надо просто держаться мисс Лофтен…

Хоффман, возившийся у костра, поднял голову Он был бледен и мрачен:

– А что вы собираетесь сделать с нами?

Брионн кинул взгляд на Маури.

– Ну что, вздернем их на дереве? Здесь в самый раз, по-моему. Или сдадим властям в Солт-Лейк-Сити? Бьюсь об заклад, им подыщут подходящее занятие.

Хоффман хотел было возразить.

– Они попали в скверную компанию, – заметил Маури. – Может, хорошая прогулка вправит им мозги?

– Договорились, – Брионн приподнялся, не выпуская винтовку. – Ну, ребята, проваливайте отсюда, да побыстрей. И не попадайтесь мне больше на глаза, а то…

– А лошади?.. Они уведут наших лошадей! – возразила Миранда.

– А я их нашел и отвел в другое место, – сказал Маури. – Да я ведь сюда на лошади приехал, а то б не успел за его милостью майором!

Когда бандиты скрылись из виду, Маури подбросил хворосту в костер:

– Гроза еще не прошла. Пойду наберу дров.

– Пожалей свою ногу, – возразил Брионн. – Я схожу.

Он встал. Его слегка шатало от слабости, но чувствовал он себя получше. Теперь все позади.

Он шагнул за порог и какое-то время просто стоял, подставив лицо дождю, под его струи, наслаждаясь его освежающим прикосновением.

Теперь гром, как бы огрызаясь напоследок, погромыхивал вдали, там, в каньонах на востоке; низкие и тяжелые тучи висели над долиной. Стоя здесь, под дождем, он чувствовал, как струи воды уносят напряжение последних месяцев, как оно медленно покидает его и уходит прочь, оставляя в душе только мир и покой.

Он подбирал ветки, действуя одной рукой, чтобы не потревожить раненое плечо. В том месте, куда угодила вторая пуля, остался огромный синяк и ощутимо давал о себе знать. Зато Мэту ничто не угрожает. Он там, под крышей. И Миранда… И они сидят рядом, друг с другом.

Маури, вытянув раненую ногу, смотрел сквозь открытую дверь на Брионна.

– Да-а-а, это парень что надо, уж можешь мне поверить. Это я тебе говорю, старый сыщик, а уж я их повидал на своем веку – не сосчитать. С этим парнем мало кто сравнится!

Он оглянулся через плечо на Миранду. Мэт спал, прижавшись к ней.

– Ну что, приберешь его к рукам? – спросил он.

– Лучше б мне достался он, а не эта копь, – улыбнулась она. – Знаешь,с тех пор, как мы здесь оказались, я о ней ни разу не вспоминала. Понятия не имею, есть там что-нибудь или нет. И знаешь, что я еще скажу? Меня это даже не волнует.

Едва она произнесла эти слова, как в хижину вошел Брионн. Он внес охапку сухого хвороста и бросил ее у порога.

– Кажется, дождь кончается. Пойду приведу наших лошадей.

– Мы уезжаем?

Он заглянул в ее лучистые глаза и улыбнулся неожиданно мягко и беззащитно.

Луис Ламур Наемный убийца

Наемный убийца

Глава 1

Кто-то хотел убить его.

Он понял это, когда открыл глаза и уставился в узкий просвет между домами. Взгляд его остановился на светящемся окне второго этажа в здании напротив.

Из этого окна он упал.

Он лежал неподвижно и вглядывался в освещенный прямоугольник, как будто от этого зависела его жизнь.

Теперь главное — спастись. Он должен Исчезнуть, убраться отсюда, и притом как можно скорее.

Голова раскалывалась. Он коснулся ладонью лица. Руку пронзила острая боль, но он все же дотронулся еще раз. Осторожно ощупал голову… Полузапекшаяся кровь и глубокая рана на черепе. Рука упала на рубашку, пропитанную уже засохшей кровью.

Кто-то пытался убить его. И эти попытки возобновятся и прекратятся только тогда, когда его убьют. Ничего другого он не помнил.

Он с трудом повернул голову. Сначала в ту сторону, где темно, потом в другую — где свет… улица… Ему почудился шорох во тьме за домами. Кто-то, казалось, полз в темноте, намереваясь его уничтожить.

Он поднялся с земли, едва не упав, оперся о стену. Постоял, чтобы набраться сил. Он должен бежать. Ведь надо отсюда исчезнуть. Рука скользнула по бедру. Там кобура. Но она пуста. Встав на колени, он торопливо пошарил вокруг, но ничего не нашел. Значит, револьвер остался в комнате наверху. Либо он его уронил, либо его вытащили до того, как он упал из окна.

Он стал на ощупь пробираться к улице. Из дома рядом доносились музыка, бормотание голосов, приглушенный смех.

Шатаясь, он вышел на свет и остановился, тупо озираясь. Улица была пуста. Обезумев от боли, он пересек ее. Он не знал, куда идти, помнил только одно, что надо покинуть город. За домами он увидел хозяйственные постройки, загон для скота, несколько неосвещенных лачуг и побрел по высокой траве.

Он остановился и оглянулся. Погони не было. Но почему, собственно, его должны преследовать?

Он двинулся дальше. Мозг отказывался работать, измученный пульсирующей болью. Увидев перед собой одинокий красный глаз, он пошел на этот свет и тут же споткнулся о железнодорожную шпалу.

Слева поблескивали рельсы, уходившие в бесконечную тьму, справа виднелась небольшая железнодорожная станция. Он, спотыкаясь, направился было к ней, но резко остановился, сообразив, что враги будут искать его именно там.

Он стоял покачиваясь, стараясь собраться с мыслями, но не понимая, кто он и что с ним происходит.

Он вновь ощупал одежду. Пиджак из хорошей ткани. Однако тесен в плечах, и рукава, пожалуй, коротковаты.

Он оглянулся на город, по-видимому небольшой, но это ему ни о чем не говорило. Вдоль улицы вкопаны столбы коновязи. Возле них стоят ковбойские пони. Городишко, значит, находится где-то на Западе.

Когда он услышал свисток второй раз, то неожиданно понял, что приближается поезд, а значит, если он будет стоять на месте, его осветят огни. Он нырнул в траву за секунду до того, как мимо него пролетел состав.

Он стал размышлять и попытался понять, что произошло, попробовал вспомнить, кто он, и выяснить, почему его преследуют.

Поезд подтянулся к станции, и он тщательно осмотрел его. В трех товарных вагонах двери были гостеприимно раскрыты. Однако, когда он прикидывал шансы попасть в ближайший из них, послышалось цоканье копыт. Он увидел всадников. Поравнявшись с поездом, они помчались по обе стороны вдоль состава и принялись проверять все вагоны и каждую сцепку.

Он отполз подальше в траву и услышал их разговор.

— …Теряем время. Он выглядел скверно. И крови много потерял, и на ногах едва держался. Уверяю вас, он ни за что не добрался бы до путей. Если он не остался где-то в городе, то лежит в траве и истекает кровью.

— Для новичка он оказался крепким.

— Не уверен, что он был… новичком, хочу я сказать. Бен Джениш поклялся, что попал в него. А ты когда-нибудь слышал, чтобы Бен промазал? У этого парня, должно быть, железный череп!

— Да уж наверняка он покойник… или вот-вот помрет.

Всадники повернули коней и пустились обратно вдоль дороги. Когда раздался свисток, они отъехали уже с дюжину ярдов. Он поднялся, бросился к ближайшему пустому вагону. Увидев, что один из всадников, приподнявшись в седле, стал оборачиваться, он изменил направление и кинулся к задней лесенке. Изогнувшись, он повис между вагонами, и его не стало видно. Оставался миг до того, как поезд тронется и его осветят станционные огни. Он вскарабкался на крышу вагона по лесенке, лег ничком вдоль досок, раскинув руки, чтобы удержаться.

Состав громыхнул, двинулся, снова громыхнул и начал набирать скорость. Он лежал тихо, сердце колотилось. Есть ли кто в служебном вагоне? Не увидят ли его из окон? Вагоны громыхали на стыках, скорость увеличивалась. Он полз, пока не оказался над дверью пустого вагона.

Повиснуть у края и махнуть внутрь? Если он сорвется, то упадет в стороне от путей… Но так очень легко сломать ноги или шею. Поезд шел быстро, огни станции исчезли, скоро тормозной кондуктор пойдет проверять состав.

Свесившись с крыши вагона, он заглянул вниз. Дверь была открыта и манила к себе… Он развернулся, вцепившись в доски. Спустил одну ногу, затем другую… Перебирая руками и держась лишь кончиками пальцев, он медленно опустился, перехватился за бортик крыши, резко качнул корпусом и упал внутрь вагона. Удалось!

Некоторое время он лежал, переводя дыхание. Затем поднялся и, пошатываясь, подошел к двери. Сияли звезды, ночь была прохладной. Ветер доносил запах полыни.

Он стал снова размышлять. Что с ним? Он бежит от правосудия? Или преступники те, кто так старался его найти и убить, потому что он что-то знает? Или чем-то владеет?

Сломленный усталостью, он сел у стены. Сил больше не было, он чувствовал себя слабым и опустошенным. Но он заставил себя думать.

Бен Джениш… по крайней мере, он знает одно имя. Бена Джениша послали убить его, а Джениш редко промахивался. Отсюда следует, что Джениш — мастер своего дела, значит, он убивал людей и раньше. Видимо, будет не очень трудно найти Бена Джениша, ну, и что-нибудь разузнать о себе самом. Но если Бен Джениш должен был его убить, то значит, кто-то поставил перед ним такую задачу.

О нем самом сказали, что он новичок, из этого следует, что на Западе он недавно. Если так, то зачем и откуда он прибыл? Где его семья? Женат он или холост?

Итак, это одна нить. Надо выяснить, кто такой этот Бен Джениш и как его найти. Может быть, удастся узнать что-нибудь и о себе.

Зеркальца нет, неизвестно даже, как он выглядит. Впрочем, высокого роста. «И я, безусловно, силен, подумал он, пощупав свои бицепсы. Может, и новичок, но далеко не слабак».

Он сунул руки в карманы брюк. Из правого вытащил мешочек, в котором оказалось десять золотых десятидолларовых монет и немного мелочи. Там же была плотная пачка зеленых: он не стал их считать, не к спеху. В другом кармане нашлись складной нож, белый носовой платок, водонепроницаемый спичечный коробок, клубок сыромятной бечевки и три ключа на цепочке.

В боковых карманах пиджака ничего не было, а во внутреннем оказался какой-то странный документ и два письма.

Письма были адресованы Дину Кулейну, Эль-Пасо, Техас. Он произнес фамилию вслух, но она не нашла отзвука в памяти. Было слишком темно, чтобы прочесть документ и письма, и он положил их обратно в карман.

«Ну-с, Дин Кулейн, если это вы и есть, то для человека с такими деньгами у вас определенно паршивый портной».

— Эль-Пасо… — произнес он вслух, но это ни о чем ему не говорило. Однако это была вторая ниточка. Он отправится в Эль-Пасо, в дом Дина Кулейна, и посмотрит, не узнают та его там. Да, но вправе ли он так поступать?

Мучительно обдумывая все это, в какой-то момент он вдруг отключился… В чувство его привела чья-то рука, грубо трясшая за плечо.

— Мистер! — В низком голосе звучала озабоченность. — Не бросайтесь на меня. Я вам друг, а друг, судя по толпе, собравшейся на улице, вам сейчас очень нужен.

Он вскочил на ноги. Поезд приближался к городу, мимо уже скользили огни.

— В чем дело? — спросил он. — Что случилось?

— На улице вас ждет большая толпа, мистер. Они приготовили веревку. Люди хотят вас повесить.

— Повесить меня? Меня? Почему?

— Вопросы потом. Проедем резервуар с водой, прыгайте и бегите за мной в проход у загона. Дальше кусты и тропа, идущая прямиком в каньон. По каньону держите курс на холмы. Можете бежать? Никуда не сворачивайте, пока не увидите большой валун зеленоватого цвета. За ним берите вправо и поднимайтесь на берег. Там есть тропа, идите по ней.

Поезд замедлял ход, человек, стоящий рядом, внезапно прыгнул во тьму и побежал. Он мгновенно сделал то же самое. И сам удивился натренированной легкости своего тела. Память он, может быть, и потерял, но мышцы работали исправно.

От резервуара с водой повеяло сыростью. Он ощутил и шлак под ногами, и запах пара и гари от паровоза. Он увидел огромный сарай, загоны и бросился между ними. Ночь была холодной. Он уловил запахи свежего сена и навоза.

Позади кричали:

— Обыщите поезд! Не дайте ему убежать!

Он нырнул в черный кустарник, продрался сквозь него, попал на тропу, ведущую в каньон. Там был песок. Бег замедлился, но он рвался вперед, пока сердце не захлебнулось. Он испугался и побежал тише. Для человека, получившего сильный удар по голове и чудом не умершего, он проявил замечательную выносливость.

Он тяжело шел вперед. Появился валун, он обогнул его, поднялся на берег и почти сразу попал на новую тропу, ведущую вдоль каньона, дюжиной футов выше по склону, но под прикрытием кустов.

Тропа привела его к маленькому ручью. Он опустился на колени, немного попил, а потом, поскольку не было другого пути, зашагал по воде. Когда он прошел не более четверти мили, его остановил тихий возглас:

— Сюда, вверх!

Он свернул и по скале поднялся к неизвестному доброжелателю.

Не сказав более ни слова, этот человек двинулся вперед. Он протиснулся в щель между скалами, скользнул под нависшие валуны и проник наконец в пещеру, образованную обломками крепкого песчаника.

Место было обжитым. Поленница дров у одной стены. Круг из камней, в нем почерневшая зола и уголь от старых костров.

Незнакомец собрал хворост на растопку и развел костер.

— Запах дыма нас не выдаст?

— Вряд ли. Кроме тропы, по который мы шли, сюда нет пути. Для верховых последние полмили никак не годятся. А как известно, ни один ковбой не спешится, пока его не заставят. В общем-то, этим укрытием пользуются лет сорок, и никто из чужих о нем пока не пронюхал, — сказал он, затем глубокомысленно добавил: — Лучше надеяться на то, что человек, подозреваемый в нарушении закона, окажется невиновным. И такое случается.

Незнакомец разжег костер, встал и вытер ладони о джинсы.

— Да, случается, — повторил он, с интересом глядя на своего спутника. — Моя фамилия Раймс, — сказал он. — Д. Б. Раймс.

Света было достаточно, чтобы он разглядел его. Раймс был худощав и жилист, волосы песочного цвета, холодные синие глаза, острый взгляд. Видимо, он ожидал в ответ услышать имя того, кого привел за собой в убежище. Но он молчал. Раймс поглядел с удивлением, затем принес из угла кофейник.

— Вы, должно быть, важная персона, раз так их расшевелили, — сказал Раймс. — Не видел подобной активности в этом городишке с последнего налета индейцев, что было несколько лет назад.

Он не ответил, потому что не знал, о чем говорить. В голове стучало, кровь билась в висках, сказывались последствия бега. Он устал как собака, все кости ныли. Но он был настороже, не зная человека, протянувшего свою дружескую руку, и не понимая, почему тот это сделал. Он был благодарен, но не доверял ему. Что хотел этот человек? Кем был Д. Б. Раймс?

— Зачем вы им понадобились? — спросил Раймс.

— Понятия не имею… — Как объяснить, что он и в самом деле понятия не имеет, кому и что нужно. — Полагаю, я попал в неудачное место в неудачное время.

— Дело ваше. Как вас зовут?

— Зовите меня Джонас. И спасибо за помощь.

— Ерунда. Попейте-ка кофе, а я осмотрю вашу рану.

Его пальцы ощупали рану на голове Джонаса.

— Я не знаю, что это. То ли пуля, то ли удар.

— Пуля, — сказал Раймс. — Кто-то стрелял в вас.

Он принес кастрюлю. Затем склонился к углублению в скале и налил в кастрюлю воды.

Человек, назвавший себя Джонасом, внезапно испугался. Минуту-другую он, видимо, был без сознания, пока Раймс варил кофе… Было какое-то затмение… Он почувствовал холод.

Заметил ли это Раймс? Случится ли это снова? Просто упадок сил или что-то с его головой?

— Странная рана, — заметил Раймс. — Похоже, что кто-то вас преследует.

— Почему вы так считаете?

— В вас стреляли откуда-то сверху. Из окна или с балкона… Может быть, с крыши. Видимо, вы попали в засаду.

— Почему же не со скалы?

— Но ведь в вас стреляли в городе.

Неожиданно Джонас остро почувствовал, что кобура у него пустая.

— Откуда вы знаете?

Раймс взглянул на него ничего не выражающими холодными синими глазами.

— Вы появились из города. Уже в таком состоянии: шатаясь и падая. Я видел.

— Вы были на станции?

Раймс усмехнулся.

— Нет. Я сидел в высокой траве, так же, как и вы. И тоже боялся, что меня увидят. — Раймс мокрой тряпкой обтирал рану на голове Джонаса.

— Пуля попала в кость, рана очень глубокая. Похоже, вас контузило. — Он сполоснул окровавленную тряпицу. — В вас стреляли дважды.

— С чего вы взяли?

— Вижу. У вас на голове есть старый шрам. Кто-то бил вас раньше, и не однажды… А эта пуля прошла рядом. Как будто кто-то старательно целился.

Старый шрам? Может, у него их много. Он не имел понятия, как теперь выглядит и какие шрамы есть у него на теле.

— Джонас… Имя мне незнакомо, — заметил Раймс. — Может быть, поэтому я его и назвал.

— Причина хороша. Как, впрочем, и любая другая. — Присев на корточки, Раймс подбросил хворосту в костер. — Кто бы в вас ни стрелял, он не хотел, чтобы его увидели. Считал вас сильно опасным.

— Сомневаюсь.

— Похоже на то. Тут крутится много таких, из которых каждый пристрелит вас за полсотни долларов, инсценировав дуэль, например. И все будет выглядеть пристойно и благородно, а свидетели поклянутся, что был честный поединок. Но если вам устроили засаду, значит, предполагали и опасались, что вы стреляете быстрее.

Джонас не ответил. Кофе был вкусный, а теперь Раймс поджаривал бекон и живот подвело от голода. Он пошевелился.

— Ваша пустая кобура меня беспокоит, — сказал Раймс.

— Кажется, я выпал из окна. И видимо, когда падал, потерял револьвер. Или минутой раньше.

— Не помните?

— Нет.

Чуть подумав, Раймс сказал:

— Могу снабдить револьвером, в вашем положении лучше его иметь.

Раймс отошел в глубину пещеры, вынес оттуда револьвер и коробку с патронами. Затем он перебросил револьвер Джонасу, тот ловко подхватил его на лету, прокрутил барабан и положил в кобуру.

— Ну, — произнес Раймс сухо. — Вы знаете, как им пользоваться. — Он протянул коробку с патронами. — Вам они могут понадобиться. Я вижу,

— Спасибо.

Револьвер был новый, тяжесть его подействовала успокаивающе.

— Вы мне доверяете, — заметил Джонас.

Раймс усмехнулся.

— Вы во мне нуждаетесь, — сказал он. — А я в вас — нет.

— Вот как?

— Потому что, мистер Джонас, кто бы вы ни были, вы играете наугад. Не знаете, куда повернуть. Не знаете, кто ваши враги и есть ли у вас друзья и где их найти. Я нужен вам, как источник информации. Вам, похоже, досталось, Джонас. Я не видел, чтобы человек так жадно ловил каждое слово, которое может хоть что-то дать, или так вздрагивал при каждом звуке. Вы словно боитесь, что от ваших слов вот-вот нечто взорвется и ударит вас прямо в лицо.

— Предположим, вы правы…

Раймс пожал плечами.

— А мне наплевать. Если хотите получить информацию, действуйте. Помогу, чем могу. Когда-нибудь и вы мне поможете.

— Помогу ли?

Раймс слабо улыбнулся.

— Откуда я могу знать. Может, и не поможете.

Они съели бекон, подбирая кусочки пальцами со сковородки.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Раймс.

Ему было интересно, как Джонас будет себя вести. Раймс, очевидно, любил отгадывать загадки.

— Буду искать осколки. Постараюсь сложить их вместе.

— Кто-то хотел вас убить. Они еще не раздумали. Сдается мне, вы здорово рискуете. Похоже, что вам долго придется собирать свои осколки, да и можете нарваться на новую пулю.

— А какие ваши планы? — спросил Джонас.

— Через несколько минут выберусь наверх и дам сигнал. Его примут по ту сторону долины, а потом за мной придут. Предлагаю вам отправиться с нами. Но только там, куда мы держим путь, запросто может оказаться некто, кто вас знает. — И улыбка Д. Б. Раймса стала шире. — Вот почему я вам дал револьвер.

Глава 2

Утром следующего дня, открыв глаза, человек, назвавшийся Джонасом, увидел полоску солнечного света в трещине скалы. Сначала его беспокоило, что дым от костра может быть виден, но Раймс ему объяснил, что дым, уходящий через трещину, наверху рассеивается в кустарнике, его поглощает крона нависшего над кустарником кедра.

Раймс еще спал.

Несколько минут Джонас лежал без движения, уставившись в свод пещеры. Он ощущал беспокойство. Враги слишком близко.

День отдыха и размышлений ничуть не приблизил решения проблемы. Он не помнил своего прошлого. Не знал, кто он, что с ним случилось и как себя вести дальше. Все это надо выяснить.

По этому поводу вчера у них состоялся разговор, в котором Раймс заметил:

— Некогда я знал борца-профессионала, который после удара по голове потерял память месяцев на семь или восемь. Впрочем, слышал о других, кто приходил в себя гораздо быстрее. Еще бывали такие, — добавил он, усмехнувшись, — которые помнили все, но им не хотелось, чтобы об этом узнали люди.

— Это не обо мне.

— Вам надо как-то определиться. — Раймс явно был озадачен. — Я, к сожалению, потерял свои связи и не знаю, какие незаконные формирования здесь делят власть и влияние, кроме нашего… Выясним, конечно. Но если бы тут шла война группировок, думаю, я бы об этом знал. Вы одеты как горожанин. Может, вы игрок, убивший кого-то. Но это не вяжется с тем, что вас подстрелили из засады. — Он разжег трубку. — Что вы намерены делать?

Джонас колебался, не зная, можно ли ему довериться. Но ведь этот человек помог ему, принимая искреннее участие в его судьбе.

— Вы когда-нибудь слышали о Дине Кулейне? — спросил он.

Раймс смотрел на свою трубку. Когда он поднял глаза, взгляд его по-прежнему ничего не выражал.

— Ничего не могу сказать…

— А о Бене Дженише?

— Джениш известен всем. — Раймс затянулся и бросил щепку в костер. — Сдается мне, вы кое-что вспоминаете?

— Нет. Я слышал разговор у железной дороги. Может быть, я тут ни при чем.

Теперь, лежа на спине в пещере, он размышлял о вчерашней беседе. Знает ли Раймс Кулейна? И если да, то почему скрывает?

Чем больше Джонас думал, тем сильнее ему хотелось остаться одному: уединиться в тихом месте, где он мог бы мало-помалу восстановить свое прошлое, а не рисковать головой, случайно встретившись с неизвестными людьми, каждый из которых мог оказаться врагом.

Нужно время, чтобы подумать, сосредоточиться. Нужно время, чтобы попробовать вспомнить. Раймс не разъяснил ничего. Откуда он взялся и куда они сейчас направляются? Намекнул лишь, что можно встретить врага… Там или в любом ином месте.

Искренен ли Раймс? Или стремится что-то выяснить? Как Раймс оказался в том же вагоне? Разумеется, бывают случайности. Путешествующие в товарных поездах должны помогать друг другу. Это логично.

Раймс не юнец, он наверняка бывал в передрягах. Его совет верный: «Никому ничего не рассказывайте. Скажите, что у вас были нелады с законом, и пусть довольствуются этим. Людям свойственно любопытство. Но будь на вашем месте, я не сказал бы о себе ничего никому… Совсем ничего».

Он поднимался вчера вместе с Раймсом по ступеням частично естественной, а частично вырубленной вручную лестнице на самый верх, туда, где на склоне горы уложены сигнальные зеркальца.

Поросшая кедровником и полынью долина внизу казалась плоской. За ней расположились низкие неровные холмы, рассеченные каньонами.

— Там можно выйти на пятьдесят троп, — пояснил Раймс, — и большинство из них никуда не ведет, а только петляет.

Джонас посмотрел на свои ладони. Что натворили его руки? Кого-то убили? Почему его кто-то преследует? Или его руки делали что-то хорошее? Что они умеют? Может быть, это руки врача, адвоката, рабочего, ковбоя? Единственное, что очевидно, это — сильные руки.

Он прикрыл глаза. Он может никогда не узнать, кто он. Его может убить первый встречный. А если его заставят драться, как он поступит? Что же он за человек? Как все же выяснить, кто он такой? Удар по голове начисто стер записи с грифельной доски памяти. Но почему не начать жизнь заново? А если память восстановит всю картину его бед? Как двигаться вперед, если он не знает куда? Его враги могут быть повсюду. Нет. В первую очередь надо вспомнить, кто он такой.

Он натянул сапоги, встал и потопал на месте. Проверил в кобуре револьвер и потянулся за шляпой.

— Ну-с, — промолвил Раймс, откидывая одеяло, — вы не ковбой. Ковбой сперва надевает шляпу. Поднимитесь, если не возражаете, наверх, да взгляните, не видно ли кого. Я приготовлю завтрак.

Солнце стояло уже высоко. Оглядев долину, Джонас обнаружил движущееся маленькое облачко пыли. Оно приближалось.

Поднялся взглянуть и Раймс.

— Через час они будут здесь, — сказал он. — Давайте поедим.

За едой Раймс объяснил:

— Место, куда мы направимся, — ранчо. Владеет им девушка, ее папа совсем недавно скончался. Девушку зовут Фэн Девидж. Управляющего — Арч Билинг. Люди хорошие. Но на ранчо живут и другие.

— Там дают пристанище людям вне закона?

— Да. В основном на ранчо работают изгнанники. Но все не так просто. Арч Билинг — хороший человек, но у него нет оружия.

Позавтракав, они убрали кофейник и сковородку, потом вышли из пещеры. Когда начали спуск, показалась четырехколесная тележка, напоминавшая коляску. Лошади неслись рысью.

В тележке сидели двое. Раймс посмотрел в бинокль.

— На борту Фэн Девидж. Не вздумайте ухаживать за ней.

— Чья-то невеста?

— Нет… но помолвлена.

— С кем?

Они прошли пять или шесть шагов, прежде чем Раймс ответил:

— С Беном Дженишем.

— Он здесь хозяин?

— Можете держать пари, что так оно и есть. И не забывайте об этом ни на минуту. В данный момент его, возможно, нет поблизости, но есть Дейв Черри, такая же дрянь. Станете им поперек дороги — не проживете лишней минуты.

Человек, назвавшийся Джонасом, обдумал сказанное.

— Что-то это меня не особенно беспокоит, — сказал он, чуть погодя. — Я покопался в своей душе и не обнаружил в ней страха, но одно знаю наверняка. Впрочем, я уже говорил, что о Бене Дженише слышал, прячась у станции.

— Что именно?

— Это он в меня стрелял.

Раймс пристально посмотрел на Джонаса.

— Хотите сказать, что Бен Джениш стрелял в вас и промазал?

— Он не промазал. Контузил. Просто мне повезло. Раймс, лучше оставьте меня здесь. Мне не ясно, чем я помешал Дженишу. Кто-то, должно быть, нанял его, чтобы меня убить. И я буду круглым идиотом, по своей воле придя к нему, так ведь?

Тележка прогрохотала по каменистой дороге и остановилась. Пыль осела. Д. Б. Раймс подошел и поприветствовал Билинга. Джонас смотрел не на Арча, а на девушку.

— У нас мало времени, — сказал Билинг. — Забирайтесь, ребята.

— Поеду с вами только я… — начал Раймс.

— Нас двое, Раймс. Я еду тоже.

Д. Б. Раймс взглянул на него, потом на Фэн.

— Дело ваше, — сказал он и кивнул на кучу одеял в тележке. — Тогда усаживайтесь. Но держите наготове свой револьвер.

Лошади тронулись, тележка сдвинулась с места. Билинг торопился, опасаясь нежелательных встреч.

Через несколько минут Раймс спросил:

— Арч, а что, Бен сейчас в долине?

— Его нет уже две недели. Я думаю, он в Эль-Пасо.

Эль-Пасо… Город Дина Кулейна.

Человек, который назвался Джонасом и который мог быть Дином Кулейном, натянул одеяло, защищаясь от холодного ветра. Он не помнил, кто он такой, не знал, куда направляется, но теперь понимал зачем. Он ехал на ранчо, потому что там жила девушка по имени Фэн… Она едва взглянула на него.

Ну и дурак же он.

Глава 3

Он потрогал свое лицо. Сильная челюсть, высокие скулы, небрит, конечно. В карманах много денег, причем он не имел понятия об источнике их появления. Там же письма и какой-то документ: их надо очень внимательно рассмотреть без свидетелей.

Тележка прокатилась через долину и, достигнув песчаного каньона, спустилась в него. В каньоне движение замедлилось, но здесь их едва ли мог кто-нибудь увидеть. Ехали молча. Все четверо, казалось, были заняты собственными мыслями. Джонас продолжал размышлять. Итак, за ним охотятся. Кто? То ли он преступил закон, то ли перешел дорогу частному сильному лицу? Если убить его наняли бандита Бена Джениша, значит, он боится. О законе речь идти не может. Вместе с тем, возможно, его кто-то боится. Неплохо бы изменить внешность. На лице его трехдневная щетина… Тогда стоит, видимо, отрастить бороду. Это хорошая идея. Его будет труднее сразу узнать, а там он сам постарается разгадать все загадки.

Несколько раз они останавливались, давая отдохнуть лошадям. А далеко за полдень, достигнув небольшого источника, они вылезли из тележки, размялись и стряхнули с себя пыль.

Арч Билинг помог Фэн Девидж спуститься, и она подошла к ключу, бившему из скалы, набрала воды в маленькую тонкую чашку и отпила. Раймс соорудил костерок, сварил на нем кофе.

Джонас уселся на камень поодаль от всех. Воздух был прохладен, в лощинах уже сгущались тени. Послышался крик перепелки… Перепелка это или индеец? Но эхо не было, не слышно отзвука, стало быть — не индеец. Откуда он это знает? Видимо, исчезли только его имя, его история, подробности его прошлой жизни. Привычки, инстинкты, врожденная реакция остались с ним.

Фэн Девидж поглядывала на него с интересом. Мужчины редко с ней заговаривали, а этот вообще держался отчужденно. В нем угадывается внутреннее достоинство. Худощав, плечист. Не прост. Уж точно не скотовод и, безусловно, не похож на тех, кто ее окружает. Скорее всего он ученый. Загадочный тип. Двигается легко, с какой-то кошачьей грацией.

Она посмотрела на Д. Б. Раймса. Никто лучше Раймса не знает, что происходит. А он ничего не объяснил, только сказал, что незнакомца зовут Джонас. Раймс заговорил с Джонасом, подойдя к нему. Фэн прислушалась и различила слова, хотя они толковали вполголоса. Но вокруг было тихо, а звуки в пустыне разносятся далеко.

— Если хотите смыться, достану вам лошадь, — сказал Д. Б. Раймс.

— Я поеду с вами.

— Послушайте, если Джениш там…

— То я ведь получу какие-то ответы, так?

— Мистер, я вас не знаю, но вы мне по душе. Не хочется, чтобы вам прищемили хвост.

Джонас молчал, тогда Раймс продолжил:

— Не думайте, что я не понял, почему вы пускаетесь в эту авантюру. Но вы зря потратите время.

— Мне кажется, она попала в беду.

Раймс помолчал.

— Оставьте это. Только загоните себя в угол.

— Я уже выбрался из одного.

— Еще не выбрались. Отнюдь. Если б я только знал…

— Но вы не знаете. И я не знаю.

— Ну, — сказал Раймс после очередной паузы, — двоих-троих там надо остерегаться. Во-первых, Дейв Черри… Он опасен. Таков же Джон Ленг… Найдутся и другие. Так что держите ухо востро.

У Джонаса болела голова, он устал и думал о надвигающейся ночи, остро различая слабые звуки, запахи кофе, поджариваемой грудинки, кедровой смолы и полыни. Он встал, прошелся, остановился у выступа скалы. Его подташнивало, он чувствовал себя больным и опустошенным, окруженным неведомой опасностью.

Он услышал за собой легкие шаги. Это была Фэн Девидж.

— Прошу вас… вы, кажется, ранены, — сказала она. — Выпейте-ка это.

Она протянула ему чашку кофе.

— Спасибо.

Он посмотрел ей прямо в глаза, и ему понравилось то, что он в них увидел. Он взял чашку и, видя, что она не торопится уходить, сказал:

— Вам пора идти ужинать.

— Вам тоже надо поесть.

Но ни он, ни она не двинулись с места, и наконец он произнес:

— Мне нравятся сумерки, но в пустыне они слишком коротки.

— Кто вы, Джонас?

— Сам не знаю. — Он взглянул на нее поверх чашки. — Боюсь, мне нечем похвастаться. Но я действительно не знаю.

— Что это значит?

Он дотронулся до раны на голове.

— Вот… После удара я ничего не могу вспомнить. Знаю, что кто-то пытался меня убить.

— И не знаете кто?

— Вроде бы некто Бен Джениш, но я не знаю за что и почему.

— Бен Джениш! Вам нельзя ехать на ранчо. Он сейчас может там быть.

Джонас пожал плечами.

— Я делаю то, что мне кажется правильным.

— Но это безумие! Я хочу сказать…

— Мне сейчас некуда деться, а Раймс предложил поехать на ранчо. Вторая причина — это вы.

— Я?!

— Мне кажется, вам сейчас трудно.

Она взглянула на него.

— У вас и своих бед достаточно, — помедлив, она добавила: — Я владелица ранчо «Рафтер-Д».

«Рафтер-Д»! Словно луч прорезал мрак его памяти. Ему известно это тавро… Четверо убито… Трое мужчин и женщина. Убиты? Кем? И почему?

— Вы и не знали, что направляетесь на «Рафтер-Д»?

— Я не спрашивал.

Они вернулись к костру, он налил себе еще чашку кофе и получил тарелку с едой. Боль в голове притупилась. Мышцы расслабились, но усталость не уходила и нарастала тревога. Сидевшие у костра негромко переговаривались. Казалось, они кого-то или чего-то ждут.

Джонас вдруг понял, что именно беспокоит его. Ему было страшно что-то узнавать о себе. Было бы лучше всего просто уйти в ночь. Пусть все будет позади… Все, кроме девушки, имя которой Фэн Девидж. Он точно знал, что не хочет оставлять ее, и из-за этого чувствовал себя дураком, вдвойне дураком, потому что влюбился. Влюбился в девушку, которую едва знал и которая была помолвлена с самым опасным в этой округе человеком. Почему же его это не беспокоит?

Пройдя к роднику, Джонас ополоснул тарелки, отнес их в повозку. Арч Билинг стоял около лошадей, попыхивая трубкой. Раймс дремал.

Джонас услышал слабый шум… Прислушался…

— Кто-то приближается, — сказал он.

Раймс открыл глаза, тоже прислушался, затем отозвался:

— Я слышу.

Два всадника приблизились к освещенной костром площадке. Лица их в темноте были неразличимы, на сапогах одного красовались мексиканские шпоры.

— Кто это? — спросил мужчина, указывая на Джонаса.

— В бегах, — ответил Билинг. — Он пришел с Д. Б.

В световой круг вступил Раймс.

— За ним гналась полиция. Там, за горами.

— Мне это не нравится. И он мне не нравится.

Пламя костра взвилось, лошадь переступила. Говоривший был высокого роста. Его светлые усы топорщились.

— А мне плевать, что тебе не нравится, — сказал Раймс. — Я ничего у тебя не спрашивал, и мне ничего от тебя не нужно.

Человек на лошади был уязвлен, и лицо его окаменело.

— Все остальные садитесь в тележку и трогайте, — приказал он. — А этого молодчика мы оставим тут.

— Но послушай, Ленг, — начал Раймс. — Я…

— Спасибо, Д. Б., — прервал его Джонас. У него внутри все похолодело, он почувствовал, как нарастает какое-то нехорошее чувство. — Не стоит заступаться за меня. Если мистеру Ленгу угодно решить со мной какие-то вопросы, лучше это сделать здесь и прямо сейчас. Он легко может отдать Богу душу на этом месте, в данный момент. Впрочем, как в любом другом несколько позже.

Ленг почуял опасность, исходящую от незнакомца. Он впервые прямо посмотрел на Джонаса, подумав, что тот слишком решителен, хотя по внешнему виду этого не скажешь. Может, он один из наемных убийц, посланный выполнять задание?

— Никто не говорит об убийстве, кроме вас, мистер, — заметил Ленг. — Я лишь сказал, что мы вас тут оставляем. Мы вас не знаем.

— И я вас не знаю. Но намерен ехать дальше.

— Тем не менее…

— Нет, — вмешалась Фэн. Она спокойно и твердо сказала: — Этот человек ранен. Он нуждается в покое и уходе и поедет на ранчо с нами.

Ленг заколебался. Пожалуй, она права. В конце концов, если понадобится, от чужака они сумеют избавиться.

— Конечно, мам. Как прикажете.

Он повернул коня, и оба всадника исчезли в темноте.

Когда Фэн садилась в тележку, Джонас поддержал ее за локоть. Она взглянула с некоторым удивлением и сказала:

— Благодарю вас.

Билинг подхватил вожжи. Раймс забросил в тележку дорожную сумку и сел сам.

— Вы уверены, что делаете все, как надо? — спросил он.

Джонас пожал плечами.

— Уверен.

— Вас ведь могут там пристрелить.

— Полагаю, что действительно могут.

— Как видно, это вас не волнует.

— Конечно. У меня же есть своя пушка.

Тележка катилась, подпрыгивая на камнях; дорога углублялась в каньон, петляла среди валунов. Звезд видно не было, похолодало. Джонас завернулся в одеяло, потрогал револьвер и задремал.

Они проехали мимо стада, принадлежащего «Рафтер-Д», и потом пересекли узенький ручей.

Через какое-то время на хриплый окрик издалека ответил скакавший впереди Джон Ленг:

— Все в порядке, Чарли. Мы везем Д. Б. Раймса и незнакомца. Говорит, его зовут Джонас.

— Ты предупредил его, что сюда гораздо легче попасть, чем отсюда выбраться?

Когда Джонас помог Фэн Девидж спуститься с тележки, она шепнула:

— Спасибо… Будьте осторожны.

К нему подошел Раймс:

— Пойдем к бараку.

— Погодите минутку, — сказал Джонас, и Раймс чуть помедлил.

— Что это за люди? Непохоже, чтобы мисс Девидж содержала пристанище для беглецов от закона.

— Она его и не содержит. Ей принадлежит ранчо, построенное ее папашей и ставшее довольно доходным. Но он вкладывал деньги и в другие предприятия, а когда разбогател, вернулся на Восток. Некоторое время его считали железнодорожным магнатом. Он сотрудничал и со здешними землевладельцами. В конце концов он вроде бы обанкротился и умер от сердечного приступа, а Фэн приехала сюда вступить во владение тем, что осталось. Пока папаша делал бизнес на Востоке, имением управлял Арч Билинг, и тут были крупные неприятности со скотом, который часто воровали. У Билинга работал мой приятель Монтана. Монти работником был хорошим, но не гнушался и приработком на большой дороге: участвовал в ограблениях почтовых дилижансов. Он хорошо знал парней на тропе беглецов. Монти намекнул Арчу, что есть ребята, которые могут потолковать с ворами, и проблем не будет. Арч и сам знал, что местные отщепенцы нуждаются в укромном местечке, где можно отсиживаться. Когда им приходило в голову поработать, они делали это на совесть. Вот Арч и нанял ребят. А я, — продолжал Раймс, — был одним из них. Мы съездили в воровское логово и вежливо объяснили, что будет весьма неразумно с их стороны, если с ранчо «Рафтер-Д» будет исчезать скот. Начнется стрельба и так далее. С тех пор скот с клеймом «Рафтер-Д» не воруют.

Раймс небывало разговорился.

— Дело в том, — продолжал он, — что с пути истинного нас сбили мелкие неприятности, связанные с ошибками молодости. Я попал в скверную компанию, когда мне было семнадцать лет. Мы как-то решили остановить проходящий поезд и раздобыть деньжат на выпивку. Ну, так и сделали. Заставили кондуктора отдать двадцать долларов и собрались смыться. Тут из вагона высунулся какой-то умник и, разрядив пистолет в Джима Слейда, моего лучшего друга, прострелил ему кишки. Я без колебаний сделал тому мудрецу дыру в его умной голове. Но это получилось случайно, мы не хотели никого убивать. Но Джим помер, а тип, которого я пристрелил, оказалось, был агентом всесильной «Уэллс Фарго». С тех пор я вне закона. — Д. Б. Раймс раскурил свою трубку. — Другие парни такие же. Мы в основном занимаемся тут коровами. Здесь наш дом. Арч знает, кто мы. А полиция сюда не суется. Да мы постоянно настороже. Но однажды сюда подвалила другая компания, точнее, настоящая банда.

— Бен Джениш?

— Он самый. Дейв Черри, Джон Ленг и кое-кто еще. Они ограбили поезд Денвер — Рио-Гранде и нуждались в убежище. Здесь они были ни к чему, поэтому мы рассчитывали, что они скоро уберутся. Они действительно сначала уехали, но беда в том, что снова вернулись. У Арча был крепкий парень, я о нем говорил — Монтана. Он Бена слегка приструнил… Сказал, чтобы Бен со своими людьми мотал отсюда, а Бен рассмеялся и нагрубил, Монти схватился за револьвер, но не успел выстрелить, потому как получил две пули. Тут Бен заявил, что намерен остаться на ранчо, и мы уже ничего не могли поделать. В то время папаша Девидж был еще жив, Арч написал ему, прося помощи. Но Девидж вскорости умер, тем дело и кончилось.

— Тогда и приехала на ранчо мисс Девидж?

— Так точно. Арчу не нравится ее сосуществование с бандитами. Но он ничего не может сделать. Всякий раз они, отправляясь на дело, кого-нибудь здесь оставляют. Недавно Бен Джениш объявил, что намерен жениться на Фэн и стать на ранчо хозяином. И Бен предупредил ее, что, если она попытается удрать, он убьет Арча.

— У Фэн Девидж есть родственники?

— Я слышал, что у нее есть дядя или двоюродный брат. А может, и тот и другой. Один живет где-то в Эль-Пасо; но они не общались со стариком и не бывали здесь. Вроде бы дядя некоторое время работал в конторе Девиджа на Востоке. Но точно мне ничего не известно. Был и какой-то зять — муж его сестры.

Раймс рассказал все, что хотел, и они с Джонасом направились к бараку. Когда Джонас и Раймс вошли в комнату, они увидели Джона Ленга, стоявшего спиной к камину. Кроме него, там находились двое. У одного были редкие седые волосы, оливковая кожа и черные, проницательные глаза. Другой — крупный, широкоплечий, с квадратной челюстью.

Один из них очень внимательно посмотрел на Джонаса и сказал:

— Я видел тебя раньше.

Джонас мимолетно взглянул на него, подобрал с чьей-то койки журнал с фотографиями красоток и принялся его перелистывать.

— Ты! — ткнул пальцем русоголовый. — Я с тобой разговариваю.

Джонас поднял глаза: несколько секунд они смотрели друг на друга в упор.

— По-моему, вы что-то сказали, — проронил Джонас. — Надеюсь, вы не ждете ответа.

— Я сказал, что видел тебя раньше.

Джонас знал, что неприятности надо встречать лицом к лицу. Он сразу почувствовал опасность.

— Не припоминаю вас, но уверен, что, если мы встречались раньше, я наверняка запомнил бы ваш запах.

Последовала тишина. Джонас говорил безразличным, обыденным тоном, поэтому его слова никто сначала не понял.

— Что ты сказал?

— Вы, похоже, нарываетесь на неприятность. Что ж, я решил пойти вам навстречу. Так вот, от вас воняет… Как от скунса.

Джонас сидел, чуть наклонившись над койкой, когда русоголовый потянулся, чтобы достать его. Левой рукой Джонас схватил рукав противника и рванул вперед, лишив того равновесия, затем резко ударил нападавшего по кадыку и швырнул на пол. Тот начал задыхаться, его вырвало.

Джонас снова раскрыл журнал и как ни в чем не бывало стал рассматривать иллюстрации.

Глава 4

Старика звали Хенекер. Он перебрасывал вилами сено, когда Джонас вошел в сарай. Работал Хенекер быстро, не обращая внимания на Джонаса. Когда тот повернулся, чтобы уйти, старик вдруг сказал:

— Поберегитесь, Кислинг убьет вас.

— Это его имя?

— Да. В перестрелках он уже убил четверых. Еще двоих, а то и троих при налетах. У вас нет шанса.

— Мисс Девидж… Ей нравится Бен?

— Ей? — Старик сердито выпрямился. — На такого, как он, она бы и не взглянула. Только его все боятся. Даже Кислинг и Черри.

— Отличная девушка.

— Будете за ней увиваться, проколю вас вилами. Эта девушка не для вас.

— Я здесь только из-за нее. Увидел ее и приехал. А вам я верю.

— Она, говорю, не для таких, как вы.

— А какой я?

Старик впился в него глазами.

— Вот что, парень, я не простак. Я вижу, что вы за тип. По сравнению с вами те парни — грудные младенцы. Если бы я поставил на них хоть фальшивый грош, я бы их кое о чем предупредил. Но они сами увидят, что они стая шелудивых койотов, впустившая к себе матерого волка.

Старик направился к выходу, а назвавшийся Джонасом удивленно смотрел ему вслед. Неужели старик прав? Неужели он хуже тех? Неужели он злодей? Если так, то что же тогда зло?

Пожав плечами, он пошагал к Загону и грудью налег на коновязь, возле которой передвигались лошади. Его внимание привлек мышастый жеребчик с черными ушами, черной гривой и черным хвостом. Насторожившись, конь внезапно повернулся.

— Пойди сюда, мальчик, — позвал тихонько Джонас, и, к его удивлению, конь подошел… покосился одним глазом и покорно встал боком.

— Все в порядке, малыш, — прошептал Джонас и протянул руку.

Конь обнюхал его пальцы.

— Вы умеете ладить с лошадьми, мистер Джонас. — Фэн подошла бесшумно, он и не слышал. — Этот конь вне закона, — сказала она, — он никого до сих пор не подпускал к себе ни на шаг.

— Он ваш?

— Приблудился к нашему табуну на зимнем пастбище. Тавро на нем, по-моему, техасское.

— «Племя чероки», — сказал Джонас, удивившись, что он это знает. Фэн взглянула на него с любопытством и предложила:

— А вы оседлайте его… Если сможете.

— Стало быть, у него нет хозяина?

— Нет.

— Вы очень красивы, мисс Девидж.

Она слегка покраснела.

— Спасибо.

Резко повернувшись, Фэн пошла к дому. Она, видимо, что-то хотела сказать, но передумала. Он смотрел ей вслед, восхищаясь ее легкой походкой и покачиванием юбки для верховой езды. Ему нельзя думать об этой девушке, чтобы не навлечь беду, с которой он будет не в состоянии справиться. Ведь он не знает, кто он и кем был раньше.

Из барака вышел Раймс.

— Вы ели?

— Нет.

— Пошли.

Они пошли к хозяйскому дому. Длинная комната, где стоял обеденный стол, находилась рядом с кухней. На окнах виселицветастые занавески, на подоконниках стояли цветы в глиняных горшках. Все сияло чистотой.

Повар-китаец расставил тарелки. Нигде не наблюдалось и признака существования Кислинга. За дверью налево виднелись книжные полки.

— Не тревожьтесь насчет Кислинга, — пробормотал Раймс. — На ранчо никакой стрельбы не будет! Таков ее приказ… И его… Имею в виду Бена Джениша.

Через минуту Джонас сказал:

— После еды я думаю прогуляться верхом.

— Тогда отправляйтесь к горам, — сказал Д. Б. Раймс. — Если умеете обращаться со скотом, то спросите у Хенекера, что сейчас надо делать. Арч утром уехал. А мы все помогаем на ранчо.

— Предположим, я просто хочу покататься?

— Тут негде, кругом стена гор. Полсотни каньонов, но все тупиковые. Впереди пятьдесят с лишком миль самой что ни на есть труднопроходимой местности. И никакой пищи.

— Я все-таки должен узнать, кто я такой.

Помолчав, Д. Б. Раймс сказал:

— Бросьте вы это. Почему не начать все сначала, будто вы только что родились на свет? Пусть прошлое хоронит своих мертвых, как кто-то сказал.

— А может, мертвые не хотят, чтобы их хоронили, или прошлое не желает их хоронить. У меня на этот счет собственное мнение.

Раймс заговорил о хозяйстве на ранчо. Отсюда после смерти Девиджа скот не увозили. Местность вокруг была необыкновенно хороша, в горах естественные загоны, а спасающиеся здесь от правосудия работники ранчо не пускают сюда чужаков. Набеги полностью исключены. У подножия гор тысячи акров хороших пастбищ, где достаточно воды.

Раймс ушел, а Джонас, погруженный в беспокойные мысли, медленно пил кофе. Знает ли о нем что-нибудь Хенекер? Где его видел Кислинг? У них могли быть ключи к разгадке, ведь он с ходу опознал тавро жеребца. Племя чероки тоже укрывает беглецов от закона. В одном сомневаться не стоит: Бен Джениш наверняка знает, почему его хотят убить.

А письма и документ… У него пока не было возможности рассмотреть их как следует.

Может, он и есть Дин Кулейн? Письма адресованы неведомому Кулейну. Но что-то ему не нравилось в этой фамилии. Может, он их украл? Или получил для передачи Кулейну? Ни одно из этих предположений не казалось ему убедительным.

Пульсирующая боль в голове все еще беспокоила его. И не давала сосредоточиться, чтобы составить какой-то план действий. Видимо, скоро тут появится и Бен Джениш. Вот тогда всем будет весело. Но как Джениш отреагирует на человека, которого он пытался убить?

В комнату вошла Фэн.

— Если справитесь с тем жеребцом, можете съездить на пастбище и посмотреть, в каком состоянии сейчас находятся бычки.

— Не знаю, — сказал Джонас. — Откровенно говоря, понятия не имею, что бывает со скотом. Я даже не в курсе, умею ли ездить верхом.

— Если объездите этого коня, значит, вы настоящий наездник. Жеребец уже сбросил Кислинга и Черри. Они не справились с ним.

В кузнице, занимавшей угол сарая, висело несколько лассо. Он выбрал одно из них и вошел в загон. Лассо лежало в руке привычно, и он подумал, что скорее всего справится.

Раймс был неподалеку, когда он приблизился к лошадям. Животные сошлись в кружок и держались настороже.

Джонас посмотрел на мышастого, протянул руку.

— Иди сюда, мальчик, — позвал он. Конь подошел.

— Будь я проклят, — пробормотал Раймс, — никогда такого не видел.

Из барака вышел Кислинг и стоял, наблюдая за Джонасом. Хенекер, только что подъехавший на гнедом пони, остановился возле Фэн.

— Вот чудеса, — сказал он ей. — Наверное, лошадь его знает.

— Но как это может быть? Он только что появился на ранчо, а лошадь мы подобрали на дальнем зимнем пастбище.

— Конечно. Я сам привел ее, — сказал Хенекер сухо. — Но все же я считаю, что лошадь его знает. Мэм, дело тут нечисто. Чертовщина. Не доверяйте этому человеку, мэм. Плохой человек.

— Конь так не думает, — возразила она.

Хенекер хмыкнул и поскакал к загону.

Человек, назвавшийся Джонасом, вывел жеребца, держа его просто за гриву, затем взнуздал и набросил на него седло. Седлал он коня с такой сноровкой, как будто занимался этим всю жизнь. И конь стоял смирно.

Когда он кончил, Фэн подошла поближе.

— Джонас, кто вы? Почему оказались в здешних местах? — спросила она тихо.

Он ответил ей так же тихо.

— Вам известно столько же, сколько и мне. Моя вторая жизнь началась примерно за полчаса до того, как я сел в поезд, где меня обнаружил Раймс. А о первой я ничего не помню.

Прыгнув в седло, он ускакал, причем мышастый даже спину не выгнул. Фэн смотрела не отрываясь. Он сидел свободно и прямо, ноги пружинили. Он будто родился в седле.

В доме ее поджидал Билинг.

— Арч, ты не думаешь, что он представитель власти?

— Каким образом?

— Очень просто. Например, он может быть маршалом. Или его могла запустить по следу какая-то фирма. Откуда ему известно тавро «Племя чероки»?

— Вы хотите сказать, что считаете его человеком судьи Паркера из форта Смит? Далековато.

— Не исключаю, что он из Денвера или Эль-Пасо.

— Мэм, он плохой человек. Ставлю свою жизнь. Говорил вам Хен, что он сделал с Кислингом?

— Кислинг сам напросился.

— А как он это устроил! Будто отшлепал мальчишку. Кислинг бросился на него, а он даже на ноги не поднялся. Сидя на месте, едва не прикончил здоровенного мужика. И знаете, что еще? Ему на все наплевать. Он на редкость холоден и равнодушен.

Несколько минут они молчали, потом снова высказался Арч:

— Нами тут помыкает Джениш со своими подонками. А вдруг этот человек нас от них избавит.

— Каким образом?

— Да это же волк-одиночка. Он явился сюда с какой-то целью, но мы не знаем, с какой. И ему все равно, как мы к нему относимся. На мой взгляд, он из тех, кому море по колено.

— Джениш убьет его, Арч.

— Неизвестно еще кто кого. Хорошо бы, они угрохали друг друга.

— Ты на это надеешься?

— Мэм, у меня никогда не было семьи. Никого из близких, кроме вас и вашего отца. Все, что мне нужно, это видеть вас здесь, на ранчо, спокойной и счастливой. И мне бы хотелось, чтобы возле вас был настоящий мужчина…

— Спасибо, Арч. — Подумав еще, Фэн сказала: — Я не хочу, чтобы его убили.

Арч посмотрел на нее.

— Мэм… не надо. Он плохой человек. Я уверен.

Человек, назвавшийся Джонасом, уехал к горам. Он расстегнул кобуру, револьвер скользнул в руку… Слишком легко и привычно.

Он спрятал револьвер. Где-то должны быть следы его прошлой жизни. Когда человек пропадает без вести, его ищут. Если кому-то он нужен или если о нем где-то знают.

Он чувствовал себя много лучше. Дожидаться Бена Джениша глупо. Надо уехать, выяснить наконец, кто он такой, что с ним произошло и почему Джениш пытался его убить.

Джон пересек долину. На великолепном пастбище бродили бычки и коровы. В общем, скот был в хорошей форме: многие животные набрали достаточный вес, а некоторые переросли и перезрели.

Воды здесь хватало. Он решил, что перед ранчо стоят две задачи. Первая — необходимость отбраковать, отгрузить и быстро продать сотни старых животных. Если их не изъять, пастбище будет перегружено и кормов не хватит. Вторая проблема — запасти корма на зиму. Если не накосить сейчас сена в достаточном количестве, трудно будет пережить зиму. Особенно плохо придется в случае обильного снегопада, когда занесет каньоны. Но похоже, нынешние работники ранчо совсем не заинтересованы в его процветании и, по-видимому, не думают косить траву и заготавливать сено. Это тяжелый труд!

Тем не менее, как подумал Джонас, ранчо можно содержать в полном порядке, располагая всего несколькими людьми. Горы естественным образом ограждают пастбища, стада всегда на виду. Нанимать людей дополнительно требуется лишь для клеймения скота.

Мышастый конь был резвым, двигались они быстро. Глядя вокруг, Джонас искал удобный путь. Склоны, поросшие лесом и кустарником, были настолько крутыми, что и пешему пришлось бы цепляться за камни и кусты, чтобы взобраться повыше.

Джонас придержал коня и пустил его вдоль подножия шагом. Если отсюда есть выход, то он прежде всего освоен дикими животными. Вот несколько оленьих следов… Откуда приходят олени?

Олени, если их не погонит пожар или буря, редко удаляются больше чем на две мили от места, где родились. Обычно спят они на открытых местах где-нибудь на косогоре, а перед рассветом пасутся недалеко от воды. Напившись и погуляв, олени продвигаются обратно, то есть выше по склону. Эта долина, видимо, родная для них, а тропа ведет куда-то повыше.

Сидя на лошади, Джонас думал о том, что, как только он дает волю своим мышцам, они действуют автоматически. Значит, надо попытаться выяснить, что он умеет делать, мало-помалу испытывая себя в разных условиях… И еще: с какой это стати мышастый конь сразу пошел к нему и так легко подчинился? Может, когда-то это был его конь? Далее: старый Хенекер решил, что он плохой человек. Так ли это? Покопавшись в своих ощущениях, он не нашел этому подтверждения. Джонас не чувствовал неприязни и вражды ни к кому. Разве плохой человек думает о своей сути? Плохие люди всегда находят себе оправдание.

Поглядывая на оленьи следы, он думал о своем. Но, когда цепочки следов пошли рядом одна с другой, Джонас заинтересовался по-настоящему. Олени всегда держатся вместе. Свежие следы присоседились к старым. И вдруг возле очередного каньона и те и другие исчезли. Джонас понял, что продолжение этой тропы надо искать над обрывом. Это знание осталось в нем, видимо, от прошлой жизни. Он вернулся назад и после настойчивых поисков обнаружил чуть заметные следы животных в просвете зарослей кедрача. Тропа огибала валун, который, казалось, загородил дорогу. Вильнув по склону, тропа уходила под сосны. И в этот момент Джонас подумал о письмах.

Глава 5

Джонас проехал в тень сосен и спешился. Он достал из кармана письма на имя Дина Кулейна, Эль-Пасо, Техас. Первое было коротким и деловым:

«Человек, которого посылаю, лучше всех. Он знает, что делать и как делать. Не вмешивайтесь и не пытайтесь с ним связаться.

Мазерби».

Второе письмо, отправленное, судя по дате и штемпелю на конверте, несколькими неделями позже, было от пинкертоновского сыскного агентства. Длинное, вроде доклада. Джонас читал:

«Наше расследование, к сожалению, оказалось безуспешным. Человек, о котором вы запрашиваете, впервые появился в Миссури, куда он, как стало известно, прибыл на товарном поезде. Он работал в Миссури на шпалорезке. Вовлеченный в драку с двумя мужчинами, жестоко избил обоих. Первая перестрелка, о коей мы имеем сведения, имела место через несколько недель в местном салуне. Схватку начал искатель приключений, который был вне закона. Доклад гласит, что в салуне при этом присутствовал скотовод, имевший позднее беседу с интересующим вас человеком, имя которого Рабл Нун. По нашим сведениям, Нун после схватки в салуне купил дорожное снаряжение, лошадь и большое количество боеприпасов, после чего он уехал. Затем, как гласит доклад, у того скотовода были столкновения с угонявшими скот бандитами. Один из его ковбоев был убит в Западной Небраске, по-видимому, когда наткнулся на неких жуликов, менявших тавро на клейменом скоте.

Рабла Нуна в округе не видели, но через несколько дней нашли труп одного из бандитов в его же хижине. В руке его был револьвер, из которого сделали только один выстрел. Еще двоих обнаружили мертвыми на равнине. Трупы были укрыты бычьей шкурой с полустертым клеймом. При них остались револьверы, их убили прямо в лицо.

Оставшиеся в живых три члена шайки перегоняли далее тридцать голов украденного скота.

Как-то под вечер, когда они сидели у костра, примерно в шестидесяти футах, из-за деревьев появился человек. Он им крикнул: «Я Рабл Нун, и я убил Максвела».

Они схватились за револьверы. Двое умерли, не успев сделать выстрела. Третий, Митт Форд, отпрыгнул в кусты и стрелял оттуда. Нун, однако же, ранил его двумя пулями, но он сумел уйти. Митт Форд говорит, что не разглядел как следует Нуна, ибо тот был в низко надвинутой шляпе и якобы перебегал от дерева к дереву. Митт мог сказать только, что тот высок, худощав и ловко владеет оружием.

Нуна, по слухам, однажды наняла в штате Монтана железнодорожная фирма, экспрессы которой систематически подвергались налетам. Во время очередного налета некто открыл огонь из кустов и убил троих налетчиков. На той линии больше не было ограблений».

И так далее и тому подобное. Джонас терпеливо прочитал до конца этот маловразумительный и сумбурный доклад. Нун контактировал, по-видимому, лишь с теми, кто его нанимал на территории от Канады до Мексики. И во всех случаях действовал в одиночку.

Описания его внешности не было, кроме сделанной Фордом, а рабочие со шпалорезки рассеялись кто куда. Скотовод заявил, что ничего о нем не знает.

Однако в примечании к докладу было указано, что упомянутый скотовод одно время перегонял стада совместно с Томом Девиджем. Они были друзьями.

Джонас сложил манускрипт и убрал во внутренний карман пиджака. Настал черед документа. Это был акт о продаже трехсот двадцати акров земли и хижины. Этот документ составлен на имя Рабла Нуна и подписан Томом Девиджем. Приложение к документу — самодельная карта крупного масштаба, показывающая, как добраться до этой собственности.

Мышастый конь отдохнул, и Джонас пустился в путь, зная о себе не более, чем он знал раньше. Зато вопросов прибавилось.

Итак, все бумаги — собственность Дина Кулейна из Эль-Пасо. Почему у Кулейна находилась купчая на имя Рабла Нуна? Может быть, Кулейн и Нун — одно и то же лицо? Сомнительно. Был он Кулейном? Или Нуном? Или не был ни тем, ни другим?

Сняв пиджак, Джонас придирчиво рассмотрел его. Рукава явно коротки, а в плечах узковат для него. Пиджак был сшит на заказ.

— Сшит на заказ, но не для меня.

Он никогда бы не надел пиджак, сидевший так скверно. Если этот пиджак не его, значит, Дина Кулейна, потому что письма адресованы ему… Или это пиджак Рабла Нуна? Почему этот акт лежит тут тоже? Возможно ли установить, кто такой Рабл Нун? Или Дин Кулейн? Или Мазерби?

Он стал разглядывать карту. Всего несколько линий на клочке бумаги. Крестиком, вероятно, отмечено ранчо, а пунктир соответствует, похоже, положению еле заметной тропы, которую он отыскал.

Почему Рабл Нун купил ранчо именно в этой местности? Что его связывало с Томом Девиджем? Ответов не было — только вопросы.

Джонас проголодался. Еду он взять с собой не сообразил, а возвращаться не хотелось. Слишком многое надо обдумать и решить. Тем более неизвестно, что его ждет на ранчо… Мог вернуться и Бен Джениш.

Он вспрыгнул в седло и направил мышастого в гору. После дюжины резких поворотов тропа спиралью пошла через лес на подъем. Здесь не было конских следов, а только отпечатки оленьих копытцев.

Время от времени в просветах между деревьями внизу виднелись постройки ранчо. Следить за тропой было трудно, она то рвалась круто вверх, то уклонялась вправо и влево. Внезапно открылся распадок, невидимый издали. Мышастый шел медленно и осторожно.

Через несколько сотен ярдов распадок расширился, превращаясь в продолговатую котловину, на дне которой струился ручей. По склонам котловины росли корявые сосны, а где-то через четверть мили на относительно ровной площадке Джонас увидел маленькую хижину.

Уединенное пристанище обдувал холодный ветер. Кому пришло в голову строиться здесь, под скалой, загораживающей солнце? В пасмурную погоду здесь скорее всего влажно и серо от облаков, в лощине эхом разносятся раскаты грома. Убежище для горького одиночества… Однако в нем есть что-то привлекательное. Джонас ощутил, что он принадлежит этому месту.

Он направился к хижине. Она была давней постройки, нависшая над ней скала укрывала ее наполовину. Рядом громоздились серые валуны. Камни хижины, грубо обтесанные и уложенные без раствора, держались, тем не менее, надежно. Чувствовалась рука мастера. Тяжелая деревянная скамья была отполирована временем. К наружной стене, в том месте, где в доме находился очаг, примыкала конюшня. Тепло таким образом шло к лошадям. Впрочем, в конюшню из хижины вел укрытый проход. Тут же громоздилась высокая поленница.

Спешившись, Джонас привязал коня к столбу. Дверь открылась от первого же толчка: он вошел.

И замер от неожиданности. Такого он не ожидал. Пол хижины укрывали шкуры медведя и пумы. На стене были книжные полки, у окна стоял письменный стол, на стойке он насчитал десяток разнокалиберных ружей. Во второй, меньшей комнате, располагалась, очевидно, кладовка, где хранилось изрядное количество консервов, муки и крупы, тут же находились боеприпасы и хозяйственная утварь. Все эти вещи никак не могли прибыть сюда по тропе из долины. Наверняка их завезли по другому, более удобному пути.

Кто-то постоянно здесь жил. А может, и сейчас живет, и этот кто-то, возможно, тот самый Рабл Нун. И эта хижина, судя по всему, именно обозначенная крестиком на карте, куплена у Тома Девиджа. В купчей говорится именно о ней.

Джонас подошел к окнам, в которые хорошо просматривались вся долина и подход к дому. Доступ к нему был только с фасада, позади — стена. Но незамеченным можно было подойти к дому с вершины горы, хотя подняться туда можно было только с противоположной стороны.

Изучив вид из окон, Джонас уселся на стул. Сидеть было удобно. Вся обстановка показалась ему удобной и привычной. Зимой, надо думать, эта лощина покрыта снегом и начисто отрезана от мира, да и летом тут спокойно и безопасно.

Джонас встал. Пора возвращаться. По прямой до ранчо недалеко, но если спускаться тем же путем, каким он поднимался, дорога займет часа два. Осталось лишь выяснить, каким путем завезено сюда все находящееся в хижине. На первый взгляд, нет другого хода в лощину, кроме как снизу по оленьей тропе. Но это не так. Ход должен быть.

Осматривая хижину снаружи, Джонас отметил, что та часть ее, с которой соединяется конюшня, построена, безусловно, раньше самой конюшни. Но лазать по окрестностям уже не было времени. Пришлось отправиться обратно тем же путем — по серпантинам оленьей тропы. Спустившись к подножию горы, Джонас помедлил в укрытии и осмотрелся, чтобы удостовериться, что никто за ним не следит. Спешившись, он уничтожил следы своего пребывания на этой оленьей тропе.

Уже сияла полная луна, когда он въехал наконец во двор ранчо «Рафтер-Д». Джонас сразу заметил, что какой-то человек встал со скамьи и вошел в барак. Был ли это Кислинг, следивший за ним? Джонас расседлал мышастого и отправил его в загон, а сам пошел к дому. Повар-китаец уже закончил мытье посуды и не обрадовался его появлению.

— На ужин вы опоздали, — сказал повар. — Что вам надо?

— Можно и кофе…

В дверях показалась Фэн.

— Иди, я сама найду что-нибудь для него.

Китаец с ворчанием удалился, а девушка достала из буфета хлеб, холодную говядину и сыр.

— Осталось немного мексиканских бобов, — сказала она. — Хотите?

— Пожалуйста, если можно.

— Хорошо прогулялись?

Он избежал прямого ответа.

— На мой взгляд, вы могли бы избавиться от четырех-пяти сотен голов скота. А то и вдвое больше.

— Мы этим не занимались с тех пор, как нет папы. Да и некоторое время до его смерти.

— Ваши пастбища сейчас в хорошем состоянии, благодаря обилию дождей и снегопаду в горах. Но на будущий год кормов не хватит, если не отправите отсюда лишний скот.

— Не знаю, позволит ли Бен Джениш.

Он посмотрел на нее в упор.

— А пошлите вы его к черту.

— Легко сказать. Нужны новые рабочие руки… А эти парни не могут показаться там, где действует закон. Если кто-нибудь узнает, что они здесь, все пропало.

— Вы слышали о человеке по имени Мазерби?

— Нет.

— А о Рабле Нуне?

— Все его знают.

Несколько минут они сидели молча. Он ел. Она вновь наполнила его чашку.

— Я многое забыл, — начал он. — Или, может быть, кое-чего никогда не знал. Поставьте себя на мое место. Не понимаю, кто я и как мне действовать. Знаю, меня хотели убить. Но хорошо бы еще выяснить, кто именно: просто головорезы или представители закона, Я думаю, лучше мне убраться отсюда в горы и оставаться там, пока не вернется память.

— Мне вас будет не хватать, — сказала она не раздумывая.

— Я впервые слышу добрые слова, я их, может быть, не стою. Никто из нас не знает, кто я сейчас и кем я стану в будущем. Меня пока что преследуют призраки.

— Тогда начинайте жить заново, — сказала она. — Какая разница, что было раньше. Можно сейчас стать кем хочешь.

— Так ли это просто? Движет ли человеком его свободная воля? Или его поведение определяется сочетанием опыта, воспитания, образования, наследственности. Мои действия интуитивны, моя плоть помнит все, мои мышцы ничего не забыли. Сознание, память — другое дело.

— Не верю, чтобы вы были плохим человеком.

— И тем не менее, когда ко мне привязался Кислинг, мгновенно сработал инстинкт самозащиты.

— Что вы намерены делать?

Он пожал плечами и допил кофе.

— Вернется Джениш, и, если будет в меня стрелять, я убью его. Или он меня прикончит. Он, говорят, по этой части мастак. А я даже не в курсе, могу ли стрелять вообще. — Джонас поднялся. — Думаю все же на некоторое время уехать отсюда и попробовать разузнать о себе. Если выясню что-то стоящее, непременно вернусь.

— Мне бы хотелось этого.

Несколько минут они спокойно разговаривали. Он извинился и вышел. Ночь была холодной, безветренной. Он стоял тихо, прислушиваясь к ночным звукам и глубоко вдыхая свежий воздух. Но покоя в его душе не было, оставались все те же самые вопросы.

Слова и взгляды Фэн Девидж легко и естественно отзывались в нем. Ему было просто с ней, в ее присутствии он чувствовал себя хорошо и свободно. Но в любой момент его жизнь могла взлететь на воздух. А вдруг он беглый заключенный? Или полиция преследует его за какое-то преступление? И кто такой Мазерби? И кто, интересно, считается «наилучшим человеком для дела»? Кто такие Рабл Нун и Дин Кулейн?

Он понял, что должен ехать в Эль-Пасо, но сначала надо вернуться в горную хижину и попробовать разгадать загадку Рабла Нуна, а также найти другую дорогу.

Но это при условии, что он останется жив…

Глава 6

Когда Джонас бесшумно встал, оделся и вывел из загона коня, на небе еще виднелись последние звезды, но восток уже посветлел. Тут-то и появился Хенекер. Старик смотрел на него с неприязнью.

— Смываетесь?

— Да.

— А как же насчет нее?

— Вы сказали, что она не для таких, как я. Может, вы правы.

— Я не это имел в виду. Я говорю о Бене Дженише. Ведь вам нужен он? Не так ли?

Человек, назвавшийся Джонасом, неспешно затянул подпругу. Он не понимал, о чем идет речь.

Хенекер, волнуясь, говорил страстным шепотом.

— Арч ничего не знает, старик Девидж советовался со мной. Я сказал, что вы единственный подходящий человек. Хотя он уже о вас все знал, и, я считаю, он уже все обдумал. По-моему, уезжая, он понимал, что уже не вернется сюда, и поэтому принял решение.

— Не понимаю, о чем вы толкуете.

Светало быстро. Джонас хотел бы уехать, пока на ранчо все спят.

— Ну ладно, — сказал старик громче. — Вы, значит, не знаете. А если кто-нибудь спросит меня, то и я ничего не знаю. Но чтобы девушка могла жить благопристойно и по-людски, вы обязаны выполнить то, за что вам заплачено.

— И за что же мне заплатили? Будь другом, напомни!

Хенекер негодующе фыркнул.

— Говорю же вам, Девидж со мной советовался. Четыре человека… Вы за них получили денежки. Надо убрать четверых: Дейва Черри, Джона Ленга, Кристобаля и Бена Джениша.

— А почему не включили Кислинга?

— Его в этот момент здесь не было. Он мелкота. Я управлюсь с ним сам.

— Вы?

Хенекер пожал плечами.

— Не считаю такие дела серьезными, — сказал он. — Бывало, такое я делал для развлечения. Хотя, — добавил он, — с Дженишем мне не справиться. На это я никогда не рассчитывал. А вот, может, Вэс Хардин мог бы?

— Ты думаешь, и я смогу?

Хенекер вновь пожал плечами.

— Вы взяли деньги и согласились. Дело времени, которое, кстати, бежит довольно быстро.

Джонас прыгнул в седло и повернул мышастого.

— Я вернусь, — сказал он и отъехал во тьму.

Позади скрипнула открываемая дверь и раздался голос Ленга:

— Кто там?

— Чужак, — ответил Хенекер. — Отправился считать скот.

Отъехав от ранчо, Джонас пустил мышастого вскачь. На этот раз он достиг хижины быстрее, несмотря на принятые предосторожности. В конюшне он завел коня в стойло, взял косу и накосил мышастому травы. Затем не без труда вскарабкался на скалу, нависающую над крышей, и пошел изучать местность в поисках дороги. Остановился он неожиданно, едва не упав с внезапно открывшегося обрыва. Бровка поросла высокой травой. Далеко внизу различалась полузаросшая тропа, ведущая к скале, на которой Джонас стоял у самого края. Он понял, что на тропе можно удержаться, только идя без обуви.

Он вернулся в хижину. Задняя стена, старой кладки, отстояла на несколько футов от скальной стенки. Нет ли там полости, получившейся в результате выветривания утеса? Такие окна часто встречаются в скалах Юты, Нью-Мексико, Аризоны, ну и здесь, в горах Колорадо.

В хижине Джонас осмотрел все заново, на этот раз очень медленно и тщательно. Отворил дверь в чулан, где висела одежда. Здесь были костюмы, джинсы, разная обувь и полдюжины шляп всевозможных фасонов. Хозяин обиталища, возможно, очень любил переодеваться. Может быть, менял внешность. Внезапно Джонас увидел на полу чулана песок. Откуда? В стене за ворохами одежды нашлась еще дверь, вернее, дверца, не более пяти футов высоты. Он отбросил задвижку и распахнул тайную дверцу. Холодное дыхание воздуха овеяло лицо. Он выглянул и в тридцати футах от себя увидел овал голубого неба. Дальше был ход в пещеру.

Разумеется, Джонас вошел в проем и тотчас нашел в пещере ворот с канатом, свисавшим в дыру. Он нагнулся и посмотрел. В колодце-расщелине, расширяющемся книзу, была подвешена на канате деревянная платформа площадью около трех квадратных футов. Значит, таким образом сюда доставляли припасы. При поднятой платформе проникнуть в хижину с этой стороны было невозможно, даже если кто-то и знал об этом. Джонас никогда не видел более совершенного тайника.

Похоже, что человек, который им пользовался, держал лошадей и там внизу, и здесь наверху. Однако не было оснований считать, что здешний хозяин когда-либо пользовался тропой, ведущей на ранчо «Рафтер-Д». Да и Джонас ее обнаружил случайно.

Он еще раз обдумал разговор с Хенекером.

Старик, несомненно, принял его за кого-то другого… За убийцу, нанятого Томом Девиджем. Старик заботился о спокойствии и безопасности дочери. Да и хотел, вероятно, избавиться от незваных пришельцев на ранчо.

Предположим… всего лишь предположим, что он Рабл Нун. Предположим, он нашел тропу не случайно, а благодаря памяти о прошлом. Затем почти машинально он встал, стянул с плеч дурно сидевший пиджак и, открыв кладовку, взял с вешалки великолепно сшитый по последней городской моде черный широкий пиджак. Пиджак сидел идеально. Стало быть, здесь вея одежда его. Дом его. В кармане купчая. Но, очевидно, Рабл Нун жил в этой хижине до того, как договор был оформлен… Возможно, купчая — часть платежа за предложенную работу или просто подарок. Тогда позволительно думать, что Том Девидж и был тем самым скотоводом из Небраски, который нанял его? Нет… в пинкертоновском докладе говорится, что скотовод — друг Девиджа.

Девидж позволял беглецам от закона останавливаться на своей земле. Рабл Нун мог быть одним из них, почему бы и нет?

Четыре человека… Он получил деньги, чтобы убить четырех человек? Он встал, подошел к окну и выглянул наружу.

Сосновую рощу пронизывали солнечные лучи, гряды гор уходили на юг и на север, насколько хватал глаз. Летом здесь хозяйничали ветер и дожди, зимой — снег и морозы. Перемены происходили медленно: незаметно крошились камни, росли деревья, корни их углублялись в трещины, отчего трескались скалы. Проблема только в одном — как жить в полном одиночестве. Внизу, в долине, где суетятся люди, вопросов возникает гораздо больше.

Он подошел к книжным полкам и посмотрел на корешки книг: «Очерки о человеческом понимании» Локка, «О свободе» Милля, «Комментарии к закону» Блекстоуна и тому подобное. Способен ли человек, читавший такие книги, убивать кого-то по найму? Хорошо, пусть будет так. Но что же с ним все-таки случилось?

Пинкертоновский доклад в общих чертах обрисовывал жизнь Рабла Нуна в течение последних шести лет. А что в его жизни было до приезда в Миссури, где он пошел работать на шпалорезку? Если он был загадкой для других, то оставался не меньшей загадкой для самого себя.

Теперь Бен Джениш… Бен Джениш пытался его подстрелить. А он сам, вероятно, получил деньги за убийство Бена? А к тому же ему совсем не хочется кого-либо убивать… Или он должен был стрелять в ответ?

Да, придется вернуться в Эль-Пасо, использовать адрес Дина Кулейна и оттуда пройти по следу, ведущему в прошлое.

Он тщательно обшарил карманы одежды, висевшей в кладовке. Нет ни писем, ни документов, ни адресов… ничего. В столе много писчей бумаги, чернила и авторучки. Нашлась приходно-расходная книга с колонками цифр, которые складывались в несколько тысяч долларов. Но разобраться в записях оказалось невозможно, поскольку под колонками цифр стояли только инициалы.

Джонас нашел зеркало и всмотрелся в свое отражение. Он не имел представления о своей внешности. Лицо свое он нашел необычным. Узкий подбородок. Высокие скулы, сильная челюсть. Черты явно грубоваты, но все же привлекательны, хотя ничего не вызывало воспоминаний. Кстати, следовало поменять повязку на голове. Он ее размотал, разжег дрова в печке, согрел воды, умылся и осторожно промыл затягивающуюся рану. Вернувшись к зеркалу, он долго рассматривал старый шрам, очевидно, от сильного удара по голове. Теперешняя пуля рассекла кожу на черепе и край старого шрама. Бинт он достал из аптечки. Рана заживала, и скоро в повязке не будет необходимости. Ее вообще лучше снять, чтобы не привлекать внимания. Он ведь собирается в Эль-Пасо.

В кладовой нашелся саквояж, чтобы упаковать костюм, сорочки и все необходимое в дорогу. Затем он прошел в конюшню и, сняв сбрую с мышастого, отвязал его. Пусть отдохнет и погуляет.

У зеркала он подровнял отросшую бороду, затем начистил до блеска свои сапоги. Из запасников памяти всплыло изречение: «Если хочешь, чтобы закон оставил тебя в покое, стриги волосы и чисть сапоги». В этом был резон.

Затем он вошел в кладовую, затворил за собой дверь и направился к колодцу. Подъемный блок мог выдержать тяжесть в несколько раз больше, чем его вес, а конструкция позволяла управляться в одиночку, работая руками.

Осторожно опускаясь вниз, он рассмотрел ступеньки, давным-давно вырубленные в песчанике, а теперь уже полуразрушенные. Они вели к отверстию невидимой сверху пещеры. Сейчас там было темно, и он решил изучить ее, когда будет время. Потом.

Достигнув земли, он прислушался и вышел. Перед ним была анфилада выработанных в грубом песчанике гротов, разделенных каменными барьерами и насыпями, сформированными ветром и дождем. Под выступом кварцевой жилы начиналась тропа. Она вела к новому обрыву, у которого в трещину был воткнут шест с насечками. При помощи шеста он спустился с обрыва и угодил на тропинку, исчезающую под уклоном. Следов на тропинке не было.

Он спрятал шест в кустах и пошел, стараясь наступать на камни, чтобы не оставлять следов.

Через полмили тропа повернула, обогнула отрог хребта, и тут он увидел каменную хижину с бревенчатым загоном, где находились лошади и коровы. Вокруг бродили куры. Джонас осторожно приблизился к хижине. Оттуда вышел пожилой мексиканец, направился в загон, поймал лошадь и вывел ее наружу.

Джонас поздоровался с мексиканцем, в ответ тот просто поднял руку, а затем, ни слова не говоря, пошел в хижину и вернулся оттуда с седлом и прочей упряжью.

Теперь он окончательно убедился в мысли, что его имя — Рабл Нун и мексиканец знает его.

— Тут кто-то был? — спросил он мексиканца.

Тот в ответ отрицательно покачал, головой. Его взгляд скользнул по повязке, видневшейся из-под шляпы, но он опять ничего не сказал. Мексиканец был плотный и мускулистый старик, с лицом, покрытым шрамами.

Рабл Нун дотронулся до повязки.

— В ущелье сухо, — сказал он. — Мне повезло.

Мексиканец пожал плечами, потом указал на дом, пошевелил губами и открыл рот. Нун увидел, что у него нет языка.

Нун понял, что лошадь предназначена ему, и, подойдя к ней, подобрал поводья. Лошадь тихонько заржала, по-видимому, и она узнала его.

— Вернусь примерно через неделю, — сказал Нун, и мексиканец кивнул.

Дорога нырнула вниз, в каменистое ущелье и устремилась на юго-восток. Лошадь бежала ровно. Никаких следов на дороге не было. Через час езды Нун увидел блеснувшие в отдалении рельсы железной дороги. Он поскакал параллельно железнодорожному полотну. Через некоторое время Нун приблизился к площадке, скрытой барьером скал и кустарника. Здесь, судя по всему, часто останавливались всадники — почва была сплошь покрыта следами лошадиных копыт. Собственно, это был прекрасный наблюдательный пункт, откуда отлично просматривались находящиеся на расстоянии полумили станция и рельсы, а сам наблюдавший оставался невидимым.

Станцией, впрочем, служил товарный вагон без колес, из которого торчала печная труба. Рядом был установлен сигнал для остановки поездов. Понаблюдав некоторое время за вагоном, он понял, что там никого нет, и решил подъехать поближе. Дорога петляла среди валунов, к ней устремлялось много тропинок.

Дверь вагона была на задвижке. Нун открыл ее и вошел внутрь. Там стояли пузатая печь, ящик с дровами, скамья и валялось несколько пожелтевших журналов. Он вышел на воздух, поднял сигнал «Стоп» и стал ждать. Из засиженного мухами расписания следовало, что поезд будет через два часа. Товарный.

Было тихо. Лишь вдалеке вскрикнула птица. На горизонте виднелись снежные горы.

Наконец издали послышался шум неспешно идущего поезда.

Глава 7

Поезд замедлил ход и остановился: паровоз, два товарных вагона, три — для перевозки скота и один служебный… Звякнули буфера.

Спустился кондуктор.

— Забирайтесь, — сказал он. — Мы опаздываем.

— Как насчет моей лошади?

Кондуктор взглянул на коня и показал на пустой вагон для скота.

— Загружайте, но пошевеливайтесь.

У рельсов лежал пандус, сколоченный их трех досок. Нун взял его с одного конца, кондуктор с другого. Затем Нун ввел лошадь в вагон и привязал к стойке.

В служебном вагоне топилась печь, на ней грелся кофе.

— Не желаете ли? — спросил кондуктор.

— Разумеется, да, — сказал Нун. — Буду вам благодарен.

Железнодорожник протянул ему чашку. Кофе был черный, как ночь, крепкий и горячий.

— Не могу понять, из каких вы краев, — начал кондуктор. — Я проехал по этому перегону раз пятьдесят, но никто никогда здесь не ставил сигнал «Стоп». Только вы.

— Безлюдье.

— Н-да… вот именно. Но, по-моему, тут никому в голову не приходит использовать этот сигнал.

Нун пожал плечами.

— Экономия времени. Его видно издалека.

Кондуктор допил свой кофе и пошел проверять состав.

Нун растянулся на диванчике.

Несколько часов спустя его разбудил кондуктор.

— Вы не голодны? Скоро станция, там неплохо кормят.

— Спасибо.

Была уже ночь. Паровоз пронзительно засвистел. Мелькали красные отблески в топке. Снова раздался свисток, пронзающий тьму.

Показались окраинные огни городских фонарей.

Поезд остановился у низкой платформы.

— Мы побудем здесь минут двадцать, — сказал кондуктор. — Не отходите далеко.

Нун спрыгнул вслед за ним. На станции был буфет, где несколько мужчин ужинали за длинным столом. Двое, по виду ковбои, стояли у стойки с кружками пива.

Они обернулись. Один из ковбоев что-то сказал другому, тот стал разглядывать кондуктора и Нуна.

Нун уселся за стол, поставив перед собой тарелку с куском пережаренной говядины и картофелем. Он был очень голоден.

Кондуктор проговорил, едва разжимая губы:

— Не знаю вас, мистер. Но мне сдается, что у вас сейчас могут возникнуть неприятности.

Нун не поднял глаз от тарелки.

— Все в порядке, — сказал он. — Держитесь от меня подальше. Я с ними справлюсь.

— Их двое, — пробормотал кондуктор. — И я уже месяц скучаю без драки.

— Хорошо, — сказал Нун, — если все ограничится кулаками. Когда дойдет до стрельбы, позвольте действовать мне.

У стойки негромко говорили. Вроде бы ковбои в чем-то друг с другом не соглашались. Внезапно один из них крикнул:

— Эй, вы! Вы, в черном пиджаке! Я вас откуда-то знаю!

— Возможно, — непринужденно ответил Нун. — Я там бывал.

Ковбой, похоже, выпил прилично и ничего не понял.

— Где «там»? — спросил он недоуменно.

— Там, — сказал Нун очень мягко.

Воцарилось молчание, потом кто-то засмеялся.

Человек у стойки рассердился.

— Откуда-то я вас знаю, — настаивал он.

— Не думаю, чтобы вы меня знали, — спокойно возразил Рабл Нун. Он допил кофе и встал. — Если бы знали, то держали бы рот на запоре.

Он вышел на улицу, кондуктор последовал за ним, поглядывая через плечо.

— По-моему, эти двое идут за нами, — сказал он. — Они это дело так не оставят.

— Давайте-ка сядем в поезд.

— Вы испугались?

Нун повернулся и посмотрел на кондуктора.

— Нет, не испугался, но у меня хватит здравого смысла не вступать из-за пустяков в соревнование по стрельбе с полупьяными ковбоями.

Тут раздался свисток паровоза.

Нун прошел вдоль состава, вскочил на подножку. У буфета стояли ковбои, глядя ему вслед. Кондуктор отмахивал фонарем. Поезд медленно тронулся.

Один из ковбоев побежал. Он кричал:

— Эй! Вы! Вы этим не отделаетесь!

Нун не стал слушать и вошел в вагон. Кондуктор угрюмо направился за ним.

— На что вы намекали? Что вы имели в виду, говоря, что если бы он вас знал, то держал бы рот на запоре?

— Да просто так — надо же было что-то сказать.

— Так я и подумал. — Кондуктор продолжал внимательно смотреть на Нуна.

— Забудьте об этом. — Рабл Нун растянулся на диване. — Разбудите меня, когда будем в Эль-Пасо.

— Приедем днем, — сказал кондуктор и поинтересовался: — Вы что же, из этих мест?

— Естественно, — ответил Нун и закрыл глаза. Какое-то время он еще слышал, как кондуктор шел по вагону, затем отключился и уснул.

…С поезда он слез на запасном пути, укрытом зарослями кустарника и деревьев. Он вывел лошадь, и поезд двинулся к городской станции Эль-Пасо. Кондуктор был чем-то обеспокоен и все время внимательно наблюдал за ним.

Рабл Нун и сам был озадачен. По-видимому, он ездил так не впервые и поездная бригада знала его привычки и то, что дела его требуют такой осторожности. Может быть, он выполнял тут некую «работу» для железной дороги? Или для кого-то, располагающего значительной властью…

У глинобитной хижины в зарослях он нашел колодец, около которого висело ведро. Нун набрал воды для себя и для лошади. Дверь хижины открылась нажатием руки. Внутри довольно чисто. Вся мебель состояла из кровати и буфета. В буфете — пусто, ни крошки еды. Воздух в хижине был прохладный, ее укрывали мескитовые заросли и кроны нескольких тополей.

Возле загона лежало сено. Он набрал сена для своего коня и присел в тени, чтобы лучше обдумать создавшуюся ситуацию. Когда он решил идти в город с наступлением темноты, то сразу вспомнил двух ковбоев на станции. Один из них был трезвее и слишком осторожничал, а может, был озадачен. Во всяком случае, он явно не хотел скандала.

Случайно ли они там оказались? Ничего не зная наверняка, сейчас он во всем видел нечто подозрительное. Не давал покоя взгляд осторожного типа. Он явно знал его, но не хотел привлекать внимания к этому факту.

Ладно… Предположим, кто-то знает, что он, Рабл Нун, сходит обычно с поезда в Эль-Пасо в этих зарослях и укрывается в этой избушке. Поэтому там, на его пути, у того буфета, болтается наблюдатель, обязанный, встретив его на железной дороге, передать информацию своим хозяевам или заказчикам. Предположим. Тогда эта хижина может стать ловушкой.

Он тихо сидел, надвинув шляпу на лоб.

Вот штабель дров. Для засады не приспособлен. Мескитовые заросли. Он вдруг насторожился. Возникло противное ощущение, что он — под прицелом. Если так, почему стрелок медлит? Как бы он себя вел, окажись на месте предполагаемого снайпера?

И не чудится ли ему все это?

Нун встал, вошел в хижину. Он никого не хотел убивать, но и не хотел быть убитым. Он осторожно посмотрел в окно задней комнаты и разглядел в дюжине ярдов канаву, укрытую мелколесьем. Она выглядела привлекательной, слишком привлекательной для засады. В углу комнаты на полу стоял большой глиняный горшок для воды. На постели лежало старое одеяло. Нун завернул горшок в одеяло, надвинул на него свою шляпу и выставил из окна таким образом, будто это он собирается вылезти.

Сейчас же раздался настоящий залп. Стреляли из двух, нет — сразу из трех стволов. Горшок разлетелся в руках.

Нун выскочил в переднюю комнату, чтобы увидеть человека, бежавшего к его лошади. Если лошадь захватят, ему конец. Его реакция была импульсивной и точной — он стрелял из дверного проема навскидку. Грохот выстрела еще, казалось, звучал в комнате, когда бежавший споткнулся и как подкошенный рухнул на землю.

Стало тихо. На утоптанной земле лежал мертвец. Возле него переступал копытами разволновавшийся конь. Вполголоса Нун подозвал его поближе. И тут же услышал, что позади хижины хрустит гравий. Они пришли за ним. Чалый был футах в пятнадцати. От зарослей двор отделяла конюшня. За ней — враги. Их было не меньше трех.

Внезапно он понял, что бежать нельзя. Они ждут, что он попытается смыться, и подготовились к этому.

Он отступил в угол, откуда мог наблюдать за дверью и окнами одновременно.

Отвел затвор своего револьвера, вытолкнул пустую гильзу и, вставив новый патрон, прокрутил барабан.

Он увидел тень, упавшую на окно задней комнатки. Кто-то заглядывал в комнату, но угол, где стоял Нун, оттуда не просматривался.

Другой был уже у двери. Не рванутся ли они сдуру все вместе?

— Пошли! — резко прозвучало слово. И в хижину ввалились три человека — двое в окна, а один через дверь. Это было их первой ошибкой. Все трое — с ружьями, но лишь один успел разрядить свой дробовик. И то он выстрелил,уже падая, и пуля попала в пол.

Рабл Нун стрелял четырежды. В запасе осталось еще два выстрела. Нун присел на корточки и замер. Снаружи опять стало тихо, лишь затрещала сорока. Потом он услышал стук копыт. Один всадник, стало быть, удалялся.

Они не учли, что в первой комнате полутьма, а он вдобавок устроился в самом темном углу. Его было сразу увидеть невозможно. Они могли бы перестрелять друг друга. Двое лежали неподвижно, третий зашевелился и уставился на Нуна расширенными от ужаса глазами.

— Ты пристрелишь меня? — спросил он.

— Нет.

— Они сказали, что ты убийца.

— Кто сказал? Кто вас нанял?

— Они сказали, что ты убийца, подло стреляющий в спину.

— Мне не нужно стрелять кому-нибудь в спину.

— Я вижу, — согласился раненый. — Вижу, что не нужно…

— Один из ваших ушел живым, — сказал Нун. — Ускакал на лошади. Что он теперь сделает? Приведет вам подкрепление.

— Кто, он? — В голосе раненого зазвучала горечь. — Это мерзкая тварь. Он загонит коня, лишь бы удрать отсюда. Он трус!

Нун сунул револьвер на место и шагнул к раненому. Он попал в него дважды: в плечо и в ногу. Разорвав на полоски рубашку, снятую с убитого, он забинтовал обе раны.

— Ты где оставил лошадь? — спросил Нун.

Человек посмотрел на него обреченно.

— Ты хочешь увезти меня?

— Убрать покойников. Или ты собираешься давать объяснения? — кивнул он на трупы. — Ты же явился с ними меня убить, помнишь?

— Ты перехитрил нас, мистер.

Нун собрал оружие убитых и выволок трупы наружу. Он привязал каждого к лошади и приколол к их одежде по клочку бумаги с надписью: «Он пытался совершить убийство. Рабл Нун». Затем пустил лошадей вдоль железной дороги.

Раненый с удивлением наблюдал за его действиями.

— Что за бумажки ты пришпилил? — спросил он.

— Какая тебе разница, — ответил Нун и уселся рядом. — Теперь немного побеседуем.

Стрелок, седовласый, с грубым лицом и переломанным носом, взглянул на него с опаской.

— О чем разговор?

— О том, кто нанял тебя.

— А если откажусь отвечать?

Нун пожал плечами.

— Я сниму повязки с твоих ран и поеду по своим делам. Никто не узнает, где ты. Тебе, может быть, удастся пройти полмили, в чем я сомневаюсь, поскольку откроется кровотечение. Думаю, еще дотемна ты превратишься в корм для стервятников.

Стрелок лег на спину, закрыл глаза.

— Мистер, я его не знаю. Мы с ребятами сидели в притоне… салун Акме. Туда пришел человек, которого все зовут Петерсон. И все знают, что это ненастоящее его имя, но это не важно. Он сказал, что мы можем заработать по пятьдесят долларов, если учиним небольшую стрельбу. И человек, мол, этот, о ком идет речь, никому не известен. О нем никто не будет беспокоиться. Петерсон служил в конной полиции, в Эль-Пасо, его все знают. Мы видели, как он разговаривал с разными людьми, которые занимают в Эль-Пасо высокое положение. С А. Д. Фаунтейном, Мэннингзами, Макгоффином и прочими боссами. Вообще-то, сам он вроде посредника, и, коли, скажем, кому-то приспичило продать краденый скот, Петерсон может помочь. Проворачивает и другие дела в том же духе. А полсотни долларов — деньги хорошие. За такие деньги ковбой работает месяца два. Вот мы и согласились. Кто платит Петерсону, я сказать не могу. Не знаю.

Рабл Нун задумался. Рассказанное звучало правдоподобно.

— Ладно, — сказал он. — Я приведу твою лошадь, посажу тебя на нее и даже выведу на дорогу в Эль-Пасо.

Он постоял, размышляя о Петерсоне из конной полиции. Вряд ли его заставишь заговорить. Но попробовать что-то сделать можно.

Нун посадил раненого на его лошадь и вывел ее со двора. Затем вскочил в седло сам. У города он свернул с дороги в мескитовую заросль и, сделав крюк по низине, скрытно выбрался в предместье. Он двигался наугад в надежде, что интуитивно окажется в нужном месте. Но там, где он раньше бывал, может быть еще опаснее. Хорошо еще, если его не ищет местная полиция.

Нещадно палило солнце. Хотелось прилечь в тень. Голова разболелась. Но расслабляться ему никак нельзя.

Единственное, в чем он теперь окончательно уверился, что он именно — Рабл Нун, наемный убийца, которого все боятся.

Что его сделало таким, он не знал, однако же сознавал, что сейчас от судьбы не уйти. Во-первых, его, несомненно, прикончат, а во-вторых, в одиночестве и без защиты на ранчо останется девушка.

Он не хотел быть убийцей, но ехал вперед в жаркий полдень, и улицы города равнодушно встречали его.

Глава 8

От главной улицы ответвлялся переулок, и он свернул в него. Проехав несколько сотен ярдов, Нун увидел большую деревянную конюшню с распахнутыми воротами. Перед ней сидел старый мексиканец. За его спиной было корыто с водой и насос.

Нун подъехал.

— У вас найдется место еще для одной лошади?

— Здесь не платная конюшня, сеньор, — сказал мексиканец. — Но если желаете…

Рабл Нун спешился.

— Это первая на моем пути, — ответил он. — И я смертельно устал, хочу привести себя в порядок. Сколько платить за лошадь и место?

— Пятьдесят центов.

— Годится. — Он последовал за мексиканцем в конюшню, где тот указал стойло. Нун завел туда коня и наложил вилами сено в ясли.

Выйдя, он дал мексиканцу пятьдесят центов и подошел с ним к корыту с водой. Мексиканец бросил ему жестяное ведро, и он накачал воды, умылся, причесался, смахнул шляпой пыль с брюк и сапог.

Старик спросил:

— Не хотите ли поспать, сеньор? Есть койка. — Он кивнул в сторону сеновала. — И никаких насекомых.

— Сколько?

Мексиканец улыбнулся.

— Пятьдесят центов.

— Ладно.

Он повернулся, чтобы идти в город, и старик заговорил снова:

— Будьте осторожны, сеньор.

— Почему ты это сказал?

Тот пожал плечами.

— Это дикий город. По железной дороге приехало много незнакомцев. Бывают перестрелки.

— Спасибо, — сказал Нун.

Солнце скользнуло за горизонт, с закатом пришла прохлада пустыни. На следующей улице бросились в глаза вывески Колизея, салуна и театра варьете. Их он обошел… Он знал откуда-то, что Колизей и заведение Джека Дойля самые популярные в городе места.

В небольшом ресторанчике Нун съел черепаховый суп и ростбиф, предварительно осушив кружку пива. Сидя за кофе, он наблюдал, как зажигались огни. Люди входили и выходили. После еды ему стало лучше, боль в голове утихла, но все равно он был встревожен и чувствовал себя вроде бы не в своей тарелке.

Он подозвал официанта, чтобы расплатиться. Невысокий человек, сидевший за соседним столиком, повернул к нему голову… и впился в него взглядом.

Нун рассчитался и вышел из зала. Ощущение тревоги нарастало. Пройдя по улице несколько ярдов, он резко оглянулся. Коротышка стоял в дверях ресторана, глядя ему вслед.

Нун свернул за угол, прошел один квартал и пересек улицу. Незаметно оглядываясь, он не видел ничего подозрительного, но беспокойство не исчезало. Тот человек им интересовался и, очевидно, его узнал. Чем скорее он сделает то, что ему нужно, и покинет город, тем лучше.

Вот салун Акме… А вот и вывеска конторы Дина Кулейна. В контору, находящуюся на втором этаже, вела отдельная лестница. В окнах было темно, казалось, там никого нет.

Он сделал вид, что уронил платок, наклонился за ним и быстро оглядел улицу. Никого не было видно, и он взбежал по ступенькам. На площадке он постучал, но никто не ответил. Дверь была заперта.

Улица оставалась безлюдной. Он вынул нож, вставил в щель его кончик, отодвинул внутренний засов, затем толкнул плохо пригнанную дверь плечом, вошел, закрыл ее за собой и прислушался.

Сквозь окна, не прикрытые шторами, проникал тусклый свет улицы. Он подождал, чтобы глаза привыкли к темноте. В комнате стояли секретер с выдвижным верхом, вращающееся кресло, еще одно кресло и кушетка. Под полкой, забитой книгами, располагался письменный стол, заваленный бумажками, рядом на полу стояла медная плевательница.

Из чуть приоткрывшейся двери высунулось пистолетное дуло. Тогда Нун понял, что именно его озадачило, как только он вошел сюда с улицы: сочетание застарелого запаха табака и свежих духов.

— Не будет пользы, если начнете стрельбу, — сказал он как можно мягче и продолжал по наитию: — Кроме того, объясните-ка мне, что вы здесь делаете?

Дверь открылась пошире, за ней стояла девушка с пистолетом, направленным на него.

— Кто вы? — строго спросила она.

Он улыбнулся.

— Заметьте, я-то не спрашиваю, кто вы.

— Ну, ладно… Что вам здесь нужно?

— Сложить кусочки картинки.

— Вы знали Дина? — спросила она.

— Только по имени. Но кто-то в меня стрелял, а такие вещи пробуждают любопытство.

— Дин не выстрелил бы в человека… Я уверена, он бы не смог.

— Никогда не знаешь точно, кто на что способен, ведь правда? Об ином плохого не подумаешь, а он тебя возьмет на прицел и выстрелит. Вот у вас пистолет.

— Я бы выстрелила, мистер. Мне приходилось стрелять.

— И убивать?

— Возможно, и так. Уточнять было некогда. Во всяком случае, Дин Кулейн в вас не стрелял. Повторяю вопрос: что вам здесь надо?

— Продолжим беседу. Человеку, стрелявшему в меня здесь, заплатили. Он профессионал.

— Рабл Нун! — воскликнула она.

— Он что, ганфайтер? Я слышал, в Эль-Пасо их много.

Девушка была молода, хороша собой и очень модно одета, но не для улицы… Во всяком случае, не для вечерних улиц Эль-Пасо. И не для прогулок возле салуна Акме в этот час.

— За чем бы вы ни пришли, — сказала девушка, — вам нечего делать в конторе. С какой это стати вы взломали дверь?

— А у вас что — есть ключ? Вам дал ключ сам Кулейн?

— Дин Кулейн был моим братом.

— Был?

— Он умер… Убит.

— Извините. Не знал, что такие дела. Извините. — Нун дотронулся до керосиновой лампы. — Не добыть ли чуточку света?

— Нет! Пожалуйста! Он убьет и меня. Рабл Нун… человек, застреливший Дина.

Нун замер, прислушиваясь к себе, но ничто в нем на это не отозвалось…

— Чтобы Нун убил женщину?! Это, знаете ли, невозможно. Задвиньте-ка лучше шторы на окнах.

Она опустила пистолет, прошла сквозь комнату и сдвинула шторы.

Нун чиркнул спичкой, поднес ее к фитилю. Они посмотрели друг на друга. У девушки были рыжие волосы, контрастирующие с темными глазами, вечернее платье, плащ, перекинутый через руку. Все это выглядело очень мило. Она была очень красива.

— Где вы взяли этот пиджак? — спросила она внезапно. Это пиджак моего брата. — Голос ее звучал холодно.

— Все, что мне известно, — сказал он, — что это чужая вещь. Я надел его впопыхах, по ошибке. Видите ли, меня тут недавно крепко ударили по голове. Удирая, я схватил этот пиджак вместо своего.

— Где это было?

— О, далеко… Вы назвали Рабла Нуна. Ваш брат его знал?

— Нет, но брат старался узнать, что это за человек. У Дина были какие-то сведения, относившиеся к Раблу Нуну. Он говорил, что должен увидеться и потолковать с ним. Кажется, он считал, что знает, где его найти.

— Вы оделись для вечеринки?

— Да. Я пришла от друзей и должна к ним вернуться. А вы-то что намерены делать? Вы так и не сказали, что вам здесь надо.

— Посмотреть, что здесь к чему.

— Зачем?

— Мэм, кто-то в меня стрелял. Прежде чем подобная попытка повторится, я хочу выяснить, кому это надо. Я подхватил пиджак Дина Кулейна в той самой комнате, где меня ранили, или поблизости от нее. Имя вашего брата — единственный ключ для меня. А вас я еще спросил бы…

— О Чем?

— Что вам известно о ранчо «Рафтер-Д» — владении Тома Девиджа?

Она поколебалась, прежде чем ответить. Но она что-то знала. По-видимому, она раздумывала, как ответить.

— Я ничего не знаю о ранчо, — наконец сказала она. — Но я знакома с Фэн, дочкой Тома Девиджа. Мы вместе ходили в школу.

Нун ничего не выяснил. Правда, он шарил взглядом по комнате, пытаясь сообразить, где тут могут быть тайники, в которых укрыто что-либо ценное для него. Он торопился, так как люди, пытавшиеся его убить, наверняка знают, где его искать.

— Нам надо идти, — сказала девушка. — Меня хватятся, спросят, где я была.

— Я остаюсь, — ответил Нун.

Она улыбнулась.

— Конечно, я не могу настаивать, но позволит ли джентльмен, чтобы леди ходила в такой час одна по Эль-Пасо?

Он пожал плечами.

— Надеюсь, мэм, что я — джентльмен. Но вы пришли в контору без провожатых… И вы — с оружием.

Ее глаза сузились. Юная леди — девушка с характером.

— Если попытаетесь здесь остаться, — продолжала она, — я сделаю так, что вас арестуют. Вы проникли сюда как грабитель. Подозреваю, что вы и есть вор.

Он понял, что она сделает, как говорит, и ответил:

— Хорошо, я провожу вас.

Она сама закрыла дверь, ключ он в руки не получил. Они спустились по лестнице и пошли. За углом из здания с множеством башенок по карнизу слышались музыка и голоса. Нун довел девушку до крыльца и простился.

— Пег? — послышался возглас. — Кто это с тобой?

Со ступенек навстречу сошла хорошенькая блондинка. Она смеялась.

— Ну и Пег! Единственная девушка в городе, которая, выскочив подышать свежим воздухом, возвращается с обаятельным парнем! Ну? Вы зайдете?

— Извините, — произнес Рабл Нун. — Но мне надо идти. Я только проводил мисс Кулейн.

— О нет, не уйдете! По крайней мере, без танца со мной. Пег, ты меня представишь?

— Мандрин, — сказал Нун, — Джонас Мандрин.

— Я Стелла Маккей, — представилась она. — Для вас просто Стелла!

На лужайке стоял седовласый мужчина с сигарой. Он встрепенулся, услышав имя, Названное Нуном… И стал вглядываться в него.

Мандрин? Еще одно из имен, которое вырвалось непроизвольно. Джонас Мандрин… Не Том Джонс или Джон Смит. Не первое попавшееся. Может быть, это еще один ключик к прошлому.

Играла музыка… Он закружился со Стеллой, следя глазами за тем, что делает Пег Кулейн. Она не танцевала, а подошла к какому-то молодому человеку. Тот сразу же поглядел на него и подозвал еще двоих, находившихся в этой комнате. Теперь глазели все трое. Беда…

Он был бы дураком, если бы не понимал, что надвигается нечто весьма неприятное. Стелла трещала, он отвечал ей. Она спросила, чем он занимается; он сказал, что, мол, ищет продажное ранчо и будет разводить лошадей.

Закончив танцевать со Стеллой, Нун поневоле должен был танцевать с другой девушкой и, наконец, остался один, в стороне, и мог бы уйти, но подошел человек, который недавно курил на лужайке. Он был немолод, спокоен и выглядел респектабельно. Лицо его было доброжелательным.

— Молодой человек, — сказал он негромко. — Если хотите пережить этот вечер, то лучше вам ускользнуть незамеченным. И немедленно. — Он сделал паузу. — В конце сада — калитка. Пройдите к соседнему дому. Там открыта боковая дверь. Войдите и спрячьтесь в комнате, только не зажигайте свет.

— Там ловушка?

Джентльмен улыбнулся:

— Нет, Джонас Мандрин. Там мой дом, а я — судья Найленд. У меня вы будете в безопасности.

Музыка вновь заиграла. Нун, танцуя, не спеша двигался в указанном направлении. Приблизившись к полуоткрытой двери в кухню и не простившись с партнершей, он проскользнул к выходу из дома и побежал по саду на цыпочках.

Тут было темно, но он разглядел калитку и перепрыгнул через нее, не открывая, а лишь опершись рукой. Тут уже был участок и двор судьи. Он нашел боковую дверь, вошел в дом и оказался в комнате, где слышалось тиканье часов. Да еще едва доносилась музыка из соседнего здания, где он только что танцевал. Он нащупал стул и уселся у двери.

Через минуту Нун услышал топот бегущих ног, кто-то негромко выругался. Встав, он тихо задвинул дверную защелку.

Шаги приблизились. С той стороны кто-то дернул дверь. Тихий голос произнес:

— Не туда, ты, болван! Это дом судьи! — И шаги удалились.

Нун с облегчением опустился на стул и расслабился. На лбу его выступил пот. Он чувствовал себя еще слабым, не оправившимся после событий в Эль-Пасо. И, как ни странно, сидя уснул.

Глава 9

Очнувшись, Нун обнаружил себя ссутулившимся на стуле. Было темно, однако в другой комнате, выходившей в холл, был виден свет. Там кто-то был. Нун встал, прислушался, потихоньку прошел в холл и, оказавшись в освещенной комнате, остановился у двери.

Судья сидел за столом и писал. Он поднял глаза:

— Садитесь. Еще Минутку, — произнес он.

Закончив писать и промокнув чернила, судья снял очки.

— Полагаю, вам интересно, в чем дело, — сказал он. — И какова моя роль.

— Да.

— Вы ведь назвались Джонасом Мандрином, что меня удивило. Но чуть поразмыслив, я понял, что удивляться тут можно только тому, что вы еще живы.

— Это ничего не объясняет.

— Тогда примите это как истину. Я отношусь к вам дружески и надеюсь впредь сохранить с вами хорошие отношения. Вместе с тем, должен сказать, я был близким другом Тома Девиджа.

— Тогда объясните мне, с какой стати Пег Кулейн натравила на меня свою компанию?

Теперь судья Найленд вроде бы удивился. Бросив острый взгляд на своего гостя, он продолжал:

— И вы еще спрашиваете. Пег жадна до денег. Ей нужны эти деньги. Она и уговорила Дина начать охоту за ними. Теперь же она и все эти люди предполагают, что вы их решили опередить.

— Деньги? Что еще за деньги? Это какая-то ошибка.

— Да, но даже если ошибка, все знают, что вас послали ликвидировать Бена Джениша… О да! Я-то знаю, кто вы! Вот почему я немного опешил, услышав от вас, что вы Мандрин.

— Полагали, я назову свое настоящее имя?

— Разумеется, нет. Но не мог понять, почему Нун назвался именно Джонасом Мандрином. Если не…

— Что?

— Если между Нуном и Мандрином нет никакой-либо связи.

Нун ничего не сказал. Он не имел понятия, кто такой Джонас Мандрин, но очень хотел бы выяснить, откуда судье известно, что он — Рабл Нун.

Судья Найленд был, очевидно, весьма состоятельным. Он обставил свой дом солидной мебелью, явно приобретенной на Востоке. Удовольствие дорогое, если учесть доставку по Миссисипи. Стенные шкафы были набиты книгами — и не только по юриспруденции.

— Я был адвокатом Тома Девиджа, — сказал судья, — и продолжаю вести дела его дочери. Я знаю, когда и почему он принялся ликвидировать свои Предприятия на Востоке. Я же составил его завещание и постарался сделать, что мог, чтобы устранить Джениша с его бандой. Увы, тут я не преуспел. А Том решил нанять вас, он считал нужным действовать жестоко и не тревожить закон. Впрочем, он не рассказывал мне, когда и как он с вами поладил, а лишь информировал, что нашел подходящего человека для выполнения неприятной работы. Он сделал бы все сам, если был бы моложе. К сожалению, Том поручил расплатиться с вами по завершении дела Дину Кулейну — в тех обстоятельствах человеку весьма ненадежному. Видите ли, Том не допускал и мысли, что кто-то в курсе его финансовых дел. Он даже не допускал, что кто-то хочет быть в курсе. Но Пег все узнала. Ей показалось, что она умнее всех. А поскольку вы, якобы, знаете, где припрятаны деньги, надо убить вас, пока вы их не присвоили.

— Значит, она рассказала Дженишу, кто я такой, и зачем приехал в Эль-Пасо?

— Нет, она поручила это брату. Дин внезапно после смерти Тома исчез и с тех пор его никто не видел. Только позавчера мы получили известие, что он умер.

— И что я его убил?

— Что-то в этом роде. — Найленд взглянул вопросительно. — Разве не так?

— Не так.

Нун хотел верить, что этого быть не могло. Но, в сущности, он не знал.

— Вас в этом обвиняют.

«Так поэтому собралась толпа на станции и люди обыскивали поезд?»

— Если вы еще не уловили смысл ситуации, — продолжил судья, — то пора это сделать. Фэн Девидж не знает, что на ее ранчо спрятаны полмиллиона долларов. Ей вообще неизвестно о существовании каких-либо денег. Знал это Дин Кулейн, но он мертв. Знает Пег, но, как я думаю, она не намерена никому ни о чем рассказывать, а хочет заполучить эти деньги сама. Пег не подозревает, что обо всем знаю я, хотя, может, и догадывается.

— Как же насчет Джениша?

— Хороший вопрос. — Судья откинулся в кресле и сложил кончики пальцев. — Если не вы убили Дина Кулейна, то кто? Бен Джениш? В таком случае он, вероятно, тоже знает о деньгах.

— Тогда, — заметил Рабл Нун, — выходит, Бен Джениш знает, знаю я, вы знаете, знает Пег…

Судья слегка улыбнулся.

— Похоже, следует побыстрее вывести из игры Бена Джениша.

— Мог ли Дин точно знать, где находятся деньги?

— Нет, — уверенно сказал судья. — Дин — человек из хорошей семьи, но, став адвокатом, связался с людьми, находящимися по ту сторону закона, взялся вести сомнительные дела, пользовался приемами, несовместимыми с нашей профессией. Девидж использовал Дина в роли посредника и для прикрытия. Однако никогда ему не доверялся. Но Дин, разумеется, знал, что у Тома есть деньги.

Нун слушал внимательно, не упуская мелочей.

— Девидж был практичным человеком, — продолжал судья Найленд. — Он многое потерял на Востоке, хотя и не все, что мог потерять. И он знал, что его след взяли волки. Все, что мог, он обратил в наличность и ценные бумаги. Ему нужен был человек, умеющий умно распорядиться бумагами в частных сделках и на бирже, но не влезающий слишком глубоко в его дела. — Судья опять улыбнулся. — И не кочующий файтер.

Нун пожал плечами.

— Существуют же «укрыватели», скупщики и прочие специалисты по подобным делам.

— Они берут огромные проценты с каждой сделки. Скажем, шестьдесят центов с доллара.

«Вот оно как. Разговор откровенный. Может, судья испытывает его?»

— Но остается Бен Джениш.

— Это ваша работа, и за нее вам уплачено.

— А как насчет дочери Девиджа?

— Она получает ранчо, причем без долгов. Это все, на что она может рассчитывать. — Судья Найленд вдруг потянулся. — Такие вот дела, мой друг. Пусть я уже не судья, но у меня сохранились связи. Могу устроить так, чтобы отпали все обвинения против вас. Ну, и как следует распорядиться бумагами.

— А я ликвидирую все препятствия? И позабочусь о Дженише?

— Да. Только вы один знаете, где спрятаны деньги. Мне невдомек, почему Том вам доверял, но это факт. Короче, мы с вами нужны друг другу.

Нун мог бы посмеяться над двусмысленностью положения, но в данный момент лицо его оставалось неподвижным. Оказывается, именно он когда-то знал, где спрятаны полмиллиона долларов! И потерял память! Попробовал бы он сейчас сказать об этом судье…

— Мне кажется, прежде всего надо заняться Беном Дженишем, — повторил он. — А что делать с Пег Кулейн?

Найленд взглянул в упор.

— Я думал о ней, — сказал он. — Она может стать проблемой… если будет жива.

Нун опустил глаза, чтоб скрыть закипавший в нем гнев. Каким же человеком он был, если Найленд предлагает ему убить женщину? И каким же судьей был Найленд?.. Когда он взглянул на отставного судью, лицо его оставалось спокойным.

— Всему свое время, — заметил Нун и больше не проронил ни слова.

Он был озадачен. Ему все это не нравилось.

Полмиллиона долларов… Таких денег он не мог себе даже представить. Допустим, у Фэн будет ранчо, если он в самом деле убьет Бена Джениша… Только и всего. Он прикончит Джениша, возьмет деньги, а у нее остается ранчо. Не станет Джениша — Фэн получает свободу и ранчо.

Но, предположим, Джениш убьет его? Что тогда? И что произошло в прошлый раз? Ведь Джениш стрелял в него из какой-то засады? Как это было организовано? Выходит, все подготовили. Бена предупредил, стало быть, Дин Кулейн.

По-видимому, тот Рабл Нун, который прежде стрелял в людей, как в оленей, существовал в иной жизни. Но теперь он убивать не Желает. Если когда-либо он знал, где находятся деньги Девиджа, то сейчас не знает.

Нун встал.

— Впереди долгий путь, — сказал он.

— Будьте осторожны. Учтите, Пег хитра как лиса… И хладнокровна. Она пустила парней по вашему следу.

— Что за люди? — спросил Рабл Нун.

— Кое-кто из городских, а несколько ребят с ближних ранчо, — ответил Найленд. — Они увиваются за ней и сделают все, что угодно. Хотя некоторые из них вполне приличные парни. Так что поосторожнее… Вы поедете по железной дороге?

Нун только пожал плечами, не ответив на вопрос судьи.

— Железная дорога — это удобно, — сказал судья. — Том Девидж, знаете ли, финансировал ее строительство и привлек многих акционеров. Они стояли за него горой. Они уважали Тома.

Нун заметил:

— Мне потребуется время, судья. Джениш не дурак.

— Доставьте деньги сюда, — сказал Найленд. — Прямо ко мне, но приходите, пожалуйста, ночью. Не надо, чтобы знали о нашем знакомстве.

Нун вышел и постоял, прислушиваясь к ночи. Вдруг показалось, что все это сон и хорошо бы скорее проснуться.

Направился он не к калитке, а к замеченной ранее небольшой двери в изгороди. Выйдя на улицу, он вскоре достиг конюшни, где оставил лошадь.

Устраиваясь на сеновале, он вспомнил, что упустил возможность узнать у судьи, кто такой Джонас Мандрин. И какую роль он играет в жизни Рабла Нуна?

Глава 10

Проснулся Нун от неясного беспокойства и с минуту лежал, прислушиваясь к дождю.

Откуда-то послышался шепот:

— Сеньор! Сеньор!

— Да?

— Они ищут вас, сеньор. Вам лучше уйти.

Рабл Нун быстро встал, проверил револьвер и вошел в конюшню.

Мексиканец уже оседлал ему коня. Он не хотел неприятностей.

— Нет ли другого пути, кроме как по главной улице? — спросил его Нун.

Мексиканец присел на корточки и, водя пальцем по пыльной земле, нарисовал обходной маршрут по трущобам и закоулкам.

— Желаю удачи, сеньор, — сказал он.

На улице шумел дождь.

Мексиканец снял с гвоздя пончо.

— Возьмите. И — с Богом.

Рабл Нун достал золотую монету.

— Не трать ее несколько дней, амиго. Чтобы не догадались, откуда она.

Он выехал из конюшни, лошадь пошла среди мексиканских построек от хижины к хижине. Одетый в груботканое, изрядно засаленное пончо, защищавшее его от дождя, Нун легко мог сойти за мексиканца.

За городом Нун свернул в кустарник и к железной дороге подъехал тропой через мескитовые заросли. Дождь лил не переставая и размывал все следы.

После того что с ним произошло, возвращаться в старую хижину было нельзя. И он поехал на север к Месиле. Его вел инстинкт, следовало ненадолго спрятаться в какую-нибудь дыру, переждать некоторое время и еще раз все обдумать.

Ему хотелось посмотреть подшивки газет, где, возможно, есть какая-нибудь информация о событиях, в которых он раньше участвовал, или сведения о загадочном Джонасе Мандрине. Но так или иначе в Месиле надо вести себя очень осторожно.

В десятом часу вечера он въехал в этот тихий городок, расположенный на берегу Рио-Гранде. У салунов светились фонари. На стульях вдоль деревянного тротуара сидели люди.

Около редакции местной газеты он спешился. У входа на стуле сидел человек, поглядевший с нескрываемым любопытством на Нуна и на уставшую лошадь. Война Линкольна давно отгремела, но к одиноким всадникам в этих местах тем не менее относились предвзято.

Нун посмотрел вдоль улицы. Он с удовольствием сам посидел бы на каком-то из этих стульев, тихо беседуя с аборигенами, пока не пришло бы время ложиться спать, вдыхая прохладу.

— Приятный вечерок. Вы не работаете? — спросил Нун, как будто он не сомневался, что этот молодой человек принадлежит к отряду газетчиков.

— Это тот случай, когда отсутствие новостей — хорошая новость, — ответил тот, оживившись, — Проездом?

— Точно. Я бы хотел попросить, если можно, подшивку вашей газеты за два последних года. Хочу полистать старые номера.

— Ну что ж. Впервые слышу такое. — Газетчик встал. — Не многим интересно прошлое. Может, могу чем помочь? У меня хорошая память.

Нун стоял уже у дверей.

— Хочу ощутить дух страны. Можно, знаете ли, кое-что прочесть между строк. Газета ведь помогает узнать, что вокруг происходит.

— Милости прошу. Начните вон с той подшивки.

— Вы даете в основном городские новости или публикуете перепечатку и с Востока?

— От случая к случаю. — Внимание газетчика обострилось. — Если она представляет какой-либо интерес. Обычно мы используем и восточный, и калифорнийский материал, хотя все зависит от свободного места.

Нун вошел в помещение, вынул стопку газет и уселся поближе к лампе.

Газетчика насторожило слово «перепечатка». Он понял, что незнакомец не газетчик, так на Миссисипи говорили редко. Сам газетчик в Месиле работал всего три месяца и готов уже был двинуться дальше. Газетчик смотрел, как Нун читал подшивку за подшивкой. Что он ищет?

Нун сам толком не знал, что хочет найти. Может быть, какие-то упоминания о Джонасе Мандрине или какую-либо новость, которая может пробудить его память.

Наиболее тщательно он изучал текущую информацию.

Была уже полночь, когда в глаза ему бросился заголовок: «Исчезновение». Текст был таков:

«500 долларов награды предлагается за какие-либо сведения о местонахождении Джонаса Мандрина, исчезнувшего два года назад. Тогда в Нью-Йорке были убиты жена и ребенок Мандрина. Его самого, находившегося в подавленном состоянии и обезумевшего от горя, некоторые встречали в Сент-Луисе и в Мемфисе, но затем его след был потерян.

Известный охотник на крупную дичь и стрелок-спортсмен, Джонас был учредителем и президентом компании по производству оружия «Мандрин армс» в Луисвилле, а до этого в качестве корреспондента сотрудничал в крупных газетах Старого и Нового света.

Предположение, что Джонас Мандрин умер, до сих пор остается предположением, несмотря на то что полиция обнаружила и предметы одежды, и письма названного джентльмена».

Газета в руках Нуна была пятилетней давности, а Джонас Мандрин, получилось, исчез на два года раньше. Согласно докладу Пинкертона, Рабл Нун появился в миссурийском лагере примерно через год после исчезновения Мандрина. Все как будто сходилось.

Так не был ли он Мандрином? Если да, то что его заставило сменить имя и стать Раблом Нуном — человекоубийцей?

Он уложил газеты обратно в шкаф.

Было поздно, но газетчик еще не ушел.

— Нашли, что хотели? — спросил он.

Нун снял шляпу, пригладил волосы.

— Хорошее у вас тут местечко, — сказал он. — Хотя железная дорога все изменит.

Он сел в седло и поехал искать платную конюшню.

Газетчик вошел в дом, стал листать газеты и только под утро нашел заметку о Джонасе Мандрине. Он задумался: эта информация могла кого-то заинтересовать, можно получить пятьсот долларов. Он взял лист бумаги и перо…

Глава 11

Рабл Нун проснулся в гостиничном номере в холодный утренний час. Он решил возвратиться на ранчо «Рафтер-Д» и там действовать в соответствии с обстоятельствами.

Если его звали Джонас Мандрин, это уже не имеет значения, поскольку он ничего из той своей жизни не помнит. Жена и ребенок? Возможно, амнезия защищает его от страха и горя. Но он не помнит ничего. Не исключено, что он прибыл на Запад по следу преступников. Теперь они, во всяком случае, могут его не бояться. Он их не помнит.

Любопытно было бы знать, что в связи с этим на уме у судьи Найленда. Знал ли он его как Джонаса Мандрина?

Он быстро оделся, подровнял бороду и причесался. В ресторане он наскоро позавтракал, попросил приготовить сверток с едой и поскакал из города, пустив чалого во весь опор. Ехать поездом не стоило. Если они следят за железной дорогой, то его немедленно засекут. Он менял в пути лошадей. На небольших ранчо это никого не удивляло. В общем, за чалого жеребца он получил лошадку, выглядевшую не шикарно, но, как выяснилось, чрезвычайно выносливую.

Очередное ранчо, к которому он подъехал, стояло возле ручья, впадавшего в Рио-Гранде.

Темнело. В окне горел свет, но залаяла собака и свет погасили. Он подъехал, прокричал приветствие хозяевам, сначала по-английски, потом по-испански.

Не получив ответа, он въехал во двор и снова громко обратился к хозяевам.

Послышался голос из-за деревьев:

— Что вам угодно, сеньор?

— Если не возражаете, то немного еды и лошадь взамен моей.

— Куда вы держите путь?

— В Сокорро, амиго.

Показался мексиканец. С ружьем.

— Вы можете подъехать, сеньор, но имейте в виду, что здесь, на ранчо, у моего сына винчестер.

— Вы поступаете как мудрый человек, амиго. Сейчас много плохих людей.

Нун спешился и повернул лошадь так, чтобы им легче было рассмотреть ее.

— Это хорошая лошадь, — сказал он. — Но она устала, а ехать мне далеко и у меня есть враги.

Мексиканец пожал плечами.

— О человеке можно судить по его врагам. Да, это хорошая лошадь, очень хорошая лошадь, и я вижу, что вы прибыли издалека. — Он крикнул в дом: — Тарелку и чашку, мемачита, — и пригласил: — Войдите, сеньор.

— Только я возьму с собой ружье, амиго. Не возражаете?

— Конечно. — Мексиканец добавил: — Мой сын присмотрит за лошадью.

В доме Рабл снял шляпу и поклонился мексиканке, стоявшей у печи.

— Я причиню не слишком много хлопот, сеньора?

— Никаких хлопот. Садитесь, если хотите.

Бобы были горячими и сытными. Он съел две тарелки бобов, несколько лепешек и кусок мяса.

— Вы проголодались, сеньор, — заметила женщина.

Он улыбнулся.

— Вы замечательно готовите, сеньора. Я получил величайшее удовольствие. Как бы я ни был сыт, нельзя было не съесть вашего угощения. Очень вкусно!

Она просияла и вновь наполнила его чашку кофе. Он откинулся на спинку стула.

— Ваша дорога ненаезженная, — заметил он. — Или ветром заносит все следы.

Мексиканец пожал плечами.

— Песок и ветер… Знаете, как это бывает…

— Насчет своей лошади. — Нун предложил: — Я напишу вам бумагу — счет на продажу. Но если кто-то меня преследует… Не надо, чтобы ее увидели здесь. Вы понимаете?

— Вниз по реке есть скрытое пастбище, сеньор. Буду держать лошадь там.

Рабл Нун поднялся. Ему не хотелось расставаться с такими дружелюбными и простыми людьми.

— Счастливые вы, — сказал он. — У вас всего много.

— Мы бедные люди, сеньор.

— Бедные? Что вы — вы богаче, чем думаете. У вас дом, семья, немного скота, вы спокойны и сыты. Этого у меня сейчас нет. Есть только ночная дорога. — Он указал на мглу за окном и направился к двери.

Заговорил молодой мексиканец:

— Я оседлал коня. Это тоже хорошая лошадь и такая же выносливая.

— Спасибо, друг, — сказал Рабл Нун по-испански.

Все вместе вышли из дома.

— С Богом! — сказала сеньора.

Он помахал им рукой и пропал в темноте.

Недолго сопровождала его теплая атмосфера семейного дома, оставленного на дороге. Снова появилось чувство опасности. Что-то мешало ему в ночи…

Если верить старой газете, когда-то в его жизни было все: семья и собственность, свое дело. Сейчас ему, вероятно, за тридцать. Стало быть, еще молодым он стал спортсменом, охотником, преуспевающим бизнесменом. Охотился, впрочем, он и сейчас. А вместе с тем охотятся и на него.

Новая его лошадь была привычна к ночной езде и долгому пути под седлом. Можно было подумать, что ночь ей нравится. Отъехав от реки, Нун увидел отблески лунного света на рельсах железной дороги. Трещали цикады.

Вроде все было спокойно, но он много лет жил по-волчьи и сейчас на каждом шагу ждал ловушки. Не здесь, так где-нибудь там, куда он спешит, его ждут капканы, засады и пули. Так, может, попытаться исчезнуть, спрятаться в горах?

Впереди были поселки, за ними город Сокорро. Он невелик, но основан давно. Там немало хороших людей, но есть и свои бандиты. Слева по ходу Блек-Рейдж — куда совершают набеги индейцы и где спасаются от закона его нарушители.

Он пустил лошадь шагом, часто останавливая ее и прислушиваясь. Путь лежал через заросли к плоскогорью. На фоне неба, посветлевшего при восходе луны, вырисовывалась кромка гор.

Ему не удавалось отвлечься от своих несчастий. Он мусолил грустные мысли, как собака кость. Джонас Мандрин… Это имя его волновало. Какие-то еще имена и образы выплывали из подсознания, где притаилась память.

Может быть, он со временем все-таки вспомнит, где спрятаны деньги Девиджа?

Есть же какой-то тайник? Судья Найленд предполагает, что этот тайник почему-то известен девушке по имени Пег. Но почему же она не отправилась за деньгами? Кого она боится? Меня или Джениша?

Пег Кулейн хладнокровна, расчетлива и, вероятно, тверда как железо. Если придется с ней встретиться, это необходимо учитывать. По отношению к ней надо быть беспощадным.

К рассвету он был в кедровнике, на еле видной коровьей тропе. Он Полагал, что пока ускользнул от преследования, начавшегося в Эль-Пасо. Спешившись и расседлав лошадку, он пустил ее погулять по лужайке, а сам растянулся на мягкой траве недалеко от пасущейся лошади. Не глупо ли возвращаться на ранчо?! Не лучше ли найти в горах хороший родник и отсидеться возле него, пока эти люди разберутся между собой. Пусть они даже перестреляют друг друга. А когда все кончится, уехать на Восток.

Но он этого не сделает. Фэн Девидж нуждается в его помощи и защите.

Он задремал, а когда очнулся, солнце было уже высоко, но его разбудило не это. Лошадь стояла над ним, тихо фыркая. Уши ее шевелились.

Он перекатился на живот, схватил ружье и нырнул в кусты… И налетел на троих. Они такого не ждали. Не ожидал этой встречи и он.

Резко толкнув ближайшего преследователя, опрокинув его на второго, он разрядил ствол винчестера в третьего, несомненно ранив его. Это дало секунды, чтобы укрыться между камнями. Ударила пуля, брызнули осколки камня. Он выстрелил вслепую и откатился дальше/

Наступила тишина. Кустарник не шевелился. Тут он услышал смех, и издали ему крикнули:

— Можешь тут оставаться и сгнить заживо. Берем твою лошадь.

Они ждали, когда он отзовется.

Прошли минуты, он осторожно выглянул из укрытия. Никого. Прошел час. Переместилась тень ближайшей сосны. Никого.

Он вышел из-за камней и, осмотрев следы, убедился, что эти люди ушли. Решив, что он ранен, они забрали лошадь, пищу, дорожную сумку с боеприпасами и всем, что нужно в пути.

До железной дороги миль сорок. А людей можно встретить лишь в городе, потому что это страна апачей. Совсем недавно тут происходили частые столкновения с индейцами, после чего старатели и фермеры подались в Сокорро или даже дальше.

Ну что ж! Не стоит терять время! Прежде всего нужно найти воду, а затем добыть себе лошадь.

Он двинулся в чащу и пошел по звериной тропе с винтовкой наготове. Так он продвигался примерно час, иногда останавливаясь, чтобы осмотреться. Те люди знали, как он стреляет. Они не желали собой рисковать и понадеялись, что он ранен и ночь доконает его… А если он выйдет из чащи, его прикончат апачи, либо он доберется до города и окажется у всех на виду.

Он поднимался все выше в горы. Лес то теснился, то расступался. Вот уже скалы, а между ними ущелья, сходящиеся к каньонам. Спускаться к реке не стоило, потом придется начинать подъем сначала. В горах нельзя терять высоту.

Он взмок от пота и внезапно ощутил острый приступ жажды. Но в камнях не было и намека на воду. И он спешил вперед, ибо теперь время решало все.

Солнце садилось, удлинились тени; внезапно улучшилась видимость. Внизу далеко-далеко шел поезд. Нуну казалось, он различает и паровоз, и хвост дыма. Он не сомневался, что там его ждут преследователи.

Воистину сегодня был день неожиданностей. Вдруг он вышел к хижине и быстро лег на землю, чтобы его не заметила мексиканка, стоявшая лицом к нему у дверей. С ней пререкался всадник. Собак почему-то не было, только куры бродили возле кустов. Всадник повернул голову. Рабл Нун вспомнил это жесткое лицо с тонкими губами. На его поясе низко висел револьвер, а поперек седла наготове лежала винтовка. Он тронул лошадь. Мексиканка перекрестилась, глядя ему вслед.

Рабл Нун встал. Болели все мышцы. Он отчаянно хотел пить.

Мексиканка стояла, глядя теперь не вслед уехавшему, а на попугая, сидевшего тут же на жердочке. Вдруг она тихо произнесла:

— Подойдите, сеньор, опасности уже нет.

Он спокойно подошел к ней. Он доверял мексиканцам, они всегда помогают тем, кто в беде. Женщина подняла глаза.

— Панчо видел вас. Он вас видел, когда здесь был этот гринго. — Она сказала «гринго» с особым ударением. Нун ухмыльнулся.

— Вы могли бы ему намекнуть, что ваш попугай меня видит.

— Ничего я ему не скажу! Он плохой. Я знаю его — это бандит Линч Менли.

Нун невольно взглянул ему вслед. Если они вызвали Линча Менли, то они взялись за дело серьезно. Еще, значит, кое-что прояснилось и вышло из небытия. Ему знакомо лицо бандита и названо его имя. Это известный убийца. В прошлом Менли служил в королевской северо-западной конной полиции. Оттуда его изгнали за необоснованное убийство индейца. После того Линч служил охранником, нанимаясь то к скотоводам, то на рудники. Он пользовался дурной славой.

Рабл Нун напился воды из колодца. Мексиканка позвала его в дом, усадила, поставила перед ним еду и кофе. Со двора доносилось кудахтанье кур. Это было тихое, спокойное местечко.

— У вас хорошо, — сказал Нун.

Она взглянула с укором:

— Пока не явились апачи. Тогда будет плохо.

— Они заходят так далеко?

— Бывало. Их видели здесь не однажды. И кто их поймет… — Мексиканка присматривалась к нему. — Я не сказала бы, что вас, сеньор, тоже не надо бояться.

— Меня? С какой стати?!

— Когда столько людей охотятся за кем-то одним, значит, он очень опасный человек. Вас ищут по всей Рио-Гранде. Ваши приметы известны.

— Однако же вы помогаете мне.

Она улыбнулась.

— Мне нравятся мужчины, которых боятся другие мужчины. Мой муж как раз такой человек.

— Он здесь?

— Его держат в тюрьме и хотят повесить. Его зовут Мигель Лебо. — Она произнесла эти слова с вызовом.

— Я не знаю его, сеньора. Но ваш муж не плохой человек. Он не имеет права быть плохим человеком.

Она рассмеялась.

— Нет ли у вас, кстати, старого сомбреро? И серапе…

— Да! — Она уловила идею. — Хотите выглядеть иначе?

Она принесла старенькое сомбреро и серапе, знавшие лучшие времена, а заодно и гетры.

— По-испански вы говорите нормально, сеньор. Можно подумать, что вы из Соноры.

Приведенная затем пегая лошадь была не из лучших, с сильно потертым седлом. Но и лошадь и седло годились в дорогу.

Нун сбрил бороду, оставив усы с бакенбардами. Никто теперь не сказал бы, что он приезжий.

Он пустил лошадь к городу по тропе, а затем по разбитой дороге.

В городе Нун быстро нашел подходящий салун, спешился, и, привязав свою лошадь, вошел и спросил пива.

Хозяин был тучен, но двигалсяпроворно. Один его глаз прикрывала черная повязка, зато другой смотрел зорко. В углу стоял пеон.

— Что угодно сеньору к пиву?

Нун тихо спросил:

— Вы видели мою лошадь?

— Видел. — Хозяин насторожился.

— Так вот, кроме пива… Я хочу поменять ее на пару хороших лошадей. Я здесь чужак, сеньор, и мои враги меня ищут. Но, понимаете ли, эту лошадь я взял у сеньора Лебо. Я друг сеньоры Лебо и кое-что сделаю для нее. Для того мне требуются две свежие лошади, притом хорошие, и оружие. Я в состоянии заплатить. Пегую я вам оставлю.

— Я вам доверяю, — сказал хозяин.

— Стало быть, еще пива и пару лошадей. Вы меня поняли, амиго?

Хозяин принес пиво, снял и положил на стойку свой фартук и удалился. Нуна томила жажда. Когда хозяин вернулся, он опять спросил пива. Между тем на улице перед салуном какой-то подросток уже расседлывал пегую лошадь. Он перенес седло на гнедую с белым носом и тремя белыми чулками. Рядом стояла еще одна лошадь, тоже оседланная. С луки ее седла свисал пояс с двумя кобурами. Позади седел были привязаны скатанные одеяла.

Нун покончил с пивом и положил золотые монеты на стойку. Хозяин не принял их.

— Мигель Лебо мой друг, — сказал он. — Вы хотите ему помочь?

— Дело в том, — тихо пояснил Нун, — что за мной тут охотятся, и я рассчитываю на Мигеля. Мы поможем друг другу. Но мне нужно точно знать, что сейчас делается в тюрьме. Насчет охраны и прочее…

— При тюрьме сейчас один стражник. Он свой человек. Помощник шерифа ушел домой спать. Он живет далеко. Поднять тревогу может лишь лавочник, магазин которого возле тюрьмы. Он почему-то не уважает мексиканцев, он любит только свой бизнес.

— Так… Устройте ему коммерцию. Пошлите пятерых покупателей. — Нун выложил две монеты по двадцать долларов. Пусть они покупают все, что им надо, да пусть как следует с ним поторгуются. Чтобы он не оглядывался по сторонам.

Хозяин салуна сказал:

— Идете на крупный риск…

— Сеньора меня накормила, дала мне лошадь и сказала, что муж ее хороший человек, а хороший человек должен жить.

— Его приговорило большое фермерское жюри. Все началось из-за водяной скважины, которой он владел много лет и которую у него отобрали.

— Мы его выручим. Я и вы, — сказал Нун.

Он подошел к дверям и осмотрел улицу. Вечерело. Салуны еще не заполнились праздным народом. Лошади у него были хорошие. Тюрьма находилась в двух кварталах отсюда.

— Адиос, амиго! — сказал Нун и зашагал по улице в том направлении.

Отбросив тяжелую дверь, он вошел в караулку. Было тепло, но возле печки с открытой дверцей сидел на стуле усатый стражник. Он смачно жевал табак и сплевывал в печку.

— Привет, мекс, чем могу быть полезен? — спросил он вошедшего.

— Говорят, вы очень хороший человек, — мягко ответил Рабл Нун. — И еще говорят, ничего не имеете против Мигеля Лебо.

— Действительно Лебо — хороший человек. Но это не значит, что ради него я нарушу закон. У нас тут с этим не шутят.

— А я и не шучу, — сказал Рабл Нун и достал револьвер. — Не хотелось бы пристрелить вас, амиго.

Тюремщик обиженно крякнул и замер. Спросил:

— А вы-то кто? Вы же не мекс.

— Кто поинтересуется, скажите, что приходил Рабл Нун, выпустил из камеры Мигеля Лебо и не рекомендовал беспокоить сеньору Лебо. А также пусть оставят в покое скважину, законно принадлежавшую семье Лебо. Вы меня поняли, приятель? Твердите одно: тут был Рабл Нун.

Глава 12

Мигель Лебо сидел на корточках у костра напротив Нуна и потягивал кофе. Они устроили лагерь в ложбине под соснами, недалеко от гребня хребта. Долина внизу купалась в лунном свете.

— Еще раз спасибо, амиго, — произнес Мигель. — Но все-таки интересно… почему вы это сделали?

Нун усмехнулся.

— Ваша жена очень добрая женщина. И достойная. Я нуждался в помощи, она помогла мне. Кроме того, мне не понравилось, как с вами здесь поступают.

— И все?

— Мне подумалось, что, если я выручу вас сегодня, вы меня подстрахуете завтра. Тем более, что вам ни к чему сейчас находиться дома.

— Да, здесь некоторые люди ополчились против меня.

— Предлагаю поехать со мной в Колорадо, — продолжал Нун. — Там есть одно ранчо, куда не дотягиваются руки закона и где не удивятся вашему появлению. Меня беспокоит судьба хозяйки этого ранчо. Она совсем молодая девушка. Там нужен как раз такой парень, как вы. Но предупреждаю: очень может быть, что дело придется иметь с целой сворой бандитов, а на нашей стороне — только двое стариков.

— Сделаю, что понадобится, — не раздумывая ответил Мигель.

Физически этот выходец из Соноры был крепок. И, повидав в жизни многое, был ко всему готов. Горы и лес его не пугали. Он был охотник и следопыт.

Далее все оказалось проще простого. Недалеко от Сокорро они сели в поезд — в тот самый, в котором Нун недавно ехал в Эль-Пасо, как следует отоспались в служебном вагоне и, попрощавшись с кондуктором, вышли на полустанке, откуда Нун когда-то начал путь на юг.

Пока Лебо сторожил лошадей, Нун прошелся по темному склону. На старой дороге ни одна тень не шевелилась, ночь была тихая, пахло кедровой смолой.

Днем Лебо уехал, и Нун остался один.

По старой тропе он поехал вверх — к хижине немого старика. Там было тихо. Старик мексиканец лежал на песке. Его подстрелили. Лошадей и скот увели. Спешившись, Рабл дотронулся до щеки старика. Тело лежало не менее суток.

В хижине все было перевернуто. Что тут искали? Рассчитывали найти деньги? Пришли, убили старика, увели скот и ушли прочь… Или — не ушли? Предположим, устроили засаду. Это было в их стиле.

Он не торопясь огляделся. Возможно, за ним следят с гребня горы, но это не опасно. Оттуда трудно достать его выстрелом. А к верхней хижине приведет шахта, упрятанная в пещеры и скалы. Надо надеяться, что они не подозревают о существовании тайного лифта и шахты. Старика же, похоже, прикончили, чтобы просто не мешал. Жестокое и бессердечное убийство.

Чтобы следить за хижиной и загоном, наблюдатель должен находиться на соседней вершине или на западном гребне. И кто-то, видимо, их выследил. Фактически все обнаружено — и эта хижина у подножия хребта, и ранчо в предместьях Эль-Пасо. Не исключено, что все места, где он может сейчас появиться, все его тайники — под контролем. Если этим ребятам о нем известно больше, чем ему самому, он может легко попасть в ловушку.

Отыскав лопату, Нун вырыл могилу, завернул труп старика в одеяла и засыпал землей.

Надо пробраться в шахту, подняться в хижину на горе и, если там нет засады, продумать, что делать дальше. В принципе, следует изменить внешний вид, походку, манеры и все, что можно. Нельзя же постоянно находиться под прицелом.

Лошадь сделала несколько шагов и остановилась на открытом месте. Идти к ней ему не стоило. Если кто-то с винтовкой сидит наверху, он попадет на мушку. Нельзя так рисковать.

Восточнее хижины есть недоступный взору пятачок, который просматривается только из кучи камней от подножия скалы. Маловероятно, чтобы там засел преследователь, спрятавшийся до рассвета. Вместе с тем это единственное удобное направление, чтобы проскользнуть под защиту скал.

Он позвал лошадь и, показалось, заметил на вершине солнечный отблеск. Ствол ружья?

Нун вошел в хижину и обнаружил у двери мешок моркови, с которого еще не осыпалась земля. Очевидно, старик убирал морковь, когда пришли его убивать. Он поманил к себе лошадь морковкой, а как только та подошла, схватил повод и отступил в помещение. Он пристроил на спину лошади почти полный мешок моркови, который издали напоминал пригнувшегося всадника.

Примотав к двери повод, Нун выкопал яму в полу у восточной стены, вынул пару уложенных без раствора крупных камней и таким образом быстро сделал проход. Затем выпил воды, взял ружье, отвязал лошадь и сильно шлепнул ее по крупу. Лошадь припустилась от двери, а он нырнул в дырку.

И оказалось, он прав. Хлопнули выстрелы. Лошадь скакала, роняя морковь из простреленного мешка. Нун лежал под самой скалой, переводя дыхание.

Наблюдатели скоро поймут, что их одурачили. Ну что ж, пусть собирают морковку.

Он полз от камня до камня ко входу в пещеру, держась параллельно тропе. Следов на ней не было. В пещере он потянул канат, встал на платформу и, перехватывая его, поднялся наверх.

Пыль была не тронута. Но он ничему не верил и долго прислушивался, прежде чем открыть дверь в кладовку.

Там было пусто. Но ведь никто и не знал об этом месте. Он вошел в верхнюю пещеру. Свет проникал в нее из отверстия в потолке. Не раздавалось ни звука. Лишь кровь громыхала в его висках, да билось тревожно сердце. За следующей дверью могла караулить смерть.

Теперь или позже — конец один. Но фаталистом Нун не был. Он не хотел умирать до срока, но если появится тот, кто движется абсолютно бесшумно, притом быстрее его и действует увереннее, чем он, тогда ничего не поделаешь.

Совершенно внезапно дверь распахнулась сама. Нун выхватил револьвер и готов был выстрелить, но удержался. За дверью стояла Фэн Девидж.

Она отступила, Нун вошел в хижину. Испуганная девушка была одна.

— Здравствуйте, что случилось?

— Не знаю. Но что-то произошло. Джениш вернулся на ранчо злой, как собака. Он взбешен.

— Он вошел в дом?

— Вероятно, вошел, но уже после того, как Хен, постучав в окно, вызвал меня, посадил на вашу лошадь и отправил туда, где, по его мнению, находитесь вы.

— Что с Билингом?

— Не знаю. Я послушалась Хена. Я опасалась, что Арч попытается за меня вступиться, и они его убьют. С Дженишем на ранчо прискакали чужие люди. Несколько человек, с ними девица, с которой мы учились в школе.

— Пег Кулейн?

— Да, но при чем тут она? Что случилось?

Нун подошел к окну и осмотрел тропу. Фэн, конечно, не уничтожила свои следы. Как долго их не найдут? Он взял с полки две горсти патронов и разложил по карманам.

— Охотятся за вашими деньгами, — сказал он Фэн. — Все вместе. А самая активная — Пег Кулейн. Ей принадлежит инициатива.

— Но здесь-то им что надо? Отец оставил ранчо, а денег — ни цента.

— Ничего подобного. Ваш папаша припрятал где-то на ранчо полмиллиона долларов. Об этом проведала Пег. Кстати, знает и Джениш тоже.

— А вы? Откуда вам это известно?

— Не знаю уж почему, но ваш отец мне доверял.

— Так вы знаете, где эти деньги!

— Я же сказал: не помню почти ничего. Однако никто мне не верит. Когда-нибудь, возможно, память вернется, тогда другое дело.

Она взглянула ему в глаза.

— Мне наплевать на деньги, — сказала она. — Но я люблю это ранчо, и здесь я хозяйка. Вернее, хочу стать хозяйкой.

— Так и будет.

— Вы уверены?

— Мне поручили вам помочь. Это я уже выяснил. Но пока я не вспомнил все остальное, приходится действовать интуитивно. Надеюсь лишь на инстинкт.

Они следили за тропой, а что еще оставалось делать? Он понимал, что оказался в западне, а это ему не нравилось.

Его деньги тоже не интересовали. Он потерял себя и хотел бы обрести себя снова. Кажется, он все-таки — Джонас Мандрин, но кто такой Мандрин? Амнезия, то есть потеря памяти, могла быть попыткой разума бежать от действительности. Он боялся восстанавливать прошлое, хотя очень хотел узнать, кем он был раньше. По сути же, ему был нужен шанс начать жизнь сначала.

Пока они выжидали, Нун рассказал девушке то немногое, что удалось ему выяснить за последние дни.

По-видимому, после убийства его жены, он блуждал без определенной цели и соглашался охранять скот на разных ранчо, ибо угонщики скота воплощали конкретное зло.

Внезапно он рассердился на себя. Что толку сидеть и ждать?

— Глупо дожидаться, пока нас прищучат, — решил он и зарядил винтовку и дробовик.

— Побудьте здесь, — обратился он к девушке. — Если кто будет врываться, уходите через кладовку тем же путем, что и я. Они, конечно, найдут этот путь, но не сразу. Приберегите для гостей дробовик.

Он стянул с ног сапоги и надел мокасины, найденные в кладовке.

— Джонас, или… как теперь вас зовут… — произнесла девушка, — будьте осторожны.

Он накрыл ладонью ее руку.

— Фэн, вы теперь знаете обо мне все, что я знаю сам. Не питайте иллюзий.

— Когда отец прибыл на Запад, ему пришлось схватиться с конокрадами, угонщиками скота, бандитами, враждебно настроенными индейцами, — сказала она. — Если дурные люди не понимают ничего, кроме насилия, приходится применять оружие, но наступит час, когда вы отложите его.

— Вы думаете, я могу обойтись без оружия?

— Почему бы и нет? Как я поняла, вы были и журналистом, и бизнесменом. Можете оставить ружье и взяться за перо. Все просто.

Он пошел по тропе сначала довольно быстро, затем в лесу чуть осторожнее. Прислушался. Воздух был неподвижен и чист. С вершины утеса он рассмотрел находившееся внизу ранчо.

Там — никакого движения, и в загоне нет лошадей. Эта означало, что всадники в пути.

Головная боль прошла, чувства обострились. Нун ощутил охотничий азарт. Откуда-то из-под горы донесся топот конских копыт. Он замер. Отходить можно в случае чего к скале, возвышающейся на той стороне долины. По ней тянулась диагональная трещина.

Хрустнула веточка. Передвигаясь от дерева к дереву, Нун слушал, не скрипнет ли седло, не заржет ли лошадь, не звякнет ли упряжь.

На ветру шуршали осины, но вот — посторонний звук. Он обернулся. По тропе скользил как индеец Дейв Черри с ружьем наготове.

Револьвер в руке Нуна дернулся. Лицо Дейва окаменело от шока. Нун выстрелил еще раз. Черри отступил и тяжело повалился навзничь. На его лице застыла гримаса удивления. Ружье выпало. Эхо выстрелов перекатилось по скалам.

Рабл Нун заложил два патрона в револьвер.

Глава 13

Он постоял, медленно считая до двадцати и прислушиваясь. Затем пошел дальше, бесшумно и быстро перемещаясь вдоль склона. Казалось, выстрелы оглушили окрестность. Утих даже ветер. Солнечный свет просачивался сквозь листья.

Нун чувствовал себя хорошо. Он был наготове. Дышал легко. Упругие мышцы были послушны. Он чувствовал в руке ружье и знал, что идет защищать свою жизнь.

Так сколько же их там? Конечно, Джениш и полдюжины его людей. Но одним врагом стало меньше — Черри можно списать со счета, а в команде Джениша он был одним из самых опасных. На ходу Нун инстинктивно менял прикрытия. Сочетание тени и бликов света в лесу, смещение веток, задетых при движении, могут обмануть и самого опытного стрелка.

Не было никаких сомнений, что Черри шел первым, а где-то находится конная группа.

Нун помедлил, соображая, где может быть Джениш и все остальные.

Джениш не торопился. Услышав выстрелы, он сошел с тропы и присел на обломок скалы рядом с Кислингом.

— С Дейвом кончено, — сказал он. — Нун его убил.

Кислинг взглянул удивленно.

— Ты уверен?

— Дейв должен был крикнуть. Он бы позвал нас.

— Может, он идет по следу?

— Он-то? Дейв в жизни не давал промаха. Да он и не выстрелит, если нет стопроцентной уверенности. Считайте, его уже нет. Рабл прикончил его, ребята.

Джон Ленг молча ковырял землю палкой. Чарли что-то хотел сказать и даже переступил с ноги на ногу, но передумал. «Там Рабл Нун — настоящий опытный мастер лесной стрельбы», — подумал он.

Все они размышляли о том, что никому еще не удавалось подловить в лесу Дейва Черри.

— Мы засядем здесь? — спросил Кислинг.

— Надо бы переждать, — сказал Джениш. — А хочешь, иди. Я лично позабочусь о твоей могиле… Лучше, ребята, подождем, пусть Нун пока как следует попотеет. Предоставим ему возможность потрудиться. А если он может ждать, то и мы можем.

— Как насчет судьи? Зачем он вмешивается? — спросил Кислинг.

— С ним все в порядке. Полезно иметь судью на своей стороне, — ответил Джениш, — он может понадобиться.

Кислинг чувствовал, что Джениш злится. Значит, нужно помалкивать.

Судья Найленд приехал на ранчо и долго говорил наедине с Дженишем. Он, правда, собирался побеседовать с молодой хозяйкой, но ее не было. А больше судья ни на кого не глядел. Кислингу не нравилось все это, он не любил, когда происходит что-то ему неизвестное.

Вот и сейчас немного выше, в лесу, ждет их с оружием одиночка стрелок, который обречен. Его давно следовало уничтожить, поскольку он всем мешает, а Джениш медлит и тянет время. С чего бы? Неужто Бен Джениш боится этого парня? Ведь он один, а одному за всем уследить невозможно.

— Пойду-ка я погляжу, — сказал Кислинг.

— Давай, — не взглянув в его сторону, согласился Джениш.

Кислинг заколебался. Это был чистый блеф, он не собирался идти наверх, а ждал, что Джениш велит заткнуться и ждать команды. Теперь нельзя давать обратный ход. Слово сказано. Он бы мог вернуться и сесть на прежнее место. Никто бы ничего не сказал. Но он знал, что его будут презирать. Черт побери, он сам себя наказал. Вот от какой чепухи зависит жизнь человека.

Кислинг сердито зашагал вверх по склону. В стороне от зигзагообразной тропы склон был ужасно крут. Кое-где из-под почвы лезли камни. Приходилось карабкаться, перехватывая стволы деревьев и подтягиваясь за ветки. Пот лил градом.

Какого черта! Зачем ему вообще лезть наверх? Ему ненавистен Нун, но это не значит, что надо вступать с ним в бой. Пусть Джениш сам, если сможет, управится со своим врагом. А вернуться можно другой дорогой.

Думая об этом и обливаясь потом, Кислинг, тем не менее, продирался сквозь чащу. Он, Кислинг, выхватывает револьвер нисколько не медленнее, чем Джениш. Ссориться с Беном он, правда, не собирался, в глубине души сознавая, что твердость руки и четкость прицела у него хуже. А это может кончиться очень печально, и не для Бена, а для него.

Он мало что знал о Нуне, за исключением того, что тот был ганфайтером и убивал людей. Так же, как он сам, как Черри и Ленг. И уж, конечно, не подозревал, что Нун в лесу себя чувствует как дома и лучше встретиться с леопардом, чем с таким противником.

Кислинг глядел во все глаза. Но он привык к ландшафту равнин, он умел скакать на лошади на открытой местности и участвовал в вооруженных схватках с оружием в городе или в загонах для скота. Сейчас он полагал, что движется бесшумно. Время от времени Кислинг озирался, но все равно не видел винтовочного дула, сопровождавшего его перемещения на склоне. Перебегая через небольшую полянку и будучи твердо уверен, что он невидим, Кислинг вдруг столкнулся с противником там, где за секунду до этого никого не было.

Рабл Нун стоял перед ним с винтовкой.

— Не хочется тебя убивать, — спокойно произнес он, как будто они в салуне собирались выпить по кружке пива. — Иди-ка обратно.

— Не могу. — Кислинг сам удивился своим словам. — Я сказал Дженишу, что иду за вами.

— Допустим, ты меня не нашел. Кстати, Кислинг, ты мне не нужен. Это ты меня искал. Против тебя я ничего не имею. Так что — катись.

Еще несколько минут назад такой разговор Кислингу мог бы разве что присниться. И то вряд ли.

— Оставьте в покое ранчо и убирайтесь отсюда. Все, — приказал Нун. — Отец Фэн, Девидж, нанял меня для того, чтобы я выгнал вас вон. И я это сделаю, Кислинг. Я взял за это деньги, так что, по сути, у нас война с Беном. И только.

— Вы его прикончите?

— Если без этого не обойтись. А ты отправляйся назад и можешь рассказать им все, что хочешь… Лучше всего говори, что вообще не видел меня. В конце концов, это я на тебя вышел. Можешь вернуться на ранчо, взять свои вещи и отправиться из этих краев куда-нибудь подальше.

— Мне говорили, что вы никого не щадите.

— Ты, значит, будешь приятным исключением. На черта мне убивать тебя, Кислинг. У нас с тобой разные шансы. Пока ты вытащишь свою шестизарядную пушку, да наведешь ее, да… Я тебя сорок раз уложу, хоть за сорок футов.

Кислинг чувствовал, что пот стекает по его спине между лопатками. Может быть, где-то тут и в самом деле лежит куча денег. Возможно. Но трупу они не потребуются. Трупу не скажут «добро пожаловать» ни в одном доме с красными фонарями, ему нечего делать в салунах.

— Я, наверное, пойду, — согласился Кислинг. — Но хотелось бы знать, что думаете обо мне вы.

— Я думаю, что ты уже взрослый. Ребенок бы сдуру схватился за револьвер и умер.

Кислинг не стал возвращаться к Дженишу, он повернулся и побрел в чащу. Цепляясь за деревья, он в трансе спускался вниз, думая лишь о том, что теперь будет жить.

Нун следил за ним с облегчением. У Кислинга был шанс жить. Но такого шанса нет ни у Джениша, ни у Ленга. Они погрязли во зле.

Подобно призраку, Нун исчез среди листьев и веток. С места, где он затаился, тропа видна была на большом протяжении.

…Бен Джениш выругался.

— Кислинг упустил его! Этот тупоглазый не найдет и седла в освещенном сарае.

— Дай ему время, — сухо сказал Ленг. — Он же не за коровой гоняется.

Но с залитого солнцем холма не доносилось ни звука. Тени застыли.

— Ладно, — произнес Джениш. — Двинулись и мы. Ступай потише и будь готов выстрелить в любую секунду. Похоже, у нас не слишком много шансов.

Джениш пошел по тропе вперед. Он лучше других представлял себе Нуна, немало наслушавшись о нем и у ковбойских костров, и в салунах. Он знал, что Нуна надо опасаться. Его беспокоило то, что Кислинг пропал бесследно. Кислинг — не мальчик. Значит, что-то случилось. Он, правда, слишком нетерпелив.

Они продвигались, с опаской присматриваясь к каждой тени.

— Откуда мы знаем, что он наверху? — спросил Ленг.

— Фэн прошла этой тропой. Бьюсь об заклад, она его встретила или надеялась встретить. Там, вероятно, есть ход в долину, ведь в тот раз он исчез сразу после прогулки по этим местам.

Нун услышал их приближение и отошел глубже в чащу. Он чувствовал себя лесным зверем. Его успокаивала тишина и приятно было ощущать движение ветра в кронах деревьев.

Итак, когда-то он охотился на крупную дичь, владел оружейной фирмой, писал в газетах. И вот теперь выступает в роли охотника на людей. Вроде бы амнезия лишила эти деяния смысла.

Да, эти люди, Джениш со своей компанией, давно вне закона, и они его не пощадят. Могут убить и Фэн. Могут над ней издеваться, держать ее взаперти. Они — хищники. И все же ему было неприятно думать о том, что их надо убить.

Между тем времени для рассуждений уже не осталось. Надо убить или прикончат тебя. А он не хотел умирать…

Пригнувшись и слушая лесные звуки, он ждал. Дважды мелькнули тени бандитов между листвой. Чарли оказался уже так близко, что он бы его наверняка убил. Нун не выстрелил. С каждым шагом они приближались к хижине, а, значит — к Фэн Девидж. Сколько же их всего? Внизу, на ранчо, осталось с полдюжины, да несколько человек, вероятно, спешат из Эль-Пасо.

Нун попытался сообразить, как все-таки можно обойтись без стрельбы. Но это были глупые мысли, они мешали сосредоточиться.

Он поднял винтовку и затаил дыхание… Но, услышав движение позади, молниеносно бросился на землю, перекатился, сильно ударившись обо что-то плечом, вскочил на ноги и выстрелил… слишком быстро.

Он промазал, продрался сквозь кустарник и услышал, что на тропе кричат. Потом затрещали сучья. Справа раздался возглас. Голос был холоден и презрителен. Он узнал голос судьи Найленда.

— Я вырос в лесу, Рабл Нун, и с вами как-нибудь слажу! Ведите себя спокойно. Сопротивление бесполезно.

Нун увидел Голднеса, который был ранен, но, скорее всего, не очень серьезно. А вот появление судьи его очень удивило. Какого же он свалял дурака, ослабив внимание после ухода Кислинга.

Нун осторожно подался назад. Теперь понадобится вся его ловкость. Он не мог выстрелить в Найленда — тут же в ответ ударят залпом полдюжины ружей. И Найленд все это рассчитал.

Рабл Нун услышал его слова:

— Не спеши, Бен. Мы его накрыли. Ему некуда деваться.

Левая рука онемела, плечо было мокрым от крови, он, видимо, разодрал его острыми камнями.

Найленд находился где-то выше и позади него, другие же подходили от тропы. И Нун подвинулся вдоль косогора, держа направление под уклон и скользя по хвойной подстилке, пригнувшись и чуть касаясь сосновых стволов. Ему казалось, что он медленно спускается на лыжах.

Найленда не было слышно.

Нун пробрался в осинник почти ползком, затем встал на ноги, перебежал чуть вперед и упал снова.

— Вот он! Я вижу его!

Это был голос Чарли. Ленг выскочил из-за кустов ярдах в сорока и сразу поднял ружье, прицеливаясь.

Он хорошо видел Нуна на фоне молодого осинника. Нун держал винтовку в левой руке, и Джон еще помедлил, крича:

— Сюда! Я накрыл его!

Но Рабл Нун выстрелил с левой руки, что было почти немыслимо. «Ему не попасть!» — сказал себе Чарли, но земля встала боком, его ударило в грудь и он упал лицом в хвою. Затем он поднялся на колени и стал кашлять. Это был мучительный кашель, причинявший ужасную боль.

Чарли хотел позвать на помощь, но сначала пропал голос, а когда удалось закричать, боль пронзила его, как шило.

— Бен! Помоги мне!

Никто не ответил. Все искали Рабла Нуна.

Ленг нашарил рукой ружье. Ему уже не хотелось вылавливать Рабла Нуна. У него не было желания никого искать, а хотелось сесть на лошадь и ехать на ранчо. Если бы только увидеть там девушку… Фэн Девидж. Она позаботилась бы о нем.

Он встал и пошел по тропе, к лошадям. Собственно говоря, ему показалось, что он идет. Сделав всего лишь шаг, он упал. На листьях блестели солнечные пятна. Это напоминало родник в Арканзасе. Он, бывало, лежал на солнышке, как сейчас, вдыхая запах земли и травы, прислушиваясь к журчанию воды…

Попить бы, но не было сил подняться. Скоро придут и найдут его… Мама сразу нашла бы его. Она всегда быстро его находила. Она знала, что делать…

…Рабл Нун снова оказался в осиннике. Неплохое укрытие. Сейчас в него ниоткуда не попадешь. Он вскочил на ноги, пошел очень быстро, уклоняясь от низко торчащих веток. Раздался выстрел, и пуля чмокнула, вонзившись в осиновый ствол. Под ногами скользила узкая звериная тропа. Он чуть пригнулся и побежал по ней с винтовкой наготове. Плечо кровоточило, но медлить, однако, нельзя. Если он остановится — его убьют. Перескочив в новый осиновый перелесок, он чуть не свалился с ходу в узкую каменную расщелину, ведущую на гребень хребта.

Подъем был очень крут.

Пришлось карабкаться, и каждое движение причиняло чертовскую боль, а выход из расщелины все отдалялся, и из-под ног осыпались мелкие камни.

Снизу раздался выстрел. Осколки камня ударили его в щеку. Он все же достиг гребешка и, обогнув валун, лежавший на самом краю, укрылся за ним. Валун едва держался на каменистой кромке. Нун лег на спину, уперся подошвами мокасин и толкнул изо всех сил. Камень качнулся, накренился и покатился вниз. Это вызвало настоящий обвал. Внизу раздались панические крики.

Нун встал во весь рост. Можно оглядеться. Здесь начиналось широкое плоское ущелье, кое-где поросшее травой. В затененных местах лежал снег. По ту сторону низкого гребня находилась хижина.

Нун снова побежал, но плечо кровоточило и следовало беречь силы.

Взобравшись на гребень, он остановился передохнуть. Ему удалось подняться довольно высоко. Он присел у кучи валежника, откуда был виден весь проделанный им путь, вытащил платок и туго перевязал рану. Рана была несерьезной, но крови потерял много, и это пугало его.

Выждав, Нун увидел первого преследователя, который шел осторожно, но быстро. Нун аккуратно приложил винтовку, тщательно прицелился и, как на стрельбище, повел мушку, опережая движущуюся мишень на полкорпуса. Затем плавно нажал на спуск, винтовка подпрыгнула, и тот человек упал.

Опираясь на винтовку, Нун встал и, даже не оглянувшись, пошел дальше. Сейчас он был на высоте не менее одиннадцати тысяч футов над уровнем моря. Пройдя немного, Нун вынужден был остановиться, чтобы восстановить дыхание. Он оглянулся, но никого не увидел. Нун собирался уже перебраться через гребень, когда внизу, в шести-семи сотнях ярдов, появилось несколько человек.

Дистанция была велика, да и расстояния в горах рассчитывать сложно, однако он взял на мушку одну из фигур и произвел пять быстрых выстрелов. Группа рассеялась по лужайке. Кто-то упал, но снова поднялся.

Нун перезарядил ружье. Стрелял он прекрасно. Он неожиданно вспомнил Билли Диксона из Эдоб-Уоллса, который сшиб индейца с лошади. На расстоянии чуть ли не в милю… Правда, Диксон тогда стрелял из крупнокалиберной винтовки.

Нун вскарабкался наконец на гряду в том месте, откуда, по его расчету, можно было увидеть хижину. Он не ошибся, но хижину скрывал каменный выступ.

Так или иначе, преследователи идут за ним, он это знал, и теперь они особенно осторожны. Он на минуту присел и глубоко вдохнул воздух гор, холодный и чистый, разреженный на высоте. Необходимо дойти до хижины, вывести Фэн и укрыться на ранчо. Там уже, видимо, их ждет Мигель.

Значит, предстоит спуск. Неужели они захватили ранчо? Нашли ли Фэн? Надо пересечь открытую лужайку. Но и здесь уже слишком открытое место. Он почувствовал, что им овладевает страх. Нун лег на траву, перекатился под горку, там несколько десятков ярдов прошел, пригибаясь, и, оказавшись под прикрытием каменистой гряды, наконец-то распрямился.

Глава 14

Гряда разделяла сухие русла, оставленные потоками воды с ледника. По ее крутым берегам росли ели и древние сосны.

Рабл Нун продвигался по осыпи, зная, насколько она неустойчива. Можно с ней вместе сползти в обрыв. Плечо болело, повязка набухла кровью.

По старой ели метнулась белка. С ветки на ветку прыгала сойка. Идти было трудно из-за камней, бурелома и прикрытых ветками рытвин. Нога скользила на валунах, облепленных влажным лишайником. В зарослях папоротника попадались крупные грибы.

Перед тем как выйти на луг, находящийся перед хижиной, Нун постоял в еловой поросли, опираясь на ружье и всматриваясь.

До хижины, скрытой скалами, отсюда было меньше двухсот ярдов. Но на этом открытом пространстве он будет отличной мишенью.

Выбора не было. Его беспокоила Фэн Девидж. Захватили ее или уже убили? Или его там подкарауливают? Так или иначе, он должен пересечь долину и попасть в хижину.

Держа ружье наготове, Нун глубоко вздохнул и вышел из ельника. Он пошел по траве длинным и легким шагом, в любую минуту готовый упасть, выстрелить из винтовки или побежать. В свое время он хорошо бегал на длинные дистанции, но никогда не был спринтером. Правда, в спиду ему при этом не целились.

Он машинально отметил, что за ледниковой мореной слева по ходу можно выбрать удобную позицию для стрельбы, и тут же услышал, как хрустнул сучок на опушке. Там стоял человек и целился в него.

Нун прыгнул в сторону и, как олень, понесся зигзагом к прикрытию. Винтовка рявкнула, и пуля взметнула пыль впереди. Нун увидел канавку и закатился в нее, как в окоп. Тут можно было укрыться… Несколько метров он полз, ощущая, как снова мокнет рубашка от крови, затем вскочил на ноги, прыгнул вперед и, прежде чем был обнаружен, укрылся за камнем. Стреляли в него дважды. Первая пуля ударила в камень, следующая свистнула над головой.

Отдышавшись, он залег в канаве. Все поле отсюда было как на ладони. Он понимал, что им не захочется пересекать открытое место. Ему повезло.

С рукой возиться было некогда. Медленно и мучительно, стараясь не тревожить плечо, Нун пробирался в скалах, время от времени попадая на открытые места, но никто не стрелял. То ли его не видели, то ли преследователи пошли в обход, чтобы не угодить под его огонь из укрытия.

Солнце палило нещадно. Во рту пересохло. Вдобавок ко всему, перебегая по камням, он ушиб ногу. Сначала он этого не заметил, теперь почувствовал острую боль.

Очень хотелось пить. Казалось, прошла вечность. Но вначале надо сделать самое важное. Остановившись, он оглядел оставленную позади поляну. Перед глазами сперва все плыло, но он сощурился и разглядел четырех человек. Среди них не было ни Бена Джениша, ни судьи.

Нун мог бы выстрелить и убить одного или даже двоих. Но его тотчас обнаружат и моментально уничтожат.

Он рванулся вперед, не раздумывая. Пока увидят, пока приготовятся стрелять, он проскочит… И он проскочил, сделав несколько длинных прыжков, прежде чем где-то сзади Щелкнула первая пуля. Вторая попала в камень перед его ногами. Третья угодила в гальку, и он поскользнулся на ушибленной ноге. Винтовка вылетела из рук и ухнула в трехметровую щель. Нун бросился в кусты и там упал, задыхаясь. Теперь у него не было винтовки. Нельзя было терять ни секунды. Они быстро его окружат.

Почти добежав до хижины, он вскользь ударился о выступ скалы, приостановился, достал револьвер. При одном из падений он расцарапал правую руку, но пальцы работали нормально.

Дверь распахнулась, и он услышал голос Фэн.

— Нет! Нет! — кричала она.

В дверях стоял человек с широким грубым лицом и длинными прямыми бровями.

— Нун? Я — Мит Форд! Вы убили…

Он еще разговаривал, чудак. Нун выстрелил от бедра, пока этот Форд торжественно поднимал свою пушку и собирался произвести какие-то движения. Стреляя снова, Нун подумал: «Вот чертов дурак».

Форд нагнулся, чтобы поднять револьвер, выпавший за порог, и тяжело упал лицом вниз. На спине его расплывалось кровавое пятно.

Нун быстро вытащил тело наружу, а сам шагнул в хижину. Фэн захлопнула дверь, и тут же в косяк впилась пуля, посланная откуда-то издалека.

— Вы в порядке? — спросил Нун.

— Да, я в порядке. Он… только что ворвался. Он сказал, что вас убьет.

Нун подошел к стойке с оружием, снял винчестер и перезарядил свой револьвер. Не размышляя, сменил пояс, надев другой, с двумя кобурами.

— Вы ранены! — воскликнула Фэн, уставясь на его плечо и испачканную кровью руку.

Глядя на девушку, Нун осознал, как сильно он хочет выжить.

— Действительно, надо что-то делать, — согласился он, опускаясь на стул, откуда видны были окна и вход. — Мне бы попить сейчас.

— Есть кофе, — предложила она.

— Сначала воды, я думаю. Надо посидеть немного. Расслабиться. Больше всего хотелось отдохнуть, закрыть глаза, воспаленные на солнце и на ветру. Покрасневшие веки горели огнем.

— Отсюда надо уходить, — сказал он. — Здесь мы в ловушке.

— Сперва посмотрю, что у вас с плечом.

Ему понравилось, что она не трусит и не суетится. Фэн быстро принесла горячей воды, лоскуты ткани и, стащив с него рубашку, нежно промыла рану.

Перед хижиной было открытое место, и преследователи не спешили подставлять себя под пули. Вскоре они начнут стрелять, целясь в окна. Пули по хижине будут летать рикошетом, а здесь камень. Он знал, что это означает: рикошет может разорвать человека на куски.

Нун пил кофе, сидя лицом к окну. Фэн бинтовала его плечо.

Издалека раздался голос судьи Найленда:

— Нун! У вас нет шансов! Выходите, подняв руки, мы договоримся!

Нун не ответил. Пусть разговаривают, если им хочется. Ему с ними не о чем толковать.

— Мы знаем, что Фэн Девидж здесь, что вы ранены. Скажите, где этот чертов тайник и вы получите равную долю!

— Равную чему? — спросил Нун.

— Пополам, — ответил Найленд. Его голос звучал уже ближе.

Если они захотят ворваться, он уложит двоих, а то и троих, прежде чем они смогут что-нибудь сделать.

Наступило молчание. Фэн закончила перевязку. Нун рассматривал местность. Тут несколько одиноких деревьев и два-три валуна. Нападающих можно заставить понервничать.

— Фэн, — сказал он, — тут имеются джутовые мешки. Возьмите один из них и соберите какую-нибудь еду: консервы, бекон, немного кофе, муку, сухари. Так, чтобы унести с собой.

Она делала все, что он велел, не задавая вопросов.

— Флягу, — добавил он, — и возьмите побольше патронов.

— Послушайте, Рабл, — снова донесся голос снаружи. — Мы не хотим убивать мисс Девидж. Вы ставите ее в опасное положение.

— Хотите сказать, что намерены лишь ограбить ее? Так Дело не пойдет.

Он поднял винтовку и сделал три быстрых выстрела по валунам, за которыми, несомненно, кто-то сидел. Он слышал, как ударялись пули. Затем он встал и прикрыл внутренние ставни. В них были бойницы, через которые можно стрелять.

— У вас есть шанс. Выходите! — повторил Найленд. — Иначе мы выкурим вас.

Выкурят их? Гореть тут нечему. Но ветер дул в направлении дома, и если они разведут огонь и набросают смолы со скал, то дым повалит во все щели.

Нун открыл дверь кладовки.

— Уходим, — сказал он. — Они надымят.

Он помог Фэн пройти и постоял минуту, оглядываясь. Уцелеет ли это жилище?.. Все-таки он устал сверх меры и потерял много крови. Если бы не девушка, черта с два он оставил бы крепость без боя. Однако они действительно напустят сюда дыма.

Нун последовал за ней, тщательно затворив за собой двери.

Глава 15

Фэн верила ему. Об этом Нун размышлял, присев у шахты на корточки.

Она положилась на него, и он не мог ее подвести.

Явившийся ниоткуда, потерявший себя, он увидел на горной дороге девушку и с первой минуты их беды как бы объединились. Они устремились навстречу друг другу — он и она, — защищаясь от наступавшего зла.

Собственно, он находится здесь из-за нее, и теперь они оба в смертельной опасности. Он заглянул в шахту. Казалось, вот путь спасения. Но так ли?..

Преследователи знают нижнее ранчо. Они уже пытались там подкараулить его и не задумываясь прикончили немого старика. Даже если сейчас там никого нет, то лошадей не найдешь, а до железной дороги пешком идти долго. Его и Фэн перехватят по пути или дождутся на полустанке.

Он эту шахту обнаружил без особого труда. Найдут ли ее бандиты? Возможно, они уже нашли это убежище и ждут внизу. Он не исключал, что тут тоже ловушка для беглецов. Шансов у них действительно оставалось мало.

Но кое-какие есть, сказал себе Нун, вспомнив древние ступени, ведущие неведомо куда из ствола этой шахты. Снизу по ним не подняться, их разрушили камнепады и размыла вода. Но ведь не ради удовольствия кто-то рубил в очень твердом песчанике лестницу.

Тайник? Укрытие? Сквозной путь наружу?..

В одном из фонарей, висевших на стене, было немного керосина, в другом — ни капли. В углу под ними Нун обнаружил жбан с керосином, горлышко которого было заткнуто картофелиной.

Он наполнил оба фонаря керосином, снял со стены моток веревки, и подойдя к шахте, один фонарь отдал Фэн. Минуту поколебавшись, он пришел к выводу, что надо рискнуть, другого выхода нет.

Он показал ей платформу.

— Залезайте, Фэн. Тесновато, но мы уместимся.

Она заглянула вниз.

— А они нас там не ждут? — спросила она.

— Мы не опустимся до самого низа, — сказал он спокойно. — Начинается большая игра. Если хотите попытать счастья здесь, я вас оставлю. А нет — так поехали.

— Нет. Я с вами… Куда бы вы ни пошли.

На маленькой платформе было рискованно шевелиться. У темнеющего отверстия пещеры Нун остановил платформу и закрепил канат. Девушка вошла в пещеру, он внес туда фонари и жбан с керосином. Затем вновь поднялся и погрузил на платформу мешки с едой и боеприпасами. К этому времени дым шел из дома уже в пещеру.

— Найдут они нас? — спросила Фэн.

— Сомневаюсь. — Он посмотрел вниз. Ему показалось, что там, где раньше ничего не было подозрительного, в пыли теперь отпечатался след сапога. Впрочем, в полутьме он мог ошибиться.

— Вы мне доверяете?

— Да, — спокойно ответила она.

Достав охотничий нож, Нун перерезал канат. Платформа с треском рухнула и взвилось облако пыли. Канат освободился, скользнул через блок и тоже упал на дно шахты.

Фэн сжала руки от удивления. Получалось, он и она не могут теперь ни подняться, ни спуститься.

На дне шахты стояли два человека. Они задрали головы, но ничего не могли оттуда увидеть. Нун слышал их возгласы, но не разобрал, о чем они спорят.

Фэн взяла обе винтовки, а он взвалил на себя мешки с припасами, и они ступили в глубину пещеры.

Под ногами была столетняя пыль. Свет фонарей отбрасывал на стены причудливые очертания теней. Пещера была естественного происхождения, следов обитания в ней они не увидели.

Пройдя футов пятьдесят, они оказались в раструбе пещеры, куда попадал свет сквозь узкую щель, рассекавшую свод. Здесь был выложен круг из камней. Когда-то в нем жгли костер.

— Временный лагерь, — решил Нун. — Не думаю, чтобы люди жили в этой пещере, но они здесь укрывались. И где-то должен быть выход. Собственно говоря, туземцы предпочитали жить на открытых местах. Они строились на плоских вершинах холмов и на плато.

Было абсолютно тихо. Фэн пыталась представить себе людей, которые когда-то сидели у этого костра. Может быть, они здесь совершали свои обряды? Но приходили сюда только в особых случаях.

Нун подобрал в пыли окаменевший кукурузный початок. Его очистили не до конца, некоторые зерна не вылущили из гнезд.

— Интересно, где они жили, если не здесь? — сказала Фэн.

— Думаю, в предгорьях, — повторил Нун. — Но не в каньонах. Я исходил этот край, как мне кажется, вдоль и поперек. Тут есть следы поселений и на высотах. Я нашел там старые черепа. Думаю, на людей нападали и оттесняли, поэтому они стали строить жилища под нависшими скалами.

Он поднял мешки, взял фонарь и нырнул в туннель. Туннель был узким, поклажа цеплялась за стены, приходилось низко наклоняться. На протяжении ста шагов направление не менялось. В спертом воздухе стало трудно дышать. Мигал фонарь: явно не хватало кислорода. Нун вытер со лба пот.

Еще сто шагов. Еще сотня. Далеко ли они ушли от кострища? Нун полагал, что ярдов на восемьсот — девятьсот к востоку.

Еще через сотню шагов пришлось остановиться. Фонари горели еле-еле. Воздуха не хватало. По щекам Фэн струйками тек пот.

— Надо держаться, — сказал Нун. — Нет смысла поворачивать обратно.

Он поднял мешки и пошел дальше. Резко повернув, туннель вдруг расширился и стало прохладно.

— Рабл… Фонари! — воскликнула Фэн.

Фонари вспыхнули, будто их вынесли на свежий воздух. Пламя в них чуть склонилось. В то же самое мгновение Нун почувствовал на щеке легкую свежесть прохлады.

Они вышли наружу под скальный выступ, нависший над жерлом туннеля. Впереди был обрыв в узкую долину. Это место Рабл Нун никогда не видел.

По расщелине сбоку можно было подняться на плоскую гору, к роднику. Подъем показался им головокружительным. У родника виднелись следы древних кострищ и валялись черепки глиняной посуды с черно-красным рисунком.

К самой вершине горы вела очень крутая расщелина. Неверный шаг — и сорвешься. А если кто ждет тебя наверху, ты полностью в его власти.

— Будут ли нас преследовать? — спросила Фэн.

— Им нужно избавиться от нас. Мы знаем слишком много, а Бен Джениш понимает,что меня послали его убить.

— Мы можем выбраться отсюда?

— Сомневаюсь. Я сбросил канат. Надеюсь, они подумают, что с нами произошел несчастный случай, что мы — в ловушке. Если они клюнут на это, то не будут нас преследовать. Так или иначе, один человек может обстреливать этот длинный проход и остановить их, сколько бы их ни было.

— Но вы не делаете этого. Почему?

Нун пожал плечами.

— Я не хочу никого убивать, если меня к этому не вынуждают. А возможно, я надеюсь, что выход отсюда есть. — Он указал на расщелину.

Расщелина кверху суживалась до трех футов, ее заполняли обломки рыхлых пород. Позади в дымке зияла бездна каньона.

Люди, ходившие к роднику, выращивавшие кукурузу и делавшие черно-красные горшки, жили давным-давно: тогда, вероятно, подъем и спуск здесь были намного проще и безопаснее. Время сделало свое дело. Образовалась опасная осыпь. Потревожишь ее, и весь склон пойдет вниз… И тогда уже не спасешься.

Нун напился родниковой воды, вытер рот тыльной стороной ладони, и, взглянув мельком на подъем, спросил девушку:

— Полезем?

— Да, — сказала она.

— Когда начнем подъем, нельзя повернуть Назад. Спускаться будет труднее, придется лезть до конца.

— Ладно, — согласилась она.

Все же он колебался. Рабл Нун умел бороться с преступниками. В этом он не знал страха. А вот сейчас ему стало жутко. Он знал коварство таких мест, и отчетливо осознавал, насколько это опасно.

— Не странно ли? — Фэн как будто угадала его мысли. — Я так мало вас знаю, но почему-то чувствую себя в безопасности.

— Я и сам-то не очень знаю себя. Кажется, когда-то меня звали Джонасом Мандрином. У меня была своя компания.

— Можно, я буду называть вас Джонасом?

— Как вам угодно. Но нам пора двигаться. Не знаю, что наверху, хотя бандиты могли отыскать другой путь и обойти нас.

— Как же они узнают, откуда мы появимся?

Это верно, но недооценивать Найленда и Джениша нельзя. Найленд к тому же рискует в такой игре не только своей репутацией, но и жизнью.

— Идите первой, — сказал Нун. — Если что, я вас подстрахую.

Один мешок пришлось оставить. Он сложил в другой мешок все, без чего нельзя было обойтись, то есть еду на несколько дней и патроны, и укрепил мешок веревками на спине. Руки должны быть свободными.

Внезапно он услышал отдаленный звук. Безусловно, в туннеле находились люди.

Он резко повернулся к Фэн.

— Пошли.

Фэн посмотрела наверх и сказала:

— Вы идите первым… Пожалуйста.

Спорить уже было некогда. Он начал подъем, помогая себе рукой. Из-под ноги покатился камешек, и он оглянулся. Фэн была близко, он оценил ее ловкость, но позади темнела пропасть каньона. До верха было несколько десятков футов, расстояние показалось огромным. Мешок тянул его вниз, и подъем оказался круче, чем виделось снизу. Пот стекал по лицу, раненое плечо под рубашкой онемело. Хватая ртом воздух, Нун замер, чтобы передохнуть. Но цель была уже близка. Он ощутил ногой очередной упор, перенес на него весь свой вес, но порода обмякла и подалась. Нун едва успел запустить пальцы в трещину скальной стены. В каньон, набирая скорость, летели камни. И в этот момент он почувствовал руку Фэн. Она зафиксировала его ногу и он рывком подтянулся, нашел упор и расклинился в трещине. Закрепившись, он подтянул вверх Фэн. Впрочем, она цеплялась сама. Здесь они передохнули. Он снял со спины мешок, закинул его повыше. Поднялся на пару футов еще и вновь перебросил мешок вперед. Поднимаясь выше и выше и помогая Фэн, он расслышал внизу голоса. Это его подстегнуло, и он рывком одолел целый ярд, опять перекинув мешок.

Внизу заорали:

— Бен, они тут.

Он раньше не видел парня, который, приплясывая, кричал внизу:

— Бен! Бен! Мы поймали его!

— Фэн, — сказал Нун как можно спокойнее, — переползайте-ка через меня. Побыстрее…

Она подтянулась, он схватил ее за талию и буквально перекатил через себя. До верхней кромки осталось несколько ярдов.

— Вперед! — крикнул он ей. — Когда доберетесь до верха, прикройте меня огнем из винтовки.

Держа в одной руке револьвер, он продолжал, поглядывая назад:

— Им там спешить некуда.

Тот парень, который кричал, опять появился в поле зрения Нуна и глазел, задрав голову. Нун подобно ящерице замер на камне и выстрелил. Парень улетел в каньон. Его крики долгим эхом разносились по расщелине. Теперь в скалу возле Нуна ударила пуля и оцарапала камень. За ней просвистела другая. Нун прижался к скале и столкнул ногой глыбу, вызвавшую настоящий камнепад. Камни перелетали через выступы скал, внизу с площадки высунуться было невозможно. Наконец он резко перескочил через кромку и вытянул на веревке мешок. Мышцы еще сводило от напряжения, думать не было сил. Фэн лежала рядом, лицо ее сильно побледнело.

— Вы в порядке? — почти беззвучно спросила она.

— Мы не будем в порядке, — ответил Нун, — пока они все не отправятся на тот свет. Они озверели.

— Что будем делать?

— Драться. Видит Бог, мы не хотели неприятностей. Будем сражаться так, как им никогда и не снилось.

Глава 16

Полежав на траве и восстановив дыхание, он встал. Воздух был чист и прохладен. Футах в пятидесяти виднелись развалины древнего поселка. Его дома когда-то стояли впритык друг к другу в два ряда. На их месте остались прямоугольники ям с черно-красными глиняными черепками.

Это был остров под небом среди облаков. Казалось, все вокруг замерло. Ничто не нарушало тишину.

Грохот падающих камней на подъеме заставил Нуна и Фэн вспомнить об опасности.

— Я их остановлю, Фэн. А вы осмотритесь, нет ли кого-нибудь поблизости.

Нун пополз к краю площадки и обрушил по скату валун. Раздался грохот, который сопровождался криками брани. Надо полагать, это на некоторое время задержит преследователей. Хотя бы ненадолго. В здравом уме никто не рискнет подниматься под камнепадом.

Нун встал. Вот здесь они, значит, жили, эти люди, охотящиеся в джунглях. Туземцы жили общиной, придумывали законы, обеспечивающие свободу. Но свобода и цивилизация могут существовать лишь там, где закон и согласие.

Нун ковырнул носком мокасина рыхлую почву. Том Девидж оставил деньги, и вот из-за них столько людей готовы растерзать и убить его дочь и друзей. Да и уничтожить друг друга. Одни люди воюют на Западе за свободу, другие — за деньги, третьи — за власть. Слабые вручают себя попечению сильных: они начинают как подзащитные, впоследствии становясь подданными.

Нун был ранен и утомлен. Ему не хотелось драться и убегать. Но не видно конца ни тому ни другому. Фэн бродила по древнему поселению, надеясь найти спуск с горы. Нун на минуту вернулся к скату и сбросил через край еще несколько камней. На всякий случай. Чтобы там, внизу, не особенно горячились.

Надо было сориентироваться. С этой горы все казалось незнакомым.

Каньон погрузился во тьму. Внизу ничего не видно. Не слышно и голосов. Похоже, Дженишу этот край знаком лучше. Тем более Нун многого не помнит. На всякий случай он скинул вниз еще один крупный камень, вызвавший новый обвал. Когда звуки замерли, тьма поглотила каньон.

Подобрав мешок и винтовки, Нун пошел к девушке. Голова разболелась: он хотел одного — лечь и уснуть.

Фэн стояла у края площадки, прикрытого низкорослым кустарником.

— Скоро совсем стемнеет, — сказала она. — Тут ни тропы, ни следов животных. Неужели тот путь наверх только один-единственный, а они его закрыли для нас?

Он покачал головой.

— Разумеется, нет. Надо найти другой.

И они обнаружили выход через ущелье, казавшееся непроходимым. Оно поросло островерхими елями, цепляющимися за скалы. Некоторые ели были вывернуты, и корни их устрашающе торчали. Среди бурелома светились молодые березки. Сухие стволы белели в темноте, как кости.

Наступила ночь. В небе проклюнулись звезды. Почти на ощупь Нун продрался по древней тропе, поросшей осинником и кустами. Фэн шла за ним, уклоняясь от веток. Они выбрали место в зарослях у родника, настелили на мох елового лапника и молодых березовых веток.

— Мы будем спать здесь, — решил Нун.

На крохотном костерке Нун сварил кофе в банке из-под бобов. Бобы они съели холодными.

Фэн уснула мгновенно. Укрыв ее курткой, Нун улегся поодаль. Его постель была жестче, но он так устал, что это не имело значения.

Нун проснулся при первом проблеске зари. Он ужасно продрог, и мышцы стали деревянными. Девушка спала. На винтовки легла роса. Нун первым делом обтер оружие и, отойдя от бивуака на несколько шагов, прислушался к отдаленному шуму ветра в листве высоких берез. Накануне вечером, пока не стемнело окончательно, он вроде бы видел в нескольких милях внизу загон для скота на просторной поляне. Нуну показалось, что ему знакомо это место. Промелькнула тень воспоминания. И исчезла, сменившись заботами о ночлеге.

Нун вернулся и основательно проверил оружие. Следовало прочистить стволы, что он тотчас и сделал.

Проснулась Фэн.

— Вы ждете меня? — спросила она. — Сейчас я буду готова.

— Мы пойдем вниз по ущелью, — сказал Нун.

— И что будем делать?

— Я собираюсь сразиться с ними. Воевать так воевать. Мне надоело убегать.

— Я с вами. В конце концов, это моя война.

Нун не стал возражать. Все равно девушку негде оставить.

Перекусив всухомятку, они пошли вниз по тропе, совершенно заросшей молодыми деревьями.

Нун себя чувствовал лучше, но двигался с осторожностью, оберегая раненое плечо.

Через какое-то время они достигли поляны, которую Нун видел сверху. Трава тут была высокая, сочная. Возле загона виднелся бревенчатый дом. Но людей не было.

— Я знаю это место, — сказал Нун, — уверен, что знаю. Вот там колодец. В доме есть седла. У той опушки всегда паслись лошади.

— Вы тут бывали?

— Безусловно. Здесь одно из моих укрытий. Уверен, что я здесь отсиживался неделями. Кое-что, впрочем, помню нечетко.

По-видимому, сейчас он заново открывал для себя эти горы. Все предстояло расставить по местам. Возможно, хижина непосредственно над ранчо «Рафтер-Д» была его главным пристанищем, а ферма старого мексиканца служила для содержания запасных лошадей. А это ранчо расположено уже за хребтом, отсюда идут другие линии связи и снабжения. Если он не ошибается, это как бы запасной вариант.

— Ладно, — сказал он наконец. — Пойдем-ка туда и посмотрим.

Но безопасных мест не бывает. Сейчас можно наткнуться на что угодно. И на кого угодно.

Нун не пошел напрямик, а стал обходить по краю поляны. Фэн шла за ним.

Он знал, что хижина состоит из двух помещений, как принято в Техасе, соединенных крытым крыльцом. Загон ограждали длинные осиновые жерди. Да, вот и колодец. Но старика, сидевшего на скамье и чинившего конскую сбрую, он не узнал и не вспомнил.

Старик между тем не удивился.

— Привет, — сказал он. — Я вас заждался. Нужна одна лошадь или две?

— И давно вы меня ждете?

— Ну… приезжала дама. Она расспрашивала о вас. Очень приятная мисс. Она меня и предупредила.

— Пег Кулейн? — спросил он и добавил: — Она была одна?

Старик осклабился.

— Ну, какая же дама появляется в нашем краю в одиночку! Это было бы очень неосмотрительно. С ней приехали два джентльмена. Вообще-то, я бы их не назвал джентльменами, разве что из почтения к мисс. Если мне когда-нибудь доводилось видеть ночных охотников, пускающихся по совиному следу, так это были именно они. Я таких узнаю за милю, а они подъехали гораздо ближе.

— Они-то вас узнали?

Старик усмехнулся.

— Никто меня не знает. Даже вы. Но эти двое… Финн Кегл и Джерман Бейлз — действительно скверные парни. Это я знаю не понаслышке. Леди, сказал я той даме, я, к вашему сведению, не бывал за хребтом и оттуда сюда тоже никто не приезжал. Оттуда нет дорог. Я ей объяснил, что они ищут человека, о котором здесь и не слышали. У нас таких нет. А если считаете, что он пробрался оттуда, так сами прикиньте, возможно ли это. Они посмотрели на горы, посоветовались и ускакали.

— Давно это было?

— Два дня назад. Она описала вас преотлично, мистер. Даже слишком.

Старик был сутулый, небритый, лицо в глубоких морщинах. Но его руки, сплетающие ремни, двигались быстро и легко, сильные пальцы как будто играли. Комбинезон скрывал пистолеты на поясе старика, а в двух шагах за дверью стоял дробовик.

— Я поймаю двух лошадей. — Он с минуту еще постоял и добавил: — Не хотелось бы мне, мистер, вмешиваться в ваши дела, но мой вам совет: чаще поглядывайте по сторонам. Думаю, кто-то из этих людей здесь остался. С хорошим ружьем.

— Спасибо, друг.

Нун оглядел окрестность. Да, тут надо двигаться с опаской. Мест для засады хватает.

Старик был подвижен и ловок. Лассо он бросил дважды. Поймал лошадей, оседлал их, подтянул для Фэн стремена. Пока он трудился, Нун и девушка напились холодной воды и съели мяса, лепешек — всего, что вынес из дома старик, настоявший, чтобы гости поели.

Подумав, старик добавил к тому, что рассказывал раньше:

— Может, вам надо знать: та дама ищет чего-то не наугад. Сдается мне, она идет к цели по ясному следу. И беспокоится только, как бы ее не опередили.

— Вот как…

— А ее спутники спрашивали меня, нет ли в скалах укрытых хижин. Я сказал, мол, тут вся местность усеяна заброшенными постройками. Индейцы ушли, их жилье осталось. А о древесном доме им не дознаться.

Древесный дом? В мозгу Рабла Нуна будто ударил колокол. Древесный дом. Вернее — дом, упрятанный в дерево…

— Вы давно знаете это убежище? — осторожно спросил Нун.

Старик пожал плечами.

— Еще бы. Это же я его обнаружил и показал Тому Девиджу. Мы охотились на лося. Меня чем-то удивило то самое дерево, и я вернулся, когда мы лося завалили, просто из любопытства. Это сикомор, ему лет пятьсот или тысяча. Его ветви упираются в утес, там в листве ничего не видно. Но мне показалось странным, что возле самой скалы нижние ветви как будто отполированы. Кто-то по ним взбирался не раз и не два. Вот я и полез.

Старик умолк и задумался. Нун не торопил его. Но старик сам оживился.

— Там, в пещере, укрытой ветками дерева, было жилище, устроенное лет двести назад. Я нашел старый испанский топор, ржавый кинжал и уздечку старинной работы. Кто-то годами пользовался этим убежищем в те времена, когда испанцы пришли в Нью-Мексико. По-моему, это был кто-то из пришедших вместе с Риверой в 1700-х годах. Он здесь жил несколько лет. Потом сломал ногу, схватившись с гризли. С одиноким человеком все может случиться.

— Том Девидж часто здесь появлялся? — спросил Нун и пояснил старику: — Это его дочь. Ее зовут Фэн.

— Я так и подумал. Вообще-то, Том редко меня навещал, но напоследок он зачастил. Ему здесь понравилось.

Старик приготовил кофе. Они вошли в хижину, сели за стол. Нельзя было уезжать, не узнав всего до мелочей. Том Девидж любил риск. Смолоду он не ладил с законом, имел повадки одиночки, всегда готового к бою. Вероятно, он, как и многие, приехал на Запад, надеясь начать здесь новую жизнь. И кто бы он ни был, он стал здесь добропорядочным предпринимателем и наживал свои деньги честно.

Так или иначе, следовало отыскать укрытие, которое старик называл древесным домом. Очень вероятно, что там и спрятаны деньги Девиджа. Наверное, об этом знает и Пег Кулейн. И она может разузнать либо вычислить, где находится тайник.

Нун не мог сказать старику, что многого не помнит и сам ничего не найдет. Вместо этого попросил:

— Может, вы пойдете туда вместе с нами?

Старик ухмыльнулся:

— Мне-то нельзя. Та мисс и парни вернутся сюда. И если меня здесь не окажется, начнутся поиски. Кто знает, чем это обернется. И вам, мистер Нун, не стоит связываться с такими бандитами, как Джерман Бейлз и Финн Кегл… Тем более сразу с обоими. Этого вам уж точно не надо.

Глава 17

Кегл и Бейлз… Он знает: они участвовали в кровавых схватках, связанных с угоном скота. Бейлз когда-то служил в охране «Уэллс Фарго». Кегл отбыл срок заключения в тюрьме в Юте. Оба наемники-профессионалы, и услуги их стоят недешево. Таких парней Нун знал хорошо. Пег их взяла с собой, чтобы справиться с Беном Дженишем? Или она их наняла для осуществления сделки. Не важно, какой…

Пока старик рассуждал и рассказывал, Нуну пришла в голову довольно простая мысль. Если они в самом деле найдут деньги, можно положить их в Денвере в банк, где они будут в целости и сохранности. Причины воевать больше не будет, а вся компания любителей острых ощущений уберется прочь. Во главе с Дженишем или как им заблагорассудится. Главное — ликвидировать саму возможность легкой добычи крупной суммы денег.

Итак, древесный дом. Прямые вопросы могут насторожить старика. Что у него на уме — неизвестно. Когда речь идет о деньгах, многие люди совершают непредсказуемое. Значит, сикомор, приникший к скале… Это уже кое-что.

Вряд ли туда ведет тропинка. В одиночку Том Девидж не мог ее проложить, да и не каждый день он ходил к тайнику.

— Я постоянно думаю, — начал Нун, — о том, как в той пещере мог жить какой-то испанец. Тем более неподалеку бродили индейцы…

Он выуживал ключ — любой ключ.

— А кто его трогал? — сказал старик. — Никто его не трогал.

— Но он жил как в тюрьме, — продолжал Нун. — Даже не мог следить за индейцами. Обзора же оттуда нет.

Старик проворчал:

— Это точно. Там трехсотлетние сосны. Стоят стеной. Ничего не видно.

— Ну, а мисс, которая мной интересовалась? Может, она уже там со своим конвоем? Не хотелось бы встретиться с ней.

— Нет, если только они не сделали круг. Я-то их отправил в каньоны. Они ищут там. Не знаю, правда, что именно.

— В таком случае, — с облегчением сказал Нун, — мы с Фэн, пожалуй, проедем туда. Но, на случай каких-то сюрпризов, может быть, не по старому следу. Как вы думаете, старина?

— Поезжайте вокруг загона, — посоветовал старик. — Том Девидж, кстати, когда беспокоился, не следят ли за ним, ездил мимо сарая и вкруговую.

— Спасибо. Мы вернемся. А если кто будет нами интересоваться, вы никого не видели.

Они сели на лошадей.

— Я выспрашивал наугад, — заметил Рабл на ходу. — Не имею ни малейшего представления, как мы туда доберемся.

Еле заметная тропа спустилась к ручью, огибавшему основание укрытого зеленью утеса. Лошади пошли по мелкой воде. Мили через полторы ручей отошел от скал. Тут стеной стояли древние сосны. Стволы их бронзовели на фоне неба. Проход между ними и скалами был неудобен для лошадей. Нун натянул повод. Но не спешился, а предоставил лошади возможность идти, как она хочет. Она пошла медленно, с остановками, выбирая места, куда ставить копыто. Лошадь Фэн двигалась за ней след в след.

Справа от выступа скалы, скрытого соснами, открылась площадка, где очевидно когда-то привязывали лошадей. Тут был сухой навоз и отпечатки копыт.

А впереди распростер могучие ветви, упиравшиеся в скалу, гигантский сикомор.

Рабл Нун спешился, прошел вперед и прислонился к дереву. Фэн повторяла его движения. Вокруг было очень тихо. И в тишине из тесно стоящих сосен к сикомору, как привидение, выехал всадник. Нун также бесшумно выхватил револьвер.

Это был Мигель Лебо.

— Мигель?!

— Они едут, амиго. Куча народу. Утром они посовещались у карты, где это место отмечено крестиком, и один сказал: «Вот куда они направились». А другой: «Значит, это там». И все вскочили на лошадей. Это была карта окрестностей ранчо. Хенекер ее знает, и он сказал мне, как ехать старой тропой напрямую. Они скоро будут здесь, амиго.

Рабл Нун обернулся.

— Слушайте меня, Фэн… Поднимайтесь и обыщите дом. Кстати, посмотрите, нет ли из него второго выхода. А ты, Мигель, укройся в этих камнях. Ствол сикомора загораживал вход в пещеру и на лестницу, позволяющую туда подниматься с земли. Нун встал на каменистый выступ и передал Фэн мешок с припасами.

Спрыгнув обратно, он присел на корточки рядом с Мигелем. Тот сдвинул сомбреро на затылок.

— Что и кто там на ранчо? — спросил его Нун.

— Сначала там не было никого и ничего, — ответил Мигель. — Потом пришел высокий блондин. Спрашивал, где сеньора. Никто ничего ему не сказал. Тогда он уехал. Похоже, в горах ему не повезло.

— Как ты сюда добрался?

— Хенекер объяснил. Да я и сам вспомнил, что знаю эти места. Мальчишкой бывал тут с отцом. Он вымывал на ручьях рассыпное золото. И, между прочим, отец говорил, что здесь, в дереве, можно прятаться.

Мигель швырнул окурок сигары.

— Кто-то подходит, — сказал он и исчез за камнями.

Подъехали пятеро. Нун узнал Пег Кулейн, судью Найленда, Джениша, Линча Менли, а пятый бандит был ему незнаком.

Пег не выглядела уставшей. Не сойдя с лошади, она бросила Нуну:

— Вам надо было меня послушаться. А теперь у вас шансов нет.

— Это как посмотреть, — ответил он холодно.

— Нас пятеро, — сказала она.

— Но каждый из вас хочет жить. И вы тоже. И каждому достаточно всего одной пули.

— Вы выстрелите в женщину?

Нун улыбнулся.

— Вы играете в мужские игры, ничего не поделаешь. Вижу перед собой четырех бандитов и девку, готовую продать лучшего друга за доллар. — Не дав ей и слова сказать и не глядя на мужчин, Нун повысил голос: — Вы получите то, что даст она вам. То есть пшик. Ваша доля уже приготовлена. Примите мое соболезнование, джентльмены…

Он чувствовал, что где-то рядом Кегл и Бейлз. Но где они? Знают ли о них судья и Бен Джениш?

Кстати, Дина Кулейна прикончить мог и сам судья. Старый коршун.

Нун не хотел Стрелять первым, но был готов к выстрелу и старался не упускать никого из поля зрения. Первый, кто двинется, получит пулю, а там уж как повезет. Он стоял во весь рост, и в руках у него было по револьверу. В правой и в левой. Как ни странно, Бен Джениш беспокоил его меньше, чем незнакомец, приехавший, вероятно, с судьей.

— Отдайте деньги, — обратилась к нему Пег, — и можете уезжать.

Нун усмехнулся. Он готов к худшему. Но пусть начинают они. Пусть кто-то откроет бал…

— Ну, ребята, вы же приехали убивать. Иначе зачем вам оружие? Кто-то промедлит и первым умрет… Может, мы все отправимся в ад. Кто из вас начнет?

Линч Менли, тронув коня, чуть-чуть отъехал. Нун рассмеялся:

— Не смоешься, Менли. Тебе не вернуться на Рио-Гранде. Я же стоял у тебя за спиной, когда ты расспрашивал сеньору Лебо. Я мог уничтожить тебя, но не стал. А теперь…

Надо заставить их спешиться, они должны задуматься, как увернуться…

— Вы, парни, забыли о существовании Арча Билинга, не так ли? И презираете папашу Хенекера. А этот плешивый старик покрепче любого из вас. Обскакал вас всех в лесу. Надеетесь, что вы пятеро на одного…

— Да он блефует, — нетерпеливо сказал судья Найленд. — Нун, не делайте из нас дураков и не будьте идиотом. Вам здесь нечего делать. Возвращайтесь в цивилизованный мир, живите как нравится, к вам нет претензий. Единственное, чего мы хотим, — покажите, где деньги.

Нун помрачнел. Он хорошо себя чувствовал и был готов ко всему, но слишком расслабился в болтовне и теряет ощущение смертельной опасности. Эти люди несут смерть. Разве можно договориться с убийцами? Дело не в том, что произойдет, а в том — как. Если он пойдет прочь, они, безусловно, выстрелят ему в спину. Все вместе и каждый в отдельности. Смешно пытаться договориться с ними. Внезапно прозвучал холодный ясный голос Фэн. Сквозь листву высунулось дуло ее винтовки.

— Рабл, я Пег беру на себя. Всажу в нее пулю, на таком расстоянии уж точно не промахнусь.

Пег замерла, лицо ее исказилось. Так воевать она не собиралась. Ей безразлично, кому влепят пулю, лишь бы не ей. Дуло винтовки Фэн ее гипнотизировало, она не могла отвести глаз от него.

— А я возьму на себя Менли, амиго, — не очень громко сказал из-за камней Мигель.

Еще один! Этого голоса никто никогда не слышал. Такого испанского акцента… Глаза судьи Найленда расширились.

— Вроде бы ясно со всеми, — сказал Рабл Нун. — Кроме судьи и тебя, Бен Джениш. На судью мне наплевать, а ты, Бен, останешься для меня. От твоей пули у меня разболелась голова… Выходит, я задолжал тебе. И, между прочим, не ты ли убил мистера Кулейна? Или это работа судьи?

Пег метнула взгляд на Джениша, тот побледнел.

— Будь ты проклят, Нун! — сказал он. — Я собираюсь…

— В любое время, — спокойно ответил Нун. — Запросто в любое время.

— Постойте! — В голосе Пег зазвенела истерика. Будь она на месте школьной подруги, она давно бы выстрелила из винтовки. А Пег не хотела умирать. — Мы уедем, — сказала она. — Этот раунд мы проиграли. Но дело на этом не кончится.

— Мотайте отсюда, — воскликнул Рабл Нун. — Все, кроме Джениша.

— Ладно, Нун, — отозвался Джениш. — Если хочешь.

— Да, хочу, — сказал Нун.

Остальные повернули лошадей и медленно ускакали. Они понятия не имели, сколько вооруженного народу сидит за деревьями, в кустах, за камнями, в пещере.

— Я стою на земле, Бен, — произнес Нун, не меняя позы. — И ты мог бы спешиться. Пускай никто потом не говорит, что я имел преимущество.

Джениш внимательно посмотрел на него и взял поводья в левую руку.

«Он перебросит ногу, спрыгнет, присядет и выстрелит из-под брюха лошади», — подумал Нун.

Джениш перебросил ногу, спрыгнул на землю, и первая пуля Нуна попала ему в бедро.

Испуганная лошадь отскочила в сторону, Джениш выругался и, поворачиваясь, прицелился.

Нун смотрел на него в упор и, только встретясь с Дженишем взглядом, выстрелил. Трижды.

Бандит лежал на земле, его револьвер — в трех дюймах. Джениш был мертв.

Мигель Лебо вышел из-за камней и опустил ружье.

— Ну и быстры вы, амиго, — сказал он.

Глава 18

Рабл Нун послал Мигеля привести лошадей, а сам взобрался по ветвям в пещеру. Фэн стояла посередине просторного помещения.

— Ничего не могу найти, — сказала она.

Нун подумал о том, что полмиллиона долларов в золоте или купюрами — это не иголка. Если их нет, то нет на самом деле. Но они должны быть где-то здесь.

Дом действительно представлял собой пещеру правильной формы, вырубленную в известняке. Тот, кто строил дом, заложил камнями проем, оставив прямоугольное отверстие для двери, открывающейся наружу. Свод пещеры был гладким. Слева в углублении стояла кровать. Справа сочилась вода, стекала и исчезала в трещине на полу.

Кроме кровати, здесь стояли стол, два стула, сделанные из сучьев сикомора, а также была полка, подвешенная на ремнях на вбитые в стену колышки. Задней стеной служила перегородка, выложенная из камней, в которой была еще одна дверь.

— Что там? — спросил Нун.

— Взгляните. Очаг, кое-какая утварь, а в потолке отверстие.

Второе помещение оказалось меньше. У очага были сложены дрова. Еще тут находились чугунные котлы разных размеров, кузнечные клещи и старомодные формы, в которых когда-то лили пули для допотопных мушкетов. Нун много лет не видел ничего подобного. А вот и пули, отлитые из свинца. Из фунта свинца можно сделать шестнадцать пуль, если он правильно вспомнил. В углу лежал ржавый мушкет, из которого не стреляли лет сто. Под отверстием, пробитым в потолке, было выдолблено две ямки. По-видимому, чтобы ставить лестницу.

Когда-то, видно, тут некто держал оборону или готовился отразить нападение индейцев.

Перегородку недавно подмазали глиной. Присмотревшись, Нун обнаружил в ней обновленную кладку и, раскачав плоский камень, без усилия вытащил его из стены. В нише лежала черная металлическая шкатулка, а в ней документы на земельные участки, купленные недавно далеко на Востоке. И несколько пачек зеленых банкнот значительного достоинства. Девушка стояла рядом.

— Фэн, — сказал он. — Тут много денег.

— Нам пора ехать, — ответила она. — Они обязательно вернутся.

Он распихал по карманам деньги и документы, а шкатулку оставил в первой комнате на столе.

Они спустились вниз. Там их ждал Мигель с лошадьми.

— Нашли что-нибудь? — спросил он.

— Не так много, как ожидали. — Нун сел в седло. — Было бы у нас хоть два старинных мушкета, тут можно было бы отстреливаться от целой армии. Пуль наготовлено уйма!

— Каких таких пуль?

— Столетней давности.

Мигель удивился.

— Мы с отцом ничего не видели. Я бы не забыл, так ведь?

Нун соскочил с лошади и вернулся к дереву. Его осенило. Он вспомнил!

— Мигель, — сказал он. — Скачи скорее на ранчо, веди сюда пару лошадей с седлами для вьюков и, если есть, захвати переметные сумы. Ты понял? Одна нога здесь, другая там.

— В чем дело? — спросила Фэн.

— Да эти мушкетные пули, будь они прокляты! Я вспомнил: они золотые!

Он влез в пещеру, поскреб ножом пулю. Она заблестела.

Вот оно, это золото.

Он спустил на канате восемь мешков, которые нашли в пещере и те, что были спрятаны за дровами.

Мигель прискакал с лошадьми и переметными сумами. Их быстро заполнили «пулями».

— Куда теперь? — спросил Лебо.

— Придется в Денвер. Поблизости банков нет. Во всяком случае, таких, куда можно сдать на хранение золото.

— Путь не близкий. Как бы нам выехать к железной дороге?

Нун стоял в нерешительности. Мигель пожал плечами и подмигнул:

— Вы называйте ставку, я только подыграю.

Лошади уже скакали. Винчестеры лежали поперек седел.

Пег Кулейн была в ярости. Бандиты молчали. Каждый думал о своем. Менли насупился. Он всякого навидался. Играя с заранее подтасованной колодой, всегда остаешься в дураках.

У того дерева слишком много укрытий, недаром Нун торчал на виду, поигрывая своими пушками. А их всего четверо. Пятеро, если считать эту мисс. Но женщины — не в счет. Им ничего не оставалось. Пришлось убраться оттуда. Понятно, что Пег хотела их наколоть, забрав все денежки до последнего цента. В этом-то Менли был уверен. Но не сомневался он и в том, что этот номер у нее не прошел бы. Тут каждый сам за себя.

Нарушил молчание Найленд:

— Я предлагаю остановиться: сварим кофе и потолкуем.

— Стоящее дело, — поддержал его Менли. — А то на душе неприятно. Бен убит.

— Ну, знаешь… — протянул судья. — Бен промахнулся в Эль-Пасо. Шлепнул бы его там, тогда не возникало бы осложнений. Бен был слишком самоуверен. Если бы он выждал минуту, все бы и обошлось. Мы бы уже пересчитали денежки и занялись своими делами.

— А что теперь? — поинтересовался рыжий, взятый судьей на подмогу.

— Поедем за ними, — решительно сказала Пег. — Осталось полдела.

— Вы говорили, там золото? — спросил Менли.

— Зять Тома Девиджа клялся, что там слитки золота. Еще и деньги, я думаю.

— С чего это он разоткровенничался?

— Видно, спьяну. Тома Девиджа он ненавидел. Кое-что потом я проверила. Он не наврал. Он хотел войти в долю.

— И что ему причитается?

— Ему? Я сразу ему сказала, что все это чушь и белиберда. Ну и — послала его…

Менли развел костер. Пег думала о своем, отрешенно глядя в огонь.

После школы она поселилась у незамужней тетки в Эль-Пасо. Ей не нравился городок, она вообще не любила Запад. Ей хотелось вернуться на Восток или переехать в Европу, но не было денег. К тетке она не была привязана и не собиралась о ней заботиться. Она случайно узнала о долларах Девиджа, и это вывело ее из равновесия. Она полагала, что это шанс решить сразу все проблемы. Но в дело ввязалось чересчур много народу. Во-первых, выяснилось, что судья Найленд кое-что знает. Во-вторых, на ранчо, помимо Фэн, которую не стоило принимать в расчет, обосновалась шайка бандитов, перекрывшая, очевидно, подходы ко всем тайникам. В-третьих, вдруг появился Рабл Нун, нанятый Девиджем для охраны дочки и денег. Его следовало устранить в первую очередь. В Эль-Пасо все подготовили, но Джениш стрелял неудачно, Нун ускользнул, зато каким-то образом в тот же вечер был в перестрелке убит ее брат.

Теперь нет и Джениша. Их остается двое. Нет, четверо, если считать этих двоих бандитов.

Не глядя на судью, она думала о нем. Он очень коварен, но сейчас они должны действовать заодно.

Главная помеха сегодня, как и прежде, — Рабл Нун. Его должны взять на себя Финн Кегл и Джерман Бейлз, которых она для этого привезла из Эль-Пасо. Они прикончат Нуна и всякого, кто посмеет встать между ней и этими деньгами. К сожалению, теперь о деньгах знает и Фэн.

— Денвер, — сказал вдруг судья. — Они повезут туда деньги, чтобы упрятать их в банк. Они просто обязаны так поступить.

— Стало быть, двинутся к железной дороге, — заметил Менли. — И сядут в поезд.

— Мы будем там раньше их, — сказал Найленд. — Тропа идет на Дюранго. Они поедут не по тропе, чтобы не нарваться на нас, и мы их наверняка опередим.

— А где этот Дюранго? — спросил Менли. — Я что-то не слышал такого.

— К востоку отсюда. Городок появился вместе с железной дорогой, ему всего несколько месяцев.

— У меня на линии есть дружок, — сказал Менли.

Пег воздержалась от замечаний. Хотя они были бы кстати. Вот дурачье. Рабл Нун не рискнет явиться в Дюранго, где все и все на виду.

Судья протянул ей чашку кофе. Она поправила прическу.

— Боюсь, я не создана для таких приключений…

Судья усмехнулся.

— Почему бы вам, — начал он, — не продолжать путь в компании с нами? В Дюранго вы, в случае чего, можете подождать завершения дела, а я буду защищать ваши интересы.

«Могу держать пари, что наоборот», — подумала она, но улыбнулась:

— Благодарю вас, судья. Так и сделаем.

Они потушили костер, сели на лошадей и направили их по тропе.

Человек, стоявший среди осин футах в тридцати, позволил себе переступить с ноги на ногу и расслабиться.

Это был Д. Б. Раймс. Он наткнулся на них случайно. Ему показалось, что не стоит мешать им и обнаруживать себя. Эта компания не знает, что на ранчо побывала полиция и захватила оставшихся там бродяг. Там теперь всем заправляет Билинг и Хенекер, нанявшие новых работников. А сам Раймс пустился по следу Джениша.

Он нашел сперва тело Дейва Черри. Потом, услышав стрельбу, и самого Джениша.

— Двумя меньше, — сказал он себе.

Раймс помнил свою задачу и снова сел на лошадь, обдумал все, что услышал. Значит, они решили встретить Нуна с деньгами в Дюранго… Но Пег задумала что-то свое. Пожалуй, она обдурит своих спутников. Черта с два она будет сидеть в Дюранго и ждать неизвестно чего.

Раймс ориентировался здесь хорошо. Он выбрался на старую индейскую тропу, которая выходила к железной дороге восточнее платформы Дюранго. Проезжая по склону горы около моста Тимлера, он обнаружил много следов и сумел разобраться в них досконально только у водопоя, где всадники спешились.

Их было трое. А лошадей — пять. Две, вероятно, вьючные. Вот маленький след, это — Фэн. Вот мокасины Нуна, а у третьего сапоги на высоких каблуках и калифорнийские шпоры с большими роликами. Они отпечатались в сыром песке, когда человек присел к роднику. Этот всадник был ему незнаком, но в общем Д. Б. Раймс был доволен. Он перехватит Кавалькаду прежде, чем они доберутся до железной дороги.

Глава 19

Перед самым закатом Нун свернул с тропы в заросли. За ними оказалась полянка и лужа талой воды. Здесь они и заночевали на высоте восемь тысяч футов над уровнем моря.

Лебо разжег костер, а Нун, нарубив елового лапника, быстро соорудил шалаш.

— Далеко ли отсюда железная дорога? — спросила Фэн.

— Нет, — ответил Нун. — Успеем на поезд у Игнацио.

— Вы имеете в виду торговый пост?

— Да. Там останавливается поезд Денвер — Рио-Гранде. Пег и вся ее компания проскачут, я думаю, к Дюранго. Вряд ли они сядут в поезд. Но все пути нам постараются перекрыть, на это у них ума хватит.

Плечо болело. Нун его щадил, но уже понял, что надо показаться врачу. Это можно сделать только в Денвере.

Спустившись утром в долину, они перешли вброд реку, где вода доходила до стремени коня, а затем и другую реку у самой Тополевой промоины. По равнине к Востоку лежал путь индейцев племени юта. На юге стеной стояли горы. Нун ориентировался на пик Пьедра, который останется справа.

— Далеко еще? — нетерпеливо поинтересовалась Фэн.

— Десять миль… Может, меньше.

— Мне боязно.

Мигель сказал:

— Видите пыль? Кто-то скачет.

Впереди был отлогий подъем, а далеко позади перемещалось облако пыли.

— Вероятно, индейцы.

— Один, — возразил Мигель и повторил: — Скачет быстро.

Показалась лесная полоса вдоль Лос-Пинос. Там параллельно реке на юг шла железная дорога.

Всадник догонял их. Нун положил винчестер поперек седла.

— Как выглядит эта станция? — спросила Фэн.

— В двух милях к северу находится агентство резервации Юта. А тут, я думаю, резервуар с водой, да товарный вагон. И навес от дождя.

Помолчав, Фэн сказала:

— Я проезжала здесь несколько раз, но ничего подобного не помню.

Нун оглянулся, но всадник был слишком далеко. Зато впереди уже различались контуры резервуара с водой. Сама станция была чуть побольше товарного вагона. Деревья вдоль реки зеленели. Нун чувствовал жажду, во рту все пересохло. Но торопиться не следовало, неизвестно, что делается на станции. Лучше бы подгадать к прибытию поезда.

Платформа была пуста. Небольшой двухкомнатный дом, построенный, вероятно, совсем недавно, тоже был пуст. Миновав его, они остановились под шумящей листвой тополей. Нун спешился.

— Джонас!

Он резко обернулся, удивившись, что Фэн назвала его имя. Она сказала:

— Я же говорила, что мне хочется звать вас Джонасом. Ведь это ваше имя, не так ли?

— Да.

Он понял, что это именно так. Это его имя по праву.

— Джонас, как нам уехать отсюда без неприятностей?

— Если поезд прибудет до этой банды и если они не сидят в нем, мы выиграли. Фэн, они хотят отнять золото.

— Пусть забирают.

— Ну, нет. Пока я жив и в здравом уме, я этого не допущу. Ваш отец заплатил мне, чтобы я прикончил нескольких подонков. Но если можно вас защитить и сохранить для вас ваше добро без кровопролития, мы так и сделаем. А если отдать им сейчас ваше золото, зло разрастется и укрепится. Алчность питает алчность, а преступники набирают силу с каждой своей победой. Желая уладить все добром и не применяя силу, мы навлечем на себя и других еще большее зло. Дай Бог, чтобы все обошлось, а нет — нам придется драться.

Он замолчал. Молчала и Фэн.

День был жаркий. Ветер утих. Видимо, приближалась гроза. На юге над хребтом громоздилось иссиня-черное облако, прорезанное частыми стрелами молний. Воздух сгущался. На тихоокеанском побережье в старые времена такую погоду называли погодой землетрясений.

Нун нащупал рукоятку револьвера. Она согрелась. Он понял, что оружие скоро понадобится.

Оно понадобится, поскольку он не намерен сдаваться. Слабые и сомневающиеся уже мертвы или исчезли. Сбежал ковбой Кислинг, мертв крепкий парень Дейв Черри. Бен Джениш — великий стрелок, которого все боялись, убит.

Остались многие, обреченные. Смерть сторожила их. Смерть сторожит и его. Он это понимал. Но он знает, что ловок, решителен, быстр. Он уверен в себе. В моменты, когда приходится выхватывать револьвер, чтобы жить или умереть, он всегда хладнокровен… Ну, а сейчас? В чем дело? Ведь ничего не знаешь заранее. Он видел сильных, опасных людей, внезапно терявших веру в себя. Нервы у них сдавали без видимых причин.

Всадник скакал во весь опор… Через минуту они поняли, что он спешит. Раздался свисток еще далекого от станции поезда.

Рабл Нун провел языком по пересохшим губам.

— Расседлывай лошадей, — обратился он к Мигелю. — Пусть идут восвояси.

Мексиканец взглянул на него с удивлением.

— Выходим на платформу, амиго?

— Да.

Мигель выразительно пожал плечами. Он имел в виду, что укрытие оставлять рановато.

Они уже слышали стук копыт. И вновь засвистел паровоз. И гроза приближалась, громыхало все ближе и ближе.

Они пошли к станции, ведя в поводу навьюченных лошадей. Фэн держала винтовку обеими руками. Вот и платформа. Ударила молния, упали первые редкие капли дождя.

Нун снял переметные сумы и положил на платформу.

Вот тут-то в конце ее показались бандиты. Невозможно было понять, откуда они взялись. Менли и рыжий тощий мексиканец в широком сомбреро. На нем был двойной патронташ.

Кристобаль!

В памяти Нуна вспыхнуло: «Четыре мужчины и женщина… « Женщина? Он бы не согласился на это. Вот она — ясность. Он обязался освободить от бандитов ранчо. Его предупредили, что надо опасаться четырех мужчин и женщины. Опасаться, и только. Значит, Том Девидж имел в виду Пег Кулейн. Он знал своих врагов поименно и, вероятно, предвидел схватку за золото.

А Кристобаль… Опаснейший из стрелков, хозяйничайший в этих горах. Значит, он тут вместе с Менли.

— Можете оставить все это здесь, — издали крикнул Менли. — А нет — отправляйтесь в рай. Идите и не оглядывайтесь.

— А золото мы уже переправили, — усмехнулся Нун. — У нас тут свинцовая дробь. Можете убедиться. Он достал из сумки шарик золота черного цвета. — Лови!

Менли поймал шарик, поглядел и пощупал. Крикнул:

— На это не купимся, не старайтесь.

Но передал пулю Кристобалю. Поверить вранью они могли, но все же забеспокоились.

Нун ощутил, что время пришло, и сделал шаг в сторону, прикрывая собой Фэн.

— Подходит поезд! — крикнул он, выдернув револьвер. — И мы погрузим эти мешки, что бы в них ни было. А если кому охота их захватить, идите сюда. Если сумеете, возьмите прямо сейчас.

— Великий Рабл Нун. — Кристобаль пошевелил своими длинными усами. — Не верю я, что такой уж великий. Говорят, что ты лучше всего стреляешь из-за угла.

Момент настал, и нечего время терять на болтовню.

Первая пуля досталась Кристобалю, опередив его выстрел. Он был опаснее всех — холодный, быстрый и молчаливый. Он улыбался, но слишком тщательно целился, отступив назад. Он успел выстрелить, когда в него уже попала пуля. И звук выстрела потерялся в грохоте грома.

Менли тоже упал… Его свалил Мигель.

Позади кто-то выстрелил из винтовки. Оглядываться было некогда. Еще пулю в Менли, еще в Кристобаля. И третья тому, кто снова начал подниматься.

Винтовка ударила снова, как только поезд затормозил у платформы. Дождь, превратившийся в ливень, обрушился на живых и на мертвых. Кто-то из них подстрелил Мигеля Лебо. Нун стоял под дождем, перезаряжая оба своих револьвера.

Из окна поезда смотрели люди. Фэн нагнулась к раненому Мигелю. Он поднимался. Рядом с Фэн стоял человек с винтовкой. Он указал на окно станции. Под ним валялось ружье, а из окна свисал убитый судья Найленд.

С винтовкой стоял Д. Б. Раймс.

— Мистер Мандрин, — произнес он, — я представляю агентство Пинкертона.

— Сменили профессию? — еще не веря ему, спросил Нун.

— Да. Охочусь за налетчиками на поезда.

Нун подхватил огромную сумку. Раймс другую, кондуктор взял две остальные.

Они пошли к первому товарному вагону и погрузили золото; Фэн поддерживала мексиканца. Рубашка его была окровавлена, но он все же шел сам.

— Плохи дела? — спросил Нун.

Мигель покачал головой.

— Ничего. Я думаю, ничего.

— Тогда садитесь и поехали.

Состав был из трех вагонов — посредине вагон для пассажиров, а товарные сзади и впереди. В пассажирском ехали двое мужчин, очевидно, с Востока, и хрупкая седая дама, в сопровождении коренастого мужчины. Женщина выглядела аристократкой. На ней был серый дорожный костюм, глаза светились голубизной.

Когда поезд двинулся, пассажиры заговорили.

— Вот это спектакль, — сказал один из мужчин. — Железная дорога не платит вам за такие представления?

— По-моему, они малость переиграли, — заметил другой. — Многовато покойников получилось. Это уж слишком, вы не находите?

Нун и Д. Б. Раймс уложили Мигеля Лебо на скамью. Все промокли до нитки.

— Только плохо, что дождь, — не унимался первый пассажир. — Это подпортило вам постановку.

Они острили наперебой, и это выдавало их беспокойство.

— Что исполняете на бис? — спросил второй.

Еще раньше Фэн помогла Мигелю снять кожаную куртку. Его ранило в левый бок, и вся рубаха была в крови.

Седовласая женщина встала, отложив свое вышивание.

— Не могу ли помочь? — предложила она. — Я с этим знакома.

— Будьте добры, — попросила Фэн. — Я-то не очень умею…

— Молодой человек, — обратилась женщина к Нуну. — Вот там, на печурке в конце вагона стоит кастрюля. Мой муж греет себе воду для бритья. Принесите-ка ее.

Ее муж открыл саквояж и достал полотенце.

Нун скинул мокрый пиджак и первым делом обтер носовым платком револьвер.

Ехавшие с Востока умолкли, поглядывая, как женщина промывает и обрабатывает огнестрельную рану Мигелю Лебо. Пуля скользнула вдоль ребер. Рана еще кровоточила, но, в сущности, была неопасной.

Лебо, взглянув на Нуна, сказал:

— Это вы уложили Кристобаля?

— Ты его знал?

— Он был мой зять.

— Твой зять! Боже мой!

Лебо пытался пожать плечами, но задохнулся от боли.

— Дьявольщина!.. Он женился на моей сестре, но бросил ее с детьми. Он был скверный человек, горлопан. Но умел стрелять… Он всегда умел стрелять.

Нун присел к Д. Б. Раймсу. Поезд катился на юг. Скоро он повернет на восток и недолго пойдет вдоль границы. Нун откинулся, прислонил гудящую голову к плюшевой обшивке и закрыл глаза.

Слышался грохот поезда, вагон дребезжал, вписываясь в пологую кривую, присвистывал локомотив. Фэн и пожилая дама тихо беседовали между собой, а Д. Б. Раймс разговаривал с мужем этой женщины, которому не удалось побриться. Он сказал, что работает на руднике возле Сентрал-Сити и они едут на Запад присмотреть здесь себе участок земли.

— Менли получил то, что заслужил, — говорил горняк. — Он участвовал в незаконном захвате участков в Неваде. Всегда он был жуликом.

Поезд замедлил ход, и Нун открыл глаза.

— Ла-Бока, — сказал Д. Б. Раймс. — Тут только станция. Мы описали дугу и едем уже на восток.

Нун услышал шумок возле заднего вагона. Оттуда, судя по скрипу гальки и шлака у рельсов, шли несколько человек.

Лебо с измученным лицом откинулся на сиденье. Глаза его были закрыты. Фэн устроилась напротив него. Седовласая дама сидела рядом со своим мужем.

Впереди вагона звякнуло, как будто кто-то выдернул из гнезда тормозной палец. И тотчас послышался шум отъехавшего паровоза. Вагон не сдвинулся с места.

Нун прыгнул в проход и, добежав до торца вагона, увидел, что локомотив и первый вагон удаляются.

Нун соскочил на рельсы и увидел Пег Кулейн с винтовкой в руках. Возле нее стоял Финн Кегл.

Кегл выстрелил первым. Пуля вонзилась в стенку вагона в нескольких дюймах от головы Нуна. Нун отступил, и Пег из винтовки тоже промазала. Нун выстрелил от бедра. Пуля ударила Кегла вскользь, тот потерял равновесие и следующим выстрелом Нун уложил противника на гальку.

В песок и грязь перед Нуном одна за другой ушли две винтовочные пули.

Между тем локомотив с вагоном, проехав немного, остановился. Финн Кегл встал, пришлось стрелять в него снова. Кто-то открыл огонь сзади из вагона. Пег Кулейн выронила винтовку.

Нун побежал вперед и, прыгнув на заднюю площадку первого вагона, рывком открыл дверь. На полу лежал проводник с раскроенным черепом. Золото находилось здесь. Паровоз опять двинулся. Нун, заряжая револьвер, пробежал по вагону и вскарабкался на паровозный тендер.

Тут он увидел Бейлза с револьвером, направленным в голову машиниста. Посыпался уголь. Бейлз оглянулся на шум, машинист очень резко толкнул его, и Бейлз упал с поезда. С насыпи он покатился по траве и сосновым иглам лесной опушки.

Извернувшись, Бейлз вскочил на ноги. Его качнуло, и Нун, стреляя, промазал. Нун прыгнул за ним.

Лицо Бейлза было расцарапано от удара о галечную насыпь. Но он продолжал держать в руке револьвер.

— Рабл Нун, не так ли? — спросил он. — Ну, что же, нас двое: вы и я.

— Можете бросить все это и отвалить, — сказал Нун. — Тем дело и кончится.

— Шутите. Я Джерман Бейлз. Я вас не боюсь.

— Нам обоим лучше бы заняться чем-нибудь более полезным, чем эти игры со смертью, — заметил Нун. — Погибло немало разных людей.

— Рано или поздно все мы умрем. Думаю, что пришло ваше время, Рабл Нун. В салунах будут еще рассказывать, как я убил вас, стоя лицом к лицу.

— Кегл свое получил, — сказал Нун. — Теперь твоя очередь.

Они выстрелили одновременно. Нун почувствовал пулю, ноги ослабли, и он упал.

Он стрелял лежа, но Бейлз подходил, уверенно улыбаясь.

— Завтра в салунах уже обсудят первые новости, — говорил он, — новую весть о том… — Он выстрелил, и тело Нуна дернулось от новой пули. -… О том, что Джерман Бейлз убил великого Нуна. — Он говорил все медленнее и приближался.

Нун чувствовал тошноту, сосны кружились, ноги не слушались, он не мог подняться навстречу Бейлзу, не спешившему сделать последний выстрел. Солнце било ему в глаза. Под ногами Бейлза шуршала трава и скрипел гравий. Рубашка Бейлза была в крови и лицо тоже. И все-таки он улыбался. Значит, Нун крепко его зацепил. Останавливаясь для выстрела, Бейлз покачнулся и долго выравнивал ствол своего револьвера.

Слишком долго. Лежа на локте, Нун выстрелил дважды. И барабан револьвера опустел. Третьего выстрела не получилось.

Бейлз грохнулся оземь. Нун попытался сесть, но не вышло. Он лишь перекатился на гравии, ощущая пыль сорняков, и продолжал выталкивать из барабана сплющенную гильзу, чтобы вставить новый патрон.

Он наконец прокрутил барабан. Джерман глядел, мучительно усмехаясь, и бормотал свое:

— Завтра в салунах… — Он пускал ртом пузыри, голос стал еле различим. — Ну, ты хороший… стрелок… Ты убил меня…

Казалось, он еще усмехается. Но больше он ничего не мог. Душа его уже покинула тело.

Нун слышал, как кто-то к нему подошел, и почувствовал чьи-то руки.

— Да вроде бы он живой… — сказала какая-то женщина над его головой.

Лицо холодил ветерок. Открыв глаза, он увидел занавеску, обыкновенную тюлевую занавеску, отдуваемую ветром от окна.

Одна рука слушалась, он поднял ее к подбородку. Занавеску качнуло сильнее — открылась дверь.

Он узнал голос Фэн, а потом увидел ее.

— Где это мы? — спросил он.

— В Аламосе. Вам сильно досталось, Джонас.

— И давно мы тут?

— Две недели. Вас выхаживала миссис Макклейн. Она уехала прошлой ночью.

— Надо было хотя бы поблагодарить ее.

— Об этом не беспокойтесь.

Он помолчал, восстанавливая в памяти случившееся. Потом спросил о том, что его беспокоило:

— Кто стрелял в Пег Кулейн?

— Раймс. Он был поблизости и вышиб из ее рук винтовку. Она осталась жива, но потеряла два пальца.

— Мне ее что-то жаль.

— Ну уж нет. Она сама напросилась. По-моему, она слишком легко отделалась.

— Я хочу вернуться, — сказал он.

— К себе на Восток?

— Нет. Обратно на ранчо. Мне нравится там все: и люди, и хозяйство.

Не закрывая глаз, он представил себе нерастаявший снег в горах, услышал шелест травы и ржание лошадей на лугу.

— Хорошо, — согласилась Фэн. — Пусть будет по-вашему.

Серебряный каньон

Глава 1

Спустившись с высоких голубоватых холмов, я пересек заросшую кустарником низину и оказался в Хеттен-Пойнте, небольшом городке Дикого Запада, разбросанном вдоль каменистого склона мезы ^[72], покрытого желто-рыжей ржавчиной.

Это была огромная страна смелых мужчин, где всякий мог стать большим человеком, где каждый стоял на собственных ногах и все богатства принадлежали ему — только протяни руку.

Какое это великолепное ощущение — чувствовать себя молодым и сильным, с полным задора сердцем, упругими мышцами, ловкими движениями! И знать, что где-то в раскинувшемся перед тобой городе существует некто, кому пришлось бы весьма по душе свалить тебя с ног — все равно, кулаком или пулей.

С таким настроением я и ступил впервые на землю Хеттен-Пойнта. Новый город, новый вызов, и если кому-то здесь не терпится испытать меня — пусть подходит и будет проклят!

Я знал, что неочищенное виски в этом городе ничем не лучше того, что подавали в предыдущем, но тем не менее распахнул двустворчатые двери салуна, подошел к стойке, взял стаканчик, опрокинул его и огляделся, стараясь определить, что за народ столпился у стойки и расселся за столами.

Никого из них я не знал, но насмотрелся им подобных типов в других таких же городах и на пыльных дорогах, по которым ездил с детства.

Грузный ранчеро с жестким взглядом и проседью в волосах, почитавший себя главной персоной в здешних местах, и сидевший рядом с ним худощавый блондин с резкими чертами лица и настороженным взглядом, несомненно ловко владевший револьвером и быстрый, словно нападающая змея, привлекли мое внимание.

Впрочем, были там и другие — люди из плавильного тигля запада; все они высматривали, не завалялась ли где груда золота; каждый, возможно, был человеком, с которым следует считаться, причем ни один не согласился бы признать себя вторым — разве что после Господа Бога. И я был среди них и одним из них.

Я вспомнил, что говорил отец — давно, в холмах, где я съел первую кукурузную лепешку: «Живи, парень, и поглядывай по сторонам, ибо ничто не повторится — ни в наше время, ни в какое-либо другое». Отец знал Запад, на его глазах выходящий из эпохи первопроходцев; он видел, как времена, когда первейшей ценностью считались меха, сменились годами охоты на бизонов и как настала наконец эра скотоводства. Он отослал меня на Запад, едва я успел шагнуть в юность, наказав всегда ходить с гордо поднятой головой.

Грузный человек с проседью обернулся ко мне — так большой бурый медведь поворачивается, чтобы посмотреть на белку.

— Кто тебя звал?

В его словах звучал явный вызов; это был холодный вопрос победителя, заставивший меня мысленно рассмеяться. Этот голос пробудил во мне безрассудство: мне опять предстала картина, не раз уже виденная в других городах.

— Никто меня не звал, — ответил я довольно нагло. Я езжу, где хочу, останавливаясь, где мне угодно.

Этот человек привык к людям мелкого пошиба, смотревших на него снизу вверх, и потому мой ответ счел оскорблением. Лицо его застыло, но на сей раз он принял меня просто за выскочку.

— Тогда поезжай дальше. В Хеттен-Пойнте такие не нужны.

— Сожалею, приятель, но мне здесь нравится. Может быть, я подкуплю фишек для той игры, которую вы здесь ведете.

Ранчеро покраснел, но, прежде чем сообразил, что ему ответить, заговорил сидевший рядом с ним высокий моложавый блондин.

— Он имеет в виду, что здесь назревает конфликт, и каждый выбирает, на чьей он стороне. Ни к кому не примкнувший рискует стать врагом любому,

— А вдруг я встану на чью-то сторону? Я всегда любил хорошую драку.

Худощавый откровенно изучал меня; глаза у него были понимающие.

— Поговорите со мной, прежде чем решать.

— С вами или с любым другим, — отозвался я и вышел.

Светило яркое солнце. На склоне, где я провел прошлую ночь, было очень холодно — из-за тени, которую отбрасывал вздымавшийся надо мной горный хребет. Теперь солнечные лучи понемногу отогревали меня.

Сейчас они там раздумывают обо мне. Я бросил им вызов исключительно ради забавы. Этот город и его жители были мне безразличны. Однако предмет моих настоящих и будущих забот внезапно возник передо мной.

Она стояла на тротуаре — прямая и стройная, влекущая и желанная, с чудесными глазами и черными как ночь волосами, с легким загаром на лице и улыбкой на многообещающих полных губах.

Я сразу вспомнил, как поношены и запылены мои черные кожаные брюки, что серая рубашка пропотела, а лицо заросло щетиной. Но волосы под надвинутой на глаза шляпой с плоскими полями были так же черны, как у незнакомки. Для встречи с подобной девушкой я был явно не в форме, но стоило ей появиться — и в тот же миг я понял, что эта девушка создана для меня, что она и есть та самая, единственная.

Можете говорить, что такого не бывает, — так бывает и так случилось. Там, позади, в прошлом, у меня бывали девушки. Я любил их легко и так же легко оставлял. Но, посмотрев в эти глаза, понял, что дальше мне дороги нет. Ни завтра, ни в будущем году, ни через десять лет. Если только эта девушка не отправится в путь вместе со мной.

В мгновение ока я оказался рядом с ней; звук моих быстрых шагов по тротуару заставил ее обернуться.

— У меня нет ничего, кроме лошади и револьверов, — быстро заговорил я. — Понимаю, моя внешность не может возбудить интереса, не говоря уже о любви, но мне кажется, что вам пришло время встретить человека, за которого придется выйти замуж. Меня зовут Мэтью Бреннан…

— Ну, знаете, из всех эгоистичных…

— Прекрасные слова! С них начиналось большинство настоящих романов. А теперь, с вашего позволения… — Я повернулся, надел шляпу и, легко перепрыгнув через перила, вскочил в седло.

Она осталась стоять, где была, — удивленная и уже не столько сердитая, сколько заинтересованная. Я приподнял шляпу.

— Всего доброго. Я навещу вас позже.

Было самое время исчезнуть. Попытайся я развить знакомство, то ничего бы не добился; теперь же она будет сгорать от любопытства, а это самая благоприятная для мужчин черта женского характера.

Платная конюшня в 'Хеттен-Пойнте представляла собой огромное, беспорядочно выстроенное здание на окраине города. Я достал из закромов черпак кукурузы и, пока мой Серый поглощал эту страховку от будущих голодных дней, почистил его скребницей.

Эту работу нужно было делать осторожно. Серый любил, когда его чистили, но был норовист, и, работая, я остерегался его копыт.

Где-то позади звякнули шпоры. Поскольку я работал наклонясь, то пригнулся еще немного и огляделся. Прислонясь к одному из столбов стойла, в нескольких шагах за моей спиной стоял человек.

Медленно выпрямляясь, я спокойно работал еще целую минуту, прежде чем небрежно повернулся. Незнакомец не подозревал, что замечен, и потому ожидал, что я удивлюсь. Вид у него был потрепанный и неопрятный, но он оказался первым человеком в этом городе, расхаживающим при двух револьверах, если не считать того худощавого в салуне. Этот был высок и тощ, и мне не понравились его тонкие поджатые губы.

— Слышал, вы схлестнулись с Маклареном.

— Ерунда.

— Говорят, Кеневейл предложил вам работу.

Кеневейл? Должно быть, тот человек с резкими чертами лица и двумя револьверами. А из города мне предложил убираться, судя по всему, Макларен. Я слушал и запоминал.

— Меня зовут Джим Пиндер; я хозяин ранчо «Си-Пи» и хорошо плачу — семьдесят в месяц на всем готовом. И возмещаю все боеприпасы, какие сумеете израсходовать.

Позади него в темноте стойла притаились еще двое — они, очевидно, полагали, что их не видно. Я был уверен, что они пришли с Пиндером.

Предположим, я ему откажу. Ситуация мне не нравилась; я чувствовал, как внутри закипает ярость. Меня возмутило, что он решил спрятать эту парочку в стойле. Оттолкнув Пиндера в сторону, я быстро вышел на открытое место.

— Эй вы, двое! — Руки мои лежали на поясе прямо над револьверами, а голос прозвучал громко и гулко, эхом отразившись от стен пустого здания. — Выходите-ка! Пошевеливайтесь — или стреляйте!

В этот момент мне было совершенно наплевать, куда кто прыгнет. Во мне вновь проснулся старый дьявол, всегда побуждавший ввязываться в схватку, — не гнев, не жажда убийства, а просто боевой азарт, стремление к битве, жившее во мне с ранних лет.

Был момент, когда я подумал и почти надеялся, что они не выйдут. Я застал Джима Пиндера врасплох, и это ему совсем не понравилось. Он прекрасно понимал, что стоит кому-нибудь из его людей выстрелить, как сам он первый заработает пулю в живот.

И вот они вышли — медленно, демонстративно держа руки подальше от револьверов; двигались они неохотно и, казалось, в любой момент готовы были все-таки вступить в перестрелку. Один из них был крупным брюнетом с характерной синевой щек. У второго было жесткое плоское лицо апача.

— Ну, а если бы мы вышли, стреляя? — поинтересовался брюнет.

— Тогда бы вас похоронили еще до заката, — улыбнулся я. — Если не верите — спускайте своего волка с цепи.

Они меня не знали, я был начеку. Достаточно умные, чтобы оценить серьезность вызова, заключенного в моей нарочитой грубости, они тем не менее не знали, как далеко я могу завести этот блеф.

— Конечно, вы двигаетесь быстро, — проговорил Пиндер. — Но что, если бы вмешался я?

— Я ожидал этого. — Моя улыбка явно раздражала его -Вы были бы первым, затем свое получил бы брюнет, а после того, — я указал на апача, — он. Убить его было бы труднее всего.

Мои слова не понравились Джиму Пиндеру; впрочем, он вообще был от меня не в восторге. Тем не менее он продолжал свое:

— Я сделал вам предложение.

— А я его не принимаю.

Губы ранчера сжались. Редко мне приходилось видеть столько ненависти в человеческом взгляде. Не удивительно — я показал все его ничтожество его же наемным работникам.

— Тогда убирайся. Наймись к Макларену — и ты умрешь.

Юность делает человека самоуверенным. Я был тогда молод и самоуверен, хотя знал, что мог бы быть поумнее и попридержать свой язык. Однако я чувствовал себя беззаботным, готовым к любым столкновениям и отнюдь не был настроен топтаться на месте.

— Зачем же ждать, коли так? — насмешливо бросил я. — Насколько мне известно, к Макларену я не нанимаюсь. Но в любое время, как только тебе от меня что-то понадобится, подходи — только не забудь револьвер.

— Долго ты не проживешь.

— Да? Ладно. Но у меня есть предчувствие, что, когда станут закапывать твою могилу, я буду стоять неподалеку. — С этими словами я отступил в сторону, глазами указав Пиндеру на дверь. — Ты первый, приятель, если, конечно, не хочешь еще повыяснять отношения.

Он пошел прочь; свита последовала его примеру, а я стоял, глядя, как они уходят. Не скрою, я испытывал облегчение: один против троих, я остался бы в проигрыше. Выручило меня то обстоятельство, что кто-то из них наверняка отправился бы на тот свет вместе со мной, а Пиндер не был игроком по натуре. Во всяком случае, тогда.

Из дверей конюшни мне была видна гостеприимная вывеска:

ГОТОВИТ МАМАША О'ХАРА

ОБЕД — ДВА ЧЕТВЕРТАКА

Время ужина еще не подошло, и потому, когда я распахнул дверь, за столом сидело лишь несколько человек, в том числе — какой-то молодой блондин. А рядом с ним…

Рядом с ним сидела девушка моей мечты.

Комната была узкой и длинной, с белеными глинобитными стенами. От трех других заведений города ее отличало только наличие дощатого пола. Стол казался опрятным, посуда — чистой, а еда выглядела аппетитно. Девушка подняла глаза, и в них сразу же вспыхнули задорные огоньки. Я чуть улыбнулся и слегка ей поклонился.

Блондин удивленно взглянул на меня, потом перевел глаза на медленно заливавшееся краской лицо девушки.

Из кухни появилась дородная женщина, остановилась и поочередно осмотрела каждого из нас; в уголках ее губ мелькнула улыбка. Как я правильно угадал, это и была мамаша О'Хара. Ничего не сказав, девушка вернулась к прерванной трапезе. Заговорил ее спутник:

— Стало быть, вы знакомы с мисс Макларен?

Макларен?

— Формально — нет, — ответил я. — Но я думал о ней годами. — И, вербуя себе ценного союзника, добавил, обращаясь к миссис О'Хара: — Не удивительно, что она так мила, если обедает здесь.

— Попахивает лестью, — сухо заметила мамаша О'Хара, — но если хотите поесть — садитесь.

Против них была свободная скамья, и я опустился на нее. Девушка не подняла глаз, но мужчина протянул мне через стол руку.

— Я Кей Чепин. А это, чтобы сделать знакомство формальным, мисс Мойра Макларен.

— Меня зовут Бреннан. Мэтт Бреннан.

Седой человек в запыленной одежде, сидевший у дальнего конца стола, поднял голову.

— Мэтт Бреннан из Мотиби, Моголлонский стрелок?

Тут все уставились на меня, потому что имя было небезызвестно, а сопутствовавшей ему репутации я предпочел бы не иметь. Однако это было мое имя, а репутацию я заработал.

— Джентльмен меня знает.

— И все же вы не приняли предложения Макларена?

— И Пиндера тоже.

С минуту они изучали меня, потом Чепин произнес:

— Я ожидал, что вы примете — не одно, так другое.

— Я играю только своими картами, — отозвался я. — А мои револьверы не сдаются внаем.

Глава 2

Миссис О'Хара принесла мне обед, и я принялся уничтожать его, предоставив остальным ждать и раздумывать. И я не мог не понимать, о чем они размышляют: я был бродягой, кочующим из города в город.

Раньше это не имело для меня ни малейшего значения. Но теперь — теперь все внезапно изменилось. И причиной этой перемены явилась зеленоглазая девушка с волосами цвета воронова крыла. Именно эту, сидевшую сейчас напротив девушку, я искал всю жизнь; однако то, что я хотел бы ей предложить, не купишь на заработок стрелка.

Обед был хорош, и я отдал ему должное. Сотрапезники мои уже пили кофе, и я, свернув самокрутку, последовал их примеру.

Куда мне отсюда направиться? Вообще — каким образом странник сходит с тропы и становится оседлым? У этой девушки, без сомнения, имелся хороший дом, и я должен был предложить ей не хуже.

— Из-за чего начинается война? — спросил я наконец.

— А из-за чего начинаются все войны? Овцы или скот, трава или вода… В данном случае как раз вода. К востоку отсюда лежит длинная долина, ее называют Тополевой промоиной. С востока открывается каньон Ту-Бар, по дну которого течет ручей; вода в нем есть круглый год — достаточно воды, чтобы оросить луга и напоить тысячи голов скота. В ней нуждается Макларен, ею же хочет завладеть Пиндер.

— А кто владеет водой сейчас?

— Человек по имени Болл. По характеру он не боец, а денег на наемников у него нет. Макларена он ненавидит, а с Пиндером не хочет иметь дела.

— И находится между молотом и наковальней.

Поставив чашку на стол, Чепин достал табак и трубку.

— В городе ставят два к одному, что Боллу не продержаться и месяца, и один к одному, что его убьют через десять дней.

Вот, значит, как обстояло дело: два скотоводческих ранчо жаждали воды, которая принадлежала третьему. Два больших ранчо, стремившихся разрастись еще больше, — и одно маленькое, которое их сдерживало. Чепин сказал, что Болл не боец. Однако он человек с крепкими нервами — чтобы усидеть на такой раскаленной сковородке, нервы нужны отменные… Что ж, пока мне этого было достаточно. Я повернулся к дочери Макларена.

— Можете начинать покупать приданое, — сказал я. — Учтите, у вас будет не слишком много времени на сборы.

Мисс Макларен холодно посмотрела на меня. Однако у нее язычок оказался дерзким.

— Вряд ли мне стоит об этом беспокоиться. Свадеб на Бут-Хилле ^[73] не бывает.

При этих ее словах все присутствующие рассмеялись, понимая в глубине души, что она права. Когда человек надевает пояс с револьверами, ему приходится думать о подобной перспективе. Но что-то во мне протестовало: нет, еще нет… Еще не время — ни от пули, ни от лошадиного копыта, ни от бурного потока…

— Пророчествуйте на здоровье, — ответил я. — Может быть, я кончу Бут-Хиллом. Но вот что я вам скажу, мисс Макларен: прежде чем я усну на Бут-Хилле, по этой земле пройдут ваши дочери и сыновья. Такое уж у меня предчувствие, а горцы придают предчувствиям большое значение. Если я и отправлюсь туда, меня понесут шестеро наших рослых сыновей, а вы пойдете впереди процессии, вспоминая прекрасные годы, прожитые со мной.

Не успела еще захлопнуться за мной входная дверь, как я понял, что говорил глупости. Однако я все еще был во власти предчувствия — и почему, в конце концов, оно обязательно должно оказаться глупостью?

Сквозь тонкую стену мне было слышно, как мамаша О'Хара говорила:

— И впрямь, начинайте-ка покупать приданое, Мойра Макларен. Этот парень знает, чего хочет!

— Болтовня, — отозвалась она. — Пустая болтовня! — Впрочем, особой уверенности в ее голосе не прозвучало.

За свою жизнь я успел истоптать немало дорог и преодолеть достаточно трудностей. Я был молод, однако мужчиной стал раньше времени, перегоняя стада, сражаясь с команчами и скотокрадами, научившись виртуозно владеть револьвером раньше, чем утратил мальчишескую угловатость.

Разумеется, легко болтать, похваляясь перед хорошенькой девушкой. Но ведь я прекрасно знал, что у меня нет не только порога, через который я мог бы ее перенести, а и вообще хоть какого-нибудь клочка своей земли. Прежде эта мысль меня совершенно не беспокоила: ведь только тогда и начинаешь понимать, что значит быть мужчиной, когда задумываешься о собственном доме и жене.

Я понимал, как много мне предстоит сделать, но еще не знал, что именно.

И вот теперь, стоя на улице в темноте, еще больше сгущавшейся под навесом крыши конюшни, вдыхая ночной воздух, стекавший с холмов, я неожиданно нашел ответ на свой вопрос.

Вывод, заключавшийся в нем, заставил меня рассмеяться. Даже кровь, казалось, быстрее заструилась в жилах, потому что я вдруг увидел перед собой путь, ведущий к деньгам, к дому, ко всему, чего не хватало мне, чтобы жениться на Мойре Макларен… Он будет жестоким и кровавым, этот путь, но бесстрашие, нужное, чтобы его преодолеть, я в себе чувствовал.

У дверей конюшни дорогу мне преградил человек. Это был настоящий великан, на которого мне приходилось смотреть снизу вверх, невзирая на мои шесть фунтов и два дюйма; к тому же он был намного массивнее и тяжелее, хоть я сам вешу двести футов. Широкий в кости, исполненный первобытной силы, неодолимой и жестокой, он стоял передо мной, широко расставив ноги. Лицо у него было шириной в две моих ладони, а голова покрыта массой плотных кудряшек.

— Ты Бреннан?

— Ну да, — ответил я.

И тогда он ударил.

Никакого повода для этого я ему не давал. Огромный кулак, точно обух топора, врезался в челюсть; ноги у меня подломились, словно кто-то оглоблей двинул под коленки, и я почувствовал, что падаю. Пока я падал, он двинул меня еще раз; из-за этого свирепого удара я свалился не ничком, а рухнул навзничь. Он уселся на меня верхом, придавив к земле всеми двумястами шестьюдесятью фунтами, и, прижав мои руки коленями, принялся дубасить по лицу и голове. Наконец он встал, отступил на шаг и пнул меня под ребра.

— Если ты в сознании, слушай. Меня зовут Морган Парк, и я женюсь на Мойре Макларен.

Губы у меня были в крови и распухли, а в голове клубился туман.

— Врешь, — ответил я.

Он пнул меня еще раз и ушел, насвистывая.

Кое-как мне удалось перекатиться на живот, подтянуть руки и встать на колени. Я добрался до стены почтовой станции и лег там; из разбитых губ и ссадин на лице сочилась кровь, а в голове гремел большой барабан.

Избил он меня жестоко. Ничего подобного не приключалось со мной с детства, а таких ударов я не получал вообще никогда. Кулаки у него, похоже, были из дубовых корневищ, а руки — из толстенных сучьев.

Каждый вдох давался мне с трудом; я был уверен, что сломано, по крайней мере, одно ребро. Но мне все равно надо было ехать. Нахваставшись в Хеттен-Пойнте, я не мог допустить, чтобы Мойра Макларен увидела меня валяющимся на улице, как побитая собака.

Я нащупал руками угол здания, подтянулся и встал на ноги. Шатаясь и придерживаясь за стены, я прошел вдоль станции и добрался до конюшни. Оседлав Серого, я забрался в седло и подъехал к воротам. Улица была пуста… Никто не видел, как меня избили, Моргана Парка сейчас нигде не было видно. С минуту я сидел на лошади — как раз под фонарем, висевшим над воротами. И тут открылась дверь заведения мамаши О'Хары, и на пороге появилась Мойра Макларен.

Спустившись по ступенькам, она подошла ко мне и остановилась, с каким-то благоговейным удивлением разглядывая мое распухшее и окровавленное лицо.

— Итак, значит, он вас нашел. Всякий раз, когда кто-нибудь надумает подойти ко мне, он тут же узнает об этом. И всегда это кончается одинаково. Теперь вы сами убедились, Мэтт, что жениться на Мойре Макларен не так уж просто. — В голосе ее прозвучала нотка чуть ли не сожаления. — А теперь вы нас покидаете?

— Ненадолго… Я вернусь за вами. И за тем, чтобы задать трепку Моргану Парку.

— Опять хвастаетесь. — Голос ее сразу же стал холодным, в нем прозвучали презрительные нотки. — Все, что вы смогли — это нахвастаться и оказаться избитым.

Ее слова заставили меня улыбнуться, а при разбитом лице это было весьма болезненно.

— Плохое начало, правда?

Она стояла, глядя мне вслед.

Я ехал ночь напролет, забираясь во все более и более дикие места. Так собака разыскивает какую-нибудь дыру, чтобы забиться в нее и умереть. Однако думал я не о смерти — только о жизни и о том, как снова найти Моргана Парка.

Всю ночь в голове моей грохотал барабан, отяжелевшее от усталости тело саднило и болело, распухло и стало бесформенным. Высокие стены каньона нависали надо мной, и я всем существом впитывал их прохладу. Потом я выехал на высокое плато, где легкий ветерок нес с собой свежие запахи полыни и лилий.

Я смутно понимал, что забрался в страну одиночества и забвения, где могли обитать лишь немногие, и эти немногие вряд ли были рады новичкам. С наступлением дня я очутился в длинном каньоне, поросшем высокими соснами. Где-то неподалеку бормотал ручей, и я свернул со звериной тропы, по которой ехал, шагом направив Серого на этот звук. Трава и цветы поднимались здесь до лошадиных колен, распространяя пьянящие ароматы. Я был один в глуши, которая является источником всех наших сил.

Тут, возле ручья, я устроил себе постель, разостлав дерюжку наполовину на солнце, наполовину в тени; потом привязал лошадь, лег, завернулся в одеяло и с глубоким вздохом расслабился.

Когда я снова открыл глаза, было уже за полдень. Стояла тишина; только разговаривал ручей да постанывал в кронах сосен ветер — далекий, одинокий звук. Потом ниже по течению плеснул бобер, а в деревьях застрекотала сорока, суетливо жалуясь на белку.

Я был один… Набрав сухих веток, я развел костер и, нагрев воды, осторожно обмыл лицо. Занимаясь этим, я размышлял о человеке, который меня избил.

Правда, он ударил меня без предупреждения, а потом прижал так, что выбраться не было ни малейшей возможности Но я должен был признаться, что побит основательно. Тем не менее я хотел вернуться. Это был спор не из тех, что решаются стрельбой. Моргана Парка я должен был побить голыми руками.

Однако учитывать надо было и многое другое. Судя по тому, что я узнал, ключом к ситуации служило ранчо «Ту-Бар», и моя идея заключалась в том, чтобы соединиться с Боллом, который был достаточно упрям, чтобы противостоять двум сильным противникам. Мне давно уже свойственно было стремление поддерживать проигрывающего; люди, достаточно сильные, чтобы выстоять в одиночку, всегда вызывали у меня симпатию. Если только Болл согласится принять мою помощь…

К западу от места, где я разбил лагерь, посреди заросшей высокой травой луговины вздымалась огромная вертикальная скала. Луговину окружали деревья, в основном сосны, которые на востоке, там, где протекал ручей, уступали место дубкам и сикоморам.

Дважды я замечал мелькнувшего меж стволами оленя. Улегшись в засаде возле ручья, я подстрелил молодого самца.

После этого я два дня только ел да спал, а ручей все так же говорливо бежал мимо меня. Мало-помалу перестал болеть бок, разве только при резких движениях, хотя все еще оставался тугим и болезненно реагировал на любое прикосновение. Синяки вокруг глаз и на скуле пожелтели, а опухоль слегка спала. Хорошо бы, конечно, провести здесь еще несколько дней и окрепнуть основательнее, но откладывать отъезд было нельзя. Оседлав Серого, я направил его к ранчо «Ту-Бар».

Когда я свернул в Тополевую промоину, спина Серого под лучами полуденного солнца потемнела от пота. Повсюду здесь журчала вода, зеленела трава и росли деревья. Стены промоины поднимались вровень с верхушками высоких деревьев, а изредка попадавшийся на глаза скот выглядел откормленным и ленивым.

Добрый час я неторопливо ехал, ощущая жар солнечных лучей и вдыхая свежий запах травы; внезапно тропа уперлась в ворота, украшенные большой вывеской:

ВЪЕЗД НА РАНЧО «ТУ-БАР»

ВОРОТА ПРИСТРЕЛЯНЫ ИЗ СПЕНСЕРА-56

СТРЕЛЯЮ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ

Это место можно было, конечно, проехать на свой страх и риск, но никто не сможет потом сказать, что не был предупрежден.

Невдалеке, на взгорке, виднелся дом. Привстав на стременах, я помахал шляпой. Немедленно прозвучал свист пролетевшей пули, потом донесся гром винтовочного выстрела.

Очевидно, это было предостережением; я помахал еще раз.

На этот раз пуля просвистела ближе, и я вывалился из седла, цепляясь за стремя, чтобы смягчить падение, и растянулся на траве. Потом перекатился за валун. Сняв шляпу, я бросил ее на землю, под ноги лошади, а затем, стащив сапог, положил его так, чтобы видно было от ворот. Издалека стрелок мог заметить только сам сапог, не зная, находится ли в нем нога.

Покончив с этими приготовлениями, я прокрался в кусты, откуда мог наблюдать за тем, что делалось у ворот. Было тихо. По лицу стекал пот, растревоженный падением бок пульсировал. Я вытер потные ладони и продолжал ждать.

Наконец появился Болл — высокий, старый уже человек с седыми усами, загнутыми на манер велосипедного Руля, и с проницательными глазами. Он настороженно оглядывался по сторонам, и картина ему, похоже, не нравилась: все выглядело так, словно он не рассчитал и попал в человека.

Он осмотрел незнакомое клеймо на крупе моего Серого, калифорнийские уздечку и удила. Наконец он открыл ворота и вышел, повернувшись при этом ко мне спиной.

— Замрите, Болл! Вы у меня точнехонько на мушке!

Он замер, понимая, что лежащий на спуске палец может оказаться нетерпеливым.

— Кто вы? Что вам от меня нужно?

— Не волнуйтесь… Я просто хочу поговорить с вами о деле.

— Я ни с кем не веду дел.

— Со мной поведете. Меня зовут Мэтт Бреннан. У меня распри с Пиндером и Маклареном. И меня избил Морган Парк.

Болл хихикнул.

— Звучит так, словно это вам приходится волноваться… Можно повернуться?

Я разрешил и вышел из кустов. Он находился достаточно близко, чтобы разглядеть сапог, и усмехнулся.

— Больше я на этот фокус не попадусь.

Я сел и принялся обуваться.

Глава 3

Встав на ноги, я подошел и поднял шляпу. Болл наблюдал за мной, ни на мгновение не отводя глаз.

— С вами играют крапленой колодой, — сказал я. — В городе ставят два к одному, что вам не продержаться и месяца.

— Знаю.

Это был твердый старик. По тонким морщинкам вокруг глаз было видно, что он недосыпает и пребывает в постоянном напряжении. Однако страха в нем не было. Не тот человек.

— Я сыт бродяжничеством. Мне хочется пустить корни, а в этих местах есть лишь одно ранчо, которое стоит иметь.

— Это?

—Да.

Он рассматривал меня, держа руки на бедрах Я не сомневался, что стоит мне сделать хоть одно неверное движение, и он пустит в ход револьвер.

— И как же вы собираетесь поступить со мной?

— Пойдемте к вам и поговорим об этом.

— Говорить будем здесь.

— Ладно… Существуют два пути. Вы берете меня в партнеры — и для работы, и для войны; это первый. А второй заключается в том, что вы продаете мне ранчо, а я расплачусь, когда смогу. Но воевать буду один.

Болл продолжал внимательно меня разглядывать. Задавать глупые вопросы было не в его характере. Он видел следы полученной мною взбучки и слышал, как я сказал о распре с Пиндером и Маклареном. И я знал, что ему предложить.

— Пошли. Обсудим это. — И он пропустил меня вперед, ведя на поводу Серого.

Этот старик мне все больше нравился, и я знал, что случай мне благоприятствует. Он не мог один быть настороже все ночи напролет. Он не мог одновременно работать и сторожить свой скот. Он не мог поехать в город за припасами И оставить ранчо без охраны. А вместе мы могли бы все это сделать.

Через два часа мы пришли к соглашению, став партнерами по работе и войне. Один человек ничего не мог тут поделать; похоже было, что и двоим такое не под силу… Но у двоих, по крайней мере, был шанс.

— Когда Пиндер с Маклареном узнают, они рассвирепеют.

— Они не сразу это обнаружат. Моя первая задача — раздобыть припасы и амуницию.

Территория ранчо «Ту-Бар» простиралась почти во всю длину Тополевой промоины, а на востоке граничила с пустыней, в которой были лишь отдельные участки, поросшие травой. «Боксед-М» Макларена и «Си-Пи» Пиндера граничили с Боллом с запада, причем земли Макларена в одном месте тоже достигали пустыни.

Оба крупных ранчера отгоняли скот Болла, захватывая его землю для собственных нужд, а большая часть телят «Ту-Бар» загадочно исчезла, чтобы вновь объявиться уже с клеймами «Боксед-М» и «Си-Пи».

— Главным образом, «Си-Пи», — рассказывал Болл. — У Пиндера очень подлый народ. Большинство из них были в банде Квантрилла, а люди поговаривают, что Ролли был связан когда-то с парнями Джеймса. Пиндер и сам быстро управляется с револьвером, но по сравнению с Ролли он ничто.

На рассвете я с тремя неклеймеными вьючными мулами отправился в Хеттен-Пойнт, делая большой крюк, чтобы выйти на дорогу в город со стороны, противоположной «Ту-Бар».

Поначалу я подозревал, что ранчо может оказаться под наблюдением, но, разведав края промоины, пришел к выводу, что Пиндер с Маклареном убеждены, будто закупорили Болла достаточно прочно, не оставив ему ни единого шанса получить помощь со стороны. Быть может, они были бы только рады, надумай он отправиться в город… Потому что к его возвращению один из них уже был бы владельцем «Ту-Бар».

Спустившись на несколько миль по промоине, я выехал из нее по узкой, заросшей тропе и пустился напрямик, придерживаясь низин, чтобы не быть замеченным. Постепенно пустынный ландшафт изменился. В отдалении я дважды замечал всадников, но они не могли меня видеть — высокая трава скрывала меня.

В городе все было спокойно. Пробравшись между какими-то развалюхами, я привязал мулов к ограде корраля возле задней двери лавки. Потом вышел на улицу и, закурив сигарету, осмотрелся. Казалось, никто не обратил на меня внимания, никому не было дела до моего появления в городе. Не было видно ни Макларена, ни Кеневейла, ни Мойры.

Я вспотел, нагружая припасы. День стоял тихий и теплый; закончив, я отвел мулов в тополиную рощу на окраине города и привязал их там на случай, если придется срочно уезжать. Затем я отправился в заведение мамаши О'Хара. У меня было два намерения — вкусно поесть и узнать новости.

Там были Кей Чепин и Кеневейл — оба с любопытством уставились на меня. И не удивительно: хотя оба глаза уже были открыты, опухоль с лица окончательно не сошла, а синяки из черных превратились в желто-коричневые. В глазах Чепина промелькнуло нечто вроде симпатии. Кеневейл же только проговорил ровным голосом:

— Работа по-прежнему ждет вас. Мы можем найти вам применение.

— Спасибо, — отозвался я. Ко мне возвращалась беззаботность. Припасов, уложенных в трех вьюках, должно было хватить месяца на три — если добавить к ним охотничью добычу и пару заколотых быков. — Спасибо, я собираюсь вести собственное хозяйство.

Может, я и совершил глупость, сказав это. Вероятно, мне следовало держать язык за зубами как можно дольше. Но едва я раскрыл рот, как сзади распахнулась дверь, я услышал легкую поступь и ощутил аромат духов, который запомнил с первого раза. Наверное, за этим я и пришел сюда — не за обедом и новостями, а чтобы увидеть Мойру Макларен. Ее появление и заставило меня произнести эти слова — пусть знает, что я не собираюсь скрыться, что я намерен остаться здесь и уже начал строить то будущее, которое ей обещал.

— Собственное хозяйство? — удивился Чепин. — Вы решили стать фермером?

Кеневейл не проронил ни слова, только взглянул на меня, но думаю, он тогда же обо всем догадался. В его взгляде я заметил зарождающееся понимание и, может быть, некоторое уважение.

— У меня будет ранчо. — Обернувшись, я встретил спокойный и твердый взгляд Мойры. — Мисс Макларен? — Я отодвинул соседний стул. — Окажете мне честь?

Она заколебалась, но потом, чуть заметно покачала головой, обошла вокруг стола, чтобы сесть рядом с Кеневейлом, помощником и правой рукой ее отца.

— Ранчо? — Кеневейл казался озадаченным. — Если и есть в окрестностях свободные земли, я о таких не слыхал.

— Есть одно, к востоку отсюда… «Ту-Бар».

— Кто тут говорит о «Ту-Бар»? — вслед за дочерью в ресторане появился и сам Руд Макларен. Он обогнул стол и встал рядом с Мойрой, глядя на меня сверху вниз — холодный и неприступный.

Взяв с подноса чашку, я налил себе кофе.

— Мистер Бреннан рассказывал нам, папа, что собирается заняться скотоводством на ранчо «Ту-Бар».

— Что? — Макларен выглядел так, словно его ударили.

— Болл нуждается в помощи, а мне нужно ранчо, — пояснил я. — Мы подписали договор о партнерстве. — Я посмотрел на Мойру и добавил: — Человек ведь не хочет жить вдали от девушки, на которой намерен жениться.

— Это еще что такое? — спросил окончательно запутавшийся Макларен.

— Ну, папа! — В глазах Мойры заплясали чертики. — Разве ты еще не слыхал? МистерБреннан объявил, что собирается на мне жениться.

— Раньше я увижу его в аду! — Ранчер уставился на меня. — Прекратите трепать имя моей дочери, молодой человек, «иначе вам придется иметь дело со мной.

— Предпочел бы не сталкиваться с вами — в семье лучше сохранять мир. — Я поднял чашку и глотнул кофе. — И никто не испытывает большего уважения к имени вашей дочери, чем я. В конце концов, она же будет моей женой.

Макларен побагровел, но Кеневейл улыбнулся, и даже Мойру позабавили его слова. Прежде чем Макларен успел сказать что-нибудь, вмешался Кей Чепин.

— В этой ситуации, Руд, есть аспект, возможно ускользнувший от вашего внимания, — сказал он, явно стремясь предотвратить назревающий скандал. — Если Бреннан стал партнером Болла, может быть, лучше оставить все как есть, а потом выкупить у него ранчо.

— Да, конечно. Мы с вами можем провернуть дело, молодой человек.

— Может, и могли бы… Мы с Боллом хотим мира, а не войны. Но я стал его партнером не затем, чтобы от меня откупились. К тому же я подписал договор на том условии, что никогда не продам ранчо. Завтра я выберу место для постройки дома. И вот еще что: на пастбище, принадлежащем «Ту-Бар», я видел скот с клеймом «Боксед-М». Вам потребуется не больше недели, чтобы убрать его оттуда. Ранчо «Си-Пи» я извещу о том же.

На лицо Макларена стоило посмотреть. Он начал было что-то говорить, но смешался. Допив кофе, я встал, положил на стол монету и вышел, тихонько притворив за собой дверь, как раз в тот момент, когда ранчер вновь обрел дар речи. Всему свое время… И сейчас было самое время уйти. Пока что я двигался на шаг впереди.

Обогнув дом, я вынужден был остановиться. Чернявый ковбой Пиндера стоял возле Серого. В руке у него был револьвер, а в глазах полыхал злобный огонь.

— Ты слишком много болтаешь, Бренная. Слыхал, ты спутался с Боллом?

— Если слышал, так что?

— А то, что Джим заплатит премию за твою шкуру.

Палец его напрягся, и я бросился в сторону, выхватывая револьвер. Все произошло мгновенно — инстинктивная реакция человека, годами тренировавшегося в стрельбе. Рукоятка сама прыгнула мне в ладонь, а в уши дважды ударил короткий, тяжелый лай выстрелов. В промежутке между ними пуля, выпущенная чернявым, оцарапала мне шею. Пиндеров стрелок повернулся, словно собираясь уйти, и тут же упал ничком, царапая землю пальцами.

К нам сбегались люди, в том числе и посетители ресторана мамаши О'Хара.

— Я все видел! — закричал человек с лицом цвета дубленой кожи, запрягавший неподалеку лошадь. — Черныш ждал его с револьвером в руке!

Взгляд Кеневейла был спокоен и внимателен.

— С револьвером в руке? Да, это и в самом деле сделано быстро.

Макларен посмотрел на меня более осторожно. Очевидно, до сих пор он видел во мне лишь дерзкого юнца, а теперь убедился, что я умею обращаться с оружием. Это многое меняло. Вместо одинокого старика на ранчо «Ту-Бар» теперь находились двое, причем один из них был молод и умел стрелять быстро и метко.

При первой же возможности я выбрался из толпы и подошел к Серому. Обведя его вокруг дома, я сел в седло и огляделся. Мойра спускалась по ступенькам, наблюдая за мной. Прощальным жестом я приподнял шляпу и рысцой направился к тополиной рощице, где оставил мулов.

Болл встретил меня у ворот. При виде меня на лице старика проступило явное облегчение.

— Были трудности?

Мой отчет был короток и деловит. В убийстве для меня никогда не было ничего привлекательного.

— Одним больше, — мрачно проговорил Болл. — И одним меньше.

Передо мной все еще стояло лицо девушки. Теперь Мойра знала, что я убил человека. Как она это восприняла? Какими глазами она посмотрит на меня при следующей встрече?

Глава 4

Следующие два дня я не вылезал из седла, объезжая ранчо «Ту-Бар». Оно превзошло все мои ожидания, и завистливая алчность владельцев «Си-Пи» и «Боксед-М» стала легко объяснимой.

Помимо тучных пастбищ, расположенных непосредственно в Тополевой промоине, до границ пустыни простирались еще целые мили кустистой травы, и даже в самой пустыне росло немало антилопьего кустарника. Кроме протекавшего по промоине ручья, здесь было еще несколько источников. Соседние ранчо граничили с территорией «Ту-Бар» только на западе, и лишь оттуда мог попасть на пастбища чужой скот, смешавшийся со стадом «Ту-Бар».

Телята Болла были украдены соседями, и если мы собирались преуспеть, следовало избавиться от ненужного скота и приобрести молодняк. Наше нынешнее стадо никогда уже не будет в лучшей форме, теперь скоту оставалось только стареть, и мясо его будет становиться все жестче. Продавать его было самое время, однако осуществить перегон было практически невозможно. Все это явно тревожило Болла.

— Боюсь, они крепко закупорили нас, Мэтт. Перед вашим появлением я уже совсем было собрался бросить фишки.

— А что за хозяйство в холмах, за Органной скалой?

— Забыл вам сказать, — резко вскинул голову Болл. — Держитесь подальше от этой компании. Это ранчо Бенара — «Би-Бар-Би». Семья из шести человек. Ни с кем из здешних они не желают иметь дела, и все — превосходные стрелки.

Некоторое время он молча курил, а я размышлял. Времени терять было нельзя, а робеть не имело смысла. Надо было начинать создавать хозяйство.

Мне в голову пришла идея, и на следующее утро, оседлав Серого, я отправился на юг.

Приближаясь к Органной скале, я попал в дикую и заброшенную местность. Тысячи лет солнце, дожди и ветер разрушали ее, и казалось, что какой-то обезумевший гигант в припадке гнева переломал и раскидал все вокруг.

На фоне красных, белых и розовых почв изредка попадались пятна зелени — небольшие оазисы, где вокруг источника росли трава и деревья. В каждом из них паслось немного скота — откормленного и ленивого.

Узкая тропа вела вверх, к мезе, и я направился по ней, предоставив Серому самостоятельно выбирать дорогу. Следов копыт здесь было мало, и это подсказывало мне, что мужчины с ранчо «Би-Бар-Би» редко забираются так далеко.

Ветер тянул вдоль склона мезы, пошевеливая можжевеловые кусты. Я остановился в редкой тени дерева и всмотрелся. Меза выглядела пустынной, но внезапно у меня возникло ощущение, что за мной наблюдают. Я долго прислушивался, но не смог различить ни звука в царившей кругом тишине.

Серый зашагал вперед. Путь пересекла другая тропа, более наезженная, однако она тоже вела в нужную сторону.

Не было слышно ничего, кроме шагов лошади, поскрипывания седла да одинокого орлиного клекота. Впереди испуганно метнулся и сразу исчез кролик, похожий на пушистый резиновый мяч.

Меза оборвалась внезапно, и передо мной открылась зеленая долина, чем-то похожая на Тополевую промоину, но значительно шире и еще более уединенная. Ее окружали крутые скальные стены, прерываемые только широкой пастью каньона. Ведшая вниз, в долину, тропа с уступа на уступ петляла по склону мезы, и я начал осторожно спускаться.

Дважды поодаль мелькали антилопы, а один раз я заметил оленя. Попадались и следы скота, однако немногочисленные.

На панораму дикой местности, открывавшуюся слева, нельзя было смотреть без волнения. Необъятный лабиринт извивающихся каньонов, изломанных уступов, вздымающихся пиков и зубчатых стен — неисследованная и неизвестная страна, являвшая собой непреодолимый соблазн для неутомимого ходока.

Остановил меня щелчок взводимого курка. Серый замер, чутко поставив уши торчком, а я демонстративно держал руки на луке седла.

— Куда путь держите, странник?

Казалось, голос исходил из-за валунов, видневшихся на краю луга, однако никого не было заметно.

— Ищу хозяина «Би-Бар-Би».

— И что вам от него надо?

— Потолковать о делах. Я с дружественным визитом.

Раздался суховатый смешок.

— А вам приходилось когда-нибудь встречать человека, который не был бы дружественно настроен под прицелом двух спенсеров?

— Откуда вы едете? — вмешался в разговор девичий голос.

— Я Мэтт Бреннан, владелец половины «Ту-Бар».

— Вы можете и лгать.

— Так я могу увидеть хозяина?

— Наверное.

Рослый юноша лет восемнадцати вышел из-за камней. Худощавый, с длинными руками и ногами, он выглядел суровым и не по годам благоразумным. Спенсер в его руках казался частью тела. Кивком головы юноша указал на вход в широкий каньон.

Когда он послал вперед своего серого жеребца, откуда-то сзади послышались легкие шаги; однако юноша нимало не был обеспокоен — он и не подумал обернуться, а руки его по-прежнему оставались на виду.

Глава рода стоял перед каменным домом, построенным как форт. Такой же рослый, как и стоявшие рядом сыновья, он был прям, словно молодая сосна.

Справа и слева от дома виднелись конюшни и другие хозяйственные постройки, прилепившиеся к скалистым стенам. Утоптанная земля двора была тщательно подметена, все постройки отличались добротностью, а лошади пребывали в прекрасной форме. Чем бы там ни отличалась семья Бенара, а работягами они уж точно были.

Старик внимательно оглядел меня; на лице его при этом не дрогнул ни единый мускул. Потом он проговорил, вынув трубку изо рта:

— Слезай и заходи.

Внутри дом был так же ухожен, как снаружи.. Полы и стол казались только что выскобленными. Ничто не было сделано наспех, ничто не производило впечатления временного. Дом и обстановка создавались умелыми руками, надолго, с заботой и любовью.

Дородная женщина с материнской заботливостью поставила перед нами чашки и налила кофе. Девушка в чистеньком бумажном платьице подала свежеиспеченный хлеб и домашнее масло. Посредине стола она водрузила горшок с медом.

— От собственных пчел, — пояснил старый Боб Бенара, глядя из-под лохматых бровей; выглядел он точь-в-точь как библейский патриарх.

Пока я говорил, он спокойно покуривал, наблюдая за мной. Я съел ломоть хлеба, не пожалев ни масла, ни меда. Он посмотрел на меня с явным одобрением, а девушка принесла высокий стакан, полный пенившегося молока.

— У нас достаточно откормленного скота, — сказал я, — но перегнать его мы не в состоянии. Мне хотелось бы поменять взрослый скот на ваш молодняк — баш на баш, голова за голову.

Я выпил молоко. Оно было холодным — без сомнения, только что из погреба.

— Вы сможете перегнать его и продать, — продолжал я, — и при этом ничего не потеряете. Это будет по-добрососедски.

Он внимательно посмотрел на меня, когда я употребил это слово, и я сразу понял, что выбрал выражение удачно: этот свирепый старик, такой независимый и гордый, уважал семью и соседей.

— Мы поменяемся. — Он выбил трубку. — Мои мальчики помогут выбрать скот и перегнать сюда.

— Не нужно… Не стоит вам ввязываться в драку.

Он яростно посмотрел на меня голубыми глазами и мрачно проговорил:

— Я покупаю коров. Любой, кто попытается воспрепятствовать мне, пусть попробует!

— Будет тебе, отец! — улыбнулась мамаша Бенара. — Отец вообразил, что все еще участвует в междоусобице.

Бенара покачал головой, намазывая маслом кусок хлеба.

— Мы никому ничем не обязаны, но и на попятный ни перед кем не пойдем. Ник, пошевелись и найди Зеба. Затем седлайте и отправляйтесь с этим человеком. Действуйте по его указаниям. Сами ни во что не ввязывайтесь, но и не перед кем не отступайте. Понятно?

Ник повернулся и вышел из комнаты, а Бенара повернулся к жене.

— Собирай на стол, ма. У нас гость в доме. — Он испытующе посмотрел на меня. — Вы уже сталкивались с Пиндером?

Тут я рассказал ему все — о разговоре в салуне, встрече в конюшне и моем последующем столкновении с Чернышом. Однако я старался быть предельно кратким.

— Чернявый подстерег меня с револьвером в руках.

Молодежь обменялась взглядами, а старик принялся набивать трубку.

— К этому шло. Джолли с ним уже сталкивался и решил, что рано или поздно Черныша придется убить.

Им не требовалось другого объяснения. Если человек поджидал вас с револьвером в руке и вы до сих пор живы, значит, того, другого, больше не существует. Ясно как день. И так же ясно, что вам пришлось действовать очень быстро.

Обед доставил мне истинное удовольствие — груды картофельного пюре, ломти говядины и оленины, а к ним масса всяких овощей. Все мальчики сидели за столом — рослые, худощавые и, за исключением возраста, очень похожие друг на друга. И все они являли собой точные копии своего стойкого отца.

Когда обед закончился, я неохотно встал. Старый Боб Бенара проводил меня. Похлопав рукой Серого, он сказал:

— Узнаю человека по лошади. Или по оружию. Мне нравится, когда они с умом выбраны и хорошо содержатся. Ты заезжай, сынок, заезжай в любое время. Мы мало общаемся с соседями, не нашего толка это люди, но ты заезжай, когда вздумается.

Уже стемнело, когда мы тронулись в путь. Каждый из нас понимал, что мы можем нарваться на неприятности даже раньше, чем доберемся до дома: было слишком маловероятно, чтобы мой отъезд остался незамеченным. Я беспокоился, но утешал себя тем, что Болл выстоял до моего появления и может позаботиться о себе и сейчас. Вспоминая объявление на воротах, я ощущал прилив уверенности. По собственной воле никто не встанет под дуло спенсера.

Взошла луна, и проступили звезды. Дневная жара исчезла, как это всегда бывает в пустыне, где нет растительности, способной ее удержать, а только песок и голые камни. Воздух на высокой мезе был разреженный, и мы торопились поскорее попасть домой.

Однажды нам показалось, что вдалеке раздался какой-то звук… Мы прислушались, но безуспешно.

Я сошел с лошади, чтобы распахнуть ворота, и уже готов был услышать знакомый оклик, когда Ник Бенара прошептал:

— Постойте!

Мы замерли, прислушиваясь. Раздался конский топот, потом на краю промоины, меньше чем в полусотне ярдов от нас, показались два всадника. Мы ждали с винтовками в руках, но после короткой паузы, очевидно прислушавшись, оба уехали по направлению к городу.

Мы миновали ворота, закрыв их за собой. Никто нас не окликнул. Зеб резко остановился.

— Ник!

Мы замерли.

— Что, Зеб!

— Дым… Я чую дым.

Глава 5

Страх пронзил меня, как раскаленное лезвие. Пришпорив усталого Серого, я галопом пустился вверх, по тропе. Ник и Зеб следовали за мной.

Затем я увидел отблески пламени и, подъехав, резко натянул поводья.

Дом представлял собой обугленные руины, среди которых дрожало несколько огоньков. Сарай сгорел, ограда корраля была повалена.

— Болл! — завопил я в панике. — Болл!

И сквозь слабый треск догорающего пламени услышал тихий голос.

Болл укрылся в углублении скалы возле источника, и было чудом, что он еще мог рассказать о случившемся. Он был буквально изрешечен пулями, в полуобгорелой одежде и с сильно обожженными ногами. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — он умирает. На спасение не было ни единого шанса.

Позади я услышал порывистый вздох Ника и горькие проклятия Зеба.

Настойчивый взгляд Болла молил меня: «Не дай… не дай им захватить ранчо… не допусти… никогда!»

Болл перевел взгляд на Ника и Зеба.

— Будьте свидетелями… Теперь все его. Я оставляю Мэтту… Бреннану. Никогда не продавать! Никогда не сдаваться!

— Кто это был?

Стоя на коленях подле старика, я понял, насколько успел к нему привязаться. Мы провели вместе лишь несколько дней, но это были славные дни, а между нами возникло редкостное взаимопонимание. А теперь он умирал — его застрелили и, сочтя мертвым, бросили в горящем доме. Впервые в жизни мне захотелось убить. Мне хотелось этого до дрожи в руках и в голосе; и слезы, стекавшие по щекам, были вызваны горем и гневом.

— Пиндер! — Болл мог говорить только хриплым шепотом. — Ролли Пиндер, он… он был одет… как ты. Я его впустил, а потом… Странно… кажется, я видел Парка.

— Моргана Парка? — недоверчиво переспросил я.

Он попытался что-то сказать — губы зашевелились, но больше ни одному звуку не удалось с них слететь. Болл посмотрел на меня и постарался улыбнуться…

…Так он и умер, лежа на собственной земле, и пламя догоравшего дома мерцало в открытых глазах, а дувший с холмов холодный ветер шевелил волосы.

— Вы слышали, что он сказал о Парке?

— Странно. Парк близок с Макларенами.

Скорее всего в сумерках Болл ошибся. Но про себя я все-таки решил выяснить, где находился в это время Морган Парк.

Надвигалась ночь. Над каньоном собирались плотные, черные тучи, постепенно застилавшие звезды. Огонь угасал — только взлетали случайные искры да пахло дымом и горелым деревом.

Приобретя ранчо, я потерял друга. Теперь передо мной открывалась длинная и одинокая дорога — путь, который предстояло пройти с револьвером в руке.

Стоя на коленях в ночной тьме, я дал себе обет: если закон не захочет покарать Пиндеров, — а я был уверен, что никто и пальцем не шевельнет ради этого, — я сам стану законом. И тогда умрет Ролли, умрет Джим, а все, кто с ними, проклянут этот день.

Я сказал об этом парням Бенара. Они кивнули, понимая мои чувства. Это были молодые люди, жившие в краю, где кровная месть являлась нормой жизни; люди, способные на глубокую дружбу и жестокую ненависть; люди, всегда боровшиеся до конца.

— Он был хорошим человеком, — проговорил Зеб. — Отцу он нравился.

Скотокрады с «Боксед-М» и «Си-Пи» здорово постарались, чтобы сократить стадо «Ту-Бар» — мы два дня прочесывали окрестности, сгоняя весь скот, и в конце концов собрали всего голов триста. Здесь были и трава и вода, а потому удержать скот было уже Нехитро.

— Утром начнем перегонять.

Ник вопросительно посмотрел на меня.

— Думаете оставить ранчо без охраны?

— Если они въедут, — сказал я, — то смогут и выехать обратно, если не хотят быть здесь похороненными.

Стены каньона сами задавали направление перегона, а скот был хорошо откормлен и потому легко управляем. Весь первый день у нас ушел на обход мезы, которую я пересек, впервые отправившись в гости к Бенаре. Бок меня уже почти не беспокоил. Зато гложущая, жгучая ненависть к убийцам старика Болла не давала покоя ни на минуту.

Они оставили раненого человека погибать в огне. Они убили человека, желавшего только отстоять права на собственное ранчо, своими руками созданное из ничего. Болл был стариком, крепким для своих лет, бодрым, умевшим радоваться жизни… И этот человек умер посреди рушащихся балок своего пылающего дома, корчась от боли ожогов и ран.

Вернувшись на ранчо «Би-Бар-Би», мы рассказали обо всем главе клана. Старый Бенара слушал, и его задубелое, морщинистое лицо темнело от гнева.

Потом мы поели, сидя за тем же самым столом, казалось всегда уставленным яствами, простыми, но вкусными и обильными, и долго еще разговаривали, ни словом не упоминая о том, что теперь предстоит сделать — здесь собрался народ, не привыкший к суесловию и пустым угрозам.

Оглядываясь на немногие дни, прошедшие с моего первого появления в Хеттен-Пойнте, я понял, что я сильно изменился.

Быть веселым, гордым и видеть во всем окружающем вызов — право молодости; молодой бык всегда должен пробовать силу. Она естественна, эта проба сил, присущая юности. Но когда мужчина встречает свою, единственную женщину — все становится иначе.

Я встретил такую женщину и видел, как умирает старик… Бывает, что считанные дни прибавляют человеку года.

Когда над Органной скалой занялся новый день, Джолли и Джонатан Бенара помогли мне стронуть стадо молодняка, и мы двинулись назад по тропе. Старый Бенара дал на две дюжины голов больше, чем я просил, но наш скот был хорошо откормлен и готов для продажи.

Джолли был в Хеттен-Пойнте, когда там стало известно о нападении на «Ту-Бар». Говорили, что в рейде участвовали Бант Уилсон, охотник за апачами, Корби Китчен и еще трое, чьих имен никто не знал.

— О Моргане Парке ничего не слышали?

— Нет. Там был Лайелл, один из ковбоев Парка.

Может, Болл хотел сказать, что это был не сам Парк, а один из его парней? Это казалось более вероятным.

Вернулся Джонатан, ездивший на разведку.

— На вашем ранчо люди… Двое, может быть, трое.

Внутри у меня словно повернулось что-то, холодное и опасное.

— Гоните стадо сами. Я поеду вперед.

— Мы с Джолли давно не забавлялись. — Острый кадык на горле Джонатана так и ходил вверх и вниз. — Нельзя ли и нам поехать?

У меня зародилась идея.

— Далеко ли их лагерь?

— Палатка стоит у подножия холма, где был дом.

— Мы прогоним стадо прямо через их палатку.

Джонатан обменялся взглядами с Джолли.

— Братьям будет обидно — пропустят все веселье.

Мы стронули стадо. Это был молодняк, полный задора и всегда готовый к пробежке. Животные вышли из каньона ярдов за двести от лагеря, и тогда мы погнали их по-настоящему.

С диким воплем я пару раз выстрелил в воздух, и стадо помчалось, как если бы оно рвалось к воде после долгого перегона. Стелясь по траве, коровы вырвались на открытое место и помчались, как олени.

Мы видели, как люди впереди вскочили на ноги. Кто-то закричал, кто-то схватился за винтовку, но стадо уже врезалось в них. Один бросился было к лошади, но оступился и упал ничком. Поднявшись, он пустился бежать и едва-едва успел вскочить на вершину огромного валуна, когда стадо начало обтекать камень.

Палатка была повалена, пища втоптана в пыль, костер разбросан, а посуда раздавлена и расшвыряна. Стадо промчалось вверх по склону холма, часть разбрелась вокруг. Лагерь незваных гостей больше всего напоминал сейчас мусорную свалку; все привезенное с собой ковбоями имущество было уничтожено.

Единственный из них, вовремя успевший вскочить в седло, развернул лошадь и подъехал к нам. Это был крупный рыжий мужчина, по виду из тех, с кем трудно иметь дело. Он был взбешен.

— Что здесь происходит? Что это такое, черт побери?

Он сидел на лошади с клеймом «Боксед-М» — люди Макларена опередили парней «Си-Пи».

Я подъехал к нему и стал бок о бок.

— Меня зовут Мэтт Бреннан, и я владелец «Ту-Бар». Здесь есть свидетели, которые могут это подтвердить. Вы на чужой земле. А теперь — убирайтесь!

— Черта с два! — Лицо незнакомца побагровело от гнева. — У меня есть приказ, и я…

Мой кулак выбил ему зубы и изуродовал губы. Он вылетел из седла, а я развернул лошадь и спрыгнул на землю как раз в тот момент, когда он начал подниматься. Я ударил его снова, и он растянулся на земле, однако опять начал вставать и вдруг кинулся мне в ноги. Я отскочил, а когда он шлепнулся наземь, схватил его за волосы и вздернул вверх. Нанеся удар в солнечное сплетение, я оттолкнул его и снова ударил в лицо. Он упал и больше не пытался встать.

Джонатан и Джолли подогнали ко мне еще двоих. Первый — стройный юноша с жестким лицом, выглядевший так, словно дьявол оседлал его и неустанно погонял; мне случалось видеть таких и раньше. Второй — рыжий, коренастый, со шрамом на скуле.

— Вы загубили все мое имущество! — возмущался рыжий. — Что за дела?

— Нанимаясь на воюющее ранчо, вы должны предусматривать, возможность неудачи. Чего вы ждали, отправляясь сюда? Приглашения на чашку чая? Поезжайте назад и посоветуйте Макларену не посылать на мужскую работу мальчиков. В того, кто еще будет нарушать границы владения, я буду стрелять без предупреждения.

По лицу младшего блуждала глумливая улыбка.

— А если Макларен пошлет меня? — Он положил руки на бедра. — Если бы я не потерял в суматохе револьвер, тебе пришлось бы проглотить свои слова!

— Джолли! Одолжи мне револьвер!

Ни слова не говоря, Джолли протянул свой шестизарядник.

Взгляд юнца неожиданно стал расчетливым и настороженным. Он подозревал подвох, но не мог сообразить какой. Держа револьвер за ствол, я подошел к нему.

— Вот твой шанс, — сказал я, протягивая ему оружие. — Используй его, как хочешь. Что бы ты ни придумывал, все равно я тебя убью.

Ему это не понравилось. Он вытаращил глаза сперва на меня, потом на револьвер. Облизнул губы. Ему очень хотелось схватить оружие — ведь мое находилось в кобуре. У парня была порочная наклонность, делающая человека убийцей, но сейчас, столкнувшись со смертью лицом к лицу, он не хотел этого поединка. Его беспокоило, что я вел себя как игрок. Никто не станет играть в эту игру, если не уверен… или если не сошел с ума.

— Это обман, — выговорил наконец парень. — Ты не настолько дурак,

— Дурак? — не выдержав, я дал ярости выплеснуться наружу. — Послушай, ты, дешевая подделка под головореза! Я могу дать тебе два револьвера — и все равно отстрелю тебе уши в любой момент! Можешь начинать прямо сейчас! Приставь револьвер к моему животу, а я уткну ствол в твой. Если хочешь смерти — давай попробуем! Прямо сейчас! Ну, дешевка, подходи!

Разумеется, я вел себя, как сумасшедший, но в этот момент мне было все равно. Лицо юнца побледнело, глаза пылали. Он весь дрожал от страстного стремления схватить револьвер. Но лицом к лицу? Револьверы, приставленные к телу? Мы оба умрем. Мы не сможем промахнуться. С пересохшими губами и выкаченными глазами он затряс головой:

— Нет… Нет…

Держа револьвер за ствол, я подкинул его, поймал за рукоятку, а затем коротким взмахом ударил парня по голове. Тот без сознания рухнул к моим ногам. Второй стоял, глядя на меня.

— Все, — сказал я. — Поднимайте его и убирайтесь вон!

— Мы выполняли приказ.

— Могли бы и уволиться. Могли ведь?

Коренастый пристально смотрел на меня.

— Теперь он объявит на вас настоящую охоту. Долго вы не проживете. Знаете, кто это? — Он указал на лежавшего юнца. — Это Боди Миллер!

Знакомое имя. Боди Миллер убил двоих. Он славился своей порочностью, и хотя окончательно пока не созрел, но со временем обещал стать одним из худших.

Ковбои Макларена подобрали Миллера и взгромоздили в седло. Обезоруженные, они шагом направили лошадей из промоины.

О скоте можно было больше не беспокоиться. Животные не покинут тучные пастбища промоины или поросшие травой каньоны на востоке.

Джонатан Бенара свернул самокрутку и, сжав ее губами, поправил на плече единственную подтяжку. Потом чиркнул спичкой и закурил.

— Ну что ж, — криво улыбаясь, проговорил он. — Никто не сможет сказать, что вы ходите по ниточке. Вы успели схватиться едва ли не с каждым в этих краях.

Когда они уехали, на ходу разговаривая о происшедшем, я принялся обдумывать сложившееся положение. И не нашел в нем ровным счетом ничего, что мне нравилось бы. Макларен вернется… Или появятся Пиндеры. А я здесь один как перст.

Глава 6

Продолжать защиту «Ту-Бар» стало невозможно. Но и любое другое решение также было неприемлемым. Я неохотно пришел к выводу, что необходимо подыскать себе какое-то иное жилище — по крайней мере, на время. Оставаясь на ранчо, я должен иметь возможность покинуть его в любой момент.

Еще при жизни Болла мы составили план последней обороны, если таковая понадобится, — в старом доме, пристроенном к скальной стене каньона «Ту-Бар». Мы запасли там немного продовольствия, а сейчас, раскапывая руины, я нашел несколько банок консервов сохранившимися, перенес наверх и спрятал возле дома у скалы.

По дороге туда и обратно я непрерывно искал выход из положения, в котором оказался.

Единственными моими друзьями здесь были Бенара, но это была не их война, а моя.

На востоке лежала труднопроходимая, изрезанная каньонами местность, а за нею раскинулась пустыня — безводные, суровые места, где человеку ничего не стоит умереть от жажды и зноя… Если только он не знает расположения источников.

На западе простирались владения «Си-Пи» и «Боксед-М».

Еще каких-нибудь несколько недель назад я поддался бы искушению начать охоту на убийц моего партнера. Теперь я стал осмотрительнее.

Победить их можно было, только удержав ранчо, сохранив его за собой, как хотел Болл, не допустив его захвата теми, кто надеялся завладеть им путем убийства. А чтобы исполнить это, мне надо было остаться в живых. Значит, надо было тщательно обдумывать каждый шаг.

Молодняк пасся теперь на траве «Ту-Бар»; он будет расти и жиреть. Это сделано. Но необходимо еще построить новый дом, соорудить коррали. Я должен пустить в эту землю такие мощные корни, чтобы сдвинуть меня с места оказалось никому не под силу. Пускать корни было совершенно необычным для меня занятием.

Если удастся, Макларен попытается придать своим действиям хотя бы видимость законности. Пиндера скорее всего нет. Однако опасны они были одинаково.

И еще одно — я должен был сохранить расположение тех немногих друзей, которыми успел обзавестись. Помимо семьи Бенара, в Хеттен-Пойнте насчитывалось несколько человек, которые, не будучи моими друзьями, по крайней мере, не были и врагами. Нейтралитет сохранял Кей Чепин; я мог рассчитывать на его хотя бы моральную поддержку. И еще была миссис О'Хара.

Шериф Тарп не станет вмешиваться ни в какие ссоры между ранчерами. Болл убедил меня в том, что шериф будет ловить преступников, убийц и скотокрадов, тогда как землевладельцам предстоит самостоятельно решать свои споры — со стрельбой или без. Но если Тарп не обнаружит в моей персоне ничего, что могло бы ему не понравиться, это тоже окажется небесполезным. Следовательно, оружие мое должно использоваться только для обороны.

Весь следующий день я работал, расчищая пожарище и восстанавливая корраль. При этом я не переставал внимательно наблюдать за окружающей обстановкой. Часть лошадей разбежались, когда ковбои Макларена повалили ограду, и теперь я разыскал их и вернул обратно. Вместе с ними я поместил и своих мулов.

Один из молодых бычков сломал ногу во время набега на лагерь пришельцев с «Боксед-М». Я пристрелил его, разделал тушу и подвесил в ожидании времени, когда у меня появится возможность завялить мясо.

Я расчистил находившийся неподалеку от дома источник и вырыл несколько окопов — на случай возможного нападения. Потом оседлал Серого и остаток дня исследовал окрестности. Никаких всадников поблизости видно не было. Все было тихо. Молодняк счастливо обживался на новом месте, разгуливая посреди высокой, по колено, травы.

Я нашел три подходящих для обороны места и запомнил тропы, которыми можно было более или менее безопасно перебираться из одного укрытия в другое. На всякий случай я присмотрел и пути возможного отступления или бегства.

Ночь я провел в укрытии возле источника, а поутру вынырнул из-под одеяла и оседлал лошадь.

Стояло ясное и прохладное утро. Через час солнце уже согреет холмы, но сейчас куртка была очень кстати. Я неохотно погасил костер и забрался в седло. Готовый к езде, Серый резвился, покусывая удила.

Обогнув скалу, я увидел около дюжины всадников, рысью направлявшихся в мою сторону. Развернув Серого, я пришпорил его и галопом помчался вверх по промоине. Возле уха свистнула пуля. Я свернул в ответвление каньона и тем же аллюром направился вверх, к плоскогорью.

Погоня пронеслась мимо входа в боковой каньон, но затем один из них увидел меня и закричал остальным. Пока они возвращались, я оказался уже на вершине мезы.

Это были Пиндеры, и они жаждали крови.

Я упал на землю, перекатился под защиту валуна и залег там, пристроив винчестер в положение, удобное для стрельбы — все это одним непрерывным движением. Потом медленно и глубоко вздохнул и нажал на спуск.

Лошадь споткнулась, сбросив всадника через голову, и вторым выстрелом я пригвоздил его, прежде чем он успел встать. Затем, стреляя так быстро, как только успевал прицелиться, я послал дюжину пуль, просвистевших вниз по каньону. Преследователи рассыпались в поисках убежища, поднялась бестолковая суета, люди и лошади смешались.

Раненный мною человек пополз, волоча перебитую ногу. Он был выведен из игры, и я оставил его в покое.

Ударяясь о камни, пули с визгом проносились вокруг, но лучшую позицию выбрать было трудно. Пока я оставался на этом месте, они не могли ни наступать, ни отступить.

Солнце поднялось уже довольно высоко, и день обещал быть жарким. Туда, где я лежал, падала тень от нависавшей скалы, а у седла Серого висела фляга с водой. У пиндеровских ковбоев не было ни того, ни другого. Раскопав в песке небольшое углубление, я устроился поудобнее.

Прозвучало несколько выстрелов, однако мои противники не слишком спешили обнаруживать свои укрытия, и потому их пули пролетели далеко в стороне.

Прошло пять… десять минут. Затем я заметил человека, пытавшегося отползти назад, к выходу из каньона. Я не возражал. Но потом, когда он оказался уже в добрых двадцати ярдах от укрытия, прицелился и положил пулю в песок прямо перед его носом. Он вскочил на ноги и рванулся назад. В лицо ему брызнули осколки от камня, и он, пригибаясь, кинулся в укрытие, а третья пуля помогла ему поторопиться.

— Жаркий, однако, денек! — Мой голос громко прозвучал в этом каменистом каньоне, и кто-то злобно выругался в ответ.

Больше внизу никто не двигался. Каньон раскалился, как печь. Волны жары дрожали в воздухе, а камни начали обжигать. Медленно текли часы. Время от времени какая-нибудь беспокойная душа порывалась сделать движение, но всякий раз выстрел немедленно заставлял его изменить намерения. Я отпил из фляги и немного передвинулся в тень.

— Сколько еще ты намерен нас здесь продержать? — завопил кто-то.

— У меня есть вода и двести патронов!

Один из них снова выругался. Потом они принялись выкрикивать угрозы, однако через некоторое время устали, и в каньоне воцарилась тишина. Пиндеровы парни прекрасно понимали, что до воды им не добраться, и это не могло не обострять их жажды. Солнце медленно плыло в медном мареве жары, и горизонт терялся в ее волнах. Пот стекал у меня по лицу и по всему телу. А ведь там, где я лежал, была не только тень, но и легкий ветерок. Там же, где залегли нападавшие, жара отражалась стенами каньона и не было намека на ветер.

Наконец, выстрелив для порядка еще раз, я отполз из их поля зрения и встал на ноги. Серый пасся в тени. Перекинув винтовку в левую руку, я скользнул вниз по камням, одновременно утирая с лица пот. Л вдруг замер. Рука сама собой метнулась к поясу.

Возле моей лошади, прислонившись к камню, стоял человек, которого я сразу узнал, хотя никогда прежде не видел. Это был Ролли Пиндер.

— Задал ты парням жару!

— Они сами напросились.

Пока мы обменивались репликами, Ролли стоял улыбаясь, а рука его опускалась к револьверу. Легкая улыбка и беззаботный голос должны были ввести меня в заблуждение.

Левой рукой я сжимал винтовочный ствол в нескольких дюймах от спуска. Когда рука Ролли опустилась, я резко повернул винчестер: приклад ударил его в бедро, а палец лег на спусковой крючок.

Ролли действительно был быстр. Вскинутый револьвер дымился, а пуля ударила в меня через какую-то долю секунды после того, как я нажал на спуск. Чувство было такое, словно лошадь лягнула меня в бок, и я, пошатнувшись, отступил, а подвернувшийся под ногу камешек спас меня от его второго выстрела.

Затем я выстрелил опять. Затвором я передергивал машинально, однако прицел держал точно.

Ролли отбросило к камням. На лице его все еще блуждала странная улыбка, но теперь она казалась застывшей. Он поднял руку с револьвером, и я услышал выстрел. Но и сам продолжал стрелять, работая затвором так быстро, как только мог.

Шатаясь, я смотрел вниз, на его тело. Дыры от пуль сорок четвертого калибра были большими.

К своей прежней позиции я подполз как раз вовремя. Залегшие внизу ковбои, встревоженные нашей перестрелкой, предприняли попытку вырваться. Голова у меня кружилась, перед глазами все плыло. Если они сейчас набросятся на меня — со мной будет кончено.

Земля, казалось, ускользала из-под меня, но я все-таки сделал выстрел… потом другой. Один из ковбоев упал, остальные метнулись к укрытиям.

Неровно и трудно дыша, я кое-как порвал рубашку и наспех перевязал раны. Теперь надо было уходить, но даже если путь свободен, взобраться к дому у скалы я все равно ни за что бы не смог.

Волоча за собой винтовку, я сполз и скатился обратно к Серому. Дважды я чуть не терял сознание от слабости. Боль сжимала внутренности. Кое-как я забрался в седло и, с нескольких попыток засунув винтовку в седельный чехол, достал пару сыромятных ремней и привязался ими, чтобы не упасть.

Серый уже рысил вверх по каньону, словно чувствуя потребность уйти отсюда. Я направил его в глушь, в дебри скального лабиринта.

— Пошел, мальчик, Пошел, вперед — и не останавливайся…

Некоторое время спустя я все-таки потерял сознание. На протяжении последующих часов я дважды приходил в себя и видел, что лошадь продолжает уносить меня на запад. Каждый раз я что-то бормотал Серому, и он продолжал идти в темноту, сам отыскивая дорогу.

Они будут меня преследовать — это я еще понимал.

Всепроникающая боль оставила мне только одно — стремление убраться подальше. И я продолжал углубляться в пустынные места, где не было ни тропинок, ни следов; места, в темноте казавшиеся еще более чуждыми.

Когда я открыл глаза в следующий раз, небо уже становилось по-предрассветному серым. С трудом мне удалось поднять голову — от усилия все поплыло перед глазами; но когда головокружение немного улеглось, я осмотрелся и не увидел ничего знакомого.

Серый остановился в каком-то каньоне возле маленького источника. Земля здесь поросла травой, вокруг было несколько деревьев, а поодаль виднелись развалины каменного дома. На песке у источника отпечатались следы горного льва и оленя, но нигде не было заметно ни единого признака человеческого присутствия. Каньон в этом месте достигал в ширину пятидесяти ярдов, а стены его уходили в небо на сотни футов.

Ковыряясь в узлах распухшими пальцами, я кое-как освободил ноги. Соскальзывая на землю, я упал. Серый фыркнул и шагнул было прочь, но вернулся, чтобы с любопытством меня обнюхать. От запаха грязной одежды и засохшей крови он попятился, а я лежал, глядя на него снизу вверх — разбитое человеческое существо, тело которого пронизывала боль и слабость.

— Все в порядке, Серый, — прошептал я, — все хорошо…

Я лежал очень тихо, наблюдая, как медленно светлеет небо. Мне только и хотелось — вот так лежать, не тратя ни на что никаких усилий… И умереть.

Умереть? Нет.

Я ведь дал обещание. Даже два — Мойре и подло убитому старику.

Но, чтобы жить, я должен двигаться. Потому что теперь они не дадут мне уйти. Они станут за мной охотиться. Джим Пиндер захочет убить человека, застрелившего его брата. А ведь был еще и Боди Миллер, ковбой Макларена.

Сейчас… Я должен действовать сейчас… Перевязать раны, напиться, найти место, где можно было бы спрятаться и выдержать последний натиск. Причем оно должно быть где-то очень близко, потому что далеко я уйти не смогу.

Никакой внутренний голос не говорил мне, что я смогу выполнить все это. Я ослабел и, казалось, растерял всю свою волю. И все-таки как-то, каким-то мне. самому не до конца понятным образом я сделал попытку спастись.

Перекатившись на живот, я прижал руки к груди. А потом пополз…

Глава 7

Добравшись до ключа, я напился холодной, чистой воды. Казалось, вместе с влагой прохлада проникла во все уголки тела. Я опустил голову на песок и лежал, тяжело дыша.

Тупая боль волнами перекатывалась по всему телу. Надо было промыть раны, зажечь костер и нагреть воды.

Я был настолько слаб, что еле шевелил пальцами. Я потерял много крови, давно ничего не ел, долго был в пути и все больше ослабевал. Левой рукой я с трудом подтащил сучок. Затем другой…

Немного сухих листьев, куски высохшей коры… Скоро разгорится костер.

Надо было выжить. Преодолевая слабость, стараясь не впасть в забытье, я добрался до осины, снял с нее кору, чтобы сделать сосуд для нагревания воды.

Глаза мои открывались с трудом, но я все-таки сделал грубое подобие конического горшка, и набрал в него воду.

Превозмогая слабость, я зажал сосуд из коры между двумя камнями и пламя охватило его. Ниже уровня воды кора, пропитанная влагой, гореть не будет. Стараясь подбросить в огонь еще несколько сучьев, я снова потерял сознание.

Когда я пришел в себя, вода уже кипела. Я подтянулся, сел, расстегнул пояс, и револьверы упали на землю рядом со мной. Потом медленно и осторожно стащил рубашку и, намочив кусок материи в горячей воде, стал промывать раны.

Ощущать горячую воду было приятно. Я осторожно отмочил старую повязку. Вид раны в боку испугал меня. Она была красной и воспаленной, хотя пуля прошла навылет и, насколько я мог судить, не задела внутренних органов.

Вторая пуля прошла сквозь мышцы бедра. Промыв и эту рану, я долго лежал неподвижно, набираясь сил и впитывая тепло.

Рядом росла опунция, я срезал несколько больших листьев и опалил их огнем, чтобы сжечь колючки, раздавил листья и привязал к ранам. Индейцы применяют опунцию при воспалениях, а других средств под рукой не было. К тому же индейские средства, как правило, надежны.

Вся эта обработка ран заняла очень много времени, и я понимал, что надо торопиться. Враги наверняка шли по моим следам, а я не имел ни малейшего представления, куда привез меня Серый. В зависимости от того, по каким местам он проходил, следы его могли оказаться очень четкими, кое-где достаточно запутанными.

Неподалеку рос куст амоллило, я выкопал несколько корней, размельчил их и бросил в кипящую воду. Когда я помешал ее палочкой, вода вспенилась, и я отхлебнул этой пенистой жидкости. Индейцы утверждают, что пулевые ранения лучше всего исцеляет отвар амоллило.

Затем я набрал съедобных листьев и корней, до которых мог дотянуться, потому что добраться до седельной сумки у меня не было сил. Подкрепившись, чуть живой от слабости, я забрался под кусты и уснул, просыпаясь только для того, чтобы напиться холодной воды и заснуть опять.

В красном тумане мучительного сна мчались всадники, гремели выстрелы…

Морган Парк… Пиндер… Руд Макларен… Резкие черты дикого лица Боди Миллера…

Разбудил меня Серый, подталкивая носом; вокруг уже брезжил холодный свет нового дня.

— Все в порядке, Серый, — прошептал я. — Я спал… Я живой…

Меня пугала собственная слабость. Если враги сейчас появятся, то убьют меня без труда, а я ничем не смогу им помешать

Лежа на спине и тяжело дыша, я пытался найти хоть какой-нибудь выход. Я не сомневался, что они следуют за мной и наверняка уже близко.

Они могут не сразу выйти на мой след, но, обнаружив его, сразу же поймут, что я ранен и без сознания, а лошадь сама выбирает дорогу. И тогда их долго ждать не придется.

Высоко на стенеканьона виднелось пятно зелени, возможно, то была трещина в скале. Взгляд невольно задержался на ней, а потом в сознании пробудилась вдруг смутная надежда. Я принялся изучать эту трещину. Там была зелень — место для пары деревьев, а под ними, кажется, проходил карниз.

Выкатившись из-под кустов, я добрался до источника и пил — долго и жадно; потом наполнил флягу. Теперь оставалось забраться в седло, но сначала я постарался уничтожить все оставленные мной следы. Я понимал, что скрыть их полностью не удастся, но все-таки это могло хоть немного запутать преследователей.

Встав на колени, я ухватился за стремя, подтянулся и выпрямился. Затем кое-как ухитрился вставить ногу в стремя и забраться в седло.

Голова снова закружилась, и я уцепился за седельную луку. Потом сознание прояснилось, и я направил лошадь вперед. Тропа была хотя и очень узкая, местами перекрытая осыпями, но все-таки тропа. Выросший в горах Серый шел по ней, ступая очень осторожно и временами пофыркивая.

Прошло несколько минут. Я держался в седле, но не мог поднять голову и только цеплялся за переднюю луку. И вдруг, обогнув очередной валун, мы оказались в маленькой долине.

Громадная трещина в скальном массиве мезы — следствие какого-нибудь древнего землетрясения — имела плоское дно и была окружена высокими стенами. Трава здесь была густой и зеленой, а где-то дальше, в скалах, журчала вода.

Площадь этой долинки достигла семи или восьми акров; в дальнем конце виднелся второй выход, частично перекрытый оползнем. Я попал в крохотный оазис, однако не я первый воспользовался этим скрытым от посторонних глаз убежищем. Я понял это секундой позже.

Передо мной, пристроенная к скале, возвышалась массивная каменная башня. Квадратная, она достигала в высоту почти шестидесяти футов и вся почернела от времени и огня.

Древние индейцы, построившие эту башню, понимали, что значит хорошее место — здесь были вода, корм для скота. Больше того, место было идеальным для обороны. Никто не мог подняться сюда тропой, по которой я приехал, не очутившись лицом к лицу с обитателями башни.

В долине росло немного давно одичавшего, чахлого маиса. По всему было видно, что человеческая нога давно здесь не ступала.

Воду я увидел, проезжая мимо башни, — она падала из трещин в скале в маленький пруд, едва достигавший десяти футов в поперечнике и, с виду, футов пяти в глубину.

Я осторожно спешился, ослабил подпругу, и седло упало со спины Серого. Сняв с него уздечку, я отполз в сторону и растянулся на траве.

Сделать предстояло еще очень много, а я был уже совсем без сил. Но меня переполняла решимость выжить, сражаться и победить. Я не зверь, чтобы на меня охотились и убили; не бывать тому, чтобы меня согнали с собственной, по закону принадлежащей мне земли!

Что бы ни делали сейчас мои преследователи, я должен был отдохнуть и набраться сил. Пусть пока празднуют победу.

В седельных сумках у меня хранился небольшой запас пищи — вяленое мясо, немного сушеных фруктов и сухарей. Здесь рос маис, который я мог размолоть с помощью камней и приготовить нечто вроде пиноле ^[74], тут росли индейская капуста, хлебный корень и орехи пиньон… И еще я видел следы оленя и кроликов.

Олений помет блестел — значит, совсем недавний. Выходит, и олени забредали сюда. Попались мне на глаза и несколько голубых перепелов — уроженцев пустыни. Итак, я буду жить. Выживу и добьюсь победы.

Я приготовил себе постель возле стены полуразрушенной башни. Потихоньку, с большим трудом я соорудил из камней грубый бруствер, находясь под защитой которого мог держать под прицелом тропу. Возле бруствера я положил винтовку и амуницию.

Только после этого я позволил себе лечь.

Медленно прошла неделя. Я спал, просыпался, готовил, ел, обрабатывал раны и засыпал опять. Понемногу раны перестали болеть, а силы начали возвращаться. Однако до полного выздоровления было еще далеко. В расставленные мной силки попалось несколько кроликов, а однажды я подстрелил оленя. Никто не появлялся; если мои преследователи и добрались до источника внизу, то я их не слышал.

Я смог сделать несколько неуверенных шагов и начал понемногу обследовать свое убежище. Проходя между деревьями, росшими в дальнем конце долинки, я подстрелил куропатку и сварил крепкий бульон с диким луком, хлебным корнем и луковицами лилий.

Несколько раз мне попадались наконечники от стрел. Они были не похожи на виденные мною прежде — длиннее и с выемками по бокам.

Но дьявол нетерпения все чаще овладевал мною. Чем дольше я пробуду здесь, тем основательнее укрепятся мои противники. И все-таки я заставлял себя выжидать. Оленины хватало, я убил перепела и подстрелил еще одну куропатку. Питался я здесь хорошо, но день ото дня становился все беспокойнее. Несколько раз я поднимался на вершину мезы и лежал там, на солнце, наблюдая за каньоном, вверх по которому нес Серый мое бесчувственное тело.

Меза, служившая мне наблюдательным пунктом, возвышалась над окружающей местностью — подо мной миля за милей тянулись иззубренные хребты и извилистые каньоны. Это было фантастическое царство бледно-розового, оранжевого и глубокого красного цветов, тут и там тронутое тенью проходящих облаков. Первобытный и великолепный край.

В конце концов нетерпение одолело меня, и я решил отправиться в путь. К тому же вяленое мясо и оленина кончились, а куропатки и перепела стали осторожнее.

Утром шестнадцатого дня я оседлал Серого. С неохотой оставляя свой гостеприимный приют, я тем не менее всей душой хотел вернуться в «Ту-Бар». Глубокий, тяжелый гнев, копившийся во мне, превратился в решимость. Я начал осторожно спускаться по тропе.

У источника я осмотрелся. Там оказались следы двух лошадей. Преследователи добрались сюда, потеряли мой след и повернули обратно. Ничего не зная о собственном местонахождении, я двинулся по следам этих двух всадников, рассудив, что это самый простой путь найти дорогу в «Ту-Бар».

Не успел я проехать вниз по каньону и трех миль, как начал понимать, насколько тяжело пришлось моим преследователям. Двое добравшихся до источника преодолели нелегкий путь.

Начиная от места впадения ручья, каньон постепенно сужался, так что дальнейший путь проходил непосредственно по воде. По обе стороны вздымались отвесные стены. Местами гигантские выступы скал нависали потолком, и Серый шлепал по воде в полумраке. Кое-где каньон настолько сужался, что ширина его едва достигала тридцати футов.

Изгибы узкого ущелья неожиданно вывели меня в просторный амфитеатр, окруженный высокими скалистыми стенами. Остановившись, я посмотрел на открывавшуюся за амфитеатром долину — в ширину она достигала не менее полумили. Серый вздернул голову и раздул ноздри. Я успокоил его и тихо стоял, выжидая.

Одинокий всадник ехал по направлению ко мне. Однако он был слишком далеко, чтобы его можно было узнать.

Глава 8

Мы с Серым укрылись в тени ближайших деревьев и стояли там, ожидая. Заметил ли он меня? И если видел, то подъедет ли?

Всадник приближался, разглядывая землю, разыскивая следы. Я проверил, легко ли вынимается из кобуры револьвер, выдернул сыромятный шнурок, предохранявший его от падения, и продолжал ждать.

День был теплый, небо чистое. Всадник заметно приблизился, и я смог различить цвета одежды, масть лошади… Это была Мойра Макларен!

Выехав из тени, я ждал, когда она заметит меня. Это произошло почти сразу же.

Рубашка моя была разорвана, лицо покрывала двухнедельная щетина, щеки впали, но душу мою согрело выражение удивления и облегчения, появившееся на ее лице.

— Мэтт? Вы живы?

Серый вплотную подошел к ее лошади.

— Неужели вы думали, что я могу умереть, не оставив вам обещанных сыновей?

— Не шутите.

— Я и не шучу.

Она взглянула мне в глаза, слегка покраснела и быстро сменила тему.

— Вы должны уехать. Совсем. Если вы сейчас вернетесь — они вас убьют.

— Я не побегу. Я возвращаюсь обратно.

— Но вы не должны! Они считают, что вы убиты. Пусть так и думают. Уезжайте, уезжайте, пока можете! Они искали, перерыли все окрестности, но так и не смогли вас найти. Джим Пиндер поклялся, что, если вы живы, он убьет вас при первой же встрече. Да и Боди Миллер вас ненавидит.

— Я возвращаюсь.

Она сдалась — да и мне не верилось, чтобы она действительно считала меня способным убежать. И я был рад, что она понимает меня так хорошо.

— Джим Пиндер захватил «Ту-Бар».

— В таком случае ему придется оттуда уехать.

Она обратила внимание на мою полную флягу и обвела рукой долину, на краю которой мы остановились.

— Отец поразится, когда узнает, что здесь есть вода и трава. Никто и мысли не допускал, что здесь можно выжить. Думаю, вы нашли единственное такое место.

— Это не моя заслуга. Это место нашла моя лошадь.

— Плохо пришлось?

— Не слишком хорошо. — Я оглянулся на опушку, откуда она выехала. — За вами никто не следил?

— Нет… Я проверяла.

— Вы искали меня и раньше?

Она кивнула.

— Да, Мэтт. Я боялась, что вы умираете где-то здесь, один… Я не могла этого перенести.

— Ролли был силен. Он был очень силен.

— Так это вы его убили?

— А кто же еще?

— Его нашли Кеневейл и Боди. Кеневейл был уверен, что это ваших рук дело, но некоторые считали, что это дело рук парней Бенара.

— Они не сражались за меня.

Некоторое время мы сидели молча, думая каждый о своем. О чем могла думать Мойра, я не имел ни малейшего представления, но сам думал о ней, о том, какая это замечательная женщина. Теперь, получив возможность хорошенько ее рассмотреть, я заметил, что она похудела, обозначилась легкая впалость щек. Было непривычно думать, что обо мне может беспокоиться женщина. Много лет минуло с тех пор, как обо мне вообще кто-либо беспокоился.

— Кажется, мы очень далеко от города?

Мойра оглянулась по сторонам и взглянула мне в глаза.

— Как бы я хотела, чтобы нам не надо было возвращаться!

— Но надо.

Немного поколебавшись, она проговорила:

— Мэтт, вы сказали, что любите меня. Я вам верю. Если вы не вернетесь — я уеду с вами. Сейчас. Куда угодно — куда вы захотите.

Свершилось! Все, чего только мог бы пожелать любой мужчина. Меня полюбила девушка — девушка настолько очаровательная, что всякий раз при виде ее я испытывал удивление и острое желание обнять. Я действительно любил ее, мисс Мойру Макларен.

— Нет, — ответил я. — Вы же знаете, я должен вернуться. Я поклялся Боллу никогда не сдаваться — и не сдамся.

— Но вы не сможете! Вы больны… Вы были ранены!

— Да, я был ранен. Но с этим покончено, на мне заживает быстро. Уже шестнадцать дней, как я отдыхаю, и этого больше чем достаточно.

Она повернула лошадь, чтобы пуститься в обратный путь вместе со мной, и какое-то время мы молча ехали шагом.

— Скажите отцу, чтобы он забрал из «Ту-Бар» свой скот. Я не хочу распри с ним.

— Он этого не сделает.

— А должен.

— Вы забываете — я дочь своего отца.

— И моя жена… Скоро ею станете.

На этот раз она не стала отрицать. Но и не выразила согласия. Много миль мы проехали, разговаривая, я повернулся в седле на краю пустыни.

— Отсюда я поеду один. Ехать со мной для вас слишком опасно. Но вы можете сказать Моргану Парку…

Я сидел и наблюдал, как она удаляется по направлению к тропе, ведущей на «Боксед-М», и думал, как буду счастлив, когда она наконец станет моей.

Она держалась в седле, как юная королева — спина прямая, плечи красиво откинуты. Словно почувствовав мой взгляд, она обернулась и посмотрела назад, но не помахала рукой. Не помахал и я.

Затем я повернул лошадь и направился в город.

Долго еще я буду вновь переживать это расставание и долгую одинокую поездку вниз, с гор. Я часто буду думать о Мойре — как она глядела, что говорила, — потому что такие дни редки в жизни любого человека. Да, мы спорили, но это был славный спор без резких слов.

Теперь мне предстояли трудные часы. Существовал лишь один способ решить все проблемы. Возможно, кто-нибудь нашел бы и другие пути, но все они были не для меня. Я должен был открыто появиться и взять быка за рога. Пока еще не в «Ту-Бар», но в городе.

Они должны узнать, что я жив. Узнать, как я сражался и выжил.

Не в моих правилах было бегать; я застолбил здесь свою заявку на будущее, среди этих людей мне предстояло жить. И важно было, чтобы они поняли меня.

Итак, в город. Если Джим Пиндер там, один из нас умрет.

Если там Боди Миллер — мне придется убить его или оказаться убитым.

Любой из ковбоев с «Боксед-М» или «Си-Пи» может попытаться застрелить меня. Эта охота была им разрешена.

Но судьба моя была в моих руках, и не в моем характере было колебаться. Направив Серого по дороге в город, я двинулся легкой рысью. Впереди была пропасть времени. Я не торопился ни убивать, ни быть убитым.

Руд Макларен не был плохим человеком — в этом я не сомневался. Как и многие другие, в первую очередь он думал о собственном ранчо и хотел, чтобы оно стало лучше всех. Было ясно, почему он так жаждал заполучить воду и пастбища «Ту-Бар» — в его положении я бы тоже этого хотел.

Но Макларен считал, будто все, что хорошо для его ранчо, хорошо и для окружающих. Подобно множеству людей, самостоятельно добившихся жизненного успеха, он был на удивление эгоцентричен. Он видел себя центром мироздания, и все вокруг должно было служить только ему.

Он был неплохой человек, но обладал властью; а когда-то, когда я много читал, я вычитал, что власть портит человека.

Этой его власти я и должен был противостоять.

Тропа была пустынна. День клонился к вечеру. Серый был резвой лошадью, и потому мы добрались туда быстро. Из нескольких труб тянулся к небу дым, я слышал удары топора, хлопанье дверей.

Оставив тропу, я через пустырь направился к окраине города — к разбросанным в беспорядке хижинам и глинобитным домишкам, которые обеспечивали мне некоторое укрытие до тех пор, пока я не подъеду совсем близко. Позади заброшенной глинобитной постройки я натянул поводья, свернул самокрутку и закурил.

Хорошо бы побриться… Я вспомнил, где находится парикмахерская и как она расположена относительно остальных городских строений. Пожалуй, был шанс добраться до нее и сесть в кресло, не будучи кем-либо замеченным.

Когда меня постригут и побреют, я направлюсь к мамаше О'Хара. Избегая салунов, где могут оказаться ковбои Пиндера или Макларена, я пообедаю и постараюсь, улучив минутку, потолковать с Кеем Чепином. И конечно, поговорю с миссис О'Хара. Они люди влиятельные и могут оказаться ценными союзниками. Помощи я от них не хотел — только понимания.

Протерев запыленные револьверы, я проверил заряды. В каждом барабане было по шесть патронов. Я выбил пыль из шляпы, отряхнул штаны и постарался привести рубашку в чуть более приличный вид.

— Ну ладно, Серый, — сказал я, — двинулись.

Шагом мы обогнули дом, миновали двор, где молоденькая девушка кормила цыплят, и мимо коновязи, возле которой стояла пара лошадей, добрались до задней двери парикмахерской. Там находилась заброшенная конюшня. Я завел Серого внутрь и привязал. Это было длинное низкое здание под соломенной крышей. В конюшне нашлось много сена, и я бросил его в кормушку. Потом прислонил вилы к стене и надвинул шляпу пониже на лоб.

Ладони мои вспотели, а во рту пересохло. Я обозвал себя дураком — и вышел на открытое место. Поблизости никого не было.

Стараясь шагать помедленнее, чтобы не привлекать внимания, я прошел к двери парикмахерской. Двор порос редкой засохшей травой; серые, растрескавшиеся ступеньки скрипели под ногами. Заглянув через застекленную дверь, я убедился, что единственным человеком в заведении был сам парикмахер. Я открыл дверь и вошел.

Равнодушно взглянув на меня, он встал и занял свое место позади кресла.

— Постричь и побрить, — сказал я ему. — Долго не был в городе. Искал золото.

— Ковбой?

— Ну… Рад буду вернуться к этому занятию.

Он усмехнулся и принялся за работу.

— Пропустили всю забаву, — сказал он. — Тут было весело.

— Да?

— Ролли Пиндера убили… Никогда бы не подумал, что найдется на свете человек быстрее его. Некоторые говорят, что это дело рук парней Бенара. А я так думаю, что это работа Бреннана. — Он деловито щелкал ножницами, потом заговорил опять: — Только наверняка мы никогда не узнаем. Теперь он мертв.

— Бреннан?

— Угу. Люди говорят, что Ролли его все-таки достал… Там обнаружили кровь.

В кресле было удобно. Я закрыл глаза. Было бы совсем неплохо поспать. Много времени прошло с тех пор, как я последний раз спал в кровати. Под тихое жужжание брадобреева голоса в уютном кресле я начал клевать носом.

— Вам придется сесть прямо, мистер. Я не смогу вас подстричь, если вы не сядете прямо.

Я выпрямился. Но когда он откинул спинку кресла, чтобы побрить меня, глаза сами собой закрылись, а тело расслабилось. Было приятно ощущать горячее полотенце на лице. Я слушал, как он правит бритву, хлопая по кожаному ремню.

Улыбаясь, я чувствовал в полусне, как цирюльник пальцами втирает мне в бороду мыло. Я не то чтобы спал и не то чтобы бодрствовал. По улице проехал всадник… Бритва была острая, и прикосновение ее ласкало… Я задремал… Рука потрясла меня за плечо — и основательно. Открыв глаза, я увидел прямо над собой обеспокоенное лицо парикмахера.

— Послушайте, мистер, вам лучше бы убраться отсюда. Уехать из города.

— Вы узнали меня?

Бороды на лице уже не было.

— Видел однажды… У матушки О'Хара. Вам лучше уйти.

После слишком короткого отдыха я чувствовал себя как пьяный. Встав с кресла, я проверил револьверы. Не время было кому-либо доверять.

— Не хотите, чтобы меня убили здесь, да? Не желаете крови у себя на полу?

— Не в этом дело. Я ничего против вас не имею. Никогда бы не подумал, что это вы, пока не сбрил бороду. Нет, просто вам нужно уходить. Вы в опасности. Эти парни Пиндера…

Я нащупал в кармане деньги.

— Спасибо. Бритье доставило мне удовольствие.

Я подошел к двери и выглянул на улицу. Два человека сидели около магазина. Надев шляпу, я помахал рукой парикмахеру и вышел.

До ресторана мамаши О'Хара было всего шестьдесят футов, но они могли оказаться длинной прогулкой.

Глава 9

Я знал, что на протяжении этих шестидесяти футов добрая дюжина человек может поджидать меня, чтобы убить. По-моему, даже в походке у меня проступила этакая важность — не за каждым ведь охотится целая маленькая армия!

Возле окна заведения мамаши О'Хара я на мгновение задержался и заглянул внутрь. Там сидели Кей Чепин и Морган Парк. Был ли кто-нибудь еще, я не разобрал. На улице все было спокойно. Если кто-нибудь и узнал меня, то ничего не предпринял, а парикмахер не выходил из своей цирюльни.

Я повернул ручку и вошел, плотно затворив за собой дверь.

В комнате царили запах кофе и спокойная тишина. Морган Парк поднял глаза, и наши взгляды встретились.

— В следующий раз вы не застанете меня врасплох, Парк.

Не дожидаясь ответа, я отодвинул угол скамьи и сел, оставляя револьверы свободными, чтобы за них можно было схватиться в любой момент. Кофейник стоял на столе, и я налил себе чашку.

— Сообщение для прессы, Чепин. Что-нибудь вроде: «Мэтт Бреннан с ранчо „Ту-Бар“ в пятницу вечером посетил город. Мэтт поправляется от пулевых ран, полученных во время мелкого диспута с Ролли Пиндером, но возвращается на свое ранчо, чтобы продолжать начатое».

— Это будет новостью для Пиндера.

— Скажите ему, чтобы ждал меня. Я убью или увижу повешенным каждого, кто замешан в убийстве старика Болла.

— Вы их знаете?

Теперь все смотрели на меня, а миссис О'Хара стояла в дверях кухни.

— Знаю… Всех, кроме одного. Умирая, Болл назвал мне этого человека, но я не совсем уверен.

Чепин подался вперед.

— Кто?

— Морган Парк.

Парк стремительно вскочил на ноги и угрожающе закричал:

— Врешь!

— Вы называете лжецом не меня, а покойника. Болл мог подразумевать одного из ваших ковбоев. Один из них был там — человек по имени Лайелл.

— Это ложь, — хрипло выговорил Парк. Он посмотрел на Чепина, который так и не пошевельнулся. — Я не имел к этому никакого отношения.

Это был человек, который сбил меня с ног без предупреждения и держал, зверски избивая.

— Если это правда, я убью тебя — после того, как изобью.

— Изобьешь меня?

В глазах Парка застыло изумление. Он был потрясен — не угрозой убить, а самой мыслью о том, что кто-то, не важно, я или другой, может его избить.

— Не спеши, твое от тебя никуда не денется. А пока мне нужно время, чтобы восстановить силы.

Парк медленно опустился на скамью, а я снова взялся за чашку. Чепин с интересом наблюдал за нами, переводя взгляд с одного на другого.

— Ты вообще когда-нибудь задумывался, Парк? — продолжал я; Морган выжидательно посмотрел на меня. — Ты нанес мне свой коронный удар — прямо в подбородок. И все же не нокаутировал. Потом ты сидел на мне, прижав руки коленями, и бил — но снова не нокаутировал.

Парк сознавал, что это было правдой. Со всего маху он двинул меня в незащищенный подбородок, и я упал — но не потерял сознания. Это ему не понравилось.

— А в следующий раз я буду наготове, — повторил я.

Парк резко поднялся и направился к выходу.

— Убирайся отсюда! Убирайся, или я тебя убью!

С этими словами он и удалился. Но если уж он и забеспокоился, то я был обеспокоен вдвойне. Этот человек был поистине громаден — до сих пор я не представлял себе истинных его размеров. Кулаки его производили ужасающее впечатление. Но если бы тем и ограничивалось! У него была еще и голова. До сих пор я не придавал ей большого значения. Однако приходилось признать, что Парк хитер и коварен. Он не отличался опрометчивостью — прежде чем избить меня, Морган старательно все рассчитал.

Миссис О'Хара принесла мне обед. Кей Чепин сидел, потягивая кофе. Появились и новые посетители, украдкой посматривавшие на меня. Потом появился Руд Макларен — в обществе неизменного Кеневейла. Поколебавшись, оба сели напротив меня.

Обед был вкусен, а я голоден. Мое присутствие явно раздражало Макларена, но я держался тихо, не желая его дразнить. Меня он тоже раздражал, но надо было подумать и о Мойре.

Про себя я уже начал строить планы на будущее. Амфитеатр, где мы встретились с Мойрой, мог послужить пастбищем для порядочного стада. Сама природа огородила его скалами, а воды, травы и тени было там в избытке. И пусть это место лежало в стороне от проторенных дорог, будет совсем неплохо разместить там на откорм некоторое количество скота — во главе с хорошим, выносливым, опытным старым быком, способным защитить стадо от хищников.

Посетители в ресторане сменялись — одни уходили, их место занимали другие. Я понимал, что вскоре по городу пойдут разговоры — о том, что я обедал за одним столом с Маклареном и Кеневейлом, как отбрил Моргана Парка и что я ищу убийц старика Болла. Кеневейл кончил обедать и откинулся, сворачивая сигарету.

— Как вам удалось справиться с Ролли?

Я рассказывал, а он курил и задумчиво слушал. Он был достаточно опытен, чтобы домыслить пропущенное и представить себе происшедшее.

— А теперь?

— Назад, в «Ту-Бар».

Лицо Макларена покрылось пятнами. Этого человека ничего не стоило вывести из себя.

— Убирайтесь! У вас нет никаких прав на это ранчо. Проваливайте и не возвращайтесь.

— Извините, но я остаюсь. Не давайте маленькой власти, которой обладаете, вскружить вам голову, Макларен. Вы не можете мне диктовать. Я остаюсь. «Ту-Бар» — мое ранчо, и я его удержу. Да и ссориться с вами мне совсем не хочется. Ведь вы отец девушки, на которой я собираюсь жениться.

— Прежде я увижу тебя в аду!

Это он мне уже говорил. Я встал, положив на стол монету. Стрижка и бритье, еда и отдых дали мне почувствовать себя несколько лучше. Но я все еще был слаб и быстро уставал.

Миссис О'Хара наблюдала за мной и, когда я направился к выходу, улыбнулась. Приятно было видеть дружескую улыбку. Кей Чепин не проронил ни слова — только слушал и выжидал.

Оказавшись снаружи, я бросил вдоль улицы настороженный взгляд. Теперь уже стало известно, что я в городе. Поблизости не было видно ни одной лошади с ранчо «Си-Пи», но это ровным счетом ничего не значило. Обогнув дом, я направился к конюшне, где оставил Серого.

Там меня поджидал человек, сидевший на ступеньках заднего крыльца парикмахерской. У него было лицо несчастной обезьяны и лысая голова, сверкавшая, как бутылка.

— Судя по внешности, вы и есть Мэтт Бреннан?

Шириной плеч он не уступал Моргану Парку, хотя ростом был на несколько дюймов ниже меня. Пожалуй, в нем было немного больше пяти футов, но тянул он на все двести фунтов, и притом без единой унции жира. Руки у него были массивными, а шея больше всего походила на дубовую колонну.

— Кэти О'Хара сказала мне, что в «Ту-Бар» вам нужен работник. Я как раз подходящий человек. По профессии — оружейник, а заодно — кузнец, конюх, плотник и вообще все, в чем окажется нужда.

— Идет серьезная распря.

— В распрях меня всегда привлекала слабая сторона.

— Вас послала миссис О'Хара?

— Да, и она нехорошо обо мне подумает, если я покажусь ей на глаза, не получив этой работы.

— Значит, вы ее… муж?

В глазах его мелькнул огонек.

— Боюсь, такового не существует. Она славная женщина, Кэти. — Он взглянул на меня. — Так я нанят?

— Когда я верну себе ранчо.

— Так давайте начнем его возвращать.

Он вывел из конюшни Серого и мула — необычной палевой масти, полосатого, как зебра, с коварной мордой. Спереди и сзади к седлу были приторочены дерюжные мешки. Мой новоявленный помощник вскочил в седло и ждал, пока я заберусь в свое.

— Меня зовут Брайан Малвени. Можете называть, как вам больше нравится.

Над голенищами его сапог торчали рукоятки двух револьверов. Он дотронулся до них с улыбкой знатока.

— Это нил-бутлег. Переделаны на мой вкус. Тридцать пятый калибр, а уж стреляют — что твой гнев Господень.. А еще есть вот это, — и он вытащил из-за пояса револьвер, которому не хватало только колес, чтобы по праву считаться полковой пушкой. — Когда-то это был милс семьдесят пятого калибра. Битых два месяца — правда, от случая к случаю — мне пришлось трудиться, но я переделал его в четырехзарядный. Прекрасный пистолет.

Добрых семнадцати дюймов длиной, милс мог при отдаче сломать человеку запястье, но Малвени обладал руками, достаточно мощными для такого оружия. Можно было смело утверждать, что тому, в кого угодит пуля из этого пистолета, доктор не понадобится уже никогда.

Малвени принадлежал к людям, которых хорошо иметь на своей стороне. У меня хватало опыта, чтобы оценить его. Он был боец и отнюдь не дурак. По дороге он рассказал мне, что он еще и борец в корнуоллском стиле.

На такого человека я всегда могу оставить свое ранчо — когда мы его вернем. Правда, как нам это удастся сделать, я понятия не имел, но каким-то образом мы должны были осуществить это.

Мы разведали, что делается в «Ту-Бар». В коррале находилось четыре лошади — клейма с такого расстояния не разобрать, да это было и не важно. Появилась устрашающего вида баррикада из бревен — очевидно, захватчики получили приказ ни при каких обстоятельствах не сдавать позиций. Они заметили нас и ожидали с винтовками в руках. Нам было видно, как солнце поблескивает на ружейных стволах, однако сами мы находились вне досягаемости винтовочного выстрела.

— Та еще предстоит работенка. — Малвени положил руку на мешок, притороченный спереди к седлу. — Как полагаете, юноша, что у меня в этом мешке? Учтите, я был шахтером.

— Порох?

— Динамит! И не какой-нибудь, а в шашках. Новомодный, но отменный.

Он отвел своего мула за камни и, когда мы спешились, достал шашки из мешка.

— Если не боитесь, помогите мне шашки разрезать пополам.

Мы разделили несколько штук, в каждую половинку заложили по капсюлю и привязали их к камням. Темнело — было самое время приступать к действиям. Мы выжидали в укрытии. Зная, что мы здесь, люди за баррикадой наверняка пытались догадаться, что же мы собираемся предпринять. Возможно, они приметили дерюжные мешки и теперь ломали головы над их содержимом.

Осторожно уложив шашки, мы выскользнули наружу. До баррикады отсюда было довольно далеко. Высмотрев следующее укрытие примерно на полпути к баррикаде, я побежал. Кто-то успел вспрыгнуть наверх баррикады и выстрелить, но я уже залег за камнем. Малвени побежал вслед за мной. Навстречу ему прозвучал еще один выстрел, но тут я встал на колени и метнул первую шашку.

На лету она оставляла за собой хвост рассыпающихся искр. Раздался дикий вопль, а потом бомба упала и почти в тот же миг взорвалась.

Первая Малвени и моя вторая оказались в воздухе одновременно. Еще два взрыва потрясли ночь. Один из пиндеровских ковбоев перескочил через баррикаду и пустился бежать прямо на меня, остальные кинулись в корраль. Увидев меня, тот, что мчался в нашу сторону, резко остановился, повернулся, скользя по мокрой от росы траве, и припустил прочь, да так, словно за ним гнался сам дьявол. Минута — и четверо всадников растворились во тьме.

Малвени вылез из-за своего валуна, и мы направились к корралю. Бывший шахтер посмеивался.

— Они продержались бы тут, пока не окоченели над своими винтовками, но динамит их достал.

Оставив Малвени одного, я вернулся за Серым и мулом. Вот я и снова на ранчо…

Я посмотрел в сторону города. Скорее всего, сначала беглецы поедут туда. А это означало, что в первую очередь они выпьют и, следовательно, пройдет как минимум несколько часов, пока не будет предпринято новое нападение. Конечно, Малвени был прав: против винтовок они сражались бы долго и упорно. А вот динамит их напугал — он был непривычен.

Ведя лошадей в поводу, я вернулся во двор, где Малвени уже собирал дрова.

— Прекрасное ранчо, — тоном знатока заметил он. — Вы счастливчик.

— Если сумею его удержать.

— Удержим, — уверенно пообещал Малвени.

Глава 10

Назавтра, около полудня, когда мы как раз заканчивали обед, на тропе появилось легкое облачко пыли. Судя по всему, приближался один всадник; в крайнем случае, двое.

Малвени неторопливо поднялся, подошел к баррикаде и встал там возле прислоненной к бревнам винтовки. Мне все больше нравился его спокойный характер — сражаться можно только с холодной головой.

Сворачивая самокрутку, я смотрел на тропу.

Однако этим утром мне незачем было беспокоиться. В приближающемся легкой рысью всаднике я узнал Мойру Макларен.

Все утро мы работали, расчищая место для нового дома, который я собирался построить. Он будет возвышаться на холме, в тени нескольких громадных тополей и двух сикоморов, и из окон откроется роскошный вид на Тополевую промоину.

Остановившись, Мойра посмотрела на расчищенное место и камни для фундамента, которые мы притащили на волокуше.

— Будьте осторожны. По-моему, этой ночью у вас был посетитель.

— Посетитель?

— Морган Парк уехал в этом направлении.

Итак, он побывал в этих местах. И чертовски тихо, иначе мы бы его услышали. Мойра была права — надо быть поосторожнее.

— Он загадочный человек, Мойра. Кто он?

— О своем прошлом он много не говорит. Знаю только, что он бывал в Нью-Йорке и Филадельфии. А порой ездит в Солт-Лейк-Сити или Сан-Франциско.

Она спрыгнула с лошади, рассматривая баррикаду.

— Никто из парней не ранен?

— Нет… Но у них нашлось, что порассказать о динамите. — Она взглянула на меня. — А вы беспокоились бы, окажись среди них раненые?

— Кто же хочет кого-нибудь ранить? Я хотел одного — удалить их отсюда. Вот если бы здесь оказались те из шайки Пиндера, кто участвовал в убийстве Болла… Тогда я был бы разборчивее.

Мы стояли рядом, наслаждаясь теплым солнцем и глядя вниз, на промоину и пасущийся там скот.

— Прекрасный вид.

— Вы еще множество раз будете любоваться им. Из дома.

Она повернулась ко мне.

— Вы действительно в это верите? — И, не дожидаясь ответа, задумчиво продолжала: — Вы спрашивали о Моргане Парке… Будьте осторожны, Мэтт. По-моему, он совершенно неразборчив в средствах.

За этими словами должно было последовать что-то еще. Я ждал. В Моргане Парке было нечто, беспокоившее меня. Он был сильным и статным мужчиной, который вполне мог нравиться женщинам; судя по всему, Мойра чувствовала в нем это так же, как и я.

— Однажды здесь побывал молодой приезжий с Востока, Арнольд д'Арси. Он мне понравился. Зная Моргана, я не упоминала о д'Арси в его присутствии. А потом он вдруг сам заговорил о нем как-то вечером. Сказал, что для всех было бы лучше, если бы этот молодой человек уехал и не возвращался. — Мойра пристально посмотрела на меня. — Мэтт, когда Морган узнал фамилию Арнольда, он испугался.

— Испугался? Морган?

— Да… И ведь Арнольд совершенно не казался опасным. Но Морган начал расспрашивать. Зачем приехал д'Арси? Интересовался ли он кем-нибудь? Не упоминал ли, что кого-то разыскивает?

Все это надо было обдумать. Что могло испугать такого человека, как Морган Парк? Конечно, не физическая опасность — Парк верил в собственную неуязвимость. Тут крылось что-то другое.

— Вы рассказали об этом д'Арси?

— Нет. — На ее лице мелькнула тень беспокойства. — Мэтт, я больше никогда его не видела.

Я быстро посмотрел на нее.

— Вы хотите сказать, что он не вернулся?

— Нет. И даже не написал.

Мы вместе спускались по промоине, разговаривая о ранчо и моих планах на будущее. Мы провели вместе час — спокойный и радостный. А это великая редкость для человека, знавшего так мало спокойных часов со времени приезда в Хеттен-Пойнт и ожидавшего в будущем спокойствия еще меньше — до тех пор, пока все проблемы не будут решены и меня не признают владельцем ранчо «Ту-Бар», человеком, с которым следует считаться.

Когда Мойра уже садилась на лошадь, чтобы отправиться в обратный путь, я спросил:

— Этот д'Арси — откуда он приехал?

— Из Вирджинии. Он служил в армии. Перед тем как приехать сюда — в части, расквартированной в Вашингтоне.

Глядя ей вслед, я снова подумал о Моргане Парке. Можно допустить, что он напугал д'Арси и заставил его уехать. Но могло произойти и что-то другое. Об этом деле стоило и поразмыслить.

За расспросами Моргана и исчезновением д'Арси могло таиться что-то зловещее. Что-то такое, чего Парк опасался и не хотел, чтобы кто-то об этом узнал.

А события нынешней ночи? Морган побывал здесь — и не убил меня. Почему? Просто не представился случай прицелиться и выстрелить? Или по какой-то другой причине? Может, он почему-то решил пока оставить меня в живых?

Мы с Малвени упорно трудились, но время от времени мне приходилось отдыхать, поскольку силы пока еще окончательно не вернулись. Но все равно мы успели довольно много — к ночи фундамент был закончен, и явственно проступили очертания будущего дома.

Малвени оказался работником надежным и неутомимым. Временами один из нас выходил на край промоины, чтобы оглядеться по сторонам — нельзя было забывать о возможности внезапного нападения. Впрочем, и сложенный нами фундамент уже не уступал по высоте краю промоины.

К вечеру, соблюдая все возможные меры предосторожности, я объехал окрестности. Мне удалось обнаружить следы, которые могли быть оставлены лошадью Моргана Парка — отпечатки копыт крупной лошади, способной нести на себе такого великана. Я присмотрелся к ним повнимательнее, чтобы при необходимости узнать снова. Понемногу в голове у меня начал складываться план.

В конфликте, завязавшемся здесь, в Хеттен-Пойнте, участвовали четыре стороны: Джим Пиндер и его «Си-Пи», Макларен и «Боксед-М», я на своем «Ту-Бар» и Морган Парк. Пиндер не понимал ничего, кроме грубой силы. Макларен отступит, когда поймет, что ему не выиграть, а переиграть его можно. Но вот Морган Парк беспокоил меня всерьез. Было бы очень хорошо разузнать о нем что-нибудь.

В форте Кончо, в Техасе, был, помнится, такой майор — Лео д'Арси. Проницательный, смышленый офицер, опытный служака. Конечно, он мог оказаться однофамильцем, однако мне казалось, что родом майор д'Арси был из Вирджинии. Братом Арнольда он никак не мог быть — разве что намного старшим. Скорее, отцом или дядей. Разумеется, я мог ошибаться, но все-таки это было зацепкой. И надо же было с чего-то начинать.

Мы накосили сена для лошадей, и к тому времени, как взошла луна, сидели и неторопливо ужинали.

— Завтра я хочу поехать в Силвер-Риф, Малвени. Надо послать пару телеграмм.

— Отправляйтесь спокойно. Я тут управлюсь. — Он посмотрел вниз, на залитую лунным светом промоину. — Хорошее место. Хотелось бы тут остаться.

— Почему бы и нет? Мне нужна помощь.

Я рассказал Малвени, что ночью сюда наезжал Морган Парк, и по выражению лица понял, что ему это очень не понравилось. Нам надо было соблюдать максимальную осторожность.

Завернувшись в одеяло, я долго лежал, глядя на звезды. Костер угасал… Где-то тявкал на луну койот… Вопросительно прокричал перепел…

Малвени повернулся и пробормотал что-то во сне. Все вокруг было неподвижно и спокойно.

И снова передо мной встало лицо Моргана Парка — квадратное, грубое и значительное. Оно выражало силу и мощь — но что скрывалось за ним? Что было в этом человеке? Кто он? Откуда появился? На что здесь рассчитывает?

И что приключилось с Арнольдом д'Арси?

Снова вдалеке прокричал койот… Дым медленно поднимался над угольями костра… Веки мои понемногу тяжелели…

Глава 11

Объехав Хеттен-Пойнт на достаточно большом расстоянии, я, преодолев пересеченную местность, где не было ничего, кроме голых скал и песка, добрался до дороги, ведущей в Силвер-Риф. По пути мне не встретилось ни души.

Было очень жарко и тихо. Зазубренные гребни словно вырастали из-под земли; покрывавшие их складки и трещины были полны нанесенного ветром белого песка. То и дело передо мной вставали пыльные смерчики, танцуя и извиваясь в дрожащем от жары воздухе, а вдали начали проступать крыши города.

В знойной тишине не было слышно ни единого звука, кроме стука лошадиных копыт по хорошо утоптанной тропе. Я неторопливо спускался по склону к Силвер-Рифу.

Город был хаотично разбросан вдоль главной — и единственной — улицы. Здесь были обычные для городков Запада салуны, магазины, церкви и жилые дома. Внимание мое привлекала вывеска «Элк Хорн»; я направил Серого в тень перед салуном и спешился.

— Ржаного?

Я кивнул, и бармен налил виски. Это был лысый мужчина с узкими глазами.

— Как дела в копях?

— Так себе. Только вы ведь не рудокоп.

Его взгляд скользнул по моей одежде ковбоя; я знал, что два револьвера с подвязанными кобурами сразу же привлекли его внимание.

— Здесь тихий город. Стрельба бывает нечасто. Для нее хватает места восточнее.

— В Хеттен-Пойнте?

— Ага. Говорят, и «Боксед-М», и «Си-Пи» набирают бойцов.

— Выпьете со мной?

— Не пью. Слишком много насмотрелся на пьянку.

Ржаное виски пришлось мне по вкусу, и я попросил повторить. Этот стаканчик я долго крутил в пальцах, выигрывая время и вытягивая сведения. В салуне было прохладно, и я не спешил. Телеграммы можно отправить за несколько минут. А пока было неплохо расслабиться.

— Заезжали сюда двое приятелей из Хеттена. Позавчера. Один из них настоящий верзила…

Я замер в ожидании, хотя и предполагал, что услышу дальше.

— …Самый здоровенный детина, какого я когда-либо видел.

Морган Парк в Силвер-Рифе!

— Рассказывал он о том, что происходит в Хеттен-Пойнте?

— Мне — нет. А вот тот, что был с ним, расспрашивал о братьях Слейд. Они ганфайтеры. Оба.

— Похоже, что-то затевается.

Я залпом допил виски и отказался от третьей порции, которую предложил мне бармен, жестом указав на бутылку.

— Я и сам непьющий. Так, иногда стаканчик-другой, когда бываю в городе.

— Возможно, там, в Хеттене, в самом деле что-то затевается. — Бармен облокотился на стойку. — Этот верзила ходил к стряпчему, Джейку Букеру.

— Адвокат?

— И мошенник.

Бармен не был расположен отпустить меня так просто. Салун был пуст, и ему хотелось поговорить. Сдвинув шляпу на затылок, я свернул сигарету и слушал.

Морган Парк бывал в Силвер-Рифе и прежде, но никогда не заходил в «Элк Хорн», ограничивая свои визиты посещением конторы Джейка Букера. Изредка он появлялся в задней комнате забегаловки «Самп». Человека, неизменно сопровождавшего Парка, звали Лайелл, и он иногда заглядывал в «Элк Хорн».

Бармен говорил и говорил, а я был благодарным слушателем. Кладезем информации он, конечно, не был, но то немногое, чем он располагал, оказалось мне весьма кстати и помогло составить общее представление о положении вещей. Морган Парк не хотел, чтобы в Силвер-Рифе его знали по имени. Если он и был известен кому-то, кроме Букеpa, так это хозяину «Сампа», куда захаживал выпить виски. Днем он приезжал в город редко, появляясь, как правило, перед рассветом. Или вечером — после наступления темноты. Словом, действия его ничем не напоминали человека, занимавшегося честным делом.

Покинув салун, я пошел на почтовую станцию и послал телеграмму Лео д'Арси. Затем, не без некоторых усилий, я выяснил местонахождение «Сампа» и конторы Джейка Букера.

Вечерело, с наступлением темноты в город вернулись рудокопы, сразу заполнившие улицу и салуны. Мало кто из них носил на виду револьверы, а большинство, похоже, не имело их вовсе. Несколько раз я замечал, как прохожие с интересом наблюдают за мной, причем каждый раз их внимание привлекало мое оружие.

Передо мной остановился молодой шахтер с резкими чертами лица. По глазам было видно, что он ищет драки, а я не хотел ни с кем связываться.

— Что бы ты делал без своих револьверов? — спросил он.

Я улыбнулся.

— Что ж, дружище, разок-другой мне приходилось обходиться без них. Иногда я выигрывал… А последний раз получил по ушам.

Он тоже улыбнулся, враждебность его исчезла.

— Я поставлю тебе стаканчик, не возражаешь?

— Пошли.

Он уже навязывал мне второй, которого я вовсе не жаждал, когда в салуне появилась компания его приятелей. Я осторожно уступил им место у стойки и незаметно смешался с толпой. А потом вышел наружу и пошел по улице.

Повернув у лавки Лаудера, я на мгновение оказался залит светом висевшего над входом фонаря. В тот же миг из мрака сверкнуло пламя и что-то дернуло меня зарукав. Затем прогремел мой револьвер, и я побежал туда, откуда раздался выстрел.

От темной стены дома метнулся человек и, шатаясь, побежал в сторону проезда. С револьвером наготове я последовал за ним.

Он поскользнулся, упал на колени, потом все-таки поднялся и кинулся прочь, едва держась на ногах и спотыкаясь. Очевидно, не заметив забора корраля, он с грохотом врезался в него и упал.

Он попытался встать, но тут же снова рухнул и затих. Рядом из окна падал свет, и я рассмотрел его лицо. Это был Лайелл.

Спереди рубашка его была вся в крови, на лице гримаса возмущения. Он взглянул на меня и пожевал губами, силясь что-то сказать. Он был тяжело ранен моим быстрым, почти не прицельным выстрелом.

— Будь ты проклят… Я промахнулся…

— А я нет, — отозвался я и собрался уходить. — Я приведу доктора. Неподалеку была вывеска.

Он схватил меня за рукав.

— Не уходи… Бесполезно. И я не хочу… Я не хочу умирать один.

— А Болл хотел? Ты был в банде, которая его убила.

— Нет! — Он схватил меня за рубашку. — Нет, меня там не было! Он… Он был славный старик.

— Был там Морган Парк?

Лайелл отвел глаза.

— С чего бы ему там быть? Это… не его игра.

Лайелл хрипло дышал. Где-то неподалеку спорили, откуда-то были слышны выстрелы. Через минуту-другую кто-нибудь наверняка появится в этом проезде.

— Зачем Парк ходил к Букеру? И что ты знаешь о Сэме Слейде?

По гравию захрустели шаги. Кто-то шел с фонарем, но не с той стороны, откуда появились мы с Лайеллом.

— Приведите-ка доктора. Этот человек ранен.

Прохожий поставил фонарь и побежал. Направив луч света на Лайелла, я принялся осторожно обнажать рану.

— Бессмысленно, — настаивал Лайелл. — Ты меня прикончил. — Казалось, Глаза его умоляли поверить словам умирающего. — Я никогда не стрелял из засады…

Расстегнув ему ремень, я сделал так, чтобы одежда нигде не жала. Лайелл хрипло дышал, глядя прямо перед собой — вверх, во тьму.

— Слейды должны убить Кеневейла.

— А меня?

— С тобой Парк хочет разобраться сам.

— А чего еще он хочет? Ранчо?

— Нет.

Он дышал медленно и тяжело. Неподалеку раздались шаги — к нам приближалось несколько человек.

— Он… он хочет денег.

Прибежал врач. Вокруг раненого образовалась небольшая толпа. Пятясь, я выбрался из нее и скрылся в темноте. Если кто-то знает о планах Парка, так это Букер, а как попасть в его контору, я уже придумал.

Позади, вокруг Лайелла продолжали собираться люди. Кто-то потребовал тишины; потом его спросили, кто стрелял. Если он и ответил что-нибудь, я этого не расслышал. А может, Лайелл был уже не в состоянии отвечать. Или не хотел. Остановившись в темноте, я обдумывал свое положение.

Предпринятая мною поездка уже оправдала себя, даже если считать только отправку телеграммы. Но заодно я выяснил и кое-что о планах Моргана Парка.

Он хотел избавиться от Кеневейла. Значит, ганфайтер с «Боксед-М» мешал Парку?

Может быть, то, чего он добивался, находилось на ранчо? Была ли это Мойра? Или нечто более ценное для Моргана. Казалось, Парк ухаживал за Мойрой с согласия Макларена. Но зачем тогда убивать Кеневейла?

Чего же тогда все-таки добивался Парк? Если он женится на Мойре, Макларен по-прежнему останется владельцем «Боксед-М». Но если Макларен умрет?.. Хотя Лайелл сказал, что Парк хочет лишь денег.

Контора Букера располагалась на втором этаже каркасного здания, и подниматься туда нужно было по наружной лестнице. Оказавшись наверху, человек попадает в ловушку, стоит кому-то шагнуть на эти ступеньки.

Я посмотрел вверх. Никогда не любил ни тесных углов, ни запертых комнат…

Становилось прохладнее; на небе высыпали звезды. Вокруг не было ни души. Мне представлялась благоприятная возможность подняться в контору.

Где-то дальше по улице бренчало механическое пианино; казалось, город бодрствовал. Через несколько домов отсюда в салуне пел квартет — если и не совсем точно, то, во всяком случае, громко.

У Букера здесь были друзья. У меня — нет. Подниматься по этим ступенькам — рискованная затея; в случае чего у меня не было наготове никакого достаточно убедительного объяснения. Желание посоветоваться с адвокатом? Но в конторе не было света.

И все же я знал, что пройти по этой лестнице необходимо; то, что я должен был узнать, можно было выяснить только там.

Оглянувшись, я подошел к лестнице и, глубоко вздохнув, быстро, перешагивая через ступеньку, стал подниматься. Дверь была заперта, но я кое-что смыслил в замках, так что вскоре уже стоял внутри.

Здесь была тьма кромешная. Пахло застоявшимся табачным дымом. Я зажег огарок свечи и быстро проверил лежавшие на столе и в ящиках бумаги. Чутко прислушиваясь к малейшим, доносившимся снаружи звукам, я старался действовать четко и ничего не пропустить. Внезапно я замер.

Я держал в руках бланк лабораторного анализа. Он не был подписан, не указывалось и расположение месторождения. Однако подвергнутая анализу руда была на редкость богата серебром. Отложив бланк в сторону, я быстро просмотрел остальные бумаги и вдруг наткнулся на знакомое имя.

Письмо, состоявшее всего из одного абзаца, было подписано… Морганом Парком.

«Вас рекомендовали мне как благоразумного человека, который может провести переговоры с покупателем и быстро и выгодно перепродать земельный участок. Пишу Вам, чтобы договориться о встрече. Я буду в Силвер-Рифе двенадцатого. Важно, чтобы как мой визит, так и содержание наших переговоров остались в абсолютной тайне».

Конечно, этого было слишком мало, но хоть какой-то намек здесь все же содержался. Быстро скопировав лабораторный анализ, я положил оригинал обратно в стол. Копию я аккуратно сложил и убрал в карман. Погасив свечу, я положил ее на полку — туда же, откуда взял.

Долгая езда и трудный день утомили меня больше, чем я предполагал, и я неожиданно понял, что мне надо отдохнуть. Прежде всего мне следовало беречь силы. Я ослабел после ранений, и хотя свежий воздух, добротная пища и физический труд быстро восстанавливали былую энергию, пока что я еще легко уставал.

Повернувшись к двери, я вдруг услышал шаги и негромкие голоса на лестнице.

Я быстро попятился и нащупал ручку двери, которая, как я обнаружил раньше, вела в соседнюю комнату. Я только-только успел войти туда и закрыть за собой дверь.

Вытянув руки, я нащупал впотьмах несколько прислоненных к стене неструганых досок. Здесь стоял затхлый запах, присущий долго запертым помещениям.

Голоса становились громче; открылась дверь. Чиркнула спичка, и в щелях вокруг двери появился свет. Я слышал, как сняли и вновь поставили стекло керосиновой лампы.

— …Возможно, какая-нибудь пьяная ссора. Вы слишком подозрительны, Морган.

— Лайелл много не пил.

— Забудьте о нем… Будь вы уже женаты на девушке, все было бы проще. В чем дело? Бреннан перебежал вам дорогу и здесь?

— Заткнитесь, Букер! — Голос Парка звучал угрожающе. — Скажете это еще раз, и я скручу вас, как грязное полотенце. Говорю совершенно серьезно.

— Выполняйте свою часть работы, а за мной дело не станет. У покупателей есть деньги, и они готовы платить. Но отнюдь не намерены ждать вечно.

Наступило молчание; потом стало слышно, как откупорили бутылку, разлили по стаканам жидкость.

— Это нелегко… — послышался голос Парка. — Он никогда не бывает один.

— У вас есть Слейды.

Скрипнул стул. Стукнули поставленные на стол стаканы. Открылась и закрылась дверь — значит, оба ушли. Прислушавшись, я различил слабый звук удаляющихся по лестнице шагов. Я выглянул в окно и увидел, как они попрощались под фонарем и разошлись в разные стороны.

В любой момент Букер мог вернуться обратно. Быстро открыв дверь, я опрометью сбежал с лестницы, но на улицу вышел лишь после того, как внимательно осмотрелся.

В Силвер-Рифе мне больше нечего было делать. Надо было возвращаться домой. Только уже сидя в седле, я начал раздумывать над тем, что узнал. А узнал я, в сущности, совсем немного.

Никто не мог знать, что Лайелла убил я, хотя Морган Парк и заподозрил неладное. Однако у него не было ни малейших оснований считать, что я находился в это время в Силвер-Рифе или его окрестностях.

Лайелл уверял, что не присутствовал при убийстве Болла. Может, так оно и было, а может, и нет — умирающие тоже не всегда говорят правду. Зато его реакция На упоминание в этой связи имени Парка наводила на размышления.

Морган Парк и Букер заключили соглашение о продаже некой собственности, которой Парк пока еще не мог представить.

Его замечание: «Он никогда не бывает один» — не касалось меня, я как раз существовал и действовал в одиночку.

Я старался не спешить с выводами, все назойливее мне приходила мысль, что человек, который «никогда не бывает один», может оказаться Маклареном.

Впрочем, нельзя было исключать и других возможностей. Например, Кей Чепин. Но к нему не могли относиться слова Букера о «женитьбе на девушке»… Или могли? Несомненно, зять Макларена окажется человеком, очень надежно защищенным, почти неуязвимым.

Словом, чем больше я раздумывал, тем больше убеждался, что Морган Парк имел в виду Макларена. Вот почему Слейды должны были убрать Кеневейла.

Милях в шести от Силвер-Рифа я свернул по руслу узкого пересохшего ручья и, отъехав по нему подальше от тропы, устроил под кустом меските привал.

Уже давно перевалило за полночь; в кустах что-то шевелилось и шуршало.

Места здесь были труднопроходимые; большие, извилистые, разветвляющиеся каньоны перемежались образовавшимися из песчаника горными хребтами. Даже индейцы здесь были редкими гостями.

В Силвер-Рифе я купил кое-какие припасы, и теперь на крохотном, «индейском» костре поджарил яичницу с беконом, потом нарвал травы Серому и улегся спать.

В лунном свете отчетливо виднелись голые белые камни на дне сухого русла. Кусты обеспечивали некоторое укрытие, так что на ночь я мог считать себя в безопасности.

По слухам, в Силвер-Рифе был упрямый шериф, который, поговорив с барменом из «Элк Хорн», мог легко сообразить, что к чему.

Когда я проснулся, вокруг разливался серый свет приближающегося утра. Было холодно. Купы кустарника чернели на фоне пустыни… На бледном небе все еще виднелось несколько звезд. Пока я пил кофе, они окончательно исчезли. Я оседлал коня.

Серый пошел охотно и резво, и вскоре я достиг горного хребта, тянувшегося параллельно тропе на расстоянии около полумили от нее. Морган Парк, несомненно, поедет этой тропой, а мне совсем не хотелось, чтобы он узнал о моей вылазке в Силвер-Риф.

Было тихо, только стучали копыта Серого да поскрипывало подо мною седло. Кустарник из черного превратился в зеленый, а очертания хребта приобрели в утреннем свете рельефность и четкость. По пустыне там и сям были разбросаны огромные валуны, а внизу, у подножия, виднелись кое-где участки чахлой травы.

Посмотрев в сторону тропы, я заметил легкое облачко пыли — там проезжал всадник.

Морган Парк?

Может быть… И он мог узнать следы моего Серого.

Глава 12

Несколько раз я останавливался и вглядывался туда. Одинокое облачко пыли, казалось, двигалось с той же скоростью, что и я. О моем присутствии всадник вряд ли мог подозревать.

Там, где ехал я, пыли почти не было. К тому же позади меня все время находился горный склон — на таком фоне очертания всадника расплываются и различить его почти невозможно. Тем не менее я на всякий случай старался придерживаться низин.

Горный склон становился все отвеснее, поверхность его не имела ни расщелин, ни трещин — сплошная, уходящая в небо скала. У подножия виднелись кучи осыпавшейся породы, разбросанные обломки выветрившегося песчаника.

В полдень я остановился на привал у маленького источника, возле которого росло несколько деревьев. Привязав Серого так, чтобы он мог пощипать травы, которая зеленела вокруг родничка, я сел и принялся жевать кусок вяленого мяса.

Я пытался составить план действий на ближайшее будущее. Если Парк действительно замышляет что-то против Макларена, я должен его предупредить. Однако слушать меня Руд Макларен не станет. И Мойра тоже; Морган Парк ее давний знакомый, тогда как я — человек новый и беспокойный. Если я примусь рассказывать то, что я узнал, не имея весомых доказательств, то принесу вреда куда больше, чем пользы.

Кеневейл — вот кто был мне нужен.

Он может мне не поверить, но насторожится, потому что, как и все, живущие с оружием, отличается врожденной осторожностью и недоверчивостью.

Я должен предупредить его о Слейдах.

В каньоне Ту-Бар ветер шелестел листьями тополей и гнал волны по высокой траве. Хорошо было оказаться дома! Разделяя мои чувства, Серый ускорил шаг и, несмотря на усталость, перешел на рысь.

Малвени я увидел в тот момент, когда проезжал мимо валуна — того самого, укрывшись за которым, я поджидал Болла в день нашего знакомства.

— Что-нибудь произошло? — спросил я.

— Нет… Подъезжали несколько человек, но, услышав мой спенсер, двинулись дальше. — Он повернулся и направился к времянке. — Еда на столе.

Расседлывая Серого, я осмотрелся. В мое отсутствие Малвени не терял времени и трудился за двоих. Он был хорошим человеком, Брайан Малвени, и я чувствовал себя в долгу перед Кэти О'Хара за то, что она послала его ко мне.

— Что в Силвер-Рифе? — поинтересовался Малвени.

— Один убитый.

— Будьте осторожны, приятель, слишком много смертей.

Чистя Серого скребницей, я рассказал все, ничего не пропуская, а Малвени слушал, внимательно глядя на меня. Интересно, что он скажет: Брайан был умным человеком, и я с уважением относился к его суждениям.

— Правильно, — кивнул он наконец. — Вам лучше всего поговорить с Кеневейлом.

Стоя у корраля, я посмотрел вниз, на Тополевую промоину, на пасшийся там беломордый скот, на воду, бежавшую по канаве, прокопанной нами для орошения разведенного поблизости огорода. Начало было положено. Я больше не мечтал — я пускал корни.

Пока мы ели, сидя в отдалении от огня, укрытые от возможного выстрела, Малвени продолжал наблюдать за мной.

— Вы устали, — сказал он, зажег трубку, некоторое время спокойно курил, а потом продолжал: — Вы не откажетесь от своего вызова Моргану Парку?

— Нет.

— Это очень сильный человек. Я видел, как он поднял бочку виски и держал ее над головой на вытянутых руках.

Он мог и не говорить этого человеку, на себе испытавшему тяжесть кулаков этого великана. Но как поведет себя Морган, встретившись с человеком, способным ему противостоять? С человеком, которого не так-то просто ударить? Таким признанным силачам редко приходится драться. Они пугают одним своим видом, и люди, как правило, отступают. Много ли дрался Парк? Или он всегда побеждал, блефуя? Я собирался это проверить.

— Вы говорили, что были борцом, Малвени. В корнуоллском стиле. А боксировать вам приходилось?

— Какой же ирландец не занимался боксом? Если вы ищете партнера для спарринга, то считайте, что нашли его. Приятно будет снова надеть перчатки. -

Следующая неделя прошла спокойно. Мы были заняты не только работой, но и тренировочными боями. Малвени был мускулист, удары его отличались свирепостью, а захваты — мощью. На седьмой день мы боксировали уже полчаса без перерывов. Силы мои восстановились почти полностью, а бок совсем перестал болеть.

Бокс или драка без правил — пусть Морган выбирает сам. Я вырос в пастушьих лагерях и на дороге и был хорошо знаком со всеми приемами. После десятой тренировки Малвени снял перчатки.

— Отменный удар, парень! Он обрушился неведомо откуда, и я прочувствовал его до самых пяток.

— Спасибо… Завтра поеду в город.

— Драться с ним?

— Повидать Мойру, закупить припасов и поговорить с Кеневейлом. Я уже беспокоюсь, как бы не опоздать.

На следующий день по моем возвращении из Силвер-Рифа двое парней Бенара заглянули к нам по пути в город, и я послал их к Кеневейлу с запиской, отдать которую попросил только в собственные руки. Я понятия не имел, что могло случиться с тех пор, и как Кеневейл отнесся к моему посланию. И я беспокоился. Кеневейл был в состоянии о себе позаботиться; но мог ли Макларен? Кеневейлу я написал только, что существует какой-то заговор против Макларена; на большее я не решился.

— А насчет Моргана Парка… — сказал я Малвени. — Хочу предварительно разозлить его. Пусть придет в бешенство еще до того, как мы начнем.

— Это поможет… Но будьте осторожны, дружище.

Хеттен-Пойнт нежился под полуденным солнцем, когда Серый медленным шагом вступил на городскую улицу. Напоив его, я отправился в салун. Мне хотелось не столько выпить, сколько поговорить, не терпелось услышать новости.

Там сидел Кей Чепин, и, как всегда, я задумался о нем. На чьей он стороне? Чего добивается?

— Вы делаете себе имя, — заметил Чепин.

— Я только обустраиваю свое ранчо.

— Лайелл был убит… в Силвер-Рифе.

Чепин окинул меня откровенно изучающим взглядом. Я пожал плечами.

— Вы ведь знаете, что сказано: поднявший меч…

— Говорят, тамошний шериф серьезно относится к своим обязанностям. По слухам, он задает много вопросов.

Не обратив на эти слова внимания, я поинтересовался:

— Когда я впервые появился здесь, вы сказали, что всякий в городе должен выбирать свою сторону. На чьей стороне вы?

Он поколебался, вертя в руке стакан.

— С тех пор как здесь объявились вы, это стало труднее сказать. Однако я против «Си-Пи», потому что все они там люди необузданные.

— А Макларен?

— Упрям и самоуверен. Но временами с ним можно иметь дело. У него преувеличенное мнение о собственных правах.

— А Морган Парк?

Чепин остро взглянул на меня, потом посмотрел на улицу и, нахмурясь, произнес:

— Все полагают, что Морган смотрит глазами Макларена. Вы в это верите?

— Нет — если только это не совпадает с его интересами. Ради своих целей Морган Парк готов на все, что угодно. Он примкнет к любой стороне — лишь бы это соответствовало его планам.

Чепин ничего не ответил. Мои слова взволновали его, хотя я и не мог понять почему. Я полагал, что он друг Макларена, но в то же время казалось, у него достаточно хорошие отношения и с Парком.

— Послушайте, Чепин, — сказал я, наклонясь к нему. — Вы — здешняя пресса. Я повидал с дюжину подобных городков, и некоторые были еще покруче этого. Но все оказались укрощены. Чтобы установить закон и навести порядок, понадобились крайние меры, но на них пошли. Начать борьбу здесь вам проще, чем кому-то другому. А я помогу.

— Вплоть до того, чтобы прекратить эту войну?

— Какую войну? Миролюбивый старик владел ранчо, на которое зарились два больших хозяйства. Они попытались захватить «Ту-Бар». Это им не удалось. Он завещал ранчо мне. Если защита частной собственности есть война — тогда готовьтесь к войне. Кровавой и долгой.

— Вы могли бы продать ранчо.

— Нет… — Я взял со стола шляпу и собрался уходить. — Почему бы вам не предпринять некоторое расследование? Не поинтересоваться мотивами? С чего все это началось? Почему бы не заглянуть в прошлое некоторых участников? Причем я не имею в виду ни Макларена, ни Пиндера.

— Вами все еще владеет неприязнь к Моргану?

Я встал и надел шляпу.

— Вы когда-нибудь слышали о некоем Букере, адвокате из Силвер-Рифа?

— Отъявленный негодяй.

— Тогда задайтесь вопросом, почему Морган Парк тайно встречается с ним. А когда вы увидите в городе братьев Слейд, спросите себя, зачем они здесь.

Чепин потрясенно уставился на меня. Я повернулся и вышел.

Мойры не было в городе, и я направил Серого к «Боксед-М».

Первым, кого я увидел, въехав во двор, оказался ковбой с перевязанной ногой. Он начал было подниматься, но потом, сообразив, что до револьвера далеко, опустился на место.

— Привет. К вашему сведению, я приехал говорить, а не драться. — Я усмехнулся. — И не держу на вас обиды.

— Вы не в обиде? А я? Вы чуть было не отстрелили мне ногу!

— В следующий раз прячьте ноги получше. И вообще, к чему огорчаться? Зато вы с тех пор совсем не работали. Знай себе посиживаете да отъедаетесь.

Позади кто-то рассмеялся, и, повернувшись в седле, я увидел Кеневейла.

— Он использует это как предлог, Бреннан.

— Предлог? — Покраснев, раненый вскочил на здоровую ногу. Поняв, что мы смеемся, он, рассердившись, захромал прочь.

Кеневейл повернулся ко мне. Достав табак, он принялся сворачивать сигарету.

— Что вам здесь нужно, Бреннан?

— Ухаживать за дамой. Вы имеете что-нибудь против?

— Это не мое дело. Руду это может не понравиться. Он может попросить меня выставить вас отсюда.

— Если вы скажете, чтобы я уезжал — я уеду. Только вот что. Если Морган Парк здесь, держите его от меня подальше. Я еще не готов для встречи с ним, а когда приду в форму — лучше бы ей этого не видеть.

— Ладно. — Он посмотрел на меня, улыбаясь одними глазами. — Только вы ошибаетесь насчет Мойры. Ей это зрелище может понравиться. — Кеневейл стоял рядом, наблюдая.

— Здесь побывали братья Бенара.

— Вы получили мою записку?

Теперь он выглядел настороженным и заинтересованным.

— Да, получил. Зачем должны появиться братья Слейд? И кому нужно убивать Руда Макларена?

— Попытайтесь дознаться сами. Может быть, кто-то захочет убить вас, чтобы Руд остался один.

Нельзя сказать, чтобы он мне не верил — я видел это и не мог не удивиться. Или он знал что-то неизвестное мне? А может, что-то успело произойти с тех пор, как я послал ему предостережение?

На ступеньках я остановился и оглянулся.

— Та же особа приберегает меня на десерт. Лично для себя.

Он все еще стоял и задумчиво курил, когда я постучал в дверь, и голос, ответивший мне, заставил мое сердце учащенно биться. Он всегда действовал на меня таким образом, этот голос, который, сколько ни слушай, никогда не надоест.

Мойра стояла перед зеркалом. Когда я вошел, мое отражение появилось рядом с ее собственным. Так мы и стояли, глядя на себя: высокий загорелый молодой человек, широкоплечий, в темно-синей рубашке, из-под которой виднелся черный шелковый шейный платок, в черных джинсах и с двумя подхваченными внизу сыромятными ремешками кобурами, из которых торчали рукоятки револьверов, вырезанные из каштана; и девушка в платье цвета морской волны, тонком, летнем, с прекрасной шеей, точеными плечами и с губами…

— Мэтт! Вы не должны были приходить! Отец будет…

— Когда-нибудь ему придется примириться. Так почему не теперь?..

— Это безрассудство!

Однако по глазам не было видно, что она считает мое поведение таким уж безрассудным. Но именно сейчас, когда она выглядела такой привлекательной и была окружена атмосферой роскоши и уюта, все это могло показаться безрассудством даже мне самому.

— Вы бы лучше начинали покупать приданое, Мойра. Первые год-другой я не смогу зарабатывать много…

Девушка с беспокойством взглянула на меня.

— Вам лучше уехать, Мэтт. Я жду Моргана…

Я взял ее за руки.

— Не беспокойтесь, Мойра. Я обещал Кеневейлу, что никаких скандалов не будет — и не допущу их.

Это не слишком убедило ее, и девушка пыталась спорить однако я мог думать лишь о том, как она прекрасна. Взволнованная и рассерженная, с гордой осанкой и стройной обнаженной шеей, Мойра могла заставить забиться сердце любого мужчины.

Однако мысль о появлении Моргана Парка действительно пугала ее.

— Мэтт! Вы даже не слушаете меня! И не смотрите на меня так!

— А как еще должен мужчина смотреть на женщину?

После этих слов она примолкла и повела меня в глубь дома. Столовая была уютной — не в витиеватом, излишне декоративном стиле Восточного побережья, а в простой манере, порожденной духом границы. Руд Макларен явно любил комфорт, а его дочь умела красиво обставить дом даже в этих диких краях.

— Как вы себя чувствуете, Мэтт? Я имею в виду раны. С вами все в порядке?

— Еще нет… Но много лучше.

Мы сели; впервые она казалась чуть-чуть смущенной и избегала встречаться со мной глазами.

— Откуда вы приехали сюда, Мэтт? Кеневейл говорил, что однажды вы были маршалом в Мобити.

— Очень недолго.

И я рассказал ей об этом — а потом как-то само собой вышло, что и обо всем остальном. О долгих ночах в седле, о перегонах стад, о бизонах, о пограничных кантинах ^[75], о днях, проведенных в Соноре, где я работал ковбоем на мексиканской гасиенде ^[76], о поисках золота в Калифорнии и встречающихся там развалинах старых католических миссий и еще обо многом другом.

Мы как-то совсем забыли, где находимся, и я рассказывал о беспрестанных ветрах в необозримом океане прерий, раскинувшихся к востоку от Скалистых гор; о длинных волнах, которые гонит этот ветер по высокой, по пояс, траве; о пронзительных воплях атакующих команчей… И о ночах, проведенных под звездами, — одиноких ночах, когда я подолгу лежал без сна, томясь в темноте по кому-нибудь, кого мог бы любить, кому принадлежал бы без остатка и кто так же полностью принадлежал бы мне.

Так всегда и должны встречаться мужчина и женщина — чтобы время и окружающий мир отступали в сторону, оставляя лишь слияние душ и руки, соединенные в тишине.

А потом со двора донесся стук копыт — копыт двух лошадей.

Две лошади. И два всадника.

Глава 13

Мойра быстро встала; завитки черных волос прилипли к ее шее, а на верхней губе выступили крохотные капельки пота — день выдался на редкость жарким.

— Это отец, Мэтт. Вам лучше уехать.

Она шагнула ко мне, и я привлек ее к себе. Мойра попыталась отстраниться, но я взял ее за подбородок и повернул к себе лицом. Испуганная, она попыталась отступить, но не слишком энергично. Глаза ее расширились и потемнели… И тогда я ее поцеловал.

Уже через секунду она яростно вырвалась из моих рук, замерла, не произнеся не слова, а потом порывисто обняла меня, и мы снова стали целоваться. Мы целовались еще и еще… пока не услышали за дверью приближающиеся шаги.

Мы отстранились друг от друга как раз в тот момент, когда Руд Макларен и Морган Парк появились на пороге.

Что-то в лице Мойры подсказало Парку о случившемся здесь. Лицо его потемнело от гнева, он шагнул ко мне и сказал хриплым от бешенства голосом:

— Вон! Вон отсюда, я приказываю!

Я посмотрел на Макларена.

— Чей это дом? Ваш или его?

— Хватит, Морган! — Макларену было не по душе мое присутствие, но еще больше ему не нравилось, что Морган Парк действовал как хозяин дома. — Я сам, когда надо, прикажу людям покинуть мой дом.

На лице Парка появилось угрожающее выражение. Он жаждал драки, но прежде чем он успел заговорить, в дверях показался Кеневейл.

— Босс, Бреннан сказал, что приехал с визитом и не ищет скандала. Он пообещал, что уйдет, как только я его об этом попрошу, и не станет накидываться на Парка.

— Отец, мистер Бреннан — мой гость, — вмешалась Мойра. — Настанет время, и он уйдет. Но пока я хочу, чтобы он остался.

— А я не желаю видеть его в своем доме! — сердито ответил Макларен. — Черт бы вас побрал, Бреннан! У вас хватило наглости приехать сюда после того, как вы стреляли в моих людей, украли принадлежащее мне по праву ранчо и выгнали мой скот с Тополевой промоины!

— Не бывает разногласий, которых нельзя было бы разрешить мирно, — спокойно проговорил я. — Я никогда не стремился заводить распри с вами и надеюсь, что мы сможем достичь соглашения.

Это его охладило. Он все еще оставался резким, все еще готов был утверждать собственный авторитет, но все же немного смягчился и тут я понял суть характера Макларена. Он добивался не столько земель и богатства, сколько признания себя самым значительным человеком в округе. Он просто не мог представить себе иного способа добиться всеобщего уважения и преклонения, кроме как через богатство и власть.

Поняв это, я догадался, что мне надо делать. Мне нужен был мир — мир с Маклареном особенно. Если я поведу себя правильно, я этого добьюсь.

— Сегодня я разговаривал с Чепином. Эту войну можно закончить, если только правильно выбрать вожака. И по-моему, таким человеком можете стать только вы, Макларен.

Он слушал, и мои слова ему явно нравились. Макларен представил себя в роли миротворца. Будучи достаточно деловым человеком, он понимал, что каждый день этой войны уносит жизни людей и животных, уносит средства. Сражаясь или разведывая окрестности, его ковбои не могли работать на ранчо.

— Вы, Макларен, здесь самая значительная фигура. Если вы начнете — остальные потянутся за вами.

— Только не Пиндер. Вы убили Ролли, и он не успокоится, пока не отомстит. Пиндер ненавидит меня — и все, что я отстаиваю.

Морган Парк внимательно слушал, глядя на нас во все глаза. Случилось то, чего он никак не ожидал — мы с Маклареном встретились и заговорили о мире. Стоит нам достигнуть соглашения — и все планы, которые он вынашивал, рухнут.

— Продолжая войну, «Си-Пи» тем самым поставит себя вне закона, — убеждал я Макларена. Их никто не поймет и не одобрит. Если война затянется — сюда соберутся все скотокрады страны, чтобы, воспользовавшись случаем, безнаказанно угонять стада.

Мойра слушала не без удивления и, как мне показалось, с некоторым уважением. Инстинкт всегда подталкивал меня к сражениям, но умом я прекрасно понимал всю их бесцельность. Сумей мы договориться — и «Си-Пи» придется уступить нам. Однако в колоде был еще и джокер — Морган Парк. Если у него, как я полагал, были причины желать продолжения войны, необходимой для успешного завершения каких-то планов, то замирение сторон нанесет смертельный удар по его соглашению с Букером.

Парк не хуже меня понимал, что мне удалось произвести благоприятное впечатление на Макларена. Руд глубокомысленно поскреб подбородок; мое изложение ситуации представлялось ему логичным.

Отец Мойры был осторожным человеком. Придя сюда в числе первых, он строил разумные планы и усердно работал, претворяя их в жизнь, и лишь теперь, в последние годы, ему захотелось власти. Однако он знал, что многим соседям он совсем не по душе. Внешне Макларен не выказывал к моим словам особого интереса, но было очевидно, что мое предложение открывало перед ним некоторые перспективы.

Неожиданно меня перебил Парк.

— Не верь его болтовне, Руд. Звучит все это у Бреннана правильно, да только на уме у него наверняка какая-то подлость. Что он замышляет? Что скрывает?

— Морган! — запротестовала Мойра. — Я удивляюсь вам! Мэтт искренен, и вы это знаете!

— Ничего подобного я не знаю. А вы все защищаете этого… этого убийцу.

Обращаясь к Мойре, Парк смотрел на меня, ожидая, что я стану возражать. Что он стремился к ссоре, я понимал. Но сейчас любая стычка погубила бы все, сказанное прежде мной. И тогда, хотя и не без колебаний, я сказал то, что думал:

— Я, по крайней мере, никогда не убивал безоружного.

При этих словах что-то промелькнуло в глазах Парка, а на лице появилось ранее не виденное. Я понял, что приговорен и что больше ждать Морган Парк не станет. Бросая в лицо Парку это обвинение, я имел в виду молодого д'Арси: интуитивно я был убежден в гибели офицера с Востока.

Д'Арси был не из тех, кто способен не поблагодарить за оказанное ему гостеприимство. Значит, что-то помешало ему это сделать. Мне не хватало доказательств. Я лишь знал, что д'Арси исчез вскоре после того, как Морган Парк проявил к нему интерес.

Начав, я не собирался останавливаться. Надо было, по возможности, предупредить Макларена.

— Сюда съедутся не только скотокрады, — как ни в чем не бывало продолжал я, — но и все, кто мечтает осуществить во время войны свои тайные замыслы.

Лицо Моргана Парка одеревенело. На самом-то деле я знал очень мало, почти ничего, но сумел тем не менее коснуться главного, и Парк был явно озабочен. Если догадка моя верна, то теперь он уверен, что мне что-то известно, и даже подозревает, будто мне известно куда больше, чем на самом деле.

— Я обдумаю все это, — сказал наконец Макларен. — Сейчас не время принимать решения.

— Разумеется. — Повернувшись к Мойре, я взял ее под руку. — А теперь, с вашего позволения…

Мы направились к двери, и тут ярость Моргана Парка вырвалась наружу. Смертельно побледнев, он пошел прямо на нас. Быстро отодвинув Мойру, я приготовился встретить его. Но между нами встал Кеневейл.

— Остановитесь! Здесь драки не будет, Парк!

— В чем дело? Бреннану нужна теперь нянька?

— Нет, — жестко ответил Кеневейл. — Бреннан обещал, что никакого скандала не будет. И я не собираюсь позволить вам сцепиться с ним.

Воцарилось молчание. Мойра снова подошла ко мне. Не знаю, что мог бы сделать Морган Парк, но я был готов ко всему. Никогда еще жажда уничтожать не владела мною так, как сейчас, когда я стоял лицом к лицу с этим человеком. Я отчетливо вспомнил: он сидит на мне и колотит меня громадными кулаками.

— Бреннан, — отрывисто сказал Макларен. — У меня нет никаких причин симпатизировать вам. Но вы разговариваете без обиняков и к тому же гость моей дочери. Оставайтесь сколько угодно.

Позже я понял, что именно в этот момент Парк должен был принять решение. Выбора у него не оставалось. Он отступил, расслабился и больше не произнес ни слова.

Мойра проводила меня до лошади; она была обеспокоена.

— Плохо иметь его врагом, Мэтт. Жаль, что так получилось.

— Он стал моим врагом уже давно. А что плохо иметь такого противника, я и сам понимаю. Одному из ваших друзей уже пришлось убедиться в этом.

Она взглянула на меня с испугом.

— Не понимаю.

— Получили ли вы хоть одно письмо от д'Арси?

— Нет… Но что это имеет общего…

— Странно, не правда ли? По-моему, такой хорошо воспитанный человек, как д'Арси, не пренебрег бы столь общепринятой формой вежливости.

Наверно, она об этом тоже уже думала. Я почувствовал это, когда впервые упомянул ее вирджинского друга. Невероятно, чтобы такой человек мог ни с того ни с сего бесследно исчезнуть.

Несколько минут мы стояли молча. Сердца наши бились в унисон, лица нежно овевал ветер.

— Рано или поздно все это кончится, — сказал я, — пройдет, как проходит ночь. И тогда я заберу вас на Тополевую промоину, чтобы жить там с вами.

— Странный вы человек, Мэтт. Выглядите, как обыкновенный ковбой, а разговариваете, словно получили образование.

Я усмехнулся.

— Когда-то мне случалось прочесть книгу. Ну две — если уж совсем честно. И не обманывайтесь, полагая, что все ковбои такие уж темные люди.

Я подтянул подпругу и повернул Серого, чтобы вскочить в седло.

— Но можете ли вы там обосноваться? Удержитесь ли вы на одном месте?

Вставив ногу в стремя, я вскочил в седло.

— В тот день, когда я приехал в Хеттен-Пойнт и увидел вас, я понял, что останусь здесь навсегда. Зачем человек скитается? Он просто чего-то ищет: деньги, дом, девушку…

С холмов спускалась ночь: ее мрачные крылья уже нависли над деревьями и низкими крышами построек. На небе начали проступать звезды.

Нагнувшись, я подхватил Мойру и поднял; нога ее оперлась на мой сапог. Едва девушка Оказалась в моих объятиях, у нее перехватило дыхание, а потом она быстро и глубоко вздохнула, приоткрыв губы. Я ощущал тепло прильнувшего ко мне тела, губы Мойры торопливо и страстно искали мои. Все заботы, все горести, все потери и тревоги мгновенно растаяли, словно дым. Наконец девушка отпрянула от меня — испуганная, возбужденная, с трудом переводя дыхание.

— Это нехорошо, Мэтт! Вы слишком… слишком неистовы. Вам надо быть спокойнее.

Я рассмеялся, чувствуя, как переполняет мою душу радость жизни, любовь, восхищение красотой девушки, которую я обнимал в сгущавшихся сумерках наступающей ночи.

— Вас тоже бесстрастной не назовешь.

— Меня? — Она мгновение колебалась. — Пусть так, мы оба торопимся.

— А что в этом плохого?

Кто-то вышел из дома, тихонько насвистывая. Гравий дорожки заскрипел под сапогами, и я быстро опустил Мойру на землю. Это был Кеневейл.

— Лучше поезжайте… Скоро уходит Морган Парк. Могут быть неприятности.

Я подобрал поводья.

— Считайте, что меня уже нет.

— Вы и вправду так думаете? О мире и всем таком…

— А чего мы добьемся, воюя?

Кеневейл повернулся к Мойре.

— Позвольте мне поговорить с Бреннаном наедине, мисс. Кое о чем ему следовало бы знать.

Когда Мойра ушла в дом, Кеневейл негромко проговорил:

— Она похожа на мать.

Я удивленно посмотрел на него.

— Вы знали ее мать?

— Она была моей сестрой.

— А Мойра знает?

— Мы с Рудом дружили. Я тогда стрелял быстро и убил человека, у которого оказалось слишком много родственников. Вот мне и пришлось покинуть те места. Когда я уехал, Руд женился на моей сестре. Время от времени мы переписывались. А потом Руду понадобилась помощь в борьбе со скотокрадами, и он послал за мной. Потом убедил остаться здесь. — Кеневейл поколебался и добавил: — Мойра этого не знает.

Мы помолчали, слушая ночь, как это делают люди нашей с ним породы. Я знал, что понравился Кеневейлу — иначе он никогда бы мне этого не рассказал.

Глава 14

Было уже за полночь, когда я покинул наконец «Боксед-М». Оставив дорогу в стороне, я напрямик направился к началу каньона Джипсум.

Прежде чем уехать, я рассказал Кеневейлу все, что узнал о Слейдах, наемных хладнокровных убийцах, прекрасно владевших револьверами. Он выслушал, не проронив ни слова. Не знаю, поверил ли он, но, по крайней мере, я его предупредил.

В ночной пустыне таится какая-то магия; только в одиночестве постигаешь ее очарование, тишину и такую близость к звездам, какой нельзя ощутить больше нигде.

Я ехал спокойно и неторопливо, вспоминая девушку, оставшуюся позади.

Малвени ждал меня.

— Узнал походку Серого. — Он кивнул на холмы. — Что-то там слишком тихо.

Мы легли спать, но посреди ночи я проснулся от звука выстрела. Малвени крепко спал, и я не стал будить его, тем более, что не был даже до конца уверен, действительно ли это был выстрел. Или мне просто почудилось во сне? Все было тихо, и, еще немного прислушавшись, я снова забрался под одеяло, не собираясь идти выяснять что-либо посреди холодной ночи.

Утром я рассказал об этом Малвени.

— Вы вставали?

— Да, но ничего не услышал. Это мог быть кто-нибудь из Бенара — иногда они охотятся по ночам.

Два часа спустя я узнал, что это было. Источник Меверик находился на ничьей земле — там, где территория ранчо «Ту-Бар» граничила с угодьями «Боксед-М». Я отправился туда, потому что неподалеку от Меверика было болото, и мне уже дважды приходилось вытаскивать из него бычков.

Когда я выезжал из промоины, стояло свежее и ясное утро, и, направившись прямиком к источнику, я еще издали увидел лошадь без всадника. Она стояла, опустив голову, и, обеспокоенный, я пустил Серого рысью.

Подъехав ближе, я увидел что-то темное, лежащее на земле, возле лошади. То был человек, и он был мертв. Еще не перевернув тело, я знал, что это Руд Макларен.

В него стреляли сзади — дважды, оба раза в голову.

Он лежал ничком, одно колено поджато, обе руки на виду на песке. Револьвер был в кобуре. Макларена застрелили без всякого предупреждения.

Бегло осмотрев труп, я отступил и, вытащив из седельной кобуры винтовку, трижды выстрелил в воздух, подавая сигнал Малвени.

Увидев Макларена, мой напарник побледнел.

— Вот это уже беда, дружище. Округа его уважала. Кого-то за это вздернут.

— Потрогай его, Малвени. Он холодный. Это был тот самый выстрел, который я слышал ночью.

Малвени кивнул.

— Вы лучше придумайте что-нибудь, Мэтт. Это сорвет крышку с кипящего котла.

В этом не было сомнений, и я прекрасно понимал, что по логике вещей все подозрения падут на меня.

— Ничего не буду придумывать. Я расскажу правду.

— Они вас повесят. Он на вашей земле, и вы враждовали.

Я стоял подле безжизненного тела, и без слов Малвени ясно сознавая положение, в котором оказался. Но зачем приехал сюда Макларен? Что он делал на моем ранчо посреди ночи? И кто мог сопровождать его?

Кто-то настолько жаждал убить Макларена, что заманил его сюда под каким-то предлогом и подло выстрелил сзади. С уверенностью можно было сказать, что полуночные поездки не в характере Макларена. Я уехал с «Боксед-М» достаточно поздно, и он еще оставался там. Но там был и Морган Парк.

Малвени отправился в «Боксед-М», чтобы сообщить об убийстве Кеневейлу. Рассказывать о случившемся Мойре придется уже Кеневейлу, и мне не хотелось об этом даже думать.

В одном мне повезло: вверх по промоине ехал Джолли Бенара, и я послал его в город — доложить о случившемся шерифу Кею Чепину.

Оставшись один, я сел на лошадь и, стараясь не повредить следов, осмотрел окрестности. Там, где топталась ночью лошадь Макларена, разобрать что-нибудь было невозможно: в путанице оставленных на сыпучем песке следов отделить отпечатки ее копыт от других не сумел бы никто.

Озадачивало и еще одно обстоятельство: я слышал лишь один выстрел, а пулевых отверстий было два. Опустившись на корточки возле тела, я внимательно рассмотрел их. Странно — следы крови виднелись только вокруг одной раны.

Завидев приближающихся всадников, я встал. Впереди ехал Кеневейл; рядом с ним — Мойра. Остальные трое были ковбоями с «Боксед-М». Один взгляд на лица показал, что никто из них не сомневался, кто убил Руда Макларена.

Кеневейл бросил на меня холодный и пронзительный взгляд. Мойра соскочила с лошади и бросилась к распростертому на песке телу. На меня она даже не взглянула и ничем не показала, что вообще заметила мое присутствие.

— Все это дурно пахнет, Кеневейл. По-моему, я слышал выстрел.

— Выстрел?

— Только один… А стреляли в него дважды.

Никто не произнес ни слова, но все не сводили с меня глаз, ожидая оправданий.

— Когда он уехал с ранчо?

— Точно никто не знает. — Кеневейл словно застыл в седле; я понимал, что он пытается решить для себя вопрос о моем участии в убийстве. — После вашего отъезда он пошел к себе. Около двух ночи, может, немного позже.

— Я слышал выстрел ближе к четырем.

Всадники с «Боксед-М» двигались небрежно, казалось, почти случайно перекрыли мне все пути к отступлению. Позади были источник, болотце и выступ скалы, впереди — выстроившиеся полукругом ковбои.

Это были люди, преданные друг другу, своему хозяину и своей работе, но, возбудившись, они могли стать совершенно безжалостными. Прошлой ночью они оправдали меня за недостатком улик, но сейчас все,казалось, сходилось именно на мне.

— Кто был с ним, когда вы видели его в последний раз?

— Он был один. Если вы думаете о Моргане Парке — забудьте. Он уехал вскоре после вас.

Том Фокс, худощавый и упрямый ковбой с «Боксед-М», отцепил от седла лассо.

— Чего еще ждать-то? Вот он, кого мы ищем!

— Я слышал, ты опытный человек, Фокс, а потому не спеши набрасывать лассо, придя к скоропалительному решению! Я не убивал Руда Макларена. У меня не было на это причин. Только вчера мы говорили о заключении мира и расстались в хороших отношениях.

— Это правда? — оглянулся на Кеневейла Фокс.

— Да, но потом Руд изменил свое мнение.

— Что?

Я не мог в это поверить, но Кеневейл не стал бы лгать. Я знал:, что убедил Макларена лишь наполовину. Но не хотелось верить, что он мог так быстро переменить свое мнение.

— Все равно — как я мог об этом узнать!

— Не могли, — согласился Кеневейл. — Если только он не встал с постели и не отправился сообщить вам об этом. Он был человеком, вполне способным на такое. И я не вижу, зачем бы еще ему выезжать в середине ночи.

Все время я убеждал себя, что меня не обвинят, поскольку не имел ни малейших причин убивать Руда. И вот она, превосходная причина. Во рту сразу пересохло, руки похолодели, а на лбу выступила испарина.

Фокс принялся раскручивать лассо. Я старался поймать взгляд Мойры, но она не смотрела на меня. Кеневейл, казалось, что-то обдумывал.

За оружие никто пока на брался, но Фокс накинет на меня лассо быстрее, чем я сумею вытащить револьвер и выстрелить. Стоит мне протянуть руку к оружию, как Кеневейл сразу последует моему примеру. И я не знал, кто из нас окажется проворнее… И мне совсем не хотелось его убивать.

Фокс двинул лошадь на шаг вперед, но Мойра остановила его.

— Нет, Том. Подождем людей из города. Если он убил моего отца, я хочу, чтобы он умер. Но пока подождем.

Том неохотно остановился. А вскоре мы услышали стук копыт. Со стороны города приближалась группа всадников с Кеем Чепином во главе.

Он бросил на меня быстрый, беспокойный взгляд, потом повернулся к Кеневейлу. Тот четко и немногословно рассказал, что между мной и Маклареном состоялся разговор, и мы в принципе договорились о мире. Потом Макларен передумал. Теперь он мертв, а я был возле тела.

Показания Кеневейла оказались для меня убийственными. Убить Макларена было на руку только мне.

Глядя на лица окружающих, я ощутил внезапную слабость. «Вот и загнали тебя в угол, Мэтт Бреннан, — сказал я себе. — Ты достиг конца пути и будешь повешен за убийство, совершенное другим».

Малвени не вернулся вместе с ковбоями «Боксед-М». Нигде не было видно и Джолли Бенару.

— Я хотел бы привлечь ваше внимание к одному обстоятельству, — внезапно решившись, проговорил я; на меня посмотрели без сочувствия. — Переверните тело, Чепин.

Он перевел глаза с меня на тело Макларена, потом спешился. Я приподнял тело, но потом вернул в прежнее положение. Я слышал, как со всхлипом вздохнула Мойра, когда Чепин перевернул мертвеца.

Выпрямившись, Кей озадаченно посмотрел на меня. Остальные просто ждали, ничего не видя и не понимая.

— Вы обвиняете меня потому, что труп обнаружен здесь, да моем ранчо. Так вот, он был убит не здесь. На земле нет крови!

Все взгляды устремились на песок, служивший последним ложем Макларену. Крови действительно не было.

— Одна из ран кровоточила достаточно сильно, чтобы здесь натекла целая лужа; смотрите, рубашка вся в крови. И раз крови на песке нет, значит, его убили в другом месте, а потом привезли сюда и бросили.

— Но зачем? — запротестовал Чепин.

— Вы ведь сразу заподозрили меня? Вот вам и причина. Убийца метил в двоих сразу. А еще хочу заметить, что выстрел, услышанный мною ночью, был сделан уже в мертвого.

— Почему вы так решили? — Фокс смотрел на меня уже другими глазами.

— Раны, нанесенные трупу, не кровоточат. Смотрите — вся кровь вытекла только из одной раны.

Мы не сразу заметили, что к нам присоединилась еще группа всадников. Это был Малвени в сопровождении всех четырех парней Бенара.

— Мы будем очень признательны, если вы немного сдадите назад, — проговорил Джолли. — Мы друзья Бреннана и не верим, что это его рук дело. Так что сдайте назад. Пожалуйста.

Ковбои с «Боксед-М» заколебались; ситуация им не нравилась, но Малвени и ребята Бенара находились у них за спиной, и, начнись перестрелка, шансов у них оказалось бы немного.

Они стали осторожно пятить лошадей. В этом положении я мог говорить спокойно. Больше всего мне хотелось убедить Мойру, но я не имел представления, как подействуют на нее мои слова. Лицо ее было омрачено горем, и я не мог прочесть по нему ничего.

— Существуют люди, которым необходимо было убрать с дороги Макларена. Зачем мне было его бояться? За что ненавидеть? Я уже доказал, что способен удержать свое ранчо… И хотел только мира.

Еще двое всадников показались на тропе. Я узнал одного из тех рыжих, которых мы выгнали с «Ту-Бар». И с ним был Боди Миллер.

Глава 15

Боди Миллер и на этот раз был, как всегда, бешеный… Грубые черты узкого лица казались сейчас еще острее, а глаза, еле видные под полями надвинутой на лоб шляпы, были почти бесцветны.

Боди никогда не брился, и светлая щетина, покрывавшая щеки, резко контрастировала с темными, пробивающимися в уголках рта волосками. Это придавало Миллеру особенно злобное выражение.

Боди был уродливым юнцом, тощим и узкоплечим; его длинные, костлявые пальцы, казалось, никогда не знали покоя.

Он уставился на меня, не обратив ни малейшего внимания на тело Макларена, словно его там и не было. Я мог с уважением отнестись к порыву Тома Фокса, чье стремление немедленно уничтожить меня было проявлением феодальной верности Макларену. Но в Миллере ничего подобного не чувствовалось — его просто обуревала жажда убийства.

— Послушай, ты! Сейчас я тебя прикончу!

— Не лезь не в свое дело, Боди, — приказал Кеневейл, и его лошадь сделала шаг вперед. — Это не твоя игра!

В газах Миллера горела ненависть. Его наглому высокомерию всегда претило получать приказы от Кеневейла, и сейчас это прорвалось наружу.

— Макларен мертв, — грубо сказал он. — Может, ты больше не будешь боссом. Может, она захочет иметь босса помоложе!

Сопровождавший эти слова плотоядный взгляд сделал все ясным. Внезапно мне захотелось убить его, и я уже готов был это сделать, но меня остановил холодный, спокойный голос Кеневейла.

— Это решать мисс Мойре. — Он повернулся к ней. — Хотите ли вы, чтобы я продолжал исполнять свои обязанности?

Мойра вскинула голову. Никогда в жизни я никем так не гордился.

— Безусловно. — Голос ее был ровен и холоден. — И вашей первой задачей как моего управляющего будет уволить Боди Миллера.

Миллер побледнел от ярости, оскалив большие неровные зубы. Я вмешался прежде, чем он успел что-либо сказать.

— Ни слова, Боди. Ни слова.

Я понимал, что должен или убить этого человека, или сам оказаться убитым. Ждать мне не хотелось — пусть все произойдет сейчас, здесь, в это тихое и прохладное утро, рядом с лежащим на песке телом Макларена.

Злоба, написанная на лице Боди Миллера, была ужасающа.

— Погоди, мы еще встретимся, — прошипел он, пристально глядя на меня.

— Как только будешь готов, Боди.

Я демонстративно повернулся к нему спиной.

Стоя возле источника, я свернул самокрутку и смотрел, как они укладывают на подъехавшую повозку тело Макларена. Мойра избегала меня, и я даже не попытался подойти к ней.

Чепин и Кеневейл, отойдя в сторону, о чем-то негромко переговаривались. Потом подошли ко мне.

— Мы не считаем вас виновным, Бреннан. Но нет ли у вас каких-нибудь предположений?

— Только то, что он был убит в другом месте и привезен сюда, чтобы навлечь на меня подозрение. Не верю, чтобы до такого додумался Пиндер. И он не выстрелил бы Макларену в спину. Руд ведь не умел профессионально обращаться с оружием. Или умел?

— Нет… Точно нет.

— А Джим Пиндер профессионал. Так зачем же ему стрелять в спину? То же, кстати, относится и ко мне.

— Думаете, это Парк?

Я вновь повторил то немногое, что услышал от Лайелла и узнал в конторе Букера. Слейды должны были убить Кеневейла, и только потому, что Кеневейл был правой рукой Макларена. А нанимал Слейдов Парк.

По-моему, они отнеслись к этой информации сдержанно, поскольку никто не мог понять, чего хотел Парк. Сообщение об анализе руды они попросту отмели, сказав, что в этих местах нет никаких месторождений, да и вообще ничто не связывает этот отчет с Морганом Парком. Парку нечего было бояться Макларена, так как тот всегда поощрял визиты Парка к своей дочери и обращался с ним как с будущим зятем. По словам Кеневейла, отец даже неоднократно спрашивал у Мойры, почему та никак не решается выйти замуж за Парка. Я же мог опереться лишь на собственные подозрения да на несколько слов умиравшего — не больше.

Я курил, провожая глазами повозку. Всадники «Боксед-М» сгрудились вокруг нее — молчаливый почетный эскорт. И лишь тогда я шагнул к Мойре.

Не знаю, заметила она мое движение или нет, однако выбрала именно этот момент, чтобы тронуть лошадь и тихо уехать. А я остался в окружении своего маленького отряда — Малвени и братьев Бенара.

Боб Бенара оставался охранять ранчо и встретил нас во дворе.

— Мы возвращаемся домой, — сказал он. — Но Джонатан и Джолли могут остаться с вами. У меня сейчас не найдется работы, чтобы занять их чем-нибудь.

Ему не удалось ввести меня в заблуждение, но помощь мне действительно была нужна, и старик понимал это.

Некоторое время после этого ничего не происходило.

Мы трудились вчетвером, и стены дома росли на глазах. Все мы были достаточно сильны, а Малвени оказался умелым строителем. Он заправлял работой. Забыв обо всем, мы вкалывали две недели. Онемение в боку прошло окончательно, а мышцы обрели прежнюю силу и гибкость.

Потом было официальное дознание по делу об убийстве Макларена. Никаких новых улик обнаружить не удалось, несмотря на отчет шерифа, проведшего расследование через два дня после преступления, многие все еще считали меня виновным. «Боксед-М» отозвало претензии на земли и источники «Ту-Бар». Джим Пиндер оставался на своем ранчо и не показывался в Хеттен-Пойнте.

О Боди Миллере мы слышали много. Поссорившись в салуне, он застрелил человека — раньше, чем тот успел схватиться за револьвер. Рассказывали, что Боди и тот рыжий водят компанию с подонками из Хаита и Робберс-Руста. С пастбищ «Боксед-М» стал пропадать скот, и поговаривали, будто Боди смеялся, когда говорили об этом. В Силвер-Рифе он избил одного из рудокопов. Словом, быстро и уверенно зарабатывал себе репутацию головореза.

Все это время я продолжал думать о Мойре. Однажды я даже отправился к ним на ранчо, но во дворе меня встретил Кеневейл и сказал, что Мойра не хочет меня видеть. Странно, однако мне почудилось в глазах Кеневейла искреннее сочувствие.

Он был спокойным, строгим человеком, которого считали недружелюбным лишь те, кто плохо его знал. Волосы его преждевременно поседели, а непринужденная манера обращения привлекала к нему многих. Впрочем, дружбу он действительно мало с кем заводил. По характеру это был одинокий волк — жил один и ездил всегда в одиночку.

О Слейдах он ничего не сказал, а я не расспрашивал. Я знал, что сейчас он ближе к Мойре, чем когда-либо. Она прислушивалась к его мнению, хотя и сама не так уж мало знала о том, как надо управлять большим скотоводческим хозяйством.

Макларен стремился расширить свои земли. Через две недели после его смерти Мойра уже получала с владений вдвое больше, чем они имели раньше. Впервые в истории «Боксед-М» было накошено и сметано в стога сено и посеяны зерновые на фураж.

Вдоль границы между «Боксед-М» и «Ту-Бар» вырос длинный, без ворот, проволочный забор. В тот день, когда его заканчивали, я побывал там. Работой руководил Том Фокс.

— Ворот нет? — поинтересовался я.

— Нет… Нет ворот.

Она отгородилась от меня, исключила из своей жизни. Не знаю, как бы сложилось все, останься Руд Макларен в живых, но его смерть, казалось, покончила со всем этим раз и навсегда.

Мысли мои вернулись к Моргану Парку. Он засел на своем ранчо, и в городе его никто не видел: но все это время я размышлял над его загадкой. Слейдов и духу не было, и я мог представить, что думает обо мне Кеневейл.

Я тоже изменился. Былая беззаботность проявлялась теперь крайне редко. Работа была тяжелой, а трудился я упорно. Дом был закончен, а в разбитом нами саду начали появляться всходы. Мы даже пересадили во двор несколько деревьев.

Мы изготовили мебель и обложили кирпичом источник, по стенам дома мы рассадили вьющиеся растения. И наконец, съездили в город, чтобы закупить все необходимое для хозяйства.

В этот день я встретил Мойру.

Выйдя из здания почтовой станции, она ждала повозку, уже двигавшуюся по улице от магазина, откуда как раз в этот момент отъезжал наш фургон. Я находился в это время позади, вставляя ногу в стремя, и смотрел на нее поверх седла.

Когда наш фургон поравнялся с ней, она повернулась, чтобы взглянуть на кастрюли, сковородки и несколько свернутых индейских ковриков. Она провожала фургон глазами до тех пор, пока он не скрылся из виду. Когда я развернул Серого, Мойра заметила меня и быстро отвернулась. Я не успел приблизиться, как она села в повозку и уехала.

Возвращение на «Ту-Бар» показалось мне долгим, потому что, куда бы я ни смотрел, передо мной стояли милые черты бледного лица Мойры, замершей на крыльце почтовой станции, глядя вслед удалявшемуся фургону. Все, что он увозил, могло быть нашим… Думала ли она об этом?

Во дворе меня встретил Джолли Бенара.

— Приезжал Ник. К востоку отсюда он видел следы — три или четыре всадника.

Три-четыре человека… На востоке, в непроходимых пустынных местах, куда никто не забирается просто так.

— Где?

— На плато, над Темным каньоном… Совсем дикие места.

— Не Боди ли Миллер?

— Может быть… Ник так не думал. Боди держится поближе к городам. Он любит там хвастаться, строить из себя большого человека.

Тогда кто же? Слейды?

— Спасибо, — сказал я. — Завтра поеду в ту сторону и посмотрю. Кстати, там, наверху, есть долина, где мы могли бы держать часть скота. Заодно проверю и ее.

Что могли выискивать там Слейды? Скрывались после убийства Макларена? Может быть… Ведь Кеневейл по-прежнему мешал тем, кто хотел поживиться после гибели владельца «Боксед-М».

Мы занесли в дом коврики и расставили по полкам кастрюли и сковородки. Я зашел в большую комнату и огляделся. Она выглядела пустой и холодной. Постройка еще не стала домом.

Ночь я провел беспокойно. Не все еще было кончено: где-то поблизости околачивался Миллер, несомненно угоняя скот с «Боксед-М «. Рано или поздно он попадется в руки ковбоев с ранчо Макларена, и тогда его в лучшем случае ждет веревка. И еще эти неизвестные всадники, скрывающиеся на востоке, в таинственных, неисследованных каньонах возле холмов Суит-Элис.

Оседлав выносливого гнедого пони, я отправился к источнику, возле которого был найден убитым Макларен. В темноте были еле слышны шаги лошади, двигавшейся сквозь густую траву.

У источника я напился сам, потом напоил пони. Макларен был убит примерно в это же время — может быть, на час-другой позже. Внезапно гнедой вскинул голову.

Насторожившись, я тихонько успокоил его. Он уже было собирался заржать, но мой шепот остановил его. Пони смотрел во тьму, в сторону «Боксед-М».

Лунный свет посеребрил тонкую, расходящуюся в обе стороны проволоку забора. Сев в седло и держа правую руку на кобуре револьвера, я направился в ту сторону.

Я дернул поводья.

Там, во тьме, стояла лошадь — лошадь, повернувшая голову в нашу сторону.

В ночной тишине мне послышалось сдавленное рыдание… Потом мой гнедой снова зашагал.

Мы уже приближались к забору, когда чужая лошадь заржала. И сразу в седле выпрямилась темная фигура.

— Мойра!

На мгновение она застыла, затем, негромко вскрикнув, развернула лошадь и, пришпорив, пустила ее в галоп.

— Мойра!

Лошадь ее неслась во весь опор, но мне показалось, что на минуту она обернулась и я заметил белое пятно ее лица.

— Я люблю тебя, Мойра!

Но ответило мне только эхо, а вдали медленно затихал стук копыт.

Я долго стоял возле проволочного забора, вглядываясь в ночь, прислушиваясь, надеясь, что снова раздастся стук копыт и она вернется.

Ночь молчала. Лишь перепел кричал где-то во тьме.

Глава 16

Джолли Бенара сидел на корточках и рисовал пальцем на песке. Он съежился от утренней прохлады, правый глаз сощурился от табачного дыма.

— Это место, которое вы зовете амфитеатром — вот оно, здесь. Сразу за этой скалой есть тропа. На хорошей, привычной к горам лошади вы сможете проехать. Доберетесь до верха и окажетесь на мезе, над Темным каньоном. Тропа пересекает ее — это миль шесть. Там есть седловидная скала — как увидите, поезжайте к ней. Оттуда начинается тропа, если только ветер не разрушил ее.

Джонатан собрал для меня сорок голов скота. Засунув винчестер в седельный чехол, я вскочил на Серого.

Мы начали гнать скот, но стадо не хотело трогаться в путь; животным нравилось в Тополевой промоине, и они собирались оставаться там и впредь. В конце концов нам удалось расшевелить стадо, и мы двинулись к холмам. Джонатан сопровождал нас, но должен был покинуть, как только мы доберемся до каньона.

Свой спенсер он держал в руке — худощавый, высокий юноша, узкобедрый и сутуловатый. От утреннего холода лицо его чуть посинело. Он молчал.

Я тоже не был расположен к разговорам. Мысли мои были далеки от дела, которым я сейчас занимался. Гнать стадо вверх по каньону было совсем не сложно: ни один бычок не мог повернуть назад, не столкнувшись с нами; им оставалось только неохотно двигаться вперед. Не думал я и о загадочных всадниках, следы которых заметил Ник Бенара.

Действительно ли там была Мойра? И если да — слышала ли она мой зов? Я нетерпеливо ускорил шаг. Я был сердит на себя и на нее. Почему она так поступала? Она верила, что ее отца убил я? Кеневейл и Чепин почти сразу отказались от своих подозрений… Но были и другие, до сих пор считавшие виновным меня.

Я раздраженно наблюдал за стадом, погоняя его быстрее, чем необходимо. Джонатан посмотрел на меня, но не произнес ни слова, продолжая ехать рядом.

В амфитеатре скот разбрелся по пастбищу, останавливаясь, поднимая головы и оглядываясь вокруг. Вскоре животные почувствуют себя здесь как дома. Мы отъехали в сторону, наблюдая.

Не было слышно ни звука, кроме журчания воды по камням. Джонатан сунул винтовку в кобуру и перекинул ногу через луку седла. Свернув сигарету, он посмотрел на меня.

— Хотите, чтоб я составил вам компанию?

— Спасибо… Нет.

— Тогда я побуду немного со скотом, — проговорил он, поднося к сигарете зажженную спичку. — Вдруг какой-нибудь корове захочется вернуться обратно.

Он сунул ногу в стремя.

Я думал о Мойре.

— Не принимайте все так близко к сердцу, Мэтт. Вы слишком нервничаете.

— Спасибо… Я постараюсь.

Конечно, он был прав. Расстроенный бегством Мойры прошлой ночью, я был слишком раздражителен, а в таком состоянии в разведку ехать плохо. Мне действительно хотелось драться.

Тропа, о которой говорил Джонатан, хорошо сохранилась. Посмотрев наверх, я отступил немного и взглянул снова. В этом месте скала из красного песчаника поднималась футов на семьсот. Тропа была бровью на лице скалы — пугливой лошади ее никогда не одолеть. Но Серый был не пуглив, он вырос в горах. Думаю, он смог бы пройти и по натянутой проволоке.

Мы неспешно тронулись в путь. Близился полдень, солнце пригревало все жарче. Скала, по склону которой проходила тропа, находилась в начале узкого каньона. До противоположной стены было меньше пятидесяти футов, а по мере того, как я поднимался, расстояние становилось все меньше, пока не стало таким, что я почти мог до нее дотянуться. Я продвинулся уже почти на тысячу ярдов в глубь каньона, когда неожиданно оказался на вершине мезы. Место здесь было плоское, усеянное пучками редкой травы; поодаль росло несколько кустов можжевельника.

Неподвижно сидя в седле, я внимательно осмотрел вершину мезы. Теперь я буду приближаться к людям, не желающим быть замеченными. Честному человеку нечего здесь делать, а если это Слейды — нельзя забывать, что они искусные охотники за людьми и опасные противники.

Ветер здесь дул непрерывно. Над головой раскинулось бескрайнее синее небо, лишь несколько одиноких облачков плыло в вышине.

Я шагом тронул лошадь вперед, высматривая седловидную скалу. Меза простиралась далеко во всех направлениях. Воздух был полон аромата полыни и кедра. Здесь и там виднелись пучки файв-спота, пурпурно-розового цветка пустыни с ярко-красными пятнышками на лепестках, а также какие-то низкие кустики. От утренней прохлады не осталось и следа.

Неожиданно я увидел перед собой темный горб скалы — она и в самом деле походила на седло. Шагом я осторожно приблизился к ней, оглядываясь и настороженно ловя глазом любое движение.

Возле скалы я спешился, чтобы дать Серому отдохнуть и пощипать редкой травы. Некоторое время спустя я обнаружил в скале, сложенной темной вулканической лавой, довольно глубокую нишу. Я завел туда Серого, укрыв от посторонних глаз и палящих солнечных лучей. Сам я растянулся неподалеку на траве. Путь был долгий, я встал рано, не выспался, а потому уже через несколько минут задремал. Это был не сон, но и не бодрствование. Так прошло около получаса, и вдруг я расслышал стук копыт лошади, шедшей рысью.

Мгновенно вскочив на ноги, я быстро подошел к Серому и тихонько заговорил с ним. Конь расслабился, выжидая. Всадник приближался. Вытащив винчестер из чехла, я ждал, держа его у бедра.

Потом сообразил, что всадник проедет возле дальнего конца скалы — там, где, по словам Джолли, проходила тропа. Стараясь не шуметь, я поспешно взобрался на самую седловину горы. Найдя место, откуда мог видеть ту часть мезы, по которой пролегал путь всадника, я укрылся за валуном.

Прошла минута… Другая… Наконец показалась лошадь, сменившая рысь на шаг. В седле сидел настоящий великан — я знал лишь одного такого человека.

Морган Парк!

На тропе, по которой он ехал, я с трудом различал следы других лошадей. Понаблюдав за ним несколько секунд, я скользнул вниз. Ведя Серого в поводу, я обогнул скалу с таким расчетом, чтобы каменная громада укрывала меня от случайного взгляда Парка, а сам я мог видеть тропу впереди.

Проехав около мили, Парк свернул к мезе и исчез.

Я выждал три… четыре… пять минут — Парк мог остановиться, чтобы посмотреть, где же он проехал. Потом я сел в седло и поехал параллельно его следам. Отпечатки копыт его крупной лошади были легко различимы, и я изучал их. Заодно я приглядывался и к другим следам, которым было уже несколько дней.

День выдался жаркий. Туманная пелена застилала горизонт. Дрожащее марево жаркого воздуха тонкой вуалью размывало очертания далеких холмов Суит-Элис, и они казались краем видимого мира. Время от времени тропа приближалась к краю мезы, и я мог смотреть сверху на бесконечный лабиринт каньонов.

Но когда я доехал до места, где исчез Парк, тропа, вместо того чтобы пойти, как я ожидал, на край мезы, просто пошла под уклон. По-видимому, меза тянулась отсюда до самого подножия Суит-Элис. Однако, зная рельеф местности, я вполне мог предположить, что тропа пересечет полдюжины каньонов прежде, чем доведет до холмов. Моргана Парка нигде не было видно — он исчез.

Проехав еще немного, я остановился у развилки. Под ногами здесь была голая скала, и, сколько ни смотри, определить, в какую сторону направился Парк, было невозможно.

Наконец, доверившись случаю, я выбрал направление ближе к обрыву мезы. Неожиданно край скалы расступился, и стала видна крутая осыпь. По описанию братьев Бенара я узнал Пойсон-каньон. Спустившись по осыпи, я оказался на его узком дне.

Попадись мне здесь всадник — не миновать бы стрельбы. Никто не смог бы подняться обратно по этой осыпи, продвигаться можно было только по дну каньона. Я вытащил винтовку и ехал, держа ее в руке.

Песчаное дно было усеяно камнями всех форм и размеров. По обе стороны вздымались отвесные скалы. Растительности почти не было, зато попадалось множество перепутанных сухих корней, занесенных сюда потоками, проносившимися по этим каньонам после дождей.

Внезапно запахло дымом.

Остановившись, я ждал — прислушиваясь и втягивая воздух; через секунду снова потянуло дымком костра.

Поблизости никакого укрытия не было, и я провел лошадь немного дальше. Справа открылся каньон, сплошь заросший кустами манзаниты. Спешившись, я завел туда Серого. Продравшись сквозь заросли, я нашел небольшую, поросшую травой полянку. Здесь я привязал лошадь и, сняв сапоги, дальше стал красться в носках.

Воздух в каньоне был недвижим. Стояла страшная духота. Пот лил с меня градом. Рука, державшая винтовку, взмокла. Осторожно, избегая колючек, я пробрался сквозь заросли манзаниты и оказался между огромными валунами. Поблизости росла купа диких абрикосовых деревьев — я спрятался за ними и какое-то время выжидал. Потом стал продвигаться вперед — теперь уже на коленях.

Воздух был так раскален, что, казалось, обжигал при дыхании. Листья кустарника источали приятный, острый аромат. Сквозь него снова пробился легкий запах дыма. Потом я расслышал слабый шорох камешков и легкое звяканье сковороды о камень.

Под прикрытием густого кустарника я пополз вперед. Гревшаяся на камне ящерица вытаращила на меня глаза; бока ее пульсировали. Я шевельнул рукой, и она сразу исчезла, оставляя на песке крохотные следы. Заслышав тихие голоса, я замер; потом подполз чуть ближе, чтобы разобрать слова. Спрятавшись за валуном, я залег и стал слушать.

— Нет смысла бриться… Все равно в Хеттен теперь не попасть.

— Они со Слейдом что-то затевают… нам надо будет поторапливаться.

— Не нравится мне это.

— А тебя никто и не спрашивает. Все решит Слейд.

Снова звякнула сковородка.

— И вообще, чего ты дергаешься? Прежде чем придет наш черед, Слейд уже сделает все самое трудное. В «Ту-Бар» два-три человека — и все. И на «Боксед-М» ненамного больше.

— Этот громила и сам мог бы все сделать.

— А за что тогда нам платили?

Последовало молчание. Пот стекал по спине, колени затекли, но я не смел пошевелиться. Видеть я ничего не мог, потому что заросли достигли края их лагеря. Осторожно, стараясь не произвести ни малейшего звука, я положил винтовку, вытер ладони о рубашку и снова взял оружие в руки.

— Пиндер сегодня совершит рейд. Может, тем все и решится.

Пиндер… Рейд…

На мое ранчо? Куда еще, как не на мое ранчо? Пока я лежу здесь, в кустах, Малвени и братья Бенара, может быть, сражаются. Я подобрался — и расслабился. Вовремя мне все равно туда не успеть, да и парни Бенара — не цыплята. Не говоря уже о Малвени. Позиции у них надежные, воды и провианта вдоволь.

— А кто возьмет Бреннана?

— Почем я знаю? Может, тот здоровяк.

— Охотно уступаю.

— Допивай кофе. Я хочу прибрать.

— Рано. Еще Слейд не ел.

Снова наступило молчание. Я потихоньку выпрямил ногу, потом стал отползать от валуна назад, сквозь заросли. Ветка зацепилась за рубашку и выпрямилась с сухим, скребущим звуком.

— Что это?

Я замер, затаив дыхание.

— Да брось ты! У тебя нервы разыгрались.

— Нет. Я что-то слышал.

— Может, койот.

— Так близко? Ты с ума сошел!

Послышались шаги. Я поднял винтовку, мысленно прослеживая обратный путь к тому месту, где оставил Серого. Куда могли деться Морган Парк и Слейд? Возможно, мне придется уезжать отсюда второпях, а другой дороги, кроме как по осыпи, я не знал. Подниматься же там под огнем будет невозможно.

— Все-таки хочешь полезть туда? Выходит, ты и впрямь спятил. — Говоривший хихикнул. — У тебя слишком богатое воображение. А если там в самом деле кто-то есть? Что от тебя останется? Он ведь увидит тебя первым…

Шаги замедлились — человек явно колебался. Донесся шорох трущейся о ветки кожи, и я положил палец на спуск. Я знал, где он стоял, и на таком расстоянии не мог промахнуться. Что бы ни случилось потом, этого первого можно было считать мертвым.

Он тоже все понимал, и это не доставляло ему никакого удовольствия. Я почти видел, что у него сейчас проносилось в голове. Он решил сделать вид, что ничего не слыхал.

Он все еще стоял там, когда я рискнул продолжить отступление. Из лагеря не доносилось ни звука, и я, крадучись, добрался до лошади. Усевшись в седло, я тихо выехал из заросшего каньона и направился назад, к осыпи. Однако, достигнув ее, проехал мимо. За поворотом я остановился и, достав платок, вытер лицо. А потом, по-прежнему шагом, направил Серого в глубь незнакомого каньона.

Я узнал, что хотел. Слейд и его банда были здесь и готовились нанести удар. Сегодня они встречались с Морганом Парком…

А завтра?

Глава 17

Выход из Пойсон-каньона я нашел только во второй половине дня. Вывел он меня почти точно на восток. Выехав из него, я пустился в обратный путь вдоль склона мезы, господствовавшей над Темным каньоном.

Солнце уже клонилось к западу, а до «Ту-Бар» все еще оставалось далеко, и потому, когда Серый, подергивая удила, стал выказывать явное желание повернуть севернее, я дал ему волю; десять минут спустя мы оказались возле источника.

И я, и конь были полумертвыми от усталости. Скоро стемнеет, а тропа была мне едва-едва знакома. Источник находился посреди небольшой осиновой рощицы, приютившейся у склона горы. Вокруг виднелись следы оленей и диких лошадей, но ни намека на отпечатки сапог или копыт я не углядел.

Расседлав, я наспех протер Серого пучком травы и привязал на полянке. Мне очень хотелось ехать дальше, но я понимал, что на измученной лошади до дому не добраться.

Позади вздымались холмы Суит-Элис каждый высотой около тысячи футов; на западе опускалось за Синие горы солнце. Опустившись на корточки возле крохотного костерка, я приготовил ужин. Холмы были темны и молчаливы. Слышалось только негромкое журчание воды в источнике, да уютно хрустел травой Серый.

Поставив еще кофе, я уселся в стороне, приглядывая за огнем, но в то же время старался быть незаметным. Не то чтобы я сильно остерегался чего-то — скорее поступал так по привычке. От проходившей через плато тропы я находился достаточно далеко, и, если даже Морган Парк надумает возвращаться ночью, вероятность, что он меня обнаружит, была мала.

Наконец, загасив костер, я завернулся в одеяло и лег. Именно в эти последние минуты перед сном я и решил, что делать дальше. До сих пор нападали на нас; теперь же, в одиночку, полагаясь только на собственные силы, я предприму контратаку. Завтра я нанесу удар по главной усадьбе «Си-Пи».

На рассвете, когда в каньонах еще лежали длинные полосы тумана, я был уже на ногах и готовил кофе. Позавтракав, я оседлал лошадь и пустился в путь — на этот раз вскачь.

Ранчо «Си-Пи» лежало среди низких, пологих холмов, поросших чахлой травой и солончаковым кустарником. Росли тут и кусты пиньон и можжевельник — пробираясь между ними, я смог незамеченным подобраться довольно близко к строениям.

Было тихо и безлюдно. Медленно вращались крылья ветряной мельницы. В коррале я заметил несколько лошадей. Пузатый, неприятного вида повар вышел и выплеснул воду из тазика. Он постоял на ступеньках, утираясь накинутым на шею полотенцем, потом снова скрылся. Как только за ним захлопнулась дверь, я пришпорил Серого и на полном скаку ворвался во двор.

Как я и рассчитывал, топот мчащейся лошади заставил повара выскочить обратно, и в тот же момент я резко остановился и прицелился в него.

Он побледнел, затем покраснел, начал было что-то говорить, но я соскочил с лошади, развернул его к себе спиной и связал. Потом, схватив за шиворот, затолкал в дом, повалил под кровать, где он немедленно начал вопить. Вытащив его обратно, я заткнул орущую пасть кляпом.

Выйдя во двор, я направился к корралю, снял жерди, выпустил лошадей и погнал их прочь. Порывшись в кладовой, я отыскал немного динамита, которым пользовались для взрыва больших валунов. Вернувшись в дом, я вытащил камень из задней стенки очага и затолкал туда шашку, предварительно протянув в топку короткий фитиль.

Найдя несколько патронов от дробовика, я рассыпал их вокруг фитиля и засыпал золой. Потом осторожно уложил сверху несколько поленьев, наполнил водой кофейник и поставил его на плиту.

Возвратясь в кустарник, росший на небольшом выступе склона, откуда мне была хорошо видна вся территория усадьбы, я стал ждать.

Медленно прошел час. Подстилка из опавших листьев, на которой я лежал, была мягкой и удобной. Устав от долгой езды, я несколько раз принимался дремать, но тут же просыпался. В нескольких футах от моей головы проползла гремучая змея; пэкрэт ^[77] уставился на меня и долго изучал, подергивая носом. В деревьях надо мной ссорились вороны…

А потом я увидел всадников.

Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: как бы ни развернулись события в «Ту-Бар», возвращались они отнюдь не победителями. Двое из девяти были перевязаны — у одного забинтована голова, у другого рука висела на повязке. Третьего везли привязанным к седлу — голова и ноги болтались так, что комментариев и не требовалось.

Подняв винтовку, я подождал, пока они спустятся с холма и подъедут ближе к дому. Затем прицелился и трижды выстрелил — так быстро, как был способен работать затвором.

Одна из лошадей завизжала и, прыгнув, в полуповороте разбросала всю кавалькаду. Кто-то схватился за ногу и, потеряв равновесие, упал, запутавшись в стременах; лошадь его рванулась, но, пробежав полсотни ярдов, остановилась.

Люди кинулись кто куда — одни в сарай, другие в дом, третьи в барак, где жили ковбои.

Еще две пули я всадил в стену сарая, потом повернулся и принялся обстреливать дверь дома: две пули в нижнюю петлю, еще две в верхнюю. Затем сделал перерыв и перезарядил винтовку.

Дверь висела на месте, однако я был уверен, что выстрелы попали в цель. На этот раз я разбил окно, целясь в то место над подоконником, где мог прятаться человек. Потом прицелился в следующее окно, после чего пугнул ковбоя, пытавшегося прицелиться в меня из-за дверей сарая.

Я снова взял на мушку верхнюю петлю кухонной двери и не спеша нажал на спуск. Винтовка подпрыгнула в руках; дверь перекосилась. Следующими двумя выстрелами я поспешно прикончил нижнюю петлю.

Позиция у меня была превосходная: я лежал в кустах, между камнями, на уступе, нависавшем над двором ранчо, откуда были прекрасно видны дверь сарая, задний фасад дома и каждый дюйм пространства вокруг барака ковбоев. Никто не мог выбраться и достигнуть кустов, не оказавшись на виду. Укрыться за строениями ранчо тоже никто не мог.

Дверь теперь была открыта, и я послал туда две пули, услышав чей-то испуганный вскрик. Потом выстрелил снова, продолжая методично разбивать стекла. Хотя патроны в магазине еще оставались, я сделал перерыв, чтобы дозарядить его.

Отложив винтовку, я свернул сигарету. Прошло несколько минут. Я сменил позицию на близкую, но чуть более удобную, и продолжал ждать. Из дома кто-то наугад два раза выстрелил — обе пули легли далеко от меня.

Внезапно один из ковбоев выскочил из сарая и метнулся к обшитой толстыми досками поилке для лошадей. Я дал ему добежать, но стоило ему нырнуть под поилку, как я двумя выстрелами продырявил ее как раз над его головой; парня обдало водой с ног до головы. Как только он шевельнулся, я положил пулю к самым его ногам. Однако парень оказался из упорных. Я заметил, как солнце вспыхнуло на стволе его винтовки, когда он начал пристраиваться для стрельбы возле столба, в самом конце поилки. Я выстрелил. Винчестер упал, а сам ковбой тяжело опустился на землю — не знаю, убитый или только раненый. Больше никто не пытался выбраться ни из дома, ни из сарая.

День тянулся бесконечно, мне пора было двигаться, однако хотелось посмотреть, что произойдет, когда они затопят плиту, чтобы сварить кофе.

Я выстрелил разок в дверь, чтобы они не подумали, будто я оставил их в покое.

Я отполз назад, чтобы достать из седельной сумки кусок вяленого мяса, и отцепил флягу. Посмеиваясь от предвкушения, я ждал. Времени у меня оставалось совсем немного. Как только стемнеет, я больше не смогу удерживать их под крышей, и тогда моя позиция из превосходной быстренько превратится в никудышную.

Наконец я увидел над трубой дымок. Я прицепил к седлу флягу и приготовил Серого, чтобы поспешно отступить. Потом послал очередную пулю в дверь сарая, чтобы известить противника, что я все еще тут.

Дым стал гуще… Потом внутри дома раздался взрыв.

Патрон от дробовика! Потом последовала целая серия взрывов — один, другой, третий… В доме испуганно закричали. Один из укрывшихся там выскочил было из дверей, но вонзившаяся в ступеньку пуля чуть не оторвала ему ступню; парень моментально юркнул обратно. Отбежав назад, я взобрался в седло, и почти в то же мгновение дом содрогнулся; из трубы вылетел столб огня, труба покосилась, к небу взметнулись дым и пламя.

Я увидел достаточно и, развернув Серого, направился к холмам. Позади звучали крики, но меня никто не заметил. Снова раздался грохот; оглянувшись с гребня, я увидел, что труба рухнула, часть крыши провалилась, все охватило густым дымом.

Теперь Пиндер знал, что в этой войне нападает не только он… Противник тоже умеет наносить удары.

Избегая проторенных троп, я направился на «Ту-Бар». Друзья беспокоятся обо мне. Да и сами они могли пострадать во время налета. Однако продолжавшаяся почти весь день осада ранчо «Си-Пи» принесла мне немалое удовлетворение.

Увидев меня, Малвени спустился открыть ворота. Я обрадовался, увидев его живым и здоровым. Когда я спешился, появились братья Бенара — веселые и улыбающиеся.

Джонатан рассказал о нападении. Они с братом заметили приближающихся всадников, когда направлялись к саду. Отстреливаясь, они неторопливо отступали, пока не оказались под прикрытием огня Малвени.

Прежде чем завязалась схватка, они успели ранить одного и убить другого из нападавших. А потом вели бой из-за стены дома — оружие у них было заряжено и находилось под рукой.

Атакующие отступили, попробовали пойти на приступ второй раз и были отбиты опять. После этого нападавшие заспорили — и голоса их были слышны даже в доме. Пиндер хотел возобновить атаки, но не встретил поддержки. В конце концов, подобрав убитого, ковбои «Си-Пи» отступили вниз по промоине.

Мы обсудили это и наметили план защиты на случай нового нападения. Неожиданно Джонатан повернулся ко мне:

— Да! Совсем забыл. Боди Миллер подстрелил Кеневейла!

Кеневейл…

— В него стреляли четыре раза, прежде чем он упал.

— Убит?

— По последним сведениям, пока жив.

— Миллер?

— Ни царапинки.

Кеневейл… Сражен Боди Миллером…

С Кеневейлом я мог разговаривать на одном языке. Он обладал холодным, бесстрастным умом; становиться ему поперек дороги было смертельно опасно, и никогда он не принимал поспешных или ошибочных решений. Пока рядом с Мойрой находился Кеневейл, она всегда была надежно защищена. Но кто защитит ее теперь?

Джонатан продолжал рассказывать. Многие в городе были настроены против меня, и, когда Джонатан побывал там в последний раз, он почувствовал, что эти настроения усилились. Несомненно, кто-то их намеренно подогревал. Поговаривали даже, что, несмотря на общеизвестную мою вражду с Миллером, на самом деле якобы мы с ним работаем на пару; более того, кто-то пустил слух, что именно я подстрекал Миллера застрелить Кеневейла.

По нашим лицам перебегали блики огня… Джолли караулил во дворе. Ночь стояла тихая. Тяжкое это дело — бороться в одиночку или почти в одиночку. И особенно нелегко одному противостоять общественному мнению.

Конечно, Боди Миллер не угомонится. На Западе Кеневейл был достаточно известен среди тех, кто имел оружие. И вот теперь он сражен и, может быть, умирает. После нашей победы ненависть Боди ко мне только возрастет. Он захочет встретиться со мной лицом к лицу.

Нельзя было терять времени. Если Кеневейл еще жив, я должен повидать его, поговорить с ним. Он должен узнать о Слейде, его банде и о том, что означает их присутствие в наших местах.

Миллер долго ждать не станет. Мы можем столкнуться в любой момент, и, выиграю я или проиграю, я так или иначе окажусь выведен из игры на ближайшие недели.

Надо ехать в «Боксед-М». Сегодня же вечером.

Глава 18

Когда я въехал во двор ранчо, Кей Чепин спускался по ступенькам крыльца. Завидев меня, он остановился. Через двор с винчестером в руках спешил Том Фокс.

— Убирайся отсюда, Бреннан!

— Я приехал по делу.

— Убирайся! Люди в пристройке и в сарае держат тебя под прицелом, так что не хватайся за револьвер.

— Не дави на меня, Фокс. Это бессмысленно.

Серый шагнул к дому, а Фокс отступил на шаг и, поколебавшись, начал поднимать винтовку. Даже не глядя на него, я чувствовал, как он в меня целится, и оценивал свои шансы, учитывая тех людей в пристройке и сарае.

— Фокс! — прозвучал чистый и спокойный голос Мойры. — Пусть джентльмен поднимется.

Фокс медленно и неохотно опустил винтовку, и я мгновенно натянул поводья.

— Рад, что мисс Макларен остановила тебя, Фокс. Жалко убивать тебя, ты слишком хороший человек.

Мой искренний тон не остался незамеченным; Фокс озадаченно посмотрел на меня, потом повернулся к бараку для ковбоев.

В глазах Мойры не было радушия. Она выглядела сосредоточенно и холодно.

— Что вам здесь нужно?

— Это так вы меня приветствуете?

Взгляд ее оставался таким же отчужденным.

— У вас есть основания рассчитывать на большее?

— Нет, Мойра. Полагаю, что нет.

Губы ее дрогнули, выражение лица чуть смягчилось, но она продолжала молча ждать, глядя на меня.

— Как Кеневейл?

— Отдыхает.

— Он в сознании?

— Да… Но не хочет никого видеть.

Из окна послышался голос Кеневейла:

— Это Бреннан? Заходи, заходи, приятель!

Мойра колебалась, и я уже готов был предположить, что она так и не пустит меня. Однако в конце концов девушка отступила на шаг, сделав приглашающий жест рукой, но последовала за мной по пятам вместе сЧепином.

Вид Кеневейла меня потряс. Он так исхудал, что стал почти прозрачным, а глаза казались непомерно огромными на мертвенно-бледном лице.

— Не спускай глаз с этого маленького демона, Мэтт! Он действует быстро! Он всадил в меня пулю, прежде чем я успел вытащить револьвер из кобуры. Он чудо природы! Всегда начеку и вдруг срывается, как тугая пружина. — Он тронул меня за рукав. — Я хотел сказать тебе, Мэтт… Неподалеку отсюда я нашел следы. Не твои… Крупный человек с маленькими ногами. И он тащил тяжелую ношу.

Все мы подумали об одном и том же. Я мог понять это по испуганным глазам Мойры. У Моргана Парка были маленькие ноги. Чепин перевел дыхание.

— Я собирался отсюда заехать к вам, Бреннан. У меня сообщение для вас. Взял вчера на почте в Силвер-Рифе.

Он протянул мне запечатанную телеграмму. Вскрыв, я прочел:

«О моем брате не слышно уже много месяцев. Морган Парк отвечает описанию Парка Кентуэлла, разыскиваемого за убийство и растрату полковых денег. Выезжаю на Запад.

Полковник Лео д'Арси,

командир 12-го кавалерийского полка»

Ничего не говоря, я протянул телеграмму Чепину, который прочел ее вслух. Мойра побледнела, но не проронила ни слова.

— Помню этот случай, — произнес Чепин. — Парк Кентуэлл был кавалерийским капитаном. Он присвоил около двадцати тысяч долларов, был обвинен, убил своего командира и бежал. Его схватили, но он совершил побег из тюрьмы, убив еще двоих. Последний раз его видели в Мексике, лет пять или шесть назад.

— А не ошибка ли это?

— Не думаю.

Чепин еще раз взглянул на телеграмму.

— Могу я ее взять? Надо передать шерифу Тарпу.

— Чего добиваются Парк и Букер? — спросил Кеневейл.

— Лайелл говорил, что Парк хочет денег — и ему нужны они срочно. А вот как он собирается их раздобыть — это вопрос.

Мойра не смотрела на меня. Несколько раз я пытался перехватить ее взгляд, но безуспешно. Не знаю, продолжала ли она верить, что я убил ее отца, но иметь со мной дело явно не желала.

В тишине комнаты было слышно только хриплое дыхание Кеневейла. Под окном в кустах мескита раздавался треск цикад. Было жарко и тихо…

Обескураженный, я повернулся к дверям. Кеневейл остановил меня.

— Куда теперь?

Назад, на «Ту-Бар»? Там сейчас нечего делать, зато в других местах нужно было заняться очень и очень многим. И неожиданно я понял, куда еду. Пока это не будет сделано, я не смогу смотреть на себя в зеркало.

— Повидать Моргана Парка.

Мойра повернулась ко мне; на устах ее замер невысказанный протест.

— Не делайте этого, — проговорил Кей Чепин. — Я видел, как он убил человека голыми руками.

— Со мной это не выйдет.

— Что это? — язвительно поинтересовалась Мойра. — Дешевое детское желание отомстить? Или просто болтовня? Вы не имеете права ехать в город и затевать ссору! Незачем лезть в драку с Морганом Парком только из-за того, что однажды он вас побил.

— Защищаете его? — Вряд ли мой тон можно было назвать приятным, но я разозлился.

— Нет! Я не защищаю его! После того, что я однажды видела, в защите нуждаетесь скорее всего вы!

Ее слова, как ничто другое, укрепили мою решимость.

Глаза Мойры расширились, лицо побледнело. Какое-то мгновение мы смотрели друг другу в глаза. Потом я резко повернулся на каблуках и вышел, хлопнув дверью.

Серый почувствовал мое настроение и уже нетерпеливо гарцевал на месте, пока я подбирал поводья; едва я перекинул ногу через седло, как он взял с места в карьер.

Итак, это я нуждаюсь в защите? Я? Гнев теснил мою грудь, и я горько выругался, когда Серый вынес меня из усадьбы. Всю дорогу я мчался как ненормальный и жаждал любой схватки, стремясь уничтожать и крушить.

Наверное, мне здорово повезло: именно в таком состоянии за первым же поворотом я врезался прямо в банду Слейда.

Шум ветра и выступ скалы скрыли мое приближение, и потому они не видели и не слышали меня. Внезапно на них обрушился всадник, и не успели они в испуге повернуться, как моя лошадь вклинилась в их ряды — два седока зашатались и стали падать, стараясь удержаться в седле. Когда Серый толкнул лошадь Слейда, я вытащил револьвер и ударил ближайшего бандита по голове, и он свалился с лошади как громом пораженный. Повернувшись, я выстрелом вышиб револьвер из рук другого. Слейд боролся со своей обезумевшей лошадью, и я, перегнувшись, хлестнул ее по крупу.

Лошадь высоко подпрыгнула и пустилась бежать, словно перепуганный кролик, а Слейд изо всех сил пытался удержаться в седле. Когда Серый лягнул его жеребца, нога Слейда выскочила из стремени, и он так и не мог снова его поймать. А я только видел, как в облаке пыли убегала лошадь.

Все это произошло в доли секунды. Мое преимущество заключалось в том, что я встретился с ними, будучи взвинчен до неистовства, готовый крушить все подряд.

Четвертый бандит маневрировал, стараясь выстрелить в меня, но он опасался в клубящейся мешанине людей и лошадей попасть в кого-нибудь из своих компаньонов. Я обернулся, мы обменялись выстрелами — и оба промахнулись. Он старался усмирить свою лошадь. Серому эта заваруха тоже не нравилась, он рвался прочь. Я дал ему волю и быстро выстрелил второй раз. Должно быть, пуля задела бандиту ухо — он быстро наклонил голову, точь-в-точь фермер, ужаленный пчелой. А Серый уже мчал меня в город. Странно, однако, что после этой стычки я почувствовал себя лучше и теперь был действительно готов ко всему.

Кэти О'Хара с первого же взгляда поняла, что я рвусь в бой.

— Морган Парк в городе, — предупредила она, — там, в салуне.

Это было все, что я хотел знать. Повернувшись, я пересек улицу. Я был взбешен, возбужден стычкой и готов продолжать бой. Я страстно хотел добраться до человека, без всякого предупреждения сбившего меня с ног. И если я хотел жить в мире с самим собой, это дело надо было довести до конца.

Морган Парк действительно был в салуне. Он сидел за столом с Джейком Букером. Очевидно, они посчитали, что раз Макларен убит, а Кеневейл надолго вышел из строя, то им больше нет нужды таиться.

Я не стал терять времени.

— Букер, — сказал я, — вы, конечно, мелкий проходимец, адвокатишка по темным делам, но я слышал — еще и хитрец. Но не настолько же вы хитры, чтобы иметь дело с убийцей?

Я застал их врасплох, они и пошевелиться не успели, как я схватил и отшвырнул столик и хлестнул Моргана Парка шляпой по лицу.

Парк сорвался со стула, заревев как бык, и я, ударив левой, разбил ему губы; брызнула кровь. Тогда я ударил правой — ниже и сильнее — в подбородок, и Морган застыл на месте.

Он заморгал, а потом ринулся вперед. Сомневаюсь, чтобы ему когда-нибудь приходила в голову мысль, что его могут побить. Парк кинулся на меня, размахивая громадными железными кулаками. Один задел меня по голове, и я сразу услышал колокольный перезвон. Другой был нацелен под ложечку, но я парировал его локтем. Повернувшись, я принял следующий его удар плечом и, схватив Парка за руку, швырнул его прямо на стойку.

Он быстро поднялся, но едва он оказался на ногах, я двинул его левой — удар попал в лицо, раздался противный хряск. Я рассек щеку Парка, и на коже остался кровавый след. Тогда он, сцепив руки в замок, ударил меня, и я сразу же ощутил во рту вкус застоявшегося дыма.

Нырнув, я ушел от его правой и тут же дважды нанес удар в живот — одной рукой и сразу же другой в то же самое место. Он хрюкнул. Я попытался отступить на шаг, но Парк был слишком проворен и силен. Он двинулся на меня, и я едва успел нанести ему скользящий удар по лицу, прежде чем мы вошли в клинч. Руки его сомкнулись вокруг меня, но я уперся головой ему в подбородок и согнул спину. Это остановило Парка; так мы и стояли — нога к ноге, в борцовской позе. Он опустил руки пониже и, подхватив, высоко поднял меня. В тот момент, когда он швырнул меня об пол, я успел ударить его правой в лицо.

Падая, я ухитрился вцепиться ему в волосы, и Парк завопил от боли. На пол мы упали вместе, но, перекатившись, я вскочил на ноги первым.

Вокруг собралась толпа, все что-то кричали, но я ничего не слышал. Уклоняясь то вправо, то влево, чтобы избежать его сильных ударов, я двинулся к Парку, но он остановил меня правой в голову, а затем коротким ударом левой по корпусу. Я отлетел к стойке. Тогда Парк схватил бутылку. Он метил мне в голову, но я нырнул под его руку и боднул головой в грудь. Он рухнул, я по инерции пролетел мимо.

Едва Морган поднялся, я нанес ему удар такой силы, что великана наполовину развернуло, и тогда я прыгнул ему на плечи и вонзил шпоры в бедра. Заорав, он резко наклонился. Я свалился, и, пока перекатывался, Парк успел пнуть меня ногой.

Мы закружились друг против друга. Теперь оба стали осторожнее. Мой гнев прошел. Это была битва за жизнь, и победить я мог, лишь применив все умение и коварство, каким обладал.

Рубашка Парка была изорвана в клочья. Никогда прежде я не видел его голым. У этого человека были воистину торс и плечи гиганта. Он двинулся ко мне, я остановил его левой, а потом мы встали нога к ноге, обмениваясь ударами. Его преимущество в росте и весе более чем уравновешивались моими увертливостью и стремительностью.

Я плясал вокруг него, наносил обманные удары, а в какой-то момент, когда Парк, утратив бдительность, размахнулся и раскрылся, ударил его правой в живот. Секундой позже мне удалось повторить этот удар. Потом я ударил левой по разбитому лицу, а когда он поднял руки, я ударил его сцепленными руками по корпусу. Снова и снова я бил его в живот. Он сбавил темп и попытался принять защитную стойку, но я отбил его левый хук и правой нанес удар в солнечное сплетение. Парк замычал, и колени его подогнулись. Расставив ноги, я методично наносил удар за ударом — по корпусу, по голове, потом снова по корпусу… И в каждый удар вкладывал столько силы, сколько мог. Парк попытался свалить меня. Я увернулся и, примерившись, провел сильный удар правой.

Я кулаком сбоку врезал ему в подбородок — как раз в тот момент, когда Парк начал подыматься. Он замер, покачнулся и упал, с грохотом распахнув собой двери; там, на крыльце, он и остался лежать, потеряв сознание.

Не глядя, я взял протянутый кем-то стакан виски и залпом проглотил содержимое. Сердце мое бешено колотилось, тело блестело от пота и крови. Я дышал с трудом и пришлось даже облокотиться на стойку, пока дыхание хоть немного не выровнялось.

Я обернулся на чей-то крик. Передо мной, расставив ноги, стоял Морган Парк. Я едва успел повернуться, как он нанес удар в подбородок, словно обухом топора. Я откинулся на стойку; кружилась голова, и, борясь с подступавшим беспамятством, я смотрел вниз, на ноги Парка, удивляясь, как у такого великана могут быть такие маленькие ноги…

Он ударил опять, я упал, и он лягнул меня в голову этим самым смертоносным, узконосым сапогом. Меня спасло только то, что я повернул голову и удар пришелся вскользь.

Теперь я оказался в нокдауне. Потом кто-то плеснул на меня воды из ведра, и я сел. Это была Мойра.

Я был слишком ошеломлен, чтобы задуматься о том, как она здесь очутилась, и тут же услышал чей-то голос:

— Вот он!

Парк возвышался надо мной — руки на бедрах, усмешка застыла на разбитых губах.

Я вскочил, и мы снова ринулись друг на друга. Наверное, я никогда не узнаю, каким чудом нам обоим удалось выдержать эту зверскую драку. Но я должен был победить Моргана Парка, задушить его голыми руками.

Нога к ноге мы обменивались ударами, потом я быстро отступил на шаг, а когда он последовал за мной — пригвоздил Парка апперкотом правой. Он зашатался; я повторил удар.

— Кончайте, вы, психованные идиоты! Прекратите, или я засажу обоих в тюрьму!

В дверях с револьвером в руке стоял шериф Уилл Тарп. По его холодным голубым глазам было видно, что так он и сделает.

Вокруг него столпилось, по крайней мере, человек двадцать. Среди них были Кей Чепин и Боди Миллер.

Парк попятился к дверям, потом обернулся. Он был почти без сознания.

После этого я битый час отмачивал лицо горячей водой. Потом пошел в конюшню и забрался на сеновал, прихватив с собой винтовку и одеяло. Револьверы были при мне всегда.

Снаружи было слышно какое-то движение, раздавались невнятные разговоры. Подо мной переминались с ноги на ногу лошади. Понемногу мои истощенные мышцы расслабились, кулаки разжались, и я заснул…

Глава 19

Разбудил меня яркий солнечный свет, пробивавшийся сквозь щели в крыше. Я лежал, чувствуя, как ноет каждый мускул. Некоторое время я понаблюдал за танцующей в солнечных лучах мошкарой, потом перевернулся. На сеновале было жарко, как в печи. Садясь, я осторожно потрогал пальцами лицо. Оно распухло и саднило. Шевеля пальцами, чтобы разработать их, я услышал какое-то движение на лестнице. Взглянув через плечо, я увидел внимательно смотрящего на меня Моргана Парка. И по глазам понял, что этот человек потерял рассудок.

Он стоял на лестничной ступеньке, голова и плечи возвышались над полом сеновала. В глазах великана горела ненависть. Он не двигался, только рассматривал меня, и я понял, что Парк пришел меня убить.

Я мог столкнуть его с лестницы, мог застрелить. Но не хотел пользоваться преимуществом. Этого человека я должен был побить честно, иначе никогда не знать мне покоя. Разум был здесь ни при чем. Просто я так чувствовал…

Готовый к немедленной схватке, я знал, что нахожусь в опасности. Теперь я убедился, какой неиссякаемой живучестью обладает это огромное животное, с какой поразительной скоростью способно оно двигаться, несмотря на всю свою громоздкость.

Парк поднялся на сеновал, и я встал на ноги. Было заметно, что он тоже одеревенел. Я был даже в лучшей форме. Тренировки с Малвени не прошли даром.

Он не кинулся на меня сразу, когда я спустился на пол сеновала. Он просто стоял, положив руки на бедра. Преимущество было на его стороне. Драться здесь было тесно — почти весь сеновал был забит сеном, а часть оставшегося свободным пола занимал люк, в который выходила ведущая в конюшню лестница; упасть туда — значило наверняка покалечиться. На такой крохотной территории преимущество Парка в росте и весе неизбежно должно было сказаться.

Во рту у меня пересохло, смертельно хотелось пить. Великан стоял передо мной, и я знал, что сейчас он начнет. И он пошел на меня — медленно, не спеша. Морган Парк шел убивать.

Когда он приблизился, я ударил первым. Он принял удар плечом и продолжал теснить меня назад, в сено. Внезапно он сделал выпад. От удара я сумел уйти, но Парк всей массой вдавил меня в сено. Он размахивал кулаками с холодной жестокостью, в глазах его я прочел наслаждение садиста. Свет полыхнул у меня перед глазами. Затем я получил еще удар, еще…

С трудом мне удалось увернуться; соскользнув по сену, я бросился Парку под ноги. Он зашатался и попытался двинуть меня ногой. Вскакивая, я оттолкнул его плечом, и противник рухнул на пол. Перепрыгнув через него, я ухватился за канат и соскользнул вниз, в конюшню.

Парк последовал за мной по лестнице. В дверях кто-то закричал: «Они опять за свое» — а потом огромный ранчер снова набросился на меня.

Надо было кончать — раз и навсегда. Увернувшись от его первого удара, я левой хлестнул Парка по губам, снова пустив кровь. Он казался медлительнее, чем вчера, и рана его, по-моему, беспокоила. Сделав ложный выпад, я как следует ударил его по ребрам. Трижды изо всех сил, с разворота, я наносил удары по корпусу, прежде чем Моргану удалось меня схватить, но и тогда я ухитрился вывернуться и ударить его в лицо.

Парк выглядел озадаченным. Он стремился убить, но я ловко избегал его захватов. Он снова замахнулся — я нырнул под руку и правой достал его подбородок.

Морган остановился, и тогда, расставив для устойчивости ноги, я двумя кулаками коротко и зло ударил с двух сторон по челюсти. Парк упал; отступив на шаг, я позволил ему встать.

Поднявшись, он кинулся на меня, пригнув голову и размахивая кулаками. Быстро шагнув в сторону, я подставил ему ногу — Парк споткнулся и тяжело грохнулся оземь, однако тут же вновь встал на ноги, полный упорной решимости. Когда он повернулся ко мне, я нанес удар. Мой кулак врезался в подбородок — твердо, словно обухом по бревну. Морган упал — не навзничь, а ничком. Он лежал тихо и неподвижно, и я понял, что бой окончен.

Отупев от усталости и по горло сытый дракой, я поднял шляпу и пошел прочь мимо молчаливо стоящих людей. Спохватившись, я вернулся, забрал с сеновала свою винтовку и убрал в седельный чехол. Никто из столпившихся у входа в конюшню так и не сказал ни слова — все только смотрели на мою избитую физиономию и порванную одежду.

В дверях я столкнулся с шерифом Тарном. Он остановился, смерив меня взглядом.

— Не приказывал ли я вам не драться в этом городе, Бреннан?

— А что мне оставалось делать? Позволить ему оторвать мне голову?

Он пришел за мной на сеновал.

— Отправляйтесь-ка отдохнуть, — посоветовал Тарп. — А потом уезжайте на некоторое время из города. — И, когда я уже прошел мимо, добавил: — Я арестую Парка за убийство. Я получил официальное подтверждение вашей телеграммы.

Все, чего мне сейчас хотелось, — это холодной воды. Галлон. А может, и несколько.

Мысль о воде вызвала другую, и всю дорогу до ресторации мамаши О'Хара я думал об этом ведре воды, вылитом на меня вчера. Действительно это была Мойра или мне почудилось?

Когда я умылся и кое-как привел в порядок рубашку, вошел Кей Чепин. Он ничего не говорил и больше наблюдал за тем, как я поглощаю обед, да передавал приправы. Есть мне хотелось, но челюсти болели и приходилось жевать очень осторожно.

— Букер все еще в городе, — заметил под конец обеда Чепин. — Как вы думаете, что ему нужно?

В тот момент мне это было безразлично. Однако, приступив к кофе, я начал понемногу задумываться. Теперь это были мои места, мой дом. И все, что творилось здесь, было существенно для меня. И прежде всего — Мойра.

— Там, в салуне, вчера вечером была Мойра или мне показалось?

— Конечно же, Мойра.

Наполнив ароматной жидкостью вторую чашку, я обдумывал это. Выходит, она не так уж настроена против меня?

— Вы бы лучше сходили к доктору Уэсту. Ваше лицо все разбито.

На воздухе я почувствовал себя лучше. Обед и черный кофе сделали меня совсем другим человеком. Горный воздух был чист и приятен, а солнце пригревало нежно и ласково.

Из полного мешка всяческих возможностей, предложенного мне судьбой, я вытащил именно этот город. Здесь я решил остаться, пустить корни, обустроить ранчо. Старик Болл дал мне ранчо, а я дал ему взамен слово. Здесь я могу покончить с прошлым, из молодого, буйного, охочего до драк человека превратившись в зрелого оседлого мужчину. Пришла пора, и я ощущал в этом необходимость. И еще мне была необходима Мойра.

Док Уэст жил в небольшом белом коттедже, окруженном кустами роз. Во дворе росли высокие тополя, а за белым забором зеленела лужайка; это был единственный крашеный забор в Хеттен-Пойнте.

Аскетического вида высокий человек с гривой седеющих волос открыл мне дверь и улыбнулся.

— Нет и тени сомнения, что вы — Бреннан. Я только что вернулся от другого участника поединка.

— Как он?

— Сломаны три ребра и челюсть. Ребра, по-моему, вчера.

— Он не из слабых.

— И очень опасен, Бреннан. Все еще опасен.

Когда Док кончил латать мою физиономию, я встал и застегнул пояс с револьверами. Пальцы гнулись плохо; я продолжал разрабатывать их, стараясь расслабить мышцы. Ведь в любой момент мне мог встретиться Джим Пиндер. Или этот хорек — Боди Миллер. Уже когда я взялся за шляпу, я неожиданно задал вопрос:

— Сличал ли Тарп сапоги Моргана Парка со следами, которые нашел Кеневейл? Держу пари, они подойдут.

— Думаете, Макларена убил он?

— Да.

На крыльце я остановился, осторожно пытаясь приспособить шляпу к шишкам на голове. Это была непростая задача. В розовых кустах щелкнули ножницы. Повернувшись, я встретился взглядом с Мойрой Макларен. Ее темные волосы были уложены в высокую прическу — раньше я такой никогда не видел. И тут же пришел в выводу, что лучше и быть не может.

— Как Кеневейл? — спросил я.

— Лучше. Ранчо пока управляет Фокс.

— Хороший человек.

Шляпа снова оказалась у меня в руках, и я обнаружил, что сосредоточенно верчу ее. Ни один из нас не хотел сказать того, что вертелось на языке. Я думал, что люблю ее, но не решался выразить это словами.

— Вы останетесь на «Ту-Бар»?

— Дом построен, — ответил я. — Построен, но… пуст.

Голос ее чуть дрогнул и, щелкнув ножницами, Мойра срезала розу со слишком коротким стеблем.

— Вы… вы не живете в нем?

— Живу. Но там не хватает вас.

Теперь все было сказано. Шляпа в моих руках совершила полный оборот, пока я сосредоточенно изучал свои сапоги; они были потрепаны и выцвели.

— Вам не следовало этого говорить. Вы… вы убийца. Я видела, как вы деретесь. Вам это нравится.

Подумав, я вынужден был согласиться.

— А почему бы и нет? Ведь я мужчина — а битвы были мужским делом с сотворения мира.

— И очень плохо… Это всегда будет плохо.

Повернув в последний раз шляпу, я надел ее.

— Может быть. Но до тех пор, пока существуют люди, подобные Моргану Парку, Джиму Пиндеру или Боди Миллеру -должны оставаться и те, кто способен преградить им дорогу.

Она быстро подняла глаза.

— Но почему это должны быть именно вы? Не сражайтесь больше, Мэтт! Пожалуйста, не надо!

Я отступил на шаг, хотя мне больше всего хотелось подойти к ней и обнять.

— Остался еще Боди Миллер. И если кто-нибудь не убьет его раньше, мне придется с ним встретиться.

— Но разве это обязательно? — Глаза ее сердито блеснули. — Все это так… глупо! Зачем это вам?

— Потому что я мужчина. Дамский мир не для меня. Я должен жить среди мужчин и быть подсуден мужчинам. Стоит мне отступить перед Миллером — и здесь все для меня будет кончено. А Миллер будет убивать и дальше.

— Вы можете уехать! Например, в Калифорнию — с каким-нибудь моим поручением. Мэтт, вы могли бы…

— Нет. Я останусь здесь.

Было сказано еще много слов, и достаточно резких. В конце концов мы расстались, так ничего и не решив.

Но Мойра заставила меня задуматься всерьез о Боди Миллере. Этот юнец оседлал удачу и, пришпоривая, мчался — в погоне за мной. Вспоминая этого желторотого убийцу, я понимал, что мы не можем жить в одних и тех же краях и не встретиться. В любое время. Хоть сейчас. А руки у меня были разбиты и пальцы гнулись с трудом…

Сейчас Боди Миллер был уверен в себе, а мне приходилось постоянно быть начеку. Стоит упустить момент — и больше у меня никаких шансов не будет.

Как я мог жить и не убивать?

И все-таки по дороге на ранчо я больше думал о темноволосой девушке среди роз…

Глава 20

Джонатан Бенара уставился на мою физиономию, а потом отвел взгляд, не желая смущать меня вопросами.

— Это было настоящее побоище… Но он свое получил.

Бенара усмехнулся, в его серых глазах мелькнула ироническая искорка.

— Если он выглядит хуже вас — это должно быть зрелище!

Расседлывая Серого, я рассказал обо всем случившемся, стараясь быть предельно немногословным. Друзья, похоже, остались довольны.

— Это доставит удовольствие па… Он всегда недолюбливал Моргана Парка.

— Жаль, что меня там не было, хотел бы я посмотреть собственными глазами, — протянул Малвени. — Наверное, была замечательная драка.

Ужин был уже на столе, и впервые мы поели как люди — не у костра. Но я все думал о девушке, которую жаждал видеть за этим столом, и о жизни, которую хотел бы вести с нею вместе. И еще о том, что она не желает иметь со мной ничего общего.

Все молчали. Лишь потрескивали поленья в очаге, да раздавался временами легкий звон посуды. После ужина Джолли взял спенсер и отправился караулить. Я вышел на веранду и посмотрел вниз, на лежащую во тьме долину.

Первым делом надо было выяснить, что же все-таки затевали Морган и Букер; единственным ключом к разгадке, бывшим в моем распоряжении, служил анализ серебряной руды.

Я пришел к выводу, что искать надо там, где угодья «Ту-Бар» граничили с территорией «Боксед-М». На следующий день я отправлюсь в те места и посмотрю. Если ничего обнаружить не удастся, надо будет расширить круг поисков. Должны же остаться хоть какие-то следы!

На рассвете мы отправились — вместе с Малвени. Ирландец обладал тонким и проницательным умом — такого человека полезно было иметь рядом; к тому же он работал когда-то рудокопом и немного разбирался в минералогии.

К полудню мы пересекли плато Темного Каньона, а на краю каньона Фейбл потеряли тропу. Далеко справа лежали холмы Суит-Элис.

В воздухе дрожало знойное марево. Я вытер потное лицо. Тропы нигде не было — попадались только следы оленей да в одном месте волчьи.

Мы двинулись зигзагом, отыскивая тропу. Опять оленьи следы… Отпечатки копыт горного барана… Останки растерзанной антилопы — кости хранили следы волчьих зубов…

И вдруг я увидел свежие следы подкованной лошади.

Повернувшись в седле, я помахал шляпой. Прошла минута, прежде чем Малвени заметил мой сигнал, а потом он повернул мула и неуклюжей рысью направился ко мне. Когда он подъехал поближе, я показал ему следы.

— Похоже, им часа два, — заметил ирландец.

— Кто-то из банды Слейда? — предположил я, сам не веря в истинность подобной догадки.

Молча мы поехали по следу. В одном месте копыто соскользнуло, и потревоженная земля еще не просохла. Очевидно, лошадь прошла, когда здесь была еще тень и земля была влажная — возможно, какой-нибудь час назад.

Мы ехали быстро, но чем дальше, тем осторожнее. Час спустя мы поняли, что догоняем неизвестного всадника. В том месте, где каньон разветвлялся, мы нашли следы его недолгой стоянки — здесь он наполнил из источника флягу и приготовил обед.

Первый же взгляд на кострище позволил узнать многое. Это был не Слейд — вся его банда состояла из людей многоопытных, поднаторевших, укрываясь от закона во всяких глухих уголках. Этот же странник развел костер из сырого дерева, да еще в таком месте, где малейший ветерок должен был погнать дым прямо ему в лицо.

Следы сапог были маленькие. Рядом валялся изжеванный окурок сигары.

Ковбои редко курят сигары и прекрасно знают, какое дерево горит хорошо, а какое дает много дыма. Все они отменно разводят костры, поскольку делали их бессчетное число раз.

Едва мы двинулись дальше, как неожиданно пришлось остановиться — следы исчезли.

Некто приехал сюда, напоил лошадь, приготовил обед — и пропал.

Проехать сквозь каменные стены он не мог. Вокруг источника следы встречались лишь на площади радиусом в несколько ярдов.

— Получается, мы следили за привидением, — проговорил Малвени, и мысленно я был готов с ним согласиться. Однако вслух произнес:

— Лучше давай думать о нем, как о живом человеке. Что может сделать в таком случае человек?

— На эти скалы змея и то не влезет. Если он приехал сюда — значит, должен был и уехать.

Мы проехали немного вверх по обоим каньонам, Малвени по одному, а я — по другому, однако так ничего и не обнаружили.

Серый неторопливо шагал, а я внимательно изучал землю. Недавно здесь прошел табун диких лошадей — по крайней мере, голов двадцать; они не спешили, лениво пощипывая траву. Внезапно характер следов изменился. Лошади бросились в неистовый галоп.

Однако на земле были видны лишь их собственные следы. Что же могло испугать мустангов? Гризли? Может быть, но медведи редко забредают так далеко на юг. Волк? Наверняка нет. Даже самый крупный из них не слишком испугает дикого жеребца. Горный лев? Конечно, прыгнув с одной из этих скал, он легко мог бы убить лошадь. Но ни один лев не заставил бы их пуститься в столь паническое бегство. Они бросились бы от него прочь — но не таким бешеным галопом.

Пожалуй, только одно могло настолько испугать их — человек.

Следы были совсем свежие. Может быть, лошади прошли здесь не больше часа назад.

А затем я заметил кое-что, разом насторожившее меня. Первая задача следопыта — обнаружить все, что находится не на своем месте, что не вписывается в окружение. Именно таким был клок овечьей шерсти, повисший на ветвях куста манзаниты.

Спешившись, я внимательно рассмотрел его, потом взял в руки. То была шерсть не дикой овцы или горного барана — скорее породистого мериноса.

Но какая же овца заберется так далеко, в этот глухой каньон? Кто и зачем мог ее сюда привести?

Неожиданно все стало совершенно ясным. Человек, за которым мы следовали, обвязывал лошадиные копыта овечьей шерстью, чтобы не оставить следов.

Малвени ждал меня у развилки; я показал ему шерсть и коротко все объяснил.

— Неплохо придумано… Но теперь мы его найдем.

Это ответвление каньона вело на северо-запад. В конце концов мы выбрались на высокое, ветром выметенное плато, над которым возвышалось лишь несколько разбросанных скал, да кое-где виднелись низкорослые кустики полыни. Прищурясь, мы вглядывались в даль.

Там на десять тысяч футов вздымали в небо свои величественные вершины Синие горы, но даже эти могучие пики не собирали туч. А между нами и подножием Синих гор во всем своем великолепии лежал Дантов Ад — пустынный и пересохший.

— Да-а, мы можем вовек его не сыскать, — огорченно проговорил Малвени. — Здесь можно потерять целую армию.

— Найдем.

Сняв шляпу, я стер пот со лба. Глаза невольно щурились от солнечного блеска. В уголки глаз затек пот, и теперь их немилосердно жгло. Воспаленное лицо саднило. Мы продолжали двигаться в глубь этой адской печи — слышался только топот копыт наших лошадей, а изменялись лишь тени в каньонах и ложбинах на склонах далеких холмов.

Кое-что я слышал об этих местах еще от старика Болла, кое-что — от парней Бенара, которые были одними из немногих белых, посещавших эти безлюдные, унылые края. Вдалеке между нами и громадой гор я различал край плоскогорья. Это должна была быть меза Солт-Крик с возвышающимся над ней пальцем Соборной Башни. Значительно дальше, невидимая на этом расстоянии, вздымалась Лысая гора.

Человек, которого мы искали, затерялся где-то в путанице каньонов между нами и этими горами. Причем он не мог слишком нас опередить.

Обмотав овчиной копыта лошади, он, конечно, не оставляет следов. Но зная, что искать, мы можем обнаружить какие-нибудь приметы, способные указать его путь. Да и лошадь его не может двигаться слишком быстро.

Мы ехали шагом. В этой убийственной жаре медленный и тяжелый шаг лошадей оказывал на нас почти гипнотическое воздействие. Я потряс головой и вытер ладони о рубашку.

Жесткое лицо Малвени блестело от пота. На щеках и подбородке был виден сильный ожог от солнца. Он свернул самокрутку и закурил, плотно зажав ее иссеченными старыми шрамами губами.

— Чертовы места! — Он потряс флягу, определяя, сколько осталось воды, потом прополоскал рот, задержав в нем воду, прежде чем проглотить. — Да…

Когда до меня донесся плеск воды в его фляге, мне захотелось пить еще больше, и я отпил из собственной. Завинтив пробкой флягу, я обвел взглядом окрестности — сперва дальние, а потом все ближе и ближе.

Ничего…

Мы продолжали путь. Немного погодя нам попался еще клок шерсти, а вслед за тем — расплывшееся пятно в пыли.

— Недалеко… Он где-то недалеко.

Малвени был прав — мы приближались. Но кого мы преследовали? Что это был за человек? Не ковбой, не охотник. Однако знающий кое-что о пустыне, хитрый и осторожный.

Я снова утер лицо и тихонько выругал жару. Пот стекал по спине и по бокам. Я погладил шею Серого и успокаивающе поговорил с ним.

— Нам понадобится вода, — заметил Малвени.

— Да.

— Ему тоже.

— Может быть, он знает, где она. Он едет не вслепую.

— Нет.

Разговор иссяк, мы ехали, покачиваясь в такт шагу лошадей… Солнце немного опустилось. Шла уже вторая половина дня. Мне хотелось сделать еще глоток из фляги, но я не смел. Я подумал о том, чтобы слезть с лошади, найти подходящий камешек и сунуть в рот, но усилие, которого это потребовало бы, показалось мне чрезмерным.

Все чувства были убаюканы жарой и равномерным движением. Мы ехали в полудреме.

И тогда раздался выстрел.

Как удар хлыста, он прогнал всю нашу сонливость; натянув поводья, мы развели лошадей в стороны.

Никто из нас не расслышал звука пули — только жесткий, твердый хлопок, похоже, не слишком далекий. И следом еще один.

— Он стреляет не в нас.

— Давай-ка с равнины… Быстро!

Выстрелы доносились из каньона, тропа вела туда же, и мы поехали вниз по тропе, серпантином извивающейся по склону.

Несомненно, мы бы пропали, заметь нас кто-нибудь в этот момент. Здесь, на склоне, мы чувствовали себя как бабочки, приколотые булавкой.

Глава 21

Достигнув дна, мы тут же повернули обратно, подняв тучу пыли, и прыжком послали лошадей в чащу деревьев и кустарника. Лошади замерли, подняв головы, и насторожились так же, как и мы.

Все было тихо. Где-то в отдалении стукнул камень. Ладони у меня взмокли, за ушами струился пот, я чувствовал запах горячей пыли и нагретых солнцем листьев. Больше до нас не донеслось ни звука.

Осторожно, стараясь не скрипнуть седлом, я спешился, держа винчестер в руке, и двинулся сквозь кустарник, жестом приказав Малвени оставаться на месте.

Добравшись до опушки, я остановился. В одну сторону местность просматривалась ярдов на тридцать, в другую — на двадцать. Скальные стены каньона уходили в небо; у подножия их лежала короткая тень. Где-то поблизости, усиливая мою жажду, журчала вода.

Шея у меня была горячей и липкой, рубашка прилипла к плечам. Перекладывая винтовку из руки в руку, я настороженно изучал каменные стены. Потом вытер руки о джинсы и, решив рискнуть, выбрался из зарослей и по устилавшему дно каньона раскаленному песку перебежал в тень под стеной. Прижимаясь к стене, я осторожно у поворота выглянул из-за угла.

Ярдах в шестидесяти от меня, опустив голову, стояла оседланная лошадь. Сначала я больше ничего не увидел, потом усмотрел едва заметный за побелевшим от воды и солнца валуном сапог. Он лежал совершенно неподвижно.

Я наблюдал за ним не меньше минуты: ни движения, ни звука. Остерегаясь внезапного выстрела, я приблизился, держа винтовку наготове. Тишину нарушало лишь негромкое журчание воды в камнях. А потом я увидел тело.

В том, что человек был мертв, не было ни малейших сомнений. Над глазом четко выделялось пулевое отверстие, голова была в крови. Возможно, он так и не узнал, кто его убил. Нам это служило еще и предостережением: с человеком, который так стреляет, шутки плохи.

В покойнике мне почудилось что-то знакомое. Подойдя поближе, я разглядел у него за ухом шишку. Это был тот человек Слейда, которого я ударил стволом револьвера при встрече на дороге.

Пуля прошла сверху вниз; значит, он был убит из засады, возможно, устроенной где-то на скале каньона. Пытаясь проследить возможную траекторию выстрела, я заметил на скале пятно зелени. Может быть, там проходил карниз.

На мой тихий зов появился Малвени. Он рассмотрел убитого.

— Это не тот, за кем мы гонимся.

— Один из банды Слейда.

Мы тронулись дальше. Человек, которого мы преследовали, двигался теперь медленнее и больше не пытался маскировать следы.

Неожиданно я увидел след сапога — очень отчетливый. Что-то внутри меня перевернулось.

— Малвени, это след того, кто застрелил Макларена!

— Но ведь Морган Парк в тюрьме, — запротестовал ирландец, изучая след. Я знал, что он ездил посмотреть на отпечатки, найденные Кеневейлом.

— Он был…

Серый вскинул голову и раздул ноздри. Мгновенно зажав коню нос, я не дал ему заржать. Затем посмотрел туда, куда глядел Серый. Меньше чем в сотне ярдов от нас к кусту была привязана светло-гнедая лошадь.

— Знаете что? — повернулся я к Малвени. — За кем бы мы ни следили, он думает, что застрелил своего преследователя И теперь считает себя в безопасности.

Спрятав лошадей, мы вскарабкались на скалу, чтобы оглядеться. С вершины мезы прекрасно просматривалась вся местность. У подножия ее южного склона были разбросаны какие-то древние руины, дальше начинались глубокие каньоны.

Внезапно я заметил человека, вылезавшего с тяжелым мешком из трещины в земле. Он положил мешок рядом с собой, скинул куртку и принялся при помощи лома и кирки долбить камень, нависавший над трещиной, откуда незнакомец только что выбрался.

Малвени со своей позиции мог заметить человека, но разглядеть, чем он занимается, уже не мог. Шепотом комментируя действия незнакомца, я продолжал наблюдать за ним. Тот с явным усилием пытался отвалить камень. Наконец это удалось. Камень покачнулся и упал, увлекая за собой кучу обломков. Поднялась и осела пыль. Догадаться, что на этом месте была трещина, стало теперь невозможно.

Осмотревшись, человек спрятал инструменты, подхватил мешок и винтовку и направился назад, где оставалась лошадь. На нем были черные, насквозь пропылившиеся джинсы и маленькая шляпа. Лица не было видно, он не напоминал никого из тех, с кем мне приходилось встречаться.

Потом он исчез из виду, и долго до нас не доносилось ни звука.

Нас незнакомец не заметил — по крайней мере, мы так полагали. Мы спустились обратно на дно каньона и уже поворачивали к тому месту, где спрятали лошадей, когда услышали два быстро следовавших один за другим выстрела.

Впервые я услышал, как ругается Малвени: его мул и мой Серый лежали в лужах крови. Наши фляги были опустошены и разбиты камнем. До ближайшего ранчо отсюда было миль тридцать, причем путь проходил по едва ли не самым труднопроходимым местам мира.

— Вода есть, но захватить ее с собой не в чем. Как вы думаете, он знал, кто мы?

— Если он здешний житель, то мог знать моего Серого, — с горечью сказал я. Лучшей лошади у меня никогда не было.

Кем бы ни был выслеженный нами незнакомец, характер его стал ясен. Он не знал жалости. Вместо того чтобы прогнать или увести лошадей, он застрелил их. И он был очень осторожен. Охота на нас могла оказаться опасной для него самого, и он отказался от этой затеи.

— Надо посмотреть, что он там спрятал. Нет смысла уходить, не посмотрев.

Уже почти стемнело, когда мы прокопали достаточно, чтобы добраться до тайника. С киркой в руках Малвени полез в трещину. Отколов кусок, он протянул его мне. Глаза ирландца блестели от возбуждения.

— Серебро! Самая богатая находка, какую я когда-либо видел! Лучше, чем в Силвер-Рифе!

Осколок руды поблескивал, когда Малвени поворачивал его в руках. Вот из-за чего были убиты Макларен и остальные.

— Это богатство, — сказал я. — Но мне больше по душе «Ту-Бар».

— Но это же здорово!

— Вот и спрячьте в карман. Нам предстоит длительная прогулка.

— Сейчас?

— Ночью, пока прохладно.

Мы шли, а тени вытягивались, и густая тьма заполняла каньоны и скрывала подножия гор. Мы молча шагали по Руин-каньону, перевалили через седловину в холмах Суит-Элис и спустились к источнику на дальней стороне.

Там мы отдохнули и напились, а я вспоминал, размышлял и строил планы. Пришло время рисковать.

Лагерь, в котором я обнаружил банду Слейда, располагался в нескольких милях отсюда. Там были вода и убежище, а, насколько мне было известно, знал об этом лагере только Морган Парк. Беглецы редко бывают энергичными, и я сомневался, чтобы они сменили стоянку. А где люди, там и лошади.

За пять часов мы прошли десять миль. Давно уже наступила ночь. Почти все время мы продвигались по дну каньона. Теперь нам предстояло подняться и пересечь плато Темного каньона. Хотя… Нет! Они были в этом каньоне!

Мы молча шли в темноте. По камням журчала вода. Влажный воздух был приятен после долгой дневной жары.

Пение мы услышали еще до того, как заметили свет костра. Стены каньона отражали и усиливали звук. Еще несколько ярдов — и мы увидели костер и отсветы пламени на лицах людей.

Их было трое; один напевал, чистя винтовку.

Нас они заметили только тогда, когда мы вошли в круг света и на них были направлены мой винчестер и похожий на пушку четырехзарядный пистолет Малвени.

Слейд был не дурак. Он замер, держа руки на виду. Как и следовало ожидать, он побледнел, вспомнил, что ему грозит петля.

— Кто вы?

Поля шляп затеняли наши лица, а сами мы были частично скрыты кустами.

— Меня зовут Мэтт Бреннан, и за вами я не охочусь. Нам нужны две хорошие лошади. Одолжите их нам — или мы заберем сами. Наши, — добавил я, — убиты тем же человеком, который застрелил вашего приятеля.

— Лотт убит?

Осмысливая сказанное, Слейд рассматривал меня. Никто из них, казалось, не был настроен бросаться в бой. Впрочем, любая подобная мысль была бы сразу пресечена моим винчестером.

— Он встретил человека, которого мы выслеживали. И получил пулю между глаз. — Я сдвинул шляпу на затылок. — А потом этот тип застрелил наших лошадей.

— Будь проклят тот, кто убивает лошадей! Кто это был?

— У него следы, как у Моргана Парка. Но Парк в тюрьме.

— Уже нет, — отозвался Слейд. — Он убежал из тюрьмы через час после наступления темноты. Вырвал из старой кладки железный прут, украл лошадь и исчез.

Однако человек, которого мы видели, был меньше ростом, чем Парк. Тем не менее это следовало учесть.

— Так как насчет лошадей?

— Берите. Мы все равно снимаемся.

— Это запасные?

— У нас дюжина запасных. В нашем деле всегда нужно иметь свежих лошадей. — Он усмехнулся мне в лицо и медленно откинулся назад и оперся на локти. Ты не в обиде, Бреннан?

— Нет… Только будьте благоразумны.

— Под двумя прицелами? Не беспокойтесь… А что за пушка у вашего партнера? Человек может въехать в этот ствол, не снимая шляпы.

Малвени вернулся, ведя под уздцы двух оседланных лошадей. При виде седел Слейд поморщился, но возражать не рискнул.

— Еще какие-нибудь новости? — поинтересовался я.

Он злобно усмехнулся.

— А как же, Боди Миллер расхвастался в городе. Говорит, что заполучит вашу тушу.

— Боди отменный едок, не спорю. Только как бы ему мной не подавиться.

Мы сели на лошадей.

— Мы оставим их в городской конюшне.

— Лучше не там, — попросил Слейд. — В лесу, позади хозяйства Армстронгов, есть корраль. Можете оставить их там.

Лошади были свежие, и мы дали им волю.

Хорошо было снова оказаться в седле! Но уже через несколько миль мы оба здорово устали.

Разговаривать не было сил. Звезды померкли, небо на востоке стало понемногу приобретать серый оттенок, потом над горными вершинами за нашей спиной стала разливаться бледная желтизна. Лежавшие впереди горныехребты окрасила розовыми тонами заря. Мы чуть придержали лошадей и стали рысью спускаться по тропе, глядя, как солнце одну за другой высвечивает крыши лежащего внизу города.

День застал нас уже на улице Хеттен-Пойнта.

Глава 22

Город еще не проснулся. Однако сеновал мы нашли полным сена, а нам обоим был нужен прежде всего сон. То, что нам предстояло, могло и подождать.

Через два часа я проснулся — неожиданно, как по звонку. Оставив Малвени отдыхать, я плеснул в лицо холодной воды и отправился к мамаше О'Хара. Первой, кого я увидел, войдя в двери, была Мойра. Вторым — Кей Чепин.

— Сочувствую, — сказал Чепин. — Мы только что услышали новости.

Я в недоумении уставился на него. Новостей я не знал и не хотел томиться в ожидании.

— Вы теряете «Ту-Бар».

— О чем вы говорите?

— Джейк Букер зарегистрировал документы на право владения ранчо «Ту-Бар». Он приобрел эти права у племянника старика Болла. Предъявил он права и на «Боксед-М», утверждая, что Руд Макларен никогда им в действительности не владел. Что ранчо принадлежало его шурину, ныне умершему. Букер разыскал этого шурина и купил у него ранчо.

— Это грабеж!

Если я обращусь в суд, дело может оказаться очень сложным. Букер изворотливый адвокат и, несмотря на моих двух свидетелей, сможет обосновать достаточно серьезные претензии.

— Букер, — продолжал Чепин, — обнаружил, что несколько лет назад, страдая от огнестрельной раны, Макларен отписал ранчо своему шурину, и завещание как будто бы никогда не было аннулировано.

Мойра побледнела, и я понял почему. Если претензии Букера будут признаны, то из независимой молодой леди, владелицы крупного скотоводческого ранчо, она, разорившись, станет бедной девушкой и вынуждена будет искать работу. Я знал, что Макларен истратил немало денег, обустраивая хозяйство, и на руках у него почти не оставалось наличности.

— Что еще более существенно, — добавил Чепин, — Букер выправил судебный ордер, приостанавливающий все операции с банковскими вкладами, запрещающие любые продажи, замораживающий все как есть до окончания судебного процесса.

Я сел и постарался собраться с мыслями. Букер не стал бы выкладывать деньги за права и регистрацию, если бы не полагал, что сможет реализовать их через суд. Он был неглуп. На много миль вокруг не было адвоката, способного соревноваться с Букером в крючкотворстве. То, что началось как война ранчо, обернулось громадной аферой, организованной мошенником-стряпчим. И ни у кого из нас не было денег, чтобы бороться с ним.

— Кеневейл в курсе?

Чепин нетерпеливо отмахнулся.

— Что он может сделать? Он всего-навсего управляющий.

Кэти О'Хара принесла кофе — как всегда, отменно вкусный.

Шериф Уилл Тарп уехал в сопровождении недавно прибывшего полковника д'Арси. Они разыскивали Моргана Парка и отправились к нему на ранчо.

— Им следовало направиться в Темный каньон, — заметил я.

— Почему? — с любопытством спросил Чепин. — Что может заставить человека отправиться туда?

— Он окажется там.

Кэти О'Хара принесла завтрак, и я принялся за еду. Морган Парк оказался на свободе и будет стремиться подстрелить меня. Возможно, в городе и Боди Миллер. То, что мне предстояло сделать, надо было выполнить быстро: я умел обращаться с револьвером и бить кулаками, но опыта борьбы с хитросплетениями закона не имел.

У меня не было ни одного шанса на успех, если с Букером придется столкнуться на его собственном поле деятельности.

Мойра не смотрела на меня. Она разговаривала только с Кеем Чепином, другом ее отца.

— Мойра, — сказал я, — вам лучше всего послать кого-нибудь на ранчо, чтобы рассказать Кеневейлу о происходящем.

Она по-прежнему не смотрела в мою сторону.

— Что он может сделать? Это только обеспокоит его.

— Не важно. Послушайтесь моего совета. А еще лучше — пусть Фокс и кто-нибудь из ваших работников привезут Кеневейла сюда.

— Но я не…

— Делайте, что говорю! — Моя резкость, кажется, шокировала ее. Она повернулась ко мне, и наши взгляды встретились. Мойра тут же опустила глаза, но на секунду мне почудилось…

— Мойра, — теперь уже мягко сказал я. — Вы не хотите потерять ранчо. Его можно спасти. Доставьте Кеневейла сюда и расскажите ему, что произошло. Найдите свидетелей. Пусть он напишет заявление и подпишет его при свидетелях.

— О чем вы говорите? Какое заявление?

— Сделайте то, что я вам посоветовал.

Одним глотком допив кофе, я взял шляпу и нахлобучил ее на затылок. Потом свернул сигарету, между делом разглядывая улицу за окном. Боди Миллера нигде не было видно.

Но зато я углядел кое-что другое. К перекладине корраля была привязана усталая светло-гнедая лошадь. В просвет между домами ее было едва видно.

Чепин подошел к окну посмотреть, и я поинтересовался у него, чья это лошадь. Чепин покачал головой.

— Понятия не имею.

К нам подошла убиравшая посуду Кэти.

— На ней ездит Джейк Букер. Приехал сегодня утром.

И у Джейка Букера маленькие ступни.

Когда я подошел к конюшне, Малвени как раз спускался с сеновала. Он выслушал меня, кинулся к конюшне и тут же вывел свежую лошадь.

Кей Чепин стоял в дверях ресторана.

— Доставьте сюда Кеневейла, — сказал я ему. — Мы устроим очную ставку. И пошлите за Джимом Пиндером.

Он внимательно посмотрел на меня.

— Что вам известно, Мэтт?

— Достаточно… Или думаю, что достаточно, чтобы спасти «Боксед-М» и, возможно, узнать, кто убил Макларена.

Нигде не задерживаясь, я пересек город, заглядывая во все салуны, магазины и лавки; нигде не было и следа Боди Миллера или его рыжего дружка.

У мамаши О'Хара меня ждали Кей Чепин и Мойра. Я сел и, не позволив им вставить ни слова, изложил свой план. По-моему, Мойра слушала не без удивления, хотя чему тут было удивляться — многое из этого я говорил и раньше. Чепин время от времени кивал.

— Это может сработать, — согласился он наконец. — Надо попробовать.

— А что Тарп?

— Шериф будет на нашей стороне. Он серьезный человек, Мэтт.

— Тогда все в порядке. Утром выложим карты на стол.

За спиной раздался знакомый голос — низкий, уверенный и немного насмешливый.

— Ну, конечно! Карты на стол утром. Это мне нравится, Бреннан.

Перед нами стоял Боди Миллер.

Когда я взглянул на него, он улыбался, но только губами.

Это был Боди, жаждавший меня пристрелить. Боди-убийца.

Утро выдалось ясное и жаркое. Под безоблачным небом далекие горы мерцали в дрожании раскаленного воздуха. Пустыня растворялась в волнах жары, над нею и над городом повисла тишина — своего рода опасливая настороженность, казалось ходившая на цыпочках, словно любой звук мог разбить ее вдребезги.

Выйдя на улицу, я оказался один. Улица была пустынна — как в городе призраков. Тишину нарушал только звук моих шагов по дорожке. И тут же, словно именно этот звук рассеял чары, из салуна вышел и принялся подметать дорожку бармен. Он взглянул на меня, кивнул и нырнул назад.

Из переулка, неся два деревянных ведра, вышел человек и осторожно огляделся. Уверившись, что никого поблизости нет, он начал пересекать улицу, с опаской поглядывая по сторонам.

Сидя на одном из отполированных штанами стульев перед салуном, я смотрел на далекие Синие горы. Через несколько минут меня уже может не быть в живых.

Это утро было не самым подходящим для того, чтобы умирать, — но какое оказалось бы подходящим? И все же очень скоро два человека — я и тот, другой, — встретятся в этом городе, и один неизбежно погибнет. А может быть, оба.

На улице появился Малвени. Оставив лошадь возле конюшни, он подошел ко мне. Оружия при нем было достаточно, чтобы выиграть небольшую войну.

— Все в сборе. Будут здесь в течение часа. Джолли уже в городе.

У окна второго этажа, глядя вниз, стояла женщина. Неожиданно она повернулась и отошла в глубь комнаты, словно ее кто-то позвал.

— Если этот рыжий решит ввязаться в схватку, — сказал Малвени, — он мой.

— Можете забирать.

Человек с двумя ведрами торопился через улицу — теперь уже в обратном направлении; на каждом шагу из ведер плескала вода.

Шериф Тарп не вернулся. Не было видно ни Пиндера, ни Моргана Парка, ни Боди Миллера.

Мамаша О'Хара постелила на стол белую скатерть; завтрак был обильный.

— Вам должно быть стыдно, — внушительно проговорила она. — Девушка полночи не спала, терзая свою хорошенькую головку, беспокоясь. И все из-за вас.

— Из-за меня?

— Она заболела от беспокойства. А все вы да этот Боди Миллер.

В этот момент распахнулась дверь и вошла Мойра. Ее темные волосы были завязаны на затылке свободным узлом, глаза на бледном лице выглядели необычно большими. Она избегала моего взгляда, и это было хорошо, потому чтo сегодня я не имел права выказать слабость — даже перед ней.

Появился Чепин, а следом за ним полковник д'Арси. Я узнал его сразу. За ним Джейк Букер. Он был довольным собой. Едва они расселись, вошел Джим Пиндер.

— Рад видеть вас, Джим, — проговорил я; по его глазам было заметно, насколько ранчер потрясен моим приветствием. — Мы вели войну в чужих интересах…

Пиндер стоял, положив руки на бедра, и рассматривал собравшихся. Чепина он знал, о д'Арси слышал, но если и был знаком с Букером, то ничем этого не показал.

Повернув голову, я взглянул на адвоката.

— Это мирная конференция, Букер. Война в этих местах сегодня заканчивается.

Стряпчий смотрел на меня, мигая; его худое лицо туго обтягивала кожа. Он был заметно обеспокоен. Уже в силу профессии Букер привык знать о происходящем немного больше, чем все остальные. Здесь же ему был уготован сюрприз, и он еще не решил, как реагировать.

— Я ничего не говорил о мире, — решительно заявил Пиндер. — Я пришел, потому что понял, вы хотите продать…

— Нет. Продажа не состоится. Ранчо принадлежит мне, и я намерен его удержать. Но мы организуем движение за мир. В нем участвуют Кей Чепин и шериф Тарп. Чепин подключил также всех городских торговцев и бизнесменов. Вы можете присоединиться или остаться в стороне — дело ваше. Но если вы не будете с нами — вам придется делать все закупки в Силвер-Рифе. Хеттен-Пойнт будет для вас закрыт. Каждый из нас, участников этой войны, возьмет на себя обязательство поддерживать мир — обязательство, вступающее в силу завтра на рассвете.

— Вы убили моего брата.

— Он охотился за мной. Это большая разница. Смотрите, — сказал я, — эта война дорого вам обошлась. Вы нуждаетесь в деньгах. Да и мы все — тоже. Подписывайте — или не сможете перегнать скот для продажи. Все знают, что вам хватит храбрости встретиться со мной лицом к лицу. Но что это докажет?

Пиндер упорно смотрел прямо перед собой. Однако то, что я говорил, было логично, и он понимал это.

— Я обдумаю, — сказал он наконец. — Но мне нужно время.

— Это займет у вас не больше двух минут.

Он поднял глаза и твердо посмотрел на меня. Пиндер знал, что я стрелял быстрее. Но именно я заговорил о мире. Я знал, что эта война обошлась ему дорого — ни один человек в здравом уме не хотел бы ее продолжать.

Неожиданно на лице Пиндера появилась кривая усмешка. Он пожал плечами.

— Вы давите на меня, Бреннан, — нехотя проговорил он. — Но пусть будет мир.

— Спасибо.

Я протянул руку. Он посмотрел на нее, потом пожал. Кэти О'Хара наполнила его кружку. Пиндер взглянул на кофе, потом перевел глаза на меня.

— Мне нужно перегнать скот. Единственный путь, на котором есть вода, лежит через ваши земли.

— Что ж в том плохого? Только чтобы это заняло не больше недели.

Открылась дверь, и на пороге, поддерживая Кеневейла, появился Фокс. Кеневейл выглядел бледным и истощенным, но глаза его смотрели с привычной настороженностью, а во взгляде сквозило любопытство.

— Мисс Мойра может подписать за меня. Она хозяйка. Но я за мир.

— Вы тоже подпишете, — настаивал я. — Мы хотим перекрыть все.

Джейк Букер слушал настороженно и молчал. Похоже, он не знал, как надо отнестись к происходящему. Но теперь решил вмешаться.

— Все это вздор, сами понимаете! Оба ранчо принадлежат мне. У вас двадцать четыре часа на передачу имущества.

— Никуда мы не уйдем, Букер. И вам не удастся нас выгнать.

— Вы мне угрожаете? — адвокат был прямо-таки счастлив, что шериф слышит каждое слово.

Я сделал вид, что пропустил его слова мимо ушей и, желая потянуть время, медленно цедил кофе из кружки.

— На чем основаны ваши претензии на право владения «Боксед-М»? — спросил я наконец.

— На купчей, — отозвался Букер. — Ранчо было передано Джею Коллинзу, ганфайтеру. Коллинз был убит. Наследовал ему племянник. У него я и купил «Боксед-М».

Кеневейл посмотрел на меня и, слегка улыбнувшись, кивнул.

—Вот, значит, в чем дело…

— Джейк, — сказал я. — Позвольте представить вас Джею Коллинзу.

Я жестом указал на Кеневейла. Букер уставился на него, мы увидели, как он побледнел. Он начал было что-то говорить — но поперхнулся и замолчал. Наверное, впервые в жизни ему не удалось подыскать нужные слова. Однако все понимали, что в истинности моего утверждения он не сомневается. Образ Кеневейла вполне согласовывался со всем, что знал Букер о Коллинзе.

Мойра пристально смотрела на Кеневейла; тот улыбался.

— Вот почему я так много знал о вашей матери. Она была единственным человеком, которого я по-настоящему любил… Пока не встретил племянницу.

— Мама рассказывала о вас, но я никогда не предполагала…

С трудом оторвав от нее взгляд, я посмотрел на Букера. За несколько минут половина его планов потерпела крах, а я знал, что в подобных случаях половина всегда оказывается почти равной целому.

Однако Букер все еще отчаянно искал выход. Он понимал, что мы не блефуем и что любой суд признает законность прав Кеневейла. Букер сосредоточенно рассматривал свои руки, и я буквально видел, как в голове его бьются вопросы: «Куда теперь? Что теперь?»

Глава 23

Итак, карты были выложены на стол, но дальше мне предстояло продвигаться в потемках. Я надеялся, что потрясенный первым ходом Букер просчитает, будто я знаю куда больше, нежели говорю. Уверенность в правоте у меня была, а вот доказательств не было.

— Что касается ранчо «Ту-Бар», у меня есть свидетели, могущие подтвердить, что Болл завещал его мне. Таким образом, мои права будут признаны судом. — По крайней мере, такое было возможно. А теперь… — Но есть еще одно обстоятельство, для вас, может быть, и не слишком значительное…

Букер забеспокоился — я добился того, чего хотел. Он не мог представить себе, какой камень я прячу за пазухой. После того, как я представил ему живого Джея Коллинза, он мог предположить все что угодно.

Букер посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом. Однако в уголках глаз я заметил крошечный тик, выдававший напряжение.

— Что вы имеете в виду?

— Вы пойдете на виселицу, Букер. За убийство.

Никто не проронил ни слова. Букер шумно перевел дыхание, но больше никак не прореагировал. Он даже не запротестовал — просто сидел и ждал.

— Вы убили Руда Макларена, потому что Морган Парк действовал, на ваш взгляд, слишком медленно. И вы застрелили из засады одного из людей Слейда. Мы можем показать следы вашей лошади у места убийства, Букер, и если вы полагаете, что суд, где большинство присяжных — тоже ковбои, не примет во внимание мнения следопыта-апача, то жестоко ошибаетесь.

Выпрямившись на стуле, Джей Букер обвел взглядом собравшихся, но ни в ком не обнаружил и тени сочувствия, впрочем, ни на чью благожелательность он никогда и не рассчитывал.

— Ложь, — сказал он, сопровождая слова выразительным отметающим жестом, — все ложь! Макларена я знал только в лицо. У меня не было ни малейших причин убивать его… И никакой возможности тоже.

В обращенном на меня взгляде Кеневейла сквозило сомнение. Тарп просто выжидал, проявляя, впрочем, некоторые признаки нетерпения. Если кто-то из присутствующих и верит в меня безоговорочно, так это Малвени.

В комнате было так тихо, что я мог слышать тиканье часов в чьем-то кармане. Кэти О'Хара, прислушиваясь, замерла в дверях кухни.

Я чувствовал устремленные на меня взгляды собравшихся. И хотя отдавал себе отчет, в каком трудном положении нахожусь, однако в то же время испытывал полную уверенность. Я начал осторожно выстраивать доказательства. Если этих людей и можно убедить, то лишь сейчас. Стоит Букеру покинуть эту комнату — он ускользнет навсегда. И если я сейчас не смогу доказать свою правоту, заключенный нами мир рассыплется в прах.

— Понятия не имею, каким образом Букеру удалось выманить Макларена из дому. Какой-то предлог он сумел найти. Может быть, обещал показать серебро; возможно, посулил представить доказательства каких-то моих преступлений — не знаю. Но уже сам факт, что Букер, которого Макларен знал понаслышке, проделал весь путь из Силвер-Рифа, чтобы сообщить что-то сугубо конфиденциальное, мог оказаться достаточным, чтобы возбудить интерес Макларена и выманить его из дому. Так или иначе, встретившись с Маклареном, Букер застрелил его, взвалил тело на лошадь и отвез на мою землю. Там он снова выстрелил — уже в мертвого, надеясь, что звук привлечет мое внимание, и я, приехав, оставлю следы вокруг тела.

Теперь Мойра жадно ловила каждое мое слово. Том Фокс придвинулся и встал рядом, глядя на Букера через стол; взгляд его обещал мало хорошего. Двое других ковбоев с «Боксед-М» тоже передвинулись — один занял позицию у входной двери, другой — за спиной адвоката. Казалось, этих передвижений не заметил никто, кроме Букера и меня. На лбу стряпчего проступил пот; он бросил взгляд на шерифа, но Тарп сделал вид, что ничего не замечает.

— Арнольд д'Арси нашел серебряную жилу, — продолжал я, — и надлежащим образом оформил заявку. Морган Парк выследил и убил д'Арси. Все знают, насколько Парк болезненно ревнив, но не это было подлинной причиной преступления. Раньше или позже Арнольд д'Арси встретился бы с ним — и мог его опознать, а это означало арест и суд. Выслеживая д'Арси, Морган Парк узнал и об открытой там серебряной жиле. Так что после убийства Парк имел шанс заполучить благодаря этому открытию достаточно денег, чтобы уехать в Южную Америку и жить там в роскоши и довольстве. Однако он отдавал себе отчет в том, что его имя никоим образом не должны связывать с именем Арнольда д'Арси, на которого была оформлена заявка. Парк ничего не мог предпринять до тех пор, пока заявка не потеряет юридической силы. Но даже тогда возобновлять заявку без вести пропавшего человека, чье имя в случае Расследования может быть связано с именем Парка, было Делом слишком рискованным.

Большей частью я излагал лишь свои предположения, но это была единственная логическая последовательность, соответствовавшая фактам и объяснявшая их. Жаркое утро переходило в знойный полдень, а я шаг за шагом выстраивал обвинение, компенсируя недостаток доказательств избытком логики.

— Не в силах извлечь пользу из своего преступления, — продолжал я, — Морган Парк обратился к Букеру. Адвокат мог найти покупателя, не упоминая имени клиента. А если бы удалось заполучить ранчо «Боксед-М» и «Ту-Бар», то добычу серебра можно было бы вести втайне. Можно допустить, что д'Арси уговорами или подкупом убедил регистратора до поры до времени держать его открытие в секрете. Морган Парк успешно вел свою интригу с Рудом Маклареном, ухаживая за его дочерью и полагая, что рано или поздно он станет полноправным владельцем «Боксед-М». Однако он поддерживал отношения и с Джимом Пиндером.

Пиндер подтвердил мои слова коротким кивком.

— А затем в этот кипящий котел разногласий, конфликтов и противоречивых устремлений ввалился я. Присоединившись к Боллу, я нарушил сложившееся равновесие сил, заставив всех участников событий усомниться в том, что «Ту-Бар» может перейти в другие руки. Однако Морган Парк по-прежнему полагал, что может выиграть. До сих пор он не ведал поражений и был уверен в себе. Джейк Букер не разделял его уверенности. Я сам слышал, как вслух Букер высказывал сомнения в моей причастности к смерти Лайелла, однако внутренне был в этом не так уж убежден. И это не могло его не тревожить. Букер жаждал заполучить заявку. Существовала вероятность, что Морган Парк будет или застрелен, или арестован. Понемногу Букер начал уже копаться в прошлом своего клиента, прекрасно понимая, что для такой повышенной секретности должна существовать немаловажная причина. Заявка, зарегистрированная д'Арси, давно уже потеряла силу, но Парк все еще не осмеливался возобновить ее, опасаясь, что ему могут начать задавать вопросы. Территория, на которой было обнаружено серебро, располагалась на землях, на которые претендовали и «Боксед-М», и «Ту-Бар»… Вот если бы объединить эти владения…

— Ложь! — подобравшись, вскричал Букер. — У вас есть доказательства? Что-то я их не слышу! Закон защитит меня. Здесь присутствует шериф Тарп… И ни одно жюри в мире не признает меня виновным на основании ваших умозаключений. А следы, которые вы якобы нашли, — откуда вы знаете, что они сохранились, не стерты?

Я этого не знал. И никто не знал. Кеневейл посмотрел на меня. Тарп тоже. Возразить мне было нечего.

— Да отпустите вы его! — беззаботно заявил Фокс. — Мы и так знаем, что он мошенник, но вы его отпустите. Руд Макларен был хорошим хозяином, а я был рядом с Кеневейлом, когда он нашел те следы… Я не апач, но следы читать умею… Вы только отпустите его — а уж об остальном мы позаботимся. Тут неподалеку есть отличный дуб…

Лежавшие на столе руки Букера побелели; он был испуган. Доводы и доказательства мог ли воздействовать на Тарпа, на Чепина, на нас с Кеневейлом. Но Букер прекрасно понимал, что не сумеет переубедить Фокса.

Фокс обернулся к человеку в дверях.

— Джо, раздобудь-ка лишнюю лошадь. Нам понадобится.

Тарп принялся набивать трубку. Больше никто ничего не сказал и не сделал ни единого движения. Потом Кей Чепин откинулся на спинку стула; стул скрипнул. Букер бросил быстрый взгляд на Фокса. Мои слова вызвали у адвоката лишь профессиональное презрение. Ни один мой аргумент не выдержал бы в суде столкновения с откровенными выдумками Букера. Но в глазах Фокса адвокат прочел опасную уверенность. Для понимающего человека след сапога — та же подпись.

Джейк Букер был интриганом и притворщиком, но храбростью отродясь не отличался. Уилл Тарп хранил молчание. Чепин демонстративно умыл руки. Я предоставил вести дальнейший разговор Фоксу. И это повергло стряпчего в ужас.

Любой из нас мог блефовать — но только не Фокс. Каждый из нас мог смягчиться — но Фокс никогда. Губы Букера скривились, лицо покрылось испариной.

— Нет… нет!

Он посмотрел вокруг, потом попытался поймать мой взгляд.

— Вы не можете позволить ему повесить меня! Без суда!

— А кто судил Макларена?

Руки Букера нервно забегали по столу. Он знал, что позади него стоит человек; перед собою он видел Фокса. И никто из присутствующих ничего не предпринимал.

— Его убил Морган Парк, — признался Букер. — Не я.

Начав говорить, он мог и продолжить. Этому типу было далеко до Моргана Парка, и теперь это стало ясно всем.

— Где сейчас Парк?

— Мертв… Убегая, Парк загнал лошадь. Ему повстречался апач, следопыт Пиндера; у апача был хороший вороной. Когда тот не захотел меняться лошадьми, Парк сбросил его на землю. Апач застрелил Парка.

— Вы это видели? — спросил д'Арси.

— Да. Его тело вы найдете в каньоне, к западу от Биттер-Флетс. Парк направлялся в Силвер-Риф.

Букер ждал, чтобы кто-то из нас продолжил расспросы, но все молчали. Адвокат неловко поерзал на стуле. Он понимал, что стоит ему выйти отсюда, как его схватят Фокс и ковбои с «Боксед-М». А тогда до дуба оставалась одна короткая поездка.

— Расскажите нам все, — предложил наконец Чепин. -Тогда вас будут судить, и появится хоть какой-то шанс.

— Если я признаюсь? — В голосе Букера звучала искренняя горечь. — И какой же шанс у меня появится?

— Прожить несколько лишних недель, — грубо сказал я. — А каковы ваши шансы сейчас?

— Мне не в чем сознаваться, — заявил Букер, вжимаясь в спинку стула. — Макларена убил Морган Парк.

Уилл Тарп встал на ноги.

— Вы пригласили меня засвидетельствовать акт заключения мира. «Боксед-М», «Ту-Бар» и «Си-Пи» согласны покончить с войной, так?

Мы все согласились, и он удовлетворенно кивнул.

— Прекрасно… А теперь у меня есть кое-какие дела на севере графства. Я вернусь через три дня.

Букеру понадобилась минута, чтобы понять, в каком положении он оказался. Он огляделся, быстро переводя взгляд с одного на другого. Человек, стоявший у него за спиной, переступил с ноги на ногу; скрипнула доска.

Кей Чепин встал и протянул руку Кеневейлу.

— Рад был помочь вам перейти через улицу, Кеневейл. — Он повернулся к Мойре. — Пойдемте?

Она встала; Джим Пиндер, криво улыбаясь, последовал ее примеру. Кэти О'Хара исчезла в глубине кухни.

Джейк Букер затравленно озирался. Перед ним, ухмыляясь, стоял Том Фокс, а за ним — остальные ковбои с «Боксед-М». Еще один с запасной лошадью в поводу ожидал их за дверью.

— Подождите!

Букер вскочил. Он был мертвенно бледен и выглядел ужасно.

— Вы не можете так поступить, Тарп! Вы не можете оставить меня здесь!

— А почему бы и нет? У меня же нет к вам никаких претензий.

— Но… но суд? Как же суд?

Тарп пожал плечами.

— Какой суд? У нас нет достаточно доказательств, чтобы задержать вас. Вы сами заявили об этом. — Шериф отвернулся. — Теперь ваши дела меня не касаются, Букер.

Фокс вытащил револьвер. Парень с «Боксед-М», стоявший за спиной Букера, внезапно схватил его за плечи. Я отступил, опустив руки.

— Подождите минуту! Тарп!..

Шериф уже вышел, однако еще придерживал дверь открытой остальные столпились на дорожке возле него.

— Тарп! Это сделал я. Я буду говорить…

На столе лежал листок, на котором Кэти О'Хара написала меню. Я перевернул его, положив рядом перо и чернильницу.

— Пишите.

— Хорошо, — покорно согласился он.

Ковбой убрал руки с плеч Букера, и адвокат сел свободнее. Тарп вернулся в комнату. Стоя вокруг, мы ждали, а перо монотонно скрипело по бумаге.

В дверях появился Джолли Бенара.

— Боди Миллер уехал, — сообщил он. — Покинул город.

Мойра все еще стояла на дорожке. Остальные мало-помалу разошлись. Я тоже вышел.

— Возвращаетесь на «Ту-Бар»? — спросила она.

— Даже убийца должен иметь дом.

Мойра быстро подняла глаза.

— Не поминайте мне этого, Мэтт.

— Но ведь вы сказали то, что думали, правда?

Я начал вставлять ногу в стремя, но остановился — Мойра слишком напоминала сейчас маленькую, только что несправедливо наказанную девочку.

— Начали собирать приданое? — поинтересовался я.

— Да, но…

Неожиданно мы оба рассмеялись и принялись хохотать, как одержимые, а потом я поцеловал ее — прямо там, на улице, где нас мог видеть весь Хеттен-Пойнт. Люди проходили по улице, стояли на порогах салунов и лавок — и улыбались нам. И тогда я поцеловал ее еще раз.

Потом я отпустил Мойру и вскочил в седло.

— Я вернусь завтра, в полдень, — пообещал я и с этими словами в очередной раз покинул Хеттен-Пойнт.

Глава 24

Случалось ли вам когда-нибудь чувствовать себя настолько хорошо, что весь мир представлялся одним гигантским, только вам принадлежащим яблоком? Я ощущал себя именно так.

Тучные пастбища поросли сочной травой, в речках и ручьях бежала прозрачная, чистая вода, а в моем доме скоро появится женщина, способная превратить постройку в настоящий дом. В пороховом дыму сражений я возвел эти стены и завоевал жену. Отныне весь мир принадлежал мне.

Морган Парк погиб. Всю жизнь он сеял вокруг себя насилие и умер насильственной смертью от руки человека, которого ударил, привычно не считаясь ни с чем, надеясь, что и на этот раз его выручат жестокость и животная сила. Да только апач, упав на землю, сумел все-таки выстрелить, и пуля разнесла Парку череп.

Путь вел меня теперь к дому, где я должен был приготовить все к появлению Мойры, позаботиться о лошадях в коррале и привести себя в достойный вид, чтобы завтра появиться в городе уже в качестве жениха.

Огибая мезу, ведшая на «Ту-Бар» тропа выходила на обширное плоскогорье; вдали я мог видеть вершины бесплодных холмов, лежащих за сухой мезой.

Из-под куста выскочил и умчался в заросли полыни кролик. Потом тропа нырнула в поросшую можжевельником низину. И там на самой середине дороги стоял Боди Миллер,

Он смеялся, держа руки на бедрах, а в глазах прыгали чертики. На обочине, держа под уздцы лошадей, стоял его рыжий приятель.

Нестриженые волосы Миллера падали на воротник рубашки. Темные волоски, пробивавшиеся в углах губ, казалось, стали еще длиннее и чернее. Но два револьвера в подхваченных сыромятными ремешками кобурах отнюдь не производили впечатления игрушечных.

— Жаль, жаль убивать великого человека, когда он пребывает на вершине блаженства, — издевательски проговорил Миллер.

Лошадь, на которой я ехал, была пуглива от природы и еще не успела привыкнуть ко мне. Я понятия не имел, как она поведет себя при стрельбе, и предпочел бы встретиться с Боди пешим. Однако времени было слишком мало. Боди был уверен в себе, но не знал, не догоняют ли меня какие-нибудь отставшие спутники.

Пришпорив, я послал лошадь прямо на Боди и, когда она прыгнула, соскочил на землю по другую сторону, пробежал два шага и выхватил револьвер, видя, как метнулись вниз руки Миллера. Он поднял револьверы, и, в тот же миг выстрелив, я ощутил отдачу. Наверное, наши пули встретились в воздухе — хотя я и выпустил свою чуть раньше, несмотря даже на то, что какую-то долю секунды Я целился.

Одна из пуль пробороздила мне плечо, в которое сразу же впился миллион иголок; а я попал Миллеру в грудь, и Боди пошатнулся, от удивления широко раскрыв глаза.

И вот тогда в меня вселился бес нетерпения. Я пришел в бешенство — никогда прежде я такого не испытывал. Продолжая стрелять, я пошел на Миллера.

— Что? Не нравится?

Я шел, орал и стрелял, и свинец летел, прошивая его.

— Теперь ты знаешь, как чувствовали себя другие, Боди! Обидно умирать только потому, что какой-то подонок хочет доказать, будто он мужчина. А ты не мужчина, Боди, ты только подлый, мерзкий мальчишка!

Окровавленный Миллер раскачивался из стороны в сторону; с ним было покончено. Кровь окрасила его рубашку в алый цвет, рот разорвала пуля, поперек посеревшего лица шел след от другой.

Он смотрел на меня, не произнеся ни слова. Какая-то сила еще удерживала его на ногах, но я видел, что с ним покончено. Стоя в горячем, ярком солнечном свете, Боди смотрел мне в лицо, и это было последним, что Миллеру суждено было увидеть в жизни.

— Мне жаль тебя, Боди. И почему ты не хотел пасти коров?..

Он сделал неуверенный шаг назад, револьверы выпали из рук. Боди все хотел что-то сказать, но слова не слетали у него с губ. Потом колени его подогнулись, и он рухнул на землю.

Стоя над его телом, я взглянул на рыжего. Казалось, ковбой не мог поверить своим глазам. Он пристально смотрел на неподвижное тело Миллера, потом поднял взгляд на меня.

— Я уеду… Только дайте мне шанс…

Он вскочил в седло, но, прежде чем тронуть коня, снова оглянулся на Боди. Он рассматривал лежавший в пыли труп, словно пробуждаясь ото сна.

— Не так уж он был силен?

— Никто не бывает так силен, — ответил я, — особенно с пулей в животе.

Рыжий уехал, а я остался посреди раскинувшейся в послеполуденном зное пустыне, один на один с трупом Боди Миллера, лежавшим у моих ног.

Я не мог оставить тело здесь; да и увидеть его, когда я поеду обратно, мне вовсе не хотелось. Поблизости от дороги был небольшой овражек, который вода размыла прежде, чем пробить себе другой путь. Я скатил туда тело, а потом обрушил нависающий берег, навалил сверху несколько камней.

Сидя в тени можжевелового куста, я соорудил крест и, подобрав обломок старой доски от фургона, давно валявшийся у дороги, вырезал на нем надпись:

ОН СВОЕ ОТЫГРАЛ

1881

Не слишком много осталось от человека, да только и Боди назвать человеком было трудно.

Может, этот рыжий и примется рассказывать обо всем, чему стал свидетелем — когда-нибудь где-нибудь у какого-нибудь лагерного костра. И рано или поздно начнут выплывать подробности этой истории. Но мне больше не хотелось зарабатывать репутацию ганфайтера; уже имевшейся было больше чем достаточно.

Плечо жгло, но рана была поверхностной; позаботиться о ней по приезде на ранчо совсем не сложно. Да и вообще пора было двигаться.

Далеко впереди иззубренные вершины гор, по которым не ступала еще нога человека, одиноко застыли в вечернем небе; заходившее за моей спиной солнце золотило их лучами. День близился к концу, и в наступившей вечерней прохладе я понемногу приближался к собственному ранчо.

Я ехал домой.

А завтра наступит день моей свадьбы.

Сквозь перекрестный огонь

ГЛАВА 1

В сыром и вонючем кубрике за обшарпанным столом сидел, широко расставив ноги, чтобы сохранить равновесие при качке, рослый широкоплечий человек. Над его головой раскачивался свисавший с подволока медный штормовой фонарь, в котором чуть теплился огонь. В этом неверном свете человек изучал потертую и испачканную пятнами пота морскую карту.

В кубрике слышался далекий плеск рассекаемых форштевнем волн, ленивое поскрипывание такелажа, храп спящих и хриплое, прерывистое дыхание человека, умиравшего на нижней койке.

Склонившийся над картой был одет в красно-белый свитер и голубые джинсы, подпоясанные широким кожаным ремнем с медной пряжкой. На ногах красовались плетеные сандалии из мягкой, обильно смазанной кожи. Хотя волосы его были всклочены и давно не стрижены, однако лицо, за исключением усов и баков, тщательно выбрито.

На поглотившей его внимание карте было нанесено побережье Северной Калифорнии. Кончиком ножа человек отметил на карте некую точку и проверил время по массивным золотым часам. Быстро прикинув что-то в уме, он сложил карту, и вместе с другими бумагами положил в клеенчатый пакет, который затем засунул в свитер.

В этом крупном человеке проглядывало нечто, выделявшее его в любой толпе. Он явно был рожден командовать не только из-за своего телосложения и силы характера, но также в силу своей индивидуальности.

Поднявшись, он постоял минуту, наклоняясь при качке и глядя на седого человека, распростертого на нижней койке. Потом он опустился на колени и коснулся запястья умирающего. Пульс едва прощупывался. Рейфу Карадеку ничего не оставалось, как ждать и размышлять.

Самое большее через несколько часов, а может быть, даже минут этот человек умрет. За долгие месяцы матросской службы его здоровье было разрушено принудительным трудом и побоями. А когда Чарльз Родни умрет, он, Рейф Карадек, исполнит то, что обязался сделать.

Судно в очередной раз качнуло, старик вздрогнул, губы его внезапно приоткрылись. Минуту он смотрел вверх, в зловещую тьму, затем, повернув голову, увидел человека, сидящего рядом, и улыбнулся. Его пальцы нащупали руку Рейфа.

— Ты… ты достал бумаги? Не забудешь?

— Нет.

— Ты должен быть осторожен.

— Знаю.

— Повидай мою жену, Кэрол. Объясни ей, что я не струсил, не сбежал. Скажи ей, что у меня были деньги, и я уже возвращался обратно. Я беспокоюсь насчет закладной, которую оплатил. И не доверяю Баркову… старик смолк, глубоко и хрипло дыша. Впервые за трое суток он пришел в сознание и отдавал себе отчет в происходящем. Позаботься о них, Рейф. Я должен доверять тебе! Ты единственный шанс, который у меня есть! Умереть не так уж плохо, если бы не они.

— Тебе лучше отдохнуть, мягко сказал Рейф.

— Поздно. Почему это случилось со мной, Рейф? С нами? Карадек пожал мощными плечами.

— Не знаю. Скорее всего, мы оказались там в неподходящее время. Выпили, а этого делать не следовало.

Старик понизил голос.

— Ты попытаешься сегодня ночью?

— Попытаешься? Рейф улыбнулся. Сегодня ночью мы отправляемся на берег, Родни. Но сначала я собираюсь повидать капитана.

Родни улыбнулся и откинулся на спину. Лицо его еще больше побледнело, дыхание стало совсем слабым.

Они провели вместе год жестокий, скверный, ужасный год труда, крови и горечи. Он начался однажды ночью в Сан-Франциско, на площади Гонконг-Бол, что на Берберийском берегу. Рейф Карадек только что вернулся из Америки с карманами, полными денег.

Этому предшествовали месяцы, проведенные в джунглях, мокрых джунглях, где он мучался от лихорадки, задыхаясь в жаре и сырости. С Рейфом расплатились наличными, и он двинулся дальше. В Сан-Франциско он наверстывал потерянное время Рейф Карадек, игрок, солдат удачи, странник по дальним краям.

Где-то по дороге в тот вечер он встретил Чарльза Родни, загорелого скотовода, приехавшего, чтобы получить ссуду под свое ранчо в Вайоминге. Они выпили по паре стаканов и заглянули в погребок на Гонконг-Бол. Там они выпили еще, а проснулись от медлительной морской качки и грубого голоса Булли Борджера, шкипера Мери С.

Рейф проклял себя. Его провели, как новичка, зашанхаили, словно какого-то пьяного фермера! Но он смирился, понимая бесполезность сопротивления. В конце концов, это было не первое его плавание.

Родни же взбесился. Он набросился на капитана и потребовал доставить его на берег. Булли Броджер сбил Чарльза с ног и молотил ногами, пока тот не потерял сознание. Рядом, подстраховывая, стоял помощник с револьвером в руках. Это повторилось дважды, пока Родни не взялся за работу, полукалека, снедаемый беспокойством за жену и дочь.

Как всегда, команда раскололась на группировки. Одна из них состояла из Рейфа, Родни, Роя Пенна, Рока Муллени и Текса Бриско. Пени был студентом правоведом и по случаю Золотоискателем. Муллени матросом первой статьи, шахтером и ковбоем. Их залучили на судно во Фриско в одной партии с Рейфом и Родни. Текс Бриско был техасским ковбоем. Его увезли из портового погребка в Галвестоне, куда он приехал посмотреть на море.

Сдружившись с Рейфом, Родни рассказал ему всю историю переезда в Вайоминг с женой и дочерью. О том, что сделала с его стадом засуха и индейцы, и как он в конце концов заложил ранчо человеку по имени Барков. А потом в эти места нагрянули воры, и он потерял весь скот. Очутившись в безвыходном положении, поехал в Сан-Франциско. К своему удивлению, встретил там Баркова и расплатился по закладной. А несколькими часами позже, забредя в погребок Гонконг-Бол, рекомендованный приятелем Баркова, был одурманен, ограблен и увезен на судно.

Дыхание скотовода стало еще слабее, и Рейф, склоняя голову на край койки, задремал.

Родни вручил ему документы на ранчо документы, дающие право на половину собственности. Другая принадлежала жене и дочери Родни. Карадек пообещал спасти ранчо, если сможет. Передал ему Родни и расписки Баркова в получении денег по закладной.

Резким движением Рейф поднял голову. Он не знал, как долго проспал, однако, взглянув на Родни, убедился, что за это время хриплое, прерывистое дыхание смолкло, не было слышно даже самого слабого вздоха. Родни умер.

Еще минуту Рейф держал в руке запястье старика, потом натянул одеяло на лицо покойного и резко распрямился. Взглянув на часы, он понял, что через несколько минут они окажутся в виду мыса Мендосино. Схватив с верхней полки небольшой мешок с пожитками, Карадек быстро повернулся к трапу.

На верхней ступеньке он увидел две большие ступни и волосатые лодыжки. Они двигались, и постепенно, шаг за шагом, в кубрик спустился человек, сложением даже превосходящий Рейфа; его маленькие, жестокие глаза переметнулись с лица Рейфа на койку Родни.

— Умер?

— Да.

Детина потер кулаком небритый подбородок и ухмыльнулся Рейфу.

— Я слышал, как он говорил о ранчо. Это могло бы стать хорошеньким дельцем, на этом можно делать деньги. Глаза его вспыхнули алчностью. Мы поделим, и поделим поровну, а?

— Нет. Тон Карадека был категоричным. Документ составлен на его дочь и на меня. И на его жену. А я не ставлю себе целью получить с этого что-нибудь.

Здоровяк хрипло захихикал.

— Гляди-ка! сказал он. Джош Бригтс не дурак, Карадек! Ты хочешь захапать все сам. А я хочу получить свою долю. Он оперся на ступени трапа. Мы можем сделать славное дельце, Карадек. Я слыхал, там есть затруднения? Полагаю, мы сможем урегулировать любые помехи.

— Я не меняю своих решений, ответил Рейф. Посторонись, я спешу. Лицо Бриггса стало угрожающим.

— Не заносись, грубо сказал он. Если не поделишься со мной поровну, то не уйдешь. Я знаю о шлюпке, которую ты приготовил. И могу остановить тебя хоть там, хоть здесь.

Рейф Карадек понимал бесполезность слов. Есть натуры, для которых единственным аргументом является сила. Его левая рука внезапно взлетела вверх, пальцы, образовав букву V, ударили Бриггса туда, где челюстная кость соединяется с горлом. Удар был неожиданным, резким и ужасным. Голова Бриггса дернулась назад, и Рейф нанес сильный удар правой сбоку; затем последовал сокрушительный удар локтем, сплющивший нос Бриггса и заливший лицо кровью. Рейф нанес еще два удара по корпусу слева и справа, а потом так же левой и правой в подбородок. Два последних прозвучали как пистолетные выстрелы. Джош Бриггс ударился о подножие трапа, перевернулся и остался лежать неподвижной грудой мяса. Рейф подобрал мешок и, даже не оглянувшись, поднялся по трапу.

Вдоль правого борта Карадек прошел по темной палубе на корму. От грот-мачты отделилась тень.

— Ты готов?

— Готов, Рок.

Еще два человека появились из темноты. Вчетвером они сдвинули шлюпку и подтащили ее к борту.

— Мы уже на месте? спросил Пенн.

— Почти. Карадек выпрямился. Приготовьте ее. Я хочу зайти к старику.

Даже в темноте он почувствовал на себе их взгляды.

— Думаешь, это благоразумно?

— Нет. Но он убил Родни. Я должен его повидать.

— Хочешь убить Борджера?

Похоже, они не сомневались, что он мог убить, стоило ему захотеть. Почему-то он всегда производил на людей впечатление человека, который всегда исполняет задуманное.

— Нет, только задам взбучку. Он ее давно дожидается.

Муллени сплюнул. Он был коренаст и мускулист.

— Ты чертовски прав… Я хотел бы помочь.

— Нет, помогать не нужно. Держитесь поблизости и приглядывайте за помощником. Пенн ухмыльнулся.

— Он связан накорме, у штурвала. Рейф Карадек повернулся и пошел. Его мягкие кожаные сандалии беззвучно ступали и по твердой древесине палубного настила, и по ступеням трапа. Он тенью скользнул вдоль надстройки и увидел, что дверь капитанской каюты открыта. Рейф оказался внутри и успел сделать два шага, прежде чем капитан поднял глаза.

Булли Борджер был крупным человеком, лицо его окаймляла рыжая шкиперская бородка. Холодными серыми глазами он искоса взглянул на Рейфа.

— Что случилось? спросил он. Непорядок на палубе?

— Нет, капитан, коротко ответил Рейф. Непорядок здесь. Я пришел избить тебя до полусмерти, капитан. Чарлз Родни умер. Ты разбил ему жизнь. А потом убил.

Борджер вскочил на ноги, как кошка. Почему-то он всегда знал, что этот момент настанет. Несколько раз он говорил себе, что должен убить Карадека, но тот был матросом первой статьи, таких в экипаже наперечет. Поэтому Борджер и медлил.

Теперь он ринулся к выдвижному ящику за медным кастетом. Левая рука Рейфа стремительно упала на запястье капитана, тогда как правая прижала другую руку Борджера к талии. Это остановило шкипера остановило на какое-то мгновенье, но и мгновенья оказалось достаточно. Голова Рейфа метнулась вперед, ударив гиганта в лицо, и Карадек услышал, как хрустнули кости.

Однако жгучая боль лишь придала Борджеру силы. Вырвав правую руку, он схватил кастет и замахнулся, нанося удар, который мог бы сразить слона. Рейф нырнул под руку рассчитанным, почти небрежным движением. Он нанес два удара по корпусу слева и справа и от этих ударов у Борджера перехватило дыхание. Он скрючился, судорожно хватая воздух ртом.

Рейф опустил ладонь на затылок противника и с силой толкнул вниз. И в то же время ударил коленом навстречу, превратив лицо Борджера в бесформенную кровавую массу.

Булли Борджер, известный во многих портах, как самый нечестный драчун, со стоном отшатнулся. Сохраняя на лице выражение полнейшего равнодушия, Карадек шагнул ближе и в такт качке принялся наносить поочередно обеими руками равномерные удары сильные и коварные, за которыми стояла вся мощь его широких плеч. Слева справа, слева справа; удары, которые резали и дробили, как мясницкие ножи. Борджер зашатался и рухнул поперек койки.

Рейф повернулся и увидел в дверном проеме белокурую голову Пенна. Рой Пенн бросил взгляд на окровавленную тушу, потом посмотрел на Карадека.

— Пойдем. На правом траверзе виден мыс. Спустив шлюпку на воду, они соскользнули в нее по канату, который затем перерезали ножом; шлюпку сразу же отнесло назад. Черный корпус корабля пронесся мимо них; корма поднялась и снова опустилась. Легким поворотом румпеля Рейф направил шлюпку к мысу. Муллени и Пенн поставили мачту и парус; затем Пенн, повернувшись, посмотрел на Карадека.

— Знаешь, а ведь это бунт.

— Да, спокойно согласился Рейф. Я не просил, чтобы меня увезли на Судно, а наркотик в погребке на Берберийском берегу это не мой обычай напрашиваться на годовую работу.

— Год? Пенн выругался. Для меня это больше двух лет. Для Текса тоже.

— Ты знаешь этот берег? спросил Муллени.

— Не слишком хорошо, но прямо к северу от мыса есть место, куда мы можем заглянуть. Ночью есть риск напороться на риф, но, я думаю, мы проскочим.

Гористый черный мыс отчетливо вырисовывался на фоне уже начавшего сереть в эти предрассветные часы неба. Его обращенный к морю склон был скалист и изъеден дождями и прибоем. Наблюдая за течением и выискивая взглядом подводные скалы, Рейф искусно провел шлюпку меж рифов и направил к усыпанному серыми валунами берегу, где вода закручивалась, оставляя белую рябь бурунов. Они выбросили вещи на узкий пляж.

— Как насчет шлюпки? спросил Текс. Бросим?

— Проруби дыру в днище и оттолкни от берега, посоветовал Рейф.

С моря пришел туман, и вскоре его серая пушистая пелена накрыла всю округу. Когда они оставили позади несколько миль, Рейф скомандовал привал. Пени развязал мешок, который нес, и вытащил хлеб, инжир, кофе и кружку.

— Выкрали из капитанских запасов, пояснил он.

— А выпить что-нибудь достал? Муллени потер темную щетину на массивном подбородке.

— Угу. Две бутылки рома. Знатная вещь. С Ямайки.

— С тобой можно плавать, сказал Текс, опускаясь на корточки. Он посмотрел вверх на Рейфа. Что будем делать дальше?

— Я в Вайоминг, Рейф сломал несколько веток и подбросил в разложенный Роком костер.

— Я дал слово Родни и сдержу его.

— Он доверял тебе.

— Да. И я не собираюсь его подводить. Как бы то ни было, путь до Вайоминга долгий, а мы должны уйти отсюда как можно дальше. Нас могут искать. Бунт преступление, наказуемое виселицей!

— Тебе приходилось когда-нибудь держать скот? — поинтересовался Текс.

— Только в детстве. Я родился в Новом Орлеане, рос около Сан — Антонио. Но Родни рассказал мне все, что мог.

— Я дважды гонял стада в Додж, проговорил Текс. — И однажды в Вайоминг. Мне понадобится работа.

— Ты нанят, сказал Рейф. Если я когда-либо разживусь деньгами, чтобы с тобой расплатиться.

— Я рискну, согласился Текс Бриско. Мне нравится твоя манера делать дело.

— А я за золотые россыпи Невады, сказал Рок.

— Это и мне подходит, проговорил Пени. Если Рок и не нападет на жилу, то уж охотой мы на еду себе заработаем.

ГЛАВА 2

Среди высокой травы не было видно никакой другой тропинки, кроме проложенной ветром или скотом, инстинктивно стремящимся к воде; и все же, в то время, как его длинноногая лошадка бежала сбоку от маленького стада, у Рейфа Карадека возникло такое чувство, словно он возвращается домой.

Это была земля, созданная для человека, и человек не мог не полюбить ее обширная, прекрасная земля волнующихся трав и деревьев, высоких гор, вздымающих темные на фоне неба вершины, и прямых, стройных, красивых корабельных сосен. В седле Рейф чувствовал себя как дома, ибо почти полжизни провел верхом; вдобавок, эта лошадь с легким, пожирающим расстояния шагом нравилась ему. Он выиграл ее в покер в Огдене вместе с седлом и уздечкой. А винчестер образца 1873 года, новейшее прекрасное ружье, купил на рынке в Сан-Франциско.

Ветер шелестел в траве, превращая ее зелень в переливающееся серебро. Рейф услышал позади галоп и придержал коня. Бок о бок с ним остановился Текс Бриско.

— Теперь уже скоро, Рейф, сказал он, разыскивая в кармане табак и бумагу. Расскажи мне подробнее об этом деле, ладно?

Рейф кивнул. Клеймо Родни приобрел у человека по имени Шафтер Масон. На нем стоит: Бар М. У Родни было две тысячи акров земли в Лонгвелли, купленных у Красного Облака он хорошо заплатил за эти пастбища и держал на них скот; на них и еще на четырех тысячах акров за пределами Лонгвелли. Хижина находится близ входа в каньон Безумной Женщины.

Под залог земли Родни занял деньги у некоего Брюса Баркова крупного скотовода. Родни никогда ему не доверял, но в округе Барков был единственным человеком, который мог дать взаймы нужную сумму.

— И что ты намерен делать? поинтересовался Бриско, следя глазами за стадом.

— У меня нет твердых планов, Текс. Я не могу ничего планировать, пока не увижу, в каком состоянии земли. Первым делом нужно отыскать миссис Родни и ее дочь. Только тогда мы сможем действовать. Тем временем я собираюсь продать этот скот и разыскать Красное Облако.

— Это будет не просто, сказал Текс. Тут была какая-то заваруха с индейцами, а он сиу. Как раз сейчас большинство сиу воюют.

— Это необходимо, Текс, проговорил Кара-дек. Я должен увидеться с ним и объяснить все так, чтобы он понял. Он может стать надежным другом, а может и коварным врагом.

— Могут возникнуть вопросы и по поводу этого скота, холодно констатировал Текс.

— Что с того? пожал плечами Рейф. Все это заблудившиеся животные; мы выудили их из каньонов, где много лет не появлялся ни один белый человек, и поставили собственное клеймо. Мы гнали их двести миль, так что здесь никто не может иметь к нам претензий. Кто бы ни разводил скот там, где мы его нашли, он покинул те места давным-давно. Помнишь, что рассказывал старый траппер?

— Да, согласился Текс. Наши права достаточно основательны. Он снова взглянул на клеймо, потом с любопытством посмотрел на Карадека. Человече, почему ты не сказал раньше, что твой старик владел ранчо Си Бар? Когда ты сказал мне клеймить скот тавром Си Бар, меня как обухом по голове стукнуло. Дядя Джо понарассказывал мне про сына старика, который еще мальчишкой был ходячим ужасом с хвостом колечком. Очень он был с револьвером ловок… Скажи-ка, Текс в упор уставился на Рейфа, не ты ли и есть тот самый парень?

— Боюсь, что так, согласился Карадек. Для мальчишки я слишком хорошо владел револьвером. Была схватка с несколькими старыми врагами отца, а потом мне пришлось удрать в Мексику.

— Слыхал об этом.

Текс повернул своего гнедого, загнал блудного бычка обратно в стадо, и они двинулись дальше.

Рейф Карадек ехал осторожно, следя за местностью. Это была страна индейцев. Чайены и сиу вели себя вызывающе с тех пор, как Касте? появился в Черных Холмах, являющихся сердцем индейской территории и почти священных для племени Равнин. Отсюда, где пролегла граница Лонгвелли, начинались земли Родни, и до его хижины возле каньона Безумной Женщины оставалось несколько миль.

Рейф тронул лошадь шпорой и легким галопом направил к голове стада. Когда старый траппер рассказал им про этот скот, любопытство понудило Рейфа отправиться посмотреть. Пасшийся на зеленом дне нескольких соединяющихся каньонов скот выглядел упитанным, а следам, приводившим в эти места, явно уже было несколько лет. Это был тяжкий, мучительный труд, но, в конце концов им с Тексом удалось согнать и заклеймить триста голов, а потом и нанять двух безработных ковбоев в помощь на перегон.

Рейф опередил ковбоя, рысившего в голове стада, и направился к полоске деревьев туда, где ручей Безумной Женщины, выбегая из каньона, поворачивал широкой плавной дугой к середине долины, а оттуда дальше, вниз, орошая по пути прекраснейшее пастбище из всех, которые когда-либо приходилось видеть Карадеку.

После долгого путешествия сквозь зной пустыни и жару гор здешний воздух казался особенно свежим и прохладным, напоенным благоуханием влажной травы. Рейф спустился к ручью и сидел в седле, пока лошадь пила холодную, прозрачную воду. Затем вброд переправился через ручей и поднялся на противоположный берег.

Скамейка возле ручья, поддерживаемая подпоркой спинкой из сосновых жердей, выглядела именно так, как описывал Родни. Однако при виде хижины губы Рейфа сжались от мрачного предчувствия нигде не видно и признака жизни. Лошадь, почуяв беспокойство хозяина, перешла на рысь.

Одного взгляда оказалось достаточно; хижина пуста и, очевидно, уже давно. Рейф стоял в дверях, когда подъехал Текс. Бриско огляделся по сторонам:

— Ну, сказал он, похоже, зря мы сюда тащились.

Подъехали двое остальных Джонни Джилл и Бо Марш, оба техасцы. Не слезая с седел, они совершили поездку из Техаса в Вайоминг, оттуда направились на Запад, где у Соленых Озер повстречали Рейфа и нанялись перегонять стадо в Лонгвелли. Джилл, человек лет тридцати, невысокого роста, с лицом, дубленым как выделанная кожа, посмотрел вокруг.

— Я знаю это место, сказал он.

— Раньше это было ранчо Родни. Потом его перехватил парень по имени Дэн Шют.

— Теперь он хозяин.

— Шют? Текс бросил взгляд на Карадека. Не Барков? Джилл покачал головой.

— Барков прикидывается, будто помогает женщинам Родни, да, только не много хорошего он сделал. Но как бы то ни было, здесь хозяйничает Дэн Шют. Опасный человек.

— Ну, небрежно бросил Рейф, может быть, мы узнаем, насколько он опасен. Я собираюсь поселиться прямо здесь.

Джилл задумчиво посмотрел на него.

— Нарываетесь на неприятности, мистер, сказал он. Но мне и самому Дэн Шют никогда не нравился. У вас есть какие-нибудь права на это пастбище? Ведь вы именно сюда направлялись, верно?

— Верно, согласился Рейф. И права у меня есть.

— Ну Бо, проговорил Джилл, закидывая ногу на седло, хочешь дрейфовать дальше или останемся и посмотрим, как этот джентльмен будет разделываться с Дэном Шютом?

Марш улыбнулся. Улыбка у него была беспечная и заразительная.

— Сходим на берег, Джонни. сказал он. Я за задержку. У Шюта есть один здоровенный рыжий ковбой, который мне никогда не нравился,

— Спасибо, парни, сказал Рейф. Похоже, у меня появились работники. Ближайшие несколько дней держите скот в хорошо огороженном месте. Я еду к Раскрашенной Скале в Пайнтед-Рок.

— Этот город принадлежит Баркову, сообщил Джилл. Стоило бы слегка прощупать Баркова и Шюта. Кое-кто из парней намекал у костра, что здесь ценностей куда больше, чем видно на поверхности. Этот Брюс Барков тут большая шишка, но если приглядеться, то кое-что не сходится.

— Может быть, предложил Рейф, поедешь со мной? Пусть Текс и Марш управляются со скотом, Карадек повернул лошадь к Пайнтед-Року. Он проникся симпатией к маленькому скотоводу почти сразу же, а потом и зауважал его на борту Мэри С . За недели, прошедшие после бегства с судна, Рейф столько времени посвятил обдумыванию проблемы ранчо Родни, что она стала как бы его собственной.

Сейчас наихудшие опасения Родни, казалось, подтвердились. Семья, очевидно, покинула ранчо, и им завладел Дэн Шют. Оставалось узнать, существовала ли какая-либо связь между Шютом и Барковым, но Карадек знал, что болтовня у походной кухни частенько имеет под собой основания, а ковбои зачастую видят людей лучше, чем те, кто судит о них по показному поведению в городе.

По дороге в Пайнтед-Рок Рейф с любопытством изучал окрестности и слушал Джони Джилла. Маленький техасец проработал здесь два сезона и знал этот край лучше многих.

Пайнтед-Рок оказался обычным ковбойским городом. Двойной ряд обветренных, украшенных декоративными фасадами каменных и бревенчатых домов, большая часть которых никогда не знала краски; двухэтажный отель и приземистое каменное здание с вывеской Пайнтед-Рокский Банк. На улице стояли две тележки и фургон на рессорах, а у коновязи привязано с дюжину верховых лошадей. Их владельцы, судя по всему, расположились в салуне Националь.

Джилл подъехал к коновязи, слез на землю и через седло посмотрел на Карадека.

— Здоровый детина, что нас рассматривает тот самый рыжий, который не по вкусу Бо, негромко сказал он.

Рейф не оглядывался назад до тех пор, пока не привязал лошадь скользящим узлом. Затем поправил револьверы на обоих бедрах он носил два револьвера с рукоятками из орехового дерева. На нем была куртка из оленьей кожи, джинсы и ботинки со шнуровкой. Вслед за Джиллом он протиснулся через двери в сумрачную прохладу Националя.

…Двое выпивали у стойки; еще несколько сидело за расставленными там и сям столами.

— Виски, потребовал Джилл и тихо добавил: Тот крупный, с черными усами, что играет в покер Брюс Барков. Рядом с ним, похожий на мексиканца, Джи Бонаро, телохранитель Дэна Шюта.

Рейф кивнул, поднял стакан и усмехнулся.

— За Чарлза Родни! проговорил он отчетливо.

Барков вздрогнул и поднял глаза. Он чуть-чуть побледнел. Джи Бонаро медленно повернул голову точь-в-точь ящерица, следящая за мухой. Джилл с Рейфом выпили, не обращая внимания на пристальные взгляды.

— Парень, сказал Джилл, и в глазах его запрыгали чертики, ты не теряешь времени, верно?

Рейф повернулся.

— Кстати, Барков, произнес он, где я могу найти миссис Родни и ее дочь? Брюс Барков положил карты.

— Если у вас к ним какое-то дело, спокойно проговорил он, я им передам.

— Спасибо, ответил Рейф, но дело у меня личное.

— В таком случае, сказал Барков, и глаза его потемнели, я вас огорчу. Миссис Родни умерла. Умерла три месяца назад.

Губы Рейфа сжались.

— А ее дочь?

— Энн Родни, осторожно проговорил Барков, здесь в городе. Вскоре она станет моей женой. Если у вас к ней какое-то дело…

— То я буду вести его с ней, резко ответил Рейф. Внезапно повернувшись, он покинул бар. Джилл последовал за ним. Маленький ковбой усмехнулся; на его жестком лице обнаружились вдруг морщины, вступавшие в явное противоречие с тридцатилетним возрастом.

— Однако, босс, вы их зацепили. Он кивнул на здание через улицу. Давайте-ка попытаем счастья в магазине. Родни делал там все покупки, а хозяин, Джин Бейкер, считался его другом.

Магазин пропах кожей, галантереей и всеми разнообразными и возбуждающими ароматами, сопутствующими торговле. Обогнув кипу джинсов, Рейф подошел к длинному прилавку, позади которого на полках можно было найти все что угодно от перца до винтовочных патронов.

— Где я могу найти Энн Родни? поинтересовался он.

Седовласый хозяин бросил на него быстрый взгляд. Затем кивнул направо. Рейф повернулся и обнаружил, что смотрит в большие, нежные, темные глаза стройной девушки в ситцевом платье. Губы тонко очерчены, темные волосы свободным узлом собраны на затылке. Она была так красива, что у Карадека перехватило дыхание.

Девушка улыбалась; в глазах ее читался вопрос.

— Энн Родни это я. Что вам угодно?

— Меня зовут Рейф Карадек, мягко сказал он. Меня послал ваш отец.

Лицо ее побелело так, что побелели даже губы. Девушка отступила, опустив руку на прилавок, словно искала опоры.

— Вы пришли… от моего отца? Но ведь… Брюс Барков, который, оказывается, следовал за ним, встал перед Рейфом с побагровевшим от гнева лицом.

— Вы ее до смерти напугали, рявкнул он. Чего вы добиваетесь, явившись сюда со своей выдумкой? Чарлз Родни умер почти год назад! Его убили из-за денег, которые были при нем. Уж не причастны ли вы к этому?

Внезапно Рейф осознал, что на него пристально и озадаченно смотрит Джилл. Карадек понимал, что Джилл знает его недостаточно и потому вполне может заподозрить в дурных намерениях. Джин Бейкер также холодно изучал его; в глазах торговца явно проступало подозрение. Смотрела на него и Энн Родни совершенно ошеломленная.

— Нет, хладнокровно ответил Рейф. Я не убивал его, но мне было бы интересно знать, что заставляет вас считать его мертвым?

— Считать мертвым? Барков грубо рассмеялся. Я был с ним, когда он умирал! Мы его нашли возле тропы с пулями в теле. Я принес сюда его вещи и отдал миссис Родни.

— Мисс Родни, начал Рейф, смогу ли я поговорить с вами наедине?

— Нет, прошептала она. Я не хочу разговаривать с вами. Прийти ко мне с выдумкой! Чего вы от меня хотите?

— Вас почему-то ввели в заблуждение, сказал Рейф. Ваш отец умер не больше двух месяцев назад.

— Убирайся отсюда! приказал Барков, положив руку на револьвер. Не знаю, какие у тебя планы, но если хочешь себе добра, выметайся из этого города как можно скорее.

Энн Родни резко повернулась и выбежала из магазина через внутреннюю дверь, ведущую в квартиру хозяина.

— Вам действительно лучше убраться, мистер, грубо сказал Джин Бейкер. Мы знаем, как умер Родни. Три человека были при этом.

Рейф Карадек повернулся и вышел наружу. Он знал, что Джилл последует за ним.

— Босс, сказал Джилл, я не трус, но обирать юную леди, нет, это не по мне. Вам лучше сесть в седло и уехать.

— Не торопись с выводами, Джилл, посоветовал Рейф. Советую поговорить с Тексом. Он был с нами и знает все о смерти Родни не хуже меня. Если они принесли сюда его вещи, значит, за этим кроется куда больше, чем мы предполагали.

Джилл топнул ногой по доске тротуара.

— Текс был с вами? Черт побери, парень! Это меняет дело.

— Прежде чем разобраться во всем, нам предстоит провести настоящие раскопки, Джонни! прибавил Рейф. Я тебе не рассказывал, что Барков держал закладную на ранчо Родни и что Родни расплатился по ней, а затем не вернулся домой.

Джилл взглянул на Рейфа, губы его сжались.

— Тогда я скажу, что этот Барков подлый хорек. Давите его повяжем!

— Еще рано, Джонни. Пока рано.

Таких осложнений Рейф не предвидел. Расскажи он о подлинных обстоятельствах смерти Родни, ему пришлось бы представить доказательства. Но в таком случае он мог быть арестован за бунт на корабле, а это пахло виселицей. От его молчания зависела не только собственная жизнь, но жизни Бриско, Пенна и Муллени.

И все же выход должен был найтись.

ГЛАВА 3

Яркие солнечные лучи словно высвечивали что-то в сознании Карадека; он начал кое-что понимать и то, что понял, удивило его. Если какие-то вещи Родни возвращены в Пайнтед-Рок, значит те, кто возвращал их, были осведомлены об обстоятельствах его похищения. Как иначе они могли заполучить его имущество?

Булли Борджер зашанхаил себе экипаж с помощью погребка на Гонконг-Бол. Таким образом избавлялись от людей отнюдь не впервые, и понятной становилась злоба, с какой Борджер избивал Родни. Без сомнения, все это было частью плана, направленного на то, чтобы Родни никогда не вернулся в Америку. Однако быть убежденным и суметь доказать совсем не одно и тоже. Земли на Западе много. Почему же тогда, спросят люди, Барков пустился на такие ухищрения, чтобы приобрести именно этот участок, когда рядом пустуют незанятые земли?

На имевшейся у Рейфа квитанции стояла подпись Баркова, но она могла быть объявлена поддельной. Прежде всего, следовало найти мотив преступления кроме стоимости двух акров и денег, выплаченных по закладной. Конечно, людей не раз убивали и за меньшее, однако Брюс Барков не был человеком, который играет по мелочи.

Карадек закурил и посмотрел вдоль улицы. Он должен учесть и другое. Барков предупрежден. На что бы он на ставил, включая девушку, его планы будут в опасности до тех пор, пока Рейф жив или не покинул страну. Это обстоятельство выступило четко и рельефно. Барков теперь знал, что ему необходимо убить Рейфа Карадека.

Рейф отдавал себе полный отчет в ситуации. Его жизнь протекала среди людей, безжалостно игравших по самым высоким ставкам. Для него не было потрясением, что люди могут совершить не то, что одно, хоть дюжину убийств, если это помогает достичь желаемого. И он знал, что отныне должен быть всегда начеку:

Отправив Джилла купить пару вьючных лошадей, Рейф повернулся, и вошел в магазин. Барков ушел, а Энн Родни все еще не было видно. Бейкер посмотрел на него без малейшего намека на радушие.

— Если у вас есть какое-нибудь дело, произнес он, изложите его и уходите. Чарльз Родни был моим другом.

— Ему нужны были, друзья поумней, резко ответил Рейф. Я пришел сюда купить припасы, но если угодно можете задавать вопросы. Например, где доказательства того, что Родни был убит год назад? Несколько вещей, которые могли быть украдены? И можно ли верить тем троим, что засвидетельствовали его смерть? Если Родни поехал в Сан-Франциско за деньгами, как оказались у него на пути Барков и другие?

— Это ни к селу, ни к городу, грубо отозвался Бейкер. Что вам нужно? Говорите, я не откажу ни одному человеку в провизии.

Карадек хладнокровно заказал все, в чем нуждался, понимая, что Бейкер его изучает. Торговец казался озабоченным.

— Где вы живете? внезапно спросил Бейкер; враждебности в его голосе, казалось, поубавилось.

— В хижине Родни близ каньона Безумной Женщины, ответил Карадек. Я останусь там до тех пор, пока не выяснится вся правда. Если Энн Родни благоразумна, то не выйдет замуж, теряя тем самым права на собственность.

— Шют не позволит вам там оставаться.

— Я останусь. Рейф положил в карман коробку патронов. Я буду именно там. А когда вы закончите задавать вопросы себе, поинтересуйтесь у Баркова, у кого находится неоплаченная, по его словам, закладная, позволившая Дэну Шюту занять ранчо.

— Он не хотел доставлять Энн неприятностей, защищаясь, сказал Бейкер.

— В этом отношении он прямо-таки щепетилен, Он не лишит ее права пользования. Даст ей шанс заплатить.

— Раз он собирается жениться на Энн, зачем же лишать ее права пользования? Рейф отвернулся от прилавка.

— Если Энн Родни захочет увидеть меня, я ей все расскажу. В любое время. Я обещал ее отцу позаботиться о ней и позабочусь, нравится ей это или нет! И вот еще что, прибавил он, всякий, кто утверждает, будто разговаривал с Родни, когда тот умирал, лжет!

Входная дверь распахнулась. Обернувшись, Карадек увидел смуглого, похожего на мексиканца человека, на которого в Национале обратил его внимание Джилл. Звали его Джи Бонаро.

Улыбаясь и показывая ровные белые зубы под узкой полоской усов, Бонаро подошел к Рейфу.

— Не повторите ли вы этого мне, синьор? любезно поинтересовался он, засунув большие пальцы за ремень.

— Почему бы и нет? резко отозвался Рейф. Не скрывая презрения, он осмотрел вошедшего с головы до ног. Если ты один из тех, кто утверждает это, то ты лжец. А если дотронешься до револьвера, я убью тебя.

Пальцы Джи Бонаро замерли над рукояткой револьвера; он пребывал в нерешительности; происходящее неприятно удивило его. Этот атлетически сложенный незнакомец не испугался. Его зеленые глаза лучились таким холодом, что Бонаро стало подташнивать. С тревогой он осознал, что стоит на краю гибели.

— Ты один из них? спросил Рейф.

— Да, сеньор, Бонаро кончиком языка провел по губам.

— И где же, предполагается, это произошло?

— Там, где он умер. На тропе, близ вершины Пайлот.

— Ты трусливый лжец, Бонаро. Тебя обманули ради чьей-то выгоды. На твоем бы месте я дал бы задний ход и осмотрел весь путь еще раз. Взгляд Рейфа продолжал удерживать Бонаро. Ты говоришь, что видел его. Как он был одет?

— Одет? Бонаро смешался. Об этом никто его не спрашивал. Он не знал, что ответить. А вдруг кто-нибудь ответит на этот вопрос иначе? Он растерялся. Я не знаю… Я…

Он посмотрел на Бейкера и Карадека и сделал шаг назад; глаза были как у загнанного животного. Этот глядящий в упор рослый человек каким-то образом лишил его уверенности в себе, уравновешенности. А ведь Бонаро пришел сюда, чтобы убить приезжего.

— Бонаро, Родни разговаривал со мной несколько недель назад, спокойно проговорил Рейф. Ты замешан в хладнокровном убийстве, Бонаро. А теперь кругом и вон отсюда! Убирайся! И быстро!

Рейф сделал шаг вперед; Бонаро попятился и, повернувшись, бросился к дверям. Рейф обернулся и взглянул на Бейкера.

— Обдумайте это, посоветовал он. Поверите ли вы слову такого койота о честном человеке? Кто-то пытается ограбить мисс Родни, а вы, поверив неправдоподобной истории, тому способствуете.

Джин Бейкер замер столбом, положив руку на прилавок. Он никогда бы не поверил тому, чему только что был свидетелем. Со времени появления в Пайнтед-Рок Бонаро убил двоих, а этот незнакомец осадил его, не подняв руки и не прикоснувшись к револьверу. Бейкер задумчиво потер ухо.

Джонни Джилл встретил Рейфа перед магазином, держа на поводу двух вьючных лошадей. Единственный беглый взгляд сказал Карадеку, что маленький ковбой сделал удачную покупку. Джилл вопросительно взглянул на Рейфа.

— Я что-нибудь упустил? Я видел, как этот шютов наемник выскочил из магазина, словно за ним гнался черт. У вас с ним была схватка?

— Я его вызвал, но он отступил, сказал Рейф.

Джонни потуже затянул веревку вьюка, одновременно краешком глаза поглядывая на Карадека. Этот человек явился в город и открыто объявил, кто он и зачем здесь, причем сделал это быстрее, чем когда-либо приходилось видеть Джиллу. Ну-ну, ухмыльнулся Джонни лошади. Зачем, спрашивается, возвращаться в Техас? И здесь, работая на этого парня, можно стать свидетелем изрядного шума…

Пайнтед-Рок насчитывал точнехонько восемьдесят девять жителей, и к заходу солнца появление Рейфа Карадека и вызов, брошенный им Джи Бонаро, обсуждался каждым из них. Обсуждение велось шепотом, но история облетела весь город. Вместе со слухом о том, что Чарлз Родни жив или недавно был жив.

К ночи Дэн Шют узнал, что Карадек поселился в доме Родни у каньона Безумной Женщины, а часом позже ворвался в помещение, где спали ковбои, и осыпал Бонаро такой отборной бранью, что тот побелел от злости.

Брюс Барков был встревожен и не скрывал этого, совещаясь с Шютом. Несколько обнадеживали их лишь слова Карадека о том, что Родни мертв.

Джин Бейкер, сидя в кресле в своей квартире, расположенной позади магазина, чувствовал себя крайне неловко. Он знал, что молчание беспокоит жену. Заметил и то, что Энн тоже молчалива — явление необычное, поскольку, как правило, она отличалась весельем, шутками, смехом. Бейкеру никогда раньше не приходило в голову, что в истории, рассказанной Барковым, Вебером и Бонаро, может быть что-то не так. Он принял ее на веру так много людей было убито в пути или погибло в схватках с индейцами. Случилась еще одна трагедия переселения на Запад, и он сделал то, что мог: они взяли Энн Родни в свой дом и полюбили как собственное дитя.

А теперь появился этот незнакомец. Несмотря на все свое раздражение из-за того, что эта ситуация вообще возникла; невзирая на то, что внешне Бейкер отверг доводы Карадека, внутренне он ощущал все растущее сомнение.

Бейкера можно было упрекнуть в чем угодно, кроме несправедливости. И потому он был вынужден признать, что Бонаро совсем не тот человек, которому можно доверять. Многие даже подозревали, что он — аутло ^[78]. То, что Шют его нанял, было плохо и само по себе; но, подумав о Шюте, Бейкер снова забеспокоился. Смежные ранчо Баркова и Шюта окружали город с трех сторон. Их покупки составляли не меньше половины оборота торговца.

Выпивка ковбоев с этих ранчо поддерживала и салун Националь. Джин Бейкер всегда считал себя хорошим гражданином, живущим по принципу живи и жить давай другим. Но теперь он вдруг обнаружил, что обдумывает ситуацию, которая ему совсем не нравится.

Покуривая трубку, он не без тревоги и сомнения пришел к выводу, что Пайнтед-Рок город Баркова и Шюта. Кандидатура Пода Гомера на пост шерифа была выдвинута на заседании муниципального совета Барковым; Джо Бенсон, владелец Националя, поддержал ее, а Дэн Шют спокойно предложил закончить на этом прения.

Джину Бейкеру Гомер никогда не нравился, но тот хорошо владел револьвером и, разумеется, был не робкого десятка. Бейкер проголосовал как все; как Пат Хигли, как другой полноправный избиратель. Таким же манером Бенсона избрали мэром, а Роя Гаргана судьей.

То, что город фактически находится в руках Баркова и Шюта, поначалу вызывало нарекания и жалобы мелких землевладельцев; однако за жалобами никакого действия не последовало главным образом потому, что Стью Мартин, возмущавшийся громче всех, упал с утеса, а несколькими неделями позже другой мелкий ранчеро, Ол Чейз, имел неосторожность ценой своей жизни выяснить отношения с Бонаро.

Рассматриваемая в этом свете ситуация вызвала у Бейкера беспокойство. Он зависел не только от Баркова и Шюта; их друг и партнер Бенсон осуществлял все поставки товаров в город.

Закон, таким образом, был полностью в руках местного самоуправления. Солдаты расположенного неподалеку форта федеральной армии преимущественно были заняты тем, что не спускали глаз с сиу и их союзников, недовольство которых росло из-за быстро множащихся лагерей золотоискателей в Баннаке и на Ольховом Ручье, из-за прихода в Черные Холмы Кастера.

Если здесь что-нибудь случится, опасливо подумал Бейкер, все будет улажено на месте. А это значит все будет улажено Дэном Шютом и Брюсом Барковым.

Размышляя таким образом, он вспомнил человека в замшевой куртке и черной шляпе с плоской тульей. Была в Рейфе Карадеке некая убедительность, заставляющая усомнится в том, что кто-либо сможет с ним управиться.

ГЛАВА 4

Рейф Карадек и Джонни Джилл в молчании выехали из Пайнтед-Рока, ведя на поводу двух вьючных лошадей. Затем они свернули на тропинку поуже, петлявшую между громадными валунами. Джилл чуть повернул голову.

— Было бы неплохо уйти в холмы, босс, сказал он беззаботно.

Карадек бросил на маленького ковбоя быстрый взгляд.

— Хорошо. Веди, если хочешь.

Джонни ехал настороже, с винтовкой поперек седла. Неплохая идея, решил Рейф. Он мотнул головой в сторону Пайнтед-Рока.

— Что, ты думаешь, предпримет Барков?

— Трудно сказать, пожал плечами Джилл. А вот Дэн Шют знает, что делать. Если вы в самом деле знаете всю правду, он начнет охотиться за вами. Кстати, как, по-вашему, все это было?

— Джилл, по-моему, ты из тех, с кем можно переправляться чрез любую реку. Я расскажу тебе все, но если ты когда-нибудь проболтаешься, то повесишь четырех хороших людей.

Короткими и точными словами Рейф описал историю похищения Родни и его самого, все происшедшее на борту Мэри С. вплоть до смерти Родни и ночного бегства.

— Видишь? заключил он. С их точки зрения все прошло без осечки. Родни отправлен в море и никогда не вернется. Кроме Баркова, никому не известно, что деньги по закладной выплачены.

Джилл кивнул.

— Родни оказался покрепче, чем кто-либо мог подумать, восхищенно добавил он. Говоришь, он не падал духом?

— Да. Похоже, им владела одна мысль выжить, чтобы попасть домой, к жене и дочери. Если, добавил Рейф, жена хоть немного походила на дочь, то я его понимаю.

Ковбой усмехнулся.

— Знаешь, Джилл, после недолгой паузы задумчиво сказал Рейф, одного я не могу взять в толк: чего ради им понадобилось именно это ранчо?

— Вот и я удивляюсь, согласился Джилл. Ранчо, конечно, хорошее, если не считать того места у входа в долину, где образуется что-то вроде купола, и Безумная Женщина его огибает… Там ничего почти не растет. А в остальном хорошее ранчо.

Рейф Карадек и Джонни Джилл в молчании выехали из Пайнтед-Рока, ведя на поводу двух вьючных лошадей. Затем они свернули на тропинку поуже, петлявшую между громадными валунами; Джилл чуть повернул голову.

— Было бы неплохо уйти в холмы, босс, сказал он беззаботно.

Карадек бросил на маленького ковбоя быстрый взгляд.

— Хорошо. Веди, если хочешь.

Джонни ехал настороже, с винтовкой поперек седла. «Неплохая идея», решил Рейф. Он мотнул головой в сторону Пайнтед-Рока.

— Что, ты думаешь, предпримет Барков?

— Трудно сказать, пожал плечами Джилл. А вот Дэн Шют знает, что делать. Если вы в самом деле знаете всю правду, он начнет охотиться за вами. Кстати, как, по-вашему, все это было?

— Джилл, по-моему, ты из тех, с кем можно переправляться чрез любую реку. Я расскажу тебе все, но если ты когда-нибудь проболтаешься, то повесишь четырех хороших людей.

Короткими и точными словами Рейф описал историю похищения Родни и его самого, все происшедшее на борту «Мэри С.» вплоть до смерти Родни и ночного бегства.

— Видишь? заключил он. С их точки зрения все прошло без осечки. Родни отправлен в море и никогда не вернется. Кроме Баркова, никому не известно, что деньги по закладной выплачены.

Джилл кивнул.

— Родни оказался покрепче, чем кто-либо мог подумать, восхищенно добавил он. Говоришь, он не падал духом?

— Да. Похоже, им владела одна мысль выжить, чтобы попасть домой, к жене и дочери. Если, добавил Рейф, жена хоть немного походила на дочь, то я его понимаю.

Ковбой усмехнулся.

— Знаешь, Джилл, после недолгой паузы задумчиво сказал Рейф, одного я не могу взять в толк: чего ради им понадобилось именно это ранчо?

— Вот и я удивляюсь, согласился Джилл. Ранчо, конечно, хорошее, если не считать того места у входа в долину, где образуется что-то вроде купола, и Безумная Женщина его огибает… Там ничего почти не растет, а в остальном хорошее ранчо.

Путники ехали меж высоких сосен; кое-где попадались березы и осины, листвой которых шелестел легкий прохладный ветерок. Лошади шли медленно, не торопясь, их копыта бесшумно ступали, по ковру прошлогодней хвои. Тропа серпантином вилась по крутому склону тенистого каньона, достигая, наконец, дна, по которому, пенясь, бежал быстрый ручей. Пока лошади пили, Рейф успел заметить форель в чистых струях воды. Над его головой красно-коричневой стрелой мелькнула белка, а в кустах сплетничала о чем-то желтая птичка. Рейф припал к ручью, и в это время комок песка с легким всплеском упал в воду.

Карадек осторожно выпрямился. Винтовка его оставалась в притороченном к седлу чехле, но на таком расстоянии вполне хватало и револьверов. Он мельком взглянул на Джилла ни о чем не подозревая, тот подтягивал подпругу.

Рейф глубоко вздохнул, подтянул джинсы и засунул большие пальцы за пояс около рукояток револьверов. Он понятия не имел кто там был, но песок упал не без причины. Кто-то должен стоять там, в ивняке за ручьем, чуть ниже по течению. Кто-то, наблюдавший за ними.

— Готов? спросил Джонни, с любопытством глядя на манипуляции Рейфа.

— Почти. Нравится мне это местечко, он болтал, что в голову взбредет, надеясь на сообразительность Джилла. Ковбой внимательно смотрел на него. Здесь было бы просто замечательно, окажись мы тут одни.

И в этот момент он заметил в гуще кустарника яркое пятнышко того огненно-красного цвета, которое было здесь совершенно не к месту.

Непохоже, чтобы это был ковбой, если только не мексиканец. Скорее, индеец. Впрочем, кто бы это ни был, если он хотел их застрелить, то лучший шанс был упущен когда они с Джиллом пили из ручья. Поэтому логично не считать человека в кустах врагом.

— Ты язык сиу знаешь? небрежно поинтересовался Рейф.

— Немного.

— Говори громко и скажи, что мы друзья. В ответ ни единого звука.

— Я хочу осмотреть эти кусты, тихо проговорил Рейф. Что-то здесь не так.

— Смотри! предостерег Джилл. Сиу очень хитры.

Двигаясь медленно, чтобы не возбудить подозрений. Кара-дек переехал ручей, затем спешился. Из кустов не доносилось ни звука. Он направился вниз по течению, пробираясь между тонкими деревцами. Однако даже находясь совсем рядом, он мог бы и не заметить ее, если бы не красная одежда.

Это была молодая индеанка, тонкая и темноволосая, с большими умными глазами. С одного взгляда Рейф понял, что она перепугана до смерти, знал он, и что случается со сквау, которых находят некоторые белые. Он мог ее понять.

Ноги ее были вытянуты, и по следам на траве и береговом песке Карадек понял, что она ползла: одна нога у нее сломана ниже колена.

— Джонни, негромко позвал Рейф; здесь молодая сквау.

— Тогда лучше побыстрее убраться отсюда. Сиу очень подозрительны, когда дело касается сквау.

— Не раньше, чем я осмотрю ее ногу, отозвался Рейф.

— Босс, в голосе Джилла зазвучало беспокойство, не делайте этого. Стоит вам до нее дотронуться, и она завопит, как черт. Тогда я гроша ломаного не дам за наши жизни.

Рейф шагнул к девушке и улыбнулся.

— Я хочу подлатать вашу ногу, мягко сказал он. Не бойтесь.

Индеанка молчала, глядя на него; Рейф приблизился и опустился на колени. Девушка отпрянула от его прикосновения, и тогда Карадек заметил зажатый у нее в руке нож. Он улыбнулся и осторожно прикоснулся к месту перелома.

— Найди-ка пару палочек, Джилл, попросил он. У нее плохой перелом. Чуть тряхнет и может порваться кожа.

Все так же осторожно он совместил кости. Девушка не проронила ни звука, ничем не дала понять, что ей больно.

— Ну и нервы, однако, пробормотал Рейф. Взяв срезанные Джиллом палочки, он примотал их к ноге.

Когда они с Джонни посадили девушку на лошадь, Джилл спросил на языке сиу:

— Далеко до индейского лагеря?

Она взглянула на него, затем перевела взгляд на Рейфа и заговорила, обращаясь исключительно к нему. Джилл усмехнулся.

— Она говорит, что разговаривает с вождем. Это вы, Рейф. Лагерь примерно в часе езды к юго-западу, в холмах.

— Скажи, что мы доставим ее почти до места. Рейф вскочил в седло, и они повернули лошадей назад, на тропу. Карадек ехал впереди, за ним сквау и вьючная лошадь; Джонни Джилл с винтовкой поперек седла замыкал процессию. Проехав не больше мили, они услышали голоса; из-за поворота появились трое всадников и круто осадили лошадей. Лица у всей троицы грубые, бородатые; поначалу они уставились на Рейфа, потом перевели взгляды на девушку. Та неожиданно резко вздохнула; глаза Карадека сузились. К ним, усмехаясь, приблизился рыжебородый всадник.

— Вижу, ты заполучил нашу голубку? Мы уже пару часов за ней охотимся. Хороша штучка, верно?

— Да, поддержал его стройный мускулистый человек с острыми чертами лица и сигаретой, прилипшей к губам, хорошо, что вы ее нашли. Сейчас мы вас от нее освободим.

Все в порядке, спокойно сказал Рейф. Мы отвезем ее обратно в деревню. У нее сломана нога.

Обратно в деревню! воскликнул рыжий, Мы отобрали эту сквау для себя и поставили на ней свое клеймо. А ты добывай себе сквау сам. Он кивнул человеку с острым лицом. Возьми-ка повод, Бойн!

Руки прочь от повода! голос Рейфа был холоден. Из-за таких дураков, как вы, поубивают нас всех. Ее племя поймает вас за уши еще до ночи.

Об этом мы сами позаботимся! настаивал рыжий, Бери ее, Бойн! Неожиданно Рейф улыбнулся:

— Если вы ищете драки, парни, похоже, вы уже нашли. Не знаю, сколько из вас хочет умереть за эту сквау, но прежде, чем надумаете отобрать ее у нас, подберите себе место для могилы.

Глаза Бойна злобно сузились.

— Смотри-ка, рыжий, он прет на рожон! Через какой глаз мне загнать в него пулю?

Рейф Карадек спокойно сидел в седле, чуть заметно улыбаясь.

— Думается, проговорил он, что вы не слишком-то разбираетесь в драках, парни. Вы слишком скучились… С того места, где я сижу, вас можно всех положить одним выстрелом. Но я не пожалею двух. Джонни, обратился он к Джиллу,

— если эти господа начнут дымить, бери на себя толстого. А рыжего и этого Бойна оставь мне.

Толстый ковбой заерзал на седле. Ему стало неуютно при мысли, что он стоит боком к Джиллу, являя собой превосходную мишень, тогда как самому ему, чтобы стрелять, надо повернуться в седле едва ли не кругом.

Глаза Бойна тверды и беспечны. Рейф знал, что наблюдать надо именно за ним. Револьвер у Бойна привязан низко, и было очевидно, что он считает себя профессионалом. Неожиданно Рейф понял, что парень сейчас выхватит револьвер.

— Стой! голос прозвучал, как удар бича. Бойн, держи руки на уровне плеч. Ты тоже, рыжий. Теперь поворачивайте лошадей и назад по дороге. Если хоть один из вас попробует взяться за револьвер, я открою огонь из этого генри и разрежу вас на кусочки.

Бойн злобно выругался:

— На этот раз ты легко отделался, но мы еще встретимся! Рейф улыбнулся:

Ну, конечно, Бойн! Только в следующий раз ты бы отвязал заранее ремешок от рукоятки револьвера, а? Это, конечно, удобно, когда скачешь по бездорожью, но здорово мешает, когда оружие вдруг спешно тебе понадобится…

Вздрогнув, Бойн посмотрел вниз. Револьвер, действительно, был привязан к кобуре сыромятным ремешком. С лицом бледнеезмеиного брюха он коленями поворотил коня и направился по дороге обратно.

Бо Марш вышел из кустов с винтовкой в руке. Он улыбался.

— Привет, босс! Знай я, что револьвер у него привязан, я предоставил бы вам полную возможность его пристрелить. Этот хорек заслуживает. Это Ли Бойн, телохранитель Дэна Шюта.

Джилл рассмеялся.

— Ну и будут же у нас сегодня гореть уши, парень! Рейф сегодня до упора осадил двух людей Шюта! Марш улыбнулся.

— Я подумал, что вы должны вскоре вернуться, и вышел поохотиться на оленя. Он посмотрел на индеанку со сломанной ногой. Еще осложнения?

— Нет, ответил Рейф. Эти люди охотились за ней. Убегая, она сломала ногу, а мы наложили шины. Поехали!

Тропа, ведшая из каньона в каньон, мало-помалу стала ровнее. Очевидно, это была звериная тропка, обнаруженная индейцами и охотниками на бизонов намного раньше, чем здесь появились возчики и ковбои. Когда до хижины у каньона Безумной Женщины оставалось еще несколько миль, индеанка неожиданно заговорила. Джилл поглядел, на Рейфа.

— Лагерь ее племени как раз за этим холмом, в Долине,

— перевел он.

Карадек кивнул и повернулся к девушке, ожидавшей его слов.

— Скажи ей, проговорил Рейф, что мы владеем землей, которую Родни купил у Красного Облака. Что мы владеем ею пополам с дочерью Родни. Пусть она передаст Красному Облаку, что мы живем близ Безумной Женщины и что мы друзья сиу. Их сквау могут быть с нами в безопасности, а их лошадей не станут угонять. Мы друзья Красного Облака и великих вождей народа сиу.

Джилл говорил медленно, со значением, и девушка, выслушав, кивнула. Затем она повернула лошадь и поехала через лес.

— Босс, заметил Джилл, у нее наша лучшая лошадь, за которую я заплатил больше всего.

— Забудь про это, улыбнулся Рейф. Девушка перепугана до смерти, но ни за что -не хотела этого показать. Лошадь не дорогая цена за то, чтобы доставить ее домой. Я ведь уже говорил, что сиу лучше иметь друзьями, чем врагами.

Когда все трое подъехали к дому, Текс Бриско вносил в хижину два ведра с водой.

— Эта жратва выглядит соблазнительно, улыбнулся он.

— Я съел уже столько мяса антилоп; что скоро сам начну скакать по прерии.

Пока Марш готовил, Джонни рассказал Тексу обо всем, что случилось за время их поездки.

— А здесь никого не было, сказал Текс, когда Джилл закончил свое повествование. вчера я видел трех индейцев, но издали, ближе они не подъехали. Сегодня вообще никого не было.

Следующие три дня Рейф посвятил исследованию ранчо. На пастбище бродило много скота с клеймом «Бар М», причем большинство в хорошем состоянии. В любом случае здешние луга могли прокормить куда больше скота, чем паслось сейчас, а верхние луга Лонг-Вэлли было вообще почти не тронуты.

Джонни Джилл и Бо Марш рассказали, что могли, о более отдаленных окрестностях.

— На севере, за Пайнтед-Роком и к западу от него горы поднимаются почти до девяти тысяч футов. Там прекрасные охотничьи угодья, лучше я нигде не встречал, говорил Джилл. На юг, к концу долины, горы постепенно превращаются в холмы. Там перевал к истокам Бобровой реки. В тех краях тоже хорошие пастбища, и пока что там никого нет. А еще дальше могучая красная стена, тянущаяся почти точно с севера на юг. В ней только один проход. Несколько человек могут удержать его против целой армии.

Рейф обследовал перевал, ведущий к истокам Бобровой реки, и проехал вдоль реки вниз, к лугам. Здесь действительно были отменные пастбища, и Рейф подумал, что в своих планах -на будущее он должен отвести им подобающее место. На ранчо Карадек вернулся вечером и, сидя на крыльце после захода солнца, посмотрел на Текса Бриско.

— Ты перегонял сюда скот от самого Техаса?

— Угу.

— Как-то на судне ты рассказывал о панике в стаде. И что потом удалось собрать только полторы из двух тысяч голов. Часто такое случается?

— В общем-то да, улыбнулся Текс. Паника в дороге — дело обычное. Сколько-то скота потеряешь, а порой и соберешь больше, чем было. Ведь на равнинах к югу от Платта множество неклейменого скота собирай хоть до самой Канады, если хочешь.

— А как ты думаешь, могли бы несколько человек отправиться туда и собрать порядочное стадо? Бриско привстал и посмотрел на Рейфа.

— Конечно, да. Но скот там одичавший, и эта работа для настоящих мужчин.

— Может быть, предложил Карадек, мы попробуем этим заняться. Пожалуй, это самый быстрый путь заполучить стадо. Или заработать деньги.

ГЛАВА 5

Это были дни тяжелого, изнурительного труда, причем кто-то один всегда дежурил в хижине, наблюдая, не появятся ли всадники Баркова или Шюта. Карадек знал, что они непременно появятся с единственной целью избавиться от него.

Во время визита в Пайнтед-Рок он выложил карты на стол, но они не знали, что именно Рейфу известно и как будет выглядеть в его изложении история Чарлза Родни. Карадек знал, что Барков обеспокоен, и радовался этому.

Ковбои ворчали, но Рейф неумолимо держал их на покосе и уборке сена. Зима в этих местах суровая, чтобы знать это, Карадек не нуждался в предсказателе погоды. А терять поголовье он не хотел. Они не старались свозить все сено в одно место, на ранчо, а собирали его в большие стога на лугах и в каньонах.

В каньоне, ответвлявшемся от Безумной Женщины, Рейф обнаружил теплый источник, судя по всему, незамерзающий,

— разве что в самые сильные морозы, но и не настолько горячий, чтобы воду нельзя было пить. Прекрасный водопой для скота.

Индейцы не появлялись, казалось, они откочевали в другие края.

Но как-то ночью Рейф услышал в коррале шум и фырканье лошадей. Он вскочил с постели. В соседней комнате ругался Текс. Вдвоем они выскочили наружу, опасаясь, что кто-то уводит коней. Однако лошади находились в коррале. Выбежавший вслед за ними Бо Марш неожиданно воскликнул:

— Посмотрите-ка, босс!

Вместо пяти лошадей в коррале стояло десять! Одна из них пегая, та, что они одолжили молодой сквау, но остальные

— чужие. И отличные.

— Будь я проклят! взорвался Джилл. Вернули нашу лошадь и еще по одной для каждого из нас. Думаю, этот большой вороной для вас, босс.

Когда они смогли осмотреть лошадей при дневном свете, Текс Бриско не сдержал восхищения:

— Это самый лучший обмен лошадьми, какой я когда-нибудь видел! Я всегда подозревал, что сиу знают в лошадях толк, но теперь окончательно убедился в этом.

Рейф задумчиво изучал взглядом долину. Если не будет дождей, то впереди еще месяц хорошего сенокоса. Да, зима предстоит суровая это было видно и по тому, что бобры строили хатки крупнее обычного и в более глубоких местах.

Неожиданно Карадек принял решение.

— Еду в Пайнтед-Рок. Хочешь со мной, Текс?

— Да, техасец посмотрел на него, прикидывая что-то в уме, да, я непрочь.

— А я? улыбаясь, спросил Бо. В прошлый раз ездил Джонни. Я тоже могу залить за воротник пару стаканов виски, который подают в «Национале».

— Возьмите его, босс, попросил Джонни. Я здесь вполне управлюсь один. А если он останется все равно выместит обиду на мне.

— Хорошо. С утра сразу седлаем.

— Босс, Джонни закинул ногу на ногу и закурил. Лучше я вам все-таки скажу. Покуда я молчал, но… Словом, два-три дня назад у излучины Безумной Женщины я встретил пару ребят. Один их них Рыжий Блэйзер помните, тот здоровенный дуб, что был с Бойном?

Рейф повернулся и вперил взгляд в маленького ковбоя,

— Ну, сказал он, так что с ним? Джилл сделал глубокую затяжку.

—Триггер Бойн просил его передать вам, что как только увидит вас в Пайнтед-Рок, он начнет стрелять без предупреждения.

Рейф потянулся к столу и взял кусок холодной кукурузной лепешки.

— Значит, он так и сделает. Если успеет. Босс, взмолился Марш, если этот Блэйзер брат того, которого вы видели в Пайнтед-Роке, отдайте его мне!

— Того, которого мы видели на крыльце «Националя»? поинтересовался у Джилла Карадек.

— Ага. Их пятеро братьев. И все с револьверами, Джилл встал и потянулся. Ну что, мне здесь будет куда как спокойно, пока вы, мужчины, будете там швыряться свинцом.

Рейф вышел и направился к корралю.

— Как ты думаешь, он хорошо владеет револьвером? обращаясь к Джиллу, полюбопытствовал Марш. Ответил ему Текс:

— Парень, на ранчо Си Бар этот человек убил одного из самых быстрых и опытных стрелков Техаса, и сделал это, когда ему было не больше шестнадцати лет. И еще я ни разу не видел, как он стреляет, но если стреляет он так же; как дерется, то я не завидую Триггеру Войну.

В Пайнтед-Роке ничто не предвещало драмы и вспышки страстей. Город спокойно нежился в лучах утреннего солнца, распростертый в излучине Рок-ривер. Да и речка, обычно представлявшая из себя ревущий и пенящийся поток, решила на время успокоиться, и наслаждалась теперь солнечным теплом и грациозными ивами, растущими по берегам.

Сразу за ивняком стройными рядами маршировали стволы тоненьких березок, настолько одинаковых, что отличить одну от другой было невозможно. На противоположном берегу купы горного ольшаника, желтой розы, и антилоповых кустов карабкались по склону холма, словно группа разведки; за ними следовали тополя. Через несколько недель, когда тополиная листва начнет менять цвет, Пайнтед-Рок обретет себе пылающий фон.

Единственная улица Пайнтед-Рока была вообще единственным упорядоченным местом города. Двадцать семь строений обступили ее двумя ровными рядами и смотрели друг на друга через длинную, пыльную, а во время дождя грязную дорогу.

В любое время дня и ночи дюжина оседланных лошадей стояла у коновязи перед салуном «Националь», принадлежавшим Джо Бенсону. Встречались здесь и повозки, на которых приезжали за провизией владельцы мелких ранчо.

Этим утром Брюс Барков сидел перед конторой шерифа, погруженный в беседу с Подом Гомером; разговор их длился уже больше часа.

Гомер невысок ростом и плотен так, что расстояние от груди до спины почти равнялось ширине плеч, хотя назвать его жирным никак нельзя. Предполагалось, что с ним лучше не связываться. Кроме того, Гомер во всех случаях. предпочитал оказываться на стороне победителя; он давно уже пришел к выводу, что в городе есть только одна сторона, которой стоит держаться, компания Брюса Баркова и Дэна Шюта. В то же время Гомер всегда отличался умением держать нос по ветру, и потому нередко испытывал замешательство, думая о двух своих боссах. Они не испытывали взаимной симпатии. Они могли вести друг с другом дела или совместно предаваться развлечениям, одинаково смотрели на многие вещи, но каждый хотел быть главным. И Гомер знал, что рано или поздно ему придется выбирать между ними.

Барков хитер и коварен. Он планировал и организовывал. Он был человеком, который не брезговал никакими средствами, если они позволяли добиться цели, но когда дело пахло преступлением или даже мелким нарушением закона, держался на заднем плане. В других ситуациях он охотно выступал вперед.

Дэн Шют принадлежал к совершенно иному типу. Он был высок ростом и широк в плечах. Обычно он бывал угрюм, нахмурен и груб. Любые споры предпочитал разрешать-не словами, а кулаком или револьвером, и мог убить человека так же спокойно и быстро, как заклеймить теленка.

Под Гомер понимал, что Барков будет в городе главным лишь до тех пор, пока опирается на Шюта. Но если когда-нибудь Барков вызовет на себя вражду напарника, то скрывающаяся до поры до времени ярость побудит Шюта отбросить партнера в сторону так же легко, как прихлопнуть муху. В каком-то-смысле оба они использовали друг друга, но из них двоих именно Шют был человеком, с которым следовало считаться.

Однако Гомер видел в деле и Баркова. Он знал, какими окольными путями, как коварно осуществляет свои планы большой ранчеро, с какой осторожность и тщательностью подбирает и создает себе друзей. В форту его знали, он сумел произвести там благоприятное впечатление, а если хоть маленькая толика законности и притекала в Пайнтед-Рок извне, то только из рук командира форта. Зная это, Брюс Барков и позаботился поближе познакомиться с гарнизоном.

Большой вороной, на котором ехал Рейф Карадек, был мощным конем, и потому всадник мог ослабить поводья. Сзади цепочкой растянулись Текс Бриско и Бо Марш.

Рейф задумался в седле. Слишком много он повидал борьбы за существование, чтобы не принимать всерьез людей, живущих на границе.

Триггер Войн отважен и очень быстр с револьвером тип человека, который по малейшему поводу готов ввязаться в драку с кем угодно и, в свою очередь, всегда готов предоставить кому угодно возможность завязать драку с ним. Бойн гордился подобной репутацией и любил первенствовать во всем. Если он послал Карадеку предупреждение, то лишь затем, чтобы подкрепить его делом.

Не меняя аллюра, Рейф направил вороного на горную тропинку. Большой конь был лучшим из всех, на каких ему доводилось ездить. Если уж сиу делают подарки так от всего сердца. Никто из обитателей дома у Безумной Женщины не был обойден вниманием, из чего следовало, что сиу наблюдали за ранчо Родни.

Вороной, казалось, не чувствовал усталости. Впрочем, и остальные лошади были столь же хороши. Рейф знал, что в горах вряд ли сыщутся еще четыре человека верхом на таких превосходных лошадях. Он свернул на пыльную улицу Пайнтед-Рока и подъехал к коновязи, остальные последовали его примеру.

— Держите глаза нараспашку, сдержанно порекомендовал Рейф. Я не хочу драки. Но если Бойн что-либо затеет, то это мой кусок мяса.

Марш кивнул, вышел на деревянные мостки тротуара и встал рядом с Бриско, который быстро и внимательно оглядывал улицу.

Джо Бенсон стоял за стойкой в баре. Он бросил на троих посетителей настороженный взгляд, потом заговорил с Бо, исподтишка разглядывая между тем Текса Бриско. Не нужно было много времени, чтобы заметить, что Бриско жесткий человек и боец.

Владелец салуна и мэр города Бенсон почувствовал, как в воздухе запахло жареным. Его собственное будущее и интересы слишком тесно переплелись с будущим Баркова и Шюта.

Конечно, когда Барков женится на дочери Родни, в их руках окажутся все права на ранчо. Тогда они станут хозяевами положения, а этих пришлых, если они сумеют к тому времени остаться в живых, можно будет выгнать на законных основаниях.

Карадек допил виски и взглянул на Бенсона. Этот взгляд буквально пригвоздил салунщика к месту.

— Триггер Бойн передал, что ждет меня, отрывисто сказал Рейф. Скажи ему, что я в городе и готов.

— Откуда мне знать Триггера лучше, чем любого другого посетителя? спросил Бенсон.

— Ты его знаешь. Скажи ему.

Рейф поправил револьверы на поясе и вышел из бара. Поблизости находилось человек десять-двенадцать, но среди них не видно ни Война, ни Блэйзеров. Он направился к магазину. Прикрывая его сзади, Текс остановился возле столба, поддерживавшего навес над входом в салун, и небрежно прислонился к нему, попыхивая свисающей с губ сигаретой. Бо Марш сел на стул около стены и с интересом разглядывал улицу.

Рейф открыл дверь магазина и вошел. Завидел его, Джин Бейкер нахмурился.

— Энн Родин дома? Бейкер заколебался.

— Да, ответил он наконец. Дома. Рейф зашел за прилавок и, держа шляпу в руке,, направился ко внутренней двери.

— Не думаю, чтобы она хотела видеть вас, заметил Бейкер.

— Ладно, отозвался Рейф, Посмотрим. Он шагнул за занавеску и очутился в жилой комнате. Энн Родни шила и обернулась на звук шагов. Сейчас у нее был совсем другой взгляд; казалось, что-то медленно повернулось у нее внутри. Этот крупный человек, принесший столь беспокойные вести, действовал на нее возбуждающе. Учитывая свою помолвку с Барковым, она испытывала особенную неловкость от его посещений.

Брюс утверждал, что этот человек обманщик, который надеется выманить у нее деньги. Но она кое-что знала о Джонни Джилле, ей случалось танцевать с Бо Маршем, и была уверена, что оба они честные люди. В Пайнтед-Роке их любили и уважали. Стали бы честные люди связываться с обманщиком?

— О, сказала она, вставая, это вы?

Рейф остановился посреди комнаты. Рослый, с длинными, волнистыми волосами, он выглядел в своей замшевой куртке весьма живописно; Энн решила, что он даже красив. Револьверы он носил низко, кобуры были прихвачены к ногам ремешками, и она знала, что это означает.

— Я собирался подождать, отрывисто произнес он, пока вы придете сами и начнете задавать вопросы. Но вспомнив обещание, данное вашему отцу, я решил придти сам, выложить карты на стол и рассказать все, как было.

Она начала было что-то говорить, но он поднял руку.

— Подождите, я не собираюсь говорить долго, так как на улице у меня назначено свидание, на которое я собираюсь явиться. Ваш отец не умер на тропе, ведущей из Калифорнии. Его зашанхаили в Сан-Франциско, отвезли в бессознательном состоянии на судно, и он вынужден был работать матросом. Вместе с ним оказался там и я. Все следующие месяцы мы провели рядом. Он просил меня вернуться сюда и позаботиться о его жене и о вас. Защитить вас. Он умер на судне от побоев незадолго до того, как мы покинули корабль. Я был возле него, когда он умирал; я сидел рядом с его койкой. Его последние слова были о вас.

Энн Родни замерла, глядя на Карадека. За его торопливыми словами чувствовалась правда, но как можно было в эту правду поверить? Три человека уверяли ее, что видели, как умирал ее отец; за одного из них она собиралась теперь выйти замуж.

— Каким был мой отец? спросила она.

— Каким? Рейф нахмурился. Как может человек оценить другого? Я могу лишь сказать, что ростом он был около пяти футов и восьми или девяти дюймов. Умирал он почти совсем седым, но когда я впервые с ним встретился, у него было лишь несколько седых волосков. Лицом очень походил на вас, и глаза ваши, только не такие большие и красивые. Он был человеком, который не привык к насилию и не любил его. Запад пока что не подходит для таких людей. Лет через десять, когда все здесь утрясется, он занял бы одно из ведущих мест.

— Это похоже на него, все еще колеблясь, проговорила Энн Родни. Но вы не сказали ничего, что не могли бы узнать здесь, услышать от людей, знавших отца.

— Вы правы, открыто признал Рейф. Но есть еще кое-что, о чем вам следует знать. Закладная на ранчо вашего отца оплачена.

— Что? Энн выпрямилась. Оплачена? Что вы говорите?

— Ваш отец одолжил деньги во Фриско и выплатил по закладной Баркову. И получил расписку.

— Нет, я не могу этому поверить! Брюс сказал бы…

— Сказал бы? мягко переспросил Рейф. Вы уверены? Она посмотрела на Карадека.

— Что-нибудь еще?

— У меня завещание вашего отца. Права на ранчо выправлены на ваше и мое имя.

Глаза ее расширились, потом сузились и в них засветилось подозрение.

— Вот как? Теперь понятнее… Права на ранчо моего отца, выправленные на вас и на меня… Другими словами, вы предъявляете претензии на половину моего ранчо?

— Пожалуйста, попросил Рейф, я… Она улыбнулась.

— Довольно слов, мистер Карадек. Согласна, я почти начала верить в то, что за вашей историей есть какая-то правда. По крайней мере, я раздумывала обо всем этом, поскольку не могла понять, какую выгоду для себя вы преследуете. Теперь все стало на свои места. Вы хотите заполучить половину моего ранчо. Вы даже поселились в моем доме, не испросив на то моего разрешения.

Она подошла к двери.

— Очень жаль, но я вынуждена попросить вас удалиться. Я также должна попросить вас немедленно освободить дом у Безумной Женщины. И еще я настоятельно прошу вас впредь воздержаться от посещений этого дома или каких-либо попыток увидеть меня.

— Вы слишком поспешно делаете выводы. У меня нет ни малейшего желания претендовать на какую-либо часть ранчо! Я пришел только потому, что об этом просил ваш отец!

— Прощайте, мистер Карадек, Энн все еще держала занавеску откинутой.

Рейф посмотрел на нее, и на мгновение глаза их встретились. Она первой отвела взгляд. Рейф резко повернулся и вышел в магазин в тот самый момент, когда дверь с улицы распахнулась, пропустив Бо Марша. Глаза Марша горели возбуждением и беспокойством.

— Рейф, проговорил он, Бойн перед «Националем». Хочет тебя видеть!

— Разумеется, откликнулся Рейф. Я готов. Он направился к дверям, на ходу поправляя револьверы, и услышал, как Энн спрашивала Бейкера:

— Что он хотел этим сказать? Зачем его ждет Бойн? Уже на улице до него донеслись ответные слова Бейкера:

— Триггер Бойн собирается убить его, Энн. Вам лучше уйти в комнату.

Рейф слегка улыбнулся. Убить его? Кто знает? Никто лучше Карадека не понимал, какие ловкие трюки выкидывает порой человеческая судьба, и как часто вопреки всякой справедливости правый человек может умереть в непредвиденное время и в непредвиденном месте; никто не должен выходить на улицу с револьвером, не отдавая себе отчета в том, что на этот раз он может оказаться чуточку медлительнее, что его внимание в самый неподходящий момент может быть отвлечено каким-нибудь пустяком.

На освещенной ярким утренним солнцем улице не видно ни лошадей, ни повозок. Лишь несколько бездельников слонялось возле почтовой станции. Шагнув с тротуара на пыльную улицу, Рейф краешком глаза заметил, как его вороной резким взмахом хвоста согнал со спины муху.

Триггер Бойн сошел с дощатых мостков в некотором отдалении и повернулся к Рейфу. Вместо того, чтобы двигаться ровным, размеренным шагом, Карадек стремительно зашагал ему навстречу.

Триггер шагнул с мостков легко и беззаботно. Сердце учащенно билось в груди, в душе кипела буйная жажда битвы. Этого он прикончит быстро. Все произойдет легко и просто.

Он остановился посреди улицы, как вдруг улыбка сползла с его лица. Карадек размашистыми шагами направлялся к нему, быстро сокращая дистанцию. Это стремительное приближение лишило Бойна не только внутреннего, но и внешнего спокойствия. Все было неправильно. Карадек должен был двигаться медленно и осторожно, в любой момент будучи готовым выхватить револьвер.

Зная цену своей смертельной меткости, Бойн был уверен, что сможет уложить человека с любого расстояния. Но увидев эту походку, он сразу же понял, что через несколько секунд Карадек окажется слишком близко, и тогда погибнет он сам. Одно дело, когда ты уверен, что убьешь человека, и совсем другое знать, что умрешь сам. А с такого близкого расстояния Карадек уже не сможет промахнуться!

Бойн расставил ноги, глаза его полыхнули волчьей злобой, но мелькнула в них и тень панического страха. Он должен остановить этого человека, попасть в него прямо сейчас! Рука его потянулась к револьверу.

И все же что-то шло не так. При всей своей скорости Бойн, казалось, двигался невероятно замедленно, потому что этот другой, этот стремительно надвигающийся человек в замшевой куртке и черной шляпе уже стрелял.

Рука Триггера двинулась первой, и за рукоятку револьвера он тоже схватился первым, а потом уже увидел огненную розу, казалось, расцветавшую на стволе большого черного револьвера в руке Рейфа Карадека. Что-то ударило Бойна в живот, и тело моментально онемело до самых кончиков пальцев на ногах.

С тупым упорством Триггер начал поднимать револьвер, глядя поверх ствола, но оружие оказалось неимоверно тяжелым. Надо будет достать поменьше… На револьвере противника вновь расцвела роза, и что-то опять ударило Бойна в живот.

Он начал говорить, полуобернувшись к собравшимся у почтовой станции, но рот лишь беззвучно открывался и закрывался.

Он хотел объяснить, что с ним происходит что-то не то. Ведь все же знали, что он самый быстрый стрелок в Вайоминге после Шюта. Всякий это знал! Тяжелый револьвер в руке Война дернулся, и он увидел пламя, ударившее в землю. Он выронил револьвер, покачнулся и упал ничком.

Он должен встать. Должен убить этого чужака, этого Рейфа Карадека. Он должен встать.

Онемение распространилось от живота вверх, и внезапно он ощутил себя в седле на спине брыкающейся лошади чудовищной, ужасной лошади, которая прыгала, кидалась из стороны в сторону, а теперь вдруг стала подниматься вверх. Вверх! Вверх!

Затем она упала на землю, и Войн почувствовал, что вылетает из седла, распростершись в воздухе. Лошадь сбросила его, Сбросила в грязь. Он судорожно стиснул кулаки.

Рейф Карадек, выпрямившись, стоял на середине улицы, на дорожке дуэлянтов, сжимая рукой каштановую рукоятку револьвера. Он бросил взгляд на неподвижную фигуру, распростершуюся в пыли, затем поднял глаза и осмотрелся по сторонам быстрым, внимательным взглядом. И тогда какой-то подсознательный инстинкт предостерег его. Легкая дрожь занавески и между занавеской и подоконником черная винтовочная мушка.

Он поднял свой «сорок четвертый», и тяжелый револьвер всей силой своей отдачи толкнул его руку как раз в тот момент, когда пламя рванулось из ствола винтовки; «сорок четвертый» опять дернулся в руке Карадека, и винтовка загремела по драночной крыше крыльца. Послышался звук рвущейся занавески, и через подоконник перевесилась голова и плечи человека; затем показались ноги, и вот уже тело сползло с подоконника, медленно перекатилось по крыше и, на мгновение задержавшись на краю, рухнуло наземь.

Пыль взметнулась вокруг тела, потом снова улеглась. Джи Бонаро резко дернул ногой, лицо его перекосилось. И больше покой улицы не нарушался ни звуком, ни движением.

Добрых полминуты зрители хранили молчание, потрясенные неожиданной кульминацией, оглушенные невероятностью происшедшего. Джи Бонаро использовал свой шанс и умер.

Рейф Карадек медленно повернулся и направился к своей лошади. Молча сел в седло, повернул вороного и, выпрямившись, окинул улицу жестким, холодным взглядом, который, казалось, остановился на каждом из присутствующих. Затем вороной словно по собственной воле повернулся опять. Медленным шагом, гордо держа голову, он пронес своего всадника по улице к выезду из Пайнтед-Рока.

За Рейфом спокойно и без улыбок следовали Бо Марш и Текс Бриско. Как и он, они ехали медленно, как и он, они ехали гордо. Что-то в их осанке, казалось, говорило: «Нас вызвали, и мы явились. Полюбуйтесь на результат».

В окне «Националя» жевал ус Джо Бенсон. Он смотрел на тело Триггера Война сначала со смутным беспокойством, потом с раздражением.

— Будь ты проклят! пробормотал он себе под нос. Предполагалось, что ты убийца. Так что же, черт возьми, у тебя не вышло?

Пуля из револьвера Бойна или, на худой конец, из винтовки Бонаро могла поставить точку, заставить умолкнуть сплетни, рассеять сомнения и дать возможность Баркову спокойно жениться на Энн. Вместо этого полная неудача.

Бенсон знал, что теперь все серьезно осложнилось. Барков споткнулся. Теперь ему придется быстро думать и решительно действовать.

ГЛАВА 6

Договор 1868 года, подписанный в форте Ларами, запрещал белым пересекать реку Паудер, однако находки золота влекли все большее и большее число золотоискателей на север. Там и сям возникали маленькие городки и лагеря старателей. За ними следовали скотоводы, открывая богатые пастбища северного Вайоминга, и несколько стад уже прошло по пути, впоследствии вошедшему в историю под именем Техасской тропы.

Атаки индейцев и всеобщая враждебность заставили многих пионеров отступить в более спокойные места, но несколько наиболее отважных осталось. Следуя в 1874 году за экспедицией Кастера, золотоискатели проникли в Черные Холмы, и сиу, всегда возмущавшиеся любым вторжением в их охотничьи угодья или любыми нарушениями их прав, собирались перейти от слов к делу.

Имена таких вождей, как Красное Облако, Тупой Нож, Безумная Лошадь, Сидящий Бык все чаще повторялись в разговорах на границе. Участились сообщения о сборищах индейцев в Холмах, и белые ездили всегда настороже и с винтовкой поперек седла. Не меньше внимания, правда, уделялось И слухам о том, что первый переход уже движется по бурной Йеллоустон-ривер, а установление водного пути по верхней Миссури стало уже свершившимся фактом.

Карадек и его ковбои слышали лишь малую толику всех этих пересудов разве что от случайного золотоискателя или бродячего охотника. Но им и не нужно было долгих разговоров, чтобы понимать, куда дует ветер.

Дважды до них долетали звуки винтовочных выстрелов, а как-то раз сиу прогнали скот, похищенный с ранчо Шюта. Двое из ковбоев Шюта были уже убиты. Скот Карадека не тревожили. Его оставили в покое. Направляясь в любую сторону, индейцы объезжали его земли кругом.

Дважды ковбои Рейфа ездили в Пайнтед-Рок и каждый раз возвращались со слухами о назревающем восстании сиу. Несколько наиболее робких владельцев продали свои ранчо и уехали. Все это время Карадек жил в седле, избегая чащоб, но со всем возможным вниманием изучая окрестности.

Чем вызвался алчный интерес Баркова к ранчо Энн Родни? Рейф понимал, что должен докопаться до причины в противном случае ему вряд ли удастся объяснить кому-либо, зачем Брюс Барков пошел на такие крайности, чтобы заполучить ранчо, которое стоило не больше, чем окружающие земли, а ведь многие из них можно получить просто даром…

Большую часть свободного времени Энн проводила в одиночестве. Хотя дела в магазине шли прекрасно и ей нередко приходилось стоять за прилавком, однако в оставшиеся часы мысли ее неизменно возвращались к Рейфу Карадеку. И к тому, что в его словах могла заключаться правда.

Энн отгоняла эти мысли, как недостойные. Если бы она хоть на минуту признала честность Карадека, ей одновременно пришлось бы согласиться с тем, что Брюс Барков бесчестен. Что он вор, а возможно, и убийца. Образ отца неотвязно преследовал ее. Она думала об отце и в тот момент, когда пришел Барков.

Красивый от природы, Барков знал, как нравится женщинам. Он следил за своей внешностью, а костюмы его признавались лучшими в Пайнтед-Роке. В этот вечер он, казалось, превзошел себя в свежевыглаженном черном костюме, с аккуратно подстриженными усами. В какой-то момент разговора Энн помянула Рейфа Карадека.

— Его рассказ выглядел таким правдивым, заметила она. Он говорил, что вместе с отцом был зашанхаен в Сан-Франциско и они близко сошлись на судне.

— Рейф очень осторожен, прокомментировал Барков, и столь же опасен. Что и доказал, убив Бойна и Бонаро. Они с Воином повстречались на ранчо и поспорили из-за какой-то индейской девушки…

— Индейской девушки? Энн вопросительно посмотрела на него.

— Да, Барков нахмурился, словно предмет разговора был ему неприятен. Вы же знаете этих ковбоев. Похищают индианок, держат какое-то время у себя, а потом отпускают или убивают. Вот и Карадек тоже вез к себе молодую сквау, а Бойн предлагал отпустить ее.

Энн была потрясена. Ей приходилось слышать о подобных случаях, но ей трудно было поверить, что на такое способен Карадек. Хотя что она, собственно, знала о нем? Карадек волновал ее больше, чем Энн отдавала себе отчет. Невзирая на то, что этот человек, похоже, пытался завладеть ее ранчо или, по крайней мере, его половиной; несмотря на все, что в разное время говорил о нем Брюс вопреки всему Энн не могла заставить себя поверить, будто все это правда. Она отказывалась признаться себе, что ее влечет к Карадеку. Но при виде его Энн слышала немой призыв. Ей нравилась его резкая мужественность, его внешность, голос и, главное, его искренность. И в то же время… Ведь убийство Бойна и Бонаро стало предметом пересудов для всего города.

Случай с Бонаро она еще могла понять, памятуя о предшествовавшем эпизоде в магазине. Но никто не знал, почему вызвал Карадека Бойн. Разгадка, предложенная сейчас Барковым, была единственной. Дуэль из-за сквау! Не понимая почему, Энн почувствовала негодование.

Целыми днями дюжина ковбоев Шюта торчала в городе. Поговаривали о том, чтобы линчевать Карадека, но дальше разговоров дело не пошло. В ответ на расспросы, Бейкер так объяснил Энн ситуацию:

— Говорить они, конечно, могут, но только ничего у них не получится. Ни у кого из этих парней не хватит духу поехать к Безумной Женщине и открыто выступить против Карадековой компании.. Вы же знаете Джилла и Марша. Они будут драться и драться умело. Карадек показал свою меткость, когда убил этих двоих на улице. Не знаю, видели вы с Карадеком еще одного парня или нет? Он из Техаса. Держу пари, он еще покруче Марша или Джилла. Заметили, как он носит револьверы? Нет, никто не пойдет их искать! Вот если Карадек столкнется с ними в одиночку тогда другое дело… Бейкер глубокомысленно потер подбородок, Как бы то ни было, если только им не повезет сверх всякой меры, долго они не продержатся. Это индейская территория, а ни Красное Облако, ни Человек, Боящийся Собственной Лошади не станут терпеть белых. Ваш отец другое дело, он был для индейцев другом.

По настоянию Баркова шериф Под Гомер почтой направил в Шайенн, на телеграф, целую серию запросов. Рейф Карадек явился из Сан-Франциско, и Барков хотел узнать о нем все, что можно. Больше того, он хотел выяснить, каким образом Карадеку удалось ускользнуть с «Мэри С.» Об этом он написал Булли Борджеру.

Борджер согласился в свое время взять в море Чарлза Родни,"чтобы там заставить маленького ранчеро умереть, унеся с собой всю правду об этой истории. Позволить Рейфу Карадеку покинуть судно, а значит, и выпустить на берег правду такое не входило в условия сделки. Наконец, если Карадеку действительно удалось удрать с «Мэри С.», в этом могло крыться нечто противозаконное. Барков не собирался оставить неперевернутым ни единого камня. А тем временем распространял слухи о том, почему Рейф застрелил Бойна.

Ночи становились все прохладнее. Карадек продолжал сенокос. В свободное от сенокоса и пастьбы время они пристроили к дому еще одну Комнату и возвели ветрозащитную насыпь. К счастью, дом был удачно расположен, так что зимние ветры не будут им слишком досаждать.

Рейф выезжал с ранчо каждый день. Не раз ему случалось подстрелить, оленя или лося. Мясо они вялили и запасали на зиму. Джилл нашел старый фургон, в котором Родни добрался сюда из Миссури,и починил его. Теперь им будет проще доставлять припасы из Пайнтед-Рока.

В последнее утро месяца Рейф подошел к Джиллу, запрягавшему лошадей в фургон.

— Выглядит здорово, заметил он. Ты потрудился на славу, Джонни.

Джилл явно был доволен. Он кивнул на ступицы колес.

— Посмотри на них! Не скрипнут!

— Черт возьми! Рейф посмотрел на обильно смазанные оси. А где ты добыл смазку?

— Там, в Холмах, что-то вроде источника. Я принес целое ведро.

Рейф Карадек быстро взглянул на него.

— Где этот источник, Джонни?

— Это даже не источник, озадаченно отозвался Джилл. Так, вроде дыры, вон за тем холмиком. Вообще-то там нечего делать, но как-то я забрел и нашел эту яму. Смазка в ней не хуже той, которую можно купить.

Рейф поймал и оседлал вороного, а через час уже подъезжал к голому холмику, на который указал Джилл. Это действительно был не источник, а просто яма, окаймленная редким мертвым тростником.

Выход нефти!

Нефть!

Вот что могло объяснить стремление Баркова и Шюта завладеть именно этим участком, желание настолько сильное, что они не остановились даже перед похищением и убийством. Карадек припомнил, что в сорокалетней давности отчете Бонневилля о путешествии через эти места упоминалось о выходах нефти, а лет десять назад даже пробурена скважина.

Самым обширным рынком для нефти служила фармацевтическая промышленность, поскольку нефть являлась главным ингредиентом так называемой «британской мази».

Шестифунтовый шест не достигал дна нефтеносной ямы, хотя Рейф не думал, что она намного глубже. Так или иначе, в яме находилось несколько баррелей, и Рейфу вспомнились разговоры о продаже нефти по двадцать долларов за баррель.

Карадек вскочил в седло, направил вороного вниз по тропе и быстро поехал к Холмам. Да, это вполне могло быть причиной и причиной вполне достаточной. К тому же фармацевтика лишь один из возможных рынков. В смазке нуждаются любые механизмы. И вообще весьма вероятно, что в будущем нефтяная промышленность приобретет немалое значение. Интересно, как скоро яма вновь наполнится, если ее опорожнить? И насколько постоянно: она будет наполняться? По крайней мере, на один из вопросов он вскоре найдет ответ Рейф повернул вороного на тропу, ведущую вверх, вброд пересек ручей Безумной Женщины: и рысью направился по склону холма к дому. У коновязи он заметил двух чужих лошадей. Навстречу с окаменевшим лицом вышел Текс Бриско.

— Гляди в оба, босс! резко сказал он.

Громоздкое туловище Пода Гомера протиснулась в дверь. Карадек, спокойно объявил он, ты арестован. Рейф повернулся к шерифу. Две лошади. Кто приехал на второй?

За что? спросил он. Мятеж? Неужели они узнали?

За убийство, За то, что ты застрелил Джи Бонаро.

— Бонаро? рассмеялся Рейф. Ты хочешь сказать, за самозащиту? Бонаро прятался в окне с винтовкой в руках. Он собирался застрелить меня!

— Многие так думали, холодно кивнул Гомер, однако никто, похоже, не видел, чтобы Бонаро целился в тебя. Мы располагаем лишь твоим утверждением. Когда стали спрашивать свидетелей, все приобрело несколько иной вид. Прямо скажем, странный. И теперь уже многим кажется, что ты просто воспользовался возможностью безнаказанно застрелить его. Так или иначе, а тебе лучше предстать перед судом.

— Не надо, босс, посоветовал Бриско. Они и не думают устраивать суд.

— Лучше не сопротивляться, спокойно порекомендовал Гомер. Внизу, в долине, ждут сигнала двенадцать всадников Шюта. Я оставил их там. Стоит им услышать выстрелы, как они галопом ринутся сюда. Вы все понимаете, к чему это приведет.

Рейф понимал. Это означало смерть для них четверых. Возможно, Барков возлагал надежды как раз на его горячность.

— Ну, конечно, Гомер, спокойно произнес Карадек. Я поеду.

Текс начал бурно. протестовать, а Джилл швырнул шляпу оземь.

— Тогда отдавай револьверы, сказал Гомер, — и поехали.

— Нет, голос Рейфа звучал непреклонно. Револьверы останутся при мне до тех пор, пока мы не приедем в город. Если шайка Шюта затеет, что-нибудь, первым, кого я убью, будешь ты, Гомер!

— Тебя не тронут, насупился Под Гомер. Я здесь закон. Поехали.

— Гомер, злобно сказал Текс! Бриско, если с ним что-нибудь случится, я убью вас обоих и тебя, и Баркова.

— Я тоже, хрипло проговорил Джилл.

— И я! добавил Марш. Я тебя достану, даже если придется стрелять из засады в спину.

— Ну, ладно, сердито сказал Гомер. Это ведь только суд. Я говорил им, что мне и самому все это не слишком нравится, но судья подписал ордер на арест.

Он нахмурился. Им-то легко подписывать ордера, но если они думают, что он позволит убить себя ради них, то здорово ошибаются! Под Гомер нахлобучил шляпу. Отсюда до угольных копей Ланкашира очень далеко, но порой ему так хотелось снова оказаться в Англии. Взгляд Бриско ему определенно не нравился… Нет, сказал он себе, лучше уж позволить Карадеку свободу рук, нежели рисковать. И пусть Барков загребает жар собственными руками. Я не хочу, чтобы ковбои с «Бар М» охотились на меня Человек, приехавший на второй лошади, вышел из дома.

Бо Марш следовал за ним по пятам. На лице молодого ковбоя не было привычной улыбки, а сопровождал он Брюса Баркова. На мгновение его глаза встретились со взглядом Карадека.

— Это простая формальность, гладко сказал Барков. В Пайнтед-Роке пошли разговоры, и суд должен очистить атмосферу. И конечно же, Карадек, если вы не виновны, нас немедленно освободят.

— Вы в этом уверены? язвительно спросил Карадек. Вы же ненавидите меня, Барков. Вели я и выйду живым из тюрьмы, то только по вашей ошибке.

— Думайте, что хотите, пожал плечами Барков. Я верю в закон и порядок. У нас в Пайнтед-Роке хороший народ, и мы хотим, чтобы так оставалось и впредь. Войн вызвал вас и это одно дело. Но Бонаро в дуэли не участвовал.

— Нечего здесь спорить, вмешался Гомер, для это есть суд. Поехали.

Текс Бриско, заложив большие пальцы за пояс, спустился с крыльца. Он в упор глядел на Гомера.

— Ты не нравишься мне, произнес он спокойно. Ты ничуточки мне не нравишься. По-моему, ты желтый, как койот. И, по-моему, ты прыгаешь всякий раз, как велит Барков.

Гомер побледнел и отвел глаза.

— У тебя не оснований затевать ссору! сказал он. Я только исполняю свой долг.

— Ну, протянул Текс, не отрывая жесткого взгляда от Гомера, значит так. Я седлаю и еду в город, придерживаясь холмов. И если шайка шютовых ковбоев затеет что-то, не премину заполучить шерифа… И, может быть, кое-что еще.

— Это что, угроза? пренебрежительно поинтересовался Барков. А по-моему, дешевая болтовня.

Хочешь посмотреть, насколько дешевая? Текс явно провоцировал Баркова. В глазах его полыхала ярость, ом жаждал сражения. Хочешь, чтобы я сделал ее дорогой?

Брюс Барков не был дураком, он не видел Текса Бриско в деле, но во всем облике высокого техасца сквозило нечто холодное и смертельно. Барков пожал плечами.

— Мы представляем здесь закон. Это что, сопротивление, Карадек?

— Нет, сказал Рейф. Поехали.

Трое повернули лошадей и шагом начали спускаться к Лонг-Вэлли. Текс Бриско во мгновение ока оседлал свою лошадь. Увидев, что техасец направился к лесу. Под Гомер злобно выругался.

Карадек ехал с легким сердцем. Сейчас ничего не произойдет. Он, был убежден, что а намерении Баркова входило увезти его с Бар М, в лотом объявить в городе, что ковбои Шюта отбили Рейфа у представителей закона. Но теперь он был в, не меньшей степени; уверен, что ничего подобного не случится. Под Гомер, знает, что винчестер Бриско находится на расстоянии выстрела. Да и револьверы Рейфа на своем месте. И все же он соблюдал осторожность, держась чуть-чуть позади шерифа. Он посмотрел на Баркова, но лицо ранчеро оставалось бесстрастным.

Вскоре показались ковбои Шюта. Первыми, кого узнал Рейф, были братья Блейзеры. Узнал он — и еще одного, по имени Джо Горман. Рыжий Блейзер рванулся вперед.

— Он пришел, пришел! Теперь мы ему покажем!

— Назад, резко приказал Гомер.

— Что? Рыжий яростно воззрился на шерифа. Кто сказал «назад»?

— Сдай назад! повторил Гомер. Мы везем этого человека на суд. Рыжий Блейзер расхохотался.

Давай, ребята! завопил он. Повесим вонючку!

Я бы тебе не советовал. Рыжий, спокойно произнес Карадек. Револьверы при мне. Или ты быстрей, чем Триггер Злобное лицо Блейзера побледнело, он повернул лошадь.

— Эй! закричал он. Что за черт! Я думал…

— …что это будет совсем просто? докончил за него Рейф, протискиваясь на своем вороном между Гомером и Барковым и выдвигаясь вперед. Запомни, Блейзер! Когда бы вы ни попытались меня убить, я буду с револьвером в руке, ясно? Он уженастолько приблизился к Блейзеру, что большой вороной толкнул лошадь Рыжего. Вы просто стая обезумевших койотов! Хотите суда Линча? Попробуйте, будьте вы прокляты! Попробуй прямо сейчас. Рыжий, и я выброшу тебя настолько нашпигованным свинцом, что ты на фут уйдешь под землю! Рейф окинул взглядом толпу. Думаете, что это шутка? Это относится и к каждому из вас. А что до Гомера, так он знает: если вы захотите драки, он свое уж точно получит. В Холмах человек с винчестером, и если вы полагаете, что он не сумеет вышибить любого из седла, попробуйте затеять что-нибудь. В этом винчестере шестнадцать зарядов, и я видел, как то человек опустошал магазин, подстрелив шестнадцать кроликов. У меня два револьвера. Так что если хотите заполучить меня начинайте. Может, вам это и удастся, но трупов здесь будет куда больше, чем вы думаете!

Джо Горман быстро сказал:

— Берегись, ребята! На горе человек с винтовкой, я его видел!

— Что это, к черту, значит? повторил Рыжий Блейзер.

— Шутки кончены, коротко ответил Рейф. Можете возвращаться домой и сказать Дэну Шюту, чтобы он загребал жар своими руками. Револьверы при мне и останутся со мною впредь. На суд я явлюсь, но вы не хуже меня знаете, что Бонаро получил по заслугам. Карадек повернулся к Блейзеру. А тебе лучше держаться от меня подальше. Больно уж ты рвешься накинуть пеньковый воротник на шею человеку, которого считаешь беспомощным. А я терпеть не могу вонючек. И никогда не любил.

— Не смей называть меня вонючкой! взревел Блейзер. Рейф посмотрел на него.

А я как раз и назвал, спокойно проговорил он.

ГЛАВА 7

Целую минуту они смотрели друг другу в глаза. Рука Рейфа лежала на бедре, в каком-нибудь дюйме от револьвера. Если сейчас начнется пальба, он, конечно, будет убит, но и Блейзер с Барковым тоже. И кое-кто еще. Карадек ничуть не преувеличивал, говоря о меткости Текса при стрельбе из винтовки. Взяв в руки огнестрельное оружие, этот человек становился волшебником.

Рыжий Блейзер почувствовал себя в ловушке. С побледневшими губами он смотрел на Рейфа и видел в его взгляде холодную, неминуемую смерть. Больше он не мог выдержать.

— Да сделайте же что-нибудь, парни! взревел он.

Джо Горман сплюнул.

— Кончай болтать. Рыжий.

— К черту все! Блейзер повернул лошадь, тронул шпорами и умчался галопом.

Рука Брюса Баркова блуждала возле револьвера. Быстро вытащить, выстрелить и человек умрет. Всего-навсего. Он закусил губы и согнул руку в локте. Гомер схватил его за запястье. Не надо, Брюс! Не надо! Смотри там, наверху, Этот!

Барков повернул голову. Текс Бриско был на виду, винтовка оперта на сук. С такого расстояния он не мог промахнуться. Зато сам находился за пределами дальности револьверной стрельбы. Правда, кое у кого из шютовых ковбоев тоже были при себе винтовки, но все они скучились на открытом месте, не имея никакого укрытия. Барков отдернул руку и повернул лошадь к городу.

Рейф Карадек выстоял один против всех. И заставил их почувствовать себя дураками. При этом Барков, как и все остальные, помнил, что в той уличной перестрелке Рейф сделал всего четыре выстрела, и каждый из них попал в цель.

Когда кавалькада достигла «Националя», Рейф повернулся к Поду Гомеру.

— Начинай суд, спокойно сказал он. Пусть судебное разбирательство произойдет сейчас и здесь.

— Слушай-ка! вскинулся разъяренный Гомер. Ты слишком много себе позволяешь! Суд будет тогда, когда мы к нему как следует приготовимся.

— Нет, возразил Рейф. Суд будет сегодня после полудня. Сейчас. У вас нет никакого расписания, которое бы из-за этого нарушилось. А у меня есть дела, которые не могут ждать. И я ждать не стану. Или суд будет сегодня, или можете снова приходить меня арестовывать.

— Кому это ты указываешь, что делать? сердито спросил Гомер. Я могу…

— Тогда прикажите ему вы, Барков. Или он получает указания от Шюта? Зовите своего судью и давайте с этим кончать. Брюс Барков сжал губы. Он видел, что в дверях магазина, прислушиваясь к происходящему, стояли Джин Бенкер и Энн Родни.

— Хорошо, сказал зло Барков. Зови судью сюда.

Вскоре в помещение почтовой станции вошел судья Рой Гарган. Высокий, чуть сутулый человек с лицом висельника и круглыми глазами, он огляделся по сторонам, потом подошел к столу и сел. Брюс Барков выбрал себе место в сторонке, откуда он мог одновременно видеть и судью, и аудиторию. Заметив это, Рейф Карадек встал так, чтобы видеть обоих. Барков раздраженно передвинул стул. Подняв глаза, он увидел, как в сопровождении Бейкера и Пата Хигли вошла Энн Родни. Он снова нахмурился. Почему они не могли остаться в стороне от всего этого?

Мало-помалу собирались зрители. Вошел Джо Бенсон и сел невдалеке от Баркова. Они переглянулись. Вопросительный взгляд Бенсона привел Баркова в ярость. Если они так много хотели сделать, почему не послали кого-нибудь вместе с ним?

Барков поднял голову. В окне, справа и позади судьи, стоял Текс Бриско. В тот же миг, как Барков заметил его, техасец приветственно поднял руку.

— Эй, Джонни! Рад тебя видеть!

Лицо Брюса Баркова окаменело. Джонни Джилл и Бо Марш оба здесь. Если будет разыгран какой-нибудь фокус, от этого места останутся одни развалины. Может, и прав был Дэн Шют если уж идти против закона, так выстрелить раз в спину, и все тут? Все, казалось бы, так тщательно продуманные планы Баркова расправиться с Карадеком рушились на глазах.

Было три удобных случая. Сопротивление, которое оправдало бы убийство при аресте. Попытка к бегству, если бы он сделал хоть одно подозрительное движение. И суд Линча, совершенный ковбоями Шюта. И все три опасности Карадек сумел разгадать.

Судья Гарган постучал по столу рукояткой револьвера.

— К порядку! призвал он. Суд начался! Я назначаю жюри. Шести человек достаточно. Присяжными будут Джо Бенсон, Том Блейзер, Сам Моусон, Док Отто и…

— Заявляю отвод Джо Бенсону, прервал Карадек.

— Кто здесь судья? нахмурился Гарган.

— Предположительно, спокойно заметил Карадек, вы. Предположительно вы осуществляете закон. И предположительно в интересах правосудия. Джо Бенсон был свидетелем стрельбы и должен предстать перед судом в качестве свидетеля.

— Кому ты говоришь, как судить? воинственно поинтересовался Гарган.

— Разве обвиняемый не имеет права защищать себя? мягко спросил Карадек. Он поглядел на собравшихся. Думаю, вы все согласитесь, что когда человека судят, и ему предъявлены серьезные обвинения, он имеет полное право защищать себя. Что ему должно быть предоставлено право вызывать и допрашивать свидетелей. Что он должен иметь защитника. Но поскольку суд не предоставил мне адвоката, и потому, что я сам так хочу, я буду защищаться сам. А теперь… Он оглянулся по сторонам. Судья назначил трех членов жюри. Я хотел бы выбрать трех других присяжных. Я хотел бы видеть на их месте Пата Хигли, Джина Бейкера и Энн Родни.

— Что? взревел Гарган. Пока я в суде, женщины не будут присяжными!

— Похоже, Ваша честь, вы не знакомы с законами штата Вайоминг. Законом, одобренным в декабре 1869 года, первое законодательное территориальное собрание даровало женщинам равные с мужчинами права. В Ларами женщины заседают в составе жюри с 1870 года, а в этом году одна из них избрана мировым судьей, голос Рейфа звучал ровно.

Гарган сглотнул: он явно чувствовал себя неуютно. Барков выпрямился, собираясь что-то сказать, но не успел и рта раскрыть, как Карадек предложил:

— Насколько я знаю, жюри выбирается совместно обвинителем и защитником. Поскольку суд взял на себя назначение жюри, я лишь предложил в его состав трех достойных граждан города, которых искренне уважаю. Полагаю, что никто из этих троих граждан, как это ни прискорбно, не может считаться моим другом. Конечно, прибавил он, если суд возражает против какой-либо из этих трех кандидатур, если суду известно о них что-нибудь порочащее, я возьму свое предложение назад. Он повернулся и в упор посмотрел на Баркова. Или, может быть, мистер Барков возражает, чтобы Энн Родни была членом жюри?

Барков выпрямился, к лицу его прилила кровь. Он прямо-таки кипел от злости. Все шло не так. И почему все так повернулось? Он остро чувствовал на себе взгляд Энн, видел, как покраснела она, заметив его колебания.

— Нет, яростно отозвался он. Конечно же, нет. Пусть она займет место в жюри, и давайте начинать!

Под Гомер развалился на стуле, цинично наблюдая за развитием событий. Не без некоторого любопытства он посмотрел на Баркова. Планы и сговоры рушились на глазах. А ведь это была его, Баркова, идея публично судить и прилюдно повесить.

— Вы обвинитель? обратился к Баркову Гарган. Барков встал, проклиная про себя затею, приведшую к скверной ситуации. Как ни неприятно сознавать, но первый раунд Карадек выиграл. Вот и сейчас при назначении жюри.

— Ваша честь, начал Барков, и джентльмены, члены жюри. Вы все знаете, что среди нас нет юристов. Цель нашего суда поддерживать соблюдение закона и порядка в нашей общине, и так будет до тех пор, пока все на этих новых землях не будет как следует организовано. Обвиняемый участвовал в дуэли с Лемюэлем Воином, известным также под прозвищем Триггер Бойн. Бойн вызвал обвиняемого причины некоторым из присутствующих известны и Карадек принял вызов. Во время дуэли на улице Карадек попал в Война и убил его. Однако почти в тот же самый миг он поднял револьвер и застрелил Джи Бонаро, невинно наблюдавшего за дуэлью из окна. Если это не будет наказано, то любой окажется вправе застрелить всякого, кто ему не понравится, в любое время и в любом месте, зная, что все ему сойдет с рук. Мы все слышали уверения Карадека, будто у Бонаро была винтовка, и тот собирался в него стрелять. Это могло бы послужить оправданием, но только не в данном случае. Мы знаем, что Карадек поссорился с Бонаро в магазине и тогда же почти ввязался в драку. Я считаю, что Карадек виновен в умышленном убийстве и подлежит повешению.

Барков повернул голову и дал знак Рыжему Блейзеру.

— Встань, Рыжий, и расскажи жюри, что тебе известно. Рыжий подошел к стулу, игравшему роль скамьи для свидетелей, уселся и, вытянув ноги, засунул за пояс большие пальцы. Он был небрит и непричесан. Перекатив во рту жвачку и сплюнув. Рыжий заговорил:

— Я видел, как этот Карадек застрелил Война. Затем он раз, два со своим револьвером и застрелил Бонаро, который стоял себе в окне и смотрел.

— Делал ли Бонаро какие-либо движения, которые Карадек мог бы принять за угрозу?

— Ему? Рыжий широко раскрыл глаза. Ну уж нет. Джи просто стоял там. Карадек его попросту боялся, а тут представился шанс убить безнаказанно, вот и все.

Рейф задумчиво посмотрел на Баркова.

— Мне показалось, или свидетель действительно не присягнул, как положено на суде? Или совесть его слишком нежна в вопросах лжесвидетельства?

— А? Блейзер приподнялся. Что он говорит? Барков покраснел.

— До сих пор это не было здесь принято, но…

— Пусть присягнет, спокойно потребовал Карадек. И пусть повторит все сказанное под присягой.

Он подождал, пока все это было сделано, но когда Рыжий уже собирался покинуть свидетельское место, остановил его.

— У меня есть несколько вопросов к свидетелю.

— А? воинственно вопросил Рыжий. Разве я обязан отвечать на его вопросы?

— Да, обязан, голос Рейфа был совершенно спокоен. Вернись на место.

— Я должен? повернулся к Баркову Рыжий и тот кивнул утвердительно.

«Если бы можно было как-то выскользнуть из этой истории!» подумал Барков. Он начинал смотреть на Карадека совсем другими глазами.

Рейф встал и обратился к жюри.

— Джентльмены, сказал он, никто из вас хорошо меня не знает. Никто из нас, как справедливо отметил Барков, не знает, как в точности должен проводиться суд. Все, чего мы хотим это установить истину. Только что Рыжий Блейзер показал, что я застрелил человека, который ничем не угрожал мне. Свидетель утверждает, что Бонаро просто стоял в окне и наблюдал.

Карадек задумчиво посмотрел на Блейзера. Потом подошел к нему, присел на корточки и заглянул в глаза, сначала с одной стороны, лотом с другой. Блейзер вспыхнул.

— В чем дело? заревел он. С ума ты сошел, что ли?

— Нет, ответил Карадек. Просто смотрю на твои глаза. Мне любопытно посмотреть на человека, способного видеть сквозь потолок и драночную крышу.

— А? вылупил глаза Блейзер. Члены жюри зашевелились, но у Баркова сузились глаза, а в зале повисла настороженная тишина.

— Ты видно, забыл, Рыжий, продолжал Карадек. Когда я убил Бойна, вы были в «Национале». Ты стоял позади Джо Бенсона. Ты был первым, кого я увидел, оглянувшись. Ты мог видеть меня, мог видеть Бойна, но ты не мог видеть окна второго этажа в доме через улицу.

Кто-то крякнул, а Пат Хигли улыбнулся.

— Похоже, он прав, спокойно проговорил Пат. Я как раз стоял рядом с Рыжим.

— Точно! закричал кто-то из задних рядов. Блейзер пытался улизнуть, не заплатив за выпивку, а Джо Бенсон его остановил!

Все засмеялись, а красный, как рак, Блейзер пытался разыскать взглядом говорившего, но не сумел. Улыбаясь, Рейф повернулся к Баркову.

— У вас есть другой свидетель?

Вопреки собственному желанию Энн восхищалась Рейфом Карадеком, его манерой держаться, умением владеть собой. Ее любопытство было возбуждено. Что он за человек? Откуда? Где вырос? Был ли он просто бродягой или совсем иным? Его речь, если не считать характерного техасского выговора, свидетельствовала о полученном некогда воспитании и, может быть, образовании.

— Мой следующий свидетель Том Блейзер, заявил Барков. Пусть присягнет.

Том Блейзер, громоздкий рыжий детина, еще крупнее, чем Рыжий, подошел к свидетельскому месту. Во взгляде его сквозила враждебность.

— Вы присутствовали при дуэли? спросил Барков.

— Чертовски правильно, я ее видел, проговорил Том, глядя на Рейфа. Я видел, и я не был в салуне. Я был на улице!

— Вы могли видеть Бонаро?

— Разумеется, мог.

— Поднимал ли он винтовку?

— Уж точно нет!

— Делал ли он какие-либо движения, из которых можно было бы заключить, что он собирается стрелять?

— Нет. Никаких. Отвечая на каждый вопрос, Том Блейзер торжествующе поглядывал на Карадека. Барков повернулся к жюри.

— Ну, вот. Полагаю, этого свидетельства достаточно. Думаю…

— Пусть задаст свои вопросы Карадек, сказал Пат Хигли. Мы хотим выслушать обе стороны.

Рейф встал, подошел к Тому Блейзеру, затем взглянул на судью.

— Ваша честь, я хотел бы задать вопрос одному из присутствующих в зале. Он может быть приведен к присяге или нет, на ваше усмотрение.

Гарган колебался. До сих пор судебные разбирательства всегда проходили гладко. Заседания катились по рельсам, возражения отметались, да и что могли сделать бессловесные мелкие ранчеро или другие, оказывавшиеся на пути у Баркова и Шюта?.. Но в этом случае надо было подготовиться получше.

— Хорошо, вымолвил судья, наконец. И в тоне, и в выражении лица сквозило дурное предчувствие.

Карадек повернулся и посмотрел на, невысокого коренастого мужчину с каштановыми с проседью усами.

— Грант, спросил он, какие занавески у вас на окне комнаты над лавкой?

— Там нет занавески, поднял глаза Грант. Там одеяло.

— Окно занавешено им все время?

— Разумеется. Иначе комнату слишком нагревает солнцем. При занавешенном окне прохладнее.

— В день дуэли оно тоже было занавешено?

— Конечно.

— Где оказалось одеяло после стрельбы?

— Оно висело на подоконнике часть внутри, часть снаружи.

Рейф повернулся к жюри.

— Мисс Родни и джентльмены, я полагаю, что свидетельство не требует комментариев. Окно было занавешено одеялом. Когда Бонаро упал после моего выстрела, он перевалился через подоконник, сорвав одеяло. Согласны?

— Конечно, подал голос Джин Бейкер. Убийство из-за угла было вполне в духе Бонаро. Не будь окно занавешено одеялом, Бонаро не смог бы при падении частично вытащить его наружу.

— Совершенно справедливо, Рейф повернулся к Тому Блейзеру. Твои глаза столь же удивительны, как у твоего братца. Ты способен видеть сквозь шерстяное одеяло!

Блейзер привстал, лицо его налилось кровью.

— Слушайте, я вам скажу…

— Подожди-ка минуту, перебил его Рейф, наставив палец прямо в лице Блейзеру. Ты не только лжесвидетель, ты еще и вор! Что ты сделал с винчестером, который Бонаро уронил из окна?

— Это был не винчестер! яростно взревел Блейзер. Это был «генри»!

По выражению лица Баркова Блейзер понял, что проговорился. Он привстал было, потом снова опустился на стул, сердитый и сконфуженный.

Рейф Карадек повернулся к жюри.

— Свидетель поклялся, что у Бонаро не было винтовки, однако только что засвидетельствовал, что винтовка, которую Бонаро уронил, была марки «генри». Мисс Родни и джентльмены, я собираюсь просить вас рекомендовать суду прекратить дело, а также арестовать Рыжего и Тома Блейзеров за лжесвидетельство.

— Что? вскочил со стула Том Блейзер. Арестовать? Меня? Ну, ты…

Он прыгнул, замахиваясь громадным кулаком с намерением ударить наотмашь. Рейф Карадек шагнул ему навстречу, ударом левой разбил губы, а правой свалил с ног. Потом посмотрел на судью.

— А это, я думаю, спокойно заметил он, является оскорблением суда.

Пат Хигли резко встал.

— Думаю, Гарган, вам лучше прекратить это дело. У вас нет никаких доказательств, ничего, хоть отдаленно напоминающего доказательства. По-моему, все знают, как вел себя Карадек во время столкновения с Бонаро в магазине. Захоти он застрелить Бонаро, у него еще тогда была полная возможность.

— Дело прекращено, сглотнув, проговорил Гарган. Брюс Барков поспешил к Энн Родни. Она же смотрела на Рейфа Карадека. Какое тонкое лицо! И какая сила! Как чувствуются в нем характер и искренность! Вздрогнув, она очнулась. Брюс говорил ей;

— Гомер уверил меня, что располагает доказательствами, иначе я бы в этом деле не участвовал. Он несомненно виновен, но уж очень скользкий тип.

Энн посмотрела на Брюса Баркова и неожиданно он предстал ей в совсем новом, непривычном свете.

— Он может быть виноват в чем угодно, язвительно проговорила она. Но если когда-нибудь бывал самый бесчестный, состряпанный процесс, то он только что закончился. И всем в городе это известно. На вашем месте, Брюс Барков, мне было бы стыдно за себя!

Она резко отвернулась от Баркова и направилась к выходу, но, проходя мимо Карадека, на мгновенье встретилась с ним глазами. И тогда в ней что-то перевернулось, словно перехватило дыхание. С гордо поднятой головой девушка прошла мимо Рейфа. Ей показалось, что до магазина очень далеко.

ГЛАВА 8

Когда Барков вошел в контору шерифа. Под Гомер сидел на своем вращающемся стуле. В другом конце комнаты расположился в глубоком кожаном кресле Дэн. Шют. Он посмотрел на Баркова и грубо сказал:

— Ну и сел же ты в лужу!

— Парень хитер, вот и все, парировал Барков. В следующий раз подготовимся получше.

— В следующий раз? переспросил Дэн Шют, откидываясь на спинку кресла и глядя на Баркова с нескрываемым презрением. Следующего раза не будет. С тобой покончено, Барков. С этой минуты я беру дело в свои руки, и буду делать его по-своему. Нет! он поднял руку, едва Барков попытался заговорить. Подожди! Ты настаивал, чтобы провести все дело гладенько. И девушку выиграть, и ранчо заполучить в собственность легким, законным путем. К черту все это! Этот Ка-радек сделал из тебя обезьяну! Ты попросту деревенщина, пытающаяся тягаться с по-настоящему хитрым парнем! К черту все эти гладенькие приемчики! Предъявляй закладную и побыстрее! А о мистере Рейфе Карадеке я сам позабочусь. Собственными руками. Или револьверами если понадобится.

— Так не выйдет, запротестовал Барков. Дай мне самому с этим управиться. Я обо всем позабочусь.

Дэн Шют взглянул на Баркова со злобной насмешкой.

— Этим спектаклем управляю теперь я. А ты, Барков, отныне сидишь в заднем ряду. Все, чего ты добился это выставил нас дураками. Девушку, прибавил он спокойно, я тоже возьму себе.

— Что? В смятении Барков обернулся, лицо его мертвенно побледнело.

— Ты меня слышал, ответил Шют. Она скромная маленькая леди, и для нее найдется место на моем ранчо.

Барков засмеялся, но в этом смехе звучали не сила, не уверенность, не ирония только страх. До сих пор Дэн Шют огромный, угрюмый, неразговорчивый предоставлял Баркову право планировать и руководить. Барков всегда считал этого человека грубой силой, которую надо лишь уметь вовремя применить. А теперь вдруг выяснилось, что этот человек полностью уверен в себе и с презрением относится к нему, Баркову! И этот человек похоже, переступит через все.

— Дэн, запротестовал Барков, пытаясь собраться с мыслями, ты не можешь играть чувствами девушки. Она меня любит. И с этим ты ничего не поделаешь.

— Кто говорит о любви? усмехнулся Дэн Шют. Можешь говорить о ней сколько угодно сам с собой. А я хочу эту девушку и получу ее. Мне наплевать, кто говорит «нет». И это относится и к Джину Бейкеру, и к ней, и к тебе.

Брюс Барков побледнел. Он почувствовал себя разбитым. Значит, свершилось. Он кончен. Дэн Шют прямо заявил ему об этом в присутствии Пода Гомера. Краем глаза Барков видел циничное выражение, застывшее на лице шерифа. А под прямым, ироничным взглядом Шюта почувствовал себя маленьким и жалким.

— Ну хорошо, Дэн, если ты так настроен… Думаю, нам лучше расстаться.

— Нет, усмехнувшись, грубо сказал Шют. Мы не расстанемся. Ты сиди тихо. У тебя закладная, а я хочу эту землю. Хорошая у тебя была идея, Барков, да ты сам оказался для нее слаб в коленках. Если поведешь себя тихо и станешь слушаться, я прослежу, чтобы и тебе кое-что досталось. Брюс Барков яростно взглянул на Шюта. Он впервые понял, что такое ненависть. Его только что уничтожили. Уничтожили за несколько минут. Этого не утаишь. Еще до вечера об этом узнает весь город. Раздавленный, Барков смотрел на Шюта с ненавистью в глазах.

— Не слишком ли далеко ты заходишь? злобно спросил он.

— Ты можешь сохранить жизнь и даже выбраться из этой истории с несколькими долларами в кармане, спокойно пожал плечами Шют. А можешь и умереть. Убить тебя очень просто, Барков! Он взял шапку. У нас было прекрасное дело. Идея зашанхаить Родни принадлежала тебе. Почему ты его попросту не пристрелил, я никогда не пойму. Пристрели ты его и этот Карадек никогда бы с ним не встретился, не явился бы сюда мутить воду. Ты мог давно уже предъявить закладную, и мы сейчас занимались бы нефтью.

— Об этом Карадек ничего не знает, запротестовал Барков.

— Черта с два! глумливо усмехнулся Шют. Мои люди следят за Карадеком уже несколько дней. Он что-то почуял и облазил все вокруг. И за холмом побывал. И долго любовался этим выходом нефти. Он не дурак, Барков.

Брюс Барков поднял глаза.

— Да, неожиданно легко согласился он. Карадек не дурак. И к тому же ловок с револьвером, Дэн! Он ловок с револьвером! Он управился с Бойном!

— Бойн был ничтожеством, пожал плечами Шют. Я мог отшлепать Война его же собственным револьвером. Когда-нибудь я убью Карадека, но сначала я хочу его избить. Избить собственными руками!

Он встал и прошествовал к выходу. Мгновение Барков смотрел ему вслед, потом перевел взгляд на Пода Гомера. Шериф рассеянно строгал палочку.

— Ну что ж, проговорил он, Шют тебе все сказал. Барков мрачно сжал губы; Итак, Гомер тоже участвует в игре. На стороне Шюта. Барков пожал плечами.

— Дэн повел дело неправильно, сказал он. У меня еще есть туз в рукаве. Он посмотрел на Гомера. По-моему, тебе лучше было бы играть на моей стороне.

— Я с выигрывающим, усмехнулся Гомер. Здоровье у меня отменное. Так что не хватает мне только денег.

— Думаешь, выиграет Шют?

— А ты думаешь иначе? вопросом на вопрос ответил Гомер. Он тут тебе много чего наговорил, а ты проглотил.

— Да, потому что знаю в стрельбе «мне до него далеко. До тебя тоже. Барков глубокомысленно посмотрел на шерифа. Это будет славное дело. Под. И хорошо поделится на двоих.

Гомер встал и со щелчком закрыл складной нож.

— Покажи мне цвет твоих денег, сказал он, в отсутствие Дэна Шюта. Тогда мы сможем поговорить. Кроме того, добавил он, если ты расскажешь об этом разговоре Дэну, я назову тебя лжецом на улице или в «Национале». Я заставлю тебя схватиться за револьвер.

— Я буду молчать, пообещал Барков. Я кое-что узнал. Когда мы получим ответы на некоторые твои и мои запросы, то узнаем еще больше. Добровольно Борджер ни за что не отпустил бы Карадека с корабля после знакомства с Родни. Полагаю, Карадек дезертировал. И похоже, мы сможем обвинить его в мятеже на борту. А это означает повешение.

— Может и так, согласился Гомер, уходя покажи, что у тебя хорошие карты, и я тебя полностью поддержу. Брюс Барков долго смотрел вслед удаляющейся спине Пода Гомера. Этого он, по крайней мере, понимал. Барков знал, что не нужен Гомеру. Но если он сможет доказать, что выйдет из игры победителем, то Гомер окажется сильным союзником. А к его голосу всегда прислушивается судья.

Карты лежали на столе. Заправлял колодой теперь Дэн Шют. Барков не был уверен в том, что именно предпримет сейчас Шют. С некоторым волнением он осознал, что несмотря на всю близость с Шютом, слишком мало знает о том, что скрывается за этим грубым и жестким лицом. Но уж склонным тянуть и медлить Шюта не назовешь. Что бы ни предпринял Дэн, это окажется жестким, неожиданным и решительным действием.

Больше всего потрясли Баркова намерения Шюта в отношении Энн Родни. Почему-то Барков всегда был уверен в Энн. Он, действительно, хотел на ней жениться. Правда, ему нужна была и ее земля, поскольку Барков дальновидно предвидел, какое значение приобретет нефть в будущем. Но Энн Родни сама по себе была ему мила и интересна. Существовал лишь один способ разрушить планы Шюта, нанести ему поражение немедленно жениться на Энн. Рейф Карадек тревожил его теперь куда меньше, чем Дэн Шют. В его представлении ранчеро вырос в большую и грозную фигуру: Барков видел, как Шют с одинаковым равнодушием убивает и людей, и скот.

Брюс Барков решился. Будь что будет он женится на Энн Родни и навсегда увезет ее из этих мест. Бежать на северо-запад, в лагеря золотоискателей, глупо, в земли индейцев юта ничуть не лучше. Оставался единственный путь форт Фил-Кирни, и это не слишком далеко. А оттуда с эскортом или без него они смогут добраться до Йеллоустона.

В этом году первый пароход уже поднялся по Йеллоустон-ривер, и все шансы были за то, что за ним последует другой. А если нет они смогут спуститься по реке на каноэ или барже, пока не повстречают пароход и купят билет до Сент-Луиса. Тогда в его руках окажутся и Энн, и все права на землю.

Пусть Гомер думает, что хочет. Пусть Дэн Шют считает, что он удовлетворен второстепенной ролью. Он начнет действовать, а потом ударит неожиданно и быстро; и окажется далеко отсюда, прежде чем Шют поймет, что же произошло.

Барков тщательно обдумывал план, до малейших деталей.

Лошадей на его ранчо достаточно. Он одолжит у Бейкера повозку, чтобы взять Энн на прогулку, а на ранчо они пересядут на лошадей и уедут. Ее ли повезет, то прежде чем кто-нибудь здесь сообразит, что же случилось, они окажутся далеко-далеко.

Зайдя в магазин, Барков купил у Бейкера патроны. Торговец разглядывал его с выражением, очень не понравившимся Баркову.

— Энн дома? спросил он.

Бейкер кивнул и указал на занавеску. Энн поднялась при его появлении. Он сразу же ощутил холод так его никогда не встречали.

— Полагаю, вы думаете обо мне довольно, плохо, горестно начал Брюс. Теперь я сам понимаю, что не должен был слушать Дэна Шюта и Гомера. Под клялся, что располагает доказательствами, а Шют считает Карадека мошенником и скотокрадом. Знай я правду ни за что бы не принял в этом участии.

— Было очень плохо, согласилась Энн, вновь усаживаясь за вязание. А дальше что?

— Не знаю, признался Барков. Но я хотел бы избавить вас от всего этого. Боюсь, впереди еще будут убийства и беспорядки, Дэн Шют слишком возбужден. Он убьет Карадека.

Энн посмотрела на Баркова.

— Думаете, это так просто?

— Да, кивнул он. Дэн опасный человек. Грубый, жестокий и ловкий с револьвером.

— А я думала, вы с ним друзья, заметила она, глядя Баркову прямо в глаза. Что изменило вас, Брюс?

— Так, мелочи, он пожал плечами. Шют показал себя сегодня жестоким и бесчувственным. Ради достижения своей цели он не остановится ни перед чем,

— Думаю, все-таки остановится, не согласилась Энн. Думаю, он остановится перед Рейфом Карадеком. Барков в изумлении уставился на девушку.

— Похоже, Карадек произвел на вас впечатление. Что заставило вас так думать?

— Брюс, до сегодняшнего дня я его по-настоящему не видела, призналась она. Какими бы ни были его мотивы, и поступки, он проницателен. Думаю, он намного опаснее Дэна Шюта. И что-то в нем есть. Да-да, воспитание. Оно проступает в манерах больше, чем в словах. Хотела бы я знать о нем больше…

Раздраженный ее словами, в которых звучало столь откровенное уважение к Рейфу Карадеку, Брюс гневно передернул плечами.

— Не забывайте, что он, может быть, убил вашего отца. Энн вскинула глаза.

— Он ли, Брюс? Ее вопрос испугал Баркова. Прикрыв глаза, он пожал плечами: «Можно ли знать наверняка?». Потом встал

— Я беспокоюсь о вас, Энн. Очень скоро здесь все вспыхнет. Не пальба в городе так индейцы. Я хотел бы увезти вас отсюда.

— Но это мой дом! запротестовала она. Это все, что у меня есть!

— Не совсем так, потупил глаза Барков. Хотели бы вы уехать в Сент-Луис, Энн? Она удивленно посмотрела на неге. -

— Сент-Луис! Но как…

— Не так громко, он тревожно оглянулся на дверь. Неизвестно, кто мог подслушать. Я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал об этом до вашего решения. Я всегда мечтал жениться на вас. И теперь для этого самое подходящее время, Энн встала и подошла к окну. Сент-Луис, это другой мир Шесть лет она не видела настоящего, большого города. И в конце концов, они уже полгода, как помолвлены.

— Как мы туда попадем? спросила она, оборачиваясь к Баркову.

— Это секрет, рассмеялся он. Никому не говорите об этом, но я запланировал для вас удивительную поездку. Мы можем уехать и пожениться уже через несколько часов.

— Где?

— В форте. Капеллан обвенчает нас. Один из офицеров будет моим свидетелем. Есть там и несколько офицерских жен…

— Не знаю, Брюс, заколебалась она. Мне надо подумать.

Он улыбнулся и легко поцеловал ее.

— Тогда думай побыстрей, милая. Я хочу увезти тебя от всех здешних беспорядков, и чем скорее, тем лучше.

Выйдя на улицу,он остановился, удовлетворенно улыбаясь. «Я еще покажу Дэну Шюту!» мрачно сказал он себе.

Прислонившись к косяку в дверях соседнего дома, Дэн Шют наблюдал за ним. Он заметил довольную улыбку на лице Баркова. Стоя на тротуаре, Шют смотрел вдоль улицы. Большие руки лежали на бедрах над тяжелыми револьверами, серая шляпа низко надвинута на лоб, на лице светлая щетина неотросшей бороды. «Пожалуй» решил он, я все-таки убью Баркова! И притом с удовольствием».

ГЛАВА 9

Утром следующего дня Джин Бейкер подметал магазинное крыльцо. На душе было неспокойно. До него уже успел дойти слух о разрыве между Барковым и Шютом.

В это время из-за угла выехала небольшая кавалькада. Возглавлял ее Дэн Шют, восседавший на мощном сером жеребце. За ним следовали Рыжий и Том Блейзеры, Джо Горман, Фриц Хэндл, Толстяк Маккэби и вся остальная прожженная шайка, вечно таскающаяся за Шютом. Возле магазина Дэн остановил лошадь.

— Джин, отрывисто произнес он, положив большие руки на луку седла, не продавай больше никаких припасов ни Карадеку, ни его людям. Я не прошу тебя, жКстко добавил он. Я приказываю. Если не выполнишь лишишься магазина и будешь изгнан из города. Ты знаешь это не пустая угроза. Не исключено, правда, что к рассвету Карадека уже не будет в живых, но на всякий случай я тебя предупредил.

Не давая Бейкеру возможности ответить, Шют тронул лошадь шпорами. За спиной Бейкера хлопнула дверь.

— Куда они поехали? поинтересовалась Энн. Что затевают?

Джин мрачно посмотрел вслед удаляющейся кавалькаде. Это было началом конца.

— Они поехали за Карадеком, Энн. За ним и его людьми.

— Что они с ним сделают?

От испуге ее даже замутило. Дэн Шют был единственным человеком, которого она всегда боялась. Даже его взгляд был ей физически неприятен. Шют оказался человеком бесчувственным, не считающимся с приличиями, не признающим ничего, кроме своих сиюминутных желаний. « -Убьют, ответил Бейкер. Шют жестокий человек, и неужели никто не может предостеречь Карадека? возмутилась Энн.

Бейкер посмотрел на нее.

— Насколько нам известно, Карадек и сам жулик, если не убийца, Энн. УЖ не чувствуешь ли ты к нему склонности?

— Нет потрясение воскликнула она. Конечно же, нет! Что за нелепая мысль! Я с ним едва знакома! Но, наблюдая, как всадники понемногу исчезают в пыли на тропе, ведущей на юг, Энн Родни ощутила тяжесть на сердце. Если бы она была в силах хоть что-нибудь сделать!

Неожиданно Энн вспомнила о гнедой лошади, подаренной отцом. Опасаясь индейцев, она давно уже не ездила верхом, но если отправиться по Горной тропе…

Она поспешно оседлала гнедого. Энн не раздумывала, действуя чисто импульсивно, ею двигали воспоминания о зачесанных назад волосах Рейфа и его взгляде в тот момент, когда их глаза встретились в зале суда. Она убеждала себя, что просто никого не хочет видеть убитым, что Бо Марш и Джонни Джилл ее друзья, но в глубине души Энн понимала, что это лишь оправдание. На самом деле она думала о Рейфе и только о Рейфе.

Гнедой находился в хорошей форме после долгого пребывания в коррале. Он весь отдался скачке, осторожно поводя ушами при каждом постороннем звуке. — Листва на кустах и деревьях уже окрасилась золотом и багрянцем; в воздухе ощущалось скорое наступление заморозков. Скоро все здесь покроется толстым снежным одеялом.

Тропа, по которой отправились всадники Шюта, спускалась в долину, пересекала русло Безумной Женщины и поворачивала вдоль ручья, вверх по каньону. Поехав наперерез горной тропе, Энн могла надеяться их опередить.

Выехав на полянку, Энн увидела внизу долину. Да, ей удалось опередить Шюта, но ненамного. Охваченная беспокойством, она тронула гнедого шпорами, и маленькая лошадь, рванувшись, перешла на галоп. Впереди, виден скальный выступ. До него оставалось добрых шесть м иль, но оттуда Энн уже сможет увидеть верхний каньон. Она слышала, что Карадек заготавливает сено именно там, намереваясь кормить зимой скот возле теплого источника. Ей вспомнилось, что когда-то отец собирался поступить точно так же.

Энн перебралась через ручей в том самом месте, где Карадек встретил молодую индеанку, и стала подниматься по склону под сенью величественных, стройных сосен; они казались неотличимыми друг от друга так, словно были отлиты в одной и той же форме. В стороне от тропы она заметила оленя, чуть позже в отдалении показалась небольшая группа лосей. Это была ее страна. Неудивительно, что отец так любил эти места, так мечтал жить и работать именно здесь.

Действительно ли отцу удалось выплатить по закладной? И почему Брюс не сказал ей, если это в сам ом деле так? Она не могла поверить в то, что Барков бесчестный обманщик. Ведь он мог предъявить свои права на ранчо, но не сделал этого, он был всегда терпелив и любезен с ней. И что подумает Барков об этой поездке, предпринятой, чтобы предостеречь человека, в котором он видит своего врага? Энн не могла оставаться безучастной, зная, что неподалеку совершаются убийства.

Энн, тем не менее, понимала, что люди, подобные Рейфу Карадеку, Триггеру Войну или Тексу Бриско нужны. При всей своей силе, граничащей порой с бесшабашностью и даже безрассудством, при всем стремлении всегда поступать по-своему, эти люди строили новый мир среди крайностей. Горы здесь высоки, прерии бескрайни. Потоки ревели, бизоны паслись десятками тысяч. В этой стране не было ни чего мелкого и ничто здесь не было просто. Все судьбы людей и истории, которые эти люди рассказывали было на пределе.

Повернув голову, Энн устремила взгляд на юго-запад, в верхний каньон. Ей показалось, что она различает крохотную фигурку всадника и черные точки стада. Пришпорив гнедого, Энн быстро направилась на запад. Если Карадек и его люди работали в верхнем каньоне, у нее еще оставался шанс предупредить их.

Часом позже на усталом маленьком гнедом она спустилась на дно каньона. Рейф Карадек загонял в лес небольшое стадо. Завидев Энн, он снял свою плоскую черную шляпу. Его темные вьющиеся волосы прилипли к потному лбу, в серых глазах светилось любопытство.

— Доброе утро, проговорил он. Вот так сюрприз!

— Пожалуйста! взорвалась она. Это не светский визит! Сюда направляется Дэн Шют, а с ним два десятка ковбоев, если не больше. Они собираются стереть вас с лица земли!

— Вы уверены? глаза Карадека посерьезнели. Энн заметила, как во взгляде его промелькнуло удивление, но он тут же повернул лошадь и закричал:

— Джонни! Джонни Джилл! Сюда, бегом!

Вытащив из чехла винтовку, Рейф снова взглянул на Энн. Потом вдруг положил на ее руки свою и она вздрогнула от этого прикосновения.

— Спасибо, Энн, просто сказал он. Вы молодец.

Затем он исчез, а Джонни Джилл последовал за ним, помахав на прощание рукой.

Верхний каньон опустел.

Четверо против двух десятков вооруженных людей… Останутся ли они в живых? Энн повернула гнедого и, не торопясь, поехала обратно по горной тропе.

Рейф Карадек не раздумывал о причинах, побудивших Энн предостеречь его на это попросту не оставалось времени. Текс Бриско и Бо Марш что с ними? Их могут застать врасплох и пристрелить поодиночке.

Донеслись выстрелы: сперва винтовочный, а потом одиночный, который мог быть и револьверным. Кони вырвались в главный каньон и теперь бок о бок мчались по направлению к хижине. Их ждало печальное зрелище: столб дыма и десятка два всадников, окруживших дом.

— К деревьям на склоне! крикнул Карадек.

Он достиг опушки на полном скаку и оказался на земле прежде, чем вороной остановился. Подбежав к камням на краю рощи, Рейф залег ствол винтовки выровнялся, дыхание успокоилось, и он выстрелил.

Один из нападавших закричал, взмахнул рукой. В этот момент спустил курок Джилл. Два или три тела уже лежали на вырубке перед хижиной. Что с Тексом и Бо? Спокойно, не торопясь, они с Джиллом повели прицельный огонь. Нападающие засуетились, запаниковали и вскоре в беспорядке поскакали прочь. Вскочив в седла, Рейф с Джиллом осторожно поехали к хижине.

Впрочем, хижины не было на ее месте бушевало пламя, а вокруг распростерлось пять человеческих тел. Рейф подбежал к ним. Ковбой Шюта, еще один… И тут он увидел Бо.

Бо лежал ничком, а на спине по рубашке расползалось кровавое пятно. Текса же не было видно.

Рейф опустился на колени, положив руку на спину Бо напротив сердца. Оно билось!

С помощью Джонни он осторожно перевернул товарища. Затем с грубой, но действенной сноровкой, какая дается только войнами и стычками Рейф осмотрел раны.

— Четыре выстрела! мрачно констатировал он, чувствуя,как внутри растет и поднимается прилив яростного, неуправляемого гнева.

Вокруг одной из ран на животе еще тлела рубашка!

— Я видел, видел кто это сделал! рядом появился Текс Бриско, осунувшийся и почерневший от дыма. Он подошел, когда мальчишка уже лежал, приставил револьвер к животу и выстрелил! Он не хотел, чтобы парень умер сразу. Он хотел, чтобы Бо умирал медленно и трудно!

— Кто? яростно спросил Джилл. Я заполучу его сейчас! Прямо сейчас!

Бриско поднял на Джилла глаза красные и воспаленные.

— Никто его не заполучит, кроме меня. Этот мальчик был нашим партнером, но я видел это! Он; резко повернулся к Рейфу. Босс! Разреши мне отлучиться в город я убью его.

— Так не пойдет, Текс, спокойно ответил Карадек. Я понимаю твои чувства, но сейчас город переполнен парнями Шюта. Они будут праздновать. Они сожгли хижину, угнали часть скота и заполучили Бо. Не годится соваться туда сейчас.

— Знаю, Текс сплюнул. Все знаю. Но зато они сейчас и не ждут нападения. Если ты меня не отпустишь, я сам уйду! Рейф поднял взгляд от раненого.

— Хорошо, Текс. Я уже сказал, что понимаю тебя. Но на всякий случай кто это сделал?

— Том Блейзер! Этот огромный рыжий. Он всегда ненавидел парня. Шют попал в него и оставил лежать. Я был в лесу, искал подходящие деревца на жерди. Они подскакали так быстро, что у Бо не оставалось ни единого шанса. В него попали дважды, прежде чем он вообще понял, что происходит. И еще раз, когда он побежал к дому. А потом, когда хижина загорелась, к нему подошел Том Блейзер. Бо еще был в сознании. Том что-то сказал ему, затем приставил револьвер к животу и выстрелил. Текс горестно посмотрел на Марша.

— Мне понадобилось несколько минут, чтобы добежать сюда; но до вашего появления я успел уложить двоих.

Рейфу удалось, наконец, остановить кровь, когда Джилл принес одеяло, висевшее на веревке за домом.

Осторожно переложив ковбоя на одеяло, они отнесли его в спокойное место под соснами. Когда укладывали Марша, Карадек заметил, что Текс Бриско выезжает из каньона. Джонни Джилл тоже наблюдал за его отъездом.

— Босс, проговорил он, мне чертовски хотелось поехать, но я не Бриско. Я спокойный человек, а этот техасец

— волк на охоте. Не поменялся бы я с Томом Блейзером местами!

Он посмотрел на Бо Марша. Лицо молодого ковбоя покраснело, дыхание стало хриплым.

— Будет он жить, Рейф? тихо спросил Джонни. Карадек пожал плечами.

— Не знаю, честно признался он. Ему нужен уход получше, чем могу обеспечить я. Он обдумал положение.

— Останься с ним, Джонни. Постарайся соорудить какой-нибудь шалаш, на случай дождя или снега. И собери дров для костра.

— А вы? спросил Джонни. Вы куда?

— В форт. Там есть армейский врач. Поеду за ним.

— Думаете, он поедет в такую даль? с сомнением спросил Джонни.

— Поедет, пообещал Карадек.

Когда Рейф сел на вороного и отправился в путь, уже наступили сумерки. До форта далеко. Если даже он привезет доктора это может оказаться уже поздно. Но придется рискнуть тем более, что в ближайшее время повторного нападения можно не опасаться.

Карадек ехал по направлению к форту, но думал о том, что Текс Бриско приближается сейчас к городу.

ГЛАВА 10

Когда Текс Бриско подъехал к городской окраине, Пайнтед-Рок окутался бархатной темнотой. Он остановился за ручьем и оставил лошадь между деревьями.Ускользнуть отсюда будет все-таки легче, если он выберется из города.

Он прекрасно понимал, сколь непроста его задача. Пайнтед-Рок переполнен людьми Баркова и Шюта, многие из которых знают его в лицо. С другой стороны, они опьянены победой и не ожидают ни его, ни кого-либо другого из обитателей ранчо на Безумной Женщине.

Привязав лошадь в роще, Текс по бревну перешел через ручей и тут вспомнил: что не отвязал шпоры. Наклонившись, он отстегнул их от сапог и повесил на корень, выступавший из земли. Это было нелишней предосторожностью: звон шпор мог в самый неподходящий момент выдать его присутствие.

Осторожно обходя освещенные окна, Бриско пробирался к центру. Один револьвер он носил, как всегда, в кобуре, другой, вынутый из седельной сумки, засунул за пояс.

Текс Бриско был человеком границы. Участвовал в сражениях с индейцами в резервациях и схватках с конокрадами на мексиканской границе. Самой выдающейся его чертой была верность качество, свойственное многим лучшим людям того времени. Стремительный, действующий, казалось, по наитию, он производил впечатление человека жестокого и безрассудного; однако безрассудные люди не жили долго в этой опасной стране. В здешней жизни всегда было место для отваги но отваги умной, предусмотрительной.

Тексу Бриско исполнилось двадцать пять, но уже с одиннадцати лет он выполнял мужскую работу: ходил наравне с мужчинами, ездил наравне с мужчинами, сражался вместе с ними и как один из них. Он не просил скидок, и ему их не делали. К двадцати пяти он превратился в закаленного ветерана. Он знал горы и равнины, скот, лошадей и огнестрельное оружие.

Зашанхаенный, не по своей вине оказавшийся на судне, он быстро понял, что море не его стихия. Скрывая свое возмущение, он верил, что время придет. И оно пришло когда на борту «Мэри С.» появился Карадек, и вся потребность в дружбе, вся способность к преданности оказались для Текса связанным с этим рослым, немногословным человеком.

Теперь опасностью ему угрожал Пайнтед-Рок. Люди здесь не питали ненависти к Тексу, но никто из них не заступится за него, не замолвит и единого слова. Однако не в правилах Бриско было искать чьей-либо помощи. Он поставил перед собой задачу и знал, что решит ее.

Из салуна «Националь» лилось жестяное бренчание расстроенного пианино, с которым перемешивались смех, крики и звон стаканов. У коновязи полно лошадей.

Узким проходом между домами Текс выбрался на улицу, прокрался к лошадям и, пройдясь вдоль коновязи, превратил каждый скользящий узел в тугой.

Ночь стояла звездная и безлунная. Текс зажег сигарету, проверил револьвер в кобуре и задумался. «Националь» полон. Заходить туда чистое самоубийство. Значит, придется ждать. А может, все-таки войти? На какой-то момент его появление вызовет общее смятение, а это уже шанс.

Подойдя к окну, он заглянул в салун. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы отыскать глазами Тома Блейзера. Тот стоял у стойки с Толстяком Маккэби. Скользнув к другому краю окна, Текс смог разглядеть, что между ними и задней дверью никого нет.

Он отступил в тень. Прислоняясь к стене, докурил сигарету. Бросил окурок на землю и тщательно растер ногой. Затем низко надвинул на лоб шляпу и направился вокруг дома к задней двери. По пути ему пришлось обойти беспорядочную кучу деревянных чурок и внимательно смотреть под ноги, чтобы не наступить на пустую бутылку. Дверь открылась если не беззвучно, то скрипа ее никто не расслышал. Текс с удовлетворением отметил, что открывается она наружу.

В сумятице, царившей внутри, появление еще одного ковбоя осталось незамеченным. Никто даже не взглянул в сторону Текса. Он подошел к стойке, под самым носом у Тома Блейзера взял только что протертый буфетчиком стакан и налил себе виски. Блейзер не обратил на это ни малейшего внимания множество бутылок переходило из рук в руки. Он продолжал разговаривать с Толстяком Маккэби.

— Проклятый Марш! Наконец-то я заполучил его! Долго я этого ждал! Надо было видеть его взгляд, когда я приставил револьвер и нажал на спуск!

Текс сжал губы и снова наполнил стакан. Он обвел комнату глазами, не нашел Дэна Шюта и это обеспокоило Бриско. Он предпочел бы знать, что делает ранчеро.

— Это их прикончит! говорил Толстяк. Когда Шют взялся за дело, я понял, что долго им не продержаться! Припасов не осталось, а через несколько дней пойдет снег. Если до них не доберемся ни мы, ни индейцы до них доберется зима.

Текс Бриско мрачно улыбнулся. «Но не раньше, чем я вас заполучу, подумал он, Это будет прежде всего!»

Пианино гремело «О, Сюзанна!..», и несколько ковбоев пытались подпевать. Джо Бенсон прислонился к стойке, разговаривая с Подом Гомером. Барков, мрачно глядя в стакан, сидел за столиком в углу. Джо Горман и фриц Хэндл наблюдали за игрой в покер.

Текс обернулся между ним и задней дверью никого не было. Что ж, стоит ли еще чего-то ждать?

В этот момент Том Блейзер потянулся за бутылкой, стоявшей перед Тексом; Бриско отодвинул ее. Том вытаращил глаза.

— Эй! Ты что это делаешь? воинственно спросил он.

— Я пришел за тобой, Блейзер, сказал Текс. Я пришел убить вонючку, который стрелял в беззащитного, лежащего на земле. А как насчет людей, твердо стоящих на ногах, Блейзер?

— А? тупо спросил тот.

Затем смысл сказанного дошел до него, и Блейзер вытянул шею, чтобы получше рассмотреть обидчика. Увидев ледяные серые глаза и холодное, словно смерть, лицо техасца, он отшатнулся. Маккэби, побледнев и еле волоча ноги, отступил в сторону. Никому из них и в голову не пришло, что Текс Бриско был один, настолько их потрясло его появление здесь. Бриско повернулся и шагнул от стойки.

— Итак, Том, спокойно произнес он голосом, громким ровно настолько, чтобы быть услышанным сквозь музыку я пришел по твою душу. Панический страх на мгновение приковал Блейзера к месту. Присутствие Бриско показалось ему едва ли не сверхъестественным. Салун, казалось, затих хотя в действительности все гремело по-прежнему. Том ощутил себя человеком, попавшим в ловушку и вынужденным сражаться насмерть. Он мог выиграть или проиграть, но в любом случае все должно было решиться сейчас и здесь. Текс Бриско стоял, пристально глядя на Блейзера.

— У тебя был шанс, мягко сказал он. А теперь я тебя убью.

Слово «убью» вывело Тома из оцепенения. Он чуть присел, согнув ноги в коленях; губы его скривились в гримасе ярости и страха. Рука со скрюченными пальцами метнулась к револьверу. В бьющем через край веселье салуна выстрелы прозвучали, как раскаты грома. Головы разом повернулись. Залитые алкоголем глаза попытались сфокусироваться. Но разглядеть им удалось лишь обвисшего на столе Тома Блейзера; рубашка его потемнела от крови, а на лице застыло глуповато-напряженное выражение, как у человека, удивленного свыше всякой меры.

Лицом к залу стоял худощавый широкоплечий человек с двумя револьверами в руках. И пока присутствующие недоуменно разглядывали его, он прицелился в Маккэби.

При первых же звуках выстрелов мозг Маккэби инстинктивно сработал, хотя и с небольшим запозданием. Рука автоматически потянулась к револьверу. Движение было неосознанным Толстяк никогда не сделал бы его, подумай он хоть секунду. Он хотел лишь оказаться подальше от всего происходящего. Но движения руки оказалось достаточно даже больше, чем достаточно.

Текс Бриско выстрелил еще раз, и Толстяк свалился ничком. И тогда Текс открыл огонь по лампам три выстрела погрузили зал в полную темноту. Бриско растаял в ней, распахнув дверь и исчезнув в тот самый момент, когда первые пули свистнули у него над головой.

Он пробежал футов пятьдесят, нырнул в тень амбара, перепрыгнул через низкую ограду и, пригибаясь, помчался через корраль. Достигнув дальнего угла неосвещенного дома, он остановился, тяжело дыша. Пока все шло хорошо.

Дальше места пойдут более открытые, но и от преследователей его отделяет достаточное расстояние. Он побежал к ручью. Сзади раздавались проклятия ковбоев, обнаруживших затянутые узлы на поводьях своих лошадей. У начала бревна Текс подобрал шпоры, задыхаясь, пересек ручей и направился к тому месту, где оставил лошадь.

Увидел он ее неожиданно и не, только ее.

В смутном звездном свете Текс узнал Джо Гормана по шляпе. Тот всегда загибал поля таким образом, что надо лбом они сходились острым углом.

— Привет, Текс, сказал Горман. На уровне пояса он держал револьвер, направленный на Бриско.

— Привет, Джо. Похоже, ты что-то унюхал?

— Ага, кивнул Джо. Так и есть. Я живу в одном из этих домов. Так вышло, что я заметил, как кто-то подъехал в темноте, и мне стало интересно. Когда ты направился к салуну, я обогнал тебя и вошел, а выскользнул как раз перед стрельбой и опять успел тебя обогнать.

— Жаль, что ты пропустил все веселье, спокойно заметил Бриско.

Там, позади, преследователи, казалось, все еще не решили, в каком направлении его искать. Текс был весь напряжен, готовый не упустить малейшего шанса. В котором из револьверов остались еще патроны? Он забыл, куда сунул заряженный револьвер за пояс или в кобуру.

— Кого ты заполучил? спросил Горман.

— Тома Блейзера. И Толстяка Маккэби тоже.

— Так я и думал, что Тома. Я отговаривал его стрелять в мальчишку. Это низменный поступок. А Толстяка за что?

— По-моему, он потянулся за револьвером.

— Ого! Немного же надо, чтобы убить человека, верно? и Глаза Бриско уже достаточно освоились в темноте, и он мог видеть, что Горман чуть улыбается.

— Как ты предпочитаешь, Текс? Получить свое сейчас? Или оставить тебя Шюту?

— Полагаю, тебе лучше убрать револьвер в кобуру и отправиться домой, Джо, сказал Текс. Ты самый порядочный парень из всей вашей банды.

— А может, я хочу тех денег, которые получу за тебя? Они пригодятся мне, Текс.

— Думаешь дожить до того, как получишь их?

— Намекаешь на Карадека? С ним кончено, Бриско. Кончено. Мы заполучили Бо. Теперь тебя. Остаются только Карадек с Джонни Джиллом. С ними будет не так уж трудно.

— Неправда, Джо, все так же спокойно возразил Текс.

— Рейф может управиться со всеми вами, что он и сделает. Но мне не нужна ничья помощь. Ты лезешь не в мои дела и я убью тебя сам.

— Ты? Горман весело усмехнулся. Это будучи у меня на прицеле? Исключено. Любая из моих пуль достанет тебя, Текс.

— Ну-ну, согласился Текс, может, ты меня и достанешь. Но ведь и я тебя тоже.

— Хочешь сказать, что сможешь убить меня прежде, чем я выстрелю? недоверчиво поинтересовался Джо Горман и уверенно повторил: Исключено!

Тем временем звуки погони приблизились. Воспользовавшись фонарями, преследователи напали на след Текса.

— К ручью, чтоб мне енотом стать! прокричал кто-то.

— Давай!

Вот он, шанс! Джо Горман раскрыл было рот, потом, заметив. перед собой стремительное движение какой-то тени, выстрелил. Текс почувствовал удар. Колени у него подогнулись, но он успел выхватить револьвер и дважды нажать на спуск. Джо начал клониться к земле, и Бриско в третий раз нажал на курок, но боек ударил в пустое место.

Текс освободил повод и кое-как взгромоздился в седло. Кровь текла обильно. Мысли путались, но все же Бриско разглядел, как шевельнулся на земле Горман, и расслышал его слова:

— Достал ты меня, будь ты проклят! Достал!

— До свиданья, Джо, хрипло прошептал Текс.

Первые двадцать футов он проехал шагом, потом перевел лошадь на рысь. Кровь толчками стучала в ушах, в голове раздавалось странное пение. Текс направил лошадь вверх по лесистому Склону, чувствуя, как от ног разливается по телу онемение. Он сражался с наступавшей на него темнотой, словно загнанный волк.

«Мне нельзя умирать! Нельзя! думал он. Рейфу нужна моя помощь! Я не имею права умереть!»

Свет перед глазами вспыхнул в последний раз и погас. Лошадь несла Текса вперед, а чьи-то мягкие, липкие руки увлекли его вниз, вниз, вниз… Темнота окончательно сомкнулась вокруг, но он, казалось, все еще ощущал под собой медленный лошадиный шаг…

ГЛАВА 11

До форта было миль семьдесят. Рейф Карадек ровным шагом ехал навстречу холодеющему ветру. В серьезности положения Бо Марша сомневаться не приходилось. Молодой ковбой серьезно ранен и ослаб от потери крови. Несмотря на поразительную жизнеспособность людей границы, без надлежащего ухода ему не выжить.

Наклонив голову навстречу ветру, Рейф направил коня вниз по каньону туда, где склоны послужат частичным укрытием.

Думать о Тексе не имело смысла что бы ни случилось в Пайнтед-Роке, теперь оно уже все равно стало свершившимся фактом. Бриско мог быть уже мертв; мог остаться целым и невредимым и направляться сейчас к Безумной Женщине; наконец, мог оказаться раненым и нуждаться в помощи. Ничего здесь нельзя было утверждать определенно, зато Бо Марш определенно висел между жизнью и смертью, а потому выбора не было.

Дружба и взаимопонимание между Рейфом Карадеком и хмурым худощавым техасцем возникли еще на борту «Мэри С». И Рейф не мог не оценить преданности техасца, когда тот присоединился к походу в Вайоминг. И даже если сейчас Текс убит, если он погиб в схватке, участником которой никогда не стал бы, не последуй он за Рейфом сюда, Бриско не хотел жить иначе. Преданность стала его судьбой. Это чувство было его убеждениями, религией, смыслом жизни.

И все же, несмотря на все беспокойство о Марше и Бриско, мысли Карадека вновь и вновь возвращались к Энн Родни. Что заставило ее примчаться и предупредить о предстоящем нападении? Если бы не ее предостережения, всадники Шюта убили бы Текса сразу же после того, как подстрелили Марша, а затем отправились бы в верхний каньон, разыскивая Рейфа и Джилла. Это кончилось бы или могло кончиться полным уничтожением.

Почему Энн их предостерегла? Из свойственного ей отвращения к насилию и убийствам? Или ею руководило иное, более сильное чувство?

Но могло ли это быть? Какие чувства могла испытывать Энн к кому-либо из них, будучи уверена, а она, казалось, твердо верила, что Карадек вор, а может быть, и того хуже? Но факт оставался фактом она пришла и предупредила.

Думая о ней, Рейф вспоминал блеск ее глаз, гордо вскинутый подбородок, легкую походку.

Он мрачно вперил взгляд во тьму и тихонько выругался. Что он, влюблен, что ли? «А если? яростно вопросил он у ночи. И что хорошего, если так?»

Он никогда не видел форта, однако знал, что тот построен в развилке Пайни. Путь туда пролегал по крутым холмам, через страну маленьких ручьев, берега которых поросли ивняком, зарослями вечнозеленых кустарников, сорной вишни и дикой сливы. Это была страна индейцев. Рейф знал, что брожение племен уже готово разразиться открытой войной. До него доходили слухи об отдельных нападениях на группы косцов и дровосеков. А далеко на севере непрерывным нападениям подвергались пароходы на Миссури.

Красное Облако, наиболее влиятельный вождь сиу, пытался сохранить союз племен, а также, невзирая на постоянные нарушения договоров со стороны белых, удержать сиу в границах этих договоренностей. Его поддерживал Человек, Боящийся Собственной Лошади, вождь племени огаллала.

Поход Кастера в Черные Холмы, людской поток на тропах Ларами и Бо, измена раздражали сиу. Сидящий Бык при поддержке двух прославленных воинов, вождей племени Безумной Лошади и Чернильного Орешка, все чаще заводил разговоры о войне. Она могла разразиться с часу на час. Знал все это и Рейф Карадек. И потому понимал, как нелегко будет уговорить доктора покинуть форт, а коменданта дать на это разрешение. Перед началом военных действий место военного врача было в армии.

Слухи о стычке у ручья Безумной Женщины, избежать которой не удалось, невзирая на ее предупреждение, достигли Энн Родни вечером того же дня. Энн слышала, с какими ликующими криками появились на улице всадники Шюта. Ее потрясла весть о смерти Бо Марша. Даже некоторые из ковбоев Шюта резко порицали поступок Тома Блейзера. И хотя отряду Шюта пришлось отступить, опасаясь меткого огня из леса, они были довольны поездкой. Надвигалась зима, а дом на ручье Безумной Женщины уничтожен. К тому же они ошибочно полагали, что кроме Бо Марша им удалось убить и Текса Бриско, а еще кого-то одного ранить.

С болью в сердце Энн вернулась в комнату и встала у окна. Ею овладело желание немедленно уехать отсюда от этого тошнотворного насилия, ружей, убийств, от всех проблем пограничной жизни. Там, на Востоке красивые дома по сторонам тихих улиц, медленно текущие реки, люди, спокойно прогуливающиеся воскресным утром… Вечера, друзья, театры, семейный уют.

Стоя у окна и глядя в темноту, Энн почувствовала вдруг, как все здесь ей опротивело. Она уедет, вернется на Восток. Брюс прав надо уезжать отсюда; и когда он зайдет опять, она скажет, что готова. Брюс всегда был внимателен и тактичен. Он защищал ее, заботился, любил.

С неожиданной решимостью она отбросила все сомнения и принялась торопливо упаковываться.

Энн догадывалась, что Барков чего-то боится, но полагала, что это страх перед нападением индейцев. С утра прошел слух, что воинственно настроенные огаллала собираются в Холмах. О том, что Барков может опасаться Шюта, ей и в голову не могло придти.

Энн кончила паковать то немногое, что могло понадобиться в поездке, и в этот момент услышала стрельбу в «Национале». Она вздрогнула и, побледнев, кинулась в соседнюю комнату. Джин Бейкер уже стоял с винтовкой в руках. Энн подбежала к миссис Бейкер, и две женщины замерли, обнявшись и прислушиваясь. Торговец посмотрел на них.

— Это не индейцы, проговорил он несколько секунд спустя. Скорее, какой-нибудь психованный ковбой празднует. Пойду, узнаю. Бейкер вернулся через несколько минут. Лицо его было серьезным.

— Техасец с ранчо Карадека, пояснил он. Пробрался в «Националь» с заднего хода и затеял перестрелку с Томом Блейзером и Толстяком Маккэби. Оба убиты.

Резкий хлопок выстрела разорвал ночь.

— Похоже, они его догнали, сказал Бейкер. Их слишком много для одного.

О том, что произошло на самом деле, они узнали только утром. Выяснилось, что Текс Бриско застрелил Джо Гормана, когда тот подкараулил его в роще возле лошади; Текс ускользнул, но, судя по всему, тяжело ранен. Теперь за ним гонятся по кровавому следу.

Сперва Бо Марш, а теперь Текс Бриско. Жив ли Джонни Джилл? И жив ли Рейф? Если даже жив, то один, травимый как кролик гончими.

Энн беспокойно мерила комнату шагами. В магазине толпились ковбои Шюта. Они покупали патроны и группами по четыре-пять человек отправлялись обшаривать холмы в поисках Текса Бриско.

Брюс Барков появился вскоре после завтрака. Он выглядел усталым и озабоченным.

— Если мы едем, Энн, то сегодня. Тут все идет к черту, сплошные убийства.

Она колебалась лишь мгновение. В душе у нее что-то опало и умерло.

— Хорошо, Брюс. Хоть сейчас.

В голосе ее ни искры, ни огня, но Барков не обратил на это внимания. Главное она поедет. А женившись, он обретет и права на землю. И тут уже Шют со всеми своими угрозами и жестокостью окажется бессилен.

— Хорошо, сказал он. Выезжаем через час. Но пока никому ни слова. Мы отправимся в коляске, как на обычную прогулку.

Бейкер был настолько обеспокоен, что, казалось, даже постарел. Дважды заходили ковбои. До Энн доносились разговоры о том, что Текс Бриско все еще не пойман. Поначалу его путь удалось проследить; похоже было, что лошадь сама несла всадника, но потом ее следы уводили в горную речку и исчезли.

Бесследно исчезли и Бо Марш с Джонни Джиллом. Ковбои Шюта вернулись на ранчо Барм, сломали ограждение корраля и обыскали лес; однако им удалось найти лишь грубый шалаш, в котором, очевидно, укрывался раненый. Если Марш убит, его, по всей видимости, похоронили, тщательно замаскировав могилу. Обнаружены только следы единственной лошади, уходившие на восток или северо-восток.

На одной лошади на восток! Сердце Энн Родни дало странный перебой. На восток это значит к форту! Может быть… Но нет, это же глупость! Почему это должен быть именно Карадек, а не Джонни Джилл? И почему к форту? Невольно она высказала свои сомнения вслух. Бейкер посмотрел на нее.

— Похоже, один из них действительно отправился туда. Если Марш жив, то он, должно быть, очень плох. А единственный врач поблизости находится в форту.

Хлопнула входная дверь, и Бейкер вышел из комнаты. Послышался короткий обмен сердитыми репликами. Потом занавеска вновь откинулась. Энн подняла глаза и испуганно вздрогнула.

Перед нею стоял Дэн Шют. Лицо его, за исключением усов, вопреки обыкновению, было чисто выбрито.

— Не вздумайте делать глупости, сказал он. Например, не пытайтесь уехать. Я вам этого не позволю. Энн встала изумленная и разгневанная.

— Не позволите мне? вспыхнула она. Это не ваше дело!

Шют стоял, уперев огромные руки в бока, и нагло разглядывал ее.

— А я хочу, чтобы это стало моим делом, проговорил он. Я растолковал Баркову, как он должен теперь к вам относиться. Если ему это не нравится он может заявить об этом и умереть. Я не слишком привередлив. Я только хочу, чтобы вы знали с этого момента вы принадлежите мне.

— Послушайте, Шют! вмешался Бейкер. Вы не имеете права разговаривать так с порядочной женщиной!

— Заткнись! отозвался Шют, пристально глянув на него. Я разговариваю так, как мне нравится. Я говорю с ней. Если она попытается уехать я тотчас же заберу ее на ранчо. А если она подождет, Шют беззастенчиво оглядел Энн сверху донизу, я, может быть, женюсь на ней. Не знаю, зачем, добавил он, злобно глядя на Бейкера. И попробуй только вмешаться я тебя вмиг раздавлю. Эта женщина не для такого слабака, как Барков. Думаю, со временем я ей достаточно понравлюсь. Так будет для нее же лучше. Он повернулся к двери. И не вздумайте ничего затевать. Отныне я здесь закон и единственный закон.

— Я обращусь в форт, заявил Бейкер.

— Только посмей и я убью тебя. пообещал Шют. Армии хватит собственных забот. Сегодня ночью отряд сиу напал на почтовую станцию убили трех человек и угнали лошадей. Солдат, косивших сено неподалеку от Пацни, обстреляли, и один из них ранен. Армия, как видишь, слишком занята собственными проблемами. Кроме того, добавил он, усмехаясь, по распоряжению коменданта форта при угрозе нападения индейцев мне надлежит принять на себя командование в Пайнтед-Роке.

Он повернулся и вышел из комнаты. Энн обессиленно опустилась на стул. Джин Бейкер подошел к конторке и вытащил револьвер. Лицо его разом осунулось и окаменело.

— Не надо, сказала Энн. Я уезжаю, дядя Джин.

— Уезжаешь? Куда? С кем?

— С Брюсом. Я собиралась сказать вам, но кроме вас никому ни слова. У меня уже все собрано.

— Барков? Бейкер пристально посмотрел на Энн. Что ж, почему бы и нет. По крайней мере, он хоть наполовину джентльмен. А Шют животное, скотина.

Задняя дверь беззвучно открылась, пропустив Брюса Баркова.

— Был здесь Дэн?

Бейкер в нескольких словах рассказал о визите Шюта.

— Лучше оставьте эту затею с коляской, посоветовал он, когда Барков поделился своими планами. Возьмите лошадей и поезжайте по тропе вдоль ручья. Уезжайте в полдень, когда все будут обедать. Сначала по тропе Беннока, затем на северо-восток и кружным путем к форту. Они подумают, что вы пытаетесь добраться до золотых приисков. Барков кивнул. Он был бледен, но выглядел решительно. Близился полдень. Когда улица опустела. Брюс Барков оседлал лошадей. Они направились к лесу шагом, чтобы пыль глушила удары копыт, затем свернули по тропе Беннока. Мили через две Барков въехал в ручей, и некоторое время они продолжали путь по воде. По-видимому, им удалось ускользнуть успешно никаких признаков погони. И тем не менее Барков заметно нервничал. Все пути назад отрезаны. Если Шют догонит их, будет убит на месте Шют не из тех, кто может простить подобное. Барков сделал короткую передышку лишь по настоянию девушки и еще для того, чтобы дать отдых лошадям. Энн посидела на траве, а Барков все время расхаживал взад и вперед, поглядывая на тропу, по которой они приехали. Когда они вновь очутились в седлах, Барков, казалось, чуть расслабился.

— Вы можете подумать, что я трус сказал он, но больше всего я боюсь за вас. Боюсь того, что сделает Шют, когда вы окажетесь у него в руках. Я плохо владею револьвером. Он убьет нас обоих.

— Знаю, серьезно кивнула Энн. Этот человек, которому вскоре предстояло стать ее мужем, производил на нее все меньшее впечатление. А его уверениям, будто он думает лишь о ней, как-то недоставало искренности. Впрочем, при всех своих недостатках, Барков был попросту слабым человеком, созданным для цивилизованной жизни, а не для границы.

Они ехали вперед, и миля за милей пролегали между ними и Пайнтед-Роком.

ГЛАВА 12

Вздрогнув, Рейф Карадек проснулся от звука трубы. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, где он находится. Затем он вспомнил в кровати, в одной из комнат форта. Вчера комендант отказался разрешить хирургу покидать укрепление ночью; только утром и непременно с эскортом. Вместе с лейтенантом Райсоном они образуют разведывательный отряд, совершат рейд вокруг каньона Безумной Женщины и вернутся обратно а форт.

Гарнизон форта был малочисленным, поскольку теперь он использовался лишь в качестве базы летучих разведывательных отрядов в тех случаях, когда возникала опасность восстания индейцев. Это не был больше укрепленный форпост Армии Соединенных Штатов, а просто укрепленный лагерь.

Дальше к югу располагался пост Форт-Феттерман, названный так в честь печально известного героя знаменитой феттермановой резни. Отряд из семидесяти девяти солдат и двух штатских под командой бывалого майора Джеймса Пауэлла должен был оказать помощь частям, сражавшимся с индейцами. Но случилось так, что подполковник Феттерман воспользовался своим званием, чтобы перехватить командование. Презирая военное искусство индейцев, он решил преследовать их за перевалом. В форте Фил-Кирни услышали стрельбу, но помощь запоздала: весь отряд, до единого человека был уничтожен.

Рейф быстро оделся и поспешил к выходу. Первым, кого он увидел, оказался лейтенант Райсон.

— Доброе утро, Карадек! улыбнулся тот. Труба разбудила?

— Не впервой, кивнул Карадек.

— Значит, вы служили? поинтересовался лейтенант, бросив на Рейфа быстрый взгляд.

— Да, Карадек обвел глазами частокол. Я был с Сюлли. И еще немного в Мексике и в Гватемале.

— Значит, вы тот самый Карадек? Райсон посмотрел на Рейфа с уважением. Наслышан о вас. Майор Шихан будет рад узнать об этом. Он ваш почитатель, сэр! Кивком головы лейтенант указал на двух усталых, покрытых пылью лошадей. Вы не единственный, прибывший из Пайнтед-Рока. Под утро на этих лошадях приехали еще двое. Некто Барков и с ним девушка. К тому же хорошенькая везет же собаке! Женщина? Девушка? насторожился Рейф.

— Ну да, удивленно взглянул на него Рэйсон. Ее зовут мисс Родни. Она…

— Где она? отрывисто перебил Рейф. Где она сейчас?

— Да вон же, слегка улыбнулся Рэйсон. Это ваша знакомая?

Но Рейф уже не слышал вопроса.

Энн стояла в дверях одного из частично восстановленных зданий. При виде Карадека глаза ее расширились.

— Рейф? Вы здесь? Вам удалось скрыться?

— Я приехал за доктором для Марша. Он очень плох. скороговоркой пояснил Карадек, всматриваясь ей в лицо. А вы что вы здесь делаете? С Барковым?

— А почему бы и нет? Энн явно была задета его тоном. Разве вас это касается?

— Ваш отец просил меня позаботиться о вас. А если вы выйдете замуж за Баркова, окажется, что я не сдержал слова.

— О! в голосе ее прозвучали льдинки. Вы все еще утверждаете, что знали моего отца? Полагаю, мистер Карадек, вам лучше забыть об этой истории. Я помолвлена с Брюсом, и теперь намерена выйти замуж. В форте есть капеллан. А потом мы доберемся до реки и спустимся в Сент-Луис.

— Я не позволю вам сделать это, Энн, хрипло сказал Карадек.

— Вы мне не позволите? вся накопившаяся в ней усталость, напряжение и что-то еще, не поддающееся определению, выплеснулись в этих гневных словах. Это не ваше дело! А теперь, с вашего позволения, я жду Брюса. Оставите вы меня, наконец?

— Нет, яростно выплеснул он. Я ни за что этого не сделаю. Я повторю вам то же, что говорил раньше. Я знал вашего отца. Он оформил дарственную на ранчо на ваше и мое имя. Он просил меня позаботиться о вас. Он отдал мне и расписку Баркова в получении денег по закладной. Я хотел, чтобы все это было иначе, Энн. Я…

— Карадек! окликнул его Рэйсон. Мы готовы! Рейф оглянулся. Маленькая кавалькада ожидала его, лошадь уже была оседлана. Он снова посмотрел на девушку губы ее стиснуты, глаза горели.

— А, что толку! вспыхнул он. Выходите замуж за кого угодно!

Повернувшись, он подошел к лошади, вскочил в седло и уехал не оглянувшись.

Уже приоткрыв рот, чтобы заговорить, Энн Родни смотрела вслед исчезающим всадникам. Неожиданно ее гнев прошел. Она смотрела на закрывающиеся ворота с чувством, близким к панике. Что она натворила? А если Рейф сказал правду? Совершил ли он хоть один поступок, который заставил бы сомневаться в нем? Озадаченная собственными чувствами к этому пришельцу, о котором она так мало знала, но так много думала, Энн стояла, приподняв руку в незаконченном прощальном жесте, когда увидела двух мужчин, вышедших из-за угла дома, в грубой одежде рудокопов.

Они подошли к ней и остановились один плотный, приземистый, с твердым ртом и мощным подбородком, другой молодой, светловолосый и тонкий.

— Мэм, сказал тот, что постарше, мы только что с реки. Майор сказал, что вы хотите уехать. Если вы подскажете, где найти вашего мужа, мы можем продать ему наши лодки.

Она покачала головой.

— Я еще не замужем. Вам надо повидать моего жениха, Брюса Баркова. Он в столовой. ! Молодой человек, робея, вступил в разговор.

— Мэм, говорят, вы из Пайнтед-Рока. Вы не слышали там о человеке по имени Рейф Карадек?

— Рейф Карадек? Энн выпрямилась и быстро взглянула на юношу. Вы его знаете?

Он кивнул, довольный ее внезапным интересом.

— Да, мэм. Мы его товарищи по плаванию, я и мой партнер, Рок Муллени. Меня зовут Пени, мэм. Рой Пени.

Сердце ее внезапно забилось. Кусая губы, она некоторое время смотрела на молодого человека, потом осторожно поинтересовалась:

— Вы были с ним на судне?

— Так оно и есть.

Пени казался озадаченным и стал осторожнее. Он не забыл, как они покину ли «Мэри С». Конечно, с тех пор прошло много месяцев, до моря отсюда достаточно далеко, но преступление оставалось преступлением.

— А не было ли… на борту… человека по имени Родни? Теперь Энн не могла на них смотреть отвернувшись, она уставилась на частокол, почти боясь слышать ответ. Она скорее почувствовала, чем заметила приближение Баркова.

— Родни? Уж это точно! Чарлз Родни хороший был человек! Он умер у берегов Калифорнии после… Пени заколебался. А вы, часом, ему не родственница, мэм?

— Я дочь Чарлза Родни.

— О! глаза Пенна прояснились. Значит, вы та девушка, которую собирался разыскать здесь Рейф! Подумать только! Он повернулся. Эй, Рок! Это Энн Родни, девушка, из-за которой Рейф отправился сюда. Дочь Чарли!

Брюс Барков замер. Его темное лицо насторожилось.

— Что? резко спросил он. Что вы сказали? Пени посмотрел на него.

— Не волнуйтесь, мистер. Да, мы знали отца этой леди. В Сан-Франциско его зашанхаили и увезли на корабль.

Лицо Брюса заледенело. Вот оно, в последнюю минуту! Теперь конец всему. Он в ловушке. По лицу Энн он видел, что к ней понемногу приходит понимание того, как он лгал, как предал ее и даже Барков видел, как эта мысль отразилась в ее глазах что он, возможно, убил ее отца. Вены вздулись у него на лбу и на шее. Он свирепо уставился на Пенна, словно загнанный в угол зверь.

— Ты лжешь! прорычал Барков.

— Не смей так говорить! яростно воскликнул Пени. Будь у меня револьвер, ты проглотил бы это оскорбление!

Если Барков и расслышал последние слова, то они не произвели на него впечатления. Рука его уже опускалась. Пени отступил, широко раскинув руки, и Брюс Барков с лицом, побагровевшим от ярости и крушения всех надежд, дважды выстрелил. В глазах Пенна застыло удивление.

— Нет… револьвера… он задохнулся. Я без… револьвера…

Его шатнуло, он задел за угол военного фургона и упал ничком.

Барков посмотрел на убитого, потом поднял искаженное гневом лицо. За миг до полного успеха он попал в ловушку, а теперь еще и стал убийцей.

Повернувшись, Брюс вскочил а седло. Ворота были открыты, чтобы пропустить воз с дровами, и он с хриплым криком ударил лошадь, чтобы успеть проскочить. Отовсюду сбегались люди. Потрясенный Рок Муллени слепо шарил руками по поясу. У него тоже не было револьвера. Он взглянул на Энн.

— Мы никогда не ввязывались в перестрелки. Он растер руками лицо, постепенно приходя в себя. Мэм, за что он застрелил Роя?

Энн смотрела на него, присмирев при виде горя, написанного на жестком лице человека.

— Барков убил моего отца! сказала она.

— Нет, мэм. Если вы дочь Чарлза Родни, то должны знать, что ваш отец умер на борту судна, у нас на глазах.

— Знаю, кивнула Энн. Но все равно это дело рук Баркова. И какая же я была дура! Ужасная дура!

Офицер, стоявший на коленях подле тела Пенна, поднялся, посмотрел на Муллени, а затем перевел взгляд на Энн.

— Он мертв.

Внезапно Энн обрела. решимость.

— Майор, проговорила она, я хочу догнать разведывательный отряд. Не одолжите ли вы мне свежую лошадь? Моя совсем выдохлась после этой ночи…

— Это будет небезопасно, мисс Родни, запротестовал майор. Совсем небезопасно. Там индейцы. Ума не приложу, как сумели добраться сюда Карадек и вы с Барковым. Он жестом указал на тело Пенна. Что вы об этом знаете?

Коротко и точно Энн описала ему происшедшее. Она не пыталась ни обелить себя, ни опустить какие-то подробности. За несколько минут она изложила всю историю.

— Понимаю, майор задумчиво посмотрел на ворота. Если бы я мог выделить вам сопровождающих, я бы сделал это, но…

— Если она знает дорогу, вмешался Муллени, я провожу ее. Мы с Пенном собирались посмотреть, как идут дела у Рейфа.

— Это может вам стоить жизни, предостерег майор.

— Мне случалось рисковать жизнью и раньше, пожал плечами Муллени. Кроме того, он провел ладонью по лысине, мой скальп вряд ли соблазнит индейцев.

Свежие лошади не требовали шпор. Муллени не был новичком на Западе, в жизни ему пришлось перепробовать едва ли не все мыслимые профессии. И его не волновал тот риск, на который им пришлось пойти. Дорога располагала к беседе и Муллени часами рассказывал спутнице о своей жизни на борту «Мэри С», о дружбе ее отца с Рейфом Карадеком, обо всем, что делал Карадек, чтобы облегчить старому скотоводу тяготы матросского труда и судовой жизни, как сберегал для него скудный матросский паек.

— Карадек? сказал под конец Муллени. Это один из лучших людей, которых я знал. Боец вот он кто. Видели бы вы, какую взбучку он задал этому Борджеру! И если бы не Рейф никому из нас не удалось бы сбежать. Он это задумал и осуществил.

Некоторое время они ехали молча. Теперь Энн понимала, что всегда должна доверять своей интуиции. Ведь инстинктивно она никогда не верила до конца Баркову и наоборот с самого начала ощущала доверие к Рейфу.

Он убивал людей, да. Но каких? Бонаро и Триггер Бойн, оба признанные и хвастливые убийцы; они недостойны даже попирать ту же землю, что и Рейф. Энн чувствовала, что должна найти Карадека, должна!

Ветер стал холоднее, и она посмотрела на Муллени:

— Похоже, выпадет снег.

— Точно, мрачно кивнул тот. Вроде бы еще не время, но такое бывало и раньше. А если задует северный ветер… он покачал головой.

Они разбили лагерь, пока еще было достаточно светло. Муллени зажег костер из сухих веток, почти бездымный. Пока Энн готовила ту немудреную еду, что захватила с собой, Муллени растер лошадей пучками сухой травы.

— Сумеете ли вы найти дорогу в темноте? спросил он.

— Да, наверное. Отсюда довольно легко, потому что видны горы.

— Ладно, сказал он, тогда будем двигаться. Энн нравился этот плотный моряк и ковбой. Она ехала впереди, уверенно заставляя лошадь идти быстрой рысью. Энн остановилась. Муллени подъехал к ней.

— В чем дело?

Девушка молча показала на следы одинокой лошади, пересекавшие путь отряда.

— Думаете, это Барков? Возможно… Солдаты ведь не знают, что произошло. Он может присоединиться к ним в поисках защиты.

Тут в голову ему пришла тревожная мысль, и он с беспокойством взглянул на Энн:

— А вдруг он попытается убить Карадека?

Она вздрогнула. Энн отдавала себе отчет в том, что такое вполне возможно. Что оставалось терять Брюсу? Он стал изгоем, и еще одно убийство ничего не изменило бы в его судьбе. А причиной постигшего его. краха был Рейф Карадек,

— Он может, согласилась Энн. Может.

Несколькими милями западнее, положив винтовку поперек седла и наклонив голову навстречу ветру, ехал Брюс Барков. Надежда метким выстрелом прикончить Карадека не покидала его. Задача казалась вполне посильной, а солдаты все равно списали бы эту смерть на индейцев. Впрочем, существовал и лучший путь: покончить со всеми разом. Если бы Баркову удалось обогнать отряд и первым разыскать Бо Марша и Джонни Джилла, он мог сперва пристрелить их, а потом Карадека. А если после этого он сумеет избавиться и от Шюта. Гомер окажется вынужден присоединиться к Баркову. Может быть, в конечном счете Дэн Шют был прав; может быть, убийство действительно является лучшим средством решения всех проблем.

Всесторонне и тщательно обдумывая эту идею, Барков свернул с дороги, по которой следовали солдаты. Существовал другой путь безопаснее и короче. Он направился к заброшенной теперь старой тропе Боузмена.

Барков поплотнее запахнул куртку, защищаясь от все усиливающегося холода. Его лихорадило от беспокойства, от неуверенности в себе, к которым примешивалась ненависть к Карадеку, Шюту, Энн Родни и ко всему вообще.

Ночь не заставила его остановиться лишь дважды он позволял себе короткие передышки. Когда он тронулся в путь во второй раз, уже начинало светать. Садясь в седло, Барков почувствовал, как щеки коснулись снежинка. Барков почти не замечал, что хлопья постепенно становятся все крупнее и гуще, а вот лошадь проявляла признаки беспокойства.

Барков знал, что Джилл и раненый исчезли. Люди Шюта не нашли их возле сгоревшего дома. До появления Карадека Брюс Барков не раз бывал в этом доме и хорошо знал окрестные холмы. Примерно в полумиле за домом в скалах находилась глубокая пещера, защищенная от посторонних глаз молодым лесом. Если Джонни Джилл отыскал эту пещеру, он мог перетащить Марша туда. Это было достаточно вероятно.

Брюс Барков не беспокоился о следах, которые оставлял за собой. Индейцы в такую суровую погоду вряд ли появятся, а идущий из форта отряд не отклонится так далеко на север.

Барков приближался к первой гряде холмов, отделявших Лонг-Вэлли от равнины, плавно понижавшейся к Паудер-ривер и старой тропе Боузмена. Он въехал в сосняк и начал подъем, исполненный решимости убивать. Ум его обострился, как у голодного койота. Загнанный в угол, лишенный предмета вожделений, Барков видел единственный выход в том, чтобы победить или отомстить во всеобщем и массовом убийстве.

Единожды убив, он без колебаний решился убивать еще и еще.

Он не заметил всадника на крупной серой лошади, который уже некоторое время следовал за ним. Барков не оглядывался назад, а усилившийся снегопад настолько сократил видимость и поглотил звуки, что догонявший его всадник казался просто тенью.

Справа, за недавно еще голой, а теперь покрытой снегом вершиной холма, чернело пятно сочащейся нефти. Поравнявшись с ним, Барков натянул поводья и посмотрел вниз.

Вот она, причина всего. Ключ к богатству такому, какого только может желать человек. Люди убивали и за меньшее. Брюс знал, где расположены еще четыре таких же выхода нефти, а стоила эта нефть от двадцати до тридцати долларов за баррель.

Барков слез с лошади и помешал нефть палкой. Она была вязкой, загустевшей от холода. Ее вид придал ему уверенности что ж, он все еще может выиграть.

В этот момент Брюс услышал, как скрипнул под чьими-то ногами снег, и взглянул наверх. Фигура облаченного в тяжелую куртку Дэна Шюта, восседавшего на крупном жеребце, показалась ему гигантской Шют сверху вниз посмотрел на Баркова:

— Попробовал удрать с ней, а? Я всегда знал, что в тебе есть что-то от койота, Барков.

Он поднял руку с зажатым в ней револьвером. Потрясенный Барков, не веря собственным глазам, следил за медленным движением ствола. Его собственный револьвер был заткнут за пояс под короткой, толстой курткой.

— Нет, задохнувшись, прохрипел он. Не надо! Дэн… Последнее слово сорвалось в визг, прерванный резким, коротким хлопком выстрела. Брюс Барков медленно согнулся и, схватившись за живот, упал в черную нефть, по которой стало расплываться красное пятно.

С минуту Дэн Шют неподвижно сидел, глядя вниз. Потом повернул лошадь и двинулся прочь. У него были свои планы. Перед тем, как начался буран, он заметил с перевала идущий из форта отряд. За ним на некотором отдалении следовали еще двое. И Шют подозревал, кем они могли быть. Предположение это стоило проверить.

ГЛАВА 13

Со всей возможной скоростью пробиваясь сквозь снегопад, отряд достиг развалин дома у каньона Безумной Женщины ни второй день по выходе из форта. От лошадей поднимался пар, а дыхание людей и животных туманом повисало а воздухе.

Никаких признаков жизни не было видно. Рейф слез с лошади и огляделся. Гладкая поверхность снега нетронута, но он сразу заметил, что с тех пор, как он уехал за помощью в форт, здесь многое изменилось. Корраль сломан, шалаш покинут.

Лейтенант Рэйсон задумчиво посмотрел по сторонам.

— Мы опоздали? спросил он.

Карадек колебался. Открывшееся его глазам не внушало надежд, но…

— Не думаю. ответил он. Джонни Джилл не дурак. Он что-то придумал. Кроме того, нигде не видно тел.

Он мысленно прошелся по каньону. Далеко уйти Джилл с раненым Маршем, безусловно, не могли. Наиболее многообещающим убежищем казался молодой лесок. Карадек направился туда. Райсон отдал приказ спешиться, и солдаты начал разводить костер.

Хирург Милтон Узит некоторое время смотрел вслед Рейфу, потом направился за ним. Догнав Карадека, он поинтересовался:

— Нет ли поблизости пещер? Рейф остановился, размышляя.

— Могут быть. Но я о них не знаю. Джонни тот много бродил в этих местах, может, и нашел одну. Давайте посмотрим. Затем в голову ему пришла новая мысль. Им ведьнужна вода, док. Пойдемте-ка к ручью.

В одном месте лед, которым уже покрылся ручей, был сломан.

— Кто-то пил здесь после того, как ударил мороз. Рейф опустился на колени и начал медленно ощупывать снег.

— Нашли что-нибудь? полюбопытствовал врач, которому действия Карадека оставались совершенно непонятными.

— Да. Тот, кто брал воду из ручья, пролил немного в этом месте. Вода замерзла я нащупал льдинки. Значит, воду брали с этой стороны. Медленно передвигаясь, он продолжал ощупывать снег. Вот, опять. Здесь ледяное кольцо ведро ставили на снег. Карадек выпрямился, внимательно изучая горный склон. Они где-то здесь, наверху. У них есть ведро, и один из них может ходить сюда за водой. Правда, найти их будет чертовски трудно. Впрочем, им нужно и топливо. Где-то пришлось ломать сучья, собирать дрова но, конечно же, далеко от убежища. Для этого Джилл достаточно опытен. Рейф указал на ближайшую группу деревьев на склоне. Не исключено, что он укрылся за этими деревьями. Добравшись туда, он, вероятно, поставил ведро, пока осматривался и удостоверялся, что его никто не видел.

Уэйт заинтересованно кивнул.

— Хорошая мысль. Давайте посмотрим.

Они подошли к деревьям. После нескольких минут поисков Уэйт наткнулся на такой же ледяной кружок, скрытый под тонким слоем снега.

— А дальше куда? спросил он.

Рейф поколебался, осматриваясь. Обычно человек автоматически следует по кратчайшему пути. Вот как раз подходящий просвет между деревьями. Карадек шагнул, потом остановился.

— Точно. Видите? На этой ветви снега мало. Вероятно, он задел ее, проходя мимо.

Карадек сознавал, что все это только догадки. Тем не менее, пройдя ярдов триста, посмотрел наверх и заметил скалу, просунувшую между деревьями каменное плечо. Возле ее основания громоздились валуны и обломки каменных плит.

Он направился туда и почти сразу же приметил на снегу кусочки коры и той древесной пыли, что скапливается между корой и сердцевиной ствола. Он обратил на это внимание Уэйта.

— Здесь он носил дрова.

Они остановились, и Рейф втянул носом воздух. Запаха дыма не чувствовалось. Живы ли они? Не довершил ли холод того, чего не смогли сделать пули? «Нет, решил он Джонни Джилл достаточно хорошо умел позаботиться о себе».

Рейф шел между камнями, сворачивая там, где поворот казался естественным. Неожиданно глазам его предстала наклонная гранитная плита, опиравшаяся на большой валун. Под ней было сухо. Рейф наклонился и заглянул внутрь. Там было темно и тихо, но какое-то шестое чувство подсказывало Карадеку. что здесь не так пусто, как кажется.

Согнувшись, они пробрались в пещеру. Впрочем, поначалу это не было настоящей пещерой просто обломок каменной плиты, создающий частичное убежище. Но футов через пятнадцать плита кончилась, под густыми кустарниками и тогда они увидели вход в настоящую пещеру, давным-давно сотворенную усилиями воды и ветра, и так хорошо скрытую валунами и кустарниками, что обнаружить ее можно было лишь с того места, где они находились.

Пещера добрых пятидесяти футов в глубину представляла собой гигантскую выемку, образовавшуюся в одной из стен диагональной расщелины, рассекавшей скальный массив. Они ступили на сухой песок и в тот же миг услышали голос Джилла.

— Привет, Рейф! он вышел из-за кучи каменных обломков. До сих пор я не мог видеть, кто идет. Винтовка у меня наготове, и появись тут кто-нибудь другой, он мог пожалеть об этом. Джилл выглядел похудевшим и усталым. Он здесь, док, и бредил всю ночь.

Пока Уэйт занимался раненым, Джилл с Рейфом отошли ко входу.

— Что произошло? с просил Джилл. Я уж подумал было, что они заполучили тебя.

— Нет, этого им не удалось. Но о том, что происходит, я знаю не слишком много. Энн в форту с Барковым. Говорит, что выходит за него.

— Что с Тексом? быстро с просил Джилл.

— Исчез бесследно, нахмурившись, покачал головой Рейф. Не знаю, что произошло в Пайнтед-Роке. Я отправлюсь туда, как только сообщу лейтенанту, где находится док. Тебе придется остаться здесь, потому что док должен вернуться в форт.

— А ты в Пайнтед-Рок?

— Да. Я убью Дэна Шюта.

— Хотел бы я посмотреть на это, мрачно проговорил Джилл. Но будь осторожен. Маленький ковбой серьезно взглянул на Рейфа. Что же все-таки с девушкой, босс?

Стиснув зубы, Рейф уперся взглядом в каменную стену пещеры.

— Не знаю, угрюмо сказал он. Я пытался ее отговорить, но, кажется, не слишком тактично.

— А ты сказал, что любишь ее? заткнув за пояс большие пальцы, полюбопытствовал Джилл.

— С чего ты взял? вытаращил глаза Карадек.

— Сужу по приметам. Ты стал сам не свой с тех пор, как увидел ее. Вы с ней одной породы, босс.

— Может быть. Но она, похоже, считает иначе. Она ни разу не захотела выслушать правду об отце. А на этот раз мы оба сорвались.

— Может, я и не разбираюсь в тонкостях обхождения с женщинами, но кое-что я все-таки заметил, босс. Сдается, объяснись ты ей в любви и она бы никогда не ушла с Барковым.

Рейф думал об этих словах по дороге в Пайнтед-Рок. Он еще не решил, что будет делать. Не представлял себе, где и как найдет Дэна Шюта. Он знал только, что должен его разыскать.

Доложив Райсону о положении дел, Карадек в одиночку отправился в Пайнтед-Рок. Он уже хорошо знал горную тропу. Даже непрекращающийся снегопад не заставил его отложить поездку.

Его сжигал внутренний огонь. Безрассудная отвага гнала Рейфа вперед; он должен был разрядить внутреннее напряжение действием, стрельбой. Все его враги были на виду, а карты лежали на столе открытыми.

Баркова он мог не принимать в расчет. Главное добраться до Дэна Шюта; при этом не стоило упускать из виду и Пода Гомера. То, что собирался сделать Карадек, было не меньшим своеволием, чем действия Баркова и Шюта, но за ним стояла справедливость.

Как раз перед рассветом этого второго, рокового дня Мул-лени остановился на короткий привал в маленьком лесистом распадке неподалеку от холмов. Не только лошади, но и девушка нуждались в отдыхе. Снега выпало уже много, и потому удалось расчистить лишь небольшое место. Когда они поели и выпили сваренный им кофе, Муллени встал.

— Собирайтесь, сказал он, а я пока приведу лошадей.

Всю ночь он размышлял над тем, что сделает, встретив Баркова. Он видел, как тот вытаскивал револьвер, чтобы выстрелить в Пенна, движение это было не слишком быстрым. Это сделает встречу равной, потому что Муллени знал, что и сам не умеет быстро выхватывать оружие.

Обнаружив, что лошадей нет, он остановился. Очевидно, они выдернули колышки и куда-то убрели. Муллени пошел по их следам. Крупного мужчину в тяжелой куртке, наблюдавшего за ним из-за кустов, он не заметил.

Дэн Шют подкрался к костру. Подняв глаза при его приближении, Энн поначалу приняла его за Муллени. Но тут же узнала и широко раскрыла глаза:

— Хэлло! Что вы здесь делаете?

В сонных на вид глазах Шюта застыла настороженность.

— Охотился за вами, ухмыльнулся он. Так и думал, что это вы. Увидев Баркова, я понял, что у вас что-то не получилось.

— Вы видели Брюса? Где?

— К северу отсюда. Он больше не будет вас беспокоить.

Шют снова ухмыльнулся. Барков был слизняк. Думал, что очень хитер, хотя и наполовину не был так умен, как Карадек, или так тверд, как я.

— Что случилось? сердце Энн учащенно забилось. Муллени должен вот-вот появиться. Он услышит голоса и все поймет.

— Я убил его, со своей циничной улыбкой проговорил Шют. В нем было немного хорошего. И не ждите своего спутника. Я увел лошадей и отпустил на волю. Пока он их поймает если вообще поймает пройдет несколько часов. Нам же пора собираться.

— Нет, заявила Энн. Я буду ждать. Он снова улыбнулся.

— Лучше уж двинемся потихоньку. Если он вернется, я вынужден буду его убить. Ведь вы не хотите, чтобы он был убит, верно?

Энн колебалась лишь секунду. Этот человек не остановится ни перед чем. Если понадобится, он собьет ее с ног и свяжет, но все равно увезет, убив перед этим Муллени. А этого она допустить не могла. Если сделать вид, что она идет ему навстречу, может быть, в будущем появится какой-то шанс…

— Иду, сказала она просто. У вас есть лошадь?

— Я привел вашу, ответил Шют. Садитесь. В то время, как Рейф Карадек приближался к Пайнтед-Року, Дэн Шют въезжал вместе с пленницей во двор своего ранчо, расположенного неподалеку от города. Далеко на юго-западе Рок Муллени давно уже добрался до того места, где Шют, наконец, отпустил его лошадь и уехал, ведя на поводу другую. Муллени продолжал преследование и почти через милю настиг своего коня. Одинокое, потерявшееся в снегопаде животное сначала заупрямилось, затем позволило себя поймать. Оказавшись верхом, он вернулся на место привала, но почти заметенные за это время следы мало что ему рассказали. Впрочем, главное Муллени удалось понять. Девушка уехала в сопровождении другого всадника.

Муллени забеспокоился. За время поездки он получил от Энн некоторое представление о Брюсе Баркове и Дэне Шюте. И знал также, что в городе опасались нападения индейцев.

Насколько он разбирался в повадках сиу, до весны или даже до лета они вряд ли что-нибудь предпримут. Отдельные перестрелки, разумеется, возможны, но, как правило, индейцы не воюют в холодные сезоны. И Муллени их за это не порицал. Все же следовало избегать любых групп индейцев-охотников, не пренебрегающих при случае возможностью поживиться любыми другими трофеями.

Муллени приблизительно представлял себе, в какой стороне лежит Пайнтед-Рок, однако инстинкт подсказывал ему, что синица в руках всегда предпочтительнее журавля в небе, и потому он вернулся на след армейского отряда и направился в Лонг-Вэлли.

Когда Рейф Карадек въехал на улицу Пайнтед-Рока на своем вороном, город казался вымершим и затихшим под снегопадом. Рейф спешился возле магазина.

Бейкер настороженно смотрел на Карадека, однако рассказал все, что знал о Тексе Бриско, о появлении Дэна Шюта и его угрозах, о бегстве Энн в форт в сопровождении Баркова. Когда же он узнал, что им обоим удалось достичь форта, у него отлегло от сердца.

С минуту они прислушивались к завыванию ветра под крышей.

— Не слишком-то уютно сейчас на улице, мрачно, сказал торговец. Настоящий буран. Но если Бриско нашел убежище, с ним может быть все в порядке.

— Не на этом холоде, хмуро ответил Карадек. Ни один человек, ослабевший от потери крови, не продержится долго на морозе. А прежде, чем погода улучшится, она станет еще намного хуже.

Стоя у прилавка и чувствуя, как охватывает его тепло, источаемое большой пузатой печкой, Карадек обдумывал положение. Бо Марш, хоть и очень плох, получил все же медицинскую помощь, и о нем позаботится Джилл. Пока что там больше ничего нельзя сделать.

Энн совершила свой выбор. Она уехала с Барковым. В глубине души Рейф понимал, что предпочтя Баркова Шюту, она сделала лучший выбор. Существовал, конечно, и еще один вариант… Впрочем, существовал ли? Да, по крайней мере, она могла его выслушать.

Однако форт был далеко, и Карадеку теперь оставалось лишь верить во врожденный здравый смысл Энн, который сумеет остановить ее, пока не поздно. В любом случае он не в состоянии вернуться в форт так быстро, чтобы чем-то ей помочь.

— Где Шют? спросил он.

— Понятия не имею, отозвался Бейкер. Ни слуху, ни духу. Но одно я берусь утверждать: Шют не примирится с бегством Энн.

Дверь распахнулась, приоткрыв на миг царящее снаружи снежное буйство, и в магазин вошел Пат Хигли. Сняв рукавицы, он протянул негнущиеся пальцы к докрасна раскаленному боку печки и посмотрел на Рейфа.

Мне послышалось, вы спрашивали о Шюте? Я только что видел, как он направлялся к своему ранчо. Причем не один, добавил Пат, растирая пальцы. Похоже, с ним ехала женщина.

— Женщина? недоверчиво спросил Карадек. Кто бы это мог быть?

— Он нашел Энн! воскликнул Бейкер.

— Она в форту, отозвался Рейф, с Барковым. Не мог же Шют увезти ее из-под носа у солдат?

— Нет, не мог, согласился Бейкер. Но она могла уехать одна. Она упрямая девушка, и если уж что задумает… После вашего отъезда у нее могли измениться намерения.

Рейф отверг эту мысль. Слишком уж она была невероятной. И где же Текс Бриско?

— Бейкер, сказал он, вы с Хигли знаете эти места. И вы знаете Текса. Как вы думаете где он может быть?

— Трудно сказать, пожал пленами Хигли. Непохоже, чтобы он знал окрестности. Люди Шюта шли по его следу. Им показалось, что лошадь бредет сама, без руки на поводьях. Потом лошадь зашла в ручей, и они потеряли след. Этот ручей впадает в Клир-Крик, и похоже, что лошадь направлялась по нему на запад. В какой-то момент Бриско должен был придти в себя. Если он двинулся в том же направлении дальше, это должно привести его к высоким, каменистым местам южнее большой вершины. Бели ему удалось их пересечь, он мог оказаться где-нибудь возле каньона Тенслип. Но все это только догадки.

— Есть на пути какие-нибудь убежища?

— Ничего похожего, если вы имеете в виду жилье. Зато а скалах укрытий много. Единственные люди в тех местах это сиу, а их настроения сейчас не назовешь дружелюбными. Именно там скрывается Человек, Который боится Собственной Лошади.

Искать Текса Бриско можно было с тем же успехом, что иголку в стоге сена, но ничего другого Рейфу не оставалось. И значит, он это сделает. Но его все время преследовала мысль о Дэне Шюте и женщине. А если это все-таки Энн? Карадек вздрогнул, представив ее в руках Шюта. В этом человеке не было ни капли порядочности и жалости.

— Бессмысленно отправляться в такой буран, сказал Бейкер. Вы можете переждать с нами, Карадек.

— Вы заговорили другим тоном, Бейкер, угрюмо заметил Карадек.

— Может же человек ошибаться? раздраженно просил Бейкер. Вот и я мог. Все здесь быстро пошло к черту с тех самых пор, как появились вы со своей историей про Родни.

— И все-таки я не останусь, сказал Рейф. Я еду искать Текса Бриско.

Дверь распахнулась, и все трое оглянулись. Вошел Под Гомер. В тяжелой куртке из бизоньей кожи шериф выглядел еще более квадратным и грузным. Он мрачно посмотрел на Карадека и направился к печке, на ходу сбрасывая куртку.

— Ты все еще здесь? поинтересовался он.

— Да, я еще здесь, Гомер. А вот вам пора отчаливать.

— Что?

— Вы меня слышали. Можете переждать буран, а затем отправляйтесь из города.

— Ты говоришь мне? Гомер повернулся, его квадратное жесткое лицо налилось кровью, в голосе звучала ярость.

— Я здесь шериф.

— Был, спокойно сказал Карадек. Ты с самого начала жил душа в душу с Барковым и Шютом, обделывал для них грязные делишки и подбирал объедки, которые тебе бросят. А теперь забавы кончились. Когда буран уляжется, сматывайся отсюда. Барков ушел, а через несколько часов не будет и Шюта.

— Шюта? недоверчиво спросил Гомер. Ты против Дэна Шюта? Да ты сошел с ума, парень!

— Да? пожал плечами Карадек. Впрочем, к чему этот спор? Повторяю: убирайся и никогда не возвращайся. И можешь прихватить с собой своего судью-дешевку.

— Это ты кончен, Карадек, рассмеялся шериф. Марш мертв. Бриско или мертв, или в бегах. Может быть, умер и Джилл. На что ты рассчитываешь?

— Джилл так же здоров как и я, спокойно сказал Рейф, а Бо Марше пользует армейский врач, так что и он выберется из леса. Что касается Текса, то он ушел от погони, и я надеюсь, что техасец вернется на собственных ногах. А вот хватит ли храбрости у ваших парней, когда приедем мы с Джиллом? Тома Блейзера нет, а с ним еще полдюжины. Забирай свою куртку, Рейф поднял ее левой рукой, и убирайся. Бели увижу тебя здесь после бурана, буду стрелять без предупреждения. А теперь проваливай!

Он швырнул тяжелую куртку в Гомера. Шериф, побагровев, увернулся. Ко всеобщему удивлению он не потянулся к револьверу, а прыгнул вперед, занося для удара кулак. Уступая Карадеку ростом, он был толще и шире в плечах человек могучего телосложения, признанный. в среде ковбоев и золотоискателей мастер драки без правил.

Карадек увернулся, но правой Гомер сумел нанести ему удар в скулу. Шериф нырнул, стараясь приблизиться и ударить головой, но Рейф внезапно ударил его левой в лицо, а правой отбросил Гомера назад, на кучу сложенных у стены мешков. Шериф попытался встать, но Карадек со злостью ударил обеими рукам и под ложечку. Под рухнул на колени.

— Вот так. Под, сказал Карадек, тяжело дыша. А теперь убирайся.

Стоя на коленях, шериф утирал кровь, капавшую из разбитого носа. Карадек надел куртку и направился к выходу.

Он отвел вороного на конюшню, почистил его. обтер и задал немного овса. Оседлав лошадь, направился на ранчо Шюта. Рейф никак не мог избавиться от мысли, что спутницей Шюта все-таки была Энн, хотя ей надлежало находиться далеко отсюда.

ГЛАВА 14

Ранчо Дэна Шюта лежало в излучине ручья, протекавшего по ложбине между двумя холмами. Стекая с этих холмов, лес рассеивался на равнине на несколько отдельных рощ, утопавших сейчас в снегу.

Одна тонкая струйка дыма поднималась из трубы дома, другая вилась над флигелем. Карадек решил идти напролом в закутанной, занесенной снегом фигуре вряд ли кто-нибудь опознает его до тех пор, пока расстояние не позволит пустить в ход револьверы. Рейф расстегнул пуговицу на куртке, чтобы в нужный момент легко выхватить и тот, который заткнут за пояс. Он вытащил правую руку из перчатки и поглубже засунул в карман: там она будет в тепле и в то же время достаточно свободна, когда дело дойдет до стрельбы.

Нигде не видно ни души. Если кто-либо и заметил его приближение, то любопытства оказалось явно недостаточно, чтобы выманить на холод для более пристального исследования.

Рейф подъехал прямо к дому, взошел на крыльцо и левой рукой постучал в дверь. Никакого ответа. Он постучал снова сильнее и громче. В ответ ни звука.

Все той же левой рукой он повернул ручку. Дверь легко отворилась, и Рейф, на всякий случай став в стороне, оставил ее широко распахнутой. Ветер завывал, внутрь полетели хлопья снега. Подождав немного он вошел и прикрыл за собой дверь.

Уши щипало от холода, и он с трудом подавил желание их растереть. Карадек обвел глазами обширную комнату. В громадном, сложенном из камней камине горел огонь. Посреди комнаты стоял стал, уставленный всякой снедью; на одном его конце несколько грязных тарелок свидетельствовали о чьей-то поспешной трапезе. На полу в этом месте осталось сырое пятно по все видимости, следы сапог.

В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь треском поленьев в камине да стоном ветра пол крышей. Рейф осторожно переступил через лежавшее на полу седло и разбросанную упряжь и откинул одеяло, закрывавшее один из дверных проемов. Пусто, Только незастеленная кровать со скомканным одеялом да лампа на прикроватном столике. На глаза попалась пара грязных носков; подойдя он нагнулся и пощупал, они были сырыми. Значит, не больше часа назад кто-то находился здесь.

Все так же держа руку под курткой, он подошел ко второму завешенному одеялом проему. За ним оказалась кухня. В большой печи из листового железа горел огонь, в кофейнике, стоявшем на нем, кипел кофе. Рейф отпустил револьвер и взял первую попавшуюся чашку. Наполняя ее, он еще раз огляделся по сторонам. Как и все в этом доме, кухня была хорошо устроена, но плохо содержалась: грязный пол, немытые тарелки с остатками пищи.

Он уже поднял было чашку, как вдруг заметил что-то белое. Сердце дало перебой на куче дров лежал женский платочек! Карадек повертел его в руках, поднес к лицу и ощутил слабый аромат духов аромат, который он слишком хорошо помнил.

Значит, всадницей рядом с Дэном Шютом была Энн Родни! Но где же она теперь? И как все это могло случиться?

Рейф выпил кофе и поспешно вышел наружу. Не обращая внимания на продолжающийся снегопад, он осмотрел корраль, потом конюшню. В ней стояло несколько лошадей. У двух из них, как вскоре убедился Карадек, шкуры еще не успели окончательно высохнуть у серого жеребца и гнедой кобылы, в которой Рейф сразу же узнал лошадь Энн.

Хмурясь, Рейф посмотрел вокруг. На пыльном полу заметил маленький след, почти стертый другим, большим. Шют оседлал двух лошадей и увез девушку? Если так, то куда и почему? Неожиданно к нему пришла уверенность, что Шют не увозил девушку. Скорее всего, это она ускользнула, оседлала лошадь и бежала.

Это предположение было притянуто за волосы, однако оно не только отвечало желанию Карадека, но и объяснило немногие известные ему факты.

Необследованным только остался флигель для ковбоев. Когда, распахнув дверь, он вошел внутрь, глазам его предстали четверо ковбоев. Трое лежали на койках, а четвертый протянул к печке босые ноги, сидя на сделанном из бочки стуле. Всех четверых Рейф знал в лицо, но никого не мог бы назвать по имени. Они видели его правую руку, засунутую за борт куртки, и сидели спокойно, правильно оценив значение этого жеста.

— Где Дэн Шют? спросил он наконец.

— Понятия не имею, отозвался сидевший на бочке.

— И никто из вас не знает? поочередно обвел всех глазами Карадек.

Худощавый человек с жестким лицом и шрамом на подбородке усмехнулся, показав желтые зубы. Он приподнялся на локте.

— Он приехал сюда около часа назад вместе с этой девушкой из магазина. Они вошли в дом. Так что если хотите, чтобы вас убили идите туда.

— Я был там. В доме никого.

Худощавый ковбой сел.

— Правда? Не понимаю. Зачем человеку, имея красивую девочку, отправляться куда-то в такой буран? Рейф Карадек холодно посмотрел на ковбоев.

— Вот что, парни, сказал он, собирайте-ка вещички, и как буран уляжется, уходите отсюда. С Дэном Шютом кончено.

— А не считаешь ли ты неклейменный скот, приятель? поинтересовался человек с жестким лицом, насмешливо улыбаясь. Дэн Шют успокаивал и не таких как ты. Он уже позаботился о Баркове.

— Позаботился? переспросил Рейф; для него это оказалось новостью. Откуда знаешь?

— Он мне сам сказал. Эта девушка, мисс Родни, уехала из форта, сбежав от Баркова, и направилась по следам армейского отряда. Шют видел все это. И Баркова тоже видел. Он выследил Баркова и застрелил его. Потом догнал девушку и того странного типа, что сопровождал ее.

Рассказ многое объяснил Рейфу.

— Ты не видел, как они уезжали?

— Только не мы, сухо сказал тощий ковбой. Никто из нас не нанимался пасти коров или женщин в буран. Начинается буря мы прячемся. И впредь будем поступать так же.

Пятясь, Рейф вышел наружу. Ветер рвал на нем одежду, спотыкаясь, Карадек вернулся в дом.

Больше, чем когда-либо, он был убежден, что Энн сбежала. Но где ее искать? Направилась в город? Однако для нее было бы куда безопаснее избрать дорогу в горы, и там искать убежище.

Рейф почти не питал надежды найти Энн, но знал, что сюда она никогда не вернется. Сидя в доме, он спокойно поел и выпил кофе. Затем пошел в конюшню, где оставил своего вороного. Усевшись в седло, он сквозь буран стал пробиваться к дороге, ведущей в город.

Джин Бейкер и Пат Хагли дружно воззрились на вошедшего Карадека. Поняв, что Рейф один, Бейкер побледнел.

— Вы нашли? спросил он. Это была Энн? Рейф коротко рассказал обо всем, что узнал.

— Она, видимо, убежала, согласился Хигли. Шют никогда бы не увез ее со своего ранчо, в такой буран. Но куда она могла поехать?

Рейф поделился своими соображениями на этот счет.

— Все верно, печально кивнул Бейкер. Но что же делать?

— Ждать, отозвался Хигли. Только ждать.

— Я не собираюсь ждать, заявил Рейф. Если она покажется здесь, задержите ее. Если понадобится, застрелите Дэна хоть из засады, хоть в спину. Уберите его с дороги. Я направляюсь в горы. Может быть, наткнусь на какой-нибудь след.

Двумя часами позже, дрожа от холода, Рейф Карадек понял, насколько безрассудное он принял решение. Его вороной упорно шел по засыпанной снегом тропе, извивавшейся между буреломом и кустарниками. Он дважды пересекал ручей, но не обнаружил ничего похожего на следы. А ведь это же направление было избрано и раненым Тексом Бриско.

Никакой след не мог сохраниться в мире, заполненном крутящимся снегом, сквозь который продирался Рейф. Ветер выл и рвал с него одежду даже здесь, в частичном укрытии мелколесья. И все же Карадек продвигался вперед сперва верхом, потом спешившись и ведя лошадь в поводу, чтобы она хоть немного отдохнула. Погода не улучшалась, а становилась все хуже, но он шел и шел, по возможности выбирая самый легкий путь в надежде, что так же поступала и Энн.

Временами он упирался в ветер, как в подвижную, плотную стену. Вороной начал спотыкаться, и неожиданно Рейф преисполнился раскаяния. За последние дни лошади крепко досталось. Даже ее, казалось, неистощимая сила стала мало-помалу иссякать.

Щуря глаза от несущегося навстречу снега, Рейф смотрел вперед. От ничего не видел, но чувствовал, что горный склон находится слева от него. Двинувшись в это направлении, он встретил более густой лес и отдельные разбросанные валуны. Он пошел дальше, надеясь отыскать какое-нибудь убежище для себя и для лошади.

Почти через час Карадек нашел его сухое песчаное место под скальным козырьком, защищенное от ветра и снега как этим каменным навесом, так и росшими вокруг деревьям и и кустами. Рейф завел туда лошадь и быстро развел костер.

С нижней стороны упавшего дерева он отодрал большие полотнища коры и наскреб немного сухой древесной трухи, потом наломал сучьев. Через несколько минут костер разгорелся. Тогда он расседлал лошадь и растер ее пригоршней раскрошенной коры. Покончив с этим, он задал вороному немного овса, прихваченного из конюшни Шюта.

Рейф устроился у огня и вскипятил кофе. Подремывая и лишь время от времени подкидывая в костер сучья, он привалился спиной к скале; мысли его были далеко отсюда.

Как-то незаметно он уснул. Ветер стонал и завывал в скалах, тщетно пытаясь дотянуться до него своими ледяными пальцами. Костер ровно горел, а вороной мирно подремывал, стоя возле лежащего хозяина.

В какой-то момент, полупроснувшись, Рейф заметил, что бревно прогорело; он подвинул его к огню и положил поперек другое, после чего задремал опять.

Внезапно он окончательно проснулся. Уже наступил день, а буран бушевал по-прежнему, сквозь обугленные бревна рдел огонь костра. Рейф поднял глаза.

Напротив сидели шестеро индейцев, их винтовки были направлены на него. Лица суровы и непроницаемы. Двое выступили вперед, рывком подняли на ноги, отобрали револьверы и знаками приказали сесть на лошадь.

Карадек настолько окоченел, что едва мог осознать происшедшее. Один из индейцев, завернутый в поношенное красное одеяло, убеждал, в чем-то остальных, указывал на вороного и делая угрожающие жесты. Вот чем все кончилось он стал врагом.

ГЛАВА 15

Рейф Карадек открыл глаза и ничего не понял его окружала тьма. Он рывком сел. Но прошла еще долгая минута, прежде чем он вспомнил, что стал пленником и находится в селении племени огаллала.

Его привезли сюда два дня назад и оставили связанного по рукам и ногам в вигваме, где он сейчас и находился. Несколько раз в вигвам заходили сквау, принося ему пищу и питье.

Стояла ночь. Туго связанные руки распухли. Огонь в очаге жарко горел, сшитый из шкур вигвам был наполнен дымом, медленно уходившим через верхнее отверстие. Рейф чувствовал, что ночь на исходе.

Что произошло за это время в Пайнтед-Роке? Где Энн? И где Текс Бриско? Вернулся ли Дэн Шют?

Рейф перекатывался ко входу, чтобы глотнуть свежего воздуха, когда полог откинулся и вошла сквау. Она быстро проговорила что-то на языке сиу, потом выхватила из огня ветку и поднесла ее к лицу Рейфа. Он отшатнулся, полагая, что она хочет выжечь ему глаза. Но затем, глядя поверх пламени, убедился, что перед ним та самая индейская девушка, которую он спас когда-то от Триггера Война.

Продолжая возбужденно говорить, она склонилась над ним. Нож скользнул под связывавшие Рейфа ремни и разрезал их. Растирая лодыжки, он поднял глаза и в свете импровизированного факела увидел лицо индейца. Тот заговорил гортанно, но на неплохом английском.

— Моя дочь говорит, что ты тот самый человек, который помог ей.

— Да, ответил Рейф. Сиу не враги мне, и я им не враг.

— Тебя зовут Карадек. Это был не вопрос, а скорее утверждение.

— Да, Рейф с трудом поднялся на ноги, растирая руки.

— Мы знаем твою лошадь знаем лошадей остальных.

— Остальных? быстро спросил Рейф. Здесь есть еще и другие?

— Да. Девушка и мужчина, который ехал на одной из наших лошадей. Ему много лучше.

Энн и Текс! Сердце Рейфа подпрыгнуло.

— Могу я их видеть? спросил он. Это мои друзья. Индеец кивнул. С минуту он изучал Рейфа.

— Я думаю, ты хороший человек. Меня зовут Человек, Который Боится Собственной Лошади.

Вождь огаллала! Рейф тоже посмотрел на индейца.

— Я знаю твое имя. Ты и Красное Яблоко великие вожди сиу.

Вождь кивнул.

— Есть и другие. Джон Грэсс, Гэлл, Безумная Лошадь. У сиу много великих людей.

Девушка отвела Рейфа к палатке, где он нашел Текса Бриско лежащим на куче шкур и одеял. Текс был бледен, но при виде Рейфа улыбнулся.

— Славно снова увидеть тебя, сказал он. А вот и Энн.

Рейф повернулся и посмотрел на девушку. Улыбнувшись, она протянула ему руку.

— Теперь я знаю, какой была дурочкой. Мне рассказали все сначала Пенн, потом Муллени и Текс.

— Пенн? Муллени? прищурил глаза Рейф. Они здесь?

Энн быстро рассказала обо всем.

— Барков мертв, объявил им Рейф. Убит Шютом.

— Энн рассказала мне об этом, отозвался Текс. Он на это напрашивался. А где теперь Дэн Шют?

— Не знаю, пожал плечам и Карадек. Но собираюсь выяснить.

— Пожалуйста, Энн подошла к нему, пожалуйста, не связывайтесь с ним, Рейф! Хватит уже убийств! Вы можете пострадать, а я не перенесу этого.

Он посмотрел на девушку.

— Это значит для вас так много? Энн опустила глаза.

Да, сказала она просто, так много.

Вся грязь и запущенность Пайнтед-Рока была скрыта чистотой свежевыпавшего снега, и город притих среди этой белизны. Под охраной отряда огаллала Энн, Рейф и Текс подъехали к городской окраине и быстро попрощались с дружественными воинами.

Улица была пустынна; казалось, город не замечал их появления.

Из магазина навстречу им выбежал Бейкер. Вместе с Энн он помог Тексу спешиться и войти внутрь.

Рейф Карадек привязал вороного к коновязи и огляделся в поисках Шюта. Через несколько минут Дэн будет знать, что он вернулся. А как только известие достигнет ушей Шюта, начнут разворачиваться события.

В магазине Рейф встретил Пата Хигли. Выслушав рассказ Карадека, тот кивнул.

— Шют вернулся в город, сообщил он. Думаю, потеряв Энн в буране, он предположил, что она сделает круг и вернется сюда.

— А где Под Гомер? спросил Рейф.

— Если вы имеете в виду, убрался ли он из города, то могу сказать, что нет, ответил Бейкер. Он носит теперь два револьвера.

Хигли поддержал его:

— Они не сдадутся без боя. Рейф нетерпеливо кивнул:

— Все это кончится сразу же, как только будет убран с дороги Шют.

Открылась дверь, и Рейф вскочил при виде входящих Джонни Джилла и Рока Муллени.

— Солдаты соорудили сани, с порога начал Джилл, и забирают Бо в форт. Вот мы и подумали, что неплохо бы приехать сюда и побыстрее, мало ли что тут может произойти.

Энн пригласила Рейфа на чашку кофе. Она чинно предложила ему стул, расстелила салфетку, поставила возле его чашки сливочник. Положив в чашку сахар, Рейф поднял глаза на девушку.

— Сможете ли вы когда-нибудь простить меня? спросила она.

— Тут нечего прощать, ответил он. Мне не в чем вас обвинять. Вы были уверены, что ваш отец мертв.

— Я не могла понять, почему вокруг этой земли такая возня, пока не узнала о нефти. Она в самом деле так дорого стоит?

— Порядочно. Сейчас, конечно, возникнут немалые трудности с доставкой, но вскоре эта проблема будет решена, и тогда ее ценность намного возрастет. Думаю, об этой стороне дела они знали лучше нас. Карадек посмотрел на Энн. Я никогда не собирался предъявлять права на свою половину ранчо, добавил он. Не собираюсь и теперь. Мне просто нужны были законные основания, чтобы сотрудничать с вами. Но теперь опасность миновала, и я отдам вам документ на владение землей, завещание вашего отца и другие бумаги.

— О нет! быстро воскликнула Энн. Ни в коем случае! Мне нужна ваша помощь. Без вас мне не управиться с делами. Вы должны вступить во владение своей частью ранчо и остаться. Это, прибавила она, в том случае, если вы не считаете меня слишком ужасной после всего, что я натворила.

Рейф покраснел.

— Вовсе вы не ужасны, Энн, неуклюже сказал он, поднимаясь из-за стала. По-моему, вы удивительны. Пожалуй, я думал так всегда с того самого дня. Как впервые вошел в этот магазин. Он посмотрел в окно и вздрогнул: Там Дэн Шют. Мне надо идти.

Энн тоже поднялась, побледнев так, Что даже губы поблекли. Когда он откинул занавеску, девушки крикнула вслед:

— Возвращайся, Рейф! И буду ждать!

Он прошел через магазин к выходу) и что-то в его облике и походке подсказало остальных), что сейчас произойдет. Мул-лени схватил винтовку и двинулся вслед за Рейфом; Бейкер стал доставать дробовик.

Рейф Карадек быстро окинул взглядом заснеженную улицу. На рассвете здесь проехала повозка, потом оставили на снегу следы несколько всадников; Их лошади стояли возле коновязи. Но в остальном улица являла собой ровное, непотревоженное пространство чистейшей белизны.

Стоя на крыльце, Рейф заметил серого жеребца Дэна Шюта, привязанного у коновязи «Националя», но самого ранчеро не было видно. Скорее всего, Шют в Национале. Рейф неторопливо подошел к салуну и распахнул дверь. Джо Беисон взглянул на него из-за стойки и поспешно стал отходить к дальнему ее концу. Под Гомер, развалившийся на стуле в другом конце зала, резко выпрямился; глаза его метнулись к фигуре крупного мужчины, стоявшего возле стойки спиной к залу. В своей короткой, тяжелой куртке Дан Шит Выглядел громадным. Он был без шляпы, и грива светлых волос, грубых и нечесанных, блестела на солнце.

Войдя, Рейф остановился и внимательным взглядом обвел зал; потом его глаза остановились на могучей спине у стойки.

— Ну что ж, Шют, — спокойно проговорил он. Поворачивайся и получай.

Шют обернулся. На лице его застыла широкая ухмылка, но в глазах прыгали злобные огоньки. Медленно и нагло он оглядел Карадека с ног до головы.

— Убить тебя было бы слишком просто, заявил он Я пообещал себе, что собственными руками разорву тебя, когда придет время. А уж если что останется понаделаю дырок. Я убью тебя, Карадек.

Краем глаза Рейф заметил, что Джонни Джилл прислонился к косяку задней двери, а Рок Муллени только что вошел вслед за ним.

— Сними револьверы, Карадек, и я тебя убью, мягко проговорил Шют.

— Это их бой, прозвучал голос Джилла. Пусть дерутся как хотят.

Услышав этот голос, Гомер побледнел и, вздрогнув, оглянулся. Тем временем в распахнутую дверь вошли Хигли и Бейкер. Под Гомер облизал пересохшие губы и покосился на Бенсона. Владелец салуна выглядел несчастным.

Дэн Шют расстегнул пояс и снял оба ремня, положив большие револьверы на стойку рукоятками к себе. У противоположного конца стоики проделал то же самое Рейф Карадек. Потом они одновременно сбросили куртки.

Гибкий и широкоплечий Рейф был на дюйм ниже и на сорок фунтов легче противника. Узкобедрый и поджарый, словно борзая, он казался воплощением скорости, хотя мощные руки и плечи свидетельствовали о годах тренировок и тяжелого труда с киркой, топором и мокрыми корабельными снастями.

Шея Дэна Шюта была толста, грудь широка и массивна. Он обладал плоским, твердым животом и огромными руками. От всего облика Шюта так и разило откровенно животной силой и мощью. Облизываясь, точно голодный волк, он двинулся вперед. Шют ухмылялся, и в его жестоких светло-серых глазах плясали искорки.

Он не рванулся и не прыгнул. Все с той же усмешкой на губах он подошел к замершему в ожидании Карадеку. Но стоило Шюту приблизиться, как Рейф неожиданно, опередив противника, нанес удар снизу вверх левой под ложечку. Шют вздрогнул и сощурился. Потом попытался ударить головой сверху вниз.

Покачнувшись, Рейф локтем отразил удар и сделал шаг в сторону, чтобы не оказаться зажатым в угол.

По-прежнему ухмыляясь, Дэн Шют продолжал надвигаться на Карадека. Этот громадный человек был обманчиво быстр. Внезапно он прыгнул на Рейфа ногами вперед.

Карадек отскочил, но слишком медленно ноги Шюта замкнулись вокруг его ног, И Рейф рухнул на пол. Он сильно ударился и невольно уступил инициативу Шюту.

Перевернувшись, тот оперся на левую руку и замахнулся правой. Это был злобный удар с полуразмаха, и он обрушился на подбородок Рейфа. В глазах полыхнуло, и Рейф почувствовал, что теряет сознание.

Подчиняясь скорее инстинкту, чем разуму, Карадек увернул голову, и следующий удар скользнул лишь по уху. Высоко взбросив ноги, он перекинул Дэна через себя. Оба вскочили и ринулись друг на друга так что от их столкновения вздрогнул зал.

В голове у Рейфа гудело; от сокрушительных ударов голова моталась из стороны в сторону. Правой он ударил Шюта в лицо и увидел тонкую кровавую полоску, появившуюся на щеке. Он вновь обрушил правый кулак на то же место ранка расширилась, из нее заструилась кровь.

Однако это не заставило Шюта сбавить темп. Нырнув, он толкнул Рейфа плечом, и тот на миг потерял равновесие: в ту же секунду кулак Шюта угодил ему в скулу. Рейф попытался было уйти от следующего удара, но поскользнулся в луже на полу. Падая, он заметил, как Шют отвел ногу, готовясь ударить Лежащего по голове и тем кончить дело. Извернувшись, Рейф сумел изменить направление падения и подшиб ногу, на которую опирался его противник. Оба упали одновременно и так же одновременно поднялись.

Когда эти двое сошлись снова, присутствующим стало ясно, что человеческий разум перестал управлять их действиями; Они схватились, как звери, хуже, чем звери, ибо за каждым стоял многолетний опыт драки, боев и сражений в самых темных, жестоких и диких закоулках мира. Каждый из них превратился в сгусток животной силы; обоими двигало поднимающееся изнутри яростное стремление жажда биться до конца, чтобы выжить.

Рейф рванулся к Шюту, нанося ему злобный, режущий удар левой. Потом его правая вновь метнулась к разбитой щеке Шюта, и кровь полилась сильнее. Он оттолкнул Дэна, нанес удар сцепленными руками по корпусу, а затем повернулся и борцовским приемом бросил Шюта на пол. Как только Шют поднялся, Рейф снова ринулся в бой. После резкого удара левой в лицо сквозь приоткрывшиеся размозженные губы Шюта стали видны разбитые зубы. Собравшись, Рейф всю силу вложил в апперкот, который поднял Шюта на цыпочки. Однако жажда битвы все его пылала в глазах шатающегося, пьяного от ударов и боли Шюта.

Он схватил со стойки бутылку и ринулся на Рейфа. Тот повернулся, смягчая удар, и услышал, как бутылка со стеклянным хрустом разбилась об его левое плечо; рука разом онемела. Но Карадек, собравшись с силами, провел этой занемевшей левой рукой хук и почувствовал. Как кулак погрузился в тело Шюта.

Ранчеро отлетел и ударился о стол, возле которого стоял Джин Бейкер; оба упали. Шют быстро перекатился и встал на колени кровь лилась из щеки, теперь уже разорванной от губ до самого уха, губы размозжены, один глаз заплыл и посинел. В этом лице уже не было ничего человеческого. Но в зрячем глазу горел злобный, смертоносный огонь безумия. Руками он сжимал охотничью двустволку Джина Бейкера.

Он не произнес ни слова просто поднял ружье и нажал на оба курка.

Но в тот момент, когда палец Шюта готовился надавить спусковые крючки, Рейф схватил стоявший рядом стол и одним могучим рывком метнул его в стоящего на коленях человека. Ружье изрыгнуло гром и Пламя в тот миг/ когда Рейф упал и перекатился по полу.

Стоявший за стойкой Джо Бенсон получил в лицо оба заряда дроби и откинулся назад со странным, задыхающимся воплем. С побелевшим от ужаса лицом Под Гомер уставился на то место, где только что находился Бенсон.

Рейф вскочил. В зале воцарилась мертвая тишина. Шатаясь, Карадек подошел к Дэну Шюту. Ранчеро лежал на спине, раскинув руки, голова его была повернута под неестественным углом.

— Стол! сказал подошедший Муллени. Стол сломал ему шею.

Рейф повернулся и, пошатываясь, направился к выходу. Там его перехватил Джонни Джилл. Он поддержал Рейфа и надел на него пояс с револьверами.

— Как насчет Гомера? спросил он.

Но шериф уже вставал навстречу, поднимая руки.

— Не начинай ничего. С меня хватит. Я ухожу. Карадек молча кивнул. Кто-то принес ведро воды. Рейф опустился на колени и принялся плескать ледяную воду на лицо и голову. Потом он насухо вытерся протянутым кем-то полотенцем и потянулся было за курткой, но в этот момент вернулся из магазина Бейкер с чистой рубашкой в руках.

— Это из-за меня получилась история с дробовиком, сконфуженно проговорил он, но все произошло так быстро, что я и понять-то ничего не успел.

Рейф попробовал улыбнуться и не смог. Лицо распухло и одеревенело.

— Забудете об этом, сказал он. И давайте уйдем отсюда.

— Вы не собираетесь уезжать? спросил Бейкер. Энн сказала, Что…

— Уезжать? Конечно, нет! У нас здесь нефтяной бизнес, да и ранчо требует забот. Из форта я послал телеграмму на ранчо СИ Бар в Техасе, чтобы прислали еще стадо скота.

При виде Рейфа глаза Энн широко раскрылись. Карадек прошел мимо нее и упал поперек кровати.

— Не обращай внимания, милая, сказал он. Мы поговорим обо всем, когда я проснусь.

Энн собралась что-то ответить, но в комнате уже раздался заливистый храп.

Миссис Бейкер улыбнулась. Если мужчина хочет спать пусть спит. Я бы сказала, он это заработал.

Вниз по склонам холмов

Джоди и Джонне, Бо и Анжелике, каждый из которых внес какой-то вклад в эту книгу.

Глава 1

Когда Харди Коллинз проснулся, жеребца Биг Реда не было. Накануне Харди сам привязал его и теперь с неожиданным чувством вины вспомнил, что, торопясь вернуться к костру, плохо заколотил колышек в землю.

Харди понял, что конь ушел, поскольку с того места, где он лежал, ему был бы виден темный контур тела животного на фоне неба. Напуганный случившимся, он минуту-другую лежал тихо.

От костра остались только красные угли… Где-то разговаривал с луной койот… В фургоне пошевелилась во сне миссис Энди.

Биг Ред ушел по его вине. Мистер Энди все время говорил, что Харди уже достаточно взрослый, чтобы отвечать за свои поступки, а если не считать встречи с отцом, ккоторому он ехал, Харди больше всего на свете хотелось, чтобы мистер Энди признал его достойным доверия.

Когда их караван пересекал Равнины, никто не отлынивал от работы. Даже Бетти Сью, которой недавно исполнилось три, вместе с матерью собирала бизоний помет.

Стараясь не шуметь, Харди вылез из-под одеял и натянул сапоги. По звездам он видел, что до рассвета уже недолго, но рассчитывал найти жеребца и вернуться, прежде чем кто-нибудь заметит его отсутствие. А где надо искать, Харди знал.

Особенно осторожным ему приходилось быть из-за Бетти Сью, которая следовала за ним, куда бы он ни шел. Если она сейчас проснется, то начнет задавать вопросы. «Беда с женщинами, — решил Харди, — они задают слишком много ужасно глупых вопросов».

Первым делом мальчик достал флягу. Мистер Энди предупреждал его, что человек на Западе никогда не должен оставаться без фляги с водой, а там, где жил отец Харди, воды постоянно не хватало.

Охотничий нож был всегда при нем — с тех пор как горец ^[79], как-то раз остановившийся поужинать и поболтать в их лагере, между прочим заметил, что если у индейца или горца есть нож, то они выживут в любых условиях и при любых обстоятельствах.

С невысокого холма, на котором расположились кольцом фургоны, местность хорошо просматривалась, а до оврага, где Харди рассчитывал найти жеребца, было чуть больше мили. Там вокруг источника росла сочная трава, и пока переселенцы разбивали лагерь, лошади паслись в этом месте. А когда перед сном Харди пошел за Биг Редом, тот покинул пастбище очень неохотно; скорее всего жеребец вернулся туда.

Вдалеке от фургонов уже не казалось так темно. Харди прошел почти треть пути, когда услышал сзади шорох и испуганно обернулся. Это была Бетти Сью.

— Разворачивайся и топай назад, — сказал Харди. — Что скажет твоя мама?

— Ничего не скажет, если я буду с тобой.

— Иди назад, — повторил он. — Мне нужно найти Биг Реда.

— Я хочу с тобой.

«Если я сейчас заставлю ее вернуться, — подумал Харди, — она наверняка заблудится. Или попытается, сделав крюк, обогнать меня».

— Ладно. Только веди себя тихо. Поблизости могут оказаться индейцы.

Девочка семенила рядом, и Харди признался себе, что рад ее обществу. Он не очень боялся индейцев и упомянул их лишь затем, чтобы Бетти Сью вела себя тише. Мистер Энди и все остальные сходились во мнении, что в это время индейцев в здешних краях нет.

Когда они достигли оврага, в котором большой гнедой конь мирно щипал траву, небо на востоке только начинало бледнеть. Навострив уши, Биг Ред посмотрел на детей и начал медленно приближаться к ним, волоча за собой колышек. He дойдя нескольких шагов, он остановился, вскинув голову, раздувая ноздри и вслушиваясь в ночь.

— Ты и впрямь пуглив, Ред, — сказал Харди, подхватывая колышек. — И ты причинил уйму хлопот, скрывшись от нас. А если бы мы ушли и оставили тебя? Что бы ты тогда делал?

Биг Ред был сильным крупным жеребцом — и вместе с тем домашним баловнем. Харди впервые уселся на него верхом в четырехлетнем возрасте, а Биг Ред был игривым двухлеткой, пугливым с незнакомыми людьми, а временами коварным. Он до сих пор оставался таким. Особенно жеребец не любил, когда кто-нибудь возился возле его хвоста. Он лягался, как мул, когда мистер Энди пытался вычесывать из его хвоста репьи.

Харди заботился о Биг Реде с тех пор, как тот был жеребенком; он скармливал ему морковки и турнепс и водил на водопой. Биг Ред знал, кто его лучший друг чуть ли не со дня рождения.

Харди был слишком мал, чтобы забраться на лошадь без посторонней помощи — ведь рост Биг Реда превышал семнадцать ладоней ^[80]. Харди мог только подсадить Бетти Сью.

— Харди! Там сливы… — воскликнула девочка.

Харди в отчаянии оглянулся на нее.

— Сливы! Все тебе сливы! Это не сливы, а черная смородина.

С вызывающим пренебрежением к названиям Бетти Сью уже запихивала ягоды в рот. До них донесся слабый треск, словно где-то вдали ломали сучья, и Харди взглянул на небо.

Было ясно, что их возвращение не останется незамеченным. Но если они принесут с собой полную шляпу черной смородины, может быть, мистер Энди не будет очень сердиться.

Харди показалось, что он услышал крик животного или ребенка. Он прислушался, но не уловил больше ни звука. Мальчик стал собирать ягоды, отправляя в рот каждую третью.

Когда шляпа наполнилась, они двинулись в обратный путь — Бетти Сью, с руками и губами, перемазанными смородиновым соком, восседала на лошади. Она делала то, что ей говорили, не вдаваясь в споры, — не то что большинство взрослых женщин. Они всегда спорят с мужчинами — даже миссис Энди, которая ничего не может сделать, не наговорив сперва столько слов… Больше, чем сойка над ужом.

Они выбрались из оврагов ярдов за двести от лагеря. И тогда Харди увидел дым…

Внезапно он испугался. Дыма было очень много, он такого никогда не видел — даже в тот раз, когда кто-то, уронив горящие угли, поджег траву внутри кольца фургонов. Харди послышался лошадиный топот, но когда они одолели последний подъем, то глазам их предстал только дым. И то, что могло быть пылью.

Первым делом Харди бросилось в глаза отсутствие белых тентов на фургонах. Конечно, на самом деле в них оставалось уже не слишком много белого, но на фоне прерии они выглядели именно так и с расстояния в несколько миль походили на череду облачков, плывущих над самой землей. Не было ни следа обычной для этого времени суеты, связанной с подготовкой к отправлению в путь. Едва заметив дым, Харди замедлил шаг и пошел рядом с лошадью, взяв за руку Бетти Сью. Сейчас он бессознательно сжал пальцы, и Бетти Сью вскрикнула.

Биг Ред резко остановился. В глазах жеребца был виден испуг, он явно ощущал какой-то запах, который ему не нравился. Харди встал на цыпочки и снял Бетти Сью со спины коня. Перед тем как отправиться на Запад, он слышал немало рассказов о нападениях индейцев и о том, как надо поступать в таких случаях. И Сквайрс, тот горец, что останавливался у них поужинать, тоже говорил об этом. И теперь Харди понял, что произошло. Он вогнал колышек в землю и положил руки на плечи Бетти Сью.

— Посиди здесь, — сказал он. — Мне нужно пойти туда. Если сдвинешься хоть на дюйм — я тебя никогда и никуда больше не возьму.

Девочка спокойно взглянула на него.

— Я хочу к маме.

— Сиди здесь.

Харди медленно взобрался по длинному склону холма. Сердце его тревожно билось, в горле стоял ком, которого он никак не мог проглотить.

В караване переселенцев насчитывалось всего двенадцать фургонов, однако, отправившись в путь в конце сезона, они рассчитывали добраться благополучно. Напал на них маленький отряд индейцев; численный перевес был на стороне переселенцев и составлял почти два к одному; столкновение оказалось полнейшей неожиданностью и для тех, и для других.

Команчи, отклонившись далеко на север от своих охотничьих угодий, быстро ехали к дому и на рассвете неожиданно натолкнулись на фургоны. Один из сторожей разводил костер, собираясь готовить завтрак, когда в него попала стрела. Двое других умерли во сне — также от стрел, после чего индейцы ворвались в лагерь, орудуя ножами.

Раздалось лишь несколько выстрелов, когда мистер Энди дотянулся до винтовки и предпринял отчаянную попытку защитить жену. Они умерли вместе, так и не узнав, что Харди и Бетти Сью с ними не было.

Харди остановился перед сожженными фургонами, охваченный доселе неведомым ему чувством. Прежде ему никогда не приходилось видеть смерть, теперь же она была повсюду. Обнаженное тело мистера Энди со снятым скальпом совсем не было похоже на человеческое… Да и остальные почти ничем не напоминали тех людей, которых мальчик знал. Фургоны были ограблены и подожжены, люди лежали там, где застала их смерть.

Стараясь не смотреть на тела, Харди поспешно обошел лагерь в поисках оружия и еды. Оружия, конечно, не было — его забрали индейцы. Он нашел несколько банок фруктовых и мясных консервов и еще несколько со сгоревшими этикетками. Очевидно, с консервами индейцы не были знакомы. Харди сложил банки в старый мешок.

Нашел он и немного муки, но, не зная, как ею пользоваться, не взял. Харди покинул уничтоженный лагерь и зашагал вниз по склону холма — к Бетти Сью и Биг Реду.

Харди Коллинзу было семь лет, он остался один и не знал, что ему делать. Он мог отыскать в ночном небе Полярную звезду; ему было известно, что солнце всходит на востоке, а заходит на западе. Дома, на ферме, он выполнял несложную работу, вместе с другими мальчишками играл в поросших лесом холмах, а последние две зимы расставлял силки вдоль ручья. О мире за пределами фермы он мало что знал. С караваном он двигался на Запад, где ждал его отец.

Мальчик не знал, как рассказать о случившемся Бетти Сью, и поймет ли она, если он расскажет.

Харди опустился на колени рядом с ней.

— Дальше мы должны идти одни, — сказал он. — Пришли индейцы, и все наши ушли на Запад. Нам надо идти, чтобы встретить их там.

Это была ложь, но Харди не знал, что сказать Бетти Сью, и не хотел, чтобы она плакала. Кроме того, девочка вряд ли поймет, что такое смерть. Единственно, о чем он сейчас думал, — это о том, что им надо уходить отсюда, и уходить быстро. Команчи могли вернуться, или дым мог привлечь других индейцев.

— Бетти Сью, — повторил он, — нам надо идти.

Она посмотрела на Харди с сомнением.

— Я хочу к маме.

— Нам нужно идти. Все убежали от индейцев.

— Нам тоже нужно бежать?

— Да. Нам нужно скрываться от индейцев.

Бетти Сью посмотрела на него округлившимися глазами.

— Это как игра?

— Это вроде игры в прятки, только нам нужно далеко убежать, прежде чем мы сможем спрятаться.

— Хорошо.

Харди подсадил девочку на коня. Это было все, что он мог сделать, чтобы усадить ее верхом. Он толкал, она цеплялась, а большой жеребец терпеливо ждал. У самого Харди не было ни малейшей возможности взобраться на Биг Реда. Поблизости не было камней, на которые можно было бы встать, никаких низинок, куда можно было бы завести Биг Реда, чтобы потом перебраться к нему на спину сверху. Подобрав с земли веревку с колышком, Харди зашагал вперед.

Они были совсем одни. Вокруг них не было ничего, кроме прерии и безоблачного неба. Над землей нигде не клубилась пыль. Не было видно ничего — ни дерева, ни кустика, только жесткая бурая трава, по которой они шли.

Прерия казалась плоской или мягковолнистой, с редкими холмами — пологими, рыжевато-коричневыми, словно бока спящего льва. Расстояние почти не ощущалось из-за отсутствия ориентиров.

Они шли, как им казалось, уже довольно долго, и солнце высоко поднялось в небе, когда Бетти Сью начала хныкать. Харди помог ей слезть, они уселись рядышком и съели остаток смородины. Потом каждый отпил глоток из фляги

— Харди, — спросила Бетти Сью, подняв на него паза, которые, казалось, стали еще больше и круглей, — мама далеко?

— Мы не увидим ее сегодня, — ответил он.

Когда они снова двинулись в путь, Бетти Сью пошла рядом с Харди, как делала это множество раз, когда он относил на поле обед мистеру Энди. Когда она устала, Харди опять помог ей взобраться на Биг Реда.

Наконец они достигли высокого места, откуда перед ними открылись бесконечные мили буро-коричневой прерий, на всем пространстве которой не на чем было остановиться глазу. Однако, пристальнее всмотревшись в даль, Харди заметил между далекими холмами крохотное синее пятнышко, окаймленное зеленью.

Они тронулись в путь, и Харди не думал больше ни о караване, ни о мертвых людях. Где бы ему ни приходилось бывать прежде, рано или поздно его всегда ожидали свет и тепло дома или, по крайней мере, лагерный костер, сытная еда, а потом постель. Теперь не было ничего похожего — лишь где-то далеко его ждал отец, а пока Харди отвечал за Бетти Сью и Биг Реда.

Солнце уже зашло, и трава колыхалась под вечерним ветром, когда дети наконец достигли болотца, лежавшего в неглубокой долине. У края воды рос тростник — шести футов и выше. В гуще ивняка они нашли место, где струйка воды вытекала из-под камней в болото, и напились. Трава была хорошая, и Харди старательно привязал Биг Реда, все время с ним разговаривая. Бетти Сью вела себя очень тихо.

Внезапно в тростнике зашелестел ветер, и Харди испуганно повернулся, а Бетти Сью совсем было собралась заплакать.

— Это ничего, это только ветер, — успокоил ее Харди.

Из тростника и сухой травы они устроили постель. Потом своим охотничьим ножом Харди вскрыл одну из консервных банок — точь-в-точь как это делал мистер Энди; дети поели. В банке оказалось какое-то очень вкусное мясо.

— Теперь тебе надо умыться перед сном.

— Хорошо, — покорно согласилась малышка.

Они вместе умылись на берегу; вода была холодной и приятно освежала кожу после долгого перехода. Бетти Сью легла на тростниковую постель, и Харди укрыл ее своей курткой.

Сам он сел рядом с ножом в руке. Харди представления не имел, с какими дикими животными придется сразиться, но знал, что на всякий случай должен быть готов. Это могли быть волки, которых он видел из фургона, или койоты, которые водились в прерии. А еще он слышал, что у речных берегов иногда встречаются медведи и пумы.

Темнело, и на небе мало-помалу проступали звезды. Ветер рябил темнеющую гладь воды. Харди молча сидел, прислушиваясь к успокаивающему хрусту травы на зубах Биг Реда.

Ему смутно припомнилось, как мистер Энди рассказывал, что им понадобится около месяца, чтобы добраться до форта Бриджер, где их будет встречать отец, — но это на фургонах. А сколько же им с Бетти Сью придется идти пешком?

Становилось холодно, а Харди очень устал. Он прилег рядом с Бетти Сью и больше всего ему захотелось, чтобы куртка его оказалась достаточно велика, чтобы укрыть их обоих. Звезды над ним походили на лампы в окнах далеких домов…

Спал он долго и, вздрогнув, проснулся от какого-то звука. Некоторое время Харди лежал, затаившись и прислушиваясь. Было слышно тяжелое дыхание жеребца, а потом где-то неподалеку раздался плеск воды и звуки глотков пьющего животного. Осторожно приподнявшись на локте, Харди сквозь просветы между ветвями посмотрел на берег. Темная туша животного была столь необъятна, что мальчик даже немного испугался. Затем поднялась большая голова, тяжелые капли падали с губ; Харди понял, что перед ним бизон — и крупный. Бизон еще некоторое время утолял жажду, а потом двинулся прочь, по ветру. Когда Биг Ред вновь спокойно захрустел травой, Харди лег и заснул.

Когда над холмами разлился серый утренний свет, пронизанный первыми лучами солнца, Харди захотел развести костер, но побоялся привлечь внимание индейцев. Он лежал, глядя в небо и раздумывая. Им не оставалось ничего иного, кроме как идти на запад, к отцу.

Харди привык к ходьбе — и дома, на ферме, и в лесу, и во время переезда сюда, поскольку на подъемах все переселенцы шли пешком, стремясь облегчить работу лошадям. Конечно, в караване рядом всегда были фургоны, куда можно было забраться, если устал, а сейчас не то что фургона не было — он и на Биг Реда не мог сесть верхом.

Рано или поздно он найдет большой камень или крутой берег, с которого сможет сесть Реду на спину, а потом всякий раз станет искать места для стоянок с таким расчетом, чтобы там можно было снова усесться на лошадь. Как жаль, что отец всегда требовал коротко подстригать жеребцу гриву — окажись она сейчас длинной, это очень бы помогло.

Бетти Сью спала не шевелясь. Харди знал, что им надо было отправляться в путь на рассвете, но девочке требовался отдых. Он тихонько встал, сводил жеребца на водопой, ни на миг не упуская из виду их стоянку. Пока лошадь пила, Харди и сам утолил жажду у источника и наполнил флягу. Когда они вернулись, Бетти Сью уже проснулась, но вопросов не задавала — ни о маме, ни об отце, вообще ни о чем.

Харди вскрыл еще банку консервов, они поели и запили завтрак холодной водой. Когда они наконец тронулись в путь, солнце стояло уже высоко. Харди осмотрелся в поисках чего-нибудь, чтобы взобраться на лошадь, но не увидел ни упавшего дерева, ни ямы, в каких валяются бизоны, — словом, ничего подходящего.

Местность теперь была не такой плоской, как раньше; она уходила вдаль длинными, пологими волнами плавно очерченных холмов. Харди знал, что ему надо придерживаться низин, чтобы не попасться на глаза индейцам, но в то же время наверху была возможность высмотреть другой караван или еще что-нибудь, где бы ему могли помочь.

Мальчик не шел по следам других караванов. Убежденный, что индейцы наблюдают за этими путями, Харди стал придерживаться противоположных склонов; но всякий раз, выходя на вершину, он мог видеть колеи, оставленные фургонами, державшими путь на Запад. Несколько раз Харди находил по дороге дикий лук, но Бетти Сью отказывалась его есть.

День наливался жарой, а с коричневых холмов ветерок начал поднимать пыль. Бетти Сью похныкивала, и Харди боялся, что она расплачется всерьез, но девочка сдержалась. Сам он плелся, механически переставляя ноги в одном и том же темпе, и старался не думать о том, как далеко им идти и как мало они прошли

Харди старался припомнить все, чему его учил отец, и все, что рассказывал Билл Сквайрс о том, как должен поступать человек, в одиночку оказавшийся в глуши. Да и от других ему случалось слышать рассказы о путешествиях на Запад, об индейцах и охоте.

Однажды Харди заметил вдали стадо антилоп, но оно исчезло в трепещущем от жары воздухе. Вскоре — и не очень далеко — он увидел трех бизонов, остановившихся при виде большой гнедой лошади и двух детей.

Эти бизоны отстали от большого стада, прошедшего здесь несколько недель назад. В фургонах толковали о следах, оставленных этим стадом, за которым следовали волки, охотившиеся на слабых и отставших. «Таков закон природы, — творил Билл Сквайрс, — волки уничтожают слабых и больных, сохраняя сильную породу».

Вспомнив еще один совет Сквайрса, гласивший: «Всадник на Западе должен наблюдать за свой лошадью, потому что она увидит или почует опасность куда раньше человека», Харди начал внимательнее присматриваться к поведению Биг Реда. Но необозримая равнина была пуста, куда ни кинь взгляд.

Харди изучал местность, по которой они шли, наблюдал за движением животных и полетом птиц: они могли подсказать о чьей-либо близости или иной опасности.

Солнце уже приближалось к горизонту, а Харди все никак не мог найти подходящего места для ночевки. Он брел вперед, доведенный до отчаяния усталостью и навалившимся на него чувством ответственности. Когда на небе начали бледнеть последние краски, Биг Ред стал подергивать веревку, стараясь повернуть на юг. Зная, что жеребец может издалека почуять воду, Харди повернул, ведомый лошадью. А затем он увидел деревья.

Сначала они показались лишь длинной тенью на дне неглубокой лощины, но когда Харди подошел поближе, тень оказалась ивами и тополями, росшими по берегам извилистого ручья, в ширину едва достигавшего двенадцати футов, а в глубину — нескольких дюймов. Вода в нем была холодной и прозрачной, а вокруг достаточно травы для Реда.

Харди помог Бетти Сью слезть на землю и повел жеребца к воде. И тут, на берегу, его сердце чуть не остановилось. На песке, у самой воды, отпечатался след мокасина.

Не сходя с камня, Харди наполнил флягу, поспешно вернулся и спрятал лошадь на маленькой полянке, скрытой в гуще ивняка. Полянка была небольшой, но здесь хватало и травы, и места, чтобы жеребец мог покататься на спине.

Устроив постель для Бетти Сью, Харди вскрыл еще одну банку. Они были заняты едой, когда мальчик вдруг заметил в кустарнике что-то темное, формой и размерами напоминающее банан. Ликуя, он сорвал плод с ветки.

— Паа-паа! — воскликнул Харди. — Здесь есть паа-паа! ^[81]

— Я не люблю паа-паа, — тихонько проговорила Бетти Сью.

— Я тоже раньше не любил. А теперь они мне нравятся. Попробуй!

Зеленовато-желтый плод был около четырех дюймов длиной и полутора толщиной. Поискав в кустах, Харди набрал их с полдюжины. На вкус они оказались хороши, лучше, чем ему помнились. Бетти Сью быстро съела свой и взяла еще.

Как бы ни был Харди возбужден находкой паа-паа, он не мог забыть и о следе мокасина. Он не слишком хорошо разбирался в следах, но этот был свежим: края его нисколько не осыпались, да и следов насекомых на его поверхности не было видно. Определенно, этот след был оставлен сегодня; возможно, всего несколько часов назад.

Хотя мысль о следе не покидала Харди, ему очень хотелось развести костер. В пламени костра есть что-то успокаивающее. Так всегда говорил отец, и, наверное, это была правда, потому что после маминой смерти отец много времени проводил, просто глядя на огонь. Как раз тогда он и начал поговаривать о переезде на Запад.

Не то чтобы он был неудачником. Отец был усердным работником, и Харди слышал, как о нем говорили, что уж Коллинз-то нигде не пропадет. Не раз говорил это и мистер Энди: «Вы только посмотрите на этого Скотта Коллинза — вот человек, который оставит след на земле».

Огонь был бы сейчас большой поддержкой, особенно для Бетти Сью; но когда Харди взглянул на нее, девочка уже крепко спала на траве, сжимая в кулачке недоеденный паа-паа. Он укрыл ее курткой и прилег рядом, глядя на звезды.

Где сейчас отец? Сколько пройдет времени, когда отец узнает, что случилось с караваном?

Караван должен был прийти в форт Бриджер не раньше, чем через месяц. Да ведь они с Бетти Сью могут добраться туда, прежде чем отец поймет, что фургоны не появятся! У Харди внезапно вспыхнула надежда… Хорошо бы больше не причинять отцу беспокойств — смерть мамы была для него большим ударом.

Спотыкаясь и падая, Харди начал ходить за отцом в поле, когда ему было не больше двух. Но он не только спотыкался и падал — он еще смотрел и слушал. Став на год старше, он уже помогал сажать картошку, принося и подавая ее отцу, и сидел с ним под вязами, пока тот обедал. Обычно отец разговаривал с Харди о своей работе, но иногда и делился мечтами. Говорили они и о птицах, животных, насекомых. Отец научил Харди ставить силки, выслеживать дичь и быстро сооружать в лесу укрытия из подручных материалов.

Их было только двое, и Харди во всем помогал отцу. В его обязанности входило подбирать большие плоские щепки в то время, когда отец топором вытесывал из бревен брусья. Примерно через каждые восемь дюймов бревна приходилось надрубать по всем четырем сторонам, после чего отец от зарубки до зарубки откалывал топором большие щепки — и так до тех пор, пока бревно не превращалось в брус. Харди любил это занятие, а из щепок получались превосходные дрова.

Он всегда сопровождал отца и в лес — за травами, орехами или чтобы выбрать деревья для рубки. Харди даже помогал устанавливать на место готовые балки — когда их поднимали при помощи волов, веревок и смазанных жиром бревен.

Вечерами они сидели у огня, делая гвозди — железный прут надо было нагреть, заострить один конец ударами молотка, потом на нужном расстоянии от острия сделать надсечку и отломить. Если они не занимались изготовлением гвоздей, то плели тростниковые корзины для зерна или овощей. У отца они получались так хорошо, что частенько их удавалось обменять на еду или другие нужные вещи.

По вечерам отец нередко рассказывал Харди разные истории из собственного детства. Когда ему было десять лет, он был учеником слесаря в родной Ирландии, а к пятнадцати годам он оказался таким рослым и сильным, что вербовщики схватили его и отправили за океан. Он год проработал в Новом Орлеане, но бежал оттуда, поднялся вверх по Миссисипи и Огайо, перебрался через горы и достиг Нью-Йорка. Оттуда он снова ушел в море — на этот раз уже корабельным плотником; вернувшись, работал в окрестностях Нью-Йорка, а после перебрался в Нью-Хэмпшир, где встретил маму.

После ее смерти отец вместе с Харди перебрался западнее, в Висконсин, но и там не успокоился. Он искал более открытых мест, большего простора, где можно было бы заняться разведением чистокровных лошадей, каких он помнил по детским годам в Ирландии.

Как-то, отправившись на рынок, отец оставил Харди одного на целых два дня и две ночи: кому-то надо было заботиться о скотине и отгонять ворон от пшеницы. А когда отец вернулся, с ним был мистер Энди, вскоре поселившийся рядом.

Отец прислушивался к рассказам о Калифорнии, но манило его туда не золото, а здоровый климат и обширные пространства, идеальное место для ранчо, о каком он мечтал. Отец уехал, а через год послал за мистером Энди, чтобы тот перебрался на Запад сам и привез Харди.

Внезапно Харди проснулся, хотя совершенно не помнил, как уснул. Небо еще только начинало сереть. Тихонько отодвинувшись от Бетти Сью, он встал, отвел Биг Реда к ручью, а вернувшись, снова притязал лошадь. Среди кустов и деревьев Харди отыскал несколько прямых прутьев и хороший стволик для лука. Отец научил его изготовлять лук и стрелы, как это делают индейцы, и Харди частенько охотился с ними на белок и кроликов. Работа отвлекала его от мыслей о голоде и о том, как, должно быть, хочется есть Бетти Сью. Между делом он съел еще один паа-паа.

Он как раз заканчивал мастерить лук, когда услышал топот лошадей. Услышал его и Биг Ред; он навострил уши и раздул ноздри, собираясь заржать. Харди схватил веревку и зашептал:

— Нет! Нет!

Биг Ред не издал ни звука, но всем видом показывал, как ему интересно. Затаившись под ивами, Харди увидел трех индейцев с перьями в волосах. Все они были обнажены по пояс. У одного из них была приторочена к седлу четверть антилопьей туши. Индейцы остановились ярдах в тридцати ниже по течению ручья, и до Харди доносились звуки их негромкого разговора. На их лицах не было и следов боевой раскраски, не заметил Харди и скальпов.

Один из индейцев спешился и лег попить. Начав подниматься, он насторожился, но все-таки встал. Выпрямившись, он посмотрел вверх по ручью, и долгое время глядел, казалось, прямо в глаза Харди. Мальчик знал, что увидеть его невозможно, но сидел очень тихо и молился, чтобы Бетти Сью и Биг Ред не издали ни звука. Наконец индеец отвернулся.

Вскоре все трое уехали; но в последний момент все тот же индеец обернулся и бросил пристальный взгляд назад. Харди продолжал таиться, пока они не отъехали достаточно далеко, а потом разбудил Бетти Сью.

Он понял, что им необходимо уйти отсюда. Уйти прямо сейчас. Харди был уверен, что этот рослый индеец непременно вернется.

Глава 2

Билл Сквайрс сидел на корточках, опираясь спиной о столб корраля.

— Это было, пожалуй, четырнадцатого. Я спустился с левой развилки и увидел свежий след фургонов. Искать караван было уже поздно, но я пошел по следу, надеясь поболтать и одолжить у них кофе. К тому же мне было любопытно узнать, о чем они думали, пускаясь в путь накануне зимы. — Билл Сквайрс сплюнул и перекатил жвачку за другую щеку. — Утром шестнадцатого я их догнал. — Он взглянул на Скотта Коллинза. — Да, я помню мальчика. Он точно был там, и девчушка Энди Пауэлла ходила за ним по пятам. Славный мальчуган. Живой. А уж вопросы об индейцах и всяком таком из него прямо лезут.

— Вы знали Пауэлла?

— Еще бы! Конечно! Мы с его отцом были друзьями в Пенсильвании, когда Энди еще только родился. Разумеется, я знал Энди. Всякий раз, возвращаясь домой, я виделся с ним. Правда, дома я бывал не часто, но все же время от времени… Он рассказал мне о мальчике и о лошади. — Сквайрс беспокойно взглянул на Коллинза. — Лучше бы ни один индеец не увидел этого жеребца! Он отдал бы за него руку. Я не об апачах говорю — те сперва заездят лошадь до полусмерти, а потом съедают. Я говорю о шайенах, сиу, кайова и других которые знают толк в лошадях.

Поникший Скотт Коллинз сидел, чувствуя, как растет внутри какая-то странная пустота; его подташнивало. Он надеялся на чудо, молился о том, чтобы мальчик остался жив.

— Двумя-тремя днями позже я наткнулся на след индейцев, — продолжал Сквайрс. — Команчи, притом забравшиеся слишком далеко на север. Их было не больше девяти или десяти человек, но они гнали с дюжину подкованных лошадей и несколько голов скота — значит, на кого-то напали. — Он помолчал, сплюнул и проговорил: — Теперь смотрите. Это было слишком далеко от каких-либо поселений, а ни один команч не способен перегонять коров — во всяком случае, не тогда, когда находится вдалеке от дома. Получалось, что они напали на кого-то поблизости и еще не успели этих коров съесть. Я подумал, что скорее всего они могли напасть на тот караван, и вернулся по их следам. Конечно, индейцы могли убить всех, но вдруг кто-то все же остался в живых. Переселенцев было больше, чем команчей, и у них был шанс отбиться. Но им не повезло. По-моему, индейцы напали на них перед рассветом или на рассвете. Это было видно по тому, как лежали трупы. Нигде ни одной стреляной гильзы, кроме как от ружья Энди Пауэлла. Он один сумел несколько раз выстрелить — больше никто.

— Что с малышами? — Скотт Коллинз заставил себя выдавить этот вопрос, но ответ ему услышать не хотелось.

Сквайрс сочувственно посмотрел на него.

— Ну что ж, я не из тех, кто возбуждает в людях напрасные надежды. Я похоронил всех, кого нашел, но среди них не было ни мальчика, по росту похожего на вашего, ни этой девочки Энди.

Несколько минут все молчали. Потом Скотт Коллинз достал трубку, набил ее и закурил; он старался мыслить логически, подавляя в себе страх и горе. Сейчас это было ему нужнее, чем когда бы то ни было.

— Ни у кого из детей не было шанса скрыться, — сказал Дэрроу. — Во всяком случае, не посреди голой прерии. Команчи увезли их с собой.

Сквайрс глубокомысленно жевал неизменную жвачку.

— Сомневаюсь, — произнес он наконец. — Эти команчи ехали быстро. Они даже не захватили с собой ни одной женщины. Это был молниеносный налет, разгром, за которым последовало бегство. Команчей ведь было мало, и они были далеко от дома. Не забывайте, все случилось в землях шайенов. Конечно же, там встречаются и другие индейцы, например пауни. Маленький военный отряд команчей не стал бы рисковать. — Помолчав, он добавил: — Коллинз, я боюсь подавать человеку надежду, когда для этого очень мало оснований, но сдается мне, этим малышам каким-то образом удалось скрыться. — Он снова сделал паузу, потом задумчиво произнес: — Два малыша, одни в прерии…

Скотт думал, стараясь поставить себя на место сына. Как ни странно, это придало ему уверенности. Харди был серьезный мальчик, достаточно осторожный и приспособленный для жизни в диких местах. Может, это глупо — пробуждать в себе беспочвенные надежды, но Коллинз никак не мог отделаться от ощущения, что Харди жив.

— Если вы не нашли их тел и полагаете, что команчи не увезли их с собой, то они должны быть где-то в тех местах.

— Не знаю. Как долго могут продержаться малыши — без пищи, без снаряжения, без помощи? И все же, — добавил Сквайрс, — одна вещь смущает меня с тех самых пор, как я оставил этот сожженный караван. Что сталось с большим жеребцом? Я изучал следы, оставленные команчами; поверьте, я хоть сейчас могу нарисовать следы каждой лошади; но отпечатков копыт жеребца там точно не было.

— Харди мог скрыться вместе с лошадью, — сказал Скотт Коллинз. — Этот жеребец следовал за ним по пятам, как щенок, с тех самых пор, как был маленьким жеребенком. — Он выбил трубку и встал. — Я возвращаюсь, Сквайрс. Если дети живы — я их найду, если нет — отыщу их тела и похороню.

Билл Сквайрс посмотрел на него из-под лохматых бровей.

— Зима на подходе, парень. Когда я уезжал оттуда, погода стояла еще неплохая, но теперь перелом может наступить в любой день. — Он помолчал. — Ты должен посмотреть правде в глаза, Скотт. Если малыши сумели ускользнуть — а я думаю, что они сумели, — то сейчас их уже нет в живых. Просто невозможно, чтобы они там выжили.

Коллинз натянул куртку и подхватил винтовку.

— Мальчик работал со мной с тех пор, как стал ходить. Он сообразительный и серьезный не по летам. Он умеет ставить силки и охотиться на кроликов с самодельными луком и стрелами. Я воспитывал его так, чтобы он сумел о себе позаботиться. И еще, — добавил он, — если мальчик жив, он будет ждать меня. Что до Биг Реда, то этот жеребец обгонит любую лошадь на Великих Равнинах. Если дети взберутся на эту лошадь -никакому индейцу их вовек не поймать.

— Ну что ж, — поднялся Билл Сквайрс. — Двух мнений здесь быть не может. Поехали, поищем.

— Вы оба дураки, — проворчал Дэрроу. — Как бы мне ни было больно об этом говорить, но индейцы убили обоих малышей. — Он поднял глаза на Коллинза. — Не обижайся, Скотт, но подумай сам: если вы туда поедете, в результате только убьют еще и вас.

— Фрэнк, этот мальчик — все, что у меня осталось.

Дэрроу неохотно встал.

— Вы оба безмозглые идиоты, но, Скотт, я не могу отпустить вас со Сквайрсом в эту глушь. Я знаю Сквайрса — уж с ним-то вас точно убьют.

Небо было серым, и холодный ветер дул с гор Уинд-Ривер. На вершинах лежал снег, а кустистая трава и деревья, росшие на равнине, по которой ехали эти трое, были бурыми и пожухшими.

— Ты знаешь мальчика, — говорил Сквайрс, — так что тебе и карты в руки. Поставь себя на его место, вспомни все, что мальчик знает, и ты сможешь представить себе, что он сделал.

Как поставить себя на место семилетнего мальчика, оставшегося в обществе крохотной девочки и лошади? Если они и в самом деле были с ним… Хуже всего, что Коллинз с друзьями не были ни в чем уверены. Однако кое-что Коллинз знал точно. Во-первых, Харди был упорен и настойчив, для мальчика его лет ему часто приходилось оставаться одному. Во-вторых, Харди наверняка двинется на запад, а если что-то помешает — станет держаться возле дороги.

Коллинз изо всех сил старался не дать страху овладеть собой — страху, который жил в нем, поднимался, разрастался до тех пор, пока сердце не начало тяжело биться, а суставы пальцев, сжимавших поводья, не побелели. Харди… его сын… его мальчик… где-то там, один и в опасности! Нет, не один: с ним маленькая девочка, едва ли не грудной ребенок, и о ней надо позаботиться.

Сквайрс, видимо, угадал его мысли.

— Скотт, — резко окликнул старый горец, — тебе надо забыть о том, что может произойти. Ты должен думать только о том, как их найти. Ты должен жить только днем и часом встречи с ними. А иначе сойдешь с ума.

Скотт Коллинз заставил себя успокоиться. Караван был атакован на равнине. К западу от нее местность становилась овражистой, с пологими холмами и длинными долинами, а севернее дороги возвышались горы. По берегам ручьев росли деревья, отдельные рощицы поднимались даже на гребни холмистых гряд.

Лето было засушливое, безводное. Однако Сквайрс говорил, что Харди внимательно слушал его советы вожатому каравана и потому мог запомнить места расположения источников. Но больших источников мальчику придется избегать из-за индейцев.

Один за другим Коллинз рассматривал и отбирал шансы Харди выжить в прерии. Мальчик знал несколько слов на языках сиу и чиппевеев; кроме того, он немного владел и языком жестов — ведь они жили на границе Висконсина близ индейских поселений. Порою индейцы останавливались возле их дома, и Скотт всегда угощал их; иногда и они оставляли ему кусок оленины. В год большого пожара, когда леса горели, подожженные молниями, а дичь перебралась на юг, Скотт спас жизнь дюжине индейцев, подкармливая их даже тогда, когда и самим приходилось туго.

— Когда индейцы напали на караван, фургоны находились в трех днях пути от Брода Ларами, и ребятишки не могли пройти слишком много. — Сквайрс перекатил жвачку за другую щеку. — Нам предстоит еще долгий путь, прежде чем мы до них доберемся.

— Ты ехал быстро, — сказал Скотт, — как ты думаешь, сколько дней дети оставались одни?

— Я вез послание на Восток, — отозвался Сквайрс, — и лошади у меня были припрятаны. Я менял их три раза. Думаю, дети идут не дольше недели… И не меньше шести дней.

Это долго. Чем они питаются? Без винтовки им не добыть дичи. Хотя с луком и стрелами Харди сумеет подстрелить кролика или белку. Может быть, даже кустарниковую курочку.

Три человека ехали быстро, почти без остановок, внимательно изучая по дороге землю и окрестные холмы. Они все еще находились далеко от тех мест, где могли найти следы детей, но Скотт боялся их пропустить.

У подножия гор они увидели оленя, несколько раз пересекали следы антилоп. Однажды им встретилось стадо лосей, а в другой раз — табун лошадей. Они съехали с дороги, чтобы внимательно присмотреться к мустангам, но гнедого жеребца среди них не заметили.

— Нам еще не встречались индейцы, — сказал Дэрроу, -и это благословение Господне.

— В такую пору эти места нравятся им не больше, чем нам, — проговорил Сквайрс. — С наступлением зимы они отправляются в Холмы и прячутся там в какой-нибудь уютной долине, где полно топлива и всего, что надо.

— Билл, — спросил Коллинз, — как поступят индейцы с малышами, если поймают?

— Здесь ты можешь гадать с тем же успехом, что и я. Я знавал случаи, когда индейцы разбивали им головы о дерево или камень, но известно также, что они брали детей к себе и заботились о них. Со своими детьми индейцы обращаются очень хорошо — лучше, чем большинство белых. С пленными — другое дело. Тут уж трудно что-либо сказать… — Он замолк не меньше, чем на минуту, потом добавил: — Я бы сказал, чем младше дети, тем лучше для них.

Они продолжали ехать, пока лошади не устали настолько, что уже еле передвигали ноги. Тогда Билл Сквайрс решительно заявил:

— Пора дать отдохнуть нашим пони, Скотт, или мы окажемся пешими.

— Они уже недалеко, Билл, нам надо ехать.

— Если мы загоним лошадей, то не найдем детей никогда. Подумай об этом.

— Если память меня не подводит, то впереди река, — заметил Дэрроу. — Там должны быть трава, вода и дрова. Я предлагаю остановиться на денек, дать лошадям отдохнуть, а самим тем временем немного разведать окрестности. И подумать, что делать дальше.

Скотт понимал, что это здравый совет. И лагерь они разбили надежный, укрытый не только от ветра, но и от глаз любого случайного индейца, расположенный под ветвями деревьев, рассеивающими дым костра.

Когда они расседлали и пустили пастись лошадей, уже начинало смеркаться. Скотт Коллинз взошел на невысокий холм за лагерем и стоял, вслушиваясь в ночь. Если дать Биг Реду волю, он мог бы сам довезти детей сюда; он был прекрасным конем и любил мальчика.

Ночной ветер был холодным. Есть ли у Харди куртка? А у малышки Пауэлла? Если она просто встала и пошла за Харди, она наверняка одета очень легко — совсем не подходяще для холодной осени Вайоминга.

Больше часа Коллинз простоял на холме, напрягая слух, стремясь различить и опознать каждый звук, изо всех сил надеясь услышать стук копыт Биг Реда или слабый крик ребенка.

Билл Сквайрс подошел и встал рядом.

— Это бесполезно, Скотт. Пойдем вниз, поедим. Отдохни немного. Фрэнк приготовил ужин, а ты выглядишь совсем неважно.

— Они где-то там, Билл… Надо скорее их найти!

— Если живы — найдем.

Пляшущие языки пламени не принесли успокоения, но ужин оказался хорош, а крепкий черный кофе немного поднял настроение.

— Надо организовать дежурство, — предложил Сквайрс. — Мы с Фрэнком отстоим первыми. Поспи немного.

И Скотт Коллинз уснул; ему снился большой гнедой жеребец и двое детей, которые ехали на нем сквозь бесконечную холодную ночь.

Глава 3

После четвертого дня Бетти Сью больше не спрашивала о матери и совсем не плакала. Личико ее стало тонким, а глаза казались теперь неестественно большими. Она так цеплялась за Харди, что ему стало трудно привязывать жеребца, охотиться или искать топливо для костра.

Дети добрались до Поул-Крик, но река оказалась пересохшей. Правда, трава по ее берегам росла хорошая и сочная, так что, несмотря на недостаток воды, Харди остановился здесь достаточно надолго, чтобы Биг Ред мог вволю попастись и напиться. И тут он впервые нашел холм, где смог усесться на лошадь.

Харди залез на лошадиную спину с крутого берегового откоса, и они сразу же двинулись быстрой рысью. Биг Ред нетерпеливо рвался в путь. Харди уже заметил, что жеребец беспокоился весь день — ему явно не нравился холодный северный ветер.

Они вскрыли последнюю консервную банку из своего скудного запаса. Бетти Сью ела с жадностью, а потом с таким вожделением уставилась на то, что еще оставалось от доли Харди, что он отдал ей эти крохи, хотя был голоден.

У Харди никак не шел из головы тот индеец. На его присутствие вроде бы ничто не указывало, но успокоиться Харди не мог. Может быть, этот индеец ничего не сказал своим спутникам, чтобы сохранить для себя Биг Реда и их скальпы. И возможно, он преследует их даже сейчас.

За этот день они несколько раз пересекли русло реки, причем однажды даже нашли небольшой пруд. Харди вода в нем не понравилась, и они не стали пить из этой лужи — тем более что во фляге воды оставалось еще достаточно; но Биг Ред пил, и с удовольствием.

Когда они снова тронулись в путь, небо затянуло сплошной серой пеленой. Обрывистые берега поросли засохшими соснами. День стоял мрачный и холодный. Биг Ред так и рвался вперед. Время от времени Харди оборачивался и подолгу смотрел назад, но ничего подозрительного не замечал.

Несколько раз им встречались кролики, Харди даже попробовал в них стрелять, но после третьей попытки перестал, потому что если бы он слез за стрелой, взобраться обратно на лошадь ему было бы уже не под силу.

Наконец Харди подыскал подходящее место для отдыха, он очень устал и проголодался. Слишком устал, чтобы бояться, но не настолько, чтобы утратить осторожность. Лагерь он устроил под защитой крутого берега, покрытого сухостоем. В речке текла только жалкая струйка воды, а трава по берегам высохла и пожухла. Разжиться какой-нибудь едой им за день так и не удалось. Это была холодная, печальная, несчастная ночь, а к утру пошел дождь. Разумеется, в силках ничего не оказалось, и им оставалось только тронуться в путь.

Биг Ред сразу пошел рысью, и Харди, отпустив поводья, дал ему волю. Сегодня они придерживались дороги, так как Харди знал, что в дождь индейцы без крайней необходимости не поедут.

Косой дождь казался стальной сеткой на фоне серого неба, а дорога под копытами жеребца становилась скользкой. Однако Биг Ред без устали бежал вперед. Съежившись на его спине, держа перед собой Бетти Сью, Харди потерял всякое представление о времени. Наконец лошадь перешла на шаг, но по-прежнему брела и брела вперед. Местность вокруг них становилась все болеенеровной.

Вершины холмов здесь поросли деревьями, а вдоль pyсел ручьев местами виднелись старые огромные тополя. Харди выпрямился в седле и огляделся. Надо было найти убежище и отыскать еду. Бетти Сью вела себя слишком тихо, и это его беспокоило.

Харди учился не только смотреть, но и видеть. Он знал, что в лесу всегда надо быть настороже, кругозор там значительно уже. Даже когда он ехал на сиденье фургона, что-нибудь всегда заслоняло горизонт — другие фургоны, всадники или просто пыль: Сейчас, восседая на высокой спине Биг Реда, он мог видеть намного дальше, и ему вспомнились уроки того горца да и некоторых других о том, как нужно «смотреть» и «видеть».

Все люди смотрят, но мало кто из них по-настоящему видит. Как правило, люди редко могут во всех подробностях описать место, мимо которого проходили. Харди высматривал сейчас опасность. Но и еду — тоже. Что угодно, лишь бы это можно было съесть.

Дождь перестал, но небо оставалось по-прежнему мрачным. В их распоряжении было совсем немного времени, чтобы подыскать себе укрытие до наступления ночи, однако искать стало легче: чаще начал встречаться бурелом, пустоты в береговых откосах ручьев и густые купы деревьев.

Вскоре Харди выбрал громадный упавший тополь, вершина которого покоилась на берегу; его ветви все еще были покрыты сухими, коричневыми листьями. Берег спускался здесь к ручью зеленым склоном, на котором Харди и привязал Биг Реда после того, как напоил его и потер пучком травы. Усевшись возле дерева, Бетти Сью горестно съежилась и наблюдала за ним.

Харди залез под дерево и обламывал ветки, образуя гнездо, в котором они могли бы устроиться. Сломанные ветки он вплетал по бокам, чтобы сделать убежище хоть немного надежнее и уютнее. Потом он набрал травы и устлал ею землю в их гнезде; получился мягкий коврик толщиной в несколько дюймов.

Под каменной плитой, упавшей на два валуна, он нашел просторное укрытие для Биг Реда; жеребец мог там даже лечь. Харди вытащил из песка камни, чтобы они не мешали Реду.

Мальчик устал, замерз и дрожал в своей мокрой насквозь рубашке, но его волновало не это, а Бетти Сью, которая сидела молча и не задавала своих обычных бесконечных вопросов — только смотрела на него большими испуганными глазами. Харди вдруг осознал, что она сейчас напоминает их соседку из Висконсина, женщину, у которой умер муж. Она вот так же сидела молча, ни с кем не разговаривая, а потом ее нашли мертвой. При мысли об этом Харди пробрала дрожь, но на этот раз уже не от холода.

Он успокаивал себя тем, что сегодня они прошли много и с каждым шагом приближались к отцу. Он убеждал себя, что отец уже начал их искать. Его вера в отца была непоколебима. Отец приедет, а до тех пор он должен заботиться о Бетти Сью и Биг Реде.

Харди собирался поставить пять силков, но нашел место только для двух. Он настолько замерз и устал, что был не в силах сделать еще что-нибудь. Вернувшись в убежище, он лег рядом с Бетти Сью и прижался к ней.

Ночью дождь начался опять. Тихий стук капель по листьям над головой странно успокаивал. Он почувствовал, как зашевелилась Бетти Сью, и сказал, стараясь, придать голосу уверенности:

— Папа скоро приедет. Он сказал, что встретит нас.

— Хочу есть, — проговорила Бетти Сью.

Это было первое, что она произнесла за весь день, и Харди немедленно ухватился за ее слова.

— Я тоже. Завтра я пойду на охоту. Не беспокойся, Бетти Сью, я добуду что-нибудь.

Произнося это, Харди понимал, насколько малы его шансы на удачу. В дождливую погоду дикие животные прячутся, а не бродят по лесу или прерии. Ну что ж, по крайней мере, у них была вода, на склоне хватало травы для Биг Реда, а убежище спасало от дождя — или почти спасало. Стоило Харди подумать, как здесь уютно и сухо, — тут же за шиворот ему упала крупная капля.

В ручье может водиться рыба. Пусть даже не рыба, пусть только мальки — Харди и раньше случалось их есть, и это было вкусно. Не настолько, разумеется, как щуки или щурята в Висконсине, но сгодятся для голодного человека. Кроме того, он видел птичьи следы, напоминавшие следы лугового тетерева, только побольше. Может быть, это кустарниковая курочка, о которых упоминал тот горец… Мысли Харди начали путаться, и он заснул.

Он начисто забыл об индейце.

Несколько раз его будил промозглый холод, а однажды свалилась куртка. Он опять укрыл Бетти Сью, насколько можно, подлез под куртку сам и несколько минут лежал, прислушиваясь к дождю.

Форт Бриджер находился на запад отсюда, где-то за Южным перевалом, и, может быть, кто-нибудь из этого форта отправится на охоту и наткнется на них. Харди вспомнил, как пахло в теплой кухне дома; какие веселье и смех стояли вокруг костров во время пути на Запад.

Внезапно его охватил леденящий страх. А если что-нибудь случилось с отцом? А вдруг он не приедет совсем?

Предстоящий путь казался таким длинным! Месяц, говорил мистер Энди. Месяц караваном, когда не надо идти пешком и беспокоиться о пропитании. Еще три недели Или даже больше — выдержит ли так долго Бетти Сью?

Харди сел, обняв колени. Об этом он не смел даже думать. Ему надо было продолжать двигаться вперед. Как это любил говорить отец? «Мне всегда подавайте выносливых. Мне по душе человек или лошадь, которые просто впрягаются и идут». Вот только как им идти? Бетти Сью уже так похудела, что Харди было страшно на нее смотреть.

Как только рассветет, ему надо вылезать и пошевеливаться — безразлично, будет идти дождь или нет. До сих пор он искал пищу только на ходу или во время ночевок; специально поисками еды Харди не занимался, экономя силы и время.

Мальчик снова лег, и шепот дождя убаюкал его. Харди погрузился в глубокий здоровый сон, и все его усталые, ноющие мускулы постепенно расслабились. Дождь тихо падал на коричневую траву, на тонкую пыль, на деревья и скалы. Падал он и там, где прошла лошадь, и следы ее медленно исчезали под дождем.

Индейца, занимавшего мысли Харди, звали Ашаваки, и он был любопытен, как любопытно любое дикое существо. С детства Ашаваки был приучен наблюдать, и когда он увидел плывущее по воде мимо него маленькое облачко мути, то понял — неподалеку, выше по течению, что-то подняло эту муть. Когда он посмотрел в ту сторону, ему показалось, что он заметил отблеск солнца на гнедом боку. Еще Ашаваки показалось, что он видел мелькнувшую на воде тень, но в этом он не был уверен. Он ни словом не обмолвился о своих наблюдениях с остальными: если тут был шанс совершить подвиг, он хотел сохранить этот шанс для себя, а если здесь крылась возможность украсть лошадь, он хотел быть первым.

В его представлении лошади означали богатство, потому что индейца ценили по количеству лошадей, которыми он владел. Подвиги давали возможность покрасоваться перед девушками, похвастаться у костра. Ашаваки был хорошим воином, доказавшим это уже множество раз, но он был воином, предпочитавшим действовать в одиночку. И теперь под первым же удобным предлогом он оставил свою группу и вернулся назад.

Следы он отыскал достаточно быстро, однако они озадачили Ашаваки. Следы копыт лошади были большими, зато следы людей — двоих людей — очень маленькими. Дети? Одни?

Эту мысль он отбросил, как маловероятную… Маленький Народец? Ашаваки почувствовал дрожь суеверного страха. Далекие предки оставили после себя предания о Маленьком Народце, и с ними он не хотел иметь никакого дела. Однако легенды гласили, что Маленький Народец давно исчез, уйдя в щель в горе — далеко на севере, в отрогах Биг-Хорна.

Из следов двух человек, которые нашел Ашаваки, меньшие по размеру встречались реже. След лошади привел его в восторг. Шаг был длинный и ровный, шаг крупной лошади, способной час за часом бежать, не сбавляя темпа. Ашаваки хотел обладать этой лошадью, невзирая на Маленький Народец.

Но вскоре он уверился, что следы эти не принадлежат людям Маленького Народца. Это были дети бледнолицых, и они были одни. Они редко разводили костры. Ашаваки не нашел ни костей, ни объедков. Только вначале ему попалась консервная банка. Ашаваки умел читать следы и, как всякий индеец, делал выводы из увиденного. Это были одинокие дети, спешившие на Запад, и у них не было пищи.

Он нашел места, где были поставлены силки, но вокруг не обнаружил ни крови, ни шерсти, ни перьев. Никто в эти силки не попадался. Но Маленький Воин, как начал его называть про себя Ашаваки, перед уходом убирал силки, не желая, чтобы кто-нибудь из лесных зверюшек попался в них и умер.

Ашаваки был шайен. Он не воевал с детьми, но был любопытен и вскоре начал испытывать даже некоторое восхищение. Маленький Воин был хитер. Он хорошо выбирал места для своих стоянок и умело прятал лошадь. Прежде чем покинуть каждый лагерь, он тщательно уничтожал все следы своего пребывания. По дороге он отважился ехать лишь во время дождя.

Заинтересованный Ашаваки следовал за ними. Он понятия не имел, что сделает, догнав их. Он хотел получить эту лошадь. Дети будут помехой. И в то же время из мальчика может получиться хороший воин, он еще достаточно молод и его можно воспитать, как индейца.

Харди проснулся и увидел, что день уже наступил, а дождь продолжает идти. Встретить какую-нибудь дичь под таким дождем представлялось ему маловероятным, но идти было необходимо — всякое ведь может случиться. День был серый и тяжелый. Дерево над ним должно было рассеять дым, и потому он рискнул зажечь костер. Затем быстро наломал сучьев в запас. Огонь послужит поддержкой Бетти Сью во время его отсутствия.

— Ты должна остаться здесь, с Редом, — сказал ей Харди. — Мне нужно найти что-нибудь поесть, а если ты будешь ходить за мной, я не смогу этого сделать. Оставайся у костра и грейся.

Харди не знал, что ее удержало: тепло или усталость. Наверное, сыграли тут свою роль и костер, и присутствие Биг Реда; во всяком случае, Бетти Сью согласилась остаться и ждать его возвращения.

Вынув тетиву из кармана, где он держал ее свернутой и сухой, Харди натянул лук. Оставалось только три стрелы, но он надеялся, что их хватит. Мальчик вышел под дождь, держа лук поближе к телу, чтобы защитить его от влаги.

Рядом с их убежищем возвышался громадный, пораженный молнией тополь, который мог служить отличным ориентиром. Харди немного отошел и оглянулся, затем неторопливо описал полукруг, чтобы рассмотреть лагерь со всех сторон. Он знал, что даже хорошо знакомые места могут показаться совсем другими, если посмотреть на них под непривычным углом.

Затем он начал охоту. Его внимание было сосредоточено на дуплистых деревьях, густых кустарниках — словом, на всем, где могла прятаться дичь. Деревья здесь росли только на несколько сот ярдов от ручья; иногда это расстояние сокращалось до нескольких сот футов. Но по самым берегам и на некоторых склонах рос густой кустарник.

Один раз Харди спугнул кролика, но тот исчез, прежде чем он успел натянуть лук. Кроликов лучше искать на закате, когда они чаще сидят на месте и осматриваются; даже спугнутые, они обычно останавливаются на краю норки, чтобы оглянуться. Харди ходил уже больше часа и совсем было собрался поворачивать назад, когда заметил кусты высотой около четырех футов. Орешник!

Он быстро направился туда. Много орехов уже опало, но на ветвях тоже оставалось достаточно, и вскоре он набрал полную шляпу.

Харди вернулся к убежищу, дождь прекратился, а в тучах стали появляться разрывы. Бетти Сью сидела на месте и ждала его; казалось, она вообще ни разу не шевельнулась. Съежившись у костра, они грызли орехи, раскалывая их камнем.

Потом Харди погасил и засыпал землей костер; посадив Бетти Сью на Биг Реда, он повел лошадь вниз, в ручей. На берегу он заметил подходящее место, чтобы сесть самому, и направил коня вверх по течению, к зарослям орешника.

Прорвавшееся сквозь тучи солнце пригревало, и Харди с удовольствием подставлял ему плечи и спину. Он уже почти забыл, что значит быть мокрым, замерзшим и голодным. Добравшись до орешника, он вывел коня на берег, нашел место, где сможет потом снова взобраться на спину Биг Реду, и привязал жеребца на склоне. Набрав полную шляпу орехов, он вновь сел на лошадь, и они шагом двинулись по извилистой тропе, проложенной бизонами; тропа вела вдоль ручья, только проходила не по тому берегу, которым они ехали вчера. В случае, если индеец все же преследовал их, дождь должен был уничтожить все следы. Пересекая ручей, проехав сколько-то времени вброд по течению, перебравшись на противоположный берег, Харди надеялся оторваться от возможного преследователя.

День стоял ясный и теплый, однако ехали они не спеша, потому что тропа пролегала по крутому береговому откосу. Росшие по берегам деревья укрывали их от возможного наблюдателя. Около полудня они остановились. Харди пустил Биг Реда пастись на сочной траве, а они с Бетти Сью поели еще орехов. Он уже собирался продолжить путь, когда заметил дикие вишни. Ягод осталось совсем немного, они вязали рот, однако освежали после орехов.

Немного погодя они двинулись дальше. После холодного дождя было приятно погреться на солнце. Под рубашкой на животе увесисто колыхалась еще изрядная порция орехов.

Бетти Сью задремала, и Харди поддерживал ее, пока рука не занемела, он был не в состоянии ею пошевелить. Но будить девочку он не хотел — во сне она, по крайней мере, не боялась.

Харди размышлял. Как это говаривал отец? «Единственное, что может помочь человеку прожить в этом мире, — это его разум. У человека нет ни медвежьих когтей, ни бычьей силы; у него нет ни волчьего нюха, ни ястребиных крыльев. Но у него есть разум. И ты проживешь ровно столько, сколько будешь им пользоваться».

Рассчитывать на то, что отец станет их разыскивать, Харди не мог. Как ни страшно было даже помыслить об этом, но он обязан составить план действий на тот случай, если отец не появится.

Надо пробираться к форту Бриджер. Там, среди людей, они окажутся в безопасности. Там найдутся женщины, которые позаботятся о девочке, и место, где Харди сможет отдохнуть, не опасаясь преследования.

Но форт Бриджер был еще далеко, а местность, по которой они проезжали, становилась все выше. Прошлой ночью было уже очень холодно, и заморозки могли ударить в любой момент. Харди слышал, что иногда в это время уже выпадает снег. Может быть, индеец, преследующий их, потерял следы; а может, он приближается, стремясь заполучить их скальпы и Биг Реда. Харди очень хотел больше никогда не видеть этого индейца, но отец всегда учил его предусмотрительности. «Старайся предвидеть худшее, что может случиться, — говорил он, — и готовься к этому. Продумай заранее, что тебе предстоит сделать. Возможно, худшее и не произойдет, но если обдумываешь все заранее, то будешь готов». Ладно, он подумает об этом, но позже. Сейчас есть два важных и срочных дела.

Прежде всего, как раздобыть еще какой-нибудь еды? Им просто необходимо поесть и выпить чего-нибудь горячего. Необходимо раздобыть мяса и придумать, как его приготовить. Во-вторых, им нужна была теплая одежда. Харди мерз все время, если только его не грело осеннее солнце, а Бетти Сью дрожала даже под его курткой.

О том, как далеко еще осталось идти и как мало они прошли, Харди старался не думать.

Тем временем он высматривал укромное место для лагеря, откуда он сможет наблюдать, сам оставаясь невидимым, и такое, где сумеет потом вновь взобраться на лошадь.

Ашаваки жаждал найти этого коня. Из-за дождя он потерял след, но продолжал двигаться вперед. Хитрый и проницательный, он сейчас старался представить себе, что сделал бы Маленький Воин.

Именно так он и обнаружил убежище под поваленным тополем.

Глава 4

Фрэнк Дэрроу развернул лошадь и принялся рассматривать следы.

— Индейский пони ^[82], — сказал он. — Скотт, ты должен понять: если у нас и был шанс найти детей, то теперь, после дождя… Сам посмотри — следов совсем не видно. Даже антилопьих.

Коллинз показал на следы индейской лошади.

— Но ведь этот индеец куда-то ехал. Если он оставил следы, мы отыщем и следы Харди. Если он жив, чтобы их оставить…

Дэрроу положил руки на луку седла.

— Скотт, я не возьмусь утверждать, что не чувствовал бы того же самого на твоем месте, но ты должен внять голосу разума. Твоему мальчику всего семь лет, а перед ним стоит задача, за которую и ни один взрослый не возьмется добровольно. Один, в глуши, без оружия, насколько нам известно, и вдобавок с ним маленькая девочка, о которой надо заботиться. Ты говоришь, он знает, как прожить одному. Но ведь здесь индейская территория, а с ним лошадь, за которую любой индеец отдаст половину зубов. Да и просто прожить здесь одному… В это время года тут почти нет дичи. Вот-вот поднимутся холодные ветры. Индейцы об этом знают и уже направились в Холмы, в защищенные места. У твоего парня нет ни единого шанса.

Скотт Коллинз кивнул.

— Возвращайся, Фрэнк, я на тебя зла держать не стану. Я понимаю — надвигается зима, а тебе нужно кормить скот и запасти дрова до наступления холодов. А я должен продолжать поиски. И знаешь, почему? Потому, что я знаю этого мальчика. Он ходил за мной по пятам — в поле, в лес, с тех пор как дорос кузнечику до колена. Он засыпал меня вопросами. Мы собирали лекарственные травы и продавали их, чтобы заработать на жизнь. И он помогал мне в этом. Он помогал мне сажать картошку. Он… Но самое главное — у него очень развито чувство ответственности. Знал он и кое-кого из индейцев, он играл и охотился с их детьми. Я знаю своего мальчика, и поверь мне: убить его не так-то просто. И это еще не все. Нас осталось только двое — он и я. И он знает, что я буду его искать. Он рассчитывает на это, потому что уверен во мне. Пусть это займет у. меня много времени, Фрэнк, но я не прекращу поисков, пока не найду мальчика или его тело. Хочешь — можешь идти со мной.

Дэррроу внимательно смотрел на него.

— В жизни не встречал второго такого тупоголового, упрямого дурака! Ладно, я останусь с тобой, но по одной-единственной причине. Если твой парень хоть вполовину упрям, как ты, — он будет жить!

Билл Сквайрс пристально изучал свой жевательный табак. Потом откусил от плитки изрядный кусок и отправил его за щеку.

— Когда вы, два бездельника, кончите спорить, то зададите себе вопрос.

Они уставились на горца, но Сквайрс не торопился. Поудобнее расположив жвачку во рту, он наслаждался общим вниманием.

— Вот, посмотрите на эти следы, — проговорил он наконец. — Этот индейский пони оставил здесь следы незадолго до того, как кончился дождь. След довольно свежий, края еще не осыпались, но воды в нем достаточно. Как вы думаете, чей это след? Индейца, который скакал сломя голову сквозь проливной дождь по открытой равнине. По крайней мере, пока не добрался до этого места. Ни один индеец, если он в своем уме, так не поступит — разве что вблизи от собственной хижины. Но индейского поселения поблизости нет, это мы знаем. Индеец едет в одиночку, едет под дождем — и я задаю себе вопрос: почему?

— Думаешь, он гонится за детьми?

— Индеец будет преследовать малышей в самую страшную бурю, какую ты можешь себе представить, Скотт, только бы ему заполучить этого жеребца. Это первый признак надежды.

— Маленькая, но надежда, — неохотно согласился Дэрроу. — Если вдуматься, это и впрямь странно. Индеец всегда отыщет себе укрытие, чтобы переждать непогоду.

— Больше у нас ничего нет, — заключил Сквайрс. — Давайте попробуем проверить.

Проверка эта оказалась делом медленным и кропотливым. Индеец придерживался твердого грунта везде, где было возможно, а кое-где его следы были смыты водой. Однажды им добрых полмили пришлось ехать наугад, потому что поток задержавшейся в верховьях воды прокатился по руслу ручья, смывая слой песка вместе со следами. Правда, через час они все-таки обнаружили отпечатки копыт.

Именно следы индейца привели их к убежищу под сломанным тополем.

Они добрались до этого места к исходу долгого и тяжелого дня и здесь же разбили лагерь. Билл Сквайрс с интересом изучал все вокруг.

— А он хитер, твой парень, — восхищенно проговорил горец. — Устроил тут отличный лагерь — такой, что никому не видно.

— Но индеец его все же заметил, — поморщившись, прокомментировал Дэрроу. — Однако костер он хорошо засыпал. Они и ели тут. — Он палкой вытолкнул из огня несколько обгорелых скорлупок. — Орехи.

— Посмотрите-ка. — Сквайрс нашел отпечаток крохотной ручонки на земле, возле постели. — Девочка Пауэлла с ним, это точно.

Они нашли небольшую кучку сучьев, аккуратно сложенных Харди на берегу, в том месте, где опиралась о землю вершина тополя, и теперь использовали это топливо для костра. Фрэнк Дэрроу поджарил бекон, сварил кофе и приготовил несколько лепешек. Билл Сквайрс сидел, покуривая и размышляя — на ходу он почти никогда не курил, обходясь своей жвачкой.

— Нелегко нам придется, — сказал он наконец.

Дэрроу поднял глаза, а Коллинз перестал щепать лучину для утреннего костра.

— Ты достаточно рассказал мне о сыне, Скотт, — сказал Сквайрс, — а здесь я увидел все, что нужно. Мальчик знает, что индеец преследует его.

Дэрроу с Коллинзом ждали продолжения, а бекон тем временем жарился на сковородке, и запах кофе наполнял маленькое убежище.

— Это скорее ощущение, чем рассуждение. Но посмотрите внимательно — мальчик потрудился, чтобы укрыть свою стоянку. Он не просто устраивал лагерь, а старался тщательно замаскировать его. У него есть нож. Мы видели, он пользовался им в отдалении от лагеря. Ничто не бросается в глаза так, как свежий затес на дереве или срезанная ветка. Так вот, заметили ли вы поблизости хоть что-нибудь подобное? Как бы ни был мальчик перепуган, все это время он работал своей головенкой. Бьюсь об заклад, если вы не пожалеете времени, то найдете места, где он срезал ветви, но не поблизости от лагеря. Он вел себя так осторожно, подозревая, что его преследуют. Причем отнюдь не его отец.

— А почему ты считаешь, что нам придется трудно? — спросил Коллинз.

— Мальчик будет маскировать следы, — отозвался Дэрроу. — Это ясно как Божий день. Он рассчитывает, что ты поспешишь ему навстречу, но ему и в голову не придет, что ты можешь идти по его следам. А этот индеец его преследует; конечно, мальчик постарается замести следы, насколько сможет. Из-за этого станет трудно не только индейцу, но и нам.

За ужином они обсуждали сложившееся положение, стараясь не упустить никакой мелочи. Харди Коллинз не будет далеко уклоняться от дороги, по которой его, возможно, станет разыскивать отец. Однако нельзя исключить, что он окажется вынужден это сделать. Скотт был убежден, что Харди, покидая лагерь, воспользуется ручьем, чтобы лучше скрыть следы; спутники разделяли эту его уверенность. Но что предпримет Харди дальше?

— Надо найти место, где он собирал орехи, — проговорил Сквайрс. — Если там остались еще, он вернулся за ними.

Скотт Коллинз не мог заснуть. Он долго лежал, размышляя о сыне, дрожавшем от холода где-то во мраке. Днем Скотт еще мог как-то храбриться, рассказывая друзьям, что сделал или собирается сделать Харди; но сейчас, лежа во тьме, Коллинз мог думать лишь о том, насколько хрупок даже очень крепкий семилетний малыш.

Конечно, Харди вырос на открытом воздухе и, по существу, не знал никакой другой жизни. Много раз им случалось, разбив лагерь в лесу, разойтись для охоты в разные стороны, оставляя друг для друга путеводные знаки. Часто им приходилось готовить себе еду из мелкой дичи и съедобных растений. И все же Харди был всего-навсего маленьким мальчиком, заботившимся о девочке младше его.

Наконец Коллинз погрузился в сон.

Проснувшись, он минуту или две лежал, прислушиваясь к негромким голосам, доносившимся снаружи, пока не сообразил, что наступило утро. Открыв глаза, он увидел горящий костер, и до него донесся аромат свежесваренного кофе.

— При поисках мальчика, Билл, — говорил в это время Дэрроу, — нам не следует забывать и об индейце. Не сомневаюсь, он будет отнюдь не прочь заполучить и наши скальпы. Так что нам лучше смотреть в оба.

Скотт Коллинз сел.

— Все жду, когда же кто-нибудь из вас меня позовет. Похоже, я опаздываю на кофе.

Оба, пригнувшись, влезли через маленькое отверстие.

— Ты выглядел настолько усталым, что мы решили дать тебе выспаться, — сказал Билл, дымя трубкой. — Пока Фрэнк готовил завтрак, я прошелся вокруг. Немного вверх по ручью на том берегу есть заросли орешника. Там много следов, и, судя по ним, мальчик изрядно нагрузился орехами.

— Во всяком случае, он не голодает, — проговорил Скотт.

Позавтракали они почти молча. Потом все трое во главе с Биллом Сквайрсом спустились к ручью и поехали вдоль берега, внимательно глядя по сторонам. Они добрались до орешника и двинулись дальше. Время от времени им попадались следы, оставленные индейцем; следам было уже несколько дней.

Они не спешили, боясь потерять едва заметную тропу, тем более что временами следы исчезали совсем. К концу дня Скотт Коллинз остановился, приглядываясь к следам индейца.

— Не кажется ли тебе, Билл, что этот индеец теряет много времени, выясняя, каким образом наши малыши существуют? Всякий раз, подходя к их стоянке, он оставляет столько следов, что хватило бы на четверых.

— Он любопытен, — усмехнулся Сквайрс. — Дети его озадачили, Скотт, и мне кажется, он заинтересовался по-настоящему. Ему интересно, как они живут и чем питаются.

— Насколько мы сейчас отстаем от Харди? — спросил Скотт.

— Дня на два, на три. Может быть, на четыре. Порой он движется очень медленно; в первый день он, похоже, сделал не больше четырех-пяти миль. На следующий, может быть, еще меньше. Но когда Харди умудряется взгромоздиться на лошадь, они едут быстро.

Они уже разбили лагерь для ночлега, когда Скотт неожиданно посмотрел на остальных.

— Боюсь, он может свернуть с дороги.

— Я тоже об этом подумал, — согласился Сквайрс. -Сдается мне, это единственный шанс оторваться от преследователя. Может, Харди это все равно не удастся, поскольку индеец хорошо умеет идти по следу, но, если мальчик удачно выберет время, он может свернуть на север и через густые леса достичь подножия гряды холмов Уинд-Ривер, а уже оттуда спуститься к форту Бриджер. Думаю, он именно так и поступит.

— Хотел бы я, чтобы они были одеты потеплее, — вздохнул Скотт.

— Да… Я тоже.

Ашаваки тоже думал о холоде, но совсем с другой точки зрения. Уже несколько раз он был уверен, что вот-вот схватит Маленького Воина, но каким-то образом дети каждый раз ухитрялись ускользнуть. Костры на стоянках они устраивали маленькие, индейские, и жались к огню, чтобы согреться; однако с гор, где теперь уже лежал снег, дул холодный ветер, и они должны были сильно мерзнуть. В любой момент ручьи у берегов мог сковать лед, и тогда детям придется совсем плохо.

Впрочем, жалости Ашаваки не испытывал. Их страдания от голода и холода не вызывали в его душе никакого отклика. Ему просто было любопытно, что же они предпримут; и еще он знал, что должен учитывать хитрости Маленького Воина, разыскивая места их стоянок.

Ашаваки знал нескольких белых, но ни разу не встречался с их женщинами или детьми. Многие из его соплеменников отзывались о них с симпатией; однако в большинстве своем шайены знали бледнолицых лишь настолько, чтобы сражаться с ними или красть у них лошадей; впрочем, этому последнему занятию они предавались отнюдь не с таким азартом, как команчи, и уж во всяком случае не почитали конокрадство за доблесть.

Чувства детей волновали Ашаваки ничуть не больше, чем ощущения каких-нибудь волчат. Лошадь — вот что ему было действительно нужно. Но все же ему было очень любопытно, каким образом Маленький Воин преодолевает встающие перед ним трудности.

Индеец все еще не подозревал, что его тоже преследуют. Как и все его соплеменники, он наблюдал за пройденным путем, но трое пока находились слишком далеко позади, чтобы Ашаваки мог их обнаружить. Если бы он заподозрил, что его преследуют, то, возможно, предпринял бы отчаянное усилие одним рывком нагнать детей, убить и завладеть лошадью. Сейчас он находился так далеко от дома, что нечего было и думать брать их в плен.

Но мысли Ашаваки занимали не только дети и лошадь. Он приближался к месту одного из величайших испытаний, которые выпадали ему в жизни. Произошло это три года назад, когда ему повстречался медведь.

Тридцатипятилетний шайен был могучим воином, однако он признавался себе, что тогда, встретив медведя, в первый раз изведал страх.

Это был медведь-гризли, и Ашаваки встретил его неожиданно, сразу поняв, что гризли пребывает в дурном настроении. Некоторые животные, подобно иным людям, рождаются в дурном расположении духа и пребывают в таком состоянии всю жизнь. Этот гризли относился к их числу. Они встретились на узкой тропе, и Ашаваки вскинул винтовку и выстрелил.

Почувствовав удар пули, гризли с рычанием рванулся вперед. Перезаряжать ружье уже не оставалось времени, а потому индеец ткнул винтовку в пасть медведю и схватился за охотничий нож. Гризли отмахнулся от винтовки, и Ашаваки, успев полоснуть ножом по лапе, оказался отброшенным в сторону.

На счастье, он скатился по открытому склону и, зацепившись за куст, ничком упал на прибрежный песок. У него так перехватило дыхание, что он не мог пошевельнуться. Едва сумев глотнуть воздуху, он услышал, как разъяренный медведь спускается по склону. Фыркая и злобно ворча, гризли искал его след среди камней и кустов до тех пор, пока боль от ран не заставила зверя уйти прочь, — падая, Ашаваки не оставил следов, и потому поиски медведя оказались напрасными.

Ашаваки осмотрелся по сторонам, вспоминая происшествие. Это было его самое близкое соприкосновение со смертью, и потому он вспоминал все случившееся в этих местах с суеверным ужасом. Не было ли предзнаменованием то обстоятельство, что дети привели его именно сюда?

А вдруг это все-таки не дети, а Маленький Народец? Не специально ли привели они его к тому месту, где Ашаваки было дано познать страх? К Месту Медведя?

Глава 5

До сих пор Харди боялся, что не справится с опасностями пути. Но сейчас он вдруг ощутил уверенность в своих силах они провели в пути уже несколько дней и выжили.

Биг Ред бежал ровным, спокойным аллюром, Бетти Сью мирно спала и впервые не хныкала во сне. Главное же — он чувствовал, что все делает правильно.

Начало положила рыба. На протяжении последней полумили Харди дважды пересекал ручей, а затем с четверть мили ехал по воде вверх по течению. Не много сыщется следов, в которых — дай ему время — не разберется хороший следопыт; зная это, Харди не слишком рассчитывал ускользнуть от индейца. Делать ставку он мог только на время: вот и на этот раз ему, возможно, удалось выиграть час, а то и несколько.

Ведя коня по ручью, Харди увидел рыбу и впервые понял, в какой огромной степени страх мешал ему добывать пропитание.

Дома ему нередко случалось видеть, как индейские мальчики плетут верши из веток и тростника; он далее помогал им и сам ловил рыбу таким способом. А теперь — голодал, находясь у полного рыбой ручья, хотя для того, чтобы сплести вершу, надо не так уж много времени — если повезет, ее можно изготовить за час или даже меньше. Если поставить ее на ночь, то к утру в ней может оказаться рыба… Жаль только, что нельзя останавливаться.

Или можно?

А если свернуть с дороги? Сейчас индеец уже уверен, что подобно большинству белых Харди направляется на запад и будет придерживаться дороги. Теперь предположим, что в каком-то не слишком очевидном месте Харди свернет с дороги. Скажем, направится к холмам, разобьет лагерь возле какого-нибудь ручья и будет оставаться там до тех пор, пока не наловит рыбы — не только чтобы хорошо поесть, но и накоптить немного про запас. Рыбу можно будет зажарить на огне или испечь в угольях. Он сумеет даже изготовить из коры походный котелок — так, как учил отец. Можно отыскать и съедобные растения, с которыми мясо или рыба станут еще вкуснее. До сих пор Харди просто не думал обо всем этом.

Воздух был свеж и прохладен, ручей журчал по камням, а легкий ветерок шелестел кронами деревьев. Несколько раз, оказавшись на возвышенных местах, Харди оглядывался; до сих пор он еще ни разу не видел преследователя, но не сомневался, что он там, позади.

Однако пока что Харди не решался привести в исполнение свой замысел, опасаясь разминуться с отцом, который — в это мальчик по-прежнему верил — разыскивает или станет разыскивать его. Впрочем, отец — человек сообразительный и вдумчивый, он догадается, как поступил Харди. В прошлом, расходясь в лесу, они оставляли друг другу путеводные знаки, указывавшие на изменение направления или место ухода с тропы. Обычно это были камни — два положенных один на другой, а сбоку третий или сломанная ветка, показывавшие направление. Однако индеец, несомненно, тоже увидит любой такой знак.

В нескольких сотнях ярдов впереди Харди разглядел за деревьями небольшой ручей, южный приток того, вдоль которого он продвигался. Это было то, что нужно.

Харди нашел подходящее место и, спустившись с берега, направил Биг Реда по воде — вверх по течению. Лишь в отдельных местах ручей достигал в глубину двух футов; вода в нем бежала быстро. Доехав до места слияния ручьев, Харди не стал сразу сворачивать, а еще некоторое время продолжал двигаться дальше и только потом вывел лошадь на берег и двинулся между деревьями по направлению к холмам.

Затем он снова заставил коня вернуться в воду, но теперь уже пошел вниз по течению. Возвратившись таким образом к слиянию ручьев, Харди положил в прибрежный куст сломанную ветку, толстым концом указывавшую направление. Поскольку раньше он не использовал подобных знаков, существовала вероятность, что индеец не придаст ему значения. В то же время Харди был уверен, что отец непременно станет искать оставленные им знаки, которыми они пользовались прежде, а этот был самым распространенным.

На ночлег Харди и Бетти Сью расположились у маленького ручья неподалеку от зарослей ивняка, и Харди сразу же принялся за свою вершу. Прежде всего он набрал нужное количество тонких ивовых прутьев и, сложив пучком, обвязал конец еще более тонкой веточкой. Затем он сделал несколько обручей постепенно увеличивающегося размера, протолкнул самый маленький, насколько смог, ближе к связанному концу пучка и привязал его к каждому из прутьев. Разместив остальные обручи внутри получившегося конуса, Харди старательно привязал их. Законченную вершу он опустил в ручей и вернулся в лагерь.

Воспоминание о верше подстегнуло его память, и теперь он подумал о вапату, или иначе эрроухеде, — растении, встречающемся в прудах и медленно текущей воде. Его клубневидные корни можно варить, как картофель, или запекать в горячей золе. Харди припомнились те два неурожайных на картофель года, когда им с отцом приходилось питаться вапату. Индейцы разыскивали его, двигаясь вброд и выдергивая растение из мутной воды пальцами ног. Сейчас Харди был бы не прочь наткнуться на эрроухед.

Бродя в кустарнике, дети нашли еще немного орехов, тут же и съели их вместе с пригоршней диких вишен. Этого было, разумеется, недостаточно, чтобы утолить голод, но заморить червячка все-таки помогло.

Ночь выдалась холодная, звезды горели ярко, а сверкающие горные вершины четко вырисовывались на фоне неба.

Утром Харди обнаружил в своей верше три форели. Испеченная в угольях, рыба оказалась необыкновенно вкусной, и впервые за последние дни дети наелись.

В глубокую лощинку, где они обосновались, вела узенькая тропка, по которой, судя по всему, давно уже не ходил никто, кроме зверей. Подступы к лагерю преграждали большие упавшие деревья; правда, травы здесь было мало, но жеребец ощипывал листья и молодые побеги и казался довольным. Днем Харди нанизал еще несколько рыбин, попавшихся к тому времени в вершу, на прутья и оставил их коптиться над костром. Тем временем они с Бетти Сью занялись сбором рябины. Вот тогда-то Харди и заметил следы.

Раньше ему никогда не приходилось видеть следов гризли, однако Харди сразу же узнал их по длинным бороздкам от когтей передних лап — об этой примете упоминал Билл Сквайрс.

Вероятно, гризли объедал здесь ягоды вчера; следы его виднелись повсюду. При мысли, что медведь может быть где-то неподалеку, у Харди затрепетало сердечко от страха. Конечно, в поисках пищи гризли забредают порой очень далеко от своих мест обитания, и сейчас этот зверь мог находиться за многие мили отсюда. Однако в костре калилось несколько орехов, и над ним коптилась рыба… Если медведь поблизости, то запах может привлечь его.

Чуть позже на открытом месте Харди нашел более отчетливые медвежьи следы и был ими озадачен. Подумав, мальчик пришел к выводу, что одна из передних лап гризли была покалечена, и стал мысленно называть зверя Старым Колченогом.

Следы эти попались на глаза Харди к исходу второго дня пребывания на стоянке возле ручья, и уходить отсюда на ночь глядя ему совсем не хотелось. И надо было еще докоптить рыбу.

— Останемся, — объявил он Бетти Сью. — Но если ночью ты что-нибудь услышишь, сразу же растолкай меня. Только не двигайся и не шуми.

— Почему? — уставилась на него Бетти Сью.

— Делай, что я тебе говорю.

— Почему?

Он не хотел пугать девочку, но лучше уж было сказать, чем отвечать на ее бесконечные вопросы.

— По-моему, где-то вокруг бродит медведь. Большой медведь.

И тут он вспомнил о Биг Реде. Жеребец был привязан на ограниченном пространстве, едва достигавшем пятидесяти ярдов в длину и столько же в ширину. Места было явно недостаточно ни чтобы убежать, ни чтобы сразиться, а с гризли, как слышал Харди, не могло справиться ни одно живое существо. Конечно, гризли предпочитает питаться орехами да ягодами, но вряд ли упустит случай обогатить свое меню свежим мясом.

И хотя уж наступали сумерки, Харди решился — надо уходить. И немедленно.

Он принялся торопливо собирать свои нехитрые пожитки, потом пошел к Биг Реду. Жеребец нервно переступал с ноги на ногу — уши насторожены, глаза широко раскрыты, ноздри раздуты.

— Все в порядке, Ред, — тихо проговорил Харди. — Дай только мне подсадить Бетти Сью, и мы тронемся.

Конь чуть наклонил голову, однако глаза его были прикованы к лесу. Старый Колченог приближался. Это был громадный медведь, уже проживший лучшую пору жизни и вечно всем недовольный. Его врожденная злобность многократно усилилась с тех пор, как ему покалечили лапу.

Гризли завершал большой обход своей территории — обход, протянувшийся почти на двадцать миль, — и возвращался к своим любимым местам; возвращался с безуспешной охоты, голодный и очень злой.

Ветер дул от него к людям — иначе бы он почуял человека и свернул в сторону. Но постепенно зверь начал улавливать соблазнительные незнакомые ароматы, смешанные с хорошо известными: он узнал запах лошади, а ему уже случалось отведать конины, и запах сырой рыбы.

Старый Колченог весил около девятисот фунтов. Его движения успели уже отчасти потерять прежнюю стремительность, но он все еще оставался достаточно подвижным, а здоровая лапа вполне могла одним ударом проломить череп быку. Гризли не боялся никого и ничего. Сегодня утром он прохромал мимо пумы; она плевалась и рычала, потом промчалась мимо него по узкой тропе и тут же повернулась, чтобы зашипеть ему вслед. Старый Колченог проигнорировал кошку, как нечто совершенно недостойное внимания.

Гризли находился неподалеку от лагеря, когда учуял лошадь, затем до него донесся запах дыма, который совсем ему не понравился, и, наконец, соблазнительный запах коптящейся рыбы, отличавшийся от всех ароматов, встречавшихся медведю прежде.

Старый Колченог замер, принюхиваясь. Он находился в узком, уединенном каньоне невдалеке от берлоги, в которую ему предстояло залечь на зиму. Гризли втянул воздух и глухо заворчал: до него донесся запах человека.

Медведь сошел с тропы и стал спускаться по склону к воде, время от времени останавливаясь, чтобы понюхать воздух. Он попил из ручья, постоял, вглядываясь в надвигающиеся сумерки, и снова направился туда, откуда шли соблазнительные запахи. Старый Колченог был голоден и хотел мяса… А там, где присутствовал человек, оно должно быть. Медведю случалось грабить лагеря и раньше.

В трех милях от этого места Ашаваки вышел на след старого врага. Дрожа от суеверного ужаса, он сперва увидел медвежьи следы, а потом рассмотрел отпечаток покалеченной лапы. Ему живо вспомнились отчаянный взмах ножом и брызнувшая из раны кровь — последнее, что он успел тогда увидеть, прежде чем красноглазый медведь сбросил его с тропы.

Потомок многих поколений воинов, Ашаваки остановился в нерешительности.

Совсем недавно впереди находился прекрасный гнедой конь — Ашаваки видел шерстинки, оставшиеся на коре деревьев там, где он задевал за деревья. Индеец страстно желал обладать этим жеребцом. Но там же были и дети… И еще там был медведь.

Медвежьи следы были свежими, зверь прошел здесь совсем недавно — тот самый гризли, который однажды чуть не убил его. Ашаваки никому не рассказывал об этом, но из месяца в месяц красноглазый медведь являлся ему в ночных кошмарах; он снова видел перед собой эту слюнявую пасть, блестящие зубы и сморщенные, оттопыренные губы — и просыпался, обливаясь холодным потом.

Ашаваки проверил винтовку, а потом лук и стрелы, которые носил всегда с собой.

Индеец по праву гордился множеством снятых скальпов, совершенных подвигов и могучей силой. Эта гордость толкала его сейчас вперед. Но в нем жил страх перед медведем — перед этим медведем, который был, не мог не быть, воплощением злого духа, чудовищем, существовавшим лишь для того, чтобы уничтожить его, Ашаваки… Его пальцы легко коснулись мешочка с талисманом, висевшего на груди. Без помощи талисмана ему было не обойтись.

Глаза у Харди округлились от удивления — стоило ему приблизиться к Биг Реду, чтобы посадить Бетти Сью, как жеребец быстро отступил в сторону, впервые в жизни уклоняясь от ноши. Харди огляделся — все было спокойно, лишь ветер легонько шелестел листвой деревьев. Мальчик заколебался. Он отчаянно рвался поскорее уехать отсюда, но понимал, что жеребец чует опасность и хочет сохранить свободу движений.

Харди подвел Бетти Сью к большому дереву и помог взобраться на нижнюю ветвь.

— Замри! — приказал он. — Ни звука!

Мальчик достал лук и стрелы — жалкое оружие против гризли, но ничего другого у него не было.

Снова налетел ветерок, но даже сквозь шелест листьев Харди услышал, как что-то зашевелилось в кустах. Мальчик подошел к Биг Редуи отвязал веревку от уздечки.

— Ты свободен, Ред. Поступай как хочешь — я не стану тебя ругать, даже если ты убежишь.

Жеребец вскинул голову, раздувая ноздри, и вдруг неожиданно принялся злобно рыть землю копытом.

Притаившись в кустах, гризли сквозь просветы между листьями смотрел на поляну, мигая красными глазами. Где-то глубоко в груди у него зарождалось рычание. Он оценил жеребца — это был или должен был быть вожак табуна. Медведю и раньше приходилось встречаться с такими, но обычно они убегали, в молниеносном рывке уводя за собой кобыл и оставляя его ни с чем. Лишь когда Старый Колченог собирался напасть на кобылу с жеребенком, вожак останавливался, чтобы вступить в схватку, и вряд ли на свете сыщется что-нибудь ужаснее битвы с разъяренным жеребцом-мустангом.

Колченог осторожно шагнул вперед. До жеребца было около двадцати ярдов, а гризли хотел, чтобы первый же бросок оказался решающим. Единственный удар его здоровой лапы — и жеребец повалится со сломанной шеей. Иначе вся затея теряла смысл: по собственному опыту медведь знал, что сражающийся жеребец подобен вырвавшемуся на свободу демону; он яростно нападает, молниеносно бросаясь вперед, и тут же отскакивает в сторону, отступая.

Размерами Биг Ред превосходил любого из жеребцов-мустангов, которых приходилось встречать Колченогу, но это не беспокоило медведя. Он просто хотел покончить со всем этим побыстрее. Гризли сделал шаг… другой… третий…

Сердце Харди усиленно билось, во рту пересохло от страха. Он попятился к дереву.

— Бетти Сью, — прошептал он, — лезь наверх. На большой сук, что у тебя над головой.

Бетти Сью ловко лазила по деревьям — ей это давалось легко, с самого первого раза, как она увязалась за Харди в лес. Поэтому она без труда перебралась на сук, расположенный еще на четыре фута выше.

Харди знал, что черные медведи легко взбираются на деревья; умеют это и молодые гризли, но взрослым мешает огромный вес. Встав спиной к дереву он наложил стрелу на тетиву.

Старый Колченог высунул громадную голову из кустов и посмотрел на жеребца. Тот пронзительно заржал и поднялся на дыбы, молотя по воздуху передними ногами. И тогда Старый Колченог ринулся в атаку.

Глава 6

Гризли рассчитывал, что этим броском он придавит жеребца к кустам и деревьям, что сама тяжесть его тела собьет лошадь с ног на время, достаточное, чтобы зубы и когти сделали свое дело.

Жеребец отскочил в сторону, повернувшись на передних ногах, а подкованными задними лягнул медведя — удар пришелся в плечо и бок гризли, сбил его с ног, завалив на покалеченную лапу.

Зверь сразу вскочил, но все же не успел полностью избежать сокрушительного удара передних копыт: от одного из них гризли уклонился, однако второе нанесло глубокую рану» в плечо.

Осторожно, словно понимая, что до сих пор ему просто везло, Биг Ред кружил около медведя. Поднявшись на задние лапы, тот собрался нанести здоровой передней удар, который неизбежно сломал бы жеребцу шею или ногу. В этот момент Харди и решил сделать первый выстрел.

Стрела была не слишком хороша, также как и лук, но расстояние не достигало и пятидесяти футов, а белая метка под горлом медведя являла собой превосходную мишень.

Харди полностью натянул лук и спустил тетиву. Стрела попала зверю в горло, чуть сбоку, но вошла больше чем на половину длины.

Гризли лапой ударил по месту укола и полуобернулся, отыскивая взглядом нового врага. Он увидел мальчика и сразу же ринулся к нему, однако Харди, перекинув через плечо лук, уже карабкался на дерево. Ветви начинались низко — из-за чего он и выбрал заранее именно это дерево а Бетти Сью уже успела перебраться повыше, освобождая ему место.

Когда медведь кинулся к Харди, Биг Ред прыгнул и могучими челюстями ухватил гризли за ляжку. Зверь крутнулся, стремясь нанести удар, который, попади он в цель, буквально разнес бы жеребца на части, но и на этот раз гризли не повезло: конь увернулся, и лишь один медвежий коготь оставил на гнедом боку тонкую длинную рану, даже не рану, а царапину, из которой сразу же показалась кровь.

Старый Колченог разозлился по-настоящему. Он стоял, переводя взгляд с жеребца на мальчика, сидящего на дереве; однако гризли все же внимательно наблюдал за жеребцом, который скакал вокруг него, оставаясь вне пределов досягаемости для медвежьих лап.

Жеребец в драке — зрелище ужасное. Он способен рвать зубами, вкладывая всю силу своих громадных челюстей, лягаться задними или молотить передними ногами. И все-таки Харди понимал, что Биг Реду не совладать с гризли — даже таким покалеченным, как этот.

Однако и гризли досталось. Удар заставил его задохнуться, заболел бок, из плеча и ляжки текла кровь, но больше всего его беспокоила стрела, застрявшая в горле. Медведь пытался достать ее зубами, но не смог. Услышав, как рванулся к нему жеребец, зверь замер в ожидании; изо рта у него текла пена, теперь уже смешанная с кровью.

— Ред! — завопил Харди. — Нет!

Но жеребец уже ничего не слышал и ничего не боялся. Перед ним был враг, и он ринулся вперед, легко, почти танцуя, с вытянутой шеей и оскаленными большими зубами.

Опустившись на одно колено, Ашаваки отдыхал в кустах. Он успел увидеть лишь несколько последних секунд этого ужасного сражения, которое продолжалось не больше минуты. Он осторожно поднял к плечу винтовку, выжидая удобного для выстрела момента.

Это был его старый враг. Убить его — значило расправиться не только с медведем, но и с собственным страхом. Конечно, если это заколдованный медведь, а такую возможность Ашаваки допускал, пуля окажется перед ним бессильна; но если нет — будут уничтожены и старый враг, и давний страх.

Ашаваки тщательно прицелился. Медведь чуть пошевельнулся, и индеец взвел курок. В тишине, пока жеребец, ступая тихо, словно кошка, приближался к старому гризли, щелчок курка прозвучал громко, а этот звук Колченог слышал и раньше. Он обернулся, г палец Ашаваки тем временем напрягался… напрягался… Глаз индейца удерживал точку на прицеле… Внезапно винтовка прыгнула в его руках, и громадный медведь, ощутив удар в грудь, пошатнулся и опустился на все четыре лапы.

Индеец принялся торопливо перезаряжать ружье.

Старый Колченог попытался встать на дыбы, но смог лишь присесть на задние лапы.

«Теперь, — подумал Харди, — мне бы только заполучить Биг Реда. Если бы спуститься с дерева ему на спину и снять с дерева Бетти Сью, мы сумели бы убежать».

Он негромко окликнул:

— Ред! Сюда, Биг Ред!

Жеребец услышал зов и заколебался. Жажда битвы смешивалась в нем со страхом, который все еще вызывал гризли. Конь снова услышал зов, на этот раз еще более настойчивый, и любовь вкупе с привычкой к повиновению погасили в нем ярость, инстинктивное стремление уничтожать, чтобы не оказаться уничтоженным.

Старый Колченог был озадачен. Он пришел сюда, чтобы убить лошадь, а вовсе не то олицетворение злобы, каким обернулось это существо; к тому же он никак не ожидал нападения со всех сторон сразу. Гризли опять попробовал ухватить зубами беспокоившую его стрелу, торчавшую в шее, зарычал, но закашлялся кровью, понемногу сочившейся из горла. Качнувшись, он поднялся и направился к лошади.

В своем укрытии Ашаваки отчаянно спешил, перезаряжая ружье. Медведь должен быть убит, а лошадь должна быть спасена.

Биг Ред уже направился было к хозяину, но действия медведя остановили его. Конь понимал, что не должен упускать из виду ни единого движения чудовища. Только стремительность движений и внезапность ударов могли позволить коню надеяться на успех.

Когда Колченог двинулся к Реду, Харди поднял лук, натянул тетиву и выстрелил, но промахнулся. Оставалась последняя стрела. Мальчик опять поднял лук, но поздно. Пронзительно заржав, Биг Ред кинулся на медведя. Гризли вздыбился, чтобы ударить, но жеребец увернулся и свирепо ударил медведя в бок и крестец. Колченог попробовал повернуться, но что-то мешало ему — тело стало непослушным там, куда пришелся предыдущий сокрушительный удар копыта. И в тот же миг его снова рванули железные челюсти жеребца. Тогда Колченог обрушился на него всем телом, и колоссальная масса медведя сбила Биг Реда с ног; он боком упал на траву. С утробным триумфальным ворчанием гризли кинулся к лошади.

И тут снова выстрелила винтовка.

Пуля скользнула по черепу гризли. Вглубь она не проникла, оглушенный зверь присел, словно умирая, но внезапно ринулся в кусты — туда, откуда прозвучал выстрел.

Харди слетел с дерева так стремительно, что поранил руку, ободрал колено и порвал штаны. Он подбежал к жеребцу.

— Ред! Ред! О Ред!

Мальчик всхлипывал от страха, но жеребец уже встал, встряхнулся и двинулся вслед за медведем. Подпрыгнув, Харди ухватился за уздечку.

— Пойдем, Ред, — упрашивал он. — Ну пожалуйста, пойдем!

И жеребец послушался.

Харди подвел его к дереву, снова привязал веревку к уздечке и, вскарабкавшись на нижнюю ветвь, помог Бетти Сью спуститься прямо на конскую спину. Ред стоял тихо, повинуясь умоляющему голосу мальчика, голосу, который он знал и любил; он все еще дрожал от неугасшего возбуждения битвы, от страха, вызванного падением. Харди спустился с ветки ему на спину.

— Пошли, — прошептал он.

Жеребец колебался, прислушиваясь к тому, как барахтается в кустах гризли. Но в конце концов неохотно позволил увести себя прочь.

Выбравшись из лощины, Харди нашел слабый след колес — фургонов здесь прошло немного и очень давно, но это был след, и он вел на запад. Оказавшись на открытой равнине, Ред поначалу рванулся вперед галопом, но постепенно перешел на ровную рысь. Нагибаясь, Харди мог видеть на боку жеребца красные полосы, оставленные медвежьими когтями. Позади прозвучал отдаленный выстрел.

Небо все еще оставалось светлым; алая каемка на покрытых снегом хребтах только начинала бледнеть, облака над ними по-прежнему были налиты сочными красками — от розовой до пурпурной. Думая лишь о бегстве, Харди торопил коня. Впрочем, Биг Ред; казалось, и сам пребывал во власти этого желания — с той самой минуты, как место сражения окончательно скрылось из глаз. Поэтому они быстро пересекли горный склон и, придерживаясь следа фургонов, спустились к реке. Там они выехали на старую караванную дорогу, и Харди направился по ней, удовлетворенный тем, что колеи вели на запад или почти на запад.

Харди не видел, кто стрелял из кустов, но подозревал, что это тот самый индеец-преследователь. Сейчас Харди думал лишь о том, что им удалось бежать, а гризли остался далеко позади. Лишь теперь он понял, настолько был испуган. Приступ страха накатил на него внезапно, и Харди, дрожа, прижался к шее жеребца.

Немного погодя он почувствовал себя лучше. На небе проступили звезды, но Биг Ред спокойно двигался вперед, казалось, не желая останавливаться на ночь. С гор повеял легкий ветерок, принесший прохладу снегов и свежесть сосен. Несколько раз Харди почти засыпал, но лошадь неуклонно брела на закат.

Тропа повернула на север — сперва чуть-чуть, потом еще, но в полусне Харди не обратил на это внимания. Из леса они выехали в долину; по обширным сочным лугам, пересекаемым кое-где ручьями, здесь были разбросаны редкие купы деревьев. Неожиданно жеребец остановился.

Харди очнулся от дремы. Бетти Сью спала у него в руках, а Биг Ред замер, насторожив уши, взглядываясь вперед и к чему-то принюхиваясь.

Харди выпрямился и посмотрел через голову Реда. В отдалении прямо на земле был виден свет… Костер!

Лагерный костер!

У Харди заколотилось сердце — это должен был быть отец! Отец, который их ищет! Ударив маленькими пятками в бока жеребца, он послал его вперед. Однако Ред сопротивлялся, казалось не желая продолжать путь.

А может быть, это индейцы?

Харди Поехал осторожнее. Внезапно где-то впереди заржала лошадь, и возле костра возникла суматоха.

Харди шагом подвел Реда немного ближе. Он уже мог различить два верховых седла, несколько вьючных, стоящий на огне кофейник и даже почувствовал запах бекона…

— Стой на месте, — прозвучал голос, — иначе я могу выстрелить. А теперь подведи лошадь к огню и дай себя рассмотреть.

Харди хотел что-то сказать, но у него перехватило горло. Он подвел лошадь к костру и услышал, как тот же голос произнес:

— Черт возьми! Это дети…

— Но ведь откуда-то они явились, — сказал другой. — А это значит, что поблизости есть люди.

— Здесь? В это время года?

— Ну что ж, посмотри-ка на них.

Тощий и чуть сутулый человек с жестким, угловатым лицом и колючими глазами подошел ближе, глядя на Биг Реда.

— Джуд! — воскликнул он. — Погляди-ка на эту лошадь! Парень, вот это лошадь!

— Она принадлежит моему отцу, — сумел выговорить Харди.

— Ну-ну, может быть. А где твой папа, мальчик?

— Он… он позади, на тропе. Ищет нас.

Второй человек оказался пониже ростом, зато обладал могучей бочкообразной грудью. Он медленно подошел, изучая жеребца.

— Ты хочешь сказать, что он не знает, где вы? Как это случилось?

Бетти Сью проснулась и теперь молча таращилась на незнакомцев. Харди почувствовал, как ее тело напряглось, словно от страха. «Неудивительно, — подумал Харди, — я ведь тоже испуган. В этих людях есть что-то такое… «

Харди коротко рассказал, как сожгли их караван и как они отправились в путь на Запад. Рассказал он и об индейце, и о встрече с гризли.

— А, брось ты! — насмешливо произнес тот. что пониже. — Гризли поубивал бы вас в два счета. Ни одна лошадь не устоит перед гризли!

— Ред не испугался! Он дрался с ним!

— Возможно, что и так, — согласился высокий. — У него следы когтей на боку. — Он протянул руку к уздечке, но жеребец отдернул голову.

— Со мной ты эти штучки брось, черт тебя подери! — И высокий поднял руку, собираясь ударить Реда; жеребец отшатнулся, а Харди сказал:

— Не смейте трогать мою лошадь!

— Полегче, Кэл! — Джуд был настроен более спокойно. — Смотри, как бы не потерять их всех. По-моему, лучше накормить этих детей и маленько всем вместе поразмыслить.

— Я никакой лошади не позволю выбрасывать со мной штучки! В чем этот жеребец нуждается — так это в хорошей взбучке!

— Кэл просто шутит, мальчик. А теперь почему бы вам обоим не слезть? У нас тут есть кое-что на ужин, а утром мы можем обдумать, что делать дальше. Может быть, мы сможем отыскать вашего папу.

Харди не нравились эти люди — ни как они выглядят, ни как разговаривают; ничего бы он так не хотел, как поскорее уехать прочь, но они стояли слишком близко. Было видно, что один из них готов пресечь любую такую попытку, и потому Харди неохотно соскользнул на землю. Он дождется, когда они уснут, и тогда удерет.

Человек, которого звали Кэл, снова потянулся к уздечке, но Ред попятился, закатывая глаза.

— Давайте я его привяжу, — сказал Харди. — Он меня знает.

— Привяжи его, мальчик, привяжи, — проговорил Джуд. — А твоя маленькая сестренка останется здесь, с нами. Незачем ей бродить там, в темноте.

Привязывая жеребца, Харди нежно погладил его по шее.

— Кажется, я втравил нас в неприятности, Ред. Будь осторожен. Может быть, мы сумеем от них удрать.

Усталой походкой он вернулся к костру. Бетти Сью сидела на камне возле огня. Джуд посмотрел на нее.

— Сколько же ей может быть, мальчик?

— Три, — ответил Харди. — Недавно исполнилось три.

— Как-то странно получается, — произнес Кэл. — Вы здесь вдвоем, совсем одни. Говоришь, твой папа вас ищет? Откуда ты это знаешь?

— Я просто знаю. Уж так папа устроен.

— Скорей всего он решил, что вас убили индейцы, — усмехнулся Кэл. — Не ищет он тебя, мальчик.

— Неправда! — Харди чуть не заплакал. — Я точно знаю, ищет!

Пока Харди ел, двое мужчин тихонько разговаривали. Потом Джуд принес им одеяло.

— Заворачивайтесь. А утром поговорим.

Кэл бросил взгляд на Харди поверх костра.

— И чтобы никаких блужданий по лагерю. Уж очень я быстро хватаюсь за револьвер. И могу принять вас за индейцев.

Когда они улеглись возле огня, Бетти Сью прошептала:

— Мне они не нравятся.

— Ш-ш-ш! Мне тоже, — шепнул Харди и добавил, приблизив губы к самому ее уху: — Может, мы сумеем убежать.

Преисполненный намерений держаться настороже, он тут же крепко уснул. Он слишком устал и слишком долго пребывал в постоянном напряжении, а теперь впервые за много дней оказался под одеялом.

Проснулся он среди ночи. Неподалеку слышался тихий разговор.

— Послушай, Джуд, никто ведь не знает, что они живы. А за эту лошадь я бы и руки не пожалел.

— А индеец?

— Детская болтовня. Если и был индеец — можешь быть уверен, что медведь до него добрался.

— Интересно, кто отец этого мальчишки?

— Какая разница? Никто и никогда об этом не узнает.

— Могут узнать лошадь.

— Мы нашли ее сбежавшей… Или выменяли у какого-нибудь индейца. И одного шанса на миллион нету, что мы встретим когда-нибудь человека, знающего эту лошадь. А теперь спи.

У Харди сна не осталось ни в одном глазу. Он лежал, глядя на звезды. Ему было очень страшно. Он попробовал было привстать, но заметил, что Кэл наблюдает за ним, и лег снова.

Убежать от этой пары будет непросто.

Глава 7

На рассвете с гор подул холодный ветер, шевелящий листья кустов и постанывающий в кронах сосен. Лагерь расположился близ небольшого ручья, пересекающего обширный луг. По берегам виднелись купы ивняка, отдельные тополя, а дальше, на горном склоне, золотились осиновые рощицы.

Харди уже проснулся и собирал топливо для костра. Он был настороже, чтобы не упустить ни малейшего шанса подобраться к Биг Реду и бежать. Мальчик боялся, но твердил себе, что должен быть храбрым и должен делать то, чего ждал бы от него отец; вот только оружия, чтобы сразиться с этими людьми, у Харди не было. Он мог лишь наблюдать и выжидать, не представится ли хоть какая-нибудь возможность бегства.

В самом худшем случае ему придется бежать без Бетти Сью. Как ни отвратительна была ему подобная мысль, но на какой-то миг Харди показалось, что эти двое вряд ли посмеют тронуть девочку, если он окажется на свободе и сможет выступить свидетелем против них… Однако он понимал, что не в силах так поступить. Должен же существовать хоть один-единственный путь к бегству! «Папа, — взмолился он про себя, — папа, пожалуйста, приди!»

Теперь Харди, пожалуй, даже обрадовался бы появлению индейца. Его вмешательство позволило им ускользнуть от гризли; появись он сейчас — и у них был бы шанс удрать от этих людей.

К тому времени, как двое мужчин натянули сапоги, Харди уже успел развести костер и поставить кипятить воду для кофе.

— Неплохой помощник, — заметил Джуд. — Подходящий парень для лагеря.

Кэл промолчал. На детей он смотрел угрюмо; его лицо оживлялось лишь при взгляде на Биг Реда.

— Я сяду на эту лошадь, — сказал он наконец. — И сделаю это нынче утром.

— Папа никому не разрешал садиться на нее, — проговорил Харди, — кроме него и меня.

Кэл посмотрел на него.

— Держи пасть на замке, мальчик. Отца твоего здесь нет, и я буду разъезжать на этой лошади столько, сколько захочу.

«Ну что ж, — подумал Харди, — тогда попробуй». Биг Ред не принадлежал к числу лошадей, с которыми можно валять дурака. Харди вспомнил молодого Петерсона; излишне самоуверенный, тот однажды решил прокатиться на Реде. В результате он не продержался на конской спине и нескольких секунд, а если бы не сумел перекатиться под жердями корраля, то неизбежно был бы убит. А ведь молодой Петерсон слыл хорошим наездником…

«А вдруг это и есть выход? — подумал Харди. — Может, и на этот раз так случится?»

— Папа приедет, — спокойно проговорил он. — И папа Умеет убеждать.

Прежде чем Кэл успел что-нибудь сказать, в разговор вмешался Джуд.

— А кто твой папа, мальчик? Как его зовут?

— Он в форте Бриджер, — ответил Харди. — И его зовут Скотт Коллинз.

Кэл медленно повернул голову к Харди и уставился на него своими злобными глазами, а Джуд, как показалось мальчику, слегка позеленел.

— Ты сказал — Скотт Коллинз?

— Да, — кивнул Харди. — А вы его знаете?

— Не совсем… Но мы о нем слышали. — Джуд пристально посмотрел на Харди. — А как у твоего папы со стрельбой, сынок?

— Дома он выигрывал всех индеек в стрельбе на приз, — ответил Харди. — А те, кто вместе с ним воевал с индейцами, говорили, что он — лучший стрелок из всех, кого они видели.

Внезапно Харди вспомнил историю, рассказанную мистером Энди у костра однажды вечером, когда все думали, что мальчик спит. Он начал пересказывать ее:

— Как-то раз одна компания проходила через наши места и украла папину корову и еще несколько голов соседского скота. Соседи махнули рукой, а папа не хотел смириться. Он просто собрался и последовал за скотокрадами. Вернулся он только через четыре месяца, но пригнал весь похищенный скот и лошадей, на которых ехали те четверо. Папа преследовал их до Миссури. Кто-то поинтересовался, что он станет делать, если эти люди вернутся за своими лошадьми, но папа лишь усмехнулся и заметил, что никогда не боялся привидений.

Джуд задумчиво посмотрел на Кэла.

— Он всего-навсего человек, — пожал плечами тот. — То, чего он не знает, не может послужить поводом для войны.

— Мне это не нравится, Кэл.

Кэл только фыркнул. Тогда Джуд снова обратился к Харди.

— Ваш караван был последним, отправившимся на Запад, — сказал он, — да и то вы слишком запоздали для этого времени года.

— Билл Сквайрс говорил то же самое.

— Сквайрс?

— Он заехал к нам в лагерь, чтобы поболтать. Незадолго до нападения индейцев он переночевал у нас и уехал. Один. И пообещал мистеру Энди рассказать моему папе, что встретил нас в пути.

— Кэл, нам надо еще раз подумать.

— Черта с два.

Джуд молча резал бекон и бросал ломти на сковородку. Бетти Сью прижалась к Харди, прихлебывая жиденький кофе.

— Если ты все еще собираешься удержать эту лошадь, — негромко проговорил Джуд, явно опасаясь раздражительности Кэла, — сейчас тебе лучше и не пытаться сесть на нее. Давай-ка седлать своих да убираться отсюда.

Кэл не ответил; допив кофе, он встал и направился к своему седлу.

— Это папина лошадь! — запротестовал Харди. — Лучше оставьте ее в покое!

— Сядь, мальчик, — резко приказал Джуд. — Не зли Кэла, если не хочешь узнать, каков он, когда зол.

Кэл набросил одеяло на спину Реду. Жеребец отступил боком, но Кэл успел накинуть седло и затянуть подпругу. Затем он надел на Реда уздечку — тот стоял тихо, лишь слегка покусывая удила.

Подобрав поводья, Кэл вставил ногу в стремя и уже почти сел в седло; но в тот же миг Биг Ред встал на дыбы, затем ударил передними ногами о землю, опустив голову между колен, — и Кэл ничком грохнулся на траву.

Выругавшись, Джуд схватился за револьвер, но Харди кинулся ему под ноги, и тот, потеряв равновесие, упал. Вскочив, Джуд так сильно ударил Харди, что мальчик покатился по земле, и снова потянулся к револьверу, однако рука его ткнулась в пустую кобуру. Быстро оглянувшись, он увидел, что оружие валяется на земле, а Харди уже подбирается к нему. Пнув мальчика, Джуд подобрал револьвер и обернулся.

Биг Ред исчез!

Когда жеребец бросился на Кэла, тот кинулся в ручей. Теперь он выбрался из воды и, прихрамывая, брел к костру; он насквозь промок и при падении ободрал щеку.

— Куда он пропал? Куда делся этот… — Остановившись, Кэл осмотрелся по сторонам и повернулся к Джуду. — Меня чуть не убило по твоей милости! Почему ты его не пристрелил?

— Мальчишка кинулся мне под ноги, — ответил Джуд. — Как бы то ни было, сейчас ты в порядке.

Харди сидел, сгорбившись и все еще с трудом дыша. Из носа у него капала кровь. Бетти Сью в ужасе смотрела на него, не в силах поверить, что побили Харди — того самого Харди, который до сих пор представлялся ей неуязвимым и сильным.

Харди сдерживал слезы. Что говорил отец? «Ты должен думать, сынок. Думать!» И теперь, обняв руками ноющее тело, мальчик обшаривал взглядом кусты. Он так скрючился, что эти двое не могли видеть его лица; разговаривая, они, казалось, вообще забыли о его существовании.

«Биг Ред не уйдет далеко, — сказал себе Харди. — Он где-то здесь, рядом. Если бы только ухитриться… «

— Дай мне твою лошадь, — говорил тем временем Кал. — Я найду этого гнедого дьявола. А когда найду, то брошу его на землю, свяжу все четыре ноги, и, прежде чем встать, он узнает, кто здесь хозяин.

— Давай, действуй, — отозвался Джуд, бросив на товарища многозначительный взгляд. — А здесь обо всем позабочусь я.

Кэл оседлал лошадь и уехал, а Джуд уселся и стал пить кофе. Временами он поглядывал на Бетти Сью. Харди подполз к ней и сел, крепко обнимая себя руками.

— Наверное, ребро сломано, — злорадно отметил Джуд. — Так тебе и надо.

Он подхватил кофейник, разболтав, прямо через край допил содержимое и вытер губы тыльной стороной ладони. Потом аккуратно завернул остатки бекона и воткнул нож в землю, чтобы очистить его от жира. Харди толкнул Бетти Сью.

— Беги, — прошептал он, — беги изо всех сил!

Бетти Сью поднялась на ноги. От такой малышки, да еще и испуганной, трудно было ожидать хорошей скорости. Это беспокоило Харди, но он понимал, что не сможет бежать с ней на руках.

Джуд повернулся к ним; рука его все еще сжимала нож, а взгляд был угрожающим и холодным.

— Пора! — взвизгнул Харди, и Бетти Сью побежала к кустам.

Выругавшись, Джуд кинулся было за ней, но Харди снова бросился ему под ноги. Оба оказались на земле, однако Харди вскочил первым и пустился наутек. Он прыгнул в кусты мгновением раньше Бетти Сью и, обернувшись, втащил ее в нору, проделанную дикими зверьками. Крича и ругаясь, по пятам за ними бежал Джуд.

Харди прополз через нору, в которой едва-едва помещался, и выбрался на берег ручья. Он подхватил Бетти Сью и, спотыкаясь, помчался с нею вдоль берега, лавируя между кустами.

Хотя Джуду и привилось сделать изрядный крюк вокруг зарослей, сквозь которые они пробрались, сокращая путь, однако теперь он быстро догонял их. Но Харди часто играл в лесу с мальчишками и научился всяческим хитростям.

— Бетти Сью, — крикнул он, — сюда!

Дети побежали назад. Несколько крупных камней позволили перебраться им на другой берег. Оказавшись там, они устремились в лес. Задыхаясь, Харди отпустил руку Бетти Сью. Кажется, Джуд не заметил их. Бок болел по-прежнему, но Харди не думал, что ребро действительно сломано — скорее всего это был просто сильный ушиб. Ему и раньше случалось так ушибаться — например, когда вздумалось оседлать теленка их старой коровы, а тот сбросил его наземь. Только в этот раз болело сильнее.

Перебегая от куста к кусту, они направились по горному склону к осиновой роще. Им не нужно было много места, чтобы спрятаться, и потому рощица вполне могла послужить укрытием.

Некоторое время спустя Харди выглянул из-за деревьев. Джуд шел вдоль берега, отыскивая следы. Вскоре он их обнаружил и, перейдя ручей, продолжил поиски уже на этом берегу.

Было очень тихо. Харди слышал, как дышит Бетти Сью, лежащая в убежище рядом с ним, и как трещат мелкие сучки под сапогами Джуда. С бешено бьющимся сердцем Харди лежал, не зная, что же делать дальше: затаиться здесь в надежде, что Джуду не удастся их найти, или попытаться подняться выше по склону, рискуя при этом быть замеченными? Отец учил его, что движущийся предмет всегда привлекает внимание.

Позади них холм круто поднимался вверх, и Харди подумал, что смог бы обогнать Джуда. Но он прекрасно понимал, что Бетти Сью это не под силу. Нести же ее на руках было трудно: девочка слишком тяжелая.

Поначалу Джуд излишне спешил, но теперь шаг за шагом принялся прослеживать их путь. Правда, у Харди еще теплилась надежда, что он не такой хороший следопыт, как отец или Билл Сквайрс.

Но где же Биг Ред?

Харди ощущал запах тучной земли, на которой лежал, и аромат осиновых листьев, беспрестанно трепетавших над головой. Помнится, с этим связано какое-то предание… Вот только какое?

Похоже, Джуд все-таки потерял след — ему пришлось вернуться, чтобы попытаться отыскать его вновь.

— Следи за ним, — шепнул Харди.

Выбравшись из рощицы, он стал внимательно изучать склон холма, чтобы укрыться в более надежном месте, не попавшись на глаза Джуду. И скоро обнаружил его. Склон горы был усеян крохотными осиновыми рощицами, причем деревья в них росли так тесно, что только мелкий зверек или ребенок смогли бы пробраться между ними. На краю одной такой рощицы Харди сейчас лежал, другая была видна в полусотне ярдов вверх по слону, а между ними росло несколько кустов, расцвеченных яркими красками осени. И еще по слону были разбросаны валуны. Здесь можно было пробраться незамеченными.

Харди собрался было свистнуть Бетти Сью, но вовремя вспомнил, как легко разносится звук. Он отполз назад, легонько коснулся плеча девочки и жестом приказал следовать за собой.

Они перебрались под защиту ближайшего валуна, скрытые от глаз Джуда теми осинами, из-под которых только что выползли. Отсюда они добрались до кустов, а потом, дождавшись, когда Джуд повернется спиной, перебежали к следующему кусту. Дети оказались там как раз в тот миг, когда Джуд оглянулся, возможно, привлеченный каким-то слабым звуком.

Харди внимательно рассматривал раскинувшуюся внизу долину, Биг Реда не было видно.

В небольшом углублении в камне они нашли немного скопившейся после недавнего дождя воды и напились из ладоней. Джуд уже почти добрался до их первого убежища, и они двинулись дальше — все выше и выше.

Было холодно, небо заволакивало тучами. Харди беспокоился о Биг Реде. Ему было страшно при одной мысли о том, что может сделать Кэл, если ему удастся заарканить и свалить жеребца. И еще он понимал, что без лошади они с Бетти Сью далеко не уйдут.

Кажется, он еще никогда так не уставал. Больше всего Харди хотелось сейчас свернуться калачиком где-нибудь в тепле и заснуть. Но сначала им надо было скрыться от Кэла и Джуда. И найти Биг Реда. Отец любил эту лошадь не меньше Харди, а сейчас мальчик отвечал за нее.

Джуд был никудышным следопытом. По всей видимости, он отказался от дальнейших попыток отыскать следы и просто оглядывался, надеясь случайно обнаружить беглецов. Харди и Бетти Сью весили немного, и их маленькие ноги не оставляли на траве и даже на земле заметных следов. Конечно, индеец следовал бы за ними без труда, но Джуд не был индейцем, а вдобавок был еще и ленив. Он понимал, что далеко детям не уйти, а потому, если он станет подниматься по склону, переходя от одного возможного укрытия к другому, то обязательно наткнется на них.

Харди сообразил, что тактика Джуда неизбежно приведет его к успеху. А если они сейчас побегут, то Джуду наверняка удастся схватить их — по крайней мере, Бетти Сью.

Стараясь, чтобы осиновая рощица все время находилась между ними и Джудом, дети продолжали карабкаться вверх. Там, в тени скалы, Харди заметил снег. Издали, на горных вершинах, мальчик видел его уже давно, но здесь, так близко, снег его испугал. Сейчас они находились много выше, чем прежде; этой ночью будет холодно, а у них нет даже одеяла…

Неожиданно у Харди возникла идея. Почему бы вместо того, чтобы попросту убегать, не причинить им побольше беспокойства? Предположим, пока Кэл гоняется за жеребцом, а Джуд охотится за ними, они проберутся обратно и ограбят лагерь?..

Разумеется, воровать нехорошо; но это была настоящая война — Харди понимал, что, догнав, Джуд наверняка убьет их обоих. После подслушанного ночью разговора сомневаться в этом не приходилось.

Если он сможет причинить им немного хлопот, возможно, они впредь побоятся бросать лагерь в поисках Биг Реда и его с Бетти Сью.

И как бы в ответ на свои мысли Харди увидел промытую талой водой глубокую канаву. Движений взрослого человека она бы, пожалуй, не скрыла, но для них подходила вполне. Харди взял Бетти Сью за руку, и они поползли.

Глава 8

Первым заметил следы гризли Скотт Коллинз. Не проронив ни слова, он указал на них остальным. Все понимали, что это может значить. А час с небольшим спустя они достигли места страшной битвы.

Земля здесь была взрыта копытами жеребца и лапами гризли. Местами они находили и следы детей — в основном, Харди. Медвежья туша, уже обглоданная кое-где койотами, лежала в гуще кустарника.

— Эти юнцы прямо-таки набиты удачей, — мрачно заметил Дэрроу. — Удивительно, как это медведь до них не добрался?

— Посмотрите-ка. — Коллинз выдернул из медвежьей шеи стрелу. — Не индейская работа. Как бы там ни было, а выстрелить Харди успел.

Постепенно, по следам и ранам на медвежьей туше они представили себе, как все происходило. Эти жители гор и прерий читали следы и знаки так же, как образованный человек читает книгу.

Взрыхленная земля и глубокие, закрученные следы копыт были видны не менее отчетливо, чем раны и борозды на медвежьей шкуре. Впрочем, борозды оказались поверхностными, по-настоящему повредить зверю они не могли. След, оставленный ударом копыт по ребрам, был малозаметен, но и он не мог послужить причиной гибели гризли. Ведь гризли — самое крупное из хищных животных и самое свирепое, если загнать его в угол. Зато когда они обнаружили, что грудь мертвого медведя вспорота, а сердце вырвано, никто из троих долго не решался заговорить первым. Наконец Сквайрс нарушил молчание.

— Это дело рук индейца, — сказал он. — Индеец съедает сердце убитого им медведя, чтобы стать таким же могучим и свирепым. Только есть здесь кое-что еще… Нечто, заставившее индейца считать медведя заколдованным.

— Может быть, — согласился Скотт Коллинз, — но все это не помогает нам найти Харди. Пожалуй, лучше двинуться дальше.

— Они снова едут верхом, — провозгласил с другого конца поляны Дэрроу. — Жеребец пошел отсюда так, будто на нем ехали.

Осмотрев следы, остальные согласились с ним — ровная, спокойная походка жеребца указывала на то, что им управляли.

Все трое пустились вперед по этим следам. Кое-где они были не отчетливы, местами исчезали совсем, и обнаруживать их снова удавалось лишь с большим трудом. В таких случаях они расходились поодиночке, а когда кому-то удавалось найти след, снова съезжались вместе и так мало-помалу продвигались вперед, хотя и несколько медленнее, чем Харди. Как-то раз, когда Коллинз отъехал довольно далеко в сторону, его позвал Билл Сквайрс.

— Эй, погляди-ка на это!

Скотт и Дэрроу приблизились к нему и увидели свежие следы двух верховых и вьючной лошадей. Сквайрс вытащил жевательный табак, откусил изрядную порцию и скосил глаза на Коллинза.

— Видишь ли ты то же, что и я?

— По-моему, — Коллинз внимательно рассматривал следы, — это пегий мерин Бена Старра.

— Ну-ну… А что ты знаешь об этом пегом?

— Черт возьми! — припомнив, воскликнул Дэрроу. — Его же. украли!

— Кому, как не мне, знать эти следы, — сказал Сквайрс. — Ведь Бен выменял пегого у меня.

Двое недавно проехавших здесь даже не пытались скрыть следы, а значит, не боялись преследования. Впрочем, стояла уже слишком поздняя осень, чтобы путешествовать по этим местам и поэтому погоня была маловероятна, даже если их в чем-то подозревали.

— Если поехать за ними, то со временем мы выясним, кто это такие. Здешние места многолюдными не назовешь, а я живу здесь достаточно долго, чтобы знать почти что всех. Я ведь прибыл сюда так давно, что Джим Бриджер в те времена еще считался новичком. Немногие появились тут раньше… Разве что Джон Култер со своими.

Долина, по которой они ехали, пересекалась множеством ручьев, на востоке высились горы, а горный кряж ограничивал долину с запада. Даже сейчас, в конце сентября, это была зеленая, красивая местность, в реке и ручьях прыгала форель, вокруг было полно дичи.

Они нашли следы Харди.

— Он пытается убежать, — сказал Дэрроу. — Похоже, он знает, что индеец преследует его.

— На самом деле хлопот у него куда больше, — заметил Скотт Коллинз, уже некоторое время с тревогой размышлявший об этом. — Если эти люди, что выслеживают его, украли пегого, они могут попытаться украсть и моего жеребца — если уцелеют при этом. Мой жеребец чужих не любит. Никогда не любил.

Дважды они теряли следы и дважды находили снова. В общем-то, задача была несложная, поскольку Харди не предпринимал ни малейших попыток заметать следы. Уже в сумерках они наткнулись на остатки лагерного костра.

— Сегодня мы уже ничего больше не обнаружим, — сказал Сквайрс. — И стоит отойти назад, чтобы не затоптать следы вокруг.

Лагерь они разбили ярдах в пятидесяти от кострища, и Скотт не смог удержаться — он был уверен, что дети уже совсем близко. Отойдя от лагеря, он позвал… С десяток раз он взывал во тьме, но ответа не было.

— Тяжело ему будет, если мы не найдем мальчика, — сказал Дэрроу Биллу Сквайрсу.

— Мы должны найти его, — отозвался Сквайрс. — Хороший он человек, Скотт… А если на то пошло — и мальчишка тоже.

— А здорово Скотт нагнал страху на этих любителей чужих участков — тогда, в Хенгтауне. Всех выгнал, — усмехнулся Дэрроу. — Всех, кроме Даба Холлоуэя.

— Холлоуэй у них верховодил, — заметил Сквайрс, — и ему надо было показать себя. И показал — это уж точно… Жаль только, не дожил, чтобы полюбоваться.

Наконец Скотт Коллинз вернулся в лагерь.

— Я так себе это представляю, — начал он. — Эти конокрады наткнулись на следы жеребца. Если они шли по ним долго, то, разумеется, выяснили, что едут на нем лишь двое детей. Дальнейшее зависит от того, что это за люди.

— Мало кто решится обидеть детей, — отозвался Дэрроу. — После этого они не посмеют нигде показаться.

— Если об этом станет известно, — заметил Сквайрс. — Сам посуди: дети здесь одни и даже не подозревают, что мы их ищем. Знает о них только тот индеец.

В лагере было тихо. Выкурив трубку, Сквайрс отправился спать. Фрэнк Дэрроу попытался завязать разговор о следах и окрестностях, но вскоре тоже сдался. Только Коллинз не мог сомкнуть глаз. Ему было не до сна: ведь все еще оставался шанс услышать что-нибудь.

Немного погодя он отошел от лагеря и сел, вслушиваясь в ночь.

Вокруг простиралась страна индейцев, хотя никого из них поблизости вроде бы не было. В любой момент может выпасть снег, и всякий индеец предпочтет находиться в тепле собственного вигвама, где его скво поддерживает огонь в очаге и готовит пищу. Юты, бэнноки, шайены и черноногие — все бывают здесь. А если на то пошло — шошоны тоже. А в хорошую погоду — и кроу.

Воздух был чист, а ночь холодна. В такие ночи и по такому воздуху звук разносится далеко. Поэтому Скотт Коллинз сидел один и прислушивался. Он боялся, что, если дети живы, их может захватить какой-нибудь отряд бродячих индейцев. Юты могут увести их далеко на юг — в Колорадо или Юту; шайены — на север, в горы.

Звезды горели ярко. Коллинз слышал, как бобер плеснул хвостом в своей запруде, как где-то в прерии завыл волк. Это был не койот — волк, большой лесной волк.

И это тоже беспокоило Скотта. Многие дикие звери не отважатся напасть на охотника, но могут накинуться на ребенка.

На рассвете Коллинз вернулся в лагерь. Дэрроу готовил завтрак. Рассевшись вокруг костра, они обсудили происшедшие здесь недавно события.

— Лошадь сбросила его и убежала, — проговорил Сквайрс и, немного помолчав, добавил: — Дети тоже убежали. Похоже, что так.

— Значит, и ты так думаешь? — спросил Скотт.

— Судя по следам, с твоим парнем, похоже, обошлись грубо. Однако главное — они убежали. Теперь, будь твой жеребец мустангом, он бы выследил мальчика. Я видывал, как мустанг шел по следу, точно ищейка.

— Ред тоже может. Я знаю, как он следовал за мальчиком, когда тот шел на охоту. Встречал ты когда-нибудь лошадь, которой нравилась бы охота?

— Однако… Но как-то был у меня пони, который подходил ко мне сзади и укладывал голову на плечо всякий раз, как я собирался выстрелить.

— Сколько прошло? — поинтересовался Скотт, указывая на следы. — Дня два?

— Примерно. Не больше трех. Думаю, мы их понемногу догоняем.

На склоне холма следы детей потерялись окончательно. Оставив позади осиновую рощицу, они вышли на широкий скальный выступ, вся почва с которого много лет назад была начисто сметена оползнем. Эту каменную поверхность дети пересекли, словно привидения, не оставив никаких следов.

— Что будем делать? — полюбопытствовал Дэрроу.

— Попробуем отыскать жеребца. Почти наверняка он с детьми.

— А я хотел бы найти этих людей, — мрачно проговорил Коллинз.

— Одного из них я знаю, — неожиданно произнес Дэрроу. — Понятия не имею, как его зовут, но в лицо знаю.

— То есть?

— Понимаешь, как-то я был в лагере с одним из этой парочки… Я узнаю лагерную обстановку — у людей ведь складываются какие-то привычки…

— А имя никак не можешь вспомнить? Это могло бы помочь.

— Попытаюсь. Может, вспомнится…

Они продолжили путь. Следы детей исчезли, и потому всадники разделились, отыскивая отпечатки тяжелых копыт жеребца.

— Знакомые места, — заметил Сквайрс. — Как-то у нас была встреча южнее Хорс-Крик, возле Грина. Если память мне не изменяет, в июле. Одиннадцать лет назад — а кажется, будто недавно… — Прищурившись, он посмотрел на горные вершины. — Надо бы поскорее найти детей. Наступают холода.

— Найдем, теперь я это чувствую, — отозвался Коллинз.

Места здесь были красивые; осенний воздух был чист и прозрачен, на воде плясали яркие солнечные блики, а золотые осины мерцали в своем непрестанном трепете. Красные листья разбросанных по горному склону кустов и деревьев казались брызгами крови.

Дорога становилась труднее. Глубокие ущелья рассекали горные склоны. Им постоянно встречались олени, а однажды маленькое стадо лосей. На земле изредка попадались следы волков и пум, а на деревьях — отметки бобровых зубов.

— Мы перебили здесь почти всех гризли осенью тридцать шестого и весной тридцать седьмого, — рассказывал Сквайрс. — Нам тогда приходилось опасаться индейцев-черноногих, которые бродили поблизости, а дружбы между нами в те времена отнюдь не было. Однажды нам с Джо Миком и Расселом Осборном пришлось принять участие в серьезной схватке — в тот раз черноногие едва нас не побили… А с гризли в те дни встречались чуть ли не все. Помню, мы с Расселом шли вверх по ручью, направляясь к Йеллоустон-ривер… Вот только в каком году — не помню… И вот мы с ним увидели, как восемь или девять гризли стоят на задних лапах и объедают с кустов ягоды — аж за ушами трещит… На нас они даже не обратили внимания,посмотрели и продолжали есть…

Внезапно Скотт Коллинз остановился. Он нашел ясно различимые следы детей и накладывавшиеся на них отпечатки Копыт жеребца.

— Ред выслеживает их! — крикнул он Сквайрсу, который отъехал на несколько ярдов в сторону, чтобы осмотреть землю вокруг плоского камня.

— Здесь они немного отдохнули, — сказал горец. — Я так и подумал, когда увидел этот камень. Где бы я сел, будь усталым мальчиком? Здесь. И точно, они тут были.

Подъехав, Скотт наклонился и пригляделся к следам. Движения его были легкими и быстрыми. Пока он изучал отпечатки на земле, Сквайрс пояснял:

— Малышка устала. Волочит ноги больше, чем когда-либо раньше. Но вот, взгляни-ка сюда: мальчик соорудил себе что-то вроде сумы. Видишь, где он ее поставил? — Сквайрс усмехнулся. — Знаешь, что я думаю? Мальчик прокрался обратно, в их лагерь, и пока они за ним охотились, стащил кое-что из припасов. По крайней мере, я надеюсь, что он поступил именно так.

Они поехали дальше. Теперь впереди был Коллинз. Подавляя в себе неотступную тревогу, он старался спокойно оценить положение. До сих пор дети имели хоть какое-то пропитание, но что будет дальше?

Коллинз надеялся на удачный исход, но когда? Скоро начнутся морозы. «Я найду их, — твердил он себе, — я должен их найти». Думая о Харди, Коллинз невольно гордился мальчиком. Сын хорошо усвоил его уроки и теперь сумел припомнить и использовать все, что знал.

После полудня возле маленького ручья они вновь потеряли след. Он совершенно исчез под многочисленными лосиными следами — стадо, чем-то изрядно напуганное, порядочно покружило здесь.

Ничего похожего на следы человека или лошади им не удалось обнаружить на лугах, объеденных и истоптанных оленями, лосями и даже несколькими бизонами, редкими в этих местах. Однажды им показалось возле куста что-то похожее на след мокасина — смутный полуотпечаток ноги, который они не решились безоговорочно признать человеческим. Дети, лошадь и их преследователи исчезли, словно унесенные ветром.

Рассыпавшись по лесу, трое мужчин продолжали поиски. Им и раньше случалось терять и снова находить след, и потому они не были слишком обескуражены. Трава все еще оставалась зеленой, а сбегавшие с гор ручьи — прозрачными и светлыми, но им не удалось отыскать ни одного места, где паслась бы лошадь, и ни единого следа на берегу.

— Скоро мне придется возвращаться, — с неохотой проговорил Фрэнк Дэрроу. — Зима на носу, и мне нужно позаботиться о стаде. — Этот немногословный человек был почти начисто лишен иллюзий, а верность хранил только своим друзьям. — Поверь, Скотт, это не потому, что я хочу бросить вас в беде.

— Я знаю, Фрэнк. Поезжай, когда сочтешь нужным.

Этим вечером вокруг лагерного костра царило мрачное безмолвие. Все трое чувствовали себя подавленными тем, что не сумели отыскать следы.

— Они свернули, — сказал Дэрроу. — По-моему, вся эта компания свернула куда-то в сторону.

Они обсудили все возможности, взвешивая каждую. Им надо было поставить себя на место детей, представить себе, что сами они сделали бы в подобных обстоятельствах.

— Сомневаюсь, чтобы они пошли в горы, — сказал Сквайрс. — Уж очень трудным выглядит подъем.

— Харди может рискнуть, — отозвался после секундного раздумья Коллинз. — Он всегда любил лазать по горам и может отважиться пойти туда, куда никто не предполагает. Но будет изо всех сил стараться не потерять направления на форт Бриджер.

Никто из них не хотел возвращаться, но все чувствовали, что зашли слишком далеко, и наконец решение было принято. Однако Скотт с каждым шагом чувствовал все больший страх от того, что они покидают его сына и его маленькую подругу. Он не хуже других понимал, что времени на поиск остается все меньше. Наставала пора зимних бурь, которые промчатся по долинам, чтобы одеть холмы снегом, и тогда ни один легко одетый ребенок не останется в живых.

Скотт Коллинз знал и любил эти места, но он знал и все таившиеся здесь опасности. И как избегать их и что надо сделать, чтобы выжить, — тоже. Вы не можете воевать с природой; чтобы жить среди нее, вы должны стать ее частью; вам необходимо жить вместе с деревьями и ветром, ручьями и растениями, холодом и жарой, всегда немного поддаваясь им, но ни в коем случае не чрезмерно.

Впервые Коллинз по-настоящему оценил ту тяжелую борьбу, которую пришлось вести им с сыном, чтобы выжить. На ферме, где вырос Харди, ничто не давалось легко. Выжить там можно было лишь собственным тяжким трудом. Ночью, когда холодные зимние ветры завывали вокруг их дома, в нем было тепло и уютно — но только благодаря тому старанию, с которым Коллинз построил этот дом. Он не позволял себе и малейшей небрежности, все было сделано очень тщательно.

Он собственными руками обтесал каждую балку, вырубил пазы в каждом бревне, уложил каждый камень очага, зная, что ледяные пальцы стужи найдут любую щелку или трещину.

Коллинз всегда был добросовестным работником и постарался передать Харди самое необходимое в жизни качество — чувство ответственности. Иногда ему вовсе не хотелось, чтобы Харди шел с ним в лес — например, когда было слишком холодно или слишком жарко. Скотту всегда хотелось, чтобы мальчику жилось хоть немного полегче, но сейчас он от души радовался тому, что это все ему пригодилось.

Харди прошел трудную школу, экзаменаторами в которой выступали жестокие холод и голод и беспощадные индейцы. Результатом же экзамена являлась не отметка, а жизнь.

Всадники въехали в долину, на дне которой к югу от реки Суитсуотер лежало большое озеро. Они не торопились, поскольку любая поспешность означала сейчас потерю всякой надежды отыскать следы — следы, которые с каждым часом становилось все труднее найти. Этим утром Скотт подстрелил оленя, так что мяса им хватало, и теперь, пока Коллинз разводил костер, Сквайрс занимался приготовлением ужина. Часа через два после того, как они поели, вернулся ездивший на разведку Фрэнк Дэрроу.

— Нашел кое-что, — прихлебывая кофе, сказал он. — Этот гнедой жеребец пил на том берегу озера.

— А что-нибудь еще ты видел? — Скотт почти боялся спрашивать. — Дети все еще с ним?

Фрэнк Дэрроу откусил большой кусок лепешки и принялся неторопливо жевать; глаза Билла Сквайрса заблестели от еле сдерживаемого смеха.

— Ладно, — сказал Дэрроу, не в силах больше сдерживать улыбки, — так уж и быть, слушай. Они были там. Все. Так или иначе, но они сумели найти друг друга. Вчера утром, насколько я мог определить. — Он допил кофе. — Нам надо поторопиться. Эти двое ненамного от них отстали. — Дэрроу помолчал и добавил: — На жеребце теперь седло, и мальчик может садиться, когда захочет. Так что один из этих двоих без седла… Я нашел место, где он садился.

— Значит, завтра мы можем их догнать, — заметил Сквайрс. — Я предвкушаю встречу с этими джентльменами.

Глава 9

Когда Харди выполз из кустов, в лагере никого не было. Он выжидал достаточно долго, чтобы убедиться, что это не ловушка; ждать дольше нельзя, они могут вернуться. Харди не задавался вопросом, хорошо он поступает или нет — ведь он слышал, как они собирались украсть Биг Реда и убить его с Бетти Сью. Больше того, у этих людей было много еды, а он не должен оставлять Бетти Сью голодной, если в лагере было всего в избытке.

Прежде чем выбраться из кустов, он тщательно обдумал каждое предстоящее движение и теперь, оказавшись на открытом месте, действовал быстро. Один за другим в дерюжный мешок отправились ломоть бекона, фунт кофе, около фунта сахару, больше пяти фунтов сухарей и фунта четыре сушеных фруктов. Ноша получилась тяжелой; Харди спрятал ее в кустах и вернулся в лагерь.

Он торопливо перерыл все вокруг, но не нашел никакого оружия. Амуниции было предостаточно, но… И вдруг он нашел его — армейский «дерринджер» ^[83] сорок первого калибра. Харди быстро проверил, заряжен ли пистолет, и сунул его в карман

Ему почудилось какое-то движение в кустах. Харди мгновенно повернулся и побежал; почти не сбавив шага, он нырнул в гущу зарослей, подхватил мешок и потащил его за собой. Выбравшись на открытое место, он вскинул мешок на плечо и направился туда, где ждала его Бетти Сью.

Ориентируясь по вершине горы, Харди двинулся в путь, стараясь, насколько возможно, идти по прямой. Рядом устало тащилась Бетти Сью.

Чтобы Биг Ред нашел их — а жеребцу куда легче найти их, чем им его, — нужно оставить за собой след. Харди решил, что лучше всего пересечь долину поперек. В этом случае лошадь неизбежно натолкнется на их следы. Если Ред умчался на север — именно в ту сторону он направлялся, когда они видели его в последний раз, — то, повернув назад, он должен будет пересечь их путь.

— Нашел что-нибудь поесть? — спросила Бетти Сью.

— Не беспокойся. Вечером мы поедим, а Биг Ред найдет нас. Будь уверена. Сколько раз он таскался за мной по лесу, а иногда я даже прятался от него, и всегда он меня находил.

Дети спустились к ручью, но на этот раз не пошли по воде, хоть там и было достаточно мелко, а зашагали по траве вдоль берега, причем Харди несколько раз мочил в ручье ноги, рассчитывая сделать запах более стойким.

Они не прошли и двух миль, когда Харди заметил, что Бетти Сью плетется уже из последних сил. Он не хотел останавливаться так скоро, но понимал, что девочка не сможет идти дальше. В глубокой заросшей впадине возле ручья он развел костер и поджарил на угольях немного бекона. Они уплели его мгновенно, съев еще по сухарю. Затем Харди старательно засыпал огонь и отвел Бетти Сью в гущу осинника, росшего выше по склону. Там они устроили себе постель и легли.

С гор дул холодный ветер, и листья осин непрерывно шелестели. Бетти Сью скоро уснула, но Харди долго еще лежал, прислушиваясь, не раздадутся ли поблизости шаги Биг Реда.

Как бы ни было развито в нем чувство ответственности, все же Харди был обычным семилетним мальчиком, и ночью его одолевал страх — пугали странные звуки и таинственные шорохи, движение каких-то ползучих тварей. Думая об отце, он вспомнил мистера Энди и его неторопливые, вдумчивые манеры. Казалось мистер Энди никогда не спешил, но всегда был чем-то занят, всегда что-то делал, а умел он многое. Как сказал однажды отец, мистер Энди был из тех людей, в ком нуждается граница.

Отец и сам был истинным тружеником. Он двигался быстрее, но столь же уверенно, всегда знал, чего хочет, и трудился без передышки, чтобы добиться своего. Он никогда не боялся браться за новое дело.

Харди усвоил несколько непреложных истин: нельзя гоняться за двумя зайцами; не перепрыгнувши канаву, говорить: «Гоп!»; главное же — всегда надо обдумывать заранее свои будущие шаги. Как ни был сейчас напуган Харди, боялся он в первую очередь не за себя, а за Бетти Сью, потому что все время помнил, какой беспомощной она окажется, если с ним что-нибудь случится.

Он знал, что девочка доверяет ему и полностью на него полагается. Отец говорил: «Человек никогда не узнает, насколько он силен, пока кому-нибудь не понадобятся все его силы».

Харди попытался представить, как далеко еще осталось до форта Бриджер. Насколько он понимал, они находились сейчас у подножия гор Уинд-Ривер, а форт Бриджер был далеко за горами. Харди знал, что от гор надо держаться подальше, поскольку не раз слышал рассказы о людях, занесенных снегом… А снегопад может начаться в любой момент. Поднявшись завтра еще немного по склону, надо будет повернуть и дальше идти вдоль горного хребта.

За весь день Бетти Сью не проронила почти ни слова, а сейчас, утолив голод, мгновенно уснула. Харди был почти рад этому, потому что обычно из девочки так и сыпались вопросы, а он очень часто не знал, как на них отвечать. Он не мог ответить даже на собственные вопросы.

Однако ей незачем знать, что Харди испуган и что в действительности он мало что может сделать. Ее доверие не должно поколебаться.

Размышляя, он заснул и четыре часа проспал крепким, здоровым сном, который был прерван легким, пушистым, прохладным прикосновением снежинки к щеке и каким-то звуком — почти неслышимым, слабейшим из слабых.

Было еще темно; Харди лежал совсем тихо, нащупывая рукой в кармане пистолет.

Новая снежинка коснулась его щеки, за нею последовала другая, потом еще и еще…

Мальчик лежал, вслушиваясь в ночь. И снова услышал какое-то шевеление внизу, на склоне; кто-то или что-то двигалось там, и очень осторожно. Харди тихонько сел и натянул сапоги. Бетти Сью продолжала спать, временами вздрагивая под его старой курткой.

Ночь была бархатно-мягкой, но звезд не было видно. Поблизости шелестели под легким ветерком осины. С бьющимся сердцем Харди прислушивался к таинственным звукам там, внизу. Наконец, дрожа от холода, он лег и прижался к Бетти Сью.

Но мысли о том, что на свежевыпавшем снегу они оставят следы, не дали ему лежать слишком долго. Харди подумал, как недалеко успели они уйти от лагеря Кэла и Джуда, и снова сел, прислушиваясь к загадочным звукам.

Однако звуки смолкли. Подождав несколько минут, Харди прокрался на опушку осиновой рощицы, в которой они укрывались. Внизу, в долине, он увидел слабый красный отблеск — без сомнения, это был костер, находившийся в миле, если не больше. Рощица росла довольно высоко на склоне, и отсюда Харди мог видеть далеко.

Внезапно волосы на голове у мальчика зашевелились: сзади он ощутил легкое движение. На мгновение он замер, оцепенев от страха, а потом понял, что должен делать: прыгнуть вперед и попробовать нырнуть в кусты.

И тут что-то мокрое ткнулось ему в шею. Он вздрогнул, отчаянным усилием подавив готовый вырваться крик, и тут же все понял.

Это был Биг Ред. Он нашел их.

Харди обнял опущенную шею жеребца, прижался к ней и заплакал. Это было не по-мужски, но он ничего не мог с собой поделать.

Ему сразу же стало ясно, что следует теперь предпринять. Они должны отправиться в путь сейчас же, пока снег еще не покрыл землю, пока они могут уехать, не оставляя следов. Если им это удастся, они могут навсегда оставить позади Джуда с Кэлом. И того огромного индейца тоже — если он все еще гонится за ними.

Харди подвел лошадь к Бетти Сью и разбудил ее. Подняв ее в седло — на спине жеребца все еще оставалось седло Кэла, — Харди привязал сбоку мешок с провизией, а потом взобрался на Реда сам. Вокруг было достаточно камней, на которые он мог бы встать, но теперь, при наличии стремян, камни стали не нужны.

Было еще совсем темно, однако Харди нужно было только следовать вдоль склона так, чтобы горы оставались справа, а когда они достигнут южной оконечности цепи Уинд-Ривер, обогнуть гору и направиться на запад.

Биг Ред не нуждался в команде. Казалось, счастливый тем, что нашел их, жеребец пустился вдоль горы ровным шагом.

Съежившись от холода, Харди повесил поводья на луку седла и обеими руками обнял Бетти Сью. Немного спустя он даже слегка задремал, а лошадь тем временем, не сбавляя темпа, несла их сквозь ночь.

Глава 10

Днем снегопад разошелся вовсю, и Харди посинел от холода. Он направил Биг Реда к полосе деревьев, свидетельствовавших о близости воды, а подъехав к ручью, двинулся вдоль берега, высматривая хоть какое-нибудь убежище.

Однако то, что он все-таки заметил приоткрытую дверь землянки, было чистым везением.

Землянка пряталась за громадным наклонившимся тополем и была почти невидима под его пышной листвой. Дверь была грубо сколочена из расщепленных стволов тополя и подвешена на кожаных петлях.

Вокруг этого места повсюду виднелись многочисленные следы животных и птиц, однако ничто не выдавало присутствия человека. Харди осторожно подъехал и, придерживаясь за ремень стремени, спешился.

Приоткрыв дверь пошире, он заглянул внутрь. Это была явно покинутая, но уютная небольшая землянка. В одной ее стене был устроен очаг, дымоходом для которого служило отверстие, проделанное киркой или лопатой. Возле правой стены была сооружена двойная койка; возле нее стоял чурбан, который, по-видимому, был поочередно то столом, то стулом. Верх его был отполирован от частого употребления.

Здесь побывали пэкрэты — по крайней мере, Харди полагал, что это были именно они. В землянке было пыльно -жилище казалось давно покинутым.

Мальчик помог Бетти Сью слезть на землю и растер ее замерзшие ручонки в своих, отчего обоим стало теплее. Затем он взял нож и вышел осмотреться.

Дальше по ручью Харди нашел нависавший берег, где неизвестный обитатель землянки, вероятно, рудокоп или траппер, держал лошадь. Место это было хорошо защищено от ветра и снега и надежно укрыто от посторонних глаз ивами и тополями. Мальчик привязал там Биг Реда так, что веревка позволяла лошади двигаться от ручья до каменного навеса.

Затем Харди вернулся в землянку и, собрав сухие ветки и палочки из гнезда пэкрэта, развел огонь. Топлива поблизости хватало — и бурелома, и выброшенного ручьем на берег плавника.

Когда огонь разгорелся как следует, Харди начал детально исследовать их новое убежище. Он нашел сковородку, старый железный котелок, такую же старую кирку с рукояткой, почти отгрызенной дикобразами или другими зверьками из-за соленого вкуса, который приобрело дерево от долгого общения с потными руками.

— Кто-то хорошо здесь все устроил, — сказал он Бетти Сью. — По-моему, прежний хозяин прожил здесь долго. И хорошо знал, как надо устраиваться, — добавил он. — Ведь это была просто пещера, которую он расширил, отбивая камни. Даже эта труба была просто дыркой в камне.

Харди отнес котелок и сковородку к ручью, вымыл их золой, вполне заменявшей мыло, а потом хорошенько начистил песком. Теперь они могли вскипятить воду и поджарить бекон.

Он вернулся в землянку, где уже стало тепло, и подержал замерзшие руки над пламенем. Когда руки начали отогреваться, пальцы стало все сильнее покалывать, словно кто-то втыкал в них булавки. Харди достал бекон, нарезал несколько ломтей и поставил сковородку и котелок с водой на огонь. Несколько раз он торопливо выскакивал на холод, чтобы собрать дрова для очага. Дверь можно было закрыть, и Харди даже нашел служившую засовом перекладину, но он думал о Биг Реде — они-то сидят здесь, в тепле, а лошади приходится оставаться на холоде снаружи.

Землянка имела форму треугольника с одним отломанным углом, причем дверь находилась как раз там, где должна была быть эта вершина. В длину она едва достигала восьми футов, однако огонь очага едва рассеивал мрак у противоположной стены. Та стена, в которой был устроен очаг, была очень неровной и грубой, а некоторые ее выступы служили полками.

Вода закипела, Харди, уже поджарив бекон, всыпал в котелок кофе. Когда они управились с беконом, к которому Харди выделил по сухарю, он плеснул в котелок чуть-чуть холодной воды, чтобы осадить гущу, и они по очереди пили прямо из котелка, а чтобы не обжечь руки, Харди придерживал его куском старой мешковины.

Потом Харди продолжил обследование их нового пристанища. В головах койки он обнаружил плотно пригнанную дверцу в стене. Открыв ее, Харди при свете вынутой из очага ветки стал осматривать маленькую каморку. На полу лежал туго свернутый и изгрызенный тюк мехов; на воткнутых в стенки палочках висели старые, изношенные и залатанные джинсы, два пропылившихся одеяла и громадная старая из бизоньей кожи куртка. Хотя она не касалась стены и потому оказалась недоступной для грызунов, все же была изжевана возле ворота.

Вытащив куртку наружу — а она была так тяжела, что Харди это удалось с трудом, — мальчик набросил ее на куст, предварительно стряхнув с него снег, и принялся выколачивать пыль палкой. Куртка так велика, что под ней будет удобно спать вдвоем, а когда они отправятся в путь, ею можно будет укрываться обоим, сидя в седле.

Поначалу Харди решил, что одеяла совсем ни к чему не пригодны, но, когда уже в сумерках он кончил выбивать из них пыль, в голову ему пришла хорошая мысль. Разрезав одно из них пополам, он получил нечто вроде накидок для себя и Бетти Сью.

Из второго одеяла Харди, продев через множество проколотых ножом дырок полоску сыромятной кожи, тоже найденную в землянке, изготовил попону для Биг Реда.

Впервые за много дней дети были под крышей. Время от времени холодный ветер задувал все же под дверь, но в остальном здесь было уютно и тепло.

Харди, когда мы попадем в форт Бриджер? — спросила Бетти Сью.

— Скоро.

— Мама будет там?

— Может быть. Надеюсь.

Она немного помолчала.

— Мне здесь нравится. Здесь тепло.

— Мне тоже нравится. — Он вспомнил, что снег все еще идет. — Может быть, мы пробудем здесь, пока не уляжется буран.

До сих пор он об этом не думал, слова сорвались случайно, но теперь Харди сразу понял, что именно так и следует поступить. У них хватит пищи на два-три дня, пока идет снег, и еще немного останется на дорогу.

Снег продолжал падать. Окружающий мир стал белым; снег покрыл деревья, согнув своей тяжестью ветви, и уничтожил все следы. Поужинав, Харди накинул одеяло и пошел за топливом. Он нашел плавник и валежник, часть занес внутрь, а остальное сложил перед дверью.

Хотя он ужасно устал и еле волочил ноги, однако продолжал заниматься делами. Конечно, ему было только семь, а работы оставалось еще очень много, но мальчик помнил, как отец не раз говорил ему, что успеха добиваются только те, кто работает и верит. Ему казалось, что он понимает смысл, хотя и не смог бы изложить его словами.

Время от времени Харди заглядывал под каменный навес — поговорить с Биг Редом и погладить его. От выпавшего снега стало светлее, и мальчик долго еще работал даже после наступления темноты — до тех пор, пока не устал настолько, что уже ничего не мог делать. Он вернулся в землянку и закрыл за собой дверь на засов.

В щель под дверью задувал ветер, но Харди знал, что такая вентиляция необходима — в землянке было тепло, но не душно. Дети уселись на койку — ноги их не доставали до пола, им было уютно, и они были сыты.

— Подожди, — сказал Харди, — скоро появится папа. Если он нас не разыскивает, то ждет в форте Бриджер. И если мы вскоре не появимся там, я знаю: он начнет нас искать.

Говоря так, Харди понимал, что, даже если бы караван продвигался на Запад без остановок, он сейчас все равно еще не достиг бы форта Бриджер. Вряд ли в форте знают о том, что случилось с караваном. Но так или иначе, вскоре отец узнает все.

Отец вообще никогда ничего не принимал на веру и стремился узнать обо всем сам. Харди готов был поспорить, что отец, добравшись до форта Бриджер, знал все трудности и опасности пути с Востока на Запад. Значит, он мог представить себе и то, что приключилось с детьми.

«Человек жив своими знаниями, — говаривал он Харди. — Попробуй выяснить все обстоятельства, узнать все факты, обдумать и осмыслить их — и тогда тебе будет сопутствовать успех. Когда я еще мальчишкой был учеником у мастера-строителя, он заставлял меня проверять каждый размер, изучать любую заготовку. Если он меня чему и научил — так это узнавать все, что можно, обо всем, что я делаю».

Там, в Висконсине, когда остальные сторонились индейцев, отец не упускал случая поговорить с ними. «Эти индейцы, — повторял он не раз, — жили в здешних местах задолго до того, как пришли белые, и нам есть чему у них поучиться».

Многие думают, что до появления белого человека индейцы жили в мире и согласии, однако на самом деле это было не так. Сиу всегда сражались с чиппевеями, их военные отряды постоянно сновали по холмам и долинам. Множество раз Харди и самому случалось видеть индейцев в боевой раскраске, идущих сквозь леса на север или на юг по тропе войны.

— Как-то раз, — рассказывал он Бетти Сью, — мы с папой были в форте Снеллинг. У папы было какое-то дело к майору Гринлифу Дирборну, связанное со строительством. Я почти ничего не помню об этом, зато как сейчас вижу драгун на параде, флаги и все-все-все. Это, пожалуй, самое раннее, что я могу вспомнить. А на обратном пути мы наткнулись на военный отряд виннебаго. Их было человек двадцать или тридцать, и мы притаились под берегом, тогда как они находились прямо над нами. Мы даже могли слышать, как они переговариваются между собой. Заметив наши следы, индейцы решили схватить нас — ради скальпов и папиной винтовки.

— Что же вы сделали? — спросила Бетти Сью.

— Я помню только то, что рассказывал потом папа. Сам я вспоминаю лишь, как мы прятались под берегом, а папа зажимал мне рот, и еще — как он посадил меня в одно из индейских каноэ, а во всех остальных прорубили дырки топором. Мы отплыли, и они стреляли в нас. У меня и сейчас перед глазами вспышки выстрелов и то, как папа откладывает в сторону весло, чтобы выстрелить в ответ.

Глядя на огонь, Харди вспоминал жизнь с отцом, когда тот работал на лесопилке на Рам-ривер, где отец помогал переделывать мельничное колесо таким образом, чтобы вода падала на него сверху, а не шла низом.

Много времени у них уходило тогда на переходы по лесам от одного поселка к другому — отец мог зарабатывать на жизнь лишь своим ремеслом, он был плотником.

Офицеры в фортах Снеллинг и Аткинсон хотели покрасивее отделать свои жилища, и им это разрешалось, если они оплачивали работу сами. Отец охотно брался за этот труд, но ему не нравилось, что приходится пренебрегать делами на ферме.

Харди любил путешествовать. Леса в Висконсине — дремучие, смешанные, там рядышком растут и лиственные, и хвойные деревья: сахарный клен и вяз, дуб, лесной орех, черный и белый ясень, кедр и береза, а дальше к северу — сосны и ели. Там много орехов, таких же, что попались ему недавно, и ягод — черной смородины и голубики; встречались и дикие яблоки.

Им случалось подолгу жить, питаясь исключительно дарами леса — собирая травы, орехи, ягоды и охотясь на дичь. Приспособившись, человек может очень хорошо жить в лесу, отец быстро выучился всему, что знали и умели индейцы. Он прижился в лесу, словно и родился там, а по следу ходил так, будто занимался этим всю жизнь. Многому научился и Харди. Он наблюдал, слушал и помогал. Для любознательного мальчика это была превосходная школа жизни.

Отец старался побольше читать ему, но чаще Харди читал книгу жизни. Мальчик прислушивался к отцовским разговорам с разными людьми — о фермерстве и охоте, об их профессиональных секретах, запоминая отцовские замечания о людях и местах.

Книг в доме было совсем немного, ими менялись с соседями. На Запад отец переехал с Библией, «Путем паломника», «Шотландскими вождями» и «Айвенго». Когда к ним присоединился мистер Энди, у него были «Тадеуш из Варшавы» Портера и «Замок Рэкрент» Мэри Эджуорт. По вечерам, сидя у очага, отец читал эти книги Харди и начал обучать его грамоте.

Однажды, когда отец работал на стройке в форте Снеллинг, майор Дирборн одолжил ему «Мармиона» Вальтера Скотта и новую, лишь несколько лет назад изданную «Историю французской революции» Карлейля. Двух этих книг хватило им на всю зиму, а «Мармиона» они перечитывали не меньше трех раз — от начала до конца.

Часто им случалось находиться в дороге четыре-пять дней, обычно пешком, и Харди вел с отцом мужские разговоры.

«Почти все, что человек может оставить сыну, — говорил отец, — это то немногое, чему он сам научился в жизни, и еще, может быть, свои мысли и чувства. А как ты ими распорядишься — зависит уже только от тебя.

Когда станешь постарше мы побываем в больших городах и ты сам увидишь, что существуют и другие законы — помимо тех, по которым живешь ты. Но рано или поздно ты все равно поймешь, что лучшие принципы — это именно те, что ты установил для себя сам, которым ты сам решил следовать… А к себе человек должен быть очень строг. И все же тебе придется подчиняться законам городов. Люди не смогли бы жить вместе, не испытывай они уважения друг к другу и к правам других. Если вдуматься, все законы основаны на уважении прав других людей.

Теперь смотри: мы тратим почти все время лишь на то, чтобы выжить. Мы охотимся, строим и жнем, заготовляем на зиму дрова и стараемся засолить побольше мяса и заложить в погреб побольше овощей. Когда люди живут в городе, у них больше времени; есть время посидеть вместе и поговорить, послушать музыку и потанцевать. Но этого не получилось бы, не существуй разделения труда, и в городе каждый выполняет свою работу. Один строит, другой работает в кузнице, третий учит, четвертый проповедует, а кто-то торгует. Когда человек может так устроиться, чтобы заниматься лишь тем, что умеет лучше всего, он и сам счастливее, и дела у него идут лучше. Наверное, так и появилась цивилизация — люди собрались вместе, поделили обязанности и получили возможность общаться.

Ты молод, и потому, находясь в обществе, молчи и слушай. Говорят, дети любят подслушивать, — но они и должны это делать. Ведь это тоже способ чему-то научиться. Ты услышишь кучу глупостей, но вместе с тем — и кое-что мудрое; и ты должен научиться никого не презирать. Даже дурак способен научить тебя уберечься от глупостей, и ты никогда не знаешь, где и от кого услышишь то, что поможет тебе в работе или даже спасет жизнь».

Когда отец говорил такие вещи, Харди помалкивал и запоминал.

Ему вдруг вспомнился разговор миссис Энди и отца. «Ваш мальчик слишком серьезен, — говорила она с сомнением. — Бывает ли у него хоть когда-нибудь время поиграть?» — «У него достаточно времени, — раздраженно отвечал отец, — и я от души радуюсь, что Харди серьезный мальчик. Мы пережили здесь тяжелые времена, и он был мне товарищем и помощником. И в нем нет ни единой ленивой клеточки».

«Не стоило отцу тогда так расстраиваться, — подумал Харди. — у меня хватало времени для игр. На милю вокруг не нашлось бы дерева, на которое я не взобрался бы, и такого места, где бы я не играл в индейцев. Правда, выслеживать в лесу дичь или пытаться понять, что делали птицы или животные, изучая их следы, было еще интереснее…»

Когда отец плотничал в офицерских домах, в фортах Снеллинг или Аткинсон, Харди всегда был с ним. Он играл там с другими ребятами, но куда интереснее ему было путешествовать с отцом по лесам, питаясь подножным кормом. Харди больше всего хотелось, чтобы отец оказался здесь — сейчас, с ними, у этого очага.

Но, по крайней мере, они находились сейчас в тепле и сравнительной безопасности. Харди хорошо запомнил расположение бурелома, где набирал сушняк, и теперь смог бы найти топливо даже под снегом. Он встал, взял накидку и сказал Бетти Сью:

— Пойду посмотрю на Биг Реда, прежде чем мы уляжемся спать.

Он порылся в мешке, достал сухарь и вышел.

Начиналась метель. Однако добраться до конюшни, как называл про себя это место Харди, было нетрудно, потому что пройти надо было лишь вдоль скальной стены — до того места, где она поворачивала к навесу. Частично скрытая деревьями и кустами, конюшня была не хуже, чем многие сараи, в которых держали скотину и не в такой мороз. Харди поговорил с Биг Редом и по кусочкам скормил ему сухарь.

— Ты должен помочь мне, Ред, — шептал мальчик. — Я вроде как побаиваюсь, но никогда не признаюсь в этом Бетти Сью, потому что она надеется на меня. Мы прошли уже половину пути. Ты только будь с нами, Ред, и мы дойдем. Обязательно дойдем.

Внезапно жеребец вскинул голову. Харди прислушался. Это был волк. Где-то неподалеку. Мальчик удлинил привязь так, чтобы жеребец мог лечь, если ему захочется, и дать отпор волку, если будет необходимо. И снова до них донесся одинокий волчий вой… Потом, намного дальше, ему ответил другой.

А вдруг эти волки напали на их след? А что, если они учуяли лошадь и детей?

— Все в порядке, Ред. — Харди скормил ему последний кусочек сухаря. Оглянувшись вокруг и убедившись, что под навес снег не попадает, Харди вышел наружу. Кружащийся снег слепил глаза, но мальчик ощупью пробрался вдоль скалы к двери и вошел в землянку, надежно закрыв дверь на засов.

Он подбросил дров в огонь и устроился рядом с Бетти Сью. Где-то в ночи продолжали завывать волки, и Бетти Сью тесно прижалась к нему.

— Не беспокойся, — ласково сказал ей Харди, — ни один волк сюда не попадет.

— Скорее бы твой папа нашел нас, — задумчиво проговорила Бетти Сью.

— Он найдет нас, — уверенно ответил Харди. — Я знаю, что найдет. Да что там! Могу поспорить, что он ищет нас в эту самую минуту!

Глава 11

Скотт Коллинз остановился, дожидаясь остальных. На его осунувшемся лице появились морщины; читалась тревога и в глазах Дэрроу. Билл Сквайрс, подъехав, вытащил табак и, откусив добрый кусок, засунул пачку обратно в карман рубашки.

— Снег, — с горечью проговорил Дэрроу. — Только его нам и не хватало.

— А ты что думаешь, Билл? — поинтересовался Коллинз. — Ты знаешь эти места лучше нас.

— Идет буран. Настоящая сильная метель. А это значит, что нам надо где-то укрыться и переждать три-четыре дня.

Тем временем снегопад становился все сильнее, а усиливавшийся ветер швырял снег в лицо и хлопал полями шляп.

— Сколько мы еще сможем пройти? — спросил Коллинз. — Я имею в виду, если поедем быстро.

— Час, может быть, и меньше. Сам посуди, Скотт: если мы не найдем места, где спрятаться, то замерзнем насмерть. И кто тогда будет искать детей?

— Ладно. Но давайте пройдем еще немного вперед — пока видны следы. А потом поищем укрытие.

Сквайрс тронул своего пони, мельком взглянув на следы. Отпечатки копыт жеребца различались отчетливо, но не менее отчетливы были и следы преследователей.

Внимание всадников было слишком поглощено следами детей и двух их преследователей, и потому они даже не подумали разъехаться и внимательно изучить все вокруг. В результате незамеченными остались следы, находившиеся совсем неподалеку. Ашаваки не отказался от прекрасного гнедого жеребца, хотя и знал о Кэле и Джуде. Он надеялся вернуться не только с конем, но и с их скальпами — и будет о чем вспоминать в вигваме зимой.

Трое всадников ехали быстро, однако не забывали запоминать окружающую местность.

— Человек должен быть осторожным, — упрямо сказал Дэрроу. — Конечно, для индейцев уже поздно, но кто может залезть в шкуру краснокожего? Шанс встретиться с ними есть всегда.

— Где-то здесь, неподалеку, должно быть жилище Пита Шиффлина, — сообщил Сквайрс. — Как-то мы вместе охотились в этих местах, и он сказал, что нашел золото. Я знаю только, что он рванул из форта Холл, словно черт за ним гнался, — а ведь мы только что туда заявились. Он удрал один, но с полным снаряжением.

— Что же случилось?

— Больше он нигде никогда не появлялся, — сказал Сквайрс и пожал плечами. — Может быть, индейцы… Кто знает? В одиночку, в глуши… Он мог сломать ногу, мог заболеть… И кто бы тогда приносил ему еду и воду?

— Найти бы его берлогу — и мы смогли бы там отсидеться, — заметил Дэрроу.

— Мы ехали тогда по Бивер-Рим, — продолжал Сквайрс, — и разделились, рассчитывая через несколько дней встретиться у Вороньего Гнезда, к западу отсюда. Если он и впрямь нашел золото, это могло случиться где-то между Бивер-Рим и Суитсуотер.

— Ничего себе адресочек, — усмехнулся Дэрроу.

— Вряд ли он забрался слишком далеко на юг, к Суитсуотер. Разделились мы с ним возле истока Крукед-Крик, а встретились на Бивер-Крик, и оттуда до самого Гнезда ехали вместе.

— Это уже немного лучше.

Снег падал все гуще. Он уже покрыл все следы. Теперь можно было рассчитывать только на свои соображения.

— Ты его отец; что мальчик станет делать? — спросил Сквайрс.

— То же, что и мы. Найдет себе укрытие и заползет туда. Несколько раз мы вместе пережидали бураны в Висконсине. И он найдет место с водой и дровами — Харди очень предусмотрительный мальчик. Полагаю, он начал искать укрытие заранее, поняв, что приближается снегопад.

— Если так, он скорее всего где-то у реки. Он должен был продолжать двигаться вперед, если только не надумал свернуть к Суитсуотер.

— Слишком далеко.

— Да, если только он об этом знает.

Становилось все холоднее, и снегопад продолжал усиливаться. Не могло быть и речи о том, чтобы продолжать путь. Надо было срочно найти укрытие.

Отыскали они его на Роки-Дроу. Скала в этом месте была подточена водой и нависала над берегом. Взявшись за топоры они быстро соорудили грубую стенку, которая не только бы защищала их от ветра, но и сохраняла бы тепло будущего костра. Места здесь хватало и для людей, и для лошадей. К тому времени, как они окончательно устроились, вся земля вокруг была покрыта толстым слоем снега.

Скотт Коллинз тяжело опустился на землю возле костра. Лицо его посерело.

— Ты был прав, Фрэнк, — обратился он к Дэрроу. — Им никогда не выбраться. С моей стороны было безумием надеяться на это.

— Ничего подобного, — резко ответил Дэрроу. — Ты сам говорил, что мальчик находчив и сумеет укрыться от непогоды. И если мы были правы, считая, что из лагеря этого ворья он уволок мешок с припасами, то шанс у них есть. Черт побери, много ли нужно, чтобы прокормить таких малышей?

— Они выберутся, — согласился Сквайрс. — Дети хитры.

Дэрроу занялся приготовлением теста для лепешек. Время от времени он посматривал на Коллинза. «Хороший человек, — думал он, — слишком хороший человек, чтобы вот так потерять сына». Он попытался представить себе, что может делать сейчас мальчик, и собственная их безопасность, тепло и надежность укрытия стали его раздражать. Были бы видны следы — Дэрроу сейчас же отправился бы… Но куда идти? Где искать?

Всю ночь шел снег, а набиравший и набиравший силу ветер сметал его в сугробы. Постепенно исчезли знакомые приметы, мир менял облик. Ветер завывал, и свирепые убийцы, лесные волки, прятались, чтобы переждать буран, одни — с полупустыми желудками, другие — совсем голодные, но ни тем, ни другим нечего было надеяться на добычу, пока не кончится метель. Потому что в такую погоду движется только ветер — ветер и снег.

Под тяжестью снега сосны опустили ветви, мелкое зверье искало укрытия под их защитой, возле стволов. Волки не беспокоились. Спрятав носы в теплый мех собственных хвостов, они сворачивались клубком и засыпали. Они привыкли к этому — такова уж была их жизнь.

Обеспокоенный и раздраженный, Скотт Коллинз старался подавить в себе эти чувства, понимая, что в занесенном снегом убежище не может быть ничего хуже человека, который ворчит и жалуется. Пока буран не уляжется и не кончится снегопад, предпринять ничего было нельзя. Попытка покинуть убежище означала сейчас лишь пустую трату сил в бессмысленной борьбе со стихией.

Он заставил себя припомнить то время, когда они вместе с сыном вот так же пережидали пургу где-нибудь в глуши, и мысль, что мальчик может припомнить что-нибудь из того, чему научился в ту пору, принесла Коллинзу некоторое облегчение.

— Когда буран кончится, — заговорил Сквайрс, — по-моему, лучше не теряя времени направиться к Южному Перевалу. Мальчик неизбежно пойдет той дорогой, и нам легче будет его встретить.

Ашаваки больше не был одинок. Там, где равнина начала переходить в холмы, он напал на след травуа ^[84], оставленный кем-то из его соплеменников. Их хорошо укрытый лагерь он обнаружил на лесной опушке. Там пережидали непогоду дюжина воинов, семь скво и полдюжины детей, которых буран застал в пути к месту главной стоянки племени, находившейся дальше, на северо-западе.

Целый день Ашаваки вел с ними разговоры, и к следующему утру шесть воинов согласились сопровождать его, чтобы выследить и напасть на двух бледнолицых и детей. Они получат их лошадей, оружие и другие вещи.

Люди, которых предстояло выследить, шли порознь, но Ашаваки знал, где они укрываются. Задача выглядела соблазнительно простой. Теперь уже не было нужды идти по следу, рискуя его потерять. Как только стихнет буран, индейцы начнут охоту.

Но одного Ашаваки не знал.

На вторую ночь непрестанной метели Скотт Коллинз вышел из укрытия. Пробравшись между деревьями, он достиг открытого места и остановился. Ветер чуть-чуть стих, и Коллинз напрягал слух, сам не зная, что же надеется услышать в этой тьме… Может быть, голос ребенка, плачущего в ночи-

Он уже хотел возвращаться, когда заметил следы. Не будь он так напряжен в своем стремлении услышать или увидеть хоть что-нибудь, он наверняка пропустил бы их.

Сперва он обратил внимание на ветку, с которой снег то ли упал, то ли был сброшен, тогда как на остальных лежал слой толщиной не менее двух дюймов. Осторожно, стараясь ничего не потревожить, Коллинз подошел ближе. Сквозь тучи пробивалась луна, да и сверкающая белизна снежного покрова прибавляла света.

Снег был испещрен следами мокасин, и все они, похоже, принадлежали одному человеку. Индеец побывал здесь, в кустах, сидел на корточках и рассматривал их убежище, причем занимался этим довольно долго.

Через несколько минут Коллинз вернулся в сопровождении Сквайрса — Дэрроу к тому времени уже спал. Вместе они прошли по почти заметенным снегом следам мокасин туда, откуда появился этот индеец; свою лошадь он привязал среди деревьев в нескольких сотнях ярдов отсюда. Потом Скотт и горец вернулись в лагерь.

На рассвете они вернулись к изучению следов, но уже втроем.

— Тот же самый, — заметил Сквайрс. — Это следы лошади того индейца, что преследовал детей и убил гризли.

— Надо бы нам вести себя поосторожнее, — отозвался Дэрроу. — Путешествуя в такую погоду без скальпа, можно простудиться.

Полчаса спустя они пересекли след травуа и охотничьего отряда индейцев, направлявшихся на север.

— Шайены, — сказал Сквайрс. — Он встретился с ними наверняка.

Всадники сознавали угрожавшую им опасность. Шайены могли продолжить путь на север — ни один индеец не любит сражаться зимой, но с таким же успехом могли и вернуться, надеясь разжиться несколькими лошадьми и скальпами.

Намерение переждать буран не осуществилось. Нужно было уходить — ведь индеец, обнаружив их лагерь, легко мог, притаившись в темноте, убить любого, кто вышел бы посмотреть на лошадей или набрать дров. И всех троих охватило еще большее беспокойство за детей.

В трех милях к северу Кэл и Джуд находились в еще менее надежном укрытии и тоже подумывали тронуться в путь.

А четырьмя милями ниже по Роки-Дроу и чуть больше чем в миле от истока Бивер-Крик спали в землянке дети, и под скальным навесом был привязан Биг Ред. Их следы полностью замело снегом, поскольку они нашли укрытие первыми.

Впереди ехал Скотт Коллинз. Меньше чем через час после того, как они пересекли след травуа, трое всадников находились в какой-нибудь полумиле севернее землянки Шиффлина. Они не сомневались, что их след будет обнаружен и что скорее всего им придется вступитьв бой. Все зависело от шайенов. Решатся ли они предпринять в. такую погоду вылазку за скальпами или же продолжат путь к дому?

— Нам лучше не забираться слишком далеко, Скотт, -проговорил Сквайрс, поравнявшись с Коллинзом. — Если мы опередим детей, то никогда уже не найдем. Если наша догадка правильна и они спрятались, то вряд ли снимутся с места… А снегопад опять разыгрывается не на шутку.

Лицо Сквайрса отражало испытываемую им тревогу. Буран мог означать конец всему. Даже если дети переживут его, как найти их, когда все следы начисто замело? Невозможно же обыскать каждый клочок огромной территории…

Подходящее для лагеря место они нашли у холмов, возвышавшихся над Бивер-Крик. С севера место было защищено и от ветра, и от нападения, а несколько стволов деревьев, выброшенных в половодье на три огромных валуна, заваленные сверху снегом, создавали подобие навеса, под которым могли разместиться три человека. Поблизости нашлось место и для лошадей.

Дэрроу подобрал несколько плоских камней и выстроил из них около костра примитивный рефлектор, отражавший тепло в глубь укрытия. Тем временем Сквайрс сосновыми ветками заткнул несколько отверстий, в которые задувал ветер.

Коллинз кончил чистить винтовку и принялся собирать лапник для постелей. Потом набрал дров и сложил их неподалеку от костра. Ночь обещала быть холодной, и огонь надо было поддерживать все время. Периодически кто-то из них выходил из лагеря и прислушивался. Они понимали, что в такую погоду риск нападения индейцев минимален, но нельзя было терять бдительности.

Когда Коллинз в очередной раз вышел из лагеря, метель на какое-то время улеглась. Было тихо и холодно. В воздухе все еще летал мелкий снежок и хрустел под подошвами, когда Скотт спускался по откосу к ручью. Вдоль берегов уже образовался лед, но середина потока оставалась пока чистой. По упавшему дереву Коллинз перебрался на другой берег и мимо заснеженных тополей поднялся на небольшую возвышенность.

Оглянувшись, Скотт не мог разглядеть лагеря. С этой стороны он был хорошо укрыт.

— Харди, мальчик мой, — шепнул Коллинз, — где ты?

В ответ не раздалось ни звука — лишь безмолвно продолжал сыпаться снег.

Глава 12

Проснулся Харди внезапно. Только что он крепко спал — и вдруг, мгновенно очнувшись, стал прислушиваться. С минуту ему не удавалось различить ни одного настораживающего звука, но потом он расслышал какие-то смутные шорохи и сердитое фырканье Биг Реда.

Выскользнув из-под бизоньей куртки, Харди на цыпочках подошел к двери. Несколько секунд он стоял там, вслушиваясь, и до него донесся нетерпеливый, жалобный вой.

Мальчик приник глазом к щелке. Снегопад кончился, все вокруг было белым и застывшим — кроме двух… трех… темных пятен на снегу.

Волки!

Харди видел их совершенно отчетливо. Это были крупные лесные волки, и находились они очень близко. От землянки до одного из них было не больше тридцати футов. И все они смотрели в сторону конюшни, где стоял Биг Ред. Жеребец чуял их присутствие и понимал грозившую опасность.

Харди колебался. Надо было попытаться отпугнуть волков. Отец рассказывал ему, как они нападают: один или два будут крутиться возле задних ног лошади, оставаясь, однако, вне пределов досягаемости копыт, но вместе с тем готовые при первой же возможности кинуться и перекусить поджилки; другие станут кружиться спереди, выжидая случая впиться в горло.

Таких крупных волков Харди еще никогда не видел. Конечно, он мог выстрелить, но после этого «дерринджер» станет бесполезным, а единственный выстрел волков не остановит.

И тут он вспомнил: огонь!

Быстро повернувшись, он подошел к очагу и разворошил угли. Некоторые из них еще тлели под слоем пепла. Харди подкинул припасенных на такой случай веточек и коры. Мальчик был испуган, но знал, что помочь Биг Реду он может только сейчас, пока волки еще не подобрались к жеребцу вплотную.

Харди сунул в занявшийся огонь большую ветвь, которая сразу вспыхнула. Дав ей разгореться как следует, Харди острожно снял с двери засов и вышел наружу, размахивая ею, как факелом.

Застигнутые врасплох волки испуганно отскочили и бросились прочь. Харди вернулся, положил ветку на край очага и посмотрел на Бетти Сью. Девочка тихонько посапывала, и Харди от души порадовался, что она может крепко спать.

Прихватив палку побольше, он вышел к жеребцу.

— Все в порядке, Ред, — успокаивающе сказал Харди. — Мы с ними справимся.

Минуту-другую он оставался с жеребцом, но быстро замерз и вернулся в землянку, закрыв за собой дверь. Он не смел снова уснуть, поскольку понимал, что волки вернутся обратно, как только пройдет кратковременный испуг. Он не знал, сможет ли отогнать зверей снова, но понимал, что должен будет попытаться. А пока что развел в очаге огонь посильнее.

Когда пламя ярко разгорелось, Харди опять выглянул за дверь. Он был почти уверен, что уловил в кустах чуть заметное движение. Очевидно, там скрывался один из волков. Что делать?

И тут ему пришла в голову новая мысль, которая мгновенно превратилась в законченный план. Дважды Харди подходил к двери, просто открывая и закрывая ее, и этого звука оказалось достаточно, чтобы волк вприпрыжку убежал — однако не слишком далеко и явно не торопясь.

Примерно на полпути между землянкой и конюшней немного ближе к берегу стоял большой старый пень. Харди уже срезал с него несколько комков застывшей смолы для растопки, причем на этих местах вскоре проступили новые капли, сочащиеся из трещин.

И если пень поджечь…

Харди растер между ладонями несколько кусочков коры и, прихватив горящую ветвь, вышел наружу. Дверь он оставил открытой, чтобы в случае неожиданного нападения волков можно было мгновенно отступить. Он сомневался, правда, чтобы волки бросились на него — звери давно уже научились опасаться человеческого запаха. Но в то же время Харди допускал, что волки вскоре поймут, насколько он мал и беззащитен, и тогда перестанут бояться.

Эту сосну повалило ветром, и потому пень был расщепленный, с неровной поверхностью — такие хорошо горят. В центре пня мальчик расковырял углубление, высыпал в него перетертую кору и поднес к ней ветку, но ветер загасил пламя.

Возвратясь в землянку, Харди взял другую ветку. Добавив еще коры, он на этот раз поджег ее и принялся раздувать огонь. С треском вспыхнули катышки смолы.

У основания пня было небольшое дупло, и в нем Харди развел второй костерок, добавив валявшихся вокруг сучков и шишек. Вскоре пламя охватило весь пень, и мальчик вернулся в землянку.

Пень был очень смолистым, а сосновая смола дает яркое, жаркое пламя. Можно было надеяться, что огонь будет гореть всю ночь — по крайней мере, то время, что осталось до рассвета.

В землянке Харди свернулся возле огня, засунув руки между колен и поворачиваясь к очагу то одним, то другим боком.

Несколько раз он выглядывал наружу, но волков не было видно. Немного позже, когда уже почти совсем рассвело, он забрался под бизонью куртку и заснул.

А проснувшись утром, понял, что пора собираться в путь.

Пень почти полностью выгорел, и волки могли вернуться. Харди был уверен, что звери последуют за ними, хотя и на расстоянии. Выбирая место для следующей ночевки, он должен быть уверен, что там будет достаточно надежное укрытие для них и для Реда и что там можно будет развести костер. Дикие звери боятся огня, и лишь пламя могло обеспечить лагерю безопасность.

Хмурым утром они вновь двинулись на запад. И почти сразу же наткнулись на след травуа — тот самый, что совсем недавно попался на глаза Скотту Коллинзу, Сквайрсу и Дэрроу.

Харди был в состоянии распознать след травуа и понял, что он означает близость индейцев. «В это время года, — подумал мальчик, — они, наверное, направляются на свою зимнюю стоянку». Поэтому близость индейцев не встревожила Харди — куда больше его волновали волки, хотя поначалу ему и не удалось обнаружить признаков их присутствия.

На ровных местах снег лежал слоем почти в восемь дюймов, но местами ветер намел трех— и даже четырехфутовые сугробы. Харди избегал их, стараясь выдерживать направление прямо на запад.

Харди не выспался, был испуган, но тем не менее радовался движению; могучий гнедой жеребец, казалось, разделял его чувства. Они продвигались ровным шагом, и Харди большей частью предоставлял жеребцу самостоятельно выбирать дорогу.

Некоторое время они не встречали ничьих следов. Снежная поверхность выглядела совершенно нетронутой. Ветер понемногу утих.

Неподалеку вздымались горы Уинд-Ривер. Южный перевал лежал довольно далеко отсюда, но именно через него проходила общепринятая дорога на Запад. Если все, что Харди слышал по пути от переселенцев, было правдой, вскоре они должны достичь перевала. Говорили, что водораздел проходит по обширному пространству, и потому трудно сказать, пройден он уже или нет. С одной его стороны ручьи текли на восток, а с другой — к Тихому океану или, по крайней мере, приблизительно в том направлении. А часть вод, по слухам, оставалась на дне Большого Бассейна. Тропа, о которой говорили переселенцы, более или менее следовала руслу Бивер-Крик.

Внезапно Харди наткнулся на следы трех всадников. Все лошади были подкованными, хотя понять это можно было лишь по случайно сохранившимся под кустом или деревом отдельным отпечаткам, поскольку остальные были почти полностью скрыты выпавшим за ночь снегом.

— Они выглядят, как вчерашние, — сказал Харди Бетти Сью. — Возможно, это те, от кого мы убегаем.

— Их было только двое, — проговорила Бетти Сью.

— Кэл и Джуд могли встретить приятеля. Хотя нет, это не их следы… Я не могу утверждать, но… Это могут быть индейцы на краденых лошадях.

Харди повернул Биг Реда прочь, на север, но затем вновь направил коня на запад, двигаясь вверх по Бивер-Крик. Солнца не было видно, но к полудню — или к тому моменту, который Харди принял за полдень, — они проехали десять или двенадцать миль. Биг Ред казался неутомимым, да и подходящего места для привала они пока что не встретили.

Во второй половине дня дети заметили волка. Зверь находился примерно в полумиле. Повернувшись в седле, Харди мог хорошо рассмотреть его: легкими прыжками волк следовал за ними, держась на таком расстоянии, чтобы не упустить лошадь из виду. От страха у Харди перехватило дыхание. Там, где был один волк, появятся и другие.

— Надо найти место для стоянки, — сказал он. — Ты тоже посматривай, Бетти Сью. Вдруг заметишь что-нибудь, на что я не обратил внимания.

— Это волки, Харди?

— Может быть. В этих местах они нередко встречаются. Но нам беспокоиться не о чем — мы найдем место и разведем костер.

— А если волки нападут раньше, чем мы разведем костер?

— Днем их много не соберется, — с надеждой в голосе проговорил Харди. — Но лагерь нам надо разбить поскорее.

Он знал, что стрелять в волков бесполезно. Однажды отец попытался это сделать, но лишь ненадолго обескуражил зверей, которые вскоре вернулись.

Биг Ред продолжал размеренно шагать вверх по Бивер-Крик, а Харди озирался по сторонам, вглядываясь в каждый уголок, в любую щель, чтобы найти подходящее место для ночлега.

Им нужен надежный тыл и дрова — много дров. И укрытие должно быть просторным, чтобы там могла поместиться и лошадь. Дважды Харди попадались места, на первый взгляд казавшиеся подходящими, но, в конечном счете, от обоих пришлось отказаться.

Мальчик продолжал думать о следах тех трех всадников. Не лучше ли было последовать за ними? Однако Харди представления не имел, ни кто они такие, ни куда направляются.

На глаза ему то и дело попадались звериные следы — обитатели леса повылезали из нор и отправились на свой промысел; однако большая часть следов — волчьи.

День клонился к вечеру; становилось холоднее. Оглянувшись, Харди заметил уже двух волков… А подальше трусил третий.

Скоро совсем стемнеет. Ред замедлил шаг — Харди знал, что жеребец голоден и ему нужно дать возможность разгрести снег, чтобы добраться до травы. И только потом лошадь можно будет привязать на ночь. Харди был уже не просто напуган — он чувствовал, что вот-вот расплачется. Ни одного подходящего места для ночлега — ни одного! Позади завыл волк, ему ответил другой. Неожиданно и впереди Харди заметил волка, поджидавшего их на тропе.

Ред тоже заметил хищника, но не свернул, чтобы убежать. Вместо этого жеребец, оскалившись, пошел прямо на зверя.

Волк отскочил, ничуть не испугавшись. Стая приближалась. Волки и раньше не раз имели дело с лошадьми.

Тропа вела в рощу, где сумерки казались еще гуще. Жеребец быстро проскользнул между деревьями — и тут Харди увидел… Он чуть не закричал от радости.

На том берегу Бивер-Крик в склоне холма была пещера. Не глубокая — скорее просто нависающая скала, ниша в береговом откосе. Но поблизости от нее был разбросан плавник, оставленный последним половодьем.

— Туда, туда, Ред! — торопил Харди. — Через реку!

Гнедой прошлепал по воде, едва доходившей ему до колен, и взобрался на каменистый противоположный берег. Над ними высоко вздымался скальный откос. Пещера под каменным козырьком казалась темной и неприветливой, но у входа кем-то был выложен из камней небольшой парапет, который мог служить и бруствером, и защитой от непогоды.

Харди спешился и собрал в кучу сухие листья. Из землянки он захватил с собой немного щепок и горсточку растертой коры. Все это он подсунул под сучья и зажег огонь.

Привязав Биг Реда поблизости, на ровном месте, Харди начал разгребать снег, чтобы добраться до травы, но Ред не нуждался в помощи. Прекрасно зная, где пища, он сам принялся разрывать копытами снег.

Тогда Харди приступил к сбору дров. Бетти Сью следовала за ним, как пришитая. Прежде всего мальчик подобрал короткую толстую палку, которая могла послужить дубинкой; затем собрал все сучья и деревянные обломки, какие смог найти, и сложил их в углублении под скалой. А потом поярче развел огонь.

Вот-вот наступит ночь. Волки рыскали поблизости: Харди видел, как они подкрадываются все ближе. Оторвав пару примерзших к земле камней, мальчик запустил ими в волков. Кидать он умел — волки шарахнулись, но, отбежав на несколько ярдов, остановились. И тогда Харди подумал о праще.

У него не было ни резины, ни чего-нибудь заменяющего, но пращу он мог сделать. Первую соорудил ему отец, когда Харди исполнилось четыре года. Потом мальчик забросил надоевшую игрушку и вернулся к ней лишь через два года, когда, случайно вспомнив о праще, сбил пущенным из нее камнем белку. И потом уже пользовался ею вовсю. Однако назвать себя метким все-таки не мог: ему случалось и попадать в цель, и промахиваться.

Пращу Харди изготовил из полоски кожи, отрезанной от полы старой бизоньей куртки. Потом принялся отыскивать на дне ручья подходящие по размеру камешки. Вода была такой холодной, что Харди чуть не отморозил руки, но вскоре набрал полтора или два десятка.

Дрожа, он стоял перед костром, протянув руки к огню. Так много всего еще надо было сделать, а он так устал… За всю жизнь он не уставал так, как в эти дни. И еще он был напуган — волками, индейцами, холодами и расстоянием до форта Бриджер.

— Мы доберемся, Бетти Сью, — уверенно сказал он. — Я точно знаю, доберемся. Ты ведь тоже это знаешь?

— Да.

Девочка произнесла это слово очень тихо и посмотрела на Харди, словно ей передалось что-то из охвативших его чувств.

— Заворачивайся в бизонью куртку и грейся, — посоветовал Харди, — а я пока тут кое-что сделаю.

Взяв дубинку и пращу, он пошел к лошади. Один из волков — могучий, широкогрудый зверь — сидел не больше чем в полусотне футов от жеребца. Ред отступил от него на всю длину привязи, и Харди надо было пройти мимо, чтобы вытащить колышек. Мальчик боялся, что Ред может убежать от него. Шагнув к коню, он погладил его рукой.

— Все в порядке, Ред. Не бойся.

Харди заложил камень в пращу и с дубинкой в левой руке направился к колышку. Волк встал на все четыре лапы и негромко зарычал. Рука Харди снова сама собой взмахнула пращой. Расстояние было небольшое, и Харди повезло. Он услышал хлопок, когда камень столкнулся с волчьим боком; от удивления и боли зверь подпрыгнул и с визгом скрылся в темноте.

Чуть не плача от страха, Харди дергал, тянул и расшатывал колышек, примерзший к земле. Наконец мальчик вытащил колышек. Подхватив дубинку и пращу, Харди побежал обратно к костру.

Он завел лошадь глубоко в нишу, за костер, в который Харди сразу же подкинул дров. Оставалось всего два сухаря, но один он все-таки скормил Реду, ласково разговаривая с жеребцом, пока тот губами брал с ладони кусочки лакомства.

Харди сложил несколько поленьев так, чтобы можно было до них дотянуться, не вылезая из-под бизоньей куртки. Было очень холодно. Харди развесил сделанные из одеяла накидки возле огня, чтобы за ночь они не отсырели, и забрался под куртку, частично лежа на ней, частично натянув ее на себя. При этом он старался не побеспокоить спавшую Бетти Сью.

Харди свернулся калачиком, силясь унять дрожь, зная, что вскоре согреется. Он взглянул на костер, и ему показалось, что там, позади пламени, что-то шевельнулось. Он высунул руку, подбросил в костер два полена покрупнее и спрятал руку обратно.

Постепенно он начал согреваться. Он знал, что в костер следует подложить еще полено, но тянуться за ним, впуская под куртку холодный воздух, очень не хотелось. Хотелось просто лежать — спокойно и неподвижно. Однако в конце концов он все же высунул руку и подбросил дров в огонь.

Потом он еще плотнее закутался в куртку. И сам не заметил, как заснул.

Рядом, навострив уши, беспокойно переминался с ноги на ногу жеребец. Дрова постепенно прогорели, на их месте остались лишь тлеющие угли. Волки подошли совсем близко. Гнедой бил копытом и фыркал, но мальчик не просыпался.

Прислоненная к камню дубинка соскользнула и упала на угли. На несколько секунд пламя ярко вспыхнуло, но потом погасло совсем. Наступила темнота, в которой светились только несколько угольков да волчьи глаза.

Глава 13

— Надо было убить этого мальчишку, — пробормотал Кэл. Джуд сгорбился, прячась от ветра. Ночь была холодной, а во время снегопада они потеряли след.

— Ты забыл, что это сын Скотта Коллинза?

— К черту его! — отмахнулся Кэл.

В путь они пустились затемно, а сейчас было уже давно за полночь. И они сами, и их лошади смертельно устали. Ехавший без седла Кэл всю дорогу проклинал свою потерю. На глаза им не попадалось ничего, хоть отдаленно напоминающее укрытие.

Эти двое успели покинуть Хенгтаун как раз перед генеральной чисткой, одним из вдохновителей и главным организатором которой был Скотт Коллинз. Тогда многие бросились врассыпную, чтобы избежать виселицы. На восток Кэл и Джуд направились со смутной надеждой ограбить какой-нибудь караван. Они рассчитывали, что весть о находках золота в Калифорнии породит поток переселенцев, а хорошо организованная шайка грабителей может быстро обогатиться и зажить роскошно.

Поначалу они намеревались остаться возле Солт-Лейк-Сити, но, наслушавшись рассказов о Портере Рокуэлле, Билле Хикмене и других данитах ^[85], решили, что эти места для них слишком неблагоприятны. Теперь они собирались укрыться где-нибудь неподалеку от Западной тропы, украв достаточно припасов, чтобы дождаться весны.

— Стой, Кэл! — Джуд натянул поводья и выпрямился в седле. — Я чую дым.

Они остановились, принюхиваясь к запахам, которые доносил ветер.

— Похоже, я ошибся, — минуту спустя проговорил Джуд. — Но я готов был поклясться…

— А по-моему, ты не ошибся, — прервал его Кэл. — Я тоже почувствовал.

Ночь была тиха, лишь ветер легонько шевелил ветви деревьев да ворошил снег в тех местах, где он еще не смерзся в наст. Кэл с Джудом подождали еще — прислушиваясь и принюхиваясь; они уже почти решились продолжать путь, когда до них донесся волчий вой.

— Видал ты когда-нибудь этих зверюг вблизи, Джуд? — Кэл уставился в темноту. — Я одного видел — он весил, должно быть, фунтов двести. Один фермер его убил. Сроду не видал таких зубов.

Кэл тронул было лошадь, но остановился по знаку Джуда.

— Погоди минутку, — сказал тот. — Сдается мне, этот волк что-то нашел. По вою не похоже, чтобы он просто охотился.

Тут оба они почувствовали несомненный запах дыма. Доносился он с юга, и оба бандита повернули лошадей и направились в ту сторону.

— Кто-то этих волков приманил, — проговорил Джуд. — Не заводись ты с этими людьми, Кэл, может, нам удастся хорошо выспаться.

Еле уловимый запах дыма постепенно растаял совсем. Не меньше часа они блуждали по лесу, находясь всего в нескольких сотнях ярдов от догоревшего костра, пока не выехали наконец на вершину утеса.

— Смотри-ка, — показал Джуд. — Вот они, твои волки!

На виду было по крайней мере пять волков, ясно различимых на фоне белого снега. Один или два беспокойно двигались, остальные просто сидели, а еще один, судя по всему, подкрадывался к чему-то, находящемуся прямо перед ним.

— Что-то они выследили там, внизу, — заметил Джуд. — Ставлю восемь против пяти, что детей.

Обогнув край скалы, они нашли спуск, ведущий к берегу. Высота скалы была не больше шестидесяти футов, но почти повсюду она обрывалась к ручью отвесно; даже найденный ими спуск оказался крутым. Лошади поначалу колебались, но потом, понукаемые всадниками, скользнули вниз, разбрасывая в стороны снег и гравий.

Ветер дул всадникам в лицо, и волки не заметили их появления. Тот, что крался по снегу к пещере, был готов к броску. Биг Ред оказался в ловушке. Волк подобрался еще чуточку ближе, и жеребец, вращая глазами, рванул ветхую привязь. Веревка порвалась, волк прыгнул, а Харди проснулся — все это случилось в одно и то же мгновение.

Открыв глаза, Харди увидел над собой брюхо Биг Реда. Жеребец вскинулся на дыбы, колотя по воздуху передними копытами. Харди видел, как ринулся в атаку волк и как Ред нанес ему мощный удар. Зверь отлетел в сторону, а конь выскочил на открытое место. И тут же его атаковали другие хищники.

Ближайший прыгнул, но Ред схватил его могучими челюстями и отшвырнул в снег; затем жеребец закрутился, заплясал, лягаясь и брыкаясь, а вся стая разом кинулась на него.

К этому моменту Харди был уже на ногах. Сжимая в руке «дерринджер», он выжидал случая выстрелить.

И тут из темноты вынырнули всадники. Они с ходу ринулись в бой. Один из них выстрелил из револьвера — и волк упал и забился, истекая кровью. Всадник выстрелил снова, но теперь уже вслед стремительно исчезающим.

Харди сразу же узнал лошадей. Повернувшись, он схватил за руку Бетти Сью и потащил ее в самый дальний и темный угол пещеры. Он зацепился за развешанные для просушки накидки из одеяла и прихватил их с собой. Харди еще не успел исследовать эту пещеру и, наткнувшись теперь на груду камней, вскарабкался на нее, ободрав лодыжки и ссадив руки. Кое-как он втащил Бетти Сью в темное углубление за этой кучей, и дети скорчились там, дрожа от холода и страха.

Они услышали крик Кэла:

— Зааркань этого жеребца!

— Ты не видел здесь детей?

— К черту их! Лови эту лошадь!

Выглянув поверх камней, Харди и Бетти Сью увидели, как Джуд раскручивает и бросает лассо. Но Харди заранее мог бы сказать ему, что Биг Ред слишком хитер. Конь пригнул голову, побежал, описав круг, и вернулся, фыркая и скаля зубы.

Джуд собирал лассо для повторного броска, когда жеребец со злобным ржанием ринулся в атаку. Конокрад попытался развернуть свою лошадь, но она поскользнулась на обледенелом грунте и тяжело упала.

Ред яростно лягнул Джуда, но промахнулся и бросился на Кэла. Тот попытался вытащить револьвер, но тяжелая куртка затрудняла движения. Испугавшись атаки жеребца, лошадь Кэла поднялась на дыбы, и Кэл полетел на землю.

Биг Ред толкнул его лошадь, и она упала, но тут же вскочила и помчалась в темноту, преследуемая гнедым жеребцом.

Смертельно перепуганный Кэл с проклятием поднялся на ноги. Джуд помогал встать своей лошади. Он успел выпрыгнуть из седла на долю секунды раньше, чем его пони свалился, и потому сейчас был уже в полной готовности.

— Давай убираться отсюда, — заявил он. — Хватит с меня!

— Убирайся, если хочешь. А я заполучу этого проклятого жеребца или… — Кэл оглянулся по сторонам. — Где дети?

— Не видел. Но они должны быть где-то здесь.

— Костер догорел. — Кэл палкой пошевелил пепел. — Это не похоже на мальчишку. Мне не верится, чтобы он допустил такое.

Кэл повернул голову и скользнул взглядом по камням, за которыми скрывались Харди и Бетти Сью. Гнев застилал ему глаза, и он не заметил ни бизоньей куртки, ни маленького, теперь уже почти пустого мешка с припасами, лежавших в глубине. А больше тут ничего не было — разве что несколько поленьев возле костра.

Немного успокоившись, Кэл осмотрелся внимательнее.

— Это не костер мальчишки, Джуд. Он больше смахивает на индейский… Может, дети так и не смогли поймать эту лошадь, и она их выслеживает?

— А чей же это костер? — спросил Джуд. Он покачал головой и прибавил: — Нет, это они. А без лошади они никогда не забрались бы так далеко. Нет, Кэл, это все-таки они. — Он мгновение поколебался, опасаясь бешеного темперамента своего компаньона. — Давай забудем про них, Кэл, и двинем дальше. Мне все это не нравится.

— Что тебе не нравится? — злобно поинтересовался Кэл. — И как мы двинем отсюда — на одной лошади?

Джуд разом смолк, сообразив, какие последствия вытекают из этой ситуации. Конечно, он мог поймать лошадь Кэла, или та могла бы вернуться сама. В противном случае они оставались с одной лошадью на двоих, и Джуд прекрасно понимал, что долго терпеть такого положения Кэл не станет. Если на то пошло, ему самому это не слишком нравилось. Мысленно он поставил себя на место Кэла. Кэл — один из лучших ганфайтеров в этих краях. Он стрелял не задумываясь. Им владело жестокое стремление, почти неистребимая потребность убивать, не считаясь с последствиями.

Джуд был плохим человеком и прекрасно сознавал это. Но он был осторожен и берег собственную шкуру, желая дожить до глубокой старости. И чем больше Джуд раздумывал над сложившейся ситуацией, тем меньше она ему нравилась. Ни один человек в здравом уме не вздумает становиться поперек дороги таким людям, как Скотт Коллинз и Билл Сквайрс.

Коллинз был человеком, чтущим закон, спокойным, усердным тружеником, никогда, однако, не колебавшимся, если надо было высказать и отстоять свое мнение. И с ним считались. Этот человек имел авторитет — и участь Холлоуэя показала, что произойдет, если бросить вызов Скотту Коллинзу.

— Нет смысла сейчас продолжать путь, — небрежно проговорил Джуд. — Мы можем снова развести этот костер. Скорее всего дети где-то здесь, а раз так, то жеребец к ним вернется.

Постепенно успокаиваясь, Кэл продолжал выражать недовольство своим раздраженным гнусавым голосом. Джуд спокойно пропустил все это мимо ушей и принялся собирать дрова. Через некоторое время Кэл утихомирился, а со спокойным Кэлом можно иметь дело. Вся сложность в том, что заранее неизвестно, от чего Кэл может прийти в бешенство.

И тут Джуд принял окончательное решение — он расстанется с Кэлом, и чем скорее, тем лучше. Если когда-нибудь они снова встретятся, он сумеет найти правдоподобное объяснение. Но в душе Джуд надеялся, что такое объяснение никогда не понадобится.

Мальчишка припас дров и, как всегда, выбрал для своего лагеря подходящее место. Джуд развел огонь, а когда костер разгорелся, начал рассматривать землю в поисках следов. Отпечатков было предостаточно, однако следы самого Джуда, Кэла и жеребца уничтожили почти все остальные.

Ни Джуд, ни Кэл не пытались обыскать пещеру, будучи уверенными, что детей здесь нет. Им казалось, что Харди с девочкой сбежали еще до их появления. Да и обыскивать на первый взгляд в пещере было особенно нечего. Куча камней — остаток древней стены, сложенной когда-то индейцами. На Юго-Западе такие стены можно найти во многих местах.

Прижавшись друг к другу, Харди и Бетти Сью съежились за камнями. Выбраться отсюда у них не было ни малейшей возможности, а если бы даже и удалось, то куда идти? Здесь, по крайней мере, было чуточку теплее, поскольку и возведенный возле костра каменный рефлектор, и циркуляция воздуха в пещере приносили сюда немного теплого воздуха. Чтобы по-настоящему согреться, им нужна была бизонья куртка, и Харди поймал себя на том, что смотрит на нее с вожделением.

Когда они карабкались по камням, чтобы спрятаться, Харди бросил ее возле стены, и сейчас куртка валялась там, в темноте, внешне напоминая еще один валун. Если бы как-нибудь исхитриться…

Он отбросил эту мысль. У него не было ни единого шанса. Надо было лежать тихо и ждать. Скоро рассвет, и эти люди могут уйти.

Наконец незваные гости легли спать. Прошел час, другой. Небо побледнело, и Джуд встал, чтобы подбросить дров в костер. Он уже собрался лечь, когда заметил куртку. Секунду он стоял, просто глядя на нее, словно это было какое-то диковинное животное, затем подошел, поднял и стал рассматривать.

— Кэл!

Его напарник проснулся, а тон Джуда заставил его мгновенно насторожиться.

— Кэл, здесь был кто-то еще. Вот его куртка.

Кэл уселся, вытаращив глаза на бизонью куртку. Перед ним встала новая проблема, а проблем Кэл не любил. И как назло, с тех пор как им встретился этот гнедой жеребец, проблем становилось все больше и больше.

— Кто может быть здесь в это время года? — раздраженно спросил Кэл.

— Кто-то есть, — отозвался Джуд. — Человек не уходит так просто, бросив хорошую куртку.

Кэл снова вытянулся, собираясь заснуть, но мысль о куртке изводила его, и немного погодя он сел и натянул сапоги. К тому же бекон, который тем временем нарезал и побросал на сковородку Джуд, начал шипеть, источая соблазнительный аромат.

— У него должна быть лошадь, — заметил Кэл. — А это именно то, чего нам не хватает. Или, на худой конец, седло.

— У него должен быть и револьвер, — предостерег Джуд. — И теперь он уже должен знать, что мы здесь.

Они молча завтракали, а Харди, скорчившись за камнями всего в нескольких футах от них, взглянул на Бетти Сью и увидел, что она снова заснула. Он боялся, что девочка может пошевелиться или пробормотать что-нибудь во сне, и тогда их немедленно обнаружат. А в том, что за этим последует расправа, Харди не сомневался.

Он лежал, сжимая руками «дерринджер» с его единственным патроном; он точно знал, что будет делать, если их обнаружат. Он будет стрелять только в Кэла: из этих двоих Кэл был более злобным, и Харди казалось, что Джуд даже побаивается своего напарника.

На самом деле Харди не хотел ни в кого стрелять. Он хотел только найти отца или встретить кого-нибудь из хороших людей.

Всего в нескольких милях к северу Ашаваки, за которым следовал его маленький отряд из полудюжины шайенов, тронул лошадь и направился на юг. Он рассчитывал вернуться в лагерь через два солнца, приведя лошадей и привезя добычу. Свои претензии на гнедого жеребца Ашаваки предъявил заранее.

Тем временем Скотт Коллинз собирал дрова для костра. Он взобрался на вершину ближайшего холмика и стоял, оглядывая окрестности. Тучи рассеялись. Воздух был чист. И было очень холодно.

Коллинз обвел взглядом все обширное пространство. Вокруг было бело и тихо — ничто не привлекало его внимания.

Больше Коллинз не мог удерживать Дэрроу и Сквайрса. В такую погоду выжить здесь дети не смогли бы. Если они упали где-то в снегу, то весной, может быть, удастся найти их тела. Но хотя удерживать остальных Коллинз не мог, сам он и не думал сдаваться. Харди был его сыном, а Бетти Сью — дочерью друга.

Он повернулся, собираясь возвращаться в лагерь. Под сапогами захрустел снег.

И тогда он увидел дым.

Глава 14

Этот далекий дым казался скорее легким намеком в небе, распознать его могли лишь глаза, привыкшие различать малейшие изменения цветовых оттенков неба, равнин и гор. Острота зрения не имеет решающего значения, скорее это интуиция. Из сотен узоров, из причудливой игры теней в красках заката или в кипении бури опытный наблюдатель мгновенно выделит то, что кажется чужеродным.

Как глаз искусного следопыта сразу же заметит в пыли отпечаток, невидимый глазу случайного прохожего, так и все, что не вписывается в окружающую местность, сразу же будет замечено человеком, давно живущим в глуши.

Скотт Коллинз заметил просто легкую муть в очертаниях, едва уловимую на фоне контуров окружающих деревьев, а над ней почти неуловимое изменение оттенка неба. В другое время или в другом месте он сказал бы, что там пыль или дым. Но снежный покров исключал завихрения пыли, и Коллинз был уверен, что видит дым.

Но он не сделал ни единого движения, чтобы позвать остальных. Эту примету было очень легко потерять — можно было вернуться вроде бы на то же самое место, но встать чуть-чуть в стороне и никогда уже больше не заметить этого дыма. Коллинз замер, мысленно он проложил путь, который должен привести к источнику этого дыма. И только тогда, когда полностью уверился, что запомнил все необходимое, Скотт Коллинз вернулся в лагерь.

Спутники выслушали его, потом Сквайрс поднялся и стал тушить костер.

— Думаю, на это стоит взглянуть, — сказал он.

Несколько минут спустя они уже покинули лагерь, стараясь держаться в тени деревьев, показываясь на открытых местах лишь тогда, когда нужно было проверить правильность избранного направления. Винтовки у всех троих лежали поперек седла: у костра, дым которого заметил Коллинз, могли оказаться дети, но могли и конокрады или индейцы.

— Этот всадник! — неожиданно воскликнул Дэрроу. — Я вспомнил, кто это!

Коллинз и Сквайрс ждали.

— Это Кэл Торп. По крайней мере, я знал его под этим именем. Тот еще молодчик.

— Знаю я его, — проворчал Сквайрс. — Он убил нескольких человек. Да и в ограблениях золотоискателей его подозревали. Это было в окрестностях Драй-Диггинс. — Горец посмотрел на Коллинза. — До вашего приезда так называли нынешний Хенгтаун. Это название родилось в первые же недели… Много нас пришло тогда в Драй-Диггинс… У Кэла была там компания… Подлюга он, это точно. Быстрый, как змея, и такой же скользкий.

Местность здесь была пересеченная, ехать по прямой не было никакой возможности. Время от времени им приходилось делать большие объезды, но каждый раз они возвращались к направлению, намеченному Скоттом. Иногда они разъезжались в стороны, выискивая следы, но не находили ничего, заслуживающего внимания, — до тех пор, пока не оказались неподалеку от места, где Коллинз заметил дым.

Внезапно Дэрроу поднял руку, подзывая спутников к себе.

— Индейцы, — сказал он. — Четверо, не меньше. Может быть, вдвое больше.

Это все усложняло. Они вовсе не искали стычки с отрядом охотников за скальпами. Им нужно было только найти пропавших детей, а вовсе не сражаться с шайенами. Кроме того, стрельба может привлечь внимание и других индейцев — сиу ведь тоже охотятся в этих местах.

— Направляются на юго-восток, — заметил Сквайрс. — Как вы думаете, заметили они дым?

— Может статься. Возможно, индеец, что выслеживал ребят, увидев наши следы, нашел себе помощников. Надо быть начеку.

Скотт Коллинз не позволял себе надеяться. Он понимал, что дым — вовсе не обязательное свидетельство присутствия детей. Там мог оказаться костер каких-нибудь путников или охотников. Хотя и не похоже было, чтобы в такое время в здешних местах оказались какие-нибудь случайные путники.

Был виден дым или он только показался Коллинзу, но сейчас он совершенно исчез. До места, примеченного Скоттом, оставалось не больше мили, но замеченные издали ориентиры теперь не помогали.

— Разъедемся, — предложил Дэрроу.

— Нет, — отозвался Скотт. — Слишком рискованно. Останемся вместе и сделаем круг — посмотрим, нет ли каких-нибудь знаков. Кто бы ни направлялся сюда, он должен был оставить следы, и мы неизбежно увидим их.

— Это потребует времени, — заметил Сквайрс. — Но все-таки лучше, чем идти вслепую.

Они продвигались осторожно — Скотт Коллинз впереди, остальные за ним. Лес кончился, и всадники выехали на сравнительно открытое пространство, поросшее кустарником и усеянное валунами. На снегу здесь виднелись только следы койотов и кроликов. Спустившись по береговому откосу к ручью, всадники напоили лошадей.

Было очень холодно и тихо. Они вслушивались, надеясь уловить хоть какой-нибудь звук, далеко разносящийся в морозном, кристально чистом воздухе.

— Это мне не нравится, — тихо проговорил Сквайрс. — Слишком тихо. Мы ведь точно знаем, что где-то поблизости есть индейцы.

Скотт пересек ручей и начал подниматься по противоположному склону.

Под каменным навесом Кэл ножом подцепил со сковородки последний ломтик бекона.

— Мне нужна лошадь, — заявил он. — Мне не нравится это место.

— Твоего пони нетрудно будет поймать, — откликнулся Джуд. — Сейчас оседлаю и поищу вокруг.

Затаив дыхание, он ждал ответа Кэла, но тот молчал, погруженный в собственные мысли.

— Мы можем вернуться в Калифорнию, — проговорил он наконец. — Я слышал, что Пуэбло-де-Лос-Анджелес — бойкое место. И там теплее, чем здесь.

— Ладно, — сказал Джуд. — Я поехал искать твою лошадь.

Змеиный взгляд Кэла вперился в Джуда, когда тот подхватил седло.

— Хорошо, Джуд, — негромко произнес он. — Поищи. Но будь чертовски уверен, что вернешься. Потому что если ты не вернешься — я доберусь до тебя хоть в аду.

— Не болтай глупостей. Ни один нормальный человек не захочет в одиночку ехать в те места, которые лежат между нами и побережьем. Можешь быть спокоен… Я найду твою лошадь.

Джуд собрал поводья и вставил ногу в стремя, чувствуя, что волосы на голове шевелятся от страха. Он ни на минуту не допускал мысли, что Кэл позволит ему благополучно уехать. И все же Кэл не предпринял никакой попытки помешать ему. Он просто сидел и смотрел, как медленно удаляется Джуд.

Но стоило Джуду скрыться из виду, как Кэл поднялся, усмехаясь.

— Проклятый дурак, — сказал он громко, — уж не думаешь ли ты, будто я не знаю, чья это куртка?

История золота Пита Шиффлина рассказывалась во всех кабачках Калифорнии, и Кэл слышал ее не раз. Больше того, он даже знал Пита и видел образцы золота. Не многие верили этой истории. Еще меньше людей было способно отличить золото от пирита. Но Кэл разбирался в золотой руде. Он был в числе тех, кто выгонял племя чероки из Джорджии, когда там нашли золото, но по сравнению с Калифорнией те месторождения были незначительными.

Кэл узнал куртку Шиффлина в тот же момент, как Джуд поднял ее с земли: из-за плохо сросшегося перелома одна рука у Шиффлина была короче другой, и ему пришлось укоротить один рукав куртки, чтобы свободно действовать покалеченной рукой.

Раз это была куртка Шиффлина, значит, неподалеку находилось и найденное им месторождение, а возможно, и припрятанное золото.

Кэл отошел в глубь пещеры и начал быстро и сноровисто осматривать стену, землю — все вокруг. Если здесь было припрятано золото, должны быть видны и какие-то следы.

Харди лежал неподвижно, прислушиваясь к происходящему. Со своего места он не мог видеть Кэла, но понимал, что тот чем-то занят. Харди отчаянно хотелось выглянуть, но он боялся быть замеченным. Он слышал, как Кэл медленно подходит все ближе и ближе.

Затем Кэл появился в поле зрения. Харди увидел, что он рассматривает каменную стену, сдвигает обломки, лежащие возле нее, явно что-то разыскивая. За несколько футов до каменной груды, за которой спрятались дети, Кэл повернулся и пошел обратно к огню. Подбросив в костер поленьев, он встал у огня, грея замерзшие руки. Затем налил себе кофе и стал его понемножку прихлебывать.

Харди трясло от холода, пальцы его почти не сгибались Он собрался было получше укрыть Бетти Сью, но побоялся разбудить ее. У него мелькнула даже мысль о побеге, но Харди понимал, что девочка не сможет бежать быстро, и Кэл без труда застрелит их обоих. Постоянно взвинченный, этот тип может приняться стрелять во все, что движется… Да и раньше он собирался убить их.

Кэл неторопливо цедил кофе. Бетти Сью открыла глаза, и Харди приложил палец к губам. Он посмотрел на кусты и деревья, до которых было каких-то двадцать футов. Ему виден был труп застреленного Кэлом волка и заросли, начинавшиеся сразу за ним.

И тут Харди осенила смелая мысль. Вложив камень в пращу, он с силой метнул его в заросли за трупом волка. С громким треском камень ударился о дерево, и Кэл метнулся в сторону, на ходу вытаскивая револьвер.

Никогда еще Харди не видел, чтобы человек двигался так быстро. Но Кэл не остановился на этом: он сразу же сменил позицию, переметнувшись к груде камней, и подтянул винтовку. Там он и лежал, настороженный, готовый в любое мгновение открыть огонь, а положение Харди от всего этого ничуть не улучшилось.

Стоит им теперь шевельнуться, и Кэл сразу обернется, стреляя. Харди-то думал выманить его в кустарник, подальше от пещеры. Он заложил в пращу другой камень и, не без труда размахнувшись, метнул его дальше первого. Тот упал в кусты, и ствол винтовки Кэла тут же приподнялся, хотя сам Кэл оставался в той же позе. Он явно недоумевал. Затем он очень осторожно привстал на колено, готовый выстрелить или сменить позицию.

— Приготовься, — шепнул Харди девочке. — Нам надо бежать.

Кэл стремительно вскочил, метнулся в заросли и исчез, как тень. Дети сорвались с места мгновением позже, помчались в другую сторону и притаились под ближайшим кустом.

Еще некоторое время Кэл отсутствовал, а они сидели, съежившись, не решаясь шевельнуться и едва осмеливаясь дышать. Потом они увидели, как он возвращается — неторопливо, даже не оглядываясь. Подойдя к костру, он повернул голову и внезапно застыл.

Харди проследил направление его взгляда и ужаснулся. На снегу виднелись их четкие следы.

Кэл приблизился к следам, присмотрелся, потом бросил взгляд на кусты и небрежным тоном сказал:

— С тем же успехом вы могли зайти внутрь, малышня. Снаружи ужасно холодно. Вы наверняка замерзнете.

— Давай вернемся к огню, Харди, пожалуйста, — Бетти Сью не понимала, как опасен этот человек.

Харди и самому очень хотелось согреться. Было холодней, чем когда-либо, а куртка осталась там, внутри. Может быть, они могли бы…

— Подходите сюда, к теплу, — мягким голосом увещевал Кэл. — Нам надо поговорить с тобой кое о чем, мальчик. Мыможем заключить сделку. — Кэл помолчал, потом добавил: — Я знаю, где твой папа.

Лгал ли этот человек? Харди колебался. Бетти Сью теребила его, и он встал.

— Вы отведете нас к папе? — спросил он.

— Конечно, — ответил Кэл. — Скажи мне, где человек, который оставил эту куртку, и я отведу вас к твоему папе.

По крайней мере, они могли согреться. Если бы они попытались бежать, Кэл выследил бы их. Лучше было попробовать его уговорить. Харди не очень верил в благие намерения Кэла, но мысль о костре превозмогла.

— Мы идем, — сказал он.

Они шли, взявшись за руки, а Кэл, сидя на корточках возле огня, смотрел на них своими маленькими, злыми глазами и чуть заметно улыбался.

— Хочешь кофе, мальчик? Вам с девочкой лучше бы выпить кофе. Скорее согреетесь.

Когда Бетти Сью начала прихлебывать горячий кофе, время от времени протягивая кружку Харди, Кэл поинтересовался:

— Так как же насчет того человека, что носил эту куртку, мальчик? Где он?

— По правде сказать, я не знаю.

— Ты не знаешь, когда он вернется?

— Нет, сэр.

— Теперь смотри, мальчик, — начал раздражаться Кэл. — Не вздумай мне лгать! Эту куртку совсем недавно надевали.

— Мы в ней спали, сэр. Мы ее сюда принесли.

— И горазд же ты врать! Раньше у вас не было куртки.

— Нет, сэр. Мы ее нашли.

— Нашли? — Кэл взглянул на Харди с подозрением. — Где?

— Там, позади. Во время бурана мы спрятались в землянке. Куртка была там. Еще были котелок и сковородка.

Кэл обдумал этот ответ и решил, что такое могло случиться. Пит Шиффлин был человеком себе на уме, и пещера вряд ли могла показаться ему подходящим для жилья местом.

— Вы не видели этого человека? Шиффлина?

— Мы никого не видели. Куртка насквозь пропылилась и висела в закутке вроде шкафчика. В этой землянке давно никого не было. Наверное, тот человек или ушел, или заболел. Или его схватили индейцы.

— Почему ты так считаешь?

— Да там никого не было. Куртка была спрятана; по-моему, ее убрали в такое время, когда носить ее не было нужды. И не похоже, чтобы он куда-то перебрался, потому что в землянке осталось слишком много снаряжения.

Поразмыслив, Кэл согласился и с этим.

— Ты и впрямь неглупый мальчик, — сказал он, снова наполняя их кружку. — Ну, вот что. Если Джуд вернется, вы ничего не должны ему говорить, слышишь?

— Не буду, если вы мне хоть немного объясните, что вы ищете.

Кэл усмехнулся; казалось, он чем-то доволен.

— Хорошо, мальчик. Как ты думаешь, что было у Шиффлина?

— Золото или меха, — сказал Харди. — И вряд ли это были меха. Я не видел там ни капканов, ни склада пушнины. Скорее всего золото.

Кэл изучал его, заинтересовавшись вопреки собственному желанию. Он был проницательным человеком, исполненным ненависти ко всему и всем, кто стоял ему поперек дороги, но ценившим ум и обнаружившим это качество в Харди. Жаль его убивать. Если бы не та малютка…

— Ты видел это золото? — спросил он.

— Нет, сэр, но полагаю, его можно найти. Вряд ли он много разъезжал, ведь его могли увидеть индейцы. Чем больше бы он двигался, тем больше следов оставлял. Поэтому золото, наверное, где-то рядом с землянкой.

— Правильно думаешь, мальчик. Есть другие соображения?

— Да, сэр. Думаю, этот человек вышел и был ранен или убит. Я не нашел там ни лопаты, ни кирки, ни даже топора. Наверное, они были у него с собой, когда его ранили или убили… Или он оставил их там, где копал. Он не стал бы таскать их каждый день взад и вперед, ведь ему нужно было еще носить винтовку на случай нападения индейцев.

Кэл обдумывал все это, пока Харди придвинулся поближе к огню. «Дерринджер» по-прежнему был в кармане. Если Кэл попробует сделать что-нибудь с Бетти Сью, он застрелит его.

Все это время мысли Харди были заняты побегом. Если бы им это удалось, он хотел прихватить с собой куртку и что-нибудь из еды.

У огня было хорошо, но Харди не нравилось, как улыбается Кэл. Харди говорил мало, стараясь выиграть время.

Он и раньше встречал жадных людей, видел, как торговался с ними отец; глаза у них были тогда точь-в-точь такими, как сейчас у Кэла. Но он подмечал и еще кое-что, пугавшее и наводившее на мысль, что им остается или сбежать, или оказаться убитыми.

— Не спешите, малыши, — спокойно проговорил Кэл. — Сдается, у нас есть шанс разбогатеть, только молчите, когда вернется Джуд. Этот Джуд — очень плохой человек и не любит детей.

Несколько минут Кэл задумчиво курил, затем произнес с нарочитой небрежностью:

— Как ты думаешь, твоя лошадь где-нибудь поблизости?

— Может быть. Думаю, далеко она не ушла.

— Предположим, ты позовешь ее, и она тебя услышит… Она придет?

— Наверное, да.

— Теперь, предположим, ты взойдешь на тот холмик. Просто подымешься туда и позовешь разок-другой. Я бы даже сказал, раз восемь или девять. С перерывами. А я тем временем подержу твою сестренку здесь, при себе… чтобы быть уверенным, что ты вернешься.

— Только не сделайте ей больно.

— Что ты, мальчик, что это за разговоры? Ведь мы с тобой теперь партнеры, верно? К тому же ты знаешь, где землянка Шиффлина, а я нет. Так что я вовсе не хочу, чтобы ты на меня обижался. Теперь отправляйся и зови.

Харди медленно отошел и начал неохотно взбираться на холм. Отсюда до Кэла было меньше семидесяти шагов — для винтовки не расстояние. Да и Бетти Сью оставалась с этим типом.

Взбираясь по склону, Харди пытался найти выход из положения, но в голову ничего не приходило. Он снова замерз, был голоден и устал. Он чувствовал себя слабее, чем когда-либо до сих пор. Но хуже всего — он не знал, что делать, и чувствовал себя совершенно одиноким. Он даже немного поплакал.

Остановившись на вершине, мальчик посмотрел назад. Кэл сидел с винтовкой в руках, а Бетти Сью притулилась у огня в таком месте, чтобы он мог видеть ее, не спуская глаз с Харди.

Верхушка холма была голой. Чуть подальше росли невысокие деревца, кустарники, между которыми были разбросаны валуны, потом лес становился гуще.

— Ред! Ред! — позвал он и, дождавшись, когда смолкнет эхо, повторил: — Ред! Ред! Сюда!

В чистом зимнем воздухе его тонкий голосок разносился достаточно далеко. Харди подождал, глядя на склоны хребта Уинд-Ривер, возвышавшиеся всего в нескольких милях к северу. Затем позвал еще раз.

Скотт Коллинз повернул лошадь и направил ее вниз с крутого берега Бивер-Крик. Билл Сквайрс и Фрэнк Дэрроу присоединились к нему. Они потеряли всякую надежду отыскать источник замеченного Скоттом дыма. Хотя от костра их отделяло всего несколько сот ярдов, но ветер относил запах к северу, прочь от них.

Скотт повернулся в седле.

— Черт возьми, Билл, я…

Он смолк на полуслове. До них донесся слабый, но не очень далекий зов:

— Ред! Ред! Сюда!

Глава 15

Коллинз открыл было рот, чтобы закричать, но жесткая рука ухватила его за плечо.

— Скотт! — хрипло шепнул Сквайрс. — Ш-ш-ш! Смотри!

В полумиле от них ехали по противоположному склону трое индейцев. Потом показался еще один. И еще.

— Нам лучше побыстрее спуститься туда, — сказал Дэрроу. — Они тоже слышали мальчика. И держу пари, они ближе к нему.

Крутой склон был усеян огромными валунами, порос кустарником и чахлыми деревцами. Всадники быстро ехали по краю, высматривая подходящий спуск. Теперь впереди находился Сквайрс, и раньше бывавший в этих местах. Вскоре им удалось найти подходящее место — спуск здесь был крутой, но лошади могли его одолеть.

С холмика, откуда Харди звал жеребца, был виден противоположный склон Бивер-Крик, и мальчик заметил индейца на мгновение раньше Сквайрса. Он повернулся и помчался вниз к лагерю.

Кэл вскочил и сердито произнес:

— Сейчас же отправляйся обратно и зови лошадь! Черт тебя побери, если ты… — Он не закончил и направил револьвер на Бетти Сью.

— Послушайте-ка, мистер! — встал перед ним Харди. — Сюда едут индейцы!

— Врешь! — сказал Кэл, но сразу насторожился. Мальчик не походил на вруна и явно был насмерть перепуган. — Сколько ты их видел?

— Пять или шесть… Может быть, больше. Я не стал ждать. Там был тот индеец, который преследовал нас. И я видел след травуа… Он мог набрать себе помощников…

Кэл злобно выругался. Улизнуть не было ни малейшей возможности. Куда, во имя Господа, девался Джуд?

— Пошли, мальчик. Нам нужно затаиться и лежать тихонько.

Кэл вернулся в пещеру и осмотрелся. Могло быть и хуже. Частично пещера была защищена стенкой из камней, да еще был тот угол, где прятались дети. Мог помочь и факт отсутствия лошади. Может быть, выяснив это, индейцы оставят их в покое.

— Забирайтесь за эти камни в углу, — приказал Кэл детям. — И не высовывайтесь.

Кэл собрал все свое снаряжение за стенкой и сам присел там на корточки. У него оставался небольшой запас провизии и сотня патронов. Пространство перед пещерой хорошо простреливалось, но, если индейцы окажутся достаточно хитры и начнут стрелять в заднюю стену, с ним будет покончено: рикошетирующие пули превратят его в рубленый бифштекс; Кэлу случалось видеть, как это происходит. К счастью, большинству индейцев недостает умения владеть огнестрельным оружием. Да что там — и большинству белых такое не пришло бы в голову.

Из-за кучи камней, где они с Бетти Сью лежали, прижавшись друг к другу, Харди видел очень мало. Там было довольно темно, и мальчик подумал, что индейцы могут их и не заметить.

— Не бойся, — шепнул он Бетти Сью, — все будет хорошо.

— Поскорей бы пришел твой папа!

— Вот увидишь, придет. Спорю, он уже в пути.

Но разве отец найдет их, если они так хорошо спрятались? А может быть, он все еще ждет в форте Бриджер? Ведь караван еще не мог добраться туда — даже если бы с ним ничего не приключилось в пути. Впрочем, караван мог бы уже и успеть в форт Бриджер — Харди потерял счет времени.

Мальчик чувствовал, как дрожит Бетти Сью. Харди не знал, поняла ли она, что ее родители погибли. В последнее время она совсем о них не говорила. Харди тоже не упоминал о них, не желая бередить ее воспоминания. Раньше или позже она обо всем узнает, но Харди надеялся, что этого не случится до тех пор, пока они не окажутся в тепле и безопасности под присмотром его отца.

Бетти Сью очень исхудала, а в глазах у нее постоянно стоял испуг. Наверное, он и сам являл собой не лучшее зрелище — руки стали тонкими, ребра торчали.

— Ни звука, — прошептал им Кэл.

Харди видел, как лежал Кэл — винтовка наготове, а на камне под рукой выложен двойной ряд патронов. Ружье у него было хорошее — пистонный карабин Дженкса, заряжающийся с казенной части.

Долгое время до них не доносилось ни звука, и дыхание Харди почти выровнялось. Он начал даже надеяться, что Бетти Сью заснет. Однако глаза девочки оставались широко открытыми — она прислушивалась, как и Харди.

Внезапно Харди вспомнил мертвецов в разгромленном караване. Как они были неподвижны! В каком беспорядке лежали и как страшно выглядели! Он задрожал и почувствовал, как перехватило дыхание. Бетти Сью тронула его за руку.

— Тебе холодно, Харди? Ты трясешься.

Положив голову на камень, он старался унять дрожь.

— Да, холодно. Хорошо бы оказаться поближе к огню.

Очень медленно Кэл поднял ствол винтовки. Взглядом проследив ее направление, Харди не заметил даже легчайшего шевеления листьев.

Все было тихо. Ничто не нарушало утреннего спокойствия. Воздух был неподвижен… И как было холодно!

Вдруг дикие вопли разорвали мирную тишину. Из кустов вылетел человек. Он упал на колени, и на миг Харди показалось, что человек сейчас поднимется и пойдет. Но он медленно повалился вперед, а потом упал на бок.

Это был Джуд.

Харди услышал безобразное угрожающее рычание, вырвавшееся у Кэла. Потом снова наступила полная тишина, которую нарушили через несколько минут издевательские вопли, донесшиеся из леса, — это индейцы пытались спровоцировать Кэла открыть огонь. Внезапно из-за деревьев вырвался всадник и промчался мимо пещеры. Проносясь перед навесом, он выпустил стрелу, которая ударилась в защитную стенку. Кэл не стрелял.

Несколько минут спустя другой всадник появился с другой стороны. Он свесился с лошади, прикрываясь телом животного, и выпустил еще одну стрелу. Кэл не отвечал. Но когда лошадь повернула вверх по склону, к деревьям, и спина индейца на мгновение открылась, он выстрелил.

Харди видел, как дернулся индеец, продолжавший, однако, цепляться за лошадь, когда она скрылась за деревьями. Прозвучал ответный залп, пули защелкали по камням, а бухающий гром выстрелов отразился от скалы и унесся в лес. Одна из пуль ударила в камень перед самым лицом Харди, разбрызгав во все стороны жалящие осколки. Бетти Сью прижалась к мальчику и захныкала.

— Все в порядке, — сказал ей Харди. — К нам сюда эти дурацкие пули не залетят.

Он сказал это, только чтобы успокоить девочку, поскольку понимал опасность, которую представляли для них рикошетирующие пули; это было так же страшно, как находиться непосредственно на линии огня.

При всей своей злобности Кэл был отнюдь не глуп. Он не тратил даром ни единого выстрела, посылая пули только наверняка. На крайний случай у него был еще револьвер.

После первого залпа индейцев настала тишина. Кэл поглядывал по сторонам, опасаясь атаки с флангов. Было заметно, что он испуган, и для этого страха у него хватало причин. Перед ним лежал на снегу мертвый Джуд; сам он дрался в одиночку; у него даже не было лошади. Если он хотел выбраться из этой переделки живым, ему приходилось рассчитывать лишь на собственные силы.

Харди понимал, что в темноте пещеры индейцам не разглядеть его лица, и потому чуть-чуть высунулся из-за камня, стараясь выяснить, нет ли хоть какой-нибудь возможности проскользнуть в заросли, оставшись незамеченными. Хуже всего было то, что он понятия не имел, где находятся индейцы.

Он догадывался, чего боится Кэл. Если индейцы бросятся на него сразу с нескольких сторон, то он может убить одного, даже двух или трех, но в конечном счете его неизбежно одолеют. Если первого Кэл уложит выстрелом из винтовки, то перезарядить ружье ему уже не хватит времени; дальше придется стрелять только из револьвера. А учитывая, что индейцам нужно пробежать по открытому пространству лишь несколько ярдов, Кэлу понадобится удача, чтобы подстрелить за это время хоть одного.

Сердце Харди тяжело бухало в груди. Он перестал выглядывать и закрыл лицо руками, чтобы не видеть происходящего. Он лихорадочно думал. Но что он мог сделать? Все, что мог, он уже сделал, — и этого оказалось недостаточно.

И тут ему вспомнилось кое-что из услышанных в караване разговоров. Некоторые утверждали, что индейцы рвутся нанести удар уже сраженному врагу, потому что это приносит удачу. Если Кэл будет убит, не кинутся ли они на него толпой, чтобы ударить тело? Не появится ли в этот момент шанс? Или лучше затаиться, надеясь, что индейцы их не найдут?

Молчание и ожидание все продолжались и продолжались. Харди снова выглянул, высматривая хоть какое-нибудь движение в кустарнике, но ничего не было видно. Лишь невысокий хвойный молодняк, выросший после давнишнего лесного пожара; большинство деревец едва достигало трех-четырех футов. За ними росли кусты, а дальше начинался лес. Харди показалось, что слева, где Деревья росли погуще, он заметил какое-то движение.

Мальчик пригляделся попристальнее. Что-то шевельнулось там опять — что-то большое, цвета тусклой меди… Да это же Ред!

В утреннем свете масть коня казалась чуть более тусклой. Ах да, у него начала отрастать зимняя шерсть. Но Ред был тут, рядом!

Возбуждение волной накатило на Харди. Он чуть не встал, стремясь поскорее броситься к Реду и обнять его. На какой-то миг он напрочь забыл, что могут сделать с ним индейцы, если он выскочит из пещеры. Однако, уже открыв рот, чтобы позвать, Харди все же остановился. Индейцы ни за что не упустят такую лошадь. А их убьют.

Но как бы то ни было, уже сам вид лошади, сознание, что Ред здесь, близко, вселяли в него надежду. Он не представлял себе, как это можно сделать, но должен же быть какой-то способ добраться до Биг Реда! А им бы только оказаться на спине жеребца — и тогда их уже никто не догонит!

— Мальчик, — проговорил Кэл так тихо, что только Харди и мог его услышать. — Это ваша лошадь вот там, в кустах. Позови ее.

— Нет.

— Мальчик. — Кэл говорил совершенно спокойно. — Эти индейцы не станут убивать такого малыша, как ты. А мне нужен шанс спастись. Позови жеребца, или я убью вас.

В этот момент Харди думал только об одном: Биг Ред — в руках такого человека? Биг Ред, всегда доверявший Харди, любивший его…

— Нет, — сказал он, — этого я не сделаю.

— Даю тебе еще шанс, — сказал Кэл; тонкая нить разума, натянутая между спокойствием и безумной яростью, почти уже порвалась. — Последний шанс, мальчик. Девочку я убью первой.

Он полуобернулся, слегка перекатываясь на плечо, доставая револьвер.

— У тебя чертовски мало времени, мальчик, а у девочки его нет совсем. Теперь зови его. Я его видел, так что зови.

В тишине громко щелкнул взведенный Кэлом курок.

Глава 16

Харди был уверен, что Кэл убьет их, однако паники почему-то не испытывал. Голод и холод, постоянный страх, ночи волнений и дни борьбы породили в нем какую-то силу, ощущавшуюся даже сейчас, когда он так устал и ослаб. Харди понимал: чтобы выстрелить, Кэлу придется сменить позицию… Или ждать, пока уйдут индейцы — если они когда-нибудь уйдут.

— Мистер, — негромко, но отчетливо проговорил Харди. — Попробуйте поднять голову, чтобы выстрелить в меня, и один из этих индейцев тут же вас уложит.

— Мальчик, — льстивым голосом сказал Кэл. — Позови лошадь. Мы сможем уехать на ней все…

Вот это уже была явная ложь. Если Ред подойдет близко, один человек еще может ухитриться вскочить на него и ускакать… Хотя шансов на успех и немного. Но трое? А время, пока они заберутся? Это было совершенно невероятно, и Кэл это прекрасно понимал. Кэл жаждал заполучить Биг Реда себе. Если он сумеет вскочить в седло и умчаться — жеребец достанется ему. А Кэл был человеком подлым и жестоким.

— Нет.

— Мальчик; — Голос Кэла дрожал от ярости. — Говорю тебе, я убью…

Два выстрела почти слились в один. Поворачиваясь, Кэл чуть высунул за камни один сапог — и две пули разом взметнули фонтанчики песка. Первая прошла мимо, вторая же оторвала от сапога каблук.

Кэл судорожно подтянул ногу и яростно выругался. Он повернулся, послал пулю в кусты и сразу же принялся перезаряжать винтовку. Из зарослей прозвучали ответные выстрелы.

Харди почти боялся смотреть в сторону Биг Реда; сколько еще понадобится времени, чтобы индейцы тоже заметили жеребца?

— Будь наготове, Бетти Сью, — шепнул он. — Может быть, нам придется бежать по-настоящему быстро… И в любой момент.

— Хорошо.

Пространство между каменными сводом и полом в том месте, где прятались Харди и Бетти Сью едва достигало четырех футов. В остальных местах, вдоль скалы, свод отстоял от земли футов на шесть, на семь. Камни, лежавшие сейчас беспорядочной кучей, когда-то образовывали стенку, закрывавшую углубление, которое могло быть складом зерна или просто спальной нишей.

Глядя туда, где скрывался в кустах Биг Ред, Харди с ужасом думал об открытой полосе, отделявшей пещеру от леса. Может, они и смогли бы добежать до деревьев незамеченными, но это было маловероятно. Не выпуская руки Бетти Сью, он понемногу подвигался к лазу, через который они сюда забрались, оставаясь, однако, надежно защищенными каменной грудой от посторонних глаз и случайных пуль.

Со стороны индейцев раздался еще один выстрел. Очевидно, они не решались пока на открытую атаку. Бой означал непременную смерть хоть одного воина, а никому из них не хотелось идти на верную гибель. Совершить смелый подвиг, о котором можно будет потом распевать зимой в вигваме, — это одно; здесь же предстояло совсем иное.

Ашаваки понимал, что смерть этого бледнолицего была лишь вопросом времени. Он посоветовал соплеменникам проявить терпение.

Однако Ашаваки беспокоило и раздражало то обстоятельство, что нигде поблизости не было видно гнедого жеребца, которого он так хотел заполучить. Пока что они захватили двух лошадей и сняли один скальп. Им достались винтовка, револьвер, немного одежды и кое-какие мелочи. Таким образом, считать набег безуспешным не приходилось, но для Ашаваки он останется неудачей, если не удастся захватить гнедого жеребца.

Кэл снова заговорил:

— У тебя еще есть шанс, мальчик. Говорю тебе: зови эту лошадь, или я застрелю вас обоих!

Харди не ответил. Он только что заметил индейца, появившегося из кустов и подкрадывающегося все ближе. Сейчас Кэл увидит этого индейца, выстрелит, и все будут смотреть…

Индеец находился справа от Кэла и готовился к прыжку. Он вскочил и с ножом в руке рванулся вперед.

Кэл мгновенно повернулся и выстрелил, а Харди в тот же миг схватил за руку Бетти Сью, и они помчались к зарослям.

Пуля Кэла попала индейцу прямо в грудь; звук винтовочного выстрела еще висел в воздухе, когда Кэл развернулся с револьвером в руке и выстрелил в направлении зарослей. И тут он увидел детей.

С хриплым криком он повернулся, чтобы выстрелить в них, но в это мгновение в лесу грянул целый залп выстрелов. Кэл застыл, вслушиваясь; стреляли не в него.

Из лесу вырвался индеец; пригибаясь к шее коня, он промчался через открытое пространство и исчез, прежде чем Кэл успел что-либо предпринять. Следом за ним выехали еще несколько индейцев — одни стреляли в него, другие назад, в лес, в невидимого врага. Кэл успел выстрелить в ответ только раз, да и то мимо. Через секунду индейцы исчезли без следа. Грохот выстрелов стих, В тишине висел едкий запах сгоревшего пороха.

— Ред!

Услышав призывный крик мальчика, Кэл резко повернулся. Жеребец выпрыгнул из кустов, тихо заржал и быстро подошел к Харди, который ожидал его, держа за руку Бетти Сью.

Безумная ярость вырвалась теперь наружу. Кэл горел жаждой убивать.

— Приведи сюда лошадь, мальчик! — Револьвер в его руке был вскинут, готовый к выстрелу.

Харди повернулся кругом и жестко выпрямился.

— Оставь нас в покое! — сказал он. — И оставь в покое Реда!

Кэл уже прицеливался, когда из-за деревьев вышел Скотт Коллинз.

Кэл опустился на колено под прикрытием камней и выстрелил. Но целился он уже не в детей, а в Скотта Коллинза.

Опущенный ствол винтовки Коллинза одним легким движением взмыл на уровень бедра. Вспышку пламени Кэл увидел в тот самый момент, когда нажимал на спусковой крючок. Он почувствовал удар пули в грудь, но начал вставать, чтобы выстрелить вторично. Вторая пуля впилась ему в горло. Револьвер выпал из пальцев Кэла, и он упал, ударился о камни, попытался пробормотать какое-то проклятье, приподняться, но упал снова и остался неподвижно лежать.

Харди во все глаза смотрел на отца.

— Папа? — Голос его дрожал. — Папа?

Скотт подошел к нему и опустился на одно колено.

— Харди… Харди, мальчик мой… — Голос его охрип и постепенно почти совсем пропал. Не в состоянии говорить он схватил и прижал к себе мальчика, глядя поверх его головы на Бетти Сью.

— Пошли, золотко, — сказал он и подхватил ее на руки.

В пятидесяти ярдах отсюда Билл Сквайрс остановился возле Фрэнка Дэрроу. Горец вытащил свой жевательный табак, в раздумье посмотрел на него, потом откусил маленький кусочек.

— Знаешь что, Фрэнк? — сказал он. — Признаться, я ведь не думал, что мы их найдем.

— Не думал? — усмехнулся Дэрроу. — А я, пожалуй, все время думал. Я считал, что если мальчик хоть отчасти пошел в отца, то он выживет.

Скотт Коллинз выпрямился.

— Пошли, — сказал он и подобрал поводья Биг Реда. — Забирайся, Харди. Нам пора двигаться.

Когда мальчик уселся в седло, Коллинз поднял к нему Бетти Сью.

— Папа, — сказал Харди, — там есть бизонья куртка. Мы унесли ее из землянки. Можем мы оставить ее себе, па?

— Она тебе понадобится. Нам предстоит долгая поездка.

Коллинз сходил за курткой, бросив по пути взгляд на Кэла. Теперь он вспомнил этого человека. Он видел его в Хенгтауне. Когда Скотт оказался в седле, Харди завернулся в бизонью куртку и попросил:

— Папа, ты бы повез Бетти Сью — ей это понравится.

— Мне тоже понравится, — заверил его Скотт Коллинз. — Честное слово.

Снег скрипел под копытами лошадей, а легкий ветерок гнал поземку. Снег оседал на одежде Кэла, на губах, на открытых глазах. Ветер дунул опять — и прибавил еще снега.

Харди съежился под бизоньей курткой — такой теплой и уютной. Где-то впереди был форт Бриджер, а позади ехал отец.

Фаллон

Глава 1

Макон Фаллон был чужаком в городе Семи Сосен.

За годы бурной жизни он неоднократно испытывал гостеприимство Запада на собственной шкуре.

И потому, когда его спутники надумали разнообразить местный пейзаж, подвесив Фаллона на веревке к дереву, он решил без лишних формальностей смыться.

Момент для этого был вполне подходящий. Его конвоиры, самонадеянные и уверенные в себе после нескольких стаканчиков виски, абсолютно не подозревали, что замышляет человек, которого они собирались вздернуть.

Когда они достигли прохода среди кустов, преграждавших дорогу, один из всадников немного отстал. Под Фаллоном была великолепная беговая лошадь, способная развернуться на площадке с десятицентовую монету.

Она рванулась в проход, будто понимая всю опасность, грозящую ее седоку, и понеслась бешеным галопом. Фаллону еще не встречалась ни одна лошадь, способная преследовать его вороную больше полумили. Она неслась, не сбавляя хода, оставив погоню далеко позади.

Побег удался, но, к несчастью, перед ним лежал только один путь — в безводную пустыню…

Ближайший источник находился в тридцати милях. Фаллон бывал там раньше. Путая следы, он направился к воде. Но после долгого пути, когда у вороной начали заплетаться ноги, Фаллон нашел там лишь опустевшее русло.

Где-то позади были разъяренные преследователи, может, они уже обнаружили его следы. У них полно запасов, и они могут долго обойтись без воды.

Насколько ему было известно, в ближайших семидесяти милях источников не было. Его одежда покрылась пылью и пропиталась потом. Фаллон спрыгнул на землю и, беседуя с лошадью, повел ее в поводу.

Фаллон понимал, что, если он лишится лошади в этом краю, его собственная смерть станет лишь вопросом времени.

То, что случилось с ним в Семи Соснах, невозможно было предугадать. Или это написано ему на роду? Во всяком случае, когда Макон Фаллон присоединился к игре в покер, он и не подозревал, что это приглашение к смерти.

У Фаллона было прекрасное настроение, дела шли отлично, и казалось, его ждет неплохое будущее.

У него были деньги, хорошая лошадь и время, чтобы спокойно идти на юг. Выигрыш или проигрыш — не имело для него значения, он сел играть в покер, чтобы провести вечер в незнакомом городе.

Игра началась совершенно безобидно. Он немного выиграл, немного проиграл… Приближалась ночь, а карта ему не шла. К полуночи перед Фаллоном лежало всего шесть долларов серебром и он собирался закончить игру, но судьба зло посмеялась над ним.

В картах для Фаллона не было никаких секретов: тасуя, он мог отложить нужную или сдать туза, знал все о крапленых картах и трюках официантов, подносящих вино и сэндвичи и одновременно подыгрывающих шулерам, — одним словом, Макон Фаллон был профессионалом, хотя обычно играл честно, лишь изредка прибегая к шулерству, чтобы наказать мошенника.

В тот вечер его совсем не интересовал выигрыш. Неожиданно к нему пришло два туза, затем еще два, потом две дамы, ставка была недурна, и он взял ее.

В следующей партии к нему пришли пара вальтов, две семерки, затем и третья. Ставка снова была высокой, и один из игроков по имени Коллинз, недобро глядя на Макона, процедил:

— Вам сегодня везет.

— Пора заканчивать, — сказал Фаллон, зевнув, — завтра мне предстоит долгая дорога.

Коллинз пристально посмотрел на него.

— Вы выиграли немалую часть наших денег, дайте нам шанс отыграться.

— Хорошо, еще две партии, — согласился Фаллон, — я смертельно устал.

Инстинкт подсказывал ему, что лучше убраться по-хорошему. Но судьба гнула свое. Две четверки — похоже, теперь он проиграет.

Макон немного повысил ставку. Затем открыл еще две карты — снова две четверки.

Итого четыре…

Заметив его смущение, игроки неправильно истолковали причину. Они быстро повысили ставки. Макон Фаллон не был дураком и не упустил удачу.

Кроме того, он вспомнил одно стихотворение примерно такого содержания:

Если с тобой играет молодой и неопытный

На золото и серебро -

Выигрывай его деньги, сынок, и благодари Аллаха.

Неопытному суждено проиграть.

К несчастью, в следующей партии к нему пришло четыре шестерки, и Коллинз вновь проиграл.

Коллинз стал жульничать, и Фаллону пришлось вытащить на свет из кармана рубашки два припрятанных туза.

Дуэль состоялась по правилам чести, но убитый Коллинз был известным в городе человеком, к тому же никому из проигравших не хотелось, чтобы столько денег уплыло неизвестно куда.

Самозваный совет в два счета приговорил Фаллона к виселице и в полном составе отправился обмывать свое решение, радуясь хоть какому-то событию в городе. Макона Фаллона посадили на лошадь и повезли к выбранному в качестве виселицы дереву. Конвоиры, пропустив немало виски, забыли обыскать седельную сумку, в которой в чехле лежал винчестер.

Фаллон не терял времени даром, хотя руки его были связаны сзади и проехать ему предстояло не больше полумили: оказавшись в седле, он тотчас принялся теребить узел веревки, стягивающей его запястья.

В прошлом его уже приговаривали к виселице, и все это было ему знакомо, хотя нельзя сказать, что участие в подобных церемониях в рели приговоренного доставляет человеку большое удовольствие.

И в этот раз ему не суждено было умереть. С этими мыслями Фаллон проехал еще десять миль. Солнце нещадно палило, пыль засыпала глаза.

Он мог бы переждать в тени до наступления сумерек, но где-то позади мчались его преследователи, и Фаллон пришпоривал вороную. Проехав еще около трех миль, он увидел фургоны. Это был не мираж: два крытых фургона с шестью быками в каждой упряжке, две оседланные лошади, корова и полдюжины людей. Один из фургонов завалился набок — похоже, у него полетело колесо. Быки и лошади были измождены, люди выглядели утомленными.

Торопливо, пока его не заметили, Фаллон отряхнул пыль с одежды, подтянул ремень и направил лошадь прямиком к фургонам.

Он хотел произвести впечатление человека, сильного духом, способного вести за собой. Если человек выглядит жалко, ему не стать лидером. А Фаллону необходимо подчинить этих людей себе и продолжать путь с ними.

Все его деньги, кроме нескольких долларов, остались в Семи Соснах. Теперь ему требовались не только деньги, но и отдых.

Эти люди могли ему помочь. Неужели Бог услышал его?

Фаллон был циником, но каждый циник в душе сентиментален. Каким бы он сам себя ни считал, Макон Фаллон был джентльменом в лучшем смысле этого слова.

В целях безопасности он избегал совершать необдуманные поступки, всегда держал себя в руках, но при необходимости действовал быстро и решительно.

Ему показалось, что люди эти простаки, и он без труда склонит их на свою сторону.

Помимо бойкого языка и умения внушать доверие, Фаллон имел еще два достоинства: наблюдательность и прекрасную память. Его мозг переполняла информация, правда не всегда полезная.

Он давно понял, что, хотя у всех людей есть глаза, далеко не все умеют смотреть. Даже если они смотрят внимательно, то не способны осознать, что видят. Когда они гуляют по лесу, то замечают только деревья, в лучшем случае едва различают их.

Но Макон Фаллон видел гораздо больше: следы когтей медведя, который драл кору, стоя на задних лапах; тропинку, где пробежал олень; следы насекомых, точивших деревья.

Итак, подъезжая к лагерю, Макон разглядел не только людей у фургонов, но и заметил неподалеку от них выцветшую и блеклую табличку в кустах: «Буел-Блафф».

Буел-Блафф?

Вздрогнув, он присмотрелся к надписи, и его изобретательное воображение заработало. Если его план сработает, через несколько недель, максимум через несколько месяцев, он приедет в Калифорнию, сбив с толку любых преследователей.

Макон по-прежнему держался в седле прямо и щеголевато, чуть сдвинув набок шляпу; на душе у него скребли кошки. Он чувствовал себя пастухом, который должен остричь ягнят, но не уверен, есть ли у них шерсть.

Усталость улетучилась, беспокойство спало, он забыл о жаре, о своем пересохшем горле и потрескавшихся губах: у него появилась возможность помочь себе.

Однако его немного беспокоило, не покажется ли он покрытым пылью Дон-Кихотом… Даже если и так, по крайней мере, его вороная лошадь не похожа на Росинанта. Без сомнений, в данный момент он находился в худшем положении по сравнению с этими людьми, но, возможно, он закаленнее и опытнее.

У фургонов Фаллон рассмотрел двоих мужчин, двух женщин, юношей не старше девятнадцати лет, двух молоденьких девушек и маленьких детей.

Приподняв шляпу, как умел только он один, Фаллон любезно спросил:

— Могу чем-нибудь помочь?

— Колесо сломалось, — ответил мужчина лет сорока пяти с рыжеватыми волосами и широким лицом. — Мы и сами бы справились, но не захватили инструменты.

Макон Фаллон неторопливо слез с лошади, чтобы не вызвать каких-либо подозрений. Вид раздувшегося бурдюка с водой, висевшего на борту фургона, и запах жареного мяса развеяли всякие сомнения — он не собирался отсюда уезжать. Но ому следовало сохранять беззаботный вид состоятельного человека: любая ошибка могла испортить весь его план.

— Вы направляетесь на прииски?

На лице рыжего появилось беспокойство.

— Хотели побыстрее добраться, но теперь придется бросить фургон и пойти пешком. Боюсь, что нам это не по силам с женщинами и детьми. — Он махнул рукой в сторону сверкающей на солнце пустыни.

В этих людях заключалось спасение Фаллона, если он сумеет направить их мысли в нужное русло. Ему очень хотелось пить, а желудок начинал нетерпеливо урчать от запаха мяса.

— Это точно. — Он кивнул в сторону выжженной земли. — Там человек без лошади и воды… продержится максимум пару дней, и то если он достаточно силен и вынослив.

Фаллон окинул взглядом одну из девушек… и быстро отвел глаза. Для любопытства время было неподходящее.

Обычно он избегал нечестных игр с такого рода людьми, простыми и порядочными, но сейчас не было другого выхода. К тому же он не собирался вредить им, они должны были просто послужить ему прикрытием.

Да и был ли у них самих выбор? Куда им идти? Мужчины могли бы рискнуть пересечь пустыню, но женщинам и детям это не удастся.

Фаллон дружески улыбнулся.

— Поверьте, вам повезло больше, чем вы можете себе представить. Это колесо сломалось в самом подходящем месте. Вам не нужно ехать дальше.

Он повернулся к бочонку с водой.

— Разрешите?

Набрав кружку воды, Фаллон перелил ее в шляпу и напоил свою лошадь. Сам сделал лишь маленький глоток, который приятно освежил его тело.

Внезапно взгляд его упал на гнедую лошадь, привязанную к фургону, — казалось, он что-то задумал.

— Вы когда-нибудь слышали о городе Красная Лошадь?

Макон подошел поближе к костру, где жарилось мясо: ему по-прежнему хотелось пить.

— Красная Лошадь, — продолжал он, — это городок в горном ущелье. Говорят, там богатейшие прииски.

Он остановился… Неужели никто не предложит ему чашку кофе?

— Мой дядя Джо, Боже, храни его душу, был одним из старателей, богатейшим владельцем огромного запаса золота. Но пришли пайюты… неожиданно ночью… и всех вырезали.

Фаллон обвел взглядом слушателей, снова подошел к бочонку и наполнил кружку водой. Все жадно слушали, не сводя с него глаз, кроме одной девушки, которая смотрела холодно и надменно.

Он поднес кружку к губам и вновь почувствовал живительную влагу.

— Про этот городок и золото давно забыли. Слишком недолго он просуществовал, чтобы запомниться, а те, кто знал его достаточно хорошо, погибли. Жилища в городке опустели. — Фаллон снова глотнул воды. — Но есть одна вещь, которая не позволит забыть Красную Лошадь окончательно.

Итак, он смог заинтриговать их. Они забыли о своих бедах, забыли, куда направлялись; было уже совсем не важно, что еще он им расскажет…

— Мой дядя, — сказал Фаллон, — написал письмо. — Он положил руку на грудь. — Оно у меня… здесь.

— Было интересно послушать вас, мистер, — перебила его та самая девушка с Ироничным взглядом. — Но какое это имеет к нам отношение?

В голове у Фаллона план созрел лишь в общих чертах, кое-что стоило еще тщательно обдумать, и ему нужно было выиграть время.

— Мне кажется, пахнет кофе? И мясом? — Было бесполезно дальше ждать приглашения. — Может, мы все обсудим за ужином?

Фаллон понял, что с этих ягнят много не настрижешь, у них самих почти ничего не было: припасы, кое-какой инструмент, оружие, лошади и фургоны; в одном из фургонов он, правда, приметил несколько мешков, чем-то туго набитых, но вряд ли у них водились деньги.

Без сомнения, те, что помоложе, уже мечтали о богатствах золотоносного прииска. Старшие, похоже, не очень-то доверяли его словам. Постигшее их несчастье не давало им покоя, и они не хотели рисковать, опасаясь больших неприятностей.

Можно пережить потери и нищету, но теперь они боялись смерти, не надеясь, что им удастся воспользоваться богатствами прииска.

Фаллон видел, что люди находятся в отчаянном положении.

Жара, пыль и постигшая неудача выбили их из колеи. Они не знали, что делать. Животные отощали, вода в бочке высыхала, ее было недостаточно, чтобы одолеть лежащую перед ними пустыню.

У них не было сил идти дальше, к своей цели, — и Фаллон выдумал Красную Лошадь. Теперь перед ними замаячила смутная надежда.

Имело ли название какое-нибудь значение? Возможно, город, названный иначе, не ввел бы их в заблуждение.

Да, он вселял в них надежду, хотя и прибегал для этого к обману. Фаллон дурачил их, но эти люди были необходимы ему; если все удастся, он спокойно доберется до Сан-Франциско.

Увлекаясь, Макон становился все более красноречив. Они могут продолжать свой путь, если хотят. Дорога открыта. Но для такого путешествия их животные слишком слабы, а фургоны тяжело нагружены. До ближайшей воды не меньше пятидесяти миль, но если они мечтают разбогатеть, им лучше остаться.

Стараясь убедить их, он между делом ел, пил и снова ел.

Фаллон приукрашивал свой рассказ новыми деталями, которых не было в его плане.

Из внутреннего кармана он достал конверт и показал им какой-то документ с печатью.

— Красная Лошадь, — заявил он, — принадлежит мне, но вот уже много лет этот городок заброшен. Он находится у дороги, и с приходом весны там можно сколотить неплохое состояние. Мимо будут проезжать люди. Чтобы пополнить запасы провизии, они заплатят немалые деньги. Тот, кто захочет поехать со мной в Красную Лошадь, подпишет договор. Мы приведем в порядок городок и откроем дело. Вы сможете торговать там чем угодно.

— У меня есть кое-что, — неожиданно сказал один из мужчин. — Я собирался открыть лавку в Калифорнии.

— Отлично! Мы продадим ваш товар за… — Он чуть не сказал «за баснословную цену», но вовремя остановился, вспомнив, что лавочники не любят заранее загадывать — Вы в любой момент сможете расторгнуть соглашение и оставить меня, но поверьте, вряд ли вы добьетесь больших успехов в Калифорнии. Золото достается лишь тем, кто настойчиво ищет его. Я возьму всего тридцать процентов ваших доходов.

— Смешно! — выпалила девушка с надменным взглядом. -Мы продадим свой товар, а вы получите за это тридцать процентов! Мы можем поехать на Запад, открыть там лавку и получить все!

Фаллон улыбнулся, разглядывая ее хрупкую фигурку. В этот момент ему искренне хотелось, чтобы она действительно находилась где-нибудь в Калифорнии или там, откуда они приехали. Где угодно, только не здесь.

— Конечно. Поезжайте, — сказал он. — Тогда я вам не нужен.

Он развернулся и пошел к своей лошади, по дороге наполнив шляпу водой из бочонка. Макон не волновался, он знал, что выбора у них нет.

Напоив лошадь, он отряхнул пыль с одежды и проверил свой винчестер.

На его запястьях еще сохранились следы от веревок, и он старался прикрыть их манжетами.

Из седельной сумки Макон достал кольт 44-го калибра и заткнул его за пояс. Его счастье, что палачи перепились и даже не обыскали сумку.

Все это время он размышлял о превратностях судьбы. Никогда раньше Макон не вспоминал о Буел-Блаффе, пока не заметил эту выцветшую табличку в кустах. Он знал эти места, но и не предполагал, что находится в окрестностях этого города. Когда-то он был одним их тех, кто искал там золото. Конечно, город могли сжечь, но хоть что-то должно уцелеть. Кажется, там была вода.

Городок надежно укрыт в горах, его непросто отыскать. Едва ли кто из прежних старателей вернулся туда.

Он возродит Буел-Блафф!

Фаллон прикидывал, есть ли у этих людей желание остаться здесь. Со своими перегруженными фургонами им никогда не пересечь пустыню. Быки уже не так выносливы, как вначале. Один или даже два вскоре падут, а оставшимся не под силу волочь все их добро, и они погибнут один за другим. В конце концов остановка хотя бы даст возможность животным отдохнуть и набраться сил.

Он не собирался обманывать этих людей, по крайней мере, так, чтобы это им дорого обошлось. Фаллон предоставлял шанс, который мог спасти их от гибели. Он слышал их спор: девушка протестовала. Почему бы ей не закрыть свой прелестный ротик? Через несколько минут к нему подошел рыжий мужчина и протянул руку.

— Мое имя Блайн. Это Том Дамон. А там есть золото? В

Красной Лошади? Они были у него в руках.

— Мой дядя утверждал, что там богатейший прииск. — На самом деле все золото, которое когда-либо видел его дядя, было обручальное кольцо его жены. — Конечно, я ничего не обещаю. Сам я прежде никогда не бывал в этом городе.

Он задумался.

— Но по крайней мере там можно заняться торговлей.

Блайн нахмурился.

— Придется открыть салун. Хотя все эти пьянки мне не по душе.

— Предоставьте это мне. В городе будет порядок.

— Хорошо, — согласился Блайн. — Не очень удачнаясделка, но у нас нет выбора.

Сумеет ли он теперь отыскать дорогу? Фаллон знал, во что ливни превращают дороги в этом краю. По его предложению всех быков впрягли в один фургон. Шестнадцатилетнего Джими Блайна и девятнадцатилетнего Ала Дамона оставили сторожить второй. Когда они доберутся до Красной Лошади, то снимут колесо и вернутся за ними. Глядя на воспрявших духом людей, Макону Фаллону было все же неловко за сомнительность своих обещаний. Когда они немного отъехали, с ним поравнялась Джиния Блайн.

Она по-прежнему не доверяла ему.

— Мистер Фаллон, — сказала она, — это случайно не блеф?

Макон чувствовал, что провести эту девушку не так-то легко. Прямой взгляд ее холодных серых глаз смущал его.

Когда-то в Буел-Блаффе, переименованном им теперь в Красную Лошадь, по вине одного проходимца вспыхнула золотая лихорадка. Раньше, чем обман раскрылся, люди заполнили город, построили лавки, салун и отель. Деньги старателей текли в карманы мошенников, основавших Буел-Блафф.

Но золото на приисках так и не нашли: началось бегство. За несколько дней город опустел. Слух об этой афере докатился до Бостона, Нью-Йорка и даже Лондона.

Случилось это лет десять назад, с тех пор в городе больше никто не появлялся.

— Золото, — сказал он с вдохновением, — такая вещь, никогда не знаешь, где найдешь его. Говорят, там был богатый прииск, но после нападения индейцев-пайютов город опустел.

Последнее было правдой. Пайюты действительно напали на людей, задержавшихся в городе дольше других. Тогда погибло девять человек.

— Я не верю вам, мистер Фаллон, — сказала Джиния, — и если вы нас обманете, я заставлю вас заплатить за все.

Вокруг не было даже намека на дорогу. За десять лет ливни размыли все. Несколько раз Фаллон останавливался, пытаясь между камнями отыскать проезд для фургона.

Город лежал на вытянутой косе в милю длиной, окруженный с одной стороны рекой, с другой — горами и лесом. Разыскать его было не так просто.

Они ехали по бесплодной и унылой равнине; казалось, здесь никогда не ступала нога человека.

Неожиданно Джиния Блайн бросила поводья.

— Куда вы нас ведете? Мы проехали несколько миль — и ничего.

— Вы увидите город с вершины того холма, — спокойно заверил Фаллон.

Она молча продолжала ехать рядом. Добравшись до вершины, в долине, примерно в миле от них, они увидели город. С такого расстояния Макону показалось, что время мало что изменило в нем.

Он был даже больше, чем Фаллон его помнил. По-прежнему вдоль улицы располагалось с дюжину различных строений и жилых домов. Фаллон внезапно забеспокоился, лихорадочно вспоминая, не было ли там каких-нибудь вывесок с названием Буел-Блафф.

Он повернулся к Джинии.

— Вам лучше вернуться к фургону. Они не знают, что город так близко, и могут остановиться на ночлег. Их надо предупредить..

Ее глаза испытующе смотрели на него.

— Это единственная причина, чтобы отправить меня назад?

У Джинии была замечательная фигура и прелестное личико; безусловно, она очаровательна, но при этом остается его врагом, сомневающимся в каждом слове, поступке.

— Конечно, — ответил Фаллон, — есть и другие причины. Насколько мне известно, город заброшен, но я не могу это с уверенностью утверждать и поэтому хочу въехать в него, чтобы не подвергать опасности всех остальных. К тому же, — его посетило неожиданное вдохновение, — в городе могут быть змеи. Здесь все кишит гремучими змеями.

Это известие должно было ее испугать, но она все еще колебалась.

— Не слишком ли легко вы находите объяснения, мистер Фаллон? Вы чрезвычайно красноречивы. К тому же, — добавила она, — выглядите благородным и порядочным человеком, но мне кажется, что это все притворство, мистер Фаллон.

Джиния медленно повернула свою лошадь и отправилась к фургону; глядя ей вслед, Макон не чувствовал обиды.

Солнце скрывалось за дальними холмами, окрашивая их в кровавый цвет. Перед ним лежал город.

Когда-то юный Фаллон приехал сюда в надежде на счастье.

Сейчас, если все будет хорошо, он раздобудет деньги, продав товары этих переселенцев за несколько дней. Люди никогда не останавливались здесь, но проезжали мимо по пути в Калифорнию. Вряд ли кто из них помнил это место.

Копыта лошади застучали по старому, но все еще целому и крепкому бревенчатому мосту. Громкое эхо оповещало о его приезде того, кто, возможно, находился в городе.

Медленно двигаясь вперед с винчестером наготове, в начале улицы Фаллон остановился, оглядываясь вокруг.

На него уныло смотрели окна пустых домов. Город являл собой печальную картину запустения.

Улица заросла сорняками, кусты беспорядочно разрослись. Окна некоторых домов были заколочены досками, перекладина, к которой привязывали лошадей, валялась на земле.

Фаллон медленно ехал по улице, разглядывая старые, потускневшие вывески. На него нахлынули воспоминания…

«Буел-банк»… эту надо убрать. «Шляпы Сюзан Браун, обувь и галантерея»… «Компания „Ассай"“… Бар „Янки“… „Отель Ветча: комнаты и номера“… были и другие вывески, многие из которых стали неразборчивы.

Возвращаясь по улице обратно, Фаллон обнаружил лестницу, которой когда-то давно ему приходилось пользоваться, снял вывеску с банка и разломал ее на мелкие кусочки.

Неподалеку находилась каменная тюрьма — три камеры, — мрачное место, но он не помнил, чтобы ею когда-нибудь пользовались.

Макон обогнул бар «Янки» и с замиранием сердца заглянул в каменный колодец шестнадцати футов шириной и восьми футов глубиной. Из стенки в колодец лилась тонкая струя

Он подвел лошадь к воде и дал ей напиться, потом вернулся к бару и привязал ее у крыльца. Прикладом винчестера он сбил засов и распахнул дверь.

Внутри было достаточно светло, чтобы разглядеть несколько стеклянных стаканов, пустых бутылок и зеркало позади стойки. За ней виднелась лестница, ведущая в комнаты.

Посреди салуна по-прежнему стояли столы и стулья, стол для покера с несколькими раскиданными по нему картами. Везде толстым слоем лежала пыль; висела паутина. На одном столе валялась старая мятая газета. В углу стояла печка. Фаллон открыл дверцу и не почувствовал ветерка, наверняка птицы свили в трубе гнездо.

Его шаги отдавались гулким эхом. Солнце садилось, сгущались тени.

Тот короткий бум принес немалые доходы основателям города. Среди них был Комсток — владелец бара и отеля.

Когда все надежды людей рухнули, старатели покинули город, злые и расстроенные, бросив все, что не смогли унести с собой: посуду, книги, газеты, одежду и многое другое. Они торопились уйти из города, который многим из них не принес ничего, кроме разорения.

Какого черта его снова принесло сюда? Эти люди в фургонах попались на крючок, но он и сам мог оказаться на их месте.

Ему многим приходилось заниматься в жизни. Он был охотником на бизонов, ковбоем, погонщиком, старателем, служил в армии, но дольше всего он был картежником.

Фаллон посмотрел на свое отражение в темном окне. Не различая деталей, он наверняка знал, что можно там увидеть: высокого мужчину, подтянутого, широкого в плечах, с узким лицом, впалыми щеками; шрам от пули на подбородке придавал лицу какое-то пиратское выражение. На нем был черный костюм и черная шляпа. В этом окне Фаллон увидел не только собственное отражение, но и отражение всех своих неудач.

Когда-то он мечтал я строил планы. Казалось, что удача вот-вот улыбнется ему, быть может, завтра… А теперь где она? Макон иронично разглядывал свое мутное отражение. Он, Макон Фаллон, скиталец и аферист, делал теперь ставку на этот городишко, который когда-то обманул и его.

Что сказала Джиния? Он притворяется? Да, она права. За душой у него ни цента… но, может быть, на этот раз ему повезет? Он сможет поехать в Сан-Франциско и откроет там свое маленькое дело, купит дом. Он будет ходить в театр, читать книги… и станет добропорядочным гражданином своей страны.

Все зависело от того, как сложится их жизнь здесь. Он должен оживить этот город, стать его владельцем и заставить людей поверить в удачу.

Уже наступила ночь, когда Фаллон услышал грохот колес по мосту. Переселенцы остановились за городом и принялись распрягать быков. Джиния подъехала к нему…

— Ваш город не очень-то внушительно выглядит, — заметила она.

— А чего вы ожидали от города призраков? Салюта и красных ковров у ног?

К ним подошел Блайн.

— Мрачновато, — сказал он, хмурясь.

— Все в порядке, отец, — успокоила его Джиния. — При дневном свете он выглядит гораздо лучше. Сам увидишь.

Отец, судя по всему, находился под сильным влиянием дочери: он молча повернулся и пошел обратно к фургону.

— Отец расстроен, — взволнованно сказала Джиния. — Я никогда его таким не видела.

Макон Фаллон снял шляпу, подставив голову прохладному ветру.

— Вы когда-нибудь пробовали поставить себя на его место? — спросил он. — Семейный человек, с женой и детьми; провез их через две трети страны и заехал неизвестно куда, не имея практически ничего. Ваш отец, — добавил он, — давно уже не мальчик. Он беспокоится, мисс Блайн, и у него есть на это основания.

— А вы?

Фаллон пожал плечами.

— Человек боится больше, когда у него за спиной кто-то, о ком он должен заботиться. Семейный человек не может полагаться только на удачу.

— А вы? — повторила она. — Вы надеетесь на удачу?

— Я одинок, — коротко ответил он. — За моей спиной лишь прожитые годы.

Фаллон медленно поехал к остальным, Джиния последовала за ним.

В лагере уже горел костер, возле него стоял Блайн.

— Мне не нравится, что мой мальчик остался там один. Но быки слишком устали, чтобы тащить второй фургон сегодня

— Я думал, что с ним остался молодой Дамон, — сказал Фаллон.

Ал Дамон выглянул из темноты.

— Он сам справится. У меня не было желания торчать возле этого чертова фургона.

Блайн хотел что-то сказать, но Ал Дамон, дерзко глядя на Фаллона, спросил:

— А в чем дело? Вам что-то не нравится?

Фаллон почувствовал закипающее раздражение. Но эти люди были ему нужны.

— Вокруг бродят индейцы, кроме них здесь орудует банда Беллоуза. Кто-то должен был остаться с мальчиком: Я напою свою лошадь и вернусь туда.

— Вы устали, — возразила Джиния, — ваша лошадь тоже выбилась из сил.

Их глаза встретились. Да, он устал. И предпочел бы задать взбучку этому Алу Дамону, чтобы научить уму-разуму.

— Не имеет значения, — ответил он. — Я поеду.

Фаллон не мог нарушить правил подобного рода переходов: никогда не оставлять человека одного. Он вскочил в седло и глянул на Ала.

— Спокойной ночи, — пожелал он холодно.

Джиния подошла к нему.

— Прошу прощения, — сказала она. — Ал не лучший из людей на этом свете. Он переменился с тех пор, как стал носить оружие.

— Не позволяйте никому ходить сегодня ночью в город, — предупредил он. — Полы в домах прогнили, везде полно обломков, можно наткнуться на змею или просто неудачно оступиться. — Фаллон развернул лошадь и добавил: — Здесь юноше Дамону не стоит беспричинно хвататься за оружие. На человеке с оружием лежат некоторые обязательства, которых нет у безоружного.

Джиния отошла немного и обернулась.

— Я не дам никому выйти из лагеря. — Она твердо посмотрела ему в глаза. — Вы занимайтесь своим делом, а я со своим справлюсь. Вот увидите.

Напоив лошадь вдоволь, Фаллон отправился назад. Ночь была теплой, на небе сверкали звезды, с гор дул слабый ветерок. Город окружали голые скалы, но чуть дальше росли деревья: Фаллон чувствовал запах сосен. Где-то далеко за городом был лес, как-нибудь он съездит туда.

Отъехав немного, он услышал голос Ала Дамона:

— Чего я должен был там торчать? Зачем там нужны двое? Мне захотелось кофе, а Джиму все равно.

На холме, с которого был виден город, Фаллон остановил лошадь и оглянулся: Только костер мерцал в лагере.

За городом раскинулась равнина. Можно было подвести воду и засеять ее и, если повезет, собрать неплохой урожай. Он посмеялся над своими мыслями:

— Заговорила кровь фермера, Макон. Все равно тебе не удастся ничего вырастить.

Когда это было? Семнадцать лет назад или больше? Каменная ограда и большая белая лошадь — вот и все воспоминания об отцовской ферме, где он родился.

Плантацию вместе с рабами отец получил в наследство, рабов он отпустил, так как не признавал рабства. Но вскоре стало ясно, что без них не обойтись. Освободив их, он не только лишился части своего состояния, но и потерял уважение соседей. Все они были рабовладельцами, и его поступок возмутил их. Никто не захотел помочь ему, и когда пришлось продать плантацию, он получил за нее десятую часть от прежней стоимости.

Его отец все знал о земле, но совершенно не разбирался в финансовых вопросах, и его маленькая ферма в Миссури едва оправдывала себя, не принося никакого дохода.

Брата Макона Патрика застрелили какие-то ночные грабители. Макону тогда было двенадцать лет, он выстрелом продырявил череп одному из нападавших, и они убрались. Смерть Патрика добила отца. Работа на ферме совсем остановилась. Два года спустя отец случайно услышал, как один парень хвастался, что это он убил Патрика. Отец обозвал его гнусным убийцей и трусом. Тот убил и отца.

Через некоторое время убийца двух Фаллонов повстречал и третьего — Макона. Ему исполнилось пятнадцать лет, он уже умел играть в карты, стрелять из револьвера и ни в чем не уступал взрослым мужчинам.

Они столкнулись ночью на дороге, и тот человек умер с пулей младшего Фаллона в животе.

С тех пор прошло много лет, но Макон до сих пор любит землю.

Его лошадь тихо ступала по песку; подъезжая к фургону, Фаллон вспоминал свое прошлое и вдруг услышал мужские голоса. За ними раздался крик боли.

Он отпустил поводья и прислушался.

— В фургоне женская одежда, значит, женщина где-то рядом, — утверждал пьяный голос. — Клянусь Богом, здесь был еще один фургон.

Другой голос заговорил:

— Скажи нам все, и мы оставим тебя в покое.

Фаллон подъехал поближе, чтобы разглядеть непрошеных гостей.

Вокруг костра расположились четверо мужчин, чуть поодаль со связанными за спиной руками стоял Джим Блайн. Из разбитой губы у него сочилась кровь.

— Я здесь один, — настаивал Джим. — Женская одежда принадлежит моей матери. Мы просто везли вещи к ней в Калифорнию. Здесь был другой фургон, но он уехал. Они вернутся за мной, когда найдут воду.

— Не лги, парень. Иначе нам придется проверить, как долго ты простоишь на углях босиком.

Макон Фаллон достал из седельного чехла винчестер. Это были люди Беллоуза; он знал: они не пощадят пленника.

— Сними с него сапоги, Дик. Сейчас он быстро заговорит.

Макон поднял винчестер и взвел курок. Щелчок далеко разнесся в ночи. У костра замерли.

— Садитесь на своих лошадей и убирайтесь отсюда поживей, — приказал Фаллон. Человек, стоящий позади Джима, стал поднимать свой карабин, Фаллон выстрелил ему в ногу. Тот пошатнулся, схватился за колено и упал. Остальные, как один, вскочили на лошадей.

— Эй, ты! — крикнул Фаллон раненому. — Залезай на лошадь и убирайся!

— Но он серьезно ранен! — возразил Джим Блайн. — Он истекает кровью.

— Подойди сюда. Я развяжу тебе руки.

Бандит стонал и корчился на земле. Он уже не думал ни о чем, кроме своей раны, но Фаллон не знал намерений остальных и не собирался подходить к костру, где стал бы отличной мишенью.

Он перерезал Джиму веревки охотничьим ножом.

— Теперь забери у него винтовку и пусть убирается.

— Но он же ранен! — повторил Джим.

— Он сам напросился. Скажи ему, чтоб убирался. Я останусь здесь. Дружки могут торчать где-нибудь поблизости.

Когда бандиты уехали, Джим вернулся, держа в руках винчестер и пояс с кобурой. Его лицо побледнело от ярости.

— Это было самое отвратительное зрелище в моей жизни! — выпалил он. — Я не хочу больше иметь с вами дел!

Фаллон чутко прислушивался к звукам ночи.

— Оставайся в тени, — посоветовал он и добавил: — Когда я подъехал, кажется, они собирались поджарить тебе пятки. По-моему, ты уже забыл.

Судя по продолжительному молчанию, Джим в своем возмущении действительно забыл об этом.

— Они бы никогда такого не сделали, — заявил он немного погодя. — Просто хотели попугать меня.

— А что, ты думаешь, они сделали бы с твоей матерью и сестрой, когда схватили бы их? Ведь им не терпелось узнать, где они, не так ли?

Джим Блайн молчал. Он все еще злился и не мог поверить, что люди способны совершить подобное, даже если они грубы и пьяны.

Фаллон рассказал ему про банду Беллоуза. Кровожадные, как индейцы, они ограбили множество фургонов и убили немало людей.

Макон понимал, что даром теряет время. Человеку, живущему спокойной, размеренной жизнью, никогда не подвергавшемуся опасностям, трудно поверить в жестокость, пока он сам не станет очевидцем. Каждый судит об окружающем мире, исходя из собственного опыта.

— Однажды эти бандиты схватили старика старателя, — продолжал Фаллон, — им показалось, что он припрятал золото. Они пытали его, пока тот не умер; когда мой друг увидел этот труп, его вырвало от кошмарного зрелища.

— Я не верю вам.

— Дело твое. — Фаллон прислонился к валуну, положив винчестер на колени. — Блайн, я хочу сказать тебе еще кое-что и больше не повторю. Эта страна во многом отличается от той, где ты жил раньше, ты заговорил бы по-другому, не подоспей я вовремя. — Блайн резко обернулся, но Фаллон продолжал: — Никогда не обвиняй человека во лжи без оснований, иначе тебе придется доказывать свою правоту с помощью оружия. И давай закончим этот бесполезный разговор.

— Я думаю…

— Меня не интересует, что ты думаешь.

Фаллон встал и подошел к лошади Джима. Ослабив подпругу, он отвел истощенное животное к траве. Лошадь издалека чувствовала грозящую человеку опасность и иногда была полезней дюжины людей.

Когда Фаллон вернулся, Джим спал. Он задумчиво посмотрел на этого рослого, симпатичного паренька. Юноша должен понять и запомнить его слова, иначе ему достанется в жизни.

…Фаллон проснулся с первыми лучами солнца, и, когда Джим открыл глаза, кофе и мясо были уже готовы.

— Поешь, — посоветовал Фаллон. — Твои скоро приедут.

— Отец не отправится в дорогу, пока не взойдет солнце.

— Он уже в дороге и будет здесь минут через двадцать.

Джим подошел к бочонку с водой, умылся, причесал волосы и вернулся к костру.

Небо было затянуто облаками. Высохшее озеро, на берегу которого стоял фургон, тускло блестело под первыми скудными лучами солнца, кусты вокруг были серого цвета, на них лежал толстый слой пыли. Вдалеке возвышались темные, мрачные горы.

Макон Фаллон тревожно оглядывал холмы. Нужно убираться отсюда как можно быстрее. Ребята Беллоуза могут вернуться, догадавшись, что он был один. Они никогда не нападали на многочисленные отряды, а предпочитали одиноких путников.

Джим Блайн налил себе кофе и посмотрел на Фаллона, который не обращал на него никакого внимания.

— Я думаю, это нелепо, стрелять в человека только потому, что он не верит вам, — сказал Джим.

— Ты удивишься, когда наконец поймешь, как мало других трогает то, что думаешь ты. Живя в стране, ты должен придерживаться законов, по которым живут граждане этой страны, или тебе придется уехать.

Беседуя, Макон седлал свою лошадь и поглядывал по сторонам. Он смотрел и туда, откуда должны были появиться быки. И давно уже заметил слабые вихри пыли вдалеке.

— В этой стране, — добавил он, — человек не потерпит, если его назвали лжецом и трусом. Все сделки совершаются исключительно под честное слово. Тысячи голов скота продаются на веру. Их никто не считает, на них нет никаких бумаг — ничего, кроме слова торговца. Но если этот скот пересчитают, то лучше бы для торговца, чтобы все сошлось. Если человек не держит слова, с ним никто не станет иметь дело, к нему начнут относиться с недоверием или просто перестанут общаться. В этой стране людям безопаснее держаться вместе. Человек хочет быть уверен, что, попади он в беду, товарищи не бросят его. А кто поедет с трусом? Когда человек через тысячи миль гонит стадо по земле индейцев, он должен быть готов ко всему. По дороге его подстерегает множество опасностей, в такие минуты он не может положиться на труса. Человеку с репутацией труса или лжеца не остается ничего другого, как мыть посуду в баре.

Фаллон вскочил в седло.

— Вот почему, прежде чем назвать человека трусом или лжецом, надо быть уверенным в этом и быть готовым подтвердить свои слова оружием. Ты увидишь, что здесь, когда придет беда, закон не защитит тебя, ты должен сам себя защищать. И вряд ли кто-нибудь поможет тебе. Мне кажется, ты неплохой парень, и, будь я на твоем месте, я бы поменьше. открывал рот, пока сам не понял бы, что к чему. Чем раньше последуешь моему совету, тем дольше проживешь. Теперь крепче держи оружие. Можешь считать, что те люди не причинили бы тебе вреда. А я знаю наверняка, что они убили бы тебя. Мы их еще увидим. Им нужны женщины, а здесь поблизости только твоя мать, сестра и женщины Дамона.

Фаллон не требовал ответа. Он и так потерял много времени и сказал больше обычного, сам не понимая, для чего ему это, может, потому, что Джим хороший парень… не то что Ал Дамон.

Через несколько минут он подъехал к быкам. Их гнали Блайн и Дамон, оба вооруженные.

Макон Фаллон чувствовал, что люди Беллоуза наблюдают за ними. Вот только что они предпримут?

Итак, впереди его ждала опасность, и ему придется встретить ее в одиночку.

Глава 2

Солнце осветило старые, потрепанные ветром и высушенные солнцем дома Красной Лошади, с сорванными с петель дверьми и едва заметными выцветшими вывесками.

Ничто не нарушало покоя покинутых людьми жилищ. Город безмолвствовал.

Макон Фаллон вскочил на лошадь и окинул взглядом пустынную улицу.

Осилит ли он это? Может, не стоит и пытаться? Сумеет ли разбудить спящий годами город и вдохнуть в него новую жизнь? Первые же появившиеся здесь люди могут все испортить, если окажутся теми, кто помнил Буел-Блафф.

Все, что он затеял, держалось на обмане, но он только хотел раздобыть немного денег, чтобы устроить свою жизнь, купить землю и построить дом.

Он устал, устал от игры в карты, от грязных кабаков и пьяных криков. Этот город был шансом, его единственным шансом.

Почему он должен волноваться за тех, кто купит у него права на золото? Они могут осмотреться, все взвесить и решить сами. Он не собирается никого заставлять.

Какая разница Блайнам, Дамонам и им подобным, которых он использует просто как прикрытие? Если бы он не встретился им, они бы вскоре погибли. А здесь у них появился шанс.

Фаллон внимательно осмотрел город. Сначала следует придать этому покинутому городу жилой вид. Открыть бар «Янки», большой магазин Деминса, очистить улицу от кустов, установить новую перекладину для коновязи, вычистить колодец, отремонтировать вывески, можно подстричь деревья и даже посадить цветы.

Там, возле высохшего озера он видел траву, из которой индейцы делали краску, чтобы разрисовывать свои тела и одежду, ее можно использовать для обновления вывесок.

Фаллон знал, какие бумаги предпочли бы купить люди, для которых он готовил свои ловушки. Он знал, как составлять эти бумаги и кем они должны быть подписаны. И как только кто-нибудь купит его права на этот город, он вскочит в седло и исчезнет навсегда.

Дамон держал раньше лавку и прихватил с собой немного товара: несколько дюжин различного белья, инструменты, гвозди, нитки и тому подобное.

Запаса продовольствия в фургонах хватит недели на две, а там переселенцам придется его пополнять, может меняя на что-нибудь у проезжающих мимо.

Макон знал, что здесь водятся олени и горные овцы; если повезет, он найдет их.

Повернувшись в седле, он вновь оглядел равнину около города. Макон представил себе колышущиеся там колосья пшеницы. Сейчас равнина поросла жухлой травой, но, пустив туда воду, можно ее преобразить. Завтра он съездит на реку и подыщет место для плотины.

Фаллон подъехал к бару «Янки» и спрыгнул на землю, лошадь подвел к колодцу, а сам вошел в салун.

В кладовке он нашел веник и, распахнув настежь двери и окна, принялся подметать комнату. Потом развел огонь в печке и поставил кипятить воду в большом черном котле.

Недорогое, но все же имущество валялось повсюду. Дорога тем, кто уехал отсюда, предстояла неблизкая и никто не хотел обременять себя лишним грузом.

Макон Фаллон посмотрел на себя в зеркало. Он всегда говорил, что работа создана для дураков, и вот пожалуйста, сам берется за каторжный труд и, к своему удивлению, получает от него удовольствие.

«Когда человеку доставляет радость тяжелая работа, — говорил он себе, — ему лучше застрелиться».

Однако же сейчас он не собирался этого делать.

Звуки шагов заставили его обернуться, он увидел Джинию Блайн и Рут Дамон. Фаллон выпрямился.

— Передайте отцу, что лавка на другой стороне улицы, мисс Дамон. Ваш отец может вычистить ее и выставить на полках все, что у него есть для продажи. — Макон перевел взгляд на Джинию. В ее присутствии он чувствовал себя неловко. — Если ваш отец хочет починить колесо, он найдет инструмент в кузнице. Надеюсь, он еще оценит выгоды от бизнеса в этом городе.

— А что вы собираетесь делать? — спросила Джиния нарочито вежливо. — Стрелять в людей?

— Ваш брат несправедлив ко мне, мисс Блайн, и вы тоже. Я был бы счастлив этого не делать. Ваш брат никак не поверит, что, если бы я не подоспел вовремя, его ноги превратились бы в головешки.

Джиния Блайн надменно слушала, видимо ожидая совершенно другого. Как многие хорошенькие девушки, она привыкла производить впечатление на мужчин. Наверное, немало из них она смутила своим сарказмом.

— Я уверена, — сказала она резко, — что вам нечем меня заинтересовать.

— Ну что ж, — весело ответил Фаллон. — Если вы не пожелаете мыть посуду в баре, я предлагаю вам поиграть во что-нибудь на улице.

Джиния открыла рот, но ничего не сказала. Круто повернувшись на месте, она выскочила на улицу.

Она была в бешенстве и поклялась себе, что никогда и ни при каких обстоятельствах не заговорит с ним снова.

Когда вода нагрелась, Макон перемыл все стаканы и бутылки. Потом отыскал бочонок и залил его. водой. Она вытекала из всех щелей, но когда бочонок размокнет, щели сомкнутся.

Все это время у него за спиной висел винчестер, с ним он не расставался ни на минуту. Если вдруг понадобится оружие, оно должно быть под рукой. Фаллон не рассчитывал на помощь Блайна или Дамона. Пока до них дойдет, в чем дело, будет уже слишком поздно. Они еще не привыкли к этой стране. Все, кроме Ала Дамона, принялись за работу.

Разрываясь между салуном и улицей, Фаллон трудился от зари до полуночи. Затянув потуже ремень, он вырывал кусты и сорняки, заполнившие улицу, чистил колодец.

Увидев однажды его за работой голым по пояс, Джиния поморщилась.

— Кажется, вы забыли, что здесь есть дамы.

— Если вас оскорбляет вид мужчины без рубашки, вам лучше не смотреть в мою сторону, — посоветовал Фаллон.

К закату следующего дня он подстриг деревья и пересадил цветы в ящики под окнами.

На третий день Фаллон отправился на дорогу установить вывеску:

КРАСНАЯ ЛОШАДЬ

6 миль

Затем вернулся на то место, где впервые увидел старую вывеску «Буел-Блафф», чтобы сжечь ее, а заодно собрать травы.

Он приготовил краску и обновил вывески не только на лавке Дамона и на кузнице, но и на всех других заведениях.

Ал Дамон удивленно спросил:

— Зачем это нужно? Все равно сюда никто не приедет.

— Приедут, — коротко ответил Фаллон. Ал был единственным в их компании, кого он невзлюбил с первого дня, когда тот бросил Джима одного у фургона.

Джиния Блайн сгорала от любопытства. Сначала она смотрела, как он мешает краску, теперь — как подкрашивает надписи.

— Где вы этому научились? — спросила она. — Я имею в виду, делать краску из этой травы?

— Индейцу не по карману краска в лавке, он использует то, что ему доступно. — Фаллон махнул рукой в сторону холмов. — Там можно найти и провизию, и лекарства, надо только знать, что искать и где.

— Если никто не появится здесь в ближайшее время, вам скоро придется перейти на индейскую пищу — наши запасы на исходе. — Сказав это, Джиния ушла.

Макон Фаллон приготовил для продажи два заведения, каждое из них стоило ему большого труда. Закончив вывеска, он взялся за кирку и лопату, стремясь придать заброшенному прииску свежий вид.

Сколько он видел вот таких дыр в земле? Сколько пород пришлось пересмотреть? Фаллон немного смыслил в приисковом деле: здешняя порода походила на золотоносную. Он попытался промыть немного песка, но без успеха.

— Разрабатывайте шахты, — посоветовал он переселенцам, — будете вы искать золото или нет, не важно. Зато всегда сможете продать их по хорошей цене людям, которые приедут сюда.

— А что, если вы продадите право на разработку там, где нет золота? — спросила Джиния.

— Если я буду уверен, что в шахте есть золото, я оставлю ее себе, — ответил Фаллон резко. — Всегда найдутся желающие убедиться в этом самостоятельно.

— И вас не волнует, отыщут они золото или нет?

— А почему это должно меня волновать? Я что, продаю шахту своему брату?

Совершенно очевидно, что Джиния Блайн настроена против него; пожалуй, ему лучше держаться от нее подальше. Джим Блайн и вовсе не разговаривал с ним.

Через неделю в город въехало четыре фургона. Люди кое-что купили у Дамона, Блайн починил им колесо, но они не остались. Перед ними была одна цель — Калифорния.

Припасы в самом деле заканчивались, и Макон занялся охотой.

Вскоре ему удалось подстрелить оленя и несколько голубых перепелов. Через день он убил большого горного козла.

Однажды, вернувшись в город после удачной охоты, л увидел на привязи у лавки Дамона незнакомую лошадь.

Пришпорив своего коня, Макон въехал в город, направляясь к лавке. Навстречу ему вышел человек: жилистый, стройный мужчина с высокомерным взглядом. Он остановился на крыльце и закурил. На поясе висел револьвер, из седельного чехла торчал винчестер. У него был запас провизии, но не было ни свернутой постели, ни седельной сумки.

— Живете поблизости? — спросил Фаллон.

Тот окинул Макона насмешливым взглядом и нехотя вынул изо рта сигарету.

— Немного вниз по дороге.

— Я сразу понял, что вы не издалека, — сказал Фаллон, продолжая разглядывать лошадь чужака.

Мужчина посмотрел вокруг.

— Красная Лошадь? Что-то я не помню здесь города с таким названием.

— Запомните.

Взгляд незнакомца скользнул по револьверу Фаллона.

— Должно быть, вы… Макон Фаллон. Это имя вроде как мне знакомо.

— Как и имя Беллоуза.

Тот хихикнул.

— Вы прямой человек. Ну ладно, я не Беллоуз, хотя и приехал от него, чтобы предложить вам помощь.

— Я не нуждаюсь в ней.

— Это решит Беллоуз, — сказал незнакомец безразлично. — Мне кажется; вас здесь четверо или пятеро, мужчин не так уж много, не так ли?

Фаллон Спрыгнул на землю.

— Видите тот мост, любезный? Передайте Беллоузу, что каждый, кого он отправит в Красную Лошадь, будет висеть на этом мосту. Также можете передать, что, если он учинит здесь какие-нибудь беспорядки, я сам разыщу его.

— Вы далеко зашли, мой друг!

Фаллон почувствовал закипающую злость. Он знал: стоит им проявить малейшую слабость, банда Беллоуза не заставит себя ждать.

— У тебя есть возможность доказать это своим револьвером.

Незнакомец с сомнением посмотрел на него, в его глазах появилось беспокойство.

— Я имел в виду, что вы очень самоуверенны, — поправился он и покачал головой. — Мы не будем стреляться, мистер Фаллон.

Стоя на улице, Фаллон проводил глазами покидающего город незнакомца, повернулся и вошел в лавку.

— Еще один посетитель, — весело отчитался Дамон, — купил табак.

Фалон показал пальцем на его пояс.

— Где твой револьвер?

— Револьвер?

— Слушай, — сказал Фаллон, не скрывая раздражения, — человек, который только что был здесь, — убийца. Он один из молодчиков Беллоуза. Ты должен носить револьвер.

— По-моему, это чушь, — вспылил Дамон. — Я никогда не слышал о банде Беллоуза.

— Я тоже, — поддакнул Джим Блайн. — Мне кажется, те люди, схватившие меня, просто проезжали мимо.

— Не будь здесь женщин, я бы тотчас уехал отсюда и предоставил вам прекрасную возможность познакомиться с этими людьми поближе. Вы думаете, что Запад — это райские кущи.

Он развернулся и вышел из лавки. Дамон пожал плечами.

— С чего это он так взъелся? Тот парень не похож на бандита. Вежливый такой.

— Мистер Дамон, — вмешалась Джиния, — возможно, Фаллон прав. Ведь они связали Джима и били его.

— Они были пьяны! — усмехнулся Джим. — И вели себя так, как обычно ведут себя пьяные ковбои. Не было необходимости стрелять в того человека.

Джиния вышла на улицу. Она недолюбливала Макона, но именно он трудился больше всех и не просил помочь ему ни очистить улицу, ни отремонтировать вывески.

Она по-прежнему не доверяла ему… немного. Но все, о чем он говорил прежде, сбылось.

Когда Джиния вошла в бар, Фаллон протирал стаканы.

— Не понимаю, зачем вы это делаете. У вас ведь нечего продавать.

Макон кивнул в сторону бочонка.

— Вы недооцениваете меня. Он полон виски. Индейское виски, но все-таки виски.

— Откуда оно у вас?

— На что только не способен человек! Рецепт составили индейские торговцы из Миссури. У вашей матери было два галлона забродившего черносливового джема, который она собиралась выкинуть. Я взял его, добавил туда фунт жевательного табака, два фунта красного перца и все перемешал. Потом вылил туда бутылку ямайского имбиря, из запасов миссис Дамон, залил все это сорока галлонами свежей воды и галлоном черной патоки.

— И люди смогут пить это?

— Другого виски нет во всем городе.

— Я не понимаю вас, мистер Фаллон. Это же убьет их!

— Только не это. Обещаю вам, некоторым даже понравится.

Нахмурясь, Джиния пристально смотрела на него.

— Мистер Фаллон, а что вы собираетесь делать дальше?

— Дальше видно будет. Пока что я собираюсь вдохнуть в этот город новую жизнь.

— А потом?

Фаллон пожал плечами.

— Кто знает? Может, отправлюсь куда-нибудь еще.

Фаллон никогда не засиживался за едой с Блайнами и Дамонами. Молодой Блайн открыто презирал его; казалось, его отношение передалось и остальным. Их скудные запасы все уменьшались, хотя Фаллон нередко добывал зверей и дичь. Сам он мог обходиться мясом с дикой капустой, диким луком и любыми съедобными растениями, найденными на этой дикой земле.

Каждое утро Фаллон всматривался в даль, но там не видел ни фургонов, ни вообще какого-либо движения, а время шло.

Всякий раз, выезжая из города, он внимательно изучал следы, но ничего подозрительного пока не заметил.

Макон исследовал окрестности. Если ему удастся вывести воду в верхнюю часть равнины — дальше она сама растечется по всему полю.

На реке он нашел узкое место, подходящее для плотины.

Фаллон сбросил в реку несколько больших камней и притащил с помощью веревки пару огромных бревен. В нижней части равнины Ал Дамон пас скот.

Его притягивал каньон, опоясывающий город полукольцом, который начинался широким и темным отверстием в скалах. Его крутые стены поднимались на несколько сот ярдов, но сверху невозможно было ничего рассмотреть глубже чем на пятьдесят футов. Если человека настигнет в каньоне наводнение, у него не будет шансов выбраться.

На одиннадцатый день через мост прогрохотал фургон. Фаллон выехал ему навстречу.

Погонщиком оказался худой человек с грубыми чертами лица, на поясе у него висел револьвер, из-за спины торчала винтовка. Позади него сидела женщина с волевым лицом.

Они прибыли из Миссури, где Джошуа Тил торговал конной упряжью. Фаллону он сразу понравился.

— Если вы интересуетесь золотом, — сказал ему Фаллон, — здесь вы можете получить на это право; но раз вы мастер по конной сбруе, не лучше ли вам заняться торговлей?

— Здесь поблизости есть индейцы?

— Наверное, но мы их ни разу не встречали. Даже следов не видели. — Рискуя потерять возможного жителя, Фаллон добавил: — Вокруг бродит банда Беллоуза, а они хуже индейцев.

— Слышал о них. — Тил оценивающе разглядывал город. — Моя жена устала, дети ослабли. Мы остановимся здесь.

— Вы когда-нибудь занимались земледелием?

В глазах Тила промелькнул интерес.

— Я вырос на земле и с детства ходил за плугом.

Макон Фаллон рассказал ему о долине и о плотине, которую начал строить. Тот внимательно слушал, переводя взгляд с долины на Фаллона.

— Ты смахиваешь на афериста, — наконец сказал он, — но говоришь, как человек, который кое-что смыслит в земледелии. Ну что же, посмотрим.

Весь следующий день Фаллон посвятил своей плотине. Она представляла собой нагромождение камней и бревен. Никто не интересовался. его работой, никто не предлагал свою помощь.

К концу второй недели прибыло еще четыре фургона, и город ожил. Один из фургонов остановился у бара «Янки». За ним подъехал второй, им управлял здоровенный негр.

Погонщик первого вошел в бар. Это был плотный человек с гладким розовым лицом, голубыми глазами и копной седеющих волос.

— Меня зовут Бреннан, — объявил он. — Я хотел бы виски.

И, когда Фаллон наполнил стакан, добавил:

— Я сам содержал бар. Может, могу чем-нибудь помочь.

— Конечно, можете, — сухо ответил Фаллон, — но сначала попробуйте мое виски.

Бреннан отпил немного и осторожно, будто тот мог взорваться, поставил стакан на стойку.

— Необычный букет, — вежливо сказал он. — Трудно в это поверить, но я не узнаю марку.

— Это индейское виски, моего собственного приготовления.

— Если не возражаете, я бы хотел стакан воды.

Бреннан глотнул воды и улыбнулся.

— Известняковая вода, чистейшая… с холмов Кентукки. Мой друг, — он кивнул на стакан с водой, — если вы хотите делать доброе виски, первое, что вам нужно… это хорошая вода.

Фаллон вышел из-за стойки.

— Мистер Бреннан, я не хочу делать виски. Я не хочу содержать бар. Вы получите и воду, и все, что вам необходимо, а я займусь другими делами. Берите этот бар под свою опеку, выручка пополам… ну как, идет?

Бреннан снова глотнул воды.

— Мои шестьдесят процентов, ваши — сорок, — сказал он. — Я содержал бары в Нью-Йорке, Ричмонде, Луисвилле, Лидвилле, Коринне и Силвер-Рифе. Я знаю свое дело.

Фаллон посмотрел на него и перевел взгляд на долину. Бреннану было лет тридцать пять, а он, как видно, уже многое повидал в жизни. Что занесло его сюда?

— По рукам. Завтра можете приступать к работе.

— И вы ни о чем не спрашиваете?

— Если вы собираетесь работать, пожалуйста. Если нет, скатертью дорога.

— Я убил человека, — произнес Бреннан.

— Если на нас нападут парни Беллоуза, — прямо сказал Фаллон, — у вас появится возможность убить еще несколько.

— Мне нравится этот город, — спокойно сказал Бреннан. — Я здесь чувствую себя как дома.

Помимо всякого барахла, Бреннан во втором фургоне привез три барреля виски, бочонок кларета и около сотни пустых пивных бутылок. Что еще было у него в фургонах — неизвестно. Бреннан занял одну из комнат салуна.

Город медленно оживал. Один за другим прибыло несколько фургонов, а однажды целый караван остановился в долине недалеко от Красной Лошади. Фаллон работал в городе, но не забывал и про плотину. Дважды Джошуа Тил приводил ему своих мулов, и с тех пор она заметно выросла.

В полдень, когда Фаллон сидел за столом и пил кофе, в бар вошел Ал Дамон. Он устроился у стойки. На нем были новые испанские сапоги с высокими голенищами и мексиканскими шпорами. На боку болтался револьвер.

— Виски, — сказал он тоном, не терпящим возражений.

— Оно дорогое, — предупредил Бреннан. — Слишком тяжело доставить виски в эти края.

Ал Дамон бросил на стойку серебряный доллар.

— Вы что, думаете у меня нет денег? Налейте виски, — потребовал он.

Бреннан наполнил стакан.

— Ты до сих пор пасешь скот? — поинтересовался Фаллон.

— Конечно. Что из этого?

— А кто сейчас со стадом?

— Да все в порядке. Что с ними случится?

— Ребята Беллоуза могут его угнать.

Ал Дамон повернулся к Фаллону, облокотясь о стойку.

— Вы слишком плохо о них. думаете, — сказал он с усмешкой. — Зачем этим мужественным парням стадо старых быков?

— Мужественным? — повторил Фаллон и усмехнулся. — Они осмеливаются нападать, только если их в пять раз больше.

Ал поставил свой стакан так, что расплескал виски.

— Много вы знаете!

Фаллон сделал вид, что не расслышал его.

Ал затеял разговор с Бреннаном:

— Отец сказал, что вы держали бар в Абилине. И видели Хикока?

— Да.

— Я слышал, что он ловко обращался с револьвером. Говорят, он был лучшим из бандитов!

— Он был шерифом города, а вовсе не бандитом.

— Дикий Билл Хикок? Я считал, что он отъявленный бандит.

— Мало бандитов действительно хорошо владеют оружием, — заметил Бреннан. — Что касается Хикока, то люди его уважали вовсе не за меткость в стрельбе.

— А как насчет Клея Эллисона? Скажете, он тоже не преступник?

— Эллисон владелец ранчо возле Симаррона.

Фаллон допил кофе и налил еще.

— Есть кое-что, без чего не стать хорошим стрелком, даже если усиленно тренироваться, — вмешался он.

Ал Дамон обернулся с враждебным видом.

— Что же? — вызывающе спросил он.

— Нужно уметь не дрогнуть, глядя в глаза стреляющему в тебя человеку, и быть всегда готовым постоять за себя. Я видел многих, мнивших себя настоящими стрелками, пока им не встречался более хладнокровный человек.

В свои девятнадцать Ал Дамон вел себя совершенно так же, как многие юноши его возраста. Он вообразил себя необыкновенным, созданным для того, чтобы стать легендарным стрелком. Ал носил револьвер, но не желал понять, что оружие обязывает. Он знал, что из револьвера можно убить, но не допускал мысли, что и сам может быть убит.

Макона Фаллона тревожило поведение Ала, но он старался скрыть это. Каждый, конечно, мог подурачиться, и в его жизни были такие минуты — но нельзя валять дурака С оружием в руках.

Стрелками становились случайно, а не по закону свыше. Многие создавали себе репутацию дуэлями, но никто в здравом уме не хотел быпрослыть убийцей.

В стране, где все носили оружие, с его помощью разрешались многие споры. Побеждал тот, кто был быстрее и хладнокровнее.

Многие дуэли возникали абсолютно из ничего. Как та, в Семи Соснах.

Вздрогнув, Макон Фаллон понял, что поглощенный заботами города, он совсем забыл о происшествии в Семи Соснах. Его могли до сих пор разыскивать те самые люди.

Очевидно, Ал Дамон возомнил себя дуэлянтом. Фаллон знал, что последует за этим. Дамон будет всех задирать, пока кого-нибудь не пристрелит.

Макон допил кофе и вышел. Этот серебряный доллар заставил его задуматься, да и неожиданная речь в защиту банды Беллоуза. Откуда у Ала такие деньги? Может, они у него и раньше были?

Когда Фаллон вышел, Бреннан кивнул ему вслед.

— Опасный человек.

— Он?

В голосе Ала слышалось недоверие.

— Что-то он не похож на крутого парня. Уверен, я бы справился с ним.

— Однажды я похоронил человека, утверждающего то же самое. — Бреннан положил руку на стойку. — У тебя есть револьвер, парень, а тебе когда-нибудь приходилось стрелять? Приходилось видеть истекающего кровью человека, корчащегося в грязи? Это не обязательно будет твой соперник, это можешь быть и ты сам. Запомни.

Ал залпом выпил виски и вытер рот тыльной стороной ладони.

— Что из этого? — сказал он дерзко. — Когда-нибудь это произойдет.

— Я видел таких, как ты. Послушай, что я скажу. Пока ты очень далек от цели.

Едва Ад ушел, Бреннан понял, что свалял дурака. Его слова могли еще больше распалить парня, теперь он был способен на все, что, по его представлениям, заслуживает уважения. С возрастом человек становится мудрее. Парни, вроде Ала, купив револьвер, считали себя всемогущими и становились на кривую дорожку, повторяя чужие ошибки. Они думали, что непобедимы, а впереди их ждет красивая жизнь с хорошей едой, выпивкой и прекрасными девушками.

Бреннан подошел к окну и выглянул на улицу. Ему нравился этот город. Он устал от переездов и собирался поселиться здесь.

Бреннан уже начал налаживать свою жизнь. Ему нравилось содержать бар и продавать хорошее виски. Он радовался, когда вокруг были друзья и веселье. Сам он не пил, но любил делать вино. Как Макон Фаллон, он занимался своим делом.

Бреннан и Фаллон редко разговаривали; утренний кофе каждый пил у себя; Бреннан никогда не заходил в комнату Фаллона, а Фаллон никогда не заходил к. нему.

У Бреннана было два собственных мирка: бар, где он работал, и его жилье. Он был спокойным человеком и старался не вмешиваться в чужие дела.

Со своим помощником негром он перетащил пожитки в комнату: несколько картин, среди них были и неплохие, пианино и около пятидесяти книг. Когда-то один из посетителей подарил ему книгу Монтегю, с тех пор он пристрастился к чтению. Прошло уже лет двадцать, а он все еще хранил эту книгу. На полу он расстелил турецкий ковер и поставил кровать.

Обычно возле окна Бреннан держал винчестер, а короткий карабин — под стойкой бара, был у него и револьвер — достаточно оружия, чтобы защитить себя.

В двух фургонах, с которыми он прибыл в Красную Лошадь, было все, что он скопил за годы своей жизни, — не так уж много добра.

Он любил мирную, спокойную жизнь, книги, музыку, картины. Ему пришлось бежать с прежнего места, но этот город ему действительно приглянулся.

Джон Бреннан относился к людям дружелюбно. Он не всегда соглашался с Фаллоном, но тот ему все-таки нравился. Ему нравилось, как тот разговаривал с женщинами: вежливо, учтиво, без фамильярностей. Все выдавало в Фаллоне благородного человека: как он ел, пил, держал себя. Бреннан был не голубых кровей, но отличал таких людей сразу.

Одного он не понимал. Город был построен для старателей, а Фаллон приглашает сюда торговцев, и никто не занимается прииском. Джону Бреннану хотелось знать, в чем дело.

В Красной Лошади уже насчитывалось двадцать девять семей. Открылся отель, больница, пекарня, у Дамона появился компаньон по имени Крест.

Где-то в начале четвертой недели Бреннан, как обычно, стоял за стойкой. Отворилась дверь, и вошел Джошуа Тил.

— А когда будет собрание? — спросил он.

— Собрание?

— Макон Фаллон велел ждать его здесь. Сказал, что и остальные придут.

Бреннан кивнул головой в сторону задней комнаты.

— Фаллон там. Остальные тоже.

Он проводил взглядом Тила и закрыл за ним дверь. Странно, что Фаллон ничего не сказал ему. Бреннан закурил задумчиво глядя на пустынную улицу.

Там Тил, Риордан и Шелли… все, кто воевал. Дверь открылась снова, и появился Девол. Бреннан вновь кивнул в сторону комнаты.

Тил воевал с индейцами, а Риордан и Шелли вместе служили в кавалерии. О Деволе и Зино он ничего не знал.

Когда все разошлись, Фаллон вышел из комнаты и заказал кофе, который у Бреннана всегда был готов.

— Разговаривать с тобой не было необходимости, — неожиданно начал Фаллон. — Ты. сам говорил, что готов защищать город, если понадобится.

— Ты ждешь неприятностей?

— В любой момент. — Фаллон отпил кофе и поставил кружку. — Дамон, Блайн, Крест и еще кое-кто слишком много болтают, не понимая, что в любой момент город может быть сожжен, а их женщины изнасилованы или убиты. Я хочу собрать несколько человек, на которых можно положиться.

Фаллон снова отпил кофе и продолжал:

— Все, что нужно, — это полдюжины надежных людей, готовых взяться за оружие в любой момент. Думаю, вместе мы защитим город.

— А как же я? — спросил Бреннан. — Меня ты не берешь в расчет?

— Оставайся здесь и занимайся своим делом. Ты знаешь, что делать, и без моих советов. Если бандиты появятся, первым делом они заглянут сюда. Хотелось бы, чтоб ни на что другое их больше не хватило.

Бреннан осторожно, чтоб не стряхнуть пепел, положил сигару на край стойки.

— Не открыть ли мне бутылочку вина… — сказал он.

— Только первого сорта! — процитировал его Фаллон.

Бреннан глянул на бутылку, извлеченную из-под стоики.

— Вино бывает трех сортов, — заключил он. — Первый -для удовольствия, второй для веселья, а третий для развязывания языка. — Он наполнил два стакана. Один подтолкнул Фаллону, второй взял сам: — За Красную Лошадь!

— О?.. Да… да, конечно. За Красную Лошадь!

Фаллон немного смутился. Ночью, лежа в кровати, Бреннан размышлял об этом.

Макон смутился… Почему?

Глава 3

У костра, среди камней и кустов, всего в полумиле от города, невидимые оттуда, сидели четверо мужчин. Среди них были Беллоуз и Танди Херрен. К ним подъехал Ал Дамон.

— Есть какие-нибудь новости, парень?

Ал спрыгнул с лошади и подошел к костру. Вынув из кармана сигарету, он закурил.

— Неприятностей там никто не ждет.

— А мы и не собираемся их устраивать. — Беллоуз подмигнул человеку, сидящему напротив. — Мы только поговорим с этим Фаллоном, который командует всеми в городе.

Ал сплюнул.

— Но не мной! Руки коротки!

Лютер Симпл — худой человек с кислым выражением лица, который сидел справа от Беллоуза, — был фермером в Озарке, когда началась война между штатами. Ему не очень-то хотелось воевать, но им владела жажда легкой наживы. Он примкнул к банде Куантрилла, потом Кровавого Билла Андерсона и, наконец, Беллоуза. Он отправился с ним на Запад, грабя одиноких охотников за бизонами и убивая путников.

— Почему бы тебе не избавиться от него, Ал? — спросил Лютер.

— Он и так избегает меня.

Ал Дамон не особенно верил в это, но ему очень хотелось, чтоб так оно и было.

— Да, он избегает меня, — повторил он.

— Фаллон покалечил одного из моих людей, — сказал Беллоуз. — Тот до сих пор не может встать на ноги.

За все время Танди Херрен не произнес ни слова. Это был молодой, худощавый парень, всего на пару лет старше Ала. Он носил два револьвера, с рукоятками, украшенными резьбой.

При виде оружия у Ала разгорелись глаза. Лютер говорил, что Танди убил шестнадцать человек.

— Кажется, город оживает, — продолжал Беллоуз. — У твоего отца, должно быть, дела идут неплохо.

— Лучше всего они идут у Бреннана, владельца бара… Он загребает деньги обеими руками.

— А почему у вас нет танцев? — спросил Лютер Симпл. — Организовали бы танцы, пригласили нас. У вас там много красивых женщин. Только вот жалость, женщины боятся бандитов. К тебе они относятся совсем иначе, наверное, порхают вокруг. Неплохо бы провести ночку с какой-нибудь из здешних красоток.

Танди Херрен насмешливо взглянул на Лютера.

— Да кто из женщин захочет спать с таким бандитом, как ты?

— Ну и что! — настаивал Лютер. — Женщины любят мужественных парней.

Они все время болтали о женщинах. Ала не интересовала эта тема, он мечтал грабить дилижансы и угонять скот.

— А как насчет этой милашки Блайн? Когда Винц был в городе, он видел ее. Говорит, она просто прелесть.

— Она красивая, — подтвердил Ал, — но очень уж язвительна.

Он налил в кружку кофе. Пора было возвращаться. Отец взбесится, если обнаружит, что он оставил стадо.

— Вот, — Беллоуз достал что-то из сумки, — добавь в кофе. Это придаст тебе мужества.

Он налил солидную порцию виски в кружку Ала. тот не противился. Честно говоря, ему не очень-то хотелось виски. Он пил его потому, что хотел выглядеть настоящим мужчиной.

— А как в городе обстоят дела с законом? Еще не выбрали шерифа?

— О! — насмешливо воскликнул Ал. — Эта кучка фермеров совсем не заботится о безопасности. Фаллон сам старается поддержать порядок, но у него нет на это никаких прав.

Беллоуз добавил себе виски в кофе.

— Мне кажется, — предложил он лукаво, — вам следует провести выборы. Тогда ты сам сможешь предложить себя на пост шерифа. Свергнешь Фаллона и будешь распоряжаться в городе один.

Ал глотнул из своей кружки и почувствовал разливающийся по телу жар.

— Я не сумею. Этот город принадлежит Фаллону. Не представляю, как можно избавиться от него.

— Кто сказал, что это его город? Ты когда-нибудь слышал о том, чтобы город принадлежал одному человеку?

Ал отхлебнул из кружки: он действительно не припоминал ничего подобного. Хотя не так уж много знал о городах и их владельцах. К тому же он терпеть не мог Фаллона. Почему отец и все остальные должны платить ему? Ведь все, что он сделал, это привел их туда.

Он скажет об этом отцу и старику Блайну, но прежде поделится с Джимом. И Джим, и Джиния не любят Фаллона.

Ал уже размечтался о том времени, когда избавится от Фаллона и станет большим человеком в городе.

— Один ты не справишься с ним, — продолжал Беллоуз, — подними людей против него.

Раньше он никогда не думал об этом… А почему бы нет? Но внезапно он почувствовал разочарование. Блайн и отец только посмеются над ним. Они слишком хорошо знают Фаллона.

«Подстрекают меня, — подумал он, — а сами не верят, что это возможно».

А если он сам одолеет Фаллона?..

Беллоуз, казалось, читал его мысли.

— А что, если тебе просто пристрелить Фаллона? Никто ни в чем тебя не посмеет обвинить. Ты же станешь большим человеком!

Где-то вдалеке послышались раскаты грома, но Ал ничего не замечал. Он забыл обо всем на свете, тем более о стаде.

Беллоуз встал и носком сапога засыпал костер песком.

— Здесь, — он протянул полбутылки Алу, — ты всегда найдешь виски. Встретимся через неделю. О встрече тебя предупредят.

Беллоуз вскочил на лошадь и вновь глянул на Ала.

— Фаллон подстрелил одного из моих людей. Тот, кто убьет Фаллона, займет место в банде. — И добавил: — Меня не волнует, убьют его или ранят, главное, чтобы он угомонился.

Бандиты уехали. Они до сих пор не раскрыли ему место своей стоянки, значит, все еще не доверяют ему. Хорошо… он докажет им!

Солнце стояло высоко. Было жарко. Ал глотнул из бутылки. Он уже порядком захмелел. Размышляя о Фаллоне, Дамон вскочил в седло и направился в долину. Если он убьет Фаллона, то станет боссом… может, даже шерифом. У него будет черный костюм и два револьвера, точно таких, как у Танди Херрена.

Тогда Джиния Блайн перестанет язвить!

Неожиданно Ал наткнулся на подобие тропы. Она была едва заметна, не больше шести дюймов в ширину. Может, это старая индейская тропа? Он посмотрел, куда она вела. Ярдов через пятьдесят тропка исчезала, стертая временем, потом появлялась вновь. Ал пьяно уставился на нее. Может, это та тропа, которую искал Фаллон? Он говорил, что на вершине каньона нет следов овец, значит, у них другая дорога через горы. Может, эта? Он проехал по ней около полумили, когда заметил, что потерял из виду долину.

Ал был совершенно пьян и очень хотел спать. Он давно и думать забыл о стаде и, допив виски, повернул в город. Солнце скрылось, в горах послышались раскаты грома. Пустую бутылку из-под виски Ал бросил на той же тропинке.

Едва ли он смог бы найти дорогу обратно сам: его вынесла лошадь.

Ночью в горах начался ливень.

Фаллон устал и лег рано. Он проснулся от раскатов грома. По крыше барабанил дождь, за окном вспыхивали молнии. Макон резко сел. Дождь усиливался, а он, глядя в окно, пытался понять, что его так встревожило.

Плотина! Она была готова, и ливень начался как нельзя кстати.

Фаллон подошел к окну. Над горами грохотал гром. Облака разрывали гигантские вспышки молнии. Размышляя о пользе этого дождя, он увидел на улице всадника. Судя по всему, он был либо пьян, либо ранен.

Новая вспышка молнии осветила дорогу. Это был Ал Дамон.

— Ал Дамон? — непроизвольно произнес он громко вслух и посмотрел на часы. Был второй час ночи. Ал давно уже должен спать. Он быстро повернулся и подошел к заднему окну, выходящему на загон. При новой вспышке он увидел, что тот пуст!

Если скот остался в долине, он спрячется от урагана у плотины, под прикрытием берега.

На четверть мили вокруг нет другого укрытия. При таком ливне с гор обязательно хлынет вода и смоет всех животных. В городе останутся одни лошади.

Для многих эти быки — единственное, что у них было, и если они погибнут, люди лишатся последней надежды.

Макон Фаллон не колебался больше ни секунды. Он схватил штаны и начал одеваться, натянул сапоги, пояс с кобурой, уже в дверях надел шляпу и накинул плащ.

Бреннан, сидя в кровати, перечитывал Монтегю при свете керосиновой лампы. Услышав стук двери и топот сапог Фаллона по ступенькам, он встал с постели и выглянул в окно — на улице не было ни души.

Он в нерешительности постоял минуты две, не зная, что и подумать. Если была бы необходимость, Фаллон постучал бы к нему.

Фаллон накинул на лошадь седло и вывел ее из конюшни. Он всегда считал себя эгоистом, но сейчас некогда было терять время на раздумья: будет ли ему от этого польза! Он выехал на улицу.

Возле кузницы какая-то темная фигура с лопатой копала отвод для воды.

— Тил?

— Это ты, Фаллон?

— Хочу проверить стадо. Мне нужен Помощник!

— Сейчас возьму плащ.

При вспышках молнии Фаллон видел, как ловко он седлал лошадь в конюшне, как быстро собрался.

Дождь становился все сильнее. Тил не хуже Фаллона понимал, где укрывался скот от урагана. Часть животных принадлежала ему.

Возле берега Фаллон схватил Тила за руку.

— Оставайся здесь: будешь направлять стадо. Я спущусь вниз и погоню его.

— Вдвоем у нас лучше получится, — невозмутимо ответил Тил и последовал за ним.

— Когда с гор хлынет вода, — Фаллон старался перекричать раскаты грома, — она потащит за собой камни, бревна — все, что попадется на ее пути! Я справлюсь сам!

Тил сделал вид, что не слышит его, и продолжал ехать следом. Они спустились к воде, поскакали вдоль реки, к стаду, в любой момент ожидая услышать позади рев воды.

Несколько быков и мулов тревожно смотрели на горы. Подъехав, Тил заорал и ударил кнутом.

— Хиу! Хиу! Поднимайтесь! Поднимайтесь!

Животные медленно вставали на ноги. Пытаясь быстрее поднять их, Фаллон вынул револьвер и выстрелил в воздух. Стадо двинулось, но вожаки повернули вниз по течению реки.

— Гони их! — закричал Фаллон, — Вожаки чувствуют что может хлынуть поток, и не пойдут ему навстречу!

Стреляя из револьверов, крича и стегая животных, они повернули стадо вверх по реке. На Фаллона дохнуло прохладой, его охватил ужас. Он знал, что это значит: стена воды гнала перед собой прохладный воздух.

Они стреляли не переставая, его черная лошадь без устали кружила вокруг стада. Все-таки они заставили животных бежать в нужном направлении.

Неожиданно к грохоту грома и шуму дождя добавился еще какой-то звук.

— Гони их! — закричал Фаллон. — Вода уже в каньоне!

С кнутами и револьверами в руках, они гнали скот наверх. Впереди Фаллон увидел камень, которым был отмечен проход из каньона. До него оставалось не более двенадцати футов, и они могли успеть.

— Тил! — старался Фаллон перекричать грохот. — Гони быстрее!

Они торопили стадо изо всех сил; Вскоре вожак увидел проход и узнал дорогу домой, остальные животные покорно последовали за ним. Неожиданно Позади Фаллон услышал сдавленный крик. Обернувшись, он увидел, что лошадь Тила упала, придавив ему ногу.

Единственный шанс — слегка задеть лошадь пулей, чтоб она поднялась или рванулась, освободив ногу Тила. Он мог убить лошадь или ранить Тила, но ничего другого не оставалось.

Фаллон прицелился и выстрелил. Лошадь заржала и, вскочив, устремилась в проход.

Рев несущейся воды наполнил воздух. Тил перевернулся, вцепившись в выступ скалы, в этот момент его захлестнуло, и он исчез в грязном, клокочущем потоке.

Спрыгнув с лошади, Фаллон схватил веревку с седла и бросился к берегу, делая на бегу петлю. Он знал, что у Тила почти нет шансов… если он еще жив и его не смыло, конечно.

Река поднялась футов на десять, потоки воды волокли стволы деревьев и разные щепки. Сколько это будет продолжаться? Час? Два? Три? За это время тело Тила унесет далеко по каньону.

Фаллон осторожно подходил к краю, опасаясь трещин. Когда он был уже совсем близко, с противоположного берега оторвался огромный кусок породы и рухнул в поток.

Обвязавшись веревкой, другой ее конец он прикрепил к седлу своей лошади и, чуть дыша, спустился к месту, где должен был находиться Тил.

Под собой Фаллон увидел побледневшую от напряжения руку Тила, вцепившуюся в расщелину, другой рукой тот ухватился за край скалы.

Тила спас этот небольшой выступ, смягчив поток обрушившейся на него воды. В тот самый миг, когда Фаллон заметил его руку, пальцы Тила начали медленно разжиматься. Фаллон уперся коленом в стену и, потянувшись, схватил Тила за запястье, другой рукой бросил ему конец веревки. Он, правда, промахнулся, но Тил был человеком опытным. Ему уже приходилось бороться за жизнь, и сейчас он тоже не собирался сдаваться. Подтянувшись, он ухватился за веревку и влез в петлю.

В этот момент он всей своей тяжестью повис на руке Фаллона, тот почувствовал, что не выдержит и вот-вот выпустит веревку, но Тил вовремя снова вцепился в выступ. Напрягшись, Фаллон стал подтягивать его к себе. Дождь хлестал по лицам, вода в реке поднималась все выше и выше, оба они уже наполовину были в мутном потоке. Неожиданно одно из несущихся в потоке бревен с силой ударило Фаллона в бок; вскрикнув от боли, он разжал руки, и оба повисли на веревке. Под их тяжестью лошадь отступила немного назад, и они вновь погрузились в воду. Фаллон не сомневался в своей лошади: она будет их держать, пока не рухнет без сил. Болтаясь в петле, они лихорадочно пытались найти выход.

— Она долго не выдержит! — закричал Тил в ухо Фаллону.

Он и сам это понимал. Справа от себя Макон заметил небольшой выступ. Потянувшись, он оперся на него ногой, лошадь, чувствуя неожиданную слабину, сделала несколько шагов вперед и, будто понимая, что от нее требуется, постаралась пройти еще немного.

Они одновременно ухватились за край карьера, лошадь продолжала идти вперед и вскоре вытащила их на берег.

Тил встал на ноги и усмехнулся:

— Не самая подходящая ночь для конной прогулки!

Фаллон подошёл к своей лошади.

— Неплохо бы сейчас горячего кофе, — сказал он.

— К черту! — ответил Тил. — После такой переделки не грех и напиться.

С рассветом они въехали в город, грязные и измученные, но веселые. Дамон подметал дорожку возле своей лавки, он с удивлением уставился на них.

— Что случилось? — спросил он.

Тил не любил говорить намеками. Он прямо выложил все, что произошло.

— Мы чуть не потеряли весь скот, — закончил он. — А там и твоих восемь или девять голов.

— Я не понимаю… — сказал Дамон. — Ал не мог…

— Он был пьян, — вмешался Петер Шойер, поселившийся в городе совсем недавно. — Я встал, чтобы закрыть окно, и видел, как он ехал по улице. Наверняка он спит в конюшне.

Ал Дамон медленно просыпался. Первое, что он почувствовал, — это запах свежего сена; открыв глаза, он обнаружил, что лежит в сарае, который служил одновременно и конюшней.

Он сел, озираясь. Голова гудела, во рту был ужасный привкус. Его револьвер выпал из кобуры и валялся рядом.

Солнце стояло уже высоко. Все давно проснулись; петухи откукарекали, только курицы кудахтали, сидя на насесте.

Ал с трудом доплелся до двери.

Его лошади нигде не было… Он выглянул на улицу и сощурился от слепящего солнца. Надо найти лошадь и выгнать скот. Отец…

Но лошади не было ни в конюшне, ни на улице. Подтянув ремень и надев шляпу, он решительно направился к лавке.

— Где моя лошадь? -возмутился он. — Кто-то взял ее?

Отец едва взглянул на него.

— Лошадь, которую ты называешь своей, — сказал он холодно, — принадлежит Блайну, и на ней уехал Джим Блайн. К тому же он теперь пасет стадо вместо тебя.

Внутри Ала закипало бешенство, но отец продолжал:

— Ты был пьян, — резко сказал он, — пьян как свинья, даже уснул в конюшне. Если бы не Тил и Фаллон, прошлой ночью мы бы лишились всего, и виной тому был бы только ты.

— Что случилось?

Джошуа Тил не отличался красноречием, но всем и так было ясно, что случилось ночью. Дамон пересказал сыну, что знал.

— Где ты взял виски? — требовательно спросил Дамон. — Бреннан тебе его не продавал.

— Это не твое дело!

Дамон побледнел.

— Не смей так со мной разговаривать! — Он вышел из-за прилавка. — Мне уже давно не нравится твое поведение. Спрячь свой револьвер! Теперь ты каждое утро будешь вставать на рассвете и помогать мне в лавке.

— И не подумаю! — закричал Ал. — Я не ребенок! И буду делать, что захочу!

Он выскочил из лавки.

Из кузницы доносились удары молота по наковальне, и сначала Ал направился туда. Но потом передумал. Блайн был даже хуже, чем отец. С ним бесполезно разговаривать.

В кармане еще гремело несколько серебряных долларов, и он вернулся к бару, но заколебался… там мог быть Фаллон. В это время он обычно завтракал, а Алу совсем не хотелось с ним встречаться. Во всяком случае, сейчас.

Теперь Фаллон стал героем, знаменитым человеком. Он спас стадо. Ал и сам мог это сделать. Что здесь такого? Подумаешь, отогнал его подальше от воды.

Он стоял посредине улицы, голова гудела. Домой он идти не мог, боялся показаться на глаза матери. Лошадь у него отобрали.

Без нее он даже не мог съездить к Беллоузу. Да и как теперь объяснишь Беллоузу, что у него, почти что члена банды, какой-то сосунок увел лошадь? Это бесило его больше всего.

Ал медленно брел по улице; далеко внизу, в долине, он заметил одинокого всадника, едущего вдоль берега. Это был Фаллон. Такой лошади не было больше ни у кого.

Ал Дамон развернулся и отправился назад к бару «Янки». За стойкой Бреннан курил свою утреннюю сигару.

— Как насчет кофе? — спросил Ал. — И яичницы?

Бреннан молча наполнил чашку из кофейника.

— Яичницы нет, — произнес он, передавая чашку с кофе через стойку. — Слишком трудно здесь достать яйца.

Алу хотелось сказать что-нибудь резкое, но он промолчал, чувствуя, что Бреннан не обратит на это никакого внимания.

Немного погодя, он выдавил:

— Они ненавидят меня лишь за то, что я немного выпил. Какого черта, я же ничего такого не делал.

Бреннан вынул сигару изо рта, задумчиво поглядел на пепел и сунул ее обратно, уставившись в окно.

— Ничего же не случилось, — оправдывался Ал. — Со стадом все в порядке. Все равно эта чертова плотина не выдержала бы напора.

Бреннан взял кружку и подошел к кофейнику. Скоро придет Фаллон, и он хотел его встретить.

Фаллон был для него загадкой. Что он за человек? События прошлой ночи ничего не добавили к тому, что он знал и так. Он видел, что Фаллон — мужественный человек, способный на такие поступки. Бреннана интересовало другое. У Макона были какие-то свои мысли, соображения, планы, которыми он не торопился делиться.

— Этот Фаллон, — заключил Ал, — надоел мне! Он носит револьвер, но не сделал на нем ни одной зарубки.

Бреннан вновь вынул сигару изо рта, на этот раз быстро и зло. Пепел упал на стойку, он смахнул его вниз. Гнев Бреннана готов был вырваться наружу, но он подавил его. Конечно, можно не обращать на этого юнца внимания, но сказанные им слова задели Бреннана. И он сказал:

— Может, у него и нет зарубок на револьвере, но все равно он лучше других!

— Черта с два! — выпалил Ал. -Танди Херрен лучше! На его револьвере шестнадцать зарубок!

Бреннан попробовал кофе. Он оказался слишком слабым. Джон поставил чашку и затушил сигару. Что-то встревожило его. Он кинул взгляд на Ала, потом на улицу. Что еще выкинет этот сопляк?

— Сомневаюсь, — невозмутимо сказал Бреннан. — Танди неплохо стреляет, это правда, но он никогда не делал отметок на револьвере.

— Много вы знаете! — усмехнулся Ал. — Я сам видел!

Внезапно он понял, что сказал лишнее. Торопливо допив кофе, он бросил:

— Пойду к отцу! — И выскочил на улицу.

На улице ярко светило солнце, на мгновение Ал остановился, размышляя о своем промахе. Скорее всего Бреннан решит, что он видел Танди, когда ехал на Запад. Откуда он узнает, где это было на самом деле?

Бредя по улице, Ал понимал, что должен помириться с отцом, но ему совсем не хотелось этого делать. Сначала он пойдет к матери, а потом подумает, где достать лошадь.

Макон Фаллон неторопливо ехал вдоль берега. Он очень устал, но солнце приятно грело, воздух был свеж и чист. Теперь у него есть вода. Много воды, конечно, прорвалось через плотину, но немало разлилось и по равнине. Жаркое солнце выпарит лишнюю влагу, но большая часть воды к тому времени успеет впитаться в землю и даст семенам прорасти. Они посадили лук, картофель, морковь, а несколько акров земли засеяли пшеницей. Повернувшись в седле, Фаллон оглянулся на город. В ярком солнечном свете он выглядел как на книжной картинке. Если приложить еще немного усилий, город превратится в один из лучших.

Пора бы уже и уезжать. Теперь нужен хороший и богатый клиент, которому можно продать права.

Он беспокоился, время шло, каждый день мог объявиться кто-нибудь, кто бывал в Буел-Блаффе. Могли появиться и его преследователи из Семи Сосен.

Не доезжая до пасущегося стада, Фаллон повернул к городу, чтобы не встречаться с Джимом Блайном, но парень заметил его и подъехал сам.

— Отец рассказал мне, что произошло прошлой ночью, — начал Джим. — Вы могли погибнуть.

— Человеку не уйти от своей судьбы.

— В стаде не было ваших животных, — заметил Джим. — Другое дело Тил. Он многое потерял бы.

— Я не справился бы без него, — сказал Фаллон. — Он смелый человек.

Они еще немного поговорили о животных, пастбище и воде, которую Фаллон отвел в долину, потом Макон повернул к холмам, рассчитывая подстрелить оленя. Он поехал на север и вскоре обнаружил, что забрался довольно далеко. Прежде он никогда сюда не заезжал и, выискивая следы оленя, наткнулся на остатки костра.

И ночью, и днем человек мог близко подъехать к этой расщелине и не заметить ее, костер отсюда тоже не виден. Если здесь и были какие-нибудь следы, их смыл ливень.

Фаллон слез с лошади и осмотрел кострище. Дождь перемешал пепел, но еще остались несгоревшие головешки. Присев на корточки, Фаллон разгреб их. Под ними был пепел с песком, а под ним еще пепел и обгоревшие ветки. Кострище уже засыпали песком, а позже снова разводили костер на том же месте.

Кто-то приходил сюда, и не раз… Зачем? Поблизости не было ни воды, ни травы для лошадей, лишь чахлые кустики — место неудобное для стоянки, но удобное для убежища.

Вскочив в седло, Фаллон выехал из расщелины и вскоре наткнулся на тропу, обнаруженную накануне Алом Дамоном.

Фаллон лучше Ала разбирался в таких вещах, он сразу узнал старую индейскую тропу.

Она была узкой, не больше шести дюймов шириной; обычно индейцы ходят след в след. Если это индейская тропа, то она куда-то ведет… к воде или пище.

Тропа пропадала и появлялась снова. Доехав до обломка скалы он заметил под ней след лошади.

Проехав чуть дальше, Фаллон уловил какой-то отблеск, а приблизившись, увидел пустую бутылку из-под виски.

Вчера ночью Ал Дамон был пьян. Бреннан ему виски не продавал, к тому же он никогда не продавал его в бутылках.

Может, это Ал Дамон встречался с кем-нибудь в той расщелине? Или он случайно, как и Фаллон, наткнулся на это место? Неизвестно, что он там делал… Хотя должен был присматривать за стадом.

Фаллон отправился дальше по тропинке, внимательно вглядываясь в землю. Через полчаса он понял, что забирается все глубже и глубже в горы. Он спустился в огромную расщелину с гладкими, отвесными стенами, невидимую ни с равнины, ни с места, где было кострище, — она скрывалась за выступом скалы.

Здесь было жарко и безветренно. Фаллон упрямо двигался дальше. Пейзаж постепенно менялся, появились сосны, растительность стала богаче.

Пора было возвращаться, но тропа влекла его все дальше. Она петляла среди гор и вдруг резко ушла вниз, в узкую расщелину, дно которой скрывалось в тени нависших утесов. Похолодало. Фаллон почувствовал близость воды и вскоре действительно увидел каменный бассейн футов пятьдесят в ширину, из которого тонкой струйкой сочилась драгоценная влага. Сюда никогда не проникал солнечный свет. Здесь встречались едва заметные следы овец, но не было следов лошадей, коров или людей.

Одна из стен хранила индейские знаки. Фаллон внимательно рассматривал их, пытаясь уловить смысл. Возможно, это было обращение к богу охоты.

Он напоил лошадь и отправился дальше, пока неожиданно перед ним не возник широкий луг, покрытый травой. Он был около двух миль в ширину и трех в длину. В центре протекал небольшой ручей. Со всех сторон его окружали горы, но на севере виднелся какой-то проход, похоже ведущий в каньон, тянувшийся до Красной Лошади.

Неожиданно по гравию пробежал сурок, Фаллон резко повернул голову, его рука автоматически потянулась к револьверу. Он увидел, как маленький зверек исчез среди камней.

Фаллон уже собирался повернуть назад, когда заметил, что тропа, по которой он приехал, свернула влево, и если бы не сурок, Фаллон не обратил бы на это внимания. Она поднималась все выше и выше среди утесов, окружающих долину.

Видно было только небольшую ее часть; приглядевшись, Макон обнаружил пролом в скале.

Спрыгнув с лошади, он взял винчестер и полез по скале вверх. За проломом начиналась дорога, по которой могла проехать лошадь. Она влекла его, но было уже поздно, а он находился далеко от города.

Он спустился вниз и направился к каньону, думая, что он тянется до самого города.

Неожиданно из ущелья, которого Фаллон до сих пор не видел, появился всадник. Потом еще один и еще. Их было пять или шесть.

Юты…

Макон Фаллон потрепал гриву своей лошади.

— Готовься… наверное, тебе придется потрудиться.

Он двинулся вперед, держа винчестер в правой руке и делая вид, что не смотрит по сторонам.

Сколько еще? Полмили? Будто проснувшись, дунул слабый ветерок.

Всадники приближались.

— Вперед, малышка, — спокойно приказал Фаллон, и лошадь понеслась. Он мчался к вершине треугольной долины, по сторонам которой находились индейцы.

Во рту у него пересохло, он облизнул губы.

Индейцы все приближались… они уже были почти на расстоянии ружейного выстрела. Его лошадь много прошла сегодня, но у нее еще достаточно сил.

Сколько теперь? Наверное, чуть больше четверти мили.

— Ну давай, милая!

Лошадь неслась во весь опор, впереди замаячил вход в каньон. Но индейцы настигали, стараясь отрезать ему дорогу.

Один из них был совсем близко… Фаллон нажал на спусковой крючок, эхо от выстрела прокатилось по ущелью. Индейцы закричали и погнали лошадей. Он посмотрел направо, налево, они были совсем близко.

Перед ним распахнулся вход в каньон, около тридцати ярдов в ширину. Кругом валялись камни, и Фаллон придержал лошадь.

— Мы уйдем, малышка, — пробормотал он, выбирая дорогу.

Всего в пятидесяти футах позади появился индеец. Макон вскинул винчестер и выстрелил в его лошадь, потом он выстрелил в другого, который собирался было повернуть назад.

Фаллон перезарядил винтовку и ждал.

Он снова оглянулся. У входа в каньон стояла индейская лошадь. Ют растянулся у ее ног, песок под ним потемнел от крови.

Больше в долине никого не было, только ветер слабо шевелил траву.

Глава 4

К Красной Лошади подъезжал большой караван фургонов. Сорок два фургона прибыли далеко за полночь, спустились в долину и стали переезжать мост.

Бреннан услышал грохот и выглянул в окно на улицу. Это был самый большой караван, который он когда-либо видел. Где же Макон Фаллон?

Он позвал негра.

— Сходи за Джошуа Тилом, — велел он.

Ал Дамон был в лавке.

— Ну что же… мы отплатим ему, — убеждал он своего отца. — По-моему, нам пора провести выборы и избрать настоящего шерифа.

— Парень прав, — поддержал Блайн. — Мне бы не хотелось прибегать к насилию, к тому же Фаллон не из слабых. Конечно, он спас наших животных, но это не дает ему права забирать у нас треть прибыли.

— Нужно поговорить с остальными. Соберем всех. Позовем Гамильтона, Буджа, Тила…

— Тила можешь не звать. Он за Фаллона.

По улице загромыхали фургоны, просторные белые фургоны, которые тащили большие упряжки быков. В них сидели вооруженные ружьями и револьверами женщины и мужчины. Некоторые из них, похоже, были не прочь поторговать, кое-кто не отказался бы поселиться здесь.

Джошуа Тил зашел в бар выпить с Бреннаном. Тот нашел залежи льда в горах, теперь у него было холодное пиво.

— Я его не видел, — сказал Тил. — Он уехал на восходе осмотреть долину. Молодой Блайн сказал, что Фаллон подъезжал к стаду, а потом направился в сторону холмов.

Бреннан волновался.

Он видел, как подъезжали фургоны. Несколько человек зашли в бар. Попивая виски, они расспрашивали его о городе.

Здоровенный мужчина с широкими скулами воинственно посмотрел на него.

— Никогда не слышал, чтобы город принадлежал одному человеку, — сказал он. — Кто этот Фаллон?

— Он хороший человек, — ответил Бреннан. — Он возродил этот город.

— Ну, хорошо. А где же он?

— Скоро приедет.

В бар вошел Ал Дамон. Он положил один из нескольких оставшихся у него серебряных долларов на стойку и сказал:

— Фаллон не будет больше командовать в этом городе. Мы собираемся провести выборы. И выберем шерифа и его помощника.

Бреннан сделал вид, что не расслышал, но у него зародилось смутное подозрение. Если состоятся выборы, ничего хорошего Фаллону они не принесут. Их устраивают специально, чтобы его переизбрать.

Он молча работал, иногда перебрасываясь фразами, отвечая на вопросы. Бреннан беспокоился, что Ал Дамон наговорит на Фаллона и настроит всех против него.

Так пролетело время до десяти, в баре было все спокойно. Только одному из прибывших, тому здоровяку по имени Глисон, казалось, нравилось нарываться на неприятности.

Этот караван выехал из Сент-Ливенуорса, направляясь на прииски Невады и Калифорнии. Они собирались передохнуть здесь два-три дня и продолжить путь на запад.

В те дни часто встречались вереницы фургонов с людьми, одержимыми золотой лихорадкой; среди них были торговцы и мастера-ремесленники, которые могли быть полезны в Красной Лошади.

Сейчас явно не хватало Фаллона.

Тил заглянул в бар перед самым закрытием. Он был мрачен.

— Не нравится мне это, Джон. Вокруг только и разговоров что о выборах шерифа и его помощника. Ал Дамон разжигает страсти, а Джим Блайн ему помогает.

— Где Фаллон? — сердито перебил его Бреннан. — Ему нужно быть здесь.

За полчаса до закрытия всех заведений в город медленно въехал Лютер Симпл. Разглядев караван с ближайшего холма, он решил, что в такой толпе приезжих останется незамеченным и без труда уведет стадо. Там сотня людей, думал он, не меньше. Многочисленные переселенцы заполонили город. Лютеру Симплу очень хотелось увидеть Фаллона и проверить, так ли он опасен. Симпл не чувствовал особого доверия к донесениям Ала Дамона. Было очевидно, что Ал недолюбливает Фаллона и, возможно, недооценивает. К тому же Лютер был среди тех, у кого Фаллон отбил мальчишку Блайна. Тогда он не видел его, тот стоял во мраке, но Симпл запомнил его голос.

Ко всему прочему Ал описал Фаллона так подробно, что невозможно было не узнать этого человека.

Лютер Симпл не отличался сообразительностью, но опасность чувствовал издалека. Он побывал во многих переделках, где погибли его друзья, и выбрался живым потому, что не стремился сделать себе имя и не горел желанием столкнуться лицом к лицу с хорошими стрелками.

В суматохе Симпл незамеченным въехал в Красную Лошадь. Больше половины людей высыпало из фургонов на улицу. Хорошо вооруженные погонщики не казались новичками. Многие из них, похоже, не раз участвовали в сражениях с индейцами.

Симпл привязал лошадь к крыльцу одного из домов поблизости от бара «Янки». Осторожно осмотревшись, вошел в бар.

Первым, кого он увидел, был Джон Бреннан. Лютер встречал его в Абилине и Коринне. Взяв стакан с выпивкой, Симпл сел за стол, стоявший в углу комнаты.

Узнал ли его Бреннан? Кажется, нет. В любом случае Бреннан не должен поднять переполох, ведь он не мог знать, кем стал Симпл.

Люди оставляли здесь немало денег. Симпл заметил, что погонщики то и дело заходят в бар; виски было на удивление хорошим. Фаллона в баре он не обнаружил, это несколько встревожило Симпла. Если его нет здесь, то где он?

Симпл еще сидел за столом, когда вошел Джошуа Тил. Он никогда не встречался с Тилом раньше, но это лицо было ему знакомо. Семья Тила жила в трех четвертях мили от дома Симпла.

Допив виски, Симпл встал и незаметно вышел. Джон Бреннан, откупоривая бутылку, посмотрел ему вслед. Лютер Симпл недооценил его память и наблюдательность.

— Тил, — позвал Бреннан, облокачиваясь на стойку, — ты когда-нибудь слышал о Лютере Симпле?

— Симпл? Неподалеку от нас жила семья с такой фамилией. Кое-кто из них занимался нехорошими делами… хотя, возможно, среди них были и порядочные люди… А что?

— Лютер Симпл только что вышел отсюда; держу пари, он один из приятелей Беллоуза. Несколько лет назад здесь, в окрестностях, произошел ряд убийств. Убивали охотников за бизонами… выстрелами в спину. Их стоянки грабили. Сначала все списывали на индейцев, но потом стало очевидно, что действует хорошо организованная банда. Симпл в то время уже крутился в здешних местах. Однажды человека, с которым он бродил, поймали с ружьем убитого охотника. Симпл тогда исчез — как сквозь землю провалился. Позже он появился в Коринне, многолюдном в те дни городке на берегу озера. Если он тебе повстречается, не спускай с него глаз.

Джошуа Тил выскользнул через заднюю дверь. Он остановился в тени между домами, выглянул на улицу и сразу наткнулся на Симпла, высокого, сутулого человека с обвисшими усами. Он стоял на улице один и заглядывал в окна уже закрытых магазинов.

Обогнув дом, Тил пошел вперед, оставаясь при этом в тени.

Он заметил привязанную к крыльцу лошадь — прекрасную гнедую; из седельной сумки торчало ружье.

Было уже за полночь, когда Симпл вскочил на лошадь и выехал из города; мост не издал ни звука. Значит, Симпл отправился в долину. Тил повернул к своему дому.

Макон Фаллон спрятал свою лошадь за огромным обломком скалы. У выхода из каньона не было заметно никакого движения. Он дал лошади напиться и пощипать травы, пробивающейся среди камней. Фаллон решил дождаться ночи.

Могли ли юты обойти его? Вполне возможно. Они могли устроить засаду у входа в ущелье. Теперь у него оставалась одна дорога к Красной Лошади — вниз по каньону. Он не знал, был ли какой-нибудь спуск в каньон сверху. Индейцы могли объехать вокруг, спуститься вниз и поджидать его.

Солнце садилось будто нехотя. Стало темнеть, хотя. в долине было еще довольно светло.

Юты знали: когда стемнеет, он попробует спуститься вниз по каньону; до сих пор они не пытались его атаковать. Это означало, что они либо собираются напасть в полной темноте, либо уже обошли его и спокойно поджидают сзади.

Внезапно его лошадь подняла голову, навострила уши и посмотрела вниз. Там что-то происходило.

Фаллон неслышно перезарядил винчестер и ждал. Когда наступила ночь, он налился напоследок воды и вскочил в седло. Сунув винчестер в чехол, вынул револьвер.

Осторожно выехав из-за скалы, он направил лошадь к долине, из которой попал в каньон, надеясь, что они этого не ждут.

Под копытами лошади шуршал песок. Выход из каньона напоминал гигантскую дверь… за которой простирались долина и звездное небо. Он проехал еще шестьдесят ярдов, когда они заметили его.

Фаллон почувствовал дым и в тот же миг увидел индейца, вскочившего с земли и бросившегося в его сторону. Он быстро поднял револьвер, поймал на мушку темную фигуру и выстрелил.

Он видел, как дернулось тело индейца, пришпорил лошадь. Она понеслась во весь опор.

Сможет ли он найти дорогу? Хотя Макон давно уже научился ориентироваться в этой дикой стране, ночью все выглядит иначе. Промчавшись около четверти мили, он придержал лошадь и повернул под прямым углом к восточной стороне долины. Он заметил ущелье, но потом, вспомнив о тропе, направился к склону горы.

Продолжая ехать вперед, он всматривался в темноту, надеясь отыскать тропу. В этой спокойной холодной ночи он чувствовал запах трав. Его наверняка будут преследовать и решат, что он направился дорогой, которой добирался сюда.

Фаллон ласково подбадривал лошадь. Она уже выручала его из беды и даже спасла ему жизнь; человек без лошади в этой стране — потенциальный покойник… Вот почему здесь вешают конокрадов.

Фаллон двигался потихоньку, стараясь не пропустить тропинку.Проехав почти милю, он все же нашел ее и, резко свернув, направился по ней, осторожно пробираясь среди скал. Вскоре вокруг появились сосны. Здесь он остановился на ночь.

Спал Макон крепко, доверившись чутью своей лошади. Проснувшись на рассвете, он прислушался, но не услышал ничего, кроме шума ветра в соснах и мерного дыхания лошади. Сидя на земле, он наслаждался свежестью утра.

Макон хотел убедиться, что индейцев рядом нет. Вскочив в седло, он приблизился к тропе, внимательно осмотрел землю, не нашел никаких следов, хотя поблизости могла быть засада. Индейцы знали, что у него только два пути и, возможно, подстерегали где-нибудь дальше.

Он отъехал под сень деревьев с винчестером наготове.

Утро было чистым и светлым, воздух — прохладен и свеж. Лошадь мягко ступала по сосновым иглам, покрывающим землю. Сквозь сосны он увидел скалу, а подъехав, обнаружил за ней большую долину. Должно быть, это долина Большого Дыма. Через несколько минут он наткнулся на горный ручей, напился сам и напоил лошадь. Вновь наклонившись к воде, он заметил что-то блестящее на дне ручья.

Золото? Он зачерпнул горсть со дна. Промыв его, обнаружил несколько небольших самородков. Даже в тени они ярко сияли.

Вероятно, это действительно золото. Когда-то он был старателем, но видел только золотой песок. На приисках, где он работал, добывали руду, которую потом уже дробили другие.

Если это и впрямь золото, его должно быть немало в этом ручье, но возвращение сюда грозит новой встречей с ютами. Он намыл еще немного золота и сложил его в старый конверт, завалявшийся в кармане.

Фаллон решил, что возвращаться сюда не стоит. И без золота можно продать право на прииск. Люди, покупающие права, обычно мечтают о многом, но получают гораздо меньше. Иногда проще продать пустую дырку в земле, чем действительно богатое месторождение.

Макон был голоден, со вчерашнего утра он не ел ничего, кроме нескольких кедровых орехов. Дорожных припасов у него не было, а разводить костер он не хотел, боясь привлечь внимание ютов. Голодать ему приходилось и раньше, это его, не беспокоило. Вскочив в седло, он отправился дальше, к горе, которая возвышалась примерно в четырех милях. Местность вокруг становилась дикой и пустынной. Он оглядывался на северо-запад.

Там должно быть ущелье и старая индейская тропа, по которой он ехал. Но он не узнавал дороги.

Фаллон повернул лошадь на юго-запад и поехал обратно, к Долине Дыма.

Наконец, после нескольких часов безуспешных поисков, он спустился в каньон; уже начинало темнеть. Он хорошо знал такие места. И поэтому с наступлением ночи Макон лег спать. На дне каньонов обычно полно валунов и камней, к тому же Случаются обвалы.

В полдень следующего дня Фаллон въезжал в Красную Лошадь. Улица была запружена фургонами и людьми. Среди них он заметил Блайна и направился к нему. Увидев его, Блайн резко повернулся, вошел в лавку и закрыл за собой дверь.

Удивленный, Фаллон поехал по улице дальше. На одном из домов он прочитал табличку: «МЭР ГОРОДА».

Бреннан, увидев, как Фаллон привязывает лошадь, вышел на улицу.

— Где ты был? — спросил он.

Фаллон рассказал ему обо всем.

— Прошлой ночью, — в свою очередь начал Бреннан, — они провели выборы. За всем этим стояли Блайн и Дамон. Ал подговорил весь город. Мне кажется, они хотели выбрать мэром Блайна… Сам он даже не пришел на выборы. А люди из этого каравана выдвинули одного из своих шерифом, а другого — мэром.

Фаллон с удивлением смотрел на Бреннана.

— Это правда, — сказал Бреннан. — Этот новоиспеченный шериф Глисон постоянно лезет на рожон. Здоровенный свирепый тип, он все время искал тебя.

— Я не должен был отлучаться надолго.

— Фаллон, — предостерег Бреннан, — не делай глупостей. Почти шестьдесят человек ни на минуту не сомневаются, что владелец города ты. А те, кто против, просто считают, что ты им что-то должен.

Макон Фаллон посмотрел на улицу, в нем закипала злость. Это был его город. Он вдохнул в него жизнь, он расчистил эту улицу, он… Но что он терял? Ведь он хотел продать лишь пару закладных и уехать.

— Может, все и к лучшему, — сказал он. — Посмотрим.

Его слова удивили Бреннана. Он не знал, как отреагирует Фаллон, но такого не ожидал.

Макон пил кофе и размышлял, пока Бреннан готовил ему мясо.

Позже, в своей комнате наверху, он составил три закладные. Только он их закончил, в дверь постучали. Это был негр, помощник Бреннана.

— Босс сказал, что к вам пришли, — он заколебался, — это мэр и шериф.

Фаллон встал. Прежде, чем надеть черную куртку, он проверил револьвер.

— Мистер Фаллон, — сказал он своему отражению в треснувшем зеркале, — удачи! — И добавил: — Она тебе понадобится.

Едва он ступил на лестницу, как понял, что его ждут неприятности. Бар был набит людьми, и все ему незнакомы.

— Скажи Джошуа Тилу, что я хочу видеть его, — бросил он негру через плечо. Тот хихикнул:

— Мистер Фаллон, вам ни к чему звать его. Он уже здесь, с карабином!

Посмотрев в глубину бара, он увидел расположившихся за отдельным столом Риордана, Шелли и Зино. Неподалеку от них сидел Девол.

Фаллон почувствовал облегчение. Давно уже у него не было друзей. Он много скитался, нигде не задерживаясь надолго, и у него не было времени обзаводиться друзьями. У некоторых из этих людей были семьи, и все же они пришли сюда.

Он спокойно спустился по лестнице, навстречу ему поднялся Девол.

— Ваш стул, мистер Фаллон, — сказал он громко и шепотом добавил: — Мы с тобой.

— Спасибо, — ответил Фаллон и сел. Он ни на кого не смотрел. Если с ним хотят говорить, пусть сами подойдут.

Бреннан принес прекрасного вина, тщательно вытер стол, поставил на него бутылку и стакан. И тихо сказал:

— Здоровенный тип в клетчатой рубашке — это Глисон. Его помощник стоит у двери, он в черной шляпе.

— А кто мэр?

— Вот он идет…

Бреннан на две трети наполнил стакан, поставил бутылку и вернулся к стойке.

На стол упала тень, кто-то встал рядом с Фаллоном, загородив свет.

У Фаллона было прекрасное настроение. Ему удалось выжить в стычке с индейцами. Он нашел дорогу в город. А сейчас перед ним стоял стакан хорошего вина, и за его спиной были надежные друзья.

Он поднял стакан.

— Вы Фаллон? — спросил человек, стоящий перед ним.

— Я Макон Фаллон. — Он продолжал смотреть, как искрилось на свету вино. — Вы хотите поговорить со мной? Если о размещении ваших людей в городе, то об этом вы можете поговорить с Бреннаном, владельцем этого бара. Такими делами заведует он.

— Боюсь, что вы не понимаете создавшейся ситуации, Фаллон, — отчеканил холодный голос. — Мы не собираемся платить никакой ренты, ни одного процента. Мы приехали сюда и собираемся здесь остаться.

Фаллон сидел, откинувшись на стуле? смакуя вино.

— Превосходный букет, — сказал он. — Бреннан достоин похвалы.

Он поднял глаза… К счастью, он умел сдерживаться: перед ним стоял Железный Джон — мошенник, карточный шулер и дуэлянт, но это было не все. Он был первооткрывателем Буел-Блаффа.

Макон Фаллон, которому в жизни пришлось многое пережить, ни одним движением, ни даже выражением глаз не показал, что узнал Железного Джона.

Он тянул время, демонстрируя свое преимущество. Железный Джон стоял перед ним в ожидании решения, и это было ему на руку.

Фаллон вновь пригубил вино и осторожно поставил стакан на стол.

— Что вы сказали? — спросил он.

— Я сказал, — повысил голос Буел, — что мы не собираемся платить ни одного процента ренты. Мы не считаем вас владельцем этого города.

— Понятно, — слегка улыбнулся Фаллон. — Я думал, что вы уедете, вы и ваши друзья. Хотя, — и он заговорил громче, чтобы все его хорошо слышали, — мы рады всем, кто соблюдает законы этого города.

Он снова отпил глоток вина.

— Конечно, — сказал он, — вы не ожидали, что кто-то поддержит ваши самозваные выборы. В этой комнате не больше полудюжины людей, имеющих право голосовать. Остальные пока не живут в этом городе. Более того, — добавил он, — как это принято во многих общинах, первые поселенцы устанавливают ее законы, которые становятся законом для всех. Здешние законы установил я.

Фаллон поставил стакан. Он был спокоен и уверен в себе, хотя перед ним стоял Джон Буел, очень хитрый и изворотливый человек, гораздо более опытный в аферах.

— Мне сказали, — голос его был слышен в каждом уголке комнаты, — что вы выбрали шерифа и даже помощника. До вас у нас не было никаких неприятностей, и, надеемся, не будет… если только на город не нападут юты или банда Беллоуза.

Железный Джон колебался; Он не ожидал подобного отпора. Макон Фаллон был так самоуверен… почему?

Он растерялся, но неожиданно как будто пришел к какому-то решению и, не задумываясь, приказал:

— Шериф… арестуйте этого человека!

Фаллон улыбнулся.

— Арестовать меня? За что? За то, что я пью вино? Или за то что высказал свои мысли?

Глисон был доволен. Слишком много разговоров. Он подошел к столу.

— Эй ты! — заорал он. — Встань!

Он схватил Фаллона за плечо своей ручищей. Макон Фаллон, который не любил, чтобы его так хватали, оттолкнул его руку и одновременно поставил грубияну подножку.

Потерявший равновесие Глисон замахал руками и тяжело грохнулся на пол. Не успел он перевести дыхание, как Шелли, даже не вставая из-за стола, приставил к его глотке дуло карабина.

Глисон лежал смирно, его лицо болезненно пожелтело: какой-то неизвестный Фаллон так запросто справился с ним. Дуло, уткнувшееся в его глотку, было довольно весомым аргументом.

Фаллон снова поднял стакан с вином.

— Я кое-что вам объясню, — сказал он так же спокойно, — плотина, по которой течет вода на поля, была построена мной с помощью мистера Тила. Я имею права на эту воду. Единственный источник во всем городе тоже принадлежит мне. Я дам воды тем, кто решит отправиться дальше, через пустыню. Тем, кто задержится и не станет платить ренту, я не позволю пользоваться ею до тех пор, пока они будут в городе.

— Вы не имеете права распоряжаться здесь! — запротестовал Буел. — Я мэр!

— Напротив, — ответил Фаллон. — Мэр я. Жители этого города не проводили никаких законных перевыборов.

Он поднялся.

— Здесь распоряжаюсь я. Я прибыл сюда первым. Я вычистил улицу и отремонтировал вывески, построил плотину и посеял пшеницу. Я дал Красной Лошади жизнь!

Он остановился и в упор посмотрел на Буела.

— Если и есть здесь человек, который был в городе раньше, то он бросил его на произвол судьбы и только сейчас о нем вспомнил.

Железный Джон ощутил слабость. Этот Фаллон знает его… Да, Фаллон знал его раньше.

Буел почувствовал себя одураченным. Фаллон повернулся к негру:

— Наполни три бочонка водой и принеси их сюда.

— Зачем? — спросил Буел.

— Для вас, мистер Буел, — неожиданно голос Фаллона стал резким, — и для вашего шерифа с помощником. Вы возьмете эту воду… Убирайтесь и держитесь подальше от города!

Буел хотел поднять шум. Он надеялся, что его поддержат, но люди в баре молчали. Он безнадежно оглянулся вокруг. Глисон лежал на полу, а человек с карабином сидел за столом с людьми, которые наверняка были тоже за Фаллона.

Он круто повернулся и пошел к двери.

— Буел! — загремел голос Фаллона, и Железный Буел съежился. — Вы забыли свою воду.

Фаллон повернулся к столу.

— Шелли, не проводите ли вы с Тилом этих людей к их лошадям? Риордан, может, ты тоже примешь в этом участие?

Буел заколебался.

— Вы выгоняете нас ночью?

Макон Фаллон кивнул.

— Убирайтесь сию же минуту. Если вы поедете ночью, вам понадобится меньше воды. И я советовал бы вам не терять времени, если вы хотите, чтобы ее хватило до следующего источника.

Когда они вышли, Фаллон подошел к стойке. Стоящие возле нее были в основном неплохими ребятами, заключил он, оглядев их. Он сказал:

— Джон, налей им за мой счет. — Потом тихо добавил: — Джентльмены, я хорошо понимаю, что мои требования кажутся чрезмерными, но когда город станет более цивилизованным, рента будет снижена — и намного. Нам нужны здесь хорошие работящие люди. Если кто-нибудь из вас пожелает остаться, вы можете переговорить с Бреннаном или со мной.

Он повернулся и поднялся по лестнице.

Как только дверь за ним закрылась, он прислонился к ней спиной, переводя дух. Рубашка взмокла, ему было жарко. Он скинул куртку и сел на стул, беспомощно свесив руки.

Фаллон все еще не мог поверить, что выиграл.

Джиния Блайн отличалась не только наблюдательностью, но и острым умом. Скоро рассказ о событиях в баре «Янки» облетел весь город. Ее отец не мог в это поверить, Дамон тоже. Они долго обсуждали произошедшее.

Блайн оказался одним из тех, кто желал отстранить Фаллона от управления городом. Дамон также хотел этого. Насколько она помнила, это был первый случай, когда Ал и ее отец пришли к обоюдному соглашению. Кроме них, конечно, были другие. Она знала, что мэром хотели сделать ее отца, но люди из каравана неожиданно провели свои выборы.

Джиния Блайн ничего не понимала в политике, но хорошее чутье помогло ей распознать назревающий заговор. Избрание мэром Буела не было для нее большой неожиданностью, хотя ее отца провал потряс. Он недолюбливал Фаллона, и она не смела винить его за это.

Ал Дамон тоже сидел здесь. Закинув ногу на ногу, он выставил свой револьвер напоказ. Джиния поняла: Ал боится, что кто-нибудь не заметит его оружия.

— Но как ему удалось? — спрашивал он. — Ты говоришь, что он просто сидел. Но ведь что-то он должен был сделать?

Джим Блайн наслаждался своим рассказом.

— Говорю вам, что он не сделал ничего! — Он хихикнул. — Казалось, будто он учитель, а этот Буел — провинившийся ученик. Он поставил Буела в дурацкое положение, а потом сказал ему о воде.

— Воде?

— Да, о том, что он владеет здесь всей водой. И о том, что не даст ее тем, кто откажется платить ренту. А получит ее только тот, кто срочно покинет город.

Джиния задумалась… Конечно, почему она раньше не понимала этого? Без воды никто не может жить, а вода действительно принадлежит Фаллону.

— Можно ночью пробраться к плотине и набрать там сколько хочешь, — предложил Дамон. — Он не заметит.

— Эту воду? — поморщилась миссис Дамон. — Да я бы не только не стала ее пить… но даже стирать в ней. Там бродит скот, пьет ее, гадит.

— Я не знаю, почему вы так хотите избавиться от него, — вмешалась Джиния. — Что он сделал? Он много работал, больше всех в городе.

— Я работал не меньше других! — запротестовал Блайн.

— Да, ты много работал, — согласилась Джиния, — но в своем собственном магазине и ради своей прибыли. Фаллон построил плотину. Он очистил улицу, подстриг деревья и сделал сотню других дел, чтобы в этом городе было приятно жить.

— Да, но он и собирает плату за это! — возмутился Дамон.

— А почему бы и нет? — спросила Джиния, откусив нитку и внимательно рассматривая сшитую блузку. — Мне было не по душе все, что вы затевали. А этот Глисон! Каждый раз, когда он смотрел на меня, я чувствовала себя раздетой. Вы все хотели перемен, но, слава Богу, не получили!

Им нечего было сказать, они молчали. Но Джиния их не переубедила.

В баре «Янки» было прохладно и тихо, раздавалось лишь шуршание перемешиваемых Фаллоном карт. Он аккуратно сдвинул колоду, сдал восемь карт и посмотрел в свои.

Бреннан поднял четыре карты — одни девятки. Он поднял еще четыре карты — сплошные шестерки.

— Неплохо, — сказал он сухо. — Они все так хороши?

— Мои лучше, — ответил Фаллон, выложив на столе четыре короля.

Бреннан переложил свою одежду на стул и уселся сверху. Он закурил сигарету. Глядя на него, Макон улыбался. Бреннан о чем-то задумался.

— Ал Дамон, — сказал наконец Бреннан, вынув сигару изо рта, — был первым, от кого я услышал о выборах.

Макон собрал карты в колоду, перемешал их и сдвинул к центру.

— Мы оба знаем, — продолжал Бреннан, — что он сам бы до такого не додумался. Быть может, это мысль его отца? Но я ничего не слышал об этом раньше от Блайна или Дамона.

Макон сдал себе две карты — два туза, он открыл еще одного.

— А потом эти серебряные доллары. — Бреннан глубоко затянулся сигарой. — Я никогда не видел, чтобы раньше Дамон тратил серебряные доллары, а теперь их у него много. Я узнавал… никто не давал ему серебряных долларов. Серебро здесь редкость… как, впрочем, и деньги вообще.

— Ну и?

— И этот парень Беллоуза… Лютер Симпл. Он был здесь прошлой ночью и заплатил за выпивку серебряным долларом.

Фаллон продолжал манипуляции с картами.

— Ты думаешь, Ал встречается с кем-то из банды Беллоуза?

— Подумай сам, я не продавал ему тогда виски, а оно у него было. В городе нет серебряных долларов, а у него есть.

Бреннан покосился на тлеющий пепел своей сигары.

— Три месяца назад был ограблен армейский фургон с деньгами, которые послали из Карсона в форт Чарчил. Убито четыре человека… Это списали на индейцев.

Бреннан посмотрел на Фаллона.

— Этот фургон вёз новые серебряные доллары.

Фаллон глянул в окно: на улице ярко светило солнце. Он вспомнил о том костре, у которого кто-то с кем-то встречался. Так просто никто бы не остановился в таком месте, да еще эта пустая бутылка из-под виски, которую он нашел.

— Должно быть, ты прав, — сказал он и рассказал Бреннану о найденном кострище.

— Что будем делать?

Фаллон пожал плечами:

— Ждать. Пойми, Джон, Ал еще ребенок. Конечно, ему уже девятнадцать, в его возрасте и ты, и я устраивали сами свою жизнь, но он в свои девятнадцать похож на нас в четырнадцать. Может быть, он сам одумается.

— Ты же знаешь, что он не одумается, — ответил Бреннан. — Ты когда-нибудь видел его без револьвера? Он хочет жить с оружием в руках, он преклоняется перед преступниками и дуэлянтами. С револьвером он воображает себя большим человеком. Если он одумается, прекрасно, но до этого он может кого-нибудь убить.

— Человек, который мечтает получить репутацию убийцы, не может получить ее без убийства. Ему в голову не приходит, что тот, другой, тоже будет стрелять. В своих фантазиях он никогда не медлит с выстрелом и никогда не бывает убит… но наяву все случается по-другому. Рано или поздно он все же пустит в ход свой револьвер.

Фаллон снова собрал колоду и принялся ее тасовать.

— Джон, что же мне прикажешь делать? Идти к его отцу? Я не верю, что Ал забудет о своем револьвере, если отец прикажет ему. Может, мне пойти к Алу? Ты понимаешь, что тогда произойдет. Он мечтает сразиться со мной, а я наверняка убью его. Я не хочу стрелять в этого мальчика, Джон.

Бреннан молчал. Конечно, все, что говорил Фаллон, — правда. Когда люди заходят так далеко, как Ал, немногие из них останавливаются перед тем, как убить или быть убитым. Может быть, к счастью для других, второе случается гораздо чаще.

Фаллон отложил карты и встал.

— Поеду к прииску, — сказал он и вышел.

Раздражение охватило его. Он уже долго живет в Красной Лошади. Сейчас у него несколько долларов, слишком мало… Ему хотелось поскорее уехать отсюда. Он мог ехать по дороге, проторенной дилижансами, до самого Карсона. Оставшись здесь, он свалял дурака.

Макон подъехал к разработке, скинул куртку, рубашку и принялся за работу. Он копал часа два, работая скорее для успокоения, не надеясь особо что-нибудь найти. В конце концов он бросил кирку и вылез из шахты.

Он взглянул на город сверху. На улице было несколько человек, два фургона и пара оседланных лошадей. Позади домов висели веревки с сохнущим бельем. Рядом с городом он видел ярко-зеленое поле, где росла пшеница… Время шло быстро.

Вот из лавки Дамона вышли два паренька и побрели по улице. Им пора учиться. Вот в чем еще нуждается город… в школе.

Ну, до этого ему нет дела. Он принял для себя решение. Удастся продать права или нет, но в конце следующего месяца он уедет из города. Слишком надолго все это растянулось.

Хотя он и принял решение, на душе у него было скверно. Чего ему ждать? В любой момент мог вернуться Буел или банда Беллоуза могла напасть на город. Могло случиться все что угодно.

Он поднял рубашку, надел ее и заправил в штаны. В этот момент к разработке подъехала Джиния Блайн.

— Как дела, мистер мэр? — спросила она любезно.

Он сердито глянул в ее сторону.

— Я не горю желанием быть мэром или еще кем-то в этом роде.

— Хоть вы мне и не нравитесь, — призналась Джиния, — но вы много сделали для города и заслужили это место.

— Вы мне тоже не нравитесь, — холодно ответил Фаллон, — я ничего не заслуживал. Просто дал отпор явному мошеннику.

— Джону Буелу, — сказала она, глядя ему в глаза, — владельцу Буел-Блаффа.

Он застегивал пуговицы на рубашке. Итак, она знает. Рано или поздно этого следовало ожидать. Теперь он точно уедет из города.

Он поднял на нее глаза, но лицо девушки не выражало ровным счетом ничего.

— Боюсь, у меня больше нет шансов сделать что-нибудь значительное для города. Слишком многие настроены против меня.

— Бросьте, мистер Фаллон. Ни одному честному человеку в голову не придет, что мошенник мог так много сделать для города. Мой отец хоть и нетерпеливый и доверчивый человек, но и он ни о чем не догадывается. Боюсь, что я одна оказалась так прозорлива. Вы замешкались, когда произносили название города, в тот день, на дороге, но потом, увидев нашу гнедую, быстро приняли решение… Красная Лошадь. Когда мы въехали в город, я была внимательна, но так и не увидела нигде и намека на название. В городе не хватало одной вывески — на фасаде банка.

— Вы очень проницательны, мисс Блайн. Когда человек так подозрителен, это может навести на мысль, что у него в голове не все в порядке.

Она была привлекательна, чертовски привлекательна. Но неожиданно ему захотелось остаться одному. Почему она не возвращается в город? Может, она следит за ним? Зачем? Кажется, она знала достаточно, чтобы разоблачить его.

— Вы знаете о Буел-Блаффе?

— Да… в то время я была маленькой девочкой и у меня был дядя, которого погубила золотая лихорадка. — Она холодно посмотрела на него. — Это был обман.

— Разве город может обмануть? — спросил он вежливо. — Город создан для людей. Его основал Джон Буел и люди, приехавшие с ним. Но теперь у нас город не только с новым названием, но и с новыми жителями. — Он посмотрел на нее и улыбнулся. — Мисс Блайн, как может все это быть обманом?

— Вы, как всегда, очень красноречивы.

— Ваш отец здесь… он часть этого города. Он тоже обман? Или Джошуа Тил обман? Или ваш друг Дамон?

Она не собиралась отступать:

— А как насчет вас? Вы — обман?

Он пожал плечами.

— Кто же может сказать о себе, кто он такой? Вы, например, уверены насчет себя? Я лично не уверен. Я не знаю, кто я. Смотрите, — он обвел рукой город. — Вот он. Мне кажется, он неплохо выглядит. Он был брошен, теперь там живут люди; есть поля с растущей пшеницей, есть вода, которая орошает эти поля. Наш город был мертв, а теперь он живет… так давайте поможем ему. — Он развел руками. — Как бы то ни было, что может значить один человек в судьбе целого города? Если я и мошенник, какое это имеет значение? Город будет жить и без меня.

Она выслушала его и покачала головой.

— Нет, мистер Фаллон, не думаю, что он будет жить без вас.

Он уцепился за ее слова.

— Тогда, возможно, — тихо сказал он, — я не обман.

Когда она уехала, он выругался. Разговор с этой чертовой девчонкой разозлил его. Ему нужно было молчать и просто слушать. Кто заставлял его отвечать?

Конечно, город не умрет без него. Но что-то беспокоило его, и оставалось какое-то чувство вины. К черту, какое ему дело?

Если Джиния все расскажет — а у нее нет причин молчать, — из города начнется бегство, такое же неожиданное и драматичное, как тогда, несколько лет назад… И несмотря на это, он должен уехать.

Глава 5

Макон Фаллон вернулся в свою комнату над баром и стал собираться. Несколько дней назад в счет ренты он получил от Дамона кое-что из одежды, одеяла и другие вещи. Он сложил в мешок одежду, туалетные принадлежности и пару книг, которые нашел в гостинице.

Закончив сборы, Фаллон направился в конюшню позади бара; обтер свою лошадь, задал ей корма, а заодно осмотрел подковы, удостоверившись, что она готова к долгой дороге.

— Когда мы поедем, — прошептал он лошади, — мы поедем очень быстро и далеко… это может произойти в любой момент.

Он задержался в дверях конюшни. На душе было неспокойно. А почему бы не отправиться прямо сейчас? Зачем дожидаться своей смерти? Он сбежал от индейцев, с помощью друзей осадил Железного Джона. Может быть, в следующий раз ему так не повезет.

Где-то в округе бродили юты и банда Беллоуза. Да и в самом городе жить теперь было небезопасно. Еще оставались люди, которые не любили его. И Ал Дамон, со своим револьвером, выискивал возможность заработать репутацию крутого парня.

Фаллон сердито оглядел город. Что случилось? Почему он теряет здесь время? Теперь у него есть все, что необходимо, и денег достаточно.

Время шло, а он чего-то ждал, как идиот. Ему казалось, что теперь удача ускользает, а он так всегда надеялся на нее.

Макон поднялся по лестнице в свою комнату и мрачно осмотрел ее. Она была совершенно не похожа на место, где жил человек… пустая, как сарай. Внизу тоже ничего хорошего, кроме кофе и разговоров с Бреннаном.

Взгляд задержался на книжках, брошенных в еще не завязанный мешок. Ему всегда хотелось больше читать, но на это обычно не хватало времени. Он знал, что сам себя обманывает — было бы желание, а время найдется. Одни не теряют его напрасно, в то время как другие растрачивают попусту.

Он думал о городе. Красная Лошадь ожила — в этом была его заслуга, но сейчас он собирался покинуть это место навсегда. В голове его роилось множество различных мыслей.

Одну из них он решил выполнить. Он надел шляпу и вышел на улицу.

Ал Дамон слонялся возле нового заведения, открытого бородатым здоровяком по имени Спик Малун. Увидев парня, Фаллон забеспокоился. Если бы он не был сыном одного из первых поселенцев Красной Лошади, Макон бы так не переживал, но он чувствовал свою ответственность перед отцом Ала.

Когда Фаллон приблизился, Ал обернулся, его глаза вызывающе горели. Фаллон, едва глянув на него, сказал:

— Привет, Ал. — И, помолчав, спросил: — Ты ездил к холмам?

Ал Дамон хотел ответить нагло и резко. Он убеждал себя, что должен убить Фаллона. Этого хотел и Беллоуз. Но этот неожиданный вопрос поставил его в тупик, он смешался, не в силах собраться с мыслями.

Неужели Фаллон знает? Но откуда? Он что, следил за ним? Ал не на шутку испугался… А что, если он рассказал все отцу?

Но Фаллон отвернулся от него и зашел в салун.

За стойкой стоял Спик Малун, мощный мужчина с огромными кулаками и выпирающими бицепсами. Он вынул из своих белоснежных зубов сигару и холодно посмотрел на

Фаллона. Малун побывал во многих переделках и держался независимо, даже вызывающе.

За столом сидел щуплый, суетливый человек, который тотчас вскочил и подошел к стойке. В его лице было что-то ястребиное, может, глаза, посаженные слишком близко. Фаллон заметил, как этот тип держал правую руку. «У него револьвер, — предупредил Фаллон сам себя. — Приглядывай за ним».

— Я Фаллон, — представился он. — Это заведение будет открыто до тех пор, пока торговля здесь ведется честно. Если что-то окажется нечисто, я прикрою его.

На той стороне улицы Джошуа Тил подошел к Алу Дамону.

— Фаллон вошел в салун? — спросил он.

— Да.

Тил повернул голову и посмотрел через улицу на Девола, что-то грузившего в фургон.

— Девол, ты не подойдешь?

Внутри салуна щуплый жулик наступал на Фаллона.

— Ты меня назвал нечестным?

— Я тебя никак не называл. Я ничего о тебе не знаю. Я просто предупреждаю вас.

— Мы слышали, ты владелец этого города, — вступил Малун. — Ну так вот… мы так не считаем. Мы не будем платить ренты. И ты не закроешь нас.

На лице Фаллона появилась легкая улыбка.

— Мы обсудим это, когда придет время, — сказал он спокойно. — Что касается ренты, то я получу ее. — Он посмотрел на жулика. — Люблю иногда поиграть в карты.

Тот хитро улыбнулся:

— С большим удовольствием… как только у вас появится настроение.

Выйдя на улицу, Фаллон увидел Тила и Девола, поджидавших снаружи и готовых в любой момент броситься на помощь.

— Спасибо, — сказал он. — Рад вас видеть.

— Неприятности?

— Будут. — Он задумался. — Один из них — Кард Грэхам. Он убил двух человек за игрой в покер, одной из них была женщина. Если вы услышите о каком-нибудь мошенничестве в салуне, скажите мне.

Он собирался уйти, но остановился.

— Он, должно быть, очень быстро стреляет из револьвера.

— Фаллон!

Фаллон повернулся к Деволу.

— Да?

— Этот здоровенный тип не пользуется револьвером. Он даже не носит его. Он боксер.

Фаллон задумался.

— Ты знаешь его?

— Парень из команды Джона Моррисси в Нью-Йорке, той самой, что дралась против Пула и его компании.

Макон Фаллон помнил об ужасном побоище в Нью-Йорке несколько лет назад, когда соперничающие группировки Моррисси и Пула встретились на улицах. Моррисси в свое время был чемпионом мира в тяжелом весе, известным задирой, который позже занялся аферами в Саратоге и стал важной персоной среди политиков Нью-Йорка.

В таких переделках гибли люди, не говоря уж об разорванных ушах, выбитых глазах и шрамах от кастетов. Если Спик Малун был одним из тех бойцов, то он в самом деле опасный человек.

— Уноси ноги, чертов дурак! — говорил себе Фаллон, идя по улице. — Убирайся отсюда по-хорошему.

Но он все не уезжал. Фаллон по нескольку раз в день называл себя дураком, но не двигался с места.

Все дело было в том, что он полюбил этот город. Следуя его примеру, некоторые из жителей посадили деревья, подстригли кусты и старались всячески благоустроить город.

Неприятности случались редко. Жители много работали, к тому же у большинства были семьи. Когда кто-нибудь напивался, было достаточно сказать, чтобы они шли спать.

Но слишком хорошая жизнь не могла продолжаться вечно.

Беды начались неожиданно. Всего в миле от моста был разграблен фургон, трое человек убиты.

В Красной Лошади слышали выстрелы, но, когда добрались до места, мужчина, его жена и сын были уже мертвы, имущество и лошади исчезли. Это могли быть юты, но некоторые из лошадей нападавших были подкованы.

— Это индейцы. Наверное, лошади угнанные, — предположил Блайн.

— А может, и белые, — мрачно заметил Фаллон. — Это похоже на банду Беллоуза.

Потом пришла ночь, когда Ал Дамон убил человека.

Фургоны въехали в город на закате. Большинство из них принадлежало фрахтовщикам, но некоторые люди, направляясь в Орегон, присоединились к каравану для безопасности. Среди них был высокий худой мужчина лет сорока. Он зашел в бар к Малуну, где, не произнеся ни слова, выпил подряд два стакана, а выходя, столкнулся в дверях с Алом Дамоном.

Он вышел быстро, как человек, который что-то вспомнил, и задел Ала так, что тот покачнулся.

Ал тотчас выхватил револьвер. Когда он коснулся рукоятки, что-то внутри его, казалось, закричало: «Нет! Нет!», но он уже так давно думал об убийстве, что не смог остановиться.

— Пожалуйста! Я не хотел…

Револьвер Ала выстрелил, человек развернулся и упал. Потом медленно привстал на колени.

Отовсюду сбегались люди. Какая-то женщина бросилась к упавшему, крича и рыдая, раненый повернул голову и посмотрел на Ала полными ужаса глазами.

— Я извиняюсь. Я не хотел…

И умер; женщина содрогалась от рыданий. Он умер, глядя на Ала.

— Послушайте, — оправдывался Ал, — я не хотел… — Но никто не обращал на него внимания.

— У него был револьвер! — старался оправдаться Ал. — Я видел его револьвер.

Джошуа Тил повернулся в ярости:

— В кобуре. Он даже не расстегнул ее.

— Откуда я знал? — бормотал Ал. — Я…

— Ты давно этого ждал, — вмешался Будж. — Целыми днями ты шлялся по городу, изображая крутого парня и демонстрируя всем свой револьвер. Ну вот и убил человека… человека, который не сделал никому ничего плохого. Ты оставил его жену вдовой с тремя сиротами.

— Ты убил его, — подтвердил Гамильтон. — Это просто убийство.

Ал Дамон отшатнулся. Он неожиданно почувствовал тошноту, понял, что его вот-вот вырвет, и отбежал прежде, чем это случилось. Затем быстро свернул на одну из городских тропинок.

Он убил человека.

Он рухнул на землю у какого-то дома, его по-прежнему тошнило. Откуда он знал, что тот не воспользуется револьвером? Этот человек толкнул его… по крайней мере, так ему показалось.

Он вытер рот ладонью и, крадучись, пошел по улице.

Сначала Ал собирался пойти домой, но, представив глаза матери, отбросил эту мысль. Он перелез через забор и направился в конюшню.

Ему вспоминались испуганные глаза умирающего, его предсмертный хрип. Вскоре он заснул.

Когда Ал открыл глаза, было еще темно, с улицы не доносилось ни звука. Он поднялся с сена и отряхнулся, потом, вспомнив о случившемся, заменил стреляную гильзу в револьвере.

Ну, он убил этого незнакомца. Но ведь тот сам напросился? Вылетел из двери и почти сшиб его с ног. Он просто защищался. Ему показалось, что тот напал на него, откуда же он знал, что тот и не помышляет об этом?

Ал посмотрел на свой револьвер. Он убил человека. Теперь можно поставить первую отметку. Он почувствовал растущую гордость. Не каждый мог сказать… что убил человека.

Выйдя на улицу, он выдвинул кобуру чуть вперед. Ну чтет ж… пусть они говорят что угодно, а если заденут его, он…

На улице никого не было. В некоторых окнах горел свет. Время ужина давно прошло, он хотел есть и отправился в ресторан.

Там сидели двое незнакомцев; при виде Ала они, как по команде, встали и направились к выходу, бросив еду. Будж, увидя, что они уходят, вышел из кухни.

— Эй, вот ваш кофе! — крикнул он.

— Забудь про него, — сказал один. — Мы лучше останемся голодными.

Ад Дамон покраснел. Неужели они сделали это из-за него? Он повернулся к выходу, не зная, что делать, когда Будж заговорил:

— Убирайся и не приходи сюда никогда. Мы не обслуживаем таких, как ты.

Испуганный и злой, Ал колебался. Будж достал двуствольное ружье из-под прилавка.

— Убирайся, — повторил он. — Я с удовольствием вздернул бы тебя на сук этой же ночью.

Ал выскочил на улицу. Они не смеют так с ним разговаривать! Ну подождите, он покажет им!

Ему нужна была лошадь, больше всего сейчас ему была нужна лошадь. Ну их к черту! Он поедет к Беллоузу!

Но куда пойти сейчас? Домой не хотелось, а остальные встретят его так же, как Будж. Он подумал о баре «Янки».

Фаллон наверняка там. Его, конечно, могло там и не быть, но если он там, самое время встретиться, теперь уж они будут на равных. Фаллон должен теперь его уважать. Бреннан никогда не вмешивался в чужие дела. С тех пор как он приехал в Красную Лошадь, его философия была известна всем. Джон Бреннан никого не выгонял из бара.

Едва Ал тронулся с места, как его остановил чей-то голос:

— Ты действительно быстро стреляешь, Ал. Я видел. Ты в одно мгновение выхватил револьвер. — Это был Лютер Симпл.

Ал Дамон пожал плечами.

— Он налетел на меня, — сказал он.

— Это я слышал, — сухо произнес Симпл. — Когда мы узнали об этом, мы решили, что ты убил Фаллона. — Он сделал паузу, давая ему возможность подумать. — С Фаллоном было бы проще, чем с Батесом.

— Кто такой Батес?

— Человек, которого ты убил. — Лютер Симпл помолчал мгновение, потом добавил: — Его любили. В Иллинойсе у него остались два брата.

— Что мне до того?

— Ты еще не сталкивался с этим, парень. Его братья будут искать тебя. Теперь тебе надо быть настороже.

Ал беспокойно переступил с ноги на ногу.

— А что ты хотел сказать насчет того, что с Фаллоном было бы проще?

— У Фаллона не так много друзей. Беллоуз хотел послать Танди Херрена убить его, да Танди и сам хотел. Но я решил, что ты захочешь воспользоваться своим шансом.

Симпл достал сигару и зажег спичку.

— Мы бы помогли тебе. Дело не в том, что мы сомневаемся в тебе, но так, на всякий случай.

— Где вы будете?

— В лавке напротив бара «Янки», на втором этаже никого нет. Двое наших могли бы залечь там с винчестерами. Когда Фаллон выйдет из дверей, ты столкнешься с ним и выхватишь револьвер. Мы на всякий случай стрельнем в него из окна. А потом спокойно смоемся.

Макон Фаллон, как обычно, завтракал в баре «Янки», когда туда вошел Вилли Поллак. Это был высокий молодой человек с дружелюбным и одновременно очень серьезным выражением лица.

— Вы мистер Фаллон? — спросил Поллак. — Говорят, у вас есть права на прииск и вы хотите их продать.

Выражение лица Фаллона не изменилось.

— Пусть так. У меня есть права. Правда, я бы не сказал, что хочу продать их. С другой стороны, мне никогда не нравилось копаться в земле, и, если цена будет подходящей, можно поговорить и о продаже.

Он налил себе в кружку кофе, другую подтолкнул Поллаку.

— Вы старатель?

— Не совсем, — ответил Поллак, — но я приехал на Запад искать золото, а не заниматься земледелием. — Он внимательно посмотрел на Фаллона. — Кажется, здесь никто не работает на приисках… Почему?

— Это моя ошибка. Город строился людьми, которые и не думали разбогатеть за одну ночь. Сначала захотелось наладить здесь бизнес; но сам я, — добавил он, — иногда копался в шахте.

Проговорив с полчаса, они вместе вышли и отправились к прииску.

Вилли Поллак внимательно осмотрел место. Было очевидно, что кое-какие разработки здесь все-таки велись: повсюду валялся инструмент и свежие горки грунта. Поллак влез в шахту, отколол пару кусков породы и осмотрел их.

Фаллон нагнулся, поднял кусочек породы и, быстро оглядев его, положил в карман.

— Могу я посмотреть на него? — Поллак протянул руку.

— Там ничего нет, — сказал Фаллон беззаботно, — вообще ничего.

Поллак вылез обратно и снова осмотрелся.

— Сколько вы хотите? — прямо спросил он.

Фаллон покачал головой.

— Извините, я не думал о продаже, — сказал он. — Я еще не решил. Я не старатель и готов продать права за подходящую цену, но пока я не уверен, что вообще стану продавать их.

Поллак хитро глянул на него:

— Это из-за того кусочка породы, который вы положили в карман?

— Нет… нет, конечно нет.

— Я дам вам три тысячи наличными, — предположил Поллак.

— Простите.

Макон Фаллон посмотрел на город. «Три тысячи? Хорошие деньги. Бери их и беги», — застучало у него в голове, но он отогнал эти мысли.

У дверей бара «Янки» они остановились.

— Я могу поднять цену, — настаивал Поллак.

— Она должна быть много больше, — ответил Фаллон, толкнул дверь и шагнул внутрь. Подойдя к стойке, он обратился к Бреннану: — Джон, дай-ка мне свой молоток.

Поллак остался стоять на крыльце. Он слышал, как хлопнула задняя дверь, раздался стук молотка. Через несколько минут Фаллон вернулся, положил молоток на стойку и вышел из бара. Он пересек улицу и вошел в лавку Дамона.

— Достань-ка свои весы для золота, Дамон. Я хочу кое-что взвесить.

Фаллон вытащил золото, намытое в горном ручье. На многих приисках его добывали унциями, у него было меньше, но и этого должно вполне хватить.

— Пол-унции, — сказал Дамон, — чуть больше. Я бы дал за это двенадцать долларов.

— Хорошо.

Дамон отсчитал деньги, и Фаллон положил их в карман.

— Нашел на своем прииске? — полюбопытствовал Дамон.

Фаллон ухмыльнулся:

— Всего в одном кусочке породы… не больше твоего кулака.

В глазах Дамона загорелся жадный интерес.

— Его там много?

Фаллон пожал плечами:

— Возможно, нет… надо искать.

Он возвратился в бар «Янки» и через несколько минут увидел, что Поллак направляется в лавку Дамона. Улыбаясь, Фаллон, довольный, уселся за стол. Бреннан внимательно наблюдал за ним.

В баре появились Джошуа Тил и Будж.

— Мистер Фаллон, вы заняты? — спросил Будж.

— А в чем дело?

— Неприятности в баре Спика Малуна. Кард Грэхам обчистив двоих, а когда его накрыли, то посмеялся над ними.

— Стрельбы не было?

— Они ушли, но думаю, они вернутся.

Фаллон уставился на свой кофе. Он предупреждал их, это было похоже на вызов. А как насчет тех, кого обманывает он сам? Они вернутся за ним?

— Почему вы решили, что они вернутся? — спросил он Тила.

— Они вернутся. Он выиграл у них кругленькую сумму. Кажется, его даже не волнует, что они его разоблачили.

Макон Фаллон встал.

— Я поговорю с Грэхамом.

Он вышел на улицу. В долине возле города виднелись фургоны вновь прибывших.

Через улицу, на втором этаже лавки, Лютер Симпл указывал на стоящего Фаллона.

— Видишь? — ткнул он пальцем. — Он как раз там, где мне нужно. Ты вызовешь его, а я пристрелю. Все будут считать, что это сделал ты. Выстрелишь дважды, слышишь? Один раз промахнешься — оставь этот выстрел мне, — чтобы никто не догадался, что был еще кто-то.

— Ты можешь попасть в спину.

— Поэтому я и прошу тебя второй раз промахнуться. Твой первый выстрел может развернуть его, но я постараюсь попасть спереди.

На улице Фаллон надел шляпу.

— Я поговорю с Грэхамом, — сказал он, — и Малуном.

— Тогда тебе нужно поторопиться, — мрачно заметил Тил, — те двое уже возвращаются!

По улице шли двое мужчин, оба с револьверами. Издалека было видно, что они настроены очень решительно.

Из домов выглядывали жители. Эта история успела облететь весь город, и каждый понимал, что происходит. Фаллон опоздал. Они вернулись раньше, и один из них уже собирался войти.

Выстрел, раздавшийся из дверей салуна, отбросил человека назад. Стрелял Грэхам, Малун кинул ему второй револьвер, в то же мгновение прозвучал новый выстрел.

Его приятель, словно завороженный внезапной смертью друга, застыл на месте. Второй выстрел Грэхама настиг его.

Макон Фаллон сказал спокойно:

— Теперь ты доволен, не так ли?

Кард Грэхам вздрогнул и повернул голову, став похожим на гремучую змею, готовую встретить врага.

— Не поднимай револьвер, — предупредил Фаллон. Иначе я могу решить, что ты собираешься им воспользоваться. — Не отрывая от него глаз, он попросил: — Тил, встань возле двери. Если он сделает хоть одно движение, можешь убить его. — Затем он медленно подошел и процедил: — Зайдем, Кард. Ты же любишь играть в покер, не так ли?

Грэхамудивленно посмотрел на него.

— Ты хочешь сыграть?

— Да… если это можно назвать игрой, хочу сыграть.

Вилли Поллак тоже был здесь. Фаллон видел, как тот с холодным интересом наблюдает за происходящим.

— Поллак, — повернулся к нему Макон, — назовите свою окончательную цену за прииск.

— Десять тысяч долларов, — быстро ответил Поллак. — Наличными.

— Идет, — ответил Фаллон.

— Я не понимаю, — недоумевал Грэхам. — Зачем ты собираешься играть?

Попадая в передряги, Фаллон становился собранным и хладнокровным. Сейчас к этому еще примешивалась ненависть. Он ничего не знал об убитых, но видел, как они приехали в его город. Простые люди… и у обоих семьи.

— Ты задолжал этим людям кое-что, — сказал он спокойно, — а у них остались семьи. Я собираюсь отыграть деньги для их родных.

Кард Грэхам натянуто рассмеялся.

— Не будь дураком, Фаллон. Ты ничего им не должен. Не вмешивайся не в свое дело.

Он просто так это сказал. На самом деле ему очень хотелось втянуть Фаллона в игру. Кард совсем не знал Фаллона, но он ему очень не нравился.

Макон вошел в салун вслед за Грэхамом и сел за стол, спиной к стене. Кард устроился напротив и достал из коробки, стоящей на столе, колоду карт. Грэхам вытащил карту старше и должен был сдавать.

Он перетасовал карты.

— Мы будем играть до тех пор, — сказал Фаллон, — пока один из нас не разорится. Если это случится с тобой, ты уберешься из города.

Грэхам промолчал. Он хорошо играл в карты; научился еще в Техасе, когда приехал туда из Огайо, и зарабатывая этим уже много лет. Кард никогда не выигрывал огромных сумм, но был уверен в себе.

Они играли уже целый час, Грэхам выигрывал, а ведь пока он играл честно, и оба это знали.

Но ситуация переменилась, Фаллону пошла карта. Грэхам продолжал честную игру, а Фаллон стал передергивать. Мгновенно Грэхам проиграл треть того, что выиграл раньше.

Он тоже принялся мошенничать и выиграл, но много меньше, чем мог с такими картами на руках.

Весь следующий час Фаллон постоянно выигрывал, и Кард Грэхам предложил выпить. Спик Малун вышел из-за стойки со стаканами на подносе. Взглянув на него, Макон Фаллон улыбнулся и протестующе поднял руку.

— Поставь поднос на соседний столик, — сказал он. — Мы можем взять выпивку и оттуда.

В комнате воцарилось молчание. Лицо Карда Грэхама побледнело. «Что это значит?» Его глаза загорелись яростью.

«Убийца, — подумал Фаллон. — Он только ищет повод для дуэли».

— Я суеверный, — объяснил Фаллон. — Не люблю, когда во время моей игры на столе стоит поднос. — Он улыбался, глядя в глаза Грэхама. — Я знаю, мы ведем честную игру, но иногда под подносом оказывается крапленая колода карт.

Грэхам хотел что-то сказать, но заколебался, Макон Фаллон знал причину. Под этим подносом была крапленая колода, и Фаллон мог предложить перевернуть его, чтобы проверить.

— Ладно! — согласился Грэхам, пожав плечами. — Давай играть дальше.

Фаллон смотрел в сторону, когда уловил едва слышный звук передернутой карты, но не подал вида. Подняв свои, он обнаружил три девятки, сбросил две карты и взял еще две, среди них оказалась четвертая девятка.

Он поднял ставку на два доллара. Грэхам, казалось, изучал свои карты, и это дало Фаллону время подумать.

Три девятки, он допускал, могли прийти к нему чисто случайно, но четвертую могли подкинуть.

Поразмыслив, все-таки решил, что эта четвертая — случайность, счастливое совпадение. Он был уверен, что колода не крапленая. Во всяком случае, девятки обычно не крапят, как это делают с тузами и десятками. Хотя кто знает? Быть может, Грэхам полагал, что шанс получить четвертую девятку слишком мал. Но в игре могло случиться все что угодно.

Кард поднял ставку еще на десять долларов — Фаллон на сто. Лицо Грэхама ничего не выражало, но Фаллон был уверен, что тот доволен. Наверняка решил, что Фаллон клюнул на его удочку. Макон в душе посмеялся над ним, теперь он не сомневался, что четвертая девятка — чистая случайность.

К заходу солнца Грэхам (он повысил ставку до пятисот долларов) выложил свои карты: полный набор из королей и вальтов. Фаллон раскрыл девятки.

Кард, не веря своим глазам, ошарашенно уставился на карты Фаллона, а тот в это время сгребал деньги. Грэхам лишился дара речи. Вероятность того, что Фаллону придет четвертая девятка, была ничтожна, но она пришла.

Макон разглядывал Грэхама с неподдельным интересом. Кард промахнулся в том, в чем считал себя специалистом, в карточном шулерстве. В этой партии его мог обставить и новичок.

Фаллон лениво собрал карты, перемешал, дал Грэхаму снять и начал сдавать. Он хорошо играл в покер и уже не раз сталкивался с тем, что многие шулеры увлекаются нечестной игрой, полагаясь только на нее. Сам он редко мошенничал, прибегая к обману только в самый критический момент, в остальном рассчитывая на свою голову. Он видел, что Грэхам, лишившись возможности играть крапленой колодой, был не в своей тарелке.

Игра продолжалась с переменным успехом. К ним присоединилось еще несколько человек, но слишком очевидно было соперничество этих людей, и они не стали мешать им. В Красной Лошади все уже знали об их игре и предчувствовали, что кончится она бедой.

Спик Малун прохаживался за стойкой, насмешливо наблюдая за ними. Его взгляд, какой-то дьявольский, все чаще останавливался на Фаллоне.

Время шло, а Грэхам проигрывал. Карты были непостоянны, никому не удавалось перехватить игру. Фаллон, казалось, обладал каким-то невероятным чутьем на расставленные ловушки, каждый раз расстраивая планы Карда.

Будущее Малуна тоже зависело от выигрыша Грэхама, но помочь он уже ничем не мог. Фаллон раскусил его, когда он нес под подносом крапленую колоду, и теперь ему оставалось одно: сидеть и ждать. Люди приходили и уходили, время было позднее, толпа редела. Неотлучно сидел только Джошуа Тил. Девол ушел, но его сменил Риордан. Закрыв бар «Янки», Бреннан тоже пришел в салун Малуна.

Кард Грэхам вспотел от усердия. Ему ничего не удавалось изменить в этой игре, но полчаса назад он выкрал туза, а сейчас к нему пришел еще один. Трижды Грэхам пытался вынудить Фаллона сменить карты, но всякий раз неудачно. Если бы тот сбросил их, Кард мог бы собрать тузовое каре. Он чувствовал себя зеленым юнцом.

К несчастью Грэхама, у Фаллона была прекрасная память на карты. Он вдруг понял, что не видел тузов, вероятно, в колоде не хватало одной или двух карт. Шулеры иногда прибегали к таким уловкам. Макон не был уверен, но чувствовал, что здесь нечисто.

Он бросил карты на стол.

— Несчастливая колода, — ухмыляясь, сказал он. — С ней никому из нас не везет. Давай возьмем другую.

Грэхам был взбешен. Он выкрал два туза и должен сменить колоду!

За стойкой лежали карты. Их еще не было, когда Малун приносил поднос, они появились здесь позже. Несомненно, это те меченые, которые они хотели пустить в игру.

Малун перегнулся через стойку, чтобы достать оттуда другую колоду, на Фаллон кивнул на эту:

— Мы будем играть теми картами.

Малун заколебался, но принес карты. Грэхам хотел что-то возразить, но передумал. Может, это ловушка. Может, все это делается для того, чтобы разоблачить его, ведь это его место для игры, и картами здесь заправляет он.

Взяв колоду, Фаллон взглянул на нижнюю карту… тройка… карта не подходящая для передергивания. Вероятно, нужные лежат сверху. Раз Грэхам собирался сдавать, значит, первая карта предназначалась сопернику, вторая тому, кто должен выиграть, и так далее.

Спокойно беседуя, Фаллон взял колоду, подснял три четверти, сохранив верхнюю карту, частично перемешал, вновь перебросив оставшуюся карту наверх. Делал он это быстро, со знанием дела. Свой карточный опыт Макон отшлифовал в Нью-Йорке, Саратоге, Новом Орлеане, Сент-Луисе и Кливленде.

Он протянул колоду Грэхаму, продолжая беззаботно болтать. Грэхам подснял, и Фаллон начал сдавать. Отвлекая окружающих разговором, он, улучив момент, быстро передернул карты. Передергивание было обычным трюком шулеров, Фаллон знал с полдюжины способов. Карты вернулись на прежнее место.

Уже светало. Грэхам с отвращением сбросил карты, узнав в них те, что прежде предназначались Фаллону. Ухмыляясь, тот забрал деньги.

Спустя полчаса Фаллон дождался наконец нужной комбинации. Грэхам выиграл подряд две небольшие ставки и начинал было думать, что удача вернулась к нему; он взял и третью, выложив расклад из тузов и королей.

Фаллон, собирая колоду, приметил их положение. Он быстро перемешал карты, незаметно выдернув одного из королей, и, раздавая, подбросил Грэхаму трех оставшихся.

У Карда при виде таких карт в глазах загорелся огонек, он поднял ставку. Макон сдал ему еще четвертого короля, прикупив и себе две карты. Когда ставка поднялась до двух тысяч долларов, он выложил свои четыре туза против четырех королей Грэхама.

Тупо уставившись в карты, Грэхам побледнел. Его глаза остекленели.

— Почему ты…

Никогда еще Макон Фаллон не чувствовал себя таким спокойным.

— Ты убил двух человек, Грэхам, после того, как выудил из них деньги. Ты хотел обмануть и меня, но у тебя ничего не вышло. Ты плохо играешь в карты и никогда не будешь играть хорошо. А теперь я даю тебе десять минут, чтобы ты убрался из города!

Грэхама трясло от злобы и ненависти. Ему хотелось убить Фаллона, изрешетить его пулями.

Кард потянулся за своей шляпой, ухватившись за нее обеими руками, он сделал вид, будто собирается надеть ее; едва его правая рука исчезла под шляпой, Фаллон выстрелил.

Пуля прошла сквозь живот Карда навылет. Грэхам выронил шляпу, в правой руке у него оказался спрятанный в куртке револьвер.

Грэхам покачнулся и повалился вместе со стулом назад, смахнув со стола трефового туза.

Макон Фаллон осторожно осмотрел сидящих в баре. Его глаза переходили с одного человека на другого, но все молчали, пока не заговорил Риордан:

— Ты выстрелил в него, когда он схватился за револьвер, все честно.

Фаллон поднялся и взял со стола деньги. Разделив их на три равные части, одну из них он положил в карман.

— Джошуа, — сказал он, протягивая остальные, — отдай их вдовам; если они захотят остаться в Красной Лошади, мы найдем им жилище.

— Проигрыш был не так велик, — заметил Тил.

— Они потеряли в моем городе своих мужей, — коротко ответил Фаллон. — Отдай им все.

Макон вышел на улицу и зажмурился от яркого солнца. Внезапно он почувствовал, что устал. Но теперь у него есть капитал: деньги, полученные за права на прииск, и деньги, которые он выиграл у Грэхама, — двенадцать тысяч долларов.

Можно ехать. Ведь именно этого он хотел.

Глава 6

Макон Фаллон стоял у окна своей комнаты в баре «Янки» и смотрел на улицу. На улицу своего города. В его глазах была печаль, а на лице — кривая усмешка. Завтра он уедет. Пройдет немало времени, прежде чем они поймут, что он никогда не вернется.

Красная Лошадь хорошо послужила ему; больше он в ней не нуждался — его звали яркие огни Сан-Франциско. Он посмотрел на поля зеленеющей пшеницы.

В долине теперь хватает воды, в следующий раз можно засеять пшеницы гораздо больше. Городу нужны были сапожник и портной, возможно, когда-нибудь они и забредут сюда.

Неожиданно он понял всю несостоятельность своих размышлений. Как только Поллак обнаружит, что золота здесь нет, начнется бегство. Город опустеет быстрее, чем тогда, несколько лет назад. Он должен уехать отсюда первым, пока люди не обнаружили обмана.

Макон осмотрел свои пожитки; нужно взять немного провизии. Он надел шляпу и спустился вниз; проходя мимо, кивнул Бреннану. Тот положил свою сигару на край стойки и смотрел Фаллону вслед. В его глазах было беспокойство.

Фаллон перешел улицу и вошел в лавку Дамона. В дверях он заметил, что, кроме Джинии Блайн за прилавком, там никого нет.

Он собирался повернуть, когда раздался ее голос.

— Мистер Фаллон, я могу вам чем-нибудь помочь?

Макон подошел.

— Да, — сказал он коротко, не желая заводить разговор. — Мне нужна фляга.

— Конечно. — Она посмотрела ему в глаза. — Вы куда-то собираетесь?

Чертова девчонка! Он бросил на нее сердитый взгляд:

— Да, я хочу осмотреть местность западнее города.

Она достала флягу и все то, что он еще собирался купить. Он поинтересовался, почему она в лавке.

— Мистер Дамон сегодня в поле, а Ал не желает помогать ему, и он нанял меня. — Она снова посмотрела ему в глаза. — Будьте осторожны, Ал Дамон вас терпеть не может.

Ее предупреждение его удивило.

— Я думал, вам доставит удовольствие избавиться от меня.

— Конечно нет. Вы нужны нам.

— Городу не нужен никто, — отрезал Фаллон, собирая свои покупки. На мгновение он заколебался, почувствовав вдруг, что ему не хочется уходить. Взглянув на Джинию, он поразился неожиданному выражению ее голубых глаз: она смотрела на него с восхищением. Он торопливо отвернулся. — Незаменимых людей не бывает.

— Вы не правы, такие люди встречаются. — Она подошла ближе к прилавку. — Мистер Фаллон, я многое поняла. Мне рассказал о вас мистер Тил. Я знаю, как вы поступили с выигранными деньгами и почему вы играли, рискуя потерять все.

— Я играл, чтобы выиграть, — перебил ее он. — Такие люди, как Грэхам, никому здесь не нужны.

Она нахмурилась.

— Не понимаю вас, мистер Фаллон. Вы аферист, а оставляете здесь только достойных людей.

— Аферисты — перелетные птицы, сегодня здесь, завтра там, а горожанам долго жить вместе.

— Вы покидаете нас?

— Я ничего подобного не говорил, — нетерпеливо ответил он, — а если и уеду, какая разница? Когда представился случай избавиться от меня, многие ухватились за него с радостью. Наверняка они попытаются сделать это снова.

— Мне кажется, отношение людей к вам меняется.

Он сделал два шага по направлению к двери, Джиния вышла из-за прилавка и подошла к нему.

— По-моему, вы ужасный лгун, мистер Фаллон!

Он хитро улыбнулся.

— В той или иной степени именно вы натолкнули меня на мысль дать этому городу другое имя.

— Я имела в виду не это. Вы лгун, мистер Фаллон, потому что на самом деле вы хороший человек, а скрываетесь под маской афериста и мошенника.

— Не говорите глупостей! — сказал он резко. — Вы фантазерка! — И быстро вышел, прежде чем она успела что-нибудь ответить. Он даже вспотел. Чертова девчонка!

Неожиданно он остановился. Совсем забыл, у него осталось еще одно дело: салун Малуна.

Развернувшись, он спустился по улице и вошел в салун. Несколько человек пили у стойки. Карточные столы пустовали.

Фаллон не стал терять времени.

— Малун, ты бросил второй револьвер Грэхаму. Кроме того, ты поощрял его присутствие здесь. Нам не нужны такие люди, как ты. Бреннан купит у тебя все, во что ты вложил деньги… а ты убирайся.

Спик Малун не спеша вынул изо рта сигару и выпустил дым.

— А если я не соглашусь?

— Мы вышвырнем тебя.

— Мы? — Спик Малун поднял сигару и посмотрел на нее. — Тебе придется туго. Я не ношу револьвера, и ты не можешь поднять против меня свой.

— Ты слышал, что я сказал. Продавай все и убирайся!

— Звучит убедительно, — спокойно сказал Малун, разглядывая Фаллона. — Ты, конечно, не трус. Да и выглядишь ты неплохо: широкие плечи, сильные руки. Думаю, ты можешь постоять за себя. При тебе всегда револьвер… а теперь ты еще говоришь «мы». Но в драке у тебя нет шансов против меня, как у меня против тебя в перестрелке.

Фаллон знал, что на драку его вызывает человек, который понимает толк в этом деле. Стоявшие вокруг тоже считали, что шансов у него нет. Без сомнения, здесь не было ни одного, кто бы верил в его успех.

Но в жилах у него текла частица горячей ирландской крови, он с каким-то удовольствием посмотрел на Спика Малуна и весело сказал:

— Тебе не стоит драться со мной. У тебя репутация ужасного буяна, Спик, и кроме этого ничего нет. Если ты потеряешь и ее, то вообще останешься ни с чем. Не стоит рисковать, Малун.

На лице Малуна ничего не отразилось, хотя он был поражен. Он собирался завязать с Фаллоном драку, избить его до полусмерти… Слова Макона удивили его…

— Не волнуйся, я ничего не потеряю. Не родился еще человек, который сможет побить Малуна. Если ты хочешь драться, то снимай куртку и закатывай рукава, я превращу тебя в мешок с костями!

Неожиданно Фаллон почувствовал удовлетворение, даже какую-то радость. Это последнее, что он мог сделать для Красной Лошади. Он долго блуждал, не в силах понять, что ему нужно, и, выбирая свой путь, вовсе не был уверен в его правильности. Но теперь сомнения можно отбросить. Он снял ремень с кобурой.

В тот же момент на улице раздался крик:

— Драка! Драка! Дерутся Фаллон и Малун!.. Драка!

Со всех сторон города начали сбегаться люди.

В баре «Янки» Джон Бреннан, услышав этот крик, повернулся так резко, что с его сигары упал пепел.

— Сумасшедший! — воскликнул он.

Девол хотел было броситься к месту драки, но голос Тила остановил его.

— Одумайся! — крикнул он. — Вспомни, что говорил Фаллон!

Бреннан схватил ковшик, зачерпнул воды из ведра, немного отпил и наполнил ею бутылку. Вода была свежей и холодной. С полотенцем и бутылкой под мышкой он выскочил на улицу, не забыв закрыть дверь.

Когда прибежал Бреннан, Спик Малун, голый по пояс, стоял на улице, а Макон Фаллон аккуратно вешал свою куртку на перила крыльца.

— Он тяжелее тебя на сорок фунтов, — пытался вразумить его Бреннан. — Шире тебя в плечах и выше. У тебя что, нет другого выхода?

— Нет, — ответил, ухмыляясь, Фаллон. — Только так я могу выгнать его. Я должен победить, потому что он стоит у меня на пути.

— Ладно, но у него челюсть как гранит, я слышал об этом. Тебе лучше не бить в нее.

Казалось, здесь собрался весь город, и Джиния Блайн не была исключением. Она закрыла лавку и почти бегом припустила к месту драки. Когда она бежала, ее на мгновение ослепил какой-то отблеск, но она не придала этому значения.

Лютер Симпл сидел на втором этаже и зеркалом пускал зайчиков на дальние холмы. Немного спустя он заметил ответную вспышку. Отложив зеркало, Симпл взял ружье и проверил патроны.

Он посмотрел на солнце… как долго они будут драться?

«Сделай это напоследок, Фаллон, — пробормотал он про себя, — сделай напоследок!»

Макон Фаллон разделся до пояса и надел перчатки.

Малун посмотрел на них и рассмеялся.

— Не валяй дурака, — сказал он. — Они тебе не помогут.

— Как будете драться? — спросил Будж. — До самого конца?

— А как еще? — сказал Фаллон и двинулся к черте.

Малун бесспорно был сильным человеком: белая, как у женщины, кожа, зато мускулы — как у Геркулеса, громадные кулаки и костяшки пальцев со следами былых сражений. Он поднял руки, и Фаллон двинулся к нему с горящими, как у дьявола, глазами.

Он сделал ложный выпад левой рукой, а правой ударил Малуна в зубы — так, что хрустнули суставы пальцев, а гигант чуть было не упал.

— Ты к тому же еще и боксер? Мне опять повезло, — ухмыльнулся Малун, восстановив равновесие. — Что ж, я не раз расправлялся с такими, как ты.

Фаллон ударил снова, теперь справа, но в тот же миг на его шею обрушился ответный удар. Словно дубиной ударили по лицу: ноги подкосились, и он упал в пыль, изумленно глядя на Малуна, бросившегося к нему.

Малун хотел навалиться на него, но Фаллон бросил его через себя, уперевшись в его живот ногой. Потом встал на ноги и увидел, что Малун, как акробат, перекувыркнувшись через голову, тоже вскочил.

— У тебя есть бойцовские навыки, парень, — сказал Малун. — Но я все равно изобью тебя!

Он бросился на него и нанес два страшных удара. Первый Фаллон блокировал, но второй пришелся ему в челюсть. Свет, казалось, разорвался в его глазах на куски. Он пригнулся и ударил Малуна головой. Этот прием назывался «ливерпульский поцелуй» и был хорошо известен всем бойцам.

Удар пришелся Малуну в подбородок: голова дернулась назад, в ту же секунду Фаллон ударил противника двумя руками. Оба удара достигли цели. Малун пошатнулся. Приблизившись, Фаллон снова ударил его в лицо и отскочил назад.

На какое-то мгновение его внимание отвлек камень, попавший под ногу, и тут же кулак Малуна попал ему в челюсть. Он почувствовал во рту вкус крови: в нем закипела ярость. Фаллон вновь попытался ударить противника, но тот отразил оба его удара.

Он снова ударил правой, но промахнулся: его кулак ушел в пустоту. Воспользовавшись этим, он обвил рукой шею врага и, перехватив свою правую руку левой, попытался сделать «мертвый» захват. Тяжело присев, Фаллон попробовал свернуть Спику шею, но тот раскусил его и повалил вместе с собой на землю.

Малун был разъярен. Вытянув вперед большой палец, он попытался выколоть Фаллону глаз, но попал в ухо.

Не менее злой Фаллон пытался встать на ноги, но Малун бросился на него, замахнувшись для удара. Фаллон едва успел ткнуть ему в лицо носком ботинка и повалить на спину.

Оба одновременно вскочили на ноги, Фаллон нанес удары двумя руками. Малун выстоял, его ответный удар был быстр и силен. Они молотили кулаками, как дубинами.

Как по команде, они разошлись и закружили друг против друга. У Малуна заплыл один глаз и были разбиты губы. Фаллон выглядел не лучше: под глазом огромный синяк, губа рассечена.

Они дрались с каким-то зверским ожесточением. Малун переступал, расставив руки, словно медведь, а Фаллон, неутомимо двигаясь и ловко поворачиваясь, напоминал льва. Оба оказались прекрасными бойцами.

Устав, они разошлись в разные стороны. Бреннан протянул Фаллону воды, вытер полотенцем кровь.

— Бей его! — прохрипел он. — У тебя есть шанс!

Они сошлись снова, Фаллон ударил левой в челюсть, а правой под ребра. Он успел увернуться от ответного удара, но следующий сбил его с ног.

Он рухнул в пыль, потом встал на Колени, а когда Малун подскочил, размахнувшись для следующего удара, обхватил его за ноги и повалил на землю.

Спик вскочил первым, но Фаллон, опершись на руки, ударил его обеими ногами французским приемом «ла сават». Его удар отбросил изумленного Малуна в окружавшую их толпу зрителей. Не давая опомниться, Фаллон подскочил к нему, целясь в подбородок. Малун пригнул голову, но не успел отразить удар и снова рухнул на землю.

Приподнявшись, он ударил Фаллона в живот, отбросив его далеко назад, и кинулся следом к зашатавшемуся, задыхающемуся Фаллону; его первый удар сбил Макона с ног, второй настиг уже в падении. Он тяжело упал на спину, и Малун бросился на него, чтобы добить.

Не в состоянии подняться, Фаллон принялся кататься по земле вправо и влево, уворачиваясь от ударов Малуна, каждый из которых мог стать смертельным.

Оттолкнув Малуна ногой, Фаллон вскочил на ноги. Он тяжело дышал, с каждым вдохом в его грудь как будто вонзался нож. Он шатался, словно пьяный, и уже забыл, где находится и что делает; но помнил, что должен убить — или убьют его.

Он стоял, подняв руки, Спик Малун наступал на него. Спика удивили неожиданно сильные удары Фаллона, но постепенно уверенность возвращалась к нему. Он не сомневался, что убьет этого человека.

Малун был не просто гигантом, он был чрезвычайно сильным человеком. Он легонько ударил Фаллона в лицо, проверяя реакцию противника. Ответа не последовало, тогда, почувствовав слабину, он сделал обманное движение слева, а когда Фаллон попытался отбить его руку, сильным ударом справа свалил его на землю. Однако, к удивлению Малуна, Фаллон поднялся.

Внезапно Спик Малун ощутил беспокойство. Он применял сильнейшие удары, сбивал Фаллона на землю снова и снова… но тот не сдавался и каждый раз вставал на ноги, готовый продолжать.

Нужно с ним покончить. Он должен снова повалить его на землю и наконец добить.

Люди, охрипшие от криков, теперь стояли молча, потрясенные жестокостью драки. Эти двое были похожи на озверевших дикарей.

Малун шагнул вперед. Он устал, но у него открылось второе дыхание. Силы Фаллона были на исходе. Малун ударил Макона раз, другой, но неожиданно тот перехватил его левую руку и бросил Спика через плечо. Малун со стоном грохнулся о землю, а Фаллон, с силой двинув его коленом в солнечное сплетение, этим же коленом ударил в челюсть.

У Малуна из глаз посыпались искры, но, почувствовав, что свободен, он вскочил на ноги. Его челюсть была сломана.

Придерживая ее левой рукой, он ударил Фаллона правой, тот отлетел к крыльцу салуна. Малун схватил его за горло. Фаллон пытался надавить ему на глаза, но тот низко пригнул голову. Он ударил его ногой по берцовой кости, но Малун все сильнее сжимал его шею.

Тогда Фаллон ударил по локтю руки, которой тот придерживал свою челюсть. От боли Малун чуть ослабил хватку; в этот момент Макон перехватил руку и, освободившись от захвата, бросил Малуна через спину головой о землю. Малун упал и затих, уткнувшись лицом в пыль.

Шатаясь, Макон пошел к нему, но его колени подогнулись, и он рухнул. Пытаясь встать, он упал снова, последнее, что услышал Фаллон, был звук ружейного выстрела.

Один… потом другой.

Очнувшись, он попытался встать, но чья-то рука мягко тронула его за плечо:

— Лежите спокойно.

Он расслабился, стараясь понять, где он. Было темно, только сбоку мерцали какие-то слабые отблески.

Этот голос… это была Джиния. Она здесь, с ним рядом.

Макон вспомнил драку… но что случилось потом? Был выстрел… больше он уже ничего не помнил.

— Джиния?

— Тсс!

Он прошептал:

— Где мы? Что случилось?

— На нас напали… много всадников. Только закончилась ваша драка, они неожиданно налетели, поднялась стрельба… — Она замолчала, прислушиваясь. Потом добавила: — Мы под отелем.

Он вспомнил отверстие под задней стеной отеля, где осыпалась земля, и догадался, что эти странные блики света проходят сквозь щели пола. Наверное, она оттащила его сюда, когда он упал.

— Я боялась, что вас убьют. — Она на мгновение замолчала. — Они искали вас, Ал Дамон с ними.

— Так я и думал. — Он лежал не шелохнувшись, пытаясь понять свое состояние: голова отяжелела, челюсть двигалась с трудом, один глаз заплыл… Он попробовал пошевелить пальцами, но это тоже едва удалось. — Сколько прошло времени?

— Час… может, немного больше.

— Мне нужен револьвер.

Он попытался сесть. Все тело заныло. Наверху слышались шаги людей; должно быть, люди Беллоуза, они не оставят его в покое.

Он нагнулся к Джинии.

— Вы знаете, что сейчас происходит?

— Когда они напали, — зашептала она, — все стали стрелять в них, потому что они сразу убили одного из наших людей, затем бросились в укрытие. Мне кажется, они убили мистера Гамильтона. Вы и мистер Малун лежали на земле… наверное, они решили, что вы мертвы. Я незаметно подобралась и оттащила вас сюда. Теперь они ищут вас повсюду. Я слышала их разговор.

Он снова откинулся на холодную землю и задумался. Кое-где слышались отдельные выстрелы, значит, еще не все кончено; Джошуа Тил и остальные продолжали защищаться.

Прежде всего ему необходим револьвер. Потом нужно как-то собрать людей и выбить Беллоуза из города. В то же время нельзя рисковать безопасностью Джинии, пора выбираться отсюда.

Фаллон припоминал, что где-то здесь есть старая задняя дверь, выходящая в небольшую лощину, поросшую кустами и высокой травой.

Он поднялся и, взяв ее за руку, стал осторожно продвигаться в темноте. Нащупав дверь, он заколебался: а вдруг заскрипят петли? Но все равно попытаться стоило. С едва слышным скрипом дверь открылась, и в подпол ворвался солнечный свет. До кустов было около дюжины футов. Он попытался вспомнить, сколько окон выходит на эту сторону… конечно, их с Джинией могут увидеть.

Они выбрались наружу и через несколько мгновений оказались в кустах; Фаллон надеялся, что их не заметили.

По лощине можно пробраться в бар «Янки».

Где-то прогремел выстрел… Тут же последовало еще два.

Затаившись, они прислушивались. Солнце ярко светило, от нагревшихся камней исходило тепло. Подняв голову, он осторожно выглянул. Ему был виден отрезок улицы между двумя домами. Там лежала мертвая лошадь, а рядом распластался человек; Фаллон не знал его.

Он взглянул на окна. В одном из них торчало дуло карабина… Кто там, свои или нет? Ему не хотелось рисковать.

В голове гулко стучало. Он посмотрел на руки, покрытые ссадинами. Его револьвер, видно, остался в салуне. Он думал как бы ему добраться до своего винчестера.

Внезапно он уловил слабый шорох и замер, затаив дыхание. Потом, крадучись, добрался до кустов, где пряталась Джиния.

Может, их кто-нибудь услышал. Ему казалось, что нет.

Вжавшись в землю, он ждал. Вскоре совсем близко, не дальше чем в десяти футах, раздались шаги.

Фаллон увидел здорового бородача с винчестером в руках, на поясе у него висел револьвер. Его маленькие глазки злобно шарили по кустам. Было очевидно, что он искал кого-то… Вероятно, увидел их или услышал шорох.

Он неторопливо направился в их сторону. Фаллон оглянулся, чтобы предупредить Джинию. Ее не было!

Нащупав рукой небольшой камень, Макон поднял его. В этот момент совсем близко от бородатого типа вынырнула Джиния.

— Вы не меня ищете? — спросила она.

Услышав ее слова, он опустил оружие и повернулся к ней. Фаллон выскочил и, настигнув его в три прыжка, ударил камнем по голове. Джиния предоставила ему возможность сделать это, и он ею воспользовался.

Бандит рухнул, Джиния, подхватив выпавшее из рук ружье, обрушила приклад на его голову.

Фаллон снял с него кобуру.

— Я думал, вы ненавидите насилие, — сказал он не без лукавства, забирая у нее винчестер.

Джиния вздернула подбородок.

— Сейчас без этого не обойтись, — сказала она.

— Ты прекрасная девушка, — прошептал Макон. — И очень сообразительная.

Он проверил винчестер. Винтовка была марки «Генри» сорок четвертого калибра, револьвер того же калибра.

Придерживаясь стен домов, они побежали к окраине города. С прииска, который Макон продал Поллаку, Красная Лошадь была видна как на ладони. Фаллон решил, что обороняться там будет легче. К тому же рядом был салун «Янки».

Бреннан и остальные мужчины наверняка находятся там.

Неожиданно в стену рядом с его головой попала пуля, потом другая. Нагнувшись, Фаллон заметил человека в грязной красной рубашке — это стрелял он. Бандит собирался выстрелить опять, но чья-то пуля задела его. Улучив момент, Фаллон выстрелил с колена. Его пуля сбила бандита с ног, а чей-то второй выстрел добил его окончательно.

— Стреляли из кузницы, — тихо сказал Фаллон.

Они с Джинией притаились между домами. В душе Фаллон обзывал себя идиотом. Зачем надо было ввязываться в эту драку с Малуном? Он мог быть уже далеко от города, вместо того чтобы стоять здесь и ждать смерти.

Стрельба утихла, и воцарилась тишина.

Фаллон посмотрел на тень дома, за которым они притаились… Перевалило уже за полдень, с приходом сумерек положение защитников города станет опасным. Надо было что-то предпринимать уже сейчас. Несомненно, Беллоуз тоже понимал это.

Джиния прервала течение его мыслей:

— Мистер Фаллон, нам нужно узнать, где наши друзья, ведь так?

— Да, так, — согласился он и указал на тень. — Время идет. Если мы до наступления темноты не вышвырнем их из города, то у нас почти не останется шансов; если я найду Тила и остальных — Шелли, Риордана, Девола и Зино, — думаю, мы победим.

— Как вы считаете, где они?

Он на минуту задумался.

— Мне кажется, ваш отец обороняется в магазине… Джим и ваша мать, вероятно, позади магазина — они прикрывают друг друга. Бреннан же должен быть в баре. Остальные, если они не со своими семьями, то рядом с Бреннаном. Я собираюсь прорваться к бару «Янки». Если их там нет, то они могут находиться на прииске, так мы договаривались раньше.

Она повернулась к нему.

— Я схожу и все разузнаю.

— Не болтай глупостей.

— Я и не болтаю. — Она холодно посмотрела на него. — Мистер Фаллон, мне уже говорили, что я красива, к тому же я молода. Вы сами говорили моему отцу и другим, что, когда Беллоуз нападет на город, их банда будет охотиться за женщинами… поэтому, я думаю, они не убьют меня.

Он прислонился спиной к стене дома и с восхищением посмотрел на нее.

— Знаешь, — сказал он, — ты необыкновенная девушка.

— Спасибо… я выйду на улицу и пойду к бару «Янки», а по дороге все высмотрю.

— А если бандиты направят на тебя револьвер и прикажут поворачивать или подойти к ним?

— Я не собираюсь останавливаться; нужно попробовать.

Он кивнул.

— Ты сможешь. У тебя есть смелость и выдержка.

Она посмотрела ему в глаза.

— Что мне передать им?

— Что я присоединюсь к ним, если смогу. Если не смогу, передай, чтобы они атаковали сейчас. Это очень опасно, но с приходом темноты наше положение ухудшится. Мы должны выгнать бандитов из города.

Он взял ее за руку, потом резко притянул девушку к себе и поцеловал в губы.

— Ты прекрасна, — сказал он, сам удивляясь тому, что понял это только сейчас. — Ты слишком прекрасна для такой жизни.

Она развернулась и пошла вверх по улице.

Сначала все было тихо, потом раздался крик:

— Иди сюда, девочка! Мы ничего тебе не сделаем.

Она не остановилась.

— Еще шаг, — голос стал жестче, — и я выстрелю.

Джиния Блайн продолжала идти. Фаллон слышал ее шаги. Он выглянул и увидел ее в самом конце улицы…

Грянул выстрел, пуля взбила фонтанчик пыли в нескольких футах перед ней, но она не замедлила шага и через несколько секунд исчезла из вида. Фаллон поднял ружье. Он заметил вспышку и выстрелил чуть ниже торчащего из окна дула. Бандит вскрикнул, его ружье с грохотом упало на землю.

Выстрелив, Фаллон мгновенно отпрянул назад, ответные пули тотчас врезались в стену там, где он только что стоял. Пригнувшись, Макон перебежал улицу и бросился в сторону бара «Янки».

Не успел он сделать и трех шагов, как в нескольких дюймах перед ним в песок ударила пуля. Он бросился за бочку с водой и тут же отпрянул в сторону. Пуля пробила дырку в бочонке точно в том месте, где он был мгновение назад.

Он знал, что шансов у него почти нет. Из его рассеченных в драке губ снова потекла кровь. В голове гудело. «Чертов дурак! — обругал он себя. — Давно бы уехал!»

Должно быть, стреляли из отеля. Он отскочил за угол ближнего дома, не целясь выстрелил в окно отеля и, пригнувшись, вновь бросился к бару «Янки».

Он ворвался туда через заднюю дверь, вбежал в комнату и замер, потрясенный, перед двумя направленными на него стволами винчестеров. Полдюжины бандитов, включая самого Беллоуза, ухмыляясь, смотрели на него. Джиния была здесь же.

Он не колебался ни секунды. Бандиты были уверены в себе. Они, должно быть, не знали, что он не только аферист, но к тому же сумасшедший. Он выстрелил.

Фаллон увидел, как исчезли самоуверенные ухмылки с лица Беллоуза и Симпла. С двадцати футов трудно было промахнуться, он и не промахнулся. Макон Фаллон знал, что умрет. Он чувствовал это каждой частицей своего тела, но он обязан был помочь Джинии сбежать. Он знал, что с такими людьми, как Беллоуз, договориться невозможно. Беллоуз, которого настигла пуля, дернулся и замер. Фаллон выстрелил, вместо того чтобы бросить ружье. Он поступил как сумасшедший и благодаря этому получил преимущество, но бандитов было слишком много.

Фаллон направил свое оружие на Симпла. Неожиданно в дверях показался Танди Херрен с револьвером в руке; Макон дважды выстрелил в него. Джиния пыталась вырваться, но один из бандитов держал ее за руку.

Они были похожи на стаю койотов, никто из них не хотел оказаться под дулом ружья в этой маленькой комнате. Некоторые бросились к двери и выскочили на улицу. Фаллон тоже рванулся вперед, но сильный толчок сзади почти развернул его. Один из бандитов, оставшись незамеченным, выстрелил в него с лестницы и вновь скрылся из вида. Фаллон дважды выстрелил в потолок — туда, где тот, судя по всему, прятался.

Что-то сильно ударило его по ноге, он упал, услышав свист пуль, пролетевших над ним. Джиния царапалась, как дикая кошка, пытаясь освободиться.

Неожиданно бандит отпусстил ее и бросился к двери, но Джиния успела выхватить у него из кобуры револьвер и нажала на спусковой крючок.

Фаллон, стоя на одном колене, тяжело опираясь на винчестер, встал. Беллоуз корчился на полу, истекая кровью, и звал на помощь. Фаллон, не глядя, прошел мимо него.

Джиния вцепилась ему в руку: «Нет! Нет!»

Он оттолкнул ее, ухватился за косяк и выглянул на улицу. Тут и там от выстрелов на дороге поднимались фонтанчики пыли. Возле крыльца лежали трое… Это были люди

Беллоуза, они были мертвы.

Фаллон почувствовал, что у него подкашиваются колени, он попытался опереться на ружье, но пальцы не слушались, и он начал сползать на пол. Кто-то кричал, все еще слышалась стрельба, а вдалеке раздался топот копыт.

Потом он умер… или так ему показалось.

Солнце приятно согревало его постель. Он лежал с открытыми глазами. Занавески на окне тихо колыхались от слабого ветерка — но ведь на окнах в его комнате не было занавесок.

Макон лежал тихо, боясь спугнуть этот чудный сон, ему нравилось лежать вот так и ни о чем не думать, не волноваться.

Но волноваться было о чем. Он должен уехать отсюда немедленно. Поллак скоро узнает, что золота на купленном им прииске нет и никогда не было.

Он медленно повернул голову и обнаружил, что это была его комната и в то же время совершенно непохожая на нее. Кто-то навел здесь порядок, повесил занавески и притащил кресло-качалку.

Фаллон ощупал пальцами глаз и забеспокоился. Опухоль спала. Значит, он лежит здесь уже несколько дней. Приподнявшись, он ощутил какую-то скованность: живот туго перетянут, нога забинтована.

Насколько серьезно он ранен? Сможет ли теперь сесть на лошадь, чтобы уехать?

Он снова попробовал шевельнуться. Бинты мешали, но двигаться он мог. Макон посмотрел в сторону двери, возле которой он положил дорожный мешок. Мешок исчез… потом он заметил его вместе с ружьем лежащими около двери в туалет.

С улицы слышался шум тяжело груженного фургона и голоса… кто-то засмеялся там, внизу, в баре. Фаллон совсем забыл про бар, но там есть задняя дверь, можно воспользоваться ею. Вопрос в том, сколько у него еще времени.

Он услышал, как кто-то поднимается по лестнице. Шаги были женские. Он закрыл глаза, рука замерла на одеяле.

Войдя в комнату, она подошла к кровати, убрала его руку назад под одеяло и положила свою ладонь ему на лоб. Прикосновение прохладной руки было приятно. Затем поправила постель, которая и без того была в порядке, села в кресло — он услышал скрип его ножек — и тихо запела приятным голосом. Он почувствовал, что засыпает.

Когда Фаллон проснулся, уже было темно. Нет… Не совсем. Слабый огонек освещал комнату.

Кто-то говорил… Бреннан.

— Ну как он?

— Жив. — Это была Джиния. Ну конечно же, та женщина тоже была Джиния. Она не могла оставить его одного. — Сколько он будет лежать еще, тяжело сказать. — В ее голосе слышались тревожные нотки.

— Поллак спрашивал о нем. Он хочет поговорить с ним сразу, как только он придет в себя.

В этом не было ничего удивительного. Поллак заплатил ему десять тысяч долларов.

— Ты думаешь, он действительно собирался уехать? — спросил Бреннан.

— Совершенно точно. Он уже все приготовил для этого.

— Теперь не уедет, держу пари. Есть вещи, от которых людям не убежать.

— Он волен поступать, как захочет.

— Как знать. Говорю тебе, ему некуда ехать, ты же сама знаешь это. Кому знать это, как не тебе?

— Боюсь, вы ошибаетесь, — ответила она твердо. — Я не понимаю, что вы имеете в виду, мистер Бреннан.

— Он в ловушке, говорю тебе. — Казалось, Бреннан не очень-то этим огорчен, — и это Бреннан, которого он считал своим другом!

Фаллон продолжал тихо лежать, ожидая ухода Джинии. Тогда он попробует выбраться отсюда. Если повезет, к восходу солнца он будет в двадцати, а то и в тридцати милях от города.

Неожиданно Джиния подошла к буфету и достала бутылку. Он определил это по звукам, но все-таки открыл глаза.

Она стояла спиной к нему со стаканом в руке и наливала в него немного бренди.

Когда она повернулась, он быстро закрыл глаза.

— Выпей, — подойдя к нему, произнесла она холодно. — Тебе это поможет.

Он открыл глаза.

— Не помню, чтобы когда-нибудь я нуждался в выпивке, — ответил он, — но я выпью.

— Так будет лучше, — сказала Джиния мрачно. — Они могут прийти в любую минуту.

— Они?

Ее лицо ничего не выражало.

— Мистер Поллак, мистер Бреннан, Джошуа — все.

— Придут сюда? Зачем?

— Они хотят сделать это официально, — ответила она. Потом добавила: — Священник Татерсал тоже придет.

— Священник? В этом городе?

— Он пастор нашей церкви. Теперь у нас есть церковь.

Он удивленно посмотрел на нее.

— Сколько же я провалялся?

— Восемь дней… почти девять. Ты удивишься, сколько всего случилось за это время.

Он боялся спрашивать о том, что случилось еще. Вместо этого он спросил:

— Чем окончилось сражение?

— Мы потеряли двух человек; трое ранены, не считая тебя. Убит мистер Гамильтон и один из вновь приехавших, Джим Карнс. Банда Беллоуза разбита. Ты убил Лютера Симпла, Танди Херрена и еще одного, его нашли на лестнице. Кроме них убили еще шестерых, которые выскочили из бара.

— Их убили, когда они выскочили на улицу?

— Когда ты начал стрелять, они бросились к дверям. — Неожиданно она улыбнулась. — Все только и говорят о том, как ты ловко это подстроил. Четверо наших засели в доме Поллака, и когда бандиты выскочили, то оказались прямо у них на мушке.

— Разве я не убил Беллоуза?

— Ты его ранил. На следующий день он и еще один, имени которого мы уже никогда не узнаем, отправились в свой последний путь.

— Что случилось?

— Их приговорили и повесили. Суд воздал им должное. — Потом она хитро добавила: — Вилли Поллак был обвинителем.

Да, им воздали по заслугам. Он тихо лежал, размышляя об этом, когда на лестнице послышались шаги.

— Послушай, — он сел так резко, что чуть не потерял сознание от острой боли, пронзившей его тело, — моя лошадь в конюшне. Задержи их… скажи что-нибудь… дай мне возможность скрыться, — попросил он, — ведь тебе я не сделал ничего плохого.

— Я не позволю тебе сбежать, — сказала она. — Ты пытался меня соблазнить.

— Что?

— А разве ты ничего не говорил мне? Разве ты не говорил, что я слишком прекрасна для этой жизни?

— Но, послушай… Я совсем не имел в виду…

— А разве мы с тобой не былиодни, да еще и в темноте? Это ведь правда?

Неожиданно он разозлился:

— Послушай, я не понимаю, зачем тебе это, но…

— Замолчи! — сказала она. — Они идут.

Джон Бреннан вошел первым, за ним Блайн, Тил, Будж, Девол, Поллак и еще добрая дюжина людей, некоторых он не знал.

— На прииске, который ты продал мне, — сказал Поллак, ухмыляясь, — нет этого проклятого золота.

— Мне очень жаль, — сказал Фаллон. — Я могу вернуть деньги.

— У тебя нет денег, — вмешалась Джиния. — Я потратила их.

— Что?

— Она отдала их мне, — сказал Поллак, — я потратил их на разработку прииска в горах… там, где ты нашел золото — после стычки с ютами.

— Ты проболтался в бреду, — сказала Джиния, — но звучало это убедительно. Я пошла к мистеру Поллаку и предложила ему с мистером Тилом — он хороший следопыт — разыскать это место. Они искали пять дней, но нашли.

Он тихо лежал, глядя в окно. На улице была ночь, и если бы у него была возможность… он бы сбежал.

Итак, они отыскали место, где он нашел золото, и она отдала деньги Поллаку на разработку прииска.

— Ты взяла деньги из моего кармана? Это воровство!

— У меня не было выхода, время шло, а ты лежал в беспамятстве… тем более каждая жена имеет право…

— Каждая кто?

— Каждая жена. Конечно, пока я не твоя жена, но я всем рассказала о том, что мы скрывались вдвоем под отелем, и о тех словах, которые ты мне говорил, и о том, что мы собирались пожениться. Мы с мистером Поллаком стали компаньонами прииска Красной Лошади.

— Я забросил те шахты, которые ты продал мне, — сказал Поллак весело.

— Мы разработали свой прииск, — сказала Джиния совсем уже спокойно, — на деньги, которые ты получил от мистера Поллака. Теперь ты президент новой компании, мистер Поллак — вице-президент, а я казначей.

— Мы провели выборы, — вмешался Блайн, — и выбрали тебя мэром. Я голосовал против, — добавил он.

— Ты единственный нормальный человек, -сказал Фаллон раздраженно, — единственный среди этой толпы сумасшедших.

— А это, — сказала Джиния, указывая на человека, стоявшего рядом с ней, — священник Татерсал.

Дверь распахнулась, и в комнату вошли жена Джошуа Тила с тортом в руках и Рут Дамон в выходном платье.

— А это зачем? — спроси Фаллон.

— Это свадебный торт, Фаллон, — пояснила Джиния, — а Рут — подружка невесты.

— Это уже слишком далеко зашло! — возмутился Фаллон. — Шутки шутками, но я никогда не собирался жениться на тебе!

— Ты просто об этом никому не говорил, — согласилась Джиния.

— Джошуа тоже никогда много не говорил, — сказала миссис Тил.

— И ее отец тоже, — сказала миссис Блайн.

Священник Татерсал подошел к кровати и откашлялся…

— Мы собрались здесь…

Да, Макон Фаллон оказался не лишним человеком в Красной Лошади, теперь быстрая лошадь ему была не нужна.

Юта Блайн

Глава 1

Блайн открыл глаза и лежал не шевелясь, вглядываясь в темноту и напряженно прислушиваясь. Вокруг стояла мертвая тишина; он с удовольствием вдохнул запах сухой травы, на которой расстелил одеяла, и вдруг снова услышал тот самый звук, что разбудил его, — стук копыт по пыльной дороге, проходившей в каких-нибудь тридцати ярдах от его стоянки. Он осторожно приподнялся на локте и увидел группу всадников. Не зная законов и обычаев этих мест, он предпочел остаться незамеченным. Путник не стал задумываться над тем, кто бы это мог быть. Ясно одно — у всадников имелись веские причины, чтобы ехать в полном молчании под покровом тьмы, и в этой чрезмерной осторожности скрывалась какая-то угроза.

Он замер, ощущая, как все его мышцы напрягаются в предчувствии неведомой опасности.

Они остановились. Лошади нервно переступали на месте. Послышались голоса.

— Прямо над твоей головой. — Пауза. — Вот эта.

— Уведи его лошадь, — сказал другой голос, более низкий.

Движение, удар копыта по камню.

— Держи ее, — отчетливо услышал Блайн. Скрипнуло седло. Еле слышный звук растаял в неподвижном ночном воздухе. Затем второй произнес:

— Там. — В голосе чувствовалось такое удовлетворение, как будто говоривший долго ждал этого момента и теперь хотел как можно дольше продлить его.

— Держи лошадь крепче! — нетерпеливо распоряжался первый. — Не давай ему падать! Я хочу, чтобы он знал, что его ожидает. Поторапливайся! — раздраженно прикрикивал он. — Делай свое дело, коли взялся, и давай скорее уберемся отсюда!

— Ну-ну, полегче. — В низком голосе послышалось рычание. — Я слишком долго ждал этой минуты и не намерен испортить себе удовольствие из-за твоей дурацкой спешки. Ну, Нел, как тебе это нравится?

Третий голос, очевидно принадлежавший человеку, которого собирались линчевать, холодно заметил:

— Ты всегда был труслив, как крыса, Лад, и нисколько не изменился. — Раздался звук пощечины, затем тот же голос произнес: — Твое счастье, Лад, что у меня руки связаны. Я еще достаточно силен, чтобы разорвать тебя на куски…

Раздался второй удар, третий… Седло скрипом отзывалось на каждый из них.

Человек под одеялом взмок. Он вылез из-под него, натянул сапоги и встал.

— Поторапливайся, Лад! Скоро рассвет, а нам еще далеко ехать!

Невольный свидетель разыгрывающейся драмы стоял не шевелясь, понимая, что если его обнаружат, то обязательно убьют. С одним или даже с двумя противниками он еще мог бы справиться, но без револьвера был бессилен.

— Порядок. — В голосе Лада звучало раздражение. — Веди лошадь сюда. Надо кончать.

Подвели лошадь. Послышался треск натянувшейся веревки, и сук задергался от конвульсий повешенного.

— Не думал, что когда-нибудь доживу до этого дня, — произнес первый голос. — Без Нела их нечего бояться. Он единственный, кого стоило опасаться.

— Ха! — Лад хмыкнул. — Теперь мы можем вздохнуть свободно. Давай сматываться отсюда.

Послышался удаляющийся стук копыт.

Человек беззвучно, как тень, скользнул в кусты. Ни одна ветка не шелохнулась, пока он пробирался сквозь них. У него оставалась очень слабая надежда на успех, но попытаться все же стоило… Последние несколько метров по толстому слою листьев и травы он преодолел абсолютно бесшумно, быстро взобрался на дерево, перерезал веревку — тело упало в пыль. Ухватившись за ветку, он раскачался и мягко приземлился рядом с распростертым на земле человеком, наклонился я ослабил петлю… Бедняга хрипло задышал.

Вскинув спасенного на спину, он перенес его к своей стоянке, расстегнул ему ворот рубашки и дал глотнуть из бутылки. Тот хлебнул и повалился на одеяла.

Молодой человек оглядывался на дорогу — всадники могли вернуться назад, поэтому лучше поскорее убраться отсюда. Он знал, чем обычно заканчивается вмешательство не в свои дела, да еще в чужом краю.

Старик посмотрел на своего спасителя.

— Как они… меня… разукрасили. — Его голос хрипел и дрожал.

— Оставим это. Вы живы только потому, что Лад — хомбре ^[86]. Он выбрал для вас медленную смерть, вместо того чтобы сразу перерезать горло.

Старик оперся на локоть и сел. Увидев бутылку, он взял ее трясущимися руками и медленно отпил глоток.

— Где же ваша лошадь? — поинтересовался он.

— У меня ее нет, — спокойно ответил его спаситель.

Старик пристально посмотрел на него. Вся собственность молодого человека состояла из одеял и бутылки со спиртным. Фланелевая рубашка служила ему, по всей видимости, уже не первый год. Единственным его оружием был нож с костяной ручкой. Под рубашкой угадывалась хорошо развитая мускулатура; зеленые глаза на бронзовом от загара лице смотрели спокойно и уверенно. Во взгляде чувствовалась сила, и это возбудило в старике любопытство.

— Меня зовут Джой Нел, — представился он. — А вы кто будете? Из каких краев?

Молодой человек присел на корточки, сорвал пучок травы и как бы между делом полюбопытствовал, кивнув в сторону тропы:

— Что все это значит? Кто эти люди?

— «Бдительные». — Голос Нела звучал еще хрипло. — Черт возьми, незнакомец, я помогал им объединиться!

Он осторожно вытянул шею, и Блайн близко увидел его загорелое лицо, изборожденное морщинами.

— Мое тавро — «Сорок шестое объединенное». Здесь полно похитителей скота. Конокрадов. «Бдительные» стали работать вместе в надежде покончить с ними. Но кто-то собирал конокрадов в хорошо организованные команды и повсюду держал своих осведомителей. Люди долго не догадывались, кто за всем этим стоит, пока Лад Фуллер не заявил, что это Гид Блэйк. Но я не поверил его словам.

— Они его повесили?

— Нет. Фуллер убил его.

— Блэйк был игроком?

— Нет… Владельцем ранчо. Ранчо называлось «Би-Бар» — почти такое же большое, как и мое.

Молодой человек поднялся.

— Нам необходимо как можно скорее убраться отсюда. Нельзя ли. где-нибудь поблизости найти лошадей?

— Ближе всего ранчо Состенесов.

— Состенесы… Мексиканцы?

— Угу. Живут здесь уже давно.

Они собрали одеяла и быстро зашагали прочь.

Когда путники поравнялись со скалой, молодой свернул к ней.

— Лучше не маячить у всех на виду — они могут вернуться. Судя по их тону, встреча эта не предвещает вам ничего хорошего.

Мышцы Нела были напряжены — он еще не оправился от шока. Стекающий пот выступал на горле и больно жег ободранную веревкой кожу.

Старик хмурился, обдумывая то, что произошло. Почему они так с ним поступили? Ему никогда даже в голову не приходило, что Лад может его ненавидеть, хотя сам он всегда презирал этого человека.

«Бдительные» явились к нему незадолго до полуночи и предъявили свои обвинения. Нел все отрицал и пытался объяснить им свою позицию… Да, ему, конечно, не нравилось то, что во время его отсутствия было покончено с Гидом Блэйком. Все население долины было потрясено случившимся. Обвинение против Гида Блэйка не было доказано. В конце концов «бдительные» настояли, чтобы Нел поехал с ними.

Придя в себя, Нел обнаружил, что руки у него связаны. Поэтому он и не мог сопротивляться, когда его тащили под то злополучное дерево.

Нел прервал свои размышления, обернулся и взглянул на человека, идущего вслед за ним с такой легкостью, о которой он мог только мечтать — даже тогда, когда был гораздо моложе. Джой Нел никак не мог понять, кто такой этот парень. Что может делать здесь человек без земли?

Через некоторое время Нел остановился.

— Надо отдохнуть. Никогда не любил пеших прогулок, даже в молодости. Нам еще далеко идти.

— У вас есть какие-нибудь планы?

— Нет, — признался Нел. — Никаких. Это происшествие меня потрясло. Не понимаю, почему они так поступили. Один из них работал у меня. Теперь я уже не знаю, кому и доверять…

— Ну так не доверяйте никому.

— Легко сказать. Ведь мне же нужна помощь!

— Зачем? — Молодой человек лег на траву. — Люди, которые хотят, чтобы им помогали, как правило, ничего не могут добиться сами. Каждый должен отвечать за себя.

Нел осторожно потрогал шею.

— Я уже немолод и не хочу, чтобы моя шея вытянулась под грузом тела, когда я вернусь назад.

— Так вы намереваетесь уехать отсюда?

— Уеду, черт возьми! — Нел сплюнул. — Все, что меня здесь держало, теперь позади. Подумать только, я оставлю здесь тридцать тысяч голов скота!

— Не делайте глупостей. Я думаю, что вы могли бы отправить вместо себя меня.

— Вас?

— Конечно! Дайте мне бумаги, удостоверяющие, что я — управляющий ранчо, бумаги для работников банка. Разрешите мне попробовать…

— Но я вас совсем не знаю!

— Послушайте, вы организовали «бдительных», чтобы избавиться от угонщиков скота. Затем, когда вас с ними не было, они избавились от Гида Блэйка. Вы говорили, что он был владельцем большого ранчо. Что потом произошло с его владениями?

— Что произошло? Ранчо наследовала его дочь.

— А может ли она справиться с этой работой?

— Ну, я не знаю. Конечно, она еще очень молода.

— Ее управляющий связан с «бдительными»? Держу пари, что это так… Я более чем уверен, что кто-то решил использовать «бдительных», чтобы присвоить себе ваши владения, а заодно и владения Блэйка. Вот почему они говорили еще и про других. Бьюсь об заклад, что ни одно из ваших пастбищ не зарегистрировано, и как только вы исчезнете, они их тут же захватят. Разве не так?

— Может быть. — Нел покачал головой. — По-видимому, так оно и есть. — Он снова покачал головой. — Но я даже не представляю, кто всем этим заправляет.

— Скорее всего заговорщиков двое или трое. Возможно, когда дело будет сделано, они перессорятся. Есть здесь кто-нибудь, кто мог бы остановить их или хотя бы попытаться это сделать?

— Я думаю, Трис Стевенс мог бы… Он служил в свое время судебным исполнителем и до сих пор при каждом удобном случае вспоминает об этом. Бен Оттон тоже достаточно ловок и решителен. Блэйк, Оттон, Неверс и я владеем самыми крупными пастбищами. У Ли Фокса тоже хорошее ранчо, но не такое большое. Выбор «бдительных» пал на нас с Блэйком…

Они поднялись и пошли дальше, но уже гораздо медленнее.

— Подумай сам, если ты вернешься назад, с тобой наверняка что-нибудь сделают — скорее всего просто пристрелят. Пошли туда меня, и я заставлю их хорошенько поплясать. Они даже не узнают, что с тобой — жив ты или нет.

— Но чтобы послать тебя на свое ранчо, я должен быть живым…

— Не обязательно. Мы могли договориться и раньше — скажем, месяц или две недели назад. А сейчас бы я заявился туда и постарался доставить им побольше хлопот.

— Что им помешает тебя убить? Ты непременно угодишь в ловушку.

— Они захотят избавиться от меня, но не сразу. Я попытаюсь защитить ваше ранчо.

Взошло солнце; жара становилась нестерпимой. Они продолжали идти. Джой Нел молча обдумывал предложение незнакомца. Хотя ему перевалило за шестьдесят, он может прожить еще много лет. Нел понимал, что в одиночку ему с ними не справиться, а этот парень ему нравился.

— Я не знаю даже, кто ты и откуда! Как я погляжу, ты предпочитаешь путешествовать пешком.

— Я бежал из тюрьмы.

Нел усмехнулся:

— Ты перегибаешь палку, незнакомец. Теперь еще скажи, что, когда просил меня передать тебе ранчо, у тебя и в мыслях не было присвоить его.

— Тюрьма находится в Мексике. Дело в том, что я был полковником революционной армии. Революцию подавили, а я попал в тюрьму. Мне грозил расстрел, и это меня не слишком радовало. Однажды ночью я сбежал оттуда, добрался до Гермосильо, а затем оказался здесь.

— Как тебя зовут? Надеюсь, у тебя есть какое-нибудь имя?

Молодой человек некоторое время помолчал, затем вытер пот с лица и повернулся к своему спутнику:

— У меня есть имя. Меня зовут Юта Блайн.

Джой остолбенел от удивления.

— Ты… Ты — Юта Блайн? Профессиональный стрелок?

— Да.

Джой Нел шел молча. Сколько раз он слышал об этом человеке. В искусстве стрельбы из револьвера он не уступал Вэсу Хардину, Клею Эллисону и Эрпу. Говорили, что он убил двадцать человек или около этого. На всех окрестных ранчо знали его имя.

— Ты перегонял скот для Слайфера, верно?

— Да. И для Пирса тоже.

— Отлично, Блайн. Мы провернем это дело. Сколько ты хочешь за свою помощь?

— Сотню в месяц и снаряжение. И еще тысячу долларов. Потом, когда я распутаю этот клубок, мне понадобится пятьсот голов молодняка.

Нел сплюнул.

— Блайн, если ты это сделаешь, получишь тысячу коров. Получишь постоянную работу, если захочешь. Я умею ценить стоящих людей, и если ты работал на старого Пирса, то тем более можешь работать на меня. Я подпишу бумаги и сделаю тебя управляющим, дам тебе право распоряжаться моими средствами, как сочтешь нужным.

К ранчо Состенесов путники подошли на закате. Некоторое время они наблюдали за домом. Там находились три человека: старик Пит Состенес и два его долговязых отпрыска. Сюда, в это уединенное место, обычно редко кто заглядывал. Наконец старик и Юта подошли ближе. Пит заметил их и стоял в ожидании, переводя взгляд с Блайна на Нела.

— В чем дело? — спросил он. — Вы пешком, без лошадей? С вами что-то случилось?

Когда они вошли в дом, Нел кратко объяснил ситуацию, затем кивнул в сторону Блайна.

— Он вернется туда вместо меня. Не могли бы вы отвезти нас до железной дороги? В крытом фургоне?

— Ну конечно! Когда скажете.

Через четыре дня в Эль-Пасо они составили документы и подписали их, затем обменялись рукопожатиями.

— Если бы у меня был сын, Юта, хлопот было бы значительно меньше.

— Я думаю, это сделал бы он, — отозвался Блайн. — У меня в этом деле личный интерес, Нел.

Юта Блайн твердо решил выполнить задуманное, но понимал, что глупо давать опрометчивые обещания. Настало время действовать, и он был готов. Его одежда покрылась пылью от многочисленных ночевок под открытым небом. Ему нравилось чувствовать приятную тяжесть кобуры на поясе и знать, что в сумке лежат два запасных револьвера, а за плечами висит винчестер…

Городок, куда он направлялся, назывался Ред-Крик — он находился совсем близко от «Сорок шестого объединенного». Юта Блайн вошел в вагон, сел и надвинул на глаза шляпу — ему хотелось как следует отдохнуть, раз уж представилась такая возможность.

Глава 2

Поезд прибыл в Ред-Крик чуть позже полудня. Юта Блайн вышел из вагона и вывел коня. Хотя животных провозить было запрещено, просьба, подкрепленная десятью долларами, была удовлетворена.

Это было замечательное животное редкой мышастой масти, с черными гривой и хвостом и черным пятном на морде. Крепкое сложение выдавало в нем предков-морганов, но кое-что указывало на то, что в жилах этого благородного животного течет кровь индейских мустангов. Как только Юта увидел этого жеребца, он уже не мог смотреть на других лошадей. Когда коня вывели из вагона, Блайн надел на него новую уздечку и оседлал, спрятал винчестер в седельную сумку и, сев верхом, направился на постоялый двор.

Весь городок состоял из единственной улицы; почти каждый дом был обнесен забором. Банк располагался прямо напротив гостиницы, что имело свои удобства. За гостиницей находилась лавка.

Блайн поставил лошадь в конюшню и вышел покурить. Двое мужчин сидели на лавке возле стены и лениво беседовали. Они даже не взглянули на него, хотя — он знал это точно— заметили его появление.

— Дерутся уже месяц, — говорил один из них. — Все знают об этом, но никто в округе не может остановить Лада Фуллера, и я не думаю, что кто-нибудь на это отважится.

— Я в этом не уверен, — возразил второй. — «Сорок шестое объединенное» — лучшее ранчо во всей округе, лучше, чем «Би-Бар», не говоря уже об остальных. Не стоит делать поспешных выводов.

Юта Блайн стоял, прислонившись к косяку, высокий и широкоплечий, на смуглом лице — задумчивое выражение. На нем была серая шерстяная рубашка и черная куртка, на поясе — кобура с револьвером. Он шагнул к двери и окинул взглядом сидящих у стены людей.

— Если вы услышите, что «Сорок шестое» осталось без хозяина, не верьте этому, — внушительно сказал он. — Джой Нел не собирается продавать ни одного акра.

Не дожидаясь ответа и не интересуясь впечатлением, которое произвели его слова, он повернулся и направился к банку. Жара стояла жуткая, даже пыль, казалось, раскалена. На другом конце улицы закудахтали куры, и из-за поворота появился фургон, запряженный парой лошадей. Правила ими девушка, и Блайн отметил, что она превосходно справляется с обязанностями возницы.

Бросив сигарету в пыль, Юта вошел в банк, пересек холл и подошел к сидящему за конторкой коренастому человеку. На столе табличка. «Бен Оттон», — прочел Блайн.

— Мистер Оттон? Меня зовут Блайн, я управляющий «Сорок шестым объединенным». Вот документы.

Оттон вздрогнул, будто от удара.

— Кто? — Его голос прозвучал так резко, что привлек внимание двух других посетителей. Блайн положил перед ним бумаги.

— Здесь все написано. Мистер Нел собирается отдохнуть. Я вступаю во владение ранчо на время его отсутствия.

Бен Оттон изумленно уставился в холодные зеленые глаза молодого человека, слова которого прозвучали как гром среди ясного неба. Несколько дней назад в Ред-Крике только и было разговоров что о таинственном исчезновении Джоя Нела и возможных последствиях этого. Во всем округе не нашлось бы человека, который без зависти мог бы смотреть на его роскошные пастбища, тянувшиеся на многие мили. Бен Оттон был не исключение. Считалось, что Джой Нел мертв. Хотя тела не нашли, все знали, что «бдительные» рассчитались с ним так же, как в свое время с Гидом Блэйком. Но рассуждение вслух о деятельности «бдительных» могло иметь плохие последствия. Когда двоих из этой банды предали суду Линча, остальные вроде бы убрались из города. Это многих устраивало. Однако попытка линчевания и убийство Гида Блэйка шокировали владельцев окрестных ранчо и потрясли всех до глубины души. «Ладно, — успокаивали себя люди, — Гид Блэйк мог участвовать в краже скота…» Но когда пропал Джой Нел, а единственный человек, который пытался узнать об этом правду, был убит, — многие призадумались. Таинственным образом исчез и преданный Нелу человек. Никто не обсуждал последние события, но объяснение напрашивалось само собой. Высказываться о «бдительных» враждебно было опасно. Искренне презирая их в глубине души, Бен Оттон тем не менее неотступно думал, как бы заполучить хотя бы часть огромных пастбищ, принадлежащих Нелу: вое равно кто-то получит их, вместе с огромным стадом… Так почему бы ему, Бену Оттону, не быть этим кем-то? Оттон понимал, что Лад Фуллер сам положил глаз на это ранчо и что Неверс попал в беду, так как хотел заполучить «Сорок шестое». До Оттона дошел слух, что Неверс пустил на пастбище Нела несколько сотен коров, что хижины его пастухов были захвачены. Никто не мог получить это ранчо без боя. И вот теперь явился этот незнакомец.

Открыв конверт, Оттон вытащил бумаги и просмотрел их. Среди документов было письмо, адресованное ему, в котором говорилось, что Майкл Ю. Блайн назначен управляющим «Сорок шестым» с законным правом выписывать чеки, закупать корма и делать все необходимое для успешного управления ранчо.

Оформленная по всем правилам доверенность да и остальные бумаги не оставляли сомнений в полномочиях Блайна. Оттону была отлично известна подпись, стоящая на бумагах. Вне всякого сомнения, Джой Нел жив. Кроме того, он заметил, что бумаги заверены две недели назад.

— Похоже, тут все верно, -медленно произнес Оттон. — Но где же в таком случае Джой?

— Мы с ним расстались в Эль-Пасо, но сейчас его уже там нет. Он говорил, что хочет отдохнуть. Думаю, Джой Нел не появится здесь еще несколько месяцев.

Оттон, жуя сигару, откинулся назад.

— Есть ли у вас какие-нибудь планы относительно порученного вам дела?

— Кое-какие.

— Позвольте вам посоветовать. Возьмите с собой людей, которым вы доверяете. Нел был неплохой человек, но ему многие завидовали. Когда он исчез, каждый пытался сделать все возможное, чтобы заполучить хотя бы часть его владений. Некоторые в этом преуспели, и вы можете влипнуть в историю.

— Я мог бы стать владельцем ранчо, — спокойно сказал Блайн. — Но мне этого не нужно.

Он вытащил из стопки бумаг письмо, в котором говорилось, что Блайн является управляющим ранчо с правом сдачи его в аренду или продажи — словом, он волен поступать с ним по своему усмотрению. Письмо было подписано Нелом и еще двумя свидетелями — известными в Эль-Пасо торговцами.

— Вы объявите об этом всем остальным, хорошо? Я собираюсь отправиться на ранчо завтра утром. Надеюсь, ничего плохого не случится.

— Случится, вот увидите.

Блайн направился к двери и вдруг остановился. Девушка, которую он видел, входя в банк, быстро прошла к столу Оттона, на ходу снимая перчатки. Она была выше пяти футов и четырех дюймов, очень хорошенькая, с большими голубыми глазами и волосами цвета красного золота.

Подойдя к Оттону, девушка сердито заговорила:

— Бен, ты что-нибудь слышал от шерифа? Собираются они наконец послать сюда человека, чтобы выяснить обстоятельства убийства моего отца?

— Но, Мэри, ты же знаешь, что они не могут направлять людей со всего штата для расследования мелких дел. Нам всем жаль старика Гида, но помочь ему уже невозможно.

— Я хочу, чтобы ты нашел мне другого управляющего. Миллер совсем обнаглел. Теперь он уже требует отдать ему ранчо — говорит, что женщина не сможет содержать его в полном порядке.

Оттон поднялся. Крепкого сложения, с загорелым широким лицом, он скорее походил на ковбоя, чем на банкира. Выглядел он озабоченным.

— Мэри, ты знаешь, что нет закона, по которому женщина не может владеть ранчо. Но я думаю, что тебе будет нелегко. Придется отстаивать свое право, так же как и Блайну, — раздался голос сзади.

Она резко обернулась и посмотрела на Юту.

— Блайн? Это имя мне незнакомо. А чем занимаетесь вы?

— Он управляющий Джоя Нела, Мэри. Приехал из Эль-Пасо, чтобы вступить во владение ранчо, — пояснил банкир.

— Управляющий Джоя Нела? — Она недоверчиво взглянула на Блайна. — Я не верю. Зачем ему понадобился управляющий? Джой Нел мертв, и ты знаешь это не хуже меня. Если он выдает себя за управляющего Джоя Нела, значит, лжет.

Юта улыбнулся, его зеленые глаза весело блеснули.

— Сильно сказано, мэм. Джой Нел жив, насколько мне известно.

— Не может быть!

— Прошу прощения, но это так.

— Но мне говорили… — Тут она резко осеклась, потом добавила: — Мы слышали, что «бдительные» прикончили его.

— И тем не менее он жив, а я — его управляющий.

Она насмешливо посмотрела на Блайна.

— Может быть, и так. Идите туда и скажите об этом Ладу Фуллеру. Если вы вернетесь живым, я, пожалуй, вам поверю.

— Спасибо, мэм. — Он улыбнулся ей. — Я обязательно вернусь назад, чтобы вы не думали, что я лжец. Ужасно, если такая хорошенькая девушка будет так плохо думать обо мне.

Он повернулся и вышел. Бен Оттон смотрел ему вслед, окончательно перестав что-либо понимать. Это было уже слишком… Какое-то смутное воспоминание взволновало его, ему почудился запах дальних дорог, топот сапог и ржание коней. Затем видение исчезло, и Оттон снова увидел перед собой Мэри Блэйк, которая вновь повернулась к нему. Он приготовился встретить вспышку гнева, но, как ни странно, ее не последовало.

— Кто это, Бен? Откуда он?

Оттон взял со стола письма, еще раз внимательно изучил их и сложил в конверт.

— Его бумаги в порядке, Мэри. Джой Нел жив. По крайней мере, — поправился он, — Нел был жив, когда подписывал бумаги. Ни один человек во всем мире не смог бы подделать каракули Нела. Свидетели тоже заслуживают доверия.

— Но кто же он?

— Его зовут Майкл Блайн. Думаю, следует выяснить, кто он. Имена, Мэри, — прибавил он, — не имеют большого значения здесь. О человеке говорят его дела. Посмотрим, как он себя покажет.

— Думаю, что после встречи с Ладом Фуллером гонора в нем поубавится. Я в этом просто уверена…

Когда Оттон положил конверт на стол, какие-то картины прошлого вновь возникли перед его глазами, и он сказал:

— Мэри, не суди о человеке, пока не узнаешь его. Если мне не изменяет память, ему уже знаком запах пороха.

Запах пороха… Да, так и есть! В тот день, когда Хикок убил Фила Ноя в Абилине… Но почему ему это вспомнилось? Юта Блайн не имеет ничего общего с Хикоком, а Фил Ной мертв…

Полдень был нестерпимо жаркий. Юта перешел улицу, щурясь от солнца. Он подумал, что наверняка все с любопытством пялятся на незнакомца, а ему не хотелось чтобы кто-нибудь в Ред-Крике узнал его.

Большинство обитателей Ред-Крика живут здесь не первый год и хорошо знакомы друг с другом. Чужих в этом месте немного, они приезжают сюда редко. И если местные жители услышат про некоего Блайна, то маловероятно, что они догадаются, кто он такой.

Перекинув через левую руку новые, седельные сумки, Юта вошел в гостиницу. Когда он подошел к администратору, тот протянул ему регистрационную ведомость.

— Двенадцатый, — сказал он. — Наверху, в конце коридора.

Блайн придвинул ведомость к себе и четким почерком написал: «Майкл Ю. Блайн, Эль-Пасо. Техас». Администратор бросил быстрый взгляд в книгу, затем поднял глаза.

— Надолго к нам, мистер Блайн?

Блайн позволил себе улыбнуться.

— Все будет зависеть от того, как пойдут дела. Одно могу сказать точно — я намерен оставаться здесь гораздо дольше, чем некоторые могут предположить.

Он взял седельные сумки и стал подниматься по лестнице. В комнате Юта снял куртку, положил перед собой новый шестизарядный кольт и начал приводить себя в порядок. Покончив со своим туалетом, он снова подумал о той девушке. «Она в самом деле очень хороша. — Он усмехнулся, вспомнив ее вызывающий, обличительный тон. — Отлично!» Ему нравились девушки с характером.

Выглянув в окно, Блайн увидел, как из салуна на другой стороне улицы вышел какой-то высокий, сутулый, уже немолодой человек и стал пристально всматриваться в окна гостиницы. Затем неизвестный направился через улицу к гостинице, взбивая сапогами клубы пыли. Необычайно высокие каблуки его сапог придавали движениям какую-то неуверенность — он шел, как показалось наблюдавшему за ним Блайну, слегка подпрыгивая и наклоняясь вперед. Он на секунду остановился и снова внимательно осмотрел окна; в его взгляде было что-то зловещее. Блайн отошел от окна и, открыв саквояж, извлек оттуда две кобуры и ремень. Подпоясавшись, Юта достал из саквояжа два револьвера сорок четвертого калибра. Он взвесил их на руке, несколько раз подбросил вверх и рассовал по кобурам. Внезапно он выхватил оба револьвера и снова положил их обратно, застегнув обе кобуры ремешками из сыромятной кожи.

Блайн одевал куртку, когда раздался стук в дверь.

— Войдите, не заперто!

Дверь отворилась, и в комнату шагнул тот самый человек, которого Юта видел в окно.

— Убирайся отсюда, ты! — яростно крикнул вошедший. — Говорю тебе, оставь в покое ранчо Нела и убирайся!

— Ты имеешь на него права? — вежливо спросил Блайн.

— Это тебя не касается! Мы не желаем видеть всяких проходимцев, неизвестно откуда взявшихся и захватывающих чужие владения.

— Захватывать — не моя специальность, — сказал Блайн. — Я собираюсь управлять «Сорок шестым», как мы и договаривались с Джоем Нелом.

— Ба! — Человек сделал шаг к Блайну. — Не пытайся своей пустой болтовней заморочить мне голову! Ли Фокс не дурак! Нел мертв, и ты, черт бы тебя побрал, прекрасно знаешь об этом. Лично мне его совсем не жалко. Он присвоил себе эту землю, потому что пришел первым, и вцепился в нее мертвой хваткой. Теперь его нет, и права на нее есть у каждого из нас. Можешь мне поверить, я своего не упущу!

— Фокс, — тихо сказал Блайн, — независимо от того, что ты думаешь и на что надеешься, я буду управлять «Сорок шестым объединенным», нравится тебе это или нет. Я тебя предупреждаю — и не намерен повторять дважды, — что я не желаю никого из вас видеть у «Сорок шестого». Более того, если на ранчо Джоя Нела появится неклейменый скот, на него будет поставлено тавро 46. Понятно?

— Ты в этом уверен? Почему, черт возьми, я… — Его взгляд остановился на кобурах, висящих у Блайна по бокам, он запнулся. Тон его резко изменился: — Вот как? И ты готов сообщить всем о своих намерениях? Только не блефуй — тебя быстро раскусят.

— Фокс, — голос Блайна звучал совершенно спокойно и даже насмешливо, — я действительно иногда блефую, но потом всегда подтверждаю свои слова делом. Помни об этом. И если ты или кто-нибудь другой захотите убедиться в этом, я к вашим услугам в любое время.

Глава 3

На следующее утро Блайн вошел в конюшню, его жеребец беспокойно переступал по мягкой подстилке из опилок и соломы. Оседлав, он вывел его на улицу, вскочил в седло и направился завтракать. Несмотря на ранний час, у коновязи уже стояли две лошади.

Когда Юта появился на пороге салуна, оба посетителя резко обернулись. Один из них, молодой человек с приятным лицом, резкими движениями и ясными зелеными глазами, кивком поприветствовал вошедшего.

— Как поживаете, Блайн? Именно таким мне вас и описывали. — Он протянул руку. — Меня зовут Ралстон Форбес, я владелец местной газеты.

Блайн дружески пожал протянутую руку.

— Я слышал о вашей газете. Вы берете заказы на рекламу?

Форбес засмеялся.

— Вы бы не задавали подобных вопросов, если бы знали газетное дело. На рекламе держится добрая половина успеха.

— Тогда сделайте мне одолжение — напишите, что Майкл Блайн является управляющим у Джоя Нела и ведет все дела во время его отсутствия.

Форбес усмехнулся.

— Если бы мне были нужны деньги, вы бы заплатили за рекламу. Я помещу ваше сообщение в разделе «Новости», и для некоторых жителей долины оно будет самой скверной новостью за последние несколько лет. Джоя Нела в округе любили, но некоторые гораздо больше любили его ранчо. Вы понимаете, что это значит там, где законы не в чести.

— Я понимаю. — Блайн почувствовал в словах редактора намек на то, что вскоре с ним может произойти то же самое, что случилось с Блэйком и Нелом. Он заметил, что сосед Форбеса за все время не произнес ни слова; а Форбес как будто ждал, пока тот заговорит. Но долго ждать не пришлось…

Коренастый человек с красным лицом и тяжелым взглядом серых глаз ткнул ножом в кусок мяса и положил его к себе на тарелку.

— Смейся, пока еще можешь, — сказал он. — Все равно долго ты не продержишься.

Блайн пожал плечами.

— Что ж, у меня другая точка зрения…

— Только не здесь. Здешний народ не любит чужаков, являющихся невесть откуда и уводящих у них из-под носа то, что они уже считают своим. Вот Джоя Нела вообще повесили, потому что он слишком живо интересовался чьими-то темными делами.

— А ты был там, друг? — Голос Блайна звучал почти вкрадчиво.

— Нет, не был. Но я знаю из достоверных источников, что Нел повешен. — Он положил кусочек масла на бисквит. — Я думаю, что человеку, который мне об этом сказал, можно верить.

— Это был случайно не Лад Фуллер?

Некоторое время человек, не поднимая глаз, старательно намазывал масло.

— Что ты имеешь против Лада? Он работал управляющим у Нела.

— Я знаю. Еще я уверен, что он был на месте преступления, и могу в этом поклясться.

Оба собеседника с удивлением уставились на него. Его слова могли означать только одно: что он находился поблизости и сам все видел. Невысокий ничего не сказал, отрезал большой кусок горячего кекса и отправил его в рот.

Прожевав, он наконец сказал:

— Что ж, в таком случае отправляйся на ранчо и скажи об этом Ладу. Только держи револьвер наготове — он скор на расправу.

— Даже так? — усмехнулся Блайн. — Я в свое время знал нескольких таких же торопливых.

Ралс Форбес вгляделся в него пристальнее.

— Проклятая память! Как я мог забыть! Ведь ты — Юта Блайн!

Коренастый выронил вилку. У него отвисла челюсть… Он судорожно сглотнул, затем облизнул кончиком языка внезапно пересохшие губы. Этот сильный, многое повидавший человек прекрасно знал все свои недостатки и слабости. Он никогда не считал себя равным таким людям, как Юта Блайн. «Лад Фуллер, — подумал он, — тоже не идет с ним ни в какое сравнение. Найдется один, максимум — два человека во всей округе, которые могут с ним сравниться».

— Верно, — подтвердил Юта. — Я тот самый Блайн.

Он поднялся со стула и направился к выходу. Форбес пошел вслед за ним.

— Кстати, Блайн. Если у тебя получится то, что ты задумал… я скажу тебе еще одну вещь. Вблизи ранчо живет девушка. Прямо за горой. Ее зовут Анджела Киньон. Джой позволил ей жить там, я надеюсь, что и ты не будешь возражать.

— Ранчо принадлежит Нелу.

Форбес взглянул на него с уважением.

— Отлично, пусть будет так. Анджи отличная девушка. В свое время ей довелось многое пережить. Она и сейчас на «Сорок шестом».

— Пусть живет там, сколько захочет.

— Обдумывай каждый свой шаг, Юта. Даже тебе не удастся остановить эту банду, если она начнет действовать. Народ здесь решительный, и каждый готов вцепиться в «Сорок шестое» мертвой хваткой. Я думаю, будь даже Джой Нел жив, он вряд ли смог бы помешать им. Они слишком долго заглядывались на его ранчо. Чтобы сохранить владения Нела, требуется хорошо вооруженный отряд. Один человек ничего не сможет сделать.

— Можно ли доверять кому-нибудь из местных?

— Сомневаюсь.

Доехав до вершины Тюль-Меза, Юта Остановил коня, свернул сигарету и огляделся. Он плохо знал эту местность.

Тропа огибала скалу, шла сквозь сосновый лес и спускалась в долину. Там расстилались роскошные зеленые луга, со склонов горы сбегали быстрые ручьи, по берегам которых росли ивы и сикоморы. Само ранчо располагалось среди огромных деревьев. Большой старинный дом стоял на холме; ниже размещались амбары и кораль. Подъехав ближе, Блайн увидел выходящего из барака человека со свертком под мышкой, который направлялся в сторону дома. Лошадь Блайна заржала. Человек остановился и оглянулся. Юта посмотрел на барак. В дверях появился еще один человек и, прислонившись к косяку, закурил сигарету. Блайн тронул поводья, подъехал к человеку со свертком и увидел, как и предполагал, Лада Фуллера.

Фуллер был крупным мужчиной, с широкой грудной клеткой и сильно развитыми мышцами рук. и плеч, которые буграми вздувались под рубашкой, когда он наклонялся или поднимал руку. Его холодные и настороженные глаза смотрели неприветливо.

Блайн остановил коня и спешился.

— Ты — Фуллер? — спросил он.

— Что тебе нужно? — последовал не слишком любезный ответ.

Блайн улыбнулся.

— Меня зовут Блайн. Я новый управляющий ранчо. Если ты, мистер, был управляющим до меня, у нас есть о чем поговорить.

Фуллер был поражен. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Минуту он стоял неподвижно, словно пытаясь осмыслить услышанное, затем дал волю гневу.

— Что?! — Он швырнул сверток на землю. — Слушай, чужак, я не знаю, чем набит твой череп вместо мозгов, но если это шутка, то очень неудачная.

— Нет, Фуллер, это не шутка. Джой Нел передал мне бумаги на свое ранчо, и Оттон нашел, что они в порядке. Так что отнеси свою постель обратно в барак, пока тебя не уволили.

— Уволили меня, как же! — Фуллер яростно пнул ногой лежащий на земле сверток. — Нел мертв, это дело конченое.

Глаза Блайна сузились.

— Нет, Лад, Нел не мертв. Он очень даже жив. Разве Джой Нел мог написать письмо, если бы был мертв?

Блайн протянул Фуллеру письмо. Тот уставился на него, задыхаясь от злобы, не в силах вымолвить ни слова. Подпись могла принадлежать только Нелу — подделать такие каракули было невозможно.

— Убирайся отсюда вместе с этим письмом! — прорычал Фуллер.

— Я вовсе не собираюсь убираться, — мягко ответил Блайн. — Мне дали работу, и я приехал, чтобы приступить к ней. Отныне ты будешь выполнять мои распоряжения.

— Дьявол! — Голос Фуллера дрожал от злости. — Я здесь хозяин, и я останусь им, чего бы это ни стоило! Здесь что-то нечисто!

— Ты совершенно прав. Действительно подло, когда так называемые друзья предают человека и пытаются его повесить только потому, что им хочется прибрать к рукам его ранчо. Заруби себе это на носу, Фуллер. Ты будешь выполнять мои распоряжения или вылетишь отсюда. И советую не перечить мне!

Вот этого Фуллер вынести не мог. Не в силах собраться с мыслями и оценить происходящее, он подчинился бушевавшей в нем злобе. Несмотря на то, что Лад сам надел петлю на шею Нела, он почему-то не сомневался в подлинности подписи. Однако это его не остановило.

Из барака вышли люди. Минуту назад Фуллер свернул свою постель и заявил им, что перебирается в большой дом. Никто ничего не сказал. Для работников новый поворот дела был полной неожиданностью. Многие из них рассчитывали получить деньги от продажи скота и смыться. Нанимал их Фуллер, Нел обычно этим не занимался. Свои соображения высказал только Рип Кокер:

— Нужно смотреть в оба. Старик всех вас надует.

— Вряд ли.

— Не слишком ли ты веришь ему? Как бы не пришлось раскаяться.

Фуллер мрачно взглянул на него, но внутренний голос подсказывал, что с Кокером, который был хорошим стрелком, лучше не связываться. На кулачный бой Фуллер тоже не отважился, хотя Кокер и не производил впечатления специалиста в этом деле. Все кончилось тем, что Фуллер молча отвернулся и начал подниматься к дому со свертком постельного белья под мышкой. Когда Блайн остановил его, Лад услышал приближающиеся шаги работников, и Кокера в том числе.

— Джой Нел мертв, — настаивал Фуллер. — Я ручаюсь, что это так.

Блайн покачал головой.

— К сожалению, тебе придется расстаться с мечтою о доме, — сказал он. — Она оказалась несколько преждевременной. Отправляйся в барак вместе со своим постельным бельем или убирайся отсюда вообще. Блайн Повернулся к остальным, стоявшим рядом и с удивлением прислушивающимся к разговору.

— Меня зовут Блайн, я новый управляющий. Я предъявил свои бумаги Фуллеру. Перед этим я показывал их Оттону. Они в порядке. Кто хочет уйти — пусть уходит. Кто останется — получит работу. Увидимся за обедом…

Он повернулся к ним спиной и медленно направился к дому. Фуллер с ненавистью смотрел ему вслед.

— Эй, ты! — закричал он.

Блайн не обернулся. Дойдя до крыльца, он толкнул дверь и вошел внутрь.

Рип Кокер неожиданно засмеялся:

— Видишь, Лад, какое дело. Тебе следовало послушаться моего совета.

— Это ему даром не пройдет, — злобно прошипел Фуллер.

— Не пытайся тягаться с ним, — сказал Кокер. — Этот человек не по тебе.

Лад Фуллер был слишком взбешен, чтобы еще что-то выслушивать. Они заранее уже поделили деньги, которые надеялись получить от продажи скота. Теперь же все их планы рухнули. Кокер посмотрел в сторону дома, глаза его заблестели. Он тихо засмеялся. Ему было приятно видеть, как Блайн поставил Фуллера на место. Но как все сложится дальше? Будучи гораздо умнее Фуллера, Кокер лучше разбирался в ситуации, сложившейся вокруг ранчо. Он подумал о том, что Фуллер мог захватить ранчо, но удержать добычу ему не по силам. Он всего лишь один из. многих, кто положил глаз на «Сорок шестое». Его используют в схватке и оставят в дураках. Рип Кокер свернул папиросу и посмотрел на синеющие вдали холмы. Сейчас там, наверное, все «бдительные» переполошились.

Лад Фуллер вернулся в барак и швырнул сверток на койку. Он озирался по сторонам, выискивая, на чем бы сорвать душившую его злобу. Не найдя ничего подходящего, он вышел избарака и направился к коралю. Он решил съездить к Неверсу, а также встретиться с Клелом Миллером — управляющим ранчо «Би-Бар». Надо было действовать, и побыстрее…

Кокер видел, как Фуллер оседлал коня и выехал за ворота. Рип направился к дому, открыл дверь и столкнулся на пороге с Блайном. Юта снял куртку, и его револьверы красовались на поясе, выставленные на всеобщее обозрение. Рип Кокер почувствовал, как по его спине пробежал холодок: «Да, этого парня врасплох не застанешь!»

— Меня зовут Кокер, — коротко представился он. — Я здесь недавно.

— О'кей, Кокер. Что скажешь?

— Похоже, у тебя какие-то проблемы.

— Я ждал этого.

— Ты совсем один.

— И это для меня не новость. — Блайн коротко усмехнулся. — Может, ты скажешь что-нибудь, чего я не знаю? Кокер свернул еще одну сигарету.

— Я на твоей стороне, — сказал он, не глядя на Блайна.

— Почему?

Кокер сухо усмехнулся.

— Может быть, потому, что я люблю, честную игру; возможно, потому, что не хочу иметь ничего общего с этой бандой… Или я просто хочу быть на твоей стороне, потому что ты мне сразу понравился.

— Очень приятно слышать. — Блайн крепко пожал ему руку. — Я рад такому союзнику, Кокер. И считаю излишним предупреждать тебя, насколько это опасно, — ты сам все знаешь лучше меня.

— Думаю, что да. — Кокер кивнул в сторону севера. — Там полно маленьких ранчо, владельцы которых жаждут земли, особенно чужой. И за время своего пребывания здесь они присвоили себе немало чужого скота. На ранчо «Би-Бар» есть управляющий, которого зовут Клел Миллер. Он отличный стрелок и давно заглядывается на ранчо Нела. Берегитесь, он попытается что-нибудь предпринять. Он спит и видит себя владельцем всех угодий между скалой Мертвеца и рекой, и в первую очередь, конечно, «Сорок шестого».

— Я знаю.

— Слушай дальше. Бен Оттон настроен вполне дружелюбно, но ему нужна земля, — так что, если дело обернется не в твою пользу, он всеми силами постарается прибрать ранчо к рукам.

— А остальные?

— Фуллер, Миллер и Неверс — опаснее всех.

— А как насчет Ли Фокса?

Кокер колебался.

— Я его плохо знаю. У него скверный характер: похоже, он слегка не в себе. Год назад он прикончил двух своих работников. Вряд ли его можно назвать хорошим стрелком, но, если его задеть, он превращается в дикого зверя. На него все давно махнули рукой.

— А еще?

— Еще — Ринк Виттер, правая рука Неверса.

— Расскажи мне о нем.

— Да что там рассказывать, скоро сам увидишь. Дурной он человек, вот что. Его здесь побаиваются…

— А что собой представляют те, что живут на севере? Кто там всем заправляет?

— Ортман. Вообще-то рука у него тяжелая, а характер крутой.

Блайн улыбнулся.

— Звучит так, как будто мне предстоит драться с целой армией. И ты все еще хочешь быть со мной?

— Не забывай, что я-то знал обо всем раньше. Конечно, я хочу драться вместе с тобой и не променяю эту возможность ни на что другое!

Глава 4

Мэри Блэйк спешилась, расседлала лошадь и пустила ее пастись. Вокруг не было ни души. Она с грустью подумала, что ее отца нет в живых и некому по-настоящему следить за делами на ранчо. Клел Миллер не в счет, Мэри не представляла, как от него избавиться. Она знала, что Миллер просто так не уйдет, а играть в открытую она была еще не готова. В данный момент Клела невозможно было выгнать. Единственное, что она могла сделать, — это застрелить его; но тогда она рисковала оказаться в очень опасном положении.

Мэри чувствовала себя всеми покинутой. На ее стороне были двое или трое старых работников, но как они могли противостоять такому множеству врагов? Келси и Тим не оставят ее ни при каких обстоятельствах, она это знала. Но тем не менее их всего двое, и она не хотела рисковать их жизнью в столь неравной борьбе. И все-таки девушка решила, что воспользуется помощью этих людей, когда наступит подходящий момент.

Не успела она сделать несколько шагов, как из-за угла показался Миллер — высокий, хорошо сложенный, довольно красивый мужчина. На скуле у него был глубокий шрам дюйма три длиной. Он очень гордился тем, что убил человека, оставившего ему эту отметину, и любил рассказывать, как это случилось.

— Вы так быстро вернулись? — Его тон был преувеличенно вежлив. — Собирается ли шериф прислать своего человека, чтобы помочь разобраться, кто убил твоего отца?

— Я не нуждаюсь в помощи.

Он дерзко взглянул на нее.

— Вот как? Что ж, может быть. А мне показалось, что у вас какие-то сложности…

Мэри почувствовала, что разговор принял опасное направление, и быстро переменила тему:

— Джой Нел жив.

Клел Миллер вздрогнул и оглянулся, чуть заметная тень тревоги пробежала по его лицу.

— Как это? Говорили, он давно мертвый…

— Я говорю, что Джой Нел жив.

— Он вернулся в город? — недоверчиво спросил Миллер, все-таки подозревая в глубине души, что это правда. В нем закипала злоба: «Черт бы побрал этого идиота Лада! Ничего не может сделать как следует!»

— Нет, Джой сейчас в Эль-Пасо. Он послал управляющего. Это некий Блайн.

— Блайн! — Лицо Миллера неожиданно перекосилось, а в глазах появилось затравленное выражение. — Какое у него второе имя? Как они его называли?

— Кажется, Майкл, если я не ошибаюсь. Ты его знаешь?

— Такой высокий, широкоплечий, с зелеными глазами? — Миллер едва не задыхался от волнения.

— Да, по описанию очень похож. А кто он?

Миллер смотрел на Мэри в упор. Вся его враждебность исчезла.

— Кто? — Он нервно рассмеялся. — Юта Блайн, вот кто! Тот дьявольский стрелок из Ньюсеса, человек, который покорил Алту. Он убил двадцать, а может, тридцать человек… Где только Нел его отыскал?

Юта Блайн! Отец так много рассказывал о нем, что имя этого человека стало для Мэри легендой… Однажды ее отца, перегонявшего большое стадо, остановили бандиты. На его счастье, неподалеку оказался Юта Блайн. Он убил предводителя банды и приказал им убираться. Ее отец беспрепятственно продолжил свой путь и благополучно добрался до места назначения. Почему-то Мэри думала, что Юта Блайн должен быть гораздо старше. Ей казалось странным, что герой ее детства находится всего в нескольких милях от «Би-Бар» и управляет «Сорок шестым объединенным».

Клел Миллер был слишком взволнован, чтобы заметить, какое впечатление произвели на Мэри его слова. На некоторое время он даже забыл о собственных трудностях. Он никогда не сталкивался с людьми, владеющими оружием так же блестяще, как Блайн, но знал, что многие считают Юту хорошим стрелком. Так или иначе, было бы весьма почетно убить Блайна. От этих мыслей сердце его учащенно забилось. Он повернулся и быстро пошел прочь, не сказав больше ни слова, — ему не хотелось, чтобы Мэри поняла, что он задумал.

Мэри поднялась в дом и плотно прикрыла за собой дверь. Войдя в большую комнату, по стенам которой было развешано множество шкур, она увидела Тома Келси. Он быстро поднялся и шагнул ей навстречу.

— Мэм, — быстро сказал он. — Мне кажется, Миллер опять угнал несколько коров. Теперь у него около сотни голов. Стадо сейчас держат в каньоне.

— Где Дэн Тим?

— Он следит за похитителями. Мы думали, будет лучше, если я вернусь и сообщу вам об этом.

— Спасибо, Том. Только мы все равно не сможем ничего сделать, по крайней мере сейчас. Мы не должны рисковать…

Том Келси нерешительно вертел в руках шляпу. Он прекрасно понимал, что Мэри права, но его бесило происходящее. Однако Том также знал, что он далеко не такой меткий стрелок, как Миллер. И тем не менее позволить Миллеру безнаказанно распоряжаться на ранчо было выше его сил.

— У нас есть шанс, Том. Я хочу попросить тебя сделать для меня кое-что. Поезжай назад и пришли сюда Тима. Нужно, чтобы один из вас оставался в доме, — я не доверяю Клелу и всем остальным. Когда Тим вернется, поезжай на «Сорок шестое объединенное». Там Юта Блайн. Скажи Юте, что мне нужно повидать его. Только говори с ним с глазу на глаз.

Когда Том ушел, Мэри принялась расчесывать волосы, с удовольствием глядя на свое отражение в зеркале.

Впервые с момента убийства отца она поверила, что не все еще потеряно. У нее есть Келси и Тим. Если удастся договориться с Блайном, то, пожалуй, можно начинать борьбу. Конечно, три человека — это очень мало, но Блайн один стоит по меньшей мере пятерых.

В то время как Мэри Блэйк обдумывала, что конкретно можно сделать, Фуллер гнал взмыленную лошадь по дороге, ведущей на ранчо Расса Неверса. Его душила ярость: Джой Нел жив! Он не задумывался над тем, как такое могло случиться и что все это значит. Он осознавал только сам факт. Даже неожиданное появление Блайна не произвело на него такого впечатления. Он не выносил Нела не потому, что тот его чем-то обидел. (Нел всегда был очень мягок с людьми, и с управляющим тоже.) В нем кипела ненависть, порожденная завистью ко всему, что превосходило его понимание.

Неверс заметил Лада, когда тот въехал во двор.

— Нел жив! — Фуллер задыхался, глаза его горели. — Он не умер! Он прислал человека…

— Заткнись, придурок. — Неверс шагнул к нему, его хриплый голос звучал гневно. — Я все знаю. Мне интересно, что ты здесь делаешь? Возьми своих чертовых «бдительных» и повесь его!

— Нела? — глупо спросил Фуллер.

— Конечно нет, кретин! 'Блайна. — Неверс злобно смотрел на Фуллера. — Не стой здесь как осел! Оставь его в покое на несколько дней, чтобы он потерял бдительность. Повесьте его! У него достаточно скверная репутация, а это уже неплохой повод… Действуй!

Лад Фуллер уехал настолько ошеломленный, что только на полпути опомнился и мысленно обругал Неверса.

Глава 5

Все работники уже собрались и сидели за столом, когда Юта Блайн вошел в столовую. Он чувствовал себя довольно скверно, поскольку терпеть не мог бухгалтерской работы, а ему пришлось провести полночи над приходно-расходными книгами. В первую очередь следовало узнать, чем же, собственно, он управляет. Нел говорил, что в его хозяйстве тридцать тысяч голов. Но на самом деле скота оказалось гораздо больше: многих животных уже пригнали для продажи. На ранчо начиналась горячая пора.

Юта все обдумал и остался доволен своим решением. Настало время обновить декорации. Кокер четко объяснил ему ситуацию, и Блайн подумал, что этот парень ему нравится.

Потом Том Келси передал ему, что Мэри Блэйк хочет объединить силы, но у нее очень мало людей, Келси считает, что у нее только два человека, на которых можно положиться. Итак, их теперь четверо… Он решил, что обязательно поговорит с Мэри Блэйк.

Лад Фуллер жевал молча, глядя в тарелку.

— Лад, — обратился к нему Блайн, — на ранчо много работы. Возьми четырех человек и отправляйся в Скво-Рик — там еще много нашего скота. Я хочу, чтобы весь скот, клейменный нашим тавро, переправили через реку сюда.

Фуллер начал сердито возражать:

— Скво-Рик? Это слишком далеко. Там не будет возможности организовать охрану из «бдительных». — Он возражал, но все его доводы звучали неубедительно. Тогда он спросил: — Ты отказываешься от этого пастбища?

— Я ни от чего не отказываюсь. Но я слышал, что Ортман и его ребята чересчур вольно распоряжаются нашей собственностью. Мы заберем оттуда свой скот, пока есть возможность.

Все взгляды устремились на него.

— Нам надо будет дать им хороший урок, — добавил Блайн. — Или придется послать туда охрану.

— Это будет нелегко, — сказал рыжий долговязый парень. — Они так просто не уступят.

За столом воцарилось молчание. Все знали историю про город Алту, где сменились три шерифа, а потом пришел Блайн и практически в одиночку навел там порядок. При этом четыре человека погибли, двадцать два оказались в тюрьме, а двоих отправили в госпиталь с разбитыми головами. Когда-то этот город был печально известен всему штату — почти каждую ночь там случались убийства, и прежде чем первый житель умер своей смертью, там похоронили шестьдесят человек. Блайн пришел в город и навел относительный порядок. Это там его прозвали Юта.

— Повторяю, — продолжал Блайн, обращаясь к Фуллеру. — Бери людей и отправляйся за реку. Чужого не трогай, а наше переправь на этот берег.

— А ты думаешь поговорить с Ортманом? — спросил рыжий парень.

— Когда соберусь.

Остальные молча ожидали, что будет дальше.

— Кокер, — продолжал Блайн, — в конюшне разрушено стойло, и кораль нуждается в ремонте. Это дело для тебя. Остальных ждет работа на юге, вдоль края горы до скалы Мертвеца, будете перегонять скот через реку.

Он сделал последний глоток, резко поднялся, взял шляпу и обвел глазами сидящих за столом.

— Я здесь недавно, — сказал он на прощание. — Мы друг друга еще не знаем. Если кому-то из вас что-нибудь не нравится, можете мне прямо сказать. Я надеюсь, мы поладим. Все будет отлично, если каждый займется своим делом.

Он вышел и закрыл за собой дверь. Чтобы удержаться от смеха, Кокер отправил в рот солидный кусок отбивной. Фуллер растерялся и, очевидно, понятия не имел, как ему поступить. Он заранее предчувствовал, что скажет Блайн. Перегон через реку несомненно убережет скот от похитителей. Из дома просматривалась вся округа до самой реки — никто бы не смог незаметно угнать скот с ранчо и переправить на другой берег. Кокер пытался представить себе, о чем сейчас думает Фуллер. Он также видел, что обещание Блайна потолковать с Ортманом вызвало всеобщее уважение. Так или иначе, это заявление помогло им понять, что Фуллеру теперь волей-неволей придется делать то, что велено. Иначе его карта бита. Вне ранчо он будет уже бесполезен для «бдительных». Фуллер и сам это понимал.

Несмотря на то что Рип Кокер не любил плотницкой работы, он понимал, что должен ее делать: ведь он единственный человек, которому Блайн может доверять. И эта мысль была ему приятна.

Когда Фуллер скрылся из виду, Неверс оседлал коня и во весь опор поскакал к «Би-Бар». На полпути он встретил Клела Миллера. Клел осадил взмыленную лошадь.

— Черт бы побрал этого идиота Лада! — заорал Неверс. — Нел жив! И когда появился этот Блайн, Лад примчался ко мне, вместо того чтобы предпринять что-нибудь.

Миллер перекинул ногу через луку седла.

— И что ты теперь собираешься делать, Неверс?

— Я не желаю, чтобы чужак командовал на этом ранчо.

— Как ты думаешь, Нел мертв?

— Откуда я знаю? Но если он еще жив, то должен умереть, и умрет обязательно.

Миллер взглянул на него.

— Это мысль, — сказал он. — Хорошая мысль.

— Слушай. — Неверс подъехал ближе. — Жив Нел или нет, нас это не касается. Для нас он умер. А если он все-таки жив, то будет убит — я не желаю оставаться в дураках.

— Блайн — имя известное, — сказал Миллер.

— Боишься?

— А ты как думаешь?

Неверс кивнул.

— Я знаю. Забудем об этом. Мне самому как-то не по себе.

— Не беспокойся… Сейчас надо думать о том, что делать с Блайном. — Клел смотрел на Неверса чуть свысока и думал: «В сущности, кто он такой, этот Блайн? Ведь человека можно узнать, только встретив его на узкой дорожке…» Миллер никогда не был щепетилен в подобных вопросах и для него не составляло большого труда убить человека, если тот становился ему поперек дороги. Все хорошо знают, что он из себя представляет и как дорого можно заплатить за попытку помешать ему. О Неверсе же никто не мог сказать что-либо определенное. «Ладно, там будет видно!» — решил для себя Клел.

— Где Ринк? — полюбопытствовал он.

— Ты никогда раньше не вспоминал о нем. Он занят своим обычным делом.

— Ах, вот оно что! — удивился Миллер. — Ринк отправился вслед за стариком Нелом. Вряд ли можно было найти более подходящего человека для выполнения этой задачи. Малыш Ринк с холодным взглядом и сердцем, не знающим жалости, — замечательный стрелок. И к тому же он всегда в форме. Уж он-то не промахнется. Это значит, что «Сорок шестое объединенное» все-таки лишится хозяина. Ну что ж, тем лучше…

— А что делать с Блайном? — настаивал Миллер. — Вдруг он на этом не остановится?

— Он вынужден будет уйти: мы возьмем его в кольцо и предложим свои условия. Только никакой стрельбы! Нам нельзя рисковать. Пойдем вместе — ты, я и Лад.

— А Оттон?

— Оттон — нет. Я думаю, он явится, когда дело будет уже сделано. Если он попытается урвать свой кусок, мы можем с таким же успехом поделить его ранчо.

Клел Миллер задумчиво смотрел на кончик своей сигареты. «Неверс прет напрямик, как бизон. — Клел обдумывал положение. — С любым другим человеком этот номер запросто прошел бы, но Блайна провести не так-то легко».

— Почему бы нам не стравить его с Ортманом? — предложил он. — Пусть бы они перестреляли друг друга.

— Поверь, это не так просто. — Неверсу идея явно понравилась, Клел это заметил. — Но можно попробовать. По крайней мере, избавимся от одного из них. Если в ход пойдут револьверы, будет убит Ортман, если же кулаки — Юте конец.

— Блайн не такой дурак, чтобы пойти на это.

— Собери своих парней, — посоветовал Неверс. -Я попытаюсь настроить Ортмана против Блайна. Может быть, нам удастся стравить их… Тогда мы будем действовать быстро. Наши ребята соберутся вместе, мы окружим его со всех сторон и убьем.

— Что ты думаешь о Мэри Блэйк?

— Оставь ее в покое до тех пор, пока мы не разберемся с основным делом. С ней будет нетрудно договориться.

— На ее стороне двое — Келси и Тим.

— Убей их сегодня же ночью, слышишь, Клел?

На обратном пути Клел обдумывая положение: «Неверс прав — этих двоих нужно убрать, и поскорее. Келси — хороший человек, очень хороший. Что ж, тем более это повод избавиться от него».

Отправив Фуллера за реку и поручив ранчо заботам Кокера, Блайн сел на своего жеребца и помчался туда, где он условился встретиться с Мэри Блэйк. По дороге Юта заметил зеленую стену хижины, стоящей в тени под скалой. С любопытством глядя на домик, он подумал, что здесь, должно быть, живет та самая девушка — Анджи Киньон. Он взглянул на солнце: «Пожалуй, сейчас самое время познакомиться с Анджи». Всадник свернул с тропинки. Подъезжая, Блайн увидел вокруг дома множество цветов. Они пестрым ковром покрывали лужайку, и Юта залюбовался ими.

Дом стоял в тени гигантских деревьев, неподалеку журчал маленький ручей. Юта подъехал ближе и спешился. Дверь за его спиной скрипнула. Он обернулся. На пороге стояла темноволосая стройная девушка с большими темно-карими глазами, довольно высокого роста. Помедлив мгновение, она спустилась с крыльца. Гость снял шляпу.

— Меня зовут Блайн, — представился он. — Я управляю «Сорок шестым». А вы, должно быть, Анджи Киньон?

Она смерила его быстрым оценивающим взглядом.

— Я не слыхала ни о каком управляющем, — ответила девушка низким грудным голосом.

Юте было приятно стоять в тени после нескольких часов езды под палящим солнцем. Он объяснил ей, в чем дело.

— Замечательное место, — задумчиво произнес он. — Вы, полагаю, живете здесь недавно?

— Три года — наверное, это действительно недолго.

Она рассматривала его с присущим всем женщинам любопытством. Ее заинтересовал высокий молодой человек с серьезным лицом и приятной улыбкой. Анджи обратила внимание на два револьвера, висящие у него на поясе, и тут же поняла, почему ей знакомо его имя. Она знала лучше, чем кто бы то ни было, каким ударом для владельцев окрестных ранчо будет появление этого человека. Еще задолго до того, как Джой Нел почувствовал надвигающуюся опасность, она старалась предостеречь его. Анджи видела, как скот «Сорок шестого» жиреет на сочной траве, и замечала, какими глазами владельцы соседних ранчо смотрят на Нела. Соседи завидовали Джою не потому, что их ранчо были беднее или меньше, просто такова уж природа человека — нет ему покоя, если у других больше и лучше, чем у него, особенно когда есть возможность прибрать чужое к рукам. Она высказала Блайну свои соображения по этому поводу, прибавив, что Джой Нел был невероятно упрям. Он в свое время отвоевал себе участок у апачей, и никто не мог согнать его с захваченной территории.

— Он говорил мне, что пришел сюда в шестидесятом году, — удивился Блайн. — Как же он уживался с индейцами? Ведь их, наверное, была тьма-тьмущая?

— Когда это было возможно, «Нел улаживал дела мирным путем. Если же его вынуждали, он дрался. Дважды работники покидали его, но он стоял твердо, и победа оставалась за ним.

— В одиночку?

— Был только один человек, который оставался с ним до конца. — Анджи повернулась и показала на каменную плиту, установленную на небольшой насыпи под сикоморами в тридцати ярдах от того места, где они стояли. На могиле лежали цветы. — Он похоронен там. Это мой отец.

— О! — Юта взглянул на нее с любопытством. — И вы были здесь все это время?

— Я выросла в этих местах. Моя мать умерла в Техасе, еще перед тем как мы с Джоем переехали на Запад. В первый год нашей жизни здесь и недели не проходило без стычек с индейцами. Год спустя на нас напали только три раза. И затем наступило затишье — несколько лет спокойной жизни. Потом стычки возобновились из-за того, что апачи стали бояться солдат и начали убивать всех.

— И вы никогда не пытались отсюда уехать?

Она бросила на него быстрый взгляд.

— Вам что-нибудь говорили обо мне?

— Нет, ничего. Форбес сказал, что вы здесь живете.

— Вы его видели? — Мелькнувшая на ее губах улыбка заставила Блайна испытать острое чувство ревности. Это удивило его. Неужели она влюблена в Форбеса? — Замечательный человек, — продолжала она. — Один из самых лучших людей, которых я знаю.

Она молчала некоторое время, и он вспомнил, что договорился встретиться с Мэри.

— Я должен идти.

Она проводила его.

— Будьте осторожны. — Анджи взяла его за руку. — Очень осторожны! Они все злы на вас, не доверяйте никому.

— Возможно, нам удастся что-нибудь сделать. У Мэри Блэйк есть два верных человека, и Кокер на моей стороне.

— Мэри… Вы уже видели ее. — Она внимательно всмотрелась в его лицо. — И сейчас вы собираетесь с ней встретиться.

— Да. Чтобы разработать план действий.

— Она страшная эгоистка, — бросила Анджи.

Ее замечание весьма удивило Блайна. Он никак не ожидал от Анджи нелестных отзывов о других женщинах. «Что с нею случилось?» — подумал Блайн.

— Не думаю. — Его голос прозвучал неожиданно холодно. — По-моему, она просто хочет оградить свое ранчо от посягательств.

Анджи серьезно кивнула.

— Вам не понравилось то, что я сказала, не так ли? Может быть, мне следовало говорить о ней только хорошее? Но вряд ли это помогло бы вам. — Поскольку он ничего не ответил, Анджи прибавила: — Мэри очень хорошенькая, она сильно любила своего отца. Для Гида не существовало ничего, кроме его ранчо. Мэри такая же — она полностью унаследовала жесткий характер отца. Многие ее недооценивают. Чтобы сохранить свое ранчо в неприкосновенности, она будет лгать, убивать, она не остановится ни перед чем…

— Вы в самом деле так думаете? — Юта сунул ногу в стремя и вскочил в седло. — Бывают случаи, когда человек вынужден убивать.

Она возразила:

— Убить можно по-разному. Однако помните, что я вам сказала. Если Мэри решит, что «Би-Бар» можно сохранить, предав вас, она сделает это без колебаний.

— Благодарю вас, — сказал Блайн на прощание. — Но я думаю, что вы судите ее слишком строго.

— Возможно. — Большие темные глаза Анджи затуманились. — Я не должна была говорить этого, Юта Блайн, но я встречала людей, подобных вам… Я знаю, что вы сделаете все для Джоя Нела и что вы лучше их всех.

Она резко повернулась и направилась к дому. Юта озадаченно смотрел ей вслед, плененный грациозностью ее движений. Уже подойдя к крыльцу, она оглянулась и добавила:

— Когда все окажутся против вас — а это непременно произойдет, я знаю их волчью натуру, — приходите ко мне. Я помогу вам, как некогда мой отец помогал Джою Нелу.

Глава 6

Мэри Блэйк с нетерпением ждала Блайна. Кругом не было ничего, кроме темной и мрачной лачуги с крышей, провалившейся так, что только карлик мог использовать эту развалюху в качестве жилья. Каменный кораль и амбар наполовину скрывала зелень.

Как только Блайн показался из-за поворота, Мэри быстро пошла ему навстречу.

— Вы опаздываете. Задержались, беседуя с этой девушкой?

— С Анджи? Да.

— Она красивая, — коротко заметила Мэри.

Юта подавил готовый вырваться смешок — он видел, что явно ей нравится.

— Конечно, — весело согласился он. — Мне тоже так кажется. Итак, какие у вас предложения?

— У меня двое верных людей — Келси и Тим. Они не очень хорошие стрелки, но будут держаться до последнего и драться, если понадобится; Вместе у нас больше шансов на успех, чем в одиночку. И потом, само ваше имя поможет нам.

— У меня есть один человек, — сказал он. — Его зовут Рип Кокер.

Она обрадовалась.

— Отлично! Великолепно! Он самый надежный на «Сорок шестом». И стреляет лучше, чем мои двое. Мы можем еще завербовать людей.

— Вряд ли. Их можно, конечно, нанять…

— Но ведь вас тоже наняли… — Она взглянула на него, затем сняла шляпу, и ее волосы волнами рассыпались по плечам. — Не обращайте внимания, Юта, я просто немножко расстроена. Говорю всем гадости…

— Ничего страшного. Со мной тоже такое бывает.

Она посмотрела на него с сомнением.

— Не похоже. Может ли что-нибудь расстроить вас? Или кто-нибудь? Вы кажетесь таким невозмутимым, будто у вас вместо крови лед.

— Итак, — он пропустил ее замечание мимо ушей, — есть четыре человека, которым, как вы верно сказали, следует объединиться для пользы дела. «Сорок шестое» будет центром: мы сможем укрепиться там.

Выражение ее лица мгновенно изменилось.

— И оставить «Би-Бар» на произвол судьбы?! Ни за что! Я думаю, вам лучше перебраться ко мне. Я умею готовить, и потом — у меня живет Мария. Я не могу оставить ее одну.

«Вот как, ты не можешь оставить ранчо без присмотра?!» — подумал он про себя, но тут же устыдился своей злости. Несмотря на раздражение, вызванное словами Анджи, он ей все-таки поверил.

— Самое разумное, что мы можем сделать, это поехать в город и попытаться привлечь Оттона на свою сторону, — сказал он.

— Не получится. Он ничего не выигрывает, помогая нам. Оттон будет сохранять нейтралитет, а когда это станет невозможно, присоединится к ним. — Мэри подошла ближе. — Юта, помогите мне. На «Сорок шестом» вы окажетесь меж двух огней: Ортман — с одной стороны, и все остальные — с другой. Поехали на «Би-Бар», там мы сможем объединиться и дать отпор им всем.

В ее словах была доля истины, но Юта все-таки сомневался… Он твердо решил идти напрямик…

— Завтра я поеду к Ортману, — сказал он. — Попытаюсь убедить его не вставать на моем пути. И если получится, то побеседую и с остальными.

— Он не станет вас слушать.

— Что ж, ему же будет хуже.

Она пожала плечами и улыбнулась.

— О, я не могу ничего возразить. Возможно, вы правы. Только… Только… Я бы чувствовала себя спокойнее, если бы вы были рядом. Мария — замечательная женщина, она готова умереть за меня, Келси и Тим тоже; но никто из них не может противостоять Клелу. Он действительно страшный человек.

Блайн бросил на нее быстрый взгляд.

— Вы думаете, что он будет вас беспокоить?

— Я не доверяю ни ему, ни кому-либо другому.

Говоря это, она все же сомневалась, что Клел способен причинить ей зло. Ему нравилось дерзить ей, он мог иногда выругаться в ее присутствии, но, несмотря на совершенные им преступления и врожденную склонность к пороку, Клел всегда с уважением относился к женщинам. Даже — как ей говорили — к «дурным» женщинам.

Мэри заметила, что ее слова поколебали решимость Юты. Он был явно в замешательстве, и она спешила этим воспользоваться. «Он очарователен», — подумала она. Это был первый мужчина, который вызвал у нее восхищение. «Было бы неплохо заманить его к себе на ранчо».

— Подумайте сами, как это глупо, — продолжала она. — Вы с Рипом Кокером питаетесь неизвестно чем, а я неплохо готовлю, Мария тоже. И к тому же весьма неразумно делить наши силы.

— Сначала я повидаюсь с Ортманом, — ответил он. — Когда вернусь — приведу с собой Кокера.

На том они и порешили.

На ранчо было тихо, никто из работников еще не вернулся. Из дома вышел Рип с винчестером в руках. Блайн коротко объяснил план действий. Кокер пожал плечами.

— Что ж, хоть и небольшая, а все же помощь. Я знаю этих парней. У них есть одна хорошая черта — они будут стоять до конца.

— Отлично, — сказал Блайн. — Завтра поеду к Ортману и попробую склонить его на свою сторону.

— Не выйдет.

— Посмотрим. Хочешь, поедем вместе?

Кокер усмехнулся.

— Пожалуй. Я хочу посмотреть на выражение твоего лица, когда ты выйдешь от этого джентльмена. Он огромный, как бизон, точно тебе говорю.

Они выехали на следующее утро. Дорога огибала гору Тюль-Меза. Это путешествие дало Блайну возможность тщательно изучить местность.

Рип ехал молча, его тревожила эта поездка. Когда путники добрались до Желтой тропы, Рип заговорил:

— Меня беспокоит Нел. Вдруг с ним что-то случится? Что ты тогда будешь делать?

Об этом Юта еще не думал. Он приехал сюда как управляющий Нела, и если Нел вдруг умрет или будет убит — что более вероятно, — Юта останется не у дел. Он прикусил губу…

— Не беспокойся, что-нибудь придумаем…

— Я считаю, надо думать уже сейчас. Держу пари, что Неверс сделает все возможное, чтобы убрать Нела.

— Неверс? Ты его знаешь?

— Да, Юта. Он один из тех, у кого честность напоказ, а иное про запас. Это настоящий волк, вечно рыщущий в поисках добычи, голодный и сильный волк. Он не так несдержан, как Ли Фокс, и не профессиональный бандит, однако побывал во многих переделках, и рука у него тяжелая.

— Не у него одного, — заметил Блайн, пожав плечами, и направил жеребца в Желтый каньон.

В каньоне они увидели около двадцати хижин. Часть из них была, судя по всему, обитаема, остальные же находились в довольно плачевном состоянии. В центре стояло длинное здание с вывеской «Салун и магазин». Несколько человек сидели на лавочках у стены — грелись на солнышке. Блайн натянул поводья.

— Здорово, ребята. Ортман далеко?

Один из них мотнул головой в сторону двери.

— Там.

Юта соскочил с коня. Кокер проводил его насмешливым взглядом.

— Я останусь здесь и прикрою тебя.

Юта засмеялся.

— Прикрой лучше себя. — И вошел в помещение.

В салуне было три посетителя. Узнав в одном из них Фуллера, Блайн резко остановился.

— Что ты здесь делаешь, Лад?

Фуллер нерешительно переминался с ноги на ногу. Он не ожидал этой встречи и растерялся.

— Ищу коров, — тупо ответил он.

— Часть их ты найдешь в конце Чалктэнка, — сказал Блайн. — Мы заметили их, когда ехали сюда.

Затем он повернулся и увидел сидящего на стойке человека. Блайн уже знал, что Ортман всегда сидит на стойке, так как ни один стул его не выдерживает. Юта признался себе, что Ортман — самый огромный из всех людей, когда-либо виденных им. Великан с мощной грудной клеткой, здоровенными ручищами, ростом выше шести футов примерно дюймов на восемь, в общем, он был вполне пропорционален.

— Ты — Блайн, — сказал Ортман без всякого выражения.

— А ты — Ортман.

Ни один из них не выразил желания пожать другому руку. Они холодно разглядывали друг друга. Рядом с Ортманом Блайн казался карликом.

— Я нахожусь в затруднительном положении, Ортман, — начал Блайн. — Нела нет в штате, и он поручил ранчо моим заботам. Но, похоже, все только и ждут удобного момента, чтобы захватить «Сорок шестое».

— Включая меня, — бросил Ортман. Его лицо с небольшой бородкой казалось угрюмым из-за тяжелых челюстей и широких скул; незастегнутая на верхние пуговицы рубашка обнажала его мощную шею и богатырскую волосатую грудь.

— Включая тебя, — согласился Блайн. — Но я намереваюсь выиграть в этой борьбе, и чем меньше людей пострадает при этом, тем лучше. У тебя есть несколько крепких ребят.

— Ты рассчитываешь на нашу помощь? — изумился Ортман.

— Помощь мне не нужна. Единственное, о чем я хотел тебя попросить, — не вмешиваться. Не хотелось бы, чтобы ты оказался у меня в тылу, пока я буду разбираться с другими.

— Вот это мило. — Ортман вертел стакан, который казался наперстком в его огромных ручищах. — Тебе это на руку, но мне-то зачем? Это ранчо бесхозное. Мне и моим парням нужно много пахотной земли. На «Сорок шестом» все это есть.

— Нет. — Голос Блайна звучал решительно. — Вы не получите ни акра этой земли без моего разрешения или разрешения Джоя Нела. Это касается всех. Я привык держать свое слово. Надеюсь, ты примешь это к сведению. Тебе лучше оставить мысль о том, что на ранчо нет хозяина.

— Ты много говоришь, но у тебя даже нет людей.

Юта Блайн не двинулся с места.

— Мой отряд — это я сам, — произнес он тихо и внушительно. На Ортмана его слова произвели впечатление. — Мне не нужна твоя помощь.

— Послушай, что я скажу. — Ортман поднялся с места. — Я и мои ребята придем, когда настанет подходящий момент. Ты обречен, у тебя нет шансов. С тобой расправятся, как с Гидом Блэйком.

Глаза Блайна смотрели сурово и холодно.

— Поступай как знаешь, Ортман, — спокойно произнес он. — Если тебе хочется помериться силой, мы можем начать прямо сейчас.

Глаза гиганта сверкнули. Он, Ортман, с которым никто не мог сравниться по силе и боевому духу, почувствовал невольное уважение к этому человеку. Ведь рядом находились двадцать человек, которые по первому зову бросятся ему на помощь, и Блайн осмелился бросить ему вызов!

— Ты надеешься застрелить меня. — Ортман положил свою огромную руку на бедро. — Тебе придется поспешить. Если я успею пустить в ход кулаки — я убью тебя.

Блайн насмешливо хмыкнул.

— Рип! — крикнул он. — Иди сюда, подержи мою куртку. Я собираюсь спустить шкуру с этого лося!

— Ты что, рехнулся? — не выдержал Фуллер. — Он убьет тебя!

— Похоже, ты только об этом и мечтаешь, — коротко ответил Блайн. — Но с тобой я разберусь после.

Когда Кокер вошел, Блайн расстегнул пояс и вместе с револьверами вручил ему.

— Ортман, — сказал он, — мои револьверы остановили бы тебя, потому что все пули без исключения угодили бы тебе прямо в сердце. Я попадаю в доллар со ста ярдов. Но ты заслуживаешь смерти, и я убью тебя собственными руками.

— Меня? Руками? — Ортман изумленно уставился на него.

— Именно так. — Блайн неожиданно засмеялся. Он почувствовал, будто из глубины его души поднимается какая-то сила, и от этого учащенно забилось сердце. — Держу пари, что за всю свою жизнь тебе не доводилось видеть настоящего боя. Ты слишком велик для такого дела. У меня же их была добрая сотня. Ну, подходи, сейчас я сделаю из тебя отбивную.

Ортман сделал выпад — на удивление стремительный для человека таких габаритов, но Юта увернулся и нанес ему левой рукой удар в зубы, разбив Ортману губу. Человеку меньших размеров этого вполне хватило бы, чтобы потерять сознание. Гиганта это не только не остановило, но еще больше раззадорило. Казалось, Ортман его и не почувствовал. Его огромный кулак настиг Блайна в тот момент, когда Юта повернулся, чтобы поставить блок. Удар пришелся в грудь с правой стороны и оказался очень силен, но Юта только покачнулся и шире расставил ноги. Он пригнулся и двинул левой Ортмана в живот.

Некоторое время удары сыпались с обеих сторон; противники были уже основательно измотаны. Блайн нырнул под руку Ортмана и нанес ему удар справа в голову. Ортман на секунду остановился и прищурился.

— Ты… Ты можешь драться, — процедил он сквозь зубы, затем снова сделал выпад.

Глава 7

Ортман нанес два быстрых удара обеими руками. Юта увернулся от одного, но другой, нацеленный в грудь, сбил его с ног. Ортман хотел ударить еще раз, но Юта мгновенно перекувырнулся и, укрывшись за стойкой, вскочил на ноги. Потом ударил Ортмана обеими руками в живот. Пригнув голову, он наносил быстрые удары правой и левой рукой попеременно. Ортман обхватил Блайна за пояс, удерживая его на расстоянии, и одновременно ударил в лицо. Удар пришелся по скуле — в мозгу у Блайна будто молния сверкнула. Он изо всех сил пнул Ортмана каблуком по голени. Ортман взвыл от боли и отшатнулся. Юта замахнулся еще раз. Ортман отступил на три шага назад. Около стойки он сделал ложный выпад и тут же ударил Блайна в челюсть. Юта почувствовал вкус крови. Это взбесило его, и он бросился на Ортмана, молотя кулаками. Неожиданно Ортман схватил Блайна за руку и» отшвырнул его к двери. Сорвав ее с петель, Блайн вылетел наружу и рухнул в пыль. Ортман бросился следом, чтобы добить противника, но Блайн успел уже вскочить на ноги. Он был лишь слегка оглушен, на этот раз обошлось без серьезных повреждений. Ортман, размахнувшись, ударил туда, где секунду назад лежал Блайн, и на мгновение потерял равновесие. Юта воспользовался секундным замешательством и, заехав ему в нос, сбил великана с ног.

Блайн. смотрел на поверженного противника сквозь струящийся по лицу пот пополам с кровью.

— Ты доволен, приятель? — насмешливо произнес он и вернулся в салун.

Ортман уже вскочил на ноги и, увернувшись от правой руки Блайна, врезал ему кулаком под ребра. Юта едва не задохнулся от боли. Ортман пытался попасть по лицу противника, но Блайн успел сделать выпад вверх, схватить Ортмана одной рукой за штаны, другой — за ворот и швырнуть его на землю.

Юта начал уставать и теперь радовался небольшой передышке. Хрипло дыша и вытирая с лица пот, он смотрел, как гигант медленно поднимается на ноги. На левой руке у Блайна была надета прочная кожаная перчатка, и, пока Ортман вставал на ноги. Юта натягивал вторую на правую руку. Его рубаха порвалась в нескольких местах. Сквозь прорехи было видно загорелое мускулистое тело. Взглянув на него, Ортман усмехнулся:

— Иди сюда, малыш! Посмотрим, как ты умеешь драться.

Они опять стали наносить друг другу удары. Губы Ортмана распухли, огромный синяк почти закрывал глаз. У Блайна была рассечена кожа на скуле, и кровь текла непрерывной струйкой. Внезапно Блайн отступил назад, схватил Ортмана за плечо и рванул на себя, потом изо всех сил ударил его по почкам.

Устало глядя на своего могучего противника, он, тяжело дыша, кружил вокруг Ортмана, левой рукой прикрывая голову, а правую приготовив для удара. Ортман двигался с трудом, голова его моталась, словно у пьяного. Он попытался ударить, но Блайн перехватил его запястье и бросил противника через бедро на землю. Великан медленно поднялся, повернул к Юте перепачканное кровью лицо и посмотрел на него мутными глазами. Он несколько раз сжал и разжал кулаки и пошел на Блайна. Блайн встретил его ударом. Ортман хотел двинуть его ногой, Юта оказался быстрее, и Ортман тяжело рухнул на землю.

Но у него хватило сил подняться. Он все еще не сдавался, хотя был уже здорово избит.

— Ты проиграл, Орт, — сказал Блайн. — Побереги свою жизнь.

— Ты хотел драться, — прохрипел Ортман. — Иди сюда!

— Ты проиграл, — повторил Блайн. — Ты сильный парень, но ты проиграл.

Ортман поднёс руку к окровавленному лицу и удивленно уставился на свой кулак.

— Да, — сказал он. — Кажется, ты прав.

Он вытер лицо ладонью, поднял глаза и взглянул на Блайна, едва стоящего на ногах, но готового продолжать поединок.

— Ты и сам выглядишь не лучшим образом, — усмехнулся Ортман, — давай выпьем.

Ортман открыл бутылку и налил два больших стакана.

— Что ж, — сказал Блайн, поднимая стакан. — За первоклассного бойца.

Ортман поднял свой стакан и растянул в улыбке разбитые губы. Они выпили залпом. Блайн резко обернулся к Фуллеру, который вошел в салун следом за ними.

— Лад, ты прогорел. Собирай свои пожитки, и чтобы ноги твоей здесь больше не было. Ты ведь пытался убить Джоя Нела, повесив, чтобы продлить его мучения. Ты хотел обмануть меня. Если ты не уберешься отсюда до захода солнца, я пристрелю тебя как собаку.

Лицо Лада исказилось от страха и злобы.

— Заткнись, — процедил он. — Для человека, умеющего обращаться с оружием… — Его рука легла на рукоятку револьвера.

— Не очень удачная мысль, Лад, — вмешался Рип Кокер. — Если тебе не терпится попасть в ад, можешь отправляться туда прямо сейчас. У Блайна в руках нет револьвера, зато у меня он есть.

Лад злобно взглянул на Кокера, который стоял, лениво прислонившись к двери, готовый в любую минуту отразить нападение. Выругавшись, Лад повернулся и вышел за дверь.

Возвращение на ранчо оказалось мучительно долгим. Дважды Блайн вынужден был останавливаться из-за приступов тошноты. Он получил два или три сильных удара в грудь, и теперь при каждом вдохе с правой стороны вспыхивала резкая боль.

Кокер зорко оглядывал окрестности.

— Надеюсь, Фуллер не появится в ближайшее время, — мрачно произнес он. — Живой он опасен. Такие люди всегда опасны. Хотя бы потому, что никогда не дерутся в честных поединках. Никогда.

А в это время за много миль от Желтого каньона на «Би-Бар» Тим не находил себе места, ожидая Келси. Он давно должен был вернуться. Работники уже собрались вместе и пили виски. Откуда они его брали, Тим не знал, но об этом нетрудно было догадаться.

Когда рядом находился Келси, Тим не волновался; но для одного человека дом был слишком велик. В случае нападения без поддержки ему не выстоять.

Пришла Мария и принесла ему кофе. Когда на дороге наконец раздался стук копыт, Тим бросился к дверям и увидел Мэри.

— О, это вы, Мэри! Рад, что вы вернулись, — я уже начал беспокоиться. Том еще не показывался.

— Клела на ранчо нет?

— Думаю, что нет. Я видел, как он уехал, но не заметил, чтобы кто-нибудь возвращался на ранчо, кроме вас. — Тим в волнении шагал по комнате. — Вам нужно поесть. Вы виделись с Блайном?

— Да. Он поможет нам. С ним — Рип Кокер.

Это была хорошая новость. Юту знали многие, и Тим слышал, что Рип Кокер тоже малый не промах. Но все же отсутствие Келси продолжало тревожить его.

— Когда Блайн обещал появиться?

— Он собирается повидаться с Ортманом. Блайн считает, что сумеет убедить его не вмешиваться, пока заваруха не кончится.

— Как вы думаете, Мэри, куда мог деваться Келси? Здесь что-то не так. Он отправил меня сюда, а сам собирался повидаться с Блайном… Других дел у него не было. Так где же он?

В это время Том Келси уже не думал ни о Тиме, ни о возвращении на ранчо. Он лежал лицом вниз на самой дороге, на вершине Мокинг-Берд с тремя пулями в теле.

Его револьвервалялся рядом. Песок под ним потемнел от крови. Лошадь бродила поблизости: иногда она нервно оглядывалась — ее пугал запах крови. Келси не двигался: лёгкий ветерок трепал край рубашки и играл свободным концом шейного платка.

Юта Блайн и Рип Кокер нашли его на закате… Самый короткий путь от Ортмана к «Би-Бар» лежал через Мокинг-Берд. Они направили лошадей к жилищу охотника, Которого звали Райс. Он выращивал овощи, разводил овец и жил уединенно, сохраняя нейтралитет в любых ситуациях.

Райс взял их лошадей под уздцы и на смену вывел из конюшни двух других. На разбитое лицо Блайна охотник взглянул с интересом, однако вопросов задавать не стал.

— Позаботьтесь о моем жеребце, — попросил Блайн. — Я скоро вернусь.

На свежих лошадях они двигались гораздо быстрее. Блайн, все время ехавший впереди, вдруг натянул поводья. Рука его машинально потянулась к револьверу.

— Впереди лошадь, — сказал он Риду. — Без всадника.

Рип вытащил из седельного чехла винчестер.

Они опасались засады, но увидели только неподвижно лежащего посреди дороги Келси. Рип соскочил с седла и подошел к нему.

— Кто это? — Блайн тоже спешился.

— Келси. Лежит, судя по всему, очень давно. Как он еще жив, не понимаю.

Блайн отправился в соседнюю рощу и, нарубив сухих веток, быстро развел небольшой костер, Соорудив из бересты подобие котла, он вскипятил воду и помог Кокеру перенести раненого к костру. Кокер с удивлением взирал на самодельную кастрюлю.

— Дьявол! — сказал он. — Почему береста не загорается?

— Вода забирает весь жар. Главное, чтобы пламя не поднялось выше уровня воды. Индейский способ.

Они осмотрели раны Келси: все три оказались тяжелыми — две пули попали в живот, а одна прошла прямо под сердцем. У Келси не было шансов выжить. Блайн промыл раны горячей водой и перевязал их. Том пошевелился и открыл глаза.

— Блайн… — прошептал он. — Мне нужно видеть Блайна.

— Я здесь, Том, — сказал Юта. — Кто в тебя стрелял?

— Блайн! — простонал он. — Блайн! Ты должен бежать. Все… уходите… Мил… Миллер сказал мне. Нел мертв. Убит. Они охотятся за тобой. Уходите!

Кокер выругался. Склонившись над Томом, он нетерпеливо спросил:

— Ты уверен в этом, Том?

— Ринк… Ринк убил его.

— Ринк… — Кокер выпрямился. — Это все меняет. Если за это взялся Ринк, нет сомнений, что Нел мертв. Значит, ты теперь как бы не у дел, Юта.

— Не спеши. — Юта все еще занимался раненым.

— Ты пойми, — настаивал Кокер. — Со смертью Нела твои полномочия кончились. Последнее препятствие исчезло, теперь они налетят как саранча и будут охотиться за тобой, за нами, как волки.

— Может быть. — Внезапно Юта почувствовал усталость. Он старался сделать все возможное… Но Джой Нел мертв — убит Ринком Виттером. И все-таки Блайн надеялся, что еще можно что-то изменить.

— Я убью Ринка, — тихо сказал он.

— Если сам будешь жив. — Кокер ходил взад и вперед. — Что ж, нам сейчас предстоит драться не на жизнь, а на смерть.

— В тебя стрелял Клел Миллер? — спросил Юта.

Келси слабел на глазах.

— Да, — еле слышно ответил он. — Не беспокойтесь обо мне — я уже не жилец на этом свете. Уезжайте поскорее. — Он попытался глубоко вдохнуть, но не успел.

— Умер хороший человек, — тихо сказал Юта, неожиданно для себя сочинив эпитафию. — Давай двигаться дальше. Тим один на ранчо.

— Возьми револьверы, они нам пригодятся. Я захвачу его винтовку и отведу домой лошадь.

Рип и Юта долгое время ехали молча.

— Они там, — с горькой усмешкой сказал Кокер. — Готовят нам пышную встречу.

— Зачем заранее нервничать? — сухо ответил Юта. — Ведь ты хотел драться.

— Ты будешь стоять до конца?

— Разумеется.

Кокер улыбнулся. Этот человек был ему по душе.

— У тебя есть союзник, — сказал он мягко. Затем прибавил: — Ты возьмешь на себя Ринка, а мне оставь Клела.

Глава 8

Ринк Виттер прибыл в Конгресс-Джанкшен вслед за Нелом. По приказу Неверса Виттер отправился в Эль-Пасо, чтобы найти Нела и убить его. В Джанкшен он прибыл как раз в тот момент, когда Джой Нел сошел с поезда; Виттер соскочил с коня и поднялся на платформу. Нел увидел его, когда тот был уже в двадцати шагах.

— Привет, Джой, — сказал Виттер и трижды нажал на спуск. Когда старик упал, Виттер подошел к нему и четвертым выстрелом пробил ему голову. Затем неторопливо направился к своей лошади, сел в седло и поехал назад в «Биг-Эн».

Новость разлетелась с невероятной быстротой.

Нел мертв! Это лишало Блайна всех полномочий. Даже те немногие, кто еще выжидал, теперь поняли, что никакой причины медлить больше нет. Неверс начал собирать силы. Он хотел захватить «Сорок шестое», пока его не опередили. Оттон беспокоил его постольку, поскольку тот имел немалое влияние в округе. Неверс полагал, что лучше с ним не ссориться, а выделить несколько квадратных миль пастбища. Вот Ортман — дело другое, тут придется попотеть; но вместе с Клелом и ребятами Фуллера он надеялся уладить и это. Ли Фокс беспокоил Неверса гораздо больше всех остальных, хотя Неверс старался о нем не думать.

Ранчо Фокса у Столовой горы находилось как раз между «Сорок шестым» и землями Неверса. К тому же от Фокса, человека крайне неуравновешенного, можно было ожидать самого худшего. Он мог внезапно исчезнуть на несколько дней и так же внезапно появиться. Когда же с ним случались приступы ярости, работники на его ранчо частенько ходили окровавленные. Так или иначе, Неверс вполне трезво оценивал стратегическое значение свершившегося факта — убийства Нела. Если он займет центральную часть «Сорок шестого», его позиции станут настолько сильны, что он сможет диктовать свои условия. Более того, благодаря присоединению двух больших пастбищ, у него будет намного больше земли, чем у других.

Подъехав к хозяйскому дому на «Сорок шестом», Клел Миллер обнаружил, что он почти пуст. Рабочие объяснили ему, что ни Блайна, ни Фуллера поблизости нет и в скором времени, очевидно, их появление не предвидится: Лад со своими людьми отправился на северные пастбища, а Рип Кокер уехал с Блайном.

Клел решил покурить и обдумать положение: «Кокер — упорный малый, и если он принял сторону Блайна, будет крутая заваруха, в этом можно не сомневаться. В одиночку мне с ними не справиться». Он повернул коня и поскакал к реке, чтобы кратчайшим путем добраться до «Биг-Эн».

На душе у Миллера было неспокойно. Воспоминание о том, как Келси покачнулся и медленно упал с лошади, и особенно мысли о том, что он убил хорошего человека, раздражали и беспокоили его. Он никак не мог выкинуть случившееся из головы. Никогда раньше с ним такого не бывало. Один человек предупреждал его, это когда-нибудь произойдет, — вот оно и произошло. «Ты слишком часто хватаешься за револьвер, Клел, — говорил он. — И думаешь после того, как выстрелишь. Когда-нибудь ты убьешь не того, кого надо, и тогда не будет тебе покоя».

Ночь была на редкость прохладной. Передернув плечами от холода, он вгляделся в темноту и неожиданно почувствовал острое желание не возвращаться на «Биг-Эн», не видеть горящие глаза Неверса и холодное, злое лицо Ринка Виттера.

Юта Блайн въехал в ворота «Би-Бар» и, бросив поводья на шею лошади, быстрым шагом устремился к пристройке. Кокер услышал, что Тим тоже направился туда.

— Стой, Тим. Мы сами разберемся, — твердо сказал Рип.

В бараке было пять человек. Один из них, мертвецки пьяный, храпел на койке, остальные обернулись, когда вошел Блайн. Кокер встал рядом с ним.

— Карты на стол, ребята, — жестко сказал Блайн. — Нела убил Ринк Виттер. Клел Миллер застрелил Тома Келси. Теперь решайте сами. Если вы на нашей стороне — прекрасно. Если нет — уезжайте сию минуту. Хотите помериться силами, беритесь за оружие — посмотрим, многие ли уцелеют в этой игре.

Никто не двинулся с места и даже не попытался схватиться за револьвер. Все понимали, что в борьбе против этих двух не поможет и численное превосходство. Ни один из них не хотел умирать, каждый сознавал, что Блайн может мгновенно спустить курок.

— Я давно хотел пострелять, — тихо проговорил Кокер. — Сдается мне, что настал подходящий момент. Если хотите драться, за нами дело не станет.

За всех ответил невысокий лысоватый человек с многодневной щетиной:

— Мы не хотим драться. Мы уедем. Можно взять свои револьверы?

Блайн усмехнулся:

— Ну разумеется! Я никогда не стрелял в безоружных людей. Кому-то из вас оружие может оказаться очень кстати. Забирайте свои револьверы, но помните: если кто-нибудь из вас попадется мне на глаза восточнее Коннер-Крика или Северного Дедмена, лучше пусть не приближается ко мне на расстояние выстрела.

— Я присоединяюсь к словам Юты, — сказал Кокер. — По-моему, кое-кто из вас горит желанием пустить в ход оружие. Что ж, давайте развлечемся. Я готов хоть сейчас.

Лысый пристально взглянул на него.

— Подождешь! Еще успеешь получить свое. По-моему, ты чересчур горяч.

— Хочешь меня охладить? — вызывающе спросил Кокер. — Я думаю, мы можем сократить количество присутствующих прямо здесь.

Лысый больше не произнес ни слова, но тут заговорил высокий парень в кальсонах.

— Как же так? — жалостливо спросил он, обращаясь к Блайну. — Неужели мне не дадут надеть брюки?

— Каждый сам выбирает свой путь, — ответил Юта. — Если тебе приходится жертвовать своими вещами, то виноват в этом только ты сам.

Рабочие ушли, забрав с собой пьяного товарища. Они оседлали лошадей и выехали за ворота в полном молчании.

Мэри Блэйк стояла в дверях.

— Юта! Вы вернулись! Я так волновалась! — воскликнула она.

— Видели Тома? — быстро спросил Тим, появившись из оконного проема с винчестером в руках.

Блайн заколебался. Он вдруг понял, насколько близки были эти два человека.

— Том больше никогда не вернется, — тихо сказал Блайн. — Клел Миллер убил его на Мокинг-Берде.

Тим тихо выругался.

— Я этого опасался. Он был хороший парень, Том. — Он поднес дрожащую руку к подбородку. — Восемь лет мы с ним работали бок о бок.

— Не беспокойся, — пообещал Кокер. — Я расквитаюсь с Клелом. За мной дело не станет.

Блайн мерил шагами комнату. Он не любил тянуть время, если существовала опасность. У него была слишком деятельная натура. Единственное, что ему не нравилось, — присутствие Мэри: он считал войну неженским делом. Юта тут же объяснил Мэри свои взгляды на этот счет.

— Пора колебаний миновала, — тихо сказал он. — Теперь все определилось. Дело, принимает серьезный оборот. Вам лучше на время уехать.

— И оставить вас одного против всех? — возразила она. — Я этого не сделаю.

— Лучше, если вы исчезнете, — повторил он. — Тогда мы будем чувствовать себя свободнее.

Кокер взял винтовку и вышел. Он нырнул в ночь и пошел прочь от дома. Тим вышел на крыльцо и стоял там, попыхивая трубкой. Без Келси он чувствовал себя совершенно беспомощным. Ему не верилось, что Том мертв.

— Мэри, — мягко проговорил Юта. — Прошу вас, уезжайте отсюда в Ред-Крик, или, если хотите, на восток, в колонию мормонов. Там вы будете в безопасности, а здесь нас сейчас ожидает настоящий ад…

Она взглянула на него, лицо ее стало серьезным.

— Что вы собираетесь предпринять? Что вы можете сейчас сделать? Один против всей банды?

Он уже думал об этом. Убийство Джоя Нела выбило почву у него из-под ног. У Нела не осталось наследников, и его землю теперь поделят между собой окрестные ранчеры. Конечно, Юта мог потребовать эту землю себе. Но у него не было ни людей, чтобы оградить свое наследство от посягательств, ни денег, чтобы их нанять. Блайн прекрасно понимал, что у него нет никаких шансов долго продержаться против тех, кто скоро сюда нагрянет.

— Оставаться здесь нельзя, — сказал он неохотно, но решительно. — Надо уходить. Конечно, сначала я попытаюсь сдержать их натиск… Если не выйдет — придется бежать.

На пороге появился Кокер.

— Они приближаются. Что будем делать?

Юта повернулся к двери.

— Лучше уезжайте, Мэри. Здесь сейчас будет зрелище не из приятных.

Рип Кокер оглянулся вокруг. Блайн подошел к нему.

— Вон они, видишь? Направляются сюда. Целая кавалькада… Тим залег за тем каменным колодцем.

— Отлично. Жди, пока они сами не начнут, но после первого выстрела с их стороны бей наверняка.

— Кто же бьет не наверняка?

Юта медленно пошел к тропе. Луна ярко освещала окрестности.

Приблизившись, всадники придержали коней. Блайн двинулся вперед.

— Стойте!

Они остановились. Их было по меньшей мере человек двадцать.

— Это ты, Блайн?

— Разумеется. А ты кого ожидал? Ты убил Джоя Нела!

Возникло напряженное молчание. Неверс процедил сквозь зубы, задыхаясь от ярости:

— Ты прав, Джой Нел мертв, и теперь тебе здесь делать нечего.

— Ты ошибаешься. Если бы Джой Нел был жив, он мог бы меня уволить. Но он мертв и не может этого сделать. Я получил работу, и никто не имеет права у меня ее отнять. В любом случае я собираюсь остаться.

— Не будь идиотом! — взорвался Неверс. — У меня здесь двадцать человек! Я вступлю во владение этой землей прямо сейчас…

— Сомневаюсь, — спокойно ответил Блайн. — Тогда у тебя останется очень мало людей. И еще… — Он помолчал. — Я обязательно вернусь. Запомни это.

— Если не умрешь сию же минуту.

Блайн повысил голос.

— Ребята, вы служите этому человеку. Посмотрите, какой это подонок. Он вас обманет, будьте уверены. Неверс, я могу пристрелить и тебя, и твоих людей прямо сейчас. Подойди поближе — посмотрим, какого цвета у тебя потроха.

Этого Неверс ожидал меньше всего. К тому же у него не было никакого желания оказаться лицом к лицу с таким опытным стрелком, как Блайн. Он отлично понимал, что первый же выстрел Блайна сразит его. Неверс почувствовал, как много зависит от сильного и смелого вожака. Люди, особенно те, которые пришли с востока, никогда не пойдут за трусом. Он был взбешен, и в то же время лихорадочно обдумывал пути к отступлению.

— В чем дело, Неверс? Не приготовился к смерти? — насмехался Блайн. — Не надо так волноваться. Мои руки сейчас не в лучшем состоянии, так что у тебя есть шанс. Они довольно сильно пострадали вчера, когда я побил Ортмана.

— Когда ты — что?! — переспросил один из всадников, молча ожидавших, чем все закончится. Неожиданно из темноты возник Рип Кокер и вмешался в разговор. Рип хотел, чтобы все знали, что он здесь.

— Это истинная правда, ребята. Юта, похоже, первый человек, который отделал Ортмана. Дрался с ним прямо в его магазине и здорово его побил. Хотя, — прибавил он, — Ортман дрался как дьявол.

— Ты слышал? — повернулся один из всадников к своему товарищу. — Юта Блайн побил Ортмана — голыми руками…

— Я надеюсь, джентльмены примирятся с твоей смертью, — насмешливо произнес Кокер. — Этот дробовик оттягивает мне руку.

В дробовике было четыре патрона, и ни один человек, если он в своем уме, не пойдет против дробовика. Эта штука всегда была наилучшим аргументом в любом споре.

— Точно, — подтвердил из-за колодца голос Тима. — А вы, ребята, очень соблазнительная мишень!

Несколько минут стояла полная тишина. Никто не произнес ни слова. Неверс молчал. Он совершенно не хотел встречаться с вооруженным Блайном — ни сейчас, ни в будущем. Неверс не видел выхода из создавшегося положения. Он оказался совершенно беспомощным, и это бесило его. К тому же он ясно видел, что его люди утратили былой пыл и не хотят участвовать в стычке. Одного Блайна было вполне достаточно, а тут еще появился этот парень с дробовиком…

— Ну хватит. — Блайн неожиданно шагнул вперед. — Спектакль окончен. Если вы хотите заполучить это ранчо, придется вам попотеть. А сейчас возвращайтесь туда, откуда пришли.

Неверс наконец обрел дар речи.

— Ладно, — спокойно сказал он. — Сейчас мы уйдем. Но когда настанет утро, мы появимся снова.

— Ну конечно! Милости просим! — Блайн усмехнулся. — Здесь достаточно земли, чтобы похоронить всех.

Они повернули коней. С трудом скрывая разочарование и злобу, Неверс последовал за своим отступающим отрядом;

Рип Кокер медленно шел рядом с Блайном.

— В следующий раз нельзя подпускать их так близко. В. какой-то момент я уже решил, что все пропало.

— Твой спектакль с дробовиком был просто гениален, Рип, — сказал Блайн.

Кокер был польщен.

— Дурацкая идея. Но с дробовиком шутки плохи, особенно в темноте.

— Что дальше? — К ним подошел Тим. — Я пытался различить голос Клела, но вряд ли он приехал с ними.

— Подождем до утра и с первыми лучами солнца уйдем отсюда.

— Дьявол! — возмутился Рип. — Сейчас мы их остановили, так зачем же бежать?

— Цель любой войны, — внушительно начал Блайн, — заключается в изматывании противника и уничтожении его живой силы. Британцы не сумели победить Вашингтона, потому что не смогли загнать его в угол, и численный перевес им не помог. Вашингтон всегда исчезал у них прямо из-под носа. Мы последуем его примеру и уйдем в горы. Они никогда не получат ни «Би-Бар», ни «Сорок шестое». Мы отберем у них оба ранчо, когда придет время.

Глава 9

С первыми лучами солнца женщины отправились на восток. Мэри Блэйк вместе с Марией, как им сказал Блайн, должны были переждать опасное время в общине мормонов, а потом вернуться в Ред-Крик, чтобы получить свою землю обратно. Сам же Юта Блайн вместе с Кокером и Тимом поехали в южном направлении.

Солнце начало припекать, и трое всадников старались держаться в тени холмов. Каждый вел на поводу вьючную лошадь, нагруженную продовольствием и снаряжением.

— Маверик-Спрингс, — сказал Тим. — Лучшего места придумать нельзя.

Блайн вытер пот с лица и повернулся на запад. С вершины горы они увидели расстилающуюся долину и голубую полоску реки. Столовая гора находилась к северу от них. Вдруг Тим, Рип и Юта заметили всадников, переезжавших вброд реку.

— Ли Фокс, — сказал Кокер. — Неверс не слишком обрадуется его появлению.

— Ранчо Неверса лежит выше, в долине Блади-Бэйзин, если не ошибаюсь, — задумчиво произнес Блайн. — Я думаю, наш долг — нанести ему ответный визит. Но сначала спрячем продовольствие.

— Хорошая мысль, — согласился Кокер.

— Сделаем три тайника. Не стоит держать все яйца в одной корзине.

Юта, Рип и Тим спустились в каньон и сделали там первый тайник. Они продолжали свой путь среди высоких сосен, в тени которых было немного прохладнее. Всадники не спешили — погони пока не предвиделось, и не было оснований лишний раз утомлять лошадей. Блайн вспомнил о своем жеребце и подумал, что надо бы забрать его в ближайшее время.

Трое въехали в уединенную горную долину, окруженную со всех сторон соснами и осинами, среди которых встречались гигантские ореховые деревья.

На следующее утро они проехали через Танел-Крик к долине Блади-Бэйзин, где находилось ранчо Неверов «Биг-Эн». Там они увидели одного человека; он занимался приготовлением завтрака. Кокер поднял голову и, бросив мимолетный взгляд на повара, повернул коня и скрылся за углом. Увидев их, человек исчез в доме и вышел на порог уже с винтовкой в руках. Юта остановился.

— Где Неверс?

— Не ваше дело, — грубо ответил повар. — Кто вы такие?

— Меня зовут Блайн. — Юта краем глаза заметил, как Кокер соскользнул с седла и направился к задней стене дома. — Передашь Неверсу, что, если он сунется на «Сорок шестое» или на «Би-Бар», у него будут большие неприятности.

— Сам ему и скажи, — огрызнулся повар. Судя по выражению его лица, он собирался более развернуто высказаться по этому поводу, но направленное прямо на него дуло револьвера заставило его придержать язык.

— Ну ты, полегче, — тихо сказал Кокер. — Учти — я не промахнусь.

Повар не сомневался в том, что слова Кокера не расходятся с делом. Он опустил винтовку, Кокер забрал ее.

— Что вы собираетесь со мной сделать? — спросил повар.

— С тобой? — Блайн рассмеялся. — С тобой, приятель, мы драться не собираемся. Дай нам поесть — дорога выдалась. нелегкая, и завтракали мы давно. Скажи Неверсу, что видел нас. Если он попытается захватить хотя бы часть «Сорок шестого», мы подожжем ранчо. Так ему и передай.

— Втроем? — ехидно спросил повар. — У вас нет шансов.

— Что ж, — весело заметил Кокер, — если нам и суждено отправиться на тот свет, мы все-таки пропустим вперед Неверса.

Неверс был вне себя. Его люди съездили на «Би-Бар» только затем, чтобы найти ранчо пустым. Он не был дураком и прекрасно понимал, что, пока Блайн жив и находится поблизости, ему нечего и мечтать о безопасности ни на «Би-Бар», ни на «Сорок шестом».

Возвратился угрюмый и небритый Клел Миллер. Неверс, прервав злобные размышления, устремился ему навстречу.

— Где Блайн? Ты его видел?

— Нет. — Миллер устало слез с лошади. — И видеть не хочу.

— Что, нервы сдают? — усмехнулся Неверс.

Клел резко повернулся к нему. Неверс встретил его злым взглядом.

— Нет, — медленно проговорил Клел. — Но мне такие игры не нравятся. Со стороны все это выглядит заманчиво, но сейчас мне ничего подобного не хочется.

Неверс видел, что он не в себе, и поэтому спросил:

— Что случилось?

— Я встретил Тома Келси на Мокинг-Берде и убил его.

— О! — Неверсу Келси нравился, но он стоял между ним и «Би-Бар».

— Блайн ушел оттуда, — сказал Миллер. — С Тимом и Кокером. Они явно что-то замышляют. — Клел помрачнел. — Неверс, давай оставим нашу затею. Я сыт по горло.

— Оставить?! — Ярость Неверса вспыхнула с новой силой. — Ты что, рехнулся? Такое дело затеяли, и ты хочешь сейчас все бросить? К тому же, — добавил он, — если мы сейчас выйдем из игры, остальные ни за что не оставят в покое ранчо.

— Верно. — Клел Миллер задумчиво взглянул на Неверса. — Интересно, как тебе удалось убить Нела?

Неверс отпрянул.

— Я не убивал его.

— Это ничего не меняет. Виттер убил его по твоему приказу. Ну и что теперь? У Нела остались друзья, которые запросто могут предъявить счет. Как-то раз Нел говорил мне, что однажды он помог Вирджину Эрпу выпутаться из какой-то передряги. Эрпа поддержат друзья. Посмотри, как они цепляются за Дока Холидэя.

Неверс раздраженно пожал плечами. Несмотря на свою ярость, он чувствовал страх. Неужели он перегнул палку? Но времени для колебаний не оставалось и отступать было слишком поздно. Слишком поздно. Он нахмурился, затем нетерпеливо мотнул головой.

— Мы должны догнать Блайна. Нельзя его упускать.

— Ты считаешь, он будет сидеть сложа руки и ждать, когда ты до него доберешься?

Неверс резко повернул голову.

— Что ты имеешь в виду?

— Сейчас поймешь. Я думаю, он даст о себе знать, и очень скоро. Ты что, забыл про Алту? А я помню. И количество людей, которых он перебил в Алте, ни в какое сравнение с нынешним не идет.

Да, они понимали, что затеянное им не по силам, и в то же время ясно сознавали, что назад пути нет. Останавливаться бессмысленно…

Неверс услышал шаги за спиной и обернулся. Один из его людей стоял неподалеку с винтовкой в руках.

— Фокс, — произнес Неверс.

Это действительно был он. Высокий мужчина в штанах из желтой оленьей кожи подъехал к ним.

— Здорово, Фокс! Я отправляюсь на «Сорок шестое». — Неверс старался говорить спокойно. — Полагаю, что «Сорок шестое» стало теперь частью «Би-Бар», так что ты можешь отдохнуть.

Фокс улыбнулся. Неверсу от этой улыбки стало не по себе. Ему вдруг показалось, что Фокс сошел с ума.

— Ты уже все обдумал, как я погляжу. А как же Бен Оттон?

— Он вне игры.

— Скажи ему об этом. Я бы на твоем месте взял его в долю, а не то перейдет на сторону друзей Нела.

Неверс вынужден был признать его правоту. Раньше ему все казалось гораздо проще, но неожиданные сложности возникали одна за другой…

— Поехали сейчас на «Сорок шестое». Дела можно уладить и позже.

Фокс не двинулся с места.

— Лучше все уладить сразу, если ты не против.

Неверс славился упрямством на всю округу. Он медленно поднял голову и уставился на Фокса.

— Не имеет смысла, Фокс. Глупо самим лезть в петлю. — Он повернулся к Фуллеру. — Лад, открой виски, выпьем за успешный исход предприятия.

Фуллер тяжело поднялся. Он был потрясен победой Блайна над Ортманом. Долгое время он не мог поверить, что это правда. Сила кулаков Блайна казалась ему совершенно фантастической. Удары Ортмана, несмотря на всю внушительность его габаритов, не причинили Блайну серьезного вреда. Ортман потерпел поражение, попытавшись избавиться от Юты голыми руками.

До этого Лад Фуллер ни разу не рассказывал о поединке Блайна с Ортманом, хотя никак не мог забыть. Пока они пили, он вернулся к тому, что его волновало.

— Никогда бы не поверил, если бы не видел собственными глазами.

Все посмотрели на него, и Миллер с интересом спросил:

— Ты наблюдал за ними, что ли?

— Да. — Фуллер сделал большой глоток из бутыли и поставил ее на стол. — Блайн отдубасил Ортмана так, что тот был похож на отбивную котлету. Ортман разъярился, но ничего не смог сделать.

Короткое молчание нарушил негромкий голос у них за спиной:

— Могу я присутствовать на вашем совещании?

Они обернулись. Перед ними стоял Юта Блайн, его зеленые глаза из-под полей надвинутой на лоб шляпы горели недобрым огнем. Рядом с Блайном они увидели Кокера и Тима верхом на лошадях. Каждый держал в руках по револьверу, взятому на «Биг-Эн».

Лицо Неверса побагровело.

— Ты? Здесь? — Его голос звучал хрипло.

— Почему бы и нет? — Юта медленно переводил взгляд с одного на другого и наконец посмотрел на Фуллера. Лицо Лада побледнело. — Я же тебя предупреждал, Лад, не связывайся с ними. У тебя есть еще время убраться отсюда. Но упаси тебя Бог встретиться со мной еще раз.

— Чего ты хочешь? — спросил Неверс.

— Чего я хочу? Я вижу, вы откупорили бутылочку. — Он в упор посмотрел на Неверса. — Ты представляешь собой отличную мишень для винчестера, Неверс. Я пришел покончить с владельцем «Биг-Эн».

Неверс злобно смотрел на Блайна и не мог вымолвить ни слова. Ярость душила его. Однако интуиция подсказывала, что сейчас следует быть осторожнее — дело могло плохо кончиться.

— Это касается и Миллера, — продолжал Блайн. — Я давно мог бы пристрелить его, но обещал его голову другому человеку.

Нервы Клела не выдержали:

— Да? И кому же?

— Мне, Клел. — Рип Кокер недобро улыбнулся. — Я действительно просил об этом Юту. Я всегда считал, что ты не так искусно обращаешься с револьвером, как тебе кажется. И когда мы с тобой встретимся, ты не сумеешь убить меня так, как убил Келси. Это было гнусное убийство, Клел.

Глаза у Клела забегали. Неожиданно он посмотрел на Тима. Во взгляде того горела такая ненависть, что Клела начала бить мелкая дрожь.

— Келси и я работали вместе много лет, Клел, — сказал Тим.

Блайн сделал шаг вперед, вырвал у Неверса из рук жестяную кружку и наполнил ее. Затем отступил на прежнее место, глядя Неверсу прямо в глаза.

— Я собираюсь убить тебя, Неверс, — тихо сказал он. — Но не сейчас. Сегодня мы просто решили нанести тебе визит. Я обещал Кокеру, что не убью тебя, пока он не прикончит Миллера.

Он повернулся и протянул кружку Тиму, который сделал из нее большой глоток и после этого передал Кокеру. Рип засмеялся и опорожнил кружку. Юта Блайн снова вернулся на прежнее место. Все молчали. Клел почувствовал что-то похожее на восхищение. «У этого парня крутой нрав».

Блайн верно оценил ситуацию. Никто из стоящих перед ними уроженцев Запада и не пытался схватиться за револьвер при виде троих вооруженных людей. Косые глаза Фокса смотрели на Кокера. От Фокса можно было ожидать всего, и Рип Кокер, прекрасно понимая, откуда Грозит опасность, неотрывно следил за ним.

— Да, Неверс, — сказал Блайн. — Нел и Келси были хорошими людьми. Кровопролитие прекратится, если ты уберешься отсюда и оставишь в покое «Сорок шестое объединенное».

— Если ты думаешь, что мы согласимся на это, ты полный идиот, — сказал Неверс.

— Мы никуда не уйдем, — подтвердил Ли Фокс.

Юта Блайн снова налил виски, поставив кружку рядом с бутылкой, отступил назад.

— Слушайте внимательно, что я сейчас скажу. Это касается абсолютно всех. Чтобы до заката ноги вашей не было на ранчо, иначе мы начинаем войну. Будем убивать вас везде, где встретим, и повесим каждого, кто попытается причинить вред кому-нибудь из нас.

— Слишком смелое заявление для столь малочисленного отряда.

— Хочешь проверить, Неверс? Можешь попробовать прямо сейчас! — Блайн мрачно взглянул на него из-под надвинутой на лоб шляпы.

— Посмотрим, — отозвался Неверс.

Юта вскочил в седло.

— Мы вас предупредили. Подумайте хорошенько — если вы совершите ошибку, она станет последней в вашей жизни. Помните об этом.

Внезапно в его руке блеснул револьвер.

— Снимайте ремни! — Слова прозвучали, как удар хлыста. — Снимайте ремни, и без фокусов!

Все как один расстегнули пряжки и положили ремни с кобурами на землю.

— Поворачивайтесь!

Они развернули коней, и тогда Блайн сказал:

— Теперь уезжайте и не задерживайтесь, а не то получите пулю в спину.

Когда ранчеры отъехали довольно далеко, маленький отряд повернул лошадей, выехал на дорогу и скрылся из виду. Услышав удаляющийся стук копыт, Неверс остановился и закричал:

— Поворачивайте лошадей! Отправляйтесь за ними! Пятьсот долларов за Блайна — живого или мертвого!

Глава 10

Удалившись от Бэйзин на достаточное расстояние, они, вместо того чтобы направляться к Мокинг-Берду, свернули на запад и въехали в какую-то ложбину. Тим взял на себя обязанности проводника. Доверяя его знанию местности, Блайн спокойно следовал за ним. Кокер замыкал кавалькаду. Они торопились уйти от преследования, но старались беречь свои силы.

Тим неожиданно повернул к ступенчатым скалам. Приблизившись к ним, он наклонился к земле и внимательно осмотрел пересохшее русло ручья.

— Фокс меня беспокоит больше всех. Он не отступит от задуманного. Боюсь, наш разговор его только распалил.

— Да, с ним придется трудновато, — задумчиво произнес Блайн.

Тим не проронил ни звука. Он внимательно осматривал холмы, выбирая маршрут и стараясь найти более незаметную тропу. Они повернули и поехали по песчаной насыпи; следы от копыт здесь оставались настолько глубокими и нечеткими, что их легко можно было спутать со следами диких лошадей или домашнего скота.

— Насколько далеко мы от владений Оттона? — спросил Блайн.

— Отсюда порядочно. — Тим повернулся в седле. Казалось, его лицо помолодело и в глазах появился веселый блеск. Возможно, он вспомнил свои былые приключения.

— Ты хочешь с ним встретиться?

— Конечно. Давай заедем к нему. Нам по пути.

— Эта банда будет преследовать нас, — предупредил Кокер.

— Я знаю. И встреча с Оттоном, может быть, наш последний и единственный шанс избежать кровопролития.

К счастью, банкир был у себя на ранчо. Он услышал цокот копыт и вышел из дома, но, узнав прибывших, помрачнел.

— Что ты здесь делаешь, Блайн? Было бы разумнее исчезнуть отсюда.

— Ты очень этого хочешь, верно? — Блайн смотрел, как Тим заводит лошадей в конюшню. — Мы не уедем, Бен. Мы останемся здесь и будем драться.

— Не делай глупостей. — Оттон был скорее обеспокоен, чем зол. — Смотрите, ребята, у вас нет шансов. Вся округа против вас. Я больше не хочу слышать об убийствах. Уезжайте! Если у вас трудности с деньгами, я помогу вам.

— Нет, — твердо ответил Блайн, глядя на Оттона холодными насмешливыми глазами. — Я не люблю, когда меня преследуют, и не собираюсь бежать. Если мне суждено умереть в этой схватке, значит, такова моя судьба. Но поверь, Бен, вместе со мной они похоронят еще немало народа.

— Это не разговор. — Оттон спустился с крыльца. — Где Мэри? С ней ничего не случилось?

— Она в общине мормонов. Мэри будет в безопасности, если останется там.

— А Том Келси?

— Ты что, не знаешь? Клел Миллер убил его. Нел тоже убит — Ринком Виттером.

Оттон кивнул.

— Это я знаю. Жаль Тома — хороший был человек. А Нелу следовало держаться отсюда подальше.

Юта Блайн задумчиво смотрел на банкира.

— Ты хороший парень, Бен. Жаль, что собираешься связаться с этой стаей койотов.

— Ты слишком много на себя берешь. — Оттон пнул землю носком башмака. — Откуда вы приехали?

— С «Би-Бар». По дороге мы встретили Фокса и Неверов. Поэтому и решили остановиться здесь. Ты ведь понимаешь, что я имею в виду?

Оттон взглянул на Блайна с подозрением.

— Что ты имеешь в виду? Не морочь мне голову, Юта!

— Я никогда не блефую, Бен. — Блайн произнес это тихо, почти вкрадчиво, но Бена от этих слов прошиб озноб. — И я тебя предупреждаю: если будешь заодно с этими шакалами, тебе конец. Я сделаю так, что ты больше никогда не появишься в этих краях.

Лицо Оттона потемнело. Он шагнул вперед, задыхаясь от злости. Он едва мог говорить.

— Ты! — крикнул он. — Ты убьешь меня! Ты, нищий бродяга! У тебя нет ничего, ты вне закона. Ты останешься здесь, и я посмотрю, как тебя повесят! И тогда тебе некого будет просить о пощаде.

— Я предупредил тебя. — Блайн повернулся к нему спиной и взял под уздцы лошадь.

— Пора ехать, Юта. — В голосе Тима слышалось беспокойство. — Они, наверное, уже близко.

Блайн вскочил в седло, затем снова обернулся к Оттону.

— Выбирай, Бен. Но не ошибись. Ты пока не сделал мне ничего плохого, так что решай сам, стоит ли игра свеч.

Трое медленно удалялись. Бен смотрел им вслед, положив руку на рукоять револьвера. «Этот человек сошел с ума, — думал он. — Его обложили со всех сторон, а он разговаривает так, как будто ничего не происходит…».

Бен вскоре успокоился и вспомнил то, что говорили о Юте. Этот человек один, без всякой помощи навел порядок в Алте. Слышал он и другие истории. Гид Блэйк рассказывал о том, как Блайн спас его от бандитов и вернул скот. Оттон покачал головой и, громко, выругавшись, произнес:

— И все-таки у него нет шансов.

Однако слова эти не придали ему уверенности, и он мрачно уставился на дорогу вслед удаляющимся всадникам. «Предположим, Блайн выиграет, — подумал Оттон. — Что тогда?» Он вспомнил слова Юты: «Я никогда не блефую». И понял, что тот выполнит все, что обещал.

«Но это же абсурд! — пытался сам себе возразить Оттон. — Блайн не протянет и недели».

Когда подъехал Неверс, у него уже не осталось в этом сомнений. И все же… Он вспомнил спокойные зеленые глаза Блайна и снова задумался: «А впрочем, кто знает?» Оттон решил ни во что пока не вмешиваться.

Погоня началась, и все трое оказались в отчаянном положении.

Они подъехали к хижине Райса и, заглянув в окно, тихо постучали.

— Кто там? — донесся из дома голос охотника.

— Блайн. Я пришел за своим жеребцом и еще парой лошадей.

Дверь отворилась, и на пороге показался сам Райс. Он бросил быстрый взгляд на Кокера, потом на Тима.

— Отлично. Вам лучше отвести лошадей в каньон. Там есть один старый кораль, где их никто не заметит. Я сейчас приду.

Подойдя к коралю, Райс увидел, что они уже отпустили своих уставших лошадей и седлают свежих.

Юта положил седло на спину жеребцу, который ласково ткнулся своей мордой ему в бок.

— Ты нас не видел, — сказал Блайн.

Райс криво усмехнулся.

— Я не вчера родился. Будьте осторожны.

Он вернулся к воротам и открыл их. Когда все трое проезжали мимо, Райс с усмешкой сказал Тиму:

— Я полагаю, ты осознаешь, что едешь с двумя матерыми волками?

Тим засмеялся.

— Ясное дело, — ответил он весело. — И ты знаешь, Райс, я чувствую себя помолодевшим лет на пятнадцать… И вообще, — прибавил он, — я люблю общество волков больше, чем компанию койотов.

Спустя четыре дня они отдыхали в Калфпен-каньоне. Силы всех троих были на исходе. Рана Кокера не заживала — повязка вокруг головы насквозь пропиталась кровью. Лошади были измучены не меньше, чем люди.

Они ждали, когда закипит вода для кофе.

— Поход с волками — вещь нелегкая, — сказал Блайн.

Тим оглянулся. Отросшая борода делала его старше.

— Мне это нравится, Юта. — Его голос звучал немного хрипло. — Я хочу только одного — драться.

— Что ж, — спокойно ответил Блайн, — начнем послезавтра. Сначала поедем на восток, отдохнем сами и дадим отдохнуть лошадям, а потом вернемся на «Биг-Эн».

Рип посмотрел на них. Он сильно похудел и выглядел смертельно усталым.

— Мы ударим по ним снова, и крепко, — сказал Юта. — Мы им покажем, что такое война.

— Ну вот, теперь ты говоришь дело, — обрадовался Рип, — я уже по горло сыт этим бегством.

— Они не видели нас почти сутки, — продолжал Юта. — И не увидят еще пару дней. Мы дадим им немного расслабиться…

…Неверс чувствовал себя полумертвым от усталости. Он разделся и нырнул под одеяло. В соседней комнате работники ложились спать. Они тихо переговаривались между собой. Неверс мрачно уставился на снятый сапог. Погоня, которую они так долго и с нетерпением ожидали, оказалась не только бессмысленной, но и опасной.

На второй день они настигли Блайна, и в результате Кокер получил ранение в голову. Но и с «Биг-Эн» тоже было ранено двое, причем один из них довольно серьезно… Блайн отступил, увезя с собой раненого.

Дважды люди Неверов сбивались со следа, а к концу следующего дня потеряли его окончательно. Проездив без толку несколько часов, они наконец повернули назад и, смертельно измученные, добрались до «Биг-Эн».

Неверс потянулся и накинул на себя второе одеяло… Оставался еще Фокс, который захватил дом на «Сорок шестом» и послал человека на «Би-Бар». У Неверов там тоже был человек; поговаривали, что и Оттон собирается захватить это ранчо…

Неверс проснулся внезапно. Он не знал, сколько прошло времени с тех пор, как уснул. Его разбудил шум. Приподнявшись на локте, он прислушался. С улицы доносилось фырканье лошадей, скрип веревки. Чуть погодя Неверс ясно различил удаляющийся стук копыт.

Он соскочил с кровати и начал торопливо натягивать сапоги. В соседней комнате кто-то чиркнул спичкой и зажег свечу. Грянул выстрел, лампа разлетелась вдребезги; потом раздался еще выстрел, и послышался звон разбитого стекла.

Чертыхаясь, Неверс бросился к висящей на стене винтовке, но в то же мгновение был остановлен пулей, пробившей окно в его комнате и попавшей в стену — как раз там, где висела винтовка. Вторая пуля разнесла плиту. В соседней комнате кто-то закричал. Снаружи слышались крики и проклятия, выстрелы трещали не переставая. Неверс схватил винтовку и подбежал к окну. Вдруг что-то ярко вспыхнуло, он посмотрел в ту сторону — горело сено, собранное на зиму!

Взвыв от ярости, он бросился к дверям с винтовкой в руках. Откуда-то донесся громкий крик:

— Ты хотел войны, Неверс! Ну, как тебе это нравится?

Выстрел прозвучал совсем рядом, и за его спиной посыпались осколки стекла. Он наугад выстрелил в темноту и бросился к амбару. К нему присоединились остальные. Больше часа прошло в бесплодных попытках спасти хотя бы часть сена. Все десять тонн превратились в пепел!

— Я убью его! — орал Неверс. — Я еще увижу его на виселице!

Ему никто не ответил. Отупевшие от усталости люди вернулись в дом. Кофе был уже готов. Все садились за стол молча: ни у кого не было сил разговаривать. Два дня изнуряющей и опасной погони и борьба с огнем доконали их. Ко всему прочему пришлось еще собирать разбежавшихся лошадей.

Серьезно пострадал лишь один — осколком стекла ему порезало лицо. Рана хотя была и не опасна, но очень болезненна.

Человек, раненный в перестрелке два дня назад, приподнялся на койке.

— Этот Блайн, — сказал он, — не пойдет на мировую.

— Заткнись, — злобно обернулся к нему Неверс. — Тебя вообще не спрашивают.

В доме стояла тишина. Роки Уайт встал из-за стола и потянулся.

— Я пойду спать во двор, — сказал он. И тут же, забрав постель, вышел из дома. Двое работников поднялись и последовали за ним.

Неверс угрюмо смотрел им вслед. «Чтоб ему провалиться, этому чертову Блайну! Откуда он только взялся?» — выругался про себя Неверс.

Остальные рабочие улеглись в доме и погасили свет. Небо на востоке посерело. Неверс уставился в прямоугольник окна. Его неприязнь к Блайну переросла в жгучую ненависть. Прежде Юта казался ему досадной помехой, а теперь уже представлял собой нечто большее и подлежал немедленному уничтожению. Итак, Неверс видел только один выход — поручить убить Юту Блайна Ринку Виттеру и его парням в надежде, что Фокс наверняка примет участие в этом мероприятии и, может быть, Бен Оттон тоже поддержит его идею. Они смогли бы хорошо заплатить за голову Блайна каждому, кто поможет с ним расправиться.

Он поднялся, прошел в конюшню, оседлал лошадь и вскочил в седло. Один из работников выглянул из окна.

— Я вернусь завтра. Съезжу в Ред-Крик, — бросил он на ходу и галопом выехал на дорогу.

Мэри Блэйк, не в силах сидеть сложа руки и ждать, чем все закончится, появилась в Ред-Крике вместе с Марией незадолго до налета на «Биг-Эн». Первый, кого она там встретила, был Ралстон Форбес.

— Доброе утро! — Он посмотрел на нее с удивлением. — Я слышал, вы оставили ранчо и собираетесь покинуть наши края.

— Я никуда не уезжала и не собираюсь этого делать в ближайшее время. Вы не видели Блайна?

— Нет, но я о нем много слышал. Неверс гонится за ним по пятам. Прошлой ночью была перестрелка… Что вы собираетесь делать?

Она улыбнулась ему.

— Я собираюсь позавтракать, а не обсуждать свои планы.

— Тогда пойдемте позавтракаем вместе.

Они пересекли улицу и подошли к кафе как раз в тот момент, когда в дверях появился Оттон. Банкир мрачно посмотрел на Мэри и перевел взгляд на Форбеса.

— Какие новости? — спросил он.

— Никаких.

Они вошли в кафе и в изумлении застыли на пороге, не в силах вымолвить ни слова. Блайн, Тим и Кокер сидели за столиком и завтракали. Все трое были небритые, грязные и, судя по всему, умирали от усталости.

На голове Кокера была свежая повязка. Накладывая ее, доктор отпустил несколько едких замечаний относительно «крепких голов».

Юта поднял голову. Его взгляд задержался на Мэри, затем он посмотрел на Оттона и ничего не сказал.

— Вы рискуете, — произнес Форбес.

— Мы — люди привычные, — отозвался Блайн. — Ортман здесь?

— Нет. Он не появлялся с тех пор, как ты побил его. А что тебе от него нужно?

— Думаешь, я стану говорить, когда один из моих врагов стоит рядом? — спросил Блайн.

Оттон вспыхнул и хотел что-то возразить, но Рип Кокер опередил его:

— Двойная игра обычно приводит к плачевным результатам, Бен.

Банкир переводил взгляд с одного на другого, лицо его мрачнело.

— Неужели человек не может даже спокойно позавтракать? — сказал он.

Юта внимательно посмотрел на Мэри.

— Вы вернулись. Почему?

— Я не в силах просто так сидеть и ждать. Не могу оставить вас одного… Я хочу хоть чем-нибудь, помочь.

Несколько минут никто не произносил ни слова. Блайн молча ел; официантка налила ему кофе. Горячий крепкий напиток оказался очень кстати.

— Хотите поместить какое-нибудь объявление в газету? — спросил наконец Форбес.

Блайн насмешливо взглянул на него.

— Почему бы и нет? — Он неожиданно засмеялся. — Напишите, что Юта Блайн, управляющий «Сорок шестым объединенным», скрывается в горах, но в скором времени намерен вернуться. Можете добавить, что он собирается присутствовать на похоронах некоторых наиболее известных жителей долины и надеется, что уважаемый банкир Бен Оттон не окажется в их числе.

Оттона передернуло, его лицо покрылось красными пятнами. Однако, прежде чем он успел открыть рот, с улицы донесся стук копыт и дверь распахнулась от удара сапога. В дверях с раскрасневшимся от ветра и быстрой езды лицом стояла Анджи Киньон.

— Юта! Ты должен сейчас же исчезнуть! — Она тяжело дышала. — Ли Фокс узнал, что ты здесь, и сейчас явится с шайкой головорезов. Неверс присоединился к нему на окраине города. Пожалуйста, уезжайте скорее!

Блайн поднялся и поправил обе кобуры с, револьверами. Он посмотрел на Анджи, и глаза его потеплели.

— Спасибо! — сказал он. — Большое спасибо.

Мэри Блэйк была удивлена и напугана. Она переводила взгляд с Юты на Анджи. А Ралстон Форбес смотрел на Мэри и улыбался.

Глава 11

Когда они вышли, Мэри взглянула на Анджи.

— Приятный сюрприз — увидеть тебя здесь, Анджи, — сказала она любезно, но в ее голосе чувствовалось раздражение. — Ты редко появляешься в городе, особенно в такой ранний час.

Анджи улыбнулась в ответ. Она думала о тех, кто сейчас мчался по дороге. Форбес понимал и это, и то, что происходит в душе Мэри.

— Да, — ответила Анджи. — Я редко бываю в городе. Но когда друг попадает в беду, надо ему помочь.

— Я и не знала, что ты знакома с Ютой Блайном, — будто бы невзначай вырвалось у Мэри.

— Мы встречались один раз.

— Только один раз? — В голосе Мэри прозвучали насмешливые нотки. Она вздернула подбородок.

Ралстон Форбес усмехнулся. Он вдруг увидел, что Мэри довольно ревнива. «Забавно», — подумал он.

Анджи неожиданно поняла, в чем дело, и мило улыбнулась.

— Разве одного раза недостаточно?

— Пожалуй, достаточно. Но на твоем месте я была бы осторожнее. Ты не знаешь, что за люди эти ковбои…

— Действительно не знаю. — Голос Анджи был невероятно учтив. — Расскажи мне, какие они, Мэри?

Мэри побледнела и резко поднялась.

— Что ты имеешь в виду?! — спросила она. — На что ты намекаешь?

Анджи посмотрела на нее с преувеличенным удивлением.

— Ни на что. Абсолютно ни на что, честное слово, Мэри! Просто ты так беспокоишься обо мне, и твой совет прозвучал, как… как совет опытной женщины…

Мэри Блэйк обернулась к Форбесу, но; прежде чем она успела сказать хоть слово, на дороге снова раздался стук копыт.

Дюжина всадников остановилась у входа, дверь распахнулась, и на пороге возник Ли Фокс.

— Где они? Где Юта Блайн?

Анджи медленно повернулась, смерила его холодным взглядом и ничего не сказала. Мэри пожала плечами и отошла к окну. Лицо Фокса исказилось от гнева. Он вошел в комнату и направился к Анджи.

— Ты! — заорал он дрожащим от злости голосом. — Ты только что приехала! Я видел твою оседланную лошадь у коновязи! Ты предупредила его!

— Даже если и так, что с того? — Ее глаза сверкали. — По-вашему, я должна сидеть дома и дать погибнуть честному человеку от рук воров и убийц, которые прибирают к рукам чужую землю?

Фокс задыхался. Гнев мешал ему говорить.

— Воров? — Он с трудом выговаривал слова. — Ты назвала нас ворами? Это похоже на… на…

— Я назвала вас ворами, — тихо сказала Анджи. — Ли Фокс, ни ты, ни кто-либо другой из вас не имеет права на «Сорок шестое» и на «Би-Бар». У этих ранчо были более достойные хозяева. Вы тявкали, как стая койотов вокруг гризли, много лет. Теперь, когда медведь мертв, вы ринулись туда, как стервятники на падаль, с жадностью захватывать то, что не вами построено. У вас нет никаких оснований претендовать на эту землю. Если бы кто-нибудь и мог предъявить свои права на нее, так это Юта Блайн.

— Юта? — Фокс посмотрел на Анджи злобно и недоверчиво. — Какое он имеет право?

— В конечном счете, ранчо было поручено ему. — Она пожала плечами. Тон ее изменился. — Почему бы тебе не быть благоразумнее, Ли? Возвращайся на свое ранчо и довольствуйся тем, что у тебя есть, пока еще не поздно. Ты сам не понимаешь, что делаешь.

Фокс шагнул к ней, глаза его сверкали.

— Ты… Ты… -Он замахнулся.

— Фокс! — Форбес сделал шаг вперед, и Ли застыл, пораженный. Его глаза раскрылись еще шире. Ралстон держал в руке шестизарядный кольт. — Если ты сделаешь еще одно движение, я убью тебя!

Фокс медленно опустил руку, с трудом сдерживая себя.

— Тебя это не касается, — хрипло проговорил он.

— Фокс, ты, наверное, забыл, как относятся к Анджи Киньон. Если ты ударишь ее, то не проживешь после этого и часа, твои же работники тебя и повесят.

— Я и не собирался. — Фокс вполне овладел собой. — Но она не имеет права так говорить.

— Когда твой разум возьмет верх над жадностью, ты поймешь, что каждое ее слово — правда. Тем более, — внушительно произнес Форбес, — я намерен напечатать про этот случай в завтрашней газете.

Глаза Фокса вспыхнули.

— Только попробуй — я разнесу вдребезги твою редакцию и вышвырну тебя вон. Если тебе не нравятся наши дела, мы заставим тебя думать иначе.

Форбес был немалого роста, но сейчас он оказался еще выше.

— Что ж, попробуй, Фокс; Но на твоем месте я бы не стал этого делать. В этих краях есть вещи недопустимые: нельзя поднимать руку на порядочную женщину и вмешиваться в дела свободной прессы.

Фокс взглянул на Мэри Блэйк. Он, казалось, хотел что-то сказать, но вместо этого повернулся на каблуках и быстро вышел. Мгновение спустя на дороге раздался удаляющийся стук копыт, затем все стихло.

— Спасибо, Ралс, — поблагодарила Анджи. — Он бы ударил меня.

Форбес кивнул:

— И я убил бы его. А я никогда никого не убивал, Анджи.

— В конце концов, — заметила Анджи, — Блайн уже далеко, и они не смогут его догнать.

Мэри Блэйк отошла от окна.

— Как ты решился на это, Ралс? Тебе лучше не вмешиваться в эти дела — ты здесь один, защитников у тебя нет.

— Один? — Форбес покачал головой. — Нет, не один. Здесь найдется по меньшей мере дюжина людей, которые вступятся за меня.

Через час новость о нападении на «Биг-Эн» достигла Ред-Крика. Бен Оттон сидел в кафе и беседовал с Форбесом, когда туда вошел работник с «Биг-Эн» по имени Роки Уайт. Они услышали от него подробный рассказ о ночной перестрелке. Сгорело десять тонн сена! Несмотря на то что тонна стоила всего двадцать пять долларов, теперь, перед наступлением зимы, это была ощутимая потеря. Оттон начинал понимать, что война уже идет и эта ночь — только ее начало. Он взял кофе и подошел к окну.

Роки некоторое время сидел молча, потом заговорил снова:

— Старик свалял дурака, затеяв эту стрельбу. Интересно, о чем он думал, когда связался с Блайном? Такой человек, как Блайн, не остановится ни перед чем. Он убьет Неверов, как только улучит подходящий момент.

— И что же Неверс собирается делать?

— Он послал на охоту за Блайном Ринка Виттера и еще нескольких наемных стрелков. Он выложит им тысячу за голову Блайна и по пятьсот долларов — за головы его друзей.

— Шуму будет много, — заметил Форбес.

— Что верно, то верно. — Ковбой поднялся. — Увидимся позже. Я умываю руки — не хочу участвовать в этом грязном деле.

Исчезновение Роки Уайта взволновало остальных работников. Двое ковбоев Оттона внезапно покинули ранчо, не сказав ему ни слова и не получив денег за последний месяц. Один работник Фокса испарился таким же образом. Однако на их место быстро нашлись новые люди.

Теперь от преследователей уходить стало труднее. Блайн чувствовал, что хижина Райса — ненадежное убежище: кораль был обнаружен и находился под постоянным наблюдением.

Блайн совершил налет на ранчо Фокса в полночь, на третий день после атаки на «Биг-Эн». В это время в доме находились три человека. Клел Миллер и Тим обменялись выстрелами, но оба промахнулись. А Рип Кокер убил индейца-следопыта по имени Пит Сэнтлин, который помогал убийцам Неверса… Индеец неожиданно увидел Рипа, когда тот проезжал мимо, и вскинул винтовку. Но едва он успел спустить курок, как пуля Рипа пробила ему горло. Тело индейца нашли через час. Рядом с ним в пыли была сделана надпись, которая гласила: «Никакой пощады охотникам за людьми. Вы этого хотели — вы это получите».

Вскоре после случившегося два человека из команды Виттера напились и устроили стрельбу на улице Ред-Крик. На следующий день в газете Форбеса появилось сообщение под следующим заголовком:

В ДОЛИНЕ ЦАРИТ БЕЗЗАКОНИЕ.

НЕВЕРСОМ СОВЕРШЕНА ПОПЫТКА ЗАХВАТА ЧУЖОЙ ЗЕМЛИ.

ДЕЙСТВИЯ ФОКСА И ОТТОНА ПРОВОЦИРУЮТ НОВЫЕ УБИЙСТВА.

Ночью люди Фокса с молотками ворвались в издательство, устроили там погром и вдребезги разбили печатный станок. Появление Форбеса с револьвером заставило их отступить. Он отправил копии газеты губернатору штата, судебному исполнителю и в газеты Эль-Пасо, Санта-Фе и других городов. От Блайна не было никаких вестей. Уже распространился слух, что он ранен. И пока в городе не появился Рип Кокер, все думали, что Сэнтлина убил Блайн.

Рип прискакал в Ред-Крик перед самым закрытием салуна «Верде» и сразу же направился в бар. Он появился на пороге с перекошенным лицом и горящими глазами, залпом выпил стакан виски и обратился к стоящим у стойки людям:

— Говорят, что Пита Сэнтлина убил Юта, это не так. Его убил я. Юта отвечает за свои действия, а я — за свои. Сэнтлин выследил меня, и я дал ему шанс, которым он не сумел воспользоваться.

— Тебе лучше уехать отсюда, Рип: Клел охотится за тобой.

— Охотится за мной? Где он?

— У себя в номере, в гостинице, — сказал кто-то. — Но тебе… тебе… — Голос говорящего резко оборвался. На пороге стоял Клел Миллер. Он явно был пьян — не настолько, чтобы не держаться на ногах, но достаточно, чтобы совершать одну ошибку за другой.

— Ты ищешь меня, Рип? — спросил Клел и закрыл за собой дверь.

— Конечно, тебя. — Рип отошел от стойки. Его худое лицо было бледным от усталости, но улыбался он дерзко и нетерпеливо. — Ты хочешь стрелять прямо сейчас?

— Почему бы и нет? — Клел быстро выхватил свой револьвер, опередив Рипа на несколько секунд, и его пуля ударилась прямо в пряжку ремня. Кокер инстинктивно сделал шаг назад. Клел выстрелил снова и промахнулся, но Рип уже успел прицелиться. Его выстрел отбросил Миллера назад. Клел упал на одно колено и выстрелил опять. На этот раз Рип был ранен, но он быстро прицелился и выстрелил дважды. Обе пули попали Клелу в голову, и тот упал. Рип покачнулся, его лицо стало совсем белым. Шатаясь, он направился к двери. Когда он вышел, его окликнули с другой стороны улицы:

— Мы получим за тебя пятьсот долларов, Рип!

Грохнул залп выстрелов. Рипа отбросило к стене. Прислонившись к ней спиной, он выхватил револьвер. Колени его дрожали, но он постарался унять дрожь. Кокер был смертельно ранен, но нашел в себе силы выпрямиться. Он выстрелил, и его пуля пробила голову одному из преследователей… Рип начал перезаряжать револьвер — этот человек не мог признать себя побежденным.

Он снова выстрелил, потом еще и еще раз… Кто-то закричал, и еще один человек на другой стороне улицы упал навзничь. Раздался новый залп. Рип выстрелил снова.

Форбес выбежал из гостиницы, Мэри и Анджи следовали за ним. Вокруг Кокера собралась толпа. Ринк Виттер протиснулся к раненому.

— Отойдите, — прохрипел он. — Если этот шутник еще жив, то сейчас он умрет.

Глаза Рипа открылись, и он неожиданно усмехнулся.

— Подожди, — прошептал он хрипло. — Подожди, пока об этом узнает Блайн. Ринк, за твою жизнь я не дам ни цента!

— Заткнись, — прорычал Виттер.

Кокер опять усмехнулся.

— Не так… не так уж и плохо… — прошептал он. — Я убил Клела.

Над ним склонился бармен.

— Можешь быть доволен, сынок: ты отправил в преисподнюю еще двоих.

Подошедший доктор опустился на колени возле Кокера.

Рип положил слабеющую руку на плечо врача.

— Ты зря тратишь время, костоправ, — с трудом проговорил он. — Надо же… Клел и еще двое! Я думаю, что сам Юта не мог бы стрелять лучше.

Доктор выпрямился и посмотрел на Форбеса.

— Я ничего не понимаю, — недоуменно произнес он. — Этот человек смертельно ранен и должен был умереть мгновенно.

Подошла Анджи.

— Отнесите его в мою комнату. У него все-таки хватило сил застрелить этих двоих. Может быть, он еще выкарабкается…

К полудню о случившемся стало известно всем жителям долины. Весь день только и было разговоров что об этом происшествии — Рип Кокер стрелялся с Клелом Миллером и убил его. Тяжело раненный, под градом пуль он уложил еще двоих. И несмотря на то что в него попало одиннадцать пуль, Кокер был еще жив!

— Вполне возможно, — сказал Форбес Анджи. — Кони Янгер получил такое же ранение, и все-таки остался жив.

— Да, а Эммет был ранен шестнадцатью пулями и выжил, — вмешался в разговор бармен.

Юта Блайн сделал вылазку, чтобы разведать обстановку на «Сорок шестом». Когда он вернулся в их временное убежище у Белой скалы, его встретил Тим. Он был сильно встревожен.

— Ты что-нибудь знаешь о Рипе? — спросил Тим. — Он уехал прошлой ночью, когда я спал, не сказав ни слова, куда собирается и когда вернется.

Блайн вскочил.

— Чертов дурак! — в сердцах воскликнул он. — Рип отправился в город искать встречи с Миллером. Седлай лошадей, и поехали за ним!

— Нет, — сказал Тим. — Если Рип еще жив, с ним ничего не случится. Ты должен отдохнуть. У тебя глаза слипаются, и толку от нашей поездки не будет. Сначала тебе надо немного поспать.

Это был мудрый совет. Юта и сам понимал, что нельзя отправляться на поиски Рипа в таком состоянии. Через минуту он уже спал. Тим посмотрел на лицо Блайна и покачал головой. Он вышел из пещеры и устроился среди обломков скал: оттуда он мог наблюдать за тропой. «Маловероятно, что нас здесь найдут, — думал Тим, — но все же лучше быть начеку». Он устал за последние дни, очень устал…

Стоявший на берегу реки индеец из племени апачей подозвал Ринка.

— Одна лошадь, — показал он. — Очень большая.

— Большая лошадь? — живо спросил Виттер.

— Угу, очень большая.

Мышастый жеребец Блайна был выше других лошадей в округе. Ринк Виттер осмотрел местность. Большой треугольник горы нависал над линией горизонта в каких-нибудь трех милях от него. Земля вокруг была в трещинах и нагромождениях обломков скал — того и жди, что конь свалится и свернет шею себе и всаднику. «На уставшей лошади далеко не уедешь, должно быть, Блайн где-то поблизости. Однако спрятался он очень хорошо», — размышлял Ринк.

— Давай обследуем каньон слева, — сказал он индейцу. — Я подозреваю, что он там.

А в шести милях от них сидел Тим. Солнце пригревало, навевая сонную истому. Неподалеку проползла гремучая змея и скрылась между камнями. Из зарослей неторопливо вышел олень и спустился к воде.

Как хорошо сидеть вот так в тепле и, ни о чем не думая, предаваться отдыху, закрыв глаза! Он тряхнул головой, пытаясь прогнать сон, но через мгновение его веки дрогнули и снова закрылись. Он был не так молод, как Ринк и Блайн. Долгая езда утомила его, да и возраст брал свое. Он уснул.

Глава 12

Тем временем Ринк Виттер и четверо его людей с трудом продирались сквозь чащу. Обогнув низкий выступ скалы, они прошли вдоль стены из песчаника и свернули назад к реке.

Виттер неуклонно продолжал поиски места, где могли находиться двое полумертвых от усталости людей и их оседланные лошади. Он узнал, что к северу от неприступной отвесной стены есть с десяток глубоких каньонов и в каждом из них протекает ручей, где можно пополнить запасы воды. Даже не имея съестных припасов, здесь можно прожить очень долго: в этих местах полно оленей, лосей, медведей. Остановив лошадь на вершине горы, он подумал: «Если еще немного подождать, Блайн совсем расслабится. Он очень устал — не мог не устать. Сейчас он прилег, может, даже уснул».

Вардлоу — один из людей Виттера — внимательно изучал местность.

— Место как раз для засады, — сказал он. — Этот Блайн явно не новичок в таких делах.

Уже в сумерках они закончили осмотр двух северных каньонов и приступили к проверке главного, называемого Горг. Они не прошли и полумили, как идущий впереди следопыт поднял руку. Все увидели следы лошадей, которых, очевидно, водили на водопой.

Они остановились. Вардлоу чиркнул спичкой, закурил и покосился на Ринка.

— Думаешь, теперь недалеко?

Ринк осматривал каньон.

— Горг делает резкий поворот на северо-восток в двух милях отсюда. Я думаю, что они именно там, у подножия Белой скалы, — сказал он. — Там можно укрыться, там много сушняка и чистая вода. Я полагаю, — продолжил он, — что мы возьмем их довольно легко. Если пройти немного дальше в этом направлении, мы выйдем прямо на них.

Тим резко проснулся и ужаснулся своей неосмотрительности; похоже, он проспал несколько часов: солнце уже заходило. Он встал и тут же поспешно лег — в шестидесяти ярдах от него появился Ринк Виттер со своими головорезами. Они увидели его в то же мгновение.

Вардлоу выстрелил, но промахнулся, и пуля только царапнула скалу. Тим схватил винтовку и прицелился Ринку в голову, но тот нагнулся, и пуля просвистела у него над головой. Лошадь Ринка, захрапев, шарахнулась в сторону. Вардлоу выстрелил снова. Пуля отбросила Тима к скале. Он пополз…

Выстрелы разбудили Юту. Он вскочил на ноги и бросился под прикрытие скал, но потом сообразил, что стреляют в ста ярдах от него. Блайн поспешно подтянул подпруги и навьючил лошадей — на это ушло не больше пяти минут. Теперь они были готовы двинуться в путь в любой момент.

Раздался еще один выстрел. Юта был уверен, что Тим все сделает как надо, но понимал, что долго им здесь не продержаться. К счастью, уже темнело. Он оставил лошадей, ринулся в боковой проход и увидел Тима: старик припал к камням, на его спине расплывалось красное пятно. Винтовка лежала рядом. Юта сразу же понял, что рана серьезная. Тим подполз к нему и прошептал:

— Оставайся здесь! — Его лицо исказилось от боли. — Я уснул, — тихо признался он, не поднимая глаз.

Блайн усмехнулся:

— Но ты все равно не мог бы заметить их раньше, верно?

Из-за камней появился индеец, Юта застрелил его, даже не целясь. Вокруг загремели ответные выстрелы.

Юта внимательно взглянул на Тима. Несмотря на тяжелую рану, он мог передвигаться.

— Ползи к лошадям, — шепнул Блайн. — Они оседланы. Ползи туда и, если сможешь, сядь в седло.

Юта переместился влево и выстрелил, затем отполз назад и выстрелил снова. Неожиданно пуля скользнула по скале совсем рядом с ним, и он успел заметить, что стреляли из-за камня на крутом склоне напротив. Камень подпирал небольшой выступ, под которым лежала куча обломков. Вскинув винтовку, Блайн тщательно прицелился и выстрелил. Уступ раскололся, и камень слегка сместился в сторону. Перезарядив винтовку, он выстрелил снова: вся куча камней сорвалась и с грохотом рухнула вниз.

Раздался испуганный крик, двое выскочили из укрытия, и Блайн меткими выстрелами уложил одного и ранил другого. По ущелью прокатилось гулкое эхо, камни скатились вниз и завалили ручей.

Быстро, пока преследователи не опомнились, Юта бросился к лошадям. Тим сидел в седле, склонившись к холке коня. Его винтовка лежала на земле. Юта взял лошадь Тима за повод, и они стали пробираться между большими камнями. Сумерки сгущались. Оглянувшись, Юта поехал быстрее. Они продвигались под огромными соснами по узкой петляющей тропе. А ночь, укутав своим густым покрывалом долину, спустилась теперь на горы. Далеко на юге последние лучи солнца золотили горные вершины.

Проехав около мили, Блайн свернул в лес, пересек опушку, покрытую мягким ковром из опавших игл, и снова выехал на тропу, уходящую в ущелье Рок-Крик; вместо того чтобы ехать направо, где можно было пополнить запасы продовольствия и обновить снаряжение, Юта свернул налево, в каньон, и пересек еще один ручей. Оглянувшись, он убедился, что Тим все еще в седле, и продолжал путь. Через час он подъехал к месту, где обломки скалы образовали естественный мост через каньон. Они ехали вдоль завала, пока не достигли пещер, о существовании которых Юта слышал очень давно.

Тим покачнулся в седле. Юта спешился и снял старика с лошади. Лицо Тима было белым как мел — это бросалось в глаза даже при слабом свете, проникавшем в пещеру.

— Я долго держался в седле, верно? — прошептал раненый и потерял сознание.

Юта завел лошадей в глубь пещеры, подальше от входа, затем развел огонь — пол в пещере был песчаный. Он знал, что здесь их никто не сможет найти.

Когда вода нагрелась, он осмотрел раны Тима и тщательно промыл их. Старик был ранен очень серьезно, и для Блайна оставалось загадкой, как он мог столько времени продержаться в седле. Юта наложил повязку и занялся приготовлением пищи.

Было сыро и прохладно, тучи на небе предвещали дождь. Вдалеке слышались раскаты грома, и Блайн порадовался, что они вовремя добрались до пещеры: дождь смоет все их следы.

С другой стороны — и это очень скверно, — они теперь отъехали далеко от своих тайников, а Тим еще долго не сможет сесть на лошадь. Рип, где бы он ни был, скорее всего тоже нуждается в помощи…

Тим шевельнулся, что-то пробормотал, у него вырвался тихий стон. Он был очень плох, и вместо лекарств Блайн решил применить одно средство, которым не пользовался много лет…

Блайн взял горсть маисовых зерен и растер их в муку, затем сделал из этой муки кашицу и приложил ее к ране. Юта однажды наблюдал, как индейцы применяют это средство.

Подойдя к входу, он выглянул наружу. Дождь лил как из ведра. За сплошной стеной воды ничего не было видно. К счастью, пещера находилась довольно глубоко в скале, и вода не проникала внутрь.

Лошади потянулись к нему. Он накормил и вытер их, затем снова подошел к своему товарищу. Положив голову Тима к себе на колено, Юта начал кормить его горячим супом из маиса и вяленого мяса. Тим пришел в сознание, но ничего не помнил и не мог понять, где находится. Накормив раненого, Блайн снова направился к выходу из пещеры. По дну каньона несся бурлящий поток. Юта выловил несколько бревен и втащил их в пещеру. Затем он поменял припарки на ранах и подбросил в огонь топлива, чтобы костер горел всю ночь. После этого он завернулся в одеяла и уснул.

На следующее утро Блайн приготовил завтрак и начал растирать для припарок последнюю порцию маиса. Тим выглядел немного лучше. Он с аппетитом поел и, казалось, воспрянул духом.

— Неплохо, — усмехнулся он. — Моя старуха не могла бы сделать лучше.

— Я и не знал, что ты был женат, Тим.

— Я уже давно овдовел. Жена померла от холеры.

— Очень жаль.

Тим ничего не ответил. Юта поднялся на ноги.

— Ты в порядке? — спросил он. — Я хочу пойти поискать каких-нибудь трав для твоих ран.

— Иди.

Подойдя к выходу, Блайн обернулся. Тим смотрел ему вслед.

— Юта, — его голос слегка дрожал, — ты… ты… думаешь, мы когда-нибудь вернемся назад? — Голос оборвался.

— Мы вернемся назад, Тим, — пообещал Блайн. — Мы вернемся, и ты снова займешься своим делом.

— Я надеюсь, что буду работать у тебя на ранчо, — тихо произнес Тим. — Я надеюсь, Что буду.

Через некоторое время Блайн вернулся с травами, которые индейцы использовали для лечения ран. Внезапно он замер.

— Тим.

Ответа не последовало. Блайн уронил травы и бросился к Тиму. Он был мертв. Это случилось примерно за час до возвращения Блайна. Он умер спокойно, на его губах застыла умиротворенная улыбка.

Юта опустился на колени рядом с ним.

— Я был рад, что ты согласился идти со мной, Тим, — тихо произнес он. — Ты был хорошим человеком. Очень хорошим.

Он медленно собрал револьверы и амуницию. Теперь он остался один. И за ним охотятся. Охотятся, как за загнанным зверем.

Глава 13

Анджи не вернулась в свою маленькую хижину у склона горы. Когда Ринк Виттер въезжал в город, она стояла в холле отеля рядом с Форбесом. Двое ехали за Виттером, еще двое лежали на лошадях поперек седел. Один из всадников был ранен. С застывшим лицом Анджи смотрела на эту кавалькаду.

Форбес повернулся к ней.

— Я хочу спуститься и узнать, что там произошло.

Анджи последовала за ним.

На улицу высыпал народ. Подошли Неверс, потом Ли Фокс и, наконец, Лад Фуллер, который был мрачен и все эти дни молчал.

Бен Оттон спустился вниз и подошел к Неверсу, вопросительно глядя на загорелое и обветренное лицо Виттера. -

— Нет, — сказал Виттер, отвечая на его безмолвный вопрос. — Блайна мы не убили. Он ушел от нас и увел с собой Тима; но я думаю, что Тим тяжело ранен. Мы отыскали их у Белой скалы и потеряли след около Рок-Крика. Они отправились на юг, в каньоны, но с раненым Тимом и на уставших лошадях Блайну Далеко не уйти.

— Вы потеряли двоих, — заметил Форбес.

Ринк резко повернулся к нему.

— Охота на Блайна — не пикник, — ответил он грубо. — Они убили двоих людей и одну лошадь. Вардлоу ранен. — Ринк Виттер соскочил с седла. — Юта — настоящий индеец на тропе войны, — заметил он, как бы констатируя неоспоримый факт. — Он, как матерый волк, не оставляет следов.

— Тим тяжело ранен? — спросил Фокс.

Виттер кивнул:

— Полагаю, что да.

— Теперь Блайн один, — заметил Неверс. — Он не станет ввязываться.

Лад Фуллер покачал головой:

— Нет. Я видел его поединок с Ортманом. Этот человек не знает, что такое отступить.

Неверс бросил на Фуллера многозначительный взгляд, затем повернулся и направился к отелю, кивнув Виттеру:

— Пошли, Ринк. Побеседуем.

Форбес обернулся к Анджи.

— Как быть? — сказал он. — Это сущее мучение, когда хочешь что-нибудь сделать и чувствуешь, что у тебя связаны руки. Станок починили, но я уверен, что едва я успею напечатать одну газету, как они опять нагрянут.

Мэри Блэйк медленно шла по улице, помахивая хлыстом, и остановилась поговорить с ними.

— Он жив, — сказала Мэри. — Я поеду его искать.

— Оставь эту затею, — отрезала Анджи. — Еще ему не хватало, чтобы явилась женщина и привела на хвосте Ринка Виттера!

— Я найду его. Ринк Виттер меня не выследит — я сумею запутать след.

— Сначала Кокер, теперь Тим… Он совсем один там…

— Это тебя не касается, — тихо ответила Мэри. — Не стоит так беспокоиться.

Анджи ничего не сказала и посмотрела в сторону. Высокий человек, одетый в черное, приближался со стороны станции. В руках он нес небольшой саквояж. Чуть помедлив, он подошел к ним.

— Здравствуйте, — сказал незнакомец. — Меня зовут Джордж Пэджин, я присяжный поверенный. Могу ли я узнать, с кем имею честь беседовать?

— Меня зовут Ралстон Форбес. — Журналист улыбался. — Я был редактором местной газеты, пока не разбили печатный станок. А вы случайно не от губернатора?

— Нет. — Человек улыбнулся. — Я не от губернатора. Я слышал, что надо быть осторожнее со здешними жителями, но вас мне рекомендовали.

Форбес представил обеих девушек. Пэджин снял шляпу, поклонился, потом снова обратился к Ралстону:

— Где Юта Блайн? На «Сорок шестом»?

Форбес коротко описал события последних дней: поединок Блайна с Ортманом, налет на «Биг-Эн», убийство Келси, исчезновение Юты с Тимом и случившееся с Кокером.

— Вы говорите, Кокер еще жив?

Форбес невесело усмехнулся:

— Пока да, но он вряд ли выживет. Доктор утверждает, что он давно должен был умереть, но Рип, непонятно каким образом, крепко держится за жизнь. С тех пор как Юта исчез, он вне игры.

— В таком случае мои новости могут оказаться весьма важными, — сказал Пэджин. — Перед тем как вернуться сюда, Джой Нел заходил ко мне и написал завещание. В нем указано, что, если с ним что-либо случится, ранчо должно перейти к Блайну.

— Что? — Восклицание Форбеса было настолько громким, что привлекло внимание прохожих. — Это правда?

— Да.

Форбес схватил его за руку.

— Идемте! — Он потащил Пэджина в помещение редакции. — Это, — взволнованно сказал он, — я напишу от руки.

Ралс сбросил куртку и с помощью двух девушек и Пэджина, попутно добавлявшего различные детали, принялся за работу. Они отпечатали двадцать листков.

!!! ДЖОЙ НЕЛ ЗАВЕЩАЛ «СОРОК ШЕСТОЕ» ЮТЕ БЛАЙНУ!!!

Как гласит завещание, составленное и заверенное в Эль-Пасо, Джой Нел передает «Сорок шестое» со всем скотом, лошадьми и постройками включительно Юте Блайну. Завещание вступает в силу сразу же после его смерти. Это исключает любые претензии на ранчо со стороны жителей долины, которые пытались присвоить «Сорок шестое» и «Би-Бар». В завещании также сказано, что Блайн не может продать, сдать в аренду или отказаться от прав на «Сорок шестое» в пользу кого-либо из проживающих в долине. Если проживающие в долине скотоводы будут продолжать убивать и совершать налеты, они окажутся вне закона, и каждый будет иметь право стрелять в них без предупреждения.

Пэджин усмехнулся и посмотрел на Форбеса.

— Если вы выпустите это в таком виде, вам придется забаррикадироваться у себя в редакции или покинуть город.

Форбес мрачно кивнул.

— Я уже думал об этом, честное слово, думал. Черт возьми! — сказал он наконец. -Я сам этого хотел. Идемте!

В глазах Пэджина вспыхнули веселые огоньки. Он передвинул кобуру на поясе чуть вперед, взял несколько листков и вышел.

Анджи примерно представляла, что за этим последует. Неверс, также как и Ли Фокс, зашел слишком далеко, чтобы теперь отступить. Они убивали людей, убивали только для того, чтобы захватить ранчо. Теперь у них не осталось никаких прав, их посягательства на «Би-Бар» тоже были незаконными… А «Сорок шестое объединенное», о котором они мечтали, принадлежит Блайну.

«Где-то далеко в горах скрывается Юта, может быть, раненый и голодный. Сможет ли Мэри Блэйк найти его и при этом не навести на след Виттера? Вряд ли, даже если она знает, куда надо ехать. Мэри недостаточно опытна», — подумала Анджи.

Юта Блайн похоронил Тима около пещеры. Обращаясь к мертвому другу, он произнес несколько прощальных слов, затем нарвал цветов и положил их на холмик под самодельный крест. Отступив на шаг, он бросил прощальный взгляд на могилу: «Прощай, Тим!» — и, резко повернувшись, пошел к лошадям. Взяв лошадь Тима за повод, Блайн двинулся на восток. Впервые в жизни он решился стать охотником за людьми. Он собирался выследить трех человек и убить их.

Блайн ехал быстро. Когда позади осталось пять миль, он пересел на лошадь Тима. Меняя лошадей через каждые пять миль, Юта ехал не останавливаясь до наступления ночи. На закате он отпустил лошадь Тима, оставив себе только его оружие. Таким образом, у него теперь имелось две винтовки, дробовик и три револьвера — он был вооружен до зубов.

В конце дня необходимо было где-то поесть. Он очень хорошо помнил, что хижина Анджи — всего в пяти милях от места его нахождения. Блайн повернул на север и поехал вдоль реки. Примерно через час пути он увидел маленький домик у склона горы. Из трубы поднималась тонкая струйка дыма. К воротам кораля была привязана оседланная лошадь. Юта спешился, привязал коня к дереву и с револьвером в руке приблизился к хижине. У гигантского сикомора, под которым они с Анджи впервые встретились, он остановился и внимательно осмотрел землю, но не нашел других следов, кроме следов Анджи и. ее лошади. Окинув усталым взглядом берег реки, Блайн подошел к двери.

Отворив дверь, Юта увидел Анджи. Она была одета по-походному и, судя по всему, готовила ужин. На столе стояла тарелка.

— Нельзя ли поужинать у тебя, Анджи?

Она быстро обернулась. Ее глаза вспыхнули от радости и удивления.

— Юта! Слава Богу! Ты здесь! Не ранен!

— Что случилось? — Он хмуро посмотрел на нее. — Ты уезжаешь?

— Я собиралась искать тебя, Юта. Завещание Нела заверено в Эль-Пасо. Он оставил ранчо тебе. Вместе со всем имуществом.

Юта изумленно уставился на нее:

— Мне? Ты уверена?

— Тебе.

Анджи рассказала ему все, что слышала от Пэджина, и об объявлениях Форбеса. Потом спросила:

— Юта, а где Тим?

— Я похоронил его. Он был смертельно ранен в перестрелке у Белой скалы. Ты не знаешь, что с Кокером?

Она рассказала ему о поединке Рипа с Клелом Миллером и о том, что случилось после этого.

— Он несколько дней без сознания, но еще жив. Доктор говорит, что так не бывает, что у него все раны — смертельные, и Рип должен был умереть в тот же день. Однако он с поразительным упорством цепляется за жизнь.

— Ты собиралась искать меня, чтобы сообщить о завещании Нела? — Он внимательно смотрел ей в глаза. — А еще?

— Ничего, кроме… кроме… Мэри страшно беспокоится о тебе, Юта… Она собиралась искать тебя… — Анджи заколебалась. — Ты любишь ее, Юта?

— Мэри? — Он удивился. Анджи стояла к нему спиной, и он не видел ее лица. — С чего ты взяла?

Она положила ему яичницу с ветчиной и тост. Юта ел с аппетитом, позабыв на время обо всем, наслаждаясь вкусной едой и покоем. Несколько минут за столом было тихо. Через некоторое время он поднял глаза и смущенно улыбнулся.

— Я очень проголодался, — проговорил он. — Скажи, у тебя есть бритва?

— У отца была. Я сохранила некоторые его вещи.

Она принесла бритву и, пока он брился, разглядывала его широкие плечи.

— Что они теперь будут делать, Юта? Пытаться убить тебя?

Он обернулся к ней. На мгновение их глаза встретились. Девушка быстро опустила ресницы и вспыхнула, почувствовав, как сжалось сердце. Он медленно обошел вокруг стола и остановился прямо перед ней.

— Анджи, — он положил левую руку ей на плечо, — Анджи, я думаю…

Она повернулась к нему, ее большие темные глаза смотрели испуганно. Рука Юты скользнула с плеча на талию, он привлек ее к себе и поцеловал в полуоткрытые губы. С трудом переводя дыхание, она крепко прижалась к нему. Они не слышали приближающегося стука копыт по дороге. Только шаги у двери заставили их разжать руки. Одновременно они повернулись к двери. На пороге стояла Мэри Блэйк со шляпой в руке, с раскрасневшимся от быстрой езды лицом. Она смотрела на них широко раскрытыми глазами.

— Что ж, Анджи, я вижу, ты только что приехала!

— Да… Да… Я только что вернулась домой. Я…

— Тебе не мешает вытереть мыло с подбородка, — ехидно заметила Мэри. — Или ты собираешься побриться?

— О! — выдохнула Анджи и бросилась к зеркалу.

Юта усмехнулся.

— Привет, Мэри. Не ожидал, что ты заедешь.

— Тем не менее я здесь, — сухо отозвалась Мэри. — И если ты не поторопишься, тебя ожидает еще один сюрприз, но гораздо менее приятный: минут через двадцать здесь появится Ринк Виттер.

Глава 14

— Ринк едет сюда?

— Да, но Неверс, я думаю, будет здесь еще раньше. Ринк свернул с дороги, чтобы осмотреть окрестности. С ним Вардлоу и Лад Фуллер.

Юта взял шляпу.

— Вы оставайтесь здесь. Я справлюсь сам.

Отвязав жеребца, Блайн повел его к дому. Он дал жеребцу воды, но немного. Заметив вдали клубы пыли, Юта вскочил в седло и поехал к броду. Переправившись на тот берег, оставил коня в роще.

Юта видел, как всадники миновали излучину реки и теперь мчались прямо в его сторону. Он сидел на камне и курил, наблюдая за их приближением. Когда те оказались на расстоянии трехсот ярдов, он встал на одно колено и поднял винтовку. Уперев ее о камень, он прицелился в Неверса. У него не было намерения убивать: Юта целился Неверсу в ухо. Раздался выстрел, Неверс дернулся и схватился рукой за голову. Блайн услышал крик и заметил темную струйку, стекающую по лицу и шее его врага. В то же мгновение засвистели пули. Один из преследователей бросился на землю, и Юта прострелил ему ногу. Следующим выстрелом он убил лошадь Неверса — повалившись на бок, она придавила всадника. Блайн выстрелил еще раз. Пыль засыпала Неверсу Глаза.

— Хочешь отправиться на тот свет, Неверс? — закричал Блайн. — Впутываешь других в свои грязные дела? Что, пыль в глаза попала?

Он выстрелил еще раз, подняв фонтан пыли у самого лица Неверса. Выждав немного, он крикнул:

— Если останетесь на месте, с вами ничего не случится! Один пусть подойдет к раненому и положит его на седло… Идите, я не стреляю.

Ковбои вышли из укрытия, подняли раненого и снова скрылись. Юта не стрелял. Он услышал, как Неверс злобно кричал своим людям:

— Чего вы ждете, идиоты?! Убейте его!

Юта засмеялся.

— Хоть бы раз, Неверс, ты пришел за мной один, без своих людей. — Он снова выстрелил, целясь в землю рядом с Неверсом. — Я буду убивать без предупреждения каждого, кто появится на этом берегу реки! — Юта всматривался в даль, чтобы не пропустить приближения второго отряда. Он знал, что никто из приехавших с Неверсом не рискнет переправляться через реку. В конце концов, Неверс специально нанимал людей для того, чтобы убивать… Вряд ли им приятно смотреть на своего босса, напуганного и придавленного к земле — а Неверс был перепуган не на шутку.

Без посторонней помощи ему было не выкарабкаться из-под мертвой лошади, и Блайн мог пристрелить Неверса в любой момент.

— Из-за тебя погиб Тим, — сказал Юта. — По твоему приказу стреляли в Кокера. И ты нанял людей убить меня. Ты был одним из тех, кто пытался повесить Джоя Нела… Поэтому я имею полное право тебя изрешетить.

Неверс не отвечал. Он видел, что Блайн пока не собирается его убивать. И хотя Неверс здорово сдрейфил, он знал, что скоро здесь будет Ринк Виттер со своими парнями. Они услышат выстрелы и поймут, что к чему. Блайн выстрелил еще раз, затем отполз к кустам и бросился к своему жеребцу. Он сделал круг по песку, затем направил коня к реке. Перейдя ее, Юта поспешил к тропе, чтобы преградить путь Виттеру.

Он спускался с горы, когда до него донеслись крики. Всего в двухстах ярдах от холма появилась дюжина всадников. Блайн сразу понял, что это Ли Фокс и его люди.

Юта повернул коня и спустился к дороге, откуда должен был показаться Виттер. Появление Фокса, и его людей явилось для Юты полной неожиданностью.

На дороге Юта увидел мчащийся во весь опор маленький отряд. Всадники неслись прямо на него и не собирались сворачивать. Намотав на руку поводья, Блайн выхватил револьвер и выстрелил. Один из ковбоев вскрикнул и упал на землю. Лошади захрапели, шарахнулись в сторону, и все заволокло облаком пыли. Наконец из пыльной завесы вырвался всадник, и Блайн рассмотрел искаженное лицо Ринка Виттера. Резким движением Юта направил на него револьвер, но Виттер был уже слишком близко. Тыльной стороной ладони Блайн ударил Ринка по лицу. Отряд промчался к реке.

Внезапно за спиной Блайна раздался выстрел, и он ощутил сильную боль в боку. На какое-то время у него перехватило дыхание. Каждый вдох отдавался болью. Юта обернулся: на дороге никого не было.

Жеребец бежал резво, как будто только что вышел из конюшни. Блайн миновал холмы, пересек высохший ручей и поехал на северо-запад по направлению к «Сорок шестому». До него оставалось около десяти миль. Блайн ехал, петляя и используя всевозможные способы, чтобы замести следы.

Он вынужден был остановиться, чтобы перевязать рану, которая оказалась довольно тяжелой. Юта потерял много крови: все седло было пропитано ею. Повернув на запад, он поехал прямо к дому.

Блайн размышлял: «Они знают, что я ранен, и будут охотиться за мной, как волки за раненым оленем». Он собирался опередить Виттера, разоружить остальных и вышвырнуть их с «Сорок шестого», но появление Ли Фокса разрушило его планы. Юта Блайн оказался в невыигрышном положении и чуть было не попал в западню.

Он повел жеребца в поводу, чтобы тот немного отдохнул, и проверил все оружие. В горле у него пересохло, горизонт раздваивался и качался перед глазами. Солнце жгло нестерпимо. Утешала единственная мысль: ранчо должно быть уже близко.

Юта знал, что сейчас за ним гонятся… У Ринка Виттера с ним личные счеты: Виттера он ударил, а Неверов напугал до смерти. Они гонятся за ним, чтобы убить. Он посмотрел вниз и увидел — ранчо совсем близко. Оно казалось необитаемым. «Та ли это дорога, или глаза обманывают меня?» — мелькнула мысль. Он свернул и поехал по лесной тропинке, полусогнувшись в седле и опершись рукой на холку коня. Последняя остановка? Нет, все-таки необходимо поесть, чтобы ехать дальше… Он думал взять немного еды у Анджи, но его преследователи появились слишком быстро.

Анджи… Какие у нее чудесные глаза — темные и влажные! Какие нежные и теплые губы! Он никогда прежде не целовал девушку с такими нежными губами… Юта мысленно представил, как обнимает ее за талию. Он поднял голову и, обнаружив, что жеребец ступает по двору ранчо, соскользнул с седла. Юта не заметил, сколько он ехал: десять минут? полчаса? час? Блайн подумал, что они не ожидают его возвращения на ранчо — им просто не придет в голову подобная мысль.

Внезапно дверь дома отворилась, и на пороге показался человек. Юта остановился и, прищурившись, узнал Лада Фуллера.

— Кто это? — прозвучал голос Лада. — Похоже, я не ошибся! Я не поехал с Неверсом — будто чувствовал, что ты придешь сюда! Я знал, что ты ранен! И ты явился прямо ко мне! Я убью тебя, Юта Блайн!

Сквозь застилающий глаза туман Юта старался рассмотреть его. Он понял, что этот человек — Лад Фуллер и его нужно убить. Блайн напрягся. Лад продолжал что-то кричать. Юта стоял, пошатываясь, в упор глядя на Фуллера, который держал в руках револьвер. «Ну и дурак же он», — подумал Юта, но пока ничего не предпринимал. Он не хотел рисковать.

У Блайна подкашивались ноги и кружилась голова от сладковатого запаха крови, которой была пропитана одежда. Он всмотрелся в стоящего перед ним человека и произнес:

— Ты дурак, Лад! Тебе нужно было ехать туда, куда я Тебе приказал.

Голос его прозвучал чересчур громко, и это напугало Фуллера.Он побледнел, глаза его неестественно расширились. Лад поднял свой револьвер, палец на спусковом крючке побелел от напряжения…

Никто никогда не видел Блайна испуганным. Он слишком много лет не расставался с оружием, и сейчас сработала многолетняя привычка. Она оказалась сильнее всего остального.

Пуля Фуллера взрыла землю в двух метрах от ног Блайна. Юта выстрелил дважды. Обе пули попали противнику в грудь — первая пробила сердце, вторая — легкое. Покачиваясь, Блайн заполнил пустые гнезда в барабане револьвера.

Он даже не взглянул на Фуллера. В глубине души Юта всегда помнил жестокие слова, которые произнес Лад, когда предавал Джоя Нела медленной смерти. Сам-то он умер быстро.

Блайн вошел в дом. На полу в кладовой он нашел сшитый из рогожи мешок, наполнил его съестными припасами, затем осмотрел шкаф и прихватил с собой найденные там патроны.

Он вышел из дома и, обогнув на почтительном расстоянии тело Фуллера, направился к коралю. Большой черный конь подошел к нему и тихонько заржал. Юта погладил бархатистую морду животного, и конь легонько толкнул его носом в плечо. Он взнуздал жеребца и вывел его наружу. Потом расседлал, куском старого одеяла тщательно вытер своего мышастого и завел его в кораль.

Когда вороной был оседлан, а мешок с провизией и патронами приторочен к седлу, Юта промыл себе рану. Не сводя глаз с дороги, он снял старую повязку и наложил новую. Блайн не очень волновался по поводу своего ранения, которое было не из легких, но он знал людей, которые выживали с ранами и потяжелее. Никому не ведомо, сколько может вынести человек, если у него есть желание жить.

По крайней мере, он мог двигаться — а это уже кое-что. Сев верхом на вороного, Юта выехал за ворота и направился на север. На всякий случай он привязал себя к седлу, чтобы крепче держаться на лошади.

Примерно в трех милях от дома он перешел вброд реку. Два пика остались по левую руку, а один — по правую. Остальные маячили на горизонте. Ему показалось, что впереди есть проход, он направил туда вороного: На какое-то время Юта потерял сознание, а когда вновь открыл глаза, конь бежал так же резво, как и раньше.

— Отлично, дружок, — похвалил он коня. — Ты просто клад, старина!

Конь повел ухом, как будто понял обращенные к нему слова.

Солнце садилось, наступали сумерки. В неверном свете заходящего солнца впадины между холмами казались совсем черными, над землей расстилалась серая пелена. Самые высокие пики были будто позолоченные.

Вокруг царила тишина. Прохладный ветерок приятно овевал разгоряченное лицо. Он умылся. Голова была тяжелая, и боль в боку усилилась. Дневные краски тускнели под бархатным покровом ночи. На небе зажглись звезды— такие большие и яркие, что казались лампами, подвешенными всего в нескольких ярдах от земли. Справа возвышалась большая черная скала. Юта вспомнил, что когда-то они с Джоем Нелом проезжали мимо. Это была скала Мертвеца.

Мертвец… Он сам, возможно, скоро станет мертвецом. И на ранчо он оставил мертвеца.

Мертвецы… Ринк Виттер, Неверс, Ли Фокс и он сам — все они мертвы. Люди, верящие только в силу и револьвер… Раскачиваясь в седле, как пьяный, Блайн размышлял, в его воспаленном сознании всплывали имена: «Ринк, Неверс, Фокс… Ринк… Неверс… Фокс… все те, кто умрет, кто скоро умрет… РИНК… Неверс… Фокс…»

Последний луч света погас, тьма поглотила все. Вороной ровно и резво бежал по ночной дороге.

Глава 15

Бен Оттон сидел в конторе и мрачно глядел перед собой. Банк закрылся час назад, но он все еще не уходил. Он был голоден и зол. Новости повергли его в уныние. Пэджин все еще находился в городе, чтобы передать Блайну завещание. Лично.

Двадцать написанных от руки объявлений уже сорвали со стен по приказу Неверов, но это ничего не меняло — новость распространилась по долине с неимоверной быстротой. Форбес вместе с наборщиком забаррикадировался в редакции.

Мэри Блэйк вернулась в город и рассказала о перестрелке у брода. Ринк Виттер ходил с повязкой на лице, прикрывающей сломанный нос — память о крепком кулаке Юты Блайна. Это обстоятельство наглядно демонстрировало, что Блайн жив и успокаиваться еще рано. Охотники не добились успеха. Да, след привел их к «Сорок шестому», но вместо Юты они нашли на ранчо тело Лада Фуллера.

Клел Миллер… Лад Фуллер… Том Келси… Тим… И еще многие другие. Сколько их? И конца этому не видно.

В то утро Неверс и Фокс явились в банк и предъявили Оттону ультиматум — он и, так слишком долго держит нейтралитет, и пора положить этому конец: либо он принимает их сторону, либо он становится их врагом.

Доля Оттону предлагалась весьма крупная — более трехсот тысяч акров на богатом травой и водой ранчо и множество скота. Над этим стоило задуматься. Неверс и Фокс надеялись, что, если удача им улыбнется, они завладеют двумя самыми большими ранчо в округе и станут богатыми людьми. Двое из претендентов на эту землю были мертвы. Оставшиеся надеялись на Оттона: если он войдет в долю, их будет трое. В таком случае он мог рассчитывать на сто тысяч акров — это в четыре раза больше того, что у него есть! Помешать им мог только один человек… Если убить Блайна, препятствий больше не будет. Наследников у него нет, и закон будет в данном случае бессилен. Мэри Блэйк можно пообещать все что угодно, а потом незаметно избавиться от нее, не заплатив ничего или дав мизерную сумму, в которой она к тому времени наверняка будет нуждаться. Он знал, что у нее в банке нет и трехсот долларов. Оставался Форбес… Да, он, пожалуй, может попытаться что-то сделать, но когда уже не будет Блайна, Ринку Виттеру не составит особого труда убрать Форбеса с дороги. И тогда кусок будет готов к дележу — большой сочный кусок…

Бен Оттон нервно потер подбородок, понимая, что должен принять очень ответственное решение и что, дав согласие, он не сможет пойти на попятную. Он втайне побаивался Ли Факса. Этот дикий и опасный человек внушал ему почти мистический страх. «Но любой человек смертен, — думал Бен. — Почему бы ему не умереть невзначай, да и Неверсу тоже?».

Он резко выпрямился: «Что ж, это мысль!» И нервно облизнул пересохшие губы, представив, что, если Неверс и Фокс будут мертвы, он один получит все! «Каким же образом они могут умереть? Конечно, в стычке с Блайном. Чего уж проще… У Блайна с ними свои счеты, скорее всего он сам выйдет на них. Блайн убил Фуллера, хотя сам был тяжело ранен. Но вдруг он не справится с ними? — Оттон вспомнил холодные, безжалостные глаза Ринка Виттера. — За деньги… За большие деньги… Эти парни не знают, что такое сострадание».

Бен Оттон встал и принялся расхаживать по комнате, стараясь привести в порядок свои мысли. «Остается Рип Кокер, но он скорее всего не выживет. Да, теперь самое время вступить в игру, но очень осторожно, Бен, — сказал он себе, — будь предельно осторожен!»

Проходя в очередной раз мимо двери, он вдруг вспомнил мимолетный взгляд, но такой, что он не мог его забыть. Ему навсегда врезался в память взгляд холодных зеленых глаз Юты Блайна. Бен почувствовал неукротимую волю этого человека, видел его мужество. Он вспомнил, как Рип Кокер, несмотря на тяжелую рану, продолжал отстреливаться под градом пуль и с поразительным упорством цеплялся за жизнь.

Что особенного было в этих людях, что заставляло их никогда не отступать? Да, Кокер опасен, но самым худшим для Бена было появление человека по имени Юта Блайн.

Когда он взялся за ручку двери, в темноте ему померещились суровые зеленые глаза, и он вздрогнул от страха. Ему показалось, что он наступил на собственную могилу.

Поборов страх, он вышел на пустую вечернюю улицу. Свет из окон салуна образовал прямоугольники на темном тротуаре. Он взглянул на здание редакции, где Форбес забаррикадировался вместе с наборщиком и ждал новостей. Форбеса нельзя сбрасывать со счетов. О чем он напишет в следующий раз? Решительность этого человека, выпустившего листок, столь взбесивший Фокса и Неверов, вызвала у Бена восхищение.

Оттон покачал головой и толкнул дверь салуна. Какой-то человек стоял у стойки. Он обернулся, и Бен узнал Хинкельшана, владельца местного магазина. Когда Оттон подошел к стойке, Хинк спросил:

— Бен, что ты обо всем этом думаешь? Как все обернется? Не могу понять, кто из них прав во всей этой истории.

— Да, — отозвался Оттон. — Я и сам думал об этом. — Он заказал виски. — Я знаю Неверса очень давно. У нас с ним всегда были нормальные отношения.

— Это верно, — неохотно согласился Хинк.

— Он всегда платил по счетам. Думаю, что очень обидно видеть, как появляется человек со стороны… Приходит откуда ни возьмись и захватывает самое богатое ранчо. Хотя, — прибавил он, — Блайн, может быть, и прав, если только он и этот приезжий — не сообщники. Ринк убил Нела, и кто его может наказать за это?

— Он работает на Неверса, — предположил Хинк.

— Верно, — подтвердил банкир. — Но никогда не знаешь, чего ждать от таких людей. Пообещаешь им деньги, и… Иногда я удивлялся их упорству в охоте на Блайна. Странно, что один человек может доставлять столько хлопот.

Они поговорили еще немного, потом Бен ушел. Выйдя на улицу, он остановился. «Итак, начало положено. Есть ли еще время повернуть назад?» — думал он, но в глубине души уже понимал, что обратной дороги нет. Его время вышло…

Анджи ворочалась с боку на бок, глядя в темноту широко открытыми глазами. То и дело в ее воображении возникали картины… Где-то далеко ее возлюбленный едет по ночной дороге, истекая кровью. Один…

«Возлюбленный? Да».

Вглядываясь в темноту, она повторяла себе это много раз. Он останется ее возлюбленным, что бы с ним ни случилось — он может умереть в горах, его могут убить на жаркой пыльной улице, он может найти себе другую женщину… Это ничего не изменит. Для нее Юта навсегда останется самым дорогим и единственным. Она осознала это давно — когда они впервые беседовали под сикоморами.

Анджи поняла, что не сможет уснуть, встала, зажгла свет и надела тапочки. Она развела огонь в плите и сварила кофе. «Где он сейчас?» — мучилась она. Где, по каким дорогам скитается человек, которого она любит? Новости в стране скотоводов распространяются быстро, и девушка знала столько же, сколько и все. Она знала об убийстве Лада Фуллера, о том, как Блайн, отстреливаясь, прорвался сквозь толпу преследователей, возглавляемую Ринком Виттером. Она знала о сломанном носе Виттера и о том, как взбешенный Ринк описывал будущую смерть Блайна, когда они его наконец настигнут. Анджи также слышала, что Юта ранен. Они выследили его по кровавому следу на дороге; но ему удалось ускользнуть. Знай она, где он сейчас, она бы немедленно отправилась к нему. Но потом Анджи подумала, что ей лучше оставаться дома: ведь Юта может прийти в любой момент…

Анджи пообещала себе, что утром она побывает на «Сорок шестом» и приведет оттуда мышастого жеребца. Она будет заботиться об этом красивом, сильном животном, пока Блайн не явится за ним.

Наконец она уснула. Ночью разразилась гроза. Казалось, гром гремел прямо над головой и отдавался эхом в каньонах и ущельях.

Весь следующий день Анджи провела в трудах. Она подмела пол, вытерла пыль, перемыла посуду, которая и без того была чистой, — словом, вылизала весь дом от пола до чердака. Она собиралась сесть за шитье, но мысли не давали ей покоя, а именно их она хотела избежать.

Она приготовила обед, сварила кофе и поставила еду там, где Юта сможет ее легко найти, когда придет. И потушила огонь. После этого Анджи оседлала свою лошадь и отправилась на «Сорок шестое» за жеребцом. Она оставила на столе коротенькую записку, указав в ней Лишь что где лежит.

Дождь лил как из ведра. До «Сорок шестого» оставалось совсем немного, но дорогу размыло, лошадь скользила по грязи, и Анджи пришлось спешиться и вести ее в поводу. Вода стекала с полей шляпы. Шкура лошади намокла и потемнела. С каждого холма Анджи внимательно осматривала окрестности. Низкие серые облака закрыли вершины гор плотной густой пеленой. Везде было мокро и скользко — ей приходилось выбирать наиболее безопасный путь. Подъехав к «Сорок шестому», она удивилась и испугалась, увидев во дворе оседланную лошадь. Анджи остановилась. Человек в непромокаемом плаще вышел из конюшни, взял лошадь за повод и завел ее внутрь. На таком расстоянии она не могла различить черты лица и понять, кто это. Ее сердце учащенно забилось… Мгновение она колебалась. Никто не знал об их отношениях с Блайном и о ее намерении взять его коня к себе.

Оставаясь под прикрытием леса, Анджи смотрела в сторону конюшни, гадая, кто оттуда появится. Судя по всему, человек должен был вот-вот выйти и пойти к дому. Она представляла себе очень отчетливо, как он расседлывает и растирает лошадь. «Теперь уже скоро, совсем скоро…» — думала она.

Она встала под огромное старое дерево, которое хоть чуть-чуть защищало ее от ливня. Сверкнула молния, раскаты грома отдались эхом в каньонах где-то за Белой скалой.

Она смотрела на конюшни, вдыхая запах леса и ощущая удары капель по полям шляпы и по плечам.

Некоторое время ничего не было видно. Но вот она заметила, как из конюшни вышел человек и направился к дому, стараясь не оставлять следов. Анджи не могла понять, кто это, но было ясно одно: это не Юта — раненый человек не мог двигаться так быстро и уверенно.

Мышастый стоял вместе с другими лошадьми в корале, опустив голову, время от времени отряхиваясь от дождя и поводя ушами. Анджи понимала, что ей надо остаться незамеченной и как можно тише вывести коня из кораля и забрать его с собой. Анджи надеялась, что Блайн придет к ней. Ей хотелось, чтобы к его приходу жеребец был уже у нее.

Человек внимательно осматривал окрестности. Анджи подъехала к коралю, стараясь держаться под прикрытием деревьев.

Оставив кобылу, девушка скользнула в тень брошенного фургона, затем подобралась к задней стене конюшни. Заглянув в окошко, она увидела высокую серую лошадь, но не смогла вспомнить, чья она.

Ворота кораля находились прямо напротив дома. Было бессмысленно и опасно пытаться забрать жеребца у всех на виду. «Если бы убрать ограду!» — подумала Анджи. Прутья ограды были связаны крепкими, как железо, полосками сыромятной кожи. Она порылась в кармане в поисках ножа, потом ласково окликнула жеребца. Мышастый поднял голову и навострил уши. Затем он с любопытством посмотрел на нее; Анджи ласково заговорила с ним, и жеребец подошел поближе. Когда она протянула руку, он пугливо покосился. Она видела, как Блайн кормил его хлебом, и припасла кусок, надеясь с помощью этого лакомства подружиться с животным. Она достала хлеб и дала ему. Жеребец жадно съел предложенное угощение и отпрянул назад. Она ласково погладила его по мокрой шее и собралась уже перерезать сыромятные ремни…

— На вашем месте я бы не стал этого делать, — послышался вкрадчивый голос прямо за ее спиной. Она резко повернулась, удивлённая и испуганная. Перед ней с револьвером в руках стоял Ли Фокс. Когда он узнал Анджи, безумные глаза вспыхнули любопытством.

Глава 16

Вороной тяжело трусил по дороге. Всадник, сгорбившись, сидел в седле, поводья свободно лежали на шее коня. Домой вороного вел только инстинкт, рука человека не направляла его бег. С каждой милей вороной бежал все быстрее. Память не подвела коня: это действительно была дорога домой — узенькая тропинка на дне каньона между скалами на севере и рекой на юге…

Юта Блайн открыл глаза. Тело его занемело, и болел бок. Он выпрямился в седле и огляделся. Блеснула молния. Он понял, почему вороной остановился: справа был глубокий овраг, где ревел бурный поток, слева — неприступная стена с очень крутым склоном. Прямо на тропе лежал огромный валун, около которого валялись обломки скал — судя по всему, следствие недавнего оползня.

… Кровь у Юты в висках тяжело пульсировала, руки занемели, а ремень из сыромятной кожи, которым он привязал себя к седлу, больно врезался в тело. С трудом развязав узлы, Юта высвободил руки и, взяв поводья, направил коня вперед. Узкое пространство между валунами беспокоило коня, он осторожно щупал копытом землю, затем снова подавался назад. «Что же, старик, попробуем с другой стороны», — подумал Блайн.

Внезапно за спиной раздался страшный грохот, испуганное животное шарахнулось в сторону, и Юта соскользнул с седла. Почти инстинктивно он успел вытащить ногу из стремени и тяжело упал на тропу. Оглушительный грохот больно отдавался в ушах, вокруг него падали камни, поднимая фонтаны грязи. Юта попытался встать, но один из камней угодил ему в голову, и он снова рухнул. Ему показалось, что началось землетрясение, — грохот падающих камней сливался с ревом ветра, и шум стоял невообразимый. Вороной тревожно переступал с ноги на ногу. После очередного раската грома он встал на дыбы и с испуганным хриплым ржанием бросился прочь. Раненый неподвижно лежал на дороге, почти скрытый под слоем грязи.

Когда дождь смыл с него грязь, он перевернулся, затем встал на колени, почти теряя сознание от боли в боку. Голова нестерпимо болела. Шатаясь, он перебрался через завал. Вороного и след простыл; Юта пошел по тропе, падая и вновь поднимаясь; после очередного падения он не смог подняться и пополз. Добравшись до трех огромных сросшихся сосен, он вытянулся на ковре из прошлогодней хвои, полуживой от потери крови и усталости.

Утром слабый и болезненный желтый свет разлился за низкими серыми облаками. Мокрые черные сосны защищали лежащего человека от дождя своими широкими вершинами. Ветер раскачивал их, и время от времени на землю падали крупные капли. Юта Блайн открыл глаза и сел. Рана кровоточила, в голове шумело, волосы были перепачканы грязью. Юта осторожно ощупал рану на голове, ссадина от довольно сильного удара камнем еще не подсохла. К счастью, револьверы оказались на месте.

Оттолкнувшись от ствола дерева, Блайн попытался пройти дальше. Ему это удалось. Он направился к реке, что текла неподалеку. Дождь прекратился. Юта нашел поваленное дерево и, ободрав кору с сухой стороны ствола, смастерил из нее подобие кастрюли. Вокруг было много сухостоя; через несколько минут костер уже потрескивал. Юта снял с шеи платок и просушил его над огнем. Затем вытащил из правой кобуры револьвер, тщательно вычистил его и обтер каждый патрон. К тому времени вода уже закипела. Сняв промокшую насквозь повязку, он внимательно обследовал рану: пуля прошла прямо над бедренной костью, повредив только мягкие ткани. Блайн знал, что потерял много крови. Он нашел два растения, которые, как ему было известно, индейцы применяли для лечения воспалившихся ран, измельчил листья и присыпал рану, предварительно промыв ее; наложив повязку, он почувствовал себя значительно лучше.

Юта лег на спину и постарался полностью расслабиться. Над ним было небо, покрытое тучами. Спустя некоторое время он встал и затушил костер, вычистил второй револьвер, также тщательно протерев каждую пулю. Он не знал, сколько уже прошел, но было ясно, что это место никоим образом не может служить надежным убежищем: если вороной вернется на ранчо, то Блайна сразу бросятся искать.

Не стоило и помышлять о том, чтобы выбраться из каньона, — он был слишком слаб для этого. Юта продвигался очень медленно, останавливался передохнуть через каждые пятьдесят ярдов и снова шел, постоянно оглядываясь в поисках какой-нибудь пещеры, которую можно было бы использовать в качестве временного убежища. Добравшись до склона, покрытого зарослями кустарника, он вскарабкался наверх и продолжал идти, все дальше удаляясь от тропы. Подъем дался ему с трудом, но он, несмотря ни на что, взбирался все выше.

Внезапно Блайн остановился. Прямо перед собой он увидел бревенчатую хижину, рядом с которой стоял кораль, по-видимому, очень старый. Со скал низвергался бурный поток. Блайн заметил своего коня, который как ни в чем не бывало щипал траву. Юта вышел из-за деревьев и направился к дому, настороженно оглядываясь по сторонам.

Приблизившись к дому, он не обнаружил никаких признаков присутствия хозяев. Кругом не было ни души. Вороной поднял голову и, приветственно заржав, потянулся к нему. Юта снял с коня седло и уздечку, взял его за гриву и завел в кораль. После этого он подошел к хижине, отодвинул щеколду и зашел внутрь. Все предметы покрывал толстый слой пыли. В хижине было несколько коек, расположенных одна над другой, две длинные скамейки, стол и стул. В очаге лежали дрова, на полке стояло несколько кастрюль и чайников. Блайн снова вышел и сел на пороге с винтовкой в руках. Вернись вороной на ранчо, думал Юта, положение было бы крайне опасным, но, поскольку конь прибежал сюда, его вряд ли найдут: после ночного дождя наверняка не осталось никаких следов. Очевидно, в эту хижину никто не заглядывал последние несколько лет, и вряд ли кто-нибудь из его преследователей знает про этот заброшенный дом. О нем знал лишь Нел, но он мертв…

Отдохнув, Юта взял стоявший в углу веник и подмел пол, потом развел в очаге огонь и сварил кофе. Запасов у него было достаточно, и сейчас он нормально поел — впервые за много часов. После еды Блайн ненадолго прилег, затем вышел наружу и внимательно осмотрелся. Примерно в полумиле он обнаружил еще одну хижину, рядом с которой тоже был кораль. Эта хижина понравилась ему больше: она находилась дальше от ревущего потока и казалась более удобной. Подозвав вороного, он взял его за гриву и завел в кораль возле второй хижины, затем перетащил вещи на новое место и уничтожил все следы своего пребывания в первом домике. Силы его уже были на исходе, и, завернувшись в одеяла, он крепко уснул.

Юта проснулся ночью, снова шел дождь. Рядом с домом находилась старая конюшня. Он вышел во двор и завел вороного в стойло, не забыв бросить ему охапку травы. Затем Блайн сварил себе кофе и снова лег.

Проснулся он утром. Мерно стучал дождь, крыша сильно протекала, однако около очага было сухо. Юта пододвинул скамейку к очагу и приготовил завтрак.

Чувствовал он себя отдохнувшим, но надеяться на быстрое выздоровление не стоило. Рана выглядела неважно, хотя больше не кровоточила. О том, чтобы двигаться дальше, не могло быть и речи. Блайн очень ослаб. Он перевязал рану, сел у огня и задумался… Его успокаивало, что у него остался запас еды. Блайн понимал, что не может чувствовать себя в безопасности, пока Ринк Виттер жив и идет по его следу. В хижине можно было бы выдержать осаду. Но если они окружат его и подожгут дом? Он окажется в ловушке. Тогда ему конец…

Два дня он отдыхал, на третий оседлал вороного и вывел его из кораля. Инстинкт подсказал Юте, что пора уходить, и он направил коня к узкому проходу между скалами. Там он спешился и принялся упаковывать вещи. Едва успев свернуть одеяла, он услышал топот копыт. Потом донеслись голоса…

— Слушай, ты рехнулся, — говорил Неверс. — Наверху его нет.

— Отлично, — Юта узнал Вардлоу, — тогда ты нам скажешь, где он, по-твоему, есть.

— Начальник, — произнес другой голос, незнакомый, — здесь кто-то был — я вижу следы.

— Тогда это он! Смотрите в оба!

Юта Блайн выскочил из укрытия.

— Конечно, я здесь! — крикнул он и выстрелил. Один из всадников упал. Неверс спрыгнул с коня и тоже выстрелил, но промахнулся. Тем временем Юта отправил на тот свет еще одного.

— Иди сюда, Вардлоу! — крикнул Блайн. Пуля ударила в дерево рядом с ним. — Я здесь, и тысяча долларов тоже! Иди сюда и возьми их, если сможешь!

Вардлоу пришпорил коня и понесся на Юту, тот, не двигаясь с места, трижды выстрелил. Все три пули попали Вардлоу в голову. Блайн схватил винтовку, вскочил в седло и помчался. Сделав круг, он вернулся и, оказавшись выше того места, где произошла перестрелка, посмотрел вниз. Из-за кустов вышли чудом уцелевшие Неверс и еще кто-то из его отряда. Блайн, упершись коленом в плоский камень, прицелился в Неверса. У него не было намерения убивать — он хотел, чтобы Неверс в полной мере испытал свое поражение. Первая пуля обожгла Неверсу спину, вторая задела плечо, а после третьего выстрела он подпрыгнул и рухнул навзничь. Один из тех, кто был с Неверсом, схватился за живот и упал, остальные бросились бежать. Блайн стрелял им вслед, одна из пуль расщепила у кого-то из убегавших приклад винтовки. Краем глаза он увидел, что Неверс пытается встать. Юта выстрелил — пуля ударила в землю в футе от головы Неверса.

— Оставайся на месте, черт тебя возьми! Лежи там и наслаждайся грязью, желтопузая ящерица!

Из куста раздался выстрел. Юта трижды выстрелил в ответ и услышал звук тяжело упавшего тела. Он вскочил в седло и отправился на ранчо.

Юта ехал быстрой рысью, время от времени спешиваясь и отыскивая следы коров, ведущие к скале Мертвеца. Он проехал холмы Твин-Батез и спустился в каньон прямо перед выступом, с которого можно было разглядеть домик Анджи.

Там ли она? Впервые за много дней он улыбнулся. «Это было бы здорово, — сказал он вороному, — увидеть ее снова».

Конь начал медленно спускаться вниз по тропе и наконец остановился под сикоморами. В хижине была полная тишина.

Блайн спешился, взяв по револьверу в каждую руку, осторожно приблизился к дому и открыл дверь. Комната была пуста. Он потрогал плиту. На ней явно не готовили уже сутки, может быть, двое. На столе стояло несколько блюд, но это только доказывало, что Анджи уехала внезапно, вчера или даже позавчера.

Его сердце забилось от беспокойства — винтовка Анджи исчезла, револьвера тоже на месте не было. Он посмотрел на календарь. На нем стояло пятое число, хотя было уже шестое. Она отсутствовала только одну ночь.

Юта Блайн вышел из дома и посмотрел на дорогу. За холмами находился Ред-Крик, на северо-западе — «Сорок шестое». Какой путь ему выбрать?

Глава 17

Анджи холодно смотрела на Фокса. Этот человек может быть опасен.

Она много слышала о Фоксе. Девушка знала, что его отец был работящий и богобоязненный человек, пришедший в эти края одним из первых. Мать же слыла умной и властной женщиной, всегда стоящей на страже интересов своей семьи. Что-то от этих качеств несомненно должно было передаться и Фоксу.

— Я хочу забрать этого жеребца, — сказала она тихо. — Он принадлежит Юте Блайну.

— Поэтому я здесь, — ответил Фокс, окинув ее своим странным взглядом. — Он вернется за лошадью.

— Сомневаюсь. Если бы я думала, что он вернется за жеребцом, я не стала бы его забирать. Я возьму коня к себе и буду за ним ухаживать. Такое замечательное животное нельзя бросать на произвол судьбы.

Фокс кивнул и неожиданно спросил:

— Вы что, родственники? Кем тебе приходится Блайн?

Он хотел вызвать ее на откровенность. Девушка посмотрела прямо в Глаза Фоксу и честно ответила:

— Я люблю его. Не знаю, любит ли он меня — у нас не было времени поговорить об этом, — но я люблю его так, как ваша мать, должно быть, любила вашего отца. Я люблю его всем сердцем.

Что-то похожее на восхищение мелькнуло в глазах Фокса. Он неожиданно засмеялся.

— В таком случае он счастливый человек, Анджи, очень счастливый. Но проведи жеребца в ворота, зачем же портить ограду.

Все оказалось так просто! Что-то в ее ответе, может быть искренность, подкупило Фокса. Анджи обошла кораль и подозвала мышастого. Фокс надел на него седло и помог ей сесть. Потом подошел к своей лошади.

— Мне больше незачем здесь оставаться. Я поеду с тобой. Неверс и его банда — неподходящее окружение для порядочной женщины.

Они медленно ехали рядом. Неожиданно Фокс заговорил:

— Ты что-нибудь знаешь о моей матери? Я не видел женщины, которая лучше бы относилась к мужчине. Я был бы рад найти такую жену, как ты… Может быть, после смерти Блайна ты забудешь о нем.

— Он не умрет. Неверс и его люди не в силах покончить с ним.

— Может быть, и так. Но против него. ополчились все. Оттон тоже вступил в игру, и Юте от них не уйти. — Фокс пожал плечами. Сейчас он казался вполне нормальным. — Единственный шанс выжить — это бежать отсюда как можно дальше.

— Этого он никогда не сделает.

— Верно, не сделает.

Он проводил ее до переправы и повернул назад. «Скорее всего он направился в Ред-Крик, — подумала она, глядя ему вслед. — Поедет ли он прямо, или, сделав крут, вернется назад? Это вполне возможно. Нормальный или нет, но Ли Фокс — настоящий человек Запада, он всегда будет хорошо относиться к женщине. Он может убить ее отца, мужа или брата, но к ней он будет все равно относиться с уважением».

Переправившись через реку, Анджи направилась к своей хижине. Она нашла ее такой же, какой оставила — тихой и одинокой. Поставив лошадь в конюшню, Анджи вошла в дом. Там ничего не изменилось, но, подойдя к туалетному столику, она увидела записку и улыбнулась. В записке была только одна строчка: «Уехал на „Сорок шестое“. Оставайся здесь. Буду позже».

— Дай-ка взглянуть!

До этого она не чувствовала присутствия человека, вообще не слышала ни звука. Обернувшись, она увидела Ринка Виттера, протянувшего руку к записке.

Хотя Анджи слышала о нем множество историй, ей ни разу не доводилось видеть этого человека вблизи. Она смотрела в бледно-голубые, почти белые глаза на покрытом шрамами лице, на его белые зубы и жесткую загорелую кожу. Протянутая к ней рука была маленькая и узкая и могла бы показаться женской, если бы не грубая, покрытая темным загаром кожа.

Ринк Виттер, охотник за скальпами, гроза игроков и содержателей салунов, время от времени занимающийся кражей скота, человек вне закона — но чаще все-таки наемный убийца. Бесчувственная машина для истребления, не ведающая сострадания и милосердия. И чем ближе была опасность, тем спокойнее он становился — так о нем говорили.

Анджи поняла, что, если она не даст Ринку записку, он возьмет ее сам. Ей необходимо было выиграть время, чтобы обдумать происходящее. Без единого слова она протянула ему клочок бумаги. Ринк взял его, с минуту холодно разглядывал девушку и только потом прочел записку.

— Хорнер, — бросил он. обернувшись. — Ты останешься здесь. Предупреди остальных, чтобы отправлялись на «Сорок шестое». Юта Блайн был здесь, сейчас он поехал туда. Если они не сумеют справиться с ним или потеряют его след, пусть едут в Ред-Крик и сюда не возвращаются.

Ринк скомкал записку и бросил ее на пол.

— Свари нам кофе, — приказал он. Затем, забрав ее винтовку и револьвер, вышел из дома,

Анджи подошла к шкафу, достала молотый кофе и нехотя принялась его готовить. Занимаясь этим, она пыталась найти какой-нибудь выход. Она была беспомощна, но предаваться отчаянию не было смысла. «Юта должен быть осторожен. Он так опытен, что должен найти верный путь, — думала Анджи. Она верила в его здравый смысл. — Он приедет на „Сорок шестое“, не найдет жеребца и обнаружит мои следы».

Блайн был всего в двухстах ярдах, когда Анджи ехала с Ли Фоксом. Юта остановился под деревом неподалеку от ранчо и свернул сигарету. Он чувствовал себя намного лучше. Бок еще болел, но передвигаться уже можно было свободно. Несколько минут Юта внимательно смотрел на дом и наконец решил, что он пуст. Блайн уже собирался выйти из-за деревьев, как вдруг увидел следы маленьких ног: несомненно, здесь была Анджи. Некоторое время она стояла на том месте, где он сейчас, затем сделала крюк и обогнула конюшню. Юта осторожно подошел к задней стороне кораля и увидел следы ножа на кожаных полосках, скрепляющих жерди. Юта заметил и следы Фокса, но поначалу не понял, чьи они.

«Они вместе пошли к воротам… Ворота открыл мужчина… Жеребца вывели. — Он читал следы так же легко, как школьники читают книгу, видел не только то, что произошло, но и то, что руководило их действиями. Юта почти догадался об их мыслях, об их отношении друг к другу. — Девушка села верхом… Мужчина подошел к своей лошади… Высокий человек или человек с очень большими ногами. Не Виттер. Не Неверс…» Юта осмотрел следы лошади, на которую человек взобрался, и понял, что этим человеком был Фокс.

Они поехали по направлению к хижине Анджи. Видимо, они проехали по тропе чуть позже его. Скорее всего, он пропустил их потому, что ехал лесом. «Встреча с Ли Фоксом не страшна, по крайней мере сейчас. Вот Виттер и Неверс — это да. С Фоксом, несмотря на все его странности, можно договориться.

Бен Оттон его не беспокоил. Юта не подозревал, что тот вступил в игру и мог быть опасен.

Блайн был уверен, что бег с препятствиями кончился. Закон на его стороне. Стоит поехать в Ред-Крик, и если они хотят играть в открытую, пусть будет так…

Юта ехал медленно — берег силы коня. Солнце пекло, из-под копыт вороного поднимались клубы пыли. Юта тревожно прислушивался и внимательно осматривал дорогу. Но человек не в силах постоянно быть настороже. Веки становились все тяжелее, голова все ниже клонилась на грудь. Он попытался стряхнуть с себя сон, но безуспешно.

Свернув с дороги, спустился в ущелье и ехал по нему до тех пор, пока не увидел небольшую поляну, почти укрытую от солнца. Юта завел коня под деревья, снял сапоги и, вытянувшись на траве, мгновенно уснул.

Три человека из отряда Виттера приехали на «Сорок шестое» примерно через час после отъезда Блайна. К счастью для Юты, все трое устали, проголодались и не горели желанием немедленно отправиться в погоню. Только пообедав, они решили двигаться дальше.

— Слушайте, — сказал один из них, которого звали Тод. — Турлей останется здесь и подождет его: Блайн должен вернуться назад.

Турлей не возражал. Он завел в конюшню свою лошадь и сел у окна так, чтобы видеть дорогу.

«Теперь, — думал Тод, — все на своих постах. Ринк и Хорнер — в хижине Анджи, Турлей — на „Сорок шестом“ и на „Биг-Эн“ тоже свои люди — они перекрыли Блайну все возможные пути». Потеряв след Блайна в двух милях от «Сорок шестого», преследователи направились искать его в Ред-Крик; но там его еще не видели. Тод рассказал обо всем Бену Оттону.

Оттона устраивало такое положение дел. Он выбрал подходящий момент. Все складывалось отлично. Фуллер и Клел вышли из игры, и банкир был уверен, что Фокс и Неверс скоро распрощаются с жизнью.

— Отличная идея, — заметил Оттон, — оставить Турлея на «Сорок шестом». Если Блайн вернется туда, он немедленно будет убит. Выпей, Тод, — предложил Бен, — но не напивайся, все еще впереди.

Тод сунул золотой в карман и повернулся, чтобы уйти. Оттон, понизив голос почти до шепота, произнес:

— Если хочешь получить больше, не забывай, откуда идут деньги, Тод.

Тод не обернулся.

— Я не забывчив, мистер Оттон, — ответил он, — если дело касается денег. Я буду помнить. Так же, как и Пиблес. Он тоже хороший парень.

Банкир достал еще один золотой достоинством в десять долларов.

— Дай это ему и держи меня в курсе. — Он колебался, не зная, насколько откровенно можно говорить с Тодом. — Я хочу быть в курсе, — повторил он и прибавил: — Когда подобные дела подходят к концу, случается, не остается в живых тот, кто должен заплатить за работу.

Он вернулся в банк, не зная, верно ли поступил, приоткрыв свои карты. Тод, кажется, разумный малый и готов на него работать. Сорок долларов — сумма небольшая, но на исход дела повлиять может. Во всяком случае, это лучше, чем иметь дело с Ринком Виттером — каждый раз при встрече с ним у Бена начинало неприятно сосать под ложечкой.

… Блайн открыл глаза. Первое, что он увидел, была пара внушительного размера сапог; затем он перевел взгляд на лежащую рядом винтовку, подняв глаза, увидел широкое лицо Ортмана.

Великан удивленно усмехнулся.

— Да, приятель, — произнес он, — ты спишь так же, как дерешься.

— Откуда ты взялся? — спросил Юта и сел. Появление Ортмана удивило его — Блайн не вспоминал о нем, с тех пор как они расстались.

— Оглянись вокруг. — Ортман затоптал окурок. -Я смотрел на тебя, пока ты спал. Люди Неверса проезжали рядом около двух часов назад.

— Ты здесь уже два часа?

— Около трех. Решил дать тебе выспаться.

Блайн свернул сигарету. Закурив, он взглянул на гиганта.

— Ну как, Орт? С кем ты?

Ортман усмехнулся. Синяк под его левым глазом еще не сошел. -

— Ни с кем! Просто я подумал, что человек, который меня побил, — слишком хорош, чтобы умереть. Вот и решил помочь.

Юта удивленно уставился на него.

— Ты хочешь сказать, — произнес он недоверчиво, — что ты принимаешь мою сторону?

— Конечно. — Гигант зевнул и лег рядом, опершись на локоть и жуя стебелек. — Я никогда не желал тебе зла. Да, я мечтал о хорошей земле, и мне казалось, что получить кусок «Сорок шестого» будет легко. Многие рассуждали так же, хотя земля нужна не всем. Некоторым понадобилось свести с кем-то счеты, другие хотели подзаработать на этом… Мне говорили, что ты был наемным убийцей, и я решил, что с тебя проку не будет, но когда ты подрался со мной на кулаках и победил — что ж, я подумал, что ты — парень в моем вкусе.

Юта встал и попытался пригладить волосы. Затем надел шляпу и протянул руку.

— Ты самый большой из всех больших людей, которых я когда-либо встречал, — сказал он. — С тобой не страшно выступить против целой армии.

Ортман промолчал. Юта еще несколько минут раздумывал, затем сказал:

— Я принимаю твою помощь, но не хочу больше никого. впутывать в это дело. Слишком много людей — тоже плохо. Вдвоем мы можем справиться со всеми. А кого еще в этих краях можно считать порядочными людьми?

— Может быть, пятерых или шестерых. Это фермеры на востоке и ирландец-каменщик.

— Отлично, — сказал Блайн, докуривая сигарету. — Когда заваруха кончится, я позабочусь о том, чтобы у каждого из вас было по сто шестьдесят акров хорошей земли. Вы возьмете землю в аренду, будете работать, отдавая половину вашего урожая. Если по прошествии пяти лет вы еще будете возделывать эту землю, она станет вашей собственностью.

Ортман глубоко вздохнул:

— Это здорово, приятель! Это действительно здорово! Они возьмутся за это, я знаю. Я знаю каждого из них. — Он поднял свою винтовку. — Ну что же, Юта, куда мы теперь направимся?

— Сейчас — в Ред-Крик. Прежде всего мы поедем туда.

Глава 18

Ред-Крик разомлел от жары, но, несмотря на сонное состояние, его обитатели оставались настороже. Ралстона Форбеса оставили в покое. На улицах было тихо, но каждый понимал, что это — затишье перед бурей. Многие жители прибыли сюда из Техаса или Нью-Мексико. Они еще помнили времена, когда то и дело вспыхивали войны и отряды вооруженных людей рыскали по стране.

Появление Тода и Пиблеса заметили все — они оба были хорошо известны в округе. Тод когда-то бежал из тюрьмы в Сороне. Пиблеса все знали как наемного убийцу, который больше привык стрелять, чем задавать вопросы. Они были сильными и грубыми людьми, которых виски интересовало больше, чем законы.

Пэджин сидел в гостинице и смотрел в окно. Ему, человеку искусному и опытному в сборе информации, не понадобилось много времени, чтобы уяснить для себя положение вещей. Ему заплатили за то, чтобы он на законном основании передал землю Блайну, и Пэджин намеревался до своего отъезда сделать Блайна законным владельцем ранчо.

Он увидел Тода и Пиблеса, и его заинтересовала беседа Тода с Оттоном. Пэджин заметил также, как монеты перешли из рук в руки, а затем увидел Тода, который в сопровождении Пиблеса вошел в салун.

Тогда Пэджин решил пройти по злачным местам. Используя все свои дипломатические способности, он беседовал с людьми, узнавал все что нужно и делал собственные выводы. Он справедливо полагал, что когда все утрясется, эти сведения сослужат ему хорошую службу, ведь неизвестно, кто еще будет убит. Пэджин понимал, что «бдительные» совершили ошибку, покусившись на жизнь Блэйка и Нела, но знал также и то, что время действовать еще не настало.

Тод, высокий тощий человек с вечно недовольным выражением лица и маленькими злыми глазками, опершись на стойку, заказал виски. Рядом с ним стоял Пиблес, смуглый и круглолицый. Они выпили по стакану, затем налили себе по второму.

Никто не слышал, как двое всадников проехали по улице. Но Пэджин заметил их появление и мгновенно насторожился. Он видел Блайна однажды, когда тот заходил к нему в контору вместе с Нелом, а великана в черной шляпе узнать не составляло труда: это был не кто иной, как Ортман.

Пэджин выбежал из отеля и бросился к платной конюшне, куда они оба только что вошли. «Человек из партии „бдительных“ немедленно помчался бы к салуну», — подумал он.

Юта Блайн первый заметил Пэджина и застыл на месте. Но когда тот подошел ближе, Юта мгновенно узнал его.

— Это правда, что Нел завещал мне ранчо? — спросил он.

— Да, но будь осторожен, иначе вместо ранчо получишь пулю в лоб. Двое парней Виттера — Тод и Пиблес — пьют виски в салуне.

— Вот идиоты, — заметил Ортман, кидая в рот кусок жевательного табака. — Что мы с ними сделаем?

— Попытаемся посадить их в тюрьму, — ответил Блайн после некоторого раздумья. — Хватит убивать, и так покойников более чем достаточно.

— А как тебе это удастся? — недоверчиво спросил Пэджин. — Слушай, парень, я приехал сюда, чтобы восстановить мир, где это возможно, но если ты держишь гремучую змею за хвост, разбей ей голову, пока она тебя не укусила.

— Верно говоришь, — согласился Ортман.

Юта некоторое время молча обдумывал слова Пэджина, затем спросил:

— А что, Анджи Киньон в городе?

— Нет, — ответил Пэджин. — Если бы она была в городе, я бы узнал об этом. Мэри Блэйк знакома с ней.

«Вернулась ли Анджи на ранчо? Если да, то где Ринк Виттер?» — Юта обдумал возможные варианты событий и пришел к выводу, что в любом случае радоваться нечему. К тому же оставались эти двое людей в салуне.

— Возвращайтесь назад в гостиницу, — посоветовал он Пэджину. — Не стоит вмешиваться в наши дела.

— Но я… — запротестовал было тот.

— Нет, — твердо заявил Блайн. — Будет больше пользы, если вы останетесь в стороне.

Пэджин повернулся и пошел к гостинице. Не успел он перейти улицу, как дверь салуна открылась и на пороге появился Тод. Он стоял, прислонившись к косяку, и в упор разглядывал Пэджина. Он жаждал крови, и ему показалось, что приезжий, который привез завещание, — подходящая жертва.

— Ты! — Тод вышел из-под навеса. — Иди сюда!

Пэджин почувствовал, как у него внутри все похолодело. Он был без оружия, к тому же стрелял очень плохо. Он сделал еще несколько шагов и остановился.

— В чем дело? — спокойно спросил Пэджин.' — Вам нужен адвокат? -

— На кой черт? Я никогда не имел с ними дела. Я доказываю свою правоту с помощью револьвера.

— Вот как? Тогда тебе точно понадобится адвокат, мой друг, — улыбнулся Пэджин.

Тод сделал к нему шаг. Дверь за его спиной хлопнула —это вышел Пиблес.

— Расправимся с ним по моему методу, Тод: я поставлю на нем клеймо.

Пэджин побледнел, но продолжал держать себя в руках.

— Не советую, — сказал он очень тихо, но внушительно. — Бену Оттону это не понравится.

Слова Пэджина остановили и озадачили Тода. Этот человек принес в город новость, очень неприятную для окрестных владельцев ранчо, в том числе и для Оттона. С другой стороны, он адвокат, и Тод по опыту знал, что адвокат и банкир всегда найдут общий язык. Сдача с двадцати долларов позвякивала у него в кармане, и он не хотел совершать ошибку, которая прекратила бы этот золотой дождь.

— У тебя что, дела с Беном Оттоном?

Пэджин воспользовался их замешательством и ответил:

— Это не ваше дело. Спросите у Бена, если он вообще будет разговаривать с вами. А теперь отойдите в сторону.

Он заставил себя не спеша пройти мимо них, поднялся на крыльцо и, открыв дверь, вошел в отель. Только тогда он облокотился о стену и тихо сказал, глядя на седовласого клерка:

— Еще немного — и конец.

Раздраженный тем, что жертва от него ускользнула, и чувствуя себя обманутым, Тод искал себе новую мишень и вдруг увидел стоящего прямо посреди улицы в каких-нибудь пятидесяти ярдах от него высокого мужчину, одетого в выгоревшую голубую рубашку, потрепанную и в пятнах. Широкие поля шляпы закрывали большую часть его лица, на поясе с каждой стороны висело по кобуре. Сапоги были стоптанные и такие запыленные, что нельзя было представить, как давно их чистили в последний раз.

Тод не догадывался, кто перед ним: он никогда раньше не видел этого человека.

Пока он стоял и смотрел, незнакомец быстро пошел вверх по улице, и Тод, который был уже довольно пьян, заколебался. В этом человеке было что-то такое… Что-то связанное с его делом, но что, он вспомнить не мог; Тод прищурился, стараясь разглядеть лицо под широкими полями шляпы, и тут услышал хриплый голос Пиблеса:

— Гляди! Юта Блайн!

Тод некоторое время не мог вымолвить ни слова. Он не умел стрелять так, как стрелял Блайн. Его нанимали, чтобы убить кого-нибудь, а для этого особой меткости не требуется. Будучи далеко не трусом, он все же понимал всю опасность встречи с Блайном.

Юта Блайн подошел и молча остановился прямо перед ними. Тод заговорил первым:

— Кто ты такой? Какого черта тебе тут нужно?

— Я знаю, что ты приехал сюда вместе с Виттером, — последовал ответ, — и охотишься за мной. Я — Юта Блайн.

У Тода перехватило дыхание. Это прозвучало почти как вызов, теперь пришло самое время взяться за револьвер. Неожиданно солнце показалось ему очень жарким. Тод вдруг перестал понимать, что он здесь делает. Стоило ли лезть на рожон, когда можно было спокойно пить виски в салуне? Почему он там не остался?

— Я за тобой не охочусь.

— С чего это вдруг? — усмехнулся Блайн. — Впрочем, у тебя есть выбор: бросить револьвер и уехать из города или умереть прямо здесь, сию минуту.

Тод чувствовал, что когда-нибудь этот момент наступит, Он понял, что его карта бита… Но, может быть, ему даже повезло: петли он все-таки боялся больше, чем пули.

Блайн повысил голос:

— Это касается и тебя, Пиблес. Брось револьвер и уезжай первым же поездом.

Пиблес стоял в дверях салуна. Он думал, что теперь у него есть шанс… Пиблес решил, что в тот момент, когда Блайн выстрелит в Тода, он сам убьет Блайна и получит тысячу, которую обещал Неверс… Тод сразу же сообразил, что будет дальше, еще до того как Пиблес заговорил.

— Тебе меня не запугать, Блайн! — Слова Пиблеса прозвучали, пожалуй, слишком громко. — Я не уеду из города и не брошу револьвер. — Пока он говорил, его рука тянулась к кобуре.

Тод уже понял, что назад пути нет. Обе руки опустились и нащупали твердые удобные рукоятки револьверов. Его пальцы дрогнули. Что-то тяжело ударило его в живот. Улица покачнулась перед глазами. Вторая пуля пробила грудь. Фигура в черной шляпе дрожала и колыхалась перед ним. Еще один выстрел… Все плыло, фигура раздваивалась. Тод посмотрел под ноги. Странно! Большие красные капли в серой пыли… Красные… Кровь. Но чья? Он осмотрел себя и Хрипло вскрикнул. Затем уставился на Блайна.

— Нет! Пожалуйста, не стреляй! — прохрипел он и, упав лицом в пыль, умер.

Пиблес быстро выстрелил, промахнулся и потерял самообладание. Он видел, как Тод упал, и тут же бросился обратно в салун. Он собирался выстрелить второй раз — стоя за дверью, но вдруг замер как вкопанный. Через черный ход в салун вошел Ортман с дробовиком в руках.

— Эй, Пиб! Ты, кажется, стрелял в моего друга!

— Мне нет до тебя дела! — хрипло отозвался Пиблес. Блайн приближался. Бешенство придало Пиблесу смелости. Он выстрелил в Ортмана, но промахнулся; раздался звон разбитого стекла — пуля угодила в бутылку. Ортман выстрелил и попал Пиблесу в живот. Тот покачнулся, ударился о дверь и упал на крыльцо.

Пэджин вытер лицо. Не прошло и трех минут с того момента, как Тод угрожал ему, и вот теперь он мертв. Он видел, как Блайн вставил в барабан недостающие пули и пошел дальше.

Бен Оттон сидел в банке за своим столом. Он слышал выстрелы, но даже не шевельнулся и Не потрудился узнать, что там происходит. Надеялся, что кто-нибудь зайдет и все расскажет.

И этим человеком оказался Блайн.

Когда дверь в. кабинет открылась, Оттон поднял глаза. Увидев Блайна, он похолодел.

— Что… Как… Как поживаешь, Юта? Тебе что-нибудь нужно?

— Да. Ты можешь собрать свои вещи и уехать из города.

— Уехать из города? — Оттон поднялся. — Как ты можешь такое говорить, Блайн? У меня здесь банк, ранчо, у меня… — Его голос дрогнул и сорвался.

— Ты слышал, что я сказал, Бен? — Юта говорил чересчур тихо. — Не стоило в твоем возрасте вмешиваться в эти дела. Собирай вещи и уезжай.

Оттон тянул время, чтобы успеть подумать и составить хоть какой-то план.

— Что произошло на улице? — спросил он.

— Тод и Пиблес убиты в перестрелке.

— Ты… Ты убил их?

— Тода. Пиблеса убил Ортман.

— Ортман?! — Банкир вытер пот со лба. — Что ему сделал Пиблес?

— Ортман заодно со мной. — Блайн не сводил с Оттона глаз и был вполне доволен его испугом. — И ты понимаешь, — в голосе Юты слышались металлические нотки, — если я говорю, что ты должен оставить город, я не шучу, имей это в виду. Когда я разберусь с Виттером, Неверсом и Фоксом, я возьмусь за тебя. Я очень надеюсь, что ты не имеешь дела с этой грязной шайкой, Оттон.

Оттон решил открыть свои карты. Он понимал, что Блайн прекрасно видит его испуг, и это бесило Бена. Он знал, что впоследствии пожалеет о своих словах, но все-таки произнес их:

— Слишком много, Юта: Виттер, Неверс, Фоке, и только потом — я. Боюсь, что до меня тебе уже не добраться.

— Не надейся на это. — Блайн оперся о стол обеими руками. — Бен, кое-кто мне сильно мешает, а именно — человек, который ведет двойную игру и выжидает, пока все участники будут убиты. Тогда он сам вступит в дело — и надеется, что он будет единственным, кому достанется весь куш. Ты неосторожен, Бен. Я понял это. У тебя есть немного денег, несколько закладных и огромное самомнение. Не дай же самомнению погубить тебя. Поверь мне, так будет лучше…

Юта резко повернулся и вышел из конторы. Он почувствовал сильную усталость, остановился и свернул сигарету.

Блайн получил неожиданное наследство, которое сделало его богатым и одновременно возложило на него большую ответственность. С некоторой грустью он думал, что вольные дни миновали. Он понимал, что его задача — восстановить мир и что, если он за это не возьмется, война будет продолжаться бесконечно.

Ортман стоял на улице, поджидая его. Когда Юта подошел, он усмехнулся.

— Лучше драться вместе, чем друг с другом, — сказал он, улыбаясь, — Я знал Пиблеса. Это был самый настоящий убийца, убийца по призванию. На его счету с десяток трупов, а может быть, и больше. — Он пошел рядом с Блайном, стараясь ступать нога в ногу. — Что теперь?

Блайн остановился перед зданием редакции, и Форбес вышел ему навстречу. С другого конца улицы появился Пэджин.

— Я хочу, чтобы ты выделил мне немного места на первой странице. Я могу его купить, если это необходимо.

Глава 19

Бен Оттон приехал на «Биг-Эн» и рассказал Неверсу новости.

— Так он вернется на «Сорок шестое», верно? — задумчиво произнес Неверс. — Что же, там ему приготовят сюрприз.

Бена Оттона мучили дурные предчувствия. Он показал Блайну свой документ об увольнении с работы, но ни словом не обмолвился об этом Неверсу. Единственное, что могло его спасти, — смерть Юты Блайна. Ощущение фатальной неизбежности происходящего нависло над ним как дамоклов меч. Уверенный тон Неверов немного ободрил его.

— Кто сейчас на «Сорок шестом»?

— Турлей. Ринк и Хорнер у девчонки.

Оттон тут же вскочил со стула.

— Плохо! Люди не простят, если кто-нибудь причинит вред девушке, и ты знаешь это, Неверс. Я бы собственными руками убил любого, кто вздумал бы обойтись с ней грубо.

— Пока там Ринк, с ней ничего не случится. Он очень вежлив с женщинами, пожалуй, даже слишком. Но; — он взглянул на банкира, и глаза его сверкнули, — я собираюсь поехать туда сам. С ней надо обращаться построже. Она сама на это напрашивается.

— Оставь девушку в покое. — Голос Оттона дрожал от бешенства. — Говорю тебе, люди этого так не оставят!

— Когда мы возьмемся за дело, никто не сможет нам помешать. А потом вся вина ляжет на Блайна, и только на Него.

Было совершенно ясно, что Неверс не собирается оставлять Анджи в живых, ибо только на молчание мертвых можно полагаться вполне. Это привело Бена в состояние шока. Он изумленно уставился на Неверов, как будто видел его впервые. «Как далеко зашел этот человек! Несколько недель назад он покушался только на землю „Сорок шестого“. Потом — убийство Гида Блэйка, затем попытка убить Нела. Чья это была идея? Отчасти Неверов, отчасти Миллера… Но есть большая разница между убийством мужчины и убийством женщины». Его прошиб пот.

Неверс вышел и захлопнул за собой дверь. Бен посмотрел на дробовик у стены. Может, рискнуть? У Ортмана тоже был дробовик… Заколебался, вспомнив, что в окне барака горел свет. Он даже не понял, почему он собирается убить Неверса. Чтобы защитить Анджи? Или чтобы оправдаться перед Блайном?

У него пересохло во рту. Он залпом осушил кружку воды и направился к пристройке. Пожилой человек с недовольным выражением лица сидел на койке и читал. Другой спал на раскладной кровати. На трех других койках не было одеял.

Оттон внимательно смотрел на них.

— А остальные что, ушли?

— Да. Трое забрали свои вещи, и правильно сделали.

— Почему?

— Ранчо Неверса больше нет. — В голосе старого ковбоя звучала покорность. — Когда Неверс взялся за Блайна, всем стало ясно: Неверсу конец.

— Но Блайн же один!

— Да, но он, пожалуй, стоит десятерых, да и вас всех, вместе взятых. Миллер мертв, Фуллер, Вардлоу и еще двое или трое тоже мертвы. Теперь он убил Тода и Пиблеса, а они были парни не промах, верьте мне. А Блайн до сих пор жив.

— Ему везло…

— Это не везение, а здравый смысл. Может быть, удача тоже имеет значение, но не слишком большое. Он мыслит и действует гораздо быстрее вас. Кроме того, законы когда-нибудь начнут соблюдать и здесь, и тогда вам придется совсем туго.

Правда этих слов нисколько не обрадовала Оттона. Он резко отвернулся: теперь Неверса бросали его же люди. Он подошел к своей лошади и остановился, погруженный в мрачное раздумье.

Снова пришла на ум мысль о Неверсе и Анджи: «Боже! Какая женщина!» Он вспомнил легкость ее движений, изгиб бедер, груди… Оттон вскочил в седло, развернулся и пришпорил мерина.

Он успеет опередить Неверса. Он остановит Ринка. Он убьет Ринка или Неверса. Он убьет Неверса, да, убьет. Сам. И затем… затем…

Оттон снова вонзил шпоры в бока лошади, выехал на дорогу и помчался к домику Анджи. Он выбрал дорогу, которая вела через Блади-Бэйзин, и приедет раньше Неверса. Бен продолжал пришпоривать лошадь. Он понимал, что так может загнать коня, но это его мало беспокоило.

Ралстон Форбес сидел в кафе напротив Мэри Блэйк. Последние дни они много времени провели вместе. Форбес беспокоился. В городе и в долине напряженно ждали развязки. Ситуация походила на бочонок с порохом, который вот-вот должен взорваться. Люди были возбуждены и вооружались кто чем мог.

— Оттон уехал из города, — сказала Мэри.

— Он с ними. У меня есть список этой банды. Лад Фуллер был у них главарем, а Оттон знался с ним и до убийства твоего отца, и после. А сейчас он пытается доказать, что у него чистые руки и что он ни в чем не виноват.

— Папа всегда считал Оттона своим другом.

— Оттон очень жаден. Деньги превратились для нега в навязчивую идею.

— Как же это случилось, Ралс?

Форбес пожал плечами.

— Иногда мне кажется, что все с ума посходили. Казалось бы, большая и богатая страна — это должно побуждать людей работать, а не грабить, убивать и потворствовать злу, забывая все законы — божеские и человеческие. К счастью, многие из нас все-таки честные люди.

Вошел Пэджин, поклонился Мэри, затем пододвинул стул и сел.

— Ко мне обратились, — сказал он, — шестеро жителей города с просьбой помочь им в предстоящих выборах. Они хотят избрать мэра, шерифа и городской совет.

— Я — за. — Форбес хлопнул ладонью по столу. — Давно пора было это сделать.

— Кого выбрать шерифом? — спросил Пэджин. — Я предложил Блайна, но они не согласились.

— И не согласятся, не надейтесь. Но это не единственная кандидатура. Я предлагаю Роки Уайта.

— Ковбоя с «Биг-Эн»?

— Он работал у Нела, Неверса и Оттона. Но Роки хороший парень, к тому же он относится к работе очень серьезно. И он ненавидит убийства.

— Отлично.

— Что теперь будет, Ралс? Юте что-нибудь угрожает?

— Да, даже если он сам не будет ничего предпринимать.

Все молчали. Форбес смотрел в свою тарелку, его лицо было мрачно. Мэри с беспокойством покачала головой.

— Что они сделают, Ралс? Арестуют Юту?

— Я не знаю. Все очень возбуждены. Что-то будет. Люди ничего не имеют против Блайна — они знают, что не он начинал эту войну и что «Сорок шестое» принадлежит ему по закону. Но его репутация говорит против него. В конце концов, он больше известен как наемный стрелок.

— Ты видел Рипа? — спросила Мэри.

— Ему немного лучше. Сегодня он открыл глаза и был в сознании, правда, недолго. Потом уснул.

Мэри поднялась.

— Ралс, я беспокоюсь за Анджи. Она сейчас у себя. Еще месяц назад я бы так не волновалась, но теперь многое изменилось и может случиться все что угодно.

Форбес кивнул.

— Да, мы с Пэджином говорили о ней.

Он встал и подошел к окну. Мэри стояла молча. Свою враждебность по отношению к Анджи она приписала временному помутнению рассудка, связанному со смертью отца. Мэри боялась за ранчо; ей нравился Юта, в котором ей хотелось видеть своего защитника.

Сейчас, когда она проводила столько времени в обществе Ралса, он неожиданно ей понравился. Форбес был сродни таким людям, как Блайн, но чем-то выделялся. Он не был таким сильным, как Блайн, и не так хорошо умел обращаться с револьвером, но у него была своя цель.

— Нужно собрать вооруженный отряд, Пэджин, — внезапно обернувшись, сказал Форбес. — Мы должны ехать туда.

— Подожди немного. Нет смысла выезжать, не подготовившись. Я пошлю за Роки Уайтом.

В комнате воцарилось молчание. Подошел официант и снова налил кофе. Форбес помрачнел и глубоко задумался. Через несколько минут вошел Кент, владелец магазина. Его сопровождали Дэн Корбит, кузнец, и Док Риен.

Вслед за ними появился Роки Уайт, высокий и худой молодой человек с серьезным выражением лица и длинными сильными руками.

— Это правда? — Роки оглядел присутствующих. -Вы хотите выбрать меня шерифом?

— Да, — ответил Форбес. — Мы посоветовались и решили, что ты подходишь для этой работы. Никаких перестрелок. Только защита жизни и имущества граждан.

— Что происходит в долине?

— Анджи Киньон у себя в хижине. Это небезопасно. Мы собираемся поехать туда и привезти ее в город. Если мы наткнемся на перестрелку, то арестуем всех, кто в ней участвует.

Уайт кивнул.

— Мой отец некоторое время был шерифом. Я знаю, что должен выполнять свои обязанности, но поймите меня правильно. Я не стану стрелять, если можно этого избежать, но если это окажется невозможно, вы поддержите меня?

— Обязательно! — взволнованно воскликнул Кент. — Пора наконец навести здесь порядок и обеспечить соблюдение законов.

Форбес и остальные поддержали его. Роки Уайт обвел взглядом собрание.

—И еще… Как насчет Блайна?

— А что?

— Он, кажется, в дружеских отношениях с тобой Ралс и Пэджин является законным представителем его интересов. Но фаворитов быть не должно. Если возникнет необходимость, я его арестую.

— Это правильно, — кивнул Форбес.

Уайт переминался с ноги на ногу.

— Поймите меня. Я не ссорился с Блайном. Я оставил работу на «Биг-Эн», потому что считал, что он прав. Я и сейчас так думаю. Они не должны были захватывать это ранчо, ведь Блайн имеет полное право на него. Но тем не менее если мы хотим установить мир, то не должны проявлять к нему снисхождения.

— Верно, — подтвердил чей-то голос.

Роки Уайт отошел от стола.

— Тогда поехали.

Турлей приготовил еду, поел, затем пошарил вокруг в поисках бутылки виски. Налив себе стакан, он вышел на веранду, откуда можно было видеть дорогу в обоих направлениях. Турлей находился на ранчо уже несколько часов и начал нервничать.

Он сидел на крыльце, потягивал виски и курил, пристально глядя на дорогу. Тысяча долларов за голову Блайна — это больше, чем у него было за всю его жизнь. А Блайн может вернуться сюда в любой момент.

Зайдя на кухню, он взял бутылку и отправился обратно на веранду. Его взгляд рассеянно скользил по дороге. И вдруг… «Что там такое, уж не пыль ли? — подумал Турлей. Он взял винтовку, спустился на ступеньку ниже и прислушался. Все было тихо. — Должно быть, это ветер. Как здесь тихо!» Тишина начинала его нервировать. Не выпуская из рук винтовку, он обвел взглядом широкий двор ранчо — ничего подозрительного.

«Черт! — громко выругался он. — Я становлюсь нервным, как женщина».

С винтовкой наперевес Турлей прошел через двор к коралю и бросил лошадям сена. Несколько минут он смотрел на них, потом повернулся и лениво направился к дому, уселся на выступающие корни огромного дерева, снова обвел взглядом край леса, углы построек, дорогу— никого.

Его выводила из себя эта тишина. Он пошел к дому. Какой-то шум заставил его обернуться — пустота. Только листья, шурша, перекатывались по земле. Окончательно разозлившись, Турлей поднялся на крыльцо, широко распахнул дверь и уселся под навесом. Он снова налил себе виски. Спиртное согрело его, он почувствовал себя лучше. Намного лучше. Почему, черт побери, они не оставили с ним кого-нибудь еще? От этой кладбищенской тишины можно сойти с ума. Даже птицы и те замолчали, цикады затихли и не стрекочут, как обычно. В корале переступали и фыркали лошади. Турлей провел рукой по лицу: оно было мокрым от пота. Как жарко! Он еще раз наполнил стакан. Его взгляд остановился на кронах деревьев. Тишина. Хоть бы один лист шелохнулся!

Наконец он услышал топот копыт — лошадь бежала легким галопом. Турлей поспешно поднялся и отошел к краю крыльца. Лошадь еще не была видна за деревьями. Стук копыт слышался все ближе, и вот уже всадник приблизился к конюшне, обогнул ее и въехал во двор. Турлей не мог разглядеть его лица, наполовину скрытого полями шляпы. Человек спрыгнул на землю и бросил поводья на шею лошади. Наконец он повернулся… Турлей вгляделся пристальнее… Это был Юта Блайн. Турлей удивился. Он до последней минуты не сомневался, что всадник — друг. «Никто другой, — думал он, — не стал бы въезжать во двор так открыто и неосторожно». Но факт оставался фактом — это был Блайн. Турлей мечтал о голове Блайна, о тысяче долларов, обещанной за нее. И вот предмет его мечтаний -перед ним: бери, если сможешь. Вот этот человек, в его руках револьвер, которым он убил человек двадцать, а то и больше.

— Ты Турлей?

Турлею потребовалось сделать большое усилие над собой, чтобы не потерять дар речи. Горло пересохло. Наконец он выдавил из себя:

— Да, я Турлей.

— Двое твоих приятелей, Тод и Пиблес, отдали черту душу во время перестрелки в Ред-Крике.

— Убиты? — Голос Турлея внезапно охрип. Ему вдруг захотелось оказаться за тысячу миль отсюда. Солнце нещадно пекло. Зачем он пил это чертово виски? Человек не может хорошо владеть собой, если он пьян. — Ты убил их?

— Только Тода. Пиблес пытался убить меня, но ему помешали. У Ортмана был дробовик, и он тут же застрелил этого подонка.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? — Турлей попытался взять себя в руки и поднять винтовку. Но успеет ли он?

— Я думаю, тебе интересно будет кое-что узнать, Турлей. Это сохранит тебе жизнь. Видишь ли, Ортман стоит за твоей спиной, а в руках у него тот самый дробовик.

Турлей вздрогнул, услышав за спиной голос Ортмана:

— Это правда, приятель. Ну так как, бросишь винтовку или рискнешь? Выбирай!

Турлей боялся пошевелиться. Вдруг они подумают, что он хочет рискнуть? Он не хотел умирать. Жизнь вдруг показалась ему невероятно привлекательной. Он с трудом проглотил слюну.

— Я не играю, когда положение безнадежно. Я сдаюсь.

Он выпустил из рук винтовку, потом отстегнул кобуру и кинул ее на землю. После этого он посмотрел на Блайна, ожидая, что будет дальше.

— Иди возьми свою лошадь, Турлей, — приказал Блайн. — И убирайся отсюда. Если ты еще раз здесь появишься, я тебя повешу.

Турлей был поражен.

— Вы… вы… меня отпускаете?

— Да, но уезжай побыстрее, пока мы не передумали.

Спотыкаясь, Турлей бросился к коню. Пайн… Это там, где… Он доедет до Пайна… Потом на юго-восток, до Силвер-Сити. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

Глава 20

Анджи была испугана, но не растерялась. В кладовой лежал заряженный револьвер, доставшийся ей от отца. Она вспомнила о нем, и это немного прибавило ей храбрости, но девушка еще не придумала, каким образом добраться до него. Она не знала в доме надежного места, где можно было спрятать оружие, и не хотела доставать револьвер, пока не возникнет острая необходимость.

Анджи присматривалась к Ринку Виттеру и за те несколько часов, которые она была вынуждена провести в его обществе, составила о нем определенное мнение. Он относился к ней с уважением, которое могло бы удивить ее, не знай она людей Запада.

Ринк был типичным человеком Запада — насквозь порочным, закаленным в постоянных стычках, безжалостным убийцей. Но при всем том к женщинам он относился с неизменным почтением.

Хорнер представлял собой нечто совершенно другое — Анджи это чувствовала. Она делала все возможное, чтобы казаться менее привлекательной, однако ее усилия не увенчались успехом. Она не могла спрятать свою красоту: грациозную походку, красивую грудь и мягкие, как будто слегка припухшие губы…

За каждым ее движением жадно следили глаза этого громкоголосого огромного детины с волосатой грудью. Но она знала, что пока Ринк поблизости, ей ничто не угрожает — Хорнер не посмеет даже сказать грубое слово. Вспыльчивость Виттера была всем хорошо известна, и Хорнер никогда не рискнул бы вызвать у того гнев. Виттер отличался хладнокровием и имел неистощимый запас терпения. Блайн написал, что вернется. И Виттер был уверен, что он несомненно так и сделает. Ринк понимал, что Анджи любит Блайна, и поэтому обходился с ней мягко. Несмотря на то что Ринк собирался убить Блайна, он восхищался этим человеком. Юта Блайн был хорошим стрелком, а это качество Ринк очень ценил.

Когда над дорогой показались клубы пыли, он даже не стал всматриваться в даль. Еще задолго до того, как разглядел лицо всадника, он уже знал, что это не Блайн. Это разозлило его.

«Кто бы там ни был, он наверняка едет не по адресу, — с раздражением подумал Ринк. — Вряд ли кому-нибудь еще, кроме Блайна, нужна маленькая хижина под большими сикоморами, а следы на дороге, оставленные всадником, обязательно вызовут у Блайна подозрения».

Всадником оказался Неверс. Он галопом промчался к дому и спрыгнул с коня. Ринк поднялся на ноги и выругался тихо и отчетливо. Неверс пошел к двери, оставив свою лошадь на самом видном месте. «Кретин! — мысленно выругался Ринк. — Неужели он думает, что Юта — новичок в подобных делах?»

Неверс толкнул дверь ногой, вошел и огляделся в поисках Анджи.

— Где девчонка? -спросил он.

— В другой комнате. — Ринк кивком головы указал на дверь. — В чем дело? Ты что, рехнулся? Если Блайн увидит лошадь, он ни за что не поедет сюда.

— Блайн отправился на «Сорок шестое». Там ему приготовят пышную встречу. Поезжай туда вместе с Хорнером.

Ринку не понравились слова Неверса, он был не согласен с ним.

— Блайн едет сюда. Он оставил записку.

— Это не имеет значения. Оттон видел его в городе, и Юта сказал Бену, что едет на «Сорок шестое». Он прибудет туда и уже никуда больше не поедет.

Логично, но Ринку все же что-то не нравилось. Не по душе пришлась ему и манера Неверса разговаривать с ним. Он чувствовал, что тут что-то не так, но не мог понять, что именно. Затем он подумал о другом:

— Оттон видел Блайна в городе? А где мои парни?

— Твои парни? — Голос Неверса дрожал от злости. — Большая от них была польза, нечего сказать! Блайн и Ортман убили их. Блайн убил Тода, а когда Пиблес собрался выстрелить, Ортман пристрелил его как собаку.

Ринк не понял, почему Ортман вдруг оказался вместе с Блайном. Неверс коротко объяснил. Хорнер курил сигарету, внимательно глядя на Неверса. Он сразу догадался, зачем Неверс приехал на ранчо и что у него на уме. Ринк колебался, стараясь угадать причину тревоги и раздражительности Неверса, но так ничего и не понял. Он пожал плечами.

— В таком случае мы едем на «Сорок шестое». Турлей там, и если Блайн появится, он всадит в него пулю. — Ринк повернулся и кивнул Хорнеру. Тот смотрел на Неверса и колебался. — Ты уверен, что я тебе нужен? Может, я лучше останусь здесь?

Неверс раздраженно мотнул головой, глядя на Хорнера.

— Ты поедешь на «Сорок шестое», — злобно сказал он. — Ты забыл, кто тебе платит, черт возьми!

— Вы, — отозвался Хорнер. — Но мне бы хотелось остаться здесь.

Ринк Виттер переводил взгляд с одного на другого.

— Ты едешь со мной? — спросил он Хорнера. — Или испугался Блайна?

Хорнер резко обернулся, его лицо вспыхнуло.

— Ты прекрасно знаешь, что я ничего не боюсь! — Он схватил шляпу и винтовку. — Поехали! — Около двери он задержался. — Возможно, мы вернемся очень скоро, — сказал он Неверсу.

Неверс стоял в дверях и смотрел им вслед, пока они не скрылись за поворотом. Потом он быстро обернулся. Анджи Киньон стояла в дверях кухни.

— О! Они уехали?

— Да. — В голосе Неверса появились какие-то необычные нотки, и это послужило для Анджи предостережением. Девушка внимательно посмотрела на него. Она всегда недолюбливала Неверса. Это был холодный и неприятный человек. В нем чувствовалось что-то звериное, не имеющее ничего общего с той светлой силой, которую она чувствовала в Блайне. Неверс пристально смотрел на нее через стол.

— Ты, кажется, познакомилась с кем-то, Анджи? — хрипло проговорил он. — Другие мужчины тебе этого не простят!

— Разве? — Она держалась вызывающе, но в глубине души оставалась совершенно спокойна.

— Ты прекрасно знаешь, что это так. Что тебя связывает с Блайном?

— Блайн лучше вас всех, вместе взятых, — спокойно ответила она. — Он умеет постоять за себя, а не прячется за спины шайки вооруженных убийц.

Краска залила лицо и шею Неверса, в глазах вспыхнула ярость. Он бы с удовольствием ударил ее.

— Ты думаешь, я боюсь его? — сказал он презрительно.

— Я знаю, что боишься, — спокойно ответила Анджи. — Потому что ты не дурак, Расс Неверс. Только дурак может не бояться Блайна.

Он опустился на стул и уставился на нее.

— Налей мне кофе, — приказал он.

Она подошла к плите, взяла кофейник и налила в чашку кофе. Но, вместо того чтобы подойти к нему, она протянула ему чашку через стол. Он попытался схватить ее за запястье, и почти кипящий кофе выплеснулся ему на руку. С проклятием он отдернул руку назад и приложил ее к губам.

— Чертова девчонка, ты сделала это специально! — Он злобно посмотрел на Анджи и неожиданно бросился к ней. — Настало время тебя проучить, — крикнул он, — и я это сделаю!

— Ого, мистер Неверс, как вы заговорили! — Она ловко увернулась и забежала за стол. — Ты окажешься в глупом положении, если сюда кто-нибудь вдруг войдет, — добавила она уже серьезно. — И что ты будешь делать, если здесь неожиданно появится Блайн?

Он остановился, лицо его побагровело от злости. Он понял, что нечаянно лишил себя всякой охраны.

— Предположим, что Блайн появится. — Анджи подняла записку, брошенную Ринком, и подтолкнула к Неверсу клочок бумаги. — Ну, как тебе это нравится? — спросила она. — Ты знаешь, что с тобой будет, если Блайн найдет тебя здесь и узнает, что ты нарушил мой покой?

— Он не найдет меня, — хрипло отозвался Неверс. — Его убьют на «Сорок шестом»!

Пока они стояли друг против друга и обменивались колкостями, Бен Оттон мчался по берегу реки во весь опор, а Ли Фокс с двумя всадниками приближался к хижине с севера. Он оставил свой наблюдательный пост и сейчас спешил к хижине Анджи. Подъехав к деревьям, Фокс спешился и вдруг увидел стоящую во дворе лошадь. Затем он заметил всадника, спускающегося к броду. Ли Фокс что-то тихо сказал своим людям и выехал на дорогу.

В Ред-Крике шесть человек, вооруженных револьверами для охраны порядка, заняли свои места в различных точках города. Около гостиницы стояли в ожидании пятнадцать вооруженных всадников. Роки Уайт вышел в сопровождении Пэджина и Форбеса. Все тут же вскочили.

Бен Оттон подъехал к хижине как раз в тот момент, когда Неверс бросился на Анджи во второй раз. Неожиданный стук копыт заставил его побледнеть. Он схватил револьвер, метнулся к двери и увидел, как какой-то человек спрыгнул с лошади и подбежал к крыльцу. Неверс был так напуган, что не стал выяснять, кто это, и начал стрелять. Бен Оттон увидел темную фигуру в дверях, вспышку выстрела и почувствовал, как что-то ударило его в живот. Он рухнул на ступени, несколько раз перевернулся и затих.

Расс Неверс приблизился, сжимая револьвер в руке, и посмотрел на лежащего перед ним человека.

— Бен Оттон!

Вырвавшийся у него возглас удивления Анджи услышала, уже находясь в кладовой. Спрятав револьвер под передником, она вернулась на кухню. Расс Неверс стоял на крыльце. Услышав ее шаги, он обернулся.

— Это Оттон, — сказал он хмуро. — Я убил Бена Оттона.

Он все еще стоял, остолбенев от удивления, когда во двор въехал Фокс и с ним еще двое всадников. Фокс посмотрел на Оттона и перевел взгляд на Неверса.

— За что ты убил его? — спросил он.

— Перепутал. Когда он попытался ворваться в дом, я подумал, что это Блайн.

Фокс с любопытством посмотрел на Неверса, потом на Анджи. Он начал понимать, в чем дело. Он переводил взгляд с одного лица на другое, потом кивнул, как будто пришел к какому-то выводу.

— Уберите его с дороги, — коротко приказал он, указывая на труп. — Блайн едет сюда. — Он повернулся к своим людям. — Заткните девушке рот и свяжите ее, но аккуратно.

Анджи услышала голос Фокса, но не разобрала, что он говорил. Два человека направились к ней, пока Неверс оттаскивал с дороги тело Оттона. Она не понимала, чего от нее хотят, пока те двое не схватили ее. Анджи попыталась достать револьвер, но было уже поздно.

— Тебе не сделают ничего плохого, — сказал Фокс. — Мы только не хотим, чтобы ты предупредила Юту.

Она смотрела, как они пылью засыпают кровь в том месте, где лежал Оттон, как отводят лошадей в сторону и заметают их следы; видела, как они заняли позиции: Расс Неверс — во дворе, а Ли Фокс — в конюшне… И люди Фокса: один — в сарае, другой — за кучей бревен. Пять человек, которые готовы убивать. А где-то неподалеку — Ринк Виттер и Хорнер.

Ортман услышал цокот копыт, когда Юта Блайн уже уехал. Он сразу узнал всадников — это были Ринк и Хорнер. Не теряя времени, он прицелился и выстрелил, но промахнулся. Однако всадники испугались и направили своих лошадей в кусты. Ортман продолжал стрелять.

Хорнер лежал, прижавшись к земле. Пули над головой издавали отвратительный свистящий звук.

— Это не Юта, — сказал он. — Юта дал бы нам подъехать ближе.

— Понятно, что это не Блайн. Должно быть, Ортман…

— Чего мы ждем? Давай вернемся назад. Он сейчас наверняка у девчонки.

Виттер подумал, что Хорнер прав. К тому же ему не давала покоя мысль, что Анджи наедине с Неверсом. Чем больше он думал об этом, тем больше склонялся к мысли, что Анджи в опасности. Не зря же Неверс так настаивал, чтобы Ринк уехал.

Они вскочили в седла и поехали обратно. Ортман услышал удаляющийся топот и тихо выругался. Он колебался. Ему хотелось последовать за ними, но он вспомнил предостережение Блайна и подумал, что ему надлежит оставаться на ранчо. Ортман приготовил кофе и поел, расположившись таким образом, чтобы видеть дорогу. Он смотрел на нее до тех пор, пока не наступил вечер и солнце не скрылось за вершинами холмов.

Ночь опустилась на хижину под сикоморами. Тьма окутала двор, конюшню и пристройки. Один за другим люди проскальзывали в дом, ели и потом снова ныряли в темноту. Фокс вошел, освободил девушку от веревок, вынул кляп изо рта и налил кофе.

— Веди себя потише, — предупредил он. — И тебе не сделают ничего дурного.

— Вести себя тихо? — с горечью переспросила она. — Вести себя тихо, пока вы будете убивать человека, который лучше вас всех, вместе взятых?

Ночь вступала в свои права. Птицы в сикоморах замолкли. Фокс лег, завернувшись в попону, но не выпустил из рук револьвера. Анджи задремала, проснулась, потом снова уснула. А на скальном уступе под кедрами растянулся Юта Блайн. Он накрылся одеялами и чувствовал себя вполне уютно, несмотря на ночную прохладу. Он находился примерно в километре от маленького домика. Отсюда он видел его вполне отчетливо, за исключением задней двери и двора, скрытых за деревьями.

Кобыла Анджи стояла в корале, его жеребец находился там же. Однако самой Анджи не было видно. Блайн подъехал к дому уже в сумерках, а когда устроился на ночлег, стемнело совсем. В доме горел свет — должно быть, в кухне. Юта слышал, как открывали и закрывали дверь.

Все, кто сейчас находились в доме, появились там раньше, чем он мог их заметить. Тем не менее он знал, что за этим местом будут усиленно наблюдать. Он укрылся за краем скалы и закурил сигарету. Становилось холоднее, но он не мог позволить себе развести костер. Следовало подождать. «Если Анджи в доме одна, с ней ничего не случится, — успокаивал себя Юта. — Если ее нет, это должно выясниться очень скоро». И Блайн решил, что подождет до утра, — рассвет уже близился.

Внезапно Фокс поднял голову. Он услышал шаги. Дверь отворилась. Он поднялся и, шепнув своим людям несколько слов, вышел. Бесшумно, как привидение, он скользнул в дом. По тени на полу он понял, что не ошибся.

Неверс наклонился над перепуганной девушкой, которая не могла даже закричать. Он стоял, пристально глядя на нее, его глаза блестели в полутьме.

— Твое место не здесь, Расс.

Лицо Неверов исказила злая гримаса. Он резко обернулся.

— Черт бы тебя побрал, Ли! Почему бы тебе не заняться своими делами?

— Это тоже мое дело. — Голос Фокса звучал мягко, но глаза зажглись недобрым огнем. — Я не хочу, чтобы меня повесили.

— Иди, откуда пришел! — грубо огрызнулся Неверс.

— Я-то останусь здесь. А вот ты отправляйся в конюшню!

— Проклятье! — взорвался Неверс.

Фокс поднял винтовку, ее дуло коснулось спины Неверса.

— Брось револьвер, Расс, и уходи, иначе один из нас умрет прямо здесь.

Неверс никогда не думал, что ненависть может быть такой сильной. Он долго и пристально смотрел на Фокса, внутри у него бушевала буря.

— О, дьявол! Что ж, если ты хочешь быть таким идиотом… — сказав это, он вышел и хлопнул дверью.

Юта услышал этот звук и насторожился.

Глава 21

В темноте Блайн спустился по крутому склону горы. Инстинктивно он чувствовал, что дальше тянуть нельзя и что настало время открыть карты. Когда небо на востоке слегка посветлело, Юта уже стоял за кустами в каких-нибудь пятидесяти ярдах от хижины под сикоморами.

Он курил, тянул время и выжидал, наблюдая за домом. Там некоторое время царила тишина, потом тоненькая струйка дыма поднялась из трубы. Он смотрел на трубу, стараясь вспомнить, говорила ли ему Анджи, когда она встает.

На небе не было ни облачка, и день обещал быть очень жарким. Юта устал, но был готов к бою. Готов. Он чувствовал, как все мышцы слегка напряглись, но спокойствие и самообладание не покинули его. Стоя в тени деревьев, он вдыхал аромат сухих прошлогодних листьев и свежей травы. Рядом тихо журчала река, он мечтал окунуться в холодную воду.

Тонкая струйка дыма лениво тянулась к небу. Неожиданно дым почернел, и Юта вгляделся повнимательней. Глубоко затягиваясь сигаретой, он старался понять, что бы это значило. Возможно, это горела промасленная одежда… Вдруг дым резко перестал подниматься. Потом из трубы снова поднялась черная струя… Перерыв… Потом опять струя и опять перерыв. Кто-то в доме — это могла быть только Анджи — дал сигнал, чтобы предупредить его!

Со стороны кораля донеслось короткое восклицание. Человек, которого Юта сначала не заметил, внезапно появился со стороны реки и бросился к задней двери.

Юта Блайн улыбнулся.

«Славная девушка! — сказал он сам себе. — Очень славная!»

Ее хитрость увенчалась успехом. Он слышал разговор на повышенных тонах, голос Анджи; потом вмешался еще один голос, мужской. Он не мог разобрать слов, но узнал голос Ли Фокса.

Из задней двери вышел человек, поспешно оглянулся и, припадая к земле, побежал в сторону реки, где и пропал из виду. Это был один из людей Фокса. Блайн видел его только однажды, но много слышал о нем. Этого человека звали Машук.

Юта осматривал двор. «Один в корале, один в доме и один, вне всякого сомнения, в конюшне. Сколько же их всего? У Фокса мало людей, но все же в доме может оказаться шесть или семь человек. Менее вероятно, что четверо или пятеро. И самые опасные — Ринк Виттер и Хорнер — тоже скорее всего здесь или скоро будут здесь». Юта докурил сигарету, бросил окурок на землю и тщательно затоптал его. Поспешность может обернуться роковой ошибкой. Он решил, что сначала нужно узнать, сколько их всего, а потом уже можно будет что-то предпринимать: должно быть, они расставили ему силки и ждут. А сейчас, видимо, их ждет завтрак или, по крайней мере, кофе…

Юта усмехнулся, в зеленых глазах зажглись веселые огоньки: хорошо бы успеть к завтраку! Задняя дверь охраняется по крайней мере одним человеком. Направо идти нельзя, так как сороки в кустах сразу поднимут шум, и это его выдаст. Он сел на поваленное дерево и задумался, прислушиваясь к звону посуды в доме. Если бы там был Неверс, Юта мог бы попытаться туда войти. «Неверса можно испугать без выстрелов», — решил он. Если все же придется стрелять, убийство Неверса никак не отяготит его совесть. Другое дело — Фокс. Его вряд ли удастся взять на испуг. К тому же в характере Фокса было нечто такое, что вызывало у Блайна уважение.

Самые разные планы приходили ему в голову, но Блайн отвергал их один за другим: осуществить их было непросто. Он видел, как Анджи подошла к двери и выплеснула воду, видел ее минутное замешательство. Потом она окликнула Машука. Тот поднялся из-за бревен и направился к дому. Юта снова услышал звон посуды, у него разыгрался аппетит. Он вспомнил, что давно ничего не ел. Через некоторое время Машук вышел из дома, занял свою прежнюю позицию и кликнул еще одного — Юта не смог разобрать имени.

У этого человека одно плечо было выше другого, что придавало некоторую странность его походке. Он вынырнул из-за дровяного сарая и прошел через кораль. Таким образом, Юта увидел уже троих. «Где же остальные? — подумал он. — Один наверняка в конюшне…»

Через некоторое время сутулый вышел из дома. Он немного помедлил около бревен, и Блайн услышал его голос:

— Ли полагает, что это долго не продлится.

— Надеюсь. Я так долго здесь сижу, что уже весь пропылился.

— Сегодня день будет жаркий.

— Да.

— Пойду позову Неверса. — Человек направился к конюшне.

Неверс прошел через двор к задней двери. Выглядел он прескверно, был небрит и хромал.

Неверс вошел в дом, раздался его визгливый голос:

— Кто же сейчас на месте?

Кто-то, вероятнее всего Фокс, приглушенно ответил. Неверс взорвался:

— О, вот как? Тебе не кажется, что ты суешься не в свое дело, Ли? Черт бы тебя побрал, я…

Он почему-то вдруг замолк, после чего из дома донесся поток ругани.

— Кто она такая? Да это просто чертова…

— Не смей так говорить!

Определенно это был голос Фокса. Резкий тон не предвещал ничего хорошего. Юта напрягся, готовый броситься туда. «Что происходит с Неверсом? — недоумевал Блайн. — Неужели он не понимает, что Фокс уже на взводе?» В схватке один на один Фокс наверняка победит. Неверс, должно быть, понял это. Послышалось сдавленное рычание, Расс наконец вышел наружу и, что-то бормоча, пошел обратно к конюшне.

Юта подождал. Больше никто не появился — их только четверо; он видел всех.

Теперь можно было начинать. Он знал, где находится Неверс. Без Неверов можно было попытаться заключить мир с Фоксом: владелец ранчо у Столовой горы временами бывал достаточно разумен. Но для этого убрать Неверса было просто необходимо.

«Анджи в безопасности, пока рядом Ли Фокс. — Блайн нахмурился. — Где Бен Оттон? В городе? Или уехал?» Юта отошел обратно в кусты. Он обогнул чащу, стараясь не приближаться к коралю, и направился к задней стене конюшни. Юта боролся с искушением броситься на человека, притаившегося за кучей бревен, но не сделал этого. Припадая к земле, он крадучись миновал бревна и подобрался к конюшне. Здесь нужно было пересечь открытое пространство. Двигаясь с предельной осторожностью, Юта подобрался к углу конюшни, затем отступил назад и скрылся в тени большого дерева. Еще один шаг, и он окажется внутри: обе двери конюшни открыты настежь. В одну из них и намеревался проскользнуть Юта, зная, что Неверс наблюдет задругой дверью: он заметил там какое-то движение.

Юта собрался уже войти, как вдруг услышал торжествующий голос у себя за спиной:

— Я ждал тебя, Блайн!

Юта обернулся. В тридцати ярдах от него стоял Ринк Виттер, который спустился со скал недалеко от дороги и подошел со стороны реки. Около дерева стоял Хорнер. Юта не потерял присутствия духа. Он был окружен: Неверс за спиной, Ринк с Хорнером — впереди; в доме — Фокс и с ним еще двое. Итого — шестеро. «Ты попал в опасную переделку, Юта», — сказал он себе.

В кого стрелять прежде всего? Конечно, в Ринка и Неверса. Быстрый выстрел в Ринка — быстрый, но не слишком, — разворот и выстрел в Неверса.

Тогда, если его еще не убьют, можно укрыться в конюшне. Но этот план не учитывал выстрела Хорнера — наемного убийцы, достигшего высокого класса в искусстве стрельбы. Юта стоял под большим деревом, слегка расставив ноги для устойчивости, и смотрел в холодные бесцветные глаза Виттера. Было очень тихо. В доме скрипели половицы, где-то затрещала сорока. Юта понял, что и жизнь девушки в опасности и зависит от него. Поняв это, он озлобился, сомнения покинули его, и он стал тем человеком, которым его знали все — бесстрашным бойцом и искусным стрелком, одиночкой, привыкшим защищать то, что ему дорого. Он неожиданно засмеялся.

— Рад тебя видеть здесь, Ринк, — сказал он. — Я боялся, что ты опоздаешь на представление.

— Я собираюсь отправить тебя в ад, Блайн! — Голос Виттера звучал тихо и холодно.

Юте захотелось разбить это ледяное спокойствие.

— Ты? — В голосе Блайна прозвучала издевка. — Нет, Ринк, без посторонней помощи ты не сможешь никуда меня отправить. Я вижу, ты медлишь, Ринк. Ты так жалок, что мне стыдно признать тебя за человека Запада. Ты — убийца?! — Он снова засмеялся. — А что касается моей поездки в ад, то с такой поддержкой тебе это, может, и удастся. Но знаешь что, Ринк? Если я и попаду в ад, то только после вас с Неверсом. Я сделаю это прямо сейчас… Получайте!

Внезапно его руки метнулись к револьверам. Все произошло в сотые доли секунды. Ринк был наготове, но разговор отвлек его внимание. Он еще не успел поднять револьвер, когда увидел два направленных на него ствола и понял, что это конец. Он осознал это мгновенно, и ему показалось, что смерть заглянула ему в лицо своими пустыми глазницами. Затем он увидел вспышку, почувствовал толчок, но ему удалось сохранить равновесие. Вторая пуля попала Виттеру в бедро, и он начал падать. Ринк выстрелил, но его пуля с глухим стуком ударила в дерево. В отчаянии он понял, что не может даже одну пулю всадить в Блайна, и пронзительно вскрикнул. Он стрелял без остановки, пока смерть черной пеленой не застлала его глаза. Он куда-то падал… Все ниже… ниже…

Блайн обернулся. Два выстрела слились в один. Он бросился за ствол дерева. Тут он увидел нечто неожиданное и необъяснимое: вместо того чтобы стрелять в него, Неверс повернулся и выстрелил в живот Фоксу! Фокс уставился на него, большие глаза его еще больше расширились, лицо покрылось смертельной бледностью. Он сделал два неверных шага, пытаясь вытащить револьвер.

— Я… Я… Я убью тебя! — Он повернул голову и встретил удивленный взгляд Блайна. — Убей его, — произнес он отчетливо. — Он слишком подл, чтобы жить!

Ли Фокс упал, дернулся и затих.

В это время за спиной Блайна появился Хорнер и выстрелил в него раз, другой, третий… Блайн, отстреливаясь, отшатнулся от дерева. Его первая пуля пробила Неверсу плечо, вторая выбила у него из рук револьвер. Обернувшись, Блайн опустился на одно колено, красный туман застилал ему глаза. Он выстрелил в Хорнера раз, потом другой и увидел сквозь красную пелену, как тот покачнулся и упал. После этого Юта повернулся к Неверсу, который все еще стоял на том же месте. Справа его грудь была красной от крови.

— Ты убийца, Неверс. — Голос Блайна звучал холодно. — Ты начал все это! Ты был вместе с Фуллером, когда вешали Джоя Нела! Я слышал твой голос! Ты руководил ими! Хорошие люди погибли из-за тебя!

Блайн выстрелил. Пуля поразила Неверов в сердце, и тот рухнул в пыль.

Человек с перекошенным плечом поднимал винтовку и тщательно прицеливался, когда ружейный выстрел прогремел со стороны дома.

Юта удивленно обернулся. В дверях стояла Анджи с отцовским спенсером в руках. Она выстрелила снова, и Блайн посмотрел в сторону кораля.

— Выходи, Машук! Выходи с поднятыми руками!

Раздался крик, затем они услышали голос Машука:

— Не могу! Ты прострелил мне ногу.

Блайн обернулся и посмотрел на Анджи, упираясь одной рукой о дерево. Его шатало.

— Анджи… ты… ты в порядке?

Он услышал цокот копыт на дороге и упал, больно ударившись о землю. Юта почувствовал запах свежей травы, услышал шуршание листьев под головой и тут же потерял сознание.

Когда он открыл глаза, была ночь. Слабый свет лампы слегка рассеивал темноту и освещал лицо девушки, сидящей в кресле у его кровати. Она спала. Как только Юта шевельнулся, Анджи открыла глаза. Она положила руку ему на плечо.

— Тебе нельзя двигаться. Лежи спокойно.

Он снова лег на подушку.

— Что… что произошло?

— Тебя ранили. Трижды. Ты потерял много крови.

— Неверс? Ринк?

— Оба мертвы. Ралс Форбес был здесь, и Пэджин, он спит в другой комнате.

—Уайт?

— Он теперь шериф Ред-Крика.

«Этот высокий светловолосый юноша производил приятное впечатление. Шериф. Что ж, очень хорошо», — подумал Блайн.

— Что случилось с Беном Оттоном?

— Неверс убил его накануне вечером. Бен примчался сюда — я не знаю зачем, — и Неверс выстрелил в него. Возможно, он думал, что это ты. Может быть, ему было все равно.

«Оттон… Неверс… Виттер… И Миллер, и Лад Фуллер. А до этого — Гид Блэйк и Джой Нел… И все это ради чего?»

— Может быть, это последняя из таких стычек, — прошептал он. — Может быть, люди наконец перестанут отвечать жестокостью на несправедливость.

— В Ред-Крике выбирают городской совет, — сказала Анджи..

— Вот это правильно. Совет. Нам это всем необходимо, Анджи. — Он помолчал. — Совет, который будет следить за соблюдением законов. Может быть, наконец будет восстановлен мир.

— Ты лучше отдохни.

— Я так и сделаю. — Он лежал тихо, глядя в темноту. — Ты знаешь, — сказал он, — «Сорок шестое» — хорошее место. Мне нравится смотреть на чистую воду в реке, на игру теней под кронами деревьев, замечать, как жиреет скот на сочной траве. Я люблю все это, Анджи.

— Все это теперь твое. Джой Нел тоже любил свое ранчо. Сохрани это ради него, Юта!

— Ради него… И ради тебя. Без тебя мне не было бы так хорошо, Анджи.

Она посмотрела на него и улыбнулась.

— Почему же это должно быть без меня? — мягко спросила она. — Я всегда любила эти места… И тебя.

Он повернулся. Боль в боку заставила его поморщиться. -

— А теперь я хочу спать, Анджи. Разбуди меня пораньше. Я буду пить кофе, много кофе… — Его голос становился все тише. Наконец он уснул. Мягкий свет освещал лицо девушки, сидящей возле него.

А где-то далеко в горах одинокий волк пел луне свою тоскливую песню.

Луис Ламур Перестрелка на ранчо (сборник)

Жила Комстока

Посвящается Джозефу и Ширли Вершба

Часть первая

Глава 1

Все началось с мечты, с мечты, которая обернулась кошмаром. Началось в крытой соломой хижине с полом из плитняка и запахом жареной рыбы; мать ставила на стол голубые тарелки, отец сидел возле огня, а за окном бесновался ветер, и дождь хлестал в ставни. Началось это в Корнуолле, в Англии, в 1849 году, когда они слушали, как завывает налетевшая с моря буря и шипит огонь, когда случайные капли дождя попадают на него через дымоход.

Тогда Том Тревэллион и сказал:

– Мэри, мы едем в Америку.

Мать застыла на месте с голубой тарелкой в руках, уставившись на отца.

– Мы едем в Калифорнию, на золотые прииски, – повторил он. – Нечего нашему сыну делать на здешних рудниках. Сегодня я наконец принял решение. – Том наклонился и, вытряхивая из трубки пепел, постучал ею о край очага. – Завтра отправляемся в Гануоллоу.

– А что, разве там есть золотые прииски?

– Да. Такие же, как у нас были прежде оловянные, пока не появились глубинные подземные разработки. Туда и взрослому-то мужчине незачем соваться, не то что парнишке. Ты только посмотри на него! Год проторчал в рудниках, и весь румянец земля съела. Такой был чудный мальчик, когда рыбачил, загорелый, румяный. Нет, Мэри, не надо мне этого. Не будет наш сын жить, прячась от солнца, как я.

– Но как же мы сумеем, Том?

– Я отложил немного… Этого, правда, недостаточно, но все же хоть что-то. И потом, мы сначала отправимся в Гануоллоу берегом моря, побудем там несколько дней.

– В Гануоллоу? О-ох! – Тут она догадалась, что муж говорит о сокровищах. – Но это же пустая затея. Многие уже пробовали, причем некоторые потратили на это не один год.

– Да. Но я кое-что разузнал… Немало дней и ночей провел я у старого Трегора. Старику долго не протянуть, и он это прекрасно знает. Он всегда любил меня, Мэри…

– Они с твоим дедом вместе ходили в море и тоже пробовали.

– Так вот, старик шепнул мне кое-что по секрету. Правда, не о том корабле с деньгами, с которого время от времени прибивает к берегу монеты. А о другом судне, его собственном. Когда оно пошло ко дну неподалеку от Лизарда, люди попрыгали за борт, прихватив каждый причитавшуюся ему долю. Они пытались добраться до берега возле Гануоллоу, но проклятый шторм разбушевался так, что все они разбились о камни. Только деду и старому Трегору удалось выбраться на берег. Все, что они прихватили с собой, так и лежит до сих пор там, в прибрежных скалах. Не ахти какое сокровище, разумеется, но чтобы добраться до Калифорнии, думаю, хватит.

– Если ты начнешь там нырять, вокруг тебя тут же соберется полдеревни!

– Ночью, Мэри, только ночью. Когда я еще рыбачил, как раз в один из последних дней… я и нашел тот обломок. У нас только один сын, Мэри, и он должен быть счастлив. В былые времена, когда намывали олово по рекам, все шло совсем не так. Мы работали на открытом воздухе и притом только на себя. А теперь появились эти огромные компании, которые завладели всем, и такие, как я, Мэри, им поперек горла. Мы другой породы, слишком свободные и не устраиваем их. Америка – самое подходящее для нас место: клочок земли, корова, несколько кур-несушек да пара лошадей, чтобы ездить верхом и запрягать в повозку.

Отец, смуглый широкоплечий мужчина, сильный и закаленный тяжелым трудом на рудниках, не любил болтать языком, но благодаря его особой манере говорить его всегда слушали. Приисковое начальство не слишком-то жаловало его за прямолинейность и гордый нрав, но держало как прекрасного работника.

Вэла, как и многих его сверстников, когда ему исполнилось двенадцать, привел на рудник отец; вскоре парнишка сильно похудел, побледнел, что заставило Тома призадуматься. Кроме того, у него самого появилась потребность изменить жизнь к лучшему.

И вот в один памятный день Тревэллионы собрались ехать в Гануоллоу. Владелец рудника Дженкинс собственной персоной явился к их дому, чтобы просить отца остаться – событие доселе неслыханное, – и вся деревня слушала их разговор, выглядывая кто из-за дверей, кто из окна.

– Уедешь сейчас, обратно не возвращайся, – грозил хозяин. – Не возьму, так и знай. Я не позволю своим рабочим шастать туда-сюда.

– Я не вернусь, – ухмыльнулся Том Тревэллион. – За морем тоже есть прииски, и один из них станет моим.

– Чушь! Что ты понимаешь в золоте? Олово, медь – еще куда ни шло, но золото! Это же совсем другое дело.

– Ничего, научусь.

– А денег-то у тебя хватит?

– Мы отложили кое-что. Дом продам.

Вэл стоял рядом, испытывая гордость за отца, потому что еще никогда хозяин не приходил в хижину рабочего, чтобы справиться, как тот живет.

Отец посмотрел Дженкинсу прямо в глаза и вдруг предложил:

– А почему бы и вам не поехать? Продайте свой рудник да поезжайте в Калифорнию. Ведь все это, – он взмахнул рукой, – гроша ломаного не стоит по сравнению с тем, что вы найдете там.

Слова эти рассердили хозяина.

– Гроша ломаного…

– А что? Человек вы ловкий и осторожный, – продолжал отец, – дела пошли бы у вас отлично.

Дженкинс презрительно проворчал:

– И ты еще смеешь давать мне советы? Да ты сдохнешь там с голоду, если вообще туда доберешься. Не с голоду погибнешь, так от руки дикарей или утонешь по дороге.

Он повернулся и собрался уходить, его прямая, негнущаяся спина говорила о том, как глубоко он оскорблен.

– Я дал тебе возможность отказаться от глупости, которую ты задумал, но раз так – ты мне больше не нужен. Давай уезжай! Вали отсюда!

Дженкинс зашагал прочь, и весь вид его выражал гнев и уязвленную гордость. Отец повернулся и встретился взглядом с матерью. Она улыбалась.

– Ах, Том, если уж нам суждено умереть с голоду, то я умру гордой женщиной. Кто бы мог высказать хозяину все, что у него на душе! Ты смелый человек, Том.

– Смелость мне еще пригодится. Не думай, что мне так легко уезжать отсюда, Мэри. Ведь нас ждет много трудностей. А пока мы отправляемся в Гануоллоу.

– Ты продашь дом?

– Я разговаривал с Эдвардом Бэйни – он приехал сюда недавно и держит магазин, – он согласился купить у меня дом, притом за хорошую цену.

Вэл поднял голову, посмотрел на отца и спросил:

– А Калифорния – это далеко?

– Далеко… очень далеко.

– Мы поплывем на корабле?

– Боюсь, на очень маленьком корабле, но там кроме нас будет множество народу. Потом, когда мы доберемся до Америки, мне придется искать работу, а когда мы будем знать, что нам нужно, купим фургон…

– Фургон?

– Да. Ведь нам придется пересечь прерии. Еще понадобятся волы, чтобы тащить фургон, верховая лошадь и ружье для охоты на разную дичь.

– А как же местные власти? – поинтересовалась Мэри.

– Там нет никаких властей. Зверье бегает свободно, и каждый, кто хочет, может охотиться.

– А ты стрелял из ружья?

– Нет. Даже в руках не держал. У нас в Англии только крупные землевладельцы имеют право охотиться, поэтому ружья я видел только у солдат. Но я научусь. Мы все должны научиться.

– Отец, а что такое прерии?

– Это обширные равнины, они похожи на наши вересковые торфяники. Покрытые травой безлесные пространства, раскинувшиеся на много-много миль. Деревья там растут только вдоль рек.

– Том, это так же далеко, как отсюда до Лондона? – спросила мать. – Я имею в виду, если пересекать эти прерии.

Он посмотрел на нее и улыбнулся.

– Помнишь Уилла Холдера? Он вернулся в Хелстон за своей семьей. Так вот, Уилл сказал, чтобы пересечь прерии, понадобится пять месяцев… а то и полгода. – Отец помолчал. – Это очень далеко. Нам придется тащить с собой все, что понадобится в дороге. Путь в Калифорнию, Мэри, дорого обойдется, но дело того стоит. Холдер уехал отсюда ни с чем, а вернулся с деньгами, в отличной одежде, в новых башмаках.

Наутро они отправились в Гануоллоу дорогой, что шла берегом моря, и вскоре добрались до дома, где родилась Мэри Тревэллион и где все еще жил ее брат Тони.

– У тебя есть лодка? – спросил отец у Тони, коренастого парня в кожаной куртке, с голубым платком на шее.

– Ага. А зачем тебе?

– Хочу немного порыбачить. Если поможешь мне, возьмешь себе потом часть улова.

– Если тебя интересует что-то еще кроме рыбы, то зря будешь надрываться. Джон Нил уже искал «Короля Португалии», но так ничего и не нашел. И ты не найдешь.

– А ты помнишь старого Трегора?

– Кто ж его не помнит? Он приезжал сюда и всегда уходил далеко в море. Однажды он даже пропал надолго, а когда вернулся, то вид имел еще тот… еле выбрался на берег, весь промок до нитки. Вижу его, как тебя. Он шел, шатаясь будто пьяный. А потом отправился в Маллион доживать свой век.

– И что, никогда больше не возвращался в Гануоллоу?

– Как же, возвращался еще пару раз. Чтобы порыбачить да пропустить пинту-другую пива в местной таверне.

– А на что же он жил все эти годы?

Тони пожал плечами.

– Говорят, ухаживал за лошадьми в конюшнях Годолфинов.

– Так вот, жил он на то, – заявил отец, – что выудил из моря. Сейчас старый Трегор при смерти. Он оставил мне все, что там лежит. Я возьму сколько мне нужно, оставшееся – твое. Когда старый Трегор отправлялся рыбачить, он на самом деле нырял. Нырял в том месте, которое известно ему одному. Конечно, сокровище небольшое, но для таких, как мы с тобой, это все же богатство. Когда я возьму свое, там еще кое-что останется. Пользуйся им бережливо, никому не рассказывай, и тогда у тебя всегда будет каравай хлеба да пинта пива на столе.

Утром они отправились в море, а когда спустилась ночь, незаметно вернулись к берегу и бросили якорь в прибрежных камнях. Тони забросил удочку и ждал, а Том Тревэллион нырнул и вскоре всплыл на поверхность, держа в руках небольшой сундучок, в котором оказалось несколько золотых монет и пара драгоценных украшений. Затем, пока он отдыхал, в воду прыгнул Тони и вынырнул с небольшим холщовым мешочком, в котором тоже хранились золотые монеты, а также серебряная пряжка да кое-какие мелкие предметы – совсем немного, все, что в ту бурную ночь много лет назад имел при себе каждый из матросов потерпевшего бедствие суденышка. Однако Трегору хватило на жизнь пары таких находок.

Тони взял себе только одну золотую монету, зато теперь он точно знал, где лежит затонувшее судно, и там оставалось по меньшей мере еще два таких же ада, а может быть даже и три. На следующее утро он отвез Тревэллионов на своей повозке в расположенный весьма далеко от деревни Фалмут, где стояло маленькое, грязное, переполненное людьми суденышко, отплывающее в Америку.

Только спустя несколько часов они вышли в море. Вэлу нравились огромные паруса, скрип снастей и звук бьющихся о борт волн. Штормов он боялся и все-таки сказал отцу:

– Я хочу стать матросом.

– Собачья это жизнь – быть матросом, – покачал головой Том. – Работаешь днем и ночью, а взамен – только скверная еда, дурное обращение да жалкие гроши.

– Зато всегда на свежем воздухе, – возразил сын.

– Да уж, – согласился отец, – это точно.

– Когда доберемся до Америки, мы не сразу поедем в Калифорнию?

– Уилл Холдер не советовал ехать сразу. Сначала надо получше узнать людей и обычаи. Тот, кто приезжает в страну впервые, может понаделать ошибок.

– А денег нам хватит? – спросила Мэри.

– Если расходовать экономно, хватит, чтобы добраться до Калифорнии и продержаться там немного, пока я не начну зарабатывать.

– По-моему, у нас денег столько…

– Не так уж и много, если учесть, что мы должны купить фургон, быков, лошадь, ружье и большой запас еды. Уилл считает, что бедному ехать на Запад не по карману – слишком дорогая дорога.

Отец с матерью только и говорили о Калифорнии – что будут там делать, как жить. Она казалась им далекой прекрасной мечтой, да и остальные на борту корабля пребывали в таких же мечтаниях. Золото там повсюду, убеждали друг друга люди, знай подбирай его со дна рек или вымывай из песка.

На это Том Тревэллион лишь улыбался:

– Посмотрим, какую они запоют песню, когда им придется несколько часов покрутить лоток. Уж мы-то, добытчики олова, всю жизнь промывали песок, пока не появились большие компании и не прибрали все к рукам. Это тяжелый, очень тяжелый труд.

Лежавший рядом с отцом йоркширец вдруг вздохнул:

– С ума все посходили из-за этого золота. Лично я направляюсь в Орегон. Золото меня не интересует, мне бы кусок хорошей земли. Запустить бы руки в добрый жирный чернозем да собственными пальцами потрогать это богатство. Если обращаться с землей по-доброму, друзья мои, она даст вам покой и уверенность и вообще все, что человеку нужно. Попробуйте посадить в землю крупицу золота, и что из этого выйдет? А посадите зерно, и вам воздастся сторицей.

Корабль доставил их в Новый Орлеан, где отец купил всем новую одежду. «Все равно понадобится, – говорил он, – но в портовом городе дешевле, чем где-то еще». Потом на речном пароходе они добрались до Вестпорта. Там их планы неожиданно изменились. В коридоре небольшой таверны, где семья сняла комнату, ожидая, когда подвернется фургон, в котором можно жить и передвигаться, Мэри Тревэллион увидела плачущую женщину и подошла к ней.

– Том, – позвала вдруг Мэри, – у этой женщины умер муж. Она осталась с двумя маленькими детьми, фургоном и таким запасом провизии, который ей не нужен.

– Ну что ж, она легко продаст все это.

– А почему бы нам не купить у нее?

Женщина подняла глаза:

– Если купите сегодня, уступлю. Я хочу домой. Хочу вернуться к родственникам.

Фургон был крепко сколочен и выкрашен в голубой цвет. Том Тревэллион, который хорошо разбирался в подобных вещах, тщательно осмотрел его.

– Вам и быки понадобятся. У меня есть восемь голов, отдам за двести долларов. Для фургона хватит и пяти.

Отец Вэла присел на корточки, чтобы проверить подпорки, к которым крепились запасное дышло и чуть провисшее холщовое полотнище длиною почти с сам фургон, подвешенное за уголки.

– А это зачем? – поинтересовался Том.

– Для бычьего помета, – ответил случайно оказавшийся рядом прохожий. – Женщины обычно идут позади фургона, подбирают бычий помет и бросают его на холстину. В пути это единственное топливо.

– Бычий помет? – переспросила Мэри с нескрываемым отвращением. – Но разве он…

Прохожий усмехнулся:

– Да, леди. Только очень сухой… старый помет. Из него можно разжечь отличный костер. Спросите любого, кто живет в прериях.

Они купили фургон и животных. Мужчина в новеньком, аккуратном костюме, бледный, с залысинами на висках, с редкой, но ровно подстриженной бородкой, стоял рядом и наблюдал, ожидая, когда сделка будет завершена. Он смотрел молча, не улыбаясь, прищурив тусклые глаза.

Фермер, стоявший неподалеку, раскурил трубку и, глянув на Тома, подмигнул:

– Здорово снарядился. Большая удача приобрести сразу столько добра. В наши дни двести долларов это почти годовой доход фермера. Я бы тоже отправился на Запад, если б мог приобрести такое.

Женщина взяла у Тревэллиона монеты, а человек с бородкой вдруг быстро выступил вперед и протянул руку.

– Можно взглянуть? – спросил он женщину. – Не бойтесь, я верну… Сдается мне, это редкая монета.

Монета была золотая и довольно тяжелая.

– Дублон, – определил незнакомец. – Такие нечасто встретишь. – Он повернулся к Тому Тревэллиону: – Где вы взяли ее?

– Отец принес с войны. Он хранил эти монеты всю жизнь.

Бородач вернул монету.

– И у вас есть еще такие? – спросил он.

– Нет, – сдержанно произнес Том и отвернулся.

Незнакомец замешкался, чтобы проследить за ними взглядом.

Еще неделя ушла у Тревэллионов на то, чтобы купить необходимые инструменты, кое-какое снаряжение и приготовить запас провизии.

Женщина, продавшая фургон, дала им список. Ее муж составил его, посоветовавшись с несколькими переселенцами. Она утверждала, что более толкового и полного перечня им не найти.

На каждого взрослого полагалось по двести фунтов муки, семьдесят пять фунтов копченой свинины, тридцать фунтов сухарей, десять фунтов риса, двадцать пять фунтов сахара, по бушелю сушеных бобов и сухофруктов, десять фунтов соли, полбушеля кукурузной муки, пять фунтов кофе, два фунта чая, полбушеля кукурузных зерен, жареных и размолотых, бочонок уксуса и необходимые лекарства. Они также приобрели чугунную голландскую печку, кастрюлю с длинной ручкой, да еще другую печку из листового железа и котел. Том собирался установить печку внутри фургона, если в пути застигнет непогода. Ко всему прочему они взяли пару бочонков для воды, которые прикреплялись по бокам фургона, маслобойку, оловянную посуду и инструменты.

– Я продам вам ружье мужа, – предложила женщина. – Есть и револьвер.

– Мы думаем побыть в Штатах до июня, – заметила Мэри. – Нам еще многому надо научиться.

– До июня слишком долго, – возразила женщина. – Выходить нужно не раньше пятнадцатого апреля, когда уже появится подножный корм для скота, и не позже пятнадцатого мая. Кто опоздает, может застрять в снегах на перевалах Сьерры.

Чтобы не тратить деньги на гостиницу, Том Тревэллион с семьей перебрался в фургон, который поставил на берегу реки за пределами города. Сидя в тот вечер возле костра, он положил руку на плечо сыну.

– Видишь, парень, тут совсем другая жизнь. И люди другие. Нам сперва нужно здесь освоиться. Там, куда мы собираемся, нельзя ошибаться. Смотри в оба, Вэл, и быстро всему научишься.

– Бородач, который расспрашивал тебя о золоте, сегодня крутился в магазине, когда ты делал покупки, – сообщил сын.

– Да, я видел его.

– Он заговорил со мной, – добавила Мэри, – спросил, когда мы выезжаем. – Она посмотрела на мужа. – Я сказала ему, что мы еще не решили и что, скорее всего, останемся здесь и будем фермерствовать.

– Умница, – улыбнулся Том. – Нечего кому попало совать нос в наши дела.

– Беспокоит меня этот человек. Что-то он мне совсем не нравится.

Отец пожал плечами.

– Просто вынюхивает… многие этим занимаются.

Вэл помогал нагружать фургон. Он уже научился разжигать костер, смазывать оси, ухаживать за быками. Старался говорить поменьше, а когда владельцы других фургонов и проводники собирались по двое, по трое, подсаживался к ним поближе. Как-то он отправился забрать моток веревки, за который уже заплатили. Бородатый сидел возле магазина и жевал хлеб. Казалось, ничто больше его не занимало.

На обратном пути Вэлу встретилась ватага молодых парней, которые, собравшись в кружок, о чем-то шептались.

– …говорит, что он за все платит золотом, – донеслось до мальчика.

– Ишь ты, шкурник проклятый! – отозвался другой. – У него есть все, а мы тут последние гроши считаем!

Неужели они об отце? Вэл поспешил к фургону.

– Пап, тут какие-то люди…

Том выслушал его.

– Они могли говорить о ком угодно, Вэл, – успокоил отец. – Скоро мы уедем. А золота у нас немного.

Тем же вечером, собравшись в город, он позвал его и попросил:

– Присмотри-ка, сынок, за маленькой дочкой Редэвея. Нам с ее отцом нужно сходить по делам. Мама легла отдохнуть, а миссис Редэвей будет мыться в своем фургоне. Мы скоро вернемся.

– Но, пап! – возразил было Вэл.

– Делай что тебе сказали. Она славная девчушка, поиграй с ней…

– Поиграть?! – насмешливо воскликнул мальчик. – Да ей всего восемь лет!

– Ну и что? Каждый должен вносить свою лепту в общее дело, вот и давай. Будь послушным, сынок.

Ее звали Маргеритой, как она вежливо сообщила Вэлу, но папа называет ее Гритой.

Вэл принялся рассказывать девочке разные истории, а потом… потом случилось самое страшное.

Глава 2

Никогда еще Вэлу не приходилось разговаривать с незнакомой девочкой. Те, с кем он общался в Редтруте, Сент-Джастин-Пенвите или в Гануоллоу, хотя там он почти не успел обзавестись знакомыми, знали все известные ему истории. Здесь все складывалось по-другому.

Грита Редэвей, худенькая девочка, широко раскрыв огромные, казавшиеся темнее ночи глаза, слушала его рассказы о подземных разработках, о вооруженных бандитах, которыми кишели прииски, о штормах и кораблекрушениях возле скалистых берегов Корнуолла.

Оба фургона стояли обособленно от других. Ближайший фургон находился по меньшей мере в двухстах ярдах от них за холмом и кучкой деревьев. Костер еле горел. Вэл слышал плеск воды в оловянной кадке, в которой мылась мать Гриты.

Они сидели в кустах, в полной темноте. Мальчик говорил тихо, чтобы не беспокоить мать, отдыхавшую в фургоне. Он рассказывал историю о кораблекрушении возле Лизарда, когда до него донеслись пьяные крики.

– Надо поторапливаться, – раздался рядом совершенно трезвый голос. – В фургонах сейчас никого нет, и золото спрятано где-то там…

Вдруг шум прекратился, и в кругу света появилось несколько человек. Повинуясь инстинкту самосохранения, Вэл закрыл Грите рот рукой и толкнул ее под куст.

Один из хулиганов глотнул из бутылки, другой выхватил ее у него.

– Ну ты, Джимми! Чур поровну…

– Джордж? – раздался голос матери Гриты. – Это ты?

Пьяный парень, пошатываясь, бросился к фургону и, отодвинув холстину, заглянул вовнутрь.

– Нет, это не Джордж, это…

Его голос вдруг прервался… потом раздался женский крик.

Крепко держа Гриту, прижав ее лицо к своей груди, Вэл с ужасом наблюдал за происходившим. Первый запрыгнул в фургон, остальные карабкались за ним. Послышался приглушенный вскрик, а за ним злобные голоса ссорящихся бандитов. По меньшей мере четверо из них уже залезли в фургон, а остальные боролись и отпихивали друг друга, чтобы тоже протиснуться туда.

Вдруг из другого фургона выглянула мать Вэла.

– Эдит! – позвала она. – Что там такое? Что…

Бандиты, не успевшие забраться в фургон Редэвеев, повернулись и бросились к Мэри Тревэллион. Все, кроме одного. Этот отступил в кусты, росшие напротив зарослей, где прятались дети, и, казалось, чего-то ждал.

Несколько человек выпрыгнули из фургона, падая и наваливаясь друг на друга, и тут в слабом свете появилась фигура отца Гриты. Ничего не подозревая, он шагнул в круг света и остановился, испуганно озираясь по сторонам.

– Что…

– Прикончить его! – заорал кто-то.

Пьяная орава набросилась на Редэвея и принялась избивать его.

Он отчаянно сопротивлялся, раздавая наугад тумаки, но вскоре удар дубинки поставил его на колени. Редэвей пытался подняться, лицо его залила кровь, но его повалили наземь.

Замерев в ужасе, мальчик крепко прижимал к себе Гриту, понимая, что если она опомнится и побежит к матери, то тоже будет убита.

Вдруг кто-то крикнул:

– Сюда идут! Бежим скорее!

Бандиты разбежались. Последний, вывалившись из фургона, растянулся во весь рост, потом поднялся, вытер расцарапанное в кровь лицо и растерянно поглядел вслед удирающим дружкам. Вэл узнал в нем парня, который еще сегодня утром прорычал сквозь зубы: «Проклятые шкурники!»

Вскоре на поляне никого не осталось. Тогда из тени быстро вышел тот, кто скрывался в кустах, и взобрался в фургон Тревэллионов. Слышно было, как он шарит там, потом раздался сдавленный крик и звук падающего тела. Холщовая занавеска отодвинулась, и человек, держа в руках коробку с деньгами, принадлежавшую отцу, спрыгнул на землю.

Вор быстро огляделся по сторонам и направился прочь, но в этот момент Джордж Редэвей застонал. Бандит остановился и медленно повернулся. Постояв над распростертым телом, он сунул коробку с деньгами под мышку и, взяв револьвер в обе руки, выстрелил отцу Гриты в голову. Пуля вошла между глаз. Заткнув револьвер за пояс, убийца скрылся.

Грита изо всех сил дергала Вэла:

– Пожалуйста! Мне же больно.

Он медленно отпустил ее.

– Не смотри туда! – решительно приказал он и взял девочку за руку. – Нам надо пойти поискать папу.

Они нашли отца в магазине, он делал последние покупки. Услышав о случившемся, бросил все и побежал. Владелец магазина скинул передник, схватил револьвер и последовал за ним. Его жена остановила Вэла, кинувшегося было за отцом.

– Вы… вы оба останетесь со мной. Это мужское дело. Вам туда незачем… Господи, какой ужас! – воскликнула она.

Все последующие дни Вэл находился рядом с Гритой. Она еще маленькая, говорил он себе, и потеряла отца с матерью. Девочка тоже не отходила от него, и он утешал ее, как мог.

– Знаешь, парень, – посоветовал ему человек со значком шерифа, – ты будь поосторожнее, не очень-то распространяйся, что видел тех людей. Если они узнают об этом, то постараются убить и тебя. Что поделаешь! Теперь эти подонки разбежались в разные стороны. А тот, с расцарапанной образиной, которого ты видел, когда он вылезал из фургона, на люди не покажется, пока царапины не заживут. Но так или иначе, – прибавил шериф, – они оставили следы.

– Я найду их! – грозился Том Тревэллион, тяжко переживающий потерю жены.

– Будь осторожен, – предупредил его человек со значком, – в этих местах полно всякого сброда.

Владельца магазина звали Керби. Он подошел к комоду и вытащил из ящика револьвер.

– Том, возьми это. Быть может, тебе придется столкнуться с ними так близко, что и ружье не поможет. Возьми… это мой подарок… и храни тебя Господь.

Родителей Гриты и Мэри Тревэллион похоронили рядом, на невысоком холме неподалеку от Вестпорта. Вэл уцепился за руку отца; другой рукой Том обнимал Гриту. Мальчик оцепенело смотрел, как опускают гроб в могилу, и все никак не мог поверить, что внутри лежит его мать, что ее больше нет… что это конец.

Когда похороны закончились, он спросил:

– А что теперь?

– Отправимся на Запад, – пожал плечами мрачный отец. – Мэри этого хотела.

– А как же Грита?

– Возьмем ее с собой. Теперь она наша.

Тогда вмешался священник:

– Может быть, у нее есть родственники и они захотят взять ее к себе. Они когда-нибудь говорили, что у них есть родня?

Отец хмуро сдвинул брови.

– Надо подумать. Джордж как-то обмолвился, что у его жены есть сестра. Надо осмотреть их вещи. Да и Маргерита может знать, где та живет.

Вэл медленно подошел к стоявшей в одиночестве Грите. Она смотрела на него широко раскрытыми испуганными глазами. Девочка выглядела такой одинокой.

– Хочешь остаться с нами? – спросил Вэл. – Правда, мой отец утверждает, что у тебя есть тетя.

– Да. Тетя Элен. Она живет в Новом Орлеане.

– Нам надо осмотреть вещи твоих родителей. Быть может, найдется ее адрес. – Вэл постоял в нерешительности, засунув большие пальцы рук в карманы штанов. – Но если хочешь, оставайся с нами. Здесь я не знаком ни с одной девочкой. – Он покраснел. – А ты славная.

Отец написал письмо, отправил его с речным пароходом, и они стали ждать ответа.

Керби пришел навестить их.

– Том, – сказал он, глядя на похудевшего, осунувшегося отца, – если ты собираешься ехать на Запад, то нечего откладывать. У тебя остается мало времени, чтобы пройти перевал.

– Подожду, пока придет ответ от ее тетки, – ответил отец.

– У тебя отличный парнишка, – покачал головой Керби. – Ему так будет не хватать матери.

– Да.

С минуту или больше Том Тревэллион стоял неподвижно, потом произнес:

– Мне тоже ее не хватает. Господи, как не хватает!

Элен Деверо прибыла сама со следующим пароходом и оказалась вовсе не такой, какой ее представлял себе Том: тоненькая, миловидная женщина со спокойным взглядом и легкими, грациозными манерами.

– Благодарю вас, мистер Тревэллион, что позаботились о моей племяннице, – заговорила она. – Девочка уверяет, что вы оба были несказанно добры к ней. – Элем улыбнулась и посмотрела на Вэла. – Она просто души в вас не чает, мой друг. И теперь я понимаю почему. Вы очень славный и красивый молодой человек. – Она повернулась к отцу: – Они скрылись, те люди, что сделали это? -

– Да. Мальчик видел некоторых из них, но никто не узнал их по его описаниям. Мы не очень-то распространялись об этом, – прибавил Том, – боялись, что они могут вернуться и убить парнишку. Правда, такое вряд ли может случиться. Скорее всего, это бродячая шайка подонков. Все они были пьяные.

– Мой зять… он погиб сразу?

– Они избивали его, и он упал, – ответил Вэл. – Они били его кулаками и дубинками. Восемь или десять человек. А потом вышел еще один и выстрелил ему прямо между глаз.

– Боялся оставить свидетеля, – сказал Том, нахмурившись. – Из слов Вэла следует, что все произошло не так просто. Человек, который совершил убийство, все время стоял в стороне, но именно ему достались наши деньги. И Джорджа прикончил он.

– Они должны быть наказаны! – Глаза Элен Деверо сверкали гневом. – Все до единого!

– Здесь нет закона. И нет никакой возможности найти их.

И тут вдруг вмешался Вэл:

– Я убью их. Я убью их всех до единого. Умру, но не отступлюсь.

Пораженные, они посмотрели на него. Грита крепко сжала его руку, а Элен спокойно произнесла:

– Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, Вэл. Я тоже готова растерзать их на части. Но ты не должен из-за этих мерзавцев погубить свою жизнь. Ты молод. У тебя еще все впереди. Когда-нибудь у тебя будет замечательный дом, ты женишься…

– Я хочу жениться на Грите.

Элен рассмеялась.

– Смотри-ка, Грита, тебе сделали первое предложение!

На следующее утро они присоединились к обозу, направлявшемуся в Калифорнию.

Над ними простирался необъятный свод голубых небес, а вокруг, подернутый рябью бесчисленных волн, поднимаемых ветром, раскинулся безбрежный океан травы. День за днем волы тащились вперед. По ночам сопровождаемые волчьим воем фургоны становились в круг, внутри которого разжигали костер. Несколько раз им встречались индейцы, но, не трогая путников, проносились мимо.

Потом начались дожди, прерия сделалась труднопроходимой из-за грязи. Движение замедлилось. Однажды они даже разбили лагерь на месте, откуда видна была их предыдущая стоянка.

Время от времени Вэл сам правил быками. Он водил их на водопой, разжигал костер. Отец сделался молчаливым и замкнутым, говорил редко, да и то, если бывал сердит. Вэл научился подолгу молчать и держался от него на расстоянии. Только иногда по ночам, сидя возле фургона и глядя на огонь, Том пускался в разговоры. Он часами рассказывал о приисках и рудниках, о бурении и взрывах каменистых пород. Только годы спустя, вспоминая те беседы у костра, Вэл понял, что отец пытался таким способом передать ему весь свой опыт и знания, которые у него были, только тогда ему стало понятно, что испытывал Том, стараясь выполнять одновременно роль и отца и матери, которой им обоим так не хватало. Том всегда считался замкнутым человеком, всецело посвятившим себя сыну и жене, но тепла и нежности, которыми окружала мальчика мать, он не мог ему дать. Вэл чувствовал, что отец любит его, но понимал: мать есть мать.

Все дальше на запад продвигались они день за днем, тащились по степи со скоростью, которая не превышала двух с половиной миль в час. Они брели по бескрайним равнинам, взбираясь на невысокие холмы, спускались вниз по крутым склонам, собирая бычий помет для ночного костра, и всегда держались настороже, опасаясь индейцев, а те все не появлялись.

Однажды, проснувшись утром, они обнаружили, что из лагеря увели нескольких лошадей. Но их кобыла осталась – Вэл очень любил ее и загонял на ночь внутрь круга, образуемого фургонами.

Никто не видел и не слышал индейцев, но кони пропали, да еще им встретились следы неподкованной индейской лошадки. Кое-кто из мужчин хотел отправиться на поиски, но проводник посоветовал им не делать этого.

– Коней угнал отряд воинов. Они возвращались домой, – объяснил он. – Среди них есть пешие, и им нужны лошади. Вам нечего и думать вернуть их, не то кому-нибудь из вас придется расстаться со своим скальпом… а может, даже и всем. В отряде, – добавил он, – около двадцати воинов. Этого достаточно, чтобы натворить бед. Вам еще повезло, что они только взяли лошадей и убрались восвояси.

Когда наступила очередь Вэла пасти лошадей, к нему подъехал проводник. Он бросил поводья и предложил мальчику табаку, тот покачал головой.

– А твой отец, похоже, крепкий мужик, – заметил проводник, – правда, тихий. Я слыхал, он потерял жену, а ты мать.

– Да, сэр.

– Тяжко терять человека, к которому ты привязан. Очень тяжко. Есть люди, которые находят себе другого человека, а есть такие, что никогда на это не пойдут. Сдается мне, твой отец как раз из таких. Он одинокий по натуре, твой отец. Подумай об этом, парень. Ты должен понять его. У меня вот как-то завелись две лошади. Они и паслись вместе, и в стойлах находились рядом. Если я выезжал на одной, а другую не брал, так та злилась на весь белый свет, пока я не возвращался. И когда одну заломал медведь… та, другая, так и не стала хорошей лошадью. Твой отец однолюб. Это все равно, как если бы он потерял часть самого себя. И если он бывает груб и раздражителен, принимай в расчет, что я сказал. Понимаешь меня? – Проводник слез с лошади. – Все мы живем с кем-то и так или иначе должны считаться с нашими близкими.

Несколько дней спустя, когда впереди показались покрытые снегом горные вершины, упирающиеся в небо, проводник снова остановился возле него.

– Вы бы с отцом послушались моего совета. Это пока еще первые горы, и на них уже лежит снег. Останьтесь по эту сторону Сьерры и подождите до весны. Зимой в горах можно погибнуть.

Проводник помолчал и добавил:

– По-моему, мы не знакомы. Меня зовут Хайрэм Уорд, сынок. Говорят, ты видел тех, кто убил твою мать.

– Да, видел. И могу узнать некоторых.

– Можешь описать их мне?

Вэл тщательно описал тех, кого разглядел. Некоторые стояли к нему спиной, другие оставались в тени. Но одного он не забудет никогда. Того, кто стоял над распростертым телом Джорджа, а потом застрелил его. Этого он описывать не стал.

– Тот, что с расцарапанным лицом, судя по твоим словам, похож на Оби Скиннера. Скверный тип. Я даже думаю, что это у него фальшивое имя. Навел он страху по всей Миссисипи грабежами и убийствами. Совершает налеты с шайкой таких же головорезов. Передай отцу, пусть держится от них подальше, а если встретит, пусть убивает сразу.

Несколько минут они молчали, потом Вэл сказал:

– Я их никогда не забуду.

Уорда поразила какая-то особая интонация в голосе мальчика.

– Что такое, парень? Что это ты задумал?

– Я убью их. Убью всех до одного.

Уорд помолчал.

– Понимаю, что ты чувствуешь, дружок. А помнишь, как в Библии? «Мне отмщение», – сказал Господь. Зло, совершаемое человеком, обрушится на него самого. Так-то. Предоставь это времени… и Господу.

Вэл не ответил. В душе у него уже созрело решение, твердое, как ядро, и никакие слова не могли изменить его. Перед глазами стояла мать. Он видел, как изменился отец, потеряв ее. Его мать и мать Гриты жестоко убили, и люди, совершившие это, остались на свободе.

– Жизнь дается человеку, чтобы созидать, – продолжал проводник. – А ты думаешь только о том, как бы убить этих подонков… Если тебя поглотит мысль о мести, ты потеряешь интерес ко всему остальному, ты только попусту растратишь себя. Это очень огорчит твою мать, а ведь она не заслуживает этого. Предположим,ты разыщешь их и убьешь всех до одного. И что? Полжизни пройдет. А что останется? Жажда мести делает человека одержимым, и он помышляет лишь об одном, но когда все будет закончено, останется одна опустошенность. Я не очень-то силен по части философии, зато знаю людей. Твоему отцу нужна помощь. У тебя еще все впереди. Строй свою жизнь и забудь о тех людях.

– Думаю, – медленно проговорил Вэл, – во всем виноват тот человек. Остальных, пьяных, он привел.

Уорд резко повернулся.

– Ну-ка, ну-ка… О чем ты говоришь?

– Человек, который наклонился над отцом Гриты, а потом застрелил его, не был пьян. Он ждал, пока все другие сделают свое дело, а потом крикнул, что кто-то приближается. Они разбежались, а он забрался в фургон и взял деньги. Когда вылез, отец Гриты застонал, тут он его и застрелил. Я видел это.

Уорд пристально посмотрел на него.

– Парень, ты уверен в этом? Сможешь узнать того человека?

– Думаю, да. Я, правда, не видел его лица, но мне кажется, я знаю, кто он.

– Будь осторожен, сынок. Многих повесили только за то, что на них указали. Ты же не хочешь, чтобы повесили невиновного?

– Нет, сэр.

Трава стала более редкой, под ногами скрипел песок, и повсюду, справа и слева, возвышались дюны. Однажды они увидели стадо бизонов числом около ста голов. Животные паслись на склоне холма в миле от них.

Скот их отощал, люди стали молчаливее и то и дело озабоченно поглядывали на снежные вершины. На равнине снега еще не было, но он уже лежал на горах. Пока только местами, но уже наводил на тревожные размышления.

– Мы ждали слишком долго, – сокрушался отец, – но не могли же мы бросить бедную девочку.

– Хайрэм Уорд считает, что нам не стоит перебираться в Калифорнию в этом году, а подождать до весны.

Отец долго молчал. Они вместе правили быками. Это был один из тех редких моментов, когда они сидели вот так вместе. Колеса подпрыгивали на камнях и выбоинах. Дорога поднималась в гору. Вэл не помнил, как долго они уже поднимались, пока не оглянулся и не увидел длинный хвост обоза, растянувшегося чуть ли не на полмили.

– Наверное, надо поберечь запас провизии, – промолвил наконец отец, – и раздобыть мяса.

Оторвавшись от головы обоза, Уорд несколько минут ехал рядом с их фургоном.

– Завтра минуем перевал, – сообщил он. – Дорога большей частью пойдет вниз, пока не достигнем Сьерры.

Дичь больше не встречалась, казалось, все бизоньи стада остались позади. Однажды где-то вдалеке промелькнула антилопа. Уже совсем на закате уставшие путники устроили привал. Отец снял ружье. Вэл с благоговейным страхом смотрел на него. Отец редко брал в руки оружие. Да и подстрелить кого-нибудь шансов практически не оставалось.

– Можно мне с тобой?

Том сначала хотел отказать, но потом передумал и кивнул:

– Валяй!

Они вышли из лагеря. Уорд поехал за ними.

– Что, решили поохотиться? – спросил он.

– Да.

– Смотрите не заблудитесь. Да и индейцы тут шастают.

– Далеко не пойдем. Если увидим, что ничего нет, вернемся.

– Вон там, – Уорд указал рукой, – есть ручей. Бизоны иногда приходят туда на водопой. Старайтесь идти тише, может, и встретите дичь. Да будьте осторожны, здесь же индейская территория.

Они направились вниз по склону, поросшему редкой, пожухлой травой, мимо голых, торчащих скал. Увидев блеск воды, остановились и огляделись по сторонам. Вэл взглянул на отца, но промолчал. Они шли меж деревьев, стараясь ступать совершенно бесшумно. Потом снова увидели воду и, спустившись по травянистому склону в низину, заметили у ручья пятерых бизонов.

Отец побледнел. Медленно и очень осторожно он поднял ружье, положил его поперек низкой ветки и прицелился в самку, стоящую к нему ближе остальных. Потом выпрямился, чтобы протереть глаза. Вэл посмотрел на его, но вниманием того полностью завладели бизоны.

Вдруг в кустах что-то промелькнуло.

– Пап…

– Тс-с…

Отец снова прицелился и медленно спустил курок. Самка дернулась, потом рухнула на колени и повалилась наземь. В крайнем возбуждении Том Тревэллион выскочил из-за куста и вдруг резко остановился.

В боку у бизона торчала еще дрожавшая стрела!

Послышался топот копыт. Мальчик и его отец подняли головы и увидели пятерых индейцев, сидевших на своих низкорослых лошадках.

Один из них указал на бизона.

– Мой! – громко заявил он.

Том Тревэллион покачал головой и коснулся ружья.

– Нет. Это я убил его.

Индеец поднял лук и указал на стрелу, потом на ружье Тревэллиона.

– Твой ружье слабый, он пустой. – Он поднял лук и стрелу. – Лук не пустой. Уходи. – Он указал на бизона: – Мой!

– Нет, – стоял на своем Том Тревэллион. – Это моя пуля убила его. Понял?

Индеец переглянулся со своими спутниками:

– Наш – пять, твой – один. Наш брать мясо.

Вдруг раздался резкий щелчок, и индеец повернул голову к Вэлу. Тот держал в руках отцовский револьвер со взведенным курком.

Вэл переложил оружие в другую руку и растопырил пять пальцев.

– Пять, – сказал он, – пять пуль, пять человек.

Потом, не сводя глаз с индейцев, бросил отцу:

– Пополам?

Том Тревэллион посмотрел на сына так, будто видел его впервые, а потом обратился к охотникам:

– Пополам идет? Вам половина, нам половина.

Тут что-то вроде улыбки промелькнуло на лице у индейца.

– По-по-лам, – закивал он.

Вэл медленно опустил курок своего шестизарядника и убрал его за пояс.

Индейцы побежали к туше и принялись свежевать ее, тщательно деля мясо на равные доли.

Том посмотрел на сына.

– Кто разрешил тебе взять револьвер?

– Никто.

– Впредь спрашивай, прежде чем брать.

Когда индейцы закончили свежевать тушу и делить мясо, один из них указал на шкуру:

– По-по-лам?

Том улыбнулся.

– Возьмите ее себе. Вы лучше знаете, что с ней делать.

Охотники направились восвояси. Вдруг один из них обернулся, помахал рукой и крикнул:

– По-по-лам!

Том Тревэллион посмотрел им вслед, потом зарядил свое ружье.

– Отлично, теперь у нас есть мясо. Можно возвращаться.

Глава 3

Однажды они разбили лагерь на берегу притока реки Мэри. Хайрэм Уорд остановился возле их фургона.

– Наполните водой бочонки и всю посуду, какая у вас есть. Да нарвите травы впрок. По эту сторону от Карсон-Ривер больше не найдете ни воды, ни корма для скота.

– А в чем дело?

– Пустыня… два дня пути по пустыне.

– Да мы уж вроде видели много пустынь, Уорд.

– Вы еще не видели Сорокамильной. Хуже не бывает. Ни одно животное не остается после нее в хорошем состоянии. Воды и травы совсем не будет. Каждые пятьдесят ярдов мертвый бык, каждые сто – брошенный фургон. Тут, случалось, и вода закипала. Двадцать четыре часа пути. Выйдем только во второй половине дня, иначе будет слишком жарко. Через несколько часов привал. Дадим животным сена и воды и продолжим путь. Наполните водой все емкости… пригодится.

Взяв серпы, они отправились на близлежащий луг нарезать травы. Набрав полные охапки, отнесли сено в фургон. К этому времени они уже лишились основной тяжести, так как успели использовать запасное дышло и съесть большую часть припасов. Но все же еды оставалось больше, чем ожидали, так как едоков оказалось на одного меньше, чем планировали вначале.

Вэл снова пошел на луг и принялся резать невысокую траву – теперь каждый клочок сена представлял для них ценность.

Утро наступило жаркое и душное, спину ломило от необычной работы. Время от времени мальчик собирал нарезанную траву и относил ее на обочину. Он посмотрел на реку и вспомнил, как купался в море возле Гануоллоу. Увидит ли он Гануоллоу опять?

Мимо прошел отец – вел быков на водопой. Заметив сына, подбодрил:

– Давай, давай. Не время лениться.

Вэл снова принялся собирать одну за другой охапки травы. Вернувшись с быками, отец пустил их попастись. Жужжали пчелы. День стоял жаркий, сонный. Вэл проголодался, но терпел. В фургоне еще оставалось немного вяленого мяса – это все, на что он мог рассчитывать, но бросить работу, когда рядом трудился отец, не посмел. Запасов провизии им не хватило бы, надумай они зимовать по эту сторону гор. Он снова принялся резать траву. Закат застал его за работой, тогда он неторопливо связал траву в пучки и отнес в фургон.

Уорд подсел к их костру выпить кофе.

– Осталось девятнадцать фургонов, – сообщил он, – а выехало двадцать четыре. Пятерых людей похоронили за время пути.

– Это много? – спросил отец.

– Да нет, обычно. Жена Хансена умерла от горячки на вторую неделю. Бернсайд случайно застрелился – вытаскивал из фургона ружье дулом вперед. Потом умер ребенок Хансена, да Маккрейн заблудился.

– А кто пятый? Что-то не припоминаю.

– Джон Хелдер. Скончался прошлой ночью.

Уорд посмотрел на Тома Тревэллиона.

– Вам нужно беречь себя. Думаю, справитесь. Ведь нам нужны крепкие парни. – Он поднялся, допил кофе и поставил кружку на землю. – У нас будут еще потери, прежде чем доберемся до Карсона. Люди не в лучшей форме. Несколько женщин больны, да еще Торсби. Тоже, похоже, скоро свалится.

Ночью они спали, по крайней мере, спал Вэл, хотя и беспокойно. Несколько раз он просыпался, а отец, казалось, так и пролежал до утра с открытыми глазами, уставившись в потолок фургона.

И опять наступило жаркое, безветренное утро – ни малейшего дуновения. После обеда запрягли быков. Лошадь привязали позади фургона.

Неторопливо, без суеты караван тронулся в путь. Клубы солоноватой пыли поднимались из-под колес и копыт. Никто не разговаривал. Низко опустив головы, понуро тащились быки, словно в каком-то гипнотическом трансе. Солнце жгло все сильнее. Вэлу страшно хотелось пить, но он не осмеливался попросить воды.

Однажды он увидел ребра мула, полузасыпанные песком, а чуть дальше обломки фургона, потрескавшиеся от долгого пребывания на солнце. Он побрел к голове обоза. Фургоны двигались медленно, и люди иногда забегали вперед посмотреть вдаль. И вот на этот раз… чудо из чудес – перед ними раскинулось сверкающее голубое озеро!

– Пап, смотри!

Остальные тоже остановились, глядя в пустыню.

– Вода! Господи, вода! И нам еще говорят…

– Мираж, – отрезал Уорд. – Только кажется, что вода.

Тогда один повернулся к нему и раздраженно спросил:

– Ты хочешь сказать, что это не вода?

– Такое вы будете видеть каждый день. Это всего лишь мираж, вызванный жгучими лучами солнца. Не могу объяснить, что это такое, сам не очень хорошо понимаю, но здесь обычная вещь. Удивляюсь, что вы не видели миражей до сих пор.

Несколько человек собралось полюбоваться видением. Наконец Том Тревэллион повернулся, чтобы идти.

– Может, это озеро и существует, – пожал он плечами, – только оно в стороне от нашего пути.

Он взял кнут и вернулся к своей упряжке. Остальные неохотно последовали его примеру. Вдруг один из них крикнул:

– Да провалитесь вы пропадом!

Он повернул упряжку и направил ее туда, где сверкала голубая гладь озера. Уорд окликнул его раз, другой, потом бросился вслед за ним, но тот не обращал на него внимания.

– Не понимаю, какой смысл тебе врать! – крикнул он. – Это же самая настоящая вода!

Хайрэм Уорд с горечью махнул рукой.

– Он не послушается. Он просто не послушается, и все! А ведь с ним жена и двое мальчишек!

– А если он прав? – пробормотал кто-то. – Может, это мы дураки.

– Да где там прав, – волновался Уорд. – Это всего лишь мираж, какой всегда бывает в сильную жару. Он погубит себя. Но хуже всего, что погубит своих детей.

– Если этот парень ошибается, – возразил ему все тот же человек, – он вернется и снова присоединится к нам.

Уорд метнул на него сердитый взгляд.

– Ты видел его быков? Туда они добредут, а обратно уже нет. Все, что ему останется, это бросить фургон и посадить жену и детей верхом на быков. Но один шанс из ста, что у него хватит ума додуматься до этого.

Они медленно продолжали путь. На закате Уорд подал знак устраивать привал. Измотанные путники распрягли быков и дали им по тощей охапке сена. Конечно, этого было недостаточно, но все же хоть что-то. Потом каждый отпил из котелка.

– Отдыхаем два часа, – объявил Уорд, – потом снова в дорогу. В полночь следующий привал, и будем идти до рассвета.

– А что потом?

– Сделаем привал и, если все сложится удачно, к обеду доберемся до Карсон-Ривер. Уж там-то отдохнем по-настоящему.

Вэл лежал в фургоне совершенно без сил. Он слышал, как отец шарил вокруг, что-то искал, потом все стихло. Очнулся, когда фургон тронулся, и еще некоторое время лежал не двигаясь. Отец что, забыл про него? Почему не разбудил? Мальчик выглянул из фургона. Том тяжело брел рядом с быками и Вэл заметил, что он шатается. На мгновение даже испугался, что отец вот-вот упадет, но тот взял себя в руки и с трудом продолжал двигаться.

Догнав его, Вэл сказал:

– Пап, почему ты не хочешь забраться в фургон? Почему не хочешь отдохнуть?

– Ах ты глупыш! Да они и так еле тащатся. Не хватало еще мне добавить им тяжести.

После полуночи караван остановился снова. В ясную ночь звезды висели совсем низко. Вокруг стояло удушливое зловоние от разлагавшихся туш животных. Повсюду только песок да пыль.

Отец опустился на землю и закрыл лицо руками. Вэл неторопливо раздал быкам остатки сена и напоил их. Подъехал Уорд.

– Все в порядке, сынок?

– Да, сэр.

– Вот что, парень, поеду обратно, посмотрю, не видать ли там Томпсонов. Если они выбрались на дорогу, им понадобится помощь.

Тревэллион поднял глаза.

– А если нет?

– Тогда они не жильцы на этом свете. Не могу же я загубить отличную лошадь и свою собственную жизнь, разыскивая их. Я предупреждал его, но он не послушал.

Уорд повернул коня, потом остановился.

– Том, если я не вернусь, займи мое место. Доведи их до Калифорнии.

– Я?

– Да, ты. Ты самый сильный мужчина в обозе, и люди слушают тебя. Ты обладаешь здравым смыслом. Только прислушивайся к нему и выведешь их. – Он невесело усмехнулся. – Только не думай, что я пропаду. Я обязательно вернусь.

И он направил коня в темноту ночи. Позже они слышали, как он долго звал пропавших, но ответа так и не последовало. На рассвете проводник вернулся, ведя лошадь под уздцы.

– Поднимай людей, Том, – произнес он слабым от усталости голосом, – поднимай, не то у нас будут большие потери.

– Ну что, не нашел их?

– Нет. Только следы, да и те почти занесены песком.

Он взял кружку кофе, которую протянул ему Вэл.

– Понимаете, мираж всегда впереди, сколько к нему ни идешь, его нельзя достичь. И так, пока не наступит конец… Следы их колес уходили глубоко в песок, быки едва тащили фургон. Они завязнут в плейе, и тогда…

– В плейе? А что это?

– Плейя – сухое озеро. Только оно не совсем сухое. Корка трескается, а под ней трясина, вроде зыбучих песков. Если затянет туда, понадобится две или три свежих упряжки, чтобы вытащить фургон. Иначе не совладать.

– А что же им делать?

– Они могут сесть на быков верхом и попробовать выбраться так. Если парень не глуп, им это удастся. Но воды и сена много не унести. Вся беда в том, что он глуп, иначе послушался бы моего совета с самого начала.

– Может, нам собраться вместе да…

– И думать нечего. Я против. Он сам захотел, и я не собираюсь терять людей, чтобы спасти этого отчаянного глупца. Конечно, это жестоко по отношению к его семье, но у тех, кто мог бы пойти ему на выручку, тоже есть семьи. – Уорд устало поднялся, слегка пошатываясь. – Теперь это их дело. Если они снова выйдут на дорогу, они могут с кем-нибудь подъехать. Беда вот только, что у Томпсона в фургоне пожитки и, думаю, он не захочет их оставить. Он будет до последнего цепляться за них. У него есть два дня, чтобы выбраться из этого места на быках, а потом он сможет выйти оттуда только пешком. Если останется там вытаскивать фургон, то долго не протянет.

Том Тревэллион прошелся вдоль фургонов, потом скомандовал трогаться в путь. Трясясь и громыхая, они снова двинулись вперед. За ними шел Хайрэм Уорд, ведя лошадь под уздцы. Внезапно подул ветер, его резкие порывы поднимали клубы забивавшей глаза серовато-белой песчаной пыли, от которой трескались губы. Быки то и дело останавливались; отдохнув несколько минут, шли снова. У них осталось всего несколько охапок сена, а на дне бочонков плескались лишь жалкие остатки тепловатой воды.

Вэл брел, изредка подгоняя быков, горло пересохло и саднило от песка. Неожиданно отец, шедший впереди, споткнулся и упал, потом медленно и тяжело поднялся на ноги.

Передний фургон внезапно остановился, один из быков, тащивших его, рухнул в изнеможении. С помощью Тома Тревэллиона быка распрягли и оставили лежать на песке. Несколько минут спустя они поравнялись с головным фургоном и обогнали его.

– Тревэллион, может, возьмешь у меня часть поклажи? Неужели оставлять здесь? Это ведь все, что у меня есть. Одежда, инструменты… Они нужны мне.

– Лучше запакуй их, – посоветовал Уорд, – и погрузи на быков, а фургон брось. Нет смысла перегружать другой фургон.

На обочине прямо на песке лежало несколько книг – «История древнего мира» Роллена в шести томах, рядом брошенные кресло-качалка и старый сундук. Всю ночь им попадались побелевшие останки давно погибших животных и кости, не так давно обглоданные грифами или койотами. Следующий привал они сделали в предрассветный утренний час. Отец набрал со дна бочонка немного воды, напоил быков и приготовил кофе.

– Далеко еще?

Уорд пожал плечами.

– Миль десять, может, больше. По утрам быки чуют в воздухе влагу и могут обезуметь. Удерживай их, если можешь.

Паркинс, чей фургон шел теперь перед ними, покачал головой:

– У них нет больше сил, Хайрэм. Если у меня кончится корм, они падут.

– Быки чувствуют воду, и она придает им силы. Если побегут, просто прыгайте в фургон и держитесь крепче.

Покрасневшие от усталости глаза; лица, волосы и одежда покрыты серой пылью – такими они снова выступили в путь. Теперь каждый шаг был для них как суровое испытание, приближавшее их к победе. Дважды Вэл падал, но всякий раз успевал подняться на ноги, чтобы не быть раздавленным идущей следом упряжкой.

Тащась за фургоном, мальчик иногда оглядывался назад. Некогда длинная вереница сделалась теперь коротенькой и жалкой. Где они все? Сколько людей умерло этой ночью, людей, которых он никогда даже не видел?

Жаркое утро перетекло в душный, раскаленный день, а быки, словно в гипнотическом сне, упорно плелись вперед, низко опустив головы, беззвучно склоняясь под тяжестью ярма.

Далеко вокруг простиралась серая пустыня, усыпанная грудами выбеленных под палящим солнцем костей. Теперь брошенные фургоны, одеяла, инструменты, обломки мебели и человеческие останки встречались очень часто.

Внезапно налетел шквал и закапал дождь, который прекратился так же быстро, как и начался, потом снова потянул ветер…

Вэл успел лишь увидеть огромную черную грозовую тучу, неумолимо надвигавшуюся на них, и тут же грянул гром. Клубы поднявшегося песка обжигали лицо. Он заметил, как отец пытается натянуть платок на нос и рот, и последовал его примеру. Тут же услышал душераздирающий, словно предсмертный крик, протяжный стон одного из быков, от которого все содрогнулось у него внутри. Животные ускорили шаг и перешли на бег. Вэл бросился на дно фургона, быки понеслись во всю мочь.

Громыхая и подпрыгивая на камнях, фургон летел вперед. Вэл схватился за перекрытие, моля лишь о том, чтобы они не разбились. А вокруг точно так же неслись другие фургоны. Удушливая пыль, от которой Вэл задыхался и кашлял, скопилась под плотным тентом. В тележке все перемешалось: ружье упало на постель, дверца печки распахнулась и ходила ходуном, так что мальчику с трудом удалось закрыть ее, но зола уже носилась в воздухе. Хорошо, что печкой уже давно не пользовались и в ней не осталось горячих углей.

Справа вдруг раздался треск и крики. Выглянув, Вэл увидел, что какой-то фургон перевернулся на бок; колеса его еще вращались, а быки, освободившись от груза, умчались уже далеко.

Они продолжали нестись, и Вэл прильнул к полу фургона в мучительном страхе. Неужели эта бешеная гонка никогда не кончится? Где отец?

И вдруг быки остановились. Вэл почувствовал приятную свежесть, ворвавшуюся в фургон, он подполз к проему и выглянул наружу. Быки по колено стояли в воде, опустив в нее головы. Выскользнув из-под тента, он тоже бросился в воду, окунулся с головой и потом долго пил, черпая влагу пригоршнями. Справа и слева стояли другие фургоны. В нескольких ярдах от себя он увидел Дотти Паркинс, ее промокшее платье прилипло к телу, самым откровенным образом обозначив выпуклости фигуры. Пораженный, Вэл стоял и смотрел на нее; заметив это, она рассмеялась, погладив себя по груди, плотно обтянутой мокрой тканью. Вэл торопливо огляделся по сторонам, и она снова рассмеялась. Дотти Паркинс исполнилось шестнадцать, и он был почти на четыре года моложе. Она всегда казалась ему спокойной, тихой и скромной девушкой.

Вэл взял из фургона кнут и направился к быкам, чтобы вывести их из воды. Отца нигде не было. Он услышал, как слабо вскрикнула Дотти Паркинс, обернулся и увидел на берегу всадника, который застыл, пялясь на девушку.

– А у тебя, красотка, фигурка что надо, – проговорил он.

– Не твое дело! – вспыхнув, огрызнулась Дотти.

Вэл достал из фургона одеяло, протянул ей, и она поспешно набросила его на себя.

Незнакомец перевел взгляд на Вэла, и тот почувствовал, как что-то словно пронзило его.

Он узнал его! Перед ним стоял один из убийц его матери. Вэл бросился в фургон, схватил ружье и повернулся к незнакомцу. Тот пришпорил лошадь и умчался прочь.

Дотти, широко раскрыв глаза, не отрываясь смотрела на него.

– Ты!.. Ты готов драться за меня! Я… Я никогда не думала… Ты… ты настоящий мужчина!

Смущенный Вэл убрал ружье. Он не стал объяснять ей, кто на самом деле тот человек и почему он, Вэл, так поступил, – ему не хотелось ее разочаровывать.

Шлепая по воде, к своему фургону подошел Паркинс. Дотти бросилась к нему и принялась рассказывать о случившемся. Вскоре на берегу появился отец Вэла.

– Черт возьми! – крикнул ему Паркинс. – У тебя храбрый малый, Том! Да, да, храбрый малый! Он заступился за мою дочку.

Позже, когда они с отцом остались вдвоем, Вэл сказал ему:

– Пап, она неправильно поняла. Я взялся за ружье потому, что тот человек из тех, кто убил нашу маму.

– Что-о? На какой он лошади? И как выглядел?

– Среднего роста, темноволосый, худой, с жидкой бородкой. Лошадь у него гнедая, на трех ногах у нее белые чулки и морда светлая.

Они вывели животных из воды и пустили на прибрежный луг. Там пасся и остальной скот.

– Сынок, присмотри за фургоном и скотиной. Там дальше есть фактория. Съезжу-ка я туда.

– Пап, только не говори о нем… об этом человеке Паркинсу и Дотти. Она думает, что я… сделал это ради нее.

Отец кивнул и вывел лошадь.

Несколько часов спустя он вернулся, разделся и искупался в реке. Потом Вэл спросил:

– Ну что, нашел его?

– Нет. Он уехал еще до того, как я туда добрался. Но они знают его. Его зовут Скиннер. Владелец магазина говорит, он опасный тип.

Том Тревэллион занялся приготовлением пищи, Хайрэм Уорд принес кусок свежего мяса и присоединился к ним.

– Не возражаете?

– Нет.

Немного погодя Уорд спросил:

– Тот парень, которого ты прогнал… Ты знаешь его?

– Я узнал его лицо и запомнил. Он один из тех, кто убил мою мать.

Уорд поверх костра посмотрел на Тома.

– В фактории Спаффорда мне сказали, что ты расспрашивал о нем. Будь осторожен, Том. Это опасный человек и водится с дурной компанией. Если узнает, что ты разыскиваешь его, он убьет тебя.

– Тогда ему лучше стрелять первым.

– Том, ты не понимаешь. Скиннер догадается, что это мальчик рассказал тебе все, и убьет его тоже. Думаю, он узнал тебя. В фактории расспрашивал обозных, есть ли у тебя жена. Ему сказали, что твою жену убили на Миссури.

– Так, стало быть, он знает?

– Да, знает.

Глава 4

Том Тревэллион направил свой фургон вверх по реке, в противоположную сторону от фактории Спаффорда. В последний день к нему пришел Хайрэм Уорд.

– Остаешься, Том?

– Да.

– Ты благоразумнее, чем остальные, но я проводник и должен довести их во что бы то ни стало. – Он помолчал, раскуривая трубку. – Будьте начеку, и ты и мальчик. Это паршивая публика.

– Ладно.

– Том, ты когда-нибудь убивал?

– Нет.

– Ну таких-то сможешь. Только не разговаривай с ними, не выкладывай им, что ты о них думаешь. Просто убей, и все. Другого они не понимают и не заслуживают. Это хищники, Том. Рано или поздно всех их ждет петля. Только сам не выслеживай их.

Они долго смотрели вслед удалявшимся фургонам. У Вэла возникло чувство, будто он что-то потерял. Он мало знал этих людей, но вот уже много месяцев они ехали вместе. Фургоны медленно протащились мимо, и только несколько человек помахали им на прощание. Глаза этих людей были устремлены на дорогу, а сердца и мысли витали в волшебной стране, что лежала по ту сторону гор.

– Зима будет холодная, – сказал отец, – надо запасти дров. Здесь есть заброшенная хижина, в ней мы и перезимуем, а когда сойдет снег, перейдем через горы.

Они прибрались в старой хижине, отец починил крышу. Вэл собирал по склонам хворост – сучья, куски коры и поваленные деревья, – столько дров хватило бы не на одну зиму, даже не пришлось бы рубить деревья. Он складывал дрова вокруг хижины, чтобы они всегда находились под рукой и заодно, чтобы утеплить стены.

«Змей нечего бояться, – так сказал ему на прощанье Уорд. – Скоро начнутся холода. С первыми морозами они все забьются по щелям и норам. Но здесь водятся медведи… Будьте осторожны».

Медведей Вэл не встречал, зато видел их следы. На второй день отец убил бизона, подстрелил без труда с каких-нибудь тридцати ярдов.

Вэл бродил высоко по склону, когда появились люди. Отец находился возле фургона и, заслышав их приближение, приготовил ружье.

В чистом горном воздухе звуки разносятся далеко, и мальчик слышал все.

– Это тот самый фургон?

– Да, он самый, крашеный в голубой цвет. Точно они.

– Но как он узнал? Его же там не было!

– Мальчишка ему рассказал. Мы не заметили сопляка, а он, должно быть, ошивался где-то рядом.

Они приближались, прячась за камнями и деревьями. Отец увидел их. У одного – винтовка, другой вытащил шестизарядник. Том Тревэллион вскинул ружье и выстрелил. Один вылетел из седла. Вторым выстрелом он убил другого, потом бросил ружье, потянулся за револьвером, и тут Вэл увидел, как тело отца задергалось от попадавших в него пуль. Он упал на колени, выхватил оружие и все стрелял и стрелял, почти уже наугад, так как сам был смертельно ранен.

Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась, и в наступившей тишине послышался приближавшийся стук копыт. Кто-то выругался, потом крикнул другим:

– Мотаем отсюда!

Они развернули лошадей. Выскочив из укрытия, Вэл бросился к отцу, схватил его револьвер и выстрелил как раз в тот момент, когда бандиты уже скрылись в кустах.

Со стороны Карсона неслась группа всадников.

Худой бородатый человек остановил лошадь, посмотрел на Вэла, потом на отца.

– Кто это сделал, мальчик?

Вэл рассказал, потом подбежал к отцу и, упав рядом на колени, с тоской и отчаянием смотрел на него. Голову и рубашку залила кровь.

– Вэл… Вэл, я… – Потом, совсем тихо, он прошептал: – Будь умницей. Твоя мама…

Голос его оборвался, и его не стало.

Бородач положил руку Вэлу на плечо.

– Твой отец был настоящим мужчиной, сынок. Он погиб, проявив истинную отвагу.

Они похоронили отца там же, на невысоком холме под деревьями, и Вэл собственноручно сделал надгробие – большой кусок песчаника, на котором он с помощью молотка и зубила старательно выбил слова.

Перезимовал он в хижине. За двадцать пять центов в неделю убирал улицу вокруг магазинчика Спаффорда. Для одного едока заработка хватало, с дровами он тоже не бедствовал. У него были теплые одеяла, винтовка, ружье и револьвер. Позже, побродив по следам убийц, он нашел и второй револьвер, на рукоятке которого значилось имя «А. К. Элдер». Очевидно, он выпал при поспешном отступлении или его выронил раненый.

Зимой Вэл разобрал вещи, оставшиеся от родителей: одежду, небольшой сундучок с памятными подарками, какие-то старые письма. Среди вещей матери он нашел пять золотых монет, припрятанных на случай острой нужды, и снова убрал их, а когда наступила весна, запряг быков и, присоединившись к первому же обозу, отправился через горы в Калифорнию. Ему стукнуло тринадцать, и для своих лет он выглядел рослым и сильным.

В Сакраменто он продал быков и фургон, а кобылу и оружие оставил. Револьвер с надписью на рукоятке завернул отдельно. Теперь он знал два имени – Скиннер и А. К. Элдер.

В то лето он пас скот, помогал рыть оросительные каналы, сооружал водовод. Осенью нанялся строить бревенчатые конюшни, рубил и заготавливал лес.

На лесозаготовках рядом с ним работал человек с берегов Миссури, сутулый, со впалыми щеками, но неутомимый рассказчик, его язык работал не переставая с восхода солнца до поздней ночи, а память хранила несметное множество самых разных историй из жизни переселенцев: об охоте, о драках, о переправах через реки.

Как-то на закате он воскликнул:

– А пираты! Представляешь, парень, ходили по Миссури речные пираты. Могли что хочешь из-под носа увести. По большей части они лежали в засаде и ждали, когда появится плот или лодка, а ночью взбирались на нее, людей убивали и грабили все подряд!.. Моя мать, богобоязненная женщина, воспитывала нас правильно. Она принадлежала к методистской церкви, и мы часто ходили на проповеди. Многое я уже забыл, только в то время мы как раз стали поглядывать на девчонок, которых родители брали с собой на проповеди. Мы глазели то на одну, то на другую, а однажды я даже взял дочку Сойера за руку прямо в церкви! Пришлось мне драться из-за нее с другим мальчишкой. Драка была прямо не на жизнь, а на смерть, но потом пришел Оби и…

– Кто?

– Оби, Оби Скиннер. Тот, что жил возле Лысой горы. Так вот он…

– Расскажи-ка мне про него.

– Про Оби-то? Да так, ничего особенного. Он на год, на два помоложе меня, но уже тогда считался отпетым и бессовестным вором. Я всыпал тогда этому мальчишке, но Оби… он подошел и ударил его палкой. Он поступил нечестно. Я только хотел, чтобы парнишка убрался прочь, но Оби зашел с моей стороны и крепко дал ему по мозгам. Парень лежал как бревно. Я обругал Оби, сказал, что сам разберусь со своими делами, но он только посмеялся надо мной. В тот же год его взяли – попался на краже осла, но каким-то образом ему удалось удрать из тюрьмы, и он подался к речным пиратам.

– А что тебе известно о шайке Оби Скиннера? – спросил Вэл.

Часть вторая

Глава 5

Прошло десять лет… Наступил 1859 год. Все это время Вэл Тревэллион неутомимо работал. Снедаемый ненавистью к осиротившим его подонкам, он брался за любое дело, стараясь отложить немного денег, и трудился не покладая рук с единственной мыслью – найти и уничтожить убийц отца и матери, убедиться, что они наказаны за содеянное.

Служил он посыльным при фактории, грузчиком в магазине, работал в небольшой газете, участвовал в разведке золотоносных жил, в стычках с индейцами, нанимался матросом на пароход в Сакраменто и прошел всю страну от Соноры до верховий Фрэйзиер-Ривер в Британской Колумбии. Он работал на приисках, в восемнадцать лет был уже старшим по смене, а в двадцать – управляющим.

Тревэллиона знали как человека, способного справляться с любыми трудностями. Он умел управлять людьми и хорошо освоил горнорудные профессии. Случалось, появляясь на приисках, находившихся на грани краха, он превращал их в прибыльные предприятия, а потом уходил, даже если ему предлагали остаться за любые деньги.

Его отец успел заплатить двоим, сам он мог найти и убить, предположим, еще двоих, но по-прежнему его не покидала решимость отыскать остальных. И теперь, десять трудных лет спустя, эта одержимость привела его на путь, пролегавший обратно через горы.

В крохотной лачуге, где они ждали лошадей и мулов, чтобы перебраться через Сьерру, стояла жаркая духота. Оглядев присутствовавших, он вдруг почувствовал нетерпение… вот ведь глупцы, все мечты-то у них лишь о золоте. Он много повидал их, мужчин и женщин, страстно желавших богатства, но почти никто из них не хотел выполнять работу, которая для этого требовалась.

Он подошел к двери и шагнул на холод. В горах уже лежал снег, но в городе он выпадал и таял, хотя голую землю прихватило морозом. Опустив плечи, он прошелся под ледяным ветром до конца грузовой площадки и уже собирался повернуть обратно, когда краем глаза заметил какое-то движение.

Помедлив, Вэл пошарил в карманах, слово ища что-то, и, не поворачивая головы, боковым зрением стал следить за человеком, появившимся из-за деревьев на противоположном холме. С минуту тот колебался, потом, спотыкаясь, почти бегом начал спускаться вниз по склону.

Только недавно забрезжил рассвет, и небо лишь слегка окрасилось в серый цвет. В такое время показалось бы странным, если бы путник направлялся в какое-либо другое место, а не на станцию.

В лачуге девять человек ждали мулов, чтобы переправиться через горы в Уошу, но из них только хорошенькую светловолосую девушку, которую сопровождал лощеного вида молодой человек, обуревали тревожные предчувствия.

Однако все опасения девушки вызывали только насмешливые ответы ее спутника, и Тревэллион отвернулся – эти двое уже начали его раздражать. Молодые влюбленные – он уже не раз видел таких. Почему все молодые думают, что они открывают что-то новое? Почему многие повторяют ошибки и промахи других? Может быть, жизнь распорядилась именно так?

Тревэллион много скитался и повидал на своем веку всяких людей и теперь легко распознал в молодом человеке то, что тот представлял собою на самом деле. Это был смазливый юнец, поверхностный, неглубокого ума, но бойкий на язык, из тех, кто так нравится некоторым женщинам и кто прячется в кусты, столкнувшись с малейшими трудностями.

К юной и весьма миловидной девушке Тревэллион испытывал симпатию, в ней чувствовался характер. Время и испытания еще не заставили его проявиться, но он обязательно даст себя знать.

Он уже собирался вернуться в лачугу, когда шаркающий звук шагов по мерзлой дороге заставил его обернуться.

К нему приближался человек, которого он видел на противоположном холме – склонный к ожирению, грязный и небритый. Несмотря на лютый холод, он распахнул куртку из тяжелой плотной ткани – без сомнения, для того, чтобы легче было выхватить оружие,

Прошмыгнув мимо Тревэллиона и даже не взглянув на него, незнакомец приблизился к окну и заглянул в него. Пальцы его шарили под пальто. Вэл сразу понял, что это значит. С минуты на минуту здесь появятся мулы и выйдут люди. Тревэллиону крепко не понравился тип, который заглядывал в окно, не по душе ему было и то, что может сорваться отправление.

Тревэллион подошел к мужчине сзади.

– Помнишь, как раньше называли это место? – небрежно спросил он.

Оторвавшись от своего занятия, человек оглянулся, словно только теперь заметив его.

– Что?.. Что ты сказал? Это ты мне?

– Просто интересуюсь, не знаешь ли, как раньше называли этот городок.

Разозленный тем, что ему помешали, небритый нетерпеливо выпрямился. Его маленькие глазки над круглыми отвислыми щеками уставились на Вэла.

– Вроде бы Старым Прииском. Теперь это Пласервиль. Да тебе-то какая разница?

– Когда-то он назывался Хэнгтаун ^[87]. С убийцами здесь расправлялись быстро. Вешали без разговоров.

– А какое это имеет отношение ко мне? И вообще, кто ты такой?

Тревэллион улыбнулся. Хороший вопрос. Очень хороший вопрос. Действительно, кто он такой?

По мерзлой земле застучали копыта, и из-за угла показался человек верхом на муле, за ним тянулась вереница оседланных мулов. Вэл узнал Джима Ледбеттера.

– Как дела, Джим? – помахал он ему.

Седок в куртке из бизоньей кожи резко притормозил мула, посмотрел на Тревэллиона, потом сплюнул.

– Вэл?! Черт меня побери! Ты, что ли? А я слышал, что тебя убили модоки ^[88] где-то в окрестностях Шасты.

– Чуть не убили. Выпустили по мне кучу свинца да еще стрелу в придачу. Тут уж сам Бог велел дать деру. Что я и сделал.

– Я слыхал, будто все камни кругом были в крови, вот ребята и решили, что с тебя сняли скальп, а тело бросили в кратер вулкана.

– Именно так они и собирались поступить.

Ледбеттер спрыгнул с мула.

– Думаешь податься в Уошу?

– Ты привел мулов для всех? – спросил Тревэллион и указал на черного испанского мула: – Как насчет того, чтобы отдать мне вот этого?

– Считай, что он твой. Бери, не пожалеешь.

– Думаешь, будут трудности?

– Как обычно. Дорога просто ужасная. Если не замерзнет, грязи будет по колено. Это единственный путь туда и обратно, и сейчас там сплошное месиво. Ведь большинство из этих людей просто пилигримы – бредут, сами не зная куда. Дорог не разбирают.

– Ну а как дела в Уошу?

– Вирджиния-Сити – так его теперь называют. Не все, правда, еще привыкли. Несколько разбросанных лачуг и землянок, редко увидишь каменный дом. Одному Богу известно, хватит ли там камня, чтобы построить целый город.

– Нашли там руду?

– Нашли. И много. – Ледбеттер подтянул штаны и сплюнул. – Ты мог бы хоть завтра устроиться на работу, Вэл. Уошу теперь стал золотым прииском, но там еще есть кварцевые разработки, а в окрестностях нет почти никого, кто бы знал, как вести выработку твердых пород. Только несколько человек.

– Джим, я покинул Корнуолл еще ребенком. Все знания о приисках получил здесь. – Он помолчал. – Конечно, отец пытался научить меня кое-чему. Сам он работал всю жизнь на оловянных и медных рудниках. Я помогал ему, но я был тогда мальчишкой.

– Вэл, ты забыл больше, чем кто-либо из них способен узнать за всю жизнь. А если до них дойдет, что ты знаешь дело, то получишь место сразу… если только захочешь.

Дверь открылась, из лачуги стали выходить путешественники. Вэл вспомнил о толстяке, с которым говорил недавно. Поймав взгляд Джима, он кивком головы указал на незнакомца.

– Поосторожней, Джим. Тут что-то нечисто.

Светловолосая девушка и ее щеголеватый кавалер появились на пороге.

– Так вот вы где! – Толстяк запахнул пальто.

Парочка остановилась как вкопанная. Глаза у девушки стали огромными от страха. Она открыла рот, но не проронила ни звука. С кавалера внезапно слетел весь его лоск. Он попробовал было протестовать:

– Не смейте обращаться к ней! Мы собираемся пожениться!

– Черта лысого вы поженитесь! – Толстяк вытащил пистолет.

Тревэллион сразу определил, что это старомодный пистолет, какими раньше пользовались дуэлянты.

Молодой человек бросился бежать и едва успел завернуть за угол, как грянул выстрел. Толстяк с криком ринулся за ним, потрясая разряженным пистолетом. Добежав до угла, он остановился и побрел обратно. Подойдя к девушке, схватил ее за руку.

– А ты немедленно возвращайся домой! Клянусь Господом, я заставлю…

Страх исчез из глаз девушки, она решительно вырвалась.

– Ни за что! Пустите меня! – Она обратила взор на Тревэллиона: – Пожалуйста, мистер! Я не хочу идти с ним!

– Он что, ваш отец?

– Нет! Он женился на моей матери, когда умер папа. А когда Мама умрет, он примется за меня. Я… я ненавижу его!

– Ах ты дрянь! Ты пойдешь со…

– Оставь ее в покое.

Тревэллион говорил тихо, но в его голосе чувствовалось нечто такое, что остановило толстяка.

– А ты не суйся! – Толстяк вцепился левой рукой девушке в плечо. В правой он все еще держал дуэльный пистолет. – Не твое дело!

– Мистер, в этих местах не принято обращаться с женщинами плохо. Отпустите леди.

Мужчина убрал руку, но тут же поднял пистолет и нацелил его на Тревэллиона.

– Не будь идиотом! – усмехнулся Вэл. – У тебя нет патронов. Когда отправляешься на охоту, дружок, следует вооружаться получше.

И больше не обращая на него внимания, он посмотрел на девушку.

– Вы хотите уехать с ним?

– Нет, не хочу! Я хочу уехать отсюда! Альфи… собирался помочь мне.

– Значит, вы свободны. У вас есть деньги?

– Немного…

Тут в разговор вступил Ледбеттер:

– Ее дорога оплачена. Его тоже. Я могу взять вместо него кого-нибудь другого, а деньги верну. – Потом, слегка скривившись, он прибавил: – Этот Альфи, думаю, больше здесь не появится.

Тревэллион снова посмотрел на девушку.

– Путь предстоит нелегкий. Может, вам попробовать податься в Сакраменто?

– Нет, я поеду в Уошу. В Вирджиния-Сити.

– Тогда в путь.

Все начали взбираться в седла, одни неуклюже, другие искусно и проворно. Толстяк бросился к ним, но Тревэллион преградил ему путь.

– Проклятье! Ты не имеешь права вмешиваться! – крикнул толстяк.

– Ты не можешь претендовать на нее. Я-то пойду своей дорогой, но тебя все равно вышвырнут из города. Такие, как ты, нигде не нужны. Когда ты наставил на меня свой пистолет, я мог попросту застрелить тебя, и, возможно, так и следовало бы сделать.

Толстяк отступил, его жирные щеки тряслись от ярости.

– Ты у меня еще попляшешь! Я с тобой расквитаюсь! С обоими вами разделаюсь. С обоими!

В дверях появился агент.

– Джим, вот почта. В основном для Хескета.

– Для Хескета? Это который работает бухгалтером на «Соломоне»?

– Он самый. Похоже, он получает больше почты, чем его босс.

Ледбеттер сунул письма в мешок, приторочил его к седлу и тронулся, остальные последовали за ним. Вэл пропустил девушку вперед и поехал следом. У девушки была стройная осанка, и она прекрасно держалась в седле.

– Меня зовут Тревэллион, – представился он.

Она улыбнулась.

– А меня Мелисса Терни. – Тут улыбка сошла с ее лица. – А его зовут Моузел. Иногда он подрабатывает на приисках, а иногда пробавляется тем, что ставит капканы на зверей.

Об Альфи она ничего не сказала, и Вэл решил, что сейчас не время задавать вопросы.

Утро так иосталось хмурым и холодным. С гор дул пронизывающий ветер, и чем выше они поднимались, тем чаще видели снег, лежащий под соснами.

Испанский мул имел легкую поступь и покладистый нрав. Он прекрасно разбирал, куда ему ступать, и совершенно не нуждался в том, чтобы какой-нибудь случайный наездник, который мог знать, а мог и не знать тропу, управлял им. Он шел своей дорогой, и Тревэллион положился на него.

Колеи виднелись слабо, но в некоторых местах сбегавшая с гор вода образовала поперек дороги глубокие промоины, и теперь колеи, застыв в виде беспорядочных нагромождений, по форме напоминали горные гребни и препятствовали каждому шагу.

Даже в этот ранний час по дороге змеей вилась вереница людей, животных и фургонов. Караваны мулов обгоняли остальных с тем полным безразличием к жизни и ко всему на свете, какое свойственно только мулам. Ни один здравомыслящий человек не стал бы спорить на дороге с вьючным мулом, который может запросто сбросить седока в придорожные заросли.

Джим Ледбеттер был таким же упрямым и целеустремленным, как мул. Своей единственной обязанностью он считал заботу о тех, кто платил ему за мулов и перевозку клади, и старался вырваться на дороге вперед. Никому в голову не приходило остановиться или замедлить шаг, хотя вдоль дороги валялись опрокинутые фургоны, одни лежали на самом краю пропасти, другие уже на дне каньонов. Но все почему-то хотели прибыть в Уошу первыми, и мысли не допуская, что кто-то их обгонит.

Как-то раз из фургона выпал бочонок виски. Его тут же подхватил тот, кто двигался следом, и пустил в ход. Словно по мановению волшебной палочки, сразу же отовсюду к нему потянулись оловянные кружки, и к тому моменту, когда хозяин бочонка с хлыстом в руке подошел к ним, все уже было кончено. Пожав плечами, он принял кружку виски, протянутую ему в знак примирения, выпил и вернулся к своей упряжке.

Караван поднимался все выше и выше по извилистой тропе, окруженной соснами. Лошади, мулы и люди с трудом карабкались по камням, скользили на льду, падали, проваливаясь в сугробы; путники то и дело озирались в страхе быть раздавленными камнепадом или оползнем. И все-таки они переживали не самые худшие часы своей жизни.

По пути им встретился груженный рудой обоз, возвращавшийся с приисков.

Достигнув гребня, они остановились, чтобы дать мулам отдышаться и напиться чистой, прохладной воды из ручья, миниатюрным каскадом пересекавшего тропу и падавшего глубоко в пропасть.

Ледбеттер подошел к Тревэллиону.

– Да, это настоящий бум. Каждый надеется разбогатеть, многие из них верят, что так оно и будет. Есть и просто жулики – высматривают доверчивых новичков, чтобы продать им свои участки. Только по большей части они и гроша ломаного не стоят. – Он помолчал, указав на восток. – Есть сорок или пятьдесят участков отличной земли, да еще несколько десятков более или менее прибыльных. Вот, пожалуй, и все. А я знаю такие, которые перепроданы уже по нескольку раз, и никто не видел, чтобы там хоть что-то блеснуло.

Ледбеттер достал жевательного табаку и предложил Вэлу. Тот отказался. Ледбеттер пристально посмотрел на него.

– А вы с отцом не этим путем шли?

– Этим.

– Знаешь, парень, я никогда не забуду Сорокамильную пустыню, даже если доживу до ста лет. Мертвые животные через каждые несколько футов, повсюду опрокинутые фургоны.

Позже, когда дорога сделалась шире, к Ледбеттеру подъехала Мелисса.

– Вы в порядке? – спросил он ее.

– Да, сэр.

– У вас есть мужские брюки? Будет лучше, если вы переоденетесь. Я понимаю, такая одежда не очень-то подходит для леди, но увидите, что многие женщины так поступают.

– Спасибо за совет. Я им воспользуюсь. – Проехав несколько шагов, она спросила: – Кто он?

– Тревэллион? «Братец Джек». Это значит родом из Корнуолла, из Англии. Они здесь почти единственные, кто имеет представление, как работать с твердой породой.

– Нет, я другое имею в виду… кто он?

– А-а… Суровый и довольно жесткий человек, мэм. Ездит в одиночку, бродит в одиночку, живет в одиночку. Но случись у вас беда, именно его вам захочется увидеть рядом. Если вы обнаружили руду, он добудет ее вам. Если вы потеряли жилу, он найдет ее вам быстрее любого другого. Он знает землю, мэм, знает горное дело. Он умеет правильно бурить скважины, и я не видел, чтобы кто-то обращался с бурильным молотком лучше, чем он.

– А что такое бурильный молоток?

– Это нечто вроде небольшой кувалды, мэм. Так, пожалуй, будет проще всего объяснить. Чтобы вгрызаться в породу, его держат в одной руке. Есть еще двойной молоток, тот держат обеими руками, и это уже настоящая кувалда. Обычно кто-то один вращает бурав, а остальные бьют по нему. Тревэллион здоров как бык. Сильнее всех, кого я видел. Сколько же у него мощи в плечах, в руках!.. Похоже, единственный способ накачать мускулы – это с утра до ночи махать кувалдой. Он приехал из Англии с родителями. Но кроме этого о нем мало что известно. Несколько лет назад, когда ему было около шестнадцати, он подрядился доставить в банк Сакраменто двадцать тысяч долларов золотом. За этим золотом охотились бандиты, да и индейцы не давали покоя. Он пропал и долго не появлялся. Люди сочли, что он погиб. А три месяца спустя вышел из лесу словно воплощение мук Господних: две гноящиеся раны от стрел, сам – кожа да кости. Зато принес золото, все до последней крупинки.

Ледбеттер помолчал.

– Подобные истории передаются из уст в уста, вот он и стал знаменитым.

– А сколько ему лет?

Ледбеттер пожал плечами.

– Кто знает? Да и какая в самом деле разница? Большинство здешних людей молоды, даже те, кто выглядит старым. Жизнь такая. Она не дает людям расслабиться – она да тяжелый труд. Он мог бы стать управляющим большого прииска в Зеленой долине, но не захотел. По-моему, его что-то гложет.

Дорога снова сузилась, и Ледбеттер поскакал вперед, время от времени оглядываясь на извивавшуюся бесконечную живую черную змею – вереницу людей, животных и фургонов.

Мелисса дрожала от пронизывавшего ледяного ветра, задувавшего с гор. Что она будет делать в Вирджиния-Сити? Ведь до сих пор ее поглощала одна мысль – о побеге. Сбежать во что бы то ни стало. О том, как она будет существовать после этого, девушка не думала. Предполагалось, что выйдет замуж. Она вспыхнула от стыда, вспомнив, как позорно удрал Альфи.

Но есть же какой-то выход! Ее матери удалось тайком от Моузела накопить немного денег. Она вышла за него в отчаянии, оставшись одна с дочерью на руках. А он оказался скупым, мелочным, жестоким и мстительным человеком.

Альфи… ей даже вспоминать о нем не хотелось. Она уже почти убедила себя, что любит его, но когда со страхом рассказывала ему о Моузеле, он лишь посмеивался над нею. Теперь-то она убедилась, каким фальшивым и ничтожным человеком оказался он на самом деле. Ведь она почти уже созрела, чтобы совершить ту же ошибку, что и ее мать, – выйти замуж ради побега.

Позже она спросила Тревэллиона:

– А что это – «Братец Джек»? Почему корнуолльцев так называют?

– Говорят, что если вы наняли корнуолльца, то он первым делом расскажет вам о своем брате Джеке, отличном горняке, который сейчас как раз ищет работу. И вот вскоре все рабочие места оказываются заняты такими вот «братцами Джеками».

– Они, должно быть, и вправду отличные горняки.

– По сути дела, они не знают ничего больше. Мне исполнилось шесть лет, когда отец взял меня на оловянные разработки, очищать руду от использованной породы. Потом он забрал меня оттуда, и я до одиннадцати работал с рыбаками, после чего снова вернулся на рудник.

Мелисса лукаво посмотрела на него.

– Мой дедушка рассказывал, что корнуолльцы грабили разбитые суда. Они специально размещали огни так, чтобы заманить корабли на камни, а когда те разбивались, спокойно уносили добычу.

– Такое могло быть, – кивнул Тревэллион, – много-много лет назад. Обычно они просто брали то, что выносило море. И в моем роду есть такая история. Мой прадед нашел себе таким способом жену. Помог ей выбраться на берег после кораблекрушения, а потом просто взял ее в жены.

– И она осталась с ним?

– Они стали счастливой во всех отношениях парой. Он был молод, силен, здоров и, говорят, красив. Ребенком я видел в нашем доме некоторые вещи прабабушки, оставшиеся после кораблекрушения.

Ледбеттер повернулся в седле.

– Остановимся у Грязнули Майка. Не пожалеете. И потом, Майк прекрасно готовит. Единственная беда – люди приходят и уходят так часто, что он никогда не успевает помыть посуду. А пожалуйся, так и вовсе останешься голодным.

Их обогнал всадник на гнедом коне, высокий, красивый, светловолосый. Поравнявшись с ними, он пристально посмотрел на Тревэллиона, отвернулся и взглянул еще раз, слегка нахмурившись. Потом пришпорил лошадь и умчался прочь.

– Это человек знает вас, – заметила Мелисса.

– Да, – согласился Вэл. – Похоже, знает.

Глава 6

Заведение Грязнули Майка представляло собой ветхое сооружение в виде деревянных столбов, обтянутых заляпанной грязью парусиной. Несколько столов со стоявшими вокруг них лавками были уже заняты, и те, кому не хватило места, сидели прямо на траве. Одни ели из оловянных мисок, другие из глиняных, третьи из видавшей виды оббитой эмалированной посуды.

– Тут, должно быть, триста или четыреста человек, – заметил Ледбеттер. – Так оно и бывает всегда в полдень в такое время года. – Он кивнул на собравшихся. – Посмотри-ка на них. – В голосе его чувствовалось явное отвращение. – Один из десяти знает, чего он хочет, или хотя бы понимает, что делает. Они потратят все, что привезли с собой, а нажить не каждый сумеет. Большинство из них так и прыгает с одного прииска на другой, лихорадочно веря в то, что уж там-то их точно ждут золотые горы. При этом они ничего не хотят делать, ищут легкой добычи – не обломится ли чего задарма, а то и просто ждут, когда им поднесут на блюдечке.

– Но среди них есть и хорошие люди, – заметил Тревэллион.

– Да, есть.

– И женщины, – вставила Мелисса.

– Да. Только они не такие, как вы, – возразил Тревэллион. – Лучше держаться от них подальше, не то вас могут принять за одну из них. Держитесь от них в стороне.

– Вам не кажется, что это не совсем честно по отношению к ним?

– О честности тут говорить не приходится. Некоторые из этих женщин отдадут вам последний доллар или будут ухаживать за вами, если вы заболеете, но есть и такие, которые сдерут у вас коронку вместе с зубом или сунут вам нож под ребро, чтобы обчистить ваши карманы.

Повсюду вокруг царила чудовищная грязь. Лошади и мулы стояли привязанные к кустам и деревьям, некоторые к кольям. То и дело подъезжали новые фургоны, и все окрестное пространство заполняла пестрая толпа. Какой тут только не было одежды: и мексиканские сомбреро, и армейские фуражки, енотовые и бобровые шапки, войлочные шляпы, цилиндры… сюртуки, матросские робы, куртки из оленьей кожи с бахромой и самые разные наряды из домотканой материи.

Люди съезжались сюда со всего мира: матросы, бежавшие со своих кораблей, искатели приключений, неудачники и те, кто просто привык плыть по течению. Встречались и рабочие с рудников, и те, кому удалось унести ноги во время бедствий на Фрэйзиер-Ривер.

На поставленных вверх дном бочонках лежала необструганная доска, за ней сидело несколько игроков. Остальные, плотно обступив их в три ряда, наблюдали за игрой. Вдруг кто-то спросил:

– А что такое Уошу?

– Это местность. Местность, где есть прииски. А еще озеро, названное по имени одного из индейских племен.

– Индейских племен? Вы хотите сказать, здесь есть настоящие индейцы?

– Да их тут полно, и они не упустят случая снять с вас скальп.

– Нет-нет, – вмешался кто-то, – ограбить могут, даже убить. Но скальпов здешние индейцы не снимают.

Дородный мужчина в запачканном едой жилете, с небритыми щеками и всклокоченной бородой пододвинулся к Тревэллиону.

– Мистер, у меня есть участок. Могу продать его вам по сходной цене. – Оглянувшись по сторонам, он наклонился ближе, дыхнув на Вэла запахом виски. – Это, считай, просто задаром. Никому бы его не продал, но вы, вижу, человек порядочный. – Он выразительно кашлянул. – Я ведь болен… Занял лучший участок на жиле, но совершенно не выношу здешнего климата. Хочу вернуться на побережье. Но не могу бросить участок, это все равно что деньги на ветер выкинуть. Вот и ищу порядочного человека…

– Ну и ищи, – ответил Тревэллион, отходя.

Тот грязно выругался и обратился к Мелиссе:

– Мэм, я скажу вам, этот…

– Оставь ее в покое, – цыкнул Вэл.

Взгляд незнакомца сделался жестким и недоброжелательным.

– Послушайте-ка, мистер…

– Эта леди со мной, – предупредил он.

– Леди?! – презрительно усмехнулся тот. – Да какая она леди? Она…

Тревэллион размахнулся и сбил его с ног. Удар был нанесен небрежно, тыльной стороной руки, но грубиян не устоял на ногах и упал в грязь, из губы его потекла кровь. Он хотел подняться, но кто-то тихонько шепнул:

– Лежи лучше, дурень. Ведь это же Тревэллион!

Вэл взял Мелиссу под локоть и повел сквозь толпу.

– Обязательно сыщется какой-нибудь болван, которого в свое время не научили правильно вести себя.

Он подвел ее к прилавку, и мужчины, заметив женщину, расступились, расчистив для нее место.

– Майк!

Человек грубоватой наружности, стоявший возле очага с половником в руке, нетерпеливо обернулся, но, увидев Вэла, заулыбался.

– А-а, это вы, мистер Тревэллион. – Он глянул на Мелиссу. – Чем могу служить?

– Дай чего-нибудь поесть. Все равно чего. Но только, Майк, пожалуйста, две чистые тарелки.

Майк добродушно усмехнулся.

– Только для вас, мистер Тревэллион. Сегодня я накормил уже пять, а может, и шесть сотен человек, и, если обоз не подойдет, завтра люди останутся голодными.

Взяв две тарелки, он ополоснул их тем, что можно было назвать сравнительно чистой водой, и вытер сухой тряпкой.

– Мясо с бобами. Да вот еще осталось немного сушеных яблок. – Он посмотрел на Вэла. – Вдвоем путешествуете?

– Нет. С Джимом Ледбеттером.

– О-о, Джим один из лучших проводников. – Майк наполнил тарелки. – Золото ищете или к кому хотите наняться?

– Да есть тут одно местечко, хочу наведаться, если никто не опередит. Пока поищу золото, а там видно будет.

Майк оглянулся по сторонам и, понизив голос, предупредил:

– Будьте осторожны. Болтались тут двое – о вас расспрашивали. Рожи их мне не шибко понравились.

– Спасибо, Майк.

Майк посмотрел на Мелиссу.

– Порядочной женщине тут делать нечего, да и жить негде.

Он налил две кружки кофе и поставил их на стол у себя на кухне.

– Сядьте-ка здесь, – предложил он и снова посмотрел на Мелиссу. – Мэм, вы умеете печь? Ну… пирожки там, пончики всякие?

– Умею.

– Вот и отлично. Этим людям очень не хватает подобных лакомств. Я бы и сам нанял вас, но лучше вам податься в Уошу. Будете там печь пироги, а за них получать все, что вам нужно. Они ведь истосковались по домашней кухне, сладостям и всякому такому.

– А это неплохая идея.

– Мэм, вы разбогатеете. Денег у вас будет больше, чем если бы вы застолбили один из самых богатых участков Комстока.

– Комстока?

– Да. Это залежь. Она названа по имени первооткрывателя Комстока. Он первопроходец в наших местах, но и проходимец тоже отменный, каких свет не видывал. Застолбил всю округу, насколько глаз хватает. Лжец и обманщик до мозга костей. А уж кто лучше всех изучил здешние места и все золотоносные жилы, так это Старый Вирджини, уж он-то человек порядочный и дело знает – за минуту может разузнать все о залежи, где другим понадобится год.

– А как братья Грош? Что с ними? – спросил Тревэллион.

– Ты знал их? Их нет больше. Оба умерли. Один пропорол себе ногу киркой, а когда началось заражение крови, не дал ее отрезать. Другой пытался выходить его, но тот умер, а брат упустил время и застрял в снегах Сьерры. Пытался выбраться, но потерял слишком много сил. И он тоже умер.

– Жаль. Хорошие были ребята.

– Да. Это точно. Когда они оба погибли, Комсток заграбастал себе их хижину, утверждая, что они завещали ему ее. Может, и правда, так. Как бы то ни было, но он нашел их записи с картами и носом пропахал весь Золотой каньон вдоль и поперек, пытаясь понять, что они имели в виду. Да только не помогли ему эти карты. А взять кого-нибудь в долю побоялся. Сам ни разу так ничего и не нашел, но стоило только какому-нибудь новичку напасть на золото, старый стервятник камнем бросался на него и заявлял свои права на часть находки. Я не знаю, нашли ли братья Грош что-нибудь на самом деле, но люди думают, что нашли.

Пока Тревэллион ел, он пристально изучал толпу. Лица по большей части оказались незнакомые, но очень типичные для таких мест. Большинство из них нахлынуло сюда с первым приступом лихорадки, но уже через несколько дней осели в местных салунах и борделях, а потом просто как-то растворились, исчезнув так незаметно, что никто не обратил на это внимание. В измятой, забрызганной грязью одежде, вооруженные, они жадно глотали еду и возвращались на тропу.

– Вы бывали здесь раньше? – спросила Мелисса.

– Пару раз. Все эти лагеря так похожи друг на друга. Впервые я побывал здесь совсем еще мальчишкой, после пустыни Карсон-Ривер казалась настоящим раем.

Он выпил содержимое чашки и посмотрел на нее. Майк подошел и снова ее наполнил.

– Боюсь, не многим могу помочь вам, – сказал он Мелиссе, – но, если попадете в беду, знайте – Тревэллион всегда придет вам на выручку.

И он отошел от них, чавкая сапогами по грязи. Мелисса посмотрела на Вэла.

– Он очень хорошо к вам относится.

– Да. Я давно его знаю. Как-то спас его в одной передряге. А в другой раз помог, когда он остался без гроша.

– А вы молодчина.

Он покачал головой.

– Да нет. Не в этом дело. Я, конечно, честный человек, только никуда не вмешиваюсь, люблю быть один. Сколько я знаю Майка, он большой трудяга. Когда услышал, что он разорился, то не мог не протянуть ему руки. Майк не очень-то проворен, да и с воспитанием у него не все в порядке. Разорялся уже несколько раз, но всегда пытался снова встать на ноги. И ему это удавалось.

Взгляд его остановился на мулах. Ледбеттер затягивал подпруги, разговорившись с худым и суровым на вид арканзасцем из их партии, слишком уж легко одетым для этих мест. Зато винтовку тот держал так, словно она была продолжением его собственного тела.

– Заканчивайте, – предупредил Вэл. – Джим готов отправляться.

Они подошли к мулам, и арканзасец протянул ему крепкую сухощавую руку:

– Меня зовут Тэпли, мистер Тревэллион. Кристиан Тэпли. Или просто Тэп.

– А меня зовут Тревэллион, и не мистер, а просто Тревэллион. А это Мелисса Терни.

– Хорошо. Учту.

Ледбеттер сел на мула и пустил его неторопливым шагом. Оглянувшись, Вэл увидел, что Тэпли пристроился в конце цепочки. Ему не раз приходилось встречать таких, как он. Возможно, Тэп вырос где-нибудь в глуши, в лесной хижине, под пение евангельских псалмов. Худой, сутулый человек, проживший большую часть своей жизни на грани вопиющей бедности, не просивший у Бога и людей ничего, кроме свободы самому выбирать себе жизнь и идти собственным путем. Он принадлежал к тому типу странников, которые всегда оказываются там, где больше всего нужны, и чувствовалось, что он может снести голову индейке с расстояния в двести ярдов из своей старенькой винтовки.

Не обращая внимания на недовольство, Ледбеттер остановился, чтобы выровнять цепочку. Спокойно и хладнокровно он преградил им путь и подождал, пока все займут свои места, потом, по-прежнему не обращая внимания на ворчание и брань, махнул рукой и поскакал вперед.

Не раз за последующие несколько часов Тревэллион видел, как люди спотыкались и падали, потом неуклюже поднимались и снова продолжали идти. Сломанный фургон, грубо отброшенный в сторону, висел на самом краешке обрыва, а рядом жалобно причитал его владелец.

В противоположную сторону шли те, кто возвращался обратно. Один из них, измятый и оборванный, сердито прокричал им:

– Зря тратите время! Нет там ничего! Одни камни да ветер! Если и было что стоящее, так уж давным-давно все взяли.

Но никто не обратил на него внимания. Он постоял, сердито глядя на них и что-то бурча себе под нос, потом крикнул:

– Да вы просто глупцы! Говорю же, я был там!

Другой человек, чей вид внушал больше доверия, остановил свой катившийся под гору фургон и вмешался:

– А знаете, он прав. Это промозглое, ветреное, никчемное место. Ни тебе пищи подходящей достать, ни укрыться, если только сам не построишь халупу.

Остальные встречные путники лишь угрюмо смотрели на них и ехали дальше вниз по склону, держа путь на прииски Материнской жилы в Калифорнии.

Мелисса повернулась в седле.

– Мистер Тревэллион, а как там на самом деле?

Воздух становился холоднее. Мрачное небо грозило вот-вот разверзнуться снегом.

– Видно, и в самом деле все так, как они говорили, – ответил он наконец. – Когда я жил там, Вирджиния-Сити еще и в помине не было, а о Комстокской залежи никто и не слыхивал. Так, несколько обдуваемых ветрами холмов, поросших полынью и чахлыми кедрами.

– Наверное, нам придется самим заняться постройкой или нанять кого-нибудь. Я имею в виду не настоящий дом, а хоть какое-нибудь укрытие, где можно спрятаться от ветра.

Он снова мысленно вернулся в то время, когда, выйдя из Сорокамильной пустыни, они очутились на берегу Карсон-Ривер, показавшейся им просто раем. Один из тех, кто приехал, лотком зачерпнул песок со дна небольшого горного потока, впадавшего в Карсон, и нашел золото. Остальные смеялись над ним: «Разве это золото? Да брось ты эти жалкие крохи! Вот подожди, доберемся до Калифорнии, тогда увидишь, что твоя находка просто ничто по сравнению с тем, что есть там». – «Но это же золото, настоящее золото! Первое, что я намыл в своей жизни!» – протестовал тот. «Да что ты суетишься! Тут золота-то на пару долларов. В Калифорнии ты намоешь в тысячу раз больше. Уж во всяком случае не такие жалкие крупинки!»

И они верили в свою мечту, она вела их вперед.

Отец тогда промолчал, хотя был единственным, кто знал, как с работой на приисках. Он мало разбирался в добыче золота, зато имел представление о рудах и о том, как они залегают. Посмотрев на горы, за которыми они ожидали найти золото, он заметил: «Если в Калифорнии ничего не найдем, то, возможно, еще вернемся сюда».

Тогда Вэлу и в голову не могло прийти, что отец не доживет до того часа, когда они увидят Калифорнию. Он еще не знал, что, потеряв мать, скоро потеряет и отца и что убьют его те же самые люди.

Глава 7

Съежившись, Тревэллион двигался навстречу ветру. Накрапывал мелкий дождь, который как-то сразу вдруг перешел в мокрый снег, и обледенелая тропа становилась все более скользкой. Люди с трудом поднимались по крутому подъему, падали и вставали, чтобы упасть снова. Мулы, прекрасно знавшие дорогу, упрямо тащились вперед, не обращая внимания на крики и брань, – в конце пути их ждали корм и вода.

Вэл низко надвинул шляпу и не отрывая взгляда следил за девушкой, ехавшей впереди. Она прекрасно справлялась с трудной дорогой и совсем не жаловалась. Он знал не много женщин, но зато умел читать по лицам так, как читал следы, оставленные на тропе, и чувствовал, что в характере Мелиссы есть железо, которое со временем превратится в сталь. Она сильная и мужественная и станет еще сильнее. Теперь он отчетливо видел недостатки тех женщин, с которыми встречался раньше. Одни из них могли подобрать бездомную кошку или собаку, что, конечно, похвально. Другие подбирали привлекательных внешне, но совершенно пустых духовно мужчин. И если вспомнить Альфи, то Мелисса могла оказаться одной из них.

Потом он мысленно вернулся к своим проблемам. Светловолосый человек, обогнавший их на дороге и помчавшийся вперед, явно узнал Вэла. Он молод, не старше его. Но кто такой? Кажется, Вэл до сих пор не встречался с ним.

И все же убийцы его родителей могли оказаться здесь. Маловероятно, что они все еще держатся Вместе, но в районы, охваченные золотой лихорадкой, стекалось множество воров и бандитов, и кто-нибудь из тех людей, несомненно, явится в Комсток.

Долгая езда позволяла человеку оставаться наедине со своими мыслями, и в последнее время Тревэллион много размышлял. Может быть, это происходило оттого, что он делался старше и мудрее, но Вэла уже не так сильно мучило желание во что бы то ни стало отомстить, что не могло не сердить его.

Все эти годы его неотступно преследовал кошмар той ночи. Убийцам удалось уйти безнаказанно, а потом они убили его отца. И не было такого закона, который мог бы настичь их и покарать. В последние дни перед смертью отец сильно изменился, из спокойного добродушного человека он превратился в собственную тень, угрюмую и замкнутую.

Что же касается его самого, то все эти годы он просыпался среди ночи, крича от страха, не в силах забыть того кошмара. И последние минуты жизни матери неизгладимо врезались в его память…

Потом Тревэллион мысленно вернулся к тому вечеру, когда он наблюдал за игрой в карты. Среди игравших сидел один человек, лицо которого показалось ему знакомым. Обратившись к бармену, он небрежно спросил:

– Кто это там в голубой ковбойке?

– Да так, бродяга. Зовут Рори. Частенько здесь ошивается.

Тревэллион потребовал еще пива, и бармен налил ему кружку.

– Я стараюсь не связываться с ним. Дурной он человек… не чист на руку. Когда-нибудь уж непременно попадется.

Сомнений быть не могло. Лицо немного постарело, погрубело, но Вэл узнал его. Он допил пиво, прошел через комнату и, как только начали новую партию, присоединился к игрокам.

Когда пришла очередь Рори сдавать карты, он придвинул их ближе к себе и накрыл одну или две ладонью. Третий игрок, несомненно видевший это, сделал непроизвольное движение, но Вэл промолчал. Пусть повторит то же самое еще раз. И вновь подошло время сдавать Рори, он сгреб карты, и тогда Тревэллион спросил:

– Интересно, куда подевался Скиннер?

Неторопливо тасуя колоду, Рори произнес:

– Скиннер? Кто это? Не знаю никакого Скиннера.

– А я думал, знаешь, – настаивал Вэл. – Помнишь, тогда, на Миссури?

Рори промолчал. Он положил карты и вынул сигару.

– Кто не бывал на Миссури, – наконец проговорил он, усмехнувшись.

– Да, ты прав. Многие уезжали тогда в фургонах на Запад, только некоторые так никогда и не начали свой путь.

Рори зажег сигару и снова взял колоду.

– Так что, трепаться будем или играть?

– Да нет, я просто подумал, что ты помнишь Скиннера, – сказал Тревэллион.

Рори загнал сигару в угол рта и принялся сдавать.

Играли молча, но Рори время от времени поглядывал на него, беспокойство его заметно возрастало. Вэл встретил его взгляд и улыбнулся. Тот сжал зубы. Он хотел что-то сказать, потом передумал и приказал принести ему выпить. Третий игрок положил карты и тихо вышел из игры.

Рори выигрывал, и это, казалось, придало ему уверенности. Теперь он смотрел на Вэла более воинственно, но тот делал вид, что не замечает этого. Снова настала пора Рори сдавать карты, он собрал их, и тогда Тревэллион сказал:

– Страшная это была ночь.

Рори опустил руки. Правая скользнула к краю стола.

Вэл указал на колоду:

– Давай-давай, парень, сдавай!

Рори разбросал карты, стараясь при этом не смотреть партнеру в глаза. Партию сыграли молча. Потом другую. Рори выиграл несколько мелких ставок и снова заказал выпивку. Он посмотрел на Тревэллиона и слегка нахмурился. Наконец спросил:

– А я знаю тебя?

Вэл пожал плечами.

– До сегодняшнего дня ты меня никогда не видел.

Рори уронил руки на сданные карты и небрежно подвинул их к Тревэллиону. Тот проговорил:

– А я видел тебя раньше. Однажды ночью, там, на берегу Миссури… А что это у тебя там, Рори, в левой руке?

Рори потянулся за револьвером, и тогда Тревэллион выстрелил в него.

Левая рука Рори медленно раскрылась, и на стол упали две согнутые в трубочку карты. Он внимательно смотрел на Вэла. Другая рука, уже успевшая схватиться за оружие, упала ему на колени, спереди на рубашке разрасталось красное пятно. Люди отпрянули от стола и расступились.

– Ты… ты… – Губы Рори силились что-то произнести.

– Я был тогда ребенком, Рори, но я видел все.

В комнате стояла мертвая тишина. Рори попытался подняться, потом тяжело рухнул на стул.

– Вы все свидетели, – обратился Тревэллион к окружающим, – он плутовал.

– Я еще раньше это заметил! – заговорил человек, вышедший из игры. – Я наблюдал, как он стащил несколько карт при сдаче!

– Но, – перебил его тучный мужчина с золотыми часами на массивной цепочке, – дело тут не только в этом. О чем это вы с ним говорили?

Взгляд Тревэллиона стал холодным.

– Это никого не касается, – отрезал он, убрал револьвер, взял свои деньги и вышел из комнаты.

Произошло это три года назад…

От воспоминаний его пробудил Ледбеттер.

– Заночуем в Строберри. У меня там есть свое местечко, если только никто не опередил нас.

Когда они добрались до Строберри, стало уже почти темно, только что выпавший снег превратился в слякоть. С постоялого двора доносился шум голосов и грохот посуды. Ледбеттер проехал мимо, держа путь к деревьям, росшим на склоне. Не прошло и трех минут, как он вывел их на открытое место. Еще в прошлом году сошедшая лавина врезалась здесь в лес. Несколько десятков стволов резко наклонились, а за ними высилась стена из обломков скал и поваленных деревьев, образуя прекрасное укрытие от ветра. Под ним почти не было снега.

– Не люблю толпы, – улыбнулся Джим, – вот и нашел себе это местечко.

– Я разведу костер, – предложил Вэл.

Мелисса подошла к нему и встала рядом.

– Могу я помочь вам? – спросила она.

Он наломал сучьев, собрал валявшийся вокруг хворост и куски коры, потом достал из кармана трут и старое птичье гнездышко.

– Вы всегда носите с собой подобные вещи?

Не глядя, Вэл кивнул.

– Не всегда найдешь что-нибудь сухое на разжигу.

Когда костер разгорелся, Тревэллион отвел своего мула к воде, снял с него упряжь и приготовил себе под деревьями место для ночлега, подальше от остальных. Ближе к костру он сделал ложе для Мелиссы из ветвей и травы.

– Вы не должны упрекать Альфи, – заявила она вдруг. – Моузел был вооружен и мог убить его.

– Альфи тоже имел оружие. У него в кармане лежал двуствольный пистолет. На выстрел Моузела он мог ответить двумя, но просто сбежал, удрал, как кролик. – Он посмотрел на нее. – Учитесь разбираться в людях. Такие, как Альфи, всегда убегают.

– А вы?

– Никогда не знаешь, как поступишь в той или иной ситуации. Я пока не убегал. Только от индейцев, да и то когда их оказывалось слишком много, а я один. Но и я, наверное, мог бы. Все зависит от ситуации. Альфи следовало вести себя хладнокровнее. Стоило ему вынуть револьвер, и Моузел убрался бы восвояси как миленький. Хотя потом наверняка постарался бы застрелить его в спину.

Ледбеттер обжарил на костре копченую свинину. Кое-кто отправился поесть в Строберри. Тревэллион достал из своей клади ломоть хлеба. Все трое ели почти не разговаривая.

Вэл оглянулся. Сзади, под деревьями, сидел Тэпли.

– Подсаживайся к нам, – пригласил он его. – Места хватит.

– Но у меня ничего нет.

– Ну и что? Просто составишь компанию. Давай.

Тот медленно подошел и присел на корточки. Взяв предложенные ему хлеб и мясо, он принялся есть, и видно было, что он голоден.

– Спасибо, – сказал он, когда закончил. – Теперь я в долгу.

– Милости прошу к моему столу в любое время, – проговорил Ледбеттер.

– И к моему, – прибавил Тревэллион.

Арканзасец снова присел на корточки и достал из костра горящую ветку, чтобы раскурить трубку.

– Потерял своих, – проговорил он, попыхивая трубкой. – Унесло потоком. А быков у нас увели индейцы.

– Как это «у нас»?

– Жена у меня была. – Он опустил глаза. – Хорошая женщина. Умерла… от лихорадки. А дочка… ходит в школу. В Венеции.

– Да-а. Тяжело, – пробормотал Ледбеттер. – Иногда наступают для человека трудные времена.

– А я других и не видал, – грустно усмехнулся Тэпли. – Всю жизнь работал не покладая рук, и никакого просвета. Там в Штатах у меня два года подряд саранча весь урожай сжирала, а на третий его градом побило. Пару раз индейцы сжигали все дотла. Работал на залежи в Рич-Бар – остался в чем был. Пробовал податься на Фрэйзиер, – он повернулся к Тревэллиону, – так вы знаете, что из этого вышло.

– Сплошной разор. Золото хорошая штука, да только его почти нет.

– Да. – Он подбросил в огонь сучьев. – Попробую вот еще разок. Ведь у меня дочка. – Он гордо поднял голову. – Она такая умница. И такая красавица! Уж не знаю, как это получилось – я вроде такой невзрачный, да и мать ее ничем особенным не отличалась, а она… ну просто красавица! С ее красотой да не иметь ничего – горе да и только.

Наступило ясное, холодное утро. Ветер стих. Темные сосны упирались верхушками в мрачный небосвод. Мулы, пока их седлали, осели себя беспокойно.

Никто не разговаривал. Ледбеттер сел на мула и тронулся тихим шагом. Только несколько человек придерживалось тропы, и Ледбеттер снова принялся выравнивать колонну. Одни пропускали его, посторонившись, другие чертыхались, но он не обращал внимания на возмущение, делая знаки рукой тем, кто сошел с тропы и перешел на рысь.

Все чувствовали приближение бури. Тревэллион предложил Мелиссе ехать за ним.

– А в чем дело?

– Скоро повалит снег.

– Но пока все ясно, небо чистое.

– Вот увидите. Джим хочет вывести нас отсюда как можно скорее, пока не началась метель. В Вудфорде отдохнем, но это еще не скоро, далеко внизу.

Позади них над горными гребнями и вершинами громоздились тучи. Слабый ветерок посвистывал в верхушках сосен. Мулы ускорили шаг. Ледбеттер тревожно оглядывался назад, посматривая на небо.

Тропу теперь плотно обступали сосны, и небо почти исчезло – виднелся лишь крохотный кусочек над самой головой. Наконец внизу, сквозь деревья, показалась долина.

Тревэллион знал, где они находятся, и совсем не думал об этом. Он размышлял о себе. Он изменился. Угрюмая ярость, что так долго жгла его изнутри, теперь прошла или, казалось, почти прошла, развеянная временем и убийством Рори и Скиннера.

Теперь настало время подумать о будущем, если только он собирался иметь его. Вэл очень хорошо помнил слова мудрого проводника, сказанные ему много лет назад: жажда мести способна поглотить жизнь человека полностью, пока в нем не останется ничего, кроме опустошенности.

Они приближались к Генуе, когда к нему подъехал Ледбеттер.

– Мне надо возвращаться назад, Вэл. Повезу руду. Присмотришь за ней?

– Постараюсь.

– Ведь ей потребуется поддержка. Невыносимо видеть молодую девушку одну в таком месте.

– Ты же хорошо знаешь здешнюю публику, Джим. У них грубая речь и манеры, но они никогда не станут приставать к порядочной женщине.

– Может быть, и так. Но здесь не то, что в Штатах. Люди съезжаются в эти места отовсюду, и никому не известно, как они воспитаны и что у них на уме.

– Они научатся.

Какое-то время оба ехали молча, потом Тревэллион сказал:

– Джим, я знаю, как трудно приобрести мулов, но я хотел бы купить у тебя этого… и для нее тоже.

– Хорошо, – согласился Ледбеттер. – Я продам тебе черного, а ее мула отдашь мне, когда я вернусь со следующей партией. Пусть она едет на нем до Вирджиния-Сити.

– Это очень благородно с твоей стороны.

Они подъехали к коновязи и спешились. Тревэллион поднял глаза и посмотрел на гору. «Возможно, – позвучало у него в мозгу, – возможно, это здесь».

Он посмотрел на скатанное в рулон одеяло Мелиссы. Тоненькое, оно имело жалкий вид.

– Вам нужна подстилка получше, – заметил он, – и одеял побольше. Здесь будет холодно.

– Скоро лето, – возразила она.

– Да, скоро. Но, прежде чем оно наступит, предстоит еще много холодных ночей.

– Где же я возьму их?

– Не беда. Я одолжу вам.

Какой-то момент он колебался, потом предложил:

– Если вы всерьез намерены заняться выпечкой, то мы могли бы быть партнерами.

Ледбеттер одобрил эту идею.

– У меня есть пятьдесят долларов, которыми я готов рискнуть. Если у вас все получится, они быстро окупятся, и очень скоро у вас появятся деньги, сколько нужно.

– Тогда нам лучше получить их сейчас, – улыбнулся Вэл, – не ехать же за ними в такую даль опять через горы.

Он пропустил Мелиссу вперед и придержал для нее дверь, Ледбеттер последовал за нею. Тревэллион вошел последним и сразу увидел на постоялом дворе Рамоса Китта.

Глава 8

Вэл хотел повернуться и уйти, но потом решил, что если Китт здесь, они рано или поздно все равно встретятся. Он уже почти прошел через комнату, когда тот обернулся и увидел его. Застыв на месте, Китт удивленно уставился на Вэла.

– Как поживаешь, Рамос?

Китт медленно приходил в себя.

– У меня все в порядке. Не ожидал встретить тебя здесь.

Тревэллион улыбнулся.

– По тебе видно. Я сам не ожидал.

Рамос вытащил из кармана табак и бумагу и принялся скручивать сигарету. Вставив ее в зубы, он посмотрел на Вэла.

– Я слыхал, Скиннер мертв.

– Да, был мертв, когда я в последний раз видел его.

– Он мой друг.

– Наши с ним дела тебя не касаются. Ты познакомился с ним в Саттерз-Милл, когда открыли жилу в Маршалле, а я знал его еще раньше.

– Я познакомился с ним в пятьдесят четвертом. Саттерз к тому времени уже закрыли.

Тревэллион шагнул к стойке.

– Возьму чего-нибудь выпить. – Ледбеттер и Мелисса изумленно наблюдали за ними. – Нам с тобой незачем ссориться.

– Он был моим другом.

– Скиннер не имел друзей. Приятелем, возможно, только не другом. И потом, что там говорить, его больше нет. Он свой шанс упустил, – да, представь, промазал.

– Он хорошо стрелял.

– Значит, не так уж хорошо. Выпьешь?

Рамос, стройный, гибкий как кошка человек с усами и бакенбардами, колебался.

– Ладно, давай уж.

Они подошли к стойке, и хозяин с расширившимися от страха глазами подал им виски.

– Золото ищешь? – поинтересовался Китт.

– Что-то в этом роде.

– Что случилось у вас с Оби?

Тревэллиону не хотелось рассказывать, как не хотелось тогда убивать того человека.

– Он из числа тех, кто убил моих родителей. Это случилось десять лет назад.

– А я знаю кого-нибудь из них?

– Должен знать. Может, Рори?

– А, этот… Пропащий он человек… – Китт запнулся. – Погоди-ка, так он что, тоже мертв?

– Пришили его за карточным столом, чтоб неповадно было.

Рамос искоса посмотрел на Вэла и одним глотком выпил сразу половину порции виски.

– А знаешь, здесь есть золото, – тихо сообщил он, – только не много. Я уж подумывал уехать…

– О серебре ты не слыхал?

– О серебре? Разве тут есть серебро?

– Да, голубое. Народ промывает его в желобах, хлопотное дело, скажу я тебе. Этого серебра здесь полно.

– Черт, что ты несешь? – Китт помолчал, потом спросил: – Ты считаешь, здесь стоит остаться?

– Да.

Тревэллион допил виски.

– Рамос, меня ждут друзья, и мне надо идти. Только вот что…

– Ну?

– Похоже, здесь скоро запахнет большими деньгами. Очень большими. Сюда уже съезжаются многие неглупые люди, они-то и будут делать деньги и конечно же захотят иметь как можно меньше хлопот с ними. Зачем тебе работать на приисках? Наймись лучше охранником для перевозки ценных грузов.

Рамос улыбнулся, обнажив ровные белые зубы:

– Охранником? Это я-то?

– А что? Я бы, например, смог положиться на тебя. – Вэл взглянул в его ставшие вдруг серьезными глаза. – Я бы доверил тебе любую сумму и знал бы, что если она не доставлена в Сакраменто, то только потому, что либо тебя убили, либо у тебя кончились патроны.

– По-моему, ты слишком доверчив, старина. А некоторые, например, считают, что я скачу по другой дорожке.

– Дорожек много, Рамос, и если одна из них не подходит, можно попробовать другую. – Тревэллион взмахнул рукой. – Я чую деньги, Рамос. Поверь мне, здесь ты можешь стать богатым и провести остаток жизни на ранчо где-нибудь в долине, а вокруг тебя будут бегать славные малыши, все как один похожие на тебя. Просто ты скакал не на той лошади, приятель. И я тоже. А теперь настало время поменять их.

– Может быть, может быть…

Тревэллион повернулся, собираясь уйти, потом прибавил:

– Только бери с собой побольше патронов, Рамос.

Тревэллион и Мелисса направлялись к Золотому каньону. Их мулы стучали копытами по тощей каменистой земле, и только изредка встречались поросшие жухлой травой полянки, сменявшиеся зарослями полыни и редкими кедрами.

Вскоре они подъехали к небольшому поселку – несколько разбросанных лачуг из тесаного камня, покосившиеся палатки с дощатым полом, крытые грязной парусиной, пара каркасных домиков и единственный бревенчатый дом из свежесрубленного кедра.

Залаяла собака, и на пороге одной из хижин показалась женщина в выгоревшем голубом платье. Заслонив рукою глаза от солнца, она стояла и смотрела на них.

– Это… это и есть то самое место? – спросила Мелисса.

– Да.

Ветер шевелил белокурые волосы девушки, она повернулась к Тревэллиону и промолвила:

– Я думала, здесь будет лучше.

– Все эти лагеря старателей одинаковые – начинаются с двух-трех хижин, а если поблизости находят руду, разрастаются, как на дрожжах.

– А магазины тут бывают?

– Сначала появляются салуны, потом меблированные комнаты, ну и что-то вроде гостиниц. Многие из них размещаются просто в палатках. Обычно только два-три прииска оказываются действующими. Люди начинают продавать свои участки, получают деньги, тратят их, а потом, оставшись ни с чем, отправляются искать новую жилу. Тех, кто не хочет продавать свой участок, заставляют силой или обманом. Они уезжают, и про них никто больше не вспоминает. Потом приходят другие. Эти знают, как прибрать к рукам землю и как сделать, чтобы она работала на них. Я даже знаком с одним таким. Его зовут Джордж Хирст из Зеленой долины.

– А мне как быть?

– Если вы всерьез решили заняться кулинарией, тообязательно добьетесь успехов. Только не связывайтесь с приисками и не вкладывайте в них деньги. Выпечка обеспечит вас деньгами. И держитесь подальше от таких, как Альфи.

– Да он не такой уж плохой. Просто…

– Просто сбежал, поджавши хвост. Мелисса, я помогу вам построить дом и начать дело, но позвольте предостеречь вас. Вы замечательная девушка, будете много трудиться и добьетесь успехов. И вы непременно встретите хорошего человека, только нужно подождать. Если не захотите подождать, то опять будет очередной Альфи с приятной наружностью и пустотой внутри. Он начнет тратить ваши деньги, требуя все больше и больше, и в конце концов исчезнет. Потом придет другой, с другим цветом глаз и волос, но это снова будет такой же Альфи.

– Не слишком-то лестно вы обо мне думаете.

– Напротив, я думаю о вас очень хорошо. Только не путайте одиночество с любовью.

– Что-то мне страшно здесь. – Мелисса колебалась, потом нерешительно произнесла: – Мистер Тревэллион, у меня совсем мало денег, и мне негде жить. Я хотела начать свое дело, но теперь, когда я здесь…

– Ну, поспите немного на голой земле. Ничего страшного. Все мы начинаем с этого. Жилье я помогу вам построить и куплю все, что понадобится на первых порах, только я хочу вступить с вами в долю и прошу двадцать процентов прибыли.

– Многовато.

– Это только кажется, на самом деле сущий пустяк.

– У меня есть двести долларов, даже чуточку больше. Матери удалось скопить и спрятать от… от него.

– Вы только что сделали еще одну ошибку. Никогда не говорите никому, сколько у вас денег. Особенно таким, как Альфи.

– Я больше никогда не увижу его.

Тревэллион улыбнулся.

– А вы можете поручиться? Ведь он знал, что у вас есть деньги? И наверняка думает, что у вас их больше, чем на самом деле, поэтому не удивляйтесь, если через несколько дней он объявится здесь и поведает вам свою гладкую историю. Потом обязательно скажет, что имеет редкий шанс начать собственное дело и попросит взаймы.

– Вы не любите его, вот и все.

– Просто я знаю этот тип людей и научу, что вам надо делать. Во-первых, не одалживайте ему ни одного доллара, а скажите, что вам нужна помощь в строительстве и что вы заплатите ему столько же, сколько и другим.

– Да он не появится, вы ошибаетесь. Во всяком случае, в ближайшее время. Как бы там ни было, а он вел себя очень мило и искренне хотел помочь.

– Забудьте о нем. Держитесь подальше от таких, как Альфи, и станете богатой.

– И одинокой.

– Все мы одиноки. Лучше быть в одиночестве, зато в безопасности. Вы можете знакомиться с такими, как Альфи, сколько угодно, но если они попросят денег, даже небольшую сумму, не давайте. Подумайте о том, что эти деньги пригодятся вам впоследствии, когда вы встретите настоящего человека.

– Вы слишком строго судите, Тревэллион.

Внезапно он указал рукой в сторону.

– Вон там подходящее место! Прямо возле дороги, и копать не много… если только кто-нибудь уже не застолбил этот участок.

Место оказалось ровное, окруженное раскидистыми кедрами и с разбросанными кое-где большими камнями. Мелисса с тревогой оглядывалась по сторонам.

– Неужели нет ничего лучше? Здесь так неуютно, и потом… эти камни.

– Они послужат строительным материалом. А вы осмотритесь хорошенько – особенно выбирать не приходится.

Он окинул взглядом дорогу, по обе стороны от нее работали люди – одни стояли по пояс в вырытых ямах, другие строили жилье, третьи просто разговаривали.

– Побудьте-ка здесь, – предупредил Вэл, – и начните пока таскать вон те камни. Складывайте их в кучу.

– Таскать камни? – Она спешилась и огляделась. – Ну что ж, думаю, я справлюсь. Не смогу только поднять самые тяжелые.

– Знаю, что справитесь. Тут главное – начать. Делайте что-нибудь, а уж я закончу.

Он направился туда, где трое мужчин рыли шахту. Они опустились уже футов на пять. Тревэллион подъехал и минуту или две наблюдал за их работой. Когда один из них выпрямился, он спросил:

– Вы пришли сюда раньше. Видите то место, где работает молодая леди? Не знаете, кто-нибудь претендует на тот участок?

– Леди? – Все трое разом обернулись.

Мелисса сняла шляпу, и слабый солнечный свет заиграл на ее белокурых волосах.

– Да вроде никто. По крайней мере, я не знаю таких. Она что, будет разрабатывать этот участок?

– Нет, хочет построить кондитерскую, печь пироги, пончики, ну и всякое такое. Конечно, если она будет ковыряться одна, то строительство займет уйму времени.

– Она что, в самом деле умеет печь?

– Откуда мне знать? Правда, Джим Ледбеттер утверждает, что она печет самые вкусные пончики на свете.

Худой рыжеватый человек распрямился и оперся на лопату.

– Говоришь так, что слюнки текут. Я не ел пончиков с тех пор, как уехал из Огайо, а весной тому исполнится три года.

– Женщине одной тут не справиться, – вступил в разговор плотный, лысеющий крепыш. – Вот взять, к примеру, печь. Построить печь – целое искусство!

– Я не умею строить печи, – сказал Тревэллион, – зато страсть как хочу пончиков, поэтому решил помочь ей немного, чтобы ускорить дело.

– Черт! – выругался третий и бросил кирку. – Так пойдем и мы поможем! Вчетвером быстро управимся. От всех этих разговоров о пирожках и пончиках у меня просто слюнки текут.

Рыжий согласился.

– Эйли печет хорошие пироги с сушеными яблоками, но пончики!..

Они взяли инструменты и пошли по дороге. Увидев их, сосед с ближайшего участка крикнул:

– Эй, куда это вы? Что там случилось?

– Идем помогать леди строить дом. Она хочет открыть тут кондитерскую.

Тот тоже бросил лопату.

– Пошли с ними, Джон. Почему бы и нам не поучаствовать?

– Кондитерская, говорите? – переспросил Джон. – Так стало быть, и духовка нужна?

– И три комнаты, – прибавил первый. – Одна пекарня, другая для посетителей, а третья спальня.

Тревэллион поскакал вперед.

– Мелисса, у вас появились помощники. Они закончат ваш дом еще до заката. Только улыбайтесь иногда и позволяйте им давать вам советы. Среди них есть мастера, которые могут построить все, что угодно.

Человек, знавший, как класть печи, немедленно принялся выкладывать фундамент и стены. Какое-то время Вэл помогал, потом сел на мула и поскакал в сторону каньона. По дороге он внимательно изучал местность. Ему хотелось подыскать себе участок в не очень людном месте, а дно каньона уже кишело поселенцами.

Проезжая мимо Голд-Хилла, он встретил знакомого.

– Том! – окликнул он.

Худой, узкоплечий человек поднял глаза и, прищурясь, посмотрел на него:

– Вэл? Черт возьми! Я слыхал, ты погиб!

Тревэллион махнул рукой в сторону свежевырытой шахты.

– Ну и как?

– Еще рано о чем-либо говорить. Но каньон подает надежды. Думаю, здесь кое-что есть. Ведь мы же гоняемся только за золотом и сроду не разбирались ни в чем другом. Столько золота намыли в желобах, а эта проклятая голубая порода только мешала. Я, наверное, уже тонн пятьдесят откинул, если не больше. Потом кто-то смекнул и отвез ее на пробу в Зеленую долину. Этвуд… помнишь его? Взяли пробы – оказалось серебро. Представляешь? Самое настоящее серебро! Вот тут-то и начался бум.

Он указал на крытый парусиной тент, возле которого стояло четверо мужчин.

– Полюбуйся на них. Не столько работают, сколько языки чешут! Ты только послушай, о чем они треплются. В жизни не слыхивал подобной брехни. Каждый нахваливает свой участок. Болтать здоровы о чем угодно – о руде, о жилах, об ответвлениях, о скважинах, о подземных выработках, а сами-то простой кирки в руках отродясь не держали, не то что кувалды или бура. А послушать их, так в лагере сплошь и рядом горные инженеры! – Том вынул из кармана плитку табаку, отломил кусочек и снова убрал в карман. – Да, кстати, пару дней назад тут один о тебе все расспрашивал.

– Расспрашивал обо мне?

– Угу, искал тебя. Когда я спросил, не друг ли он тебе, он ответил, что не совсем, но что много слышал о тебе. Потом я узнал, что его зовут Ваггонер.

Имя ни о чем не говорило Вэлу.

– Ты себе участок-то застолбил? – спросил Том.

– Нет еще. – Тревэллион махнул рукой в сторону, откуда приехал. – Там чуть подальше молодая леди собирается открыть кондитерскую. Мы помогаем ей строиться.

– У нас тут есть уже одна. Эйли. Готовит вкусно, но так занята, что не знает, за что хвататься.

– Знаешь, Том, эта молодая леди славная девушка. Ее зовут Мелисса Терни. Мы с Джимом Ледбеттером вроде как присматриваем за ней. Так что, если хочешь, присоединяйся.

– Ну, в этом можешь не сомневаться. У меня у самого дочка осталась на Востоке, и я надеюсь дать ей хорошее образование, как только появятся денежки.

Тревэллион задумался, кто этот Ваггонер. Но его отличная память на имена не выдавала ничего подходящего. Да и не тот он человек, о ком расспрашивают. Все знали, что жил он уединенно – путешествовал в одиночку, работал в одиночку – и ни родственников, ни закадычных друзей, которые могли бы его разыскивать, не имел.

С Томом Лашо он встретился давно, еще на Рич-Бар, в Зеленой долине. Свою первую выработку Том начал в Раф-н-Реди. В Рич-Бар дела у него шли хорошо, но потом ему пришлось вернуться в Штаты, и там он потратил все, что имел.

Вэл не спешил. Несколько дней у него ушло на то, чтобы поездить по округе, поспрашивать, послушать, что говорят, но большую часть времени он провел за изучением местности. Лучшие земли уже разобрали. Комсток, первопроходец здешних мест, застолбил вокруг все, насколько хватало глаз, запугивая людей, угрожая им и отстаивая то, что он называл «своими правами».

На четвертый день в Спаффорд-Холле он встретил приземистого бородатого человека с подвижной улыбкой.

– Вы Тревэллион?

– Да.

– Меня зовут Уилл Крокетт. Я владелец «Соломона», – представился тот, потом, помолчав, спросил: – Выпьете чего-нибудь?

– Нет. Скажите только, что вам нужно.

– Говорят, вы первоклассный горняк. У меня есть для вас хорошая работа.

– Прошу прощения.

– Уже работаете на кого-нибудь?

– На себя. Начну, когда найду подходящий участок.

– У меня идет отличная руда. Я буду оплачивать сверхурочные и назначу вас начальником смены.

– Нет, спасибо.

– Мне нужен человек, который разбирается в залегании пластов и знает, как бурить скважины.

– Извините.

– Вы даже не хотите говорить об этом! Черт возьми, ведь у меня лучший участок! Один из лучших! Но я не горняк. У меня занято десять человек, а дело идет слабовато. Затраты не окупаются. Мне нужен опытный специалист.

– Простите, – отрезал Тревэллион, но тут же прибавил: – Я не могу остаться. Я бродяга, Крокетт. А если и останусь, то найду собственный участок, на котором буду работать, когда захочу. – Он выдавил слабую улыбку. – Знаете, Крокетт, я, возможно, единственный человек здесь, кто не рвется разбогатеть.

– Тогда зачем вы приехали? В этом забытом Богом месте нет никого, кто бы не хотел разбогатеть!

Когда Крокетт ушел, Вэл долго стоял возле заведения Спаффорда, пытаясь припомнить, где он слышал о «Соломоне», и наконец блеснуло – мешок почты, который вез из Пласервиля Ледбеттер, предназначался для «Соломона», и большая часть переписки адресовалась бухгалтеру Хескету.

Тревэллион наблюдал за дорогой – вереница фургонов, всадников и пеших направлялась в Золотой каньон. Время от времени кто-нибудь из них подъезжал к Спаффорд-Холлу, но Тревэллион сторонился их, избегая вопросов. Он чувствовал раздражение и был обеспокоен, понимал, что пора найти участок и приступить к делу. Ему просто необходима тяжелая работа. Более того, он чувствовал, что изменился. Вопрос Крокетта поставил его в тупик. В самом деле, зачем он приехал сюда? Для чего он здесь?

Ответ не оставлял сомнений. Он приехал, чтобы найти человека… быть может, не одного. Он приехал, чтобы отомстить.

Четверо убийц мертвы. Остальные продолжают жить, и их преступления остаются безнаказанными. Но рано или поздно эти хищники появятся здесь, привлеченные блеском золота. А он будет ждать. Трудность только в том, что ему больше не хочется убивать.

Глава 9

Серым ветреным утром Тревэллион скакал вдоль Золотого каньона к кондитерской Мелиссы – хотел закончить полки. Спешившись, он привязал мула и вошел.

– Как я рада, что вы пришли. – Лицо девушки раскраснелось от жара печи, руки были в муке. – Сегодня у меня первая проба, и я хочу испечь пирог специально для вас.

– Благодарю. – Он опустился в кресло, сделанное из бочонка. – У вас все в порядке?

– В порядке? Ну конечно. Правда, немного страшновато. Ведь я всегда пекла только для домашних, но думаю, что справлюсь.

– Конечно справитесь.

– Вы нашли себе участок?

Вэл выглянул в окно. Повсюду люди копали и строили.

– Пока нет, – ответил он наконец. – Там наверху есть один, хочу поехать взглянуть. Много лет назад мы с отцом как-то бродили там, и он сказал, что это место могло бы обеспечить человеку безбедную жизнь.

– Вы не хотите стать богатым?

– Вы догадались. Я много думал об этом и пока еще не знаю. Когда-то мне казалось, что хочу. А сейчас не уверен.

Внезапно она спросила:

– Чего же тогда вы хотите, мистер Тревэллион?

Взяв чашку кофе, которую она ему предложила, Вэл молчал, не решаясь ответить на этот вопрос. Действительно, чего он хочет? Раньше он мог бы сказать, что хочет найти и уничтожить убийц отца и матери, теперь такой уверенности у него уже не было, и здравый смысл подсказывал ему, что это неверная цель. Тогда чего же он хочет? И хочет ли вообще? Неужто внутри у него все опустошилось и он стал бродягой, который скитается по свету с единственной целью – убить, сам того уже больше не желая?

– Вчера меня навестил один очень приятный человек. Его зовут Уилл Крокетт.

– Знаю такого. Он предлагал мне работу.

– Интересно, чем он занимается?

– У него прииск, и, как я слышал, довольно прибыльный. Кроме того, он имеет репутацию честного человека.

– Он сказал, что если мне нужен партнер, то у него есть капитал для вложений, я ответила, что у меня уже есть партнер.

В теплой уютной комнате пахло пирогами и кофе. Выглянув в окно, Тревэллион обнаружил, что вокруг уже выросло с полдюжины домов.

– Если бум не прекратится, – заметил он, – в следующем году здесь будет около десяти тысяч человек.

– Так много?

– Да. Только посмотрите на них. Вам нужно продолжать начатое, и вы обязательно разбогатеете. – Он огляделся. – Возьмите себе кого-нибудь в помощники, можно из пожилых, только покрепче.

– Да, кстати. Я познакомилась с одной женщиной, она держит меблированные комнаты. Она мне понравилась.

– Эйли Оррум?

– Да. Она шотландка, так ведь?

– Верно, она из Шотландии, из горных районов и ужасно гордится этим. Дважды выходила замуж… оба ее мужа мормоны, как я понял… И, по-моему, весьма честолюбива.

– А вы видели ее кристаллический шар?

– Я слышал о нем. – Вэл допил кофе и поднялся. – Вернусь, когда пирог поспеет.

Он поехал к каньону и застолбил себе тот участок, где впервые побывал с отцом. По руслу тонкой струйкой текла вода, они зачерпнули со дна несколько лотков песка и нашли в нем золотую Крупу. Потом сидели на берегу, перекусывая сухарями и вяленым мясом. «Это золото, – сказал отец. – Если ничего не найдем в Калифорнии, можем вернуться сюда».

Вот он и вернулся, правда, теперь уже один. Прошло десять лет, а казалось, что целая вечность. На том месте, где они с отцом впервые брали пробы грунта, он соорудил себе жилье. Несколько старых, узловатых кедров с толстыми стволами и раскидистыми ветвями плотно теснились друг к дружке, образуя надежное укрытие. За ними стеной высилась гора, и Вэл мог быть уверен, что сзади на него никто не нападет. Он развел костер и поставил на огонь кофе, потом достал золотопромывальный лоток, что купил в Спаффорд-Холле вместо своего, утонувшего с другими вещами при переправе через Юбу. Лоток был совсем новенький. Тревэллион раскалил его на огне и окунул в ручей, чтобы удалить маслянистую пленку и придать ему более темный цвет, на фоне которого золотые крупинки будут лучше видны.

Когда кофе вскипел, он сел под деревом и принялся жевать вяленое мясо, слушая журчание ручья и шелест ветра в верхушках кедров. Вэл никогда не готовил пищу на костре. У него никогда не хватало для этого времени. Покончив с едой, он поставил кофейник на установленный в углях камень и вернулся к ручью. Зачерпнув песка и наполнив лоток почти до краев, подержал его в воде, раздробив рукой куски глины и выбросив крупные камни. Не вынимая лотка из воды, повращал им попеременно в разные стороны, осторожно вынул и слегка наклонил, чтобы слить через край мусор и грязь. После двух резких ударов по лотку золотые крупинки осели на дно.

Повторив процедуру несколько раз, отделил золотой песок, потом щипчиками вытащил наиболее крупные частицы и положил их обсушиться, а сам снова принялся за работу,

Вэл трудился целый день, и через четыре часа непрерывной работы, промывая от шести до семи лотков в час, имел чистой прибыли приблизительно на четыре доллара, что казалось отнюдь не плохо для этих мест. Вечером он насыпал мулу ячменя, купленного в Спаффорд-Холле, а себе поджарил мяса и подогрел кофе. С кружкой кофе в руке прошелся вдоль ручья и осмотрел, как залегают пласты. Тревэллион сразу догадался, что поток течет здесь не круглый год, а только во время снеготаяния. Тогда, понимая, что лучше не терять времени, он вернулся к костру. Подбросив в огонь сучьев, поставил кружку и вдруг почувствовал прилив раздражения. Что он здесь делает? Конечно, он может мыть золото, и этого хватит на то, чтобы жить возле этого ручья. Но разве этого он хотел? Почему бы не принять предложение Крокетта? Ведь там у него будет неплохой заработок, и если все сложится удачно, можно расширить поле своей деятельности. Он снова подбросил сучьев в костер и уселся под кедром, наполнив кружку. Вэл твердил себе, что больше не хочет никого убивать, даже тех, кто этого заслуживает; и все-таки он примчался сюда, словно гончая, что взяла след и неумолимо рвется вперед просто потому, что не может иначе. Он совершил как раз то, против чего его предостерегали: позволил жажде преследования, этой страсти отмщения, завладеть всей его жизнью. Ему нужно попросту убраться отсюда, уехать куда-нибудь на Восток и выбросить все это из головы.

С каждым днем его все больше охватывало растущее чувство неудовлетворенности, повергая в состояние подавленности и беспокойства. Кроме того, его уже несколько раз предупреждали, что какие-то люди расспрашивают о нем. Он имел много знакомых, но не близких друзей, и вероятность того, что кто-то станет его разыскивать, равнялась практически нулю. Теперь пришло время жертвам становиться преследователями. Но почему? Кто знает о нем? Кто вообще может что-то знать? Да, действительно, двое из этой компании убиты, но всякий, кто знал Рори, не сомневался, что рано или поздно это случится с ним. Он слыл не только картежным мошенником, но и очень неудобным человеком, вздорным и придирчивым.

Что касается Скиннера, то он приехал на Запад вместе с Рори, и они долгое время являлись сообщниками в самых разных преступлениях, совершаемых ими в поселениях и на дороге, ведущей на Запад. Скиннеру стало известно, что его старый дружок убит.

Тревэллиону вспомнился день, когда они повстречались на дороге. Скиннер скакал ему навстречу, и Вэл сразу узнал его. Он остановился и стал ждать. Скиннер осторожно приблизился.

– Привет, Скиннер.

– Ты меня знаешь?

– Ты друг Рори. Вы с ним приехали с берегов Миссури.

Скиннер придержал лошадь. Чутье подсказывало ему – надо ждать беды. Только он не имел ни малейшего понятия почему.

– Кто ты?

– Ты не помнишь меня. Тогда я был всего лишь маленьким мальчишкой, безоружным и сильно напуганным.

Правая рука Скиннера поползла к поясу, где у него висел револьвер.

– Что-то не пойму, о чем ты толкуешь.

– Помнишь лагерь на берегу? И два фургона.

Во рту у Скиннера пересохло, и он почувствовал приступ тошноты. Обычно он занимался кражами и, если случалось, убивал, но лишь изредка, и уж конечно, не женщин. Но в ту ночь… когда они выпили столько виски…

– Чего тебе надо? – Голос его сделался хриплым. Он не очень беспокоился – стрелял ведь без промаха. Но не забыл той ночи и все эти годы по какой-то неведомой причине старался быть начеку.

– Это я убил Рори. Он был шулером, но не это послужило причиной.

Скиннер все взвесил и уже приготовился, выбрав цель – середину живота, чуть повыше пряжки.

– Скажи, Скиннер, откуда взялось тогда виски?

Этот внезапный, неожиданный вопрос вызвал у него замешательство.

– Черт!.. Будь я проклят, если знаю! – честно ответил он. – Все мы тогда сидели на мели. Без гроша в кармане…

– И сколько вы получили за это?

Скиннер злобно сплюнул.

– Ни черта мы не получили! Кто-то заорал… ну мы и убрались оттуда.

– Мне известно, что ты сделал, Скиннер. Ведь я все видел. Я видел, как ты убежал, а потом один из вас забрался в фургон. И убил мою мать, забрал коробку с деньгами. Я хочу знать его имя.

Значит, вот как все вышло. А он подозревал Скиннера больше всех. Их всех обманули и попросту использовали.

– Если бы я имел представление об этом подонке, – сказал Скиннер, – я бы убил его…

– Он напоил вас, заставил сделать всю черную работу и один заграбастал деньги. – Тревэллион помолчал, потом прибавил: – Но ты был там, Скиннер, и ты один из них.

– Послушай, – возразил тот, – я… – Он потянулся за револьвером.

Вэл выстрелил.

Скиннер успел схватиться за рукоятку, но силы покинули его, оружие выскользнуло из его пальцев.

– Будь ты проклят! – выдохнул он. – Я еду… Все равно я…

– Скиннер, я знал, куда всажу эту пулю. И больше ты уже никуда не поедешь.

Тревэллион не спеша объехал его и выбрался на дорогу. У подножия горы он повернулся в седле и посмотрел назад. Бандит лежал лицом вниз, рядом в нескольких шагах топтался его конь.

Никому и в голову не могло прийти, что это он убил Скиннера. Как ему стало известно позже, тело нашли спустя несколько дней у дороги в траве, а в руке убитого так и остался револьвер. Этого бандита знали все и поэтому решили, что он погиб в перестрелке или от руки одной из своих бывших жертв.

Ни радости, ни удовлетворения Тревэллион не испытал. Только где-то внутри возникла тягучая тяжесть. Когда-то давно, еще ребенком, он сказал себе, что убьет их всех, но теперь он больше уже не хотел… И все же он приехал сюда, предчувствуя, что рано или поздно жажда легкой наживы пригонит их в Комсток. Ведь стервятники всегда слетаются в места, где можно подстеречь невинную жертву и поживиться.

На каньон спустилась ночь. Тревэллион сгреб в кучу угли, сделал себе постель под кедром и долго лежал, глядя на звездное небо. Он вспоминал ту маленькую девочку, которую он так крепко держал в своих объятиях, закрывая ей рот, чтобы их тоже не убили. Ведь той роковой ночью она потеряла своих родителей. Пережить такое тяжело мальчику, но ей в тысячу раз тяжелее. Ее звали Маргерита Редэвей, или просто Грита. Он еще сказал, что женится на ней.

Вэл улыбнулся, глядя на верхушки кедров, когда вспомнил эти слова. Что сталось с ней? Где она теперь? Может, ее нет в живых?.. Но как бы там ни было, выйти замуж за него – не самая легкая доля для женщины.

Глава 10

Человек в сером костюме откинулся в кресле и сложил на столе руки.

– Мадемуазель Редэвей, похоже, вы не совсем понимаете. У вас нет ничего. Или скоро не будет ничего. Ваша тетя наделала столько долгов. Дом продадут, лошадей тоже. Вы получите тысячу американских долларов и несколько действующих приисков. Ну и кое-какое личное имущество, оставшееся после нее. Вот и все.

– А мне больше и не надо.

– Нет, вы, похоже, не понимаете. Сумма эта, несомненно, кажется вам огромной, но, живя так, как привыкли, вы очень скоро останетесь без гроша. Эти деньги можно вложить в какое-нибудь дело, и вы могли бы жить на доходы от него, но я полагаю…

– Дядя Андре, не стоит так сильно беспокоиться. Со мной все будет в порядке. Я уже приняла решение.

– И какое же?

– Хочу стать актрисой.

Руки Андре бессильно упали на подлокотники, он подался вперед.

– Актрисой! Да это невозможно! Вас же не учили этому. И потом… я бы не выбрал себе подобной доли…

Она рассмеялась.

– Но ведь не вы же выбираете, дядя Андре, а я!

– Должен ли я напоминать вам, что вы еще не достигли совершеннолетия?

Улыбка исчезла с ее лица.

– Об этом знаем только мы с вами, и больше никто. Ведь вы же не мой опекун и не близкий родственник. Вы просто хороший друг, и я надеялась, что вы поможете мне.

– Я? Я мало кого знаю в театральном мире, мадемуазель.

– Но кое-кого знаете. Рэчел, например. Рэчел Феликс.

Он покраснел, и это позабавило ее.

– А-а, так значит, вы все-таки знали ее?

– Немного, мадемуазель. И это было давно. Очень давно.

– Но если бы вы пришли к ней, она бы вспомнила ваше имя?

Он колебался.

– Ну… мы оба были так молоды… и это случилось так давно. – Он махнул рукой, словно больше не желая вспоминать о прошлом. – При чем тут это? Вы не актриса. Неужели вы думаете, что профессионалы, играющие на сцене каждый вечер, согласятся принять в труппу неподготовленную девочку?

Она села напротив него.

– Дядя Андре, давайте говорить откровенно. Когда тетя вышла замуж за графа, это был ее второй брак. Он знал о ее прошлом, но больше никто. Никто по эту сторону Атлантики.

– Ну и что?

– В течение многих лет тетя играла на сцене. Она гастролировала по всей Америке, и я вместе с ней.

– Вы?

– Моих родителей убили, когда мне исполнилось только восемь, и я осталась с другой тетей. Потом, через два года, я стала жить у Клэр и часто выступала в спектаклях. Я играла мальчиков и девочек, девушек, а позже и настоящие роли. Когда Клэр вышла за графа, он настоял, чтобы я бросила сцену и вернулась в школу. Мне это ничего не стоило. Я занималась музыкой и танцем. Рэчел собирается ставить пьесу, которую я очень хорошо знаю, и в ней есть роль, небольшая… и я легко бы справилась с нею.

– Она не распределяет роли, я уверен.

– Официально – нет. Но неофициально… она, безусловно, имеет право голоса.

– Может быть, может быть. – Он пристально оглядел ее, когда она вышагивала посреди комнаты. – Мадемуазель, вам известно, что Рэчел собирается гастролировать по Америке?

– Да.

– И вы бы поехали?

– Конечно. В конце концов, я родилась там. И потом, вы же сами заметили, что у меня там прииски. А не стоит ли взглянуть на них?

– Да они ничего собой не представляют. Ровным счетом ничего! Ваша тетя сделала глупость, купив их. Такое впечатление, будто она ссудила эти деньги. Среди ее бумаг наберется, наверное, штук пятьдесят писем. Все они безнадежно устарели, и нет никакого смысла разбирать их теперь.

– Это не имеет значения. Если я когда-нибудь все же соберусь в Америку, то обязательно разберу их или, во всяком случае, постараюсь это сделать.

Он встал.

– Мадемуазель, дело не только в этом. Вы юны, свежи и прекрасны. А пожилые актрисы не всегда любят брать в свои постановки молоденьких и хорошеньких.

Она пожала плечами.

– Я слышала, Рэчел Феликс женщина здравомыслящая и проницательная, и к тому же имеет ко всему деловой подход. Не думаю, что она будет возражать, если пьеса окажется удачной.

Придя домой, Грита открыла старенький линялый саквояж, который принесла с собой. В нем лежали конверты и бумаги. Старые письма, расписки о так и не погашенных денежных ссудах, давно забытые списки акционеров каких-то приисков, некоторыми из которых владела ее тетя, а некоторыми она сама.

Вдруг среди бумаг она заметила знакомый уголок и, раскрыв пошире пакет с конвертами, вытащила его. Письмо датировалось 1850-м годом, то есть написано почти десять лет назад.

«Дорогая Грита!

Я в Сакраменто. Работаю. Работа не самая лучшая, но это все, что я смог найти. Мой отец тоже убит. Убит теми же людьми, хотя и успел застрелить двоих, прежде чем умер сам.

Когда я продавал фургон и вещи, я обнаружил пачку писем, принадлежавших твоим родителям. Некоторые из них – от человека, которому твой отец помог основать собственное дело. Сейчас его бизнес идет отлично. Мы случайно познакомились, и он спросил, что ему теперь делать с теми деньгами. Я посоветовал ему вложить их. Он ответил, что если я приму часть ответственности на себя, то он так и поступит. Свое обещание он выполнил.

Остаюсь твой покорный слуга Тревэллион».

Неужели это его имя? Она помнила только мальчика по имени Вэл, доброго и сильного и так крепко прижимавшего ее, дрожащую от страха.

Что же касалось денег, то она ничего об этом не слышала, да и вряд ли речь шла о большой сумме.

Тревэллион… Как странно – просто Тревэллион. Интересно, ответила ли она тогда на письмо? Довольно странно, что она до сих пор помнит его – такой серьезный мальчик и для своих лет очень сильный, помогал ее отцу грузить в фургон вещи, а тот давал ему указания.

Позже, когда она работала в труппе, Грита спросила у актрисы, с которой делила столик в гримерной:

– Приходилось вам бывать на гастролях в Америке?

– Да, приходилось. Они там страшно изголодались по театру.

– А вы не заезжали в городок, который называется Сакраменто? Кажется, это где-то в Калифорнии.

– По-моему, это недалеко от Сан-Франциско. Там нет больших городов, зато нашли золото. Разве ты не слышала? Говорят, если ты им понравишься, они осыпят тебя с головы до ног золотыми самородками.

– Уж лучше, чем цветы, – вступила в разговор другая актриса. – До сих пор я получала лишь цветы и сомнительные предложения.

– Когда-нибудь, – задумчиво произнесла Грита, – я поеду туда.

Каждую ночь по нескольку раз Тревэллион просыпался и прислушивался. Эта привычка появилась у него, когда он перебрался на Запад. Вставал с рассветом и сразу принимался мыть золото. Вода поступала сюда в основном в результате таяния снега, и вскоре поток иссякнет. Если он хотел хоть как-то увеличить свой небольшой доход, ему следовало поторопиться.

На третий день он обнаружил под валуном карман, где вода разливалась, образуя нечто вроде желоба, созданного самой природой, и, зачерпнув четыре лотка, вскоре имел чистой прибыли на шестьдесят шесть долларов. Когда поток ослаб, он оседлал мула и уехал, оставив большую часть своего имущества. Вэл скакал вниз по каньону, стараясь выбирать окольные пути, и подъехал к городу с севера. Тревэллион не имел ни малейшего желания, чтобы кто-нибудь обнаружил его местонахождение и тропу, по которой он ездил.

А тем временем поселок вырос по меньшей мере на десяток новых домов, и теперь в нем обосновалось уже сотни три или четыре старателей, а может, и больше. Голд-Хилл и Силвер-Сити тоже стали населенными пунктами.

В дверях его встретила Мелисса.

– Я еще издали вас увидела, – сообщила она. – Джим приехал.

Ледбеттер сидел за столом за чашкой кофе и ел пончики.

– Садись, – пригласил он. – Давно не виделись.

Тревэллион опустился на стул, Мелисса поставила перед ним кофе и тарелку с пончиками. Он посмотрел на нее:

– Как идут дела?

Ледбеттер лукаво ухмыльнулся:

– Тебе бы так. Только поспевает печь. Сдается мне, она застолбила лучший участок на залежи. – Он поставил кружку и глянул на Вэла. – Ну а ты как?

– Да так, намыл кое-что.

– С лотком и возиться нечего. Тебе нужен промывальный желоб.

– Возможно, только я вряд ли задержусь тут надолго.

Ледбеттер задумчиво посмотрел на него, но промолчал.

– До конца лета сюда понаедет еще три-четыре тысячи человек, – продолжил он, глотнув кофе и откусив пончик. – Тебе надо быть поосторожней.

Выражение лица Тревэллиона не изменилось. Для Ледбеттера этот худой, смуглолицый, широкоплечий и очень сильный человек всегда оставался загадкой. Он был способен по четыре часа подряд махать тяжелой кувалдой. А когда улыбался, что случалось очень редко, становился даже красивым, по крайней мере весьма привлекательным.

– Тобою опять интересовались, – пояснил Джим. – Ходил тут один, все выспрашивал. У тебя есть враги?

– У кого их нет?

– С твоими знаниями ты мог бы стать богатым, – продолжал Ледбеттер. – Этвуд из Зеленой долины взял пробы той голубой породы, которую все сначала отбрасывали как пустую. Получилось по три тысячи с тонны.

– Это все слухи. Мне рассказывали уже штук пять подобных историй о том, как богата здешняя жила.

– Удивляюсь, как это на «Соломоне» не предложили тебе работу? Они там уже сделали приличную шахту.

– Предлагали.

– Если бы ты согласился… Крокетт ведь неплохой малый, ему можно доверять. Хескет… ну тот, конечно, своеобразная фигура. По мне, так за ним нужен глаз да глаз. Водит знакомства со всякими подозрительными личностями в Сан-Франциско.

– Бухгалтер, что ли?

– Точно так, бухгалтер. Ведет учет каждой унции руды, добываемой на Комстоке, и себе приобрел несколько участков. Они, правда, не прибыльные, зато купил по дешевке.

Тревэллион глянул на Мелиссу. Вне всякого сомнения, от хорошего питания она немного поправилась и выглядела превосходно. Теперь уже нанимала работников и работницу.

– Джим, а тот, что расспрашивал обо мне, как выглядел?

– Здоровый такой, двигается медленно – видно, трудно ему быстро-то. Усищи огромные, кверху загнуты, а поперек лба шрам. Ставлю что хочешь, он не горняк. Как зовут, не знаю, но, похоже, у него есть деньги, если вот так слоняется без дела.

Ледбеттер допил кофе и встал.

– Поеду обратно, к мормонам… в Геную то есть. Познакомился там с мексиканцем, который мулов продает.

– Что, решил расширить дело?

– Да. Только, наверное, в один прекрасный день сверну я все это и подамся обратно в Кентукки. Куплю себе там земли и буду разводить лошадей.

Джим ушел. Вэл снова наполнил чашку. У Ледбеттера, по крайней мере, есть план, хотя бы какое-то понятие о том, чего он хочет. Он может никогда и не осуществить своей идеи, зато она греет ему душу. Ему есть куда податься.

Тревэллион внезапно разозлился на себя, даже вскочил со стула, но потом медленно опустился обратно.

Мимо на костлявой кляче проезжал верзила с усами, загнутыми кверху. Поравнявшись с кондитерской Мелиссы, он прищурился, заглядывая в окно. В комнате уже стало темно, и он вряд ли сумел бы разглядеть, кто сидит за столом, но сам Тревэллион кое-что успел заметить: лоб и щеку человека рассекал шрам.

Глава 11

Вэл не мог припомнить этого типа. Наблюдая за ним со своего места, он видел, как тот подъехал к заведению Эйли, спешился и привязал лошадь.

Сначала его пронзило острое желание пойти туда, сесть напротив этого парня и заставить его говорить. Но к чему ввязываться в неприятности?

Он вдруг вспомнил ту ночь, когда убили его мать. В слабо мерцавшем свете костра ему удалось тогда разглядеть не все лица, так, кое-какие приметы только успел схватить глаз. И этот человек вполне мог быть одним из них. Но зачем он выслеживает его? Неужели убийц насторожила смерть Рори и Скиннера? Вряд ли они до сих пор держатся вместе. Такие люди, как правило, бродяжничают, примкнув к тем, кого могут использовать в каких-то своих целях.

Допустим, неизвестный, вышедший в ту ночь из тени кустов, совершил все преднамеренно. Деньги достались ему одному, и он явно отличался от остальных. Все они и по виду, и по манерам были типичными головорезами, которые шайками бродят в приграничной полосе. Все, кроме него. В нем же чувствовался какой-то холодный расчет..

Подошла Мелисса и налила ему и себе еще по чашке кофе.

– Мистер Тревэллион, последнее время ходит много разговоров о каком-то отделении. Сюда многие заходят на чашку кофе, спорят, кипятятся. Я даже не совсем понимаю, о чем идет речь.

– Речь идет об автономии отдельных штатов, – объяснил он, – и тут встает вопрос о рабстве. Думаю, для большинства людей, что съезжаются сюда, это вопрос второстепенный. Но для тех, кто приехал с Юга, очень важно, что будет провозглашено в Соединенных Штатах – рабство или свобода.

– Лучше бы они обменивались своими доводами где-нибудь в другом месте! Все их разговоры сводятся к политике да к тому, как опасен Лэнгфорд Пил и кто в конце концов одержит победу – Хинан или Сэйерс.

– А вы пропускайте все мимо ушей, – посоветовал Вэл. – Будьте в стороне. Им и в голову не приходит, что женщина может что-то смыслить в политике. Не становитесь на чью-либо сторону, просто оставайтесь при своем мнении, а они пусть спорят. Только, по-моему, споры никого еще не убеждали. Они лишь выдумывают новые доводы, защищая старую точку зрения. А вам-то важно только одно: чью бы сторону они ни принимали, все они пьют кофе и едят пончики.

– По правде говоря, я слышу столько новых, незнакомых мне имен. Эти Хинан и Сэйерс, кто они такие?

– Профессиональные боксеры. Хинан – американец, Сэйерс – англичанин, и оба отличные бойцы. Только, по-моему, Хинан сильнее.

– А Лэнгфорд Пил?

– Ну это старый лис. И отлично стреляет: прирожденный солдат, кавалерист.

– А кто такой Старый Вирджини? – спросила Мелисса.

– Со Старым Вирджини мы давно дружбу водим. Если он будет давать вам советы относительно приисков, прислушайтесь к его словам. Он всегда знает, что говорит, даже когда пьян.

– А что вы можете сказать о мистере Комстоке? Его именем названа здешняя залежь.

– Обыкновенный мошенник. Завладел записями и картами братьев Грош и застолбил все земли вокруг.

– Это мне известно. Он убедил О'Райли и Маклафлина, будто они заняли принадлежавшую ему землю, так что им пришлось взять его в компаньоны. И мистеру Пенроду тоже.

– С Пенродом все в порядке. Только вот зря он водит знакомство с такими людьми.

Кондитерская Мелиссы сделалась для Тревэллиона источником, откуда он черпал самые разные сведения: рано или поздно всякий заглядывал туда поболтать с другими старателями или с хозяйкой. Большинство из них, побросав отработанные участки на других приисках, ехали сюда, понимая, что и здесь повторится то же самое.

Из окна своей халупки Вэл видел горный склон, уже полностью застроенный разработчиками. На шахте Пенрода спустились на пятнадцать футов и собирались пройти еще столько же. Другим удалось пробиться даже ниже, и небезрезультатно.

Тревэллион допил кофе. Лошадь в яблоках все еще стояла у заведения Эйли. Он глянул в пустую чашку и с отвращением подумал: как он прожил все эти десять лет с мыслью об убийстве? Вокруг него кипела жизнь, настала пора и ему начинать делать хоть что-то… Неужели все это время его вела ненависть? Неужели она поглотила его настолько, что теперь внутри него не осталось ничего, кроме опустошенности? Десять лет он провел в горах и на диких просторах Запада. И чего добился? Что может предъявить, кроме двух мертвецов, каждый из которых при жизни не стоил и щепотки пороха, потребовавшегося на то, чтобы пристрелить их? Сейчас ему двадцать два. В его возрасте расторопные и трудолюбивые становились здесь владельцами приисков и ранчо, достигли богатства или были на пути к нему, а некоторые даже успели совершить хоть что-то для себя и своей страны. И никого не интересовал их возраст. Добрая половина обитателей Комстока – его сверстники или еще моложе. О человеке судят по делам.

Конечно, если это место окажется таким же, как и остальные, то все эти люди рано или поздно распродадут свои участки и подадутся кто куда, движимые жаждой открытий в большей степени, нежели желанием осваивать уже известные земли, так как немногие из них обладают необходимыми для этого знаниями и деловой хваткой. Большинство из них просто старатели и понятия не имеют, как разрабатывать твердые породы. Этим людям не хватает ни умения, ни душевных сил на то, чтобы действительно вскрыть жилу, ибо для этого требуется немалый срок и деньги.

До сих пор он тоже только находил… и неизменно двигался дальше. Но, если он хочет добиться чего-то, ему нужно заняться разработкой…

И Вэл принял решение. Он забудет ту ночь, потому что был уверен, что этого хотели бы и мать с отцом. Будет искать и найдет подходящий участок. Начнет его разрабатывать, а может быть, даже выгодно устроится к кому-нибудь, например к Крокетту.

Он снова выглянул в окно – лошадь исчезла. Раздраженный, он встал и направился к двери. Седок и конь словно испарились.

Эйли жила тем, что стирала старателям одежду и иногда готовила. Веселая, добродушная, открытая женщина, она не выносила легкомысленного безрассудства и относилась ко всем мужчинам как к непослушным мальчишкам, и они любили ее за это.

– Вот тебе раз! Привет! – Она окинула Вэла пристальным взглядом. – Откуда ты взялся? Тебя же сегодня не ждали в поселке.

– Кто это только что ушел от тебя? Такой усатый громила со шрамом.

– А-а, этот-то, который ест за троих?

– Знаешь его?

– Это Ваггонер. Лучше не связывайся с ним. Скверный тип.

Тревэллион опустился на лавку. Любители обедов уже разошлись. Эйли занималась уборкой.

– Славное местечко застолбила ты, Эйли.

– Это, что ли?

– Да. И чует мое сердце, прибыльное.

– А когда ты себе что-нибудь присмотришь? Ты же хороший горняк, Вэл, а болтаешься без дела. Найди себе женщину и какое-нибудь занятие.

Он усмехнулся.

– Я, может, тебя жду, Эйли.

Она рассмеялась.

– Так уж и меня? Я не в твоем вкусе, Тревэллион, меня не обманешь. Повидала я вашего брата, мужчин. Да и потом, я уже дважды выходила замуж; правда, не против попробовать еще разок, но только не с тобой, парень. Даже если бы ты был в моем вкусе, я бы все равно постаралась держаться от тебя подальше. Уж больно ты задиристый. Не хотела бы я, чтобы моего мужа в один прекрасный день внесли в дом вперед ногами или вздернули на первом суку.

Он посмотрел на нее.

– Разве я когда-нибудь ввязывался в неприятности, Эйли?

– Да нет, пока не слыхала, но как раз это-то меня и беспокоит. Таких, как, скажем, Джонни Эльдорадо, которые вечно лезут на рожон, я еще могу понять. На самом деле он симпатяга, возомнивший себя крутым парнем, эдаким головорезом. А такие тихони, как ты, меня всегда настораживают.

– Да я просто старатель, Эйли.

– Ага. Вот только интересуюсь я: что именно тыстараешься разыскать? И не ты ли, часом, убил Рори?

– Рори шулер и попался.

– Значит, все-таки ты. Вы долго беседовали, да так, что никто толком ничего и не понял. Похоже, между вами что-то произошло.

Тревэллион встал.

– Что ты знаешь о Ваггонере?

– Всегда при деньгах. Правда, никогда не швыряется ими, но и не считает их. Он не старатель, и не похоже, чтобы искал работу. Я бы сказала, он из тех, от кого нужно держаться подальше.

– Эйли, мы ведь с тобой старые друзья. Поглядывай в оба. Ладно?

– За ним, что ли?

– И за ним тоже. Хочу знать, кто его друзья… если они у него вообще имеются.

– Что у вас с ним?

Тревэллион остановился в дверях.

– Ничего особенного. Говорят, он расспрашивал обо мне.

Вэл вернулся к своему мулу, затянул подпруги и поскакал вдоль каньона по направлению к Силвер-Сити и Дейтону.

А к Эйли зашел посетитель и завел разговор:

– Кто это приходил, Эйли? О нем тут расспрашивали.

– «Братец Джек». Горняк, каких поискать. Только одинок и замкнут, и лучше его не трогать.

– Не из тех ли, что вечно прут на рожон?

– Тревэллион-то? Да нет, я бы не сказала. Но мужчинам лучше держаться от него на расстоянии. Женщин это не касается.

– Значит, вот он какой, Тревэллион, я много слыхал о нем. – Посетитель, невысокий мужчина ростом около пяти футов десяти дюймов, выглядел спокойным. В его манере говорить чувствовалась нерешительность. – Судя по всему, славный малый, – прибавил он. – Из тех, на кого можно положиться.

– Правда, от этого не легче. – Эйли помолчала и, оторвавшись от мытья посуды, прибавила: – Что-то тут нечисто, только никак не пойму, в чем дело. Знаешь, ведь это он убил Рори.

– Рори давно на это напрашивался.

– Вот он и убил его. Кстати, некоторые утверждают, что Тревэллион просто придрался к Рори. – Она вытерла чашку и поставила ее на стол. – И дружка Рори Скиннера тоже нашли мертвым.

– А кто в друзьях у этого Тревэллиона?

Она откинула со лба прядь волос.

– Боюсь, у него их нет. И он, похоже, в них не нуждается. Ну… помог тут одной барышне устроить кондитерскую, но она, как и все, тоже ничего толком не ведает о нем.

– Может, он пьяница?

– Только не это. Может выпить, конечно, разок-другой, но не пьяница, нет. Вот понаблюдай за ним, Джон, как он держится, как владеет собой. Такое впечатление, что ему ни от кого ничего не нужно.

– А стал бы он работать на кого-нибудь?

– Если бы человек ему понравился, то стал бы. Обычно ему хватает того, что он намывает на своих участках. Он носит мне на стирку рубашки – карманы у него всегда пустые. И никогда не даст рваной, потрепанной одежды. Всегда аккуратная, даже если и в заплатах.

В контору «Соломона» вошел Крокетт, закрыл за собой дверь и направился к своему столу. Элберт Хескет, работавший за длинным столом напротив, даже не поднял головы.

Крокетт сел и, взгромоздив ноги на стол, задумчиво посмотрел на бухгалтера.

– Ну, как дела? – спросил он наконец.

Хескет поднял глаза.

– Все отлично, мистер Крокетт. Думаю, теперь мы можем взять еще двоих, и нам понадобится начальник смены.

– Пытался тут нанять одного. – Крокетт вытащил трубку. – Корнуолльца по имени Тревэллион. – Хескет продолжал делать записи в гроссбухе. – Мне сказали, он горняк высшего класса.

Хескет промокнул последнюю строчку.

– Ну и как, удалось?

– Отказался. А говорят, он отличный специалист. – Крокетт убрал ноги со стола. – Вот он-то нам и нужен. Я подумываю открыть квершлаг между восточным и западным штреками, чтобы улучшить циркуляцию воздуха. Так и рабочим лучше, и вообще я хочу попробовать опуститься глубже.

– Мы добываем отличную руду. – Слова Хескета прозвучали больше чем возражение, в них чувствовался протест. – Мы и без того имеем прибыль. И незачем опускаться глубже.

– Черт возьми, Хеск! – заорал Крокетт. – Кому нужна прибыль, которая только покрывает расходы! Где-то там внизу большая руда, и я должен добраться до нее! Да-да, я чувствую, она там есть! Нам придется тратить больше, чем мы получаем, но будь я проклят, если не послушаюсь своего чутья! Там серебро! Целые тонны серебра! И я намерен добраться до него! Тревэллион как раз тот человек, который нам нужен. И провалиться мне на месте, если я соглашусь с его отказом. Я должен еще раз с ним увидеться. – Он набил табаку в трубку. – А что, если тебе с ним поговорить?

– Нет. Лучше вам, мистер Крокетт. Ведь вы хозяин и верите в эти залежи. – Он с минуту колебался. – Если считаете, что Тревэллион именно тот специалист, который нам нужен, то пригласите его. Лично я не сомневаюсь, что в поселке есть и другие, кто готов работать на нас не хуже, а даже лучше. Я слышал, – прибавил Хескет, – он замкнутый и угрюмый тип. Нелюдим.

Крокетт зажег трубку и бросил спичку на пол. Хескет сжал губы.

Тревэллион будет здесь? Ну что ж, почему бы и нет? Он и в самом деле мог бы найти эту залежь, и если бы сколотил капитал… В конце концов, а почему бы и нет?..

Глава 12

Тревэллион разглядывал в лупу то, что осталось на лотке. Золото шло далеко не лучшего качества, а ведь за все эти годы через его руки протекли буквально горы золотого песка. На этот раз песок был насыщен серебром, и Вэл сомневался, пойдет ли он дороже, чем по десять долларов за унцию. Однако того, что он намывал, ему хватало на жизнь и даже удавалось немного откладывать. И все же он хотел совсем другого. Происходившее в Вирджиния-Сити и Голд-Хилле касалось теперь и его. Люди приходили и уходили. Многие сдались в первые же дни, другие протянули несколько недель, третьи – месяцы. Вода в поселке оказалась никудышной, пища и порох дорогими. Все приходилось везти с собой из-за Сьерры, из Калифорнии.

Ледбеттер водил теперь по шесть обозов и с трудом управлялся. Вэл вспомнил их последнюю встречу. «Бросай все и давай ко мне, – предложил Джим, – одному мне трудновато стало, а вдвоем, вот увидишь, мы разбогатеем… уверяю, разбогатеем! У людей есть деньги. А что толку? Ведь им все так же хочется есть, спать и по-прежнему нужно во что-то одеваться. Эйли просто стирает их одежду, и на вымытой грязи зарабатывает больше, чем иные старатели на золотом песке». Он, безусловно, прав.

Тревэллион подсчитал, сколько ему удалось заработать на своем небольшом участке. Получалась чепуха. И это при его бережливости. К тому же он никогда не играл. Вэл беспокойно заерзал на стуле и посмотрел в окно.

Уже целый месяц он не выбирался в Вирджиния-Сити. Его не покидало ощущение, что кто-то его выслеживает. Тогда он просто удалился: бросил свою заимку в каньоне и отправился на восток, где застолбил себе другой участок повыше Пайп-Спрингс. Там он и жил в одиночестве, изредка стреляя дичь и много работая. Ему удалось намыть немного золота и найти несколько самородков, пока в нем не пробудилась тоска по чашечке хорошего кофе и домашней пище, заставившая его выбраться из этой горной глуши. Он ехал окольными путями и появился возле кондитерской как раз в тот момент, когда к ней подъезжал Ледбеттер.

– К весне здешние прииски разорятся, – объявил Джим. – На шахтах «Офир» и «Центральная» работает по десять человек. На «Платоне» остались жалкие крохи, и они ищут новые залежи. Переходи ко мне, и к весне мы с тобой наладим перевозку людей и грузов.

Водя вьючные караваны, он будет у всех на виду, а регулярные рейсы сделают его легкой мишенью для любого, кто захочет лишить его жизни.

– Не могу я этого сделать, Джим, – сказал он наконец. – Но я сумел кое-что отложить. Почем сейчас мулы?

Ледбеттер замешкался с ответом.

– Вэл, в Сакраменто я познакомился с одним мексиканцем, он хочет распродать своих мулов и осесть там. Я мог бы купить у него двадцать животных по сто долларов за каждого. Поверь, они стоят того. Сильный, выносливый мул или лошадь идут сейчас по хорошей цене. Спрос на них большой. Я согласился купить, только на это уйдут все мои деньги.

Две тысячи долларов, да еще понадобятся седла, уздечки, упряжь. С собой Тревэллион привез небольшой мешочек золотого песку, остальное хранил на участках в двух тайниках.

– Я дам денег, – кивнул Вэл. – Но с обозами ходить не смогу.

– Сколько заплатишь?

– Две с половиной тысячи. – Он достал из кармана мешочек с песком. – Здесь около двух сотен. А это, – он вынул из кармана пять золотых монет, – еще сотня. – Выложив золото на стол, пододвинул его к Ледбеттеру. – Завтра принесу остальное.

– Вэл, это самая удачная покупка в твоей жизни.

Ледбеттер взял золото и, подняв глаза, увидел, как мимо, направляясь к двери, прошел человек в поношенном пальто и в кожаных штанах с бахромой.

– Так значит, завтра здесь?

– Завтра.

Тревэллион поднялся и, выглянув в окно, посмотрел на выстроившиеся в ряд дома. Невероятно, но здесь образовался настоящий город.

Подошла Мелисса.

– Мистер Тревэллион, мы с вами даже и словечком не успели перемолвиться!

– Я вернусь.

– Подождите. Я хочу вас кое с кем познакомить.

И она указала на человека, сидевшего за столом в самой глубине комнаты. Тот встал и направился к нему. Года на два постарше Вэла, стройный, чем-то похожий на испанца; черный сюртук и серые брюки, заправленные в аккуратно начищенные сапоги. Поверх клетчатого жилета красовалась золотая цепочка, увешанная самородками.

– Верн Келби, – представился незнакомец, протянув руку, и широко улыбнулся, обнажив ровные белые зубы.

Рукопожатие его было крепким и энергичным, даже, может быть, чересчур энергичным, какое бывает, когда хотят произвести впечатление.

– Здравствуйте.

На поясе у него висел револьвер, который так же, как и кобура и сапоги, имел новехонький вид.

– Сам я горняк, – объяснил он. – Вот, помог тут немножко Мелиссе.

– Помогли? – мягко переспросил Тревэллион. – Ну что ж, очень мило с вашей стороны. А я и не знал, что ей нужна помощь. По-моему, она и сама прекрасно со всем справляется.

Келби улыбнулся.

– Разумеется, справляется. Только некоторые вещи мужчине удаются лучше, чем женщине.

– Что верно, то верно, – согласился Вэл. – Должно быть, потребовалось поднять какие-нибудь тяжести, а Джейк староват для этого.

– Об этом я, признаюсь, не подумал, – ответил Келби.

– Он помог мне завести учетные книги, – перебила его Мелисса, – так что теперь я смогу лучше следить за своими расходами и в любой момент буду знать, сколько у меня осталось.

– Да, никогда не мешает знать, сколько у тебя осталось, – согласился Тревэллион. – Уверен, что Альфи тоже мог… О, простите! Извините, мистер Келби, я подумал совсем о другом человеке.

– Зря вы так! – резко ответила Мелисса.

Ледбеттер допил кофе и встал. Лицо его казалось безучастным.

– До завтра, Вэл.

Тревэллион направился к двери и огляделся по сторонам; потом, обогнув дом, подошел к мулу, взобрался в седло и поскакал прочь. В каньоне неподалеку от его первого участка у него находился тайник с золотым песком на сумму по меньшей мере в пять сотен долларов.

Взяв курс на восток от Голд-Хилла, Вэл проехал около полумили и повернул на север. Потом, оставив в стороне шахты и разработки, направился к Шестимильному каньону. Несколько раз он проверял, не следят ли за ним. И ничего не заметил. Достигнув Шестимильного каньона, опять изменил направление и рысью поскакал вверх, ни разу не сбавив шагу.

Солнце садилось за дальними горами, каньон погружался в сумерки, но ночь еще не вступила в свои права. Как всегда, он привязал мула скользящим узлом и направился к кедрам, месту своей обычной стоянки. Вэл почему-то нервничал и тревожился, хотя не обнаружил никаких признаков того, что здесь побывал еще кто-то с тех пор, как он оставил свое жилище. Наломав сучьев, как если бы собирался разжечь костер, он аккуратно сложил их и направился к тайнику. Присев на корточки возле большого валуна, хотел уже было раскопать тайник, как вдруг заметил на камне белый речной голыш, а чуть пониже едва заметную, но все же выделявшуюся резкой белизной в свете сгущавшихся сумерек глубокую царапину, словно оставленную пролетевшей пулей.

Тревэллион отпрянул вправо и сразу же услышал пронзительный свист пули и лязгающий звук, когда она ударилась о камень и отскочила. В мгновение ока он выхватил кольт и выстрелил в ту сторону, где заметил вспышку. Потом вскочил и побежал. Раздался другой выстрел, но уже поспешный: чувствовалось, что стрелявший раздражен тем, что упустил удачную мишень, но Вэл уже успел спрятаться за камни.

Несколько минут он ждал, но аи единый звук не нарушил тишину.

Стрелял явно очень осторожный человек. Он выследил его тайник, пометил камень, сделав его удачной мишенью, всего одним выстрелом проверил расстояние и устроил засаду.

Вэл вспомнил человека в кожаных штанах с бахромой, который вышел из кондитерской. Только он мог пойти к таинственному преследователю и рассказать, что слышал. Тревэллион покупает мулов, а значит, ему понадобятся деньги и скоро он придет к тайнику.

Тревэллион ждал час. К тому времени стало совсем темно. Он вернулся к тайнику и разрыл песок под большим камнем. Золото исчезло. Пятьсот долларов… Столько трудов – и все напрасно. Съездить в Пайп-Спрингс и обратно ему не удастся – до утра не успеть. Он поскакал вверх по каньону, миновал поселок и, обогнув его стороной, направился к Спаффордской фактории.

Магазин еще не закрылся, и когда он подъехал, то увидел, что Хэл Спаффорд подметал пол. Он окинул взглядом Тревэллиона, потом его мула.

– Дай ему зерна, когда вытрешь, – посоветовал Хэл, – гляжу, ты сильно гнал.

– Спафф, – начал Вэл, – мне нужно пятьсот долларов.

Тот перестал подметать.

– Надо, значит, надо, – кивнул он. – Мне нравился твой отец. Хороший был человек.

– Хочу вступить в долю с Ледбеттером, – объяснил Тревэллион. – Деньги нужны ему сегодня к обеду, он заключает сделку, а я не управлюсь.

– Идет.

Торговец ушел в дом, а Тревэллион повел мула в конюшню, там вытер его насухо и насыпал зерна. В дверях конюшни он помедлил, внимательно оглядел дорогу и через заднюю дверь вернулся в магазин.

Хэл уже приготовил необходимую сумму.

– Ты совершаешь хорошую сделку, – заметил он. – Ледбеттер умеет вести дело.

– Да. – Тревэллион спрятал деньги в карман. – Если кто будет спрашивать обо мне – меня здесь не было.

– Что, неприятности?

– Все те же.

– Ты ведь видел, как убили твою мать.

– Да, видел.

– Их явно кто-то спугнул тогда. Странно все это. Таких-то головорезов да напугать! – Он чиркнул спичкой и зажег трубку. – Сдается мне, там кто-то имел свой особый интерес. Ты не думал об этом?

– Думал. Я никогда не говорил, Спафф, но всегда подозревал, что все это организовал кто-то один. Он разузнал, что у отца и его приятеля Редэвея есть деньги. Он охотился за ними. Возможно, выследил, когда оба ушли в город, женщины остались одни… Так или иначе, но вся шайка упилась в тот вечер… Свои-то деньги они давно спустили. Кто же заплатил за виски? Я много ездил, спрашивал людей, познакомился с теми, кто знал Скиннера…

– Это что, один из тех?

– Да. Кто-то крикнул об опасности, и они разбежались. Убийство женщины – прямая дорожка на виселицу, и они не хотели искушать судьбу. Вот и скрылись. Тогда из кустов вышел еще один. Он взял деньги, прикончил Редэвея и, как я думаю, мою мать, а потом исчез.

– Ты знаешь, кто он?

– Не уверен, но, по-моему, знаю. Я даже, в сущности, не видел его лица, но в городе ошивался один тип, и мне кажется, что это он.

– Десять лет – большой срок.

Тревэллион кивнул.

– А вчера вечером меня хотели убить. Я собирался раскопать свой тайник, присел на корточки и увидел на камне, под которым спрятал золото, круглый белый голыш, не больше моего кулака. Потом заметил на камне царапину и сразу же понял, что кто-то стрелял в него, чтобы проверить дальность. Я бросился наземь, покатился, и как раз вовремя, потому что тут-то в меня и выстрелили.

– Видать, сидел близко.

– Еще как близко, будь он проклят.

– Выходит, давно следил за тобой и подсмотрел, где ты прячешь золото.

Он замолчал. Тревэллион пристально изучал дорогу, потом наконец проговорил:

– Спафф, тут, похоже, со временем будет большое поселение. Некоторые выработки уходят под землю на двести футов. Есть богатая руда, и она стоит того, чтобы ее брать. Многие надеются разбогатеть.

– Зимы тут чертовски холодные, – покачал головой Хэл. – Ты-то останешься или уедешь?

– Думаю остаться. Холодов не боюсь.

Хэл усмехнулся.

– Ничего, подожди, вот задует местный ветерок!

– На дороге никого. Пойдем позавтракаем.

Спустя час Вэл с винчестером в руках выехал на дорогу, ведущую в Золотой каньон.

Глава 13

Тревэллион не хотел неприятностей, но не переставал чувствовать растущее раздражение. Ничего не желал он так сильно, как осесть и заняться добычей руды. Он мог вкалывать на своем участке или наняться к кому-нибудь. И ему совершенно не улыбалось сейчас ввязываться в какую-то заварушку. В то же время Вэл четко осознавал, что, промахнувшись однажды, неизвестный стрелок не уберется восвояси. Он не только побывал здесь, но еще и забрал пятьсот долларов – деньги, заработанные упорным трудом.

Ледбеттер ждал его в кондитерской. Тревэллион вручил ему деньги, заверив, что в следующий его приезд отдаст остальное. О том, что в него стреляли, Джиму ничего не сказал. Сообщил только, что тайник его ограблен.

– Тут случились дела и похуже. Только на прошлой неделе убили человека на дороге: ударили сзади по голове и ограбили. Возможно даже, что с ним расправился попутчик.

– Наверное, и свидетели нашлись, – вмешался в разговор кто-то из посетителей.

– А кто украл золото? Есть у тебя какие-нибудь соображения?

– Соображения-то есть, только доказать невозможно. Да и точно я утверждать не могу.

Ледбеттер убрал деньги и спросил:

– Знаешь Сэма Брауна?

– Нет.

– Будь с ним поосторожней. Очень опасен, много убивал, и, похоже, его это нисколько не беспокоит. Я слышал, одного он забил палкой до смерти, а еще нескольких зарезал. Ты, конечно, в меньшей опасности, чем другие, но даже тебе не стоит себя переоценивать.

– Как это «даже мне»?

– Знаешь ты или нет, но молва тебя уже окрестила. Вэл, ты не раз бывал в стычках с индейцами, доставил целехоньким золото, когда тебя уже считали мертвым, и потом убил Рори. Однажды Фермера Пила спросили, кто самый опасный человек в округе, и он не раздумывая назвал Тревэллиона.

– Да брось ты! Я в чужие дела не суюсь, но и себя в обиду не дам.

Улицы поселка кишели разношерстным людом. Как грибы поднимались новые дома. Двойные ряды строений по обе стороны дороги теперь растянулись на четверть мили и продолжали расти с каждым днем. В игорных домах жизнь кипела всю ночь напролет. Поговаривали о том, что в окрестностях все чаще давали о себе знать индейцы: будто нападают и грабят.

– Да не может быть, – твердил по этому поводу Тревэллион. – Поговорите со старым вождем Виннемукой и поймете, что он благоразумный человек.

Джордж Хирст приехал в город и заключил сделку с Маклафлином, сторговав у того шесть соток; после чего отправился в Невада-Сити занять денег.

Маклафлин ухмылялся:

– Все-таки до чего же глупый народ калифорнийцы. Я загнал этому Хирсту скважину за три тысячи долларов!

– А что ты скажешь, если она окажется прибыльной?

Маклафлин пожал плечами и наполнил стакан.

– Ну что ж, и прекрасно! Тем лучше для него. Я вытянул из этой скважины пару тысяч долларов, и это стоило мне неимоверного труда. Больше из нее вряд ли выжмешь. Так что если кто хочет делать там деньги, то ему сначала придется здорово раскошелиться. Так-то вот.

– Подождите до весны, – вступил в разговор Келби. – Вот сойдет снег, и полетят сюда первые пташки из Калифорнии со своими денежками. А нам того и надо!

Кондитерская с каждым днем все больше становилась местом сборищ. Сама Мелисса редко бывала там, так как теперь у нее служило уже трое пекарей, работавших посменно.

Тревэллион с винчестером под мышкой прошел всю улицу, высматривая Ваггонера, но того и след простыл. Зато он встретил Крокетта.

– Когда вы собираетесь приступить к работе у меня, а, Тревэллион?

– Когда вы предложите мне пай от прииска, а не обычное жалованье.

Улыбка исчезла с лица Крокетта.

– Пай?! Да вы с ума сошли!

– Так уж и сошел? Вы уверены, там есть руда, только не знаете, как ее достать. А я знаю. Так почему бы мне не получить пай?

И он пошел прочь, а когда Крокетт окликнул его, не остановился, будто не слышал.

Вэл зашел в салун и, увидев Старого Вирджини, помахал ему.

– Купишь мне выпить? – спросил старатель. – Мои-то уже все тю-тю.

Тревэллион шагнул к стойке и заказал два виски, потом повернулся к Вирджини.

– Скажи-ка мне вот что. Ты работал на «Соломоне»?

– Пока нужда не заставляла. – Вирджини поднял и опустошил свой стакан. – Нет у них там ничего. А может, – он помолчал и с видом знатока посмотрел на Тревэллиона, – они просто плохо ищут! Сдается мне, там должна быть руда. И богатая. Однако ж ее там нет. Они достают много породы, дробят, а в итоге все без толку. Пустая она.

– А Крокетт верит, что есть руда.

– Да, верит. Только… – Вирджини искоса глянул на Вэла. – Ему нужен опытный горняк.

– Крокетт сам управляет прииском?

– Ну… отчасти. Он слишком добродушный, чтобы заставлять людей работать, вот и предоставил все Элу Хескету. У того характер – кремень.

– А Хескет что, горняк?

Старый Вирджини пожал плечами.

– Кто-то, может, и назвал бы его горняком, только не я. Зато он себе на уме. Да-да, себе на уме.

– Почему ты так думаешь?

– Я же сказал, возможно, они просто плохо ищут. Если цена на прииск упадет и в нужный момент там откроют жилу, тот, кто узнает о ней первым, прославится на всю округу. – Старый Вирджини опрокинул еще стаканчик.

– Хескет покупал акции прииска?

– Откуда мне знать, покупал или нет, только хитер он – это да. Иногда мне кажется, что этих акций вообще никто не покупал. Люди толкуют, спорят, а прииск давно уже выдохся.

– Но они отгружают руду. Разве нет?

– Ну отгружают. Низкосортную. У Крокетта работников восемь, от силы десять. Они все время меняются – одни уходят, другие приходят. Ведь народ на приисках неугомонный. Как бы там ни было, но если Крокетт платит жалованье рабочим, платит Хескету, покупает взрывчатку и все необходимое, он наверняка с трудом сводит концы с концами. Правда, это всего лишь мое предположение.

Тревэллион купил Старому Вирджини еще выпивки. Они долго говорили о приисках и о горнорудном деле, потом старика понесло, и разговор перешел на земли Комстока.

– Я, конечно, не ги… не ги… не геолог, – с трудом выговорил он, – только ландшафт здесь изломанный. Взять вот хотя бы эту жилу. Она не всегда залегает так, как ты предполагаешь. То нарвешься на богатый карман, а то глядишь, она уж и выдохлась и между пластами целая прорва пустой породы. Наткнувшись на нее, люди, конечно, думают, что жила иссякла. Иногда так оно и есть. А частенько наоборот, она залегает чуть дальше, но они уже не догадываются туда пробиться… Вот и на «Соломоне» начали рыть штрек, или туннель, называй его как хочешь, а потом вдруг взяли да бросили. Решили, что понапрасну тратят деньги. Может, оно, конечно, и так. Бросили и перешли на другой участок.

– А ты что думаешь по этому поводу?

– Думаю, им следовало продолжать начатое. Только кто я такой, чтобы советовать? Ведь это же их участок, они возились там с землей, брали пробы – им лучше знать, чего они хотят.

Взяв бутылку, они уселись за столом. Старый Вирджини, уже изрядно подвыпив, разговорился.

– Я работал в Зеленой долине, – и парни с Рич-Бар вспоминали тебя. Говорили, что никому не превзойти тебя в работе с бурильным молотком. Хотел бы я поработать с тобою вместе. – Он указал на оживленный горный склон. – Вот посмотришь, придет зима, и почти все они уберутся отсюда – подадутся зимовать в Калифорнию. Ясно как Божий день, с первыми холодами участки подешевеют. Я и раньше такое видел. Надо нам с тобой, Трев, пройтись кое-куда. Я должен показать тебе кое-что. – Он указал рукой в сторону гор. – Уж братья Грош-то знали! А этот Комсток не понимает ни черта. Да-да, ни черта он не смыслит! Подумай, о чем я сказал. Весной сюда понаедут толстосумы из Фриско и начнут скупать все вокруг. Ральстон уже присмотрел себе лакомый кусочек, а уж он-то кое-что кумекает в этом деле. Поверь мне на слово, еще до конца зимы тут можно будет приобрести отличные земли.

– Ну а ты что же?

Вирджини бросил на него проницательный взгляд исподлобья.

– А что я? Обо мне не беспокойся. Я предпринял кое-какие шаги, только что толку-то? Лучше мне сидеть вот здесь да попивать виски. А ты молод, тебе жениться надо, деток заводить. И дом свой ставить.

Спустилась ночь. Тревэллион поскакал вверх по каньону, как если бы собирался отправиться к своей первой заимке возле Сахарной Головы, но, проделав крюк, вернулся назад и расположился на ночлег в низких зарослях ивняка на берегу Карсон-Ривер. За час до рассвета, не позавтракав, он вскочил в седло и помчался к другой заимке, неподалеку от Пайп-Спрингс.

Неделю он не переставая трудился и сделал несколько полезных открытий. Приблизительно в миле к северу от Пайп-Спрингс обнаружил хороший участок. Наткнулся на него совершенно случайно, когда поехал разведать, нет ли в окрестностях посторонних. Никаких следов не нашел, только оставленные животными, но и их оказалось мало. В субботу утром, собравшись приготовить кофе, обнаружил, что вода в ковше подернулась тонким слоем льда. И все же эта неделя принесла ему удачу. Теперь у него скопилось несколько аккуратных мешочков россыпного золота, которое ему удалось намыть в природных желобах и в небольшом котлованчике, вырытом им на дне старого речного русла.

По качеству его взяток тоже превосходил то, что обычно добывалось в Золотом каньоне, и мог пойти по шестнадцать долларов за унцию. Но Вэл не обольщался. До сих пор ему удавалось находить лишь отдельные карманы, и шансы сделать более серьезное открытие, скорее всего, сводились к нулю. Но он не бросал начатое и всю следующую неделю трудился с рассвета до темноты. К концу второй недели вода в потоке стала иссякать, сделав дальнейшую работу бессмысленной.

Оседлав мула и прихватив с собою все золото, он поскакал на восток, к Лебо-Спрингс, чтобы не возвращаться тем же путем, потом направился к вершине каньона Эльдорадо. Спустя примерно час остановился у крутого обрыва отдохнуть и дать мулу напиться из ручья, потом стал спускаться в каньон. Где-то здесь находился лагерь старателей, но где именно, он не знал, так как ни разу не бывал в этих местах. Наконец он нашел его. Крохотное поселение состояло всего из трех хижин да еще одного строения побольше, где размещались одновременно магазин и салун. Оставив мула у коновязи, он вошел.

Лысый человек с остатками рыжеватого пушка на голове с любопытством уставился на него.

– Привет! Есть виски и холодное пиво.

– Тогда пива. Как вам удается сохранять его холодным?

Хозяин ухмыльнулся.

– Есть тут неподалеку небольшая пещерка, воздух там очень даже прохладный. Ставлю пиво у входа, вот оно и остывает. Лучше не придумаешь.

– Не ты ли Тревэллион? – раздался непонятно откуда вопрос.

Он оглянулся по сторонам, ища взглядом говорившего. Стройный, красивый малый с вьющимися волосами дружески улыбался ему.

– Джонни Эльдорадо, – представился он.

– Слыхал о тебе. Да, я и есть Тревэллион.

– Говорят, ты здорово стреляешь.

Вэл холодно взглянул на него.

– Когда не остается ничего другого.

Джонни рассмеялся.

– Я тоже. Может, даже лучше всех в округе. Хочу вот податься в Вирджиния-Сити, посмотреть на этого Фермера Пила… Лэнгфорда Пила… так ли он хорошо стреляет, как о нем молва ходит.

– Хорошо.

– Ну уж не лучше меня.

Тревэллион почувствовал легкое раздражение. И все же этот Джонни не производил впечатления опасного человека, напротив, в нем проглядывало какое-то теплое обаяние и дружелюбная открытость, и трудно было не испытать к нему симпатии.

– Оставь его в покое, – посоветовал Тревэллион.

– Он что, и вправду опасен?

– Да. Только не занимается всякими глупостями и не ищет приключений на свою задницу. Все искатели приключений, каких я знал, покинули этот свет молодыми.

– Правда? Это почему же?

– Не доживали до старости.

Джонни Эльдорадо рассмеялся.

– Может, ты и прав. Только не приходило ли тебе в голову, что ты сам лучше его в тысячу раз? Или вот я, к примеру.

Вэл допил пиво и ответил:

– Нет. Об этом я не думал. Честно говоря, мне до этого нет дела. Могу, конечно, убить человека, если он заслуживает того. Только Фермер джентльмен.

– Передай ему, я скоро приеду полюбоваться на него.

– Ни за что. Сам передавай. Только знаешь что, Джонни, сначала купи себе что-нибудь, в чем тебя похоронят.

Он поставил стакан и направился к двери. Вставив ногу в стремя, посмотрел на Джонни, подошедшего к краю веранды. Тревэллион поднял руку и помахал ему на прощание. Джонни ответил ему и ушел в глубь салуна. Немного помолчав, он обратился к лысому хозяину:

– А он добился, чего хотел. Черт возьми, он так уверен в себе! Хотел бы я…

– Эх, знал бы ты, Джонни, через что ему пришлось пройти… Он из тех, кого лучше не трогать.

Глава 14

Резкий ветер дул с гор. Тревэллион подъехал к кондитерской, спешился, отвел мула в конюшню и, наклонившись против ветра, подошел к дверям.

В кондитерской управлялась сама Мелисса, Верн Келби и еще двое мужчин сидели за столиком. Она поспешно поднялась навстречу Вэлу.

– Бог ты мой, Тревэллион! Садитесь, я налью вам кофе.

– Далеко ездили? – спросил Келби.

– В Эльдорадо.

Мелисса поставила перед ним чашку горячего кофе и приготовила тарелку. В кондитерской было тепло и уютно, пахло пирогами.

– Ну что, многие уехали?

Келби кивнул.

– Многие. Кому охота оставаться здесь на зиму? Дураков нет.

– Погода не мешает добыче, особенно под землей.

– Все равно люди уезжают с приисков. – Келби повернулся к нему. – А вы?

– Останусь.

– Ну, у вас-то все будет в порядке.

Эти слова как-то, неприятно резанули Вэла.

– Может, найдете работу на прииске.

– Там пахать надо.

Даже за то короткое время, что он отсутствовал, город успел заметно вырасти. Число зданий увеличилось, по меньшей мере два из них занимали крупные конторы, остальное – жилые дома. Тревэллион наблюдал в окно за пешеходами, бредущими согнувшись против ветра, а сам думал о том, как не нравится ему этот Келби. Возможно, это всего лишь предубеждение. В конце концов ему о нем почти ничего не известно.

– А вы остаетесь? – спросил он в свою очередь.

Келби мешкал с ответом.

– Еще не уверен, – сказал он и посмотрел на Мелиссу, возвратившуюся с тарелкой для Тревэллиона. – Мелисса точно не собирается уезжать.

– Уезжать?! Да это все, что у меня есть! У меня здесь свое дело, в нем вся моя жизнь. Я впервые ни от кого не завишу!

Келби улыбнулся.

– Независимость далеко не всегда самое лучшее, чего можно желать. Особенно, – прибавил он, – женщине.

– Женщина вправе быть независима так же, как и мужчина, – заметил Тревэллион. – У нее должен быть выбор. Одинокую женщину, да еще без средств, ждет печальное, беспросветное будущее. Дела у Мелиссы пошли отлично, а к весне пойдут еще лучше.

– Вы верите, что это место окажется прибыльным? – В тоне Келби чувствовался скептицизм.

– Да, верю.

Келби махнул рукой в сторону заведения Лаймана Джонса – строения в виде каркаса, обтянутого парусиной, где стойкой служил старый рудопромывальный желоб, а виски наливали в оловянные кружки прямо из бочонка.

– Такие, как Лайман, остаются, а те, кто поумнее да посмекалистей уезжают. Я предложил Мелиссе продать заведение и вернуться в Калифорнию. С таким капиталом она могла бы открыть там свое дело.

– Как ты не понимаешь, Верн? – возразила Мелисса. – Здесь у меня все хорошо только потому, что народу полно, а есть, кроме мяса да бобов, нечего. А там выпечкой никого не удивишь.

– С твоим капиталом, – не унимался Келби, – мы могли бы…

– Вы? – переспросил Тревэллион.

– Ну… я буду рад помочь ей открыть дело. Имея даже небольшой капитал, можно многого добиться.

Тревэллион положил нож и вилку, взял кофейник и налил себе кофе.

– Мистер Келби, – произнес он наставительно, – здесь на приисках у Мелиссы живой бизнес. Она разбогатеет, если останется. Иметь свой бизнес в таких условиях просто, а там, в Калифорнии, – все иначе. Правда, зимой ей придется немного раскошелиться, зато весной сюда хлынут толпы. Чтобы сколотить свое заведение, она трудилась не покладая рук и добилась своего, и не ради того, что имеет, а ради будущего.

– Вот и я говорила ему то же, – вставила Мелисса.

– Но зима будет суровой и просто невыносимой для женщины, – возразил Келби. – Я ведь думаю только о ней.

– Разумеется, – усмехнулся Тревэллион.

– Мы поженимся, и я помогу ей устроить бизнес, – продолжал Келби. – Уверен, с моей помощью дела пойдут у нее еще лучше.

Мелисса залилась краской.

– Но… Верн, мы еще ни о чем таком не помышляли…

– Думается мне… – начал было Вэл, но Келби перебил его с нескрываемым раздражением:

– Послушайте, я, конечно, понимаю, что вы с Мелиссой друзья, но это не дает вам права вмешиваться в ее жизнь. Она поступит так, как захочет. Так что предлагаю вам допить кофе и уйти.

Тревэллион поставил чашку. Лицо его осталось непроницаемым.

– Мелисса, – невозмутимо произнес он, – думаю, вы сообщили ему…

– Верн, – поспешила вмешаться Мелисса, – ты не понял! Тревэллион мой партнер. Он вложил в мое дело деньги. Он и Ледбеттер. Без них у меня вообще ничего бы не вышло.

Келби покраснел от досады.

– Впервые слышу! Ты не говорила мне об этом!

– А с какой стати она должна говорить об этом?! – возразил Тревэллион. – Ее бизнес – ее личное дело, и она вправе хранить конфиденциальность. Если она продаст кондитерскую, то останется ни с чем, а если продолжит начатое, то вскоре станет очень и очень состоятельной. Ей удалось добиться успехов благодаря кропотливой работе и кулинарным способностям. Хочу также заметить, что ни я, ни Джим Ледбеттер не собирались нанимать управляющего. Если вы поженитесь, то это ваше личное дело, а никак не наше. Бизнес к этому никакого отношения не имеет.

– Ясно. – Келби встал. – Боюсь, я просто кое-чего не понял.

– Верн, пожалуйста, не нужно сердиться!

– Могла бы предупредить меня раньше, тогда мне не надо было бы корчить из себя дурака.

– Мистер Келби, – произнес Тревэллион, – за неделю сюда прибыло несколько сотен человек. Все они тоже доброжелательно настроены к хозяйке кондитерской. Осмелюсь заметить, что за тот срок, пока они здесь, Мелисса получила уже по меньшей мере пятьдесят предложений. Разумеется, она не может рассказывать о своих коммерческих делах каждому из претендентов на ее руку. Мелисса сделала самую трудную работу, ее бизнес растет, но и будущее сулит ей немалые надежды. Все это время ей прекрасно удавалось управляться со своим хозяйством, и, смею вас уверить, сэр, что она на редкость здравомыслящая и деловая молодая леди.

– Но здесь такие суровые зимы, – продолжал протестовать Келби, – а она такая хрупкая. Я просто не хочу подвергать ее столь жестоким испытаниям.

Тревэллион улыбнулся.

– Вы правы, мистер Келби. Зимы в этих краях действительно трудные, но думается, вы недооцениваете Мелиссу. К весне она станет еще выносливей. Я не слишком хорошо разбираюсь в женщинах, но заметил, что некоторые хрупкие на вид создания оказываются словно отлитыми из стали.

Келби посмотрел на Мелиссу.

– Не уверен, что останусь здесь. Хочу туда, где есть огни, музыка и хоть сколько-нибудь солнечного тепла.

Келби ушел. Взгляды Вэла и Мелиссы встретились.

– Ничего не слышно о Джиме? Где он?

– Не знаю. В горах непогода. Может, решил переждать.

Тревэллион допил кофе, вышел на улицу и направился к салуну Лаймана Джонса. Вокруг печки из листового железа сгрудились почти все, кто уже побывал у стойки. Вэл заказал пива и стал слушать – наилучший способ узнать последние новости. Джонс самолично принес ему кружку, и Тревэллион спросил:

– Не видал Ледбеттера?

Тот покачал головой.

– Нет, куда-то он запропастился.

В салун вошел Тэпли. Тревэллион подозвал арканзасца и спросил:

– Не встречал Джима?

– Нет. Куда он мог подеваться? Странно все это. Я хорошо знаю его и думаю, что до того, как занесет перевалы, он должен предпринять по меньшей мере еще один рейс. У него отличные мулы. Уж кто-кто, а он не испугается. И потом, столько народу уезжает – он мог бы хорошо заработать.

К ним обернулся плечистый мужчина в пальто из красной шотландки и спросил:

– А вы, приятели, остаетесь?

– Я вот пока еще думаю, – ответил Тэпли.

– У меня есть хороший участок. Продал бы недорого. – Тревэллион заметил мозоли на ладонях говорившего. – Участок и впрямь хороший, ей-богу не вру.

– Тогда почему же ты сам не хочешь разрабатывать его? – поинтересовался Тэпли.

– Жена у меня больна. Ей нужен доктор. Я работаю на приисках десять лет, и этот – лучший из всех, что я видел. Серебро с примесью золота. Сейчас эта примесь не такая большая, но все же есть.

– И где этот участок?

– Там, наверху. Если интересно, могу показать. Эти вот, – он махнул рукой в сторону остальных, – как и я, сейчас на мели. Так что, если выложишь деньги на бочку, считай – дело сделано.

– Надо сначала посмотреть, – возразил Тревэллион.

Когда они вышли на улицу, его новый знакомый представился:

– Меня зовут Макнил. А ты, по-моему, Тревэллион. Так ведь? Видел тебя пару раз на Юбе. А помнишь Джона Маккея? Такой ирландец-тихоня, который чуть заикается. Так вот у него с О'Брайеном тоже есть свой участок там, чуть повыше «Офира».

– Как же, помню его. Спокойный такой малый.

Главная улица вела в гору, на вершине ее и располагался участок. На первый взгляд место не показалось Вэлу удачным, но когда они спустились в пятнадцатифутовую шахту, вырытую Макнилом, и прошли по горизонтальной выработке вдоль жилы, выглядевшей весьма многообещающе, мнение его изменилось. Тут же, возле шахты, стоял мешок с образцами, которые, конечно, как обычно, тщательно отобрали из самой лучшей руды.

– Вот это самое хозяйство и держит меня здесь, – пожаловался Макнил, доставая несколько образцов. – Ведь тут все, что у меня есть. Те, кто разжились деньжатами, давно подались в Калифорнию. Мне во что бы то ни стало надо вывезти отсюда жену, а у меня денег всего-навсего двадцать баксов. Так что называй любую цену, мне все равно.

– У меня у самого-то всего ничего, – ответил Тревэллион, – а впереди еще зима. Могу дать две сотни золотом.

– Идет.

Они пожали друг другу руки. Тревэллион постоял, осматривая ландшафт. Залежи руды на шахтах «Офир», «Центральная» и «Мексиканская» простирались на три с лишним сотни футов, и все приметы указывали на то, что место удачное. На побережье отсюда уже отправили свыше тридцати тонн руды для дальнейшей обработки.

Снова спустившись в шахту, Тревэллион прошелся по горизонтальной выработке, стараясь получше осветить фонарем жилу. Поначалу она была тоненькой, но потом ближе к плоскости забоя расширялась. А что же там, за ним? Можно лишь строить догадки, но у него возникло какое-то радостное предчувствие.

– Ну ладно, давай взвесим золото. – Он помолчал, потом добавил: – Думаю, ты прав, Макнил. По-моему, участок отличный, а ведь я не из тех, кто верит на слово. Мы договаривались о двух сотнях, но я хочу дать тебе пять процентов сверх того.

Макнил смутился.

– Это очень благородно с твоей стороны, но мне, ей-богу…

– Участок открыл ты. Получишь пять процентов от нашей прибыли. Правда, ее может и не быть вовсе.

Вэл расплатился, и мешочек его заметно полегчал. Он задумчиво взвесил его на руке. Хватит еще на одну такую покупку, да и время – самое подходящее. Весной сюда понаедут калифорнийцы с деньгами, цены взлетят, и все здесь пойдет по-другому. Он положил купчую в карман и обратился к Тэпли:

– А теперь, Тэп, давай-ка попробуем разузнать, куда подевался Джим.

– Я отправляюсь на запад, так что поищу его там, – пообещал Макнил.

– Мы едем прямо сейчас, – ответил Тревэллион, – у тебя не будет времени на поиски, да и потом, ведь с тобой больная жена.

– И все-таки буду смотреть в оба. А вам лучше поторопиться. В здешних краях встречаются и такие, кто готов за двадцатипятицентовик душу из человека вытрясти.

Они выехали на поиски. Вечерело. Над головой сгущалась мгла, в спину дул промозглый ветер. Возле фактории ни мулов, ни каких-либо признаков вьючного каравана не оказалось.

– Может, он остановился у Вудфорда, – предположил арканзасец. – Мог укрыться там от непогоды.

Копыта их мулов стучали по мерзлой дороге. Сыпал частый, мелкий снег.

– Если ненастье застигло его на перевале…

– Ну, Джим осторожен. Он лучше всех знает тропу и все закутки, где можно отсидеться в непогоду.

– Тогда бы остались хоть какие-то следы, – заметил Тэпли.

Они ускорили шаг. Ветер крепчал, повалил густой снег, быстро темнело.

– Тэп, – крикнул сквозь вой метели Тревэллион, – нам лучше где-нибудь заночевать. А то и нас придется потом искать. По-моему, здесь мы ничего не найдем.

– Похоже, что так, – согласился тот. Он остановился, пристально вглядываясь в темноту.

Тревэллион собрался было свернуть с тропы, но его мул и не подумал слушаться, он изо всех сил дергал поводья и рвался вперед.

– Смотри-ка, Тэп, – указал на него Вэл, отпуская поводья, – мул что-то чует. Хочу посмотреть, что он будет делать дальше.

– Впервые вижу, чтобы мул по собственной воле шел вперед, – проворчал Тэпли. – Хотя вполне может быть. Они ведь жутко смышленые, эти мулы.

Черный мул перешел на рысь. Он неумолимо рвался вперед, погружаясь в снежную мглу. Так прошло несколько минут. Наконец Тэпли не выдержал:

– Трев, по-моему, мул сошел с ума! Так мы собьемся с пути!

Внезапно мулы остановилисьи издали протяжный зов, который тут же разнес ветер. Тогда откуда-то из глубины леса до них донесся ответный крик.

– Провалиться мне на месте! – воскликнул Тэпли.

Ветер со снегом хлестал им в лицо, затрудняя дыхание. Перепрыгивая сугробы, черный рванулся на звук, и вскоре они наткнулись на мертвого мула, а чуть поодаль еще с десяток животных сиротливо жались друг к дружке.

– Джим! – окликнул Тревэллион.

– Я здесь… – отозвался слабый голос. – Скорее! Ради Бога, скорее…

Глава 15

Ледбеттер лежал в снегу за поваленным стволом, полуприкрытый низким кустарником, и лицо его искажала боль.

– Нога? – спросил Тэпли.

– Чертовски больно. А все эти проклятые подонки! Вытащите меня отсюда!..

Не теряя времени, Тревэллион наспех соорудил из ветвей нечто вроде постели и положил сверху плащ Джима. Потом помог Тэпли вытащить из-под бревна раненого товарища, собрал коры и сучьев и разжег костер.

– Когда это случилось? – спросил Вэл.

– Пролежал тут двое суток, – проворчал Ледбеттер. – Бандиты поджидали меня в засаде, а когда я проезжал мимо, вышибли из седла, подстрелив мула. Падая, я успел схватить ружье и пару раз выстрелить. Один из них бросился к мулам, и я прострелил ему башку. Вон там подальше валяется его шляпа, если только они потом не вернулись и не забрали ее с собой. В конце концов, видно, решили больше не связываться со мной, а просто увели шесть или семь моих мулов. А я спрятался за поваленным деревом, так как эти койоты могли вернуться. И они вернулись – думали, что я уже мертв. Ну я проучил их – уложил одного, остальные убрались.

– Знаешь, кто такие?

– Видел одного мельком. Надо бы взглянуть на шляпу – может, она подскажет нам что-нибудь.

Тэпли пригнал мулов и снял с них поклажу. Отправляться в путь в такое время не имело смысла, поэтому они сгребли вокруг себя снег, чтобы хоть как-то укрыться от ветра и вести наблюдение.

Тревэллион разрезал Джиму штанину и внимательно осмотрел ногу – перелом ниже колена, и в том месте, где через мякоть прошла пуля, зияла глубокая рана.

– Убили отличного мула, – ворчал Ледбеттер. – Хорошо, что не взял Эмму. Она у меня самая лучшая. Что-то ей нездоровилось, вот и оставил ее на сей раз.

– А сколько их напало?

– Шестеро. Может, семеро. Тот, которого я срезал, теперь уже вряд ли станет заниматься подобными вещами, это уж как пить дать. А одного или двух я только зацепил.

– И что им досталось?

– Мука, сахар, кофе, консервы. Два мула нагружены одеялами. Точно не припомню, надо бы взглянуть. Мулы-то все как один словно к месту приросли. Ведь они знают мой голос, вот и стояли как вкопанные. Бандиты кричали, швырялись камнями, только все зря. Им достались только те, которые у меня недавно.

Тревэллион промыл рану теплой водой. Признаков заражения не наблюдалось, вероятнее всего из-за холода. Парню просто чудом удалось выжить, хотя Вэла это не удивляло, так как ему не раз приходилось сталкиваться с подобными случаями. Перевязав рану, он укрыл Ледбеттера потеплее и подбросил в огонь сучьев.

– Посплю немного, – сказал он. – Тебе, Тэп, первому караулить.

– Думаешь, они снова сунутся?

– Скорее всего. Здесь груза на несколько тысяч долларов. На любом прииске у них его с руками оторвут, тем более зима на носу. Они могут сменять товар на золото по весу и прекрасно знают это.

– Ну что ж, надеюсь, они здесь еще появятся. Хотел бы я вытрясти душу из этих подонков.

Тревэллион устроил себе постель и лег.

– Если их будет много, разбуди меня.

Тэпли усмехнулся:

– Если я спущу курок моей старушки, ты обязательно проснешься, можешь мне поверить. Уж больно громко она у меня разговаривает.

Ветер завывал в верхушках сосен, по земле стелилась поземка. Голодные мулы, изредка покрикивая, разгребали копытами снег в поисках пищи. Вэл закрыл глаза и расслабился. Сначала мороз продирал до костей, но постепенно одеяло согрелось от его тела, и он уснул. Его снова посетили видения я… лица. Были ли это реальные лица или какие-то смутные, роившиеся воспоминания о давно ушедших днях?

Через час после полуночи его растормошил Тэпли.

– Боюсь уснуть. Может, покараулишь пару часов?

Тревэллион сел, укутался потеплее, хотя в такую погоду холод все равно проникал под одежду.

– Все спокойно? – спросил он.

– Мулы что-то стали беспокоиться последние полчаса. То ли мне показалось. То ли им.

– У них нет воображения, – ответил Вэл. – А как Ледбеттер?

– Спит. Сон для него сейчас лучше любых лекарств. По-моему, у него легкий жар. А как иначе? Ведь он ранен.

Тревэллион свернул постель и аккуратно связал ее. Потом подошел к черному мулу и постоял рядом с ним, поглаживая его по спине и что-то шепча. Мул повернул к нему голову и вдруг резко мотнул ею назад.

Вэл опустился на колени и отполз в сторону, прислушиваясь. Поблизости явно что-то происходило. В такую погоду ночью это мог оказаться волк, но скорее всего приближались люди.

Интересно, знают ли бандиты, что они с Тэпли здесь? Вряд ли они пристально наблюдали за этим местом все время. Грелись где-нибудь у костра неподалеку и ждали, когда Ледбеттер умрет.

Ворам всегда не хватает терпения. Особенно таким вот грабителям с большой дороги. Им бы сцапать добычу и убраться восвояси, а эти уже столько времени проторчали на холоде.

Он подкрался к мертвому животному, поближе к жавшимся в кучку мулам, и вдруг услышал хриплый шепот:

– Фрэнк! Их двое! Кто-то пришел к нему.

– Тсс!

Послышался шорох, и на фоне падающего снега Вэл увидел две едва различимые фигуры. Он поднял ружье.

– Ну вот что, – невозмутимо произнес он, словно вел мирную беседу, – бросайте оружие и выходите вперед.

Разумеется, те не собирались делать ничего подобного, они оба повернулись на голос и одновременно выстрелили. Но Тревэллион был готов к этому и опередил их. Его первая пуля сразила того, что стоял ближе. Тот уронил оружие, зашатался и рухнул на второго, который поспешно выстрелил, промахнувшись на несколько футов. Этого было достаточно, и через мгновение второй тоже упал, прямо на первого.

Тэпли вскочил, но когда эхо выстрелов стихло, за ним последовала глухая тишина.

– Не дадут спокойно отдохнуть человеку, – недовольно проворчал он. – Устроили тут пальбу, черта с два поспишь.

– Ничего. У нас еще вся ночь впереди, – отозвался Тревэллион. – Давай-ка начнем собираться. Надо бы выйти пораньше. Что-то мне начинает надоедать это место.

Мыском сапога он отбросил того, что лежал сверху, и человек, распростершийся на снегу, глухо застонал.

– Смотри-ка, один недобитый! – заметил Тэпли.

– Помогите, – жалобно простонал тот.

– Так же, как ты помог Ледбеттеру? – Тревэллион наклонился к раненому, распахнул его плащ и снял у него с пояса револьвер. Рана была смертельная, и уже ничто не могло помочь этому парню.

Вэл не испытывал к нему жалости. Когда человек берет в руки оружие и выходит на большую дорогу грабить, а если понадобится, и убивать, то на жалость он не вправе рассчитывать.

– Кто он такой? – Тревэллион указал на мертвого.

– Понятия не имею.

– А остальные?

– Не знаю.

Перед ним лежал человек крепкого телосложения с рыжеватыми волосами и веснушчатым лицом, которое сейчас стало смертельно бледным. От потрясения и холода он пока не чувствовал боли, но скоро она проявится.

– Вы что же, так и оставите меня здесь?

– Что, не нравится? Мы должны помочь Джиму Ледбеттеру, которого вы подстрелили, а потом, может быть, вернемся.

– Проклятье! Но я же совершенно беспомощен!

– Что верно, то верно. Только не бойся, скорее всего, долго ты не протянешь.

Раненый уставился на него.

– Как ты жесток, Тревэллион!

– Ледбеттер мой друг. Очень хороший друг. И к тому же партнер.

Вэл счистил со спин мулов снег, нагрузил на них поклажу и крепко привязал ее.

– Куда вы подевали наш товар?

Раненый силился что-то ответить, но не смог. Вместо этого он дернулся, скрючился от пронзившей его боли и застонал, в глазах его появилась предсмертная мука.

– Будь ты проклят, Тревэл… – Голос его оборвался на полуслове, он вытянулся и замер навсегда.

Тревэллиона окликнул Тэпли:

– Поможешь мне поднять Джима?

Наложив на сломанную ногу шину из деревянных щепок, они вдвоем втащили его на мула.

– Сможешь ехать, Джим?

Глаза Ледбеттера горели от жара и нестерпимой боли, но он кивнул.

– Только посадите меня, – прошептал он, – только посадите…

Когда они подъехали к кондитерской, он все еще держался в седле.

Землянка Тэпли – аккуратно прибранная хижина из двух комнат, выдолбленная прямо в склоне горы, – находилась всего в нескольких сотнях ярдов от кондитерской. В нее-то они и внесли на носилках Джима, устроив его в спальне, расположенной в самой глубине, где на одной из каменных стен проступали жилки серебряной породы.

– Сначала я добывал тут руду, – объяснил Тэпли, – а потом решил, что зимнее жилье мне нужнее, чем она. Тогда я просто обтесал стены и пол в этой пещере да пристроил переднюю комнату. – Он указал на дверь в дальней стене и продолжал: – За нею туннель футов в шестьдесят длиною. Там проходит жила сернистого серебра с дюйм толщиной. Не так уж много, но думаю, потом она сделается шире.

Ледбеттер посмотрел на Тревэллиона.

– Трев, мне неудобно просить тебя об этом, но не мог бы ты найти кого-нибудь, кто позаботился бы о моих мулах? Ведь они – все, что у меня есть. Да и твоя доля в них вложена.

– Ладно. С этим я разберусь. А что с теми, которые остались в Калифорнии?

– Там у нас свой человек. Он приглядит за ними, так что не стоит беспокоиться. Я и этих хотел переправить туда на зиму, ведь там хорошие пастбища.

– Спаффорд недавно распродавал свое хозяйство, – сообщил Вэл, – но сам остался. У него есть два стога отличного сена, и я думаю, мы могли бы договориться. Кроме того, у него имеется еще пустой загон для скота и огороженное пастбище на берегу Карсона.

– Тогда займись этим. Жаль только, что мы потеряли отличных мулов.

– Ты не потерял их.

– Как это?

– Ну вот сам посуди, – принялся объяснять Тревэллион, – мулов выгоднее продавать по эту сторону Сьерры. То же самое касается и товара, который им достался. Если даже бандитам и удастся перебраться через горы, они вряд ли сумеют сбыть его там. А когда начнутся первые оттепели, то и вовсе ничего не получат за него. А здесь такой товар у них оторвут с руками.

– И что из этого?

– Поезжу по округе, порасспрашиваю. Ведь им придется где-то держать этих мулов, причем не слишком далеко. Кроме того, им нужен тайник для товара, пока они не распродадут его. Если уже продали, я найду его, а если нет – найду и товар, и тех, кто его украл.

– Как ты думаешь, сколько их осталось?

– Наверное, четверо или пятеро. Трое мерзавцев мертвы.

Вэл почистил ружье, проверил шестизарядник, вышел на улицу и направился к заведению Лаймана Джонса.

В салуне собралось полно народу. В самом конце сидел Лэнгфорд Пил, и Тревэллион начал пробираться к нему.

– Здорово, Трев, – поприветствовал его Пил. – Слыхал, ты устроил пальбу на тропе.

– Так, ничего особенного, Лэнг. У Джима Ледбеттера увели несколько отличных мулов вместе с грузом. Буду тебе весьма признателен, если станешь держать ушки на макушке да поглядывать в оба.

– Так и сделаю.

Вэл заказал выпивку, а потом спросил:

– Сэм Браун в городе?

– Да. – Пил подумал над вопросом, потом прибавил: – И с ним еще с десяток сущих головорезов. Эти ребята привыкли стрелять из-за угла, будь осторожен. Сэм убьет всякого, кто догадывается о его делишках, так что береги спину.

Тревэллион допил виски, запахнул плащ и вышел на улицу. С минуту он постоял возле здания, прячась от ледяного ветра. В кондитерской горел свет, и он хотел было направиться туда, но потом, согнувшись, побрел вверх по склону к хижине Тэпли. Чтобы добраться до нее, предстояло пройти перед рядом светившихся окон. Это совсем не понравилось Вэлу, и он остановился под навесом магазина, раздумывая, как поступить. Опыт подсказывал, что всегда надо слушаться внутреннего голоса. Так он и сделал. Продолжая держаться под навесом, пробежал футов двадцать, потом шагнул в густую тень здания.

На участке, купленном Тревэллионом у Макнила, в скалистом склоне тоже была выдолблена хижина. К ней-то он и направился по главной улице, по-прежнему стараясь держаться в тени. Добравшись до жилища, Вэл поднял щеколду, но дверь не открылась. Он решил поддеть ее плечом, но удержался от этого движения, стремительно отступил назад и вытащил револьвер. Потом с размаху ударил ногой по двери, та распахнулась и повисла на петлях.

– Если у тебя нет злого умысла, – произнес он громко в темноту, – то поднимай руки и выходи. А если есть, то я пристрелю тебя.

Глава 16

– Да успокойтесь вы, мистер! Я только искал себе местечко для ночлега!

– Тогда руки вверх и выходите!

Из темноты выступил человек – среднего роста, хорошо сложенный, одетый в белую рубашку с подвязками на рукавах. Тревэллион никогда не видел его прежде и сейчас разглядел только, что у него усы и бакенбарды.

– Ну-ка лицом к стене! – скомандовал он и быстро обыскал незваного гостя – тот оказался безоружен, от него слегка пахло одеколоном, а сапоги были до блеска начищены, хотя и запылились немного. – Войдите и зажгите свет, – приказал Вэл и последовал за ним.

Загорелась спичка, незнакомец поднял колпак и зажег фонарь, потом поставил колпак на место.

Комната выглядела почти пустой: по стенам две койки, стол, печка из листового железа, черный плащ на спинке стула и рядом саквояж.

Разглядев незнакомца при свете, Вэл пришел к выводу, что вид у того не отталкивающий, а взгляд прямой. Оружия не оказалось и в комнате.

– Кто вы такой и что здесь делаете?

– Меня зовут Дэйн Клайд. Я актер, остался без гроша и ищу работу. Там в салуне кто-то сказал, что мистер Макнил с женой уехал из города, вот я и подумал, что лачуга, наверное, пустует.

– Я купил ее у Макнила.

– Простите. – Он потянулся за плащом. – Я сейчас же уберусь отсюда.

– Не делайте глупостей. Куда вы пойдете? В этом городе вы не найдете ночлега, не выложив денег на бочку.

Вэл указал на вторую койку.

– Можете спать здесь, если не боитесь стрельбы.

– Что это значит?

– Мое имя Тревэллион, и кое-кто здесь меня недолюбливает. Они выслеживают меня и могут забрести сюда.

Дэйн Клайд пожал плечами.

– Толкните меня, когда начнется стрельба, – весело проговорил он. – Я так устал, что меня из пушки не разбудишь.

Вэл запер дверь, прикрутил фитиль фонаря и повесил плащ на гвоздь. Лачуга оказалась аккуратно прибранной, видно, о чистоте заботилась жена Макнила, пока окончательно не расхворалась.

– Вы давно ели?

– Давно.

Вэл приготовил кофе и пошарил в буфете. Ему повезло: он нашел шматок копченой свинины, от которого уже отрезали несколько кусочков, и немного старых сухарей.

– Не густо, – заметил Тревэллион, – да уж как-нибудь обойдемся. – Потом он повернулся к Клайду и спросил: – А что актер делает в Вирджиния-Сити?

– Я слышал, в здешних краях начался бум… Вот и подумал, что в городе, наверное, не хватает увеселений.

– Может статься, вы окажетесь правы. А что вы умеете делать?

– Играю в спектаклях, пою, владею почти всеми музыкальными инструментами. – Он снял галстук и отстегнул воротничок, аккуратно положив запонку на стол, чтобы потом без труда найти. – На самом деле, это единственное, чем я занимаюсь с удовольствием. Мой отец настаивал на том, чтобы я учился. Сам-то он получил классическое образование.

– Откуда вы родом?

– Из Дублина. Из Ирландии. Многие ирландцы переселились в Англию, и мы, как и другие переселенцы, стали ирландцами даже больше, чем те, кто остался на родине.

Тревэллион положил на стол золотую двадцатидолларовую монету.

– Это взаймы. Спать можете здесь.

– Бог ты мой, как это мило с вашей стороны! Я перед вами в долгу.

– Перестаньте. Отдадите при случае. Говорите, что поете? Тогда пойдите в салун Лаймана Джонса и скажите об этом – пусть они собирают деньги в кружку. Как вы и предполагали, здесь действительно почти нет развлечений.

– Весной появятся. Две или три труппы собираются приехать сюда на гастроли. Есть здесь театр?

– Нет. Им придется играть в загоне или на постоялом дворе, как во времена Шекспира.

Клайд удивленно посмотрел на него.

– О, вам это известно?

На следующее утро Тревэллион сидел в кондитерской за чашкой кофе, когда туда вошел Уилл Крокетт.

– Когда вы наконец надумаете работать у меня? А, Тревэллион?

– Никогда. А когда мы с вами станем партнерами, Крокетт?

Тот рассмеялся.

– Мне не нужен партнер. Самому-то едва хватает.

– Может быть, именно поэтому вам нужен партнер?

– Что? Что вы хотите этим сказать? – От веселого настроения Крокетта не осталось и следа. – Дела у меня идут отлично.

– Не сомневаюсь. Только, наверное, этого недостаточно. Я видел, какую руду вы добываете. Вы правильно заметили, она неплохая. Кто у вас управляющий, Крокетт?

– Я сам. А что?

– Сколько тонн вы добываете? Сейчас, например.

– Сейчас мы пока ничего не добываем. Элу Хескету понадобилось съездить по делам на побережье, и так как некоторые из наших рабочих уволились, мы решили закрыться на зиму.

– Если у вас есть деньги, чтобы платить рабочим, то лучше продолжить добычу руды, с тем чтобы весной приступить к отгрузке.

Уилл Крокетт задумчиво уставился в окно, раздраженный не столько тем, что сказал Тревэллион, сколько выводами, которые вытекали из его слов.

– Мне нужен хороший горняк. Эл – против. Говорит, что дела у нас и так идут прекрасно и что у него есть кое-какие планы. Только в добыче он разбирается хуже меня, хотя дела ведет отлично.

– Может, вам прислушаться к тому, что он говорит?

– Почему бы вам не зайти к нам и не взглянуть самому? Скажете мне, что вы обо всем этом думаете. А?

– Согласен. Только это будет стоить вам пятьдесят долларов.

– Пятьдесят до… – Румянец вспыхнул на лице Крокетта. – Вы хотите пятьдесят долларов только за то, чтобы пройтись по шахте?! Ведь это займет всего полчаса!

Тревэллион допил кофе и встал.

– До свидания, Мелисса.

Когда он ушел, Крокетт поднял его чашку и с грохотом поставил на стол.

– Поразительно! Пятьдесят долларов! Неслыханно!

– Вы же сами обратились к нему, Уилл! Ведь не он к вам пришел. Он никогда ни к кому не пойдет… во всяком случае, не пойдет просить. Но готов бросить свои дела, чтобы помочь кому-то, как помог мне. А когда пропал Джим Ледбеттер, он сразу же отправился на поиски.

– Чтоб мне провалиться, он же отличный горняк! Сколько людей говорили мне, что Тревэллион разбирается в добыче руды лучше всех! Он нужен мне.

Мелисса улыбнулась.

– Уилл, если он нужен вам, то вам лучше решиться и заплатить. Поймите одно: Тревэллиону, похоже, ничего не нужно. Я просто не представляю, что или кто его в действительности интересует.

Некоторое время Крокетт сидел молча.

– Мелисса, вы замечательная женщина. И действуете на меня успокаивающе. Когда бы я ни пришел сюда, всегда ухожу в хорошем настроении.

Она улыбнулась.

– Это кофе так действует. Сделать вам чашечку?

Несколько минут они молчали, потом она сказала:

– Уилл, если Тревэллион все-таки зайдет взглянуть на вашу шахту, не говорит об этом Элу Хескету…

Он удивленно поднял брови.

– Не говорить Элу? Но почему? Я и шагу без него не делаю! Он моя правая рука!

– Вы когда-нибудь высказывали предположение пригласить Тревэллиона взглянуть на шахту?

– Да, я предлагал нанять его. Насколько помню, Эл счел, что в этом нет необходимости.

– На вашем месте, Уилл, я бы заплатила Тревэллиону, пригласила его и выслушала бы его мнение, но только ни словом не обмолвилась об этом с Элом Хескетом.

Крокетт взял сигару и откусил кончик. С минуту он задумчиво смотрел на нее, потом зажег. Мелисса наполнила его чашку.

– Многие надеются разбогатеть здесь, Уилл. Поверьте, так оно и будет. И вы один из таких людей. Как и Джордж Хирст, вы твердо стоите на ногах и преуспеваете в своем деле. Но, понимаете… вы слишком легко доверяете… мне, Элу Хескету, кому угодно.

– Может быть, – пробормотал он, – может быть.

Тревэллион отправился на участок Макнила и начал работать. Он откидывал пустую породу и сортировал ту, которая подлежала отгрузке, раскалывал на части лучшие куски и промывал их, чтобы отделить серебро. Это, казалось бы, никчемное занятие все же вносило свою крохотную лепту в его доход и к тому же помогало ему изучить возможности жилы.

Поначалу ему показалось, что залежь понижается к западу, однако он решил проверить это и долго бродил по горным склонам или просто сидел где-нибудь на откосе, внимательно изучая покатость и изгибы выходивших на поверхность пластов. Несколько раз он видел, как другие проделывают то же самое, но все они, казалось, не имели ни малейшего понятия о том, что именно хотели найти. Возможно, надеялись обнаружить обнаженные пласты золотоносной породы, словно вылезшей из земных недр специально для них.

О Ваггонере он ничего больше не слышал.

Через две недели после происшествия с Ледбеттером Тревэллион напал на первый след. В этом ему помог Лэнгфорд Пил.

Пил вошел в кондитерскую, когда Тревэллион сидел там, пересек комнату и подсел к его столику. Мелисса принесла кофе.

– Пару дней назад, – начал он, – я ездил в Геную. Так вот, один тип продавал там одеяла. Целую кипу. Сейчас караваны через горы не ходят и в ближайшие месяцы не предвидятся. Вот я и подумал, что тебя это заинтересует.

– Узнал, кто торговал?

– Да. Как я и предполагал, он из шайки Сэма Брауна. Называет себя Кипом Хозером. Только недавно его видели в Коринне, но под другим именем.

– Надо съездить взглянуть на него.

Пил кивнул.

– Хочешь, поеду с тобой?

Тревэллион улыбнулся.

– Лэнг, это очень благородно с твоей стороны… В самом деле. Только, по-моему, у нас с тобой на сей счет одно мнение: каждый решает свои проблемы сам. Так?

– Так-то оно так, но ведь это проблема Джима. Я люблю Джима, а он сейчас болен.

– Сам справлюсь. Но все равно спасибо тебе.

Лэнгфорд допил кофе и посмотрел на Мелиссу.

– Благодарю, мэм. Кофе просто отличный.

Когда он ушел, Мелисса посмотрела ему вслед.

– Так вот он какой на самом деле, этот прославленный Фермер Пил, самый опасный человек в Комстоке! На вид такой славный!

– А он такой и есть. В прошлом прекрасный солдат. Сначала был горнистом. Выжил во многих схватках с индейцами. Уже тогда за ним закрепилась слава непревзойденного стрелка. К тому же он не любит ввязываться в неприятности, хотя многие, кто хорошо стреляет, частенько попадают в передряги. Сможешь пару раз постоять за себя – и ты уже известен. Когда на тебя направляют дуло револьвера, тут уж выбирать не из чего – или ты, или тебя.

Тревэллион сидел за чашкой кофе, стараясь все хорошенько обдумать. Раз Хозер ходит по улицам, пытаясь сбыть с рук одеяла, значит, можно не сомневаться, что они из поклажи Ледбеттера. Одеялами в городе давно не торгуют, и, как правильно подметил Пил, обозы сейчас не ходят.

Вэл припомнил этого Хозера; тощего, усталого с виду человека с «вечно настороженным взглядом темных глаз он когда-то встречал в окрестностях Голд-Хилла. Правда, внешность оказалась обманчивой. В состязаниях по прыжкам парень выиграл значительную сумму, хотя, казалось, менее других подходил для такого занятия.

Вэла Хозер знал в лицо, поэтому, когда в кондитерской появился Клайд, в мозгу Тревэллиона созрело окончательное решение. Он предложил тому сесть и жестом подозвал Мелиссу.

– Хочу познакомить вас с Дэйном Клайдом. Он актер и мой друг. Вы можете кое-что для меня сделать, – обратился он к Клайду, – но я не хочу, чтобы у вас возникли неприятности. – Тревэллион описал ему Хозера и Сэма Брауна, рассказал о том, как ограбили обоз Ледбеттера, и о своих подозрениях.

– А что вы хотите узнать? – спросил Дэйн.

– С кем они имеют дело и где их можно найти. Я рассчитываю на то, что бандиты не знают вас. Вам придется держаться от меня подальше, пока все это не закончится. Однако как только заметите, что вас узнали, или даже почувствуете что-то, немедленно бегите. Это очень опасные люди. Им не надо искать предлога, чтобы убить.

– Буду осторожен.

Клайд был приятен в общении и умел слушать.

– Последний раз я работал во Фриско, – пояснил он. – Приехал туда с нью-йоркской труппой. Играл Хорна. А до этого побывал и в Дублине, и в Лондоне, и в Париже – и везде на первых ролях. – Он улыбнулся. – Правда, труппы менялись. Однажды я проработал сезон с Рэчел Феликс, а потом гастролировал с мисс Редэвей. Мы тогда давали «Билет для отъезжающего».

– С кем, вы сказали?

– С мисс Редэвей. Грита Редэвей. Вы о ней, наверное, не слышали. Она еще совсем юная актриса, но очень талантливая. Пару сезонов она выступала с Феликс как инженю, но за последний год ее талант раскрылся. Положительная оценка критиков. И весьма высокий профессионализм.

– Какое необычное имя.

– Да, действительно. А вы знаете, она ведь тоже янки… то есть американка. Еще девочкой играла где-то на Юге.

– Привлекательная?

– Более чем. Она просто великолепна! У нее редкая красота. Из-за этого-то они и расстались с Рэчел. Нет, не подумайте, что они поссорились, просто Рэчел постоянно твердила ей, что и сама тоже красива и что она будто бы отвлекает от нее, Рэчел, внимание зрителей. Я сам слышал, как Рэчел говорила: «Деточка, вы красивы. Вот и используйте это». Но они расстались добрыми друзьями.

– И сколько же ей лет, этой мисс Редэвей?

– Уверен, что ей еще нет и двадцати.

Когда Дэйн Клайд ушел, Тревэллион допил свой кофе. Да, необычное имя. Неужели?.. Нет, это невероятно! Просто не может быть!..

Он хорошо помнил ту ночь. Помнил, как, превозмогая собственный страх, прижимал к себе это дрожащее, испуганное дитя и знал, что он нужен. Нужен ей. Она нуждалась в нем, и это придавало ему силы. И помогло потом пройти через все испытания.

Единственный раз в жизни, с горечью думал он, когда он был кому-то по-настоящему нужен и чувствовал себя истинным защитником. За эти короткие мгновения Грита успела дать ему нечто бесценное, нечто такое, что он берег в душе и пытался осознать всю последующую жизнь.

У его отца была мать, а кто есть у него?

Глава 17

Зимовать Тревэллион остался в хижине, хранившей тепло и укрывавшей его от ветра и снега. Когда за дверью бушевала непогода, а в печке потрескивал огонь, в хижине оказывалось очень уютно. Вэл прислушивался к завываниям ветра, и перед глазами у него вставали прибрежные скалы Корнуолла, разбивавшиеся о них волны и холодные потоки дождя.

Ночами он читал оставленные Макнилом книги, а днем работал в шахте, постепенно углубляя ее, и обнаружил, что жила становится все более мощной. Он отбирал лучшие куски золотоносной породы, а серебряную руду складывал отдельно.

С высоты склона, где находился его участок, город виднелся как на ладони. Теперь он невероятно разросся и был изрезан множеством улиц, переулков и закоулков. Горы укрыло снегом. Метель следовала за метелью, снежные вихри с воем разбивались о карниз крошечной лачуги и словно пытались нащупать своими зловещими пальцами хоть какую-нибудь узенькую тропинку или щель в надежде проникнуть туда, где разливалось тепло очага.

В понедельник вечером, когда снова повалил снег, к лачуге подъехал Дэйн Клайд и постучался. Держа наготове револьвер, Тревэллион открыл ему дверь, и Клайд сразу же направился к печке. Он снял рукавицы и протянул озябшие руки к огню.

– Я узнал, где они прячут одеяла и все остальное. – Вэл молча ждал, и тот продолжил: – Это хижина. Только совсем не там, где мы предполагали, а в каньоне, приблизительно в миле от Кедров. Недалеко. Туда ведет тропа. Знакомо вам это место?

– Да.

– Где-то в двухстах ярдах от тропы. Хижина выдолблена в скале, в ней никто не живет, есть загон для скота и сарай.

– Был там кто-нибудь?

– Нет. Они появляются там время от времени, в основном хижина пустует.

– Отлично. – Вэл потянулся за кофейником. – Садитесь. Холод лютый. Замерзли, наверное? – Он наполнил чашку. – Скажите, они вас видели?

Клайд пожал плечами.

– Думаю, да. Я там всем рассказывал, что недавно встал на ноги после тяжелого недуга и что доктор прописал мне длительные прогулки. Каждый вечер я отправлялся в разные стороны и думаю, что в конце концов они привыкли ко мне и перестали обращать на меня внимание.

– Я слыхал, вы выступали у Лаймана.

– Да. Им очень нравятся старинные ирландские песни. Правда, не только они. Мне приходилось выступать в мюзик-холле, и я знаю много забавных номеров.

Он немного помолчал, потом спросил:

– Вы несколько дней не ездили в город?

– Да.

– Сэм Браун убил человека. Перерезал горло охотничьим ножом и бросил тело под стол, а сам уснул прямо там же, уткнувшись лицом в окровавленные руки.

– Это на него похоже.

– Ну я: еще понимаю, когда хищные звери убивают свою добычу, они хотя бы чистоплотные, но этот… пожалуй, самое отвратительное двуногое, какое я встречал в своей жизни.

Клайд отхлебнул кофе.

– Хозера я видел с Брауном и с остальными.

– А с человеком по имени Ваггонер не видели?

Тревэллион описал Ваггонера.

– Нет, такого не встречал. Если он ошивался здесь, то мог податься со всеми в Калифорнию.

Какое-то время они молчали, потягивая кофе. Клайд обратил внимание на самодельную полку с книгами.

– Ваши?

– Достались вместе со всем хозяйством. Макнил собирал их где только мог: в опустевших лагерях, даже в Семимильной пустыне. Там многие бросали свое добро, чтобы облегчить ношу.

– Читаете?

– Да так, время от времени. Когда человек один, ему не хватает общения, вот и приходится обращаться к книгам, даже если он и не большой любитель. Знавал я одного такого – его завалило снегом. Всю зиму просидел в доме, отгороженный от остального мира, зато к весне так хорошо знал Библию, что вскоре сделался проповедником. – Тревэллион поднялся. – Если хотите, можете подождать здесь, только пойдите лучше в кондитерскую.

Клайд изумленно уставился на него.

– Вы что, собираетесь отправиться туда один?

– Мне так удобнее. Через город не поеду, сделаю крюк. Если повезет, найду то, что ищу, и к утру вернусь.

– Я с вами.

– Спасибо, не стоит. – Он посмотрел на Клайда. – Вы умеете стрелять?

– Нет. Никогда не пробовал. Но, если понадобится…

– С этими людьми вам не следует связываться, хотя так вы скорее научились бы стрелять. Это суровая страна, и оружие здесь всегда держат под рукой.

Чтобы осуществить задуманное, Тревэллиону нужна была помощь, и он, конечно, сразу же вспомнил о Тэпли. Клайд, несмотря на его искреннее желание быть полезным, для такой операции не годился.

Он нашел арканзасца в его землянке за чашкой кофе.

– Ты, конечно, как всегда, на ночь глядя. Что случилось?

Вэл объяснил ему свой замысел, потом подытожил:

– Нам понадобится четыре вьючных мула и чуточку удачи.

– Никто из этой шайки, похоже, не выберется сегодня ночью на улицу, – воодушевился Тэпли. – Хозера я видел у Лаймана, он уже тогда стоял на бровях.

Они выехали. Ледяной ветер стегал в лицо, мулы упирались – им явно хотелось вернуться в теплое стойло. Тревэллион скакал впереди, подняв воротник, укрывая рот от перехватывавшего дыхание ветра.

Поднявшись на вершину холма, оглянулся: сотни огней горели внизу, рядом светились Голд-Хилл и Силвер-Сити, дорога же была пуста.

Они нашли хижину по описанию Клайда. Тревэллион подъехал прямиком к ней, почти не сомневаясь, что сейчас распахнется дверь и на пороге появится вооруженный человек. Однако прочная дверь оказалась заперта. Засов выглядел не слишком крепким. После третьего удара он поддался, и они вошли внутрь.

Большая часть товара Джима – тюки с одеялами, мешки с мукой, сахаром, кофе – аккуратно лежала на месте, не оказалось только мулов, да кое-что из украденного исчезло – либо съели, либо распродали. Не теряя времени, они навьючили что смогли на своих мулов, явно перегрузив их. Даже теперь, чтобы забрать весь груз, понадобилось бы приехать еще раз. Уже светало, когда они вернулись и сложили спасенное в кладовке у Ледбеттера.

Сидя в хижине за чашкой кофе, Тревэллион посмотрел на Тэпли и сказал:

– Теперь мулы. Нужно обязательно разыскать их.

– Скорее всего, они держат их где-то на берегу. Только у реки можно найти и воду, и корм – сено или траву.

– Но сначала неплохо бы немного вздремнуть, – предложил Тревэллион. – А тогда и в путь.

– Как думаешь, с грузом все будет в порядке?

– Он в самом центре города. Жаль, денег маловато. Попробую найти надежных ребят, чтобы присмотрели за ним.

Тэпли скакал рядом с Тревэллионом. Шел уже третий день поисков, а мулов и след простыл. Снег редел, он лежал теперь только узкими полосками у подножия огромных валунов и в тех местах, где пролегали ледяные нити замерзших потоков.

– Тебе нужна женщина, – вдруг сказал Тэпли. – Одному плохо.

– Ты же один.

– У меня есть дочка. Знаешь, как это утешает, когда думаешь о ней, строишь планы. Скорее всего, они и не осуществятся, зато есть над чем поразмыслить. И у нее есть родная душа.

– Ну что ж, может, когда-нибудь…

– Ты молод. А молодым свойственно думать, что еще будет «завтра». Но это ошибка. Многие так и умирают молодыми. В этих краях дожить до старости – большая редкость, мало кому это удается.

– Хозяин лавки сказал, что видел где-то здесь следы, но не обратил на них внимания.

– Ничего, найдем.

Они продвигались на запад по извилистой тропе вдоль берегов Карсона. С обеих сторон возвышались стены каньона.

– Местечко что надо. В таком запросто подстрелят, – заметил Вэл.

– Да уж. Только на самом деле подстрелить могут где угодно. Ты, наверное, подумал о том, как поступит Сэм Браун, когда обнаружит пропажу?

– Мне противен Сэм Браун, – ответил Вэл. – И мне наплевать, как он поступит.

– Кто-нибудь наверняка сторожит мулов, – предположил Тэпли. – Весной они будут стоить целое состояние. Клеймо Джима можно изменить. Оно у него из трех букв – JED. Я как-то видел в баре одного парня с карандашом в руках, он на бумаге показывал Хозеру, как его можно превратить в три восьмерки или в тройку и две восьмерки.

– Ледбеттер узнает этих мулов, как человек узнал бы своих детей.

– Так-то оно так, – согласился Тэпли. – Только сможет ли он доказать? Теперь у нас в городе все по закону.

– В том-то вся и беда.

Старые кедры тянули к ним свои скрюченные, узловатые ветви. Тревэллион нарвал кедровых иголок и растер пальцами.

– Нравится мне этот запах, – проговорил он.

– Ты бы снял винтовку, – вернул его на землю Тэпли, – посмотри, как твой мул прядет ушами.

Мул и в самом деле навострил уши и собрался было закричать. Тревэллион дал ему слегка под ребра, чтобы отвлечь его внимание, и снял с плеча винтовку.

На месте слияния Карсона и Брунсвикского каньона они увидели небольшой луг, поросший жухлой травой с проблесками молодой зелени.

Мулы паслись там. Все до единого. Посреди луга стояла палатка, перед ней горел костер. Из палатки вышел человек со сковородой в руках и, поставив ее на плоский камень, принялся резать мясо, потом повернулся и направился к костру.

Должно быть, он что-то заметил краем глаза, так как вдруг резко оглянулся и, посмотрев по сторонам, увидел Тревэллиона и Тэпли, невозмутимо сидевших в седлах.

– Ч-ч… Какого черта! Кто вы такие?

Из-за пояса у него торчал револьвер, а возле входа в палатку стояла прислоненная к камню винтовка.

Никто не проронил ни слова. Неторопливо, очень осторожно парень поставил сковороду на плоский камень, потом вытер руки о штаны, явно собираясь выхватить револьвер, но обе винтовки опередили его, уткнувшись в него дулами. Никто не двигался.

– Вы, ребятки, ищете что-нибудь?

– Уже нашли, – ответил Тревэллион.

Тот нервно облизнул губы. Ему явно хотелось вытащить оружие, но оба дула были нацелены прямо на него.

– Хотел вот бекону пожарить, – кивнул он на сковороду.

Не проронив ни звука, Тревэллион и Тэпли не сводили с него глаз. Тэпли пожевал табак и сплюнул.

– Может, вон на том кедре? – спросил Вэл.

– По-моему, он несколько маловат. Хорошо бы футов на шесть-восемь, – прибавил арканзасец Тэпли. Потом указал на моток веревки, висевший за спиной у незнакомца, и весело воскликнул: – О-о, да у него и веревка есть!

– Погодите! – заорал тот, при этом руки его продолжали лихорадочно шарить по штанинам. – Кто вы такие, ребятки? Чего хотите?

– А мы разве сказали, что хотим чего-то? – перебил его Тревэллион. – Мы нашли мулов Ледбеттера, а больше нам ничего и не надо.

– Ребятки, не нарывайтесь на неприятности. Ведь мулы-то…

– Краденые. И рядом с ними ты. Где тут ближайший суд, а, Тэп?

– Полагаю, в Пласервиле. А может, в Солт-Лейк. Ведь это же территория Юты.

– Далековато. Семь верст киселя хлебать, да еще оставаться, чтобы дать показания. Так, глядишь, пол-лета пройдет. А в итоге они все равно повесят его. Нет никакого смысла.

– Да, никакого смысла нет, – согласился Тэпли, – переть его в такую даль ради такого пустяка. Дерево есть, веревка есть, что еще?

– У него и пушка есть, – добавил Тревэллион. – Может, нам подстрелить его для начала?

– Эй, ребятки! Погодите! Я не знал, что эти мулы краденые. Честное слово, не знал!

– Кто поставил тебя стеречь их?

– Какие-то парни обещали заплатить, если я присмотрю за ними. Я и понятия не имел, что…

– Я видел его в Голд-Хилле с Хозером, – сообщил Тэпли, – и с этим подонком Сэмом Брауном.

– Писать умеешь? – спросил Тревэллион.

– Что за вопрос! – с ноткой возмущения воскликнул тот. – Конечно, умею!

– Вот и отлично!

Левой рукой Вэл достал из кармана блокнот, какие обычно используют горняки для своих записей.

– Сейчас ты напишешь следующее: «Сэм Браун, Кип Хозер и остальные украли этих мулов и стреляли в Ледбеттера».

– Да вы с ума сошли! Я не могу сделать этого! Они убьют меня!

– А мы тебя повесим.

Человек дрожал, и на мгновение Тревэллиону показалось, что он сейчас бросится наутек, но тут твердость духа окончательно покинула его, и он беспомощно сложил руки в мольбе. Прежде чем он успел что-либо вымолвить, Тревэллион невозмутимо произнес:

– Мне кажется, у тебя есть два способа умереть и только один выжить.

– Как это?

– Ты напишешь, что тебе продиктовано, сядешь на лошадь и уедешь в Солт-Лейк.

Искорка надежды сверкнула в глазах бедолаги.

– И вы позволите мне уйти?

– Я бы не стал так долго препираться, чтобы написать какую-то бумажку, – поддержал его Тэпли.

Парень схватил карандаш и нацарапал что требовалось, и тогда Тэпли сказал:

– У тебя есть десять минут, чтобы убраться отсюда.

Глава 18

К весне ветры сделались еще более резкими. Они с шумом врывались в город, разбиваясь о стены хижин и салунов. Скудные запасы топлива почти истощились, и многие поселенцы, чтобы приготовить пищу, топили печки полынью. Бесшумный снег падал на крыши, проникал в трубы очагов и щели плохо сколоченных домишек, припорашивал спящих, словно укрывая их белым одеялом.

Наступила весна 1860 года. Холода прекратились, но ветры не унимались. Они разносили по воздуху клубы песка, гулко бились в немногие уцелевшие окна, но к началу марта нашлось уже несколько отчаянных смельчаков, рискнувших переправиться через заснеженные горные перевалы.

Как-то утром Тревэллион спустился в город. Джон Мур, только что прибывший с грузом продуктов и спиртного, уже строил себе салун, и вокруг него толпился нетерпеливый люд. Зимние запасы виски подошли к концу, а это было равносильно катастрофе.

Джим Ледбеттер пришел в кондитерскую раньше Тревэллиона и уже помогал Мелиссе готовить завтрак.

– Мой повар ушел, – посетовала она. – Купил инструменты и занялся добычей золота.

– А зря, здесь он был как раз на своем месте, – заявил с порога Уилл Крокетт, закрывая за собой дверь.

Тревэллион налил кофе себе и ему.

– Ну что, готовы заглянуть ко мне на «Соломон» и осмотреть шахту?

Вэл пожал плечами.

– А вы готовы заплатить пятьдесят долларов за то, что я пройдусь туда и обратно и дам, быть может, какой-нибудь совет?

– Ох, ну и характер у вас!

– У меня есть и собственный участок, причем довольно приличный.

– Ба! Да видел я участок этого Макнила! Там только намек на руду. С таким не стоит и возиться.

– Думаю, мы с вами по-разному смотрим на одни и те же вещи, – возразил Тревэллион. – Я всю жизнь изучаю породы и формы залегания пластов. А вы занимались торговлей или чем-то вроде того. Так ведь?

– Ну знаете… человек всему может научиться, – возразил Крокетт.

– И должен благодарить за это Господа, – заметил Ледбеттер, который только что подошел и присоединился к ним.

– Джим, когда поедешь, я отправлю с тобой руду. Там на десяток мулов наберется.

– Ну что ж, отлично, – с недовольством в голосе проговорил Крокетт, – пусть будет пятьдесят долларов! Надеюсь, вы заслуживаете этих денег.

Тревэллион кивнул в знак согласия.

– Тогда завтра утром.

В разговор вступила Мелисса:

– Прислушайтесь к его советам, Уилл.

Он раздраженно посмотрел на нее.

– Послушайте, разве я не говорил вам, что…

– Нет, Уилл, не говорили. Но неужели вы всегда показываете свои карты другим игрокам?

– Конечно нет. Только это совершенно разные вещи. Как он может управлять прииском, если не будет знать истинного положения дел?

– Я только прошу вас не раскрывать своих карт. Во всяком случае, не все.

Когда она ушла на кухню, Крокетт сказал:

– Мелисса замечательная девушка, но иногда ей, похоже, кажется, что я ребенок.

Ледбеттер покачал головой.

– Это не совсем так, Уилл. Мелисса слышит множество разговоров. Ведь на чашечку кофе в кондитерскуюзаглядывают и старатели и дельцы, так что здесь можно много чего узнать. Вы хороший человек, Уилл, только слишком доверчивый. Слишком.

– Беда в том, – вставил слово Тревэллион, – что когда у человека есть толковый помощник, то постепенно он перепоручает ему все больше и больше работы, и в конце концов тот полностью забирает дело в свои руки.

– Но только меня это не касается, – возразил Крокетт и встал. – До завтрашнего утра, Тревэллион.

Когда он ушел, Вэл спросил:

– А кто все-таки такой этот Хаскет? Я слышал о нем, но самого никогда не видел.

– Ко мне он не заходит, – ответила Мелисса. – Так что я совсем не знаю его, хотя вполне может оказаться, что он заслуживает доверия. Только мне кажется, что нельзя слишком доверять кому бы то ни было.

– Хорошо, что вы это понимаете, – заметил Тревэллион.

Мелисса покраснела, потом продолжала:

– Он живет уединенно. Наверху у него хижина, и все свое время он проводит в ней или в конторе за своими бухгалтерскими отчетами.

– Не пьет, не жует табак, – прибавил Ледбеттер, – и, похоже, ничто его не интересует, кроме этого прииска.

– Он горняк?

– Сам увидишь, что нет. Впервые я услышал о нем лет шесть-семь назад, еще в Сакраменто. Он скупал по дешевке руду у тех, кто срочно нуждался в деньгах.

На следующее утро Тревэллион спустился в город и подъехал к прииску Крокетта. Теперь он уже знал, что Уиллу Крокетту принадлежал участок в сто пятьдесят футов, где он вырыл пятидесятифутовой глубины шахту. От нее шла горизонтальная выработка с признаками руды. Внезапно выработка прерывалась, и вправо от нее открывалась другая. Здесь признаки обогащенной породы были налицо, и по мере продвижения вглубь мощность жилы увеличивалась.

Показатели выглядели многообещающе, и на «Соломоне» уже отгрузили несколько обозов руды для дальнейшей обработки. Эти последние новости широко обсуждались в городе, где ничто не могло укрыться от посторонних глаз.

Крокетт ждал возле устья шахты. Молча они зажгли фонари и спустились вниз. Тревэллион не был геологом и нисколько не претендовал на то, чтобы им слыть. Но его огромный практический опыт позволил сразу же безошибочно оценить форму залегания пластов.

Так называемая Комстокская залежь представляла собой пролегавший с северо-востока на северо-запад гигантский разлом, состоявший из множества более мелких. Вэл не слишком хорошо знал расположение пластов, но чувствовал, какой из них может оказаться обогащенным, а какой нет. И если ему встречалась порода, включавшая в себя кварц, кальцит, галенит и пирит, то она непременно содержала аргентит и золото.

Большинство горизонтальных надвигов Комстокской залежи, казалось, пролегало к северо-востоку от «Соломона». Тревэллион шел по штреку, внимательно изучая форму залегания пластов. Деревянные крепи были сделаны грамотно, и шахта в целом имела профессиональный вид.

Во втором штреке порода содержала низкопробный кварц, галенит, аргентит и богатую примесь сфалерита. Серебра он не обнаружил, хотя при обработке породы его выделяли довольно много.

Тревэллион пошел обратно.

– Теперь надо осмотреть штрек номер один, – сказал он.

– Вряд ли с ним стоит возиться, – заметил Крокетт, – но мне бы хотелось, чтобы вы осмотрели все.

В первом штреке, где работы уже были прекращены, он не нашел ничего, заслуживающего внимания, и только у самой плоскости забоя остановился. Там он, изумленный, постоял минуту-другую. Нигде не валялось ни обломков, ни расколотых кусков пустой породы. Еще более удивившись, он прошел несколько шагов в обратном направлении и снова окинул изучающим взглядом стену. Крокетт ждал, проявляя признаки нетерпения. Немного погодя Тревэллион вернулся в глубь штрека и принялся тщательно изучать разбросанные куски породы. Несколько раз он присаживался на корточки, чтобы подобрать некоторые из них; одни отбрасывал, другие складывал в карман. Наконец встал и опять пошел к устью забоя.

– Почему здесь прекратили работы?

– Шла пустая порода. Мы решили изменить направление. – Крокетт посветил фонарем над головой. – Вы же сами видите. Здесь ничего нет.

– Давайте поднимемся наверх, – предложил Тревэллион. – Я увидел все, что хотел.

Когда они выбрались на воздух, становилось уже прохладно. Дело шло к вечеру, и со склонов Сан-Маунтин подул ветер.

– Пойдемте-ка выпьем по чашечке кофе, – посмотрел многозначительно Тревэллион. – Нам надо поговорить.

– По-моему, вы только и делаете, что пьете кофе, – усмехнулся Крокетт. – Или тут все дело в Мелиссе?

– Нет. Не в Мелиссе. Хотя она замечательная девушка, и мы с Джимом Ледбеттером помогли ей открыть собственное дело. Но мы с нею всего лишь друзья.

В кондитерской Тревэллион отхлебнул из чашки и заявил:

– Крокетт, на вашем прииске кто-то действует самостоятельно и вынашивает собственные планы.

– Что вы имеете в виду?

– Вы ведете выработку не в том направлении, и кому-то на прииске известно об этом. Быть может, это даже не один человек.

– Я смотрю, вы тоже вбили себе в голову эту дурацкую идею, – с нотками нетерпения в голосе проговорил Уилл. – Пытаетесь убедить меня, что Эл Хескет обманщик? Но, не куплюсь на это.

– Я не называл имен, к тому же совсем не знаю этого вашего мистера Хескета. Но уверен, что кто-то, кто хорошо разбирается в добыче, заставил вас вести выработку не в том направлении.

Он достал из кармана несколько образцов породы, подобранных на полу штрека.

– Вот. Взгляните-ка.

Крокетт взял образцы, бросил на них полный нетерпения взгляд и снова посмотрел на Тревэллиона.

– Я не понимаю, зачем вам это нужно, мистер, только эти образцы не с моего прииска!

– Я подобрал их с пола прямо на ваших глазах.

– Вы могли подменить их. Нигде на моем участке нет ничего даже приблизительно похожего!

– Крокетт, вы видели, как я исследовал забой? Я могу сказать вам, что случилось. Эта порода залегает очень неоднородно: то идет толстыми пластами, то вдруг совсем прекращается, то вновь появляется в виде богатых скоплений. Тот, кто работал там, провел серию взрывов, обнаживших отличную породу. Тогда он остановил работы, подчистил все и убрался оттуда. Только он забыл об одном: когда взрывают породу, ее обломки отлетают на тридцать – сорок футов по туннелю. Это-то и произошло в данном случае. Он или они тщательно подчистили все в устье штрека, но забыли сделать то же самое в его глубине.

– Чушь! Если бы там имелась хорошая руда, то в устье обязательно виднелись бы ее признаки!

– Обычно так оно и бывает. Но судя по некоторым другим здешним шахтам, такое не обязательно. Кто-то добыл в этой шахте несколько тонн руды и спрятал ее где-то.

– С этого много не поимеешь, – возразил Крокетт.

– С нескольких тонн, может, и не поимеешь. Но что, если они рассчитывали на более крупную ставку? Например, на весь прииск?

– К чему это вы клоните?

– Все очень просто. У меня создалось такое впечатление, что кто-то обнаружил там гнездо отличной руды и заподозрил, что ее тут много, тогда он свернул работы и перенес их в другое место.

– Но во втором туннеле жила мощнее. А первый мы бросили потому, что там ничего не было.

– Вы получали какие-нибудь предложения относительно прииска?

– Конечно нет.

– «Соломон» ведь акционерное предприятие, не так ли?

– Разумеется, так. Мне пришлось продать часть акций, чтобы выручить деньги на текущие расходы. Почти на всех приисках Комстока поступают подобным образом. Нам нужен капитал для развития.

– У кого контрольный пакет?

– У меня, естественно. Я имею сорок два процента акций, Хескет владеет десятью. Это позволяет нам контролировать ситуацию.

Тревэллион посмотрел в окно. По узкой улочке ветер гнал клубы пыли, двое горняков устало брели, неся свои обеды в судках. Многие закрывшиеся на зиму прииски теперь снова заработали.

– Крокетт, – спокойно проговорил Тревэллион, – вы заплатили мне, чтобы я осмотрел шахту. Я сделал это. Мой вам совет – начните работы немедленно, сегодня же. Наймите рабочих и приступайте к добыче. Кроме того, на вашем месте я бы послал в Калифорнию надежного человека, чтобы выкупить оставшиеся акции. Подозреваю, что вы находитесь в каких-нибудь тридцати футах от потрясающего открытия.

– Подозреваете?

– Да. Именно подозреваю. Потому что никто не знает, что там находится, остается только догадываться. Думаю, благодаря той серии взрывов на поверхность вышло то, что скрывалось в недрах. Скорее всего, это добротная второсортная руда, но ее присутствие указывает на большее.

– Вы считаете, мне надо возобновить добычу?

– Да, считаю. И не понимаю, почему вы вообще ее прекратили. Я работал не покладая рук всю зиму и добыл жалкую часть того, что могли бы добыть вы. Сейчас у вас лежали бы тонны руды, готовые к отгрузке.

– Помнится, меня удивило, когда Эл сказал…

– Расчет прост: остановить на шахте работы, и тогда никто не сможет прийти к случайному открытию, способному изменить ход дела.

Распахнулась дверь, и на пороге кондитерской появился Джордж Хирст.

– Кофейком меня угостят? О, привет, Уилл! Тревэллион, выпьешь со мной чашечку?

– Джордж, Тревэллион считает, что мне нужно послать кого-нибудь на побережье, чтобы выкупить остальные акции. Он уверен, что мы на пороге какого-то большого…

– Боюсь, поздновато, Уилл. – Во взгляде Хирста читалось сочувствие. – Акции «Соломона» уже скуплены. Пошли по цене от двух до трех долларов за пай.

– Ты это серьезно? – Взгляд Крокетта был полон растерянности. – Ну-ка расскажи, что тебе об этом известно. – Он помолчал, потом прибавил: – Впрочем, мы с Элом контролируем ситуацию.

– Уилл, – Хирст старался говорить как можно мягче, – акции скупил Эл. Все до единой!

Глава 19

Уилл Крокетт, который к тому времени уже поднялся, чтобы уходить, снова опустился на стул. Не сводя глаз с Хирста, он нащупал ручку чашки.

– Джордж, ты уверен?

– Когда я приехал в Сан-Франциско, то первое, что услышал, это разговоры о том, что «Соломон» подвергнут оценке имущества для финансирования дальнейших разработок. Потом мне показали образцы руды, добываемой на «Соломоне», и они не представляли ничего особенного. В сущности, вся болтовня сводилась к тому, что цена на акции падает. Двое совершенно разных людей спрашивали меня, правда ли, что Хескет ушел оттуда и собирается открыть собственный прииск. К тому времени перевалы занесло снегом, и проход через горы закрылся, но вы же знаете, как распространяются слухи. Народ бросился продавать акции «Соломона», и я сам слышал, как один горлопан поносил фирму на чем свет стоит. – Хирст помолчал. – Он орал, что эти акции годятся лишь на то, чтобы обклеивать ими стены вместо обоев.

Мелисса наполнила чашку Уилла.

– Ничего, Уилл, «Соломон» не единственный прииск, – мягко проговорила она, – и потом, вам по-прежнему принадлежит немалая часть его акций.

– Эл контролирует большую часть, – спокойно продолжил Хирст. – И сам сообщил мне, что ему принадлежит сорок восемь процентов всех акций.

– Не… не могу поверить в это! – пробормотал Крокетт. – Ведь «Соломон» мой! Это я открыл его. Я начал там работы, собственными руками вырыл первую шахту, приступил к горизонтальной выработке… И добывал неплохую руду. Я бы никогда не продал ни одной акции, но мне не хватало денег на текущие расходы, а Хескет всегда имел наличные и золото. Я продал ему несколько паев, потом он посоветовал продать еще, чтобы обзавестись оборотным капиталом. Мы с ним держали контроль над акциями и с помощью дополнительных вложений в скором времени смогли бы… – Он запнулся и вытер дрожащей рукой пот с лица, потом огляделся. – Да какого черта?! Подождем, пока вернется Эл. Наверняка он сумеет дать объяснение. Просто ему подвернулся удобный случай выкупить все акции для нас, и он сделал это. Довольно ловкий ход, я бы сказал.

Тревэллион поднялся из-за стола.

– Утро вечера мудренее, Уилл. А сейчас спокойной ночи.

Он вышел и направился к участку Макнила. Со склонов Сан-Маунтин дул холодный ветер, и улицы опустели. Прислушиваясь и всматриваясь в темноту, Тревэллион постоял возле двери. Ведь он перебежал дорогу Сэму Брауну, а тот опасен. Поэтому и к хижине Тревэллион подъехал окольным путем, осторожно пробираясь через штабеля руды.

Он застал Дэйна Клайда за чтением сан-францисской газеты. Тот ткнул в нее пальцем и сказал:

– Полсписка занимает Комсток. Если человек хочет разбогатеть, то это, похоже, самое подходящее место.

– Если только ему удастся остаться в живых.

– Вы имеете в виду Брауна?

Тревэллион вымыл руки в тазу, стряхнул с них воду и вытер полотенцем.

– Да нет, дело тут не в Брауне. Теперь изобрели новый способ строить шахты, и мне страшно хочется узнать, как это делается. Нам нужна вода, хорошая питьевая вода. А еще вода для промыва породы. Нам нужна местная власть и свое представительство в Вашингтоне.

– Как думаете, будет война?

– Думаю, будет. И начнется она прямо здесь, у нас. Терри готов кому угодно перегрызть глотку за южан. Том Пэйсли со своими пожарниками горой стоит за Штаты. То же самое и Билл Стюарт. Пока южанам удается добиться своего, но долго они не протянут.

В городе начался настоящий бум. Добыча серебра шла полным ходом. Торговля акциями горнорудных предприятий на рынке недвижимости Сан-Франциско приняла характер всеобщего сумасшествия и не имела ничего общего с реальным положением дел на приисках. Тревэллион работал на своем участке, орудуя простейшими инструментами и стараясь держаться подальше от людских глаз.

Город разрастался. Теперь здесь появились каркасные здания гостиниц и даже планировалось построить большой отель с фешенебельным рестораном. Сооружался театр, и поступило предложение пригласить в город гастролирующие труппы. Как-то внезапно и незаметно Вирджиния-Сити перестал быть убогой горсткой хижин и землянок и превратился в настоящий город.

Однажды вечером Тревэллион с Ледбеттером отправились в заведение Лаймана Джонса.

– Посмотри-ка, – тихо проговорил Ледбеттер, – здесь Браун.

– Вижу. Ну что ж, чему быть, того не миновать.

Среди двух десятков пар пьяных глаз игроков Тревэллион вдруг натолкнулся на колючий взгляд Брауна. Вэл подошел к стойке, и хозяин, узнав его, слегка побледнел.

– Что, следят? – спросил Ледбеттер.

– Как всегда, – кивнул приятель.

Браун, верзила с маленькими злобными глазками, снова стрельнул в него взглядом. Однако держался он осторожно.

Кип Хозер не спускал глаз с Брауна.

– Не делай этого, Сэм, – прошептал он.

– Это почему?

– Послушай моего совета. Оставь его в покое. Он отлично стреляет и ни за что не отступит. Его не обманешь и не испугаешь. Если ты прицепишься к нему, то придется идти до конца.

– Так уж?..

– Он дерется лучше всех, даже лучше Лэнгфорда Пила, уж поверь мне.

Вдруг в окружавшей их толпе произошло какое-то движение. Повернув голову, Браун увидел перед собой Тревэллиона.

– Привет, Сэм. – Вэл посмотрел в его колючие глазки и улыбнулся. – Хочешь выпить?

– Я и сам в состоянии взять, что мне нужно.

Тревэллион оперся локтем о стойку, и Браун никак не мог угадать, кто его противник – левша или правша. Они взяли виски, и Вэл произнес:

– Поговаривают, у нас с тобой какие-то недоразумения, Сэм. Ни за что бы не поверил. А ты?

– Недоразумения?.. Понятия не имею.

– Вот и я говорю то же самое. Я знал, что ты не имел никакого отношения к мулам Ледбеттера. Потому что если б имел, то я бы вздернул тебя на первом суку.

– Ты бы вздернул меня?! – Браун в упор посмотрел на него, явно начиная злиться, однако его что-то беспокоило. – Что это ты несешь?

– А почему бы и нет, а, Сэм? Разве не так поступают с конокрадами? Только это бестолковый разговор. Я всем говорю – забудьте об этом, между мной и Сэмом нет никаких разногласий. – Тревэллион указал на стакан. – Ну ладно, давай-ка выпьем! – Немного помолчав, он добавил: – Если у нас с тобой когда-нибудь возникнут проблемы, то только скажи мне, Сэм, и тогда сам выберешь оружие. Ведь мы с тобой любим выяснять отношения один на один. Так?

Он поставил стакан, повернулся и пошел прочь. Ледбеттер на мгновение замешкался, чтобы допить виски, и последовал за Тревэллионом.

Браун стоял возле стойки нахмурившись. У него осталось чувство, будто его провели, только он не понимал как. Так или иначе, он был раздосадован.

– Проклятье! – пробурчал он. – Да я…

– Не надо, – посоветовал Кип Хозер. – Оставь его. Не порть себе жизнь, Сэм. Он доставит тебе кучу неприятностей. У него тут полно друзей, а у Ледбеттера, похоже, еще больше. Пока вы беседовали, этот Тэпли все время сидел сзади, прислонившись к стене, и наблюдал. Мой тебе совет – забудь о нем. Здесь достаточно простофиль. И вот еще что, – прибавил он, немного подумав, – ходят слухи, что кто-то хочет убить его. Вот и предоставь это им.

Тревэллион и Ледбеттер вышли на улицу. Через несколько минут их догнал Тэпли.

– Впервые вижу этого головореза Сэма, – усмехнулся Джим. – Он не знал, как себя вести с тобой. А Тэп нагнал страху на Кипа Хозера. Тот места себе не находил – все время оборачивался в его сторону и поглядывал на его шестизарядник.

Они отправились в хижину Макнила.

– Холода все не проходят, – заметил Вэл, растапливая печку. – Так, пожалуй, еще задумаешься, на что потратить летний заработок.

– Театр скоро закончат строить, – сообщил Клайд. – Вествудская труппа приедет к нам с гастролями.

– Я тут как-то подсчитал, – вступил в разговор Ледбеттер, – у нас теперь тридцать восемь магазинов, девять ресторанов и двадцать пять салунов.

– А еще четыре мясные лавки, – прибавил Тэпли. – Девять или десять платных конюшен, пара парикмахерских, а прачечных – и вовсе не счесть. Так что город растет, ребятки. Скоро здесь будет прямо-таки настоящая столица.

– Беспокоюсь я за Уилла Крокетта, – сменил вдруг тему Ледбеттер. – Кто-нибудь видел его?

– Не надо о нем беспокоиться, – возразил Тэп. – У него сорок два процента акций «Соломона». Какая разница, у кого контрольный пакет? Главное, что он может продолжать делать деньги.

– Уж больно он доверчив, еще хуже меня, – заметил Ледбеттер. – И доверяет Хескету.

– Никогда не видел его, – задумчиво произнес Вэл.

– Черствый он. И необщительный. Себе на уме. И далеко не глуп. Только я бы ему спину не подставил.

– Говорят, он скоро возвращается.

Ледбеттер повернулся к Тревэллиону.

– Ты видел его прииск. Есть у них там что-нибудь?

– Хорошая на вид порода в той заброшенной шахте. Я посоветовал Уиллу возобновить там работы, а тут как раз пришла эта новость.

В печи трещал огонь, наполняя комнату приятным теплом. Тревэллион налил чашку кофе и поставил ее на покрытый клеенкой стол. Сквозь шум голосов беседующих друзей он пытался уловить, не раздадутся ли какие-нибудь звуки снаружи, но не услышал ничего, кроме ветра.

Они говорят, что строится театр. Он уже много лет не видел ни одной постановки, а ведь всегда любил театр. Тревэллион поддержал разговор и сказал о театре вслух.

– Уилл Крокетт, – подхватил Ледбеттер, – заработал свои первые деньги как раз в театральной среде. Он продал актерам свои акции, а потом, когда разбогател, снова выкупил. И впоследствии не раз обращался к этим людям.

Тревэллион встал, надел пальто и вышел на улицу. Было холодно. На темном небе мерцали яркие звезды. Он прошелся немного и посмотрел вниз на освещенный огнями город. Конечно, они правы, Вирджиния-Сити растет на глазах. Еще пару месяцев назад население его исчислялось сотнями, а теперь насчитывало уже несколько тысяч, и народ все прибывал.

Ваггонер… Интересно, где он? Может, отступился? И кто он такой, наконец? Наверняка один из тех. А может, просто обыкновенный грабитель.

Тревэллион не сомневался, что именно Ваггонер украл у него золото. И понимал, что он вот-вот появится здесь снова.

Он вспомнил о тех, кто убил его мать и отца. Их было девять, во всяком случае, никак не меньше восьми. В своей последней схватке отец убил двоих, еще двоих он позже убил сам. Осталось четверо или пятеро.

А кто тот человек, который организовал нападение? Он один нужен Тревэллиону. А может, и нет. Он все меньше и меньше думал об этом и постоянно корил себя за отступничество. Эти люди заслуживали смерти, и не было закона, который мог покарать их или хотя бы найти.

Тревэллион сидел на большом камне и задумчиво смотрел на город. В таком городе, как этот, где бушует настоящий бум, человеку легко разбогатеть. И вот он здесь, у него два отличных участка, и он знает, что с ними делать. Кроме того, у него есть своя доля в деле Ледбеттера и крохотный пай в кондитерской Мелиссы, и обе эти доли тоже приносят деньги.

Мысли его постепенно перешли на добычу руды. Некоторые прииски процветают. На таких, как «Офир» или «Мексиканская», обнаружены огромные залежи богатейшей руды. На «Офире» мощность жилы достигла шестидесяти пяти футов в ширину.

Никому еще не доводилось разрабатывать такую мощную жилу, и никто не знал, как это делается. Постоянно случались обвалы. Чтобы избежать несчастных случаев и увеличить количество добываемой руды, требовалось придумать новые способы добычи. И он не сомневался, что они будут найдены.

Тревэллион вдруг осознал, что все это время был так сосредоточен на собственных неотложных проблемах, что совершенно не думал о будущем. Дело с мулами Ледбеттера, похоже, закончено. Теперь он мог выбросить из головы Брауна и подумать о более важных вещах.

Во-первых, надо сообщить Мелиссе, что он собирается прикупить еще пару участков по сходной цене. Ведь в кондитерской ей приходится слышать множество разговоров, так как люди доверяют ей и чувствуют себя там раскрепощенно.

Другой источник информации – Ледбеттер. Он постоянно в разъездах. Руду, правда, теперь по большей части обрабатывали здесь, а на побережье перевозили лишь малую часть. Обогащение руды сделалось в Уошу прибыльным занятием.

Дорога через Сьерру улучшилась, и Ледбеттер начал переходить с вьючных мулов на фургоны. Времена менялись, менялась и жизнь.

Тревэллион вернулся в дом и на блокнотном листе изобразил простейшую схему Комстока и Сан-Маунтин. Он обозначил на ней прииски, насколько мог припомнить их местонахождение, и принялся изучать ситуацию. Он обратил внимание на несколько отдаленных участков, не подававших особых надежд, и решил, что осмотрит их и, если позволит цена, купит.

Он взглянул на значок, которым пометил прииск «Соломон». Уилл Крокетт по-прежнему был главным пайщиком, но уже не владел контрольным пакетом: его сорок два процента акций против сорока восьми Хескета… Но…

Он сложил в уме цифры – девяносто процентов. Интересно, а кто владеет оставшейся долей – долей, которая может повлиять на перераспределение контрольного пакета акций?

Глава 20

Элберт Хескет не любил ездить верхом. Он не доверял лошадям, но более быстрого способа добраться до Комстока не существовало. Эл возвращался с победой и предчувствовал, что это только начало.

Он четко знал, чего хочет и как добиться желаемого. Устроившись на «Соломон» бухгалтером и постепенно получая от Крокетта все больше полномочий, Хескет уже через год сделался по сути дела главным человеком на прииске.

Каждый вечер он приходил на шахту и собирал свежие образцы наработанной породы. Посещал он и другие прииски и там, одаривая рабочих бутылками виски, получал сведения о последних достижениях. Так постепенно у него скопилось значительное количество информации, позволявшее ему оценить положение дел в Комстоке.

У Хескета сохранилось немного привезенного с собой золота, к которому он добавил то, что ему удалось скопить за счет бережливости и ловкого ведения дел на «Соломоне».

При первых признаках возрастающей ценности прииска он прекратил работы в главном штреке и перенес их в другое место. Каждую ночь он являлся на шахту как на дежурство и наблюдал за взрывными работами, пока не заступала утренняя смена. Эл собственноручно откидывал лучшую породу, прятал ее в заброшенном штреке и аккуратно заметал следы. А наутро начинались обычные работы.

Уилл Крокетт редко спускался под землю, занимаясь в основном покупкой оборудования и необходимых материалов, и Хескет осторожно приучал его к мысли, что ему, Крокетту, нет равных в решении организационных вопросов и что его место наверху, а не в шахте. Он взял за правило подробно докладывать Крокетту о ходе разработок, так что тому казалось, что он имеет полное представление о состоянии прииска.

Хескет намеренно нанимал бездельников и лодырей, которые не проявляли ни малейшего любопытства к полученным распоряжениям.

С самого начала он понимал: для того, чтобы успешно завершить задуманное, ему не хватит имеющихся денег, поэтому во время своего пребывания в Сан-Франциско нашел там нужного человека.

Маркус Зетцев, плотный, приземистый коротышка со слегка продолговатыми глазами, занимался поставкой свечей на морские суда и горнорудного оборудования. В порту он имел свой маленький бизнес, который внезапно пошел в гору.

Будучи любопытным и подозрительным, Хескет впервые узнал о Маркусе Зетцеве в крохотном ресторанчике, подслушав разговор за соседним столиком.

– Лучше купи у Маркуса, – говоривший понизил голос, – обойдется дешевле. Гораздо дешевле.

– Почем же он приобретает, если продает так дешево?

– Не спрашивай. Лучше держи рот на замке.

Несколько дней спустя Эл закупил у Зетцева буравы, тросы и взрывчатку по ценам гораздо более низким, чем рыночные.

– Я доволен выгодностью сделки, – заявил он Зетцеву. – У меня в Комстоке бизнес, и я тоже могу быть вам весьма полезен.

– Вот и хорошо. – Зетцев огляделся по сторонам. – Если уж на то пошло, то я вынужден поднять цены. Другие-то их не снижают. Приходится крутиться.

Через несколько дней Хескет заглянул к нему и после недолгого скучноватого вступления предложил:

– Может, зайдем куда-нибудь выпить?

Зетцев посмотрел на него, выглянул за дверь и наконец кивнул:

– С удовольствием.

Они долго беседовали в ближайшем салуне, потом Хескет сказал:

– Имея хорошую информацию, на приисках можно делать настоящие деньги. Есть еще способ – скупить по дешевке лучшие владения. – Помолчав несколько минут, он объяснил: – Хорошая сделка наклевывается… через несколько месяцев… только, чтобы провернуть ее, нужны деньги. У меня столько не наберется.

– Изложите поподробней.

– Чуть позже, – ответил Хескет. – Сделка может принести миллионы. И заметьте, всего одна сделка!

– У меня есть акции «Соломона».

– Продайте их.

– А если цены поползут вверх?

– Этого не случится. Во всяком случае, в ближайшее время. И потом, вы сможете выкупить их обратно по более низкой цене.

Маркус последовал его совету и продал акции, а Хескет через брокера купил их. Когда спустя несколько дней стало известно, что акции «Соломона» упали в цене, Маркус был вне себя от счастья.

– Добрый совет. Не забуду его.

– Теперь подождите, – предупредил Хескет, – и не тратьте эти деньги.

Эл подозревал, что Маркус Зетцев скупал краденое. В районе порта орудовало несколько банд, в том числе шайка Сидни Дакса; они пробирались на стоявшие в гавани суда, в пакгаузы и крали груз.

Позже, будучи в благодушном, доверительном настроении, Маркус как-то признался:

– Никогда не покупаю краденого. Терпеть не могу подобных штучек. Только… – он широко улыбнулся, – я никогда не задаю вопросов. Приходит ко мне человек, у него есть кое-что на продажу, цена меня устраивает, и я покупаю. У меня нет оснований подозревать, что он нечестный человек. С какой стати я должен его подозревать?

Через несколько недель, когда акции «Соломона» окончательно упали в цене, Зетцев одолжил Хескету денег на их покупку. Тот взялся за дело осторожно. Он сам находил владельцев акций, имена которых разыскал в архивах «Соломона». Сначала сообщал им, что прииск подвергнут оценке имущества, потом предлагал выбор. Он был так осторожен, что завладел большей частью прииска еще до того, как проницательный Джордж Хирст осознал, что произошло. Хирст не имел дела с «Соломоном», но он, как и многие в Комстоке, считал Уилла Крокетта своим другом.

Хескет подъехал к Вирджиния-Сити поздним вечером. Он специально дождался, когда народ разбредется по салунам и на улицах никого не останется. Выбирая малолюдные переулки, добрался до прииска «Соломон».

Снаружи на здании конторы он прикрепил вывеску, а другую такую же повесил у входа в шахту. У входа на территорию «Соломона» установил третью табличку. Надпись на них гласила, что без подписанного суперинтендантом пропуска вход на территорию прииска запрещен.

На рассвете следующего дня, когда Крокетт первым подошел к прииску, то увидел возле установленной таблички вооруженного охранника. Тот преградил ему путь.

– У вас какое-то дело?

– Я Уилл Крокетт!

Охранник пожал плечами.

– А мне наплевать, кто вы такой! Есть пропуск – проходите, а нет – значит, нельзя.

– Послушай, какого черта? Я владелец этого прииска!

– Мне приказано пускать только тех, у кого есть пропуск. Это распоряжение суперинтенданта Хескета, и он…

– Супер-кого?

Охранник, здоровый парень с дубинкой в руках и револьвером на поясе, проговорил:

– Мистер, если вам нужно пройти, то попросите разрешение на это в письменной форме. Вы отдаете мне письмо к мистеру Хескету, а я позабочусь, чтобы его ему передали.

Он махнул рукой на территорию прииска.

– Сейчас идут взрывные работы. Мы бы не хотели, чтобы с вами что-нибудь случилось.

Уилл посмотрел на него, потом на здание, где располагалась контора, повернулся и пошел прочь.

– Какая неслыханная наглость! – сказал он, придя в кондитерскую. – Да провалиться мне на месте, если я напишу это письмо!

– У него теперь контрольный пакет, вот он и устанавливает свои правила.

Новость быстро дошла до Тревэллиона. Он только что закончил сверлить шпуры и набивать их взрывчаткой и поднялся на поверхность. Молча выслушав рассказ Уилла, Вэл воздержался от комментариев, так как считал его слишком прямолинейным и простодушным.

Помимо этой истории, в то время существовали еще две темы для разговоров – это соперничество Хинана и Сэйерса и предстоящие выборы. Кандидатом выставлялся Сьюард. Южане грозили отделиться.

Когда Тревэллиона спрашивали об этом, он пожимал плечами.

– Я плохо разбираюсь в политике. На Востоке не жил, знаю только Западное побережье.

На самом деле его раздражало, что он так мало знает. Прежде он избегал разговоров о политике и лишь изредка читал о ней в случайно подвернувшихся газетах, как правило далеко не свежих. Теперь же, уже почти год будучи гражданином, он с некоторой неловкостью ощущал собственное неведение.

Однажды при нем упомянули о Линкольне и спросили:

– А ты что о нем думаешь?

– О ком? – переспросил Тревэллион, и все посмотрели на него с недоумением.

– Эйб Линкольн из Иллинойса.

– Что-то не слышал о таком.

Выручил его Ледбеттер:

– Да наверняка слышал! Ну помнишь, он еще вел спор с Дугласом?

– А-а, тот самый? Я был тогда на Западе. Так и не знаю, о чем они там говорили.

В шахту Тревэллион вернулся, когда пороховой дым рассеялся. Он подошел к разлому. Осмотрев его, присел на груду обломков, подобрал несколько штук и принялся разглядывать их, потом снова взглянул на разлом. Теперь жила шла вглубь. Но стала шире. Присвистнув от удивления, Вэл вышел на воздух.

Через некоторое время он снова спустился под землю, отбросил породу и тщательно рассортировал ее. Порода оказалась богатой, но легко крошилась – с такой трудно работать. Вэл никогда не отличался болтливостью и теперь предпочел помалкивать о своих делах. К счастью, никто пока не догадывался о его открытии, и он понимал, чем дольше сохранит его в тайне, тем лучше.

Умывшись, Тревэллион снял грязную одежду, переоделся в чистую и приготовил кофе, потом вышел на улицу. Близился вечер, и многие уже закончили работу. Кое-где еще раздавались тяжелые удары дробильных машин, но Вэл их не слышал – он давно научился не обращать внимания на подобные звуки.

Спустившись немного вниз по склону, он сел на большой камень и принялся изучать гору. Конечно, трудно сейчас сказать, в каком направлении пойдет жила. Не один он в Комстоке ломал над этим голову. Тревэллион посмотрел на соседний участок, расположенный к северу. Он принадлежит ирландцу по имени Лайдон. А тот, что лежал к востоку, являлся собственностью голландца-парикмахера.

Вэл зашел в парикмахерскую.

– Постричься можно?

– Устраивайся вон там на стуле.

Тревэллион опустился на плетеный стул, разглядывая себя в зеркало. Были времена, когда он стригся чаще.

– Увидишь в волосах песок, не утруждайся, чтобы выгрести его.

– А что так? Расплатиться, что ли, нечем? Деньги-то у тебя есть?

– У меня участок на Седьмой миле. Живу на то, что зарабатываю.

– А разве бывший участок Макнила не твой?

– Мой. Я там и поселился.

– Но ты и копаешь там немножко. Разве не так?

– Пробовал. Только что-то не густо, вот и решил расширить скважины. А пока взялся за фундамент.

– Фундамент?

– Хочу построить себе дом. Надоело мне ютиться на жесткой койке Макнила. Мечтаю о настоящем доме в шесть комнат. Только вот места маловато. Интересно, кто занимает соседний участок, к северу от меня? Я бы купил его по сходной цене…

– Мой тот, что к востоку.

– Вот как? Ах ты черт! Будь он к северу, мы бы с тобой могли совершить хорошую сделку.

Закончив стрижку, голландец спросил:

– Так, значит, мой участок тебя не интересует?

– Да нет вроде. – Тревэллион помолчал, словно раздумывая над предложением. – Хотя если бы цена оказалась подходящей, то… – Он надел пальто. – Можно еще и сад развести. Натаскал бы земли из долины. Сад как раз хорошо разбить к востоку от дома.

– Только вдруг там окажется руда? – высказал предположение голландец.

– Что ж, может и такое случиться. Мой участок не показатель. Ты не пробовал пойти вглубь? В этих местах вся лучшая руда залегает глубоко, и, чтобы разрабатывать ее, нужны денежки, и притом немалые.

Тревэллион переменил тему и завел разговор о несостоявшемся приезде Поуни. Ситуация на Востоке с каждым днем становилась все серьезнее, и отсутствие новостей беспокоило.

– Я за Штаты, – заявил голландец. – Если южане отделятся, будет война. Это единственное, что можно сказать с полной уверенностью.

Вошедший посетитель услышал последние слова и включился в разговор.

– Да, это точно, – мрачно подтвердил он. – И вот еще что: Терри собирается присоединить Комсток к Югу!

– Откуда тебе это известно? – поинтересовался Тревэллион.

Тот посмотрел на него, хотел что-то сказать, потом пожал плечами.

– Да так, люди болтают, – пробормотал он. Потом, словно пожалев, что вообще вступил в разговор, повернулся и вышел.

– Так говорил, будто знает что-то, – заметил Вэл.

– Да нет, просто понял вдруг, что совсем не знает нас, и тут же осекся. – Голландец сел, стряхивая волосы с рукавов. – Терри много чего обещает, и ему верят. Ко мне, правда, не очень-то заходят, ведь я для них иностранец, чужак. – Он посмотрел на Тревэллиона. – А ты корнуоллец, так ведь?

– Да. Но теперь я американец. – Тревэллион широко взмахнул рукой. – Родился за морем, но вся жизнь прошла у меня здесь. Я считаю эту страну своей родиной, как считал бы любую другую, если бы прожил там достаточно долго.

– Да-а, хорошо бы знать, где осядешь. Я вот голландец, а ходил в американскую школу. Южане ревностно относятся к подобным вещам, юнионисты говорят мало, зато их здесь полно.

Вэл собрался уходить, но голландец окликнул его:

– Тревэллион, если тебе нужен мой участок, то я уступлю его за пятьсот долларов. – Он помолчал в нерешительности, потом прибавил: – В общем смотри, как хочешь.

– Беру, – кивнул Вэл.

Они пожали друг другу руки.

– Хотя, по-моему, лучше всего уехать отсюда, – проговорил голландец. – Сдается мне, скоро здесь такое начнется…

– Начнется?

– Да. Так что лучше вовремя уносить ноги. Лично я так и сделаю.

Глава 21

Тревэллиона томило одиночество и беспокойство. Так больше не могло продолжаться. Он чувствовал, что Ледбеттер испытывает то же самое, но теперь они почти не виделись – поток переселенцев возрос, и Джим большую часть времени проводил в пути.

Уилл Крокетт исчез. Ходили слухи, что он уехал в Сан-Франциско, другие же поговаривали, что он стал старателем. Все те же слухи утверждали, что Хескет хотел выкупить у Крокетта его сорок два процента акций и предложил ему по три доллара за каждую. Крокетт отказался, и Хескет ответил так: «Ладно, тогда предлагаю по два доллара за акцию, и ни центом больше».

Вэл по-прежнему трудился на своем участке. Он добывал руду, отбирал из нее лучшую и отправлял на дробильню, куда устроился Тэпли. Иногда ему хотелось бросить все и уехать, например, в Остин, на Риз-Ривер или куда-нибудь еще, но здравый смысл подсказывал, что вряд ли дела пойдут там лучше, чем здесь. Но по сути, нежелание оставаться на одном месте являлось всего лишь попыткой избежать решения проблемы, неотступно следовавшей за ним все эти годы.

По ночам, лежа на койке Макнила, Вэл часто думал о том, что говорили ему друзья: ему нужно найти себе женщину, жениться, обзавестись хозяйством. Но такой женщины он не видел. И все же, трезво оценивая свое положение, находил его не таким уж плачевным. Он приобрел несколько участков, и притом довольно неплохих. Теперь он купил и участок, прилегавший с востока, считая, что как раз в этом направлении должна идти жила.

Внезапно он сел на кровати, свесив ноги на пол. Да о чем тут думать? Он может стать богатым. Правда, богатство никогда не было его заветным желанием, но сейчас оно оказалось здесь, почти у него в руках, и он вдруг вспомнил, что сказал ему Джон Маккей в их последней беседе: «Иногда мне кажется, что добывание денег – это своего рода игра. Если играть честно, много не выиграешь».

Вэл вытащил карту Вирджиния-Сити и Голд-Хилла и принялся изучать ее. Большинство приисков перешло из рук первооткрывателей к тем, кто приехал позже, и теперь разработки все глубже и глубже уходили под землю. «Офир» процветал, другие прииски тоже расширялись и углублялись. На Си-стрит строился отель «Интернэшнл», по изысканности и роскоши обещавший стать дворцом.

Тревэллион снова взглянул на карту. Если его схемы не ошибочны, то рядом с «Соломоном» еще оставался уголок, на который никто не сделал заявки. Окруженный процветающими приисками, он пребывал в первозданном состоянии. Интересно, заметил ли его кто-нибудь?

Тревэллион еще раз тщательно изучил карту и проверил свои расчеты. Когда в Комстоке началась запись заявок на участки, регистрационная книга находилась в салуне, и любой имел к ней доступ. Записи часто путались, границы участков изменялись, а сами владения продавались. И почти наверняка все полагали, что этот участок относится к землям «Соломона».

Мелисса едва открыла кондитерскую для посетителей, когда в ней появился Вэл. На звук закрывавшейся двери она обернулась.

– Трев! Где вы пропадали так долго?! Столько дней ни слуху ни духу! – Она поставила перед ним кофе и тарелку с пончиками. – Подождите, я сделаю вам яичницу. Мы только что получили свежие яйца.

Девушка уселась напротив. Румяная, слегка округлившаяся, она выглядела еще привлекательнее.

– Я совсем не вижу вас с Джимом в последнее время. Куда он делся?

– Его бизнес расширяется. – Вэл сделал глоток. – А Уилл Крокетт у вас не появлялся?

– Нет. С тех пор как лишился «Соломона», заходил сюда всего пару раз. Он очень изменился, Трев.

– Если увидите его, передайте, что я хочу встретиться с ним. Нам надо поговорить… о деле. О важном деле.

Мелисса не стала задавать вопросов.

– Ему нужно найти себе что-то, а то бродит как неприкаянная душа. Другой на его месте давно бы уже пристрелил Хескета.

– Это бизнес. Ловкий, хитрый, даже вероломный, но все-таки бизнес. Никто не должен доверять другим так безоглядно. – Вэл поставил чашку. – Я вот, например, хорошо отношусь к людям, однако понимаю, что каждый из нас способен поддаться соблазну, а тому, что сделал, всегда находится оправдание.

– И что из этого?

Он улыбнулся.

– Я стараюсь не вводить людей в соблазн.

Склоны Сан-Маунтин выглядели как гигантские соты – везде копошились старатели, свободного места почти нигде не оставалось. Забравшись повыше, Тревэллион изучал в подзорную трубу окрестности «Соломона». Приняв окончательное решение, он отправился в гостиницу и навел справки о Крокетте. Того в городе не оказалось. Зато он встретил Дэйна Клайда.

– Знаете, кто здесь поселился? Эл Хескет.

– Да, как я погляжу, дела у него идут в гору.

– Вы просто не представляете, какую отличную руду он добывает на «Соломоне». Чудеса да и только! – Клайд посмотрел на него. – Скоро он станет очень богатым человеком.

– Не сомневаюсь. – Вэл задумался. – Если увидите Уилла, передайте ему, что мне надо с ним встретиться. Есть дело.

– Вы знакомы с Сутро? Если нет, познакомьтесь. У него возникла идея прорыть дренажный туннель по всем приискам насквозь, только у него пока мало единомышленников.

– Тогда пусть начинает скорее. На «Офире» уже опустились на сто пятьдесят футов и продолжают уходить еще глубже.

Сегодня ночью. Он начнет сегодня ночью. И если удастся осуществить задуманное…

Вокруг прииска Хескет расставил охранников, и, вероятнее всего, они скорее станут стрелять, нежели задавать вопросы. Тревэллион не сомневался, что Хескет, как и все в городе, считает интересующий его участок частью владений «Соломона». Все знали, что Эл прибрал к рукам несколько прилегавших участков, очевидно доказав, что они изначально являлись частью «Соломона». Такое уже случалось в Комстоке. Сэнди Бауэре и Эйли разбогатели именно благодаря тому, что присоединили к себе по крохотному кусочку земли.

Тревэллион решил, что постарается избежать стрельбы.Все должно произойти быстро и бесшумно, пока не спохватятся на прииске.

Они вошли в салун. Только несколько посетителей в тишине выпивали за стойкой. Клайд вдруг сказал:

– Что мне остается, когда все уже давно занято другими!

Тревэллион улыбнулся.

– Возможно, вы не слишком старались. Альва Гульд, один из первоначальных владельцев «Гульд и Карри», продал свой участок за четыреста пятьдесят долларов и думал, что надул калифорнийцев. Еще один закончил подавальщиком в забегаловке, в то время, как участок, который он отдал за бесценок, приносит миллионные доходы.

– Вы-то можете разбогатеть, чего ждете? – в упор глянул на него Клайд. – Говорят, вы лучше всех разбираетесь в добыче руды.

– Это не так. – Тревэллион махнул рукой в сторону Сан-Маунтин. – Все мы учимся. Здесь особые месторождения, и они требуют новых способов добычи. Гора эта задала столько загадок, что мы только сейчас начинаем кое-что понимать. Если не будет изобретен новый способ ведения горизонтальных и вертикальных выработок, все это когда-нибудь обрушится нам на головы.

– Из Калифорнии пригласили какого-то Филиппа Дейдешеймера.

– Я знаю его. Работал у него в округе Эльдорадо. Хороший человек.

– Все ждут от него решений. Как вы думаете, сможет ли он перевернуть мир?

– Все не так просто. Он опытный горняк, этот немец из Дармштадта.

Тревэллион все время наблюдал за дверью. Как ему нужен Уилл Крокетт! И где он сейчас?

Вдруг за окном мелькнула фигура. Вэл выругался и вскочил. Дэйн оглянулся по сторонам и недоуменно спросил:

– Что-то случилось? Может, виски не то?

– Нет, нет, я только что видел одного человека, – заторопился Вэл. – Извините, мне надо бежать. Мне надо срочно поспеть в кондитерскую.

Мелисса наблюдала за тем, как в печь ставили очередную порцию булочек. Ледбеттер сидел за столом и пил кофе.

– Мелисса! – ворвался на кухню Вэл. Она обернулась на его голос. – Будьте осторожны! Я только что видел Моузела!

Ледбеттер поднял глаза.

– Ты видел его? Где?

– Этого следовало ожидать. В конце концов, он считает себя не только охотником, но и горняком. И потом ему известно, куда направилась Мелисса. Даже странно, что он не появился здесь раньше.

– Буду начеку, – кивнула девушка. – Но я больше не боюсь его.

– Он опасен, – возразил Тревэллион. – И может разозлиться, узнав о ваших успехах. Сразу дайте мне знать, если он вас побеспокоит.

– И мне, – вставил Ледбеттер.

– Вы сами будьте осторожны. Он обоих вас ненавидит. – Она налила себе кофе и присела за стол. – Меня не удивляет его появление. Я вот думаю, не приехал ли он за Альфи.

Тревэллион и Ледбеттер поставили чашки и с изумлением посмотрели на нее.

– Разве он здесь?! – воскликнул Джим.

Мелисса рассмеялась.

– Конечно! Он появился вчера. Такой элегантный, модно одет.

– И конечно же без единой мозоли на руках, – угрюмо заметил Джим.

– Заходил ко мне. Сказал, что рад моим успехам.

– Ну в этом-то я не сомневаюсь, – ехидно усмехнулся Ледбеттер.

Она положила на его руку свою.

– Джим, да вы просто старый ворчун! Вы же совсем не знаете его. Он так мил!

– Интересно, на что он живет? – не унимался тот.

– Он мне не сообщил.

Тревэллион молчал – он думал о том, как ему осуществить свой план. Очнувшись от мыслей, он заметил, что приятель наблюдает за ним.

– О чем задумался, Трев? – спросил он.

– О прииске.

Джим пожал плечами.

– Будь осторожен. Моузел мстительная крыса.

Вэл поднялся.

– Увидишь Крокетта, передай ему, чтобы заглянул ко мне.

Он вышел за дверь, постоял с минуту и направился на угол Си-стрит. Улицу запрудили фургоны, всадники, пешеходы. Кого только не было в этой пестрой толпе – горняки и старатели, погонщики и брокеры, заезжие коммивояжеры и дельцы, всевозможные подозрительные личности неопределенного рода занятий, которые вечно ошиваются в многолюдных местах.

Возвратившись в лачугу Макнила, Вэл переоделся в рабочий костюм и спустился в шахту. Пробурив несколько отверстий, он выбрался на поверхность и вернулся в хижину. Ему не нравилась эта скучная подготовительная работа, но и ее приходилось делать. Он взял жестянку с порохом и взвесил на руке – не так уж много. Остальные запасы тоже подходили к концу. Подсчитав в уме, сколько денег у него осталось, Тревэллион выругался. Он не заметил, как у него иссякли все запасы золота. Правда, у него есть руда да со дня на день поступит плата за то, что сдано на дробильню. Тогда, может быть, завтра…

Ваггонер вернулся в Вирджиния-Сити верхом на старой кляче в самом скверном расположении духа. В кармане у него лежали три сотни долларов, которые ему вручили со словами: «Пока не убьешь Тревэллиона, больше ничего не получишь».

В городской суете его приезд остался незамеченным. У него не было ни друзей, ни приятелей, и никто не знал, в городе он или нет. И это его вполне устраивало.

Поначалу предложенная работа испугала его. Тревэллион озадачил его, буквально выводил из равновесия.

В ту ночь у тайника ему почти удалось его подстрелить. Но потом четыре раза он впустую пролежал в засаде только для того, чтобы понять, что Тревэллион поехал другой дорогой или вовсе в другое место. Сначала он считал это простым совпадением, случайностью, но теперь уже так не думал. Тревэллион знал, что кто-то хочет его убрать.

Ваггонер слышал, что случилось с Сэмом Брауном. Какая неслыханная наглость! Мало того, у него еще есть приятели – Джим Ледбеттер и Кристиан Тэпли, которые словно телохранители вечно ошиваются где-нибудь поблизости. Выслеживая Тревэллиона, он дважды натыкался на Тэпли. Уж не наблюдал ли тот за ним? Или случайно оказался там? Неужели этот Тэпли осмелился бы застрелить его, подними он свою винтовку? Ваггонер грязно выругался. Чего доброго этот, как там бишь его, Тэпли, и в самом деле убьет его. Только это будет и его последний выстрел.

Стараясь держаться подальше от людских глаз, убийца поехал к своей старой землянке и обнаружил, что замок сломан, а халупка занята. Он спешился, открыл дверь и вошел. Сидевший за столом человек, оторвавшись от шахматной доски, поднял на него изумленные глаза. Другой вскочил с койки и потянулся за брюками.

– А ну, убирайтесь! – угрожающе прорычал Ваггонер, скинув винтовку.

– Подождите! Скажите только, кто вы та…

– Это мой дом. Я построил его! И вы не имеете права врываться сюда!

– Говорите, этот дом ваш?.. – попытался было возразить тот, что сидел за столом.

Ваггонер ногой выбил у него из рук шахматную доску, а когда его товарищ попытался вмешаться, ударил того по лицу прикладом винтовки.

– Убирайтесь вон! – повторил он.

Человек с разбитым лицом обливался кровью, пытаясь на ощупь найти свою одежду. Он так испугался, что думал только об одном – как бы поскорее унести ноги.

– Мы не имели в виду ничего плохого, – продолжал оправдываться другой, – домик стоял пустой, вот мы и решили, что…

– У вас есть пять минут, – прервал его Ваггонер. – Если через пять минут вы не исчезнете, прибью обоих.

Один из них так и остался полуодетым. Наспех похватав пожитки и спотыкаясь, они бросились прочь по дороге. Вскинув винтовку, хозяин лачуги ждал, потом вернулся в комнату, осмотрелся и выругался – в доме царил беспорядок.

Ваггонер выглянул за дверь, убедился, что никто не возвращается, потом открыл окна, чтобы проветрить помещение, и взялся за уборку: подмел пол, вытер пыль, вышвырнул на улицу чужие шмотки и вместе с ними револьвер, который уже много месяцев явно никто не чистил.

В крохотной конюшне на два стойла все осталось как прежде. Он завел туда лошадь, разнуздал ее и накидал ей сена. Вернувшись в лачугу, осмотрел винтовку и тщательно прочистил ствол, потом зарядил ее и принялся за револьвер.

Закрыв окна и дверь, разделся, налил в корыто воды и помылся. Худой, жилистый, плечистый, с большими руками – этот убийца по натуре был страшно ленив и не любил никакую работу вообще. Он отличался непритязательностью в быту, его мало что интересовало. Вечерами по субботам ему требовалась женщина, любая, какая угодно, и для него было совершенно безразлично, как она выглядит. Иногда он напивался. Приблизительно раз в месяц уходил в четырех-пятидневный запой и становился в эти дни молчаливым, угрюмым и злобным. Бармены в салунах, узнав его, спешили подать виски и отойти подобру-поздорову. В такое время его терзали прошлые обиды, и он мог оскорбить случайного человека из-за самого пустячного замечания. Пару раз чуть до смерти не забил незнакомых парней из-за двусмысленных случайных слов. Зато в трезвом состоянии держался осторожно, предусмотрительно избегая неприятностей. Он воровал все, что плохо лежит, убирал всякого, кто вставал на его пути; убить человека для него значило не больше, чем заколоть борова или овцу. И никогда не оставлял никаких знаков или следов на теле убитого.

Сейчас цель перед ним стояла совсем простая – убить Тревэллиона и вернуться на побережье.

Плана он еще не имел. Его «объект», несомненно, работал где-то поблизости, скорее всего на своем участке. Ваггонер решил сначала все разнюхать.

Врученных трех сотен хватит ему на несколько месяцев. А выполнив заказ, он получит еще больше и сможет прожить целый год без забот и хлопот.

Город разросся, все куда-то спешили. В такой толчее он мог не опасаться быть замеченным или заподозренным в чем-либо. Один меткий выстрел – и он вернется на побережье.

И все-таки, лежа на койке у себя в лачуге, он не чувствовал себя уверенно. Устроить Тревэллиону этот меткий выстрел не так-то и легко. Только ты думаешь, что вот он, у тебя в руках, как парень этот обязательно откидывает какой-нибудь номер. Но самое худшее, что Тревэллиону, похоже, известно не только о его намерениях, но и кто за ним охотится. А что, если тот сам вздумает устроить ему ловушку? Да нет же… об этом не может быть и речи. Надо скорей покончить с ним и убраться отсюда. И сделать это можно не только при помощи винтовки.

Глава 22

Всю ночь завывал ветер. На стены и крыши домов Вирджиния-Сити, Голд-Хилла и Силвер-Сити с грохотом обрушился град камней. Стены домишек подавались под напором ветра, и многие недавно прибывшие поселенцы просыпались, в страхе поглядывая, держится ли над их головами крыша. Зато старые обитатели Уошу, привыкшие к обвалам и вою ураганов, безмятежно спали. Их крыши тоже могли проломиться, но они давно поняли, что совершенно ни к чему лишаться из-за этого сна.

Только в шахтах люди не ощущали, что происходит на поверхности, однако у них имелись другие причины для беспокойства. Глиняные оползни стекали в пустые туннели и грозили заполнить все пригодное пространство. Рудные жилы расширялись, становились мощнее, и укрепление стен представляло все более серьезную проблему. Над ней-то в одном из домишек при свете газовой лампы и ломал по ночам голову немец из Дармштадта. Наконец ему показалось, что он нашел решение, но полной уверенности не чувствовал. Тогда он встал, надел шляпу и собрался в кондитерскую. Там всегда имелся горячий кофе и кто-нибудь засиживался допоздна. А Филиппу Дейдешеймеру не терпелось с кем-то поговорить. Ему нужен был опытный горняк, кто-нибудь вроде Джона Маккея, Фэйра или Тревэллиона. В своей правоте он не сомневался, но ведь часто случается, что свежая точка зрения помогает обнаружить то, чего ты не учел сам.

Надев фуражку и куртку, он вышел на улицу. Дул ветер, накрапывал дождь. Какое-то мгновение немец стоял, раздумывая, потом неторопливо направился к светившемуся вдали окну: в кондитерской шла ночная выпечка. Час поздний, в такое время ему вряд ли удастся застать там того, кто действительно может помочь добрым советом. Ни Маккей, ни Тревэллион не ошиваются по салунам. Так, заглядывают иногда, чтобы поговорить, но долго не засиживаются…

Он толкнул дверь и вошел. Мелисса, видно, уже спала. Ханс из Хофхейма, работавший пекарем, кивнул ему в знак приветствия и, указав на большой кофейник, пригласил:

– Укащайтесь, пашалуста. Фсекта карячий.

За дальним столиком в одиночестве сидел Тревэллион. Увидев немца, он кивнул. Интересно, подумал Дейдешеймер, что этот мастер делает здесь в столь поздний час? Настоящие труженики в это время обычно уже в постели.

Дейдешеймер налил себе кофе, добавил сахару, сливок, потом обратился к Вэлу:

– Я хотель покасат фам кое-что.

Вынув из кармана лист бумаги, он положил его на стол.

– Ми имеем проблема. Держать стены и крыша. Шилы становятся шире. Йа не мог придумать софсем ничефо. Потом до меня дошоль – соты! Построим кфадратные йачейки и заполним их пустой породой. Будут поддершивать стены.

– Для этого понадобится много древесины, – заметил Тревэллион. – Гораздо больше, чем сейчас.

– Йа, кораздо больше! Но сначала это будут фсего лишь столбы. – Он пододвинул листок к Тревэллиону. – Фот, посмотрите. Ви работаль ф Корнуолле и много знаете.

Тревэллион внимательно изучил листок. Ему уже приходилось видеть шахты, укрепленные столбами высотою от шестнадцати до тридцати с лишним футов. Поддержка слабая, работать опасно – сваи могли обрушиться.

До сих пор не встречалось таких мощных месторождений, как в Комстоке, поэтому теперь требовались новые методы добычи.

– Ну что ж, не вижу причин для сомнений, – улыбнулся Вэл, возвращая листок. – По-моему, ответ у вас готов.

– Это для «Офира», – пояснил Дейдешеймер.

– Скоро все начнут использовать ваше изобретение.

– Ви кароший человек, – похлопал его по плечу Дейдешеймер. – Думаю, это вигодно – работать с лесом. Помню, ви говориль, фаш папа не хотель, чтобы ви работаль под землей. Займитесь рубкой леса и станете богатым.

Тревэллион посмотрел на часы. Если начинать, то сейчас самое время. Дейдешеймер допил кофе и поднялся.

– Благодарю фас. Мне просто было нушно еще чье-то мнение. Я боялся что-то упустить.

– На мой взгляд, – покачал головой Вэл, – вы совершили настоящий переворот в горнорудном деле. Ваше открытие изменит все.

– Фазможно. – Дейдешеймер взмахнул рукой. – Сейчас так много фсего новый. Старые методы не кодятся. Ми долшны придумать новый. Не так ли?

Они вместе вышли на улицу, и Тревэллион немного постоял, глядя Дейдешеймеру вслед. Потом осмотрелся, завернул за угол и пошел по узенькой тропке на восток. Ярдов через тридцать он остановился и вытащил из-за большого камня несколько кольев и кувалду. Тропинка вела в сторону, мимо редко разбросанных по склону темных и тихих землянок. Вглядываясь в темноту ночи, он различил очертания строений «Соломона». Вэл постоял, прислушиваясь. Охранник, напевая себе под нос, подошел совсем близко. Стараясь попадать в такт его шагов, Вэл крадучись направился мимо будки подъемника к небольшой канаве. Отсчитав от нее двадцать шагов, опустился на колени и набросал камни горкой, поместив под них жестянку из-под сухарей с лежавшей внутри заявкой на участок. Вернувшись к канаве, воткнул в землю колышек, обмотал его сверху перчаткой и дважды ударил по нему кувалдой. Забивая второй колышек, услышал топот бегущих ног и растянулся на земле, затаившись.

Охранник добежал до будки подъемника и остановился, прислушиваясь. Постояв немного, пошел прочь. Вэл спокойно забил оставшиеся колья. Он уже собрался было уходить, как перед ним возник охранник с винтовкой в руках.

– Ага, попался! – закричал он.

Тревэллион бросился на землю и, проворно перекатившись, увернулся от приклада. Ударом сапога под колено он сбил охранника с ног и проворно, словно кошка, вскочил. Увидев, что тот собирается выстрелить, ударил его по голове, а когда парень растянулся на земле, вырвал у него винтовку.

– Ты ворвался в частное владение, – тихо, но внятно заявил Вэл. – Эта земля не принадлежит «Соломону». Проваливай отсюда! Убирайся куда хочешь и не вздумай вернуться. Не то тебе не поздоровится.

– Ты разбил мне колено!

– Ничего, заживет. А теперь поворачивайся, да побыстрее.

– Я работаю здесь. Не могу же я…

– С сегодняшнего дня ты здесь больше не работаешь. А ну, давай пошевеливайся!

Охранник попытался подняться, но, вскрикнув от боли, упал.

– Давай-давай, ползком, – прошипел Тревэллион. – Тебе это больше подходит.

– Да подожди ты, черт возьми! Я же…

– А ну, тихо! Ты что, не понял? Будешь так орать, придется заткнуть тебя получше.

Вэл подождал, пока охранник уберется, потом отправился на участок Макнила. Город спокойно спал – ни звука.

Тревэллион шел медленно, на каждом шагу останавливаясь и прислушиваясь. Придя в хижину, он зажег лампу. Дэйн Клайд видел уже второй сон. Бесшумно раздевшись, Вэл погасил свет и нырнул под одеяло.

Но уснуть он не мог – все лежал и прислушивался. Несмотря на полную тишину, что-то все же тревожило его, что-то было не так. Ну что ж, утром придется разобраться, в чем дело. Он вдруг улыбнулся в темноту – завтра вообще все пойдет по-другому. Кусок земли длиною в двадцать шагов, на который он решил заявить свои права, занимал пространство не больше будки подъемника на «Соломоне», и, пока никто ничего не разнюхал, нужно поскорее убедиться, что здесь залегает самый богатый отрезок жилы на всем прииске.

Тревэллион закрыл глаза в ожидании сна. За окном, в ночной тьме что-то прошелестело, но он ничего уже не слышал. В устье туннеля вырытой им шахты на землю легла тень. Осторожными кошачьими шагами человек проскользнул мимо хижины. Выйдя на Си-стрит, темная фигура остановилась и оглянулась.

– Завтра, – раздался тихий голос. – Завтра все будет кончено!

И тогда вперед, в Сан-Франциско!

Глава 23

Завтрак Элберт Хескет заказал в номер. Он встал в восемь, побрился, тщательно причесался; к этому времени накрытый столик уже ждал его у дверей. Эл стоял перед зеркалом и изучал свою бороду, подстриженную на манер Ван Дейка. Сегодня он разглядывал свое отражение с удовлетворением. Ему пришлось пройти долгий путь, но через какие-нибудь четыре года Хескет станет владельцем всего Комстока. Он отдавал себе отчет, что и другие лелеют те же честолюбивые замыслы и тоже предпринимают кое-какие шаги. Однако при этом они оставались в Сан-Франциско, а он находился здесь, на этой земле, и держал руку на пульсе событий.

Завтрак подали в гостиную. Рядом с прибором лежала газета, она выходила всего несколько месяцев и называлась «Местные предприятия». Газетенка забавная, но такую не стоит принимать всерьез. Он взял ее в руки, просмотрел и отложил в сторону. Потом принялся за прессу из Фриско. Цены на акции «Соломона», как ему и хотелось, понемногу ползли вниз. Что ж, может, это быстрее заставит Уилла Крокетта расстаться со своими акциями или хотя бы частью их. Тогда он запросто выкупит их все. Хескет хорошо представлял финансовое положение Уилла Крокетта, даже лучше, чем тот сам. У Крокетта действительно мало денег, а ему надо жить и оплачивать свои счета. Эл устроил для Крокетта заем под акции. Он сам предоставил средства для этого займа, но держал все в тайне. Зная легкомысленное отношение Крокетта к деньгам, он был уверен, что акции сами приплывут к нему. Ему надо только подождать, и рано или поздно весь прииск окажется у него в руках, но повисшие в воздухе десять процентов акций беспокоили его. На их след ему так и не удалось выйти. Об их владельце он не сумел ничего узнать. Очевидно, их приобрел кто-то в самом начале кампании, еще в Калифорнии, когда Крокетт только купил прииск. В те времена Уилл мог продать их только каким-то своим знакомым. Пока они работали вместе, Хескет любыми средствами пытался выудить из него эту информацию. Он вовлекал Крокетта в долгие разговоры, заставляя его рассказывать о молодости, о начале его горнорудной карьеры, терпеливо выслушивая и жадно ловя произносимые имена.

Трудность заключалась в том, что Крокетт, большой жизнелюб и очень общительный человек, имел широкий круг друзей, в который входили самые разные люди от бизнесменов до уголовников, от актеров до политиков. В калейдоскопе имен никак не удавалось найти хоть какую-нибудь зацепку. Крокетт не был скрытен, но рассказ вел бессвязно, порой опуская события или путая их местами, а Эл не осмеливался задавать ему прямые вопросы, боясь вызвать подозрение.

Но на сегодняшний день у Хескета имелись все основания быть довольным собой. Теперь он почти полностью контролировал прииск, обещавший, как ему казалось, стать одним из богатейших на залежи. Он купил акции некоторых других приисков и приобрел несколько близлежащих участков, действовал всегда осторожно и до последнего момента старался держаться в тени. Теперь он стал влиятельным человеком – владельцем прииска. Эл переехал в гостиницу «Вирджиния», жил там как настоящий джентльмен и ждал, когда будет достроен отель «Интернэшнл», собираясь поселиться в нем.

Хескет не заводил близких друзей, редко позволял себе вступать в беседы и в душе презирал все и всех. Он имел дело только с теми, кого считал полезными, остальные не интересовали его вовсе. Он не доверял никому, ни с кем не делился своими планами. У него не было врагов до тех пор, пока он не обвел вокруг пальца Уилла Крокетта. Но бывший босс не представлял для него угрозы. Так что если все пойдет, как задумано, то очень скоро он станет одним из неприкосновенных.

Закончив завтрак, Хескет отложил газеты, надел пальто и спустился по покрытой ковром лестнице в холл, огляделся по сторонам и вышел на улицу.

Переехав в гостиницу «Вирджиния», он начал вести совершенно новый образ жизни, рассчитанный на то, чтобы привлечь внимание. Всецело поглощенный собственными планами, Хескет не имел привычки разбираться в средствах, полагая, что и другие поступают так же, кроме разве таких дурачков, к каким он относил Уилла Крокетта. Ему даже не пришло в голову, что он предал человека, неоднократно выручавшего его. Он думал лишь о своей выгоде и любой ценой старался достичь ее.

И вот теперь, одетый в аккуратный серый костюм, он неторопливо шел по улице. Ему хотелось, чтобы отныне все видели, кто главный. Его утренняя прогулка в тот день окончилась у ворот «Соломона». Еще издали Хескет заметил, как ему машет охранник. Раздраженный, он зашагал быстрее. Что бы это значило?

Охранника, грубоватого парня, звали Джо Элсингер.

– Мистер Хескет, когда я пришел, Алекса не было. И никаких следов. А теперь посмотрите вот сюда.

Хескет открыл было рот, но так ничего и не вымолвил, увидев пирамиду из камней.

Что это за пирамида? Неужели заявка на участок? Заявка, сделанная сегодня ночью? Интересно, чьих это рук дело? Может, Алекса? Нет, вряд ли. Тогда кто? Кто?

– Разрушь ее, – приказал он.

– Мистер Хескет, я не могу. Меня обвинят в посягательстве на частную собственность. Еще чего доброго повесят… или пристрелят. Нет, сэр, увольте. Ведь кто-то установил эту метку.

– Это часть территории, принадлежащей мне! – раздраженно проговорил Хескет. – Ты что же думаешь, я не знаю своих владений?

– Прошу прощения, сэр… но вы делали на них заявку? Вы самолично?.. В Калифорнии как-то был случай, сэр… Один участок в полторы тысячи футов показался кое-кому подозрительно длинным. Так вот нашлись умники, которые промерили его и обнаружили, что он и в самом деле длиннее на триста футов. Они заявили свои права на лишний отрезок, выбрав самое золотоносное место на всем прииске, и завладели им. Вот так-то!

Хескет побледнел. Крокетт! Проклятый идиот Крокетт! Как он додумался до такого?!

На мгновение он почувствовал, что охвачен паникой, которая тут же сменилась слепой яростью. Он постарался взять себя в руки.

– Все будет в порядке, Элсингер. Я все улажу. Тут какая-то ошибка. – Он помолчал. – Когда ты пришел сюда?

– В семь, сэр. Моя смена начинается в семь. Я пришел, а Алекса нет. Я везде искал, но не нашел ни его, ни его винтовки. И похоже, тут произошла драка – на земле я видел кровь.

– Спасибо, Элсингер. Иди работай.

Хескету не терпелось узнать, чье имя написано в заявке. Он нерешительно подошел к пирамиде и начал разгребать камни.

Крокетт и Тревэллион!

Он положил коробку на место и побрел прочь. Возле подъемника остановился, пытаясь совладать с новой волной нахлынувшей ярости. Крокетт никогда не набрался бы наглости совершить что-либо подобное. Это все Тревэллион. Ах, проклятый щенок… Он стоял с расширенными глазами, замерев и облизывая языком пересохшие губы. Тревэллион! Надо быть осторожным, очень осторожным. Теперь ему понадобится адвокат. А Тревэллион опасен и далеко не дурак, об этом он слышал уже не раз. Это не дурачок Крокетт, а дерзкий и умный противник. Да, надо быть очень осторожным! Хескет не хотел упускать этот клочок земли. Самое богатое скопление руды может… даже должно лежать как раз под этой пирамидой.

Он повернулся и медленно побрел к гостинице. Нужно подумать. Нельзя предпринимать никаких действий, не разработав тщательного плана. Сейчас вообще нельзя предпринимать никаких действий. За какой-нибудь час новость обежит город, и большинство этих слезливых пустобрехов будет сочувствовать Крокетту. Ну и пусть пожалеют его денек-другой, потом в городе случится очередное событие, и они переключатся на него, вот тогда-то он начнет действовать.

Они одурачили его и заплатят за это. Он заставит их заплатить.

Хескет вернулся к себе и велел принести чаю. Чай не был его любимым напитком, но сам поступок подчеркивал что-то невозмутимо хладнокровное и элегантное. Когда история обойдет город, это прозвучит красиво: «И что тогда сделал мистер Хескет? Он просто-напросто вернулся к себе и заказал чаю. Вы же знаете, он всегда такой, этот мистер Хескет. Ничто не может нарушить его спокойствия». Так будут говорить о нем. И он должен быть спокоен. Он подождет. Подождет и подумает.

Тревэллион застолбил участок сегодня ночью, где-то после полуночи. Хескет никогда не видел этого наглеца, но слышал о нем множество историй. Может, обратиться к Сэму Брауну, и он… Нет. Сближаться с Брауном и ему подобными нельзя, он не хочет иметь с ними ничего общего. Ему просто надо составить план действий. И обязательно сохранять спокойствие. Он должен быть хладнокровен.

Когда Вэл проснулся, Дэйн Клайд уже исчез. На печке стоял горячий кофе и подогретый бекон.

Сегодня он займется взрывными работами. Ведь он еще так мало сделал, а собирался отправить партию руды в плавильню.

Тревэллион спустился в туннель и подошел к бочонку с порохом. Вспомнив, что в последний раз ему понадобилось совсем мало, приподнял его и взвесил – что-то слишком легкий. Ну да ладно, у него осталось всего-то две скважины. Вэл собирался провести сегодняшний день в шахте и посмотреть, какие шаги предпримет Хескет.

В устье шахты, прислоненные к стене, стояли стальные буры. Один валялся на земле перпендикулярно к стене. Тревэллион взял молот и потянулся за буром, но внезапно остановился, опустил руки и снова посмотрел на бур. Что за черт?

Что-то было не так. Совсем не так! Тревэллион привык все делать в определенном порядке, например, оставлял стальные буры перед скважиной, если не успевал ее закончить, чтобы в следующий раз, приступая к работе, не забыть начать именно с нее. За многие годы это вошло у него в привычку, как это часто бывает с людьми, когда они долго занимаются каким-то делом. Он всегда оставлял буры в определенном положении – параллельно скважине, а этот лежал поперек. Может, сам откатился? Вряд ли. Тогда как это получилось? Тут-то Вэл и вспомнил о бочонке с порохом, который показался ему подозрительно легким. Взяв свечу, он тщательно осмотрел все вокруг. Ничего особенного. За исключением злополучного бура и порохового бочонка. Тогда он осторожно просунул в скважину металлический прут. Тот опустился дюймов на восемнадцать, хотя Тревэллион помнил, что просверлил эту скважину почти на два с половиной фута. Вытащив прут, быстро оценил ситуацию. Кто-то побывал здесь либо ночью, либо в его и Клайда отсутствие и начинил отверстие изрядным количеством пороха. Внутрь скважины явно затолкали и пистон. Характер намерения не оставлял сомнений. И расчет прост – Тревэллион начнет именно с этой, не законченной в прошлый раз скважины. Тот, кто это сделал, ожидал, что Вэл вставит бур в скважину и ударит по нему молотом, порох взорвется – и ему конец. При взрывных работах с твердой породой такое нередко случалось и никого бы не удивило. Ну посочувствовали бы ему на церемонии похорон – и все.

Исправить положение можно двумя способами – либо вычерпать из отверстия порох деревянной ложкой, либо пробуравить рядом еще одну скважину и взорвать ее вместе с первой. Тревэллион выбрал второй способ. Тем более, что рядом уже имелось несколько готовых скважин. Он набил в них пороху, точно рассчитав мощность взрыва, и присоединил запалы. Теперь следовало подождать, пока рассеется дым и уляжется пыль, – до тех пор Вэл решил не показываться в городе: пусть те, кто совершил на него покушение, хотя бы какое-то время верят, что их попытка удалась. Он пошел в хижину, приготовил себе поесть и решил спокойно еще раз все обдумать.

Кто-то пытался убить его. Вряд ли это Хескет нанес ответный удар: если бы он догадывался о его замысле, то, скорее всего, привел бы людей и попытался остановить его. Тогда кто?.. Прошло уже несколько месяцев, как в него стреляли возле тайника. Может, это тот же самый человек? Тогда почему ждал так долго? Или его не было в городе? Опять Ваггонер?..

Тревэллион решил на время прекратить работы в шахте. Он чувствовал себя тут уязвимым. Если предпринята одна попытка, значит, за ней последуют и другие. Он намеревался пробить еще один выход, чтобы обеспечить правильную циркуляцию воздуха, теперь с этим придется подождать. Для того чтобы проникнуть в шахту, убийца прошел мимо его хижины и сделал это ночью.

Дэйн Клайд вернулся поздно. Повесив шляпу и пальто, он радостно сообщил:

– Наконец-то свершилось! Я нашел работу!

– Молодчина. И чем теперь будете заниматься?

– Играть, разумеется! Из Сан-Франциско приехал мой старинный приятель. Он устраивает здесь гастроли… Я знаю Джефа еще по Новому Орлеану. Мне доводилось с ним работать, и ему известно, что я знаком с Гритой, так что…

– С кем?

– С Гритой. С Гритой Редэвей. Это ее труппа. Она только что дала спектакль в Сан-Франциско, две недели будет играть там, а потом прибудет сюда.

Он открыл саквояж.

– Гардероб у меня, правда, небольшой. Ну да ладно, уж как-нибудь обойдусь…

– Скажите, сколько вам нужно. Потом вернете.

– Сотни бы хватило. Я обязательно отдам.

– Отлично. – Тревэллион выложил на стол пять золотых монет, пропустив их через пальцы. – К концу недели отгружу еще партию руды, так что денег хватит.

Клайд занялся сборами, не переставая болтать. Тревэллион его почти не слушал.

Грита скоро будет здесь! Нет, скорее всего это совпадение.

Неужели это она, девочка из его грез, с которой он встретился много-много лет назад, в каком-то другом мире?

Глава 24

Это был конец идиллии. С момента их приезда в Гануоллоу и до той страшной ночи на Миссури все происходило словно в сказке. Отец, обычно тихий и неразговорчивый, часами рассказывал о работе в шахте, о мореплавателях, скалистых берегах Корнуолла. Вэл никогда и не думал, что отец знает так много историй. Некоторые из них он рассказывал Грите.

Отца он потерял той ночью, а не позже, когда тот погиб с оружием в руках. Он потерял его тогда же, когда и мать, потому что с ее смертью душа словно покинула Тома и он стал похож на свечу, задутую ветром. Да, он шел через прерии и пустыню все эти месяцы, но это была всего лишь его телесная оболочка. После смерти матери отец стал суров и резок, его снедала тоска одиночества, и он лишь временами будто бы оживал, пытаясь сердцем дотянуться до сердца сына, но это ему редко удавалось. Оба они хотели быть ближе друг к другу, но не могли. А потом, в той яростной, неравной схватке отец ушел от него навсегда, забрав с собой двоих убийц. Осталось пятеро… нет, он не должен возвращаться к этому. В конце концов, кто-то из них мог уже покончить счеты с жизнью. Но один явно где-то поблизости. Или не один? Его выслеживали, пытались застрелить, и вот теперь кто-то намеревался уничтожить его, начинив скважину порохом, тщательным образом все спланировав.

– Ну, я пошел, – заспешил Клайд. – Жаль, что не могу отблагодарить вас как следует.

Тревэллион махнул рукой:

– Да бросьте вы.

– Я обязательно верну деньги.

– Отдадите, когда будет возможность.

– Могу я хоть что-то сделать для вас? Какую-нибудь весточку передать во Фриско?

Тревэллион подумал с минуту, с томлением в сердце попытавшись представить себе Гриту, потом покачал головой. Нет, не может быть. Просто не может быть. Кто он такой? Да никто. То, что маленький мальчик держал когда-то в своих объятиях испуганную девочку, теперь не значило ничего. Несомненно, она все забыла. Ну что ж, так даже лучше. В конце концов, он не имеет права на нее, не имеет права надеяться, что она помнит его. Они встретились в последние уходящие мгновения той жизни, которой нет возврата.

Как-то раз одна женщина, жена его знакомого, сказала ему: «Трев, мне кажется, ты уже родился старым». Может, и так.

Дэйн Клайд подошел к двери.

– Когда мы будем играть здесь, мистер Тревэллион, приходите на спектакль. Я ведь, знаете ли, неплохой актер… правда, никак не мог приспособиться к здешней жизни.

– Никто из нас не может, – улыбнулся ему Тревэллион, – хотя в этом-то, наверное, и состоит ошибка. Ведь люди, Клайд, не просто сколачивают себе состояние, они трудятся, переживают, ищут путь. Они не только мечтают об успехе, а добиваются его. И с этого момента я намерен поступать так же.

Клайд ушел. Он направился к гостинице, где собирался сесть на дилижанс, следующий во Фриско.

Тревэллион встал, проверил револьвер, подозревая, что он ему скоро понадобится, и отправился в кондитерскую. Рядом с Мелиссой сидел лощеный, одетый с иголочки молодой человек. При появлении Вэла Мелисса переменилась в лице, словно ее поймали за руку в тот момент, когда она тайком таскала сладкие булочки.

– Трев, вы помните Альфи?

Вэл даже не сделал попытки улыбнуться.

– Мы мало знакомы, но думаю, что помню.

– А что, по-вашему, может сделать человек, застигнутый врасплох и абсолютно безоружный? – спросил Альфи с вызовом.

Вэл вспомнил дуэльный пистолет.

– Думаю, не многое.

Он выбрал себе столик, и почти сразу же перед ним возникла фигура незнакомца в безупречно скроенном коричневом костюме.

– Мистер Тревэллион, насколько мне известно, вы предъявили права на участок, относящийся к владениям «Соломона».

Вэл посмотрел на него и, ни слова не говоря, налил себе кофе.

– Мистер Тревэллион, вы не слышите? Я обращаюсь к вам!

– Слышу, – ответил Вэл, не поднимая глаз. – Только не считаю нужным отвечать.

– Мистер Тревэллион, – незнакомец начинал выходить из себя, – мое имя Питер Метески, я адвокат и представляю интересы владельцев «Соломона».

– Замечательно. Приятно узнать, что вы не безработный.

– Вы, похоже, не отдаете себе отчета в том, что земля, которую вы застолбили, принадлежит «Соломону». – Вэл продолжал молча пить кофе. – Мистер Тревэллион, насколько я понял, вы действуете совместно с неким Уильямом Крокеттом!

Посмотрев в холодные голубые глаза адвоката, Вэл улыбнулся.

– Да, я застолбил упомянутый вами участок и завтра утром приступлю к его оценке. Моя заявка вполне законна, она зарегистрирована. – Он указал в другой конец комнаты. – Можете пойти и сесть там или вовсе уйти. Я не приглашал вас к себе за стол.

– Молодой человек, боюсь, вы просто не знаете закона…

– Если вам угодно говорить о законе, – перебил его Тревэллион, – рекомендую вам обратиться к Биллу Стюарту. Он представляет мои интересы.

При упоминании этого имени Метески вздрогнул. Стюарт не только считался одним из двух или трех лучших адвокатов Комстока, но и отличался крутым нравом.

– Я знаком с мистером Стюартом, – возразил Метески, – но поговорить хочу с вами, а не с ним!

Вэл стал. Он был на дюйм пониже адвоката и фунтов на тридцать меньше весил.

– Мистер Метески, думаю, в этой комнате не найдется свидетелей. – Пока он произносил эти слова, все мужчины и женщины, сидевшие в кондитерской, повернулись к ним спиной. – И наше дело останется между нами. Так что ваш столик вон там, на другом конце комнаты. А если вам не нравятся наши порядки, я с удовольствием помогу вам оказаться за пределами города, а если угодно, то и провожу до Калифорнии.

Метески с минуту колебался, потом повернулся на каблуках и направился к выходу. В дверях он обернулся и с яростью выкрикнул:

– Да пошел ты к черту!

– Прошу прощения, – невозмутимо ответил Тревэллион, – только вместе с вами. – И снова сел.

К нему подошла Мелисса.

– Ваш кофе остыл. Я принесу вам другую чашку.

Из кондитерской он вышел поздним вечером, с минуту постоял, раздумывая. По обеим сторонам улицы теперь высились стройные ряды зданий, из освещенных окон доносились звуки фортепьяно и банджо. Возле гостиницы «Вирджиния» солидный господин во фраке помогал роскошно одетой даме подняться в экипаж, а мимо них в промокшей, запачканной одежде, с обеденными судками в руках возвращались с работы горняки. Позвякивая шпорами, проскакал всадник на низкорослой лошадке. По дощатой мостовой прогуливались биржевые дельцы, игроки, бродяги и прочий всевозможный люд, и каждый из них не просто слонялся в толпе, а, вероятно, преследовал какую-то свою, особую, корыстную цель. Некогда пустынный горный склон превратился в большой город, где ни днем ни ночью не затихала жизнь, бунтовавшая под непрекращавшийся грохот молотов и компрессоров. Время шло, а город продолжал расти и строиться.

Вэл вошел в тень, завернул за угол кондитерской, остановился и прислушался, потом направился вверх по улице и возле салуна «Ведерко крови» снова немного постоял.

Он чувствовал, что каким-то странным образом отдален от происходящего. С одной стороны, он являлся как бы его частью и в то же время ловил себя на том, что смотрит на все глазами постороннего.

Внезапно перед ним выросла фигура. На лице незнакомца была повязка, прикрывавшая то, что, по всей видимости, являлось сломанным носом.

– Ты Тревэллион?

Вопрос не понравился Вэлу.

– Если и так, то что?

– Тебе просили передать: Ваггонер снова в городе.

– Спасибо.

Человек с разбитым носом скрылся в толпе. Просили передать. Кто? Вероятно, кто-то из доброжелателей. Вот теперь понятно, чьих это рук дело – набитая порохом скважина. Ему нужно убить Ваггонера, или тот убьет его. Другого выхода он не видел. Его вынуждали к тому, чего он не желал. Он устал убивать, устал бороться. Ему хотелось просто трудиться, разрабатывать свой участок. Что ж, все это ждет его, только сначала…

Он повернулся и пошел домой. Подойдя к хижине, еще раз обернулся на освещенный огнями город.

Ему надо больше быть похожим на остальных. Ведь они по крайней мере знают, к чему стремятся. Задача у всех простая – добывать руду, зарабатывать деньги, строить, улучшать жизнь. Вот хотя бы этот город, который растет, изменяется и уже даже влияет на судьбу Сан-Франциско. Он уже состоялся. Здесь делаются большие деньги, совершается настоящий переворот в горнорудном деле, люди созидают, не стоят на месте… И кто знает, каково предназначение этого нескончаемого движения вперед? А он? Что же он? Он разрывается между стремлением действовать, использовать свои знания и силы и давнишней ненавистью, памятью о ненаказанном зле, которое будет порождать другое зло до тех пор, пока не исчерпает себя.

Он достал карту города и снова принялся изучать ее. Теперь у него было несколько удачно расположенных участков, а кроме того, доля в бизнесе Мелиссы и Джима Ледбеттера.

Следующий шаг – оценка участка рядом с «Соломоном». Если он окажется богатым, то тем самым будет нанесен удар Уиллу Крокетту.

Выйдя на рассвете из хижины, Вэл увидел сидевшего на земле с винтовкой в руках Кристиана Тэпли.

– Привет! Вот подумал, что тебе нужен помощник, пока ты будешь работать. Охрана, так сказать.

Тревэллион поприветствовал его.

– А как же твоя работа?

Тэпли улыбнулся.

– Я рассказал хозяину о своих намерениях, а он оказался другом Уилла. Просил передать тебе наилучшие пожелания и сказал, что если тебе нужна помощь, то он готов прислать рабочих.

– Спасибо. Это лишнее.

– И вот еще что, – сообщил Тэпли. – Я как раз проезжал мимо, когда отправлялся дилижанс, и видел, как Хескет садился в него – поехал во Фриско.

Хескет поехал в Сан-Франциско? Новость поразила Тревэллиона. Может, решил разделаться с ним чужими руками, от греха убраться из города? Но какой в этом смысл? Во всем городе не найдется и десятка людей, знавших об их вражде. А что ему известно о Хескете? Да ровным счетом ничего, кроме того, что тот, воспользовавшись своим положением, выбил почву из-под ног своего хозяина, человека честного и порядочного. И все же Тревэллион забеспокоился. Хескет не станет предпринимать бессмысленных шагов и, похоже, принадлежит к тем, кто всегда хорошо знает, что делает. Так зачем же ехать в Сан-Франциско, когда столь важный кусок владений уходит у него из рук? В этом нет никакого смысла. Должно быть, Хескет что-то задумал. Раз он покидает город в такой момент, значит, на это есть причина, и довольно веская.

Охранник на «Соломоне» только взглянул в их сторону, отвернулся и потерял к ним интерес. Вэл не намеревался проводить основательных работ и обнажать породу. Для этого потребовалось бы время и снаряжение. Сейчас ему надо сделать хоть что-то, чтобы закрепить свое право на владение участком. Богатая руда если и имеется здесь, то залегает на глубине нескольких сотен футов. Такова картина на «Соломоне», на других приисках и во всем Комстоке. Если он ошибается, то все его знания ничего не стоят.

Работая, он пытался представить себе все возможные причины внезапного отъезда Хескета в Сан-Франциско, но так и не пришел ни к какому выводу. Оперевшись на лопату, Вэл попробовал обсудить это с Тэпли.

– Ты считаешь, он все-таки что-то задумал? – спросил тот. – Хескет хитер. Что правда, то правда.

– Беспокоит меня Уилл Крокетт, – заметил Тревэллион. – Лучше бы он показался здесь. Не могу поверить, что он вот так взял и все бросил.

– Да, странно. Врядли бы он поступил так, имея такую долю в прииске. – Тэпли поднял глаза, словно осененный какой-то догадкой. – А что, если он подался на поиски оставшихся акций? Люди поговаривают – они-то как раз и могут решить все дело.

– Похоже, никто понятия не имеет, кому они принадлежат, разве что только самому Уиллу известно, где их искать.

– Часть акций продавалась на Востоке. Их судьба – потемки.

Вдруг на склоне появился всадник. Поравнявшись с ними, он резко остановил лошадь и крикнул:

– Война! Форт-Самтер горит!

Тревэллион бросил лопату.

– А где это Форт-Самтер? – спросил он.

– По-моему, где-то недалеко от Чарльстона, – ответил Тэпли и сплюнул. – Так я и знал. Как только избрали этого Линкольна, я сразу почуял, чем все кончится. – Он посмотрел на яму, вырытую Тревэллионом. – Главное – работа начата. В любом суде это будет достаточным доказательством. Пойдем-ка теперь в город да послушаем, что говорят. Должно быть, и Поуни приедет. – Он оглянулся по сторонам. – Веришь, Трев, там, дома, меня всегда интересовало, что в других краях делается. Только теперь я вот что скажу: издалека-то все по-другому смотрится. Будто совсем иной мир.

– Только не для Терри, – заметил Вэл. – Для него огонь и дым все равно что свежий воздух.

– Ты будь с ним поосторожней. Он стреляет отлично. Люди поговаривают, еще похлеще Лэнгфорда Пила.

– Да мне-то что? Я в такие игры не играю. Я вообще с трудом понимаю, ради чего все это затеяли.

– Мы все играем в эти игры, – возразил Тэпли. – И ты тоже.

Часть третья

Глава 25

В безмятежном изяществе «Уинз-Бранч», что на углу Вашингтон и Монтгомери, Грита Редэвей казалась самой изящной и безмятежной. Необыкновенно живая и грациозная, она вызывала всеобщее восхищение.

Сидевшего с нею за столиком незнакомца ей представил Том Мэгуайр, самая влиятельная фигура в театральном мире Сан-Франциско.

– Мисс Редэвей, он хочет встретиться именно с вами, – улыбнулся Мэгуайр. – Не с какой-нибудь другой актрисой, а с вами. Он друг одного нашего инвестора, который, откровенно говоря, мне не очень-то нравится, и я не доверяю ему, но о его друге, этом Хескете, – это он хочет встретиться с вами – мне ничего не известно. Я только прошу вас побеседовать с ним, за чашкой чая например. Вот и все. Это было бы очень любезно с вашей стороны. Он с приисков, а…

– С приисков?

– Из Вирджиния-Сити. Перспективное место. Мы сами скоро открываем там театр.

– И он искал встречи со мной?

– Да, с вами. Только с вами. Нам известно, как вы относитесь к подобным предложениям, и посоветовали ему пообщаться с какой-нибудь другой актрисой, но он не согласился и захотел говорить только с вами и ни с кем другим.

– Что ж, я встречусь с ним. За чашкой чая в «Уинз-Бранч».

– Благодарю вас. – Мэгуайр пожал плечами. – Вы просто сняли камень у меня с души. Ведь тут дело вот еще в чем. Этот инвестор, о котором я вам говорил, вкладывает деньги в наши постановки, и потом, у меня с ним есть и другие дела. Холст, веревки, вся закулисная техника – все это я покупаю у него гораздо дешевле, чем где-либо в другом месте. Нам выгодно иметь с ним дело. – Он помолчал, потом прибавил: – Хотя… Только пусть это останется между нами, меня удивляет, как он приобретает товар, если продаёт так дешево.

– Благодарю вас, мистер Мэгуайр.

Грита сочла этот намек тонким предостережением и решила держаться осторожно. В конце концов, она встретится с этим человеком всего-то один раз и больше никогда его не увидит.

Грита была любопытна, но сейчас ей, скорее всего, хотелось отдаться волне событий. С раннего детства она мечтала попасть в Сан-Франциско, и вот она здесь. Ее не покидало предчувствие, что приезд сюда как-то повлияет на ее судьбу.

В последнее время ей часто вспоминался разговор с Рэчел в Париже.

– Вы действительно очень и очень способная, – сказала тогда Рэчел. – В некотором смысле вы даже лучшая из нас. Но ведь вы не хотите стать настоящей актрисой. Вы играете с какой-то непринужденной легкостью, вам не хватает осмысления роли, вы не продумываете ее.

– Это не так.

– Возможно. Но выглядит это именно так. Просто вы, моя милая, должны наконец решить, чем заниматься. Если вы не хотите быть актрисой, тогда кем? Станете любовницей? Это, знаете ли, тоже спектакль, только никогда не знаешь, как долго он продлится, так что лучше припрятать драгоценности на черный день. – Рэчел посмотрелась в зеркало и, нахмурившись, приложила палец к губам. – Но ведь вы и этого не хотите. Тогда богатый муж. А почему бы и нет? Мужчин много, правда, лучшие из них всегда оказываются женатыми. Вот что! Вам нужно поехать в Америку! А там сбежите с каким-нибудь лихим ковбоем, про которых пишут в книжках. Или с владельцем золотоносного прииска.

– А я собираюсь в Америку.

– Знаю. Вы говорили об этом. Я тоже поеду, наверное, в Нью-Йорк. Эта шведская певица пользуется там огромным успехом.

– Дженни Линд? Но, Рэчел, она совсем другая, вы так не смогли бы… И потом, этот человек, который вез ее туда, этот П. Т. Барнум, говорят, он с большими странностями.

– Барнум? По-моему, он не имеет отношения к театру. Кажется, у него выступают всякие карлики и великаны и даже слоны? Какой же это театр?

– В своем деле он мастер и знает, как заставить людей раскошелиться. Это ведь тоже искусство.

Рэчел махнула рукой, желая вернуться к прежней теме.

– Все-таки поговорим о вас, Грита. Не о Грите-актрисе, а о Грите-человеке, женщине. Что вы собираетесь делать?

– Давно, когда я была еще девочкой, мы собирались в Калифорнию, но так и не добрались до нее. Вот и хочу теперь поехать.

– Но зачем?

– В сущности, я и сама не знаю. Чувствую какую-то незавершенность, несбыточность. Ведь это была мечта, и теперь мне хочется собственными глазами увидеть ее воплощение.

– А что потом?

Грита дернула плечиком.

– Вернусь в театр… О, право, не знаю!

– А я чувствую, что есть там один человек. Он ждет вас.

– Да как же такое может быть? Ведь я попала в Америку ребенком!

– И все же, поверьте, есть там один человек, – продолжала Рэчел. – Просто должен быть.

Прошло много времени, и вот она здесь, в Калифорнии, в Сан-Франциско, в «Уинз-Бранч».

К столику подошел человек в сером костюме, худой, со слегка вьющимися светло-каштановыми волосами, зачесанными на косой пробор, серо-голубыми глазами и бородой, аккуратно подстриженной на манер Ван Дейка. Незнакомец поклонился.

– Мисс Редэвей? Меня зовут Элберт Хескет.

Грита предложила ему сесть.

– Хочу прежде всего поблагодарить вас за то, что согласились встретиться. Когда я услышал, что вы в городе, сразу захотел увидеться с вами.

– Мистер Мэгуайр говорил мне о вашем знакомстве с ним.

– Мы и в самом деле знакомы. У меня горнорудный бизнес, и мне приходится часто приезжать сюда по делам. – Он посмотрел на нее, и Грита почувствовала нечто странное в его взгляде. – Вы прежде бывали в Америке?

– О, это удивительная страна! Я почти ничего не знала о ней, пока не оказалась тут. И конечно же столько разговоров о Калифорнии!

– Да. И о ее приисках.

Кажется, он явно переигрывает. Зачем так подчеркнуто произносить эту реплику о приисках? Или ей просто померещилось?

– О приисках? – Грита сделала удивленные глаза. – А я и не предполагала, что здесь есть прииски… Я думала, золото намывают в реках при помощи каких-то лотков.

– Лотками тоже можно. Но самые богатые залежи золота находятся под землей, и до них еще нужно добраться.

– Должно быть, это очень тяжелый труд.

Грита была несколько озадачена. Она уже давно привыкла к ухаживаниям мужчин и научилась видеть их насквозь, но в этом человеке было нечто такое, чего она никак не могла уловить. Будучи профессиональной актрисой, она хорошо разбиралась в том, какие жесты и движения используют люди, чтобы обнаружить или, напротив, скрыть свои мысли.

– Вы непременно должны приехать с гастролями к нам в Вирджиния-Сити, – учтиво произнес Хескет. – Мы там так соскучились по театру. Кроме шахт и приисков у нас почти ничего нет.

– Я мало что смыслю в шахтах. Слышала истории про каких-то подземных гномов, вот и все мои познания.

Он улыбнулся.

– Никаких гномов нет. Все это небылицы и предрассудки, и только некоторые суеверные горняки верят в них. – Он попробовал свое вино, как ей показалось, весьма неохотно. – Я-то отношусь к этому прозаично. Прииски в моем понимании неотделимы от капиталовложений и, разумеется, акций. – Он помолчал, потом прибавил: – Хотя акции некоторых бывших приисков не стоят даже бумаги, на которой они напечатаны.

Она умышленно заводила разговор о театре, о Сан-Франциско, о Париже и о жизни в Вирджиния-Сити. Несколько раз ей показалось, что он пытается вернуться к приискам, но она избегала этой темы. Зачем упоминать об этих «бывших приисках» и акциях? Ведь разговор шел о другом, значит, есть у него что-то на уме.

Грита посмотрела на часы.

– О, уже так поздно! Мистер Хескет, вы проводите меня до «Интернэшнл»?

– Конечно, конечно.

На выходе они встретили Джеймса Старка с женой, остановились и немного поболтали о его постановке «Ришелье», имевшей колоссальный успех. Хескет стоял в стороне, слушал, но мало что понимал.

У входа в «Интернэшнл» она протянула ему руку.

– Приятно было познакомиться с вами, мистер Хескет. Спасибо.

– Могу я увидеть вас снова?

Она уже повернулась, чтобы уйти, потом, помедлив, проговорила:

– Возможно. Скоро у нас начинаются репетиции.

– Но… как мне…

– Спросите меня в отеле. А если хотите, можете прийти в театр. Видите ли, мистер Хескет, я почти не располагаю личным временем, все оно принадлежит театру.

Эл испытывал страшное раздражение и, пройдя полквартала, даже остановился, охваченный порывом слепой ярости. Он не выносил ни малейшего сопротивления и не терпел, когда его планы рушились по чьей-то вине.

В гостиничном номере в Вирджиния-Сити ему показалось пустяком отправиться в Сан-Франциско, встретиться там с Гритой Редэвей и купить акции, если они, конечно, у нее есть.

И вот он встретился с нею. И что? После долгой беседы так и не узнал ничего, даже не понял, есть ли у нее вообще эти акции. Все, что ему удалось выяснить из нескольких небрежных строк гроссбуха на «Соломоне», это то, что Уилл Крокетт продал часть акций кому-то, кто состоял в родстве с некоей Гритой Редэвей, и что она впоследствии унаследовала их.

Остались ли у нее эти акции или она продала их? Не исключено, что запрятала подальше за ненадобностью? И если они у нее, привезла ли она их с собой?

Хескет грязно выругался. Ну и что теперь? Надо возвращаться в Вирджиния-Сити, но как он уедет просто так отсюда! А что, если кто-то другой обратится к ней с выгодным предложением? Нет, он сам должен сделать это. Ему нужно узнать, есть ли у нее эти акции и, если есть, не собирается ли она их продать. С другой стороны, он открывает свои карты, и она может догадаться, что акции имеют ценность, и даже навести справки. Вспомнив Гриту, он подумал, что она, скорее всего, так и поступит.

Чем больше он думал о ней, тем больше беспокоился. Ведь это его единственный шанс. Он держит контроль над «Соломоном», он надеется стать по-настоящему богатым и влиятельным человеком. Он так тщательно разрабатывал каждый шаг, а эти десять процентов попросту могут разрушить все его планы. У него будет прибыль, но не будет контроля над прииском, не будет власти. Нет, эта женщина выводит его из себя! Ему надо взять себя в руки. Необходимо снова встретиться с нею. В конце концов, он должен заполучить эти акции. Но если она откажется продать их, что тогда? В самом деле, что тогда?

Дорога в Вирджиния-Сити стала лучше, теперь по ней ходили дилижансы, которые часто подвергались нападению. Если эти акции у нее, она, скорее всего, возит их с собой. Если ему не удастся купить их, то он по крайней мере постарается, чтобы они не попали в руки к кому-нибудь другому.

Предположим, кто-то проникнет в ее номер в отеле, тщательно обыщет все вещи, найдет акции и не тронет остального. И пройдет несколько недель, прежде чем пропажа обнаружится. Сам он за это не возьмется – слишком велика доля риска. Ему нужен вор, ловкий и искусный. И тут его осенило – Маркус Зетцев, вот кто ему поможет. Ведь он имеет дело с ворами.

Хескет старался не посвящать в свои предприятия посторонних, никому не позволяя проникать в свои мысли и планы. Он не верил никому. Маркус был единственным, к кому он мог обратиться с подобной просьбой. Их связывали общие интересы. А что, если Зетцев заполучит эти акции для себя?

На углу Хескет купил газету. В последнее время все они писали только о войне. Похоже, настали времена, когда, имея начальный капитал, ловкий человек сумел бы нажить целое состояние – спрос на металл, кожу, шерсть, продовольствие возрастал.

Ему нужно встретиться с Маркусом, наверняка тот знает кого-нибудь. И вовсе не обязательно рассказывать ему все, пусть сведет его с одним из тех, у кого покупает свои товары. Именно так и надо действовать.

В то же время ему следует предпринять еще одну попытку встретиться с Гритой. В конце концов, она привлекательная женщина.

Когда Элберт Хескет пришел на склад, Маркус Зетцев работал у себя в кабинете. Эл увидел его в открытую дверь и несколько минут наблюдал за ним из приемной. Маркус общался с самыми разными людьми, в круг его знакомых входили и обыкновенные мошенники, и даже самые опасные преступники. И он вовсе не был уверен в Элберте Хескете. Зетцев не доверял никому, с кем ему приходилось иметь дело, – ни мужчинам, ни женщинам. Обычно ему требовалось всего несколько минут, чтобы разобраться, к какому типу принадлежит тот или иной посетитель. С Хескетом получилось по-другому. То, что он вор, Маркус понял сразу. Он также понял, что это хитрый и опасный интриган. Но было в этом человеке еще что-то, чего он никак не мог уловить. Иногда Хескет выглядел вполне безобидным, но Зетцев подозревал, что это настоящая акула.

Поднявшись из-за стола, он подошел к двери.

– Эл? Давай заходи!

Хескет застыл на месте от подобной фамильярности. Да как смеет этот выскочка, этот… Он взял себя в руки. «Не будь глупцом! – одернул он себя. – Этот человек нужен тебе».

Когда хозяин кабинета плотно закрыл дверь, гость присел на край предложенного ему стула.

– Маркус, – начал он без обиняков, – мне нужен вор.

Маркуса Зетцева просьба не удивила.

Глава 26

На четвертый день Грита переехала из гостиничного номера в небольшую квартирку в верхней части города с прелестным видом на гавань и крохотным балкончиком, укрытым от всеобщего глаза. Здесь она часто сидела по утрам, разучивая роль.

С балкончика за крышей соседнего дома, расположенного ниже по склону, виднелась и часть улицы. Таким образом, она имела возможность видеть солнечный свет, дышать свежим морским воздухом и уединяться. Однажды к ней зашла Софи Эдвин, давняя любимица театральной публики Сан-Франциско, чтобы посмотреть ее новое жилище.

– Вас могут ограбить, даже убить. В Сан-Франциско женщине нельзя жить одной.

– Чепуха! Я ничего не боюсь. – Грита указала на спальню. – К тому же я не одна, со мной мой маленький друг.

– Что вы?! А все говорят, что вы стараетесь избегать мужского общества. Я всегда сомневалась, как это такая красивая женщина, как вы…

– Это не мужчина. – Грита ушла в спальню и вернулась, держа в руках небольшой пистолет с расположенными друг над другом двумя стволами. – Видите? 44-ый калибр, и я не стану колебаться, если понадобится воспользоваться им.

– Пожалуйста, уберите. Я так боюсь подобных вещей! В Сакраменто мне несколько раз довелось видеть настоящую стрельбу. Там был один человек… Тревэллион…

– Кто, вы сказали?

– Тревэллион. Кажется, он горняк или старатель. Он на глазах у всех застрелил какого-то Рори во время карточной игры. Поймал его за руку, когда тот подтасовывал карты. А по виду ни за что не скажешь, что он способен на подобное – выглядел как настоящий джентльмен, и такой красавец, что будь я чуть помоложе…

– Но вы и так молодо выглядите.

– Возможно. – Она помолчала. – Странная это история. Тогда все о ней судачили. Сначала между ними состоялся какой-то разговор, не имевший ничего общего с карточной игрой. Они вспоминали какие-то давнишние события, произошедшие на Миссури. Я, в сущности, так и не поняла, в чем дело.

– Вы говорите, Тревэллион?

– Да, такое необычное имя. Меня даже потом познакомили с ним в театре. Он часто бывал на наших спектаклях. И всегда один.

– Кажется, вы неплохо его запомнили.

– А кто бы не запомнил? Он яркая личность, и потом, так получилось, что в тот вечер Джонни Фергюсон забыл слова.

– С каждым может случиться.

– Это конечно, только он-то запнулся на ровном месте. Ему полагалось шагнуть со сцены в зал, но там стоял какой-то восхищенный поклонник и с умильным видом ловил каждое его слово.

– А какую пьесу вы играли?

– «Франческа да Римини». Это случилось в самом конце первого акта. Джонни играл Ланчиотто. Он дошел до слов:

Ржанье коней, яростный натиск и стойкий отпор

Крови кипенье во мне пробуждает…

Тут он замолк и, пытаясь вспомнить слова, несколько раз повторил: «Крови кипенье во мне пробуждает… крови кипенье во мне пробуждает… « и замер. Тогда Тревэллион перегнулся через перила и продекламировал:

…И на исходе дня усталое тело мое

В мирные сны погружает.

Сумрачный свой покров в светоче бледном луны

Ночь надо мной простирает.

В вечной тоске по дому витает душа моя.

И я должна сказать, прочел он эти строки блестяще, так что Джонни повернулся к нему, снял украшенный перьями шлем и отдал ему самый изящный поклон, какой я только видела. Публика была в восторге. В тот вечер Джонни сошел со сцены под такой гром аплодисментов, каким его не встречали весь сезон.

– И он живет там, в Сакраменто?

– Кто знает? Похоже, он принадлежит к тем, кто долго не остается на одном месте. Нам много приходилось слышать о нем, когда речь заходила о драках и стрельбе. А случай с этим Рори вообще долго не сходил с уст, потому что через некоторое время был убит и его друг. Оба они, конечно, темные личности, поэтому, когда их убили, газеты долго не могли успокоиться. Рори и этот Скиннер дружили еще на Миссури.

И тут, словно это произошло всего час назад, Грита услышала его голос, который вдруг сделался таким твердым, что она испугалась: «Я убью их всех до одного. Буду убивать, пока сам не погибну».

– Скиннера тоже убил Тревэллион?

– Скиннера? О нет. Думаю, что не он. На него никто тогда не думал.

– А он… слышали вы о нем после того?

– Нет. Я же сказала, он не сидит на одном месте, скитается по свету. Быть может, его занесло в Комсток. Сейчас туда многие едут. Там настоящий бум. – Софи бросила на нее пытливый взгляд: – Интересно, с каких это пор вас интересуют вооруженные бродяги?

– Да я не… право, не стоит об этом… Просто мне кажется, я знала его раньше.

– Кого, Рори?

– Тревэллиона. Вы верно заметили, у него необычное имя. Мне кажется, я познакомилась с ним в детстве. Он очень похож на того мальчика, и имя то же. Только тогда мы звали его Вэл.

В тот вечер она получила огромный великолепный букет роз от Хескета. К нему прилагалась коротенькая записочка всего в два слова: «В знак восхищения» и полная подпись.

Солнечные лучи плясали на глади залива, когда Грита вышла на свой крохотный балкончик и уселась там, чтобы повторить роль. Через некоторое время она положила листы в сторону и просто наслаждалась нежным теплом и живописным видом залива с белеющими на его поверхности парусами.

Вдруг краем глаза она заметила, что кто-то прошел по улочке, – скорее ощутила, чем увидела. Человек повернул за угол и направился вверх по противоположной стороне. Дважды он останавливался, и ей показалось, что бросал взгляд на ее балкон. Однако видеть ее за перилами он не мог. На углу незнакомец еще раз остановился, и тут она хорошо разглядела его. Тощий, с белесыми волосами, впалой грудью и желтым, болезненным цветом лица человек зажег сигарету и продолжал наблюдать. Сомнений быть не могло – незнакомец наблюдал за ее балконом или, во всяком случае, за этой частью дома. Немного погодя он снова направился вверх по улочке. Встревоженная Грита бросилась в комнату и быстро огляделась по сторонам, впервые ощутив собственную слабость и беспомощность. Да, у нее есть пистолет. Она нашла его в сундуке среди старых вещей отца. Она знала, как заряжать его и как им пользоваться, и, если кто-нибудь ворвется к ней, не раздумывая выстрелит. А если они придут в ее отсутствие? Красть у нее нечего, кроме нескольких украшений да небольшой суммы денег. Правда, у нее сохранились старые письма и бумаги, принадлежавшие родителям. Неужели они кому-то понадобились?

Она играла во многих пьесах и знала все потайные места – под подушками, под матрасами, под коврами, за выдвижными камнями в очагах и каминах. Небольшую столовую ее квартиры украшала деревянная колоннада. Колонны диаметром в семь дюймов поддерживали поперечную балку с протянутыми вдоль нее занавесями. Балка была сколочена из досок, и, протирая пыль в день приезда, Грита обнаружила, что нижняя доска отодвигается.

Она взяла пакет с бумагами и несколько оставшихся у нее украшений и, отодвинув нижнюю доску, засунула их внутрь балки, а потом задвинула доску на место. Конечно, это не самый надежный тайник, но в нем бумаги сохранятся, если поиски не будут тщательными.

Выйдя из дома, чтобы отправиться в театр, она обернулась и увидела того же самого бродягу, стоявшего на улице. Он не смотрел в ее сторону. Грита решила, что, скорее всего, он работает где-то поблизости, и все же тревога не покидала ее.

Репетиции прошли как обычно, что-то получалось, что-то нет. Но как бы то ни было, работа над пьесой шла, и постановка принимала готовый вид. Грита уже собиралась домой, когда в гримерную заглянул режиссер.

– Мисс Редэвей, вас ждет некий мистер Хескет.

Чуть позже, когда они встретились в фойе, Эл показал ей билеты.

– Это в «Музыкальную академию Такера», – сообщил он. – Сегодня там выступает Лотта Крэбтри. Мне показалось, вам будет интересно. Я взял три билета – вдруг вы захотите пригласить еще кого-нибудь.

О Лотте говорил весь город. За свою жизнь эта девочка успела дать немало представлений, объездив почти все поселения старателей, охваченные золотой лихорадкой, и очень скоро сделалась самой популярной актрисой Калифорнии.

Софи уже познакомилась с нею и теперь сказала Грите:

– Вы непременно должны увидеть ее. Это настолько необычное зрелище.

– Хорошо. Значит, сегодня вечером?

– А потом, если не возражаете, поужинаем вместе, – предложил Хескет.

Когда он ушел, Софи предупредила ее:

– Вы никогда не были в мелодеоне. Женщинам лучше не появляться в подобных местах, но во время выступлений мисс Лотты даже там все совсем по-другому. Мэри Энн, мать Лотты, не выносит сумасбродства. У них даже в контракте записано: если в зрительном зале прозвучит хоть одно непристойное слово, они тотчас же покинут театр. И она сдержит слово. Но старатели так любят Лотту, что никогда не позволяют себе грубостей.

– Она и в самом деле хорошая актриса?

– Лотта лучшая клоунесса из всех, что мне приходилось видеть. Она пластична, великолепно движется по сцене, – все делает легко и непринужденно.

– Сколько же ей лет?

– Точно не знаю. Думаю, лет четырнадцать, может, больше. Только не забывайте, что я говорила о тамошней публике. Народ по большей части грубый. Правда, не стоит сильно беспокоиться. Я знаю кое-кого из парней, которые будут сегодня на представлении. Крюк Никерброкер, Лэддер и Лафайет со своими командами. Это пожарники, кто-то однажды заметил, что они в Сан-Франциско все равно что казаки в России. И очень любят Лотту. Пока она в театре, там ничего плохого не случится. Поверьте мне.

Душное помещение мелодеона оказалось до отказа забито веселящимися людьми, которые пили, курили и все время что-то выкрикивали.

Вдруг один из команды никерброкеров встал и, перекрикивая общий шум, обратился к толпе:

– Когда маленькая леди выйдет на сцену, чтоб ни одного звука, кроме аплодисментов. Понятно? Кто нарушит порядок, будет вышвырнут вон. А если еще раз повторится, никерброкеры очистят зал.

– А лафайеты помогут!

Представление прошло замечательно, такого Грита еще никогда не видела. Актрисой Лотту нельзя было назвать, но клоунесса она безусловно талантливая. Девушка пела, танцевала и исполняла веселые пародии.

– Ну теперь видите, какие у нас с вами соперницы? – усмехнулась Софи, когда они вышли из театра.

– Она просто чудо, – ответила Грита. – И такая юная.

Во время ужина в «Уинз-Бранч» разговор опять зашел о приисках и о Вирджиния-Сити.

– Вам нужно подумать о будущем, – заметил Хескет. – Ведь можно вложить деньги в акции какого-нибудь прииска. Я готов дать вам дельный совет, поскольку точно знаю, какие прииски в Комстоке стоят того, чтобы вкладывать в них капитал.

– Я совершенно не разбираюсь в подобных вещах, – улыбнулась Грита, – хотя это, должно быть, такое захватывающее занятие – собственными руками добывать из-под земли золото и серебро.

– А вы не пробовали вкладывать деньги в акции? – спросил он.

До чего же странным становится голос у этого Хескета, когда он задает наводящие вопросы. Грита сразу это почувствовала. Ему недостает умения скрыть истинные намерения, а у нее достаточно проницательности, чтобы понять: если он и интересуется ею как женщиной, то интерес этот имеет для него второстепенное значение.

– Ну конечно же нет, – небрежно бросила она. – Когда работаешь в театре, то нет возможности думать о чем-то еще. Я в этой труппе около года, и все, что имею, вкладываю в костюмы и реквизит.

Разговор перешел на другую тему. Хескет притих и стал задумчив. Неужели он ошибался? Неужели проделал все это только для того, чтобы остаться ни с чем? И где, интересно, Крокетт? Может, тоже в Сан-Франциско? А что, если регистрационные данные «Соломона» устарели или изначально неправильно оформлены? А если Крокетт уже вступил в соглашение с владельцем недостающих акций и собирается выкупить их? Тогда он наверняка постарается выставить его из конторы. При этой мысли лицо Хескета побелело от внезапного приступа ярости, он поднял глаза и увидел, что Грита Редэвей наблюдает за ним.

– Мистер Хескет, с вами все в порядке?

– Вполне. – Эл поднялся. – Не смею вас больше задерживать. Экипаж ждет нас.

Позже, поднявшись по ступенькам к дверям своей квартиры и вставив ключ в замок, она снова с удивлением подумала: «Все-таки он очень странный, этот Хескет».

Грита открыла дверь и замерла на пороге. В квартире кто-то побывал. Кто-то входил сюда в ее отсутствие. А вдруг он и теперь все еще здесь? Она положила ключ в сумочку и достала из нее пистолет. Стараясь не дышать, она твердила про себя: «Надо быть осторожной! Не поворачивайся спиной, будь начеку». Грита шагнула в переднюю и ногой захлопнула дверь.

Глава 27

В доме стояла тишина, Грита прислушивалась, обшаривая глазами комнату. Она помнила, что оставила текст пьесы раскрытым на столе, а рядом с ним карандаш для заметок. Пьеса так и лежала раскрытой, только совсем не на той странице, где она остановилась. И карандаш сдвинут в сторону. Должно быть, кто-то задел стол, и текст упал на пол. Видимо, кто-то очень спешил, стараясь вернуть текст в прежний вид, не имея ни малейшего понятия, где раскрыть, и не догадываясь, что на это могут обратить внимание.

С пистолетом наготове она распахнула дверь в крохотную кухоньку – никого. Грита оглянулась на дверь спальни, которую всегда оставляла открытой, когда бывала в квартире одна. Теперь она была закрыта. Девушка хотела заглянуть в свой тайник, но передумала и отвела от него глаза. Если кто-то подглядывает за нею, то он, наверное, ждет, что она бросится проверять, на месте ли вещи, и таким образом обнаружит, куда она их прячет. Шторы не задернуты, и через кружевные занавески с улицы можно наблюдать за нею.

Она подошла к двери в спальню и распахнула ее настежь. Там тоже оказалось пусто. Грита настороженно огляделась, потом все же решилась войти. Матрац слегка сбит в сторону, словно кто-то заглядывал под него, а потом торопливо задвинул на место.

Осмотрев квартиру, она окончательно убедилась, что в ней явно кто-то побывал, обыскивал ее, а потом довольно неумело постарался скрыть все следы. Однако, не будь она такой наблюдательной, едва ли что-нибудь заметила бы. Но как они смогли сюда проникнуть и не вернутся ли? Тот, кто побывал здесь, определенно ничего не нашел, если только не догадался заглянуть за притолоку. Но вряд ли. Для этого нужно быть очень высокого роста или встать на стул, а все стулья стояли на своих местах.

Если это обыкновенный вор, то он не вернется. Но что, если искали определенную вещь? Тогда, не найдя ее, они обязательно попытаются проникнуть сюда еще раз. Но что их может интересовать? Ведь она не замешана ни в каких интригах, у нее нет тайн или компрометирующих писем, которые можно использовать как средство шантажа. Да, у нее есть кое-какие старые письма, которые она хранит как память о прошлом, и несколько акций. Есть еще пара писем от Вэла.

Грита задернула шторы, притушила свет и стала готовиться ко сну. Пистолет она держала поблизости. Подперев стулом дверь, убедилась, что та плотно закрыта, и тут вспомнила про балкон. Ведь она даже не проверила: а вдруг этот человек проник сюда через него? Все эти дома в городе украшал немыслимо пышный орнамент, воспользоваться им, чтобы пробраться к окну или балкону, ничего не стоит. И уйти можно таким же путем. Через крышу.

Ложась спать, она не переставала думать о случившемся, но так и не нашла сколько-нибудь весомого объяснения ему. Разве только эти старые акции? А что, если они приобрели какую-то ценность? Нет, не похоже. Впрочем, и Эл Хескет несколько раз упоминал о каких-то акциях… Но ведь это всего лишь ничего не значащий разговор. Элберт Хескет владелец прииска, делец, но никак не вор. И потом, он весь вечер был с нею.

Погасив свет, она подошла к притолоке, отодвинула доску и запустила руку в тайник. Бумаги лежали на месте. Завтра при свете дня она рассмотрит их получше и тогда, по крайней мере, узнает, что они собой представляют. Она берегла их как память об отце и тете. Если уж на то пошло, она всегда надеялась, что они чего-нибудь да стоят, хотя все это время убеждалась лишь в обратном.

Среди бумаг хранилось и давнее письмо от Вэла, в котором он сообщал ей, что вложил старый долг, возвращенный ее отцу, в какое-то предприятие.

Грита уже собиралась лечь в постель, но что-то ее насторожило, она подошла к окну и выглянула. В этот поздний час улица была словно наводнена призраками. Вдруг ей почудилось какое-то движение за окном. Но, присмотревшись, она ничего не увидела и решила, что ей померещилось. Не выпуская из рук пистолета, Грита легла в постель.

В Париже, где она росла, ей приходилось читать хотя и несколько приукрашенные, но достоверные истории Видока, первоклассного сыщика и бывшего преступника. Позже, работая в театре, она часто беседовала о нем с Д'Арланжем, французским актером, с которым ее познакомил дядя Андре.

«Вы только оглянитесь по сторонам, – говорил Д'Арланж. – Для того чтобы убить, совершенно не нужно иметь револьвер или нож. Оружие у вас повсюду. Можно ударить по голове палкой, можно удушить шнурком. Да мало ли валяется предметов, могущих послужить оружием! То же самое касается и защиты. Оглядите повнимательней свою комнату, там всегда найдется что-нибудь: стул, стол, лампа. Изучите дом, в котором живете, исследуйте каждую комнату. Бросьте под ноги преследователя стул, а когда он упадет, ударьте его по голове чем-нибудь тяжелым. Плесните в глаза вином или горячим чаем. Тщательно обследуйте вашу комнату, ваш дом и все, что к нему прилегает, считайте его театром военных действий. Подумайте, как его использовать для самозащиты, бегства, для контратаки. Выработайте план. Вы должны знать, что будете делать, если нападающий ворвется к вам через окно или через дверь. Нельзя оставаться беспомощной. Я знавал жену одного капитана, ей частенько приходилось подолгу оставаться дома одной. Эта дама собиралась открыть магазин, и в доме уже велись малярные работы. Жила она в комнатке над магазином и как-то ночью почувствовала, что внизу кто-то есть. Спустившись по лестнице, она увидела, как в окно лезет вор. Оружия у нее не было, тогда она выхватила из ведра с краской кисть и, когда ночной гость спрыгнул с подоконника на пол, хлестнула его по глазам. Тот взвыл от боли, а она заткнула кисть ему прямо в рот, потом вылила всю краску ему на голову и принялась колотить его пустым ведром. Грабитель бросился наутек, но уже в конце квартала его схватила полиция. Несчастный находился в самом что ни на есть плачевном состоянии – разбитая голова, весь в краске, полуослепший, задыхающийся. А что же дама? Несколько брызг краски на ночной сорочке – вот и все».

Наконец Грита погрузилась в сон и проснулась, когда потоки солнечного света, врываясь в окно, уже разливались по комнате.

Подоткнув под спину подушки, она села на постели и взялась за пьесу. Пьесы этой она раньше не читала, и вещь показалась ей интересной. В Сан-Франциско работало немало драматургов, правда, в большинстве своем далеких от истинного профессионализма, но все же весьма одаренных. Эту пьесу написал как раз один из них.

Грита никак не могла сосредоточиться. Отложив в сторону книгу, она задумалась. Допустим, Элберт Хескет считает, что у нее есть какие-то ценные акции. Допустим, он нарочно пригласил ее в театр, чтобы выманить из дому и дать возможность вору хорошенько обшарить квартиру. Ни за что на свете она бы не поверила, что Хескет руководствовался чистыми побуждениями. Ей, преуспевающей актрисе и просто красивой женщине, совершенно не льстило то, что за нею можно ухаживать только потому, что у нее имеются какие-то акции, представляющие ценность; в то же время она была далеко не первой женщиной, чьей благосклонности добивались ради получения выгоды.

Допустим, она не станет разуверять его, что владеет акциями, не уточняя, какими именно, и не указывая на их местонахождение. Что, если она подержит его немного на крючке?

Грита встала, приняла ванну, оделась, ни на минуту не переставая думать о Хескете. Что-то в нем беспокоило ее. Что именно? Может, глаза, холодные, как стальные шарики? Или неподвижные черты лица? Или его редкая улыбка, натянутая и неестественная? И она пришла к выводу, что ни разу в его присутствии не почувствовала себя уютно. При этом он всегда держался как джентльмен, но уж слишком безупречный и даже педантичный. Он говорил и поступал только правильно, но ей почему-то казалось, что делает это он неискренне. Этот человек определенно ставил ее в тупик, но сейчас она была еще и рассержена. Если он действительно замешан в этом вторжении, то ярости ее не будет предела. А сейчас ей пора идти в театр. Грита положила пистолет в сумочку и заперла за собой дверь.

В театр она добралась немного раньше, прошла через служебный вход и остановилась, прислушиваясь. Ни звука. Темно и пустынно. Ей показалось странным, что она никого не встретила. Она пересекла освещенную слабыми мерцающими огнями сцену, окинув взглядом пустые ряды кресел зрительного зала. Слава Богу, ей еще ни разу не приходилось видеть их такими во время спектакля!

За кулисами она в нерешительности остановилась и оглянулась. Смутное ощущение чего-то жуткого не покидало ее. Грита вдруг поняла, что очутилась в театре одна.

Откуда-то сзади послышался слабый скрип, напоминавший звук шагов. Девушка резко обернулась, но ничего не увидела, лишь смутный свет пробивался из дальних окон где-то за вторым ярусом.

Открыв сумочку, она достала пистолет. Ощутив его тяжесть в руке, почувствовала себя уверенней.

Вдруг ей почудилось какое-то движение. Грита оглянулась. У нее за спиной находилась дверь в гримерную. Быстро войти и запереть за собой дверь? Но что, если там кто-то есть? Что ждет ее там, за дверью? Господи, какая же она глупая! В пустых зданиях всегда раздаются какие-нибудь звуки, скрипят и потрескивают доски от перепада температуры или еще что-нибудь.

Она шагнула назад и взялась за дверную ручку, сумочка висела у нее на поясе. Грита собиралась потянуть за ручку, как почувствовала сзади шорох. Сильная, жилистая рука ухватила ее за пояс, оттолкнула и выдернула сумочку. Грита зашаталась и, потеряв равновесие, упала на колени. Человек бросился бежать. Подняв глаза, она увидела его на другом конце сцены и выстрелила. Вор покачнулся, вскрикнул и, схватившись одной рукой за другую, выронил сумочку. Грита снова подняла пистолет и приготовилась выстрелить, но нападающий исчез.

Пошатываясь, она встала и подошла к сумочке, не выпуская из рук оружия.

Тут же со всех сторон послышался топот бегущих ног, ее окружили актеры. Вокруг нее собралась вся труппа, и среди них даже Дэйн Клайд. Как давно она его не видела!

– Грита! – вскричала Рози, – Что случилось?

– Кто-то пытался вырвать у меня сумочку, и я выстрелила.

– И, надо сказать, попали, – заметил Дэйн, указывая на капли крови на полу. Потом он посмотрел на пистолет. – Вы хотите сказать, что попали в него из этой вот штуковины? С такого расстояния?

Все еще ошеломленная, Грита убрала пистолет в сумочку. Надо будет перезарядить его – единственное, о чем она подумала в тот момент. Ведь сейчас пистолет был ее единственной защитой.

Друзья толпились вокруг нее, засыпали ее вопросами и пытались представить себе, как ей, должно быть, было страшно.

– Он поджидал меня в гримерной, – рассказывала Грита, – а вокруг – ни души.

– Мы сделали перерыв, решили пойти чего-нибудь выпить, – пояснила Софи. – Жаль, что так получилось. Знаете, кода вас угощают, неудобно…

– Ничего страшного. Со мной все в порядке. Только немного испугалась.

– Если вы так стреляете, когда напуганы, – заметил Дэйн, – то не хотел бы я попасть к вам под прицел, когда вы спокойны.

– Ну что вы, это просто случайность.

Режиссер Ричард Манфред занял свое место.

– Рад, что все хорошо кончилось, – сказал он. – А теперь вернемся к репетиции.

Позже, во время перерыва, к ней подошел Дэйн Клайд.

– Если хотите, я могу перезарядить ваш пистолет. Я только что из Вирджиния-Сити, у меня тоже есть пистолет с запасными патронами.

– В самом деле?

Он принес саквояж и зарядил ее пистолет.

– Вы заправски обращаетесь с оружием, – отметила Грита, наблюдавшая за ним.

– Там, откуда я приехал, это необходимо, да и на дороге неспокойно. Правда, до стрельбы не дошло, но…

– До стрельбы?! В театре?!

Он рассмеялся.

– Да, да. Дела там частенько принимают горячий оборот.

К ним подошли Софи и Рози.

– Грита, вы, должно быть, ужасно испугались?

– Нечего было устраивать этот перерыв! – сокрушалась Рози. – Но этот очаровательный мистер Хескет…

– Кто? – Дэйн резко обернулся. – Вы сказали, Хескет?

– Ну разумеется. Он друг Гриты, и когда он захотел угостить нас…

Та-ак… Снова Хескет, подумала Грита. Вчера вечером и вот сегодня.

Глава 28

Грита повернулась к Дэйну.

– Вы знаете его?

– Хескет занимается добычей руды в Вирджиния-Сити и недавно завладел контрольным пакетом акций «Соломона», одного из тамошних лучших приисков. Будьте с ним поосторожней.

– А что еще вам о нем известно?

– Не так много. Я ведь вскоре уехал оттуда. В Вирджиния-Сити он приехал из Калифорнии, работал бухгалтером на «Соломоне», а потом вдруг завладел всем прииском. Уилл Крокетт доверял ему, а Хескет, оказалось, только и думал, как бы отобрать у того прииск. Это ему удалось. Уилл Крокетт бесследно исчез.

– Его убили?

– Вряд ли. Мы думаем, он разыскивает недостающие акции «Соломона», которые помогут ему вернуть контроль над прииском, если, конечно, удастся их найти.

– Если Хескет не заполучит их первым.

– Точно.

После репетиции у дверей ее догнал Манфред.

– Подождите, мы проводим вас. Все это очень подозрительно. – Он бросил на нее испытующий взгляд. – Где вы научились так стрелять?

– Я вовсе не умею стрелять, просто нажала на спуск.

– Иногда случайный выстрел оказывается более точным. Это все равно что попасть пальцем в небо. Похоже, вы ранили его в руку или в плечо. Он выронил вашу сумочку, а это, судя по всему, не входило в его намерения. В Техасе, откуда я приехал, среди моих знакомых был человек по имени Кален Бейкер. Он тоже отлично стрелял.

К ним присоединился Дэйн Клайд, и они вышли на улицу.

– Вы еще не отказались от мысли ехать в Вирджиния-Сити?

– Конечно нет. Мистер Мэгуайр организовал там двухнедельные гастроли. Будем играть четыре пьесы, и если публика нас примет, останемся еще ненадолго.

– Похоже, война не слишком-то мешает обычному ходу дел.

– А многие уходят из Вирджиния-Сити? Я имею в виду в ополчение?

– Многие. Хотя президент Линкольн не заставляет никого. Правительству нужно серебро, которое мы добываем. Правда, тяжелый дух витает в обществе, и в том и в другом стане.

– В Париже только и говорят о событиях в Америке, но никто толком ничего не знает.

– Разговоров-то и здесь хватает. Речь идет, скорее, о равноправии штатов, нежели о рабстве. Ввоз рабов запрещен законом, начиная с 1820 года. Конечно, тайная торговля идет и по сей день, в основном в Новом Орлеане.

Клайд повернулся к Грите:

– Софи сказала мне, кто-то пытался проникнуть в вашу квартиру.

– Не пытался, а проник. Вскрыл замок и перерыл все вещи.

– Все вещи? Вы считаете, он что-то искал? Что же ему понадобилось?

Грита пожала плечами.

– Ума не приложу. Может, он думал, что у меня много драгоценностей? Из зрительного зала украшения, которые я ношу, смотрятся как настоящие.

– Вчера вечером… и вот сегодня снова… – В голосе Манфреда прозвучали нотки подозрительности. – Это уже не совпадение. Ищут что-то определенное и уверены, что эта вещь у вас.

Они остановились у дверей.

– Быть может, нам лучше войти в дом вместе с вами? – предложил Манфред.

– О, пожалуйста!

Дом, в котором жилаГрита, принадлежал к числу поспешных построек начала пятидесятых, когда в Калифорнию хлынул поток золотоискателей. Осмотрев квартиру, они убедились, что она пуста. Манфред замешкался в дверях.

– Вам не страшно? Софи могла бы остаться с вами, она ничего не боится. Однажды я видел, как она собственной персоной выставила из театра пьяного. То есть просто вышвырнула его на улицу.

– У меня все будет в порядке.

Клайд колебался, не желая уходить, потом спросил:

– Грита, нет ли у вас каких-нибудь акций, например «Соломона»?

– А почему вы спрашиваете?

– Хорошо, вот смотрите. У Хескета контрольный пакет, но и у Крокетта немалая доля. Если Хескету удастся завладеть недостающими акциями, он навсегда оставит за собой контроль над прииском. Если же первым купит Крокетт, то он избавится от Хескета и вернет себе все права. Это не пустяк, Грита, здесь замешаны миллионы.

– Напрасно кто-то считает, что я владею акциями «Соломона», – решительно заявила она. – У меня их нет. Ни я, ни кто-либо из моих родственников никогда не бывал здесь.

Оставшись одна, она заперла дверь и проверила задвижки на окнах. Одно окно, через которое проникнуть снаружи ей показалось невозможно, оставила приоткрытым, потом прошлась по комнатам и тщательно их осмотрела. Внезапно Гриту охватил гнев. Кто-то пробрался в ее квартиру, сделал обыск, потом поджидал ее в театре, толкнул и выхватил сумочку. У нее нет причин подозревать Хескета. Он просто пригласил ее в театр. Ну и что, если он угостил всю труппу коктейлем? Это просто совпадение.

Как и в прошлый раз, Грита подперла стулом дверную ручку. Кто бы ни был этот вор, сегодня он не появится здесь, хотя бы потому, что одна рука у него выведена из строя.

За столом у Маркуса Зетцева сидел худой, болезненного вида человек с правой рукой, перевязанной тряпкой, заляпанной пятнами крови.

– Это ваша идея, мистер Зетцев. Я совсем не знал этого человека. Послушать его, так попасть в квартиру и взять, что нужно, – проще простого. Но там ничего не оказалось! Я перерыл все, поверьте! Заглянул повсюду, где обычно прячут ценности… В театре выхватил у нее сумочку… Кто бы мог подумать, что у этой женщины окажется пистолет!

– А что ты искал?

Налитые кровью глаза хитро посмотрели на Зетцева.

– Он взял с меня слово, что…

– Не будь идиотом! Ты его больше не увидишь. А вот со мной тебе не раз еще придется иметь дело. Говори, я хочу знать.

– Мне велели найти какой-то пакет с акциями, остальное не трогать. Черт возьми, да там вообще ничего нет! Я побывал у нее в квартире, потом подкараулил в театре, меня ранили в руку, и все напрасно!

Маркус вынул из кармана двадцатидолларовую монету.

– На вот, возьми. Не хочу, чтобы ты оставался внакладе. Если он снова появится, дай мне знать.

– Да вы с ума сошли! Я еле ноги унес, когда она подстрелила меня, и больше не собираюсь с ней связываться!

Вор ушел. Маркус снова плюхнулся в кресло. Хескет недавно завладел контрольным пакетом акций «Соломона», а этот прииск стоит миллионы. Теперь он хочет присвоить остальные акции и ради этого готов пойти на все. Тут должна быть какая-то причина. Через час его знакомый на бирже назвал ему эту причину. Недостающие акции означают полный контроль, он-то и нужен Хескету. Быть просто владельцем акций означает иметь неплохую прибыль, но если управлять всем…

Маркус Зетцев судорожно ухватился за край стола. Сбывать краденый товар не ахти какое приятное занятие, а вот стать владельцем серебряного прииска!.. И сделать это в его силах. Его слегка продолговатые глаза подернулись слезами при одной только мысли об этом. Хескет потерпел неудачу, но он… у него это дело не сорвется.

Тим, которого он посылал к Хескету, опытный вор, и уж если обшарил всю квартиру и не нашел акций, стало быть, их там и нет.

Тиму теперь вряд ли удастся обследовать содержимое сумочки этой женщины, но именно там акции как раз и могут быть. Либо в сумочке, либо на ней самой, где-то под одеждой.

Теперь она станет осторожной, будет все время начеку и, если понадобится, не побоится стрелять. Маркус раскладывал пасьянс, не переставая думать об этом. Ему нужно во что бы то ни стало завладеть содержимым ее сумочки и обыскать ее саму. Сделать это можно вечером после спектакля или, на худой конец, в дилижансе, когда она поедет в Вирджиния-Сити, ведь всем известно, что она направляется туда на гастроли.

Еще две недели пьеса с успехом шла в Сан-Франциско, и все это время Маркус не находил никакой возможности подобраться близко к актрисе. Рядом с нею всегда крутился кто-нибудь из актеров, причем все они имели при себе оружие. У людей Зетцева был наметанный глаз на подобные вещи. Маркусу вовсе не улыбалось, чтобы кого-нибудь из бандитов ранили или он попал в руки полиции и выдал его.

Спектакли окончились, и в газетах появилось сообщение, что труппа мисс Редэвей направляется в Вирджиния-Сити.

К Маркусу заглянул Хескет, и он, глядя на того невинными глазами, поинтересовался, не нужен ли ему другой вор.

– Нет, – резко ответил Эл. – Нужда отпала.

Грита Редэвей встретилась с Элбертом Хескетом, чтобы вместе пообедать. Обед получился превосходный, и Грита получила истинное удовольствие. К тому же за это время она смогла убедиться кое в чем. Во-первых, у Хескета явно было не все в порядке с головой. Когда эта мысль осенила ее, она даже испугалась.

– Мисс Редэвей, вы позволите показать вам Уошу? Вы должны собственными глазами увидеть, как добывают золото и серебро. Приедете на «Соломон», и я выберу для вас лучшие образцы сортовой руды.

– Сортовой?

– Это руда, в наибольшей степени обогащенная золотом. Самым настоящим золотом, и вы будете держать его в руках. Хотя… – прибавил он, – мне приходилось видеть сортовую руду, не содержащую золота вовсе. Лучше всего определять по весу. Золото ведь тяжелое.

– Мы уже скоро едем, так что почту за честь, мистер Хескет. – Тут у нее возникло непреодолимое желание задать ему вопрос, от которого она так и не смогла удержаться: – А разве не мистер Крокетт истинный владелец прииска?

Взгляд его на мгновение сделался неприятным, потом ласковым и даже каким-то вкрадчивым. Улыбка искривила его тонкие губы.

– Мистер Крокетт? Он владеет довольно большой частью акций, но уже не имеет отношения к «Соломону». – Хескет осторожно заглянул ей в глаза. – Где вы слышали о нем?

– О, вас интересует, откуда мне это известно? Один человек на рынке… или, как это там называется, на бирже… Мистер Мэгуайр расспрашивал его об акциях «Соломона», и тот сказал, что истинный владелец прииска Уилл Крокетт.

– Да это смешно! – задыхаясь, воскликнул Хескет. – Он уже не имеет отношения к прииску. Он там совершенно посторонний человек!

– Вы едете с нами одним дилижансом, мистер Хескет?

– Да, наверное, еду. Конечно, еду.

Позже, идя по улице, он услышал позади тихий голос:

– Заверните за угол, мистер Хескет, и зайдите в салун. Кое-кто хочет поговорить с вами.

Через изрезанный надписями стол на Хескета смотрел болезненного вида человек. Хескет удивился.

– Пятьдесят долларов? Интересно, что ты можешь мне рассказать за пятьдесят долларов?

Изможденное лицо оскалилось в улыбке, обнажив сломанный желтый зуб.

– Может, и ничего. Только мне показалось, что Маркус…

– Маркус?..

– Пятьдесят долларов.

Хескет некоторое время колебался, потом раздраженно выложил на стол монеты.

– Маркус страшно любопытен, мистер Хескет, и всегда все разнюхает. Я видел, как он говорил о чем-то с биржевиком, а потом договаривался с Джо Поттавоттами.

– Это еще кто такой?

– А-а, налетчик. Промышляет на дороге к востоку от Сакраменто, останавливает дилижансы. По-моему, Маркус интересовался этой актрисой, все расспрашивал о ней. Потом долго шептался с Джо Поттавоттами, вот я и смекнул, что вам это может показаться любопытным и вы согласитесь отстегнуть пятьдесят долларов.

Тим взял монеты.

– Ну ладно, мистер Хескет, может, когда увидимся. Только будьте осторожны. Слышите? Будьте осторожны. С Джо поедет еще один человек. Уж он-то точно не похож на других. Ну, в общем, вы понимаете, о чем я говорю. Вот и спрашивается: зачем он понадобился Маркусу? Ведь актрису никто не собирается убивать… Но если там будет Джекоб…

– Джекоб? Какой еще Джекоб?

– Просто Джекоб. Там, где он появляется, обязательно кого-нибудь убивают. Вот я и спрашиваю, мистер Хескет, кто жертва на этот раз?

Глава 29

Элберт Хескет сидел неподвижно, сложив руки на столе. Мгновение спустя он произнес:

– Спасибо. Да… большое спасибо.

Тим удалился. К Хескету подошел официант, дородный, усатый мужчина с огромным, выпирающим животом.

– Ну вот, опять… Этот тип вечно дает деру, не заплатив!

Хескет выложил на стол монету, потом еще одну, золотую в двадцать долларов, и накрыл ее рукой.

– Мне нужен человек с хорошей лошадью. Думаю, за двадцатничек ты мог бы расстараться и найти такого.

– Есть у меня такой. Давайте сюда двадцатку.

– Это после. Сначала я поговорю с ним. Веди его сюда.

– А ну вас! Какого черта!.. – Официант помолчал, потом согласился: – Ну ладно уж, так и быть.

Хескет глотнул вина, стараясь не замечать шума голосов, крепкого запаха тел и грубой брани. Он отпил половину, когда рядом с ним за стол опустился неряшливого вида бородатый мужчина в шляпе с широкими опущенными полями. Хескет бросил на него холодный, неприязненный взгляд.

– Мне нужен человек, который доберется до Вирджиния-Сити быстрее, чем Поуни.

– Такое невозможно.

– У меня есть сто долларов, которые шепчут мне, что это очень даже возможно.

– Еще половину за лошадей. Придется платить за смену.

– Идет. Пятьдесят плачу сейчас, а сотню получишь, когда доставишь послание.

Бородач потер переносицу, окинув Хескета изучающим взглядом. Этот человек казался ему явно преуспевающим.

– А что передать-то, от кого весточка?

– Говорить ничего не надо, вопросов тоже не задавать. Я люблю тех, кто умеет держать язык за зубами. – Хескет помолчал, потом прибавил: – А с теми, кто треплется о моих делах, у меня разговор короткий.

Вырвав из записной книжки листок, он начертил грубую схему.

– Найдешь нужного человека в этой вот хижине. Зовут Ваггонер. Возможно, у него не окажется при себе нужной суммы, но он знает, где достать деньги.

Когда бородач ушел, Хескет допил вино. Маркус Зетцев заплатил часть денег, чтобы помочь Хескету завладеть контрольным пакетом акций «Соломона». Если с Хескетом что-нибудь случится, акции перейдут к Маркусу, так что тот наверняка что-то задумал. Все-таки иметь дело с мошенниками гораздо легче – всегда знаешь, что они так и норовят обчистить тебя, хотя и делают вид, что боятся.

Что делать – поехать дилижансом или понадеяться на Ваггонера? Если он останется в Сан-Франциско, Зетцев обязательно подошлет к нему кого-нибудь из своих ребят, и на этот раз предупредить его будет некому. Нет, он поедет дилижансом, но сначала предпримет кое-какие меры. Он возьмет оружие, кроме того, в дилижансе будут женщины, а эти грабители с большой дороги не трогают слабый пол. Ты можешь убить мужчину, но если допустишь грубость по отношению к женщине, здесь, на Западе, тебя запросто вздернут.

Хескет уже кое-что разузнал о Джекобе. Этот необычный убийца не имел дела с бандитами, но когда образовались отряды линчевателей, принявшиеся наводить порядок и отлавливать всякий сброд, Джекоб оказался в их рядах. Похоже, никто даже не знал его в лицо, но побаивались.

Элберт Хескет не любил убивать собственными руками, но иногда случается так, что…

На вращающемся стуле Маркуса Зетцева сбоку висела кобура, в ней лежал «ремингтон» 36-го калибра. Стул загораживала поверхность стола, и очень немногие из тех, кто посещал контору, могли видеть кобуру с револьвером. Для этого пришлось бы очень близко подойти к столу и заглянуть через него, и все равно заметить ее можно было только в том случае, если стул оказывался развернутым под определенным углом.

Темные улицы к ночи становились совершенно безлюдными. Чуть подальше, в северных кварталах из салунов доносилась музыка и пьяные крики.

Элберт Хескет в грубой одежде шел вниз по неосвещенному переулку и вскоре завернул за угол, где находился товарный склад и контора Зетцева. В конторе светилось единственное окно, и ему пришлось подниматься почти в темноте, осторожно нащупывая ногами ступеньки. Хескет повернул ручку. Как он и предполагал, дверь оказалась заперта.

Теперь многое будет зависеть от случая, а случайностей он не любил. Он тихо постучал. Ответа не последовало. Тогда он постучал громче.

Внутри послышалось движение, и через стеклянную дверь он увидел, как кто-то идет по коридору, держа в руках фонарь. Фонаря-то он как раз и не предусмотрел. Пожар ему совсем ни к чему, хотя…

– Кто там? – послышался голос Зетцева.

– Маркус, это я, Хескет. У меня срочное дело!

Последовала пауза, громыхнул засов, и дверная ручка повернулась. Маркус поднял фонарь и заглянул компаньону в лицо.

– Что случилось? – требовательным голосом спросил он, не делая при этом ни одного движения, чтобы открыть дверь. Приход Хескета его явно встревожил.

– Я нашел акции, но мне нужна твоя помощь. Послушай, брось сомневаться, тут пахнет миллионами, только нужно действовать быстро.

Что, если Зетцев прихватил револьвер из кобуры, висящей на стуле?

Дверь распахнулась, и Зетцев в накинутом на плечи пальто отступил, чтобы пропустить его. Все получилось не совсем так, как планировал Эл, и теперь он мялся в дверях, надеясь, что Маркус пойдет первым. Но тот и с места не двинулся, и Хескет неохотно шагнул мимо него.

Торопливо и молча они добрались до кабинета. На пороге Хескет опустил руку, ощутил в ней нож, спрятанный в рукаве, и, сделав шаг вперед, обернулся.

– Маркус! – начал хриплым шепотом Эл, оглядываясь по сторонам. – Они наши, Маркус! Вот, смотри…

Левой рукой он достал из внутреннего кармана пальто пачку бумаг. Зетцев непроизвольно потянулся к ним, и в это мгновение Хескет размахнулся и резко ударил его ножом.

Лезвие вошло в тело пониже грудной клетки и застряло там по самую рукоятку. Глаза Зетцева выпучились, челюсть отвисла. Той же рукой, в которой держал бумаги, Эл схватил его за правый рукав и притянул к себе. Потом снова ударил ножом, стараясь направить лезвие чуть выше и вонзить глубже.

Взгляды их встретились. Зетцев еле ворочал языком, пытаясь издать хоть какой-то звук, но безуспешно. Хескет хладнокровно толкнул его на стол, дважды полоснул по горлу и столкнул тело на пол.

Как он и предполагал, сейф оказался не запертым, Эл подошел к нему и принялся просматривать содержимое. Найдя то, что искал, он еще раз взглянул на Маркуса Зетцева, наклонился над телом, вытер нож о рубашку убитого и направился к двери.

Подняв засов, он вышел на крыльцо и носом к носу столкнулся с четверкой парней.

Хескет нисколько не сомневался, что это головорезы Сидни Дакса или из банды Легавых, которые совершали вооруженные налеты, грабежи и поджоги по всему городу. Уже несколько раз целые кварталы Сан-Франциско сгорали дотла из-за таких вот поджогов.

Хескет медлил, одной рукой продолжая держаться за дверную ручку и жалея, что не взял револьвер Маркуса, потом невозмутимо произнес:

– Если хотите поживиться, милости просим, дверь открыта.

– Постой. Ты кто?

Но Эла уже и след простыл. Один из бандитов бросился за ним с криком: «Эй, ты, стой!» Но он не останавливался и, повернув за угол, побежал еще быстрее. Вскоре он увидел экипаж, остановил его и, добравшись до отеля, вошел в него через боковой вход. Обследовав одежду, с удовлетворением отметил, что на ней нет пятен крови, потом еще раз просмотрел бумаги. Ему удалось унести все записи его договоренностей с Маркусом, а сам Маркус был мертв.

Он с опаской вспомнил о воре с изможденным лицом. Что, если тот его заподозрит? И как быть с этими четырьмя из банды Легавых, что встретились ему на пороге? Нечего и сомневаться, они выгребли из конторы все ценное, и вряд ли лежавший там труп смутил их. Об их опустошительных налетах кричали все, так что и этот случай, скорее всего, пойдет на их счет. Никому не придет в голову доискиваться до истинной причины гибели дельца с сомнительной репутацией.

Насколько представлял себе Хескет, Маркус не имел родственников, но даже если таковые и объявятся, теперь это уже не играло роли.

Джекоб будет искать солидного, делового человека, так что надо будет одеться в грубую старательскую одежду и обязательно вооружиться.

Элберт Хескет умылся и приготовился лечь в постель. Если он и думал о Маркусе, то лишь как о тяжелом грузе, свалившемся с плеч. Внезапно он поймал себя на том, что его мысли переключились на Гриту Редэвей, причем он вспомнил о ней не как о человеке, у которого нужно что-то выкрасть, а как о женщине, к тому же прекрасной, очаровательной. Она не то чтобы возбуждала в нем чувственные желания, она вписывалась в ту схему положения вещей, которую он для себя выстроил. Он хотел быть богатым, влиятельным, хотел, чтобы ему завидовали, хотел иметь все самое лучшее и считал, что просто-напросто заслуживает этого. Ему и в голову не приходило задаться вопросом, почему он заслуживает самого лучшего. Его вполне устраивало, что он это знал. И все. Его «я» было надежно укрыто за стеной этого знания. С такими мыслями он уснул глубоким, здоровым сном, уснул так крепко, как еще никогда в своей жизни не спал.

Утренний дождь барабанил по крыше, гавань заволокло туманом. Со своего крохотного балкончика Грита бросила прощальный взгляд на вид, который ей так полюбился.

– Я буду скучать по этому городу, мистер Клайд, – сказала она Дэйну, который стоял, держа в руках ее багаж. – Мы еще вернемся сюда и снова будем играть здесь.

– Обязательно будем. Мисс Редэвей, нам пора, внизу нас ждет Манфред.

– Я сейчас спущусь. – Грита замешкалась, Клайд вышел, захлопнув за собою дверь.

Она быстро подошла к тайнику и извлекла из него отцовский бумажник. Теперь ей придется все время держать его при себе, и это очень ее беспокоило. Тот, кто охотится за ее бумагами, понимает, что если она уезжает из Сан-Франциско, то акции возьмет с собой. Правда, с нею будут Манфред и Дэйн Клайд и еще несколько человек из труппы, потому что остальные уже уехали.

Экипаж доставил их на почтовую станцию. Первым она увидела там Элберта Хескета, но он так изменился, что она не сразу узнала его. Хескет улыбнулся.

– У нас в Комстоке многие так одеваются, – объяснил он. – В такой одежде путешествовать проще и удобнее.

– Конечно, – согласилась она, но все же очень удивилась.

Хескет, всегда аккуратный и подтянутый, казалось, придавал большое значение тому, как он выглядит. А в этой одежде он смотрелся несколько странно.

Дождь перешел в мелкую морось и продолжался целый день. Тяжелый дилижанс скрипел и громыхал по камням и ухабам. Рядом с Гритой сидел Манфред, напротив нее – Мэри. Сиденье с другой стороны занимал дородный, грузный господин с усами и бакенбардами, одетый в коричневый сюртук. Рядом с ним расположился Хескет, который очень скоро уснул. Дэйн Клайд ехал на крыше дилижанса. Сколько всего было пассажиров, Грита точно не знала.

Несколько раз они останавливались сменить лошадей. На одной из почтовых станций Грита сказала Манфреду:

– Я немного беспокоюсь.

Этот умный, проницательный человек, который много путешествовал и немало повидал, пристально глядя на нее, спросил:

– А в чем причина вашего беспокойства?

– Мои преследователи, наверное, понимают, что то, за чем они охотились в Сан-Франциско, теперь у меня с собой.

– Я уже думал об этом.

– Вам лучше не вмешиваться. Я не хочу, чтобы кто-то из-за меня пострадал.

– Поживем, увидим.

На той же станции к ним подсел новый пассажир, напоминавший клерка, высокий, рыжеватый, с густыми бровями, одетый в поношенный сюртук, сохранивший еще складки от долгого пребывания на полке. На вид ему было лет тридцать. При себе он имел саквояж. Не обращая ни на кого внимания, он проворно забрался в дилижанс.

Время от времени подсаживались и другие пассажиры, и Грита уже пожалела, что не поехала до Сакраменто пароходом.

Поздно вечером, когда они подъезжали к какому-то поселку, возчик объявил:

– В Сакраменто мы заночуем. Гостиница там вполне приличная, есть даже увеселения.

– А я думала, дилижансы следуют без остановок, – заметила Грита. – Хотя, по правде говоря, отдых мне не помешал бы.

– Никому из нас он не помешал бы. Да, обычно мы едем без остановок, но тут недавно случился паводок, дороги местами размыты, и я не отважусь ехать по ним в темноте: мне надо видеть, что у меня под ногами.

Грита огляделась вокруг. Хескет куда-то исчез, теперь рядом сидели грузный господин в коричневом сюртуке и рыжеватый пассажир, подсевший недавно.

Они приехали в Сакраменто. Именно из этого городка когда-то давным-давно пришло то письмо. Кто-то задолжал ее отцу деньги и вложил их в какое-то дело, может быть, даже в этом городишке.

За ужином рядом с нею сидел Манфред.

– Неприятности могут случиться на отрезке пути отсюда до Пласервиля или дальше, – заметил он. – Места начинаются неспокойные.

– Вы бывали в этих краях раньше?

Он указал на восток и тихо проговорил:

– Мои родители умерли там, неподалеку от того места, куда мы следуем.

– А мои так и не добрались до этих мест, – грустно произнесла Грита. – Их убили на Миссури, они даже не успели выехать.

Манфред удивленно и как-то странно посмотрел на нее.

– Надо же, я и понятия не имел… Я думал, вы француженка.

– Я американка, просто училась в Париже. – Она провела в воздухе рукой. – Сюда-то мы и ехали. Калифорния – заветная мечта.

– Моя тоже. Жаль, что мои родители так и не увидели ее.

Оставшись одна в своей комнате, Грита задумалась. Почему он так странно посмотрел на нее? Чему удивился? Неужели тому, что она американка? А может, здесь кроется что-то другое?

Глава 30

На рассвете, расчесывая волосы, Грита вдруг посмотрела на Мэри и спросила:

– У вас есть револьвер?

Мэри Такер удивленно подняла глаза.

– Да, мисс Редэвей. Я ношу его с собой.

– И вы умеете стрелять?

Мэри улыбнулась.

– Я выросла в Индиане. Жили мы бедно, и папа подрабатывал в городе. Братьев у меня нет, и если в доме появлялось мясо, то это благодаря мне. Я охотилась и добывала дичь до четырнадцати лет, пока холера не унесла моих родителей.

– Хорошо, что у вас есть револьвер, держите его под рукой, потому что у нас могут возникнуть в пути неприятности.

– Я так и сделаю. Вас и вправду кто-то выслеживает?

– Да. Им нужно что-то из моих вещей.

– А вы, похоже, уверены в себе, мэм. – Девушка-ирландка улыбнулась. – И так же, как и я, сможете постоять за себя.

Грита кивнула.

– Смогу, если потребуется. А как вы попали в театр, Мэри?

– Потеряв семью, я нанималась на разную работу в Питсбурге. В одном доме, где я служила горничной, был молодой человек, он буквально бредил театром и часто устраивал приемы для актеров. За девушками ухаживать он не любил, но со мной держался очень мило, и мы часто подолгу беседовали. Однажды я так удачно изобразила одну даму, что очень рассмешила его. Через несколько дней за ужином он сказал какому-то человеку: «Пригласите ее, она лучше всех подходит на эту роль». И меня взяли в труппу. Мне предложили роль бойкой, нахальной горничной, и моя игра им понравилась. Так я связала свою судьбу с театром. С тех пор прошло четыре года. Я не стала ни богатой, ни известной, но это все же лучше, чем скрести полы.

– А вы никогда не жалели, что покинули ферму?

– Жалела. Я надеюсь, что когда-нибудь мне удастся накопить денег и купить собственное ранчо. – Она взяла чемодан. – А вы, мисс? Что вы собираетесь делать?

– Пока не имею понятия. Вы когда-нибудь влюблялись, Мэри?

– Дважды. Наверное, это была любовь. Но оба раза я сумела вовремя остановиться и благодарю за это Господа. А вы, мисс?

– Нет. В жизни я встречала мужчин, настоящих джентльменов, но все они мне не нравились. Наверное, я сама не знаю, чего хочу.

– Так всегда бывает, пока не встретишь настоящего человека.

Грита вдруг прерывисто проговорила:

– Я куплю ранчо, Мэри, и буду разводить лошадей. Конечно, я люблю театр, только мои возможности не безграничны, и едва ли я достигну подлинных вершин.

– Зато как приятно видеть радость и слышать смех в зрительном зале.

– Да, это так. Но зритель существо непостоянное. Толпа переменчива. Так не раз говорил мне один старый актер, и я согласна с ним. Некоторые актрисы думают, что толпа любит их, но все это чепуха. Зритель любит роли, которые мы играем, нашу актерскую манеру, до нас самих ему нет дела. Сегодня ты, а завтра другая.

Утро выдалось холодное и сырое, в дилижанс садились молча. Грузный господин в коричневом сюртуке вертел головой; рыжеватый, напротив, ни на кого не смотрел, пряча взгляд.

Манфред забрался в карету последним и молча уселся рядом с девушками. На заднем сиденье расположились трое, одним из них был Хескет.

Щелкнул кнут, возчик издал невообразимый клич – дилижанс дернулся и помчался.

– Недавно прошел паводок, – проговорил кто-то из пассажиров, – дорогу кое-где размыло. Лучше бы поехать другим путем.

– Другим путем? – переспросил чей-то мрачный голос. – Это каким же?

– Да говорят, есть другие дороги, – сказал господин в коричневом сюртуке.

Ваггонер услышал стук копыт и понял, что к нему гости. Скатившись с койки, он выглянул в окно. Что-то двигалось по направлению к его хижине. Так и есть – всадник. Он натянул штаны, пристегнул подтяжки, прикрепил к поясу револьвер, лежавший на стуле у изголовья. Потом зажег сигару. Курил Ваггонер редко, но всегда держал сигары под рукой.

Стук копыт замедлился и стих. Слышался лишь монотонный грохот дробилен. Где-то ниже по улице открылась дверь, и до него донеслись отдаленные звуки веселой музыки. Еще через мгновение в дверь постучали. Ваггонер поднял засов.

– Заходи, – крикнул он и слегка отступил, чтобы посмотреть на входившего. У незнакомца было болезненного цвета лицо и бегающие глазки.

– Принес весточку, так что давай плати.

Ваггонер уставился на него. Уж кто-кто, а он знал, что это за плата. Он взял письмо. Ясно, что конверт вскрывали. Посмотрев на письмо, потом на гонца, Ваггонер оскалился в притворной улыбке.

«У мисс Г. Р. есть акции. Предлагаю обычные условия, пока дилижанс не прибыл в B. C. Слухи о Джо Пот. Также специалист Джекоб. Джекобу сдай туза. Как обычно, три. Вручение потом».

Слова «обычные условия» означали, что он должен выкрасть эти акции. Джо Поттавоттами был известным преступником, он совершал налеты на фургоны и дилижансы. Какой-то специалист Джекоб… Сдать ему туза… Интересно, что это за специалист? Может, по убийствам?.. Ваггонер нахмурился. Он не знал никого по имени Джекоб, хотя… Он посмотрел на гонца.

– Значит, я должен заплатить тебе? Ну что ж, можно. Еще лучше будет, если ты сам возьмешь кусочек, который так и просится в руки.

– То есть как?

– Ты читал это?

Тим с минуту колебался, потом пожал плечами.

– Ну и что? В наше время человеку лучше знать, что он везет. Война, как-никак.

– И тебе понятно, о чем здесь говорится? – Ваггонер протянул ему письмо.

– Там же все написано.

– Написано, да не то. Вот, например, «У мисс Г. Р. есть акции» означает, что на дилижансе везут десять тысяч золотом. Инициалы кого-то из пассажиров использованы произвольно.

Ваггонер лгал. Он решил, что гонец пригодится ему.

– Мне нужен помощник. – Кивком головы он указал в сторону города. – Народу-то полно, только свистни, но раз ты здесь, лучше не терять времени.

– Сколько я получу?

– Если хапнем все десять, две с половиной твои. Мне еще надо расплатиться с одним парнем, он у меня заместо глаз.

– Половину.

– И не думай! Тут я сдаю и я снимаю. Или ты в игре, или выбыл.

– Ладно, идет.

– Верховая лошадь у тебя есть?

– Есть. Только она уже почти выдохлась. – В течение всего пути он менял лошадей на почтовых станциях «Поуни Экспресс». Предприятие это грозило в ближайшее время сойти на нет, и станционные конюхи из кожи вон лезли, чтобы заработать лишний доллар.

– Ничего, по дороге сменим. – Ваггонер снова лгал. Этот дурень так никогда ничего и не поймет. Ведь Ваггонеру приказано расплатиться с ним. Переводчик ему не требовался.

Элберт Хескет не любил убивать, потому что одно убийство влекло за собой другое, а убийца и жертва менялись местами. Он также никогда не задавался вопросом, достает ли ему смелости или нет. Он просто делал то, что положено, если кто-то становился у него на пути. Хескет прекрасно сознавал, что едет навстречу опасности. Джекоб, вне всякого сомнения, получил от Зетцева инструкции убить его и, возможно, уже находится среди пассажиров дилижанса. А если нет, то подсядет позже. Интересно, этому Джекобу уже заплатили или он получит деньги потом? Быть может, если он узнает, что…

– В Сан-Франциско произошло жестокое убийство, – произнес он громко. – Погиб мой партнер Маркус Зетцев. Он занимался продажей оборудования для приисков, грузовых судов, театров. Полагают, его прикончили головорезы из банды Легавых. Они обчистили его контору под ноль.

– Я знал его, – откликнулся Манфред. – Том Мэгуайр покупал у него механизмы для сцены, вороты, парусину, веревки и прочий товар.

– Да-да, это он. У него дешевый товар. Жаль, что мы его потеряли.

Если Джекоб сейчас в дилижансе, то теперь он знает, что тот, кто его нанял, мертв, и, может, не станет выполнять задание.

Какое-то время говорили о бандах Сидни Дакса и Легавых и о том, как следует с ними бороться. Потом разговор иссяк.

Хескет думал о том, что ждет его в пути. Он уже не раз ездил по этой дороге и понимал, что налет произойдет где-нибудь после Пласервиля или даже после Строберри. Он хладнокровно и тщательно обдумывал, как поведет себя, когда это случится. Если Джекоб будет вместе с Джо Поттавоттами, это одно. Но что, если он уже в дилижансе и собирается устроить пальбу, а под шумок убрать и его? Правда, в этом случае его и самого могут убить. Хескет понимал, что Джо Поттавоттами будет выжидать до последнего момента. Несколько троп вело вверх, в каньон Фэй, и еще обходной путь из каньона Карсон, так что Джо, откуда бы он ни выехал, сможет быстро вернуться обратно, никто даже не заметит его отсутствия. Одна надежда, что Ваггонер успеет раньше. Должен успеть. Все-таки хорошо водить знакомство с такими людьми, как этот бандит, – можно избежать массы неприятностей.

Дилижанс трясся и подпрыгивал на ухабах, раскачиваясь из стороны в сторону, то и дело его колеса погружались в ручьи, пересекавшие дорогу. Несколько раз они застревали в оврагах и впадинах, заполненных водой. Одежда путников порядком запылилась и перепачкалась.

Грита снова нащупала пистолет – он лежал на месте.

Иногда встречались глубокие грязные лужи, но на возвышениях дорога высыхала быстро. Вечная пыль витала в воздухе, словно и не прошли недавно дожди. Поднявшись на возвышенность, возчик остановил дилижанс и, наклонившись, прокричал пассажирам:

– Кто хочет поразмять ноги, сейчас самое время! Лошадям надо отдохнуть.

Они остановились на окруженной соснами полянке, где валялось несколько огромных валунов и множество поваленных деревьев; стволы их лежали параллельно, словно кто-то нарочно расположил их таким образом.

– Сверху упали во время бури, – объяснил кто-то. – В этих каньонах иногда бывают такие ветры, что вырывают деревья с корнем, словно траву.

К ним подошел возчик с кнутом в руке и, приподняв шляпу, поприветствовал:

– Надеюсь, путешествие не очень для вас утомительное, мисс Редэвей? Дорогу все время улучшают, да уж больно движение сильное. Вы бы видели, что тут творилось раньше! Ни о каких дилижансах и речи не могло идти, добирались пешком или верхом. Потом стали ездить на фургонах, правда, все время приходилось останавливаться, вытаскивать повозки, подсыпая под колеса песок, – так что дорогу и впрямь выложили собственными руками.

– Вы давно здесь?

– Да не очень. Я приехал сюда с родителями из Западной Вирджинии в пятьдесят первом. Отец умер от холеры, а мать открыла меблированные комнаты в Раф-н-Реди. Долго мотался из поселения в поселение, потом подался на Фрэйзиер, там попал в снежную лавину. Тревэллион нашел меня, когда я уже собирался отдать Богу душу…

– Тревэллион? – переспросил Манфред, – Я много слышал о нем.

– И еще немало услышите. О нем повсюду ходят истории, только ему до этого дела нет.

– А нет ли у него другого имени? – поинтересовалась Грита.

– Что-то не слыхал. – Возчик сплюнул. – А ему другое и не нужно, мэм. Люди просто называют его Тревэллион, и всякому понятно, о ком идет речь. В здешних краях он один такой.

Грита повернулась к стоявшему рядом Хескету.

– А вы встречали его, мистер Хескет?

– Нет, не доводилось. Говорят, он хороший горняк. Рабочих у меня нанимает начальник смены, и я редко вижу их.

Хескет повернулся спиной и побрел к дилижансу.

Возчик ухмыльнулся.

– Уж ему-то не за что любить Тревэллиона, – шепнул он, – ведь тот оттяпал у него что-то вроде спорной полосы. Есть такой богатый прииск, – пояснил он, – называется «Соломон». Принадлежал Уиллу Крокетту. Хескет работал там бухгалтером. Как уж там вышло, только вдруг оказалось, что бухгалтер завладел контрольным пакетом акций и вышвырнул хозяина вон. Такое впечатление, что все время, пока Хескет работал бухгалтером на прииске, он только и думал, как бы завладеть им. Так вот, однажды Хескет пришел на прииск и обнаружил, что накануне ночью там побывал Тревэллион и застолбил кусок богатой, быть может, даже лучшей земли, которую он считал своей. Тревэллион застолбил участок, подписавшись своим именем и именем Крокетта, хотя, сдается мне, Уилл ни сном ни духом об этом не ведает. Так что сами понимаете, как может Эл Хескет любить Тревэллиона.

Он огляделся по сторонам.

– Ну ладно, по местам! Путь неблизкий.

– Скажите, пожалуйста, – обратилась к нему Грита, – этого человека… Тревэллиона, его никогда не называли Вэлом?

– Нет, мэм, никогда. Во всяком случае, я не слыхал. Просто Тревэллион. Так его все величают.

Глава 31

Пассажиры садились в дилижанс. Возчик тоже собрался идти на свое место, но Грита взяла его за руку. Удивленный, он остановился.

– Будьте осторожны, – тихо предупредила она. – Боюсь, у нас могут быть неприятности.

Он уже успел занести ногу на подножку и теперь снова поставил ее на землю.

– О чем это вы, мэм?

– Есть люди, которым от меня что-то нужно. Уверена, они предпримут попытку ограбления до того, как мы доберемся до Вирджиния-Сити.

Возчик отер грязь с сапога о колесо.

– Откуда вы это знаете?

– Дважды меня уже пытались ограбить. Один раз кто-то побывал в моей квартире в Сан-Франциско, а в другой раз на меня напали в театре.

– И у вас есть какие-нибудь соображения по поводу того, кто это сделал?

– Никаких. Об этом знает только Ричард Манфред, актер и режиссер нашей труппы, да еще мистер Хескет.

– А Хескету-то что до этого?

– Понятия не имею. Правда, последнее время он уделял мне много внимания.

Возчик усмехнулся.

– Это и неудивительно, мэм. Любой на его месте не преминул бы отдать вам должное, будь у него такая возможность.

– Благодарю вас, только я думаю, у него есть какой-то другой интерес. – И она повернулась к дилижансу, так как все до единого пассажира уже уселись. – Я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал.

– Если бы они получили то, что им нужно, они…

Грита снова повернулась к нему.

– Но поймите меня правильно, я вовсе не собираюсь расставаться со своими вещами. Ни сейчас, ни когда бы то ни было.

Она поднялась в карету, возчик взгромоздился на свою скамью и взял поводья.

Они неуклонно продвигались вперед. После короткого спуска дорога опять стала подниматься в гору. Лошади перешли на шаг. Ехали лесом, в небе сгущались тучи. Под деревьями снег лежал клочьями, а вдоль дороги с теневой стороны – целыми сугробами. Последние осиновые листья тоскливо трепетали на ветру, напоминая о былой красоте лесного убранства. В бодрящем воздухе пахло хвоей.

Хескет сидел с закрытыми глазами и, казалось, спал, но Грита заметила, что он притворяется. Его выдавали руки: правую он держал на груди, и было такое впечатление, что он вооружен. Тихонько разглядывая Эла, она думала, что этот холодный, ко всему безучастный, обстоятельный человек на самом деле очень хрупок: он будто ходит по краю пропасти.

Актерскому мастерству она училась, наблюдая за жизнью. Врожденное чутье и интуицию дополнили советы и наставления тети и ее друзей, а впоследствии и некоторых старожилов театра. И все же большую часть знаний она получала, наблюдая за людьми, стараясь передать их манеры, жесты, мимику. Она с любопытством изучала человеческие характеры: застенчивость и самоуверенность, твердость и беспринципность.

С самого начала Грита разгадала, что маска, которую Хескет надевал на людях, скрывала лицо совсем другого человека. Он всегда выглядел собранным, полностью владел собой. Решения принимал быстро и точно. Она подозревала, что рабочие боятся его, чувствовала в нем хорошо скрываемую жестокость. Но даже эта жестокость отступала на второй план перед его презрением ко всему вокруг.

Дилижанс громыхал по ухабам, замедляя ход на песчаных участках и там, где дорога шла под гору.

– Начинается пустынная местность, – заметил Манфред, и Грита поняла, что это предупреждение. В предупреждении она не нуждалась, уже несколько раз пальцы ее нащупывали пистолет.

– Лучше дайте его мне, – тихо предложил ей Манфред.

– Это нечестно. Ведь неприятности касаются только меня.

– Но вы женщина.

– Если женщине грозит смерть, она может сопротивляться. У моей матери не было такой возможности, и ее убили.

– Вы никогда не рассказывали мне об этом.

– Как-то не пришлось к слову. Это случилось очень давно, на берегу Миссури.

Элберт Хескет открыл глаза, и Грита вдруг поняла, что он внимательно слушает.

– На берегу Миссури? – переспросил он.

– Мы собирались на Запад. Отец купил крытый фургон и совсем уже приготовился к отъезду.

Хескет смотрел на нее не мигая, а губы его растянулись в слабой улыбке.

– А вы уверены, что произошло убийство? Ведь вы, должно быть, тогда были совсем юной.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Это было убийство. Я находилась там.

Теперь все взоры обратились к Грите. Господин в коричневом сюртуке заволновался.

– Ужасно, – проговорил он. – Как это, должно быть, ужасно для такого юного создания. Хорошо еще, что вы сами остались живы.

– Меня бы тоже не стало, не окажись рядом соседский мальчик. Он укрыл меня. – «И удержал», – закончила она про себя.

Впервые за все время она представила все так подробно. Он крепко держал ее, прикрыв ладонью глаза и шепча ей что-то на ухо. Наверное, единственный раз в жизни она чувствовала себя такой защищенной. В этом кошмаре он не бросил ее, хотя тоже потерял мать, а держал и успокаивал.

Ей казалось нелепым вспоминать об этом после стольких лет, но картина тех страшных событий, вставшая перед ее мысленным взором теперь, оставалась такой же яркой и живой, как и прежде. Она помнила сдавленные крики и шум борьбы, глухой звук падающего тела и эти детские, но такие сильные руки, удерживавшие ее.

– Вам просто повезло, что вас не убили. И много было нападавших?

– Да, целая шайка.

– Вам повезло, – повторил господин в коричневом сюртуке. – Совершив такое преступление, они наверняка не собирались оставлять в живых свидетелей. Таких повесить мало.

Хескет выглянул в окно, и она вдруг вспомнила, где находится и что может произойти. Она нащупала в сумочке пистолет – он ждал своего часа, ее спокойный и невозмутимый защитник.

– Далеко еще до Строберри? – спросила она Хескета.

– Еще далеко.

Они догнали длинную вереницу фургонов, поднимавших за собой огромные облака пыли. Возчик хлестнул лошадей, чтобы обогнать караван и первым прийти к небольшой придорожной станции. Окруженный клубами пыли, дилижанс остановился перед зданием станции, возле которого, прислонившись к стене, сидел индеец, у коновязи топталось несколько лошадей.

На станции Хескет сторонился Гриты, прогуливаясь в одиночестве среди деревьев поодаль от дороги. К ней подошел возчик, кивком головы указав на Эла.

– Странный тип, держится обособленно. – Он сплюнул. – Сразу видно: себе на уме. Уилл Крокетт не единственный, кого он загнал в угол. На его месте я бы позаботился о том, чтобы приобрести себе надежных друзей.

– Почему вы так говорите?

– Он голоден, этот тип. Голоден, как волк, и будет грызть жертву, пока не сожрет ее с потрохами. И то, как он отобрал «Соломон» у Уилла, служит тому подтверждением. Прииск нужен ему целиком, и, если я хоть что-то смыслю в этой жизни, он задался целью заполучить его.

– Но ведь не стал же он связываться с такими людьми, как Маккей, Фэйр или, к примеру, Шэрон.

– Пока нет. Решил сначала проглотить мелкую рыбешку. Он ненавидит Сутро. Тот хочет осуществить идею Адольфа и проложить туннель между приисками, но сколько бы денег ни потребовалось для этого Сутро, от Хескета он не примет ни цента. Он всегда старается избегать его.

– Как вы думаете, где на дилижанс могут напасть? – спросила Грита.

Он пожал плечами.

– Где-нибудь между Строберри и долиной Надежды. Джо Поттавоттами хорошо знает местность и наверняка понимает, что мы не выберем путь на долину. Иногда мы пользуемся этой дорогой, когда остальные занесены снегом, но я думаю взять севернее, на Кингсбери-Грейд. Там, где дорога под гору, упряжка может идти только шагом, так что всаднику ничего не стоит срезать путь и зайти вперед.

На станции они получили хороших лошадей. Хескет первым забрался в дилижанс. Господин в коричневом сюртуке застегнул все пуговицы на пальто, хотя в карете было тепло. Теперь он сидел спиной к Грите и вполоборота к Хескету. Манфред заметил перемену, но ничего не сказал Грите.

Подъем стал круче,дорога – извилистей, снег под деревьями – глубже. Снаружи заметно похолодало. Грита несколько раз задремывала, рассеянно думая о Ричарде Манфреде. Как и остальные актеры, она не знала о нем ничего. Он как-то смутно упоминал о труппах, с которыми ему приходилось работать на Юге. Разноплановый актер, Манфред оказался более чем средним режиссером. Похоже, он досконально изучил свою профессию. Он выглядел выше среднего роста. Смуглое лицо с орлиным профилем и ровными белыми зубами, обрамленное темными волосами, привлекало внимание. О таких говорят: не красив, но чертовски обаятелен. Держался он со скромным достоинством, хорошо одевался и не любил распространяться о себе. В последнем спектакле ему особенно удалась финальная сцена, нечто вроде попурри, завершавшего представление, в котором каждый из актеров пел, танцевал или проделывал смешные трюки. Все это он исполнял с одинаковой легкостью и непринужденностью. Его возраст, образование да и все его прошлое оставалось тайной. И если другие актеры, будучи вне сцены, мучались сомнениями на свой счет, то Манфред, напротив, был полностью уверен в себе.

Дилижанс поднялся на вершину залитого солнцем горного склона. Перед извилистым спуском возчик придержал лошадей и оглянулся, потом, стегнув их, вознамерился пустить быстрым шагом, и тут из-за деревьев раздался голос:

– А ну стой, Дэйв, приехали!

Возчик остановил упряжку. Хескет отпрянул назад, в темный угол дилижанса. Грита сжала в руке пистолет.

– У меня ничего нет, – мирно проговорил возчик. – Видишь, в ящике пусто.

– Зато есть пассажиры! – весело отозвался бандит. Справа и слева от него из кустов появились еще двое.

– Вот что, ребята, у меня едут женщины. Актрисы, – все так же мирно продолжал Дэйв. – Вы же знаете, как в Вирджинии ждут их. Хочу предупредить вас, парни, если хоть волос упадет с их головы, считайте, что петля вам обеспечена.

Бандит, вступивший в разговор, который, судя по всему, и был Джо Поттавоттами, револьвером указал на дилижанс:

– А ну выходите! Никого не тронем.

И тут вмешалась Грита:

– Друзья мои, у вас три пушки против наших шести. Ну так как, выходить нам или нет?

– Леди права. Вы, ребята, остановили не тот дилижанс. Лучше вам убраться подобру-поздорову, – крикнул Манфред, держа оружие наготове. – Вам не удастся нас ограбить. Убьете одного, зато мы перестреляем вас всех. Ну так что?

Мэри Такер и господин в коричневом сюртуке тоже держали в руках револьверы. Грита обернулась к сидевшим в дилижансе мужчинам:

– Господа, цельтесь получше, старайтесь не промахнуться.

Элберт Хескет держал револьвер на коленях, Грита смотрела прямо на него.

Джо Поттавоттами явно попал в затруднительное положение. Еще ни разу за всю свою преступную жизнь ему не приходилось останавливать дилижанс, набитый вооруженными пассажирами, настроенными столь решительно. Обычно путники послушно выходили, без сопротивления выкладывая все свои ценности. Джо знал свое дело и не имел ни малейшего желания испытывать судьбу.

– Ладно, леди, ваша взяла! – весело крикнул он. – Поезжайте своей дорогой, будем считать, что мы квиты.

Дэйв взмахнул кнутом, и упряжка тронулась. На прощание он помахал разбойникам, и они ответили ему.

Элберт Хескет неторопливо вернулся на свое место, он держался крайне настороженно. Джо Поттавоттами устроил налет неожиданно и все же потерпел неудачу. Но кто мог подумать, что они станут сопротивляться! И потом, все пассажиры оказались вооружены!

Внезапно его охватил приступ ярости. Проклятая баба! Эта грязная… Он постарался взять себя в руки, хотя все еще дрожал. Но никто не обращал на него внимания, все обсуждали случившееся. Только она, эта Редэвей, молчала. Где же наконец Ваггонер?

Глава 32

Приступ ярости миновал, повергнув Хескета в состояние опустошенности, он дрожал, словно попав под порыв ледяного ветра. Мысли мешались у него в голове, и ему захотелось выпрыгнуть на ходу из дилижанса и умчаться в лес. Обхватив колени руками, он пытался обрести прежнее спокойствие. Нападение произошло, а Джекоб так и не заявил о себе, и это, скорее всего, означает, что он все еще ждет удобного случая. Интересно, знает ли Ваггонер этого Джекоба?

Наконец Хескет взял себя в руки, пытаясь хорошенько все обдумать. Теперь Эл уже не сомневался, что акции находятся у Гриты. Он должен завладеть ими!

Мысль о налете на дилижанс показалась ему довольно удачной. Забрав какие-то вещи, бандиты безусловно отдали бы ему акции. Выведя из игры Маркуса Зетцева, Хескет не сомневался, что сумеет провернуть сделку, даже попади эти акции в чужие руки. Он не припоминал случая, чтобы ограбление пассажиров сопровождалось какими-нибудь трудностями, если, конечно, в карете не находился вооруженный курьер. Кто же мог ожидать, что эта проклятая баба, какая-то актрисулька, так ловко возьмет все в свои руки, проявит такую решительность и смекалку и организует вооруженный отпор. Проделай она подобный трюк с Ваггонером, тот вряд ли бы справился с нею. Он даже не мог упрекнуть Джо Поттавоттами за отступление. Тот правильно поступил, ведь начни он стрельбу, дилижанс превратился бы в решето, но тогда те, кто сидел внутри, уж точно перестреляли бы их всех как зайцев. Но где же Ваггонер? Теперь все зависело от него.

Пассажиры постепенно угомонились, беседа смолкла. Скоро они совсем расслабятся, потеряют бдительность, так как уже не ждут нападения.

Интересно, кто из них Джекоб? Хескет перевел взгляд с молчаливого худого парня на господина в коричневом сюртуке. Какой он тяжелый и грузный. Интересно, это жир или мышцы? Люди, обладающие большой физической силой, нередко производят впечатление толстых. От грузного господина исходил запах крепких сигар, ногти на толстых, кургузых пальцах были коротко подстрижены. Могучая шея выпирала из тугого воротничка, из кармана жилета свешивалась массивная золотая цепь, а красный галстук был заколот бриллиантовой булавкой. Пока Грита отвлекала внимание Джо Поттавоттами, этот господин в коричневом сюртуке весьма проворно извлек свой «ремингтон» 36-го калибра. Элберт Хескет внезапно насторожился. Кто этот человек? Он достал оружие при первой же угрозе, и Хескета удивила его решительность и готовность.

Его сосед, пассажир с рыжеватыми волосами, наоборот, невозмутимо сидел, сложив руки на коленях, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Быть может, он испугался? Или к чему-то приготовился? Или просто наблюдал за ходом событий и ждал, когда пантера совершит свой прыжок?

Хескет посмотрел на Гриту. Откинувшись на спинку сиденья, она закрыла глаза. Мэри Такер тоже, казалось, спала.

Дилижанс, покачиваясь, громыхал по каменистой дороге, то съезжая по крутым откосам, то медленно взбираясь в гору.

Они подъехали к Строберри, дверца открылась, и карета осветилась солнечными лучами. Сонные пассажиры повставали с мест и стали выбираться на воздух. Манфред помог Мэри и Грите спуститься.

– Только не задерживайтесь, – обратился к вяло топтавшимся пассажирам Дэйв. – Перекусите, выпейте по чашечке кофе, и тронемся. Нам надо спешить, пока не поднялась вода.

Дэйн Клайд стоял рядом с ним, пропуская пассажиров в дверь.

– Ну и выдержка у нее! – кивнул в сторону Гриты Дейв, обращаясь к Клайду. – Отродясь не видывал ничего подобного. Это ж надо, поставила самого Пота на уши! А вы что же, с нею едете?

– С ее труппой, – ответил Клайд. – Мисс Редэвей вполне самостоятельна.

– Это заметно. – Дэйв сплюнул. – Такой, как она, только настоящий мужчина под стать. Впервые вижу, чтобы Пот дал деру.

– Мне тоже однажды пришлось улепетывать, – признался Клайд. – Но я тогда еще не умел стрелять.

– А сегодня чуть не пришлось. С такого расстояния трудно промазать. Правда, всякое случается.

Грита направилась к столику, и Манфред обратился к официанту:

– Мисс Редэвей актриса, она едет в Вирджиния-Сити и очень устала. Не могли бы вы поторопиться?

– Актриса?! Настоящая актриса?! Скажите пожалуйста! Я ведь слыхал о ней. Говорят, она очень талантлива, не так ли?

– Очень, – ответил Манфред. – Не могли бы вы поторопиться?

Манфред направился к столу, оглядев переполненную комнату. Хескет куда-то исчез. Господин в коричневом сюртуке пристроился на скамье, где сидело уже несколько человек. Сосед, которого он потеснил, хотел было возразить, но, увидев далеко не миниатюрную комплекцию новоприбывшего, передумал и чуть потеснился. Заведение не отличалось чистотой – на полу чавкало месиво из грязи и опилок. Разношерстная публика быстро двигала челюстями. За столом сидело много вооруженных людей.

Какой-то бродяга с хищными чертами лица в потрепанной шляпе с опущенными полями и рваном пальто подошел к Манфреду.

– Вы с этого дилижанса? А места там есть?

– Дилижанс переполнен, – ответил Манфред, потом указал на возчика. – Поговори с ним. Может, найдется что-нибудь наверху.

Он подошел к Грите и, не садясь за стол, взял чашку кофе. Глаза его шарили по комнате, внимательно изучая присутствовавших. Через, некоторое время незнакомец подошел снова, и Манфред спросил его:

– Ну что, едете с нами?

– Похоже, что нет. Дороговато для меня. Он запросил пять долларов до Уошу, а у меня всего-то трешка.

Он повернулся и хотел уйти, но тут Грита произнесла:

– Пожалуйста, подождите минутку!

Незнакомец остановился, посмотрел на нее и торопливо снял шляпу.

– Простите, мэм, я не заметил, что здесь дама.

– Вам нужно в Уошу?

– Да, мэм. Как-нибудь доберусь.

Грита кивнула на его револьвер.

– Вы бы не стали раздумывать, если бы понадобилось стрелять?

– Уж точно не стал бы, – тихо проговорил незнакомец. – Только я никогда не стреляю без причины.

– По пути в Вирджиния-Сити может случиться все что угодно. Мистер Манфред, разумеется, и сам справится, но мне хотелось бы, чтобы он дрался не один.

– Меня зовут Тиэйл, мэм. Сейчас я попал в затруднительное положение, правда, сколько себя помню, я никогда и не выходил из него. Так что вам угодно?

– Я хочу спокойно добраться до Вирджиния-Сити. Мое имя Маргрита Редэвей, и у меня есть основания полагать, что меня хотят ограбить.

– Хотел бы я взглянуть на того, кто рискнет напасть на такую даму, как вы!

– Вы получите от меня…

– Мэм, мне ничего от вас не нужно. Моя бедная мать перевернулась бы в гробу, узнав, что ее сын берет деньги за то, что защищает даму. Возьмите меня, и никто не посмеет напасть на вас, я сделаю для этого все.

– Подождите-ка, вы ели?

– Да, мэм. Позавчера.

– Вам надо поесть. Сходите за своими вещами и возвращайтесь.

– Он не будет ждать, мэм. Точно знаю, не будет.

– Он подождет.

Тиэйл ушел и через несколько минут вернулся с винтовкой и небольшим аккуратным свертком, в котором, по-видимому, вез свою одежду. Еда уже стояла на столе, Тиэйл сел и принялся есть.

– Ричард, не сходите ли вы к Дэйву? Расскажите ему, в чем дело, и передайте, что мы не задержимся долго.

Манфред колебался.

– Надеюсь, ничего не случится?

– Конечно. Здесь же мистер Тиэйл.

Когда Манфред ушел, Тиэйл, оторвавшись от еды, сказал:

– Вы слишком доверяете незнакомым людям, мэм.

– Нет, нет, мистер Тиэйл, вовсе нет. Я доверяю своему чутью. Я сразу поняла, что на вас можно положиться, что вы человек слова.

– Мне приятно это слышать от вас, мэм.

– А что вы собираетесь делать в Уошу? Работать на приисках?

– Нет, мэм. Не очень-то мне светит ковыряться под землей. Лучше устроиться на дробильню или заняться старательством. В Уошу у меня брат. Уж он-то подскажет, что лучше.

– Мистер Тиэйл, я пробуду в Вирджиния-Сити не меньше месяца. Если вы согласитесь работать это время у меня, я заплачу вам сорок долларов.

– Боюсь, мэм, что одет я не слишком прилично, чтобы появляться на людях в вашем обществе.

– Вы получите аванс и сможете купить себе кое-что из одежды. – Она помолчала. – Мистер Тиэйл, похоже, кто-то думает, что я располагаю акциями прииска, ставшего в последнее время чрезвычайно прибыльным. И эти люди обязательно предпримут попытку заполучить их. – И она вкратце рассказала о том, что произошло в Сан-Франциско.

Тиэйл закончил есть и взял свои вещи. Дэйв с кнутом в руке ждал их на своем месте и, увидев Гриту, усмехнулся:

– Господи, такой оборванец рядом с такой прекрасной дамой!

– Спасибо, что подождали. Мы можем ехать?

Дилижанс тронулся. По звездному холодному небу кое-где плыли редкие облака. Дэйн Клайд, ехавший на крыше, все время поглядывал на нового попутчика, потом наконец представился:

– Меня зовут Дэйн Клайд. Путешествую с труппой мисс Редэвей.

– С труппой?

– Да, я актер. И мисс Редэвей тоже. Она очень талантлива.

– Ух ты! Никогда раньше не встречал актеров. Надеюсь, у вас есть что-нибудь при себе?

– Вы имеете в виду, есть ли у меня оружие? Да, есть, только я не слишком хорошо стреляю, вернее сказать, совсем не умею. Тревэллион говорит, что мне непременно нужно научиться.

– Это надо же! Взрослый человек и не умеет стрелять! Где же тогда вы берете мясо?

– Покупаю в мясной лавке. Или заказываю в ресторане.

– Подумать только! Сроду ничего подобного не слыхивал.

Устроившись между мешками с почтой, чтобы не замерзнуть, Клайд рассказал Тиэйлу о неудавшемся нападении на дилижанс. Тот усмехнулся:

– Стало быть, она остановила самого Пота? Ну, попадись он мне!

– Вы знаете этого бандита? – изумленно уставился на него Клайд.

– Как это ни смешно, но знаю. С детства. Пару раз вместе охотились на бизонов.

Потом они долго молчали. Спустилась ночь. Дилижанс проезжал по лугам, огибал глубокие пропасти, пересекал небольшие потоки, то замедляя, то ускоряя ход. Редкие облака рассеялись, и небо сделалось чистым, а ясный и прохладный воздух наполнил аромат сосен и кедров.

Время от времени они останавливались, чтобы дать лошадям перевести дух после долгого подъема. Однажды им даже пришлось выйти из кареты и идти пешком.

На станции Йэнка снова сменили лошадей. Хескет вышел из дилижанса и огляделся. Где же Ваггонер? Осталось совсем мало времени.

Тут он впервые увидел Тиэйла. Пристально посмотрев на него, Хескет спросил:

– Я знаю вас?

– Нет, мистер Хескет, вы никогда не видели меня прежде.

– Но вы-то меня знаете?

– В последнее время вы становитесь знаменитым. О вас много говорят.

Что-то в этом человеке заставило Хескета насторожиться.

– Вы уверены, что мы не встречались раньше?

– Уверен. Я давно в здешних краях, но вижу вас впервые. – Он помолчал, потом добавил: – Да-а, мистер Хескет, это большая потеря. Нам так будет его не хватать!..

– Не хватать? Кого?

– Маркуса. Маркуса больше нет с нами, и нам будет не хватать его. И конторы его больше нет. Говорят, ее подпалили Легавые. Ведь все преступления в Сан-Франциско лежат на их совести. Какая жалость, мистер Хескет! Умереть, и когда, в самом расцвете лет! Но что поделаешь! Смерть так и ходит за нами по пятам.

Хескет метнул в него колючий взгляд.

– О чем это вы? – Да, что-то в этом человеке тревожило его. – Вы о чем? – повторил он.

– О смерти, мистер Хескет. Мы с вами говорили о смерти.

Все замерло внутри у Хескета. С трудом выждав минуту, он спросил:

– Как, вы говорите, ваше имя?

– Тиэйл, мистер Хескет. Джекоб Тиэйл.

Джекоб?..

Глава 33

Хескет на мгновение замер. Он всегда избегал неуправляемых ситуаций. Сейчас ему хотелось повернуть голову, посмотреть по сторонам, не придет ли откуда-нибудь помощь. Но рядом никого не оказалось, он был один.

– Маркус мертв, – изрек он наконец, – но жизнь продолжается.

– Для кого продолжается, а для кого и нет.

– Интересно, остались ли у него неоплаченные долги или какие-нибудь контракты?

– Все мы живем и не думаем, что когда-нибудь умрем, мистер Хескет. Никто из нас не готов к этому. Я хочу сказать, что если человек перед смертью заключил с кем-нибудь контракт на выполнение работы, то какой смысл отменять ее?

– Но и нет смысла ее заканчивать. Теперь все уже не имеет значения.

Джекоб Тиэйл не ответил. Его глаза исчезли под опущенными полями потрепанной шляпы и напоминали пустые глазницы, а худое, бледное лицо – череп.

– Мне мог бы понадобиться человек… – сделал намек Хескет.

– Я занят. Работаю у актрисы.

– У мисс Редэвей? Но каким образом она узнала про вас? И что ей нужно от такого человека, как вы?

– Она разглядела меня. То есть, я думаю, что разглядела. Сказала, что ее могут ограбить, и наняла меня.

И этот человек, и Грита Редэвей раздражали Хескета. Что могла разглядеть она в этом ходячем трупе? Неужели сама догадалась, кто он такой?

– Мне бы не хотелось устраивать в дилижансе стрельбу, – осторожно проговорил Хескет. – Могут пострадать невинные люди. Я даже готов заплатить. Насколько мне известно, настоящие разбойники предпочитают не поднимать шума.

– Мистер Хескет, – произнес Тиэйл тихо, – эта юная леди разглядела во мне человека. Она наняла меня на работу и доверяет мне. Я сделаю все, чтобы оправдать ее доверие. – Он в упор посмотрел на Эла. – И мне наплевать, кто там поднимет стрельбу. Я давно не был в здешних краях и не очень-то понимаю, что происходит, но позвольте обратить ваше внимание на то, чего вы, наверное, не заметили. Эта женщина не такая, как все, и я никому не позволю обидеть ее. Если вам от нее что-то нужно, то лучше договоритесь с нею о цене и купите. Ведь не станете же вы добиваться своего другими способами?

– Мне от нее ничего не нужно, – солгал Хескет. – Да я, в сущности, ее совсем и не знаю. Просто не хочу неприятностей.

– Мистер Хескет, я вас тоже почти не знаю. Но вы кое-где наследили, и след-то, похоже, кровавый. Надеюсь, вы меня хорошо понимаете. Молодая леди разглядела, что я за человек, и догадалась, что я в затруднительном положении. Она говорила со мной начистоту, и мне это понравилось. Теперь, думаю, вам понятно, что с нею должно быть все в порядке? Никаких выстрелов, никаких несчастных случаев. На вашем месте, мистер Хескет, я бы только мечтал, чтобы у нее не возникло никаких проблем, потому что, если хоть волос упадет с ее головы, я буду считать, что в этом ваша вина.

Тиэйл резко повернулся и пошел прочь, Хескет стоял и смотрел ему вслед, потом грязно выругался и побрел к дилижансу.

Они снова отправились в путь. Рыжеватый пассажир долго вглядывался в темноту, а потом произнес:

– Впереди озеро. Глубокое, и вода в нем очень холодная. Одни называют его озером Биглера, другие Таху. Индейцы рассказывают, что на дне его жила некогда огромная птица, питавшаяся человеческим мясом. Они называют ее Онг. Птица эта утащила возлюбленную одного смельчака, тот вступил с ней в борьбу и в конце концов убил эту тварь.

Никто не проявил интереса к его словам, и рассказчик умолк. Последовала долгая тишина, которую нарушал лишь скрип дилижанса и топот копыт.

Джекоб Тиэйл ехал на крыше, внезапно он насторожился. Дилижанс медленно полз в гору, он уже выехал из леса, и впереди замелькали огни поселка. Тиэйл привстал, вглядываясь в темноту. Наклонившись к Дэйву, он тронул его за плечо.

– Не останавливайся. Гони что есть мочи.

Тиэйл достал морскую винтовку «мерилл» 54-го калибра, оружие новое по тем временам. Он купил ее у одного вора, который, в свою очередь, украл винтовку с корабля, пришвартованного в гавани. Расположившись между мешками с почтой и багажом, Тиэйл приготовился стрелять. Внезапно из кустов вынырнул всадник и перегородил дорогу дилижансу. Что-то крикнув, он поднял руку, и тогда раздался выстрел.

Лошадь рванулась, парень вылетел из седла, а Тиэйл трижды выстрелил по кустам, за которыми прятался другой всадник. Когда дилижанс уже на полной скорости несся прочь по дороге, Тиэйл перезарядил винтовку. Позади, на обочине, Ваггонер извергал потоки самых грязных ругательств на голову Тима, который, шатаясь и падая, пытался подняться из дорожной пыли.

– Проклятый придурок! – орал Ваггонер, натягивая поводья. – Какого черта ты выскочил на дорогу?

– Они ждали нападения, – огрызнулся Тим. – Он угодил мне прямо в седло! Проклятая кляча сиганула, мне даже не за что было схватиться! – Он встал и отряхнулся. – Погоди, я поймаю свою лошадь.

– Она тебе не понадобится.

Тим, полуобернувшись, застыл на месте.

– Что ты сказал?

В темноте сверкнуло дуло, Тим потянулся за револьвером. Слишком поздно он вспомнил, что тот валяется где-то в пыли, и бросился наземь, отчаянно шаря руками по мерзлой грязи. Ваггонер подъехал ближе и дважды выстрелил Тиму в спину.

Повернув коня, он двинулся по едва заметной тропке, рассчитывая срезать путь и обогнать дилижанс еще до того, как тот достигнет Вирджиния-Сити.

Налет не удался. Ну что ж, он хотя бы «расплатился» с Тимом. Если его неизвестный работодатель не будет им доволен, пусть тогда поищет себе кого-нибудь другого. В конце концов, как могло случиться, что на крыше дилижанса оказался вооруженный стрелок? Неужели западня? С какой стати кому-то устраивать ему западню? Тот, кто его нанял, вряд ли стал бы делать это. Ваггонер не знал, кто этот человек, но это его нисколько не беспокоило. Его интересовали только деньги. Но этот стрелок! Это ж надо, попасть в седло! Явно бил наповал. И ведь откуда стрелял – с крыши трясущегося дилижанса!

Оставив лошадь у коновязи, Ваггонер зашел в салун. По пути дилижанс заходил в Ван-Сиклз, Геную и Карсон-Сити. Теперь, когда все видели, как Ваггонер пил в салуне, он мог спокойно отправляться домой.

Войдя в хижину, он запер дверь, прислушался – и сразу почувствовал: что-то не так. Ваггонер снова прислушался – ни звука. Тогда он чиркнул спичкой и зажег масляную лампу. Заглянул в каждый угол – все, казалось, на своих местах. И все же Ваггонер знал – что-то не так. В его тесной хибарке, подолгу остававшейся запертой в отсутствие хозяина, воздух всегда был спертый. Сейчас он не ощутил привычной духоты – значит, в хижине кто-то побывал. Других следов он не нашел. Кто же это мог быть? Надо быть осторожным. Кажется, ему грозит опасность.

Ваггонер подошел к печке, снова огляделся – все на своих местах. Приготовив кофе, уселся за стол. Закурив сигару, выглянул в крохотное оконце.

Ему не удалось ограбить дилижанс и заполучить эти акции. Но как он мог сделать это? И кто их предупредил? Первый выстрел прогремел с крыши дилижанса еще до того, как Тим успел открыть рот. Одним словом, нападения ждали и были готовы.

Может, их предупредил тот неизвестный, который нанял его? Но это же бессмысленно! Ведь Ваггонер нужен ему! А может, Тим? Тоже не похоже. Тим ничего не знал и к тому же все время вертелся у него на глазах.

Ваггонер резко поставил чашку. Дилижанс, должно быть, только что прибыл. Надо пойти на станцию и послушать, что говорят. Более того, там он сможет узнать, кто в него стрелял. Заперев дверь, Ваггонер направился вниз по улице. Дилижанс стоял у станции, из него выходили пассажиры. Взгляд Ваггонера остановился на потрясающей красоты женщине. Он не мог оторвать от нее глаз – все смотрел и смотрел. Рядом с нею стояла еще одна женщина и двое мужчин. Багаж еще не разгружали. Ваггонер перешел на другую сторону улицы и затесался в толпу любопытных, собравшихся понаблюдать за новоприбывшими. Теперь он искал пассажира с винтовкой, но такого человека нигде не было видно.

Джекоб Тиэйл, первым соскользнув с крыши дилижанса, протиснулся через толпу и прислонился к стене дома – ни дать ни взять просто любопытный прохожий, не имевший ничего общего с пассажирами дилижанса. Он сразу заметил Ваггонера, торопливо спускавшегося по улице, и видел, как тот, смешавшись с толпой, будто праздный прохожий, пристально разглядывал каждого, кто сошел с дилижанса. Тиэйл продолжал внимательно изучать Ваггонера, который, по его мнению, вел себя подозрительно. Он так торопился, словно спешил встретить кого-то, а теперь стоял в стороне и наблюдал. За кем? Что ему надо?

Манфред огляделся. Город необычайно разросся. Очевидно, здесь можно заработать приличные деньги.

– Восхитительно! – воскликнула Грита. – Настоящий горняцкий город!

– Да-а, если в таком месте наладить шоу-бизнес, – отозвался Манфред, – можно получать немалый доход.

Внезапно глаза Гриты на миг встретились с глазами Ваггонера. Она успела разглядеть этого грубого, широкоплечего человека с выпиравшим подбородком, торчащими скулами, с лицом, словно вытесанным из камня, и крупными лошадиными зубами.

Грита вздрогнула.

– Ричард, пойдемте скорее в гостиницу.

Что-то в ее голосе встревожило Манфреда, и он бросился к ней.

– Что с вами? Вам нехорошо?

– Нет, нет, просто… этот человек… – Она повернулась, чтобы указать на него, но Ваггонер уже исчез.

Тут же рядом оказался Джекоб Тиэйл.

– Мэм, если я понадоблюсь, знайте – я рядом.

– Мистер Тиэйл, вы видели этого человека? Он…

– Видел. Вы знаете его?

– Я… где-то видела его… Уверена, что видела!

По приезде Хескет сразу же скрылся в гостинице, где он бронировал номер, и поспешил переодеться. Его переполняли злоба и страх. Все, что он так старательно выстраивал последние двенадцать лет, оказалось на грани краха. Если Уилл Крокетт узнает, что Грита Редэвей в городе и что у нее есть эти акции, его, Хескета, оттеснят на второй план, а с этим он никак не может смириться. Крокетт попросту выставит его с прииска.

Надо во что бы то ни стало разыскать Крокетта и убить его. Когда Хескет попадал в затруднительное положение, первое, что приходило ему в голову, – это мысль об убийстве. Он убил бы всех, кто стоял у него на пути. С Гритой Редэвей это не получится – она родилась под счастливой звездой. Чутье подсказывало ему, что она умна и необычайно проницательна. Хескет не признавал подобных качеств у женщин. Нет, ей просто страшно везет, и мужчины, все как один, стараются что-нибудь сделать для нее. Все, кроме него.

Ему надо действовать. И действовать быстро. Нельзя упускать шанса. В Комстоке он важная фигура. Да, его не любят, но это не имеет никакого значения, его боятся, а когда он доведет начатое дело до конца, станут бояться еще больше. Вот если бы… если бы ему как-то удалось заполучить эти акции… Ему нужен контрольный пакет. Уж тогда-то он разобрался бы с Тревэллионом. У этого парня есть враги. Если Ваггонер не отправит его на тот свет, он найдет кого-нибудь другого.

Хескет тщательно оделся. Сегодня он намеревался пообедать в ресторане в гордом одиночестве. Пусть его обслужат по высшему классу, и пусть она увидит, кто он на самом деле. Эл чувствовал, что она презирает его. Ну что ж, он ей еще покажет! А пока важнее другое. Хескет владел несколькими участками, расположенными весьма удачно. К ним прилегали два других, хозяева которых всего лишь мелкая сошка. Ему нужно любыми средствами скорее завладеть и этой землей. А таких людей, как Хирст, он будет сторониться.

Хескет снова вспомнил Крокетта. Крокетт слишком доверчив, но далеко не глуп. Он умен, проницателен и даже немножко себе на уме.

Эл подошел к столу, вставил ключ в замок. Ключ не поворачивался. Он попробовал повернуть его в другую сторону… Ящик оказался не заперт! Он всегда запирал его и сейчас отчетливо припомнил, как запер его перед отъездом. И вот пожалуйста – теперь он открыт.

Кто-то побывал в его комнате и заглядывал в его стол.

Глава 34

Элберт Хескет родился в высоком двухэтажном доме с мансардой, стоявшем на пустыре на окраине небольшого городка, насчитывавшего меньше двух тысяч жителей, и поначалу носил совершенно другое имя. Отец его, худощавый, лысеющий человек, служил приказчиком в бакалейном магазине.

Годы спустя, когда ему потребовалось другое имя, Элберт взял себе фамилию одной из самых знатных семей города. Там, где он родился, к имени Хескет относились с почтением. Хескеты не только имели самый внушительный дом в округе, но и успешно занимались банковским делом и владели крупными предприятиями. Детей у Хескетов не было.

Элберт рос благоразумным и рассудительным ребенком, прилежно учился, но друзей не заводил – не нуждался в них. Однажды, когда Элу было не больше семи лет, ему в спину толкнули другого мальчика, тот упал на четвереньки, а сосед Эла толкнул на него Элберта. Получилась куча мала. Все весело смеялись, но тут взыграло задетое самолюбие Элберта. Одним прыжком он вскочил, схватил обломок доски и ударил обидчика. Удар пришелся мальчику повыше уха, поранил ему голову и сбил с ног. На рану пришлось наложить швы, но когда мальчика спросили, как это случилось, он ответил, что упал, и продолжал твердить одно и то же. С тех пор никто больше не толкал Эла, его никогда не приглашали побегать, поучаствовать во всевозможных затеях, которые вечно придумывают мальчишки.

Отец его редко говорил за столом, но когда это случалось, то разговор непременно заходил о крупных сделках, о которых он слышал. Он завидовал всем, кто достиг успеха, ненавидел их, явно не желая проявить упорство и постараться сделать то же самое.

– Почему ты не поступишь так же? – спрашивал Эл отца.

– У меня нет первоначального капитала, – отвечал тот. – Для того чтобы делать деньги, нужны деньги.

Позже он услышал рассказ о том, как старый полковник Хескет нажил состояние. Он наловил на реке ондатр, продал шкурки и купил целый возок яблок. Яблоки продал, а на вырученные деньги купил поросят и отвез их на рынок. Проезжая как-то место, где теперь стоял город, он облюбовал его и купил себе землю, потом построил магазин, взял ссуду, а вскоре открыл банк.

Элберт, единственный ребенок в семье, презирал отца. Его мать, бледная, болезненная женщина, всегда хворала.

С четырнадцати лет он начал помогать в магазине. В пятнадцать однажды заметил, как пожилая леди обронила возле прилавка деньги и, не обратив внимания на потерю, ушла. Он подобрал их и спрятал. С этого момента Эл стал тайком копить деньги и любыми способами старался ежедневно выкроить хоть небольшую сумму для себя.

Хескет ненавидел свой дом и город, в котором родился. Единственное желание терзало его – стать богатым. О том, чем заниматься, он пока не думал. В шестнадцать оставил незапертым окно в магазине, ночью пробрался в него и взял деньги, спрятанные в мешке с кофейными зернами. Разбросав по полу несколько банок и прихватив с собою кое-что из товаров, он взломал окно, создав видимость ограбления.

Несколько дней спустя Эл отправился на поиски другой работы в соседний городишко. Он намеренно создавал себе имидж человека, не желающего стоять на месте и пытающегося продвинуться в жизни. Так что, когда он покинул город, ни с кем не попрощавшись, это никого не удивило.

Собрав вещи, он на попутном фургоне добрался до Питсбурга, а там пересел на речной пароход. Свою первую работу получил в Лексингтоне и остался там на два года бухгалтером и приказчиком на продовольственных складах. Аккуратно ведя счета, он умудрился за это время отложить несколько сот долларов и вскоре уехал оттуда, сев на пароход до Сент-Луиса.

Деньги он держал в кожаном бумажнике под рубашкой. Однажды, когда, выйдя из столовой, он направлялся в свою каюту, на него налетела компания подвыпивших парней.

– Эй, ты! Пойдем выпьем с нами! – Один из них грубо, но как бы дружески схватил Хескета. – Давай, пошли с нами!

– Нет, нет, благодарю. Я…

Ему с трудом удалось отвязаться от них. Придя в каюту, он запер дверь и снял сюртук. Внезапно все похолодело у него внутри, руки отчаянно шарили по поясу – бумажник исчез! Все его сбережения пропали.

Дико озираясь, он бросился на палубу. Бумажник лежал там… пустой!

Он собрался было пойти в салун, откуда доносились непристойные крики и хохот, но остановился. Кого он может обвинить? На него напали семеро парней, а то и больше, и в темноте он даже не разглядел их лиц.

Все, что у него осталось, это саквояж, кое-что из одежды да три доллара в кармане брюк. Потрясенный и раздавленный, он упал на койку.

Его ограбили! Все планы рухнули! Деньги, которые он так старательно копил, теперь пропали!

Хескета охватила слепая ярость. Он вскочил, готовый броситься из каюты, потом остановился. Нет, нужно поступить иначе. На палубе темно и тихо. Скоро этот сброд начнет расползаться. Вот если бы ему удалось найти одного… Хескет подошел к окошку бара и заглянул внутрь, разглядывая толпящихся у стойки людей. Здоровый малый в суконном пальто и есть тот самый, кто отнял у него деньги. Эл решил ждать.

Прошел почти час, прежде чем из салуна вышел человек в суконном пальто и, пошатываясь, направился в сторону кормы. Из стопки дров, сложенных возле салуна, Элберт выхватил полено и быстро пошел по коридору за обидчиком. Услышав за спиной шаги, тот остановился и хотел обернуться, но в этот момент получил оглушающий удар.

Человек упал на колени, Элберт снова ударил его, быстро огляделся по сторонам и начал обшаривать карманы. Не найдя ничего, кроме пятидолларовой золотой монеты, он протащил его по палубе и столкнул за борт. Окунувшись в ледяную воду, несчастный издал слабый крик, который сразу стих – пароходный винт, должно быть, довершил расправу.

Возможность вернуть деньги пропала для Хескета навсегда. Приятели погибшего разбрелись кто куда, шатаясь и оглашая палубу пьяными воплями. Эл отправился в каюту, но так и не смог уснуть – мрачная ярость снедала его.

Наутро вместе с остальными пассажирами он стоял на палубе и ждал, когда пароход причалит к пристани в Сент-Луисе. Все только и говорили о том, какое несметное состояние можно нажить на приисках Калифорнии.

Вдруг кто-то спросил:

– Эй, а где же Сэм? Куда это он пропал?

– Пойду посмотрю. На пристани его ждет жена с ребятишками, – проговорил другой и отправился на поиски пропавшего, но через несколько минут прибежал обратно. – Его нигде нет, и постель застлана! – И он обратился к стоявшему рядом капитану.

Элберт прислушивался, но смог разобрать только несколько слов:

– Да нет, он не был пьян. Ну, выпил, конечно, немного. Он много раз плавал в Сент-Луис этим пароходом.

Капитан что-то тихо проговорил, и Хескет услышал ответ:

– Да в общем-то много, около двух тысяч долларов. Он носил их в мешочке на поясе.

Элберт отчаянно выругался про себя. Проворонить такие деньги! Теперь они пропали безвозвратно!

Высадку приостановили. Пассажиров допрашивали по одному. Элберт отвечал на вопросы кратко и четко. Один из пассажиров засвидетельствовал:

– Этот рано ушел спать. Я видел, как он уходил.

– Да, я очень устал, – подтвердил Элберт.

Другой пассажир посмотрел на него, нахмурился, но промолчал.

– Должно быть, свалился за борт, – наконец развел руками капитан. – Такое бывает. Парень перебрал немного, шел по палубе, пароход качнуло – и он выпал за борт. Жаль беднягу.

В Сент-Луисе Хескет устроился в магазин приказчиком, и ему понадобилась всего неделя, чтобы понять, что к чему, и начать потихоньку красть. На первых порах он крал понемногу, но по мере того, как окончательно освоился, аппетиты его существенно возросли. Уволили его неожиданно и без предупреждения. Хозяин лишь сказал:

– Забирай свои деньги и убирайся. И не вздумай появляться здесь как покупатель. Давай проваливай.

Хескет не стал возражать и задавать вопросов. Он понимал, что еще легко отделался, его беспокоило только то, что он понятия не имел, какую допустил ошибку.

На следующий день он нашел другую работу и старался быть прилежным. Он много трудился и вскоре уже отлично знал, где и как с выгодой закупать меха и шкуры. Эл тщательно и аккуратно вел канцелярские записи и даже внес несколько удачных предложений, позволивших расширить дело и снизить затраты.

Торговля мехами не слишком процветала, зато кожа была ходким товаром. По совету Элберта фирма увеличила ассортимент и теперь торговала ременной упряжью, седлами, сбруей и всевозможным снаряжением, предназначавшимся для фермеров. Получив скромное повышение в зарплате, Хескет принял его с благодарностью, но про себя посмеялся над его жалкими размерами. Тем временем он старался читать все, что попадалось ему под руку, о Калифорнии и о горнорудном деле.

Хескет очень скоро заметил, что хозяин лишь бегло осматривает товары, количество которых все время меняется. Тогда он начал припрятывать лучшие меха, при этом снижая цену на товар, который покупал у охотников, задолжавших фирме, и записывая его по обычной цене, действовал очень осторожно и старался не вызывать ни малейших подозрений на свой счет. Так манипулируя целыми партиями пушнины, он вскоре имел большой запас отборных мехов, которые официально не существовали. К его записям не смог бы придраться даже опытный эксперт. Но если бы его все же поймали за руку, он всегда мог бы сослаться на недосмотр. Припрятанный ценный товар он намеревался использовать по своему усмотрению.

Те, кто работал на приисках, богатели, и Элберту хотелось стать одним из них, но ему не хватало исходного капитала. Корячиться с лопатой или лотком в руках он не собирался, это никак не входило в его планы.

К концу следующей зимы он принял решение податься на Запад – купить фургон, все необходимое и прихватить еще товаров на продажу. Трудность заключалась лишь в том, как забрать тюки с мехами из подвала магазина, а потом сбыть их с рук.

Еще несколько месяцев назад он присмотрел одного покупателя, который, судя по всему, не гнушался ничем и не задавал лишних вопросов. Тот пообещал ему помочь с доставкой товара, после чего Элберт со спокойной душой сообщил в конторе о своем уходе. Он уже не раз упоминал о том, что собирается в Калифорнию, и, так как многие ехали туда, его решение никого не удивило.

Даже при низких рыночных ценах припрятанные им меха потянут на восемь, а то и все девять тысяч долларов.

Сидя в дешевом салуне с будущим покупателем, Хескет спросил:

– Франц, можем мы перевезти меха сегодня вечером?

– Сегодня вечером? – Франц заглянул в свой стакан. – Ну что ж, почему бы и нет? Сегодня так сегодня.

– Я найду фургон, – предложил Хескет.

Франц махнул рукой.

– У меня есть свой человек. Подъедет куда надо, назови только время.

– Ты принесешь деньги? Я беру наличными.

– Конечно.

Элберт Хескет предвкушал удовольствие – он поедет в Калифорнию не просто так, а с шиком! Никто не сможет предъявить ему никаких обвинений, все будет шито-крыто. Но он даже не подозревал, как строятся связи в мире бизнеса.

В восемь вечера улицы близ складского помещения фирмы были темны и пустынны. В десять подъехала повозка, и с помощью извозчика кипы мехов погрузили на нее. Когда повозка уехала, Элберт отправился в салун.

Заказав виски, он уселся и принялся ждать. Через пятнадцать минут Хескет заерзал; когда прошло полчаса, вскочил и выглянул в окно.

Он прождал еще час, за ним другой, третий. Франц не появлялся. Разъяренный, Элберт отправился в отель, где жил Франц. Тот сидел в баре с кружкой пива в руке.

– А-а, садись, садись! – Франц показал на стул. – Ну и где твои меха? Мы их ждали, ждали, так и не дождались.

– Только не надо вот этого! – Вид у Элберта был угрожающий. – Твой человек забрал их… увез на твоей повозке.

– На моей повозке? Мой человек? Да ты что, спятил? Вот почему их нет до сих пор! – Франц с довольным видом отхлебнул пива. – Все правильно. Я говорил твоему хозяину: надо знать, кому доверять. – Он помолчал, потом пояснил: – Я как-то спросил, нет ли у него мехов получше на продажу, а он ответил, что нет, да еще посетовал, какая могла бы получиться сделка. – Франц снова отхлебнул пива, отер усы тыльной стороной руки и ехидно прищурился: – Кажется, ты собирался надуть меня? Меха-то не твои. Я это сразу понял. – Он вкрадчиво смотрел на Хескета и улыбался. – Ну что ж, может, в другой раз повезет.

– Да будь ты проклят! Я…

Франц махнул рукой в сторону стойки, и Хескет увидел четверых крепких парней, наблюдавших за ними.

– На твоем месте я бы смотался куда-нибудь подальше. Если этим ребятам придет в голову, что ты нарываешься… Я, конечно, и сам могу с тобой справиться…

Хескета трясло от едва сдерживаемого гнева. Ему хотелось вскочить и разорвать этого человека в клочья. Ему хотелось бить его, бить и бить… Но Франц выглядел явно здоровее его, да и те четверо у стойки не оставляли ему особого выбора.

Он встал и бросил на Франца долгий, пристальный взгляд.

– Ну что же, хорошо, – тихо проговорил он. – Очень хорошо.

Когда Хескет вышел, Франц посмотрел ему вслед, внезапно почувствовав беспокойство. Один из четверых подошел к нему и спросил:

– У вас все в порядке?

– Все-то все, да только лучше бы он пригрозил мне, что ли, или хотя бы ударил.

Глава 35

Сидя за бокалом вина в ресторане отеля в Вирджиния-Сити, Элберт Хескет вспомнил эту ночь, и взгляд его сделался жестким от того чувства удовлетворения, которое он испытал при этом. К тому времени, когда наступил рассвет, он находился уже далеко на пути к Вестпорту, а позади него небо озарялось огненным отблеском пожара.

В ту ночь сгорели склады Франца Хэлберта с пушным и кожаным товаром, оценивавшимся на сумму в сто тысяч долларов. Примечательно, что принадлежавшие Хэлберту пароход и баржа тоже охватило пламя, хотя и стояли они на якоре в полумиле от склада.

Сент-луисская газета, купленная Хескетом в Вестпорте, сообщала, что Францу Хэлберту нанесен непоправимый урон. А то, что пожар распространился на соседние склады, нанеся ущерб их владельцам, для Элберта Хескета ничего не значило.

И все же он не знал, как поступить и что делать с таким жалким количеством денег в кармане, пока… Пока не увидел человека, который расплачивался за покупку золотом – старинными испанскими золотыми монетами. Интересно, подумал Эл, сколько их у этого человека? Наверняка он нашел сокровища.

Но, к сожалению, все оказалось совсем не так. Человек не имел никаких сокровищ, а только горстку монет да пару драгоценных камней. И все же этого оказалось достаточно для Хескета, чтобы добраться до Калифорнии и прочно обосноваться там. Более того, кое-что из этих денег ему удалось приберечь и использовать как первый шаг на пути к контролю над Комстоком.

Теперь ему следовало все обдумать и тщательно спланировать. Сейчас контрольный пакет «Соломона» у него, и он должен удержать его любой ценой. Дело стало лишь за той частью акций,которые, как он полагал, находятся в руках у Гриты Редэвей. Правда, он так пока и не видел их, но подозревал, что они у нее, ибо кому же еще они могли достаться в наследство?

То, что Тревэллион застолбил на его территории участок, приводило Хескета в бешенство, но не более того. Либо это жадность, либо какое-то детское представление о том, как можно помочь Крокетту, но в обоих случаях от Тревэллиона он избавится без труда.

Внезапно Хескет ощутил беспокойство и, заерзав на стуле, снова наполнил бокал вином. Беспокоило его не то, что сделал Тревэллион, а то, что сделал это именно он. Не кроется ли за этим какая-нибудь далеко идущая цель?

В конце концов, это не так уж важно. Он уничтожит Тревэллиона. И сделает это при помощи судьи Терри. Терри человек неглупый и проницательный, но ослеплен пристрастиями и амбициями. Он хочет заполучить золото и серебро Комстока для Конфедерации. Если попробовать, то может получиться хорошая заварушка, даже настоящая война. В пылу сражения Тревэллион будет убит, его имущество изъято, и участки распределятся по-новому. Значит, нужно помочь Терри. Помочь тихо, тайно – людьми и оружием.

Хорошего обеда и двух бокалов вина хватило Хескету, чтобы почувствовать себя лучше. Да, ему не удалось завладеть недостающими акциями, но они, возможно, находятся где-то рядом, а Уилла Крокетта в данный момент нет поблизости. Это означает, что у него есть время, хотя и немного.

Он встал и собирался направиться к выходу, когда в зал вошла Грита Редэвей в сопровождении Дэйна Клайда и Ричарда Манфреда. Все головы повернулись в ее сторону, когда она прошла к столику. Глаза ее встретились с глазами Хескета, он слегка поклонился и вышел. В Комсток приехала Грита Редэвей, и не подлежит сомнению то, что она сказочно красива.

У выхода Хескет замедлил шаг – ему стало любопытно, почему это его сердце вдруг так быстро забилось.

Часть четвертая

Глава 36

Первые солнечные лучи заливали вершину Сан-Маунтин, когда Тревэллион спускался по склону к кондитерской. Ледбеттер и Тэпли уже сидели там за чашкой кофе в ожидании завтрака. Мелисса еще не появилась в такой ранний час.

– Слыхал, Альфи приударяет за ней, – заметил Тэпли. – Дела у нее идут отлично, а мухи всегда слетаются на сладкое.

– Интересно, что скажет Ледбеттер, – ответил Тревэллион.

– Хескет вернулся, – сообщил Джим. – Приехал вчера вечером с тем же дилижансом, что и актеры. Вы бы только видели, как он вырядился, – ни дать ни взять заправский старатель. И Дэйн Клайд тоже вернулся.

– Говорят, эта мисс Редэвей настоящая красавица, – заметил Тэпли. – Я разговаривал с одним парнем, он видел, как они приехали.

– Странно, – удивился Тревэллион, – почему это Хескет так одет. Ведь он не горняк и не старатель.

– На них по дороге напали, – продолжал рассказывать новости Тэпли. – Джо Пот остановил дилижанс. Но эта девушка, мисс Редэвей, заставила его убраться восвояси.

– Как заставила?

– Кажется, она достала револьвер, а за ней и другие пассажиры тоже, так что, когда они представили старине Поту свои аргументы, он быстро смекнул, что почем, и поспешил убраться. Потом произошла другая перестрелка. Еще кому-то пришла в голову та же идея, что и Джо, только Джекоб Тиэйл – он ехал на крыше – быстренько с ними разобрался.

– Джекоб Тиэйл?

Тэпли пожал плечами.

– Говорят, эта актриса наняла его на работу.

– Наняла Тиэйла! – Ледбеттер изумленно покачал головой. – Подумать только!

– Интересно, что ей понадобилось от этого парня? – удивился Тревэллион. – Всем известно, для чего нанимают Джекоба Тиэйла. Но как она узнала, что он за птица?

Тэпли сплюнул.

– А она и не узнавала. Просто посмотрела на него и сразу наняла. Вот и все дела.

Ледбеттер глянул на Вэла.

– А ты знаешь его, Трев?

– Знаю.

Тревэллион отхлебнул кофе и поставил чашку на блюдечко. Грита Редэвей… Какое редкое имя. Должно быть, это она… Ваггонер опять куда-то исчез из города, но, судя по виду его жилья, он скоро вернется. Интересно, догадался ли он, кто она такая? Вряд ли. А она… Она узнала бы Ваггонера? Тоже маловероятно, хотя в дороге она могла встретить его. Но, судя по всему, помощь ей не требуется. Если женщине хватает ума нанять Тиэйла, она не пропадет. Тревэллион нахмурился. Почему она сделала это? Да притом безо всяких раздумий. Как могла актриса, привыкшая жить в городе, сама додуматься до такого? Может, просто совпадение? Откуда ей знать, что Тиэйл ей понадобится?

Джекоб Тиэйл был не таким, как все, и не соответствовал общепринятым понятиям. Вроде бы одиночка и беспощадный убийца, а в то же время – религиозный и набожный человек, чтивший Ветхий Завет. Он почти не пил, табак жевал редко, и никто не слышал, чтобы он когда-нибудь сквернословил.

Однажды им, семерым старателям, случилось натолкнуться на боевой отряд индейцев-модоков. Двоих сразу убили, остальные отстреливались до вечера. Под покровом ночи те, кому удалось выжить, подумав, что Тиэйл и Тревэллион мертвы, как-то ухитрились ускользнуть. А между тем бой продолжался весь следующий день, и только к вечеру модоки, устав от сражения, ушли. К тому времени у Тиэйла и Тревэллиона кончились патроны и оставалась только пара револьверов с запасными барабанами. Лошади их исчезли, и им пришлось выбираться пешком. Тревэллиону дважды удалось подстрелить из револьвера дичь. В первый раз с расстояния более пятидесяти ярдов он уложил снежного барана. Пуля угодила животному в затылок и сразила его наповал.

Тиэйл посмотрел на добычу и поднял глаза к небу.

– Случайность, – изрек он.

– Ничего подобного, – возразил Вэл.

Несколько дней спустя, когда у них снова кончилось мясо, он таким же выстрелом подстрелил оленя-самца. Посмотрев на убитое животное, Тиэйл улыбнулся.

– В одну случайность еще можно поверить, но не в две подряд. – Немного помолчав, он прибавил: – Жаль, шкуру испортил! Целился бы в переднюю левую или в шею!

– Обычно я так и делаю. Только однажды у меня раненный в сердце олень пробежал четверть мили. Такое нам с тобой сейчас ни к чему, вот я и подумал, что лучше бить наповал.

Тиэйл кивнул:

– Да, резонно.

Несколько дней спустя он подстрелил оленя. Махнув рукой в сторону убитого животного, спросил:

– Может, тоже случайность?

– Может быть, – серьезно согласился Тревэллион. – Вот во второй раз уже все будет ясно.

С тех пор они виделись лишь пару раз и даже не разговаривали – только приветствовали друг друга кивком или взмахом руки. О Джекобе Тиэйле уже начали ходить легенды, а как-то раз Вэл заметил его в церкви.

Теперь он подивился: почему Грита Редэвей выбрала именно его? Должно быть, она разглядела в нем что-то и сочла, что ему можно доверять; что ж, лучше иметь этого человека на своей стороне.

Он беспокойно задвигался на стуле, выглядывая в окно. Жизнь в городе кипела, и у него возникло чувство, что ему тоже надо что-то делать; однако оставалось еще несколько нерешенных вопросов. Может, пойти к Грите Редэвей? Он не сомневался, что это та самая маленькая девочка, да и сейчас она наверняка еще очень молода, хотя когда людям приходится обходиться без посторонней помощи, они рано взрослеют. Вот взять хотя бы Мелиссу – ведь она одна управляется с таким большим хозяйством – или кое-кого из его знакомых владельцев приисков – всем им еще нет и двадцати. Время сейчас такое – либо ты быстро идешь в гору, пока молод, либо не достигнешь ничего.

Тревэллион посмотрел на Ледбеттера – тот очень изменился за последнее время. Хорошо одет, подтянут, его часто можно увидеть в компании Хирста, Маккея, Фэйра и других заметных фигур Комстока.

Тревэллион встал и, помахав друзьям рукой, вышел на улицу. Он отправился к себе на участок и взялся за работу. Он давно застолбил его, когда в Комстоке еще использовали для этого деревянные колья. Закончив бурить скважины, натолкал в них взрывчатки, поджег фитили и вышел на поверхность. Теперь нужно подождать, пока не рассеются пыль и дым. Уже несколько раз он ухитрялся надышаться пороховым дымом, и ему не хотелось повторять этот печальный опыт.

Тревэллион не отлучался с участка целую неделю. Жила расширялась. С помощью Тэпли добыча продвигалась успешно, и он отгрузил уже несколько порций руды. А плавильни в городе больше не лимитировали производства. Потом Тэпли сообщил, что скоро начнутся спектакли труппы мисс Редэвей.

– Пора выбираться из этой дыры, – заявил как-то Тэп, – не вредно немножко развеяться. Ледбеттер уже купил места в ложе и ждет тебя.

– Может, и выберусь, – ответил Вэл и спросил: – А Тиэйл еще там?

– Да. – Тэпли откусил порцию табаку и принялся жевать. – Только особенно на глаза не лезет. Кстати, что он за человек?

– Ну, таких, как он, ты, Тэп, знаешь, зачем нанимают. Только он немножко странный. Живет по Писанию. Видно, как-то по-своему его понимает. Мне приходилось и работать с ним, и в передрягах бывать. Он отличный парень, только если считает, что кого-то надо убить, то уж обязательно ухлопает, да еще и деньги возьмет за это.

– Что-то Уилла Крокетта не видать. Поговаривают, уж не наложил ли он на себя руки. Не убили его?

– Что-то не верится, что он способен наложить на себя руки.

– Вообще-то мне тоже. А Хескет каждый вечер обедает в отеле. Дела у него идут в гору. Купил разорившуюся плавильню, теперь сам обрабатывает руду.

Тэпли встал.

– Ну, что передать Ледбеттеру?

– Скажи, что приду. Пойди в кондитерскую, он, наверное, там.

Когда Тэп ушел, Вэл вытащил черный костюм, смятый от долгого лежания. Нагрев чайник и дождавшись, когда пойдет пар, он принялся разглаживать складки, время от времени снова нагревая чайник и водя днищем по материи. Потом достал белую рубашку, воротничок и запонки. Он давно не надевал приличной одежды, в последний раз это случилось на похоронах.

Тревэллион никогда не пропускал ни одного театрального представления и, обладая быстрой и цепкой памятью, умудрялся запомнить тексты с одного раза. Читал он все, что попадалось под руку, и нередко это оказывалась настоящая литература. Отправляясь на Запад в фургонах, когда приходилось взвешивать каждый грамм поклажи, люди старались брать только хорошие книги, чтобы потом перечитывать их снова и снова.

Выйдя из дома, он пошел к кондитерской. По дороге ему встретились два всадника – одежда в дорожной пыли, лошади утомлены дальней дорогой. Тревэллион резко остановился. Они проехали всего в нескольких футах от него, и Вэл заметил, что у одного из них рука прорезана поперек глубоким шрамом и на ней не хватает мизинца. Такую руку забыть нельзя.

Глава 37

Все места в переполненном зрительном зале были заняты. На спектакль собралось и много женщин. Тревэллион последовал за Ледбеттером, и билетер проводил их в ложу – это крохотное пространство, рассчитанное на четыре кресла, вмещало все семь.

Джон Маккей расположился в ложе напротив, он коротко кивнул Тревэллиону в знак приветствия. Рядом с ним сидел Джим Фэйр.

Лэнгфорд Пил уверенными шагами пересек зал и занял место в третьем ряду партера. Раздался звонок, и скоро все зрители – богатые и не очень, отчаянные и неуверенные – уселись по своим местам.

Тревэллион огляделся, ища глазами Джекоба Тиэйла, но напрасно. Должно быть, он находился за кулисами. Вэл выбрал место в последнем ряду ложи возле самой стены. Усевшись, Ледбеттер с любопытством огляделся по сторонам.

– Говорят, эта Маргрита Редэвей очень красива, – шепнул Джим.

– Мне трудно судить, ведь я еще не видел ее, – ответил Тревэллион. – Знаю о ней по рассказам Дэйна Клайда.

– Он тоже участвует в спектакле.

Из глубины ложи Тревэллион изучал публику. Он редко бывал в людных местах и теперь испытывал беспокойство. Мелькало много знакомых лиц, но появлялись и чужие.

Пришел адвокат Билл Стюарт, крупный, широкоплечий мужчина с огромной рыжей шевелюрой. Оглядевшись по сторонам и заметив Тревэллиона, он подошел к их ложе. Вокруг прохаживались, сновали, стояли и беседовали десятки людей; Стюарт снова осмотрелся, потом спросил:

– Как дела, Джим?

Ледбеттер кивнул:

– Неплохо. Дорогу уже занесло.

– Скоро, Джим, тут такое начнется. Терри кое-что замышляет.

– Война начнется. Что еще он может замышлять? Только о ней все разговоры.

– Надо что-то делать. Нельзя это так оставлять. – Стюарт посмотрел на Вэла. – А ты за кого, Тревэллион?

– Я не вмешиваюсь в политику, – мягко ответил тот. – Я корнуоллец.

– Но разве ты не гражданин этой страны?

– Да, к своему великому удовольствию. А в чем проблема?

– Похоже, Линкольну скоро потребуется помощь. Ты юнионист или конфедерат?

– Я за юнионистов, Билл, за то, чтобы страна оставалась единой. Досадно, если ее разорвут на куски, и не важно, по какой причине.

Стюарт пожевал кончик сигары.

– Говорят, ты отлично стреляешь и сумеешь постоять за свою землю. Мне нужны надежные люди.

– Можешь рассчитывать на меня, – заявил Ледбеттер.

– А мне бы хотелось получше во всем разобраться, – сказал Тревэллион. – Хорошо бы все-таки знать, в кого стреляешь и почему, даже если у тебя отличный адвокат.

– Все свои действия я согласую с президентом Линкольном, и на сегодняшний момент наша победа как никогда нужна ему. Мне и надо-то только прикрыть спину всего на несколько часов, а может, даже и меньше. Обычно я справляюсь сам, но на этот раз буду слишком занят и не хочу, чтобы мне мешали.

– При случае расскажи мне обо всем этом поподробней. Если все законно, то можешь рассчитывать и на меня.

Когда Стюарт ушел, Ледбеттер заметил:

– Хороший он человек, Трев.

– Не спорю. Только я никому не позволяю принимать за меня решения. Особенно когда нужно взять чью-то сторону. Я привык повиноваться закону, а если его нет, то руководствуюсь собственной совестью. – Он огляделся по сторонам. – Зал набит до отказа. А что за пьеса?

– Ее поменяли, как я слышал. Сегодня дают «Франческу да Римини».

Тревэллион знал эту пьесу, и она ему нравилась. Если Маргрита играет Франческу, то она не появится на сцене до начала второго акта. Дэйна Клайда он узнал сразу, хотя тот играл старика и его до неузнаваемости загримировали.

В конце первого акта к ним подошел официант. Вэл заказывал пиво, когда, случайно скользнув взглядом мимо официанта, вдруг увидел Ваггонера. Тот сидел через проход на два ряда впереди. В течение всего первого акта это место пустовало.

Поднялся занавес. Сцена началась со встречи кардинала и Гвидо, отца Франчески, и спустя несколько мгновений появилась она сама.

Красота вышедшей на сцену женщины потрясла Вэла. Да, это была та самая Грита, которую он не забывал все эти годы.

Ее мягкая манера игры не страдала ни напыщенностью, ни экстравагантностью, чем часто грешили провинциальные актеры. Тревэллион почти не слушал текст, а только смотрел на нее. Пьесу он знал хорошо, но в такой постановке ему еще не приходилось ее видеть. И костюмы, и декорации отличались от тех, что он видел прежде.

У него есть ее письма, но как подойти к ней? Что сказать? Испуганная маленькая девочка превратилась во взрослую прекрасную женщину, само совершенство. От нее далеки и эта жизнь среди гор и ледяных потоков, и суровые люди, добывающие золото. Если пня и вспомнит его, то в ее памяти это будет связано с той ужасной ночью. Так стоит ли идти к ней за кулисы? Его, наверное, и не пропустят туда. Как же быть? Найти ее в отеле?

Сдержанный в чувствах и скрытный по натуре, теперь он еще более замкнулся. Всегда внутренне готовый к самым неожиданным ситуациям и не боявшийся ничего, он вдруг испытал приступ неуверенности. Он охотился, ставил капканы на зверей, добывал золото, скитался в одиночку по самым глухим дебрям. За свою жизнь он много проработал под землей и знал почти все о горных породах, горизонтальных и вертикальных выработках, о стволах, скважинах и многом-многом другом, но он не получил образования, и его представления о том мире, в котором жила она, ограничивались прочитанными им книгами.

Так что же все-таки делать? Самому вручить ей письма? Но ведь можно и попросить кого-нибудь. В своем мире он известен и уважаем, а в ее мире – никто.

Тревэллион почти не слушал пьесы, хотя актеры играли замечательно. Грита же исполняла свою роль лучше всех, играла так, что старая пьеса оживала.

Актер, выступавший в роди Ланчиотто, показался Вэлу до странности знакомым. Он даже наклонился вперед, чтобы присмотреться к нему получше. Но так ничего и не понял.

Пьеса закончилась, и публика, отхлопав ладоши, вывалила на улицу. Тревэллион постоял и огляделся. Может, все-таки пойти за кулисы?

– Правда, она хороша? – воскликнул Ледбеттер.

– Очень.

– В Комстоке ее полюбят, такой красавицы здесь отродясь не видели. – Помолчав, Джим прибавил: – Странно, но Хескет так и не появился в театре. Он редко пропускает спектакли, и потом, ведь он лично знаком с нею. Они ехали вместе от Фриско на одном дилижансе.

– Я до сих пор не видел его. Думаю, мы не встречались.

– Неужели Хескета не знаешь? Да он каждый вечер обедает в ресторане отеля, и еще с таким видом, словно спектакль разыгрывает.

– Я редко хожу туда.

Все же, наверное, бесполезно пытаться встретиться с нею. И писем ее он не захватил с собой, они спрятаны в хижине.

– Может, выпьем кофе? – предложил Джим.

– Спасибо, в другой раз. Лучше пойду домой.

Тревэллион повернулся и направился вверх по улице. К Ледбеттеру присоединился Тэпли.

– Правда, отличная пьеса?

– Да. – Ледбеттер кивнул в сторону Тревэллиона. – Уж не случилось ли чего? По-моему, он чем-то обеспокоен.

– Как же ему не беспокоиться? Ваггонер снова в городе, – пояснил Тэп. – Да и Хескет вернулся.

Грита Редэвей приводила в порядок волосы, когда в дверь постучался Дэйн Клайд.

– Вы произвели настоящий фурор.

– Не одна я, мистер Клайд. Кажется, мы понравились публике.

– Им не хватает развлечений, а уж если на сцену выходит такая прекрасная женщина, то тут и говорить нечего. Здесь никогда ничего подобного не видели. Поэтому и Лотта имела такой колоссальный успех, хотя она еще почти ребенок. Ее представления проходили в таких местах, где люди месяцами, а то и годами не видят детей, а между тем у многих из них дома остались свои. Восторженная публика преподносила ей горы золотого песка и самородков…

– Ну что ж, будем надеяться, что публика не изменилась, – улыбнулась Грита. – Вы не видели мистера Манфреда?

– Он сейчас подойдет. Мы с ним подумали, что будет лучше, если мы проводим вас с Мэри в отель, в этом городе может быть неспокойно. – Клайд помолчал. – О, кстати. Тот самый мой друг, помните, я говорил вам о нем, Тревэллион… был сегодня на спектакле. Он сидел в первой ложе на последнем ряду справа.

– О?! Так значит, я видела его из-за кулис. Это такой смуглолицый человек в черном костюме, да?

– Он самый. Он очень помог мне в трудную минуту.

Грита не ответила. Вместе они направились к служебному входу, Манфред уже ждал их там. Когда они подошли, он указал рукой на город.

– Вы только посмотрите! Время почти полночь, а на улицах полно народу! Теперь понятно, почему Том Мэгуайр хочет основать здесь театр. Тут настоящий бум!

– А как же? – согласился Клайд. – Здесь на глазах сотворяются миллионные состояния. «Офир», «Потоси», «Хейл и Норкросс»… да тут десятки приисков, на которых добываются сотни тонн руды! Есть уже свои плавильни, которые работают день и ночь.

– А почему именно здесь? – поинтересовалась Грита.

Клайд пожал плечами.

– Так уж получилось. Если верить тому, что я слышал, то когда-то давно в этих горах произошло то ли землетрясение, то ли извержение вулкана, после чего образовался гигантский разлом. Я не геолог и не очень-то разбираюсь в подобных вещах. Через образовавшийся разлом горячие минеральные источники выносили на поверхность пары и газы, а вместе с ними много серебра. По своей протяженности разлом достигал около четырех миль в длину и от трехсот до полутора тысяч футов в ширину, в нем образовалось множество мелких расщелин, которые тоже быстро заполнялись наносным слоем. Огромные куски отламывались от скал и падали в расщелины, деля их на части. В здешних краях считают, что это одно из величайших в мире месторождений полезных ископаемых.

– А вы, мистер Манфред, никогда не занимались горным делом?

– Нет, – ответил тот с заминкой, – хотя, по правде говоря, собирался заняться.

– А нельзя нам посетить какой-нибудь прииск? – спросила Грита.

Клайд покачал головой.

– Боюсь, это будет трудно. Одни считают, что женщина на шахте приносит несчастье, другие же спустились уже очень глубоко под землю. Это не для вас. Там внизу грязь, горячие испарения, оползни. Они рушат крепления, закрывают проходы и, если их вовремя не устранить, могут со временем заполнить весь туннель.

– Мне бы хотелось пройтись по улице. Надеюсь, это безопасно?

Вдруг из тени раздался голос:

– Не волнуйтесь, мэм, это безопасно.

– О, мистер Тиэйл!

– Да, мэм. Можете прогуливаться, где вам заблагорассудится. Я буду рядом.

– Благодарю вас. – Она повернулась к остальным. – Тогда… мистер Клайд, мистер Манфред, идемте?

Чуть ли не на каждом шагу им встречались салуны или какие-нибудь еще увеселительные заведения, которые гудели, как пчелиные ульи, оглашая округу громким смехом, криками и музыкой. Дверь одного из таких заведений вдруг распахнулась, и на улицу, шатаясь, вышел пьяный человек. Увидев Гриту Редэвей, он заморгал, отступил назад, с нарочитой обходительностью приподнял шляпу и склонился в глубоком поклоне.

– Мадам, карета подана!

– Благодарю вас, сэр! – ответила ему в тон Грита и весело рассмеялась.

Они прогуливались по главной мостовой, и люди расступались перед ними. Один прохожий тоже снял шляпу и слегка поклонился.

– Ваши спектакли просто замечательны, мисс Редэвей. Вы оказали нам большую честь.

– Благодарю вас, – с улыбкой ответила она.

Когда они прошли несколько шагов, Дэйн Клайд шепнул ей:

– Вам тоже оказали большую честь, мисс Редэвей. Ведь это был Лэнгфорд Пил собственной персоной.

– А кто это, Лэнгфорд Пил? Я не слышала такого имени.

– Его еще называют «вождем». Считается, что он лучший стрелок в Комстоке. Много воевал.

– И таких, как он, называют «стрелок»?

– Да.

Тут в разговор вмешался Тиэйл:

– Никакой он не лучший стрелок. Да ему и не надо этого. Просто может постоять за себя и на рожон никогда не лезет. Уж во всяком случае, не он лучший стрелок в Комстоке.

– Не он? А кто же? – удивился Манфред.

– Тревэллион. Я сам свидетель.

Грита оживилась:

– И вы видели, как он убил кого-нибудь?

– Да, мэм. Только он думает, что никто не знает об этом, а я помалкиваю. Парень, которого он ухлопал, заслуживал смерти.

– Уж не тот ли это случай, во время карточной игры? – поинтересовался Клайд. – Я, кажется, что-то слышал об этом.

– Нет, другой. Про тот случай я тоже слышал – поймал он за руку какого-то шулера.

– Говорят, причина заключалась в чем-то другом, – вставил Манфред. – Между ними возник какой-то спор, будто бы о том, что произошло когда-то давно на Миссури.

На мгновение Грите показалось, что сердце сейчас выпрыгнет у нее из груди, ком подступил к горлу, и она с трудом выдавила:

– На Миссури?

– Да, речь шла о какой-то старой вражде. Люди даже говорят, будто Тревэллион заранее знал, что парень не чист на руку в картах, и использовал это как повод, чтобы придраться. Он нарочно так подстроил. Так-то вот.

Глава 38

С минуту Грита молчала – ей хотелось узнать, что произошло дальше, но она боялась спросить, потом наконец произнесла:

– Так вы утверждаете, что видели, как он кого-то убил?

– Да, мэм, – ответил Тиэйл. – Ехал я как-то по дороге. Никакого жилья вокруг. Устав порядком, свернул в заросли, пустил лошадь пастись, а сам прилег в траве. Разбудил меня топот копыт. Вдруг с другой стороны появилась другая лошадь. Знаете, мэм, я привык, что всюду враги, поэтому затаился и стал ждать. Со своего места все хорошо видел. Одним из всадников оказался Оби Скиннер. Он водил дружбу с тем парнем, которого Тревэллион застрелил во время карточной игры, только вот не помню, как его звали. Этот Скиннер настоящий головорез, отлично стрелял и никого не боялся. Другой всадник – Тревэллион. Разговор у них тоже зашел о Миссури, Скиннер первым потянулся за оружием. Голову могу дать на отсечение, что Скиннеру любой противник был нипочем, только не Тревэллион. Тот разделался с ним в два счета.

– Пожалуйста, – обратилась Грита к Манфреду и Клайду, – проводите меня обратно в отель.

В вестибюле она внезапно повернулась к Тиэйлу:

– Мистер Тиэйл, присядьте, пожалуйста. Я хочу кое о чем расспросить вас. – Потом обратилась к Манфреду и Клайду: – Благодарю вас, господа. Итак, до завтра? Встретимся в театре.

– Если хотите, мы можем подождать, – предложил Клайд.

– Нет, нет, со мной все будет в порядке. Просто я хотела бы кое-что узнать о приисках и уверена, что мистер Тиэйл расскажет мне о них.

Когда они ушли, она повернулась к Тиэйлу.

– Присаживайтесь, пожалуйста. Вы очень интересный человек, мистер Тиэйл, и совсем не такой, как все.

– Всегда полезно знать о том, с кем имеешь дело. Когда я охочусь на бизонов или бобров, то стараюсь сначала изучить их повадки.

– А повадки людей вы тоже изучаете?

– Да, мэм. Все люди разные, и у каждого свои повадки. Я изучаю тех, кто может быть опасен для меня.

– Таких, как Тревэллион?

– Да, мэм. Только для меня он не опасен. Он хороший человек.

– Но ведь он убивал людей?

– Я тоже убивал, мэм. Иногда без этого не обойтись. Некоторые сами напрашиваются, и если я вижу, что они опасны, то принимаю меры.

– А Тревэллион?

– У меня, мэм, слава Богу, есть уши. Да и смекалка еще не подводила, а иной раз толкнешь под бок кого надо и узнаешь что-нибудь интересненькое. Так вот, Тревэллион убил тех людей не просто так, а за какие-то старые грехи. Когда-то давно размещалась здесь фактория. Хозяин ее уже покинул эти края – распродал все и уехал. Вот он хорошо знал Тревэллиона, еще мальчишкой. И отца его знал. Так вот, отца Тревэллиона убили какие-то заезжие люди. Правда, прежде чем умереть, он успел уложить двоих. Они хотели разделаться и с сыном, да люди вовремя подоспели на помощь, и им пришлось убраться.

– А не знаете вы, что там случилось?

– Как же, мэм, знаю. Отец Тревэллиона рассказывал кое-что хозяину фактории, а остальное тот слышал от других переселенцев. Оказывается, мать Тревэллиона и другую женщину зверски убили где-то на берегах Миссури. И мужа той женщины тоже застрелили.

– А вы сами хорошо знаете Тревэллиона?

– Знаю чуть-чуть. Случалось быть попутчиками. Правда, он не из тех, кто любит поговорить. Тревэллион человек дела. – Тиэйл вдруг поднял на нее глаза. – Мэм, не многим я мог бы сказать такое, но вам скажу. Если бы не тот страшный случай на Миссури, Тревэллион сейчас был бы одним из самых преуспевающих людей Комстока. Он отлично знает горное дело и очень умен.

– Так значит, он живет с ненавистью в сердце?

– Может, и так. А может, он просто не хочет оставлять зло безнаказанным, чтобы оно не породило другое зло?

– Стало быть, он собственными руками вершит правосудие?

– Хорошо, если закон есть, мэм. Только в здешних краях, где нет никаких законов, человек вынужден сам вершить правосудие. Такие люди, как Билл Стюарт, несут нам правопорядок, но это лишь первые шаги. А давние преступления, тем более совершенные далеко отсюда, пока не могут быть наказаны.

– Ну что ж, благодарю вас, мистер Тиэйл. – Грита встала. – Это все, что меня интересовало. Прошу вас, никому не говорите, о чем мы с вами беседовали.

– Разумеется, мэм.

Она повернулась, чтобы уйти, но вдруг остановилась.

– Мистер Тиэйл, как, по вашему мнению, дальше поступит Тревэллион?

Тот пожал плечами.

– Наверное, убьет остальных, хотя, боюсь, ему не все известно.

– Не все известно? Как это?

– Вот, например, один из них сейчас в городе. Для Тревэллиона это не секрет, однако он до сих пор не убил его. – Тийэл замялся и посмотрел по сторонам, ища плевательницу. Найдя ее и сплюнув, прибавил: – Все дело в том, что в город только что прибыли еще двое, а об этом ему неизвестно.

– Зачем же они приехали сюда?

– Откуда мне знать, мэм. Но это настоящие головорезы, и первым делом они постараются разыскать Ваггонера.

– Ваггонера?

– Да, мэм, Ваггонера. Он тоже из той миссурийской банды убийц. А сегодня вечером я видел его в толпе.

– Он был на моем спектакле?

– Да, мэм. Он сидел в зале, и Тревэллион тоже его заметил. – Джекоб помолчал. – Мэм, я не собираюсь пугать вас, тем более что вижу: вы не из робкого десятка, но Ваггонер занял свое место в партере, лишь когда началось второе действие. Он пришел как раз перед тем, как вы появились на сцене.

Грита задумалась.

– Спасибо, мистер Тиэйл. Вы очень помогли мне. Я совсем не боюсь и всегда предпочитаю знать, если мне грозит опасность. Ведь к опасности лучше быть готовой заранее. Я-то полагала, что стою в стороне, а это, оказывается, совсем не так.

– Не беспокойтесь, мэм, я буду рядом. А актеры, ваши друзья, они смогут постоять за вас?

– Полагаю, да, мистер Тиэйл.

– Один из них, тот, что повыше ростом… Мне кажется, я видел его где-то раньше.

– Вряд ли. Разве что в театре где-нибудь на Востоке. Спасибо, мистер Тиэйл. Спокойной ночи.

Поднявшись в номер, Маргрита – так она давно сократила свое прежнее имя Маргерита – накинула халат и присела у зеркала, чтобы приготовиться ко сну. Разглядывая себя, она не переставала думать о событиях минувшего дня.

Грита понимала, что красива. За последние несколько лет она то и дело слышала об этом от других, но не придавала этому никакого значения. В той атмосфере, в которой она росла, гораздо больше ценились талант и ум человека, нежели привлекательная внешность.

Она спрашивала себя, зачем приехала сюда. Разве ей плохо жилось за океаном? По правде сказать, да. Во всяком случае, не о такой жизни она мечтала и не такой жизни, как ей казалось, она заслуживала. Она любила театр и отдавалась ему целиком, но все же ей чего-то не хватало, хотелось найти свое место в жизни.

Ей часто приходилось слышать, что легче всего встать на ноги, если отправиться в Америку. Теперь она в этом сомневалась. Да, Дженни Линд имела в Америке грандиозный успех, но у нее, у Гриты, это вряд ли получится. Удачно выступала в Америке и Лотта, которой, благодаря стараниям ее бдительной матери, удалось скопить приличное состояние.

Конечно, одной из причин ее приезда сюда явилось желание осуществить мечту родителей. Они ехали в Калифорнию, чтобы поселиться там навсегда. Но эта мечта так внезапно рухнула в ту страшную ночь.

И вот Грита здесь, если и не в Калифорнии, то совсем близко; она уже почти решила вернуться туда.

Сегодняшний спектакль прошел успешно. Зал ломился от публики, билеты распродали на неделю вперед. Конечно, и зал не очень вместительный, и декорации не совсем удачные. Нужно придумать яркие афиши и пригласить швею, ведь эта идея насчет новых костюмов очень заманчива, пусть даже воплощение ее и будет стоить немалых денег. Публика любит пышные, красочные зрелища.

Грита вспомнила о Ваггонере. Кто он? Почему интересуется ею? В мозгу зашевелились какие-то смутные, ноющие воспоминания, какие-то полузабытые лица и события той ужасной ночи. Она тряхнула головой, чтобы прогнать их. Нет, это немыслимо. Должно быть, совпадение. Тогда почему он преследует ее? И не связан ли он как-то с неудавшимися попытками ограбить ее? Но ведь это случилось в Сан-Франциско. Она погасила свет и направилась к постели, потом остановилась, подошла к окну и выглянула на улицу, освещенную слабо мерцавшими огнями.

Ночная жизнь в салунах еще продолжалась, оттуда доносились музыка и звуки хлопков по игральным столам. Грита почувствовала какой-то прилив возбуждения, какое-то радостное беспокойство. Как хорошо слиться с этой улицей, стать ее частью, как хорошо иметь прииск и своими глазами наблюдать, как добывают из-под земли серебряную руду!

Она отошла от окна, легла в постель и укуталась одеялом. Немного полежав, она повернулась на бок, закрыла глаза, но тут же снова открыла их.

Этот мальчик… Теперь он взрослый мужчина. Тревэллион… Интересно, есть ли у него другое имя? Почему-то все называют его так.

Он приходил на ее спектакль, но даже не попытался увидеться с нею. Вел себя так, словно они совсем чужие. А что с теми деньгами, о которых он когда-то позаботился? Мог хотя бы отчитаться за них.

Прошло уже столько лет, и он, естественно, забыл ее. А с какой стати он должен помнить о ней? Ведь они были детьми. И как глупо с ее стороны чего-то ждать…

В конце концов, он мог жениться! Она взбила подушку. Ну конечно… Что, если он женился?

Тревэллион… Какое звучное имя. Но что такое имя? Само по себе оно ничего не значит до тех пор, пока ты не заставишь его зазвучать. Точно так же и человек представляет собою только то, чем он смог стать в жизни. Но имя Тревэллион все же звучит, потому что многое означает для тех, кто его произносит.

Грита вспомнила про свои акции. Они принадлежат какой-то калифорнийской компании. Быть может, эта компания действует и здесь и она, Грита, уже стала совладелицей какого-то прииска?

Тревэллион пошел домой окольным путем и прежде, чем войти в устье туннеля, проверил, на месте ли нитка, которую он нарочно натянул перед уходом. Нитка оказалась по-прежнему натянутой. Он отпер дверь и вошел в хижину. В печке еще теплились угольки. Подбросив в очаг поленьев и поворошив угли, Вэл присел на край койки, чтобы стянуть сапоги.

До чего же она красивая!.. И замечательная актриса, хотя, быть может, не самая лучшая из всех, кого он видел. Но у нее свой стиль игры, своя манера двигаться по сцене, говорить.

Тревэллион проверил револьвер – он делал это ежедневно перед тем, как лечь спать, – и положил его на стул у изголовья. Сапоги он тоже поставил рядом. Привычка оставлять одежду под рукой появилась у него после землетрясения 1857 года, которое он пережил в стране индейцев племени техачапи.

Ваггонер… Может, пора встретиться с ним один на один? Ведь он входил в ту банду убийц и совсем недавно пытался уничтожить его. А теперь вот следит за ней. Но откуда ему известно, что она была там? Ваггонер и понятия не имел, что в кустах пряталась маленькая девочка.

Вдруг в дверь резко постучали. Тревэллион приподнялся на локте, протянув руку за оружием.

– Кто там?

Это оказался Тэпли.

– Не хотел беспокоить тебя, но, похоже, утром в суде будет разборка. Билл Стюарт привлек к суду одного из дружков Сэма Брауна, и теперь Сэм грозится вышвырнуть всех присяжных из города. Боюсь, Биллу одному не справиться.

– Хорошо, я приду.

Сэм Браун… Только его еще не хватало. Тревэллион повернулся на бок и закрыл глаза. Он хорошо знал Билла Стюарта и не сомневался, что тот не нуждается в чьей-либо помощи, даже если имеет дело с самим Сэмом Брауном.

Глава 39

Утром Тревэллион седлал черного мула, когда явился Тэпли.

– Джим присоединится к нам в городе, а кое-кто из парней уже поехал туда вчера вечером.

– Они что же, хотят учинить то же, что в Генуе?

– Вот именно. Сэм Браун во всю глотку орал, что приведет своих людей и разделается с судом присяжных.

Ледбеттер ждал их возле кондитерской. Он вскочил в седло, и они поскакали из Вирджиния-Сити вниз по склону. Утро выдалось холодное, на ясном небе еще сияли звезды. Дорогой никто не разговаривал, наконец Тэпли первым нарушил молчание:

– А что делать нам, Трев?

– Стюарт сам разберется с Брауном, а если кто-нибудь попробует вмешаться, остановим их. Слепите за толпой.

– Стюарт не робкого десятка, он и самому черту обвинение предъявит, – сказал Ледбеттер. – Ростом выше шести футов и весит около двухсот фунтов. Окончил Йельский университет и сразу попал на прииски Калифорнии, а народ там – сами знаете какой. Когда эта территория станет штатом, он будет лучшим кандидатом на роль сенатора или губернатора.

Когда они подъехали, в здании суда яблоку негде было упасть. Протиснувшись в зал, приятели стали возле стены, у противоположной двери, откуда они могли следить за происходящим. Сэм Браун нарочно занял место в первом ряду и устрашающе зыркал на присяжных. При появлении Тревэллиона и его друзей один из бандитов толкнул в бок соседа, и оба повернули голову в их сторону.

Вэл заложил большой палец за пояс в нескольких дюймах от висевшей на нем кобуры. Он не удостоил взглядом людей Брауна, хотя понимал, что те наблюдают за ним.

Председательствовал судья Кредлбо. Он не любил Сэма Брауна и нисколько не боялся его. Правда, кое-кого из присяжных Сэму все же удалось запугать своими обещаниями разогнать суд. Обычно, готовясь к драке, Сэм заплетал в косички свои длинные бакенбарды и связывал их на подбородке, чтобы защитить горло от ножа. Так он поступил и на этот раз.

Внезапно он встал. Но каковы бы ни были его намерения, ему так и не удалось их осуществить. Билл Стюарт, выступавший в роли обвинителя, мгновенно подскочил к нему, держа в каждой руке по стволу 44-го калибра, и громко крикнул:

– Руки вверх, Браун!

Застигнутый врасплох и пораженный, бандит повиновался.

– Заберите у него оружие! – приказал Стюарт судебному приставу.

Браун, далеко не глупец, понимал: сделай он одно-единственное движение, и Стюарт застрелит его на месте. Он стоял неподвижно, пока тот не указал револьвером на отдельное сиденье.

– Займи место свидетеля!

Когда тот сел, Стюарт подошел к нему.

– Сэм, ты, помнится, хвастал, что придешь в суд и освободишь своего приятеля. Ты божился, что собственными руками вышибешь дух из присяжных и выйдешь отсюда вместе со своим дружком. – Стюарт поднял Библию. – Известно ли тебе, Сэм, что это такое?

– Библия, – пробурчал Сэм.

– Правильно, это Библия. А что такое Библия? – Стюарт наклонился к Брауну. – Библия, Сэм, это Слово Божье! – Последние слова он произнес громогласно, потом резко повернулся и обратился к судебному приставу: – Так пусть он поклянется говорить правду и ничего, кроме правды! – Отступив назад, Стюарт ждал, пока закончится церемония принесения клятвы. – Сэм, ты поклялся говорить правду, и только правду, – продолжил он. – Ты поклялся Словом Божьим! Всемогущий наблюдает за нами, и, так же как и ты, Он знает правду. Ты поклялся говорить правду, какой бы она ни была. – Стюарт помолчал, потом, смягчив тон, спросил: – Сэм, ты когда-нибудь убивал?

Браун рассмеялся и, оглядев зал, произнес:

– Ну убивал.

– Сколько человек ты убил, Сэм? Только помни, ты поклялся говорить правду.

– Ну, человек шестнадцать, наверное. Точно не помню.

– Шестнадцать человек. Довольно много, не так ли? Вряд ли найдется кто-нибудь, кто убил столько же. Как думаешь?

– Да, Пил, которого прозвали «вождем», и половины не угрохал.

– Я полагаю, Сэм, что ты убил больше, чем кто-либо другой. Вот взять хотя бы того человека, которого ты недавно зарезал охотничьим ножом в салуне. Припоминаешь?

Сэм гордо огляделся.

– Ну припоминаю. И что такого? Для меня это сущий пустяк.

– Догадываюсь. Для тебя это так же просто, как передвигать ноги. Я давно понял, что ты опасный человек.

Стюарт сделал паузу, потом снова спросил:

– Интересно, какой нож имел тот человек, которому ты перерезал горло?

– Нож?! Да у него и ножа-то не… – Тут главарь банды осекся и начал беспокойно озираться по сторонам. – Откуда мне знать, какой у него нож!

– Сэм, не забывай – ты дал клятву. Теперь отвечай на вопрос. С неделю назад я видел, как ты вышел из своего дома, но тут же вернулся и улизнул через заднюю дверь. Почему?

– Почему?! Вы же сами видели, так чего же спрашиваете? Здоровенный черный котище перебежал мне дорогу, вот почему!

– Разумеется, Сэм, я видел это и понимаю, что надо быть полным идиотом, чтобы искушать судьбу. Ты правильно поступил: вовремя заметил опасность и постарался избежать неприятностей. Но тебе конечно же известно, что неприятности, приносимые черной кошкой, не стоят и двадцатой, нет, даже сотой доли того несчастья, которое тебя постигнет, если ты нарушишь клятву. Известно тебе это, Сэм?

– Ну известно.

– Тогда скажи, у человека, убитого тобой, был нож?

– Нет.

– А какое оружие носил он при себе, Сэм?

– Он не носил оружия, он… – Браун снова запнулся.

– Он был безоружный. Значит, ты убил безоружного человека. Ты убил человека, не имевшего возможности защищаться. Это так, Сэм?

– Я…

– К тому же он изрядно выпил. Так ведь? – Стюарт сделал паузу. – Теперь скажи, Сэм, ты ведь не боишься меня?

– Никого не боюсь!

– Разумеется, никого. Стало быть, если кто-нибудь станет утверждать, что ты давал показания из одного только страха, это не будет правдой? Так ведь?

– Да нет же! Какого черта я должен вас бояться?!

– Вот и прекрасно! Ведь могут найтись и такие, кто станет утверждать, что я запугиваю свидетеля. Но ведь ты, Сэм, не согласен с этим? Разве я тебя запугиваю?

– Какого черта! Конечно, не согласен! Никого я не боюсь!

– Вот и хорошо. И стало быть, ты не побоишься признать, что убил безоружного человека? Ведь у него не нашли никакого оружия. Так?

– Никакого. – Бандит забеспокоился, по лбу его градом стекал пот, и он непрерывно утирал его. – Не знаю… Может, у него и имелось что-то, я же не знаю…

– Нет, не финти, он был безоружен, и тебя можно считать убийцей. Не противником, который дает человеку шанс защититься, а самым настоящим убийцей.

Браун привстал со своего места.

– Нет, вы только посмотрите!

Стюарт поднял револьвер.

– Сядь, Сэм, и помни – ты дал клятву. Если нарушишь ее, тебя постигнет страшное несчастье, и не одно. Но самое главное, Сэм, все, кого ты убил, тоже были пьяны или безоружны. А помнишь случай у озера Пирамиды, когда ты сбросил с лошади раненного в бою Болдуина и удрал? Ты думал, что ловко выкрутился тогда, а на самом деле просто показал, кто ты есть. Ты трус, Сэм. Низкий и подлый трус, который не достоин жить среди людей! А теперь убирайся отсюда!И если я когда-нибудь увижу тебя в зале суда, да еще не на скамье подсудимых, то берегись! Убирайся вон вместе со своим сбродом!

Обливаясь потом, Браун встал и вышел на улицу. С минуту он стоял, дико озираясь по сторонам. В какой-то момент он хотел было вернуться, но передумал и побрел через площадь к магазину. Немного погодя его догнали остальные.

Тревэллион подошел к двери и проследил, пока они удалялись. Ледбеттер закурил сигару.

– Все. Брауну конец. Теперь у него два выхода – либо подкараулить и убить Стюарта, либо убираться из этих мест.

– Он постарается убить его сам или подошлет кого-нибудь, иначе его перестанут бояться.

На обратном пути они повернули к Золотому каньону. Ледбеттер ехал чуть поодаль и все время молчал, потом произнес:

– Трев, я видел, какую породу ты добываешь. Хороший у тебя участок. Почему бы тебе не нанять рабочих и не начать рыть настоящую шахту? Если тебе нужны деньги…

– Я уже думал об этом, – признался Вэл. – Но чтобы заняться разработкой основной жилы, придется спуститься футов на двести, не меньше, а это дорого обойдется.

– Ты все же подумай. Я мог бы войти в дело.

Тревэллион сомневался.

– Джим, ни с кем бы я так не хотел вступить в дело, как с тобой, но ты же меня знаешь. Ведь я в любой момент могу выйти из игры, сорваться с места и уехать.

– Да ну тебя, – вспыльчиво возразил Ледбеттер. – Во всем Комстоке не найдется никого, кто трудился бы больше тебя! И потом, что это значит, сорваться с места и уехать? Куда? Что за ребячество такое?! Тоже мне, нашел время! – Ледбеттер помолчал. – Ты нужен здесь. Идет война, и президенту требуется серебро. Здесь твои знания необходимы больше всего. Вот ты говоришь, ты корнуоллец. Как раз в этих местах ты можешь свободно выбирать, как жить и как заработать. Ты – гражданин. А самое главное сейчас – поддержать страну, не дать ей расколоться.

После этого они долго ехали молча, потом Тэпли сообщил:

– Трев, помнишь Джонни Эльдорадо? Говорят, он подался в Вирджиния-Сити, хочет потягаться с Фермером Пилом.

– И самое ужасное, что он таки найдет его, – вставил Ледбеттер. – Лэнгфорд Пил никому еще спины не показывал.

– Я видел Джонни несколько месяцев назад, он тогда грозился приехать в Уошу, – сказал Вэл. – Пилу передали его слова, так что Джонни не застанет его врасплох. – Они проехали еще немного молча. – Ладно, Джим, – наконец произнес Тревэллион, – попробуем заняться моими скважинами. Утром найму людей, и начнем копать две горизонтальные выработки. Поработаем, пока денег хватит.

– А об Уилле Крокетте ничего не слышно? – поинтересовался Тэпли. – Мелисса беспокоится. Она думает, его убили.

– Кому это нужно?

– Трев, ты лучше меня знаешь кому. Пока Уилл где-то поблизости, Эл Хескет не успокоится. Крокетт хоть и добродушный, но всякой доброте есть предел, и он не позволит какому-то Хескету смешать себя с грязью. Он обязательно вернется. Если жив, – прибавил Тэпли.

– Уж коль разговор зашел о Хескете, то мне известно только то, что он служил бухгалтером у Крокетта. А чем он занимался раньше, откуда приехал? – спросил Вэл.

– Откуда-то с приисков Калифорнии. Только какая разница, чем человек занимался и откуда приехал?

Тревэллион повернулся в седле и посмотрел назад. Почему-то всегда, когда разговор заходил о Хескете, ему хотелось оглянуться… Почему?

Они застали Мелиссу в кондитерской, она окинула их быстрым, каким-то испуганным взглядом и пошла за чашками. Налив кофе, она долго хлопотала у плиты и только потом спросила:

– Яичницу хотите?

– Я хочу, – отозвался Ледбеттер. Он не сводил взгляда с Мелиссы, и Тревэллион с удивлением заметил в его глазах задумчивую грусть. Поймав взгляд Вэла, Джим смутился и спросил невпопад: – Что слышно о войне? Есть какие-нибудь новости?

– Какие новости? Я же с тобой был.

– Да я просто интересуюсь. С тех пор как появился телеграф, новости распространяются быстро. Туго, должно быть, приходится старине Эйбу. Странно, как его вообще избрали президентом. Народ-то ведь у нас не понимает, что нужен не сладкоголосый краснобай, а человек твердый, решительный. А по бумажке кто хочешь может разглагольствовать. Красивыми речами никого не удивишь, а вот принять нужное решение в нужный момент, это совсем другое дело.

Говоря, Ледбеттер не сводил глаз с Мелиссы.

– Она чем-то озабочена, – заметил Тревэллион. – Чем-то еще, кроме кофе и яичницы.

Мелисса вернулась к столу.

– Бэйнес сейчас принесет нам поесть. – Она села напротив и опустила глаза. – Я должна поблагодарить вас за то, что вы помогли мне встать на ноги. Дела у меня шли неплохо…

– А лет через пять станете совсем богатой, – заметил Тэпли. – Бум еще только начинается.

– Да вот… – нерешительно начала она, – не все так считают. – Она переводила взгляд с одного на другого. – Я хочу продать свою часть дела, пока оно еще чего-то стоит.

– Замуж выходите? – мягко поинтересовался Вэл.

Мелисса покраснела.

– Да, выхожу.

Тревэллион тайком глянул на Джима.

– И кто же этот счастливчик? Уж не Альфи ли?

Она снова зарделась.

– Он самый, – произнесла она, гордо подняв подбородок, и, словно оправдываясь, прибавила: – Я знаю, вы невысокого мнения о нем, но он очень изменился. Теперь он встал на ноги и хочет увезти меня отсюда в Сан-Франциско. Многие прииски закрываются. Альфи считает, что через три года закроются все. – Она снова виновато посмотрела на них. – Простите, но мне хочется иной жизни, не такой, как здесь. Альфред считает, что я слишком много работаю и что мне пора немного отдохнуть.

Джим Ледбеттер внезапно поднялся.

– Хочу только напомнить, – проговорил он, – что мой караван отходит утром. – Он приподнял шляпу и быстро вышел.

– Вы причинили ему боль, – сказал Тревэллион.

– Я причинила боль Джиму?! Но каким образом?

Тревэллион поставил чашку.

– Неужели вы не поняли? Он любит вас. Все это время он думал только о вас.

Глава 40

В ресторане было мало посетителей, и Грите это нравилось. Она встала рано и уже успела договориться насчет лошади, так как хотела проехаться по городу и осмотреть окрестности. О предстоящей поездке она не сказала никому, чтобы побыть одной и кое о чем подумать. Она с удовольствием потягивала крепкий, горячий кофе, когда звук шагов, тяжело отдававшихся по каменному полу, и позвякивание шпор прервали ее размышления. Грита подняла глаза. Перед нею стоял вихрастый парень, совсем еще мальчик, гладко выбритый и одетый невероятно чисто и опрятно, – редкость для этих мест.

– Мисс Редэвей? Меня зовут Джонни Эльдорадо.

Парень явно ожидал, что имя окажется ей знакомым. Он держался смущенно, застенчиво и в то же время решительно.

– Да, мистер Джонни.

На мальчишеских щеках вспыхнул ровный, густой румянец.

– Мэм, не мистер Джонни, а Джонни Эльдорадо. – Потом, с уже большей уверенностью он прибавил: – И я отлично стреляю. Может, даже лучше всех.

Грита озадаченно смотрела на него, но юноша показался ей вполне симпатичным.

– Боюсь, я вас не совсем понимаю.

– Мэм, я сейчас все объясню. Дело в том, что я решил стать главным в Вирджиния-Сити.

– Главным?

– Да, мэм. Самым главным! И хочу бросить вызов Лэнгфорду Пилу. Если вы знаете, то сейчас он главный в городе. Сегодня же пойду в салун и вызову его на дуэль.

– А он не застрелит вас?

Джонни Эльдорадо снисходительно улыбнулся.

– Нет, мэм. Потому что я стреляю лучше его. Я приехал только вчера, а сегодня первым делом сходил в парикмахерскую. Я велел парикмахеру сделать все, как полагается – постричь, побрить, наодеколонить… ну и всякое такое. Хотел, чтобы от меня хорошо пахло. И знаете, мэм, что я сказал ему? Сказал, пусть поработает надо мной как следует, потому что… или я буду самым главным в Уошу, или самым красивым трупом на городском кладбище!

– Вы что же, действительно собираетесь стреляться с ним? Но стоит ли? В конце концов, что такое «быть главным»?

От этих слов Джонни ужаснулся:

– Мэм, что значит, стоит ли быть главным?! Да вы просто не понимаете!

– Боюсь, я действительно не понимаю. Ведь Уошу всего лишь крохотная точка на карте, и быть главным в Уошу вовсе не означает быть главным где бы то ни было еще.

– А я буду главным в Уошу, мэм! Это единственное, за что стоит бороться. – Он провел рукой по непослушным кудрям. – Мэм, я смел надеяться… Э-э… В общем, вы здесь самая красивая женщина… и я только хотел узнать, не могли бы вы… после того, как я стану здесь главным, пообедать со мной? – Щеки его вспыхнули румянцем, а лоб покрылся испариной. – Я хотел сказать… не соблаговолите ли вы?..

– Джонни, – невозмутимо произнесла Грита, – я не имею обыкновения обедать с малознакомыми мужчинами, и уж если бы сделала это, то не потому, что вы главный в городе. – Она помолчала, потом прибавила: – Но вы, Джонни, очень симпатичный молодой человек, и если откажетесь от своего намерения стать главным и стреляться с Лэнгфордом Пилом, я составлю вам компанию и поужинаю с вами. Сегодня вечером, после спектакля, в этом зале.

Он отступил на шаг.

– Нет, мэм! Так не пойдет. Чтобы ужинать с вами, человек должен что-то собой представлять! Я не какая-нибудь мелкая сошка, у меня тоже есть честолюбие, мэм! Я посетил парикмахера и вообще…

Он отступил еще на шаг.

– Нет, мэм, я сегодня же должен стать главным в Уошу!

Он резко повернулся и, сверкая начищенными голенищами, стремительно вышел.

Джонни направился в салун Пэта Линча и, подойдя к стойке, заказал виски, потом повернулся к присутствовавшим и громко спросил:

– Кто в этом городе главный?

Лэнгфорд Пил, одетый в черный сюртук, медленно вынул изо рта сигару.

– Считается, что главный здесь я. Так ты ко мне?

– Я был в парикмахерской и объявил, что сегодня же вечером буду самым главным в городе. – Джонни держался непринужденно, и на губах его играла улыбка. – Сегодня же я стану главным в городе… или самым красивым трупом на кладбище.

– Тогда давай-ка выйдем, Джонни. Ты не возражаешь?

Джонни вышел на улицу, но Фермер замешкался в дверях. Джонни обернулся как раз в тот момент, когда тот достал кольт 44-го калибра. Лэнгфорд застрелил его на месте, и тот даже не успел вытащить револьвер из кобуры.

– Красивый был парень и такой чистенький. Можете похоронить его со всеми почестями, сделайте все как надо, а счет потом принесете мне. Хороший был парень, смелый. Я мог оказаться на его месте.

Маргрита спустилась по лестнице, внизу стоял Дэйн Клайд.

– Вы слышали выстрелы? – спросил он.

– Да, только здесь так шумно… Это случайно не Джонни Эльдорадо?

– Он самый. Только не быть ему главным в городе. Никогда.

– Жаль его. Симпатичный был парень, – сказала Грита.

– Странное все-таки у этих людей понятие о чести. Они умирают с такой гордостью и с такой готовностью, что думаешь: «А может, так и надо?»

Грите досталась серая в яблоках лошадь. Она скакала по городу, мужчины останавливались и провожали ее взглядами – одни молча глядели, как широкая юбка, развеваясь по ветру, стелится по лошадиному крупу, другие восхищались вслух. Грита скакала вверх по каньону, где повсюду кипела работа. Дорога раздваивалась, и девушка поехала по правой, но вскоре обнаружила, что она пустынна. Грита остановилась и прислушалась – в чистом холодном воздухе далеко разносился мерный грохот плавилен. Она продолжила путь, и только скрип ее седла да звонкий цокот копыт нарушали тишину безлюдных гор. Дважды она останавливалась, глядя на залитые солнцем голые скалы, стенами возвышавшиеся вокруг. Ей нравилась эта странная, пустынная местность.

Проехав еще немного вперед, она остановилась, заметив какую-то старую разработку рядом с высохшим руслом горного потока, окруженным редкими кедрами. И тут до нее донесся топот копыт. Только теперь она поняла, как далеко забралась. В сумке, притороченной к седлу, лежал пистолет; Грита протянула к нему руку.

– Он тебе не понадобится.

Обернувшись на голос, она увидела Ваггонера, который сидел на старой кляче и пожирал ее взглядом. Лицо его оставалось безучастным, ладони покоились на луке седла.

– Как только увидел тебя, я сразу понял, что сделаю это.

– Прошу прощения?..

– Только не надо надменности, я не выношу этого. И потом, я еще не готов.

Она повернула лошадь, но Ваггонер преградил ей путь, и Грита пожалела, что не успела вытащить пистолет. Он здесь, совсем рядом, но сумеет ли она достать его вовремя?

Ваггонер не сводил с нее глаз, угрюмо поблескивавших на вытянутом, осунувшемся лице.

– Когда я буду готов, ты станешь моей. – Он прищелкнул пальцами. – Это ж проще простого. А знаешь, в тебе нет ничего особенного. Есть бабенки и получше.

– Пожалуйста, освободите дорогу.

– Черт побери! Сначала я кое-что сделаю! Ничего в тебе нет особенного, и ничем ты не лучше других. Только уж я поваляю тебя в грязи, чтоб не задавалась… Ну давай же, я жду…

Внутри у Гриты все похолодело, в горле встал ком, но она, собрав последние силы, твердо проговорила:

– Что все это значит?

Ваггонер оскалился в наглой улыбке.

– Я знал, что ты начнешь юлить. Было у меня такое чувство, что ты просто обыкновенная дворняжка… а смотрела-то, смотрела на меня, будто я какое дерьмо.

– Не понимаю, о чем вы говорите, но если я смотрела на вас именно так, как вы сказали, то теперь вижу, что правильно делала. А теперь я хочу уехать. Дайте дорогу!

– Сначала сделаю с тобой кое-что. Только смотри не рыпайся, я не люблю этого! Вообразила из себя невесть что. Тоже мне! Когда я закончу развлекаться с тобой, ты еще поползаешь у меня на коленках!

Грите стало нехорошо, но она из последних сил старалась не показать этого. Ее преследователь не шутил. Он явно собирался осуществить свою угрозу. Несмотря на испуг, воля Гриты не была парализована. Она должна дотянуться до пистолета. Стрелять придется в упор. Ваггонер знает, что у нее есть оружие, и он постарается не дать ей возможности вытащить его. Вперед проскочить не удастся. Ваггонер, скорее всего, догонит ее. Можно попробовать хлестнуть его клячу и воспользоваться заминкой. Грита внутренне собралась и приготовилась всадить шпоры в бок лошади. Но тут совсем рядом на дороге раздался стук копыт.

Верхом на черном муле к ним приближался всадник. Злоба сверкнула в глазах Ваггонера, но он взял себя в руки и начал что-то говорить, изображая мирную беседу.

Тревэллион с первого взгляда оценил ситуацию, но тут же сказал себе: «Не сейчас!» Надо избежать стрельбы, чтобы не подвергнуть опасности ее.

– Доброе утро! – направив к ним своего мула, учтиво поздоровался он. – Мисс Редэвей, я как раз искал вас. Если джентльмен извинит нас…

Ваггонер из последних сил пытался подавить охватившую его волну ярости. Здравый смысл останавливал его. Он не сомневался, что убьет Тревэллиона, но в подобных делах тот не новичок – наверняка успеет выпустить пару пуль и с такого расстояния уж точно не промажет.

– Боюсь, придется извинить, – сквозь зубы прошипел Ваггонер, – хотя, думаю, мы еще увидимся. Ну что ж, дела есть дела, не правда ли, мэм? – Он нагло улыбнулся, повернул лошадь, на мгновение остановил взгляд на Вэле и вдруг услышал:

– У меня к вам тоже есть дело, мистер Ваггонер. Если не ошибаюсь, вы должны мне пятьсот долларов. Приготовьте-ка их.

Ваггонер поскакал прочь, его захлестывала ярость. Почему не сейчас?.. Он остановил лошадь и хотел повернуть обратно, но Тревэллион уже нацелил на него винтовку, и бандит поскакал прочь. Нет, не сейчас! Против винтовки не попрешь. Еще будет возможность. Можно подкараулить прямо на улице. Только действовать надо быстрее. Ваггонер и сам это понимал, а его неизвестный наниматель уже дважды присылал записку, требуя поторопиться.

Грита и Тревэллион спокойно ждали, прислушиваясь к затихавшему топоту копыт, потом посмотрели друг другу в глаза. Они долго молчали; наконец Грита произнесла:

– Вы вовремя подъехали. Он очень неприятный человек.

– По этому подонку петля плачет.

«Как она хороша!» – подумал Вэл. Но помимо женской красоты и обаяния в ней чувствовалось еще что-то, и именно это так привлекало его. Он вдруг вспомнил, как много лет назад пообещал, что женится на ней, и при этом покраснел.

– Вы за мной? – спросила Грита.

– Дэйн Клайд сообщил, куда вы направились, и попросил меня догнать вас. В театре возникли какие-то срочные дела.

Он смутился и не знал, что сказать дальше. Интересно, помнит ли она его. Вэл повернул мула, и они поехали бок о бок. Он испытывал неловкость и словно потерял дар речи. Почти до самого отеля они не произнесли ни слова. Наконец он решился:

– Мне нужно с вами поговорить об одном деле. Речь идет о ваших деньгах.

– Только о деньгах? – спросила Грита.

– Не знаю… может…

Возле отеля их встретил Дэйн Клайд.

Глава 41

Элберт Хескет принял решение. Слишком многое теперь поставлено на карту. Ему нужно действовать быстро и за ближайшие две недели уладить все свои проблемы, чтобы пойти дальше в соответствии с задуманным планом. Эл ничего не делал случайно или по прихоти, он все тщательно взвешивал, всесторонне исследовал каждую деталь, но, как большинство преступников, рассчитывал только на успех и никогда не брал в расчет провал. Ему даже в голову не приходила мысль, что его могут разоблачить или догадаться о его планах. Сейчас его задача была: во что бы то ни стало сохранить контроль над «Соломоном». Еще несколько дней, и они доберутся до скоплений богатой руды в жиле. Образцы подтверждают это. Как только на «Соломоне» начнется отгрузка, акции прииска стремительно возрастут в цене, а его, Хескета, авуары поднимутся втрое или даже вчетверо.

А что с имуществом Крокетта?.. Кто будет наследником? Нет ли у него каких-нибудь родственников в Калифорнии? Когда-то Хескет перебрал массу документов в конторе, но ничего конкретного не нашел. Так что в случае смерти Крокетта Эл с легким сердцем присвоит все, что тому принадлежало. Однако он понимал, что иметь хоть какую-то расписку, письмо или завещание, вообще любую бумагу, которая давала бы основания претендовать на имущество Крокетта, ему необходимо. Вот тогда уж точно богатство само свалится ему в руки, как спелая слива с дерева.

Эл пытался найти Уилла Крокетта, но безуспешно. Где он скрывается? Многие полагали, что он мертв, но Хескет так не считал. Если бы ему удалось найти, убить его и навсегда избавиться от этой угрозы! А предъявленный труп никого бы не удивил. О Крокетте уже и так редко вспоминали. Деловая жизнь в Комстоке шла своим чередом – появлялись новые прииски, развивались старые, чуть ли не каждый день совершались какие-то открытия. Теперь все говорили только о войне и о задуманном Сутро туннеле для выкачки воды из нижних подземных слоев.

Хескет считал дураками всех, кого собирался обмануть, и не испытывал к ним ничего, кроме презрения, но его бесило, если кто-то в его присутствии разговаривал шепотом. Он не сомневался, что речь идет о нем. В то же время Эл избегал любых контактов с преуспевающими дельцами, такими, как Хирст, Джон Маккей, Фэйр и Шэрон, чувствуя исходившую от них опасность. Он хотел, чтобы его считали одним из них, но испытывал беспокойство, когда замечал пристальное внимание к себе Джона Маккея. Пусть пройдет время, убеждал он себя. Они сами придут ко мне, а сейчас лучше держаться в стороне.

Хескет скупил несколько бесперспективных приисков. Он собирался нашпиговать их рудой, добытой на «Соломоне», цены на акции этих приискков моментально бы взлетели, тогда он с выгодой продал бы их. Выждав время, он снизил бы количество и качество руды, акции упали бы в цене, и тогда бы он снова скупил их, чтобы позже проделать ту же операцию. Ведь всегда найдутся простофили, спешащие во что бы то ни стало разбогатеть.

Поведение Маргриты Редэвей беспокоило его. Если у нее есть интересующие его акции, то почему она скрывает это? Ведь она может выставить их на продажу. Ее акции стоят больших денег, а на свете нет таких людей, которые бы отказались от денег. Уж это Хескет знал по опыту. Интересно, о чем она думает, какие у нее планы? Не признавая, что женщина может обладать умом, Эл испытывал затруднение, пытаясь разгадать ее мысли.

Женщины сами по себе до сих пор не интересовали его, он жаждал денег и власти. Но Маргрита… Он обнаружил, что не в состоянии четко соображать в ее присутствии. Его ум, обычно ясный и острый, затуманивался, когда она находилась рядом. В то же время он понимал, что не способен заинтересовать ее, и это его раздражало.

Кроме того, он видел ее с Тревэллионом, из окна отеля наблюдая за тем, как они въехали в город вместе. Эл встревожился не на шутку. Как получилось, что они оказались вдвоем? Из города она выехала одна, он сам видел это, а вернулась с ним.

Тревэллион его враг. Хескет инстинктивно чувствовал это, хотя Вэл ни разу открыто не выступил против него, за исключением того случая, когда застолбил прилегающий к «Соломону» участок. Но он может знать.

Хескет тут же постарался отогнать от себя эту мысль и даже думать запретил себе об этом. Слишком много лет прошло. Пусть Тревэллиону что-то известно, ему бы не удалось доказать ровным счетом ничего. Только разве станет он доказывать?

И все же факт оставался фактом – Тревэллион способен уничтожить его. И это теперь, когда наконец Элберт Хескет (а он считал это имя своим) представляет собою кое-что, когда он стал богатым человеком или почти богатым, владельцем прииска, и состояние его неуклонно растет! По вечерам он входит в ресторан и занимает свое место, держась с таким достоинством, словно он член королевской семьи. Он обедает в гордом одиночестве, отдельно от этой презренной толпы, которая завидует ему и восхищается им.

Таким видел себя Хескет со стороны, и невдомек ему было, что никому, в сущности, нет до него никакого дела и что люди воспринимают его как еще одного чудака, эдакого малого со странностями, каких немало встречается на свете. Его считали всего лишь темной лошадкой среди таких личностей, как Сэнди Бауэре, Лэнгфорд Пил, Том Пэйсли, Билл Стюарт и судья Терри. Список мог быть и длиннее, ибо странность в этих местах была скорее правилом, нежели исключением.

Самому же себе Хескет казался человеком, исполненным достоинства и величия, выдающейся личностью в деле управления приисками. В глубине души он надеялся когда-нибудь выдвинуть свою кандидатуру в Сенат. Нет, Маргрита Редэвей должна заметить такого неординарного человека, должна обратить на него внимание! Ведь и познакомились-то они благодаря тому, что он пригласил ее пообедать.

Хескет постарался отогнать от себя мысли о ней. В конце концов, она ничего не значит для него. У него есть «Соломон», и он завладеет его контрольным пакетом.

А еще ему нужно построить дом. Самый лучший, самый роскошный дом на зависть им всем. Сейчас лучший дом у банкира Ральстона. Хескет много слышал о нем и давно собирался взглянуть на это чудо. Усадьба называлась «Бельмонт» и находилась где-то неподалеку от Сан-Франциско. Роскошные приемы и вечеринки, устраиваемые в особняке, уже давно стали притчей во языцех, и Хескету не терпелось увидеть это великолепие собственными глазами, чтобы иметь представление о том, чего добиваться.

Тревэллион стоял на его пути. Он должен исчезнуть. Почему этот человек до сих пор жив? Ведь пока он тут ходит и что-то вынюхивает, опасность возрастает с каждым днем. Торопиться следовало с самого начала, с того момента, как он задумал убрать его. Конечно, делать это надо очень осторожно. Но почему нет даже никаких слухов о покушении на Тревэллиона?

И Маргрита Редэвей (он неохотно вернулся к этой мысли) тоже мешала ему. Если он не найдет акций, значит, она носит их при себе. Стало быть, ее придется убить.

Хескет содрогнулся. При одной только мысли, что он дотронется до женского тела, у него по спине поползли мурашки. Откуда взялось это чувство, он не понимал, но оно пронизывало все его естество. Он касался женского тела лишь однажды, и этот момент навсегда остался для него связан с вызывающим дрожь ужасом. И всякий раз, содрогаясь, он старался отогнать это воспоминание. Эл никогда не занимался самокопанием и не пытался разобраться, почему начисто лишен половых инстинктов.

Внезапно мысли Хескета изменили направление. Почему эта мисс Редэвей вздумала нанять Тиэйла? Что общего у актрисы с наемным убийцей? Или она наняла его как телохранителя? Ее напугали попытки ограбления.

А этот Манфред? Эл видел его всего пару раз, но что-то в нем тревожило его. Ему почему-то казалось, что он вовсе не актер.

Вдруг ему пришла идея: не нанять ли ему самому Тиэйла, но он тут же отбросил ее. Этот Тиэйл та еще штучка. У него репутация наемного убийцы, но при этом почему-то он всегда сам решает, когда исполнять заказ и исполнять ли вообще, и никому не известно, что у него на уме.

Эл вернулся в свои апартаменты. Комнаты, которые он занимал, были роскошно обставлены, но при этом в них начисто отсутствовала индивидуальность. Единственное, что он здесь сделал, – это сменил замки. Теперь дверь запиралась на два замка, ключи от которых имелись только у него. Впуская горничную, он оставался в номере, пока та убиралась. Ему казалось омерзительным, когда кто-нибудь притрагивался к его одежде или разглядывал его вещи, поэтому он всегда ждал, чтобы прислуга, закончив свою работу, побыстрее ушла, и снова запирал дверь.

Вот и сейчас, закрывшись в своем номере, он поудобнее расположился в кресле и принялся думать. Тщательно и неторопливо он изучал ситуацию, рассматривал каждое обстоятельство в отдельности. Он прекрасно знал, чего хочет, вопрос заключался лишь в том, как достичь желаемого без потерь.

Мелисса покинула кондитерскую, она уехала с Альфи. Джим Ледбеттер тоже там больше не появлялся, и Тревэллион теперь все чаще заглядывал в «Интернэшнл». Почтовыми услугами Поуни уже не пользовались, так как появился телеграф и новости быстро доходили до города. Правда, основным источником информации все равно оставались слухи, молниеносно разносившиеся по салунам. Здесь не только узнавали новости, но и производили расчеты, заключали сделки. Секреты в Комстоке хранились недолго. Стоило кому-то принести свежеиспеченную новость в салун, как ее тут же подхватывал весь город. Держа ушки на макушке и подслушивая разговоры за соседним столиком, узнавали о ценах на акции, о продаже приисков и о многом-многом другом. В том же Сан-Франциско люди, мечтавшие сколотить состояние, не имели таких источников информации.

Вьючные караваны почти не ходили, грузы доставлялись в фургонах. Дорогу в Калифорнию расширили, утрамбовали, и она выглядела как мостовая.

Тревэллион вернулся домой. Захлопнув дверь, он встал посреди комнаты, уперся руками в бока и окинул взглядом свое убогое холостяцкое жилье. Его охватило раздражение, почти гнев, и он выругался. Потом вытащил из тайника бумаги и принялся просматривать их. Да, заработал он не много. Уже несколько месяцев жил, едва сводя концы с концами, понемногу продавая руду и россыпное золото. Его доля в кондитерской и извозном деле Ледбеттера давала не такую уж большую прибыль. Правда, бедным он себя тоже не мог назвать.

Он вспомнил о предложении Джима войти с ним в долю, но решил не рисковать деньгами друга и пойти своим путем. Ему придется поработать, да еще как. Вэл снял пальто, повесил его на гвоздь и расстегнул пояс с кобурой. И этот Ваггонер… Что же там все-таки произошло? Не подоспей он вовремя… Нет, с Ваггонером пора кончать. Слишком уж распоясался этот подонок.

Тревэллион устало опустился на койку. Интересно, знает ли Ваггонер, кто такая Маргрита? Да нет, откуда ему знать? Ведь он не видел ее тогда, к тому же она была ребенком. Нет, это просто нелепо.

Но что случилось с ним самим? Ведь он уже начал убивать их поодиночке! И что теперь? Ваггонер здесь, более того, дважды пытался расправиться с ним, а он, Вэл, так ничего до сих пор и не предпринял.

Вэл разделся и лег в постель, но не уснул и продолжал думать о Маргрите. Внезапно его обожгла всплывшая откуда-то из глубин мозга мысль; он понял, что для него эта женщина – единственная. А ведь ему даже нечего предложить ей. Все стало ясно, когда он впервые увидел ее на сцене, и потом, когда подоспел ей на помощь.

Она уже получила всеобщее признание, а он так и остался никем. Ну кто он такой? Старатель, горняк, которому не на что рассчитывать, кроме своих рук. Конечно, они знали друг друга и раньше, но ведь тогда они были всего лишь детьми. На какой-то миг их жизни соединила та ужасная ночь и последовавшая за нею боль утрат. Он долго не мог выбросить Маргриту из головы и однажды даже написал ей.

Тут он подумал о ее бумагах. Надо просмотреть их и обязательно разыскать Уилла. Кстати, где он? Куда запропастился?

Тревэллион окинул взглядом свою комнату, и ему снова захотелось оказаться в кондитерской, где пахло кофе и пирогами, увидеть хлопочущую у плиты Мелиссу и сидящего напротив Джима. Ему даже не обязательно с ними разговаривать, – просто побыть рядом, чтобы не оставаться одному, как сейчас. Да что с ним такое случилось?! И Вэл пришел к неутешительному выводу: в сущности, всю свою жизнь он был одинок!

Утром он спустился в шахту, еще раз тщательно исследовал образцы породы и понял, что скоро выйдет на богатую жилу. И ему вдруг захотелось заработать много денег.

Внутренний голос подсказывал, что он на верном пути, что где-то здесь, совсем рядом, залегает богатая руда. Но до нее еще нужно добраться, и ему понадобятся средства. Вот почему первые владельцы распродали эти участки – земля здесь требовала глубинной разработки. Многие находят жилы, но мало кто способен их разрабатывать.

Что же ему теперь делать? Оставить здесь рабочих в надежде, что откроется жила, а самому тем временем податься на заработки? Нужно обязательно добыть денег. Видно, все же придется поработать под землей. А Ваггонер? Интересно, что он предпримет, узнав, что Тревэллион уехал? Ведь теперь у Ваггонера еще двое сообщников. А этот револьвер с надписью на рукоятке «А. К. Элдер», найденный им тогда, много лет назад?.. Его потерял кто-то из тех убийц. Он все еще лежит у Вэла.

Глава 42

Проведя на рассвете серию взрывов, Тревэллион разгреб обломки и исследовал образовавшееся устье. Взрывы, как обычно, углубили туннель фута на три, но жила по-прежнему оставалась не очень богатой.

Чтобы расчистить проход в плоскость забоя, он вывез на тачке породу по дощатому настилу. Пора бы, конечно, проложить здесь колею и отказаться от тачки, но на рельсы нет денег.

Пока Вэл возился, он пытался обдумать свое положение. Он всегда думал во время работы. Физический труд способствовал мыслительному процессу, во всяком случае если не требовал особого внимания и сосредоточенности.

Сегодня воскресенье, и он один. Другие тоже работали по воскресеньям, он же только иногда. Так даже лучше – в тишине легче думается. Неделями Вэл собирался приступить к осуществлению своих решений, но все время вмешивались какие-нибудь непредвиденные обстоятельства. Сейчас их нужно отбросить – нельзя терять время.

Он уже прорыл довольно глубокий туннель, но во всем Комстоке, за исключением нескольких участков, лучшая порода залегала гораздо глубже. Для того же, чтобы вырыть настоящую шахту, потребуются деньги. Сейчас запросы его невелики, но, если он не хочет прожить жизнь впустую, нужно что-то предпринимать. Конечно, он может занять денег. Работать он умеет, на приисках его знают с лучшей стороны, и занять необходимую сумму не составит труда. Только стоит ли идти этим путем? Он не хотел быть обязанным никому. Еще в детстве слышал от отца, как опасно влезать в долги. Взаймы не брав, хоть гол, да прав.

Он рассортировал взорванную породу и отложил лучшие куски. Когда наберется побольше, отвезет их на плавильню. Конечно, много с этого не поимеешь, но хотя бы что-то. Вэл вспомнил о деньгах, украденных Ваггонером, и выругался. Если бы вернуть эти пять сотен! Только вряд ли ему удастся что-либо доказать. Даже если он выследит и убьет Ваггонера, от этого не станет легче.

Тревэллион продолжал размышлять. Работа есть – за четыре или даже за шесть долларов в неделю можно найти место начальника смены. Но этих денег ему все равно не хватит, и сам он намоет золота гораздо больше. А что, если вернуться на один из участков? Только для этого придется покинуть Вирджиния-Сити, а ему не хотелось уезжать из города именно сейчас.

Обычно Тревэллион уходил на работу не завтракая, но сейчас растопил печку, нарезал бекон и поставил на огонь сковороду. Он пил кофе, когда раздался стук в дверь. Выхватив револьвер, он спросил:

– Кто там?

– Это я, Тэп.

Тревэллион впустил его.

– Заходи. Ну что, есть новости?

Тэпли не замедлил с ответом:

– Сэм Браун мертв. Решил показать, на что он способен, после того как Стюарт прилюдно опозорил его, вот и пристал к Ван Слику.

– И Ван Слик убил его?

– Да, подкараулил на дороге и уложил наповал.

– Черт возьми! Ван Слик, этот тихоня?! Никогда бы не подумал!

– Похоже, Билл Стюарт окончательно сбил ему фишку, – ответил Тэпли. – Репутация такая штука. Ее все время надо поддерживать, а споткнулся разок – и все.

– Ты завтракал?

– Нет. А пахнет у тебя вкусно, – улыбнулся Тэп. – Я смотрю, ты уже переоделся.

– Да, покопал немного. Хочу рыть настоящую шахту футов на триста – четыреста.

– Я по воскресеньям не работаю. Только если уж сильно припрет. – Тэпли помолчал, потом объяснил: – Я, собственно, вот зачем пришел. Видел на улице Ваггонера и с ним еще двоих. Раньше их не встречал.

– И что?

– Трев, это «бритоголовые». Уж один-то точно. А другой явно арканзасец. Я сам оттуда и за милю могу распознать арканзасца. Вот и решил сообщить тебе об этом.

– Спасибо.

Тревэллион поставил на стол сковороду и глиняный кувшин.

– А как на плавильне?

Тэпли пожал плечами.

– Я бы поработал у тебя. Если ты собираешься рыть настоящую шахту, тебе понадобятся рабочие руки.

– Да я не против, только хватит ли денег? Может, тебе лучше поискать постоянную работу?

– Может быть. Только я хотел бы работать у тебя. – Он помолчал. – Ты познакомился с мисс Редэвей? Я видел, как вы с нею вместе въехали в город.

– Мы давно знакомы, – ответил Тревэллион и, заметив удивленный взгляд Тэпли, рассказал всю историю с самого начала.

Кристиан Тэпли в сердцах выругался:

– Ну и дела, черт возьми! А я вроде слыхал эту историю. Значит, это ты убил Скиннера?

– Да.

– И ты думаешь, Ваггонер один из них? – Несколько минут он задумчиво жевал табак. – Знаешь, Трев, я и раньше Видел подобное. Некоторые преступления не забываются никогда, они оставляют глубокий след в сердце на всю жизнь. Твой случай как раз такой. Столько лет прошло…

Рори и Скиннер мертвы. Так ты говоришь, твой отец все же уложил двоих?

– Да.

– И ты считаешь, их осталось пятеро?

– Четверо или пятеро…

– Бери в расчет пятерых. Тут нельзя просчитаться. Такие ошибки стоят жизни. Этот пятый…

– Он как раз все устроил. Поэтому я и думаю, что их пятеро.

– Ты знаешь, кто он?

– По-моему, да. Крутился там один парень, такой с белесыми глазами… Он все интересовался отцовскими монетами… Похоже, он и застрелил отца Гриты. Правда, в тот момент я не видел его лица, но могу поклясться, что это он.

– Значит, мог быть и другой. – Тэпли налил в чашку кофе, потом вдруг вспомнил что-то и так и застыл с кофейником в руке. – Ваггонер все время здесь ошивается, нигде не работает, а деньги у него есть. Интересно, где он их берет? И на что живет? Трев, а ведь он пытался убить тебя. Как ты думаешь, почему? А потому что знал, кто ты. Он вспомнил тебя, узнал.

– Это невозможно. Я был тогда ребенком.

– Тогда зачем ему стрелять в тебя? Если не он, то кто начинил взрывчаткой твою скважину? У тебя есть тут еще враги?

– Да вроде нет.

– Вот ты застолбил участок рядом с «Соломоном». Едва ли Хескету это понравилось.

– Это случилось гораздо позже И потом, я не знаю этого Хескета, даже не видел ни разу.

Тэпли допил кофе и встал.

– Завтра утром приду к тебе работать. А ты будь осторожен, понял? Ваггонер очень опасен.

Кристиан Тэпли шел по улице, и его словно потянуло в отель «Интернэшнл». Проходя через вестибюль, он увидел, как из бильярдной за ним наблюдает Тиэйл. Тэпли подошел к нему.

– Может, найдется минутка? Надо кое-что обсудить.

Джекоб кивнул. Когда они уселись, Тэп продолжил:

– Давай так: я буду говорить, а ты послушаешь. Я хочу, чтобы ты знал кое-что. – Тиэйл не ответил, только кивнул. Тэпли указал на верхние этажи. – Вот ты охраняешь мисс Редэвей, а отпустил ее одну.

– Она пожелала ехать одна. Сослалась на то, что ей надо подумать.

– Но прогулка Гриты закончилась плохо. К ней пристал Ваггонер. Хорошо, что Тревэллион успел вовремя. Он, хотя и не слышал их разговора, понял, что происходит. Ваггонер вышел из себя, увидев его. Они перемолвились парой слов, и бандит убрался восвояси. А Тревэллион проводил мисс Редэвей до города.

Тэпли поделился с Тиэйлом своими соображениями насчет Ваггонера и поведал ему историю Тревэллиона. Тот поднял руку.

– Мне известна эта история, – перебил Тиэйл, о чем-то размышляя. – Сегодня спектакля не будет. Тэпли, не мог бы ты побыть здесь вместо меня до завтра? Я вернусь после обеда.

– Я обещал Треву начать работать у него с утра.

– Один день тебе ничего не даст. У меня неотложные дела. Позаботишься о ней?

– Ладно уж.

Джекоб Тиэйл отправился в конюшню и оседлал лошадь. Ему же давно пора было кое с чем разобраться, но из-за работы у мисс Редэвей до сих пор никак не мог вырваться.

Он выводил лошадь из конюшни, когда на противоположной стороне улицы увидел Лэнгфорда Пила, наблюдавшего за ним. Пил курил сигару и, заметив, что Джекоб увидел его, пересек улицу и подошел к нему.

– Решил проехаться?

– Да, здесь недалеко.

– Не по дороге ли, где дилижанс ходит?

– Может, и там.

– Там вроде намедни стреляли?

– Было малость.

– Тогда понятно, откуда труп.

Тиэйл помолчал, потом признался:

– Ну я стрелял. Только ни в кого не попал. И никого не убил.

– А я и не говорю, что ты убил. Просто решил, что тебе, быть может, захочется узнать про труп, который нашли на обочине. Лежал лицом вниз, а в спине две дырки.

– Кто-нибудь из здешних?

– Нет, этот малый из Фриско. Тамошний воришка. Прискакал сюда на почтовой лошади. Ее нашли в конюшне. Только вот что странно – уж больно быстро этот покойничек добрался из Фриско до Вирджиния-Сити. По лошади видно, что хлестали ее нещадно. – Пил стряхнул пепел с сигары. – Видно, не знал он, что спешит навстречу собственной смерти.

– Спасибо, Пил.

Пил пальцем коснулся шляпы.

– Обыкновенная вежливость, и ничего более.

Джекоб Тиэйл переночевал в лесу. Рассвет застал его на ногах. Следы теперь, конечно, уже не такие свежие, но определить их будет несложно – по дороге сейчас мало кто ездит. Он нашел то место, где двое всадников ждали в засаде. Один много курил, явно нервничая. Точно определив место, Тиэйл убедился, что это те самые люди, в которых он стрелял с крыши дилижанса. Только почему потом один из них убил второго? В ярости от неудавшегося нападения? Но ведь не может же один человек быть виноват, если, конечно… Или его лошадь выскочила на дорогу? Да нет, судя по всему, они спокойно ждали. Выходит, того, который нервничал, и застрелил его дружок, а потом убрался прочь.

Тиэйл пошел по следу. Он принадлежал человеку грузному, который ехал на крупной лошади. Тот, похоже, хорошо знал местность – об этом свидетельствовало то, как он срезал лишний путь.

Джекоб уже догадывался, кто этот странный всадник, не понимал только одного – зачем тому понадобилось нападать на дилижанс и убивать своего напарника.

Вернувшись в город, он отпустил Тэпли, поблагодарив его. Тэп не стал задавать вопросов, а Джекоб задумчиво уселся и стал ждать, когда спустится мисс Редэвей. Он вспомнил, как наблюдал за Ваггонером в тот вечер. Зачем он пришел? Может, посмотреть, кто стрелял в него? Ваггонер никогда не промышлял на большой дороге, так что же занесло его туда в ту ночь? И что он хотел – ограбить дилижанс или убить кого-то?

В холл спустилась Маргрита Редэвей. Ее телохранитель встал и подошел к ней.

– Здравствуйте, мистер Тиэйл. Чудный сегодня вечер, не правда ли?

– Да, мэм… Мы можем идти?

Глава 43

С участием Тэпли работа у Тревэллиона заспорилась – один держал бур, другой ударял по нему восьмифунтовой кувалдой, так бурить стало легче и быстрее, и даже освобождалось время, чтобы очистить скважины. Они остановились, чтобы передохнуть, и Тэпли заметил:

– А ты здорово управляешься с молотом. В состязаниях никогда не участвовал?

– Пару раз. И по боксу, и по корнуолльской борьбе. Уж не знаю, откуда повелся этот обычай, только каждый год четвертого июля у нас устраивались состязания. Мне больше нравился бокс.

– Побеждал?

– Случалось. – Тревэллион приподнял молот. – Размахивать этой штукой полезно – силу дает. Я как поднял ее в первый раз, с тех пор и машу. То же самое – отгребать породу лопатой. Вот поработаешь, сразу почувствуешь силу.

– Да. Только я ведь не горняк. Правда, мне случалось наниматься в шахту. Не понравилось. Потом плотничал, рельсы клал… – Тэпли помолчал и спросил: – Кофе хочешь? Поднимусь наверх и приготовлю.

– Хорошо. Только будь осторожен там наверху. Еще примут тебя за меня.

Арканзасец показал на шляпу Тревэллиона.

– Вот бы и мне такую.

– Такую не достанешь. Правда, можно самому сделать. Берешь простую фетровую шляпу и пропитываешь ее льняным маслом. Вообще-то с ним канителиться долго, некоторые пропитывают смолой. И я так делал. Долго втираешь в шляпу, и она затвердевает. Что твоя каска. Под землей такая шляпа необходима – голову защищает.

Тэпли взял свечу и пошел к лестнице. У нижней ступеньки он остановился. На вбитом в стену гвозде висел ремень с кобурой, Тэпли снял его и застегнул на поясе.

Вэл заложил в скважины взрывчатку и поджег запалы. Он не стал надевать ремень, а просто повесил его на плечо и принялся карабкаться вверх по лестнице. Он уже почти выбрался на поверхность, когда раздался первыйвзрыв.

Тут взгляд Тревэллиона остановился на участке, который он купил у голландца, и его осенила идея. Он решил не рыть здесь настоящую шахту, а заняться участком голландца.

– По-моему, не имеет смысла, – покачал головой Тэпли. – Но земля-то твоя, тебе и карты в руки.

Тревэллион пожал плечами.

– За свою жизнь я уже наделал достаточно глупостей. Считай, что это предчувствие.

– Ну что ж, сынок, деньги-то твои. Решай сам. Только смотри не пропаши всю гору насквозь.

Тревэллион улыбнулся.

– А что, хорошая идея.

Он помылся, тщательно побрился и, надев черный костюм, отправился в город. В кармане у него лежали бумаги, о которых он хотел поговорить с Маргритой.

По дороге Тревэллион бросил взгляд на кондитерскую – не заглядывал туда с тех пор, как уехала Мелисса. Вестей от нее не поступало, если не считать открытки из Сан-Франциско, которую она прислала Эйли Бауэрс.

Тревэллион посмотрел на часы. Спектакль уже подходил к концу, поэтому он направился прямо к театру. На улице, как всегда, толпился народ.

Нагруженный рудой фургон, запряженный шестью мулами, громыхая, катился по проезжей части. Вэл собирался перейти на другую сторону, как вдруг, глянув под колеса фургона, обнаружил за ними чьи-то ноги в сапогах. Он бросился вперед, обогнал фургон и забежал вперед упряжки.

Посреди улицы с револьвером в руках стоял неизвестный и озирался по сторонам.

– Эй, не меня ли ищешь?

Прохожие с любопытством смотрели на человека, который, подняв оружие, прорычал:

– Тебя, черт побери!

Прошло несколько секунд, которые показались Вэлу часами. С невозмутимым спокойствием он следил за тем, как его противник поднимал ствол, в толпе раздался пронзительный крик, и она тут же пришла в движение – одни бросились посмотреть, что случилось, другие, напротив, предусмотрительно поспешили унести ноги.

Лицо незнакомца оставалось в тени, свет от фонаря падал ему на спину. Он поднял пушку, и тогда Тревэллион выстрелил. Револьвер выпал из рук незнакомца, пуля ударилась о землю в нескольких дюймах от сапог Вэла. Он без тени страха приблизился к лежавшему, так как знал, куда угодила выпущенная им пуля.

Сразу же вокруг собралась толпа. Пил вразвалку подошел к распростертому на земле телу, посмотрел на убитого, потом, странно улыбнувшись, на Тревэллиона.

– Нарываешься? – безразличным тоном спросил он:

– Да нет, Фермер, по-моему, он сам нарвался.

Кто-то перевернул тело, и все увидели, что это Кип Хозер.

– Вот тебе раз! – удивленно протянул Пил. – Никогда бы не подумал, что Хозер может промазать.

– Он тоже так не думал, – негромко заключил Тревэллион, перешел на противоположную сторону улицы и направился к служебному входу в театр, где его тут же остановили.

– Мне нужно увидеться с мисс Редэвей, – сказал Тревэллион.

– Да таких, как ты, тут знаешь сколько? – усмехнулся швейцар. – Прошу прощения, но…

– Впусти его, – раздался из темноты голос Джекоба Тиэйла. – И впредь пускай, когда он пожелает.

Швейцар пожал плечами и отступил.

– Вроде стреляли. – Тиэйл с любопытством глянул на Вэла. – Что там случилось? Пьяные, что ли?

– Едва ли он был пьян, – ответил Тревэллион. – Скорее всего, ему заплатили.

– Подождешь здесь? – спросил Тиэйл. – Она подойдет через несколько минут. Хочешь, постой за кулисами.

Элберт Хескет узнал новости вечером, за ужином в «Интернэшнл». Он сидел за столом один, когда на улице раздались выстрелы. На мгновение он перестал жевать, потом продолжил трапезу.

В зале появился Джон Сэнтли и подошел к столику Хескета.

– Мистер Хескет, у меня есть интересующая вас информация, – начал он. – Сандаски…

– Пожалуйста, не сейчас! – оборвал его Хескет. – Не в моих правилах говорить о деле во время еды. Оставьте, я потом посмотрю. – Хескет поднял глаза. – А вы опоздали, мистер Сэнтли.

– Извините, сэр. Там на улице настоящее столпотворение. Опять убийство, сэр.

– Да?

Почувствовав в его голосе любопытство, Джон Сэнтли пояснил:

– Убили Кипа Хозера, сэр. Он из шайки Сэма Брауна.

– А он убил кого-нибудь?

– Нет, нет, сэр! Его убили. Два выстрела подряд, а прозвучали, как один. Все об этом только и говорят. Две пули – одна в сердце, другая в горло.

– Понятно. А того, другого, арестовали?

– Конечно нет, сэр! Ведь он только защищался. Сразу же нашлось с десяток очевидцев, которые подтвердили, что Хозер вытащил свою пушку первым.

– Вот как? Понятно.

Лицо его оставалось безучастным, но внутри все кипело. Ну что за идиоты! Неужели никто из них не способен справиться с таким пустяковым делом!

– А тот, другой, вел себя чрезвычайно спокойно, сэр. Застрелив Хозера, перешел улицу и вошел в театр.

В театр? Черт возьми! Он пошел в театр!

Занавес опустился, и зал разразился шквалом аплодисментов. В Вирджиния-Сити обожали зрелища, но особенно публике нравилась игра труппы мисс Редэвей, их необычные, доселе невиданные в городе костюмы и декорации.

Сияющая и довольная, Маргрита вошла за кулисы и, увидев Тревэллиона, остановилась как вкопанная. Потом с распростертыми объятиями бросилась ему навстречу.

– Вэл! Как хорошо, что вы пришли!

– По-моему, вам лучше вернуться на сцену – зал рукоплещет.

– Вы подождете? Я буду через минуту.

Она повернулась лицом к залу, и занавес поднялся. Еще четыре раза публика вызывала Гриту, и только после этого она вернулась за кулисы.

– Вэл, вы поужинаете со мной? Нам с мистером Манфредом и мистером Клайдом нужно обсудить одно дело, они посидят с нами несколько минут, а потом оставят нас и мы сможем поговорить. Идет?

– Конечно. Только, боюсь, мой разговор будет тоже о деле. По крайней мере, отчасти.

– А нельзя нам как-то обойти эту часть? Мне не терпится узнать, как вы жили все эти годы!

Грита удалилась в гримерную, а Вэл повернулся и наткнулся на Тиэйла.

– Собираешься поужинать с нею? – спросил тот.

– Да. Во всяком случае, я приглашен.

– Вот и отлично. Мне нужно отлучиться на некоторое время, а с тобой она будет в безопасности. – Тиэйл помолчал в нерешительности, а потом все же задал вертевшийся у него на языке вопрос: – А кого это убили там сегодня?

– Кипа Хозера.

– Туда ему и дорога. Давно пора. Странно, он такой осторожный, никогда не нарывался.

– Думаю, ему заплатили. Я собирался перейти улицу, когда увидел его на другой стороне, и не стал раздумывать, а забежал вперед упряжки. Ты же знаешь, дорога там идет под уклон, и фургоны еле плетутся. Хозер уже нацелился и, кажется, страшно растерялся, когда я исчез из виду. Он-то хотел напасть неожиданно, а получилось наоборот – я первым окликнул его.

– Представляю. Он из шайки Сэма Брауна. Пока тот был жив, они творили что хотели. Теперь кончилось их времечко. А она знает?

– Нет. Это может ее напугать, ведь она воспитывалась не так, как мы, Джекоб.

– Конечно, не так. Господа и теперь стреляются, но все как положено – вызывают на дуэль, приглашают секундантов… – Тиэйл отвернулся. – Надеюсь, это ее не очень расстроит. Женщины иногда сильно огорчаются, хотя она, похоже, не из таких. И весьма здравомыслящая. – Он снова посмотрел на Тревэллиона. – Я бы даже сказал – проницательная. Вот, к примеру, как она наняла меня. Ей одного взгляда хватило. Просто ума не приложу, как ей так удается.

– Ничего удивительного, Джекоб. Она видит людей насквозь и сразу определила, что ты надежный парень и тебе можно доверять. – Вэл помолчал. – Знаешь, друг, у меня нехорошее предчувствие. Говорят, кто-то пытался ограбить ее во Фриско и еще потом по дороге сюда. Кому-то от нее что-то очень нужно.

– Вот и я так думаю.

– Ты ехал на том дилижансе, Джекоб. А не помнишь, кто еще там был?

– Да многие. Хескет и еще двое. Никогда не встречал их раньше, должно быть, нездешние. Слушай, Тревэллион, я никому не стал бы говорить этого, а тебе скажу. Ехал в дилижансе один человек, которого кое-кто хотел убрать. Меня попросили, даже цену назначили. Теперь-то я докопался до истины, только виду не подаю, а работу эту исполнять не стал, не по душе она мне. Если человек заслуживает, чтобы его убили, я артачиться не стану, но об этом мистере Хескете я понятия не имел, зато очень хорошо знал того, кто заказал убийство. Парень из Сан-Франциско. Уже по дороге я почуял неладное и приготовился. Потом мы встретили засаду. Я не хотел никого убивать, только решил их напугать. Они убрались, а позже там нашли мертвое тело, но клянусь тебе, это сделал не я. Этот парень, как выяснилось, из Сан-Франциско, какой-то мелкий воришка. Кто-то застрелил его в спину.

– Это ты нашел его?

– Нет, я следы изучал. Там их двое пряталось. Судя по следам, один – здоровый малый на крупной лошади. Он-то и прискакал обратно в Уошу.

– Ты разнюхал, кто это?

– Может, да, а может, и нет. Эти двое очень спешили.

– Так ты говоришь, один застрелил другого?

– Во-во. Застрелили того, что из Фриско. Вопрос – почему? Может, он выскочил на дорогу и все дело испортил, а другой разозлился? Или он знал в лицо человека, пославшего его в Уошу? Знаешь, Вэл, мне кажется, мисс Редэвей грозит опасность, а она и не догадывается. И сдается мне, тот, кто охотится за нею, не отступит ни перед чем. Мой заказчик мертв, его контора сгорела дотла. Люди говорят, это несчастный случай. Что ж, может быть. Гонец, принесший весточку в Уошу, тоже мертв. Его убили умышленно. Кто-то нанимает Кипа Хозера убить тебя. Чует мое сердце, на кону сейчас крупная ставка, гораздо более крупная, чем мы думаем, и тот, кто стоит за всем этим, не остановится ни перед чем.

Джекоб Тиэйл застегнул пальто.

– Что-то боюсь я, Тревэллион. Боюсь за вас обоих.

Глава 44

Зал ресторана в «Интернэшнл» был почти пуст – только несколько одиноких посетителей.

Тревэллион отодвинул стул и помог Грите сесть, потом занял место напротив. Наконец она смогла разглядеть его: очень красив – смуглый, осанистый, держится с достоинством. Разговор поначалу, как водится, шел о пустяках.

– А вам повезло, – начал он наконец. – Вы даже не представляете, как вам повезло. Ваш отец сделал правильный выбор, ссудив много лет назад деньги одному честному человеку, попавшему в финансовые затруднения. Если помните, вы пожелали, чтобы тот вложил их в какое-нибудь дело, и он согласился при условии, что я буду нести долю ответственности.

– И что же дальше?

– Теперь вы состоятельная женщина.

Подошел официант, они заказали ужин, потом Тревэллион продолжил:

– Этот человек сумел распорядиться вашими деньгами наилучшим образом. У него оказался на этот счет редкий дар, ведь не всякий, кто владеет капиталом, умеет использовать его по достоинству и приумножать. А он действовал очень дальновидно – вступил в дело по снабжению горнорудных предприятий одеждой, пищей, инструментами. На вырученные деньги приобрел землю, занялся фермерством и продажей зерна на Аляску и в Китай. Купил землю также и для вас, но часть вашего капитала пустил в оборот вместе со своим. Время от времени у него случались денежные потери, о которых он мне докладывал и которые, учитывая место и время, были неизбежны, но главное в другом – сейчас вы располагаете комфортабельным домом в Монтерее, ранчо в южной Калифорнии и небольшой долей в бизнесе этого человека.

– О, я и понятия не имела! Вы хотите сказать, что, пока я росла…

– Эти деньги тоже росли. Причем об этом не известно никому, кроме вас, меня и этого господина.

– Даже и не знаю, что сказать. Просто потрясена. Я, конечно, представляла, что есть некая сумма… но…

– Да, и эта сумма в течение пятнадцати лет находилась в руках очень неглупого человека. За это время Сакраменто-Ривер дважды выходила из берегов, полностью уничтожив урожай, а один раз груз зерна пошел ко дну моря.

Тревэллион сунул руку в карман.

– Вот список ваших владений. Он и так внушительный, но скоро вы убедитесь, что они еще возрастут в цене. Пройдет лет десять, и вы станете поистине состоятельной женщиной.

– Надо же! А я ничего и не ведала! – Она в упор посмотрела на него. – А вы! Как у вас идут дела?

Он пожал плечами.

– У меня есть прииск, несколько участков земли и кое-какие мелкие долевые вложения. Вот все, чем я располагаю. – Тревэллион смутился. – Я работал не в полную силу, потому что… был кое-чем занят. – Он помолчал, потом спросил без обиняков: – Мисс Редэвей, у вас есть акции «Соломона»? Говорят, вы владеете акциями какого-то прииска… Судя по последним событиям, я решил, что речь идет о «Соломоне».

– Нет. У меня действительно есть кое-какие акции, но, полагаю, они мало чего стоят. Осталось также несколько старых деловых обязательств. Боюсь, теперь они бесполезны.

– Это правда, что несколько раз вас пытались ограбить?

– Да. Дважды в Сан-Франциско и один раз по дороге сюда. Напали на дилижанс.

– Что они искали?

– Понятия не имею.

– Вам нужно быть осторожной.

– Хотите сказать, они могут попытаться убить меня?

Тревэллиона поразило ее спокойствие.

– Может, и так.

– Мне тоже так показалось, хотя я ума не приложу почему.

– А вы, похоже, не слишком напуганы.

– Это не так. Я напугана. Я должна быть напугана, потому что страх помогает защищаться. Человек обязательно должен сознавать грозящую ему опасность, тогда ему легче обороняться.

Он улыбнулся.

– А вы мне нравитесь!

– Вы тоже мне нравитесь, – ответила она серьезно и, помолчав, прибавила: – Не понимаю, что со мной. Скорее всего, это последствия той ужасной ночи, но мне порой кажется, что жизнь – это джунгли.

– И поэтому вы наняли Джекоба Тиэйла?

– Да. Он мне сразу понравился. Он настоящий человек и, похоже, умеет держать слово.

– Вы дали ему то, чего ему никто бы не дал. Вы поверили ему, отнеслись к нему с уважением. Для таких людей, как он, это важно.

– А для вас?

Тревэллион пожал плечами.

– Не знаю. Все эти годы я…

– Хотели отомстить тем людям?

– Да. Они уничтожили то прекрасное, что у меня было, и остались безнаказанны. Эта мысль не давала мне покоя.

– А сейчас?

Вэл ничего не ответил. Он уже не хотел никого убивать, он мечтал работать, строить, жить.

– С этим надо покончить, – резко произнес он, посмотрев на Гриту. – Слишком долго все тянется.

Она кивнула.

– Да. Сколько еще преступлений совершили эти люди! Скольких еще убили? Но то, что произошло в ту ночь, не дает покоя никому из нас – ни вам, ни мне… ни им. Они тоже ничего не забыли. Иначе зачем им пытаться убить меня?

Тревэллион отпил кофе.

– Очевидно, кое-кому есть что терять. Только так я могу объяснить это. Рори был всего лишь вором и карточным шулером, и Скиннер не лучше. И все же оба чувствовали свою вину. Они мертвы. Но кто же хочет убить меня? Наверное, тот человек, который преследовал вас в каньоне. Если его не остановить, он прикончит нас обоих.

– Но кто стоит за всем этим? – спросила Грита.

– Кто бы знал!

– Элберт Хескет был в Сан-Франциско, когда меня пытались ограбить, а во время нападения в театре он пригласил всю труппу угоститься коктейлем.

– По-моему, это совпадение. Он наверняка разозлился на меня за то, что я застолбил тот участок. Но убивать меня! Это бессмысленно.

Какое-то время они ели молча, потом Грита сказала:

– Странный вы человек, Вэл. Я тоже всю жизнь не могу забыть той страшной ночи. Вы держали меня, маленькую напуганную девочку, и были таким сильным. И, несмотря на весь ужас постигшей нас утраты, я никогда потом не чувствовала себя такой защищенной, как в тот момент.

– Я чувствовал, что нужен вам, и это придало мне силы, – просто ответил он. – Я тоже очень боялся, но должен был защитить вас. – Он взмахнул рукой. – Вот то, что мы искали. Вот они, золотые горы, о которых все мы мечтали и мимо которых прошли, оказавшись в Калифорнии. А они все это время ждали нас. Иногда мне кажется, это место и есть наша судьба – моя и ваша. Столько времени вы находились так далеко, в Европе, и все равно добрались сюда. – Он помолчал. – И те… те люди тоже здесь.

– Может, один только Ваггонер?

Он покачал головой.

– Сегодня стрелял не Ваггонер.

– Сегодня? – удивилась Грита.

– Меня пытались убить, когда я шел к вам. Этому человеку явно хорошо заплатили, и он не сомневался, что я не доставлю ему особых хлопот.

– А что случилось?

– Ему не удалось убить меня. За долгие годы я приучился быть все время начеку.

– Я, кажется, слышала какие-то выстрелы.

– Ну… без выстрелов в таких случаях не обходится.

Он поставил свою чашку.

– Уже поздно. Завтра у вас спектакль, да и мне надо работать. К тому же мне еще придется завершить одно дельце.

– Дельце? Вы о чем?

– Я должен узнать, кто за всем этим стоит, понять, чего им нужно, и разрубить наконец этот гордиев узел раз и навсегда. Я не могу больше сидеть сложа руки, мне пора действовать.

Она встала.

– Вэл, будьте осторожны.

– Постараюсь. – Он посмотрел на нее. Лицо его приняло обычный непроницаемый вид. – Мне, правда, необходимо закончить кое-какие дела.

Они молча спустились по лестнице. Бросив на Гриту прощальный взгляд, Тревэллион слегка коснулся ее пальцев и направился к двери. Там его встретил Тиэйл.

– Да, здорово ты его. Два выстрела, да таких, что и одного хватило бы. А этот индюк думал, что достанет тебя.

Тревэллион вышел на улицу, но отправился не домой. По пути он обходил все игорные дома один за другим. Никем не замеченный в толпе, Вэл внимательно наблюдал. Он искал кого-нибудь из шайки Сэма Брауна, кто знал Кипа Хозера.

Наконец он оставил это бесполезное занятие и неожиданно для себя оказался возле кондитерской. Там теперь работал другой человек. Тревэллион задумчиво пил кофе, когда к нему, вытирая руки, подошел хозяин.

– Привет, сто лет тебя не видел! Теперь все по-другому, когда Мелиссы нет.

– Слышно что-нибудь от нее?

– Ни слуху ни духу. Как в воду канула. Вот что плохо.

– Плохо?

– Если бы у нее все наладилось, она бы написала. Люди всегда так делают. Она ведь не из тех, кто привык жаловаться.

– Она очень славная.

Хозяин посмотрел на него и сел напротив.

– Говорят, ты уложил одного парня сегодня.

– Он напал на меня, я защищался.

– Так ему и надо, этому вору Хозеру. Сколько его помню, вечно ошивался со всяким сбродом.

– Ты не видел кого-нибудь из них? Хочу порасспросить кое о чем.

– Они теперь в штаны наложили. Люди поговаривают – все подстроили заранее и Хозер был при деньгах. Раньше такого не случалось.

– Кто заплатил ему?

– Откуда мне знать? Уж, во всяком случае, не его дружки. – Хозяин наклонился к нему. – Я знаю кое-кого из этой шайки. Никто из них понятия не имеет, кто заплатил Хозеру. – Хозяин налил чашку кофе и снова сел. – Ну, что ни говори, а это не самые интересные новости. Самое интересное на «Соломоне».

– А что на «Соломоне»?

– Наткнулись на серебряную жилу! Теперь, похоже, Хескет станет самым богатым человеком в Комстоке.

Глава 45

Тревэллион поставил чашку. Худшей новости он и ожидать не мог. По его расчетам, новое открытие сделано в той стороне, где он застолбил участок. Если это так, то они не смогут разрабатывать жилу, не нарушив границ, и он потеряет участок. Конечно, можно обойтись и без этого клочка, ведь, заявляя на него права, он думал не о себе, а об Уилле Крокетте. Но позволить такому человеку, как Хескет, выиграть – он себе этого не простит. Кроме того, Хескет получит доступ к неограниченным кредитам и уж своего не упустит.

Тревэллион сидел неподвижно и думал. И тут он вспомнил про Билла Стюарта. Тому уже приходилось сталкиваться с подобными вещами, и он сумеет вникнуть во все тонкости дела. Похоже, Хескет вправе забрать его участок, считая его продолжением своей жилы. Тревэллион никогда не интересовался законодательной стороной приискового дела. Он открывал жилы, столбил участки, продавал их, оставляя другим возможность их разрабатывать. На приисках давно велись споры о том, что должен существовать закон о границах владений, но Вэл к ним никогда не прислушивался. Теперь он пожалел об этом.

Хескет не станет медлить. Тревэллион недооценил его деловой сметки, так как думал, что тот хочет всего лишь расширить свои владения. Джон Маккей как-то заметил: «Сроду не имел с ним дел и не собираюсь. То, как он поступил с Уиллом Крокеттом, говорит о том, что у него нет ни стыда ни совести».

Открытие богатой жилы обеспечит Хескету получение неограниченных кредитов, даст ему свободу двигаться в любом направлении. Вопрос только в том, в каком направлении он захочет двигаться.

Тревэллион снова подумал об участке, который застолбил рядом с «Соломоном». Сейчас, как никогда, Хескету понадобится эта земля.

Тревэллион встал и направился к двери. Он уже распахнул ее, когда его окликнул хозяин кондитерской:

– Эй, а кофе что же, не будешь допивать? А я-то хотел сделать тебе яичницу из…

Вэл обернулся, все еще держась за ручку, и в это мгновение мимо него просвистели три пули. Одна застряла в косяке, другая пролетела в открытую дверь в дюйме от его руки, а третья, едва не задев шею, угодила в полку, перебив всю посуду.

Тревэллион бросился на пол и с револьвером в руке пополз к боковому выходу. Распахнув дверь, он подождал с минуту, выскочил в переулок и побежал за угол.

Несколько прохожих остановились посреди улицы, изумленно тараща глаза. Очевидно, эти люди прибыли в город недавно, иначе они бы не стали стоять на виду, заслышав стрельбу, а поспешили бы укрыться. Где-то с шумом захлопнулась дверь, запряженный быками фургон, нагруженный рудой, прогромыхал по мостовой. Больше ни звука…

Убрав револьвер, Вэл вернулся в кондитерскую.

– Давай свою яичницу. И кофейку подлей. Надо успокоить нервишки.

Кофейник ходуном ходил у хозяина в руках. Сам он был бледен как полотно.

– Да они есть у тебя, нервы-то? Давненько не видал, чтобы пули летали над ухом. Пожалуй, с тех пор, как от нас отстали парни вождя Виннемуки. – Он посмотрел на Тревэллиона. – Стреляли явно не в меня. Хлеб, который я выпекаю, не так уж плох.

– Да и кофе у тебя что надо. Так что целились конечно же в меня.

– Я еще вот что слыхал – кто стреляет в Тревэллиона, пусть пеняет на себя.

Вэл не ответил. Он думал. Стреляли двое – выстрелы отличались по звуку. Не окликни его хозяин кондитерской, он сейчас лежал бы на полу мертвый. Ну что ж, сам виноват – нечего расслабляться, нельзя быть таким дураком.

Покончив с ужином, он посмотрел на хозяина.

– Комната Мелиссы пустует?

– Хочешь переночевать? Оставайся, там никого. – Хозяин помолчал, потом смущенно проговорил: – Мы не занимаем ее – вдруг Мелисса вернется.

– Нет, ночевать не буду. Хочу воспользоваться окном. Через дверь-то ходить, похоже, небезопасно.

– Это точно. – Хозяин кивнул. – Проходи.

Стараясь не приближаться к окнам, Тревэллион прошел в комнату Мелиссы и закрыл за собою дверь. Здесь еще сохранился слабый запах ее духов. Подойдя к окну, Вэл с некоторой опаской выглянул на улицу. На темных склонах кое-где мерцали неяркие огни. Он распахнул раму и осторожно вылез, закрыв ее за собой. Мгновение постоял, прижавшись к каменной стене дома.

Интересно, кто это его подкараулил? Ваггонер или дружки Кипа Хозера? Он оторвался от стены и скользнул в темноту.

Придя домой, Тревэллион первым делом проверил все оружие.

Вместе с Тэпли они вели боковую выработку для улучшения циркуляции воздуха, в то время как двое других рабочих продолжали рыть основную шахту. Вскоре Вэл обнаружил хорошие показатели в жиле. Через три дня они отгрузили уже двадцать тонн руды, которые в несколько приемов надлежало отвезти на плавильню. Получалось по шестьсот долларов за тонну.

– Подумать только! – воскликнул Тэпли, остановившись передохнуть. – Опять этот Ваггонер! Болтается в городе, не работает и всегда при деньгах. Жрет в ресторанах, пьет, когда хочет, на девочек поглядывает. Вот и спрашивается: где он берет их? Деньги-то?

– Кто-то платит ему.

Тревэллион вспомнил, как Ваггонер появился на дилижансной станции в день приезда Маргриты Редэвей. Зачем он туда явился?

– Вряд ли Ваггонер опасается твоей мести. Ведь ты уже давно в городе, а так ничего и не предпринял. Он не боится, что ты расскажешь о той ночи, потому что это случилось давно и к тому же далеко отсюда. А если ему нечего бояться, тогда чьих это рук дело? Кто-то хочет твоей смерти, и ему есть что терять. Я просто чую, что этот «кто-то» здесь.

– В Вирджиния-Сити?

– Можешь поставить на что угодно, хоть на собственную жизнь.

– А я, похоже, так и делаю, – усмехнулся Вэл.

Они вернулись к работе. Как ни странно, но предчувствие Тревэллиона оказалось верным, так как руда, которую добывали в боковой выработке, выглядела лучше, чем та, которую доставали из основной шахты. Они решили двигаться в этом направлении.

Обычно Вэл быстро принимал решения, но сейчас его раздражала неопределенность ситуации. Справиться с Ваггонером – об этом-то можно было даже не говорить, но этот наемный убийца – единственная ниточка, ведущая к тому, кто стоит за всем этим. Кому понадобилось его убивать? И кто пытался устроить эти ограбления в Сан-Франциско? И опять-таки – зачем?

Тревэллион не находил ответа на все эти вопросы и чувствовал, что ему явно не хватает информации. Позже, когда они решили передохнуть, он заметил:

– Неблагодарная эта работенка.

Тэпли махнул рукой в сторону рабочих.

– Сказать им? Они не проболтаются.

– Скажи. – Вэл оперся на рукоятку кувалды. – Меня все-таки волнует не столько циркуляция воздуха, сколько второй выход. Никто не должен знать о нем.

Работу закончили затемно. Дома Тревэллион разделся до пояса и помылся. Вся его одежда пропахла грязью и потом.

Нарезал мяса и хлеба, приготовил кофе. Еще года два назад он бы разыскал Ваггонера и пристрелил его. Теперь в Уошу боялись стрельбы, всем надоели бесконечные разборки – уж больно много развелось в городе буйных голов. Правда, необычность ситуации состояла в том, что нынешние лодыри могли завтра сделаться миллионерами. Тот, кто сегодня не имел ни цента, чтобы оплатить выпивку, и кого вышвыривали вон из салунов, мог запросто вернуться через пару дней с деньгами и скупить все заведение целиком, чтобы, в свою очередь, столкнуть с крыши прежнего хозяина.

Повсюду открывались новые жилы. Такие прииски, как «Офир», «Йеллоу Джэкет», «Гульд и Карри», «Сэвидж», сделались невероятно богатыми. Их успех окрылял других. Тревэллион хорошо разбирался в горном деле и понимал, какие прииски скоро оскудеют и закроются. Правда, всегда находились любители потрепать языками, которые клялись и божились, что нашли такую жилу, какой не исчерпать вовек. Город кишел авантюристами и мошенниками всех мастей и просто слонявшимися бездельниками. Но большинство жителей честно ковырялись на своих шахтах. Были и такие, как Джон Маккей, которые не только трудились не покладая рук, но и занимались самообразованием. С Маккеем Тревэллион работал бок о бок в Калифорнии и уже тогда поражался его стремлению к знаниям. За короткое время тот освоил основные технологические приемы добычи и изучил геологию. Он мало говорил, но уверенно продвигал свой бизнес и всегда знал, каким путем идти.

Все разговоры в городе велись вокруг новейших достижений. В отеле «Интернэшнл» устраивались грандиозные приемы, шампанское лилось рекой. Суперинтендант одного из приисков подъехал на один из таких приемов в роскошном экипаже, запряженном четверкой вороных, чьи гривы были усыпаны серебром. Другой коммерсант посеребрил коня целиком.

Время лачуг и землянок безвозвратно ушло. Теперь горнорудные магнаты занимали огромные особняки в викторианском стиле с тяжелыми дверными ручками из серебра, с персидскими коврами и занавесками из фламандских кружев. На прииске «Гульд и Карри» было занято две тысячи шахтеров, еще несколько приисков держало столько же. За прошедший год по старой дороге, которую теперь замостили и усовершенствовали, на рынки Сан-Франциско поступило двадцать миллионов долларов в золотых слитках.

Элберт Хескет испытывал величайшее наслаждение, красуясь в новом костюме в ресторане отеля «Интернэшнл». Прежде он никогда не курил, теперь же у него не переводились гаванские сигары. Не большой охотник до выпивки, он постоянно заказывал шампанское и чувствовал себя важным человеком. Теперь он стал богаче, чем все семейство Хескетов вместе взятое, однако их положения в обществе не достиг, и это терзало его.

В глубине души он лелеял мечту сделаться губернатором или даже сенатором. Деньги у него есть, люди его уважают. Только вот… Да, это был страх. Страх, который неотступно преследовал его повсюду, который заставлял его просыпаться среди ночи в холодном поту и лежать, вглядываясь в темноту широко раскрытыми глазами, – страх разоблачения. Даже если по прошествии стольких лет им не удастся ничего доказать, вероятность разоблачения все равно остается. История вылезет наружу, и весь его так любовно создаваемый мир разлетится вдребезги, как тончайшее стекло. Элберт Хескет будет уничтожен.

Его мучили не угрызения совести, а низкий, ничтожный страх быть разоблаченным, потому что знал: есть на свете двое – мужчина и женщина, – которые могут изобличить его. Убийство и изнасилование… Первое еще могло бы сойти с рук, но никак не второе. Он должен найти способ уничтожить их обоих.

С другой стороны, зачем ее убивать? Она очень красива, она способна придать дому уют и изящество. Нет, она должна восхищаться им!.. Ведь он добился такого успеха, ворочает миллионами… Ну, правда, пока еще не миллионами, но и такие суммы не за горами. К тому же ей ничего не известно – ведь она тогда была ребенком, да и вообще не могла видеть его. Никто не видел его. Разве что Тревэллион…

Хескет ненавидел этого человека. При одной только мысли о нем у него портилось настроение. Тревэллион убил Рори и Скиннера… Что ж, так даже лучше. Но откуда он узнал, кто они такие? Конечно, он постарше девчонки и к тому же видел их потом, когда те напали на его отца. Как бы то ни было, двое мертвы. Кто следующий?

И потом, почему бездействует Ваггонер? Что там у него стряслось? Почему он до сих пор не убрал Тревэллиона? А этот придурок Кип Хозер? Так глупо попасться!

Маргрита Редэвей сейчас в городе и виделась с Тревэллионом. Что бы это значило? Нет, Тревэллион ничего не знает о нем. Откуда ему знать? Конечно, он мог запомнить его, встретив тогда на улице. И зачем ему понадобилось разглядывать эту монету?! Надо же быть таким дураком! Когда он увидел ее, то подумал, что Тревэллион-старший, должно быть, нашел испанские сокровища. Он тогда не сомневался, что в фургоне полно монет. Конечно, его надежды не оправдались и денег оказалось не так уж много, но все-таки их ему хватило, чтобы добраться до Калифорнии и устроиться там, и даже еще осталось кое-что на покупку акций «Соломона».

Элберт Хескет все думал и думал, уставившись в окно. Итак, двое… Уилл Крокетт и Тревэллион. Они должны умереть, и, если понадобится, он уничтожит их собственными руками.

Глава 46

Тревэллион проснулся среди ночи. Он лежал и не двигался, вслушиваясь в темноту. Он привык все время быть начеку и просыпался при малейшем шорохе.

Дверь заперта на засов. Через окно можно пробраться в дом, но оно тоже заперто.

Вэл пошарил рукой на стуле, нащупал кобуру и выхватил револьвер. Он подождал немного, но разбудивший его шорох не повторился. Вэл выскочил из-под одеяла, натянул брюки и, стараясь держаться в темноте, чтобы его не заметили с улицы, огибая немногочисленную мебель, пробрался в угол, откуда мог выглянуть в окно. Сначала он не увидел ничего, потом мелькнула какая-то тень. Вытянувшись в струнку и напрягая слух, Вэл ждал. Тень продолжала двигаться, но Тревэллион вовсе не собирался стрелять. А если это друг, который просто не хочет беспокоить его? Только дурак стреляет, не разобравшись, что к чему. Интересно, это один человек или их больше?

Кто-то ткнулся в дверь, но та оказалась плотно закрыта, и других попыток не последовало. Свои бы постучались или окликнули его. За окном возник силуэт. Левая рука Тревэллиона крепко сжала кочергу. Он увидел, как блеснуло дуло и к стеклу прижалось лицо. Вэл размахнулся и ударил по стеклу, оно разлетелось вдребезги, а кочерга уперлась во что-то твердое. Раздался глухой крик, стон и звук неверных удалявшихся шагов. Кто-то грязно выругался, послышался тихий, невнятный разговор. Тревэллион ждал, чувствуя, как тянет холодом из разбитого окна. Он слышал, как шуршат по камням шаги, недовольное бормотание и сдавленные стоны. Он завесил окно старым плащом и подбросил в печку дров. Когда огонь разгорелся, взглянул на часы – было два часа ночи. Вэл снова улегся в постель. Револьвер лежал рядом на стуле.

Утром он встал пораньше, чтобы заделать окно. На земле валялось множество осколков, обнаружил он и несколько капель крови и револьвер с хорошо отпечатавшимися на рукоятке следами пальцев. Вэл отнес его в дом, запер дверь и отправился на работу.

Чуть позже к нему присоединился Тэпли. Поначалу работали молча, потом Тэпли сообщил:

– Мелисса вернулась.

– Вернулась?

– Да. Прошлой ночью. Она сейчас в кондитерской.

– А Джим знает?

– Знает. Он ее и привез. По-моему, она сама сообщила ему, где находится. Ей сейчас очень плохо, а этот парень… ну тот, что увез ее, смылся… одним словом, бросил ее, бедняжку.

– Я бы пристрелил его.

– Джим обещал, что так и сделает, как только он попадется ему на глаза. Джим просто рвет и мечет. А нашел он ее в какой-то дешевой гостинице без единого гроша в кармане.

– Все возвращается на круги своя.

– Да. Теперь она не скоро в себя придет.

– Если б мы только знали, где найти Уилла Крокетта!

– Мне кажется, его и в живых-то нет, – покачал головой Тэпли. – Почему он исчез, не сказав никому ни слова? Даже весточки не прислал.

– Он мог снова податься в Калифорнию. Ты же знаешь, у него там какой-то прииск, и… – Тревэллион запнулся. – Тэп, не припомнишь случайно, как назывался прииск, который у Крокетта в Калифорнии?

– Да откуда мне знать? Я с ним самим-то совсем не знаком. Так, видел несколько раз в городе, в кондитерской да у Эйли.

– Мне надо знать.

– Спроси у Хескета. Этот все знает об Уилле Крокетте.

– Нет, только не у него. – Тревэллион положил кувалду. – Тэп, я прервусь на денек. Мне надо кое-что разузнать. Но не у Хескета, конечно.

– А мне что делать? Продолжать копать?

– Да. Только будь осторожен, поглядывай по сторонам. Сегодня ночью мне опять надоедали.

Тэпли вопросительно посмотрел на него.

– Да, видел. У тебя окно разбито. – Он надел шляпу. – Я с тобой.

Дома Тревэллион показал ему револьвер.

– Не знаешь, чей это?

Тэпли пожал плечами.

– Чей хочешь может быть. Правда, я видел одного парня, что с Ваггонером приехал, у него как будто похожий.

– Тэп, ты много знаешь, а я вовсе ничего не понимаю, только чувствую: что-то будет.

Вэл переоделся, пристегнул кобуру и пошел к отелю «Интернэшнл».

– Мисс Редэвей? – переспросил служащий. – Она поехала прогуляться.

Тревэллион отпрянул назад и оглянулся.

– Тиэйл с ней?

– Насколько мне известно, нет, сэр. Она поехала одна.

Где же Тиэйл?

– Сэр!

Вэл нетерпеливо повернулся к служащему.

– Сэр, не вы ли мистер Тревэллион?

– Я.

– Она оставила для вас вот это, сэр.

Он взял письмо и вскрыл его.

«Вэл!

Я получила записку от человека по имени Уилл Крокетт. Он просит встретиться со мною, но он болен и не может прийти сам. Крокетт находится в заброшенной хижине в северной части каньона Бейли, недалеко от ручья. Мистер Тиэйл уехал в Голд-Хилл. Я понимаю, что это безрассудно – ехать туда одной, но дело мистера Крокетта не терпит отлагательства.

Грита».

Неужели западня? Вэл повернулся и быстро зашагал вверх по лестнице. Подойдя к комнате Гриты, обнаружил, что дверь заперта изнутри. Тревэллион взялся за ручку, в это мгновение замок щелкнул и дверь открылась.

Из комнаты вышел худощавый, хорошо одетый человек в очках с аккуратно подстриженной бородкой. Незнакомец от неожиданности отшатнулся, но тут же принял невозмутимый вид.

– Сэр, вы чуть не сбили меня с ног!

– Прошу прощения, но я не думал, что в отсутствие мисс Редэвей в ее номере кто-то есть.

– О, простите. Я хотел поговорить с нею о деле. Дверь была приоткрыта, и мне показалось, что она даже окликнула меня, позволив войти, мне послышался ее голос. Я, должно быть, ошибся, но вы же видите, как здесь шумно.

Холодные голубые глаза сверлили Тревэллиона.

– Вы ее друг?

– Да, и скоро увижусь с ней, так что, если хотите что-то передать…

– Нет, нет, я зашел по делу. Договорюсь о встрече позднее. А сейчас разрешите откланяться… – Он посторонился и пошел по коридору.

Вэл стоял в раздумье. Внезапно до него дошло, что он не спросил имени у этого человека, и бросился вслед незнакомцу, но в коридоре оказалось пусто. Ему надо идти, но как оставить номер Гриты? Пока ее нет, его могут обыскать в любое время. Наверняка кто-то все спланировал заранее. А этот человек, которого он спугнул, похож на ловкого вора.

Тревэллион вспомнил о Мэри. Ну конечно, Мэри! Она живет на этом же этаже. Какая у нее комната? Он пошел по коридору, отыскал нужную дверь и постучался. Мэри в цветастом облегающем халате, с завитыми локонами открыла ему сразу.

– Мистер Тревэллион?

– Мэри, у нас мало времени. Мисс Редэвей уехала, и мне нужно поскорее найти ее. Она может попасть в беду. Не могли бы вы перейти к ней в номер и дождаться ее возращения?

– Конечно, могу. – Она повернулась и начала поспешно собираться. На столе лежал револьвер.

– Это ваш?

– Да.

– Если умеете стрелять, возьмите его с собой. Дела могут принять серьезный оборот.

– Когда речь заходит об оружии, дела всегда принимают серьезный оборот, мистер Тревэллион. Конечно, я возьму его и, если понадобится, буду стрелять. Я выросла в лесу и с детства охотилась на лис.

Вэл отправился на конюшню и оседлал черного мула. Он уже выезжал, когда из-за угла показался Ледбеттер.

– Трев, ты что, уезжаешь? Билл Стюарт хотел поговорить с тобой.

– В другой раз. – И он коротко объяснил, в чем дело.

– Каньон Бейли? Я не был там больше года, но, говорят, эта хижина пустует.

Тревэллион поехал коротким путем.

Из трубы лачуги шел дым. В загоне жевали сено две лошади, еще одна (Вэл узнал лошадь Гриты) стояла у коновязи возле хижины. Подъехав к ней, Тревэллион спрыгнул на землю и привязал мула. Вытащив револьвер и взяв винтовку в левую руку, он подошел к распахнутой двери.

Маргрита сидела на пустом ящике около постели, на которой лежал Уилл Крокетт. Другой человек стоял у печки.

Увидев Тревэллиона, девушка вскочила.

– Слава Богу, Вэл, вы здесь!

Тревэллион подошел к постели. Крокетт выглядел ужасно: лицо худое, изможденное, щеки ввалились, глаза запали, и в них мерцал лихорадочный огонь. Увидев Вэла, он хрипло прошептал:

– Как хорошо! Держитесь за него, мисс. Он замечательный человек. Мне следовало послушаться его и Мелиссу. Ведь они предупреждали меня.

Он схватил Тревэллиона за руку.

– Они у нее! Я отдал их ей! Ее родственники купили часть акций моего прииска, когда я нуждался в деньгах. Теперь у нее контрольный пакет. Но у меня одно условие. Пусть она вышвырнет вон этого Хескета. Гоните его в шею и держитесь подальше от этого негодяя!

Крокетт отпустил Тревэллиона и взял руку Гриты.

– Берегитесь! За ним тянется кровавый след. Это его человек подстрелил меня!

– Какой человек?

– Такой здоровый, неповоротливый бугай с белесыми волосами. Он думал, что убил меня, а я выжил. Уже неделя прошла. Я должен был выжить! Просто должен!

– Протащился несколько миль, – сказал человек, хлопотавший у печи. – Видно, хотел добраться до Вирджинии почти от Стимбоат-Спрингс. Я шел по его следу до того места, где он свалился с лошади. Убийца тоже шел за лошадью, догнал ее, застрелил и вытряхнул все из сумки. Я потом собрал все, что там валялось, – немного, однако, осталось.

– Берегитесь! – Голос Крокетта сделался еще более хриплым. – Он убьет вас, даже глазом не моргнув. Он убьет кого хочешь.

В глазах его вспыхнул огонек, и он потянулся к бумаге, лежавшей на столе.

– Пишите! Вы свидетели! Я все завещаю ей, все акции до единой! Я разыскивал вашу тетю, мисс, потом вас. Мне очень нужны были эти акции. Только сделайте, как я просил, вышвырните его, как он вышвырнул меня. Фриско! Там в огне погиб человек. Тот, кто устроил этот пожар, думал, что сгорело все. Но это не так. Найдите наследников, расскажите им. Они еще успеют что-нибудь сделать.

– Не волнуйся, Уилл, – успокоил его Тревэллион. – Мы разберемся с этим делом, а тебе нужно отдохнуть. – Тревэллион посмотрел на человека у печки. – Скачи в Уошу и найди там Джима Ледбеттера. Расскажи ему, что случилось. Только больше никому не говори. Пусть возьмет фургон. Мы отвезем Уилла в город.

– Ну конечно же, Джим! Я знаю его. Мы работали вместе.

Маргрита намочила край скатерти и приложила ко лбу Крокетта.

– Я помню его, Вэл. Он часто навещал нас, когда я была маленькая. Тогда он был гораздо моложе. Это хороший, настоящий друг. Мой отец и тетя одолжили ему денег. Тетя купила у него часть акций его первого предприятия в Калифорнии, и впоследствии он вложил их в бизнес «Соломона».

Послышался стук удаляющихся копыт – это гонец поехал за помощью.

– Вы осмотрели его?

– Нет… не полностью. Но поняла, что у него два раны и он потерял много крови. Мне кажется, у него еще и воспаление легких. Мистер Фэйбер, тот, что ускакал, нашел его и перенес сюда, а сам послал друга за мной. Они боялись понаделать шума в городе, ведь эти люди могли вернуться и закончить свое черное дело.

– Они постараются. – Тревэллион выглянул на улицу. – Нам надо быть начеку, Грита.

Вэл вышел из дому и огляделся. С виду все было спокойно, но расслабляться нельзя. Если враги подозревают, что Крокетт жив и у него есть при себе акции, столь необходимые для полного овладения «Соломоном», они, несомненно, снова попытаются убить его. В него самого стреляли уже несколько раз, и он знал, что следующий в этой очереди.

– Невыходите из дома, – сказал он Грите. – А я покараулю.

Внезапно ему вспомнился Джекоб Тиэйл. Интересно, где он? Он спросил об этом Гриту.

– Отпросился у меня и поехал в Геную.

Конечно, подумал Тревэллион, любому человеку требуется личное время, а в тех краях у Тиэйла вроде бы маленькое ранчо.

Вэл нетерпеливо прохаживался взад и вперед, раздраженно поглядывая то на горы, то на дорогу, ведущую в город.

– Чтобы добраться до города, раздобыть фургон и вернуться, Фэйберу понадобится часа полтора, а может, и два, – сказал он.

Грита поменяла Крокетту компресс и села у изголовья,

– Да, это уже не игра, – усмехнулась она, – а суровая реальность.

– Да, – согласился Вэл. – Но вы участвуете в ней так, словно репетировали всю жизнь.

Она осторожно коснулась его руки.

– Так оно и есть.

Глава 47

Элберт Хескет позавтракал в «Интернэшнл» и отправился в контору «Соломона» пешком.

На столе лежали аккуратно разложенные отчеты Сэнтли. Хескет собирался купить еще одну плавильню и подозревал, что его хотят надуть.

Все-таки глупо он поступил, войдя в комнату Маргриты в отеле. Но он уже в цейтноте, и акции нужны ему позарез. Все говорило за то, что они у нее. Собираясь в такое место, она просто не могла не взять их с собой. Еще мгновение, и его бы застигли врасплох за обшариванием ее стола. Наконец-то он увидел этого Тревэллиона. Тот оказался совсем не таким, каким его представлял себе Хескет, – более невозмутимым и даже резким, кроме того, в нем таилось что-то… опасное. А как он разделался с Кипом Хозером! Чувствовалось, что он осторожен, решителен, не поддается панике и на лету оценивает ситуацию. Да, такого человека трудно убрать с дороги, и Ваггонер, похоже, в этом уже убедился.

В дверь постучали, Хескет пригласил войти, и на пороге появился Сэнтли.

– Мы начали третью выработку, сэр. Люди уже работают. Жила на отрезке достигает тридцати пяти футов в ширину. Порода идет лучше, чем когда бы то ни было.

– Спасибо, Сэнтли. Вы меня порадовали.

Тот медлил, и Хескет вопросительно посмотрел на него.

– Что-нибудь еще, Сэнтли?

– Да, сэр. По городу поползли слухи, что Уилл Крокетт объявился. Говорят, он серьезно ранен.

Сердце едва не выпрыгнуло у Хескета из груди, но он не подал виду.

– Ну что же, все складывается как нельзя лучше, – проговорил он. – Теперь мы можем приступить к делу.

– Так точно, сэр.

Сэнтли повернулся, собираясь уйти. Хескет понимал, что тот ожидал от него другой реакции.

– И где он теперь, не знаете, Сэнтли?

– Нет. Скорее всего, в вашем отеле, сэр. Мисс Редэвей с Тревэллионом привезли его на одном из фургонов Ледбеттера.

– Спасибо, Сэнтли. Если узнаете что-нибудь еще об этом, сообщите мне.

Оставшись в кабинете один, Эл вскочил и подбежал к окну. Он смотрел на улицу, стараясь совладать с собой. В сейфе конторы сейчас больше шестидесяти тысяч долларов, да еще есть его личный сейф в номере «Интернэшнл». Может, взять все это и бежать? Но Хескет решительно отогнал эту мысль. То, что ему нужно – власть, положение, – он найдет только здесь. До сих пор ему удавалось легко побеждать. Подумаешь, одна осечка. Это не повод для паники.

Если у Маргриты Редэвей есть недостающие акции и она виделась с Крокеттом, то у них обоих хватит сил вывести его из игры. Разумеется, он по-прежнему будет получать доход от прииска, и у него есть другие участки, хотя им, конечно, далеко до «Соломона».

Все это время он считал, что Крокетт мертв, но тревожные предчувствия не покидали его. Ведь Ваггонер получил инструкции. Надо дать ему знать, что Крокетт в городе.

Как это сказал Сэнтли – серьезно ранен? Может, умирает от ран? Но если он встречался с Маргритой Редэвей, вряд ли тут можно будет что-то изменить. Да, положение его отчаянное и требует отчаянных мер. Все, что у него есть, все, чего он добился за долгие годы, теперь поставлено на карту. Медлить нельзя. Все трое должны умереть. Но даже малейшее подозрение не должно его коснуться. Надо позаботиться об алиби. Ситуация требует быстрых и решительных действий.

Во-первых, нужно как-то выманить эту троицу из отеля, в крайнем случае, хотя бы двоих. Крокетт прикован к постели? Вот и прекрасно – значит, с ним можно покончить прямо на месте.

Тут он подумал о Моузеле. Хескет не мог точно припомнить, когда впервые услышал о случившемся в Пласервиле. Это был всего лишь один из многочисленных эпизодов, которые он копил в памяти, приберегая на будущее. Моузел хотел убить кого-то, а Тревэллион вмешался. С тех пор Моузел имеет зуб на Мелиссу Терни, на парня, за которого та недавно вышла замуж, и на Тревэллиона.

Моузел уже несколько недель работал на «Соломоне», выгребал породу. Мрачный, несговорчивый тип, да к тому же ленивый. Начальник смены несколько раз грозился уволить его, но Хескет решил пока оставить. Теперь, похоже, настало время, когда и он может пригодиться.

Отложив на время свои коварные планы, Хескет попытался сосредоточиться на делах прииска, но нерешенный вопрос с Крокеттом, Тревэллионом и Маргритой Редэвей пульсировал у него в мозгу.

Снова вошел Сэнтли, и Хескет спросил:

– Сколько руды у нас сейчас на отгрузку?

– Около полутора сотен тонн. Сегодня отправляем в плавильню.

Хескет уселся в кресло. Вот они, чистые деньги! Нужно все перенести в сейф в «Интернэшнл». На всякий случай. И побыстрее превратить руду в наличные. Он, конечно, не собирается терять «Соломон», но кто может знать заранее, как повернется дело? Он снова подумал о Моузеле. Хескет хорошо знал эту породу людей. Такие, как Моузел, вечно имеют на кого-то зуб, носят в сердце злобу, живут одной ненавистью. Он может быть ему полезен.

Какое-то время Эл сидел не двигаясь, думая, как поступить, и стараясь совладать со страхом, который тихо вползал в его душу. Недолго же он управлял «Соломоном», дергая за тончайшие ниточки, а теперь вот их пытаются вырвать у него из рук. Сколько он еще продержится? День, неделю, месяц? Нужно нанять еще одну смену, не прекращать работы даже ночью и сразу отгружать руду в плавильню. Если он потеряет «Соломон», то заберет деньги и скроется.

Оставить «Соломон»? Хескет почувствовал во рту привкус горечи. Его захлестнула волна страха и ярости. Нет, лучше убить их всех! Ведь уехать отсюда означает потерять не только «Соломон», но и все честолюбивые надежды и Маргриту Редэвей! Порой ему казалось, что она презирает его. Или он ошибается? Женщины любят деньги и власть. Так почему же она не восхищается им?

И надо же Крокетту объявиться именно сейчас! Неужели они успели договориться?

Сэнтли отлучился на час. Хескет запер дверь конторы и пошел по направлению к «Интернэшнл». Нет, уехать отсюда просто немыслимо. Надо найти выход.

Говорят, Крокетт сейчас в отеле. Это шанс. Даже и нож не понадобится. Лучше подушка. Пусть все думают, что он умер во сне. Только нужно действовать осторожно.

Хорошо бы сколотить шайку отчаянных головорезов, готовых на все. Опытный вожак – вот загвоздка. Сэнтли? Нет, не подойдет. Сэнтли не посвящен в его дела, так и пусть остается в неведении. Нечего левой руке знать, что творит правая.

Войдя в отель, он с удивлением обнаружил, что там происходит какая-то кутерьма. Хескет в досаде остановился.

– Что здесь такое? – спросил он.

– Сегодня будет прием, сэр, – с важным видом ответил служащий. – Сэнди и Эйли Бауэре возвращаются из поездки по Европе.

Хескет удивленно поднял брови, на его лице появилось выражение отвращения и даже гадливости. Он оглядел холл – Джекоба Тиэйла не было видно, Хескет отметил это про себя. Может, она больше не нуждается в его услугах? Или он получил какое-то другое задание? Внезапно его мозг резанула страшная мысль – а что, если его приставили охранять Уилла Крокетта?

К себе на этаж он поднялся на лифте. На все города к западу от Чикаго приходилось только два лифта, один из них установили в «Интернэшнл», и отель по справедливости гордился этим.

Хескет принес с собою из конторы часть денег и теперь убрал их в сейф, достав оттуда револьвер и кобуру. Отныне он всегда будет носить его с собой, так же как нож, который уже давно постоянно прячет за голенищем сапога, чтобы выхватить в любую минуту.

Он снова подумал о Маргрите. Нет, она тоже должна умереть. Рассудком он понимал, что она могла бы принадлежать ему, и он бы купался в лучах ее обаяния. Роскошный особняк, красавица жена… Но прежде всего ему хотелось власти и только власти, и не какой-нибудь тайной, а явной, очевидной, чтобы его боялись, чтобы ему повиновались и отступали перед ним.

Только все его планы теперь были на грани срыва. Если у него отнимут «Соломон», ему придется возвращаться к отправной точке. Но разве хватит у него сил начать с нуля? Ведь когда он пришел, основную, самую трудную работу на «Соломоне» уже выполнил Крокетт.

Сэнди и Эйли Бауэре устраивают прием. Он снова вернулся к этой мысли. Он ненавидел их всех. Эти сильные, энергичные люди, щедрые и искренние, не имели, на его взгляд, ни капли вкуса, он считал их невежами. Но у них было много друзей, их все любили. Хескет только не понимал за что. На этот прием придет почти весь город, в отеле соберется полно народу, шампанское польется рекой, и повсюду будут слоняться пьяные. В такую ночь может случиться все что угодно, и никто не заметит. Вот и прекрасно.

Наверняка явится и Ваггонер, но долго здесь не пробудет, так как избегает общества и предпочитает одиночество. Поест, попьет на дармовщинку и сразу же смоется.

Теперь Хескет знал, что делать, осталось только продумать кое-какие детали. Страх его прошел, и слепая ярость улетучилась. Он снова обрел покой, хладнокровие и уверенность в себе.

Надо обязательно купить газету и поговорить со старшим официантом.

Какое-то время он сомневался, пытаясь еще раз все просчитать. Да, идея неплохая, и он должен попробовать сыграть, ведь играл же он всю свою жизнь.

Элберт купил в киоске газету и направился в ресторан. В отель уже начали прибывать гости Бауэрсов.

– Мой столик накройте через тридцать минут, – обратился он к старшему официанту.

– Но, мистер Хескет… Сэнди Бауэре снял на сегодня весь зал и уже оплатил. Он собирается разместить…

– Меня интересует только мой столик, – оборвал его Хескет. – И мне нет никакого дела до того, что здесь сегодня ожидается. Извольте подать мне мой обед. В конце концов, я тоже плачу.

– Да, сэр, конечно.

Поднявшись в номер, он оставил дверь приоткрытой, чтобы слышать, что происходит в коридоре. Там стояла тишина, так как все спустились вниз, чтобы получить причитающуюся им долю гостеприимства Бауэрсов. Хескет прислушался, неслышно вышел и направился по коридору к лестнице. У лестницы он еще раз обернулся – никого. Комнату Крокетта нашел без особого труда. Коридор нижнего этажа тоже был пуст, Хескет торопливо прошел по нему и тихо постучался. Подождав с минуту, постучал снова – ответа не последовало.

Он взялся за дверную ручку, и та легко повернулась. Хескет открыл дверь и шагнул внутрь. Если кто-нибудь застанет его здесь, он отговорится тем, что пришел навестить своего бывшего хозяина. В конце концов, скажет, что, хоть у них и были кое-какие разногласия, но он все же любит этого старого зануду…

В комнате царил полумрак – шторы опущены, в дальнем углу тускло горела лампа. Возле постели на стуле лежала свернутая газета и стояла полупустая чашка. Сиделка, вероятнее всего, только что вышла. Больной спал, раскинувшись на подушках.

Рядом с постелью на полу лежала запасная подушка. Эл поднял ее и немного постоял, глядя на Уилла Крокетта. Он понимал, что времени у него в обрез, но ему очень хотелось, чтобы Уилл знал, что сейчас произойдет, и увидел его, Хескета, которому никогда уже больше не сможет приказывать, в свой последний, предсмертный час. Хескет улыбнулся и, коснувшись груди Уилла, тихонько потормошил его:

– Уилл! Это я, Эл Хескет. Уилл!..

Глава 48

В ресторане толпились мужчины и женщины, облаченные по случаю торжества в свои самые лучшие наряды. За импровизированной стойкой разливали шампанское, и гости стояли в три ряда, дожидаясь своей очереди.

Молча протиснувшись через толпу, Хескет пробрался к столику, занял свое место и обратился к пробегавшему мимо официанту:

– Долго я еще буду ждать?

– О, прошу прощения, сэр. Мы заняты организацией приема. Я сейчас распоряжусь, чтобы вас обслужили.

– И принесите кофе. Только дайте другую чашку. – Он протянул официанту чашку, оставленную на столе кем-то из гостей.

Хескет откинулся в кресле и раскрыл газету, но так и не смог сосредоточиться.

Уилл Крокетт мертв. Прекрасно – с одним покончено. Хескет ненавидел его, как ненавидел все, что стояло у него на пути.

Теперь можно заняться следующим. Гости приходили и уходили, и вряд ли кто заметил, когда он появился. В любом случае на часы-то они уж точно не смотрели.

Уилл Крокетт мертв. Все кончено! Осуществить задуманное оказалось совсем просто. Услышав его голос, Крокетт открыл глаза, и в них вспыхнул огонек узнавания. Очевидно, он хотел крикнуть или позвать на помощь, но подушка опустилась на его лицо, прервав и этот крик, и эту жизнь. Хескет все еще чувствовал на своих руках последние отчаянные попытки Крокетта вцепиться в нет. У него всегда были сильные руки.

Он пробыл в комнате не больше минуты, потом заглянул на минуту к себе и спустился в зал.

В ресторан вошли Сэнди и Эйли Бауэре, они видели его, но не подошли. Вот глупые, напыщенные индюки! Проматывают свои деньги, словно парочка подгулявших матросов! Неужели не понимают, что, если так пойдет дальше, они очень скоро разорятся?

Наконец к столику подошел официант и принялся сервировать обед. Хескет отложил газету и потер руки – он все еще испытывал неприятное ощущение от этих цепких пальцев.

– Что, замерзли, мистер Хескет? – спросил официант.

– Да нет. С какой стати я должен мерзнуть?

А наверху, в спальне Уилла Крокетта, сиделка вернулась к своим обязанностям. Все было спокойно, раненый мирно спал. Вот и хорошо. Она и выскочила-то всего на минутку, чтобы сделать глоточек шампанского, которого отродясь не пробовала и которое ее слегка разочаровало, ибо она ожидала от этого напитка гораздо большего. Она раскрыла книгу и принялась читать. Прошло более получаса, прежде чем сиделка забеспокоилась. Переворачивая страницу, прислушалась и насторожилась. Как странно – больной спит так спокойно, что даже не слышно его дыхания. Уж не… Она вскочила и склонилась над ним.

Элберт Хескет нарочно ел долго и не спеша, не обращая внимания на шум и беготню. Он хотел, чтобы все видели его и запомнили, как долго он сидел здесь. Хескет не сомневался, что запомнят не время его прихода, а то, что он провел за столиком весь вечер.

Он снова взял газету, заказал кофе, бренди и расслабился.

Прошел час. Теперь, должно быть, уже обнаружили, что Уилл Крокетт мертв.

Хескет допил кофе и решил подняться, когда увидел Ваггонера. Тот стоял в стороне от всех с бокалом шампанского в руках. Глаза его шарили по толпе, скользнули по Хескету, ни на миг не остановившись. Конечно, Ваггонер не узнал его и не узнает, если только у него не наступит неожиданное прозрение.

Это наблюдение навело его на воспоминание о короткой встрече с Тревэллионом возле комнаты Маргриты Редэвей. Что-то тогда блеснуло в глазах этого человека. Вне всякого сомнения, в нем зашевелились какие-то подозрения. Он уже почти вспомнил что-то… Правда, теперь это не имело никакого значения. Тревэллион обречен, он должен умереть. Если Ваггонер не справится с ним, то найдутся другие. В конце концов, он сам это сделает, Но только, конечно, не сейчас.

Тревэллион в черном костюме и с револьвером встретил Маргриту в холле, где она разговаривала с Клайдом и Манфредом.

– Прошу прощения, – извинился он, – боюсь, я опоздал.

– Уилл Крокетт мертв, – сообщила Грита. – Мистер Манфред считает, что это убийство.

– Как умер?

– Его задушили. – Глаза Манфреда были холодны как лед. – Мне уже приходилось видеть такое раньше. Нечего слушать сиделку. Она уверяет, что не отходила от него ни на минуту.

– Так она что, все отрицает?

– Да. Думаю, она отлучилась выпить шампанского, только не признается. Один из официантов вспомнил, что видел ее.

– А где находился Хескет?

– Сидел в зале, у всех на виду. Сидел, как обычно, за своим столиком и обедал.

– Он бы не стал делать этого сам, – вступил в разговор Клайд.

Манфред посмотрел на него.

– Еще как стал бы. Вы никогда не приглядывались к нему? А я приглядывался. Этот убьет кого угодно и даже глазом не моргнет. – Он перевел взгляд с Маргриты на Тревэллиона. – Вы двое следующие, так я понимаю. И относитесь к этому серьезно. Он сейчас безгранично владеет «Соломоном», прииск дает ему огромную прибыль, а деньги – это власть. Возвращение Уилла Крокетта представляло угрозу для Хескета. Крокетт мертв. Кто теперь угрожает ему?

– Думаю, я, – проговорила Грита.

– И вы тоже, – обратился Манфред к Тревэллиону. – У него есть причина беспокоиться из-за вас.

– Да, с тех пор, как я приехал в Вирджиния-Сити, тут есть кому беспокоиться, – тихо ответил Вэл.

– С тех пор, как вы вернулись. – уточнил Манфред.

Тревэллион пристально посмотрел на него.

– Что вы имеете в виду?

– А разве вы не бывали здесь раньше? – Манфред указал в сторону каньона. – Разве не здесь похоронен ваш отец?

Теперь все смотрели на Манфреда, и он вдруг заговорил по-другому:

– Все мы находимся здесь не случайно. Все, кроме Клайда. Это место, – он сделал широкий жест, – стало для нас роковым, поэтому нас влечет сюда. Ни я, ни Тревэллион никогда не забывали его. Вот и мисс Редэвей попала сюда, чтобы завершить то, что начиналось давным-давно, когда ее семья собиралась на Запад в поисках золота. Не спрашивайте, почему я здесь… Хотя нет… Я скажу – моя семья тоже похоронена в этих местах.

– А я и понятия не имела! – изумилась Грита. – Мне даже в голову не могло прийти.

Манфред пожал плечами.

– Никому не могло прийти в голову, потому что все знали, что я приехал из-за моря, и считали меня иностранцем. А я вовсе не иностранец. – Он посмотрел на Тревэллиона.

– Я хорошо помню вас, хотя вы меня совсем не помните. Я даже полагаю, что вы меня никогда не видели, хотя мы находились рядом.

– Но где я мог вас видеть?

– В обозе переселенцев, который шел на Запад. Тогда меня звали не Манфред. Это имя я позаимствовал у лорда Байрона, я назвался так в честь героя его поэмы, который продал душу дьяволу. А когда дьявол явился получить то, что ему причиталось, Манфред взбунтовался и отказался отдать ему душу. В некотором смысле со мною произошла подобная история, только у меня не оказалось столько силы духа, как у моего героя, и я бежал.

– Так вы ехали тем же обозом?

– Да. Меня тогда звали Томпсон.

– Томпсон?! Это же то семейство, которое свернуло с пути, бросившись в погоню за миражом.

– Точно так. Отец мой был твердолобый упрямец, мистер Тревэллион, но добрый и заботливый. Он очень любил свою семью. Кроме того, он не очень-то доверял людям, и эту черту я унаследовал от него. – Манфред сделал паузу, огляделся, потом снова заговорил: – Одно вы непременно должны усвоить. Элберт Хескет считает себя центром вселенной, он излучает зло. Он способен на все. То, что мы называем совестью и страхом в обычном понимании этого слова, отсутствует у него полностью. Он даже не подозревает о существовании этих понятий.

Мой отец свернул с пути и увел нас в пустыню в погоне за миражом, но очень скоро понял, что озеро, которое мы якобы видим, все время отдаляется. Когда до него дошло это, было уже слишком поздно. Он пытался повернуть упряжку обратно и совсем застрял в трясине. В фургоне он вез ценные инструменты и не хотел бросать их. Мы уговаривали его распрячь быков и уйти пешком, но он не соглашался. Под палящим солнцем он упорно пытался повернуть упряжку обратно, в конце концов сердце его не выдержало, и он умер прямо на месте. Стояла нестерпимая жара, и вскоре у нас почти не осталось воды. Мы похоронили отца, и одно это уже отняло у нас последние силы. Два быка пали, остальных мы распрягли, и я посадил на них мать и сестер. Мы находились далеко от дороги, и теперь, чтобы выбраться, приходилось тащиться все время в гору. Моя мать к тому времени уже серьезно болела, она протянула даже дольше, чем я думал. В конце концов, она умерла, и сестры мои тоже. Я похоронил их как подобает.

Вот тогда-то и появился этот человек – один с шестью вьючными мулами. Он появился как раз вовремя, ибо я находился уже на последнем издыхании. Он дал мне немного воды, подождал, потом снова напоил меня. «Откуда ты, мальчик? Где твой фургон?» Я показал ему. Тогда он велел мне подняться и заявил, что мы должны вернуться туда. При этом он расспрашивал, что из вещей имеется в фургоне. Мне не хотелось возвращаться, но он настаивал. «Ведь ты же хочешь выбраться отсюда, правда, мальчик? Помоги мне, и я выведу тебя из этого гиблого места».

Мы вернулись к фургону, и он заставил меня помогать грузить на мулов все, что у нас было ценного. Потом спросил, где деньги. «Какие деньги?» – удивился я, а он сказал: «Не создавай мне трудностей, мальчик, иначе придется тебе остаться здесь умирать. У каждого есть хоть сколько-нибудь денег. Так где они?» Я хотел выбраться оттуда, я хотел жить и боялся этого человека, поэтому отдал ему деньги, которые мне оставила мать.

Мы двинулись в путь, и вдруг до меня дошло, что он обязательно убьет меня или оставит одного на верную смерть, как только я перестану быть ему нужен.

Вскоре мы наткнулись на другой брошенный фургон, и он, перерыв все вещи, забрал самое ценное и погрузил на мулов.

Я был измотан и еле держался на ногах, но понимал, что, если остановлюсь, он прикончит меня или бросит здесь. Смеркалось, мы продолжали путь. Казалось, он совсем не обращал на меня внимания, не останавливался, даже когда я падал. Наконец совсем стемнело. Устроив привал возле песчаной дюны, поросшей редкими кустиками, он снова позвал меня. Я боялся этого человека и бросился бежать, потом упал за камень и пополз. Он искал меня, я снова побежал, и тогда он выстрелил. Я распластался на земле, притворившись мертвым. Ползком добравшись до большого камня, затаился за ним. В конце концов он прекратил поиски и ускакал.

– Многие, кто побросал тогда фургоны, собирались потом вернуться и забрать свое имущество, – заметил Вэл.

Манфред пожал плечами.

– А ему-то что? Этот мародер попросту обчищал их, а награбленное продавал в Калифорнии.

– Вы говорите об Элберте Хескете? – спросила Грита, которую осенила догадка.

– Да, о нем.

– А он видел вас здесь?

– Может, и видел. Правда, я повзрослел и сильно изменился с тех пор. – Манфред помолчал. – Я ему отдал около трехсот долларов, и кто знает, сколько он получил от других несчастных или награбил в брошенных фургонах?

– А вот и Эйли Бауэре, – сказала Маргрита. – Простите, я должна поговорить с ней.

Клайд присоединился к Грите, и Манфред остался наедине с Тревэллионом.

– Как странно, – произнес Вэл, – мы столько дней ехали рядом, но так и не познакомились. Впрочем, многие, кто тогда путешествовал с обозом, не знали других.

– Я рассказал вам не все, – проговорил Манфред.

– Не все?

– Он поймал-таки меня тогда и заставил вместе с ним рыскать по пустыне и грабить фургоны. Однажды ночью я помог ему зарыть человека, убитого выстрелом в спину. Когда мы подъехали к нему, его тело было еще теплым. Несчастный встретил смерть не больше часа назад.

– Хескет убил его?

– А кто же еще? Больше некому. Он привел меня к этому фургону, значит, знал, куда идти.

– А что случилось с вами потом?

– Однажды вечером он выстрелил в меня. Повернулся как бы невзначай и выстрелил. Пуля угодила мне в голову, я весь залился кровью, и он решил, что я мертв. Он сбросил меня в канаву и забросал землей. Но в темноте не заметил, что закопал меня не полностью. Придя в сознание, я выкарабкался из ямы и добрался до Калифорнии. Мне повезло – меня подобрали странствующие актеры.

Из зала доносились смех и звон бокалов.

– Крокетта убил он, – заключил Манфред, – хотя, боюсь, доказать это невозможно. Одно мы должны помнить – Элберт Хескет очень аккуратный человек и тщательно упаковывает свертки, перевязывая их веревочкой и обрезая лишние концы.

Манфред посмотрел на Маргриту, стоявшую посреди зала, потом перевел взгляд на Тревэллиона.

– А мы трое, кто мы такие? Мы как раз и есть эти лишние концы.

Глава 49

Тревэллион сидел за чашкой кофе в кондитерской и беседовал с Джимом Ледбеттером.

– Совсем как в старые добрые времена, – улыбнулся Джим.

– Многое с тех пор изменилось. Теперь вместо лачуг, разбросанных по склону, как кроличьи норы, здесь целый город.

К столу подошла Мелисса.

– Ничего, если я посижу с вами? – Она поставила чашку. – Жаль Уилла Крокетта, хороший он был человек.

– Да, очень хороший, – согласился Ледбеттер.

От кофе исходил приятный аромат. Тревэллион поставил чашку и подумал о Маргрите. Теперь она владелица «Соломона», богатейшая женщина, а богатая и красивая женщина никогда не захочет иметь дела с простым горняком. Кажется, он слишком увяз здесь – не пора ли срываться с места? Как-то само собой получилось, что он сказал об этом вслух. Уж если старатель говорит, что где-то увяз, это значит, что он собирается выдернуть колышки, ограждающие участок, и податься в другие места.

– Хочешь уехать? – спросил Ледбеттер.

– Да, пора оборвать концы. – Тревэллиону вспомнились слова Манфреда.

Дверь распахнулась и с шумом захлопнулась – на пороге, покачиваясь, стоял пьяный Альфи, испачканный, словно неделю исправно валялся в грязи.

Мелисса вскочила, а он переминался, шатаясь, и не сводил с нее глаз.

– Лисси, милочка!.. Я разорен… Мне нужны деньги. Я…

– Прошу прощения, но ничем не могу помочь!

Улыбка сошла с его лица.

– Ну-ка, ну-ка, что ты сказала? Ничем не можешь помочь? Послушай-ка, я…

– Альфи, – решительно заявила Мелисса невозмутимым и полным достоинства голосом, – я вынуждена просить тебя уйти.

– Мне уйти? Да как ты смеешь!..

– Уходи, Альфи, и не возвращайся. Ты обобрал меня и бросил больную. Так чего же теперь хочешь? Убирайся!

Альфи рванулся к ней, но Ледбеттер преградил ему путь.

– Ты слышал, что сказала леди? Убирайся, не то я так тебя отделаю, что мало не покажется!

Альфи бросил на него мрачный, полный злобы взгляд.

– Ладно, я уйду, черт тебя дери! Только ты у меня еще попляшешь! Я тебе устрою…

Джим Ледбеттер хоть и отличался мягким нравом, но кулаки его ватными не назовешь. Как следует врезав Альфи, он схватил его за шиворот, оттащил к двери и вышвырнул на улицу.

– Спасибо, Джим, – произнесла испуганная Мелисса.

– Теперь все в порядке, мэм.

В салуне под названием «Ведерко крови» Моузел сидел уже давно. Он сунул руку в карман, чтобы достать мелочь и купить себе пива, и вдруг нащупал уголок конверта. В конверте оказались две золотые двадцатидолларовые монеты и записка: «Ты собирался пристрелить его. Почему бы не сделать это сейчас? Кажется, самое время».

Не мигая, Моузел тупо уставился на клочок бумаги, потом шагнул к стойке. Хозяин, который уже открыл рот, чтобы отказать ему, увидел золотую монету и выставил пиво. Моузел отхлебнул из кружки и задумался. Кто-то хочет использовать его. Ну нет… Будь он проклят, если клюнет на эту приманку… Хотя почему бы и нет? Ведь он же все равно собирался это сделать, даже специально приехал сюда. Сорок долларов, конечно, не так уж много, но это все же больше, чем он получает на «Соломоне». Так почему бы и нет? И почему не сейчас?

Теперь у него отличное оружие – «ремингтон» морского образца. Он выпил еще пива. И ее он тоже застрелит. Она заслужила это. Не будет чваниться… а то ишь какая. Ну, он ей покажет!

Распахнулась дверь, и на пороге появился Альфи. В левой руке Моузел держал кружку пива, но когда глаза их встретились, он потянулся к поясу и выхватил «ремингтон». В глазах Альфи заметался панический страх, он вдруг поднял руку и протянул ее навстречу Моузелу. И тот выстрелил. Присутствовавшие обернулись в их сторону. Моузел сжимал в руке «ремингтон», а безоружный Альфи замертво лежал на полу.

Кто-то подошел к распростертому телу, склонился над ним, потом медленно распрямился, вытирая руки о штаны.

– Парень мертв, – невозмутимо, но с жесткой ноткой в голосе произнес он. – А ведь у него нет пушки.

Подбородок Моузела задрожал. Все взоры обратились к нему.

– Послушайте… – запротестовал он. – Этот мерзавец…

Он повернулся и, спотыкаясь, побрел к выходу, но тут в дверях показался человек со значком на груди.

– Убийство, – произнес кто-то. – Застрелили безоружного.

Обрюзгшие щеки Моузела тряслись, из глаз лились слезы.

– Все совсем не так! – пытался объяснить он. – Этот человек сам… – Он не мог подобрать слов, потом наконец выпалил: – Он похитил мою женщину!

На пороге возник Тревэллион.

– Неправда! – заявил он, обращаясь к офицеру. – Я и Джим Ледбеттер свидетели, Хэнк. Дама, о которой он говорит, наняла у Ледбеттера мула и уехала с одним из его караванов. Я тоже путешествовал с ним. А убитого там и в помине не было, когда леди выезжала из Пласервиля.

Обыскав Моузела, Хэнк нашел у него конверт, золотую двадцатидолларовую монету и сдачу.

– Вот оно что! Получил за убийство? Ну что ж, считай, что за сорок долларов ты купил себе место на виселице.

Хэнк повернулся к Тревэллиону.

– Ты виделся с Биллом Стюартом? Он спрашивал про тебя.

– Загляну к нему как-нибудь. – Тревэллион придвинулся поближе к Хэнку и тихо проговорил: – По-моему, все ясно как Божий день. Этот тип застрелил безоружного человека, а вся его пустая болтовня насчет женщины только для отвода глаз. Разве не так?

– Не совсем так, – пожал плечами Хэнк.

– Ты не видел Тэпли?

Хэнк покачал головой.

– Сегодня нет. Он тебе нужен?

– Да.

– Ладно, скажу ему, если увижу. А ты повидайся с Биллом. У него что-то важное… для всех нас.

– Хэнк, можно мне взглянуть на эту записку? Ту, что ты нашел в кармане у Моузела.

Хэнк показал ему записку.

– Узнаешь почерк?

– Нет.

Хэнк обратился к Моузелу:

– Кто дал тебе ее?

Дряблые щеки Моузела обвисли, глаза выпучились от страха.

– Никто. Я… я нашел ее в кармане. Не знаю, как она туда попала.

– Лжешь, – презрительно отрезал Хэнк.

– Может, и не лжет. Не исключено, что он говорит правду. Только, по-моему, он убил не того человека, – вмешался Вэл.

Возвращаясь в отель, Тревэллион старался не терять бдительности. Уилл Крокетт мертв, его убили. Альфи тоже. Но кому мешал этот, в сущности, безобидный Альфи? Кто мог желать его смерти? Он никому не причинял особого вреда. Немножко играл, немножко мошенничал, жил за счет женщин, вот, пожалуй, и все. Скорее всего, тот, кто незаметно сунул в карман записку, хотел, чтобы Моузел убил кого-то другого. Кого же? Да его самого. Вот оно что! Помнится, Моузел клялся во всеуслышание, что разделается с ним, и тот, кто подсунул ему записку и деньги, надеялся, что он будет стрелять в Тревэллиона.

Стюарта не оказалось в конторе, и Вэл вернулся к себе на шахту. Он застал Тэпли и еще трех человек за работой. Двое сверлили скважины для взрывов в новом штреке. Тревэллион нервничал, у него совсем пропало настроение работать.

Дома он повесил кобуру с револьвером на спинку стула и вскипятил воды для бритья.

Пора действовать. Ваггонер и двое других пытались убить его. Он знает, где находится логово Ваггонера, и найдет его. Жить в постоянном ожидании пули в спину у него нет ни малейшего желания.

Он намылил лицо, думая о том, как они поведут себя, когда он выследит их.

Интересно, что скажет об этом Грита, когда он разделается с ними?

Достав бритву, Вэл проверил лезвие и начал бриться. Убивать ему не хотелось. Он не испытывал ненависти ни к кому, даже к убийце Уилла Крокетта, хотя тот и заслуживал наказания.

Внезапно ему вспомнился человек, с которым он столкнулся в комнате Гриты. Так ведь это и есть Хескет! Но что он делал там? Искал акции?

Он перевернул бритву другой стороной и намылил подбородок. Конечно, Хескет – он выглядел как бизнесмен, аккуратно одет, тщательно выбрит… Какие странные у него глаза, очень колючие.

Тревэллион замер с лезвием в руке. Эти глаза… Где он видел их раньше? И видел ли вообще? Он вытер лезвие. Мозг его продолжал напряженно работать.

Снаружи послышались шаги, и раздался отрывистый стук в дверь. Положив бритву и потянувшись к рукоятке револьвера, Тревэллион обернулся и крикнул:

– Войдите.

В комнату вошел Манфред.

– Извините, что побеспокоил вас.

– Садитесь. Я уже закончил.

– У меня из головы все не идет Хескет. Я не вижу способов добраться до него. Я имею в виду законным путем. Мне известно, что он грабил фургоны. Ну и что? Этого недостаточно. Как вы справедливо заметили, многие тогда собирались вернуться за своим имуществом, но фургоны все-таки бросали, и нам не удастся доказать, что он грабил их.

Что же касается убийства… то я свято верю, что на его совести по меньшей мере два человека, жизни которых еще можно было спасти… Только это тоже доказать невозможно. Ну и что с того, что я это знаю? Любой адвокат с легкостью опровергнет все мои показания. Нет, так ничего не добьешься.

Точно так же нет доказательств, что он убил Крокетта. Да, он участвовал в сомнительных сделках, обманывал людей, но это, похоже, все, в чем его можно обвинить, а за это не арестовывают.

Тревэллион убрал бритву и выплеснул воду из тазика за дверь – пусть прибьет пыль у порога.

– Вы говорили об этом с Гритой? – спросил он.

Манфред покачал головой.

– Я очень беспокоюсь, – признался он. – Элберт Хескет опасен и коварен. Он способен нанести удар в спину. Сейчас он наверняка уже в курсе, что Грита получила в наследство все акции Уилла Крокетта. Вступив во владение, она вышвырнет его вон, поэтому он постарается опередить ее.

– Если с нею что-нибудь случится, он завладеет прииском, прежде чем ее наследники успеют принять меры. Но с ней ничего не случится, – решительно заключил Тревэллион. – Кто с нею сейчас?

– Клайд. И Тиэйл сторожит в холле.

Тревэллион натягивал рубашку, не переставая думать. Молва разносится быстро, так что Хескет, должно быть, уже все знает. Он не будет сидеть сложа руки, а постарается изменить ситуацию. А это означает, что и он, и Грита отныне мишени номер один. Правда, он-то уже давно стал мишенью.

– Манфред, – спокойно произнес Вэл, – вы встряли в это дело по доброй воле, поэтому сейчас отправляйтесь в отель и не отходите от Гриты. Он обязательно попытается убить ее, если не сам, то подошлет кого-нибудь.

– Иду. – Манфред поднялся. – А вы?

– Я подойду позже. Только будьте осторожны.

– Хорошо. Помните, что я вам говорил. Я знаю этого человека. У него нет ни капли сострадания, он жесток и беспощаден, человеческая жизнь для него ничто, это чудовище способно уничтожить любого, кто встанет на его пути.

– А что он будет делать, если его загонят в угол? Как сейчас, например.

– Бороться. Только по-своему. Этот человек необычайно умен.

Манфред ушел, а Вэл проверил и пристегнул оружие. «Необычайно умен»? Вряд ли. Скорее всего, совсем не умен. Просто не упускает случая взять, что плохо лежит. Ведь нередко бывает, что люди, не знающие жалости и сомнений, слывут умными.

День выдался на редкость теплый. Тревэллион вышел на улицу и окинул взглядом центр города, где располагался отель «Интернэшнл». Повсюду сновали люди, по проезжей части громыхали фургоны, нагруженные рудой. Легкий ветерок шевелил листву на деревьях, по чистому небу плыли маленькие облачка.

Неужели вся его предшествующая жизнь свелась к этому дню? Рядом в шахте трудились рабочие, добывая для него руду. Откуда-то доносились звуки музыки. Что ждало его там внизу, он не знал, но испытывал какое-то смутное предчувствие скорой развязки.

Он отчетливо помнил выражение лица Ваггонера тогда в каньоне, когда ему чудом удалось спасти Маргриту. В этом человеке чувствовалась жестокая, неукротимая сила, не знавшая поражений.

Тревэллион еще раз оглянулся на шахту и на свою хижину и пошел вниз по склону. Первым делом он решил наведаться в «Интернэшнл».

В холле сидел Тиэйл. Завидев Вэла, он поднялся со стула и преградил ему путь.

– Тревэллион, к ней сейчас нельзя. Зайди позже.

– Она что, занята? У меня важное дело. – Лицо Вэла оставалось невозмутимым.

– Она закрылась у себя в номере с ним… с Хескетом. Просила не беспокоить.

– С Хескетом? Она осталась наедине с Хескетом?

Вэл сделал движение, чтобы отстранить Тиэйла и пройти, но тот выставил вперед винтовку и преградил ему путь.

– Тревэллион, я же сказал: она просила ее не беспокоить.

Глава 50

Когда Грита вернулась в свой номер, Элберт Хескет сидел на краешке стула, положив шляпу на колени.

– Вы хотели меня видеть?

Он поднялся.

– О да. Маргрита, вы необычайной красоты женщина.

Впервые Хескет назвал ее просто по имени, и ей это не понравилось. А он если и заметил ее реакцию, то не подал виду.

– Благодарю вас, – ответила она.

Человек, именовавший себя Элбертом Хескетом, никогда не находил времени, чтобы изучить общепринятые правила приличий. С женщинами он разговаривал редко и, по сути дела, презирал их, в его мозгу раз и навсегда сложилось мнение на их счет. Деньги и положение в обществе – вот все, за что стоит бороться. Остальное – мираж.

– Маргрита, как вам известно, я очень богатый человек и скоро стану еще богаче. – Его слова вызвали у нее раздражение, но она промолчала. – С тех пор, как я увидел вас впервые, и теперь, когда узнал лучше, считаю, что такая женщина, как вы, могла бы составить…

– Что?.. – Она уставилась на него, не веря своим ушам. – Что вы такое говорите?! Вы предлагаете мне…

Он улыбнулся.

– А что? Если уж на то пошло, то да, да! – Ведь он уже говорил ей, что очень богат, а эти актрисочки, они ведь… – Да, разумеется. Я собираюсь выстроить здесь роскошный особняк. И в Сан-Франциско у меня будет еще один. Мы должны устраивать приемы, крупные финансисты из Нью-Йорка и Лондона станут нашими гостями, и вы как раз такая женщина, которая достойна стать хозяйкой в таком доме.

В его словах звучало столько самодовольства, что Грита с трудом сдерживала смех. Несмотря на молодость, за свою жизнь она повидала более чем достаточно и научилась видеть людей насквозь, анализировать их поступки и характеры. Для своих будущих ролей она как бы коллекционировала отдельные черточки, особенности поведения, делавшие ее игру столь убедительной. Все это развило в ней необыкновенную наблюдательность.

– Почему? – спросила она.

– Что почему? – удивился Хескет.

– Почему вы хотите жениться на мне?

– Вы очень красивы, – улыбнулся он.

Гриту позабавил такой ответ.

– Но, мистер Хескет, для того чтобы жениться, этого недостаточно. На свете немало красивых женщин. – Она повернула к нему голову. – И с чего вы взяли, что я захочу выйти за вас замуж?

– Как это с чего?

Вопрос вызвал у него раздражение. А почему бы и нет? Да она должна хотеть выйти за него! Он богат, привлекателен и подает большие надежды. Эл никак не мог подобрать нужных слов, чтобы описать свои достоинства, и это его еще больше раздражало. Он-то полагал, что…

– У вас будет прекрасный дом, положение в обществе, – продолжал настаивать жених. – Вы бы могли представлять собой что-то.

– Я и так представляю собой что-то, мистер Хескет. Я представляю саму себя. Мне эта роль очень нравится, и я вовсе не стремлюсь, чтобы из меня что-то делали. А дом… дом в состоянии сама построить свой собственный. Если говорить о положении в обществе, то каждый из нас находит в нем свое место.

Слабая, натянутая улыбка не могла скрыть злобы, кипевшей в его душе.

– Построить дом, Маргрита, дорогое удовольствие. Оно не всем…

Он плотно сжал губы. Неужели эта дурочка не понимает, что означает для нее выйти за него замуж? Неужели она не видит? Он с трудом заставил себя вновь обрести то ледяное спокойствие, которым всегда так гордился.

– Не можете же вы до бесконечности выставлять себя напоказ на сцене! Вам все равно придется…

– Мистер Хескет, похоже, вы чего-то не понимаете. Я люблю театр. Моя работа мне интересна. И если я уйду из него, то сделаю это во имя большой любви и только в том случае, если буду уверена, что встретила настоящего человека. А богат он или нет, для меня никакого значения не имеет. Мне важно, буду ли я с ним счастлива, смогу ли доверять ему и уважать его.

Маргрита Редэвей много общалась с мужчинами, но этот случай напрочь выходил за рамки ее понимания.

Она только сейчас обнаружила, что Элберт Хескет совсем не блещет умом. Она и раньше подозревала, что он хитер и оборотист лишь в вопросах бизнеса, но теперь вдруг осознала, что этот тупой и бесчувственный человек поглощен лишь самим собой и окружающие нужны ему только как средство достижения целей. Но почему она так беспокоится и чувствует себя неловко в его присутствии? Над этим Грита и ломала голову.

Эл пристально смотрел на нее. Неужели до этой дурочки еще не дошло, что он предлагает ей выйти за него замуж? Какое-то смутное чувство зашевелилось у него внутри, нечто сродни страху. Он должен жениться на ней. Это единственный выход, пока…

– Вы подали мне хорошую идею, мистер Хескет. Я построю себе дом. Возможно, даже в Калифорнии. Ведь там немало красивых мест.

– Ну что ж, как хотите, – пожал плечами он. – А то мы могли бы…

– Нет, мистер Хескет. «Мы» не могли бы. Если то, что вы сейчас сделали, можно считать предложением, то мой ответ – «нет». Говорю вам со всей откровенностью, мистер Хескет, нет.

Потрясенный, он смотрел тупо на нее, не в силах отвести глаз. Еще несколько дней назад он совсем не собирался жениться, хотя где-то в глубине души понимал, что этот штрих удачно дополнил бы ту картину его будущей жизни, которая уже складывалась у него в мозгу. Но сделать предложение этой… этой актерке… и получить отказ!.. Это уже слишком!

– Да вы просто дура! – резко произнесон. – Полная дура! Нельзя же не видеть дальше собственного носа. Сколько вы еще провертитесь на сцене? Разве не лучше выйти замуж, заиметь свой дом…

– Возможно, вы и правы, мистер Хескет. И я поступила бы так, если бы любящий меня человек попросил об этом, я ушла бы со сцены, несмотря на то, что обожаю свою работу. А что касается денег, – Грита ослепительно улыбнулась, – то мне не о чем беспокоиться. Разве вы не слышали, мистер Хескет, что теперь я владею «Соломоном»?

На миг у Эла сперло дыхание, словно он получил пощечину. Слепая, безудержная ярость нахлынула на него и сжала тисками горло. Лицо его покрылось смертельной бледностью, он пытался что-то произнести, но не мог. Наконец, задыхаясь и запинаясь, он выговорил:

– Да нет же, нет! Никогда вы не будете владеть «Соломоном»! Он мой! Слышите? Мой!

– Извините, мистер Хескет, вы ошибаетесь, – невозмутимо заявила Грита. – Когда мистера Крокетта, раненого, умирающего, наконец, нашли, он завещал мне все свои акции. – Она подняла на него глаза. – Как вам, должно быть, известно, я имела свою небольшую долю. Теперь у меня контрольный пакет. Насколько я помню, именно вы первый расставили на прииске знаки, запрещающие вход остальным. Боюсь, мне придется сделать то же самое, мистер Хескет, и я попрошу вас впредь не нарушать чужих владений.

– Но вы… Вы не можете так поступить!

– По-моему, мистер Хескет, эти знаки до сих пор висят там, и мне осталось только заменить ваших охранников на новых.

Элу пришлось бороться с собой, чтобы вернуть самообладание – слишком много было поставлено на карту.

– Как вы не понимаете! Поженившись, мы станем вместе владеть всем этим! Вы и я!

– Я недавно приехала в Неваду, мистер Хескет, и, возможно, чего-то не знаю, но насколько мне известно, в других штатах вы, будучи моим мужем, полностью владели бы всем этим. Я не сомневаюсь, что эта мысль уже приходила вам в голову, и говорю вам еще раз – нет. – Она посмотрела в зеркало, слегка коснулась волос и, продолжая разглядывать свое отражение, проговорила: – Не сомневаюсь, мистер Хескет, что вы найдете применение своим акциям, а уж о прииске я позабочусь сама. – Грита повернулась к нему. Есть в нем все-таки что-то… что ее настораживало и заставляло испытывать неловкость. Ее сумочка с пистолетом лежала на другом конце комнаты. Она снова коснулась волос, повернулась и взяла со стула шаль. – Прошу извинить меня, мистер Хескет, но боюсь, вам пора.

Девушка прошла через комнату, чувствуя на себе его взгляд.

– Меня ждут.

Подойдя к сумочке, она вынула из нее носовой платок.

– Конечно, вы могли бы продать свои акции…

– Нет! – прохрипел он возбужденно. – Ни за что! Они мои, и прииск мой! Вот увидите! Все будет мое!

Эл колебался, не сводя глаз с Гриты. Она убрала платок и нащупала пистолет.

– Мне кажется, мы все обсудили, мистер Хескет. Простите, меня ждут.

Он пошел к выходу, но возле двери обернулся.

– Вы сделали большую глупость. Надеюсь, понимаете, на что идете. Мне жаль вас.

Он вышел, с шумом захлопнув дверь. Еще мгновение Грита стояла, судорожно сжимая рукоятку пистолета, потом наконец расслабилась.

Все кончено. Он ушел. Что же все-таки в нем такое, что так пугает ее? Может, он сумасшедший? Да нет, смешно. Но мысль эта продолжала биться в ее мозгу. В любом случае он очень странный. И улыбка у него неестественная, какая-то натянутая, словно он заставляет себя выдавливать ее.

Грита пожала плечами. Возможно, она больше никогда не увидит его. Да и причин видеться отныне нет. Она защелкнула сумочку и поспешила вниз, где ее ждали.

Элберт Хескет пришел в свой номер, положил шляпу на стол, сел, сложив руки на коленях, и принялся думать.

Все-таки должен найтись какой-то выход. Надо же, он достиг такого успеха и почти приблизился к победе! Нет, о поражении говорить рано. Ему надо подумать… Вот что, ее надо убить. Конечно! Он и раньше имел это в виду еще до того, как решил предложить ей руку. Вопрос только, когда? Прииск пока у него в руках, она еще не вступила в свои права. Надо все подготовить. Он должен быть уверен, что его не заподозрят в ее смерти. Конечно же он постарается оградить себя от любых подозрений.

Скорее всего, она никому ничего не сказала, разве только Тревэллиону. Да и ему вряд ли. Он давно заметил за ней эту черту – держать рот на замке. Маргрита Редэвей никого не посвящала в свои дела.

Конечно же при создавшихся обстоятельствах следовало бы повременить с убийством хотя бы пару лет, но это опасно – за такой срок можно растерять все свои богатства. Он и так слишком много потерял из-за Крокетта.

К прииску он и близко не подойдет, чтобы никто не посмел сказать, что его видели даже где-то рядом. Ему не хотелось быть на виду. Если что-то случится с Маргритой, когда его не будет поблизости, он смело отметет все возможные обвинения.

Трудность заключалась еще и в том, как заглянуть в имеющиеся у нее бумаги и выяснить, кто расписался в качестве свидетелей в предсмертном завещании Уилла Крокетта. Но, в сущности, и это не имеет значения: прииск завещан Маргрите, а это ему и так известно.

Тревэллион, конечно, знает больше, но Тревэллион умрет.

Хескет посмотрел на часы. Скоро обед, и он должен обязательно спуститься вниз. Пусть все видят его на обычном месте.

А что, если сделать это в шахте, на «Соломоне»? Помнится, Маргрита Редэвей высказывала пожелание спуститься в забой, а с женщинами, как известно, всегда что-нибудь случается в подобных местах. Так может, она как раз и относится к числу таких женщин! Если он выберет шахту, тогда многое предстоит подготовить.

Вдруг случится так, что вместе с нею окажется и Тревэллион? Хескет улыбнулся. Вот было бы удачное совпадение! Сорок девятый туннель! Там, помнится, проблемы с глиняными оползнями. Опасное местечко, и как раз рядом проходит богатая жила, там раньше велись работы. Крокетт все время пытался возобновить их, а он нарочно отговаривал его.

Хескет снова улыбнулся. Все складывается не так уж плохо, и уж коль масло подлито в огонь, наступило время действовать.

Сэнтли. Элберт никогда не доверял ему, хоть парень исправно выполнял свою работу. Он подхалим, и как только узнает, что на прииске сменился хозяин, сразу начнет заискивать перед новым владельцем. Сэнтли видел руду, добытую на новых разработках, а не далее как на прошлой неделе Хескет застал его за разглядыванием образцов с заброшенной выработки.

Никто из них не доверяет ему. Ну что ж, он использует этот факт в своих целях. Если его план не сработает, он придумает что-нибудь другое. Эл сел за письменный стол и настрочил записку:

«Мистер Сэнтли!

Если мисс Редэвей выскажет пожелание посетить шахту, пожалуйста, посоветуйте ей не спускаться в штрек номер сорок девять. Любой ценой сделайте так, чтобы ей не удалось попасть туда. Скажите, что там нет ничего интересного для нее.

Элберт Хескет».

Пробежав глазами текст, он улыбнулся. Уж если это не сработает, тогда вообще неизвестно, что тут еще можно поделать. Лучшего места не найти. И если что-нибудь случится, то разве он не предупреждал их держаться от шахты подальше?

Глава 51

Ваггонер встал и потянулся.

– Ну ладно, хватит. Мне еще предстоит кое-какая работенка.

Человек со шрамом на руке оторвался от карт.

– Отродясь не видал, Ваг, чтобы ты работал. Что с тобой случилось?

Ваггонер ухмыльнулся.

– Платят хорошо. Во всяком случае, за ту работу, что я выполняю.

– А что там с Тревэллионом? Мы разделаемся с ним в один момент. Правда, говорят, он малый не промах. Только одному ему с троими не справиться.

– Ладно, отдыхайте пока. Я сам с ним разберусь. А может, и вообще никому из нас не придется возиться с ним. Дерево срубить не трудно, нужен только острый топор.

– Топор?

– Конечно. Кто лучше Топора справится с этим делом? К тому же он с нами одного поля ягода – тоже был там.

– Сто лет его не видел. Как его найти?

– Я знаю как. – Ваггонер снова сел. Он плеснул себе виски и надел шляпу. – Только есть и другие, они тоже в курсе. Ну-ка, Лес, кому еще известно о том, что случилось тогда на Миссури?

– Черт побери! Никому. Кто мог об этом разнюхать?

– Нет, Лес, кое-кто все про нас знает.

Лес положил карты на стол.

– Ты имеешь в виду Тревэллиона?

– Он – само собой. Только есть и еще кто-то.

– Кто же, Ваг? Ты не думал? Пита и Лысого угрохал тот парень из голубого фургона.

– Это папаша Тревэллиона.

– Ну ладно, хорошо – Пит и Лысый. А еще кто? Тревэллион ухлопал Рори и Оби Скиннера. Уже четверо. С нами получается семеро. Чистильщик восьмой. Вот и все, кто там был.

Ваггонер залпом выпил виски, скорчил гримасу и снова наполнил стакан.

– А откуда взялась тогда выпивка, а, Лес? Ведь мы тогда порядком надрались. Помнишь?

Другой бандит, чистивший оружие, оторвался от своего занятия и поднял на них глаза.

– Мы взяли выпивку в том опрокинутом фургоне, у которого еще колесо отвалилось. Ты что, забыл? Я тогда больше всех хотел выпить, и кто-то сказал, что в фургоне есть виски. Вот тогда-то мы и надрались.

– А кто сказал, что там есть виски? – спросил Ваггонер.

– Черт! Я не помню! Нас же много тогда болталось по городу. Кто-то сказал, а кто? Мне тогда было не до этого.

– И мне, – вставил Лес. – Да какая разница, кто сказал?

– Может, и никакой, а может, большая. Вот я и спрашиваю: как получилось, что в пустом фургоне оказалось столько выпивки? Не нарочно ли кто подложил?

– Как теперь узнаешь? Да какого черта! Виски есть виски. Мне все равно, откуда оно берется.

– На это он как раз и рассчитывал.

– Кто он?

– Я вам вот что скажу, ребята, нас надули. Подставили. Мы сделали черную работу, а деньги взял другой. Тебе достались какие-нибудь деньги, а, Лес?

– Черта с два!

– Вот и мне тоже. И никому не достались. Кто-то нарочно подсунул нам виски. А кто крикнул, что сюда идут? А? Кто заорал, что валит целая толпа?

Лес грязно выругался.

– Да будь оно все проклято к чертовой матери!

– Теперь понятно? Кто-то втянул нас в дело, а сам смотался с денежками.

Риг, чистивший свое оружие, начал заряжать его.

– Что зря языками болтать! Дело-то прошлое. Ну и что с того, что нас втянули? Столько лет прошло.

– Не нравится мне все это, – прогнусавил Лес. – Не люблю, когда меня втягивают в какое-нибудь поганое дерьмо.

– Лучше напрягите-ка мозги. Надо припомнить, кто сказал, что в фургоне есть выпивка.

– Да теперь-то какая разница?

– Разница есть, – возразил Ваггонер. – Он здесь, в Уошу.

Приятели изумленно уставились на него. Ваггонер снова залпом опорожнил свой стакан.

– Мне надо выполнить одну работенку. – Он вытащил из кармана несколько записок. – Видали? Это от него. Наверняка от него.

– Так ты знаешь, кто он?

– В том-то и беда, что нет. Зато он меня знает. Он всех нас знает. Кто мы такие и чем занимаемся.

Лес снова взял карты, перетасовал их и стал раскладывать пасьянс. Через некоторое время он поднял голову и в раздумье произнес:

– Значит, он был на Миссури. Точно. – Посмотрев на Рига, возившегося с оружием, спросил: – Что скажешь, а, Риг?

– Так-то оно так. Только там стояла чертова пропасть фургонов, собиравшихся ехать на Запад, и, кроме нас, шныряли и другие ребята, которые тоже искали, чем поживиться. – Он убрал револьвер в кобуру. – Кто теперь разберет? Если он до сих пор молчал, то и дальше молчать станет. В конце концов, дело давнее. Кто теперь что докажет?

– Линчевателям не требуется особых доказательств, -возразил Лес.

– Ладно, пораскиньте тут мозгами, а я пошел, – поднялся Ваггонер.

– Ты говоришь, он платит тебе. Значит, ты его видел?

– Один раз. Несколько лет назад. Мы встречались в горах, и он был закутан так, что я не разглядел ни его лица, ни остального. Только рост. Он прислал мне записочку и назначил место встречи. – Ваггонер кивнул головой на восток. – Вон там. – Помолчав, прибавил: – Он заказал мне убийство Тревэллиона.

– Стало быть, задел тебя за живое?

– Да. Сказал, что Тревэллион знает нас всех, что он убил Рори и Скиннера и, если с ним не разделаться, оставшихся ждет такая же участь. Он убедил меня, и, кроме того, – Ваггонер улыбнулся, обнажив крупные зубы, – он дал мне триста долларов. А потом еще. С каждой запиской присылал столько же.

– Не удивительно, что ты не торопился покончить с ним.

– Я пытался. Поверьте мне, пытался. И Кип Хозер тоже, только теперь он мертв.

– Кип никудышный стрелок. Отродясь не слыхал, чтобы он попал в кого-нибудь. Только ножом и умел пугать.

– Но он все же попробовал. А вспомните Скиннера. Уж Оби-то в быстроте и меткости не откажешь. Нет, этот Тревэллион крепкий орешек.

– Да ну, втроем справимся.

– Поживем, увидим.

– Погоди-ка, Ваг. Кто же все-таки этот парень, который запросто выкладывает по триста долларов? Откуда у него деньги? Где его участок?

Ваггонер принялся складывать остатки еды в оловянное ведерко.

– Я уже ломал голову над этим. Скорее всего, он тоже был там. Он боится Тревэллиона и хочет от него избавиться.

– Полагаешь, он взял деньги?

– Наверное, сейчас этот хлыщ неплохо живет, – задумчиво проговорил Ваггонер. – Может, играет на бирже. У таких водятся деньжата.

– Да-а, этому парню, видно, есть что терять. Вот взять хотя бы эту шахту, куда он посылает тебя. Откуда ему знать, что Тревэллион пойдет туда? Ведь это не его шахта. Что ему там делать?

– Меня просто раздирает любопытство, кто этот парень, который так много знает? – задумчиво сказал Лес.

– Вот что, – хлопнул по столу рукой Ваггонер, – он уже не раз обращался ко мне и всегда давал по три сотни. В самый первый раз, когда мы встретились, предупредил, чтобы я не пытался узнать, кто он. Сказал, что мне все равно не перехитрить его. Черт возьми, так какое мое собачье дело, кто он! Вы что же, думаете, я буду рыскать повсюду и вынюхивать, кто он такой?

– Кто бы он ни был, – продолжал настаивать Лес, – ему есть что терять. Может, он вообще крупная шишка, какой-нибудь бизнесмен или владелец прииска.

Ваггонер открыл дверь и, шагнув за порог, оглянулся.

– Вот что, ребята. Вы, кажется, хотели подзаработать на жизнь? Уберите Тревэллиона и получите от меня по сотне баксов каждый.

Ваггонер вышел на дорогу, а Риг, глядя ему вслед, бросил:

– О чем это он? Какие-то вшивые сто баксов…

– Если пасти скот, за все лето таких денег не заработаешь, – возразил ему Лес. – Мы-то с тобой убивали и за меньшую плату.

Они помолчали, потом Риг проговорил:

– Не нравится мне все это, Лес, ой как не нравится. Плохо, что кто-то знает о Миссури.

– Что же делать? Ведь нам не известно ни его имя, ни чем он занимается.

– Тревэллион знает. И про нас тоже.

– Но откуда? Там же никого не было!

– В том-то и дело. Может, он сидел в кустах, наложив в штаны со страху? – Риг набил в трубку табаку. – Если он убил Рори и Скиннера, тогда чего же он ждет? Он же наверняка видел Ваггонера в городе. Не исключено, что и нас тоже.

Риг явно нервничал. Он зажег спичку и раскурил трубку.

– Надо избавиться от него, Лес, иначе он доберется до нас. Чует мое сердце, этот парень что-то задумал.

– Да пошел он к черту! – Лес вытащил из колоды туза. – Меня больше интересует тот, кто запросто выдает Ваггонеру по триста баксов. С какой это стати все должно доставаться одному Ваггонеру?

– Что это ты задумал?

– Если ему позарез нужно убрать Тревэллиона, стало быть, он боится его, боится, что его раскроют. Чуешь, Риг? Вот тут-то голубок и попался! Этот ловкач наверняка представляет собой что-то и не может позволить, чтобы по городу поползли слухи о его прошлом. Так может, он захочет расстаться со своими денежками, чтобы сохранить это в тайне? Заплатил бы нам с тобой пять тысяч за молчание, а когда пройдет время, еще столько же. Ну как?

– А как же Ваг?

– А что Ваг? Он поделился с нами своими тремя сотнями? Даже и не подумал. И никогда не поделится. Пять тысяч, Риг… Поделим поровну, только представь. Это ж какие деньги!

– Да я столько отродясь не видывал. – Он вынул трубку изо рта и сплюнул в огонь. – Да что без толку языком молоть! Мы ведь даже не знаем, кто он такой.

Лес молчал, уткнувшись в карты.

– Сейчас не знаем, а завтра разузнаем. Надо хорошенько пораскинуть мозгами, покопаться в памяти.

– Черт возьми, да в Комстоке тысячи людей! Это все равно, что искать иголку в стоге сена!

– Ты прав, задачка непростая, но попробовать стоит. Здесь полно разного сброда, среди них искать без толку. Он наверняка с положением. Так что круг сужается. Теперь вот что – он околачивался на Миссури в сорок девятом или пятидесятом, а в пятьдесят девятом точно приехал сюда, в Комсток. Если так считать, то круг еще больше сужается.

– Так что нам делать? – спросил Риг.

– Поедем в город. Каждый сам по себе. Разыщем старых приятелей, поговорим о былых временах. Какие-нибудь имела да всплывут. А нет, постараемся выудить. Сразу станет ясно, кто ошивается в здешних краях, а уж тогда выберем из них тех, у кого дела идут хорошо и кому, стало быть, есть что терять.

Ловким движением он собрал карты в ровную колоду и отложил их в сторону.

– Ведь нам же с тобой нужны деньги, правда, Риг?

Они вышли из хижины и направились в город. На углу Эй-стрит и Юнион Риг замешкался:

– Лес, а что, если он не пойдет на наши условия? Что, если он решит убрать нас?

– Ха-а! Да откуда он узнает, кто мы? И вообще, мы с тобой пара цыплят, что ли? Нас не так-то просто убить, Риг. Уж как-нибудь позаботимся о своих шкурах. И потом, кого он может нанять, чтобы отделаться от нас? Уж не Вага ли?

Они направлялись к Си-стрит, когда Риг внезапно остановился.

– Лес, а что, если он уже нанял Вага? Неужто заплатил ему по триста баксов за наши с тобой шкуры? Так, как он живет, ему хватит этих денег года на два.

Лес окинул город задумчивым взглядом.

– Надо подумать об этом, Риг, и присмотреть за Вагом – не спускать с него глаз. Если нашему голубку не удастся быстро выпутаться, то…

– То что?

– Тогда пришьем Вага. Тут уж одно из двух – или он, или мы.

Глава 52

Спустившись в холл, Грита увидела Тревэллиона, беседовавшего с Тиэйлом, и остановилась, наблюдая за ним. Все-таки он очень красив, какая-то особая, мужественная красота. Неповторимая внешность, свой собственный стиль.

Она не сомневалась, что он носит при себе револьвер. В пределах отеля «Интернэшнл» мало кто появлялся с оружием. Завсегдатаи старались не держать его на виду, а открыто носили только те, кто прямо с дороги заходил сюда в поисках пищи и ночлега.

Тревэллион заметил Гриту, и мужчины подошли к ней.

– Вы виделись с Хескетом?

– Да, и сообщила ему, что он уволен. Я дала ему понять, что отныне ему лучше не появляться на «Соломоне», так как охрана получила приказ не пропускать его.

– И как он отнесся к новости? – поинтересовался Тиэйл.

– Он был взбешен. Я хочу попросить вас, мистер Тиэйл, охранять мой прииск и…

– Нет, – оборвал ее на полуслове Тревэллион.

В его голосе прозвучала такая решительность, что Грита изумленно подняла на него глаза. Тиэйл тоже посмотрел на него.

– Я хочу, чтобы Тиэйл оставался с вами, – пояснил Вэл. – А охраной прииска я попрошу заняться кого-нибудь из парней Ледбеттера. Понадобятся двое, чтобы они могли сменять друг друга. Тиэйл же должен быть всегда при вас. Я не буду чувствовать себя спокойно, если на его месте окажется кто-то другой. Во всей Неваде не найдется никого, кто бы посмел побеспокоить вас, когда рядом Тиэйл.

– В этом нет необходимости, – возразила Грита. – Теперь, когда Хескет знает, что у него больше нет доступа на «Соломон», он сам не захочет иметь со мной дела. Я подала заявку на владение прииском и жду, когда она будет опубликована в «Энтерпрайз».

– И вы верите, что ее опубликуют?

Она с сомнением покачала головой.

– Вообще-то нет. Этот злобный и мстительный человек не остановится ни перед чем. Я предложила ему продать мне свои акции.

– А он?

– Чуть не лопнул от злости. Ясно, что он считает прииск своим, и ему все равно, сколько у него акций.

– Может, мне сходить на прииск и осмотреть его? – предложил Тревэллион. – С тех пор как я спускался туда, прошло немало времени.

– Идти, так вместе, – улыбнулась Грита. – Если на то пошло, мистер Тревэллион, то прииск мой, во всяком случае, большая его часть.

Маргрита повернулась к Тиэйлу.

– Вы можете пока поесть. Мы пробудем там недолго, а потом вы проводите меня в театр.

Тиэйл кивнул.

– Хорошо, мэм. Поесть я бы не отказался. – Он хотел что-то прибавить, но они уже направились к выходу.

Из окна своего номера в «Интернэшнл» Хескет видел, как известная ему парочка направилась в сторону прииска, вынул из кармана часы и заметил время.

Интересно, их охрана уже заступила на пост или нет? Скорее всего, нет. Его-то людей, конечно, рассчитали. Сэнтли там, но по субботам он обычно уходит около полудня, чтобы закупить продукты на предстоящую неделю. Может, в театре? Сегодняшний спектакль отменили – за сценой случился небольшой пожар. Скорее всего, она потом отправится в театр – наверняка захочет посмотреть, насколько повреждены декорации, успешно ли идет ремонт. Его должны закончить к воскресному спектаклю.

Хескет позволил себе слабую улыбку. Декорации-то будут готовы к представлению, только оно не состоится. Не состоится до тех пор, пока в труппе не появится новая примадонна.

В задумчивости он слегка постучал по столу. Его мозг как счетная машина тщательно анализировал все ходы задуманной операции.

Тиэйл… Тиэйл не пошел с ними, а ведь он очень осторожен. С ним надо что-то делать.

Хескет раздраженно покачал головой. Нет, это уж слишком – могут что-то заподозрить. Ему придется пойти другим путем. Хескет не любил изменять правилам. Он пообедает в обычный час, на своем обычном месте, и если все пройдет гладко, он покончит с этим раз и навсегда.

Одна часть его плана уже начала осуществляться. Другая предполагала вывод из игры Джекоба Тиэйла, что позволило бы отвлечь всеобщее внимание от Маргриты и Тревэллиона, если с ними что-нибудь случится.

Охрана Маргриты заступит на службу скорее всего после того, как Тревэллион и девушка спустятся в шахту, так что охранникам будет невдомек, что внизу кто-то есть.

Самое важное сейчас – отвлечь Тиэйла. Он очень подозрителен, и его непросто сбить с взятого курса.

Хескет подошел к зеркалу, поправил галстук и остался доволен своим отражением. Как здорово он все связал, хотя и пришлось принимать решения на ходу. Ему больше нравилось планомерное осуществление задуманного, когда есть возможность обстоятельно обмозговать каждую деталь. В данном случае слишком многое зависело от действий других людей и обстоятельств, а к этому он всегда питал недоверие.

О Ваггонере Эл не беспокоился, парню он доверял. Ваггонер исполнял задание быстро и не оставлял концов. Зато два других вызывали много сомнений, ведь он почти не знал их, хотя догадывался, что после их встречи с Тиэйлом ему не придется о них беспокоиться – Тиэйл наверняка ухлопает одного, если не обоих сразу. Важно только, чтобы они тоже успели всадить в него несколько порций свинца.

Теперь надо написать записку. Хескет сначала сочинил текст в уме, потом вывел печатными буквами:

«НАЙДИТЕ И УБЕЙТЕ ДЖЕКОБА ТИЭЙЛА. ЗА ПРЕДЕЛАМИ „ИНТЕРНЭШНЛ“. ПЯТЬСОТ ДОЛЛАРОВ. ПО ДВЕСТИ ПЯТЬДЕСЯТ КАЖДОМУ. ИСПОЛНИТЬ СЕГОДНЯ НОЧЬЮ. ДВЕСТИ – СРАЗУ, ОСТАЛЬНОЕ – ПО ИСПОЛНЕНИИ».

Он пробежал глазами корявые фразы – конечно, сделано наспех, но выбора у него нет. Сейчас или никогда. Он не терял надежды, что записка попадет по назначению. По двести пятьдесят долларов каждому или пятьсот одному… Иными словами, кто-то один из них вполне может прикарманить всю сумму, отправив на тот свет подельника. Разве это не великий соблазн, против которого невозможно устоять? Тем более вокруг то и дело происходят убийства.

Ваггонер наверняка сейчас на «Соломоне» или уже закончил все приготовления и пошел домой, а те двое, скорее всего, торчат в каком-нибудь салуне. Даже если они и увидят его (лучше, конечно, обойтись без этого), им не придется долго радоваться. Хескет надел шляпу, взял трость, с которой теперь не расставался, и спустился в вестибюль. Выходя из отеля, он краем глаза заметил Тиэйла, сидевшего на своем обычном месте.

Даже в этот вечерний час деловая жизнь в Вирджиния-Сити продолжала кипеть – грохотали плавильни и компрессоры, погонщики, чертыхаясь, подхлестывали мулов, отовсюду неслись звуки музыки, пение и смех.

Он уже отработал несколько способов передачи посланий Ваггонеру, но ни один из них не годился для Леса и его приятеля – между ними нет предварительной договоренности, как с Ваггонером. Остается пойти на риск – подбросить записку в хижину. А что, если Ваггонер обнаружит ее первым? Ну что ж, очень даже хорошо. С Тиэйлом будет в любом случае покончено. Правда, Тиэйл тоже может убить Ваггонера. Этого Хескету пока не хотелось. Ваггонер еще ему нужен, хотя бы некоторое время.

В аккуратном сером костюме непринужденной походкой Эл шел по улице, останавливаясь время от времени, чтобы взглянуть на город. Он понимал, что за ним наблюдают, и заранее подготовил почву, частенько прогуливаясь вот так, на виду у всех.

Хижина Ваггонера оказалась на замке. Хескет остановился, подобрал с земли пару камней и повертел их в руках, как бы изучая, потом отбросил в сторону. В Вирджиния-Сити все думали о богатствах земных недр, поэтому никого не удивляло, если кто-нибудь поднимал камень и разглядывал его.

Рассматривая камни, Хескет незаметно бросил взгляд на хижину. Кажется, все спокойно. В конце концов, он скажет, что искал рабочих для «Соломона».

В кармане у него лежала записка и деньги. Он ненавидел расставаться с деньгами. Правда, на сей раз сделка может остаться незавершенной, так что не стоит переживать раньше времени. Если все сложится удачно, они перебьют друг друга.

Хескет подождал еще, в волнении отирая лоб льняным платком. В хижине по-прежнему было тихо – похоже, хозяева отсутствовали.

Как обычно, он просунул записку и деньги в проделанную в двери прорезь с прибитой к ней с другой стороны пустой коробкой из-под сигар, оглянулся и собрался уходить. Но не успел сделать и шага, как услышал голос:

– Ты только погляди, Риг, у нас, кажется, гости!

Весь подобравшись, Эл почувствовал, как от страха мышцы напряглись у него на спине, и с трудом подавил в себе желание сорваться с места и броситься наутек.

Он помнил их лица. Разумеется, парни постарели – годы наложили на них свой отпечаток, – и все же он сразу узнал их.

– Здравствуйте, господа. Чем могу быть полезен?

– Может, назовешь свое имя?

– Боюсь, оно ничего вам не скажет. – Записку и деньги он уже опустил, так что разыгрывать из себя невинного младенца было бы глупо. Нужно, наоборот, принять решительный вид. – Не будем тратить времени на пустяки и выяснять, кто мы такие. В коробке лежит записка, а также сумма в две сотни долларов. Я хочу, чтобы вы прочли, что там написано, положили деньги в карман и выполнили задание. Если, конечно, хотите получить еще триста.

– Кажется, он говорит о деньгах. Чуешь, Лес? Может, послушаем?

– Для кого эти деньги – для нас или для Ваггонера?

– Для вас. Только действовать надо быстро. Послезавтра… даже завтра уже будет поздно.

– Откуда вы узнали про нас?

– Я знаю, где найти нужных людей. От вас требуется в течение двух часов грамотно выполнить одну работу.

– И тогда получим еще триста? Стало быть, по двести пятьдесят на рыло? Кто этот парень, которого надо убрать?

– Его зовут Тиэйл. – Хескет коротко описал телохранителя Гриты. – Несколько минут назад он сидел на лавочке возле «Интернэшнл». И советую стрелять без предупреждения.

Оба вопросительно посмотрели на него.

– Это почему?

– Он вооружен и отлично владеет оружием. Вы всегда можете заявить, что он первым потянулся за револьвером или что он убил тетушку вашей невесты где-нибудь в Мемфисе.

– Пятьсот баксов? Насколько мне известно, обычно вы платите меньше.

– Но вас же двое. Притом дело срочное. К тому же вы, ребята, профессионалы, а за это полагается надбавка. – Он вынул из кармана часы. – Мне пора. Только помните, работа должна быть выполнена в течение двух часов, и ваши триста долларов будут ждать вас в этой коробке завтра утром.

Риг прислонился к дверному косяку, в глазах его промелькнула хитрая насмешка.

– А если мы возьмем эти двести баксов и смоемся?

Улыбка Хескета не предвещала ничего хорошего.

– Ну, это уж мои трудности. К счастью, с подобными вещами мне пришлось столкнуться всего один раз.

Он резко повернулся и прошел прочь. Дойдя до Си-стрит, остановился. Эти двое во что бы то ни стало должны умереть.

Эл вернулся в отель, прошел в ресторан и занял свое обычное место. На столике, аккуратно сложенные, лежали «Территориал Энтерпрайз» и «Вестник Сан-Франциско».

Хескет развернул газету и откинулся в кресле. И тут его пронизал страх. Этот человек, этот Джекоб Тиэйл… Как смотрел на него, когда он поднимался по ступенькам!.. Словно все знает! Но этого не может быть! Как он мог догадаться, что произойдет через несколько минут?! Нет… этого просто не может быть…

Хескет отложил газету в сторону. Снова пишет этот Твен, многие считают его забавным. Только о «Соломоне» и о Хескете ни слова. Хотя, если…

Он заглянул в меню, заказал то же, что обычно, и бокал вина. Осталось подождать совсем немножко…

Лоб его покрылся испариной. Самое главное – сохранять спокойствие, твердил он себе.

Официант наполнил его бокал. Эл наблюдал, как вино льется из бутылки. Красное, как кровь… Кровь? Да что это с ним такое, в конце концов?! Неужто в первый раз? Они просто придут и…

Кто-то уронил тарелку, и от звука разбитой посуды Хескет вскочил, как от выстрела, потом медленно сел на свое место.

Господи! Все равно это придется сделать! Придется.

Невыносимую атмосферу ожидания разрядила резкая череда лающих револьверных выстрелов. Они прогремели друг за другом, так что их можно было принять за один… и потом тишина.

Глава 53

Маргрита и Тревэллион подошли к «Соломону». На небольшом уступе, в который упиралась дорога, тесно громоздились постройки. В длинном здании слева располагались три конторы с висевшими на дверях табличками: «Суперинтендант», «Управление делами» и «Проба руды».

С задней стороны площадки находилась будка подъемного устройства и вход в шахту, а напротив конторы – кузнечный цех, мастерские и хранилище руды. По сравнению с такими приисками, как «Хейл и Норкросс», «Сэвидж», «Офир» и многие другие, «Соломон» считался не очень крупным предприятием. Уилл Крокетт слишком долго следовал советам Элберта Хескета, а тот нарочно делал все, чтобы препятствовать развитию прииска – так ему было легче удержать над ним контроль.

– Вам понадобятся немалые деньги, чтобы разрабатывать прииск надлежащим образом, – заметил Тревэллион. – Нужно идти глубже и одновременно вести горизонтальную выработку в направлении моего участка…

– Но ведь там же ваш участок, – возразила Грита.

Он пожал плечами.

– Здесь, как ни крути, результат один. Я застолбил этот участок, подписавшись своим именем и именем Уилла Крокетта, и вы, как его наследница, тоже имеете право на эту землю.

– Но вы сделали это ради Уилла, и я здесь ни при чем.

– Только не подумайте, что я собираюсь упускать свое, – улыбнулся Вэл. – Моя доля это моя доля, другое дело, что мы могли бы осваивать эту землю вместе, на правах партнеров.

Дверь конторы отворилась, и на пороге появился Сэнтли, он поздоровался с Тревэллионом.

– Наслышан о вас, хотя мы и не знакомы.

– Мое имя Тревэллион, мистер Сэнтли. А это мисс Редэвей.

– Очень приятно. Мистер Тревэллион, надеюсь, вы не собираетесь спускаться в шахту? Работы сегодня не ведутся. Вот если бы вы могли прийти в понедельник…

– Если мне понадобится, я могу спуститься в шахту и без подъемника.

– Да, но это очень опасно. Кроме того, мистер Хескет оставил записку, которая адресована в основном мисс Редэвей, где он предостерегает вас, чтобы вы не спускались в сорок девятый штрек. Это запретная зона.

– Почему она запретная? – поинтересовалась Грита.

– Полагаю, там небезопасно. Мистер Хескет не очень-то посвящает меня в свои планы, держит их при себе.

– Вы знакомы с результатами проб? – спросил Тревэллион.

– Нет, сэр. Отчеты поступают прямиком к мистеру Хескету. Пробами у нас занимается мистер Шинмейкер, он получил распоряжение не распространяться о них и строго его соблюдает.

Сэнтли огляделся по сторонам.

– Я не должен говорить вам этого, мэм, но мистер Хескет резко прекратил работы в сорок девятом штреке. Я даже не понимаю почему. Просто выгнал всех оттуда и поставил что-то вроде загородки. – Сэнтли помолчал. – По-моему, там угроза глиняных оползней.

– Мы только глянем одним глазком, – сказал Тревэллион. – Мисс Редэвей еще никогда не видела шахты.

– Пожалуйста. – Сэнтли посмотрел на часы. – Я уже собирался закрывать. Может, вам понадобится ключ?

– Думаю, да. Спасибо. Вам необязательно оставаться. Мы не пробудем там долго.

Тревэллион провел Гриту по конторе, кратко объяснив, что представляют собой пробы руды. Солнце клонилось к закату, когда они вышли на улицу.

Внезапно Грита повернулась к нему.

– Вэл, я хочу спуститься вниз!

– В шахту? В такой поздний час?

– Ну и что? Ночью там, должно быть, не темнее, чем днем. Разве нельзя нам взять с собою пару фонарей? – И она указала на стену, где висели в ряд фонари. – Мы же недолго.

– По-моему, лучше прийти сюда при свете дня и когда здесь будут люди. Нельзя спускаться в шахту, если никто не знает об этом.

– Ну пожалуйста, Вэл! Всего на несколько минут! Я только хочу посмотреть, что там такого особенного в этом сорок девятом штреке.

– Ну…

– Пожалуйста, Вэл! Спустимся на несколько минут. Вы же раньше спускались в эту шахту?

– Давно. Уилл пригласил меня осмотреть ее незадолго до того, как потерял прииск. Думаю, с тех пор там многое изменилось… Ну что ж, на минутку спуститься можно.

Тревэллион вспомнил, что на столе у Сэнтли видел план шахты. Вернувшись в контору, он склонился над схемой. Теперь он без труда найдет сорок девятый штрек. Тревэллиону совсем не хотелось спускаться в шахту, но в конце-то концов они пробудут там всего несколько минут.

– Вы можете испачкаться, – предупредил он. – Под землей сыро и грязно.

– Ну и что? В отеле переоденусь. Мне уже приходилось пачкаться. – Она рассмеялась. – Ну же, Вэл! Пойдемте!

– Вам придется карабкаться по лестнице, – снова предупредил он.

– Я карабкалась по горам в Альпах, – ответила она. – И должна признаться, у меня неплохо получалось. Так что не беспокойтесь.

– Фонари лучше не брать, из них капает масло. Возьмем свечи. Трех штук обычно хватает на десять часов, а мы прихватим в два раза больше, на всякий случай. – Тревэллион повесил пиджак на крючок, надел горняцкую куртку и положил в карман несколько запасных свечей.

В шахте Грита почувствовала возбуждение и легкий испуг. Непроницаемую тишину нарушал лишь стук падающих капель и камешков, срывавшихся время от времени с потолка. Они двигались вдоль узкой колеи, предназначенной для вагонеток, вывозивших руду. Остановившись на развилке двух путей, Тревэллион подобрал с земли лопату.

Он вспомнил схему, которую видел в конторе. Судя по всему, они находятся где-то совсем рядом с сорок девятым штреком.

Сделав еще несколько шагов, он остановился так резко, что Грита сзади наткнулась на него.

– Что случилось? – спросила она.

Он наклонился и подобрал с земли какой-то предмет.

– Как странно. Сэнтли сказал, что работы в сорок девятом давно не ведутся, а эта штуковина – кусок бикфордова шнура, используемого при взрывах.

– Может, они работали где-то поблизости? – предположила Грита. – Давайте поторопимся. Здесь ужасная жара, и мне хочется поскорее выбраться наверх.

Тревэллион усмехнулся.

– А чья это была идея? Разве не ваша? Ну ладно, думаю, мы уже почти у цели.

Сейчас он припомнил, что сорок девятый штрек представлял собою квершлаг, прорытый между двумя туннелями для обеспечения циркуляции воздуха, позволявший также брать породу из образовавшегося между этими двумя туннелями углового пространства.

У самого входа в штрек он остановился, пристально оглядел его и махнул рукой.

– Здесь пустая порода. Это и по схеме было видно. Всего лишь «конь» и ничего больше.

– А что такое «конь»?

– Комстокская залежь представляет собою разлом, образовавшийся миллионы лет назад, который простирается приблизительно на четыре мили в длину. Когда он образовался, газы из земных недр начали подниматься вверх. Здесь повсюду бьют горячие ключи, они-то и выносят золото и серебро на поверхность. Но потом гигантские осколки начали откалываться от скал и падать в этот разлом, вот и получилось то, что горняки называют «конем». В сущности, это полоса пустой породы, которая пролегает между насыщенными рудой пластами. Наткнувшись на такое место, вы должны решить – либо вы продолжаете работу, либо прекращаете ее, считая, что ничего, кроме пустой породы, вас там не ждет.

По пути в сорок девятый штрек Тревэллион время от времени останавливался и озирался. Немного погодя он произнес:

– Мы теряем время. Здесь ничего нет.

– Тогда почему…

– Он сказал то, что есть на самом деле. Здесь действительно нечего брать. Кажется, впервые в жизни Хескет не солгал.

Вэл указал на землю под ногами. Вдоль стены тянулась широкая черная полоса грязи, она почти доходила до колеи, по которой они двигались.

– Это оползень. Каменные пласты нередко перемежаются со слоями грязи и глины, которые под огромным давлением выталкиваются в свободное пространство, возникающее во время прокладки туннеля.

– И что?

Он пожал плечами.

– Если глина пошла, то она уже не остановится, поэтому там, где ведутся работы, должен быть один или двое рабочих, которые занимаются только тем, что выгребают глину и выносят ее наружу. В противном случае она со временем заполнит весь туннель.

– Вы хотите сказать, она может заполнить все это пространство?

– Да, ведь вместе с нею из стен сочится вода. Кроме Комстока я видел подобное только однажды – в одной заброшенной шахте в Орегоне. Грязь заполнила там почти все рабочее пространство, снесла крепления и вытолкнула их наружу.

– Неужели ничто не может остановить ее?

– Ничто, пока она не заполнит собою все вокруг.

Грита вздрогнула и, повернувшись к Тревэллиону, проговорила:

– Давайте выберемся отсюда!

Но не успели они сделать двух шагов, как впереди раздался глухой удар, и мощный порыв всколыхнувшегося воздуха затушил их свечи.

Грита стиснула руку Тревэллиона.

– Вэл, что это было?

Она почувствовала запах пыли и чего-то еще, совершенно ей незнакомого.

– Это взрыв, Грита, – сказал Тревэллион. – Стойте и не шевелитесь, пока я не зажгу свет.

– А этот запах… что это?

– Пороховой дым, – ответил он. – Боюсь, мы влипли в неприятную историю.

Грита слышала, как стучит ее сердце. Она смертельно испугалась.

Тревэллион чиркнул спичкой и зажег свечи.

– Давайте-ка посмотрим, насколько плохи наши дела, – сказал он и направился вдоль колеи к устью квершлага. Но устье исчезло – вход в туннель завалило огромными осколками породы и обломками деревянных креплений.

Тревэллион поднял свечу и посветил. Взрыв устроили так, что оба входа в квершлаг оказались завалены. Вэл задумался, пытаясь вспомнить, как залегли пласты вдоль туннеля. Интересно, какова площадь, охваченная взрывом? И какое расстояние отделяет их от остального мира? Вероятно, очень большое…

– Потушите свечу, Грита, – сказал он. – Нам нужно беречь воздух.

– Мы в ловушке, да, Вэл? – Грита изо всех сил старалась совладать со страхом, звучавшим в ее голосе.

– Да, все очень ловко подстроено. Теперь понятно, зачем он оставил записку – хотел возбудить наше любопытство и заманить нас сюда.

– Но, Вэл… ведь нас же найдут… Найдут, когда придут завтра на работу!

– Завтра воскресенье, и никто на работу не выйдет. А скорее всего, Хескет вообще распустил рабочих, сказав, что мы собираемся нанять своих.

– А мистер Сэнтли? – Грита цеплялась за малейшую возможность, как за соломинку.

– Он живет далеко, около Генуи, и вернется не раньше понедельника. Если Хескет не придумает, как устранить его вообще.

Он обнял ее за плечи.

– Грита, давайте смотреть правде в глаза. Никто не придет сюда, никто не будет искать нас и задавать вопросы. Во всяком случае, какое-то время.

– Значит… значит, это конец? Неужели мы умрем здесь?

Он мрачно улыбнулся.

– Может, и так. По крайней мере, мы хоть знаем, чего нам ждать. Никто не будет нас искать, и спасение в наших собственных руках. – Он махнул рукой. – Сядьте вон там и подумайте о чем-нибудь хорошем, а я поработаю.

Глава 54

Мелисса сидела на кухне за столом, когда вошел Джим Ледбеттер.

– Привет, Джим! Проходи, садись.

– Спасибо. – Он снял шляпу и пробежал пальцами по волосам, потом подошел и сел напротив.

– Не видала Тревэллиона?

– Он не заходил уже несколько дней. Я все думала об этом, Джим. Мне кажется, он влюблен.

– Может, и так, только я что-то волнуюсь. Я-то думал, он сразу появится, когда узнает, какая здесь произошла перестрелка. Кстати, как Тиэйл? Что о нем слышно?

– Совсем плох. Удивляюсь, как он уложил их обоих. Они подошли с двух сторон, один окликнул его, а когда он обернулся, другой выстрелил. Первый тоже начал стрелять. Одного он ухлопал сразу, потом упал, перекатился на бок и уложил другого. Никогда не видела ничего подобного!

– Так ты была там?

– Да. Они подкрались у меня на глазах, я хотела окликнуть его, но опоздала – все произошло слишком быстро… Джим, надо предупредить Трева.

– Предупредить Тревэллиона? О чем?

– Джим, ты когда-нибудь слышал о Чистильщике?

– О Топоре? Конечно. Он убил одного моегознакомого парня на границе с Орегоном. А что такое?

– Он здесь, в Вирджиния-Сити.

– Неудивительно, Мелисса. Подобный сброд так и тянет в эти края.

– Не в этом дело, Джим. Он приехал сюда за Тревом. Он разговаривал с этим жутким Ваггонером, который расспрашивал повсюду о Треве. Трев считает, что именно он украл у него золото. Они поздоровались как лучшие друзья… Потом заходили в кондитерскую, и я слышала, как они упоминали имя Тревэллиона. А еще они говорили о каких-то Риге и Лесе.

Ледбеттер насторожился.

– Это те двое, что стреляли в Джекоба. Они из шайки Ваггонера.

– Джим, Топор знает Трева. Помнишь, когда мы ехали сюда? Где-то между Грязнулей Майком и Строберри, точно не помню, нам повстречался всадник, такой красавчик со светлыми волосами, он тогда еще проводил Трева долгим, пристальным взглядом… Я видела его после, в Калифорнии. Это и есть Чистильщик, Джим. Это и есть Топор.

Ледбеттер допил кофе. Все это, конечно, догадки. Но может оказаться и правдой. Топор с Ваггонером беседовали как старые приятели, Ваггонер – дружок тех двоих, что пытались убить Тиэйла. Все сплетается в один клубок.

– Пожалуй, поеду, попробую что-нибудь разузнать. Мелисса, если Трев объявится, расскажи ему все как есть. Пусть будет начеку.

Когда Джим скрылся за дверью, Мелисса подбежала к окну и долго смотрела ему вслед. Тревэллион сказал, что Джим влюблен в нее. Тогда это показалось ей нелепым. Но что, если это правда? А какой он замечательный человек – прямой, честный, порядочный! И почему она до сих пор увлекалась не пойми кем?!

Кристиан Тэпли только что закончил работу и собрался уходить, когда подъехал Ледбеттер.

– Тревэллион? Нет, Джим, не видал. Вообще-то я ждал его – думал, вместе съездим проведаем Тиэйла.

– К нему сейчас нельзя. Он очень плох, и ему нужен покой. Послушать доктора, так он на ладан дышит,

Ледбеттер набил трубку.

– Вот что, Тэп. Не нравится мне все это. Что с Тревом? И в кондитерской не появлялся, и здесь его нет.

Тэпли ухмыльнулся.

– Лед, да ты сам прикинь-ка. Эта красавица актриса… Ты разве не замечаешь, что он от нее без ума?

– Может, оно и так. Я тоже думал об этом. Только и ее нигде нет.

– Вот видишь? А я тебе про что говорю?

– Ладно, пойду, – развел руками Ледбеттер. – Появится, передай, чтобы был осторожен. Топор в городе. Не исключено, что он здесь по его душу.

В квершлаге под номером сорок девять мерцало слабое пламя свечи. Взрыв устроили в том месте, где квершлаг ответвлялся от основного туннеля, но последовавший за ним обвал не закрыл доступа в туннель, оставив несколько ярдов свободного пространства. Оно заканчивалось в нескольких футах от того камня, на котором сидела Грита. Воздуха пока хватало, свечей тоже.

Вэл один за одним вытаскивал камни и откатывал в сторону – лопата их не брала. За ненадобностью он прислонил ее к стене и повесил на нее куртку, жилет и рубашку.

– Вэл, давайте я помогу вам. Я сильная.

– Позже. Работы еще много.

Его спина и плечи покрылись пылью, и по ним, оставляя бороздки, стекал пот.

– Вэл, уже десять. Не лучше ли вам отдохнуть?

– Отдохну, когда выберемся.

Он работал упорно, стараясь не делать лишних движений и беречь силы. Думать не мог, потому что было не о чем. Он сразу понял, какая работа ему предстоит, и теперь старался изо всех сил. Самое главное сейчас – проделать отверстие, в которое хлынет воздух, иначе они задохнутся.

Помощи ждать неоткуда. Охрана, нанятая Маргритой, наверное, уже приступила к службе и никого не пропустит на территорию прииска.

Сейчас десять. Тревэллион не мог припомнить, в котором часу они отправились на прииск, знал только, что дело шло к вечеру – приблизительно часа в четыре-пять. Уже почти шесть часов, как они томились в этой западне, если не считать, что минут тридцать у них ушло на осмотр туннеля. Вэл присел на обломок породы.

Он очень устал, но представлял, как будет изможден, когда они выберутся отсюда. Однажды ему уже случалось быть заваленным в горной пещере, тогда его откопали оказавшиеся поблизости индейцы. Он вспомнил, как ему тогда не хватало воздуха, стало трудно дышать и пламя свечи начало меркнуть.

– Вы, я вижу, сильная женщина, – улыбнулся он, посмотрев на нее. – Не закатываете истерик, не жалуетесь, не плачете. Думаю, с вами можно быть откровенным. Скорее всего зарядов поставили несколько, через определенные интервалы, и прозвучали они одновременно. Помните кусок бикфордова шнура, который я подобрал? Его явно обронили в спешке.

– Так вы считаете, взрыв подстроен?

– Конечно. Никто не будет оставлять в шахте подготовленную взрывчатку, а сама она взорваться не может. Кто-то ждал нас и сделал это нарочно.

– Но если взрывчатку заложили в нескольких местах, то и завалов должно быть несколько?

– Да, несколько. Или один большой. Скорее, первое. Чтобы завалить проход в таком узком туннеле, много взрывчатки не требуется. Если взрывов было несколько, то завалы протянутся ярдов на пятьдесят или шестьдесят.

– Да, это много.

Грита смотрела на Тревэллиона, его спокойствие ее удивляло. Она видела, что он во что бы то ни стало пытается найти выход из положения и что-нибудь придумать. Вот он заметил, что она не впадает в истерику, а сам обладает такой выдержкой, которой кто хочешь позавидует. Она еще никогда не видела такого невозмутимого спокойствия.

– Слишком много. Без помощи тут не обойтись. Но помощи ждать неоткуда, поэтому все обстоит проще.

– Проще?!

Он улыбнулся.

– Конечно. Мы знаем, что помощь не придет, и не станем сидеть сложа руки и ждать неизвестно чего. Спасение зависит только от нас. Нам больше не на кого рассчитывать.

– Вы думаете, это дело рук Элберта Хескета?

– А кого же еще?

– Но за что он так ненавидит нас?

Тревэллион пожал плечами.

– Сомневаюсь, что он нас ненавидит. Насколько я понял, мы для него всего лишь досадная помеха, которую он пытается устранить. Он решил убрать нас, как убрал бы камень с дороги или пятно с одежды.

– Он беспокоит меня. Мне порой кажется, что я где-то видела его раньше.

– Что ж, вы могли встретить его на улицах того городишки в Миссури много лет тому назад.

– В Миссури?! Нет, это невероятно!

– Как сказать. Меня это тоже беспокоило. Там слонялся человек, который случайно видел, как отец рассчитывался за фургон золотыми монетами… испанскими дублонами… Он очень интересовался этими монетами…

– На его месте любой заинтересовался бы, и я тоже.

– Вы совсем другое дело. А потом кто-то подначил тех выродков совершить то, что они совершили. Они даже сами не помнят, кто их подбил на это.

Тревэллион снова принялся за работу. Он выковыривал камни и откатывал их в сторону. Он не интересовался количеством сделанного и не смотрел, сколько еще осталось. Он просто работал.

В двенадцать часов он снова сделал перерыв.

– Грита, вы бы поспали. – Он даже сам не заметил, как назвал ее по имени. – Возьмите мой жилет и положите под голову. Вместо подушки.

– Пожалуйста, не беспокойтесь.

– Поспите, а я поработаю еще пару часов.

– Как обстоят дела?

Он пожал плечами.

– Ничего хорошего. – Он поднял свечу и осветил проделанное углубление. Просвета не предвиделось. – Еще работать и работать. Отдохните. Я потом тоже посплю.

Возле устья квершлага Грита устроила себе подобие постели и, как ни странно, уснула.

А Вэл все копал. Ему удалось проделать узкое углубление, куда он мог забраться ползком.

Сделав перерыв, он постарался мысленно представить себе планировку шахты, которую изучал в конторе. Он припомнил, что где-то неподалеку от того места, где они сейчас находились, есть заброшенная выработка с прорытым в ней наклонным штреком. Только вот где именно?

Он отер пот со лба и снова принялся за дело.

Горные работы в Комстоке всегда представляли большую сложность. Не раз шахтерам приходилось натыкаться на бьющие из недр горячие источники и спасаться от них бегством в страхе оказаться ошпаренными. Квершлаг, в котором они оказались, проходил между двумя туннелями, расходившимися от главной выработки V-образно, так что опасность горячих источников исходила скорее всего спереди, а никак не со стороны разветвления. Но полной уверенности быть конечно же не могло. Подземные владения Комстока отличались коварством, и в них людей подстерегали любые неожиданности.

Тревэллион упорно трудился. Мышцы ломило от усталости, пот заливал глаза, и их разъедало от соли. Он заметил, что стал отдыхать все чаще, а свеча теперь горела совсем слабо – или это ему только показалось?

Расчищенное пространство достигало теперь футов пятнадцати в длину. Вэл рубашкой вытер пот с груди и лица. Маргрита спала. Он посмотрел на часы, лежавшие на плоском камне, они показывали два часа ночи.

Работа продвигалась мучительно медленно. Приходилось откатывать каждый камень или огибать те, которые он не мог сдвинуть, и чем глубже продвигался Тревэллион, тем труднее давался ему каждый шаг.

Наконец он бессильно опустился на землю, моргая от заливавшего глаза пота. Тревэллион всегда был одиночкой и ходил сам по себе, поэтому его отсутствие вряд ли скоро заметят. Да и Маргриты хватятся только завтра вечером перед спектаклем. Воздуха начинало не хватать. Как долго они протянут? Еще двенадцать часов? За это время они… И никто не догадается, где их искать. Если только Тиэйл… Конечно же, Тиэйл! Он вернется в отель, обнаружит, что Гриты нет, и начнет разыскивать ее. А может, и не начнет, а подумает, что она попросту отдыхает в своем номере.

Около пяти часов утра впереди послышался грохот падающих камней. Вэл протянул руку, ощупывая пространство. Пустота! Он выполз из прорытого туннеля, взял свечу и, держа ее перед собой, снова прошел насквозь завал. Забрезжившую было надежду закрыла туча отчаяния. Впереди образовалось пространство длиной футов в пятнадцать, а за ним – новая, непроходимая насыпь камней, стеной преградившая путь.

Тревэллион выполз из туннеля и опустился на землю возле спящей Гриты.

Новый каменный заслон… а за ним наверняка следующий.

Вэл почувствовал опустошение. Уронив руки на колени, он опустил голову и закрыл глаза. Его охватила усталость… смертельная усталость…

Глава 55

Воскресным утром Элберт Хескет проснулся в прекрасном настроении. Он побрился, оделся, не переставая думать о том, как удачно складываются дела.

Правда, не удалось убить Тиэйла, зато он тяжело ранен и надолго вышел из строя. Риг и Лес мертвы, и досадное препятствие, которое они представляли для него, устранилось само собой.

Охрана, расставленная Маргритой Редэвей, уже заступила на службу и никого не пропустит на территорию прииска, а от самой Маргриты и Тревэллиона он, кажется, счастливо отделался.

Хескет уже дважды подходил к ее двери и стучался. На второй раз из номера вышла горничная и сообщила:

– Мисс Редэвей нет дома, сэр. – Она ухмыльнулась и прибавила: – Она куда-то ушла с красивым молодым человеком.

– Ну что ж, спасибо. – Эл улыбнулся. – Только лучше бы вы помалкивали.

– Разумеется, сэр, я никому ничего не скажу!

– Вот и хорошо. – И он положил ей на ладонь золотую монетку. – Я верю, что вы будете хранить молчание.

Хескет оделся, как обычно, со всей тщательностью и на лифте спустился в ресторан. Там уже завтракали десятки посетителей, но знакомых лиц он не заметил. В город с каждым днем прибывало все больше и больше людей самого разного рода занятий – торговцев, дельцов, старателей.

Эл сложил газету и отодвинул ее в сторону. Надо подумать, как действовать дальше. Что же, он готов к бою. Уж теперь-то наверняка задует попутный ветер. Теперь он единственный оставшийся в живых держатель самой большой доли акций, и снова завладеть «Соломоном» для него не составит труда. Он решил пойти дальше установившейся в последнее время практики выкачивания с прииска только самой лучшей породы; подаст заявку на участок Тревэллиона и Крокетта, прилегавший к «Соломону», и постарается выжать из него все, что можно.

Он наблюдал, как официант наливает ему кофе. Сейчас ему ничто не угрожает. Около «Соломона» его никто не видел.

Хескет вынул из кармана часы. Прошло уже шестнадцать часов, как они спустились вниз. Если их и не убило взрывом, то конец все равно близок. Как долго они еще протянут? Интересно, насколько им хватит воздуха?

А потом? Ясно, что Маргриту начнут разыскивать завтра утром. Если его спросят, он выскажет предположение, что они просто сбежали. Подобное ведь нередко случается, так что со временем все воспримут их побег как само собой разумеющийся факт.

Вернувшись на «Соломон», он первым делом наймет новых рабочих и поведет разработки в другом направлении, так что их тела никогда не найдут.

Тревэллион, вне всякого сомнения, не станет сидеть сложа руки, а попытается выбраться оттуда. Он очень вынослив и силен. При этой мысли Эл со стуком поставил чашку, так что за соседним столиком все обернулись и удивленно уставились на него.

Все это так, но всякой выносливости есть предел. Сколько там осталось воздуха? Чем больше он будет копать, тем больше израсходует его.

Интересно, оставили ли они какие-нибудь следы на поверхности, которые указывали бы на их пребывание внизу? Он покачал головой. Вряд ли. Что они могли оставить? В конце концов, есть еще письмо к Сэнтли, где он предостерегает их и не советует спускаться в сорок девятый штрек. Хескет улыбнулся. Как все-таки ловко он все придумал! Ему есть чем гордиться.

Несмотря на все преграды, он победил. Уилл Крокетт мертв, и эта парочка теперь тоже. Даже те, кто послужил «орудием» и представлял определенную опасность для него, тоже погибли. Остался один Ваггонер, но он не станет совать нос в чужие дела. А эту выработку придется закрыть.

Даже если в течение дня кто-нибудь и обнаружит, что произошел обвал, хотя это маловероятно, то для того, чтобы раскопать их, потребуется неделя кропотливой, тяжелой работы, никак не меньше. Четыре взрыва, должно быть, нанесли шахте непоправимый ущерб. Ведь там кварцевая порода перемежается с пластами глины, что всегда очень опасно, и даже небольшой силы взрыв способен вызвать настоящую катастрофу.

Он подождал, когда официант нальет ему кофе, и раскрыл газету. Хескет любил делать все безукоризненно точно и не оставлять концов. Так будет и на этот раз. Через несколько часов, а может быть, уже и сейчас…

Развернув газету, он прочел заголовок, и тут чья-то фигура нависла над столом. Эл поднял глаза.

– Здравствуйте, мистер Хескет. Не возражаете, если я присяду?

– Боюсь, мы с вами незнакомы. – Комок подступил к горлу, мешая говорить.

– А по-моему, знакомы, мистер Хескет. Мы ехали одним дилижансом из Сан-Франциско. Мое имя Манфред, я актер из труппы мисс Редэвей.

– Ах да! Припоминаю. Чем могу быть полезен, мистер Манфред?

«Все-таки есть что-то в его лице… в глазах, в подбородке, в том, как он… «

– Много чем, мистер Хескет. Но прежде всего, скажите, где сейчас находятся Маргрита Редэвей и мистер Тревэллион.

– Хм… Должно быть, отправились куда-нибудь вместе. Я, знаете ли, не отношусь к числу их друзей, вам лучше спросить кого-нибудь еще.

– Нет, мистер Хескет, я хочу спросить об этом именно у вас и получить ответ на свой вопрос. Уверяю, мистер Хескет, мне многое о вас известно, многое, если не все.

Лицо Эла оставалось непроницаемым. Этого просто не может быть. Кто такой этот Манфред?

– Очень мило с вашей стороны, мистер Манфред. Я и понятия не имел, что моя скромная персона вызывает такой интерес у вас, но вряд ли она может заинтересовать кого-то еще.

– Я давно наблюдаю за вами, мистер Хескет, уже больше пятнадцати лет.

Осторожно, чтобы не пролить ни капли, Эл налил себе кофе и посмотрел на Манфреда.

– Чашечку кофе, сэр? Уж коль пошел такой серьезный разговор, по-моему, лучше чувствовать себя более раскованно.

– Не надо кофе, – отрезал Манфред.

– Так вы говорите, пятнадцать лет? Большой срок, ничего не скажешь. Я что-то не припоминаю…

– В свое время вы частенько говорили о лишних концах, мистер Хескет, и очень не любили оставлять их. Так вот я один из таких концов, который вам не удалось спрятать в воду. Я одна из ваших ошибок.

Эл улыбнулся.

– Ошибку никогда не поздно исправить.

– Так где они, мистер Хескет?

– Понятия не имею. – Он сложил газету. – Боюсь, наш разговор подошел к концу. У меня еще есть дела.

– Разумеется, мистер Хескет. Ведь теперь вам надо придумать, как поступить со мной, не так ли? Вы собираетесь исправить старую ошибку?

– Не смешно, – холодно произнес Эл, но внутри у него все кипело от гнева. Кто этот выскочка? Какое он имеет право вмешиваться в чужие дела?

– Мистер Хескет, вы, судя по всему, вообразили себя значительной персоной, владельцем крупного прииска? Но это не так. На самом деле вы маленький, ничтожный жулик. Оглянитесь вокруг, вы ведь ни на что не способны.

Эл встал. Внутри него полыхало пламя ненависти, и ему пришлось собрать все силы, чтобы сохранить невозмутимый вид.

– Мне кажется, молодой человек, вы находитесь во власти иллюзий, – холодно ответил он. – По-моему, сейчас вам лучше всего принять горячую ванну и лечь в постель.

Манфред улыбнулся.

– Я обязательно разыщу их, мистер Хескет. Можете в этом не сомневаться. Другие актеры уже заняты поисками, так что мы найдем их.

Эл пожал плечами.

– Не сомневаюсь, что найдете. Быть может, вам станет от этого легче… Они могли сбежать в Геную или даже в Пласервиль.

– Не могли. – Манфред поднялся. – Мул Тревэллиона и лошадь мисс Редэвей до сих пор в конюшне, так что они никуда не уехали, и мы обязательно найдем их.

Эл направился к лифту и вернулся в свой номер. От смятения и ярости он весь дрожал.

Кто этот человек? Почему его лицо кажется ему таким знакомым?

Он снова посмотрел на часы… Прошло восемнадцать часов… Сколько еще осталось? Надо как-то связаться с Ваггонером. Но как сделать, чтобы тот не узнал его?

Эл посмотрел в окно, и ответ неожиданно явился сам собой. Топор… Чистильщик! Вот кто поможет ему! Хескет увидел его на улице и сейчас гадал, станет ли тот выполнять его просьбу и как к нему подойти. Топор остался единственным из всей шайки, в ком он так до конца и не разобрался. Более того, Топор считался в криминальном мире одиночкой и никогда не работал в компании с бывшими дружками с Миссури, обыкновенными бродягами, собравшимися в шайку, рыскавшую в местах скопления переселенцев в поисках наживы. Он и внешне от них отличался, более воспитан, одет иначе и, похоже, очень опасен.

Манфред не знает Топора, следовательно, ничего не заподозрит.

Воскресным утром в кондитерской было тихо. Мелисса проснулась поздно, сходила в церковь и вернулась. У плиты хлопотал единственный повар, высокий, худой парень с рыжеватыми волосами и кустистыми бровями, приехавший сюда из Нью-Гемпшира с мечтой разбогатеть, вернуться на побережье и провести остаток своих дней, занимаясь рыбалкой.

– Гарри, когда поставишь противень, присядь, пожалуйста. – Мелисса сделала глоток кофе и выглянула за дверь.

На противоположной стороне улицы блондин в костюме черного сукна привязывал к стойке лошадь. Как это обычно бывает на Западе, Мелисса сначала заметила лошадь и только потом обратила внимание на седока. Такую роскошную лошадь мог позволить себе человек состоятельный или преступник. Ведь преступникам нужны сильные, выносливые животные, способные покрывать огромные расстояния.

Незнакомец огляделся и направился к кондитерской.

– Гарри, к нам посетитель. Угости его кофе, а когда он уйдет, расскажешь мне, что ты о нем думаешь.

Дверь открылась, незнакомец вошел и снял шляпу. Мелисса сразу узнала в этом светловолосом красавце с несколько заостренным подбородком человека, встретившегося им однажды на дороге.

– Прошу прощения, мэм, у вас открыто?

– Да-да, проходите, присаживайтесь. Гарри, принеси, пожалуйста, кофе.

Он сел за ближайший столик и огляделся.

– У вас здесь так тепло и уютно, – улыбнулся он, оглядываясь. – Даже не припомню, чтобы встречал когда-нибудь такое прелестное местечко и такую очаровательную хозяйку.

– Попробуйте наш кофе, – предложила Мелисса.

Лицо его озарила ослепительная улыбка.

– Непременно. – Он махнул рукой. – А у вас что-то тихо сегодня.

– Еще рано. Все крикуны не проспались со вчерашнего дня.

– А вчера вечером вроде стреляли?

– Стреляли?! Ах да! Только не вечером, а средь бела дня.

Положив себе в кофе сахару, гость сел на стул, широко расставив ноги, и поставил чашку на стол.

– Думали, застигнут его врасплох – подкрались сзади с двух сторон, – пояснил Гарри.

– Так они уложили его?

– Да какое там! Конечно нет. Этот Джекоб Тиэйл старый лис, его так просто не проведешь. Они, конечно, успели всадить в него изрядную порцию свинца, но все-таки он разделался с ними. Все произошло в считанные секунды.

– А из-за чего сыр-бор разгорелся?

Гарри пожал плечами.

– Кто знает? Они приехали в город недавно, известно только, что зовут их Лес и Риг.

Незнакомец отхлебнул кофе.

– Должна быть какая-то причина. Тиэйл работает на кого-нибудь?

– Да, он телохранитель этой актрисы, мисс Редэвей.

– Редэвей? Ишь ты! Я слыхал о ней. И что, она молода?

– Лет двадцать. И к тому же очень красива. Красивее женщины я не видел.

Мелисса не вмешивалась в разговор, наблюдая за посетителем. Она ясно видела, что он не просто беседует, лишь бы скоротать время, а хочет что-то выведать.

В этот момент открылась дверь, и на пороге показался Джим Ледбеттер. Он окинул взглядом комнату и заметил чужака. Тот, улыбаясь, обратился к нему:

– Здравствуйте, сэр. – Потом, допив кофе, поднялся из-за стола. – Ну что ж, мне пора. Спасибо за прием. – Положив на стол монету, он взял шляпу и метнул взгляд на Джима, все еще стоявшего в дверях.

– Ищете кого? – загнав в угол рта сигару, процедил Ледбеттер.

– Я-то? Может, и ищу, а может, и нет. А вы тот самый Ледбеттер, который занимается перевозками?

– И не только ими, – сухо ответил Джим.

– Можете передать Тревэллиону, что Топор ищет встречи с ним. Топор… или А. К. Элдер.

Ледбеттер перекатил сигару в другой угол рта.

– Ваше имя ему прекрасно известно. Он прочел его на рукоятке револьвера, который вы обронили, когда удирали.

Улыбка исчезла с лица Элдера.

– В следующий раз удирать не стану.

– Вот как? Вы еще, может, скажете, что стрелять умеете?

– Готов попробовать.

Ледбеттер подошел к стойке и сказал:

– Эй, Гарри, дай-ка мне ружье. – Гарри протянул ему двустволку. – К вашим услугам, мистер Элдер.

Глава 56

Тревэллион очнулся, почувствовав на плече чью-то руку.

– Вэл! Вэл! С вами все в порядке?

Он быстро сел.

– О, простите. Я, кажется, уснул. Устал смертельно.

– Могу себе представить. – Глаза их встретились. – Вэл, я уже не маленькая, так скажите мне всю правду. Неужели это конец? Неужели мы никогда не сможем выбраться отсюда?

– Только не в этом месте. – Он кивнул головой в сторону дыры. – Прошлой ночью мне удалось пробиться, но там оказался следующий завал. Если его расчистить, за ним будет еще один.

Он наклонился и поднял с земли кирку.

– Зато я нашел вот это. Вероятно, кто-то из рабочих забыл.

Грита в недоумении смотрела на него.

– Грита, помните схему квершлага, которую мы видели в конторе? Вы хорошо рассмотрели ее?

– По-моему, да.

– Тогда не подскажете, какой длины он приблизительно был?

– Мне трудно сказать, ведь я только глянула разок и все. Ну… кажется, футов пятьдесят…

Она отвернулась и вдруг вцепилась Тревэллиону в руку.

– О, Вэл! Посмотрите, что это?

Справа, из-под дощатой обшивки стен, толстая, словно гигантская змея, ползла глина.

– Да, это оползень. Пройдет время, и он заполнит здесь все. Он всегда появляется словно ниоткуда. На многих приисках Комстока возникают оползни. Глина тысячелетиями лежит, заключенная между каменными пластами, но стоит образоваться какому-нибудь пространству, и она находит выход. Очень может быть, что этот взрыв дал толчок оползню. На некоторых приисках существуют даже специальные люди, вся работа которых заключается в том, чтобы выгребать глину и вывозить ее на поверхность.

Тревэллион взял кирку. В слабом голубоватом свете свечи глаза Гриты казались двумя темными впадинами на бледном лице.

– Так вы полагаете, длина квершлага около пятидесяти футов? Я уже пробовал обмерить его шагами и подозреваю, что другой туннель находится не более чем в семи или десяти футах от устья.

– Но ведь это твердая порода, Вэл!

– Порода тут разная. Здесь, как и во всем Комстоке, она содержит полевой шпат и глину. Иногда потолок рушится целыми огромными кусками из-за того, что порода крошится. Сядьте в сторонке и молите Бога, чтобы не случилось беды. Однажды рабочие на одной из соседних шахт, буря породу, наткнулись на горячий источник, вода почти закипала в нем, а пар обжигал с тридцати футов, эти ребята еле унесли ноги.

– Так здесь бьют горячие источники?

– Еще какие! В некоторых местах жар достигает такой силы, что до камней невозможно дотронуться. Несколько горняков даже погибло из-за этого.

Тревэллион выбрал место и сделал пробный удар в стену. Сейчас главное – пробить хотя бы небольшую брешь, чтобы пошел свежий воздух. Интересно, понимает ли Грита, что означает голубое пламя свечи?

Свеча горела слабее, пламя все больше становилось голубым – воздух кончался. Тревэллион размахнулся, ударил киркой по стене, от нее откололся большой кусок. Если бы у него была кувалда, дело пошло бы быстрее – уж никак не реже пятидесяти ударов в минуту. Он работал упорно, не думая ни о чем другом. Стены мерцали в полумраке тысячами слюдяных искорок, отражавших пламя свечи. Тревэллион остановился. Вокруг стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь их дыханием – ни единого звука, ни малейшего дуновения свежего воздуха. Если даже их отсутствие заметят, никому не придет в голову искать их именно здесь.

Он снова ударил киркой по стене, отколов приличный кусок породы.

– Надо бы поосторожней, – пробормотал он себе под нос, – иначе можно сломать рукоятку.

Тело его покрылось потом, брюки потемнели, пропитавшись этой драгоценной влагой, каждая капля которой теперь была на вес золота. С неизменной отчаянной яростью Вэл боролся с каменной стеной, откалывая от нее куски, которые падали к его ногам, поблескивая серебром. Лишь глухие удары кирки, врезавшейся в стену, и его тяжелое дыхание нарушали тишину замкнутого пространства.

Больше часа Тревэллион работал без остановки, потом, тяжело дыша, опустился на землю.

– Вэл, – Грита говорила почти шепотом, – с вами все в порядке?

– Да, только немного отдохну, – не глядя на нее, ответил он.

Вэл понимал, что результаты его труда ничтожны по сравнению с тем, сколько предстоит сделать. Трудность заключалась еще и в том, что в проделанном углублении стало невозможно работать киркой.

Грита встала.

– Дайте я попробую.

Тревэллион покачал головой в знак протеста, но все же протянул ей кирку. Грита неловко размахнулась и ударила по стене. Через несколько минут она устало опустилась на землю.

– Только отдохну минуточку.

Вэл поднял кирку.

Прошло еще несколько часов – казалось, целая вечность, а проделанное углубление по-прежнему оставалось невероятно крохотным. Медленно, тяжело он размахивал киркой и упорно бил в стену. Легкие его хрипели и свистели. Теперь после каждого удара ему приходилось останавливаться, чтобы отдышаться. Тогда кирку подхватывала Грита. Ладони ее покрылись волдырями, которые лопались, пачкая кровавыми пятнами рукоятку кирки, но она не замечала этого.

Пламя свечи сделалось совсем слабым и мерцало крохотным голубым огоньком. Размахнувшись, Вэл отколол огромный кусок породы. Еще несколько часов назад он бы радовался такому достижению, сейчас даже не обратил внимания.

Они уже больше не разговаривали, они хотели во что бы то ни стало вырваться из этого мрака, даже не думали о воздухе. Они просто долбили стену, нанося один удар за другим.

Положить кирку Тревэллион не мог, так как другого выхода у него не было. Вся его жизнь прошла в борьбе и в труде, и умереть он мог только борясь и работая. Он никогда не представлял себе, как умрет, жизнь научила его до конца бороться за существование. С угрюмой яростью бессловесного животного он снова и снова атаковал каменную твердыню. Тысячи мелких осколков, разлетаясь в разные стороны, хлестали его по лицу, залитому потом. Его некогда стальные мышцы, налитые силой от долгой работы с кувалдой, теперь ныли от нестерпимой боли, но руки, словно когтистые лапы, судорожно сжимали рукоятку кирки. Нанеся очередной удар, он в изнеможении прислонялся к стене, чтобы перевести дух, и тогда перед ним всплывало жестокое лицо его врага.

Манфред ворвался в кондитерскую, в дверях наткнулся на человека, стоявшего к нему спиной, и только войдя в комнату, увидел ружье в руках у Ледбеттера.

– Отложим до следующего раза, мистер Ледбеттер, – галантно раскланялся Элдер и, протиснувшись мимо Манфреда, вышел.

– Слава Богу, – с облегчением выдохнула Мелисса. – Благодаря вам удалось избежать стрельбы, – объяснила она.

– А жаль, – вступил в разговор Ледбеттер. – Сдается мне, под дулом этого ружья у него быстро поубавилось бы прыти. – Но тут же, заметив обеспокоенное выражение на лице Манфреда, спросил: – Что-то случилось?

– Они пропали, – ответил тот. – Грита и Тревэллион. И чует мое сердце, Хескет знает, где они!

– Вы хотите сказать, они погибли? – не на шутку встревожилась Мелисса.

– Я не могу этого утверждать, но хорошо представляю этого человека… и выражение «чует кошка, чье мясо съела» на его лице. Если они и не погибли, то находятся в смертельной опасности.

Мелисса медленно опустилась на стул.

– Джим, где они могут быть?

– Как давно вы их видели? – спросил Манфред.

– Ну… уже много часов прошло.

– А где Тэпли? Хоть кто-нибудь видел его?

– Я здесь, – послышался голос с порога. – Я искал Тревэллиона.

– Мы тоже.

– Он пошел в отель, чтобы встретиться там с этой актрисой, мисс Редэвей.

– Они могли пойти на «Соломон», – высказал предположение Ледбеттер.

– С какой стати ей туда идти? – возразил Тэпли. – Что женщине делать на прииске?

– Ну почему же? Это интересно. Ведь ей принадлежит большая его часть, – возразила Мелисса.

– Но даже если и так, – не унимался Тэпли, – зачем им оставаться там так долго? Что могло их там задержать? Сэнтли ушел рано. Я видел его вчера в магазине, и он отправился к себе домой в долину.

– Тиэйл может знать что-то, ведь он все время сидел в отеле, – предположила Мелисса. – Ему всегда известно, где мисс Редэвей.

– Но Тиэйл ранен, – возразил Тэпли. – Что он может сказать?

– Его могли ранить уже после того, – заметил Ледбеттер. – Возможно, в этом-то и заключалась идея. Если бы он умер, никто ничего не узнал бы, и концы в воду.

– Надо искать на прииске, – волновалась Мелисса. – Больше негде. Вам, ребята, лучше отправиться туда прямо сейчас, пока не стемнело.

Манфред повернулся к ней,

– Я договорился с Дэйном Клайдом встретиться здесь. Когда он придет, попросите его подождать. Мы скоро вернемся.

– Только будьте осторожны.

Ледбеттер хотел положить ружье на стойку, но Гарри покачал головой.

– Оставьте его себе, оно вам может понадобиться.

Они вышли на улицу. По дороге встретили Фермера Пила. Появившись на пороге игорного дома и завидев их, он обернулся и бросил через плечо:

– Давайте-ка рассчитаемся, а то у меня появилось одно дело, и мне пора идти. – Выскочив на улицу, он окликнул Ледбеттера: – Джим, что там стряслось?

– Тревэллион исчез. И Маргрита Редэвей вместе с ним. Мы думаем, они попали в западню на «Соломоне».

– Подождите, я с вами!

Еще двое горняков, проходивших мимо, услышали эти слова и присоединились к ним. Новость поползла по городу, к ним стали стекаться люди – завсегдатаи биржи, бармены, погонщики, горнорабочие и управляющие шахт, так что вскоре собралась целая толпа.

– Он такой смелый, – заметил кто-то. – Я сам видел, как он вернулся цел и невредим с территории модоков и привез спасенное золото.

– Он всегда готов прийти на выручку, – прибавил другой.

Ваггонер увидел вереницу спешащих людей. Выйдя на порог хижины, он удивленно смотрел им вслед. Что за черт? Куда они все? А толпа тем временем все пополнялась и вскоре насчитывала пятьдесят, сто, а потом и сто пятьдесят человек. Не выдержав, Ваггонер окликнул пробегавшего мимо рабочего:

– Эй, чего это там такое?

– С Тревэллионом беда – попал в западню на «Соломоне»! Все бегут спасать его.

Ваггонер хотел что-то ответить, но только покачал головой и шагнул в дом, закрыв за собой дверь.

Он долго стоял не двигаясь. Где-то внутри него слабо, но настойчиво загудел набат.

«Сматываться! Сматываться отсюда, пока не поздно!» Но бандит раздраженно пожал плечами. Зачем? Ведь он не оставил следов… ни одного… Все, что принес с собой в шахту, осталось там, и среди этих вещей нет ни одной, которая принадлежала бы ему. Разве могут его заподозрить? Так чего же тогда суетиться? В конце концов, кто такой этот Тревэллион? И эта актриса… Какие-то сопляки, которые все видели тогда на Миссури и теперь выросли…

Лошадь он оставил подковать в конюшне, и если отправится за нею, то любой может поинтересоваться, куда это он собрался в такой час.

На лбу его выступил пот. Что за глупость? Чего так нервничать? Если их и не задавило обвалом, в любом случае они наверняка задохнулись. Они мертвы, а больше об этом никто не знает.

Хотя… любой горняк сразу догадается, что взрыв устроен явно не в рабочих целях. Начнут копать, наводить справки. Конечно, никто не видел, как он ходил туда, но кто даст гарантию? Всегда найдется какой-нибудь случайный очевидец, который выбрасывал объедки в приоткрытую дверь или брился у окна. Да мало ли кто мог его видеть! Нельзя быть уверенным…

Ваггонер вытер пот со лба. Да что это с ним такое! Чего он боится? И все же он знал чего. Ему уже приходилось видеть такое сборище, как сейчас, но в тот раз, когда толпа линчевателей добралась до его берлоги, его уже и след простыл.

Но сейчас-то все в порядке. Никто не знает о нем… кроме человека, пославшего его туда. Никто, кроме него. Только вот что делает в городе Чистильщик? Ваггонер всегда недолюбливал его, но был уверен, что Чистильщику его не достать. Во всяком случае, так ему хотелось думать.

И все-таки, что привело его в этот город? Должно быть, деньги, иначе бы он не приехал. Тогда чьи деньги? Кто платит за работу? И кому это, интересно, известно, как и где разыскать Топора? Наверное, есть такие, только, скорее всего, это один человек. Тот же самый, который нанял его, Ваггонера. Но почему именно Топор понадобился ему на этот раз? Какую такую операцию может провернуть Топор, которая не под силу Ваггонеру?

Ваггонер не доверял никому и понял сразу: причина тут только одна.

Глава 57

Когда Ледбеттер, Тэпли, Манфред и Лэнгфорд Пил подошли к прииску, навстречу им выступил охранник.

– Извините, ребята, но сюда нельзя.

– Ты давно заступил? – спросил его Джим.

– Вчера днем.

– Кто-нибудь проходил на территорию шахты?

– Никто. Нам приказано никого не пропускать без личного разрешения мисс Редэвей.

– А ты не видел ее или Тревэллиона?

– Нет, не видел. – Он помолчал. – Правда, мне показалось, что кто-то прошмыгнул вон там, на задворках, но когда я подошел, никого не оказалось. Что ж, это и немудрено, на такой работе все время что-нибудь мерещится.

– У нас есть основания полагать, что мисс Редэвей и Тревэллион попали в ловушку в шахте. Хотим пройти.

– Но послушайте… – Лицо охранника от волнения покрылось испариной. – Не можете же вы нару…

– Ты собираешься преградить мне путь, Том? – тихо проговорил Пил и, указав на остальных, добавил: – И всем этим людям?

Том покачал головой.

– Нет… И если Тревэллион в беде, я тоже хочу помочь.

– Мы не знаем точно, там ли он, – заметил Тэпли. – Хотя… не понимаю, где они еще могут быть!

Ледбеттер повернулся к Манфреду.

– Вы работали с нею и хорошо ее знаете. Стала бы она спускаться в шахту, как вы думаете?

– Да она ходит, куда ей заблагорассудится, – ответил Манфред. – Эта женщина сама себе хозяйка.

Ледбеттер подергал за ручку двери конторы.

– Смотрите-ка, открыто, и кто-то был здесь.

– Они бы не ушли, оставив дверь открытой. Даже при охраннике.

Джим толкнул дверь и вошел. Манфред последовал за ним, а Тэпли направился к будке подъемника. Вдруг послышался голос Пила:

– Ребята, он точно здесь! Вот его пиджак!

Ледбеттер бросился к двери, но Манфред остановил его.

– Посмотри-ка сюда!

Перед Манфредом лежала схема квершлага.

– Ее достали вот из этого ящика. Она лежала на столе. А теперь взгляни-ка сюда… – И он протянул ему записку Хескета, адресованную Сэнтли.

– Сорок девятый. Тут говорится, что туда и близко нельзя подходить, а при этом лежит схема, и такое впечатление, будто кто-то изучал ее.

– Ну что ж, это уже кое-что. Пошли.

Ледбеттер тоже узнал пиджак Вэла.

– Конечно, это его.

Теперь все собрались около конторы, Джим оглядел собравшихся и спросил:

– Кто-нибудь из вас работал на «Соломоне»?

– Я работал. – Вперед выступил рыжий парень по имени Ред в запачканной горняцкой одежде.

– Что там такого опасного в сорок девятом? – спросил Ледбеттер.

Ред пожал плечами.

– Да вроде ничего особенного, как и везде. В Комстоке много опасных мест, это всем известно.

– Давайте-ка спустимся и посмотрим, – предложил Джим и, помолчав, добавил: – Лучше идти вшестером, там ведь тесно. А вы, – он посмотрел на остальных, – будьте наготове, нам может понадобиться помощь.

Потом он обратился к Пилу:

– Не мог бы ты посторожить контору? И вы, Манфред, тоже. А ты, Ред, – прибавил он, – выбери троих надежных ребят, пойдете со мной и Тэпом.

– Надо бы костер развести, – сообразил кто-то. – Если они найдут их, без костра не обойтись. Когда поднимаешься на поверхность, проторчав столько часов в жаркой шахте, в самый раз схватить воспаление легких.

– Пожалуй, сбегаю за одеялами, – предложил другой и, повернувшись, скрылся в темноте.

Держа в руках зажженные свечи, шестеро мужчин исчезли в отверстии шахты. Остальные занялись костром.

Впереди шел Ред.

– Проработал я тут совсем недолго, – бросил он через плечо. – Быстро уволился. Не по душе мне пришлось, как велись здесь работы.

– Ты знаешь Хескета? – спросил Ледбеттер.

– Видел пару раз. Он все время сидел в конторе, но шахту хорошо представляет. Спускался сюда украдкой, когда последняя смена заканчивала. Иногда даже что-то делал, только потом аккуратно заметал следы. Уж понятия не имею, чего он хотел, только мы всегда замечали кое-какие изменения, когда заступали на смену с утра. – Ред махнул рукой. – Сорок девятый вон там.

Несколько минут они шли молча. Вдруг путь им преградила стена обломков породы. Ред поднял свечу повыше.

– Тьфу ты, пропасть! Потолок рухнул к чертовой матери!

– Нет, Ред, он не рухнул, его взорвали. Вот, посмотри-ка. – Ледбеттер держал в руках увесистый кусок породы с проделанным в нем отверстием, оставленный буром. – Видишь? Бурили.

– Может, и так, – неохотно согласился Ред. – Только кому это понадобилось?

Они переглянулись, потом рыжий парень заметил:

– С этим туннелем всегда что-то происходит. Порода тут крошится. Я как-то толкал тележку, и вдруг отвалился кусок, который весил ну никак не меньше трехсот фунтов. Он свалился прямо у меня перед носом, окажись я на шаг ближе, и мне крышка.

– А далеко еще до сорок девятого квершлага? – поинтересовался Ледбеттер.

– Футов сто пятьдесят или чуть больше. Да, взрывали, похоже, недавно, еще пахнет порохом. – Ред посветил перед собой. – Пойдемте к другому туннелю. Попробуем подобраться с той стороны.

– Не поможет, – возразил широкоплечий крепыш по имени Блэйн. – Это единственный путь в квершлаг.

– Взрыв устроили после того, как они прошли туда, – заметил Ледбеттер. – Тревэллиона уже несколько раз пытались убить.

– Если они там, – Блэйн указал на завал, – то скоро им оттуда не выбраться. Завал может простираться на пятьдесят, даже на шестьдесят футов. Как только мы начнем разгребать его и отбрасывать породу, сверху посыплется другая. В этих шахтах всегда так. Хуже не бывает, поверьте мне.

В главном туннеле, в том месте, где штреки разветвлялись, Джим остановился и осветил выработку, уходившую под углом от той, в которой они только что побывали.

– Может, туда сходить?

– А за каким хреном! – сказал Блэйн. – Квершлаг не закончен, это нам ничего не даст. Лучше начать разгребать проклятый завал да заготовить лес для крепей. Если не будет подпорок, порода снова обрушится.

Ред стоял в нерешительности, потом наконец проговорил:

– Чего мы медлим, Джим? Пошли!

Двое других остановились.

– Вы идите, а мы пока начнем разгребать. Там копать и копать.

Ред шел впереди.

– Вот будет здорово, если мы носом пророем весь этот чертов завал, – усмехнулся он, – а Тревэллион объявится наверху как ни в чем не бывало!

– Не объявится, – возразил Ледбеттер. – Я знаю его. Он никогда не станет развешивать свою одежду и оставлять дверь незапертой. Он слишком осторожен.

Они шлепали по лужам между шпал. В этом туннеле в отличие от других вода капала с потолка. Здесь было сыро, темно и жарко, и Ледбеттер возблагодарил всех богов, что ему хватило ума не стать шахтером, он просто не понимал, как эти люди могут работать в таких условиях.

– Осталось совсем немножко, – сообщил Ред. – Видно, тут проводили серию взрывов.

Они остановились возле узкого, сводчатого углубления, проделанного в глухой каменной стене. Оно-то и представляло собой незаконченный вход в квершлаг.

Джим отер пот со лба.

– Вот черт! – Он выглядел потрясенным и разочарованным. – Я-тодумал, тут нормальный проход.

Они молча слушали, как медленно, монотонно падают сверху капли. За пределами светового круга, отбрасываемого свечой, к ним подступала непроглядная тьма, повсюду сочилась и капала вода. В большинстве шахт даже устанавливались помпы для ее откачки. Ледбеттеру вдруг нестерпимо захотелось выбраться отсюда наружу и снова очутиться под звездным небом.

– Не пойму я, Ред, как ты не боишься работать г таком месте. Это ж надо быть двужильным, да что там… ты, наверное, выносливее вьючного мула, не иначе.

– Сколько себя помню, все время работал на шахте, – ответил Ред. – Да я под землей-то за всю свою жизнь больше проторчал, чем наверху. От меня и жена ушла из-за этого. Только что я могу поделать? Ведь другому-то я не научился.

Он повернул голову, и свеча, закрепленная у него на шляпе, на мгновение осветила сводчатый проем, ведущий в квершлаг.

– Так я и…

– Ред! – Голос Джима сделался глухим и сдавленным от волнения. – Господи, Ред, ради всего святого, посмотри, что это!

Они поднесли свечи к проему. Из каменной тверди стены торчала… тонкая белая рука.

Глава 58

Элберт Хескет поправил шелковый серый галстук, расстегнул жилет и с удовлетворением посмотрел на свое отражение в зеркале. Прилизанная волосок к волоску голова и ровный, как ниточка, пробор завершали этот безупречный во всех отношениях портрет.

Выйдя из номера, он не спеша направился к лифту. Все складывалось наилучшим образом. Эл был доволен не только собой, но и будущим, которое открывалось перед ним.

Он снова обретет контроль над «Соломоном», а если и потеряет его когда-нибудь, то уж сумеет перед этим выпотрошить прииск окончательно.

Кроме того, у него есть и другие владения, которые тоже требуют разработки. В Комстоке многие мечтают разбогатеть, и он тоже принадлежит к числу этих людей. Поговаривают, что Джордж Хирст уже стал миллионером. Возможно, это и правда. Хирст умен, трудолюбив и умеет приобретать нужные земли. Он всегда знает, каков будет его следующий шаг. Так же и он, Хескет. Эл самодовольно улыбнулся. Да, он идет другим путем, но тоже очень удачным.

Когда он занял свое обычное место за столиком, в пустом ресторане скучали официанты. Это несколько удивило Хескета, ведь по воскресеньям многие позволяли себе отобедать в «Интернэшнл», и обычно зал в такие дни рано заполняла публика.

К нему подошел официант и, приняв заказ, осмелился заметить:

– Не ожидал вас увидеть сегодня к обеду, сэр. Я думал, вы на «Соломоне».

Хескет удивленно поднял глаза.

– На «Соломоне»? С какой стати я должен быть там?

– Ну… Это же ваш прииск, а сегодня все отправились туда, сэр. Дело в том, что мистер Тревэллион и мисс Редэвей попали там в завал.

Какое-то леденящее душу чувство зашевелилось внутри у Хескета, и засосало под ложечкой. Так скоро? Неужели они еще живы? Нет, вряд ли.

– Что вы говорите?! Я не слышал об этом. – Он сделал паузу, обдумывая слова, которые, как он понимал, весь город будет потом повторять. – Вы же знаете, между нами была тяжба, и меня, во всяком случае какое-то время, не пропускали на прииск… Так вы говорите, они попали в завал? Но как такое могло случиться? Прииск же охранялся.

– Ничего не могу сказать, сэр, только весь город сейчас там. Люди любят их обоих, поэтому все, кто свободен, бросились им на выручку.

Официант ушел выполнять заказ и, вне всякого сомнения, сейчас рассказывает своим сослуживцам, о чем говорил за обедом Элберт Хескет.

На столике, как обычно, лежала сложенная газета. Эл неторопливо вынул из кольца салфетку и положил на колени.

Слишком уж быстро. Он-то думал, их хватятся не раньше завтрашнего утра, когда заступит утренняя смена и обнаружит завал, и тогда только начнутся вопросы и поиски. Что же он сделал не так?

Хескет нахмурился, ощутив прилив ярости. Он всегда приходил в бешенство, когда что-то вставало у него на пути или расстраивало его планы, хотя внешне оставался спокойным и невозмутимым – истинным хозяином положения и вершителем собственной судьбы. Так, по крайней мере, он о себе думал.

Он заказал бокал вина и сделал неторопливый глоток. Теперь все будет зависеть от того, что они там обнаружат. Разумеется, следы не могут привести к нему. И потом, разве он не предупреждал, что в сорок девятый квершлаг спускаться опасно? Да, это был ловкий ход. Еще раз вспомнив, как удачно он все продумал, Хескет остался доволен собой. А если они живы, в чем он сильно сомневался, ему придется предпринять другие шаги.

Только нужно все хорошенько обдумать. Хескет вспомнил о Ваггонере, но тут же отбросил эту мысль. Нет, лучше приберечь его на потом. Ваггонер понадобится ему, чтобы разделаться с Маргритой Редэвей. Ведь не кто иной, как Ваггонер, торопился тогда на Миссури поскорее добраться до этих женщин, все рвался изнасиловать и убить их. Нет, его он оставит на потом, а эту работу выполнит Топор.

Тревэллион прославился как хороший стрелок, но Топор лучше, он превзошел самого Лэнгфорда Пила.

Хескет заканчивал десерт, когда дверь распахнулась и на пороге появился человек.

– Их нашли! Они живы! С ними все в порядке, и они уже идут сюда!

Сразу же поднялась суматоха, начались бесконечные расспросы, все были возбуждены, а Хескет старательно ловил в этом гуле каждое слово.

– …Они почти уже выбрались. Тревэллион пробил брешь киркой, и только когда хлынул свежий воздух, потерял сознание… Говорят, они пробыли в ловушке много часов.

– Обвал явно подстроили, – сообщил кто-то. – Взрыв прогремел, когда они уже прошли туда.

– Но кто мог подстроить такое? Даже представить невозможно! Кто-то специально пробрался на шахту?

Хескет сидел спиной к говорившему, и их разделяла толпа. Рассказчик явно не видел его, а если и видел, то не соотнес его персону с произошедшими событиями.

Эл сложил салфетку, медленно поднялся и, ни на кого не глядя, вышел. Он не стал дожидаться лифта и отправился пешком по лестнице. Сердце его глухо стучало.

Нельзя маячить в такой момент, не зря говорят – с глаз долой – из сердца вон. Покричат, поволнуются и успокоятся. В Комстоке что ни день, то история, и скоро об этом все забудут.

Интересно, как им удалось обнаружить, что взрыв устроен специально? Ведь он просил сделать так, чтобы это походило на обычный обвал, какие нередко случаются на шахтах и ни у кого не вызывают подозрений. Проклятый Ваггонер все дело испортил. Хескет грязно выругался, чего давно не позволял себе. Проклятый придурок…

Топор, вот кто ему нужен!

Тогда Топор был почти ребенком, но чувствовалась в этом тощеньком шестнадцатилетнем пареньке какая-то жестокая, неукротимая сила, что даже взрослые мужчины на всякий случай обходили его стороной. Однажды кто-то из них отпустил в его адрес презрительное замечание, и он без тени колебания распорол обидчику живот острым арканзасским ножом. Топор быстр и ловок, как дикая кошка, он не знает жалости и любой обидный намек или презрительное слово встречает враждебно.

С годами эти качества не исчезли, только теперь он стал щеголеват, одевался со всей тщательностью, изо всех сил старался походить на джентльмена и одинаково виртуозно управлялся как с револьвером, так и с винтовкой. Его волнистые белокурые волосы всегда тщательно причесаны, а ухоженным ногтям могла бы позавидовать любая барышня.

Хескет медленно кивнул. Да, ему нужен Топор, и никто другой. Только как добраться до него? Как заплатить за работу? Ведь действовать ему придется не в городе, а прямо в этом отеле.

Тревэллион лежал с закрытыми глазами на спине в своей постели. После того как выбрался на воздух, он быстро пришел в себя и теперь чувствовал лишь обычную усталость. Однако сейчас снова вспомнил, как кирка прошла сквозь стену и в образовавшуюся брешь хлынул поток воздуха. Вдохнув полной грудью, он расширил отверстие и, собрав последние силы, поднес к нему Гриту. Только после этого упал без чувств. До него смутно доносился какой-то гул голосов, но подняться он уже не мог. Должно быть, это бред его воспаленного мозга, решил тогда Вэл.

Откопали их без особого труда, в считанные минуты, и, очутившись на свежем воздухе, Тревэллион долго хватал его ртом, не в силах пошевельнуться.

Грита чувствовала себя даже лучше, чем он, ей ведь не пришлось так тяжело и долго работать. Сейчас она в отеле, и с нею Мэри.

Он лежал, закрыв глаза, расслабив каждый мускул своего изможденного тела, и думал.

Кто-то явно пытался уничтожить их обоих. Все продумано как нельзя лучше – заранее выбрано время, просверлены скважины, заложен порох, и тот, кто это подстроил, рассчитывал, что они спустятся в шахту. И потом, эта записка – предостережение об опасности, таящейся в сорок девятом квершлаге… Такое впечатление, что писавший ее нарочно хотел подогреть их любопытство. При такой слоистой, крошащейся породе даже небольшой силы взрыв мог вызвать обширный завал. Их спасло только то, что он нашел кирку, оставленную каким-то забывчивым рабочим.

Но кто это подстроил?

Тревэллион сел на постели. Там, в туннеле, последние удары стоили ему немалых усилий. Смертельная усталость, нехватка кислорода и моральное опустошение – вот все, что он чувствовал, и все же что-то внутри его шевелилось и заставляло снова и снова долбить стену. Сколько времени прошло так, он не заметил.

И пока он боролся с завалом, в его сознании ворочалось какое-то смутное ощущение, какая-то почти обозначившаяся догадка. Опустошенным мозгом владела лишь одна мысль – он снова и снова должен долбить эту стену. Но тут же вновь слабо брезжившая догадка осеняла его, и перед его глазами возникало бледное, землистое, худое лицо с каким-то странным выражением пустых голубоватых глаз, и голос, говоривший: «Можно мне посмотреть?»

Посмотреть что? И перед глазами его вставал человек в безукоризненного покроя костюме, человек, искавший Маргриту Редэвей, который… Это тот же самый человек! И тот, который просил показать ему дублоны, и тот, на которого он наткнулся в номере Гриты, – один и тот же человек.

Тревэллион тряхнул головой. Нет, нельзя так сразу делать выводы, надо подумать. И если эти лица сливались в одно, то как быть с тем, которое он едва мог различить в слабом мерцавшем свете костра? Как быть с тем лицом, склонившимся над мертвым телом отца Маргриты?

Тот же человек!

Тревэллион рывком вскочил с постели и принялся натягивать на себя одежду, и, пока он одевался, картина полностью сложилась у него в мозгу.

Несколько раз его пытались убить, и один раз, несомненно, Ваггонер. Ваггонер один из них, и у него есть деньги. Где он их берет? Ведь он нигде не работает, значит, кто-то дает их ему, чтобы держать его всегда под рукой.

Тревэллион оделся и потянулся за кобурой. Ее не оказалось на месте. И тут он вспомнил, что снял ее в шахте, и если никто не забрал ее, она должна быть все еще там.

Он пошарил в сумке и достал другой револьвер, тот самый, который нашел в траве в день гибели отца. На рукоятке виднелись выгравированные буквы: «А. К. Элдер».

Он сунул его за пояс и вышел из дому.

Теперь он знал, кто ему нужен, – Ваггонер и человек, подбивший всю шайку на убийство в ту страшную ночь. И зовут этого человека Элберт Хескет. Все сходится. Это он!

А часом раньше до Джекоба Тиэйла дошли слухи о чудесном спасении Тревэллиона и Маргриты из каменного мешка на «Соломоне».

Ну конечно они отправились на «Соломон»! Она еще, помнится, предложила ему перекусить и сказала, что скоро вернется. Он был единственным, кто знал, куда они отправились. Вскоре после их ухода на него напали эти двое, причем напали безо всякого предупреждения.

В больничной палате, где лежал Тиэйл, стояли еще две кровати, и обе пустовали. Джекоб медленно сел, свесив ноги. На стуле, аккуратно сложенная, лежала его одежда. Тиэйл натянул ее на себя, моля Бога, чтобы ни сиделка, ни доктор случайно не зашли в палату, потом пристегнул револьвер и взял винтовку.

К тому времени, когда он добрался до отеля, колени его дрожали от слабости. Он вошел в ресторан и опустился за ближайший столик.

К нему подошел официант.

– Сэр… ваша винтовка. Сюда нельзя с оружием.

В глазах Тиэйла мелькнула слабая усмешка.

– Я ненадолго. Лучше принесите чего-нибудь выпить.

– Виски, сэр?

– Нет, ром. Гаитянский. Всегда хотел попробовать гаитянского рома. С детства мечтал.

– Хорошо, сэр. Минуточку.

Тиэйл откинулся на спинку стула и закрыл глаза. До чего же он слаб. Сейчас и ребенок справился бы с ним. Еще хорошо, что у них тут есть лифт. Раньше он на него и внимания бы не обратил. Он всегда презирал это сооружение и до сих пор ни разу им не воспользовался.

Когда официант вернулся, он сказал:

– Хочу изменить заказ.

– Да, сэр.

– Знаете, как приготовить «Смерть Дьявола»?

– Простите, что приготовить?..

Чернокожий официант, накрывавший соседний столик, услышав их разговор, обернулся.

– Я знаю и могу приготовить этот напиток для господина.

Джекоб внимательно посмотрел на него.

– Две порции рома, одна порция бренди, немого меда и щепотка имбиря. Так вы делаете?

– Да, сэр, именно так. Только иногда возникают споры, сколько имбиря класть.

– Всего щепотку, не больше.

Когда чернокожий ушел, официант спросил:

– Ваш любимый напиток, да, сэр?

– Нет. – Тиэйл говорил тихо. Приподнявшись на стуле, чтобы сесть поудобнее, он почувствовал резкую боль. – Еще ни разу не пробовал, все только собирался. Один старик, у которого я работал в Луизиане, все время пил эту «Смерть Дьявола». Я тогда был мальчишкой.

Джекоб старался не двигаться, чтобы не вызвать новый приступ боли. Вскоре вернулся чернокожий, неся приготовленный напиток, и внимательным взглядом окинул его.

– С вами все в порядке, сэр? Может, вызвать доктора?

Тийэл улыбнулся.

– Спасибо, я только что от него.

«Смерть Дьявола» ему понравилась. Он сделал несколько глотков, наблюдая, как чернокожий накрывает соседний столик.

– Вы видели мистера Хескета сегодня утром?

– Да, он завтракал, как обычно, сэр. А вы не тот ли джентльмен, в которого недавно стреляли?

– Боюсь, что тот.

Он закрыл глаза, чтобы дать им отдохнуть. Голова его гудела, во рту пересохло. Джекоб сделал еще глоток. Покончив со «Смертью Дьявола» и увидев, что спустился лифт, он направился к нему и поднялся на нужный этаж. Пройдя по коридору, подошел к номеру Элберта Хескета и постучался. Ответа не последовало. Длинным охотничьим ножом отомкнул замок, вошел в комнату и осторожно закрыл за собой дверь. Устроившись в полумраке дальнего угла, Тиэйл принялся ждать. Откинувшись в кресле, он закрыл глаза. Смертельная усталость навалилась на него. Винтовку он положил себе на колени.

Мэри открыла дверь и увидела Тревэллиона.

– Как она?

– Все спрашивает о вас. Входите.

Она закрыла дверь, и Вэл услышал голос Гриты:

– Кто там пришел, Мэри?

Тут же показалась и она сама. Увидев Тревэллиона, девушка с протянутыми руками бросилась ему навстречу.

– Вэл! Вы прекрасно выглядите!

– Что-то не верится, судя по тому, как я себя чувствую. Моя мать в таких случаях говаривала: «Выглядишь, словно тебя протащили через замочную скважину». Как раз так я себя сейчас и чувствую.

– О, я никогда не забуду это ужасное место! И ни за что больше, не стану спускаться в шахту!

– Грита, вы поняли, что нас хотели убить?

– Да.

– Это Хескет. Теперь, Грита, я точно знаю, что это он. Свое открытие я сделал там, в сорок девятом квершлаге. Он убил вашего отца.

– Вы уверены в этом, Вэл? У меня всегда было такое чувство, будто я его где-то видела раньше.

– Грита, будьте осторожны. Не выходите никуда без Мэри и Манфреда. Две пары глаз всегда лучше, чем одна, а уж три и подавно. Наши приключения еще не кончились.

Он посмотрел на нее.

– Помните Ваггонера? Того страшного человека, который напал на вас в Шестимильном каньоне? Он один из тех людей.

– Я знаю. Он сам сказал мне. Сказал, что мы с матерью как-то особенно на него смотрели и за это он возненавидел нас. Думаю, он все выдумал. Ни на кого мы не смотрели, а он… он просто злобное животное.

– И он все еще здесь. Есть и другой человек, блондин привлекательной наружности. Я с ним не знаком, но он знает меня.

– Скорей бы все это кончилось.

– Будьте осторожны! – Она была такая милая, что Тревэллион с трудом удержался, чтобы не обнять ее. – Жизнь наша не будет спокойной, пока ходят по этой земле эти подонки. Все долгие годы я ждал, что рано или поздно им наступит конец.

– Вэл, вы сами будьте осторожны. Приходите сегодня после спектакля.

– Хорошо, приду.

Выходя из отеля, он заглянул в ресторан, зал пустовал. На улице он пристально огляделся и направился к кондитерской.

Навстречу ему бросилась Мелисса.

– Тревэллион! Наконец-то! С вами все в порядке?

Он пожал плечами.

– Конечно. Считайте, что мне просто пришлось выполнить двухнедельную норму за два дня. А где Джим?

– Где-то здесь.

Тревэллион попросил кофе и выглянул в окно. День выдался теплый, на улицах толпился оживленный народ. Город менялся на глазах. Тревэллион снова посмотрел на Мелиссу.

– Старые времена, похоже, прошли. Их уже не вернешь.

– Знаю. – В тоне ее прозвучало сожаление. – Некоторые уже срываются с места и уезжают – кто в Пиоше, кто на Риз-Ривер.

– Ну что ж, их воля. Но эти пограничные городишки больше не для меня. Собираюсь здесь обосноваться.

– С ней?

Он пристально посмотрел на нее.

– Все-таки до чего же вы, женщины, романтичны. С чего это вы взяли, что ей есть до меня дело?

– Я все вижу. Она же не дурочка.

Он замолчал и задумался. В сущности, так оно и должно быть, и где-то глубоко внутри себя он знал, знал с тех далеких времен, когда сжимал в своих объятиях дрожащую от испуга маленькую девочку и из последних сил старался не показать своего страха. С тех пор много чего случилось, но многому еще предстоит случиться.

– Кое-кто пытался убить нас, – сказал он. – Но он здесь не один. Их трое.

– Я слышала об этом, слышала в тот вечер, когда все побежали на «Соломон». В этом городе нашлось не меньше полсотни парней, которых вы в свое время выручили в трудную минуту. И Джим Ледбеттер, и Дэйн Клайд, и многие другие, и они будут стоять за вас горой.

– Нет, Мелисса. Каждый должен идти своим путем. Я могу заручиться их помощью в мелочах, но главное должен сделать сам.

– А этот человек со шрамом на лице, он тоже один из тех?

– Да. И еще блондин.

– Его я знаю. Он заходил недавно в кондитерскую. Его зовут Чистильщик… или Топор.

Тревэллион положил руку на пояс.

– Да. Он. У меня его револьвер, и я хочу вернуть его ему.

Ваггонер запер хижину, пересек улицу и пошел между домами. Вскоре переулок вывел его к конюшне. Насыпав коню зерна, он почистил его, укрепил седло и подпругу.

– Ешь, ешь, приятель, – тихо приговаривал он. – Тебе еще скакать и скакать.

Проверив оружие, он выглянул на улицу, постоял, наблюдая, потом достал огромные серебряные часы и, глянув на них, снова убрал в карман. Через пару минут он вышел из-под навеса и направился к театру. Возле парадного подъезда только уборщик подметал тротуар. Дверь была открыта.

Ваггонер давно наблюдал за театром и знал, что в это время уборщик всегда отлучается промочить горло пивом. Когда тот скрылся в ближайшем салуне, бандит пересек улицу, вошел в темное здание и направился за кулисы. Отыскав гримерную Маргриты Редэвей, он пробрался в гардеробную, выдвинул из шкафа ящичек, уселся на него и принялся терпеливо ждать. Несколько дней слежки помогли ему установить, что Грита всегда приходит раньше других актеров. На это и рассчитывал Ваггонер; когда она явится, уж он своего не упустит. Сначала ее мать… Теперь настала очередь девчонки. Оставалось еще больше часа. Ничего, он ждал столько лет, так неужели же не подождет какой-то час?

Глава 59

Тревэллион вышел на улицу и снял шляпу. Теплый ветер растрепал его волосы. Пробежав по ним рукой, он стоял задумавшись. Билл Стюарт хотел его видеть. Надо бы зайти к нему.

Взгляд его скользил от предмета к предмету, не пропуская ни одной мелочи. Надев шляпу, он поправил ремень, ослабив его, чтобы легче было выхватывать револьвер, и перезарядил его – так спокойнее.

Сегодня все будет кончено. Он криво усмехнулся при мысли о том, что и сам может встретить смерть. Эти люди убили его мать, отца, разрушили их мечту, теперь они хотят разделаться с ним.

Элберт Хескет беспокоил его больше других. Он никогда не вытащит револьвер, и, значит, у него нет возможности пристрелить этого мерзавца. Доказать тоже ничего невозможно. Чем он располагает, какими доказательствами? Одни лишь предположения. Конечно, в Вирджиния-Сити многим известно о делах Хескета, но ни документов, ни свидетелей нет.

Насчет Ваггонера и Топора он не сомневался. Оба прекрасно стреляют, оба жестоки, опасны, уверены в себе и очень осторожны.

Тревэллион по-прежнему не хотел никого убивать, но ему не оставили выбора. Он постарается уничтожить их. Они хотели убить Гриту, и этого он им никогда не простит. Тут до него дошло, что он слишком долго стоит на открытом месте, и зашагал по улице.

В Вирджиния-Сити деловая жизнь шла своим чередом – РУДУ добывали, отгружали на плавильни, скупали и продавали акции приисков, люди куда-то спешили, все слышали историю Тревэллиона, даже рассказывали ее другим, но, в сущности, оставались ко всему равнодушными. О них пока говорили, но завтра произойдет очередное громкое событие, и то, что случилось теперь, отойдет на второй план, а потом о нем забудут.

Тревэллион оторвался от своих мыслей, когда перед ним вдруг возник всадник. Он узнал Рамоса Китта.

– Слыхал, ты попал в беду. Сорвался и поехал сюда, но тебя уже вытащили.

– Все равно спасибо.

– Скажи, Трев, почему ты отнесся ко мне, как к другу? Ведь это по твоему совету я стал охранять золотые грузы. Когда я искал работу, я ссылался на тебя. Почему, а, Трев?

Тревэллион смущенно пожал плечами.

– Просто я верил, что ты слишком хороший малый, чтобы прожигать жизнь понапрасну, вот и все. В молодости многие способны наломать дров, но со временем остепеняются. Я так и говорил везде, когда хотел замолвить за тебя словечко. Только и всего.

– Ты попал в беду, Трев. Не забыл, я отлично стреляю?

– Знаю, только занимайся лучше своим делом. Успехи, радости можно разделить с другими, но если у тебя неприятности, ты должен справляться с ними сам. И тебе это отлично известно, Рамос.

Рамос Китт повернул лошадь, но вдруг остановился.

– Вот что я скажу тебе, Чистильщик всегда спешит выстрелить первым. Не вздумай выяснять с ним отношения, лучше убей с одного выстрела. – Он помолчал. – Это его большая ошибка… я это точно знаю… Он все время норовит выстрелить первым и гордится, что никто не может опередить его. Только из-за своей спеси он не смотрит, что делают другие, и может проворонить первый выстрел. Запомни это, может пригодиться. И будь поосторожней на улице. Он здорово стреляет, хотя и любит иной раз пустить пыль в глаза.

– Спасибо, Рамос. Я возьму твои слова на вооружение.

Китт поскакал своей дорогой, а Тревэллион вернулся к своим раздумьям. Он никогда не считал себя лучшим стрелком и не мечтал о подобной славе. Разве может нормальный человек спать спокойно, если на его совести гора мертвых тел?

Слава Топора его не интересовала. Кто его действительно беспокоил, так это Ваггонер. Ваггонер жестокая скотина, и страшное обещание, данное им Грите, беспокоило его. Он пошел по пустынному переулку. Обогнув мусорную свалку, направился прямиком к хижине бандита, та не подавала признаков жизни, на его стук никто не откликнулся.

Вэл заглянул в окно. Что-то в этом жилище показалось ему странным. Тревэллион задумался. Жилье некоторых холостяков имеет вопиюще неряшливый вид, другие же, наоборот, поддерживают такую чистоту, какой позавидовала бы старая дева, но эта комната была уж слишком аккуратно прибрана. Она оставляла впечатление нежилого помещения – все лежало, стояло на своих местах, даже посуда.

Тревэллион пошел вниз по склону. Какая-то женщина, заботливо поливавшая во дворе цветы, выпрямилась, завидев его.

– Ищете соседа? Мне кажется, он уехал.

Тревэллион снял шляпу и поклонился.

– Благодарю вас, мэм. А почему вы так решили?

– Он забрал винтовку и одеяло и пошел в сторону конюшни.

– А где она?

Женщина указала ему дорогу.

– Он снимает стойло в той же конюшне, где и мой муж. У него такая крупная кобыла, он ее все время чистит.

– Благодарю вас, мэм.

Подойдя к конюшне, Вэл распахнул дверь. Три лошади, топтавшиеся в стойлах, выкатили на него свои глазищи, поблескивая белками. Одна из них, крупная кобыла, была оседлана, а к седлу приторочены винтовка и скатанное одеяло. Так-так… Стало быть, «мистер» Ваггонер приготовил вещички и собрался сматывать удочки, только какое-то дело задержало его. Какое же?

И тут Тревэллион содрогнулся. Грита… Ваггонер хочет не столько убить ее, сколько унизить, растоптать, заставить ползать перед ним. Он уже однажды начал свою травлю, когда загнал ее в угол в Шестимильном каньоне, и только его появление спасло девушку.

Тревэллион вышел из конюшни, повесил засов и направился в отель. В ресторане сидело несколько посетителей, но никого из них Вэл не знал. Поднявшись наверх, он постучал в дверь, но ответа не последовало. Он в сердцах выругался. Как ему теперь недоставало Тиэйла. Будь Джекоб рядом с Гритой, он бы так не нервничал. А сейчас просто не находил себе места. Где же Ваггонер?

Тревэллион дважды прочесал улицу туда и обратно, заглядывая во все салуны и магазины. Ваггонер как сквозь землю провалился. Он вернулся в конюшню. Оседланная лошадь все еще жевала сено в ожидании седока.

Тревэллион отправился в кондитерскую – оттуда легче всего наблюдать за происходившим в округе. В кондитерской Ледбеттер беседовал с Мелиссой.

– Ты виделся с Биллом Стюартом? – спросил он. – Я не знаю, что он задумал, только он уже переговорил со всеми, кого уважает. Ему нужна наша поддержка.

– Я встречусь с ним, только не сегодня, – ответил Тревэллион. – В любой день, потом.

Ледбеттер пристально посмотрел на него.

– Опять неприятности?

Тревэллион молча наблюдал за улицей. Конечно, неприятности, но они касаются только его. Да, он может принять добрый совет или протянутую в трудную минуту руку друга, но рисковать жизнью Ледбеттера! Нет, этого он себе никогда не позволит. А сегодня обязательно кого-нибудь убьют. Он чувствовал это.

Город живет своей жизнью, а его проблема это его проблема, и никто, кроме него, не может решить ее – ни Ледбеттер, ни Мелисса, ни весь Вирджиния-Сити.

– Ничего, справлюсь, – ответил он.

Тревэллион так и не успел притронуться к кофе – внезапная догадка осенила его, он вскочил и выбежал из кондитерской. Театр! Ну почему он не догадался раньше? Ваггонер ждет ее в театре.

До начала спектакля оставалось еще много времени, но Вэл знал привычку Маргриты приходить раньше других. В конце концов, это ее труппа, и она всегда являлась заранее, чтобы посмотреть, все ли готово к спектаклю. И Ваггонер, наверное, догадался, что для него это редкая возможность нанести удар.

Тревэллион заспешил к театру. Джим стоял и смотрел ему вслед.

– Что за черт? Что там у него опять стряслось?

– Джим, – робко попросила вдруг Мелисса, – пожалуйста, не ходи туда!

Он удивленно посмотрел на нее.

– Трев сказал, что сам справится, но я же не могу бросить его в беде.

Он сел и снова посмотрел на Мелиссу.

– А ты, кажется, разволновалась.

– Да, Джим, я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Он пожал плечами.

– Если со мной что-нибудь случится, вряд ли кого это затронет. Кому нужен такой, как я?

– Мне. Ты мне нужен, Джим.

Он изумленно посмотрел на нее.

– Я?.. Я нужен тебе?

– Да, очень нужен. Как никто на свете.

– Вот черт! Что ты хочешь сказать?

– То, что я была дурочкой, Джим. И Тревэллион помог мне понять это.

Они помолчали, потом Ледбеттер произнес почему-то ставшим хриплым голосом:

– А сейчас он отправился туда один, навстречу Бог знает какой опасности.

– Он все делает один. Ему нравится быть одиночкой.

– Нет, – возразил Ледбеттер. – Не думаю. Он, кажется, нашел свою половинку.

– Я совсем не знаю ее, Джим. Подходит ли она ему?

– По-моему, да. Быть может, она единственная женщина, которая ему подходит.

– Но почему именно она?

– Они знакомы с детства. Он выбрал ее потому, что она действительно нуждалась в нем. И в этом-то весь секрет, Лисси, – быть нужным кому-то.

– Но теперь у нее есть все и ей ничего не нужно!

– Нет, Лисси. Она одинока. И он тоже. С самого детства они хранили память друг о друге и теперь обрели потерянное.

На небе полыхал кровавый закат, сгущались тени, и алые блики, постепенно смягчаясь, переходили в бледно-розовое сияние. Когда Грита открыла дверь служебного входа, до начала спектакля оставалось полтора часа. Уборщик, сделав свою работу, давно уже ушел. Она окинула взглядом зрительный зал и осталась довольна. Все-таки хороший этот уборщик, хотя и огрызается иной раз.

Здание театра было уже выкуплено. Жители Вирджиния-Сити любили свой театр, и Гриту это страшно забавляло, ибо жизнь, которой они жили, оказывалась порой куда драматичнее и интереснее, чем любая пьеса.

Она вдруг с щемящей тоской подумала о Тревэллионе, вспомнив долгие часы их страшного заточения в этой каменной могиле, его спокойное восприятие той беды, в которой они оказались, и неистощимое желание во что бы то ни стало вырваться. Он не жалел себя, не тратил времени на отдых, и стойкость его духа придавала ей силы.

Грита прошла между рядами и поднялась на сцену, чтобы отправиться за кулисы. Остановившись поправить занавес, она вдруг мельком увидела что-то на полу. Приглядевшись, обнаружила клочок сена и отвалившийся от каблука кусок конского навоза.

Ах этот уборщик! Ну подожди у меня!.. Задернув занавеску, она направилась к гримерной, как вдруг ее пронзил страх.

Грита открыла дверь и вошла в комнату, повесила пальто на спинку стула. Допустим, кто-то оказался здесь уже после того, как уборщик ушел. Но кто? Тот, кто побывал перед этим в конюшне. Но никто из ее знакомых не выезжал сегодня, это она знала точно. Стало быть, кто-то чужой.

В театре царило безмолвие. Тишину нарушал лишь отдаленный грохот работающих плавилен, больше ни единого звука не проникало с улицы, и правильно, иначе любое слово, сказанное на сцене, мог бы заглушить посторонний шум.

Грита вдруг поняла, что ей нужно уходить отсюда, и немедленно. Бросить пальто, сумочку и бежать. Кто-то проник сюда и, наверное, сейчас прячется где-то. Но как бросить сумочку? Ведь в ней пистолет!

И все же сумочку придется оставить. Если она захочет забрать ее, он сразу же появится. Появится? Но откуда? Из гардеробной! Он может прятаться там. Если она бросится бежать в своем длинном платье и на высоких каблуках, он догонит ее в два счета.

Может, подпереть дверь гардеробной стулом? Но для этого ей придется подойти к ней совсем близко.

Конечно, она может просто выбежать из комнаты, но до входной двери далеко, и к тому же она заперла ее за собой. Зачем? Ведь она никогда этого не делала! Нет, нужно подпереть дверь гардеробной стулом и только потом бежать за помощью. А что, если там никого нет? Что тогда скажут люди? Что ей повсюду мерещатся тени?

Стянув с руки длинную перчатку, Грита взяла стул, подошла к двери гардеробной и начала прилаживать его к дверной ручке. В это мгновение дверь распахнулась, и на пороге показался Ваггонер.

– Ишь какая сообразительная, – ухмыльнулся он.

Теперь бандит показался ей даже здоровее, чем в первый раз. От него исходил запах пота и грязной одежды.

– Как ты доперла, что я здесь?

Из последних сил Грита старалась не показать своего испуга.

– Потому что из вас сыплется конский навоз, – невозмутимо произнесла она. – Больше никто не пришел бы сюда прямиком из конюшни.

Он опять противно ухмыльнулся.

– Ишь ты, как ловко!

В гардеробной было тесно, и, куда бы она ни повернулась, он дотянулся бы до нее в доли секунды. Грита положила шляпу на стол. Вот если бы добраться до булавок! Но ведь он же не даст ей сделать ни одного движения.

– Я слыхал, ты дверь заперла. Вот и умница. У меня хоть время будет. – Он ощерился в улыбке, обнажив крупные желтые зубы. – Я давно наблюдаю за тобой и заметил, что твои дружки-актеры появляются не раньше, чем за полчаса до спектакля. Так что у нас есть целый час.

– На вашем месте, – холодно произнесла Грита, – я бы поспешила унести ноги прямо сейчас, пока еще действительно есть время. В этом городе вас повесят даже за то, что вы уже сделали.

– Да куда им! Я всю жизнь что хочу, то и делаю. – Он уперся руками в бока и похотливо уставился на нее. – А теперь я сделаю с тобой кое-что.

Позади нее на столе в сумочке лежал пистолет. Но стоит ей повернуться к нему спиной… Нет, этого делать нельзя. Надо ждать. Быть может, если он начнет приближаться к ней и она отступит назад, это не вызовет у него подозрения? Только бы дотянуться до сумочки.

И тут безо всякого предупреждения он ударил ее. Оглушенная, Грита упала, но прежде, чем она пошевелилась, он пнул ее ногой. Девушка едва успела перевернуться на бок, пытаясь защитить живот. Ваггонер не шутил и бил по-настоящему.

Он нагнулся и схватил ее за плечо. Когда-то давно Гриту учили обороняться, и она знала, что нужно отползти назад. Вместо этого она схватила его за рукав и изо всей силы дернула к себе.

Застигнутый врасплох, бандит растянулся на полу, а Грита, словно кошка, в мгновение ока вскочила на ноги. Она была разъярена. Понимая, что не в силах убежать от него, она швырнула в него стулом и, пока он пытался сбросить его, схватила сумочку.

Но Ваггонер выбил сумочку из рук, тогда она пнула его ногой в лицо. Он схватил ее за ногу, но Грита выдернула ее, она отчаянно пыталась нащупать хоть что-нибудь, чем можно было бы как следует огреть его. Наткнувшись на банку с гримом, она с размаху опустила ее ему на голову, но Ваггонер нанес ей такой удар, что она, полуоглушенная, распласталась на полу. Он бросился к ней. Грита перекатилась и попыталась вскочить на ноги.

Глаза Ваггонера помутнели от бешенства.

– Я задушу тебя собственными руками и только тогда успокоюсь, – прохрипел он.

– Жалкий трус, – спокойно произнесла Грита. – Не можешь справиться с женщиной.

Огромный кулак навис над Гритой, и, пытаясь увернуться от удара, она упала на перевернутый стул. Ваггонер бросился к ней, и в этот момент раздался стук в наружную дверь.

Бандит на мгновение замер, дико озираясь, но тут же взял себя в руки.

– Только пикни, и я пристрелю этого ублюдка, кто бы он ни был.

Медленно, не сводя с него глаз, она поднялась. Платье изорвано в клочья, волосы растрепались, но при этом она чувствовала, что на редкость спокойна… «Думай! – мысленно приказала она себе. – Должен быть какой-то выход».

– Я сейчас уйду отсюда, – произнесла она. – И не вздумай меня останавливать.

– Один шаг к двери, и я переломаю тебе ноги… Потом пальцы, а потом…

Грита не сомневалась, что он выполнит угрозу. Стук в дверь прекратился. Неужели тот, кто стучал, ушел? Но кто мог прийти сюда в такой час? Сумочка лежала на полу. Если бы она только достала пистолет!

Еще какой-нибудь час назад она бы пришла в ужас при мысли, что может кого-нибудь убить, сейчас же ясно осознала, что страстно желает убить этого подонка. И надеялась, что ей удастся сделать это. Ведь он убил ее мать.

Резким прыжком Грита бросилась к двери, но Ваггонер опередил ее. При своем громоздком сложении он двигался как пантера. Он наотмашь ударил ее по щеке, и на его лице появилось выражение животной похоти.

– Думаешь, ты какая-то особенная? Сейчас я покажу тебе, как…

– Не покажешь. – Голос, раздавшийся из гардеробной, прозвучал тихо, но твердо.

Изогнувшись, словно кошка, Ваггонер повернулся, нащупывая рукоятку револьвера, но в это время Тревэллион выстрелил два раза подряд.

Схватившись левой рукой за край стола, а правой все еще держась за оружие, Ваггонер упал. Обе пули угодили ему в живот, дюйма на три повыше пряжки.

– Грита, – позвал Тревэллион, небрежно играя револьвером, – вам лучше выйти.

Девушка взяла сумочку и направилась к двери. На пороге она остановилась и обернулась. Ваггонер не сводил глаз с Вэла.

– Вы все видели тогда на Миссури, да? – прохрипел он.

– Мы с Гритой прятались в кустах, я держал ее, чтобы она не закричала.

Из горла Ваггонера вырывались хрипы, он не сводил глаз с Тревэллиона.

– Попадись вы мне тогда, я бы выпустил вам кишки наружу.

– Не сомневаюсь. Ты всегда был грязной скотиной. Даже жалко обижать животных, называя тебя так. – Вэл помолчал, потом переменил тему: – Это Хескет платил тебе?

– Хескет? – Ваггонер искренне вытаращил глаза. – Вот оно что! Хескет с «Соломона»! Стало быть, это он подсунул виски в опрокинутый фургон. Все тогда нажрались, кроме меня. А меня не требовалось спаивать, я и так бы пошел. Я плевал на то, пойдут ли остальные. Хотел показать этой бабе и ее девчонке, которые смотрели на меня, как на вошь.

Вдруг дуло револьвера блеснуло в его руке, но Вэл оказался готов к этому. Дулом своего револьвера он с размаху ударил Ваггонера по запястью, и тот выронил оружие, которое сразу же отлетело в угол. Не сводя глаз с бандита, Трев направился к нему, поднял левой рукой и шагнул к двери.

– У тебя мало времени, Ваггонер. На твоем месте я бы постарался наладить отношения с Богом. Если ты и выживешь, тебя все равно повесят.

Вэл вышел и захлопнул за собой дверь.

Остановившись на сцене, он перезарядил оба револьвера и сунул их за пояс. Сняв пальто, подал его Грите.

– Ваше платье разорвано, наденьте вот это. – Потом, взяв Гриту за руку, спросил: – С вами все в порядке?

– Меня немного трясет, – призналась она, – но это пройдет. Если бы мне удалось достать хоть какое-нибудь оружие, я бы разделалась с ним. Я и понятия не имела, что смогу вот так…

Он рассмеялся.

– Да вы просто молодчина. Пойдемте, вам надо отдохнуть.

После этих слов напряжение наконец спало, и Грита разрыдалась. Тревэллион нежно обнял ее.

– Пойдемте, тут недалеко.

Грита вцепилась в его руку.

– Вэл! Я так испугалась! Он… он был так ужасен!

– Все. Его больше нет.

– Вы… Он умрет?

– Да.

По дороге они встретили Ледбеттера.

– У вас все в порядке? Я слышал стрельбу.

– Это Ваггонер. Он сейчас там, в театре. Шок, должно быть, прошел, и теперь он корчится в предсмертных муках.

– А в отеле тоже стреляли. Элберт Хескет мертв.

– Мертв?

– Джекоб подкараулил его в номере. Когда Хескет вошел, Тиэйл уложил его.

– Так запросто?

– Ну… нет, конечно. Тиэйл лежал на больничной койке. Как ему удалось сбежать и добраться до отеля, одному Богу известно, но он сделал это. Хескет, должно быть, слишком погрузился в свои мысли и не заметил Тиэйла, когда вошел. Сняв пальто, он сразу полез в буфет за выпивкой. Похоже, его что-то очень расстроило, ведь он никогда раньше не пил. Случайно оторвавшись от стакана, Эл увидел Тиэйла, сидевшего на стуле с винтовкой в руках.

Хескет быстро соображал. И в тот момент, когда взгляд его наткнулся на Тиэйла, он уже понял, зачем тот здесь.

– Джекоб Тиэйл! Вы-то мне как раз и нужны! Как насчет того, чтобы заработать десять тысяч долларов?

– Когда я был ребенком, в клетку с крольчатами заползла змея, – произнес Тиэйл слабым голосом. – Вот ты и есть эта змея.

– Десять тысяч долларов! – словно не слыша его слов, продолжал Хескет. – Я даже мог бы повысить ставку, учитывая вашу квалификацию.

Джекоб Тиэйл вскинул винтовку. С такого расстояния прицеливаться не было нужды. При виде длинного ствола, направленного ему прямо в живот, Хескет почувствовал, как горло его сдавили железные тиски, и, задыхаясь от ужаса, взмолился:

– Нет! Меня нельзя убивать! Вы не понимаете, что делаете! Вы не смеете.

Тиэйл выстрелил.

Ударом тяжелой свинцовой пули Хескета отбросило и шмякнуло о буфет. Посыпались осколки стекла, и бутылка, открытая Элом, опрокинулась на пол, расплескивая свое содержимое.

– Пожалуйста, не надо! Не надо… – Шатаясь, он сделал несколько шагов, упал лицом на стол, соскользнул на пол и пополз к Тиэйлу. – Это ошибка! – хрипло шептал он. – Это какая-то чудовищная ошибка! Меня нельзя убивать!..

Он попытался подняться, жилет его заливала кровь. Когда наконец он оторвался от пола, Тиэйл снова выстрелил.

Через несколько минут дверь распахнулась, и в комнату ворвались люди. Их глазам предстала странная картина – в кресле с винтовкой в руках сидел перевязанный Тиэйл, а возле его ног лежал мертвый Хескет.

Глава 60

Только Джон Сэнтли пришел постоять у могилы Элберта Хескета.

– Я никогда не любил его, – сказал он Ледбеттеру, – но все-таки я работал у него.

– А что с его долей «Соломона»?

– Он не оставил завещания. Мне кажется, он даже и представить себе не мог, что когда-нибудь умрет. Я как-то намекнул ему, что неплохо бы на всякий случай распорядиться имуществом, но он смерил меня таким пустым и холодным взглядом… Думаю, у него есть родители, только я никогда не видел, чтобы он писал им. При желании их можно разыскать, им причитаются дивиденды.

Тревэллион ждал Гриту внизу. Когда она спустилась по лестнице, он протянул ей руку со словами:

– Вы настоящая принцесса. У вас такая величественная осанка!

Она улыбнулась.

– Ну конечно. Только не забывайте, мистер Тревэллион, что я актриса. Разыгрывать любые роли – моя профессия. Однако, если актер со всей убедительностью изображает короля на сцене, это вовсе не означает, что в жизни он мог бы стать хорошим королем. Скорее всего, царственной особы из него вовсе не получилось бы. Мы слишком искренни в проявлениях чувств, смеемся, когда смешно, не можем скрыть истинных побуждений. Мы всего лишь дети, которые играют во взрослую жизнь.

Тревэллион подал ей стул и сел напротив.

– О вас я бы этого не сказал.

– По правде говоря, я не такая уж хорошая актриса, хотя считаю, что женщинам актерские способностисвойственны в большей степени, чем мужчинам. Любая маленькая девочка уже актриса.

– Ну что ж, теперь у вас появилась новая роль. Вы стали владелицей богатого прииска, а им нужно управлять.

– Я ничего в этом не смыслю, да и прииск-то увидела впервые, когда спустилась в шахту на «Соломоне», и, по правде говоря, хотела бы поскорее забыть об этом.

– По-моему, труппой вы управляете неплохо и вполне могли бы справиться и с прииском. Самое главное – правильно подобрать людей и запоминать, о чем они говорят. Уилл Крокетт заплатил мне за то, чтобы я осмотрел прииск, я даже составил приблизительный план дальнейших разработок, только так и не успел обсудить его с ним. Я могу отдать его вам и помочь найти подходящего человека на место управляющего, который сумеет подобрать хороших рабочих и разбирается в горном деле.

– О, Вэл, если бы вы помогли мне в этом, я была бы вам очень признательна. У меня хватает дел в театре. Мэгуайр закончил строительство оперного театра. Мне так хочется там работать, я намерена обсудить это с ним.

Она посмотрела на дверь. На пороге стоял высокий широкоплечий молодой мужчина.

– А вот и Билл Стюарт. – Тревэллион предложил ему стул. – Присаживайся, Билл. Как поживаешь? Ты знаком с Маргритой?

– Да, – усмехнулся он. – Только я познакомился с нею слишком поздно. – Окинув быстрым взглядом зал, он сразу приступил к главному: – Трев, мне нужна твоя помощь. – Билл заказал виски и, как только официант удалился, продолжил: – Я никогда не забуду, как ты приехал в суд, когда Сэм Браун со своей шайкой пришел мутить воду.

– Ну, тогда тебе помощь не понадобилась.

– Но могла понадобиться. Важно, что ты пришел. Ну, это все в прошлом, а мне нужна твоя помощь сейчас. Мы добиваемся, чтобы нашу территорию провозгласили штатом, и нам необходимо обеспечить активное участие в голосовании всех сторонников. Я хочу, чтобы наша победа выглядела ошеломляюще и произвела впечатление на Вашингтон. Ведь кое-кто там утверждает, что у нас слишком мало населения, чтобы получить статус штата. Они, видишь ли, считают, что мы жалкая горстка людей, живущих на краю света – между горами и пустыней. Поэтому мы должны отличиться на выборах.

– Ну что ж, с этим, думаю, проблем не будет. Все, кого я знаю, хотят, чтобы наша территория получила статус штата. Нам только нужно наладить судопроизводство и заиметь свое представительство в Вашингтоне.

– Нет, Трев, не все так думают. Есть достаточно сильная группа, представляющая интересы крупных горнорудных предприятий. Они-то как раз совсем не желают, чтобы мы стали штатом, и объединяются с теми, кто боится нашего голоса в вопросе об отмене рабства. Откровенно говоря, Трев, я уже беседовал об этом с президентом. Ему нужен голос Невады, он нуждается в нашей поддержке.

– И что ты хочешь от меня?

– Твоя помощь могла бы оказаться просто неоценимой. У нас есть две группы ревностных сторонников, и о том, как они проголосуют, беспокоиться не приходится. Но есть и много колеблющихся, которые заняли выжидательную позицию, и тех, кто приехал в наши края недавно, – эти так вообще не понимают сути вопроса. Не знаю, Трев, известно тебе об этом или нет, но ты снискал славу человека с твердым характером. Ты лучше всех в округе знаешь горнорудное дело, тебя любят и уважают, с твоим мнением считаются.

Вэл усмехнулся.

– В том-то и дело, Билл, что разбираюсь-то я только в добыче руды. Хотя если вся твоя просьба заключается в том, чтобы я просто говорил повсюду то, что думаю, то я с удовольствием ее выполню.

– Ты правильно меня понял. Просто говори об этом почаще и везде, где только можно. – Стюарт помолчал, потом продолжил: – Теперь о другом. На днях мне нужно будет съездить на телеграфную станцию. Послание, которое я хочу отправить, довольно длинное, и мне придется пробыть там некоторое время. Но на станции могут оказаться и те, кто захочет помешать мне. Вот я и прошу тебя поехать со мной, только не забудь прихватить оружие.

Он встал.

– Благодарю тебя, Трев, и не хочу больше отрывать вас от беседы. – Он поклонился Маргрите и вышел.

– А это опасно, Вэл? Я думала, что все страшное уже позади.

– Скорее всего, он просто решил подстраховаться. И я рад помочь ему. Иногда так случается, если вовремя показать свою силу, то можно предотвратить серьезные неприятности.

Вокруг них стоял тихий гул голосов, позвякивание серебряной посуды, шорох платьев – все это создавало приятную атмосферу умиротворенности.

– Мне нравится сидеть с вами, – признался Тревэллион. – И я не хочу, чтобы это кончилось.

– И не надо, Вэл, пусть не кончается.

– Как обстоят дела в театре?

– У нас в репертуаре еще две постановки. Вот отыграем их, и все. Контракт заканчивается.

– А что будут делать ваши актеры?

– Манфред остается здесь. Они с Мэри решили пожениться, так как давно любят друг друга.

– Манфред очень хороший человек. Почему бы вам не предложить ему место Сэнтли?

– Да, пожалуй, он справился бы. Он много помогал мне в театре, прекрасно управляется со счетами и к тому же безукоризненно честен.

– А остальные?

– У них тоже все в порядке. Дэйну Клайду здесь понравилось, и он тоже хочет остаться.

Откуда-то лилась тихая музыка, а они беседовали о том, что предстоит им еще сделать.

– Хочу заняться новым бизнесом, – поделился Тревэллион. – В Сьерре у меня есть участок леса. Многие прииски испытывают большую нужду в древесине, которая идет на крепи в шахтах. Вот я и решил открыть новое лесоперерабатывающее предприятие и нанять рабочих.

Он поднялся.

– Грита, пойдемте в кондитерскую. Хочу познакомить вас с Мелиссой. Да и Джим, должно быть, тоже там. Мне нужно сказать ему кое-что, и буду рад, если вы тоже поприсутствуете при этом.

– Но вы уже все рассказали мне, Вэл.

– Нет, не все.

На город спускалась ночь, толпа на улицах редела. Какой-то пьяный, шатаясь, обнимал столб, горланя ирландскую песню.

Вдруг Тревэллион повернулся к Грите.

– Джиму я скажу в кондитерской, а вам сейчас. Я наткнулся на бонанцу.

– На бонанцу? Что это?

– Так называют скопление богатой руды в жиле. Некоторое время назад я начал вести боковую выработку, чтобы обеспечить правильную циркуляцию воздуха и иметь запасной выход на всякий случай. Эта выработка привела меня к богатому скоплению серебра. Завтра все будут говорить, что я всех обхитрил и скрывал такую жилу, но поверьте, это чистая случайность, и для меня это открытие. Я, как обычно, заложил порох в скважины, поджег фитили и поднялся на поверхность, а когда наутро спустился в шахту, повсюду валялось чистое серебро. Жила так широка, что я даже не могу проследить ее границ, только знаю, что она простирается в направлении самой богатой части Комстокской залежи. Так что теперь я богат.

Они остановились у кондитерской, Тревэллион заглянул в окно – за столом сидели Ледбеттер и Кристиан Тэпли. Тревэллион открыл дверь, чтобы пропустить вперед Маргриту, когда за спиной у него раздался голос:

– Тревэллион!

По тому, как прозвучал этот окрик, Вэл понял, чего ему ждать. Какой-то прохожий остановился и уставился на них. Губы Маргриты приоткрылись, и она попыталась что-то сказать, но он не дал ей.

– Заходи, милая, а я сейчас, – ласково проговорил Тревэллион и закрыл дверь.

Перед ним, широко расставив ноги, с вызывающим видом стоял Топор.

– А-а, Топор? Ну здравствуй. Что, один ты теперь остался, а? – В голосе Вэла звучала издевка.

– Один? – Топора явно озадачил неожиданный вопрос.

– Ну да, один. Разве ты не знаешь, что все твои приятели отправились на тот свет? Не хочешь составить им компанию?

Все произошло не так, как запланировал Топор. Слова, которые он приготовил для этого случая и которые, как он ожидал, повторял бы потом весь город, теперь потеряли всякий смысл. Но ему задали вопрос и ждали ответа.

– Все, Топор, нет больше твоих дружков, нет этих гнусных подонков. Да-да, вас всех, и тебя в том числе, нельзя назвать иначе, как мерзким сбродом.

Топор почувствовал прилив ярости. Хладнокровие, которым он всегда так гордился, куда-то улетучилось.

– Что скажешь, а, Топор? Или как там тебя еще называют, Чистильщик? Ну и имя же у тебя! Интересно, что в своей жизни ты сделал чистого? А? Не припомнишь? Может быть, убил двух беззащитных женщин на Миссури? Или с четырьмя другими подонками убил моего отца, а потом охотился за сыном?.. Только я уже давно не мальчишка. Говорят, ты неплохо стреляешь и любишь выхватывать пушку первым?

Топор был так разъярен, что весь дрожал. Рука его потянулась к кобуре. Ему не терпелось застрелить этого человека прямо сейчас, еще никогда в жизни он не испытывал такого острого желания кого-нибудь убить.

– А знаешь, Топор, что у меня есть? Твой револьвер. Ты обронил его, когда удирал со всех ног. Помнишь, Топор, как ты улепетывал вместе с остальными? Видишь? Тут даже имя твое написано. Сейчас покажу… – Тревэллион молниеносно выхватил оружие и выстрелил Топору в голову. Тот покачнулся и выронил револьвер в дорожную пыль.

Вэл шагнул ему навстречу, готовый снова выстрелить в любую секунду.

– Выхватить пушку первым, как выяснилось, еще далеко не все. Правда, Топор? Не я искал тебя, ты сам явился сюда. Конечно, я мог выследить тебя, но ты сам напросился.

Револьвер выскользнул у Топора из пальцев, он хотел что-то сказать, но покачнулся и упал.

Едкое облачко порохового дыма рассеялось в темноте. На освещенной фонарями улице лежало распростертое на земле тело мистера А. К. Элдера, Чистильщика.

Откуда-то доносился женский смех и нестройные звуки фортепьяно, исполнявшего какую-то нехитрую мелодию, а вдалеке мерно и монотонно грохотали плавильни и компрессоры.

Тревэллион повернулся и вошел в кондитерскую.

Грита бросилась ему навстречу и схватила за руку.

– Вэл, с вами все в порядке?

– Конечно, – улыбнулся он, обняв ее. – Теперь у меня все в порядке.

Рассказы

БАНДИТЫ ИЗ МЕСКИТА

Предисловие автора

Город Мескит, о котором я написал в этом рассказе, совершенно не похож на большинство городов Дикого Запада. Это город похитителей скота и налетчиков.

Обычные города Дикого Запада состояли из двух частей. В одной располагались салуны и заведения под красными фонарями, словом, кварталы, которые мы называем «веселыми» и в которых нередко случались перестрелки. В другой части работали церкви и школы и жили добропорядочные граждане, ведущие нормальный образ жизни.

Время от времени до слуха законопослушных граждан долетали звуки стрельбы, и они догадывались, что в «веселых» кварталах кто-то снова схватился за пистолет. И только несколько дней спустя они узнавали, кто в кого стрелял и почему.

* * *

Милт Когар ловил в коррале своего коня, когда из магазина вышел Тэкер и подошел к нему.

— Убирался бы ты отсюда поскорее, парень. Спенсер и его дружки точат на тебя зубы.

Милт повернулся и посмотрел на большого неуклюжего Тэкера. Рубашка его была заправлена в брюки, подпоясанные вместо ремня веревкой. Щеки покрывала жидкая бороденка, которая никак не хотела оформиться в настоящую бороду, отчего лицо Тэкера производило впечатление небритого. Его водянистые голубые глаза глядели без всякого выражения. Тэкер перекатил кусок жевательного табака из одного угла рта в другой и сплюнул.

— Я тебя не обманываю, сынок. Ты меня выручил, теперь моя очередь.

— А что им от меня нужно? — спросил Когар. Это был худощавый молодой человек с темным от загара лицом, кожа которого напоминала выдубленную шкуру. У него были черные живые глаза.

— Спенсер хочет заполучить твоих лошадей, и ты это знаешь. Стоит ему увидеть хороших коней, как он начинает из кожи вон лезть, чтобы присвоить их. Ты только появился в нашей долине, а ему уже засвербило отнять у тебя твой табун. Ты здесь человек чужой, и тебе никто не поможет.

Милт Когар застегнул ремни, на которых висели револьверы, и посмотрел на Тэкера.

— Спасибо, Тэкер, я этого не забуду. Но между нами говоря, здесь, на Западе, стоит опасаться чужаков.

Тэкер отвел взгляд.

— Об этом не принято говорить вслух. По крайней мере, в этом месте. И смотри не проговорись никому, что я предупредил тебя.

Тэкер двинулся к своей лачуге, а Милт Когар, задумавшись, остался в коррале. В его планы не входило уезжать сегодня, кроме того, ему не хотелось, чтобы люди подумали, будто он сбежал с перепугу. Однако, общаясь с жителями Мескита, он чувствовал недоброжелательное отношение к себе и задерживаться здесь не собирался.

Население Мескита в основном занималось угоном скота. Грабеж был здесь привычным делом, а Милт появился в Меските с целым табуном диких мустангов. Поймав пегого, он надел на него седло и затянул подпругу. Мысли его унеслись к Дженни Льюис, из-за которой он и задержался в Меските дольше, чем предполагал.

Милт Когар был по натуре человеком миролюбивым и ни с кем не искал ссор. Он еще раз сказал себе, что ему не нужны неприятности, хотя он и так это хорошо знал. Скоро ему исполнится тридцать; сколько он себя помнит, он только и делал, что кочевал с места на место, но ему всегда удавалось избежать участия в перестрелках, хотя он нередко попадал в опасные ситуации. Милт не был трусом и, когда драки избежать было нельзя, вел себя достойно, но драться не любил и предпочитал решать дела миром. Однако сейчас, похоже, наступил как раз тот самый момент, когда стычки не миновать.

Дэн Спенсер держал весь город в постоянном страхе, фактически он был здесь некоронованным королем. И Милт видел, каким взглядом проводил его Спенсер, когда он ехал по пыльной дороге, выполнявшей роль главной улицы Мескита. На этой улице стояло всего шестнадцать домов. Дженни жила вместе с Джо и Мом Петерсами в доме, спрятавшемся в тени тополей.

Спенсер был грубым человеком огромного роста и при этом невероятно скользким. Впрочем, по его внешнему виду этого нельзя было сказать, но, пообщавшись с ним, Милт сразу понял, какая гнусная у него душонка. Милту не было равных в умении читать следы, и он легко расшифровал, какие пороки оставили свой след на лице Дэна. Милт хорошо знал этот тип людей и, кроме того, прекрасно понимал, чего можно ожидать от подручных Спенсера, Рекорда и Мартинеса.

Долина, в которой стоял Мескит, казалась Милту довольно унылой. Сам городишко представлял собой скопление невзрачных каркасных домишек, которые никто никогда не красил, а склоны долины поросли соснами и можжевельником. Дорога, по которой Милт приехал в город, была обыкновенной пыльной тропой, петляющей среди сосен и огромных плоских валунов. В долине бил ключ, вокруг которого и вырос Мескит, а где-то неподалеку среди скал, поросших кустарником, лежал каньон, где Спенсер и его дружки прятали украденный скот.

Конечно же Тэкер прав: самое умное, что он может сделать в сложившейся ситуации, — это сесть на своего коня и убраться отсюда подобру-поздорову. Если он останется, стычки не избежать, а ведь он не такой опытный стрелок, как Спенсер или Рекорд, и не привык убивать людей ударом ножа в живот, как Мартинес. Надо уезжать отсюда, пока не поздно… но что тогда станется с Дженни Льюис?

Дженни исполнилось восемнадцать; это была стройная миловидная девушка с мягкими серыми глазами и пепельными волосами. Она была так изящна, что казалось, ее сдует первым порывом ветра, но ее быстрый, рассыпающийся колокольчиком смех затронул самые сокровенные струны Милтовой души. Иногда во взгляде Дженни светилось что-то такое, перед чем не могло устоять сердце мужчины.

Дженни оказалась в этом городе совершенно случайно. Вся ее семья умерла от холеры. Джо Петере нашел ее, десятилетнюю девочку, испуганную и одинокую, и привез к себе домой. Прошло восемь лет, она стала взрослой и красивой, и Спенсер не мог не обратить на нее внимания. Она нравилась ему, а он привык брать себе все, что ему понравится.

Никто в этом городе не посмеет остановить Спенсера. В Меските всего двадцать семь человек жителей, из них — несколько грабителей, заправляющих всеми делами в городе, а остальные — робкие, напуганные люди, живущие (тихо и незаметно. Они старались как можно меньше говорить между собой, опасаясь, что любое неосторожное слово привлечет к ним внимание Дэна Спенсера.

Так обстояли дела в Меските, когда Милт Когар приехал в этот город с табуном мустангов. Это были прекрасные лошади, большей частью уже приученные ходить под седлом. Милт не собирался задерживаться в этом городишке, но ему нужно было напоить свой табун. Он подвел лошадей к источнику и пока они пили, разговорился с Дженни.

— Какие у вас красивые лошади, — задумчиво сказала она. — Я никогда не видела лучших. Даже у Спенсера лошади хуже.

— Да, это красивые лошади, — согласился Когар — ему странно было слышать звук своего собственного голоса, ведь он почти всегда жил один и разговаривать ему было не с кем. — Именно поэтому я и ловлю их — люблю работать с лошадьми.

Дженни стояла рядом с черным мустангом. Тот потянулся к ней мордой, и она дотронулась до его носа. Мустангу, похоже, понравилось ее прикосновение.

— Никогда бы не подумала, что это дикие лошади! — с изумлением воскликнула девушка. — Они такие ласковые!

— Лошади в большинстве своем прекрасные создания, мэм, — сказал Милт. — Они как люди — стоит только научить их не бояться тебя, как они становятся ужасно любопытными и преданными. Первые несколько дней я просто подхожу к ним и стою среди них, не делая резких движений и конечно же не совершая над ними никакого насилия. Просто кладу им руку на спины и хорошо кормлю. Напуганная лошадь, как человек, теряет всякую способность соображать, но когда она поймет, что ей нечего бояться, она начнет тебе доверять и пойдет за тобой куда угодно.

Дженни задумчиво взглянула на Милта.

— Вы, наверное, очень добрый человек, — мягко сказала она. — Мужчины здесь укрощают коней в основном силой.

Милт вспыхнул и отвел взгляд, чувствуя, как его шею и лицо заливает краска, и презирая себя за чрезмерную застенчивость.

— Я об этом не знал, мэм.

Он сказал эти слова и тут же поторопился сменить тему разговора:

— А вы живете здесь с родителями?

На лицо Дженни набежала тень.

— Нет, мои родители давно уже умерли. Я живу с Джо Петерсом вон там, на склоне. Он и его жена Мом взяли меня к себе еще ребенком. — Ее глаза снова обратились на Милта. — А вы не собираетесь жить в Меските?

— Нет, я хотел проехать через него, не останавливаясь, — ответил он. — Я еду туда, где много каньонов. У меня там домик, и я рассчитывал немного отдохнуть.

— Как хорошо ездить куда хочешь, — медленно произнесла Дженни, перекладывая тяжелое деревянное ведро из одной руки в другую. — Хотела бы и я уехать куда глаза глядят! Мне здесь так плохо!

Милта поразила тоска, прозвучавшая в голосе у Дженни.

— Тогда почему же вы не уезжаете?

— Я не могу. Дэн Спенсер догонит и вернет меня, даже если мне и удастся каким-то образом ускользнуть из города.

— Спенсер? А какое он имеет к вам отношение? — Милт Когар сдвинул на затылок свою черную шляпу и взглянул на девушку.

Глаза ее смотрели мягко, но в них затаилось беспокойство. Нет, даже не беспокойство, а самый настоящий страх.

— Он управляет Мескитом как король, и жизнь всех зависит от его прихоти. Он… он хочет заполучить меня.

— А вы хотите стать его женой?

Дженни снова вспыхнула.

— Об этом лучше не говорить. Но скажу вам одно — если Спенсер захочет взять меня, никто в городе его не остановит. А о женитьбе, кстати, не было сказано ни слова.

Милт Когар почувствовал, как в нем поднимается холодная ярость.

— Что это ваш Спенсер о себе воображает? — воскликнул он. — Никто не может принудить девушку жить с ним, если она сама этого не захочет! У нас свободная страна!

— Но Мескита это не касается! Это город Дэна Спенсера, и он делает здесь все, что заблагорассудится. Кстати, держите своих коней подальше от него, а то он увидит и заберет!

— Пусть только попробует! — отрезал Когар. Он посмотрел Дженни в лицо. — Почему бы вам не сесть на коня и не уехать отсюда, мэм? Если вы захотите, я помогу вам добраться до реки Ферри. А переправившись через нее, вы можете ехать в Прескотт или в любое другое место, где будете в безопасности.

— Эх, если бы я только могла… — начала было Дженни, но не закончила, и Милт поднял голову.

На противоположной стороне стоял грузный широкоплечий мужчина с двумя револьверами на бедрах.

— Что именно ты бы могла? — спросил незнакомец.

Взгляд его переместился на Милта, а потом на его лошадей. Он долго не сводил с них глаз, и на лице его появилось оценивающее выражение. Потом он снова посмотрел на Когара.

— А вы кто такой?

Милт изучающе посмотрел на него — этот человек был опасен, но Милт уже не раз сталкивался в своей жизни с опасностью, и она его не пугала.

— Я еду через ваш город, — ответил Милт, — а вы кто такой?

Спенсер весь напрягся.

— Меня зовут Дэн Спенсер, и я управляю этим городом.

Милт поглядел на покосившиеся лачуги жителей Мескита и с вызовом сказал:

— Должно быть, дел у вас по горло.

— Не беспокойся, я найду время, чтобы научить тебя, как надо себя вести! — резко прозвучал в ответ голос Спенсера.

Он обошел источник и приблизился к Милту, уперев свои ручищи в бока.

— Дженни, марш домой!

Девушка на мгновение заколебалась; в ее глазах Когар прочел восхищение своим поступком. Потом ока потихоньку пошла домой.

Спенсер остановился метрах в четырех от Милта и опустил руку на револьвер, но тут же рука его застыла, а глаза полезли на лоб от изумления. Прямо в лицо ему глядело дуло винчестера 44-го калибра.

— Расстегни свой оружейный пояс, да смотри не делай лишних движений! — велел ему Милт.

Лицо Дэна Спенсера посерело. Его рука передвинулась к пряжке и расстегнула ее. Оба кольта упали на землю.

— А теперь сделай шаг вперед, — скомандовал Когар.

Великан подчинился, но лицо его побагровело от ярости: как посмел этот лошадник так унизить его на глазах у Дженни! Однако он ничего не мог поделать — его револьверы лежали на земле позади него.

— А теперь вот что я тебе скажу, Спенсер. — Когар говорил спокойно, но в тоне его слышались ледяные нотки. — Не трогай меня. Я еду через Мескит и, может быть, захочу задержаться здесь на пару дней, но не вздумай напасть на меня и не зарься на моих лошадей, не то я убью тебя! А теперь убирайся!

Когда Спенсер ушел, Милт наклонился и вытащил патроны сначала из его револьверов, а потом из пояса. Он сунул патроны в карман, оставив несколько штук у себя в руках. Стоя рядом со своими лошадьми, он вытащил нож и поковырял им в патронах, а потом снова зарядил ими кольты Спенсера. Он уже собирался сесть на коня и ехать прочь, как вдруг из кустов его тихонько окликнула Дженни.

Он сел верхом и, оставив своих лошадей, связанных по четыре, у источника, подъехал к тому месту, где стояла девушка.

— Уезжайте отсюда поскорее! — сказала Дженни. — Он вас убьет! Он ведь здесь не один — у него есть подручные. Одного из них зовут Джон Рекорд, а другого — Пабло Мартинес. Оба они — убийцы и постоянно крутятся возле Спенсера. Есть еще и другие.

Когар посмотрел на девушку. Он был высокий, худощавый мужчина со спокойным лицом, покрытым загаром.

— Девушке здесь делать нечего. Так вы поедете со мной? — спросил он.

В ее глазах вспыхнула надежда.

— О, я бы с удовольствием уехала! Но мне некуда податься, и даже если бы и было куда, Спенсер все равно меня не отпустит. Мом просила Джо увезти меня куда-нибудь, но он боится гнева Спенсера.

— Тогда сделаем так. Вы вернетесь к себе домой и соберете все, что хотите взять с собой, но только не очень много. Захватите с собой немного еды. На рассвете выходите тихонько из дому и ждите меня вон у того белого валуна за городом. Я подъеду туда и довезу вас до места, где вы будете в безопасности. Надеюсь, вы меня не боитесь?

Дженни кинула на него быстрый взгляд.

— Нет, думаю, что нет. Вы не похожи на негодяя. И мне запомнилось, с какой добротой вы относитесь к своим лошадям. Я верю вам. К тому же, — добавила она, — мне больше не на кого рассчитывать.

Милт улыбнулся.

— Ну, тогда все в порядке. Значит, ждите меня у валуна. Может быть, нам придется ехать очень быстро.

Когда табун Милта Когара улегся на склоне холма на ночь, он принялся тщательно изучать город. На главной улице находились салун, магазин, кузница и ресторан. Спрятав свой карабин в зарослях мескитовых деревьев, Милт поправил револьверы, чтобы они были под рукой, и направился в город. На крыльце салуна показался крупный мужчина с давно не бритой щетиной. Милт решил не заходить в салун, догадавшись, что там может наткнуться на Спенсера. Он зашел в ресторан.

Толстый мужчина, лицо которого было усыпано веснушками, а светлые волосы окаймляли небольшую лысину на макушке, готовил еду на железной плите. Услыхав шаги, он поднял голову.

— Дайте мне поесть, — попросил Милт. — Помираю с голоду.

Рыжий мужчина коротко кивнул и, взяв большую тарелку, положил на нее толстый кусок говядины, черных бобов и несколько картофелин. Потом он налил в чашку кофе из помятого кофейника и добавил ко всему этому несколько кусков хлеба домашней выпечки.

Несколько минут Когар молча ел, а потом посмотрел на владельца ресторана.

— Вы — один из людей Спенсера?

Рыжий насторожился.

— Нет, я живу сам по себе. Если Спенсер заходит ко мне поесть, я его кормлю. Больше мы с ним не общаемся.

— Я слыхал, он здесь у вас всем верховодит.

— Да, это так. Но я ему не подчиняюсь.

В эту минуту открылась дверь, и в ресторан вошел Тэкер. Он тяжело опустился на стул напротив Милта Когара.

— У тебя прекрасные кони, — сказал он неуверенным голосом.

Милт посмотрел на него, пытаясь понять, к чему он клонит.

— Да, хорошие, — согласился он.

— Тебе не нужен помощник? Одному не так-то легко справляться с шестнадцатью лошадьми.

— Мои лошади смирные, я с ними легко управляюсь.

Лицо Тэкера стал заливать румянец, он посмотрел на повара, а потом тихо проговорил:

— Мне нужна работа, не хватает денег на жизнь.

Милт Когар догадался, как трудно этому большому человеку признаваться в своей бедности, и, будучи великодушным, решил ему помочь.

— Я могу одолжить вам немного денег, — сказал он, не повышая голоса. — Десять долларов вас устроят?

Лицо Тэкера так и пылало, но в глазах у него Милт прочитал удивление и благодарность.

— Неловко брать у тебя деньги, — сказал Тэкер. — Ведь ты уедешь, и я не смогу их вернуть. — И с сомнением в голосе добавил: — Но другого выхода у меня нет.

Когар щелчком подтолкнул золотую монету к Тэкеру.

— Возьмите эти деньги и ни о чем не думайте. Мне самому не раз давали взаймы, зная, что я не верну долг, так что забудьте об этом. А когда у вас появятся деньги, выручите еще кого-нибудь.

Когда Тэкер ушел, владелец ресторана повернулся к Милту.

— Слыхал ваш разговор, — сказал он, а потом мотнул головой вслед Тэкеру. — Дрянной человечишко, но у него на руках сын, которого он боготворит. Он купит на эти деньги еды для ребенка, можете не сомневаться.

Позже Тэкер пришел к Милту в корраль, чтобы предупредить его о намерениях Спенсера. Но в этом не было никакой нужды, ибо Милт знал, что Спенсер никогда не простит ему обиду. И еще он знал, что должен уехать отсюда вместе с Дженни Льюис, не то в Меските прольется кровь. Однако он не любил воевать и вступал в перестрелки только тогда, когда этого нельзя было избежать. Милт хотел увезти Дженни без стрельбы, но когда подумал о том, что этот наглый верзила заставил беспомощных горожан подчиняться себе, в душе закипел гнев. Его бесило, что Спенсер чувствовал себя здесь некоронованным королем. Надо указать ему на его место, подумал Милт.

Когар тщательно осмотрел своих коней, проверяя, не поранил ли кто из них ногу. Каждому коню сказал несколько слов и каждого приласкал. Это были прекрасные кони, и он сумеет выгодно продать их, но сама мысль о том, что ему придется с ними расстаться, огорчала Милта — ведь у него еще никогда не было такого прекрасного табуна.

Он увидел, как в салуне зажглись огни. Милт разомлел от сытной еды, однако он знал, что расслабляться нельзя, и проверил еще раз свой винчестер. Спенсер, Рекорд и Мартинес, а с ними и добрая половина горожан только и ждали случая, чтобы расправиться с ним, а ему помощи ждать было неоткуда. Рассчитывать можно только на собственные силы.

Милт сел, прислонившись к столбу ограды корраля; отсюда ему хорошо был виден весь город. Лошади вели себя спокойнее, если он был рядом. Он немного подремал, зная, что впереди его ждет трудная ночь. Впрочем, может, все и обойдется. Спенсер и его дружки наверняка ждут его в салуне, а туда-то он заходить как раз и не собирался.

Над холмами сгущалась тьма, между домами и по опушке леса залегли тени. В городе зажигались огни. Позади него лошадь топнула ногой и заржала, а откуда-то из пустыни донесся тихий призывный крик перепела.

Было очень тихо. Где-то звякнуло жестяное ведро; Милт чувствовал запах ружейной смазки на своих револьверах. Он встал и прошелся между лошадьми, тихо разговаривая с ними. Взгляд его упал на освещенные окна лачуги, где жила Дженни.

Как странно, что он думает о женщине! Милт жил одиноко и, подобно всем одиноким мужчинам, очень ценил любовь, внимание и близость другого человека. Он вспомнил пепельные волосы с золотистым отливом и стройную фигуру, одетую в выгоревшее на солнце платье. В Дженни было что-то воздушное, неземное, странно видеть ее в этом городе, где живут типы вроде Спенсера, — она совсем не подходила к такому окружению.

Милт мрачно улыбнулся — ведь он не имеет к этой девушке никакого отношения. Он только предложил ей помочь, но когда она окажется в безопасности… разве он может рассчитывать на то, что такая девушка им заинтересуется?

Дверь салуна открылась и закрылась, и, посмотрев в ту сторону, Милт увидел, что на его крыльце появилась темная фигура. В темноте слабо белело лицо человека, смотревшего в его сторону. Однако человек не мог увидеть Милта, поскольку тот сидел в углу корраля, где было темно.

Они, наверное, уже начали беспокоиться, зайдет ли Милт в салун, и если зайдет, то когда. Он сидел совершенно неподвижно, весь обратившись в слух, и смотрел не на фигуру человека на крыльце, а чуть в сторону. Нельзя сосредоточивать взгляд на чем-то одном — нужно быть в любую минуту готовым к изменению обстановки.

Если бы его лошади не нуждались в отдыхе, он уехал бы с Дженни сегодня ночью, но лошади устали, а завтрашний день обещал быть долгим и трудным. И вдвойне трудным, если Спенсер пустится за ними в погоню.

Человек вернулся в салун, а Милт Когар встал и прошелся, чтобы размяться. Неожиданно ему в голову пришла мысль, он вернулся к корралю и посмотрел внутрь. Его кони лежали за оградой, а внутри корраля находилось с полдюжины пони, которые принадлежали Спенсеру и другим горожанам. Когар на минуту задумался, а потом принялся за дело.

Недалеко от ограды стоял гнедой пони с белой мордой. Милт несколько раз погладил его, а потом вошел в корраль и, поймав повод, вывел гнедого наружу и привязал рядом со своими лошадьми. Двигаясь осторожно и мягко разговаривая с пони, Милт вывел еще двух из корраля и привязал их в таком месте, где они были хорошо видны из салуна. После этого он поднял четверку своих лошадей и осторожно повел их в сторону тропы, ведущей из Мескита.

Когда город скрылся из виду, Милт остановил коней и привязал их к дереву, а потом вернулся и взял вторую четверку. Так постепенно он перевел весь свой табун в укромное место на тропе. Он отвязал первую четверку лошадей, зная, что они никуда не разбредутся. Потом вернулся назад к корралю и оседлал своего серого жеребца. Пегий был оседлан раньше и теперь ждал своего седока. В свое время Милт купил второе седло у разорившегося ковбоя, которого он встретил по дороге в Лас-Вегас, и вот теперь оно пригодилось.

Милт вытащил винтовку оттуда, где он ее спрятал, и уложил в футляр. После этого сел и закурил сигарету. Прошел еще час, а может и больше, и дважды за это время к дверям салуна подходил человек и выглядывал наружу. Милт всякий раз делал так, чтобы в темноте был хорошо виден кончик его сигареты.

С того места, где сидел Милт, ему хорошо была видна канава с водой в коррале, из которой поили лошадей. Неожиданно он заметил там какое-то свечение. Несколько минут Милт с удивлением смотрел на светящуюся полоску на воде, а потом догадался, что это такое. Зеленоватый, фосфоресцирующий свет испускало сырое гниющее бревно. Милт часто видел светящиеся обломки там, где много болот, или после длительных дождей. Сколько раз попадались ему на пути светящиеся зеленоватым светом ветки, напоминающие в темноте пальцы привидений.

В голове у него родилась еще одна мысль. Он снова встал и отошел на несколько шагов от корраля — свечение все еще было видно. Вернувшись, Милт отломил маленькую светящуюся щепку и прикрепил ее к столбу ограды, у которого сидел. Пусть Спенсер думает, что он все еще тут. Милт вышел на улицу, чтобы убедиться, что огонек виден оттуда. Дерево светилось не слишком ярко, но издалека легко было можно принять этот огонек за кончик сигареты. Спенсер и его дружки наверняка ждут, когда Милт уснет. Долго же им придется ждать.

Теперь Милт действовал быстро и решительно. Усевшись в седло и ведя в поводу серого коня, он поехал к лачуге Петерсов, где жила Дженни Льюис. Спешившись, он спрятал коней в лесу и подошел к дому. Бросив быстрый взгляд в окно, Милт убедился, что посторонних нет: там были только Дженни, убиравшая со стола посуду, и двое пожилых людей.

Подойдя к задней двери, Милт осторожно постучал. Ответом была тишина, потом кто-то спросил:

— Кто там?

Милт назвал себя, дверь открылась, и он вошел в дом.

— Нам придется уехать сейчас, — быстро произнес он. — Конечно, мои лошади нуждаются в отдыхе, но банда Спенсера следит за мной. У нас есть шанс ускользнуть из города незамеченными — тогда мы сможем опередить погоню на час или около того.

Джо Петере в изумлении смотрел на него; лицо у него было белое от страха.

— Надеюсь, вам это удастся! — сказал он. — Жутко думать, что он с нами сделает, когда узнает, что вы уехали, а мы ему об этом не сообщили! Он может убить нас обоих или прикажет выпороть!

— Мы сделаем вот как, — подумав, ответил Когар. — Я вас свяжу, а Спенсеру вы скажете, что я угрожал вам оружием.

— Да-да, — ответил Петере, — так мы и скажем!

Он повернулся к жене:

— Мом, я сам тебя свяжу, а потом этот парень свяжет меня.

Дженни не колебалась ни секунды. Как только Милт сказал ей, что надо ехать, она ушла в свою комнату за вещами и скоро вернулась. С изумлением Милт увидел, что ее бедра опоясаны ремнем, на котором висит револьвер.

— Это револьвер моего отца, — сказала она, увидев удивленное лицо Милта. — Он может нам пригодиться!

Милт и Дженни быстро добрались до окраины города, а оттуда двинулись по тропе к тому месту, где Милт оставил лошадей. Подъехав к ним, он спешился и развязал веревки, которыми они были связаны в группы по четыре. Может быть, придется пустить коней в галоп, и надо, чтобы им ничто не мешало.

Неожиданно из тени мескитового дерева появилась темная фигура, и низкий голос произнес:

— Ты у меня на мушке. Двинешься с места — стреляю!

Судя по голосу, это был не Дэн Спенсер. Может, Рекорд?

— Я и не собираюсь двигаться, — спокойно ответил Милт. — А ты, парень, зря вмешиваешься в наши дела.

— Неужели? — Незнакомец вышел из тени, и Когар рассмотрел его. Это был худой, жилистый мужчина с квадратной нижней челюстью. В руке он держал револьвер, что говорило о серьезности его намерений.

— И все-таки я решил вмешаться. Дэн Спенсер очень обрадуется, узнав, что я помешал вам удрать с его девочкой.

Милт Когар стоял совершенно неподвижно. Он знал, что есть один способ выбраться из этой ситуации живым, но для этого нужно пойти на риск, а главное — дождаться подходящего момента. А тем временем он решил испробовать другой способ, на который, впрочем, не возлагал особых надежд.

— Люди в Меските не позволят Спенсеру забрать эту девушку себе, — сказал он. — Они снесут все, но только не это.

— Они снесут и это тоже, — ответил незнакомец. — А теперь поворачивай!

— Оставайтесь на месте, Милт! — раздался в эту минуту голос Дженни. Он прозвучал тихо, но властно. — Джонни Рекорд, ты у меня на мушке. Брось свой револьвер или будешь убит!

Рекорд остолбенел. Ему и в голову не пришло, что, пока он держит под прицелом Когара, угроза Дженни убить его — пустая угроза, поскольку он может опередить Дженни и убить Милта. В эту минуту снова раздался властный голос Дженни:

— Считаю до трех, и, если не бросишь оружие, я стреляю! Раз, два…

Рекорд бросил револьвер на землю, и Дженни перестала считать. Милт сделал шаг вперед и поднял оружие, потом повернул Рекорда спиной к себе и крепко связал по рукам и ногам.

Когда они с Дженни вновь сели верхом и отъехали от места встречи с Рекордом, Милт посмотрел на Дженни и сказал:

— Не гожусь я на роль спасителя, она скорее подходит вам!

— А что мне еще оставалось делать? Знаете, я всегда была ужасной трусихой, но ваша помощь придала мне смелости. Когда рядом мужчина, на которого можно положиться, любая женщина станет храброй.

Милт и Дженни быстро ехали по тропе, нигде не останавливаясь. Они понимали, что погони им не избежать, но старались об этом не думать. Милт не мог бросить своих лошадей, поскольку это было его единственное достояние. Продав их, он поможет Дженни, — ведь там, куда они едут, у нее нет ни друзей, ни родных.

Вокруг расстилалась бескрайняя пустыня, при свете луны она казалась белой. Повсюду виднелись стволы гигантских кактусов, похожие на пальцы, изогнутые в манящем жесте. По обеим сторонам тропы темнели мескитовые заросли, а вдалеке высились темные горы. Милт свернул с тропы и поехал туда, где поверхность земли была изрезана многочисленными каньонами. Конечно, проехать там будет непросто, зато есть места, где один человек может обороняться от целой армии.

Доехав до предгорья, они направили коней в глубокую ложбину между двумя грядами. Стены их становились все выше и выше, и наконец от неба остался только прямоугольный кусочек, усыпанный звездами. Стало совсем темно. Милт без устали подгонял лошадей — отдыхать было некогда, надо спешить.

Он знал, куда едет, и еще он знал, что они должны добраться туда еще до рассвета. Дженни молчала, несмотря на усталость. Милт легко мог себе представить, как она устала, он и сам уже выбился из сил, а ведь он был крепким и выносливым мужчиной.

Наконец они увидели широкую ровную долину в горах; от нее начинался каньон, по которому они ехали. Милт направил коней туда, где росла высокая трава, но не остановился, а двинулся через долину по диагонали. Они поднимались по пологому склону, в конце которого виднелась отвесная скала. Наконец Милт придержал коня.

— Остановимся здесь, Дженни, — сказал он. — Но огня зажигать нельзя.

Он расстелил одеяла — одно отдал девушке, в другое завернулся сам и мгновенно уснул. О лошадях Милт не беспокоился — они слишком устали и никуда не уйдут.

Его разбудило солнце, светившее прямо в лицо. Милт рывком поднялся на своем ложе и увидел, что Дженни сидит метрах в четырех от него и держит на коленях винтовку.

Милт уставился на нее, покраснев от стыда.

— Я спал как убитый, — смущенно произнес он.

— Я не привыкла спать под открытым небом и поэтому очень рано проснулась, вот и все. Вы хорошо сделали, что отоспались. Кроме того, они еще только въехали в долину.

— Кто? Спенсер?

— Да, и с ним еще двое. Они выехали вон из того оврага и теперь ищут наши следы, но пока не нашли.

— Будем надеяться, что они их не найдут. В этой долине водится много мустангов, и вся земля истоптана их копытами.

Дженни выглядела уставшей, но глаза ее ярко блестели.

— А мы тем временем оседлаем наших коней и поедем дальше.

Когда они снова двинулись в путь, Милт старался держаться в тени склона — так их труднее будет заметить. Они ехали не останавливаясь, и Милт время от времени бросал взгляд на Дженни — она уверенно держалась в седле, и ее гибкое тело покачивалось в такт движению лошади.

Милт неожиданно понял, как ему нравится, что она едет рядом. Он никогда не задумывался о том, как хорошо, когда рядом с тобой есть человек, который тебе не безразличен. В этом-то вся и беда — когда они с Дженни расстанутся, ему станет невыносимо одиноко. Чтобы избавиться от этой мысли, Милт повернулся в седле и посмотрел назад. Преследователи нагоняли их, еще пара миль, и догонят. Дженни тоже оглянулась, когда Милт посмотрел назад, и лицо ее смертельно побледнело.

Милт хорошо знал долину и мгновенно принял решение. Единственный шанс спастись — спрятаться в ложбине, лежавшей у них на пути. Милт подъехал к ней и завернул туда лошадей. Склоны ложбины поросли лесом, в котором Милт спрятал табун.

Спрятав коней в лесу, Милт взобрался на вершину холма и осмотрелся. Укрытие, в котором они очутились, было ненадежным, но выбирать не приходилось. В ложбине можно было чувствовать себя в безопасности только в том случае, если враги не догадаются окружить их и подняться на гору позади. Если это произойдет, ни ему, ни Дженни не уцелеть. Спускаясь вниз, Милт успокаивал себя тем, что за ними гонятся только трое.

Вскоре появились Спенсер и его подручные. Они неслись галопом, и Милт понял, что преследователи видели, как они въезжали в ложбину. Дженни подошла к нему.

— Я могу заряжать вам винтовку, — прошептала она, — пока вы будете стрелять из револьверов.

Он кивнул, чтобы показать, что понял, и поднял винчестер. Когда преследователи оказались на расстоянии выстрела, Милт прицелился, но стрелять не стал. Он подождал, пока они не приблизятся, а потом снова поднял винтовку и послал пулю в землю прямо перед ними. Они остановились.

— Это тебе все равно не поможет! — заорал Спенсер. — Отдай мне девчонку и можешь убираться, куда хочешь!

Когар ничего не ответил — он ждал. Спенсер и его дружки совещались, что делать дальше.

Милт крикнул им:

— Вы уже и так зашли слишком далеко. Так что лучше не двигайтесь!

Один из них, возможно Мартинес, хотя Милт и не был в этом уверен, вдруг пришпорил коня и сломя голову понесся к ложбине. Милтподнял винтовку и выстрелил.

Винчестер дернулся в его руках, Мартинес закричал и вскинул руки. Лошадь его развернулась на всем скаку и понеслась назад, а Мартинес выпал из седла. Он, шатаясь, поднялся на ноги и поплелся к своим дружкам. Раненая рука висела как плеть.

Когар не стал стрелять в него. Он не любил убивать людей — он хотел лишь, чтобы его оставили в покое.

В эту минуту он увидел, что к ложбине приближаются еще четверо всадников, до них было не больше полумили. Вскоре они подъехали к Спенсеру и принялись переговариваться.

— Итак, нас двое против шестерых, если не считать Мартинеса, — сказал Когар. — Похоже, что боя нам не избежать.

— Но вы ведь можете выдать им меня, — сказала Дженни; она подперла рукой подбородок и широко открытыми глазами смотрела на Милта.

Он не отвел взгляда.

— Не говорите глупостей. Я обещал, что увезу вас, значит, увезу. Я никогда не нарушаю своих обещаний.

— Вы не хотите отдать меня только поэтому?

— Может быть, только поэтому, а может быть, и нет. Вы, женщины, везде усматриваете личные отношения. Если нам удастся выпутаться из этой переделки живыми, я вас увезу.

— А знаете, вы довольно красивый мужчина.

— Что?

Он оглянулся, пораженный словами Дженни, сказанными совсем не к месту. И тут до него дошел их смысл. Милт густо покраснел.

— Что за чепуху вы говорите! Красивый я или нет, это не поможет нам выбраться из этой дыры. Я очень боюсь, как бы кто-нибудь не забрался на гору позади нас и как бы они не запалили траву.

— Запалили траву?! — Дженни рывком подняла голову, и лицо ее побелело. — О нет, только не это! Неужели они пойдут на это? Мы же сгорим!

— От этих подонков можно ожидать чего угодно!

Спенсер и его дружки, похоже, выработали план действий, поскольку Дэн снова крикнул Милту:

— Даю тебе еще один шанс! Выходи с поднятыми руками, и я тебя отпущу, а если не согласен, то можешь считать себя покойником!

Враги стояли почти за пределами досягаемости его пуль, и Милт понимал, что попасть в цель с такого расстояния очень трудно. Его ответом на слова Спенсера был выстрел, который сорвал белую шляпу с головы одного из вновь прибывших. Бандиты бросились наземь.

— Я хотел его убить, — пробормотал Милт, — а вовсе не напугать.

Милт вынужден был признаться самому себе, что ему страшно. Ему еще ни разу в жизни не было так страшно, как теперь, однако, как это ни странно, страх вовсе не парализовал его волю и ум. Он не видел выхода из сложившегося положения. Если бандиты зажгут траву, им не останется ничего другого, как со всем своим табуном броситься на врагов и попытаться прорваться сквозь их ряды. Впрочем, вряд ли им удастся это сделать, ведь врагов слишком много. И тут Милт кое-что придумал.

— Идите к лошадям, — велел он Дженни, — и пригоните их в ложбину. Может, нам придется прорываться сквозь этих негодяев.

Дженни быстро взглянула на него и, не говоря ни слова, съехала вниз по склону. Что было с ней дальше, Милт уже не видел, поскольку сосредоточил внимание на врагах. Он услышал выстрел, но так и не понял, куда попала пуля, а выяснять это было некогда, ибо пули посыпались градом. Две из них пролетели прямо над его головой, а третья чуть было не ранила его в плечо. Милт перекатился и занял другую позицию. Он выжидал, зная, что стрелять надо наверняка. Наконец он заметил какое-то шевеление в стане врагов и быстро выстрелил два раза.

Спенсер и его дружки залегли, и Милт снова поменял позицию. Если они подойдут ко входу в ложбину, он им покажет, где раки зимуют, но если они рассеются по всей равнине, то дело плохо. В этот момент пуля срезала траву прямо над его головой, и он выстрелил на звук.

Бросив быстрый взгляд через плечо, Когар увидел, что из лесу появилась Дженни вместе с лошадьми, которые в страхе сбились в кучу, не решаясь двигаться дальше.

Спенсер что-то крикнул ему, и Милт, не отвечая, послал пулю в то место, откуда послышался крик, потом еще одну — чуть левее, и третью — правее. До его слуха донесся сдавленный крик, по этому крику Милт понял, что его пуля только обожгла негодяя.

— Садитесь верхом на лошадь и пригните голову! — велел он Дженни. — А теперь слушайте, что я вам скажу. Мы отсюда смываемся, вы и я, и как можно быстрее. Погоним табун прямо на наших преследователей и попробуем их смять. Я не знаю, удастся ли нам прорваться, но другого выхода у нас просто нет. Судя по всему, они собираются нас окружить. Если им это удастся, то нам конец. Мы бросимся на них и, если нам повезет, напугаем до смерти их лошадей, и они разбегутся. Конечно, дело это рискованное, нас могут и убить, но попробовать стоит.

Милт вскочил в седло, и, развернув табун из пятнадцати лошадей в сторону врага, они с Дженни с криками погнали его на шайку Спенсера. Склон ложбины и высокая трава на несколько секунд скрыли их из виду врагов, и когда кони вырвались на открытое пространство, их уже ничем нельзя было остановить.

Милт Когар, держа в обеих руках по револьверу, непрерывно палил поверх лошадиных голов по врагам. Оказавшись на равнине, он сразу же понял, что был прав, считая, что бандиты хотят их окружить: люди Спенсера уже разделились на две группы, одна из которых уходила налево, а другая — направо.

Сотрясая землю топотом копыт, лошади Когара ворвались на позицию Спенсера. Ноздри их раздувались, а гривы развевались по ветру в бешеной скачке.

Милт увидел, как Дэн Спенсер вскочил на ноги и, вскинув револьвер, выстрелил в него, но пуля пролетела мимо. Дэн повернулся и бросился наутек. Джонни Рекорд двинулся было в обход, но, увидев несущийся на него табун, повернулся и вскинул на плечо винтовку. Когар опередил его и выстрелил. Крики ужаса, вырвавшиеся из глоток мужчин, на которых мчался табун, заставили лошадей отклониться в сторону.

Увидев, что сама смерть несется на него в образе обезумевших лошадей, Рекорд на мгновение застыл от ужаса на месте, а когда опомнился, то бросил винтовку и пустился наутек. Но было уже поздно — лошади сбили его с ног и растоптали. Разметав Спенсера и его друзей, табун понесся по долине.

— Милт! — раздался отчаянный крик Дженни.

Когар развернул коня и посмотрел туда, откуда донесся этот крик. Серый мустанг девушки упал, и она закричала, падая вместе с ним. И в эту же минуту Милт увидел, что к ней бежит Дэн Спенсер.

В три скачка конь Милта оказался рядом с Дженни. Он спрыгнул на землю и выхватил револьвер. Первый выстрел оказался слишком поспешным — пуля пролетела мимо Спенсера. Дэн с торжествующей улыбкой остановился.

— Ну, теперь мы посмотрим, кто кого! — крикнул он.

На лбу у него вздулись вены, глаза были как сталь. Револьвер Спенсера изрыгнул пламя, но Милт упал на одно колено и выстрелил. Его пуля попала Спенсеру в диафрагму, и он покачнулся назад, но устоял на ногах. Оба выстрелили еще по разу, но пуля Спенсера ударилась в землю прямо у ног Когара, а пуля Милта попала Дэну в живот. Спенсер снова покачнулся, челюсти его задвигались, а глаза вылезли из орбит. На губах его показалась кровавая пена, и Милт, ощущая ледяное спокойствие, выстрелил еще раз. Колени бандита подогнулись, и он упал на землю лицом вниз.

Милт смотрел на упавшего, непослушными пальцами вытаскивая патроны из ячеек патронташа. Кое-как он зарядил револьвер и тут увидел, что Дженни, прихрамывая, идет к нему.

— Я растянула лодыжку, — сказала она, — но это пустяки!

Она села рядом с Милтом и в ужасе вскрикнула, увидев на его штанине кровь.

— Вы ранены! — воскликнула она.

— Не очень сильно, — успокоил ее Милт. — Кто это еще сюда едет?

Дженни резко подняла голову, но лицо ее тут же просветлело.

— Это Джо Петере и Тэкер!

Мужчины подошли к ним. Рядом с верзилой Тэкером щуплый Петере выглядел мальчуганом. В руках у них были винтовки.

— С вами все в порядке? — спросил Тэкер. Куда только подевались его нерешительность и робость! — Мы торопились помочь вам, но видим, что приехали слишком поздно.

— Что с людьми Спенсера? — спросил Когар.

— Мартинеса и Рекорда растоптали лошади. Рекорда мы нашли мертвым, а Мартинес ранен. Одного мы убили, а других связали.

К ним подошел рыжий владелец ресторана.

— Вы подали нам пример, мистер, — сказал он Милту. — Когда мы узнали, что вы увезли Дженни, чтобы она не досталась Спенсеру, нам стало стыдно, что наших женщин защищают чужие мужчины. Тэкер поговорил с Джо Петерсом и кое с кем еще. Потом они все собрались у меня, и мы принялись очищать город от людей Спенсера. И скажу вам, мы хорошо поработали!

Тэкер улыбнулся, довольный собой.

— Вы с Дженни можете возвращаться в Мескит, если хотите, — сказал он. — Надо отметить нашу победу.

— Ну что ж, может, я когда-нибудь и приеду к вам, — сказал Милт, — но сейчас мне надо перегнать табун на свое ранчо, где у меня есть отличное пастбище. Я бы хотел показать его Дженни, но не знаю, захочет ли она поехать со мной.

— Ранчо, наверное, просто замечательное, — сказала Дженни. Ее глаза улыбались Милту, но в них затаилась грусть. — Наверное, мне оно понравится.

— Только если вы поедете со мной, я, наверное, попрошу вас остаться, — сказал Милт. — Мне не захочется вас отпускать.

— А зачем мне уезжать? — сказала Дженни.

Серый мустанг уже поднялся на ноги и отряхивался. Милт подошел к нему и ощупал ногу коня. Рука его слегка дрожала. Он выпрямился и увидел, что Дженни с улыбкой смотрит на него. Губы ее показались ему такими нежными и зовущими.

— Сдается мне, — сказал Тэкер, с радостью наблюдая за Милтом и Дженни, — что нам придется праздновать победу без них!

ЛЮБОВЬ И МАЛЫШ КАКТУС

Предисловие автора

В наше время женщины на Западе ездят верхом в джинсах, но в те времена, о которых идет речь в этих рассказах, они одевались совсем по-другому. До Первой мировой войны, а может быть и до начала двадцатых годов, женщины нигде и никогда не появлялись в брюках. Куда бы они ни шли, они надевали только платье.

Женщины никогда не ездили в седле по-мужски, ну, может быть, только в таких местах, где их никто не мог увидеть. Обычно же они сидели в седле боком и только боком, аккуратно расправив складки платья на боку лошади. У меня была тетушка, очень красивая молодая женщина, которая ездила на лошади именно таким образом, и это было зрелище, достойное восхищения!

Находясь в общественном месте, женщина очень тщательно следила за тем, чтобы ноги были скрыты от глаз публики юбкой. Приличия позволяли показать только лодыжку, и то только тогда, когда женщина выходила из дилижанса или из поезда.

Глава 1. ЦВЕТЫ ДЛЯ ДЖЕННИ

Дженни Симмс, очаровательная маленькая девушка, вздернула свой четко очерченный подбородок.

— Если бы ты по-настоящему любил меня, ты бы достал их! Ты сам знаешь, что достал бы! Просто ты меня не любишь! Вспомни, какие подвиги совершали рыцари ради своих дам! А ты не хочешь сделать для меня даже такого пустяка, как достать цветы!

— Цветы? — в изумлении воззрился на Дженни Малыш Кактус. — Теперь тебе хочется цветов! Нет, эти женщины сведут меня с ума! Где же я найду тебе цветы в этой пустыне?

И он обвел рукой окружавшую их пустыню, куда они приехали на пикник, словно приглашая ее самое убедиться в неисполнимости ее просьбы.

— Посмотри вокруг! Ведь ты же знаешь, что за четыре месяца не выпало ни единой капли дождя! Да здесь не найдешь ни единой зеленой травинки, не то что цветов! Давненько уже не случалось такой засухи, так что забудь о цветах!

— Если бы ты любил меня, ты бы достал их! — По тону, каким Дженни произнесла эти слова, Малыш понял, что она действительно так думает и не потерпит никаких возражений. — Если мужчина любит женщину, он все для нее сделает!

В ее голубых глазах вспыхнул огонь и поразил Малыша Кактуса в самое сердце.

— Нессельроде, если ты меня любишь…

— Ш-ш! — прошипел он, испуганно оглянувшись. — Если кто-нибудь услышит, меня тут же вышвырнут отсюда. Зови меня Клей, или Кид, или как тебе вздумается, но только не Нессельроде!

— Так вот, значит, как тебя зовут — Нессельроде Клей. Ну что ж, неплохое имя, совсем неплохое. И все-таки, — ее не так-то легко было увести от намеченной цели. — если ты меня любишь, то достанешь мне цветов! А то я рассказала всем своим подругам, что ты даришь мне цветы, а они подняли меня на смех! Правда, правда. Они сказали, что в это время года цветы можно найти разве что в Калифорнии!

Малыш Кактус свернул самокрутку и уставился на нее с глубоким отвращением. Ох уж эти женщины! Он фыркнул. Какой ерундой забиты у них головы! А уж Дженни всегда приходит в голову то, до чего никто другой в жизни не додумается! Начиталась романов и теперь ждет, что к ней явится рыцарь на белом коне, который совершит великие подвиги, чтобы завоевать ее любовь!

Ну, от него она этого не дождется! И вообще, что он здесь делает, на этом пикнике? Другие мужчины помчались вдогонку за братьями Херринг, а он торчит здесь да еще вынужден терпеть капризы Дженни. А эта троица — крутые парни, да к тому же отличные стрелки. Они остановили экспресс компании «Юнион пасифик», когда тот поднимался в гору милях в пятнадцати отсюда, убили курьера и охранника и забрали сейф, в котором лежало сорок тысяч долларов в золоте и ценных бумагах. За поимку братьев Херринг обещана награда — по тысяче долларов за Бенни и Джо и четыре тысячи за Рыжего.

С такими деньгами он мог бы купить себе несколько коров и сделаться владельцем ранчо, о чем уже давно мечтал. Он бы женился на девушке вроде Дженни — она красива, такой женой можно гордиться. Он знает толк в разведении скота, и очень скоро они разбогатели бы. Но нет, вместо того чтобы гнаться за Херрингами, он торчит здесь, у ног Дженни, а она посылает его за цветами!

— Я ведь прошу совсем немного, — настаивала Дженни. — А у тебя на уме только стрельба! Как тебе не стыдно, Нессельроде!

Малыш поморщился и хотел было что-то сказать, но его робкий голос потонул в лавине слов Дженни.

— Если ты не принесешь мне цветов на день рождения, Нессельроде, я никогда больше не буду с тобой разговаривать! Слышишь, никогда!

— Ну, радость моя, — запротестовал Малыш. — Не будь такой жестокой! Шериф сам лично просил меня отправиться в погоню за Херрингами. Ребята подумают, что я струсил!

— Послушай меня, Нессельроде Клей! Если ты не достанешь мне цветов, то я больше не буду с тобой встречаться! И смотри, больше ни в кого не стреляй! А то всякий раз, когда ты делаешь что-нибудь для меня, ты попадаешь в историю и обязательно стреляешь кому-нибудь в живот!

В темноволосой Дженни Симмс было пять футов очарования и огня. Правда, Малышу Кактусу иногда хотелось, чтобы огня было чуть поменьше. Впрочем, именно поэтому он ее и любил.

Дженни была самой красивой девушкой в четырех графствах; своей стройной, крепкой фигуркой с округлыми формами она напоминала двухлетнюю кобылку, и сама мысль о том, что он может ее потерять, приводила Малыша в ужас. К несчастью, он по уши влюбился в Дженни, а ведь известно, что влюбленный самец представляет собой жалкое зрелище; ведь любовь заставляет его терпеливо сносить тиранию своей возлюбленной. Когда нужно быть твердым, он проявляет непростительную слабость, и вместо того, чтобы приучать ее ходить в упряжке, он смотрит ей в рот и выполняет малейшие ее прихоти.

Малыш Кактус, молодой человек пяти футов и семи дюймов росту, с крепкой мускулистой фигурой, вьющимися волосами и улыбкой, придававшей его лицу неизъяснимое очарование, вот уже много месяцев находился в розыске. Здесь пока еще никто не знал, кто он такой. И никто не догадывался, что его револьвер 44-го калибра с рукояткой из орехового дерева, в черной кобуре на его седле считался одним из самых быстрых револьверов в Скалистых горах, пули которого всегда достигали цели.

— Ну хорошо, — устало сказал Малыш, — я достану тебе цветов. Пусть мне придется пройти сквозь огонь, воду и медные трубы, но я принесу их тебе! — Он протянул Дженни руки и помог подняться с камня, на котором она сидела.

Однако оказавшись вдали от Дженни и ее прекрасных глаз, Малыш понял, что пообещал невозможное. Где он достанет эти цветы?! В радиусе пятнадцати миль не было ни единого источника, а сама земля ссохлась от зноя и потрескалась. Все речушки пересохли еще два месяца назад. От недостатка воды начался падеж скота, и его лихорадочно распродавали, чтобы выручить хоть что-нибудь. Листья на деревьях пожухли и по краям стали коричневыми.

Все высохло, а ей подавай цветы! Малыш в раздумье нахмурил лоб. У вдовы Финнеган есть сад, и там всегда росли цветы. Может быть…

За его пегим жеребцом с розовым носом и розовым ободком вокруг глаз мало кто мог угнаться. Малыш летел на нем по дороге, вившейся среди холмов, на Пятую вырубку, где в домике, окруженном вязами, жила вдова Финнеган. Но еще издали Малыш увидел, что даже на вязах листья засохли и почти все облетели.

Вдова Финнеган была ирландкой пяти футов и десяти дюймов ростом и весом сто восемьдесят фунтов. Она встретила его у калитки.

— Здесь вы ничего не получите! — неприветливо бросила вдова. — Не дам я вам никаких цветов, Малыш!

— Но почему? Я… — начал было Малыш, но, увидев, как засверкали бледно-голубые глаза вдовы, осекся.

— Можете не тратить на меня свое красноречие! — резко произнесла вдова Финнеган. — Я хорошо знаю таких, как вы, Малыш Кактус! Да, вы умеете разливаться соловьем и вешать лапшу на уши! Но я знаю, для кого вам нужны цветы, и даже если бы они у меня и были, то все равно бы не дала. Но они, к счастью, засохли.

— Так вы, значит… слыхали эту историю о цветах? — спросил Малыш.

— Да как не слыхать! Она всей округе разболтала, что вы подарите ей на день рождения цветы! Причем в таких количествах, что ей некуда будет их девать! Подумать только, цветы, когда во всей округе не найдешь и зеленой травинки!

Малыш задумчиво посмотрел на крошечный цветник, окруженный забором. Головки цветов поникли от недостатка влаги и сухих ветров. Вдова перехватила его взгляд и разъярилась пуще прежнего.

— Нечего глазеть по сторонам! Вам меня не провести, Малыш Кактус! И запомните, если вы явитесь сюда ночью и оборвете мои цветы, то не далее как утром все ковбои Пятой вырубки будут копать вам могилу! И я буду не я, если не выполню своей угрозы!

В салуне «Козырная карта» коротало вечер шесть человек; когда Малыш вошел туда, они все подняли головы и посмотрели на него.

— Виски! — заказал Малыш.

— Что случилось? — изумленно спросил у него старина Хоукинс. — Мы все думали, что ты бросился ловить Херрингов. Ты что, испугался?

Малыш Кактус недобро взглянул на него.

— Мне надо достать цветов для Дженни, — неохотно произнес он. — Кроме того, она мне всю плешь проела, чтобы я не встревал ни в какие перестрелки.

— А, бабы всегда так, — философски заметил бармен. — Влюбятся в мужчину и тут же начинают его переделывать. А когда переделают, то он им, видишь ли, перестает нравиться. Исключений из этого правила не бывает, Малыш.

— Что касается цветов, — вмешался в разговор Самнер, — я слыхал, в Эскаланте есть один тип, который заказывает цветы, и ему привозят их по реке.

— Ну. к тому времени, как их доставят сюда, они все засохнут, — возразил бармен, — а Дженни нужны свежие цветы.

— А свежих ему ни за что не найти! — воскликнул старина Хоукинс. — Так что лучше брось эту затею, Малыш, и отправляйся-ка ловить Херрингов. Если поймаешь их, то, по крайней мере, получишь кругленькую сумму… если, конечно, поймаешь.

Малыш Кактус с тоской глядел в свой стакан, обдумывая, как ему поступить. Задала же ему Дженни задачку! Где же могут расти эти чертовы цветы? Уж точно не на равнине — здесь вся трава посохла, да и в это время года цветов тут не бывает.

В эту минуту из-за столика поднялся какой-то человек и подошел к стойке бара, где стоял Малыш. Это был крупный старик в засаленной рубашке из оленьей кожи.

— Меня зовут Нед Хейес, — сказал он. — Я старатель. Слыхал ваш разговор о цветах. Так вот, в Голубых горах их полным-полно. Засуха не затронула тамошние места, и в горных долинах цветут цветы и зеленеет трава.

— Спасибо. — Малыш распрямил плечи, в душе его поселилась надежда. Но тут же его взяло сомнение — а вдруг он опять попадет в переделку? Ведь Дженни велела ему держаться подальше от всяких стычек. — А там, в Голубых горах, все спокойно? Хватит с меня стрельбы и драк.

— Там, парень, ты на сотни миль не встретишь ни одной живой души! — усмехнулся Хейес. — Там никого нет, разве только забредет случайно какой-нибудь краснокожий. Правда, к северу расположен знаменитый Приют грабителей, но они в эти горы не заглядывают. Так что будь спокоен, ты там никого не встретишь, поэтому запасись-ка на дорогу продуктами. Можешь, конечно, добывать себе пропитание охотой, но не надейся где-нибудь подкормиться — там никто не пасет ни коров, ни овец. Во всяком случае, я там не встречал никого.

Когда первый день путешествия Малыша подходил к концу, на фоне закатного неба уже вырисовывались темные силуэты восьми горных вершин. Он ехал по выжженной солнцем и обдуваемой всеми ветрами дикой и неприступной местности, в которой чувствовал себя новичком. Пейзаж вокруг очень напоминал лунный, и его дикая и величественная красота навевала на Малыша тоску. Он чувствовал себя очень одиноко. Воды здесь почти не было, и Малыш пришпорил коня, стремясь поскорее миновать предгорья и добраться до гор, где, как говорил Нед Хейес, вдоволь воды и травы. Ему очень не хотелось ночевать в пустыне, поужинав всухомятку.

«Лучше всего искать цветы на западном склоне, Малыш, — добавил тогда Хейес, — а чтобы попасть туда, надо пройти через перевал Смерти, то есть пересечь горный хребет и спуститься вниз. Там растет густой зеленый лес, текут чистые горные речки и цветут такие цветы, каких ты в жизни не видывал».

За весь день пути Малыш не встретил ни единого следа — ни лошади, ни человека. Даже следов неподкованных индейских пони здесь не было. Временами Малышу становилось жутко, и он поймал себя на том, что время от времени с беспокойством оглядывается через плечо и в благоговейном ужасе взирает на горные вершины. Он еще ни разу не был в этих горах, которые занимали огромную территорию — шестнадцать миль в длину и десять в ширину.

Вскоре Малыш почувствовал, что его пегий жеребец начал подниматься в гору, и обрадовался, что мрачная пустыня осталась позади. Он ехал по старой индейской тропе, которой, наверное, не пользовались уже несколько столетий. О том, что он едет по тропе, Малыш догадался только тогда, когда увидел небольшие кучки камней, располагавшиеся на одинаковом расстоянии друг от друга, — так индейцы помечали свои тропы, и не только здесь, но и в пустыне.

Коню тоже понравилось ехать в гору. Он чуял запах густой, сочной травы и время от времени опускал голову, чтобы сорвать пучок. Он не имел никакого представления о том, куда гонит его хозяин, но чувствовал, что здесь ему будет вольготно. Из-под его копыт вылетали куропатки, а один раз он спугнул пару чернохвостых оленей, которые бросились наутек, но потом остановились и стали с удивлением рассматривать пришельца.

Вскоре Малыш заметил вдали проход в скалах и направил туда коня. И вдруг он резко натянул поводья — взору его представилось зрелище, которое он не ожидал здесь увидеть.

С севера по склону ехали трое всадников. Судя по виду их лошадей, им пришлось преодолеть большое расстояние. Всадники направлялись к тому же самому проходу, что и он. А ведь об этой тропе никто не знал!

— Кто бы мог подумать, — пробормотал Малыш Кактус, — что я встречу здесь людей! Надо быть настороже!

И он осторожно двинулся вперед, прекрасно понимая, что сюда могли забрести только люди, которые ищут надежного укрытия. К северу и западу располагалась местность, изрезанная многочисленными каньонами и известная под названием Приют грабителей. Изредка там замечали табуны лошадей или стада коров, которых гнали всадники с тяжелым взглядом, избегавшие наезженных троп и державшиеся своего собственного пути.

Глава 2. РЫЖИЙ ХЕРРИНГ

В каньонах уже сгущались тени, когда Малыш увидел, что узкий проход между скал стал расширяться. Пегий жеребец, уставший от долгого пути, шел, навострив уши, а Малыш Кактус один раз совершенно явственно уловил запах дыма в воздухе.

Дневная жара спала; в воздухе повеяло прохладой, и Малыш понял, что ночью будет холодно. Он поднялся уже довольно высоко; воздух здесь был разреженный, и становилось трудно дышать, но Малыш хотел миновать перевал, а потом уж остановиться на ночлег. Он напряженно вслушивался в тишину и глядел в оба, опасаясь наткнуться на всадников, которые проехали здесь раньше него, но все было тихо.

Наконец он въехал в осинник и, услыхав шум текущей воды, двинулся туда. На берегу небольшой речушки он нашел ложбину и развел костер, тщательно замаскировав его от постороннего взгляда. Затем он распряг коня и пустил его пастись. Наскоро перекусив и выпив кофе, он расстелил одеяло и пончо и повалился спать.

Проснувшись поутру, он увидел, что дрова в костре прогорели и превратились в кучку пепла. Небо над его головой на удивление было похоже на этот пепел. Почувствовав, что продрог, Малыш сбросил одеяло и, наломав сухих веток березы, сосны и осины, развел большой костер. Вскоре огонь уже весело потрескивал, и он поставил на него кофейник.

Утро было тихое и холодное. Внизу, в долине, лежал густой туман, похожий на дым от горящих листьев. Из него, словно острова, торчали верхушки деревьев. В воздухе чувствовалась сырость, и дым от костра стелился низко над землей, но язычки огня весело лизали сухие ветки, и не прошло и нескольких минут, как в воздухе запахло кофе и жареным мясом.

Несколько раз Малыш подходил к выходу из ложбины и тщательно осматривал окрестности. Сам не зная почему, он чувствовал какое-то смутное беспокойство, и из головы у него не выходили три всадника, которых он видел вчера. Честному человеку здесь делать нечего, если он, конечно, не оказался здесь проездом, но для этого есть гораздо более легкие пути на восток и на север. У Малыша мелькнула мысль, не Херринги ли это, но он тут же отмел ее. Они бежали на восток отсюда, и к этому времени, их уже, наверное, поймали.

Позавтракав, он подвел коня к реке, но тот отказался пить ледяную воду. Малыш быстро сел в седло. Жеребец несколько раз взбрыкнул, скорее по привычке, чем от желания сбросить седока, и Малыш двинулся дальше.

Выехав на открытое место, он почти сразу же увидел цветы. Много пестрых лилий, а также белоснежных орхидей. Были здесь и другие цветы — пурпурные и фиолетовые; у некоторых преобладал голубоватый оттенок, а у других окраска была настолько блеклая, что они казались белыми. Здесь цвел и сиреневый капор, и голубые незабудки, и много-много других цветов, названий которых Малыш не знал. Некоторые из них были ему знакомы только потому, что он видел, как индейцы употребляли их в пищу или в качестве лекарств.

Заметив полянку, всю усыпанную цветами, Малыш Кактус спрыгнул с коня и бросился туда. Он наклонился, чтобы сорвать цветок, и вдруг позади него кто-то грубым голосом сказал:

— Стой на месте, парень, не то получишь пулю в спину.

Малыш замер на месте; он испугался, но еще больше удивился.

— А в чем дело? — спокойно спросил он. — Я, кажется, никому не мешаю.

— А тебе это и не удастся, даже если бы ты и захотел, — произнес другой голос. — Что ты здесь позабыл?

— Я приехал за цветами для моей девушки, — ответил Малыш, сам понимая, как глупо это звучит.

Один из незнакомцев, массивный мужчина, неуклюже обошел его и посмотрел ему в лицо.

— Да, ты прав, Рыжий, это он, Малыш Кактус собственной персоной. Я много слышал о нем и представлял его себе настоящим мужчиной, а он просто-напросто мальчишка!

— Мне не нравится, когда меня называют мальчишкой, — холодно произнес Малыш. — Кто вы такие и что вам от меня нужно?

Верзила усмехнулся.

— Слыхал, Рыжий? Ему, видите ли, не нравится, когда его называют мальчишкой, а сюда он забрался только для того, чтобы нарвать цветов! Как тебе это понравится?

Он заржал, но потом вдруг оборвал смех и внезапно ударил Малыша в бок, да так сильно, что тот упал. Кактус пришел в ярость и, потеряв на мгновение способность соображать, схватился за револьвер. Но в ту же минуту перед ним вырос рыжий мужчина с ястребиным носом и направил на него винтовку.

— Брось оружие, Малыш! Мы слыхали, что реакция у тебя мгновенная, но здесь тебе это не поможет.

Малыш Кактус нехотя поднял руки.

— Скажи этому громиле, чтобы он меня не дразнил, — сказал он. — Или забери мои револьверы и свяжи меня, а то я не ручаюсь, что не разнесу его тушу на кусочки.

— Ты потише! — бросился к Малышу верзила. — У меня руки чешутся…

— Заткнись! — рявкнул Рыжий. — Что с тобой, Джо? Тебя что, задели его слова? Плюнь на это.

Рыжий взглянул своими стальными серыми глазами на Малыша.

— Кто приехал с тобой?

— Никто! Я приехал сюда один, и, как я уже говорил, мне нужны цветы и больше ничего!

— Подумать только, — фыркнул Джо. — Он приехал за цветами! И ты думаешь, что мы поверим в то, что человека, который убивает с первого выстрела, могут интересовать какие-то поганые цветочки?

Малыш ожег его взглядом.

— Ну, погоди, толстозадый бугай, я с тебя шкуру сдеру за твои насмешки!

— Заткнись! — резко оборвал его Рыжий. — Иди вон к той засохшей ели. Да-да, к этой. А ты, Джо, — обратился Рыжий к брату не терпящим возражения тономI, — тащи сюда пегого жеребца. Хороший конь нам не помешает.

— Вы что, хотите, чтобы я добирался домой пешком? — уже более спокойным тоном спросил Малыш. — Послушайте, вы, Рыжий, не знаю, как ваше имя, я не собираюсь торчать здесь неделю. Моя девушка живет в Хелпере, скоро у нее день рождения, и я должен привезти ей цветы. Вы же знаете, какие женщины капризные.

— Да что ты говоришь?! — воскликнул Рыжий. — Впрочем, тебе лучше знать, ведь я уже три месяца не видел женщин. Давай пошевеливайся, да смотри не приставай к Джо и Бенни, а то они стали что-то очень обидчивыми.

И тут до Малыша наконец дошло — Джо и Бенни… и еще Рыжий.

Да ведь это братья Херринги!

Эта мысль так поразила его, что он споткнулся и чуть было не упал. Ну конечно же это они! И как это он сразу не догадался? Джо и Бенни Херринги, убийцы, разыскиваемые полицией за ограбление нескольких банков и экспресса. Впрочем, им было далеко до Рыжего Херринга из Гилы, имевшего репутацию жестокого убийцы. Он убивал людей безо всякой жалости и исчезал с такой стремительностью, что никто не мог его поймать. Скольких шерифов и начальников полиции оставил он в дураках!

Это были Херринги… и они поймали его, как котенка. Ведь эти самые ребята заставили банкира открыть сейф, а потом вывели его за город и там хладнокровно пристрелили.

А Дженни еще заклинала его не ввязываться в перестрелки! Малыш застонал и тут же получил толчок в спину стволом винтовки.

— Чего стонешь? — спросил Рыжий.

— Да так, ничего… вспомнил Дженни, мою девушку. Она предупреждала меня, чтобы я не ввязывался в перестрелки.

Рыжий высокомерно усмехнулся.

— Не волнуйся, парень, перестрелки твои закончились. На этот раз ты проиграл еще до начала игры. Говоря откровенно, для нас вывесить твою шкуру на просушку — все равно что банк ограбить. Мы о тебе наслышаны.

Малыш понял, что разговорами от бандитов ничего не добьешься. Он не сомневался, что Рыжий и его братья безо всяких угрызений совести убьют его. Вполне возможно, что когда-то он отправил на тот свет или помог засадить за решетку кого-нибудь из их друзей, если, конечно, у таких людей бывают друзья, и они не упустят возможность ему отомстить. Кроме того, в бандитской среде весть о том, что Херринги убили Малыша Кактуса, только прибавит им весу.

Неожиданно ровная поверхность сменилась крутым склоном, заросшим густым осинником, в котором, петляя между деревьями, бежала вниз каменистая тропа. Она была настолько узкой, что по ней можно было идти только в одиночку. Спустившись вниз, Малыш и Херринги оказались на прогалине, на которой в беспорядке валялись валуны и огромные белые стволы старых деревьев, поваленные камнепадом или ураганом. Откуда-то доносилось журчание воды.

Их встретил Бенни Херринг, худой, мрачного вида мужчина со шрамом на подбородке. Он с удивлением уставился на Малыша.

— Это тот самый тип, что шел по нашему следу? — Он недобро посмотрел на Малыша. — Как тебе удалось напасть на наш след? И кто еще про это знает?

— Он говорит, что приехал сюда за цветочками! -г презрительно фыркнул Джо.

Бенни посмотрел на Малыша без тени улыбки и не выказав никакого удивления.

— А зачем вы его притащили сюда? Пристрелили бы, да и дело с концом.

— Там много канюков, — небрежно бросил Рыжий. — Свяжи его, Джо.

— Сейчас. — Джо неуклюже подошел к Малышу, улыбаясь своими узкими глазками. Он размахнулся и изо всей силы ударил Малыша по лицу ладонью, а потом и тыльной стороной руки. Малыш пошатнулся, но Джо подхватил его и подтолкнул к чахлому деревцу, не выше его ростом.

Малыш Кактус почувствовал, как по подбородку побежала тоненькая струйка крови. Он свирепо взглянул на Джо и набрал в грудь побольше воздуху. Джо очень крепко и основательно привязал Малыша к дереву, а потом посмотрел на него. Малыш не отвел взгляда, в его глазах Джо прочитал ненависть. Тогда он размахнулся и правой рукой ударил ему прямо под дых. Малыш охнул — ему на мгновение стало нечем дышать.

Даже не оглянувшись, Джо Херринг проковылял к костру и присоединился к братьям. Они принялись за еду, вполголоса перебрасываясь случайными замечаниями. Несмотря на то, что они спрашивали Малыша, кто еще знает об этой тропе, они не очень-то опасались погони, из чего Малыш сделал вывод, что они видели его вчера и знали, что он был один.

Он не строил напрасных иллюзий — положение его было безвыходное. Он прекрасно понимал, что Херринги не задумываясь прикончат его, если он будет им мешать. Они уже неоднократно доказали, что убить человека, который не может оказать им сопротивление, для них плевое дело, и к тому же они прекрасно понимали, что, попадись они в руки полиции, их все равно повесят, так что терять им нечего. А об угрызениях совести или раскаянии они не имели ни малейшего понятия.

Лидер в этой троице конечно же Рыжий, хотя и Бенни с виду не дурак. Джо — неуклюжий грубиян, сильный физически, но недоразвитый в умственном отношении.

Шансов на спасение у Малыша практически не было — его могли убить в любую минуту. Впрочем, если бы его оставили ненадолго одного… Малыш знал, что бы он сделал в этом случае, тем более что его уловка сработала.

Рыжий сказал, что его оставили в живых только потому, что его труп мог привлечь внимание канюков. Херринги боялись, что какой-нибудь случайный всадник, увидев кружащихся над горной долиной хищных птиц, заинтересовался бы, что они там увидели. А это означало, что Херринги пока еще не собирались отсюда уезжать. Из их разговоров Малыш понял, что они и раньше прятались в этих горах. Теперь ему стало ясно, почему им всегда удавалось скрыться от погони, — никто и не думал искать их тут.

Малыш осторожно пошевелил руками, чтобы проверить, крепко ли он связан. Перед тем, как Джо стал его связывать, он глубоко вдохнул и напряг все свои мышцы, благодаря чему веревка дала некоторую слабину. Ее почти не чувствовалось, но Малыш был все-таки благодарен Джо за то, что он ударил его под дых не до того, как стал связывать, а после. Может быть, именно благодаря этой слабине ему и удастся спастись. Могучие легкие Малыша не раз уже выручали его из беды, но теперь, похоже, они спасут ему жизнь.

Впрочем, руки его были связаны очень крепко, но это не слишком волновало Малыша: благодаря слабине веревки он сможет двигаться вокруг дерева, если, конечно, его оставят одного.

Когда Херринги кончили есть, Бенни сел на коня и куда-то уехал — видимо, посмотреть, все ли спокойно, догадался Малыш. Рыжий закурил сигарету и раздраженно посмотрел на него. Видимо, он им мешал и они с ним быстро разделаются.

Рыжий Херринг поступил очень умно, не убив его сразу. Им сейчас ни в коем случае нельзя привлекать внимание людей к своему убежищу. Малыш Кактус знал, что ни у кого из преследователей даже мысли не возникло заглянуть в эти горы; они были совершенно безлюдны, и по ним почти никто не ездил, так что лучшего убежища не сыщешь. Конечно, вероятность того, что кто-нибудь увидел бы кружащих над его телом канюков, очень мала, но осторожность никогда не повредит, а Рыжий Херринг был осторожен как волк. И в то же время Малыш прекрасно понимал, что сохранять ему жизнь не имело для Херрингов никакого смысла, — он был для них помехой, и чем скорее они от него избавятся, тем лучше для них.

И тут в голову Малышу пришла одна мысль — мысль, которая, возможно, поможет ему оттянуть час расправы, ведь умирать никому не хочется.

— Хорошо вы здесь устроились, — сказал он. — Только зачем вам деньги в этой дыре? Их тут и тратить-то негде.

— А мы и не собираемся здесь задерживаться, — ответил Рыжий и подбросил пару сухих веточек в костер. — Подождем, пока нас перестанут искать, и уедем.

— Вас будут ждать и у Хэнксвилла, и у Зеленой реки, и на перевале Дэнди. А также в Хелпере и Хенривилле.

Херринг поднял голову и внимательно посмотрел на Малыша.

— Откуда ты знаешь?

— Меня просили принять участие в погоне за вами. Но я не поехал, потому что моя девушка велела мне достать для нее цветы.

Рыжий выругался.

— Ты опять за свое? Какого черта ты так далеко забрался, если тебе нужны были цветы?

— Посуди сам. На равнине засуха уничтожила не только цветы, но и траву. Один старатель сказал мне, что цветы можно найти в этих горах. Его зовут Хейес.

Рыжий кивнул.

— Знаю такого. Значит, они нас здесь заперли, так, что ли, получается? А зачем ты мне об этом сказал? Ну, попались бы мы в ловушку, тебе-то какая выгода?

Малыш криво усмехнулся.

— Потому что я хочу жить. Мне ведь не поможет, если вас убьют после того, как вы прикончите меня, а, судя по всему, вы не собираетесь долго терпеть мое общество.

— Ты прав. Мы тебя убьем еще до захода солнца, а труп бросим в яму к западу отсюда. И все-таки я не понимаю, почему ты сказал мне, где нас ждут.

— Я сказал, потому что хочу жить… Кроме того, я знаю, как выбраться отсюда окольным путем.

— Да что ты говоришь? И как же?

Малыш понял, что Рыжий попался на крючок. Только бы он не сорвался…

— Надо идти на юг, если, конечно, знаешь, где находятся источники воды, а то можно умереть от жажды.

— На юг? — Рыжий задумался. — Но это же очень далеко. Мне говорили, что там не пройти. А ты знаешь, где находятся источники воды?

— Разумеется, знаю. И еще я знаю там все тропы, как индеец. А вы ведь не забирались в такую даль, правда?

Рыжий встал и подошел к нему, свертывая самокрутку. Он всунул сигарету в рот Малышу и зажег ее.

— Нет, не забирались. — Рыжий внимательно посмотрел на Малыша. — И ты думаешь, что, если ты нас выведешь этим путем, мы тебя отпустим?

Малыш усмехнулся.

— Нет. Я никогда не слыхал, чтобы ты сделал кому-нибудь добро, Рыжий. Но чем позже вы меня убьете, тем больше у меня шансов на спасение. Может быть, вам захочется прилечь или у меня появится возможность ускользнуть, кто знает?

Рыжий мрачно усмехнулся, с чувством юмора у него, по всей видимости, было туго.

— Ну что ж, в твоих доводах есть резон. Ты купил себе отсрочку.

Глава 3. ОТЧАЯННАЯ ПОПЫТКА

После этого наступило молчание. Медленно тянулось время. Херринги занимались своими делами, что-то вполголоса обсуждая. Надвигалась ночь, и стало заметно холоднее. На закате вернулся Бенни, и братья поужинали. На этот раз они долго разговаривали у костра, а потом завернулись в одеяла и уснули.

Ночной воздух был свеж и прохладен, и Малыш Кактус дрожал от холода. Тело его онемело и затекло. Он стал попеременно напрягать мышцы, стараясь согреться и прогнать холод. Когда это ему удалось, он натянул веревки. Благодаря тому, что он сделал глубокий вдох, прежде чем Джо принялся его связывать, веревка дала некоторую слабину, которая позволяла Малышу шевелить руками и ногами и даже, при желании, обойти вокруг дерева. Однако, несмотря на все свои старания, он никак не мог ослабить ремни из сыромятной кожи, стягивавшие его запястья.

Прошла ночь, и настало холодное ясное утро. Бенни подошел к Малышу и развязал его.

— Садись и ешь, — коротко бросил он.

В течение часа Херринги подробно расспрашивали Малыша о дороге на юг, и его ответы, по-видимому, удовлетворили их. По правде говоря, Малыш так же плохо знал эти горы, как и Херринги, но дорогу на юг он изучил хорошо и не сомневался, что сумеет ускользнуть от своих тюремщиков. Ему удалось отсрочить свою гибель, впрочем, может быть, всего на несколько дней, но теперь у него по крайней мере появилась надежда.

После завтрака Рыжий заставил Малыша набрать дров для костра, велев Джо держать его на прицеле, а потом снова привязал его к дереву, разрешив, правда, сесть на землю. И на этот раз Малыш набрал в грудь как можно больше воздуху и напряг все свои мышцы. И веревка снова дала слабину, правда, на этот раз чуть поменьше, чем прежде.

Сразу же после этого Рыжий отправился сторожить подступы к лагерю. Бенни подошел к Малышу и засыпал его вопросами о дороге на юг. Этот путь ему очень не нравился, но почему, Малыш никак не мог догадаться.

Около полудня вернулся Рыжий, ведя в поводу лошадей.

— Поедем, — сказал он. — Поблизости никого нет. Насколько я могу судить, дорога на запад свободна. Мы оторвались от преследователей, но я думаю, ехать туда было бы глупо. Малыш проведет нас южным путем.

Джо Херринг забрал себе оружие Малыша, а его самого не стали связывать. Он сел на коня и направил его на юг. Рыжий ехал рядом, а два других брата — позади. Спустившись с гор, они поехали по Полынной равнине, обогнули Лосиный хребет и Медвежьи Уши, спустились в Тополиную ложбину и, проехав ее, очутились в фантастическом мире мрачных башен и шпилей, напоминавших средневековые соборы, высеченные из камня.

Когда стемнело, Малыш подъехал к источнику, вытекавшему тоненькой струйкой из трещины в скале и впадавшему в небольшое углубление в камнях. Вытекая отсюда, ручеек терялся в песках. Поблизости стояло несколько щитов, сделанныхиндейцами из каменных плит и сосновых бревен и загораживающих ручеек от песчаных наносов. Других следов пребывания человека здесь не было, судя по всему, этот источник не посещал никто уже несколько месяцев.

Они поехали дальше, но, очутившись на краю каньона, Рыжий вдруг резко остановил коня.

— Ты, кажется, говорил, что здесь никого не бывает?

— А ты что, увидел кого-нибудь? — с удивлением спросил Малыш.

— Вон там стоит дом или какое-то строение. — Херринг привстал в стременах и искоса посмотрел на Малыша. — Похоже на башню.

— А, это, — пожал плечами Малыш. — Да это развалины индейского жилища. Их тут полным-полно.

И он направил своего жеребца вниз по крутому склону. Спустившись на дно каньона, они увидели, что оно покрыто зарослями ели, сосны и черного бальзама, в то время как склоны густо заросли снежноягодником и толокнянкой. Дно каньона хорошо увлажнялось, и на его плодородной почве росла густая и сочная трава, перемежаемая кое-где участками пустынной растительности.

Ближе к вечеру Рыжий Херринг неожиданно вскинул винтовку на плечо и выстрелил. Звук выстрела гулко отозвался в узких стенах каньона, и чернохвостый олень упал на колени. Он попытался было встать, но не смог и через минуту растянулся на земле мертвый.

— Нет ничего лучше свежего мяса, — заявил Рыжий с выражением глубокого удовлетворения.

— А кто снимет с него шкуру? — недовольно проворчал Джо. — Впрочем, пусть этот щенок вкалывает. — Он улыбнулся Малышу. — Мы оставили его в живых, так что пускай отрабатывает.

— Хорошая мысль, — сказал Рыжий. — С нынешнего дня ты будешь у нас за повара.

— Отлично! — воскликнул Малыш Кактус. — Теперь-то мы наконец поедим по-человечески, а то мне надоели помои, которые готовил Джо!

Джо вспыхнул от ярости, а Бенни усмехнулся и сказал:

— А ведь это правда! Здорово он тебя поддел!

Поймав брошенный ему нож, Малыш принялся разделывать оленя. Он отрезал несколько отличных кусков мяса, чтобы поджарить их, а сам в это время лихорадочно соображал, что ему делать. Может быть, это как раз и есть шанс, на который он так надеялся. Во всяком случае, эту возможность упускать никак нельзя. Собирая дрова для костра и бросая мясо на сковородку, он обдумывал план действий.

У подножия стены каньона росли кусты, среди которых Малыш приметил одно знакомое растение. Это был низкорослый кустарник, сбросивший свои листья на период засухи. Стебли его были покрыты странными наростами. Собирая дрова, Малыш искал это растение и наконец нашел его. Это был сородич руты, применяемой во многих странах в качестве лекарственного средства. Малыш собрал с земли сухие листья этого растения и, когда готовил кофе, растер их в порошок и бросил в кофейник вместе с кофе. Отправившись за дровами, Малыш нашел еще несколько таких растений и, набрав целую охапку листьев, высыпал ее неподалеку от костра.

Рыжий вонзил зубы в бифштекс и взглянул на Малыша.

— Дарю тебе еще несколько дней жизни, приятель. Давно я не ел такой вкуснятины!

Даже грубиян Джо вынужден был признать, что Малыш готовит отлично, но, попробовав кофе, он с недоумением посмотрел в свою кружку.

— Странный вкус у этого кофе, — нахмурившись, сказал он.

Рыжий взял свою кружку и отпил глоток.

— Нормальный кофе, — заметил он, — просто у тебя извращенный вкус, ты вечно намешаешь в кофейник всякой гадости и думаешь, что это и есть кофе.

Малыш подбросил в огонь дровишек. Скоро они его свяжут, только когда? От того, сумел ли он правильно рассчитать время, зависел успех его затеи. Кроме того, он не был уверен, сработает ли его уловка, но делать было нечего — оставалось только ждать. Об этом растении и о том, какое действие оно оказывает на организм, ему рассказывали юты. Они использовали его как успокоительное и утверждали, что запах листьев, брошенных в костер, вызывает крепкий здоровый сон.

Малыш налил себе полную чашку кофе, но только после того, как напились Херринги. В его-то кофе не было листьев! Встав с места, Малыш подбросил в костер сухих дров, а вместе с ними и небольшую порцию листьев. Они загорелись не сразу, и дым от костра стал гуще, но Малыш не сказал бы, что запах у этих листьев неприятный.

Бенни неожиданно посмотрел на Малыша.

— Джо, свяжи-ка его, а то меня что-то в сон кидает.

— И меня тоже, — ответил Рыжий. — Дорога дальняя, да и съел я сегодня больше, чем обычно.

Джо Херринг поднялся на ноги. Подойдя к Малышу, он заломил ему за спину руки и плохо повинующимися пальцами связал их. Его тоже неудержимо клонило в сон. Потом он связал Малышу ноги и направился к своей постели.

Рыжий уже спал, натянув на голову одеяло. У костра клевал носом Бенни. Малыш с надеждой смотрел на костер. В эту минуту дым повалил прямо в лицо Бенни, и голова его упала на грудь. Наконец он встал и, бросив взгляд на Малыша, отправился спать. И после этого наступила тишина.

Малыш работал, напрягая все свои силы. Хрипло дыша, он перетирал ремешок, небрежно завязанный Джо на его руках. Убедившись, что разорвать ремешок ему не под силу, он зацепился носками сапог за бревно и ухитрился, хотя и не сразу, снять их. После этого он повернулся к ним спиной и, зацепив сапоги связанными руками, повернул их шпорами вверх и воткнул носками в песок. После этого он принялся перетирать ремешок о колесики шпор. Малыш работал целый час, пока наконец ремешок не разорвался. Он размял затекшие руки. Они были все в ссадинах и кровоточили, но зато свободны!

Сидя неподвижно, Малыш поработал пальцами, чтобы разогнать кровь, а потом освободил от пут свои сапоги и надел их. Подойдя к тому месту, где лежало оружие, он взял свой пояс с револьверами и застегнул его вокруг бедер, а потом положил рядом с собой винтовку и задумался.

Херринги крепко уснули, но сознания не потеряли. Из того, что он слыхал об этом растении, он знал, что оно вызывает всего лишь глубокий сон, особенно если люди перед этим сильно устали и хорошо поели. Однако Малыш был уверен, что если кто-нибудь вдруг случайно проснется и начнется словесная перебранка, то проснутся и все остальные.

Зная людей этого типа, Малыш понимал, что, проснувшись, Херринги тут же откроют огонь — раздумывать они не станут. Малыш не был уверен, сможет ли он сделать то, что задумал, не разбудив братьев, и первой его мыслью было поскорее бежать отсюда. Но потом он подумал, что нельзя упускать такой шанс — в его руках были три бандита, разыскиваемые полицией, за головы которых была обещана приличная награда. Получив эту награду, Малыш сможет наконец завести собственное ранчо. И еще одна мысль останавливала его — передав Херрингов в руки полиции, он избавит мир от негодяев, которые были хуже бешеных собак.

Рыжий спал, не снимая револьверов и положив рядом винтовку. Бенни оказался беспечнее его, отложив оружие в сторону. Зато Джо, забравший себе револьверы и винтовку Малыша, кинул их в кучу и спал безоружный.

Осторожно выбравшись из лагеря, Малыш поймал своего коня и оседлал его. Приготовив его на тот случай, если придется спасаться бегством, Малыш не спеша вернулся в лагерь. Подойдя к Джо, он очень осторожно набросил на его запястья петлю и стянул ее, стараясь, однако, не разбудить Джо. Великан спал на боку, свернувшись калачиком, и Малыш привязал его руки к коленям. Он уже затягивал веревку, как вдруг что-то заставило его поднять голову. Прямо на него глядели глаза Бенни Херринга, полные немого удивления.

В ту же минуту Бенни заорал:

— Рыжий! Просыпайся! Малыш на свободе! — Рука его схватилась за револьвер.

— Брось оружие! — крикнул Малыш, с быстротой молнии выхватывая револьвер. — Брось, говорю тебе!

Но палец Бена уже лежал на курке, и Малыш выстрелил. Он стрелял почти в упор и не успел прицелиться. Пуля ударилась о патрон в поясе Бена и срикошетила в локоть. Херринг выронил револьвер и схватился за руку. Джо катался по земле, пытаясь сбросить с себя путы.

В эту минуту раздался выстрел из кустов, и Малыш нырнул за камень. Рыжий не стал ждать, когда он всадит в него пулю, и тоже спрятался. Малыш укрылся за камнем, лежавшим позади костра: он понимал, что теперь борьба пойдет не на жизнь, а на смерть.

— Лежи смирно, Джо! — крикнул Малыш. — Не то всажу в тебя пулю.

Джо затих; Бен сел у костра, баюкая окровавленную руку.

— Я вышел из игры! Ты сделал из меня инвалида!

— Смотри не передумай! — кратко бросил ему Малыш, а потом отступил в темноту.

Его не покидало чувство тревоги. Темень была такая, что хоть глаз коли, но по своему опыту он знал, что в темноте можно двигаться совершенно бесшумно. К тому же деревья здесь росли редко, да и кусты тоже не помеха. Рыжий Херринг — опытный убийца, и сейчас все его чувства напряжены до предела, ведь если Малышу удастся ускользнуть, им от погони не спастись.

Более того, Рыжий воспылал к нему лютой ненавистью за то, что Малыш обвел его вокруг пальца. Малыш понимал, что у него никогда еще не было такого опасного противника, как Рыжий.

Глава 4. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ДЖЕННИ

Малыш Кактус лежал совершенно неподвижно неподалеку от костра — надо вести себя так, чтобы Херринги были уверены, что он не спускает с них глаз. Стоит только ему удалиться от лагеря, как братья поймут, что он ушел, и Бен тут же развяжет Джо и они с Рыжим бросятся искать его, чтобы убить. Не исключено, что к ним присоединится и Бен.

Стояла мертвая тишина. Небо заволокло тучами, и звезд не было видно; в воздухе не чувствовалось ни дуновения. Где-то вдалеке прогремел упавший с кручи камешек, и снова все стихло. Малыш почувствовал, как все тело его покрывается потом. У него сосало под ложечкой; напрягая зрение, он вглядывался в темноту, пытаясь определить, не подкрадывается ли к нему Рыжий. С большим трудом ему удавалось подавить в себе желание убежать отсюда куда глаза глядят. Он прекрасно понимал, что, если он начнет двигаться, Херринги его тут же убьют, и поэтому решил, что лучше всего лежать неподвижно и ждать, когда у Рыжего лопнет терпение и он сам к нему подойдет. Малыш не сомневался в этом, поскольку знал, что Рыжий, отъявленный негодяй и убийца, не успокоится, пока не убьет его.

Одна из лошадей топнула копытом, и где-то в ночи прокричала куропатка. Малыш Кактус переложил винтовку в другую руку и вытер вспотевшую ладонь о рубашку. Соблюдая величайшую осторожность, он переполз на новое место — в заросли толокнянки, откуда удобнее было стрелять.

Бен пытался перевязать раненую руку, а Джо безостановочно ругался, глядя в темноту. Малыш ждал. Время тянулось медленно; прошел час, но Рыжий так и не появился.

Неожиданно Малышу пришла в голову одна мысль, и он похолодел от ужаса. Пока он тут лежит, не позволяя себе ни на секунду расслабиться, и ждет Рыжего, дрова прогорели и костер вот-вот потухнет!

А как только он потухнет, тьма скроет Бена и Джо, и Малыш уже больше не сможет контролировать ситуацию. Из охотника он превратится в дичь!

Однако он не стал кричать им, чтобы они подбросили дров в костер. Стоит ему крикнуть, и то место, где он лежит, будет изрешечено пулями. Дрожа от холода, Малыш лихорадочно искал выход, и вдруг его осенило. Мешки с деньгами! Вот что его спасет!

Он лежал неподалеку, на границе света от костра и окружавшей его темноты. Вскоре это место погрузится во мрак — он как раз успеет добраться до них. Занятые слежкой друг за другом, они совсем позабыли о деньгах, а может быть, именно в них и заключается спасение Малыша. Если ему удастся добраться до мешков, а потом и до своего коня, он по крайней мере вернет похищенные деньги, а если ему повезет, то и заманит Херрингов в ловушку. Ведь если деньги окажутся в руках у Малыша, братья непременно бросятся за ним в погоню.

Медленно, дюйм за дюймом, полз Малыш по земле, огибая костер. В любую минуту он мог нос к носу столкнуться с Рыжим, и в любую минуту Херринги могли открыть огонь. Малыш полз среди деревьев, откуда были видны отблески костра, который находился теперь совсем близко.

И вот уже мешки с деньгами совсем рядом, стоит только протянуть руку. С предельной осторожностью Малыш добрался до них и по одному перетащил в кусты. К счастью, золота там было мало, в основном ценные бумаги, и мешки весили немного. Держа их в левой руке, он отполз назад и встал на ноги.

Малыш нашел своего жеребца по светлым пятнам на шкуре и подошел к нему. Конь переступил ногами, и в эту же самую минуту Малыша ослепила вспышка — прогремел выстрел, и пуля разорвала ему рукав.

Рыжий догадался, что Малыш придет за оседланным конем, и ждал его, спрятавшись за сухим кустом, с которого еще не успели облететь листья.

Вспышка огня, грохот выстрела — реакция Малыша была мгновенной. Он тут же бросился вперед, не в поисках укрытия и не в сторону коня, а туда, откуда прогрохотал выстрел!

Снова выстрелила винтовка, Малыш услыхал, как мимо его головы просвистела пуля, и в ту же секунду он был уже в кустах. Рыжий вскочил и направил винтовку на Малыша, но тот стремительно налетел на Рыжего и тоже выстрелил. Херринг сделал шаг назад, но его нога попала на камень, он оступился и, выстрелив, промахнулся. И в эту самую минуту Малыш ударил его револьвером.

Херринг зашатался, но удержался на ногах и с яростью ткнул стволом винтовки в голову Малыша, но тот сумел вовремя увернуться и, наклонившись, ударил Херринга по ногам. Рыжий упал.

Оба противника вскочили, выронив револьверы, и Малыш Кактус, понимая, что времени у него в обрез, мобилизовал все силы и бросился на бандита, яростно молотя его кулаками. Правой рукой он ударил Рыжего в челюсть; падая, тот стукнулся головой о дерево и не успел еще прийти в себя, как Малыш подскочил и нанес ему два удара, правой и левой рукой, по голове. Затем последовал сокрушительный удар в живот справа и удар по носу слева. Из разбитого носа Херринга хлынула кровь; он ударил сам, но промахнулся, а Малыш вмазал ему правой рукой по подбородку, вложив в этот удар всю силу своего крепкого, мускулистого тела. Херринг упал на песок лицом вниз, а Малыш только успел подхватить с земли свой револьвер, как из кустов выскочили Джо и Бен.

— Замрите! — Револьвер Малыша глядел прямо на них. — Бросайте оружие, ребята, а не то я вас тут всех похороню!

Он подал им знак… и они бросили на землю револьверы.

Прошло четыре дня. В субботний полдень в городе было многолюдно — фермеры с окрестных ранчо приехали сюда отдохнуть. Неожиданно раздался изумленный крик, и все высыпали на улицу.

Взорам людей предстало необычное зрелище. По пыльной улице ехали четыре всадника. Трое из них, верхом на связанных между собой конях, ехали впереди, и все, кто собрался на улице, тут же узнали в них кровавых бандитов Херрингов. Джо, ехавший справа, держал в руках букет лилий, они же были и в руках у Бена, ехавшего слева. Посередине восседал Рыжий, чей конь был тщательно привязан к двум другим, держа в руке огромный букет голубых незабудок и лиловой вербены, среди которых виднелись веточки сиреневых капоров.

Толпа в изумлении глазела на это зрелище, а потом разразилась восторженными криками. Глаза Херрингов засверкали от ярости. Они проехали по улице, сопровождаемые толпой, и остановились у дома Симмсов.

— Ах, Нессельроде! Как мило с твоей стороны! Ты достал мне цветов!

— Да. — Малыш неуклюже слез с коня и отобрал цветы у бандитов, бросавших на него злобные взгляды. Рука Рыжего была перевязана куском его же рубашки, сквозь которую проступила кровь. Рука Бена висела на перевязи. — Я достал их. Поставь их скорее в воду, а то они немного подвяли.

Дженни, похоже, даже не заметила Херрингов.

— О, Нессельроде! Я знала, что ты это сделаешь! Я не сомневалась, что ты достанешь мне цветы!

Лицо Джо Херринга запылало от ярости.

— О черт! Нессельроде! Подумать только, попасться в руки типу с таким гнусным именем!

Услыхав эти слова, Малыш Кактус резко обернулся и смерил Джо ледяным взглядом.

— Я никогда не убивал людей, у которых связаны руки, но скажи еще что-нибудь о моем имени и станешь первым!

В эту минуту подошел шериф с двумя помощниками, и Малыш передал ему пленников.

— Подумать только, Дженни! — воскликнул шериф. — Твой парень в одиночку изловил Херрингов!

— Херрингов? — мило улыбнулась ему в ответ Дженни. — О, шериф, не попросите ли вы свою жену, чтобы она пришла и помогла мне украсить комнату? Я не знаю, куда мне лучше поставить вербену — в гостиную или в…

Шериф чуть не подавился своей жвачкой.

— Ты поймал трех самых опасных бандитов к западу от Скалистых гор, — сказал он Малышу, — а ее интересует только одно — в какую комнату лучше поставить вербену! — Он сплюнул. — Ох уж эти женщины! Их невозможно понять!

Малыш Кактус промычал что-то в ответ и спрятал в карман деньги. Он был небрит и полумертв от усталости и недосыпа. На одежде толстым слоем лежала пыль.

Неожиданно из дверей выглянула Дженни.

— Нессельроде, можно тебя на минуточку? Помоги мне, пожалуйста, я тебя очень прошу.

Малыш посмотрел на шерифа, и тот пожал плечами.

— Да, — кротко ответил Малыш, а потом поднял голову. — Иду, дорогая! — сказал он.

СТРАШНЫЙ СОН

Предисловие автора

В те времена, когда белые еще только заселяли Дикий Запад, кони у них были полудикими. И очень часто животное начинало брыкаться в ту самую минуту, когда ковбой заносил ногу над седлом. Вот почему все ковбои носили сапоги с узкими носами — чтобы нога легче проскальзывала в стремя, и высокими каблуками — чтобы она не проскальзывала слишком далеко.

Обычно делалось так. Коней пригоняли из прерии и отдавали в руки человеку, который умел укротить любую лошадь и делал то, что называлось «переломить дугу». Он надевал на мустанга седло и ездил на нем до тех пор, пока конь не переставал брыкаться — после этого он считался укрощенным.

Конь передавался в руки другому ковбою, который приучал его ходить под седлом, однако при этом не слишком усердствовал, ибо, как правило, не любили чересчур смирных коней. И кони брыкались, особенно поутру, когда воздух еще не успевал прогреться после холодной ночи.

Заботливый владелец коня обычно подносил мундштук к огню, чтобы нагреть его, а уже потом вставлял в рот лошади. А иногда он согревал его у себя за пазухой.

* * *

Марти Махан, высокий красивый мужчина, ехал верхом на вороном жеребце среди других ковбоев, собравшихся в город Винд-Ривер на ежегодное родео, испытывая в глубине души непреодолимый страх. Шел Большой парад участников, которым по традиции открывается всякое родео. Высокий, прекрасно сложенный, одетый в белый с золотом костюм, Махан выглядел очень живописно, и зрители, встретившие его появление взрывом рукоплесканий, знали, что перед ними один из самых искусных наездников Дикого Запада. В ответ на аплодисменты собравшихся Марти сорвал с головы свою стетсоновскую шляпу и помахал ею.

В течение двух лет он побеждал в родео в Винд-Ривере, а по итогам других родео был признан одним из самых лучших ковбоев страны, причем не только зрителями, но и самими участниками.

И вот сегодня он не может справиться с разъедающим его душу страхом. Этот страх возник в нем, когда на него набросился конь-убийца, и с тех пор уже не исчезал. А рядом с Марти ехал человек, испытывавший к нему презрение и жгучую ненависть. Это был верзила Яннел Стоупер, с крупными и суровыми чертами лица, давний его соперник.

— Ну, как ты себя чувствуешь, красавчик? — презрительно спросил его Яннел. — Каково оно ощущать, что для тебя уже все кончено? Знаешь, что скажут зрители, когда увидят твое поражение? Они назовут тебя трусом, да-да, трусом, Махан! Это уж как пить дать! Этот Страшный Сон тебе покажет, будь уверен!

Махан ничего не ответил, но лицо его побледнело и застыло. Он хорошо знал, слова Яннела — истинная правда. Да, он боится Страшного Сна, боится с той самой минуты, как впервые его увидел.

Яннел Стоупер знал, что говорил. Три раза подряд в течение трех лет Марти Махан побеждал его, забирая себе главный приз, а Стоупер был не из тех, кто смиряется с поражением. С каждым разом он все больше и больше ненавидел Махана, но ему никак не удавалось найти уязвимое место у своего врага, пока не наступил тот день в Твин-Форксе.

Это было совсем небольшое родео, нечто вроде разминки для всадников такого ранга, как Стоупер и Махан, и ни тот ни другой не ожидали от него никаких неприятностей. Марти, особо не напрягаясь, заарканил теленка, а Стоупер с легкостью победил в бое быков. В остальных состязаниях они милостиво уступили дорогу другим ковбоям, давая и им возможность получить призы. Яннел и Марти решили, что померяются силами в укрощении жеребцов.

Марти Махан как всегда был верен своей невозмутимой манере, пока не вывесили списки всадников и клички коней, на которых они будут состязаться. Марти Махану достался конь по кличке Страшный Сон.

— Ну и имечко! — сказал он, усмехаясь. — Интересно, кто их придумывает?

Ред Блейд пожал плечами.

— Насчет того, кто придумывает, не знаю, но этот определенно заслуживает своего имени! — мрачно заметил он. — Если тебе удастся удержаться на этом жеребце, считай, что главный приз у тебя в кармане! Он получил это имя в Калгари!

— В Калгари?!

Яннел почувствовал, как дрогнул голос Махана, и, повернувшись, внимательно посмотрел на него.

— Так этот Страшный Сон оттуда?

— А то как же! — Блейд в сердцах сплюнул. — Два сезона назад он убил там человека. Кстати сказать, прекрасного наездника. Его звали Си Дрэннэн. Так вот, этот жеребец сбросил его, а потом затоптал до смерти. Схватил его зубами, стащил вниз и давай лягать всеми четырьмя копытами! Сущий дьявол, а не конь!

— Это такой серовато-коричневый жеребец в полоску, как зебра, да? — спросил Марти.

Позже Стоупер вспомнил, что это было сказано скорее с утвердительной интонацией, чем с вопросительной.

— Да, это он. И при этом злой как черт!

В тот день Марти Махан неожиданно заболел и не смог больше выступать. Яннел Стоупер задумался, с чего бы это у Марти вдруг так резко испортилось здоровье. С любопытством наблюдал он за Марти и за конем. Махан вышел посмотреть, как ведет себя конь на арене; лицо его было бледно, а глаза ввалились. Яннел не сводил с него глаз и решил, что Марти и вправду болен, причем болен от страха. Он боялся, смертельно боялся серовато-коричневого жеребца!

Страшный Сон вовсю старался оправдать свое имя. Когда Марти сказался больным, вместо него на арену вышел Бад Камерон. Ему удалось продержаться на этом брыкающемся дьяволе всего лишь две секунды. Он с размаху ударился оземь, но сумел, шатаясь, подняться. Толпа взревела, а Махан подпрыгнул и закричал.

Но голос Марти потонул в реве толпы, и его никто не услышал, кроме Стоупера, который не сводил глаз с человека, вызывавшего у него такую ненависть. И он понял, что это был крик ужаса и одновременно предупреждения. Ибо полосатый жеребец вытянул шею и, обнажив зубы, толкнул ковбоя, да так сильно, что тот растянулся на земле, и что есть силы лягнул его передними ногами. Обезумевшего коня оттащили от упавшего Камерона, но еще до захода солнца всем уже стало известно, что этот парень никогда больше не сможет ездить верхом. Да и ходить тоже не сможет — конь сделал его инвалидом.

Огромного роста, с гривой рыжеватых волос, Яннел Стоупер совсем не думал сейчас о судьбе Бада Камерона — таковы были правила игры, и тут уж ничего не поделаешь. Он думал только о Марти Махане и о том, что тот боялся Страшного Сна. Это надо было запомнить.

В Прескотте и Салинасе Махан снова выиграл главный приз, но Страшного Сна там не было. Он сбрасывал всадников где-то в Техасе, успев убить еще одного человека. И Стоупер позаботился о том, чтобы Марти узнал об этом. После того как Махан выиграл в Салинасе, Яннел подошел, чтобы его поздравить.

— Тебе повезло, что здесь нет Страшного Сна, — сказал Яннел. Услыхав эти слова, Махан поднял голову, и лицо его смертельно побледнело. — Я видел, как он убил еще одного человека в Техасе.

Махан, бледный словно полотно, ушел, ничего не сказав. Яннел за его спиной мрачно улыбнулся. Запомним и это, подумал он.

У Яннела Стоупера было свое собственное представление о мужчинах. Человека, который чего-нибудь боялся, он не задумываясь называл трусом. Трус он и есть трус, и нечего тут рассуждать. Ему и в голову не могло прийти, что кулачный боец может панически бояться револьвера, а отличный стрелок может отступить, завидев холодный блеск лезвия ножа. И что самый последний трус, как огня боящийся всякой опасности, в иную минуту может проявить чудеса храбрости. Но Яннел Стоупер не утруждал себя особыми раздумьями на этот счет — если ты чего-то испугался, значит, ты трус, и все тут. И к его великому удовольствию, Марти Махан оказался трусом. Это надо будет запомнить и, когда представится удобный случай, использовать.

Яннел Стоупер был крупным, грубым и безжалостным человеком. Всю свою жизнь он только и делал, что укрощал диких коней и соперничал с крутыми мужчинами, редко оказываясь в проигрыше, и страха не знал совсем. К людям, которые чего-нибудь боялись или чувствовали неуверенность в себе в минуту, когда требовалось проявить смелость, он не испытывал ничего, кроме презрения.

И вот наконец наступил день, который станет для Яннела Стоупера днем его триумфа. Он откроет новую главу в его жизни, и Яннел приложил немало усилий, чтобы подготовить почву для этого триумфа. Ибо это он предложил, чтобы организаторы родео собрали в Винд-Ривере самых неукротимых жеребцов Дикого Запада, среди которых был и Страшный Сон.

И здесь, в Винд-Ривере, вся публика, все ковбои, а главное Пег Грэм, своими собственными глазами убедятся, что Марти Махан — трус.

— Он здесь! — заявил Яннел. Ему доставляло удовольствие поддразнивать Марти. — Здесь, в Винд-Ривере, и если ты снова откажешься укрощать его, все узнают, что ты трус!

Да, именно так все и подумают! Марти уже слышал, а вернее, подслушал рассказы, которые ходят о нем. Он знал, что эти слухи распускает сам Стоупер и делает это специально для того, чтобы одним махом устранить своего соперника на главный приз в родео и на руку Пег Грэм.

— Говорят, что Махан скорее откажется участвовать в соревновании на главный приз, чем сядет верхом на Страшного Сна, — говорил накануне вечером один владелец ранчо в салуне. — Он боится этого конягу! Нарочно, наверное, не приехал на родео в Техас, чтобы не иметь с ним дела!

— Да, это бешеный конь, — согласился с ним Ред Карвер, — но ведь смирного коня и укрощать-то нечего!

Марти, сгорая от стыда, развернулся и пошел в отель. Он и вправду боялся, боялся этого коня с того самого дня, когда впервые увидал его на пустынной равнине в Неваде, где тот бегал на свободе. Страх проник в душу Марти в ту самую минуту, когда серовато-коричневый жеребец поднял голову с раздувающимися ноздрями и, семеня ногами, словно безобидная овечка, бросив свой табун, двинулся навстречу Марти.

Страшное дело — дикий жеребец, который идет шагом, а не бежит. Это должно было насторожить Махана, как и поведение его собственного коня, который вдруг задрожал и попятился, тяжело дыша от ужаса. Однажды один старый владелец ранчо как-то дал Марти совет: «Если увидишь, что конь — убийца, пристрели его в ту же секунду, иначе рано или поздно он убьет тебя!»

Настоящие кони-убийцы встречаются очень редко, но их всегда можно узнать, ибо есть в них что-то дьявольское, словно какая-то демоническая сила толкает их на кровавое дело. Они приближаются тихим шагом, а оказавшись поблизости, вдруг бросаются на свою жертву, сверкая глазами и оскалив зубы. Таким вот конем и оказался Страшный Сон, с самого рождения отличавшийся лютой ненавистью к людям и своим собратьям. Он бросался на все, что двигалось и не имело отношения к его табуну.

Когда Махан впервые встретился со Страшным Сном, ему было всего семнадцать лет. Он почувствовал тогда, как вдруг растерялся и задрожал всем телом его конь, но не мог понять причины, которая вызвала в нем такой ужас. Марти был молод и любопытен, а конь, приближавшийся к ним, с виду казался таким смирным и дружелюбным.

И вдруг серовато-коричневый жеребец, охваченный жаждой крови, помчался прямо на них. Не успел Марти опомниться, как его конь был сбит с ног. Юноша упал, и жеребец бросился к нему, но столкнулся с серым конем Марти, который попытался встать с земли. Тогда конь-убийца развернулся и с яростью набросился на серого. Словно дьявол, восставший из преисподней, нападал он на несчастное животное, лягая его всеми четырьмя ногами, пока тот не превратился в груду окровавленного мяса и не испустил дух. Даже седло было разорвано в клочья и стало непригодным для дела.

Марти, безоружный и беззащитный, скрючился между двумя валунами и глазами, полными ужаса, наблюдал за кровавой драмой, не в силах помочь своему старому коню, на котором ездил уже много лет. Расправившись с серым, но не утолив яростной жажды, конь бросился на юношу. Он в бессильной ярости молотил копытами о камни, но так и не добрался до Марти, поскольку проход между камнями оказался для него слишком узким.

Три часа конь-убийца кружил вокруг камней, где спрятался Марти, и все три часа юноша пребывал в состоянии дикого ужаса. Снова и снова пытался жеребец добраться до ложбины между валунами, но это ему не удавалось. Вот тогда-то и зародился в душе Марти тот всепоглощающий страх, который он испытывал всякий раз, когда видел этого коня или слыхал о нем. И ничем нельзя было изгнать из его души этот страх. Долго еще после того, как жеребец, поддавшись зову своих сородичей, ускакал, лежал Марти среди камней, сжавшись в комочек и боясь пошевелиться, боясь выйти на открытое пространство, где на него мог снова налететь этот свирепый зверь.

С тех пор он никогда не ездил в прерию безоружным, а в том месте, где встретил коня-убийцу, не появлялся никогда. Несколько лет Марти ничего не слыхал о нем, но в Калгари вдруг увидал его под седлом, в котором сидел лучший друг Марти, Си Дрэннэн. Махан бросился к другу и сообщил ему, что конь этот — убийца.

— Ну и что? — пожал плечами Си. — Я слыхал о таких, но никогда не видал. Мне бы даже хотелось обуздать такого коня!

Прошло немного времени, и Си Дрэннэн, человек веселого и легкого нрава, верный друг и превосходный наездник, умер на залитой кровью арене от ударов копыт. И это были копыта не коня, а хитрого, сжигаемого ненавистью к людям дьявола.

И вот теперь этот конь здесь, в Винд-Ривере, и он должен укротить его. Он, Марти Махан, а не кто-нибудь другой.

Когда парад закончился, он подошел к Пег Грэм, которая ждала его. Глаза ее блестели от счастья.

— О, Марти! Папа сказал, если ты выиграешь главный приз и купишь ранчо у Ивового ручья, то он даст свое согласие на нашу свадьбу!

Марти мрачно кивнул.

— А если я не куплю ранчо, он его не даст? — спросил он. — Дело в том, что я… видишь ли… я вряд ли смогу заработать необходимую сумму в этом родео. Я скопил немного денег, но чтобы купить ранчо, мне нужно еще полторы тысячи долларов. Я должен победить в четырех состязаниях, чтобы заработать такую сумму.

— Но тебе достаточно выиграть только укрощение жеребца! Главный приз теперь составляет целую тысячу долларов, и ты можешь ее выиграть! Ты же уже побеждал в подобных соревнованиях Реда Карвера и Яннела Стоупера!

Марти заколебался; лицо его горело от стыда.

— На этот раз я не буду укрощать жеребца, Пег, — медленно проговорил он. — Я приму участие в тех соревнованиях, где надо заарканить теленка, проехать верхом на быке, уложить быка на землю и в некоторых других, но жеребца укрощать не буду.

Лицо Пег Грэм слегка побледнело, и глаза ее расширились.

— Так значит… значит, это правда, что о тебе говорят. Ты боишься!

Марти взглянул на нее и тут же отвел взгляд. Сердце у него упало.

— Да, наверное, я боюсь, — ответил он. — Я боюсь этого жеребца.

Пег Грэм в изумлении уставилась на него.

— Марти, я никогда не выйду замуж за труса! Я не хочу, чтобы люди потом говорили, что мой муж испугался сесть на коня, которого не побоялись другие мужчины. На этого коня претендует Ред Карвер. Яннел говорит…

— Яннел? — Марти посмотрел на Пег. — Ты с ним разговаривала?

— Да, разговаривала! — вспыхнула девушка. — Он по крайней мере не боится этого коня!

С этими словами она повернулась на каблуках и быстро ушла, всем своим видом выражая презрение.

Махан тоже повернулся было, чтобы идти, но остановился. У ограды корраля, опершись на нее, стоял старик со свисающими по бокам рта желтыми усами.

— Послушай меня, мальчик мой, — сказал он. — Я не хотел подслушивать ваш разговор, но так уж получилось, что я все слышал. Это ты должен был укрощать коня по кличке Страшный Сон?

Марти кивнул.

— Но я на него не сяду! — ответил он. — Это не конь, дьявол! Таких нельзя выставлять на состязания! Это уже не спорт и не демонстрация ловкости и силы… а самое настоящее ничем не прикрытое убийство!

— Я согласен с тобой, — серьезно ответил старик. — Нехорошо подсовывать людям такого зверя. Я видел его на арене — это и в самом деле конь-убийца!

Марти мрачно кивнул:

— Он вырос там же, где и я, — в пустыне Черных скал. Лет пять назад он убил лошадь, на которой я ехал.

— Так ты — Марти Махан? — удивился старик. — А я — Старый Джон. Слыхал о тебе много. По-моему, ты не похож на труса.

Глаза Марти вспыхнули.

— Я не трус! Но этого коня я боюсь и не хочу это скрывать.

— Не у всякого хватит смелости признаться, что он боится, — задумчиво произнес Старый Джон. — А кто будет укрощать Страшного Сна, если ты откажешься?

— На это претендуют Карвер и Стоупер. Я хотел бы, чтобы этого коня вообще не выпускали на арену. Он — убийца, он — сущий дьявол! В нем есть что-то ненормальное!

— Как и у некоторых людей, которых я хорошо знаю, — согласился Джон. — Их так и тянет убивать. А для этого многого не надо — чуть побольше агрессивности и отсутствие жалости к людям. — Старик подтянул брюки. — Ну, желаю тебе удачи, сынок. Я буду болеть за тебя.

Марти Махан посмотрел вслед старику, на лбу у него залегли морщинки. Он никогда раньше не видел этого человека.

Воспоминание о презрении, которое было написано на лице Пег, резануло его словно ножом. Девушка думает, что он трус… Ну что ж, может быть, он и вправду трус! Марти подошел к Джефу Аллену, председателю организационного комитета родео.

— Джеф, я не буду участвовать в состязаниях по укрощению жеребца. Я не сяду на коня по кличке Страшный Сон.

Аллен перекатил сигару из одного угла рта в другой.

— Я уже слыхал, что ты не хочешь на него садиться. Ты утверждаешь, что он — убийца?

— Да, утверждаю. — И Марти поведал Аллену о том, как Страшный Сон убил его коня и пытался убить его самого. — Лично я считаю, что его нельзя выпускать на арену.

Но Джеф Аллен покачал головой, а в его холодных голубых глазах вспыхнуло презрение.

— На это не надейся! Если ты боишься, это еще не значит, что другим нельзя будет попробовать укротить этого коня. Только что ко мне подходил Стоупер, так вот он умолял меня позволить ему сделать это!

Больше Марти не видел ни Пег Грэм, ни ее отца. В полном одиночестве стоял он у выхода на арену, ожидая своей очереди. Ему предстояло заарканить бычка — это было первое состязание, в котором он принимал участие. И никто из обслуживающих людей и из участников родео не остановился, чтобы перекинуться с ним парой слов. С горьким чувством и тяжелым сердцем наблюдал Марти за ними и за зрителями. Один раз он заметил за корралем Пег Грэм — она разговаривала с Яннелом Стоупером.

Стоупер открыл состязания и быстро заарканил бычка. Стремительным броском он догнал его, технически чисто выполнил бросок и быстро затянул петлю. Он показал очень хорошее время. Ред Карвер и Бент Уэлс провозились со своими бычками немного дольше. Марти Махан молниеносно метнул свой аркан, как только бычок выбежал из загона. Аркан пролетел словно копье, и петля охватила шею бычка. Захват был выполнен блестяще, и бычок упал на землю почти в ту же самую минуту, когда Марти затянул веревку. Он уложил бычка наземь, связал его и, выпрямившись во весь свой рост, поднял вверх руки.

— Люди! — прогремел по громкоговорителю голос Робертса. — Такого времени еще никто не показывал! Марти Махан, наша звезда родео, известный во многих странах, уложил бычка и связал его за одиннадцать целых и две десятых секунды!

На три десятых секунды быстрее, чем Стоупер. Марти повернулся, сопровождаемый приветственными криками, и пошел к своему черному коню, но тут кто-то — в глубине души Марти был уверен, что это сделал Стоупер, — заорал во все горло:

— А где Страшный Сон? Давайте сюда Страшного Сна!

Публика подхватила крик, и Марти ушел с арены, чувствуя, как в ушах у него все еще гулко отдаются обидные слова:

— Давайте Страшного Сна! Пусть он сядет на него! Трус!

Побелев, Марти рухнул на землю. Старый Джон взглянул на него.

— Обидно, не правда ли, мальчик мой?

Махан ничего не ответил. Он сидел расстроенный, бледный как полотно. В эту минуту из-за ограды корраля показался Яннел Стоупер, а с ним несколько других ковбоев.

— А вот и наш герой! Он у нас ездит на смирных лошадках, на которых только и возить что молоко.

Марти резко обернулся.

— Ну, хватит! — рявкнул он.

Яннел в изумлении остановился. Потом глаза его сузились.

— Полегче, желтопузый слизняк!

Сжав кулаки, они впились друг в друга полными ненависти глазами. Но в эту минуту загремел громкоговоритель:

— Стоуперу приготовиться к бою быков! Стоупер — на коня!

Рыжий верзила выругался и повернулся, чтобы идти.

— Скажи спасибо, что мне надо выходить на арену, а то бы я тебе врезал! — прорычал он. — Ну, ничего, ты у меня еще попляшешь!

— Не волнуйся, встретимся позже, — бросил ему вслед Марти. — Где угодно и в любое время!

И он удалился, мрачный и расстроенный. За его спиной раздался рев публики — это Яннел бросился на своего быка. Несколько мгновений Марти стоял неподвижно, вслушиваясь в этот рев. Скоро ему тоже выходить на арену — и люди будут смотреть на него, выкрикивать обидные слова и улюлюкать. К чему ему все это?.. Не лучше ли сразу уйти, и дело с концом!

Но тут ему в голову пришла другая мысль, и он на всем ходу внезапно остановился. Сбежать?! Ну уж нет, этого они от него не дождутся! Он выйдет на арену и заставит их взять назад все оскорбления! Все до последнего слова! Марти круто повернулся и пошел назад. Когда пришло его время выступать, он вылетел на арену словно демон и уложил быка быстрее, чем когда-либо в своей жизни. По громкоговорителю объявили его время, и он прыгнул в седло.

С трибун снова понеслись насмешки и колкости, но на этот раз вместо того, чтобы сразу уехать с арены, Марти направил своего коня к трибунам и остановился, подняв в приветственном жесте свою шляпу, и стал ждать, когда утихнет шум. В лицо ему неслось улюлюканье, крики и свист, но он замер в седле совершенно неподвижно. Лицо его смертельно побледнело, а глаза возбужденно горели. Наконец публика угомонилась, и наступил миг тишины. Тогда Марти снова помахал шляпой и, повернув коня, в полной тишине удалился с арены.

Старый Джон стоял рядом с Пег Грэм, которая, широко раскрыв глаза, взирала на это зрелище.

— Эффектный ход! — сухо прокомментировал Старый Джон.

Пег молниеносно повернулась и бросила на старика быстрый взгляд, а потом снова перевела его на Марти,

— Да… это было очень эффектно! — с сомнением в голосе произнесла она. Брови ее сошлись на переносице. — Но я вас не знаю, мистер.

Старый Джон перекатил во рту жвачку.

— Да, мэм, вы меня не знаете. Как, впрочем, не знаете, чем отличается настоящий мужчина от простого грубияна.

С этими словами он резко повернулся и пошел прочь. Пег, лицо которой вспыхнуло от досады и стыда, смотрела ему вслед.

Повернувшись, чтобы идти, она задумалась. Может, она и вправду зря обидела Марти Махана? Можно ли считать его трусом только потому, что он отказывается садиться на коня по кличке Страшный Сон? Но ведь если человек принимает участие в родео, он не должен бояться свирепых жеребцов! В таких соревнованиях участники обычно ездят на тех лошадях, которых им дают. К тому же большинство ковбоев предпочитают коней с неукротимым нравом, поскольку это дает им возможность отличиться. Но даже если этот конь необычайно свиреп и неукротим, как утверждает Махан, то это еще не повод отказываться садиться на него.

В конце концов Пег пришла к выводу, что рассердилась только оттого, что не смогла смириться с мыслью о том, что люди будут считать Марти трусом, и еще потому, что труса она любить не могла.

Яннел Стоупер выиграл состязания по езде на неоседланном коне в первом и втором раундах. Потом он выступил со своей обычной программой трюков на коне, и первый день родео закончился. Героем дня стал Стоупер, несмотря на то, что он проиграл Марти в состязаниях с захватом бычка. Его стойкое намерение укротить именно того жеребца, от которого отказался Махан, заинтриговало публику.

Махан расстроился до глубины души. Он бродил по улицам Винд-Ривера, чувствуя себя одиноким и никому не нужным. Было неловко оттого, что он так вырядился, и больше всего на свете ему хотелось сейчас уехать отсюда куда-нибудь подальше. И лишь боязнь того, что люди расценят его отъезд как бегство и что по всем штатам разнесется весть о его трусости, удерживала его на месте. Он знал, что его отказ садиться на коня по имени Страшный Сон вызвал к нему повышенный интерес, и люди теперь будут следить за каждым его шагом.

Весь вечер в городе только и было разговоров, что о серовато-коричневом жеребце. Несмотря па то, что Марти во всеуслышание был назван трусом за отказ укрощать его, люди стали задумываться — а может, этот конь и вправду убийца? Однако Яннел с презрением отвергал это утверждение.

Марти Махан ужинал, когда дверь вдруг распахнулась и в кафе вошел огромный рыжеватый Стоупер в сопровождении Реда Карвера и Пег Грэм. Когда девушка увидела Марти, одиноко сидящего за столом, она повернулась, чтобы уйти, но Яннел не отпустил ее. Они прошли в зал и уселись недалеко от столика, где сидел Махан. Вокруг Яннела тут же собрались его дружки. За стойкой бара восседал Старый Джон, не спеша поедая пончики и попивая кофе.

— Ну, разумеется, я укрощу этого коня! — громко выкрикнул Стоупер. — Я ведь не такой трус, как некоторые! Я могу сесть на все, что имеет шкуру!

Махан взглянул на хвастуна. Странно, но вопреки всему он был спокоен исобран. Ему вдруг показалось, что это его ум, а не тело охватила ярость. Глаза его смотрели холодно и ясно. Он взглянул на Яннела Стоупера, и глаза их встретились.

— Наконец-то все увидели твое истинное лицо! — презрительно фыркнул Стоупер. — Ты всегда был обманщиком!

— А ты всегда был крикуном! — спокойно парировал Марти.

Лицо Стоупера залила краска гнева. Потом его блекло-голубые глаза сузились, и он улыбнулся. Откинувшись на спинку стула, сказал:

— Мне всегда хотелось хорошенько врезать тебе, и сейчас я встану и с удовольствием влеплю тебе пощечину!

Он и в самом деле встал, направляясь к Марти. Карвер хотел остановить его, но тщетно. Пег Грэм тоже встала; у нее от ужаса расширились глаза, и она закрыла рот рукой, чтобы не закричать.

— Сейчас я тоже встану, — угрожающе произнес Марти, вскакивая со стула, — и ты пожалеешь о том, что открыл свой поганый рот!

Стоупер приближался к нему, улыбаясь, и, подойдя на расстояние вытянутой руки, нанес с разворота мощный размашистый удар под ребра. Однако от левого прямого Махана, нанесенного от плеча в челюсть, великан покачнулся. Затем резким ударом правой Марти заставил Яннела опуститься на корточки.

Марти сделал шаг назад. Его лицо оставалось спокойным.

— Если решил завтра проехаться на этой лошади, — сказал он, — лучше побереги свои силы.

Неожиданно Стоупер резким броском вперед нырнул под Марти. Тот, отступая, споткнулся, зацепившись за стул. И прежде чем обрел равновесие, Стоупер навис над ним, осыпая ударами. Махан пошатнулся, и Яннел с искаженным яростью лицом обрушил на него всю мощь своих кулаков. Однако Махану каким-то чудом удалось выдержать этот штурм. Закрываясь от ударов, он вплотную приблизился к Яннелу, схватил его за пояс и за колено и, подняв разъяренного барахтающегося ковбоя в воздух, грохнул его об пол.

Стоупер поднялся на ноги, рыча от злости, а Махан тотчас наотмашь ударил его справа и слева по лицу. Удар левой пришелся по уже кровоточащему рту Стоупера, еще больше залив его кровью. Марти шагнул в сторону, увернулся от удаpa правой и резким ударом достал шею противника. Яннел стал хватать ртом воздух, а Махан нанес удар в корпус и следом хук в лицо. Стоупер как упрямый бык полез вперед, и вскоре оба оказались друг против друга среди битой посуды и принялись молотить друг друга.

Оба были высокими и крепкими мужчинами — Стоупер весил больше двухсот фунтов, а Махан — около ста девяноста. Оба были в отменной форме. Стоупер, рыча, рванулся вперед и схватил Марти в охапку. Они повалились на пол. Пытаясь попасть большими пальцами в глаза Махана, Стоупер промахнулся и упал вперед как раз в тот момент, когда тот резко дернул головой вверх. Стоупер отпрянул, ослепленный болью, а Марти вскочил на ноги. Стоупер поднялся, смаргивая слезы, брызнувшие от удара головой. Махан достал его левой, а затем двумя хуками справа и слева. Яннел тряхнул гривой рыжевато-коричневых волос и занес для удара свой мощный веснушчатый кулак, но промахнулся, и Марти снова ударил его по корпусу. Великан согнулся, и Марти ударил еще дважды, прежде чем тот совсем сник и повалился на пол.

— Так кто здесь трус, Яннел? — спросил Марти. Он быстрым движением отер пот со лба и сделал шаг назад. — Ну, вставай, если хочешь еще получить.

— И встану! — ответил Стоупер, хватая ртом воздух, поднимаясь на ноги.

Марти смотрел на покачивающегося от полученной трепки ковбоя. Глаза Стоупера остекленели, с разбитых губ и из рассеченной брови капала кровь. Под глазом набухал кровоподтек. Ухо кровоточило. Марти отступил назад и опустил руки.

— Я вижу, драться на кулаках ты совсем не умеешь, — сухо заметил он. — Зато отлично управляешься с. лошадьми, так что не стоит забивать тебя до смерти!

С этими словами он резко повернулся и вышел из кафе.

Яннел Стоупер в изумлении провел рукой по глазам, словно не веря тому, что он видит, и уставился вслед Марти, пытаясь сквозь шум в голове осмыслить, как можно уйти от беспомощного врага и не добить его. Он встряхнул массивной головой и, повернувшись, двинулся неверной походкой к стулу у пустого столика. Плюхнувшись на него, он уронил голову на руки и затих.

В течение всего второго дня родео противники присматривались друг к другу. Несмотря на жестокую трепку, которую задал ему накануне Марти, Яннел Стоупер выглядел вполне прилично. Хотя лицо у него было помятым, в синяках и ссадинах, он сохранил физическую форму и двигался быстро и ловко. Марти Махан, встреченный гробовым молчанием трибун, победил в финальных состязаниях с бычками, улучшив свой собственный результат на десятую долю секунды. Стоупер снова оказался вторым.

В бое быков Стоупер опять стал победителем и принял участие в финальных состязаниях, где нужно было удержаться на спине быка.

Марти выехал на арену на старом быке по кличке Семь Семьдесят Семь. Это было огромное свирепое животное, владевшее всеми уловками, помогающими сбросить седока. Бык весил чуть больше тонны и давно уже выступал в родео, но, кажется, никогда еще ему не попадался такой упорный наездник. Он выскочил на арену, полный ярости, брыкаясь как бешеный. Он рыскал направо и налево своими подрезанными рогами, в бессильной ярости пытаясь сбросить с себя седока, вцепившегося в складку кожи позади его горба. Однако Марти сидел крепко, вонзив в бычьи бока шпоры, и не собирался сдаваться.

Вдруг Семь Семьдесят Семь принялся бешено крутиться на одном месте, а затем резко дернулся в сторону. Публика ахнула, думая, что центробежная сила вышвырнет Махана вон, но, когда пыль, поднятая копытами животного, рассеялась, все увидели, что Марти как ни в чем не бывало сидит у него на спине, кромсая его шкуру шпорами. В эту минуту раздался свисток, и Махан спрыгнул на землю. Однако старый Семь Семьдесят Семь был не так-то прост — он крутанулся как кот на раскаленной плите и, наклонив голову, бросился на Марти. Махан отпрыгнул в сторону; и в ту же минуту на арену выскочили клоуны, и один из них тихонько ударил быка по носу. Взбешенное животное развернулось и бросилось на обидчика, а Марти ушел с арены под жидкие хлопки публики.

— Что-то зрители сегодня вялые, Марти, — неуверенно произнес Карвер.

Махан взглянул на него, и на лице его появилась кривая усмешка.

— Они просто ждут. Все хотят увидеть Страшного Сна.

— Он достался Стоуперу. Мне не повезло.

— Наоборот, очень даже повезло, — сухо ответил Махан. — Это не просто конь с норовом, это — убийца, Ред. Поверь мне на слово.

Неожиданно Марти заметил Джефа Аллена и, развернувшись, направился к нему.

— Джеф, — резко бросил он, — когда Стоупер будет укрощать Страшного Сна, я должен быть на арене.

Тот заколебался, холодно глядя на Махана.

— У тебя была возможность выступить на этом жеребце, — отрезал он. — Пусть теперь попробует Стоупер.

— Я не против, — ответил Махан. — Но я не хочу сидеть и спокойно смотреть, как будут убивать Стоупера.

Аллен нетерпеливо дернул головой.

— Стоупер и сам справится. Он не трус!

— А я, по-твоему, трус, да? — спокойно задал вопрос Марти.

Какое-то мгновение они в упор глядели друг на друга. Закаленный в боях Аллен вдруг неожиданно вспомнил, что на боку у него висит револьвер. Теперь он всего лишь деталь костюма для родео, но все-таки он был заряжен, как и револьвер Махана. Дни, когда споры разрешались оружием, канули в Лету, и все-таки… тут взгляд Марти встретился с холодным как сталь взглядом Джефа.

— Нет, я не считаю тебя трусом, — неожиданно сказал Аллен. — Просто немного смешно, что ты отказываешься от этого коня, вот и все!

Махан посмотрел на него тяжелым взглядом.

— На будущее, если тебе еще что-нибудь покажется смешным, ты, Джеф, лучше посмейся! Слышишь? Не спеши обвинять человека в трусости, а просто смейся!

Он повернулся на каблуках и пошел прочь.

Дик Грэм задумчиво поглядел ему вслед.

— Знаешь, Джеф, в какое-то мгновение мне вдруг показалось, что ты решил заполнить свободное место на кладбище!

Аллен сглотнул слюну и вытер со лба пот.

— Мне и самому так показалось! — проговорил он, облегченно вздохнув. — У этого парня железные нервы!

— Так что в следующий раз думай, что говоришь, — сухо сказал Грэм. — Этот парень может быть кем угодно, но только не трусом! Посмотри, как он отделал вчера Яннела!

Яннел Стоупер подошел к пятому выходу. Здесь, привязанный ремнями, поджидал его полосатый, как зебра, серовато-коричневый жеребец. Он был оседлан и взнуздан. Он не брыкался, когда на него надевали седло, и спокойно взял в рот мундштук. Он знал, для чего его сюда привели, и спокойно ждал, когда придет его час. Только где-то в глубине его лошадиной души билось горячее желание, сжигавшее его всю жизнь, желание убивать. А когда он вырывался на свободу, оно превращало его в дьявола.

В дальнем конце арены, верхом на своем вороном, сидел Марти Махан, бледный как смерть, но готовый в любую минуту ринуться в бой. Время от времени зрители бросали на него удивленные взгляды, гадая, что он тут делает, и одна пара этих глаз принадлежала Пег Грэм. Яннел, несмотря на все попытки успокоиться, почему-то нервничал. Он поставил ногу в стремя, помахал зрителям рукой, затянутой в перчатку, и наконец уселся в седло. Он почувствовал, как у коня напряглись мышцы, но потом расслабился.

— Все в порядке, — сказал Стоупер, а потом крикнул: — Отпускай!

И в тот же миг открылись ворота.

Почувствовав свободу, Страшный Сон, опустив голову, одним прыжком выскочил на арену и принялся яростно брыкаться, будто в него вселился бес. Он подпрыгивал вверх на тридцать дюймов и подбрасывал зад с такой силой, что после третьего прыжка у Яннела пошла горлом кровь.

Сначала Страшный Сон прыгал, описывая круги; но когда голова Яннела завертелась, словно волчок, вдруг принялся кружиться на месте с такой скоростью, что у публики зарябило в глазах. Завороженный сумасшедшим ритмом копыт, Яннел не уловил момент, когда конь вдруг прыгнул в сторону, и, не удержавшись, вылетел из седла. Он грохнулся о землю, и удар сотряс все его позвонки до единого.

Ошалев от быстрого вращения, Яннел поднялся на ноги и увидел, что конь, обнажив зубы и сверкая белыми от ярости глазами, несется прямо на него. Увидев, что обезумевшее животное вот-вот нападет на беззащитного наездника, люди на трибунах вскочили со своих мест, и из их глоток вырвался единый долгий вопль ужаса.

Не успев еще до конца осознать всей опасности, грозящей ему, Яннел инстинктивно отпрянул в сторону. И в эту самую минуту на обезумевшее чудовище налетел вороной Махана и Марти бросил аркан. Но Страшный Сон отпрыгнул в сторону, и аркан просвистел мимо. Словно демон мщения набросился обезумевший конь на вороного Марти и, вцепившись зубами ему в шею, нанес глубокую рану. Вороной крутанулся и, споткнувшись, упал. И снова из уст зрителей вырвался вопль ужаса.

На какое-то мгновение облако пыли скрыло от глаз публики Марти и коня, но кто-то закричал:

— Смотрите, смотрите, Марти опять на коне!

В ту страшную минуту, когда вороной упал, Марти, охваченный ледяным ужасом, протянул руку и крепко схватился за луку седла Страшного Сна. Напрягши все свои силы, он подтянулся и оказался в седле!

Конь яростно заржал и рванулся вперед, оставляя позади облако пыли. Почувствовав в седле седока, он с новой силой принялся брыкаться, пытаясь избавиться от него. Марти несказанно повезло — ноги его каким-то чудом проскользнули в стремена, и он обрел относительную устойчивость. Вороной его бил ногами, лежа на земле, Яннел же, из носа которого текла кровь, медленно уходил с арены, а Марти остался один на один с дьяволом, которого боялся и ненавидел больше всего на свете.

Страшный Сон будто припоминал все свои уловки, рожденные его ослепленным ненавистью мозгом, и снова принялся бешено скакать по кругу, не уставая брыкаться. Он рассчитывал, что таким способом выкинет из седла Марти, как совсем недавно выкинул Стоупера. Неожиданно бешеные прыжки сменились вращением на немыслимой скорости. Махан, перепуганный и злой, вдруг потерял от ярости всякий контроль над собой и принялся что есть мочи колотить коня шпорами. Обезумев от боли, конь понесся по арене мимо застывших от изумления ковбоев, а Марти Махан продолжал шпорами выписывать на его боках иероглифы.

Брыкаясь как дьявол, Страшный Сон принялся вскидывать зад, извиваясь при этом словно змея, сжимаясь и распрямляясь как пружина.

С обеих сторон арены к ним бросились опомнившиеся наконец ковбои, но Марти пришел в ярость, увидев их.

— Убирайтесь прочь! — заорал он. — Я усмирю этого коня или убью его!

И начался поединок между человеком и конем, какого никто в Винд-Ривере еще никогда не видал. Конь превратился в сгусток ненависти и энергии; седок тоже вспомнил годы своего безумного страха, начиная с того момента, когда этот дьявол убил в пустыне его коня. Он должен победить! Ковбои сгрудились в дальнем конце арены, готовые в любую минуту броситься на помощь, и никто не вспомнил о тех десяти секундах, которые, по правилам родео, должен продержаться на коне наездник. Время шло, а Марти все еще сражался с конем-убийцей, превращая его шкуру в кровавые лохмотья и надеясь измотать его окончательно. Конь перестал брыкаться и вдруг спокойно затрусил по арене, но, оказавшись недалеко от ее стены, неожиданно прыгнул, словно это был не конь, а снаряд, выпущенный из пушки.

Люди, сидевшие в первых рядах, закричали от страха и бросились врассыпную, как будто Страшный Сон мог пробить стену и напасть на них, но тот крутанулся на месте, с силой ударившись боком о доски ограждения. И если бы Марти, к которому вернулось самообладание и который угадал маневр коня, не выдернул вовремя ногу из стремени, этот удар раздробил бы ее.

Больно ударившись о стену, животное отскочило в сторону, и Махан в ту же минуту снова сунул ногу в стремя и опять принялся вонзать шпоры в теряющего силы коня. И тот, наконец, сдался. Упавший духом и сломленный, он опустил голову и застыл на месте. Какое-то мгновение Марти продолжал сидеть в седле, но увидев, что животное не в силах продолжать борьбу, спрыгнул на землю и чуть было не упал — ноги, уставшие от безумного напряжения, отказывались служить ему.

Он выпрямился, и в эту минуту коварный конь-убийца, на мгновение воспрявший духом, прыгнул, намереваясь укусить его. Но Марти, почти не сходя с места, три раза ударил его по носу своей шляпой, и Страшный Сон, окончательно усмиренный, отступил.

Взяв поводья, Марти двинулся к выходу с арены, ведя на поводу укрощенного коня и дрожа от усталости всем телом. Позади, смирный и покорный, за ним плелся Страшный Сон.

Измученная переживаниями публика с изумлением взирала на эту картину, и вдруг кто-то сделал первые хлопки, и все подхватили их. Аплодисменты долго не смолкали; Марти Махан остановился у корраля и уже отдал поводья ковбою, а публика все не могла успокоиться. Он повернулся и облокотился на ограду корраля, чувствуя, что никак не может унять дрожь. Только теперь он заметил, что из носа его течет кровь и что его белый костюм спереди запачкан кровью.

Яннел Стоупер, тоже в окровавленной одежде, подошел к нему и протянул руку.

— Марти, — с искренним раскаянием произнес он. — Я хочу принести тебе свои извинения. Теперь я собственными глазами убедился, что ты не трус, и к тому же ты спас мою шкуру! А такого наездника, как ты, еще надо поискать!

— Ведь ты не боялся этого коня, — сказал Дик Грэм. — И все эти слухи — брехня!

— Не боялся?! — Марти мрачно взглянул на Дика. — Нет, я боялся его, как огня! Никогда в жизни мне еще не было так страшно, как сегодня. И я залез на этого коня не потому, что мне так хотелось, а потому, что седло было самым безопасным местом! А когда я оказался в нем, то понял, что у меня нет выбора — если я не удержусь, он меня прикончит. Не боялся!.. Да я еще ни разу в жизни не испытывал такого страха!

Рядом, улыбаясь, стоял Старый Джон.

— Ты просто герой, мой мальчик. А кстати, я слышал, что ты и вот эта леди, — он показал на Пег Грэм, — хотели купить мое ранчо Ивовый ручей. Если вы еще не передумали, я могу скинуть цену. Для хороших людей ничего не жалко.

Пег, побледнев, смотрела на Марти широко открытыми глазами.

— Я… я не знаю, ты захочешь?.. — с сомнением в голосе произнесла она.

Марти выпрямился и обнял ее за плечи.

— Нет, нет, мы не передумали, Джон! Я представляю, как мы будем растить там наших лошадей и…

— Скот? — спросил Ред Карвер, широко улыбаясь.

— Нет, детишек! — ответил Марти. — Целую кучу детишек! И все они, когда вырастут, станут участниками родео, — Он посмотрел на Пег и улыбнулся ей. — Ты согласна?

— Согласна, — ответила Пег.

КОВБОЙСКАЯ ВЫУЧКА ДЖОННИ

Предисловие автора

В былые времена часто можно было встретить ковбоя, у которого на руке не хватало одного или двух пальцев. И вот почему так получалось. Заарканив быка, ковбой привязывал конец своего лассо к луке седла. Стоило в эту минуту быку рвануться, как ковбою отрывало палец. Поэтому в любой команде, состоявшей из семи или восьми ковбоев, обязательно был один или даже двое, у которых не хватало на руке пальца.

* * *

Смок Лэмсон вошел в барак, и Джонни Гаррет невольно поежился. Старший ковбой, крупный и суровый мужчина, перекатил во рту свою жвачку и медленно обвел комнату тяжелым взглядом.

Ковбои сидели опустив головы и молчали. За окнами свирепствовала непогода, так что все прекрасно знали, кому сегодня ночью придется сторожить скот.

— Ты, — резко повернулся Лэмсон к Джонни, — седлай коня и отправляйся в корраль. И помни: если быки повалят наружу, твоя задача — завернуть их, чтобы они не попадали в овраг.

Джонни свесил ноги с койки.

— А почему опять я? — с возмущением спросил он. — Я и так всю эту неделю работал ночами.

Лэмсон улыбнулся.

— Терпи, сынок. Я обещал сделать из тебя мужчину и сделаю. Так что поторапливайся.

На какое-то мгновение Джонни Гаррет заколебался. Он может уволиться в любую минуту и поискать себе другую работу. Правда, где ее найдешь зимой, да и денег у него не так уж много — всего сорок долларов, а на них долго не протянешь. И самое главное, если он уйдет отсюда, то никогда уже не увидит Мэри Джейн.

Джонни натянул на ноги сапоги с кожаными гамашами и накинул полушубок. Опустив ремешок шляпы на подбородок, он двинулся к двери.

Лэскер перевернулся на койке и бросил ему вслед:

— Эй, малыш, если хочешь, можешь взять моего Смельчака. Он привык работать ночью.

— Спасибо, — ответил Джонни. — Поеду на своем — пусть тоже поучится.

— Правильно. — Смок Лэмсон улыбнулся и принялся сворачивать самокрутку. — Вам обоим надо учиться — тебе и твоему коню.

Джонни открыл дверь, и пламя в лампе метнулось в сторону. Очутившись на улице, Джонни пригнул голову, ибо прямо в лицо ему дул ледяной ветер. Пора бы уже привыкнуть, подумал он.

Джонни приехал на ранчо «Икс в квадрате» из Орегона. Там повсюду был лес, а ему хотелось разводить скот, поэтому он и перебрался в Аризону. Сменив за короткое время две работы, Джонни оказался в «Икс в квадрате», где срочно требовался ковбой. Босс нанял его, зато Лэмсон сразу же проникся к нему неприязнью, но он ничем ее не выразил, пока не почувствовал в нем соперника.

Все на ранчо знали, что Смок неравнодушен к Мэри Джейн Колкинс. Все, кроме Джонни Гаррета. Увидев ее на вечеринке, он несколько раз пригласил ее потанцевать, а потом проводил до дома. Смок бросился искать Мэри Джейн и нашел ее вместе с Джонни на качелях.

Его охватила холодная ярость, а Мэри Джейн, очевидно не осознавая, что она делает, сказала Смоку, что Джонни к весне станет старшим ковбоем.

— Вот подожди, я обязательно им стану, — сказал ей Джонни.

Услыхав эти слова, Смок Лэмсон поглядел на юношу и медленно улыбнулся.

— Знаешь, Мэри Джейн, — многозначительно произнес он, — уж я постараюсь ему помочь!

С этого-то все и началось. Теперь самая тяжелая и неблагодарная работа доставалась Джонни. В любое время суток его могли послать куда угодно. Все ковбои прекрасно понимали, что Смок ездит на Джонни и помыкает им, стараясь выжить из «Икс в квадрате».

— Ты, кажется, собирался стать здесь старшим? — язвил он. — Так что давай работай.

И Джонни работал.

Он уже и не помнил, сколько километров забора он починил, притом, что если Лэмсон был недоволен его работой, все приходилось делать заново. Он рубил дрова для кухни, то есть выполнял самую презираемую работу; он разыскивал по пустыне отбившихся от стада животных; он брал в руки лопату чаще, чем лассо, расчищая источники и копая канавы. Ему чаще, чем другим трем ковбоям из его команды, доставались ночные смены; он работал по двенадцать — четырнадцать часов в сутки, в то время как другие осенью и зимой работали по семь-восемь часов.

Смок Лэмсон был самым сильным мужчиной на ранчо. Он похвалялся, что никому еще не удалось победить его в драке, и, несмотря на то что весил на сорок футов больше Джонни, постоянно пытался спровоцировать юношу на драку.

Чем дальше шло время, тем хуже становилось Джонни. Чувствуя, что ему не выжить соперника, Лэмсон стал еще сильнее закручивать гайки. Даже Лэскер, обычно сдержанный и неразговорчивый, пытался образумить Смока.

— Что ты пристал к этому малышу? — спрашивал он. — Он ведь хорошо работает.

— Это мое дело, Дэн, — кратко отвечал Смок. — Когда я сделаю из него ковбоя не хуже нас с тобой, я от него отстану.

Джонни оседлал своего светло-гнедого жеребца и выехал из конюшни, наклонив голову, чтобы не задеть дверной косяк. Он распахнул дверь, не слезая с коня, а потом повернул его навстречу ветру и двинулся на западное пастбище.

Лужи покрылись коркой льда, а низинки уже замело снегом, но все-таки в воздухе снега было больше, чем на земле. С севера дул резкий, пронизывающий ветер, и снежинки, подхваченные им, неслись над землей. Если в такую погоду быки сдвинутся с места, их уже ничем не остановить. Недалеко от той долины, по которой он поедет, лежит Полынная равнина, пятьдесят миль в ширину и двадцать пять в длину. Путь туда преграждает только сухое русло глубиной сорок футов. Если быки, спасаясь от ветра, пойдут на юг, то они доберутся до него, промерзнув до костей, и, свалившись с обрыва, не смогут выбраться и погибнут.

Джонни слыхал о таких случаях, когда скот неожиданно срывался с места и шел напролом куда глаза глядят, но самому ему такого видеть не приходилось. Впрочем, он легко мог себе это представить.

Он провел в седле уже больше часа, когда наконец появился первый бык, чалый великан, который, тяжело ступая, шел прямо на него. За ним шел еще один и еще… и впервые в жизни Джонни охватила паника.

Глубоко в душе он понимал, что никто никогда всерьез не допускал возможности того, что скот вырвется на свободу, Долина, где он пасся, была обнесена забором, и Джонни был уверен, что Смок послал его дежурить просто из предосторожности или из вредности. Должно быть, ветер повалил забор, и быки двинулись вниз по склону.

Бежать за помощью было уже поздно. Джонни выхватил револьвер и выстрелил в воздух, то ли надеясь остановить быков, то ли давая сигнал другим ковбоям, что случилась беда. Однако надежды его не оправдались — быки не остановились, а сигнал никто не услышал. В отчаянии он попытался завернуть животных, но тщетно. Те быки, которых ему удалось заставить свернуть, тут же пропали в снежной круговерти, а остальные по-прежнему шли, не обращая на него никакого внимания.

А за первыми быками шли еще и еще, и казалось, что конца им не будет.

И тут только Джонни осознал масштабы случившегося несчастья. Все стадо, более тысячи голов, гонимое северным ветром, шло на юг. Если его не остановить, то животные свалятся с обрыва на дно сухого русла. Многие разобьются насмерть, а другие поломают себе ноги, и их добьет холод. Конечно, погибнут не все, но вряд ли многим удастся выжить. Высота обрыва составляет сорок футов, а дно у русла каменистое, так что будь то животное или человек, но упав туда, вряд ли он останется невредимым.

Светло-гнедой жеребец носился как угорелый. Джонни кричал, стрелял и испробовал тысячу других способов завернуть стадо, но оно все шло и шло вперед. Он забыл о Смоке Лэмсоне, который послал его сюда, забыл обо всем на свете и думал только о том, как спасти скот, ибо он принадлежал Барту Гэвину, доброму старику, который взял его к себе в работники, когда Джонни потерял уже всякую надежду найти достойный заработок.

Наконец Джонни остановил коня и задумался. Шарф, которым он обмотал шею, покрылся инеем от его дыхания, пальцы ног онемели от холода, а скот все прибывал. До ворот ранчо было четыре мили, еще четыре — до барака. Если он поскачет за ребятами, то быки уйдут слишком далеко — ведь ковбоям надо будет еще одеться и оседлать коней. А если скот свалится в сухое русло, то оттуда его уже ничем не вытащишь.

Когда рассветет, тысяча быков уже будет валяться на дне пересохшей реки. Если… если он не заставит их свернуть. Если ему удастся повернуть быков на восток, в сторону хребта Гребешок, а потом погнать их вдоль этого хребта до откоса Гэвина, то, может быть, ему удастся собрать их в одном месте. Конечно, часть быков потеряется, зато другие будут спасены от падения в каньон… И тут ему в голову пришла мысль, как можно повернуть стадо на восток.

Развернув удивленного мустанга, Джонни вонзил в него шпоры и помчался на юг. Сбоку от него, гонимые завывающим северным ветром, шли быки, ни на минуту не останавливаясь и не сбавляя шага. Зрелище упрямо и непреклонно двигающихся животных завораживало. Проскакав на головокружительной скорости по мерзлой земле, Джонни вскоре оставил стадо позади. Несясь на юг, он обдумывал свой план. Быки шли медленно, так что, если ему повезет, он успеет сделать все, что задумал.

Наконец Джонни догнал передних быков, оторвавшихся от стада на четверть мили, и вскоре он остался один в ночи и несся, не сбавляя скорости, на юг, туда, где располагалось сухое русло. Однако, проехав несколько миль, Джонни повернул на восток и пришпорил коня. Неожиданно его глазам предстал откос Гэвина — огромная отвесная скала из песчаника. Он повернул, и скала оказалась от него по левую руку. Джонни поехал вдоль нее и вскоре добрался до квадратного уступа, где находился дом, в котором ковбои могли отдохнуть и переночевать в непогоду. Он подъехал к дому с подветренной стороны и спешился.

Сорвав засов, Джонни толкнул дверь и вошел внутрь. В доме было темно, и он зажег спичку. Вдоль стен стояли четыре ящика с порохом. Он пересыпал его в мешок, прихватил с собой моток шнура и выбежал из дома.

Привязав мешок с порохом позади седла, Джонни сел на коня и, стараясь не думать об опасности, помчался на юг. Стоит только коню поскользнуться и упасть — ну что ж, у него будет просторная могила!

Замерзший мустанг охотно вышел в галоп. На улице было очень холодно, но Джонни не замечал холода. Наконец он заметил впереди черную ленту сухого русла. Он спешился а завел коня за выступ скалы, а потом поспешил к обрыву. Осторожно, чтобы не упасть, он спустился вниз.

Джонни хорошо знал это место. Несколько раз он спускался сюда, чтобы, пока не видит Лэмсон, спокойно покурить в одиночестве. Обрыв был весь испещрен трещинами и пронизан отверстиями. Джонни принялся торопливо забивать их порохом, с самого верха обрыва почти до его основания. Он работал уже больше получаса, когда появился первый бык. Он ударился о скалу, высившуюся неподалеку, и остановился, чтобы прийти в чувство. Вскоре он снова двинется в путь.

Спрятавшись от ветра за обрывом, Джонни побежал по дну сухого русла, торопливо поджигая шнуры. Убедившись, что все они загорелись, он вскарабкался по обрыву и, прыгнув в седло, погнал коня прямо навстречу ветру. Через несколько мгновений раздался взрыв. Джонни не стал возвращаться — его уловка должна сработать, просто не может не сработать.

Он ехал на север и вскоре увидел стадо. Оно разбилось на несколько потоков и достигло уже края откоса. Быки все так же методично двигались вперед. Некоторые, правда, пытались отклониться к западу, но Джонни без труда завернул их. Однако не было никакого смысла пытаться повернуть стадо вправо или влево, русло было рядом, и никакая сила не могла свернуть быков с их пути.

Джонни не знал, сколько времени ему пришлось работать. Его угнетала мысль, что все усилия могут оказаться напрасными. Один раз его конь упал, но тут же поднялся. Вскоре Джонни нашел место, откуда он мог видеть все стадо. Снег перестал идти, земля покрылась белым покрывалом, и видимость была хорошей. Он работал уже не так быстро, как раньше, и когда остатки стада очутились в каньоне, он развернул коня и медленно поехал домой.

Полумертвый от усталости, он снял седло и не менее получаса занимался конем, потом накрыл его попоной, чтобы тот не замерз. Спотыкаясь, Джонни вошел в барак и повалился на койку. Ноги его онемели от холода, и прежде чем уснуть, он растер их руками.

Его разбудило прикосновение чьей-то руки к его плечу. Это был Дэн Лэскер.

— Вставай, малыш. Лэмсон рвет и мечет.

Джонни появился последним к завтраку. Он вошел в комнату и остановился на пороге от изумления. Рядом с Бартом Гэвином сидела девушка… и какая девушка!

У нее были густые темные волосы, лучистые глаза и слегка полноватые губы. Потеряв от изумления дар речи, Джонни добрался до своего стула и, низко наклонившись над столом, принялся есть. Ковбои совершенно растерялись, они боялись произнести слово в присутствии блестящей красавицы, сидевшей рядом с Бартом. Завтрак проходил в молчании. Даже обычно разговорчивый Смок Лэмсон хранил молчание.

Неожиданно девушка спросила:

— Почему у вас только один конь накрыт попоной? Ведь ночью было так холодно!

— Попоной? — Гэвин оглядел собравшихся за столом. — Кому это пришло в голову закрыть коня попоной?

Ковбои изумленно переглядывались. Закаленные мустанги Дикого Запада не были приучены к такому обращению. Даже Смок Лэмсон не мог скрыть своего удивления. Он вдруг резко повернулся к Джонни, поняв, что это он накрыл коня попоной, и решив посмеяться над ним.

— Может быть, это сделал наш будущий старший ковбой? Это на него похоже, — с ехидцей произнес он.

Прекрасные темные глаза девушки обратились на Джонни, и он вспыхнул от смущения.

— Так это ты укутал свою лошадку в одеяльце? — спросил Лэмсон, скосив глаза на девушку, желая понять, оценила ли она его шутку, и хихикнул.

Гэвин сурово посмотрел на Джонни. Чувствуя, что ему не уйти от объяснений, Джонни вялым голосом сказал:

— Он был весь в мыле — мы ведь вернулись с ним на рассвете.

Гэвин положил вилку.

— На рассвете? — не веря своим ушам, спросил он. — А где это ты так долго пропадал?

Теперь настала очередь Лэмсона сконфузиться. Он поколебался, а потом сказал:

— Я подумал, что надо послать кого-нибудь караулить скот на тот случай, если он вдруг уйдет из загона.

— Уйдет из загона? — насмешливо переспросил Гэвин. — Но там ведь забор высотой с коня и такой прочный, что выдержит удар быка! Кроме того, — язвительно спросил он, — разве один человек сможет остановить стадо?

Смок Лэмсон запнулся, молчал и робко попытался что-то объяснить. Девушка переводила взгляд с него на Джонни и на других ковбоев. Барт Гэвин был умным человеком и постепенно начал понимать то, чего он раньше не осознавал.

— Стадо укрыто в надежном месте, — подал голос Джонни. — Я был там, когда оно двинулось на юг. Теперь все быки в сухом русле.

— Что?! — вскричал Барт Гэвин, вскочив со стула. На бледном его лице застыл ужас.

Все смотрели на Джонни.

— Я понятия не имею, что случилось с забором. Я объезжал долину и вдруг увидел, что они идут. Я стрелял и кричал, но никто меня не услыхал, да и быков это не остановило.

Лэмсон хрипло спросил:

— Ты хочешь сказать… что стадо ушло из своего загона? А как же забор?

— Не знаю, — ответил Джонни. — Но не волнуйтесь, стадо цело.

— Ты имеешь в виду, — ледяным голосом спросил Гэвин, — что стадо ценой в сорок тысяч долларов валяется целехонькое в каньоне?

— Нет, никто там не валяется, — ответил Джонни, — ну, может быть, за исключением нескольких быков. Я знаю — знал, что может случиться, если животные свалятся с обрыва, и поэтому забрал в нашем доме в горах весь порох и взорвал, то есть подорвал Скалистый склон. Я думаю, что из этого русла они не уйдут, так что, наверное, все стадо там.

Наступила мертвая тишина. Лэмсон был бледен, а остальные отказывались верить своим ушам. Гэвин какое-то время смотрел на Джонни, а потом взял вилку и принялся есть.

— Давай уточним, как было дело, — сказал он. — Значит, ты обогнал стадо, взорвал обрыв, а потом вернулся и всю ночь гонялся за стадом и направлял его в этот проем?

— Ну, не совсем так, — упрямо настаивал на своем Джонни. — Скот не мог разбрестись, поскольку долина, по которой он шел, была довольно узкой, так что мне оставалось только следить, чтобы он никуда не свернул.

— Но ведь он же просто герой! — воскликнула девушка с темными глазами. — Ты так не думаешь, дядя Барт?

— Благодаря его действиям мои убытки будут гораздо меньше, чем я предполагал, вот и все, — произнес Гэвин, и в его голосе Джонни уловил симпатию к себе. — Лэмсон, я хотел бы поговорить с тобой, но сначала посмотрим, что стало со скотом.

Из тысячи голов скота пропало всего шесть. Несмотря на то, что ему пришлось действовать в ужасной спешке, да еще почти вслепую, в кромешной тьме, Джонни удачно выбрал место взрыва и хорошо уложил заряды. Ведь он знал сухое русло и Скалистый склон как свои пять пальцев.

Гэвин нашел стадо в сухом русле; быки разбрелись по нему, поедая густую зеленую траву, которая росла там, где часто застаивалась вода. Он внимательно изучил проем, образовавшийся после взрыва, время от времени кидая на Джонни испытующий взгляд.

— Я вижу, ты знаешь, как обращаться с порохом, — сказал он наконец. — Ты правильно разместил пороховые заряды.

— Мой отец застолбил участок в Орегоне, — объяснил Джонни, — и я часто помогал ему, в том числе и во взрывных работах.

Никто не знал, что Барт Гэвин сказал Лэмсону, но тот на несколько дней оставил Джонни в покое и только время от времени называл его «любимчиком». Но прошло какое-то время, и все вернулось на круги своя — Джонни Гаррет опять стал делать самую черную работу.

Если в школьном здании в Рок-Спрингс намечались танцы, где Джонни мог встретить Мэри Джейн, то его посылали в перевалочный лагерь у Орлиного Гнезда.

Это было дикое гористое место, поросшее густым лесом и напоминавшее его родной Орегон. Здесь высились неприступные вершины и на многие мили тянулись глубокие каньоны, то там, то здесь пересекающиеся застывшими потоками лавы. На востоке лежала местность, называемая Гиблый край, представлявшая собой плато шириной сорок миль, поверхность которого была изрезана до такой степени, что там не мог пройти ни конный, ни пеший, ибо сапоги за несколько минут превращались в лохмотья. Там не было ни рек, ни ручьев; да и вообще гиблое это было место. Были там участки с ровной и гладкой поверхностью, с виду совершенно безобидные, но стоило только человеку ступить на них ногой, как он тут же проваливался глубоко под землю, ибо то, что казалось крепким монолитом, на самом деле оказывалось тонкой пленкой лавового пузыря. Проломив эту пленку ногой, человек падал в яму глубиной от пятнадцати до пятидесяти футов, стенки которой были отвесными и гладкими, и выбраться наверх не представлялось никакой возможности.

Несколько проходов в горах, ведущих в Гиблый край, были перегорожены заборами, сохранность которых нужно было время от времени проверять. Кое-где лава образовала отвесные стены, сложенные из базальтовых блоков.

Джонни расчищал источники, рассыпал соль, проверял заборы, после чего у него оставалось еще много свободного времени. У него с собой был кольт и винчестер, и он много охотился. Он убил двух пум и с полдюжины волков, снял с них шкуры и выделал.

Неделей позже его посетил Лэскер. Он привел с собой двух вьючных лошадей, нагруженных продуктами. Лэскер работал ковбоем уже пятнадцать лет, это был высокий костлявый мужчина.

Он заметил шкуры, но ничего не сказал. Прислонившись к стене и подставив лицо утреннему солнышку, он сказал:

— Старик нервничает — в этом году его доходы упали. У него стали пропадать коровы.

— Ты видел Мэри Джейн?

— Она была на танцах вместе со Смоком, — сказал Лэскер и хотел было что-то добавить, но передумал и сменил тему: — Помнишь племянницу Гэвина? Она живет на ранчо. Ее зовут Бетти.

— Ну, это птица высокого полета, нам не ровня.

— Не скажи, — ответил Лэскер. — Некоторые птицы высокого полета хорошо разбираются, что к чему.

Два дня спустя Джонни обнаружил мертвую корову. Ее тело было разодрано волками, но умерла она от выстрела в голову… и совсем недавно, дней шесть назад. А ведь поблизости не было ни одной души — только он да Лэскер.

Это была корова Гэвина, и убили ее потому, что она пошла за теленком, которого увели грабители. Джонни вырос в лесной местности и хорошо умел читать следы. Он поехал по тропе и увидел, что грабители увели с собой в высокогорье не менее дюжины молодых бычков. Джонни проследил путь угнанных животных через сосновый лес, но на берегу глубокого каньона, проходившего по границе Гиблого края, след потерялся.

Целую неделю после этого он искал следы грабителей, делая вид, что выполняет свою работу. Один раз он наткнулся на след подкованной лошади, но быстро потерял его. У себя в хижине Джонни принялся рисовать на коричневой оберточной бумаге приблизительную карту, отмечая на ней все известные ему хребты, сухие русла и ручейки.

Все эти ручейки текли в сторону лавовых потоков, но никто не знал, куда они впадают. Все они были очень мелкими, поскольку большая часть дождевой воды уходила в трещины.

Первый ручеек, который отыскал Джонни, неожиданно резко поворачивал на юг и пропадал из виду в глубокой пещере, расположенной под лавовым потоком. Два дня спустя, ремонтируя забор, Джонни обнаружил второй ручей, который впадал в болото.

На следующий день приехали Лэскер и Лэмсон. Лэскер был настроен дружелюбно и сразу же заметил свежую волчью шкуру.

— Хорошая охота?

— Да, но на нее совершенно нет времени.

Смок Лэмсон ничего не сказал; он внимательно осмотрел жилище Джонни, время от времени бросая на него подозрительные взгляды. Они уже собирались уезжать, как Лэмсон вдруг резко повернулся к Джонни и спросил:

— Видел кого-нибудь? Каких-нибудь чужаков?

— Не видел ни души, — ответил Джонни, а когда они уехали, выругал себя за то, что не сказал им о следах. И об убитой корове.

Прошло три дня. Джонни исследовал новый ручей, надеясь добраться до его истока. Отыскав его, он завел коня в воду и двинулся вниз по течению. Проехав чуть больше мили, он вдруг услыхал чьи-то голоса. Слов он разобрать не мог, но понял, что разговаривают двое мужчин. Спрятавшись за кустами, Джонни увидел, как они выехали из леса. Один из них был толстый и неряшливый мужчина, одетый в грязную серую рубашку. Другой был худой и грубый, его звали Хайт, и Джонни вспомнил, что встречал этого человека в городе. Поговаривали, что связываться с ним опасно. Они уехали, и Джонни осторожно двинулся им вслед.

Течение ручья становилось все стремительнее, а склон все круче и круче. Неожиданно Джонни оказался у входа в узкий каньон с отвесными стенками. Выведя своего коня из ручья, он целый час ехал по берегу каньона, стараясь не потерять из виду двух мужчин. Каньон становился все глубже, вскоре всадники превратились в две маленькие точки на его дне, а потом и вовсе исчезли из виду.

Джонни взобрался на безлесую вершину горы и огляделся. К северу, востоку и югу простиралось лавовое плато, на котором кое-где виднелись деревья и кусты, скрывавшие острые как бритва края разбитой лавы. Может быть, там, за глубоким каньоном, есть зеленая долина, где грабители прячут угнанный скот? Вернувшись в хижину, Джонни принял решение — необходимо все рассказать Гэвину. Меняя коней, Джонни поехал на ранчо. Он прибыл туда уже глубокой ночью. Обратная дорога займет еще день, но ему необходимо было увидеть Барта.

— Дома никого нет, — сказал ему повар. — Все ушли на танцы. Здесь только Дэн.

Когда Джонни вошел в барак, Лэскер удивленно сел на койке.

— Что случилось? — Сон сразу же слетел с него.

— У меня кончился табак, — не моргнув глазом соврал Джонни. Он сел. — В городе танцы?

Лэскер вздохнул с облегчением.

— Ну и что из этого? Послушай, малыш, Лэмсон рассвирепеет, увидев тебя здесь. Не надо было тебе приезжать.

— А, подумаешь. Впрыгивай в свои сапоги и пошли потанцуем. Я хочу увидеть Мэри Джейн.

Когда они добрались до пригорода, Лэскер сказал:

— Я бы на твоем месте держался подальше от Мэри Джейн. Этот участок уже застолбили до тебя. — Помолчав, он добавил: — А Лэмсон — отличный стрелок.

— Я стреляю не хуже него. Я вырос в лагерях лесорубов.

Когда они привязывали коней, Лэскер снова сказал:

— И все-таки держись подальше от Мэри Джейн, она не для тебя, малыш, и…

Джонни повернулся к нему лицом.

— У нее что-нибудь не так?

Лэскер начал было что-то говорить, но потом пожал плечами.

— Она загонит тебя в могилу.

Мэри Джейн приветствовала Джонни радостным криком:

— Неужели это ты, Джонни! А я думала, что ты живешь сейчас далеко в горах. Почему ты приехал?

— У меня были на то особые причины. — Он любил напустить туману. — Ты скоро все узнаешь.

Во время второго танца она все расспрашивала его:

— Ну, скажи, почему ты приехал, Джонни?

— Это секрет, — ответил он. — Но ты скоро все узнаешь.

— Скажи мне. Я никому не передам.

— Да так, пустяки, — сдался наконец Джонни. — Я нашел грабителей, которые уводят из стада бычков.

— Ты их нашел?! — Глаза Мэри Джейн ярко заблестели. — Но ведь, Джон…

В эту минуту огромная рука развернула его, и он схлопотал удар тяжелого кулака, возникшего как бы ниоткуда. Он уже начал падать, когда второй удар настиг его и распластал по полу.

Голова Джонни гудела, но он откатился в сторону и резко вскочил на ноги. Лицо Смока Лэмсона пылало яростью, он размахнулся, но Джонни успел вцепиться в него. Смок свалил его на пол и хотел ударить ногой, но Джонни обхватил его ноги, и они оба рухнули на пол. Быстро вскочив, они вновь сошлись, дубася друг друга. Руки Джонни были короче, но он хорошо умел ими пользоваться.Удар правой по ребрам заставил Лэмсона невольно отступить на шаг. Кулак левой руки достал лицо Смока, и, присев, Джонни нанес правой удар по корпусу.

Вокруг них собралась толпа, которая кричала и подначивала противников. В толпе Джонни заметил Мэри Джейн, лицо которой пылало от возбуждения. Рядом с ней стоял мужчина; Джонни тут же узнал его, это был толстый человек, за которым он следил на берегу каньона!

Лэмсон ударил, но Джонни уже оправился от кратковременного шока, в который поверг его первый удар Лэмсона, и теперь мозг его работал четко и ясно. Всю осень и зиму Джонни работал на пределе своих возможностей, и сейчас это сослужило ему хорошую службу — он был в прекрасной форме. Он был гибок, как пантера, и силен, как техасский бык. Джонни неожиданно для Лэмсона согнулся и ударил его головой в живот. Верзила тяжело грохнулся об пол и медленно поднялся. Джонни ударом ноги снова повалил его на пол. Лэмсон встал, но Джонни бросил его через бедро, а когда верзила попытался встать, снова ударил ногой.

И Лэмсон сдался. Лицо его было залито кровью. Не вставая с пола, он нехотя произнес:

— Твоя взяла, парень, ты оказался сильнее.

Джонни повернулся к нему спиной и отошел. Мэри Джейн нигде не было видно. Разочарованный, он снова оглядел комнату и только тут заметил Гэвина и его племянницу. Бетти, улыбаясь, глядела на него. Джонни двинулся было к ним, но тут кто-то ткнул его револьвером под ребро и тихо произнес:

— Эй, парень, надо поговорить. Выйдем отсюда.

— Ноя…

— Никаких отговорок. И не думай, что тебе удастся сбежать от меня — я и не таких, как ты, убивал.

Человеком, говорившим это, был Хайт, он держал револьвер так, чтобы никто в комнате не смог его увидеть. Они вышли из комнаты, и Бетти с удивлением посмотрела им вслед.

Толстый ждал их на улице. Он уже держал под уздцы лошадей грабителей и коня Джонни. Джонни бросился к своему мустангу, помня, что в седельной сумке у него лежит револьвер, а в чехле — винчестер. Но не успел он коснуться передней луки седла, как на голову ему обрушился приклад винтовки. Он пошатнулся и, почувствовав еще один удар, провалился во тьму.

Первое, что он услыхал, придя в себя, был цокот копыт о камни, устилавшие дно ручья. Винтовка больше не упиралась в его ногу — значит, ее вытащили. Он сидел на коне со связанными запястьями. Интересно, нашли ли они его револьвер в седельной сумке?

В эту минуту голову Джонни пронзила острая боль, и он снова потерял сознание. Он очнулся только тогда, когда грабители сняли его с лошади и прислонили к стене хижины. Оглядевшись, Джонни увидел, что очутился в длинной зеленой долине в самом сердце Гиблого края. Площадь долины составляла несколько тысяч акров.

Из хижины вышел третий грабитель. Джонни вспомнил его — это был повар с одного из соседних ранчо по имени Фрек.

— Идите сюда, — коротко сказал он, кивнув Джонни.

Они ели в молчании. Хайт потихоньку наблюдал за Джонни. Фрек и толстый грабитель ели, сопя и чавкая.

— Ты кому-нибудь говорил об этой долине? — потребовал ответа Хайт.

— Может, и говорил, — сказал Джонни. — Точно не помню.

— Сюда кто-то едет, — неожиданно произнес Хайт. — Колкинс, посмотри, кто это.

Джонни застыл с ложкой в руках. Значит, этот толстый — Колкинс, отец Мэри Джейн. Внутри у него все опустилось. Он смотрел в тарелку, потеряв всякий интерес к еде. Значит, это Мэри Джейн рассказала грабителям, что он нашел угнанный скот и место, где они его прячут. Теперь понятно, почему она так настойчиво его расспрашивала и почему они поторопились увезти его — чтобы он не успел рассказать обо всем Гэвину.

Колкинс стоял в дверях с винчестером в руках. Повернув голову, он сказал:

— Это босс.

До слуха Джонни донесся знакомый грубый голос, а потом знакомые шаги, и в комнату вошел Дэн Лэскер. Увидев его, Лэскер мрачно улыбнулся.

— Привет, Джонни. Мне бы не хотелось видеть тебя здесь.

— Никогда бы не подумал, что ты пошел на грязное дело.

— На сорок долларов в месяц не разбогатеешь, Джонни. — Он присел на корточки у стены. — Нам нужен помощник. — Лэскер закурил, он, похоже, нервничал. — И вот ты здесь.

Это путь к спасению, и другого не будет. Лэскер хотел, чтобы Джонни присоединился к ним. Откровенно говоря, выбора у него не было.

— Надеюсь, ты не шутишь? — с сарказмом в голосе спросил Джонни. — Я не могу понять только одного — почему вы сразу не взяли меня к себе. — И он, не моргнув глазом, соврал: — Я и сам собирался увести несколько коров, но вот только не знал, куда с ними идти дальше.

Лэскер обрадовался:

— Ну и отлично, Джонни. Уж мы-то знаем, как отсюда выбраться.

Хайт отодвинулся от стола.

— Скажу вам одно, ребята, если этот парень сделает хоть одно неверное движение, я его пристрелю.

— Хорошо, Хайт. — Лэскер смерил его холодным взглядом. — Но только смотри не ошибись.

У грабителей набралось уже четыре сотни голов скота, и они собирались перегнать его в другое место на продажу. Джонни был принят в их компанию, но винтовку ему все-таки не вернули. Он решил усыпить их бдительность и не делал никаких попыток проверить, лежит ли в седельной сумке его револьвер.

На следующий день в долину примчался Колкинс. Он ворвался в дом, задыхаясь от быстрой езды, и крикнул:

— Сюда едет всадник. И знаете, кто это, — племянница Гэвина!

Хайт вскочил.

— Дэн, мне это не нравится!

Фрек подошел к двери и стал смотреть, как девушка приближается к дому.

— Успокойся! Она приехала сюда, но назад не вернется. Об этой долине никто не знает и никогда не узнает.

— Хотел бы я понять, — язвительно заметил Хайт, — как она ее нашла.

— Может быть, она поехала за Джонни. — Лэскер нервничал и не пытался это скрыть. — Она к нему неравнодушна.

Бетти Гэвин приехала на черной кобыле. Она спешилась и с улыбкой поздоровалась:

— Привет, Джонни! Привет, Дэн! Как я счастлива, что нашла вас! Я думала, что заблудилась.

— Как вы здесь оказались? — спросил Лэскер. Он был озадачен — девушка, похоже, не понимает, куда попала. Впрочем, она выросла на Востоке и в здешней обстановке совсем не разбирается. Но в то же время смогла ведь эта девушка, выросшая на Востоке, добраться сюда?

— Дядя Барт уехал проверить старый дом на Покет-Пойнт, а я решила проведать Джонни. Хотела сделать сюрприз. Но я сбилась с пути, а когда увидела конские следы, то поехала по ним. Правда, очутившись в каньоне, я очень испугалась, но выбраться оттуда было невозможно, так что я ехала дальше, пока не добралась сюда.

Бетти огляделась.

— Так это вот и есть Орлиное Гнездо?

Джонни испугался за девушку, Колкинс хмурился, а Хайт и Лэскер искренне недоумевали, что ей здесь надо. Впрочем, судя по виду Лэскера, у него с души камень упал. Он не был по натуре убийцей, и тем более не хотел причинять вреда женщине, и ее объяснение снимало с него необходимость решать ее участь. Если Бетти попала сюда случайно…

Она, улыбаясь, подошла к Джонни.

— Ну и вид у вас! — сказала она. — Ваш шейный платок съехал на сторону. — Она подняла руки и поправила ему платок, и Джонни почувствовал, что она просунула под него какой-то предмет. Это была сложенная записка. — Вы отвезете меня назад в Покет-Пойнт?

— Нет, я не могу вас отвезти, — ответил он. — Вас отвезет Дэн. Я нужен здесь.

Он оттянул воротничок, словно тот мешал ему, и незаметно вытащил записку, а когда все отвернулись, кинул на нее быстрый взгляд. Это была коричневая оберточная бумага, на которой он составил свой первый план местности, где были указаны ручьи и приблизительная дорога в эту долину. Там же были и его записи. Значит, Бетти их обманула — она приехала из Орлиного Гнезда, сверяя дорогу по его карте, и отлично знала, куда она попала! Джонни в изумлении посмотрел на нее. Откуда в ней такое хладнокровие? И как ей удалось солгать им с таким невинным видом, что все поверили, что она действительно заблудилась?

Джонни принялся сворачивать самокрутку, обдумывая ситуацию. Лэскер может отвезти ее домой — он не сделает ей зла. За других Джонни поручиться не мог. Краешком глаза он измерил расстояние до своей седельной сумки. Ничего не получится. Они убьют его еще до того, как он ее откроет. Если только… он заколебался. Если только не постараться сделать это очень осторожно…

Лэскер, Колкинс и Хайт сгрудились и оживленно обсуждали, что им делать. Бетти посмотрела на Джонни.

— Я боялась, что не найду вас, — понизив голос, произнесла она.

Фрек слышал их разговор, но слова Бетти можно было истолковать двояко.

— А Барт не будет беспокоиться?

— Наверное, будет. Я, — она взглянула ему прямо в глаза, — оставила ему записку в перевалочном лагере.

Записку в перевалочном лагере! Да ведь это путь к спасению!

Неожиданно Фрек подал голос.

— Хайт, — сказал он. — Сдается мне, здесь что-то не чисто. У этой девицы на сапогах красная глина. А такая глина есть только в одном месте — у хижины в Орлином Гнезде.

Джонни почувствовал, как у него пересохло во рту. Он увидел, как побледнела Бетти, и спокойно сказал:

— Ты плохо знаешь здешние места, Фрек. За домом в Покет-Пойнт тоже есть красная глина.

Хайт взглянул на Колкинса.

— Это правда? Ты там был?

— Был. Но будь я проклят, если помню, есть ли там красная глина!

Взгляд Хайта стал жестким. Он повернулся в сторону Лэскера. Колкинс инстинктивно подался назад. Зато Фрек не двинулся с места — он был предан Хайту.

— Знаете, Бетти, у меня для вас есть подарок, — произнес Джонни во внезапно наступившей тишине. Голос его прозвучал неожиданно громко. — Я хотел привезти его вам, как только предоставится возможность. Помните, я говорил вам о красивых апатитах, которые я нашел в горах? Так это один из них.

Он подошел к своей седельной сумке и услыхал, как Хайт сказал:

— Надо прикончить эту девицу, Дэн.

— Не будь идиотом! — В голосе Лэскера прозвучала ярость. — Ты прекрасно знаешь законы Дикого Запада: можно украсть скот и остаться безнаказанным. Но если мы обидим такую девушку, то нам здесь житья не станет!

— Ну, это еще бабушка надвое сказала. Я знаю одно — если она сбежит, то на нас можно ставить крест. И вся наша работа полетит псу под хвост.

— Возьмем ее с собой, — предложил Фрек. — Она составит нам компанию. — И он мерзко подмигнул Лэскеру.

Все взгляды обратились на Хайта. От него можно было ожидать всего что угодно. Джонни покопался в седельной сумке и достал свой кольт 44-го калибра. Он повернулся, прикрыв оружие телом.

— Она поедет с нами, — сказал Лэскер. — Не важно, погоним мы скот или нет.

— Только через мой труп! — выкрикнул Хайт, опустив руку на револьвер.

Фрек тоже схватился за оружие. И в этот момент Джонни крикнул. Повар повернул к нему лицо, и Джонни, подняв револьвер, выстрелил в него, а потом быстро повернулся и наставил револьвер на Колкинса. Тот отступил назад, подняв руки. Голова его тряслась от страха.

Снова раздались выстрелы. Джонни увернулся. Лэскер упал, а Хайт шатался, пытаясь сохранить равновесие. Хайт смотрел на Лэскера.

— Мы его достали! Он попал под перекрестный огонь, мой и Фрека. А теперь твоя очередь… — Он поднял револьвер, чтобы выстрелить в Джонни, но тот опередил его. Джонни выстрелил дважды, и Хайт упал и покатился по земле.

Джонни развернулся к Колкинсу.

— Снимай пояс! — Голос его прозвучал жестко и властно. — А теперь иди в дом и принеси горячей воды!

Он подошел к Бетти:

— С вами все в порядке?

Лицо ее было смертельно бледным, а глаза широко раскрыты от ужаса.

— Да, в порядке, — прошептала она. — Не волнуйтесь, сейчас возьму себя в руки.

Джонни подбежал к Лэскеру. Ковбой лежал, распростершись на земле. Он получил одну пулю в грудь, а другую — в бок, но еще дышал.

Часом позже к дому подъехали Барт Гэвин и четыре ковбоя. Увидев тела на земле, Гэвин резко остановился, а потом прошел в дом. Бетти бросилась к нему.

Джонни подошел к ним.

— Мы с Дэном, — сказал он, — напали на грабителей. В перестрелке Дэна ранили, но если ему повезет, то он выживет.

Барт Гэвин обнял племянницу за плечи.

— Бетти видела, как Хайт увел тебя, и сказала нам об этом, но мы думали, что она навоображала себе невесть что. Она пыталась убедить нас, что ты попал в беду, а когда увидела, что мы не хотим ее слушать, решила сама тебя спасти. Естественно, мы поехали по следу… и нашли ее записку и твою карту, на которой была указана дорога в эту долину.

Тут только Гэвин заметил Колкинса, и лицо его посуровело.

— Что он здесь делает?

Джонни спокойно ответил:

— Он держался в стороне. Конечно, он участвовал в кражах скота, но когда решался вопрос, что сделать с Бетти, он не принимал участия в споре. Я сказал ему, что мы его отпустим.

Лэскера внесли в дом, и все склонились над ним. Он был в сознании и смотрел на них.

— Вы благородные люди, и я вам признателен за вашу доброту.

— Ты нам нужен, — спокойно ответил Джонни. — Гэвин только что сказал мне, что уволил Лэмсона. Он сказал, что долгое время наблюдал за мной и теперь назначает меня старшим ковбоем. Так что теперь ты работаешь на меня.

— На нас, — поправила его Бетти. — Пока вам не надоест.

Лэскер слабо улыбнулся.

— Помнишь, что я тебе говорил, малыш? Что некоторые птицы высокого полета хорошо разбираются, что к чему.

НЕГОДЯИ НЕ ЗНАЮТ ПОКОЯ

Предисловие автора

Для разработки месторождения нужны люди двух разных типов — те, кто его находит, и те, кто организует добычу руды. Иногда это делал один и тот же человек, но такое встречалось очень редко. Разведчики недр, люди, открывавшие месторождения, чаще всего не имели денег и не обладали деловой хваткой, которая необходима для того, чтобы наладить промысел. Многие продали застолбленные ими участки за бесценок, хотя им казалось, что они получили целое состояние. Это было и к лучшему, поскольку начни они налаживать добычу, то, скорее всего, лишились бы всего, что имели.

Некоторым людям достаточно было и того, что они могли унести с собой. Они хранили свои открытия в секрете, время от времени возвращаясь к жиле или руднику, чтобы взять очередную порцию, а когда они умирали — случайно, от болезни или в перестрелке, — тайна о том, где находится залежь, умирала вместе с ними.

С горного хребта, который высится рядом с моим ранчо в Колорадо, я часто гляжу на обширную горную страну, в которой затеряно множество забытых месторождений. Может быть, стоит попытаться их найти? Но это не так-то просто. Это много миль диких гор и перевалов, а поиск золотых залежей — кропотливая, изнурительная работа. С тех пор как разведчики недр сменили ослика на джип, залежи стали попадаться реже и реже. В горах много таких мест, куда на джипе не проедешь, а многие богатейшие месторождения находятся там, куда нормальный человек и не подумает сунуться.

* * *

Двери в салун с треском распахнулись, словно их боднул разъяренный бык, и в дверном проеме появился он — широкоплечий коренастый мужчина с рыжеватой бородой.

Имея рост почти шесть с половиной футов при весе двести пятьдесят фунтов, он напоминал первобытного великана, каким-то чудом воскресшего из небытия и явившегося в город из пустыни.

Незнакомец был грязен, но не из-за неряшливости, а от долгой дороги. От него исходило ощущение дерзости и агрессивности, и когда он тяжелыми шагами двинулся к бару, я почувствовал, как волосы у меня на загривке зашевелились.

Остановившись рядом со мной, он заказал бутылку виски, и, налив себе сразу полстакана, отправил в рот. Проглотив одним залпом вторую порцию, не уступавшую по размерам первой, он огляделся по сторонам.

Он посмотрел на столы, за которыми шла карточная игра, а потом на колесо рулетки. Его взгляд задержался на лицах игроков, а потом переместился на меня. Да, я знал, что он меня увидит! Он увидел меня сразу же, как вошел, но решил немного подразнить.

Его взгляд, полный нескрываемого презрения, остановился на мне — он оценивал меня как своего будущего противника. Я тоже довольно-таки крупный мужчина, ростом и телосложением мы не сильно отличались друг от друга. У него были золотистые волосы, а у меня — черные, его щеки лишь тронул загар, а мои загорели до черноты и обветрились. Мы изучали друг друга, как два мастифа перед боем, и чем дольше я глядел на него, тем меньше он мне нравился и тем меньше нравился ему я.

Незнакомец перевел взгляд на звезду, красовавшуюся на моей груди, а потом на кобуру, привязанную ремешком к ноге. Лицо его расплылось в презрительной усмешке.

— А, городской клоун, — сказал он.

— Именно так, — ответил я и улыбнулся.

Я прекрасно понимал, зачем он сюда приехал, но не хотел торопить события. Увидев, что я не рассердился на его слова, он снова окинул меня оценивающим взглядом.

Поведение незнакомца вдруг резко изменилось, он пожал плечами и улыбнулся.

— Не обижайся, — сказал он, на этот раз в его улыбке не было презрения. — У меня слишком длинный язык. — Он сунул руку в карман и вытащил оттуда три куска золотоносной породы, бросил их на стойку бара. — Кроме того, у меня сегодня прекрасное настроение, и я не собираюсь ни с кем ссориться. Я нашел разработки Потерянной деревни.

Он произнес эти слова, не повышая голоса, но завсегдатаи салуна тут же навострили уши. Все головы повернулись к незнакомцу, люди повскакивали со своих мест и стояли, глядя на него во все глаза и боясь пропустить хоть слово.

— Разработки Потерянной деревни! — Старина Том Кертис схватил незнакомца за руку. — Ты их нашел? Правда нашел? И где же?

Великан усмехнулся.

— Не веришь? Посмотри сам, — сказал он и подтолкнул к нему кусок породы. — Ну, что скажешь?

Кертис взял камень и принялся изучать его. Глаза его горели от возбуждения, он тихо постанывал от благоговения.

— О Боже! Тут золота не меньше, чем на три-четыре тысячи долларов с тонны! Вы только поглядите!

Куски породы были все в золотых прожилках, ярко сверкавших и радовавших глаз, но я бросил на них лишь небрежный взгляд и тут же перевел его на незнакомца. Я ждал.

Посетители бара сгрудились вокруг великана и засыпали его вопросами. Все они жаждали поглядеть на золотоносную породу и подержать ее в руках. Незнакомец налил себе виски, посмотрел на меня и, улыбнувшись, поднял свой стакан, как бы говоря, что пьет за мое здоровье.

Однако я был уверен, что мое спокойствие раздражает его. Другие сходили с ума от одного вида золота, а меня это не трогало. И он никак не мог понять почему, и это его бесило.

Разработки Потерянной деревни! На юго-западе ходит много легенд о затерянных месторождениях, но легенда об этой деревне была, пожалуй, самая фантастическая. Согласно ей три францисканских монаха, сопровождаемые отрядом из шестнадцати солдат и одного офицера, выехали в 1609 году из Мехико и отправились на север.

В пути на них напали апачи, и они повернули назад и в конце концов оказались в горах. Ночью им удалось ускользнуть от индейцев, но когда настало утро, они поняли, что заблудились. Местность вокруг была совершенно незнакомой, и никто из них не знал, куда надо идти. В конце концов они совершенно запутались.

Однако хорошо уже было то, что им удалось избежать стычки с индейцами, и они решили, не останавливаясь, идти вперед. Так они и шли, углубляясь все дальше и дальше в незнакомую горную местность. На третий день пути отряд оказался в длинном каньоне, на дне которого петляла речка с чистой и свежей водой. По берегам ее тянулась долина с плодородными почвами и густой, сочной травой. Кое-где здесь попадались и тенистые рощицы. Утомленные тяжелой дорогой, монахи и солдаты, возблагодарив Господа, решили отдохнуть. И вот тут-то они и нашли золото.

Дело кончилось тем, что вместо того, чтобы возвращаться в Мехико, монахи и солдаты построили себе дома и церковь и принялись добывать золотоносную породу и получать из нее золото. Через некоторое время четыре солдата в сопровождении индейца, которых в этой деревне было не больше дюжины, решили найти дорогу в Мехико. Но все они, кроме одного, которому удалось спастись и вернуться, были убиты индейцами. Один из францисканцев умел исцелять болезни, и в деревне поселились несколько индейцев племени тараумара, за которыми пришли и другие. Несколько солдат взяли себе в жены индейских девушек и осели в этих местах. Оторванная от всего мира, деревня росла и процветала, ее жители занимались сельским хозяйством и добывали золото.

Вторая попытка установить связь с внешним миром тоже провалилась, и три человека были убиты. Только тридцать лет спустя одному индейцу удалось добраться до Мехико и рассказать людям о существовании деревни. В Мехико снарядили экспедицию, которая направилась туда, и индеец вызвался показать дорогу, но в горах его укусила змея, и он умер, а поисковая группа вернулась ни с чем.

В 1750 году два испанских путешественника случайно заметили в горах тропу и, идя по ней, вышли к деревне. К тому времени это был уже хорошо спланированный поселок, в котором проживало более сотни жителей. Путешественники отправились назад, прихватив с собой нескольких жителей деревни, но по дороге их всех, скорее всего, убили апачи. Только одному человеку удалось спастись, и его рассказы дополнили легенду о Потерянной деревне. С тех пор о ней никто ничего не слыхал.

— Всю свою жизнь, — воскликнул старина Том Кертис, — я мечтал найти эту деревню! Ведь там золота на миллионы долларов, и все это лежит в земле и только и ждет, чтобы его пришли и взяли. Там залегает богатейшая жила, а может быть, и не одна!

Рыжебородый незнакомец выпрямился.

— Меня зовут Ларик Фист, — сказал он. — Я нашел Потерянную деревню совершенно случайно. Я охотился в Сьерра-Мадрес и ранил кабана. Я бросился за ним в погоню, заблудился и вышел прямо на деревню.

— А люди там есть? — с любопытством спросил Кертис.

— Нет, никого не осталось, — ответил Фист, — ни души. Похоже, что население ее вымерло уже давно.

Он облокотился о стойку бара и налил себе еще полстакана виски.

— Но я нашел жилу, даже две. И еще дробилку для руды.

— А золото? — спросил Боб Райт, владелец платной конюшни. — Ты нашел золото?

— Пока еще нет, — признался Фист. — Но оно должно быть там.

Тут люди в салуне заговорили все разом, а я отвернулся ото всех и облокотился о стойку. Что я мог им сказать? Да и станут ли они меня слушать? Я знал людей, охваченных золотой лихорадкой, я видел ее симптомы много раз. Поэтому я ждал, зная, чем кончится дело, и думал о Ларике Фисте.

— Разумеется, — сказал Фист, — я собираюсь туда вернуться. Думаете, я сумасшедший? Пугают ли меня апачи? Мне еще ни один из них не попадался, да если бы даже и попался, я все равно не свернул бы с намеченного пути. Но мне нужны помощники.

— Я дам тебе ссуду, — быстро сказал Райт, — и обеспечу отряд лошадьми и мулами.

Люди столпились вокруг Фиста, предлагая продукты, снаряжение, оружие и свой опыт. Фист ни на что не соглашался, он только качал головой, а потом сказал:

— Сейчас мне нужно одно — хорошенько отдохнуть. Я даже думать не хочу об этом, пока не высплюсь.

Он выпрямился и собрал свои образцы породы. Посетители бара неохотно отступили. Фист посмотрел на меня.

— А ты почему в стороне, маршал? — насмешливо спросил он. — Не страдаешь золотой лихорадкой?

— Я уже переболел ею, — ответил я.

— Да, он уже переболел, — усмехнувшись, ответил старина Том Кертис. — Еще мальчишкой он успел побывать в тех местах. Кстати, вот кого вам надо взять с собой — маршал знает Сьерра-Мадрес как свои пять пальцев!

Фист уже пошел было к двери, но, услыхав эти слова, остановился. На лице его появилось недоуменное выражение.

— Ты и вправду там был? — властно спросил он.

— Да, — спокойно ответил я, — я там был.

Вот так все и началось. Ларик Фист избегал меня, зато подготовка к экспедиции шла полным ходом. Была создана компания по добыче золота, президентом которой стал конечно же Фист, казначеем — Райт, а вице-президентом — Дейв Нейл. Услыхав об этом, я пошел к Нейлу. В саду его дочь Марла рвала цветы.

— Отец дома?

Она выпрямилась и рассеянно кивнула. Что-то не похоже на нее — обычно она встречает меня совсем по-другому. Я стоял рядом с ней и пытался понять, что же со мной произошло. Я крупный мужчина, может, на пару дюймов ниже Фиста и фунтов на двадцать меньше вешу. Но я крепок и мускулист, и люди думают, что я вешу не больше двухсот фунтов.

Так что я хорошо знал, как я выгляжу в глазах Марлы — здоровяк с широкими, мощными плечами и грудью, на которой вот-вот треснет рубашка. У меня загорелое, обветренное лицо, зеленые глаза и шапка густых кудрявых волос, которые я сегодня забыл расчесать, чего со мной обычно не случается. Одет я всегда в старую выгоревшую рубашку, джинсы и сапоги со стоптанными каблуками, а на голове ношу черное, прохудившееся во многих местах сомбреро с плоской тульей. Два револьвера на моих мощных бедрах выглядят совсем игрушечными.

Фист конечно же совсем другой. Он уже отдохнул и смыл с себя пыль дальней дороги, я слышал, что он купил себе в кредит новый костюм. В нем он выглядит настоящим красавцем, и волосы у него аккуратно причесаны. Весь город только о нем и говорит, а девушки строят ему глазки. Меня же здесь все знают как облупленного. Зовут меня Лу Морган, а по происхождению я наполовину ирландец, наполовину испанец.

— Да, отец дома, он разговаривает с Лариком, — сказала Марла. — Он просто замечательный, правда?

Боже, что я слышу! А я-то всегда считал Марлу своей невестой — мы с ней вместе танцевали, вместе ездили верхом и даже обсуждали нашу будущую совместную жизнь, конечно, после того, как я разбогатею и куплю себе ранчо.

— Замечательный? — Я покачал головой. — Не вижу в нем ничего замечательного.

— Но послушай, Лу! — нетерпеливо произнесла Марла. — Не будь таким противным! Ларик приезжает в наш город и дает нам всем шанс разбогатеть, а ты стоишь рядом и ведешь себя — мне уже все рассказали, как ты вел себя в салуне, — ведешь себя как… как… как обыкновенный ревнивец!

— А с чего это мне вдруг ревновать? — спросил я.

В ее глазах появились льдинки.

— Неужели ты думаешь, что меня и приревновать нельзя?

Я снова посмотрел на нее.

— А, так значит, и ты туда же? Я вижу, что этот парень хочет заграбастать не только деньги жителей этого города, но и тебя!

— Ты не имеешь права так говорить! Мне нравится этот Ларик! Он замечательный человек и хочет нам всем помочь!

В ту минуту я был еще не готов рассказать ей правду. Я молча прошел мимо Марлы и вошел в дом. Нейл сидел за столом с Фистом, Райтом, Кертисом и Джоном Пауэрсом. На столе перед ними лежали деньги и какие-то документы.

— Что это за деньги? — спокойно спросил я.

— Мы решили вложить деньги в разработку месторождения, которое нашел мистер Фист, — ответил мне Пауэре. — Советую тебе достать чулок, в котором ты хранишь свои сбережения, и присоединиться к нам, Лу. Нам нужен надежный человек для охраны прииска.

Пауэре повернулся к Фисту и мотнул в мою сторону головой.

— Лу — самый лучший стрелок в здешних краях, у него очень быстрая реакция.

Фист взглянул на меня, и я заметил, что глаза у него неожиданно стали холодными и настороженными.

Я делал вид, что не обращаю на него внимания.

— Нейл, — сказал я, — ты хочешь сказать, что вы, взрослые мужчины, платите деньги за то, чего никогда не видели? Что вы хотите — купить кота Б мешке?

— Никогда не видели? — спросил Нейл. — А какое это имеет значение? Мы же видели золото в породе, и все слыхали историю о Потерянной деревне, так что же…

— Все, что вы знаете, — перебил его я, — это старая легенда, которая гуляет в народе вот уже много лет. Вы мне напоминаете мальчишек, которым бойкий на язык дяденька навесил лапши на уши, а они и верят. Фист… — Я в упор посмотрел на него. — Я беру вас под арест за то, что вы под ложным предлогом присвоили себе чужие деньги.

Нейл вскочил, лицо его пылало от гнева.

— В чем дело, Лу? Ты что, с ума сошел?

Все повскакивали со своих мест и принялись громко протестовать. Один Ларик Фист сидел не шелохнувшись, но впервые за все это время его охватила тревога.

Тут вмешалась Марла, но ее слова только подлили масла в огонь.

— Папа, — сказала она, — не обращай внимания на Лу — он просто ревнует. Он уже давно меня обхаживает, так что ему трудно смириться с тем, что кто-то может его оттеснить.

Я покраснел до корней волос и рассердился — ничего подобного я не чувствовал!

— Думайте что хотите, но Фиста я забираю с собой.

Фист смерил меня долгим оценивающим взглядом своих холодных, осторожных глаз. Он понял, что я опасный противник.

— Советую не хвататься за оружие, — спокойно сказал я ему. — Я хочу, чтобы ты предстал перед судом, а не валялся здесь мертвый на полу.

Пауэре положил руку на предплечье Фиста.

— Иди с ним, — сказал он. — И ни о чем не беспокойся — мы о тебе позаботимся. Раз уж на то пошло, мы можем созвать горожан и вышвырнуть его с должности маршала.

— Я арестовал Фиста, — терпеливо повторил я, — а вы можете делать все, что вам угодно.

— На каком основании ты его арестовываешь? У тебя есть улики? — спросил Нейл.

— Когда потребуется, я предоставлю необходимые улики, — сказал я. — Поверьте моему слову, у меня есть такие улики, которые убедят кого хочешь. Этот человек никогда не был в Потерянной деревне, а образцы породы, которые он нам показывал, были взяты совсем в другом месте. В этой деревне нет золота, так, остались кое-какие крохи.

Не знаю, дошли ли до них мои слова, или нет. Они окружили меня, кричали и размахивали перед моим носом руками. Это была толпа сумасшедших, и самым буйным среди них был, пожалуй, Нейл. Я взглянул на Марлу, но она отвернулась.

Я велел Фисту встать и идти впереди меня.

— Я предполагал, что это случится, — сказал он. — Но у тебя ничего не выйдет.

— Нет, выйдет. А когда вся эта публика убедится, что ты хотел прикарманить их денежки, мне придется спасать тебя от суда Линча.

Заперев его в камере, я вернулся в свою контору и сел за стол.

Вам когда-нибудь приходилось испытывать чувство, что весь мир от вас отвернулся? Так вот, у меня было именно такое чувство. Моя девушка от меня отказалась, самые уважаемые люди города — люди, которых я считал своими друзьями, на которых работал и которых защищал, — все они преисполнились ненависти ко мне. И они действительно могли лишить меня звания маршала — для этого достаточно было собрать городской совет.

До ближайшего телеграфного пункта было десять миль, туда от нашего города ходил дилижанс. Вечером я подошел к станции и отправил вместе с дилижансом письмо.

По дороге в контору я увидел, что по всей улице группками стоят люди, обсуждая арест Фиста. Проходя мимо, я ловил на себе гневные взгляды, а до моих ушей долетало недовольное ворчание. Я вернулся к себе и сел за стол. Фист спокойно лежал на своей койке.

Последние несколько месяцев Марла Нейл в восемь часов вечера приносила мне горячий кофе. Время приближалось к восьми, и во мне одновременно росло чувство голода и тоски — я был уверен, что Марлы мне сегодня не видать. Но, к моему удивлению, как обычно, в восемь часов она пришла в мою контору, не такая ласковая, как всегда, но со своим обычным кофейником.

— Марла! — воскликнул я, выпрямившись на стуле. — Значит, ты?.. — Я вскочил. — Значит, ты на меня не сердишься? Поверь мне, Марла, когда вы все узнаете правду, вы поймете, что зря раскричались. Послушай, я могу тебе все объяс…

Она отодвинулась.

— Пей свой кофе, — сказала Марла, — а то он остынет. Завтра поговорим.

С этими словами она повернулась и торопливо вышла из комнаты.

Я сел, съел пирожок и налил себе кофе. Он был черный и крепкий, как раз такой, какой я любил… очень черный и очень крепкий…

Когда я проснулся, то ощутил во рту странный привкус и никак не мог разлепить глаза. Наконец мне удалось их открыть, я перекатился на кровати и чуть было не свалился на пол. Тут только я понял, что лежу не в своей комнате, а в камере тюрьмы.

Голова моя звенела как колокол, но я все-таки заставил себя встать и осмотреться. Да, я был в камере, в той самой камере, куда еще вчера запер Ларика Фиста.

Я подскочил к двери и подергал за ручку.

Дверь была заперта.

Схватив ручку обеими руками, я затряс дверь с такой силой, что она загремела и зазвякала. Я крикнул, но никто не отозвался. Тогда я выругался и еще раз огляделся. На полу лежала записка.

Подняв ее, я прочитал:

«Ты не захотел нас слушать. Мне очень не хотелось делать это, но ты не имеешь права из-за своей дурацкой ревности лишить весь город возможности разбогатеть».

Я и без всякой подписи понял, кто написал эту записку, поскольку последнее, что я запомнил, был кофе, который я пил и который принесла мне Марла.

Я еще немного побуянил, но никто не появлялся. Тогда я подошел к окну и выглянул на улицу. Поблизости никого не было, но я знал, что все горожане уехать не могли. Те, кто остался, скорее всего, получили приказ не обращать на мои крики внимания.

И тут я вспомнил, что тюрьма располагалась в старом глинобитном доме. Многие месяцы я убеждал членов совета, чтобы они выделили деньги на ее ремонт, но тщетно. Выломать решетки для меня не составит труда, ведь, как я уже говорил, я вешу под двести фунтов, а в этих двухстах фунтах нет ни капли жира — только кости да мускулы. Я схватил прутья решетки и напряг мышцы, но ни один прут не сдвинулся с места. Я не расстроился, поскольку знал, что прутья сидят непрочно. Я схватил койку и, бросив ее об пол, разломал на части, вырвал железный прут и, используя его в качестве рычага, принялся расшатывать решетку. И она поддалась.

Через пять минут я уже был на свободе. Забежав в контору, я нашел там свой пояс и засунул в кобуры оба револьвера. Схватив винчестер, я бросился в платную конюшню.

Здесь был только Абель, брат Райта, который уехал за золотом. Я схватил Абеля.

— Куда они уехали? — заорал я.

— Оставь меня в покое, Лу, — взмолился он, пытаясь высвободиться, — Я не сделал тебе ничего плохого. Что касается горожан, то пусть они едут, куда задумали, — мы все хотим быть богатыми.

Вдруг я вспомнил одну вещь. Приехав в город, Ларик Фист сменил всю свою одежду. Интересно, взял ли он с собой старую или оставил здесь? Я бросился в магазин Пауэрса, но он был закрыт. Я подставил ногу под косяк двери и, взявшись обеими руками за ручки, дернул — косяк треснул, и дверь распахнулась.

Одежда Фиста лежала здесь — изношенная грязная рубашка, джинсы, сапоги и куртка. Я уселся на ступеньку и принялся осматривать их.

Я делал это вовсе не для того, чтобы понять, куда они поехали, — это мне было ясно и так. Горы Сьерра-Мадрес располагались к югу от мексиканской границы, и лучше меня эти горы знали, пожалуй, только несколько индейцев да жившие там мексиканцы. Я хотел узнать, откуда Фист приехал к нам. Одно я знал точно — он явился не из Мехико.

С того места, где стоит наш город, местность полого понижается в сторону мексиканской границы. Длинная долина тянется отсюда до самого Мехико, и от дверей тюрьмы, где я люблю сидеть, на нее открывается прекрасный вид. Вчера до появления Фиста я сидел здесь и могу поклясться, что он по долине не проезжал. Я не видел никого, кто был бы крупнее мыши или гремучей змеи.

Кроме того, незадолго до полудня из Томбстоуна вернулся Люк Фер, и он сказал, что на протяжении пятидесяти миль ему никто не попался. Сложив воедино все эти факты, я понял, что Фист мог приехать сюда только поездом, ведь в десяти милях отсюда находится железнодорожная станция. Я заметил копоть у него на ушах, которую он даже не потрудился смыть.

Да и пыль на его одежде была не из пустыни, она вполне могла осесть на него из окна вагона. Кроме того, к отворотам его джинсов пристали частички шлака. Вся одежда Фиста была старой, за исключением куртки, на которой был ярлык магазина в Эль-Пасо.

Я, конечно, без труда мог бы догнать всю эту публику, отправившуюся на поиски золота, но у меня были другие планы. Фист, если я его правильно понял, а в этом я не сомневался, еще по пути заграбастает денежки своих незадачливых компаньонов и смотается, оставив их на бобах. И я довольно четко представлял себе, куда он может скрыться.

Когда я подошел к лачуге Люка Фера, он стоял на крыльце.

— Ты что, сбежал из тюрьмы? — спросил он.

Но я не обратил на его вопрос никакого внимания.

— Люк, бери коня и пару вьючных мулов, захвати с собой еды и побольше воды и скачи за этими придурками, что поверили Фисту. К тому времени, когда ты их догонишь, они уже поймут, во что вляпались, и обрадуются тебе, как спасителю.

Люк с удивлением взглянул на меня. Впрочем, уже одно то, что он остался дома и не бросился вместе со всеми за призрачным золотом, говорило о том, что у него в голове были мозги.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, — ответил я, — что ты найдешь Нейла и его спутников в пятидесяти милях от мексиканской границы без единой лошади и, возможно, без воды.

Люк вытащил трубку изо рта.

— Что-то я тебя не совсем понимаю.

— Этот Фист, — сказал я, — самый обыкновенный мошенник. Готов побиться об заклад, что он никогда не был в Сьерре-Мадрес. Всю эту историю о том, что он нашел Потерянную деревню, он выдумал, а куски породы подобрал совсем в другом месте, потому что в этой деревне золота нет и никогда не было.

— Откуда ты это знаешь?

— Ты знаешь девичью фамилию моей матери?

— Знаю. — Люк, кажется, начал что-то понимать. — Ее фамилия была Ибаньес.

— Правильно, а знаешь ли ты, Люк, как звали того офицера, который сопровождал францисканских монахов?

— Нет.

— Ибаньес. Люк, у меня с шести лет хранится карта, на которой показан путь, ведущий в Потерянную деревню. Мой отец, еще будучи мальчишкой, ходил туда, и я тоже ходил. Да, там была деревня, но когда источники пересохли, люди оставили ее и ушли в другие места. Там никогда не было никаких признаков золота. Жила, из которой добывали золото, находится в десяти милях от деревни, и теперь ее разрабатывает золотодобывающая компания «Сонора».

— Вот так история, будь я проклят! — Люк так и сел от изумления. — Но почему ты им сразу об этом не сказал?

— Я начал было, но меня никто не хотел слушать. Кроме того, я считал, что лучше всего рассказать об этом на суде, поскольку не хотел раскрывать карты перед этим типом. Я понятия не имел, что все опрометью рванут за этим золотом.

— Я на твоем месте, — сказал Люк, — не стал бы ничего делать для их спасения. Пусть выпутываются сами.

— Но они ведь могут там погибнуть, — ответил я, но он и сам это хорошо знал. Люк встал и принялся собираться в дорогу.

— А ты что будешь делать? — спросил он меня.

Я усмехнулся.

— Люк, этот парень, если я еще что-нибудь смыслю, поедет в Эль-Пасо. Он обчистит их на второй же день пути и удерет через горы в Эль-Пасо. Двинется прямиком по тропе и на следующий день, примерно к полудню, остановится у небольшого колодца, чтобы напоить коня. Это место называется Источник Койота. Так вот, Люк, когда он доберется туда, я уже буду сидеть и ждать его.

Если посмотреть на подробную большую карту, то примерно на полпути от Анимаса до гор Аламо-Гуако, в двадцати восьми милях к югу от мексиканской границы, вы найдете Источник Койота.

Сам источник находится на дне ложбины, лежащей между гор. В полдень второго дня, после того как, по моим расчетам, Ларик Фист бросил спутников, я уже сидел в кустах неподалеку от источника с винтовкой в руках.

Фист опоздал больше чем на час, по моим расчетам, но я особо не волновался. Было жарко, но в тени высоких зарослей чоллы и мескитового дерева я не особо страдал от жары. Солнце ослепительно светило, в воздухе не чувствовалось ни дуновения ветерка — стояла обычная для пустыни погода. Наконец я услыхал шаги коня Фиста и вскоре увидел его самого — он подъехал к источнику. Подняв винчестер, я послал пулю в песок прямо у его ног. Фист отшатнулся и прыгнул, чтобы схватить свою винтовку, но когда он поднял ее, я всадил две пули прямо в приклад, и негодяй выронил ее, словно она превратилась в гремучую змею. Приклад раскололся на несколько кусков. Фист поднял руки и застыл на месте.

Поднявшись на ноги, я спустился вниз. Фист дернулся было, чтобы вытащить револьвер, но я выстрелил из винтовки от бедра. Пуля чиркнула по его кобуре, вырвав кусок кожи. Когда я вышел на открытое пространство, между нами было не больше тридцати метров.

Лицо Фиста пылало от жары и гнева; он смотрел на меня с ненавистью, словно надеясь испепелить взглядом.

— А, это опять ты? И как это я сразу не понял?

— Чего это ты так задержался, Фист? — спросил я. — Я тебя совсем заждался.

— Как ты сюда попал? Откуда ты знал, что я поеду этим путем?

— Очень просто. — Я улыбнулся, не спеша удовлетворить его любопытство. Наконец, я рассказал ему о карте, которую хранил еще с детства, о том, что Потерянная деревня вовсе не была потеряна, и о том, что там нет никакого золота и никогда не было.

— Так значит, ты все это знал? — Одна мысль об этом приводила Фиста в ярость. — И что же ты собираешься делать?

— Арестовать и сдать властям. Я сообщил о тебе в Таксон, и тебя теперь ищут повсюду. Так что ехать тебе некуда.

Я махнул дулом винтовки.

— А теперь бросай на землю оружие, — велел я. — А если на что-то еще надеешься, можешь попробовать выхватить револьвер.

Фист неохотно опустил руки к пряжке ремня и, отстегнув ее, бросил его наземь. Осторожно переступив через него, он отошел. Я приблизился к ремню, поднял его и, вытащив из револьвера патроны, засунул его вместе с ремнем в свою седельную сумку. А потом сказал Ларику Фисту:

— Ну что ж, парень, поехали.

Тремя днями позже я въехал в город в сопровождении Ларика Фиста, привязанного к седлу. По дороге он сделал попытку убежать, но был за это жестоко избит. Глаза его заплыли, а борода покрылась пятнами крови, к которым пристал песок. Впечатление было такое, будто его возили лицом по базальтовым скалам.

Город словно вымер. Вскоре, однако, в дверях появились люди, в основном женщины. Они стояли и смотрели на нас.

Наконец к нам подъехал Люк Фер. Я протянул ему мешок с деньгами горожан, который я отобрал у Ларика.

— А где все остальные? Ты их нашел?

Фер улыбнулся.

— Я нашел их именно в таком положении, о котором ты говорил, — без лошадей и воды. Фист угнал в пустыню их лошадей и украл у них фляги, но мне удалось собрать разбежавшийся табун, и мывернулись домой.

— Но где же они?

Люк усмехнулся.

— Добывают золото, — сказал он, — разрабатывают богатейшую залежь — богаче ее я еще не встречал. Мы поехали домой, но в десяти милях от мексиканской границы Пауэре решил отдохнуть. Он присел на камень, и вдруг на глаза ему попался кусок кварца, весь усыпанный золотыми крупинками. Так что все они застолбили там участки и надеются разбогатеть.

Мы двинулись по направлению к банку, но Люк вдруг остановился.

— Ты знаешь, Марла вернулась домой, — сказал он.

Заперев Фиста в камеру, я задумался о том, что мне теперь делать. И тут меня словно озарило: пусть полиция забирает Фиста, а жители этого города — должность маршала. Мне она больше не нужна.

Марла открыла мне дверь. Она была хороша как никогда. Я сразу же понял, что она принарядилась для меня.

Я протянул ей значок маршала.

— Передай это своему отцу, — сказал я. — Они с Пауэрсом хотели избрать нового маршала, я им не буду мешать.

— Но ведь они сказали это в запале! — запротестовала Марла. — Они тогда ничего не соображали.

— Я уверен, что и в другой ситуации они поведут себя точно так же. Фист в тюрьме. Делайте с ним что хотите — можете передать его властям, повесить, оставить гнить заживо в этой тюрьме или отпустить на свободу. Мне это совершенно безразлично.

Марла посмотрела на меня — она не знала, что сказать. Она была очень красива и прекрасно это осознавала, но мне ее красота вдруг стала совершенно безразлична, и она это поняла. И поверьте мне, красота была ее единственным оружием и единственным достоинством. Раньше я этого не понимал, а теперь вдруг понял.

— Куда ты едешь? — робко спросила она.

Мой конь стоял рядом, и я поставил ногу в стремя.

— Знаешь, я с самого детства мечтал отправиться в путешествие. Однажды я ездил в Томбстоун, но разве это путешествие! Я еду в Таксон, а там погляжу.

И я уехал и даже не оглянулся.

Ни разу.

СЛУЧАЙ НА СТАНЦИИ ДИЛИЖАНСОВ

Предисловие автора

Чего нельзя было делать на Западе, так это грубо обходиться с женщиной. Это случалось редко.

Женщин было мало, и ценились они соответственно. С другой стороны, немало мужчин, воспитанных на романах сэра Вальтера Скотта, придерживались его понятий о рыцарстве и чести. В дневниках очевидцев и других источниках есть много свидетельств о том, что женщины могли ездить через весь Запад в одиночку, ни разу не встретившись ни с малейшей грубостью.

Если женщина сходила на станции с дилижанса, чтобы перекусить, а мужчина не спешил уступить ей место за столом, то кто-нибудь обязательно скидывал его со стула, чтобы дама могла сесть. Невозможно было столкнуться с женщиной на улице, чтобы вас тут же не сбили за это с ног.

Уважение к женщинам было всеобщим по всей границе. Пренебрегать этим было недопустимо.

* * *

Ред Клэнеган — массивный, широкоплечий мужчина с тяжелым подбородком — уже не спешил. Настырный шерифский отряд, долго висевший у него на пятках, остался за Пекосом. Их лошади выдохлись, к тому же двум из них приходилось нести двойной груз.

Ред, достигнув Линкольна, обменял своего гнедого на длинноногого широкогрудого вороного с белыми чулками на трех ногах. Затем, задержавшись лишь настолько, чтобы перекусить и перенести седло на новую лошадь, он направился на запад, к Рио-Гранде и отрогам Гилы.

Станция дилижансов Пэкседл представляла собой длинное приземистое глинобитное здание рядом с такой же длинной конюшней и парой обнесенных жердями загонов, а также стогом прошлогоднего сена и огороженным пастбищем, где под утренним солнцем мирно паслось несколько станционных лошадей. Три оседланные лошади дремали у коновязи. Подвыпивший мексиканец, загодя начавший готовиться к сиесте, сидел в тени у стены.

Сдвинув ремешки, придерживавшие в дороге револьверы, Клэнеган проехал последнюю сотню ярдов до станции и спешился у поилки. Держась так, чтобы лошадь находилась между ним и зданием станции, он немного ослабил подпругу, отвел лошадь на затененный клочок травы у дороги и лишь тогда направился в дом.

Вышедший из здания узкоплечий человек с тощим волчьим лицом стоял, наблюдая за ним. Рукоятка его револьвера торчала из правой кобуры, готовая лечь и в левую, и в правую руку.

— Сверху едешь? — спросил он, с холодным вниманием рассматривая Клэнегана прищуренными глазами.

— Можно сказать да. Я ехал от развилки через плоскогорье.

— Дилижанс опаздывает. — Высокий человек по-прежнему не сводил с него глаз. — Ты его не обгонял?

— Нет.

Клэнеган прошел мимо и открыл дверь в дом. Внутри было сумрачно и прохладно. В комнате стояло несколько столов со стульями и двадцатифутовая стойка, на которую опирались локтями двое мужчин, болтавших с барменом. Еще один мужчина сидел у стола в самом дальнем углу. Двое у стойки имели вид бывалых людей.

Ред Клэнеган подошел к стойке и устроился с краю, откуда он мог видеть одновременно всех посетителей и входную дверь.

— Виски, — произнес он, когда бармен посмотрел в его сторону.

Ожидая заказа, он оперся на стойку большими ладонями и украдкой поглядел на молчаливого человека в углу, который сидел неподвижно, положив руки на стол. Его лицо было затенено шляпой, и на таком расстоянии в полумраке были видны только рот и подбородок. На нем был сюртук и узкий галстук.

У Реда появилось ощущение, что в комнате что-то происходит или скоро произойдет, хотя он и не понимал, в чем дело, — возможно, в ожидаемом дилижансе.

В комнату вошел давешний человек с лицом волка. Плечи у него были уже бедер, и оттопыренная кобура придавала ему смешную вислобокость.

Ред Клэнеган, с копной рыжих волос и красно-бурым лицом, на котором холодно поблескивали зеленые глаза над высокими плоскими скулами, был из тех, кого, раз увидев, не скоро забудешь. При росте шесть футов три дюйма он весил добрых двести тридцать фунтов и был личностью не только известной, но и разыскиваемой.

Все случилось из-за скота. Отец Реда умер, когда тот был в отъезде, и по возвращении Ред обнаружил, что три тысячи коров, приобретенных отцом незадолго до смерти, таинственным образом растворились в двух чужих огромных стадах. Отчаявшись законным способом вернуть свою собственность, Ред прибег к незаконным, а там пошло-поехало… И теперь он занимал одно из первых мест в списке преступников, разыскиваемых полицией штата Техас.

Он допил виски и заказал еще одну порцию. Потом повернулся к бармену.

— А пожрать у вас не найдется?

Бармен, крупный круглолицый мужчина с лысой головой, двойным подбородком и пронзительными блестящими глазками, вынул изо рта сигару и кивнул.

— Как только прибудет дилижанс.

Двое мужчин у стойки оглянулись на Реда, и тот, что был выше ростом, сказал бармену:

— Покорми его сейчас, Сэм. Может быть, он спешит.

Ред поднял на говорившего свои холодные зеленые глаза.

— Я могу обождать, — сухо произнес он.

Тогда второй мужчина, коренастый крепыш со шрамом на подбородке, повернулся к нему и сказал:

— А может быть, мы не хотим, чтобы ты тут ждал.

Ред Клэнеган посмотрел коротышке в глаза долгим упрямым взглядом.

— А мне наплевать, чего вы хотите, — медленно проговорил он. — Меня не интересует, что вы тут затеваете, но если вы встанете у меня на дороге, я разнесу весь ваш балаган в щепки.

Он дотянулся до бутылки и поставил ее рядом с собой. Коротышка выпрямился и направился к нему.

— Слушай, ты…

Один шаг — и Ред Клэнеган ударил его в челюсть тыльной стороной огромной ладони. Со стороны казалось, что он просто отмахнулся, но коротышка отлетел через всю комнату с разбитым в кровь ртом.

Все присутствующие устремили глаза на Реда, который встретил их взгляды не шевельнувшись.

— Что, напросился? — бросил он. — Я не ищу приключений, а вот тебе, похоже, не терпится.

Человек-волк недобро взглянул на Реда.

— Широко шагаешь, чужак, — штаны порвешь. Рискуешь влипнуть.

— Вряд ли.

Холодная уверенность Реда беспокоила Эба Фоллена. Им предстояла работа, и драка с чужаком спутала бы их планы. Что же это за тип? Фоллен всматривался в него, тщетно пытаясь вспомнить. Он был уверен, что должен его знать.

Коротышка Табер медленно поднялся с пола. Все еще оглушенный, он ощупал свои разбитые губы и уставился на окровавленные пальцы. Потом он посмотрел на Клэнегана: во взгляде его горела ненависть.

— Теперь тебе конец, — сказал Табер.

Ред Клэнеган взял бутылку и наполнил свой стакан.

— Занимайся лучше коровами, — посоветовал он, — и не приставай к незнакомым людям. Дольше проживешь.

Табер, не сводя с него испепеляющего взгляда, сделал еле заметное движение правой рукой. Ред смотрел на него, не выпуская бутылки.

— Не советую, — предупредил он. — Я успею и выпить, и отстрелить тебе оба уха, пока ты будешь ковыряться в кобуре.

Табер, поколебавшись, вернулся к своим приятелям. Несколько минут они шептались. Бармен невозмутимо полировал стаканы. Человек за дальним столом по-прежнему сидел неподвижно. В наступившей тишине послышался отдаленный стук копыт и грохот колес.

Двое из троих вдруг направились к двери, а третий сделал шаг назад и опустился на стул у стены, тоже лицом к двери. Бармен беспокойно посмотрел на Реда.

— Мы подадим обед, когда появятся пассажиры, — сказал он. — Здесь дилижансы меняют лошадей.

Дилижанс остановился напротив входа, и дверь распахнулась. Вошли двое мужчин и дама, следом за ними — девушка, высокая, стройная, с огромными фиалковыми глазами. Войдя, девушка быстро оглядела бар, скользнула глазами по лицу Реда, а потом подошла к столу и уселась. Она была, очевидно, обеспокоенна.

Ред Клэнеган отметил, что она смотрит на одного из троицы, полного мужчину, который не выходил наружу. Реду удалось незаметно повернуть голову, и его поразило лицо бармена: смертельно бледное, с каплями пота на лбу.

Пассажиры спокойно ели. Наконец вошел возница, выпил виски и объявил:

— Отправляемся! Прошу занимать места!

Все встали, и в этот момент Эб Фоллен подошел к двери и встал в проеме, так что выходившим пассажирам пришлось протискиваться мимо него. Девушка выходила последней. Когда она направилась к двери, мужчина, сидевший за ближним столом, поднялся и преградил ей путь.

— Порядок, Эб, — сказал он. — Пусть они катятся.

Он придвинулся к девушке.

— Меня зовут Портер, мэм. А вам лучше сесть.

— Но мне нужно на дилижанс! — запротестовала она. — Я не могу оставаться здесь!

Она ринулась вперед мимо Портера, но он поймал ее за запястье.

— Вы ведь едете повидать своего отца, не правда ли? — сказал он. — Так вот, он здесь.

Девушка остановилась. Снаружи раздался шум отъезжающего дилижанса, по дороге застучали колеса. Когда стук их замер вдали, дверь станции отворилась и вошел Табер. Посмотрев сначала на бармена, потом на Реда, он остановил взгляд на девушке.

— И где же он? — потребовала она ответа.

Эб Фоллен показал рукой на человека, сидевшего в дальнем углу. Но прежде чем она сорвалась с места, бармен со стуком опустил ладонь на стойку.

— Мэм, — неожиданно мягко произнес он, — не ходите туда. Они обманывают вас. Им нужна ваша заявка.

— Но я не понимаю… — Она беспомощно переводила глаза с одного на другого.

Фоллен повернулся к бармену, и взгляд его был полон дьявольской злобы.

— Я убью тебя, Сэм.

— Ничего не выйдет, пока я здесь, — подал голос Ред Клэнеган.

Лицо Фоллена потемнело.

— Не лезь не в свое дело! — рявкнул он. — Радуйся, если уйдешь живым!

Ред по-прежнему стоял, опираясь спиной о стойку бара.

— Не знаю, о чем идет речь, мэм, — обратился он к девушке, — но считайте меня своим другом.

Девушка резко повернулась и подошла к мужчине в углу. Но как только она прикоснулась к его плечу, он стал медленно клониться вперед. Шляпа его покатилась по полу. Он упал щекой на стол, и стали видны его открытые невидящие глаза и черная дырка во лбу.

Девушка в ужасе обернулась.

— Это же Дэн Мур, папин друг!

— Покойный Дэн Мур, — хмыкнул Фоллен. — А вы, мэм, поедете с нами.

Фоллен двинулся к ней. Она отпрянула. Коротышка Табер и Портер внезапно повернулись к бармену и Реду.

— Вы оба стойте, где стоите. Девушка едет с нами. Никто ее пальцем не тронет, — добавил он. — Мы только спросим ее кое о чем и отпустим восвояси.

Ред Клэнеган выпрямился, взял бутылку и хладнокровно налил себе еще виски.

— Зря теряете время, парни, — терпеливо пояснил он. — Она ничего не знает и не знала никогда.

Эб Фоллен резко обернулся к нему.

— Что? Что ты сказал?

— Что слышал. Она ничего не знает о заявке. Не знаю, кто вас нанял, но он выбрал самых тупых помощников. Сначала вы убиваете единственного человека, который мог вам помочь, а потом лезете на виселицу, похищая с дилижанса девушку, которая ни черта не знает!

И Ред с холодным презрением обвел взглядом Фоллена и Портера.

— Да вы хоть раз подумали, что будет, когда дилижанс прибудет на место и возница обнаружит, что пассажирка исчезла? Если вы помните, на Западе очень не любят тех, кто применяет силу к женщинам. — Он наполнил стакан. — Буду рад видеть вас на виселице.

— Да кто ты такой? — изумился Фоллен. — Откуда ты все знаешь?

— Кто я — не важно, — ответил Ред. — Важно одно: я могу положить вас всех троих, и с удовольствием это докажу. И вот что я еще скажу: вы плохо сработали, пытаясь убить отца этой девушки. Когда вы уехали, он был еще жив.

— Что?! — Фоллен был вне себя. — Что ты мелешь?!

— Я сказал, что он был еще жив. Он сумел залезть в седло и проехать почти десять миль, прежде чем ему пришел конец. Он был сильный человек. Я увидел его на дороге, пытался помочь… я сидел с ним, пока он не умер. Это было сегодня, перед рассветом.

— Так мы и поверили! — взвился Табер. — Ты все врешь!

Клэнеган пренебрежительно взглянул на него.

— Тебе, никак, мало показалось? Могу добавить!

Табер отступил, хватаясь за револьвер.

— Только попробуй! — огрызнулся он. — Убью на месте!

Но Клэнеган уже отвернулся.

— Ее отец все мне рассказал про заявку: и где находится участок, и все прочее. — Он усмехнулся. — И даже более того, я там с утреца уже побывал. И если вы хотите поговорить о деле, то ведите сюда своего босса, да пусть захватит наличные.

— Наличные?

— Я продам свою информацию, — продолжал Ред, — за пятнадцать тысяч долларов.

— Но участок принадлежит девушке! — возмутился бармен.

— Лишь до тех пор, пока они не приедут туда первыми, не поставят свои столбы и не подадут заявку на свое имя, — пожал плечами Ред, слегка улыбнувшись Сэму. — Так что давайте сюда вашего босса с деньжатами.

Они колебались, озадаченные таким поворотом дела. Ред видел, что они встревожены. Ошибки, которые они допустили, были очевидны, и велика была вероятность, что девушка и правда ничего не знает.

— Не верьте ему, — сказал Табер. — Все он врет!

Клэнеган хмыкнул.

— Думайте, мальчики, да поскорей. У меня не так много времени. Если б не вы, я бы остался и сам покопался на этом участке. А при таких делах мне нет резона торчать здесь.

Фоллен повернулся к нему, осененный внезапной догадкой.

— А ты, никак, в розыске?

— Может быть.

Все это время девушка сидела неподвижно, оглушенная известием о смерти отца, и лишь весьма смутно понимала, что мужчины делят ее состояние. Сэм выглядел как загнанный зверь. Бледный и потный, он в третий раз вытирал один и тот же стакан. Но что он мог сделать? Что может сделать один человек? Единственный человек, которого он считал союзником, предал его.

— Так поторопитесь, — сказал Ред. — Информация продается.

В этот миг девушка подняла на него глаза.

— А еще называли себя моим другом! — с горечью проговорила она. — А сами такой же, как они!

Ред пожал плечами.

— В чем-то даже хуже. Конечно, я ваш друг. Я бы не потерпел, чтобы вас ранили или оскорбили. Но, леди, пятнадцать тысяч долларов на дороге не валяются! Ваш папа отказался продать этот участок даже за миллион.

— Оставайтесь здесь, — вдруг сказал Фоллен. — Я пойду.

— Нет, лучше ты оставайся, — перебил его Портер. — Я сам с ним поговорю.

Он развернулся и вышел.

Клэнеган посмотрел на бармена*.

— Пусть ваш повар соберет для меня какой-нибудь жратвы.

Он бросил на стойку два серебряных доллара, и, когда бармен потянулся за ними, Ред показал ему два пальца — дескать, на двоих. Никто этого не заметил, кроме Сэма, который подобрал деньги и скрылся в кухне.

Коротышка Табер подошел к стойке. На губы его страшно было смотреть. Кровь уже остановилась, но рубашка была вся в красных пятнах. Он отхлебнул виски и зашипел от боли, когда алкоголь попал на свежие ссадины. Клэнеган намеренно игнорировал его бешеный взгляд.

Ред взял свой стакан и подошел к девушке, не поворачиваясь, впрочем, спиной к присутствующим. Шумно садясь за ее стол, он шепнул ей:

— Все идет нормально. Главное — вызволить вас отсюда.

Она окинула его ледяным взглядом.

— После того как вы ограбили меня? И убили моего отца?

Ред торопливо сказал:

— Он умер спокойно, мэм. Я говорю вам правду. Отошел с миром.

В комнате повисло молчание, и Ред почувствовал, как его одолевает усталость. Он очень давно не спал. Гонка была долгой, он провел в седле бесконечно много часов. Голова его упала, но он тут же вздернул ее, расширив глаза. На него был устремлен горящий ненавистью взгляд Коротышки Табера.

Ред Клэнеган повернулся к девушке.

— Я смертельно хочу спать. Если услышите топот копыт, разбудите меня. Не позволяйте им подходить. Если они начнут подбираться к нам, растолкайте меня.

И почти в тот же миг он уронил голову на руки. Элен Мак-Клери сидела не шевелясь, положив руки перед собой на стол. Она изо всех сил старалась не думать об отце, не осмеливаясь дать волю горю. Ей необходимо было оценить свое положение.

Получив письмо отца, сообщавшего о своей счастливой находке, она немедленно поехала к нему, истратив на дорогу почти все деньги. Она не сильно тревожилась об этом — ведь отец написал, что они теперь богаты. Ей совершенно не к кому было теперь обратиться. Она была одна на целом свете. И она была на мели. Единственной ценностью, которой владел ее отец, была заявка на участок, но она не имела понятия, где он находится. И никто, очевидно, не знал этого, кроме огромного рыжеволосого человека рядом с ней.

Она украдкой рассматривала его: ржавые завитки над ушами, львиная голова, массивные плечи. Она еще никогда не встречала мужчины такой огромной физической мощи. Его бицепсы казались ей ненормально большими. А вспомнив его холодные серо-зеленые глаза, она даже слегка вздрогнула. А может, не такие уж они и холодные?

За спиной у нее скрипнула доска, и она быстро обернулась. К ней приближался Табер.

— Отойдите, — сказала она, — а то я его разбужу.

Эб Фоллен поднял голову.

— Коротышка! — рявкнул он. — Стой, где стоишь! Если с ним что-нибудь случится, где мы окажемся?

Табер сердито развернулся и подошел к стойке.

— Тебе не досталось по морде, — угрюмо буркнул он.

— Не торопись, — хмыкнул Фоллен. — Представление еще не окончено.

Минуты медленно сменяли друг друга, а великан рядом с Элен все спал. Сон его был тяжел: несколько раз он вздыхал и что-то бормотал, но выражение его лица оставалось удивительно мирным и спокойным. От его выцветшей рубахи пахло застарелым потом и пылью. Сидя так близко, девушка ощущала его ужасную, запредельную усталость. Он был весь пропитан пылью дальних дорог.

— Послушайте, мэм. — Фоллен присел за соседний стол и заговорил мягко и убедительно. — Возможно, мы кругом не правы. Я признаю, что мы имеем виды на вашу заявку, но, может быть, мы с вами договоримся по-хорошему? Это будет выгодно всем. Как я понимаю, с этой заявки вы ничего не получите. Денежки же вам пригодятся, бьюсь об заклад. Давайте заключим сделку, и вы не прогадаете. Вы продаете нам свое право на владение, и мы платим вам пятьсот долларов.

— Участок стоит не меньше миллиона, — ответила она. — Папа говорил, что он отказался продать его даже за миллион.

— Но вы ведь не знаете, где он находится. По закону, вы должны производить оценку по своей заявке и повторять это каждый год. В противном случае заявка аннулируется. А как вы можете работать на заявленном участке, не зная, где он?

Элен заерзала на стуле. Все это было правдой, и мысль об этом уже мелькала у нее в голове. Она чувствовала себя совершенно беспомощной. Если бы хотя бы… Хотя бы переговорить с Сэмом!

— Мне нужно подумать, — наконец произнесла она. — Но что я должна сделать?

— Подпишите акт о продаже участка и вытащите у этого типа револьвер. Он прямо у вас под рукой. Надо только взять его. Этот человек преступник, мэм. Он вас продаст с потрохами.

Но ведь они убили ее отца! Она не забывала об этом. Они даже не стали отрицать этого, хотя бы для виду.

Она подняла глаза и увидела Сэма, который едва заметно отрицательно покачал головой.

— Я должна подумать, — твердо повторила она.

Предположим, она вытащит револьвер, и что тогда? Они убьют этого человека, как убили ее отца. А ей-то что за дело? И вдруг она вспомнила! Этот огромный человек рядом с ней, такой одинокий и усталый, доверился ей. Он попросил ее о помощи и заснул, уронив голову, как уставший мальчишка, среди банды убийц, веря, что она предупредит его об опасности.

Скоро ли появится этот их таинственный босс? Далеко ли пришлось скакать Портеру? Сколько у нее еще времени?

А если она возьмет револьвер себе? Тогда она сама окажется в выгодном положении! Им придется слушаться ее. Удастся ли ей заставить этого рыжего верзилу рассказать, где участок? Она знала, что ей это не по силам. Но может быть, подумала она, это по силам остальным мужчинам? Она правильно распознала блеск ненависти в глазах Табера.

Испуганная и одинокая, она сидела на забытой Богом станции дилижансов, вглядываясь в жесткие лица незнакомых мужчин, о которых она всего час назад не имела понятия, но которые вдруг стали властны над ее жизнью.

Она смотрела вниз, на свои руки, слушая, как бармен ставит стакан на полку и берет следующий. В тишине раздался отдаленный топот копыт, и вдруг — сама не зная почему — она вскочила, одновременно вытащив у рыжего великана револьвер, и отступила назад.

В ту же секунду спящий, мгновенно перейдя от забытья к полной боевой готовности, вскочил по-кошачьи пружинисто и прижался спиной к стене. Он взглянул на девушку, потом обежал глазами комнату.

— Отдайте револьвер! — хрипло приказал он.

— Нет

Коротышка Табер торжествующе расхохотался.

— Что, съел, красавчик? Теперь посмотрим, кто кого!

— Разрешите мне, мэм, — рассудительно попросил Фоллен, протягивая руку. — Я лучше заберу его.

Она отступила еще.

— Нет. Не приближайтесь ко мне.

Она уловила выражение ужаса в глазах бармена и засомневалась — правильно ли она поступает? Может быть, надо было просто разбудить рыжего? Она услышала, что во двор въехали две лошади и двое всадников спешились у входа.

Вошел Портер и следом за ним — рослый широколицый человек с рыжевато-бурыми обвислыми усами и маленькими хитрыми голубыми глазками. Мгновенно оценив обстановку, он улыбнулся и медленно повернулся к Клэнегану.

— Похоже, друг, что ты не в лучшей позиции для обсуждения сделки. Ты правда знаешь, где участок?

— Правда, — буркнул Ред и краем губ шепнул девушке: — Отдай револьвер, дуреха!

— Если она тронется с места, я ее пристрелю, — сказал Табер. — Я никогда еще не стрелял в женщину, но видит Бог, я это сделаю. Сначала ее, потом тебя.

— Тебе только с женщиной и стреляться, коротышка, — презрительно бросил Ред. — С мужиком тебе никак не справиться.

Коротышка, раздув ноздри и покраснев, выхватил револьвер.

— Табер! — раздался голос рыжеусого босса. — Я сам тебя пристрелю! Не будь идиотом!

Минуту стояло напряженное молчание.

— Что ж, Рыжий, — спокойно произнес босс, — почему бы нам не договориться. У меня есть ощущение, что ты в бегах. Я посмотрел на твоего коня. Резвый конь и очень усталый. Я его знаю. Он из Руидозо, округ Линкольн. Тебе бы его никогда не дали, не будь ты с теми ребятами накоротке. А раз они тебе его дали, значит, у тебя нелады с законом.

— И что же?

Ред Клэнеган стоял не шевелясь, широко расставив ноги, весь внимание и настороженность. Каждый стул в комнате, поза каждого человека отпечатывались в его мозгу с фотографической точностью.

— А то, что мы можем договориться, — сказал рыжеусый. — Скажи мне, где участок, и получишь тысячу долларов.

Ред усмехнулся.

— Дурачка изображаешь?

— Скорей ты, — непринужденно отозвался вновь прибывший. — Если откажешься, ты не выйдешь отсюда живым. Ни ты, ни она.

Они стояли напротив Реда и девушки, которых разделяло расстояние в семь-восемь футов. Фоллен стоял ближе к ней, Портер и остальные — ближе к Реду.

— А вы тогда потеряете миллион долларов, — натянуто улыбнулся Ред. — Смешно, ей-богу. Сколько народу ползает по горам, отыскивая затерянные прииски? И сколько еще будет их искать? Мистер, вы не хуже меня знаете, как теряется забытый прииск. Золото, найденное один раз, очень не торопится показаться снова. Если вы убьете меня, то ваши шансы найти это золото будут один против миллиона.

— Мы заставим его разговориться, — предложил Коротышка.

Ред Клэнеган рассмеялся.

— Не надейся! Тебе, трусливый койот, и десятилетнего малыша не разговорить. Однажды меня двое суток пытали апачи, а я вот стою перед вами.

Босс упорно всматривался в него.

— Кто ты, Рыжий? Такое впечатление, что я должен тебя знать.

— Вряд ли, разве что по слухам. Я охочусь с волками, а не с койотами.

Лицо босса напряглось, глаза сузились.

— Ты что-то часто употребляешь это слово. А если мы потрудимся над девушкой? Разом все тогда выложишь!

Ред Клэнеган пожал плечами.

— Мне-то что за дело до нее? Хорошенькая малышка, но я ее ни разу в жизни не видал до сегодняшнего дня. Она мне никто. Если вы станете ее мучить, то наживете только лишние неприятности. Вы не поверите, как легко я переношу несчастья других людей.

— Он просто бахвалится, — снова вступил Табер. — Давайте я займусь девчонкой.

— Нет, — сказал босс. — Я не… — Он оборвал фразу, заметив тень облегчения на лице Реда, и вдруг переменил решение. — Впрочем, почему бы нет. Давай, коротышка, бери…

Револьвер в руке девушки дрогнул, и Фоллен схватил ее за руку. В тот же миг девушка спустила курок, а Ред Клэнеган бросился вперед.

С кошачьей быстротой он одним прыжком оказался почти на середине комнаты, плечом сбил с ног Портера, который упал на босса, и оба рухнули на стойку бара. Движение Реда отвлекло внимание от девушки, сместив центр битвы. Но Клэнеган налетел на стол и упал, споткнувшись о стул. Однако, падая, он засунул руку за пазуху и вытащил второй револьвер.

Фоллен боролся с девушкой, и первая пуля Реда пришлась в живот коротышке. Коротышка отшатнулся, и глаза его остекленели. Снова раздались выстрелы, сверкнуло пламя. Ред вскочил и зигзагами бросился вперед, обдуманно распределяя выстрелы и ощущая едкий запах пороха в ноздрях. И вдруг все стихло.

На ногах оставались один босс да Фоллен, отпрянувший от девушки с поднятыми руками. Из левого плеча босса текла кровь. Коротышка Табер с широко раскрытыми пустыми глазами лежал на полу.

Портер привалился к стойке, револьвер выпал из его руки, а на жилете расплылось темное пятно, переходящее в лужу на полу.

Ред, стремительно подойдя к Портеру, подобрал револьвер.

— Пятнадцать тысяч, босс, — спокойно сказал он, — и я все вам расскажу. Даже карту отдам, которую нарисовал мне отец этой леди.

Ред сунул один револьвер в кобуру.

— Только решайте поживей. У меня не так много времени.

Сэм посмотрел на босса.

— Вынимать деньги из сейфа, Джонсон?

Держась за окровавленное плечо, Джонсон прохрипел:

— Да, — и умоляюще добавил: — Дай мне перевязать плечо. Я же истекаю кровью.

— После. — Клэнеган смотрел, как Сэм идет к сейфу. — Сэм, это место принадлежит Джонсону?

— Угу.

— Похоже, твой бизнес здесь закончился.

— Ты мне будешь рассказывать! — Сэм положил на стойку два мешка. — Да они меня убьют на месте.

— Тогда иди оседлай двух лошадей. Для себя и для леди. Мисс, — Клэнеган жестом подозвал девушку, — напишите ему акт о продаже участка, обозначенного на этой карте.

— Но… — возмущенно начала Элен, но споткнулась о внезапное нетерпение Реда.

— Живей! — сердито скомандовал он. — Делайте, что сказано!

Ред Клэнеган увидел Сэма, вышедшего из-за угла дома с двумя оседланными лошадьми, и крикнул ему:

— Свяжи Фоллена! А Джонсона оставим как есть. Пока он освободит Фоллена и перевяжет свое плечо, мы уже будем далеко. А если он вздумает нас преследовать, то мы его убьем.

Джонсон, взяв карту и акт о продаже, вдруг улыбнулся.

— А может, простреленное плечо стоит этой заявки, — пробормотал он. — Это богатый участок.

Сэм уложил золото в седельные сумки. Туда же отправилась приготовленная раньше провизия и две второпях наполненные фляги.

Уже сидя в седле, Ред хрипло скомандовал:

— А теперь живо отсюда! Надо как можно скорее скрыться из виду!

Элен, взглянув на него, была поражена его внезапной бледностью.

— Боже! Вы ранены! — вскричала она.

На широком лице Реда появилась кривая ухмылка.

— Да уж! Но я не мог дать этим типам это заметить. Поехали! Несколько миль я выдержу.

Они остановились возле ручья и перевязали его рану. Бок был прострелен навылет, и кровь лилась ручьем. Ред наблюдал за быстрыми, ловкими движениями девушки.

— У вас здорово получается, мэм. Легкая рука.

— Я работала медсестрой.

Снова усевшись верхом, они свернули с дороги и поехали через лес.

Сэм ехал сзади. Круглое лицо его сияло торжеством.

— Кстати, — сказал Ред, — наверное, лучше вам это сказать. Я осмотрел участок вашего батюшки. Он ошибался, мэм. Этот участок не стоит миллиона. Прямо скажем, он почти ничего не стоит.

Изумленная Элен обернулась к нему.

— Что вы имеете в виду?

— Ваш отец наткнулся на выход самородного золота. Это лучше, чем ничего, но он ничего не понимал в горном деле. В этом кармане золота не больше, чем на тысячу долларов.

— Значит…

— Значит, если бы вы оставили себе участок, вас ожидал бы только тяжкий труд и никакой прибыли. А теперь у вас есть пятнадцать тысяч.

— Но я…

Ред хмыкнул.

— Мэм, — сказал он, — я никогда не грабил женщин. Я просто подумал, что если ребятам так уж нужен этот участок, то пусть они его получат.

Двумя днями позже, взобравшись на перевал, они увидели вдали дымы города. Ред Клэнеган натянул поводья.

— Здесь я вас покину. Мне туда. — Он показал на север. — Сэм, вы ведь проводите леди до города?

Старик кивнул.

— Куда вы теперь, Ред? На Насест?

Клэнеган посмотрел на него искоса и усмехнулся.

— А разве вы меня знаете?

— Знаю. Видел однажды, в Таскосе.

Клэнеган коротко взглянул на девушку.

— Не морочьте себе голову по поводу этих денег, мэм. — Он прощально вскинул руку. — Пока.

Черные бока лошади пару раз мелькнули между деревьев.

Элен смотрела ему вслед, и широко раскрытые глаза ее были полны слез.

— Он… хороший человек, правда? — тихо сказала она.

— Да. По-настоящему добрый человек, — ответил Сэм.

— А что это за Насест, про который вы говорили?

Сэм ответил не сразу:

— Разбойничий Насест, мэм. Это каньон в штате Юта, где скрываются беглые преступники. Судя по всему, он поехал туда.

— Вы знаете его?

— Я узнал его лицо, мэм. Его зовут Ред Клэнеган. Говорят, что он убил девятнадцать человек. Боже, он настоящий, закоренелый разбойник.

— Добрый разбойник, — шепнула она, снова всматриваясь в просветы между деревьев. Один раз ей показалось, что на голубовато-туманном гребне на фоне неба на секунду появился всадник — и опять скрылся из глаз.

Но она могла ошибиться.

ПЕРЕСТРЕЛКА НА РАНЧО

Предисловие автора

Человек, которого называли бретером, просто умел хорошо стрелять. Это умение обычно являлось результатом крепкой нервной системы, быстрой реакции и хорошей координации движений. Такой человек, возможно даже не имея ни малейших намерений становиться бретером, выходил победителем из случайных стычек. И после двух-трех таких побед он, независимо от своего желания, приобретал репутацию бретера.

Очень немногие бретеры гордились своей репутацией. Представление о бретере как о человеке, который специально задирает других, чтобы увеличить количество своих жертв, мало соответствовало действительности. Такое случалось разве что с самонадеянными юнцами либо с людьми, имевшими отклонения в психике.

Оружие — опасная вещь, и мужчины на Западе понимали это лучше других. Они носили револьверы, потому что это было необходимо для выживания. Для этого имелась сотня других причин, кроме желания застрелить соседа.

Глава 1. СМЕРТЕЛЬНАЯ ЛОВУШКА

Под грифельно-серым небом далекие горы были похожи на свалку ржавого железа, беспорядочно набросанного вдоль горизонта. Вблизи пустыня имела цвет розовой семги, выделялись серые пятна шалфея и редкие кустики седой полыни. Единственным зеленым объектом была густая хвоя высоких сосен в ущельях ржаво-красных гор.

Сюда-то и приехал я из Техаса, чтобы окопаться и переждать, пока Хью Тейлор не пришлет мне весточку. Не каждому повезет иметь такого друга, как Хью, который всегда подаст руку в беде. Когда, вернувшись из Мексики, я был вынужден скрываться от правосудия, один только Хью предложил мне помощь.

Выбивая фонтанчики пыли, упали первые капли дождя. Я полез в сумку за плащом. Пока я его вытащил, дождь уже стоял плотной стеной и не собирался, казалось, прекращаться ни к ночи, ни к следующему утру.

Буян, мой вороной конь, устал за последние недели. Я первый раз видел своего здоровяка таким изможденным. Впрочем, чему тут удивляться: мы с ним проехали от округа Даммит в штате Техас до земли апачей в центре Аризоны, причем не по столбовым дорогам.

Красные отроги гор начали приобретать более четкие очертания. Я различал багровые опухоли оползней, вгрызавшихся в лицо равнины, глубокие шрамы ущелий. Там и тут по складкам скал змеились серо-зеленые полосы, говорившие о частых дождях на высокогорье.

Тропа заворачивала на север, огибая подножия гор.

— Повернешь направо, к ранчо «Тин-Кап», — говорил Хью Тейлор, — а там спросишь Билла Кейза. Ты останешься на его попечении, пока не уляжется буря. Я думаю, что смогу достаточно быстро уладить это дело.

По левую руку горы вдруг расступились, и тропа повернула на склон, извиваясь между сосен. По обе стороны дороги, уходя под деревья, небесно-голубым ковром расстилались заросли барвинка. Тропа была едва видна — ею, очевидно, не часто пользовались, но я с острым любопытством отметил следы двух всадников. Следы были совсем свежие, и вели они в каньон Тин-Кап.

Будьте уверены, что я держал ушки на макушке: даже в такой дали от всех, кто меня знал, можно было ожидать опасности, а человек, находящийся в бегах, учится двойной осторожности.

И тут я услышал выстрел.

Он прозвучал так резко, так ясно и окончательно, что я вскинул голову и положил руку на приклад своего винчестера. Моя винтовка ехала в чехле дулом назад, а приклад был у меня прямо под правой рукой, так что в случае нужды я мог вытащить винтовку так же быстро, как шестизарядный револьвер.

Буян тоже услышал выстрел, а он очень хорошо знал, что значит этот звук. Он обогнул обломок скалы, перегородивший тропу, и я, посмотрев вниз, в маленькую долину, увидел каменный дом с каменным же сараем, два загона и двух лошадей без всадников.

Потом я увидел и людей. Воздух был чист и прозрачен, а до них было не более двух сотен ярдов. Их было трое, причем один лежал на земле. Мужчина, стоявший над телом, вдруг поднял голову и закричал второму, который находился около дома:

— Нет, это не он!

И тут они увидели меня.

Должно быть, они оба на мгновение застыли в панике, но затем один рванулся к лошади, а второй потянулся за револьвером. Честные люди не хватаются за револьвер при виде подъехавшего незнакомца, поэтому моя винтовка тоже выскользнула из чехла. Противник выстрелил, но я не беспокоился — они были слишком далеко.

Он метнулся к лошади. Я поворачивал вслед за ним дуло винтовки. Когда он вспрыгнул в седло, я спустил курок. Он дернулся, как будто был ранен, и я увидел, что револьвер выпал из его руки. Оба всадника галопом понеслись прочь. Они не желали больше быть моей мишенью.

Буян не боялся стрельбы. И пока я сидел в седле, у него не было оснований бояться. В конце концов, мы с ним проделали путь от самой Мексики. Но об этой части моей жизни я не люблю распространяться. Даже Хью, мой лучший друг, об этом ничего не знал. Для него я оставался тихим мальчиком, который вырос на его глазах на ранчо нашего дядюшки, которое имело клеймо «XY».

Буян был в неважной форме для погони, так что я позволил им уехать, а сам спешился возле лежащего старика и пощупал его пульс. Впрочем, больше для проформы — ни один человек с такой раной, которую я увидел, не мог остаться в живых. Первый выстрел прошел высоковато, а второй, видимо, был сделан через некоторое время, так как кровь возле первой раны уже запеклась.

Внезапно я услышал стук копыт по камням и обернулся, разведя руки в стороны. И думать нечего пытаться вынуть оружие, когда на вас направлены дула четырех ружей.

— За что ты его убил? — спросил коренастый, широкоплечий мужчина с красным квадратным лицом и глазами как два буравчика. Он был суров, как горная зима, а из его спутников по меньшей мере двое выглядели так, словно они сопровождали самого дьявола в инспекторской поездке по аду.

— Не надо спешить с выводами, уважаемый, — довольно сухо ответил я. — Я не убивал этого джентльмена. Когда я въехал в Кап, здесь стояли два типа, причем один прямо над телом. Они выстрелили в меня и смылись вверх по каньону.

— Мы слышали выстрелы, — настаивал коренастый. — Он мертв, а ты здесь.

Я смотрел на них, оценивая. С этого бока меня клеймить уже было негде. Я уже был в бегах, скрываясь от обвинения в убийстве, которого не совершал. И вот, прибыв сюда отсидеться, я влетаю прямиком в то же самое положение. Никто, кроме меня, не видел этих двоих, так что толкование происшедшего полностью зависело от того, что это за люди.

По первому впечатлению, лишь один из четверых был способен на снисхождение — темноволосый, кареглазый юноша с задумчивым взглядом. Он был красив и выглядел честным парнем, хотя, возможно, слабовольным.

Тот коренастый, что разговаривал со мной, был, похоже, у них за главного.

— Кто ты? — требовательно спросил он. — Как ты сюда попал?

Что-то в его манере насторожило меня, и я решил ничего о себе не рассказывать, и уж меньше всего — что я Уот Белл.

— Звать меня Малыш Папаго, я из Соноры. А попал я сюда обыкновенно — на коне да по дороге. И сколько бы я ни попадал по разным дорогам в разные места, ни разу, — я подчеркнул голосом эти слова, — я не задерживался там, откуда хотел уехать.

Он поджал губы и остро блеснул глазами. Я видел, как в них зажегся злобный огонь. Этот человек был не из тех, кого легко сбросить со счета. Он по праву считал себя старым волком и отнюдь не собирался позволять первому встречному доводить себя до ручки. Однако, когда я назвал свое вымышленное имя, в его глазах мелькнуло некое недовольство, и у меня появилось чувство, что он ожидал другого. Это чувство было таким сильным, что я начал думать сразу о многих вещах.

Если подолгу ездить по разным тропам, читая знаки, то у тебя развивается какой-то новый инстинкт. Я обеими ноздрями ощущал сильнейший запах тревоги и почему-то был уверен, что поступил правильно, назвавшись Малышом Папаго. Самое забавное было то, что если бы он вздумал проверить мои слова в Соноре, он бы обнаружил, что я не солгал. Бывает ведь, что человек носит на разных дорогах разные имена. Так и я был Уотом Беллом в округе Даммит, штат Техас, и Малышом Папаго в Соноре.

— Линч, — вмешался юноша, — давай укроемся от дождя. И тело тоже надо занести. Я любил старину Тома Ладлоу, и негоже его телу валяться под дождем. — И он добавил: — Обо всем можно переговорить за кружкой кофе.

Линч колебался: я ему очень не понравился, и ему хотелось довести дело до перестрелки.

— Ладно, — наконец согласился он и, повернувшись к остальным, добавил: — Вы двое возьмите Ладлоу и перенесите в конюшню. Накройте его одеялом и приходите в дом. Да заведите, пожалуй, и лошадей туда же. — Он обратился к сутулому мужчине, который был повыше своего широколицего товарища: — Проследи, чтобы все было путем, Билл.

Когда я услышал это обращение, у меня шевельнулось слабое подозрение, но я не подал виду. И вскоре широколицый сам ответил на мой незаданный вопрос:

— Берись за ноги, Кейз, а я за подмышки.

Линч решительно направился к двери дома, а мы с юношей — следом. Войдя в дом, Линч скинул плащ, и я с изумлением увидел у него на груди шерифский значок.

— Ну что, Долливер, кофе — твоя идея, — сказал Линч. — Займешься?

Долливер кивнул. Я видел, что он заметил мою реакцию на значок Линча и очень заинтересовался. Он повернулся к полкам и начал доставать с них банки, словно делал это не в первый раз. Тем временем я пытался проследить свой путь и найти предвестья того положения, в которое я угодил.

Хью Тейлор велел мне ехать в «Тин-Кап» и спросить там Билла Кейза. Приехав сюда, я застаю на земле труп человека, по всей видимости — владельца ранчо, причем это не Билл Кейз. А Билл Кейз при этом служит у шерифа. Тут моя логика отказывала; я зашел в тупик.

Это был очень симпатичный домик, опрятный, как спальня старой девы, а запах кофе придал ему совсем уж домашний уют. Посуда, развешанная вокруг большого камина, блестела чистотой. Дверь во внутреннюю комнату была завешена одеялом.

Линч плюхнулся на стул и начал мастерить самокрутку. Его вытянутый череп был покрыт крутыми кольцами кудрей, а усы, наоборот, свисали вниз. Кинув шляпу на крючок, я развесил плащ и уселся на другой стул. Линч заметил два моих револьвера и слегка напрягся. Что-то в моемоблике его беспокоило, и я подумал, что, наверное, револьверы — тот факт, что я их носил; впрочем, вряд ли он их боялся.

— Так тебя, значит, зовут Малыш Папаго? — резко прозвучал его вопрос.

Наши глаза встретились, и я понял, что нам с шерифом Линчем не бывать друзьями. Он был определенно человек действия и в придачу, очевидно, что-то искал. Я даже подумал, уж не знаю ли я, что он ищет.

— Некоторые меня так называют, — ответил я, — и мне это имя нравится. Вы тоже можете его использовать.

— Ты хорошо рассмотрел тех двоих, что ускакали? Ну, тех, кого ты будто бы видел?

— Я их действительно видел, но не очень хорошо. Один из них махнул к своему мустангу, а другой вынул пушку. Ну и, ясное дело, когда в меня целятся из пушки, хоть бы с такого расстояния, я не стану тратить время на высматривание особых примет.

— Сколько выстрелов ты слышал?

— Один.

Долливер поднял глаза от кофе.

— А я три.

— Да, верно, — согласился я. — Одним выстрелом, очевидно, был убит старик. Потом нарисовался я, и один из этих типов выстрелил в меня. Потом я в него. — Я немного откинулся на стуле. — Однако, как вы сами, несомненно, заметили, в старика стреляли дважды. Возможно, что его ранили в другом месте, а потом убийцы прошли по его следам до ранчо и здесь прикончили.

— С чего ты это взял? — требовательно спросил Линч.

— Если вы заметили, шериф, — сказал я, — дождь не успел смыть следы старика. Они вели от корралей, и даже оттуда, где я стоял, было видно, что он дважды упал на этом маленьком склоне, и на одежде его были пятна крови.

Очевидно было, что шериф ничего такого не заметил, и он внимательно посмотрел на меня. Я-то понимал, в чем дело. Причина, по которой шериф не увидел этих следов, была в том, что его внимание было сосредоточено на мне.

Долливер принес кофе и налил нам в чашки. Он мне нравился — чистосердечный малый и не дурак.

Дверь отворилась, и вошел Билл Кейз со своим приятелем толстяком. Они стряхнули воду со шляп и развесили плащи, причем оба при этом поглядывали на меня. Долливер налил им кофе, и они сели у стола.

Мне показалось немного странным, что шериф Линч не торопился в погоню за теми двоими, о которых я рассказал. И я вообще плохо понимал, что происходит. Мне бы хотелось поговорить с Долливером. Я был рад его присутствию. Я не знал этой страны и сразу попал в неприятное положение, и если хоть кто-нибудь не придет мне на помощь, то очень скоро мне придется выбирать: либо прокладывать себе путь выстрелами, либо каяться в грехах с петлей на шее под высоким тополем.

— Ты бывал раньше в этих краях? — снова задал вопрос Линч.

— Ни разу в жизни. Я родился в Калифорнии, потом уехал оттуда в Аризону, потом в Мексику.

— А как же ты нашел это место? В эту долину трудно попасть случайно. — Он с подозрением вглядывался в меня, тщетно пытаясь прочесть что-нибудь в моих простодушных глазах. Я изобразил самое невинное выражение лица, специально припасаемое для крайних случаев.

— А вам не случалось ехать через эту пустыню? Единственное зеленое пятно во всем поле зрения — здешние сосны. Естественно, я сюда и направился. Я рассудил, что там, где вода, могут быть и люди.

Это звучало правдоподобно. Он немного поразмыслил над услышанным.

— Говоришь, ты родом из Калифорнии? А выговор у тебя техасский.

— Так черт побери, — широко ухмыльнулся я, — чему тут удивляться! Последний раз я ехал до Мексики с восемью техасцами. Дома у нас многие говорили по-испански, — соврал я, — так что, разговаривая по-английски с этой техасской командой, я нахватался их словечек.

Это тоже было достаточно похоже на правду, но шериф не был удовлетворен. Но прежде чем он задал следующий вопрос, я сам пошел в атаку.

— А в чем дело, шериф? — спросил я. — Вы кого-то преследуете? И при чем тут я?

Линчу не понравился мой вопрос, и я сам ему тоже очень не нравился.

— Мы ищем преступника, одного техасца. Он, по всей видимости, направился сюда, — проворчал он. — Он убийца, и звать его Уот Белл. Нам сообщили, что он поехал на запад, так что мы теперь обшариваем все дороги.

— Неподходящая погода для погони, — посочувствовал я, — если только не идти по горячим следам. Этот Белл, что ли, очень крутой, что его надо брать вчетвером?

В глазах Долливера блеснул смешок.

— Я не с ними, — сообщил он. — Просто тут неподалеку мое ранчо, и я присоединился к ребятам — нам было по дороге. Мое клеймо — «Косая Т».

Глава 2. ЗАГАДКА РАНЧО «КОСАЯ Т»

Линч покончил с допросом и принялся за кофе. Пока он переваривал полученную информацию, я прислушивался к болтовне остальных и понял, что убитый старик, Том Ладлоу, владелец ранчо «Тин-Кап», вроде не имел врагов. Уин Долливер, его ближайший сосед, очень любил старика, как и его сестра, Мэгги Долливер.

Ближайший город — Латиго, где располагается офис шерифа Росса Линча. Толстяка зовут Джин Бэйтс. Но об Уоте Белле и о причинах, заставивших шерифа броситься выслеживать его под дождем, не было сказано ни слова. Зная о трудностях путешествий на Западе и о любви всех шерифов к своим крутящимся креслам, я был почти уверен, что шерифа кто-то навел на мой след. Было бы совсем нелогично предположить, что он с двумя помощниками попрется под дождем просто на случай, если человек, на которого объявлен розыск, вдруг покажется в Аризоне.

Вдруг Линч поднял голову.

— Мы едем в Латиго, — сказал он, — и я считаю, что тебе лучше поехать с нами.

— Я должен считать себя арестованным?

Его голубые глазки опять злобно сверкнули. Я ему совершенно не нравился.

— Не обязательно, — ответил он, — но мы задали еще не все вопросы, на которые хотелось бы получить ответ.

— Послушайте, друг мой. — Я немного наклонился вперед, а так как я держал руки на бедрах, то рукоятки револьверов при этом практически легли мне в ладони. — В мои планы не входит отвечать за то, чего я не делал. Вы приехали сюда с опозданием и Бог весть по какой причине решили, что я виновен. Теперь вы вбили себе в голову, что меня надо арестовать. Вы не сделали ни малейшей попытки, и Долливер тому свидетель, проверить истинность моих слов. Вы сидели и пили кофе, пока дождь смывал все следы. Вы не попытались преследовать настоящих убийц. Вы искали преступника по имени Уот Белл, но, как только оказались в тепле, под крышей, все амбиции вас покинули. Мистер шериф, я не стану вам подыгрывать. Я не убивал Тома Ладлоу. Я его первый раз в жизни увидел. У меня достаточно денег и лошадь получше любой из ваших. У Ладлоу не было ничего, на что я мог бы позариться. К тому же мой единственный выстрел был сделан из винтовки, а Ладлоу убит из пистолета, причем выстрелом в упор.

Лицо Линча налилось кровью.

— Я знаю, что делаю! — сдерживая себя, объявил он. — У меня есть свои резоны!

Я чувствовал: пора что-то предпринимать. Я не знал, насколько они настроены на перестрелку. Зато я знал, что мне куда выгодней стреляться с ними здесь, чем когда они будут идти по моему следу. У меня вдруг мелькнула догадка, которая, конечно, могла быть неверной, но могла и попасть в точку. Догадка заключалась в том, что Линч знал наверняка: Уот Белл поехал прямиком на ранчо «Тин-Кап». И более того, Линч знал, что Уот Белл не должен уйти оттуда живым. Поэтому хотя Линч и сомневался, тот ли я человек, который ему нужен, он был полон решимости пристрелить меня, раз уж я попался им на дороге.

— Ну ладно! — сказал я. — У вас есть свои резоны. Но и у меня тоже есть резоны не ехать с вами в Латиго! Я ношу револьверы не для забавы, и если бы те две пули, что получил Ладлоу, были моими, черта с два он добрался бы до ранчо! Если вам кажется, что я блефую, и если вы хотите посмотреть, умею ли я держать пушку в руках, прошу делать ваши ставки! Игра начинается!

Линч был разъярен, как дикий кот в пчелином рое, но у него хватало ума, чтобы ясно видеть свое положение. Росс Линч отнюдь не был трусом, но расклад был очевиден ему, как и мне. Во-первых, присутствие Уина Долливера, оказавшегося здесь, как я уже знал, случайно. Во-вторых, тот факт, что я назвался Малышом Папаго. Это имя ему ничего не говорило. И если, как я был теперь уверен, ему было сказано, что на ранчо должен прибыть Уот Белл, то я сбил его с толку относительно своей личности.

Кроме всего прочего, он был не дурак. Он видел два револьвера, причем далеко не новеньких. Если мы в этой хижине спустим собак, то пострадаю не один я. Линч понимал это лучше всех.

Напряжение смягчил Долливер. Он все же был сообразительный малый.

— Росс, в его словах что-то есть. И почему вдруг мы должны подозревать именно его? Я бы мог точно так же найти Ладлоу, если бы не присоединился к вам в сосняке. И следы мы должны были осмотреть. Честно признаюсь, мне это и в голову не пришло. — Он повернулся ко мне. — Ты не знаешь, попал ты в того, в кого стрелял?

— Кажется, ранил. Лошадь под ним дернулась. Я старался прицелиться, но хорошей возможности не было.

Я решил не говорить о револьвере, который выронил стрелявший, но при первом же удобном случае найти его. Этот револьвер мог стать ключом к ответам на моим вопросы по этому делу.

Линч собирался что-то сказать, и мне было ясно: это будет что-то нехорошее.

— Послушай, Росс, — опередил его Долливер, — не надо цепляться к Малышу только потому, что он попался нам на пути. На самом деле у нас нет оснований подозревать его. У него, безусловно, не было причины убивать Тома Ладлоу. Разреши ему поехать со мной. Мне нужен работник на несколько дней, а как только он тебе понадобится, ты приедешь за ним. Ситуация постепенно разъяснится, а Папаго не откажется немного поработать у меня. Я заплачу ему по высшей ставке.

— Это мне подходит, — согласился я. — Я не ищу неприятностей. Я сделаю все возможное, чтобы найти настоящего убийцу, и если вам угодно, пройду вместо вас по следам этих двоих. Мне случалось и раньше ходить по следам, — добавил я специально для Линча, — и я всегда находил, куда они вели.

Линчу это не понравилось, но для перестрелки на таком маленьком расстоянии он был слишком благоразумен, а присутствие Уина Долливера позволяло отступить чинно, сохранив лицо.

А у меня в голове вертелся вопрос: как они узнали, что Уот Белл направился сюда? Почему Хью Тейлор велел мне на «Тин-Кап» спрашивать Билла Кейза, если ранчо принадлежало Ладлоу? Кто убил старика и за что?

Другой загадкой был Билл Кейз. Тейлор сказал, что я могу ему доверять, но он, похоже, не узнал меня. Как ему меня описали? И описали ли вообще? Может быть, Хью мало знал его и ошибся? Во всяком случае, мне лучше было воздержаться от болтовни до тех пор, пока я не уясню положение вещей.

И еще об одном я подумал вдруг — раньше это не приходило мне в голову. Когда Хью встретил меня той ночью и сказал, что дядя убит и что я обвиняюсь в его убийстве, я мало о чем мог думать. Я действительно быстро уехал из города после ссоры со старым Томом Беллом, но до самого моего возвращения и понятия не имел, что он был убит в ту же ночь. Хью показал мне плакат с назначенным за мою голову вознаграждением, но сказал, что никогда не верил в мою виновность. Он уже нанял людей для расследования этого дела и посоветовал мне уехать и переждать, пока он за мной не пришлет.

Голова моя гудела от вопросов. Оставил ли дядюшка завещание? И кому он завещал двести тысяч акров своего ранчо? И кто на самом деле убил его?

Билл Кейз поднялся и пошел к выходу, и мой взгляд упал на его револьвер, рассеянно отметив свежий скол на костяной рукоятке. Шериф Росс с Бэйтсом вышли следом, а за ними и мы с Долливером. Когда он верхом появился из-за угла, Кейз седлал лошадь, чтобы перевезти тело убитого в город.

Заехав за дом, я соскочил с седла и нырнул в камни. Торопливый осмотр показал одно: револьвер исчез!

Уин Долливер с любопытством следил за мной, но ничего не сказал. Он начал разговор, лишь когда мы уже порядочно проехали по дороге к ранчо «Косая Т», до которого было всего шесть миль. Долливер непринужденно рассказывал о своей земле, о скоте, о дожде. У Ладлоу было всего около шести сотен голов скота, а у Долливера — в четыре раза больше. У Кейза и Бэйтса, которые совместно владели одним ранчо к западу от «Тин-Кап», тоже был скот.

Когда показалось ранчо, Уин обернулся ко мне.

— Ты хорошо разглядел тех всадников? Сможешь их узнать в лицо?

— Нет, — признался я, отметив про себя, что это был первый острый вопрос, который он мне задал, и гадая, что за ним стоит, — но один из них оставил на месте происшествия револьвер. Причем когда я осмотрел место, его уже не было.

— Может быть, ты его просто не нашел?

— Нет. Я запомнил, куда он упал. Рядом с этим местом был свежий след сапога.

Мы больше ничего не успели обсудить, потому что дверь дома отворилась и на крыльце показалась такая девушка, что я тут же забыл обо всем на свете.

Я не умею описывать девушек, тем более таких. Скажу только, что это была именно та, которую я всю жизнь искал. И дело тут не в цвете глаз или пышности волос, хотя все было что надо; просто это была девушка, созданная для меня. Она была стройна и изящна, и в глазах ее искрился смех, а также доброта и интерес.

— Мэг, — спешившись, произнес Долливер, — познакомься: это Малыш Папаго. Его путь пересекся с нашим, и он слегка повздорил с Россом Линчем.

— На нашем ранчо это говорит лишь в его пользу! — оживленно ответила Мэгги Долливер. — Ты знаешь, как я отношусь к Россу!

Уин хмыкнул.

— И не я один, особенно после того, как ты отшила его последний раз на танцах в Латиго! А вот как насчет Хауи Тейбера?

Она покраснела, и я не мог этого не заметить. Имя тоже заинтересовало меня.

— Как ты сказал? — переспросил я.

— Тейбер. Он совладелец ранчо Росса Линча. То есть Тейбер владеет ранчо, а Линч пасет коров — в свободное от шерифских дел время. Этот Тейбер довольно богат. И он последний раз устроил форменный спектакль вокруг Мэгги.

Кофе Мэгги варила лучше Уина, и печенье у нее было божественное. Я большей частью слушал, ответив только на ряд случайных вопросов о Мексике. Но потом я включился в разговор, задав свой первый вопрос:

— А что Кейз? Кто он такой?

— Кейз? — озадаченно переспросил Долливер. — Честно сказать, я его не люблю. Он работает на ранчо вместе с Бэйтсом, как я уже говорил, и они с Линчем — не разлей вода. Говорят, что он в свое время состоял в шайке конокрадов в Бредшоу, но я не знаю, правда ли это. Еще он вроде считается бретером. Я знаю, по крайней мере, что он убил одного человека — проезжего в Латиго.

Мэгги смотрела на меня с любопытством; тут ей в голову пришла какая-то мысль, и она обратилась к Уину:

— Чего мне никогда не понять, так это кому в голову могла прийти мысль убивать такого славного, доброго старика, как Том Ладлоу!

— Это была ошибка, — ответил я, повторяя слова, подслушанные в разговоре убийц. — Они искали другого.

— Кого? — удивился Уин. — И зачем?

— Мне кажется, — неохотно выговорил я, — что они искали меня. Я думаю, что они увидели всадника в том месте, где им сказали, и подстрелили его. А когда поняли, что ошиблись, все равно прикончили его, чтобы убрать свидетеля.

— А за кем же они охотились? — взволнованно спросила Мэгги.

— За мной, — сухо повторил я. — Я думаю, что за мной.

И более того, сказал я себе, если они хотели убить меня, а убили другого, то они непременно повторят свою попытку. Будь они уверены, что я Уот Белл, а не Малыш Папаго, они бы силой заставили меня ехать с ними в город, а по дороге пристрелили бы «при попытке к бегству». И возможно, только присутствие Уина Долливера помешало им застрелить меня сразу.

— Не принимай слишком серьезно мои слова о работе, — после некоторого молчания доброжелательно произнес Уин. — Я просто хотел избавить тебя от Линча без лишней драки. Он грубый и крутой, а тебя сразу невзлюбил. Это было очень заметно. Он опасен, хотя я считаю, что тебе надо больше бояться Билла Кейза.

Они больше ни о чем меня не спрашивали, даже о том, почему я думаю, что убийцы охотились за мной. Каковы бы ни были их намерения — а я был уверен, что они пригласили меня к себе не без причины, — больше они ничего не спросили и ничего не рассказали.

Глава 3. ПАПАГО-ПАСТУХ

Тем не менее я поднялся на рассвете вместе с другими ковбоями, позавтракал с ними и с Уином и выехал на работу. Позднее утром, когда к нам присоединилась Мэгги, я услышал, как Уин сказал ей:

— Кто бы он ни был, Мэг, но ковбой он что надо. Он сделал больше, чем оба наших работника.

Может быть, потому, что кедровые урочища так освежали мне душу после колючих кустарников, по которым я два года лазил, работая на «Биг-Бенде», но я и правда сделал много. А может быть, потому что было так приятно держать в руке лассо или коровий хвост вместо револьвера. Однако все время, пока я вкалывал, мой мозг напряженно работал, и та правда, что вырисовывалась передо мной, очень не радовала меня.

Оборванные концы начали сходиться вместе, и до меня стало доходить, что я сделал большую ошибку, удрав из Техаса. Хью Тейлор был не только моим кузеном, но и другом, как я считал. Подай мне кто другой подобный совет, я никогда бы не последовал ему.

Хью Тейлор в шестнадцать лет убежал из дома и вернулся на ранчо, где мы вместе росли, лишь спустя четыре года. Прожив с нами около года, он опять исчез, но через несколько месяцев вернулся — при деньгах и лошади под серебряным седлом. Он был крупнее и сильнее меня и старше на два года. Любую работу он умел делать хорошо, и дядя его очень уважал.

А я все это время работал на ранчо, никуда не отлучаясь, пася коров, чиня ограды, перегоняя стада. Я дважды перегонял коров на север, и в Абилине случилась перестрелка, где я первый раз убил человека. Я отнюдь не гордился этим и уговорил тех ребят, что вернулись после отгона, ничего не рассказывать, так что на ранчо «XY» об этом никто не узнал. Позднее, на «Биг-Бенде», произошла стычка с бандитами-мексиканцами: я проник в их лагерь и увел обратно украденных лошадей, не сделав ни единого выстрела.

Потом, когда мне было уже двадцать четыре года, я крупно поругался с дядей и, взбешенный, уехал в Мексику. Переходя границу, я назвался Малышом Папаго, потому что не хотел, чтобы меня знали как племянника Тома Белла. По дороге от Коагуилы до Дюранго я имел несколько перестрелок, а в Соноре пристал к старому Валвердесу, чтобы защищать его ранчо от бандитов. Там я еще дважды дрался, один раз с мексиканцем, другой — с американцем.

После двух лет отлучки я надумал вернуться домой, и первым, кого я встретил, был Хью. Тогда мне показалось, что это — редкая удача, и я помню, как он удивился, увидев меня.

— Ты здесь, Уот?! — воскликнул он. — Разве ты не знаешь, что тебя разыскивают по обвинению в убийстве?

Я чуть не упал. В ответ на мои расспросы он рассказал, что в ту ночь, когда я поссорился с дядей, он был застрелен насмерть и что я разыскиваюсь как убийца, но на «XY» прошел слух, что меня в Мексике убили бандиты.

— Лучше всего тебе будет убраться отсюда, — сказал мне Хью. — Езжай на запад, в Аризону. У меня там есть друзья. А я тем временем постараюсь все выяснить.

Итак, мой дядя был мертв, и все считали, что его убил я. Я не убивал его, но кто-то же сделал это! Кто? Потом, какого черта Хью послал меня в этот «Тин-Кап»? Я прибыл к свежему трупу, а шериф в это время искал «преступника-техасца» по имени Уот Белл — причем точно зная, где и когда его ловить.

Этот последний факт я никак не мог увязать, пока не вспомнил свою последнюю остановку в Линкольне, штат Нью-Мексико. Я останавливался там у приятеля Хью Тейлора. Если этот приятель телеграфировал Линчу, а Линч прикинул, за сколько дней можно проехать оставшееся расстояние, то ему было нетрудно попасть на «Тин-Кап» аккурат в день моего прибытия. А уединенное ранчо в забытом Богом ущелье — идеальное место для убийства.

У дядюшки Тома Белла, насколько мне известно, не было родственников, кроме меня и Хью. Естественно, он оставил бы свои двести тысяч акров нам. В случае смерти одного из наследников другой взял бы себе все целиком. Мне были неприятны эти мысли, но я помнил, что Хью даже мальчишкой всегда отличался жадностью.

Несколько разрозненных вопросов доказали мне, что имя Хью Тейлора здесь было никому не известно. Но Тейлор-то знал здешних людей, и они знали его! Я как раз обдумывал это, сидя в седле и присматривая за стадом, когда ко мне подъехала Мэг.

— Уин говорит, что вы отличный работник! — улыбаясь, сказала она. — Вот было бы хорошо, если бы вы остались. Вы ему понравились, и ему было бы не так одиноко, когда я уеду.

Эта новость ошеломила меня. Я повернулся в седле.

— Значит, вы уезжаете? Когда?

Должно быть, она прочитала что-то в моих глазах, потому что улыбка сползла с ее лица.

— Я… я выхожу замуж, — прошептала она.

Это был конец. Говорить было больше не о чем. Если на этом свете существовала девушка для меня, так это была она. Я хотел быть с нею, как ни с какой другой. Но кто я такой — Малыш Папаго, скрывающийся от правосудия.

Я не знаю, о чем она думала, но вид у нее был безрадостный. Мы просто стояли рядом, глядя на стадо, пока оно не передвинулось. Но при нем было достаточно пастухов и без меня, поэтому я не пошевелился.

— Вы молчите, — сказала она наконец. — Вы так ничего и не сказали.

— Что ж тут скажешь? — искренне спросил я. — Вы уже все сами сказали.

Она не стала притворяться удивленной и требовать объяснений. Она прекрасно поняла, что я имел в виду и что я теперь чувствовал. Наконец она заговорила, и то, что она брякнула, было так похоже на всех прочих женщин, что я почти обрел снова почву под ногами. Она сказала:

— Ведь мы с вами знакомы всего несколько часов.

А сколько надо? Что, есть такой закон, где сказано: если парень знаком с девушкой три недели, семнадцать часов и девять минут, то он имеет право в нее влюбиться? И другой закон, где сказано, что она должна знать его шесть месяцев, четыре часа и пять минут, чтобы признаться, что он ей нравится?

— Нет такого закона, не было никогда и быть не может, — сказал я ей. — С кем-то это происходит быстро, с кем-то медленно. А для меня это была одна минута, когда мы въезжали во двор, а вы вышли на крыльцо. Тут все и случилось. А прочее уже не важно.

Голос у меня совсем не был похож на голос влюбленного. Я говорил резко и горько, потому что именно так я себя и чувствовал. И тут меня вдруг осенило, и все стало ясно как Божий день.

— Что ж, вас он по крайней мере не украл!

Она вскинула на меня удивленные глаза.

— Украл? Меня? Кто?

— Хью Тейлор, — сказал я.

— Кто? — Она была уже не только озадачена, но и испугана. — Кого вы имеете в виду?

— Я имею в виду Хауи Тейбера — приятеля Линча. Только его зовут Хью Тейлор, и он мой двоюродный брат.

— Ваш двоюродный брат? — Она глядела на меня в упор, но в глазах ее было не много удивления — я ожидал больше. — О ком вы говорите?

— Я говорю о высоком привлекательном блондине. У него широкие плечи и глубоко посаженные голубые глаза, а на подбородке — небольшой шрам. Он ездит на хороших лошадях, умеет хорошо одеться и очень ловко обращается с револьвером. Вот о ком я говорю. О своем кузене Хью Тейлоре, который, впрочем, вполне мог назваться Хауи Тейбером.

Она была белее бумаги и смотрела словно сквозь меня.

— А как зовут вас? — неожиданно спросила она.

— Уот Белл, — ответил я. — Тот самый, кого Росс Линч искал на «Тин-Кап». Откуда он узнал, что я буду там? Об этом знал один человек на свете — Хью, которого я считал своим лучшим другом.

— Я не верю, — сказала она. — Ни одному вашему слову не верю. Вы, вероятно, с ним знакомы — вы, преступник, скрывающийся под чужим именем. Вы сочинили вею эту историю.

— Ладно, — сказал я, — я ее сочинил!

И я, ударив лошадь поводьями, поскакал обратно к ранчо. Если бы подо мной был Буян, я бы вовсе уехал прочь, но я, желая дать ему отдохнуть после трудного пути, взял ковбойскую конягу.

У меня была одна мысль: взять Буяна и мотать отсюда как можно скорее. Но куда? Обратно в Техас! Доказать, что я не убивал дядюшку. Доказать, что я не преступник.

Коняга оказался совсем не плохой скотиной, он галопом пронесся через холм к ранчо. Я подлетел сзади к корралю, спрыгнул на землю и замер на месте: во дворе я увидел Росса Линча и Джина Бэйтса. На ступеньках стоял Уин Долливер с потемневшим суровым лицом. Линч сделал шаг вперед и объявил:

— Уот Белл! Вы арестованы за убийство!

— Чье? — спросил я.

— Тома Ладлоу! — сказал он и, ухмыльнувшись, добавил: — Тебя ищут и в Техасе, но мы повесим тебя за наше!

Меня захлестнула волна бешенства. Уперев руки в бедра, я посмотрел на него в упор.

— Росс Линч! Я не убивал Ладлоу, и ты это прекрасно знаешь! Как знаешь и то, кто на самом деле убил его! И я тоже это знаю! Это…

Джин Бейтс выхватил револьвер, и Линч тоже. Я вскинул свои револьверы и быстро выстрелил, шагнув одновременно вправо — чересчур быстро, потому что первая пуля выбила револьвер из руки шерифа, а я вовсе не этого хотел. Я хотел убить его. Вторая пуля попала Джину Бэйтсу прямо над пряжкой ремня.

Уин Долливер не пошевелился. Он просто стоял на крылечке, широко раскрыв глаза. Но свои мысли он держал при себе. Не знаю, где была Мэгги, но два ковбоя стояли возле барака, а еще один был в коррале. Он сунул руку в свою седельную сумку и вынул коробку патронов 44-го калибра.

— Лови! — крикнул он и бросил патроны мне.

— Спасибо! — Я поймал коробку левой рукой и стал пятиться к корралю. Линч, не сводя с меня глаз, держался за онемевшую руку.

— Я убью тебя! — прорычал он. — Я убью тебя, даже если это будет стоить мне жизни!

— Тогда я согласен! — крикнул я в ответ. Вскочив на конягу, я обратился к Уину: — Спасибо, Долливер! Ты мне здорово помог. А Тома Ладлоу убили Джин Бэйтс и Билл Кейз. Скол на рукоятке револьвера Кейза появился при падении на камни, ты знаешь где!

Тут я развернул коня и на рысях ускакал прочь.

Коняге пришлось нелегко, но он был упрям. Он выдерживал эту рысь, пока мы не скрылись в лесу. Там я пустил его трусцой, потом шагом и начал запутывать след по-индейски. Я столько вилял и поворачивал, что у самого голова закружилась. Я проехал по нескольким ручьям, по скальным полкам, по песку. А потом снова повернул на сто восемьдесят и направился к «Тин-Кап».

С этим конягой мне было далеко не уехать. Он нуждался в отдыхе. Я нуждался в пище. На ранчо «Тин-Кап» была еда — вряд ли они так быстро сообразили все увезти. К тому же это было недалеко от ранчо «Косая Т», а я не собирался бросать там Буяна. Этот вороной слишком много для меня значил. Я относился к нему как к собственному ребенку с тех самых пор, как старый Валвердес подарил его мне.

Вот теперь я действительно стал преступником: оказал сопротивление властям при аресте. Но если бы я смог доказать, что Ладлоу убили Бэйтс и Кейз и что шериф об этом знал, то я был бы оправдан. И я твердо был намерен это доказать.

По выражению лица Линча я понял, что моя стрельба была для него неприятной неожиданностью. Хью не мог предупредить его об этом по той простой причине, что он сам не знал о моих способностях. Хью всегда побеждал меня в стрельбе. По крайней мере, до моего отъезда в Мексику. Вероятно, он сказал Линчу, что я не бог весть какой стрелок. А выстрелы, один из которых выбил револьвер, а другой продырявил Бэйтса, были очень неплохими, и со стрелками такого сорта он бы предпочел больше дела не иметь.

К тому времени, как солнце начало клониться к закату, я лежал в соснах, наблюдая за ранчо «Тин-Кап». Все время, оставшееся до темноты, я рассматривал ранчо и изучал окрестные тропы. Я не мог позволить себе не заметить ловушку, хотя, по моим представлениям, вряд ли они сразу додумались стеречь меня на «Тин-Кап».

Было уже за полночь, когда я тронулся к ранчо. Проехав немного, я привязал конягу и, заткнув снятые шпоры за рожок седла, пошел дальше один, крадучись, как кот.

Дела мои обстояли достаточно мрачно. Я оказал сопротивление при аресте и убил Джина Бэйтса. Хью Тейлор, которого я считал своим лучшим другом, заманил меня в ловушку. А Мэгги Долливер, девушка моей мечты, была влюблена в Хью. Жить дальше было прямо-таки незачем. Но я был слишком зол. И я не собирался смириться и уехать, оставив все как есть.

Если я и уеду, то лишь восстановив свое доброе имя и объявив на весь мир имя настоящего убийцы дядюшки Тома Белла. А до тех пор — у меня есть работа, которую надо сделать.

Теплое полуденное солнце высушило землю после дождя, и двигаться было легко. Каменный дом, тихий и темный, бесшумно отворил дверь, едва я толкнул ее. Оказавшись внутри, я не стал терять время: когда Уин в день убийства готовил кофе, я успел заметить, где хранится еда. Я торопливо достал мешочек с кофе. Он был почти пуст!

Я озадачился: ведь когда я видел его последний раз, он был полон! Я протянул руку к полке, где лежали бобы, — там тоже было пусто. И тут я уловил сзади какой-то шорох и резко обернулся, положив ладонь на рукоятку револьвера.

— Не стреляйте! — раздался голос, который так взволновал меня, что я бы при всем желании не смог спустить курок. — Все продукты, упакованные, лежат на столе.

— Мэг! Вы… это… для меня? — Я не мог поверить. Я двинулся к ней вокруг стола. Она стояла на пороге внутренней комнаты, за одеялом.

— Да. — Просто и честно. — Я сделала это для вас, хотя не знаю, правильно ли я поступила. Может быть, они говорят о вас правду. Может быть, это вы убили вашего дядю и Тома Ладлоу.

— Но ведь вы в это не верите?

— Нет. — Она заколебалась. — Нет, я не верю. Я знаю Росса Линча, Уот — вас ведь так зовут? Он был замешан в очень многих грязных делах. Я даже считала единственным недостатком Хауи то, что он сотрудничал с Линчем и этим дьяволом Кейзом.

В темноте я не мог видеть ее глаз, но мои руки вдруг сами легли ей на плечи.

— Мэг, — нежно сказал я, — мне нужно ехать. Что бы там ни было, но я должен снять с себя обвинение, и я намерен это сделать, куда бы ни привела меня нить расследования. На меня навесили убийство старины Ладлоу, как раньше навесили убийство дяди Тома. Я не могу допустить, чтобы вы сомневались в моей честности, даже если мы с вами больше никогда не увидимся. Точно так же я не хочу, чтобы люди думали, что я убил дядю — после всего, что он для меня сделал.

Некоторое время она молчала, и все мои силы уходили на то, чтобы не притянуть ее теплые плечи к себе. Наконец она заговорила:

— Делайте то, что надо, Уот. Я понимаю, что вы чувствуете.

— Но, Мэг, а если кто-то… Я хочу сказать, если я найду убийцу и им окажется кто-то близкий вам, что тогда?

Она снова подняла на меня глаза.

— Значит, так тому и быть. Уот, мне кажется, я догадываюсь, о чем вы думаете и кого считаете виновным. И все же я пришла сюда и приготовила для вас припасы. Я знала, что вы придете. Я даже привела вашего коня, Уот. Он в конюшне.

— Буяна? — Мой голос дрогнул. — Вы привели Буяна? О, милая! Я снова чувствую себя человеком! Этот коняга честен и усерден, но все же это не Буян.

— Я чувствовала, что вы его любите. — Она высвободилась и отступила на шаг. — А теперь вам лучше уехать. Прощайте, и удачи вам во всем!

Глава 4. В ДОЛИНЕ КОНОКРАДОВ

Так я и ушел, выскользнул из дома с мешком провизии через плечо. Буян ткнулся мордой мне в ладонь, нетерпеливо переступая на месте. Но я подождал, пока Мэг не уехала, и лишь потом вскочил в седло и направился в горы. Проезжая мимо оставленного коняги, я отвязал поводья и отпустил его, зная, что он сам найдет дорогу обратно на ранчо «Косая Т».

У меня уже возникла одна идея. Раз Билл Кейз обретался в Бредшоу, туда-то я и махну, прямо в Долину конокрадов. Там должны найтись какие-нибудь концы. Я не стал дожидаться утра. Буян отдохнул и рвался в путь, и мы направились на запад, огибая Латиго. На третий день я остановился на ночевку у Барсучьего источника, в каньоне Агуа-Фриа, и наутро, после торопливого завтрака, пересек Бамблби и Черный каньон, держа курс на гору Дохлой Коровы. Обогнув пик по козьей тропе, я спустился в Ущелье конокрадов.

Люди Запада знают свою страну, и не надо удивляться, что даже далеко на востоке, в техасском округе Даммит, мы знали о тайных тропах, ведущих от Разбойничьего Насеста и Дыры-в-Стене до самой Мексики. Долина конокрадов была всего лишь промежуточным пунктом на этом пути, но я кое-что слышал об этих людях, перегоняющих краденых лошадей. Это были крепкие орешки.

У моего Буяна было особое чутье на опасность. Он тут же прижал уши, когда впереди показались беспорядочно разбросанные хибары и коррали посреди маленькой долины среди гор. Я знал, что в дороге за мной никто не следил, и когда Буян остановился перед салуном, он же магазин, который служил местной штаб-квартирой, на ступеньках его бездельничало полдюжины мужиков.

Рядом, у огромного сарая, на лавочке сидел человек с винтовкой на коленях, и перед соседней хижиной еще один лениво что-то строгал.

Я спрыгнул с коня, привязал его у коновязи и подошел к крыльцу.

— Привет! — поздоровался я.

Тощий тип с вытянутым заостренным лицом, по виду типичный бандит, повернул ко мне голову.

— Привет.

Никто больше ничего не сказал, и когда я, сворачивая самокрутку, предложил угоститься табаком, никто не сдвинулся с места. Коренастый крепыш, сидевший на корточках у стены, — я видел стоптанные каблуки его сапог — посмотрел на меня и затем кивнул на Буяна:

— Ничего конек. Такой далеко доскачет.

— Он уже доскакал до вас. — Я тоже посмотрел на коротышку. — Я не прочь выпить. Хочешь присоединиться? Я угощаю.

Он живо поднялся.

— Никогда не отказываюсь выпить! — честно предупредил он. Мы толкнули дверь и навалились брюхом на стойку. Пахло жареным беконом, сухофруктами и специями. Я оглядел полки. Откуда-то выскочил толстяк в грязной рубашке и принялся, приплясывая на месте, обмахивать стойку тряпкой.

— Что желаете, джентльмены?

Коротышка хихикнул.

— Он каждый раз спрашивает «что желаете», а у самого в баре круглый год только индейское виски!

Толстяк был возмущен.

— Индейское виски, скажите на милость! — фыркнул он. — Это прекрасный ржаной самогон моего собственного производства! Индейское виски! Вы всю жизнь пьете из лошадиного следа, а беретесь судить о напитках!

Он поставил перед нами два стакана и бутылку. Коротышка наполнил оба стакана, и толстяк потянулся забрать бутылку.

— Оставьте, — сказал я ему. — Мы выпьем еще.

Я положил на стойку золотую монету, и толстяк так быстро схватил ее, что я глазом не успел моргнуть.

— Лучше не швыряться такими монетами, если у тебя их много, — посоветовал Коротышка. — Особенно при Волке Кетле. Это тот тип, с которым ты поздоровался. Он тут за главного, пока Дэйвис в отсутствии.

— Дела у вас ключом не бьют, — высказал я свое впечатление.

— Какое там! — Отвращение Коротышки было нескрываемо. — Вообще ничего! Есть слухи, что скоро будет большое дело, но кто его знает. Откуда ты едешь?

— Из Соноры. Меня зовут Малыш Папаго.

— А я Коротышка Карвер. — Он взглянул мне в глаза. — Сонора, говоришь? А мне кажется, я тебя должен знать. — Он заговорил тише. — Бьюсь об заклад, что ты тот самый тип, которого я однажды видел в перестрелке в Додже. Его звали Уот Белл из Техаса.

— Если тебе кажется, что мы похожи, — отозвался я, — то лучше забудь об этом. Ему это может не понравиться!

Коротышка засмеялся.

— Ясный перец! Со мной можешь быть кем тебе угодно. А что тебе у нас надо? Хочешь присоединиться?

— Не совсем. Я ищу своих приятелей, Билла Кейза и Хауи Тейбера.

С лица Коротышки сошла улыбка.

— Ты их здесь не найдешь. И если они и правда твои приятели, то ищи себе другого напарника. Я с твоим Тейбером в одной упряжке не ходок.

Я искоса посмотрел на Коротышку.

— Так значит, он здесь бывал?

— Бывал? — Коротышка взглянул на меня через плечо. — Он был здесь вчера!

— Что?

Я выпалил это так громко, что к нам повернулось полдюжины голов. Понизив голос, я переспросил:

— Ты сказал «вчера»?

— Да точно! Он приехал на рассвете, и они с Дэйвисом долго шушукались. Потом Дэйвис отчалил в Долину Черепов, а куда подался Тейбер, я не знаю, но направился он на восток.

Пару минут я не мог вымолвить ни слова. Если Хью где-то поблизости, то пришел час действовать. Но что я, собственно, узнал? Какие у меня доказательства? То, что Хью — свой человек в Долине конокрадов? Это, конечно, уже кое-что, но этого мало.

Тогда-то я задумался первый раз о тех его отлучках с ранчо, где мы росли. Об отлучках, из которых он возвращался с лошадью в серебряной сбруе и полными карманами денег. Мне стало понятно, откуда брались эти деньги. Догадывался ли об этом дядюшка Том Белл? Он был проницательный старик и не зря объездил столько дорог и равнин. Он умел читать любые следы… И тут же появилась следующая мысль: может быть, он прочел правду о Хью и прямо спросил его об этих его отлучках?

И тогда Хью убил его.

Остатки моих добрых чувств к Хью протестовали против этой отвратительной догадки, но все же она казалась мне все более и более вероятной. Мы с дядей Томом жестоко поссорились, и я сразу же уехал. Легче легкого было убить его и свалить вину на меня. Ошеломление Хью по поводу моего неожиданного возвращения могло означать его страх перед возможными последствиями. Кроме того, он, видимо, поверил слухам о моей смерти в Мексике.

И конечно же он постарался выпроводить меня из округа прежде, чем я успел с кем-нибудь переговорить.

Качающиеся двери распахнулись, и вошел Кетль. Он подошел к стойке и, искоса посмотрев на меня, заказал выпивку. Что-то было такое в его лице, что я нутром почуял надвигающуюся опасность.

Он взял свой стакан и повернулся ко мне.

— Мы здесь не любим чужаков! — объявил он. — Говори, чего тебе надо, и мотай отсюда!

Я вспыхнул, но сдержался. Этот человек раздражал меня, и я не собирался уходить в сторону. Я устал убегать, я хотел действовать и был готов подкрепить свои действия свинцом.

— Кетль, — отчетливо произнес я, — я приехал не к тебе. Я ни разу о тебе не слышал. Может быть, тебе кажется, что ты — большая шишка, но на мой взгляд, это не шишка, а прыщик на ровном месте!

Его лицо потемнело, и глаза зажглись желтым волчьим огнем. Он развернулся ко мне, чтобы ответить, но я опередил его.

— Не надо метать в меня свои молнии, Кетль, они от меня отскакивают. Если ты хочешь настоящего разговора, пусть говорят револьверы. Но если ты притронешься к пушке, я тебя убью!

Коротышка Карвер опасливо отодвинулся от меня и встал лицом к залу. Я не ведал, чью сторону он возьмет. Мы с ним знакомы всего несколько минут, но между нами успела протянуться нить товарищества, какое часто возникает у людей одной породы и воспитания.

Прежде чем кто-либо из нас успел шевельнуться, Коротышка заговорил:

— Он приехал к Кейзу и Тейберу. Они посылали за ним!

— Что? — Слова Карвера, очевидно, остановили Кетля. — Откуда ты знаешь?

— Я ему сам сказал, — подтвердил я.

Он пронизал меня подозрительным взглядом. Его снедала какая-то злоба. Может быть, тому причиной был я, но скорей всего, он просто был негодяй по природе, бретер, у которого шип под седлом.

— Где ты познакомился с Тейбером? — спросил он.

— В Техасе, — спокойно ответил я, — а с Биллом Кейзом — в Соноре.

Последнее было сказано наугад, так как я понятия не имел, бывал ли Кейз в Мексике.

— Его зовут Малыш Папаго, — вставил Карвер.

— Не слыхал о таком! — резко оборвал его Кетль.

Тут подал голос другой посетитель бара — долговязый, с черными обвислыми усами.

— А я слышал, — сказал он. — Это тот самый, что убил Белобрысого Дика.

Кетль хищно прищурился, и я понял, что слова долговязого произвели на него впечатление. Белобрысый Дик, с которым я столкнулся в Соноре, был опасным человеком, он имел на своем счету пятнадцать трупов.

— Это к делу не относится, — равнодушно произнес я. — Мне надо поговорить с Хауи Тейбером!

— Тебе придется подождать, — проворчал Кетль. — Его здесь нет.

Ситуация постепенно разрядилась. Коротышка вернулся к стойке и взял еще одну порцию. Едва слышным шепотом он предупредил:

— Будь осторожен. С Волком еще никто так не разговаривал. Он теперь будет ждать удобного случая разделаться с тобой. Этот тип подлее гремучей змеи. — Он опрокинул выпивку в рот и добавил: — Я еще кое-что вспомнил. Этот Уот Белл тогда был при стаде с клеймом «XY»… а мы как раз собираемся использовать это ранчо для наших дел в Техасе.

— Что значит «использовать»?

Он метнул на меня удивленный взгляд.

— Что? Ты даже этого не знаешь? — Он помолчал, кругами водя перед собой стакан. — Что же тогда у тебя общего с Тейбером?

Это был опасный вопрос, и я заколебался. Коротышка обмолвился, что он не в ладах с Тейбером. Я рассчитал, что на короткий срок моего пребывания в долине иметь друга мне куда выгодней, чем еще одного врага, и, понизив голос, честно сказал:

— Тейбер — мой двоюродный брат. Я думаю, что это он убил моего дядю и подставил меня, пока я был в Мексике. И более того, я считаю, что он намеренно послал меня сюда якобы отсидеться, а сам задумал меня здесь убить.

Я тихо рассказывал ему о своих перипетиях, стараясь изложить все как можно короче. Он время от времени кивал.

— Хорошо, что ты мне это рассказал, — наконец сказал он. — Здесь в округе розыск на Уота Белла не объявлялся, так что ты скорее всего прав: Линча на тебя навели.

— Розыск не объявлялся? Откуда это тебе известно?

Он ухмыльнулся и тихо сказал:

— Оттуда. Я детектив Ассоциации скотоводов, и я расследую самую крупную в истории кражу лошадей.

Мы вместе вышли на улицу. В его рассказе содержался ответ на многие мои вопросы. Уже несколько лет по старым конокрадским тропам от Разбойничьего Насеста и Дыры-в-Стене до Мексики движется непрерывный поток угнанных лошадей. Эта долина является важным перевалочным пунктом. Последнее время стало ясно, что затевается еще более мощная афера, так как один из людей, связанных с бандой, вдруг стал владельцем ранчо «Пен-Хендл» в Техасе. Это ранчо имело тесные связи с ранчо «XY» в центре южного Техаса. Стало исчезать огромное количество скота, который затем тайно переправлялся к южной границе, с перевалочными пунктами на крупных ранчо.

— И кто же стоит за всем этим? — спросил я. — Есть у вас догадки?

— Угу. Имеются. — Коротышка Карвер закурил. —За этим стоит Хауи Тейбер. Этот твой кузен является мозговым центром крупнейшей скотокрадской организации в стране.

Четыре года — с шестнадцати до двадцати лет — Хью Тейлор отсутствовал на ранчо «XY». Отлучался он и потом. Очевидно, ездил он сюда и пока я был в Мексике. Тогда-то, видимо, он и начал сводить вместе свои юношеские знакомства и строить организацию, о которой мне сейчас рассказал Карвер.

— Коротышка, — обратился я, — ты можешь отсюда незаметно улизнуть?

— Угу.

— Тогда пошли телеграмму шерифу округа Даммит. Я хочу знать, правда ли, что я разыскиваюсь там за убийство. И пусть еще посмотрят в завещании Тома Белла, кому оставлено в наследство ранчо «Икс-Уай». А мне надо кое о чем поговорить с моим дорогим кузеном! — И после секундного раздумья добавил: — До встречи на «Тин-Кап»!

— Остерегайся! — снова повторил Коротышка. — И даже не столько Хью, сколько Билла Кейза и Кетля!

Глава 5. В ЧЕМ СИЛА МАЛЫША ПАПАГО

Когда Коротышка ушел, я послонялся немного вокруг, запоминая окрестности и обдумывая положение дел. Было уже далеко за полдень, солнце клонилось к закату. Хью наверняка уже знает, что я жив и что его план убить меня в «Тин-Кап» провалился. Очевидно, «Тин-Кап» был выбран из-за уединенного расположения, а о моем прибытии Линчу и Кейзу сообщил тот приятель, у которого я последний раз останавливался. Соответственно, они меня там поджидали. Может быть, у них и в других местах были наблюдатели, которые сообщали о моем продвижении.

Наверное, они нашли способ удалить Ладлоу с ранчо или почему-то считали, что его там не будет. Они убили его случайно, видимо, потому что он слишком рано вернулся. Несомненно, они имели виды на ранчо: уединенность этого места идеально соответствовала их планам.

Я каждой жилочкой ощущал окружающую меня опасность и совершенно не мог стоять спокойно. Любой встречный мог оказаться врагом, в любой момент могли появиться Билл Кейз, Хью Тейлор или Росс Линч, и тогда не миновать стрельбы. Но вокруг меня было столько вражеских револьверов, что не было никакой надежды проложить себе дорогу назад выстрелами.

Ежесекундное ожидание опасности странным образом мешалось с неодолимым желанием снова увидеть Мэгги Долливер. Ни одна женщина не производила на меня подобного впечатления, и несмотря на то, что у нее было взаимопонимание с Хью, я был убежден, что мог бы добиться ее расположения. Разве то, что она привела мне Буяна и приготовила провизию, не говорило, что она верит мне?

Время от времени я подходил к корралю проведать Буяна и каждый раз проверял, где лежит седло, рассчитывая, сколько времени мне потребуется, чтобы быстро оседлать коня. Я собирался это сделать, как только стемнеет. Седлать его у всех на глазах значило бы выдать свое намерение скорее уехать. А я хотел, чтобы они считали, что я согласен ждать возвращения Хауи Тейбера сколько потребуется.

Тем не менее я ощущал на себе подозрительные взгляды, и мое беспокойное поведение только укрепляло подозрения. Волк не сводил с меня желтых пронзительных глаз, и прочие тоже постоянно крутились около меня. Но Коротышка, похоже, сумел ускользнуть. Он был здесь своим, и его передвижения не вызывали вопросов.

Мысли мои все возвращались к Мэгги и Уину. Уин дружески отнесся ко мне, и мне было радостно считать его другом, особенно теперь. Я опять вернулся в салун и сел на стул у стены, держа револьверы наготове. Приближался вечер, солнце опустилось за пик Вассена и окружающие его горы. Яркий блеск аризонского солнца сменился мягкими пастельными красками. В кустах послышался крик перепела, поодаль одиноко орал осел. Где-то хлопнула дверь, и я услышал плеск ведра, опускаемого в колодец. Приглушенный гул голосов мешался со звяканьем посуды. Но я был в таком напряжении, что не чувствовал голода.

Я поднялся со стула и потянулся с самым непринужденным видом. Затем, уже который раз за день, я лениво побрел к корралю. Волк Кетль проводил меня взглядом, но я сделал вид, что ничего не замечаю. Беспечно поглядев кругом, я положил руку на шею Буяну и стал с ним шептаться. А через минуту пролез между жердями ограды и скрылся с глаз Кетля и всех прочих.

Движения мои были резки и уверенны. Буяна еще ни разу в жизни не седлали так быстро. И почти сразу же я снова пролез сквозь ограду и появился на виду. Я медленно скрутил самокрутку, чиркнул спичкой и беззаботно пошлепал назад к салуну.

— Браток, — сказал я сам себе, — если ты унесешь отсюда свою шкуру в целости, то считай, что тебе крупно повезло.

Снова усевшись на стул, я прислушался к разговорам, но ничто не привлекло моего внимания, пока вдруг у крыльца не показались два всадника. Они появились так внезапно, что никто не заметил их приближения.

Лошади остановились прямо напротив меня. На землю спрыгнули двое.

— Волк! Есть чего пожрать?

Это был Хью Тейлор!

С бьющимся сердцем я медленно опустил руки на колени, не сводя с него глаз.

— Если ничего нет, то держись! — Вторым всадником оказался Билл Кейз. — Я голоден, как медведь гризли!

Уже совсем стемнело, и лиц было не различить. Хью подошел к крыльцу — высокий, сильный, такой знакомый мне человек. Я вдруг забыл, что он мой враг. Вспомнилось, как мы вместе купались, менялись лошадьми, удирали с уроков, чтобы пойти на охоту.

И тут он повернул голову и посмотрел прямо мне в глаза. Он видел лишь черный сидящий силуэт, но ему, видно, тоже что-то показалось знакомым.

— Кто это? — послышался резкий вопрос.

— Это я, Хью! — тихо сказал я. — Я подумал, что нам пора поговорить.

При звуке моего голоса Кейз дернулся, словно его ударили, и повернулся ко мне. Волк тоже смотрел мне в лицо. Они втроем почти окружили меня.

— Уот? Ты? — В его голосе прозвучало что-то вроде сомнения или неуверенности. Может быть, он тоже вспомнил. — Нам с тобой не о чем говорить.

— А о дядюшке Томе, Хью? Я ведь не убивал его… А ты?

Он резко выдохнул.

— Мы не будем о нем говорить, Уот. Не сейчас. Тебе не нужно было сюда приезжать.

— Разве? Ведь ты сам послал меня в «Тин-Кап», Хью! Ты рассчитывал, что меня там убьют? Разве не ты придумал послать своего брата, с которым вместе вырос, в руки убийц?

Я знал людей Запада. Даже нарушители закона редко бывали жестокими. Многие из них были ковбоями, увлекшимися чужим скотом, иные слишком ловко умели стрелять, но истинные негодяи встречались редко. Они скорее были безответственны и беззаботны, как многие люди в этой стране, где права собственности не были четко определены. Бывали среди них, конечно, и убийцы, и люди с криминальными наклонностями, но я обращался не к ним.

Хью не отвечал, и я продолжал говорить, не повышая голоса, но каждый нерв, каждый мускул у меня был напряжен до предела.

— Они убили не того, Хью, и теперь я сам взялся за расследование. Я задавал вопросы — о завещании дядюшки Тома, о том, действительно ли я разыскиваюсь за убийство. А теперь у меня есть вопросы к тебе.

— Ты слишком любопытен. — Похоже, он принял решение, и я даже услышал в его голосе нотку сожаления. — Тебе вообще не следовало возвращаться из Мексики, Уот. С твоим приездом все пошло колесом. Ты влип в дело, которое тебе не по зубам. Рано тебе с нами тягаться, братец.

— Ты думаешь? — Я засмеялся, хотя мне было совсем не смешно. — Я уже не тот, Хью. Ты все еще считаешь меня младшим братцем, а я за это время многое повидал и тягался с такими, о которых ты и не слыхивал.

— Он говорит правду, босс, — подал голос человек с черными усами. — Его зовут Малыш Папаго. Он уложил Белобрысого Дика и прошел по следам его отряда. Никто не ушел живым.

— Значит, малыш вырос! — В голосе Хью слышался сарказм. — Что ж, тем лучше. Неприятно убивать малышей.

— У тебя еще есть шанс, Хью, — тихо сказал я. — Покончи с этим раз и навсегда. Сдай убийц Ладлоу властям, признайся в своих аферах и уезжай из страны.

— Ты рехнулся? — Хью по-настоящему разозлился. — Ты? Ты даешь мне шанс?

— Значит, ты говоришь «нет»? — Я видел, что Билл Кейз и Кетль в нетерпении. По их мнению, мы беседовали слишком долго, да и тон разговора их раздражал.

— Ах ты дурак! — с презрением процедил Хью. — Сидел бы лучше у себя в Мексике! Тебе бы рвать когти, а ты еще и сюда притащился! Не хотел я убивать тебя, но у меня нет выбора.

И тут я не устоял перед искушением.

— Как же я мог уехать, Хью? Я люблю Мэгги!

— Что ты сказал?

Он так резко повернулся ко мне, что я ощутил тот самый прилив яростной энергии, который был мне необходим. Я одним прыжком слетел с крыльца и нырнул за угол дома. Я бы не решился проделать это под неотступными взглядами Кейза и Кетля, но Хью частично загородил меня от них. Я стрелой промчался до мескитового куста и, спрятавшись за ним, пронзительно свистнул.

Ответом был выстрел, сбивший ветку около моей головы. Но мой свист остановил их: они решили, что это сигнал и что ко мне явится помощь. Это и правда был сигнал, но не о помощи. Я звал Буяна.

Умный конь знал, что ему делать. По этому сигналу он привык развязывать резким движением головы скользящий узел, если был привязан, или сталкивать мордой верхнюю жердь ограды. Я сам научил его этому трюку, как и некоторым другим.

Раздался частый стук копыт, и кто-то закричал:

— Корраль открыт! Там кто-то есть!

Я свистнул еще раз, и вороной остановился как вкопанный между домами. В меня снова выстрелили, и я решил, что хватит изображать из себя мишень. Высмотрев темную тень, я выстрелил по ней. Услышав вопль и шум падающего тела, я бросился к коню, вскочил в седло и помчался прочь.

Маршрут я наметил давно, со слов Коротышки, который хорошо знал местность. Буян стрелой вылетел из Долины конокрадов и повернул налево, на скальную полку. Нас теперь загораживала гора, и мы растворились в темноте. Буян умел, когда надо, ступать бесшумно, как кот. Мы обогнули гору и вышли к верховью Сикаморы, потом прошли вниз по Сикаморе до тропы, ведущей на юг параллельно Черному каньону. Затем я пересек плато опять к Агуа-Фриа, и поднялся по ручью Скво.

У меня было два преимущества перед моими преследователями: темнота и отличный конь, и я воспользовался ими на все сто. Опасность настигнет меня утром, но я надеялся, что Коротышка встретит меня на ранчо с хорошими новостями. И что бы ни случилось, я должен хоть раз повидать Мэгги — это стоит любой гонки и любой опасности.

Утро рассеяло тьму и озарило ярким светом холмы. Я радовался открывшемуся виду, свежему встречному ветру и доброму коню. Я оставил позади целую жизнь: детство на ранчо «XY» у дядюшки Тома Белла, потрепанного и упрямого, но честного, как ясный день, — вместе с Хью, старшим кузеном, мастером на всякие штуки. Мы никогда не были особенно близки, но мы вместе росли и много времени проводили вдвоем. Как же грустно прощаться с другом, как грустно обнаружить, что тот, кем ты восхищался, так здорово переменился…

Когда солнце поднялось высоко, я свернул в глубокое русло пересохшего ручья. Спрятавшись в тени, я расседлал Буяна и растер его. Привязав коня к колышку на клочке травы, я поспал часок, потом позавтракал и снова оседлал коня. Солнце к тому времени, как я тронулся в путь, уже перешло границу, отделяющую утро от дня, и сияло ослепительно и жарко. Всего я провел у этого ручья около трех часов.

Солнце сверкало, отражаясь от плоской скалы. По равнине ползли тени облаков. Я долго изучал подступы к долине, держась низин и передвигаясь вместе с тенями, но никого не увидел. Мы с Буяном приближались к развязке, которая ожидала нас на ранчо «Косая Т» или на «Тин-Кап». Но не здесь.

Ранчо «Тин-Кап» безмолвно лежало перед нами в лунном свете. Буян спустился по тропинке в долину. Я натянул поводья, осматриваясь вокруг, но все было тихо, как в гробу. Это сравнение заставило меня содрогнуться, так оно было похоже на правду.

Осторожно обходя ранчо, я заметил что-то вроде сгустка тьмы среди сосен и стал медленно приближаться к нему. Остановившись и прислушавшись, я различил тихое фырканье и переступь лошади. Шепча в ухо Буяну, чтобы он не шумел, я продолжал приближаться.

Под сосной у ручья ночевал человек. Наблюдая, я услышал звук шагов. У куста стоял Коротышка Карвер.

— Вот решил переехать ночевать под куст, — сказал он. — Как-то показалось безопаснее. Они могли заподозрить и меня.

Он протянул мне две телеграммы. Я зажег спичку, загородив пламя шляпой, и прочел:

В УБИЙСТВЕ БЕЛЛА ПРИЗНАЛСЯ УВОЛЕННЫЙ МЕКСИКАНСКИЙ БАТРАК.

РОЗЫСКА НЕТ НИ НА КОГО.

Острое чувство облегчения и за себя, и за Хью заполнило мою душу. Я бы не стал его винить в том, что он в мое отсутствие завладел ранчо, но если бы он оказался убийцей дяди Тома… Я вскрыл другую телеграмму.

ПО ЗАВЕЩАНИЮ ТОМА БЕЛЛА РАНЧО ПЕРЕХОДИТ К УОТУ БЕЛЛУ, КОГДА ОН ВЕРНЕТСЯ. ПРИЧИНА: «ОН ОСТАВАЛСЯ ВСЕ ВРЕМЯ СО МНОЙ И ПОМОГАЛ РАБОТАТЬ». В СЛУЧАЕ НЕВОЗВРАЩЕНИЯ БЕЛЛА РАНЧО ПЕРЕХОДИТ К ХЬЮ ТЕЙЛОРУ.

Итак, я не изгнанник, а владелец двухсот тысяч акров пастбищ и огромного количества скота. И все же у меня не было ненависти к Хью. Он, наверное, поверил, что я мертв и что он может считаться полноправным владельцем ранчо.

Вот его воровской бизнес — это другое дело. Дядя Том, наверное, перевернулся бы в могиле, узнай он, для чего используется старое доброе ранчо «XY».

— Мы едем на ранчо «Косая Т», — сказал я Карверу. — Ты читал телеграммы?

— Да, я прочел их на телеграфе, — ответил он. — Тейлор действительно пытался устроить тебе здесь засаду, это уже доказано. Мы взяли Росса Линча.

— Взяли? Он арестован?

— Да, прошлой ночью. В Латиго был большой шум. Мы обнаружили Росса в горах со стадом краденого скота. Он убежал в Латиго, там мы его и взяли. Он во всем признался на смертном одре.

Глава 6. ТРУДНЫЙ ПУТЬ ДОМОЙ

И тут же я понял, что мы находимся не там, где надо. Если Росс Линч и во всем признался, то Хью сейчас наверняка уже об этом знает. И Хью, и Кейз, и Кетль!

В таком случае они понимают, что игра окончена: через несколько часов Долина конокрадов будет обложена шерифскими отрядами добровольцев. Откуда следует, что Хью Тейлор скачет на ранчо «Косая Т»!

А может, и нет?

— Поехали! — скомандовал я. — Голову даю на отсечение, что Тейлор сейчас летит на ранчо «Косая Т» за Мэг! А также чтобы покончить со мной. А уж Кейз и Кетль непременно захотят ему помочь. А я столько наболтал у них в Долине конокрадов, что они теперь точно знают, где меня искать. Поехали!

Не дожидаясь, пока Коротышка заседлается, я вскочил на Буяна и что было духу понесся по дороге на ранчо «Косая Т». Никогда я еще не скакал с такой скоростью. Буян был в ударе. Мы перелетали с обрыва на обрыв, и вот уже перед нами заблестели в лунном свете крыши построек. Во всех окнах горел свет, и я замедлил скачку. Оставив Буяна в тени каменной конюшни, я направился к дому.

Уже рассветало, небо стало серым. Во дворе ранчо я увидел несколько лошадей, еще несколько силуэтов темнело за домом, и вокруг слонялись какие-то мужики. В любом случае это была сила. Я на цыпочках подкрался к дому и замер под окном. В комнате было несколько человек. Я увидел Уина Долливера с гневным, потемневшим лицом и рядом с ним бледную, с расширенными глазами Мэгги.

— Его здесь нет, и уже давно! — говорила Мэгги. — Прикажи своим людям убраться отсюда!

— Он придет! — Это был голос Кейза. — Он втюрился в тебя, крошка. Он сам сказал Хью, что влюбился в тебя!

Мэг обратила взгляд на Хью.

— Он правда так сказал? — И тут она вздернула подбородок и объявила: — Ну так знайте, что я тоже его люблю!

Сердце мое так прыгнуло, что мне пришлось вцепиться в подоконник. Однако раздался голос Хью, и я весь обратился в слух.

— Вот как? Значит, ты променяла меня на другого?

Она повернулась к нему.

— Мне очень жаль, Хью. Я как раз собиралась тебе сказать. Ты же сам знаешь, что я никогда не была в тебя влюблена. Да, ты мне нравился. Ты так убедительно говорил, я почти верила. Но все же я не была уверена в своих чувствах, и мне никогда не нравилась твоя компания. (При этих словах Билл Кейз хрипло засмеялся. ) Я надеялась, что ты переменишься. Но этого не произошло. А потом появился он, и я поняла, что никто другой мне не нужен.

— Он не только отнял у меня ранчо, но и отбил девушку! — с горечью проговорил Хью. — Хорошенькое дело!

— Мне показалось, что это ты пытался ограбить его, Хью, — сказала Мэгги, — и не только ограбить, но и убить!

— Жаль, что не убил! — буркнул Хью.

— Босс, — вмешался Кейз, — пойдем расставим ребят. Он скоро будет здесь, я нутром чую!

— Хью, — с угрозой заговорила Мэгги, — если ты сейчас же не уведешь своих людей, я возненавижу тебя!

— Ой, какой ужас! — фыркнул Кейз.

Хью Тейлор свирепо обернулся к нему.

— Заткнись! — рявкнул он. — Не суйся не в свое дело!

Кейз злобно прищурился.

— Если бы не мое! — огрызнулся он. — Ты со своей любовью посадил нас всех в лужу. Когти надо рвать, а не сидеть у твоей куклы! Забирай ребят и чешите отсюда! Я сам позабочусь о мистере Уоте Белле, когда он появится!

— Выйди вон и жди меня! — резко приказал Хью. — Я не допущу никаких комментариев по поводу мисс Долливер!

Билл Кейз смотрел на Хью горящими от ненависти глазами.

— Не залетай слишком высоко, Тейбер. или как тебя там. Мы работали на тебя лишь потому, что ты умел все правильно рассчитать и загрести денежки. Все шло хорошо, пока ты не впутал в это дело женщину. Но не думай, что мы твои рабы. Мы можем уйти точно так же, как пришли, если захотим!

Хью Тейлор повернулся к Кейзу.

— Тебе пострелять захотелось? — спросил он.

Тут я решил, что пора отлипнуть от окна. В три длинных бесшумных прыжка я добрался до задней двери и проскользнул внутрь. Все прошло легко, и я пропустил не больше пары слов, пока не оказался снова в пределах слышимости, в кухне. Видно было, что Кейз уперся.

— Пострелять? — отвечал Кейз. — Нам с тобой нет смысла стреляться, Тейбер. Если мы хотим прикончить Уота Белла, то надо идти расставлять ребят! А с тобой мы разберемся потом. Я просто говорю, что ты не смеешь приказывать мне, тем более таким тоном!

— Ладно, Кейз. — Голос Хью был холоден как лед. — Пошли.

Я хорошо знал этот ледяной тон. Он означал перестрелку — хотел этого Кейз или нет. Однако, хотя Хью и побывал на своем веку в разных переделках, я сомневался, достанет ли ему быстроты, чтобы стреляться с такими мастерами, как Кейз или Кетль.

Кейз и Хью вышли из дома, и я шагнул из кухни в комнату. Уин резко обернулся, услышав мои шаги. Мэгги застыла на месте.

— Уот! Тебе нельзя здесь находиться! Беги скорей!

И тут она упала мне на грудь, и я обнял ее, обернувшись через плечо к Долливеру.

— Позаботься о ней, Уин! Достань дробовик — я знаю, у тебя есть. Принеси все заряды. Если дела пойдут плохо, остановишь их дробовиком. Я пошел!

— Не глупи, Уот! — серьезно сказал Долливер. — У тебя нет ни единого шанса!

— Я должен прикрыть Хью. Они убьют его. Он этого не понимает, не видит, что Кейз нарочно вызывает его на перестрелку. Теперь, когда они поняли его идею, когда большая часть плана уже выполнена, Кейз и Кетль решили, что Хью им больше не нужен. Они хотят от него избавиться.

— Ты будешь защищать человека, который хотел тебя убить? — недоверчиво спросил Уин.

Я пожал плечами, понимая, что, возможно, делаю глупость.

— Он мой кузен. Мы росли как братья. И дядя Том одобрил бы меня. В любом случае эти люди — враги и мне и ему.

Я внимательно оглядел двор из-за двери. Расклад был такой: Кейз отошел от Хью футов на десять и стоял к нему лицом. Волк Кетль подходил справа, он был футах в пятидесяти от Кейза. Вместе с Хью они образовали треугольник.

Кейз заговорил первым:

— Тейбер, нам это не нравится. Ты слишком заносишься. Изображаешь из себя хозяина, забираешь большую часть денег. Мы решили вывести тебя из нашего дела.

Может быть, я бессердечный человек, но мне было ужасно любопытно. Я хотел посмотреть, много ли белловской крови осталось в Хью. Насколько я знал, он первый раз в жизни столкнулся с открытым противоборством, причем эти двое были старыми волками, опытными и беспощадными. Мне было интересно, что он будет делать?

Почти целую минуту он молчал, усердно раздумывая, и когда он наконец заговорил, сердце мое возрадовалось. Этот человек пытался прикончить меня, он водился с негодяями и нарушал закон, но это был мой брат.

— Ну что ж, Билл! — сказал он. — Я вижу, ты и правда захотел постреляться. А ты, Кетль? Осталось в тебе что-нибудь волчье или совсем в койота превратился? В каком-то романе это называлось «вручить капитану черную метку». Забавно… это был пиратский роман, мы читали его вместе с Уотом. И должен сказать, что вы ему в подметки не годитесь!

Он шагнул им навстречу, переводя взгляд с одного на другого.

— Широко встали. Мастера! Но хоть одного я с собой заберу на тот свет!

Руки потянулись к револьверам, и тут я шагнул на крыльцо.

— Я с тобой, Хью! Которого ты берешь? Я возьму другого!

Глаза обоих противников обратились на меня. Кейз и Кетль отнюдь не обрадовались такому повороту дела! Хью же не пошевелился.

— Возьми Кетля, — сказал он. — Кейз у меня давно напрашивался!

— Оба они скунсы порядочные, — спокойно произнес я. — Не будь койотом, Кетль! Получай, что просил! — И с этими словами я прыгнул в сторону, одновременно выхватывая револьверы.

Кетль мгновенно выхватил свой и резко пригнулся, зарычав, как волк, чье имя он носил. Я увидел красную вспышку его револьвера и бросился на него, спуская курок своего правого кольта.

Кетл выстрелил еще раз, и тут мой второй выстрел ударил его пониже кармана рубахи. Он, дернувшись, выпрямился, и я всадил в его открытую грудь еще одну пулю. Он упал, упираясь в грязь обеими ладонями. Я повернулся к Хью: он лежал ничком, пытаясь подняться, а Кейз с проклятиями прицеливался в него для последнего выстрела.

— Брось пушку, Билл! — крикнул я. — Бросай, или я стреляю!

Он повернул ко мне лицо, на котором не было ничего, кроме злобы. Он мог быть побит, он мог быть ранен, но в этом загнанном звере кипела ненависть. Он поднял револьвер, и я ощутил удар пули. Собрав все силы, чтобы сохранить равновесие, я прицелился и выстрелил. Кейз упал на колени, потом на четвереньки, но он еще не сдался.

Невероятным прыжком он вскочил на ноги. Рубаха его вся намокла от крови, но оба револьвера уставились дулами на меня. Рявкнули выстрелы, сверкнуло пламя; я опять качнулся и шагнул вперед, всадив в него две пули с обеих рук.

Он отшатнулся, нашпигованный свинцом так, что недолго и утонуть, но продолжал стоять, рыча и чертыхаясь, прожигая меня взглядом. Но вскоре блеск в его глазах потух, и он опустился на землю, продолжая шептать проклятия. Я обернулся к Кетлю, но с ним было покончено.

Обращаясь к темному ряду мужчин, стоявших возле лошадей, я крикнул:

— Порядок, ребята! Бросайте оружие!

Они, очевидно, подумали, что я окончательно рехнулся. Я получил пулю, а может, и не одну, и мои револьверы были почти пусты, а я призывал сдаться дюжину крутых мужиков, прошедших огонь и воду.

— Он прав! — Из-за угла сарая появился Коротышка Карвер. — Расстегивайте ремни! Вы окружены!

— У меня в руках дробовик и полно зарядов! — Это крикнул Уин из окна.

Они колебались, и я их понимал. Их было двенадцать человек, но из-за угла сарая на них была направлена винтовка, а из окна — дробовик. Винтовка Спенсера стреляет пулями 56-го калибра весом в 360 гранов. Не надо большого воображения, чтобы понять, что из «спенсера» достанется не одному, а с пулей 56-го калибра внутри далеко не ускачешь. Что до дробовика, то он двуствольный, что означает смерть двоих без перезаряживания. Был еще и я, нетвердо стоящий на ногах, но сделавший лишь один промах, и никому не хотелось проверять на себе, промахнусь ли я еще раз или нет.

— Да к дьяволу это все! — Черноусый верзила, вспомнивший меня по Соноре, отстегнул свой пояс с оружием, и это послужило сигналом для остальных. Все побросали пушки.

В этот момент из-за горы показались шестеро всадников. Они на рысях въехали во двор. У двоих на груди были шерифские значки. Я повернулся и медленно побрел к Хью, навстречу выскочившим из дома Уину и Мэгги.

Опустившись на одно колено, я осторожно перевернул Хью. Веки его дрогнули, и он посмотрел на меня. Ему уже никто не мог помочь: Билл Кейз не тратил пули даром. Удивительно, как он до сих пор был жив.

— Спасибо, малыш! — прошептал он. — Ты подоспел вовремя! Ты с Мэг… я рад! Правда рад! — Он судорожно, со всхлипом вздохнул три раза и продолжал: — Дя… дя Том… сказал, почему он… оставил ранчо… тебе. Он знал, что я… вор. Я был дурак.

Мы внесли его в дом, но еще до наступления дня он откинул шпоры.

А в другой комнате страдал я. Я все же заглотил две пули, а не одну, и доку пришлось одну вырезать. Было жутко больно, и они дали мне пулю в зубы, чтобы кусать, пока док рылся в ране. Мэг была со мной, не отходила ни на шаг, хотя я и посылал ее посмотреть, как там Хью.

Хью отходил, и незадолго до его конца я вылез из постели и пошел к нему. Док кричал, что это безумие, но я пошел.

Он был в сознании и посмотрел на меня с кровати.

— Да что уж там, Хью, — сказал я. — Передай привет дяде Тому.

— Думаешь, мы с ним встретимся? — тихо прохрипел он.

— Без сомнений! — уверил я. — Любой ковбой может однажды поехать не по той дороге или поставить на корове не то клеймо. Но я думаю, что Инспектор там, наверху, во всем разберется!

— Спасибо, малыш, — повторил он. — Когда ты вырастешь, ты будешь большим человеком!

Я взял его за руку, и он, глядя мне в глаза, чуть сжал мою ладонь.

— Твой малыш весь в тебя, — мягко сказал я. — Пусть живет, как умеет!

И знаете, я могу поклясться, что он улыбнулся… Все же мне повезло иметь такого друга, как Хью.

ШЕСТОЙ ДРОБОВИК

Предисловие автора

В старые времена на Западе люди не доверяли судам. Многие предпочитали на месте судить преступника и сразу же приводить приговор в исполнение.

Часто это был вопрос простой целесообразности. Представьте, что вы застукали в поле человека, клеймящего своим клеймом ваш скот. Вы наставляете на него револьвер и ведете его в город, до которого, может быть, все пятьдесят миль, передаете в руки шерифа и возвращаетесь к себе на ранчо.

Через несколько дней вам придется снова поехать в город, чтобы быть свидетелем обвинения в суде. Потом вернуться домой. И так вы наездите четыре, а то и пять сотен миль — для того лишь, чтобы покарать одного преступника.

Гораздо проще было бы повесить молодца на месте преступления, что часто и делалось. Так экономили время и берегли коней.

* * *

Лео Карвера должны были повесить во вторник, и любимым развлечением зевак было наблюдать за постройкой виселицы. Это была первая официальная казнь в городке Кэньон-Гэп, и первая виселица, построенная на Территории. И жители Кэньон-Гэпа хотели, чтобы все было как надо.

С окрестных ранчо собирались ковбои, с приисков — горняки в тяжелых башмаках. Все девять салунов должны были закрыться на время экзекуции. На улице за «Паласом», где вдоль ручья выстроились тополя, Толстуха Мэри дала девочкам трехчасовой отпуск: один час на казнь, один на оплакивание покойника и еще один на заливание горя в салуне.

Ибо Лео был щедрый парень, которого будет не хватать на улицах. Лео был певец с голосом чистым, как горное эхо, и свежим, как дуновение ветерка в цветущем шалфее. И еще Лео был красавцем, который чересчур ловко управлялся с револьвером. И вот его-то и собирались повесить на первой в Кэньон-Гэпе виселице; на его-то казнь и собирался люд со всей округи.

Сквозь зарешеченное окно Лео смотрел на возведение виселицы.

— Повыше мостите! — кричал он плотникам. — И покрепче! Завтра на ней повесят лучшего парня в Кэньон-Гэпе!

Старина Пеп, который искал в Разбитых холмах золото еще тогда, когда Кэньон-Гэпа не было и в помине, вынул изо рта трубку и сплюнул в пыль.

— Тут он прав, — сказал он. — Если бы сейчас с гор повалили апачи, то я бы предпочел оказаться рядом с Лео Карвером, чем с любым праведником из тех, которые его вешают.

Редактор Шаффе кивнул.

— Никто не станет отрицать, что Лео — боец, — согласился он. — Он был отличным парнем, пока до него не добралась цивилизация.

Это была самая лучшая эпитафия Лео, и ни один из услышавших ее не мог в душе не согласиться.

— Кое-кто, — добавил старина Пеп, — вздохнет с облегчением, когда из-под него выбьют табуретку. Могу поклясться, что, когда Лео вытянет шею, многие перестанут просыпаться в холодном поту.

— Поосторожней с намеками. — Джейз Форд неловко поерзал на лавке. — Береги здоровье.

— Когда Лео повесят, будет уже все равно, — буркнул Пеп. — Говорить правду — единственная роскошь, доступная в моем возрасте. У меня нечего взять, кроме жизни, да и та мне не дорога. К тому же лишить меня жизни можно только выстрелом в спину, если только меня не сумеют повесить законным путем, как беднягу Лео.

Никто не ответил, но Шаффе помрачнел, глядя на виселицу. Ни у кого не было сомнений, что Лео Карвер — нарушитель закона. Все знали, что он тут и там угонял скот, что он оскорблял честных горожан, буяня в «Паласе» и на улице. И наконец, он участвовал в нападении на дилижанс на Раузен-Сок — но тут как раз начинались сомнения.

Митч Вильяме лежал мертвый в могиле у подножия холма рядом с теми, кто был убит раньше, — Митч Вильяме, который ни разу не израсходовал впустую заряд своего дробовика до той самой ночи на Раузен-Сок, когда Лео Карвер остановил их дилижанс.

Это была странная история, с какой стороны на нее ни посмотри. Но Лео и сам был странный малый. У него бывали черные периоды, а бывали и самые добрые, и еще у него были оригинальные манеры и своеобразная галантность.

Митч сидел на денежном ящике на крыше дилижанса, когда из кустов показался Лео. Конечно, на нем, как водится, была маска, закрывающая лицо. Но кто же не знает Лео Карвера?

Он шагнул из-за куста, держа в руках два револьвера, и крикнул:

— Останови лошадей, Пит! Можешь… — и тут он осекся, потому что увидел Митча.

Митч Вильяме был охранником на линии дилижансов. В тот момент его дробовик лежал у него на коленях прикладом к Лео, и Митч хорошо понимал, что не сможет выстрелить в Лео быстрее, чем тот в него. Понимал это и Док Спендер, возница. Лео Карвер застал дилижанс врасплох, оставив Митча Вильямса беспомощным.

— Извини, Митч! — Это было сказано громко и четко, так что услышали все. — Я думал, что у тебя сегодня выходной. Я бы не стал останавливать дилижанс, который охраняешь ты. И я не желаю ни стрелять в тебя, ни заставлять тебя стрелять в меня. — Он вскочил на свою лошадь. — Пока! — И исчез.

Вот вам и Лео. Вот почему его и любили по всей Гиле и до самых Нуэчес рассказывали истории о его приключениях. Но дальше произошло нечто совсем другое.

Дилижанс продолжал двигаться на юг, и в ущелье Шестизарядника он был остановлен еще раз. Из скал вдруг раздался залп, и Митч Вильяме замертво рухнул с ящика. Следующий залп из дробовика — и Док слетел в мескитовые кусты, где и испустил дух.

Пассажиры замерли в страхе. Они услышали, как кто-то вскарабкался наверх и скинул ящик. Ящик ударился о землю, раздался удаляющийся стук копыт. Одна лошадь, один всадник.

На следующее утро Лео был арестован.

Он как раз умывался, был без револьвера, и его взяли даже без драки. Он, впрочем, и не пытался сопротивляться, скорее был удивлен.

— Мужики, — возмущенно спросил он, — что случилось? Я ничего не делал!

— Значит, ничего? Ты прошлой ночью ограбил дилижанс!

— А, это! — Он ухмыльнулся. — Уберите пушки, ребята. Я сам пойду. Вы ведь уже знаете, конечно, что я его не грабил. Я взял их на пушку, но когда увидел Митча, то мне расхотелось. Я знаю Митча: пока я его грабил бы, он сидел бы тихо, как мышка, а отвернись я, издырявил бы меня, как решето. Этот мужик знал свое дело.

— Ты сказал «знал». Значит, ты знаешь, что убил его!

Лео переменился в лице.

— Кого убил? Повтори-ка еще раз!

Когда ему все рассказали, он побледнел и осунулся. Он оглядывался вокруг и не видел ни одного дружелюбного лица. У Митча была семья, у Дока тоже. Обоих любили в округе.

— Я не делал этого, — сказал Лео. — Это был кто-то другой. Я отпустил их.

— Пока не добыл дробовик! — Это сказал Морт Люэнд, отправивший деньги в банк с тем дилижансом. — Ты же сам сказал, что Митч застрелил бы тебя. Ты увидел дробовик и ретировался, а потом вернулся со своим дробовиком и прикончил его из засады.

— Это неправда. — Лео был смертельно серьезен. — И Митч не застрелил бы меня. Его дробовик был повернут дулом в другую сторону. Если бы я собирался его убить, я мог бы сделать это сразу.

А потом устроили суд на весь мир! Судью вызвали аж из Таскона. Это было что-то! Народ съехался отовсюду. Шуму было много, но в пользу Лео сказать было нечего.

Странное дело: все мы в глубине души знали, что за человек Лео Карвер, но наше знание не имело ценности в суде. Вы задумывались когда-нибудь, каково это — знать, что человек не может быть убийцей, и так же твердо знать, что это ваше ощущение не может стать свидетельским показанием?

А судья представил все в жутком свете. Лео признался, что убил семерых — в честной драке, но тем не менее… Он признался, что угонял скот. Он мог бы это отрицать, и черта с два они бы чего доказали, но он не привык к судейским штучкам. Он ведь прекрасно знал, что все мы знаем, что он угнал этих коров. Бьюсь об заклад, что ему и в голову не пришло ничего отрицать.

Он даже нападал на дилижансы, он это тоже признал. Но он упорно отрицал, что убил Митча Вильямса и взял тот ящик.

А в ящике было двадцать тысяч. Двадцать тысяч золотом.

Все думали, что Уэб Паскел будет адвокатом Лео, но он отказался. Сказал, что не хочет иметь с ним дела. Уэб часто играл с Лео в покер, они были приятелями, но тут Уэб ему отказал. На Лео это очень тяжело подействовало. Лейн Мур тоже отказался его защищать, так что никого не нашлось, кроме старого пьяницы Боба Кейза.

Лео знал, что он осужден. Поэтому и строилась эта виселица. Кейз не смог бы защитить даже вшивого кота от купанья. Когда судья пошел задавать Лео вопросы, всем стало понятно, что дело дохлое.

Он пытался ограбить дилижанс. Он убивал людей. Он воровал коров. Он водился с отбросами Кэньон-Гэпа. У него не было алиби. Все, что он мог сказать в свою защиту, — это то, что он не делал того, за что его осудили. А то, что все мы знали в душе, не имеет веса для суда.

— Люди, да неужто вам не стыдно?! — воскликнул Лео тогда на суде. — Почему вы не потребуете закрыть это дело?! — Весь он был тут. Его ничем не укротишь.

Морт Люэнд стоял на крыльце своего дома и наблюдал за возведением виселицы. И мне было жутко тоскливо на него глядеть, потому что если что и можно назвать ненавистью, так это отношение Морта Люэнда к Лео Карверу.

Почему он так ненавидел Лео? Без очевидных причин. Не сошлись характерами, можно сказать. Они просто никогда не могли ни в чем сойтись. Морт, к примеру, бережно подсчитывал каждый цент. Лео свои либо тратил, либо раздавал. Морт регулярно ходил в церковь и слыл преуспевающим молодым бизнесменом. Он был городским банкиром и владельцем транспортной конторы, а недавно купил одно из лучших ранчо в округе.

У Лео деньги никогда не задерживались. Иногда, когда хотел, он работал ковбоем, и работал прекрасно. Один раз на ранчо «Си-Уай» он почти в одиночку спас целое стадо, застигнутое ураганом. Когда убили старика вдовы Фергюсон, он нанялся к ней на ранчо и трудился как проклятый один за шестерых, до тех пор, пока у нее не завелись маломальские деньжата, чтобы держаться на плаву.

Лео сроду не мог скопить и десяти центов. Он проедал их, или пропивал, или давал в долг без отдачи. А остальное время он просиживал под тополями с гитарой в руках, распевая песни — старые песни, вроде тех, что пела моя матушка: шотландские, ирландские, английские, или сам сочинял на ходу.

В драки он тоже часто попадал. Однажды он один положил троих сыновей Тейлора. Я это лучше всего запомнил, потому что сам видел. Как раз в тот день он испачкал в крови платок Руфи Хедлин.

Хедлины относились к высшему свету Кэньон-Гэпа. В каждом городишке есть свой высший свет, и судья Эмери Хедлин считался у нас большим человеком. У него были не только деньги, но и имя. Даже на Западе имя на многих производит впечатление, и имя судьи каждый раз звучало как удар гонга. Оно было звучным. В иных именах, правда, кроме звучности, ничего и нет. Но в этом — было.

Уважение, репутация, честь, полный порядок во всем; никогда никого из Хедлинов не касалась и тень скандала. Благородные люди, это все знали. Морт Люэнд пытался обхаживать Руфь, но она этого, казалось, не замечала. Его это бесило, а нас всех забавляло. Многим из нас казалось, что Морт здорово заносится, и бывало очень приятно, когда Руфь давала ему от ворот поворот.

Только не подумайте, что она была заносчива. Где-то в это же время старина Пеп слег с воспалением легких. Он был жутко плох, и никто за ним не ухаживал, кроме крошки Мэри Райан с улицы за «Паласом». Мэри крутилась при нем одна день и ночь, пока об этом не узнала Руфь Хедлин.

Она пришла к нему и постучала в дверь. Когда Мэри открыла и увидела Руфь, она чуть не упала. Мэри сама была милашка, но кто такая она? А тут Руфь Хедлин собственной персоной! Правда, на мой взгляд, особых различий нет…

Мэри вспыхнула и застыла, как столб, не зная, что сказать. А Руфь прошла в комнату, огляделась и сказала:

— Как он себя чувствует, Мэри? Я даже не знала, что он недомогает.

Недомогает, а? Мы-то все больше болеем. Мэри была потрясена. Она никак не ожидала, что персона вроде Руфи знает ее имя и станет так с ней разговаривать.

— Плох он, мисс Руфь. А вам ни к чему приходить сюда. Это же… это же улица.

Руфь только улыбнулась ей и сказала:

— Я знаю, Мэри. Но Пеп болен, и ему все равно. Мне только что рассказали, что он не встает и что ты одна ухаживаешь за ним. Теперь ты сможешь пойти отдохнуть. Я побуду с ним.

Мэри заколебалась, глядя на великолепное голубое платье Руфи посреди замызганной хибары.

— Да тут особо нечего делать, — попыталась возразить она.

— Я знаю. — Руфь уже наклонилась над старым Пепом. — Кстати, Мэри, — обернувшись, сказала она, — пошли кого-нибудь за доктором Лютером, пусть придет сюда.

— Мы уже посылали, мисс. Он не пришел. Он сказал, что у него много дел на другой стороне города и нет времени тащиться сюда.

Тут Руфь выпрямилась.

— Так пойди скажи ему, что его приглашает Руфь Хедлин! — резко сказала она. — Он придет.

И он таки пришел.

Вот какая девушка была Руфь Хедлин. Чистокровная кобылка. А вот как она впервые увидела Лео Карвера.

Шел уже третий день, как Руфь попеременно с Мэри Райан ухаживала за стариной Пепом. Она была одна в хижине, и вдруг послышался стук копыт. Всадник летел как на пожар. Он остановился у дома, входная дверь распахнулась, и вошел Лео Карвер.

Она узнала его. Такого трудно не запомнить: шесть футов два дюйма ростом, плечи вдвое шире, чем у большинства мужиков, темноволосый, ладно скроенный, с крутым подбородком и холодным взглядом серых глаз. Он был одет по-ковбойски, на бедрах два револьвера, на подбородке двухдневная щетина. Наверное, Руфь даже немного испугалась. Он известный нарушитель закона, скотокрад и бретер, а она была одна с больным стариком.

Лео ворвался в дверь и вдруг остановился как вкопанный, переводя взгляд с Руфи на старину Пепа. Если он и был удивлен, увидев ее, то никак этого не выдал — только стащил с головы шляпу и спросил:

— Ну, как он, мисс Хедлин?

Руфь, почему-то возбужденная — может быть, от страха, — ответила:

— Ему лучше. Мы с мисс Райан ухаживаем за ним.

Только что вошедшая Мэри пришла к ней на помощь.

— Ему много лучше, Лео, — сказала она.

— Может быть, я могу вам помочь? — предложил Лео. Он не сводил глаз с побледневшего лица Руфи, ее огромных глаз.

Старина Пеп открыл один глаз.

— Черта с два, — с выражением произнес он. — Не надо мне твоей помощи. Катись откуда пришел. Каждый раз, — возмущенно пожаловался Пеп, — как мне удается поболтать с хорошенькой девушкой, тут же вваливается какой-нибудь бездельник!

Лео усмехнулся, переводя взгляд с Руфи на Мэри.

— Я вижу, он явно пошел на поправку. — С этими словами он вышел.

Мэри глядела на Руфь, а Руфь, проводив Лео глазами, посмотрела на Мэри и сказала:

— Он ведь… как это… нарушитель закона.

Мэри Райан очень резко повернулась к Руфи лицом и — едва ли не первый раз обращаясь к Руфи — ответила:

— Он лучше всех!

Некоторое время они обе стояли, глядя друг на друга, а потом принялись хлопотать над стариной Пепом. Это было самое длинное выздоровление в истории медицины.

Но я обещал рассказать про то, как ее платок оказался в крови. Руфь Хедлин шла по улице — в прелестном сером платье и шляпке с вуалью, вся такая городская и великосветская.

Она шла по тротуару, и каждый оборачивался ей вслед — как не обернуться на женщину с такой фигурой и такой походкой; и тут двери «Паласа» разлетелись в стороны, и на улицу вывалился живой клубок из дерущихся мужчин. Они пролетели мимо Руфи и рассыпались: оказалось, что это были трое Тейлоров и Лео Карвер.

Попадав на землю, они тут же вскочили и снова бросились махать кулаками. Лео вломил кулачищем Скотту Тейлору по морде, и тот кувыркнулся навзничь. Тут на него бросился Боб, но Лео нырнул под его удар и, обхватив его за колени, так приложил, что земля содрогнулась.

Булли Тейлор был самый крутой из братьев. Они с Лео добрую минуту молотили друг друга с обеих рук, но потом Лео сделал шаг в сторону и хлестко врезал Булли снизу в челюсть, и гордость клана Тейлоров рухнул наземь, да так здорово, что, может, до сих пор не очухался.

Руфь Хедлин стояла не шевелясь. Лео отступил на шаг и, вытирая кровь с лица, стряхнул несколько капель на платок Руфи. Она ойкнула. Он обернулся и покраснел как мальчишка.

— Мисс Хедлин, — ухмыляясь, произнес он, — я ужасно извиняюсь. Я вовсе не хотел вас испачкать, но, — он снова усмехнулся, — это добрая кровь, хоть и не голубая.

Она смотрела на него, не шевельнув даже краешком губ, а потом хладнокровно сказала:

— Не стойте же здесь, вы весь в крови. Идите умойтесь. — И добавила так же хладнокровно: — И в следующий раз не ведите все время правой. Будь у него получше реакция, он бы васнокаутировал.

С этими словами она удаляется, а мы с разинутыми ртами смотрим ей вслед.

Лео был потрясен больше всех.

— Назовите меня потрошеным скунсом, — сказал он, — но откуда она знает так здорово про бокс?

Когда об этом рассказали Мэри Райан, она ничего не ответила. То есть совсем ничего, что было на нее весьма не похоже. Конечно, мы все знали, что Мэри по уши влюблена в Лео. Но он вообще не обращал особого внимания ни на одну девушку — или обращал на всех сразу.

В городе долго говорили об этом случае; в городе всегда о чем-то говорят. Некоторые даже считали, что пора очистить город от Лео Карвера и ему подобных. К тому времени Кэньон-Гэп начал становиться респектабельным городком. Морт Люэнд особенно рьяно ратовал за перемены. Он даже предлагал переименовать Кэньон-Гэп в Хедлин. Но сам судья воспротивился этому.

Итак, мы сидели, слушая стук молотков и размышляя о предстоящем событии. Народ с округи уже стоял лагерем у ручья в ожидании завтрашнего спектакля.

Руфи Хедлин не было видно, и никто о ней не вспоминал. Все наши события были так далеки от мира Хедлинов. Я помню, где-то в это же время Руфь купила себе лошадь. Здоровенного вороного коня.

Забавно, если задуматься: я слышал, что хозяин отказывался продать этого коня за пятьсот долларов — и это в краю, где можно за двадцать монет купить весьма приличную лошадь, — но у Руфи были к людям свои подходы, и ей никто не мог отказать. Хотя зачем ей понадобился такой здоровенный конь, я не мог взять в толк.

Редактор Шаффе натянул свои нарукавники и собрался обратно в редакцию, когда на улице показалась Руфь Хедлин. Она остановилась рядом и посмотрела на виселицу. Она, пожалуй, была чуть бледна, но, казалось, не обращала внимания на обстановку и пестрое общество вокруг.

— Том, — без подготовки начала она, — как вы думаете, что Лео Карвер сделал с этими деньгами?

Шаффе потер подбородок.

— Знаете, — проборомотал он, — я сам над этим задумывался. Ничего не могу сказать.

— А что он обычно делал с деньгами?

— Да тратил, причем как можно быстрей.

— Интересно, почему же он не воспользовался ими, чтобы нанять хорошего адвоката? За такие-то деньги он мог нанять хоть из Эль-Пасо. И даже намного дешевле. А хороший адвокат наверняка выиграл бы дело.

— Я тоже думал об этом. — Шаффе встревоженно посмотрел на Морта Люэнда. Морт был реальной властью в городе, и он ненавидел Карвера и не скрывал этого. Люэнд глядел в его сторону, и Шаффе счел необходимым добавить: — Но это ведь уже не имеет значения?

Люэнд подошел ближе и улыбнулся Руфи.

— Здесь довольно шумно, не правда ли, Руфь? Вы позволите мне проводить вас домой?

— Благодарю вас, — любезно ответила она, — но мне, пожалуй, еще рано домой. Я никогда раньше не видела виселиц. А вы, мистер Люэнд?

— Я? — удивился он. — О да. Несколько раз.

Она постояла несколько минут, наблюдая за работой плотников.

— Что ж, — медленно заговорила Руфь, — все это очень печально, но я рада хотя бы, что никто из горожан не потерпел убытка.

Мы все посмотрели на нее, но она с самым невинным видом продолжала глядеть на виселицу. Редактор Шаффе прокашлялся.

— Видимо, вам не сказали, мисс Хедлин. Украденные деньги принадлежали Морту.

Она ослепительно улыбнулась. Странный народ эти женщины!

— О нет, Том! Вас неправильно информировали. Дело в том, что эти деньги предназначались мистером Люэндом в уплату за ранчо, и с того момента, как ему была выписана почтовая квитанция, деньги перешли в собственность бывшего владельца ранчо. Таково было соглашение, не правда ли, мистер Люэнд?

Эти слова почему-то взбесили Морта, но тем не менее он кивнул:

— Да, вы правы.

Руфь тоже кивнула:

— Да, мистер Люэнд мне сам об этом рассказал. Он, видимо, очень дальновиден. Разве не удивительно, Том? Подумать только, как ужасно было бы, если бы он уплатил всю сумму полностью, а ее бы украли, и ему пришлось бы платить еще раз! Не всякое состояние выдержит такую встряску!

Редактор Шаффе вдруг глубоко задумался, а старина Пеп вынул изо рта трубку и посмотрел на Руфь. Морт был взбешен, как рогатая жаба, хотя убейте меня на месте, если я понимал почему. Что и говорить, трюк был задуман хитро.

— Какие ужасные эти дробовики! — продолжала Руфь таким голоском, что можно было засомневаться, есть ли в этой хорошенькой головке мозги. — Я считаю, что их надо запретить совсем! Интересно, откуда Лео взял свой?

— Он говорит, что у него никогда не было дробовика, — медленно проговорил Шаффе.

— Наверное, одолжил у какого-нибудь приятеля, — беспечным тоном вставил Морт. — Разве трудно найти дробовик!

— Вот в том-то все и дело! — воскликнула Руфь. — Человек, который одолжил ему дробовик, виновен не меньше Карвера. Я думаю, на этот счет надо что-то предпринять.

— Впрочем, почему обязательно одолжил, — пошел на попятную Морт. — Он его мог просто украсть.

— О нет! Потому что, — торопливо заговорила она, — если он его и украл, то, значит, успел вернуть. У всех владельцев дробовики на месте! Их в Кэньон-Гэпе всего шесть. Два у папы, один у редактора Шаффе, один — старый, неисправный — у Пепа, и у Митча был дробовик.

— Это только пять, — негромко сказал Пеп.

— О! — Руфь прикоснулась пальчиками к губам. — Какая я глупая. Я забыла ваш, мистер Люэнд.

Воцарилось гробовое молчание. Никто ни на кого не глядел. Вдруг Руфь вынула часики, пробормотала что-то насчет того, что опаздывает, и удалилась.

Редактор Шаффе начал набивать трубку, старина Пеп вытянул колено, а остальные просто сидели с тупым видом. Морт Люэнд не знал, что сказать, и то, что он наконец сказал, никак не прояснило дело.

— Если человек захочет найти дробовик, — сказал он, — то вряд ли у него будет с этим много проблем.

С этими словами он повернулся и ушел.

Знаете, что я вам скажу? Стук этих молотков явно никого не радовал. Редактор Шаффе почесал подбородок концом трубки.

— Пит, — говорит он мне, — ты сам должен был в ту ночь ехать с дробовиком. Чей дробовик ты взял бы?

— Митч всегда давал мне свой. Но я плохо себя чувствовал, и он согласился поехать со мной. Если вы помните, Лео назвал меня по имени, когда первый раз остановил нас.

Эта задачка с дробовиком всех нас беспокоила. Так где же Лео добыл дробовик? В нашем краю было полно винтовок и револьверов, а вот дробовики были редкостью. Руфь Хедлин могла бы еще сузить область поисков, ибо все знали, что судья Хедлин никому не разрешает прикасаться к своим ружьям. Это были дорогие ружья, с гравировкой, и он держал их под замком.

Где Лео взял дробовик? И что он сделал с деньгами?

Редактор Шаффе вдруг посмотрел на старину Пепа.

— Пеп, — сказал он, — пройдем-ка со мной до моего дома. И ты тоже, Пит. Я хочу, чтобы вы взглянули на мой дробовик.

Мы посмотрели на этот дробовик: он был весь в пыли и в смазке. К нему явно никто не прикасался не менее полугода. Или даже больше. Из этого ружья Митч и Док никак не могли быть убиты.

— Для очистки совести, — серьезно сказал Шаффе, — мы должны взглянуть и на дробовики судьи Хедлина.

За нашей спиной грохотали молотки. О'Брайен репетировал со своим немецким оркестром. На дороге были видны сразу шесть-семь фургонов — все ехали в направлении Кэньон-Гэпа, на казнь.

В этот день происходили вещи, о которых я не слыхивал ранее. Я не слыхивал, чтобы Руфь Хедлин, вся красивая как картинка, явилась в тюрьму на свидание с Лео Карвером. Когда она вошла в офис шерифа, тот стоял над столом, где лежал пирог. Пирог был порезан на куски, а некоторые куски были еще и разломаны, потому что шериф извлек из него два напильника. Возле шерифа стояла Мэри Райан.

Шериф Джонс глядел серьезно и сурово.

— Послушай, Мэри, — говорил он, — это же подсудное дело — помогать бежать из тюрьмы. А где еще два напильника? Я же знаю, что ты покупала четыре.

— Раз ты такой умный, найди сам! — Она вскинула голову и испепелила его взглядом нахальных глаз.

Шериф Джонс оперся руками о стол.

— Да послушай же, Мэри, — протестующе сказал он, — я не хочу тебе зла, но мы не можем позволить никому сбегать из тюрьмы. Подумай сама, сколько народу съехалось отовсюду специально ради казни! Да они меня самого повесят!

— А какая разница? — отрезала она. — Он виновен не больше твоего.

Джонс снова возмутился, но тут он заметил в дверях Руфь Хедлин. Лицо ее было холодно и непроницаемо, это она умела, и, скажу я вам, можно было замерзнуть под этим взглядом! В одной руке у нее была гитара Лео.

Шериф выпрямился. Он был в большом смущении: его застали за конфиденциальным разговором с девушкой с улицы за «Паласом»! Не хватало только, чтобы об этом узнали порядочные граждане города! Шериф должен соответствовать своей высокой должности, особенно ввиду приближающихся выборов.

Он покраснел и замялся.

— Это тут… эта девица, — заикаясь, начал он, — пыталась передать заключенному напильники. Она…

Руфь Хедлин смерила его холодным королевским взглядом.

— Могу уверить вас, шериф Джонс, что меня нисколько не интересуют ни ваши отношения с этой молодой леди, ни предмет вашего разговора. Я принесла заключенному его гитару, — продолжала она. — Я знаю, что он любит петь, и мы решили, что жестоко и бесчеловечно заставлять его слушать весь день грохот молотков, под который строится виселица, где его повесят.

Джонс был смущен.

— Да ему все равно, мэм, — возразил он. — Лео, он…

— Могу я передать ему инструмент, шериф Джонс? — Голос ее был как лед. — Или вы хотите обыскать меня? Вы думаете, я тоже несу ему напильники?

Шериф смутился еще больше. Сама мысль дотронуться до Руфи Хедлин, дочери старого судьи Эмери Хедлина, заставила его содрогнуться.

— Нет, мэм! Разумеется, нет! — Он жестом пригласил ее в камеру. — Отдайте ему гитару, но поскорей, мэм! Я прошу прощения… Я…

— Благодарю вас, шериф.

И Руфь проскользнула мимо него в камеру.

— Молодой человек, — громко прозвучал ее голос, — как я знаю, вы играете на гитаре, поэтому я вам ее принесла. Я надеюсь, что музыка даст свободу вашему сердцу.

Лео изумленно принял гитару через прутья.

— Спасибо, мисс Хедлин, — вежливо произнес он. — Я хотел бы… — Его голос сорвался, на щеках выступил румянец. — Я хотел бы, чтобы вам не пришлось приходить сюда. Знаете, я… Я не убивал их. Я бы хотел, чтобы вы мне поверили.

— Не важно, чему я верю, — ласково сказала Руфь. — Музыка этой гитары принесет вам радость, если играть ее в уединении.

Она повернулась и проплыла мимо шерифа Джонса, как карета мимо бродяги.

Обо всем об этом потом рассказывала Мэри, и она сказала, что Лео дернул за струну и начал разглядывать гитару с удивленным видом.

— Она как-то не так звучала, — сказала Мэри.

Я, впрочем, не удивился.

Это было в понедельник после обеда. К вечеру за городом расположились еще две сотни человек в ожидании завтрашней большой казни. Старины Пепа нигде не было видно, как и редактора Шаффе. Кое-кто утверждал, что, когда они покинули дом судьи, сам судья поскакал вместе с ними.

В следующий раз я увидел старину Пепа на углу. Он глядел на виселицу. Это было около тюрьмы, и Лео из окна мог видеть нас.

— Народ будет огорчен, если казнь вдруг не состоится, Пеп, — сказал Лео.

— Небось не огорчится! — коротко проворчал Пеп. — Будет им казнь, попомни мои слова.

Виселица в сумерках выглядела жутко, что отнюдь не поднимало мне настроения. Черт меня побери, я все же всегда считал Лео славным парнем. Да, он угонял коров. Но, положа руку на сердце, кто из нас по молодости этим не грешил? И я сам, и старина Пеп, и кого ни возьми. Лео, он просто буянил от избытка сил.

И дилижансы эти он останавливал, чтобы разжиться деньгами на пропой. Я не говорю, что это хорошо, чего уж тут хорошего, но ведь скольким молодым ребятам такие вещи сходили с рук, если они никого не ранили и вели себя пристойно, по-мужски.

Тем более таким, как Лео. Какая ни случись беда — степной пожар, наводнение, взбесившееся стадо, все что угодно — только позови его, и Лео встанет рядом с тобой. И хоть какой будет поздний час, и хоть какой потребуется тяжкий труд — Лео протянет руку и ни цента за это не возьмет.

Наконец мы разошлись, и последнее, что сказал Лео, было:

— Никогда не тащился от пеньковых галстуков. По-моему, он мне совсем не пойдет.

— Подожди до завтра, — сказал старина Пеп.

Солнце едва поднялось над горизонтом, когда город вдруг загудел, как улей, с которого сорвана крышка. Я услышал крики, топот бегущих ног и, натянув штаны, вывалился на улицу. К площади бежала толпа людей, и я побежал вместе с ними. Окно тюрьмы зияло пустотой: решетка была выпилена начисто и прислонена к стене в стороночке. На одном из брусьев решетки болталась записка: «Прощу прощения, что не дождался. Но мне кажется, вам не очень-то и хотелось видеть меня повешенным».

Возле тюрьмы стояла Мэри Райан. Глаза у нее были полны слез, но вид при этом был довольный, как у хорька в курятнике. Шериф Джонс, напротив, выглядел довольно свирепо.

— Я-то решил, что это дамские поэтические штучки, — сердито говорил он. — Она сказала ему, что музыка этой гитары, мол, даст его сердцу свободу. Теперь понятно, почему Мэри не хотела сказать мне, куда она дела два других напильника.

Бородатый здоровяк обратил на шерифа вопросительный взгляд.

— Так как же насчет повешения? — потребовал он. — Мы проехали пятьдесят миль, чтобы поглядеть на повешение!

Подошли редактор Шаффе, судья Эмери Хедлин и старина Пеп. Они посмотрели на шерифа Джонса через головы обступивших его приезжих.

— Руфь правильно все рассчитала, — сказал судья. — В городе всего шесть дробовиков. Мои два очень давно не вынимались, это видно по пыли на футлярах. У редактора Шаффе дробовик сто лет не чистился; у старины Пепа он сломан; дробовик Митча был при нем. Таким образом, остался всего один дробовик.

Мы все стояли вокруг и, слушая, начинали шевелить мозгами. А если эти двадцать тысяч вообще не покидали банка? Или если они были отправлены, но потом изъяты отправителем? Тогда, формально считаясь расплатившимся, он сохранит свои денежки, а обвинят во всем бедолагу вроде Лео Карвера.

Конечно, Лео исчез. Кто-то сказал, что он уехал на том здоровом вороном, что купила Руфь Хедлин. Как там правда дело было, я сказать не могу, потому что сама Руфь тоже исчезла вместе со своей серой кобылой.

Они поехали по дороге на запад, но сразу же куда-то свернули, и один из жителей окраины утверждал, что слышал, как два голоса пели что-то про Калифорнию.

Мы думали, что судья будет рвать и метать, но этот удивительный человек удивил нас еще раз. Услышав эти разговоры, он лишь усмехнулся.

— Многие чистокровные кони, — сказал он, — в жеребятах резвятся и шалят. Но как только на них надевают узду, они выправляются. К тому же, — добавил он, — даже самая голубая кровь только выиграет от небольшого вливания горячей красной крови!

Так что все окончилось хорошо. Мы устроили на радостях большую гулянку — наверное, самую большую в истории Кэньон-Гэпа. О'Брайен не давал роздыху своему оркестру, и еды-питья было навалом.

И те, кто приехал посмотреть на повешение, тоже не были разочарованы: они получили, чего хотели. Повешение вышло на славу — может быть, и не совсем законное, но самое настоящее.

Мы повесили Морта Люэнда.

Луис Ламур Сын преступника

Бендиго Шефтер

Людям с дубленой кожей,

которые терпеливо и умело созидали

то, что их изнеженные

потомки назвали «мифом Запада».

От автора

Поселок, фигурирующий в моем повествовании, выдуман, хотя местность, в которой он расположен, вполне реальна. Там существовали три поселения, превратившиеся со временем в города-призраки: Майнерс-Делайт (Услада Горняка), Саут-Пасс-Сити (Город Южного ущелья) и Атлантик-Сити, названный так потому, что находился по ту сторону Континентального раздела, которая обращена к Атлантическому океану. Город в книге больше всего похож на Майнерс-Делайт. Все его жители выдуманы, но очень похожи на тех, кто когда-то прокладывал путь на Запад.

Первой женщиной, избранной в Соединенных Штатах на официальную должность, была Эстер Хобарт Моррис. В 1870 году она стала мировым судьей. С персонажем моей повести, Рут Макен, она не имеет ничего общего. Достопочтенный Уильям X. Брайт инициировал в 1869 году закон штата Вайоминг, который предоставил женщинам право участвовать в выборах.

Лечебное колесо находится в Вайоминге, на северном склоне гор Биг-Хорнс на высоте десяти тысяч футов. Неизвестно, кто его построил. Скорее всего, оно применялось для астрономических наблюдений. Похожее колесо найдено в Канаде и датируется 2500 годом до н. э. Примерно в то же время подобные сооружения возводились по всему миру.

Тридцать пять лет назад, когда я впервые приехал в эти края, главная пирамида была гораздо больше, чем теперь. Всякие варвары по им одним только ведомым причинам растащили камни. Индейцы, которых я тогда расспрашивал, не могли объяснить, откуда взялось это сооружение, а только твердили: «Его построили люди, которые ушли раньше нас».

На плоской вершине Лечебной горы есть много отверстий, и если бросить туда камень, то слышно, что он довольно долго летит вниз. В окрестностях обнаружено множество пещер, и предполагают, что вся гора внутри – полая.

Хотя Лечебное колесо почитается как святое место многими племенами, оно построено гораздо раньше, чем в этих местах поселились любые известные нам индейцы.

Часть первая

Глава 1

Мы строили дома там, где останавливались наши фургоны, торопясь кое-как слепить свои хижины, пока не пришла зима. Здесь, на этом самом месте, мы возведем свой город, здесь родится нечто новое.

Мы вознесем здания, вымостим улицы и выроем колодцы. Мысль об этом наполняла меня таким волнением, какого я прежде никогда не знал.

Не это ли неутолимое желание творить нечто новое надолго удерживало моего брата Каина в кузнице? Его руки любили железо, чувствовали вес молота, знали, куда его следует опустить. Он угадывал температуру раскаленного металла по цвету, и даже абрис снопа вылетающих от удара искр сообщал ему о многом.

Было время калить, время ковать, время окунать железо в воду, и он знал, когда и что следует делать. И все же – в какую секунду кучка чужаков превращается в общество? В какой кузнице выковывается единая воля многих?

Я не знал об этом ничего. У нас не было ни книг, ни опыта. Мы – незнакомцы и чужаки, нас случайно соединил обоз, пробивающийся на Запад, а теперь нам предстояло вместе работать и учиться примирять свои желания. Вот что нам нужно, если мы хотим выжить и стать единым целым, стать городом.

Ближе, чем форт Бриджер, расположенный в сотне миль к юго-западу, не было ни одного поселения… Во всяком случае, мы ничего о них не слышали.

Земли индейцев простирались вокруг, а нас было страшно мало.

Семеро мужчин могли строить, двое парнишек – сторожить добро, тринадцать женщин и детей – собирать дрова и навоз бизонов для ночных костров, которые придется поддерживать в зимнюю пору.

Только теперь, когда мы решили остановиться и обосноваться именно в этом месте, мы почувствовали себя чужими – испытующе поглядывали друг на друга, судили и были судимы, испытывали неловкость и ставили в неловкое положение других: ведь мы еще не узнали нрава тех, кто был с нами рядом в дороге.

Недавно овдовевшая Рут Макен уговорила нас остановиться, пока мы не истощили своих последних запасов. Теперь мы оказались с нею вместе. Мы – те, кто поддержал ее решение.

Отец мой любил перечитывать Библию и дал своим сыновьям библейские имена. Четверо наших братьев умерли, и из всех парней остались только мы двое. Каин, отец двух детей, и я – Бендиго Шафтер восемнадцати лет, обладатель сильных, умелых рук.

С нами была прелестная шестнадцатилетняя сестра Лорна, которую назвали так в честь кузины из Уэльса.

– Будешь строить для вдовы Макен, – приказал мне Каин. – Ее сынок Буд тянет на настоящего мужчину, и все же – ему всего двенадцать. Трудновато ему будет таскать и обтесывать бревна.

Я поднялся на гору по холодку и остановился на террасе, где мы собирались строить дом. Красивое место: из-под камня бьет холодный родник, стекая ручьем в луга. Там, на бурой осенней траве, пасутся наши лошади и волы. Высокие корабельные сосны превращают террасу в настоящий парк, а крутой склон за спиной зарос крепким строевым лесом.

Я наслаждался тишиной утра и красотой долины, раскинувшейся внизу под Бобровой грядой.

– Вы неравнодушны к красоте, мистер Шафтер? – спросила Рут Макен.

Меня обдало жаром, и я отвел глаза. Так случалось всегда, когда ко мне обращалась хорошенькая женщина.

– В мужчине такое – редкость, – продолжала она.

– Так далеко видать, что глаз не отвести. – Я сменил тему.

– Есть люди, которые боятся далей. Простор заставляет их чувствовать себя ничтожными, им страшно принять вызов. Хорошо, что моему Буду суждено вырасти здесь. Великий край растит великих людей.

– Да, мэм. – Я оглядывал террасу. – Я буду строить вам дом.

– Только имейте в виду, нужно поставить дом так, чтобы весной можно было пристроить к нему еще кусок с юга. Весной мимо нас двинутся фургоны, и я хочу открыть тут лавку.

По склону поднимался ее Буд.

– Ты будешь помогать мистеру Шафтеру, – сказала она. – И будешь у него учиться. Не каждый мужчина знает, как построить дом.

Рут Макен умела подарить человеку сознание собственной значимости. Что же теперь мне оставалось, как не стараться изо всех сил?

Холодок по утрам напоминал о приближении зимы, но я обтесывал каждое бревно тщательно, не спеша.

Мускулы рабочего человека хранят неподвластные разуму знание и сноровку, руки и сердце его полны любовью к дереву, прекрасному дереву, свежие щепки которого так и летят во все стороны.

Я работал и думал о том, что будет со всеми нами. Мы были плохо подготовлены к зиме, хотя и оказались в лучшем положении, чем если бы продолжали свое движение дальше на Запад.

Двигаться, конечно, проще: дорога как ловушка, она затягивает, отвлекает, все колебания откладываешь на потом, до конца путешествия. Останавливаешься – и вот маета и сомнения опять с тобой, а проблемы тут же начинают требовать решения.

Земля обетованная – дальняя и недостижимая земля. Только вот издали она сверкает золотым огнем, а стоит к ней приблизиться, как выясняется, что легко ее не завоюешь. За нее нужно платить силой и отвагой.

Легко рушить, тяжело строить. Насмешка дается легко, а вот идти своим путем, невзирая на насмешки, – есть удел настоящего мужчины.

Нили Стюарт уже жалел о том, что мы остановились, и все поговаривал, что весной стоит двинуть дальше, в Калифорнию. Тома Крофта, неуверенного и сомневающегося во всем, убедить было легко, он всегда прислушивался к Нили, да и Мери была мужу под стать.

Даже Уэбб, который первым бросил колонну фургонов, поддержав Рут Макен в ее решении, толковал о том, чтобы снова пуститься в путь, как только холмы зазеленеют весенней травой. Уэбб был беспокоен, раздражителен, решителен и силен и всегда был готов прийти другим на помощь. Он путешествовал вместе с сыном, Фосстером, или Фоссом, – самонадеянным и нахальным парнем.

Джон Сэмпсон, мой брат Каин и я хотели остаться здесь. Мы были всем довольны, недоверие вызывал только один человек – холостяк Этан Сэкетт, вожатый всего огромного обоза, который неожиданно тоже решил здесь обосноваться.

– Что у нас общего? – спросил Уэбб. – Он нам чужой, настоящий бродяга.

– Он решил остаться, и теперь он один из нас.

– Это все из-за миссис Макен. Не будь ее, он бы не остался. Говорю вам, он чужак.

Первая ночь у костра. Мы отделились от вереницы фургонов и теперь в осеннем ночном холоде жались поближе к огню. Нам было не по себе от того, что мы сделали, нервы напряжены до предела.

– Он с нами недолго продержится, – заявил Нили Стюарт. – Такому на месте не усидеть. Он больше смахивает на индейца, чем на белого.

– Мы даже не знаем, каково зимовать в этой стране, – мягко сказал Стюарт. – Зря мы остановились.

– Миссис Макен весной откроет магазин, – сказал я.

– Что она будет продавать? – усмехнулся Стюарт. – И кому?

– Она собирается торговать одеждой и сапогами. Еще с мужем запасла. А потом – те овощи, что мы вырастим. Будет закупать и продавать при случае.

– Женские фантазии!

– Нет, тут развернуться можно, – сказал Уэбб. – Все время идут обозы. Но я двину дальше, как только потеплеет.

– А я остаюсь.

Каин сказал это совершенно спокойно. К нему все прислушивались, но до сих пор он молчал.

У него прямоугольное, крупное, будто вырубленное из дуба лицо, угловатое, большое и мощное тело. Но двигается он легко и прекрасно владеет каждым своим мускулом. Он не болтун и, прежде чем говорить, все хорошо обдумает.

– Я открою кузницу и мастерскую. Вдова Макен знает, что говорит.

– Как хочешь, – стоял на своем Стюарт. – А я поеду дальше.

Но в голосе его уже не было прежней решимости, уверенность моего брата ее поколебала.

– Я уйду с первой травой, – сказал Том Крофт. – Тут такая дикость. Одна только мысль об индейцах расстраивает мою жену…

Я сник: если они уедут, у нас, в случав нападения, не хватит сил, чтобы отразить атаку индейцев. Придется уезжать тоже.

Через долину, которую мы выбрали, пролегала тропа шошонов, но тут еще кочевали племена сиу, иногда юты и даже черноногие. Мы сами напрашивались на неприятности.

Утром я поднимался по склону, чтобы продолжать строить дом для вдовы Макен. Вода вдоль берегов ручья застыла затейливыми кружевами, а луга поседели от инея. Дыхание превращалось в облако, и когда волы тащили поваленные мною стволы, от их шкур поднимался густой пар.

В морозном утреннем воздухе раздавался бодрый звон топоров. Посмотрев с террасы в ту сторону, где когда-то вырастет город, я увидел брата, который вымерял шагами наш будущий дом.

Острие обоюдоострого топора легко и глубоко входило в древесину, щепки величиной с ладонь падали к ногам. Изредка я останавливался, чтобы послушать, как переругиваются белки на соседних соснах. Останавливался ненадолго, нужно было спешить. Я радовался, что руки крепко держат инструмент, что мускулы работают исправно, радовался запаху пота и свежесрубленной сосны.

Вместе с Будом мы выбирали деревья для порубки. Нужно было не только следить за тем, чтобы они были прямыми и толстыми, наша вырубка не должна повредить лесу, чтобы оставшимся деревьям стало легче расти.

– Деревья – что приплод, Буд Макен, – говорил я. – Выбирать их нужно бережно, не забывая про лес.

– Так здесь же тьма деревьев, – возразил он.

– Лес – такое же живое существо, как и человек с его телом, – сказал я. – Каждая его частичка зависит от остальных. Лесу нужны птицы, бобры… все его звери и растения. Лес приютил у себя птиц, а они платят ему тем, что едят насекомых, удобряют почву пометом, разносят семена. Бобер строит себе плотину, и она удерживает воду на поверхности земли, и хоть он строит только для себя, но, когда жара, его запруды питают лес водой.

Я помолчал.

– Прислушайся – и услышишь, как лес дышит, – прошептал я.

Этому учил меня отец. И еще он говорил, что мы – часть земли, что нас просто одолжили у нее на время, одолжили с умыслом, с мечтой о будущем.

Он утверждал, что жить в природе – это значит жить вместе с ней. Пользоваться ее дарами, но не губить ее. Так я и был намерен действовать и теперь объяснял Буду, почему мы так тщательно выбираем деревья для порубки.

То знание, что я получил от отца и Каина, следовало передать Буду и моим будущим сыновьям. Точно так же, как пчела, собравшая мед, передает его тем, кто сумеет извлечь из него пользу. Только научить я пока мог немногому, по большей части мне еще предстояло учиться самому.

Свалив третье дерево, я поручил Буду обрубать ветки, а сам все поглядывал, чтобы определить, умеет ли он владеть топором. Не хотелось, чтобы он остался без ноги. Я принялся уже за четвертое дерево, когда подъехал Этан Сэкетт и остановил лошадь рядом со мной.

Он молча склонился к передней луке седла. Потом заговорил:

– Послушай, Бендиго. В эту пору здесь навряд ли встретишь индейцев, но все же время от времени прогуливайся к обрыву и поглядывай вокруг. Если они появятся, лучше об этом знать заранее. Гляди в оба.

– Вы думаете, они к зиме попрятались в свои норы?

– Наверное… Хотя ни в чем нельзя быть уверенным. Полагаюсь на тебя, Бендиго. На других мужчин я повлиять не могу. Бог им судья. Если нагрянет беда, ты, пожалуй, сумеешь выстоять. Ты да еще твой брат.

– Уэбб будет драться, это точно. Думаю, на него можно рассчитывать. Он хоть и сварлив, а прятаться не станет, если дойдет до драки.

– Ну что ж, может, ты и прав. И все же остерегайся его. Он опасен.

Этан ускакал, а я работал и обдумывал то, что он мне сказал. Постепенно смысл его слов стал доходить до меня. Уэбб впадал в раздражение часто и неожиданно. Сперва я думал, что он просто мрачный и склочный тип, но по мере того, как мы продвигались на Запад, я замечал, что Уэбб все больше меняется. Он не позволял собою командовать, а если кто-то пытался на него давить, он давал отпор… Мощный отпор.

Дорога по-разному действовала на людей, иные просто на глазах расцветали и крепли духом, как Джон Сэмпсон, например. У себя дома он был простым деревенским работягой. Всем было на него плевать. Он тихо вкалывал и радовался заработкам, вот и все. В то время как другие люди делались учителями, священниками, торговцами, банкирами.

Но в долгой дороге, когда вереница фургонов медленно катит на Запад, от священника или банкира никакого толку. А умелый работяга может заставить любой фургон двигаться вперед без капризов. Сэмпсон то и дело выручал спутников из беды, и в конце концов к нему стали обращаться за советами. Его советы дорогого стоили.

Когда мы переправились через Миссисипи и покатили по голым прериям, многие испугались. Сама их бесконечность заставляла людей чувствовать себя неуютно. По обе стороны дороги – лишь трава, а над головой – пустая небесная чаша. Кое-кто поджал хвост и повернул обратно. А Джон Сэмпсон словно даже вырос, вытянулся и только, знай себе, мерил землю своими длинными ногами.

Вот и Уэбб тоже вырос, только по-другому. Видно, он всегда был склонен к насилию, только опасался закона и людской молвы. А теперь он словно закусил удила. Пока что никто с ним не ссорился – не было причины, – и все шло гладко, но Этан Сэкетт его раскусил.

Работа была тяжелой, но никто из нас не был приучен к легкой жизни, так что работали мы безропотно. После того как я начал строить дом для миссис Макен, Джон Сэмпсон и Каин тоже принялись за дело. А Нили посиживал на дышле фургона и все пел Тому Крофту, какие мы все дураки, что здесь остановились. Уэбб послушал-послушал их причитания и принялся точить топор.

К полудню он уже догнал в работе Сэмпсона.

Глаза мои осматривали горы, уши ловили каждый звук. Мы жили в постоянном страхе.

Мы пришли в дикую, нетронутую землю, но мы заложим здесь дома и пустим корни. У кого-то из нас здесь родятся дети.

Опасность притаилась везде, но нечего рисковать без нужды. Только глупец или несмышленый ребенок напрашивается на неприятности. Жизнь сама по себе полна опасностей, чего ж самому лезть в пекло…

Пока весна не оживит эти равнины, нас ожидают голод, холод, метели. Еды мало, чтобы пережить долгую зиму, и, как только будут готовы дома, мы станем охотиться и запасаться дровами.

Катились день за днем, и ежедневно по три-четыре раза я поднимался на ослепительно белый утес. Я уже нашел несколько разных тропинок и всходил на вершину быстро и легко, словно по ступенькам. Поднявшись, я каждый раз осматривал окрестности в поисках индейцев. Мысленно высчитывал расстояние до второго ручья, до высокой, обожженной молнией сосны, до дальнего пригорка. Во время густого снегопада или в ночи такое знание могло стоить жизни. Позже, когда я смогу свободно ходить по этой земле, я буду знать ее лучше.

Джон Сэмпсон, Каин, Стюарт и Крофт строили дома поблизости друг от друга, а Уэбб – чуть в стороне, но все равно все дома можно было обнести стеной или окружить фургонами так, чтобы получилось нечто вроде крепости.

Стюарт поднялся на склон поглядеть, как я работаю.

– Чокнутая она, что ли? – заметил он. – Так далеко строиться!

Наверное, он был прав – дом миссис Макен отстоял от остальных ярдов на сто, а это могло быть опасным. Но она строила для будущего и согласна была рискнуть. А я старался, чтобы дом получился крепким и добротным.

В нем не будут стрекотать сверчки: бревна я подбирал толстые, тяжелые и плотно подгонял их друг к другу. Каждая стена снизу получалась в восемнадцать дюймов, сужаясь кверху до двенадцати. Печь мы складывали из тщательно подобранных камней.

На четвертый день пришел Этан Сэкетт, взялся за топор и принялся трудиться рядом со мной. Он был силен, гибок и прекрасно владел топором. Около часу он поработал со мной, а потом спустился дальше по склону и поработал с Джоном Сэмпсоном, самым старшим из нас.

Пару раз он приносил с охоты добычу. Сперва двух антилоп.

– Не самая лучшая еда, – сказал он. – Но все же – свежатина.

Потом был двухсотфунтовый олень. Этан аккуратно разделал его и раздал всем: по куску мяса к каждому костру.

Том Крофт, когда хотел, мог работать прилично и справлялся получше Нили Стюарта. А тот вечно придумывал себе какое-нибудь спешное дело, чтоб только поотлынивать: то нужно срочно попить воды из ведра, то поболтать с женой.

А потом пошел снег.

Глава 2

Когда полетели первые снежинки, я рубил прутья крыши – она была почти готова. Только я остановился передохнуть, как первая снежинка коснулась моей щеки. Мне стало страшно.

Теперь путь на Запад окончательно закрыт, а дорога на Восток слишком длинна. Решившись основать свое поселение в этой пустыне, мы оказались в ловушке. Наверное, зима будет длинной, морозной и трудной, а мы к ней совсем не готовы.

Вначале снежинки кружились по две – по три, потом снег густо повалил хлопьями. Связывая прутья, я закрепил удавкой один конец вязанки, на второй накинул восьмерку и погнал волов вниз по склону.

С бугра, где я рубил прутья, уже вырисовывались контуры нашего поселка. Каин и Джон Сэмпсон вдвоем стелили крышу на доме Каина, а Этан подавал им прутья. Миссис Сэмпсон перетаскивала постельное белье из фургона.

Дом Рут Макен находился в тревожном удалении от остальных, но зато вид из него был самый лучший.

Над домом Каина поднимался дымок – в нашем поселке загорелся первый огонь в очаге. Я видел, как возвращаются с дровами женщины и дети. Сэмпсон все еще работал на крыше, но я видел только его смутный силуэт.

Дотащив прутья до дому, я поднялся на крышу, а Буд стал подавать их мне снизу. Я укладывал прутья плотным рядом, настилая временную крышу, которая будет оберегать семью Макенов до весны, когда мы перекроем дом новой крепкой дранкой. Прутья мы смазывали глиной, чтоб скрепить их и заделать щели.

Рут Макен вошла в дом и разожгла огонь, а потом вновь вышла во двор. И тут же появился Этан, чтобы помочь втащить в дом ее добро. Рут привезла в разобранном виде любимый стул ее покойного мужа и еще комод, который, по ее словам, путешествовал с нею еще из Старого Света.

Я жадно поглядывал на книги, которые она вносила в дом. У меня никогда не было книг, а прочесть удалось не больше четырех-пяти. Но, когда они мне попадались, я читал и перечитывал их по нескольку раз с большим вниманием.

Внезапно застучали копыта. Этан резко обернулся, выхватывая револьвер из-под рубашки оленьей кожи.

Нили Стюарт, натянув поводья, согнулся в седле, пытаясь заглянуть в дом.

– Мэй у вас? Она пошла сюда с девчонкой Шафтеров и с Ленни Сэмпсоном.

– Они были внизу у ручья. Я рубил прутья на холме и видел. Наверное, вернулись уже.

Ветер завывал со стоном, снег хлестал в лицо. Вдруг у меня перехватило дыхание, нельзя было вымолвить и слова.

– Едем! – сказал Нили. – Всех соберем и будем искать!

– Искать такой толпой новичков – только след потерять, – сказал Этан.

– Кто тебя спрашивает? – выкрикнул Нили. – Там моя сестра!

Этан остался невозмутимым.

– Ты часто попадал в метель, Стюарт? Через пятьдесят шагов можно потеряться навек. А ветер такой, что легче не будет.

– Этан прав, – подтвердил я. – Вон, уже и домов не видать.

– Так вы едете или нет?

– Едем, – сказал Этан и повернулся к Рут Макен: – С вами ничего не случится, мэм?

– Со мной останется Буд: нужно распаковать вещи и приготовить еду. Вернетесь, приходите ужинать. Я оставлю вам горячего супа.

Мы поехали через поселок. Говорить мы не могли, ветер сдувал слова с губ и уносил их, но мы думали о том, что нас ждет. Ни один из нас не был готов к зиме.

Снежный покров стремительно увеличивался: через несколько минут он вырос примерно до пары дюймов, а у северной стены домов уже начали вырисовываться сугробы.

Нили добрался до дома Каина, опередив нас, и когда мы вместе со снеговой тучей ввалились в дверь, то услышали его слова:

– …Если этот Сэкетт еще раз откроет пасть, я…

– Отложи на потом, Нили. Сейчас нам нужно искать детей, пока они не замерзли окончательно.

– Не твое дело! – выкрикнул Стюарт и повернулся к остальным: – Давайте рассредоточимся и начнем искать!

Этан присел у стены на корточки.

– Снег слепит глаза, а в метель легко заблудиться. Если пойдут семеро, то вернуться смогут не все. А тут остаются одни только женщины, и им кое-кто может понадобиться, пока весна не наступит.

Нили хотел было заорать, но Каин жестом приказал ему заткнуться.

– И что ты предлагаешь? – обратился он к Этану.

– Идти нужно мне: я знаю эти края лучше других, и никто не будет горевать, если я не вернусь. Если Бендиго согласен, хорошо бы, чтоб он пошел со мной.

– И я тоже, – сказал Уэбб. – Я к снегу привычен. Меня им не удивишь.

– Хорошо. Я назвал Бендиго, потому что он не женат и у него есть выдержка. Он умеет держать себя в руках. Метель – не детская забава.

– Вы тут болтаете, а там дети замерзают! – Голос Нили дрожал от ярости. – И не учите меня, потому что я отправляюсь немедленно!

– Иди. Где ты собираешься их искать?

– Там! – Нили широко взмахнул рукой.

– Площадь не маленькая. – Этан встал. – Пошли. Только не спешить, а то вспотеете. Стоит только остановиться, как пот замерзает. Промерзаешь до самых костей, словно одежда на тебе изо льда.

– Думаешь, они где-то у ручья?

– Да. Ручей зарос боярышником, наверное, они нашли там ягоды. Я видел – кусты просто гнулись под их тяжестью. Они истосковались по сладкому, а тут вот оно – пожалуйста. И пошли от куста к кусту. А как заметили метель, то, может быть, остались на месте – чтоб мы могли их отыскать.

Соображение логичное, но, увы, не берущее в расчет вздорность Мэй Стюарт. Мало вероятно, чтоб она оказалась настолько благоразумной. Она всего лишь прелестная шестнадцатилетняя барышня, год назад сделавшая прическу. И страшная воображала. Похоже, что еще лет в тринадцать она почуяла себе цену, научилась строить глазки мужчинам, задрала нос. В общем, творила, что хотела, и никто ей был не указ.

Энн, старшей дочке Каина, было десять лет, а самому юному из них – Ленни Сэмпсону – всего-навсего шесть.

– Мы с Бендиго и Уэббом зайдем с того края, где кусты редеют. И двинемся на север. Нили, если ты решил идти, так пробирайся с Каином к верховью ручья и двигай вниз по течению. Нужно осмотреть каждый куст. На таком ветру они нас не услышат.

Он огляделся.

– Кто остается – носу из дома не высовывайте. – Он прислушался к вою ветра. – В такую погоду не стоит отходить от жилья дальше, чем на пятьдесят футов.

Мы нырнули в метель, и я понял, почему Этан уменьшил пятьдесят ярдов до пятидесяти футов. Захлопнув дверь, он остановился и добавил:

– Если мы так и не найдем детей, лучше всего вернуться обратно. Позже мы с Бендиго отправимся снова. До весны далеко, и если есть смысл кем-то пожертвовать, так уж нами. Следует подумать не только о детях.

Мы шли пешком. От лошадей в такую погоду, тем более в густом кустарнике, было мало пользы.

Пару раз в жизни я попадал в метель, но эта была ни на что не похожа. С гор налетал такой ветер, словно между нами и Северным полюсом вообще не было расстояния. Снежинки превращались в кристаллы льда, которые кололи лицо. Дышать можно было, только если упрятать подбородок в воротник и втягивать воздух уголками рта.

Наконец мы достигли ручья у подножия горы. Тут росли горная ольха, небольшие группы осин и вязов и много боярышника. Кое-где попадались и ели. Все утонуло в глубоких сугробах, кусты поменьше превратились в снежные холмики. Если дети найдутся, это будет настоящее чудо.

Местами снег наметало на упавшее дерево, оставляя под ним нечто вроде норы, где легко мог бы спрятаться зверь или ребенок. Мы тщательно проверяли такие норы. Один раз я поскользнулся на обледенелом бревне и упал. А поднявшись, увидел, что Этан что-то рассматривает, присев на корточки.

Это был силок на зайца. Снег вокруг силка натоптан, виднелись слегка припорошенные снегом капли крови. Этан примял самое большое пятно, наст поддался, – видно, кровь не успела еще промерзнуть.

– Индейцы, – сказал Этан.

Озноб страха добавился к холоду. Похоже, не прошло и часа, как какой-то индеец вынул зайца из силка и убил его. Может быть, он проверял силки в то самое время, когда дети собирали ягоды у ручья. Уж на что суров был Уэбб, но и он вздрогнул.

– Индейцы! – сказал он. – Их отловили индейцы!

Силок мы обнаружили случайно – еще несколько минут, и его бы замело, другие следы уже скрылись под снегом. А метель все усиливалась. У нас были с собой револьверы, и мы не собирались прекращать поиски. Возможно, индейцы и не видели детей, а те, заметив их, спрятались. Мы обследовали каждый куст, заглядывали в пещеры под корнями повалившихся деревьев, под нижние лапы елей. Но час за часом наша надежда таяла.

Когда к нам присоединились все остальные, мы, совершенно измотанные, сгрудились под ненадежным прикрытием толстых деревьев. Нилистонал и валил все на Этана, но тот не обращал на него внимания. По выражению его лица я догадался, что он размышляет об индейцах. Зная местность и повадки краснокожих, он пытался прикинуть, далеко ли они ушли и где их лагерь.

Я почти жалел о том, что вместе с ребятами ушла Мэй, а не моя сестра Лорна. Лорна тоже хороша собой, может быть, даже покрасивее Мэй, но своим хладнокровием она походила на Каина. Уж она бы смогла найти выход из такой ситуации.

Приходилось возвращаться. В нас еще теплилась слабая надежда, что ребята сами нашли дорогу, но никто особенно на это не рассчитывал.

Мы пошли за Этаном. Он чувствовал направление ветра и шел под определенным, только ему ведомым углом. Вряд ли ветер мог поменяться в самый разгар бури.

– Бендиго, давай рискнем, – сказал Этан. – Я прикинул, где могут быть эти индейцы.

– Только мы двое?

– До ночи нам не вернуться. Идешь?

Эту метель я буду помнить до своего смертного часа. Этан поставил Каина впереди.

– Держись лицом к ветру, чтобы он дул тебе слева в глаз или в нос, – сказал он. – Через несколько минут вы попадете в долину. А как перевалите через низкую гряду, увидите деревья у дома миссис Макен, и все будет в порядке.

Каин остановился, повернувшись к ветру широкой спиной, и глянул на Этана.

– А ты?

– У нас с Бендиго есть одна идея. Если что, так мы выроем яму в снегу и в ней отсидимся. Когда не слишком устал, так можно пересидеть бурю.

Мы с Этаном вновь повернулись навстречу метели и пошли, скрючившись от ветра. Мы почти ослепли, ветер, словно бритвами, резал наши ничем не прикрытые брови. Казалось, что прошло не меньше года, пока мы забрались на бугор и остановились передохнуть в густой осиновой роще.

– В тот день, когда мы здесь остановились, я заприметил десяток индейцев с повозками и скарбом, – сказал Этан. – Не хотел пугать женщин и потому ничего не сказал. Может быть, они просто проезжали мимо. Но силок-то свежий, недавно поставлен. Похоже, они где-то неподалеку.

Осины росли так плотно, что ветер почти не продувал рощу.

– Лучшее место, чтобы переждать метель – это ложбина под горой. Индейцы могут быть там. Пошли.

Позабыв о холоде, я расстегнул куртку и положил руку на револьвер. Еще никогда я не направлял его на человека и, даст Бог, не направлю без крайней необходимости.

– Держи его наготове, – сказал Этан. – Индейцы уважают только силу.

Мы двинулись, утопая по колено в снегу. Еще на склоне мы почуяли запах дыма. Вот и вигвамы, целых три. Их замело снегом, и только вверху, там где были отверстия для дыма, снег подтаивал.

Чутко прислушиваясь, мы переходили от одного вигвама к другому. Вдруг послышался голос Мэй, следом – резкие голоса индейцев. В вигваме шел спор. Этан приподнял полог и быстро вошел, я – следом.

Посредине горел небольшой костер, после морозного воздуха внутри показалось душно и угарно. Тут же были дети и Мэй. Пока, слава Богу, они были невредимы, только сильно напуганы.

Индейцев было пятеро. Один, молодой, просто заходился от ярости.

Остальные оказались постарше, а тот, к которому обращался парень, был совсем стар. Но взор у него был ясен, и, как мне показалось, в глазах сверкали грозные огоньки, как будто ему не нравилось то, что выкрикивал молодой жеребец.

Как только мы вошли, разговор оборвался. Молодой индеец схватился за томагавк. И тут же я навел на него дуло своего шестизарядного револьвера.

Я был удивлен не меньше, чем индеец, ибо у меня и в мыслях не было вытаскивать пушку. Я выдернул ее не рассуждая. Каким бы храбрецом ни оказался молодой индеец, он прекрасно понял, что означает мой жест, и отбросил томагавк, словно кусок раскаленного железа.

Этан заговорил со стариком на языке шошонов. Старик ответил, а Этан потихоньку переводил его слова для меня.

– Этот молодой козел положил глаз на Мэй, он хочет оставить ее у себя, а малышей убить, но старику это не нравится. Он говорит, что шошоны – друзья белому человеку. И тут есть кое-что еще. Похоже, этот парень вырос из коротких штанишек, а старик хочет поставить его на место.

Я не спускал глаз с юного воина. Похоже, он был в ярости, словно дикий кот в ловушке, и просто лез в драку.

– Этан, скажи им, что мы друзья. Пусть возвращаются, когда растает снег, мы будем с ними торговать. Пусть привозят меха, шкуры – все, что могут. И поблагодари, что выручили детей из беды. Скажи, что весной у нас будут для них подарки.

Сэкетт заговорил, но не успел старик ему ответить, как молодой взорвался в крике. Он яростно размахивал руками, будто призывал на помощь население соседних вигвамов.

– Нужно хватать детей и бежать, – шепнул я Этану. – Здесь пахнет неприятностями.

Этан даже не повернул головы.

– Мэй, встань, бери детей за руки и – к нам!

Молодой индеец вновь заорал, но я заехал ему кулаком в живот. Он согнулся от боли, а я добавил: врезал ему в скулу рукояткой револьвера.

Остальные даже не шевелились, а старик что-то сказал на своем языке. Похоже, они не очень расстраивались от того, что случилось.

Этан вытащил кисет с табаком и протянул его старику, показав жестом, что табак предназначен для всех. А я вынул топор работы Каина – таких не сыскать больше нигде – и протянул его старику.

– Друг, – сказал я, тыча себе в грудь. – Это волшебный топор, он сделан из небесного железа.

– Дети вперед, ты за ними, – сказал Этан.

– Я позади с пушкой, а ты иди с детьми.

Мы тащились, утопая в снегу, который с каждой минутой делался все глубже, и – Боже! – как медленно тянулось время, пока мы не перевалили через хребет. У нас за спиной кричали индейцы, и сердце гулко колотилось в моей груди.

Мы шли вслед за Этаном, но дом наш был далеко. Нам не успеть добраться до темноты, а идти ночью, в метель – слишком рискованно. Этан искал укрытие, расположенное по ветру, подальше от индейцев. Наконец он нашел две поваленные сосны с огромными вывороченными корнями, под которыми образовалась настоящая пещера. Над ней нависали снежные сугробы. В ней можно было спрятаться от ветра и от индейцев.

Мы утоптали снег в выемке, и получилась глубина около восьми футов. В одной из снежных стен я выкопал руками углубление и утрамбовал снег, чтобы там могли спрятаться дети.

Этан набрал толстых сучьев, веточек и коры и разжег небольшой костер. Из сосновых веток мы построили над нашим убежищем крышу, а когда ее замело снегом, получился уютный домик.

И все же тревога нас не покидала – лагерь шошонов был совсем близко, а кроме револьверов у нас другого оружия не было. Правда, револьверы были шестизарядными, и к каждому еще запасной барабан с патронами.

Энн заснула у меня на руках, а Мэй пристроила голову на моем плече и крепко прижалась ко мне. Может быть, чуточку крепче, чем следовало. Для Ленни Сэмпсона Этан соорудил лежанку из веток, и измученный мальчишка тут же уснул.

Этан смотрел на меня сверху.

– Ну вот, славная у нас семейка, – сказал он. – Похоже, единственная за всю мою жизнь.

– У тебя нет родни?

Он подкинул дров в огонь.

– Множество, вот только я давно с ними не встречался. Один вроде меня – только и знает, что шататься по свету, тоже Сэкетт – из долины Камберленд-Ривер, что в Теннесси. Как-то наткнулся я на него. Вообще я о родне не скучаю. Сэкеттов полно и в Теннесси, и в Каролине, а родной души все-таки нет. Команчи убили моего отца в ущелье у Санта-Фе, когда мне было четырнадцать. С тех пор я и шатаюсь по стране от Миссури до западных морей. И порой приходит охота, парень, чтобы был наконец свой дом, а в нем – свой человек, родная душа.

Маленькая Энн, как и Ленни, уснула в одночасье, а вот Мэй заставляла меня нервничать: только вид делала, что спит, а сама прижималась так, будто вот-вот сползет в мои объятия. Думаю, что Этан это видел, но промолчал.

Все у нас считали, что Этан положил глаз на вдову Макен, и нечего объяснять почему. Ей было чуть за тридцать, и она была очень красивая. Высокая, темноволосая и сероглазая, с чистой шелковистой кожей.

Она не расстраивалась по мелочам и всегда легко и мило улыбалась. А еще она была честна и правдива, никогда не делала глупостей, была с нами, но всегда твердо и уверенно шла своим путем, держалась особняком, став кем-то вроде лидера. Однажды, когда мы ехали верхом вместе с Этаном, я ему так и сказал.

– Так, да не так, – ответил он. – Ты, Бендиго, приглядывайся и прислушивайся. Она, конечно, женщина умная и затевает все сама, и сама делает первый шаг. Но никто даже не пошевелится, пока не даст добро Каин.

Это как-то не приходило мне в голову, но как только он сказал, я понял, что оно так и есть. Каин был искушен в своем ремесле. Он предпочитал работать руками, а не болтать языком. Наверное, такая работа помогает думать. Он никогда не поддавался порыву чувств, не сходил с рельс, а вот решения принимал мгновенно и ошибался очень редко. Так от чужого человека я узнал кое-что о собственном брате.

– Женщине нужен мужчина, Бендиго, даже такой, как Рут. Какой бы сильной она ни казалась. Просто она делается еще сильней, когда рядом есть такой человек, как Каин.

Мороз крепчал, я подкидывал сучья в огонь, чтобы, не дай Бог, не замерзли дети, поддерживал огонь и размышлял о наших мужчинах.

Больше всех, пожалуй, в дороге он из тех самых мест, что и Рут Макен. Он умел делать все на свете, его уважали за мастерство, а он все больше ощущал свою силу и достоинство. Одни люди сгибались перед суровостью неба и просторов земли, а вот он словно делался выше, и его глаза все чаще устремлялись вдаль, к горизонту.

На горизонте, честно говоря, не было ничего. Мы проезжали по семь-восемь, а то и по двенадцать миль в день. Пару раз устраивались на ночлег там, откуда еще видно было место прежней ночевки. Для Джона Сэмпсона наше путешествие было чем-то большим, чем просто дорога, оно стало его возрождением. Сумеет ли наш поселок изменить людей так, как меняли их прерии? Я догадывался, что город создают не дома и улицы, а мужчины и женщины. Я радовался, что с нами Джон Сэмпсон, Рут Макен, мой брат Каин, и пытался понять – гожусь ли я сам для того, чтобы созидать наш будущий город.

И вот наступило утро. Мертвое серое небо висело над белыми снежными холмами, деревья казались черными, а на севере возвышались величественные и спокойные белые горы. Мы покинули нашу нору, обошли по краю долину, в которой обосновались индейцы, и поднялись на гряду, которая закрывала наш поселок.

Ветер улегся еще до зари, дома были отчетливо видны в прозрачном утреннем воздухе, а из их труб поднимался дым, манящий нас к теплу и безопасности. Мы остановились и долго смотрели на наш поселок, горло сжимал ком: вот оно, то, что мы построили своими руками, такое новое, но уже наше.

Каин вышел из дому с ведром в руке и двинулся к загону доить коров. Заржала лошадь. Каин взял вилы и стал накладывать сено в ясли. Что-то заставило его поднять голову.

Мы видели, как он замер, отбросил вилы и рванул к дому, распахивая дверь. В морозном безветренном воздухе звук его голоса легко достиг нас.

– Мать! Они вернулись! Они вернулись с детьми!

Открывались двери, на снег высыпали люди, прикрывая глаза рукой, чтобы нас разглядеть. Они кинулись нам навстречу, а мы побежали к ним с горы, увязая в сугробах. Этан Сэкетт медленно шел позади – к нему бежать было некому.,

Каин обнял Энн, а Ленни прильнул к отцу.

Глаза Нили жадно шарили по лицу Мэй.

– С тобой все в порядке?

– Конечно. Мистер Сэкетт и Бендиго нас спасли.

Смущенный Нили повернулся к Этану и протянул ему руку. Это движение ему далось нелегко.

– Спасибо, Сэкетт.

Этан отмахнулся.

– У Бендиго заслуги побольше. Если бы не его пушка, живыми нам оттуда не выбраться. Ну ничего. Когда начинаешь новое дело, приходится и не такое терпеть.

Увязая в снегу, мы пошли по домам. Люди говорили без умолку – счастливые, торжествующие свою первую победу.

Город тогда еще не родился, но начало ему было положено.

Глава 3

Зародышем будущего города стали пять домов и землянка с бревенчатым накатом, которую соорудил Этан Сэкетт. Как вы можете догадаться, она оказалась самым теплым жилищем из всех.

Снегопад застал нас врасплох. В домах были готовы только стены и крыши, а окна пришлось занавешивать тентами от фургонов. Земля промерзла, и мы уже не успели сделать вокруг домов земляные насыпи для защиты от ветра. Пришлось нагребать высокие снежные валы.

Мы работали и все поглядывали на окружающие холмы – не появятся ли индейцы. Но, похоже, хоть нас и было мало, они признали нашу силу.

Каин как-то сказал:

– Слава Богу, у нас появилась решимость выжить. Нас мало, но какие бы испытания не свалились нам на голову, мы выстоим. Мы никуда не уйдем отсюда, а когда придет весна, встретим ее с радостью.

Нили Стюарт ухмылялся, но прислушивался. Наверное, и на него слова Каина действовали ободряюще, ведь Каин упорен и непоколебим, как горы. После того как Этан Сэкетт раскрыл мне глаза, я стал замечать, что мы все зависим от Каина и ждем, куда он нас поведет. Его сила передавалась другим, даже Нили Стюарт как будто выпрямлялся, слушая моего брата.

Однажды, когда мы вырубали кусты на опушке, чтобы в них не могли спрятаться индейцы, Каин сказал:

– Не удивительно, что египтяне смогли построить огромные пирамиды.

– Почему? – спросил Крофт.

– Там приветливая земля, горячее солнце, нет нужды заботиться о дровах, там течет река, приносящая плодородный ил и несущая вдоволь воды. У них хватало времени, чтобы подумать и о других вещах.

– Нам тоже нужно найти время для таких вещей, – сказал Джон Сэмпсон. – Нашим детям недостаточно одной только пищи.

– Ты о чем?

– О школе. О школе с партами и с грифельными досками. На том холме я приметил пластины сланца. А поищем, так найдем и мел.

– Да, нужна не только школа, нужна и церковь, – согласился Каин.

– Уже и школа! – сказал Нили. – Еще дома не достроены.

Однако похоже, что и он заинтересовался не на шутку. После этого разговора он стал как-то меньше болтать о солнечной Калифорнии.

А я затосковал. Я из школьного возраста уже вырос, а знал мало, и все мои знания были случайными. Всю жизнь я проработал на ферме в родном Иллинойсе, а в школу ходил всего лишь несколько месяцев, да и то – от случая к случаю. Правда, родители все время читали Библию, а я запоминал и обдумывал услышанное. Потом и сам стал перечитывать отрывки. Не ради слова Божьего, а ради всех этих удивительных историй, ради музыки словесных созвучий. Я мечтал овладеть словами так, чтобы уметь говорить и писать разумно.

Меня огорчало, что я ничего не знаю о библейских землях. Древние люди повествовали о знакомых вещах: о стадах, о пастухах, о ночных дозорах. А те, что разрушили стены Вавилона, – неужели и они тоже начинали с малого, как и мы – с ручейка, небольшого стада, нескольких стен?

Мне хотелось бы прочитать и другие книги, но в дорогу мы взяли с собой только Библию. Там, дома, мне довелось прочесть «Свободу воли» Джонатана Эдвардса, ее оставил у нас какой-то проезжий, когда я был совсем маленьким. От него же нам достались и «Плоды одиночества» Уильяма Пенна. В моей памяти эти книги как-то связывались с кончиной моего отца, который следовал учению преподобного Джона Уитерспуна, шотландского священника. Его вполне земная философия, полная здравого смысла, видно, чем-то привлекала моего родителя. Смутно припоминаю какие-то разговоры за столом. Конечно, они имели отношение к воспитанию Каина, не к моему.

По пути на Запад, сидя вечерами у костра, я прислушивался к разговорам мужчин, особенно к тому, что говорил незадолго до смерти муж Рут Макен, человек образованный, терпимый и вдумчивый.

Он говорил о писателях прошлого, пересказывая своими словами те мысли, что они нам оставили в наследство. И мне захотелось встретиться с похожи людьми: с теми, кто пишет музыку, картины, книги. Однажды я сказал об этом вслух, и мистер Макен сказал:

– Бывает, что эти люди достойны восхищения. А часто они подвержены обидным человеческим порокам и слабостям. И тем не менее значение имеет только их труд, да его плоды. Многие из тех, кто вел грешную и беспутную жизнь, оставили после себя великие, прекрасные творения. Только с такой меркой можно подходить к человеку: смотреть на то, что он успел создать и оставил после себя.

Рут Макен догадывалась, что меня тянет к знаниям, к загадочному большому и светлому миру. Она умела понимать и сочувствовать. Парень, такой как я, мог, не смущаясь, рассказывать ей о своих мечтах. Тем более что и ее влекло к тому же. Об этом не переставал размышлять ее покойный муж, жизнь которого унесла стрела индейца в самом начале нашего пути. Другая женщина, не такая сильная, повернула бы назад. Но Рут не отступила, несмотря на то, что средства ее были на исходе и нужно было растить сына. Впрочем, возвращаться ей было некуда.

Как-то раз, заканчивая работу у нее в доме, я передал ей то, что говорил о школе Джон Сэмпсон.

– Школа нам, конечно, нужна, – сказала она. – Только дело тут не в здании, а в учителе. Школа – это, во-первых, учитель. А во-вторых – все остальное, где можно научиться хоть самой малости. Человек может учиться у гор и деревьев, учиться, слушая чужие разговоры и обдумывая их. Мистер Шафтер, – продолжила Рут, – а нельзя ли застелить пол досками?

Мы все пока еще довольствовались твердо утрамбованным земляным полом.

– Доски-то сделать можно, – сказал я вяло. – Их можно вытесать из бревен, но, сдается мне, плоские камни тоже сойдут.

– Я предпочитаю доски, мистер Шафтер. Мне не подходит, когда говорят «сойдет». Если вас не затруднит, а?

Так она ненароком, потихоньку воспитывала меня, сама того не подозревая. Она пускала в ход женские уловки, бросающие вызов мужскому тщеславию и гордости. Ее лукавые слова будили во мне желание показать себя с лучшей стороны.

Пока я у нее работал, она каждый раз в полдень объявляла перерыв, объясняя это тем, что Буд нуждается в отдыхе. Мы садились за стол пить чай или кофе. Она подавала крохотные пирожки, и мы принимались беседовать. Дело было не в Буде, просто ей нравился этот обряд, он напоминал ей об иной, ушедшей жизни. Вскоре я догадался, что она тонко и незаметно направляет меня. От нее я многое узнал о том мире, что лежит за пределами нашей глухомани, о том, что мир этот так же широк и огромен, как и его познающий разум. У нее и у Каина учился я любви к созиданию и неприятию всех тех, кто предпочитает рушить.

Она никогда не звала меня по имени, как остальные, а только «мистером Шафтером». Когда я говорил, она внимательно слушала.

Стоило ей сказать мне о досках, как я понял, что мне от этой работы не уйти. Прощайте, рыбалка и охота – Рут Макен может доставить радость только самое лучшее, и я принялся заготавливать доски, раскалывая бревна клиньями, кувалдой и деревянным молотом.

Однажды, когда пол был уже наполовину готов, миссис Макен подошла к своему сундуку. Когда наши фургоны еще катили на Запад, этот сундук был притчей во языцех. Несколько раз фургон завязал в грязи и сундук приходилось вытаскивать. Поднять его можно было только вчетвером, таким он был тяжелым, и некоторые, например, жена Нили Стюарта, поговаривали о том, что он полон золота. Никто никогда не видел его открытым, и только Этан Сэкетт догадывался, что в нем спрятано.

А тут Рут открыла сундук при мне. Его содержимое оказалось ценнее золота. В три ряда там плотно лежали укутанные клеенкой книги и запас писчей бумаги.

– Здесь пятьдесят книг, мистер Шафтер. Даже если вы прочтете только эти пятьдесят, вы получите неплохое образование. Некоторые из тех, кто кичится своей образованностью, в жизни не видели так много хороших книг.

Нет нужды объяснять, чем пожертвовали Макены, захватив с собой эти книги. Каждая из них занимала место какого-то другого предмета, быть может, крайне необходимого. А необходимым было все: топоры, лемеха, пилы, сверла, котлы, ящики-духовки, сковородки. Основную массу груза составляли одежда и еда. Самые умные везли с собой еще и жестяные печки, так как на ветру бывает трудно разжечь костер. Нагружать больше 2500 фунтов не советовали, но те, у кого были крепкие лошади, везли больше, рассчитывая, что к концу пути половина еды будет съедена. Чаще всего так и получалось. Мы с братом привезли два фургона, Рут Макен столько же, Каин вез весь свой инструмент, а она – товар для будущей лавки.

Рут вынула несколько книг.

– Некоторые книги мой муж Взял с собой, потому что они могут кое-что рассказать о землях, в которых мы теперь оказались. Остальные – для образования Буда и такие, что мой муж сам хотел перечитывать. Они выбраны по весу, чтобы не возить лишней тяжести. Муж говорил, что мог бы составить другой список, и книги были бы не хуже этих. Сперва я дам вам почитать те, что о Западных землях. Они вам помогут.

Мне и в голову не приходило, что кто-то уже успел написать тома о землях, в которых мы остановились. Рут дала мне «Торговлю в прериях» Джосии Грега, «Дневники» Луиса и Кларка, «Путешествие по прериям» Вашингтона Ирвинга и новенькую книгу «Три года среди команчей», излагающую подлинную историю Нельсона Ли, техасского рейнджера. Она была напечатана недавно, в 1859 году.

В восторге я сунул книги под куртку и отнес домой. После ужина устроился с первой у огня. Я выбрал книгу Нельсона Ли и вскоре с головой погрузился в повествование, в котором то и дело возникали имена людей, слышанные мною в разговорах у костра. В этой книге знаменитые Джек Хейз, Бен Мак-Каллоф скакали на конях, сражались с мексиканскими бандитами, бились с команчами, а сам автор в конце концов угодил в плен к индейцам.

Быстро бежали дни, но я не забывал подниматься на холмистую гряду, чтобы осмотреть окрестности. Иногда мы с Этаном охотились верхом или просто ездили по округе, чтобы получше ее узнать.

Наш поселок располагался в широком Южном ущелье, по которому обычно на Запад двигались фургоны. Севернее в небо упирались горы Уинд-Ривер, и мне хотелось узнать их не хуже Этана.

Индейцы нам больше не встречались, но мы все же были настороже, потому что они могли вернуться в любой момент. Давешний молодой воин наверняка может собрать компанию таких же, как и он, воинственных парней, и они явятся за нашими скальпами и за нашими лошадьми.

Когда я бывал свободен от работы в доме миссис Макен, то помогал Каину. Планы у нас были громадными. Мы обустраивали кузницу, а потом собирались построить лесопилку. Нужно было заранее заготовить обтесанные брусья и дать им вылежаться.

– В семье нашей матери все были строителями, – рассказывал Каин. – Строили корабли, пароходы, дома, мосты. Часть нашей родни – французы из Канады. Мама была хорошо образованна и говорила по-французски.

О семье матери я знал совсем мало, еще меньше – о предках отца и дорожил каждой крупицей этих знаний. Каин помнил гораздо больше, чем я.

Питались мы скудно, со страхом думая о предстоящей долгой зиме. Пока снег не стаял – свежего мяса не жди. Этану иногда удавалось добывать дичь, но это случалось нечасто. Наши запасы начали понемногу истощаться, а стадо из-за нехватки кормов почти не прибавляло в весе.

Я обычно вставал первым. Просыпался и, греясь под одеялом, глядел на серый пепел в очаге, размышляя, остался ли там хоть один тлеющий уголек, чтобы раздуть огонь.

Потом я выпрыгивал из постели и, дрожа от холода, ворошил угли, выкладывал над вчерашним угольком кучку сосновых щепок и коры и раздувал первый крохотный огонек. Как только занималось пламя, я подкидывал дров и нырял обратно в постель, ожидая, пока дом хоть немного согреется.

Трудно сберечь огонь до утра: сосновые дрова горят жарким ярким пламенем, почти не оставляя углей, большие чурбаны поначалу тлеют, а потом гаснут совсем. Приходилось изобретать тысячи способов, как сохранить огонь, и порой некоторые из них срабатывали. А еще по утрам нужно было разбить лед в ведрах с водой, а если ведро промерзло до дна – поставить его поближе к огню, чтобы растаяло.

Как-то наступили такие холода, что первые три дня никто не рисковал надолго покидать дом, разве что по необходимости: натаскать воды, накормить скотину, принести дров.

Рядом с нашим поселком мы выкопали на склоне горы укрытие для скота и обнесли его снежными стенами. Корма было мало, потому что до снегопада мы успели заготовить совсем немного сена. А чтоб скот мог попить, нам приходилось делать проруби в ручье. Прорубь подновляли по два раза на дню.

На третий день морозов лица мужчин покрылись глубокими морщинами. Женщины, не желая обременять мужчин, делали вид, что переносят невзгоды легко. Но еда была скудная, а охотиться в мороз не получалось – звери попрятались по норам.

На шестой день я не выдержал и решил выйти с винтовкой еще затемно. Для начала, правда, заглянул к Этану. Он уже встал и сидел у очага, грея руки о чашку с горячим кофе.

– Ты что, свихнулся? – спросил он. – В такой мороз дичи не добудешь. Сейчас градусов сорок, а то и все пятьдесят!

– А те силки, что у реки? Вдруг в них угодил заяц?

Он поднялся и надел куртку.

– Надежды мало, но все же схожу с тобой. В такую погоду поодиночке гулять опасно.

Пока он проверял и заряжал винчестер, я оглядел его жилище. Этан умел удобно устраиваться. У одной стены прилепилась широкая койка, камин, топившийся по-черному, имел вверху небольшую трубу, дым из которой проходил через толстый слой веток. Они его поглощали и рассеивали. Раньше я такого никогда не видел и решил, что когда-нибудь обязательно воспользуюсь этой уловкой. Этан знал множество таких вот штучек, они для него были обычным делом, ему и в голову не приходило рассказывать об этом другим.

На перевале мы оба остановились перевести дух. Перед нами простиралось неподвижное белое пространство. Мы двинулись дальше, только наст скрипел под самодельными снегоступами. Мы с Этаном то и дело поглядывали друг на друга, чтобы вовремя заметить белые пятна обморожения на лице и успеть растереть обмороженное место снегом.

Силки оказались пустыми. На обратном пути я сказал:

– Вот, взялся читать книгу.

– Я тоже люблю читать, когда есть что.

– Эта книга про команчей. Ее написал человек, который побывал у них в плену.

– Врет, наверное.

– Не похоже. Да точно – не врет. Он один из тех, кто был вместе с Джеком Хейзом и с Беном Мак-Каллофом.

– Вычитал там что-нибудь полезное?

– Ну вот он, например, пишет, как экспедиция по вечерам останавливалась за час до заката. Они разжигали костер, готовили еду, а лошади могли попастись и отдохнуть. Потом они гасили костер и проезжали еще несколько миль, прежде чем остановиться на ночь.

– Это просто здравый смысл. Тут книжки ни при чем. Я с детства делал так же.

– А вот я никогда о таком не слыхал.

Мы двинулись дальше.

– Еще он описывает жуткую битву у Ходячего ручья. Там бились с индейцами.

Этан глянул на меня, пораженный.

– Что ты говоришь! Кто написал эту книгу?

– Его фамилия Ли. Нельсон Ли.

Этан стал как вкопанный.

– Нельсон Ли написал книгу? Ничего себе! Я-то думал, что он даже расписаться не умеет.

– Вы его знали? Вы знакомы с Нельсоном Ли?

– Вот потеха! Да я сам был у Ходячего ручья. И участвовал в той драке. Там погиб мой друг, его звали Мотт…

– Про него там тоже написано.

– Ну да! Мотт был и его другом тоже.

Когда мы уже грелись у огня в землянке Этана, он сказал:

– Я бы с удовольствием глянул на эту книгу. С удовольствием.

– Я должен спросить. Она принадлежит миссис Макен.

– Да? Держу пари, что она из того сундука. Покойный Макен говорил мне, что там книги, но я не поверил.

Каин никогда не сидел без дела, его руки всегда были чем-нибудь заняты. В эти морозные недели мы по вечерам заготовляли гвозди. Это можно было делать дома, и, кроме того, работа отвлекала от голода и тяжелых мыслей.

Мы раскаляли в огне конец железной проволоки, а потом заостряли его ударами молота. Длина гвоздя отмечалась зарубкой, затем запихивали прут в деревяшку с дыркой и откусывали по зарубке. Другой конец расплющивался молотом, и получалась шляпка. Потом деревяшку нужно было бросить в воду, чтобы металл осел и закалился, и только потом можно было вытащить готовый гвоздь.

Если запасов проволоки хватает, можно за день сделать несколько сот, а то и целую тысячу гвоздей. Но бревна мы гвоздями не скрепляли. Мы просто хорошо подгоняли их друг к другу и соединяли деревянными шипами – они и держались дольше, и не ржавели – не портили дерево. Мы строили на века. Так думал Каин, так думал и я. А для этого бревна нужно было подбирать не только по размеру, но и по весу.

Еще мы заготавливали бруски для оконных рам и дранку для стен и крыши. Во время этих крутых морозов я трижды ходил выбирать подходящие деревья, а вечерами после ужина, сдвинув посуду в сторону, мы с Каином и Джоном Сэмпсоном чертили планы лесопилки и кузницы.

Индейцы пока не показывались. Однажды я дошел до того самого места, где раньше стоял их лагерь, но там было пусто.

– Как начнет таять, подбирай любую железку, – сказал Каин. – Сгодится все, что ни найдешь. Мало ли что могут бросить проезжающие.

В тот вечер Этан сидел у нас.

– К юго-западу отсюда можно кое-что найти. Несколько лет назад там были прииски.

– Прииски? – заинтересовался Уэбб. – Какие?

– Золотые. И похоже, с золотом там было все в порядке.

– А кто там сейчас?

– Индейцы.

Пару раз к нам на огонек заходила миссис Макен. В такие вечера Каин все больше молчал, курил и смотрел на пляшущее в очаге пламя. Но он и всегда был неразговорчив, говорил только по делу.

На девятый день мороз ослаб, а на десятый Этан Сэкетт убил оленя.

Глава 4

Теперь никто и не помышлял об отъезде, все толковали только о золоте.

О золоте и о тех полах, которые я настелил в доме Рут Макен.

Пришел и Каин, прикинул объем работы, попрыгал, чтобы проверить доски на прочность, а был он тяжел и могуч. Изучил, как подогнаны они друг к другу, как сделаны углы, потом выпрямился и сказал:

– Я не видел работы лучше.

То есть теперь мне было, чем гордиться.

Тем временем Стюарт, Крофт и Уэбб насели на Этана, чтобы тот рассказал им про золото. Но он знал не так уж много. Все началось с золотоискателей, которые возвращались с приисков Калифорнии. Кому-то из них показалось, что здешние места чем-то напоминают Хенгтаун, и он на всякий случай промыл несколько лотков. А когда обнаружил немного золота, они все было остались и принялись за работу, но индейцы их вытеснили.

Вообще-то мы целые дни проводили на охоте – нашей колонии было нужно мясо. Этан подстрелил лося, а мы с Уэббом – по антилопе, да еще напали на след медведя, похоже, огромного медведя. Перед зимней спячкой он не успел наесться как следует и потому проснулся, отряхнулся и отправился искать пищу.

Уэбб стрелял здорово: он, например, уложил на бегу антилопу. Попал ей прямо в шею, когда она только набирала скорость. Лучшим стрелком был Этан, хотя сам он утверждал, что в этом деле я – настоящий мастак. Впрочем, Каин и Уэбб конечно же тоже не промахивались, да и у Джона Сэмпсона тоже был кое-какой охотничий опыт, а еще он когда-то давно участвовал в стычках с индейцами. Про Стюарта и Крофта я ничего не знал. Охотились они отдельно, и все полагали, что они могут сами о себе позаботиться.

– Ну что ж, пятеро попадают туда, куда целят, – заметил Каин, когда я рассказал ему об Уэббе.

– Шестеро, – сказал Сэмпсон. – Считай еще Рут Макен.

Мы молча уставились на него.

– Миссис Макен прекрасно знакома с ружьем. Не хуже нас с вами. Она стреляет с детства.

– Ну и женщина! – только и сказал Каин.

– Мы с ней из одного города, только я не был с ней близко знаком, просто знал в лицо. А ее муж был майором, и она разбирается в повадках индейцев, объясняется с ними знаками и даже говорит на некоторых из их языков. Вокруг нас жили сиу, и ей пришлось с мужем побывать на разных там передовых постах.

Когда у меня выдавалось свободное время, я залезал на чердак, где тепло от печки сохранялось дольше. Половина чердака была застелена досками, и там я устроил уютное местечко с постелью. Зажигал свечу, пристроенную для безопасности в консервную банку, закутывался в одеяла и погружался в повествование Нельсона Ли о погоне за бандитом Раблоу.

Когда глаза уставали, я принимался придумывать, как застеклить окно у вдовы Макен пустыми бутылками, которые я нашел в том месте, где когда-то жили золотоискатели. Бутылок набралось около двух дюжин. Если вырубить для окна узкий проем, равный примерно высоте бутылки, сделать внизу выем для донышек, а наверху – для горлышек… или наоборот… может получиться окно. Видно сквозь него ничего не будет, зато снаружи свет будет просачиваться… или нет, так нехорошо…

На следующий день около полудня, когда я объяснял Рут Макен про окно, рядом оказался Этан.

– Бендиго, ты мне нужен.

Мы отошли с ним в сторону.

– На гряде появились следы лошадей, подкованных, – шепнул он.

В доме Каина собрались мужчины.

– Если бы это были порядочные люди, они заглянули бы к нам поговорить и выпить кофе.

– А сколько их?

– Похоже, что трое. Они там долго стояли: глядели, что тут у нас делается. – Этан помолчал. – Вокруг бродят дезертиры, они грабят фургоны, а валят все на индейцев. Может, это кто-то из этих.

– Что делать? – спросил Сэмпсон.

– Готовиться к бою. Каин, если ты не против, оставайся с Сэмпсоном, Стюартом и Крофтом в доме – будете нас прикрывать. А Уэбб пусть идет с нами.

– И что потом? – спросил Стюарт. – Может, они не хотят неприятностей?

– Для начала поговорим с ними, – сказал Этан. – И не будем пока раскрывать, сколько нас. А если начнется заварушка, стреляйте. У нас нет другого выхода. – Он помолчал. – Возможно, им нужна наша скотина или наше добро. Но вообще-то они похищают женщин… и девушек.

Я вернулся за своим винчестером к Рут Макен и пересказал ей все. Она только кивнула.

– Скажите, что мы с Будом будем наготове. Отсюда хороший обзор, и сектор обстрела открыт.

Заметив мое удивление, она заулыбалась.

– Не забывайте, мистер Шафтер, что мой муж был офицером. Полжизни я провела в гарнизонах и армейские дела знаю.

Потом мы с Уэббом спрятались возле дома, а Этан остался на открытом месте и возился с лошадью, как будто у него не в порядке седло. Он встал так, чтобы лошадь прикрывала его. Теперь мы были готовы.

Они появились со стороны гряды тесной кучкой, человек около пятнадцати. А может, шестнадцать. Приблизившись, они рассредоточились, но, похоже, ничего не опасались, оценив наши силы по малому количеству домов.

– Крепкий отряд! – заметил Сэмпсон, наблюдая за ними в подзорную трубу. – Смотри, смотри, Бендиго, – там Латрелл!

Этот Латрелл шел вместе с нами в обозе. Он все заглядывался на мою сестру Лорну. Как-то раз она отправилась к ручью за водой, а он ее подкараулил и набросился. Но я подоспел вовремя и сбил его с ног. Кулак у меня тяжелый, закаленный плотницкой и кузнечной работой, но этот парень только отряхнулся и пошел на меня с дубиной. Ну, меня этим не испугать, я уклонился, перехватил его руку, взял за грудки и врезал ему так, что даже через две недели в форте Ларами он не мог самостоятельно выйти из фургона. Там мы его и оставили.

Они приближались. Этан вдруг поднял руку и крикнул:

– Стоять!

Компания притормозила, но крупный, обросший волосами мужик в грязной кожаной куртке крикнул в ответ:

– В чем дело? Мы просто решили вас навестить.

Они продолжали медленно приближаться.

– Проваливайте. Мы вас в гости не звали!

Пока шла эта мирная беседа, мы с Уэббом подтянулись к Этану. Вдруг Уэбб резко обернулся и выругался. Оказалось, что, пока первые отвлекали наше внимание, другие начали обходить нас сзади.

– Ни с места! – заорал им Уэбб и шепнул: – Возьмите на себя первых. С остальными я справлюсь.

Он быстро пошел от нас прочь, опустив дуло ружья. Я старался не упускать его из виду: вдруг ему понадобится помощь.

– Джон! – крикнул я так, чтоб меня расслышали внутри дома. – Заднее окно!

Из дома донесся шум, и бандиты остановились, сообразив, что их уловка разгадана. Но обескуражены они не были, похоже, даже развеселились, потому что считали себя крутыми ребятами, да и числом они нас превышали.

– Ну, ты – вперед! – услыхал я голос Уэбба и оглянулся.

Уэбб приближался к одному из парней.

– Вперед, скотина! – снова крикнул он, наступая на него с опущенным винчестером.

Видно, парень решил, что с Уэббом он легко справится. Ему, как и всем нам, предстояло про него еще многое узнать, беда лишь в том, что у него на это осталось мало времени. Парень пошел на Уэбба, а тот вдруг левой рукой рванул из-под куртки шестизарядный револьвер и выстрелил. Парень рухнул.

Тут заварилась каша.

Из заднего окна грохнула крупнокалиберная пушка Сэмпсона, следом выстрелил Этан. Я припал на одно колено и дал три выстрела подряд с такой скоростью, какую только позволял затвор ружья. Тот парень, в которого я целился, вылетел из седла. Рухнул и повис одной ногой в стремени волосатый, в которого выпалил Этан. Лошадь его рванула прочь, волоча хозяина по снегу.

На меня – с револьвером – галопом летел мужик. Вдруг он дернулся – это пуля из дома Макенов остановила его, выронил свою пушку и поскакал прочь, ухватившись обеими руками за луку седла, а на груди его расплывалось кровавое пятно.

Не успели мы опомниться, как никого из нападавших уже не было. Вернее, большинства. Трое валялись на снегу, среди них – предводитель. А у нас за спиной лежал тот, которого подстрелил Уэбб, – пуля угодила ему в голову. Еще один корчился на мерзлой траве, он пытался уползти, волоча перебитую ногу.

Подошел Каин. Глаза у него странно светились.

– Можно было их просто попугать, – сказал он. – Зачем было затевать бойню?

– Лучше сразу. Они бы вернулись и застали нас врасплох.

– Уэбб перехитрил того парня. Мне кажется, он просто хотел кого-нибудь убить.

– Это им послужит уроком.

– Будь поосторожнее с Уэббом, – тихо сказал Каин. – Он вроде голодного зверя.

– Соберите оружие и патроны. Мы их похороним, – приказал Этан и повернулся к Каину: – Не пора ли прочесть над ними молитву?

– Подождите этого, он сейчас присоединится к остальным, – указал Уэбб на парня, который с ненавистью смотрел на него, корчась в луже собственной крови.

– Дайте мне оружие, дайте мне оружие… – бормотал парень.

Но, когда из дому вышел Сэмпсон с коробкой лекарств и бинтов, его голос уже утих. Он застыл в неподвижности.

Показались женщины, потрясенные и бледные. Они пытались удержать детей дома, но те, увлеченные, рвались поглазеть на покойников.

– Нужно выяснить, кто они такие, и написать их родным, – сказала миссис Сэмпсон.

Но никто не стал шарить по карманам. Никто не хотел ничего знать про убитых. Так легче остаться в мире со своей совестью. Оружие и боеприпасы, конечно, нам нужны, их пришлось взять. Ведь у нас всего этого мало, а окружающие горы предвещают опасность в любой момент. Но больше – ничего.

Латрелла среди убитых не оказалось. Похоже, он сбежал.

Мы собрали ружья и ремни, поймали лошадей. Лошади были хороши, наверняка это трофеи, принадлежавшие загубленным бандитами людям.

Вся наша колония участвовала в похоронах, а Каин читал молитву. Вот и наши первые мертвецы. Мы похоронили их на небольшой возвышенности.

Второй раз мы столкнулись с серьезной опасностью и, поборов страх, стали еще ближе друг другу. Однако в глубине нашей общности прорастали зерна розни: ведь не все убивали, не все приспособлены к убийству и насилию. Радовались только Уэбб да я. Я хорошо видел, что сделал Уэбб, и понимал, что он нас всех спас своим неожиданным выстрелом – перехватив инициативу и смешав карты нападавших.

Глава 5

После Нельсона Ли я принялся за Вашингтона Ирвинга, а потом за «Торговлю в прериях». Несколько раз я разговаривал о прочитанном с Рут Макен, и получалось, что ее и мои впечатления были схожими.

Некоторым поведение Рут внушало тревогу. Нили Стюарт жаловался, что после разговоров с Рут у его дочки Мэй «появляются мысли». И это была чистая правда.

Но миссис Макен только улыбалась.

– Мистер Стюарт, это очень хорошо, что у нее появляются мысли и неудовлетворенность. Тот, кто всем всегда доволен, ничего не добьется в этом мире.

– У вас ведь один только Буд, зачем вам школа? – как-то спросил я у нее.

– Школа нужна всем, а не только Буду. Что касается его, я хочу, чтоб ему здесь нравилось, чтоб школа помогала ему взрослеть, понимать, что у нас происходит. Чтоб он стал образованным и сумел впоследствии добиться чего-то большего. Дело, которое умеешь хорошо делать, деловые достижения – только это дает человеку настоящее счастье. А вы, мистер Шафтер? Чего вы хотите? Кем вы хотите стать?

Стыдно признаться, но у меня не было никаких конкретных планов. Я любил жизнь, и меня не покидало ощущение, что все, что происходит сейчас со мной – преходяще. Может быть, так чувствовали все. Мы никогда не жили в обустроенных деревнях, не унаследовали, как наши европейские предки, принадлежности к каким-то классам общества. Мы – странники. Хорошо это или плохо – покажет время. Некоторые тянулись на Запад, чтобы разбогатеть и уехать обратно, другие – чтобы остаться здесь, чтобы обустроить и обогатить этот край. Только мало кто знал, как это нужно делать.

Мне хотелось оказаться на Западе, и вот я здесь. Я вдруг перестал что-либо понимать. Я охотно помогал Каину строить кузницу и лесопилку, но в глубине души знал, что надолго здесь не задержусь. Наша страна так велика, и хочется увидеть побольше.

– А что потом, мистер Шафтер? Ну, посмотрите вы страну, всю страну, и вот – вы уже немолоды. Что с вами будет, когда жизненные силы ослабнут?

Она задавала опасные вопросы, они растревожили меня, и я ушел от нее полным сомнений и недовольства собой. Эти вопросы вроде больного зуба или гвоздя в подошве – хочешь о них забыть, но деться некуда, и все возвращаешься и возвращаешься к ним.

Оставались только книги. Они открывали мне окно в широкий мир. Я читал их, потому что хотел многое узнать. Но времени было мало. Жизнь была тяжела, постоянно требовались еда и топливо. Рутинные обязанности не оставляли времени, чтоб думать о чем-нибудь, кроме ежедневного труда. Если нам чего-тоне хватало, приходилось учиться обходиться без этого. Нужна хорошая школа, чтобы подготовиться к тем изменениям, которые постоянно подбрасывает жизнь, чтобы понять, что она всегда капризна, непостоянна, а перемены – правило, а не исключение. Ничто не пребывает в неизменности.

Наша страна – страна движения. Мои предки в разное время приехали из Уэльса, из Ирландии, из Франции. Родители перекочевывали из Пенсильвании в Иллинойс, потом – в Висконсин, а дедушка с бабушкой моей матушки – из Мэна в Вирджинию. Любовь к новым местам сидела в нас глубоко.

Мы не знали постоянного, устойчивого мира, а тот, в котором мы жили, ценил лишь основные добродетели. Зло и добро здесь ярко и выпукло противостояли друг другу.

Книги. Со временем я обнаружил, что тут тоже нужно уметь отделить одно от другого. Иногда, казалось бы, свежая мысль оборачивалась просто результатом хорошей памяти пишущего. Образованный человек пересказывал то, чему научился когда-то, а не додумался сам. И все равно я завидовал Рут Макен, которой довелось общаться с образованными, начитанными и много путешествовавшими людьми, и мечтал, что когда-нибудь и сам окажусь среди таких.

Пока же я был лишь одним из тех кочевников, которые во множестве своем основывали новые города. Размахивая топором в лесу, я порой приходил к странной мысли, что со временем умственные способности человека могут иссякнуть: чем больше знаний накоплено в книгах или где-то там еще, тем меньше нужды соображать и размышлять самому.

Мы же здесь учились определять время по солнцу, направление – по тени, по течению рек или по тому, как на деревьях растут ветки. Больше всех об этом знал Этан Сэкетт, и я у него учился. Этан прекрасно знал дикую природу, он умел не только распознать на земле или в зарослях следы зверя и человека, но и угадать их повадки. Часто мы вместе ходили на охоту или выбирали деревья для рубки.

Это было непросто, потому что вокруг не было больших лесов. Строевой лес рос только на горных кряжах, да еще небольшими островками среди лугов – вплоть до самой Уинд-Ривер. Приготовить материал для строительства лесопилки – это не значит просто повалить дерево. Его еще нужно разметить, а потом плотницким топором вытесать прямоугольный брус.

За месяц я повалил и обтесал про запас десять огромных стволов. Под готовые брусья я подвел палки, чтобы брусья не касались земли и не гнили.

В морозные дни охотиться было нельзя, и наши запасы еды быстро таяли. Но лишь только морозы ослабли, Этан снова стал приносить добычу. Он сам разделывал туши и делил мясо между жителями поселка.

Как-то вечером мы сидели у огня в доме Каина.

– Запасов еды хватит, если экономить, – сказал Уэбб. – Начнись весна пораньше, и мы до нее протянем.

– Лучше подумай о том, как дотянуть до урожая, – сказал Сэмпсон.

– Именно этим и займутся те люди с Востока, – сказал Этан.

Тишина настала глубокая, в жизни такой не слышал. Этан только что вернулся с охоты с пустыми руками, но на задней луке его седла я увидел засохшее пятно крови.

– Вы о чем, мистер Сэкетт? – спросила Рут Макен. – Что еще за люди с Востока?

– Мормоны. Они направляются в Солт-Лейк. Измождены до крайности. Приехали из Старого Света, чтоб присоединиться к Бригаму.

– Они голодны?

– Они голодают, мэм.

– Пусть едят скот. Я пару раз ел конину, это вполне съедобно, – сказал Уэбб.

– У них нет лошадей.

Все уставились на Этана. Нет лошадей? Да такого просто не бывает!

– Они идут пешком, а повозки тащат на себе. Многие по дороге умерли, осталось человек тридцать.

– Вы им рассказали о нас? – спросил Каин.

– Я подумал, что я не вправе. Они могли бы пройти мимо, никого не заметив. Мне кажется, мы должны вместе решить, станем ли мы им помогать.

– Чего тут решать, – сказал Нили. – Мы сами еле выживаем. Они нас съедят вместе с нашими домами.

– Ну, не знаю, – сказал Крофт. – Пару раз мне приходилось голодать.

– Что же с ними будет? – воскликнула Лорна. – Они ведь погибнут!

– Это не наше дело, – настаивал Нили. – Пусть о них заботится Бригам.

– Он им поможет. К нему уже послан человек, – сказал Этан. – Если, конечно, он доберется, и если помощь поспеет вовремя.

– Бендиго. – Рут впервые назвала меня по имени и на «ты». – Ты сумел бы править моим фургоном?

– Да, мэм. Конечно.

– Эй, что за дела? – Нили вскочил, но миссис Макен, не обращая на него внимания, потянулась за платком.

Нили аж покраснел.

– Миссис Макен, так не пойдет! Эти люди для нас – что саранча!

Но она уже одевалась, а глаза у нее стали огромными. Они всегда делались такими, когда она принимала серьезное решение.

– Не ваша забота. Вы спрашивали, чем я собираюсь торговать в лавке. Так вот – это еда и одежда, мой второй фургон. И я имею право поделиться всем этим с другими.

– Нет! – Мери Крофт всегда недолюбливала миссис Макен за ее привлекательную внешность и независимость. – Еще чего! Такую ораву на нашу голову!

– Перестань, Мери… – возразил Том.

– Решим сообща, – сказал Этан. – Давайте голосовать.

– Я говорю нет! – твердо заявил Нили Стюарт.

– Нужно помочь, – сказал Крофт.

– Не наше дело! – злобно глянула на Тома Мери.

– Я уже проголосовала, – сказала Рут Макен. – А ты, Бендиго?

– Он еще мал, чтобы голосовать, – прошипела Мери.

– Я исполняю мужскую работу, и я голосую. За то, чтобы им помочь.

– Никакой помощи, – помолчав, сказал Уэбб.

– Нельзя покидать страждущих, – сказал Сэмпсон.

Миссис Сэмпсон и жена Каина, как я и думал, проголосовали «за», но Каин все еще молчал. Потом он просто сказал мне:

– Пожалуй, стоит поставить фургоны на полозья. Возьми два фургона и все одеяла и мех, что мы сможем собрать.

– Ты еще не голосовал, – сказал Нили.

Каин удивленно посмотрел на него:

– Другого у меня и в мыслях не было. Я просто соображал, как все это сделать получше.

Уэбб встал.

– Боюсь, мы еще об этом пожалеем, но со вторым фургоном поеду я.

– Вы просто толпа придурков! – заявила Мери Крофт. – Пусть Бригам сам о них заботится. Это он их сюда заманил.

К закату снова повалил крупными хлопьями снег и добраться до конюшни было непросто. Мы приладили полозья. Буд Макен вызвался ехать со мной.

– Буд, тебе будет трудно, – сказала Рут. – Ничего такого у тебя еще не было. Поэтому старайся быть наравне со всеми. Исполняй свою часть работы.

– Хорошо, мама.

Видно было, что она тревожится.

– Он уже настоящий мужчина, мэм, – сказал я. – Он справится.

– Надеюсь. Я хочу, чтобы он, когда дорастет до вашего возраста, стал похожим на вас.

Умела она сказать нужное слово вовремя. В пути я все вспоминал ее слова, и мне казалось, что они согревают меня в метели и холоде.

Я ехал первым, Уэбб – за мной. С ним вместе – Том Крофт. Нас ожидал тяжелый путь, который мог обернуться гибелью.

Глава 6

Лошади Рут Макен были хороши, куда лучше прочих. Наверное, из-за той травы, что росла на террасе возле ее дома. Вначале лошади паслись вместе с остальными на лугах, а потом подъели траву возле дома. Она была такой же сочной, что и луговая.

Без лошадей нам бы не справиться – они быстрее волов и умеют сами находить дорогу к дому, если хозяин погибнет. А случиться могло всякое.

Уэббовы лошади тоже добротные и сильные, они постоянно были в работе: возили воду с водопада. С тех пор как мы приехали в эти края, они только этим и занимались. У Рут Макен источник был прямо у порога, и я все подумывал о том, чтобы устроить водопровод. Остальные возили воду бочками.

Настоящего водопада там, где мы брали воду, не было. Просто ручей струился с невысокого утеса, а под падающую струю можно было подставить бочку. Мы привозили четыре-шесть бочек в фургоне, заливая их по самые края. По пути домой изрядная часть воды расплескивалась, и дорога постепенно превращалась в ледяную гору.

Водопад был недалеко от основного тракта, в миле от нашего поселка. Путь к водопаду, кроме первых нескольких ярдов, пролегал вдоль тракта.

Когда мы спустились с террасы, нам навстречу вышли Каин и Хелен. Они дали нам закрытые ведра.

– Это суп, – сказала Хелен. – Его немного, по нескольку ложек каждому, но когда приедете, согрейте его, и он даст вам тепло и сил на обратную дорогу.

С гор дул пронизывающий ветер, снег жалил тонкими ледяными иголками. Этан дал нам последние наставления, и мы тронулись в путь размеренным шагом. Это было часа через два после восхода – мы проверили время по серебряным часам Уэбба. До мормонов было миль двенадцать. Три-четыре часа пути в один конец. Если повезет. Под фургонами лежала глубокая колея.

За моей спиной, чтобы не мерзнуть, притопывал и охлопывал себя Буд. На нас обоих были куртки из бизоньей шкуры и меховые ушанки. Шапку мне дала Рут Макен, это была ушанка ее покойного мужа; она оказалась мне впору, словно ее шили специально для меня. Через час мы все забыли, что такое тепло.

Когда мы приостановились в третий раз, чтоб дать передышку лошадям, ко мне подошел Уэбб.

– Мне это не нравится, Бен. Сейчас мы едем по колее, но если снег будет валить так же, как теперь, то колею быстро засыпет.

– Справимся, – ответил я более уверенно, чем следовало бы.

Нам предстояло пересечь плоскую равнину. Она тянулась многие мили на юг, и на ней царствовал ветер. Собьешься с колеи – и не отыщешь ее никогда.

– Засекай время в пути, – предложил я. – Двинемся назад, опять заметим время.

Снег ненадолго перестал, показалось серое небо, и я смог снова увидеть лошадей. Вокруг простирались снежные просторы девственной белизны.

– Бендиго, а нельзя ли пройтись пешком? – спросил Буд. – Ноги окоченели.

– Хорошая мысль, – сказал я и остановил лошадей.

Подошел Уэбб и кивнул, когда я сказал ему, что мы пойдем пешком. Лицо у него было узкое и темное, глаза – серые и колючие. Клочок щетины на месте усов. Он казался мне холодным и жестоким. И в который раз я подумал, что такого человека лучше иметь союзником, чем соперником.

Кроме того, что у него хорошая одежда и приехал он из Миссури, о нем никто ничего не знал. В обозе он ни с кем не сближался, а его сын Фосс, этакий дылда с разбойничьими повадками, умел наживать себе врагов. Уэбб был не таков: в чужие дела не лез, работал много, а вот к людям никакого расположения не питал.

– Ну ты как, парень? – спросил он Буда. – Мой Фосс тоже хотел поехать, да в последнюю минуту передумал.

– Похоже, он поумней меня, мистер Уэбб. Я и подумать не успел, как оказался в дороге.

– Ты смелый, – сказал Уэбб. – Это мне нравится.

Мы продолжали путь. Лицо онемело от холода, а шарф от дыхания смерзся в ледяную корку. В такой мороз хорош мех росомахи. Этан говорит, что на нем лед не нарастает.

Дым от костра – вот что мы увидели вначале. Потом и их самих. Они сгрудились за каким-то полотном, чтобы укрыться от ветра. Вокруг стояли тележки.

В жизни не видал более жалких, более измученных людей. Трясясь от холода, они поднимались, чтобы нас приветствовать. Трудно представить, чтобы можно было так плохо подготовиться к холодам. Я не мог понять, что мне делать: то ли восхищаться их верой и отвагой, то ли почитать их за круглых дураков.

Они смотрели на нас ввалившимися глазами и не могли поверить тому, что видят. Мы с Будом отдали им суп, Уэбб тем временем развернул фургоны, а Том Крофт разворошил угли, чтобы согреть еду.

– Вы от Бригама?

Я увидал высокого сутулого мужчину в пальто из тонкого драпа. Его голос тек как-то странно, вроде журчал, и я подумал, что у него характерный английский выговор.

– Нет. Мы из одного местечка возле тракта. Нас мало, но наш товарищ рассказал о вас. Мы приехали помочь вам.

– Это тот человек, что принес мясо? Да благословит его Господь. Да благословит Господь вас всех.

– Мы не можем взять ваши тележки. Скажите людям, чтобы собрали еду, одежду и оружие. Мы отведем вас в поселок, а позже вы сможете вернуться за своим имуществом.

Он заколебался.

– Но ведь у нас, кроме этого, ничего нет!

– Есть, сэр. У вас есть жизнь. Вы всегда сможете вернуться и забрать свое добро.

Они сильно изголодались и замерзли, но все равно упорно не хотели оставлять свое имущество. Их было двадцать девять человек, а у нас всего два фургона.

Пока они ели суп, мы с Уэббом накрыли лошадей одеялами и подогрели им воды.

По одному только виду лагеря мормонов можно было судить о том, как неопытны эти люди. У них не было даже ограждений у костра, а снег они разгребли, обнажив мерзлую землю. На снегу куда теплее, а если из палок или грунта выстроить ограждения, большая часть тепла доставалась бы им, а не улетала в морозный воздух.

Они были худы и костлявы, замучены ходьбой по морозу. Двое с каждым шагом оставляли на снегу кровавые следы.

– Нили прав, – сказал Уэбб. – Они сожрут нас с потрохами. Два-три дня их прокормим, а потом все положим зубы на полку. Глупая затея.

– Жалеете, что поехали?

– Нет. Я поехал потому, что хотел поехать.

– Хороший вы человек, Уэбб.

Он оторопел.

– Не болтай глупостей. Человек я скверный и подлый.

Я догадался, что он говорит серьезно.

Кое-что о нем я уже сам знал. Например, что он тяжел, мрачен и раздражителен, но, когда припрет, на него можно положиться. Он мог спорить, не соглашаться, но, если требовалась сила и отвага, Уэбб был тут как тут.

Он не рисовался, просто опасность обладала для него притягательной силой. Уступать Уэбб не умел. Он был человеком-стеной, который всегда держится до последнего. Он мог посмеиваться над патриотами, презирать благородные чувства, но непременно оказался бы в долине Фордж или вместе со стариной Беном Миланом в Аламо.

С мормонами путешествовали грудной младенец и еще несколько малышей, которым было тяжело идти по снегу. Один мужчина с поврежденной ногой передвигался на костылях.

Глава мормонов, Хаммерсмит, сказал, что бросить тележки они не могут.

– Может быть, их можно привязать к фургонам? – спросил он.

– Послушайте, мистер! Нам вообще сильно повезет, если мы доберемся до дому, – потерял терпение я. – Лошади не потянут, даже если половина ваших людей пойдет пешком. Если вы с нами – забирайтесь в фургон. Пусть Бригам беспокоится о ваших пожитках.

Мой фургон снова шел первым. Уэбб оказался прав – с колеей у нас начались трудности. Когда мы выбрались из ложбины, я остановился и подошел к Уэббу.

– Сколько времени мы потратили на дорогу сюда?

– Больше четырех часов. Что-то около пяти.

– Ехали пустые, снегу было вдвое меньше, – задумался я и добавил: – Следи за временем – часа через четыре придется смотреть в оба.

– Думаю, на обратный путь времени уйдет вдвое больше. Через четыре часа домом даже не запахнет.

Сейчас полдень – значит, до дому доберемся в темноте.

Слабый след наших фургонов еще кое-где сохранился, но через час он исчез, и только изредка в тех местах, куда не доставал ветер, мы на него натыкались.

Мы с Будом шли пешком. Мерили шагами милю за милей, а вокруг был только один снег. Большинство мужчин из мормонов и даже пара женщин, узнав о том, какой дальний и тяжкий путь нам предстоит, решили идти пешком. Приходилось махать и прихлопывать руками, чтобы не окоченеть совсем.

На вершине холма, где мы остановились, чтобы дать лошадям передохнуть, ко мне подошел Уэбб. Его лицо было похоже на маску, усы обледенели. Тихо, чтоб никто не слышал, он сказал:

– Бен, мы сбились с пути.

– Давно?

– Не знаю.

Мне вдруг показалось, будто мы очутились в белой пещере: вокруг одни стены из снега, и нет отсюда никакого выхода.

– Если эта публика поймет, в чем дело, начнется паника.

– Они не должны узнать.

Я мысленно прослеживал весь наш путь заново. С тяжелым грузом и частыми остановками мы не могли продвинуться далеко. Похоже, что мы находимся где-то между Земляничным и Каменистым ручьями. Навряд ли мы могли пересечь Земляничный, не обратив на него внимания. Каменистый тоже был проблемой – у него крутые берега, и, если его не заметить, можно попасть в беду.

Нам казалось, что мы продвигаемся к северу, но так ли это? Ветер дует или, по крайней мере, дул с севера. Теперь он задувает справа – или мы свернули, или ветер поменял направление.

Куда повернуть? Отходить в сторону в поисках колеи рискованно, можно не найти дороги назад. Остаться на ночь в чистом поле с этими людьми – опасно, двое из них в плохом состоянии.

– Пошли, – сказал я.

– Наобум?

– Кажется, по правую руку от колеи шел склон. Если лошади начнут вязнуть, скорее всего, это и будет этот склон. В конце концов, какая теперь разница.

И снова мы двинулись вперед, понимая, что, возможно, идем не в ту сторону. Миновали несколько ложбин и впадин и, может статься, пересекли ручей, того не заметив.

Шли медленно. Буд помогал вести лошадей и делал это достаточно умело. Пару раз мы останавливались и докапывались до травы. Снегу намело не меньше, чем на фут.

– Бендиго, мы заблудились?

– Похоже на то.

– Мама будет волноваться.

Мы останавливались, но не слышали ни звука, только слабо позвякивали кольца постромков. И тут я решился сделать то, что давно хотел. Подошел к Уэббу и сказал:

– Постойте здесь. Я пойду осмотрюсь.

– Заблудишься.

– Нет. Пройду влево шагов двести. Следы не успеет замести снегом. Вернусь и столько же пройду вправо.

Ветер и снегопад усилились. Видно было не больше, чем на тридцать-сорок шагов. Я шел медленно, с каждым шагом прощупывая землю. Меня окружал только снег, и следы заметало гораздо быстрее, чем я предполагал. Когда я возвращался, первые следы уже наполовину запорошило. Мой поход в другую сторону также ничего не дал.

Мы двигались вперед еще с полчаса. Лошади еле справлялись: снег делался глубже, а груз тяжелей, потому что люди один за другим выдыхались и приходилось усаживать их в фургоны. Правда, мне казалось, что лошади не случайно еле волокут фургоны – они поднимаются вверх по склону. А раз так, может быть, мы идем правильно.

На следующей остановке на разведку отправился и Уэбб. Я пошел в одну сторону, он – в другую. Мы опасались, что можем не заметить поворота к нашему поселку. На запад от него на сотни миль тянулись одни голые прерии.

Если мы остановимся, то негде будет взять дров и придется жечь наши фургоны.

– Здесь каменисто, – сказал Уэбб. – Похоже, идем правильно.

– Возможно. Только камни в этих краях повсюду.

Ветер все усиливался. Одна из лошадей споткнулась и рухнула. Подняли ее и двинулись дальше, но тут я и сам поскользнулся и упал. Сильно ударился и вывалялся в холодном снегу. Словом, приятного мало. Встал, отряхнулся и крикнул Уэббу:

– Тут под снегом лед.

Они с Крофтом подошли ко мне. Мы разгребли снег. И вправду лед. Толстый слой льда со следами колес.

– Отлично. Это водяная дорога.

– Что?

– Наш путь от водопада.

Под снегом лежала намерзшая на шесть-восемь дюймов над землей корка льда от постоянно проливающейся воды. Раз мы попали на эту дорогу, нам будет легко удержать на ней лошадей, если их потянет в сторону, в глубокий снег.

Ничего не было видно. Ветер разыгрался во всю силу, срывая тенты с фургонов, сек снегом лица.

– Свет! – вдруг завопил Буд.

Почуяв близость гумна, лошади пошли проворнее. Я хлестал кнутом и вопил, что было мочи.

Сквозь снежную пелену стали вырисовываться силуэты домов. Ничего не могло быть лучше, чем подъехать к дому Каина и увидеть, как наши вылетают из дверей навстречу. Когда мы вошли в дом, Уэбб показал мне часы – возвращались мы на шесть часов дольше.

Каин, Сэмпсон, Фосс и Стюарт распрягли лошадей, обтерли, подали сена и напоили подогретой водой. Им достался трудный, длинный и холодный денек.

Измученных мормонов привели в дом, накормили и уложили спать. Мы поделились с ними тем немногим, что у нас было. Больше всех отдала вдова Макен.

У нее были одеяла и одежда, которые она собиралась продавать весной. Одеяла похуже она отдала мормонам.

Один из них, худой длинный парень моего возраста, протянул мне руку:

– Спасибо, сэр, вы нас спасли.

– Благодарите Уэбба, Буда и Крофта, – сказал я. – Они сделали не меньше моего.

Я валился с ног. Устал смертельно. Похлебав немного горячего супа, заполз на чердак, вытянулся и уснул, даже не успев снять сапоги. Позже с меня их стянула Лорна.

Я засыпал под гул голосов внизу – люди спасены, я был рад, несказанно рад, что мы это сделали. И все же что-то сжималось внутри – им ведь тоже нужно есть, а у нас нет лишнего. Впереди мрачные месяцы зимы.

Нам с Этаном придется много охотиться. Уходить в поисках дичи далеко в прерии, а там можно столкнуться с индейцами.

Если они вообще существуют.

Глава 7

Мормоны пробыли у нас дней пять, но я так ни с кем и не познакомился, кроме того худого и длинного парня, Трумэна Траска.

На пятый день из Солт-Лейк пришли шесть больших фургонов с одеялами, едой и всем необходимым. Этан заметил фургоны и выехал навстречу тем, кто боялся найти лишь изможденные закоченевшие тела.

Они оставили нам муки, сахару, чая. Конечно, гораздо меньше, чем было нами потрачено. Провожая их на седьмой день, мы стояли на ветру и глядели им вслед. А через час мы с Этаном, нацепив снегоступы, отправились на поиски дичи.

Двинулись в горы, надеясь найти какое-нибудь замкнутое, укрытое от ветра место, где могло прятаться зверье. Но когда до самой темноты нам не удалось обнаружить ни следа, обоим стало не по себе. Дома нас ждали голодные люди, которые верили, что мы добудем мяса.

Мы выбрали непродуваемое место, соорудили небольшое укрытие для себя и костра, пожевали вяленого мяса и запили его подогретой водой, в которой замешали немного муки. Так мы сидели там, беседуя о том о сем, пока нас не накрыла глубокая ночь.

На другой день стало теплее, и мы нашли путь в широкий и глубокий каньон. Ручей там замерз, но на сосновых ветках, что глядели на юг, снег слегка подтаивал. Воздух был чист и прозрачен. Стали попадаться следы оленей, потом вдруг – медведя.

Медведи спят всю зиму, только если хорошо наелись с осени. Но если они чувствуют голод, то просыпаются и, когда выпадают дни потеплее, отправляются искать пищу. Наевшись, они снова укладываются в берлогу.

Нам попалось место, где медведь разгреб снег и разрывал землю в поисках съедобных корней. Обычно медведи питаются насекомыми, травой, корневищами и ягодами. Редко кто из них, кроме гризли, ест еще и мелких животных. Еще реже они нападают на человека. По необыкновенно длинным следам когтей передних лап было ясно, что перед нами следы гризли.

Мы шли по следам до Двойного ручья, потом гризли свернул в каньон, идущий вдоль Глубокого ручья.

– Поищем кого-нибудь другого, – сказал Этан. – Этого нам не добыть. Если он наелся, он к нам не выйдет. Да и вообще мне никогда не нравилось убивать медведей.

Мы двинулись по склону к росшим наверху деревьям, а потом спустились к замерзшему болоту. И тут мы увидели четырех лосей.

– Сколько до них, как думаешь? – спросил я.

– Ярдов двести… может, больше. На белом снегу не поймешь.

– Рискнем?

Ветер дул поперек нашего пути, а лоси, опустив головы, что-то спокойно пощипывали на краю болота.

Мы стали приближаться. Пять ярдов, десять… Мы держали ружья наготове, чтобы можно было сразу стрелять, если они вдруг поднимут головы. Нам удалось пройти незамеченными еще ярдов десять, и тут большой самец вскинулся и уставился на нас.

Едва уловив его движение, мы замерли, застыли на месте и теперь стояли не дыша. Остальные лоси тоже подняли головы, а пугливый теленок отпрянул на несколько шагов. Если они начали двигаться, то в следующую секунду могут дать деру.

Я выстрелил, как мне показалось, слишком высоко, но самец рухнул, где стоял. Выстрелил Этан, и второй лось дернулся, три раза подпрыгнул на месте и упал. Мы быстро пошли вперед и уже были от них всего в двадцати ярдах, когда мой самец стремительно поднялся на ноги. Один его рог свисал набок.

Он помчался вскачь, а я выстрелил из ружья, как из револьвера, – с одной руки. Пуля угодила ему в левое предплечье, он пробежал ярдов тридцать и снова упал. Я перезарядил винчестер и стал приближаться.

Первая моя пуля попала в основание рога, это просто удивило и испугало зверя. А вторая совершенно случайно – прямо в сердце. Конечно, в сердце я и целил, но попасть на таком бегу – чистая удача.

Несмотря на холод, мы не стали терять времени, вынули ножи и принялись свежевать добычу. Похоже, что нам сильно повезло, и у нас есть шанс еще до ночи поспеть домой со свежатиной.

Заканчивая работу, я случайно поднял голову и краем глаза отметил какую-то тень, движение за спиной Этана.

К тому времени я уже успел разделать тушу и упаковывал мясо для переноски. Винтовка была под рукой, я начисто вытер снегом руки, не переставая следить за тем местом, где шевелилась тень, но и не глядя туда в открытую. Вдруг там взлетела птица.

Рука потянулась к ружью. За спиной Этана возник человек. Ружье незнакомца было направлено прямо ему в затылок. Времени целиться не было, и я выстрелил сидя, держа винчестер под мышкой.

Незнакомец качнулся на пятках и плашмя вывалился из кустов.

Этан вскинулся, глядя в мою сторону, и по его взгляду я почувствовал, что мне тоже грозит опасность. Я резко обернулся и выстрелил.

До человека, который возник у меня за спиной, было ярдов двести. Моя пуля зарылась в снег, не долетев до него нескольких шагов. Он рванул в сторону и исчез.

Эхо выстрелов улеглось, и стало совершенно тихо. Этан куда-то исчез. Грянул выстрел, и моя связка дернулась. Кто-то перепутал меня со свертком.

Я лежал, высматривая цель, но никого не видел. Их попытка захватить нас врасплох не удалась. Теперь следует ожидать нового нападения. Расположились мы крайне неудачно. Особенно Этан, если он еще оставался внизу, у самого болота. Там можно было укрыться, но нельзя было убежать, потому что тогда пришлось бы пересекать ярдов сто открытого пространства, на котором любой человек будет выделяться так же, как красная рубаха на сходке квакеров.

Мое положение было не таким уж плохим. Со всех сторон меня окружали сосны, кусты, валуны, покрытые снегом. Беда была в том, что противника не было видно, и неизвестно, сколько их.

Тот парень, в которого я попал, похоже, мертв. Его шляпа скатилась вниз по склону, а сам он, не шевелясь, распластался, раскинув руки. Неприятное зрелище. Чего-чего, а тащить домой мертвеца мне не хотелось.

Затаившись, мы подождали несколько минут. Пальцы на спуске ружья стали подмерзать, хотелось подвигаться.

Один из противников убит. Может быть, их и было-то всего двое. Но, возможно, не заметив, мы оказались возле их лагеря, и в любую минуту рискуем оказаться в окружении. Пора уходить.

Наметив место, где деревья были погуще, я подкрался туда и резко поднялся.

Ничего не произошло. Никто не стреляет, ничто не шевелится.

Мертвец по-прежнему сжимает винтовку, а на его спине под курткой бугрится кобура револьвера. Его сообщники, видимо, исчезли.

Я вышел из укрытия, вынул винчестер из мертвых рук, отстегнул патронташ и вытащил револьвер. Винтовка была новой, «генри» 44-го калибра, довольно редкая штука. У нас с Каином была пара таких, из первых. Нам они достались потому, что, когда их начали выпускать, Каин работал на заводе в Нью-Хейвене. В Иллинойс он вернулся только перед самой поездкой на Запад.

Револьвер был старый и облезлый. В патронташе оказалось тридцать ружейных патронов.

Подошел Этан, нагруженный лосятиной. Я взвалил на плечи свой мешок, и мы двинулись через рощу. К дереву была привязана лошадь. На седле лежало свернутое одеяло, висели две туго набитые сумки и тяжелое пальто. В кармане пальто – письма, адресованные Уину Полларду, форт Бриджер, Территория Дакоты.

– Этот парень – один из тех, что нападали на наш поселок, – сказал Этан. – Узнаю эту лошадь. Когда-то у меня была очень похожая.

Погрузив мясо на лошадь, мы отправились домой. Дома чужое седло с лошади повесили в сарай Каина. Все очень обрадовались, увидев свежее мясо.

На другой день охотился Уэбб, ему удалось уложить оленя. У места нашей перестрелки он видел свежие медвежьи следы. Ну что ж, старый мишка, видно, наелся досыта и теперь сможет спокойно проспать до весны.

– Я видел покойника, – сказал Уэбб. – Ты что-то говорил о письмах?

Я показал ему их.

– Что ж, парень, похоже, ты влип.

– В каком смысле?

– Уин Поллард. Ты убил его. Не зря мне его лицо показалось знакомым. У него несколько братьев. Это лихой народ. Когда они узнают о его гибели, то начнут на тебя охоту.

– Он сам напросился, – сказал Этан. – Мы просто свежевали лосей, когда они на нас налетели.

– Им все равно, – сказал Уэбб. – Эти Полларды мстительные парни.

Следующие две недели прошли спокойно. Мы много охотились, а вечерами разговаривали или читали.

Нили Стюарт вышел на охоту и убил антилопу. На запад от нас, возле Соснового ручья, он видел следы лошадей. Там было четверо всадников, сказал он.

Когда этим вечером я пришел ужинать в дом Каина, то увидел Мэй Стюарт, которая помогала Лорне накрывать на стол. Она тщательно уложила волосы и выглядела очень мило, а когда проходила мимо, все задевала меня юбками.

– Бен, у нас будут танцы! Танцы в доме миссис Макен!

– Правда, правда! – сказала Лорна. – Это придумала Рут. Она говорила с Каином и Хелен. Говорит, что мы только и делаем, что работаем. И пора, мол, устроить танцы или вечеринку.

– Когда?

– На следующей неделе. В пятницу вечером. Мы испечем пирог, кексы или что-нибудь вроде этого.

Не очень-то меня все это волновало, куда важнее было получить у Рут Макен еще одну книгу. Я чувствовал, что теряю время, а на Востоке парни моего возраста не только успели много прочесть, но и отучились по восемь-десять лет.

Каин достал свой аккордеон. Оказалось, что Этан и Том Крофт умеют играть на скрипке, и у Крофта скрипка с собой. Кроме меня с Уэббом, все говорили о предстоящей вечеринке. Когда Уэбб подошел ко мне, я мечтал о книгах.

– Один из этих мужиков сумел сбежать, – сказал Уэбб. – Нужно что-то предпринять.

– Что?

– Найти их. Раз они устраивают засады, почему бы нам не сделать то же самое?

– Я никогда не замышлял убийства, – сказал я. – Если они нападут, буду драться.

– А если они нападут неожиданно? Или тогда, когда большинства из нас не будет в поселке? В тот раз нам просто повезло…

– Что ты предлагаешь?

– Снега давно не было. Нужно их выследить и устроить им такую заварушку, чтоб они больше никогда не смели сюда соваться.

Мне эта затея казалась бессмысленной. Нас слишком мало, чтобы так рисковать. Когда они нападали, мы оба раза сумели дать им отпор. Может быть, они уже кое-что поняли. А нам и своих забот достаточно. Хотя, если честно, оба раза нам действительно повезло. Если бы я краем глаза не уловил неожиданного движения за спиной Этана, нас бы уже не было на этом свете, а если бы в тот первый раз Уэбб не выстрелил первым, мы могли проиграть схватку.

– Нужно поговорить с Этаном и Каином, – сказал я.

– Нет, – возразил Каин. – Незачем искать неприятностей на свою голову. Нужно просто глядеть в оба.

Вечером я поднялся по склону к дому Рут Макен. Погода была ясная, на черном небе ярко сверкали звезды. Я долго стоял, мечтая и размышляя о том, чем обернутся предстоящие годы, и меня наполняла невыразимая, непонятная какая-то тоска.

Потом я вошел в дом. Там стало уютно. Миссис Макен повесила на окна и возле кроватей занавески и достала два настоящих подсвечника. Раньше мне доводилось слышать, с каким вожделением Лорна и Хелен рассуждали о «вещах» миссис Макен. Видно, женщины придают подобным штучкам очень большое значение.

В доме только что поужинали, и пока миссис Макен мыла посуду, я стоял с ней рядом. Мы разговаривали о нашей стране и о жизни зверей и растений. Наконец она вытерла руки и достала из сундука еще одну книгу. «Уолден» Торо.

– Торо был другом Ралфа Уолдо Эмерсона и интересно мыслил, – сказала она. – Уверена, мистер Шафтер, вам книга понравится и вам будет интересно встретиться с самим мистером Торо.

– Он к нам приедет? – удивился я.

– Он живет в этой книге, – улыбнулась она. – И сам расскажет вам о себе. Иногда кажется, что если бы не книги, мне бы не выжить, такой одинокой я себя чувствовала. А тут вынешь книгу из сундука, раскроешь – и словно разговариваешь со старым приятелем. Я представляю себе, как они склонялись над столами или бюро, стараясь получше выразить словами свои мысли. В этом сундуке хранятся величайшие умы человечества, и они могут говорить со мной и учить меня, как только я буду готова их выслушать.

– И вам этого достаточно?

Она повернулась ко мне, посмотрела своими серыми глазами и тихо сказала:

– Да, мистер Шафтер, мне этого хватает. Людям трудно поверить, но я всегда любила только одного мужчину. Мы с ним прекрасно жили, пока его не убили. Теперь мне нужно заботиться о Буде. Моя жизнь уже состоялась. Замуж я больше не выйду, иначе я предала бы своего покойного мужа. Он был хороший, сильный человек. Мы любили и уважали друг друга, а это очень много значит.

Кто такой Эмерсон, я, честно сказать, знать не знал, но промолчал. Потом выясню. А пока со мной был «Уолден», и когда наутро я отправился в горы, то взял его с собой.

Распогодилось, можно было уже работать без куртки. Снег на открытых местах подтаял, хотя мы подозревали, что это ненадолго. День был подходящим для рубки леса, и я отправился на работу спозаранок.

Все только и говорили, что о предстоящей вечеринке, а я едва мог дождаться перерыва на обед, чтоб раскрыть новую книгу. На гряде вообще-то было тихо, но я нашел укромное местечко позади трех сосен, которые росли перед нишей в скале. Ниша была неглубокой, пещерой ее не назовешь, но тут никто не мог подойти ко мне сзади. А спереди меня оберегали деревья. Я сидел там и читал, потом отложил книгу и задумался о нашем поселке и о себе.

Через несколько недель Рождество, а там и до весны недалеко. Останутся ли здесь все остальные, когда зазеленеет трава? Появятся ли новые люди? Мы хотели, чтоб к нам присоединились другие, ждали их, но и ревновали заранее – сейчас этот поселок только наш, мы его сотворили.

А я? Что я за человек? Кем стану? Я не знал того, что так необходимо любому мужчине, – своего предназначения. Я должен был стать кем-то, не знаю кем, потому что человек – это не то, за кого его принимают другие, а то, кем он сам считает себя.

Так написано у Торо: «Общественное мнение – просто мелкий тиран, по сравнению с нашим собственным мнением. Судьбу человека предопределяет то, что человек думает сам о себе».

Что мне суждено совершить в этой жизни? Будущее было от меня скрыто. Но я жаждал стать кем-то и занять достойное место в мире.

Я спрятал книгу в сухое место, вернулся к работе и махал топором почти до захода солнца. А потом я увидал большой фургон, запряженный шестеркой хороших лошадей. Его сопровождали два всадника с ружьями. Я подхватил свое и пошел вниз, в поселок. Уэбб набирал дрова в охапку, но понял мой жест, сбегал в дом и вернулся с ружьем. Все наши мужчины уже собрались у дома Каина. В конце того, что мы называли улицей, показался фургон.

Впереди ехал плотный, крепко сбитый всадник с холодными серо-зелеными глазами. Он поднял руку и сказал:

– Мы друзья. Мы приехали отплатить за помощь, которую вы оказали нашим братьям. Меня зовут Портер Роквелл.

Известное имя. Говорили, что он – предводитель данитов, «ангелов-разрушителей» Бригама. Поговаривали, что именно эти «ангелы» устраняли тех, кто доставлял церкви ненужные хлопоты. В Миссури и Иллинойсе имя Роквелла успело стать легендарным.

– Вы совершили прекрасное доброе дело, и мы вам несказанно благодарны, – произнес он. – Мне поручено передать это вам и особо отметить миссис Макен.

Приезжие, а среди них оказалось еще трое вооруженных мужчин, принялись разгружать фургон. Они привезли муку, сахар, соль, кофе, бочонок пикулей и многое другое. Кипы одеял и одежды передали миссис Макен взамен тех, что она отдала замерзающим мормонам.

– Мы вам очень признательны, – сказал Роквелл. – Мы видели мало тепла и много враждебности. Если бы вы не пришли на помощь нашим братьям, они бы погибли.

Второй всадник был мне знаком – Трумэн Траск. Теперь он выглядел куда лучше, чем раньше. Он так и остался худым, но окреп и был одет добротно.

– Пророк велел нашему народу торговать с вами, если кто-нибудь из нас окажется поблизости или в этом случится нужда, – сказал Портер Роквелл.

Позже я стоял рядом с Роквеллом, наблюдая, как фургон отправляется в обратную дорогу. Мормонам было велено без промедления возвращаться домой, и они не хотели терять времени. Роквелл глянул на Уэбба.

– Кто это? – спросил он. – Мне кажется, я его знаю.

– Он пришел сюда вместе с нами, с нашим обозом, – ответил я. – Очень хорошо стреляет.

Роквелл посмотрел мне прямо в глаза.

– Весной вам это ох как пригодится, – сказал он и вскочил в седло. – По этой дороге будут идти наши люди. Помогите им, если понадобится.

– Конечно, – ответил Каин.

Роквелл дождался Траска, и они поскакали вдогонку за фургоном. Мы смотрели им вслед.

– Никогда раньше не видел мормонов, – сказал я.

– Люди как люди, – пожал плечами Каин. – Ты еще не думал о Рождестве, Бендиго? Детям нужны игрушки.

– Я еще ничего не делал, – признался я.

– Знаю. – В его голосе послышалась зависть: – Ты читаешь книги Рут Макен. Я и сам всегда мечтал об образовании. Ты способный парень, читай побольше. – Он задумчиво оглядел меня и добавил: – Я жду от тебя великих дел, Бендиго.

Я покраснел.

– Великих дел? От меня? Я, конечно, буду стараться. Но я пока не знаю, чем мне хотелось бы заняться.

– Думай, время у тебя пока есть. – Он помолчал. – Этан рассказывал мне, как ты уложил того индейца. По его мнению, ты действовал необычайно быстро. Он никогда не видел, чтобы человек так проворно обращался с оружием. Это важное умение, но с ним нужно быть осторожнее. Тот, кто действует быстро, иногда может поторопиться и наломать дров.

– Я запомню это.

Вначале Нили и Том Крофт построили дом на двоих, а теперь Крофт занялся строительством собственного жилища. Я помогал ему рубить деревья в лесу и рассказал, как я их выбираю.

– Но ведь их здесь так много, – сказал он. – Все горы покрыты лесом.

– Это так, – сказал я. – Но с каждым годом все больше и больше людей едет на Запад. А деревья должны оставаться в горах. Без них иссякнет вода и переведется дичь.

К нам подъехал Этан Сэкетт.

– Бандиты уехали, – сказал он. – Все.

– Ты нашел их лагерь?

– Да. Это к востоку отсюда, на берегу Свитуотер. Судя по следам, их было человек тридцать-сорок.

– Они вернутся, – заметил Крофт.

– Мне кажется, они отправились на дело. Большой набег.

Дома, когда я вернулся, я обнаружил Мэй Стюарт, которая помогала Лорне готовить бумажные украшения для танцев. Тут же был и Ленни Сэмпсон. Каин делал гвозди. Он подтолкнул мне деревяшку для изготовления шляпок, и я потянулся за проволокой, стараясь не смотреть на Мэй.

А ей очень хотелось, чтоб на нее все глядели. Такую хорошенькую девушку трудно не заметить. В обозе было полно народу, стеснительность у Мэй быстро прошла, и теперь она казалась ветреной, просто помешанной на мужчинах. А здесь это было совсем не к месту и нравиться не могло, разве что тому мужчине, на котором она помешалась.

Внутренний голос подсказывал, что в кружащихся юбках Мэй таится западня. Она мила, она соблазнительна – но что из всего этого может выйти?

Чего ей нужно? Просто внимания, мужчину или настоящего мужа? Но какой же я муж в свои восемнадцать?

Жена и семья враждебны настоящим мечтам. Они сковывают действия мужчины, лишают его возможности рисковать и двигаться вперед. Даже те женщины, которые готовы помогать тебе во всем, оказываются для молодого парня слишком большой роскошью.

Мэй, конечно, ни о чем таком не думала. Просто услышала зов природы. А я думал, что Мэй – девушка не для меня, ее мечты навряд ли могли соединиться с моими.

Поэтому я отводил от нее взгляд, стараясь не слышать ее смеха. Но это было трудно. Очень трудно.

Глава 8

Мы жили тогда в надежде и страхе. Без надежды мы бы не двинулись на Запад и не основали город, а страх постоянно преследовал нас. Мы опасались не только лихих людей или индейцев, но и старинных врагов человека – голода, холода и жажды.

Охота и заготовка дров давали мне время для размышлений, и я думал о том, что голод и холод, должно быть, были вечными спутниками человечества. Цивилизация – лишь тонкая перегородка между человеком и его древнейшими врагами. Человек похож на бобра, только он строит города, а бобры – запруды. Дай ему груду деревяшек, и он тут же начнет что-то из них складывать и городить, как мы в здешних краях.

Город – это порядок, а порядок – это законы. Без них нет цивилизации, мира и покоя. Первые города стали возникать тогда, когда человек научился одомашнивать животных и выращивать растения, но благосостояние и культура появились только благодаря возникновению коллективного труда. Тогда-то у людей появилось свободное время, тогда стало возможным музицировать, рисовать, писать, читать и учиться. Ну а пока человек озабочен поисками еды и топлива, пока он то и дело озирается – нет ли за спиной врага, – ни о чем другом и думать не приходится.

Правда, чем утонченнее цивилизация, тем она беззащитней. Всякое бедствие – война, пожар, наводнение, землетрясение – может с легкостью отбросить человека назад, и он вновь начинает охотиться и собирать сучья для костра. Он возвращается к тому уровню, на котором мы тогда жили.

Никто никогда не может чувствовать себя в полной безопасности. Не существует ее на этом свете. Ураган или кораблекрушение легко могут вернуть человека, особенно если он не готов к беде, к дикости.

Наш поселок – яркий пример того, как это все получается. Во главе общины становятся охотники и воины. Это мы с Этаном. Мы охотились больше всех, и все с нетерпением ждали нашего возвращения. А весной, когда жизнь станет полегче, все глаза обратятся с надеждой к Каину и Рут.

Каин работал, как и все. Наравне сдругими спокойно собирал и рубил дрова, поджидая весну, когда он начнет строить лесопилку и кузницу. Он не охотник, он – ремесленник, трудяга, создатель цивилизации.

– Весной появятся новые люди, и нужно будет как-то охранять порядок, – сказал он мне однажды. – Если мы хотим спокойно работать, нам нужен человек со значком.

– Разве без этого не обойтись?

– Нет. Покуда один человек занимается делом, другой предпочтет охотиться на своих братьев. Поэтому нам нужен тот, кто будет следить за порядком. Правопорядок – это не оковы, напротив – это свобода и вольность. Тот, кто следит за порядком, ограничивает только тех, кто нарушает закон – остальным он обеспечивает свободу мирно работать, петь, смеяться и играть.

Такое мне еще не приходило в голову.

Однажды, когда я собирал дрова на старой индейской тропе, ко мне подъехал Этан Сэкетт. Он спешился и помог накидать дров в мою небольшую тележку.

– Дичь попряталась, – сказал он. – Никаких следов.

– Не съездить ли в форт Бриджеру? Запасемся кое-чем, пока погода позволяет.

– Даже если все пойдет гладко, то это – целая неделя.

– Но, может быть, стоит съездить, – сказал я. – Ты будешь играть на вечеринке?

– Играть будет Том. А я буду иногда его подменять. – Он пристально глянул на меня. – Будь осторожен, Бендиго. Мэй Стюарт готовит тебе ловушку.

У меня аж уши покраснели.

– Да будет тебе! Я пока жениться не собираюсь.

– Мое дело – предупредить. Не в упрек Мэй будет сказано, но она легкомысленна, и замужество ее не изменит. – Он помолчал немного, а потом добавил: – Многие о свадьбе и не помышляют, а потом вдруг оказываются в ловушке, и ничего другого им не остается: или женись, или беги в дальние края.

Я прислонился к тележке и рассеянно следил за тем, как пар поднимается от лошадей.

– Этан, ты когда-нибудь бывал в Сан-Франциско?

– Пару раз. Хочешь туда податься?

– Может быть… Я еще не решил. Я хочу кем-нибудь стать – не собираюсь торчать здесь до скончания веков. Не то что мне здесь не нравится, но ведь тут так мало народу.

– И девушек маловато, – улыбнулся он.

Уши мои снова покраснели.

– Ну да, и девушки тоже. Но главное в другом. Мне нужен простор, чтоб хорошо размахнуться топором, чтоб он рубил точно и глубоко. А может, я просто дурак.

– Мысли у тебя правильные. – Этан глядел на меня в упор. – рут Макен считает, что ты станешь большим человеком.

– Она так сказала? – Я опять покраснел, на этот раз от удовольствия.

– Угу… Если какая-нибудь девчонка не поймает тебя в капкан.

Он вскочил в седло.

– Давай-ка сами поставим капканы на бобра. Много на них не заработаешь – не то что раньше, когда все носили бобровые шапки. Но все же за приличный мех можно получить неплохие деньги.

– Деньги – это, конечно, хорошо. Но больше всего я хочу учиться. Миссис Макен говорит, что в городах есть библиотеки, а кое-где даже можно читать бесплатно.

Мы стали спускаться по склону.

– Мне никогда не стать таким кузнецом, как Каин. В фермеры я тоже не гожусь. Вот бы выучиться, тогда бы я нашел свой собственный путь.

– Нам здесь нужен скот. Одной охотой не проживешь, а с той скотиной, которая пришла с обозом, долго не продержишься. Много скота держат в Орегоне.

– Да разве возможно пригнать оттуда целое стадо?

– Сделать можно все, что захочешь. Главное сильно хотеть. Если пойдут дожди, то почему бы не пригнать сюда стадо… – Он глянул на меня. – Подумаешь об этом?

– Подумаю. А ты бы поехал со мной, чтоб отгонять мошкару.

– Да ты и сам справишься.

– А деньги? За стадо нужно платить. Денег-то у нас нет.

– Может, найдем золото. Тут его находили еще в 1842 году.

В поселке я остановился у дома Рут Макен, чтобы выгрузить дрова, а Этан отправился к себе.

Рут и Буд вышли мне навстречу, и, пока Буд укладывал дрова в поленницу, я принялся рассказывать Рут о стаде. Думал, что она посмеется над этой затеей, но она начала выспрашивать детали, и я пересказал ей все, что говорил Этан.

– Бендиго, – сказала она. – Отвезешь дрова и приходи к нам ужинать. Обсудим все за столом.

Вот как. Не могу сказать, что я напрашивался. Хелен готовила хорошо, хотя и слишком просто. А Рут Макен над едой колдовала. У Хелен все получалось бесхитростно и сытно, а Рут что-то там такое добавляла, и у нее все делалось не просто вкусным, а невероятно вкусным.

Пока она готовила, я сидел рядом с ней на стуле, заложив руки за спину, и излагал свои соображения:

– Этан согласен поехать со мной. По пути туда мы разведаем, где есть трава и вода, и обратную дорогу рассчитаем так, чтобы всегда у воды ночевать. Наймем пару человек себе в помощь. А если все хорошо получится, можно будет поехать еще раз.

Когда мне было пятнадцать лет, я как-то помогал перегонять стадо из Иллинойса в Нью-Йорк и теперь рассказал об этом Рут. За ужином она сказала:

– Бендиго, если ты решишься на это дело, я в нем участвую – часть скота пригонишь для меня.

Такое мне и в голову не приходило. Я рассчитывал только хорошо поесть и изложить свои соображения благодарному слушателю, чтобы проверить их на слух. А тут вдруг все оборачивалось не просто болтовней.

– Дорога будет трудной, миссис Макен. Было бы нечестно не предупредить вас, что по пути мы можем потерять все стадо.

– Скот нам нужен, и я верю, что вам это предприятие под силу.

Когда я спустился домой, Каин сидел у огня, сращивал концы веревок. Я присел рядом, подкинул дров и рассказал ему о новой затее.

– Нужно тщательно подготовиться, – сказал он. – А главное – найти деньги.

– Этан поедет со мной.

Каин уверенно и проворно работал руками.

– Дело хорошее, – сказал он. – Но нужно все взвесить. Сомневаюсь, что мы сумеем выжить без двух охотников.

И, пожалуй, он был прав.

– Но ведь есть еще Уэбб, – сказал я.

– Есть, конечно.

В его голосе прозвучало сомнение. Не доверял он Уэббу. Уэбб всегда готов употребить силу, слишком уж готов. Он может наломать дров понапрасну.

– Может быть, стоит подождать год, – неохотно отступил я.

Год – это так много! А я уже начал строить планы, как потрачу заработанные деньги.

– Может, ты справишься один, – сказал Каин.

Он вертел в руках веревку, рассматривая свою работу. У него хорошо получилось – место, где веревки соединялись, было почти незаметно.

– Конечно, риск велик, но ты ведь парень рассудительный.

Один?

– Если с тобой будет Этан, ты многому от него научишься, но все равно будешь зависеть от него. Он знает так много, что поневоле станет главным. А поедешь один, все будешь делать сам.

Он был прав. Когда мы делали что-то вместе с Этаном, я всегда оказывался на втором месте. Он был настолько опытнее, что я с легкостью перекидывал всю ответственность на него. Теперь предстоящая поездка вырисовывалась передо мной как более длительное, сложное, но и увлекательное приключение.

Вдруг до меня дошло – если я хочу пригнать стадо в дом осенью, то отправляться в путь следует с первой весенней травой. Значит, уехать отсюда мне нужно вскоре после Нового года.

Обдумывая подробности своего плана, я долго не мог заснуть, а когда проснулся, то услыхал, что внизу раздается смех Лорны и Мэй, и вспомнил, что сегодня вечеринка. Они к ней уже готовились.

Мне стало стыдно, что я встаю так поздно, когда внизу уже полно народу. Обычно я просыпался первым. Я быстро надел штаны и уже потянулся за рубашкой, как снизу, в проеме, показалась Мэй,

Ох, с этой девчонкой нужно быть настороже. Видно, Лорна ее подначила ко мне забраться. В ее глазах плясали веселые огоньки и еще кое-что другое, и я представил себе, что она могла бы натворить, останься мы в доме одни.

Мэй неожиданно коснулась моей руки.

– Вот это мускулы! Неужели ты такой сильный?

– Лорна! – воззвал я, вконец растерявшись. – Забери отсюда эту девчонку!

Лорна только смеялась внизу, а я судорожно напяливал рубашку. Слава Богу, что я собрался в Орегон. Мэй хороша собой, слишком хороша, чтобы куковать тут одной. Прав был Этан, когда говорил, что даже после замужества она не перестанет скакать козой.

– Иди вниз, – сказал я. – Нельзя тебе сюда, ты уже большая девочка.

– Разве ты меня замечаешь? – отозвалась она. – А вот этот красавчик, мистер Траск, заметил. Он звал меня в Солт-Лейк.

– И которой бы ты у него была женой? Второй? Третьей?

– Как бы там ни было, я все равно стала бы первой!

Я застегнулся и пошел вниз обуваться. В доме вкусно пахло: девчонки пекли пироги, шили и болтали о предстоящей вечеринке. Никогда еще в нашем поселке не было такого возбуждения, я и сам им заразился. И понял, что для женщин не так важно событие само по себе – важны приготовления и болтовня о том, что будет.

Каин в мастерской точил пилу.

– Мне придется уехать сразу после Рождества, – сказал я.

– Я тоже подумал об этом.

Мне очень хотелось пуститься в путь, но было страшно, что в поселке станет одним защитником и одним охотником меньше. А если весна запоздает, так это просто беда.

Однако ехать было нужно, и не только, чтобы я мог заработать, но и для того, чтобы наш поселок был готов к будущим суровым зимам.

До отъезда оставался целый месяц. Нам с Этаном еще предстояло охотиться, продолжать кормить наших людей.

А сегодня вечером нас ожидает первый праздник в нашем новом городе.

Глава 9

Том наяривал на скрипке, Джон Сэмпсон на флейте, и мы отплясывали, пока восточные холмы не окрасились первыми лучами солнца. Каин немного поиграл на аккордеоне, а я все танцевал: то с Лорной, то с Мэй, с Рут Макен и Хелен, с Мери Крофт и женой Нили Стюарта, которая, как мне казалось, меня недолюбливала.

Прекрасный вечер, полный веселого смеха и песен. Среди нас мало кто умел петь, но сегодня всем пришла охота, и, наверное, наши голоса улетали далеко за продуваемые ветром и заметенные снегом холмы.

И все равно – никто не забывал об опасности. Время от времени кто-нибудь выходил наружу, отходил подальше и вслушивался в ночную тишину.

Пусть мне не говорят, что шестого чувства не существует, что человек не чувствует надвигающейся опасности даже тогда, когда нет еще никаких ее внешних признаков. Может быть, подсознание принимает сигналы, которые неведомы сознанию! Мне самому и многим моим знакомым зачастую случалось улавливать темные, неясные предупреждения. Вслушиваясь, мы не просто слушали, а словно бы прощупывали ночь, пытаясь расшифровать свои смутные опасения.

Месяц светил вовсю, и нам было видно всю долину, вплоть до горных вершин, смутно белевших в лунном свете. Ничего необычного в глаза не бросалось.

Вышла Лорна. Она была счастливой и разгоряченной, глаза ее светились.

– Как хорошо, правда, Бен? Здорово, что мы сюда приехали.

– А друзья, которые остались там?

– Ну да, мне было грустно их покидать. Но ведь появятся новые друзья. Я так много узнала, многому научилась. Дома это было бы невозможно. И ты тоже, Бен. Ты тоже сильно изменился.

– Я?

– Конечно. Ты повзрослел и стал каким-то мудрым, что ли. Ты изменился больше всех. Каин это тоже заметил.

Человеку трудно судить о том, как он меняется. Опыт, конечно, я кое-какой приобрел. Долго ехал на Запад, сражался с индейцами, отвечал за пропитание нашего поселка, работал, думал, наблюдал. Обрабатывая дерево для дома или моста, человек на самом деле работает над собой. В нем таится особый материал, который может принять любую форму. Беда в том, что работа над собой никогда не прекращается и можно не заметить, что тебя все тащит и тащит в одну сторону.

– Никак весны не дождусь, – сказала Лорна. – Очень хочется побродить по горам.

– Будь осторожна. Там можно наткнуться на индейцев. – Я помолчал. – А меня весной тут не будет. Уеду сразу после Рождества.

– Как это?

Я рассказал о наших планах и о предстоящем путешествии в Орегон. Стало холодно, и мы пошли в дом.

На крыльце я оглянулся. Там, на тропе, что-то было. Черная точка, тень. Потом эта тень круто изменит мою жизнь, хотя сейчас я об этом не догадывался. Видел только, что там появилось нечто, чего не было раньше.

За поясом у меня был револьвер. Если пойду за ружьем, нарушу общее веселье. Я сказал Лорне, что сейчас вернусь, закрыл за нею дверь и подошел к краю террасы, чтобы удостовериться, что это не обман зрения. Правую руку сунул за пазуху, чтоб не замерзли пальцы, – вдруг придется стрелять – и стал осторожно спускаться вниз по тропе.

Тень не двигалась. Положив руку на револьвер, чтобы можно было вытащить его быстро и незаметно, я подошел поближе.

На тропе лежал человек, а над ним, склонив голову, стояла лошадь. Похоже, он свалился с седла. Наверное, он был ничего себе парень, раз лошадь от него не сбежала.

Не опуская револьвер, я склонился к лежащему и сунул руку ему под куртку. Сердце слабо билось, а рубашка была вся в засохшей крови. Человек не просто замерзал, он был ранен.

Я взвалил его в седло и, придерживая рукой, дернул поводья. Лошадь быстро пошла к поселку.

Я внес раненого в дом Джона Сэмпсона, при свете очага снял с него куртку и накрыл бизоньей шкурой. Зажег свечу, придвинул котел с водой поближе к огню и внимательно вгляделся в лицо раненого. Красивое и тонкое лицо с аристократическими чертами, волосы цвета гречишного меда, а усы чуть темнее. Казалось, ему около тридцати пяти, а может быть, и меньше.

Я осторожно его приподнял, стянул пиджак тонкого сукна, потом – пропитанный кровью жилет и ремень ручного тиснения. Часы у него были дорогие и такие красивые, каких я в жизни не видывал, а револьвер – хорошо смазанный и в отличном состоянии. Он явно знал толк в оружии.

Я снял с него галстук и воротник. Похоже, раненому нужна помощь посерьезнее, чем та, что я мог оказать. Нужно звать Сэмпсона, он лучше всех умел лечить раны и болезни.

Я отвел лошадь в конюшню, распряг ее, обтер сеном и задал ей корму.

В доме Макенов стихла музыка. Все сидели за столом. Рут протянула мне полную тарелку, но я мотнул головой и, поймав взгляд Джона Сэмпсона, отозвал его к выходу. Когда я шепотом рассказал ему о раненом, он отставил тарелку и отправился со мной. Молодежь не обратила на нас внимания, но Уэбб и Каин заметили.

Оставив Джона с раненым, я пошел в конюшню. Удивительно, что мог делать этот человек в нашей глухомани, не взяв с собой даже одеял? Седельные сумки оказались тяжелыми. В одной обнаружилась редкая для наших краев вещь – несколько чистых белых носовых платков, – и двенадцать обернутых бумагой цилиндриков, по сорок золотых монет в каждом.

Была там и книга на иностранном языке, и газета из Сан-Франциско, несколько мелких монет да пачка писем. На конверте значилось:

«ДРЕЙК МОРЕЛЛ

ОТЕЛЬ «ПАЛАС»

САН-ФРАНЦИСКО»

Имя это я где-то слышал. Я раскрыл газету. Она была двухмесячной давности, но почти совсем не истрепанная. Вряд ли она пробыла при нем долго. Дальше я увидел заголовок:

«МОРЕЛЛ ОСУЖДЕН К ПОВЕШЕНИЮ»

В газете писали, что Морелл убил человека, и притом не одного. Приговор ему был вынесен двадцать девятого августа. А сейчас оставалось лишь несколько недель до Рождества.

Я уложил газету обратно в сумку вместе с другими вещами. Вынул из чехла винчестер Морелла и вернулся в дом.

Морелл был раздет до пояса, и Сэмпсон уже успел смыть кровь.

– Пуля прошла навылет, – сказал он. – Но он потерял много крови и теперь в тяжелом состоянии.

Он посмотрел на сумки раненого.

– Там бритвы нет, случайно? – спросил он.

– Нет… бритвы нет, – удивился я.

– Что-то тут не так, – сказал Сэмпсон. – Одеял при нем нет, а брился он не позже, чем вчера. Где же он останавливался?

Морелл вдруг шевельнулся и что-то пробормотал.

– Я подогрею суп и кофе, – сказал Джон. – А еще я нашел вот это. – Он показал на стол.

Там лежал револьвер 44-го калибра с наручной ременной петлей. Такие пистолеты носили с собой игроки, вытащить эту игрушку из рукава можно было в одну секунду.

Я снял куртку и повесил ее на стул, а когда обернулся, на меня смотрели широко раскрытые глаза раненого.

– Лучше лежите спокойно, – сказал я. – Вам здорово досталось.

– Где я? Это что – новое поселение?

– Да. Хоть и не знаю – то ли, что вы искали.

– У вас тут есть женщины?

– Да.

Он немного успокоился и попытался сесть.

– Мне необходимо выбраться отсюда.

– Ложитесь, – сказал Сэмпсон. – Начнете двигаться, рана примется кровоточить, и вы не дотянете до утра. Лишней крови у вас нет.

Это подействовало. Морелл лег.

– Кто меня нашел? Где?

– В четверти мили отсюда, в долине. Я вас нашел.

– Я ехал по следам ваших фургонов. Вам нужно немедленно отправиться в путь. Двигайтесь по моим следам.

Ночь была холодной, а я уже вдоволь набегался по морозу. Я так ему и сказал.

– Там двое детей, – отозвался он. – Они в пещере примерно в семи милях на юг от Свитуотер, у подножия Орегонских гор.

Я ничего не знал об этих местах, но мне казалось, что до них гораздо дальше, чем он говорит, не меньше двадцати миль. Уж не ловушка ли это?

– Что они там делают?

– Мы прятались там, потому что там есть чем топить. Но когда я понял, что один не справлюсь, то велел им оставаться и пошел вас искать. Я слышал о вас. В конце концов, там тепло, а я мог окочуриться прямо в дороге. Нечего было их с собой тащить. Я, наверное, свалился, когда увидал ваши огни.

– Сколько им лет?

– Девчонке двенадцать, мальчик младше. Лет восьми или девяти. Он болен, у него жестокий кашель и жар. Еще и поэтому я не хотел брать их с собой.

У меня еще было много вопросов, но Сэмпсон уже делал мне знаки, чтоб я заткнулся. Наверное, во всей этой истории был какой-то смысл. Мне было до крайности любопытно, что делает здесь осужденный на повешение человек с двумя чужими детьми.

– Как найти это место?

Он рассказал, и, надо отметить, рассказал толково. Описал все приметы и направления. Для Запада умение описать дорогу было крайне важно, ибо множество людей проходили или проезжали тысячи миль согласно указаниям, полученным в течение трех минут за выпивкой или начертанным сучком на песке. Видно было, что Мореллу знакома добрая половина страны и он хорошо знал, как выбирать приметы.

– Я позову жену, – сказал Сэмпсон. – Наверное, нас уже все хватились, не поймут, куда это мы подевались.

Когда он вышел, я повернулся к Мореллу:

– Я поеду за детьми. Но берегитесь, если это окажется ловушкой.

– При чем тут ловушка?

– В той стороне мы похоронили нескольких негодяев, а у них есть приятели, – сказал я.

– Я не из их компании, – усмехнулся Морелл. – Хотя, конечно, я подозрительный тип. Путешествую один. Вернее, путешествовал, пока не столкнулся с этими детьми.

– Каким именем вы пользуетесь?

Взгляд его стал пристальным и холодным.

– Хороший вопрос, – сказал он. – Что вы имеете в виду?

– Имя – личное дело каждого, – сказал я. – А для нас здесь имя не так важно, как человек. Я заглянул в ваши сумки и обнаружил там имя, но готов звать вас так, как вам будет угодно, – то есть пока вы будете играть в открытую.

Он закрыл глаза. Я понимал, что своими расспросами отнимаю у него силы, но я должен был попытаться выяснить о нем как можно больше.

– Меня зовут Дрейк Морелл. Это имя всегда было достойным, и я буду называться так и впредь.

Его глаза снова закрылись, а я решил больше не откладывать предстоящую долгую поездку по морозу. Прежде чем уйти, я положил сумки Морелла так, чтобы он мог до них дотянуться.

Моя лошадь в последнее время много работала, ей нужен был отдых, и я оседлал жеребца, которого мы забрали у бандитов. Жеребец вовсе не рвался на мороз, и все же мы двинулись, взяв с собой немного еды и накинув на седло одеяло. Ледяной ветер ударил мне в лицо. На небе ярко светили звезды. Мы ехали на юг.

Наступило холодное серое утро. Топот копыт моего коня далеко разносился в тишине. Передо мной возвышались Орегонские горы – казалось, они, подпирая небо, вознеслись надо всей страной. Указания Морелла были точны, и вскоре я почуял запах дыма. Что ж, по крайней мере, огонь у детей еще есть.

По следам Морелла я подъехал к тому месту, где должна была быть пещера. Пещеры не оказалось, зато обнаружилась деревянная лачуга, прислоненная к скале. У входа я увидел девочку, которая подбирала сучья. Она выпрямилась и посмотрела на меня темными, широко раскрытыми глазами. Страха в них не было. Девочка просто ждала, пока не выяснится, кто я такой и что тут делаю. Она была еще ребенком, но удивительно красивым.

– Меня зовут Бендиго Шафтер, – сказал я. – Мистер Морелл прислал меня за вами.

– Как он? – спросила она с тревогой. – Я так боюсь за него!

– Когда я уезжал, он был в порядке. Ему просто нужно отлежаться.

Она открыла дверь.

– Дэвид болен. Вы зайдете?

Нагнувшись, я последовал за ней. Внутри было тепло. В избушке стояли четыре койки, стол, две лавки, ведро и таз.

На нижней койке лежал мальчик – худой, с лихорадочно блестевшими глазами. Он прерывисто и тяжело дышал. Лоб его был горячим.

По другую сторону комнаты я увидел дверь.

– Там что?

– Конюшня. Есть немного сена.

Я нашел наружный вход в конюшню и впустил туда жеребца. Он направился прямо к яслям, и я решил, что он бывал тут и раньше.

Потом я вернулся в избушку, подбросил дров в огонь и достал свой мешок и сковороду. Кинул на сковороду пеммикан и немного снега, а когда все разогрелось, заставил девочку поесть. Сперва она отказывалась, но потом, сделав усилие, поклевала немного.

Нужно было поскорее выбираться отсюда, но как перенесет дорогу в двадцать миль больной мальчик?

– Он твой брат?

– Да.

– Дрейк Морелл ваш родственник?

– Нет. Нет, конечно. Он был знаком с моей мамой, он нам помогал.

Был знаком? Спросить я остерегся, но она, крепко обхватив руками колени, посмотрела на меня огромными глазищами и сказала:

– Мама умерла на прошлой неделе. Он… мистер Морелл ее похоронил. Он собирался отвезти нас в Сент-Луис, чтобы мы могли поехать на пароходе в Новый Орлеан.

– Так.

– Но в форте Бриджер его встретил один человек. Он направил ружье на мистера Морелла и сказал, что его убьет, но мистер Морелл успел выстрелить раньше. Тут выстрелил еще кто-то, и нам пришлось бежать.

– Мы поедем в наш поселок, – сказал я. – У нас там есть дети и женщины. Тебе понравится. Вчера вечером у нас даже была вечеринка. Мы пели и танцевали.

– Я умею танцевать. И петь. А еще умею играть на скрипке и банджо.

Оставаться здесь надолго было бы опасно. Дрова заканчивались, а по тому, как вел себя жеребец, можно было в любой момент ожидать появления бандитов. Эта избушка, видно, была одной из их нор. Но отправиться в путь, когда мальчик в таком состоянии? Если удастся подкрепить его силы горячим варевом, то к следующему утру ему, возможно, станет получше. Поправиться по-настоящему здесь ему не удастся.

Я собрал еще дров и несколько раз пытался покормить мальчика. Есть он отказывался. Если бы здесь были Джон Сэмпсон, Хелен или миссис Макен!

Наступила ночь. Девочка заснула. Я поддерживал огонь в печурке и надеялся на лучшее. Топливо кончалось. Я привел жеребца, чтобы он добавлял тепла своим телом. Сломал ясли и сжег, а потом принялся за дверь, которая вела в конюшню. Так мне удавалось поддерживать огонь всю длинную холодную ночь. Заснул я перед рассветом, а разбудило меня прикосновение руки к моему плечу.

– Мистер Шафтер!

Я сел, испытывая стыд оттого, что заснул.

– Что случилось?

– Мой брат, мистер Шафтер. Мне кажется, он умер.

Это было правдой.

Глава 10

Дрейк Морелл попытался подняться мне навстречу.

– Вы нашли их?

– Мальчик умер.

– Этого я и боялся. Как она это приняла?

– Как солдат… пока, во всяком случае.

– Их мать была когда-то прелестной девушкой. – Он поднял на меня глаза. – Я знал ее очень давно. Она тяжело болела, как и мальчик. У них родня в Новом Орлеане, и, если бы мне удалось отвезти их в Сент-Луис, они бы сели на пароход.

Он помолчал. Выглядел он получше, но до выздоровления было еще далеко. Он может пролежать долго.

– Где сейчас девочка?

– У вдовы, Рут Макен. Нет человека, с которым ей было бы сейчас лучше. У вдовы есть сын, он чуть старше девочки.

Когда я уходил, он опять принялся за книгу, которую я видел у него в сумке.

У нас дома был Уэбб. Он сказал:

– Знаешь, что это за человек? Он игрок, играет на речных пароходах и ввязывается в разные заварухи. Он отправил на тот свет с полдюжины человек.

– И что?

– Я подумал, вдруг тебе это интересно.

– Пока он ведет себя вполне прилично, как и подобает джентльмену. У меня нет причины относиться к нему с недоверием.

– Ну что ж, хороший стрелок всегда пригодится, – сказал Уэбб.

Через пару дней я был приглашен поужинать у Рут и снова увидел девочку.

Миссис Макен перешила для нее свое старое платье. Девочка тепло со мной поздоровалась и проводила к столу. Она выглядела старше своих двенадцати и казалась взрослой красивой девушкой с огромными печальными глазами.

Я вернул миссис Макен «Уолден», который перечитал дважды, и мне была вручена новая книга: «Жизнеописания» Плутарха.

– В ней говорится о древних греках и римлянах. Нет такой книги, кроме Библии, которую бы прочло большее количество людей, ставших великими, мистер Шафтер. Надеюсь, вам она понравится.

Мы ели при свете очага и свечи. Ужин был тщательно приготовлен и сервирован. Когда мы остались одни, Рут сказала:

– Она отважный, но странный ребенок. Ни слова не сказала о своем брате, но я слышала, как она плачет по ночам.

– Она лишилась матери и брата почти одновременно. Она знает что-нибудь о своих родственниках в Новом Орлеане?

– Только имена. Видела их один раз, когда была совсем маленькой. Помнит большой дом и то, что они ссорились с ее отцом. Он был актером, и ему приходилось играть не только в Нью-Йорке, но даже в Париже и в Лондоне.

– Что с ним случилось?

– Она не сказала, а я не спрашивала. – Тут Рут улыбнулась. – У вас теперь есть поклонница, мистер Шафтер. Вы ее герой. Вы пришли и спасли ее из ледяного царства, прямо как в сказке.

– А что тут такого? – Я почувствовал, что краснею.

– Что вы знаете о Дрейке Морелле? – спросила Рут.

– Он игрок. Его приговорили к повешению в Сан-Франциско. За что – не знаю. Как ему удалось бежать – тоже. Он образованный человек, читает сейчас иностранную книгу. Может, даже латынь. Уэбб что-то о нем слыхал, это он сказал, что Морелл играл на речных пароходах. Кажется, он убил несколько человек, но ведь и мы тоже убили.

– Только приличный человек может связать себя по рукам и ногам двумя детьми, когда самому нужно спасаться. Мне кажется, это стоящее знакомство, мистер Шафтер.

Потянулись дни, наполненные работой и раздумьями о предстоящем путешествии. Этан рассказывал мне о водоемах, возле которых можно найти траву, о многих других важных вещах. Он показал мне начало тропы на Орегон. Мы тихо отметили День благодарения. Джон Сэмпсон отслужил короткую службу, и мы спели старые гимны: «Скала веков» и «Прейдите ко мне, любящие Господа».

Медленно поправлялся Морелл. Он уже нанял меня и Тома Крофта, чтобы мы построили ему жилище. Он заплатил нам золотом, по двадцатидолларовому слитку каждому. Свой заработок я отложил на поездку в Орегон. Однажды я оказался у Рут Макен, когда Морелл пришел к ней за покупками. Подбирая в ее кладовке одеяла и кухонную утварь, он был отменно вежлив, но что-то в нем было еще, что не позволяло задавать лишних вопросов.

– Есть ли тут почта? – спросил он. – Можно ли послать письмо?

– Сейчас нет. Мы отправляли письма с Портером Роквеллом, когда он приезжал сюда. Но ответов пока не получили.

– Тут бывает Роквелл?

– Он приезжал поблагодарить нас. Мы помогли группе мормонов.

– Ну, вам повезло, – сухо заметил Морелл. – Обычно его визиты заканчиваются менее счастливо.

Он задумался.

– Значит, регулярной почты нет, – сказал он.

– Когда-то здесь гоняли на перекладных. Пока индейцы не угнали почтовых лошадей.

– После Рождества я еду на Запад. Куплю стадо и пригоню его сюда, – сказал я. – Могу прихватить ваши письма.

– Значит, вы затеваете дело, – сказал он. – Спасибо. Я напишу несколько писем.

Он собрал все свои покупки.

– У вас бывают гости?

– Почти что нет. Надеемся, что весной все пойдет по-другому.

– Наверняка.

Он поклонился миссис Макен, и мы вышли.

– Красивая женщина, – сказал он. – И настоящая леди.

– У нее много книг.

– Книг?

– Да. Она дает их почитать. Сейчас я читаю Плутарха.

– Вам повезло. Это был настоящий мудрец, человек мира. Да, его нужно читать. А миссис Макен тоже читает Плутарха?

– Муж ее читал. Наверное, и она тоже.

– Что с ним случилось?

– Индейцы… по пути сюда. На Плато. Прежде он был майором на пограничных постах, служил на Востоке.

Когда мы занесли его тюки в дом, я сказал:

– Я заметил, что вы тоже любите читать.

– У меня много книг. А вот с собой всего одна, – улыбнулся он. – Собираться, как вы понимаете, мистер Шафтер, не было времени.

– Что ж, – сказал я, – тому, кто убегает от книг, остается только молиться и уповать на завтрашний день.

Он глянул на меня, но промолчал. Потом сказал:

– Когда в тебя всадили пулю, а у тебя на руках двое детей, лучше не дожидаться следующей. Думаю, с тем джентльменом я еще встречусь.

– Скажите, а та книга… она на каком языке?

– На латыни… Это «Сатиры» Ювенала.

Я двинулся было к выходу, но потом остановился.

– Мистер Морелл, вы мне нравитесь. Нам всем хотелось бы, чтоб вы задержались здесь – сколько вам будет угодно. Но есть одно «но». Насколько я понимаю, вы участвовали в нескольких перестрелках?

– Это выбирал не я, – сухо заметил он. – Хотя и не всегда.

– Есть тут один человек, Уэбб.

– Знаю.

– Он хороший человек, только непростой. Если что случается, он всегда готов прийти на помощь. Но он обидчив… сам не напрашивается на неприятности, но, если что не по нему, вспыхивает моментально.

– Зачем вы говорите мне это?

– Потому что мне не хотелось бы, чтобы между вами возникло какое-нибудь недоразумение, скажем, из-за необдуманного слова.

– Спасибо. Я это запомню.

Я снова повернулся к двери, но он вдруг спросил:

– Вы – здешний шериф?

– Нет, сэр. У нас нет шерифа.

– Хорошо бы его назначить, причем еще до прихода весны. Может быть, подойдет тот человек, Уэбб?

– Он слишком горяч.

– Тогда вы? Вы только что проявили немалую корректность и рассудительность.

– Я уезжаю, – сказал я. – Да и дело это мне не по душе.

– Иногда дело само выбирает человека, – заметил он.

Ночью я проснулся. Что-то изменилось странным и непонятным образом. Сперва я не мог понять, а потом вдруг до меня дошло. Стало теплее. Я слышал, как хлюпает вода. Когда я спустился вниз, Каин сидел на краю кровати, прислушиваясь. Я подошел к окну и всмотрелся в ночную тьму.

– Что это там, Каин?

– Похоже на дождь. Только этого не может быть. Зима.

Мы открыли дверь и выглянули наружу. С карниза капало, а там, где еще вчера вечером белели снежные поля, открылись черные прогалины. Снег исчезал, словно по мановению волшебной палочки. Наши лица ласкал теплый ветер.

– Этот ветер называется шинук, – сказал Каин. – О нем говорил Этан, помнишь?

К рассвету снега почти не осталось, а дорога к водопаду превратилась в черную вязкую грязь. Я вытащил таз на улицу и вымылся по пояс. Воздух был чудесный.

Установилась хорошая погода, и мы с Каином принялись за лесопилку – разметили участок и начали закладывать фундамент. Крофт и Нили Стюарт отправились на охоту, в поселке стояла тишина.

Мы работали неторопливо, укладывая большие камни в фундамент, а те, что поменьше, откладывали для дымохода. Каин работал легко – даже самые тяжелые валуны были ему нипочем.

– Ты был в лавке, когда Морелл покупал одеяла? – вдруг спросил он.

Потянувшись, чтобы размять спину, я ответил:

– Он и одежду купил. Похоже, намерен здесь остаться.

Каин помолчал, потом вытащил трубку и раскурил ее.

– Он нам может пригодиться. Ты говоришь, он образованный?

– Да.

– Тогда он составит компанию миссис Макен. Ей давно хотелось встретить образованного.

Я с удивлением глянул на него.

– Мне это и в голову не приходило. Им даже нечего было сказать друг другу.

– Дай только время. Что и говорить, ей не хватает ученых разговоров. Я пару раз слышал ее мужа. Он был очень умен, хорошо говорил и всегда – со смыслом. Я так никогда не умел, – добавил Каин.

– Если ты говоришь, то всегда – в точку. А это важнее всего.

Он снова взялся за работу, однако, разговор этот меня смутил. В голосе Каина звучали ноты зависти. Прежде он всегда казался спокойным, уверенным в себе и ошибался куда реже, чем все остальные. Он был словно вырублен из одного куска камня, мне и в голову не могло прийти, что он находит в себе какие-то изъяны. Недостаток образования – это да, но было еще что-то такое, чего я никак не мог определить.

Мы прервали работу на лесопилке и отправились туда, где вскоре должны были вырасти школа и церковь. Когда в конце дня мы собирали инструменты, Каин сказал:

– Вечером мы приглашены к Рут Макен. Там будет спектакль.

– Что?

– Спектакль, представление. Это та девчонка, что ты привез. Говорят, она артистка. Собирается петь и читать стихи.

– Артистка? Она?

– Иногда они начинают с детства. Что ж, хоть какое-то развлечение. Надеюсь, миссис Стюарт не поднимет шума.

– А чего ей не так?

– Она считает, что негоже ребенку выставляться. Заявила это перед всеми. И была очень убедительна.

– Неправда, девочке это полезно, – сказал я. – Ей, наверное, кажется, что мы ей дали все, что могли, а она нам – ничего. Она думает, что должна чем-то отплатить. А если миссис Стюарт не хочет смотреть, никто ее не заставляет.

По-прежнему было тепло. Закончив все дела, мы отправились к миссис Макен. Этан и Буд ужо разложили по чурбакам доски, устроив нечто вроде скамеек.

Чопорные Нили Стюарт с женой уже были там. Том и Мери Крофт старались им подражать, но получалось у них неважно. Не знаю, чего все ожидали и чего ждал я сам. Может быть, это будет что-то вроде школьных «дней открытых дверей» или церковных представлений, когда детишки по очереди встают на стул и «читают стишок».

Но ничего такого не случилось.

Она стремительно вышла и сказала:

– Я Нинон Вовер из Бостона и Нового Орлеана. Теперь я здесь.

Ребенком она не выглядела, была хорошо сложена и держалась отлично. Она пела «Старое дубовое ведро», популярную в то время песню, а потом «Дом, милый дом» из оперы Джона Говарда Пейна «Клари». Голос у нее был красивый, на удивление сильный и хорошо поставленный, и Морелл, который сидел рядом со мной, прошептал:

– Она даже лучше, чем была ее мать… гораздо лучше.

Ничего общего с тем хрупким, дрожащим от холода детенышем, которого я держал перед собой в седле тем морозным днем.

Потом она отбивала чечетку и читала стихотворение журналиста из Филадельфии, умершего несколько лет назад. Его звали Э. А. По, а стихотворение называлось «Ворон». Раньше его слышал только Морелл, который, как выяснилось, познакомился с этим По через их общего приятеля, Джорджа Липпарда, тоже писателя.

Никто не знал, что нужно делать, когда она закончила, но, вслед за Мореллом и миссис Макен, все зааплодировали. Я вдруг ощутил, что отношусь к этой девочке как-то странно, не так, как раньше. Каин взял ее за руку и сказал:

– Мисс, я никогда не слыхал такого прекрасного пения!

– Нинон, научи и меня так танцевать! – подлетела к ней Мэй Стюарт.

– Мэй! Прекрати! – резко обернулся к ней Нили.

Когда публика разошлась, мы с Дрейком, Рут и Нинон еще долго сидели и беседовали. До сегодняшнего дня я не знал ее имени.

Она выступала на сцене с самого детства, играла детей в разных спектаклях, работала в Нью-Йорке, Филадельфии, Балтиморе, Мобиле, Новом Орлеане и Сан-Франциско. Когда их шоу в Сан-Франциско закрылось, они поехали в Нью-Йорк, но по дороге мать заболела воспалением легких и умерла в горах западнее нашего поселка.

– Живи с нами, если тебе нравится, – сказала ей Рут Макен. – Нам хотелось бы, чтобы ты осталась.

– У нее в Новом Орлеане есть родня, миссис, – отозвался Морелл. – Но она не хочет к ним ехать, а я не хочу отпускать ее от себя.

– Ну и нечего выдумывать, – вдруг выпалил я. – Мы живем небогато, но я добьюсь, чтоб нам всего хватало.

– Не знаю. Я еще не знаю, чего хочу.

– Торопиться некуда, – сказала Рут Макен. – Можно не спеша все обдумать и решить.

Когда Нинон собралась спать, мы все вышли из дома. Морелл сказал:

– Девочка происходит из старой и очень хорошей семьи. Все ее предки по отцу были актерами, но не какими-то там бродячими артистами. Один писал прекрасную камерную музыку, а другой был придворным органистом.

– А мать? Наверное, ее семья была против брака с актером?

– Еще как против! Они аристократы, пуритане и крепко держатся традиций.

Он глянул на Рут.

– Я хорошо знаю, что ее матушке пришлось вынести из-за замужества, и могу себе представить, каким был Пол Вовер, когда они встретились. Красивый парень, талантливый музыкант и великолепный актер. А ее всегда тянуло к пению, танцам, ей нравилось выступать. Там, где ей не хватало таланта, она умела восполнить недостачу живостью и обаянием. Нинон на нее похожа. Она напоминает их обоих, да еще смахивает на своего дедушку. И очень умна.

– Мне всегда не хватало театра, – сказала миссис Макен. – Мы никогда не жили в таких местах, где попадаются бродячие артисты, но мы ездили в театры в Бостон, Нью-Йорк, Вашингтон.

– Мать Нинон играла в «Леди Лиона», в «Герцогине» и в «Нашем американском кузене». А еще Джульетту и Розалинду. Нинон знает наизусть большинство ролей. У нее потрясающая память.

Еще они говорили о нашем поселке и городах Востока. Я больше слушал – ведь я ничего не знаю о тех краях.

Вместе с Мореллом мы возвращались домой.

– Вы останетесь? – спросил я.

– Я подумываю об этом. Тут так спокойно.

– Вы нам нужны. У нас уже случались неприятности, а весной их может стать еще больше. Когда я уеду, будет дорог каждый ствол.

– Вы едете один?

– Нельзя уезжать большим числом. Этан Сэкетт знает дорогу, но он – наш лучший охотник.

– Одному лучше всего. – Морелл откусил кончик сигары. – Один зависит только от себя. Чем меньше людей, на которых рассчитываешь, которым доверяешься, тем лучше. Особенно в пути. Когда все зависит только от тебя самого, становишься осторожнее. Будь мудрым, мой друг, путешествуй в одиночку. Поедешь быстрее, проедешь дальше.

– А как быть, когда я погоню стадо?

– Нанимай людей и выгоняй, как только с ними начнут возникать проблемы. Никому не доверяй. Большинство, конечно, достойно доверия, и с ними ты ничего не потеряешь. А некоторые будут стараться тебя обокрасть или убить, но тут ты уже будешь начеку.

Согласиться с ним на все сто было трудно, но его слова крепко засели у меня в голове.

Я вошел в дом. Все спали. Свет очага играл на простых, привычных домашних вещах. Я почувствовал укол в сердце: вскоре я все это покину, покину место, к которому уже успел привязаться. Подбросив дров, я сидел и вспоминал, как чистый и прелестный голос Нинон выпевает слова песни «Дом, милый дом». Никогда раньше я не слыхал этой песенки, но теперь она будет со мной в моем дальнем путешествии. Это мне вдруг стало совершенно ясно.

Держа в руках сапоги, я поднялся под крышу к своей постели. Долго лежал без сна, закинув руки за голову, глядя на отсветы огня, играющие на стропилах. Рассказ Дрейка Морелла о любви родителей Нинон не шел у меня из головы. Как это здорово! Встретить девчонку, которая бы полюбила тебя, и идти с ней по жизни вместе. Интересно, у Рут Макен с ее мужем было так же? А у Каина с Хелен? Как же было у Каина с Хелен?

А потом я заснул.

Глава 11

Первым золото нашел Нили Стюарт. В шести милях от поселка у Каменного ручья.

Мы с Каином работали на будущей лесопилке, как вдруг услышали бешеный топот лошадиных копыт. Мы бросили бревно, схватили ружья и залегли у низкой каменной стены фундамента, которая к этому времени уже успела вырасти.

Сэмпсон бегом рванул к дому, а он уже много лет не бегал. Уэбб нырнул в свой дом и выскочил с винтовкой наперевес.

Взмыленная лошадь принесла Нили. За. ним никто не гнался.

– Золото! – вопил он. – Я нашел золото!

– Угомонись, – сказал Каин. – Где ты его нашел?

Нили протянул руку, на его ладони лежал самородок. Не больше бобового зерна, красивый и чистый. Подскочил Уэбб, за ним подошел Крофт.

Все они загалдели враз, а Нили был так возбужден, что просто кричал. Мне это почему-то не понравилось, и я отошел на несколько ярдов, чтобы последить за округой.

Золото обнаружилось на Каменном ручье. Снег сошел, и Нили решил съездить туда и промыть несколько лотков. Первый же лоток принес несколько крупинок, а потом вдруг возник самородок.

Мы тут же оседлали лошадей и поехали. Если бы удалось найти еще золота, я смог бы купить много скота. Но особенной радости я не чувствовал. За золотом сюда потянутся люди, которым наплевать на наши края, жить они тут не захотят, и, как только золото иссякнет, здесь снова никого не останется. Я был молод и был не прочь поискать золота, но, пожалуй, где-нибудь в другом месте. Эта судьба – не для нас.

Обнаружились и следы, оставленные прежними золотоискателями. Я оторвался от компании и повел лошадь вдоль ручья. Первый раз тут нашли золото около 1842 года. Старатели появлялись здесь несколько раз, но индейцы их выживали отсюда. У меня был лоток, и я остановился взять пробу. Я был молод и предпочитал во всем видеть светлую сторону, но прекрасно помнил тех людей и их россказни. Они возвращались домой с пустыми руками, без крупинки золота, которая могла бы подтвердить их байки. Часами торчать в холодном горном ручье или пробираться по горным ущельям от одного месторождения к другому – верный способ быстро состариться. Я видел только одного парня, который вернулся с приисков богатым и открыл свою лавку, – там, где мы жилираньше.

Как только расползется весть о золоте, появятся золотоискатели, а я буду снабжать их мясом. Дичь сбежит от полчища охотников, но если мы будем держать лавку для продажи, то можем неплохо устроиться.

Я поднимался на возвышенность. Глянул вниз – отсюда мои друзья стали похожи на муравьев. Воздух здесь оказался свежим и прохладным, дышать им было все равно что пить родниковую воду. «Хороший наблюдательный пункт», – подумал я и двинулся выше. Солнце уже шло на закат, мне хотелось продолжить путь, но у меня с собой не было ни одеяла, ни еды, и, пожалуй, пора было поворачивать к дому. Самый близкий путь – вдоль горной гряды. По дороге можно было наткнуться на лося, а нам, как всегда, не хватало свежего мяса. Я повернул на юго-восток, обогнул рощу и двинулся к дому.

Как всегда, я был настороже. Чувства были напряжены, я готов был поймать любой знак, который посылала природа. Ярдов за двести впереди вдруг с шумом вспорхнула птица, и я тут же повернул лошадь в гущу деревьев. Птица собиралась сесть на куст… что заставило ее изменить свое намерение? Погналась за насекомым? Или испугалась кого-то, кто прячется в чаще?

Видел ли этот неизвестный меня? Слева меня прикрывал густой осинник, справа – крутой склон. Слезая с седла, я шепотом скомандовал жеребцу стоять. Он хорошо чувствовал опасность, как любое животное. Винчестер был со мной, на ногах – мокасины.

Лошадь меня не выдаст, осинник надежно прикрывал ее. Если жеребец будет стоять спокойно, его не разглядеть даже с расстояния в несколько шагов. Я прокрался вперед и опустился на колено, тщательно изучая то место, откуда вспорхнула птица, и все вокруг. Если там кто-то прячется, позиция у него отличная. Признаков движения я не заметил. Продвинулся вперед, притаился у скалы в углублении, которое оставил выпавший валун, а потом перебежал к трем низкорослым деревьям. Здесь я стал ждать.

Положение солнца подсказывало, что у меня мало времени. Вскоре тот, кого я выслеживал, оставит свои позиции, если еще не сделал этого. Я увидел звериную тропу: узкий тоннель высотой фута в три, образованный нависшими кустами и частым осинником. Я пополз по тропе, продвинулся ярдов на тридцать и оказался прямо над обрывом. Вот оно, то самое местечко: аккуратная трещина в расколовшемся валуне, сквозь которую весь наш поселок можно было видеть как на ладони, оставаясь незамеченным. Густые деревья и их склоненные ветви образовали естественное укрытие.

Кто бы тут ни прятался прежде, сейчас его уже здесь не было. Однако примятая трава и листья говорили о том, что тут кто-то был.

– Интересно, да?

Мышцы мои напряглись, потом расслабились. Голос звучал сзади. Быстро обернуться – значит стать покойником. Какое-то время я не двигался, потом, не поворачиваясь, спросил:

– А вам самому не было бы интересно?

За спиной прозвучал сухой смешок.

– Ну-ну. Для янки ты неплохой индеец.

Не выпуская ружья, я медленно повернулся: Человек, который сидел под деревом, был неподвижен, дуло его ружья смотрело прямо мне в грудь. Он не промахнется, а мне ни за что не поднять свою винтовку прежде, чем пуля 56-го калибра проделает во мне дыру размером с кулак.

– Думаю, у вас есть причина не заходить к нам в поселок, – сказал я и медленно опустил винчестер.

Пистолет под кожаной рубашкой, за поясом. Догадался ли он об этом? Обратил ли внимание, что рубашка не надевается через голову, а зашнурована спереди?

– Думаешь правильно. Там у вас внизу есть один, которого я собираюсь убить.

– Зачем? – сухо спросил я. – Если то, что об этих краях говорят, правильно, то нужно подождать весны, и тогда эту работу за вас сделают индейцы.

Он снова усмехнулся.

– Очень спокойный, да? Пожалуй, стоит тебя пристрелить, пока ты чего-нибудь не выкинул.

Меня заводило, что он сумел подкрасться ко мне незамеченным, и – не буду скрывать – так и подмывало сравнять счет. Разве он не сказал, что собирается убить одного из наших?

– Попробуй, – сказал я. – Внизу сразу поймут, что тут что-то не так. Тебе не смыться. Там у меня есть приятель, который тебя из-под земли достанет.

– Все вы – просто кучка бродяг! Никто меня не достанет, даже в чистом поле, когда солнце в зените.

– Этан Сэкетт.

Его старые лисьи глаза метнули в меня острый взгляд. Плечи его были высоко подняты, он был худ и упруг, одет в грязную кожаную рубашку и штаны, на голове сидела потрепанная шапка из ангорской кошки.

– Этан там? Да, этот считается. Еще как считается. О нем я даже не подумал.

– Ты его знаешь?

– Еще бы. Мы с ним отлавливали бобров у Йеллоустоун и вместе дрались с золотоискателями возле Гумбольта. Выходит, старина Этан там?

Он вынул шмат табака и откусил здоровый кусок.

– Ну и что вы, ребята, собираетесь тут делать? Золото рыть?

– Мы основали город. Хотим остаться здесь, выращивать скот, сеять пшеницу, торговать с проезжающими.

– Долго не протянете. Богатый люд вскорости станет ездить на паровых машинах, я так слышал.

Моя рука была близко от револьвера, но этот человек не понимает шуток. Он успеет выстрелить первым.

– Вы за кем охотитесь? У нас там добрые люди, они никогда никого не обижали. Мы хотим построить школу, церковь и жить семьями.

– Какая прелесть! – ухмыльнулся он и выплюнул струйку табачной смолы к моим ногам. – Терпеть не могу города и горожан. По мне хороши только вигвамы и скво.

– Вот и славно, – сказал я. – Почему бы вам не отправиться за всем этим прямо сейчас и не оставить нас в покое? Вы тратите время на людей, которые не сделали вам ничего плохого. И не собираются. А может, вы из той банды, что кочует на Востоке?

– Из этих? – Он сплюнул. – Кучка подонков и убийц, вот они кто! Ну и задали вы им жару. Я здорово повеселился.

– Вы что – здесь с тех самых пор?

– Здесь да там, – глянул он хитро. – А у вас компании не прибавилось? Новички не появились?

– Нет, здесь только те, что пришли с обозом, – сказал я беззаботно, тут же догадавшись, кого он имеет в виду. – Мы поняли, что до наступления зимы нам через ущелья не пройти, и остались.

– Правильно поняли. Не дурно. Но я толкую о том, кто появился позже. О мужчине с парой молокососов.

– Мы подобрали мужчину у тракта. Он успел нам рассказать про детей. Но один из них умер, – сказал я. – Мальчик.

– Жаль. Я ничего не имею против молодняка. Ты говоришь, что он «успел рассказать», но не говоришь, жив ли он. Сдается мне, он жив. Этот Дрейк Морелл так легко не подохнет.

– Так вы за Мореллом охотитесь?

– Прямо в «яблочко». Я собираюсь его убить.

– Я слыхал, он неплохо обращается с оружием.

– Это так. И мог бы меня прикончить, если бы мы встретились лицом к лицу. Только встречаться я с ним не собираюсь. У него свои манеры, у меня свои. У меня – как у индейцев. Никто в здравом уме не станет рисковать скальпом, сражаясь в открытую. Мне все равно, узнает он, кто его убил, или нет. Главное, чтоб он подох. И он подохнет.

Скоро начнет темнеть, а я все еще далеко от дома. В животе урчало от голода, и было глупо рассиживать тут и рассуждать о его планах, когда хотелось только одного – поужинать.

– Если ты не собираешься стрелять, я поеду домой, – сказал я, поднимаясь.

И выхватил револьвер. Управляюсь я с ним очень быстро. Тут нет моей заслуги, оно выходит само собой, только в следующее мгновение этот мужик уже пялился прямо в дуло моего револьвера.

Мы с ним стояли, прицелившись друг в друга. Калибр у него был посолиднее, но я был уверен, что сумею выстрелить не позже, чем он.

– Перестань. Настоящая лиса, да? – улыбался он. Но я следил за ним, а мой палец не отпускал спусковой крючок, ибо этот человек убьет, не задумавшись.

– Мне не нравится, когда ко мне подкрадываются, – сказал я. – Совсем не нравится.

– Так и ты мог бы меня подловить. Мог бы и пристрелить.

– Тебя? Долго бы ловить пришлось. Кроме того, я не стреляю в спину.

– Ну и дурак. Пожить бы тебе как индейцы. Понял бы, что главное – победа. А способ не важен.

– Не знал, что это придумали индейцы, – сказал я. – Большинство из них гордится своими победами. Но они считают не мертвецов, а тех врагов, которых удалось перехитрить.

– Да, такие тоже попадаются, – усмехнулся он. – Они глупые.

– Я уезжаю. Мне не хочется тебя убивать, и я не хочу быть убитым. Тебя я оставляю для Морелла.

Я держал его на прицеле и отступал к кустам. Но тут любопытство взяло верх, и я спросил:

– Кстати, зачем он тебе? Он хороший человек, он рисковал жизнью, чтоб спасти детей.

– А может, он ими только прикрывался? – ответил он. – Решил, что я его не стану убивать, пока они от него зависят. И он был прав, я бы не стал, – удивленно заметил он. – Не убил бы. Из-за любого ребенка, не говоря уж о ее детях.

– Вы были знакомы с их матерью? – настал мой черед удивляться.

– Знаком? Нет, сэр. Я ее только издали видел, да еще знал по голосу. Она пела, как ангел. Догадываешься, что это значит для мужчины, который истосковался по женщине? По приличной женщине. Один парень заявил как-то, что от ее пения у него скулы сводит. Пришлось ему свои зубы с полу собирать. Как подобрал, так извинился. За пятнадцать лет мне не доводилось слышать другого пения, только ее, а она пела те же песни, что и моя мать. Ее голос прямо слетал с небес, можешь мне поверить. Такая жалость, что она померла. Если хочешь знать, когда он ее похоронил, я положил цветы на ее могилу, – сказал он.

– И тем не менее вы хотите его убить?

– А это уже другой сказ. Да, сэр. С помощью вот этого самого ружья я отправлю его прямиком в ад. Он подстрелил двух моих братьев.

– Может, это была ссора?

– Конечно. Но это было их дело, а когда он их подстрелил, то развязал войну. Или он будет похоронен, или его растерзают канюки.

– Ты бы обдумал все это получше, приятель, – сказал я. – С твоими братьями я не был знаком, но Дрейк Морелл – хороший человек, и девчонка только от него зависит. Тебе что, нужно, чтобы она осталась одна-одинешенька на свете? Через пару лет она станет женщиной… но какой женщиной?

Он уставился на меня, но я уже замолчал, подхватил винтовку и шагнул назад, в чащу. Он сделал то же самое. Я вернулся к лошади и поехал в поселок. Так мирно начинался день… И ведь никогда не угадаешь, чем оно все может обернуться!

Теперь мне было что рассказать Дрейку Мореллу. Я за него беспокоился.

В поселке я встретил Этана, набиравшего дров для печки, и остановился рассказать ему о происшествии. Когда я описал ему того человека, он невесело усмехнулся:

– Стейси Фоллет… знаю я его. Морелл раздразнил старого шакала, вот что. Старого шакала.

Глава 12

Пока я при свете лампы кормил и обихаживал коня, я все думал о нашем поселке – маленьком островке в море дикости и о тех опасностях, что подстерегают нас. Самые первые поселенцы, окруженные ненавистью, испытывали, наверное, то же самое.

Человек и город всегда связаны с миром, они не остаются в одиночестве, стоит появиться кому-нибудь новому, как от него начинают расходиться круги, словно по воде. Мы поселились в предгорьях – дичь ушла наверх, в горы, и ее стало меньше. Весной наши плуги вонзятся в здешнюю землю. Она небогата, но нам предстоит с нее кормиться. С нашей сноровкой, унаследованной от многих поколений фермеров, мы облагородим почву, будем тщательно ухаживать за посевами, и – больший или меньший, – но все равно соберем урожай. И земля вокруг нас изменится.

Стейси Фоллет скрывается в горах над поселком и угрожает одному из нас. А у нас каждый на счету, мы не можем пожертвовать одним, чтобы не ослабнуть всем вместе. Этот Стейси мне не враг, но я буду считать его таковым, потому что его глупое ружье может пробить брешь в той стене, что нам предстоит выстроить против индейцев.

А они, по сути дела, не враги. Нам незачем с ними ссориться. У них свой путь, у нас – свой. Они нападают для куража, движимые удалью да еще чувствуя в нас смутную угрозу, которая не определяется словами, но наполняет краснокожего неясным страхом. Жизненный уклад индейцев обречен – и не потому, что бледнолицых несметное число, не потому, что у них хорошие ружья и пушки, а потому, что у них есть товар. Погибель краснокожего началась тогда, когда появился первый белый торговец и стал предлагать ему то, чего он сам не мог изготовить. Проснулось желание обладать. Нужно было покупать или брать силой.

Иголка, стальной нож, ружье и порох, виски, разные побрякушки – вот что разрушало мир красного человека, и, воюя с белыми, он воевал против вожделений своего сердца. Некоторые из них восставали против наступления вещей, приносимых бледнолицыми, но их голос терялся в пустыне.

Я мог бы жить как индеец, мне по душе их жизнь. Дух индейцев витает в воздухе, окликает вас в шуме лесных ветвей и в журчании горных ручьев, но не смолкает и другой голос – голос моего народа и его обычаев. Наш обычай – наступать, идти вперед, преображая мир так, чтоб всем становилось легче жить. Хотя, в некотором смысле, и сложнее.

Когда я рассказал Дрейку Мореллу о Фоллете, он наконец заговорил.

– Я ждал его, – сказал он. – Он самый приличный парень среди всех этих бедолаг. Они сели со мной играть, им не везло, а когда вконец проигрались, то обвинили меня в жульничестве. Один солдат поджидал, когда освободится место. Я попросил его заглянуть под стол. Как я и предполагал, с их стороны он нашел четыре спрятанные карты. То есть они сами жульничали, и очень неуклюже, мне все было видно. Пришлось мне сказать им, что я о них думаю, и они ушли. Они ждали меня на улице, но я вышел через заднюю дверь. Они стояли у стены, прислонив к ней свои ружья. У них были «спенсеры» – страшное оружие, но с ним трудно быстро управиться. Я их окликнул, один успел выстрелить, но пуля шлепнулась в грязь. Я убил обоих. Они так и остались там лежать, как две перепелки. Не ждите от меня раскаяния. Они пытались побить меня моим собственным оружием. А когда не вышло, решили пристрелить меня без всякого предупреждения. Но Стейси Фоллет – другое дело. Без него им не удалось бы прожить так долго. Он опасный человек.

– Похоже на то.

– Ничего не поделаешь. Нужно быть поосторожнее. Я всегда старался быть осторожным.

– Вы смелый человек, Морелл.

– Смелый? Каждому свое, Шафтер. Люди называют героями тех, кто один раз совершил то, что смелый делает каждый день.

Он отвернулся.

– Хотите, прогуляемся? Я только прихвачу свою трубку. Вы прочли Плутарха?

– Нет еще.

– И не торопитесь. Он того заслуживает. – Он закрыл за нами дверь. – Вы счастливее, чем думаете. В отношении книг, конечно. Когда переселяешься на Запад, много с собой не потащишь, а майор Макен, как я слышал, тщательно подбирал книги. Завидую вам, что вы начинаете именно с этих книг. Голова – как дом, который владелец обустраивает по своему вкусу. Если в доме пусто и холодно, никого, кроме себя самого, винить не приходится. А у вас есть возможность сделать свой дом удобным и даже изысканным.

Вдруг он заговорил о другом.

– Шафтер, вы могли бы для меня кое-что сделать?

Я удивился. До того мне казалось, что он так прочно стоит на ногах, что ни в чем не может нуждаться.

– Я говорю о Нинон. Если Стейси Фоллету повезет больше, чем мне, позаботьтесь о ней. Она станет красивой женщиной, Шафтер. Она необычайно талантлива. Здесь она надолго не задержится. В ней таится нечто, что потребует себя выразить. Кем бы она ни стала, у нее не будет тихой, спокойной жизни: помешают страсть, огонь, честолюбие.

– Но она же еще ребенок.

– Долго ли девочке быть ребенком? – Он пожал плечами. – Пока она еще ребенок, а однажды утром просыпаешься, глядь – а перед тобой уже женщина, да не одна. Целая дюжина незнакомых женщин.

– Ей лучше остаться здесь. У нее будет время, чтобы разобраться в себе и понять, кто она такая на самом деле.

– Чепуха, Шафтер. Ты сам это знаешь. Человек – никто, пока сам себя кем-то не сделает. У Нинон эта работа не займет много времени. Глину, из которой она слеплена, я хорошо знаю.

Ужинали мы в тот вечер у Каина вместе с Рут и Будом. Мы говорили о книгах и о сапогах, о таинственных происшествиях и о детских мечтах, о дальних странах, где стоят древние храмы и где когда-то боги бродили среди людей. Пришел с отцом Ленни Сэмпсон и слушал, широко раскрыв глаза, пока Морелл рассказывал об Улиссе и циклопах, о Тесее и Минотавре, об Энее и возникновении Рима. Как хорошо было вот так разговаривать в теплом уютном доме! Когда разговоры иссякли, Нинон спела пару песен, и мы сели пить кофе. Потом дети отправились спать, а мы еще долго беседовали о судьбе нашего поселка.

– Вам нужен шериф, – сказал Морелл. – Скоро пойдут люди. Вместе с мирными появятся и дикие. Если не будет представителя закона, жди беды.

– А вы бы не взялись за эту работу? – спросил Каин.

Морелл ответил не раздумывая.

– Нет, – сказал он. – Я слишком известен в этих краях. Не хотелось бы накликать на всех беду. Если вы меня вытерпите, я останусь, но только не шерифом.

– Это дело для Бендиго, – сказал Сэмпсон. – Он рассудителен, но, когда нужно, может и выстрелить.

– Я же скоро уеду.

– Уэбб? – предложил Морелл.

– Нет, – сказал Каин. – Он горяч. Мне он нравится, но он опасен.

Потом мы заговорили о городских властях. Тут и родилась мысль о муниципальных законах и выборах. Сэмпсон и я предложили в мэры Каина, но он отказался. Сказал, что самый подходящий – Джон Сэмпсон, и мы решили, что, когда будет голосование, мы выдвинем именно его. Каин выдвинет.

Возник вопрос и о собственности на землю. Пока никто ничего не требовал, только Уэбб и Стюарт хотели застолбить приисковые участки у Каменного ручья. Никто, кроме Рут Макен. Она считала своей террасу, на которой стоял ее дом. Там было несколько акров земли и кусок луга за деревьями. На том лугу мы не пасли свой скот, потому что он хорошо просматривался только из ее дома.

Мы подумывали об огородах и пашне. Мы с Каином и Джон Сэмпсон сговорились работать вместе, но ведь я скоро уеду. Их отношение ко мне постепенно и незаметно поменялось: я стал охотником, добытчиком, и теперь они стали считать меня ровней.

Следующие дни мы продолжали работать. Каменная стена лесопилки уже была готова, мы начали наращивать ее бревнами. К концу недели она уже подросла до крыши.

Нили Стюарт мыл золото. Крофт утеплял дом. А еще он нашел небольшое поле, где весной собирался сажать овощи.

Поначалу Стюарту везло. Каждый вечер он рассуждал о золоте, потом стал говорить мало, но становился все более важным. Видно, дела его шли неплохо. Несколько раз он делал какие-то закупки у Рут, расплачиваясь золотом.

А вот Уэбб не слишком усердствовал, только изредка появляясь на своей золотой делянке. Он предпочитал охотиться или заготавливать дрова.

На охоту мы ходили только парой. Когда я охотился с Уэббом, всегда старался предоставить ему право на самые выигрышные выстрелы. Он стрелял метко и зря патроны не тратил. Случались и разговоры, но мне казалось, что я ему нравлюсь не больше остальных. Иногда он жаловался на Фосса, говорил, что тот ленив. Нужно, чтоб кто-нибудь, еще поменьше, чем он сам, его бы отлупил. Может, это его чему-нибудь научило бы, говорил Уэбб.

От Плутарха я перешел к «Опыту о человеческом разуме» Локка. Основатели нашей страны читали и перечитывали эту книгу. Она и вправду сильно отличалась от всего того, что мне уже довелось читать.

Иногда появлялись группы мормонов, мы давали им приют и пищу, за которую они всегда щедро расплачивались. Стейси Фоллет не появлялся, а когда я осмотрел его давний наблюдательный пост, то не нашел там никаких следов. Может быть, он решил уйти отсюда. Большинство из нас о нем позабыли, потому что надвигалось Рождество.

По воскресеньям, с самого нашего приезда, мы служили мессу. Каин или Джон читали из Библии, а Том Крофт руководил пением. Нам нравилось петь.

А потом к нам приехал Мозес Финнерли.

Мы с Каином только что водрузили наверх толстенное бревно – стропило будущей лесопилки – и остановились перевести дух. Когда на дороге возникли три всадника, к нам подскочил Уэбб с револьвером в руке. Мой винчестер тоже всегда был наготове. Если хочешь прожить подольше, иначе нельзя.

– Как поживаете, джентльмены? – осведомился худой человек с изможденным лицом и глубоко посаженными глазами. – Я – преподобный Мозес Финнерли, а вот брат – Джозеф Паппин, а это – брат Олли Троттер.

Один – приземистый крепыш с пустыми глазами, которые поначалу казались веселыми. Второй – большой, толстый, с отвисшим подбородком.

– Здравствуйте, – сказал Уэбб. – Я – Уэбб. А это братья Шафтеры.

– Очень приятно, – сказал преподобный. – Я весьма польщен. Как мы поняли, тут у вас поселение. Мы решили, что просто обязаны принести вам слово Божие.

– У нас есть слово Божие, – ответил Уэбб. – Библия в каждом доме. А по воскресеньям мы устраиваем чтения.

– Это замечательно. Но Библию нужно разъяснять, сэр. Слово Господне нельзя осквернять, распространять его должны только посвященные.

– Сойдите с лошадей, джентльмены, – сказал Каин. – Мы небогаты, но готовы поделиться с вами тем, что есть.

– Небогаты? – глянул вокруг толстяк Олли Троттер. – Мы слыхали, что у вас тут лагерь золотоискателей..

– Может быть, несколько лет назад тут и шла кое-какая добыча, – улыбнулся Каин. – Но мы здесь недавно. Собираемся заниматься торговлей и пахать землю.

На лицах приезжих мелькнуло разочарование. Но разве я им судья? Тем более что близился полдень, самое время для передышки.

Иногда замечаешь разные мелкие подробности. Например, было видно, что лошади у них не самые лучшие и прошли долгий путь. Всадники путешествовали налегке, и, если бы они не были служителями Господа, я бы сказал, что они, видимо, убрались откуда-то в спешке.

Когда они отправились ставить свою палатку, Уэбб посмотрел им вслед, сплюнул и сказал:

– Бен, тут дело нечисто. У этого Финнерли поганый глаз.

Они сели за стол вместе с нами, и те взгляды, что они то и дело бросали в сторону Лорны, доверия у меня не вызывали.

– Спасена ли ты от заблуждения, девушка? – спросил вдруг ее Финнерли, когда она проходила мимо него. – Разъясняли ли тебе милость Господню?

Каин хотел что-то сказать, но я его опередил:

– Она еще не успела нигде заблудиться, преподобный отец, и спасать ее нужды нет.

– Об этом судить Господу, – повернулся он ко мне.

– Вы правы, отец. Он будет судить всех нас.

Мои слова и я сам не слишком ему понравились. Но, похоже, чувства оказались взаимными, так что я не обиделся. Я уважаю слуг Господних, но мой скромный опыт говорил, что для спасения души многие из них сами нуждаются в помощи своих собратьев. Мы, Шафтеры, всегда почитали Христа любящего и всепрощающего, и вряд ли я ошибся, когда решил, что в Мозесе Финнерли тлеют уголья из дьявольского костра.

Он принялся читать длинную и витиеватую молитву, а я, особенно, когда голоден, предпочитаю слуг Господних, которые умеют сказать то, что требуется, коротко и сжато. Тем более что в его молитве больше всего говорилось о том, что Господь запрещает, а не о том, что Он прощает.

Закончив молитву, Финнерли помолчал, а потом сказал:

– Тот большой дом, что стоит на террасе… он чей?

– Там живет вдова Макен, – сказала Хелен, – прекрасная женщина.

– В этом я не сомневаюсь, – ответил Финнерли.

И тут, легка на помине, постучалась и вошла сама Рут вместе с Нинон. На лице Каина мелькнула тень неудовольствия.

Все, за исключением Олли Троттера, встали. Каин представил приезжим миссис Макен, и я заметил, что их лица стали такими умильными – чуть слюнки не потекли.

– Миссис Макен, мы странники, которым негде приклонить головы, – сказал Мозес Финнерли. – А у вас большой дом. Сможете ли вы нас приютить?

Она поглядела на него холодным, изучающим взглядом, потом улыбнулась:

– Мой дом не так уж велик, а для троих и вовсе мал.

– Для троих?

– Да, святой отец. У меня есть сын. Боюсь, вам придется поискать себе что-нибудь, но обычно вновь прибывшие в наше селение сами о себе заботятся. Мы готовы поделиться едой, хоть у нас самих не густо, но дома наши очень малы.

– Да нам нужна самая малость, – сказал брат Джозеф Паппин. – Уголочек, чтоб от ветра прикрыться. И все.

Рут перестала улыбаться.

– Не сочтите за черствость, но в моем доме для мужчин места нет. Вы и сами должны понимать, что на постой у женщины одинокой рассчитывать неприлично.

Ему это не понравилось, но он все же вежливо поклонился:

– Да, да, конечно. Я не подумал. Вы упомянули о сыне…

– Он еще совсем мальчик.

Она присела. Хелен подала ей кофе, и разговор продолжился. Рут Макен была не дура, так что, похоже, гости пришлись ей по душе не больше, чем нам с Уэббом..

– Издалека ли вы изволили прибыть? – спросила миссис Макен.

– Издалека. Но нет такого пути, который мы бы не одолели, чтоб донести до вас слово Божие.

– Вы приехали с Запада?

Финнерли словно пропустил ее вопрос мимо ушей и принялся разглагольствовать о Боге и делах Его, а я пил кофе, и мне казалось, что это сам дьявол цитирует Писание, чтобы добиться какой-то своей цели. Однако это было несправедливо – что я знал о них и их прошлом? Вдруг окажется, что они достойные и приличные джентльмены? Правда, как я сам себя ни укорял и ни уговаривал, поверить в это все равно не мог.

– Завтра мы устроим службу и будем рады видеть вас всех, – сказал преподобный Финнерли.

– А мы будем рады вас послушать, – ответил Каин и встал. – Уже поздно. Если хотите, устраивайтесь прямо здесь на полу, джентльмены. Сожалею, что не можем предложить вам ничего получше.

Они переглянулись.

– Разве тут нет пустого дома? Может, где-нибудь народу поменьше? Мы очень устали и…

Тут меня словно бес попутал.

– Может быть, у Дрейка Морелла? – предложил я.

Финнерли дернулся, будто в него всадили нож.

– Морелл? Он здесь? И вы приютили такого человека? – Его голос вдруг зазвенел: – Он убийца! Злодей, настоящий злодей!

– У нас он ведет себя мирно, – сказал Джон Сэмпсон, – и мы не замечаем за ним ничего дурного.

– Он игрок, убийца и насильник! – кричал Финнерли.

– Мне показалось, что он настоящий джентльмен, – сказала Рут Макен. – Я уверена – он честный человек.

Финнерли хотел продолжать, но осекся – что-то в лице Каина или в моем его остановило. Он сдержался, но глаза преподобного сузились и были полны ненависти.

– Его все равно повесят, – заявил он. – Здесь таким не место!

Он резко повернулся и вылетел вон. Паппин и Троттер потащились следом.

– Помолчал бы, – сказала Хелен. – Нечего наседать на мистера Морелла.

Я закрыл было дверь, но Рут сказала:

– Оставьте ее пока открытой, мистер Шафтер. Здесь не мешает проветрить.

– Чтобы проповедовать слово Божие, следует уметь хоть немного прощать, – сухо заметил Сэмпсон. – Мистер Морелл побывал в переделках, не сомневаюсь. Но ведь и у нас всякое случалось.

– Джон, я вот все думаю, – сказал Каин, – не посеять ли нам овес? Я тут видел дикий овес, он должен хорошо расти, а у нас будет чем кормить лошадей.

Женщины занялись бумажными украшениями для рождественской елки. Каин опять принялся за гвозди. Я уткнулся в книгу и, время от времени отрываясь от Локка, прислушивался к тихому журчанию разговора, к едва слышному потрескиванию поленьев в очаге, к тем спокойным звукам, которые исходят от трудящихся рук. Вечер не отличался от многих других, но я, к счастью, уже тогда догадывался, что через много лет именно такие вечера я буду вспоминать с нежностью.

Когда я прочел у Джона Локка о знании и суждении, я снова задумался о Дрейке Морелле и о выходке преподобного Финнерли.

Это вроде той истории со вспорхнувшей птицей, которая предупредила меня, что в кустах притаился Стейси Фоллет. Я ведь не знал наверняка, есть ли там кто, но, раз она вспорхнула, предположил, что есть. Судить же о Дрейке Морелле мы могли только по его нынешнему поведению и по тому, что он рисковал жизнью, спасая чужих детей. Это было то, что мы видели сами и знали достоверно, и мне этого хватало, чтобы не судить его строго, не имея для этого достаточных сведений.

Оторвавшись от книги, я посмотрел на всех, кто был в комнате, и вдруг почувствовал себя отделенным, как бы отрезанным от них. Как будто моя мечта уже осуществилась, и я вот-вот вырвусь в дальние края и стану наконец кем-то. Но кем? Все здесь такие разные, но цельные. Или, может быть, мне лишь только так кажется?

Этан – охотник, неотъемлемая часть гор и лесов, как волк, олень или барсук. Каин – ремесленник, руки которого умели гнуть сталь точными и уверенными движениями, а отложив молот – держать и оглаживать только что созданную вещь. И Джон Сэмпсон – человек добродетельный, богобоязненный, терпеливый и прощающий, но сильный и уверенный в себе.

А кто я?

Мне даны плоть и разум, такие податливые и восприимчивые, и лишь от меня зависит, каким содержимым я их наполню. Конечно, кое-что зависит от предков, кое-что от окружения, в котором я живу, от тех людей, с которыми сталкиваюсь, и все же – главное в моих руках.

Каким человеком мне суждено стать? Что же я должен делать, чтобы стать человеком?

Глава 13

Сочельник был ясным и морозным. Утром выпал легкий снежок и прикрыл прогалины, оставшиеся после оттепели и ветров.

К этому времени преподобный Мозес Финнерли и компания с помощью Нили Стюарта уже успели соорудить себе что-то вроде землянки на склоне холма рядом с поселком.

Этан, Уэбб и я охотились без передышки, чтобы обеспечить рождественский стол свежим мясом. Неплохим охотником оказался и Олли Троттер – ему удалось подстрелить лося и оленя. Так что еды к празднику у нас было вдоволь.

Каждую свободную минуту мы тратили на строительство. Нам удалось подвести лесопилку под крышу и сложить в ней очаг. Теперь до весны тут можно было устраивать общие встречи и вечеринки – пока лесопилка не начнет работать. Потом мы построим школу и церковь. Пока не будет церкви, все службы будут проходить в школе.

Дрейк Морелл трудился наравне со всеми, выполняя черную работу: таскал бревна, корчевал кустарник и собирал дрова, чтобы у того, кто умеет работать с инструментом, оставалось побольше времени.

Однажды я заговорил с Мореллом о преподобном Финнерли. Он с усмешкой глянул на меня.

– Ничего удивительного, что я ему не нравлюсь. У него есть все основания меня не любить.

– Отчего же?

Он пожал плечами.

– Вы, Бендиго, еще не видели – иногда я перебираю со спиртным и делаюсь довольно неприятным. Не дерусь, нет! Ничего такого. Но делаюсь ехидным, саркастичным и начинаю кого-нибудь донимать злыми шутками. Лучше всего не обращать на них внимания.

– А этот преподобный – воплощение всего, что мне отвратительно в людях, – продолжал он. – Узколобый, нетерпимый и подлый. Он весь такой елейный, словно бы святой. А вот то, что он проповедует, по-моему, совсем не христианство. Да он и не проповедует, скорее мечет громы и молнии. Как будто нас всех, кроме него, обуял дьявол, и только он может всех спасти.

Интересно. Морелл говорит то же самое, о чем и я подумал вначале.

– А эти – Паппин и Троттер?

– Олли Троттер – плохой человек. Финнерли спас его от суда Линча, и Троттер остался при нем. Он убивал из засады, воровал лошадей, словом, везде, где он появлялся, случалась беда. Хорошо владеет оружием, но никогда не выйдет на честный бой. После того как Финнерли спас его шею от веревки, он клянется, что раскаялся. Но я не верю. Ни на мгновение. Самый умный из них – Паппин. На собраниях он ходит по рядам с тарелкой для пожертвований. Уж он-то точно знает, с кого можно сорвать куш. Эту святую троицу выгоняли из полудюжины поселков. Они начинают с проповеди, а заканчивают тем, что пытаются прибрать к рукам власть. И здесь попробуют, поверь мне. Финнерли меня не любит, потому что однажды я задавал ему некоторые религиозные вопросы.

– Не думал, что вы религиозны.

– Я не религиозен. По крайней мере, в общепринятом смысле. Когда я был маленьким, меня учил Библии один прекрасный человек. Он был великим ученым, знал древне-еврейский, греческий и латынь лучше, чем я английский. Ему нравилось читать Библию и рассуждать о ней. Мы много времени проводили вместе, и я многое от него узнал… невольно, конечно, ведь я был еще мал. А эти, вроде Финнерли, меня раздражают. Но пока я трезв, терпеть можно. Лучше их вообще не замечать. Но стоит мне выпить, как черт начинает меня подзуживать, и я начинаю с ними спорить и издеваться над их якобы праведностью.

– Ну ничего. Надолго он здесь не задержится.

– Не стоит тешить себя этой мыслью. Если сможет, то останется. На Западе их компанию поджидают большие неприятности. Если они смогут, останутся непременно.

Позже я пересказал слова Морелла Каину и Джону Сэмпсону.

– Может быть, оно так и есть, но пусть у них тоже будет шанс, – сказал Джон. – Это простая справедливость. Они мне не нравятся, но пока ведут себя пристойно.

Дрейк Морелл вдруг исчез за неделю до Рождества. Мы заметили, что его нет, только дня через три, но когда я поделился тревогой с Рут Макен, она сказала:

– Когда он уезжал, то просил Буда приглядывать за домом. С тех пор Буд там ночует, ему нравится.

А вернулся Морелл как раз в ясный и морозный день Сочельника. Он привел двух тяжело навьюченных лошадей. Был в форте Бриджер, в тамошней лавке. Оказалось, что он уже давным-давно заказал для нас всех подарки из Солт-Лейк.

Каин хорошо протопил лесопилку, и мы собрались там на службу. Не успел хватиться Финнерли, как службу начал Джон Сэмпсон. Он еще на Востоке и во время нашего долгого пути руководил молитвенными собраниями. Он был красив и сед, а говорил просто и искренне. Его слова приносили подлинное облегчение – он был добр по-настоящему, а таких мало. Не только у нас здесь, но и везде.

Конечно, Финнерли наши вольности не понравились. Я сидел сразу за ним и видел, как он ерзал, соображая, как бы занять место ведущего. Но мы заранее сговорились: не хотели, чтобы на нашей службе грозили громами и молниями и призывали Господа обрушить свой гнев на наши головы. Нам хотелось, чтобы наше собрание было полно благодарения и радости, ибо нам удалось выжить.

Мы пели старые церковные гимны и простые песни из тех, что нам нравились, а Нинон опять спела «Дом, милый дом». Полные радости и света, мы разошлись по домам, чтобы ожидать Рождества.

Пока все укладывались, я заглянул на конюшню проведать скотину. На улице я прислушался к ночным звукам. Ничего необычного слышно не было, но что-то меня тревожило. Я вышел из поселка и поднялся на холм, чтобы оглядеть окрестности, и увидел вдали слабый огонек. Может быть, это был костер.

Но откуда там костер? Место там для этого мало пригодное. Может быть, тут просто обман зрения, и костер находится гораздо дальше, чем мне показалось.

Я вернулся домой. Нужно было прихватить винтовку. Свет в доме уже погасили. Я осторожно приоткрыл дверь, меня обдало теплым воздухом. На цыпочках я вошел внутрь. Огонь почти потух, и лишь слабые отсветы умирающего пламени плясали по стенам.

– Что случилось, Бен? – спросила Лорна и села в кровати.

– Там на равнине какой-то огонь.

– Костер?

– Место для стоянки неподходящее… Вдруг это сигнал бедствия?

– Кто же там может быть?

– Санта-Клаус, – сказал я. – Может, один из его оленей сломал ногу.

– Не шути, Бен. – Она встала и подошла ко мне в ночной рубашке. – Можно, я пойду туда с тобой вместе?

– А что, кто-то уже идет?

– Ты. Я знаю.

– Это прогулка не для девушек. А вдруг там западня?

Эта мысль пришла мне в голову только сейчас. Может быть, таким способом кто-то пытается выманить нас из поселка? Но вообще-то огонь горит неподалеку от тракта, и там мог оказаться просто какой-то заблудший странник. А сегодня ночь перед Рождеством.

Я уселся, чтобы переобуться в мокасины, в них шаги почти не слышны. А когда встал, Лорна тоже была уже почти одета.

– Я с тобой, Бендиго. Подожди немного.

А почему бы и нет, в конце концов? Она хороший стрелок, а мне может понадобиться прикрытие. Нет, я, конечно, полный дурак. Нельзя брать девушку на такое дело. Я написал записку Каину, и мы выскользнули в ночь.

Лошади едва не застонали, когда мы их седлали. И опять Лорна опередила меня. На небе висели крупные звезды, а снег сверкал миллионами крохотных бриллиантовых искр.

– Бен, что там? – волновалась Лорна.

– Может, западня. А может, кто-то попал в беду или ранен. Подъедем поближе и посмотрим. Главное, не волнуйся пока.

Мы ехали, держась поближе к деревьям и кустам. Останавливались несколько раз, чтобы приглядеться к окрестностям, но ничего подозрительного не заметили. Мы видели только один костер. По мере нашего приближения он делался все меньше, как будто заканчивалось топливо.

Деревья редели, наше прикрытие становилось все прозрачнее. Вдруг мы увидели то, чего раньше не замечали: ярдах в пятидесяти от костра на снегу чернело пятно.

– Бен, там лошадь, – сказала Лорна. – Точно, лошадь.

– Тогда должен быть и всадник. Не думаю, чтоб лошадь сумела бы сама развести огонь.

Объезжая костер по кругу, мы постепенно приближались. Действительно, лошадь. А вот и человек… или тело, рядом с костром.

Кто бы ни был этот человек, видно, что он просто поджег низкорослый кустарник. Когда я впервые его увидел, он горел ярко, а потом начал угасать.

– Согрей руки и перестань нервничать, – приказал я Лорне. – Стрелять будем только в крайнем случае.

Я спрятал винчестер в чехол и вынул револьвер. Мы подъезжали все ближе.

Человек лежал не двигаясь. Или спал, или был без сознания. Он лежал прямо на мерзлой земле, и от огня ему пользы было мало.

Я спешился и подошел.

Индеец! Похоже, у него сломана нога.

Не спуская с него глаз, я подбросил веток в огонь и подозвал Лорну.

Индеец вдруг очнулся. Он поднялся на руках и повернулся ко мне. И тут я его узнал.

Не скоро я забуду это лицо. Это был тот самый юный воин, который хотел оставить у себя Мэй Стюарт и убить Ленни Сэмпсона.

Он схватился за револьвер, но я выбил оружие у него из рук.

– Угомонись, – сказал я. – Положение у тебя аховое.

Грудь его охотничьей стеганки была в крови. Кажется, его еще и подстрелили.

И тут я увидел – за что.

На его ремне висел скальп, свежий скальп с белого человека.

Глава 14

Его глаза горели ненавистью. Я стоял над ним с револьвером в руке, и он был уверен, что сейчас я его пристрелю. Скольких же можно избежать бед, если именно так и поступить!

– Бен, он ранен. Его подстрелили, – сказала Лорна.

– Вижу. А еще у него два свежих скальпа. Они не индейские. Я за ним присмотрю, а ты приведи мою лошадь.

Она смотрела на меня в упор, пока я не покачал головой:

– Я никогда не стрелял в беспомощного человека, но он бы уж точно выстрелил. У них к таким делам другое отношение.

– Они могут меняться.

– Надеюсь, – сказал я. – Потому что это тот самый парень, который похитил Мэй и Ленни.

Она уставилась на индейца.

– Не может быть.

– Приведи лошадей, Лорна. На таком морозе ему лучше не станет.

Я нагнулся, чтобы отобрать у него нож и томагавк, и он вцепился в меня. Пришлось его ударить. Сильно ударить.

– Веди себя прилично, краснокожий, – сказал я. – Я пытаюсь спасти твою шкуру. Только вот не знаю зачем.

Когда Лорна привела лошадей, я уложил его поперек седла, связав прежде руки. Не хотелось, чтобы он вдруг унесся на моем жеребце, да еще, возможно, прихватив в поводу коня Лорны.

Наверное, ему было больно, когда я перекидывал его через седло, но он не издал ни звука. Только продолжал сверлить меня глазами. Я взялся за повод, и мы двинулись к дому.

– Держи оружие наготове, – приказал я сестре. – Чуть что – стреляй.

Не думаю, чтобы она это сделала, хотя про женщин ничего нельзя знать заранее. Сказал я это только для того, чтобы запугать индейца. Слов не поймет, но суть уловит.

Я ничего не имею против индейцев. Они дикие люди и борются с нами теми способами, которые им привычны. Но только они не столько дерутся за свою страну, сколько воюют ради самой драки. Ни один из них не имеет права жениться или считаться полноправным воином, пока не снял скальп хоть с одного убитого им человека. Свои победы они отмечают так же, как это делали рыцари при дворе короля Артура.

Мы вернулись в поселок, и я разбудил Каина. Вместе мы затащили индейца в дом и уложили у огня. Лорна разбудила Джона Сэмпсона. Мы вправили индейцу ногу и наложили шины.

– Пусть лучше побудет связанным, – сказал я. – Он не понимает, что с ним происходит. Наверное, думает, что мы его лечим, чтобы потом прикончить.

– Чьи же у него скальпы? – спросил Каин. – Он посмотрел на часы и сказал: – Ну, с Рождеством Христовым! Уже час ночи.

Мы все поприветствовали друг друга, а потом я повернулся к индейцу.

– И тебя тоже – с Рождеством!

Он зыркнул и сплюнул.

– Что ж, выдержки у него хватает, – сказал я. – Лорна, иди спать. Скоро утро.

Джон Сэмпсон отправился домой, а Каин раскурил трубку.

– Снега не было, должно быть, его следы сохранились, – сказал он.

Мы глянули друг на друга, одновременно подумав о том, чем же все это может кончиться. Этот индеец убил двух белых. Судя по волосам, одна из убитых – женщина. А у этих белых наверняка остались друзья.

– Поспи, Каин, – сказал я. – Я подежурю.

– Хорошо. – Он встал. – Признаюсь, устал страшно. Но ты в окно поглядывай.

– Ты не похож на Санта-Клауса, – сказал я индейцу. – И если ты преподнесешь нам подарок, то наверняка он нам не понравится.

Я подогрел суп и взял ложку.

– Давай открывай рот, – сказал я индейцу. – Буду тебя кормить.

Он плюнул в мою сторону, и я улыбнулся.

– Эй, храбрый воин! Ты что – испугался?

Он посмотрел на меня, потом открыл рот, и я, ложка за ложкой, скормил ему целую миску супа, – руки-то у него были связаны.

– Ты бы поспал, краснокожий.

Я приготовил себе кофе и принес сверху сразу две книги, которые на этот раз дала мне миссис Макен: «Опыты» Монтеня и «Странствия» Вильяма Бертрама.

Так хотелось поскорее прочесть их, что я принялся читать по куску то из одной, то из другой книги. Бертрам был ботаником, охотником за растениями, и очень много написал о племенах чероки и криков,которые обитали в Теннесси, Каролине и Джорджии.

Читал я до самого рассвета. Индеец не отрывал от меня взгляда. Наверное, он раньше никогда не видел, как люди читают, и, хоть он не произнес ни слова, его глаза горели любопытством.

Странное получилось рождественское утро. На печке висели чулки с подарками для каждого, а за минуту до появления всей компании Лорна повесила еще один чулок.

Индеец все же поспал немного и теперь следил за Лорной своими черными, ничего не выражающими глазами. Потом прибежали десятилетняя Энн и четырехлетний Бобби и бросились к чулкам.

Здесь оказались чулки для Каина, для Лорны, для Хелен и для меня. Потом Лорна отцепила тот последний чулок и положила его на колени индейцу. Он молча смотрел то на чулок, то на нее.

Я перерезал веревку на его руках. Несмотря на боль, он не стал растирать кисти, а как кошка следил за нами, разглядывая, как мы раскрываем чулки и вынимаем оттуда вещи.

Энн получила деревянную куклу в платье, сшитом Хелен и Лорной. Бобби – полдюжины деревянных солдатиков и пару индейцев. Индейцы нам с Каином особенно хорошо удались. Еще были леденцы, попкорн и много всякой всячины для малышей.

В моем чулке был вязаный красный шарф от Лорны и красивый новый топорик от Каина.

Индеец потряс свой чулок, потом полез внутрь. Первое, что он вытащил, оказалось леденцом. Он уже успел заметить, что делают дети с леденцами, поэтому полизал его, а потом сунул в рот. Еще ему достался попкорн, старый складной нож Каина, серебряная пуговица, мешочек с цветными бусами и несколько иголок – они пользовались у индейцев огромным спросом. И снова – попкорн, снова – леденцы. Он внимательно изучал каждый предмет.

Хелен хлопотала с обедом, ей помогала Лорна. Каин кормил скот во дворе, как вдруг стремительно вошел в дом и схватил ружье.

– Бендиго!

Он махнул, чтобы я вышел. Я прихватил свой винчестер и присоединился к нему. На улице нас уже ждали Стюарт, Крофт и Сэмпсон. Все смотрели туда, где посреди равнины выделялась группа всадников. Они приближались.

– Кто это, как вы думаете? – спросил Уэбб.

– Похоже, они ищут индейца.

– Индейца? – спросил Уэбб. – Я не видел никаких индейцев.

– У нас в доме лежит один. Он ранен.

Уэбб распахнул дверь и заглянул внутрь. Индеец лежал, глаза его были закрыты. Он был болезненно бледен, а рядом лежали подарки.

– Если им нужен этот, пусть забирают.

– Нет, – сказал я.

Он посмотрел на меня.

– Бендиго, – сказал он. – Мне кажется…

– Уэбб, мы с Лорной нашли его раненным, – прервал я его. – При нем были два скальпа, но он ранен и беспомощен, а сегодня – Рождество.

– Два свежих скальпа? Да я сам его пришью!

– Нет, Уэбб, оставь его в покое.

Он сверлил меня глазами.

– Черт возьми, Бен. Ты хороший парень, но будь я проклят, если какой-нибудь краснокожий убийца появится здесь…

– Это мы привезли его сюда, Уэбб. Если бы мы оказались в его деревне, то были бы в полной безопасности. Давай отплатим ему тем же.

– Ты там не был в безопасности, совсем недавно. Ты и Мэй! За это его стоит убить.

– Там не деревня, а лагерь. Лагерь – другое дело.

Подъехали всадники, целая дюжина. Остановились.

– Здорово, ребята. Мы выслеживаем индейца. Он – убийца. Убил двоих наших, а мы всадили по пуле в него и в лошадь.

– Мы видели следы сапог и мокасинов около того места, где он упал. Вон там, – сказал другой. – Он у вас?

– Он в доме, – сказал Каин.

– Отлично! – один из них спрыгнул с лошади. – Давай лассо, Эд. Потащим его на веревке.

– Нет, – сказал Каин.

Они все уставились на него. Огромный бородач нагнулся.

– Я правильно расслышал, ты сказал – нет?

– Правильно.

– Ты хочешь сказать, что защищаешь этого вора и убийцу?

– Я не видел, что он натворил, а если бы видел, наверное, чувствовал бы то же, что и вы. Но мы нашли его умирающим на снегу. Мы привезли его в дом. Сегодня Рождество, джентльмены, и он останется здесь.

Они не могли поверить своим ушам. Да и как было на это рассчитывать? Белые, кроме тех, кто очень долго прожил на Западе, всегда относились к индейцам только как к опасности или препятствию на своем пути. Индейца нужно смести или раздавить, как клопа.

Другое дело – военные. Эти уважали индейцев как настоящих воинов. И те белые, что поселились в горах, – они тоже научились и понимать, и принимать их.

– Слушайте меня! – заговорил человек с напряженным лицом, крутыми скулами и лихо закрученными усами. – Мы приехали за этим индейцем, и мы его заберем. Либо вы нам его отдаете, либо мы забираем сами.

– Джентльмены, вы далеко от дома, а сегодня Рождество, – сказал я. – Мы приглашаем вас разделить с нами угощенье. Индейца мы вам не отдадим, а забрать его вам будет непросто. Кто-нибудь из нас, возможно, умрет, – добавил я, – но и вы поедете домой с телами поперек седел. Мы не хотим неприятностей. Но мы здесь живем, и если кто-то начнет стрелять, так только мы.

Уэбб шагнул ко мне.

– Я тоже так думаю.

Приезжие вдруг обернулись, услышав кашель у себя за спиной, и увидели Рут Макен – в руках у нее было ружье.

Показался Дрейк Морелл. В черной куртке и с шестизарядным револьвером. Мы поняли, что почти все пришельцы знали его в лицо.

– Я тоже здесь живу, джентльмены, – сказал он. – Мы все заодно.

Глаза у них забегали. Из сарая вышел Этан с винчестером наперевес.

– Этот краснокожий убил наших друзей, а вы его защищаете, – запротестовал бородач. – Мы это так не оставим!

– Как вам будет угодно, – сказал я. – Но мы надеемся, что на этом дело закрыто. Нам не нужны неприятности, джентльмены, и не забывайте, что у индейцев принято снимать скальпы, а вы – чужаки на их земле. Мы не забудем о том, что он совершил, тем более, что у нас самих с этим парнем случались разногласия. – Тут на меня зыркнул Уэбб. – Тем не менее мы подобрали его раненным и замерзшим и принесли к нам в дом. Если вы хотите его достать – подождите, пока он не уйдет отсюда, и гоняйтесь за ним на его территории.

– Вы чокнутые! – Глаза бородача метались туда-сюда. – Вы слепцы, дураки чертовы!

– Возможно, но вам придется это стерпеть, – сказал я. – Вы присоединитесь к нашему столу, джентльмены?

– К черту! – Усатый развернул лошадь первым. – Вы еще о нас услышите. Попомните это!

Они уехали, а мы все смотрели им вслед. Рут оставалась на месте, пока они не скрылись из глаз, потом подошла ближе.

– Что тут случилось?

Мы все ей рассказали, и она вошла в дом. Индеец лежал на соломенном тюфяке у огня, а рядом с ним стояла Лорна, держа в руке револьвер.

Рут, которая знала язык племени сиу как настоящий индеец, попыталась с ним заговорить. Потом перешла на другое наречие. К ней присоединился Этан.

– Он шошон, мэм, – сказал он и обратился к индейцу, используя знаки.

Шошон не отвечал.

Уэбб смотрел на него сверху вниз.

– Это он приставал к Мэй?

– Он не приставал, – сказала Мэй. – Может быть, он бы и начал, но Этан с Бендиго меня выручили.

– Его вздернуть мало, – сказал Уэбб. – Эти люди правы.

– Ты же был с нами заодно? – спросил Каин.

Уэбб резко повернулся к нему.

– А как же иначе?

Вот таким был Уэбб. Человек тяжелый, полный горечи. О его прошлом никто ничего не знал. Если он когда-нибудь чего-либо боялся, то не показывал вида. Он часто и по разным поводам не соглашался с нами, но, как только появлялась опасность, он всегда становился в строй.

В то рождественское утро, глядя всадникам вслед, я радовался, что мы вместе, что мы сумели отстоять то, во что верили, пусть даже наша вера – сумасбродство и безумие.

А наши женщины? Хелен, Рут Макен, Лорна и даже миссис Сэмпсон, которая вдруг появилась в дверях своего дома с ружьем наперевес – до того я никогда не видал ее с оружием, – наши женщины оказались ничуть не слабее, чем те из Баварии, о которых рассказано у Монтеня.

Когда император Конрад III длительной осадой принудил сдаться оборонявшийся город, он разрешил женщинам покинуть его, взяв с собой только самое ценное: то, что можно было вынести на себе. Они взвалили на свои спины мужей и детей и вышли из города. Император, который поклялся убить всех мужчин, поразился их мужеству и позволил им уйти.

День Рождества выдался теплым и тихим. Мы замечательно поужинали у Рут Макен, беседовали и пели песни. Индейца пришлось прихватить с собой, – боялись, что он что-нибудь натворит в наше отсутствие. Он лежал на полу, вылупив на нас глаза, и, наверное, дивился, как мы бы дивились каким-нибудь их праздникам и обрядам.

Дрейк Морелл рассказывал нам о юге, о Чарльстоне и Атланте и немного о Бостоне. Похоже, он долго там прожил, но порой в его речи проскальзывал странный акцент, необычная интонация, которые приводили меня в недоумение. Правда, здесь, на Западе, мы привыкли не задавать лишних вопросов. Мы звали человека так, как он сам хотел, и судили о нем только по его поведению. Все остальное оставалось его личным делом.

Этот день был для меня важен, может быть, даже драгоценен, им заканчивалась одна жизненная полоса и начиналась другая. Иногда мне кажется, что то был последний день моей юности, но тогда я об этом не догадывался. Да, я еще пробуду дома несколько дней, до Нового года, а наутро сяду на коня и ощущая на бедре тяжесть револьвера, отправлюсь в путь, в далекий Орегон. На поясе у меня будет спрятано накопленное всеми нами золото для покупки стада. Наш первый общий вклад в будущее благосостояние.

Заслужил ли я доверие общины? Правы ли они, доверяясь мне? Что же такого я совершил, чтобы они так мне верили?

Я бередил себе душу, пытаясь заглянуть за горизонт. И в то же время знал, что сделаю все, что должно быть сделано. Я стану мужчиной на пути, ведущем вдаль.

Часть вторая

Глава 15

Ночь после Рождества была неспокойной. Индеец оставался у нас – лежал у очага. Скальпы, которые были при нем, лишний раз доказывали, что он приучен убивать и делал это не раз. Когда-то я одержал над ним верх в его же берлоге на глазах у старейшин рода, унизил его достоинство, и убить меня, возможно, было для него единственным способом вернуть себе уважение и оправдаться в глазах старцев.

Он наш враг и те мелкие подарки, которые ему достались, принял без всякой благодарности. Этика белого человека имеет отношение только к нему самому и, как бы ему ни хотелось верить в обратное, другие народы исповедуют иные правила жизни. Похожие до некоторой степени, но все же – другие.

Конечно, нам хотелось верить, что, наблюдая за нами, находясь в самом центре нашей жизни, этот дикий парень начнет размышлять и заинтересуется нами. Если он на нас нападет, мы вступим с ним в драку, если будет голоден – накормим. А просить у него мы ничего не собираемся. Земли у него слишком много, и ему придется поделиться с нами.

Ненавидел он меня не потому, что я принадлежал к другой расе, а потому, что я однажды унизил его на глазах у старших, перед которыми он много хвастал. А у меня к нему не было ненависти, как не было ее ни к одному живому существу. Тех, кто мне не нравился, я просто избегал.

– Что мы будем с ним делать? – спросил Том Крофт. – Сколько вы собираетесь держать тут этого индейца?

– Нужно отвезти индейца к его людям, – сказал Каин.

Этан пожал плечами.

– Это легче сказать, чем сделать. Но попробовать можно.

– Нужно везти, – сказал я. – Здесь он опасен.

– Пустить бы ему пулю в лоб, да и все дела, – сухо заметил Уэбб. – У вас что – опилки в голове? Однажды ночью он встанет и всех нас перережет.

Я и сам думал об этом. Хотя нога его будет заживать долго, он уже пошел на поправку. Мы его неплохо кормили и лечили, так что он был в хорошей форме. Наше к нему отношение было ему непонятно. Наверное, он думал, что мы откармливаем его, чтобы потом пытать, или что-то в этом духе. Читать в его черных глазах я не умел – его верования, мысли и привычки слишком сильно отличались от моих. Когда с детства тебя приучали, что любой незнакомец – враг, сомнительно, что ты в один миг переучишься только потому, что твой желудок набит, рядом огонь и тебе подсунули пару побрякушек.

Страшно было думать, что я уеду, а моя семья останется один на один с дикарем. Кроме Каина, мужчин в доме не будет. Поспать ему тоже иногда нужно, а вдруг однажды индеец ухитрится развязать путы?

– Я его приволок сюда, я и уберу, – сказал я. – К северу от нас лежит их деревня. Подвезу его поближе, разведу костер и оставлю. Пусть они сами его подберут.

– Его следует убить, – сказал Уэбб. – Он все о нас расскажет.

– Да они и так все знают, – заметил Сэмпсон. – В чем наша сила, и каковы наши слабости. Наша сила в том, что мы знаем – стоит нам сделать хоть одну-единственную ошибку, и мы погибли.

– Нечего было его сюда тащить, – проворчал Нили. – Преподобный прав. Диких людей всегда убивали, и в Библии про них ничего не сказано.

– А при чем тут…

– Раз не сказано, – перебил меня Нили, – значит, они животные.

– Помнится, об англичанах там тоже ничего не сказано, – заметил я мягко.

Нили бросил на меня злобный взгляд и переменил тему.

– Нам нужно подумать о школе, – сказал он. – Мы столько говорили об этом, а теперь у нас есть человек, который мог бы стать учителем.

Каин глянул на него и закинул одну ногу на другую.

– Кто же это?

– Преподобный. У нас с ним был разговор, он слегка сопротивлялся, но потом быстро согласился. Раз он останется у нас священником…

– А разве он останется? – спросил Каин.

– Конечно. Это его призвание. Наш Джон читает из Писания очень хорошо, но ведь он не священник. А Мозес Финнерли – священник.

Все замолчали, потом Каин спросил:

– Финнерли уже начал строиться?

– Нет. Он что – должен, по-твоему, сам строить школу? Дети ведь не его. Мы тут прикинули, что твоя лесопилка до весны все равно работать не будет. Почему бы покамест не устроить там школу?

– Хорошее предложение, – сказал я. – Не часто встретишь человека, который бы добровольно жертвовал своим временем.

Нили завозил под столом ногами.

– Ну, мы тут подумали, – выдавил он, – что надо бы скинуться. Его время кое-чего стоит. Да и знания тоже. Кроме него, у нас никого нет, кто мог бы этим заняться. И знаний у него достаточно.

Наш разговор происходил у Сэмпсонов, к ним по одному стягивались люди.

– Мне кажется, у нас есть другой человек, – сказала Рут Макен.

– Кто же? – удивленно глянул на нее Нили.

– Дрейк Морелл.

Вот это да! Даже если бы кто-нибудь сейчас взял бы да и пальнул из ружья, большего удивления он бы не вызвал. Все так и подпрыгнули на месте, а потом стали пялиться друг на друга, соображая, как же это отнестись к подобному предложению.

– Нет, это несерьезно, – не выдержала миссис Крофт.

– Этот человек – игрок, пьяница и убийца! – рассердилась миссис Стюарт. – Говорю вам, Рут Макен – вы день ото дня становитесь все несноснее! И эти ваши заявления!

– У него прекрасное классическое образование, – тихо сказала Рут. – Никто из присутствующих, и я в том числе, не может с ним в этом сравниться.

– Нет, а если серьезно, – сказал Том Крофт. – Этот человек не учитель. К тому же за ним охотятся, он приговорен к повешению.

– Преподобный оказал нам честь, что согласился учить наших детей, – настаивал Нили. – Он знает Библию и хорошо говорит. По воскресеньям он будет проповедовать, а в будние дни учить наших детей. Мне кажется, все складывается удачно. К тому же, – добавил он с вызовом, – я уже сказал ему, что он будет учителем.

– До сих пор мы все решали сообща, – сказал Сэмпсон. – Только так можно принять правильное решение.

– Что бы там ни было, – вставая, мягко сказал Каин, – сегодня утром мы ничего не успеем решить. Меня ждет работа. Наверное, и всех остальных тоже.

Собрание закончилось, и мы разошлись, оставив Нили и Крофта доругиваться на ходу.

На улице меня поджидал Этан.

– Если ты всерьез насчет индейца, то я с тобой.

– Спасибо, – сказал я. – Я ведь вскорости уеду. Лучше, чтоб его к тому времени здесь не было.

Мы оседлали своих лошадей и прихватили еще одну лошадь для краснокожего.

Когда мы пришли за индейцем, Каин встретил нас в дверях.

– Будьте осторожны, – предупредил он. – Не нравится мне все это.

– У нас нет выбора.

– Как только от него отделаемся, сразу же назад, – добавил Этан.

И мы отправились. Индеец ехал между нами. Этан чуть впереди, а я сзади, прикрывая тылы и приглядывая за краснокожим. Путь был дальний. Вокруг нас возвышались заснеженные горы и сосны, которым, похоже, очень хотелось сбросить тяжелые снежные шапки и предстать перед нами во всей своей темно-зеленой красе.

Мы ехали вдоль безымянных озер и глубоких ущелий, где бурные водяные потоки боролись с ледяными оковами, гнали лошадей сквозь сугробы и только иногда выбирались на тропу. Наконец запахло дымом. Мы поехали осторожней, прячась в сосновом бору. Внизу под обрывом, примерно в тысяче футов под ногами, мы увидели вигвамы, рассыпавшиеся по долине. От них в нёбо поднимался горький дым. Не слезая с лошадей, мы внимательно осмотрели расположение деревни и ее окрестности. Быть может, когда-нибудь нам это пригодится.

– Твоя деревня? – спросил я краснокожего.

Он что-то буркнул в ответ, и я принял это как подтверждение.

– Лошадь мы тебе подарить не можем, – сказал я. – Так что либо жди, пока тебя подберут, либо ползи. Советую подождать.

Он только глазами сверкнул.

Я показал ему знаком, что я ему друг, но он только поглазел на меня, а потом плюнул.

– Ну, как хочешь, – сказал я. – Как хочешь.

– Убью! – вдруг сказал он. – Я убью всех!

– Тогда зови на помощь больших индейцев, – сказал я. – Сейчас ты даже букашки не убьешь.

Мы сняли его с лошади, положили на снег, набрали сухих веток и разложили костер. Когда от сучьев костра начал подниматься дым, Этан выстрелил в воздух и мы поскакали домой.

– Дурной парень, – через много миль сказал Этан. – Упрямый как черт. Обычно эти Едоки Овец добрый народ. Я с ними встречался.

– Остерегайся его весной, гляди в оба, – сказал я. – Он произнес боевую клятву и, может быть, попробует напасть.

Этан кивнул.

– Жаль, что я не еду с тобой, – сказал он. – Путь долгий, а ты будешь совсем один.

– Ничего не поделаешь.

– От таких приключений на груди вырастают волосы, – сказал Этан.

– Если не выпадут те, что на голове.

Вечером мы держали большой совет. Я вез с собой немалые по тем временам деньги, а какой скот продается в Орегоне, никто не знал.

У нас с Каином были кое-какие накопления, предназначавшиеся для того, чтобы сделать первые шаги в Калифорнии, куда мы поначалу хотели попасть, но часть их ушла на пополнение запасов в форте Ларами. Посчитав и прикинув возможный риск, я вложил в дело сто долларов, а двести вложил Каин. У него оставалась чистая мелочь, а у меня – всего пятьдесят на дорожные расходы.

Рут дала двести, Дрейк Морелл – четыреста, Джон Сэмпсон – сорок, Крофт – пятьдесят, а Нили Стюарт – сотню чистым золотом.

– Мог бы и больше, – сказал он. – Но рискованно. Так что, думаю, пока хватит.

Последним подошел Уэбб и вручил мне шестьдесят долларов.

– Кроме тебя никто не сможет провернуть это дело. У меня остается совсем мало монет, – сказал Уэбб, – так что постарайся все же пригнать коров. Но что бы там ни случилось, я на тебя в обиде не буду.

– Спасибо, Уэбб. Я постараюсь.

Я увидел себя так, как все они меня видели – очень молодым, высоким, тощим, стоявшим, широко расставив длинные ноги, – и почувствовал, что каждый из них доверил мне так много, что потерять это я не имею права. Нет, это просто немыслимо! Я увожу их будущее… и свое тоже.

Дрейк вышел вместе со мной на улицу подышать ночным воздухом. Мы немного постояли молча, а потом он сказал:

– У тебя с собой много денег, и тебя поджидают разные опасности: в городах воры, на дорогах вообще всякое.

– Я буду осторожен.

– Никому не доверяй. Даже тем, кому хочется верить. Только тогда ты будешь в безопасности. – Он помолчал и продолжил: – Жизнь есть жизнь, и человеку не дано знать, что будет с ним в следующее мгновение. Поэтому я прошу тебя: если со мной что-то случится, весь доход от этого предприятия должен пойти Нинон.

– Я сделаю так, как вы хотите.

– У нее есть богатые родственники, но она не пойдет к ним на содержание. Небольшая собственность даст ей некоторую самостоятельность.

– Мистер Морелл, – сказала Рут Макен, подходя к нам, – мы собираемся открыть тут школу.

– Да, – сказал он.

– А в школе должен быть учитель.

Даже в этих сумерках можно было различить, как лукаво он глядит на нее.

– Кто же справится лучше вас? – спросил он.

– Стюарт и Крофты хотят преподобного Мозеса Финнерли.

– О Боже! – Он уставился на нее. – Вы шутите?

– Нет.

– Этот фанатичный дурак?

– Он слуга Господа, и он готов приступить к работе.

– Пути Господни неисповедимы, – вздохнул он. – А почему бы вам этим не заняться? У вас должен быть учительский дар.

– Тут есть несколько парней. Например, Фосс. Они уже большие, мне с ними не совладать.

– Зовите меня на помощь, как только я понадоблюсь, миссис Макен.

– Спасибо, мистер Морелл. Я зову вас сейчас.

– Прямо сейчас? Зачем?

– Я хочу, чтобы вы стали учителем. Есть и другие, которые хотят того же самого.

Он посмотрел на нее так, словно она лишилась рассудка, а потом сказал:

– Вы очень добры, миссис Макен, но подумайте сами: игрок, который иногда перебирает со спиртным и убил пятерых в перестрелках. Мне кажется, вы не отдаете себе отчет в том, кому предлагаете учительскую должность.

– Нет, я отдаю себе отчет. Я слышала, что вы игрок опытный, но честный. Что касается пьянства, то я уверена, что с детьми вы не станете пить. А перестрелки? Так нам всем приходилось пускать в ход оружие. Кажется, я сама застрелила одного человека. Не хотела, но мы защищали свои дома.

– Вы оказываете мне честь, миссис Макен, – сказал он и повернулся ко мне. – Бендиго, как далеко это зашло?

– Люди разделились, – ответил я. – Я – за вас. Мнение миссис Макен вы слышали. Джон Сэмпсон за вас с оговорками, Уэбб тоже. Каин своего мнения не высказал.

– А остальные?

– Нили, его жена и Крофты хотят Финнерли. Получается. четыре на четыре, но Каин пока еще ничего не сказал.

– Мистер Морелл, вы джентльмен, – сказала Рут. – В вас есть достоинство и солидность. То, что вы образованны, это очевидно. Вас не соблазнить той ничтожной суммой, которую мы можем вам платить, но я умоляю вас подумать о том, что будет, если эту должность займет тот джентльмен, о котором мы говорили.

– Миссис Макен, это недозволенный прием!

– Я думаю о своем сыне, мистер Морелл. О Буде и о Нинон, раз я теперь о ней забочусь. Есть ведь и другие дети. Мне кажется, что им надлежит расти с любовью и уважением к знаниям. Насчет грубой реальности они все поймут и без учителя. Но я хочу, чтобы мой сын умел рассуждать логически, уважать свою страну и ее народ, чтобы он стал гражданином.

– Это много. Я должен подумать, миссис Макен. Но Бог мой, такая дикая мысль мне никогда…

– Подумайте, пожалуйста. – Она поежилась. – Уже холодно. Бендиго, не проводишь меня до дома? У меня есть для тебя кое-что.

Когда мы подошли к ее дому, она прошептала:

– Буд, наверное, уже спит. Подожди меня здесь, хорошо?

Вскоре она снова вернулась и вложила мне что-то в руку. Это оказался «дерринджер».

– Вдруг понадобится. Муж всегда считал, что лишнее оружие не повредит. – Она помолчала. – Его носят в рукаве. Дрейк Морелл покажет, как это делается. Он и сам так его носит.

Глава 16

В Орегон я отправлялся ночью. Мы решили, что так будет лучше. Никто не увидит, что я уезжаю, не последует за мной, не поймет, что в поселке стало на одно ружье меньше. И провожать меня не стали. Это мы тоже решили заранее, и я простился со всеми прямо в доме. Потом мы с Каином в последний раз спокойно поговорили с глазу на глаз, крепко пожали друг другу руки, и он снова взялся за свои гвозди.

Еще с вечера Хелен собрала еду, и они с Лорной уложили ее в седельные сумки. Пока Каин грузил вьючную лошадь, которую пришлось взять в дорогу, я поднялся на террасу, чтобы напоследок повидать Рут Макен, Буда и Нинон.

Я пил кофе в маленькой, словно раковина, комнате, которую я построил для Рут. Построить – одно, а превратить в дом – другое. Рут это сумела.

Нинон подала мне кусок пирога с сушеными яблоками. Вдруг Буд сказал:

– Олли Троттер спрашивал, когда вы собираетесь ехать.

– Когда это было?

– Сегодня. И пару дней назад тоже. Он говорил, что вам лучше поторопиться.

Мне это не понравилось, не доверял я этому Троттеру. Мой отъезд осуществлялся скрытно отчасти из-за него и его приятелей.

– Я хочу поехать с тобой, – сказала вдруг Нинон. – Правда! Я знаю кое-кого в Орегоне и в Сан-Франциско тоже. Я могла бы помочь.

– Если что-то случится, оно случится раньше, чем я туда доберусь. А когда начинаются неприятности, лучше, чтоб голова болела об одном, а не о двоих.

– Когда ты вернешься?

– Не раньше будущих морозов. Путь туда долгий, а назад с коровами – еще длиннее.

Рут подошла к сундуку и вынула две книги.

– Хватит ли у тебя места для этих книжек? Хочешь, возьми одну или обе. Мне кажется, что в дороге тебе захочется подумать о разных вещах. Одна из книг – Блэк-стоуна.

– Я слышал о нем.

– Добрая часть нашего законодательства основана на его книгах. От него ты узнаешь, может быть, больше, чем из других книг.

Нинон провожала меня до дверей.

– Мне будет тебя не хватать, – сказала она, глядя на меня огромными глазищами.

– Когда я вернусь, ты обо мне уже позабудешь.

– Никогда! – Она смотрела прямо мне в глаза. – Я люблю тебя, Бендиго. Когда-нибудь я стану твоей женой.

– Ты слишком молода, чтобы думать об этом, – сказал я. – Тебе ведь нет еще и тринадцати.

– Почти тринадцать… Между нами разница всего в пять лет. У майора с миссис Макен была разница в девять. Мистер Каин тоже старше Хелен на девять. Я знаю, я спрашивала.

– Ну, ты еще сто раз передумаешь, – промямлил я. – Но все равно я польщен. И надеюсь, что ты не расхочешь.

Она поднялась на цыпочки и легонько поцеловала меня в губы. Ее поцелуй был легче, чем касание бабочкиного крыла, но я вздрогнул.

– Скорей возвращайся, Бендиго. Я буду тебя ждать!

В темноте я шел один на конюшню и все твердил себе, что Нинон – всего лишь неразумный ребенок, полный глупых фантазий. Но она всегда казалась старше своих лет. Может, оттого, что умеет играть, как настоящая артистка, или потому, что ей пришлось много пережить и немало путешествовать.

Я вывел коня из конюшни, вспрыгнул в седло и поехал в сторону тракта на форт Бриджер. За спиной у меня стукнула дверь конюшни, и я понял, что Каин вышел меня проводить. Повернувшись в седле, я взмахнул рукой, но не видел, ответил ли он мне. Он превратился в одну из неясных теней на стене дома. Но я был уверен, что он стоит там, что смотрит мне вслед – точно так же, как стоял бы и я, если бы провожал его. Он всегда был для меня больше отцом, чем братом, мы были с ним так близки, что понимали друг друга без слов.

Я не хотел ни с кем встречаться, поэтому вскоре свернул с тракта, спустился к ручью и проехал вдоль него пару миль. Начинался рассвет. Я остановился, нашел углубление в сухом береге реки, натопил снега для кофе, поджарил немного бекона и поспал, пустив лошадей щипать скудную подснежную траву.

Когда я, проснувшись, оседлал коня и посмотрел в ту сторону, где должен был быть дом, то ничего, конечно, не увидел. Наш поселок давно скрылся за округлыми холмами, и лишь нависающая над местностью гряда Уинд-Ривер выглядела по-прежнему. Я выбрал себе ориентир на западе – гору Шатер-Батт, нависающую бровью над Разделом. Оглядев окрестности и не увидев ничего тревожного, я поехал вдоль ручья, а потом свернул на равнину. То шагом, то рысью я двигался на запад. Следующую ночь я провел в укромном и укрытом от ветра месте на Шатер-Батт.

Перед сном, присыпав снегом свой маленький костерок и завернувшись в одеяла, я обдумал дальнейший путь. Обычно все путешественники проезжали через форт Бриджер, и, как это ни было рискованно, я все равно решил туда завернуть.

Во-первых, из простого любопытства. Во-вторых, я хотел получить сведения о погоде и дорогах. И, пожалуй, стоило пополнить запасы. А если кто-то следил за мной и потерял мой след, он будет пытаться перехватить меня именно в форте Бриджер. Я его замечу и узнаю, кто меня преследует.

Этот форт основал Джим Бриджер, уроженец Вирджинии, который приехал на Запад, чтобы жить в горах. Он многое знал об этих землях, но его отсюда выжили – кажется, мормоны. Они обнесли форт каменной стеной в двенадцать футов толщиной, а потом сами его покинули. Сейчас там стоял временный армейский гарнизон.

В Бриджер я приехал через два дня, услышал бодрый звук горна и увидел стройные ряды белых палаток, в которых жили солдаты. Незавидное житье, да и пение горна вряд ли нравилось беднягам, когда им нужно было спешить в строй.

Выпив, люди обычно много говорят, поэтому, хоть я и не любил этого дела, все же купил виски и устроился тут же в лавке, чтобы послушать новости.

В лавке толпилось около дюжины солдат и примерно столько же грубого вида штатских, и кто знает, кем они все были на самом деле. Тот, кого принимаешь за необразованного горца, может на деле оказаться сыном европейского аристократа, и меня не покидало ощущение, что тут просто кишмя кишат люди, которые выдают себя за кого-то другого. Года два назад здесь вот так же путешествовал писатель Ричард Бартон, записывая разные истории. Он виделся со всеми, включая Эфа Хенкса и Портера Роквелла.

Я внимательно прислушивался к спору о тракте на форт Холл и к разговорам о здешних индейцах. Оказалось, что вождь шошонов по имени Охотник на Медведей недавно снова начал предпринимать вылазки и с ним даже была серьезная стычка. Судя по тому, что я услышал, тот наш раненый индеец с двумя скальпами примкнул к этому вождю.

Около полуночи, когда здешний люд потянулся на ночлег, я прикончил выпивку и вышел на мороз. В форте Бриджер меня ничто не задерживало, да и негде было ночевать. Я проехал шесть миль и устроился возле ручья в углублении среди упавших деревьев, развел костер и уснул, сжимая в руке револьвер.

Еще до рассвета я отправился в путь. На этих землях жили индейцы, и я вполне мог налететь на кого-нибудь из воинов Охотника на Медведей. Но мне никто не встретился. Уже темнело, когда я приметил поселение из дюжины лачуг, окруженных стогами сена. Какой-то человек гнал домой штук шесть коров. Увидев меня, он схватился за винтовку.

Я подъехал и спросил, нельзя ли у них переночевать. Он внимательно оглядел меня с ног до головы, осмотрел моих лошадей и спросил, не мормон ли я.

– Нет, – ответил я. – Я живу в селении рядом с Южным ущельем.

Он посмотрел еще пристальнее.

– Слыхал. Как тебя звать?

– Шафтер. Бендиго Шафтер. Я еду в Орегон.

– Дальняя дорога, – сказал он. – Ты, что ли, один из тех, кто накормил наших святых?

– Было дело. Они застряли в снегах, а мы о них услышали. Хороший народ.

– Слезай и входи. Твоего коня я обихожу.

– Благодарю. Думаю, вам хватает своей работы. Я сам управлюсь. Мне нужно только место для ночлега.

Он присматривался ко мне, пока я расседлывал жеребца и ухаживал за ним.

– Немного найдется таких, чтоб так заботились о лошадях. Здешний народ обходится с ними грубо.

– С женщинами тоже, – сказал я.

– Ты женат? – спросил он.

– Нет.

– А у меня две жены. Увидишь. Первая – Мэг, она сама нашла мне вторую. Вряд ли я сам сыскал бы лучше, хоть считается, что я неплохой добытчик. У них своя компания, понимаешь? Вдвоем веселей, да и работа пополам. Облегчение.

Мы подошли к дому, я снял шапку, и мы вошли.

Я увидел двух женщин и четверых детей. Женщины были умудрены годами, одна лет на семь старше другой. Обе привлекательные и спокойные. Кинув взгляд на стол, я понял, что у этого парня поваров хватает – сразу две хозяйки в доме.

– Мэг… Бесс… мистер Бен Шафтер из поселка, что у Южного ущелья. Он один из тех, что помогли Эстер и остальным.

– Рада вас видеть, – сказала Мэг. – Святые часто о вас говорят, мистер Шафтер. Вы можете на нас рассчитывать.

– Мы просто сделали то, что было в наших силах, мэм.

– Не часто встречаешь доброе к себе отношение, – тихо сказала Бесс. – Такое нужно ценить.

Мы сели за стол. Я был очень голоден, и эти две женщины принесли много еды, а потом постелили мне рядом с очагом.

Когда нужно было раздеваться, я начал немного нервничать, хоть меня и отделили от остальной комнаты занавеской из простыни: в моем поясе было зашито золото. Оно даже успело натереть тело под рубашкой. У меня широкие плечи и узкие бедра – пояс выпирал не сильно, но кто-нибудь все же мог обратить на него внимание. Этим людям я доверял, но не хотелось вводить их в искушение. Много порядочных людей сбилось с пути от одного только вида золота.

Я хорошо выспался, а проснулся так поздно, что одна из женщин уже разводила огонь в очаге. Мне стало стыдно. С самого моего детства ни одна женщина не разводила огонь в моем присутствии.

Жили эти люди небогато, но ухитрялись сводить концы с концами. У них, похоже, всегда было что поставить на стол. В доме все чисто прибрано, и видно, что они моют не только картошку, но и детей.

Когда я седлал коня, ко мне вышел хозяин.

– Мистер Шафтер, – смущенно сказал он, – вы спасли мою сестру и тех, кто был с нею. Мы не богаты, но один проезжающий оставил нам вот эту книгу… я видел, что у вас они тоже есть. Может, вам эта книга пригодится? Тут рассказывается целая история.

Это был «Рьенци, последний трибун» Булвер-Литтона. Конечно, я никогда не читал этого романа и впервые встретился с фамилией, которая писалась через черточку.

– Спасибо, – сказал я. – Это драгоценный подарок.

Я раскрыл книгу, когда селение скрылось из глаз, а вокруг не было ни души. С тех пор как я стал взрослым, мне еще ни разу не доводилось читать книгу рассказов или роман. В детстве я, правда, прочел несколько, но те были написаны специально для детей. А эта не была детской: кто такой «трибун» я уже знал из Плутарха.

Я все ехал и ехал, вокруг лежали широкие скучные равнины. На том месте, где должна была быть почтовая станция, я увидел только обгорелые бревна и три жуткие ямы, наполненные водой с щелочью. Тут не было приюта ни человеку, ни зверю, и я двинулся дальше. Кое-где обнажалась серая земля, снег лежал пятнами, надо мной нависало ровное серое небо.

Я уже был готов сдаться и устроиться на ночлег прямо посреди бескрайних прерий, как вдруг тропа нырнула в небольшую долину.

Глава 17

Стало теплее, снег таял, обнажая черную грязную землю. Вдали, сколько хватает глаз, простиралась серая пустынная равнина с пожухлой полынью, лишь на горизонте в голубой дымке маячили далекие горы. Никто не попадался мне навстречу, кроме редких кроликов. Эти вдруг прыскали из-под копыт, шарахались в сторону, а потом усаживались и глазели, словно бы недоумевая, что это за невиданное существо вторглось в их пустынное царство.

Где-то вдали маячили темные силуэты кедров, однажды среди пустынных прерий передо мной возник столб с надписью, что до Карсон-Сити отсюда 533 мили. Но мне не нужно было в Карсон-Сити.

Постепенно все вокруг менялось. Плоская равнина покрылась мертвой белой пылью, которая легко подымалась в воздух, забивая глаза, уши и нос. Полынь и кусты исчезали, на теле земли начали выступать, будто заплатки или нарывы, уродливые пятна соли. Вдали показался корявый абрис Гранитной горы. Говорили, что у ее подножия полно источников.

Однажды я ночевал рядом с озерцом, полным серной воды. Конь бунтовал, не желая ее пить, но потом сдался – другой воды поблизости не было. В миле отсюда, прямо посреди прерии, торчала низкая скалистая гряда. Кое-где на ней высились кедры, а за ними, наверное, скрывались глубокие расселины, в которых свободно могли прятаться индейцы, выслеживая путников, отдыхающих около этой – прости Господи – воды. Мне тут не нравилось, но деваться было некуда. Многочисленные старые кострища указывали, что я тут побывал не первым.

Слава Богу, что у меня с собой была фляга, взятая по совету Этана, так что мне удалось сварить приличный кофе. Ночь выдалась холодная.

Глава 18

Прошло всего две недели с тех пор, как я покинул наш поселок, а мне уже казалось, что я давным-давно в пути. Я представлял себе, что сейчас может делаться у нас, и радовался, что там остались Дрейк Морелл и Уэбб. Они, конечно, не верх совершенства, но в случае нужды будут настоящими защитниками и полезут в драку не задумываясь. Когда приходит беда, люди часто слишком много времени тратят на сомнения и колебания.

Утром вдруг пошел снег. В кедрах шумел ветер. Я ехал, то и дело оглядываясь. Индейцы могут легко подкрасться в такую погоду, и я не чувствовал себя в безопасности. Индейцы уже давно приметили, что белые путешествуют в любую погоду, видели, как они прикрывают уши и поднимают воротники, закутываясь в теплые пальто. И потому перестают что-нибудь видеть, становятся неуклюжими и малоподвижными. Лучше уж померзнуть, но остаться в живых.

Когда я поднимался в гору к станции Батт, снег уже припорошил тропу на несколько дюймов. Томас, мормон, присматривающий за станцией, налил мне горячего кофе.

Станция представляла собой каменное строение футов тридцать длиной, а шириной – пятнадцать. Дверью служила задняя стенка фургона, изрешеченная пулями. Один конец помещения был отделен тряпичной занавеской, за которой стояли четыре койки со стегаными одеялами. С деревянных крюков на стенах свисало несколько патронташей, пустая фляга, пара окованных ружейных футляров, куртка из оленьей шкуры и несколько плащей и накидок. Пол, давно не метенный, был земляным.

Томас говорил не закрывая рта. Он уже рассказал мне о трех своих братьях, которые служат в английской армии, и о том, что сам он весной собирается перебраться в Калифорнию.

– Придется спать на полу, – сказал он. – Постелим бизоньи шкуры, будет не так уж плохо.

Всего одна ночь, думал я. Завтра буду ночевать на станции Рубиновой долины, а там, по слухам, куда лучше.

Я допил кофе, взял винчестер и пошел на конюшню. Холод усиливался, но конь стоял в тепле. Я поговорил с ним, подкинул сена в ясли и пошел к дому.

Свет пробивался сквозь щели в ставнях, а к звездному небу из трубы поднималась струйка дыма.

Глава 19

Дядюшка Роджерс, смотритель станции в Рубиновой долине, оживился, когда я заговорил о коровах:

– Ты прав, сынок, там у них сейчас отменная скотина. Дархемы и шортхорны. Смешанные породы, но зато от хороших предков. Корма в последние годы удались, и на пастбищах от скота прямо тесно. Если хочешь купить стадо, сейчас самое время.

Он показал мне тракт, по которому когда-то сам приехал в эти края.

– Тут тебе попадутся жуткие участки, но все равно хуже калифорнийских дорог ничего нет на свете.

Неподалеку от дороги то и дело маячили койоты. Они уже поняли, что там, где проезжают люди, порой можно поживиться трупом павшего животного или остатками пищи – и теперь крутились вдоль дорог в поисках добычи.

Не знаю, как там в Калифорнии, но и здесь тоже было ужасно: после оттепели подморозило, и подтаявшая, изрытая тысячами копыт дорога застыла скользкой бугристой полосой. С гор дул пронизывающий ледяной ветер. Непрерывная настороженность изматывала, нужно было все время быть начеку, ведь со мной немалые деньги. Случись что, их вряд ли удастся собрать для новой поездки. А без скота, который может обеспечить нас пищей, мы не могли рассчитывать на то, чтобы выжить. И я при каждой возможности старался ехать под защитой деревьев, объезжая места, где можно было ждать засады, и, не выпуская ружья из рук, был готов разыграть ту карту, которая мне выпадет.

И когда после изнурительного перевала Чокапа я увидел вдали на террасе станцию Алмазного родника, был несказанно рад скорому отдыху.

Глава 20

Я привязал лошадей под дырявым хилым навесом. Лошади на Западе привыкли к грубому обращению. Большинство из них – просто объезженные мустанги из прерий. На свободе они живут в жаре и холоде, вступают в борьбу с пумами, волками и людьми, которые их отлавливают и в конце концов загоняют под седло. Люди держат их в простых загонах, где единственной защитой от дождя, ветра и снега служат лишь их собственные спины. Словом, они приучены к трудностям жизни.

Но, когда мы вместе с лошадью путешествовали в суровом краю, когда лошадь исправно выполняла все мои требования, она заслуживала доброго отношения. Навес, конечно, лучше, чем загон, но ветер так разбушевался, что я решил заделать дыры.

Работа способствует размышлениям. Я все думал, как же мне собой распорядиться. Покупка скота – заказ общины. Когда я его исполню, мои собственные проблемы никуда не денутся.

Чтение книг приучило меня задавать самому себе вопросы. Из книг я узнавал, что мир куда больше, шире и разнообразнее, чем нам кажется. Один из путей добиться успеха – это изучение права. Большие возможности открываются в горном деле. Завести ранчо? Заманчиво, но, похоже, не для меня.

С навесом я возился почти целый час и вдруг понял, что если я сейчас же не лягу спать, то упаду прямо здесь. И я отправился в дом, размышляя по дороге о людях нашего поселка и о том, что я не имею права на ошибку. Я один, при мне почти все наше общее благосостояние, а впереди долгий путь.

Глава 21

Безо всякой на то причины я проснулся в отвратительном настроении. Странно – я всегда вставал здоровым и бодрым. Но на этот раз я вдруг почувствовал покалыванье в плече, открыл глаза с томительным ощущением подстерегающей опасности и тут же вспомнил, что не так давно убил в перестрелке человека. Я не гордился этим, а наоборот, хотел бы, чтоб об этом все забыли. И я сам в том числе. Правда, тот выстрел решал вопрос жизни и смерти, – моей и всех тех, кто полагался на мою защиту.

Весь день я ехал по диким прериям, где в любой момент могли напастьиндейцы, но все сложилось удачно, и ничего такого не случилось. Единственной живностью, попавшейся мне по дороге, были кролики и пугливые антилопы. Белая полынь и кустарник покрывали прерии, в ложбинках на склонах гор пучками росла трава.

Я ехал осторожно, не торопясь и часто осматриваясь, чтобы не прозевать врага. Зато так я наконец смог увидеть страну. Многие люди ездили теми же дорогами, что и я, но так ничего и не увидели. Они не смогли ничего разглядеть и почувствовать.

Красота пряталась даже в знойных пустынных долинах между гор. Я научился искать воду. Стал отличать птиц и насекомых, которым требуется жить рядом с водой, от тех, которые могут спокойно обойтись и без нее. Сумчатая крыса – настоящий молодец, ее тело само вырабатывает воду, ей и вовсе не нужно пить.

Я узнал, что природа не бывает одинаковой. Чтобы узнать о земле побольше, ее нужно наблюдать в разную пору. Ночные и утренние тени обрисовывают скалы и каньоны, неприметные в ярком свете солнца. Лесная глухомань и пустыни научили меня не только смотреть, но и видеть. Это не одно и то же. Многие смотрят и не замечают, что окружающая их земля успевает поменяться даже за то короткое время, пока ты на нее смотришь. Перемена незначительная, но все же – перемена. Падает камень и запускает маленький оползень, корень прорастает и ветвится, раскалывая камень, снег заполняет трещину, смерзается, расширяется и увеличивает щель.

Словом, я глазел на мир в свое удовольствие, не забывая при этом следить, не зашевелится ли где что. Ведь где движение, там и жизнь, а где жизнь, там может подстерегать беда.

К почтовой станции я подъехал в темноте. В этих местах полагается заранее предупреждать о своем прибытии, чтобы тебя не встретили градом свинца, и я громко, чтобы меня услышали в доме, закричал.

Дверь распахнулась, и на утрамбованную глину упала полоса света. Станция была недавно выстроена из глины с соломой. Здание было крепкое, удобное, с двумя комнатами. Внутри помещался дощатый стол, лавки и даже пара стульев рядом с печкой. Меня встретили двое.

– Мы здесь жили втроем, – рассказывал смотритель, – но недели три тому назад Джо поехал на охоту… С тех пор мы его не видели и ничего о нем не слыхали.

– Искали?

– Да… Мы нашли его следы. А миль через шесть-семь потеряли. Ходили еще несколько раз… Похоже, он попался индейцам.

Сколько же народу погибло вот так? Сколько уехало, чтобы никогда больше не вернуться?

– У него была семья?

– Не знаю. Не говорил он об этом. Никогда не говорил. Хуже всего, что он поехал на моей лошади. Гнедой конь с белым пятном на лбу, с тремя белыми чулками… один аж до самого плеча. Длинная такая грива, хвост. Я его всегда расчесывал, как будто это ребенок. У меня раньше никогда такого не было. Умный был конь.

Станционные, наверное, были рады новому человеку и говорили без умолку. Только замолкал один, как начинал другой. Еда у них была хороша. От самого форта Бриджер ничего лучшего не попадалось.

Потом я открыл книгу Блэкстоуна, но слова не шли на ум. Я думал об этом Джо, об одном из многих, что нашли свою смерть в этом краю. Они, конечно, тоже поглядывали вокруг, но видели ли? Маловато у них для этого было времени. Чтобы здесь выжить, приходится непрерывно вкалывать. А тем более на станции, где, остерегаясь нападения индейцев, приходилось держать наготове лошадей на подмену, готовить еду для проезжающих, менять лошадей и запасаться сеном.

Глава 22

Я выехал еще до рассвета, чтобы оглядеться и кое-что разведать.

– Стадо? – Кузнец оторвался от работы. – Тут была хреновая зима, парень. Если найдешь продавца, считай, тебе сильно повезло. Но все же съезди, поговори с Беном Снайпсом. – Он взмахнул клещами, указывая направление. – Он знает по именам всех коров долины Кликитат. Скажи, что ты от Айка Ланкастера.

Когда я подъехал к дому, в дверях меня встретил верзила не меньше шести футов росту и весом побольше семидесяти фунтов. На нем была белая рубашка с завернутыми рукавами и подтяжки.

– Я Бендиго Шафтер из Южного ущелья. Хочу купить скот. Айк Ланкастер сказал, что вы можете помочь.

– Слезайте с коня и входите. – Он кликнул мальчишку-индейца: – Чарли! Поставь лошадей этого джентльмена в загон, ладно?

Он двинулся в дом.

– Мы как раз садимся ужинать. Вы присоединитесь к нам?

После ужина он вместе со стулом отодвинулся от стола и раскурил трубку.

– Зима была суровой, так что скота здесь осталось немного. У меня самого для продажи есть несколько волов.

– Мне нужен племенной скот.

– Так я и думал, – сказал он, посасывая трубку. – У парня, что живет за ручьем, кое-что найдется… Вы с наличными?

– Деньги л найду.

– Тогда он вам продаст. Ему нужны деньги. Мне они ни к чему, так что если бы у меня что-нибудь и было, я бы все равно не продал. Зима была тяжелой, но это же одна только зима, и она уже прошла. Здесь живут настоящие скотоводы, а парень, о котором я говорю, решил дать отсюда деру. У него сохранилось шестьдесят-семьдесят голов. Все молоденькие, и еще один хороший бык. Парень хочет все продать и убраться.

– А что же вы сами не купите его стадо?

Бен Снайпс хмыкнул.

– У меня наличных не хватает. Я собираюсь продать волов на мясо и еще одолжить, чтобы прикупить скотину. Эти шестьдесят голов для меня – все равно что маленькая заплатка на голой заднице. Давайте покупайте сами. Вы ведь дорого не дадите, верно? – улыбнулся он.

– Заплачу, сколько смогу. После зимы скот небось в плохом состоянии, а мне его еще гнать. Рискованно! Но если не торопиться, думаю, получится.

– Ладно. – Он начертил на дощечке карту. – Тот человек живет в хорошем месте, но зима его сильно напугала, а пуще – его жену. Продаст он дешево.

– А как насчет лошадей?

– Покупайте у индейцев, только будьте осторожны. Они хитрые, могут последнюю шкуру содрать. У них хорошие лошади: крепкие, горной породы, холода не боятся. Есть и рабочие.

Слушать его было интересно. Похоже, он был хорошим скотоводом, и тяжелая зима не смогла его подкосить. У него можно было многому научиться.

И он оказался прав. Человеку, о котором он говорил, не терпелось уехать. Но поначалу я ни словом не обмолвился о покупке.

Когда я приехал к Теллегану, он, по здешнему обычаю, пригласил меня спешиться и сесть за стол. Мы долго разговаривали о тяжелых временах и трудной зиме. А также о сочной весенней травке. Потом я не выдержал и признался:

– Хочу купить коров. Но ищу, где подешевле. Деньги есть, но они собраны с людей, которые сами едва сводят концы с концами.

Он опустил свою чашку.

– Могу продать. Десять долларов за голову.

– Дороговато, – покачал головой я. – У вас была тяжелая зима, и скот в плохом состоянии. Весна еще не наступила. Будет непогода, и часть поголовья не доживет до свежей травы. Погонишь сотню, пригонишь шестьдесят. И мне придется двигаться очень медленно: скотина, наверное, такая, что ей не одолеть длинные переходы.

Они были хорошими людьми, но ведь и мне жить нужно. Оба хотели уехать, но ведь могут пройти года два, пока кто-нибудь с мешком золота возьмет их стадо за хорошую цену. Придется им отдать скот мне, и отдать дешево. Я понял, что гак оно и будет.

Мы объехали владения Теллегана. Кое-где снег еще держался, стога сена были почти съедены, а скотина – одна кожа да кости. И все же – молодая и хорошей породы, недурно сложенная и, судя по глазам, здоровая.

Насчитали мы пятьдесят две головы, включая одного матерого и одного молодого быка.

– Хорошие тут места, – сказал я. – Жаль только, что я приехал после тяжелой зимы. Поеду-ка я, пожалуй, в Орегон. Может, куплю скотину там.

Теллеган помолчал и сказал:

– Я могу сбросить цену.

Мы сошлись на пяти долларах за голову. В помощь я нанял мальчика-индейца. Ему было лет четырнадцать, он происходил из племени уматиллов, с востока Орегона. Забрав стадо, я лишил его работы у Теллегана, но зато он получил работу у меня. Теллеган сказал, что это надежный парень.

– Только он не будет ночевать на ранчо, – добавил он. – Как ночь, так уходит в горы.

Ну и пусть. С горами у нас тоже все в порядке. Вначале все было хорошо, но после первых миль пути мальчик сделался каким-то озабоченным. Неужто что-то замышлял?

Я заранее приметил луг, с которого сошел снег, чтобы стадо могло попастись. До него было всего пять миль, которые мы и прошли в первый день. Наломали льда для питья, а потом погнали коров на траву. Они были слишком усталыми, чтоб доставлять нам хлопоты. И, хоть трава была не первый сорт, все же им было чем заняться.

Пока я готовил еду, мальчишка нервно ерзал. Я прямо спросил, что его беспокоит. Конечно, пришлось потрудиться, чтобы вытянуть из него правду.

Дело было в его дедушке. Старик жил в пещере в трех милях отсюда, а мальчик каждую ночь носил ему еду. И сегодня он тоже собирался туда.

– Привози его, – сказал я. – Пусть едет с нами.

Так у меня появились двое индейцев – лучше не придумаешь.

Урувиши был крепок, но стар. Сколько ему лет, я так и не понял, но смерть его была не за горами. Он уже подготовился к уходу, спев свою песню Великому Духу, но задержался, чтобы, по его словам, увидеть, как встанет на ноги его внук, Коротышка Бык.

Старик рассказывал мне, что племя уматиллов невелико и все их мужчины – отважные воины, великолепные следопыты и охотники. А Коротышке Быку еще многому нужно научиться.

Я редко сталкивался с индейцами, но их обычаи меня всегда интересовали. Рут Макен и Этан Сэкетт знали их хорошо, говорили на некоторых наречиях и частенько рассказывали мне о них.

Теперь, сидя у костра, я поделился со стариком своими заботами:

– Скотина, конечно, слаба. Прошлая зима была тяжелой, и человек, который продал мне стадо, не верил, что она сможет одолеть дальнюю дорогу. Но моим людям нужен скот, чтобы его вырастить и съесть, если наступит голод. Я гоню стадо в Вайоминг, и этот путь займет много лун.

Урувиши поговорил с внуком, и Коротышка Бык сказал мне:

– Дедушка спрашивает, где ты будешь перебираться через великую реку?

Я пожал плечами. Я много думал об этом. Наверное, лучше всего у Даллеса. Если понадобится, найму паром, сколько бы это ни стоило.

Урувиши долго говорил, а Коротышка коротко мне пересказывал:

– Переправляться нужно у Причала Уматиляов, это на восток отсюда. По дороге есть хорошая трава. Пока мы доберемся до Причала, твое стадо окрепнет.

– Трава? Где же?

Старик чертил на земле.

– Это Каменистый ручей, – объяснял Коротышка Бык. – А это – Сосновый… Ольховый. Там трава. – Он поднял глаза от рисунка. – Еще там есть другие люди со стадами. Им не нравятся чужие. Они – люди дерзкие и суровые.

– Мы всего лишь пройдем мимо, – сказал я. – Надеюсь, они не будут возражать.

Оба посмотрели на меня. Они промолчали, но старик явно опечалился. Коротышка Бык его выслушал и повернулся ко мне. В глазах его плясали веселые огоньки.

– Урувиши говорит, что он старый человек и ему пора умирать… Но разве вам тоже пора?

– Если там хорошая трава, мы так и пойдем, – сказал я. – Я не думаю, что мне пора умирать… Да и вам тоже не время, – обратился я к Урувиши. – Вы нанялись, чтобы идти в Вайоминг.

Он посмеялся, потушил трубку и отправился спать.

Коротышка Бык остался со стадом, а я сидел у огня. Меня беспокоило, что пока нет никаких вестей из дома. Где-то в пути я ожидал письма. Хотелось узнать, как живет наш поселок, и получить весточку от Нинон. Никак я не мог о ней забыть, хотя и пытался.

На следующий день мы прошли еще миль пять, перебрались через Каменистый ручей и остановились на ночь на лугу с сочной травой.

Коротышка Бык показал мне горы на севере.

– Там Лошадиный рай, – сказал он.

– Там есть лошади?

– Много… людей тоже.

– Там твой народ?

– Мой народ живет не здесь. Нет, это якимасы.

– Ты знаком с ними?

– Да.

– Можешь купить лошадей? Или договориться, чтобы они их сюда пригнали?

Он обратился к дедушке с долгой речью. Старик коротко ему ответил, после чего Коротышка Бык уехал, а я остался со стариком.

Это была длинная ночь. Я сидел у костра, пока совсем не стемнело, потом объехал стадо. Гурт был маленький, скотина держалась в кучке, и объезд получился коротким. Я сошел с лошади и пошел пешком. Неожиданно меня догнал старик. Он затряс головой и замахал руками, приглашая меня вернуться в лагерь. Я вернулся, выпил кофе и прилег, не собираясь засыпать. Следующее, что я помню, – что уже было светло и старик тряс меня за плечо, шепча:

– Люди пришли.

Я натянул сапоги и прицепил к бедру револьвер.

Их было трое. Похоже, что сперва они осмотрели мое стадо. Урувиши исчез.

Они подъехали, озираясь по сторонам и приглядываясь ко мне.

– Меня зовут Шелд, – сказал один, как будто это имя должно было мне что-нибудь говорить. – Норман Шелд.

– Привет. Я Бендиго Шафтер.

– Ты на моей земле.

– Я просто прохожу мимо, – сказал я. – Направляюсь к Причалу Уматиллов.

– В задницу. Здесь никому не позволено шляться. Твои паршивые коровы заразят мое стадо. Ну-ка, давай гони их отсюда.

– Моя скотина в плохом виде после зимы. Они оттуда, где живет Бен Снайпс. – Я помолчал. – И я не собираюсь удлинять дорогу ни на фут. Она проходит здесь.

Один из них попытался что-то сказать, но Шелд махнул, чтобы тот замолчал.

– Ты приятель Бена Снайпса?

– Я его знаю.

– Эту скотину ты купил у него?

– Вы же видели клеймо, – сказал я. – Там написано.

– Больно ты смел для одиночки.

– А я не одиночка. Тут со мной два приятеля – «генри» и кольт.

Один из всадников стал заезжать мне в бок, и я сказал:

– Мистер Шелд, пожалуйста, скажите этому человеку, чтобы он придержал лошадь. Если не получится, пусть спешится. Не дай Бог, мне придет в голову, что он пытается заехать мне за спину.

Шелд ничего не понимал. Наверное, он предполагал, что я струшу, а раз не так, то он забеспокоился. Скорее всего, подумал, что где-то в рукаве у меня спрятан козырной туз. Но со мной была только моя шестизарядная пушка. Я умел ею пользоваться, и, если бы меня вынудили – непременно бы воспользовался.

– Куда гонишь стадо? – продолжал допрос Шелд.

– К Южному ущелью.

– Один?

– Как получится.

– Откуда нам знать, что ты не украл это стадо? – заговорил крепыш, который пытался зайти мне за спину.

– Можете обвинять меня в чем угодно. Но советую это делать с пушкой наготове, – сказал я.

Один из них показал белую палку, валявшуюся далеко за костром.

– Раз ты такой стрелок, давай попробуй попасть в ту деревяшку, – сказал он.

– Если я вынимаю револьвер, то на палки патроны не трачу, – ответил я. – Не ищу приключений на свою задницу, но и по кустам ползать не приучен.

Шелд вздыбил лошадь.

– Что я говорю, слышал? – повысил голос Шелд. – Ты в моих владениях. Тебе придется отсюда убраться.

– Думаю, что ты меня тоже слышал, – сказал я. – Я направляюсь на восток. И двинусь примерно через час. «Генри» едет со мной. Ваше право – посторониться и пропустить нас – или не пропустить. Я предвидел, что с вами, парни, могут случиться неприятности: у меня с собой лопата и Библия.

Эти слова им, конечно, не понравились, но они не осмелились проверить меткость моей руки. Хоть их ружья были наготове, а мой револьвер прятался в кобуре, им было невдомек, как стремительно я управляюсь с оружием. Крепышу сильно хотелось меня раззадорить, но и боязно было. Похоже, они приехали, чтобы взять меня на испуг, а когда номер не прошел – растерялись, и вся их самоуверенность куда-то испарилась.

– Мы тебя предупредили, – сказал Шелд, уезжая.

Я оставил последнее слово за ним. Я никогда ничего никому не доказываю. Кое-чему я уже успел научиться: например, что нечего доказывать свою крутизну тому, кто хочет тебя раззадорить – он может оказаться подлее тебя, да и покруче.

За последнее время я имел возможность увидеть пару крепких ребят, которые неожиданно для себя вдруг отправились на встречу с Творцом. Скажем, тот парень, которого убил Уэбб, – он ведь совершенно не собирался умирать.

И я понял вот что – ты всегда получаешь то, на что напрашиваешься.

Глава 23

Когда они уехали, из кустов появился Урувиши с плохоньким ружьем наперевес. Все это время старый лис таился там и держал на мушке одного из наглецов. Вот молодец! Годы годами, но старые глаза еще смотрели в прорезь прицела не хуже, чем глаза молодого воина, у которого еще не успел высохнуть первый добытый им скальп.

Коровы насыщались, а мы поджидали Коротышку Быка. Он, конечно, догнал бы нас и в дороге, но я не хотел, чтоб ему пришлось нас разыскивать.

Вернулся он раньше, чем мы ожидали. Он встретил четырех якимасов вблизи, на южном склоне – они собрались там после охоты. Продать лошадей они согласились легко: после тяжелой зимы в вигвамах свирепствовал голод, и им были нужны деньги. Мы накормили индейцев, попили с ними кофе, и они закурили. Потом мы заключили сделку. За сорок долларов и двух волов в придачу я получал шесть лошадей. Обычная цена – десять долларов за лошадь, но времена сейчас были нелегкими.

Вместе с якимасами мы перегнали стадо еще на несколько миль дальше, напоили скот, расположили его на ночлег, а потом индейцы отправились к себе. Я послал с ними Урувиши и Коротышку выбирать лошадей, а сам остался со стадом.

Я прихватил винчестер и вместе с лошадьми поднялся на небольшой холмик. Внизу довольное стадо мирно пощипывало траву. Моя позиция имела хороший обзор, и я легко мог увидеть каждого, кто вздумал бы ко мне приблизиться. Лошади паслись неподалеку, а я устроился спиной к скале и сварил кофе. Так никто не сможет подкрасться ко мне незаметно – лошади всегда подают сигнал вовремя. Но все же иногда я осматривал окрестности.

Раз в полумиле от меня поднялось облачко пыли. Но я и не пытался прикрыть костер. Любому недотепе ясно: я так ловко расположился, что каждого, кто захочет ко мне приблизиться, замечу за добрую четверть мили. Я дремал, просыпался, снова задремывал. Вечер тянулся бесконечно. Ночью я подтянул подпругу, вскочил в седло и спустился с холма. Подъехав к коровам, я запел. Они лениво поднимались и начинали щипать траву, а потом ложились снова.

Я вернулся на холм, попил кофе и опять спустился к стаду. Незадолго до рассвета, когда телки начали просыпаться, я собрал скот, и мы двинулись дальше. Впереди немалый путь, да и время не терпит. Мои индейцы меня нагонят. Если повезет, я прикуплю еще скота по дороге.

Четыре дня я потихоньку двигался вперед, позволяя стаду вдоволь щипать траву и пить воду. Потихоньку коровы начали набирать вес. Навстречу попадались редкие всадники, но Шелда и его приятелей я не видел. На четвертый день, когда я разбил лагерь на берегу Ольхового ручья, вернулись индейцы с шестью хорошими лошадьми.

За несколько дней мы добрались до Причала Уматиллы. Вряд ли это поселение можно было назвать городом, но так выглядели в то время многие будущие города. В короткие сроки тут выросла дюжина домов, и строительство не прекращалось. Река Уматилла в этом месте впадала в Колумбию. Урувиши сказал, что когда-то на этом самом месте стояла индейская деревня.

Мы двинулись по берегу реки. К нам подъехал человек Б меховой шапке и спросил:

– Вы, случаем, не собираетесь покупать коров?

– Все может быть, – ответил я. – Смотря что предлагается и почем.

– Ну, у меня есть немного молодняка, – сказал он. – А кормить нечем. Нас вытесняют с наших земель.

– Похоже, что здесь так принято, – сказал я. – И кто же вас гонит?

– Его зовут Шелд. Наседает крепко. Моя старуха хочет, чтобы мы уехали. Боится, что могут убить.

– Я встречался с Шелдом. Он мне тоже показался несколько невежливым.

– В общем, мне нужны деньги. Я продаю за наличные. Они и так отняли у меня часть стада. Когда я с ними завел разговор, мне было сказано, чтоб я приезжал и забирал своих коров. И чтоб прихватил ружье, потому что в безоружных они не стреляют.

– Если не будете завышать цену, гоните коров сюда, – сказал я.

– Ну, если я буду долго торговаться, у меня все отнимут. Как насчет шести долларов за голову? И пятнадцать за быка?

– Подходит. Гоните их сюда.

На том берегу находилась лавка и салун. Я согнал скот на ближайший луг, оставил при нем моих индейцев и поехал в лавку. Пора было пополнять запасы, но я хотел это сделать, перебравшись через реку. Сейчас я решил просто прокатиться. Заодно купил мешок с пятьюдесятью патронами 44-го калибра. Они подходили и к кольту, и к «генри».

Потом зашел в бар выпить. Бармен был лысый, с черными усами и в рубахе с закатанными рукавами.

– Вы слышали о ранчо Шелда?

– Конечно.

– Знаете человека, который только что со мной разговаривал?

– Знаю. Пирсон. Честный трудяга, но ему не везет. Здесь, приятель, нет никаких законов, кроме тех, что носишь в кобуре. Если бы Пирсон был один, он бы смог себя отстоять, а так нет – старуха его не позволяет. И за девчонок страшно – у него их две. Шелд и Буд Саллеро его просто достали.

– Кто это – Саллеро?

– Один из людей Шелда.

– А вообще – большая у него компания?

– Человек пять-шесть. А собрать, так, может, и все двадцать. А этот Саллеро всегда при нем. И еще брат Шелда, Фрэнк.

Я не торопясь выпил, потом заказал кофе. Когда вернулся в наш лагерь, скотина спокойно отдыхала, а индейцы сидели у костра. Коротышка Бык заряжал ружье.

– Кто-то следит, – сказал он вполголоса. – Двое.

– Хорошо, – сказал я. Потом рассказал, что стадо наше может увеличиться.

– Не думаю, – сказал он. – Эти двое скажут «нет».

– А мне нужен скот. У того человека, у Пирсона, есть. Ты знаешь, как его найти?

Коротышка Бык объяснил.

– Поеду и покончу с делом, – сказал я. – Если куплю, то пригоню сюда сам.

Потом вскочил в седло и добавил:

– А вы глядите в оба. Если кто-то потревожит вас или скотину, действуйте по обстоятельствам. Но если придется выбирать – вы или стадо, плюньте на стадо и спасайтесь сами. А если сможете сохранить его – сохраните. Я вернусь к завтраку даже из самого пекла.

– Мы сохраним стадо, – сказал Урувиши, и я ему поверил.

Бревенчатый домик Пирсона прислонился к холму. Точнее, это был даже не дом, а что-то вроде землянки. Я заехал за гумно и спешился, привязав лошадей так, чтобы их никто не видел.

Пирсоны встретили меня приветливо. Эльза Пирсон, похоже, была когда-то миловидной улыбчивой толстушкой, только теперь она вздрагивала от каждого шороха, а у глаз залегли глубокие морщины. Пышущие здоровьем, милые и дружелюбные дочки были уже почти взрослыми. Эльза подала нам кофе и печенье.

– Мы хотим уехать отсюда, – сказала Эльза. – Нам ничего больше не надо.

Она была более образованна, чем муж, и от нее исходило ощущение спокойной силы и уверенности.

– Я встречался с Шелдом и его приятелями, – сказал я. – Выясняли отношения.

– Нужно быть осторожнее, – предупредил Пирсон. – Эта подлая банда ни перед чем не остановится.

Пирсон был готов продать мне около шестидесяти голов по шести долларов за штуку. Скот пасся в полумиле от дома, ближе к воде.

– Как вы намерены отсюда выбираться? – спросил я.

– Сюда приплывет один человек. Он отвезет нас в Даллес. А там нас ждет работа, уже договорились.

– Хорошо. Тогда действуем. Я покупаю стадо. Всю скотину, которая имеет ваше клеймо, верно?

– Да, сэр. Верно.

Мы пожали друг другу руки, я доел печенье» взял шляпу и направился к двери.

– Пирсон! Выходи, подлый трус! – Голос принадлежал Норману Шелду. Я узнал бы его где угодно. Пирсон направился к выходу.

– Не ходи, – остановил я его. – Не будь дураком. Спроси, что ему нужно.

– Что нужно? – крикнул Пирсон в приоткрытую дверь.

– Говорят, ты связался с этим чертовым янки Шафтером! Ты свое получишь! Продай ему только одну телку, и тебе крышка!

Больше всего на свете не люблю, когда кто-нибудь понукает другими. Это меня выводит из себя. И сейчас что-то такое поднималось во мне, мне это не нравилось, но оно хлынуло через край. Я рванул дверь и вышел.

– Я купил у мистера Пирсона все его стадо, – сказал я. – Что вам угодно?

Как будто ему врезали в челюсть. Коня моего он не видел и не догадывался, что я тут. Возможно, если бы догадался, это бы ничего не изменило, но мне так не кажется. Люди подобного пошиба не любят иметь дело с теми, кто готов им противостоять, и не желают иметь свидетелей.

С Шелдом приехала та же парочка – Буд Саллеро и его братец Фрэнк.

– Мне это не нравится, – сказал Шелд угрожающе. – Не нравится мне это. Прими совет: садись-ка на лошадь и катись отсюда подальше!

– Так я и собираюсь поступить, – сказал я и помолчал, а потом продолжил: – Но сперва мне нужно собрать стадо, которое я купил. А Пирсоны едут со мною вместе.

Не нравился я ему. Крепко не нравился. Он пожевал табак и сплюнул.

– Ты сам напрашиваешься на неприятности, – сказал он. – Последний раз тебе говорю – убирайся!

Саллеро и Фрэнк уже держали ружья наготове. Но меня они мало беспокоили. Я видел, что Шелд пока еще пытается вычислить, стоит ли меня принимать всерьез.

Все вдруг стало иным. До того он колебался, а тут, прямо на глазах, его настроение круто переменилось. Причина? Должно быть, появился еще один. Где он?

– Пирсон, – сказал я, – Шелд мой. А ты бери Саллеро.

Шелд стрельнул глазами в сторону, и я понял, где тот, другой. У гумна, вот где. Я представил себе циферблат. Шелд – двенадцать, тот, другой, на десятке. Если я быстро дернусь назад и влево, то он промахнется. Хотя кто знает?

– Этот Пирсон стрелять не умеет, – сказал Шелд. – Ты, дурак, этого еще не понял? Ладно, парни, пристрелите этого янки.

Моя нога пошла влево одновременно с выстрелом. Стрелял я в Шелда. Падая на колени, я выстрелил в человека, что торчал у гумна. Потом прогремело еще двенадцать выстрелов, и настала тишина.

Буд Саллеро повис, вцепившись обеими руками в луку седла. Глаза его уже ничего не видели, лицо покраснело, а потом сделалось серым. На рубашке расползалось кровавое пятно.

Брат Шелда валялся в пыли. В дверях появился Пирсон со стареньким «шарпом» 50-го калибра. Руки Саллеро разжались, и он рухнул на землю. Тот, что был у гумна, заскулил и пополз.

– Бен, этот собирается удрать, – сказал Пирсон.

– Пусть. Далеко не уйдет. Я помню, куда всадил пулю.

Норман Шелд болтался в седле – живой. То ли я слишком торопился, стреляя в него, чтобы поспеть к тому, другому, то ли его лошадь дернулась. Моя пуля раздробила ему руку, которая держала оружие.

Не знаю, долго ли мы так стояли. Меня затрясло, и, чтоб унять дрожь, я начал говорить.

– Видишь, все складывается не так, как ты предполагал, Шелд, – сказал я. – Теперь тебе крышка. Разве что левая рука у тебя не хуже правой. Так что лучше убирайся туда, где тебя никто не знает.

С его руки капала кровь, а когда он ею пошевелил, стало заметно, что большой палец свободно болтается на лоскутке кожи. Выше, вплоть до локтя, рука была раздроблена в клочья.

Он молчал и переводил взгляд то на меня, то на руку.

– Я не хотел убивать, – сказал Пирсон. – Я мирный человек. Но они меня достали!

Вышла Эльза.

– Ты все сделал правильно, – сказала она. – Пирсон, я тобою горжусь! Давно пора, я только тебе мешала. Но ведь тебе никогда не удалось бы встретиться с ним один на один. Этого они не любят.

– Все равно уедем отсюда, а? – Пирсон глянул на жену. – Я хочу в Даллес.

– Давайте собирать скот, – сказал я. – Меня еще ждет долгий путь.

Глава 24

На последней станции перед Уматиллой я наконец получил почту, но читать не было времени, и я упрятал письма в седельную сумку.

После перестрелки мы с помощью Пирсона и его дочерей переправились через реку и двинулись на юго-запад в сторону Голубых гор. В стаде было уже сто двадцать две головы молодняка разных пород. Вдобавок Пирсон продал мне еще трех лошадей. Когда мы прощались, он протянул руку и сказал:

– Вряд ли я когда-нибудь смогу отблагодарить вас как следует. Я должен был сам бороться с этими людьми, но жена боялась, что девочки останутся без отца. И она, конечно, права. Пару этих негодяев я бы прикончил, но потом меня бы убили.

– Кто знает, – сказал я. – Ничего нельзя знать заранее. Надеюсь, что в Даллесе у вас все сложится хорошо.

Голубые горы маячили в туманной дали: легкие, переменчивые, неуловимые настолько, что порой нельзя было сказать, горы там или всего лишь мираж. Качались коровьи головы, и пылила дорога, проторенная колесами первопроходцев. Мы не торопясь продвигались вперед, щадя лошадей и давая скотине как следует набить брюхо перед длинным переходом.

Урувиши, древнее древних гор, скакал на лошади, словно молодой парень, а глаза его живо сверкали. Однажды, пропуская стадо вперед, я остановился рядом с ним на обочине и сказал:

– Хотел бы я поглядеть на тебя в молодости, Урувиши.

– Я был воином. Много побед и много скальпов.

– Чего ты хочешь для Коротышки Быка? Кем ты его видишь?

Задумавшись, он долго глядел в спину молодого индейца.

– Я хотел бы, чтоб он жил, как я в молодости. Но так не будет, потому что мир изменился. Ему придется идти дорогой белого человека.

– Ты думаешь, так лучше?

– Нет. – Он посмотрел на меня. – Но так будет.

Позже я сказал ему:

– Вы оба сможете остаться с нами в Южном ущелье. Вы хорошие люди, а нам нужны хорошие люди.

– Там город белых людей?

– Просто людей, – ответил я.

И задумался. Уэбб и Нили могут этому воспротивиться. Но Уэбб поворчит и замолкнет. Случись беда, индейцы с оружием в руках будут вместе с нами. И работать они будут наравне со всеми. Только Нили будет упорно стоять на своем, но он один, и я к нему уже привык.

Через несколько дней на привале, устроившись под соснами, я принялся за письма. Их было целых три: от Рут Макен, Лорны и Нинон. Первым я раскрыл письмо миссис Макен.

«Дорогой мистер Шафтер,

конечно же тебе не терпится узнать, что произошло, пока тебя не было с нами, и чего ожидать в ближайшем будущем, но сперва я хочу сообщить, что никто, слава Богу, не болен. Однако сказать, что все у нас хорошо, трудновато. Тут случилось много перемен, и не все к лучшему.

Нили Стюарт преуспевает в золотодобыче. Когда он говорит о своих успехах, он, несомненно, преувеличивает, тем не менее добывает он достаточно. На него работают Олли Троттер и этот Паппин, а у самого Нили теперь остается гораздо больше времени, чтобы мутить воду.

Мозес Финнерли проповедует. В здании школы ведет службы Джон, поэтому Нили построил для Финнерли отдельную церковь. Туда ходят Стюарты, Крофты и несколько новых семей. Финнерли все время кого-нибудь обличает, будь то мормоны, индейцы, Джон Сэмпсон, наша школа или Дрейк Морелл. Иногда он отпускает туманные намеки в мой адрес и в адрес твоего брата.

Нинон расскажет все, что ей захочется, в своем письме, но с тех пор, как ты уехал, она чувствует себя несчастной. Ждет твоего возвращения и боится, что ты, не дай Бог, по пути женишься на ком-нибудь. Вообще-то она скучает по более насыщенной жизни, скучает по театру.

Мозес Финнерли несколько раз подъезжал к ней, уговаривая стать солисткой в его хоре. Я не уверена, что его побуждения достойны сана священника, но ты же знаешь, что наша Нинон – барышня не робкого десятка. Хоть она и юна, но достаточно умудрена в житейском смысле, чтобы ее мог одурачить такой несуразный тип, как преподобный Финнерли.

Кстати эту «евангельскую луженую глотку» крепко невзлюбил Уэбб, который продолжает посещать нашу, а не его церковь. Паппин и Троттер тратят гораздо больше, чем может себе позволить простой труженик; выходит, что мистер Стюарт им очень хорошо платит.

Троттер объявил себя нашим шерифом, а настоящего шерифа у нас пока нет. Случилось так, что Стюарт назначил его сторожить свои прииски, и Троттер тут же нацепил значок. Пару недель назад кто-то чужой пытался увести лошадь мистера Уэбба и уже успел ее отвязать. Уэбб случайно оказался рядом и приказал чужаку остановиться, тот не послушался, и мистер Уэбб выстрелил. Я сама видела, выстрел был отменный. Стрелял он из драгунского кольта ярдов на сто. Тот упал и начал подниматься, но мистер Уэбб вторым выстрелом его достал.

Олли Троттер в это время был в салуне. (И это у нас теперь тоже есть!) Он выглянул в дверь, держа револьвер наготове, и спросил, кто стрелял. Мистер Уэбб сказал, что он и что теперь делать?

Мистер Троттер глянул на лежащего вора, на Уэбба и вернулся в салун.

Салун держит могучий человек, который представился как Папаша Дженн. Судя по всему, часть денег на открытие салуна он получил у мистера Стюарта. В салуне постоянно бьют баклуши несколько ребят подозрительного вида.

Лавка моя открыта, и дела идут неплохо. В день открытия приехала дюжина мормонов и накупила припасов. Молодой ирландец Файллин открыл платную конюшню, возит разные грузы на заказ. По последним подсчетам в нашем городке проживают шестьдесят два человека и работают четыре деловых заведения. Буд служит у мистера Файллина и остается за главного, когда мистер Файллин уезжает».

Там было еще кое-что, но суть письма была в этом, и мне оставалось только удивляться, как много всего произошло за такой короткий срок. Остальные письма я решил прочесть позже.

Из таверны Мичэма, что недалеко от Голубых гор, я отправил короткий ответ миссис Макен и записку Каину. Потом мы двинулись дальше, по направлению к Голубым горам. На востоке светилась пурпуром гора Уаллоува. Одолев перевал, мы поднялись к горным лугам и там встали на ночлег. На другой день, оставив индейцев со стадом, я поехал в Браунтаун. Я хотел найти еще помощников: старик утомлялся, работая ночью. И нужно было пополнить запасы. Еды хватало, иногда удавалось подстрелить оленя, лося или кабана, но у нас кончился кофе.

Года два-три назад человек по имени Бен Браун приехал в эти края и построил дом на террасе над рекой Уматилла. Позже он открыл такую же лавку, как Рут Макен. Вокруг возникло еще несколько домов. Вот и весь Браунтаун.

– Привет, – сказал Браун, когда я вошел в лавку. – Видел твое стадо. Куда путь держишь?

– К Южному ущелью. Нужен еще один помощник. Закрывай лавочку и поехали.

Браун засмеялся.

– Неплохая мысль. Я вообще-то не против. Мне всегда хотелось полазить по горам. Но, увы, пока ничем помочь не могу.

Он пробежал глазами составленный мною список.

– Жаль, большинства товаров у меня нет. Я видел, с тобой идет пара индейцев?

– Они уматиллы. Старика зовут Урувиши. Я слышал, он у них когда-то был большой птицей?

– Он и сейчас такой, – задумчиво посмотрел на меня Браун. – В молодости был великим воином, охотником и путешественником. Как же так получилось, что он с тобой поехал?

– Я нанял его внука. А он потянулся за нами. Говорит, что уже спел песню смерти и что это его последняя поездка.

– Не поверю, пока сам не увижу. Этот старый лис может держаться в седле вечно и еще переживет всех молодых ребят своего племени. Пусть он тебе расскажет что-нибудь. Он знает тысячи историй.

Пока он собирал для меня товары, я вдыхал приятные запахи свежемолотого кофе, холста, новой кожи и дегтя. Я съел пару крекеров и отрезал себе ломтик сыра от огромной головы, стоявшей на прилавке.

– У вас есть бумага? – спросил я. – Мне нужно написать письмо.

Браун подвинул мне через стол коробку.

– Пожалуйста. Чернила вон там. Перья гусиные, мы сами их делаем. В такой глуши трудно достать другие.

Я написал Каину. Рассказал ему всякую всячину, но промолчал о перестрелке. Хотелось ее забыть. Я надеялся, что слух об этой истории никогда не достигнет Южного ущелья.

«Со мной идут сто двадцать две молодые телки, – писал я Каину. – Они неплохо себя чувствуют. Похоже, что по дороге родится еще несколько телят. Трава пока хорошая, а старик Урувиши знает, где еще попадутся луга. Пока погода нас балует, но, кажется, скоро начнутся дожди».

Я описал ему наш предполагаемый маршрут и закончил так: «Но все эти планы можно будет послать к черту, если на нашем пути вдруг не окажется травы или возникнут какие-нибудь другие неожиданности или неприятности».

Браун сказал, что впереди все хорошо.

– Ближайший поселок называется Юнион. Дорога туда не трудная, и там хорошая трава. Но лучше пройти мимо и заночевать на расстоянии. Там хорошие люди, только они не любят, когда посторонние коровы подъедают их траву.

Мы тронулись с места, пока еще лежала роса. Шли наезженной дорогой, по которой когда-то в Орегон ползли фургоны первых переселенцев. Дорожная колея проложена еще ими, а на придорожных деревьях сохранились вырезанные ножами их имена. По обеим сторонам тракта остались могилы – память о тех, кто не смог добраться до земли обетованной. Когда мы одолели подъем к Гранд-Ронд, перед нами открылась широкая чашеобразная долина меж гор, я понял – вот она, та страна, в которую они стремились. Но мы продолжали идти вперед, спустились к молодому городку Юнион и расположились на ночь, миновав его последние заборы и огороды.

Пришел здешний житель – первый поселенец Конрад Миллер. Он нас приветствовал и попытался сторговать пару телят. Но, несмотря на возню с ними в дороге, я не продал. Их рождение означало для меня начало чего-то нового.

На каждой остановке я пытался добыть книги. Иногда мне их просто отдавали, а иные я выменивал или покупал. Здесь было то же самое.

– Вы счастливый человек, – сказал мне здешний книготорговец. – Пока что вы можете купить приличные книги. Лет через пять-шесть таких будет не найти.

– Почему же?

– Станет легче путешествовать. Люди перестанут страдать от каждой лишней унции веса. Сейчас они берут с собой только лучшее, те книги, которые можно читать и перечитывать по многу раз. И вам достаются только хорошие вещи. А потом наплывет много всякого дерьма.

– Я найду чему поучиться в любой книжке. Потому что даже тот, кто пишет дерьмо, старается думать, отбирать. Пытается писать как можно лучше.

– Может быть, может быть, – сказал он с сомнением в голосе.

– Я ведь невежда, – сказал я. – То малое, что я успел узнать, я узнал из книг. И они подсказывают мне, как многому мне еще нужно учиться.

– Похоже, сегодня вам не почитать, – сказал он. – Даже если у вас в запасе целых четыре книжки. Если я не ошибаюсь, дело к дождю. Будет гроза.

И он оказался прав. Тучи надвигались, нависали, потом хлынул дождь. Стадо враз вскочило на ноги, мокрые рога поблескивали в свете молний, а мы старались удержать коров на месте, чтоб они не разбежались. По соседним холмам перекатывался гром, деревья стонали под ветром, теряя слабые листья.

Нам было не до сна, мы все кружили и кружили на лошадях вокруг стада. Старик Урувиши старался, как мог, и нам удалось удержать скотину на лугу до окончания грозы. Когда стихло, мы упали на мокрые подстилки и заснули.

Разбудил меня Коротышка Бык.

– К нам едут люди, – сказал он. – Могут быть неприятности.

Они остановились, целая дюжина. Я посмотрел и понял, что это – тяжелый случай. Главным был огромный широкоплечий мужик с копной светлых, давно не стриженных волос. Его маленькие глазки смотрели пронзительно и жестко. Этот человек опасен, понял я.

– Это ты гонишь стадо? – грубо спросил он.

Прошлая ночь была долгой и тяжелой. Я устал, заснул в мокрой одежде, не мылся, не брился, не пил кофе и чувствовал себя старым и сварливым, как замшелый вол. Моей обычной осторожности как не бывало.

– Ну я.

– Надо с нами поделиться. Ты прихватил скот с чужим клеймом.

– Какое такое клеймо?

– Не твоего ума дело. Вот гляну и узнаю.

– Здесь сто двадцать четыре головы, включая однодневных телят. Когда я уходил от Причала, их было сто двадцать две. И на всех одно только мое клеймо.

– Нам нужно проверить.

– Хрен я вам это позволю.

Он посмотрел на меня так, будто только что увидел.

– Ты напрашиваешься на неприятности, – сказал он.

– Я к ним готов, мистер. Уж таким я родился. С этим стадом я иду от Причала, оставив позади трех мертвецов. Четвертому повезло, но он всю жизнь будет носить мою метку. Если вам хочется получить моих коров, вам сперва придется проехаться по мне. Хотите? Тогда начинайте, делайте ставки.

Им это не понравилось. Они думали, что перед ними мелкий фермер, которого ничего не стоит запугать и обобрать. Я понимал, кто они такие и чего хотят, но мне все было нипочем.

Вдруг за моей спиной в кустах кто-то передернул затвор винчестера. Звук был отчетливым, и все поняли, что он означает. Здесь оказался кто-то еще, кто-то, кого они не видели. Я тоже его не видел. Но он видел всех. Теперь все переменилось. Грабеж тихого фермера не получался, приходилось рисковать своей шкурой или убивать людей ради нескольких голов скота.

– Ты много себе позволяешь, приятель, – сказал светловолосый. – Я с тобой еще встречусь.

– Чего ждать? – ответил я. – Я здесь, ты здесь, так почему бы и нет?

– Я лучше погожу, – сказал он. – Подожду, чтоб никто не прятался в кустах ради того, чтобы попортить мне шкуру.

– Мне все равно, что ты решишь – стрелять или рвать когти.

Он развернул лошадь.

– Ладно, – сказал он и спросил: – Кого же ты уложил на севере?

Хвастать я не хотел, но подумал, может быть, то, что я скажу, послужит ему уроком.

– Мы уложили троих из четырех, а Норм Шелд никогда больше не сможет выстрелить правой.

– А, Шелд? – сказал он. – Я знаю парня, который у него служит. Его зовут Буд Саллеро.

– Ты его знал, – сказал я. – Давеча он откинул копыта.

Светловолосый снова оглядел меня с ног до головы.

– Видно, придется мне быть поосторожнее. Саллеро был крутым парнем.

– Мне так не показалось, – сухо заметил я.

И они уехали ровным шагом, старательно демонстрируя, что им все нипочем, что когти убраны на время и они еще вернутся.

Я ушел к костру. Коротышка Бык вдали объезжал стадо. Урувиши спал, так и не увидев, что тут делалось. Но кто же прятался в кустах?

Вдруг за спиной раздался сухой смешок.

– Считаешь, значит, что ты парень не промах, да?

Мне был знаком этот голос!

Я резко повернулся и столкнулся лицом к лицу с типом в грязной кожаной рубашке.

Это был Стейси Фоллет.

– Наращиваешь мускулы? Ты так выступал перед этими парнями, будто за тобой трое или четверо.

– Я вдурном настроении.

– Заметно, – хмыкнул он. – Кофе у тебя найдется?

Мы подошли к костру, и он выудил из сумки кружку. Я налил кофе ему и себе.

– Похоже, ты немало прошагал, – сказал я. – Разобрался ли ты с Мореллом?

Он снова усмехнулся.

– Попробовал было, – сказал он, попивая кофе. – Знаешь, когда он стал там учительствовать, я решил, что он у меня в кармане. Устроил засаду и стал ждать, когда он выйдет из школы, а как вышел, так направил ему старушку «бетси», – он похлопал по ружью, – прямо в брюхо. И деваться ему некуда. А вокруг один молодняк. Но он даже глазом не моргнул, сукин сын. Был в нем порох, в этом Морелле.

– Был?

– Есть. Никуда он не делся. Хочешь знать, что произошло? Меня самого чуть не размазали. Эти недоноски, причем старшему едва за двенадцать перевалило. Так вот, они повыхватывали свои шестизарядные и на меня. И заявили, что он у них учителем, что он очень хороший учитель, и, если я его убью, они из меня решето сделают. – Он опять усмехнулся. – И знаешь, они бы сделали.

– А дальше что?

– Да ничего. Я снял палец с крючка. Очень быстро снял. В жизни не видел столько детишек с шестизарядными.

– Мы живем в дикой стране. Мальчишки ездят в школу верхом. Там любому парнишке нужно иметь оружие.

– Ну, они и имеют. Я отступился, сказал, что сматываюсь, а он не стал стрелять в спину. Слишком порядочный. Вот я и гуляю где придется, – добавил он.

Глава 25

Стейси Фоллет сидел на корточках, потягивая кофе.

– Отлично, – наконец сказал он. – У меня кофе кончился, а мне без него – крышка. Пока старушка со мной, еда найдется, – он опять похлопал свое ружье, – но что за еда без кофе!

– Я могу тебе отсыпать немного, – сказал я. – А почему бы тебе не пойти с нами? Мне нужен еще помощник, и я буду платить.

Он долго не отвечал, а потом спросил:

– Что ты собираешься делать с этими коровами?

– Наш поселок растет, а дичь скоро сбежит в горы. Нужно мясо для взрослых и молоко для детей. Думаю, поселок будет делаться все больше и больше.

– Бессмыслица. Страна же бескрайняя. – Он взмахнул рукой. – Живи тут, не нравится – иди туда, не нравится там – дуй еще куда-нибудь. Еды тут полно, а что еще нужно?

– Кофе. Нет тут кофе.

– Пей чай из эфедры, он доступен любому. Но, конечно, это не кофе, – согласился он. – Новоорлеанский с цикорием, вот это – кофе!

Он снова налил себе кружку.

– Тьма людей прошла этими дорогами, а до конца дошли не все.

– Да. Я видел могилы.

– Не всех похоронили. – Он помолчал. – А вы там, ребята, неплохо устроились. – Он усмехнулся. – Хороший у вас там молодняк. Ну, те, что на меня накинулись. Морелла спасали. В них есть порох. Хорошо, когда парни заступаются за учителя. А эти меня и вовсе сбили с толку. С мужиком чаще всего можно столковаться. И припугнуть можно. А эта щетина вообще ничего не боится.

Он снова отпил кофе.

– Знаешь что? В той долине, – он махнул рукой, – есть стадо голов в пятьдесят.

Я поставил кружку на плоский камень.

– Чье стадо?

– Если захочешь, будет твое. Переселенцы когда-то гнали с собой голов пятнадцать-двадцать. Лет десять назад. Загнали гурт в каньон, а вход загородили жердями. На них напали индейцы, всех порешили, угнали фургоны, а коров не нашли.

– И что – коровы все еще там?

– Расплодились. Иногда я съем одну, иногда – гризли. Но все равно стадо растет. Там полно травы, есть вода. Но им оттуда не выбраться.

– Что ты за них хочешь?

– Они не мои. – Он плеснул в огонь кофейную гущу. – Предлагаю вот что: ты оставляешь там четыре-пять молодых коров и старого быка. Он все равно неуправляемая тварь. Словом, на расплод. Нельзя угадать, когда понадобится говядина. А остальных забирай.

– Здорово! Хороший подарок. И очень благородно с твоей стороны.

– Не мели языком. – Его жесткие глаза прищурились. – Объясняю. Их там стало слишком много, а травы – мало. Если стадо не сократить, зимой они начнут дохнуть.

Пятьдесят голов… Даже если я заберу сорок, наше стадо увеличится на треть.

На рассвете мы двинулись дальше. Предстояло подниматься в горы, а по скалам коровы гораздо шустрее лазают с утра. Утро было прохладным, легкий ветерок шевелил траву. Теперь, когда наши коровы окрепли, мы делали в день миль по десять-двенадцать, а иногда и пятнадцать могли пройти. Все зависело от местности и от того, где впереди, по словам Урувиши и Фоллета, нас ожидала хорошая трава.

Мы обошли стороной бойкий Бейкер-Сити и продолжали гнать коров вперед. Всю работу мы теперь выполняли вчетвером. О каньоне и ничейном стаде не было больше сказано ни слова, я знал только, что все это впереди, а Стейси не вдавался в излишние подробности.

Стейси легко нашел общий язык со старым индейцем. Иногда они по нескольку часов разговаривали с помощью знаков и обрывков наречий разных племен.

Когда мы остановились через несколько дней на берегу ручья, впадавшего в Снейк-Ривер, я решил прочесть письмо Нинон.

«Дорогой Бендиго,

пришло письмо от моей тети из Нового Орлеана, где она пишет, что сама или кто-то по ее поручению приедет за мной. Я не хочу уезжать, не повидав тебя, но тебя так долго нет. Они говорят, что мне придется уехать, как только за мной приедут.

Новый Орлеан очень далеко, и я боюсь, что ты никогда не навестишь меня. Ты думаешь, что я еще слишком мала, чтобы понимать, чего хочу, но это не так. Я достаточно взрослая, и я тебя люблю. Я хочу, чтоб ты приехал в Новый Орлеан повидаться со мной. Моя тетя не хочет, чтобы я стала актрисой, так что, может быть, я с нею не останусь. Но об этом я сообщу отдельно, только тебе.

Пожалуйста, поторопись, вернись до моего отъезда. Я так хочу с тобой увидеться.

Нинон».

Она уезжает. Что ж, наверное, ей там будет лучше. Наша жизнь не для нее. Что ей делать у нас? Никаких перспектив.

Однако оказалось, что расстроился я гораздо больше, чем сам хотел себе в этом признаться. Нинон пока еще ребенок. Да, девушки часто выходят замуж в шестнадцать или даже в пятнадцать лет. Ну и что? Даже если бы она была постарше – я не готов даже подумать о женитьбе.

Я встречал некоторых людей, которые женились в молодости и тут же попадали в пожизненное рабство к жене и детям. Как бы ты ни любил свою семью, она все равно превратится в оковы, если создать ее слишком рано… По крайней мере, тогда мне так казалось.

Несколько следующих дней мы медленно продвигались вперед. Трава попадалась не часто, а когда по подсказке Урувиши или Фоллета находилось место с хорошей кормежкой – мы задерживались, чтобы коровы могли вдоволь попастись.

Иногда я урывал время, чтобы почитать. Чаще всего я читал Блэкстоуна. И во мне все росло стремление стать чем-то и кем-то. Без усилий здесь не обойтись – это я хорошо понимал. Но куда их направить, к чему приложить и чего же в конце-то концов я сам хочу? Вот тут я всегда терялся, хоть и был уверен, что я уже на пути к осуществлению своих неведомых желаний и этот путь пока совпадает с дорогой, по которой я гоню домой стадо. Нужно делать свое дело и копить знания.

Когда мы добирались до места, богатого кормами, скотина обычно уже была так голодна, что мы сразу же останавливались. Урувиши и Стейси выезжали вперед на разведку, охотились и, напрягая зрение и слух, ловя кожей невидимые и неслышимые сигналы, пытались определить, не таится ли где опасность.

Вечером, когда Коротышка Бык караулил стадо, я откладывал книгу и прислушивался к разговорам Стейси со старым Урувиши.

Уматиллы – родичи племени Проколотых Носов, когда-то их совместные владения занимали огромное пространство от Скалистых до Каскадных гор и от бухты Якима до Голубых гор. Их охотники иногда даже перебирались через Скалистые горы, но, пока у них не было лошадей, это случалось редко.

Урувиши утверждал, что помнит, как появились лошади. У других, южных, индейцев они иногда бывали – они крали их у других индейцев, а те в свою очередь пригоняли их из Мексики. Урувиши был еще совсем маленьким, когда участники одного налета впервые вернулись с тремя лошадьми. А когда он достаточно повзрослел, чтобы стрелять из лука, лошадей было уже много.

Питались индейцы в основном рыбой. Старик вспоминал, как в Колумбию приехала экспедиция Луиса и Кларка и они снабжали ее свежепойманным лососем. Тогда он впервые увидал бледнолицых, но отец его когда-то встречался с ними в Астории, а его дедушка прежде видел белых людей, потерпевших кораблекрушение на южном побережье.

Пока белых было немного, их появление индейцев не тревожило. Они их или привечали, или убивали в зависимости от настроения и готовности белых защищаться. В первое время в глубь страны проникло всего лишь несколько человек.

После Луиса и Кларка Урувиши не видал ни одного белого больше десяти лет.

С запада на них наседали шинуки, с востока – другие племена, и вдруг уматиллы обнаружили, что их охотничьи угодья стали совсем маленькими.

Я много раз слышал и услышу еще и еще, как одни племена теснили других, как совершались набеги, как племена изнуряли себя и противников затяжными войнами и как наконец овладевали чужими землями. Тот, кого вытесняли, начинал теснить других или переселялся на свободные территории.

Огромные пространства до появления лошадей были необитаемы, а люди селились вблизи воды, по берегам рек и озер. И все равно войны не прекращались. Воевали больше всего для куража, добывали скальпы и угоняли лошадей.

Я узнал о нравах разных племен. Одни были энергичными, другие – ленивыми. У тех, кто жил в районе Большого бассейна к западу от нас, сложилась интересная культура, возникшая в постоянной борьбе за выживание в условиях, когда мало воды и еще меньше дичи…

Последним я прочел письмо Лорны. Оно было написано на месяц позже других.

«Дорогой Бендиго,

сообщаю тебе печальную новость: уехала Нинон. За ней приезжали Чарльз Перман с женой (он адвокат). Уезжать она не хотела, а мы не хотели ее отпускать, но Каин сказал, что они хорошие люди и там у нее будет больше возможностей. Кажется, ее тетя – очень богатая женщина, настоящая аристократка, и у нее нет своих детей.

Вообще-то хорошо, что Нинон уехала, потому что у нас начались разные неприятности. Все ищут золото, хотя Каин говорит, что его едва хватит на пропитание. Никто не разбогател, даже Нили Стюарт, потому что его обкрадывает мистер Троттер и тот, другой, который у него служит. Так считает Каин. Но Нили боится их обвинить. Мозес Финнерли потребовал устроить выборы и предложил себя в мэры. Очень многие из новых – за него. Еще он выдвинул Олли Троттера в шерифы, а мистера Паппина – в мировые судьи.

Кое-кто хочет, чтобы мэром стал Каин, а сам он предлагает мистера Сэмпсона, большинство наших его поддерживают. Вообще-то пора наводить порядок, потому что уже случались ограбления, а мистера Айлмера, который нашел у себя золото, убили.

Однажды ночью на конюшне собралась компания и устроила выборы, не сказав остальным. Они назначили Джейка Робинсона шерифом, и он тут же надел значок и вышел на улицу. А парни из салуна Папаши Дженна сорвали с него значок и побили.

А пару дней назад кто-то пытался ворваться к миссис Макен, а когда она велела ему убираться, тот как засмеется! Стоит за дверью и смеется. И тогда она выстрелила через дверь. Тот человек вскрикнул, заругался и пообещал вернуться».

Дочитав письмо, я задумался, глядя в огонь. Хотелось все бросить и мчаться домой – письмо было трехмесячной давности, а впереди еще недели три пути.

На рассвете Фоллет повел нас через каньоны, продуваемые сквозным ветром, в горную ложбину. Перед нами открылась невиданная красота. Такого яркого солнца, такой зеленой, густой и сочной травы я никогда не видел. Посредине журчал чистейший ручей. Ложбина постепенно поднималась к горам на расстоянии примерно в три мили и соединялась с несколькими узкими ущельицами, окруженными такими высокими скалами, что коровам точно никуда отсюда не уйти. Там, где мы вошли в ложбину, было самое узкое место, и была выстроена ограда, которая, очевидно, часто подновлялась.

– Мое тайное ранчо, – сказал Фоллет. – Чужих следов, кроме звериных, я никогда тут не видел. Затерянная долина, так я ее назвал.

Мы загнали свое стадо в эту долину и оставили там на ночь. Утром мы тщательно отобрали тех коров, которым предстояло остаться, а остальных погнали к выходу. Некоторые одичавшие коровы рванули было назад, но потом, запутавшись в безмятежной и покорной веренице нашей прежней скотины, мирно потекли в общем потоке.

– Ну вот, – сказал я Фоллету. – Оставайся за главного. Иди как идешь. Но, когда будешь вблизи нашего поселка, смотри в оба. Кто-нибудь может попытаться умыкнуть у тебя стадо.

– А ты? – уставился Стейси на меня и задумался. – Ты, парень, опять напрашиваешься на неприятности, так?

– Может быть. Но мне нужно ехать.

– Что ты задумал?

– Пока ничего. Решу все на месте.

Мы пожали друг другу руки, я попрощался с индейцами и вскочил в седло. Со мной был мой жеребец и серая в яблоках кобыла.

Выехал я в прозрачном свете утра и гнал в полную силу. В полдень поменял лошадь. Потом остановился, передохнул пару часов – и снова в путь. За полночь я разбил стоянку, привязал лошадей и закутался в одеяла. На рассвете был на ногах, проглотил кусок вяленого мяса, выпил кофе и снова помчался.

Через четыре дня, вечером, когда мои часы показывали начало одиннадцатого, я въехал на улицу нашего поселка.

Глава 26

Еще в полумиле от поселка я увидел ярко освещенный дом. Как потом оказалось, это был салун. Подъехав поближе, я увидел свет еще в некоторых домах. Но на том конце поселка, где жили Каин и Рут Макен, было темно. Через сотню ярдов я заметил дорогу. Возле нее стоял какой-то знак, но в темноте было не разобрать, что там написано. Я подъехал вплотную и зажег спичку.

ФИННЕРЛИ

ТЕРРИТОРИЯ ДАКОТЫ

Когда я уже отъехал, неподалеку раздался голос.

– Вы что-нибудь поняли из этого? – Голос был странный, а манера слишком мягкая, словно нарочитая.

– Понял. Тут, похоже, какая-то ошибка, – тихо сказал я. – Я знаю всех, кто основал этот город, но никакого Финнерли среди них не было.

– Такие разговоры до добра не доведут, – сказал голос. – На вашем месте я бы вел себя поаккуратнее.

– Вы не на моем месте, – тихо ответил я. – Это поселение закладывали честные люди, они хотели честной и безопасной жизни. Видно, тут кое-что изменилось.

Он подошел ко мне поближе, теперь я мог его разглядеть. Он был ниже меня ростом, крепкого сложения и, как мне показалось, постарше. В руках у него было ружье.

– Те люди теперь в меньшинстве. У них семьи и дома, они хотят мирной жизни. А у новичков нет ничего такого, и мир для них – пустой звук. Они слетелись на золото, они хотят только одного – поживиться. Тихие добродетели не для них.

– А вы?

– А я зритель, сэр. Причем искушенный зритель. Я видел несколько раз, как зарождались новые города. А еще видел, как некоторые из них умирали.

– Отчего же они умирали?

– Думаю, от беззаботности. Не было воли бороться, не было настоящей любви, а было попустительство и страх вмешаться… А может быть, виновата политика «мир любой ценой».

– Где же были вы сами?

– Я только наблюдатель, сэр. Я – ничей. Но, кажется, вы прибыли в самый острый момент, друг мой. Если вы намерены принять участие в выборах, сейчас самое время.

– Кто же баллотируется?

– Ну, преподобный Мозес Финнерли выдвигается в мэры, а конкурент у него как будто такой седовласый джентльмен по имени Сэмпсон. Некто мистер Паппин претендует на пост мирового судьи, а конкурент – кто бы вы думали? – женщина.

– Рут Макен?

– О! Вам знакомо это имя? Да, это она. Все зовут ее вдова Макен, как мне кажется. Чтоб женщина в нашей стране занимала такой пост – это что-то новенькое, почти революция.

– Она образованная и умная женщина, а ее покойный муж был офицером и выдающимся человеком. Она уравновешенна и рассудительна. Думаю, она прекрасно справилась бы.

Он немного помолчал, а потом продолжил:

– Олли Троттер собирается стать шерифом. Сперва мне показалось, что конкурентов у него нет. Видите ли, до этого тут были три шерифа. Одного подняли на смех и выгнали из города, второго убили… при невыясненных обстоятельствах, как говорится, а третьего в перестрелке убил сам мистер кандидат – Олли Троттер. Правда, свидетели утверждают, что драка была честной.

– А кто еще выдвигается в шерифы?

– Человек по имени Каин Шафтер. Он из той небольшой группы, которая хочет порядка и справедливости. Я восхищен его смелостью, но отнюдь не его решением. Надеюсь, он хорошо обращается с оружием.

– Неплохо, – раздраженно сказал я. – Если среди горожан оказалось бы поменьше равнодушных зрителей, ему было бы ни к чему хорошо владеть оружием.

– Несомненно… вы, конечно, правы. Но видите ли, молодой человек, я всего лишь любопытный путешественник, не более. Я живу на востоке. Приехал из Денвера, а раньше жил в Нью-Йорке.

– Ясно. – Я спрыгнул с лошади, но оставил ее между нами. – Но вы не так уж мало увидели.

– Меня занимают города и политика. Занимают, скажем так, мужские игры. Но я больше читатель и наблюдатель, чем деятель. А здесь, в этом городке, передо мной разворачивается довольно-таки грустная картина: город, которого вообще-то и быть не должно, приходит в упадок.

– Не должно быть?

– Конечно. Обратите внимание, как он расположен. У вас тут только один маленький ручеек, значит, запас воды недостаточен. Промышленности нет… ах да, золото! Но я повидал золотоносные районы. Не думаю, что здесь есть приличные залежи.

– Но никто не селился здесь ради золота. О золоте ничего не знали. Это был способ спасения. Одни думали, что это временное пристанище, другие искали здесь свое будущее.

– Вот я и говорю – случился просчет. Мне очень жаль, молодой человек, но будущего у вашего поселения нет. Так, местечко, центр небольшой группы владельцев ранчо. Для земледелия тут почва не слишком хороша, да и фургонам осталось недолго пополнять здесь запасы. А железная дорога пройдет в стороне.

– Где?

– Немного южнее. Трасса уже спроектирована, скоро начнут строить.

Грустно, но этот человек говорил дело. Мы, основатели города, любили его только потому, что он был наш. Он был плодом наших рук.

– Ошибка только тогда ошибка, когда на ней настаиваешь, – сказал я.

Он приостановился и уставился на меня.

– Вот это да. Хорошо сказано! Вы думаете, многие будут настаивать?

Я пожал плечами. Я ничего не знал, а кроме того, мы подошли к первым домам, настоящим лачугам. Похоже, их строили весной: перезимовать в них было бы невозможно.

Потом я увидел новую лавку, а через дорогу от нее – салун. Там было четыре окна и двери, которые открывались в обе стороны, свободно болтаясь. Вторые, настоящие, двери были распахнуты настежь. Изнутри доносилась музыка, дребезжало что-то вроде музыкального автомата, слышались какие-то голоса и грубый смех.

На моего собеседника упал свет из раскрытой двери, и я наконец смог его разглядеть. У него была аккуратно подстриженная борода, он был в новой серой шляпе и в костюме из тонкого сукна, а штаны заправлены в сапоги.

– Генри Страттон к вашим услугам, сэр, – протянул он мне руку. – У меня есть небольшие владения на востоке, возле Шайенна. А кроме того – я вложил кое-что в железную дорогу.

– Бендиго Шафтер. Здесь мой дом. Я ездил в Орегон за стадом.

– Ах да! Наслышан. Вас тут дожидаются. Точнее – на вас рассчитывают. Я слыхал, как Буд Макен говорил, что, если бы вы были здесь, ничего плохого бы не случилось.

– Мне пора домой.

– Не хотите ли выпить? Зайдите, дайте парням возможность на вас полюбоваться.

– У них еще будет эта возможность. Спокойной ночи, сэр.

В доме Каина было темно, не горел свет и у Сэмпсонов. Огоньки теплились только у Крофтов и у миссис Макен.

Я въехал на холм, а потом во двор.

– Эй, там, в доме! – позвал я.

Мне ответила гробовая тишина. Я подошел поближе и тихонько постучал в дверь. Через некоторое время раздался голос Рут Макен:

– Кто там?

– Это я, миссис Макен, Бендиго.

Загремел засов, дверь приоткрылась, я увидел Рут Макен с револьвером в руке.

– Бен? Ох, Бен! Входи, пожалуйста.

– Если можно, я сперва загоню лошадей.

– Конечно, конечно. Я поставлю чайник.

Я завел лошадей в загон, прихватил винтовку, сумки, плащ, накинул на плечо одеяло и пошел в дом.

Она ничуть не изменилась. То же милое лицо с правильными чертами, те же темные волосы… Показалось или нет? В них появилась седая прядь – но, может быть, я просто раньше ее не замечал.

– Ну, дай на тебя поглядеть, Бен.

Она отступила на шаг и стала меня разглядывать.

Я догадывался, что она видит. Я подрос до шести футов с двумя дюймами, а весил ровно сто девяносто фунтов. Давно не стригся, не брился и не мылся, а старая моя шляпа совершенно потеряла форму.

Показалось, что ее глаза стали печальными?

– Бен, ты стал взрослым. Ты уже мужчина.

– Я им всегда был, мэм. Просто постарел на год. А может, на два.

Она налила мне чаю и поставила на стол тарелку с холодным мясом и хлеб.

– Ты вернулся в плохое время.

За столом она мне все рассказала. Поселок разросся, теперь здесь около двухсот человек. Появились лихие парни, но много и порядочных людей.

Дрейк Морелл учительствует, лихие ребята его не трогают. В церковь Джона Сэмпсона сейчас ходит около шестидесяти человек. Если бы иногда не стреляли на улицах и никого не убивали, могло бы показаться, что тут мирно сосуществуют две разные общины.

Олли Троттер убил приезжего человека. Что там случилось на самом деле – неизвестно, все говорят по-разному. Но тот человек был вооружен.

– А что Уэбб?

– Много сидит в салуне. С нами он хоть разговаривает, а его сынок, этот юный Фосс, связался со всей этой швалью. Таскается по пятам за Троттером. Троттер называет его «заместителем», и, можешь себе представить, – Фосс этим гордится. Выступает как петух. Смешно и грустно.

– А как ваша торговля?

– Поначалу все шло очень хорошо. Я увеличила запасы… Сперва меня снабжал мистер Траск, а потом мистер Файллин. Главные мои покупатели – мормоны, но теперь они приезжают все реже и реже. Им не нравится обстановка в поселке. Не хочется ввязываться в скандалы и нарываться на неприятности. Тут с каждым днем делается все хуже и хуже.

– Что за человек этот Файллин?

– Приличный человек. Из Старого Света, он там родился, но еще в детстве его сюда привезли. Жил в Бостоне, потом в Нью-Йорке. Он на стороне закона и порядка, Бен, и у него есть друзья в городе.

– Выборы завтра?

– Если они состоятся. Бен… мне кажется… они собираются убить Каина.

– Что?! – Моя чашка выпала из рук и грохнулась об стол. – Извините. Что вы хотите этим сказать?

– Мне рассказывал Буд. В школе один парень дурачился и подначивал Фосса, этого сынка Уэбба… Мол, чьим «заместителем» ты будешь, если выберут в шерифы не Троттера, а мистера Шафтера? Тот рассвирепел и заявил, что он обязательно останется помощником Олли Троттера, потому что на выборах будет только один кандидат… У Троттера не будет соперников.

– Может, это просто болтовня?

– Я беспокоюсь, Бен. Олли ходит с Фоссом в горы и учит его быстро вытаскивать револьвер и стрелять в цель из разных положений. Буд несколько раз видел эти уроки. А еще он видел вот какую игру – у Фосса был револьвер в кобуре, и он подошел к Троттеру с мирным разговором и вдруг как вытащит другой револьвер из-под куртки! Мигом.

Я смотрел на нее и молчал.

– Думаю, нужно поговорить с Уэббом.

– Осторожно, Бен. Уэбб водится со всей той компанией.

Я пожал плечами.

– Миссис Макен, вы прекрасно знаете, что Уэбб сам по себе. Он одинокий волк. Что бы там о нем ни говорили.

– Последнее время он только с ними. Торчит в заведении Папаши Дженна. И стал еще более угрюмым.

Я допил чай.

– Вы считаете, они натравливают Фосса на Каина? Подбивают на убийство?

– Очень похоже. Совести у них нет. Фосс – глупый мальчишка, почитает Олли Троттера героем. Они все твердят парню, что он станет большим человеком, что ему дадут значок, и он будет официальным помощником шерифа, и все такое прочее… А еще – Фосс недолюбливает Каина за невозмутимость. У них верный расчет – разделаться с конкурентом руками Фосса. Тогда они ни при чем. А если они сами нападут на Каина, народ может возмутиться, и тогда Троттера не выберут.

Чем больше я вникал во все эти смутные обстоятельства, тем больше убеждался, что нужно дождаться утра. Если разбудить Уэбба среди ночи, он может отреагировать слишком нервно. Да и Фосс, наверное, ночами дома.

Я продолжал слушать рассказы миссис Макен и сам рассказал о своем путешествии. Умолчал только о бандите, погибшем возле гумна от моей руки. Убийством нечего гордиться. Времена были тяжелыми, многие брали в руки оружие, чтобы подчинить других своей воле. Но им приходилось быть готовыми к достойному ответу, к тому, что они и сами тоже могут погибнуть. Так оно и случалось рано или поздно.

Я устроился спать под деревьями, прислушиваясь к журчанию воды в роднике миссис Макен. Я вспоминал о том времени, когда я рубил лес для постройки ее дома и пил из этого родника. Какой простой и ясной была тогда наша жизнь. Приходилось думать только о крыше дома, об охоте да остерегаться индейцев.

А кстати, как с ними здесь? Что с тем злобным молодым воином, которого я однажды унизил, а потом защитил от тех, кто хотел его убить?

Когда рассвело, я отправился к Каину. Он как раз вышел доить коров.

Его широкое лицо расплылось в улыбке.

– Бендиго! Вот это да!..

Он было повел меня в дом, но я его остановил.

Вначале я рассказал ему о стаде, потом о Стейси Фоллете и моих индейцах. И пересказал все, что узнал от миссис Макен. Он хмуро слушал, изредка кивая.

– Этого можно было ожидать, – сказал он.

И пошел на гумно. Каин стал доить корову, уткнувшись в коровий бок головой. Я слушал, как менялся звук молочной струи с тем, как наполнялось ведро, и думал о предстоящем дне.

– Каин, – тихо сказал я, – давай я выдвину себя на эту должность.

– На какую?

– Шерифа. Вместо тебя.

– Ты хочешь снять гору с моих плеч, Бендиго? Не стоит.

Я заговорил, неожиданно для себя осознав, что говорю именно то, что думаю, а думаю то, что говорю:

– Я хочу заняться политикой. Стать шерифом для меня – первый шаг, первый шанс. Я хорошо владею оружием и, как мне кажется, чувствую, когда им вообще не нужно пользоваться. Я мог бы стать шерифом здесь, а потом где-нибудь еще. Тебе-то это ни к черту не нужно. Ты никогда не хотел стать шерифом. А мне уже предлагали, но тогда я был к этому не готов.

– А теперь?

– Теперь да, Каин.

Он закончил доить.

– Давай пойдем к Хелен и девчонкам, – сказал я.

К нам подбежала Лорна.

– Бен! Ох, Бен! Я увидела коня и поняла! – Она плакала от радости. – Ты такой большой, Бен! Ты поправился!

– Это не жир! – запротестовал я. – Там не ожиреешь.

За спиной я услышал голос:

– Бен?

Это был Нили Стюарт. Он изменился: осунулся, а глаза запали, будто его все время мучила бессонница.

– Бен, помоги мне.

– Что случилось, Нили?

– Эти двое… Паппин и Троттер. Они отняли мою делянку.

– Пошли в дом, – сказал Каин. – Хелен уже приготовила завтрак. Не знаю, как вы, а я голоден.

– Я тоже голоден, – сказал я. – Пойдем, Нили. Там все расскажешь.

Мы сели за стол. На меня нахлынули воспоминания. В этой теплой милой комнате недоставало одного лица – лица Нинон. Ее здесь просто не было. Появится ли она когда-нибудь?

– Они меня обкрадывали, – рассказывал Нили. – Я это понимал, но, видишь ли, боялся их обвинить. Боялся, что убьют. Потом понял, что они все равно замыслили меня убить. Только ждут, чтобы Олли стал шерифом. Сами убьют, сами проведут расследование. И концы в воду.

– А факты?

Он помолчал.

– Ну, я вчера вечером запер дверь в заборе – прииск им огорожен. У них есть ключ. А я сменил замки, запер дверь и повесил записку: «Закрыто до особого распоряжения».

– Правильно, – сказал Каин.

Нили подрагивал ногами под столом.

– Я тоже так думал. А сегодня утром они пришли ко мне – Паппин и позади Олли. Принесли купчую на прииск. Паппин сказал, что им, мол, не выплачено жалованье и они хотят в зачет жалованья забрать прииск. «Подпиши эту бумагу, и все будет шито-крыто. Мы с Олли не хотим неприятностей, правда, Олли?» – вот что он заявил. Я сказал, что мне надо подумать. Он тогда сказал, что дает мне время до полудня и чтоб я сам принес ему бумагу, потому что они будут заняты выборами. А если я… ее не принесу… они сами за ней придут.

– Что ты хочешь от меня?

– Я не могу против них выйти. А ты так хорошо стреляешь. Этан говорит, что ловчее тебя еще стрелка не встречал.

Каин глянул на меня и кивнул.

– Хорошо. – Он посмотрел на Нили. – Бен хочет выдвинуть себя на должность шерифа. Ты бы проголосовал за него, Нили?

– Да, конечно. За любого из вас.

Каин откинулся на спинку стула.

Он был крупный, могучий человек, и, если смотреть невнимательно, можно было подумать, что он толстый. На самом деле он просто широкой кости, и у него горы мускулов. Никогда точно я не мог понять, где предел его сил. Он мог удержать или поднять… ну, словом, все что угодно. В этом смысле он был феноменом, но должность шерифа не для него, и мы оба это знали. Он предпочитал уединенную, тихую жизнь и совсем не стремился к власти. Но я видел, как он глазом не моргнув поднимает бочку в пятьсот фунтов и укладывает ее в фургон, не напрягаясь. Таким уж он уродился. Я тоже не слаб, но ему и в подметки не гожусь. И тем не менее он нежный, ласковый человек, совершенно непригодный для того, чтобы иметь дело с тем, что творится в нашем городе.

– Ничего не подписывай, Нили, – сказал я. – Я все беру на себя. – И повернулся к Каину: – Ты отказываешься от участия в выборах, если я выставлю себя?

– Да, – ответил он. – Это дело не для меня, просто не было никого другого. Я всем скажу, что ты – тот человек, который нам нужен. – Он задумчиво глядел на меня. – Ты сильно изменился за последние месяцы. Но, как всегда, стремителен и уверен в себе. И себе на уме.

– Так или не так, – сказал я, – но я не собираюсь тихо любоваться, как гниет наш город. Я постараюсь навести в нем порядок. И нечего переживать насчет Троттера или Паппина.

Я задумался о Паппине. Мы так мало его знали. Похоже, он мозговитый и коварный, но что будет, если прижать его к стенке? Олли Троттер выхватил бы пушку, он сам себе сильно нравился с оружием, но что же Паппин? А еще меня беспокоил Уэбб. Он крепкий орешек, но за кого он? А тут еще его сынуля, Фосс, который, по слухам, намерен убить Каина.

Или меня.

Ну, нет, этот номер у него не пройдет. И все же жалко, что стадо еще не пришло. Как было бы славно, если рядом оказался Стейси Фоллет!

Вдруг меня осенило.

– А где Этан?

В комнату вошла Лорна.

– Он тут редко бывает. Появляется только потому, что ждет твоего возвращения. Он сказал, что не хочет уезжать, он должен охранять Рут Макен, пока ты не вернулся.

– Он у себя в землянке?

– Не знаю. Он не любит споров и ругани и все время пропадает в горах. Узнает, что ты вернулся, и сразу появится.

В дверях появилась Хелен.

– Бендиго, к нам поднимается Олли Троттер. С ним еще двое.

Глава 27

Паппина среди них не было. Каин глянул через мое плечо.

– Эти парни крутятся у Папаши Дженна, – сказал он. – Который повыше – Нельс Тейлор, второй – Вин Пакман.

– Хорошо, – сказал я. – Справлюсь.

Я вышел во двор и увидел, что дверь Джона Сэмпсона распахнута. У меня сразу потеплело на сердце – слава Богу, хоть здесь все как прежде: только запахло опасностью – наши сразу занимают оборону. Каин у меня за спиной, Сэмпсон в дверях собственного дома.

Увидев меня, Троттер словно споткнулся и скривил лицо, будто не мог поверить своим глазам. Потом они снова двинулись вперед, а парни, видно, стали расспрашивать его обо мне.

Утро было солнечным и ясным, зелень сияла, а возле дома Рут Макен ярко вырисовывались пятна цветочных грядок. Из труб поднимались спокойные струйки дыма, а внизу на улице возле заведения Папаши Дженна стояли двое и глядели на наш холм.

Троттер и компания приблизились.

– Нили Стюарт здесь?

– Здесь, мистер Троттер. Я его юридический советник. Я посоветовал ему ничего не подписывать, прииск не открывать и провести расследование, откуда берется золото, которое тут ходит в свободном обращении. Адрес легко определить по минеральному составу. Может быть, кто-то завладел золотом помимо желания мистера Стюарта?

Я блефовал, но Троттер не мог знать, что же мне известно на самом деле. Виноватому всегда кажется, что люди знают гораздо больше. Я решил продолжать в том же духе.

– Ты не адвокат! – рявкнул Троттер. – Не пудри мне мозги!

– Я изучал право. Я учусь уже давно, мистер Троттер, – сказал я кротко, рассчитывая на то, что он не раз видел меня за чтением.

А откуда ему знать, что именно я читаю? Читал же я только Блэкстоуна и небольшую брошюру о том, как нужно строить доказательства. Думаю, что практикующие по тем временам адвокаты читали не больше.

– Как вы считаете, мистер Троттер, сколько нужно времени, чтобы стать адвокатом? – спросил я.

Ответа он не знал, а мне нужно было лишь его запутать, не дать ему повода схватиться за оружие. Еще я хотел перевалить всю ответственность с несчастного Нили на самого Троттера.

– Где Нили? Я хочу с ним поговорить!

– Сожалею. Я посоветовал моему клиенту не вступать ни в какие переговоры, – заявил я, а потом сделал новый ход: – Естественно, губернатор Территории скоро пришлет своего уполномоченного, чтобы тот расследовал это дело.

Конечно, Троттеру все это не понравилось, а я тихо радовался, что здесь нет Паппина. Этого гуся на мякине не проведешь.

– Он должен нам деньги… наше жалованье. Или он нам платит, или мы забираем себе прииск. – Он подпер руками бока. – А тебя, Шафтер, это не касается. Так что держись от нас подальше.

– Это меня касается, – спокойно ответил я. – Прииск вы не заберете, все, что причиталось, было выплачено. А мы собираемся учинить вам иск по поводу отчетности. Дело в том, что, когда я получил письмо от мистера Стюарта…

– Письмо?

– Письмо. Так вот, я немедленно начал расследование. По моей просьбе мой друг начал наводить справки о вашем прошлом, мистер Троттер. А также о прошлом мистера Паппина и мистера Мозеса Финнерли. Мы решили, что, раз нам предстоит обращаться в суд, нужно собрать все документы.

Это ему ужасно не понравилось. Ему и в голову не приходило, что кто-то вдруг начнет интересоваться его прошлым. Все дело ему казалось до смешного простым: запугать Нили и заставить его отписать им прииск, а если он станет ерепениться – втянуть в ссору и прикончить. Наш поселок на отшибе, законов тут нет, и все останется шито-крыто! Мои разговоры о судах, исках и расследованиях смутили и раздосадовали его. Троттер к ним готов не был и тут же заглотнул наживку.

– Я так этого не оставлю. Поговорим после выборов. Хотите суд – будет вам суд, здесь, у нас в городе.

Он повернулся и пошел вниз по улице. Остальные – за ним.

– Нужно действовать быстро, – сказал я Каину. – Зови Джона, нам нужно прогуляться.

– Куда это вы? – К нам подходил Буд Макен.

– Начинаем предвыборную кампанию. Пройдем от дома к дому и поговорим с людьми. Многие меня не знают, хочу с ними познакомиться.

Буд слушал. Я рассказал ему, что произошло, чтобы он передал все матери.

– Буд, мне нужна твоя помощь. Съезди к Этану, скажи, что он нам нужен. Если его нет, оставь записку.

Буд отправился, а Джон Сэмпсон, надев черный костюм, а на седую голову шляпу, присоединился ко мне и Каину. Он смотрелся очень хорошо. Сперва мы пошли к Крофтам. Том и Мери вышли нам навстречу. Я рассказал им про Нили и что выдвигаю себя вместо Каина, а что касается должности мэра, мы все выступаем за Джона.

– Ну, не знаю, – возразил Том. – Я ничего не имею против тебя, Джон, но у преподобного ведь опыт! Он такой хороший человек и был главным во многих городах, а нам как раз нужна крепкая рука.

– Интересно, что это за города? – сказал Каин. – И чего>то он там не долго задержался?

– По разным причинам, – сказал Том. – Но главное, он должен спасать души. Перво-наперво он – проповедник.

– Скорее всего, ты прав, Том, – сказал я. – Только жаль, что вместо того, чтобы проповедовать, ему придется тратить все свое драгоценное время на городские дела. С ними прекрасно справился бы Джон. А преподобный Финнерли пусть вдалбливает Евангелие в пустые головы – это как раз то, что нам нужно… особенно при том бедламе, который тут творится. Я думаю, что мистер Финнерли просто не знает, что творит мистер Троттер. Но мне кажется, ему следовало бы знать. Представь, Олли Троттер отбирает прииск у Нили. Потом он смотрит вокруг и видит, что на твоей ферме дела идут тоже неплохо. Раз – и ферма уже не твоя. Нужно обо всем рассказать преподобному. А если его изберут – тем более. Ты должен к нему немедленно обратиться, Том, особенно если его изберут.

Том переминался с ноги на ногу. Яснее ясного – мое предложение ему не по вкусу.

– Подумай, Том. Мы уже давно вместе, мы прошли долгий путь. Да, мы не всегда соглашались друг с другом, но все же мы кое-чего добились. А что до этой залетной шушеры – так еще зима не начнется, а половина из них уже омоется. Зима будет нелегкой. Подозреваю, что нам с Этаном снова придется много охотиться.

Следующим был мужик с бычьей холкой, звали его Роббинс. Глядел он на нас с сомнением. Кажется, Джон ему нравился, но обо мне он знал только понаслышке. Все-таки он нас выслушал. Мы ему не поддакивали, но и опасений его не стали опровергать. Просто выложили ему все дело, как мы его понимали.

– Бендиго Шафтер – один из тех, кто проник к индейцам и спас наших детей, – сказал Каин. – Всю первую зиму он охотился и обеспечивал нас всех мясом. А еще он был во главе, когда мы сражались с бандитами.

– Значит, вы тот, который отправился за стадом? – спросил Роббинс.

– Да. Стадо будет здесь через два-три дня.

– Да, пригнать стадо из самого Орегона – это сильно. Вы брали с собой золото? И доехали до Орегона с золотом в кармане?

– Да.

– Молодец. Большинство молодых людей его наверняка потеряли бы. Или бы его у них отняли. Ладно, как я буду голосовать, не скажу, но вы мне кажетесь стоящим человеком.

Возле платной конюшни Файллина на нас уставилась дюжина мужиков. Один из них, совершенно квадратный, с рябым лицом и похожий на ирландца, протянул руку:

– Привет, Каин! Привет, Джон! – потом повернулся ко мне, из-под его густых бровей меня буравили испытующие проницательные глаза. – А вы, как я понимаю, Бендиго Шафтер? Тут пронесся слух, что вы выдвигаетесь на должность? Ну и ну, – добавил он насмешливо.

Народ чуть раздвинулся, и показался тот огромный и белобрысый мужик, который хотел отобрать у меня часть стада в пути.

– Ты? Это ты выдвигаешься? На кого?

– На шерифа, – усмехнулся я. – Хочу получить твой голос.

– Мой голос? Ну и дела. – Он мотнул головой. – Парни, тут раз на Орегонском тракте я пытался отобрать у него стадо – не вышло. Я проиграл. Ладно, Шафтер, я проголосую за тебя. Похоже, из тебя получится настоящий шериф. Ты не вилял, не дергался и был готов сделать то, что обещал.

Он улыбнулся – хмуро и насмешливо.

– Может быть, когда-нибудь мне придется тебя убить. Но сегодня я проголосую за тебя. Ты рассудителен, и в тебе есть порох.

Он отвернулся и зашагал к салуну.

– Ну что ж, джентльмены, – тихо сказал Файллин. – Такие вот дела. – Он протянул мне руку. – Я заодно с Колли Бенсоном. Он тут самый крутой парень.

Мы нанесли еще несколько визитов и вернулись домой к Каину. Раньше, естественно, я никогда не занимался предвыборными кампаниями и теперь понял, что мне интересно встречаться с людьми и нравится общаться с ними. И еще мне очень хотелось спасти наш городок.

Слова Генри Страттона терзали меня – в них было много правды. Как только южнее нас пройдет железная дорога, всей нашей торговле конец. Охота и золотодобыча еще останутся, но городу этого мало. Почва вокруг нас бедна, а лето коротко.

Зачем мы вообще затеяли этот город? Он был нам нужен. Как пристанище, как дом и как нечто, во что можно верить. Город может сделаться для человека чем-то большим, чем просто город, большим, чем место жительства и заработка. Он может стать настоящей школой. Чтобы строить и сохранять, нужна дисциплина. Дисциплина каждого из нас и дисциплина всех вместе. Смертью любому городу, любой цивилизации грозят распущенность, своеволие и этическая беспринципность. А у нас – вот они, здесь – их принесли залетные искатели легкой наживы. Но Каин, Джон Сэмпсон, Файллин все еще продолжали строить, так же, как и многие из тех, кого я просто не успел узнать. По-своему созидают даже Нили и Том Крофт.

Мозесу Финнерли, Паппину и Троттеру кажется, что они хитры и мудры, что до скончания века они смогут все так же перелетать из города в город, высасывая соки из плодов труда других людей, присасываясь как настоящие пиявки. Но они состарятся, утратят силы – и куда им тогда податься? Доживут ли они до старости? Со временем для таких людей тюрьма и смерть начинают казаться милостью, ибо накапливается горечь и приходит понимание – увы, слишком поздно, – что годы потрачены бессмысленно, впустую…

Однако, что бы там ни было, хорошо снова оказаться дома после долгого путешествия. За это время не только я изменился, изменилась и Лорна. Она всегда была хороша собой, а теперь расцвела спокойной, мирной красотой, и у меня еще больше болело о ней сердце. Я догадывался о ее мечтах, мечтах, которые вряд ли могут осуществиться в нашем городке. Они годятся для жизни, которая шире и богаче, чем здесь, для жизни в обустроенном, упорядоченном обществе. Ей нужен был муж, дети, церковь по воскресеньям. Она любила деревья, цветы и всегда напевала, когда работала. Из нее могла бы получиться одна из тех добродетельных женщин, которые находят свое призвание в семье: воспитывают сильных сыновей, всю жизнь гордятся своим домом и своей страной.

– Джон, как ты думаешь, что произойдет там, внизу? – спросила Хелен у Сэмпсона. – Я имею ввиду, когда мы пойдем голосовать?

– Ничего. Они слишком в себе уверены. И убеждены, что мы их боимся.

Верил ли Джон Сэмпсон в то, о чем говорил? Или только успокаивал Хелен и Лорну?

А пока, от нечего делать, мы стали вспоминать нашу прежнюю жизнь, нашу дорогу на Запад, наши старые планы. Том Крофт сидел и слушал, и вдруг словно давняя, полузабытая мечта шевельнулась в его сердце.

– Может, нам стоит двинуться дальше? – сказал он. – Здесь такая бедная почва. Что там западнее, Бен?

Я стал рассказывать о прериях, о долгих милях без капли воды, о тревожных ночах и об индейцах, но и, конечно, о Гранд-Ронд, и о зеленых сочных лугах Орегона.

– Там хорошие места, Том. Тебе там было бы получше, чем здесь.

– Тогда что же мы тут торчим, что делаем все это время? – спросил он.

– Лично я повзрослел, – сказал я. – Мне кажется, что мы все немного повзрослели. Вот у тебя, допустим, есть мечта, но ты сам еще не готов, чтобы начать ее осуществлять. Нужно повзрослеть, чтобы с ней встретиться. Я все об этом думал по ночам или в пути: и когда мы двигались сюда, и сейчас – со стадом. Вначале я думал только о судьбе нашего поселка, а потом постепенно стал себя спрашивать – а вдруг этот поселок для нас всего лишь первая ступень, такое место, где нам просто надлежит пожить некоторое время, чтобы подрасти.

– Ну, – сказал Джон Сэмпсон, – я и так был большим мальчиком. Но тут и я изменился. Кажется, никогда для меня жизнь не станет теперь такой же простой, как прежде.

Мы пили кофе, поглядывая вниз, на улицу и на людей.

– Кажется, нам пора в город, – сказал я. – Сюда идет Рут Макен.

Они с Будом оделись по-воскресному. На Джоне был его старый черный костюм, Каин натянул новый комбинезон, начистил сапоги и надел шляпу. В шляпе я его давно не видел, ведь он работал с непокрытой головой, а работал он всегда.

Крофт встал и взял свою шляпу.

– Мери нас нагонит.

Встал и Нили. Прежде он все больше молчал, а теперь сказал:

– Если бы там был Уэбб. На него вся надежда.

– И на Этана, – сказал я.

– А меня вы забыли? – спросил Дрейк Морелл. – Здорово, что ты вернулся, Бендиго. Как поживаешь?

Он казался встревоженным и напряженным. Мне понадобилось некоторое время, чтобы разглядеть это, но я разглядел. Он поймал мой взгляд и дернул плечами.

– Не всегда все складывается благополучно, Бен. Иногда случаются… разные вещи. А иногда сам позволяешь им случиться.

– Пошли.

Голосование проходило в конюшне Файллина. Мы отправились туда все вместе. Получилась внушительная группа.

С крыльца салуна в три ступеньки высотой на нас смотрел человек, который, скорее всего, и был Папаша Дженн, а чуть ниже стояли Мозес Финнерли и Паппин. Несколько парней прохаживались вокруг. Не нравились они мне, слишком уж они были беззаботные.

– Каин, осторожно, – сказал я. – Нас ждут.

– Командуй, Бен, – сказал Морелл. – Я с тобой,

– Хелен, – тихо приказал я, – ты и остальные женщины – держитесь сзади и правее, чтобы не попасть под огонь. Понятно?

– Да, Бен.

– Я – ближе, – сказала Рут Макен. – У меня револьвер.

– Здравствуйте, господа, – расплылся в улыбке преподобный Финнерли. – Как приятно видеть вас всех вместе. Давненько такого не случалось.

– Мы очень серьезно относимся к выборам, мистер Финнерли, – сказал Джон.

– Да, да, конечно. Но, увы! Вы немного опоздали, мы уже закрыли урны.

– Можно их снова открыть, – тихо сказал Джон. – Мы хотим проголосовать.

– Какая жалость, – возник откуда-то Троттер с револьвером в руке. – Голосование закончилось. Избрали меня. – Он улыбнулся.

– Вы уже посчитали бюллетени, Олли? – ласково спросил я.

– Ну, не то чтобы, – улыбался он. – Но мы сосчитаем.

– Ладно, сосчитаем вместе, – сказал я. – После того как проголосуем мы.

Стали подтягиваться, натянуто улыбаясь, праздные парни. Они были уверены, что мы у них в кармане.

– Ребята, вы все знаете мистера Морелла, – сказал я. – В этом деле он на моей стороне.

На крыльце салуна появился Уэбб с припухшим от пьянства лицом. Тем не менее это был все тот же Уэбб, и он был вооружен.

Он глядел на меня и иронично улыбался.

– Я говорил им, Бен, – произнес он загадочную фразу, – говорил, а они меня не послушались.

– Дрейк, – сказал я, – когда начнется заварушка, убей Паппина. Всади в него пуль пять, а, Дрейк? Каин, Джон, Нили и Том, распределите между собой этих. – Я махнул в сторону парней из салуна.

– А я? – спросил Троттер. – Меня почему забыли?

Я засмеялся.

– Тебя, Олли, я никому не отдам. Ты и преподобный – мои.

И тут я выхватил револьвер.

Этого они не ожидали. Никто здесь не умел выхватывать оружие стремительно и незаметно, как в детских сказках. Но у меня это получается. Нужно только отвлечь внимание. А я не прекращал разговор. Теперь моя пушка глядела прямо на преподобного.

Этот старый греховодник – а я полагал, что он именно таков, – конечно, не мог положиться на Господа. Его лицо прямо на глазах сделалось серым.

Уэбб хихикнул:

– Видали? Бена не переплюнешь. Что мне делать, Бен? Похоже, все козыри у тебя.

– Бери любого, Уэбб. Я не сомневался, что, если станет горячо, ты будешь тут как тут. Так ведь было всегда.

– Да, это правда. Ладно, вот он я. Ну, парни, и чем же мы займемся?

До сих пор Папаша Дженн не сделал ни единого движения и не проронил ни слова, но тут он заговорил:

– Мне кажется, нам нужно заняться голосованием. Вы ведь этого хотели, мистер Шафтер?

– Да, – ответил я.

– И не делайте резких движений, парни, – сказал Папаша Дженн, – а то тот джентльмен, что стоит в дверях сеновала, может вас неправильно понять.

Наверху, на сеновале, с винчестером в руках стоял Этан Сэкетт.

Наверное, Папаша решил, что все это было спланировано.

– Видать, тебе удается любой трюк, – глянул он на меня.

И тут все чуть не рухнуло. Мы оказались на волосок от гибели. Папаша Дженн вытащил урну на крыльцо, и мы проголосовали – настороженные, ершистые, но – уверенные, что все уже позади. Дрейк Морелл опустил бюллетень и отошел в сторону, чтобы наблюдать за происходящим, так же, как до него это делал Этан. Мой револьвер отдыхал в кобуре, ничего такого я больше не ждал.

Вдруг кто-то заговорил, и от этого голоса меня пронзил страх.

– Каин Шафтер? Могу ли я с вами поговорить?

Это был младший Уэбб, Фосс.

Глава 28

Он был в жилете и в штанах, заправленных в сапоги, а его револьвер в кобуре болтался на бедрах. Из-под затрепанной шляпы торчали длинные волосы, а подбородок покрывал мягкий пушок. Глаза его словно ничего не видели, они казались стеклянными. Он был до смерти напуган, но старался выглядеть спокойным и уверенным в себе.

Он не знал, что тут произошло, и даже не успел услышать, что на место шерифа претендую я, а не Каин. Он где-то прятался, настраивая себя на выполнение задуманного.

– Фосс! – выкрикнул Паппин, но вряд ли Фосс его услышал. Он собирался сделать то, что замышлял, он хотел все сделать правильно и дерзко.

– Каин Шафтер, я пришел у…

Его рука со вторым револьвером выскользнула из-под жилета, а рука Каина взлетела и накрыла ее. Даже я, его брат, не знал, что у Каина такая молниеносная реакция. Он всегда был таким доверчивым и тихим. Его рука поймала и сжала руку с револьвером.

– Что такое, Фосс? – ласково сказал он. – Чего ты хочешь, парень?

Фосс взвизгнул. Его лицо побелело, безвольный рот поехал в сторону, и Каин разжал руку. Револьвер выпал из сломанных пальцев.

Каин глянул на Уэбба.

– Извини, Уэбб, – сказал он. – Парень хотел меня убить.

Уэбб спустился по ступенькам и подошел к Фоссу.

– Мальчик мой, что же ты придумал? – сказал он. – Ведь Каин наш друг!

Все словно окаменели. Каин коснулся руки Фосса, тот отшатнулся.

– Извини, Фосс. Я не хотел сжимать так сильно. Видно, я испугался.

Уэбб обнял Фосса за плечи.

– Пошли, сынок. Пойдем займемся рукой.

Они ушли, а мы стали наблюдать, как опоражнивают урну для голосования и считают бюллетени. Джон Сэмпсон победил с перевесом в пятнадцать голосов, я – в восемь, а Рут Макен – в один. Тут ничего не поделаешь, люди просто не привыкли, что женщины пригодны к официальным должностям.

Из салуна вышел Колли Бенсон с кружкой пива. Оглядел меня с ног до головы и улыбнулся:

– Пожалуй, нечего и пытаться тебя пристрелить. Все тузы у тебя на руках.

– Спасибо, Колли. А то я волновался.

– И правильно делал, – засмеялся он.

Мы шли домой вверх по склону, и Буд Макен спросил:

– Кого ты арестуешь первым?

– Надеюсь, что никого.

– Но ведь как они обошлись с мистером Стюартом! – стал возражать он. – Они его обокрали, ограбили!

– Ну, это ведь еще требуется доказать, Буд. Но, кажется, нам не придется этим заниматься.

Мы уселись за стол, Лорна налила нам кофе. Пришел Этан и уселся на корточки у стены.

– Что будем делать дальше? – спросил Нили.

– То же, что сделал бы любой на нашем месте, – сказал Сэмпсон. – Несколько простых распоряжений, касающихся порядка в городе. Придется сочинять их самим, другие власти далеко, а мы все хотим мира и возможности спокойно работать.

– Бен, – сказал Этан от стены. – Я как-то видел пару бизонов. Там, – махнул он рукой, – на восток отсюда. Хорошо бы нам с тобой туда проехаться.

– Попозже, – вздохнул я. – Сперва нужно поглядеть, как поведут себя преподобный и Троттер.

– И что ты думаешь – как? – спросил Каин.

– Они смоются. Часть золота Нили уже у них, и им лучше побыстрее удрать, чем дожидаться нашего расследования.

– Ну, а могут и учинить драку, – сказал Дрейк Морелл. – Олли Троттеру нравилось, что он тут – большая шишка. Он вел себя осторожно, пока не соображал, что жертва не будет обороняться. Тогда начинал давить.

– Дрейк, ты знаком с Генри Страттоном? – спросил я.

– Да. Он с Востока. У него ранчо, он торгует скотом и занимается еще всякой всячиной. Похоже, что он вложил деньги в «Юнион пасифик».

– Прошлым вечером я с ним разговаривал. Он сказал, что города растут, когда они удачно расположены и есть что взять у природы. Наш тракт никому не будет нужен, когда проведут железную дорогу, а золота мало, оно скоро кончится.

– Он прав, – сказал Джон. – Я тоже думал об этом. И с Каином мы говорили. Пока что у нас все хорошо: мы торгуем с переселенцами, нас кормит охота, посевы взошли. Но так сложилось с погодой, вот и все. Пора бы подумать о будущем.

– Мой прииск тут может помочь, – сказал Нили. – Наверное, они там что-то нашли, поэтому и хотели его отнять.

– Может, и так, – сказал Морелл. – Но это всего лишь один источник. Этого мало.

Мы принялись обсуждать наше будущее со всех сторон и в конце концов сошлись на двух вещах – нужно выращивать скот и постараться получить контракт на изготовление шпал для железной дороги. Возле нас есть неплохой лес.

Наверное, когда все расходились по домам, каждый решил затянуть пояс потуже, тратиться только по малости и готовиться к уходу на новые земли. Мы с Рут Макен вышли на улицу. Я глянул вверх, на холм, где стоял ее дом.

– Жаль, если эта терраса опустеет, – сказал я. – Опустеет дом. А я так старался сделать пол получше.

– Ничто не пропадает, – сказала она. – Пока ты работал, многому учился. Закончил – порадовался завершению, получил удовольствие оттого, что твоя работа принесет пользу другим.

– Ну что ж, может быть, ничего другого и не нужно, – сказал я.

Ближе к вечеру я прогулялся по улице. В городе царила тишина. Возле конюшни сидел на корточках Файллин и что-то выстругивал из дерева.

Я заглянул в салун: сарай сараем, барная стойка, полдюжины столиков, бутылки, стаканы, жестяные кружки. Пивная бочка с краном. Колода карт на столе, брошенная после игры. За столиком – некто Боб Харвей, недавно приехавший сюда, владелец дюжины дойных коров и быка. Папаша Дженн за стойкой.

Глаза у него проницательные, испытующие – мудрые старые глаза на совсем еще нестаром лице. Похоже, он успел много чего повидать в этой жизни.

– Мистер Дженн, я вас не знаю, – сказал я. – Поэтому не обижайтесь на мои слова. Торгуйте только добротным виски и хорошим пивом. Прошу вас – никаких добавок, которые валят с ног. Сделайте так, чтобы здесь не было шулерской игры. Как только здесь кого-нибудь ограбят, ваше заведение будет закрыто. Разве что вы сумеете доказать, что это сделал приезжий. Будет все честно – будете работать. Договорились?

– Вполне, – сказал он. – Мне так даже проще.

Он оперся мускулистыми руками о стойку, глядя в пространство.

– Слыхал, что о тебе рассказывают, парень, – сказал он. – Ты со своей пушкой прямо прославился.

– Мне такая слава ни к чему, – сказал я. – Мне нужно, чтобы в этом городе был мир и дела шли успешно. Город должен найти свое лицо. Может быть, нам удастся этого добиться. Многие новые городки на Западе с этим не справляются. Может, у нас получится.

Он кивнул.

– Мы собираемся собрать городской совет, – сказал я. – И нам хотелось бы, чтоб вы там присутствовали.

– Я? Мне кажется, что вы, ребята, сами знаете, что нужно делать. Зачем я вам?

– Мы-то знаем, но вы – один из деловых людей города. Нам интересно выслушать ваши соображения. Как я понимаю, у вас большой опыт жизни в городках-поселках вроде нашего.

– Их, конечно, можно назвать и так – городами. Но они были городками только до тех пор, пока на этом месте заканчивалась дорога. Пошла дорога вперед, и городка как не бывало. – Он выпрямился. – С радостью приду на совет, мистер Шафтер.

Я прошелся по городу, останавливаясь, чтобы поздороваться и поговорить с людьми. Мне было необходимо познакомиться, понять, сколько помощи и сколько неприятностей я могу ждать от каждого. И я мог многому от них научиться.

Пока все, на что я опирался, собиралось из собственных мыслей, из подслушанных у костров разговоров более опытных людей, а еще из книг, которые мне удалось прочесть: из Блэкстоуна, Плутарха и Локка.

Чем определяется направление человеческой жизни? Наследственностью? Окружением? А может, есть и еще что-то, что в определенных условиях и в нужное время дает какой-то таинственный толчок и направляет человека навстречу всему новому?

Я начинал догадываться, что движение пионеров на Запад само выбирало людей. Те, кто снялся с места, обладали какими-то определенными качествами – хорошими или дурными. Они были смельчаками? Возможно. Или просто их тянуло к упрощению, к примитивным нравам Великого переселения народов?

С незапамятных времен люди передвигались с места на место, но всегда это были переселения народов, племен, или, по крайней мере, каких-то групп. Ими руководили – колдун, вождь, король или генерал, а то и, возможно, мессия. Но в Америке происходило нечто другое. Движение началось благодаря множеству личных решений. Никто не говорил: «Мы поедем». Никто не приказывал: «Будьте готовы, завтра в путь».

Эта тема обсуждалась в тысячах домов, а потом семья из Вирджинии или Пенсильвании, мужчина из Индианы или Огайо, женщина из Миссури – решали отправиться на Запад. Каждый сам по себе, по собственной воле, на свои деньги. Они приезжали в Индепенденс или Фрипорт, где фургоны собирались в обозы. Там они сколачивали группы, выбирали руководителей и отправлялись в тысячемильный путь по пустынным прериям, в путь к дальней цели, что маячила где-то там, впереди, в сверкающих просторах, за полями, лесами, горами – за горизонтом.

Почему одни уезжали, а другие оставались? Не знаю. У Каина дела шли успешно. Он опытный, искусный мастер, он преуспел бы везде – почему он все же решился ехать? А Нили? Раздражительный, не уверенный в себе, всем недовольный – и тем не менее у него хватило воли порвать все узы и двинуться в путь.

В истории не было передвижения, подобного этому.

Многим было суждено погибнуть от рук индейцев, умереть от болезней, жажды, голода и холода. Они гибли, а поток все не иссякал. Он тек на Запад, одолевая песчаные бури, метели, разлившиеся реки. Истощалось их имущество, взятое в путь, – при них оставалось лишь то, что нельзя отнять – привязанность к семье, к закону, церкви и школе, и еще – их независимость. Возможно, единственной их движущей силой – осознанной или нет – была любовь к свободе…

Моя новая работа состояла в поддержании порядка. К власти я не стремился, не хотел никого держать в узде, я хотел лишь одного – чтобы в нашем городе наступил покой.

Без понимания невозможно жить. Понимание – это компромисс. В этом слове нет ничего непристойного. Компромисс – краеугольный камень цивилизации, так же как политика – искусство сделать цивилизацию действенной. Люди никогда не смогут думать одинаково, поэтому каждый должен быть готовым сдать позиции хоть на самую малость, чтобы избежать вражды и войны. Когда мужчина сходится с женщиной и они приспосабливаются друг к другу – это ведь тоже компромисс. Тот, кто без сомнений и колебаний твердо отстаивает свои принципы, чаще всего – просто круглый дурак, фанатик. И пока он носится со своими принципами как курица с яйцом, другие успевают согласовать свои интересы и взгляды и двинуться вперед…

Я медленно шел по городку. Я был настороже, но так и не встретил ни Финнерли, ни Паппина, ни Троттера. Обойдя круг, я вернулся в салун. Там сидел Колли Бенсон. Я присел к нему за столик и угостил его пивом.

– Ты еще здесь? – спросил я.

– Хочешь, чтобы я отсюда убрался? – ухмыльнулся он.

– Нет. Хочу, чтобы остался, – и, поймав его удивленный взгляд, сказал: – Ты честный парень, Колли. На тракте у нас случилось недоразумение, но ты не допустил, чтобы твое ко мне отношение повлияло на общее суждение обо мне. Такие люди нужны в нашем городе.

Он смутился, потом рассмеялся.

– Шафтер, если я тут останусь, могут случиться разные неприятности. Я не подарок, и мы с тобой оба вооружены.

– Головы у нас с тобой тоже есть. Там, на дороге, ты показал, что у тебя с головой все в порядке, Колли. Многие в такой переделке поплатились бы жизнью. Тот парень в кустах держал тебя на мушке, а лучшего стрелка, чем он, на западном берегу Миссисипи не сыскать. Ты поступил разумно. Ведь ты не испугался, просто все взвесил и принял решение.

– Я ведь собирался отнять часть твоего стада.

– Это так. Но, если бы я тебя нанял за ним присматривать, оно было бы в целости и сохранности. Ты не вор, Колли.

– Но я украл немало скота.

– Многие на Западе этим занимались, пока не сообразили, что это неправильно. Подумай, Колли. Возможно, мне понадобится помощник. Городу нужны люди, которые любят драться, но понимают, когда это необходимо, а когда – нет.

Я поднялся по склону к дому Рут Макен. Она поливала цветы.

– Все ли в порядке?

– Все тихо, – сказал я. – Мне стало любопытно, что же еще осталось в вашем сундуке с книгами. Мне нечего читать.

Мы пошли в дом.

Я выбрал «Демократию в Америке» де Токвилля и «О свободе» Джона Стюарта Милля – она была издана незадолго до того, как мы отправились на Запад. Еще я взял «Покорение Гранады» Вашингтона Ирвинга.

Когда мы пили кофе и разговаривали, постучался и вошел Генри Страттон, а потом и Дрейк Морелл.

Они стали говорить о дальних городах, которых я никогда не видел, о своих общих знакомых или о людях, известных им обоим понаслышке, о книгах и пьесах, о музыке и актрисах, политике и политиках. Я слушал и все думал о том, как ничтожно мало я знаю сам.

Страттон пришел сюда с каким-то пакетом под мышкой.

– Кстати, – сказал он, – завтра я уезжаю и подумал, вдруг вам это будет интересно. Тут газеты. Некоторые я привез с собой, другие мне прислали.

Газеты были из Нью-Йорка, Бостона и Филадельфии. А одна – аж из самого Лондона.

Я прикасался к их страницам и думал о том большом мире, про который я так мало знал.

А еще я думал – интересно, где же сейчас находится Нинон?

Глава 29

При первой же весточке, что стадо приближается к городу, все высыпали на улицу. Это было на третий день после выборов. Впервые мы, основатели города, и новые приезжие, словом, весь городской народ, объединились в общей радости. Появление стада означало, что зимой у нас будет мясо. А еще – от этого стада могут пойти и другие стада, и в городе появится новый промысел.

Боб Харвей, владелец дойных коров, тоже вышел посмотреть.

– У меня уже вдоволь молока, я начинаю его продавать, – сказал он мне. – Вашей семье оно понадобится?

– Конечно. Вы не говорили с Сэмпсоном? Наверное, им тоже нужно молоко.

– Большое у вас стадо? – спросил Харвей.

– Нужно пересчитать. Могло прибавиться несколько телят, но в общем около ста семидесяти голов. Летом будем угонять стадо в горы, там очень хорошая трава.

– А индейцы?

– Придется рисковать и глядеть в оба. Уж больно хороши горные пастбища.

Стадо важно прошествовало вдоль улицы и остановилось на террасе пониже дома Рут Макен. Народ собирался вокруг, разглядывая коров. А они как будто поняли, что длинный поход завершен, и спокойно разлеглись на траве. В последние недели пути им доставался хороший корм, и шли они неторопливо. Так что выглядели хорошо.

Я представил всем Стейси Фоллета и индейцев.

– Я вас не трону, – сказал Стейси Дрейку Мореллу. – Ваши мальчишки меня обезоружили.

– Хорошо, что они вмешались, – сказал Морелл. – А то мы бы перестреляли друг друга.

Пошли тихие дни. Наши индейцы отогнали стадо на горные луга. Стейси Фоллет вместе с Этаном отправился охотиться и ставить капканы на пушных зверей.

Финнерли в воскресенье устроил службу, но народ к нему почти не пришел. Даже Нили и Крофты отправились на службу к Джону Сэмпсону, а потом вдруг пожаловал и Уэбб.

– Уэбб, я сожалею, что так вышло с мальчиком, – подошел к нему Каин.

Уэбб пожал плечами.

– Он сам напросился, дурень. Связался с проходимцами. Ты его вылечил от желания баловаться с оружием. Рука будет заживать не один месяц, если вообще придет в порядок.

– Я, наверное, слишком сильно сжал, – сказал Каин. – Иногда я не чувствую своей силы.

Я как городской шериф теперь получал пятьдесят долларов в месяц. Иногда я подрабатывал ремонтом фургонов для проезжающих или обменом. Например, узду из невыделанной • кожи я поменял на новорожденного жеребенка. Поход в Орегон он бы просто не выдержал. Двух крепких молодых волов получил в обмен за трех видавших виды, седло и пятьдесят патронов 44-го калибра в придачу.

Шла осень. Городок процветал. Мы даже умудрились сделать запасы еды на зиму. Заготовили вяленой оленины, заложили на хранение картошку, морковь и лук, набрали ягод и закрутили в банки. Боб Харвей начал копать колодец, а Каин заключил договор о поставке шпал для железной дороги.

К Финнерли на службы народ ходить совсем перестал. Его проповеди все больше наполнялись ненавистью и нетерпимостью, так что люди предпочитали молиться у Джона Сэмпсона. Когда я встречался с Финнерли, тот молча проходил мимо. Паппин все пытался завязать разговор, а Олли хмурился и не желал меня видеть.

Фоллет уговорил меня присоединить к своему стаду ту скотину, которая осталась в его каньоне.

– Это ты пригнал сюда стадо. Без тебя здесь его вообще бы не было, – уговаривал он меня. – А тот скот – мой, что хочу, то и делаю – хочу держу у себя, хочу – отдаю. Я питаюсь дичью, говядина мне и даром не нужна.

В результате у меня собралось стадо в пятьдесят голов, да еще четыре лошади и жеребенок. А потом я получил еще одного теленка за медвежью шкуру.

Как только в горах начал выпадать снег, мы пригнали стадо вниз. Сена было запасено вдоволь. А неподалеку от стогов мы выстроили загоны и сарай, чтобы в нем хотя бы часть скота могла укрываться от непогоды.

Однажды, поднимаясь по склону домой на ужин, я задумался о тех газетах, что оставил мне Страттон. Мне всегда было любопытно узнать, как живут люди за пределами нашего городка. Газеты открыли предо мной настоящее окно в мир. Я прочел их все, от первой до последней строчки. Узнал, как складывается жизнь в других общинах, где все далеко не так благополучно, как у нас. Правосудие вершат местные мировые судьи, и после них в дела уже никто не может вмешаться.

На Востоке бурно развивается бизнес, и в газетах было много разговоров о том, что даст ему железная дорога «Юнион пасифик», которая вот-вот будет закончена.

Я понял, как мало я знаю о нашей стране. Чем больше я читал и наблюдал, тем яснее мне становилось, что даже с самыми лучшими намерениями не добиться ничего, если ты не знаешь, как получить результат, если не умеешь сотрудничать с людьми. А сотрудничество – это компромисс.

Бывало, что я делался вдруг нетерпим к самому существованию зла. Хотелось его разом искоренить. Но потом я остывал и понимал, что короткого пути, кроме диктатуры, нет. А диктатура – еще большее зло. Нужно идти шаг за шагом, избегая крутых мер, вносить изменения в жизнь, выбирая путь наименьшего сопротивления. Никакие перемены нельзя насаждать насильственно. Люди должны желать перемен, тогда они будут к ним готовы. А для общественной деятельности нужны люди, готовые делать чуть больше того, за что им платят.

Работа шерифа в маленьком городке не занимает много времени, большинство шерифов заняты и другими делами. И я в их числе. Возле салуна Папаши Дженна стояла коновязь и корыто с водой, под ним – непросыхающая лужа. Дорога была разбита, от нее всегда поднимались тучи пыли, а в сырую погоду она превращалась в непроходимое болото. Я запряг волов и привез гравий из ямы в нескольких милях от городка. Привез раз, другой, насыпал возле корыта, а потом постепенно вся улица на протяжении двух кварталов покрылась гравием. Дожди и снег уплотнят гравий, и дорога станет твердой и удобной для проезда. Помощи я ни у кого не просил, гонял своих волов, работал своей лопатой и проливал свой собственный пот.

А по вечерам изучал старые газеты. Племя сиу Красное Облако совершало налеты в восточных районах Территории. В верхах поговаривали, что нас следует отделить от остальной Дакоты и образовать новую территорию Вайоминг. Я сказал об этом Каину, но он только улыбнулся:

– Ты все проспал, парень. Это уже состоялось. Кроме того, Гранта выдвинули в президенты, конкурент у него Сеймур, и еще Джеффа Дэвиса обвиняют в предательстве. Собирались устроить импичмент президенту Джонсону, но не набрали голосов.

Ну что же тут поделаешь. Почтовые кареты появляются нерегулярно, мешают налеты индейцев. К нам в город мало кто приезжает. Новости доходят с опозданием, часто они вообще не новости, а вранье или шумная сенсация, которая гремит по миру, но мало что значит сама по себе.

Мы подсчитали мужчин, способных защищать город, и просили их держать ружья под рукой. Я каждый день выезжал на гряду, чтобы успеть всех предупредить, если вдруг появятся индейцы.

Изредка выпадал снег, но трава еще была пригодной на корм, и скот наш пасся на открытой равнине в двух милях от города.

Глава 30

Три месяца в городе было спокойно. Выпал глубокий снег, проезжих почти не было, и я помогал Каину со шпалами. Его лесопилка вовсю работала для строительства железной дороги, а я валил лес возле Уинд-Ривер.

Еще до снегопадов обозы переселенцев стали появляться все реже, а состав их был все жиже, и всем нам казалось, что это неспроста. Не только оттого, что близится зима. Наверное, многие переселенцы решили ждать пуска железной дороги.

С последним обозом прибыли измученные, убитые горем люди. На них напали индейцы племени сиу, увели часть скотины и убили четырех мужчин и одну женщину. Дальнейший путь был им не под силу, и они остановились у нас, составив фургоны в круг.

Мы с Этаном и Стейси Фоллетом сидели у Папаши Дженна, когда в салун вошел их старший. Мы пригласили его присесть.

– Мы сдаемся, – сказал он. – Сил нет тащиться по пустынным местам и все такое. Через Сьерру переходить поздно, так что мы решили остановиться.

– Ничего не поделешь, – сказал я. – Как у вас с едой?

– Еды полно, хоть часть и сгорела, когда напали индейцы. У меня-то брат в Техасе. Он все уговаривал меня приехать к нему, чтоб вместе работать, но я прямо помешался на Калифорнии. А теперь… пожалуй, продам все свое добро, сяду на коня и махну к брату.

– А что будет с остальными?

– Четверо или пятеро завтра утром двинут на юг. Хотят добраться до железной дороги и там переждать зиму. Две-три семьи останутся здесь, если получится. У нас есть один актер, Миллер Пайн, так он не может ехать дальше – легкие плохие. Человек он хороший, сами убедитесь. Знает тысячу историй, одна другой краше. Шериф, – обратился он ко мне, – у нас там разные люди, хорошие и не очень, но всем нужны наличные. Если они у вас есть, вы можете заключить неплохую сделку с любым, а я первый.

– Что же вы продаете?

– Четырех заморенных волов и шесть мясных коров. Четыре из них молодые телки, к весне очухаются. Еще у меня есть дровяная печка, кое-какой инструмент, кухонная утварь и печатный станок.

– Что-что?

– Печатный станок. Я-то сам к этому делу… ну, никакого отношения. А в Ларами, там, где форт, я наткнулся на одного парня. Он раньше был издателем. Деньги у него кончились, и вышло, что ему в Калифорнии будет не до газет. Станок он мне отдал за кусок бекона, десять фунтов бобов и никудышного мула.

Я посчитал в уме, сколько у меня имеется денег – оказалось, немного. А сколько им нужно? Наверное, прилично. Я пошел к фургонам.

Было бы большой глупостью, если бы они отправились дальше. В ущелье метели случаются редко, но в Неваде их бы замело по самую макушку, а перебраться через Сьерра-Невада до весны невозможно. Они мне напомнили нас самих, какими мы были когда-то, только без Рут Макен и Каина.

Их коровы выглядели прилично – они шли себе и шли, а трава по пути попадалась хорошая. Лошади и волы, которые тащили фургоны, были, как и люди, измотаны и загнаны до предела. Послушав их рассказы, я понял, что хлебнули они достаточно. То и дело – стычки с индейцами, одна семья вместе с фургоном утонула в реке; стадо бизонов затоптало на бегу несколько коров и одного из людей, другой, с переломанной рукой и ногой, остался жив…

– Я не хочу наживаться на чужом горе, – сказал я. – Но если я что-то покупаю, то покупаю дешево. С наличными у нас туго.

– Мы все обсудили. Семьям, которые останутся, понадобится все их имущество. Ну а те, кто поедет дальше, нуждаются в пище и деньгах, чтобы в кармане была хоть пара долларов, когда они доберутся до места.

Поторговавшись, я купил четырех волов, двух телок и кое-какую мелочь. Под конец наши все разобрали, осталась только одна вещь – печатный станок. Владелец его сказал:

– Я не стану мучить лошадь и тащить такую тяжелую штуковину. Давайте мне десять долларов, и она ваша.

А почему бы и нет? Признаюсь, я был увлечен этой машиной, хоть у меня не было подходящей бумаги, да и не видал я никогда, как она работает. Словом, я лишился еще десяти долларов.

– Городу вроде вашего обязательно нужна своя газета, – заявил продавец. – И теперь вы сможете начать это дело.

Через неделю я нанял погонщика и запряг волов, чтобы они таскали бревна на лесопилку. Весной я начну перевозить на железную дорогу готовые шпалы. Печатный станок я пристроил на сеновал к Джону Сэмпсону, чтобы не ржавел. Но мысли мои то и дело к нему возвращались. Сколько всего можно сделать, имея печатный станок!

Была спокойная и холодная зима.

Мы устроили вечеринку в помещении лесопилки – танцевали кадриль, а потом был «ужин в коробках». Каждая из наших леди приготовила ужин и спрятала его в коробку. Коробки продавались на аукционе, а деньги должны были пойти на новый сборник церковных гимнов. Покупателю коробки представлялось право съесть ее содержимое на пару с той, которая его готовила.

К тому времени и хорошие стряпухи, и самые красивые девушки были уже известны. Лорна отвечала всем требованиям, и ее коробка ушла за самую высокую цену – ее купил Миллер Пайн.

Я вышел во двор и, слушая, как веселая музыка разносится по снежной пустыне, всмотрелся в даль, где темная полоса дороги разрезала надвое белое пространство. Славная вечеринка! Вдруг дверь распахнулась, до меня долетела волна смеха, а потом кто-то начал петь. Это был голос Пайна, и пел он – что бы вы думали? – «Дом, милый дом»! Эту песню когда-то пела Нинон.

Где она сейчас? Ей ведь уже скоро пятнадцать… а может, и побольше. До войны девушки с Юга в таком возрасте уже выходили замуж.

Подошла Лорна.

– О чем ты думаешь, Бен?

– Мне одиноко.

– Это заметно. Знаешь, Миллер Пайн ее видел. Он видел Нинон.

– Видел? Где?

– Несколько месяцев назад он играл в Новом Орлеане, и Нинон с семьей была на представлении. Кто-то из их труппы вспомнил, что она тоже актриса, и показал ее. Он говорит, что большей красавицы он никогда не встречал.

– Она всегда была такой.

– Вот и съезди ее навестить. Она была в тебя влюблена, ты ведь знаешь.

– Тогда она была совсем ребенком. Ну да, я ей помог, спас, можно сказать, но она-то, она – сочинила из этого Бог знает что. А теперь небось обо мне позабыла.

– Не верю.

– Ну, а как я поеду, представь? Она живет в богатой семье. А у меня оклад – пятьдесят долларов в месяц. Все имущество – несколько голов скота. Словом, я стою столько, сколько иные тратят за неделю, а то и за день.

– Бен, ты можешь стать кем угодно. Так говорит Дрейк Морелл. И миссис Макен так считает.

Мы еще постояли на звонком морозе. Потом я сказал:

– Иди-ка внутрь, Лорна. Холодно.

– Ладно. – У двери она обернулась. – Бен, возьми меня завтра с собой покататься.

– Хорошо. Тебя и Миллера, если хочешь.

– Какой ты глупый. Он для меня ничего не значит.

– Тогда кого?

– Никого, Бен. Здесь мне никто не подходит.

Она была права, мы с нею в одинаковом положении. Я постоял еще, прислушиваясь к звукам ночи, глядя в холодное звездное небо. Кое-где в домах горели огоньки, но больше всего народу собралось здесь, на лесопилке. Стоило обойти поселок, поглядеть, все ли в порядке. Я зашел домой, выпил кофе, взял винчестер, переложил шестизарядный револьвер из-за пояса в кобуру, надел куртку из бизоньей шкуры и вышел на воздух.

На лесопилке снова танцевали – слышался топот, плач скрипки и флейты, голос распорядителя. Под сапогами мерно поскрипывал снег. Мороз был за тридцать, значит, индейцев можно не опасаться – они не любили нападать в мороз.

Я шел не торопясь, прислушиваясь, присматриваясь, замедляя шаг у каждого дома, у каждого заведения. На окраине я остановился. Актер Миллер Пайн, оказывается, в прошлом был химиком и теперь открыл здесь лабораторию для того, чтобы исследовать пробы металлов. Лаборатория была последним домом на улице. Я снял перчатки и принялся тереть руки, чтобы согреть их. Отсюда хорошо просматривалась вся улица и дом Рут Макен на холме.

Я уже собрался было возвращаться, как вдруг боковым зрением уловил какое-то движение в темноте. Остановился и стал приглядываться к дому Рут. Там кто-то был. Рут с Будом на лесопилке. Я их видел несколько минут назад, еще, помнится, отметил, что Буд танцует лучше всех остальных. Движение было в самом доме, будто кто-то прошел мимо окна.

Воображение? Может быть. Нужно проверить. Я стал подниматься наверх.

Кто же там мог быть? Все ведь на вечеринке… Вернее, почти все. Кроме Финнерли с компанией и старухи Уилсон, которая появилась здесь недавно.

У двери я приостановился, стянул с правой руки перчатку, чтобы легче было справиться с винтовкой, если потребуется, и распахнул дверь.

Печка светилась красным. Слабо мерцала прикрученная до предела лампа. В кресле-качалке сидел Каин. Уперевшись локтями в колени, он курил трубку.

– Я узнал твои шаги, Бендиго, – сказал он. – Устраивайся.

Прислонив винчестер к стене, я снял куртку и вторую перчатку.

– Хорошо, когда тепло, – сказал я, усевшись на стул.

– Я не хотел, чтобы она… чтобы они вернулись в холодный дом. Буд забыл сгрести угли, и все выгорело дотла.

– Хорошо, что ты об этом позаботился. А я снизу увидел какое-то движение и решил проверить.

Мы замолчали, и я почему-то почувствовал крайнее смущение. Я вспомнил, как Каин исчез с вечеринки. Он не любил танцевать, а всегда сидел в сторонке, пока Хелен веселилась.

– Бендиго, тебе нужно отсюда уехать, – вдруг сказал Каин. – Не допусти, чтоб тебя здесь привязали, не трать здесь свои силы напрасно.

– Это же наш город. Мы сами его построили.

– Мы укрылись от ветра, вот и все. Тебе тут не место, Бендиго. Есть другой, большой мир. Я, правда, толком его не знаю. И, кажется, не узнаю никогда. Но жалко, жалко-то как! Я попался, Бендиго. Попал в свою собственную ловушку.

– В ловушку? Ты?

– Я собирался ехать в Нью-Йорк. Ты же знаешь, какие у меня руки. Фактически я все умею. У меня даже были изобретения… мелочь, но все-таки. Я хотел открыть свою мастерскую, а после, может быть, и фабрику. Такие были планы, и нет оправдания тому, что им никогда не осуществиться!

Я сидел молча и вспоминал, как когда-то, когда я был еще мальчишкой, к нам приезжал человек из большого города и предлагал Каину переехать к нему. Он обещал вложить деньги в производство, которое держалось бы на сноровке и мастерстве Каина. Но он тогда ухаживал за Хелен…

– Я сюда захожу иногда, Бендиго, когда тут никого нет… просто чтоб посидеть и покурить.

– А Рут знает?

– Думаю, что да. Но она никогда ничего не говорит, а я тоже помалкиваю. Знаешь, так просто послать все к чертовой матери и погнаться за каким-нибудь миражом, но это ведь не по-мужски. Хелен – моя жена, мы с ней срослись, сцепились, как какие-то шестерни, и я никогда больше не встречу такой женщины. Можно усвистать хоть на край света, назвать это любовью или чем-то еще в этом роде, и в результате оказаться в дураках. Мир держится не на таких, кто творит, что им заблагорассудится, не оглядываясь на других, которым причиняют боль. Мир держат люди, которые делают то, что они обязаны делать. Ты читал книги – Плутарха и тому подобное. Так вот, эти римляне сумели выстроить свои города и дороги, когда опирались не только на силу оружия, но и на силы людей. А потеряли все, как только сдали, пошли по легкому пути. Потеряли, когда перестали быть людьми, а человек – это тот, кто делает то, что необходимо делать, и делает это с гордостью.

– Ты влюблен в Рут?

– Не задавай таких вопросов. Даже и думать позабудь. Я люблю Хелен. Может быть, если бы мы встретились с Рут в другое время, при других обстоятельствах… кто знает, что бы из этого вышло. И, может быть, она думает точно так же, только я никогда не узнаю, потому что не хочу знать. Мы с Хелен живем хорошо, тепло и дружно. У нас дети, мы понимаем друг друга. Любой придурок может вертеть хвостом перед каждой встречной юбкой, для этого особого ума не надо.

Каин встал.

– Я уже давно вырос, Бен. И рад тому, что я имею. Мне, конечно, не хватает чего-то большего, такого, о чем я мечтал. Но если бы я тогда погнался за мечтой, никогда бы не нашел такой женщины, как Хелен. Годы, вот о чем нужно помнить. Годы, а не часы или минуты. Когда желаешь женщину, желаешь такую, с которой мог бы прожить годы… Знаешь что? Я рад, что ты сюда зашел. Мы хорошо поговорили, и я вряд ли приду сюда еще. Пошли на вечеринку, Бендиго.

По дороге мы больше ни словом не обмолвились. Снег скрипел под ногами, пар валил изо рта, а на лесопилке играла музыка.

Я поймал взгляд Рут, когда мы вошли. Она перевела глаза с Каина на меня, но ничего не сказала.

Я пробирался через толпу. В сторонке стоял Уэбб, и я остановился с ним рядом. Помолчав, он сказал:

– Какой хороший вечер, Бен. Почаще бы так.

– Ты же сам помогал его устроить, Уэбб. И сделал не меньше остальных.

– Да нет, это все Рут Макен и Каин, – сказал он. – Да еще ты.

– Послушай, Уэбб, – сказал я. – Все знают, – как только начинаются проблемы, ты всегда оказываешься рядом. Ты ни разу не струсил. И я знал, что ты сюда придешь.

– Спасибо, – сказал он.

Он уже собирался уходить, когда я догнал его:

– Уэбб, было бы неплохо, если бы сюда пришел Фосс. Скажи, что мы приглашаем его потанцевать.

– Послушай, Шафтер, нам не нужны ваши… – Он неожиданно смолк и уставился на танцоров. – Он очень хотел бы прийти. Он просто с ума сходит. Боится, что с ним не только танцевать, даже разговаривать никто не станет.

– Скажи ему, чтобы приходил, Уэбб. Черт возьми, это же наш город! Он один из первых его жителей, из самых первых.

Примерно через час дверь лесопилки приоткрылась, и в нее скользнул Фосс. Рука его была на перевязи, но волосы он тщательно зачесал назад.

Я поймал взгляд Лорны, кивнул ей, и она тут же пригласила его танцевать. Еще он танцевал с Хелен, а потом с Рут и Мэй Стюарт.

Потом мы пели, а Миллер Пайн вел хор. Мы спели «Дорогая Нелли Грей», «Иду через рожь» и «Анни Лори». Когда все закончилось, мы еще постояли на улице, беседуя. Но холод вскоре разогнал всех по домам.

Я еще побродил вокруг, чтобы убедиться, что Рут с Будом добрались домой без приключений. Их ждал натопленный дом, в котором слегка попахивало табаком. Может быть, для уюта такой запах значит не меньше, чем тепло.

Не знаю почему, но когда я укладывался спать, все думал о печатном станке.

Глава 31

Миллер Пайн привез с собой полдюжины романов и связку пьес: в некоторых из них он уже играл, в других надеялся сыграть. Он дал мне их почитать, и я быстро с этим справился, изумляясь и веселясь.

Вначале шла «Мода, или Жизнь в Нью-Йорке» Анны Коры Моватт, потом – «Черная клюка» Барраса, еще «Окторун» Джона Бусико и «Рип ван Винкль» в том варианте, который играл Джозеф Джефферсон.

Зима была холодной, часто случались метели, приходилось все чаще и чаще отправляться в лес по дрова. Путешественники больше не появлялись. Почтовые кареты не могли пробиться сквозь глубокий снег, похоронивший под собой все дороги и тропы, и все равно мы с тревогой ожидали прихода весны. Мы слышали, что племя сиу делалось все более воинственным, и весной уж точно следовало ждать набега.

Иногда я заглядывал на сеновал Сэмпсона проведать печатный станок. Дрейк Морелл когда-то был учеником в типографии, а потом мальчиком на побегушках и помощником издателя и мог много порассказать о печатном деле. Навещал я и наших индейцев. Они помещались в соседней с Этаном землянке. Их охотничьи истории и старинные легенды завораживалимой разум. Часто мы все собирались по вечерам у Рут или у Каина – говорили о политике, о том времени, когда Вайоминг станет штатом, о правах женщин. Шутили. Многие доказывали, что женщины должны иметь право голоса, правда, у нас они и без того участвовали в выборах.

Шерифская служба зимой оказалась легка – подонки попрятали носы, а наши – люди мирные, им некогда устраивать беспорядки. Они слишком заняты, добывая топливо и пропитание.

Как-то раз, когда после долгих метелей наступила наконец ясная морозная погода, мы собрались в горы. Нам, как всегда, не хватало мяса. Людей стало больше, а дичь ушла в горные долины. Поблизости оставалось множество кроликов, но с их мяса и помереть недолго – оно недостаточно питательно. Мы хотели выследить крупного зверя – оленя или, если повезет, бизона, хотя в эту пору они попадаются редко.

Еще до рассвета мы с Этаном подъехали к Макенам. Рут встала рано, как всегда, и готовила завтрак.

– Пожалуйста, садитесь… и спасибо, что берете с собой Буда. Он давно хотел поехать на охоту.

– Мы поедем к Бобровой гряде, а возможно, и в каньон. Вдруг спугнем лося или оленя.

– Кстати, мистер Траск говорит, что бумагу для печатного станка можно купить в Солт-Лейк.

Вот как все, оказывается, просто. Беда только в том, что в нашем городке не прожить, издавая газеты.

– Слишком мало народу, – сказал я. – Кто будет покупать продукцию? Я уже об этом думал.

– Не уверена, что ты прав, Бен, – сказала миссис Макен. – Здесь уже не так пусто, как раньше. На ручье Отшельника поселились горняки. Живут в заброшенных лачугах, ждут весны. Возле Ивового ручья тоже появились люди.

Ну что ж, может быть. Разъезжая по округе, я замечал новые поселения, но одно-то точно покинули сразу, как только начались снегопады.

– Бен, – сказал Буд. – А в форте Бриджер уже издают газету. Называется «Рудники Свитуотер». Мистер Траск, когда был у нас в последний раз, оставил одну.

Мы двинулись в горы. Утро было тихим и спокойным. Горная цепь Уинд-Ривер в снежном облачении выглядела великолепно, лишь кое-где выглядывали черные голые скалы. Не успели мы отъехать от города, как встретили двух всадников. Это оказались Урувиши и Коротышка Бык.

– Вы на охоту?

– А вы?

– Мы тоже, – сказал Коротышка.

– Поедем вместе, – предложил я. – Я не прочь получить урок мудрого Урувиши.

Мы молча ехали друг за другом, пробираясь сквозь сосняк все выше в горы. В зимней морозной тишине поскрипывали седла, иногда бряцал металл, и мягко ступали копыта лошадей.

Когда мы остановились передохнуть, Урувиши махнул рукой на восток, в сторону Биг-Хорнс, и сказал:

– Много дней пути отсюда, на севере, есть место. Его вам нужно увидеть. Там каменное колесо – называется Лечебное колесо.

– ?..

– Ехать много дней. Очень высокое место. Там далеко видно. Колесо из камней.

– Оно стоит? Или лежит?

– Лежит на земле. Камни вот такие. – Он показал руками. – И еще есть спицы.

– Кто же его построил?

Он пожал плечами.

– Кто знает? Люди, Которые Пришли до Света… А может, Маленькие Люди. Они там были.

– Ты его видел, Урувиши?

– Один раз… я был папус, совсем маленький. Мой отец молился там Великому Духу.

Он слегка повернул ко мне лошадь.

– Я думаю, это на самом деле Лечебное колесо… это сильное лекарство. Думаю, много лун и много жизней тому назад люди приходили туда молиться. Они сидели и думали на траве вокруг Колеса. На некоторых скалах есть каменные стрелы, они показывают туда дорогу.

– Выходит, его построили очень давно?

– Очень, очень давно… Когда охотились на зверей с длинными носами и длинными зубами. Тогда люди вырезали из кости их изображения и делали на них зарубки, чтобы считать луны и не забывать, когда следует сеять.

– Что это за звери с длинными носами?

– Больше бизонов и с длинной шерстью. Когда они настораживались, то задирали носы. Люди, которые жили до моего народа, охотились на них со стрелами, загоняли в болота и побивали камнями. Люди ели их мясо.

– А сейчас они ходят к Лечебному колесу?

– Ходят.

– Зачем?

– Там чары. Никто не знает какие… они есть, и все. Знают шайены, они строят свои волшебные вигвамы наподобие Колеса.

– Ты отведешь меня туда, Урувиши?

– Я старый, а путь туда далек. Но я хотел бы еще раз увидеть Колесо перед смертью. Если Великий Дух не придет за мной раньше, то, когда сойдет снег, мы поедем.

– Он слишком стар для этого, – проворчал Коротышка Бык. – Он там умрет.

Урувиши пожал плечами.

– Ну, умру… а кто живет вечно? Мои дни уже закончились. Мне казалось, что пора умирать, и я спел свою песню смерти. Но тут пришел этот бледнолицый и не сказал: «Сиди у огня, старик», а сказал: «Поехали со мной». И я снова как молодой. Всю жизнь, которая во мне, дал мне он. А где же мне умирать? Сидя у огня? Мне, который убил великого медведя, охотился на бизонов и волков, прогонял племя черноногих обратно в их каньоны! Разве я могу сидеть как старая скво, дожидаясь смерти? Я воин! Я вождь! Когда я поднимал дубинку, мужчины разбегались! Брался за лук, и трепетали медведи! – Он зыркнул на меня, его глаза блестели. – Эти молодые! Что они понимают?

– Тогда едем, старик. Снег сойдет, и отправимся!

Мы поднимались все выше вдоль стены каньона. Далеко внизу, окаймленный льдом, шумел поток. Вдруг мы увидели следы – здесь прошло не меньше полдюжины оленей. Вслед за Урувиши мы поехали по следам.

С тяжелых еловых лап падал снег. Мы осторожно ехали друг за другом. И вдруг увидели их. Олени неторопливо пересекали ложбину в нескольких сотнях ярдов впереди и футов на триста книзу. Мне очень хотелось выстрелить, однако я понимал, что снег и разница в высоте обманывают меня в расстоянии. Ветер дул от них к нам. Мы медленно ехали следом, а олени уже скрывались в леске по ту сторону ложбины. Через несколько минут мы уже пересекали ту же ложбину. Вдруг Урувиши резко остановился и показал ветку, на которой не было снега.

– Пума! – сказал он.

Видно, зверь затаился на ветке, поджидая оленей, но они прошли стороной, и теперь он крался за ними. Следы пумы петляли перед нами: порой она шла параллельно оленям, порой – прямо по их следу. Потом мы снова их увидели – олени щипали скудную траву на склоне, с которого сошел снег. Кошки нигде не было видно.

– Большая пума, – сказал Коротышка Бык.

– Можно, я ее найду и пристрелю? – спросил Буд.

– На что она нам? Нам нужен олень.

– Ты же сам говорил, что у пумы хорошее мясо, – заспорил Буд. – Стейси Фоллет и Этан говорят то же самое.

– Может быть, – сказал я. – Но нам ее мало. Нам нужна пара оленей, по крайней мере пара.

Ветер по-прежнему дул в нашу сторону, и мы подобрались еще ближе. Пумы мы не видели. Вряд ли она бы на нас напала, хотя бывали случаи, когда, изголодавшись, дикие кошки набрасывались на людей. Мы скорее опасались, что она спугнет оленей.

Я и Этан спешились, Коротышка Бык тоже.

– Буд, оставайся с Урувиши.

– Ох, Бен! А я хотел…

– Буд, нам нужно мясо. Охота – не развлечение. Добудем парочку оленей, тогда стреляй.

– Бен, – продолжал канючить он.

– Нет, – жестко сказал я. – Держись старика. Учись у него. Я у него учился, и тебе это не повредит.

– Ну ладно, – проворчал он, уступая.

Мы нацепили снегоступы и потихоньку двинулись вперед. Олени спокойно пощипывали траву. Если их не потревожить, они наедятся и отправятся в укромное место отдыхать. Мы осторожно подбирались все ближе, Коротышка Бык прошептал:

– Надо было взять с собой старика. Он бы их заколдовал, тогда добыче никуда не деться.

Наконец я нашел подходящую точку. Обзор был свободен, ветки не мешали, а до оленей оставалось каких-то сто пятьдесят ярдов.

– Я остаюсь здесь, – прошептал я. – И беру самца, вон того, с большими рогами. А если получится еще выстрел, – второго, что пасется в стороне.

Коротышка Бык с Этаном потихоньку двинулись дальше. Наконец Этан остановился и поднял руку, давая нам понять, что он готов. Коротышку Быка мне не было видно, потом он возник буквально в семидесяти ярдах от оленей.

И вдруг одна самка подняла голову. Посадка головы и трепет ее ушей говорили о том, что она что-то почуяла.

Я прицелился в шею самцу, легко выдохнул и нежно нажал на спуск. Винчестер дернулся у меня в руках, а самец сделал гигантский прыжок вперед. Я знал, что не промахнулся, и в развороте с ходу поймал на мушку второго оленя в прыжке. Я нажал на спуск точно в тот миг, когда дуло моего ружья смотрело в цель.

Эхо моих выстрелов утонуло в грохоте винтовки Этана 50-го калибра и в звонком «бэмс!» ружья Коротышки Быка.

Мой большой самец лежал, роя снег рогами. Второй исчез в чаще. Этан и Коротышка уложили еще двух. Сегодня у нас будет свежее мясо.

Мы подошли поближе. Я посмотрел вслед своему второму оленю – на снегу алели пятна крови. Похоже, я угодил в легкое. Надо было целить выше.

– Я пошел за другим, Этан, – сказал я. – Я его подстрелил.

Подъехал Буд с нашими лошадьми.

– Он, наверное, уже далеко убежал. Оставь его.

– Буд, нам нужно мясо, но убивать зверя нужно чисто, – сказал я. – Зачем животному страдать?

Он это и сам понимал, но нужно было, чтоб он еще раз услышал это от меня. В этом и состоит учение – повторяй, пока что-то накрепко не засядет в голове.

Я побежал по следу. Олень был молодой и сильный. После такого выстрела он мог пройти милю или еще того больше. Но по каплям крови на снегу я понял, что этот далеко не уйдет. След, петляя, вел вниз по склону – между кустами и редкими деревьями туда, где среди валунов и поваленных деревьев пробивалась молодая поросль. В двухстах ярдах я вдруг увидел своего оленя, бьющегося в снегу. Я не стал торопиться – не хотелось стрелять еще раз. С вершины холма доносились приглушенные голоса моих товарищей, но здесь я был в полном одиночестве. Не хотелось, чтоб олень ушел далеко вниз по склону. Как тащить тушу наверх? Но еще труднее было бы заставить лошадей спуститься.

Олень затих. Я подошел поближе. Похоже было, что он уже мертв, но я решил подождать еще. Стояла мертвая тишина. Я был отделен рощей от своих товарищей, и их голоса сюда не доносились. Но крик я бы услышал. Надо мной возвышались корявые заснеженные скалы Уинд-Ривер. Ветер махнул передо мною легкой снежной вуалью, скрыв их на мгновение, и унес ее дальше.

Олень был мертв. Я очистил от снега корни поваленного дерева и положил на них винтовку. Расстегнул овчину, вынул нож, встал на одно колено и приготовился свежевать оленя.

Надо мной вдруг раздался царапающий звук, я обернулся, и это движение, наверное, спало мне жизнь. Меня сильно ударило в спину и обдало горячим зловонным дыханием – кто-то вцепился в воротник овчины. В панике я ткнул ножом в тело, висевшее на моей спине. Нож был острее бритвы, но я почувствовал, что он лишь скользнул по меху животного, и замахнулся снова.

Много раз я видел оленей и лошадей, растерзанных пумой. Обычно первого ее удара, первого прыжка хватает, чтобы убить наповал. Но когда она прыгнула, я стоял согнувшись, а воротник овчины торчал вверх. Он-то меня и спас.

Когти зверя полоснули мой полушубок, но и мой нож наконец достиг цели. Мы сцепились в один извивающийся на снегу клубок. Я ни о чем не думал и ничего не чувствовал. Шла отчаянная борьба за жизнь, и я тоже превратился в зверя. Резкий поворот, удар ножа – в точку! Пума отпрянула, а я сумел вскочить на ноги. Она вновь прыгнула, но я не побежал, а сам бросился к ней и, как только мы сцепились, сунул левую руку в толстом овчинном рукаве прямо ей в пасть и давил, давил, разжимая челюсти, чтобы она не могла сильно укусить. Ее зубы вцепились в рукав, а я вонзил нож в зверя, вынул и снова вонзил. Моя рука в овчине заполняла собой ее пасть, и пума могла рвануть меня зубами. Я все втыкал и втыкал нож. Ее когти норовили вцепиться мне в живот. Наконец она отскочила назад. Припала к земле, гипнотизируя меня взглядом, и замолотила хвостом, готовясь к прыжку. Я ждал, покачиваясь от слабости. Сверху до меня донеслись крики и треск ветвей – мои товарищи бежали ко мне. Пума прыгнула было, но треск ветвей ее отвлек, и я шагнул назад, туда, где лежал винчестер. Кошка зарычала, и я понял, что к оружию прикасаться не стоит. Очень медленно, не торопясь, я переложил окровавленный нож в левую руку, а правой потянулся за револьвером, что был у меня в заднем кармане. Я вынул его – все так же медленно. Рука моя была в крови. Плавно поднимая револьвер, я нащупал пальцем спуск, и тут она прыгнула. Выстрел! Пуля 44-го калибра вонзилась зверю в грудь. Еще выстрел – и кошка рухнула, скорчившись на снегу. Я отступил с револьвером наготове, но зверь не двигался. Он был мертв… без сомнения.

Я медленно убирал револьвер в кобуру. Ко мне бежали друзья. Рука была вся в крови.

– Ты в порядке? – подбежал ко мне Этан.

Я посмотрел на него молча.

– Говори!

Меня зашатало, и я опустился на валун. Меня трясло.

Буд не мог отвести от меня глаз. Коротышка Бык ногой перевернул пуму. В ее брюхе зияло около дюжины ран. Мы решили, что самый первый удар ножа разворотил ей брюхо.

– Тебе нужно домой, – сказал Буд.

– Разведите костер, натопите снега, – попросил я.

Этан осторожно снял с меня овчину. Она была разодрана в клочья, но, если бы не она, меня бы уже не было в живых. Когда вода нагрелась, я с помощью Этана обмыл свои раны. Зубы и когти пумы могут оказаться ядовитыми – в них застревают и разлагаются кусочки мяса. Но глубоких ран у меня не было.

– На человека они нападают редко, – сказал Этан. – Наверное, со спины да в овчине она приняла тебя за оленя или за какого другого зверя.

Когда я снова оделся, туша была уже разделана и висела на дереве. Мы поджарили на костре немного мяса и устроились на ночь.

Мы сидели у костра, и Этан все поглядывал на меня.

– Там, на Востоке, люди ни за что бы не поверили, – сказал он наконец. – Чтобы голыми руками да победить пуму… Тебе следует об этом написать.

Глава 32

Страх я почувствовал гораздо позже, когда все уже спали. Я лежал, и меня трясло под толстым одеялом. Наконец я встал, подбросил в костер веток и решил, что не стоит даже и пытаться заснуть.

Схватка со зверем показала мне в очередной раз, на какой тонкой ниточке держится человеческая жизнь. К подобному нападению приготовиться невозможно. Конечно, мы знали, что пума бродит рядом, но что она может напасть на человека, да еще когда рядом другие люди – нет, такое нам и в голову прийти не могло. Зверь был большим, но не самым крупным из тех, каких мне доводилось видеть. Это была не первая моя пума. Там, на Востоке, я тоже охотился и убил их примерно с полдюжины. Когда такая дикая кошка выслеживает оленя, она старается подобраться к нему как можно ближе и бросается в последнее мгновение. Иногда их разделяет фута четыре. Еще она любит загнать оленя в чащу. А крупный самец может прыгнуть с горы аж на двадцать-тридцать футов.

Я вдруг вспомнил, что Этан посоветовал мне записать эту историю.

Читал я много, но писать самому – нет, такое мне еще в голову не приходило. Может, написать в газету? Есть ли там, на Востоке, газеты или журналы, которые печатали бы что-то о жизни на Западе или про хищных зверей?

А может, в этом и заключается ответ на всю мою маету? Если я напишу о том, что знаю, и мой рассказ напечатают, я, возможно, смогу получить работу в какой-нибудь газете… Мысль дикая, но все же я задумался: что можно рассказать о пумах?

Когда я открыл глаза, было уже утро. Горел костер, и пахло кофе. Выходит, я проснулся последним. Даже Буд встал раньше меня. Я шевельнулся и застонал. Спина болела. Она была сильно поранена, я знал это не глядя. И все же собрался с силами, встал, натянул сапоги и влез в лохмотья своей овчины. Я устроился у костра, чтобы вместе со всеми позавтракать свежей олениной, лепешками и кофе.

Я все обдумывал ту ночную идею. При свете дня мне уже не казалось, что у меня много шансов преуспеть, но материал я мог добыть отменный. Рядом – Этан Сэкетт, Стейси Фоллет, старик Урувиши. А они знали о дикой природе, об охоте и зверях больше, чем любой человек на свете.

У нас набралось достаточно мяса, так что мы решили двигаться по каньону вниз. Тут, конечно, был риск, потому что можно было наткнуться на водопад, и тогда придется возвращаться и снова карабкаться вверх. Но нам повезло – вблизи обнаружилась тропинка, которая вывела нас на обширную плоскую террасу.

Этан ехал первым. Вдруг он остановился. Мы подъехали, и он показал нам следы когтей на стволе дерева. Их мог оставить только медведь, причем гигантских размеров. Медведи именно так метят свою территорию – встают на задние лапы и оставляют на дереве царапины, причем как можно выше. Если приходит другой медведь и ему не удается достать до этих отметок, он отправляется дальше.

– Либо этот медведь взгромоздился на сугроб, либо мне пора на покой, – сказал Этан.

Наверное, так оно и было. Медведь выбрался из берлоги на прогулку, когда сугробы были высоки. Наверное, он был голоден, или кто-то его потревожил.

– Ну и ну, – сказал Этан. – Такие были сугробы, не меньше семнадцати футов, а? Нет, джентльмены, ноги моей но будет в этом каньоне.

Мы поехали дальше и вдруг увидали оленя.

– Буд, это твой, – сказал я.

Буд спрыгнул с седла и потихоньку двинулся вперед. Ветер дул в нашу сторону, так что Буд его не спугнул. Я ждал выстрела, опасаясь, что парень начнет нервничать и промажет. Но – нет, после выстрела олень метнулся, пробежал несколько шагов и рухнул в снег.

Мы подъехали и принялись разделывать тушу. Я спустился к ручью попить. Ручей подмерз только с самых краев, а в середине поток был таким быстрым, что мороз его не брал. Вода в нем оказалась холодной, аж зубы заныли. Я уже поднимался, когда заметил, что на песчаном дне что-то светится, и окунул руку в воду.

Когда я ее вытащил, на моей ладони блестело золото. Чистейший самородок, без примесей, весом не меньше унции. Может быть, он здесь единственный. Видно, что в воде он пробыл недолго, его, наверное, притащило течением, иначе вода и камень обточили бы острые края. Я выпрямился, вытер руки о штаны и спрятал самородок в карман. Постоял, прислушиваясь к разговору на берегу, и внимательно осмотрел окрестности.

В этом месте ручей бежал по гладким камням, но на расстоянии примерно в пятьдесят ярдов вверх по течению переваливал через корявый выступ крошащейся скалы. Может быть, оттуда и появилось золото. Лезть сейчас на скалу я не собирался: болела спина, и я не хотел, чтобы кто-нибудь заметил, а тем более принялся обсуждать мои странные действия. Я просто постарался хорошо запомнить это местечко и вернулся к товарищам.

На Западе полно затерянных месторождений. Очень трудно раз и навсегда запомнить точные приметы, чтобы вернуться в намеченную точку. Каждый рассчитывает вернуться сразу же, но это не всегда получается. Я выбрал приметы вначале отдаленные, а потом – близкие, стараясь подбирать их так, чтобы они имели строгий характер лишь тогда, когда смотришь с определенной точки и с определенного расстояния.

До города мы добрались уже после заката, когда повалил снег.

Оказалось, что яд все же попал в одну из моих рваных ран. Меня долго трепала лихорадка, и прошло порядочно времени прежде, чем я смог встать на ноги и выйти из дому.

Пока я валялся с лихорадкой, я исписал несколько страниц. Записал все, что знал о пумах, – на то, чтобы вспомнить, ушла пара дней. Некоторые утверждают, что пума убивает жертву только ради еды, но это неправда. Я сам видел, как она убила олениху, а через минуту – еще двух молодых оленей, съела немного, а остальное прикрыла ветками и оставила. Иногда пума возвращается к старой добыче, но ест ее крайне редко, чаще перетаскивает с места на место, пока мясо не испортится.

Когда я записал все известные мне сведения, то опять взялся за старые газеты. Читал и перечитывал, чтобы понять, как пишут другие. Потом, стараясь выражаться проще, потому что не знал многих слов, я написал все, что собирался. Я рассказал о двух случаях на охоте и о том случае, когда пума прыгнула на меня, только я все преподнес так, словно это приключилось с кем-то другим.

Однажды вечером ко мне заглянул Стейси Фоллет, и я принялся его расспрашивать. Он рассказал мне две истории, в которых пума нападала и убивала людей, это был один белый и один индеец. Когда Стейси ушел, я записал все, что от него услышал.

Постепенно мое сочинение разрасталось. Я написал о том, как перегонял коров из Орегона, и о перестрелках в пути. А потом меня обуяло тщеславие, и, раз мне все равно нечего было делать, кроме как поедать мясо и ворошить угли в очаге, я написал о том, как спас от индейцев Мэй Стюарт и других детей.

Прямо перед Рождеством пришла почта, а с нею – кипа газет. Самые свежие были месячной давности. Но для нас свежее и не бывало – до сих пор новости нам доносили случайные приезжие. Поговаривали, что весной к нам проведут телеграф.

Все написанное я отправил с почтой на Восток. Из того, что я прежде читал, получалось, что все индейцы одинаковые. Позже, еще ничего не зная о судьбе моего литературного труда, я получил письмо от редактора, в котором он выражал сомнение в том, что старшие индейцы могут сидеть тихо в то время, как их соплеменника на их глазах лупит белый человек. Похоже, редактору было невдомек, что индейцы могут так же, как и белые, испытывать к кому-нибудь личную неприязнь, будь он даже их соплеменник. А тот парень был заносчив, и его следовало проучить.

По вечерам я часами читал и перечитывал газеты. Они рассказывали о разных событиях, которые издали казались такими удивительными, важными, красочными. Но при всем моем к ним почтении я не сомневался, что здесь, на фронтире, мы, переселенцы, участвуем в делах и событиях еще более важных.

Тем не менее в Нью-Йорке на Девятой авеню открыли железную дорогу, которая проходила над землей, а американские фортепьяно «Стейнвей» и «Чиккеринг» потрясли мир, завоевав главные призы на Парижской выставке.

Небраска стала штатом. Джефферсон Дэвис, который раньше был президентом Конфедерации, освобожден из-под стражи под поручительство Горация Грили, Корнелиуса Вандербильта и Геррита Смита.

Президент Джонсон уволил своего военного помощника Стэнтона.

Человек по имени Шольс запатентовал пишущую машину и продал права Элифалету Ремингтону – кто бы это ни был.

Издан закон, ограничивающий рабочий день государственных служащих восемью часами – получается, что больше восьми часов никто работать не хочет.

От Нинон письма не было.

Несмотря на холода и снегопады, к нам приезжало все больше людей. За прошедший год деловая активность возросла раза в три. В окружающих поселениях то и дело случались всякие неприятности, но в нашем городке лихие парни предпочитали не появляться.

Колли Бенсон построил себе землянку неподалеку от землянки Этана и залег на зимнюю спячку. Но, когда я уезжал, он нацеплял звезду и расхаживал по улицам.

Надев ее, он тут же начинал ехидно улыбаться:

– Ну что, Бен? Хочешь сделать из меня порядочного гражданина?

Я улыбался ему в ответ, откинувшись на стуле:

– Ничего подобного, Колли. Просто стараюсь, чтобы все остальные оставались честными.

– Что это за разговоры о поездке на север весной?

– Ты слышал когда-нибудь о Лечебном колесе, Колли?

– Да уж, – кивнул он. – Но не встречал никого, кто бы его видел. Это ведь просто кольцо из камней, да?

– Кажется, это что-то другое. Вроде религиозного символа или святыни у древних. Хочу на него посмотреть.

– Ясно. – Он вытряхнул пепел из трубки. – Знаешь, ребенком я жил на границе между Каролиной и Джорджией, и как-то раз мать пошла стирать на реку. И принесла оттуда какую-то плоскую посудину с резьбой по стенкам. Она нашла ее в земле на берегу. Мы пошли туда и выкопали еще то ли десять, то ли двенадцать горшков, все одинаковые. Мы их помыли и долго ими пользовались. Это я все к чему? В нашей деревне жил человек, он когда-то был капитаном корабля. У него была куча всяких штук – пики, щиты, горшки, корзины и все такое. Он собрал их, когда плавал по южным морям или где там еще. Была там одна корзина, окантованная тонкой полоской из дубовой коры. Очень красивая. Как-то я с ним разговаривал, а тут пришел наш приятель. Индеец чероки. Короче, этот индеец пришел навестить капитана. Увидал эту корзину и стал клясться, что ее сделали чероки, а капитан сказал, что он привез ее из Южной Америки.

Когда Колли ушел, я долго размышлял об индейцах. У меня было много вопросов, и на них нужно было получить ответы, а где их искать, я не знал. Скорее всего, ответы были известны старым индейцам, вроде Урувиши, но их никто не спрашивал, а им самим и в голову не приходило, что это может быть интересно белому человеку. Кроме того, часть из того, что они знали, нельзя было открыть чужаку.

Ко мне заглянул Этан.

– Видел следы лошадей на восток отсюда, – сказал он. – За нами наблюдают.

– Сиу?

– Угу. Бен, я не хочу, чтоб женщины тревожились, но, похоже, весною быть беде. Она в воздухе витает. – Он помолчал. – Знаешь, когда здесь стали появляться белые, сиу еще только завоевывали Запад… Они раздобыли лошадей в Висконсине и Миннесоте – и вперед. Начали походы на юг и на север и готовы были завоевать всю страну.

Вот какие дела. Племя сиу, крепко сидящее на земле, охотившееся всегда пешим и сделавшее собак вьючными животными, стоило им раздобыть лошадей, превратилось в сообщество воинов-всадников, воинов невиданной в Старом Свете жестокости, неукротимых рыцарей, только что без лат… Оно стало одерживать победы.

В Америке так же, как и в Африке, племя-победитель лицом к лицу сталкивалось с белым человеком. Столетиями племя банту в Африке продвигалось на юг, покоряя иные племена, пока не столкнулось с белыми, двигавшимися с юга на север. Несчастные готтентоты и бушмены угодили в мясорубку схваток между банту и белыми.

В прериях 1865 год стал кровавым: сиу совершали набег за набегом, нападали на солдат, караваны переселенцев, белые поселения. В 1866-м, в канун Рождества, они уничтожили войска Феттермэна, вырезав всех до единого солдат. В 1867 году сиу напали на армейский обоз. Конвоем командовал опытный офицер, который знал тактику индейцев и потому победил, вернее, смог устоять перед сиу.

Когда я рассказал все это Этану, он только пожал плечами.

– Сиу пару раз объединялись с черноногими, но никогда – с кроу. Они испокон веку не жаловали друг друга. Вот шошоны – мирный народ. Весной мы будем проезжать по их территории. Вождь Вашаки не дурак, он готов к мирной жизни. Его племя небольшое, и ему не устоять перед сиу. Он хочет найти союзников. Даже если мы не станем ему помогать, он будет знать по крайней мере, что мы не будем ему грозить, пока он станет разбираться с сиу.

– Я еду на Восток, Этан.

Решение мое родилось вдруг, в тот самый момент. Наверное, оно давно таилось где-то в глубине сознания, а теперь вдруг всплыло на поверхность.

– Я был уверен, что так и будет, – рассмеялся он. – Вернешься?

– Конечно.

– Дрейк надеялся, что ты так и сделаешь. Он переживает за Нинон и убежден, что ты тот мужчина, который ей нужен. Ей пора замуж.

– Я очень хочу ее видеть, Этан, но ведь я беден, а ее родня – богачи.

– Я думаю, что все образуется. Генри Страттон тоже.

– Страттон?

– Он говорил Мореллу, что ты подаешь надежды. Он думает, тебе стоит заняться политикой.

Лестные слова, но я сам вовсе не был в атом уверен. Кто знает обо мне за пределами нашего городка и его ближайших окрестностей? И что знаю о политике я? Только одно – что это искусство, в котором большинство людей совершенно не разбирается. Добиться, чтоб тебя выбрали – это одно, а воплотить свою программу в жизнь – другое. Последнее вдесятеро сложнее.

Ну вот, думал я, решение принято. Колли Бенсон справится с охраной порядка в городе не хуже меня. Значит, я могу спокойно уехать на некоторое время. Могу повидаться с издателем на Востоке и разыскать Нинон в Новом Орлеане. Чем больше я об этом думал, тем яснее понимал, что именно это я и должен делать.

Когда поеду, обязательно возьму с собой Лорну, решил я про себя.

Глава 33

Прошло немало времени, пока я наконец смог сесть в седло, оправившись после схватки с пумой. А тогда оделся потеплее, оседлал коня и отправился в горы, оставив город на попечение Колли Бенсона.

День был морозный и ясный. Улица казалась оживленной. Приближалось Рождество, в домах уже украшали елки, а дети готовились к школьному представлению. В ближнем лесу звенели топоры – люди заготавливали дрова.

Неподалеку от нас выросло еще несколько поселений, и тамошние хвастались, что они намывают в день долларов на двадцать-тридцать золота, а иногда попадаются самородки ценой до сотни. Золото мыли в Родниковом ущелье, в ущелье Янки и в Луговом.

Склон, вдоль которого я ехал, был покрыт строевым лесом. На стволах кое-где светились голые пятна: это дикобразы объедали кору – со временем деревья могли запросто погибнуть. Ехал я осторожно, с оглядкой, помня о сиу. Для них любой чужак – потенциальный противник. Однако лес и горы для меня всегда в радость. Я петлял между большими валунами, пересекал след пумы, проезжал мимо заброшенной бобровой запруды, нарочно избрав окольный путь. Я делал вид, будто выехал на охоту.

Вскоре я доберусь до места, где обнаружил золото, и потому на всякий случай затаился и проверил, не следит ли кто за мной. Потом поехал дальше. Я двигался медленно – приходилось пробиваться через бурелом. Стволы мертвых деревьев походили на кости какого-то гигантского монстра.

Конь пил из ручья, а я оглядел крутые склоны. Движения не заметно, лишь высоко в небе парит одинокий орел. Но я уже научился быть осторожным. Неподалеку виднелись следы белохвостого оленя: здесь он щипал сосновые иголки. Через несколько минут я пустил своего мустанга по крутой звериной тропе вниз на дно каньона. Спешился под прикрытием сосен и валунов и привязал его на небольшом пятачке, где из-под снега торчала трава. С винчестером наготове спустился по склону, выбирая те места, где ветром сдуло снег. Сапоги скользили по голым камням. На дне каньона я нырнул в заросли кедра. Тут я остановился, затаился и стал ждать, поглядывая то вниз, то вверх по течению ручья.

Чуть ниже меня по склону нависала та самая рыхлая, растрескавшаяся скала, где, как я полагал, залегало золото. Цепляясь за камни, я спустился к ручью, по дороге внимательно рассматривая их. Но пока что ни золота, ни его следов заметно не было. Чтобы сбить с толку возможного стороннего наблюдателя, я заполз на большой камень и напился из потока. На дне ручья что-то поблескивало. Я вытащил две блестящие крошки – золото. Один кусочек чуть больше булавочной головки, второй немного крупнее. Кажется, я близок к цели.

Снова попил, осторожно оглянулся и осмотрел все вокруг. Сомнений нет – я здесь один.

Наконец я подобрался к каменным воротам, подобрал кусок породы и принялся мять ее пальцами. Древний кварц крошился в руке. Я стукнул камнем по скале, он рассыпался в прах, но золота в нем не было. Чуть ниже, там где ручей обрастал льдом, я заметил кварцевую жилу, уходящую под лед. Разбил лед камнем. Опустил руку в воду, пошарил по дну и вытащил пригоршню песка. С песком попались три кусочка кварца. Снова окунул руку и отломил еще кусок от кварцевой жилы. На камешках были четко видны следы золота.

Я выпрямился, обтер окоченевшие руки и сунул их под мышки, чтобы согревать.

Золото… Только ли вкрапления или я нашел настоящее месторождение?

Сейчас зима, разрабатывать прииск невозможно. В таком месте даже охрану не поставишь, а если о нем узнают, это будет необходимо. Мне хотелось сразу же добыть хоть немного золота. Плохо, что вскорости нужно собираться – я никого не предупредил, что останусь на ночь в горах.

Все же я сходил к лошади, взял из сумки охотничий топорик и вернулся к ручью. Расширил топориком прорубь и принялся отбивать кусочки кварца под водой. Там было золото!

Раньше я слышал разные толки о золотодобыче, время от времени и сам безуспешно пробовал его искать. Считалось, что, чем глубже ты раскалываешь жилу, тем богаче она становится. Но один старый золотоискатель утверждал обратное: жила, говорил он, уходя под землю, постепенно рассасывается. Чем ближе к поверхности, тем она богаче. Что было правдой, я не знал. Но подумал, что в низовьях ручья, в песке, нанесенном с верховьев, золота должно быть больше. Весной нужно будет хорошенько порыться на ближайшей отмели.

Больше часа я работал, стараясь как можно меньше шуметь, избегая прикасаться к трещинам, чтобы не начали осыпаться большие камни, собирая только самые лучшие осколки. А когда тени стали удлиняться, аккуратно ссыпал всю пыль и осколки в прорубь и прикрыл ее заснеженной деревяшкой. К утру все снова обледенеет.

Добытое добро я завернул в одеяло, вскочил на коня и поехал домой. Пошел снег. Похоже, мне повезло – через пару часов мои следы заметет.

Домой я вернулся около полуночи. Занес свой груз в кузницу, а потом повел на конюшню лошадь. Из дома вышел Каин.

– У нас сидит Рут, – сказал он. – Мы уже стали беспокоиться.

– Погоди. Нужно поговорить.

Обтерев мустанга и задав ему корму, я вернулся в кузницу. Выудил из мешка кусочек руды со следами золота. Сбил все лишнее, и кусок засверкал.

– И много там его? – спросил Каин.

Я пожал плечами.

– Толком не знаю, но, кажется, кое-что есть. Конечно, через несколько футов жила может рассосаться. Но вниз по течению ручья стоит поискать, туда годами сносилась порода сверху. Похоже, сегодня я набрал долларов на сто.

– Мы все это расколем и выплавим металл, – сказал Каин. – Что ж, сегодня ты неплохо поработал.

Мы ссыпали руду в холщовый мешок и спрятали его под обрезками досок, грудой старых веревок и всяким прочим хламом.

В доме я застал Рут, Буда и Дрейка Морелла. Голод и усталость не мешали мне испытывать восторг от своего открытия, хоть богатству я не придавал значения. Мне хотелось лишь идти своей дорогой, чтобы добиться уважения людей.

– Бендиго, я слышала, ты собрался на Восток? – спросила за ужином Рут.

– Да. Верхом до железной дороги, поездом до Омахи, а потом в Чикаго и Нью-Йорк.

– А Новый Орлеан?

У меня покраснели уши.

– Возможно. Но ведь она меня давно забыла. На что ей дикарь из дикого края?

– Ты давно не смотрелся в зеркало, Бендиго, – улыбнулась Рут. – Ты – красивый мужчина.

Теперь покраснело и лицо. Я не привык к комплиментам насчет внешности и просто не знал, как себя вести и что ответить.

– Кстати, Бен, – выручил меня Дрейк, – на побережье начал выходить новый журнал – «Оверленд мансли». Издателя зовут Брет Гарт. Пошли ему что-нибудь. Про жизнь на Западе ему интересно все.

– Спасибо, я попробую.

– Мы тут как раз говорили, – сказала Хелен, – что в будущем году обозов уже не будет.

– Тут заезжал один человек, который работает на железной дороге, «Сентрал пасифик». Они строят пути на восток быстрее, чем «Юнион пасифик» на запад.

Они пили кофе и тихо беседовали, а я принялся думать о прошлом, о том, что ушло безвозвратно. Когда-то мы приехали в эту необжитую долину, построили себе дома и живем здесь уже довольно много времени. Выращиваем скромные урожаи, охотимся, собираем ягоды, пьем воду из здешних ручьев.

Что все это значит? Чем же мы лучше бобра, который ведь тоже строит, запасает еду, а потом меняет место и уходит туда, где жить лучше? Принесли ли мы пользу этой земле? Своей стране?

Прислушиваясь к голосам, я думал о них – о Каине, Хелен, Рут, об Уэббе и Джоне Сэмпсоне, о Дрейке Морелле… Все мы только лишь гости здесь, на земле, но мы пытались жить без страха, и каждый из нас, как мне кажется, сильно изменился. Как будто вырос немного. Мы стали частью этой земли, ее лесов, зеленых холмов и снежных равнин. Мне нужно было научиться большему, чем другим, – и я научился. Здесь, в этом доме, сложенном нашими руками из бревен, которые мы сами заготовили, я беседовал с Плутархом и Локком, Юмом и Блэкстоуном. А теперь стало ясно, что мне пора двигаться дальше. Но куда?

Только ли из-за Нинон притягивал меня Восток? Или в ней воплощалось для меня еще что-то? Может быть, мое стремление стать частью большого мира, как здесь я стал частью малого?

– Значит, ты едешь на Восток, Бен, – задумчиво сказал Морелл.

– Да. После Рождества. Вначале, наверное, в Нью-Йорк.

– Не огорчайся, если то, что ты написал, не примут к печати. Так всегда бывает поначалу.

Я улыбнулся.

– Дрейк, я старый охотник. Охотишься на пушного зверя и ставишь множество капканов. А поймаешь двух или трех зверюшек. Наверное, с писательством то же самое.

В дверь постучались, и вошел Этан. Я залюбовался его мужественной грацией – он двигался, словно трава на ветру. Даже завидно.

Этан присел на корточки и прислонился к стене, с винтовкой в руках.

– Бен, сегодня кое-кто шел за тобой. Он пытался тебя выследить.

Я молчал, собираясь с мыслями.

– Пытался? – спросил я.

– Ему не удалось. Кто-то выстрелил, и это, видно, его сбило с толку.

– Выстрелил?

Этан ответил мне невинным взглядом.

– Да. Мне кажется, кто-то подумал, что если того человека сбить со следа, то следующей попытки не будет, потому что снег закроет все следы. Я не говорю, что он стрелял в кого-то.

– Кто же шел по следу?

– Я бы сказал… Это был Мозес, преподобный.

Все смотрели то на Этана, то на меня. Мне нужно было самому догадаться, что от Сэкетта ничего не скроешь. Так я и сказал.

– Бен, ты мой друг, – улыбнулся он. – Чем ты занимаешься, твое дело, я не сую в это нос. Мне только не нравится, когда кто-то пытается выслеживать моих друзей… это нехорошо.

– Спасибо, – сказал я.

– Бендиго, я заказывала книги, сейчас их получила, – сменила тему Рут. – Некто по имени Тимоти Дуайт пишет о Новой Англии и Нью-Йорке.

– Спасибо, – сказал я машинально. Я все думал о Мозесе Финнерли. Что ему от меня нужно? И почему именно сегодня?

– Для школы нужно помещение побольше, – говорил Дрейк. – Было двенадцать учеников, а сейчас уже больше тридцати. Нужна еще одна комната и, конечно, еще один учитель, даже если Лорна будет помогать.

– Скорее всего, нужно искать двух новых учителей; – сказал я. – Лорна поедет со мной на Восток.

Глава 34

– Ты не мог его заметить, – сказал мне Этан на следующее утро. – Он шел не за тобой, а по следу. Он хотел узнать, куда ты едешь, и мне это не понравилось. Поэтому я его отвлек.

– Он понял, кто стрелял?

– Он? – хмыкнул Этан. – Он, конечно, ничего себе индеец, но не настолько. Я пустил ему пыли в глаза, и он смылся.

– Мне нужно будет туда вернуться.

Этан пожал плечами.

– Езжай кружным путем. Сделай так, чтобы тот тип раскрылся. Не оставляй ему выхода, а потом устройся наверху и погляди.

– Хорошая мысль. Хочешь поехать со мной?

– Нет, там твои дела… Разве что понадобится помощь. Знаешь, Бен, у меня на этом свете есть все. Вряд ли я женюсь когда-нибудь, а если так оно вдруг случится, то смогу зарабатывать на жизнь пушниной. Богатство только испортит мне жизнь. Стань я богатым, придется сторожить добро, и не останется времени бродить по горам. А даже один день в горах я не променяю ни на что. Кстати, вчера видел огромного медведя. Серебристый гризли, весит не меньше тонны. Он меня тоже заметил, встал на задние лапы и смотрит. Я опустил приклад на землю, мол, я тебе зла не желаю. Стоим мы так друг против друга и принюхиваемся, а потом он приподнял лапу… Случайность, конечно, но получилось, что он мне помахал. Повернулся и пошел, а я его отпустил. Потом, уже на опушке, он обернулся, и тут я помахал ему. Он глянул на меня и исчез в чаще. Бен, вот это медведь! Он слишком долго тут прожил, чтоб я так просто взял бы его да убил.

– Я там нашел золото, Этан.

– Я понял. Что ж, раз ты собрался на Восток за этой артисткой, оно тебе понадобится. Я не к тому, что ей оно нужно, но золотом можно умаслить стариков.

– Я хочу поглядеть мир. Нужно на что-то решиться.

– Понятно. – Этан вынул свою трубку. – Бен, ты никогда не думал о том, чтобы оказаться на должности? Я серьезно. Я слыхал всякие разговоры. Вайоминг собираются сделать штатом. Тогда нам понадобятся образованные люди. Ты прочел горы книг, и, главное, ты – надежен. Твоему суду я бы доверился… Подумай.

Я думал. Но чувствовал, что к этому еще не готов. Я так мало знаю. Вечером я читал и перечитывал только что полученные газеты. Я должен понять, зачем это Джонсон уволил Стэнтона, за что все так хотели отправить президента в отставку и почему люди предпочитали Гранта Сеймуру.

Любым газетам я предпочитал Блэкстоуна. Мне нравилась ровная интонация его трудов, взвешенные суждения, холодная красота его принципов. Эту книгу читали и Джонсон, и Мэдисон, все они. И Плутарха они тоже читали.

Еще пару раз я ездил на свой прииск и всякий раз возвращался с золотом. Каин плавил руду и отливал небольшие кругляшки – плоские и ровные, почти как серебряный доллар, только потолще.

В последний раз я выехал ранним морозным утром. В такое время ехать никуда не хочется, но ведь это в последний раз. Назавтра – Рождество, а сразу после Нового года я отправляюсь на Восток. Я быстро проехал вверх по Бобровому ручью, повернул в гору и поднялся вверх по старой звериной тропе. Наверху я резко свернул и огляделся.

Никого.

Долго ждать – можно замерзнуть, и я поехал дальше, а мой конь только радовался движению. Я собирался привезти домой уже найденное и припрятанное золото. Его там набралось немало. Двинулся дальше, въехал в рощу и начал спускаться по пологому заснеженному склону. Потом вдруг резко натянул поводья. Следы. Огромные следы. Наверное, тот большущий гризли бродит где-то рядом. Похоже, он решил, что мы все попрятались от мороза и можно спокойно погулять и набить брюхо чем Бог пошлет, а потом опять завалиться спать. Удачи тебе, медведь.

Мороз усиливался. Лучше бы вернуться домой – завтра Рождество.

Огибая куст, я услыхал, или мне только показалось, будто что-то зашуршало у меня за спиной. Остановился, оглянулся – никого. Конь нервно топтался на месте, желая двигаться вперед.

Меня окружал вселенский покой. Не было слышно ни звука, только скрип снега под копытами, шуршание жесткой от мороза кожи да треск случайно задетой ветки. Когда я въехал в чащу, то соскочил с коня в снег. Ногимерзли, я стал ходить и водил за собой лошадь. Потом снова вскочил в седло и обратно, назад, по своим же следам, быстро, быстро – выбрался на открытое место.

Я застал их врасплох. Трое всадников шли по моему следу.

Увидев меня, они резко остановились, а один чуть было не пустился наутек. До них было около двухсот ярдов. Я догадывался, кто они такие, но у меня не было веской причины начинать перестрелку – они на меня не нападали. Пока.

Я просто развернул лошадь и вернулся в чащу.

Трое… Не один, а трое. Значит, это не просто слежка, для нее достаточно и одного. Похоже, они собирались меня убить.

Я свернул на едва заметную тропку. С тех пор как выпал снег, по ней никто не ездил. Поехал дальше, то ныряя в чащу, то выезжая на простор. Направил лошадь вниз по береговому склону, проехал между двумя огромными валунами, пересек замерзший ручей, кругами приближаясь к своему тайнику.

Знают ли они о нем? Раскрыли, где мой прииск? Или только догадываются? Если они еще ничего не знают, зачем им меня убивать?

Что-то тут таилось такое, чего мне было никак не понять.

Подковы у моего коня были смазаны смолой, и я пустил его вверх по льду ручья. Мы мчались так несколько сот ярдов, а потом поднялись вверх по склону и снова скрылись в чаще. Убегать от тех троих мне было не по нраву. Но и стрелять тоже не хотелось. Всем известно, что мы с Финнерли не сильно друг друга любим. Убей я кого-нибудь из них, я тут же попаду в беду – у преподобного полно приятелей и прихлебателей. Все мои мечты тогда можно будет послать к черту. Нет, нужно убегать.

Они продолжали меня преследовать, но догнать не торопились. Почему? Пустив лошадь шагом, чтобы она могла передохнуть, я задумался – если этой троице так охота увидеть меня мертвым, что же они не нападают?

Они не спешат.

А в чем причина? Вдруг меня осенило – они еще не готовы.

Почему?

Словно горсть снега за воротник, меня обожгла догадка: во всем этом деле участвует кто-то еще, но он пока не появился.

Зимний день короток, скоро ночь, но мои преследователи медлили и даже не делали попытки обойти меня, чтобы я не мог ускользнуть. Они вели себя так, будто… будто загоняли зверя или гнали стадо. Вот что они делали, они меня загоняли, теснили все ближе и ближе к другому, неведомому врагу.

Хуже всего то, что я в каньоне. Тропинки наверх? Их мало, они слишком круты и хорошо заметны со стороны. Позади враги. Впереди ночь и мороз.

Вправо от меня берег круто понижался к густым зарослям, и я скользнул туда под прикрытие деревьев. Натянул поводья, хоронясь за стволами, окинул взглядом открытое пространство и увидел тех троих: они сбавили ход. Я выскочил им навстречу. Они спокойно развернулись и уехали. Я остановился. Так, значит, гнать дальше меня они не намерены, это случится прямо сейчас. Я оглянулся.

Индейцы. Всадники приближались, охватывая меня полукругом. Я рванулся вперед, но прямо мне навстречу из-за деревьев уже выезжала другая группа всадников. Я засунул винчестер в чехол и выхватил свой шестизарядник.

Думать некогда. Действуй. Я ударил мустанга пятками, и мы полетели прямо на врагов.

Они этого не ожидали. Думали, что я начну их убалтывать или метаться вправо и влево, пытаясь ускользнуть. Нет, только вперед. И стрелять, стрелять. Один всадник уже рухнул с лошади, второй резко развернулся, его плохонькая кобылка поскользнулась на льду ручья, и он чуть не упал. Я все летел им навстречу, паля из револьвера.

Уже темнело. Те индейцы, что оказались у меня за спиной, не могли стрелять, опасаясь попасть в своих товарищей. Стреляя во все стороны, я прорвал цепь и скрылся за деревьями. За моей спиной кричали и улюлюкали.

Справа от меня высилась скала, в ней – узкая расселина, ведущая вверх. Человек мог бы по ней подняться, а вот лошадь – никак. Я торопливо спешился, забил патронами карманы куртки и сунул за пазуху еду из седельной сумки.

– Давай, мальчик, – шепнул я коню. – Домой!

Я подобрался к скале с винчестером в руке, перекинул его за спину и полез. Темно. Обледенелые камни скользят. Медленно, осторожно я карабкался вверх.

Где-то вдали послышались крики и выстрелы. Топот копыт.

Я лез вверх, очень долго лез. Добрался до узкого карниза и пошел по нему, цепляясь за обледенелую скалу. Поскользнулся, чуть было не полетел в бездну, но успел уцепиться и подтянулся обратно на карниз. Увидел в теле скалы щель и протиснулся в нее. В дальнем конце что-то • белело, кажется, это был снег.

Я понятия не имел, где мои враги, но боялся, что индейцев мне вряд ли удастся долго водить за нос. Что же сделал Финнерли? Скорее всего, пообещал дать им оружие и виски в обмен на мой скальп.

Я перебежал через открытую площадку и спрятался между валунами. Становилось все холоднее. Еще одна перебежка – под деревья. Здесь спокойнее. Индейцы сюда не полезут, побоятся засады. Дальше – в скалы, в кустарник, в пещеру. Пещера не пещера, а так, выступ с навесом. Но пока не дует восточный или южный ветер, тут спокойно.

Теперь я осмелился развести небольшой костер. Конечно, меня могут заметить, но перспектива замерзнуть насмерть меня тоже мало радовала. Но вообще-то я поднялся довольно высоко, так что могут и не заметить.

Где-то к югу отсюда, за полтора десятка ледяных миль, лежит наш городок. Все собрались у теплого очага и уже садятся за стол. Каин, наверное, посасывает свою трубку… Рут с Будом пришли в гости.

Начинается Рождественская ночь.

Глава 35

Каменный пол пещеры просто источал холод. Костерок поддерживал мою жизнь, но не более того. В пещере не встанешь, разве что на колени. Чтобы согреться, я поднимался, садился и снова поднимался.

Звезд не было. Не было слышно ни звука. Может быть, индейцы уже убрались восвояси, и все же выбраться из пещеры я не решался. Кажется, они из племени шошонов. Но шошоны хорошо относятся к белым, они даже иногда воюют на их стороне.

Есть, правда, один шошон. И еще его приятели. Интересно, знал ли Финнерли о той давней истории? Ну конечно, знал. Ее часто пересказывали в нашем городке, потому что это был первый случай, когда мы столкнулись с индейцами.

Экономно подкидывая в огонь палки – вблизи было мало топлива – я обдумывал свое положение. Оно, конечно, под стать морозу, но – в мою пользу. Индейцы терпеть не могут зимних приключений, мало того, они в холод даже двигаться не любят. Похоже, они рассчитывали быстро меня укокошить и вернуться в свои вигвамы. Самое скверное, что когда мой конь вернется в конюшню, все кинутся меня искать и праздник Рождества будет испорчен.

Я рискнул развести огонь посильнее. Пламя лизало стену пещеры, и тепло возвращалось ко мне. Но слишком согреться, разомлеть, уснуть – тоже опасно. Индейцы могут подкрасться, а я и знать ничего не буду.

Так я и сидел – смертельно уставший, со свинцовыми веками, скрюченный и дрожащий от холода. Было бы неплохо, появись тут вдруг Санта-Клаус. Он посадил бы меня в шикарные сани, мы поднялись бы в воздух и полетели над лесами и скалами домой.

Кое-как ночь все же прошла. У горизонта появилась бледно-серая полоска. Я погрел руки у костра, согрел варежки и сунул в карманы по горячему камню. Мороз был не меньше двадцати градусов. Осторожно, распластавшись по стенке, я выбрался из пещеры, в любой момент ожидая выстрела. Поднялся на гребень, огляделся. Ничего и никого. Следов тоже не видно. Где-то далеко на юге удалось разглядеть тоненькую струйку дыма – там был наш город, но скорее всего дым шел из трубы в поселении, расположенном немного ближе ко мне. Я пошел быстрым шагом. В горах ветер сдувал снег с камней, но впереди меня ожидали сугробы и непрочный наст.

После часа ходьбы я наткнулся на след какой-то запорошенной тропинки. Место казалось мне знакомым, но из-за снега все выглядело обманчиво. Но, во всяком случае, направление на юг я выдерживал точно. Спустился в каньон, чтобы укрыться от ветра. Останавливался, чтобы попрыгать и согреть пальцы ног. Понял, что нужно отдыхать. На морозе усталость – лютый враг. Когда устаешь, у тела не остается никаких запасов энергии, чтобы поддерживать жизнь. Наконец я нашел укрытие под рухнувшим со скалы деревом и с третьей попытки разжег костер. Наломал лапника и устроил из него что-то вроде шатра.

Началась метель, и нужно было ее переждать. Еда оставалась, кружка у меня была. Я вскипятил в кружке воду и приготовил чай. Уютно устроившись в своем укрытии, я попивал горячий напиток, радовался теплу костра и размышлял о том, как быстро цивилизованный человек может дойти до первобытного состояния. И как ему повезет, если он знает первобытные способы выживания. Я должен это хорошо запомнить, а все остальные понять: цивилизация – это всего лишь тонкий покров, под которым прячутся голод, холод и жажда, а еще ожидание. Они рядом, близко. Стоит о них позабыть, и они победят.

Я немного поспал, проснулся, подкинул дров в огонь и снова заснул. Когда проснулся снова, то приготовил еще чаю и не торопясь выпил. Мысленно проследил свой предстоящий путь и задумался, стоит ли отправляться в дорогу прямо сейчас. У меня хорошее укрытие и, хоть я и хотел попасть домой на Рождество, при таком морозе лучше потерпеть, чтобы набраться сил.

Я навалил еще лапника у входа в мою нору. Стало теплее. Придвинул оружие ближе к огню. Холодным оно работает хуже, а мне нужно быть готовым ко всему.

Я дремал, просыпался, подкидывал ветки в огонь и снова засыпал. А порой лежал без сна и размышлял. Сколько народу вот так разводили костры и ночевали на жгучем морозе? Индейцы и те, что жили до них, и, может быть те, кто построил Лечебное колесо… Люди, которые приходили в этот мир раньше нас. Люди, которые не знали железа. Кто они? Откуда? Почему они построили свое святилище в таком месте?

Наверное, им был знаком этот каньон, и они ходили теми же тропами, что и я. Они ютились у таких же, как мой, костров, и, скорее всего, задавались теми же вопросами. Этан говорил мне, что стоит побольше узнать о верованиях племени хопи. Этан хоть и не краснокожий, но умеет думать четко и ясно. Он лучше всех нас разбирается в индейских тонкостях. Только вот сам он слишком похож на индейца и никогда не раскроет своих мыслей какому-нибудь случайному прохожему. Я вырос в мире, который жил общительностью. Как только кого-то осеняла идея или он совершал открытие, он торопился сообщить о них всему миру. Индейцам такого не требовалось. Они вдохновенно излагали бесконечные военные и охотничьи истории только своим соплеменникам и выглядели они так, будто знают гораздо больше, чем рассказывают. Так оно или нет – Бог весть.

С рассветом я двинулся дальше. Я не торопился, я просто вбил себе в голову, что мне нельзя перенапрягаться. Мороз убивает усталых, и, даже когда город будет совсем близко, я не должен торопиться, не должен пытаться преодолеть невозможные расстояния.

Когда я замечал по дороге пучки мха или кусочки коры, я останавливался и набивал ими карманы, те, которые ближе к телу. Мое тепло их высушит, и, если я соберусь развести огонь, у меня будет под рукой хорошая растопка. Внизу, у ручья, идти было бы легче, но я пошел верхом. Иногда подо льдом бьют родники, и он делается тонким. Провалишься в воду на морозе – и все. Умрешь прежде, чем успеешь развести огонь.

Впереди четко виднелись дымки труб нескольких селений, и мысль о близости горячей еды и теплого дома толкала меня вперед.

Движение! Моя рука ухватилась за револьвер.

Трое всадников и лошадь.

Взмах руки… Заметили меня! Это Этан, Уэбб и Стейси.

– Ты в порядке? – спросил Уэбб.

– Ну, я чертовски замерз, – сказал я. – Но это ерунда. Главная беда, что вы, парни, наверное, смолотили весь рождественский ужин.

Я так окоченел, что в седло вскарабкался только со второй попытки.

– Кто-нибудь уезжал из города пару дней назад? Трое мужчин, например?

Уэбб резко повернулся ко мне.

– Трое? Они уехали из города сегодня утром. Похоже, направились к железной дороге.

– Это был Мозес Финнерли с дружками, – сказал Этан. – Они удрали.

Часть третья

Глава 36

Я начинал привыкать к человеку, который то и дело поглядывал на меня из зеркала. Перевоплощение совершалось постепенно, и пока что результаты меня устраивали.

Потертые бизоньи шкуры – куртку и штаны я оставил в Шайенне, купив там новый костюм.

– Выбрось его при первой же возможности, – посоветовал мне Страттон. – Брюки со стрелкой сейчас не носят, потому что всем видно, что они из магазина готовой одежды. Деньги у тебя есть, поэтому пойди к моему портному и закажи у него несколько костюмов. Запомни: тебя в Нью-Йорке никто не знает, и судить о тебе будут исключительно по внешнему виду. Если ты будешь выглядеть и вести себя как джентльмен, – примут без вопросов. Этот город кишит акулами всех видов, они любят запах денег, поэтому будь осторожен. Я написал своему адвокату, он с тобой свяжется. Если понадобится его помощь – обращайся без стеснения. Остановись в отеле «Пятая авеню». Там, конечно, есть и другие приличные отели, но ты должен остановиться именно в «Пятой авеню». И еще. Не связывай своих надежд с писательством. Эта работа оплачивается очень скудно, хотя порой она открывает нужные двери и придает человеку значительности. Писателей в Нью-Йорке много, но только единицы могут прокормиться от трудов своих. А если хочешь изучать право, то лучше Нью-Йорка места нет.

– Это не входит в мои планы, – сказал я. – Просто я хочу там побывать. Может быть, еще съезжу в Новый Орлеан, а потом вернусь.

– В Шайенн? Да, этот город растет так же, как и Денвер. Поставишь на него – не промахнешься.

И вот я смотрю на себя в зеркало в номере отеля «Пятая авеню», в Нью-Йорке. Человек в зеркале мне мало знаком, но все же, кажется, – это я. Рост шесть футов и два дюйма, вес – сто девяносто. Лицо загорелое, обветренное, белая рубашка, хорошо сшитый темный костюм – словом, Бендиго Шафтер.

– Далеко же от Бобровой гряды ты заехал, Бендиго, – сказал я себе. – Ох далеко.

Но кое-что из Южного ущелья я все же с собой прихватил. Многое оставил, а вот мой револьвер все так же был у меня за поясом. Я поправил галстук, взял плащ и шляпу и вышел в коридор. Я собирался совершить свою вторую поездку на лифте, который был предметом особой гордости гостиничной администрации. Утверждали, что это первый гостиничный лифт в мире. Я уже поднялся на нем наверх, но еще ни разу не спускался. А что, если он сорвется?

Со мной в кабину вошли двое мужчин с девушками. Девушки взволнованно хихикали. Наверное, они тоже ехали в лифте впервые.

Вестибюль, отделанный мрамором и полированным деревом, сверкал хрусталем и был освещен газом, чего я раньше никогда не видел.

Ко мне подошел высокий приятный джентльмен с седыми бачками.

– Мистер Шафтер? Я – Джон Страйкер. Мистер Страттон просил меня с вами связаться. Я сразу понял, что это вы, как только увидел.

– Здравствуйте, сэр. Я собираюсь поужинать. Могу ли я просить вас составить мне компанию?

– Нет, нет, это я вас приглашаю.

За ужином мистер Страйкер называл мне разных людей, которые сидели за столиками или проходили мимо. Некоторые имена мне были знакомы из газет, которые я так внимательно изучал.

– Страттон мне что-то говорил о ваших… приключениях. Он также сообщил ваш возраст, но вы, на мой взгляд, старше.

– Это так и есть, – сказал я. – У нас на границе каждый мальчишка хочет стать мужчиной. Он хочет, чтобы ему доверяли, и старается стать достойным доверия. В общем, если ты делаешь свое дело наравне с другими, тебя принимают таким, каков ты есть. Мне кажется, мужчина – это тот, кто способен взять на себя ответственность.

– Расскажите мне о вашем городе.

– Ну, сейчас там все в порядке. Есть свое стадо, мы торгуем с проходящими обозами, возле города – прииски. Золота там порядочно, но думаю, надолго его не хватит.

– Если бы я увидел золото, то, наверное, даже не узнал бы. Во всяком случае, в его первозданном виде.

– Могу показать, – улыбнулся я. – Прямо сейчас.

И выудил из жилетного кармана самородок, величиной с фалангу большого пальца.

– Вот… Прямо со дна ручья.

Он аж покраснел и уставился на самородок.

– Правда? – Он осторожно взял его и стал поворачивать так и сяк. – Вот это да, черт меня возьми.

– Не возьмет. Разве что вы наберете таких штуковин слишком много, – улыбнулся я. – Но это не так уж легко.

Рядом остановился человек и уставился на самородок.

– Ничего себе! Можно глянуть?

Страйкер поднял глаза.

– Да, да, конечно. Как поживаете, мистер Грили? – Он повернулся ко мне. – Бендиго Шафтер… Гораций Грили.

Гораций Грили. Редактор газеты «Трибюн». На тропе Оверленд все знали о его знаменитой поездке вместе с кучером почтовой кареты Хенком Монком.

Грили оказался человеком высокого роста, лысеющим, с седыми висками. На нем был черный костюм с белым жилетом и черный, несколько криво повязанный галстук. Он взял самородок, повернул его к свету и принялся рассматривать сквозь очки.

– Да, очень хороший, правда, хороший. Где же вы его добыли, молодой человек?

– На новой Территории Вайоминга. Вы ведь знаете эти края, сэр. Неподалеку от Южного ущелья.

– Да, конечно. Знаю. Только что ж там за ущелье? Настоящие прерии.

Он сел.

– Ваше имя Шафтер? А, да, да… Бендиго Шафтер? – Он снова поглядел на меня. – Я читал эту вашу штучку. Что-то такое о пуме.

– Вы читали? Но ведь я…

– Понимаю. Читал. Я интересуюсь всем, что касается Запада. Очень интересно. Очень.

– На Западе вас хорошо знают, сэр, – сказал я ему с полной серьезностью. – Все только и говорят, что о вашей поездке с Хенком Монком.

– Монк? Это тот кучер? Разве его так зовут? Ах, ну да! Конечно, Хенк. Угораздило же меня ехать с таким парнем, да еще когда я спешил.

– Но ведь он вас довез, мистер Грили.

Грили хмыкнул.

– Да… конечно, довез. – Он глянул на меня поверх очков. – Значит, гостите в Нью-Йорке?

– Да, сэр.

– Он там разбогател, на этих приисках, мистер Грили. Вы же видели самородок!

– Да, такие не часто попадаются. Заходите ко мне, молодой человек, заходите. Вы хорошо пишете, но, что еще важнее – правильно думаете… Только не засоряйте свои вещи всякой чепухой.

И он удалился неуклюжей походкой.

– Вы интересуетесь театром? – спросил Страйкер. – Ожидается премьера новой пьесы… Или, вернее, старой пьесы в новой постановке.

– Интересуюсь, – сказал я, думая совсем о другом. – Пожалуй, я скоро поеду в Новый Орлеан.

– Могу ли я быть вам чем-то полезен? Мистер Страттон был очень настойчив, так что если я чего-нибудь для вас не сделаю или не покажу вам то, что нужно показать, он снимет с меня скальп.

– Не беспокойтесь, пожалуйста. Я уже гулял по городу и немного его узнал. – Я смотрел на свои руки. Они посветлели и стали мягче. Или мне это только кажется? Неужели я и сам стал мягче? – Да, я хотел бы посмотреть пьесу. А как она называется?

– «Мода». Написана лет двадцать назад. Кажется, это одна из первых удачных американских пьес.

Я слушал, наблюдал за людьми, и поражался окружавшему меня блеску. И вдруг…

Стакан чуть не выпал у меня из руки. Я осторожно поставил его на стол.

– Мистер Страйкер, – сказал я, – видите вон тех людей? Вы, случайно, не знаете, кто они?

Он глянул.

– Девушка – Нинон Вовер… играет в той самой пьесе. Вторая женщина тоже артистка… А вот тот тип… Жалко барышень, они попали в дурную компанию..

– Кто он?

– Джейк Мак-Калеб, во всяком случае, он так себя называет. Он игрок, играл на пароходах и еще кое-чего похуже. Опасный человек, не связывайтесь с ним, Шафтер.

– Я знаком с ней.

– Вы с ней знакомы? С Нинон Вовер? Откуда, она ведь актриса… из Нового Орлеана. Она попала в этот спектакль… играет служанку… Это хорошая роль.

– Вы меня не подождете? Я хочу с ней поговорить.

– Будьте осторожны с этим человеком. Говорят, что его враги долго не живут. Полиция о нем знает, но доказательств нет. Им его не взять.

Я слушал адвоката вполуха. Нинон уже не ребенок. Она молода, красива, она уже женщина.

Я направился прямо к ее столику. По мере того как я приближался, ее глаза становились все шире. Нинон стремительно вскочила.

– Бен! Ох, Бен! Неужели это ты? – Ее пальцы вцепились в рукав моего пиджака.

– Давненько же мы не виделись.

– Ты знаешь этого человека? – спросил Мак-Калеб, вставая. Второй мужчина тоже поднялся.

– Знаю ли я? Еще бы! Бен, присядь, пожалуйста! Нам нужно столько сказать друг другу!

Мак-Калеб наливался краской.

– Нинон, разве ты забыла?..

Она быстро повернулась к нему.

– Ничего я не забыла. Сказано – мне это не интересно! Повторить? – Она оглянулась на второго: – Чарльз, иди сюда. Познакомься с Беном, пожалуйста. Он…

Мак-Калеб обходил стол. Двигался он стремительно и легко, хотя казался неторопливым. Подошел и уставился на меня.

– Мы вас не приглашали, мой друг. Прошу вас уйти.

– Не говорите глупостей, – улыбнулся я, взял Нинон под руку и проводил к нашему столу, где дожидался Страйкер.

Мы уселись, и я оглянулся. Мак-Калеб расплачивался с официантом. Он повернулся к нам, и я понял: сейчас что-то будет. Но ведь это не зачуханный бар у нас, на Западе, а самый элегантный ресторан большого города!

Он навис над нами и ухватил меня за шиворот. Моя нога выехала из-под стола.

– Слушай, ты… – прошипел он.

Зацепив носком сапога его пятку, я резко встал и потянул ногу на себя. Он потерял равновесие, закачался, отступил и с грохотом рухнул.

– Ох, как же вы так, нужно быть осторожнее, – сказал я. – Позвольте, я вам помогу.

И нагнулся. Взял за плечи, будто бы желая помочь. Мое колено пошло вперед и наткнулось на его подбородок. Голова дернулась, как на шарнире. Потом я поднял его, отряхивая. Подбежал официант с метрдотелем. Я мягко толкнул Мак-Калеба им на руки.

– Боюсь, этот джентльмен хватил лишку. Пожалуй, нужно вызвать для него экипаж.

Джейка медленно вели к выходу. Он шатался – удар коленом почти лишил его сознания.

– Бедняга! – сказал я. – Видно, перебрал малость.

У Нинон в глазах плясали чертики.

– Жаль, что я так не умею! Этот тип совсем заморочил мне голову, но все его боятся. Как же у тебя получилось?

– Я только хотел ему помочь. Мне показалось, что он не совсем твердо держится на ногах и…

К нашему столику подошел старший официант.

– Я приношу извинения за те неприятности, которые причинил вам этот человек. Здесь вы больше его не увидите.

– Ничего такого не было, – отозвался я. – Он просто немного расстроился.

– Как же так? – удивлялся Страйкер. – Не успели вы встать, как этот парень упал. А потом вы ему помогали подняться. Неужели он так сильно ударился, что не мог устоять на ногах?

– Пусть это вас не беспокоит. Утром он встанет здоровым.

– Не так все просто, – покачал головой Страйкер. – Он опасен. Он натравит на вас своих бандитов. Это грубый народ, они с Бауэри. У вас появился опасный враг.

– Бен, – Нинон положила ладонь мне на руку, – как там все? Как твой брат? Как мистер Сэмпсон? Рут, Лорна?

– Все хорошо, а Лорна здесь, со мной. Ей нездоровится, и она осталась наверху. А я-то думал, ты в Новом Орлеане.

– Я и была там… А потом мне предложили эту роль. Я играю Миллинету. Тетя сперва и слышать не желала о театре, но я так хотела поехать. Она поняла, что я не сдамся. И приехала сюда со мной.

– Она здесь?

– Ну, мы же ненадолго. Всего несколько недель. Знаешь, большинство пьес идет не больше недели. А две или три – это уже исключение, большой успех. Когда мы перестанем играть эту пьесу, я, наверное, сыграю еще что-нибудь. – Она не отрывала от меня глаз. – Знаешь, мне уже предложили несколько ролей.

– А мистер Шафтер теперь что-то вроде писателя. Вы знали об этом, мисс Вовер?

– Писатель? – поразилась она. – Ты, Бен? Вот уж никогда бы не подумала.

Смутившись, я пожал плечами.

– Ну, какой там писатель! Так, написал пару вещичек об индейцах, о животных, о жизни там, у нас.

Потом мы долго разговаривали, и я рассказал ей, ни словом не обмолвившись о разных там стычках, как гнал стадо из Орегона. Вот уж чего я не хотел вспоминать, так это перестрелки. Надеялся, что они остались в прошлом.

– Значит, теперь у тебя есть ранчо?

– Нет, только кое-какой скот. Перед самым отъездом прикупил еще шестьдесят голов. Есть еще несколько делянок на приисках. На одной я уже намыл кое-что. Но, боюсь, когда перестанут проходить обозы, наш город умрет.

– Не может быть!

– Железная дорога может все изменить. Ну, а город свое дело сделал: позволил нам выжить в суровую зиму, дал передышку, чтоб мы могли понять, кто мы и зачем. И я там многому научился. У всех понемногу. У Рут, у Каина, у Этана, у Джона Сэмпсона. И у Уэбба тоже.

– Этот Уэбб такой темный, мрачный. Настоящий Кассий.

– Только внешне. Цезаря он бы убил в одиночку, не стал бы перекладывать часть своей вины на других. Уэбб – надежный и верный человек.

Страйкер встал.

– Не буду вам мешать. Не забывайте, мистер Шафтер, если что – сразу ко мне. Надеюсь, что смогу быть вам полезен.

– Спасибо.

– Спокойной ночи, мисс Вовер.

Мы остались вдвоем. Сидели и смотрели друг на друга. Я даже не знал, что сказать. Но сказал:

– Ты так хороша!

Она засмеялась, потом сказала серьезно:

– Бен, я скучала без тебя! И по горам скучала. Я все ловила себя на том, что поднимаю глаза, чтоб увидеть горы, или озираюсь – не догоняют ли индейцы.

– Индейцы остались на Западе. И мне придется скоро туда вернуться. Говорят, в этом году следует ожидать набегов, как в шестьдесят пятом.

– Дай Бог, обойдется, Бен. А что станет с ними?

– То же самое, что было бы с нами в подобных обстоятельствах. Одни будут отступать все дальше и дальше в горы, другие погибнут, а большинство переберется в наш мир и будет в нем прекрасно существовать. Хоть они и люди каменного века, с головой у них все в порядке. Я видел, например, как индеец ремонтирует ружье, и получалось у него не хуже, чем у настоящего мастера.

– А мы сумеем их принять?

– Почему нет? Такое происходило в мире с незапамятных времен. Народы переселялись и теснили другие народы или поглощали их. Так было и в Европе, и в Африке. Там, где сталкиваются две культуры, выживает та, которая больше приспособлена.

– Ты вернешься туда, Бен?

– Скорее всего, придется – на время. Навсегда я там не останусь. Все, что могли, мы там сделали. Нужно продать прииски, а ведь там у меня еще и стадо. А может быть, я начну издавать там газету.

– Но не здесь?

– Нет. Мне нравится Восток, и я буду сюда наведываться, но мое место там – на Западе. – Я посмотрел на нее. – Нинон, тебе придется с этим смириться. Я горный человек. Я люблю быть заодно с дикой природой.

Ни один из нас не заговорил о личном. Мы беседовали об общих знакомых, о городе, о снеге, о горах и еще о всякой всячине.

– Можно, я провожу тебя домой?

Она рассмеялась.

– А я уже дома. Я живу здесь, в этой гостинице… вместе с тетей. Видишь ли, мы играем в театре на Пятой авеню, прямо за отелем. Очень удобно и близко.

Я проводил ее до лифта. Завтра мы встретимся, и я познакомлюсь с ее тетей.

Когда лифт ушел наверх, я прошелся по вестибюлю и купил «Трибюн» мистера Грили. Завтра позвоню редактору, у которого лежит мой рассказ о пуме.

Лорна еще не ложилась. Она подняла на меня глаза от книги.

– Ты ее видел? Ты видел Нинон?

– А ты откуда знаешь?

Она рассмеялась.

– У меня тут был гость. Ее тетя. – Она закрыла книгу. – Очень красивая и образованная женщина. Но как она узнала, что ты здесь, – не понимаю. Она пришла меня навестить.

Глава 37

Мы встретились в кафе «Дельмонико», самом модном заведении города. Трудно представить, но Нинон выглядела еще прелестней, чем накануне.

Я встал, когда они подошли к столику, где сидели мы с Лорной. Тетя Нинон, она же миссис Боссан, оказалась привлекательной дамой лет сорока. Она смотрела мне прямо в глаза – насмешливо и с любопытством.

– Ну и что? Я похожа на страшное чудовище?

– Вы тетя мисс Нинон и просто обязаны были оказаться красавицей.

– Неплохо сказано. Для дикаря с Дикого Запада вы хорошо подкованы, – улыбнулась она. – Я вас представляла в виде монстра в бизоньей коже и с ножом для снятия скальпов.

– Я одеваюсь сообразно обстоятельствам. – Я поклонился. – Бизоньи шкуры здесь не в моде.

– А нож для скальпов?

– Это другое дело. Но мне кажется, что тут скальпы принято снимать с помощью слов, а не примитивной штукой вроде ножа.

Мы говорили о том и о сем, о книгах, о путешествиях, о Нью-Йорке и Новом Орлеане, о театре… Я вспомнил о пьесе «Мода» – я ее прочел, когда к нам попал Миллер Пайн.

Я говорил и слушал, а мой взгляд блуждал по залу кафе. Здесь спокойно, тихо, отменная еда – все не так, как там у нас, в горах. Как далеко отсюда до гор Уинд-Ривер и каньона Попо-Аджи!

– Зачем вы приехали на Восток, мистер Шафтер?

– Чтобы увидеть Нинон. Мы давно не виделись.

– Только и всего?

– Ну… я выслал сюда несколько рукописей. Мне бы, конечно, и так ответили. Письмом. Но честно говоря, я рад, что приехал. У меня купили две статьи, их только нужно доработать. Утром я говорил с редактором, и он подсказал, как их привести в порядок. Я слишком долго хожу вокруг да около, а нужно просто взять и рассказать историю.

– Что же вы пишете?

– Я, конечно, не писатель, но многих интересует Запад и дикая природа. Ну, я и написал о горных львах, пумах, пантерах – называйте, как хотите. А второй рассказ – о стычке с индейцами.

– Нинон рассказывала мне о вашей тамошней жизни. Вы, должно быть, очень смелый.

Разве? А ведь я сам часто задумывался, смелый ли я. Вот и сейчас я просто пожал плечами.

– Каждый делает что может.

– Он столько миль проехал по морозу, когда меня искал, – тихо сказала Нинон. – Если бы не он, меня бы не было в живых, как Дэвида.

– Благодарите Дрейка Морелла, – сказал я. – Если бы он до нас не добрался, мы бы ничего не узнали. А ведь он был тяжело ранен! Я нашел его на снегу, без сознания.

– Дрейк Морелл! – Эмили Боссан повернулась к Нинон. – Ты мне ничего не говорила!

– Мне бабушка не велела. Она сказала, что это бы вас расстроило.

– Вы его знаете? – спросил я у Эмили.

– Да, конечно. Очень хорошо. Старый друг нашей семьи и… словом, он мне был симпатичен.

– А мы очень рады, что он к нам попал. Дрейк очень умный и красивый человек. Но, конечно, иногда он бывает… ну, излишне резок.

– Можно сказать и так. – Она улыбнулась. – Видите ли, он очень много играл. И постоянно выигрывал. Ну, и тут всегда возникает вопрос о честности.

– Понимаю.

– А что с ним сейчас? Где он?

– Он у нас учителем.

– Дрейк Морелл? Учитель?

– Он хороший учитель. – И я рассказал ей историю о том, как вооруженные до зубов школьники встали за него горой.

– Неужели они ходят в школу с оружием?

– Ну, на город могут в любой момент напасть индейцы, а некоторые школьники приезжают в школу с окрестных ранчо верхом. Это не значит, что у нас всегда опасно, просто вдруг может нагрянуть беда, и тогда придется действовать решительно. Так что лучше всегда быть наготове. Еще там есть пумы. Они редко нападают, но все же такое случается. Или можно наткнуться на медведицу с медвежатами. В такие моменты она очень опасна. Когда мальчишки приходят в школу, они раздеваются и оставляют оружие вместе с верхней одеждой. А тут, когда Фоллет явился по душу Дрейка, мальчики уже собирались по домам и оружие было при них.

– Господи, такое даже трудно себе представить.

– Естественно. Некоторые живут в теплых уютных домах вдали от границ и пытаются нас, переселенцев, учить, как нам подобает себя вести. Но представьте, что человек однажды возвращается домой и находит своих детей и жену убитыми. Просто так, без причины.

– А ты, Лорна? – спросила Нинон. – Ты вернешься туда?

– Не знаю. Если я останусь здесь, придется как-то зарабатывать на жизнь. Но ведь я не актриса, как ты. Наверное, поеду обратно, но не домой. Останусь в Денвере. Или отправлюсь в Калифорнию.

Мы пили кофе, когда к нам подошли двое – Гораций Грили и еще один джентльмен, которого я не знал.

– Можно ли к вам присоединиться, мистер Шафтер? Мы с приятелем обсуждали положение индейцев и решили, что было бы неплохо послушать знатока.

– Конечно, прошу вас, – сказал я, вставая, и представил мужчин моим леди.

– Вы говорили, что весной на Западе может начаться кровопролитие. Что можно сделать, чтобы этого избежать?

– Ничего.

– Ничего? Да бросьте вы, молодой человек. Должен же быть какой-то выход!

– Может быть, но я его не знаю. Большинство белых ничего не понимают в индейцах, а многие даже не хотят понимать. Им индейцы представляются чем-то вроде досадной помехи, которая не дает им спокойно жить. Ну, вроде бизонов. А дело в том, что молодой индеец может заслужить свой мужской статус среди соплеменников только на охоте или на войне. Старики участвовали в войнах, считали добычу, снятые скальпы и украденных лошадей. Это заменяет богатство, у них весомое положение в общине. А что делать молодому? Старый индеец стремится к миру, молодой – к войне. Чтобы жениться, он должен доказать, что он мужчина и воин, поэтому он должен сражаться. За невесту с него требуют лошадей – необходимо их украсть. А потом его жена захочет иметь такие же вещи, как у белой женщины. Эти вещи можно выменять, купить, но – на что? Значит, он должен убить и ограбить. Обоз фургонов для индейца – все равно что испанский галеон, нагруженный золотом ацтеков, для сэра Фрэнсиса Дрейка. Большинство индейцев, которые грабят обозы, живут вдали от дорог, но они проезжают многие мили, чтобы поживиться «сокровищами» из фургонов. Лицом к лицу столкнулись два народа, у которых разные религии, обычаи, несхожий образ жизни. Несколько столетий война была образом жизни и в Европе, вспомните хотя бы викингов. Война все решила. Для индейцев сейчас так и есть. Старые индейцы мудры, их разум светел, головы не хуже наших с вами, и они готовы прислушиваться к мнению других. Но если вам удается договориться и заключить мир со стариками, то тем самым вы загоняете в угол молодых, их проблемы остаются нерешенными. Чтобы наступил мир, нужно дождаться, чтоб у индейцев появилась новая система ценностей. А это – время жизни нескольких поколений.

– Гм. – Грили потер баки. – Вот так, мой друг. Не могу сказать, что во всем согласен с молодым человеком, но такого ясного объяснения я еще никогда не слыхал.

– Всем хочется решить проблему легко, – сказал я. – Но это не получится. Все хотят быстрого успеха, но такие проблемы не решаются быстро. Здесь нужно время. Здесь, в Америке, мы почему-то убеждены, что стоит нам издать закон, как сразу все изменится. Не изменится. Бумажный закон будут либо обходить, либо нарушать. Подчиняются только тем законам, которые принимает большинство.

– По вашим речам не скажешь, что вы молоды, – сказал второй джентльмен. – Наверное, вы много думали об этом.

– На границе нет времени для отрочества. Сегодня ты дитя, завтра – мужчина. А про индейцев нам нужно много думать, они-то о нас думают много. Я просто счастливчик. У меня были хорошие учителя: дикие нравы и добрые соседи. И я читал Плутарха, Блэкстоуна, Юма, Локка и кое-кого еще.

– Вы возвращаетесь обратно?

– Да. Я шериф у себя в городе, а если нагрянет беда, нам понадобится каждый ствол.

Когда все разошлись и девушки поднялись в комнаты, я вышел прогуляться.

На улице было тихо. На Мэдисон-авеню шуршали сухие листья. Проехал экипаж и свернул на Бродвей, а я зашел в парк и двинулся по дорожке между деревьями.

Вдруг я услышал шорох шагов по траве. Кто-то шел следом, сзади и немного левее. Долго ли он намерен следить за мной? Сейчас темно, но впереди – свет фонаря. Значит, то, что должно случиться, случится немедленно.

Тихо ходить они не умели. У нас любой мальчишка прошел бы лучше. Мои уши сами настроились на звук шагов, и, когда они стали приближаться, я осмотрелся.

Чуть поодаль я увидел освещенную эстраду и направился прямо к ней. И только тут понял, почему они не нападали раньше. У эстрады меня ждали двое парней крайне сурового вида. К тем двоим, которые сзади, я был готов, четверо – уже многовато, а вот устраивать перестрелку в чужом городе я не хотел.

Те двое, что были у эстрады, встали на моем пути.

– Привет, ребята, – сказал я весело. – Вы, случаем, не меня ждете?

– Хватайте его, – сказали сзади.

Я оглянулся. Конечно – Джейк Мак-Калеб.

Парни все приближались, и я не стал терять времени даром. Напружинился, качнулся в сторону и двинул кулаком в того, что был левее.

Старое правило гласит, что в уличной драке побеждает тот, у кого первый удар увесистей. Я думал только об одном: если я двину удачно, их останется только трое.

Ударил я в подбородок, а метил глубже, чтоб пробить насквозь. А он – молодец! – шел на меня быстро. Удар был, словно обухом по бревну – он и вырубился, еще не долетев до земли. Я тут же ударил второго левой, он тоже рухнул. Сзади третий прыгнул мне на спину, но его прыжок совпал с моим боковым движением, и он промахнулся, кувырнувшись в траву.

Я резко обернулся и оказался лицом к лицу с четвертым. Это был Мак-Калеб. Правой рукой я выхватил револьвер и приставил ему к виску, потом сделал несколько шагов назад, не опуская оружия, и оказался возле того парня, который уже собирался подняться с земли и стоял на коленях, тряся головой. Теперь вся компания была под присмотром моего револьвера. Я взял коленопреклоненного за шиворот.

– Я тебя убью, – сказал я ему.

– Ну, хозяин, – заныл тот, – ошибочка вышла…

– Эй ты! – позвал я другого. Он стоял на четвереньках и пытался встать. – Слушайте, вы оба! У вас есть шанс убраться отсюда живыми.

– Хозяин, погоди… Ты не того…

– Заткнитесь! – сказал я, направляя револьвер то на одного, то на другого. – Вы двое нанялись избить человека, а может быть, даже убить. Деньги придется отработать.

Они молча уставились на меня. Дуло револьвера не позволяло им вступать со мной в дискуссию.

– Либо отработаете, либо утром отсюда будут выметать ваши мозги.

Я ткнул револьвером в сторону Мак-Калеба.

– Посмотрим, чего вы стоите. Отлупите его.

– Эй, послушай, чего ты…

Я снял револьвер с предохранителя. Щелчок прозвучал как выстрел.

– Считаю до трех. Раз! – Они все еще стояли. – Два!

Мак-Калеб бросился наутек. Парни – за ним. Догнали и набросились. Хоть они были еще не совсем в порядке, но все же – ребята не слабые. Да и Мак-Калеб тоже не слабак и не трус. Драка была стремительная, кровавая и жестокая. У всех троих были кастеты. Мак-Калеб упал, попытался встать, но получил в челюсть и снова рухнул. Они принялись молотить его ногами.

– Хватит! Валите отсюда!

Они постояли, ловя ртами воздух, потом повернули и потрусили на нетвердых ногах в сторону Мэдисон-авеню.

И вдруг за моей спиной раздался голос:

– Вот так зрелище! Потрясающее зрелище, парень! Ей-богу, четыре года о таком мечтал! Клянусь всеми святыми!

Я обернулся, не опуская револьвер. Передо мной стоял огромный полицейский. Похоже, ирландец.

– Убери пушку, парень. Она тебе не понадобится. Я хочу пожать тебе руку, ей-богу. Этот подонок Джейк водит компанию с кое-какими городскими политиканами, и к нему нам не подобраться. А я давно мечтаю упрятать его за решетку.

– Они на меня напали, – сказал я. – Мы с этим джентльменом обменялись парой теплых слов в «Пятой авеню», я там остановился.

– Наслышан. Мимо меня тут мало что проходит, а с этого Джейка я давно глаз не спускаю. Я этого ждал… но не сегодня. Ох, все-таки это было зрелище! Слушай, тебе надо было стать боксером!

– Спасибо, сэр. Но сейчас я хотел бы вернуться домой. Вы не возражаете?

– Нет, конечно. Идите, Том Малруни вас благословляет! – Он помахал мне рукой. – Ничего такого с вами больше не случится.

На улице я отряхнул плащ и надел шляпу. Постоял на ступеньках отеля, чтобы успокоиться, вошел внутрь, кивнул портье и вызвал лифт.

Настроение мое поднялось. В конце концов, Нью-Йорк – неплохой городишко. Вполне приличный городок. Мне здесь могло бы понравиться.

Глава 38

Ночью я плохо спал. То и дело снились наши горы. Я вспоминал старика Урувиши, и мне казалось, что когда-то я случайно угадал его стремление добраться до Лечебного колеса. Меня тоже туда тянуло. Я не знал, что оно значило для старика, но ясно было одно – он великий воин, и не в его характере тратить время попусту, сидя у костра и ожидая смерти.

Через день после стычки в парке я сопровождал Лорну в театр. Платье свое она только что купила в магазине «Стюарт» на Бродвее, и, когда мы шли по проходу между рядами, я ловил одобрительный ропот – мужской и женский.

Лорна вся светилась от волнения, и я радовался за нее. Она была в своем мире, мне же нужно было лишь чувствовать под собой коня и ощущать лицом свежий ветер с Биг-Хорне. Меня тянуло обратно в пустынные каньоны, где живет одно только эхо, где между валунами пенятся, ревут и бьются о каменные стены потоки воды. Я хотел ездить по бурелому, собирать сухие ветки, разжигать костры и вдыхать волшебный запах соснового или кедрового дыма.

И сидеть в «Дельмонико» мне тоже нравилось. Глядеть на проплывавших мимо женщин, слушать шорох шелков и тихое журчание разговоров… Хотелось думать, что они беседуют о музыке, искусстве, театре, перебрасываясь остроумными и насмешливыми репликами… Но я знал доподлинно – их болтовня скучна и никчемна: женщины жалуются на тугой корсет, а мужчины ждут не дождутся, когда можно будет выйти из зала, чтобы покурить или выпить в баре.

Я склонился к Лорне и прошептал:

– Я возвращаюсь домой.

– Похоже, что я тоже, Бен. Поехали скорее.

После представления мы пошли за кулисы к Нинон. Увидев меня, она засмеялась:

– Бен, у тебя вид испуганного мальчишки!

– Может быть. Я возвращаюсь обратно в горы.

– Сегодня?

– Нет… Но скоро. Лорна тоже этого хочет.

– У меня в субботу последнее представление.

– Вот и хорошо. Сможешь поехать домой вместе с нами.

Она ахнула – картинно, будто дразня.

– Лорна! Ты слышала это? Мне кажется, он делает мне предложение. – Она вдруг сделалась чопорной, подошла комне вплотную и уставилась на меня смеющимися глазами. – Молодой человек, у вас честные намерения?

– Да вроде… Намерения есть, это точно.

На другой день я встретился со Страйкером.

– Кажется, тут есть место, которое называется Золотая биржа?

Он глянул на меня с любопытством:

– Есть такое место. Вы хотите купить золото?

– Продать, – тихо сказал я.

Он поморщился.

– Но видите ли, на бирже не продают настоящее золото. Там торгуют ценными бумагами и спекулируют на ценах…

– Мне нужно продать золото. Довольно много.

Он откинулся в кресле.

– Это, конечно, можно устроить. Даже любопытно, как они на это отреагируют. Оно у вас с собой? Или его еще нужно намыть?

Я вытащил из-за пояса брусок весом в пару килограммов.

– Вот оно. Новое, чистое, никаких подделок.

Это его ошарашило.

– Вы его носите с собой? На себе?

– Иногда, – сказал я. – Если по сходной цене – тут на полторы тысячи долларов. Я хочу продать этот и еще одиннадцать брусков.

Он снова откинулся в кресле и даже слегка побледнел.

– Шафтер, я никогда не встречал людей вроде вас. Вы хотите сказать, что у вас примерно двадцать тысяч долларов золотом? И вы таскаете его при себе?

– Нет, нет, я соблюдаю осторожность. Итак – вы можете устроить мне эту сделку?

– Конечно, конечно! Дюжина золотых брусков! – Он вдруг стал строгим. – Я надеюсь, Шафтер, вы сможете за него отчитаться?

– У меня там небольшой прииск… Это золото я намыл сам, а потом мы с братом в кузнице его выплавили.

– Небольшой прииск? Он не так уж и мал. А сколько у вас рабочих?

Я пожал плечами.

– Я сам добыл это золото. Времени было мало. Только-только начал, а тут зима. Но я вообще-то не золотодобытчик.

– Но весной-то вы начнете работать? Можно нанять помощников… Даже невозможно представить, сколько вы могли бы там добыть! Миллионы!

– Возможно. Но речь не об этом. У меня есть небольшое стадо, и мне куда интереснее завести ранчо. Наверное, я буду изредка работать на прииске, но меня это дело не интересует.

– А вы не хотите продать прииск? Я, как вы понимаете, ничего не предлагаю, но… это же золото, приятель! Золото!

– Я еще не думал о продаже. Да, конечно… Если цена будет сходная. Но как же назначить цену прииску? Вот, допустим, мне нужно что-нибудь купить, – я иду и намываю столько, сколько мне нужно для покупки. Нужны деньги в другой раз – намою еще.

– Нет, так эти дела не делаются. Нужно оборудование, рабочие. Такой богатый прииск должен стать настоящим предприятием. В Нью-Йорке есть люди, которые бы до потолка подпрыгнули, узнав о таких возможностях.

– Отлично. – Я встал. – Если бы вы нашли мне покупателя, я был бы вам крайне признателен. Я имею в виду – покупателя для живого золота.

Получу эти двадцать тысяч – и я свободен. Можно спокойно работать, все заранее планировать, самому решать, куда ехать и чем заниматься. Хорошо бы, конечно, завести ранчо. О скотоводстве я уже кое-что знаю, а спрос на говядину продолжает расти. Для начала нужно купить хорошие пастбища. А помощники – тут, я думаю, многие из нашего города пошли бы со мной.

Но как же Нинон? Захочет ли она пожертвовать всем и переселиться в провинциальную глушь? Она по опыту уже знает, каково там жить… Спросить ее?

Почему не спросить? А вдруг откажется…

Когда я вернулся в отель, меня ждала Лорна.

– Бен, письмо от Каина. У них неприятности.

– Что такое?

– Троттер стрелял в Нили… Он тяжело ранен. Какая-то драка на прииске…

Я взял письмо.

«Дорогие Лорна и Бен,

вскоре после вашего отъезда Финнерли и компания вернулись в город. Никто их не видел, пока Нили не поехал на прииск. Оказалось, что они там сломали замок и выкапывали золото, которое припрятали раньше, до того, как Нили их выгнал.

Он попытался их остановить, тут Троттер и выстрелил. Колли это слышал и поехал на помощь, но не успел. Финнерли с дружками удалось удрать. Их видел Уэбб, когда они уезжали, так что у нас есть два свидетеля.

Колли погнался за ними в горы, но они скрылись. Колли считает, что они еще вернутся. Ни Этана, ни Стейси тогда в поселке не было.

Со стадом все в порядке. Мои дела пошли на убыль, но все же полдюжины фургонов со шпалами на железную дорогу мы отгрузили.

Нуббина Тейлора, его жену и детей убили индейцы. Дом сожгли, а скот угнали».

Там было еще кое-что, но того, что я прочел – достаточно. Тейлор жил всего в четырех милях от города, а индейцы на него напали… Теперь можно ожидать чего угодно.

– Собирайся, Лорна. Едем.

– Я готова, Бендиго.

Глава 39

Лорна была высокой, хорошо сложенной девушкой с ясными, умными глазами. Она обладала грубоватым, но занятным чувством юмора. Стоя у окна, она глядела на улицу. А я думал о том, как сильно отличается этот мир от нашего маленького городка, и о том, как сложится жизнь Лорны.

– Мне нужно еще кое-что сделать, – сказал я.

– Конечно. Ты должен повидаться с Нинон. Иди, Бендиго. Мне тоже нужно кое с кем проститься.

– Тебе?

Она засмеялась.

– Ты был занят, Бен, так что я тебя не виню. И ничего не заметил. У меня тоже появился друг. Он вообще-то приятный джентльмен. – Она помолчала. – Ты не против?

– Если он нравится тебе, значит, и мне понравится, – ответил я. – Кто он?

– Его зовут Фэрчайлд… Джексон Фэрчайлд. Он доктор… врач.

– Мне нужно с ним познакомиться.

– Обязательно. Я с ним обедаю сегодня внизу. – Она подошла и взяла меня за руку. – Я хочу, чтоб он тебе понравился. Мне он нравится… очень.

– Ну, раз он тебе подходит… Не забывай, как ты дорога нам с Каином.

– Он не такой, как все, Бен. Он вырос на ферме в штате Нью-Йорк, потом учился медицине, потом работал в маленьком городке – в Нью-Хемпшире, а теперь хочет отправиться на Запад.

– Куда? В смысле – в какое место?

– Ну, он еще точно не знает. Кажется, в Калифорнию. Он хочет быть там, где что-нибудь происходит. И еще ему предлагают практику в Колорадо.

– Я поговорю с ним. А пока…

– Тебе пора к Нинон.

Комнаты Нинон и ее тети располагались этажом выше. Я поднялся по лестнице, потом постоял у окна, глядя на город. Как мало я знаю о городах вообще, в том числе и об этом городе, в котором можно многому научиться! Тут я встречался с разными людьми, с Горацием Грили, который метит в президенты, с писателями, натуралистами и финансистами, которые собирались вкладывать деньги в западные земли. Ответы на их вопросы сами собой срывались у меня с языка, особенно когда речь шла о жизни на Западе. Эта быстрота удивляла меня самого. Но на вопрос об индейцах ответить мне было нечего, решения задачи я не знал.

С индейцами я дрался, мы вместе выезжали на охоту, я подолгу беседовал с ними. Мы проехали вместе долгие мили, и многие люди из этого народа мне нравились. Нам было чему поучиться друг у друга, а индейцы, как я понял, легко приспосабливаются к разным условиям жизни. Но большая часть наших обычаев казалась им совершенно бесполезной.

Однако же вопрос, заданный мне мистером Грили и его другом, заставил меня крепко задуматься. Никогда не поймешь, мало ты знаешь или много, пока не втянешься в разговор. Вернусь домой и постараюсь получше разобраться в этом.

В гостиной меня встретила миссис Боссан.

– Нинон сейчас выйдет, мистер Шафтер. Вы, кажется, едете домой?

– Да.

Вошла Нинон и, протянув руки, стремительно направилась ко мне.

– Бен! Ты уезжаешь!

– Я должен. Там случилась беда.

– И, как всегда, ты первый спешишь на помощь! Ведь правда?

– Ну, я не знаю. Я просто делаю то, что нужно.

– Зато я знаю все. Ты пошел спасать Мэй с детьми, когда их похитили индейцы, ты поехал вытаскивать мормонов из снегов, ты сражался с бандитами. И ты с Этаном Сэкеттом кормил мясом весь город в первую зиму. Я все это слышала, а кое-что видела и сама.

– Человек должен делать то, что нужно. К тому же я не один, рядом со мной всегда крепкие люди – Каин, Этан, Уэбб, Джон Сэмпсон.

– Но ведь делал-то все ты, Бен! Ты отвечал за весь город. Ты прокладывал дорогу.

– Нет, Нинон. Первыми были Каин и Рут. И только они.

– Ну да, конечно, – улыбнулась она. – Но твой вклад больше других.

– Мы все делали вместе: менялись, взрослели и открывали для себя, как трудно людям сблизиться и создать что-то новое. Пока мы еще недоучки, но после той школы, где бы мы ни оказались, мы уже не повторим многих ошибок.

Миссис Боссан оставила нас вдвоем.

– Твой спектакль ведь скоро сходит со сцены?

– Нам добавили еще неделю. А потом я вернусь в Новый Орлеан.

– А новые роли, предложения? Тебе ничего не подходит?

– Пока нет, Бен. – Она улыбнулась. – Но кто знает… Если у кого-то вдруг появится хорошее предложение, возможно, я и соглашусь…

– Я тут как раз подумал… Это уже мое предложение – обдумай его… Я пока не знаю, где в этой пьесе будет происходить действие, в каком краю и в каком городе, я только знаю, что она будет длинной…

– Ты мне даешь ведущую роль?

– Конечно. А декорации, реквизит и костюмы обеспечиваю я – и все по высшему разряду.

– Бен, я принимаю твое предложение. Я только об этом всегда и мечтала!

И тут мое красноречие иссякло. Я все смотрел на нее, а она на меня. Но говорить было не обязательно – каждый понимал, что чувствует другой без слов.

Мы стояли у окна, держались за руки и глядели на Нью-Йорк.

Потом мы стали говорить… Говорили и говорили… Было сказано много глупостей, а также и кое-что умное. И тут я рассказал ей о Лорне и ее приятеле.

– Бен! Пойдем познакомимся с ним! Они сейчас внизу?

Когда мы подошли к столику, он встал. Очень красивый человек с хорошим, сильным лицом, ростом с меня, только легче фунтов на двадцать.

– Я доктор Джексон Фэрчайлд, – сказал он. – Лорна мне рассказывала о вас.

Мы сели за стол и проговорили целый час. Через некоторое время я перестал их слышать и увидел катящиеся колеса фургонов, волнующуюся коричневую траву прерий, тяжелую речную воду на переправе, а еще – наш городок над ручьем, под белыми скалами, поросшими строевым лесом. Я тосковал по запаху кедрового дыма и мерной качке в седле. Здесь о Западе мне напоминал только револьвер за поясом. Даже девушки стали другими. Нинон из ребенка превратилась в красивую женщину, которую я едва узнавал. Лорна перестала быть сестрой деревенского кузнеца с Запада, а сделалась элегантной молодой леди.

До меня долетал их смех, обрывки разговоров, и я вспоминал поскрипывание седла и морщинистое лицо Урувиши, вспоминал прохладу, которой тянет в лицо со дна каньона Попо-Аджи, запах пороха и удар ружейной отдачи в плечо, вспомнил замешанный на дыме и поте запах бизоньих шкур и далекие огоньки на пути к дому.

– Я хочу прогуляться, – сказал я и встал. – Мне нужно подумать.

На улице уже темнело. Я закутался в плащ и пошел, не совсем понимая, куда иду. Пахло городом и углем. Вдруг я обнаружил себя в Бауэри. Зачуханные ломбарды, гостиницы третьего класса, ночлежки, пыльные театрики, экипажи, тарахтящие по осклизлой мостовой, тускло освещенные окна, мертвенные газовые фонари.

Завтра я отправляюсь домой… завтра.

Никак не дождусь.

Глава 40

За окном неторопливо проплывало бесконечное белое пространство. Заснеженная земля прерий сливалась с горизонтом в одно молочное марево. Там, за окном, – холод… жуткий холод. Печка в дальнем конце вагона раскалилась, докрасна, но ее тепла едва хватало. Вокруг печки сбились в кучку пассажиры. Лорна и доктор Фэрчайлд тоже сидели там.

Поезд медленно полз по обледенелому пути. Ничего не могло быть хуже, если бы он сейчас вдруг сковырнулся с рельсов – мы пересекали пустынную равнину, где никакого жилья на десятки миль вокруг. И топлива вдоль трассы нет, придется обходиться тем, что взяли с собой.

Ко мне подошел кондуктор.

– Вы ведь с Запада, мистер Шафтер?

– Да. Я живу возле Южного ущелья.

– Тогда вам знакомо все это? – Он показал на снег за окном.

– Конечно.

– Люди напуганы… В соседнем вагоне женщины с детьми, переселенцы. Мужчины хорохорятся, но на самом деле боятся не меньше.

– Их можно понять. Если мы вдруг застрянем… Придется разбирать пути и пилить шпалы на дрова.

– Да вы что! А что скажет управление? – перепугался кондуктор.

Я только улыбнулся.

– Железнодорожные боссы далеко, а мороз вот он, здесь, – улыбнулся я. – Поверьте мне на слово, если понадобится, вытащим шпалы и раздраконим.

– Я к вам с просьбой, мистер Шафтер. Если бы вы зашли в тот вагон, поговорить с людьми? Их нужно ободрить, что ли.

– Почему бы нет?

Я встал и проверил револьвер под пальто. До Шайенна далеко, впереди долгие мили снежной пустыни. Когда-нибудь здесь появятся фермы и ранчо, вырастут города. А пока ничего нет.

На площадке между вагонами меня обжег ледяной ветер. Не меньше десяти градусов.

В вагоне оказалось несколько женщин, дюжина детей да несколько мужчин. В конце вагона спал потрепанный, грубого вида мужчина с огромными усами. Холод ему был нипочем.

– Как поживете? – обратился я к мужчине, который оказался поближе. – Здесь холодно. Вы едете на поселение?

– Да. В Вайоминг.

– Собираетесь заняться земледелием?

– Попробуем искать золото. Я слыхал, оно там есть.

– Есть – если повезет.

Мне повезло. Двадцать одна тысяча семьсот долларов в нескольких банках на Востоке – тому подтверждение. Но везло не всем. И потом я этим не занимался специально и не тратил время на поиски.

– Может быть, земледелие надежнее? – спросил я. – Еще можно охотиться на бизонов. Их шкуры пользуются большим спросом.

– Я не умею стрелять.

Вот это да! Я уставился на него. Он тоже глядел на меня, почувствовав мое удивление.

– А зачем мне стрелять? Я думаю, индейцы хороший народ. Если к ним по-человечески, то и они ответят тем же. Я не хочу в них стрелять.

– Иногда, конечно, среди них встречаются неплохие парни. Надеюсь, что вам именно такие и попадутся. Я же натыкался на разных. Мне кажется, вы должны приготовиться, на всякий случай, даже если вы надеетесь встретить только ангелов. У вас ведь семья.

Он кивнул.

– Тут волноваться нечего. У меня хорошая семья. Мы будем работать сколько нужно и все перенесем.

– Поезд еле тащится – рельсы заметает снегом, – сказал я. – Если он остановится, не выходите без команды. Бывали случаи, когда людей забывали… Случайно, конечно.

Я видел, как внимательно они меня слушают. Один тихий человек сказал:

– Спасибо, сэр. Боюсь, нам придется еще многое узнать о Западе. Вы говорите, вам доводилось встречаться с индейцами?

– Да… И не раз. Весной племя сиу выйдет на тропу войны. Пока они ждут травы, чтоб был корм для лошадей. И тогда молодые индейцы начнут охоту за своими первыми скальпами. Я бы советовал вам обосноваться вблизи поселений, или хотя бы рядом с другими семьями, пока как следует не узнаете здешнюю жизнь.

– Вы золотоискатель?

– Нет. У меня есть небольшое стадо, и я собираюсь его увеличить. Мы построили городок возле Южного ущелья, но, похоже, наше время на исходе. Там не с чего жить.

– В Южном ущелье? – поднял голову другой. – Так ведь там золото! Почему же вы говорите – не с чего жить?

– Всего несколько приисков, и они уже иссякают. Многие старатели едва сводят концы с концами.

Он мне не поверил.

– Хотите нас испугать? – сказал он. – Не выйдет, мистер. Мы все знаем.

– Буду рад, если вы найдете то, что хотите. А пока – постарайтесь, чтобы вам хватило топлива для печки.

Я повернулся было уходить, но тот, который решил, что я их нарочно запугиваю, спросил:

– Вы и в самом деле с Запада?

– Я строил первые дома. Я был там с самого начала.

– Я слышал, что там дикие места. Много женщин, много стрельбы и бандитов. Говорили про одного мексиканца бандита, как он навел там шороху. Этот, как его, – Эррара…

– Ну да, был такой, Эррара, – сказал я. – Но его поймали.

Пассажир недоверчиво смотрел на меня.

– Как это поймали? Он же там всех терроризировал. Я читал.

– Город, в котором каждый мужчина носит оружие с детства, запугать невозможно. Этот тип покрутился вокруг, но потом терпение жителей лопнуло, и его выгнали. Так же, как его народ когда-то выгнал его из Мексики.

– Неправда!

Я молча посмотрел на него.

– Друг мой, – сказал я, помолчав. – Там, куда вы едете, за ваши слова вас уже убили бы. Если вы там решите кого-нибудь обвинить во лжи, то готовьте пушку. Язык без костей у нас не в почете. Зарубите это себе на носу, пока не поздно.

– Ха! – выдохнул он с презрением. – Если мне придется стрелять, так уж будьте покойны – выстрелю, не постесняюсь! Я стреляю не хуже других. Можно подумать, что вы из другого теста сделаны!

– Не забудьте, что я говорил о топливе. Держитесь поближе к печке и топите экономно. – Я направился к выходу.

Меня догнал тот вежливый человек.

– Я могу задать вам пару вопросов? – Он указал на привлекательную бледную женщину с мальчиком. – Это моя семья.

– Да.

– Мы слышали о городке Южного ущелья. Я хочу заняться золотодобычей. Это подходящее место?

Я пожал плечами.

– Друг мой, все места – хороши, если у вас есть правильный подход. Люди там приличные, хоть попадается и всякая дрянь. Это небольшое поселение, а золото там моют на десятке ручьев. Мы живем всего в нескольких милях от ущелья и охотно приняли бы вас. Но некоторые, как мне кажется, вскоре уедут. Доходные делянки уже застолблены, а движение обозов по тропе Оверленд скоро прекратится. Как только заработает железная дорога. А может быть, она уже заработала. Я не узнавал, потому что меня это не касается. Мы будем вам рады, но искать свое дело вам придется самому.

– Вы заняты скотоводством?

– Ну, скажем так. Еще у нас с братом есть лесопилка. Мы заготовляли шпалы для железной дороги и снабжали крепежным лесом некоторые прииски. Но крепеж нужен не всем.

– Там опасно? Вот Алек Уильямс, – он показал на мужчину, который говорил об Эрраре, – рассказывал нам об убийствах. Он говорит, тамошний шериф, некто Бен Шафтер – настоящий убийца.

– Ни его, ни той общины опасаться не стоит. Стреляют там не каждый день.

Уильямс прислушивался к нашему разговору.

– Много вы знаете! Этот Шафтер в прошлом году прикончил двоих. Прямо посреди улицы.

– Возможно. Его дело – поддерживать порядок. Те двое – заезжие негодяи, они сами напросились.

– А вы что – там были? – воинственно спросил Уильямс. – Откуда вы все знаете?

– Да, я там был. Я это видел.

Мне захотелось уйти. Поезд тащился еле-еле, снова пошел снег, еще гуще, чем прежде. Ветер усилился.

– Берегите дрова. Жмитесь друг к другу и к печке, – предупредил я и вышел в тамбур.

Похоже, этот Уильямс был падок на сенсации. Блюстители закона, случалось, убивали людей и на Востоке, но никто и не думал называть их убийцами – этот почетный титул приберегался исключительно для Запада.

Я вернулся в наш вагон и подошел к Лорне с доктором Фэрчайлдом.

– Нас ожидают неприятности, – тихо сказал я. – Надвигается снежная буря. Ветер усиливается.

– Но ведь мы в поезде, – сказал Фэрчайлд. – Здесь нам ничего не грозит.

– У нас мало дров, доктор. И мы можем застрять в снегу.

– Разве поезд может остановиться?

– Да. И нас заметет снегом. Такое уже случалось.

Удары снежных зарядов сотрясали тонкие стенки вагона, окна залепило белым.

Я остановил кондуктора.

– Лучше собрать всех людей в один вагон. Вместе теплее, да и топлива уйдет меньше.

– Хорошая мысль.

Он поспешил к пассажирам. А я не мог усидеть на месте. Что за места мы проезжаем? Есть ли тут овраги, деревья? Потом я вспомнил, что большую часть пути я проспал. Где-то тут есть станция, или поселок. Когда кондуктор перевел людей из вагона в вагон, я спросил его об этом.

– Ничего здесь нет, – сказал он. – Станция – да, но сейчас она прикрыта. А все, кто там жил, собрали вещички и укатили.

– А дома?

– Лачуги. Там жили какие-то придурки. У них ничего не могло получиться, никакого города – не на чем держаться. Кто-то вдолбил им в головы, что тут будет построен центр всего округа. И они покупали землю – по сто долларов за участок, на котором ничего нет, кроме койотов и степных собак.

– Далеко это место?

– Не знаю. Трудно сказать, когда ничего не видно. Десять, пятнадцать миль.

– Нам нужно будет там остановиться.

– Да как же можно? Колеса примерзнут к рельсам. Там все равно ничего нет!

– Вы остановите поезд! Там должны быть дрова.

Он ушел, а поезд все полз потихоньку вперед. Хныкали дети. Лорна помогала укачивать какого-то малыша. Мужчины отправились в соседний вагон за остатками топлива.

Ко мне подошел Уильямс.

– Жуть, как холодно. Поезд, случайно, не может застрять?

– Может.

Его лицо стало серым.

– Я виноват сам. Так хотел оттуда уехать: отец говорил, что я дурак, Лил – тоже. Она осталась. Там я только вкалывал на ферме от зари до зари и ничего не зарабатывал.

– Здесь будет то же самое, – сказал я ему. – Там, где человек, там и работа. К счастью.

– К счастью?

– К великому счастью. Еще ведь бывает ад. Это когда здоров как бык, вокруг семья, а работы нет. Дети голодные, руки пустые, жене не из чего приготовить обед. Даст Бог, вы избежите подобной судьбы.

Вагон дрожал под порывами ветра. Льдинки, летящие вместе со снегом, барабанили в стекла. Пришел кондуктор.

– Нужно открывать двери, а то они примерзнут.

– Далеко ли станция?

– Кажется, нет. Остановимся там, вы меня убедили.

Он прошел дальше по вагону. Я смотрел ему вслед. Галоши его были в снегу, а снежные следы, что он оставил в прошлый раз, так и не растаяли.

Ко мне подошел тот, вежливый. Его звали Миллером.

– А что там на этой станции? Там поселок? Люди?

– Не думаю. Поселок умер, ему незачем было жить, – сказал я, и меня пронзила боль, потому что я вспомнил наш город. – Его покинули. Может быть, мы сможем набрать там дров.

Поезд стал тормозить, замедляя ход, в ночи раздался полный тоски гудок паровоза.

В дверь просунулась голова кондуктора.

– Вот ваша станция. И там виден свет.

Поезд остановился. Мужчины закутались, подняли воротники и спустились по обледенелым ступенькам. У заколоченного станционного здания высились поленницы дров. Мы бросились к ним.

– Можно сломать дом, – предложил Уильямс. – Хорошие будут дрова, сухие.

Но только мы принялись разбирать ближайшее строение, как вдруг из вьюги возник человек с фонарем в руке и винтовкой.

– Эй, вы что тут делаете? – крикнул он.

– Запасаемся дровами, – ответил кондуктор. – У нас топливо кончилось.

Подошел еще один, тоже с винтовкой.

– А ну, валите отсюда! – рявкнул он. – Вы там, в поезде. Вы куда-то едете. А мы тут, и впереди долгая зима. Полезайте в вагон и дуйте отсюда!

– Дрова, что лежат на станции, принадлежат железной дороге, – заспорил кондуктор. – Мы возьмем только их!

– Ни хрена вы не возьмете! – На нас смотрели дула двух ружей. – Нам эти дрова самим нужны. Проваливайте. Не согласны – оставайтесь, только мы будем стрелять.

– Черт с ними, – сказал я тихо кондуктору. – Он вообще-то прав. Им тут еще целую зиму тянуть. А мы уже немного нагрузили.

– Может, взять их с собой? – сказал кондуктор. – Увезти отсюда?

– Зачем это? – крикнул один из них. – Мы купили тут участки! Другие уезжали, а мы купили! Весной тут все расцветет! Мы здесь разбогатеем!

– Поедем, пока колеса не примерзли, – предложил я. – Где-нибудь дальше найдем дрова.

Мы вернулись в вагон. Машинист дал пар, колеса крутанулись на месте, а потом поезд тронулся и поехал в ночь и в метель.

– Бедняги! – вздохнул кондуктор. – У меня язык не повернулся сказать им.

– Что сказать?

– Об этом местечке. Остальные-то отсюда уехали потому, что узнали правду. Весной начнут спрямлять полотно, и этот место окажется милях в трех-четырех от железной дороги. Эти участки не стоят ни гроша. Здесь снова будут жить одни только койоты.

Глава 41

Через час к нам заглянул кондуктор. У нас был кофе, приготовленный на печке, мы налили и ему кружку. Снег, налипший на его усы, фуражку и плечи, серел, подтаивал и падал комками на пол.

– Снега все больше, – сказал он. – А впереди выемка. Боюсь, что ее замело.

– Выемка? – спросил Фэрчайлд. – Вы имеете в виду – в горе?

– Вроде того. Полмили длиной, тридцать футов шириной.

– У вас есть лопаты? – спросил я.

– Около дюжины найдется. Пробьемся через выемку – там будет полегче. Станция, поселок, магазины. Еда и топливо.

Пока он говорил, поезд начал тормозить. Дернулся, рванулся вперед и остановился окончательно.

Я надел свою куртку из бизоньей шкуры, мы с кондуктором вышли в тамбур и спрыгнули в снег. Подошли к локомотиву. Машинист, здоровенный ирландец, спустился к нам.

– Там все замело, Уолт, – сказал он.

Мы побрели вперед, утопая по колено в снегу. Рельсы перед нами были погребены под восьмифутовым слоем снега, и никто не мог сказать, как далеко простирается занос.

– Мы прошли примерно треть выемки, – сказал машинист. – Вряд ли ее замело до конца, скорее какой-то кусок. Если через него пробьемся, то будем на станции еще до рассвета.

– Давайте лопаты, – сказал я. – Если есть фонари, тащите и их.

Я начал раскидывать снег. Ко мне присоединился Фэрчайлд, а за ним – разговорчивый Уильямс.

Он оказался неплохим работником. Мы согрелись, а вскоре нас сменил Миллер с двумя другими мужчинами. Мы вернулись в вагон попить кофе. Паровоз загудел, протащил состав футов на пятьдесят и встал.

Так шло время. Мужчины по трое сменяли друг друга. Расчищали путь на несколько десятков футов вперед, поезд подтягивался, и все начиналось сначала. Когда я в очередной раз вернулся в вагон погреться, то заглянул в ящик с дровами. Он был почти пуст. Пока мы работали, дрова превращались в дым. Я пошел на паровоз.

– Вам знакомы эти края, – сказал я. – Тут есть овраги? Что-нибудь такое, где можно найти дрова?

Машинист покачал головой.

– Не припоминаю. Впереди есть один овражек, но он голый. Никаких деревьев.

– Придется вам поделиться своим топливом, – сказал я. – В вагоне дрова на исходе.

– У нас у самих маловато. Мы без топлива далеко не уедем, да и вы тоже.

Еще час мы разгребали снег перед паровозом и потихоньку продвигали его вперед. Немного дров из тендера принесли в вагон и накормили голодное пламя. Мороз все усиливался.

И вдруг – прорыв! Стена снега перед нами проломилась, и мы увидели впереди голые рельсы. Мы побросали лопаты в товарный вагон, вскочили на ступеньки, а поезд медленно двинулся вперед. Похоже, к этому моменту выемка была пройдена до половины.

Поезд пыхтел и тащил вагоны со скоростью пешехода.

– Думаете, все? Прорвались? – спросил Фэрчайлд.

– Все может быть. – Я пожал плечами и сел рядом с Лорной.

– Как ты? – спросила она.

– Устал и замерз, – сказал я. – Но ведь мне такое не впервой. Прорвемся.

Она глянула на своего доктора.

– Он ведь работал наравне со всеми?

– Да, милая. Все в порядке

Лорна откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Мы так долго жили вместе, что я прекрасно понял, о чем она думала все время: волновалась о том, как ее суженый пройдет испытания, примем ли мы его. Мы приняли бы доктора в любом случае, но Лорна надеялась, что мы примем не только ради нее, но и просто как человека.

Поезд тихо, словно ощупью, продвигался вперед. Сколько мы уже проехали после заноса? Сто ярдов? Двести?

Поезд остановился. Я сидел закрыв глаза, и даже сама мысль о том, что придется опять выползать на мороз, была мне ненавистна.

Дверь распахнулась, в нее ворвался холодный ветер.

– Шафтер, посмотри, а то не поверишь! – крикнул кондуктор. – Думаешь, из-за чего мы встали? Из-за снега? Ничего подобного! Там бизоны!

Все повылезали из вагона поглядеть.

В этом месте выемка была совсем узкой. Бизоны укрылись в ней от метели. Их набилось туда видимо-невидимо, они стояли сплошной стеной, заполняя выемку от склона до склона, а ветер наметал вокруг сугробы. Густая шерсть бизонов на головах и на плечах была покрыта снегом. Животные тупо глазели на нас. Их было не счесть, но думаю, что многие сотни.

– Они не шелохнулись, – сказал машинист. – Даже и не думают двигаться. Если налетим хоть на одного, поезд сойдет с рельсов.

Мы смотрели на бизонов, они, понурив свои огромные головы, – на нас. Им удалось найти самое лучшее укрытие в округе, и уходить отсюда из-за какого-то пыхтящего черного монстра они вообще не собирались.

– Может, их перестрелять? – предложил Уильямс.

– И что толку? – отозвался я. – В каждом из них по две тысячи фунтов, а то и больше. Куда их девать? Как уберем с пути?

– Но, может быть, они испугаются?

– Ничего не выйдет. Бизона не так просто испугать. Один охотник как-то раз установил ружье на подставку и бил их одного за другим, не меняя позиции. Одни падали, а другие продолжали пастись. Ни черта они не боятся. Мы застряли.

– Что же делать?

– Может, попробовать потихоньку двинуться вперед? Вдруг они очухаются и отойдут в сторону? А нет, так придется ждать. Буря стихнет, и они уйдут.

Возвращаясь в вагон, я обо что-то споткнулся. Разгреб снег и увидел старую шпалу. Вдвоем с Уильямсом мы затащили ее в вагон. Топора у нас не было, но были ножи, чтобы отрезать от нее по куску и бросать в печку.

Поезд дернулся, невероятно медленно двинулся вперед и опять остановился. Снова двинулся и снова затормозил. Я положил голову на спинку сиденья и расслабился. Теперь все дело за машинистом – вдруг ему повезет.

Я и не заметил, как заснул. А когда открыл глаза, окна светились серым утренним светом. Голова Лорны лежала у меня на плече. Фэрчайлд растянулся на двух сиденьях по разные стороны прохода, положив посередине мешок. Уильямс глядел в окошко.

– Что там?

– Стоим, – сказал он. – А наша шпала кончается.

Остальные крепко спали. Паровоз давал редкие гудки. Высвободившись, я встал, вышел на площадку и выглянул наружу. Меня обдало холодным воздухом. Вдруг мимо ступенек вагона протиснулся кто-то огромный – прямо у меня под ногами. А потом еще один. Бизоны зашевелились, видно, их встревожили наши гудки. Но потом они свыклись с новым звуком и стали двигаться еле-еле. К тому же тратить много пара на гудки машинист не мог. И все же паровоз двинулся, и мы медленно поехали. Выехали из выемки и уже катили под уклон, когда я заметил кубической формы сугроб – наверняка штабель шпал. Машинист притормозил. Мы вылезли наружу и откопали шпалы. Большую часть погрузили в тендер, а несколько штук отнесли в вагон.

Я сидел подле Лорны и Фэрчайлда. Подошел Алек Уильямс. Он улыбался.

– Ну что ж, вроде бы едем. Как же вы тут живете?

– Как и везде. День за днем, шаг за шагом. Мужчинам тут хорошо, но – как сказал один человек – настоящий ад для лошадей и женщин.

Он засмеялся.

– Интересно… Это моя жена решила, что мне стоит на годик поехать на Запад.

Уильямс пошел было дальше, но обернулся.

– Слушай, тебя ведь тут называли Шафтером?

– Правильно, Уильямс. Я и есть Бен Шафтер.

– Черт побери! – Он покачал головой. – Вот уж порасскажу дома, что работал с самим Беном Шафтером!

Я откинулся и закрыл глаза. Через несколько часов – Шайенн, достаточно долгая стоянка, чтобы успеть сделать кое-какие дела. Паровоз гудел, звук улетал и терялся в бескрайнем снежном пространстве. Ветер утихал, снегопад прекратился. Последние порывы ветра вздымали бесплотную кисею снега и, обессилев, роняли ее. Под снегом корни травы ждали весеннего тепла. Трава взойдет, по ней будут бродить стада бизонов. Потом они исчезнут, а на их месте появятся стада коров, на месте травы – посевы пшеницы, кукурузы, ржи или льна.

Некоторые из переселенцев погибнут от рук индейцев. Холод, голод, засуха и бури убьют других, но все равно – им несть числа, и они будут и будут сюда ехать.

Индейцы, как и бизоны, исчезнут с лица земли, или вольются в сообщество пришельцев. Перемены неизбежны. Потоки людей ведут себя подобно морским приливам – волна нахлынула, откатилась и нахлынула вновь. Один ушел, пришел другой. Слабый погиб, сильный выжил. Так было от века, так и будет всегда.

Конечно, каждый человек способен кое-что изменить. Но в конце концов последнее слово не за людьми. Оно за ветрами, дождями, за высохшей землей, каменными горами, за голодом, холодом, засухой и запустением. Вот за кем последнее слово, и не найдется такого человека, который сумел бы построить такую крепкую стену, чтоб отгородиться от них навеки.

Лорна коснулась моего плеча.

– Бен, мы подъезжаем.

Глава 42

Тот, кто вернулся, видит старые места по-другому. Возможно, пока он бродил по свету, ничего не изменилось, он изменился сам. То, чего он раньше не замечал, теперь видится ему отчетливо, выпукло.

Наша долина осталась прежней, прежними – сосны и белый утес, что возвышается над городом. А деревьев на склоне вроде бы стало поменьше. Может, мне это только кажется, а может, пока нас тут не было, их повырубили на дрова.

Дом и лавка Рут Макен красовались на склоне так, будто всегда стояли здесь, – я-то знал, что Рут этого и хотела. Она, подобно древним грекам, чувствовала, что постройка должна существовать в гармонии с окружением.

Деревья по-прежнему были прелестны, ручей сверкал серебром, а снег подтаивал под лучами яркого солнца. Возле дома Рут какой-то человек колол дрова. Я видел блеск взлетающего топора, а потом слышал удары. Нет звука прекрасней, чем такой вот в морозное утро.

Чуть ниже по склону и дальше – наш дом, вернее, дом Каина. Потом лесопилка, которая, хоть я и помогал строить, все равно была его. Каин был главой по праву. Горстка самых первых построек хорошо вписалась в склон горы, а те, что были срублены позже, сбегали в долину, поближе к дороге. Некрашеное дерево обветрилось, посерело, и все дома казались слегка потрепанными.

Первым, кого мы встретили на улице, был Колли Бенсон.

– Привет, Бендиго. Нам тебя не хватало. – Он крепко пожал мне руку. – Здесь, в общем, все тихо, Бен. Как ты хотел.

– Спасибо, Колли.

– К нам явились несколько новичков, а кое-кто уже уехал, – сказал Бенсон. – Похоже, что уехало все же больше. Приезжие, как правило, просто останавливаются на время.

– Финнерли и Троттер не попадались?

– Да нет… Вот только когда стреляли в Нили. А пару дней назад кто-то пытался пробраться на его прииск, может, это они. Нили заменил дверь, встроил в скалу толстые бревна, так что шума было много. Но пока мы туда добрались, грабители смылись.

Мы ехали вверх по склону – Лорна, доктор Фэрчайлд и я. Слышно было, как в кузнице звенит молот Каина и визжит пила на лесопилке.

В дверях лесопилки стоял Джон Сэмпсон. Мы остановились. Его морщинистое лицо расплылось в улыбке. Безжалостное время оказалось к Джону милостивым. Его белые волосы были по-прежнему густы, глаза оставались такими же ясными и мягкими, а лицо стало еще благороднее. Он походил на героя из рассказа Готорна «Великий каменный лик», профиль которого напоминал очертания скалы. Возраст, уверенность в себе, возрастающая мудрость сотворили с Джоном чудо. Может быть, он всегда был таким, только я разглядел его по-настоящему лишь только сейчас? Нет, все началось во время нашего путешествиям по прериям, когда к нему впервые обратились за советом. И Джон почувствовал, что нужен людям.

– Вот мы и дома, Джон. Это друг Лорны, доктор Фэрчайлд.

– Здравствуйте, сэр. Вы медик? Нашему городу очень нужен врач. – Он повернулся к Лорне: – Лорна… Ты стала настоящей женщиной, красивой женщиной.

Она покраснела и смущенно засмеялась.

– Я всего лишь деревенская девушка. И вернулась из большого города домой.

Вышел Каин, потом Хелен и все остальные. Выше, на склоне, стояла Рут и, прикрывая ладонью глаза от солнца, глядела в нашу сторону.

– Кофе готов, – сказала Хелен. – А еще есть пирог.

– Как вы уехали, так она каждую неделю печет пирог, – сказал Каин. – Все ждет вашего возвращения.

– Смотри, вон идет Уэбб, – сказала мне Хелен. – Он теперь совсем один.

– А Фосс?

– Уехал. Рука зажила, и он уехал. Сразу после вас. Сказал, что хочет податься на север с ковбоями из Техаса.

Поникший и трезвый Уэбб протянул мне руку.

– Привет, Бен. Давно не виделись.

– Очень давно. Знаешь, там, на Востоке, у меня были небольшие неприятности с кое-какими людьми. И я вдруг сообразил, что смотрю по сторонам, выглядывая тебя. Привык, что ты, когда нужно, оказываешься рядом.

– Если б я знал, непременно бы там оказался.

– Заходите, мистер Уэбб. Мы собираемся пить кофе. – Ну…

– Пойдем. – Я было положил ему руку на плечо, но спохватился – нельзя прикасаться к Уэббу, нельзя нарушать его обособленность.

Мы сидели вокруг стола и говорили, и вдруг мне показалось, что я здесь – чужой. Глянул на Лорну: она была задумчива и немного растерянна, и я понял, что с ней происходит то же самое. Возвращаться назад странно, не случайно слова «странник» и «странно» так похожи, а по утверждению Шекспира, странник никогда не возвращается. Все меняется, делается иным, и он сам меняется и, вернувшись, тоскует по тому, что ушло безвозвратно.

Но тут на меня пахнуло сосновым дымом, окутало домашним теплом, а вокруг были знакомые, родные лица. Это был дом.

– Как Нинон? – спросила Хелен.

Я смущенно улыбнулся.

– Она скоро приезжает. Мы встретимся в Денвере.

– Отлично! Она хорошая девушка, Бендиго. Я рада за тебя.

Мало-помалу разрозненные кусочки складывались в единую картину, мой город собирался воедино. Я уставился в пол и слушал их голоса, разговоры и смех, добродушные шутки – и думал: вот люди, которые никуда не уезжали.

– Контракт на поставку шпал окончился, Бен. Сейчас я заготовляю лес для приисков. А еще есть одно предложение – перевезти лесопилку в Рок-Спрингс.

– Рок-Спрингс?

– Городок поблизости. Похоже, он будет расти.

Я поерзал на стуле, который Каин сделал своими руками. Посмотрел на бревенчатый потолок, который мы сложили вместе, но думал не просто о потолке и стуле, о доме или лесопилке. Я думал о людях, которые собрались вокруг, которые накрепко связаны с нашим городом. Здесь я возмужал, здесь Джон Сэмпсон нашел свое место в жизни и приобрел авторитет; и Дрейк Морелл и Папаша Дженн – все они так или иначе забили здесь свои колышки.

Вошла Рут и протянула мне руки:

– Бендиго! Какой же ты красавец!

Я покраснел, а она рассмеялась.

Снова неторопливо шел разговор. Я упомянул Крофта.

– Тебе не говорили? Он уехал.

Внутри наступила странная пустота.

– Том? Уехал?

– Они поссорились с Нили, да и вообще. Мери тут никогда не нравилось. Они все продали и уехали в Неваду. Место называется… вроде бы Эврика.

Уехал Фосс Уэбб. Конечно, он всегда был в стороне, но все же – один из наших… А теперь вот – Том Крофт. Неужели началось?

Рок-Спрингс не для меня. Я знаю это местечко… Какой-то погонщик мулов прятался там от индейцев и обнаружил родник. Это было примерно в 1861 году. Потом там была почтовая станция, а рядом поселились люди по фамилии Блэр. Теперь же рядом нашли уголь, и это очень заинтересовало железнодорожников.

Вдоль железной дороги возникали и другие города, и в этот вечер мы много о них говорили.

После ужина я поднялся вместе с Рут к ее дому. Буд вышел из лавки, где он теперь работал, чтобы поздороваться со мной. Мы были теперь почти одного роста.

– Мы уже не пополняем запасы, Бен, – сказала Рут. – Торговля пошла на спад, оборот снизился. Когда все распродам, закрою лавку, и мы уедем в Калифорнию.

– Я знал, что так и будет, но мне тяжело это видеть, -, медленно произнес я. – Я полюбил эти места.

– Мы тоже. И всегда их будем любить.

Я рассказал ей о Нинон, о Нью-Йорке, о гостиницах, кафе и театрах.

– Мне всего этого очень не хватает, – наконец произнесла она. – А еще я хочу, чтобы Буд мог учиться в хорошем заведении. Дрейк, конечно, много ему дал, и теперь Буд читает те же книги, что и ты когда-то, но там есть по-настоящему хорошие школы, а я немало заработала благодаря своей лавке.

Когда я вошел к Этану, тот сидел у огня.

– Слыхал, что ты вернулся. Наверное, попозже сюда заглянет Стейси.

– А как Урувиши?

– Он ждет тебя, Бен. И все говорит о поездке к Биг-Хорнс. Больше ни о чем, разве что иногда о прошлых временах. Наверное, если бы ты не придумал это путешествие, он бы умер в середине зимы. Он живет только этой мечтой.

– Мы обязательно туда поедем.

– А компания тебе не нужна? Мы со Стейси присоединились бы к вам. Чтобы сгонять мошку с твоей спины.

– Сочту за честь.

– И правильно. Весной сиу вылезут из своих нор. Они начнут очередную охоту, и наши скальпы будут первыми, что они захотят получить.

– Боишься?

– Угу. Но отступать не собираюсь. Поеду. – Он поднял глаза. – Как в старые добрые времена, Бен, совсем как в старые времена.

– Вот и отправимся, если, конечно, не будем нужны здесь.

Ночь была спокойной и морозной. В городе стало больше огней, а значит – больше домов. Черная лента дороги петляла в долине. На этой дороге я когда-то нашел Морелла, по ней ехал на поиски Нинон. Далеко в горах завыл волк. Этот дикий, тоскливый, странный, но прелестный звук отдавался эхом в моей душе, завораживая и успокаивая. Он подходил к моему настроению.

Если мы уедем отсюда, сумеем ли найти что-то подобное? Я не говорю, что наш город – самое лучшее местечко на земле, нет, конечно: лето здесь слишком короткое, а ветры слишком сильны… Есть много мест и получше, но это, пусть недолго, было нашим.

Будем ли мы снова трудиться все вместе, как когда-то? Станем ли смотреть на горы? Мы строили здесь не только руками, но и сердцем. Мы строили свой дом, хотя, быть может, каждый в глубине души чувствовал, что дом этот – временный.

В нас, американцах, навсегда останется чувство, что мы еще не дошли до конца пути. Наверное, лучше, когда человек накрепко привязан к земле, когда он строит дом не только для себя, но и для своих внуков и правнуков. Но мы – так было прежде, так будет и потом – мы всегда пребываем в движении. Мы идем вперед, оставляя позади многое. Можно называть этохрабростью или глупостью – но благодаря этому свойству мы никогда не стояли на месте, а всегда двигались вперед. Нам всегда казалось, что где-то за горизонтом этого бескрайнего мира есть места получше здешних.

Мы – люди пограничья, для него родились и воспитывались, наши взоры всегда устремлены к границе. Исчезнет граница нашей земли, фронтир превратится в упорядоченный мир – и тогда мы станем искать новые рубежи, рубежи разума, которые еще не переступал ни один человек. Мы отправимся к тем границам, что лежат дальше дальних звезд, таятся внутри нас самих и мешают нам добиться того, на что мы способны и чего мы желаем совершить.

А мне еще нужно искать свое место в мире. Мне повезло меньше, чем моему брату Каину. Он своими руками превращает железо в сталь, сталь, которая носит на себе отпечаток любви и знак умения мастера выплавить совершенство из холодного металла. Нельзя пренебрегать руками ремесленника, руками, которые ткут, сеют, сваривают и плавят, иначе мы потеряем слишком многое. Всем нам нужна гордость мастера, когда он отступает на шаг, смотрит на плоды рук своих, как я однажды смотрел на сделанный мною пол, и говорит: «Да, это хорошая вещь. Она хорошо сделана».

Я свернул с дороги и подошел к вигваму Урувиши. Сначала подал голос, а потом вошел. Они были там – Коротышка Бык и старик. Он курил у огня.

– Друг мой, Урувиши тебя ожидает, – сказал Коротышка.

Старик поднял глаза и показал, чтобы я сел рядом с ним на шкуру.

Он курил и молчал, а я глядел, как пламя пожирает сухие дрова, которые когда-то были деревьями. Их пепел накормит землю, из которой вырастут другие деревья. И с ними появятся другие звери и другие люди.

– Коротышка Бык говорил, что ты можешь не прийти, – произнес наконец Урувиши. – А я сказал ему, что мы вместе поедем туда, где собираются ветры.

– Поедем.

– Я стар… очень стар. Многие зимы ласкали мои кости, и с каждой зимой их ласка все сильнее. Это должно случиться скоро, сын мой.

– Через две луны поедем, – сказал я. – Сегодня утром там, где нет снега, появилось немного зелени.

– Это хорошо. Пока тебя не было, на наши сердца пала тень. А теперь ты вернулся, и мы снова стали молоды. Значит, через две луны. Мы будем готовы.

Глава 43

Утром мы с Лорной и Дрейком Мореллом поднимались по склону к Рут. Дрейк как будто похудел и стал выше ростом. Он был очень аккуратно одет и тщательно выбрит, но ведь так было всегда.

– Как дела в школе, Дрейк?

– Отлично. Есть несколько очень способных учеников, Бен. Но я, кажется, слишком часто поминаю твое имя всуе. Они тобой восхищаются, а я этим пользуюсь – все время им толкую, что ты не перестаешь учиться до сих пор.

– Тому, кто влюблен в учение, любимая не изменит никогда. Знание бесконечно.

– Я слыхал, ты снова уезжаешь?

– Да, я еду на север с Урувиши. Я ему обещал, и к тому же… ну, сам хочу поглядеть на Лечебное колесо. Мы называем нашу землю Новым Светом, но иногда, особенно в горах, я ощущаю дуновение древности. Дрейк, это очень, очень старая земля. Мне кажется, что люди бродили по здешним тропам куда раньше, чем принято думать. И Урувиши это тоже знает. Похоже, он хочет, чтобы я что-то почувствовал, что-то узнал, пока не стало поздно. Ты, наверное, и сам знаешь – каждое место рождает особое чувство, у каждого – своя атмосфера. В горах мне порой кажется, что они хотят мне что-то рассказать. Эти земли принадлежали индейцам, а теперь мы делим их с ними, как когда-то пикты делили Великобританию с кельтами, саксами и датчанами. Индейцы, которых мы знаем, – не первые здесь, до них тут жили другие, а многие – и до тех. Земля эта принадлежит нам временно, наше время истечет, и сюда придут жить другие. В прериях миллионы бизонов, и до тех пор, пока они пасутся здесь, нельзя обрабатывать землю, нельзя пахать и сеять. Не построить ни школ, ни больниц, ни церквей – бизонам нужен простор, их никакими заборами не остановить. У меня за них болит сердце. Наверное, я чувствую, что я – заодно и с ними, и с индейцами тоже, и время мое истечет вместе с их временем. Не знаю. Старые индейцы рассказывают, что когда-то здесь жили волосатые слоны. На них охотились их далекие предки. Теперь этих слонов уже нет. Здесь водились медведи побольше гризли, и кошки с зубами, похожими на кривые клыки. Один индеец носил на шее такие зубы, а кто знает, откуда они у него? Достались в наследство? Или он нашел их в оползне или пещере? Всего этого давно нет, а мы все плачемся о том, кто уходит на наших глазах. Взваливаем на себя вину за неизбежное. В этом мире только одно достоверно – все меняется. Стоит нам уехать отсюда, и через несколько лет здесь ничего не останется. И если потом сюда придут другие люди, они ничего не заметят, разве что какую-нибудь мелочь. Мы нанесли земле увечья, оставили шрамы – но это все ерунда, настоящие увечья наносила ей грозная рука Господа. Но трава и деревья всегда возвращаются.

– Зачем же тогда строить?

– А в этом и есть радость. Ну, а кое-что остается надолго… на длительное время. Поэтому я и хочу увидеть Колесо. Оно существует уже тысячу лет. Или две тысячи? Десять тысяч? Только слово может прожить дольше. Урувиши знает песни, и мне порой кажется, что они старше, чем это Колесо. А ведь их никто не записывал: ни на бумаге, ни на каменной стене. Они хранятся только в памяти людей, которых мы зовем дикарями.

Дверь нам открыла Рут. Ветер налетел и растрепал ее темные волосы.

– Я уже поставила кофе. Все будет, как раньше.

На корточках у стены сидел Этан с чашкой в руках.

– У нее где-то припрятаны пряники, ребята. Смотрите, чтоб она вас не надула.

Он глотнул кофе.

– Вчера вечером заходил Стейси. Он сказал, что сиу начали делать амулеты.

– Ну, мы этого и ждали. Но если они захотят получить наши скальпы, тяжеленько им придется.

– Да уж. – Этан поставил кружку на пол. – Но это не все. Есть еще один герой, из шошонов. Он порвал с племенем и собрал свою банду. Он тоже встал на тропу войны.

– Шошон?

– Угу. Звать его Крошка Бизон, говорят, он кровный враг белых. Бен, это, наверное, твой.

– Мой?

– Скорее всего. Теперь он большой человек. Два года назад он напал на железнодорожников и всех вырезал. Напал на армейский патруль, и только двое сумели спастись. Налетел на почтовую станцию у Трех Углов и угнал дюжину лошадей.

– Бен, а ведь ты спас ему жизнь! Притащил сюда, когда он помирал на морозе, – сказала Рут.

– В его глазах все это по-другому, мэм, – возразил Этан. – Он утверждает, что Бен не мог преодолеть силу его амулета. Хотел убить, но амулет помешал.

– Сколько у него человек?

– Около двадцати, но все зависит от времени и места. Ты же знаешь этих ребят – они то тут, то там. Но он в почете, и кучка кровожадных дикарей всегда при нем.

Заговорили о другом: о новых приезжих и грядущих переменах, но слова теперь звучали как-то издалека. Я просто сидел и качался на волнах уютного тепла. Меня согревало и чувство, что мы вместе.

– Я получила те книги, что ты послал, – вдруг сказала Рут. – И газеты тоже. В газетах какая-то… пыльная древность, что ли…

– В каком смысле?

– Не знаю, но многое из того, о чем они там так волнуются, здесь кажется совершенно пустым и никчемным. Наверное, чем благополучнее человек, тем больше его занимает всякая ерунда.

– Эти индейцы, – сказал Этан, – конечно, опасны. Но тут есть еще кое-что. Я об Олли Троттере. Похоже, я напал на его след. Недавно убил лося, спустился, чтоб его разделать, и увидал следы. Мне это показалось странным, потому что я охотился в глубине каньона. Ну я взял и пошел по следу.

Он глотнул кофе и поставил чашку на стол.

– Возле ручья, против отмели, была стоянка. Три-четыре человека.

– Четыре?

– А может, и пять. По кострищам видно, что они бывали там не раз. Рубили ветки и пару недель назад, и недавно. И следы – старые и новые.

– А лошади?

– Все те же, и пара других.

Финнерли, Троттер, Паппин и – кто еще? Кто же? Нужно подумать, ведь в городе и его ближайших окрестностях полно чужаков.

– Может быть, стоит их поискать на прииске Нили? Если у них там что-то припрятано, значит, они где-то поблизости?

– Тут что-то не так, – сказал Этан. – На прииске жить нельзя. Троттер, может быть, смог бы продержаться, хоть он и не лесной человек, а вот Финнерли – никогда. Думаю, у них где-то есть пристанище. Может быть, в городе Южного ущелья, а может, где-нибудь в селении.

Что делать, если они и вправду где-то скрываются? Они хотели меня убить, выслеживали. Колли Бенсон думает, что нужно их найти, втянуть в перестрелку и прикончить. То же предлагает и Дрейк Морелл. Стоит только словом обмолвиться при Стейси, как он кинется их искать, выследит и пристрелит, словно каких-нибудь лис. Стейси Фоллет – реалист: если у тебя есть враг, убей его, пока он не убил тебя.

Я же не склонен был торопиться. Они не уберутся отсюда, пока не попытаются еще раз забрать припрятанное золото.

В лавке у Рут был выстроен настоящий прилавок, а по стенам развешаны полки для товара. Еще там была круглая печка, несколько стульев и скамейки. Я принялся подбирать вещи, необходимые для поездки на север: выбрал несколько пар носков, сапоги и мокасины из оленьей шкуры, сшитые на индейский манер. Словом, я занимался делом. Но только ли? Может быть, я наслаждался последними минутами в доме, который сам помогал строить, в котором провел столько счастливых часов? Рут Макен была мне очень дорога.

Не в романтическом смысле, не из-за книг, которые она мне давала читать, и даже не потому, что между прочим обучала меня светским манерам. Она сумела стать для меня идеалом женственности, с которым я впоследствии сверял всех встреченных мною женщин. Конечно, ей и в голову не приходило читать мне лекции на эту тему, зато сама она была красива спокойной красотой, двигалась грациозно и уверенно, была терпелива и умна. Умела хорошо слушать и делала точные замечания. Она подмечала мою робость и мою тягу к знаниям и не обращала внимания на мои неуклюжие слова и поступки.

Словом, она была прирожденным учителем. Таким же, как и Дрейк Морелл. Этот был обаятелен и решителен, и каждый мальчишка в школе мечтал стать таким же, как он, а каждая девчонка старалась заслужить его внимание.

Через много лет никто и не скажет, что его ученики учились в деревне, в глуши. Он научил их гордости и хорошей осанке, научил любви к знаниям… не скажу «к науке» – зачастую это все-таки разные вещи.

Вскоре я уеду отсюда. А пока я расхаживал по пустой лавке, слышал гул голосов в соседней комнате и думал, как же мне повезло, что я узнал всех этих людей. Рут Макен, Джона Сэмпсона, Дрейка Морелла и Каина.

И конечно же Уэбба.

Уэбб преуспел меньше остальных, но работал старательно. Что бы о нем ни говорили, в нем всегда было чувство товарищества и твердые убеждения, столь редкие в современных людях. Если когда-нибудь время станет испытывать мои взгляды на прочность, я буду вспоминать Уэбба. Я часто спрашивал себя – знаком ли ему страх? Когда вокруг становится жарко, он не испытывает колебаний. Чувств своих Уэбб никогда никому не открывал, но, где бы я ни оказался, я всегда буду помнить, что его плечо поддерживает меня.

Несколько коробок патронов, небольшая и легкая подстилка, пара шерстяных рубашек.

Вошла Рут.

– Нашел все, что искал?

– Да.

– Будь осторожен, Бендиго. Сюда заходила индейская женщина, она к нам доброжелательна, так вот – она сказала, что черноногие весной выйдут на тропу войны.

– Знаю. И думаю, что и другие племена тоже. Но это ненадолго.

– Я хотела бы поехать с тобой. Сколько белых видели Колесо?

– Не больше дюжины, а то и меньше. Эд Роуз побывал на плато Биг-Хорнс примерно в 1807 году, и еще, говорят, много лет назад испанская экспедиция пробилась аж до Йеллоустоун. Как они двигались, точно не скажешь, потому что тогда еще не было многих нынешних названий. Можно только гадать, где они прошли на самом деле. История написана, но так много осталось неизвестным… может быть, большая ее часть! После того как Де Сото увидел Миссисипи, следующий белый попал на эту реку только через сто лет.

Я замолк, держа в руках флягу. Осторожность не повредит.

– Я хочу туда поехать, миссис Макен. Я хочу побывать у Лечебного колеса. Мне рассказывали о нем, я даже представляю себе, как оно выглядит, но я хочу побыть там, постоять рядом… И не минуту-другую, а так, чтобы встретить там рассвет, увидеть закат и восходящую луну над Колесом. Это место притягивает меня, мучает… В обозе шел человек, который когда-то жил в Огайо, и он рассказывал мне об огромном кургане, который в былые времена насыпали люди. Может быть, те, кого мы зовем индейцами, а может, кто-то другой, кто жил там до них. Такие курганы, я слышал, есть на юге Миссисипи, а теперь вот еще Колесо…

– Думаешь, между ними связь?

– Может быть, и нет. Но мне кажется» что если я окажусь там, если буду совсем один, то я, возможно, интуитивно пойму что-то, что ускользает от меня сейчас.

– Ты настоящий мистик, Бендиго.

– Да нет… Просто я любопытный. Мне не нравится, когда слово «мистика» относят к людям или их мыслям. Оно слишком глубокое, а за глубокие мысли часто выдают полную чушь. Я просто думаю, раз люди очень долго жили на этом месте, что-то от них осталось. Невидимое, конечно. Может быть, если я окажусь там, где они были, я смогу уловить их образ мыслей и чувства. А может быть, это всего лишь повод, чтобы пошататься по свету. Мне нравятся далекие и дикие края. Во мне есть что-то от Этана и Стейси. Неужели вы думаете, что там, в горах, они всего лишь охотятся, заготавливают пушнину? Как бы не так. Они ищут новые места. Только представьте себе, что это: заехать на вершину горы и увидать бескрайние земли, которые, может быть, еще ни один белый человек не видывал… А то и индейцы. Есть много таких мест, куда индейцев заносило очень редко, если вообще заносило. Например, в Теннесси они только охотились иногда.

Мы вернулись в комнату.

– Беда в том, – говорил Этан, – что белые и индейцы думают совершенно по-разному, и потому недоразумения неизбежны. У нас – то, что Бен называет «христиански-еврейской нравственностью». Мы все воспитаны на ее принципах и вдруг обнаруживаем, что ничего такого нет, а есть только человеческая природа. Индейцы же думают совершенно по-другому. И мы, и они обижаемся друг на друга, когда не встречаем в ответ нужной реакции. Беда в том, что единых норм жизни просто не существует.

Глава 44

Старая корова, притулившись у склона холма, глядела, как мы проезжаем мимо. Под соснами, которые торчали между голыми скалами, лежали тени, хранившие пятна подтаявшего снега. В горах началась обманчивая, хрупкая весна, но снег мог снова повалить в любую минуту.

Мы ехали узкой тропой вдоль корявых скал, петляли среди деревьев. Лошади шли осторожно и нерешительно, опасаясь ступить на шаткий камень или увязнуть в рыхлом снегу.

Впятером мы остановились на открытой вершине, чтобы глянуть в сторону маячившей вдали горы Биг-Хорнс. Издали луга казались по-настоящему зелеными, а леса были прошиты серебряным кружевом горных ручьев. Мы внимательно осматривали все вокруг. Нам было бы достаточно даже намека на движение, малейшего указания на то, где может прятаться враг.

– Вчера на закате я видел дым, – сказал Стейси, не вынимая трубки изо рта. – Очень тонкий дымок, далеко отсюда. Похоже, индейцы двинулись, чтобы начать наступление с первой травой. Сейчас в вигвамах суета, герои раскрашивают свои лица.

– Нам лучше не нарываться, – сказал я. – Наша цель – Лечебное колесо.

– Это ты расскажешь индейцам, когда будешь глядеть на них в прицел своего «генри».

Воздух был влажным: влага поднималась от промокшей земли, от ручьев талой снеговой воды. Мы пригибались, проезжая под нижними ветвями сосен, объезжали замшелые валуны, порой углублялись в лес, где не было слышно ни звука.

Седла скрипели под нами, когда мы ехали вверх по склону, а когда останавливались, из лошадиных ноздрей валил пар.

На привале рядом со мной сел Урувиши.

– Мое сердце снова молодо, как тогда, когда я направлялся на тропу войны.

– Сиу могут добраться сюда?

– Сиу ездят, где хотят. Они – дерзкий народ.

– Их вождь зовется Красное Облако?

– Ха! – Урувиши помолчал и продолжил: – Его слово уже сказано. Молодые глядят в другую сторону. Слышал ты о Галле? Он жесток в бою. Думаю, молодые пойдут за ним… или за Безумным Конем.

– Урувиши, а тебе не хочется вернуться в родные земли?

– Моя земля там, где дует ветер. Зачем мне держаться за землю, которую я не могу сохранить? Когда-то мой народ кочевал от Каскадных до Скалистых гор. Мы были вместе с Проколотыми Носами и кликитатами. Мы совершали набеги на черноногих и большебрюхих.

– Ваше племя знало о Лечебном колесе?

– Мы знали. Старые люди ходили туда, чтобы видеть сны… а теперь и я.

Больше мы не стали разговаривать – голоса в каньонах разносятся далеко.

Однажды мы увидели оленя, он не убегал, а медленно уходил от нас, словно понимая, что мы не на охоте. Старый бурый медведь, облезлый после зимней спячки, внимательно глядел на нас, привстав на задние лапы.

– Далеконько нужно ехать, чтобы полюбоваться на каменное колесо, – сказал как-то Стейси. – Может, там клад зарыт?

– У них кладов не было, разве только те, что хранил разум. Искать там золото или серебро – пустая трата времени. Те, кто строил Колесо, не знали металлов. Они строили храм или что-то вроде календаря, чтобы отмечать дни равноденствия. Людям понадобилось измерять время. Хотя бы для того, чтобы знать, когда исполнять обряды. Правда, порой мне кажется, что лучше бы мы не знали ни календарей, ни часов. Тогда бы мы не старились, потому что не догадывались бы о том, что время идет.

– Кости все равно сказали бы об этом, – заметил Стейси. – Приходит время посидеть у огня.

– Как для Урувиши?

– Бен, ты не хуже меня знаешь, – если бы не ты, наш пожилой парнишка был бы давно в могиле. Ты обращался к нему за советами, ты взял его с собой, и у него появился смысл в жизни, и вот он снова вышел на тропу.

– Вот видишь! Люди не стареют, не изнашиваются подобно машине, они просто сдаются. Что касается тропы, то тропа размышления никогда не кончается, нужно только желание по ней идти.

Урувиши остановился и поднял руку. Этан подъехал к нему.

– Что там?

– Шошоны.

– Сколько их?

Он покачал головой. Мы затаились под деревьями. Обзор отсюда был хороший.

За много миль от нас над горой Биг-Хорнс нависли грозовые тучи. Когда-то давно, когда мы еще только начинали строить наш город, Рут Макен сказала что-то вроде того, что я – человек, который любит смотреть вдаль. И это правда. Ничто не сравнится с величественной красотой гор и чередой вершин, когда над тобой лишь небо, а под ногами – притихшие каньоны и склоны, покрытые кудрявыми лесами.

– Пять, – сказал наконец Урувиши. – Они едут от восхода.

Пять воинов… Они не так уж далеко от нас, и скрыться негде. Прямо перед нами – крутой скалистый склон, ведущий на много сотен футов вниз, а слева – совершенно голая гора.

Стейси обернулся ко мне.

– Шафтер, я бы поехал вниз вдоль Кривого ручья. Чуть дальше можно повернуть, а потом – махнуть в горы. Нужно уносить ноги отсюда.

– Стейс, – заговорил Этан, – если обойти озеро Мокасин, можно переправиться через устье Литл-Уинд и двинуться в сторону Медвежьей горы. А потом отправимся вниз по Полынному ручью.

– Годится, Стейси? – спросил я.

– Никогда так не ходил. – Он пожал плечами. – Но почему бы не попробовать.

Этой дороги индейцы не знали. Нас вел Этан.

Мы ехали на высоте примерно десяти тысяч футов над уровнем моря. Проезжали леса строевых сосен и елей и осиновые рощи, видели дикие цветы, которые уже открывали лепестки, и заплатки зеленой травы посреди голых скал. Вершины все еще были в снегу, а в тенистых каньонах высота снега достигала восьми футов. И все же снег уже таял.

Попадались склоны, на которых могучие ветры скосили вековые деревья, словно луговую траву, лишь кое-где посреди бурелома торчали редкие мертвые стволы.

Этан ехал впереди. Через несколько сотен ярдов он вдруг свернул с тропы. Мы оказались в плоской расселине между скал, где огромные серые валуны, отполированные льдом и ветрами, нахмурили свои каменные лбы над зеленью молодой травы. Через расселину мы выехали к Полынному ручью. Там, в осиновой роще, мы устроили стоянку.

Костер уже горел, а кофе варился. Я отошел в сторону, нашел укрытое место между деревьев с хорошим обзором, и уселся так, чтобы наблюдать за окрестностями. Обычно в таких местах есть на что посмотреть, но, заглядевшись на какого-нибудь зверя, можно и скальпа лишиться.

Ничего подозрительного я не увидел. Коротышка Бык, который меня сменил, – тоже, если не считать воровок-соек, которые прыгали вокруг нашей стоянки с ветки на ветку, с камня на камень, норовя что-нибудь украсть.

Перед рассветом мы двинулись дальше по той тропе, на которую вывел нас Этан, а потом пересекли долину в направлении на Уинд-Ривер. Еще только забрезжил рассвет, когда мы поднялись на гряду и стали спускаться в новую долину.

– Этан, – сказал Стейси, – разве там не Бычье озеро?

Внизу по правую руку и вправду поблескивало озеро.

– Угу. Индейцы называют его Ревущим. По преданию шошонов, несколько индейцев однажды охотились там на белого бизона. Это был волшебный бизон. Они загнали его на лед, чтоб там догнать, убить и содрать с него шкуру. А бизон провалился на льду и утонул. Когда ветер ломает лед, на озере раздается что-то вроде стона или рева. Шошоны утверждают, что лед пучится от бизоньей злобы и что эта злоба и ревет.

Мы долго пробирались сквозь бурелом, через груды валунов и непролазный кустарник у подножия горы, и только на закате нам удалось напоить лошадей в реке. Пока можно было видеть, доехали до горы Кроухарт и устроили возле нее стоянку.

– Здесь была большая битва между индейцами, – сказал Стейси. – Шайены, большебрюхие и арапахо дрались с шошонами. Говорят, что вождь шошонов съел сердце вождя кроу.

– Когда это было? – спросил я.

– Кажется, лет двенадцать назад. Но что Вашаки здесь воевал, я знаю точно.

– Это он съел сердце? – спросил я.

– Меня при этом не было. Но они и вправду так делают. Считается, что храбрость врага переходит к тому, кто его съел.

– Завтра мы будем ночевать у гор Оул-Крикс, – сказал Этан. – Если не потеряем скальпы раньше. Тут края интересные.

– Горы на севере, это не Абсароки?

– Отличные места! – сказал Стейси. – Я там однажды зимовал. А Джон Колтер с дружками так просто там и поселился… Очень красивый край… Суровый, конечно. Но нигде нет мест красивее, чем Абсароки.

На следующий день мы ехали через заросли полыни, внимательно осматриваясь. Видели следы неподкованных лошадей. Несколько раз попадались и бизоны, но их было немного – они бродили поодиночке. Здешние бизоны редко собираются в большие стада, как те, что живут восточнее. Но все же одно стадо мы увидели, похоже, там было не меньше тысячи голов.

Мы направлялись к ущелью, вел нас Этан. У самого входа в ущелье он вдруг остановил нас.

– Стейси? Что думаешь? – спросил он.

– Ничего хорошего. Терпеть не могу ущелий. Как-то все чересчур просто.

– Тут очень глубокое ущелье, и я вовсе не настаиваю, чтобы мы туда лезли.

– На запад от него, в горах, что ближе к Оул-Крикс, есть дорога, – заговорил Урувиши. – Она заброшена, но она есть.

– Я за нее, – сказал я. – Я доверяю старику. Если бы он плохо соображал, не прожил бы так долго.

Теперь нас вел Урувиши. Мы двигались к горам. Этан нагнал меня.

– Если они наверху, запросто смогут нас заметить, – сказал я.

– Конечно. Индейцы обязательно заметят. Их глаза изучали эти места с самого детства. Они увидят даже легкое облачко пыли, которое мы с тобою не заметили бы никогда.

Вслед за Урувиши мы нырнули в глубокую ложбину, поросшую полынью. Дальше стеной стояли кедры. Урувиши, не замедлив ход коня, въехал в самую чащу. Перед нами возвышалась песчаная гряда. Мне казалось, что ее следует объезжать слева, но Урувиши повел нас вправо. И гряда, и кедры мгновенно скрыли нас от глаз возможного наблюдателя. Наши передвижения никому не были теперь видны. Мы ехали к западу, удаляясь от подозрительного ущелья.

Гряда становилась все выше, каменистей, местами попадались вкрапления песчаника. Этан показал влево.

– Мне кажется, там Красное плато. Я слыхал про эти места от Эда Роуза и Колтера. А вот откуда старик все это знает, ума не приложу.

Урувиши натянул поводья. Он тщательно осмотрел каменную гряду справа от нас и поднял глаза к двум наивысшим ее точкам, двум высоким утесам. Потом поехал по гряде вверх, направляясь к узкому проходу между утесами. Тропы мы там не видели, но Урувиши вел нас уверенно и быстро.

Мы не пылили, потому что ехали по камням под прикрытием скал. Как только мы достигли высшей точки гряды, между утесами открылась узкая расселина, уходящая круто вниз. Урувиши, подобно тени, скользнул туда. Мы за ним, и через несколько минут мы уже выезжали в широкую долину, ту самую, которую мы намеревались пересечь. Урувиши привел нас сюда, повинуясь какому-то древнему воспоминанию, тому, что слышал когда-то у костра.

Мы не встретили никаких следов, кроме звериных. Получилось, что ущелье осталось в стороне, мы объехали его, сделав небольшой крюк.

Стейси натянул поводья.

– Этан, глянь-ка!

Мы все посмотрели туда, где, по нашим предположениям должен был быть выход из ущелья. Там, над горами и лесом, поднималась в небо тоненькая струйка дыма.

– Терпеть не могу эти ущелья, – сказал Этан.

Глава 45

Умение двигаться вперед, осознавая опасность, – мой главный дар. Не знаю, кому я им обязан, да и знать не хочу. Просто хорошо, что он есть. Редко кому удается жить настоящим, люди склонны заглядывать вперед или погружаться в прошлое, я и сам расположен к этому. Но, к счастью, одновременно я умею жить и настоящим моментом: ощущать, видеть, слышать и хранить бдительность.

Я прочел много книг, но, слава Богу, не отдал себя целиком умственным изысканиям. Большая часть жизни, причем далеко не самая плохая, покоится вне разума.

Мы ехали вперед, и меня, как и всех нас, беспокоил тот дымок позади. Он сигнализировал, что мы не избежали опасности, а также и то, что нас будут выслеживать и непременно найдут наши следы. Индейцам для этого не нужно много времени.

Но я чувствовал не одну только тревогу. Сердце мое билось в едином ритме с топотом копыт. Я вдыхал запах примятой полыни, сломанного кедра, ощущал вкус пыли на губах, впитывал солнечный свет и прохладу ветра, пахнувшего из темной глубины каньона.

Великолепный купол неба, далекое пурпурное мерцание гор, мощь лица старого Урувиши, гордая стать Коротышки Быка, ощущение ног в стременах и приклада ружья под рукой – все это вместе и каждое в отдельности, – было необыкновенно красивым.

Жить не значит просто существовать. Это не значит ожидать, когда наступит пора ужинать, лечь в постель, выпить в салуне. Жить – это значит делать все это, но еще и ощущать завораживающие мгновения между такими событиями. Жить – это значит чувствовать, а чувства порой сильнее, чем разум. По крайней мере, в какие-то моменты. Иногда лучше просто чувствовать, просто быть.

Мы миновали северные отроги Оул-Крикс и теперь ехали через плоскогорье в сторону террасы Вагонхаунд. Мы постепенно приближались к старинному храму, построенному в незапамятные времена. Думаю, каждый из нас представлял себе свой храм, они только назывались одинаково. Когда люди обозначают свою цель всего лишь точкой на географической карте, они далеки от истины – у каждого из них своя цель, хоть и стремятся они в одно и то же место.

Я ехал к переломному пункту своей жизни. Я не понимал, откуда ко мне пришло это, и все же твердо знал, что это так. Почему Лечебное колесо так притягивает меня? Атавистическая память? Может, в прежних жизнях я уже бывал на этом месте? Или мое собственное давнее воспоминание, спрятанное глубоко в моей плоти и крови, зовет меня туда?

Я обернулся. Дальний дым исчез, значит, шошоны уже в пути.

Я не сомневался, что меня выслеживает мой старый враг. Племя шошонов – великое племя, которое в большинстве своем мирно сосуществует с белыми людьми. Шошоны – прекрасные всадники, великие воины, замечательный народ. Просто беда, что я умудрился нажить себе среди них врага.

Перед закатом мы остановились у ручья среди тополей. Пока Этан доставал еду и готовил кофе, Стейси с пригорка наблюдал за окрестностями, а Коротышка Бык отправился на охоту. С луком, чтобы не шуметь.

Поев, я взял с собой кружку кофе и сменил Стейси на его посту. Потом мы собрались и проехали еще несколько миль, решив устроить там стоянку. Если индейцы заметили наш костер, они выйдут на него, но нас там уже не будет.

Ночью мне выпало дежурить последним. Судя по звездам, Этан разбудил меня около двух часов. Я отошел подальше от стоянки, чтобы ничто не мешало мне слушать. Ночь была звездная, только кое-где по небу медленно плыли прозрачные облака. Стояла тишина. Каждому месту, конечно, присущи свои звуки, но, если к ним привыкнуть, слух легко будет отличать каждый новый звук.

Высоко на тополе шуршала засохшей листвой сломанная ветка. Шепталась под легким ветерком полынь. Я всегда любил эти последние часы перед зарей, когда звезды кажутся удивительно яркими, ночь совершенно спокойна, и можно вдыхать запахи земли, в которую впиталась кровь древних битв, смешанная с опавшими листьями, гниющими корнями и песком, принесенным ветром. В ночи по этой земле бродят духи древних людей, давно погибших воинов.

Быстро проходили часы. Я слушал шуршание мертвых листьев, чувствовал слабый аромат полыни, видел, как на востоке свет разгоняет тьму и как на нашей стоянке разгорается костер – кто-то встал пораньше и развел его, чтобы вскипятить кофе. Мои глаза осматривали залитые светом утренние дали, но чужого дыма я так и не заметил.

Мы попили кофе, поели свежей оленины, которую добыл Коротышка Бык, а затем оседлали коней и отправились дальше.

– Там Черный Шатер, – показал Стейси на юго-восток, – а на севере от него – Испанская вершина, и там есть тропа, которая пересекает Биг-Хорн и ведет к Солдатскому ручью. Очень красивая дорога, и там много воды и дичи.

Сколько раз я слышал что-то похожее? Именно так белые люди узнавали Западные земли, так индейцы изучали те края, в которых они никогда не бывали. Эти сведения накапливаются, а когда нужно – всплывают в памяти и передаются другим. Карт было мало, путеводителей совсем не было, а нужная информация передавалась на словах в салунах, у костров или в болтовне о былых путешествиях.

Закрыв глаза, я слушал голоса прошлого. Пересохшим горлом кто-то произносит волшебные слова, протяжно выпевает магические имена далеких гор и каньонов: Тен-Слип, Санданс, Драй-Форк, Мититси. И они, эти слова, складываются в какое-то подобие музыки. Вагон-Бокс, Биг-Хорнс…

Музыка этой земли – особая музыка. Ее голоса – крики индейцев, шум сосен и тополей на ветру, журчание талой воды, трубный глас оленя или вой волка.

Мы отказались от легкого пути по Гранитному ущелью и поехали к началу Лошадиного, которое резко опускалось вниз на тысячу футов, если не больше. Проехав мимо, мы выбрались на плоскогорье, пересекли его и двинулись вдоль Тополиного ручья, на северо-запад. Впереди маячила Лысая гора. Постепенно мы приближались к Колесу, которое стояло на Лечебной горе, одном из отрогов Лысой.

Дни шли за днями, но на каждой стоянке мы следили за окрестностями. Шошоны, что шли по нашему следу, наверное, уже исстрадались по нашим скальпам. Хотя скальпы для них теперь – не самое важное. Как говорил Этан, некоторые индейцы вообще перестали их хранить.

Мы были на высоте около девяти тысяч футов. Тут было холодно и ясно. Мы делали частые остановки, чтобы лошади могли передохнуть, хотя они были привычны к суровым условиям. Здесь еще лежал снег, только к полудню он начинал подтаивать. Ледяной ветер заставлял нас втягивать головы в воротники.

Наш караван из пяти всадников и четырех вьючных лошадей растянулся вдоль гряды. Мы ехали по скалистому гребню, а внизу под нами начинались еловые леса.

Впереди шел Этан. Он остановился и подождал, когда мы подтянемся.

– Сегодня нам все равно не доехать. Может, спустимся вниз и устроимся на ночь в лесу?

До Лечебной горы оставалось миль пять-шесть, но погода все ухудшалась.

– Веди нас, Этан, – сказал я. – Давайте заляжем.

Через час мы уже устроились в укрытии из валунов и упавших стволов. Давным-давно здесь уже кто-то останавливался, прежние путешественники выстроили что-то вроде полукруга из камней и бревен. Полукруг располагался прямо над каньоном. Бревна были старыми, а кострища – и древние, и посвежей. Мы пустили лошадей подкормиться дикими цветами, которые уже успели распуститься в укрытии деревьев, и, пока Стейси готовил еду, вместе с Этаном перетащили бревна, сделав наш полукруг настоящим надежным укрытием.

– Вокруг никаких следов, – сказал Этан, когда мы собрались у костра за едой. – Похоже, что с прошлой осени тут никого не было.

– Думаешь, что шошоны нас потеряли?

– Нет, – сказал Этан.

– Они, должно быть, нервничают, – сказал Стейси. – Все-таки на чужой территории. Это земля кроу, а на севере и на востоке полно сиу. Шошонам тут должно быть неуютно.

– И не только им, – сказал Этан сухо. – У меня тоже скальп чешется.

Ночью наступил обжигающий холод. Ветра не было, но от крепчающего мороза трещали ветки. Спали мы ногами к огню, и время от времени кто-нибудь вставал, чтобы подбросить дров.

Топлива – сухих стволов и веток, накопившихся за сотни лет, тут хватало, – можно было бы согреть целую армию. Полно родников, – расколов лед, мы нашли холодную, чистую и сладкую воду. Здесь, высоко над землей, казалось, что эти маленькие ключи бьют из каких-то потайных древних колодцев.

Скоро миллионы тонн снега, что копились на этих гребнях всю зиму, начнут таять, вода побежит вниз по скалам маленькими ручейками – поить пересохшие равнины. Именно здесь начиналась река Литл-Бигхорн, которая сбегала вниз лесами в плоские равнины Монтаны.

Когда Коротышка Бык разбудил меня, было невероятно холодно. Пока я натягивал сапоги и тяжелую куртку, он сидел рядом на корточках, держа кружку обеими руками.

– Плохая ночь, – сказал он. – Мне не нравится.

– Ты что-нибудь слышал?

– Ничего. – Он налил мне кофе. – Нужно убираться отсюда.

– Думаешь, будет буря?

– Нам нужно ехать. Старик слаб. Дорога тяжелая.

– И длинная. – Я глотнул кофе и принялся жевать вяленое мясо. – Старик – великий человек.

– Ветер пахнет смертью. Мне это не нравится.

Ветки потрескивали на морозе, слабый ветер крутанул рой снежинок.

– Коротышка? Если старик нас покинет, ты останешься с нами?

Он долго молчал.

– Я вернусь к своему народу. Их мало. Я им нужен.

Он подбросил дров и прислушался.

– Он – великий человек, – повторил я. – Среди нас он всегда будет дома.

Ветер все усиливался и раздувал пламя.

– Мы двинемся в путь пораньше. Через час-другой будем на месте. Примерно час проведем там, а потом можно будет уезжать.

Я взял свой «генри» и ушел от костра в ночь. Звезды, прикрытые вуалью облаков, потускнели. Я замер неподвижно в еловой чаще и прислушался. Ветер все усиливался, из чащи доносилось что-то вроде слабого стона. На голых лапах мертвой ели трепетали остатки жалких коричневых иголок, и даже ветер тут звучал по-другому. Я перебрасывал винчестер из одной руки в другую, грея под мышкой то правую, то левую руку. Лицо онемело от холода. Я вернулся к костру и подбросил в него веток. Все спали.

Я бродил между елями, то и дело останавливаясь, чтобы прислушаться. Вдруг мне захотелось побежать к костру и всех разбудить, чтобы тут же ехать вперед. Что это? Может быть, я чувствую то же самое, что и Коротышка? Что ветер пахнет смертью?

Я отогнал дурные предчувствия и опять принялся греть правую руку, внимательно оглядываясь. Видел я лишь голые полосы снега и черные силуэты деревьев. Над нами маячила вершина Лысой горы. В ночи она казалась неприступной и чуждой.

Никакого движения. Никакого? Я вяло обводил глазами округу. Никакой зверь не вылезет из норы в такую пору. Если что-то и колышется, так это только от ветра. В такие ночи индейцы не нападают, и все же… Молодой шошон ненавидит меня и верит в силу своего амулета.

Я тенью пробирался от одной ели к другой, потом к следующей, кружа вокруг нашей стоянки. Нервно топнула лошадь, и вдруг совершенно бесшумно они возникли из ночи.

Глава 46

Они, как тени, возникли, привидениями на фоне снега, словно из-под земли выросли.

Не раздумывая, я выстрелил от бедра и вроде бы в кого-то попал. Один, похоже, метнулся назад. Следующим выстрелом я подкосил другого, но они оказались слишком близко, и тогда я ударил прикладом в чей-то живот.

Человек рухнул лицом в снег, но тут подбежал еще один. Холодная сталь сверкнула в его руке при свете звезд. Схватив винтовку обеими руками за ствол, я с размаху врезал прикладом ему по руке, а потом ударил в лицо, в челюсть. Раздалось глухое «хрясь!», и он упал мне под ноги.

Тот, что схлопотал прикладом в брюхо, уже поднимался, и я начал было отступать, как вдруг что-то заставило меня обернуться. Холодная сталь полоснула по бедру. Поворот спас меня: я упал на спину в снег на крутой склон, мой. враг навалился сверху. Я перекувырнулся и бросил его через себя. Он покатился вниз по склону.

Винчестер я потерял, но, вставая, выхватил револьвер. И тут рядом грохнуло, чей-то ствол расцвел огнем, и я тоже выстрелил, согнувшись. Пуля попала врагу в пах, он смешно, как лягушка, подскочил и упал, скрючившись.

Пригнувшись, прячась за деревьями, я бросился в сторону нашей стоянки. Слышался басовитый грохот ружья, предназначенного для охоты на бизонов, и молотьба шестизарядного револьвера. Пока что я – вне драки.

Остановившись передохнуть на мгновение, я ощутил холод за воротом, который расстегнулся, когда я падал со склона, и влажность тающего снега на щеке. Рука моя сжимала револьвер, и я пожалел, что я в перчатках. Оружие – продолжение руки, и, когда ты в перчатках, с ним труднее совладать.

Я не шевелился и пытался сообразить, что делать дальше. Идти прямо на стоянку нельзя: движущийся силуэт притягивает пулю. В темноте свои запросто могут принять меня за врага.

Вдруг стрельба прекратилась. Сперва умолкло тяжелое ружье Фоллета, а потом и остальные.

Убиты? Или отбили атаку?

Я стоял в снегу примерно в тридцати ярдах от нашего костра, но под горою, и потому они меня не видели. Наверное, на фоне снега меня можно было принять за обломок древесного ствола. Их было много. Стоит мне только шевельнуться, как я схлопочу выстрел.

Стало совсем тихо. Мой винчестер… Он еще может понадобиться.

Где же оно лежит? Я ударил одного, потом другого, потом отскочил в сторону и упал – вон там, налево отсюда. Должно быть, во время схватки мы забросали винтовку снегом, а снегу там не меньше, чем на целый фут.

Горы излучали покой. Мерзли пальцы. Скалы надо мной казались черными и зловещими. Я осторожно провел правой рукой по телу и сунул ее под мышку. Одними глазами, не поворачиваясь, обшарил склон. Везде снег, только валуны торчат. У подножия скалы – каша из обломков камней и бурелома.

Сделал шаг в сторону и подождал – ничего не случилось. Еще шагнул, а потом присел на корточки, спрятавшись за сухими стволами, и стал вглядываться в снег: не заблестит ли где металл. Я искал винчестер. Должно быть, оно лежит дальше. Вспомнил, что, когда падал, попал плечом в мягкий снег.

Где же тот индеец, который летел через меня по склону? Внизу, среди деревьев – ловит момент, чтобы выстрелить? Или же они ушли?

Нападение было внезапным, но застать нас врасплох им не удалось, потому что мой первый выстрел поднял всех на ноги. Кажется, на мой выстрел наложился звук еще двух, значит, у костра заметили нападение одновременно со мной. Небо вокруг Лысой горы светлело и наливалось голубизной.

Холод! Дикая стужа. Этот шошон, должно быть, сильно меня ненавидит или очень верит в свой амулет, раз уж решился напасть в такую ночь.

Все-таки похоже, что индейцы ушли. Они всегда были осторожными воинами и старались, несмотря на всю свою храбрость, не допускать потерь. Иначе племя быстро истощится, ослабеет, не сможет ни охотиться, ни защищаться. В их духе – стремительно атаковать, а если атака захлебнется – отойти и ждать другого удобного случая.

Только когда над Лысой горой появилось золотое свечение, я встал. Внимательно огляделся и пошел дальше влево. Нашел место, где я падал, а чуть поодаль увидел свой винчестер, слегка припорошенный снегом. Я его поднял, проверил, перезарядил и убрал пустую гильзу в карман.

От нашей стоянки доносились голоса. Я перекинул винтовку в левую руку, стянул перчатку с правой и сунул ее под мышку.

Лес дышал спокойствием. Наверное, сейчас можно вполне безопасно пройти к костру. Напоследок я огляделся еще раз. Взгляд скользнул по заснеженным елям, бурелому и остановился.

Когда я его увидел, он стоял в пятидесяти футах от меня и поднимал ружье. Моя же рука опускалась вниз, чтобы застегнуть куртку. Она была в двух дюймах от револьвера. Я выхватил револьвер и выстрелил.

Его винчестер успел плюнуть огнем, но я ничего не почувствовал и выстрелил снова. Он качнулся, поскользнулся и начал выпрямляться. Я ждал с револьвером наготове.

Он попытался установить ногу покрепче, но она подкосилась, и он упал. Я сосчитал до четырех и пошел к нему, готовый выстрелить при первом его движении. Движения не было.

Он лежал на боку, но, когда я приблизился, сделал попытку встать, тут же поскользнувшись и упав на спину. Я нагнулся, подобрал его винтовку и отшвырнул ее в сторону. Он впился в меня горящими ненавистью глазами. По его движениям, вернее, по их отсутствию, я догадался, что моя пуля, должно быть, повредила ему спинной мозг. Он не мог двигать ногами и, по крайней мере, одной рукой.

Я понял, что он умирает, и заговорил, четко произнося английские слова.

– Прости меня, – сказал я. – Я никогда не был тебе врагом.

В его черных и жестких глазах отразилосьнедоумение, а губы дрогнули в поисках слов, которых ему не суждено было произнести.

– Это большая страна, – сказал я. – Нам всем хватило бы места. Я хотел быть тебе другом.

Кажется, он меня услышал, хотя кто его знает. Я присел с ним рядом на корточки, не желая оставлять одного. Холодный ветер шарил по елям, сдувая снег, одна снежинка упала на его глазное яблоко. Он не сморгнул, и я понял, что индеец умер.

Я медленно встал, зарядил револьвер парой патронов и спрятал его в кобуру.

А когда принялся застегивать куртку, то увидел на ней дыры. Их было две: на левой стороне груди, примерно на уровне локтя. Обе рядом. Наверное, куртка у меня расстегнулась, когда я согревал руки, а потом, когда выхватывал револьвер, и вовсе распахнулась, а он стрелял туда, где, как ему казалось, должно было быть мое сердце. Странно – я помнил только один выстрел.

Проковыляв несколько ярдов вверх по склону, я позвал:

– Этан! Стейси!

Наступила тишина, потом раздался голос Этана:

– Бен! Это ты? Иди сюда!

Коротышка Бык был тяжело ранен. Урувиши прикладывал к его ране какие-то травы из тех, что всегда возил с собой. Этану пуля поцарапала щеку, а у Стейси на левой руке была окровавленная повязка.

– У нас была хорошая позиция, – говорил Стейси. – Да и ты, Бен, предупредил.

– А кто стрелял первым? – спросил я. – Вначале, почти одновременно со мной?

Стейси махнул трубкой в сторону Урувиши.

– Это старик. Когда я проснулся, он уже лупил с колена.

– Они подкрались по снегу, – сказал я. – В мехах, в волчьих шкурах, что ли. Они все были в белом или в сером, я их едва разглядел.

– Уложил кого-нибудь? – спросил Стейси.

– Одного-то точно, – сказал я. – А может, и троих, кто его знает. Знаю, что в двоих то ли попал, то ли просто спугнул.

– Я пригвоздил одного, – сказал Стейси. – Летел прямо на меня. Пришлось спустить курок.

– Как Коротышка?

Этан пожал плечами.

– Старик его чинит. Это он умеет, не беспокойся. Зараза на таком холоде не пристанет, а он вообще-то парень крепкий.

Мы развели костер и приготовили еду. После кофе я почувствовал себя лучше. Но никто не видел мертвых индейцев, только моего шошона там, на склоне. Они всегда уносят своих мертвых с собой, если им это удается, но, конечно, могло так случиться, что больше убитых не было. Всегда охота думать, что ты стреляешь лучше, чем оно есть на самом деле.

Мы нарубили жердей и сделали носилки для Коротышки. Погрузив его, уселись в седла. Даже если мы будем ехать очень медленно, к полудню будем у Лечебного колеса.

– Твой шошон был просто чудовищем, – ворчал Стейси. – И это после того, что ты для него сделал. Настоящее бесчеловечное чудовище.

– А что, по-твоему, «человечность», Стейси? – мягко спросил я. – Мы зовем человечным то, что кажется нам святым и справедливым, то, что внушено и воспитано нашим миром. И думаем, что то же самое присуще человеческой натуре везде и всегда. А теперь посмотри на мир с его точки зрения. Он захватил пленных, а с незапамятных времен захватчик имеет право распоряжаться пленными как ему угодно. Хочет – убьет, а хочет – сделает рабами. Наши предки испокон веку поступали точно так же – что в Европе, что в Африке. Дальше. Он обсуждает свои дела со старейшинами, а тут приходим мы, забираем его пленных, лупим и сбиваем его с ног прямо там, где он только что бахвалился. Мы его обесчестили, унизили, и он обязан отомстить. Потом мы находим его раненым. Приносим в дом, лечим и возвращаем племени. Тут его главный триумф, потому что он верит в свой амулет. Ему кажется, что амулет оказался для нас непреодолимой преградой, иначе мы бы его просто убили, как он намеревался убить меня. Наши подарки казались ему дешевым подкупом, он думал, что мы его боимся. В его мироздании такая вещь, как благодарность, не предусмотрена. Никто не учил его простой истине, что он должен поступать с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с ним.

Мы въезжали на западный отрог Лечебной горы. Солнце грело, небо было ясное, а перед нами возникло Колесо.

Оно было почти круглое, сделанное из кусков белого известняка. Около семидесяти футов в поперечнике и больше двухсот пятидесяти по кругу. Камни выступали из травы на два-три фута. В центре находилась сложенная из камней пирамида примерно двенадцати футов шириной с отверстием с одной стороны. От этого отверстия по земле разбегались двадцать восемь спиц. И еще там были разбросанные камни, которые когда-то, может быть, составляли еще одну спицу. Некоторые камни были повреждены – возможно, из-за морозов или чего-нибудь еще.

Уступ горы, на котором лежало Колесо, был высоким и голым, местами он растрескался, и некоторые трещины достигали в ширину четырех, а в глубину – ста футов.

Мы подъехали и остановились молча. Ветер дул нам в лицо и трепал волосы Урувиши.

Мы – бледнолицые, мы рассуждали не так, как он, наша кровь текла иначе, нашу память не будоражили древние тайны, которые он хранил в своей плоти и крови. Но, когда мы стояли здесь, рядом с ним, я хотел верить, что наши чувства хоть немного схожи.

Он был не один. Его окружали духи всех тех, кто ушел до него.

– Как много раз! – заговорил он. – Как много раз менялось это место! Как долго разрушали его ветер, снег, лед… Они двигали камни, но камни возвращались. Здесь место, где человек может слиться воедино с Великим Духом. Здесь место, чтоб мечтать, чтобы курить, и место, чтобы умирать. Я здесь! Я, Урувиши, пришел!

Руки старика медленно поднялись к небу. Прерывистым голосом он спел песню смерти, а потом сказал:

– Теперь я пойду к своим отцам, я пойду туда, где нет старости, где цветы не вянут, а рыба сверкает в ручьях серебром. Я пойду туда, куда ушли бизоны, куда мои братья воины ушли прежде меня. Только не думайте, что я печалюсь! Я приехал сюда с мужчинами! Я сбросил шкуру старого вождя и снова был с молодыми и смелыми! Я здесь! Я пришел! Я – Урувиши!

Его руки медленно опустились, старик покачнулся. Мы подбежали и уложили его на землю. Его усталая рука сжала мою руку. Он смотрел мне прямо в глаза.

– Ты сказал – поезжай со мною, и я поехал. Ты не увидел слабого усталого старика. Ты увидел то, что скрывалось под кожей, сморщенной и обветренной годами, ты увидел молодого воина, который живет в моем сердце. Ты видел Урувиши!

И он умер там, под голубым небом, рядом с местом, где люди, которые не знали железа, построили свой храм. Он умер не будучи одиноким, и его оплакали.

Глава 47

Мы оставили Урувиши на горе под бескрайним небом, но не там, где он упал. Хотя, может быть, он хотел именно этого.

Мы не знали похоронного обряда уматиллов, а Коротышка Бык лежал без сознания. Но день был короткий, и нам предстояла тяжелая дорога, да еще нужно было успеть отвезти Коротышку к ручью, где можно было бы полечить его раны.

Мы похоронили Урувиши по обычаям равнинных индейцев, и если нам не все удалось исполнить в точности, то, по крайней мере, мы хоронили его с глубочайшим уважением.

В лесу под горой мы вырезали четыре жердины и вкопали их в землю. На них укрепили площадку из ветвей и положили туда Урувиши, а рядом с ним – его винчестер, патронташ и мешочек с амулетами. Мы накрыли тело одеялом и придавили края камнями.

У него была с собой лучшая одежда, и только когда мы решили его переодеть, то мы увидели огнестрельную рану на левом боку. Она сильно кровоточила, но он остановил кровь мхом, а нам не сказал ничего.

Мы могли оставить его там, где он упал, как порой оставляют погибших в бою, но наше уважение к нему было слишком велико. Мы подняли его, нарядили, а Стейси, который долго жил среди индейцев, спел песню погибших воинов.

Когда мы исполнили все, мы уехали. Но прежде чем скрыться за бугром, я оглянулся.

Помост ясно выделялся на фоне синего неба, ч мне казалось, что я вижу, как волосы старика развеваются на ветру. Я отвернулся, думая, что вот, я оставил еще одного отца, отца, которого знал, увы, слишком мало. Оставил там, где ручьи чисты и холодны, а на небе ярко сияют звезды.

Ночью он проедет по Млечному пути, который крики называют Дорогой Вождей.

А я вернусь в наш город. И немного погодя встречусь с Нинон и с той жизнью, которая ждет меня впереди.

Поездка за наследством

Норману Миллену

Глава 1

Когда над Сайлеровой плешью занялся рассвет, я взяла саквояж, прихватила винтовку и по Средней протоке направилась к Тукалуки-Коув.

Ма говорила:

— Эхо, если ты собираешься в Сеттльменте, то стоит отложить винтовку и посидеть с иголкой несколько вечеров. Возьми журналы «Для леди», те, что оставил нам бродячий торговец, изучи их как следует. Городские одеваются не то что мы, и позориться тебе не пристало.

Нам нужно было получить деньги, и мне следовало съездить за ними. Па, чтобы наскрести на жизнь, гнул спину на ферме в холмах, но надорвался и несколько месяцев назад сдал и, как говорят, «отдал Богу душу». Мы похоронили его под большим дубом и положили там камень с надписью.

Ребята охотились на бобра в Сияющих горах далеко на западе, и кроме меня и Регала дома никого не осталось, а Регал не вставал с постели. Он малость не поладил с медведем, который в тот день был не в духе и не признал в нем Сэкетта. Прежде чем Регал уложил медведя, тот здорово его помял и пожевал. А у парня под рукой был лишь нож, да еще топор с двумя остриями. Зверь его так отделал, что теперь Регал не годился для поездки.

Что же до меня, то я добывала мясо, когда еще сама была не больше того ружья, с которым ходила на охоту, а последние годы била столько, что даже продавала дичь мяснику. Как только у меня завелись деньжонки, я стала мечтать о нарядах из модного журнала «Для леди».

Когда девушке шестнадцать, ей пора бы присмотреть себе человека, но мне еще не встретился такой, ради которого я была бы готова разбиться в лепешку. Как и всякая девица, я, конечно, мечтала, но не о парнях с Бешеного ручья или со Средней протоки. Я мечтала о далеком и прекрасном. Отчасти я была этим обязана Регалу.

Регал приходится мне дядей, папин брат. В молодости он ходил за горы, добирался до Сеттльменте. В Чарльстоне у нас родня, так он по пути и туда заглядывал. Рассказывал мне о тамошних жителях: как они одеваются, в каких домах живут, говорил про театры, про удивительные кушанья.

В свое время Регал был видным парнем и, думается, немало проказничал — всюду, где только побывал. Рослый, дюжее трех быков, а улыбался так, что не одну девицу в жар бросало. Я сама об этом не раз слышала. И хотя многие девицы пытались его охмурить, ему нипочем были все их хитрости и ловушки. Что-что, а обращаться с девушками Регал умел!

— Не торопись, — советовал он мне. — Такой свеженький бутончик, да и фигурка что надо. Самый раз, чтобы потом любой мужчина удивлялся, куда подевались те денежки, что он заработал за лето. Не гони лошадей. Не стоит выходить замуж абы за кого только потому, что другие выходят. Я побывал там, где живут не так, как мы, и знаю, что есть на свете вещи получше, чем сбивать масло да мотыжить кукурузу. Но предупреждаю: не вздумай говорить парням о том, как ты стреляешь. Не всякому понравится, если его переплюнет кнопка пяти футов ростом!

— Во мне пять футов и два дюйма! — протестовала я.

— Слушай, что говорю. Когда доберешься до Сеттльменте, веди себя поосторожнее. Когда парень говорит с девушкой, он не так уж и прост, хотя и сам в это время верит почти всему, что болтает. Бывает, наобещает девушке всякое, а не пройдет и часа, как все позабудет.

— И ты тоже давал такие обещания, Регал?

— Нет, никогда. Когда женщина встречает мужчину, какого ищет, здесь не нужно ни обещаний, ни лишних слов. Она сама найдет такие слова, которые даже не придут в голову парню с гор. Поначалу я, как бы тебе сказать, вроде бы робел, но потом до меня дошло, что это мне на пользу. Я просто оставался таким, как есть. У женщины до того сильное воображение, что она замечает в мужчине такие вещи, о которых он никогда и не думал, и скорее всего их просто нет.

Обернувшись, я еще могла разглядеть вершины Бланкет и Сандерхед и краешек хребта Дэвиса. Небо хмурилось, собирался дождь.

В Филадельфии оказалось больше народу, чем, как я думала, есть на всем белом свете. Выбравшись из почтового дилижанса, я спросила возницу, как добраться до нужного мне места. Он спустился на землю и показал дорогу.

Я собиралась остановиться в меблированных комнатах с пансионом — у хозяйки в горах была родня. Считалось, что для молодой девушки здесь вполне безопасно. Не то чтобы меня это слишком волновало. Под платьем у меня был спрятан добрый арканзасский охотничий нож в ножнах и через маленькую прорезь в складках юбки я могла его быстро достать. В саквояже лежал револьвер.

Большинство одиноких, да и не только одиноких, днем обедали в пансионах. Рестораны были для людей с деньгами, или же их посещали вечером. Кто работал в мастерских, лавках или вроде того, искали жилье и стол разом, хотя некоторые из них жили в одном месте, а столовались в другом.

Эми Салки сдавала двенадцать комнат, а накрывала на двадцать четыре персоны. Два комплекта к завтраку, один к обеду, потому что большинство брали обед с собой, или перекусывали где-нибудь поблизости, или покупали еду у уличного торговца. К ужину она опять накрывала в два раза больше.

Я написала Эми, чтобы она знала, что я приеду, и держала мне место. Комнатка и вправду оказалась хорошая, даже шикарная для такой, как я: на окнах занавески, лоскутный половик на полу, кровать, стул и умывальный столик с белым фарфоровым тазиком и кувшином.

Войдя в комнату, я первым делом выглянула из-за занавески, и конечно же снаружи, делая вид, будто читает газету, стоял человек, который шел за мной от самого дилижанса.

Если девушка выросла в таких местах, где живут индейцы, и с малых лет ходит на охоту, то она становится наблюдательной. Вылезая из дилижанса, я заметила мужчину, который поглядел на меня так, словно только меня и ждал. Я сделала вид, что не заметила, и пошла по улице, но на перекрестке увидела, что он свертывает газету и идет следом.

Там у нас в горах говорили, что я девица что надо, но здесь я не производила никакого впечатления. Любая девушка чувствует, когда парень обращает на нее внимание потому, что она хорошенькая, но у этого человека не было на уме ничего такого. Я достаточно охотилась сама, чтобы не угадать, когда охотятся за мной.

Если он шел следом не потому, что я ему понравилась, тогда зачем? Всякому видно, что я не из богатых. Одета хорошо, потому что шила сама, но не по-модному, не по-городскому. Если видно, что я не при деньгах, то зачем ему следить за мною?

Правда, я приехала в Филадельфию, чтобы встретиться с адвокатом и получить деньги. Судя по всему, это была кругленькая сумма, но кому это могло быть известно?

Должно быть, кто-то слишком много болтал. Сам адвокат или его клерк, если такой имеется. Многие любят прихвастнуть для важности. Коли узнают что-нибудь особо важное, то им не терпится об всем этом разболтать.

Единственная причина следить за мной, о которой я могла подумать, была в том, что кто-то знал, зачем я приехала, и собирался этим завладеть.

Там, у нас, меня предупреждали о ловушках, какие поджидают молоденьких девушек в городах, но меня они не пугали. Я ехала за деньгами и собиралась сразу же возвращаться, как только их заполучу. За свою недолгую жизнь мне доводилось иметь дело со всяким сбродом, и, хотя у меня не было с собой ружья, зато были револьвер и арканзасский нож. Острый как бритва с обеих сторон, а кончик что игла. Если кто напорется, так по самую рукоятку.

Эми Салки кормила что надо. Меня посадила слева от себя и сказала всем, что я — ее приятельница из Теннесси. Городские за столом кланялись, улыбались, здоровались.

Там была высокая, прямая как жердь женщина с волосами на пробор — такая, будто ее с детства кормили одной кислятиной. Был пухлый джентльмен с бакенбардами, который, едва кивнув, всерьез принялся за еду. Видно, считал, что раз за стол уплачено, то надо получить за свои денежки что положено, а если что — и за денежки соседа добавить. Напротив меня сидел спокойный, серьезный мужчина с лысиной и острой бородкой. Опрятный, привлекательный и дружелюбный. Спросил, собираюсь ли я задержаться в городе. Я сказала, что уеду, как только закончу дела.

Слово за слово, и я рассказала ему о том, как мы увидели ту самую газетную заметку, где сообщалось об имуществе, завещанном «самому младшему потомку Кина Сэкетта». Я сказала, что мы нашли это объявление в «Пенниадвокат». В газету была завернута какая-то вещь, купленная у бродячего торговца.

— На мой взгляд, все это довольно странно, миссис Салки, — обратился он к Эми. — Здесь, в Пенсильвании, у «Адвоката» весьма небольшой тираж. Полагаю, за пределы штата попадает всего несколько экземпляров. То, что мисс Сэкетт вообще увидела эту заметку, просто невероятная случайность.

Он взглянул на меня.

— Вы наводили справки по данному адресу?

— Нет, сэр, я только что приехала. Мы им написали, и они сообщили, что я должна приехать в Филадельфию, чтобы установить родство.

— Странно, — повторил он. — Разумеется, это не мое дело, но сама процедура кажется мне необычной. Я не разбираюсь в юриспруденции. Возможно, от них требовалось известить наследников, но если это так, то они прибегли к странному способу. Они, несомненно, удивились, получив известие от вас.

Разговор перешел на другие предметы, но беспокойная мысль уже не покидала меня. Я промолчала о том, что за мной следили, потому что скорее всего они подумали бы, что это мои фантазии. Я все больше задумывалась, нет ли здесь какого-нибудь жульничества. Если нам полагались деньги, то их нужно взять. Сколько ни вспоминай, у нас в доме никогда не было приличной суммы.

Ума не приложу, почему родня Кина Сэкетта завещала деньги нам. Самого-то Кина не было в живых, полагай, лет двести.

Кин был первым из наших, кто родился на американской земле. Его отцом был старина Барнабас Сэкетт, который поселился у Стреляющего ручья в Северной Каролине. Ему и еще кое-кому из его судовой команды повезло: к востоку от того места, где он поселился, нашли камешки, сапфиры.

Барнабаса убили индейцы недалеко от места, которое называли садом Диких яблонь. Кин остался в семье за старшего. Младший брат, Янс, осел в Тесных горах и наплодил целый выводок диких парней, готовых лезть в драку по поводу и без повода. Те парни выросли в глуши на медвежьем мясе и диком меде. А вот теперь я оказалась самой младшей наследницей по линии Кина.

За завтраком Эми Салки посоветовала мне быть поосторожнее.

— В городе полно жуликов, которые так и норовят отнять деньги у честных людей.

— Моими деньгами не приманишь, — сказала я. — Когда расплачусь с вами и заплачу за дорогу, останется только на еду. Все, что есть, заработала охотой.

— Охотой? — уставился на меня толстяк.

— Да, сэр. Мои братья подались на запад, так что если у нас на столе и было мясо, то только благодаря мне. Ели досыта, а я била столько, что стала продавать мяснику.

— Порох и дробь стоят немало.

— Да, сэр, но я не так часто мажу. И потом, не стреляю, если не уверена, что попаду.

— Но даже при таком раскладе бывает, что мажут.

— Да, сэр. В августе я разок промазала. Приняла обломок ветки за белку. Белка спряталась, а я увидала этот обломок. Выстрелила, а это не белка.

— Хочешь сказать, что с августа ни разу не промахнулась?

— Миссис Салки, вы жили в горах. Можете подтвердить, как там берегут порох и дробь. Папа учил нас: если бьешь, то попадай. Большей частью мы все так и делаем, включая Регала.

— Ах, этот Регал! — мечтательно вздохнула Эми Салки. — Он хоть женился?

— Как видите, нет. Говорит, что женится, когда попадется подходящая женщина.

Я выходила из дома одновременно с лысым мужчиной.

— Знаете, мисс Сэкетт? Мне не известно о ваших делах, но будьте осторожны. Не говорите ничего лишнего и, главное, не подписывайте никаких бумаг.

— Да, сэр. Спасибо, сэр.

На той стороне улицы рядом с упряжкой стоял человек с газетой. Плотный мужчина в грубой серой шляпе и пальто в мелкую клетку. Дурак, если хотел, чтобы его не заметили. Я пошла по улице, и он сразу тронулся следом.

Глава 2

Контора Джеймса Уайта находилась в переулке, выходившем на Главную улицу. Приятный джентльмен с лысиной и бородкой рассказал мне, как туда пройти.

В этот день я взяла с собой сумку с вязаньем. Положила туда револьвер. Арканзасский нож был под рукой в обычном месте.

Мама говорила, что в Филадельфии женщины ходят без оружия, разве что со шляпной булавкой, но кому нужны булавки, если все носят шляпы с полями, которые завязываются лентами? Моя висела за спиной, чтобы лучше видеть. Я достаточно долго прожила в лесу, чтобы научиться смотреть по сторонам.

Справа и слева стояли внушительные дома с мраморными ступенями. Улицы вымощены кирпичом. Проходя мимо дома с красивым мраморным фасадом и мраморными ступеньками (весь мрамор с синими прожилками), я мельком взглянула на медные таблички с фамилиями. Одну я особенно приметила, потому что она показалась мне знакомой.

ЧАНТРИ и ЧАНТРИ, АДВОКАТЫ

Кажется, я слыхала эту фамилию у себя в горах, когда собирались вспоминать всякие истории. Сидели у огня, иногда жарили кукурузные зерна или делали сладкие тянучки и слушали всякие истории.

Я, конечно, нашла в переулке контору Джеймса Уайта. Открыла дверь и вошла в маленькую комнатку с парой жестких стульев, диваном и небольшим письменным столом, за которым сидел молодой человек. Но как раз когда входила, приметила, как на другой стороне комнаты закрылась дверь, и прежде чем она закрылась, я увидела мелькнувшие каблук и брючину. Похоже, те же, что и у человека, следившего за мной, но как он ухитрился незаметно прошмыгнуть вперед меня, не знаю. А может, это был кто-нибудь другой.

У молодого человека за столом был плутоватый вид. Волосы взъерошены, будто он тут же спал и не успел умыться. Нахально глянув на меня, он спросил:

— Чего тебе?

— Я хотела бы видеть мистера Уайта. Скажите ему, здесь мисс Сэкетт.

Юноша посидел минуту, словно и не думал пошевеливаться, потом встал.

— Сэкетт, так? Та самая, из деревни?

— С вашего позволения, скажите мистеру Уайту, что я здесь…

— Славная крошка!

— Какая есть.

Бросил на меня похотливый взгляд.

— Думаю, девочка подходящая. Верно, черт возьми!

— Мистера Уайта, пожалуйста.

Парень повернулся, лениво направился к двери, открыв ее, произнес:

— К вам девица. По фамилии Сэкетт.

Послышался звук отодвигаемого стула, потом молодой человек отступил назад, и мимо него, натягивая на ходу пиджак, протиснулся мужчина постарше, низенький и коренастый. Круглый череп и прилизанные черные волосы. Густые усы.

Расплылся в широкой улыбке. Столько зубов я давненько не видала.

— Мисс Сэкетт? Я Джеймс Уайт. Будьте любезны, заходите.

Пропустив меня вперед, вошел, указывая на стул, сам уселся за письменный стол.

— Первый раз в Филадельфии, мисс Сэкетт?

— Да, сэр. Не часто выпадает случай съездить в Сеттльменте.

— Сеттльменте? — Он удивленно поднял глаза, потом фыркнул со смеху: — Конечно же! Сеттльменте. Думается, что давненько Филадельфию не называли Сеттльменте.

— Я насчет денег.

— Ах да. Разумеется. Вы можете подтвердить, что вы мисс Сэкетт? Хочу сказать, что вы потомок Кина Сэкетта?

— Могу.

— Речь идет о значительной сумме. Разумеется, кое-что придется удержать. Мой гонорар, расходы на объявление… — Он взмахнул руками и снова улыбнулся во весь рот. — Право, что это я? Такая прелестная молодая леди, первый раз в Филадельфии, а я ей сразу о делах! Для начала лучше показать вам город! Дела подождут.

— По мне, лучше бы заняться этим сейчас. Я не собираюсь… знаете, не предполагала оставаться дольше, чем нужно. Хотелось бы поскорее кончить с этим делом.

— Конечно же так и сделаем! Но не могу же я проявить недостаток гостеприимства! Позвольте пригласить вас в один из ресторанов, где заодно можно не спеша обсудить дело.

— Нет.

Уайт пораженно воззрился на меня.

— Вы отказываетесь? — холодно переспросил он. — Уверяю вас…

— Не хочу показаться невежливой, сэр, но думаю, что сначала нужно покончить с делами. Мне надо возвращаться в горы. Если вы просто скажете, сколько мне причитается и что следует сделать, дело будет улажено.

Уайт едва мог скрыть раздражение. Я не знала, что у него на уме, но он явно не собирался браться за дело.

Чего он тянет? Может быть, и в самом деле хочет проявить гостеприимство? Или же надеется вскружить мне голову развлечениями и городскими соблазнами? Правда, я собиралась когда-нибудь увидеть Филадельфию во всем блеске. Пока же она оставалась для меня прежде всего местом, где положено заниматься делами, — как и подобает самому большому городу в стране. Будь у меня время, я бы многое хотела повидать, но дома ждали дела.

А деньги на месте? Мой доброжелатель в пансионе миссис Салки намекал, что Уайт мог намеренно дать объявление в газете, которая вряд ли могла дойти до адресата.

Джеймс Уайт откинулся на стуле. Его бегающие глазки кого-то мне напоминали: юркий как куница. Скользкий тип.

— Так вы утверждаете, что ваша фамилия Сэкетт и что вы из Теннесси?

— Моя фамилия вам известна. Я вам писала из Теннесси.

Казалось, он колебался — раздумывал, что делать дальше. Если он намерен выплатить деньги, достаточно удостовериться, кто я, и вручить их мне. Конечно, я дам расписку. До чего все просто, неожиданно подумала я.

Если же он собирался завладеть этими деньгами, тогда что-то нарушило его планы. Может быть, он не ожидал, что кто-то из Сэкеттов увидит объявление или ответит на него. Или, может быть, он рассчитывал, что приехавшую из глуши шестнадцатилетнюю девчонку будет легко обвести вокруг пальца? Как бы там ни было, он сейчас думал, что в чем-то просчитался.

— Как вам удалось обнаружить заметку в «Адвокате»?

— В этот номер была завернута какая-то вещь, которую мы купили у бродячего торговца. — Мне в голову неожиданно пришла одна мысль. — Дело в том, что торговец, по-моему, прочел заметку и нарочно завернул товар в эту газету.

— Зачем?

— Чтобы мы прочли. У нас в горах читают все, что попадет под руку. Должна сказать, это не так уж много. Торговец это знает и, наверное, понял, что заметка про нашу родню.

— Кто этот торговец?

— Никогда не знала, как его зовут. Сомневаюсь, что кто-нибудь вообще знает. Торгует в горах всякой мелочью, чинит вещи, вроде ружей, часов, хотя часы не очень-то и нужны, разве что послушать, как тикают, когда сидишь в одиночестве.

— А как вы узнаете время?

— Мы знаем, когда светло и когда темно. Что еще надо?

— А как же насчет условленных встреч?

— Хотите сказать, чтобы увидеться с кем-нибудь? Если я хочу кого-нибудь увидеть, то иду к нему домой или на поле, где он работает. То же самое и он, если хочет увидеть меня. Или можно встретиться в воскресенье в церкви.

— А если он не ходит в церковь?

— Это в горах-то? Все ходят. Даже Джордж Халидей… он у нас атеист. Мы ведь ходим не только для того, чтобы послушать проповеди и пение, но и повидаться с людьми. Джордж — тот специально ходит послушать, что скажет пастор, чтобы потом поспорить с ним в лавке.

— Они дружат?

— Конечно. Джорджа все любят, а пастор только и ждет, чтобы поспорить. Да и все, кто собирается в лавке. Как-то долго спорили о том, что кит не мог проглотить Иону, пока пастор не нашел свидетельства о двух людях, которые были проглочены, остались живы и сами рассказывали об этом. Пастор — тот говорит, что при всех своих заблуждениях Джордж знает Библию лучше всех, кого он встречал. Он говорит, что в душе Джордж Халидей добрый христианин, просто он любит поспорить. Ничего не могу сказать, но иногда пастор обращается с проповедью прямо к нему, и тогда все глядят на Джорджа.

— А этот бродячий торговец, который оставил «Адвокат»? Он часто у вас бывает?

— Раз в два-три месяца. Иногда чаще. Приходит по тропе, что идет вдоль хребта, с таким тюком, что, думается, и троим не унести. А он все таскает один.

— Неужели ни разу не ограбили?

Что ты скажешь? Я даже не взглянула на него. Где он рос? Никто не станет грабить коробейника, а этого в особенности. Коробейников даже индейцы не трогают. Товар нужен всем. Если коробейник перестанет приходить, у всех окажется недостаток нужных вещей.

— Никто не будет грабить торговца. Думаю, что никто бы и не смог. У него особый нож, сам делал, и он знает, как пускать его в ход. Мне тоже хотелось бы иметь такой, но пока приходится обходиться своей ковырялкой.

— «Ковырялкой»?

— «Арканзасской зубочисткой». — Я видела, что он не понимает, о чем речь. — Нож такой.

Он уставился на меня, силясь понять, что я за птица. По-моему, таких, как я, он раньше не встречал. Я, чтобы его выручить, перевела разговор на другое.

— Так вот, насчет денег. Там, откуда я приехала, мистер Уайт, очень серьезно относятся к деньгам. Если кто задолжал, то либо старается вернуть долг, либо объясняет, почему не может. У вас лежат причитающиеся мне деньги. Я хочу их получить.

— Ну разумеется. Вы нетерпеливы, но я вас понимаю. — Он залез в стол, вытащил исписанную со всех сторон бумагу и показал строчку внизу. — Подпишитесь вот здесь, и деньги ваши.

Я едва взглянула на него.

— Мистер Уайт, я и не подумаю ничего подписывать, пока не получу деньги. Полностью. Деньги на стол, и я вас не задержу.

— Сожалею, мисс Сэкетт. Ваша подпись ускорила бы дело. Во всяком случае, придется подождать до завтра, поскольку я, естественно, не держу такие суммы у себя в конторе.

Я встала.

— Да, сэр. Понимаю вас, сэр. Завтра утром буду здесь, и вам лучше тоже быть здесь, и с деньгами. Если не окажется ни денег, ни вас, я начну разбираться с этим. По-моему, любые деньги оставляют след, а следы я читаю не хуже других. Я прослежу, откуда взялись эти деньги, и вернусь по следу к вам. Но тогда уже буду знать, о какой сумме идет речь и почему вы со мной тянете.

Он тоже встал.

— Не стоит беспокоиться, мисс Сэкетт. Ваши деньги будут на месте. Однако, — в его голосе появились жесткие нотки, — я бы посоветовал вам сменить тон. Вы теперь в Филадельфии, мисс Сэкетт, а не у себя в горах. Было бы неплохо, если бы вы попридержали язычок.

— Принесите мои деньги, и вам не придется больше меня терпеть.

Он хотел было рассердиться, но потом передумал. Причем передумал так быстро, что злость даже мешала ему говорить. Наконец он овладел собой.

— Извините, мисс Сэкетт, кажется, мы неудачно начали. Я не хотел вас обидеть или без необходимости затягивать дело. Только надеялся сделать ваше пребывание в городе более приятным.

Говоря по совести, только это он мне и предлагал. Может быть, я понапрасну завелась из-за тех сомнений, которые посеял в моей душе лысый друг, или что-то в манерах Джеймса Уайта мне не приглянулось, или все это из-за того, что с первых же шагов здесь за мной следили. Если подумать, он не сказал ничего такого, на что следует обижаться.

— Извините и меня, — ответила я. — Буду здесь завтра утром.

Глава 3

Когда я выбралась на тротуар, там стоял высокий молодой человек из конторы. Только подумайте! Нахально оглядел меня сверху донизу и заявил:

— Пошли, мисс Сэкетт. Провожу вас домой.

— Нет уж, спасибо. Сама дойду. У меня много дел.

Он засмеялся мне в лицо. Не сказала бы, чтобы смех его был очень приятным.

— Ну как, поладила со стариной Уайтом? У него глаз на девочек.

Я перешла на другую сторону улицы и была так разозлена, что не заметила, следит ли кто за мной. Догадалась оглянуться только через несколько кварталов, но никого не увидела. Дело шло к вечеру, и люди либо разошлись по домам, либо собирались туда отправиться.

Обернувшись, я увидела, что нахожусь перед тем зданием с медными табличками, и среди них опять:

ЧАНТРИ и ЧАНТРИ, АДВОКАТЫ

Поднялась по ступенькам и вошла в холл с несколькими дверьми. На каждой — фамилии. Открыла дверь Чантри и вошла в приемную. Там было темно и тихо. Два стола со стульями, у стены кожаный диван для ожидающих. Дверь в кабинет приоткрыта, слышно, как скрипит перо. Я открыла дверь пошире и заглянула внутрь.

За столом сидел седовласый мужчина и что-то писал. Рядом с ним лежала горка книг, все, очевидно, с законами, а одна из них открыта.

Когда я заглянула в кабинет, он поднял глаза и посмотрел прямо мне в лицо. Глядел на меня так, будто глазам своим не верил, а я смущенно поглядывала на него.

Мужчина встал. Он оказался очень высоким, может быть, как Регал, но не таким жилистым.

— Заходите, будьте добры. По-моему, клерк ушел домой. — Вышел из-за стола. — Меня зовут Финиан Чантри.

Я шагнула в комнату и вытянулась перед ним в струнку, чувствовала себя очень неловко.

— Я — Эхо Сэкетт.

Он указал мне на стул и повернул к своим книгам. На полпути остановился.

— Сэкетт, говорите? Сэкетт?

— Да, сэр. Боюсь, что я чересчур самонадеянна, сэр, но в приемной никого не было, а я так хотела переговорить с вами, сэр.

— Садитесь, мисс Сэкетт. Вы сказали, Эхо? Какое прелестное имя!

— Я рада слышать это, сэр. Многие считают его странным, но мы живем в горах, сэр, и отец любил эхо.

— В горах? Несомненно, в Теннесси?

— В общем, да, сэр. Как вы угадали? Ой! Мой выговор!

— Напротив, мисс Сэкетт. Когда-то я знал человека, носившего ту же фамилию. Это было очень давно, и он был из Теннесси.

Финиан Чантри отодвинул бумаги в сторону и, заложив страницу, закрыл книгу.

— Это был замечательный человек, по-своему великий человек. Если бы не он, меня, возможно, не было бы здесь сегодня. Он был мне хорошим другом и еще долго дружил с моим братом.

— Не скажете ли, как его звали, сэр?

— Доубени Сэкетт. Он, как и другие, участвовал в сражении у Кингз-Маунтин.

— Это мой дед, сэр.

Финиан Чантри откинулся на стуле. Копна седых волос, худощавое энергичное лицо — все это делало его поразительно красивым.

— В таком случае я могу называть тебя просто Эхо? — И серьезно добавил: — Итак, Эхо, чем могу помочь?

Сидя напротив, я как можно проще изложила суть дела. Рассказала, как мы увидели извещение в «Пенни адвокат», как я написала Джеймсу Уайту и приехала требовать наследство.

— А что за наследство? Ты знаешь, от кого оно?

— Нет, сэр. Оно должно было перейти к самому младшему из Сэкеттов по линии Кина, поэтому выходит, что тот, кто завещал деньги, должно быть, знал нашу семью очень давно. Кин Сэкетт умер двести лет назад.

— Удивительно, — согласился Чантри. — Но интересно, очень интересно. И этот Джеймс Уайт дал объявление в «Пенни адвокат»?

— Да, сэр, а все, кто знал о Кине Сэкетте, должны были знать, что мы живем в Теннесси или к западу от него.

Он встал.

— Мисс Сэкетт, я провожу вас домой. Нехорошо молодой девушке ходить в Филадельфии по вечерам одной, пусть даже она из рода Сэкеттов.

Мы вышли наружу, и к двери подкатил экипаж. Сойдя с козел, возница распахнул перед нами дверцу. Еду в карете! Видела бы меня сейчас ма!

— Завтра я отправлюсь с тобой к мистеру Уайту. Не думаю, что нас ждут неприятности.

Джеймс Уайт сидел за столом и с отвращением разглядывал скопившиеся бумаги. Поднял глаза на входившего — коренастого мужчину в. широкой серой шляпе.

— Что у тебя, Тим? Я занят!

— Еще не так будешь занят, если рассчитываешь легко провернуть это дельце. Послушай моего совета, ступай к этой деревенской девке и добейся, чтобы она подписала твою бумагу насчет наследства.

— Я у тебя когда-нибудь просил совета?

— Никогда. Правда, это не значит, что ты разок-другой ими не воспользовался. Эта девчонка не дура. Отправилась к другому адвокату.

— Что? Куда?

— Прямо отсюда — в контору Чантри. Вошла без задержки.

— Не может быть!

— Хочешь верь, хочешь нет, но рискуешь оказаться в тюрьме. Со старым Чантри шутки плохи. Знаешь это не хуже меня.

Бросив гневный взгляд на Тима Оутса и выругавшись про себя, Уайт пригладил пальцем усы. Все казалось так просто! Со стороны О'Хара никого в живых не было, деньги у него в руках, вдова Брунна безоговорочно ему доверяет. Он предпринял попытку отыскать наследников, которая ее удовлетворила, а дальше можно было распоряжаться денежками, как его душе угодно. Пока не найдутся эти наследники, а он надеялся, что они не найдутся никогда. Кто бы мог подумать, что экземпляр этого дешевого листка занесет в лесную глушь Теннесси?

— Чантри такими делами не занимается, — разозлился Уайт. — Он специалист по морскому праву и международной торговле. А вообще-то как эта деревенская девчонка к нему втерлась?

— Я знаю только то, что она отсюда прямым ходом направилась в его контору. Открыла дверь и вошла не задумываясь.

— И вероятно, сразу же вылетела вон.

— Я подумал, что лучше поскорее рассказать об этом тебе. Чантри старик крутой, и ты знаешь, как он относится к закону. Он на него молится, и, если распознает твои шашни, сидеть тебе за решеткой.

— Нечего мне втолковывать, кто таков Финиан Чантри. Сам его знаю как облупленного.

Джеймс Уайт был зол и немного напуган. Ведь он не нарушил закона… пока что. Облизал кончиком языка пересохшие губы. Слава Богу, что предупредили. С неохотой взглянул на Тима Оутса.

— Спасибо, Тим. Правильно сделал, что пришел с этим прямо ко мне.

Финиан Чантри сражался за Революцию. Во время войны 1812 года был важным государственным чиновником. Говорили, что из-за плохого здоровья ему пришлось отказаться от места в Верховном Суде. Словом, он был человеком, привыкшим к власти, и умел ею пользоваться.

Тим Оутс прав. Надо было действовать помягче и уговорить эту девчонку Сэкетт подписать бумагу, что она отказывается от наследства. Можно было дать ей немножко долларов… В конце концов, девчонка и представления не имеет о сути дела.

Конечно, именно так он и собирался поступить. Сводить ее в шикарный ресторан, угостить парой бокалов вина, потом предъявить несколько золотых монет и убедить подписаться: «Получено сполна». А она его отшила.

Отшить его! За кого она себя считает, а?

Но осторожность начала понемногу брать верх над самолюбием. Он уверен, что Чантри не удостоит девчонку внимания, но чем скорее эта Сэкетт вернется в свои горы, тем лучше.

Когда старина Адам Брунн внезапно скончался, его вдова попросила Уайта завершить юридические дела мужа. У старика была небольшая, но надежная практика, он занимался главным образом недвижимостью и земельной собственностью, но Уайт сразу согласился. Знай вдова Брунна кого-нибудь еще, она бы пошла к другому адвокату, но одна из приятельниц Уайта, помогавшая ей первое время после смерти мужа, порекомендовала Уайта.

Большинство не оконченных Брунном дел ничего особенного из себя не представляли и не давали Уайту возможности поживиться. Но потом он наткнулся на бумаги О'Хара.

Как оказалось, много лет назад некий Кейн О'Хара был компаньоном Барнабаса Сэкетта, кем бы тот ни был, а потом и его сына — Кина Сэкетта. Отчасти благодаря этому партнерству Кейн О'Хара разбогател и оставил своим наследникам значительное состояние. В завещании он оговорил условие, что если когда-либо в семье О'Хара не окажется прямого наследника, остаток состояния должен перейти к младшему из живущих наследников Кина Сэкетта.

Уайту документ показался нелепым, но все последующие наследники также включали этот пункт в свои завещания, и некоторое время О'Хара поддерживали определенную связь с Сэкеттами. Наконец прямого наследника не оказалось и начались поиски самого младшего из Сэкеттов.

В результате добросовестных поисков Адам Брунн обнаружил семью Сэкетт, проживающую в Теннесси, и незадолго до смерти набросал объявление, которое должно было появиться в газетах Теннесси. Вдова была настроена исполнить все желания Брунна и об этом, среди всего прочего, определенно заявила, обсуждая доверенные Уайту дела. Уайт занялся объявлением, но выбрал такую газету, которую вряд ли отыщешь в Теннесси.

Письмо Эхо Сэкетт явилось для него ударом, ибо Уайт уже придумывал способы присвоить эти денежки. Доходы Уайта составляли шестьсот-семьсот долларов в год — неплохие деньги для 1840-го. Ну а наследство составляло чуть больше трех тысяч долларов, да еще туда входил небольшой железный кубик непонятного назначения: что-то вроде головоломки, состоящий из многих подвижных частей в форме квадратиков, на каждом — свой символ или иероглиф.

Этот железный ящичек, или кубик, или как его ни назови, ужасно раздражал Уайта. Он, должно быть, имел какое-то значение, и, очевидно, важное, поскольку упоминался в завещании. Уайт, ломая голову, крутил разные части. Некоторые квадратики передвигались с места на место, из них можно было составлять комбинации символов, но что они означали, ему было не отгадать.

Тим Оутс был страшно заинтригован.

— Ценная штука, — заявил он. — Я поначалу работал с металлом, служил у ювелира, и скажу: кто бы ни собрал эту штуку, он был настоящий мастер! Вот уж человек знал свое дело!

— Это не латынь, — раздраженно ворчал Уайт. — И не похоже ни на один из известных мне языков.

— Старинная вещь, — заметил Оутс, — и ржавчины ни пятнышка. Я слыхал, что такое железо когда-то давно делали в Индии.

«Детская игрушка, — писал Брунн в своих бумагах. — Представляет лишь фамильный интерес».

Джеймс Уайт, большой пройдоха, не согласился с этим заключением. В те недели, что эта штука находилась в его руках, он всячески вертел, крутил, поворачивал квадратики — но безрезультатно. Если в ней и был секрет, то такой, что ему не по зубам.

Поскольку три тысячи долларов равнялись доходу Джеймса Уайта за несколько лет, у него не было ни малейшего желания отдавать их какой-то там темной деревенщине. Уставившись на стол, усеянный разбросанными бумагами, он грязно выругался. Три тысячи долларов этой нахальной пигалице! Какая нелепость!

И все же допустим, что ему придется их выплатить. Что тогда? До Теннесси путь долгий, ехать по большей части почтовым дилижансом. Уайт, задумавшись, потер подбородок и провел пальцем по усам.

Может быть… так, на всякий случай…

Финиан Чантри вошел в библиотеку клуба и огляделся, кивая направо и налево завсегдатаям, людям, с которыми он поддерживал деловые и политические отношения. Большинство из них Чантри знал много лет, а внекоторых случаях знавал еще их отцов. Когда миссис Чантри была жива, они частенько обедали вне дома, но в последнее время он все больше времени проводил один, предпочитая книги банальным разговорам.

Другое дело клуб. Он был единственным местом, которое не напоминало Чантри о жене. Здесь собирались мужчины, одни мужчины. С возрастом ему все меньше нравилось ввязываться в споры, и здесь, в тиши клубных помещений, за коньяком и сигарами, он порой улаживал самые трудные дела.

Иногда проще было встретиться на нейтральной территории, обсудить вероятные последствия и урегулировать проблемы, не доводя дела до суда. Все знали Чантри как основательного знатока законов, который подготавливал дела с необыкновенной тщательностью и умением. Он обладал феноменальной памятью: казалось, что он вообще ничего не забывал, с легкостью ссылался на судебные постановления пятидесятилетней давности. Казалось, старый Чантри прочел все законы, какие ни на есть, и все помнил. Большинство его коллег, избегая верного проигрыша, предпочитали улаживать дела своих клиентов без суда.

Чантри подошел к сидевшему в кресле Пендлтону. Лысый, с пышными бакенбардами, неунывающий весельчак встретил его приветливым кивком.

— Финиан! Подсаживайся! Не часто приходится тебя видеть!

— Дела, Джордж, дела! Кроме того, много читаю. Этого малого, Диккенса, знаешь такого? Англичанина?

— Конечно знаю! Жена с дочерью ждут не дождутся прихода корабля с очередным выпуском. Жаль, что у нас нет таких писателей!

Чантри уселся в кресло.

— Джордж, знаешь ли ты что-нибудь об адвокате, которого зовут Уайт? Джеймс Уайт?

— Знаю такого. — Повернувшись в кресле, Пендлтон обратился к чернокожему официанту. — Арчи! Принеси мистеру Чантри что-нибудь выпить, ладно? И сигар.

— Кальвадос, сэр?

— Пожалуй.

— Уайт — негодяй. Когда-нибудь вылетит из коллегии адвокатов. Замешан во всяких темных махинациях. Пока ничего не можем поделать, но глаз с него не спускаем.

Принесли кальвадос. Чантри пригубил и поставил бокал на стол. Он пил редко, но яблочная водка из Нормандии пришлась ему по вкусу. Взял сигару, откусил кончик и прикурил от предложенной Арчи спички.

— Он ведет дело о состоянии, представляющем интерес для моего клиента.

— Твоему клиенту следует быть осторожнее. Уайт — темная личность. Если вообще не преступник. — Пендлтон попыхивал сигарой. — Полагаю, это что-то из дел Адама Брунна. Когда Адам умер, вдова передала дела в руки Уайта — ума не приложу почему.

— Адам был достойным джентльменом, а когда он умер, вдова попросила Уайта заняться его делами. Говорят, Уайта рекомендовала ее экономка.

Пендлтон взглянул на Чантри.

— Говоришь, твой клиент? Не знал, что ты ведешь дела такого рода.

— Клиентка — юная леди. Свалилась как снег на голову.

— Да еще в связи с Уайтом? Будь осторожен, Финиан. Знаешь ли, ты человек состоятельный.

— Тут ничего такого нет. Увидела табличку с моей фамилией и зашла спросить совета, потому что не доверяет этому Уайту. Она вспомнила мою фамилию, а как только назвала свою, воскресила былое. Я знавал ее деда, Джордж, знавал во время войны, и если бы не он, я бы здесь сейчас не сидел.

— Во время войны?

— Я имею в виду Революцию. Он был из Теннесси. Величайший из охотников, каких я когда-либо встречал и вряд ли еще встречу. Познакомились случайно. Он знал моего старшего брата, у них были общие дела. Много лет между нашими семьями существовала неясная связь. В жизни, по-моему, такое случается чаще, чем мы себе представляем. Десятки раз судьба так или иначе сводила нас вместе.

— Что у нее за проблема?

— Она не доверяет этому человеку. Думаю, внутреннее чутье, хотя ее уже предостерег один из постояльцев миссис Салки.

Чантри отхлебнул кальвадоса.

— Сэкетты — особый народ, Джордж. Не успели высадиться на берег в этой стране, как подались в горы. Словно голуби домой. Добрались до Теннесси и прижились в этой дикой глуши, словно там и родились. Эта юная леди родом из местности, называемой Тукалуки-Коув. В жизни не покидала гор, если не считать короткой поездки к родственникам в Чарльстон. Но неглупа. Самостоятельная девица и ничего не боится.

— Чуточку опаски ей не помешало бы.

Чантри фыркнул.

— Может быть, но я сомневаюсь. Если она пошла в тех Сэкеттов, которых я знал, то опасаться следует другим.

— За Уайтом имеются грязные делишки. Помнишь Феликса Хорста? Того, что был замешан в убийствах на реке несколько лет назад? Он еще бежал из тюрьмы до суда? Подозревают, что этот побег устроил Уайт.

— Да ну? Верно, вспоминаю что-то в этом роде. Ну что же, я рад, что она пришла ко мне. Сомневаюсь, что теперь он выкинет что-нибудь.

— Ты пойдешь с ней?

— Она еще ребенок, Джордж. Всего шестнадцать. Разумеется, пойду. — Он стряхнул пепел с сигары. — Между прочим, Джордж, как твой клерк, который изучает право? Кажется, его зовут Гиббоне.

— Джонни Гиббоне? — удивленно переспросил Пендлтон. — При чем здесь он?

— Кажется, он работал у Брунна — до того как перешел к тебе? Хотелось бы с ним поговорить.

— Что ж, думаю, это можно устроить. Вспоминаю, он действительно работал у Брунна. — Пендлтон поглядел на Чантри. — Ну и память у тебя!

— Сегодня, Джордж? Хотел бы увидеть его сегодня вечером.

Пендлтон посмотрел на часы.

— Ты невозможный человек, Финиан. Мне надо было раньше догадаться, что у тебя на уме. — Неохотно поднялся с кресла. — Не знаю. Могу за ним послать…

— Поедем сами. Или лучше я один. Не хочу портить тебе вечер.

— Но…

— Не беспокойся. Поеду сам. Скажи только, где его найти.

— Думаю, этого ты никак не ожидаешь! Гиббоне вообразил себя писателем. Нет, с изучением права все в порядке, он весьма способный молодой человек, но кроме того собирается написать книгу об истории Филадельфии как морского порта. Сегодня вечером он не дома, а в какой-нибудь портовой забегаловке.

— Хорошо, в таком случае я еду туда. Должен его увидеть. Он наверняка знает о деле Сэкеттов, а мне нужно заранее собрать сведения.

— Сэр? — Чантри обернулся на голос Арчи. — Я мог бы поехать с вами, сэр. Через несколько минут заканчиваю. Порт я знаю хорошо. Одно время ходил в море.

— Спасибо, Арчи. Буду весьма признателен.

Чернокожий мужчина колебался.

— Знаете, сэр, там довольно опасно.

— Арчи, я теперь стар, но когда-то и я ходил в море.

— Хорошо, сэр.

— Знаешь Джонни Гиббонса?

— Знаю, сэр. Он может быть только там, где собираются моряки. Слушает их байки.

Финиан Чантри стоял у входа, поджидая карету. Его охватило необычное возбуждение. Сколько лет он не бывал в порту? Много, очень много.

«Тебе восемьдесят шесть, Финиан, — произнес он про себя, — не тот возраст, чтобы лезть в передряги. Интересно, много ли осталось от того молодого человека, который командовал собственным кораблем? Неужели годы все унесли? Или есть еще порох?.. «

На нем были длинные брюки, какие стали носить в начале этого века, и цилиндр. В руках трость… судья Чантри никогда с нею не расставался.

— Сэр? — тихо позвал Арчи. — Нам надо быть осторожнее. Там есть такие, что убьют за шиллинг. Или за гульден, а уж за доллар — нечего и говорить.

— Я встречал таких, Арчи, когда был помоложе. Теперь я стар, но хотелось бы думать, что не слишком.

Глава 4

Они нашли Джонни Гиббонса сидящим за кружкой эля в «Голландце» на Док-стрит. Зал был набит пестрой массой потеющих, курящих, пьющих моряков со всего света — от Копенгагена до Кейптауна — и изо всех портов, что лежат между ними. Они прибыли с приливом и через день или неделю уйдут дальше в море. Они сошли на берег в поисках женщин, виски, рома или джина. Некоторым потом даже удавалось добраться до своего корабля. Другие, напившись, попадали в лапы вербовщиков и просыпались на грязной койке в чужой посудине, лишенные пожитков, не ведая, что будет дальше.

Толкнув тростью дверь, Финиан Чантри вошел в зал. Сразу же узнал Гиббонса. Молодой человек, раскрыв рот от удивления, уставился на них. Арчи двинулся вперед, прокладывая путь.

Финиан с явным удовольствием огляделся, затем уселся напротив Гиббонса.

Джонни был смущен и обеспокоен.

— Сэр? При всем уважении к вам хочу сказать, что вам не следовало приходить сюда! Здесь опасно, сэр. Тут бывает много порядочных моряков, но воров и вербовщиков никак не меньше.

— Джонни, я в таких местах провел всю свою молодость. По крайней мере, забегал частенько. Командовал собственным кораблем, экипаж которого больше чем наполовину состоял из пиратов.

— Я знаю, сэр, но…

— Джонни, ты ведь работал у Адама Брунна? Помнишь дело О'Хара?

— Конечно, сэр. Один из О'Хара, по-моему последний в роду, был приятелем мистера Брунна. А вот первый в роду был чем-то обязан Барнабасу Сэкетту и дружил с его сыном, Кином. За прошедшие годы семьи не раз общались, и наконец последний О'Хара завещал, что осталось, младшему из потомков Кина Сэкетта.

— Сумма?

— Что-то более трех тысяч долларов. Это приличная сумма, но деньги — это лишь малая толика наследства. Там был железный кубик, нечто вроде китайской головоломки. Он его открывал и показывал нам, что внутри. Там лежал сапфир, большой, никак не меньше двадцати каратов. Показал его мистеру Брунну и мне, вернул в ящичек, прикрыв ящичек ладонями, несколько раз хитро повернул и отдал обратно. Когда Адам Брунн умер, вдова передала все дела Уайту. Я возражал, но миссис Брунн послушала свою экономку, которая расхваливала Уайта вовсю. Я, еще до смерти старика, подал заявление об уходе, поэтому она меня не желала слушать. Ей не понравилось, что я решил поработать самостоятельно, хотя мистер Брунн не возражал. Видите ли, мне не хотелось заниматься тем же, что и он. Старик Брунн вел довольно скучные, спокойные, хоть и надежные дела, а мне хотелось быть там, где что-то происходит. Кроме того, я хотел писать.

— Благодарю. По-моему, вы сообщили мне все, что я хотел узнать. А теперь, думаю, нам пора.

— Разрешите вас проводить. Я заметил, сэр, что за вами следят весьма неприятные типы. Вы слишком хорошо одеты, чтобы здесь разгуливать.

— Пошли, если хотите. Моя карета всего в нескольких кварталах, да и Арчи со мной.

Покидая «Голландца», Финиан, улыбнувшись про себя, заметил, как позади бара открылась и закрылась дверь. Старый ты дурак, Финиан, если в свои годы думаешь о таких вещах!

Дойдя до первого угла, они увидели троих под газовым фонарем. Глянув в их сторону, вся троица повернулась и пошла вперед.

— Видел их, Арчи?

— Видел, сэр. Нас могут ожидать неприятности.

— Давненько я на них не нарывался, Арчи. Частенько думал о том, как же я себя поведу.

— Сэр? — окликнул судью Гиббоне. — Один из тех, что впереди, — Громила Бенсон, бандит и убийца. Если я не ошибаюсь, кое-кто идет и позади.

— Конечно, Джонни. Теперь смотри в оба. Мне все это с молодости знакомо. Помню, как-то ночью в Бомбее…

— Вон они, сэр. Поджидают нас.

— Джонни, вы с Арчи возьмете тех, что сзади. Мне оставите троих впереди. Почту за одолжение.

— Сэр, вам восемьдесят шесть! Подумайте сами…

— Опыт приходит с годами, Джонни. Думаю, мы застанем их врасплох.

— Он каждый день фехтует в клубе, — сказал Арчи. — И никто не может его одолеть. Даже молодые флотские офицеры.

Они свернули за угол. На тротуаре, преграждая им путь, стояли три головореза. Финиан улыбнулся.

— Добрый вечер, джентльмены! Чем могу служить?

— Гони золотишко, монету! Быстро!

Финиан, держа трость в обеих руках, улыбался.

— А? Ты слышишь, Джонни? Этот тип мне угрожает! — Он обвел всех троих взглядом. — А если я не пожелаю?

— Раскроим твой паршивый череп!

— Полагаю, что ты — Бенсон. Послушай, Бенсон, даю тебе шанс. Сию же минуту поворачивайся и дуй отсюда. Убирайся, пока можешь, и будем считать, что ничего не случилось.

— Чтоб мне провалиться! И я должен это терпеть? Старый джентльмен умом тронулся! Куда его, черт возьми, несет?

— Вы, куча грязных свиней! — повысил голос Чантри. — У меня в карманах хватит денег, чтобы целый месяц по воскресеньям поить вас вусмерть, но коль полезете за ними, будете вместо галстуков носить собственные кишки!

Один из головорезов пошел было на попятную.

— Громила, слушай, что он говорит! Никакой он не джентльмен! Давай смываться!

— Окажись вы все на моем корабле, — весело продолжал Финиан, — целовали бы вы у меня дочку пушкаря! Разложили бы вас на пушке по правому борту да всыпали по заду полсотни горячих от пенангского судьи!

— Громила? Давай смываться! Этот малый сам ходил по палубе!

— Не будь, черт возьми, идиотом! Пускай и ходил, что с того? Мне нужны его… Порядок! Хватай его!

Громила Бенсон ринулся вперед. Взмахнув дубинкой, прыгнул второй. В руках у Бенсона блеснул нож.

Финиан Чантри был воплощенное хладнокровие. Он отступил всего на полшага. Трость в его руках распалась надвое. Молнией блеснул клинок. Бенсон уловил блеск стали и, в ужасе выпучив глаза, попытался было остановиться. В следующий миг в том месте, где у Громилы был рот, от уха до уха зияла рассеченная клинком страшная щель. Второй нападающий занес свою дубинку, но клинок, не останавливаясь, отхватил ему щеку и нос.

Вскрикнув, он бросил дубину и схватился за щеки обеими руками. Громила Бенсон уже убегал, спотыкаясь и захлебываясь в собственной крови. Третий, более благоразумный, и не думал приближаться, и потому бежал уже далеко впереди.

Быстро обернувшись, Финиан увидел, что Джонни Гиббоне, прижав противника к стене, молотит его обоими кулаками. Еще одного уложил Арчи, а третий улепетывал.

С бешено бьющимся сердцем Финиан Чантри смотрел ему вслед. Потом достал из кармана носовой платок, насухо вытер клинок и вложил его в трость.

— Свора негодяев, — произнес он, когда подошел Джонни Гиббонс. — В другой раз подумают, прежде чем лезть в драку.

Подошли к карете. Чантри забрался внутрь, за ним Джонни.

— Арчи? — позвал адвокат.

— Спасибо, сэр, мы с вашим возницей приятели. Поеду с ним.

— Вы говорили, — заметил Гиббоне, — что всыпали бы им полсотни горячих от пенангского судьи. Никогда не слышал такого.

— Пенангский судья — это палка из ротанга, пальмового дерева. В Индийском океане с ее помощью поддерживали дисциплину на корабле.

— Вы были офицером во флоте?

— Недолго. Как и мой брат, занимался заморской торговлей, закупал товары и нередко ходил с грузом, чтобы продавать самому. Как и он, изучал право, так что в конце концов остановился на нем. Выбор оказался удачным.

— Если я могу быть чем-нибудь вам полезен в деле О'Хара, только скажите.

— Нет, это дело пустяковое. Того, что вы уже сообщили, вполне достаточно.

Оставшись один в спальне, Финиан Чантри посмотрел на свои руки.

— От вас есть еще польза, — довольно пробормотал он. — И главное, я не чувствовал страха.

Громилу Бенсона и его дружков ему жаль не было. Они сами выбрали время, место и оружие для боя. И получили меньше, чем заслуживали.

За ужином меня посадили на прежнее место. Я обнаружила, что в пансионе, как и дома, большинство постояльцев предпочитало одно и то же место. Лысого мужчину, сидевшего напротив меня, звали Прескотт. Когда я вошла, он заулыбался и закивал мне.

— Как вам понравилась Филадельфия? — спросил он.

— О, здесь так много интересного! После того как я побывала у мистера Уайта и мистера Чантри…

Толстяк, сидевший дальше за столом, оторвался от еды и, воинственно сжимая нож и вилку, окинул меня быстрым нетерпеливым взглядом.

— Говорите, Чантри? Вы были у Финиана Чантри?

— Была. Он очень любезен.

— Юная леди, — назидательно произнес он, — вы, должно быть, ошиблись. Никто, понимаете, никто не может зайти запросто к Финиану Чантри.

— Но я была у него. Утром мы встречаемся снова. Он пойдет со мной к мистеру Уайту.

Лысый мужчина продолжал очень терпеливо:

— Мисс Сэкетт, я знаю весьма важных людей, которые неделями добивались встречи с Чантри. Он очень занятой человек и не берет новых клиентов. Вы, должно быть, встречались с кем-то другим и приняли его за Финиана.

Он вернулся к еде. Я было подумала возразить, но потом решила, что это бесполезно. Да и какое это имело значение?

Вошла Эми Салки и подсела ко мне.

— Эхо, в гостиной сидит один человек. Хочет поговорить с тобой. Его зовут Уайт. Говорит, что ты его знаешь, но я объяснила, что у нас ужин и тебя нельзя видеть, пока он не кончится.

— Мисс Сэкетт, — вмешался мистер Прескотт, — если что, я к вашим услугам. Может быть, понадобится свидетель или что еще?

— Спасибо. Не представляю, зачем пришел мистер Уайт. Мы должны были встретиться завтра утром, в присутствии мистера Чантри.

Толстяк бросил на меня негодующий взгляд, но ничего не сказал, поскольку рот у него был, как обычно, набит едой. Уверена, что он очень хотел высказаться. Звали его мистер Баттс, и, судя по размерам его живота, он был очень важной персоной. Подобрав корочкой хлеба подливку с тарелки, он с -завистью поглядел через стол на недоеденное блюдо, стоявшее перед тощим молодым человеком.

Эми Салки поднялась из-за стола.

— Если чем могу помочь?.. — И она замолчала, вопросительно подняв бровь.

— Нет, мэм. Я с ним уже виделась сегодня. Все будет в порядке.

Увидев меня, Уайт вскочил на ноги.

— А-а, мисс Сэкетт! Как любезно с вашей стороны принять меня! Зная, как вы хотите поскорее вернуться к себе в горы, я подумал, что нужно сделать все, чтобы ускорить ваш отъезд. Деньги у меня с собой. Вам остается только подписать документ, и можете ехать. То есть дадите расписку.

Он достал из кармана мешочек и принялся отсчитывать на столе золотые монеты. Некоторое время я не могла оторвать от них глаз. В жизни не видела ни одного золотого, а тут они разложены на столе блестящими столбиками. И все они мои. Невероятно.

Уайт положил передо мной лист бумаги.

Я думала только о золоте, о том, что оно для всех нас значит, и хотела только, чтобы и папа дожил до этого дня.

Окунув перо в чернильницу, мистер Уайт протянул его мне.

— Только подпишите вот здесь, — ткнул он в бумагу своим пухлым пальцем, — подпишите здесь — и все это ваше.

Он подвинул ко мне столбик золотых монет, и я протянула руку к перу.

Глава 5

Сперва я села и осмотрела эту бумагу. Пятьсот долларов золотом — это куча денег, и моим еще как хватило бы, но мне не понравилось то место, где говорилось: «выдано сполна». Откуда мне знать, что это — все, что нам полагается? Да и мистер Прескотт, тот, что с лысиной и бородой, говорил: «Ничего не подписывай».

— Мистер Уайт, — сказала я, — я не могу это подписать. Я разговаривала с Финианом Чантри, и завтра утром он собирается прийти со мной к вам в контору. Почему бы мне не подождать до утра?

Он прищурил свои хитрые глазки.

— Мисс Сэкетт, — сказал Уайт, едва сдерживаясь, — не могу же я зря терять время. Я привез вам деньги, пятьсот долларов. Подпишите бумагу — и они ваши. Я даже не стану, — добавил он, — удерживать из них стоимость объявления или свои расходы. Можете забирать все.

Всякий раз, когда такие, как Джеймс Уайт, готовы расщедриться, вам стоит покрепче держаться за свой кошелек.

— Нет, я попросила мистера Чантри заняться моим делом. Было бы невежливо, если бы я принялась действовать на свое усмотрение.

— Финиан Чантри, — нетерпеливо оборвал меня Уайт, — слишком занят, чтобы возиться со всякими девчонками с гор. Вы просто используете его имя. А теперь подписывайте бумагу. У меня еще одна встреча, и мне просто некогда ждать.

— Завтра утром. Со мной будет Финиан Чантри. Мы сможем уладить это дело за несколько минут.

Уайт пристально посмотрел на меня и поднялся на ноги.

— Вы имели счастливую возможность, — сказал он. — Очень вероятно, что вам никогда больше не видать этого золота. Не представляю, на что надеется ваш Финиан Чантри…

У меня за спиной кто-то заговорил. Это был тот высокий юноша из-за стола.

— Мистер, на вашем месте я оставил бы золото этой юной леди. Ходить ночью по улицам с такой суммой в кармане — просто безумие.

Джеймс Уайт не обратил на него внимания. Он снова подсунул мне бумагу, потом перо.

— Если хотите получить деньги, — настаивал он, — лучше подпишите.

— Извините, сэр, — ответила я, вставая. — Завтра утром.

Он тоже встал, и я увидела, что он здорово разозлился. Лицо побагровело, а глаза прямо горели.

— Вы очень упрямая и глупая юная леди, вы можете потерять все.

Юноша встал рядом со мной. В комнату вошел мистер Прескотт.

— Если эти деньги ей полагаются, — сказал он, — то она их получит. Или же ей поможет их получить суд.

Окинув нас злобным взглядом, Уайт сунул деньги обратно в сумку и, не говоря ни слова, вышел, хлопнув дверью.

— Спасибо, — поблагодарила я всех.

— Значит, это и есть Джеймс Уайт? — произнес мистер Прескотт. — Слыхал о нем. Если хотите, я мог бы найти время и пойти вместе с вами.

— Нет, благодарю. Там будет мистер Чантри.

Мы поговорили несколько минут, и они разошлись по комнатам. А я еще несколько минут стояла, глядя на то место, где только что лежала куча золота.

Ну не дура ли я? Подумать только! Завтра утром я могла бы уже сидеть в дилижансе, возвращаясь домой. А теперь сколько времени это займет? И получу ли я вообще эти деньги? Я не имела никакого представления о том, что говорит в этом случае закон. Может быть, у Уайта есть способ придержать их, и мне придется вернуться домой с пустым карманом.

В ту ночь, лежа в постели, я просто извелась. Мистер Чантри — человек пожилой и, несмотря на свой рост и уверенные движения, выглядит довольно хилым. Допустим, что дело дойдет до драки? У нас в горах из-за таких вещей зачастую льется кровь, не знаю, как с этим в Филадельфии. Утром, когда встану, надо будет проверить револьвер.

Мистер Уайт коренаст и, хоть немного широковат в поясе, выглядит крепышом. А потом еще тот тип, который за мной следил. Надо было сказать о нем мистеру Чантри.

Настало утро. Я позавтракала и села ждать в гостиной. На мне была шляпка с полями, отделанная бантами, и длинная широкая юбка. На плечи накинута шаль. На коленях сумочка с вязаньем, в складках юбки — наготове — нож в ножнах. Девушке в городе осторожность не повредит.

Ковыряя в зубах костяной зубочисткой, вошел мистер Баттс. Бросил на меня раздраженный взгляд.

— Удивляюсь, — изрек он. — Надо было вам брать у него деньги. Пятьсот долларов! Это больше, чем я зарабатываю за год! Какая нелепость!

— По-моему, она поступила правильно, мистер Баттс, — возразила миссис Салки. — С чего это он явился ночью подписывать эти бумаги? У них была назначена встреча на сегодня.

— Кончится тем, что она ничего не получит, абсолютно ничего!

Раздался стук в дверь, и когда Эми Салки пошла открывать, там стоял Финиан Чантри: рослый, элегантный пожилой мужчина в сером фраке и в брюках на один тон посветлее.

— Миссис Салки? Я мистер Чантри.

— Здравствуйте!

— Мистер Чантри? — К нему протискивался мистер Баттс. — Меня зовут Эфраим Баттс, и я давно мечтал получить возможность поговорить с вами…

— В другой раз, мистер Баттс. Нам с мисс Сэкетт предстоит деловая встреча. — Он отступил, пропуская меня вперед. — Мисс Сэкетт?

Когда мы уселись в карете, я сказала:

— Не нравится мне этот человек.

— Не забивайте себе голову мелочами». В этом мире нам отведено ограниченное количество времени, посему посвятите его работе и самым важным людям; людям, которых вы любите, и вещам, которые имеют значение. Нельзя тратить полжизни на людей, которые вам, по существу, не нравятся, или заниматься чем попало, когда рядом есть дело получше.

Пока мы ехали по вымощенным кирпичом улицам, я рассказала ему о появлении в пансионе Джеймса Уайта с пятьюстами долларами.

— Вы все правильно сделали, Эхо, — сказал он. — Тут пахнет суммой покрупнее.

Выйдя из кареты, он переложил трость в другую руку и помог мне спуститься.

— Хорошая трость, — похвалила я. — У отца тоже была такая.

— Не удивляюсь. Наверное, досталась от деда?

— По-моему, так и было, хотя папа почти ею не пользовался. Он всегда был хорошим ходоком.

— Конечно. — Чантри поднял трость. — Мне просто нравится ходить с этой пустяковиной. Думаю, привычка.

Увидев мистера Чантри, неряшливый парень сразу вскочил на ноги.

— Да, сэр!

— Будьте любезны, мистера Уайта. Его хотят видеть мисс Сэкетт и мистер Чантри.

— Да, сэр. Сию минуту, сэр!

Когда мы вошли, Уайт сидел, ссутулившись, за столом. Он встал неохотно.

— Мистер Чантри? Чем могу служить, сэр?

— Можете выплатить мисс Сэкетт три тысячи триста двадцать пять долларов. Это та сумма, которая, как я полагаю, причитается ей из состояния покойного Барнабаса О'Хара.

— Послушайте! Я…

— Мистер Уайт, я не так уж терпелив. С годами я начинаю все больше ценить время. Кроме того, мне довелось побеседовать о ваших делах с некоторыми из членов коллегии. А мисс Сэкетт уведомила меня о том, что вы пытались заставить ее отказаться от большей части наследства. Так что я не настроен попусту тратить время. Деньги, сэр!

Уайт неохотно поднялся и направился к сейфу. Поколебавшись, повернул ручку и открыл дверцу.

Сосчитав деньги, бросил их через стол.

— Вот! А это расписка.

— И еще одна вещь, — холодно потребовал Финиан Чантри. — Железный кубик-головоломка.

Уайт ухватился за край столешницы и угрожающе уставился на Чантри.

— Какой там еще кубик? Всего лишь детская игрушка.

— Моя клиентка любит игрушки и ловко разгадывает головоломки, мистер Уайт. Кубик, прошу вас.

Вернувшись к сейфу, Уайт принес и поставил на стол кубик.

— Ничего особенного, — небрежно махнул он рукой. — Забава для детей.

— Благодарю вас, мистер Уайт. — Чантри повернулся ко мне. — А теперь, мисс Сэкетт, будьте любезны, подпишите эту бумагу.

Когда они сели в карету, Финиан Чантри предложил: — Ну а теперь, когда с делами покончено, не согласитесь ли вы отобедать со мной? Вы даже не представляете, что значит для старика появиться на людях с такой прелестной юной леди.

Вот это да! Шикарный обед с Финианом Чантри! Вернувшись к себе, я достала платье, которое сшила как раз для такого случая. Это было не дорожное платье, а такое, какое я сшила, мечтая о тех чудесных местах, которые описывал Регал.

В журнале «Для леди» было много рисунков, хотя ни к одному из фасонов платьев не давалось более или менее подробных пояснений. А от Регала в этом деле вообще никакой пользы.

Помогла мне Эми Салки, а потом — к моему удивлению — на помощь пришла та рослая дама, про которую я говорила, что у нее такой вид, будто она кислого наелась.

Она лучше меня обращалась с утюгом и хорошенько выгладила мой наряд. Потом спросила:

— Где ваши перчатки?

— Перчатки?

Я в ужасе смотрела на нее.

— У вас должны быть перчатки. Ни одна модная дама не появится без них на людях.

В конце концов она одолжила мне прекрасную шаль.

— Из Индии, — этим было сказано все.

И шикарные кружевные митенки. Шаль была из кашемира, даже тронуть страшно.

На мне была широкая тройная юбка небесно-голубого цвета. С собой у меня оказались только две нижние юбки, так что даме с кислой физиономией, которую, как оказалось, звали Алисией, пришлось одолжить мне еще одну. Алисия была высокого роста, но, как ни странно, юбка пришлась мне впору.

Когда я ей сказала об этом, она, не дрогнув, отозвалась:

— Ее носила моя дочь.

— Ой! Надеюсь, она не станет возражать?

— Она умерла, — произнесла Алисия бесцветным голосом и отвернулась.

Я не знала, что ей сказать на это, и просто промолчала.

Наконец все было готово, и осталось только дождаться мистера Чантри. Эми и Алисия ждали вместе со мной.

— Ты такая красивая, — сказала Алисия. — Тебе следует остаться в Филадельфии.

— Я люблю горы и, кроме того, пока Регал прикован к постели, кто будет охотиться?

— Хочешь сказать, что ты охотишься? Ты? На самом деле?

— Да, мэм. Когда мальчиков нет дома, всю дичь добываю я. У нас есть домашние свиньи, но они бегают без присмотра в лесу, и мы собираем их только когда надо везти их на продажу в город. Нет ничего интереснее, чем ехать через горы за много миль, в город со свиньями или индейками. То есть это интересно, когда хорошая погода, но когда задождит, просто ужас. Приходится искать, где укрыться на ночлег. Люди большей частью готовы тебе помочь, а вот если непогода застает тебя в лесу, тут уж хуже некуда.

Так я и стояла в тройной юбке, с кружевными митенками и всем прочим, с распущенными по плечам золотистыми волосами, о которых все говорили, что они очень красивы, рассказывая, как гоняла одичавших свиней и ходила на охоту.

— На твоем месте, — посоветовала Эми, — я бы не стала рассказывать о свиньях тем людям, с которыми ты будешь обедать сегодня. Они этого не поймут.

— Согласна, мэм, но в горах исполняют ту работу, которая нужна.

В отеле «Соединенные Штаты» нам подали ужин, какого я в жизни не ела. Пили шампанское от Мамма, которое стоило два с половиной доллара бутылка!

— В горах пьют вино? — поинтересовался мистер Чантри.

— Некоторые, — призналась я, — но большинство пьет сидр или виски собственного приготовления. По крайней мере, мужчины. В горах растет дикий виноград, кое-где выращивают настоящий. Некоторые делают вино, но не такое, как здесь.

Два с половиной доллара за бутылку! С ума сойти! В горах за эти деньги можно купить бочонок виски.

— Я никогда не думала об этом, мистер Чантри, — продолжала я. — Женщины у нас, в горах, не притрагиваются к виски. По крайней мере, на людях. Кое-кто прикладывается потихоньку к бутылке, но только не я. В нашей семье пьяниц не бывало, правда, поговаривают, что наша буйная родня в Тесных горах, порой, бывает, осушит бутылку-другую.

— Будь осторожнее, — предупредил мистер Чантри. — Ты повезешь с собою уйму денег, и я удивлюсь, если никто не попытается тебя ограбить.

— Я проделала долгий путь, чтобы получить эти деньги, и вовсе не собираюсь уступать их какому-то жулику. У меня при себе револьвер и еще ножик.

— Ах да, ножик, — мягко улыбнулся Финиан Чантри. — Все равно будь осторожна. Для большинства людей три тысячи — это очень большая сумма.

Нам подали суп из телячьей головы и отварного тунца под устричным соусом с томатами и баклажанами.

Мистер Чантри расспрашивал меня о горах, так что я рассказала ему о нашей избушке в зарослях американского лавра, о соснах, растущих выше по хребту, о холодном чистом ключе, откуда мы берем воду, о выкопанной в нем ямке, где мы держим масло и молоко. Рассказала об охотничьей добыче, о парнях с Тесных гор, выросших на медвежьем мясе и дикой зелени.

— Было время, когда и мы могли разбогатеть. Земли было сколько угодно, но нас больше тянуло охотиться в горы, чем селиться на богатых пойменных землях. А потом наделы вдруг ушли в другие руки, и все, что осталось, — это хребты да высокогорья.

В другом конце зала лицом к нам сидел мужчина. Высокий, широкие скулы, нос крючком, тонкие поджатые губы. Когда я взглянула в его сторону, он быстро отвел глаза, но я успела поймать его взгляд. Это был взгляд охотника.

— Мистер Чантри, в том конце зала, как раз позади седого джентльмена с двумя дамами, сидит человек. Думаю, от него можно ждать беды.

Спустя мгновение Финиан Чантри оглянулся и сказал:

— Ты весьма проницательная юная леди. Это Феликс Хорст. Джеймс Уайт однажды был его защитником… по делу об убийстве.

Глава 6

Мы не торопясь ужинали. Откуда-то раздавалась музыка, очень приятная. В большинстве своем мы все едим дома, но всегда найдутся и такие, которые захотят выйти на люди. Официанты делали свое дело так неслышно, словно их здесь и не было. Тем временем я не спускала глаз с Феликса Хорста.

Не похоже, чтобы он оказался здесь случайно. Его посадили за убийство, но Джеймс Уайт добился пересмотра дела и ухитрился его освободить. Может быть, тот факт, что он ужинал в одно время и в одном месте со мной, как раз когда я получила наследство, и был случайным, но я этому не верила.

Убийства меня не пугали, как многих других. В горах поножовщина и стрельба были обычным делом, какое-то время у нас даже была своя кровная вражда, и случалось, что кого-то убивали.

Время от времени у нашего столика останавливались люди, и мистер Чантри представлял меня как внучку своего старого друга. Многие из них были моложе него, довольно привлекательные мужчины.

Трое таких сидели за столиком недалеко от нас, двое из них подошли, как говорится, засвидетельствовать свое почтение. Третий, молодой человек, сидел к нам спиной. Он был широкоплечий и, видно, рослый, правда, во весь рост я его не видела.

— Мой племянник, Дориан, — объяснил Финиан Чантри. — Не подошел к нам, потому что мы недавно крупно поспорили, а он весьма независимый молодой человек.

Мистер Чантри вдруг улыбнулся, в глазах мелькнули озорные искорки.

— Мы друг друга стоим, поэтому время от времени ссоримся. Последнее время он слишком увлекся танцами, охотой с гончими, фехтованием и прочими подобными вещами и забросил учебу.

— Он хороший стрелок?

— По-моему, отличный. К тому же он прекрасный наездник. Пользуется огромным успехом у дам и, может быть, чересчур самоуверен. При всем при том мой племянник — славный парень, хотя немного чопорен и упрям.

Мистер Чантри взглянул на меня.

— Кажется, ты говорила о своем ружье? Стреляешь?

— Да, сэр. Папа научил, когда мне было семь лет. Мои братцы дразнили меня, потому что я была девчонкой, и папа сказал: «Быть девочкой — это так здорово. Только не давай своим сорванцам братцам взять над собой верх». — «А что я могу поделать? Они старше и сильнее». — «Ты должна стать лучше их. Научись стрелять». — «В этом нет толку. Ведь никто не стреляет лучше Сэкеттов!» Он засмеялся и сказал: «Но ведь ты тоже Сэкетт! Просто научись стрелять еще лучше. Вот что, я тебя научу!» И научил.

— И ты их побивала?

— Да, сэр. Почти всегда. Только Регал… это мой дядя, хотя он мне больше как брат. Регал со мной на спор не стрелял. По-моему, не хотел обыгрывать, был доволен, что я обошла братьев.

— Может быть, это как раз то, что требуется Дориану, — чтобы девушка обошла его в стрельбе.

— Ой, нет. Я этого не сделаю! Регал — тот предупреждал меня, чтобы я никогда не говорила мужчинам, что хорошо стреляю.

— Добрый совет, но в данном случае пусть он тебя не смущает. Дориан — славный парень. Надо бы только немножко сбить с него спесь. Чтобы он повидал жизнь, побывал в суровых местах, подальше от цивилизации.

Чуть позже я оглянулась, но Дориан уже ушел. Я даже чуточку расстроилась.

Мы еще немного поговорили, потом мистер Чантри сказал:

— Ты меня порой удивляешь. Ты вполне владеешь хорошим английским, но иногда говоришь, как необразованная деревенская девчонка.

— Да, сэр, но если подумать, это относится почти ко всем людям. С одними они говорят так, с другими — иначе. Мама требовала, чтобы я говорила правильно, в школе тоже, но там, в горах, с людьми приходится говорить на их языке. Сдается мне, что все мы говорим и пишем по-разному. Вот вы юрист. Существует набор терминов, которыми вы пользуетесь в суде, но ведь не за ужином вроде нашего? Когда пишешь письмо, часто употребляешь слова, которыми не пользуешься в разговоре. Там, у нас, люди в лавке заводят разговоры о политике, о севе, о войнах, об индейцах и тому подобное и очень часто одни толкуют Библию так, а другие иначе. А то, что человек не говорит грамотно, еще не значит, что у него нет мыслей. Наш атеист — очень начитанный человек. Людям больше всего нравится слушать его беседы с пастором об истории и религии. Они, бывает, спорят от заката до восхода, а люди сидят и слушают. Есть у нас старый мистер Фозергилл, он в молодости служил в армии, пару раз ходил в море. Не умеет ни читать, ни писать, а рассуждает так, что, если захочет, может переспорить обоих. Некоторые думают, что набраться ума можно только из книг, но это вовсе не так. Люди многому учатся, когда что-нибудь делают или узнают от других. И когда работаешь на ферме, или ходишь по лесу, или едешь куда-то, можно сколько угодно думать. Многие из тех, кто начитан, только повторяют то, что прочли, а это не то, что думать самому. Мне кажется, — добавила я, — что на разные случаи у человека есть десятки разных слов. Как бы то ни было, многие люди, занятые физическим трудом, довольно много читают и могут говорить о вещах, далеких от их работы.

Пользуясь случаем, я переменила тему, потому что не хотела упустить редкую возможность побольше узнать о своем дедушке.

— Да, — ответил на мой вопрос мистер Чантри, — все, что ты сказала, очень верно. Именно таким человеком был Доубени Сэкетт. Он был самым замечательным охотником, каких я когда-либо встречал, оружием владел феноменально, но если требовалось, то мог обсуждать государственные дела или философию с самыми светлыми умами. Книг, думается, он прочел не много, зато каждую — несколько раз. Правда, в те дни так было принято. Он участвовал в сражении у Кингз-Маунтин, а также у Коупенз. Последний раз я видел его во время капитуляции Корнуоллиса в Йорктауне. Представляешь, он их всех знал. Вашингтона, Джефферсона, Патрика Генри, Джорджа Мейсона… Да, он был человек, твой дед.

Мистер Чантри заказал еще кофе, а я оглянулась на тот столик, за которым недавно сидели трое молодых людей. Теперь их место заняли другие.

— Эхо, какие у тебя планы? Знаешь, ты могла бы остаться здесь. Тут есть несколько очень хороших школ для девушек, а судя по тому вниманию, какое ты вызываешь у молодых людей, тебе вряд ли долго придется скучать в одиночестве.

— Нет, сэр. Утром я отправляюсь в горы. Мои станут беспокоиться.

— Послушай, может, ты все-таки останешься? У меня очень большой и совершенно пустой дом. К тому же Мэри Бенан — это моя экономка — будет о ком заботиться. Боюсь, что со мной у нее слишком мало хлопот.

— Благодарю вас, сэр. Но я уже скучаю по запаху сосен и хочу вновь увидеть, как над Клингманз-Доув собираются облака. Вам надо как-нибудь приехать к нам в листопад. Самое время, чтобы посидеть у очага и послушать всякие истории. Большинство из нас узнает родную историю по рассказам стариков. Это не та история, которую знаете здесь вы, это история жизни тех людей, которые живут среди нас или которых знавали наши предки. Да и война для нас не такая уж далекая вещь. Папа воевал в 1812-м. Он был в Новом Орлеане, в отряде стрелков из Кентукки, которые обороняли свои укрепления, построенные из тюков с хлопком. Когда стране требовались бойцы, всегда отзывался кто-нибудь из Сэкеттов.

«Мистер Чантри — одинокий человек, — думала я, — и медлит, потому что ему хочется посидеть еще».

Я его хорошо понимала, потому что, когда мы сидели у огня, слушая рассказы или напевая старые песни, мне тоже хотелось, чтобы это длилось вечно.

— Я так скучаю по жене, Эхо, — вдруг сказал он. — Ты очень похожа на нее, такая же милая и женственная. — Потом он лукаво взглянул на меня. — Не могу представить тебя с ружьем в руках!

— Я научилась стрелять чуть ли не раньше, чем шить. Ходила через лес в школу, а то и добиралась туда на каноэ, по реке. Когда много бываешь одна, становишься самостоятельной. Если меня, бывало, застанет гроза, я остаюсь ночевать в лесу. И никогда особенно не боюсь.

— Ты уезжаешь утром?

— Да, сэр. Уже заказала место в дилижансе.

— Следует быть крайне осторожной. У тебя с собой будет — по всем понятиям — очень много денег, а за один только железный ящичек можно купить ферму на равнине, большую ферму. Феликс Хорст все еще здесь. Не думаю, что он зашел случайно. Он чрезвычайно опасная личность, к тому же в долгу у Уайта. Мне бы хотелось, чтобы ты передумала и осталась со мной.

— Если Хорст погонится за моими деньгами, — возразила я, — то будет действовать сам по себе. Похоже, это еще более грязный тип, чем мистер Уайт. Ограбит не моргнув глазом, а то и убьет. Но мне бы только добраться до леса, а там он мне не страшен.

Мистер Чантри, покачав головой, улыбнулся.

— Ох уж эти Сэкетты! Всегда поражали меня!

— Мы живем в дикой стране, сэр. Я встречала таких, кто думает, что дикие звери — это милые приятные существа, но думаю, что они ни разу не заходили в курятник после того, как там побывала ласка. Она напьется крови одной-двух кур, а передушит всех. То же самое и волки, когда забираются в овчарню. И мне известно, что на свете живут не только свирепые звери, мистер Чантри, но и не менее свирепые, безжалостные люди. Нет-нет да и встречаются такие.

Я перевела разговор на более приятные вещи и принялась расспрашивать старого Чантри о том, как он ухаживал за своей женой, как делал предложение и всякое такое.

Когда наша карета остановилась у пансиона миссис Салки, было уже довольно поздно. Карета скрылась в темноте. На другой стороне улицы что-то шевельнулось.

Когда я уютно свернулась калачиком в постели, то, к несчастью своему, совсем не думала о дилижансе, который отвезет меня на запад, в Питтсбург, а все больше вспоминала о широких плечах того молодого человека. Наверное, у нас больше не будет случая свидеться и познакомиться.

Когда я до света спустилась вниз, Эми Салки уже хлопотала на кухне вместе с чернокожей женщиной, которая и стряпала основные блюда. Она была свободной и замужем за возницей, работавшим в одной богатой семье. Обе женщины проводили меня до двери. Эми все причитала:

— Не нравится мне это! Всю дорогу будешь ехать одна! И с такими деньгами!

— Чем меньше о них говорить, тем лучше, — перебила ее я. — Однако не беспокойтесь. Бродила же я одна по горам, а там всякое случается.

Мы распрощались, и я подняла здорово потяжелевший саквояж — он, правда, не стал для меня непосильной ношей. Там, в горах, мне не раз доводилось ворочать пни и бревна, чтобы добыть дрова для очага, так что таскать тяжести было для меня привычным делом.

Прежде всего я внимательно огляделась, но не заметила, чтобы за мной кто-нибудь следил.

На почтовой станции собралось порядочно народу. Но усевшись на свое место в дилижансе, я тут же разглядела мужчину в грубой серой шляпе и пальто в мелкую клетку. Он сидел в дальнем углу дилижанса на противоположной стороне. Всего в дилижансе было двенадцать пассажиров. Все люди как люди. Пятеро женщин, не считая меня, но только одна более-менее молодая. Хорошенькая веселая девица сбольшими глазами и дружелюбной улыбкой.

Рядом со мной уселась маленькая седая старушенция с живыми голубыми глазами.

Тронулись мы довольно резво, но дорога была ухабистая, и пассажиров порядком растрясло. Если бы не наваленные внутри объемистые мешки с почтой, было бы еще хуже. Маленькую старушку притиснуло ко мне, и, взглянув вниз, я заметила, что ее саквояж — совсем новенький — был в точности таким, как у меня.

Несколько раз я украдкой поглядывала на мужчину в серой шляпе и клетчатом пальто, но он все смотрел в окно и не обращал на меня ровно никакого внимания. Может быть, он ехал куда-то по своим делам, а я просто чересчур подозрительна? Все равно, решила я, буду оставаться такой, как есть.

Мы обогнали несколько фургонов, в которых ехали семьи, направляющиеся на запад. Мужчины шли пешком рядом с лошадьми. Это были, главным образом, большие добротные фургоны, способные, если надо, держаться и на воде. Большинство колонистов, по словам одного из пассажиров, направлялись в Иллинойс и Миссури. Какой-то человек по фамилии Биркбек селил людей на своих землях в Иллинойсе.

Мы останавливались в Ланкастере: высадили двух пассажиров и взяли еще одного. Регал мог без конца говорить о замечательных ружьях, которые делала здешняя компания «Пенсильвания датч». Во всяком случае, так он их называл.

Я то и дело возвращалась мыслями к тому молодому человеку, что был прошлым вечером в ресторане. Дориан Чантри. Красивое имя. Помнила, что говорил Регал: «Не торопись. Ты встретишь в жизни не одну сотню мужчин, и может быть, один-два из них чего-то стоят и подойдут тебе по возрасту». — «А какой возраст самый подходящий?» — спросила я. «Узнаешь, когда увидишь», — усмехаясь, отвечал он.

Было уже поздно, так что мне не удалось особо разглядеть Ланкастер, а в Элизабеттауне мы стояли больше часа. Пришлось тащиться с саквояжем до места, где можно было выпить кофе и съесть пару ломтиков мяса с хлебом. Маленькая старушка тоже вышла из дилижанса и любезно улыбалась, но не выражала намерения поговорить. Она опять села рядом.

Мы проехали еще несколько небольших городков и только в Шамберсбурге сделали остановку на ночь. К тому времени все уже смертельно устали. Меня тряска так измучила, что я двигалась как во сне. Видела, что мужчина в клетчатом пальто, любезно подхватив саквояж, помогал старушке выбраться из дилижанса. Может быть, я ошибалась в отношении него.

Взяв свой багаж, я двинулась к дверце. Саквояж показался несколько странным. Посмотрела вниз — в тусклом свете показалось, что все в порядке. Кто-то помог мне выйти из кареты, и я снова подняла саквояж.

Он был слишком легким. Расстегнув, заглянула внутрь. Багаж был не мой!

Я в ужасе огляделась, как раз вовремя, чтобы увидеть, как мужчина в клетчатом пальто вместе со старушкой скрываются за углом! В руках у мужчины был мой саквояж.

Глава 7

Финиан Чантри оторвал взгляд от бумаг и посмотрел на дверь. Не спеша подровнял стопку документов и отложил их в сторону.

Перед ним стоял Дориан Чантри — высокий, атлетически сложенный молодой человек, почти такой же, каким сам Финиан был в молодости. Правда, признался он себе, Дориан будет чуть шире в плечах, да и мускулов побольше.

— У меня к тебе поручение.

— Поручение? Хочешь сказать, работа? — переспросил Дориан, обнажая в ослепительной улыбке идеально ровные белые зубы.

— Поручение. Ты, случаем, не заметил юную леди, которая со мной вчера ужинала?

— И пользовалась всеобщим вниманием. Я подумал, что вы обойдетесь без меня.

— Узнаешь ее, если увидишь?

— Нет, не узнаю.

— Сегодня утром она уехала из города, имея при себе более трех тысяч долларов и драгоценный камень в железном ящичке примерно три на два дюйма. Я за нее боюсь.

Дориан Чантри отодвинул стул и сел.

— Дядя, я обещал Фрэнсис…

— Пошли ей записку, что тебя отослали по делу. Она поймет.

— Меня? По делу? В жизни не поймет. Разве дела способны помешать развлечениям?

Взгляд Финиана Чантри похолодел.

— Не хочешь писать — дело твое. Но я надеюсь, что не долее чем через час ты уже будешь скакать на запад, чтобы перехватить почтовый дилижанс, следующий в Питтсбург. Я хочу, чтобы юная леди по имени Эхо Сэкетт благодаря твоим заботам благополучно добралась домой. Она живет где-то в горах к западу от Тукалуки-Коув, штат Теннесси. Тебе уже двадцать лет, а…

— А ты в этом возрасте командовал собственным судном. Знаю. С детских лет много раз слышал эту историю. Итак…

— Если через час ты не будешь скакать в Питтсбург и если юная леди, о которой идет речь, не доберется благополучно до дому, можешь быть уверен, что твое денежное содержание будет урезано до шести долларов в неделю.

Дориан открыл было рот, но потом посмотрел на дядю. С Финианом Чантри в таком настроении лучше не спорить.

— Шесть долларов в неделю? С голоду помрешь! — все-таки возразил он.

— Зачастую за приличную работу платят не лучше. С голоду не помрешь, но придется покрутиться. Станешь работать — для тебя ничего полезнее нет.

Дориан Чантри принялся разглядывать свои пальцы. Эхо Сэкетт… Он слышал достаточно рассказов о Сэкеттах, чтобы знать, как много они значат для дядюшки Финиана и значили в свое время для его отца.

— Куда она направится из Питтсбурга? Вернее как? Пароходом? Почтовой каретой? И где этот самый Тукалуки-Коув? Существует ли вообще такое место?

— Сэкетты всю жизнь жили в лесах, в горах. Всегда выбирали глухие места. Есть городок, называется Ноксвилл…

— Слышал о нем.

— Тукалуки-Коув где-то к востоку от него, но если с нею что приключится, то это будет раньше, чем она доберется до своих гор.

— Приключится? Ожидаешь неприятностей?

— Зачем бы я тогда тебя посылал? Лучше прихватить с собой пару револьверов и ружье. — Прежде чем заговорил Дориан, дядюшка добавил: — Слыхал когда-нибудь о Феликсе Хорсте?

— Это был первый судебный процесс, на котором я присутствовал, когда начал изучать право. Разумеется, я его помню.

— У меня есть основания считать, что он — один из той шайки, что попытается ограбить мисс Сэкетт. — Финиан коротко рассказал об Уайте и Хорсте, о завещании и памятном визите в контору Уайта. Потом предупредил: — Пойми, Дориан, дело нешуточное. Хорст умеет драться и убивает не задумываясь. Подозреваю, что у него найдутся и сообщники.

Финиан Чантри достал из ящика мешочек с монетами и бросил его на стол.

— Возьмешь на расходы. В приемной тебя ждет Арчи.

— Арчи? Официант из клуба?

— Он самый. Поедет с тобой, но не как слуга, а за компанию. Он хороший наездник, и с ним шутки плохи. Лучшего товарища нельзя и представить. Как-то вечером он был со мной в «Голландце».

Дориан поднял на дядю изумленный взгляд.

— В «Голландце»? В твоем-то возрасте?

— В моем возрасте, — улыбнулся Финиан Чантри. — И я обнаружил, что еще не так стар, как можно подумать. После той схватки я даже почувствовал себя лет на десять моложе. — Он встал из-за стола. — А теперь отправляйся, Дориан, и будь осторожен. Дело крайне серьезное.

Дориан сунул в карман мешочек с деньгами и после короткого рукопожатия вышел.

Арчи, чернокожий человек могучего телосложения, уже дожидался его.

— Лошади у вашего дома, сэр. Все необходимое, кроме оружия, уложено.

— Ты вооружен?

— О да, сэр! Я знаю, кто такой мистер Хорст, а также и мистер Уайт, но если я не ошибаюсь, по пути найдутся и другие. На Уайта работает человек, которого зовут Тим Оутс. Здорово дерется, сэр.

Дориан Чантри, сидя в карете, слушал стук копыт, почти позабыв о несостоявшемся свидании с Фрэнсис. Еще бы, его дядя, Финиан Чантри, поручает ему защитить юную леди от такого злодея, как Феликс Хорст! Его вдруг охватило чувство гордости. Выходит, дядюшка Финиан о нем высокого мнения. Потому что такое дело не для младенца.

Он мысленно вернулся на несколько лет назад. Вспомнил переполненный зал суда. Холодное спокойствие Феликса Хорста. Один раз их взгляды встретились. Взгляд Хорста был полон такого презрения, что даже теперь Дориана бросило в краску.

— Если поднажать, сэр, то можно перехватить их в Шамберсбурге. Там дилижанс останавливается на ночь и отправляется дальше поздно утром.

— Если до этого ничего не случится.

— Будет короткая остановка в Элизабеттауне, чуть позже они переедут через Саскуэнну.

— Что предпримет Хорст?

— Не знаю, сэр, но он будет осторожен. Теперь он известен властям, и судью ему больше не разжалобить. Будет сам выбирать момент.

— Думаешь, он может ее убить?

— Да, сэр. Он может. Он уже убивал… и еще, сэр. Он хорошо знает те края, куда мы направляемся. Раньше орудовал вдоль тропы Натчезов.

— Что скажешь об Оутсе?

— Он бандит, сэр. Очень силен. Одно время был профессиональным боксером. Азартный игрок, зачинщик драк и очень плохой человек, сэр.

— Я и сам немножко боксер.

Арчи, оглядев его, спросил:

— Вы когда-нибудь дрались, сэр? По-настоящему?

— В школе побивал всех. Не беспокойся — за себя постою.

— Не сомневаюсь, сэр. Но Тим Оутс дрался не так, как у вас в колледже. Совсем по-другому, сэр.

Дориан рассердился. Конечно, по-другому, но и в школе были приличные боксеры, а тренировали их лучше некуда. Какие шансы остаются у необученного кулачного бойца против профессионала? Последние слова он произнес вслух.

— Прошу прощения, сэр, но такой, как Оутс, побьет всех профессионалов за один вечер и даже не вспотеет. Даже нет никакого сравнения. Оутс боксер что надо. Я видел, как он дерется. Видел, как он держался сорок два раунда против йоркширского костолома.

— Сорок два раунда?

Самое большее, что было за плечами Дориана, — это пять раундов, и те лишь на тренировках. Бывало, что дрались довольно жарко, но сорок два раунда! По лондонским правилам раунд заканчивался при первом же нокдауне, безразлично, сбили ли тебя с ног, или ты просто потерял равновесие. Но даже при таком обороте дела сорок два раунда — это чертовски много. Не меньше часа, а то и больше.

Правда, он как-то дрался с конюхом, мучившим лошадь. Сколько они дрались? Пожалуй, не меньше тридцати минут, и он задал конюху, считавшемуся крепким парнем, хорошую взбучку.

Кони мчались быстро, стуча копытами по проселкам, с грохотом пролетая мосты. В Элизабеттауне, всего в нескольких милях от места назначения, они навели справки.

Да, такая девушка в дилижансе была. Пять футов два дюйма, рыжеватые волосы — соблазнительный бутончик.

Это описание вывело Дориана из себя. «Соблазнительный» — на чей вкус? Гарри Стэндиш, вернувшись к столику, захлебывался от восторга. «Если такие живут в горах, — заявил он, — то я прожил свою жизнь не там где надо!» Но вообще-то Гарри чересчур впечатлителен.

Сменив в Миддлтауне лошадей, поскакали дальше. До Шамберсбурга оставалось немного.

Когда они добрались туда, в дилижанс уже грузили почту.

— Нет, сэр, — ответил возница. — С тех пор как мы приехали, я ее не видал. Кажись, кто-то по ошибке взял ее сумку и она побежала догонять. — Повернувшись, он указал пальцем. — Вон туда. Они свернули за угол, и девчонка следом.

— Кто — они?

— Маленькая старая леди и плотный приземистый мужчина вроде бы в клетчатом пальто. Помню, он еще помогал старой леди выбраться из кареты. До этого я и не думал, что они едут вместе. Сидели-то по отдельности.

Тихонько выругавшись, Арчи посмотрел на Дориана.

— Они не теряли времени даром, мистер Чантри. Захватили ее сумку. Забрали деньги, а может быть и ее с ними вместе!

— Давно? — спросил Дориан возницу.

— Часа три-четыре тому назад. Я ее окликнул, но она не обернулась. — Возница показал пальцем. — Бросила этот саквояж. Открыла его, увидела, что внутри. А там ничего, кроме старого половика. Ну она и рванула так, будто на ней загорелись юбки!

Сдерживая ярость, полный самых ужасных опасений, Дориан двинулся вперед. Завернул за угол, остановился и огляделся вокруг. Перед ним была длинная узкая улица с безлюдными складами и амбарами. Вихрем взвилась и осела пыль.

— Едем помедленнее, — предложил Арчи. — Может быть, найдем какой-нибудь след. Может, они прячутся где, а может, и удрали.

Дориан Чантри натянул поводья и оглядел улицу.

— Бесполезно гоняться за призраками, — заметил он. — Нужно подумать. Куда они могли податься? Предположим, все было спланировано заранее. К тому времени как дилижанс добрался сюда, мисс Сэкетт должна была очень устать. Дорога дальняя, трясет, и никакой возможности отдохнуть. Ей захочется спать. По-моему, они рассуждали примерно так же. Старая леди, сидевшая рядом с Эхо, по видимости, была сообщницей Оутса, тот оказался близко к двери. Помог старой леди сойти, прихватив ее саквояж. Они, несомненно, надеялись, что Эхо не обнаружит подмены. Допустим, Арчи, именно на такой оборот они и рассчитывали. В этом случае они нуждались в убежище, куда можно было бы добраться быстро и переждать, пока не уедет дилижанс. Кроме того, они могли спланировать свои действия и на тот случай, если подмена обнаружится. Тут им тоже требовалось бы укрытие. Если она погналась за ними — а нам известно, что погналась, — то они узнали об этом через несколько минут. Девушка не вернулась, так что остаются две возможности. Либо она все еще преследует их, либо стала пленницей.

— Либо ее убили, — добавил Арчи. — И в таком случае им грозит тюрьма. Стукнули небось по голове и где-нибудь бросили.

Мужчины спешились и двинулись вдоль улицы.

— Может быть, она оставила какой-нибудь знак? — предположил Арчи.

— Зачем ей это? Она же путешествовала одна.

— Но она из рода Сэкеттов. Я слышал, что рассказывал о них ваш дядюшка: он говорил, что Сэкетты всегда стоят друг за друга. Думаю, что если пропадет один Сэкетт, кто-нибудь другой примется его искать. Ваша девушка рассказывала мистеру Финиану о своем дяде, которого зовут Регал. Она вполне могла оставить для него какой-нибудь знак. Судя по тому, что говорил мистер Финиан, они здорово нуждались в этих деньгах. Поэтому я и думаю, что Эхо могла оставить какой-нибудь условный знак для родственников.

— Если у нее была такая возможность и если она еще жива.

Об этом не хотелось думать. Дориану опять стало страшно. Он представил молодую девушку в руках Тима Оутса. Или Хорста. Однако какой знак она могла оставить?

Мужчины дошли до конца улицы и ничего не обнаружили. Вдруг Арчи указал пальцем в землю:

— Глядите, отпечатки копыт. Здесь стояла упряжка! Стояла час, а то и больше.

Полногрудая женщина лет пятидесяти подметала дорожку, ведущую к дому. С конем в поводу Дориан подошел к ней.

— Мэм? — приподняв шляпу, вежливо обратился он. — Вы не видали здесь упряжку? Скажем, тарантас? Этой ночью. Или ближе к утру.

— Упряжку, да? Ага, видела. — Она кивнула в сторону дома. — Я сплю у окна, а эта коляска всю ночь мне не давала спать — то скрипела, то лошади топали. Правда, ближе г рассвету двое прибежали по улице, сели и уехали.

— Двое? Вы уверены, что не трое?

— Была тут еще одна, молодая леди, но она прибежала после, когда они как раз сворачивали за угол. Она, видно, очень разозлилась. Топнула ножкой и сказала… в общем, крепко выразилась.

— И что потом? Куда она направилась?

— Туда. — Женщина показала в сторону конюшни, над дверью которой все еще горел фонарь. — Пошла прямо туда. Это платная конюшня. Минута или две, и она выскочила оттуда верхом и понеслась вдогонку. Не знаю, в чем там дело, но она была очень расстроена, должна вам сказать.

— Спасибо, мэм.

Они вновь вскочили на коней.

— Значит, отправилась в погоню? Придется догонять.

— Мистер! Расспросите о ней на конюшне Тюрягу Джо. Может, он вам расскажет. Скажите, что Марта Рирдон послала. — Помолчав, спросила: — Видно, девчонка попала в беду?

— Боюсь, что да, мэм. Боюсь, что да.

Глава 8

Подобрав юбки, я мчалась по улице, но, когда завернула за угол, они уже садились в коляску. Все было спланировано заранее. На моих глазах они сели и понеслись прочь.

Пытаться их догнать было бесполезно. Сердце бешено колотилось. На какую-то долю секунды я застыла в неподвижности. Пропали деньги, в которых мы так отчаянно нуждались: хозяйству нужен был мул, Регалу новое ружье, да и я сама думала немножко приодеться. А теперь все пропало, только из-за того, что я хотела спать и проворонила эту старушонку.

Значит, она села рядом, чтобы стянуть мой саквояж. А этот, в клетчатом пальто, видел мой саквояж, когда я выходила на остановке из дилижанса, и знал, что им нужно. Будь я благородной барышней, я непременно бы всплакнула. И тут я заметила фонарь и вывеску платной конюшни.

К счастью, на всякий случай я рассовала часть золота по карманам и когда, вбежав в конюшню, спросила коня, то сразу сунула хозяину золотую монету. Не успел он и рта раскрыть, как я уже выводила коня и надевала уздечку. Мое нетерпение было заразительным — набросив седло, хозяин принялся затягивать подпруги. Крикнув, что верну коня, я понеслась вдогонку за упряжкой.

Шамберсбург — город небольшой, и проселочная дорога была рядом. Я видела, что они свернули именно туда, и поскакала следом. Вот когда я пожалела, что не взяла с собой ружья, я бы могла остановить эту коляску прежде, чем она скроется из виду. А теперь все, что у меня было, — это нож и короткоствольный пистолет, который я держала в ридикюле вместе с расческой и духами. Ридикюль — это что-то вроде сумочки на длинных шнурках, которая обычно болталась у меня на руке. В городе была мода на тонкие, просвечивающие платья, к которым кармана не пришить, поэтому без ридикюля было просто никуда. Мое дорожное платье, конечно, было сшито из более плотной материи, но я носила ридикюль в угоду моде.

Они направились к западу и прилично оторвались от меня, но я опасалась ехать слишком быстро, поскольку они могли свернуть, а я бы в темноте этого не заметила. Кроме того, когда рассветет, будут видны следы, а судя по тому, что небо на востоке стало бледно-лимонным, до рассвета оставалось недолго.

Голова моя звенела, и в ней не рождалось никаких планов. Я просто мчалась вслед за грабителями. Тот мужчина в пальто наверняка оглядывался и видел, что его преследуют. Вполне возможно, что он не захочет долго меня терпеть, поэтому следует остерегаться западни.

Финиан Чантри говорил об убийстве. Убийство — одно уже Числилось за Феликсом Хорстом, и он будет готов снова совершить его. И тот, что впереди, тоже долго думать не станет.

Дорога вела через сосновые заросли, во всяком случае, через какой-то лес. Слишком темно, чтобы разобрать точно. Деревья теснились у самой обочины, время от времени попадались изгороди, сделанные из жердей. Через четыре-пять миль деревья вдруг отступили и с обеих сторон показались огороженные пастбища и поля. Далеко впереди светился какой-то огонек.

Светало, но там, где виден был огонек, я разглядела группу строений и ту самую коляску.

Пришпорив коня, я помчалась вперед в надежде наконец догнать обидчиков и разделаться с ними, но коляска рванулась дальше, и я увидела, что кто-то дергает дверь почтовой станции. Дверь не открывалась, и, быстро оглянувшись, за угол юркнула женщина. Я за ней.

Догнала и схватила ее уже у дальнего угла. В руке остались шляпка и клок седых волос, в следующее мгновение женщина повернулась и, схватив меня за руку, стащила с коня!

Мы повалились в пыль. Я оказалась сверху. Она вцепилась мне в волосы. Тут уж было не до хороших манер. Я двинула ей кулаком по носу и, когда она, захлебываясь в крови, попыталась вырваться, двинула еще раз. Потом поднялась и посмотрела, кого же это я так ловко отделала.

Это была никакая не старая леди, а молодая особа, страшно злющая. Весь ее грим стерся, а волосы растрепались. Ее ридикюль порвался, и на землю высыпались два золотых и сколько-то мелочи. Я подняла монеты.

— Столько тебе дали за то, что ты ограбила бедную девушку? И не стыдно?

Новенькие золотые монеты — я была уверена в том, что это — мои. Убрала их в ридикюль и взялась за уздечку.

— Забрала все деньги, — заныла она. — Не на что вернуться в город.

— Не ври, — ответила я. — Вон мелочь валяется, хватит с тебя. Вообще-то тебе не вредно было бы и пешком прогуляться — будет время поразмыслить о содеянных грехах.

Я подошла к лошади и сунула ногу в стремя.

— Куда он подался?

— Не твое дело!

— А теперь, мэм, — спокойно, как говорил бы Регал, произнесла я, — вы мне скажете, куда он направился, или я еду прямо на вас!

Она стала подниматься, но мой конь толкнул ее и сбил наземь. Девица перекатилась и уселась прямо на земле, опершись на руки и раскинув ноги.

— Даю тебе одну минуту, — предупредила я. — Потом снова пущу лошадь!

Злобно глянув на меня, она заныла:

— Он обещал мне сорок долларов! Это целая куча денег!

— Моя лошадь очень тяжелая. Куда он едет?

— Ладно, я ему ничего не должна, — наконец решилась она. — Этот парень направляется куда-то в Гиблые горы. Раньше там было логово Дэйви Льюиса!

Даже в горах Теннесси мы слыхали о Дэйви Льюисе, грабителе из Пенсильвании. Сперва он был фальшивомонетчиком, но после того как бежал из тюрьмы, стал чем-то вроде разбойника с большой дороги.

Говорили, что Дэйви — вроде Робин Гуда, который отбирал у богатых и отдавал бедным. Если он был как большинство тех бандитов, которых у нас звали робин гудами, то бедняком, которому он все отдавал, был скорее всего он сам или же хозяин ближайшей таверны.

Теперь след упряжки можно было разглядеть без труда. Я спешилась и немножко прошлась пешком, изучая следы лошадей. След копыт — все равно что подпись: раз увидев, легко узнаешь. Я хотела получше их запомнить и, что не менее полезно, определить размер шага, чтобы потом проще было искать следы.

Нет никакого сомнения в том, что Хорст тоже замешан в этом деле. А тот, что впереди, с ним заодно.

Пистолет «даун», что был со мной, — однозарядный. Пороху и пуль еще на пять зарядов, но если подойти достаточно близко, то мне этого хватит. К тому же я надеялась, что стрелять не придется.

В голове засела одна мысль. У меня отняли деньги, и я должна их вернуть. Хорошо бы, чтоб на моем месте оказался Регал, или мой брат Этан, или кто-нибудь еще… Но в том и беда, что никто, кроме меня, не мог этого сделать, а обратись я к властям, будет поздно. Да и откуда взяться властям там, у черта на куличках — куда они направляются?

Я проезжала мимо огороженных жердями полей, бревенчатых хижин, при виде которых мне так хотелось домой, в горы. Теперь я ехала быстро, не теряя следа, высматривая то тут, то там отпечатки копыт.

Куда они едут? Далеко ли? Почему я думаю о «них»? Но ведь кто-то же должен править лошадьми, кто-то ждал грабителей в коляске? Может быть, Хорст? Я ничего точно не знала. Знала лишь одно — не могу вернуться домой без этих денег, они нам отчаянно нужны.

Не то чтобы мы голодали — горы давали нам пропитание. Дичь, зелень и орехи, иногда фрукты. Огород и поле снабжали нас овощами и зерном. Но сколько еще всего было нужно. Мама старела, и мне не хотелось, чтобы она слишком много трудилась. Нуждались мы и в мелких удобствах. В новом постельном белье, например, в новой одежде, в каких-то скромных радостях жизни. Нам нужны были книги, что-нибудь еще, что будоражило бы мечты. С деньгами бы все переменилось. Старого дряхлого мула можно было бы отправить на пастбище, сносившийся плуг заменить новым. Нам нужно было не много, но больше всего мне хотелось, чтобы мама на закате жизни хотя бы немножко посидела, отдыхая, слушая звуки гор, любуясь пробегающими светом и тенью.

Поначалу я просто гналась за ними вслед, но теперь стала думать, что же мне делать дальше? Что я могу? Там будет двое мужчин, и если один из них Хорст, то он заведомый убийца. Очевидно, они специально заманивают меня в горы… Заманят — и что потом?

Другой мой револьвер лежал в саквояже, а саквояж был у них. Револьвер полностью заряжен, и у него нормальный длинный ствол, не отпиленный, как у этого. Может, они уже его обнаружили?

А у меня в запасе был всего один выстрел; потом надо перезаряжать оружие.

Благодаря охоте я делала это ловко и быстро, но под дулом чужого револьвера мне никак не успеть.

Поэтому надо как-то справиться с ними поодиночке. Сразиться с двумя я не отважусь.

«Эхо, — сказала я себе, — тебе надо быть ловкой, хитрой и осторожной, как индеец. Не высовывайся, держись следа и выжидай».

Никто не знал, где я. Финиан Чантри полагал, что я еду домой. Регал и мама думают, что я в Филадельфии или на пути к ним. Прежде чем они заподозрят неладное, все будет кончено. Мне не раз доводилось по-индейски выслеживать дичь. В лесу я становилась тенью. Иначе бы нашей семье пришлось голодать. Теперь от меня требовалось все мое умение. Я вспомнила, как выслеживала оленя, как подбиралась поближе, чтобы не промахнуться. Но я никогда раньше не охотилась на человека. Наверное, это похоже на то, как травят рысь или свирепого медведя-шатуна… только еще хуже. Звери, на которых я охотилась, привыкли уходить от преследования, их требовалось брать хитростью.

Во рту у меня пересохло, гулко стучало сердце. Неужели это и есть страх? Нет, пока еще нет. Они все еще впереди, но надо быть осторожнее. Я полагала, что они ничего не предпримут, пока не отъедут подальше от места, где еще можно встретить людей. Тогда мне придется ехать тише.

«Регал! Регал! — шептала я про себя. — Подскажи, что делать! Я должна пойти на это, но до смерти боюсь. Никогда не думала, что будет так страшно, но вот видишь. Их двое, Регал!»

Я дважды останавливалась у ручьев, чтобы напиться. Ужасно хотелось есть, но я боялась их упустить, а уже приближались сумерки. В темноте мне их не выследить, так что лучше найти, где укрыться, а может быть, и достать чего поесть.

Поля по обе стороны дороги были не вспаханы и выглядели заброшенными, но впереди я увидела дымок. Несомненно, кто-то готовил ужин. Я пустила коня шагом — время поостеречься, могут и подстрелить.

Дважды, в рощицах, одна рука в ридикюле — на пистолете, — я придерживала коня и разглядывала следы.

«Даун» — особое оружие, его в прошлом веке изготовляли шотландцы. Мой пистолет был один из последних, которые изготовила фирма. Это оружие очень любили использовать шотландские горцы, и не один из них сложил голову, встретив пулю «дауна». Мой пистолет изготовил Джон Мэрдок добрых полсотни лет назад. Регал для моего удобства укоротил ствол на четыре дюйма. Моим любимым был тот, другой револьвер, но девушке негде было бы его носить.

Дорога впереди поворачивала, оставляя лишь две колеи, между которыми росла трава. В некоторых оградах покосились жерди; место выглядело заброшенным или по крайней мере запущенным. Придержав коня, я внимательно оглядела местность. Под деревьями сгущались тени, да и сами деревья уже растворялись в темноте. Впереди белели колеи, откуда-то с той стороны доносился слабый запах дыма.

Конь повел ушами. Он тоже почуял запах дыма, запах человека. Может быть, даже запах свежего сена или конюшни. Чувствовалось, что ему не терпится попасть туда, но я еще удерживала его.

Западня — вот чего мне надо было опасаться. Пустив коня вперед, с револьвером наготове, я оглядывала каждый куст, каждое дерево, прислушивалась, не раздастся ли стук копыт, фырканье лошадей, скрип колес или какие-нибудь еще звуки. Вроде ничего не слышно.

Где-то вдалеке ухнула сова. Конь шел спокойно. Глупо бояться неведомо чего. Скорее всего, они ушли на несколько миль вперед, да и вряд ли рискнут напасть поблизости от фермы. Однако осторожность не помешает.

Я устала. Я до глубокой ночи тряслась в дилижансе, потом скакала верхом и со вчерашнего дня ничего не ела. Следы коляски все еще видны, значит, грабители никуда не сворачивали.

Теперь я видела свет в окошках хижины. Услыхала, как хлопнула дверь, — кто-то вошел или вышел. Может быть, я достану у них что-нибудь поесть или даже смогу переночевать. Ночью следа все равно не разглядеть. Во всяком случае, попроситься-то можно.

Я еще раз посмотрела на дорогу, но не могла ничего разглядеть. Стало совсем темно. Повернула коня в ворота, подъехала к коновязи, с трудом сползла с седла и, привязав коня, оглянулась на ворота. Их забыли запереть. Селяне обычно следят, чтобы ворота были заперты, разве что ждут кого. Может, соседей, а может, кто из домашних пока не вернулся.

Тихонько постучалась в дверь. Никакой реакции. До меня донесся запах жареной свинины, в животе самым неприличным образом заурчало — я и вправду была до смерти голодна.

Постучала снова и услышала приближающиеся шаги. Дверь открылась, и в лицо ударил яркий — после темноты — свет.

— Входите! — раздался мужской голос. — Входите же! Как раз поспели к ужину!

Я обернулась, чтобы закрыть дверь, но она уже сама закрывалась за мною.

На столе горела свеча, в очаге разведен огонь. На сковороде жарилась свинина, и по всей хижине разносился аромат кофе.

— Заходи и садись! Как раз к ужину поспела!

Дверь наконец захлопнулась совсем, засов опустился на место. В хижине было двое мужчин. Один из них — неряшливый молодой человек из конторы мистера Уайта, другой — мужчина в клетчатом пальто.

Глава 9

На секунду я застыла. Юноша с вилкой в руках стоял у огня. Тот, что в клетчатом пальто, стоял между мной и дверью. Прошмыгнуть мимо, поднять засов и открыть дверь? Безнадежное дело.

— Спасибо, — ответила я. — В дороге всегда здорово хочется есть. Меня остановил запах свинины.

Моя непринужденность поставила их в тупик. Они, похоже, не знали, что со мной делать, и я надеялась, что смогу продолжать в том же духе. Хотела, чтобы они подумали: я не знаю, кто они на самом деле и что они здесь не живут. Теперь я видела, что дом давно заброшен. Мне бы догадаться раньше, ведь поля заросли сорняками и ограда развалилась.

— Не возражаете, если сяду? Такой долгий день. — Стараясь держаться как можно любезнее, я протянула руку. — Меня зовут Сэкетт. Эхо Сэкетт. Держу путь в Теннесси. В Питтсбурге меня должен был встретить мой дядя, Регал. Едет мне навстречу.

Я врала напропалую, но мне очень хотелось, чтобы они поверили, что меня где-то ждут и, если я не объявлюсь, начнут искать.

— Финиан Чантри — это старый приятель моего дедушки — сообщил Регалу, чтобы он меня встретил. Ему не нравится, что я еду одна.

Я не закрывала рта, опасаясь, что, если перестану болтать, случится беда. Кроме того, я надеялась немножко их встревожить. Если подумают, что меня будут искать или попытаются разузнать, что со мной стало, то, может быть, не решатся пойти на то, что там было у них на уме.

— Регал — один из лучших следопытов в Теннесси. Воевал с индейцами. Хотел ехать со мной, но не смог выбраться. Рада, что скоро увидимся.

Я вздохнула, но прежде чем кто-то из них успел открыть рот, воскликнула:

— Честное слово! Этот бекон чертовски вкусно пахнет!

— Угости ее беконом, да и хлеба дай, — распорядился широкоплечий, бросая на вешалку свою серую шляпу.

Толстая шея, изуродованное ухо, перебитая переносица.

— Благодарю вас, сэр, — ответила я, усаживаясь и аккуратно расправляя платье. — Простите, сэр, не расслышала, как вас зовут.

— Тимоти Оутс, — нехотя представился он, — а это Элмер.

— Мы знакомы, — с вожделением глядя на меня, сказал Элмер и поставил передо мной тарелку. — Встречались раньше.

— О! Ах да! Вы тот любезный молодой человек из конторы мистера Уайта! Мне почему-то казалось, что вы горожанин. Не ожидала увидеть вас здесь, в глуши.

— Плесни-ка мне кофе, — попросил Оутс.

Знают ли они, что я гонюсь за ними? Видели ли они, как я выбежала из-за угла? Приходилось рисковать.

— Я сошла с дилижанса в Шамберсбурге, — начала объяснять я. — Понимаете, сильно трясет, когда едешь. Оставила вещи в дилижансе и взяла напрокат лошадь. Верхом легче. Да еще решила по пути повидаться с друзьями.

— С друзьями? Ты же говорила, что из Теннесси, — заметил Элмер.

— Верно. Из Тукалуки-Коув, там рядом, но и тут у нас есть друзья. — Память выхватила первое попавшееся имя. — Точнее друг. Он охотник. Его все здесь знают. Зовут Джон Мак-Генри.

— Первый раз слышу, — сказал Элмер.

— Был бы охотником, знал бы. Стрелок каких поискать. Столько лет кормит мясом всю свою родню. Может быть, бьет и на продажу. Правда, про это точно не скажу.

— И что в этой охоте такого особенного? — заносчиво спросил Элмер.

— Если мы не будем добывать себе мясо охотой, значит, останемся без него. Думаю, то же самое и в здешних горах. Хороших стрелков у нас уважают. Возьмите, к примеру, нас, Сэкеттов. У нас все охотники и все хорошо стреляют. Сейчас, — продолжала я, — мы втянуты в кровную вражду. С Хиггинсами. Но у нас дела пока лучше. Наши парни стреляют лучше, чем они.

— А как насчет властей?

— Их это мало волнует, пока мы стреляем только друг друга. Думаю, власти считают, что рано или поздно мы друг друга перебьем, но это будет не так скоро. Только в горах сейчас живет сорок Сэкеттов, да еще на равнине. Если кому из Сэкеттов наступят на ногу, сбегутся все.

Моя тарелка опустела. Пришло время играть по-крупному. Я допила кофе и отодвинула стул.

— Пора ехать. Если вскорости не появлюсь, эти Мак-Генри, чего доброго, разыскивать станут.

Я повернулась к двери, потом остановилась и небрежно смахнула старую дерюгу, ту самую, что закрывала мой саквояж.

— А это я возьму с собой.

Выпрямилась, держа саквояж в левой руке. В правой — шотландский пистолет.

Оутс стал подниматься; Элмер, удивленный неожиданным оборотом дела, повернул голову.

— Сидите тихо. Револьвер бьет без промаха, и мне не хочется, чтобы одному из вас пришлось хоронить другого. Так что не дергайтесь.

Не сводя с них глаз, я поставила на пол саквояж, подняла засов и снова взяла его. Элмер уже приходил в себя и тихонько опустил сковороду на огонь. Не знаю, что у него было на уме, да и не собиралась это выяснять.

Оутс, уставившись на меня, подался вперед и вдруг стремительно сорвался со стула.

Быстро шагнув за дверь, я чудом ухитрилась кончиком пальца толкнуть засов. Мужчина с грохотом ударился о дверь, а я побежала к своему коню. Слышала, как негодяй орет проклятия, как вопит Элмер. Потом дверь с треском распахнулась и оба вывалились наружу. Я уже была в седле, пытаясь удержать в одной руке поводья и саквояж, готовая стрелять в случае чего.

Выскочив за ворота, я, сопровождаемая проклятиями, понеслась по дороге. Они побежали к конюшне. Чтобы запрячь лошадей, им еще придется повозиться, а я тем временем буду уже далеко.

Неужели повезло? Еще как повезло! Когда я вставала из-за стола, единственной мыслью было — как бы удрать. Потом я увидела саквояж, под дерюгой. Действовала не раздумывая. Меня спасла единственная вещь — неожиданность. Они считали, что поскольку я женщина, то и буду вести себя тихо и послушно. А условия, в которых я росла, сделали меня больше похожей на мальчишку.

Я мчалась вперед по дороге. На фоне неба резко чернел гребень горы. Помню, что конь замедлил бег у каких-то строений. Два из них похожи были на таверны, все закрыто на ночь. Лоуден или что-то вроде того. Впереди — гора Коув и вьющаяся по склону дорога. Придерживая коня, я стала подниматься вверх. Теперь они уже, видно, гнались за мной, а оба, похоже, были не из тех, кто бережет коней. Тем не менее я не торопила своего.

Чтобы добраться до вершины, понадобилось почти два часа, хотя сомневаюсь, чтобы там было больше семи-восьми миль. Переваливая через гребень, я наконец услышала за собой погоню.

Недалеко от вершины стояла еще одна таверна. Около нее расположилось несколько фургонов с домашним скарбом. Переселенцы, подумала я. На дороге спорили двое мужчин, судя по говору, ирландцы.

Заслышав стук копыт, они обернулись. Я натянула поводья.

— Пэдди, — обратилась я к одному из них, — не откажешь ли мне в любезности, а?

— Да это же девчонка, Рори! Надо же, среди ночи — и девчонка!

— За мной гонятся двое, это негодяи, я только что вырвалась от них. Не хочу навлечь на вас беду, но не могли бы вы их остановить? Немножко задержать, чтобы я могла удрать?

Рори встал по стойке смирно как на параде.

— Сделаю, мэм! Остановлю и потолкую. И скоро они будут?

— Идут за мной по пятам. Двое в коляске. Один из них, кажется, боксер.

— Кто боксер? — выступил вперед другой ирландец. — Я тоже немножко боксер! Задержим их, мэм, — на пару раундов. Посмотрим, как он боксирует!

— Спасибо вам, сэр! Вы настоящие джентльмены!

Только теперь я вспомнила, что рассказывал об этих местах отец. В горах частенько вспоминали о схватках между поселенцами и красными мундирами еще за несколько лет до Революции. У британских солдат тогда отвоевали два форта, один в Лоудене, другой в Бедфорде. И еще в то время много сражались с индейцами.

Впереди была деревня, которую называли Макконнелтаун, а за ней еще один крутой хребет, такой же, как тот, что я уже перевалила. Мужчина, у которого я брала коня, сказал, что я могу оставить его в заведении, которое назвал таверной Ноубла, хотя и не знал, по-прежнему ли Ноубл там хозяином. Седлая коня, он успел наспех сообщить, что там хорошо кормят и что таверна служит станцией для почтовых дилижансов.

Если только дилижанс не проехал, пока я находилась в хижине… Если нет, то он двигался следом за мной, и, если повезет, я могла бы продолжить свою поездку.

Когда показалась таверна Ноубла и какой-то человек вышел навстречу принять коня, я держалась из последних сил.

— Издалека приехали, — заметил он. — Я коня этого знаю.

— Условилась с хозяином оставить его у вас. Дилижанс не приходил?

— Нет, ожидаем через час. — Чувствовалось, что говорит человек добрый и заботливый и что он видит, как я устала. — Заходите в дом, — пригласил он. — Хозяйка соберет что-нибудь поесть.

Румяная веселая женщина встретила меня с грубоватым радушием.

— Ах ты, бедняжка! Ступай, освежись, — указала она. — Выйдешь, накормлю завтраком.

Завтрак оказался отменный — колбаса, яйца, ветчина и яблочный сок собственного изготовления. В таверне было безлюдно, и хозяйка, явно любопытствуя, подсела ко мне.

— Я еду издалека, направляюсь в Питтсбург, но за мной гонятся двое. — Я, как могла, описала их. — Они пытались меня ограбить, отнять последнее. Скоро будут здесь.

— Не беспокойся! Здесь мы такого не потерпим!

Убедившись, что я сыта, она встала из-за стола.

— Боже мой, да ты еле жива от усталости! Ступай, приляг в моей комнате. Забери вещи. Отдохнешь, а будет дилижанс, прослежу, чтобы без тебя не уехали.

Оставшись одна в комнате, я присела на кровать и открыла саквояж. Все на месте: другой револьвер, порох и пули. Для верности перезарядила — порох мог отсыреть. Потом легла и уснула.

Мне снился сон. Я видела высокого широкоплечего молодого человека, но без лица, хотя я знала, что он красив. Он ехал верхом, разыскивая меня. Такой приятный сон, что мне жаль было просыпаться, но меня разбудил голос из-за стены.

— Рассадил мне губу, сволочь. Тут ничего не скажешь, его взяла. А до чего упрямый. Трижды валялся на земле и каждый раз поднимался и махал руками.

Говорил Тимоти Оутс. Потом я услышала голос другого, Элмера:

— Но ты все-таки его отделал, хорошо отделал. Только не пойму, зачем он полез на тебя. Он даже не знал, кто ты такой.

Снова низкий грубый голос Оутса:

— Дурак! Разве не понятно? Это все девчонка. Она натравила. Ну, погоди! Доберусь я до нее!

В дверь таверны постучали.

— Валяйте! Валяйте отсюда, джентльмены! Пора! Прибывает почтовая карета. Она стоит всего пару минут и нам надо успеть обслужить пассажиров!

— Не видала девчонку? На гнедой лошади.

— Девчонку? В такой-то час? Ты, должно быть, спятил! Мы только что открылись! Если кто и проезжал, то затемно! Убирайтесь, мы народ занятой. На пьяниц и скандалистов у нас времени нет.

— Да послушай ты! Я не был пьян! Я…

— Не знаю, что там у вас, но у меня еда только для пассажиров, так что убирайтесь. Если хотите позавтракать, дальше есть еще одна таверна. Не сомневаюсь, что та, кого вы ищете, сидит там. Потому что у них свет не гасят всю ночь.

Я быстро соскочила с постели, сунула ноги в сапоги. Сполоснула лицо и руки, на большее времени не было, причесалась. Вот это представление! Да и у меня самой вид что надо.

Но кое-как прихорошившись, я почувствовала себя лучше, а может быть, и выглядеть стала понормальней. Я как раз расправляла на себе одежку, когда хозяйка вошла в комнату.

— Давай-ка выпей свежего кофе! Скоро будет дилижанс. — Поставила на красную клетчатую скатерть чашку с блюдцем и налила кофе. — Только что здесь были двое, у одного все костяшки на руках сбиты до крови, под глазом хороший фингал и разбита губа. Те самые?

— Я слышала, как они разговаривали. С ними дрался один ирландец из Лоудена.

— А, должно быть, Рори! Ай да молодец! Хороший парень, крепкий, если бы еще не прикладывался к бутылке! Всегда готов подраться, но только ради спорта. Без всякой там подлости!

Она побежала по делам, а я, прихлебывая кофе, принялась думать. Тимоти Оутс и Элмер где-то впереди и постараются меня поймать. Если не по дороге, то в Питтсбурге.

Вряд ли они подумают, что я села в дилижанс, потому что уверены, что я ушла дальше. Я уже допивала кофе, когда подъехал дилижанс, четверо сошли поесть. Трое пассажиров, да еще возница.

Возница уставился на меня в изумлении.

— Неужто вы? Ну что ж, проезд оплачен до Питтсбурга, так что садитесь. — Посмотрел на мой саквояж. — Вернула свой? Или это тот другой?

— Мой, — подтвердила я.

— Меняем лошадей, через минуту трогаемся.

Я остановила его по пути на кухню, куда он направлялся, и рассказала о том, что меня пытались ограбить, и о тех двоих впереди.

— Если станут окликать, — умоляла я, — не останавливайтесь. Вдруг они решат посмотреть, нет ли меня в дилижансе.

— Не беспокойся, — заверил он. — Так просто не остановлюсь. Правда, на Сайдлонг-Хилл крутой подъем, да и дорога узкая.

Пассажиров стало меньше, и я поставила саквояж рядом с собой на сиденье. Можно опереться, да и второй револьвер под рукой. Приоткрыла ридикюль, чтобы можно было быстрее достать свой короткоствольный.

Пассажиры расселись по местам. Я откинула голову на спинку и закрыла глаза. Щелкнул бич, и дилижанс, дернувшись, загремел по ухабам, углубляясь в горы.

Я очень устала.

Глава 10

В Питтсбурге я остановилась в том же пансионе, что и по пути на восток. У миссис О'Брайен в ее старом доменашлась для меня отличная просторная комната. Прислуга принесла в комнату корыто и горячей воды, и я выкупалась и вымыла голову. А она тем временем постаралась привести в порядок мое дорожное платье. Оно вернулось ко мне как новенькое.

Я навела справки — ни сегодня, ни завтра пароход не отправлялся. Миссис О'Брайен предложила ехать через Уилинг, чтобы сократить несколько миль пути. Я ничего не сказала ей о Тимоти Оутсе и Элмере.

Тем не менее я ее озадачила, потому что после завтрака осталась в гостиной, то и дело выглядывая в окно, не следят ли за домом. Вряд ли меня найдут так скоро, но я не хотела рисковать.

— В чем дело, мисс Сэкетт? Кого вы высматриваете?

Я поначалу колебалась, но потом рассказала, что меня пытались ограбить двое мужчин и я боюсь, что они меня преследуют. Однако пора приниматься за дела, и чем скорее я вернусь к себе в горы, тем лучше.

— Если поедете через Уилинг, — принялась советовать она, — то от конторы на Уотер-стрит ходит дилижанс. Это новая линия, но у них несколько почтовых карет.

— За каретами они будут следить, — сказала я. — Боюсь, что и за пароходами.

И тут я вспомнила одну вещь.

— По пути к вам я заметила на пустырях фургоны.

— Это все переселенцы, — пренебрежительно заметила хозяйка пансиона.

— В свое время мы все были переселенцами, миссис О'Брайен, — напомнила я. — Даже вы, когда покинули Ирландию.

— Вероятно, это так. Но почему-то теперь кажется, что было все иначе.

— Те, кто уже обосновался, на новых переселенцев смотрят свысока, — сказала я. — Но ведь кому-то надо осваивать новые земли. Когда они обживутся, тоже станут чувствовать себя вроде вас. — Тут мне в голову пришла одна мысль: — Пойду-ка взгляну на них.

— Очень прошу вас, надо быть поосторожнее! Особенно такой молоденькой, как вы! Вам придется идти мимо канатного двора мистера Джона Ирвина. А там встречаются такие грубияны!

— Все будет в порядке.

Несмотря на дым фабричных труб, висевший на городом, Питтсбург был очень красив. Я шагала по улице. На плече, доставая до кончиков пальцев, болтался ридикюль.

На канатном дворе рабочие были заняты, и, хотя некоторые взглянули в мою сторону, никто меня не окликнул. Только один парень, стоявший поближе, приподнял кепку. Я лишь кивнула в ответ, не улыбнувшись, даже не взглянув.

За двором расположились по крайней мере две дюжины фургонов. Вокруг бегали и играли дети. Женщина, набрав в рот прищепок, вешала белье. Выглядела она очень опрятно. Рядом играли двое чистеньких веселых ребятишек.

Я остановилась.

— Мэм, позвольте вас отвлечь на минутку?

Она вынула изо рта прищепки и быстрым движением поправила волосы.

— Конечно. Чем могу быть полезной?

— Вижу, вы переселенцы. Вы, случаем, направляетесь не в сторону Уилинга?

— Как раз туда.

— Мэм, мне надо в Уилинг, я могу заплатить. — И, не давая ей возразить, пояснила: — Не хочу ехать дилижансом. — Потом добавила: — За мной гонятся.

— У нас очень тесно, но…

— Я живу в горах. К работе привыкла. Сяду, где скажете, помогу стряпать. Маленьким буду сказки рассказывать…

— Вон идет Ральф, мой муж. Спросим его.

Ральф был крепко сложенный мужчина лет тридцати пяти, твердый, на вид решительный, но, как видно, и добрый.

— До Уилинга? Можем взять. — Он окинул меня быстрым пытливым взглядом. — Тебе ничего не будет стоить, но поможешь с ребятишками.

— Помогу. И заплачу, — ответила я. — Даю три доллара и еще два по приезде.

— Многовато, — отозвался он и ухмыльнулся. — Но деньги никогда не помешают. Видит Бог, жизнь дорогая. Надеялся найти здесь работу, но не повезло. Да и жить здесь нам не по карману. Подумать только, простая комнатенка обошлась бы мне за год в сто долларов! Сто долларов! Представляешь? Говядина семь центов за фунт… даже кукурузная мука по доллару за бушель! Мне здесь не прожить. — Он снова быстро взглянул на меня. — Знаешь ли, у нас никаких удобств. Один фургон и тот загружен.

— Ральф, она говорит, что приехала с гор. Наверно, привыкла обходиться попросту.

— Да, конечно! Обо мне не думайте. Я постараюсь никого не стеснить. Прошу только об одном — не говорите никому, что я с вами еду. Завтра, еще до рассвета, буду у вас.

Он снова поглядел на меня.

— А те люди, что тебя преследуют, как они выглядят?

Я коротко, но точно их обрисовала. Он кивнул.

— Не беспокойся. Можешь сидеть в фургоне, а когда захочешь, пройдешься пешком. Вряд ли они догадаются, что ты выберешь такой транспорт.

Когда я спустилась на кухню, миссис О'Брайен пила кофе. Взглянула на меня.

— Никого — только что смотрела. Пейте кофе. Я подогреваю вам суп, надо немножко поесть на дорогу.

— Как раз успею. Вы очень добры.

— Не стоит благодарности. Главное — берегите себя.

Тихо. Я надела шляпку и выглянула в окно. Ни огонька. Темно хоть глаза выколи. Саквояж я взяла в левую руку. Развязала ридикюль, обхватила рукоятку своего «дауна».

В комнате свет не включали. Миссис О'Брайен тихонько открыла дверь.

— Ступайте, и да поможет вам Господь!

Крыльцо скрипнуло. Я замерла, оглядываясь вокруг. Ничего. С реки несло сыростью, пахло мокрым шлаком. Спустившись с крыльца на цыпочках, я решительно шагнула вперед. До фургона нужно было пройти три больших квартала. Сначала жилой квартал, в этот час темный и безмолвный; за ним канатный двор и лесной склад с примыкающей к нему конюшней. Оттуда начинался пустырь, где стояли фургоны.

Вроде бы все шло нормально. Я отпустила револьвер и быстро зашагала вперед, подобрав юбки, чтобы их шуршание не мешало мне слышать каждый звук. Ридикюль свободно болтался на плече. Саквояж оттягивал руку. Я поменяла руки, но через полквартала, подходя к канатному двору, снова взяла саквояж в левую.

Далеко впереди показался слабый свет, должно быть фонарь. Наверняка Ральф запрягает лошадей. Тут я с беспокойством заметила неясную фигуру. До чего же темно…

Услыхала я его слишком поздно. Кто-то, зловонно дыша мне в лицо, грубо обхватил меня.

— Не кричать, убью. Теперь слушай. Тим в другом конце города, следит за почтовой станцией. Будь хорошей девочкой, и я ему не скажу, что отыскал тебя, — тихо говорил он. — Не знаю, куда ты собралась в такую ночь, но знаю, чем мы можем заняться, ты и я. Мы…

Подняв ногу, я изо всех сил ударила сапогом ему в ногу и одновременно двинула головой в лицо. Он был выше ростом, поэтому мой затылок пришелся ему аккурат в нижнюю челюсть. Он выпустил меня и, спотыкаясь, попятился. Размахнувшись, я ударила его по голове ридикюлем — а в нем были пистолет, патроны и несколько тяжелых монет. Я, может, и не вышла ростом, но всю жизнь трудилась, и силенки хватает. Он как миленький растянулся в грязи. Застонал, попробовал подняться и снова упал в грязь. Я посмотрела на него без малейшей жалости и пошла дальше. Скоро я уже была у своего фургона.

Несколько семей были уже готовы тронуться в путь. Ральф молча указал мне сесть в самый конец фургона, я забралась внутрь, и мы поехали.

Отыскав себе местечко среди узлов и свернутых постелей, я скоро заснула и проснулась уже при свете дня. На меня смотрели круглые глазенки двух малышей.

— Ну! — весело сказала я. — Меня зовут Эхо, а вас?

Девчушка, перебирая пальчиками, отвернулась, а мальчик произнес:

— Джимми. Я Джимми Дреннан, а это моя сестренка, Эмпили. Она боится.

— Эмпили? — переспросила я.

— Эмили! — обиделась она. — Эмпили! Он всегда так обзывает! — Глядя на меня, она спросила: — Разве Эхо — это имя?

— Меня так зовут, — заверила я. — Такое имя есть. Правда. Теперь мы так называем эхо, которое слышим, но раньше это было имя. Так звали нимфу. Это, как бы вам объяснить, вроде русалки. Она без конца болтала, и тогда Гера — это была богиня — постановила, чтобы Эхо никогда не говорила первой и никогда не молчала, когда говорят другие. Эхо влюбилась в Нарцисса и, когда он умер, зачахла. И остался от нее один только голос.

— Это сказка! — заявил Джимми.

— Верно, причем очень, очень старая. Когда я поступила в школу, мне обо всем этом рассказал учитель.

— Ты тоже зачахнешь, пока не останется один голос? — спросил Джимми.

— Надеюсь, что нет, — ответила я. — Мне еще ни разу не повстречался Нарцисс.

— Еще повстречается, — сказала, усаживаясь рядом, его мать. — Меня зовут Лаура Дреннан. Надеюсь, они не слишком вам надоедают.

— Нет, как видите. Там, где я живу, мне как раз ребятишек и не хватает.

— Где вы живете?

— В горах Теннесси. Далеко в горах. У нас там много медведей.

— А людей они едят? — строго спросил Джимми.

— Не часто, — заверила его я, — хотя если сильно проголодаются, то могут и съесть.

— А ты видела медведя? Дикого. Близко, а?

— Много раз. Мой дядя и сейчас не встает с постели, потому что схватился с одним из них. Потревожил медведя, вот он и набросился на него, а у дяди не было с собой ружья.

Ральф Дреннан поглядел через плечо.

— Говоришь, дрался с медведем? И без ружья?

— У него был с собой нож, да еще топор. — Пояснила для Джимми: — Такой, у которого лезвия с обеих сторон. Пришлось драться тем, что оказалось под рукой. Но медведя он убил.

Ральф, не веря, поглядел на. меня и отвернулся. Все замолчали. Первым заговорил» Джимми.

— Но медведь его укусил?

— Много раз. И здорово расцарапал когтями. Регал убил медведя и волок его почти до самого дома. Мы нашли их у ручья, когда пошли за водой.

В полдень мы уже тряслись по неровной извилистой дороге среди густого леса. Кроны деревьев переплелись между собой, и внизу было сумрачно и тихо. Наш фургон шел первым. Упряжка у Ральфа Дреннана подобралась добрая, и повозка, прыгая по корням и продираясь вдоль поваленных деревьев, упрямо двигалась вперед. Время от времени мы делали остановки, давая лошадям передохнуть.

Винтовка Ральфа, лежавшая в углу фургона, выглядела почти новой. Мне было не разглядеть, какая это модель, но в том, что это «ланкастер», я была уверена.

— Много охотитесь? — спросила я.

Он оглянулся.

— Почти совсем нет. Разве что в молодости. Я всегда работал в городе, — добавил он, — и понял, что мне там ничего не светит, и вот решили попытать счастья на новых землях. Едем в Кентукки или, возможно, в Миссури.

Мы двинулись дальше, я снова заснула. Проснулась, когда почти стемнело. Дети спали. Тихо перебралась в головную часть фургона.

— Хотите, я вас подменю? — спросила я Ральфа.

— Умеешь править лошадьми? — Он был поражен.

— Там, откуда я приехала, все умеют, — ответила я. — Могу править, могу и пахать, — словом, делать все, что нужно.

— Я бы с радостью, — признался он. — Как-никак устал. Но уже пора искать место для стоянки.

— Тогда надо поторопиться, — заметила я, — а то стемнеет, ничего не разглядишь. Думаю, вам стоит пока вздремнуть. А место для стоянки я не пропущу.

Он колебался.

— А, ладно, сосну минутку.

Я взяла поводья, а он перелез в фургон. Глядя на деревья, я подумала, что уже действительно поздно — следовало еще набрать дров и всякое такое, потому принялась смотреть в оба. Не проехали мы и двух миль, как я увидела у развилки небольшую поляну. Рядом по камням журчал ручей, бежавший к Огайо — к морю.

Развернув фургон у дальнего края поляны, я остановила коней и показала, где встать остальным фургонам. Их было еще три, места в общем хватило, но было тесновато. Разглядев просвет между деревьями, я направилась туда и наткнулась на небольшой лужок. Здесь уже кто-то останавливался до нас. С помощью Джимми я распрягла лошадей, отвела их на луг пастись, только сначала привязала к колышку. Остальные последовали за мной.

Из фургона вышли Лаура и Эмили.

— Не отпускайте детей далеко от себя, — посоветовала я. — Малышей можно запросто потерять в лесу — потом не найдешь.

Наломать дров, набрать сухой коры и разжечь костер — для меня это минутное дело. Удивительно, как огонь подбадривает людей.

— Разбужу-ка я Ральфа, — сказала Лаура.

— Погодите, пока не сварим кофе, — посоветовала я. — У него был длинный, тяжелый день.

Разожгли еще один костер, и вся компания разместилась вокруг огня. Когда Ральф выбрался из фургона, кофе уже закипал.

— Прошу прощения, — сказал он. — Спал как убитый.

— Не за что, — ответила я.

Он подошел к костру, и Лаура налила ему кофе.

— Не дадите ли мне винтовку — пострелять на рассвете? — попросила я. — Места здесь охотничьи, может быть, добуду какой-нибудь дичины.

— Ты и стрелять умеешь?

— Немножко, — ответила я. — Во всяком случае, попробую.

Глава 11

На рассвете я взяла винтовку и отправилась дальше за луг. Деревья в лесу были ужасно большие — это тюльпанные деревья пятнадцати-шестнадцати футов в обхвате. Почти такими же были и красные клены. Под ногами жирная земля — сотни лет листья опадали, гнили, превращались в почву, к ним добавлялись поваленные ветром, разбитые молниями или просто отжившие свой век гниющие деревья. Здесь, в Огайо, земля была какую еще поискать. Осторожно пробираясь сквозь чащу, я увидела перед собой еще одну поляну, а на ней не более чем в восьмидесяти ярдах — оленя.

Спутники мои — люди небогатые, мясо нам было нужно, так что я завалила его выстрелом в шею и притащила тушу в лагерь.

— Ты добыла оленя? — удивился Ральф.

— Небольшой самец, — небрежно бросила я и поглядела на него. — Надо же рассчитаться за проезд. — Я вернула ему винтовку. — Берегите ее, отличная штука. Когда тронемся, я ее почищу.

Мы поделились мясом с другими семьями. Хватило всем.

Поначалу ехали медленно, но, выбравшись на открытое пространство, принялись наверстывать и время. Всю дорогу я была настороже — вдруг появятся Тимоти Оутс и Элмер. Они могли направиться следом или, может быть, даже поджидать меня в Уилинге, где я рассчитывала сесть на пароход.

На третий день я с четырех выстрелов подстрелила четырех уток. Джимми был со мной и появился у фургона с двумя утками в руках.

— Удачная охота, — признал Ральф. — Вам повезло, что они были на воде.

— Совсем нет, — с гордостью заявил Джимми. — Они поднялись с воды, и тогда она подбила одну. Остальных сбила потом, влет.

— Влет? Из винтовки?

— Дома, — сказала я, — у меня поначалу не было ружья. Приходилось либо бить дичь из винтовки, либо махнуть на все рукой.

В фургоне мы пели. Сначала псалмы, потом песни, которые знали с детства, или те, что поют в горах. Зачастую поселенцы придумывали новые слова на старые мотивы или брали припев и сочиняли к нему куплеты. Словом, пели все, что знали, а за нами подхватили и остальные.

Уилинг расположился в низине вдоль реки. Большая часть города состояла из одной только улицы, сразу за которой возвышалась гора. Здесь тоже был канатный двор, имелось несколько магазинов, склады и гостиница, где я остановилась на ночь. Утром должен был прийти пароход. Я решила плыть на нем до Цинциннати, а дальше добираться домой посуху.

У гостиницы я попрощалась с Лаурой, Ральфом и детьми, и, кажется, все мы, не очень-то надеясь встретиться вновь, немного всплакнули при расставании.

В гостинице меня хорошо покормили. Я просидела у окна, каждую минуту ожидая появления Тимоти Оутса и Элмера. Но никаких признаков их появления не было. Не было их видно и позже, когда я уже спустилась на пристань.

Еще раньше я перезарядила оружие и была готова ко всему. В магазине неподалеку от гостиницы мне приглянулись голубенькое платьице со шляпкой. Я их купила. Мое серое дорожное платье изрядно поизносилось, поэтому я еще купила дорожный костюм, дешевый, но крепкий. Чувствовала, что он мне еще понадобится.

И вот, стоя на пристани, с плотно набитым саквояжем, я ожидала парохода.

Они могли быть на борту, но я все равно решила ехать. Если им так хочется нарваться на неприятности, я им это удовольствие доставлю.

Значит, стою я на пристани, слышу гудок и вижу, как, пыхтя, приближается пароход.

И когда я смотрела, как он пришвартовывается, увидела стоявших у борта мужчин — громадного чернокожего и рослого красавца с такими плечами, каких в жизни не бывает. Мое сердечко екнуло. Не может быть! В этих-то краях!

Я вдруг так обрадовалась, что купила это голубое платье и шляпку с кружевами, но он даже на меня не взглянул! Даже не заметил!

Приподняв шляпу, ко мне обратился контролер:

— Вы на пароход, мэм?

— Что? Ах да! Конечно!

— Тогда поторопитесь, мэм, сходни спускают лишь на несколько минут. Капитан страшно торопится!

Подхватив саквояж, я направилась к сходням. Подняв глаза, увидела, что чернокожий внимательно смотрит на меня. Сказал что-то рослому молодому человеку, но тот скользнул взглядом поверх моей головы. Я обернулась. Позади стоял Элмер.

Глядя на меня, он расплылся в улыбке, обнажив уродливые зубы.

— Поднести саквояж, мэм?

Отвернувшись, я поднялась по сходням. На борту меня уже встречал Тимоти Оутс. Тот не улыбался, просто противно глазел на меня. Я бесцеремонно прошла мимо и направилась прямо к помощнику капитана.

Это был молодой красивый парень с русыми волосами и красным от загара лицом.

— Вам каюту, мэм? Пойдемте, покажу.

— Сэр, вы видите мужчину, стоящего у сходней? Кажется, его фамилия Оутс. Я не хочу, чтобы моя каюта была рядом с его. Прошу вас!

— Постараюсь, мэм. Боюсь, что выбор у нас невелик, ведь корабль полон. Но у нас на борту вам нечего опасаться. Кэп очень строг насчет порядка и приличий. Обещаю, вас никто не побеспокоит.

Моя каюта оказалась крошечной, да к тому же двухместной; на нижней полке уже лежал какой-то чемодан.

— О? Я еду с кем-то еще?

— Да, мэм. У нас настолько тесно, что большинство пассажиров спят прямо на палубе. Похоже, что все вдруг разом решили путешествовать. Далеко едете, мэм?

— Думаю, что до Цинциннати. Может быть, дальше.

— Надеюсь. — Он приложил руку к козырьку. — Не так часто у нас на борту бывают настолько красивые девушки.

— Благодарю. Вы знаете, кто едет со мной в каюте?

— Да, мэм. Дама постарше. Тоже едет в Цинциннати. Назвалась миссис Бьюкенен.

— Назвалась? Разве это не ее настоящая фамилия?

Он быстро огляделся.

— Только для вас, мэм. Я раньше плавал на другом пароходе, и тогда она ехала под другой фамилией. — Он вдруг забеспокоился. — Мне не следовало бы это вам говорить, но будьте осторожны. Правда, возможно, я и ошибаюсь.

Когда он ушел, я поглядела на верхнюю полку. Саквояж тяжелый. Не представляю, как его туда забросить. А мне очень хотелось, чтобы он был рядом. Однажды я его уже потеряла, больше не собираюсь.

В конце концов я его туда забросила. Придвинула ближе к стене и кое-как прикрыла подушкой. Снизу совсем не было видно.

У зеркала, неважного кстати, немножко привела себя в порядок — тут убрала локон, там чуть взбила волосы. Затем (шляпка на ленте за спиной) вышла на палубу. Отыскала местечко у борта, откуда видна была дверь каюты.

Мы уже отчалили и шли вниз по Огайо.

Заросшие лесом крутые обрывистые берега. По реке, как и по дороге, двигалось множество людей. Большинство путешествовало на плоскодонках и килевых лодках, время от времени попадались и каноэ. Основная масса лодок спускалась вниз по течению.

Услышав рядом с собой голос, я обернулась. Это был тот самый молодой человек! Рядом стоял чернокожий. Молодой человек взглянул на меня. Я улыбнулась в ответ.

Он вытаращился в изумлении, затем отвел глаза и повернулся ко мне спиной. Это был он, никакого сомнения! Те же широкие плечи, тот же затылок, который я не спутаю ни с каким другим.

Ладно! Если он хочет, чтобы было так, пускай! Взглянув на дверь в каюту, я увидела там женщину. Она как раз складывала зонтик, собираясь войти. Я вошла следом.

Заслышав меня, она обернулась. У нее были большие голубые глаза и очень яркие губы, наверно, подкрашенные, но так искусно, что сразу не определишь.

— О! Вы та самая юная леди, которая будет моей попутчицей?

— Да.

— Вы прелесть. Да входите же! Тесновато, но как-нибудь устроимся. — Она протянула мне руку. Пальцы унизаны перстнями. Два из них, похоже, с бриллиантами. Я в жизни не видала бриллиантов, только слыхала о них. — Меня зовут Эсси Бьюкенен. Еду в Цинциннати.

— Я тоже.

— О? Возможно, я смогу оказать вам гостеприимство? Город неспокойный, но хороший, веселый. Если вы любите хорошо провести время, это место что надо. Мужчин навалом, и все как один — красавцы.

— Я пробуду там недолго.

— Очень жаль. — Она смерила меня быстрым оценивающим взглядом. — Вы едете одна?

— Да. — сказала я. И, помолчав, добавила: — Думаю, меня встретят.

Мы еще немного поболтали, главным образом о платьях и о погоде, и она снова отправилась на палубу.

— Не хотите составить мне компанию? Прогуляться?

— Спасибо, нет. Предпочитаю немножко отдохнуть.

Она вышла, оставив в каюте аромат своих духов. Мне они не очень нравились. Женщина интересная, дорого одевается, но что-то в ней было не так. Или, может быть, на меня повлияло мнение помощника капитана? Не стоит поддаваться предубеждениям. Однако за каютой следить надо. Тимоти Оутс стащит мой саквояж со всем его содержимым при первом же удобном случае.

«А что здесь делает Дориан Чантри? — вдруг подумалось мне. — Это так далеко от охоты с гончими, балов и красавиц Филадельфии. Может быть, я ошиблась? В конце концов, я не знаю его в лицо… Нельзя быть уверенной. Должно быть, он счел меня бесстыжей, потому что я ему улыбнулась». От одной мысли об этом меня бросило в краску. Какая же я дура!

Если я его никогда не видела, то и он конечно же никогда не видел меня. Потому и повернулся спиной и всякое такое.

Провожая меня в каюту, помощник капитана рассказал мне о корабле. Хотя я слыхала об этом и раньше, все же слушала его с восторженным вниманием. Давным-давно Регал дал мне совет: «Мужчины любят поговорить о том, что их интересует. Научись слушать, а если можешь задать вопрос-другой, то обязательно спрашивай. Только уставься на них своими глазищами, и все будет в порядке. Зачастую тебе будет до смерти скучно, зато ты много узнаешь, а они станут всюду рассказывать, до чего же ты прелестна.

Научишься слушать или делать вид, что слушаешь, и увидишь: наш брат готов для тебя на все. Легче будет добиться своего, понимаешь? А если ты еще к тому же не станешь хвастать своими успехами, то понравишься и женщинам.

Мужчине чаще всего приходится пробиваться в жизни тяжелым трудом и упорством, а женщины больше берут хитростью. Вот мужчинам и приходится хитрить, когда они имеют дело с женщинами».

«Видите, — объяснял мне помощник капитана, — здесь два ряда кают. Между ними кают-компания. Двери кают выходят туда, чтобы пассажиры могли познакомиться и пообщаться. Кроме того, она служит нам столовой.

Груз по большей части мы складываем на верхней палубе — иногда тюки с хлопком громоздятся выше надстройки, на которой мы сейчас стоим».

Звали его Робинсон, и, кажется, это был очень любезный молодой человек. «Если что потребуется, обращайтесь прямо ко мне».

Во время ужина в кают-компании накрыли три столика. Я, конечно, оказалась за одним столом с рослым молодым человеком. Капитан представил нас друг другу, и конечно же это был Дориан Чантри. Когда назвали меня, он поглядел в мою сторону и наши взгляды встретились. Он покраснел и отвел глаза, что показалось мне странным, потому что он вроде бы считался ловеласом.

За другим столом сидел только один человек — коренастый полнеющий мужчина с редкими седыми волосами. Но лицо его, правда, выглядело молодым. Он тоже поглядел на меня, но ничего не сказал. Звали его Джинери Вустер.

За третьим столиком беседовали Тимоти Оутс и Эсси Бьюкенен. Я не глядела в их сторону, чтобы не подумали, что я обратила на них внимание. Похоже, пора удирать. Любыми средствами бежать с этого парохода!

Я вдруг почувствовала, что попала в мышеловку, и она уже почти захлопнулась. С самого начала я не доверяла этой женщине, а тут она еще сидит и мирно беседует с Оутсом. Возможно, они говорят о пустяках, но я не могла рисковать.

Я посмотрела на сидевшего напротив Дориана Чантри. Набраться смелости и просить его о помощи? Знает ли он обо мне?

Если бы можно было сойти с корабля глубокой ночью, когда никто не заподозрит…

Какая я дура, что размечталась о нем! Он просто не желал меня замечать. Мне следует подумать о своих близких, о том, что значат для них эти деньги. Мы так долго жили в бедности. Жили как порядочные, потому что умели охотиться. Но теперь, возможно, все будет по-другому.

Совсем по-другому.

Мне требовалось время, чтобы подумать и все рассчитать. Если я сойду с парохода прямо сейчас или в ближайшее время, можно будет достать лошадь и двинуться к югу. До дома отсюда ближе, чем от Цинциннати, хотя я полагала, что места здесь почти необитаемые.

Если бы только достать карту! Пароход часто останавливался в маленьких селениях, иногда это была только пристань. Если сойти незаметно, посреди ночи…

А этот любезный молодой человек, Робинсон? Он должен все знать. И он предлагал мне свои услуги.

Правда, он-то думал не о такой услуге, засомневалась я. И все же если бы можно было где-нибудь сойти…

Можно попросить мистера Робинсона показать мне карту реки. Знаю, что она лежит у них в штурманской рубке.

И тут мне помешали. Он обратился ко мне. Дориан Чантри обратился ко мне!

Глава 12

— Насколько я вас понял, мисс Сэкетт, вы собираетесь сойти на берег в Цинциннати?

— Таковы мои нынешние планы, мистер… Чантри, не так ли?

— Дориан Чантри, к вашим услугам. Полагаю, вы знакомы с моим дядюшкой Финианом?

— Имела удовольствие познакомиться. Прекрасный, замечательный человек!

— И суровый, очень суровый.

— Возможно, для этого есть основания?

Взгляд его похолодел.

— Несомненно. Во всяком случае, он так считает. — Дориан вернулся к первоначальной теме. — Из Цинциннати, вы, полагаю, направитесь домой? Я слышал, места там дикие.

— Некоторым может так показаться.

— Но, там, кажется, ходит почтовая карета? Или можно пересесть на другой пароход?

— Можно, но я считаю, что напрямик будет скорее.

Он рассердился. Какая глупость с ее стороны лезть в такую глушь одной, без защиты! И из-за этого придется, бросив все, удариться в это бессмысленное предприятие: сопровождать девчонку, которая, как видно, не чувствует ни капли благодарности. Дерзкая, если не сказать наглая.

— Удивляюсь, как родные решились вас отпустить. А если повстречается медведь? Или человек с дурными намерениями?

Я наградила его наивным взглядом.

— Я привела бы его домой к ужину.

— Что? Пригласили бы такого человека к себе домой?

— Я про медведя, — невинно улыбнулась я. — А что еще можно сделать?

По всему было видно, что он ужасно рассердился.

— Дядя Финиан сказал, чтобы я в целости и сохранности доставил вас домой. Он очень беспокоился. Сказал, что…

— Они здесь.

Он был потрясен.

— Здесь?

Не дав ему договорить, я заявила:

— Со стороны вашего дядюшки очень любезно беспокоиться обо мне, но все будет в полном порядке. Мне бы не хотелось доставлять вам столько хлопот. Там, куда я направляюсь, водятся медведи и живет немало мужчин, но в большинстве своем они ведут себя порядочно.

— С вашей стороны очень неразумно путешествовать одной. — Дориан обернулся к сидевшей рядом со мною женщине. — Разве вы не согласны?

— Полностью согласна! Через эти края? Боже!

— Но больше никто не мог поехать. Дядя нездоров, а получить деньги необходимо. Во всяком случае, поездка почти окончилась. Скоро я буду дома.

Он сердито смотрел себе в тарелку. Что он обо мне подумает? И все-таки я не могла удержаться, чтобы его не подразнить. Он был рассержен. И так красив.

— Не надо беспокоиться, сэр. У меня все будет хорошо, и сопровождать меня нет необходимости. Прекрасно управлюсь сама.

— В этом я вовсе не уверен, — холодно возразил Дориан. — Насколько мне известно, у вас уже украли саквояж…

— Я его вернула.

— Вас несколько дней не было в дилижансе. Мне пришлось много хлопотать, чтобы отыскать вас.

Я одарила его самой очаровательной своей улыбкой.

— Но вы все-таки нашли меня! У меня нет слов, чтобы выразить свою благодарность! Не знаю, что бы я делала без вас!

Он ответил мне долгим холодным взглядом.

— Мисс Сэкетт, дядя настоял, чтобы я позаботился о вашем благополучном возвращении. Именно это я и намереваюсь сделать.

Я взглянула на третий столик. Тимоти Оутса уже не было. Эсси Бьюкенен поднималась из-за стола. Где же Элмер?

Со своего места я видела дверь своей каюты, но, разумеется, была еще дверь, выходящая на палубу. Она заперта, я проверила, но для этих типов вскрыть замок — раз плюнуть.

— Прошу прощения… — Я встала из-за стола.

Дориан Чантри тоже поднялся на ноги.

— Встретимся за завтраком, мисс Сэкетт?

А он действительно высок.

— Думаю, что да. Благодарю вас, мистер Чантри.

Удаляясь, я услыхала, как сидевшая рядом со мной женщина заметила: «Знаете, а она очень мила». Ответа, если он и был, я не расслышала. Хотя мне очень хотелось бы.

В каюте никого не было, саквояж на месте. Я повернулась и осмотрела себя в зеркало. Голубенькое платьице мне действительно шло.

Я укоризненно покачала головой. Пора бы выбросить это все из головы. Теперь я во что бы то ни стало должна добраться домой с деньгами. С ними столько можно сделать! Маме станет жить значительно легче. Что до Регала, он, возможно, выздоравливает, но кто знает? Некоторые из тех, кого помял медведь, так по-настоящему и не поправились. Один знакомый в лавке говорил, что это из-за того, что медведи едят гнилое мясо и оно застревает у них в зубах. Надо бы доктора, чтобы он осмотрел раны Регала. Если доберусь домой с деньгами, можно будет и это себе позволить.

С одной стороны, мне совсем не хотелось брать с собой Дориана Чантри, с другой, очень хотелось, чтобы он был со мной. Я знала те леса, где мы скоро очутимся. Знала, как двигаться по-индейски, а он? А что, если его помнет медведь? Я бы этого себе ни за что не простила.

Я хотела познакомиться с ним и вот — познакомилась. Должно быть, у него осталось обо мне очень плохое впечатление. По всему видно, что он меня осуждает и что я для него обуза. У него, конечно, были другие планы. Он хотел добраться сюда, как ему представлялось, в дикую глушь, чтобы удостовериться, что глупая девчонка, которой во всяком случае не приличествовало путешествовать одной, благополучно добралась до дома.

Чем больше я размышляла, тем хуже себя чувствовала. Мое голубенькое платьице! Тому, кто каждый день видел столько шикарно одетых женщин, оно должно было показаться чересчур простым и неинтересным.

Как мне вообще с ним разговаривать? Что находят женщины в подобных разговорах? И о чем они говорят с мужчинами?

Вошла Эсси Бьюкенен и направилась в угол — к умывальнику. Умывальник был снабжен зеркалом. Искоса поглядывая на меня, Эсси стала взбивать волосы.

— Ну что вы торчите здесь в такую рань! — упрекнула она меня. — Я, кстати, познакомилась здесь с парой интересных мужчин, и одному рассказала о вас. Он не прочь с вами познакомиться. Я обещала это устроить.

— Нет уж, спасибо. Мне надо выспаться. Дорога дальняя.

— Сидя в каюте, прозеваешь всех мужчин. Знаете, на корму их не пускают. Ну, пойдемте! Повеселимся немножко.

— Ступайте без меня.

— Кстати, о том джентльмене. Он средних лет, но стоит кучу денег. С подходящей девушкой может тряхнуть кошельком.

Я только поглядела на нее. Регал когда-то рассказывал мне о таких женщинах.

— Нет уж, спасибо, — повторила я.

Она ушла. Я лежала, глядя в потолок, и размышляла. Вряд ли Тимоти Оутс и Элмер сумеют что-нибудь предпринять на борту парохода, хотя удобной возможности не упустят. Вот когда я сойду на берег, тогда уж придется двигаться с оглядкой. И все-таки нужно по возможности незаметно улизнуть. Тут я подумала о Биг-Сэнди.

Эти места были индейской территорией, охотничьими угодьями: там охотились крики, чероки, шауни и другие. Чероки меня знали, а Сэкеттов, по-моему, знали все, но риск тем не менее оставался велик. Правда, сезон только начался и вылазки индейцев за дичью в это время еще редки.

В низовьях Биг-Сэнди было несколько превосходных ферм. Там всегда можно достать коня, а если не коня, то каноэ. Вверх по одному из рукавов Левисы можно попасть в Кентукки, оттуда напрямик через выступающую к западу часть Вирджинии, а там рукой подать и до родных гор.

На Клинч-Ривер жили Сэкетты, буйная компания, но ребята хорошие — все мои кузены. Если Тим Оутс последует за мной в этот горный край, кто-нибудь из Сэкеттов угостит его так, что он будет лететь как мячик до самого Огайо.

С утра первым делом надо найти Робинсона, молодого помощника капитана. Он сможет достать мне карту или по крайней мере нарисовать схему реки, тогда я буду знать, что делать дальше.

В горах мы работаем от зари до зари, так что рассвет застал меня уже на ногах. Тихо, чтобы не побеспокоить Эсси Бьюкенен или как ее там, я выскользнула из каюты и прошла вперед к носу корабля, откуда можно было любоваться рекой. Мои щеки овевал ветерок. До чего же здорово! Мне не довелось попутешествовать всласть, но если у тебя есть время, именно так и надо его проводить. Пароход, пыхтя, шел вниз по реке вдоль крутого, поросшего лесом берега. Время от времени попадались то хижина, то ферма. Те, что были на дальнем берегу, казались ближе других, приткнувшихся на ближайшем утесе, — до того высок был берег. Я вдруг вспомнила, что отец был на Огайо ближе к Миссисипи во время того землетрясения в Нью-Мадриде. Он рассказывал, что такие вот утесы, в сто, а то и в двести ярдов высотой, обрушивались в реку. Вот, наверно, было на что посмотреть.

Это землетрясение на многие мили вспучило дно реки и на время повернуло вспять саму Миссисипи!

Я уже собиралась пойти в кают-компанию позавтракать, когда меня обнаружил Робинсон.

— Карту? Вы имеете в виду лоцманскую карту? Думаю, что смогу вам ее начертить.

— Я хочу точно определить, где нахожусь, — пояснила я, добавив: — Я могла бы заплатить.

Он покраснел.

— Заплатить? Да для меня это — одно удовольствие, — возразил он. — Нарисую, конечно. Я счастлив, что вы решили обратиться ко мне.

— Я просто подумала, что вы сможете это сделать, — ответила я. — Ведь вы учитесь на штурмана и всякое такое. Если кто и знает реку, то, конечно, вы. Только до Цинциннати, — попросила я и, вспомнив, спросила: — А ночью мы останавливаемся? Скажем, чтобы высадить пассажиров или взять груз?

— Бывает. Иногда мы даже становимся на всю ночь. На Миссисипи и Миссури это намного чаще — из-за топляка и коряг, которые могут повредить днище. Там требуется хорошая видимость.

Дориан Чантри сидел за столом, что меня немного удивило. Я думала, что у них на востоке так рано не встают. Волнистые волосы тщательно причесаны, одет изысканно. Как из магазина, сказал бы папа.

— А вот и вы! Доброе утро, мисс Сэкетт. Надеюсь, хорошо спали?

— Неплохо. Доброе утро и вам, сэр!

В кают-компании было всего несколько человек, за нашим столиком, кроме нас, никого. Дориан, оглядываясь, спросил:

— Вчера вы дали мне понять, что грабители, которые пытались завладеть вашими деньгами, находятся на борту?

— Они здесь, — подтвердила я. — Но держитесь от них подальше. Они — крутые ребята.

— Если потребуется, я тоже не уступлю, — заносчиво заявил он.

— Если ввяжетесь в драку, придется, — предупредила я.

— Что там у вас произошло? Когда пропала сумка?

Я вкратце рассказала ему. Конечно, не все, а только про ту старушонку, как она подменила сумку и удрала с Оутсом и как я погналась за ними.

— К тому времени когда я увезла от них сумку, я уже опередила дилижанс, так что смогла опять сесть в него, когда он меня нагнал. — Рассказывать о доме у дороги и о том, как мне удалось вернуть сумку, было совсем не обязательно. — Я имею в виду почтовый дилижанс.

— Выходит, они за вами не гнались?

— Гнались, но я удрала. — Его надо было немножко растормошить, поэтому я добавила: — Один ирландец обещал их задержать. Здоровый парень, и ему это не удалось. Оутс отделался парой синяков да ободрал костяшки на пальцах, только и всего.

— Ясно.

Вот теперь он знал, на что идет. Дориан Чантри был хорошо сложен и обладал недюжинной силой, но я плохо представляла его в драке с Тимоти Оутсом. Дориан мог драться по-джентльменски, но похоже, ему не знакома была зубодробительная манера портовых грузчиков и таких парней, как Оутс.

— Послушайте, — вдруг сказала я, — почему бы вам не вернуться и не сказать дяде Финиану, что у меня все хорошо? Как только попаду в горы, я буду уже в безопасности. В конце концов, я — Сэкетт, а Сэкетты в диких краях все равно что дома. У меня все будет хорошо.

— Он послал меня присмотреть за вами.

— Вы красивый парень, — откровенно сказала я, — и мне не хочется, чтобы вас изуродовали.

— Изуродовали? Меня? Со мной все будет в порядке. Нет, — повторил он, — я провожу вас до самого дома.

— Тогда вам потребуется другая одежка, — предупредила я. — В лесу та, что сейчас на вас, долго не продержится. Нужно что-нибудь из грубой шерсти или кожаное.

Мы принялись за завтрак в кают-компании. Что-то во мне, несомненно, тревожило его. Я не была похожа на знакомых ему девушек и разговаривала не так, как они. Я привыкла говорить мужчинам и парням все, что думаю, без утайки.

Таких джентльменов, как он, я еще не встречала, и было здорово приятно ощущать, что с тобой обращаются как с леди. Будто ты представляешь собой что-то особенное. Все парни, которых я знала, обращались со мной как с ровней: то есть не замечали во мне ничего особенного. К вежливому обхождению они просто не привыкли, хотя относились ко мне с достаточным уважением.

— Мистер Чантри, — сказала я, — у этого Оутса что-то на уме. Он намерен увести мой саквояж, и мне надо его перехитрить. Если я позволю ему действовать так, как он задумал, он возьмет над нами верх, я уверена. Папа, бывало, говорил, да и Регал тоже, что не стоит подстраиваться под чужую игру. Если я останусь на пароходе, это будет ему на руку. Думаю, что он заодно с Эсси Бьюкенен, моей соседкой по каюте. Они уже разговаривали и…

— Как раз хотел поговорить с вами об этом, — прервал меня он. — Вам нельзя оставаться в одной каюте с такой женщиной, как она. Это позор.

— Теперь осталось не долго, — заверила я.

— Мне кажется, одной ночи уже достаточно. Я поговорю с капитаном.

— Ни в коем случае.

Подняв глаза, я увидела входящего в кают-компанию мужчину. Он оглядел помещение, и наши глаза встретились.

— И без того хватает неприятностей, — заметила я. — А вот и сам Феликс Хорст!

Глава 13

На какое-то время я словно приросла к столу. Тимоти Оутс и Элмер меня мало тревожили, но Феликс Хорст — совсем другое дело. Я его боялась.

С первого взгляда было видно, что это не просто злодей, а коварный злодей. Мне ни за что не удалось бы его надуть, как я надула Оутса, и он не стал бы ввязываться в драку с ирландцем. Просто убил бы его и, не теряя времени, погнался за мной. Ему позарез нужны мои деньги, и он намерен ими завладеть.

Оутс, несомненно, поручил Эсси Бьюкенен не спускать с меня глаз, так что, если придется смываться, нужно сперва обвести ее вокруг пальца.

— Мистер Чантри, — сказала я, — мне нужна ваша помощь. Я собираюсь покинуть пароход. Удрать. Вы можете мне помочь.

— Каким образом? — осторожно спросил он. Похоже, он не очень доверял мне и моим идеям.

— Нужно, чтобы после ужина вы пригласили меня прогуляться по палубе. Хочу сказать, — тут я немножко покраснела, — словно вы за мной ухаживаете.

Он невозмутимо рассматривал меня.

— И что потом?

— Я ускользну с корабля. Сойду на берег и уйду вверх по Биг-Сэнди. Думаю нанять или купить коня. Или, может быть, мула. Двинусь по направлению к дому.

— Только вместе со мной.

— А вы справитесь? Горы — суровая страна, мистер Чантри. Это вам не охота с гончими. Придется карабкаться, сваливаться в ямы, продираться сквозь чащи и, может быть, напороться на индейцев.

— Индейцев? О чем вы говорите? Здесь — еще не Запад!

— Верно, сэр, но индейцы тут есть. Чероки — те, в основном, знают Сэкеттов. Остальные тоже знают — понаслышке. Те, кто знает фамилию Сэкетт, вреда нам не причинят, но там встречаются и шауни, а они в настоящее время не ладят с чероки. Крики тоже вроде бы держатся особняком.

Я попробовала кофе, он был еще слишком горячим.

— У вас есть винтовка, мистер Чантри?

— Винтовка? Конечно нет. То есть с собой нет.

— Она вам понадобится. И мне тоже. Я оставила свою в таверне, по пути в город, но до нее еще порядком. Регал и мама убедили меня, что в Филадельфии не принято, чтобы молоденькие девушки ходили по городу с винтовками.

— И вы умеете стрелять? Кроме шуток?

— Да, сэр, я умею.

Я видела, что он не принимает меня всерьез. В его мире женщины танцуют, ездят на охоту с пикниками, по большей части все хорошо одеты. Ладно, все это очень мило, но в горах может быть все наоборот.

— Мистер Чантри, — нарушила я затянувшееся молчание, — давайте побольше улыбаться, словно нам хорошо друг с другом. Пускай Хорст и другие думают, что между нами что-то есть. Если мы будем слишком серьезными, они станут нас подозревать.

Он одарил меня очаровательной улыбкой.

— Вот так намного лучше. А то можно подумать, что вы никогда не ухаживали за девушками.

— Не то чтобы я ухаживал за вами, мисс Сэкетт. Но если вы хотите их обмануть, тогда конечно…

— Это необходимо. Нельзя, чтобы они догадались, что мы собираемся улизнуть с корабля и податься в глубь страны. У меня будет карта. Молодой помощник капитана обещал достать ее или начертить.

— Молодой помощник капитана? — Дориан удивленно поднял бровь. — А вы, однако, умеете заводить знакомства.

— Да, сэр, когда это нужно. К тому же он довольно красивый парень.

— И вы с ним разговаривали?

— Конечно. И не раз. Знаете, он такой высокий блондин.

— Не заметил, — ответил он резко.

— Вам он ни к чему. А вот Эсси Бьюкенен вы заметили, не так ли?

— Она делает все, чтобы стать заметной. Наряжается, чтобы привлечь внимание.

— И она им пользуется. — Отхлебнув кофе, я добавила: — Она хотела познакомить меня с какими-то мужчинами. Один, по ее словам, даже весьма состоятельный.

— Надеюсь, вы отказались?

— Да. Хотя девушке приходится думать о своембудущем, а у нас в горах почти всех парней уже застолбили. Знаете, мне шестнадцать, у нас это — почти что старая дева.

— Я уже сказал вам, что Эсси Бьюкенен — не пара для молодой девушки. — Он оглядел меня опытным взглядом мужчины. — Она из тех особ, что потрошат карманы джентльменов.

— Да ну, что вы говорите? Мне всегда хотелось посмотреть, как они выглядят. Регал мне о них много рассказывал.

— А кто такой Регал?

— Я думала, что говорила вам о нем. Это мой дядя, время от времени он бывает в разных местах и пользуется успехом у женщин. Сейчас он болен. Немножко повозился с медведем.

— Хотите сказать, что он подстрелил медведя?

— Не совсем так. Это был дурной медведь, он озорничал по всей округе и пристал к Регалу, не зная, что тот Сэкетт. Так что Регал был вынужден его убить. Но сперва они долго выясняли отношения.

— Убил его? Каким образом?

— В основном он действовал ножом. У Регала хороший охотничий нож, и медведю досталось порядком. Потом уже он прикончил зверя топором. Но медведь покусал ему ногу и руку и помял ребра.

— Вы утверждаете, что он убил взрослого медведя при помощи ножа и топора?

— Ничего другого ему не оставалось. Медведь не стал бы ждать, покуда Регал доберется до ружья, поэтому пришлось схватиться с тем, что было под рукой. И Регал его одолел. — Серьезно поглядев на него, я спросила: — Мистер Чантри, вы когда-нибудь ели вдоволь медвежьего мяса? Бабушка Сэкетт говорит, что без него не вырастить парня. Она всех ребят в детстве кормила медвежатиной. Каждые два-три дня снимала с гвоздя винтовку и притаскивала из лесу медведя. Дошло до того, что пришлось перебираться в другое место.

— Перебираться? Зачем?

— В округе не осталось медведей. Или она их всех перебила, или им надоело прятаться от нее и они ушли из наших мест. Ох, уж эта бабушка, никогда не знаешь, что натворит. Если вы пойдете со мной в горы, мы угостим вас медвежатиной. Это полезно. Регал говорит, что от нее на груди растут волосы.

Он глядел на меня как ошалелый. Может быть, мне не надо было говорить о волосах на груди… Наверно, молодые леди об этом не говорят. Без сомнения. Там, где он живет, молодым леди не положено знать, что растет у мужчин на груди.

— Я вас оставлю. Надо найти того молодого помощника капитана, который обещал мне карту.

Он встал. Лицо суровое, взгляд неодобрительный.

— Я тоже мог бы достать вам карту, — с обидой заметил он.

— Здесь? На корабле? Карту со всеми излучинами и местами стоянок?

Направляясь к трапу, ведущему на грузовую палубу, я задержалась у борта. Положим, что стоянок в ближайшее время не будет? Можно ли покинуть корабль на ходу? Конечно, для этого понадобится лодка, на худой конец сойдет и плот.

Подошел Робинсон. В форменном кителе и фуражке он был действительно очень хорош. Огляделся, чтобы убедиться, что за нами не следят. Никого не видно.

— Вот здесь Биг-Сэнди, сразу за излучиной, после того как пройдем Гайандат. Индейский Гайандат — это ручей по правому берегу. — Он внимательно посмотрел на меня. — Зачем вам все это нужно?

— Мистер Робинсон, не говорите никому. Понимаете — никому! Я хочу покинуть корабль так, чтобы об этом не знала ни одна живая душа. Определенно меня будет спрашивать миссис Бьюкенен. Скажите ей, что я переселилась, говорите, что угодно, но постарайтесь ее убедить, что я все еще на борту.

— Но, мэм, на Биг-Сэнди ничего нет! Верно, там будет остановка. Мы ошвартуемся носом в берег, возьмем груз, но это не займет и пяти минут.

— Это все, что мне нужно. Но пожалуйста, никому ни слова! Даже капитану!

— Кто-нибудь вас все равно увидит.

— Может быть, да, а может быть, и нет. Надеюсь, что не увидят.

Темной линией он изобразил на бумаге реку и отметил места, где в нее впадают разные ручьи и речушки. После его ухода я несколько минут разглядывала схему, потом вернулась в каюту. Эсси Бьюкенен в каюте не было, так что я просмотрела содержимое саквояжа, чтобы убедиться, что все в порядке. Их намерения мне известны не были, но я подозревала, что они собирались ограбить меня сразу после того, как я покину корабль в Цинциннати.

К устью Биг-Сэнди мы должны прибыть очень поздно. Если удастся, я вынесу саквояж из каюты, передав его Дориану Чантри в наружную дверь, когда Эсси пойдет ужинать.

Но что означает появление Феликса Хорста? Узнал ли он о неудаче двух других? Но откуда?

Нет, у Хорста должен быть свой собственный план. Возможно, он так и хотел — встретить меня подальше от Филадельфии или Питтсбурга, в таком месте, откуда вести идут очень долго или вообще не доходят. На реке люди частенько исчезают, а какая-нибудь пещера может годами служить преступнику надежным укрытием.

Хорст — не дурак и не захочет снова попасть в руки закона. Он знает, сколько у меня денег, и будет очень тщательно выбирать подходящий момент.

День тянулся медленно. С большой осторожностью мы прошли опасный Зеленый порог. Я следила за ручьями и речушками, отмечая их в памяти, потом вернулась в каюту и прилегла. Хотелось немного отдохнуть перед новым приключением.

В каюту вошла Эсси Бьюкенен.

— Что с вами, милочка? Неважно себя чувствуете?

— Голова разболелась, — солгала я. — По-моему, мне просто нездоровится, а может быть, малярия. Все утро то знобит, то бросает в жар. Думаю, надо полежать.

— Принести вам что-нибудь?

— Нет, спасибо. Просто отдохну.

К ужину я вышла в кают-компанию, и, поскольку Эсси сидела за другим столом и не могла за мной следить, я достаточно плотно поела. Дориан Чантри сидел напротив.

Поблизости были другие пассажиры, поэтому мы не могли говорить о наших планах, да и о себе тоже. Зато можно было оглядеться по сторонам и рассмотреть, кто с нами едет. Дотошный англичанин, интересующийся американским Западом, задавал попутчикам вопросы и, казалось, не совсем верил ответам. Очевидно, его предыдущие представления расходились с тем, что он увидел и услышал, и это его смущало.

Он с удивлением обнаружил, как много людей читают Диккенса, Скотта, Тэккерея и других писателей, хотя я не пойму, чему тут удивляться. На Западе много любителей почитать. А вот книги доставались трудно, и потому ими особенно дорожили.

— Мисс Сэкетт, а вы любите читать? Я имею в виду — ради удовольствия?

— Конечно.

— И у вас дома есть книги?

— Порядочно. Папа, бывало, давал читать и другим, но книги почему-то не возвращались. Мой дядя Регал увлекался Вальтером Скоттом. Помню, когда еще под стол пешком ходила, он без конца декламировал «Деву озера» и что-то из «Мармион».

— Наизусть?

— Разумеется. У всех Сэкеттов хорошая память. Частично от природы, частично благодаря учебе. Когда книг мало, люди вынуждены учить свою историю наизусть. Мы заучивали рассказы о прошлом, как, скажем, барды у ирландцев или валлийцев. Очень похоже на странствия по незнакомым местам. Отмечаешь в памяти вершину горы, дерево или какой другой ориентир, потом идешь и оглядываешься, запоминая, как он будет выглядеть на обратном пути, который всегда кажется чуть-чуть другим. Учишься запоминать — там дерево, здесь скалу или что-нибудь еще, что может послужить ориентиром. Раз увидев, уже не забываешь. Папа начинал нас учить с малолетства, так же, как его самого учил отец. Точно так же мы запоминали историю вообще и историю нашего рода. Запоминаем главного Сэкетта в то или иное время и всех его близких. Достаточно упомянуть любого из рода, жившего триста-четыреста лет назад, и мы можем сказать, на ком он был женат или за кем она была замужем и что стало с их потомками, то есть с детьми.

— Впервые слышу такое!

— Скажем, зашла речь о Барнабасе. Он первым прибыл в эту страну, и любой Сэкетт может рассказать вам, на каком корабле он приплыл, кто были его друзья, где и как он поселился.

— Таким способом запоминать, должно быть, пользовались еще друиды.

Я сделала наивные глаза.

— Предполагаю, что да, — умышленно ответила я. Я сказала ровно столько, сколько хотела сказать.

Дориан задавал множество вопросов, и я заметила, что он внимательно слушает. Время от времени он бросал на меня любопытные взгляды, словно некоторые мои ответы его поражали. Джинери Вустер сидел с отсутствующим видом, откинувшись на спинку стула, но слушал тоже.

— В известной мере все мы запоминаем таким образом, — продолжала я. — Кто-то произносит имя Джорджа Вашингтона, и тут же в памяти всплывают Маунт-Вернон, 1776 год, Джон Адаме и Томас Джефферсон, Вэлли-Фордж и все прочее. И каждый из этих образов вызывает новую цепь воспоминаний. Ну а мы нарочно сделали ее длиннее. Не скажу, что так получилось само собой. Мы как бы продолжали ее все дальше и дальше, и маленькими нас учили, узнавая о чем-нибудь, выяснять, что же происходило одновременно с этим. Папа говорил, что ни одно воспоминание не может существовать само по себе: оно находится в конце цепочки воспоминаний, десятка цепочек, каждая из которых несет с собой новые воспоминания. В этом нет ничего удивительного или необычного, если не считать, как я говорила, что мы делали это намеренно.

— Но должен же быть какой-то предел!

— Может быть, просто мы его пока не видим.

Дориан, встал, отодвинув стул.

— Мисс Сэкетт, я думаю, на небе множество светил. Не могли бы вы рассказать мне, как они называются?

— Что ж, — ответила я, — начну вас просвещать. Вон то большое круглое белое светило называется луной. Понятно — для начала?

Глава 14

На воду легла яркая лунная полоска. Берега были окутаны безмолвием и мраком. Лишь изредка между деревьями или на поросшем травой высоком берегу мелькнет огонек хижины. Тишину нарушал лишь мерный стук машин. Но мы оказались на палубе не одни — некоторые пассажиры тоже покинули кают-компанию, чтобы полюбоваться ночным небом.

Была тут и Эсси Бьюкенен в сопровождении грузного мужчины с бачками. Не за мной ли она следит?

— Даже не представлял, что Огайо — такая большая река, — громко сказал Дориан, а под нос себе прошептал: — Отправлялись бы вы все спать!

— Будем ждать, пока не отправятся, — ответила я, ничуть не огорчившись. Затем добавила: — Трап прямо позади.

— Арчи будет нас ждать, — тихо сказал он. — Ваш саквояж у него. — Помолчав, он заметил: — Я все еще полагаю, что нам следует ехать до Цинциннати.

— Там нас уже ждут, — возразила я. — Если мы тронемся в горы теперь, врагов будет меньше. Может быть, нам даже удастся уйти незаметно.

— Если что, — сказал Дориан, — держитесь в стороне. — Мы с Арчи сами разберемся.

— Может, и я смогу помочь?

— Вы? Вы — всего лишь девушка. Чем вы поможете в драке?

— Вероятно, немногим, — кротко согласилась я, — но попробовать можно.

— Не ввязывайтесь. Не хочу, чтобы и вам досталось, — проворчал он. Потом шутливо добавил: — Иначе дядюшка Финиан меня убьет.

Мы слышали журчание воды и приглушенный шум голосов.

— Вы тоже собираетесь стать юристом, как ваш дядя Финиан?

Он пожал плечами.

— Еще не решил. Подумывал было заняться коневодством. Люблю деревенскую жизнь.

— Через несколько дней вы увидите замечательные места. Это не самая лучшая часть Кентукки, но все же. Если вы хотите разводить лошадей, лучшего места не найти.

— Мэриленд, — возразил он, — Мэриленд или Вирджиния. Кому захочется торчать в ваших диких местах?

— Но они уже не дикие. Разве что в горах.

Он повернулся спиной к борту и, опершись локтями, принялся разглядывать палубу.

— Но некоторые поселенцы до сих пор живут в бревенчатых хижинах! — воскликнул он.

— Я, например, живу. И мне очень нравится.

Он был поражен.

— Вы? В наши-то времена?

— Наш дом строил еще дедушка. И он — третий, построенный на этом месте или рядом. Первые два сожгли индейцы во времена Революции.

— Бревенчатая хижина? В 1840 году?

— В нашем доме тепло и уютно, с крыльца открывается замечательный вид на горы.

…Дориан поглядел в лицо девушки, освещенное лунным светом. Слабым отблеском на нем играл свет окон кают-компании. Она действительно мила. Но жить в бревенчатой хижине? В нынешние времена?..

— У нас еще есть скотный двор, мы сами сбиваем масло и печем хлеб. Обходимся главным образом тем, что дает нам земля, за исключением тех вещей, что покупаем у бродячего торговца, — иголок и прочей мелочи.

— И вам никогда не хотелось уехать оттуда? Разве вы не думали о том, чтобы покинуть ваши места? Поселиться в городе?

— О да! Я думала об этом, даже разговаривала с Регалом. Да вот только мы, Сэкетты, очень долго прожили в этих горах. Просыпаешься утром и видишь, как в долинах стелются облака, а вершины гор — будто острова. Надо видеть наши горы в пору, когда расцветают рододендроны, или азалии, или горный лавр. У нас не много житейских благ, зато мы богаты тем, что дарует нам Бог.

— Ваша семья всегда жила в горах?

— Нет, думаю, что нет. Очень-очень давно на свете жил Джубал Сэкетт. Он отправился на Запад, за Миссисипи. Ушел и вернулся, а потом ушел во второй раз. Считается, что навсегда. У Джубала был особый дар.

— «Дар»?

— Ясновидение. Он знал заранее, что может случиться.

— В это я не верю.

— Многие не верят. У меня нет этого дара, но в нашей семье он сохранился.

— Это только предрассудок.

— Может быть, но в истории нашей семьи он занимает почетное место. — Оглянувшись, я прошептала: — Они уходят.

— Но нам придется ждать. Судя по вашей схеме, мы еще далеко от места.

— Будем там через час или больше, смотря какое течение. — Помедлив, я добавила: — Когда спустят сходни, немедленно бежим на берег — прежде чем кто-нибудь догадается нас выследить.

— Лучше бы подождать до Цинциннати, — снова возразил он. — Среди людей надежнее.

Бесполезно ему говорить, что я не привыкла, чтобы обо мне заботились другие. У нас каждый полагается сам на себя, а не на чужую защиту и помощь. Если же тебе помогают, а в горах это случается часто, то принимаешь это как дар и, когда возникает возможность, платишь тем же. Просто мы на нее не рассчитываем.

Как только мы сойдем на берег в устье Биг-Сэнди, меня вряд ли скоро отыщут. Там, где лесная чаща упирается в небо, — там моя земля.

В темноте что-то шевельнулось. Я положила руку ему на рукав. Он удивленно поглядел на меня. Я прижалась к нему, это было приятно.

— Там кто-то стоит, — прошептала я. — У трапа штурманской рубки.

Может быть, мы сглупили, ожидая, когда все уйдут. Мне так хотелось подольше постоять с ним под луной, что я не подумала, что преследователи могут не дожидаться, пока корабль придет в Цинциннати — или куда-нибудь еще. И вот мы здесь, одни в темноте ночи, а злодеи идут по наши души.

— Надеюсь, вы умеете драться, — прошептала я. — Кажется, это неизбежно.

Преследователи оказались между нами и безлюдной кают-компанией. Мы стояли ближе к ступенькам, ведущим на верхнюю палубу. Там был сложен груз. С каждой минутой пароход был все ближе к Биг-Сэнди. О том, чтобы сойти незаметно, нечего было и думать, я решила, что они намерены убить нас обоих и выбросить в реку.

Преследователи вышли из тени. Их было не трое, а пятеро. Полукругом двинулись на нас. Ни одного знакомого лица. Хорст, видно, нашел наемных убийц.

Дориан Чантри вдруг заговорил. Должна сказать, что хладнокровие не оставило его.

— Пойдемте, мисс Сэкетт, по каютам. Я обещал капитану заглянуть к нему перед сном.

Он взял меня под руку, но я высвободилась. Не то чтобы мне не нравилось, просто хотела, чтобы руки были свободны.

Следует отдать ему должное. Он не стал дожидаться приглашения. Когда наемники ринулись на нас, он храбро шагнул им навстречу. Нанес два сильных удара левой и правой, и один из его противников упал.

Меня облапил вонявший потом верзила.

— Ну-ка, дамочка!..

Еще двое набросились на Дориана. Нельзя было терять времени. Когда верзила обхватил меня, я вынула из ридикюля револьвер и взвела курок.

Негодяй услышал щелчок и остановился. Я спустила курок, раздался выстрел, и верзила, будто споткнувшись, шагнул назад и повалился на поручни.

— Что там? — крикнул кто-то из рубки.

Раздался топот бегущих ног. Нападающие, бросив драку, рванулись врассыпную.

— Кто стрелял? — Дориан схватил меня за руку. Пистолет скользнул в ридикюль. — Вы ранены?

— Скорей смываемся отсюда, — прошептала я.

Пароход уже швартовался носом к берегу, слышно было, как матросы внизу готовят такелаж. Мы быстро спустились по трапу. Тот, кого сбил Дориан, пытался встать на ноги; бандит, в которого стреляла я, лежал рядом. Спускаясь на нос корабля, я заметила, как со стороны кают-компании сбегаются люди.

Как только сходни легли на место, мы сбежали на берег. Дюжий матрос крикнул вслед:

— Эй, вы! Слышите? На берег не сходить!

Но мы уже стояли в тени сарая. Я услыхала шепот Арчи, спутника Дориана:

— Сюда, скорее!

Тут был причал, рядом — сарай и отсюда же, от реки, уходила дорога. Углубившись в лес, под большие старые деревья, мы перевели дыхание.

У пристани все еще продолжалась суматоха. На земле лежал груз, на палубе ожидали какие-то тяжелые ящики.

Я слышала, как кто-то крикнул, что на борту убили человека.

— Это бандит, — ответил кто-то. — Что ему было делать ночью на палубе? Никакой он не пассажир!

— Думаю, нам пора трогаться, — прошептал Арчи. — Чем дальше мы уйдем, тем лучше.

Оглянувшись, я заметила в свете фонаря у пристани рослого мужчину в шляпе плантатора. Он смотрел в нашу сторону, хотя я была уверена, что ему нас не видно. Это был Хорст.

Мы прошли мимо нескольких домов со скотными дворами, миновали участок земли, уходящий в сторону от Биг-Сэнди. Звуки со стороны Огайо, удаляясь, постепенно затихали. Пару раз мы останавливались, прислушиваясь и оглядываясь.

Удалось ли нам уйти от погони? Я не была в этом уверена. Феликс Хорст не дурак, и ему нужны мои деньги.

Не тратя лишних слов, мы зашагали вдоль берега Биг-Сэнди по раскисшей дороге, минуя редкие фермы. Вослед нам лаяли собаки, но никто не появлялся в дверях. Остановились под огромным старым платаном, когда небо уже стало сереть. Один из сучьев, толщиной со ствол небольшого дерева, вытянулся параллельно земле, и мы уселись на него, давая ногам отдохнуть.

— Может быть, достанем коней? — предложил Дориан.

— Каноэ, — поправила я. — Тогда мы сможем подняться вверх по течению до развилки.

— А тот человек, там, на палубе? — спросил Арчи. — Кто бы мог его убить? Может быть, кто-то из своей же шайки?

— Кажется, он остался жив, — заметил Дориан. — Когда я спускался по трапу, то видел, как он пытался перевернуться.

Я ничего не сказала. Моей единственной заботой было перезарядить пистолет, так чтобы они не видели. Зачем им лишние хлопоты? Я-то знала, что именно мой выстрел сорвал нападение, встревожив пассажиров.

— Вон там — ферма, — указал Дориан. — Из трубы идет дым. Может быть, купим что-нибудь на завтрак?

— Я за, — согласился Арчи.

— Хорошо, — сказала я, — только не засиживаться за кофе. За нами идут по следу, и не с голыми руками. На этот раз они сумеют кашу заварить.

Мы пошли по дорожке, уговорив кинувшуюся к нам овчарку. Я протянула ей руку. Она, обнюхав ее, кажется, нас признала. Хотя время от времени тявкала, пока мы шли к двери.

Дверь открылась, и показался мужчина. Чтобы выпрямиться, ему пришлось высунуть голову наружу, до того он был высок. Редкие рыжеватые волосы украшали его голову, на шее — большой кадык.

— Мы путники, — сказала я, — пробираемся в горы. Эти джентльмены оберегают меня от медведей. В настоящий момент мы просто мечтаем о завтраке.

— Заходите и садитесь. Мать как раз ставит на стол свиной бок и кукурузные оладьи. Кофе кипит. Свежесмолотый и только что поджаренный. Никому не доверяю жарить свой кофе.

Он взглянул на Арчи, который уже уселся на ступеньках, чтобы следить за дорогой.

— Это ваш?

— Он свободный. Всю жизнь был свободным.

— Тогда я бы посоветовал ему вернуться на ту сторону Огайо. Некоторые из тех, кто охотится за беглыми рабами, не очень-то разборчивы.

— Я скажу ему. Он хороший человек.

— Если он тут караулит, то скажите ему, чтобы сел у окна в скотном дворе. Оттуда дорога видна на пару миль вперед. — Мужчина помолчал, переводя взгляд с меня на Дориана. — Сбежали из дому?

Дориан смутился.

— Нет, сэр. У мисс Сэкетт дела с моим дядей, и он пожелал, чтобы мы с Арчи проводили ее до дома, в Теннесси. Ее преследуют дурные люди.

…Мы не спеша завтракали. Я примерно обрисовала хозяину Феликса Хорста, Тима Оутса и Элмера.

— Есть и другие, но этих троих мы знаем точно.

— Тебя зовут Сэкетт?

— Да.

— У тебя есть родня в Тесных горах? Кажется, я слыхал о тамошних Сэкеттах.

— Вроде это мои кузены.

Я отнесла Арчи поесть.

— Пора, мэм. — Он посмотрел на меня. — Вы знаете, куда нам идти?

— Двинемся вверх по Сэнди. Если бы достать каноэ, было бы намного легче.

Дориану не терпелось пуститься в путь. Рыжий внимательно оглядел его.

— Без винтовки вам нельзя, — заметил он. — Если у тех, кто гонится за вами, есть винтовка, они вас всех перестреляют.

— Не найдется ли у вас одной на продажу?

Фермер покачал головой.

— Одна у меня есть, но без мяса не проживешь, а мясо мы добываем охотой. Может, у Маккоев найдется лишнее, хотя, как правило, мы здесь лишнего не держим.

— Пора.

Дориан протянул руку хозяину, тот ее пожал. Мы поблагодарили его жену, помахали детям и вышли за ворота.

— Они идут следом, — сообщил Арчи, — в паре миль от нас. По крайней мере у одного есть винтовка.

Это известие меня напугало. Если еще этот один умеет стрелять, то он сможет положить винтовку на опору и снять любого из нас на расстоянии.

Тропа вилась вдоль Биг-Сэнди. Пройдя по росистому лугу, мы углубились в лес. Здесь царили полумрак и тишина. Дориан размашисто шагал впереди.

В одном месте тропа выходила из лесу и поднималась на крутой берег реки. Оглянувшись, мы увидели их позади. Пятеро.

— Нагоняют, — сказал Арчи. — Придется драться.

Глава 15

— Пока не будем, — заявила я. Они поглядели на меня, видимо, удивляясь, что какая-то девчонка смеет высказываться в такой момент. — Сделаем так, что нас нелегко будет поймать. Пошли!

Я всю дорогу шарила глазами и сумела разглядеть между деревьями едва заметную тропинку. Я шагнула на нее, но Дориан не двинулся с места.

— Куда она ведет? — спросил он.

— Узнаем.

Недовольно ворча, он двинулся следом. Тропинка вела через лес к заросшей кустарником лощине. Нам пару раз встретились оленьи следы, человеческих я не видела. Я быстро прошла сквозь кустарник, миновала острые скалы и перешла через небольшой ручей. Остановилась, пропуская мужчин вперед, и постаралась, насколько возможно, замести следы. Оутс, несомненно, горожанин, Элмер, видно, тоже. О Хорсте мне ничего не известно, но если мы хоть немного их запутаем, выиграем время.

Мои спутники, как я и просила, пошли дальше, а я стояла и вслушивалась. Ни звука, кроме слабого дуновения ветерка. Потом я услышала голос — кто-то созывал всех к себе. Значит, наши преследователи уже дошли до места, где мы свернули. Заметили ли они следы? Я надеялась, что они пойдут дальше, вдоль Биг-Сэнди.

Когда-то очень давно в этих краях охотился Регал, он шел по следу, оставленному в молодости папой. Я надеялась отыскать этот след: он шел параллельно Блэйн-Крик или вроде того.

Еще минута, и я бросилась догонять Дориана и Арчи.

В лесу тихо, но если стоять на открытом месте, твои разговоры становятся слышнее. Нужно предупредить их насчет этого. Тропинка изредка выходила к берегу ручья или на лужайку, но мы продолжали идти, двигаясь к югу. С каждым шагом мы приближались к земле Сэкеттов, и все же до нее еще далеко. Если бы только со мной была моя винтовка!

Она ждала меня в таверне, далеко отсюда. Я сама ее там оставила. И все же мне хотелось, чтобы она была со мной. Я перебирала в голове все возможные способы заполучить ее. Тавер на находилась за много миль к юго-западу, больше к югу.

Я нагнала Дориана и Арчи. Они отдыхали, ожидая меня.

— Куда мы идем? — недовольно проворчал Дориан. — Бежим в какие-то дебри!

— Говорите потише, — предупредила я. — Вас могут услышать. Они прошли мимо, но скоро поймут, что ошиблись, и вернутся назад.

У нас все еще оставалась возможность выиграть время, и я снова повела мужчин по тропе. Для них это была дикая, незнакомая страна, и Дориану не нравилось, что я их сюда завела. Он предпочитал знакомые места, то есть города и поселения.

А здесь для него была почти пустыня, до недавнего времени здесь только охотились индейцы. Мы находились на территории Кентукки, но, честно говоря, большинство этих гор считались ничейными. Тут и там в долинах жили индейцы, но в горы они не забирались — разве что преследуя дичь.

Места здесь дикие, неровные, изрезанные множеством мелких ручьев, густо поросшие лесом. Как раз по мне — в похожих местах я выросла. Большинство людей предпочитает поселения, но там, где обитают люди, человек, за которым гонятся, чересчур на виду.

Надо сказать, что и вдоль реки тоже селились люди. Кое-где в лощинах прятались фермы. Меня вдруг осенило, что где-то впереди стоит маленький городок Луиза и что если я до сих пор туго соображала, то теперь — хватит глупостей. Можно же зайти в город и купить новую винтовку. Когда-то еще доберусь до своей? По крайней мере не буду, как теперь, чувствовать, словно я совершенно голая.

Правда, это означало, что в Луизе нас могли настичь, но если я заполучу винтовку, все пойдет иначе.

— Мистер Чантри, — решила я спросить совета, — дальше по реке есть небольшой город. Думаю, нам стоит там побывать. Только держите револьвер под рукой, потому что как пить дать нарвемся на Феликса Хорста и его шайку.

— По крайней мере поедим прилично! — обрадовался Дориан. — А на Хорста мне плевать.

— В этом мы с вами расходимся, — признала я. — Меня он очень беспокоит. Все, что ему требуется, так это перебить нас, забрать денежки и смыться.

— Меня не так-то легко убить, — заметил он.

— Надеюсь, — согласилась я. — Вы парень хоть куда, но Хорст есть Хорст, и он явится не затем, чтобы дать вам шанс показать себя. Он не собирается умирать, но знает, что такое возможно, поэтому, черт возьми, он не станет вести себя как последний идиот. Пристрелит вас из кустов и возьмет что ему надо.

Мы пришли в город, когда солнце уже садилось. Первым делом я направилась в магазин купить винтовку. Достав из саквояжа монету, я получила то, что хотела. Новенькую винтовку, вроде тех, что делают в Пенсильвании. Не теряя времени, зарядила ее.

Потом мы зашли в таверну и уселись в предвкушении ужина.

— Заночуем здесь, — предложил Дориан.

Я взглянула на Арчи, тот только пожал своими плечищами. Мы оба знали, что лучше бы поскорее убраться отсюда, потому что таверна — первое место, куда явится Хорст и другие. Правда, ужин вкусный и, может быть, нам удастся помыться и постирать.

Для меня нашлась комната с кроватью, мужчины же решили спать в главной комнате, одетыми, на полу.

В моей комнате было только одно окошко и одна дверь, выходившая в главную комнату таверны. Окно изнутри закрывалось ставнями. Я занесла в комнату саквояж, поставила его рядом с винтовкой и выглянула в щели ставней. Неподалеку была река и только что законченный, как нам сказали, большой дом из дикого камня.

Хозяин таверны принес мне деревянную бадью с горячей водой, и, выкупавшись и простирнув белье, я почувствовала себя много лучше. Я уже было подумала, что Дориан, возможно, был прав, как заслышала в зале знакомый голос. Тимоти Оутс. Он пил. Я его видела сквозь щель неплотно прилегавшей двери. Он сидел с Элмером и большим смуглым мужчиной. У другой стены отдыхали Дориан и Арчи. Перед каждым — по кружке пива.

Что ж, пришлось одеваться. Теперь они знают, что я здесь, и, видно, уже кое-что задумали. Возможно, в городе ничего и не случится: будут ждать, когда мы выйдем на дорогу.

Можно сказать, что здесь по-настоящему начиналась Биг-Сэнди: два ее рукава — Таг и Левиса — сливались в один. Порой, хотя я не говорила об этом вслух, мне хотелось остаться одной и сбросить это бремя — моих двух спутников. Арчи, по всему видно, был из парней, поживших и на болотах, и в лесах. Если только можно назвать его парнем — он был намного старше Дориана. Я видела, что вырос он, зарабатывая на жизнь тяжелым трудом где-то в глуши.

Он боялся неприятностей и старался их избежать. Отчасти из-за того, что был чернокожим. Чернокожий в наши дни должен был избегать трудных положений и держаться подальше от неприятностей. Дориану Чантри нечего было бояться. Там, где он жил, каждый знал, кто он такой, и относился к нему с должным уважением. Беда была в том, что здешние места были для него чужими.

Очень хотелось спать, но я не могла прилечь, когда он сидел там, в одной комнате с Тимом Оутсом. Глядя в щелку, я видела, что Арчи тоже обеспокоен. Он, как и я, понимал, что Тим Оутс предполагал сначала избавиться от Чантри, а потом легко справиться и со мной.

Хозяин таверны был не глуп. Когда держишь такое заведение, привыкаешь чувствовать беду до того, как она случится. Я видела, как он переводил взгляд с одного на другого.

Беспокоился не он один. Не знаю, что было на уме у Тима Оутса, но он явно что-то замышлял. Тим Оутс, а также смуглый мужчина, не говоря уж об Элмере, заняли позицию между Дорианом и дверью.

Дориан допил пиво и встал. Арчи тоже кончил пить, но кружку из рук не выпускал. Чантри поглядел на хозяина.

— Значит, спим здесь? На полу?

— Когда разгорится очаг, станет теплее. — Хозяин не хотел неприятностей. — Ложитесь вон там.

Тим Оутс и здоровяк переглянулись. Это не входило в их планы. Возможно, они рассчитывали, что Чантри вместе с Арчи пойдут мимо них к двери.

Арчи подвинул свой стол ближе к Оутсу и его людям. Аккуратно переставил скамьи, словно отгораживаясь. Делал он все непринужденно, словно расчищая место, но должна сказать, что шайке было бы трудновато затеять что-нибудь ночью, не наделав при этом шума.

Дориан достал револьвер, проверил барабан и растянулся на полу у огня.

Оутс не сводил глаз с оружия.

— А это зачем? — спросил он.

Дориан улыбнулся своей восхитительной улыбкой.

— Индейцы! — пояснил он. — Дикие! В здешних лесах их полно, разве не слыхали?

— Их отсюда давно выгнали, — смущенно возразил Оутс.

— Не верите? И тем не менее они приходят по ночам за скальпами. Так что осторожность не помешает. — Вид у него был невинный, как у девушки. — Значит, так, советую ночью вести себя поспокойнее. Если эта дверь откроется или кто-то станет ползать в темноте, я могу и выстрелить.

— Да здесь уж много лет не видали индейцев! — принялся доказывать смуглый.

— Ладно, — весело заметил Дориан. — Если они придут — вы ближе к двери, вам и останавливать.

Он посмотрел в мою сторону, всем видом показывая, что все будет хорошо. Я легла и, усталая после бессонной ночи и долгого дня на ногах, проспала до рассвета.

Когда я утром вышла к завтраку, все уже сидели за столом. За двумя столами.

— А-а, мисс Сэкетт! Видно, что хорошо спали! Присаживайтесь, пожалуйста.

Дориан весело улыбался, Оутс, наоборот, сидел с кислой миной. Он быстро взглянул на меня, но я не обратила на это ни малейшего внимания, словно вообще его не знаю. У Элмера жалкий вид, но этого следовало ожидать. Молодому человеку явно хотелось спать.

— Гречневые оладьи с медом! — объявил Дориан. — Вот это жизнь!

Он взглянул на Оутса.

— Далеко ли направляетесь, джентльмены? Хочу сказать, может, чем помочь?..

— Мы ни в чьей помощи не нуждаемся, — отрезал Оутс. — Займитесь лучше своими делами!

— О, мы как раз и собираемся! — радостно воскликнул Дориан. Можно было подумать, что он нарывается на неприятности.

— За этим дело не станет.

Гречневые оладьи были хороши. Кофе, как и положено, свежесмолотый. Пока еда была на столе, никому не хотелось разговаривать, и я задумалась о том, что будет дальше. Где-то на юге находится Пайквилл. Было бы куда легче, если бы мы достали лодку. Лучше всего каноэ или даже скиф.

Когда мужчины вышли, я подошла к хозяину.

— Что происходит? — спросил он. — Я думал, что назревает скандал.

— Это воры, — сказала я, — и мы хотим от них отделаться. Не найдется ли у кого-нибудь скифа или каноэ?

— У меня есть старое берестяное каноэ… — Он показал рукой. — Вон там, за скотным двором, заливчик. Там и стоит.

Когда я полезла за деньгами, он поднял руку.

— Нет, деньги оставь себе. Я слышал, тебя зовут Сэкетт. Это верно?

— Да. Я Эхо Сэкетт из Тукалуки-Коув, из тех мест.

— До того как мы начали строить гостиницу, — сказал он, — я здесь, на Биг-Сэнди, заболел. Здорово заболел, а тут еще жена и двое детишек. Мимо проходил человек, увидел, что у нас туго с мясом, и задержался у нас на неделю. Охотился, готовил и вообще ухаживал за нами, пока не поправились. Потом ушел. С тех пор от него ни слуху, ни духу. Он был Сэкетт. Так что бери каноэ и делай с ним, что хочешь.

— Спасибо вам за добро.

Дориан, сидя на корточках, разглядывал улицу. Тимоти Оутс и Элмер о чем-то говорили с третьим бандитом.

— Пошли, — сказала я. — Есть каноэ.

Не теряя времени, мы проскользнули за скотный двор и сели в лодку. Пара гребков веслом — и мы выбрались из заливчика, разворачиваясь против течения. Я неплохо гребу, но должна признать, что Дориан в этом будет получше меня. Но, конечно, он и больше и сильнее меня. Ну а Арчи — тот будто родился с веслом.

Не стану гадать, сколько прошло времени, прежде чем они обнаружили побег, но думается, что, когда они очухались, мы были уже далеко. Выигрывая время, мы шли по Левисе, и все же меня грызло беспокойство.

Уйти от них не так-то просто. Они продолжат погоню и, может быть, тоже пойдут по воде.

Они двинутся следом. А мы будем уходить в дикие места. Вдоль Левисы разбросаны небольшие городишки, но между ними пустынные пространства… Мне думалось, что они нас так не оставят.

Еще больше меня беспокоил Феликс Хорст. Где он? Пока что он не появлялся, но я была уверена, что он где-то рядом — ждет удобного случая.

Тимоти Оутс или Элмер могут просто отнять деньги и удрать. Но не Хорст. Он никого не оставит в живых.

Такой он человек, а мне не хотелось умирать или смотреть, как хоронят Дориана Чантри. От этой мысли меня прямо передернуло. Дориан это заметил.

— Страшно? — спросил он.

— Только не за себя.

Он поглядел на меня, но когда я снова оглянулась, он уже опустил глаза и мрачно, но энергично загребал веслом.

— Когда-нибудь все это будет далеко позади — мечтала я. У нас будет время посидеть над рекой и просто поболтать, как болтают парень с девушкой. Я покраснела. Кто я такая, чтобы думать об этом?

Глава 16

Вода в речке была высокой, но течение медленное и спокойное. У нас оказалось преимущество, и его надо как можно лучше использовать. На нас работало и другое, о чем они не знали. Чем дальше мы уходили по реке, тем ближе были к землям Сэкеттов.

Дориан снял куртку и греб в одной рубашке. Скажу вам, для городского парня такие мускулы просто редкость. Ближе к полудню я его подменила. Мельком взглянула на его руки. Он не жаловался, но на ладонях вздулись волдыри. Подозреваю, что ему давно не приходилось так долго идти на веслах.

Левиса петляла, поэтому обзор был невелик, но я знала, что погоня идет следом.

Берега в основном заросли лесом до самой воды. То тут, то там встречались фермы, а иногда у реки пасся скот. Было далеко за полдень, когда мы свернули в маленький заливчик и сошли на берег, чтобы сварить кофе. Я отыскала траву джеймстаун и сорвала несколько листьев.

— Приложите к ладоням, — сказала я. — Это помогает.

— Спасибо, — ответил он и с любопытством оглядел листья, а потом меня. Но совету моему последовал.

Мы закусили взятым в таверне хлебом с ломтиками мяса.

— Если нас догонят, — предупредила я, — придется драться насмерть. Хорст и все остальные дальше не пойдут. Они считают, что места здесь достаточно дикие и, что бы ни случилось, их не уличат.

Дориан не произнес ни слова, но я чувствовала, что до него начало доходить, насколько серьезно наше положение. Арчи, не раз ходивший по рекам и в горы, не питал на этот счет иллюзий.

— Как далеко до следующего города? — спросил Дориан.

— Несколько миль. Он называется Пейнтсвилл. Идем хорошо, — добавила я, — мили три в час, может, чуть меньше.

Я подозревала, что теперь из-за мозолей Дориана мы пойдем медленнее. Мои руки привыкли к тяжелой работе, и я в свое время много гребла — ездила на каноэ по Холстону, Французскому плесу и Теннесси. Мой брат Этан страшно любил реки и много раз брал меня с собой на охоту или рыбалку. Его слабостью была зубатка. Последнее я, кажется, произнесла вслух.

— Зубатка и здесь водится, — заметил Арчи. — Будет время, наловлю. Нет ничего вкуснее, если хорошо приготовить. Разве что уха…

— Что? — оглянулся Дориан. — Ты сказал — уха?

— Ее варят чероки. Я мальчишкой ел ее много раз. — Арчи посмотрел на меня. — Небось тоже пробовали?

— Пару раз. Мы дружим с чероки с тех пор, как в горах поселился первый Сэкетт. Когда я была совсем маленькой, половина моих знакомых были чероки. Хотя они не для всех были такими дружелюбными. Семья Уайли, например, пострадала от чероки и шауни. О Дженни Уайли все знают, — закончила я.

— Кто она? — спросил Дориан.

— Индейцы напали на их жилье, когда все мужчины были на охоте. Они убили брата Дженни, убили трех ребятишек и сняли с них скальпы. А Дженни с младенцем увели с собой, а вскоре убили и младенца, размозжив его голову о дерево, потому что тот слишком громко плакал. Дженни в конце концов удалось бежать, индейцы едва ее не догнали. — Я обвела рукой окрестности. — Это произошло совсем рядом, чуть выше по течению. То место называлось стоянкой Хармона. Стоянки давно уже нет.

Мы продолжали грести, по большей части молча. Под деревьями сгущались тени, очертания стволов растворялись в темноте.

Впереди мелькнул огонек, потом другой. Показался дом. От скотного двора к дому с фонарем в руке шел мужчина. Дверь открылась, он вошел. Должно быть, сейчас сядет ужинать. Никаких тебе волнений и забот. Не то что мы.

— Вокруг нас и позади была земля Лу Ветцеля. Джесси Хьюз — тот обитал дальше к востоку, в Западной Вирджинии. Оба они воевали с индейцами. Индейцы поубивали их родичей, и началась настоящая вендетта. Не щадили никого. Говорили, что Ветцель нарочно отрастил длинные волосы, чтобы дразнить индейцев. Им очень хотелось завладеть этим скальпом, но Ветцеля они до смерти боялись. Некоторые даже считали, что он — не человек.

Я взяла весло, чтобы подменить Арчи.

— Впереди деревня, — тихо сказал он. — Неплохо бы остановиться и перекусить.

У реки какой-то мужчина поил лошадей. Посмотрел, как мы причаливаем к берегу.

— Припозднились, — заметил он.

— Да вот уходим от беды, — ответила я.

— Мать вас чем-нибудь накормит, — указал он на ближний свет в окне. — Отстал со вспашкой. Пролежал в лихорадке, — пояснил он. — А вы ступайте в дом. Мать будет довольна — уж очень любит компанию. — Навстречу нам выскочил бешено лающий пес. — Молчать, Шеп, — приказал мужчина. — Это свои.

С половником в руках во двор вышла женщина.

— Кто там, Джекоб?

— Гости, мать, и здорово голодные. Я сказал, что ты накормишь.

У двери на скамье стоял тазик и висело сшитое кольцом полотенце. Мы умылись, и Арчи вернулся к реке сторожить лодку и вслушиваться в ночь.

— Они близко? — спросил Джекоб.

— Точно не знаем, но появятся, — глянул на него Арчи. — Будьте осторожнее. Это недобрые люди.

— Мы никого не прогоняем, — сказал Джекоб.

— Я не об этом, просто — будьте осторожнее. Плохие люди.

Джекоб посмотрел на меня.

— Знаете тропу Натчезов? — спросила я. Конечно, он знал. Мы все ее знали. — Один из этих занимался тем же, что и Харпс с Мурреллом. Только он не попался. Один раз его поймали в Сеттльменте, но он нанял хорошего адвоката и оказался на свободе.

— Хорошо. Мы дадим вам кое-что с собой. — Он крикнул жене: — Мать! Угости-ка их той жареной свининкой. И на дорогу дай.

Он отвел лошадей во двор, снял сбрую. Я стояла в ночи, чувствуя, как разом навалилась усталость, зная, что и другие устали не меньше. Когда Чантри сел за стол, я увидела, как осунулось его лицо. Хорошо бы прилечь и отдохнуть!

На минуту я подумала: можно взять новую винтовку и улечься спать у излучины. Из такой винтовки я могла бы уложить любого за две сотни ярдов. Может быть, за все пятьсот. Но я не хотела убивать. Однако я помнила, что говорил Регал: «Бывают моменты, Эхо, когда человек должен защищаться, и, когда такое случается, следует выходить из схватки победителем».

В очаге горел огонь, на столе в честь гостей постелена скатерть.

— Не часто к нам по реке приходят люди, — заметила женщина. — Теперь их куда меньше, чем в то время, когда я была девчонкой. В верховьях начали рубить лес. Скоро станут сплавлять по Огайо.

— Конечно, людям нужны живые деньги, — заметила я, — но мне становится не по себе, когда валят деревья.

— Деньги нужны, — согласилась женщина. — Джекоб, возможно, тоже займется рубкой. На здешней земле много не заработаешь, разве только начать гнать самогон, но мы это не одобряем. Не то чтобы были полными трезвенниками. Джекоб, бывает, и выпьет когда глоток.

Наевшись, мы встали. Арчи вытер руки о штаны.

— Спасибо, мэм, премного вам благодарен.

— Не забудьте, что я приготовила вам с собой. В дороге пригодится.

— Еще как пригодится, — заверила я. — Но помните то, о чем мы говорили. Люди, что идут позади, — сущие дьяволы. Плохие ребята.

— Мы никого не прогоняем, — повторил Джекоб.

— Прогонять не прогоняйте, но ружье держите под рукой.

Мы вернулись к каноэ, постояли немного и столкнули его в темную как деготь воду. Все ужасно устали.

— Поищем место впереди, — сказала я. — Надо выспаться.

Может, из-за того, что мы так устали, а может, из-за того, что за нами гнались и хотели ограбить, но меня не покидало предчувствие беды.

Где Феликс Хорст? Оставить добычу таким, как Тимоти Оутс и Элмер, было на него не похоже. Этот человек меня очень беспокоил.

— Не волнуйтесь, — утешал меня Дориан. — Он остался позади, возможно, уже в Цинциннати.

Теперь мы шли много медленнее, осторожно продвигаясь по темной воде, поскольку время от времени нам встречалисьбревна, мусор, сбившийся в кучу, а порой и завалы. Днем их легко разглядеть, а вот ночью дело другое. Даже торчащий кверху корень или ветка могли пропороть дно нашего каноэ.

— Эй! — крикнул Арчи, вглядываясь в темноту. — Там что-то вроде пристани.

— Давай поглядим, — ответила я.

Арчи направил каноэ параллельно причалу, мы придержали лодку руками, и он выбрался на сушу.

— Там домишко, — крикнул он, — и все тихо. По-моему, тут никто не живет.

Мы привязали каноэ и выбрались на причал, прихватив с собою вещи. Где-то в темноте ухала сова.

— Затолкните лодку под причал, — предложила я. — Тогда, если будут проплывать мимо, не заметят.

Участок окружали большие деревья — тюльпанные деревья, платаны, дубы. Кругом гниль и запустение. Ни коров в загоне, ни запаха навоза.

— Бросили, — произнес Дориан. — Интересно почему?

— Не прижились, — ответила я. — Здесь пробуют жить многие, а удается это лишь некоторым. Одним работа не по плечу, другие не выносят одиночества.

— Посмотрим-ка, что внутри, — предложил Дориан.

— Не надо, — возразила я. — Если кто станет искать, то начнет отсюда. Ляжем спать вон там под деревьями. Если явятся, услышим.

Арчи нашел прислоненную к дереву палку и принялся шуровать ею по земле.

— Змеи, — объяснил он.

Мы сидели и слушали. Что-то шуршало в листве, терлись друг о друга ветки; теперь, когда мы затихли, снова завели свои разговоры лягушки. Изредка в погоне за насекомыми мелькнет летучая мышь.

Растянувшись на траве и заложив руки за голову, я смотрела в небо, думая, где сейчас Регал и беспокоятся ли обо мне дома.

Было очень темно, но глаза мои уже привыкли, и я могла различить неясные очертания хижины, скотного двора, загона для скота. Где-то журчала вода: видно, рядом ключ или ручей.

Я открыла глаза. Оказывается, я уснула и спала, не знаю, как долго. Слышно дыхание Дориана Чантри, чуть дальше — Арчи. Тихо. Что же меня разбудило?

Что-то такое. Какой-то звук, какое-то…

Я прислушалась, показалось, что кто-то движется рядом. Уловила легкий запах. Движение прекратилось, запах остался.

Что такое? Пахло чем-то сырым и илистым. Крокодил? Или аллигатор? Я сомневалась, что они могут быть так далеко к северу, но кто знает… Находили же их в болотах Миссисипи. Однако на аллигатора все равно не похоже.

Влажный запах, запах псины…

Точно! Запах мокрого пса! Но что здесь делать одинокому псу? Да и один ли он? Собаки редко бывают одни; они чувствуют себя лучше среди людей.

Новая винтовка рядом, короткоствольный револьвер под рукой, другой — в саквояже, но тоже близко.

В листьях что-то зашуршало, я взяла револьвер. Стрелять не хотелось — выстрел в ночи слышен далеко, но…

Выглянуло несколько звезд. Я уже могла разглядеть силуэты деревьев, сквозь листву мерцала речка. Напрягая слух, прислушалась. Кругом тишина.

И вдруг мне захотелось домой. Захотелось спать в своей постели, вставать по утрам, заниматься обычными домашними делами. Хотелось сидеть и болтать с мамой, шить, штопать носки. Хотелось домой!

Я устала бегать от погони, устала от постоянного напряжения. Сейчас бы посидеть с чашкой кофе и полюбоваться тем, как светлеют родные горы.

Регал теперь далеко, а Финиан Чантри живет в другом мире. Мне хотелось наконец оказаться дома, среди скромных, порядочных людей, хотелось в воскресенье стоять рядом с мамой в церкви и петь псалмы или сидеть вечером у очага, распевая старые баллады «Зеленые рукава», «Лорд Ловелл», «Черный Джек Дэйви» или «Хорнпайп Риккетта».

Что-то снова шевельнулось рядом, и на сей раз я его разглядела. Это и вправду была собака. Она лежала рядом, видно, стосковалась по людям.

— Все в порядке, псина, — прошептала я. — Теперь давай спать.

И я снова заснула.

Глава 17

Это оказалась овчарка, черно-коричневая, с белыми лапами и белым пятном на груди. Похоже, жизнь обошлась с нею круто.

— Откуда она? — поинтересовался Дориан.

— Пристала к нам ночью. Видно, давно не ела.

Арчи разводил костер.

— Сейчас будет кофе, — объявил он, — а потом обжарим мясо.

Причал, под которым мы оставили каноэ, был сбит из самодельных досок — старый, потемневший и осклизлый, босыми ногами не пройдешь. Сваи обросли мхом, по всему видно, что очень старые.

Интересно, что здесь такое случилось? Место хорошее, вода, прекрасный лес. Кое-где — расчищенная, но давно не возделываемая земля.

Мы накормили псину объедками, а когда стали усаживаться в каноэ, она заскулила, требуя взять ее с собой.

— Что думаете? — обернулся ко мне Дориан.

— Почему бы ее не взять? — ответила я.

Арчи что-то крикнул собаке, и та смело прыгнула в каноэ так, будто плавала в нем всю жизнь.

— Может, мы забираем чужую собаку? — засомневался Дориан.

— Она бездомная, — ответил Арчи. — По всему видно. Кто бы ни были ее хозяева, их здесь уже нет.

Большей частью на веслах сидели Дориан с Арчи, я только на короткое время подменяла кого-то из них, давая немножко отдохнуть. Порою река переставала петлять, и тогда мы оглядывались, но позади никого не видели. Однако тревога не уходила.

— Хотелось бы когда-нибудь спуститься по этой речке, — сказал Арчи, — чтобы не жаль было своего труда, когда идешь против течения.

— Обратно есть дорога и полегче, — заметила я, припоминая пароходы, ходившие иногда от Огайо до Нэшвилла.

— Не дождусь, когда поеду обратно, — вздохнул Дориан.

Я лишь взглянула на него, в душе совсем не желая, чтобы он уезжал.

— Наверно, вас ждет девушка? — спросила я как можно небрежнее.

— И не одна, — ответил он. — Выбор велик, есть где размахнуться.

«Ладно, — сказала я себе, — много — это все же лучше, чем одна».

— Скоро доставим вас домой, — продолжал Дориан. — Прямо к мамочке. А я сяду в первый же дилижанс или на пароход, в общем, что попадется, и помчусь в Филадельфию.

Арчи, не сказав ни слова, поглядел на меня. Я промолчала. Возможно, в Филадельфии Дориану и вправду лучше. Он уже не выглядел таким красавцем, каким был в начале путешествия. Одежка поизносилась, оброс щетиной. Но он всегда был тщательно причесан и находил время следить за собой.

— Даже при высокой воде, — сказала я, — мы на каноэ далеко не уйдем. Перекаты совсем близко, там мелко и камни острые.

Нас спасла овчарка. Мы широко разворачивались, огибая скопившиеся в излучине бревна и сучья, когда собака вдруг поднялась на задние лапы, вздыбила шерсть и залаяла.

— Задний ход! — совсем не светским голосом завопила я, и мой крик потерялся в оглушительном грохоте выстрелов.

Я тормозила веслом, Арчи тоже. Одна пуля расщепила мое весло, другая вонзилась в нос каноэ, затем течение понесло прямиком к затору. Помогло течение и быстрая реакция Арчи на мой вопль. Послышался еще один выстрел, потом кто-то, выругавшись, заорал: «… Рано, черт бы вас побрал!»

— К тому берегу! — тихим голосом быстро произнес Арчи. — В лес!

Речка здесь была неширокой, да и течение помогло. С той стороны кто-то выстрелил, но пуля просвистела мимо, и нас прикрыли деревья.

Мы пристали к берегу и высыпали из каноэ.

— Бросьте его! — сказала я.

— Вы ранены? — Дориан не отрывал взгляда от моей руки. Ее поцарапал осколок весла, когда в него ударила пуля.

— Просто царапина, — успокоила я его. — Смываемся, и быстрее!

Они устроили засаду и были готовы перестрелять нас, но овчарка спасла наши шкуры. Когда собака вскочила и залаяла, наши противники, видно, поторопились. Окажись каноэ чуть ближе впереди, они бы нас всех перестреляли.

Мы выволокли каноэ на берег, забрали вещи и двинулись в лес.

Передвигаясь по воде, мы обращали мало внимания на ее берега. Теперь перед нами предстали рослые деревья — гигантские платаны, буки, березы, заросли черной ивы и изредка — рододендронов. В горы вела звериная тропа. Мы направились по ней, я впереди.

Может быть, с моей стороны это было нахальством, все-таки я девчонка и всякое такое, но если Арчи еще как-то ориентировался по следам, Дориан и вовсе не мог разобраться, в какую сторону они ведут. Поэтому, подхватив ружье и саквояж, я без лишних слов шагнула первой, указывая путь.

Я намеревалась быстро найти укрытие, где мы могли бы обороняться. Кто бы в нас ни стрелял, они хотят нас прикончить, а я не знала, как поведет себя моя команда в открытом лесу. Ближе к Сосновой горе были скалы, пещеры и всякое такое. Мне хотелось найти скалистое, поросшее лесом возвышенное место с хорошим обзором для стрельбы.

Сама я ни разу в перестрелках не участвовала, но когда мне было лет десять, я слышала, как папа, Этан и Регал говорили о том, как обороняться от индейцев.

Тропа была не ахти какая, но вела сквозь лес в нужную нам сторону, поднимаясь по известняковым грядам. Мои парни со мной не спорили. Видно, им не меньше моего хотелось избавиться от преследователей.

Кто они? Каким образом нас обогнали? Может быть, это Феликс Хорст со своими дружками-бандитами с тропы Натчезов?

— Давайте понесу ваш саквояж, — предложил Дориан. — Или ружье?

— Берите сумку, — сказала я. — Оружия за мной никто пока не носил.

Когда, пробираясь меж камней и деревьев, мы в очередной раз остановились перевести дух, я заявила:

— Надо как следует подумать. Они знают, куда мы идем. Срежут путь и снова окажутся впереди. Там и будут нас поджидать.

— В прошлый раз нам повезло, — заметил Арчи. — Второй раз так не получится.

Мы сидели среди сосен, глядя на раскинувшийся под нами лес. Мы все устали и были до смерти напуганы. Во всяком случае я. Да и у Арчи вид загнанный. У Дориана под загаром проступала бледность. Когда за тобой гонятся, чтобы убить, это не сахар. Если бы не собака, никто из нас не остался бы в живых. Откуда она взялась той ночью? Чья она? На мой взгляд, она уже давно жила сама по себе. Возможно, прибежала издалека.

— Придется их осадить, — сказала я. — Дать понять, что мы дешево не дадимся.

— Вы собираетесь убивать? — Дориан был потрясен.

— Ну они же пытаются нас убить, — заметила я.

— Ваш дядя Финиан даже не задумался бы, — вставил Арчи. — Он — словно возмездие Господне!

— Что ты хочешь этим сказать? — повернулся к нему Дориан. — Дядюшка Финиан?

— Он как-то был в «Голландце», — начал объяснять Арчи и рассказал о драке на улице.

— И это сделал дядюшка Финиан?

— Я был с ним.

— Не могу поверить! Дядюшка Финиан!

— А я могу, — возразила я. — Он — настоящий джентльмен старой закалки. Это сразу заметно.

Мы двинулись дальше. Собака бежала впереди, и, поверьте мне, при виде нее я чувствовала себя лучше. Не пойму, почему она к нам пристала, но она явно взяла нас под свое покровительство.

Изредка нам встречались олени, разок пересекли след енота. Уже темнело, когда мы нашли скрытый деревьями уступ в скале. Он был как раз над нашей тропой, и оттуда прекрасно просматривался путь, по которому мы пришли.

— Хорошее место для ночлега, — одобрил Дориан.

За долгий день мы окончательно выдохлись, и нам было не до разговоров. Пожевали, не разогревая, что оставалось из еды, поделившись с собакой. Впадина в отвесной стене служила надежным и уютным укрытием.

— Где-то в той стороне, — рассказала я, — растет большая старая сосна, она стоит особняком. Этот путь назвали тропой Одинокой сосны.

Они посмотрели, куда я показывала. Ни тот, ни другой не произнес ни слова. Перед нами была дикая, наводящая тоску пустынная земля. Кое-где поблескивала Биг-Сэнди. В тот момент мне опять мучительно захотелось домой.

Мы разожгли костерок, который поместился бы и в ладонях, и сварили кофе. Напившись, оставили кофейник на углях.

— Спите, — распорядилась я. — Я посторожу.

— Вы? — возразил Дориан. — Разумеется, нет. Вы будете спать, а мы с Арчи поделим дежурство.

— Нас трое, — настаивала я. — Будем сторожить по очереди. Собака тоже устала, на нее нельзя положиться.

Они легли спать первыми. Ветер пел в соснах унылую песню. Я подошла напиться к вытекавшему из трещины в камне крошечному ручейку, потом вернулась на место и села спиной к скале, положив винтовку на колени.

Пару раз я клевала носом; потом, чтобы занять голову, предалась мечтам. Пыталась представить, что сейчас делает Регал, как далеко до Тесных гор, где живут Сэкетты.

Должно быть, уже недалеко. Если по прямой. Беда в том, что они не знают, что их родственница попала в беду. Как бы было хорошо, если бы они узнали! Я страшно боялась за себя и за спящих рядом мужчин. Если с ними что случится, никогда себе этого не прощу.

Тут я стала думать, как поступил бы папа или Регал; подумала, а не взять ли мне винтовку и не спуститься ли в лес, подобно индейцу, и отыскать их лагерь. Если хоть одного увижу, им точно придется кого-нибудь хоронить. Несколько дней назад я не могла бы об этом всерьез и подумать, но когда людям, за которых ты в ответе, грозит опасность, все становится по-другому.

Эту часть страны я знала только понаслышке, но часто вечерами, когда братья бывали дома, они рассказывали мне о землях, на которых охотились, и объясняли, где эти земли находятся. Таким путем мы узнавали о большей части окружающего нас мира, но этого было вполне достаточно.

Собака вдруг подняла голову и глухо зарычала.

— Спокойно, псина! — прошептала я. — Спокойно, говорю!

Стволом винтовки я дотянулась до Дориана, надеясь, что он проснется, не наделав шума. Некоторые, бывает, просыпаясь, бормочут, стонут или вскрикивают. Надо отдать ему должное, он проснулся сразу и тихо. Открыл глаза и, проследив взглядом вдоль ствола винтовки, увидел меня. Приложив палец к губам, я указала ему на ощетинившуюся собаку. Дориан протянул руку к Арчи, тот поднялся, доставая револьвер.

Крохотный костер давно погас. Только свет редких звезд достигал нас в ночи. Мы, затаив дыхание, прислушались.

В лесу послышались слабые звуки. Потом шорох внизу, под нашим уступом. Если будем сидеть тихо, наши враги могут и не догадаться, что здесь есть где спрятаться.

Я держала винтовку наготове, но курок не взводила. Этот звук был бы отчетливо слышен в ночи.

Низовой ветер шумел листвой и завывал в соснах.

Во рту пересохло, медленно и гулко билось сердце.

Внизу кто-то продирался сквозь заросли. Мы затаили дыхание, но треск ветвей, к нашему облегчению, затих вдали.

Следовало чем-нибудь заняться, и я принялась приспосабливать к своему саквояжу ремешок, чтобы его легче было нести, надев через плечо.

Прямо позади меня находилась увенчанная соснами и поросшая деревьями остроконечная скала. Слева от меня скала обрывалась, подножие поросло густым лесом.

Я поднялась на ноги и, не выпуская из рук винтовки, стала примерять ремень саквояжа. Собака сидела в дюжине футов от меня, вглядываясь в темноту.

— Молчать, Шеп, — прошептала я. — Ш-ш!

Я находилась в тени, ближе к месту, где скала обрывалась в сторону леса. Тут было темнее и лучше видно, если посмотреть назад.

Дориан стоял, Арчи сидел на корточках, опершись спиной о скалу.

Собака вдруг вскочила и, не сводя глаз с деревьев по другую сторону поляны, глухо зарычала.

Арчи ждал с револьвером наготове.

— Ни с места! — прозвучал голос из темноты. — Ни с места!

Глава 18

Три года назад, увидев катящуюся по ущелью стену воды, он подумал, что ему крышка. Его выручило росшее на склоне тюльпанное дерево. Он бросился к нему, вспрыгнул на нижний сук, потом вскарабкался выше. Он просидел на дереве весь день и часть ночи. Зрелище разбушевавшейся стихии навсегда осталось в его памяти.

Огромные стволы деревьев мчались по ущелью, словно выпущенные из пушки снаряды. Позднее, когда вода спала, он вышел к реке и здесь снова увидел их. Все до одного они мирно плавали в небольшом заливчике.

Трулав Сэкетт был не из тех, кто мог пройти мимо такого богатства. Он достал свои башмаки на шипах, взял багор и, обрубив сучья, связал бревна в плот и сплавил вниз по реке на продажу.

Пришла осень, с деревьев осыпались листья, и он, прихватив винтовку, снова навестил знакомое ущелье. Все осталось таким, как он запомнил: по обе стороны ущелья покатые склоны, поросшие отменным тюльпанным деревом вперемешку с дубом, и, чуть ниже, — платаны.

Тот первый плот был случайным. Но полагаться на случай — дело ненадежное, поэтому, вооружившись пилой и топором, он принялся за работу. Обрыв был настолько крутым, что срубленному дереву не оставалось ничего, как только падать вниз, в ручей, а зачастую и на берег.

Трулава это не смущало. Каждые три-четыре года вода в ручье поднималась, так что ему оставалось только валить деревья и ждать.

Когда все дела по дому бывали сделаны, а под потолком висела свежая туша оленя, Трулав брал пилу и топор и отправлялся к ущелью. Дорога дальняя, добрых десять миль, но он не забывал прихватить с собой еды и бутыль пива из хурмы.

Дойдя до знакомого места, он первым делом, держа бутыль на сгибе локтя, прикладывался к пиву, закупоривал бутыль, тыльной стороной ладони утирал рот и только потом принимался разглядывать склон, тщательно выбирая каждое дерево с таким расчетом, чтобы оно само свалилось в ложе ручья.

Если дерево застревало на склоне, приходилось спускаться и расчищать ему путь топором, а когда дерево таких размеров (от шести до десяти футов толщиной) начинало набирать скорость, то лучше побыстрее убираться в сторону. Поэтому он так тщательно и выбирал деревья, стараясь, чтобы склон был чистым и не мешал падению.

Трулав Сэкетт был ростом под два метра и весил почти сто двадцать килограммов. Не было такого предмета, за который бы он взялся и не смог поднять.

Люди говорили, что Трулав прыгает выше и дальше любого человека на свете и бегает быстрее, хотя ничто на этом свете не могло заставить его убегать. Так говорили люди о Трулаве. А он, потягивая пивко, только улыбался и возвращался к занятию, которое знал лучше всего, — валить деревья.

Он сидел на камне, готовясь к очередной схватке с тюльпанным дерево, когда услышал, что кто-то его зовет.

И голос знакомый. Он заглянул в ущелье, где, прыгая с камня на камень, поднимался наверх человек. Это мог быть только Мейсон. Никто, кроме него, не знал, где найти Трулава.

Мейсон Сэкетт большую часть времени охотился за женьшенем, чтобы продавать его в Китай. В промежутках добывал немного пушнины.

Когда Мейсон выбрался наверх, Трулав протянул ему бутыль. Сделав добрый глоток, Мейсон похвалил:

— Доброе зелье, скажу тебе, но на любителя. Знаю таких, кто терпеть не может ни пива из хурмы, ни бренди.

— Верно, таких большинство. Ничего, нам больше достанется.

Оглядев склон, Мейсон взглянул на Трулава.

— Коварное место, Трулав, — заметил он, — вот этот склон. Когда-нибудь бревнышко тебя достанет.

— Все может быть.

Мейсон притопал издалека не затем, чтобы поговорить о заготовке леса, так что Трулав, отхлебнув из бутыли, ждал. Время снова браться за дело, а то так ничего и не наработаешь. С большими деревьями приходится порядком повозиться.

Мейсон принялся править нож о подошву сапога. Оценивающе поглядел, еще поправил.

— Не забыл ту крошку из Тукалуки-Коув? Эхо, так, что ли?

— Ту, что в Кейниз-Форк обошла в стрельбе всех парней?

— Она самая. — Мейсон попробовал лезвие на волос. — Она ездила в Сеттльменте за причитавшимися ей деньгами. Похоже, теперь возвращается домой вместе с парой переселенцев и за ней гонятся какие-то люди.

— Тогда им лучше ее не догонять.

— Стрелять-то она умеет, с этим порядок! Пожалуй, не уступит никому, но их там целая шайка. — Помолчал. — Один из них Феликс Хорст, с тропы.

Трулав заткнул бутыль пробкой и загнал ее поплотнее ладонью.

— Где они?

— До меня дошло от одного парня из Рассел-Форк. Он думал, мы знаем. — Мейсон замолчал.

— Она, значит, держит путь к своим местам. Где Мордекай?

— Думаю, идет к ней. Малый, который мне, передал, сначала видел его.

Трулав припрятал топор и пилу вместе с еще наполовину полной бутылью. Взял из тайничка немного продуктов, пороху и дроби.

Они перешли через Биг-Мокасин-Крик и двинулись лесом к тропе старого Буна. Недалеко отсюда индейцы убили старшего сына Буна, Джеймса. Если Трулав правильно помнил, было это году в 73-м.

Братья бежали ровно, легко, размашистым шагом опытных охотников.

— Мордекай будет там раньше нас, — сказал Мейсон.

— Ага, опережает.

Через час они перешли на шаг. Трулав спросил:

— А что за переселенцы, которые ее провожают?

— Большой чернокожий малый и янки, как я слыхал. Тоже большой, молодой.

— Мухи летят на мед, — высказал свое авторитетное мнение Трулав. — Помнится, у нее и фигурка что надо, и мордочка ничего.

День подходил к концу, сгущались тени. Оба бежали вперед, останавливаясь только для того, чтобы напиться из холодных ключей, сочившихся меж камней. Мгновение они отдыхали, прикидывая, сколько осталось впереди, и снова мчались вперед.

— К рассвету они должны появиться в здешних местах. Тогда их и отыщем.

Мейсон, рослый, худой Сэкетт с Тесных гор, как и Трулав, бродил обычно в одиночку. Он надолго уходил в леса искать женьшень. Дела его шли хорошо, так как на его добычу всегда был спрос и платили достаточно.

Но как ни были бы они заняты, если Сэкетт оказался в беде, они спускаются с гор. Они спускаются, чтобы благополучно довести Эхо Сэкетт до дома или отправить на тот свет тех, кто причинит ей горе. Старый Барнабас, основатель клана, установил этот закон более двухсот лет назад, и с той поры не было случая, чтобы Сэкетт отказался прийти на помощь родственнику.

— Что думаешь? — спросил Трулав.

Они снова перешли на шаг. Мейсон не спешил с ответом.

— Лучше сбегать к истоку Уоллен-Крик и оставить там знак. Туда через Каменную гору или Пауэлл. Если они прошли дальше, будем знать.

— Самое лучшее поискать Мордекая.

— Сам нас найдет. Мордекая не обнаружить никому, если только он сам не захочет.

За час до первого света они сошли с тропы в чащу, разожгли крошечный костерок и сварили кофе. У огонька вздремнули, выпили еще кофе и прислушались. Утром в горах звуки разносятся далеко.

— Мордекай их найдет. Он в этом деле силен.

— Он все еще сам делает порох?

— Что за вопрос? Конечно. У него несколько мест, одно из них — пещера у Грасси-Коув. Помнишь, то самое место, что Джубал нашел по пути на запад?

— Не знал, что он все еще ходит туда. Я слыхал, там поселились люди.

— Уж лет сорок как. Отец говорит, Джубал сам чуть было не остался, до того ему там понравилось. — Мейсон Сэкетт сел. — Мордекай не полагается ни на какой порох, кроме своего.

Они допили кофе и собрали свои немногочисленные пожитки. Трулав тщательно загасил огонь, потом засыпал пепел землей. Внимательно поглядев на кострище, шагнул на тропу.

— Думаешь, сегодня?

Мейсон не ждал ответа, но Трулав кивнул.

Отсюда братья пойдут шагом. Чтобы лучше слышать.

Когда голос приказал нам не двигаться, я стояла в тени и тихо отошла назад, растворившись в темноте. Зашла за большое дерево, подняла винтовку и стала ждать.

Тут они и вышли из лесу: семь или восемь человек, свора негодяев. Там были Феликс Хорст, Тим Оутс и Элмер. Были и другие, которых я раньше не встречала, кроме одного. Он вышел последним, и я вспомнила, что видела его однажды в наших местах. Звали его Пэттон Сардаст, и был он один из грабителей с тропы Натчезов. Здоровый бандюга.

Хорст переводил взгляд с Дориана на Арчи.

— Где она?

— Кто? — спросил Дориан.

— Не придуривайся! — обозлился Хорст.

Видно, терпения ему не хватает. Очко не в его пользу. В этих диких местах требуется терпение и выдержка. Хорст уставился на Чантри.

— Кто такой?

— Дориан Чантри, сэр. Не к вашим услугам.

— Чантри? Родственник Финиана?

— Он мой дядя, сэр.

Феликс Хорст разразился проклятиями; ругался он медленно и подчеркнуто грубо. Взглянул на Оутса.

— Как он сюда попал? И что здесь делает?

— Я же говорил, — огрызнулся Оутс. — Говорил, что он с ней. Думаю, что старик послал.

Хорст посмотрел на Арчи.

— Беглый раб, а? Ладно, за тебя что-нибудь дадут.

— Он свободный, — вмешался Дориан. — Свободный с рождения.

— Это мы исправим, — ощерился Хорст. — Если не раб, значит, станет рабом, и у меня уже есть для него местечко. Там ему покажут свободу.

— А как быть с этим? — спросил Пэттон Сардаст, указывая на Чантри. — Он-то нам ни к чему.

— Он племянник Финиана Чантри, — запротестовал Оутс. — Случись с ним что-нибудь, не сносить нам головы.

— С ним? — презрительно фыркнул Сардаст. — Плевал я на Финиана. А этому перережу глотку сам.

— Попробуйте, — произнес Дориан.

Что делать? Если я выстрелю, они тут же убьют моих спутников. В то же время я видела, что так долго продолжаться не может. Несмотря ни на что, Дориан держался подчеркнуто смело. Лучше бы не фасонил. Я заметила, что при их появлении Арчи спокойно сунул револьвер за ремень и никто даже не пошевелился, чтобы его обезоружить.

С того места, где я стояла, открывался хороший обзор и до ближайших зарослей было не больше тридцати ярдов.

— Если шевельнутся, — приказал Хорст, — стреляйте в белого. Черный стоит денег. — Затем взмахнул рукой. — Ганс! Ты, Гарри и Джо, пошарьте вокруг и найдите девку. Тащите ее ко мне.

Что делать? Я могла скрыться в зарослях, могла ждать, не двигаясь, чтобы быть вместе со всеми, или… Они приближались, один шел прямо на меня, хотя я и знала, что он меня не видит.

Бандиты размешали угли, подбросили дров, и место вокруг костра осветилось. Если я шевельнусь, бандит меня увидит, если останусь стоять, может быть…

Он зашел за дерево.

— А! — промолвил он. — Мне повезло.

Я плотно прижимала к груди винтовку, а он не ожидал встретить вооруженную женщину. Регал научил меня паре приемчиков, так что когда бандит подошел вплотную и навис надо мной, я резко ткнула стволом винтовки в ту точку, где подбородок сходится с шеей. Ткнула что есть мочи.

Удар пришелся в точку. Бандит, задохнувшись, судорожно глотнул воздух, а я, схватив винтовку двумя руками, как учил меня дорогой Регал, двинула ему прикладом промеж глаз.

Он как подкошенный упал к моим ногам, а я скрылась в зарослях.

Остальные приближались к месту, где я только что стояла. Внезапно тот, которого звали Гансом, завопил:

— Хорст! Господи, Хорст!

Хорст подошел к деревьям.

— Что там? Что случилось?

— Да это же Джо! Только поглядите!

Пройдя между деревьями, Хорст остановился и снова разразился проклятиями.

— Тащите его в лагерь, — распорядился он.

— Кто его так? — заинтересовался кто-то. — Поглядите в лицо! А горло!

— Еще живой, — буднично заметил Оутс. — Видно, на что-то напоролся.

Феликс Хорст перестал разглядывать раненого.

— Чантри! Кто там? Кто это сделал?

Прежде чем Дориан успел ответить, издалека донесся странный, то нарастающий, то затихающий вибрирующий крик, от которого кровь стыла в жилах. Такого они еще не слышали. И я не слышала, хотя и знала, что это такое.

— Что это? — задохнулся от изумления Элмер.

— Привидения, — ответил Дориан. — Вы растревожили здешних духов. Теперь вам будет плохо.

— Заткнись! — испуганно оглядываясь, злобно произнес Оутс.

— Привидения, — повторил Дориан. — Эхо мне о них рассказывала. Они чужих не любят.

Он назвал меня «Эхо». Назвал по имени!

Глава 19

Со своего места я видела их лагерь. Костер теперь горел ярко, бандиты, не отводя оружия от Дориана и Арчи, жались к огню.

Крик донесся издалека. В такую ночь, да еще в этих горах было не разобрать, с какого расстояния. Внезапно он раздался вновь — таинственный, дрожащий, далекий звук в ночи.

— Привидение! — воскликнул Дориан. — Смерть накликает.

— Скорее всего, твою, — отозвался один из бандитов.

Я никогда не слышала этого звука, но слыхала рассказы о нем. Правда, на свете остался только один человек, который умел так кричать. Очень давно Сэкетты с Тесных гор издавали этот крик, давая знать о себе враждебно настроенным индейцам. Некоторые индейцы думали, что по лесу бродит дух смерти, явившийся забрать их души. В мое время, насколько я знала, так умел кричать один Мордекай.

Изо всех Сэкеттов он один был охотником-одиночкой, не признающим современных условий и ведущим дикий образ жизни в горах. Такие, как он, пропадали в горах месяцами, а то и годами. Одним из них был Дэн Бун, а среди первых — Джубал Сэкетт. Давным-давно он ушел на запад, и с тех пор его больше не видали, хотя слухи ходили всякие. Вымыслы и всякое такое.

— Пускай полежит, — глядя на Джо, сказал Хорст. — Его оглушили, но он еще очухается.

— Кто мог его оглушить?

— Может, «что» — более подходящее слово? — заметил Дориан.

Хорст бросился на него и с силой ударил по лицу.

— Говорил тебе, заткнись! — заорал он.

Если бы Дориан ответил тем же, они бы его убили. Но он не шелохнулся — просто стоял и улыбался. Этот молодой человек за один вечер вырос в моих глазах. Возможно, у него были с Хорстом свои счеты.

— По-моему, это ее рук дело, — высказался Элмер.

— Чтобы такая пигалица ранила Джо? Не серьезно.

— Вы ее не знаете, — упорствовал Элмер.

Хорст взглянул на Чантри.

— Где саквояж? Где девушка?

Я видела, что Феликс Хорст взбешен, но хуже того, по всему было видно, что он растерялся. Он был настроен убивать, но опасался, что один только Дориан может что-то знать.

Он снова повернулся к Чантри.

— Эта девка, Сэкетт, она что, ухлестывает за тобой?

«Ну!» Я напрягла слух в ожидании ответа.

— Она? Конечно нет. Ничего такого с ее стороны.

«Как мало он меня знал!»

— И тем не менее вы вместе шатаетесь по лесам? — фыркнул Сардаст. — Кто в это поверит?

— Я, например, — ответил Арчи. — Она — леди.

«Спасибо тебе!»

Кто-то подбросил дров в костер и принес кофейник. Кое-что мне было видно, об остальном оставалось только догадываться.

Вот они внезапно двинулись к пленниками, разоружили их и посадили у поваленного ствола.

В ямке между корней вывороченного дерева я припрятала саквояж, оставив в нем свой «даун». Оставила себе винтовку и револьвер с отпиленным стволом. Слушая, наблюдая, тихо передвигалась между деревьями. Если они только вздумают причинить вред моим спутникам, я буду стрелять, чем бы мне это ни грозило.

— Когда рассветет, — завел речь Хорст, — мы найдем ее следы. Что толку действовать вслепую? Бьюсь об заклад, что далеко в своих юбках ей не уйти. Что бы там ни говорили, она, по-моему, имеет виды на Чантри.

— Лучше подумай о нем, — выпалил вдруг Элмер. — Если с ним что случится, старый Финиан Чантри это дело так не оставит. Доберется до каждого.

— Что я хотел бы знать, — произнес один из бандитов, — так это кто там кричал.

— Скорее всего, пантера. Слыхал, что они как-то странно кричат, словно женщины.

— Никогда не слышал, чтобы так кричала женщина, — возразил Сардаст.

— Когда-то в этих краях бродил один охотник за индейцами. Звали его Лу Ветцель. Он кричал наподобие этого. Будто привидение. И бегал как волк.

— Когда это было, — возразил другой.

Они пили кофе и ели сухие бисквиты и вяленое мясо. У меня в животе неблагородно заурчало. С винтовкой на изготовку я села так, чтобы видеть лагерь. Стерла с прицела капельку крови.

Несколько человек растянулись на земле, чтобы поспать, но Пэттон Сардаст оставался на ногах.

— Когда придет время, — сказал он Хорсту, указывая пальцем на Дориана, — этот будет мой.

— А кого ты возьмешь в помощь? — подал голос Дориан. — Один ведь не справишься.

Сардаст ощерился, показывая выбитые зубы.

— Как-нибудь постараюсь, — заверил он, доставая нож. — Вот этим ножичком поперек горла, от уха до уха.

Несколько человек уснуло, голоса стихли, и я больше не могла разобрать, что говорят в лагере. Феликс Хорст сидел спиной к стволу, уставившись на Чантри, он тоже прислушивался, так что я не двигалась.

Держась из последних сил, я наблюдала за лагерем, размышляя, как освободить Дориана с Арчи. Как же мне стрелять, не подвергая их опасности, да еще если я не могла поднять руки от усталости. С рассветом они прочешут лес. Мне не уйти. Днем начнется смертоубийство. Я чувствовала, как оно приближается.

Допустим, тот таинственный крик издал Мордекай. Но откуда ему знать обо мне? Может быть, это была панте… пантера. Или Мордекай просто бродит по лесу. Я не знала Сэкеттов с Тесных гор, хотя мы и в самом деле находились на их территории.

Самое худшее было то, что, если со мной что случится, мои родные никогда не получат тех денег, а Бог свидетель, они нам нужны!

Что делать? Что мне делать?

Скоро начнет светать, и бандиты доберутся до меня. Но я боялась за Дориана и Арчи и потому не смела убегать в лес.

Может быть, если я открою пальбу, моим парням удастся вырваться? Но есть ли у них шансы уйти в лес живыми? Незначительные.

Я даже не знала в точности, где нахожусь, все ли еще в Вирджинии или уже в Теннесси? Я знала, в каком направлении двигаться, если придется уходить. Собственно говоря, я могла бы достать свой саквояж и сбежать, может быть, даже оторваться от них. Но это означало бы, что я бросила друзей в беде. Этого я сделать не могла.

Наступал день, и нужно было готовиться к бою. Я, может быть, всего лишь девчонка, но стреляю метко и смогу уложить одного и, возможно, даже успею перезарядить винтовку, прежде чем они доберутся до меня. Значит, это два. Еще одного я достану из пистолета, а уж потом попаду к ним в лапы. В том, что будет дальше, я не сомневалась. Я — девушка, а кто они — известно.

Я до смерти боялась за Дориана с Арчи, до смерти боялась за себя.

Элмер встал и подошел к костру. Взял кофейник и налил себе кофе. Я видела Хорста, Оутса и еще троих. Одного из них я ранила. Внутри вдруг словно что-то оборвалось.

Где остальные?

Неужели я задремала? Неужели они незаметно ушли из лагеря? Неужели подбираются?

Что-то зашуршало в кустах. Я вскочила на ноги, и вот они, ухмыляясь, прут прямо на меня. Двое. Один — длинный, тощий, грязный, с жиденькой бородкой, второй помоложе. Поздно хвататься за винтовку. Когда длинный облапил меня, я сунула руку в прорезной карман юбки и спросила:

— Кто первый?

От удивления он «а мгновение замер, и я всадила ему в живот семидюймовое лезвие ножа.

Он судорожно вздохнул, лицо позеленело. Я, оттолкнув его, кинулась с ножом на второго. Тот отскочил назад и схватил здоровенный сук. Промахнулся и пошел на меня. В этот момент из лагеря раздался истошный крик, затем послышался выстрел и треск сучьев.

— Проклятье, хватай живее! Кончай их!

Поднялась стрельба. Молодой бандит шел на меня с дубинкой.

Кто-то с разбегу налетел на нас, обернулся, и я увидела, что это Дориан. Парень, подавшись назад, замахнулся дубиной, но Дориан, словно ему не раз приходилось идти на дубину, шагнул вперед и нанес противнику сокрушительный удар в челюсть. Тот рухнул на землю. Дориан схватил меня за плечи.

— Бежим! — крикнул он, подхватывая мою винтовку. И мы побежали.

Мы бежали в чащу. Слышали стрельбу, одна пуля ударила в дерево, и нас осыпало кусочками коры.

Мы бежали, падали, поднимались на ноги и снова бежали. Наконец, укрывшись в густых зарослях высоких тюльпанных деревьев, мы остановились, переводя дух.

— У вас все в порядке? — спросил Дориан.

— Да. А у вас?

— Вроде бы, — ответил он. — Что с Арчи?

Вопрос этот следовало задать скорее ему, потому что я вообще ничего не понимала. Внезапно все стихло. В лесу ни звука. Мы прекрасно понимали, что опасность все еще рядом. В руках у меня была винтовка, у Дориана каким-то образом оказалась другая. Видно, она принадлежала одному из тех, напавших на меня.

— А тот, второй бандит? — шепотом спросил Дориан. — Что с ним случилось?

— Мне кажется, он на что-то наткнулся, — ответила я. — Было плохо видно.

— Вернусь поискать Арчи, — прошептал Дориан.

— Оставайтесь здесь. Он лучше вас знает, что значит воевать в лесу. Может быть, ему удалось уйти.

Дориан беспокоился, но все же решил подождать.

— Подвернулся удобный случай, — сказал он, — и мы решили бежать.

— Правильно сделали, — ответила я.

Скоро враги будут здесь. Он поглядел на меня. Я спряталась за стволом большого платана, припав к толстому, почти как само дерево, суку в бурых и желтых крапинах.

Пристроив винтовку, я принялась изучать кусты и деревья, намечая возможные цели. Нас еще не обнаружили, но обязательно найдут. Кругом большие деревья, главным образом тюльпанные.

Нам здорово повезло. Получается, что я на мгновение закрыла глаза и в этот момент двое, потихоньку выскользнув из лагеря, наткнулись на меня. Тем временем мои друзья, воспользовавшись случаем, бежали.

— Надо сравнять шансы, — сказала я. — Убрать несколько человек.

— Я в жизни не убил ни одного, — признался он.

— Я тоже, но эти, как видно, не оставляют нам другого выбора. — Помолчав, я продолжала: — Вам эти деньги, возможно, покажутся не ахти каким богатством, а для нас в горах они означают другую жизнь. Маме, да и всем нам станет легче. Я спустилась с гор, чтобы получить полагающееся мне по праву и не позволю отнять их у нас.

Впереди что-то шевельнулось, я подняла винтовку. Дориан отошел чуть в сторону, занимая позицию.

Лес был неподвижен, потом я снова заметила движение. Прошла целая минута, прежде чем я разглядела, что там такое. Это было колено.

Человек хорошо укрылся за стволом дерева, но выставил наружу колено. Он был в ярдах шестидесяти от нас, освещение было плохое, но лучше, чем когда я била диких гусей. Я прицелилась и нажала спуск. Винтовка подпрыгнула, и колено исчезло. Осталось лишь красное пятно на листьях.

— Попали? — прошептал Дориан.

Я уже перезаряжала.

— Я стреляю только наверняка, — ответила я. — Не люблю мазать.

Он ничего не сказал, а я подумала: «Эхо, Регал тебя предупреждал!» И поспешила поправиться:

— Там из-за дерева торчало колено, и я решила рискнуть. Этого им придется тащить на себе.

— Много бы дал за то, чтобы узнать, что там с Арчи.

— Я тоже. Но по-моему, нам надо сматываться отсюда, пока не окружили. — Я поднялась. — Пошли.

Мы выбрались из-за деревьев и отыскали извилистую звериную тропу. Пригнувшись, осторожно двинулись по ней, стараясь держать к югу и к юго-западу.

— Единственный способ помочь Арчи, — сказала я, — это остаться в живых самим. Если он еще не убит, они постараются сохранить его в живых, чтобы продать. Мы его отыщем и добьемся освобождения, пусть даже мне придется собрать с окрестных гор всех Сэкеттов.

— Сколько их там? Я имею в виду Сэкеттов?

— Никто точно не знает, но один Сэкетт стоит многих.

Мы спустились по руслу мелкого, по щиколотку, ручья, перешли на другую сторону и углубились в жиденький подлесок. Нашли местечко, где можно укрыться и в то же время видеть все вокруг, и сели отдохнуть.

Мы отмахали несколько миль, дальше идти не хотелось. Мы были очень голодны.

— Поспите, — предложил Дориан. — Я покараулю.

Спустя мгновение мои глаза сомкнулись. Мне снились страшные сны. Когда он потряс меня за плечо, было уже темно.

— Давайте поменяемся, — попросил он. — Больше нет сил.

Я села, положив на колени винтовку. Темно, ничего не видно, только тени и звезды.

В тот момент как он закрыл глаза, я снова услыхала крик, тот самый то нарастающий, то затихающий таинственный дикий крик.

Дориан открыл глаза.

— Опять? — произнес он шепотом. — Что это?

— Спите, — успокоила я. — Все хорошо. Отдыхайте.

Мне не хотелось даже думать о том, как я голодна. А вот крик этот беспокоил меня больше всего. На этот раз он был ближе и был похож на крик охотника. За чем или за кем он охотился, я не знала.

— Спите, — сказала я вслух. — Я покараулю.

Но мои веки будто налились свинцом. Не опустить их стоило мне огромных усилий.

Глава 20

Пэттон Сардаст с винтовкой в руках присел на корточки, изучая местность внизу и дальше к северу. С тех пор как он охотился в этих местах, прошло порядком времени. Внизу, должно быть, северный отрог Тесных гор, а дальше пойдут лощины.

Феликс Хорст тоже разглядывал раскинувшиеся под ними окрестности, стоя рядом. Он надеялся увидеть дым, однако сомневался, что преследуемые окажутся настолько глупы, чтобы разводить костер.

— Недооценили девчонку, — сказал Сардаст. — Надо отыскать след и помаленьку нагонять их.

— Я не хочу убивать этого черномазого, — ответил Хорст. — Если он в добром здравии, то потянет на добрую тысячу долларов.

— А сколько при ней денег? — поинтересовался Сардаст.

Феликс Хорст хорошо знал цифру, но выдавать ее не собирался. Знали еще только Элмер и Тимоти Оутс. И без того двое лишних.

— Достаточно, чтобы имело смысл постараться ее поймать, — ответил он.

— По-моему, она их припрятала, — заметил Элмер.

Хорст в раздражении завертел головой.

— Брось, зачем ей это? Она же топает домой.

— Я видел ее мельком там, в лесу. Не похоже, чтобы она несла саквояж. Винтовку вот несла…

— Что бабе делать с винтовкой? — спросил Коллинз.

— Она с гор, — пояснил Сардаст. — Там все с малых лет с оружием. Не удивлюсь, если она еще и стреляет.

— Кто-то же стреляет, — вставил Элмер. — У Бейкера колено вдребезги, дела плохи. К доктору надо.

— Вот ты и доставишь, — оборвал Хорст. — А мне нужна девчонка и ее денежки.

— У тебя уже троих уложили, — нажимал Элмер. — По-моему, это все ее рук дело. Одного пырнула ножом, другому разбила рожу, Бейкеру колено разнесла. Думаю…

Хорст в бешенстве повернулся к нему.

— Закрой пасть! Знаю, что ты холуй Уайта, но еще один такой разговор и ты вылетишь отсюда! Усек?

— Вытащить отсюда парней будет нелегко, — продолжал Элмер, затем добавил: — Если ты вообще собираешься их тащить.

В воздухе повисло молчание, холодное, мертвое, тяжелое. Элмер невольно отступил назад, но Хорст его словно не замечал.

— Ты самый лучший следопыт, — обратился он к Сардасту. — Можешь их отыскать?

— Пока он с нею, можно надеяться. Леса он не знает, всюду следы. Она ходит легко, да и сама легкая, так что следа почти что и нет. К тому же она знает, куда ступать.

— Допустим, Элмер прав и она действительно припрятала денежки, — заговорил до тех пор молчавший Оутс. — Может, мы зря за ней гоняемся?

— Она мне нужна, — заявил Хорст. — Надопроучить.

— Кому от этого польза? — возразил Оутс. — Мне нужны только деньги.

— Не тебе одному, — ответил Хорст, поворачиваясь к Элмеру. — Где она была, когда ты видел ее без саквояжа?

— Это было как раз перед тем, как подстрелили Бейкера. Я ясно видел ее, но она исчезла, прежде чем я успел взять винтовку. Саквояжа у нее не было.

— Тогда припрятала, — согласился Сардаст. — В этом случае можно пойти назад по ее следу, и он приведет нас куда надо.

Хорсту все это не нравилось, но он промолчал. Он хотел ее, хотел ее денег, хотел их все, но если она их спрятала…

Ладно, коль до того дошло, он разбирается в условных знаках не хуже Сардаста. За годы, проведенные на тропе, он многому научился. И он не собирался делиться ни с кем, в том числе и с Джеймсом Уайтом.

— Элмер, — сказал Хорст, — раненые нуждаются в уходе. Останешься в лагере и сделаешь, что сможешь. Подлатай колено, наложи шину. Отнесем его к реке и отправим по воде в город. А мы тем временем посмотрим вокруг. Далеко они не ушли.

Оутс избегал взгляда Элмера. Элмеру все это не нравилось, но он знал, что с Хорстом лучше не спорить. И без того наговорил лишнего. Но ему очень не хотелось оставаться здесь, в лесу, к тому же он ничего не понимал в ранах и в уходе за ранеными. Понимал только, что всем троим много хуже, чем о том говорилось вслух; прекрасно понимал, что Хорст собирается бросить их и, может быть, даже его. Зачем было болтать о том, что при девчонке не было саквояжа? Мог бы поискать его сам.

— Я тут ходил на разведку, — сказал Сардаст, — и, кажется, знаю, где они. Пошли.

Когда все ушли, Элмер добавил кофе в стоящий на огне кофейник и, порывшись в сумке, достал сухие бисквиты.

Бейкер испытующе поглядел на него.

— Собираешься чинить мое колено?

— Попытаюсь. Правда, я не силен в таких делах.

— Наложи шину и чем-нибудь забинтуй. Если спустишь меня к речке, можно будет двигаться дальше по воде. Идти я в любом случае не смогу.

Элмер не без робости принялся за работу. Пошире разрезал штанину, снял грубую повязку. От одного вида раздробленного колена ему сделалось дурно. Началась рвота. Бейкер разразился проклятиями.

— Закройся, черт бы тебя побрал! Ты только глянул, а мне с этим дальше жить.

Из сумки Бейкера Элмер достал сменную рубашку и перевязал рану, затем приспособил шины. Бейкер испытывал чудовищную боль, но выдавали его лишь глаза да редкий судорожный вздох.

— Вытащи меня отсюда, приятель, а за моими ближними не заржавеет. Дотащи хотя бы до реки.

Налив Бейкеру чашку кофе, Элмер перешел к вытянувшемуся на земле Гарри. Того пырнули ножом снизу вверх. Нож распорол живот и вошел под ребра.

Пока Элмер осматривал рану, Гарри не сводил с него глаз. Элмер совершенно не разбирался в подобных вещах, и хотя узкий разрез воспалился, на этот раз было не так много крови. Вот когда его нашли, крови было порядочно.

— Такая пигалица, — бормотал Гарри. — Не думал я…

Он затих на полуслове и закрыл глаза.

Джо лежал на спине. Оба глаза заплыли огромными кровоподтеками, над переносицей — большая шишка, нос сломан. Эта девчонка, или кто там еще, двинула его прикладом. Вид просто ужасный. Элмер здесь ничего поделать не мог и, вернувшись к костру, налил себе кофе.

Надо удирать. Если он здесь останется, Хорст его прикончит. Хорсту плевать на раненых. Для него это всего лишь нанятые на дело воры и речные бандиты.

Предположим, только предположим, что он найдет саквояж. Тогда можно бы было выбраться отсюда. Вернуться в Филадельфию…

А может, не стоит туда? Уайт потребует объяснений. Может быть, в Питтсбург или даже в Нью-Йорк. Нью-Йорк? С деньгой в кармане…

Закрыв глаза, он попытался вспомнить, где они были и как должна была передвигаться девчонка. Время от времени ее видели. Когда она отделала Джо, сумка еще была с ней, так что скорее всего она спрятана где-то поблизости.

Элмер вспоминал все: с начала до конца, восстанавливая в памяти, как уходил Гарри, чтобы ее поймать, где у них произошла стычка. Она, должно быть, находилась совсем рядом, не дальше нескольких сот ярдов.

Прихлебывая кофе, он старался представить себе все места, которые там видел. Под деревьями почти не было подлеска, хотя валялись стволы, сучки, встречались отдельные кусты, названия которых он не знал. В некоторых местах у деревьев вообще ничего не росло, эти можно исключить. В конце концов, участок не такой уж большой, и он вполне может найти то, что ищет.

Элмер поднялся на ноги. Бейкер уснул, один только Гарри бодрствовал. Не успел он и шагу сделать, как Гарри спросил:

— Ты вернешься?

— Видишь, вот моя сумка, — показал рукой Элмер. — Хочу поразведать все вокруг.

Гарри закрыл глаза, и Элмер поспешил скрыться из виду. За последние две недели он сильно изменился. Впервые в жизни он осознал собственную уязвимость. Увечья и смерть, минуя его, выпадали на долю других, но до него вдруг дошло, что это может случиться и с ним. Он также понял, что Феликс Хорст не намерен ни с кем делиться и уберет всякого, кто встанет на его пути. Так почему бы не найти деньги самому и не выйти сухим из воды?

Он не против того, чтобы поделиться с Тимом Оутсом, но Тим заодно с Хорстом и пускай выкручивается сам.

Элмер учился жить у Джеймса Уайта. Он научился думать, прежде чем действовать, и теперь тщательно отбирал места, где надо искать. Саквояж должен быть в таком месте, где пряталась она сама и которое непросто разглядеть из лагеря.

Элмер принялся изучать раскинувшийся перед ним лес. Много больших деревьев, несколько поваленных гниющих стволов, на открытых местах небольшие заросли кустарника. В одном месте одряхлевший лесной богатырь начал валиться, но, зацепившись ветвями за ветви других деревьев, повис над землей, вспоров почву огромными корнями.

Элмер двинулся вперед, ища на земле следы. Он никогда не бывал в лесах или на необжитых местах, не знал, как идти по следу, однако различить следы тех, кто отправился ловить Эхо Сэкетт, не составило труда.

Гарри пырнула ножом она, и никто другой. Подумать только, такая миленькая крошка — и с ножом! Да еще пустить его в ход!

В тот раз он предложил проводить ее до дому. Прикидывал, что на одной из темных улиц, быть может…

На лбу выступил холодный пот. Видно, этот самый нож был у нее и тогда. В таком случае она и его могла зарезать. От этой мысли стало холодно и в животе. У некоторых такое ощущение вызывает прикосновение стали.

Элмер постоял, озираясь по сторонам; потом медленно двинулся дальше, считая шаги, останавливаясь через каждые несколько ярдов. Отсчитав двести шагов, он отошел на несколько ярдов к востоку и повернул назад. Он медленно зашагал параллельно своим следам, продолжая шарить взглядом вокруг.

Время поджимало, и потому следовало быть внимательным. Элмер решил обследовать участок методично, не спеша. Когда они вернутся, если вернутся вообще, он сделает вид, что просто осматривает округу. И все же Элмер надеялся, что отыщет сумку и скроется задолго до их возвращения.

В одном месте солнце осветило заросшую дикими розами прогалину между деревьями. Элмер посмотрел туда, но не заметил признаков того, чтобы сквозь заросли кто-нибудь продирался; не было видно и затоптанных или поломанных веток. Нетронутое покрывало из залитых солнцем прелестных розовых бутонов. На мгновение он остановился, зачарованный дикой красотой этого уголка, потом, встряхнувшись, пошел прочь, хмурясь все больше и больше.

Что он вообще здесь делает? Зачем? Его послал сюда Уайт, но не век же оставаться у него мальчиком на побегушках? Может, пора жить по-своему? С такими деньгами можно встать на ноги, уехать куда-нибудь, бросить Уайта и изучать право без его помощи.

Элмер снова стоял среди огромных стволов. Как здесь тихо! Какая красота! Он не мог припомнить, думал ли он когда-нибудь о красоте. Всегда хитрил, обманывал, не задумываясь обделывал делишки Уайта.

Он вспомнил холодную реакцию Эхо Сэкетт и впервые в жизни почувствовал стыд. В этой крошке было что-то такое… чувство собственного достоинства, от одной мысли о котором ему становилось не по себе. Потом появился Финиан Чантри, и Элмеру стало стыдно за Джеймса Уайта. Раньше Уайт представлялся ему значительной и искушенной персоной. И вдруг он оказался ничтожеством, и Элмер понял, что не сможет больше его уважать. Финиан Чантри спокойно, но уверенно поставил Уайта на место.

Эти размышления выбили Элмера из колеи. Он не привык долго думать, а что касается укоров совести, то это понятие было ему вообще неведомо. Что это вдруг взбрело ему в голову? Неужели это она послужила поводом? Или Финиан Чантри? Или так подействовала лесная тишина? Элмеру стало не по себе, осталось лишь одно желание — поскорее удрать отсюда.

Когда он в четвертый раз проходил установленные двести шагов, он ненароком оказался рядом с тем деревом, что зацепилось ветвями за другие. Посмотрел. Дерево могло в любой момент рухнуть. Взглянув на него еще раз, Элмер обошел дерево стороной.

На обратном пути, оглянувшись, Элмер увидел массу вывороченных корней.

— Конечно же, — произнес он про себя. — Разумеется!

Он повернул назад и подошел к неглубокой яме с торчащими оттуда вывороченными корнями. Яма была почти доверху засыпана листьями.

Постояв, Элмер оглянулся вокруг. Он был уверен, что нашел то самое место, но его вдруг охватило беспокойство.

А вдруг кто-нибудь увидит? Вдруг Феликс Хорст вернется раньше, чем он успеет удрать?

Надо забирать саквояж и немедленно уходить вниз, к реке. Он не знал, как называется река, но вниз по течению должны стоять города, откуда дилижансом или пароходом можно вернуться в цивилизованный мир.

Он снова лихорадочно оглянулся. Все спокойно, никого не видать. Тогда откуда эта тревога?

Чего бояться? Он спустился в яму и, разгребая ногами листья, побрел вперед.

Носок сапога уткнулся во что-то мягкое. Разгреб листья — и вот он.

Саквояж! Золото! И все — ему!

Элмер схватился за ручку саквояжа, выпрямился и оглянулся.

На краю ямы с винтовкой в руках стоял Сардаст.

— Ну разве не здорово? — негромко сказал он. — И все нам двоим. Никому больше. Только тебе и мне.

Глава 21

Когда я открыла глаза, в листве играли солнечные зайчики. Я укрыта курткой Дориана. Я испугалась и вскочила.

— Неужели я заснула? На карауле?

— Нет, нет, — успокоил он. — Когда стало невмоготу, вы разбудили меня и тут же уснули как убитая.

— Что-нибудь случилось?

Дориан пожал плечами.

— Насколько я знаю, ничего. Слышал, кто-то ходил, но далеко отсюда. Надо идти. — Он огляделся. — А что с собакой?

Я встала, отряхнулась, расправила платье, сожалея, что негде умыться. Я казалась себе страшно грязной. Волосы, должно быть, словно у чучела.

— По-моему, нам надо забрать саквояж и уходить, — повторил Дориан. — Встретится какое-нибудь селение, там я найду подмогу и вернусь искать Арчи.

— Ладно.

Мне было все равно. Я устала, хотела домой, хотела отдать деньги маме. По закону они мои, но в моем понимании они были нашими. Именно так и будет.

Стараясь не шуметь, мы пробирались между деревьями. Чтобы я не нашла то огромное провисшее дерево, под которым я спрятала саквояж, такого быть не могло. Я увидела его за добрых шестьдесят ярдов. Мы остановились, оглядываясь. Лагерь противника чуть дальше. Ни дыма, ни запаха гари, ни звука, ни движения. Тем не менее мы выжидали.

Мы почти подошли к краю ямы, когда я увидела следы. Впервые мною овладела паника. Если кто-нибудь нашел деньги…

Я подбежала к яме и принялась разгребать листья.

Денег не было!

— Забрали?

Я молча кивнула, едва сдерживая слезы. После всех наших злоключений, после всего этого я не оправдала ожиданий мамы, Регала, не оправдала ожиданий Финиана Чантри. А ведь он старался мне помочь! Все это я выплеснула на Дориана.

— Может быть, еще не все потеряно, — возразил он. — Может быть, не все. Пойдем следом. Дядя Финиан послал меня для того, чтобы я в целости и сохранности доставил вас домой вместе с деньгами. Именно это я и намереваюсь сделать!

Я кивнула, будучи не в состоянии говорить. Грабители исчезли вместе с деньгами.

— Жаль, что я плохой следопыт, — заметил Дориан, разглядывая землю.

Эти слова вернули меня к действительности.

— Я умею читать следы. Выслеживала дичь с малолетства.

Конечно же я видела следы, а когда умеешь их читать, они остаются в памяти. Здесь был Элмер. У него большие плоские ступни, которые он выворачивает наружу. Никакого сомнения, это он.

— А это, — я указала на другой след на краю ямы, — тот большой парень. Слыхала, его зовут Пэттон Сардаст. Похоже, что Элмер был в яме, когда Сардаст подошел. Или они пришли вместе.

— Как насчет Хорста?

— Его следов здесь нет, как и следов Оутса.

Я принялась думать. Эти двое ушли вместе. В некоторых местах, где меньше листьев, следы были заметнее.

— Саквояж у Элмера, — сказала я.

— Откуда вы знаете?

— Вот следы, ведущие от ямы. Правая нога оставляет более глубокий след. Значит, в руке груз.

Мы пошли по следам. Они, видно, не теряли времени даром, стараясь убраться подальше.

— Идут к реке, — продолжала я. — Делиться с другими не собираются.

— Возможно, и друг с другом, — цинично бросил Дориан.

А он набирается ума. Может быть, он и раньше был более искушенным, нежели я считала.

— Потише, — предупредила я. — Хорст нас ищет. С ним Ганс и, возможно, кто-нибудь еще. Их, вероятно, было восемь человек, включая тех, кого собрал Хорст.

Мы пошли молча. След был довольно простой. Время от времени Элмер и Сардаст останавливались и оглядывались. Они тоже напуганы. По крайней мере, насторожены.

— Восемь? — переспросил Дориан. — Вы уверены?

— Некоторые уже не в счет. У одного прострелено колено. Думаю, что из игры вышли трое.

— Элмер и Сардаст впереди. Остаются Хорст, Оутс и по крайней мере еще один, если мы правильно считаем.

— Близко к истине, — раздался вдруг чей-то голос.

Подняв глаза, я увидела Тимоти Оутса и того, которого звали Гансом. Я направила на них винтовку, но Дориан, расставив ноги, пристально смотрел на Оутса, а тот в свою очередь уставился на Дориана.

— Выстрелишь, — предупредил меня Оутс, — и здесь появится Феликс Хорст. Он настроен убивать.

— Я тоже, — ответила я.

— Не будь дурой, — нетерпеливо оборвал он. — У вас нет выхода. Вы окружены. Что бы здесь ни произошло, все забудется, как только мы уйдем. Даже трупов никто не найдет.

— Не знаете здешних мест, мистер. Тут все время ходят люди.

— Не важно. Нас здесь не будет. Ты отдаешь нам свой саквояж, и мы вас отпускаем. По крайней мере, дадим вам фору.

— У нас его нет, — вмешался Дориан. — Он у тех двоих, из вашей компании.

— Врешь!

— Где Элмер? — спросил Дориан. — И где тот верзила, Сардаст?

Оутс с ненавистью глядел на Чантри.

— Закрой пасть!

— Говорят, ты вроде бы кулачный боец, — улыбаясь, сказал Дориан. — Почему бы не показать, на что ты способен?

— Дориан! — крикнула я.

— Это моя обязанность, Эхо, — ответил он. — Бой много времени не займет.

Тимоти Оутс снял куртку и положил ее на пень. Сверху положил винтовку.

— Ты! — предупредила я Ганса. — Стой, где стоишь.

— Постою. Тим и без меня сделает из него котлету.

Этого я и боялась, но они глядели друг на друга как два призовых быка в одном загоне, и, что бы я ни сказала, все было бы без пользы. Дориан тоже сбросил куртку.

Он был чуть легче Оутса, но так же широк в плечах.

— Он не покажется тебе красавцем, когда я его отделаю, -заявил Оутс.

— Подумайте лучше о себе, мистер. Посмотрим, кто красавец на деле.

Оутс сделал попытку левой, заставляя Дориана открыться. Дориан, не открываясь, шагнул влево. Он сделал ложное движение левой и, когда Оутс попытался парировать, чистым ударом чуть не сбил противника с ног. Тот был неприятно удивлен. Такого он не ждал, видно было по лицу. Теперь он понял, что драться придется всерьез.

Оутс был хитрее, ловко уходил от ударов скользящими движениями, отвечая в свою очередь мощными контратаками. Дважды он сильно двинул Чантри по корпусу (я вздрогнула, будто ударили меня), но Дориан и бровью не повел.

Потом они сошлись вплотную и принялись молотить друг друга. Ни один не уступал и шага. Дориан хорошо держал удары. Быстрое обманное движение левой, Оутс в азарте подался вперед и получил мощный удар правой в челюсть. Зашатался, теряя равновесие. Дориан продолжал обеими руками наносить удары по корпусу.

Оутс попятился, пытаясь прийти в себя, но Дориан не оставлял ему шансов. Менее опытный, он был моложе, в лучшей форме, да и просто двигался чуть быстрее.

Оутс яростно бросился на него, пытаясь ударить головой, но напоролся на апперкот Дориана. Когда голова встала на место, Дориан схватил Оутса за волосы и дернул вперед, выбив землю у него из-под ног. Оутс шмякнулся лицом в пыль.

В этот миг Ганс рванулся вперед. Моя пуля прострелила ему ухо. Удар и боль его остановили. Он схватился рукой за окровавленное ухо и увидел у меня в руке пистолет.

— Следующая убьет тебя наповал, — предупредила я. — Сдай назад.

— Промазала, — стал спорить Ганс.

— Не хотела тебя убивать. Куда метила, туда и попала. Теперь ты одноухий. Хочешь, оставлю тебя вообще без ушей?

По щеке и плечу Ганса лилась кровь. Опасливо оглядываясь, он отошел назад.

Оутс уже поднимался на ноги. Дориан ему не мешал. Неожиданно Оутс бросился к нему, пытаясь схватить за ноги. И получил коленом в физиономию. Оглушенный, рухнул на землю. Может быть, парень действительно умеет драться, подумала я. Здесь тебе не клубные игры.

Ганс стоял в стороне, пытаясь остановить кровь.

— Ты еще за это поплатишься! — грозил он.

— Пока что тебе не очень-то везло, — ответила я. — Глянь-ка получше в свои карты. Козырей не так уж много.

Дориан тоже был в крови. Рассечена скула, вздулась губа, но он, казалось, был доволен. Стоял, ожидая, когда поднимется Тим.

— Как боец вы сильнее меня, мистер Оутс, — заявил он, — но пьете слишком много пива.

— Дориан, надо уходить. Не то нарвемся на неприятности.

Он надел куртку и взял винтовку. Оутс подошел к своим вещам. Хотел было схватить свою винтовку.

— Давай, — подковырнула его я, — если уверен, что повезет.

— Скоро здесь будет Хорст. Он наверняка слышал твой выстрел.

Мы с Дорианом не стали отвечать. Не спуская с них глаз, мы удалились. Оутс стирал с лица кровь.

— Нашла их след? — спросил Дориан.

— Они тоже слышали выстрел, — сказала я.

— Но они не знают, кто стрелял и зачем. Могут пойти и побыстрее.

Элмер и Пэттон Сардаст. Интересно, сколько осталось жить Элмеру? Это же просто большой и глупый мальчишка, а Сардаст — готовый на все безжалостный негодяй. Теперь они, должно быть, уже рядом с рекой.

Мы шли молча, стараясь не шуметь. Следы обоих отчетливо видны, никто их не прятал. Они вели по крутому склону к реке. Если бы нам удалось вызволить саквояж, мы просто продолжили бы свой путь. Нам нужно было в ту сторону.

Теперь уже не было необходимости искать следы, поскольку двое шли по тропе, ведущей к реке. Я поглядывала в ту сторону. Не совсем ясно, где мы находились — то ли это хребты Пауэлла, то ли Тесные горы. Мы мотались по горам взад и вперед, и я представляла лишь общее направление.

Когда мы остановились перевести дух, я перезарядила пистолет. Местность во многом была для меня непривычной.

Вдоль реки вела тропа, по которой ходили и люди и звери. На ней отпечатались нужные нам следы.

Элмер, меняя руки, тащил саквояж, жалея, что вообще нашел его. Он знал, что шагающий рядом верзила собирается его убить — Сардаст нацелился на все деньги. Был момент, когда Элмер хотел было просто отдать их ему, но помешало прирожденное упрямство. Вообще-то, может быть, и этого было бы мало. Сардаст убьет его в любом случае.

На тропу падали тени деревьев. Хорошо бы шагать здесь в одиночку, без Сардаста. Элмеру нравился плеск реки.

Он вдруг остановился, остановился и его попутчик.

— В чем дело? — раздраженно и в то же время настороженно спросил верзила.

— Я, кажется, что-то слышал.

— Может, ветер. Или река.

— Нет, кто-то двигался.

— Тронулся со страху!

— Пэттон, нам нужно это вернуть. Хочу сказать, той девушке. Нужно отдать саквояж Эхо Сэкетт. Он принадлежит ей.

— Ты и вправду тронулся! В нем денежки, парень. Денежки на двоих. Отдать? Зачем?

— Он принадлежит ей. Знаю, я сам был за то, чтобы его упереть. Она мне ни капли не нравилась, но у нее есть характер. И она нуждается в деньгах. С тех пор как я сюда попал, я все время думал. Считаю, что мы поступаем плохо.

Пэттон плюнул на дорогу.

— Ну, распустил нюни, словно баба!..

— Я серьезно, мистер Сардаст. Теперь я все вижу иначе. Из-за этих денег пострадали люди. Трое лежат изувеченные, их хотят бросить. Я считаю, что это нехорошо.

— Дай-ка их мне. Беру грех на себя. Можешь драпать куда угодно и делать что угодно. Снимаю тебя с крючка. Давай.

— Нет, мистер Сардаст, может быть, я и непроходимый болван, но сумку верну девушке. Может быть, из-за того, что мы здесь, может быть, из-за нее, может быть, из-за тех, которые остались лежать и, может, умирают, только я теперь считаю, что поступил нехорошо.

— Давай, говорю, мне. Беру весь грех на себя. А ты вместе со своей совестью можешь уматывать и вдоволь порыдать. — Пэттон Сардаст презрительно плюнул. — Баба ты, больше никто!

— Нет, мистер Сардаст. Я отдам деньги ей.

— Заткнись! Давай сюда сумку!

— Я считаю, что он прав, мистер Сардаст, — раздался из-за деревьев голос. — Считаю, что он прав. Лучше отпустите его, мистер Сардаст.

На тропу вышел очень высокий и очень худой мужчина с винтовкой.

Пэттон Сардаст медленно обернулся. Что станет делать Элмер, в данный момент не имеет значения. Сардаст никогда не видел этого человека, но интуиция подсказывала ему, что он влип в неприятности, в большие неприятности.

Сердце стучало медленно, с трудом. Винтовка у бедра, под мышкой. Почти на изготовку. Достаточно дотянуться пальцем до спуска…

— Кто ты, черт, такой?

— Не черт, мистер Сардаст, но вроде него. Могу открыть ворота в преисподнюю. Я Мордекай Сэкетт. Готовы туда отправиться?

Глава 22

Элмер возвращался по тропе, ведущей к вершине. Шагалось ему легко, настроение поднялось. В одном месте он остановился и поглядел сквозь деревья на реку. Стоял, любуясь игрой света и теней. Тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев. Никогда еще он не испытывал такого покоя и умиротворения.

Позади внизу раздался выстрел, следом другой.

Значит, Сардасту конец. А мог бы быть конец ему.

Он видел выражение лица незнакомца и не сомневался в том, кто кого убил.

Тропа ненадолго спустилась к реке, чтобы затем снова пойти в гору. Элмер остановился, поставив саквояж на землю.

Он не знал, как живется в таких местах, но можно однажды вернуться сюда, чтобы просто побродить. Снова пройти по этой тропе, только уже без забот и волнений.

Она появилась перед ним на тропе, и Элмер, подняв саквояж, протянул ей.

— Это твой, — сказал он.

— Спасибо, Элмер. Ты славный малый.

Он покраснел.

— Ну бери. Я просто подумал…

— Спасибо.

Следом подошел Дориан.

— Мы слышали выстрел.

— Да, сэр. Думаю, это он. По-моему, он убил Пэттона Сардаста.

— Убил его? Кто?

— Он вышел из леса словно привидение. И похож на привидение. Сказал, что его зовут Мордекай Сэкетт.

— Мордекай!

Дориан поглядел на нее.

— Он твой родственник?

— Он Сэкетт с Тесных гор. Вроде бы мой кузен.

— Было два выстрела. Пойду посмотрю, не ранен ли он. — Дориан помедлил. — У тебя все будет в порядке.

Он ушел, а я осталась стоять, глядя вслед удалявшемуся по тропе Элмеру. Что на него нашло?

Что он теперь станет делать? Сможет ли вернуться к Джеймсу Уайту? И захочет ли?

Теперь я могу идти домой. Деньги снова у меня, и теперь вся наша жизнь станет веселее. Я подняла саквояж. Передо мной стоял Феликс Хорст, указывая револьвером на ведущую к реке едва заметную тропинку.

— Ступай туда. Если крикнешь, он вернется и не успеет узнать, кто его уложил.

— Он там не один.

— Шагай! И без шуточек. Давай топай!

— С ним Мордекай Сэкетт. Это он разделался с Пэттоном Сардастом.

— Топай, говорю. По этой тропке. Если без шуток, то, может быть, завтра будешь жива.

С саквояжем в руках я пошла вперед. Винтовку оставила на земле — они ее увидят. Хорст, кажется, не обратил на нее внимания. Если бы я попыталась ее поднять, он, скорее всего, убил бы меня. Дориан вернется. Найдет оружие как раз на тропинке, по которой ведет меня Хорст.

Тропинка спускалась к реке. Вскоре стала видна отгороженная от воды купой черных ив и затененная платанами полянка. Из камышей торчал нос ялика. Знал ли он заранее?

— Ты делаешь большую ошибку, — спокойно заметила я. — Здесь Мордекай. Тебе не выбраться из этих гор.

Он мрачно засмеялся.

— Не будь дурой! Бросай саквояж и отваливай.

— Послушай! Пожалуйста! Там мое голубенькое платье. Отдай хоть его! Мое единственное приличное платьице!

— Ладно, забирай свое барахло и катись ко всем чертям. Только быстро! У меня нет времени на твои глупости!

Я открыла саквояж, сунула в него руки, левой принялась вытаскивать голубое платье и шляпку, а правой взяла свой «даун». Я собиралась стрелять прямо сквозь одежду, но мне стало жаль портить такое прелестное платье.

Отбросив в сторону вещи, я подняла пистолет.

Наступила мертвая тишина; у Хорста тоже был револьвер, но рука опущена. Он ошеломленно глядел на меня, постепенно осознавая, что произошло нечто ужасное и непоправимое. Я выстрелила.

Мгновение бандит стоял, пытаясь поднять револьвер, но он выскользнул из его пальцев. Хорст повалился на колени, медленно нагнулся и рухнул на усыпанную листьями поляну. Одна нога судорожно выпрямилась, пропахав носком землю.

Я подошла к большому платану и села, откинув голову к стволу.

Так и сидела, когда по тропинке вдоль реки подошли они — Мордекай Сэкетт и Дориан Чантри.

Дориан помог мне подняться и обвил руками.

— Все хорошо, — повторял он. — Все в полном порядке.

— Хочу домой.

— Хорошо.

Он сложил голубое платье и шляпку в саквояж. Поднял его, и мы вдвоем пошли прочь. Мордекай нас остановил.

— Глупо топать пешком, когда под рукой ялик. Ничуть не хуже спуститься вниз по реке.

— Спасибо тебе, Мордекай, за помощь.

— Трулав и Мейсон тоже пришли. Подчищают, что осталось. Когда нужно, мы всегда придем, кузина. — Взглянув на Дориана, Мордекай сказал: — В лесу нашел чернокожего.

— Он не ранен?

— В него стреляли. Задело голову, кажется, контузия. Когда я его видел, рядом лежала собака, вроде бы как стерегла. Теперь он уже на ногах, скоро будет здесь.

Мордекай перевел взгляд с Дориана на меня.

— Ты за ним ухлестываешь?

Я посмотрела на Дориана, тот покраснел.

— Можно сказать, да, — ответила я. — Можно сказать, что именно так.

— Надеюсь, что так, — улыбнулся Дориан. — Не хотелось бы возвращаться к дядюшке Финиану с вестью о поражении.

Когда мы под вечер появились на дороге с Тукалуки-Коув, Регал с мамой сидели на крылечке. Регал встал во весь рост, пожал руку Дориану и легонько обнял меня за плечи.

— Мы тут скучали по тебе, голубушка. Нормально добрались?

— Дольше, чем рассчитывали, — ответила я.

— Утром я бы отправился за вами. Останавливался здесь один человек и сказал, что видел вас на пароходе и что вроде бы у вас какие-то неприятности. Его зовут Джинери Вустер. Еще он сказал, что, когда шел через горы, то передал весточку Мордекаю.

— Мы видели его.

— А мне вот ни разу не удалось. Ну, заходите в дом.

Мы задержались на ступеньках, глядя в сторону Клигманз-Доув. Там собирались облака. В воздухе промелькнул козодой. Мы с Дорианом повернулись к дому.

— Видишь? Говорила я тебе, что живу в бревенчатой хижине?

Сын преступника

Чтобы защититься от таких бандитов, которых я описываю в книге «Сын преступника», а также потому, что города на американском Западе все более и более разрастались, перед офицерами полиции встала острая необходимость в повышении профессионализма в борьбе с нарушителями закона. Дейв Кук, которого я упоминаю в этом романе, действительно был начальником полиции, призвавшим коллег из полиции других городов Запада объединить свои усилия в борьбе с преступниками.

В этой книге описываются два начальника городской полиции, которые являются последователями идей Дейва Кука и, кроме того, старыми друзьями моих читателей: Борден Чантри и Тайрел Сэкетт. Тайрел Сэкетт, естественно, действует во многих романах о семье Сэкеттов, которые я написал за эти годы. Из читательской почты я знаю, что «Стрелок из Моры» является любимым романом многих моих читателей, и поэтому я был очень рад, когда мне удалось сделать его действующим лицом и в этой книге. Тайрел уже встречался однажды с Борденом Чантри в романе «Человек закона», там Чантри разгадывает тайну убийства Джо Сэкетта, брата Тайрела.

Луис Ламур

Глава 1

Зимние снега таяли в лесах Кайбаба, и ледяная корка на красно-оранжевых Пурпурных утесах становилась все тоньше и тоньше. На лесных опушках под развесистыми лапами елей паслись олени, а в сверкающих водах ручьев плескалась форель. Под деревом мелькнула чья-то тень и тут же исчезла.

На берегу горного ручья щипали траву пять оленей. Лучи солнца, пробиваясь сквозь листву деревьев, расцвечивали солнечными зайчиками их темные спины.

Стояла полная тишина. Единственным звуком, нарушившим ее, было журчание ручья, который, омывая оголившиеся корни ели, весело бежал вниз по камням. Хвост оленя дернулся раз, другой, величественная голова поднялась, ноздри шевельнулись, втягивая воздух, но обоняние обмануло зверя — тень под деревьями находилась с подветренной стороны.

По траве пробежал легкий ветерок, листья на деревьях зашумели, и в этот момент тень, сделав шаг вперед, превратилась в человека, который остановился в двадцати футах от оленя.

Это был высокий худой парень в штанах из оленьей кожи, с длинными непокрытыми волосами, развевающимися на ветру. Олень снова поднял голову и уперся в него взглядом. Потом животное изумленно фыркнуло и бросилось прочь. Остальные олени последовали за ним. Майк Бастиан стоял, подбоченясь, и спокойно наблюдал за убегавшими оленями.

Сзади из тени деревьев появился еще один человек — худой, жилистый старик с седыми усами и искрящимися юмором голубыми глазами.

— Ну как, Раунди? — спросил Бастиан. — Смогли бы твои апачи сделать то же самое? Еще шаг, и я бы дотронулся до него.

Раунди сплюнул в траву и ответил:

— Ни один из тех апачей, что я знал, не мог бы повторить такого. И не припомню, чтобы сам я когда-нибудь делал что-нибудь подобное. Это хорошо, правда хорошо. Я рад, что ты не охотишься за мной! — Он вытащил из кармана трубку и принялся набивать ее. — Ладно, Майк, возвращаемся назад, в каньон Тодстул. Твой отец послал за нами.

— Там ничего не случилось?

— Насколько я знаю, ничего, хотя, в общем, дела обстоят неважно. Совсем неважно. Думаю, твой отец решил, что тебе пора выйти на дело.

Майк Бастиан присел на корточки и огляделся вокруг. Эта поляна ему очень нравилась, не хотелось уходить отсюда, и, кроме того, ему совсем не по душе было то, что ожидало его по возвращении.

— Думаю, ты прав, Раунди. Па сказал, что, скорее всего, я выйду на дело весной вместе с остальными, и, по-моему, этот момент наступил. — Он сорвал травинку и принялся задумчиво жевать ее. — Интересно, куда они отправятся на этот раз?

— Что бы и где бы это ни было, все будет хорошо спланировано. Из твоего отца получился бы прекрасный генерал. У него голова как раз для таких вещей, он никогда не забывает ни единой мелочи.

— Ты ведь давно с ним, не так ли?

— Очень. Еще до того, как он нашел тебя. Я познакомился с ним в Мексике во время войны, так давно, что уж не помню когда. Я сам был тогда мальчишкой.

Раунди подобрал с земли сосновую шишку и подбросил ее вверх.

— Сынок! Смотри!

Револьвер, мгновенно оказавшийся в руке Майка Бастиана, выплюнул пламя, затем еще раз. После второго выстрела от шишки осталось только облачко коричневых чешуек.

— Неплохо, — одобрил Раунди, — но ты стреляешь слишком быстро. Нужно бороться с этим, Майк. Чаще всего можно сделать только один выстрел.

Бок о бок они отправились лесом в обратный путь. Толстый слой сосновой хвои мягко пружинил под ногами. Сквозь прогалины в деревьях виднелись далекие вершины Сан-Франциско, окутанные облаками. Раунди был пониже, чем Майк, но шел широким, легким шагом человека, проводящего большую часть своей жизни в лесу. Подойдя к поляне, с которой открывался великолепный вид на восточную часть каньона, Раунди сказал:

— Твой отец выбрал отличное место. Никто во всем мире не сможет его здесь найти.

— Но индейцы и некоторые мормоны знают эти места, — напомнил Бастиан.

— Он не трогает их, и они не трогают его, — заметил Раунди. — Чтоб не нарушилось это равновесие, нужна твердая рука.

Они молча продолжали свой путь. Несколько раз Бастиан останавливался, чтобы изучить следы, которые появились уже после того, как они здесь прошли.

— Вот этого лучше никогда не делать, — проговорил Раунди. — Никогда не возвращайся той же дорогой, что уже прошел. Кто-нибудь может затаиться в засаде.

— Кто?

— Ну, в этом-то и весь вопрос. Предполагается, что никто не знает о планах твоего отца относительно тебя, но вполне возможно, что кто-то и догадывается. Поверь мне, сынок, никакой секрет не может долго оставаться секретом, и, могу поручиться, кто-то наверняка уже размышляет о тебе.

Они снова замолчали и шли, оглядываясь по сторонам, а затем Раунди задал вопрос, мучивший его уже несколько месяцев:

— Майк, а если Бен решил, что тебе пора идти на дело, ты пойдешь?

— Думаю, да. Разве у меня есть выбор?

— Ты уверен? Ты уверен, что хочешь стать преступником?

— Разве не для этого он воспитал меня? — В голосе Майка слышалась горечь. — Разве не должен я взять дело в свои руки, когда Бен Карри уйдет на покой?

— Да, он воспитывал тебя именно для этого. — Раунди пнул валявшуюся под ногами шишку. — Но ты должен прожить свою собственную жизнь. Бен Карри не может прожить за тебя, а ты за него, как бы он этого ни хотел. Нужно помнить, Майк, что многое изменилось с тех пор, когда Бен и я облюбовали эти места. Это уже не тот дикий и необжитой край, какой был раньше. Сюда приезжают люди, обустраиваются, ставят дома. Скрываться станет теперь гораздо труднее, да и люди, с которыми тебе придется ходить на дело, будут меняться. Они в общем-то уже изменились. Когда мы с Беном приехали сюда, здесь было все по-другому. Большинство банков обходилось очень сурово с бедными поселенцами, они пользовались любым поводом, чтобы отобрать у людей землю, а железные дороги очень мешали крупным перегонщикам скота, поэтому никто особо не беспокоился, если грабили поезд или банк. Грабителя преследовали скорее ради развлечения, а не для того, чтобы действительно поймать. Погоня вносила приятное разнообразие в монотонную жизнь шерифа и его помощников. Вот если кого убивали, особенно человека семейного, с женой и детьми, — совсем другое дело. Тогда за преступником следовали до самого укрытия и непременно хватали. Именно поэтому Бен Карри такой яростный противник убийств, известно даже, что он собственноручно застрелил человека, который посмел ослушаться этого приказа.

— Правда?

— Я видел это своими глазами. Дэн Пиплз был большим мастером стрельбы из револьвера. Они ограбили банк в Вайоминге, и, когда уже выезжали из города, из переулка прямо перед ними выскочил какой-то парень, и Дэн Пиплз застрелил его. Все это видели, и все знают, что он сделал это намеренно.

Мы проехали три-четыре мили, а затем Бен Карри остановился, повернулся к Дэну Пиплзу и говорит: «Я сказал — никаких убийств, Дэн». Дэн ухмыльнулся: «Но он сам виноват, что вылез на дорогу. И потом — одним фермером больше, одним меньше, какая разница?» А Бен Карри отвечает: «Когда я говорю, что не потерплю никаких убийств, то именно это я и имею в виду». А Дэн ему: «Ну и что?» И тут Бен пристрелил его.

Дэн увидел, как Бен схватился за револьвер, и потянулся за своим, но чуть промедлил, и Бен оставил его лежать там, на поляне, чтобы людям шерифа было легче его найти.

— А если нужно было защищаться?

— Тогда другое дело. Пару раз им пришлось пробивать себе выход из города с помощью оружия. Твой отец против бессмысленных убийств, это известно не только бандитам, но и горожанам, и владельцам ранчо, и шерифам.

— Я слышал об этом кое-что.

— Еще бы. Вокруг таких людей, как Бен Карри, всегда полно разговоров. В те давние времена кое-кто, чтобы начать свое дело, просто угонял пару-другую голов скота, а иногда разорившийся владелец ранчо грабил от безвыходности почтовую карету, и никто не воспринимал это всерьез, но сейчас все не так. Страна растет, и взгляды меняются. Кроме того, меняется и сам Бен.

— Ты думаешь, у него стало слишком много власти?

— Конечно. Твой отец контролирует территорию большую, чем весь штат Нью-Йорк! И контролирует очень строго! Те на Западе, кто о нем знает, очень его боятся, но таких немного. Никто, кроме его ребят, не видел Бена Карри уже много лет, некоторые даже не ведают, кто он такой. Болтают между собой, что есть, мол, где-то на Западе человек, который возглавляет банду налетчиков, человек сто, не меньше. Но никто в этот слух не верит, этим и объясняются многие из его успехов.

Его люди выезжают в разное время и встречаются в указанном месте. Выезжают всегда по одному, по двое, но всегда не больше трех, в момент ограбления все собираются, а потом, сделав дело, снова рассеиваются.

Он планирует все дела один, самое большее — с помощью одного-двух человек. Предварительную разведку ведет сам или поручает это тому, кому полностью доверяет. Каждое дело планируется, репетируется, а уже потом выполняется. В основном, поселенцы приписывают эти ограбления бродячим бандам, Джесси Джеймсу или еще кому-нибудь. Он проводит операции от Канады до Мексики и от Сан-Антонио до Лос-Анджелеса. — Шагая по тропе, Раунди продолжал: — Да, он является мозгом всего этого предприятия, и в то же время именно его револьверы помогали удерживать в банде порядок. Но в последнее время он пользуется ими очень редко. Дисциплиной занимаются Керб Перрин, Риггер Молина или еще кто-нибудь. Он стал слишком важной шишкой, наш Бен Карри. Он теперь как король, король, который не становится моложе. — Раунди остановился и резко обернулся: — Как, по-твоему, воспримет Перрин известие о том, что главой организации станешь ты? Может, ты думаешь, что спокойно?

— Сомневаюсь, — задумчиво ответил Майк. — Думаю, у него есть собственные планы на этот счет.

— Бьюсь об заклад, что это так! И у Молины тоже есть свои планы, и ни один из них не остановится перед убийством, чтобы получить то, что им нужно. Пока твой отец держит их в руках, но как только он раскроет карты, все изменится. И мне кажется, это время настало.

— Сейчас? — недоверчиво воскликнул Майк.

— Майк, я никогда не говорил тебе и знаю, что Бен тоже, но у него есть семья.

— Семья? — Майк был поражен. — А я?..

— У него есть жена и две дочери, и они не имеют ни малейшего представления о том, чем он занимается. И не поверили бы, даже скажи им об этом. У них дом где-то недалеко от Таксона, но иногда они приезжают в каньон Ред-Уолл, на ранчо, принадлежащее Бену. Считается, что этим ранчо владеет некий Войл Рейган, а Бен их там навещает.

— Кто еще знает об этом?

— Ни единая душа, и ты смотри не проговорись. Бен всегда хотел иметь сына, поэтому, когда твой настоящий отец был убит в Месилье, Бен взял тебя на воспитание. Это случилось почти восемнадцать лет назад. Он сказал мне как-то, что хочет воспитать тебя так, чтобы передать тебе свое дело.

— А что случилось с моим настоящим отцом, с моей семьей?

Раунди пожал плечами.

— Я не знаю, слышал только, что твой настоящий отец был убит апачами, а ты в этот момент был где-то в лесу. Апачи спустились с гор, убили твоего отца, забрали лошадей и утащили фургон. Их преследовали солдаты из Эль-Пасо или откуда-то оттуда, но индейцы быстро скрылись. Солдаты принесли тебя в город. И там Бен взял тебя на воспитание.

— Это был добрый поступок.

— Конечно. Немногие мужчины поступили бы так в те дни. Большинство из них не захотело бы брать на себя ответственность или даже просто тратить на это время. В течение нескольких лет вы жили вдвоем, и он учил тебя всему, что знал. Смотри сам. Ты можешь ходить по следу, как индеец. В лесу ты просто призрак, и стреляешь ты так же хорошо, как Бен Карри. А кроме того, можешь скакать верхом на всем, на чем только можно, а то, чего ты не знаешь о картах, костях или рулетке, не знает никто. Ты умеешь обращаться с ножом, драться врукопашную и открывать практически любой замок или сейф. Он проследил также, чтобы ты получил хорошее образование, ты чувствуешь себя удобно в любой компании. Я сомневаюсь, что кто-либо из мальчиков имеет такое же воспитание и образование, какое получил ты, а теперь Бен хочет отойти в сторону и уступить тебе свое место.

— А самому воссоединиться с женой и дочерьми?

— Ага. Он хочет просто исчезнуть со сцены, уехать подальше отсюда и зажить тихой жизнью. Он стареет и мечтает прожить оставшиеся годы спокойно. Понимаешь, Майк, Бен всегда боялся только одного — бедности. В юности он вдоволь ее нахлебался. Думаю, потому-то он и взял тебя на воспитание — знал, с чем тебе придется столкнуться, если ты вообще выживешь. А сейчас он заработал свои денежки, но знает: вряд ли ему удастся выбраться отсюда живым, если кто-то более молодой, сильный и умный не возьмет на себя контроль надо всем, что он создал. И этот кто-то — ты.

— А почему не оставить все Перрину?

— Ответ ты сам знаешь. Перрин — бесчестный и очень опасный человек. Он бы давным-давно оказался на дне, если б не Бен Карри. Перрин хороший помощник, но чертовски плохой руководитель. Так же как и Молина. Он совершил бы уже полсотни убийств, если б не знал, что Бен тут же убьет его, как только он вернется. Нет, никому из них не справиться. За пару месяцев организация развалится. И более того, начнутся убийства в самойбанде.

Майку было известно почти все, о чем говорил сейчас Раунди, и все же ему было интересно, почему вдруг старик заговорил об этом. Эти двое уже давно были вместе и знали друг друга лучше, чем кто бы то ни было. Они вместе преодолевали бури, голод и жажду, жили в горах и в пустыне и время от времени приходили на условленные встречи в каньон Тодстул.

Было очевидно, что Раунди завел этот разговор не случайно. За долгие годы Майк понял, что Раунди не любит болтать. Он говорил, только когда ему было что сказать, когда случалось что-то важное.

Пока шел этот разговор, Майк видел и слышал все, что происходило вокруг них в лесу. В высокой траве у ручья перепорхнул с места на место перепел, в развилке дерева шевельнулась белка, а несколько минут назад тропу, по которой они шли, перебежал волк.

Раунди называл Майка лесным человеком, и он действительно лучше всего чувствовал себя в лесу, в глуши. Мысль о том, что он должен возглавить банду, была ему неприятна. Он всегда знал, что этот момент когда-нибудь наступит — его готовили к этому, но до сих пор ему казалось, что это случится еще нескоро. И вдруг — такой момент настал.

Чего он боялся? Ответственности? Или просто боялся? Нет, страха в своей душе он не обнаружил. Что же касается ответственности, то он до такой степени был подготовлен к этой роли, что предстоящее казалось ему вполне естественным.

Он подумал о Кербе Перрине и Риггере Молине. Боялся ли он их? Нет. Они оба не испытывали к нему неприязни, когда он был мальчишкой, а Молина даже симпатизировал ему. Но когда он вырос и стал мужчиной, они отдалились от него. Возможно, поняли, к чему его готовит Бен.

Конечно, они знали его, но насколько хорошо? Ни один из них не видел, например, как он стреляет. Во всяком случае, ему было неизвестно об этом.

Его раздумья прервал Раунди — он остановился, чтобы изучить расстилающуюся перед ними местность.

— Майк, страна взрослеет, — сказал Раунди. — В прошлом году некоторые из наших налетов вызвали бурю, ребятам еле удалось уйти. Люди не любят, когда их мирную жизнь нарушают, и тем, кто отправляется на дело в этом году, придется туго.

Люди уже не считают преступника необузданным юнцом, переполненным виски и энергией. Преступник сейчас — это плохой человек, опасный для всего общества, он крадет деньги, которые люди скопили. Сейчас он — волк, и каждый человек его преследует. Прежде чем ввязаться в это дело, я бы посоветовал тебе подумать, и подумать крепко. Я знаю, ты любишь Бена Карри, и это правильно — он сделал для тебя очень много. И все же Бен не имел права воспитывать тебя так, чтобы ты стал бандитом. Когда-то он выбрал этот путь по своей воле и должен был предоставить тебе возможность сделать свой выбор. Никто не имеет права сказать другому: «Ты должен стать тем-то и тем-то». А тебя никогда не спрашивали. хочешь ли ты стать налетчиком. Хотя, когда ты был мальчишкой, то мог бы ответить: «Да». В детстве все это кажется очень романтичным и волнующим. Так вот, поверь мне, — это не так. Занятие это тяжелое и грязное. Тебе придется проводить все свое, время рядом с подлыми и бесчестными людьми, общаться с дешевыми, хитрыми женщинами, которые, как и бандиты, стремятся быстро заработать единственным доступным им способом.

Старик остановился, чтобы разжечь погасшую трубку, и Майк молча ожидал продолжения его речи.

— Я считаю, что ты должен сам сделать свой выбор, что бы ни уготовил для тебя Бен. Хотя, если ты решишь покинуть банду, я хотел бы в тот момент оказаться подальше отсюда. У старины Бена случится припадок, не иначе. Я уверен, он никогда не задумывался, как ты отнесешься к его предложению. Он просто рассчитывает выбраться отсюда, переложив на тебя все заботы. Он ведь построил целую организацию и по-своему гордился этим. Бен мог бы стать организатором в любом деле, но он мыслит как преступник. И кроме того, он уже много лет не участвует в налетах и потому не знает, как это теперь сложно. В наши дни города — это не только салуны, коррали и игорные дома. Люди строят церкви и школы, и они не хотят, чтобы на улицах шла пальба, когда их дети идут в школу.

Сейчас ты — честный человек и чист перед законом. Но как только ты станешь грабителем, все тут же изменится. Тебе придется убивать, не забывай об этом. Одно дело, если убиваешь, защищая свой дом, свою семью или свою страну. Совсем другое — убивать ради денег или власти.

— Ты думаешь, мне придется убить Перрина и Молину?

— Если они не убьют тебя первым. Если не считать Бена Карри, ты — лучший стрелок, которого я когда-либо видел, но стрелять в цель — не совсем то, что стрелять в человека, который в этот же момент стреляет в тебя. Возьми, например, Билла Кида, того ганмена из округа Линкольн, о котором так много говорили. А Фрэнк и Джордж Кои, Дик Бривер, Джесси Эванс?.. Каждый из них наверняка стрелял не хуже Бена. Различие между ними заключалось в том узелке внутри нас, где находятся нервы. Так вот, у Бена такого узелка вовсе нет. Когда он начинает стрелять, то становится холоден как лед.

Керб Перрин тоже такой, холодный и крепкий как камень. Риггер Молина совсем другой, он взрывной. Когда злится, раскаляется и становится опасным как гремучая змея. Однажды в Джулсбурге его загнали в угол пять человек. Когда перестрелка закончилась, четверо из них лежали на полу, а пятый прижимал к себе простреленную руку. Молина как ни в чем не бывало ускакал. Это волк! Дикий, непредсказуемый и большой медведь! — Раунди запыхтел своей трубкой. — Раньше или позже, Майк, но наступит такой момент, когда тебе придется сразиться или с тем, или с другим, а может быть, с обоими, и да поможет тебе Бог!

Глава 2

Слушая Раунди, Майк вспомнил о том, как Бен Карри постоянно предостерегал его от излишней доверчивости. Предать может любой и в любой момент, даже лучшие из людей любят поболтать и побахвалиться тем, что им известно. Кроме того, человек может выпить лишку, а иногда говорит, чтобы спасти свою шкуру. Кто ничего не знает, тот ничего и не расскажет.

Ясно, что Бен и сам придерживался таких правил, так как до сего времени Майк даже не подозревал, что у Бена есть другая жизнь, совершенно не похожая на ту, что он ведет в окрестностях каньона Тодстул. Конечно, время от времени он куда-то исчезал, но считалось, что он уезжает по делу — чтобы добыть какую-то информацию.

Никто не знал, где и когда предстоит очередное дело, пока Бен не собирал всех в своем каменном доме вокруг большого стола. Стол был завален картами и схемами, показывающими расположение города на местности, подъезды и выезды из него, расположение банка или того, что предполагалось ограбить. Была в этих бумагах и информация о людях, которые там работали, и их возможной реакции на ограбление.

На карте никогда не указывалось название города, о котором шла речь. И если кто-либо из присутствующих узнавал город, для него же было лучше помалкивать, пока название не сообщалось вслух.

Измерялись расстояния и выбирались пути отхода, причем всегда несколько — на случай всяких неожиданностей. В условленных местах их ожидали свежие лошади, а также при необходимости и медицинская помощь. Каждое дело планировалось в течение нескольких месяцев, и прямо перед налетом всегда проводилась окончательная проверка, чтобы убедиться, что ничего непредвиденного не произошло.

На всякий случай в самых разнообразных местах располагались ранчо и всевозможные хижины, но никто точно не знал, где они находятся, об их расположении становилось известно только в ходе ограбления, одно и то же место использовалось во второй раз крайне редко.

Майк Бастиан был гораздо сильнее вовлечен в планирование операций, чем казалось Раунди. Несколько лет назад Бен привлек его к этому делу, и таким образом Майк знакомился с его методами работы.

«Настанет день, — говорил Бен Карри, — когда тебе придется самому выступить с мальчиками, и ты должен быть готов к этому. Но пока я не хочу, чтобы ты выезжал с ними слишком часто — достаточно пары раз, чтобы почувствовать, что это такое, и показать себя остальным. Когда ты действительно вступишь в дело, вот тогда и будешь возглавлять операцию и делить добычу». — «А они согласятся на это?» — «Пусть попробуют не согласиться! Хотя и ты сам должен будешь заставить их принять твои условия — и без всякой стрельбы. Я уверен, тебе это удастся, или ты не тот, за кого я тебя принимаю».

Оглядываясь на прошлое, Майк понимал теперь, как осторожно Бен Карри учил его всему, внимательно следя за тем, как он усваивает науку. Бен специально не позволил ему сблизиться ни с кем из тех, кого ему предстояло возглавить. Только Раунди, который не был вне закона, хорошо знал Майка. Раунди, проживший много лет в горах, учил его индейским поверьям и рассказывал о горах все, что знал сам. Оба они, и Бен, и Раунди, показывали Майку тропы, неизвестные другим. Несколько раз бандиты пытались выудить у Майка сведения о том, что ему известно, но он делал вид, что ничего не знает.

То, о чем рассказал сейчас Раунди, обеспокоило его. Бен Карри, каким он его знал, был большим, грубоватым, но добрым человеком, хотя временами казался мрачным и неприветливым. Он приютил бездомного мальчишку, заботился о нем, растил его как сына. Но Майк Бастиан даже не предполагал, что у Бена есть жена и семья и жизнь, совершенно не похожая на ту, что он вел здесь. Бен всегда был осторожным и скрытным человеком.

— Ты не сделал ничего плохого, — говорил Раунди. — Закон ничего не знает о тебе, и ты ему не нужен. Ты чист. А эти карты и все остальное — лишь игра, в которую играл с тобой твой отец.

На протяжении нескольких первых лет это действительно была игра. Лишь совсем недавно Майк начал понимать, что эти карты и схемы таят в себе смертельную опасность, и это открытие заставило его забеспокоиться.

— Никто не знает, кто такой Бен Карри, — продолжал Раунди. — Все ордера на арест, которые когда-то выдавались, уже забыты. Он не выезжал на дело лет пятнадцать. Когда он решит оставить все, он просто исчезнет и появится где-то под другим именем и вместе с семьей — обыкновенный, удалившийся от дел джентльмен, который сколотил себе состояние на Западе. — Раунди помолчал. — Никто не станет его разыскивать, он спокойно проживет остаток своей жизни, а ты продолжишь начатое им дело.

— А если я не захочу этого делать?

Старый Раунди бросил на него проницательный взгляд.

— Тогда тебе придется сказать ему об этом. Сказать прямо в лицо.

Майк почувствовал, как по его спине пробежал холодок. Сказать это Бену в лицо? Он покачал головой.

— Не знаю, — задумчиво произнес он, — смогу ли я.

— Ты не хочешь огорчать его? Или просто боишься?

Майк пожал плечами.

— И то и другое, я думаю. Но в конце концов почему бы мне и не продолжить его дело? Это интересная жизнь.

— Да уж, — сухо ответил Раунди. — Ты поймешь, насколько она интересна, когда попытаешься объяснить Кербу Перрину или Ригу Молине, кто здесь хозяин.

Майк рассмеялся.

— Я так и вижу их лица, — сказал он, и улыбка исчезла с его губ. — А Бен Карри подумал об этом?

— Можешь быть уверен, что подумал. Как ты считаешь, почему он заставлял тебя все эти годы стрелять из шестизарядного револьвера?

Майк задумался. Окрестности Пурпурных утесов — единственный мир, который он знал. О том, что лежало за его пределами, он мог только гадать.

Сможет ли он прожить там? Можно стать профессиональным игроком: он прекрасно знал карты, кости, рулетку. Или, например, погонщиком скота. Где-то за пределами этого дикого края люди вели честную, трудную жизнь — мужчины тяжело работали весь день, а вечером возвращались к женам, детям, домашнему очагу. Это был мир, из которого его забрали, мир, в котором жил его отец и, наверное, мать, хотя он ничего и не знал о ней.

— Раунди, что ты знаешь о моей матери?

Старик опустил голову. Он знал, что когда-нибудь услышит этот вопрос, и часто думал о том, как на него ответит. Сейчас, когда этот момент настал, Раунди постарался уклониться от прямого ответа.

— Думаю, твоя мать погибла еще раньше, иначе почему ее не оказалось рядом с тобой, ведь ты был совсем маленький?

— Я думал об этом, — тихо сказал Майк. — Наверное, она умерла. — Он помолчал. — Интересно, почему отец, я имею в виду Бена, никогда не рассказывал об этом?

Они добрались до своих лошадей, которые паслись на полянке в осиновой роще, и только тут Раунди снова заговорил:

— Тебе лучше думать о будущем, а не о прошлом. Что, например, ты скажешь Бену, когда он сообщит тебе о своем решении.

Раунди смотрел вслед Майку, который направился к лошадям. У него никогда не было сына, во всяком случае, он об этом не знал. Но он много лет работал с Майком Бастианом, учил его, тренировал, разговаривал с ним. Проводил с ним больше времени, чем многие отцы проводят со своими сыновьями, и не только потому, что это была его работа.

Сейчас можно сказать откровенно — он испугался. И главным образом потому, что Бен Карри допустил ошибку.

Раунди услыхал о том, что случилось, когда уже нельзя было ничего изменить. Во время планирования операций он обычно сидел в самом дальнем углу и очень редко вставлял какие-нибудь замечания. Но тот раз он был в горах с Майком и услышал обо всем, когда решение уже было принято.

Оставшись наедине с Беном, он не стал молчать:

— Мора? Ты сошел с ума!

Бен Карри вскочил и принялся мерять шагами комнату.

— Что это значит? В чем дело? — Раунди никогда так не разговаривал с ним, и он в удивлении уставился на старика. — Что случилось? — переспросил он.

— Ты сказал — Мора. Ты послал ребят в Мору. Это же город Тайрела Сэкетта.

— Чей?

— Бен, ты засиделся в горах. Ты ничего не знаешь. Тайрел Сэкетт — это тот стрелок, который отличился в драке за землю. Это не человек, это дьявол во плоти

— Никогда не слышал о нем. В любом случае, — добавил Бен, — он сейчас в Санта-Фе. Я специально выяснял это.

— А когда он вернется?

— А когда он вернется, ребята уже будут далеко от этого города.

— Бен, ты его не: знаешь. С ним это не пройдет, Бен. Он не отступится до тех пор, пока не узнает кто, как и почему. Он доведет дело до конца.

Бен пожал плечами.

— Сейчас уже поздно. В любом случае никаких следов не осталось. Их смыл дождь, да и ребята особенно не наследили. Мы взяли там шестьдесят тысяч. Почти все, что было в городе.

Раунди промолчал, но в последующие недели беспокойство не оставляло его. Майку скоро придется идти на дело, а кольцо сжимается все плотнее. В этих обстоятельствах не стоит навлекать на себя гнев такого человека, как Тайрел Сэкетт, настоящего мастера выслеживания, который никогда не теряет однажды взятый след.

Спустя несколько месяцев Бен напомнил ему:

— Ну, что я тебе говорил? Никаких последствий, в Море все тихо.

Раунди, сидевший на корточках у очага с кружкой кофе в руках, поднял голову:

— Год еще не прошел. Можешь быть уверен — Сэкетт ничего не забыл.

В тот момент, когда Раунди произносил эти слова, в четырехстах милях восточнее, в маленьком, насквозь пропыленном городке восточного Колорадо остановился поезд. Станцией там служил старый железнодорожный вагон.

Выглянув из окна, Борден Чантри увидел, что поезд замедляет ход. Что бы это значило? Поезда редко останавливались в их городке, и потому он продолжал смотреть.

Борден Чантри занимался финансовым отчетом — работой, которую он никогда не любил. Но налогоплательщики хотели знать, куда идет каждый доллар, и он, как начальник городской полиции, должен был отчитываться за каждый штраф, за каждый цент, потраченный на питание заключенных местной тюрьмы.

С поезда сошел только один пассажир. Молодой человек в черном костюме выпрыгнул из вагона и стоял, глядя вслед уходящему поезду.

Увидев его, Чантри встал из-за стола.

— Ма, — сказал он, обращаясь к своей жене Бесс, — поставь-ка еще один прибор. У нас будет гость. Только что с поезда сошел Тайрел Сэкетт.

Глава 3

Когда тарелки были убраны, а стол вытерт насухо, Борден Чантри разлил кофе в кружки, развернул стул спинкой к столу и оседлал его, положив руки на спинку.

— Далеко же ты забрался от Моры, — заметил он.

— Сейчас у нас спокойно, и к тому же у меня хороший заместитель. Я подумал, что вполне могу прокатиться и побеседовать с тобой. — Борден отхлебнул кофе, ожидая продолжения. — Слышал когда-нибудь о Дейве Куке?

— Начальник полиции в одном из городов недалеко от Денвера, ага? — Борден помолчал. — Жена всегда напоминает мне, чтобы я не говорил «ага», а я все время забываю.

— Правильно. Недалеко от Денвера. У него появилась идея — объединить всех начальников полиции, чтобы мы работали вместе. Ты же знаешь, как оно всегда бывает: ты следишь за порядком в своем городе, я — в своем. Если кто-то убьет человека здесь, почему я должен беспокоиться, ведь в Море-то он ничего не натворил. Так вот, Дейв считает, что мы должны работать вместе.

— Я — за.

— Примерно год назад у нас в Море был ограблен магазин. Этот магазин — своего рода банк, он принимал у людей на хранение деньги. В тот момент у них в сейфе лежало довольно много — шестьдесят тысяч долларов. Меня тогда в городе не было, — добавил он.

— Удобно, — заметил Чантри.

— Я тоже так думаю. Слишком удобно. В сейфе шестьдесят тысяч, а шерифа в городе нет. Все слишком хорошо, особенно если учесть, что письмо, из-за которого я уехал в Санта-Фе, оказалось ложным.

— Фальшивым?

— Нет, и тут еще один интересный момент. Это была записка от моего брата Оррина. А в ней всего два слова: «Приезжай скорее». Когда кто-то из Сэкеттов получает подобное послание, он тут же отправляется в путь. Как выяснилось, записку эту Оррин написал пару лет назад своей бывшей жене.

— Значит, вопрос в том, как удалось кому-то завладеть этой запиской и где она была все это время?

— Оррин действительно написал эту записку. Он хорошо ее запомнил, потому что время у него тогда было беспокойное, но после этого записки он не видел. — Тайрел помолчал. — Кажется, что кто-то оказался чертовски дальновидным. Записка каким-то образом попала к нему, и он приберег ее до нужного момента.

— Как-то не очень логично. Как кто-то мог предвидеть, что записка понадобится через несколько лет?

— Сам подумай, Борд. В записке ничего не объясняется, дата не стоит, и поэтому кто-то сообразил, что она может оказаться полезной, и припрятал ее, и этот кто-то — наверняка бандит.

— Значит, они ограбили твой банк.

— Совершенно верно. И это говорит о том, что кто-то уже два года назад подумал, что эта записка может пригодиться. Кто-то, кто уже тогда, скорее всего, был вором. — Сэкетт поставил кружку на стол. — Давай-ка я расскажу тебе, как все было.

В полдень все сидят по домам, обедают. На улицах пусто, в том магазине всего один человек. И вдруг туда врываются трое. Хозяина магазина связали, заткнули ему рот, а деньги из сейфа забрали — его редко закрывали днем. Потом грабители заперли магазин, опустили жалюзи на витрине и вышли через задний вход.

Примерно часа через два к магазину подошел парень, увидел, что магазин закрыт, и ушел. Через некоторое время подошел еще один, только он уже не стал уходить, а направился к задней двери: у него кончился табак, и он решил — хоть как, но табачок раздобыть.

Задняя дверь была закрыта. Он постучал, от его стука дверь распахнулась, так как была не заперта. Он услышал внутри шум, вошел и увидел, что хозяин связан, а сейф выпотрошен.

— Описание грабителей есть?

— Трое довольно молодых мужчин среднего роста, на одном из них — рубашка в мелкий горошек. Хозяин сказал, что они делали все очень быстро, точно знали, где лежат деньги, и пробыли в магазине не больше пяти минут, а может, и еще меньше. Между собой они не переговаривались, только сказали хозяину, чтобы держал рот закрытым, если не хочет проститься с жизнью.

— Никто не видел, как они приехали или уехали?

— Их видел мальчишка, игравший в своем дворе. Он приметил мужчину, который сидел верхом на лошади и держал в поводу еще трех лошадей. Потом к нему подошли трое мужчин и сели на лошадей, затем к ним присоединился еще один человек на лошади, и они все вместе скрылись в переулке.

Этому мальчишке всего девять, но малец очень сообразительный. Он хорошо запомнил одну из лошадей — вороную кобылу с белыми чулками на трех ногах и белым пятном на крестце.

Борден Чантри аккуратно поставил свою кружку и посмотрел через стол прямо в глаза Тайрелу Сэкетту.

— Что ты сказал?

— Я описал лошадь.

— Я понял. У меня есть точно такая же.

Сэкетт кивнул.

— Знаю. Я видел ее, когда был здесь сразу после убийства Джо. Отличная лошадь, кстати.

Борден Чантри снова взял кружку в руки. Кофе совсем остыл, и он пошел к плите за кофейником. Наполнив сначала кружку Сэкетта, а затем свою, он поставил кофейник на плиту и снова оседлал стул.

— Сэкетт, — сказал он, — по-моему, это уже кое-что. Пойдем-ка в корраль и посмотрим клейма. — Чантри помолчал. — Этим делом я занимаюсь не по своей воле, хотя, когда мне предложили эту работу, она была мне чертовски нужна. Я никогда не стал бы детективом или начальником полиции, не пожелай того жители этого города. Я разорился, занимаясь скотоводством, Сэкетт. Засуха, кражи скота и плохая ситуация на рынке доконали меня, и, когда я был совсем разорен, эти люди попросили меня стать начальником полиции. И я стараюсь выполнять свои обязанности как можно лучше.

— Ты догадался, кто убил моего брата Джо.

— Ну, это было похоже на выслеживание заблудившейся коровы. Совсем несложно, если знаешь, где самая сочная трава, где может быть вода и где можно спрятаться от глупого загонщика. Так же просто, как сложить два и два.

— Очень похоже.

— Ну да. А что ты накопал по этому делу?

— Все время, когда бы я ни сидел в седле, я раздумывал. Это как карты, берешь их, тасуешь снова и снова, а потом вытаскиваешь несколько штук и смотришь, что у тебя оказалось. Только в руках у меня были не карты, а вырезки из газет.

Тайрел Сэкетт сунул руку в нагрудный карман, вытащил оттуда три вырезки и разложил их перед Чантри.

Во всех трех заметках говорилось об ограблениях, которые случились в течение последних двух лет. Без стрельбы, без шума, без улик. Грабители внезапно появлялись и так же внезапно исчезали. Одно ограбление в Монтане, одно — в Вашингтоне, одно — в Техасе.

— Очень сильный разброс, — заметил Чантри. — В Монтане была организована погоня, бандиты пересели на свежих лошадей и скрылись. Лошади их уже ждали, — добавил он.

— Хозяин ранчо это отрицает. Он говорит, что держал этих лошадей на всякий случай, если, например, вдруг понадобится съездить за доктором.

— И кто-то прознал об этом.

Чантри еще раз внимательно прочитал описания грабителей. Они были очень неопределенными, отчетливо запомнился лишь один высокий худой мужчина в шляпе с узкими полями. «Настоящее пугало», — говорилось в газете.

— Думаю, это было сделано специально, — заметил Сэкетт. — Расчет был на то, что его запомнят, точно так же, как того парня в рубашке в горошек в Море.

— Ты хочешь сказать, они хотели, чтобы кто-то заметил его? — спросил Чантри.

— Ну смотри сам. Все происходящее занимает считанные минуты, и твое внимание, естественно, фокусируется на наиболее заметном. Затем, когда просят описать бандитов, ты сразу вспоминаешь рубашку в горошек или этого высокого мужчину в шляпе с узкими полями. На остальных ты не обратил внимания. За одну-две минуты ты запомнил только то, что бросалось в глаза.

Чантри взъерошил волосы и сказал:

— Сэкетт, до сегодняшнего момента я все думал, дурак я или нет.

Он встал из-за стола, подошел к буфету, выдвинул ящик и достал оттуда кипу бумаг.

— Похоже, мы с тобой пытаемся заарканить одного и того же бычка. — Он сел за стол и разложил бумаги. Среди них были объявления о розыске, письма, вырезки из газет. — Всего девять, — сказал он, — в Канзасе, Арканзасе, Калифорнии, Вайоминге, Техасе и Айдахо. Два случая в Калифорнии, три — в Техасе. Семь из них произошли за последние четыре года, остальные — раньше. Никого не поймали, хороших описаний нет. улик нет. Перед ограблениями никто не заметил в городах никаких посторонних. В четырех случаях они скрылись незамеченными, никто не смог описать их. — Чантри вытащил из пачки одно из объявлений о розыске. — Посмотри-ка сюда: «Четверо бандитов, один из них — высокий мужчина в мексиканском сомбреро».

— Тот же самый человек, но в другой шляпе?

— Почему бы и нет?

Сэкетт допил свой кофе.

— Все произошло на Западе, одна и та же схема, заранее подготовленные пути отступления, и никто ничего не видел.

Борден Чантри кивнул в сторону газет.

— Две из них пришли с почтой в один день, и мне показалось, что в этих случаях очень много общего. Я сидел и сравнивал эти заметки и вдруг вспомнил объявление о розыске. С тех пор я собираю все сообщения о похожих случаях. Потом я решил съездить в газету и просмотреть их подшивки. У них есть денверские и шайенские газеты, я пролистал их все.

Чантри подошел к плите, поднял задвижку, заглянул внутрь и подбросил пару щепок, чтобы кофе оставался горячим.

— Я рад, что ты приехал ко мне, Сэкетт. Нам есть над чем подумать.

— Давай начнем с твоей лошади.

— Ты случайно не подозреваешь меня?

Сэкетт улыбнулся.

— Я подозреваю всех. У меня на этот счет есть своя теория. Но лучше расскажи, как эта лошадь попала к тебе.

— Это случилось во время загона скота. Было уже поздно, работа то и дело прерывалась, да мы и с началом припозднились, так что все шло через пень-колоду. Именно в этот момент к нашему фургону подъехал мужчина, он вел в поводу пять лошадей. Мужчина спросил повара, нельзя ли у нас поесть, и мы конечно же накормили его. Тут я сам зашел за кружкой кофе, и он заметил, что, похоже, нам не хватает рук. Я согласился с ним, но сказал, что еще больше нам не хватает лошадей.

Он посидел еще пару минут с таким видом, будто бы что-то обдумывает, а затем махнул рукой в сторону своих коней. «У меня с собой пять лошадок, — сказал он, — вы могли бы их использовать. Все они хорошие ковбойские лошади. Только попрошу вас: когда закончите свои дела, держите их поближе к своему дому, в коррале или на небольшом пастбище, чтобы я смог забрать их на обратном пути. И обязательно держите их всех вместе».

После этого мужчина поднялся, выплеснул остатки кофе на траву и направился к своей лошади. «А когда вы будете обратно?» — спросил я его. Он сказал, что едет на побережье и пробудет там от шести месяцев до года, но чтобы я не волновался — он обязательно вернется. Может быть, если мы будем гнать скот, то просто возьмем этих лошадей и оставим ему своих. Затем он развернул лошадь и сказал: «Ухаживайте за ними как следует. Это отличные лошадки».

Эти лошади пришлись нам как нельзя кстати, и, когда мы закончили загон, я сделал так, как просил тот человек. Время от времени я брал одну из них — и вороную в том числе, — чтобы съездить в город.

Подобные вещи случаются довольно часто, и я не придавал этой истории никакого значения, пока меня не избрали начальником полиции. Разбирая в офисе стол, я наткнулся на объявления о розыске. Оказывается, всего несколькими днями раньше где-то к востоку отсюда случилось ограбление, но я об этом не знал. Наша газета тогда еще не выходила, при мне об ограблении никто не упоминал, а сам я был слишком занят, пытаясь свести концы с концами, и потому ничего не слышал.

В объявлении говорилось, что в налете участвовало не то четыре, не то пять человек — точно никто не знал. Ну, я положил эту бумажку к другим и забыл о ней. А как раз в это время я продавал часть скота, чтобы рассчитаться с долгами, и, проезжая мимо своего пастбища, где паслись лошади, заметил, что тех пятерых уже нет, а на их месте пасутся другие. Пять лошадей прекрасной породы, но выглядели они так, будто их чуть не загнали, причем совсем недавно. Именно в этот момент я и начал кое-что подозревать.

В печке гудел огонь, в тишине комнаты громко тикали настенные часы. Мужчины помолчали минуту-другую.

— Умно придумано, — произнес Сэкетт. — Слишком уж кто-то хитер.

— Как же они могли догадаться, что какой-то простой владелец полуразорившегося ранчо станет когда-нибудь начальником полиции? — удивился Чантри.

— А они планируют, — заметил Сэкетт, — планируют все заранее, как вышло с твоими лошадьми или с запиской Оррина. — Он махнул рукой в сторону газет. — Произошло уже двенадцать ограблений или даже больше, а кто знает об этих бандитах хоть что-нибудь?

— Интересно, как долго они этим занимаются?

Сэкетт пожал плечами.

— Трудно сказать, мы же не знаем, сколько было ограблений. Мне кажется, нам известна только небольшая часть происходящего. Мы ведь лишь два человека из двух небольших городков. — Он постучал пальцем по кипе бумаг, лежащих на столе. — По сравнению с этим ребята Джеймса кажутся просто трусами.

— Они и были трусами, — согласился Чантри. — К тому же любили болтать. Все знали, кто они такие. И кроме того, на них было слишком много крови. Зачастую они убивали совершенно невинных, вроде того мальчишки, который перебегал улицу.

— Ну, а что касается этих неизвестных бандитов, — произнес Сэкетт, — когда они решили оставить своих лошадей у тебя, они совершили ошибку, и эта ошибка их погубит.

— Так чем мы сейчас займемся?

— Мы прочтем все это еще раз и постараемся найти что-нибудь общее во всех налетах. Ну, вроде этого высокого типа в смешных шляпах. И напишем туда, где произошли ограбления. Уверен, что-нибудь обязательно отыщется.

— У нас уже есть кое-что, — сказал Чантри. — Как минимум одно мы знаем твердо.

— Что именно?

— Юта. В Юте не было ни одного ограбления.

Глава 4

Борден Чантри поднялся, постоял, задумавшись, возле стола, подошел к большому креслу с накинутой на него шкурой и сел.

— Ты думаешь, это мормоны?

— Вряд ли, — ответил Сэкетт. — Большинство мормонов — те, которых я знаю, — вполне законопослушный народ, хотя, конечно, в любом стаде может найтись паршивая овца. Но давай посмотрим на это по-другому: северо-восток Юты и прилегающие к этой территории части Колорадо, Аризоны и Нью-Мексико — это тысячи квадратных миль дикой, необжитой местности. Эта банда, похоже, орудует по всему Западу, но почему-то обходит Юту. Думаю, они просто не хотят никаких проблем у своего порога. — Сэкетт постучал пальцем по разложенным на столе бумагам: — Посмотри, ограбление в Монтане, а через день — в Техасе. Это значит, если наши рассуждения верны, что у этого типа в подчинении больше, чем одна шайка. Я думаю, их пять или шесть, а чтобы держать в кулаке столько людей, нужно быть умным и жестким человеком. До сих пор эта банда не совершила, насколько нам известно, ни одного убийства, и никто из ее членов не был пойман.

Чантри внимательно смотрел на сидевшего напротив него человека. Как и многие другие, он слышал все, что говорилось о Сэкетте. Тайрел Сэкетт был лучшим стрелком из револьвера на всем Западе. Этот спокойный молодой человек пришел в эти края из Теннесси. Он не искал приключений, но и не уклонялся от них. Чантри познакомился с Тайрелом, когда расследовал убийство его брата Джо, но в присутствии Тайрела всегда чувствовал себя как-то неуютно. Он бы не хотел иметь в своем городе таких людей, какими бы законопослушными они ни были. Люди, подобные Тайрелу Сэкетту, обладают одной неприятной особенностью — они притягивают к себе проблемы.

Сам Чантри никогда не пользовался репутацией отличного стрелка, но в глубине души он был твердо убежден, что при необходимости сможет справиться даже с самыми лучшими ганменами.

Поддерживать порядок в маленьком городке на Западе было совсем несложно. Большинство ковбоев, появлявшихся в городке для того, чтобы напиться, когда-то работали вместе с ним. Некоторые — у него на ранчо, другие пасли скот по соседству, поэтому они всегда были готовы выслушать его, когда он советовал им проспаться.

Пока что у него все получалось, но он не стремился к славе отличного полицейского. Он был… скажем так, компетентным. До сих пор, во всяком случае. Это дело, о котором говорил Сэкетт, оно выше его сил. Чантри так и сказал об этом.

Сэкетт улыбнулся, что случалось довольно редко.

— Ты лучше, чем сам о себе думаешь. — Он показал на бумаги, разложенные на столе. — Ты прочел это и сразу же понял, что здесь что-то не так. У тебя инстинкт на такие дела, Борд, хочешь ты того или нет. — Сэкетт постучал пальцем по бумагам. — Знаешь, что у нас с тобой здесь? То, чему никто не хочет верить. Обычно бандиты бывают из местных, ковбои, например, которым не хватает денег на выпивку, и тому подобные. Поэтому люди уверены, что такие грабители не могут действовать организованно. За последние четыре года банда, о которой мы сейчас говорим, совершила множество ограблений и налетов, и все сошло им с рук. Значит, операции были хорошо подготовлены: кто-то, очевидно, приезжал в город, все разведывал, планировал пути отхода и готовил свежих лошадей на случай, если они понадобятся.

— Не знаю, — покачал головой Чантри, — хоть раз, но где-то что-то должно было не сработать.

Сэкетт вынул из кармана бумажник и достал из него газетную вырезку.

— Проблемы у них все-таки были. Взгляни на это:

«В КАРСОНЕ АРЕСТОВАН ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ

Прошлым вечером в Дженнингс-Ливери арестован человек, назвавшийся Дэном Кейблом. В его вещах обнаружены кожаные мешки с 12 500 долларов только что отчеканенными золотыми монетами. Он заявил, что намеревался купить скот.

Три дня назад был ограблен банк в Рэпид-Сити. Оттуда было похищено 35 000 долларов только что отчеканенными золотыми монетами. Кейбл задержан для выяснения обстоятельств дела».

— Ну и?..

— На следующее утро его камера оказалась пуста. Ни его, ни золота, ни лошади. Никто не знает, как ему это удалось.

— Да, быстро среагировали, — задумчиво произнес Чантри. — Должно быть, у них был кто-то поблизости.

— В Карсоне нет тюремщика — тюрьма очень маленькая. Дверь камеры и наружная дверь открываются одним и тем же ключом. Если Кейбла просто оставили одного, то он мог сбежать и без посторонней помощи.

— А золото?

— Оно лежало в тюрьме, в ящике стола. Дверь запиралась, и казалось, что золото в безопасности. В Карсоне в это время было спокойно, банк уже закрылся, поэтому начальник полиции просто запер золото в ящике стола. Оба салуна в Карсоне закрываются в полночь, и после этого на улицах совершенно пусто. Кейбл просто открыл каким-то образом свою дверь, взломал ящик стола, потом отпер наружную дверь, прошел в конюшню, оседлал лошадь и ускакал.

— Проклятье!

Они проговорили до полуночи, тщательно изучая все то немногое, что им удалось раскопать, вчитываясь в объявления о розыске и газетные вырезки, просматривая еще и еще раз имеющиеся у них письма от банкиров и начальников полиции других городов.

— Может быть, попытаться предугадать их следующий шаг? — предложил Чантри. — Если бы мы могли определить несколько наиболее вероятных мест нападения, то можно было бы устроить засаду и ждать, когда они явятся.

— Я думал об этом. Проблема в том, что тут существует слишком много вариантов. Конечно, скорее всего, они соблазнятся крупной добычей.

— Ограбление почтового дилижанса исключается, — сказал Чантри, — потому что крупные суммы перевозят всегда с вооруженной охраной. Большинство из них будут сопротивляться, потому без убитых не обойтись.

Тайрел потянулся к кофейнику и наполнил свою кружку.

— Я уже думал о том, что ты сказал, — о засаде. — Он на мгновение замолчал. — А что, если устроить ее прямо здесь? В твоем городке?

Чантри покачал головой.

— Проблема в том, что ни у кого здесь нет больших денег. Ни у кого… — Он замолк, медленно выпрямился и пробормотал: — Хотя, может быть, может быть… — Чантри перевел взгляд на Сэкетта: — Ты слыхал об этом деле?

— Слыхал? Да все только о нем и говорят. Старый Мерлин скупал по всей округе коров и расплачивался за них расписками. С ним было несколько ганменов, поэтому никто не отважился протестовать, и таким образом старик скупил половину скота в этих краях.

По-моему, где-то около года назад молодой Джонни Мерлин сообщил, что он собирается приехать сюда и выкупить все расписки — это примерно сотня тысяч долларов в золотых монетах. Его отец, конечно, мошенник, но молодой Джонни — парень что надо. В следующем месяце он будет здесь с сотней тысяч долларов.

— Вот тебе и приманка для ловушек. — Чантри взглянул на Сэкетта. — Но семь тысяч из этой сотни принадлежат мне. И я не хочу, чтобы с ними что-нибудь случилось.

— Хорошо, — тихо сказал Тайрел, — все останется между нами. Похоже, что в банде отлично налажен сбор информации, поэтому не говори об этом никому. Только ты и я. У тебя хороший заместитель, но до определенного времени ничего не говори и ему. Я вернусь и привезу с собой человека, и мы будем ждать.

— Надеюсь, они клюнут, — мрачно сказал Чантри.

— Они клюнут, Борд. Спорю на что угодно. Их лошади до сих пор пасутся у тебя?

— Да.

— Они приедут, Борд. Но на этот раз их ожидает сюрприз.

В массивном каменном доме на вершине каньона Тодстул Бен Карри, тяжело откинувшись на спинку стула, задумчиво рассматривал открывающийся перед ним вид. Дверь была распахнута — стоял прекрасный день, но настроение Бена оставляло желать лучшего.

Его грубоватое лицо, до сих пор еще гладкое, казалось, было высечено из того же камня, что и дом. Однако львиная грива волос, венчавшая его голову, уже поседела. Да, ничего не поделаешь, он стареет. Даже такая весна, как эта, не может зажечь былой огонь в его крови. Прошло уже много лет с тех пор, как он сам ездил на одно из тех дел, которые так блестяще планировал. Пора уходить на покой.

И все же Бен Карри чувствовал неуверенность, странную для человека, который всю жизнь моментально принимал правильные решения. Вот уже шесть лет он был верховным правителем в этом краю гор и пустынь. Двадцать лет он был преступником и в течение пятнадцати из них руководил группой, которая все разрасталась и теперь сама напоминала империю.

Шесть лет назад он перебрался в это отдаленное место и построил крепость — базу для своих операций. С юга долину огибал Гранд-каньон реки Колорадо, полностью перекрывая доступ с этой стороны. С востока, севера и запада долину окружала дикая местность, преодолеть которую совершенно невозможно, если не знать индейских троп.

Брод возле Ли-Ферри был хорошо известен, но о следующем — он находился чуть дальше — мало кто знал. Оба эти места день и ночь находились под его наблюдением.

Но был еще один переход, совершенно особый, и знал о нем только Бен. Это был его козырной туз в рукаве.

В банде существовало незыблемое правило: никакой противозаконной деятельности к северу от долины — на землях мормонов. Дела банды никогда не затрагивали ни мормонов, ни индейцев, поэтому и те и другие были если не друзьями, то по крайней мере и не врагами. И мормоны, и индейцы держали при себе все, что им было известно, а также и то, о чем они только догадывались. На границах долины было несколько ранчо, их хозяева делали покупки в магазинах, принадлежащих бандитам, — близко от дома и куда дешевле, чем в любом другом месте. Магазины были своего рода пограничными пунктами. Кто бы ни появлялся в этом краю, он обязательно заходил в магазин, о чем тут же становилось известно Бену Карри.

Бен Карри еще не решил, что делать с Кербом Перрином. Тот знал, что Карри стареет, и жаждал власти, которая приходит вместе с лидерством. Как он поступит, когда узнает, что руководство переходит к Майку Бастиану?

Старый Бен был вожаком этого стада, а Перрин только глотал пыль, поднятую его копытами, но как он отреагирует, если место Бена займет молодой бычок, не приобретший себе имени в деле?

«Ну, — мрачно подумал Бен, — это уже проблема Майка. Его специально готовили к этому».

Именно поэтому Бен и послал за Майком. Настало время его приемному сыну отправиться на свое первое дело. Дело будет крупным, внезапным и впечатляющим. И относительно безопасным… Если сделать все как надо, можно произвести большое впечатление на банду.

Раздался громкий стук в дверь, Бен Карри, узнав его, откинулся в кресле и проревел:

— Входи!

Перри вошел, закрыл за собой дверь и направился к нему своими быстрыми нервными шагами, окидывая цепким взглядом комнату, чтобы убедиться, что они одни.

— Шеф, парни начинают беспокоиться. Наступила весна, у большинства кончились деньги. У вас есть что-нибудь на примете?

— Кое-что имеется. Да, им уже пора размяться. — Бен помолчал. — Все вернулись в долину?

— Большинство — да. Ну и конечно, как вам известно, некоторые вообще не покидали ее.

— Есть у меня одно-два дела, по-настоящему крутых. Кажется, пора мальчику попробовать себя в одном из них.

— Мальчику? — Перрин даже не пытался скрыть своего раздражения. — Ты хочешь сказать, что он пойдет с нами?

— Я собираюсь позволить ему возглавить это дело. Весь спектакль — от начала и до конца. Ему это будет полезно.

Керб Перрин впервые серьезно задумался о Майке Бастиане. До сих пор единственным своим соперником, если Карри отойдет от дел, он считал Молину. Он очень мало знал о Бастиане и видел только, что он то появлялся в лагере, то исчезал. Он знал также, что тот много охотился, большую часть времени проводил с Раунди и несколько раз принимал участие в планировании операций. Но Перрину никогда не приходило в голову считать Бастиана соперником в борьбе за власть.

Перрин смирился с мыслью, что у него будут трудности с Ригом Молиной, но Бастиан… Конечно, он приемный сын шефа, однако…

Его охватила горячая волна гнева, но он постарался, чтобы голос звучал спокойно:

— Ты думаешь, это разумно? Как отнесутся ребята к тому, что операцией будет руководить какой-то юнец?

— Он знает, что нужно делать, и он так же хитер и так же хорошо читает следы, как и любой из них. Дело это — большое и сложное.

— Кто поедет? — спросил Керб. — И что за дело?

— Я позволю ему самому выбрать людей — это будет для него хорошей практикой. Что за дело? Я еще не решил. Возможно, поезд с золотом или одно дельце на востоке Колорадо. Я как раз обдумываю, что и как.

Поезд с золотом? Партия золота, добытого высоко в горах, которое с приисков доставляли на мулах к железной дороге. Сказочно богатая добыча. По мнению Керба, это его дело. Он разузнал о поезде,сообщил о нем, раскопал большую часть информации. Это работа для него. И только для него.

Несколько месяцев назад он изложил свой план Карри, но тот решительно его отклонил. Перрин предлагал перебить всех людей — охранников, машиниста — и похоронить их неподалеку, тогда не останется ни одного свидетеля, ни одной улики. Поезд с золотом просто исчезнет, растает в воздухе. И он мог бы сделать это. Он знал, что мог бы.

«Слишком много крови, — возразил тогда Карри. — Ты говоришь прямо как Молина».

«Мертвецы не говорят», — настаивал Перрин.

Бен Карри кивнул в знак согласия:

«Может быть, и так, но вот их семьи говорить будут, подобные вещи будоражат людей, будят в них любопытство. Как только убьешь одного, другой непременно захочет отомстить, или начнет искать справедливость, или еще что-то. Как только исчезнет золото, все кинутся тут же его искать. — Карри задумчиво побарабанил пальцами по столу. — Нет, — сказал он наконец, — мы сделает по-другому».

Уже тогда, произнося эти слова, Карри думал о том, что скажут бандиты, если он позволит Бастиану провести это дело. Перрин слишком кровожаден. Бастиан совсем не такой. Более того, у него может быть свой собственный план.

Почти все знали Бастиана очень мало. Правда, некоторые обучали его тому, что умели делать сами. Те, что были постарше, гордились Майком так, как если бы он был их сыном. Так что если он справится, то завоюет прочное положение в банде. Но что же делать с Перрином?

А Перрина захлестывала ярость. Карри не имеет никакого права поступать подобным образом: он нашел «золотой» поезд, он все разведал, что же касается убийства охраны, если Карри слабо, он сделает это запросто. Стереть всех с лица земли — и только! А теперь его обошел какой-то мальчишка! Карри запихивает Бастиана прямо им в глотки!

Гнев схлынул, решение было принято. Настало время самостоятельных действий. Слишком долго он подчинялся старику. Если Карри собирается отдать поезд с золотом мальчишке, он проведет собственную операцию, нравится это Карри или нет. Более того, это будет вызов самому Карри — он спланирует это дело сам, без него. Если начинается борьба за лидерство, пусть она начнется сейчас.

— Он справится с этим делом, — продолжал между тем Карри. — Его специально готовили, и у него светлая голова. Вы, ребята, не могли бы попасть в лучшие руки.

Керб Перрин покинул каменный дом с чувством обиды и ощущением мрачного триумфа. Он столько лет выполнял чужие приказы и наконец-то выходит на самостоятельное дело. К черту Бена Карри! Он ему покажет! Он им всем покажет!

И все же внутри него звучал тоненький голосок страха. Что сделает Бен Карри? Эта мысль заставила Перрина внутренне сжаться. Он видел холодную ярость Бена Карри и знал, как тот владеет оружием.

Сам Перрин стрелял быстро, но так ли быстро и точно, как Бен Карри? В глубине души Перрин сомневался в этом, но — прочь все сомнения. Он победит, он знает, что победит. А может быть, в этом и не будет необходимости — ведь к цели ведут разные пути.

В одном Перрин был уверен: с Беном Карри надо что-то решать, и решать как можно скорее.

Глава 5

Майк Бастиан стоял перед столом Бена Карри, и оба пристально смотрели друг на друга.

Бен Карри — крупный, чем-то похожий на медведя, очень сильный мужчина. В его взгляде, холодном и оценивающем, как ни странно, светилась доброта. Перед ним стоял сын, которого он так хотел иметь — высокий, гибкий, широкий в плечах, ребенок фронтира, ставший мужчиной, овладевший всеми необходимыми навыками для жизни в диких местах, натренированный во всех преступных искусствах, умеющий обращаться с любым видом оружия, но в то же время достаточно образованный, чтобы не растеряться в любой компании.

— Возьми с собой четырех человек и изучи все сам, Майк, — говорил Бен Карри. — Я хочу, чтобы именно ты спланировал это дело. Поезд с золотом отправляется с приисков двадцатого. Там будет пять вагонов. Золото довольно равномерно распределено — примерно по пять тысяч долларов в каждом вагоне. В течение последней пары лет мы следили за поездом трижды, поэтому все, что тебе необходимо сделать, — узнать, не было ли каких изменений.

Постарайся, чтобы никто вас не видел. Не задавайте вопросов и не болтайтесь там, где много людей. Если вам придется с кем-нибудь заговорить, спросите, как добраться до Прескотта — пусть все думают, что вы направляетесь туда.

Когда ты закончишь эту операцию, я уйду и передам бразды правления тебе. Хочу спокойно дожить остаток своей жизни. Чтобы руководить этой бандой, нужна твердая рука. Думаешь, ты справишься?

— Мне кажется, да.

— Я тоже так думаю. Следи за Перрином. Он похож на змею. Риггер опасен, но у него что на уме, то и на языке. С Перрином не так. Он в душе заговорщик. Но ему никогда не удавалось провести меня, потому что я всегда опережал его на шаг и до сих пор опережаю! — Карри замолчал, засмотревшись на далекие вершины гор Сан-Франциско. — Майк, — сказал он тихо, — присядь. Пора нам с тобой поговорить. Может быть, я допустил ошибку, предложив тебе тот путь, какой прошел сам. Не знаю, что правильно, а что нет, да, по правде сказать, я никогда особо и не задумывался над этим. Когда я прибыл на Запад, тут человек человеку был волком, и, чтобы выжить, требовались острые зубы. Жизнь изрядно потрепала меня. Сначала скотоводы вышвырнули меня с занятой мною земли и убили мою сестру. А потом, когда я нашел золото в горах, пришли какие-то люди и отняли у меня мой участок. Вроде бы по закону, но это было неправильно и несправедливо, и я решил, что пора показать зубы.

Я собрал ребят, и, когда эти парни везли золото, добытое на моем участке, мы отняли его у них. Потом я отправился с большой командой на Восток, и мы угнали пятьсот голов скота у того типа, что согнал меня с моей земли.

Он бросился за мной в погоню. Я велел своим ребятам перегнать скот через мексиканскую границу и, пока хозяин разыскивал первую партию, вернулся назад и угнал еще пятьсот голов. Когда мы отправились с этим скотом на юг, я разломал у него коррали, а на дверях его дома выжег свое клеймо. Я хотел, чтобы он знал, кто отомстил ему.

Меня стали преследовать, я имею в виду закон. И таким образом, хотел я того или нет, я оказался бандитом. Глупо было ставить на дверь свое клеймо.

В этом беда грабителей — они хотят, чтобы все знали об их подвигах. Что ж, я совершил ошибку, но твердо решил, что никогда больше не повторю ее. Все эти годы мы помалкивали о том, чем занимаемся. Мои ребята появляются в городе, берут то, за чем пришли, и исчезают. Что же касается, например, ребят Джеймса, то всем было известно, кто они такие, поэтому им приходилось почти все время прятаться. — Он помолчал, а затем спросил: — Кого ты хочешь взять с собой! Я имею в виду на разведку?

— Раунди, дока Сойера, Колли и Гарлина.

Карри медленно кивнул и вопросительно посмотрел на Майка:

— Почему?

— Раунди знает местность как никто другой. Он говорит, что я тоже хорош в этом деле, но все равно — мне хотелось бы, чтобы он был рядом. Док Сойер — откровенный человек, и если он решит, что я не прав, то скажет об этом. А что касается Колли и Гарлина, они — ллучшие во всей организации. Им будет приятно, если я попрошу у них помощи, и, возможно, они окажутся на моей стороне, когда мне это потребуется.

Карри кивнул.

— Правильно рассуждаешь. Да, Колли и Гарлин — лучшие наши ребята, и, если потом возникнут проблемы с Молиной или Перрином, полезно иметь их на своей стороне.

Бастиан ушел. Бен Карри подошел к окну. Его снедало какое-то беспокойство, смешанное с раздражением, он не мог понять, в чем дело, может быть, это…

Впервые Карри испытывал сомнение в своих действиях. Какое он имеет право толкать Майка на путь беззакония? Возможно, Раунди прав — время теперь другое и прежних дней не возродить. Даже индейцы переходят к оседлой жизни, пусть неохотно, но все же переходят. В течение последних нескольких лет ему приходилось очень тщательно выбирать города для своих операций. В некоторых из них начальники полиции были слишком уж решительными и по-боевому настроенными людьми, да и сами жители изменились. Взять хотя бы то, что случилось с ребятами Джеймса в Миннесоте — там их просто расстреляла кучка фермеров и бизнесменов.

Билл Чадвелл, Клелл Миллер и Чарли Питтс были убиты, а все трое Янгеров ранены, причем один из них так сильно, что даже не мог передвигаться. Джесси хотел пристрелить его, но Янгеры отбили своего брата, и Джесси и Фрэнку пришлось уходить от погони вдвоем, но один из них был ранен.

Ребята Джеймса даже вызывали сочувствие, так как считалось, что они все еще сражаются во имя Утраченных Идеалов — большинство банков, ограбленных ими, принадлежало бывшим конфедератам или другим пришельцам с Юга.

Бен Карри подошел к камину, взял с полки свою трубку, выбил ее и снова набил табаком.

Проклятье, он ведь специально готовил мальчишку к тому, что ему предстоит. А предстоит ему — держать в руках почти две сотни самых крутых в этих местах ребят. Хотя, кстати, пора уже подумать о сокращении организации. Некоторые парни не приспособлены к такой жизни. Они предпочитают развлекаться и тратят свои деньги быстрее, чем успевают их добыть.

Его мысли снова вернулись к Море. Хотя он и высмеял Раунди, но все же сомневался насчет того дела.

Тайрел Сэкетт… Он слыхал, как ребята говорили о нем, но не обратил особого внимания. В конце концов, они только и болтают о каком-нибудь ганмене, или о какой-нибудь норовистой лошади, или о чем-нибудь подобном. И все-таки Раунди прав: он слишком долго просидел в горах — он потерял чутье.

А сейчас что, маленький городок в Колорадо? Это должно быть несложно. А не попробовать ли мальчика на этом? Кроме того, он оставил там лошадей у одного владельца ранчо — большого, сильного на вид мужчины.

Карри снова зажег трубку. Придется проследить за Кербом Перрином. Перрину очень не понравилось то, что он поручил Майку заняться поездом с золотом. Перрин промолчал, но Бен слишком хорошо знал его, чтобы чувствовать себя спокойно. Керб Перрин опасен, он умеет прекрасно планировать, но слишком вспыльчив, нетерпелив и подвержен внезапным приступам гнева. А несбывшиеся ожидания, скорее всего, привели его в дикую ярость.

Майк Бастиан был взволнован. Ему уже двадцать два, и он давно считает себя мужчиной, но, кроме нескольких кратковременных поездок в Солт-Лейк-Сити, он практически не покидал горы и тот дикий край, где вырос.

Раунди шел первым, он хорошо знал этот путь — старую индейскую тропу, которой бандиты пользовались, когда им нужно было выбраться из долины на юг.

В тени все еще лежал снег. Чем ближе они подходили к каньону, тем выше становились утесы, и в конце концов тропа нырнула в узкий распадок среди отвесных серых скал, которые затем уступили место красноватым гранитным утесам. Мрачные склоны лишь иногда оживлялись зеленью кедров, которые, казалось, росли прямо из камня.

В этом диком краю встретить человека, даже индейца, можно было крайне редко. Земли навахо лежали к югу от этих мест, а здесь встречались иногда пайюты, которые отлично знали эту местность. Бен Карри с самого начала завел с ними дружбу: продавал им лошадей, иногда делал подарки и запрещал своим людям приближаться к их стоянкам.

За Раунди трусил на своей серой косматой лошади Майк. Его лошадь, казалось, была одного с ним возраста, но она отлично ориентировалась в горах, и на нее можно было положиться в любой переделке.

Следом ехал док Сойер, худое, спокойное лицо его было непроницаемо, глаза смотрели с настороженным любопытством. Табби Колли, невысокий, коренастый, уверенный в себе мужчина, был первоклассным скотоводом до тех пор, пока не убил двоих и ему не пришлось скрываться от закона.

Текс Гарлин был высоким, мускулистым и уравновешенным человеком, о прошлом которого знали только одно — он прибыл сюда из Техаса. Тем не менее ходили слухи, что если бы он захотел, то мог бы сделать на своем револьвере не меньше дюжины насечек.

Раунди направил своего коня вокруг огромного валуна, и затем по едва заметной тропинке они спустились прямо к речке. На берегу виднелся небольшой домик и квадратный участок огорода. Дверь домика открылась, на пороге появился мужчина с винтовкой в руках. Он перевел холодный взгляд своих старых глаз с одного на другого и сказал:

— Вот так да! А я уж приготовился встречать гостей. — Он посмотрел в сторону Майка Бастиана: — Раньше я его не видел.

— Все в порядке, — произнес Раунди, — это мальчик Бена Карри.

— Слышал о тебе. А ты и вправду стреляешь так, как о тебе говорят?

Майк покраснел:

— Не знаю, что обо мне говорят, но ставлю на то, что попаду вон в ту гору, если, конечно, она будет стоять на месте.

— Не шути над ним, — сказал Раунди, — если мальчику придется стрелять, он это сделает.

— Ну-ка давай посмотрим, на что ты способен, сынок, — предложил старик. — Люблю взглянуть на людей, которые умеют стрелять.

Бастиан покачал головой.

— Только дураки стреляют без всякого повода. Бен Карри учил меня никогда не хвататься за револьвер, пока это действительно не потребуется.

— Да ладно, — подключился к беседе Колли, — покажи нам свое умение.

Старик махнул рукой вверх.

— Видишь вон тот черный сук, в пятидесяти — шестидесяти шагах отсюда? Сможешь попасть?

Небольшой сук был с трудом различим на фоне темных скал.

— Вон тот? — уточнил Майк, и в тот же момент револьвер уже оказался в его руке, прозвучал выстрел, и ветка разлетелась на кусочки.

Движение было настолько мягким и отработанным, что никто из стоявших рядом даже не подумал, что он собирается стрелять. Челюсти Гарлина прекратили свое методичное движение, и он замер, уставившись взглядом на то место, где за несколько секунд до этого была ветка. Затем он посмотрел на Колли и сплюнул.

— Интересно, что сказал бы на это Керб Перрин?

Колли кивнул.

— Да, но ветка не стреляла в него, — спокойно ответил он.

Старый Билл переправил их через вздувшуюся от снега реку, и они продолжили свой путь на юг. За несколько дней они несколько раз сменили лошадей, проверив при этом тех, что были оставлены раньше у фермеров и скотоводов, и вскоре добрались до Уивера — небольшого городка золотодобытчиков.

Колли и Гарлин въехали в город на закате, через час с небольшим за ними прибыли Раунди и док Сойер. Обе эти пары не приближались друг к другу. И когда еще через час Майк Бастиан въехал в Уивер, он тоже старался держаться особняком, делая вид, что никого не знает.

Большинство собравшихся в салуне были мексиканцами, они общались только между собой, но перед стойкой бара стояли трое очень крутых с виду типов. Майк осторожно пригляделся к ним.

Один из них бросил взгляд на Майка, заметил его куртку и штаны из оленьей кожи, расшитые бисером, и что-то сказал своим спутникам, те расхохотались.

Майк небрежно оперся о стойку, стараясь не встречаться с ними взглядом. Но один из мужчин придвинулся к нему поближе и бросил:

— Привет, чужак! Ну и костюмчик у тебя! Где бы и мне раздобыть такой?

Услыхав эти слова, Гарлин бросил взгляд на Колли.

— Корбус и Флетчер! Ищут приключений! Может, вмешаемся?

— Подожди, посмотрим на малыша.

Майк спокойно взглянул на соседа и ответил:

— Тебе нравится мой наряд? Почти каждый индеец может сделать для тебя такой же.

Майк сразу понял, с кем он имеет дело. Почти в каждом баре всегда найдется хотя бы один такой тип — выпив, тут же заводится и начинает ко всем приставать.

— Так просто? — уточнил Корбус. Он был в воинственном настроении, а этот парнишка выглядел слишком уж аккуратным.

Ссора неминуема, понял Майк. Даже если он сейчас выйдет из бара, они увяжутся за ним. Лучше уж уладить все на месте.

— Да, так просто, — ответил Майк. — Но я не представляю, зачем тебе такой костюм. Он не для тебя.

— Что? — Корбус был огорошен бесцеремонным ответом. — Ты смеешься надо мной, малыш?

— Нет, — холодно ответил Майк, — но я не собираюсь терпеть насмешки какого-то бродяги, насосавшегося виски. Тебе понравился мой костюм — я сказал тебе, где можно достать такой же. А сейчас, — голос его стал мягче, — предлагаю выпить всем вместе, потому что очень хочу, чтобы мы стали друзьями, понял?

Корбус уставился на Бастиана, и предчувствие опасности закралось в его душу — это может плохо кончиться. Но он был упрям, слишком упрям, чтобы рассмеяться, принять предложение этого парня и положить конец происшествию.

— А если я не хочу пить с мальчишкой, у которого молоко на губах не обсохло?

Корбус так и не понял, что же произошло дальше. Он успел заметить неуловимое движение левой руки Майка, но правую увидеть не успел. Левая разбила ему губы, а правая врезалась в челюсть с такой силой, что Корбус рухнул как подкошенный.

Флетчер и их третий приятель заколебались. Корбус лежал на полу, а Бастиан серьезно, без улыбки, смотрел на них.

— Ну что, ребята, выпьем или продолжим?

— А если б он вытащил револьвер? — поинтересовался Флетчер.

— Я бы его убил, — коротко ответил Майк.

Флетчер моргнул. Случившееся с Корбусом протрезвило его.

— Думаю, ты прав. Давай выпьем. Там на холме за салуном и так уже двадцать могил.

Бармен с облегчением вздохнул и наполнил стаканы. Никто не смотрел на Корбуса, который все еще лежал на полу.

— Интересно, что сделает Корбус, когда придет в себя? — задумчиво спросил Колли.

Гарлин хмыкнул:

— Сегодня уже ничего. Ему будет не до того. — Помолчав немного, Гарлин сказал: — Вот бы взглянуть на физиономию Керба Перрина, когда ему расскажут об этом. — Он покосился на Колли. — Ходят слухи, что старик хочет передать власть сыну.

— Есть такое дело.

— Ну что ж, стрелять он умеет. Может, у него и выйдет.

Майк Бастиан как раз допивал свое пиво, когда услыхал, что на площадь въехал дилижанс. Удобный предлог, чтобы покинуть салун, и он не замедлил им воспользоваться.

Пассажиры выходили из кареты, чтобы размяться и поесть — рядом с салуном находился пансион, где готовили обеды. Среди пассажиров выделялись три очень хорошо одетые женщины — сразу видно, с Восточного побережья. Увидев Майка, одна из женщин, помладше, направилась к нему. Это была бледная симпатичная девушка с большими серыми глазами.

— Скажите, как побыстрее добраться до каньона Ред-Уолл? — спросила она.

Майк насторожился.

— Вы доберетесь туда к завтрашнему утру, если поедете в дилижансе, но, будь у вас повозка, туда есть дорога и покороче, напрямик.

— Не могли бы вы показать, где можно нанять повозку? Мама плохо себя чувствует.

На крыльце появился док Сойер.

— Осторожно, Майк, — тихо сказал он. — Это может быть опасно.

Глава 6

Майк спустился с крыльца и вместе с девушкой подошел к дилижансу. Там сидела пожилая женщина и еще одна девушка, на которую Майк и устремил свой взгляд.

Ее золотистые волосы были чуть темнее, чем у той девушки, что подошла к нему. Та, что заговорила с ним, была спокойной и милой, а другая — более яркой и живой.

Их глаза встретились, и он сдернул с головы свою шляпу. Девушка, стоявшая рядом, сказала:

— Это моя мама — миссис Рейган и моя сестра Друзилла. — Она подняла голову и посмотрела на него. — А меня зовут Джулиана.

Майк поклонился. Он видел перед собой только Друзиллу.

— А я — Майк Бастиан, — представился он.

— Он говорит, что можно нанять повозку и добраться до каньона Ред-Уолл более коротким путем.

— А куда именно вы хотите попасть? — спросил Майк.

— Мы направляемся в «В-Бар», на ранчо Войла Рейгана.

Он уже было зашагал по улице, но при этих словах внезапно остановился.

— Как вы сказали — ранчо Войла Рейгана?

— Да, а что?

— Нет, нет, все в порядке. Мне показалось, что я неправильно расслышал, — улыбнулся Майк. — Может быть, я как-нибудь загляну к вам.

Джулиана рассмеялась.

— Конечно! Мы будем очень рады. Временами на ранчо бывает скучновато, хотя нам там и очень нравится. Иногда мне кажется, что я могла бы прожить в Ред-Уолл всю жизнь.

Майк быстро направился к конюшням, которые он заметил раньше. Значит, это жена и дочери Бена Карри, и док Сойер откуда-то знает об этом. Интересно, а кому еще известно?

Он был их приемным братом, но его имя, очевидно, ничего им не говорило. Если бы не рассказ Раунди, он бы тоже не догадался, кто они такие. Да, как сказал Сойер, он ступил на опасную почву. Однако ни женщинам, ни кому-либо еще нельзя показать, что ему известно. Он должен хранить секрет Бена Карри.

Нанять повозку оказалось делом нескольких минут. Майку понравился извозчик — пожилой, уверенный в себе мужчина с худым обветренным лицом.

— В это время года на этой дороге совершенно безопасно, — сказал он. — Мы доберемся туда прежде, чем дилижанс проедет полпути — мне же не нужно ехать окружной дорогой, чтобы подбирать пассажиров.

— Позаботьтесь о них как следует, — попросил Бастиан.

Возница принялся запрягать своих лошадей, а Майк вернулся к пансиону.

Когда он подошел, Друзилла подняла голову.

— Вы нашли извозчика?

— Он подъедет через несколько минут. Ехать довольно долго, но если вы захотите, то сможете полежать. Когда я уходил, возчик как раз клал туда бизоньи шкуры.

— Вы очень добры.

— Надеюсь, что да, — сказал он, — но сейчас я думаю только об одном: вы очень красивы.

Она покраснела, или это ему только показалось? Освещение было не очень хорошим.

— И я смогу навестить вас?

— Моя сестра уже пригласила вас.

— Да, но я бы хотел получить приглашение и от вас.

— Конечно. А сейчас почему бы вам не спросить разрешения еще и у моей мамы?

— Думаю, что вашего приглашения и приглашения вашей сестры достаточно. Если я буду спрашивать вашу мать, то, возможно, мне придется обратиться и к отцу.

— Его с нами нет. Его зовут Бен Рейган, сейчас он, наверное, покупает скот или проверяет, как идут дела на приисках. Он очень много ездит. Вы знаете его?

— Слышал такое имя, — ответил Майк.

Он присел с ними, немного поел и выпил кофе, слушая, как они обсуждают поездку. Друзилла была очень сдержанна, говорила мало. Дважды он ловил на себе ее взгляд, но она тут же отводила глаза, хоть и без смущения.

— По дороге вы вряд ли сможете увидеть что-нибудь, кроме звезд, — сказал Майк. — Поэтому я бы посоветовал вам прилечь и постараться отдохнуть, пока есть такая возможность.

— Вы тоже живете в тех краях? — спросила Джулиана.

— В общем, да, — ответил он, — когда бываю дома. — Майк заколебался, ему не хотелось лгать. — Я что-то вроде охотника, поэтому, в основном, брожу по диким местам. — Он замолчал, подумав, что жизнь охотника вряд ли покажется достойной этим девушкам, и добавил: — Сейчас я подумываю о том, чтобы заняться скотоводством.

Друзилла посмотрела на него с холодным любопытством. Это обеспокоило его. Может быть, она ему не верит? Почему она так на него посмотрела?

Когда они уехали, Майк снова вернулся в бар, испытывая острое недовольство собой. Он послушал, о чем говорят в баре, и выпил еще кружку пива. В подобных местах можно добыть больше информации, чем где бы то ни было. Здесь заключали сделки, находили работу, искали развлечений, часто в салунах даже проходили церковные службы. Если нужно узнать, что происходит в округе, лучше всего идти именно сюда.

В настоящий момент здесь говорили о партии золота, потому что в городке нанимали мужчин для сопровождения груза. Охрана уже была назначена. Сейчас, более чем когда-либо, ему казалось фантастичным, что он и в самом деле планирует украсть это золото и что, возможно, им окажут сопротивление и даже придется кого-то убить.

Майк задумался. Убить человека в честном бою — такое может случиться с каждым. Но убить того, кто защищает свою собственность, совсем другое дело. Он мрачно уставился в стакан с пивом. Что подумает об этом Друзилла? И что подумает Бен Карри, если преступник навестит его дочерей?

Майк уже много лет жил с мыслью о том, что ему придется когда-нибудь возглавить банду, и часто размышлял, как он будет вести дела. Ему казалось, что время от времени многие думают об ограблении. Думают, но и только — это что-то вроде мечты, никак не связанной с реальностью. Беда в том, что для него сейчас это уже не мечта, а суровая действительность. При мысли об этом ему стало нехорошо.

И, кроме того, он думал о Друзилле.

Какая девушка! А ее отец — грабитель. Интересно, она знает об этом? Едва ли. Раунди сказал, что Бен Карри полностью отделил свою семейную жизнь от той, другой жизни. Бен Карри был необычным человеком, который, не стань он преступником, мог бы направить свой ум и энергию в любую область: скотоводство, золотодобычу или какой-либо другой бизнес, а то и в политику. Странная жизнь, которая прошла не по тому пути. А что же он сам? Майк Бастиан?

Док Сойер сдал в кассу выигранные жетоны, получил деньги, подошел к стойке и предложил ему выпить. Со стороны — обычная встреча в салуне двух незнакомцев.

— Двадцатого, — сказал Сойер, — и там будет пять вооруженных охранников. Всего охранников двенадцать. Вон тот громила за покерным столом — один из них. — Он замолчал. — Это плохо выглядит, Майк. Очень плохо.

Раунди прав. Пока еще он честный человек, не переступивший черту, за которой уже будет другим. Конечно, позже он сможет выйти из игры, как это собирается сделать Бен Карри. Если сможет. Слушая Сойера, Майк задумался. Почему этот человек, умный, своеобразный, искусный хирург, почему он выбрал жизнь преступника?

— Док, — сказал он тихо, — а что заставило тебя пойти этим путем?

Сойер бросил на него взгляд.

— Грызут сомнения, Майк?

— Сомнения? Мне кажется, это единственное, что сейчас у меня есть.

— Я думал о тебе. Но ты ничего не говорил, и я решил, что ты согласен с планами Бена относительно тебя. Такая жизнь, Майк, — это власть и деньги. Если тебя беспокоят мысли о будущем, отбрось их. Теперь все не так, как в дни Бена Карри. Если что — наймешь лучших адвокатов, наладишь соответствующие связи, потратишь уйму денег на взятки, но с теми деньгами, которые ты будешь иметь, это все несложно. Раунди сказал мне, что он говорил с тобой. Он знает современную жизнь лучше Бена. Старые деньки ушли в прошлое. До сих пор считалось, что ограбления совершают небольшие неорганизованные банды. Никто даже не задумывался о том, что за всем стоит организация. Теперь все меняется. Сейчас появились очень умные шерифы, и, когда они тоже решат объединиться, у грабителей не останется никаких шансов. Но все же со связями, хорошими юристами и деньгами ты сможешь выкрутиться.

— Возможно, — согласился Майк, — только мне кажется, что я этого не хочу.

Сойер сухо сказал:

— Что, совесть поднимает свою голову? Неужели семена, которые посеял Бен Карри, упали на неплодородную почву? Откуда такие сомнения? Страх? Или женщина?

— А что, это было бы так странно?

— Насчет женщины? Я всегда удивлялся, почему этого не случилось раньше. Видно, оттого, что ты вел отшельническую жизнь. Если причина в женщине, присмотрись повнимательнее, не решай сразу.

— Дело не в женщине. Я думаю об этом все последние два года. Я не хотел бы разочаровывать Бена Карри, да, собственно, куда мне идти? Что я умею делать? Охотиться? Перегонять скот?

Док Сойер со стуком поставил стакан на стойку.

— И все-таки, Майк, и то и другое лучше, чем такая жизнь. Из нее трудно выбраться. От клейма бандита избавиться очень тяжело. И не надо спрашивать у меня совета. Я испоганил свою жизнь. Отчасти из-за женщины, отчасти из-за того, что мне захотелось легких денег. Так вот, теперь я могу сказать тебе: легких денег не бывает. Ты сам должен принять решение. Как там сказал Мэтью Арнольд? Я думаю, ты знаешь эту цитату.

— «Никто не может спасти душу своего брата или заплатить долги своего брата».

— Именно! Каждый сам спасает свою душу и платит свои долги. Но запомни одно, Майк. Не важно, какой путь ты выберешь, все равно тебе придется убивать. Если ты возглавишь организацию, тебе придется убить или Керба Перрина, или Рига Молину, а может, и обоих. А если ты решишь выйти из дела, возможно, тебе придется убить не только их, но и Бена Карри.

— О нет! Только не отца!

— Майк, пойми же наконец. Простого выхода не существует. Думаешь, ты один задумывался над этим? Мы с Раунди обсудили это дело вдоль и поперек. В конце концов, — добавил он, — ни у кого из нас не было сына. Мы помогали воспитывать и учить тебя, и это значит для нас многое. Так вот, запомни: никто не может быть абсолютным правителем или диктатором. Глава организации только выражает желания своих последователей и руководит ими до тех пор, пока может выражать эти желания. Бен является боссом, потому что он силен, потому что он создал организацию, потому что он отлично стреляет. И еще потому, что он добывает для них деньги, спасает от неприятностей, иногда даже помимо их воли. Он обеспечивает им безопасность. Если ты уйдешь из дела, в броне появится трещина. Бену станут меньше доверять: эти люди всегда боятся предательства.

— Давай-ка поговорим с Раунди.

Он как раз приближался к ним.

— Скорее возвращайтесь к лошадям, — сказал Раунди. — Нужно убираться отсюда. В город только что явились Дакроу и Фернандес, пьяны в стельку, болтают направо и налево. Если увидят нас, могут быть неприятности.

Гарлин уже тоже стоял рядом.

— Дакроу — дружок Перрина. Он думает, что ему все сойдет с рук.

— Да вот и они!

— Ладно! Уходим! — приказал Бастиан. — И поскорее с лошадьми!

Глава 7

Мир большинства преступников невероятно мал, он состоит в основном из им же подобных. Преступник хочет, чтобы в этом мире его считали большим человеком, хитрым и сильным. Если же этого не получается, он старается прилепиться к кому-нибудь большому, хитрому и сильному, даже если ему приходится быть у такого человека на побегушках.

Очень немногие могут быть одиночками, а большинство просто боятся этого. Банда — их защита и сила, а также их убежище в случае опасности.

Мир таких людей ограничен несколькими борделями, несколькими салунами, а также немногими местами, где они могут общаться друг с другом. И если в городе это всего лишь несколько городских кварталов, то на Диком Западе это несколько городов, несколько сотен квадратных миль. Даже если преступники покидают свой мир, то почти всегда возвращаются назад — к старым связям, в знакомые места, к знакомым людям.

Бен Карри давал укрытие, планировал операции, обеспечивал доступ к деньгам, но не всем это нравилось. Многие хотели бы поступать так, как им хочется, они жаждали известности, славы. Бен всегда старался избавляться от подобных типов, он предпочитал людей хладнокровных и сдержанных, и все же в банде было немало и тех, кому не терпелось покрасоваться своими «подвигами», и Бену не всегда удавалось вовремя распознать их.

Поначалу Дакроу был спокойным, надежным человеком, но в последнее время сблизился с Перрином и к тому же стал много пить.

Двери салуна распахнулись, и в зал вошли двое. Майк бросил на них взгляд и сразу понял — опасность подстерегает не только их, но и Бена Карри. Всю организацию. Том Дакроу был безобразно пьян. Из-за его плеча выглядывал Снейк Фернандес. Очень неприятная парочка. Они и раньше доставляли много хлопот, но их всегда прикрывал Керб Перрин.

Бастиан сделал только шаг, как был тут же замечен Дакроу.

— А вот и он! Любимчик! Любимчик хозяина!

— Том, — тихо сказал Бастиан, — тебе лучше уйти отсюда и проспаться.

— Вы только посмотрите, он мне еще приказывает! Что, уже вырос из коротких штанишек?

— Ваши лошади ждут вас за дверью, — продолжал Бастиан. — Давайте взбирайтесь на них и отправляйтесь домой.

Дакроу топнул ногой.

— Попробуй-ка заставить меня сделать это!

— Том, — опять заговорил Майк, — здесь не место для таких разговоров! — Он подошел ближе и, понизив голос, добавил: — Бен не хочет никаких неприятностей, и ты знаешь об этом.

— Бен? А кто такой Бен? Керб Перрин — вот кто хозяин, не забывай об этом!

Это был вызов — Дакроу мог сказать слишком много. Удар Майка Бастиана был очень быстрым: левой — в грудь, правой — в челюсть. Дакроу не был кулачным бойцом и, кроме того, совершенно не ожидал нападения. Его колени подогнулись, и он рухнул на пол лицом вниз.

Выругавшись, Фернандес потянулся за своим револьвером, и у Майка не осталось выбора: он прострелил бандиту плечо, револьвер выпал из пальцев Снейка. Бормоча проклятия, он потянулся за вторым, но Гарлин, который стоял сзади, тут же обезоружил его.

Майк поднял полубесчувственного Дакроу и потащил его к двери, но оказался перед человеком, на лице которого было суровое выражение, а на груди звезда шерифа.

— Что здесь происходит? — спросил он.

Майк приятно улыбнулся.

— Ничего особенного, офицер. Пара ребят из нашей команды приняли слишком много спиртного. Мы сейчас заберем их в лагерь, а завтра утром вообще уедем из города.

Шериф перевел взгляд с Майка на дока Сойера. Их достаточно респектабельный для Запада вид несколько успокоил его.

— Кто вы такие? Я вас не знаю.

— Конечно, сэр. Мы направляемся от Моголлонов, перегоняем небольшую партию скота на ранчо в Калифорнию. Дорога была нелегкой, и ребята немного перебрали.

Подозрение не сходило с лица шерифа — что-то его беспокоило.

— Может, ты и ковбой, но этот джентльмен с тобой похож на карточного игрока.

Майк усмехнулся.

— Офицер, я с ним играл, если бы ему пришлось картами зарабатывать себе на жизнь, он бы умер с голоду. На самом деле он врач, хирург, и очень неплохой. Это друг нашего босса.

Из-за спины шерифа появился высокий седоватый мужчина.

— Так для кого, ты сказал, вы гоните скот? Я сам работаю у Моголлонов.

Пока шел разговор, Гарлин вытолкал Фернандеса и Дакроу на улицу. Док Сойер уже начал жалеть о том, что не ушел вместе с ними.

— Я не работаю для Моголлонов, — улыбаясь, ответил Майк, — но за меня может поручиться Джек Мак-Кардл. Док Сойер — его друг, он распоряжался продажей скота, принадлежащего Джеку.

Шериф перевел взгляд на седого ковбоя.

— Ты знаешь этого Мак-Кардла, Джо?

— Знаю, хороший парень. У него ранчо «Флаинг-М», но я не знал, что он продает скот.

— Ладно, думаю, с вами все в порядке, — сказал шериф, но ему почему-то не хотелось отпускать их. Он внимательно изучал Майка. — По твоему разговору никак не скажешь, что ты ковбой.

— Офицер, ковбоями становятся самые разные люди, из самых разных мест. С нами как-то работал парень из Англии, из Норфолка. А я учился на священника, — важно сказал Майк, — но мои интересы отвлекли меня на дела более суетные. Боюсь, я согрешил. Игра в очко обычно заводит в сторону, противоположную кафедре проповедника.

— Да уж, — хмыкнул шериф. — Ладно, сматывайтесь отсюда, но чтоб больше никакого шума, слышали? Док, вам бы следовало взглянуть на плечо того парня.

Майк вышел, док последовал за ним. На улице в темноте они расстались и по отдельности выехали из города, держа направление на север. Лишь после того как несколько миль отделили их от городка, док подъехал к Бастиану.

— Получилось! — воскликнул он. — Ты отлично справился с ситуацией.

— Проклятье! — сказал Гарлин. — Я уже приготовился пробиваться с револьвером в руках. Ты здорово заговорил им зубы.

— Этот шериф, — заметил Майк задумчиво, — остался недоволен. Как только рассветет, он поедет проверить наши следы.

Гарлин усмехнулся:

— Ну, я это предусмотрел. Мы едем сейчас по следам чьего-то стада. Я видел его, когда мы въезжали в город. Думаю, перегонщики направляются на то сочное пастбище с родником, которое находится в четырех милях к западу отсюда, и если так, то к утру они туда уже доберутся. Сомневаюсь, что шериф захочет ехать так далеко только для того, чтобы что-то проверить.

Когда Майк и док вернулись в каньон, Керб Перрин и Риг Молина сидели у стола в каменном доме. Оба они резко подняли головы, и это заставило Бена Карри насторожиться.

Бастиан не стал терять времени.

— Керб, что Дакроу и Фернандес делали в Уивере? — Перрин оглянулся, раздраженный и одновременно озадаченный тоном Майка. — Они были в Уивере! И пьяны в стельку! Нам чуть было не пришлось из-за них выбираться из города со стрельбой. Они напились и болтали направо и налево. А когда я приказал им садиться на лошадей, устроили драку.

— Что?

— Дакроу привлек слишком много внимания. Не останови я его, трудно даже сказать, что бы он мог выболтать.

— Ты остановил его?

Бен Карри откинулся на спинку стула и внимательно наблюдал за происходящим.

— Я послал его в нокаут, — холодно парировал Майк, — а когда Фернандес полез за своим револьвером, мне пришлось всадить пулю ему в плечо.

— Лучше бы ты его сразу убил, — сказал Молина. — Тебе все равно придется сделать это рано или поздно.

Керб Перрин был в затруднении. Он не хотел того, что случилось, равно как не мог поверить и в то, что Майк Бастиан справился с Дакроу, не говоря уже о Фернандесе.

— Мы разузнали все, что хотели, — сказал Майк, обращаясь к Карри, — но еще один подобный прокол, и мы окажемся в западне. А что касается нашего плана, я считаю, что в настоящий момент следует забыть о нем.

— Ты что, рехнулся? — закричал Перрин. — Это же первоклассная добыча. Мы давно ждали такого случая!

— Шериф в Уивере, — сказал Майк, — парень настойчивый и очень сообразительный. Я, конечно, заговорил ему зубы, но он может провести проверку. Мне показалось, он свое дело знает.

— К черту его! — сказал Перрин.

Когда Перрин и Молина ушли, а Майк отправился в свою комнату, док Сойер повернулся к Бену:

— Ты бы порадовался, если бы увидел это! Ну и здорово же он справился с Корбусом и Флетчером! Уложил Корбуса одним ударом, а потом привел в чувство Флетчера. Он действовал как надо, этот твой парень!

— Я знал, что так и будет, — сказал Бен с удовлетворением.

— Кроме того, он познакомился с девушкой, — добавил док.

— Тоже хорошо! Пора бы уже.

— Это совершенно особая девушка, шеф. Она запала ему в душу, и запала крепко, и я не уверен, что то же самое не относится к ней.

Что-то в его голосе привлекло внимание Карри.

— Кто она?

— Девушка приехала в дилижансе. Майк нанял для нее и ее семьи повозку с извозчиком, чтобы тот отвез их на ранчо. Возле «В-Бара».

Бен Карри резко обернулся, их взгляды на мгновение встретились. Док Сойер знает! Единственный секрет, который он надеялся удержать в тайне от всех! Кто еще знает? И сколько еще догадываются? Что, интересно, навело его на эту мысль? А он-то был уверен, что тщательно заметал все следы. Бен Карри почувствовал настоящий страх.

— Девушку зовут Друзилла Рейган. Прекрасная девушка, Бен.

— Я этого не допущу! — Бен со стуком поставил стакан на стол. — Будь я проклят, если…

— Ты хочешь сказать, что приемный сын, которого ты вырастил, недостаточно хорош для твоей дочери? — В голосе дока Сойера слышалась ирония.

— Не произноси здесь этого слова! Кто еще знает, кроме тебя?

— Никто, насколько мне известно. Да и я узнал совершенно случайно. Помнишь, когда-то ты лежал в лихорадке после ранения и я ухаживал за тобой? Ты все время бредил и слишком много говорил. — Док Сойер зажег свою трубку. — Они отлично смотрелись вместе, — добавил он, — и, по-моему, она пригласила его в гости в каньон Ред-Уолл.

— Никуда он не поедет! Мне не нужен там никто из этой банды! Если ты думаешь, что я позволю своей дочери общаться с преступниками…

— Он не преступник. Еще. — Док выпустил клуб дыма. — Он может им стать и, возможно, станет, но вина за это ляжет на тебя, потому что, мне кажется, он не хочет быть преступником.

Карри подошел к окну и уставился на каньон.

— Шеф, в парне что-то есть! Он может стать кем угодно, поверь мне! У него мгновенная реакция! Ты бы видел, как он выстрелил в Фернандеса! А когда к нему подошел шериф, он так заговорил его, словно всю жизнь этим занимался!

Бен Карри молчал. Док бросил взгляд на его широкую спину, отошел к буфету и налил себе чашку кофе.

— Мальчик умен, Бен, умен!

— Он сделает то, что я ему велю.

— Может быть. Но у него своя голова на плечах, Бен.

Бен тихо выругался. Все его планы, все рушится — и это после стольких лет!

Но в душе у него звучал голос сомнения, этот голос заставил его вспомнить того тихого, настойчивого малыша, которого он когда-то привез домой, малыша, который не плакал, был послушен и очень старался делать то, чего от него ожидали. И все же Бен всегда знал, что мальчик слушал и все оценивал согласно своим собственным принципам.

Еще долго после ухода дока Сойера Бен Карри сидел и размышлял. То, что известно доку, может быть известно и кому-то еще, хотя он надеялся, что это не так. Док хитрый и всегда держит ухо востро. Он бы знал об этом.

Мысли Бена вернулись к происшедшему в Уивере. Действительно, что там делали Дакроу и Фернандес? В организации всегда существовало незыблемое правило: никто не должен появляться в том месте, где планируется ограбление, за исключением разведчиков — они собирают необходимую информацию и незаметно исчезают.

А теперь его люди привлекли к себе внимание, да к тому же Дакроу был пьян и трепал языком. Майк сказал, что шериф там — человек весьма проницательный, он наверняка запомнил их лица. Значит, никого из них использовать нельзя. Мальчик останется в стороне.

Против собственной воли Бен почувствовал облегчение. То, что предстояло Майку, очень его беспокоило. Двенадцать охранников, некоторые с ружьями. Как бы они с ними справились?

Керб Перрин очень хотел получить это дело, пусть оно ему и достанется. Впервые за все эти годы Карри пришла мысль о предательстве. Он потряс головой, чтобы вытряхнуть ее оттуда. Нет, Перрин — это его собственная проблема. Он сам справится с ним, как уже не однажды справлялся. Но что все-таки Дакроу и Фернандес делали в Уивере? Кроме того, док рассказал ему, что в порыве гнева Дакроу крикнул, что Бен Карри теперь ничто, теперь главный — Керб Перрин.

Что-то затевается.

Он постарел. Впервые за много лет он засомневался в своей правоте. Так как же насчет Майка? Конечно, ему нужен человек, которому бы он мог доверять, но имел ли он право растить мальчика для того, чтобы потом сделать из него преступника?

Карри снова подошел к окну и внезапно замер, вглядываясь в собственное отражение в оконном стекле. Майк был сыном, которого он всегдамечтал иметь, так почему бы не Майк и Друзилла?

Он покачал головой. Нет, нет. Никогда. И все же — сколько отцов могут похвастаться тем, что сами воспитали собственного зятя? Он улыбнулся этой мысли, но тут же отбросил ее. Сейчас нужно думать о другом, более важном.

Керб Перрин готовит бунт. Хочет идти своим путем.

Его мысли снова вернулись к Дру. Предположим, ей нужен Майк Бастиан, не важно — преступник он или честный человек? Будь то Джулиана, он мог бы сказать ей «нет», и она, возможно, подчинилась бы ему. Но Дру? Он хмыкнул. Она рассмеется ему в лицо. Девушка как две капли воды похожа на него.

Что делать? Бен Карри отошел от окна. Не следует ему больше так стоять. Когда-то он мог себе это позволить, но сейчас у него появились враги. Однако мириться с этим он не собирается.

Но все-таки — что делали в Уивере Дакроу и Фернандес? Разведывали дело для Перрина? Для себя?

Карри вернулся к камину и уставился на догорающие угли. Он стареет, пора ему уходить. Он хочет провести оставшиеся годы с женой и детьми. Хочет выбраться из всего этого, уехать подальше. Он родился не вовремя. В прошлом он мог бы стать викингом, благородным разбойником. А сейчас он преступник, он — вне закона.

Ему всегда нравилось играть в шахматы с законом, но в последнее время…

Неужели он изменился? Или изменилось само время? Ведь твердит же ему Раунди, что старые времена ушли в прошлое, что преступник стал сейчас врагом общества, а общество сильно отличается от того грубого, небрежно-снисходительного Дикого Запада, в котором прошла его юность.

Он подошел к вешалке, снял ремень с кобурами. Проверил каждый револьвер и надел ремень.

Отныне ему лучше постоянно носить его на себе.

Глава 8

Майк Бастиан заворочался на кровати и сел. Он редко спал днем, но события в городе совершенно вымотали его. Теперь же, отдохнув, он чувствовал себя гораздо лучше.

Стемнело. Небо было усыпано звездами. Из окна он видел, что внизу, в бандитском поселке, горели огни.

Только док Сойер и он сам жили вместе с Беном Карри в каменном доме, и в те редкие дни, когда Бен занимался планированием операций, они всегда находились в просторной гостиной с ее огромным столом.

Двери, ведущие в другие комнаты, были закрыты. Бен Карри всегда был очень осторожным, и никто, даже Майк Бастиан, не отваживался нарушать его покой.

Майк ощущал беспокойство и тревогу. Стычка с Корбусом, а потом с Дакроу и Фернандесом — пример того, что его ожидает. Хочет ли он этого? Или он хочет другой жизни? Такой, которую могла бы разделить с ним Друзилла Рейган?

Ну и ну! Он покраснел. О чем это он думает? Она едва ли заметила его, да и кто он такой, в конце концов? Он ничто, у него ничего нет. У него нет другого дома, кроме того, что дал ему Бен Карри, нет работы, ему нечего ей предложить. Он знал, что существуют люди, восторгающиеся бандитами (в основном, из-за того, что они никогда не сталкивались с ними), но не думал, что Друзилла окажется из их числа.

Раунди и док могли бы и не вести с ним никаких разговоров — въехав в город, он сразу же задумался о людях, которые там жили. Им не нужно беспокоиться о том, что их узнает какой-либо шериф или кто-то из прежних жертв. Им не приходится скрываться в горах, разыскивая убежище от холода и дождя, страдать от огнестрельной раны, которую нельзя показать врачу.

Дела, которые планировал Бен, как правило, проходили успешно, но и у него бывали промашки. Всего лишь пару недель назад четверо парней вернулись на совершенно загнанных лошадях, причем один из них был ранен, а вся их добыча составила четырнадцать долларов. Планы изменились в последний момент, и груз золота был отправлен на день раньше.

Там, внизу, в поселке, уже, наверное, рассказывают о его встрече с шерифом и о том, как он справился с Дакроу и Фернандесом. Большинству бандитов он нравился, и этот случай докажет, что он может справиться с делом. Между ним и лидерством стояли только Молина и Перрин.

Молина, Перрин и он. Майк потряс головой, как бы желая привести в порядок свои мысли. Хочет ли он стать преступником? И может ли он бросить Бена?

Задув лампу, он открыл дверь и вышел в темноту. Мгновение он постоял на крыльце, прислушиваясь. Было очень тихо, из салуна доносилась музыка. Он пошел по тропинке к поселку, надеясь, что по дороге никого не встретит — ему хотелось просто походить и подумать. Должен же он наконец принять решение!

Минуя главную улицу поселка, на которой стояли салун, магазин, платная конюшня, а также строение под названием гостиница — огромная спальня с рядами коек, Майк свернул и направился по одной из боковых улочек к ручью.

На улочке стояло несколько небольших домишек с загонами для скота, конюшнями и одним-двумя колодцами. Проходя мимо последнего домика, прежде чем скрыться под деревьями, протянувшимися вдоль ручейка, он услыхал: «…Ред-Уолл».

Майк замер. Дверь была распахнута, и из нее лился свет, но Бастиан стоял в темноте, и его было не видно.

Из домика доносился голос Керба Перрина:

— Это верняк! Мы сделаем все без чьих-либо указаний. На ранчо около двух тысяч голов скота, пятьсот отобраны для перегона, а у меня уже есть на них покупатель. Мы нагрянем перед рассветом.

— А кто там есть?

— Сейчас только четыре ковбоя. Но если мы протянем еще несколько дней, их будет около дюжины. Никто ничего не подозревает.

— А сколько будет наших?

— С десяток, может меньше. Ну и черт с ними, нам больше достанется при дележе. На этом ранчо Рейгана не будет никаких хлопот! Босс даже не услышит ничего до тех пор, пока нас будет уже не остановить. Уверен, он никогда не узнает, что это были мы.

— Не хотел бы я, чтобы он это узнал, — пробормотал Фернандес.

— К черту его! — ответил Дакроу. — Все, что мне нужно, — это разнести башку этому сопляку Бастиану!

— Держись меня, — сказал Перрин, — и я дам тебе такую возможность.

— Ты сказал, там есть женщины? — уточнил Дакроу.

— Да, две белые девушки, с ними мать и две служанки-мексиканки. Младшая — моя, остальные меня не интересуют.

— Нехорошо, — мрачно сказал Фернандес. — Я имею в виду женщин. Увести скот — пожалуйста. Но женщины? Тебя же будут преследовать всю жизнь.

Перрин пожал плечами.

— А кто об этом узнает?

Дакроу бросил на него взгляд и облизнул губы. Фернандес ничего не ответил, но через некоторое время пробормотал:

— Убить мужчину — это одно, но женщины…

— Хочешь остаться? — спросил Перрин. — Никто тебя не заставляет.

— Я с вами.

— А что будет, если об этом узнает Бен Карри? Ты же знаешь, он ничего не пропустит, — заметил Дакроу.

— Что будет? Пусть только откроет рот, я тут же убью его. — Перрин помолчал, а потом продолжил: — Никого и никогда я не хотел убить так сильно, как его. Он думает, что он здесь босс! Я покажу ему, кто тут самый важный!

— А как насчет Бастиана?

Перрин отмахнулся:

— Это ваша проблема! Если вы с Фернандесом не сможете расправиться с ним, значит, вы не те, за кого я вас принимаю.

— Слишком уж он шустрый, — заметил Дакроу. — С ним не так легко справиться.

— Это ваше дело.

— А твое — Бен Карри? — Это был голос человека по имени Бэйлес. — Конечно, он уже немолод, но что касается револьвера, тут он просто дьявол.

— Забудьте о нем! Вы трое, вместе с Клэттом, Пэнеллом, Монсоном и Кифером, едете с нами. Против Бена на нашей стороне будут девять из десяти. В последнее время появилось очень много недовольных. Ребята засиделись, им это не нравится. Конечно, деньги у них есть, но какой в них прок, если их нельзя потратить?

— Молина хочет потрепать мормонов, — добавил Бэйлес. — У них отличный скот и чертовски хорошие лошади.

Майк не стал больше слушать — слишком велика опасность, что его заметят. Первой его мыслью было сразу же броситься к Бену Карри, но потом он решил, что может таким образом выдать свою заинтересованность Друзиллой.

Что сказал бы Бен Карри, если бы узнал, что его приемыш влюбился в его дочь? Приемыш, у которого нет ничего и который воспитан для того, чтобы стать бандитом?

И все же что ему делать?

Бен Карри наверняка знает, что девушки и их мать уже на ранчо, и скоро должен отправиться к ним. Может быть, проследить за Беном и так узнать кратчайшую дорогу на ранчо? Очевидно, путь туда шел на юго-запад и каким-то образом пролегал через Гранд-каньон, хотя, зная огромную глубину каньона, Майк не представлял, где его можно пересечь.

Придется подождать. Очень хотелось бы снова увидеть Друзиллу, но сейчас его место здесь — он должен следить за Перрином и делать все, чтобы защитить Бена.

Интересно, насколько быстро стреляет сейчас Бен? И насколько уверенно? Скорость, с которой стрелок вытаскивает револьвер, не самое главное — куда важнее крепкие нервы и твердая рука.

Если дела в банде настолько плохи, как считает Перрин, может произойти все что угодно. Бандиты — люди беспокойные. Большинство из них стали бандитами, чтобы никому не подчиняться. Бену они подчинялись отчасти потому, что он обеспечивал им хорошую добычу и безопасные отходы, отчасти из страха перед его вездесущей властью. Сейчас он терял свою хватку, и это их пугало.

Майк почувствовал острое желание оседлать коня и ускакать отсюда навсегда, ускакать как можно дальше от жестокости, всевозможных заговоров и окружившей его ненависти. Он мог бы просто исчезнуть в лесах Кайбаба, и при его образе жизни прошло бы не меньше недели, прежде чем кто-нибудь хватился его.

Но сбежать сейчас, как бы ему этого ни хотелось, означало бы расстаться навсегда с надеждой увидеть Друзиллу. Более того, какое бы будущее ни выбрал для себя Майк, он не может бросить Бена в беде.

Вернувшись в комнату, он сел на кровать и задумался. И Раунди, и док Сойер, казалось, надеялись на то, что он покинет банду прежде, чем станет слишком поздно. Док сказал, что это — его жизнь, но так ли это?

Послышался легкий стук в дверь. Держа револьвер в руке, Майк откинул щеколду. Вошел Раунди и, бросив взгляд на револьвер, спросил:

— Нервишки пошаливают, Майк? Ничего удивительного.

Майк рассказал все, что услышал на улице. Раунди выслушал его и спросил:

— Майк, ты слыхал когда-нибудь о Дейве Линейкере?

— Ты имеешь в виду этого знаменитого ганмена из Колорадо?

— Да, он направляется сюда. Бен Карри только что получил известие, что он собирается отвоевать себе руководство бандой.

— Я-то думал, он — один из лучших людей Бена.

— Мы все так думали, да он и был таким, но сейчас он, скорее всего, боится, что во главе дела окажется Керб Перрин, а они никогда не любили друг друга.

— А что же Бен?

— Похоже, нервничает. Он собирался через несколько дней уехать в Ред-Уолл, но теперь ясно, что уехать ему не удастся.

Пришел док, и они втроем выработали стратегию на ближайшее будущее, исходя из того, что Перрину не терпелось поскорее разделаться с Беном.

— Раунди, тебе, мне или доку следовало бы все время находиться здесь, — сказал Майк. — Но я считаю, что вам двоим лучше прочесать всю банду и выбрать тех, на кого можно положиться, вроде Гарлина или Колли. Отсеивайте тех, в ком у вас появятся хоть малейшие сомнения. Пусть все соберутся здесь и будут готовы к любым неожиданностям.

— Гарлин сейчас с лошадьми, — заметил Раунди. — За ним надо ехать.

— Хорошо, добудь его, когда сможешь.

Когда Раунди ушел, Майк вышел на крыльцо и стал смотреть на каньон. Ночь была темная, хотя звезды светили ярко и облаков не было.

Нужно предупредить тех, кто находится на ранчо «В-Бар». Но кому это можно доверить? Тайна ранчо и его обитателей принадлежит не ему, а Бену. Никто из находившихся здесь людей не стал бы передавать записку, которая могла бы навредить кому-нибудь из членов банды. Конечно, если воспользоваться именем Бена… Но на это он не отваживался.

А как узнать, когда они собираются напасть на ранчо? Налет на поезд с грузом золота должен состояться двадцатого; кроме того, шли разговоры об ограблении банка в восточной части Колорадо. Может быть, оно тоже планируется на двадцатое?

Дейв Линейкер направлялся сюда. Если это известно Бену, то, скорее всего, Перрин тоже знает. Такие вещи трудно удержать в секрете, особенно если для этого нет никаких особых причин.

Майк долго не мог уснуть, пытаясь найти решение возникшей проблемы. Нужно поговорить с Беном Карри, рассказать все, что он узнал.

Окно комнаты было открыто, и Майк слышал отдаленное тявканье койотов. Хорошо бы оказаться там, среди дикой природы, подальше от всего этого, подумал он. Спускаться сейчас по одной из этих длинных-длинных горных долин или, наоборот, подниматься вверх, продираясь сквозь заросли осин, пока деревья не сменятся папоротниками, а потом и папоротник исчезнет, уступив место тундре. Идти на самые вершины, туда, где нет ничего, кроме голых каменистых обрывов, туда, где рождаются ручьи. Там мир и свобода, и не нужно думать о людях, подобных Кербу Перрину.

Майк резко сел. Нет, жизнь преступника не для него, и он всегда это знал. Он играл с этой мыслью, но только потому, что от него ждали окончательного решения. И все же он не мог просто взять и ускакать отсюда, как бы ему этого ни хотелось. Не важно, кем был Бен Карри для других, для него он — отец, грубоватый, но добрый, хотя его привязанность проявлялась только в том, что он крепко сжимал его плечо или, когда Майк был поменьше, дружески похлопывал его по спине и ерошил ему волосы.

Сейчас Бен окружен врагами, его милые дочери и жена в опасности и никто, кроме Майка, не может ему помочь.

Конечно, есть Раунди, и док, и еще несколько верных людей, но среди них нет никого, кто мог бы противостоять Перрину, или Молине, или Линейкеру, если дело дойдет до этого. Это мог сделать только он.

Майк снова лег и уставился широко открытыми глазами в темноту. Ему понадобится все его умение, все его мастерство. Перрин опасен и хорошо изучил Бена Карри — они провели бок о бок много лет.

«Завтра, — сказал себе Майк. — Завтра я начну действовать и, прежде всего, поговорю с Беном. Нужно заставить его понять, что происходит, и пусть он расскажет мне, как побыстрее добраться до ранчо».

Его глаза снова широко открылись. Это конец. Теперь он ясно это видит. Бен Карри держал их в кулаке, но больше он не сможет этого делать, как не сможет и никто другой, не важно, насколько хорошо он к этому подготовлен.

Среди бандитов много в общем-то хороших, но оступившихся людей, но были и убийцы, воры, грабители, и теперь эти дикие животные собирались накинуться на того, кто их сдерживал.

Завтра… завтра он посмотрит, что можно сделать.

Завтра…

Глава 9

Ранчо Ред-Уолл, которое называлось еще «В-Бар», лежало в самом начале небольшого каньона и представляло собой обособленный оазис в верхней части целой системы маленьких каньонов, питаемых редкими ручьями и талой водой, сбегающей с утесов. Это место мог бы найти разве что индеец, беглый каторжник или поселенец, разыскивающий себе пристанище. Когда шли дожди, пастбище могло прокормить достаточно скота, но в сухие годы земля превращалась в полупустыню и мало что могла дать.

Бен Карри обнаружил это место случайно, лет двенадцать назад, и с помощью своих друзей-индейцев построил каменный дом, конюшню и загоны для скота, провел воду в дом, заключив в трубу ближайший ручей. Он не стал вырубать растущие у самого дома кедры, даже посадил несколько новых деревьев и тщательно поливал их, пока они не прижились.

Если заниматься скотоводством с умом, увеличивая поголовье во влажные годы и разумно сокращая в засушливые, то можно прожить неплохо и имея лишь небольшое ранчо. Но Бен Карри не собирался провести здесь всю жизнь, он использовал это ранчо только в качестве своей секретной базы. Док Сойер знал об этом месте, но бывал здесь только Раунди.

Дом представлял собой низкое серое здание, почти незаметное на фоне возвышающихся невдалеке утесов, да к тому же еще наполовину скрытое деревьями. Человек, ехавший по дну каньона, мог даже не заметить дома, который стоял на небольшом уступе. Между домом и стеной каньона находились загоны, конюшня, сарай и коптильня.

— Здесь так пустынно! — сказала Джулиана, глядя на узкую долину, расстилавшуюся в глубине ущелья. — Мне здесь нравится, но иногда меня охватывает страх.

Друзилла ничего не ответила, она не могла оторвать взгляда от открывающейся перед ней картины. Долина была прекрасная — далекая, дикая, загадочная.. Может быть, поэтому она так любила это место, так стремилась поскорее вернуться сюда, хотя их приезды, как правило, бывали очень недолгими.

— Я часто думаю, почему папа выбрал такое удаленное место, — продолжала Джулиана. — Он ведь мог купить ранчо где-нибудь еще. Я уверена, тут на сто миль в округе никто не живет.

— Что ты, мы не очень далеко от Флэгстаффа. Просто кажется, что так далеко.

— Но вдруг что-нибудь случится?

— Тогда нам придется защищаться самим, — ответила Дру. — Именно поэтому ты должна научиться стрелять. Когда-нибудь это может тебе понадобиться.

— Вскоре после нашего отъезда в городе что-то произошло, — сказала Джулиана. — Я слышала, как ковбои рассказывали о какой-то драке.

— Хорошо бы папа поскорее приехал.

Было очень тихо. Со ступенек домика, где спали ковбои, доносились неясные голоса. Знакомый, успокаивающий звук. Темнело, у домика уже зажгли фонарь.

— Мне как-то не по себе, — заметила Джулиана.

— Не бойся. С нами четверо мужчин.

Они замолчали, и Джулиана задернула шторы. Подойдя к столу, Дру зажгла лампу и подставила к столу стул.

— Скоро ужинать.

— Не нравится мне это, Дру. Я чувствую, что что-то не так. Что-то непременно случится.

Дру бросила на сестру холодный, оценивающий взгляд. У Джулианы время от времени появлялись подобные предчувствия, и, как правило, они оправдывались. Бояться глупо, но…

Днем любой, кто приближается к ранчо, виден за несколько километров, а ночью?

— Я поговорю с мужчинами, — сказала она, — после ужина.

Джулиана вышла из комнаты, а Дру снова медленно подошла к окну. Долина еще видна, но через несколько минут совсем стемнеет.

В ней тоже зашевелилось смутное беспокойство. Она резко отвернулась от окна, пошла в свою комнату, достала из дорожной сумки небольшой крупнокалиберный пистолет — ей подарил его отец — и проверила его. Оба ствола были заряжены. Дру опустила пистолет в карман юбки.

Здесь действительно одиноко! Где же папа? Он предупредил, что не знает, когда сможет приехать, но приедет обязательно, пусть они его ждут.

В последнее время Друзилла много размышляла. Отец несколько раз встречал их на ранчо, но только в последний раз она заметила нечто странное. Прежде всего, его лошадь. Папа сказал, что приехал издалека, но по лошади этого нельзя было сказать. Друзилла вспомнила, что его лошади всегда выглядели так, будто бы проскакали совсем немного. Где же тогда находится то место, откуда он приезжает?

Поблизости нет ничего — это дикий, безлюдный край.

Дру снова взглянула на долину. За окном полная тьма, лишь несколько звездочек светилось в черном небе.

За ужином было тихо. Никому не хотелось разговаривать, да их мать и никогда не была особенно разговорчивой.

— Как ты познакомилась с папой? — неожиданно спросила у нее Дру.

— С папой? О… — Миссис Рейган заколебалась на мгновение, а потом рассмеялась. — Это случилось на вечеринке в Техасе. В городе остановилось несколько проезжих, а так как в те дни всех встречали очень радушно, мы пригласили их к нам на вечеринку. Мы потанцевали, немного поговорили, потом вместе поужинали. Двое мужчин, что приехали с ним, караулили лошадей, но время от времени они менялись, чтобы каждый мог немного повеселиться. Он был таким большим! И таким красивым! Он приехал откуда-то издалека и, когда я спросила его откуда, сказал, что из Колорадо, ездил на Восток за скотом. Они уехали перед рассветом, но он снова вернулся через неделю, на этот раз один. Он пробыл у нас несколько дней, мы катались верхом, и было в нем что-то такое, что отпугивало остальных. Понимаешь, несколько молодых людей тогда…

— Ухаживали за тобой?

— Можешь назвать это и так. Но его приезд почему-то всех распугал.

— Распугал? А что он сделал?

— О, абсолютно ничего. Просто в нем было что-то такое… Ты же знаешь, он такой романтичный. Такой загадочный! Он приезжал, проводил в городе какое-то время, а потом исчезал.

— Он и сейчас такой же, — тихо сказала Дру.

Мать бросила на нее быстрый взгляд.

— Не совсем. Просто у него тяжелая работа. Я всегда понимала это.

Когда ужин закончился, Дру вышла на задний двор. Дверь дома, где жили ковбои, открылась, и ей навстречу шагнул Войл Рейган.

— Дядя Войл? Когда приедет папа?

— Не знаю, золотко. Он не всегда может делать то, что хочет. А что случилось?

— Джулиана боится. Хотя я не знаю чего. Она говорит, у нее предчувствие — что-то должно случиться, а когда она такое говорит, это обычно оказывается правдой.

Рейган, высокий, худой мужчина, который управлял ранчо, был неразговорчив, но заботлив и добр.

— Не беспокойтесь, — ответил он. — Мало кто знает об этом месте. Мы нечасто видим здесь посторонних.

Друзилла помолчала. Интересно, если она спросит, что он ей ответит?

— Дядя Войл, — нерешительно начала она, — а чем папа занимается на самом деле?

Он повернул голову, бросил взгляд в сторону каньона и тихо сказал:

— Ну, ты же знаешь это так же хорошо, как и я. Он покупает скот, перегоняет его, продает тому, кто предложит лучшую цену. Дела идут хорошо, но он постоянно в разъездах. — Войл говорил быстро, будто боясь, что она прервет его: — Дома он никогда не рассказывает о делах. Это просто не в его правилах. Так как он торгует скотом, то часто бывает на отдаленных ранчо, имеет дело с очень непростыми, грубыми людьми. Иногда ему удается купить и продать скот, даже не перегоняя его с места на место. И нередко бывает так, что покупателя он находит прежде, чем делает покупку. Твой отец очень проницательный и умный.

— В этом я не сомневаюсь. Как и в том, что и вы точно такой же, дядя Войл. Эта сказка может удовлетворить маму и Джулиану, но не меня. Я хочу знать, где находится папа и почему он всегда приезжает сюда со стороны каньона.

— Откуда ты это взяла?

— Однажды я поехала кататься верхом и увидела, как он пробирается по ущелью. А когда он приезжает сюда после «долгой» езды, его лошади выглядят удивительно свежими.

Войл Рейган почувствовал беспокойство. Он давно боялся этого. Джулиана всему верит на слово, но Друзилла совсем не такая. Она вся в отца, от ее внимания не ускользала ни одна деталь.

— Ты уже говорила с кем-нибудь об этом?

— С кем я могла об этом говорить? Я никого не вижу.

— Вот и молчи. Не говори никому, даже нашим людям. Твой папа знает, что делает, а тебе лучше оставить все как есть. Чем меньше ты знаешь, тем лучше, и чем меньше вопросов задашь ты, тем меньше их станут задавать другие.

— Значит, это правда? — сказал она упавшим голосом. — Он… преступник?

— Ну…

— Я давно заподозрила это, но уж очень он какой-то… нетипичный, не похож на людей подобного сорта.

— Конечно, Дру, конечно, не похож. И никогда не был похож. А что касается твоей мамы, думаю, она догадывается, но никогда не упоминает об этом, не признается даже самой себе. Отец скоро приедет, и, если тебе хочется, спроси у него сама, но так, чтобы никто вас не слышал.

— Дядя Войл, я не верю, что он приедет сегодня вечером. Я думаю, что-то случилось. Можете назвать это интуицией или как вам угодно, но я чувствую это.

Войл переступил с ноги на ногу.

— Ну же, не надо ничего бояться, — сказал он. — Ничего не могло…

— Могло. — Дру на мгновение замолчала. — Дядя Войл, знаете, когда мы добирались сюда из Флэгстаффа, за нами следили.

— Следили? — Он был изумлен.

— Да. Человек, который выехал из ущелья с восточной стороны. Он старался не попадаться на глаза, но следил за нами всю дорогу и исчез только перед Ред-Уолл.

Войл Рейган встревожился. Тот факт, что ранчо «В-Бар» принадлежало Бену Карри, держался в глубоком секрете, и Войл знал, что Бен не позволял совершать налеты вблизи его укрытия в каньоне Тодстул. Объяснял он это очень просто: не трогай владельцев ближайших ранчо, и они всегда помогут тебе, если в этом возникнет необходимость. И все же Войл никогда не верил до конца в способности Бена удержать банду от набегов. Рано или поздно некоторые из преступников выйдут из-под его контроля и отправятся на самостоятельное дело.

Кого бы могло заинтересовать это место? Представителей закона? Вряд ли. Здесь нет никого на несколько сот миль вокруг, и, кроме того, это ранчо не может вызвать и тени подозрения. Бандиты? Это более вероятно, поскольку скот уже собран и готов к перегону.

— Дру, не пугай этими разговорами мать и сестру. Ты умеешь пользоваться винтовкой, поэтому держи ее наготове. А я поговорю с ребятами. — Он помолчал. — В каком точно месте ты видела этого всадника?

Выслушав ее описание, тут же узнал это место.

— Завтра посмотрю, — пообещал он.

— Будьте осторожны, — посоветовала она и сменила тему разговора: — Дядя Войл, вы слышали когда-нибудь о ковбое по имени Майк Бастиан?

Войл Рейган был рад, что уже стемнело.

— Не могу сказать, что слышал, — ответил он осторожно. — А в чем дело?

— Мы познакомились с ним по пути сюда. Это он помог нам нанять повозку, когда мы приехали в Уивер.

— Почти каждый мужчина на Западе помог бы вам в такой ситуации.

— Знаю, но помог-то именно он, и… в нем есть что-то такое…

— Понимаю, о чем ты говоришь, — ответил Войл, улыбаясь. — Он наверняка молод и хорош собой.

Она рассмеялась.

— Да, и это тоже. Но меня больше всего заинтересовало, как он двигается — как большая кошка. И еще он мне кого-то напоминает. Не могу понять кого, но кого-то очень хорошо мне знакомого.

— Говоришь — Майк Бастиан? Припоминаю это имя. Он сказал тебе, чем он занимается?

— Нет. Мне кажется, нет. Это я подумала, что он, наверное, ковбой или даже охотник. На нем были штаны из оленьей кожи, знаешь, такие, как у индейцев. — Она помолчала, а затем нарочито небрежно произнесла: — Он спросил, нельзя ли ему как-нибудь к нам заехать.

Войл Рейган хмыкнул.

— Уверен, что ты сказала «да».

Теперь она рассмеялась.

— Конечно. Разве я не должна была проявить гостеприимство? В конце концов, мы же на Западе!

Друзилла вернулась в дом, а Войл Рейган пошел в домик ковбоев. Двое из них уже легли спать. Третий как раз снимал сапоги.

— Ну-ка, — сказал ему Войл, — надевай сапоги обратно. Будешь дежурить.

— Дежурить? Зачем?

— Кто-то следил за повозкой, которая привезла сюда женщин. Мне это не нравится.

Один из ковбоев, Гарфилд, поднялся:

— Хотел рассказать тебе вот о чем, Войл. Несколько дней назад я наткнулся на чужие следы, на самой вершине каньона. Думаю, кто-то наблюдает за ранчо.

— Ладно, ребята, вы знаете, что надо делать. Похоже, снова возвращаются времена индейских войн, только на этот раз это будут бледнолицые бандиты. Мы как раз собираем скот для перегона. Через несколько дней у нас тут будет дюжина ребят. Думаю, бандитам об этом известно, поэтому если что и случится, то в ближайшее время. Не удаляйтесь от ранчо больше чем на две-три мили. Следите за своими обратными следами и, если что заметите — возвращайтесь на ранчо защищать женщин.

— Черт побери, никогда не слышал, чтобы какой-нибудь бандит напал на женщину! — запротестовал Гарфилд.

— Знаю, но мы здесь далеко в горах. Почти никто не знает о нашем существовании, а преступники бывают разные.

Гарфилд натянул сапоги, встал, нацепил подтяжки и надел ремень с револьверами.

— Возьми с собой и винчестер, он может тебе понадобиться.

Гарфилд бросил на него унылый взгляд. Один из ковбоев начал храпеть, и Войл, указав на него, сказал:

— Разбуди его в полночь. Пусть караулит до трех, а до утра будет стоять Пит.

Войл Рейган вышел на улицу и остановился, прислушиваясь. Тихо, совершенно тихо. Он вошел в дом и прошел в свою комнату. Повесив ремень с револьверами на спинку кровати, достал винчестер и поставил его поближе, рядом с умывальником.

Он давно не участвовал в перестрелках и сейчас не был уверен, что ему этого хочется.

Глава 10

Утро было холодным и ясным, и все же Майк Бастиан чувствовал, что в воздухе что-то носится. Торопливо одевшись, он направился в столовую. Там в молчании завтракали всего несколько человек. Когда он вошел, они подняли головы, но лишь один из них приветственно кивнул. Майк допивал кофе, когда в столовую вошел Керб Перрин.

Майк насторожился — у Перрина был несвойственный ему высокомерный вид. Он бросил взгляд на Майка, затем уселся и принялся за еду.

Вошел Раунди, за ним — док Сойер. Значит, Бен Карри остался в каменном доме один. Через мгновение в столовой появились Дакроу и Кифер, а за ними — Клэтт, Монсон и Пэнелл.

Майк поднес кружку ко рту, и в этот момент его пронзила мысль — ведь именно этих людей Перрин собирается использовать в налете на ранчо Рейгана. Налет состоится сегодня!

Он поднял глаза и увидел, что Раунди встал из-за стола, не допив кофе. Старый житель лесов быстро вышел и исчез.

Майк поставил на стол кружку и тоже встал. Внезапно он окаменел — ему в спину уперся твердый ствол револьвера.

— Не двигаться!

Это был голос Фернандеса. Перрин, улыбаясь, откинулся на спинку стула.

— Извини за неожиданность, Бастиан, — сказал Перрин, — но мы вынуждены спешить — сюда направляется Линейкер. К тому времени как он появится здесь, я уже буду в седле. Кое-кто из ребят хотел прикончить тебя, но я считаю, ты можешь пригодиться нам для торговли со стариком. Этот орешек не так-то просто выковырнуть из его каменной скорлупы. Ты у нас — заложник, и это заставит его выслушать нас.

— Ты ошибаешься, — спокойно ответил Майк. — Бена не особенно волнует, что случится со мной. Он может позволить себе избавиться от меня и взять кого-то другого. Но вам это даром не пройдет.

— Пройдет. Видишь ли, Риггер Молина отправился сегодня утром со своими десятью ребятами грабить «золотой» поезд.

— Но это должна была быть моя работа; — заметил Майк.

— Я махнулся с ним, — продолжал Перрин. — Он получил поезд с золотом, а мне достался банк. Должен признаться, — улыбнулся Перрин, — я забыл сказать ему о двенадцати вооруженных охранниках. По правде говоря, я сказал ему, что там будет всего трое. Думаю, они там разберутся с ним вместо меня. — Перрин резко крикнул Фернандесу: — Убери револьвер и свяжи ему руки за спиной, а потом вытолкай на улицу. Пусть старик на него полюбуется.

— А что мы будем делать с этим? — Кифер махнул револьвером в сторону дока.

— Оставь его, нам может понадобиться доктор, он сам понимает, что для него лучше жить.

Майка Бастиана раздирала холодная, бессильная ярость, и эта ярость была направлена на него самого. Как же он был неосторожен! Сосредоточил все свое внимание на Перрине и позволил Фернандесу оказаться у себя за спиной.

Его вытолкали на улицу. Утреннее солнце заливало своими весенними лучами все вокруг, и он оказался на середине ярко освещенной улицы, лицом к каменному дому.

Майк почувствовал мрачное торжество. Что бы с ним ни случилось, им не вырвать старика из его дома. Солнце светило ему прямо в лицо, и оно будет светить в глаза тем, кто решил напасть на дом — Бен Карри уже наверняка стоит у окна со своей верной винтовкой. Используя двери и окна, он может держать под контролем весь поселок.

Перрин вышел из столовой и быстро укрылся за горой бревен и мешков с песком, набросанных поперек улицы.

— Выходи, Карри! — крикнул он. — Подними руки и выходи, иначе мы убьем твоего сына.

Ответа не было, ничто не указывало на то, что Карри вообще их услышал.

— Я не его сын, — сказал Бастиан. — Мы даже не родня. Он воспитал меня для дела и теперь сможет обойтись и без меня. Ему на меня наплевать.

— Керб, он не слышал тебя, — сказал Клэтт. — Давай брать штурмом этот дом.

— Вот и бери его штурмом, — ответил Кифер, — а я посмотрю, как это у тебя получится!

Несмотря на свою беспомощность, Майк почувствовал удовлетворение. Бен Карри очень хитер. Он знал: как только он ответит им, угрозы бандитов вступят в силу. Но какой смысл убивать Бастиана, если Карри не видит этого, если они даже не знают, слышал ли их старик?

До этого Перрин был уверен, что Карри пожертвует собой ради Майка. Но теперь он и те, кто стоял за ним, стали, сомневаться, действительно ли старик захочет выйти, чтобы спасти Майка. Майк кожей ощущал их сомнения.

— Давай выходи! — кричал Перрин. — Получите с Бастианом по лошади и милю форы. Иначе оба умрете! У нас есть динамит!

— Перрин, — сказал Майк, — ты оказался в дураках. Карри абсолютно все равно, жив я или мертв. Он не выйдет, а выкурить его оттуда невозможно. Тебе не приходило в голову, что старик мог предусмотреть и такое? Ты когда-нибудь видел, чтобы у него не было плана на любой случай?

Майк говорил, имея в виду не столько Перрина, сколько окружавших его бандитов. Если он сумеет заставить их усомниться, то, боясь гнева Бена Карри, они могут повернуть против Перрина.

Перрин ничего не ответил. Некоторые принялись беспокойно оглядываться, будто хотели убедиться, что к ним никто не подкрадывается. А что, если у этого хитреца Бена действительно есть план и для такого случая? С него станется.

— Все, что ему нужно, Керб, — продолжал Майк, — это дождаться, пока появится Дейв Линейкер. Он заключит с ним сделку, а где окажешься ты? На помойке. Вместе с этими парнями, которые, как дураки, пошли за тобой!

— Заткнись! — проревел Перрин. — Он все равно выйдет!

— Давайте обстреляем дом! — Дакроу не терпелось начать действовать. — Или возьмем его штурмом, как предложил Клэтт.

— Черт! — выругался с отвращением Кифер. — Зачем это? Лучше захватим все, что можно, и побыстрее смоемся! В загоне сейчас почти двести голов лучшего во всем краю скота, да можно и еще кое-что прихватить. Риггер уехал, Линейкер еще не появился — дорога чиста.

— Взять копейки, когда в этом каменном доме спрятаны миллионы? — Вены на лбу у Керба вздулись от ярости. — Добыча нескольких лет! Там есть каменная комната, набитая золотом и пачками денег! И что — оставить это и сбежать с несколькими коровами?!

Кифер замолчал, хотя было видно, что Перрин его не убедил.

— Нет там никакой каменной комнаты, — сказал Майк. — Я сплю в одной комнате, док Сойер — в другой, и есть еще одна — для старика. Единственное, чем заполнена его комната, так это боеприпасами. Их столько, что он выдержит любую войну, а уж ему-то хорошо известно расстояние до каждого предмета в поселке. Так что готовьтесь — в любой момент он начнет снимать вас по одному.

Стоя на пыльной улице под слепящими лучами солнца, Майк бросил взгляд в сторону каменного дома. Волна преданности и любви к старику охватила его. Всем, всем он обязан Бену Карри. Может быть, Карри и растил его для жизни вне закона, но сам Бен Карри считал, что это не такая уж плохая жизнь — он жил как средневековый феодал, по законам, созданным им самим.

Может быть, он и был не прав, но он дал Майку шанс. И сейчас Майк с новой силой ощутил, что его душа совершенно не лежит к тому, чтобы воровать, грабить и убивать. Однако это не означает, что он не должен испытывать благодарности к тому, кто воспитал его.

Майк страшно гордился стариком, который сидит сейчас один в каменном доме и, как загнанный в угол гризли, будет сражаться до конца. Он, Майк Бастиан, готов умереть прямо здесь, на улице, в надежде, что Бен Карри выстоит в своей каменной скорлупе и расправится с ними со всеми.

Керб Перрин был озадачен. Он составил свой план в спешке, узнав, что в поселок направляется Линейкер. Поскольку Молины здесь не было, Перрин не сомневался, что сможет вырвать лидерство у Карри и подготовиться к появлению Линейкера. Он устроил бы засаду, и Линейкер и его люди не вышли бы из ущелья живыми. Теперь внезапно его планы рухнули. Когда Линейкер окажется в каньоне Тодстул, с ним обязательно будут люди, и борьба за лидерство превратится в безобразную перестрелку с тремя или даже четырьмя противниками.

Мысль, что Бен Карри может вообще не ответить, не приходила ему в голову. Он даже приготовил снайпера, который должен был убить Карри, как только тот появится на крыльце.

— Если вам, ребята, нужен хороший кусок, — небрежно начал Майк, — есть неплохой банк на востоке Колорадо. По всему тому, что мы слышали, он только и ждет, чтобы кто-нибудь пригрел его.

Никто ничего не ответил, но Майк знал, что они наверняка задумались. Вряд ли кому-нибудь хотелось оказаться лицом к лицу с Беном Карри. Он хоть и стар, но опасен.

Майк понимал: Перрин может в любой момент отдать приказ убить его прямо на месте. Стоя вот так, у всех на виду, со связанными за спиной руками, он мог только думать.

Что случилось с Раунди? Старый охотник вышел так внезапно, что оставил недопитым свой кофе — вещь совершенно неслыханная. Может быть, он в союзе с Перрином? Нет, это невозможно. Раунди всегда был другом Бена Карри и никогда не любил Керба Перрина.

И все же где он сейчас? Наверху, вместе с Беном? Может быть, но Раунди никогда не любил помещений. Предпочитал свободу передвижения. Вольный стрелок, он прибегал к обороне, только если его к этому вынуждали. Но где бы он ни был, он делает как раз то, что надо, в этом Майк был уверен.

— Ладно, — неожиданно сказал Перрин, — нечего сидеть тут всем и следить за каким-то старикашкой. — Он бросил взгляд на Бастиана. — А это неплохая мысль насчет банка. Мы тебя пока придержим, разделаемся с ранчо Рейгана, а там, глядишь, и старик созреет — выйдет из своего убежища. Разберемся с ним и отправимся на восток, возьмем этот банк.

Бастиана швырнули на пол в темную кладовку в торце магазина, предварительно связав ему ноги. Мысли его путались, и он изо всех сил пытался привести их в порядок. Если он хочет выйти отсюда живым, нужно думать. Думать. Выход есть из любого положения. Хоть один, но есть.

Если молодцы Перрина отправятся в каньон Ред-Уолл, то застанут там сейчас только четырех ковбоев. Они нагрянут внезапно, и Джулиана, Дру и их мать окажутся совершенно беспомощны. Четверо мужчин — пятеро, если считать и Войла Рейгана, — не смогут противостоять внезапному нападению.

А он здесь, связанный по рукам и ногам.

Майк предпринял несколько отчаянных попыток освободиться от пут, но те, кто завязывал узлы, умели обращаться с веревками — им не раз приходилось связывать коров и лошадей. Как только его глаза привыкли к темноте, он начал искать что-нибудь, что помогло бы ему избавиться от веревок. Ничего — ни выступающего угла, ни гвоздя.

С улицы не доносилось ни звука. Может, бандиты уже ускакали? Но даже если Перрин еще здесь, он скоро уедет, оставив людей, чтобы стеречь Бена Карри. Майк принялся размышлять. Если бы он смог освободиться и обнаружить тайный брод Бена через реку, то, возможно, опередил бы Перрина и встретил его на ранчо.

Где же Раунди? И док Сойер?

И как раз в тот момент, когда он почти сдался, к нему пришло решение, настолько простое и очевидное, что он мысленно выругал себя за глупость.

Майк перевернулся и стал на колени. К счастью, на нем были сапоги со шпорами, а не мокасины, которые он обычно носил в лесу. Прижав одну шпору к другой так, чтобы они не двигались, он начал перетирать кожаные веревки. На сапогах были мексиканские шпоры, подаренные ему доком Сойером, не с длинными шипами, а с мелкими зубчиками.

Майк отчаянно тер веревки — с него градом тек пот, от напряжения ломило мышцы. Остановившись, чтобы передохнуть, он услыхал на улице стук копыт. Несколько человек проскакали верхом.

Если они отправились только что, у него, возможно, есть еще шанс, но…

Послышались тяжелые шаги. Кто-то идет! И как раз в тот момент, когда он перетирает веревки! Майк тут же перевернулся на бок — только бы они не догадались, чем он занимается.

Дверь распахнулась. В дверях стоял Снейк Фернандес. В одной руке он держал нож, другая все еще была забинтована.

— Что, подстрелил Фернандеса, а? Ну ладно! Я знаю, как заставить человека захлебнуться собственной кровью! Я изрежу тебя на кусочки. Буду резать медленно, медленно. Ты у меня запоешь!

Бастиан лежал, опираясь на плечо, и смотрел на Фернандеса. Тот наклонился над ним и легонько ткнул его кончиком ножа. Бастиан даже не шевельнулся. Разъяренный Фернандес подбросил нож вверх и поймал его.

— Значит, не прыгаешь? Ну-ну, я заставлю тебя попрыгать!

Он злобно опустил нож, но Майк, приготовившись к удару, перевернулся на спину и резко ударил Фернандеса по коленям связанными ногами. Тот упал на спину. Майк снова перевернулся и рванул веревки, связывающие его руки. Что-то треснуло. Еще одно усилие, и…

В этот момент Фернандес вскочил и схватил выпавший из руки нож.

Борясь с веревками, Бастиан бросился Фернандесу в ноги, но тот отскочил назад и, сжимая ноги, повернулся к нему лицом. Бастиан снова перевернулся и, когда бандит подошел к нему ближе, поднял связанные ноги и резко распрямил их.

Шпоры задели ногу Фернандеса, разорвали его полосатые брюки, и из глубокой раны на внутренней стороне бедра брызнула кровь.

Фернандес пошатнулся, осыпая Майка проклятиями, Бастиан снова рванул веревки, которыми были связаны его кисти, и почувствовал, что они поддались. Стряхнув их, он снова развернулся на полу, схватил бандита за щиколотку и рванул на себя.

Фернандес с шумом рухнул на пол, но, пытаясь вырваться из объятий Бастиана, продолжал сражаться с яростью раненой дикой кошки. Майк, удерживая одной рукой его руку, другой схватил его за горло, вложил в это усилие всю силу, накопленную годами тренировок.

Фернандес отчаянно пытался освободиться, но захват Майка был слишком сильным. Лицо мексиканца потемнело от прилива крови, его сопротивление становилось все слабее и слабее. Бастиан разжал руку, злобно ударил его в подбородок и пнул носком ноги в бок.

Вытащив нож из руки бесчувственного бандита, Майк разрезал веревки, которыми были связаны щиколотки, и встал, вращая кистями, чтобы восстановить в них кровообращение.

А теперь…

Глава 11

Глядя на лежавшего перед ним без сознания человека, Майк на мгновение заколебался. У Фернандеса не было револьвера, хотя обычно он всегда его носил. Возможно, оставил ремень за дверью. Осторожно, стараясь не шуметь— кто знает, что происходит там, на улице, — Майк приоткрыл дверь и выглянул.

Улица была пустынна. Кровообращение в руках еще не восстановилось, поэтому он продолжал сжимать и разжимать кулаки. Майк распахнул дверь пошире и вышел. Первое, что он увидел, — был ремень Фернандеса с кобурой, висящий на спинке стула, стоящего под навесом.

Он сделал два шага по направлению к нему, и в этот момент из дома напротив вышел человек. Он держал в руках зубочистку и собирался поковырять ею в зубах, когда увидел Майка Бастиана. Вскрикнув от удивления, парень выронил зубочистку и потянулся за револьвером.

Их разделяло не более пятнадцати футов, и Майк швырнул нож прямо с ладони, держа его за лезвие. Нож сверкнул в лучах солнца, мужчина вскрикнул, выронил револьвер и потянулся к рукоятке ножа, торчавшего у него в животе, его лицо исказилось от боли.

Майк схватил ремень Фернандеса и натянул на себя — один револьвер спереди, другой сзади. Потом помчался в столовую, где с него утром сняли его собственное оружие. Он рванул дверь и — застыл на месте.

У стены стояли четверо из команды Перрина. Напротив них — док Сойер с револьвером в руках.

— Я тебя уже заждался, — сказал док. — Не хотел убивать этих типов и не собираюсь подходить к ним, чтобы связать.

Револьверы Майка лежали на столе. Он снял с себя ремень Фернандеса и надел свой, затем сунул оружие Фернандеса за пояс.

— Всем на пол! — приказал он бандитам. — Лицом вниз!

Ему понадобилось несколько минут, чтобы связать их и собрать оружие.

— Где Раунди? — спросил Майк.

— Я не видел его с тех пор, как он вышел из столовой. Просто сделал шаг за дверь и исчез. Я даже удивился.

— Забудь о нем. Пошли в дом, к Бену Карри, потом подумаем, что делать дальше. У нас мало времени. Они отправились на ранчо «В-Бар».

Док побледнел.

— Я не знал об этом. Господи! Там ведь женщины…

Они вышли через заднюю дверь и зашагали по улице. Майк снял шляпу и нес ее в руке — он был уверен, что Бен наблюдает за местностью, и хотел, чтобы тот сразу его узнал.

Сойер был взволнован, но старался держаться спокойно: он никогда еще не принимал непосредственного участия в перестрелке, хотя повидал их немало.

Плечом к плечу, стараясь не думать о том, что их могут подстрелить из дома или кто-нибудь из людей Перрина, оставшихся в городе, они поднялись по каменным ступеням.

В доме стояла полная тишина. Они вошли в гостиную и огляделись. Никаких признаков жизни. На полу валяется рассыпавшаяся коробка винтовочных патронов.

Вдруг они услышали какой-то глухой вскрик, и Майк замер, прислушиваясь. Затем он выбежал из гостиной и, слыша за своей спиной дыхание дока, помчался по лестнице наверх, в комнату-крепость.

Эту комнату не видел никто из посторонних, даже док. Толстые стены были сложены из камня. По каменному желобу тек тоненький ручеек, падавший затем в большой каменный бассейн и вытекавший через отверстие на дне. Поступление воды было постоянным, а запасов еды хватило бы надолго. Тяжелая дверь запиралась изнутри. Только динамит мог бы проложить путь в эту крепость.

Это было последнее убежище Бена Карри, и сейчас он лежал здесь на полу с искаженным от боли лицом.

— Сломал ногу! Поскользнулся на ступеньках… Стал слишком тяжелым… Еле дополз… — Он взглянул на Майка: — Хорошо, сынок! Я боялся, что тебя убили. Ты сам выбрался, да?

— Сам, па.

Бен посмотрел на него и отвел взгляд в сторону.

Сойер присел и стал осматривать ногу.

— Плохой перелом, Бен. Тебя нельзя везти далеко.

— Достань-ка мне матрац да разложи так, чтобы лечь и смотреть в окно. Ты, Майк, и я — вдвоем мы с ними справимся!

— Я не могу остаться, па. Я должен ехать.

Лицо Бена Карри посерело. Не веря своим ушам, он уставился на Майка.

— Мальчик, я никогда не думал…

— Ты не понял, па. Я знаю, куда направился Перрин. На ранчо «В-Бар». Хочет забрать скот и женщин. А с тобой, он считает, можно расправиться и потом.

В безумном усилии старик попытался встать на ноги, но док толкнул его назад. Прежде чем Бен успел что-либо сказать, Майк объяснил ему, что произошло, и добавил:

— Ты должен рассказать мне, как переправиться через Колорадо. Тогда я успею и встречу их у ранчо.

Бен Карри перевел дух. Он снова стал самим собой, и, несмотря на боль, его мозг лихорадочно заработал.

— Ты сможешь это сделать, но придется скакать очень быстро. Они уже довольно далеко, и Керб знает, где найти свежих лошадей. Он не станет терять времени.

Карри откинулся назад, взяв бутылку, которую протянул ему Сойер.

— Никогда не любил этого пойла, но сейчас… — Он сделал большой глоток и попытался принять более удобное положение. Потом быстро, спокойно описал путь, который предстояло проделать Майку. — Это узкая и опасная тропа, — пояснил он. — Когда мы шли там первый раз, то потеряли одного человека и двух лошадей. У реки живет старый навахо. Он — мой очень давний друг. Старик держит для меня несколько лошадей и следит за тропой. Когда пересечешь реку, получишь от него лошадь. Он о тебе знает.

Майк встал, прихватил с собой побольше патронов.

— Устрой его поудобнее, док. Сделай все, что сможешь.

— А как насчет Дейва Линейкера? — запротестовал док.

— Да справлюсь я с Линейкером! — вспыхнул Карри. — Хоть у меня и сломана нога, но с руками-то все в порядке. Наложи мне на ногу шину и придумай какой-нибудь костыль, и я разберусь с ними отсюда! — Он помолчал в раздумье. — Я убью его, как только он покажется на этой улице, но, если что-нибудь случится и это придется делать тебе, Майк, не сомневайся. Убив Перрина или Дакроу, ты окажешь услугу всему Западу. Я думаю об этом уже много лет. А что касается Линейкера, запомни: если я промахнусь или ты увидишь его первым, следи за его левой рукой!

Майк спустился в свою комнату и взял винчестер. Через пару минут, не более, он оседлал своего серого в яблоках. Если понадобится, Бен Карри и док продержатся в этой комнате-крепости несколько недель, но бандиты могут действительно швырнуть в окно динамит. Нужно как можно быстрее добраться до Ред-Уолл и вернуться обратно.

Майк Бастиан направился прямо в заросли елей и осин по извилистой тропе, которая спускалась к тайному пути, ведущему к каньону. Он никогда раньше не ездил по этой тропе, хотя и видел ее. Серый был в прекрасном состоянии и шел бодрым шагом. Они ныряли в чащу лесов, пересекали поляны и дважды перешли один и тот же ручей.

Покачиваясь в седле, Майк пытался представить себе, где в этот момент может находиться Перрин. Он, конечно, не знает тайного короткого пути, поэтому, даже если все время менять лошадей и почти не спать, дорога займет у него немало времени. Его маршрут — примерно. четверть пути Перрина, но тропа эта гораздо сложнее и круче. Майк не представлял себе, как он будет пересекать реку — Бен сказал только, что реку перейти можно, а как — он увидит сам.

«Тебе придется собрать нервы в кулак, мальчик! Помни, я делал это десятки раз, а я ведь больше и тяжелее тебя!»

Он направлялся сейчас в юго-западную часть каньона Колорадо, где никогда прежде не бывал. Дикое, незнакомое место для всех, за исключением Бена Карри, индейцев и, может быть, какого-нибудь бродяги-охотника.

Время от времени тропа выныривала из зарослей леса, и его взору представали громоздящиеся друг на друга утесы и темные провалы каньонов — картина, от которой захватывало дух. Но любоваться было некогда. Нужно ехать, и ехать быстро. Теперь он жалел, что, уезжая от Бена, не прихватил с собой ничего съестного — когда он доберется до ранчо, у него, скорее всего, не будет времени на еду.

Взобравшись на вершину утеса, Майк остановился, чтобы дать серому передохнуть, и огляделся вокруг. Вдалеке он увидел зияющее ущелье огромного каньона. Он сплюнул, по спине пробежали мурашки. Как одному, без всякой помощи, пересечь это?

А в конце пути, если ему удастся все преодолеть, его ждет Керб Перрин. Перрин, который стреляет быстро и точно. Можно сказать, слишком быстро.

Вокруг корней деревьев и на затененных склонах все еще лежали небольшие островки снега. Майк спешился, чтобы дать серому напиться из прозрачного, холодного горного ручья, который сбегал с крутого склона, исчезал в кустах и затем снова выныривал. На ручье бобер построил запруду, отчего ручей превратился в небольшое озерцо, а рядом с запрудой зверек выстроил свой домик. Майк тоже напился из ручья, и, пока серый отдыхал, он стоял, прислушиваясь к тишине и наблюдая за бобром, который, рассекая спокойную гладь озерца, тащил в зубах зеленую ветку, чтобы спрятать ее на дне — он уже начал готовиться к зиме, когда гладь пруда окажется скованной льдом.

Майк вернулся к серому и, вдев ногу в стремя, сказал:

— Ну что, малыш, нам пора.

Серый начал спускаться по тропе, усыпанной сосновыми иглами. Внезапно вынырнув из-под сосен, тропа превратилась в узкий уступ, идущий вдоль круто обрывающейся вниз стены ущелья. Одно стремя задевало камень, другое висело над пропастью. Глубина обрыва была больше тысячи футов — до нижнего уступа, а затем еще около тысячи до дна ущелья. Серый был хорошим горным конем и, аккуратно ступая, шел там, где, казалось бы, пройти невозможно. Наконец тропинка снова нырнула в заросли леса.

На тропу упали тени, и Майк увидел белую скалу, о которой его предупреждал Бен. Он резко свернул налево, протиснулся в узкую щель между утесами и спустился вниз по склону. Его конь просто подогнул ноги и заскользил — они остановились только у подножия столовой горы. Теперь перед ним расстилалась длинная, уходящая вниз долина.

Из травы взлетела птица, пролетела вперед и села на дерево, мимо которого должен был проехать Майк. Некоторое время она летела за ним — должно быть, знала: там, где люди, всегда найдется что-нибудь съедобное, а может, она просто искала компанию.

— Некогда, старина, — сказал Майк. — Солнце скоро сядет, а мне еще ехать и ехать.

Он устал, да и серый будет идти теперь все медленнее, но с этим ничего не поделаешь.

Успеет ли он? И как все произойдет? А если не успеет, что тогда? При этой мысли у него внутри все похолодело — подобного ощущения он никогда еще не испытывал. Но он знал, что сделает. Он выследит их всех, каждого по отдельности, сколько бы времени это ни заняло и куда бы ни завел его их след. Он их отыщет. И убьет.

Майк двигался вперед, осторожно объезжая завалы из камней, которые, веками скатываясь с вершин, замерли здесь, на пологом склоне. Тропа петляла — то взбиралась наверх, то ныряла вниз, и Майк задумался о том, что его ждет.

Ему никогда не доводилось принимать участия в перестрелках. Он вытащил револьвер и выстрелил в Фернандеса автоматически, он знал — тогда ему просто повезло. В перестрелке придется стрелять в живых людей, которые будут стрелять в ответ. Как отреагирует его тело, если оно окажется прошито свинцом? Он должен подумать об этом и принять решение раз и навсегда. Если пуля попадет в него, ему надо выстоять и выстрелить в ответ.

Он знал людей, в которых попала не одна пуля и которые тем не менее продолжали стрелять. Коул Янгер в Нортфилде получил одиннадцать ранений и скрылся с места перестрелки, чтобы выжить, но в конце концов сел в тюрьму. Каждый из его братьев получил по несколько ранений, и все-таки они остались в живых. Если они смогли сделать это, сможет и он.

Перрин и Дакроу — он должен убить этих двоих, потому что они опаснее всех. Если их не станет, остальные могут просто разбежаться. Что бы ни случилось, он должен их убить. Он не может умереть раньше них.

Внезапно лес распахнулся, и Майк оказался на краю бездонной синей пропасти под названием Гранд-каньон. Он натянул поводья и ахнул от восторга. Даже уставший конь насторожился. То тут, то там из голубой дымки, которая становилась все синее, выступали, как острова из океана, красные скалы, верхушки которых были залиты последними лучами заходящего солнца.

Серый устал от долгого пути, но Майк снова направил его вниз по тропе, которая опять пошла по узкому карнизу, нависавшему над бездонной пропастью. Серый спокойно двигался вперед, будто бы зная, что его задача уже почти выполнена.

Майк задремал в седле и через какое-то время почувствовал, что конь резко остановился. Он ощущал сырость, поднимающуюся со дна каньона, слышал шум воды, прорывающейся сквозь каменные утесы. Впереди он увидел квадрат света, падающий из окна.

— Эй, в доме! — крикнул он, спешившись.

Дверь открылась.

— Кто здесь?

— Майк Бастиан! — Он направился к дому, держа в руке винтовку. — По поручению Бена Карри!

Человек отступил в дом. Это был индеец из племени навахо, старик, но глаза у него были яркие и проницательные. И они испытующе уставились на Майка.

— Мне нужна лошадь. Я хочу пересечь реку сегодня ночью.

Старый индеец хмыкнул.

— Это невозможно. Ночью нельзя пересечь реку.

— Ночью должна быть луна. Когда она взойдет, я начну переправу.

Навахо пожал плечами.

— Поешь. Тебе нужно поесть.

— А лошади есть?

Снова смешок.

— Если тебе нужен конь, он на другой стороне реки. Там живет мой брат. У него лошади, самые лучшие лошади. Поешь, — опять предложил он, — а потом отдохни. Когда встанет луна, я скажу тебе. — Он помолчал. — Никто никогда не пытался пересечь реку ночью. Думаю, это невозможно.

Майк Бастиан прислушался к реву воды. Ни человек, ни лошадь не могут переплыть эту реку, лодка тоже. Он сказал это вслух, и старый индеец снова хмыкнул.

— Если ты пересечешь ее, то на проволоке.

— На проволоке?

— Сейчас спи. Тебе нужен сон. Увидишь.

Проволока? Майк покачал головой. Это невозможно. Это смешно. Старик шутит.

Он подошел к койке и лег, глядя в темноту, освещаемую огнем очага. Шум бегущей воды сразу же заполнил собой ночь, • и Майк уснул.

А во сне на него шел человек с красными глазами, стреляя сразу из двух стволов…

Глава 12

Сидя на кухне, Борден Чантри взглянул в сторону железнодорожной станции. Когда через город прокладывали железную дорогу, рельсы, к счастью, прошли в пятидесяти ярдах от его дома — он мог пить кофе, завтракать или ужинать и одновременно наблюдать за тем, кто сошел с поезда или сел в него. Конечно, это случалось нечасто. Четыре дня из пяти поезд всего лишь давал гудок и проезжал мимо, не останавливаясь.

Чантри любил смотреть на проезжающие поезда, и Бесс тоже. Сейчас она принесла ему кофе и опять заговорила о своем:

— Подумай серьезно, Борден, это не то место, где можно растить мальчика.

— Я сам вырос на Западе.

— Ты — совсем другое дело. Тебе нравится так жить, но для Тома я хочу другой жизни. Хочу, чтобы он ходил в школу на Востоке, чтобы он получил хорошее образование. Я не хочу, чтобы он рос, загоняя коров и стреляя из револьвера.

Чантри снова бросил взгляд в сторону станции. Он понимает ее, но что ему делать на Востоке? Она просто не думает об этом. Где бы он ни был, он всегда был кем-то, но лишь потому, что жил на Западе. Там, на Востоке, он сможет только управлять конюшней или стать разнорабочим. Он знал кузнечное ремесло, но это не то занятие, которым можно прокормиться в тех краях.

Сейчас же у него две работы, и за обе он получает деньги. Он шериф округа и начальник полиции города, и впервые в жизни у него появились сбережения. Если он проработает еще пару лет, то скопит достаточно, чтобы купить скот и вернуться на ранчо. Сейчас у него только шестьдесят голов на открытом пастбище и около тридцати лошадей, пять из которых не принадлежат ему, хотя и пасутся вместе с его лошадьми.

— Я думал об этом, Бесс. Но как мне заработать там на жизнь? Все, что я умею, — разводить скот. Я начал с охоты на бизонов, затем стал погонщиком скота, потом завел собственное ранчо. Засуха да банковские проценты доконали меня, а здешние люди спасли — предложили работу начальника городской полиции.

— Ты найдешь что-нибудь, Борден. Я знаю, что найдешь. Я просто не хочу, чтобы Том рос здесь. Все, что он делает, — это гоняет по улицам с этим сиротой Маккоем и не думает ни о чем, кроме лошадей и оружия.

— Билли хороший мальчик, — возразил Борден. — Он уже несколько лет живет один, с тех пор как потерял своего отца. Ты бы видела их домик. Абсолютная чистота. Это хороший парень, из него выйдет толк.

— Толк — в чем?

Чантри недовольно поерзал на стуле. Этот спор возникает у них раз в неделю, мечты мешают Бесс увидеть реальную жизнь. Она хочет вернуться туда, откуда приехала, хочет, чтобы Том учился там же, где учились ее братья, ее отец. Она не понимает только одного — на Востоке они будут бедняками. Можно быть бедняком и на Западе, но если ты трудолюбив, никто не обращает на это особого внимания. А на Востоке ты сразу попадешь в другой класс людей. Там есть вещи, которые для тебя не предназначены, места, куда тебя никогда не пригласят. По крайней мере, он слышал, что дела обстоят именно так. Сам он бывал на Востоке только дважды и каждый раз всего по нескольку дней.

В первый раз он повез Бесс на Восток после их свадьбы. И сразу же понял, что с деньгами, которые он зарабатывает на Западе, здесь делать нечего. Вот если бы снова заняться скотоводством… Он уверен — ему бы удалось выкарабкаться. Сейчас, например, очень благоприятный рынок. Ему бы три — пять сотен голов. При хорошей погоде он бы скоро обзавелся отличным стадом.

А на Востоке? Он будет бедным родственником — вот и все.

— Подожди, Бесс. Я снова займусь скотоводством. Вот думаю все о коровах Хайэта Джонсона. Он собирается их продавать, будь у меня немного денег, я бы мог их купить.

Бесс перевела разговор на другую тему:

— Борден, зачем к тебе приезжал мистер Сэкетт? Что-нибудь случилось?

Он отхлебнул кофе.

— Нет, пока нет. Просто есть кое-что интересное. Может, это и глупость, Бесс, но помнишь те письма, которые я отправил? Одно в Форт-Уорт, другое в Эль-Пасо? Ну, так вот, Сэкетт думает то же, что и я. Он уверен, все ограбления совершила одна большая банда, руководит которой один человек.

— Какой же это должен быть человек, чтобы держать в руках такую большую шайку?

В этом-то все и дело. Бесс, как всегда, попала в самую точку. Конечно, это не может быть обыкновенный, заурядный человек, похожий на других. В нем должно быть что-то такое, что бросается в глаза. Таких людей замечают, а заметив, запоминают.

Они с Сэкеттом насчитали восемнадцать ограблений — все очень быстро, аккуратно, никакой стрельбы, никаких следов, никаких задержанных. Люди появлялись как будто ниоткуда, делали свое дело и исчезали.

Обычно за некоторое время до ограбления один или несколько человек болтаются вокруг города, изучают банк, расположение улиц. В этих же случаях не было замечено ни одного незнакомца.

И все же несколько дней назад у Чантри появилась идея, о которой он написал Сэкетту. Кто бы ни руководил этой бандой, он должен где-то прятать своих людей, так почему бы не проверить известных бандитов и грабителей, которые сейчас не в тюрьме, но которых тем не менее давно никто не видел.

Ему по опыту было известно, что эти парни долго скрываться не могут. Рано или поздно они обязательно появятся — во время другого ограбления, в пьяной драке в салуне или где-нибудь еще. Большинство из них жаждали внимания, оставаться так долго в тени для них нехарактерно.

Его мысли вернулись к тому человеку, который держал в руке всю эту организацию, и в этот момент у него появилось что-то вроде предчувствия, какая-то смутная догадка.

Когда он расследовал дело об убийстве Джо Сэкетта, Бесс задала тогда ключевой вопрос: как убийца мог добраться до города? Сейчас она снова спросила о главном: каким должен быть человек, чтобы удержать в кулаке подобных людей?

Такого человека он знал. Или, по крайней мере, думал, что знал. Тот большой мужчина, который оставил у него лошадей, он мог быть крупным скотоводом или кем-то еще. Скорее всего, он не тот, кого они разыскивают, но именно такого типа человек и мог бы контролировать банду. Если бы вообще кто-то мог.

Борден Чантри вытащил из кармана часы и взглянул на них. Почти девять. Мэри Энн наверняка на ногах, даже если остальные ее девушки спят. Бесс это не понравится, но ему необходимо повидать Мэри Энн и лучше сразу же сказать Бесс об этом. Все равно кто-нибудь да съязвит, что, мол, видел, как ее муж входил к Мэри Энн. Полицейские дела иногда приводили его в тот дом — женщина оказала ему большую помощь в расследовании последнего убийства. Еще бы — где только Мэри Энн не побывала, чего она только о бандитах не знала.

Он допил кофе, встал из-за стола и потянулся за шляпой.

— Бесс, мне нужно сходить к Мэри Энн.

Ее лицо окаменело.

— Это что — действительно необходимо?

— Бесс, ты только что дала мне нить, когда спросила, каким должен быть этот человек. Ты, как всегда, права. Помнишь, как твой вопрос продвинул расследование убийства Джо Сэкетта? Сейчас, я думаю, ты опять подтолкнула меня на нужный путь.

— Тогда зачем идти к Мэри Энн?

— Эта женщина знает о преступниках больше, чем кто-либо в этом краю. И кроме того, к ней стекаются все слухи.

— Так она тебе все и выложит.

— Бесс, она тоже живет в этом городе. И хранит свои деньги в этом банке.

Мэри Энн сидела на кухне и пила кофе, когда он постучал в дверь.

— Входи, — сказала она, — но говори потише. Девочки сегодня работали допоздна.

Он взял чашку кофе, которую она ему протянула. Мэри Энн, умная, проницательная женщина, была немолода, но все еще очень красива и, выходя на улицу — что случалось довольно редко, — одевалась очень скромно и вела себя с достоинством. Она внимательно выслушала его рассказ.

— Я хочу узнать, — сказал Чантри, — кто возглавляет эту организацию или хотя бы имя какого-нибудь другого преступника, который давно не показывался в городе. — Он помолчал, а потом продолжил: — Весьма вероятно, что главарь этой банды останавливался на ночь здесь, в городе, пять или шесть лет назад. Может быть, меньше.

Она чуть покрепче стянула на себе кимоно.

— А в чем дело?

— Помимо всего прочего, я думаю, планируется также ограбление нашего банка. Это только догадка, но Тайрел Сэкетт тоже ее не отвергает.

— У меня деньги в этом банке. Почти все мои сбережения.

Чантри подождал — пусть хорошенечко подумает. Девушки дома Мэри Энн знали многих преступников, кроме того, они часто переезжали из города в город, а также сплетничали со своими подружками. Им было известно очень многое.

— Риггер Молина, — сказала Мэри Энн.

— Я его не знаю.

— Это не главарь. Для этого у него маловато мозгов, но он очень большой, сильный и очень, очень хорошо управляется с оружием.

— Ну и…

— Никто не видел его вот уже года два-три. Это на него не похоже. Девочки говорили о нем несколько дней назад с каким-то парнем, который приходил сюда.

Молину трудно не заметить. Он очень высокий, сильный, у него мощные руки и ноги, на голове копна волос, массивная челюсть, маленькие глазки, двигается как кошка и всегда ходит с важным видом. Он не болтает о себе, ему это просто не нужно — стоит взглянуть на него, и все сразу ясно. Такого человека нельзя не заметить. Если бы он появился здесь или где-то поблизости, его бы сразу увидели, о нем бы говорили.

— Странно, я совсем его не знаю.

— Ничего странного. Он из Вернала, это в Юте. Работал в Монтане, обеих Дакотах и Айдахо. Убил человека в Кэтлоу-Вэлли, в Орегоне. Какой-то спор из-за бычка. Когда за ним пришли, он убил еще двоих и ранил шерифа. Потом втащил его к себе на коня и отвез к доктору, положил на крыльцо, постучал в дверь и ускакал. Ради шерифа он сделал крюк в десять миль, а мог бы просто бросить его умирать.

Женщина встала из-за стола.

— Подожди, я позову Дафну. Это новая девушка.

Дафна оказалась высокой стройной блондинкой, сначала она посмотрела на значок шерифа на груди у Чантри, затем подняла взгляд на его лицо.

— Зачем это симпатичный мужчина носит такой значок?

— Перестань, Даф. Он женат, и счастливо.

— Как и все приличные мужчины. — Девушка села за стол и закурила. — Интересуешься Риггером Молиной? Это здорово «плохой парень», шериф.

— Где он сейчас?

Она затянулась:

— Этот парень действительно твой друг, Мэри Энн?

— Да. Он станет и твоим другом, если ты найдешь с ним общий язык.

Дафна помолчала, стряхнула пепел с сигареты:

— Мне на Риггера наплевать, но он нравится одной моей подружке. Одно время они постоянно встречались. И однажды он сказал ей, чтобы она позаботилась о себе, что он на какое-то время исчезнет, но вернется с полными карманами.

Мы постоянно слышим такие вещи, но только не от Риггера Молины. Он не хвастун — ему это не надо. Еще он сказал, что связан с ребятами, которые зарабатывают большие деньги, ну а потом исчез.

На днях я случайно встретила девушку, которая сказала, что видела, как он сидел в ресторане в Пайоше с каким-то высоким, тощим типом. — Она немного помедлила и спросила: — Надеюсь, обойдется без неприятностей? Он в общем-то неплохой парень, и врагов у него не было, если не считать Керба Перрина.

— Надеюсь, Риггер убьет его, — вставила Мэри Энн. — Однажды Перрин избил одну из моих девочек, тогда я работала в Голдфилде. Он лупил ее, и ему это нравилось. — Немного помолчав, она заметила: — Кстати, о нем уже тоже давно ничего не известно.

По дороге в свой офис Борден Чантри обдумывал все услышанное. Что-то в этом было.

Ким Бака, его заместитель, когда-то был весьма искусным конокрадом и знал почти всех так называемых ночных хищников. Между прочим, самого его так никогда не называли.

Часом позже Чантри уже знал гораздо больше. Ким Бака знал и Молину, и Перрина. Ему нравился Молина, не нравился Перрин. Оба уже давно исчезли из виду. Так же как Колли, преступник из Дедвуда. А когда Бака задумался об этом, то вспомнил еще с десяток человек, которые тоже куда-то пропали.

Чантри ужинал и наблюдал за проезжающим поездом, когда вновь вспомнил о высоком человеке, который оставил у него своих лошадей. Нужно было бы спросить о нем Мэри Энн. Продолжая думать об этом, Чантри припомнил, как неуловимо изменилось выражение ее лица, когда он задал вопрос о человеке, который останавливался в городе несколько лет назад. Тут-то она и запахнулась поплотнее в свое кимоно — как он знал, верный признак того, что у нее появилась какая-то мысль или она приняла какое-то решение.

Что же ей известно?

Хорошо бы Сэкетт был здесь. Письмо будет идти так долго…

О чем он только думает? Телеграмма! Почему он никак не может привыкнуть к телеграфу? Как только в городе была проложена железная дорога, сразу же появился и телеграф.

Темнело. Он зашел на станцию и послал Сэкетту сообщение:

«Риггер Молина — Керб Перрин — Колли. Большой мужчина среднего возраста или старше. Рост шесть и три. Властное лицо, большие руки. Длинный шрам под правым ухом».

Сидя в этот вечер у камина, Борден Чантри глубоко вздохнул, задержал дыхание, а затем, выдохнув, тихо сказал:

— Бесс, если ты так настаиваешь, я хочу сказать, если ты так сильно этого хочешь, можем попробовать перебраться на Восток.

Она перестала шить и положила руки на колени.

— Мой мир — здесь, но ради тебя, для тебя я сделаю это. — Он снова замолчал. — Мне не хотелось, чтобы ты видела, что я опять потерпел неудачу. Вот почему я отказывался ехать на Восток. Достаточно мне и одного поражения. А здесь, — он сделал широкий жест рукой, — здесь меня любят. Думаю, я был хорошим начальником полиции, и поэтому люди выбрали меня шерифом. Со скотоводством у меня не получилось из-за погоды. А может, из-за чего еще. Но я не представляю, чем буду заниматься на Востоке, где никто меня не знает. Да к тому же у меня нет ремесла, которое там нужно. Но я хочу, чтобы ты была счастлива, а ты последние несколько лет только об этом и думаешь. Когда закончится мой срок, мы уедем.

— Борден, я… я не знаю, что сказать. Я действительно хочу вернуться туда. Ты не понимаешь, насколько я ненавижу все это — пальба, постоянные убийства…

— Это случается везде, — ответил он, стягивая с ноги сапог. — Я имею в виду то дело, которым мы с Сэкеттом занимаемся. Сначала нужно покончить с ним.

Он снял второй сапог и встал.

— Я иду спать, Бесс. Что-то сегодня приустал. Вы с Томом можете строить свои планы. Я согласен с тобой.

Чантри отнес сапоги в спальню и поставил их в угол. Потом он снял ремень с револьвером, повесил его на спинку стула, который стоял рядом с кроватью, снял куртку и сел на кровать.

Какой же он дурак! Что он будет делать там, на Востоке?

Бесс хочет жить в городе. Она все вспоминает, как жил ее отец, который держал магазин или что-то в этом роде. Это не для него, он не слишком-то образован и не выдержит конкуренции. Он мог бы…

Раздался стук в дверь. Он встал, потянулся за своим ремнем. Затем услышал, как Бесс поговорила с кем-то, и дверь закрылась.

Она вошла в комнату с листком бумаги в руках.

— Это телеграфист. Он шел домой и по дороге занес вот это, подумал, а вдруг что-нибудь важное.

Телеграмма от Тайрела Сэкетта, и в ней всего два слова:

«Бен Карри».

Глава 13

Теперь он знал имя.

Борден Чантри сидел за своим старым, видавшим виды столом, когда в комнату вошел Ким Бака. Чантри мельком взглянул на своего молодого заместителя. До того как стать заместителем начальника полиции, Бака был одним из самых ловких конокрадов в стране и знал многих преступников и их привычки.

— Ким, что ты знаешь о Бене Карри?

— Оставь его в покое.

Чантри порылся в бумагах, лежавших на столе.

— Возможно, у меня пасется несколько его лошадей. Если я не ошибаюсь, он оставил их у меня на ранчо какое-то время назад.

— Если так, то он и заберет их, когда ему будет нужно. Оставь его, шериф. Бен Карри — это неприятности, и большие.

— Если он заберет этих лошадей, значит, он скрывается. Он нам нужен, Бака.

Ким взъерошил свои темные волосы.

— Если его лошади здесь, то это неспроста. Бен Карри допускает очень мало ошибок и не делает неправильных ходов.

— Я думаю, он хочет взять наш банк, — тихо сказал Чантри.

— Сам он этого делать не будет, мое предложение — отойти в сторонку, и пусть он делает, что хочет. Тебе платят не за то, чтобы тебя убили.

— Мне платят за то, чтобы я выполнял свою работу, Ким. И тебе тоже.

— Знаю. — Бака помолчал. — Я слышал, ты мог бы заработать тысячу долларов, не окажись тебя в городе некоторое время. Ты ведь еще и шериф. Мог бы заняться теми фальшивыми деньгами, которые появились в нашем округе.

— Ким, передай тому, от кого ты это услышал, что я не продаюсь. Полицейский, которого можно подкупить, хуже любого вора. Вор, по крайней мере, честен в своих намерениях, а офицер полиции дает клятву поддерживать закон. — Чантри оттолкнулся от стола. — Если бы я был судьей и передо мной стоял продажный полицейский, я вынес бы ему самый суровый приговор.

Ким пожал плечами.

— Я был уверен, что ты так ответишь, но меня просили передать тебе это предложение.

— Скажи, что я останусь в городе. И буду готовиться к встрече с ними, — сказал Чантри.

— Нет, это будет не сам Бен Карри, — продолжал размышлять Ким. — Скорее всего, Молина, или Перрин, или кто-нибудь из новеньких. Ходят слухи, что у Бена появился новый человек, специально подготовленный для таких дел.

— У тебя есть приятели в этой банде?

Поколебавшись, Бака пожал плечами.

— Не могу сказать, что есть. Ты же знаешь, я никогда не был ни в каких бандах. Работал в одиночку. Я знаю некоторых из них — неплохие ребята, иначе бы не просуществовали вместе так долго. Ходят слухи, что старик потихоньку сдает и среди ребят начинаются волнения.

— Спасибо. И если что услышишь, дай мне знать.

Бака покачал головой.

— С тех пор как я нацепил этот значок, я слышу очень немного. И все же, — добавил он, — я мог бы положить его в карман и сгонять в Денвер. Там, на Ларример-стрит, чего только не услышишь.

— Давай, Ким. Вот возьми. — Чантри вытащил из кармана пару золотых монет. — Я не ношу с собой много. И сообщи, если что удастся услышать. — Помолчав, он продолжил: — Ким, Тайрел Сэкетт работает над этим вместе со мной. Думаю, весной нас ожидает много чего интересного. Неприятности могут произойти в любом месте: при отправке золота, при выплате зарплаты, а есть еще банк, к которому не очень трудно подобраться. По крайней мере, так кажется. Бандиты сидели тихо всю зиму, думаю, они ищут сейчас кусок пожирнее.

Ким Бака вышел на улицу. Ну что ж! Денвер так Денвер, все оплачено, есть деньги на карманные расходы!

Тайн вообще существует мало. Кто-то всегда говорит, и кто-то всегда случает. Большинство западных преступников были людьми известными, и когда они появлялись в каком-нибудь месте, их сразу замечали. Потому что какие бы приказы они ни получали, всегда находился кто-то, кому нужно было повидаться со своей подружкой или пропустить в баре стаканчик со старыми друзьями.

Не в первый раз он порадовался, что закон больше не преследует его. Он видел, что происходит. Видел, как Чантри и Сэкетт сравнивали свои наблюдения, и, если так работали они, так же могли работать и другие полицейские, в таком случае от закона трудно укрыться.

Он должен быть очень, очень осторожен. Бен Карри, по крайней мере так говорят, не хочет никаких убийств во время ограблений, но это его общая линия, а если его станут преследовать, он, не задумываясь, откроет огонь.

Бака знал об операциях Бена Карри по слухам, которые просачивались то здесь, то там. Он не задумывался, имеют ли все эти преступления что-либо общее между собой, до тех пор, пока Борден Чантри не показал ему вырезки из газет, объявления о розыске и письма от начальников полиции других городов. Да, все эти преступления совершены по одному образцу, а это уже след — ведь следы остаются не только на земле. От модели поведения избавиться очень трудно, в напряженные моменты человек вновь обращается к ней.

Преступник может считать, что в данное время он одержал победу, но всегда найдется кто-то — вроде Чантри или Сэкетта, — кто уже идет по его следу.

Слабостью Бака всегда были лошади, лучшие, чем он мог позволить себе купить. Он любил их за скорость, за красоту и просто за то, что они есть. В свое время ему удалось украсть несколько лучших лошадей на Западе. Но беда в том, что таких лошадей все хорошо знают.

Чантри взял его с собой на свое старое ранчо и указал на великолепного гнедого мерина.

У Кима перехватило дыхание, когда он увидел коня. Красавец!

— Владельца этого коня, — сказал Чантри, — я отправил в тюрьму. Ему придется просидеть там двадцать лет, если, конечно, он столько протянет, а поскольку он человек больной, никто в это не верит. Я спросил, что делать с его имуществом. «Мои револьверы, лассо и седло подержи у себя, — сказал он мне. — Я никогда не продавал свое седло и сейчас не стану». — «А что делать с конем?» — «Это самый лучший конь из всех, что у меня были. Не хочу, чтобы он попал в плохие руки», — ответил он мне. Я понял, — продолжал Чантри, — что он чувствует, и сказал ему, что у меня есть парень, который любит лошадей, он будет заботиться о его коне, пока тот не умрет. Он спросил у меня, кто это, и я ответил ему, что — Ким Бака. Он расхохотался, Ким, расхохотался от всей души и сказал: «Ким? Черт побери! Конечно, я напишу ему расписку о продаже. Бьюсь об заклад, это первая расписка, которую получает Ким, и первая лошадь, которую владелец добровольно отдает ему!»

— Ты хочешь сказать, что он отдал этого коня мне?

— Конечно. Вот, возьми расписку. Но только, Ким…

— Да, сэр?

— Когда будешь ездить на этом коне, бери ее с собой. Видя тебя на хорошей лошади, служители закона почему-то всегда начинают задавать вопросы.

Ким поймал мерина и оседлал его. На противоположном конце пастбища обособленной группой, будто закадычные друзья, паслись пять превосходных лошадей.

— Кто-то из них? — спросил Ким, заранее зная ответ.

— Да, стоит и ждет, пока его оседлает тот, кому нужны свежие кони, чтобы уйти от погони.

Они с Чантри вышли из загона. Чантри проводил его до выезда из города.

— Добираться до Денвера придется несколько дней, — сказал Ким.

— А ты поезжай на поезде. Твоего коня поставят в вагон для скота, а если такого не будет, поедет в багажном.

— И почему мне это не пришло в голову? Никак не могу привыкнуть к поездам, железным дорогам и всем прочим штучкам. — Он развернул коня и двинулся вперед. — Увидимся через неделю.

Борден Чантри, сидя на своей лошади, наблюдал, как Ким удаляется прочь. Голубое небо было чистым и прозрачным, утренняя свежесть разливалась в воздухе. С невысокого холма, сидя верхом на лошади, он видел далеко на западе вершины Испанских гор. Когда-нибудь он снова проедет по этим прекрасным местам. Чуть ближе он заметил койота, который трусил вслед за стайкой антилоп.

Если в этом стаде нет больных или старых животных, койот только напрасно потеряет время.

Никакой волк или койот не может поймать бегущую антилопу, и несколько раз Чантри своими глазами видел, как антилопа убегала от самых быстрых гончих собак.

Он не заметил в этом стаде малышей, но несколько антилоп, по всей видимости, вскоре собирались принести потомство, и, видимо, поэтому койоты следовали за стадом, выжидая, когда беспомощные самки не смогут сопротивляться.

Чантри смотрел вокруг, упиваясь видом раскинувшегося перед ним простора. Бесс хочет лишить его всего этого. Он любит ее, но сможет ли он расстаться со всем этим? Она не понимает, в какое положение его ставит. Она всегда видела его сильным, властным человеком — сначала владельцем ранчо, потом начальником городской полиции и шерифом. А каким он предстанет перед ней на Востоке?

Чантри медленно направил свою лошадь вниз по склону. Ким Бака, конечно, прав. Ему следует уделить больше внимания фальшивым деньгам. Вот уже много лет это один из самых распространенных и при этом сравнительно безопасных видов преступлений на Западе. Проходили месяцы, а то и годы, прежде чем фальшивая банкнота попадала в банк, где определяли, что она фальшивая, и по округу ходило много таких банкнот. И он, и Бака были уверены, что источник их находится очень близко.

Но сначала ему нужно подготовиться к возможному ограблению. Он собирался предупредить весь город и выбрать себе помощников на случай всяких неожиданностей. Если Бену Карри понадобился городской банк, ему придется за него побороться.

А этот новый человек, о котором упомянул Бака? Что он собой представляет? Кто он?

Но кем бы он ни был, следует готовиться к перестрелке, если только он, Чантри, не придумает что-нибудь особенное.

Ему не хотелось ни убивать, ни видеть кого-либо убитым, но, возможно, у него просто не будет выбора.

На ранчо Ред-Уолл было спокойно. Несколько коров паслись на склоне холма. Дру Рейган стояла на пороге дома и задумчиво смотрела в сторону каньона. Этот всадник, которого она заметила, тревожил ее. Он не был индейцем. Индеец мог бы, не подходя к дому, рассматривать его из простого любопытства, но это был белый человек, и значит, будь он настроен дружественно, непременно заехал бы к ним поесть или выпить чашку кофе.

Большую часть своей жизни она провела на Востоке, но инстинктивно мыслила как жительница Запада. С первого взгляда она полюбила этот дикий, безлюдный, но прекрасный край, его потрясающие красные каньоны, синие дымки, в которых исчезал горизонт, зелень лесов и золотую листву осин по осени. Любила наблюдать, как пасется скот, любила взбираться верхом на гребни утесов, откуда открывался великолепный вид.

Это была священная земля индейцев, а теперь горы, которые они почитали, стали очень важны и для нее.

Но сейчас в них затаилась опасность. А может, она все вообразила?

Дру объехала прилегающую местность. Почти ничего не зная о науке выслеживания, просто присматриваясь, она все-таки обнаружила следы и направилась по ним. Девушка поняла, что человек осматривал ранчо с разных точек — в тех местах его лошадь беспокойно топталась, оставляя множество беспорядочных следов.

Дру хотела идти по следу дальше, он был достаточно ясным, но было уже поздно. Она бросила взгляд на север, туда, где находился Гранд-каньон. Когда-нибудь она увидит его, постоит у крутой отвесной стены.

У дома ее поджидал Войл Рейган. Он был обеспокоен, и она заметила это.

— Увидела что-нибудь?

— Следы, — ответила она, — кто-то явно наблюдал за нами.

Окруженное высокими стенами каньона, ранчо рано погружалось в темноту. Красные стены превращались в черные тени, и тьма, как черное бархатное покрывало, окутывала луга и пастбища. Только звезды сверкали высоко в небе, да горели окна в доме и помещении, где жили ковбои.

Им снова придется сторожить ночью. Войл вошел в дом и взял свою винтовку. Надо бы надеть и ремень с револьверами, но, поколебавшись, он решил не делать этого, во-первых, из-за женщин, а во-вторых, потому, что он редко носил его, когда был в пределах ранчо.

Войл никогда не считал ночь своим врагом, но теперь он засомневался, так ли это.

У Бена был свой способ пересекать каньон. Войл не представлял, как он это делает, но сейчас почувствовал страх — а вдруг кто-то обнаружил этот путь. Ранчо «В-Бар» было никому не известно, потому что Бен держал этот путь в тайне, и, кроме того, никто даже не подозревал, что у него есть необходимость пересекать реку.

Войл задул лампу в гостиной и вернулся на кухню, где девушки и их мать уже сидели за столом, ожидая его.

Вечер был очень тихий. Ужин проходил в молчании, прерываемом только стуком приборов и негромкими просьбами передать то или другое. Войл настороженно прислушивался к звукам, доносившимся со двора.

А может, он напрасно волнуется? Может, тот, что следил за ними, всего лишь слишком робкий ковбой, постеснявшийся подъехать к дому?

Вполне возможно и это. И тогда не о чем беспокоиться.

Легкий ветерок пронесся по пастбищу, прошелестел в ветках сосен, пошептался с осинами. На открытой равнине, там, где каньон заканчивался, чуткая антилопа навострила уши и прислушалась.

Тишину нарушил какой-то звук, далекий звук чего-то движущегося. Антилопа прислушивалась до тех пор, пока звук не затих, и лишь потом снова улеглась.

На луну набежало облако, снова поднялся ветер, круглый шар перекати-поля пробежал немного и остановился, когда ветерок сник. Тихо попискивала летучая мышь, то взлетая, то ныряя вниз в поисках насекомых.

На ранчо «В-Бар» женщины уже легли спать. Войл Рейган задул последнюю лампу, вышел за порог и прислушался. Стояла глубокаятишина.

Он вернулся в дом, пересек его, вышел с другой стороны и направился к бараку для ковбоев. Гарфилд сидел на крыльце.

— Пойди сядь перед домом или прямо на крыльце, — сказал Войл. — Оттуда лучше слышно.

Гарфилд поднялся. Прихватив с собой винтовку, он обошел дом и уселся на ступеньках крыльца. Глупость какая-то. Чего, в конце концов, боится Войл? Он положил винтовку на траву и раскурил трубку. Затем поднял голову и посмотрел на небо.

Зрелище было захватывающее. Люди, которые живут в этом краю, часто смотрят на звезды. Жалко только, что им никогда не хватает времени полюбоваться ими.

Гарфилд не знал, что смотрит на звезды в последний раз. Не знал, что через несколько часов он будет лежать на траве мертвый и холодный.

Глава 14

Майк Бастиан проснулся неожиданно, как будто его кто-то толкнул. Несколько минут он лежал, не двигаясь, пытаясь вспомнить, где он находится и почему.

Затем он сел. Его револьверы и винтовка лежали рядом. Он спал в маленьком домике, сложенном из камня, и слышал шум реки. Ему нужно пересечь реку, хотя, судя по шуму, который до него доносился, эту реку пересечь нельзя. Старый индеец сидел у камина и курил трубку. Он посмотрел на Майка.

— Тебе нужно поесть. Луна встает. — Старик помолчал. — Даже он никогда не пытался пересечь реку ночью.

— Ты очень хорошо говоришь по-английски, — заметил Майк, подумав при этом, что его английский не так хорош, как следовало бы.

Индеец сделал неопределенный жест своей трубкой:

— Мальчишкой я был проводником у миссионера. Он был добрым, сердечным человеком, пытался научить индейцев тому, что они знали лучше, чем он, хотя называли это другими словами.

— В любом случае он научил тебя хорошо говорить.

— Да, это так. Я говорил с ним по-английски каждый день в течение шести лет. Он рассказывал мне о том, как надо лечить людей, и я думаю, что моя мать тоже научила его кое-чему. Она очень много знала о травах. Он однажды спросил у меня, почему я никогда не хожу в церковь, и я ответил, что хожу в горы. Я сказал ему, что моя церковь — это склоны горы, оттуда я наблюдаю, как проходит день и проплывают мимо облака. Я сказал ему: «Я пойду в твою церковь, если ты пойдешь вместе со мной в мою». Думаю, к тому времени как он покинул нас, моя церковь нравилась ему уже больше. — Старый индеец повернулся к Майку. — Когда ты устал и весь мир тебе надоел, пойди в горы и посиди на склоне или в любое другое безлюдное место. Даже в церкви лучше, когда там никого нет. Я так думаю, но кто я такой? Всего лишь старый навахо, который слишком много говорит, потому что хочет поговорить по-английски.

Когда Майк поел, они вдвоем направились по тропе, которая вела еще выше, к уступу.

— Бену Карри понадобилось два года, чтобы построить этот мост, — сказал индеец. — И никто не пользовался им кроме него, да и он переходил по нему всего несколько раз.

Майк с ужасом уставился в ревущую темноту. Пересечь каньон здесь? Невозможно! Человек не может удержаться на плаву в такой воде, да и лодка тоже, только если гребец будет плыть по течению и при этом ему повезет. Ущелье в этом месте сужалось. По крайней мере, оно было уже, чем в остальных местах. Волны вздымались у входа в расселину и с ревом и грохотом прорывались сквозь нее — снег в горах уже начал таять.

— Смотри туда. Видишь? Это и есть мост. Мост из проволоки, накрепко привязанной к кольцам в скале.

Майк вгляделся в черноту каньона и увидел две едва заметные нити, две стальные проволоки, натянутые одна над другой примерно на расстоянии пяти футов. Он стоял на краю пропасти и впервые в жизни испытывал настоящий страх.

— Ты хочешь сказать… что Бен Карри переправлялся через реку здесь?

— Несколько раз.

— А ты?

Старый навахо пожал плечами.

— На той стороне каньона нет ничего, чего бы не было на этой. Если уж мне там что-то понадобится, я съезжу к Ли-Ферри или к Переходу Отцов. У меня осталось слишком мало времени, чтобы спешить.

От бурлящих внизу волн поднималась слабая дымка. Майк Бастиан посмотрел на две проволоки, и его сознание прокричало: «Нет!» Он облизнул неожиданно пересохшие губы. И все же Бен Карри делал это.

Интересно, далеко ли до противоположного берега? Сколько времени займет переправа?

Он находился внутри каньона, в глубине огромной расщелины, рассекающей Землю до самого сердца. Его окружали скалы, которые когда-то были землей — ее смывали дожди, сметали ураганные ветры, уничтожали проносящиеся тысячелетия. Глядя вверх, он видел несколько звезд, глядя вниз, он не видел ничего, кроме всепоглощающей черноты. Кто-то когда-то закрепил эту проволоку, и если она могла выдержать Бена Карри — а он на сорок фунтов потяжелее, — то она должна выдержать и его.

Майк перекинул винтовку за спину. На какое-то мгновение его снова охватили сомнения, но выхода у него не было. Он должен добраться до ранчо «В-Бар» раньше Перрина. Ухватившись за верхнюю проволоку, Майк осторожно поставил ногу на нижнюю и сделал первый шаг. Через мгновение он оглянулся назад. Старый навахо уже исчез.

Легкий ветерок, шепча, пронесся вдоль каньона, наполнив ночь загадочными шорохами, и замер в глубине ущелья. Майк Бастиан сделал глубокий вдох. Он никогда не любил высоты и сейчас был рад, что дно расселины поглотила ночь, только у скал отсвечивала в последних отблесках света белая пена.

Он сделал несколько шагов. Еще не поздно вернуться, сесть на коня и отправиться в каньон Тодстул, но что же будет с Друзиллой и Джулианой? Что будет с их матерью? А ковбои?.. Поймут ли они, что происходит, прежде чем смерть заглянет им в глаза?

Цепляясь за верхнюю проволоку и скользя ногами по нижней, Майк продвинулся еще чуть-чуть. Сколько отсюда до воды? Двести футов? Нет, скорее все пятьсот, хотя он и находится в глубине каньона. Если нога соскользнет, ему конец.

Он вспомнил сейчас, как еще мальчишкой слышал рассказ Раунди о том, что тот нашел в каменной стене кольцо. По-видимому, это и натолкнуло Бена на мысль построить мост.

Майк старался не думать об ужасающей пропасти внизу, заполненной ревущими потоками талой воды. Ему много раз приходилось видеть вздувшиеся от половодья реки, но никогда с такой точки. Он двинулся дальше. В некоторых местах проволока была влажной от брызг, взлетавших на несколько десятков метров в высоту. Один раз он поскользнулся на куске грязи, нога сорвалась с проволоки, и он удержался только потому, что крепко держался за верхнюю проволоку. Нащупывая ногой проволоку, он медленно и осторожно подтянулся и выпрямился.

Сейчас он находился в самой нижней точке над рекой, с этого момента он будет взбираться вверх по слегка наклонной проволоке.

Через некоторое время Майк уже мог различить темнеющую громаду утеса на противоположной стороне каньона.

Удобно ли там выбираться на берег? А если скала будет, мокрой и скользкой? Он вспомнил, как однажды ему пришлось выбираться из пещеры на склоне горы. Лестница была прислонена к огромному, совершенно гладкому, отполированному временем камню. Крепко прижимаясь к этому камню, он полз, стараясь нащупать ногами верхнюю ступеньку лестницы, а склон под ним обрывался вертикально вниз, и следующий уступ находился уже пятьюдесятью футами ниже. Это не понравилось ему тогда, не понравится и теперь.

Так, продвигаясь мало-помалу, Майк оказался у самой стены каньона и, оставив проволоку, очутился в безопасной глубине небольшой пещеры. Он весь дрожал и испытал такое облегчение от того, что наконец-то все кончилось, что не сразу заметил индейца, который сидел на берегу, поджидая его.

Навахо встал и молча направился по тропке к хижине, построенной в боковом ответвлении каньона. К двери был привязан огромный гнедой жеребец. Помахав индейцу рукой, Майк уселся в седло и двинулся в путь, который, несомненно, был хорошо знаком коню.

Будет ли Перрин останавливаться на ночевку? Скорее всего — да, размышлял Бастиан. В конце концов, зачем ему торопиться? Его жертвы, практически беззащитные, ждали его, не подозревая об опасности.

Тропа постепенно поднималась все выше. Никакого сомнения — на этом жеребце ездил сам Бен Карри, так как животное явно знало, куда оно направляется, и бежало туда с удовольствием.

Когда тропа стала пошире, жеребец перешел на мерную рысь, значит, скоро они будут на месте.

Местность была каменистой, кое-где в расселинах скал попадались одинокие кедры — Майк даже чувствовал их запах, — редкие заросли красного шалфея на скалах казались темными пятнами.

На востоке медленно разгоралась заря, пробиваясь сквозь перистые серые облака. Он остановился у озерца с талой водой, напился сам и напоил коня. Потом вытащил из небольшого мешка полоску вяленого мяса и принялся жевать ее, одновременно отстегивая винтовку и втискивая ее за голенище сапога.

Ехать нужно очень осторожно, на самой малой скорости, чтобы не выдать себя стуком копыт. Он не знает точно, где расположено ранчо, а Перрин уже может быть там.

Ночные тени почти исчезли, но солнце еще не встало. Майк заставил жеребца перейти на шаг, хотя тот, стремясь поскорее оказаться на месте, нетерпеливо покусывал уздечку.

Он весь обратился в слух — важно не пропустить ни одного звука, ни одного шороха, а уж тем более — отдаленного выстрела…

Друзилла Рейган задумчиво расчесывала волосы и укладывала их в прическу. Она слышала, как ходит в соседней комнате мать, как горничные начинают утреннюю уборку, как Джулиана разговаривает во дворе с молодым светловолосым ковбоем, которого наняли, чтобы объездить нескольких лошадей.

Внезапно сестра быстрым шагом вошла в комнату, щеки ее разрумянились.

— Ну, ты готова? — спросила она. — Я умираю от голода!

— Я сейчас, — ответила Друзилла и, когда Джулиана уже была на пороге, поинтересовалась: — Что ты думаешь о нем, Джули? Об этом ковбое, или кто он там, который нанял для нас повозку? Разве он не красавец?

— Ты о Майке Бастиане? А я-то удивляюсь, что ты так долго копаешься. Обычно ты выходишь первой. Да, мне тоже кажется, что он очень красив. И знаешь что? Он чем-то напомнил мне папу. Не внешностью, конечно, а поведением, жестами.

Усаживаясь за стол, Друзилла окончательно решила выяснить у дяди Войла все подробности об этом Майке Бастиане.

Рейган знал, почему Бастиан оказался в Уивере, поэтому он постарался сохранить равнодушно-спокойное выражение лица.

— Так, говоришь, его зовут Бастиан? Нет, что-то не припомню. Одет, значит, в оленью кожу? Это больше похоже на охотника, чем на ковбоя, хотя точно никогда не скажешь. Может, он и охотник, откуда-нибудь с Кайбаба. Но вряд ли вы увидитесь снова. Уж очень там дикие места, по ту сторону каньона.

— Извозчик сказал нам, когда вез нас сюда, что в лесах там живут бандиты.

— Вполне может быть. Края те совершенно безлюдные, необжитые, — сказал он и честно признался: — Я там никогда не бывал.

Войл поднял голову и прислушался. Ему послышался стук копыт, но для Бена еще слишком рано. Если же это кто-то другой, его надо спровадить как можно скорее. Однако гости в этих местах крайне редки.

Стук копыт приближался. Он поднялся и вышел, бросив на ходу:

— Сидите здесь! — И это вышло у него резче, чем он хотел.

Сначала Войл испугался, не полиция ли это, затем узнал Керба Перрина. Он видел Перрина много раз, но сомневался, что Перрин хотя бы раз обратил на него внимание или знал, кто он такой. Всадников было несколько, и все они из банды Бена, но ведь Бен всегда утверждал, что его люди не знают ничего ни о ранчо, ни о его связи с ним.

Войл вышел на крыльцо.

— Здравствуйте, — сказал он спокойно, поняв вдруг, что у него даже нет при себе револьвера. — Чем могу вам помочь?

Где же его ребята? Почему караульный не предупредил его?

— Ты можешь постараться не мешать нам, — резко ответил Керб Перрин. — Уйди с дороги, тогда с тобой ничего не случится. Мы слышали, что на ранчо есть женщины. Нам нужны они и скот.

Войл Рейган один, безоружный, спокойно стоял на крыльце.

— Я советую вам уехать отсюда, и уехать как можно быстрее. Вас сюда не приглашали. — Он помолчал, стараясь выиграть время. — Здесь в доме только порядочные женщины, они находятся у меня в гостях.

Дакроу спрыгнул с лошади и передернул затвор винчестера. В этот момент из-за угла загона появился Гарфилд.

— Эй, там! — закричал он. — Все назад!

Остальные тоже спешились и начали расходиться по сторонам. Гарфилд был спокоен. Он вышел из-за изгороди, держа в руках винтовку.

— Все назад, я сказал!

Краем глаза он заметил какое-то движение, это Дакроу выстрелил через седло. Пуля попала в цель, но Гарфилд успел сделать ответный выстрел. Человек, стоявший позади Дакроу, пошатнулся и упал. Гарфилд снова передернул затвор, и в этот момент Дакроу выстрелил еще раз. Ковбой покачнулся и упал на колени, пытаясь поднять винтовку. Последовал еще один выстрел, но даже и после этого Гарфилд продолжал бороться со своей слабостью.

Не обращая внимания на стрельбу, Керб Перрин стал подниматься по ступенькам. Войл Рейган ударил его в лицо. Удар был резкий, неожиданный. Перрин поднес руку ко рту, а когда отнял ее, на ней была кровь.

— За это я убью тебя!

— Не сейчас, Перрин!

В этом голосе звенел вызов, и Керб тут же узнал его. Он был потрясен. Майк Бастиан здесь?

Он оставил его связанным в каньоне Тодстул, как же он мог оказаться здесь, и почему именно здесь? А если он на свободе, значит, Бен Карри снова в седле?

Он должен убить Майка Бастиана, убить прямо сейчас!

— Вы все сваляли дурака! С Беном Карри все в порядке, а это место находится под его защитой! Он послал меня, чтобы я попридержал вас. Те, кто сейчас сядет в седло, могут ехать на все четыре стороны. Если не хотите ссориться с Беном Карри, убирайтесь отсюда, и как можно скорее!

Керб Перрин потянулся за револьвером.

Глава 15

Керб Перрин не сомневался: он убьет Майка Бастиана.

Он всегда знал, что умеет обращаться с оружием, а уж сейчас тем более не промахнется. Черт побери, что этот сопляк возомнил о себе?

Керб Перрин, улыбаясь, потянулся за своим револьвером, но его рука только еще опускалась к кобуре, когда он увидел вспышку пламени, вылетевшую из ствола револьвера Бастиана, и почувствовал сильный удар в живот.

Он пошатнулся и, озадаченный, отступил назад. Удар сбил его револьвер с прицела, и выпущенная пуля вошла в землю прямо у его ног. Он поднял револьвер, чтобы прицелиться, и тут что-то снова ударило его с такой силой, что он даже повернулся.

Что случилось? Неожиданно револьвер показался ему страшно тяжелым. В животе у него было какое-то странное, никогда еще не испытанное ощущение. Внезапно он понял, что стоит на коленях, но, как это вышло, он не помнил. У колен растекалась темная лужа — наверное, в ней он и поскользнулся.

Перрин начал подниматься. Он должен убить Майка Бастиана, он просто обязан убить его. Перрин поднял голову и посмотрел на Бастиана. Тот стоял, держа револьвер в руке. Что это? Неужели он думает, что ему, Кербу Перрину, нужно столько времени, чтобы выстрелить? Он рывком поднялся и стоял, раскачиваясь на онемевших ногах, с трудом переводя дыхание.

Эта кровь… это его кровь! Его застрелили. Майк Бастиан победил. Победил его? Еще чего! Дуло револьвера Керба Перрина начало было медленно подниматься, но вдруг револьвер выпал из его руки. Ладно, у него есть еще один. Он сможет…

Перрин потянулся к кобуре и упал на землю. Глаза его широко раскрылись, он хотел что-то крикнуть, но не смог. Керб Перрин был мертв.

Пока Перрин пытался выстрелить, Дакроу ринулся вперед и вбежал в дом. Кифер, увидев, что их предводитель рухнул на землю, схватился за револьвер, но тут же был убит Войлом Рейганом из винтовки, которую он быстро выхватил из-за двери.

Остальные бандиты сорвались с мест и побежали к своим лошадям, Майк быстро выстрелил. Он как раз прицелился, чтобы послать им вдогонку последнюю пулю, когда услышал сдавленный крик.

Дакроу приехал на ранчо за женщиной и не собирался уезжать с пустыми руками. Пока шла перестрелка, он ворвался в дом и увидел Джулиану. Та в ужасе бросилась к себе в спальню. Окно в спальне было открыто, Дакроу схватил ее в охапку и выбросил из окна. Не успела она подняться, как он уже был рядом, схватил ее, кинул поперек седла и несколькими умелыми движениями связал по рукам и ногам. Девушка попыталась закричать, но он ударил ее по лицу тыльной стороной ладони, заглушив едва сорвавшийся крик. Затем Дакроу прыгнул на коня Перрина, который был намного лучше его собственного, и, ухватив свою лошадь за повод, вылетел со двора.

Майк бросился в дом — он не сомневался, что кричали оттуда. Дакроу уже скрылся в сосновых зарослях, но Майк успел увидеть двух лошадей — на одной был всадник, а на другой…

— Где Джулиана? — крикнул он, краем глаза заметив Друзиллу, которая стояла на крыльце.

Войл Рейган обежал все комнаты и закричал:

— Он схватил Джули! Я — за ней!

— Ты останешься здесь! Позаботься о женщинах и о ранчо! Я сам верну Джулиану!

Майк побежал к своему коню, на ходу заряжая револьвер. Дру Рейган бросилась ко второй лошади.

— Вернитесь в дом! — приказал он.

— Это моя сестра! — гневно бросила в ответ Дру. — Когда мы найдем ее, ей может понадобиться женская помощь.

— Тогда поехали, но скакать мы будем очень быстро!

Он пришпорил своего гнедого, и тот рванулся вперед. Дру села на одного из коней Бена Карри — не только быстрого, но и выносливого.

Мысли Майка разбегались. Что сделает Дакроу? Попытается вернуться в каньон Тодстул или поедет навстречу Монсону и Клэтту? Если так, то это плохо. Каждый из них по отдельности — не страшно, но все трое вместе — это уж слишком.

Он слегка придержал гнедого, внимательно всматриваясь в следы двух лошадей, которых он преследовал.

Майк Бастиан попытался представить себе ситуацию с точки зрения Дакроу. Тот не мог знать, что Джулиана — дочь Бена Карри, но даже если бы и знал, то сейчас ему было бы все равно. Он наверняка понял, что Бен снова в седле, поэтому нет и речи о том, чтобы вернуться в Тодстул. Кроме того, Дакроу захочет оставить девушку для себя, хотя, без сомнения, в конце концов убьет ее, так как нападение на порядочную женщину грозит ему виселицей, если его поймают.

Когда-то Раунди учил Майка: чтобы выследить человека, необязательно идти по его следу — можно пройти по извилистым тропинкам его сознания. И сейчас Майк пытался думать так, как думал бы Дакроу.

У убегающего преступника не может быть с собой много еды, если она вообще у него есть. Однако во время предыдущих набегов Дакроу наверняка запомнил, где есть вода. Кроме того, существуют укрытия на ранчо, о которых ему может быть известно. Некоторые из этих ранчо населены, другие — нет. Майк знал все эти места благодаря картам, которые давал ему изучать Бен Карри.

След резко свернул в сторону, уходя в гущу деревьев и кустарника, и Майк направился по нему. С того момента как они покинули ранчо, Друзилла не произнесла ни слова. Оглянувшись назад, он увидел, что ее покрытое пылью лицо залито слезами, но при этом он с волнением и радостью отметил, что винтовку она взяла с собой. Да, эта девушка — истинная дочь Бена Карри и подходящая спутница для любого мужчины.

Майк снова перенес все свое внимание на след. Дакроу догадывается, что его преследуют или будут преследовать, и поэтому не захочет оставлять за собой следов. Он не новичок в подобного рода делах — натренировался во время грабежей и налетов в банде Бена Карри.

И вот малозаметный след и вовсе исчез!

Свернув в густой кустарник, Майк направился к песчаной отмели ручья. Из-за множества отпечатков скота и лошадей, оставленных в глубоком песке, было совершенно непонятно, направился ли Дакроу вверх по ручью или спустился вниз по течению. Майк искал следы, стараясь не потревожить поверхность песка. Затем он увидел извилистую цепочку следов, поднимающуюся вверх, в глубь долины. Все ясно: Дакроу решил не идти по отмели — лошади вязнут в глубоком песке, а ему нужно беречь их силы.

С этого момента преследование превратилось в кошмар. Дакроу ехал прямо, затем резко сворачивал под прямым углом, используя любые укрытия, мешая свои следы с другими следами. В некоторых местах он даже останавливался, чтобы буквально замести ветками следы, но годы тренировки под руководством Раунди не прошли даром — Майк шел по следу, как хорошо выдрессированная ищейка.

Дру видела, что Майк находит следы там, где не за что зацепиться глазу, — едва заметный след, оставленный краем лошадиного копыта, сломанная веточка куста, мимо которого они проехали…

Время шло, и солнце опускалось все ниже и ниже. Дру поняла, что ночь может наступить раньше, чем они отыщут сестру, и окаменела от страха за нее.

Майк бросил на нее взгляд.

— Вы сами хотели поехать со мной, — сказал он, — а я не буду останавливаться из-за темноты.

— А как можно идти по следу в темноте?

— Мне кажется, я знаю, куда он направляется, мы должны туда заглянуть.

Короткие сумерки сменила ночная тьма. Взмокшая от пота рубашка Майка прилипла к его спине, и теперь он ощущал прохладу ночного ветра, но с мрачным упорством продолжал двигаться вперед. Одно преимущество у него все-таки было: он никогда не выезжал на дело вместе с бандой, поэтому Дакроу, вероятно, не подозревает, что Майку известно расположение всех тайных баз. Дакроу не догадывается, сколько часов провел он вместе с Беном Карри и Раунди, идя по следу и проверяя все ранчо, запоминая, на что можно рассчитывать на каждом из них.

Сильного гнедого, казалось, совершенно не утомили оставленные позади мили, но время от времени Дру слышала, как Майк пытается подбодрить своего коня ласковым словом. На краю лесной опушки Майк остановился так резко, что Дру едва не налетела на него.

— Дру, — прошептал он, — впереди небольшое ранчо. Там наверняка есть люди, и, возможно, даже Дакроу с вашей сестрой. Я сейчас все выясню.

— Я тоже пойду с вами.

— Оставайтесь здесь! Когда я свистну, приведите лошадей. Нужно подобраться к дому совершенно бесшумно — я умею делать такие вещи.

Майк снял сапоги и натянул мокасины, которые всегда возил в седельной сумке. Мгновение постоял на месте и вдруг исчез, растворился в ночной темноте, она не услышала ни шороха, ни звука — ничего. Внезапно в окне загорелся свет… Слишком быстро, подумала Дру, вряд ли он уже добрался до дома.

Двигаясь бесшумно как привидение, Майк подкрался к корралю, но было очень темно для того, чтобы разглядеть лошадей. Одна из них стояла у самой загородки, он протянул руку и пощупал ее бок. Он был влажным от пота.

Майк беззвучно приблизился к дому и осторожно заглянул в окно. Он увидел в комнате широколицего мужчину с револьвером в руках. Зарядив его, он положил револьвер на стол и прикрыл полотенцем.

Бесшумно ступая, Майк обошел дом и вошел в комнату.

Человек, очевидно, ожидал услышать стук копыт, звон шпор или хотя бы звук шагов. Внезапное появление Майка испугало его, и он автоматически потянулся к столу, где лежал револьвер.

Под пристальным взглядом мужчины Бастиан закрыл за собой дверь. Этот черноволосый парень в оленьей коже не был похож на служителя закона, и мужчина был озадачен.

— Тебя зовут Уолт Саттон. Убери руки от этого стола, пока я тебя не пристрелил! Быстро!

Саттон торопливо отступил назад, и Майк, подойдя к столу, сорвал с револьвера полотенце.

— Кто ты? Что тебе надо? — спросил мужчина.

— Ты прекрасно знаешь, что мне нужно! Я — Майк Бастиан, приемный сын Бена Карри. Он хозяин этого ранчо. Он устроил тебя здесь, дал скота для начала! А сейчас ты предаешь его. Где Дакроу?

Саттон покачал головой.

— Я его не видел.

— Ты лжешь, Саттон! Его лошади стоят в коррале. Или ты сейчас же скажешь мне, где он, или я тебя пристрелю!

Уолт Саттон был в растерянности. Он знал, что Дакроу — один из людей Бена Карри. Этого же молодого человека он никогда раньше не видел, и тем не менее, насколько Саттону было известно, никто, кроме него самого и Бена Карри, не знал о его жизни здесь. А если этот парень лжет, то как это можно проверить?

— Послушайте, мистер, я не хочу никаких неприятностей, и тем более со старым Беном. Он действительно поселил меня на этом ранчо, и мои дела идут неплохо. Да, я видел Дакроу, но он сказал мне, что за ним гонится полиция.

— Я что, похож на полицейского? Дакроу украл племянницу Войла Рейгана, а это друзья Бена. Я должен найти его.

— Украл племянницу Войла Рейгана? О Господи! А я-то думал, зачем ему две верховые лошади.

Майк подошел к дверям и резко свистнул.

— Куда он направился?

— Будь я проклят, если знаю. Он въехал во двор час назад, потребовал вьючную лошадь с запасом еды и одеял, еще взял с собой две фляги и исчез.

На пороге появилась Друзилла, и Саттон перевел взгляд на нее.

— Я вас знаю, — сказал он. — Добрый вечер, мэм.

— Дай нам чего-нибудь поесть, да побыстрее. А потом приготовь двух самых лучших лошадей из тех, что оставил здесь Бен Карри!

Саттон выставил на стол мясо и хлеб и выскочил во двор. Майк увидел, как он побежал к корралю и вскоре вернулся, ведя в поводу двух отличных лошадей — типичные лошади Бена Карри, большие, красивые и крепкие.

Саттон подвел их к крыльцу, сложил еду в мешки и приторочил их к седлам.

— Ты нам очень помог, — сказал Майк, — и я расскажу об этом Бену. А сейчас… может, у тебя есть какая-нибудь мыслишка — куда мог направиться Дакроу?

— Ну… — Саттон, явно испуганный, колебался. — Он убьет меня, если узнает, что я проболтался. Он говорил что-то насчет каньона Пич-Медоу.

— Пич-Медоу? — Бастиан нахмурился. В этом гористом краю красных скал Пич-Медоу стал уже легендарным, и Раунди несколько раз говорил о нем. — И что же он спрашивал у тебя?

— Знаю ли я дорогу туда, и можно ли ее найти.

— И что ты ему сказал?

Саттон развел руками.

— Что я мог ему сказать? Я слышу об этом каньоне с того времени, как приехал в эти края, и, конечно, я искал его. А кто бы не искал, если то, что о нем говорят, правда?

Когда они отъехали от дома, Майк положил руку на плечо Дру.

— Дру, дорога будет очень тяжелой, и если вы хотите вернуться, то…

— Даже и не подумаю.

— Что ж, я не скажу, что жалею об этом. Мне нравится, что вы едете со мной. По правде говоря… — Майк замолчал.

Он хотел сказать гораздо больше, и Друзилла поняла это. Она понимала также, что он очень устал. Конечно, она ничего не знала о том, как он гнал, чтобы побыстрее попасть на ранчо Ред-Уолл, о том, как пересек реку, но она видела усталость на его лице.

Когда ширина тропы позволяла, они ехали рядом, и Майк объяснял:

— Сомневаюсь, чтобы Дакроу стал сейчас где-нибудь останавливаться. Здесь на многие мили вокруг нет больше таких ранчо-укрытий, а он догадывается, что его преследуют, хотя и не знает, кто и сколько человек. Мне даже хочется, чтобы он знал, что это я.

— Зачем?

— Потому что он хочет меня убить, — простодушно объяснил Майк. — И, возможно, остановился бы, чтобы попытаться сделать это.

Глава 16

Потом ночь поглотила все, что их окружало, единственной реальностью были лошади под ними и звезды над их головами.

— А до Пич-Медоу далеко?

— Не знаю, — сказал Майк. — Если Дакроу представляет, как туда добраться, значит, он нашел отличное укрытие. Преступники часто натыкаются на подобные места, когда скрываются от закона. Бывает, они услышат рассказ о таком местечке от какого-нибудь индейца, или охотника, или Старателя и запоминают что и как — на всякий случай.

— А что представляет собой этот каньон Пич-Медоу?

— Говорят, он расположен у реки, в одном из этих глубоких каньонов, которые ответвляются от Колорадо или одного из его крупных притоков. Судя по рассказам, кто-то наткнулся на него несколько лет назад. Но раньше там побывали испанцы, а еще до этого — индейцы. Там этот человек обнаружил остатки вырубленной в скале хижины, но пройти туда со стороны плато невозможно. Индейцы, конечно, знали дорогу, а испанцы, как все считают, добрались туда по реке.

Старатель, который обнаружил этот каньон, рассказывал, что там есть источник и небольшая поляна. Кто-то посадил на ней персиковые деревья, наверное, из косточек, — которые оказались у него в кармане. Отсюда и название — Пич-Медоу. Никто больше не видел ни этого старателя, ни этого места, потому каньон и стал легендой.

Индейцы говорят, что такого места нет, но они наверняка просто не хотят, чтобы кто-то там шнырял. Может быть, Дакроу всего лишь пытается сбить нас со следа, но, возможно, ему что-то и известно.

— Вы будете преследовать его в темноте?

— По правде говоря, нет. Сейчас ночь, и он будет двигаться осторожно. Но свернуть ему здесь некуда, поэтому мы можем не торопясь следовать за ним, пока он не выберется из каньона. А к этому времени рассветет, и мы выйдем на его след.

— Я боюсь за Джулиану.

— Еще бы! Но он знает, что его преследуют, поэтому вряд ли остановится, пока не доберется до Пич-Медоу или другого безопасного места.

Они проехали несколько миль по дну ущелья, из которого просто не существовало другого выхода. Бен Карри и Раунди рассказывали ему об этом каньоне как об одном из путей, ведущих к ранчо Уолта Саттона. Но когда они выберутся отсюда, надо быть предельно осторожными и внимательными.

У выхода из каньона начиналась обширная полупустыня. Здесь Майк остановился и спрыгнул с лошади.

— Мы не можем разжечь костер, — сказал он, — его будет видно на много миль, а нам нужно, чтобы он думал, что мы вовсю гонимся за ним.

Майк сложил свое пончо в несколько раз, положил его на землю рядом с огромным плоским валуном и протянул Дру одеяло.

— Отдохните, — сказал он. — Вам это не помешает.

Было прохладно, и она поплотнее завернулась в одеяло.

— А разве вам не холодно? — спросила она. — Если мы сядем рядом, нам будет теплее, к тому же мы сможем завернуться в одеяло.

Поколебавшись, Майк сел и натянул одеяло себе на плечи. Он отчаянно устал, но боялся уснуть. Дакроу мог оставить Джулиану неподалеку и вернуться сюда, чтобы убить преследователя. Майк расседлал лошадей, но не стал их привязывать — здесь был один из немногих участков, где росла густая, сочная трава, лошади отсюда не уйдут.

И все же он уснул. Когда небо уже начало сереть, он проснулся как от толчка, прислушался, посмотрел на лошадей, которые сосредоточенно щипали траву, и выскользнул из-под одеяла.

Майк поймал лошадей, пригладил шерсть на их спинах и оседлал. Время от времени он посматривал на Дру, которая мирно спала, завернувшись в одеяло. Невероятно — он, сирота и приемный сын бандита, один рядом с такой прекрасной девушкой.

Наверное, каким-то своим движением он разбудил ее, так как она вздохнула, открыла глаза и с сонной улыбкой посмотрела на него.

— Ох и устала же я вчера!

Дру сидела и смотрела, как он раскладывает костерок в тени большого валуна. Он взял самые сухие щепки, которые почти не давали дыма, и на вспыхнувший огонь поставил маленький кофейник, который всегда возил с собой.

Порывшись в сумке, Майк вытащил галеты и вяленое мясо и сказал:

— Лучше поесть сейчас. Больше мы останавливаться не будем.

Она надела сапожки и встала, тряхнув волосами.

Присев у костра, он изучал местность, которая расстилалась перед ними, пытаясь вспомнить все, что ему когда-либо о ней говорили,

Дакроу не надо искать дорогу, и он будет двигаться очень быстро. К этому времени он или уже достиг своей цели, или приближается к ней. Когда Майк и Дру снова сели на лошадей, они сразу же отыскали следы трех лошадей. Теперь ориентироваться стало легче, потому что вьючная лошадь, которую Дакроу взял у Саттона, была знакома Майку, и он без труда находил ее след.

Майк шел по следу не спешиваясь, и они быстро сокращали разрыв между собой и Дакроу. На востоке разгорелась заря, расчертив небо розовыми и золотыми полосами облаков. Вскоре взошло солнце, и его теплые лучи прогревали и размягчали их онемевшие от напряжения мышцы.

Тропа пересекла небольшую долину, обогнула соленое озеро и, прежде чем нырнуть в сосновый лес, выбралась на другую небольшую долину, усыпанную камнями. Нигде никаких признаков стоянки. Джулиана, которая не была столь сильной, выносливой и энергичной, как Друзилла, должно быть, уже мертва от усталости. Преступник явно знал, куда он направляется, и знал, что ехать осталось недалеко. Он даже не пытался беречь своих лошадей.

Идти по следу стало труднее. Майк ехал все медленнее и медленнее и вдруг резко остановился.

Следы исчезли, как будто все три лошади шагнули в пропасть!

— Оставайтесь в седле, мне нужно осмотреться.

Майк внимательно изучил землю, потом вернулся к последним замеченным им следам, на которые он специально не стал наступать — а вдруг понадобится еще раз взглянуть на них.

К этому времени он уже знал особенности шага каждой лошади и внимательно вглядывался в те места, куда они должны были поставить свои копыта.

Ничего…

Майк не торопясь еще раз осмотрел землю, затем сосняк, окружавший это место. Ничего. Осторожно минуя следы, он вернулся в лес и медленно, по кругу, обошел своих лошадей, изучая землю, стволы деревьев… Никаких следов.

Он остановился, подбоченясь, и нахмурился, пытаясь сосредоточиться. Дакроу и Джулиана исчезли.

Дру обеспокоенно наблюдала за ним. Она попыталась было что-то сказать, но он остановил ее жестом руки:

— Подождите! Мне надо подумать.

Дюйм за дюймом он изучил тропу впереди и справа. Никаких следов. Три лошади и два человека как будто растаяли в воздухе.

По левую сторону от тропы сосновые заросли стояли такой густой стеной, что пробраться там не было никакой возможности. Тем не менее Майк внимательно изучил вытянувшиеся вдоль тропы деревья и кусты и убедился: даже если бы всадник и повернул в эту сторону, пройти здесь он бы не смог.

Раз впереди никаких следов, значит, они должны быть справа. Майк снова зашел в лес и снова ничего не нашел. Невероятно, но так.

— А они не могли вернуться назад по своим следам? — спросила Дру.

— Нет, следы ведут только в одном направлении. Мне кажется… — Он замолчал и тихо выругался. — Я полный дурак! Дайте-ка вашу шляпу.

Удивленная, она послушно сняла шляпу и вручила ее Майку. Размахивая шляпой как веером, он принялся сдувать с дороги сосновые иголки. Помахав несколько минут, он внезапно остановился.

— Есть! — воскликнул он. — Вот они!

Дру подъехала ближе. Там, где раньше лежали иголки, отчетливо виднелись следы.

— Дакроу очень хитер. Он проехал вперед по открытому месту, вернулся, только поближе к зарослям, и, сняв сапоги, забросал обратные следы сосновыми иглами, а уж ветер расположил их естественным образом.

Снова взобравшись на коней, они двинулись вперед, но время от времени Майк спешивался и проверял следы. Тропа неожиданно свернула в глубь леса и превратилась в узкую тропинку, петляющую между деревьями. Майк заметил на одном из стволов царапину — всадник задел кору стременем.

— Двигайтесь как можно тише, — прошептал Майк, — и не говорите громко. В лесу голоса разносятся очень далеко. Он может попытаться устроить засаду.

— Вы думаете, он догадывается, что его преследуют?

— Более того, я теперь уверен. И думаю, он подозревает, что это я. А я, ему это известно, умею читать следы. Правда, он не знает, насколько хорошо я овладел этим искусством.

Теперь идти по следу стало совсем нетрудно, и они снова начали догонять их. Майку Бастиану стоило больших усилий выбросить из головы мысли о девушке, которая ехала с ним рядом. Что она подумает, когда узнает, что ее отец — главарь банды? И что его, Майка, воспитывали как преступника?

Лес поредел, и вскоре перед ними открылось огромное пространство, окутанное синей дымкой. Майк спешился и бесшумно прошел в своих мокасинах к краю каньона. У самого обрыва рос кедр и пара карликовых сосен. Исследуя обрыв, он внезапно замер и почувствовал, как от ужаса волосы у него на голове встали дыбом.

Неужели они спускались здесь? Он опустился на колени и присмотрелся к каменной стене каньона. Да, на камне была царапина, оставленная копытом одной из лошадей. Он продвинулся еще немного вперед, всматриваясь вниз. Каньон уходил в глубину на несколько сотен футов, но вдоль стены спускался вниз уступ шириной не более трех футов.

Он вернулся и все объяснил Дру. Девушка кивнула.

— Я — как вы. — Она помолчала. — Майк, он может устроить внизу засаду. Он может нас убить.

Он пожал плечами.

— Я знал это, когда отправился в погоню, Дру. Это крутые парни, а у Дакроу к тому же есть причины ненавидеть меня. Конечно, он попытается убить меня.

— Майк, но вы не обязаны делать то, что делаете.

Он снова пожал плечами.

— Обязан или нет — я не думал об этом. Вашу сестру похитили. Я оказался рядом, и я знал, что нужно делать. Вот и все.

— Кто вы, Майк? Мне кажется, что дядя Войл вас знает. А тот человек, который пытался вас убить, он точно знал вас. И вы сказали, что Бен Карри послал вас, чтобы защитить ранчо. Кто такой Бен Карри? А вы? Бандит?

Майк очень медленно сосчитал про себя до десяти, отвернулся от каньона, куда он смотрел, и сказал:

— Нет, я не бандит, хотя меня воспитывали так, чтобы в будущем я стал бандитом. Бен Карри воспитал меня как сына, рассчитывая, что когда-нибудь я возглавлю банду вместо него.

— Вы жили с ними?

— Да, когда не уходил в леса. Бен Карри учил меня всему и заставлял других обучать меня. Он учил меня стрелять, ездить верхом, читать следы и даже открывать любые замки и взламывать сейфы.

— Какой он, этот Бен Карри? — спросила Дру.

Майк сначала заколебался.

— В другое время он стал бы великим человеком. По-своему, он и сейчас великий человек. Я думаю, во времена баронов-грабителей он бы непременно получил высший титул. Когда он приехал на Запад, это был дикий край, закона здесь практически не было, а тот, что был, всякие шишки всегда оборачивали в свою сторону. Если крали скот они, то это было увеличение стада, а если бедный ковбой, то это становилось кражей. У Бена была небольшая команда, и они клеймили «ничейный» скот своим клеймом, но беда в том, что Бен тогда еще не был большим человеком. Его стали преследовать, и ему пришлось отбиваться. Он отбился, но при этом стал преступником. Бен смирился с этим, но он из тех людей, которые делают все в полную силу. Вскоре он укрепил свою организацию, увеличил ее, при этом тщательно, как генерал, разрабатывал каждую операцию. Вряд ли кто-либо другой мог бы совершить нечто подобное — ведь преступники не любят организованности, и, когда у них появляются деньги, они желают тратить их там, где много людей и где ярко горят огни. Со временем Бен перестал выезжать на дела сам, только разрабатывал их, оставаясь за сценой.

— Он убивал людей?

— Насколько я знаю, двоих. Одно убийство было справедливым, а второе… Ну, он очень спешил.

— Вы пытаетесь его оправдать? В конце концов он преступник и убийца.

— Это так, и я не пытаюсь его оправдать. У этого человека есть мозги, и он прекрасно знает, что делает. Может быть, он и ошибался, но по отношению ко мне он всегда был добр. Он взял меня, когда мне некуда было идти, заботился обо мне, растил меня.

— Это высокий, большой мужчина, уже немолодой, так, Майк?

Он старался не смотреть ей в глаза. Неужели она знает?

— Он во многих отношениях один из самых больших людей, которых я когда-либо знал… Но лучше начнем спускаться.

Казалось, они шагнули с обрыва в безвоздушное пространство, но лошади восприняли это довольно спокойно — на то они и горные лошади, чтобы пройти везде, где только можно поставить копыто.

Каньон распахнулся, чтобы принять их, и они стали спускаться по узкой, неровной тропе. То тут, то там Майк замечал следы деятельности человека. Кто-то с помощью кирки и лопаты, а иногда и взрывчатки проложил тропу там, где раньше ее не было.

Когда они начали спускаться, солнце уже перевалило далеко за полдень и длинные голодные пальцы синих теней поползли по стенам каньона, жадно ловя последние лучи. В одном месте уступ расширялся, и тут Майк спешился. Его примеру последовала Дру. Хуже нет — оказаться в седле, если лошадь вдруг ранят: она могла встать на дыбы и упасть с обрыва. Майк держал винтовку в правой руке и был готов сразу же выстрелить — здесь опасность подстерегала их на каждом шагу.

Он пристально вглядывался в синеву внизу, пытаясь увидеть хоть какие-нибудь признаки дыма, костра, какое-нибудь движение. Ничего.

А вдруг их вообще здесь нет? Вдруг Дакроу ухитрился как-то обмануть его?

Майк покачал головой. Так не пойдет. Он должен быть прав. Он подумал о Джулиане и Дакроу. Ей ни за что не справиться с таким мужчиной. Вот Дру…

Помимо своей воли он улыбнулся. Окажись Дру на месте Джулианы, Дакроу вообще пожалел бы, что родился на свет. Она была очаровательна, но тверда как сталь.

До них уже доносился шум реки. Не тот рев, что сопровождал его, когда он пересекал по проволоке Колорадо, а тихое, спокойное журчание бегущей воды. Тихое, по крайней мере, по сравнению с тем потоком.

Следы вели от реки в глубину каньона. Каменные стены как будто расступились, уходя на восток. Майк пошел по следам. Надо спешить — скоро стемнеет.

Каньон немного повернул в сторону, и он уловил отблеск огня на скале. Помедлив, Майк передал поводья Дру.

— Вы останетесь здесь с лошадьми.

— Это… это они?

— Больше некому. — Майк помолчал. — Знаете, я должен убить его.

— Смотрите, чтобы вас не убили.

Он двинулся вперед, но она схватила его за руку.

— Майк, позвольте мне пойти с вами. Может быть, он меня выслушает.

— Нет, он не станет вас слушать. И вы это знаете.

— Почему вы делаете это? Джу ведь не ваша сестра?

— Нет, не моя — ваша.

Майк, ступая бесшумно в своих мокасинах, подкрался ближе и увидел суетящегося у костра Дакроу. Потом он заметил Джулиану — спрятав лицо в ладонях, она сидела у огня. Дакроу посмотрел на нее и нетерпеливо бросил:

— Ну давай же, влей в себя этот кофе! Здесь ты теперь и останешься, в каньоне Пич-Медоу. Ты теперь моя женщина! — Дакроу выпрямился. — Монсон и Клэтт! Они разбежались, как трусливые койоты! А я пришел за женщиной и получил ее!

— Почему вы не хотите отпустить меня? — Джулиана подняла заплаканное лицо. — Мой отец очень богат, он хорошо вам заплатит!

— Твой отец? Я думал, Войл Рейган — твой дядя.

— Так оно и есть. Моего отца зовут Бен Рейган. У негоранчо севернее каньона.

— Севернее каньона? Не может быть, если только он не мормон. — Внезапно Дакроу резко спросил: — А как он выглядит, твой отец?

— Он — большой, высокий, с седыми волосами, тяжелой челюстью… — Джулиана замолчала, глядя на Дакроу. — Что с вами?

— Твой отец, этот Бен Рейган, — высокий, с большим шрамом на челюсти, да?

— Да, да! Отвезите меня к нему. Он хорошо вам заплатит!

Дакроу расхохотался.

— Да уж, будь я проклят! Так, значит, я залез в гнездо старого петуха? — Он кисло улыбнулся. — Ну уж теперь-то я получу удовольствие. Значит, у старого черта была семья? А я-то думал, у него нет никого, кроме этого проклятого щенка, Майка Бастиана!

Глава 17

Ким Бака прибыл в город. Прошло уже три года с тех пор, как он в последний раз опирался о стойку бара в Денвере, и он отправился в заведение Гэхана, что напротив суда. Его там знали, туда часто заглядывали и его друзья. Более того, именно в этом месте можно было услыхать разные новости — как раз то, за чем он и приехал.

С деньгами в кармане и запасом времени впереди Ким чувствовал себя превосходно. По дороге он пару раз сыграл в пул, поиграл в кегли, пропустил несколько рюмочек, поел в лучших ресторанах города. Он разговаривал со старыми знакомыми, болтал с девочками на улицах, но не услышал ничего стоящего.

Ким был молод, привлекателен и дружелюбен. Он снял свой значок и положил его в карман — ему не хотелось наводить на мрачные мысли своих друзей и возбуждать подозрения у незнакомых.

У Гэхана он взял пиво и огляделся вокруг. За ближайшим столиком выпивал Джордж Дивол с двумя подозрительными типами, у другого конца стойки стоял Билл Коди в окружении своих приятелей. Все было так же, как и три года назад. Он уже подумывал о еще одной кружке пива, как вдруг рядом с ним остановился мужчина и тихо сказал:

— Ну что, удалось пополнить закрома?

Ким оглянулся и увидел перед собой улыбающееся лицо дока Мидлтона. Док считался лучшим конокрадом на всем Западе, но они оба знали, что Ким был ничуть не хуже, а, может, даже и лучше.

— Не настолько, чтобы ты это заметил, — ответил Ким. — Отказываюсь в твою пользу. С тобой трудно конкурировать.

Док хмыкнул.

— Твоя беда в том, что ты действительно любишь хороших лошадей. Я своих брал, тут же продавал и возвращался за новыми. А тебе нужно было иметь лучших лошадей в стране, а таких лошадей все знают! Такой номер просто не мог пройти.

Док повернулся спиной к стойке, оперся на нее локтями и принялся разглядывать посетителей.

— Вижу, что на тебе нет твоего значка. Ты что, ушел в отставку?

— Нет, — ответил Ким. — Думаю, теперь это надолго. Док, сделай одолжение, держись подальше от моего города, ладно? Не хочу сажать в тюрьму своего старого друга.

— Если сможешь меня поймать. — Выражение лица дока изменилось, он повернулся и уставился в зеркало за стойкой. — Ты работаешь с Борденом Чантри?

— Да.

— Мне он нравится. Когда он держал ранчо, то всегда хорошо кормил. Несколько раз во время своих странствий я заглядывал к нему. — Док повернулся и посмотрел Киму в глаза. — Ты не вовремя уехал из дому, Бака. Борду потребуется сейчас каждый человек.

— О чем это ты, док?

— Ты слышал о банде Бена Карри?

— Слыхал. Но не очень много.

— Это большая, самая большая банда, однако прошел слушок, что она разваливается. Поговаривают также, что ребята из этой банды собираются взять банк в твоем городе, они вроде бы считают, что Бен выпустил вожжи из рук, что он был дурак, раз не разрешал им стрелять.

— И когда это намечается?

— В ближайшие два дня. Может быть, даже завтра. Помнишь Клэтта? Ну вот, он один из них. Говорит, пристрелит Борда, как только тот покажется на улице.

Док Мидлтон ткнул пальцем в то место на куртке, где Бака обычно носил значок.

— Никогда не носил ничего подобного, но некоторые парни из тех, у кого он есть, — в высшей степени серьезные люди. Иногда то там, то тут приходится с ними сталкиваться. Да, насчет сталкиваться. Как-то на улице, — продолжал он уже тише, — я наткнулся на Бата Мастерсона. Мы поздоровались, поболтали о тех деньках, когда вместе охотились на бизонов, а потом он мне и говорит, чтобы я не задерживался в Денвере. Слишком уж многие меня знают. Ему известно, что меня разыскивают. Но мы пару раз вместе стояли против индейцев. Он — парень что надо.

Ким Бака кивнул.

— Я тоже его знаю. Хороший человек.

Мысли вихрем проносились у него в голове: он далеко от дома, Борду нужна его помощь, но нет никакой возможности…

Бака выругался. Ну почему он все время забывает о поезде? Просто еще не привык к нему, да и к телеграфу тоже. Он быстро обдумал сложившуюся ситуацию, просчитав в уме каждый свой шаг: сначала — на телеграф, потом — за билетом на поезд.

— Черт побери! — с горечью воскликнул он. — Снял комнату в хорошей гостинице, заказал себе поздний завтрак, или как там у них называется, — и вот, пожалуйста: надо срочно ехать.

— Если бы я был на твоем месте, а Борден Чантри был моим другом, я бы не стал терять времени.

Ким допил пиво и оставил на прилавке монету.

— Спасибо, док. Я не забуду этого.

— Просто скажи Борду, что я ничего не забыл. От Монсона и Клэтта всегда одни неприятности. А Борд Чантри — хороший парень.

Ким Бака вышел и направился к станции. Из кабинета диспетчера он отправил телеграмму:

«Не пять. Семь или восемь. Монсон и Клэтт, сегодня или завтра. Спешу домой. КБ»

— Когда следующий поезд на восток?

Диспетчер поднял голову и посмотрел на него из-под зеленого козырька.

— Завтра, в восемь утра.

— Мне нужно уехать сегодня вечером. — Бака вытащил свой значок. — Подойдет любая штука, которая катится, лишь бы там было место для меня и моего коня. Может, мне позвать Дейва Кука?

— А в чем дело?

Бака быстро объяснил, что происходит.

— Монсон и Клэтт, говоришь? — переспросил диспетчер. — Сейчас позову машиниста. Посмотрим, что можно сделать. — Он направился к выходу, бросив через плечо: — Они грабили поезда. Четыре, может, пять лет назад Клэтт убил одного из наших ребят.

Час спустя Ким Бака уже мчался на восток в служебном вагоне, а его лошадь путешествовала в вагоне для скота. Если ему повезет, он успеет вовремя.

В состав входили только локомотив, служебный вагон и вагон для скота, но путь им был открыт.

На плите стоял кофейник. Бака нашел чашку и налил себе кофе. Где-то там Монсон и Клэтт со своими приятелями спешат в город Чантри.

Он сообщил Борду, что их будет человек семь-восемь, но это только его предположения. Когда Бен Карри руководил бандой, на дело всегда ходили по пять человек, но Клэтт любил набирать большую шайку. И в этот раз он, вероятно, тоже возьмет с собой всех, кого сможет, и они постараются нанести удар быстро и как можно сильнее.

Монсон и Клэтт будут убивать.

Если Борд получит телеграмму вовремя, то успеет выработать план действий и найти пару надежных парней. Банк располагается напротив магазина, рядом с магазином — почтовая контора. Если туда посадить человека, то он сможет прикрывать вход в банк и боковую дверь. Если сам Борд останется в офисе, то сможет взять на себя вход и другую стену банка. А если поставить одного человека у амбара позади банка и второго немного дальше по улице, то втроем можно прикрыть банк со всех сторон.

Бака допил кофе и вытянулся на койке. Обдумывая, как расставить людей и что еще надо предпринять, он незаметно для себя задремал.

Поезд замедлил ход, и Бака проснулся. Он резко сел, достал часы и посмотрел на них. Еще несколько часов езды.

Кондуктор, который следил за дорогой, сказал ему:

— Бака, впереди рядом с дорогой костер. Один человек и лошадь. Хочет, чтобы мы остановились.

Бака уже надел свой ремень с револьверами и взял в руки винтовку.

— Один человек? Ты уверен?

— Мистер, да там не спрячешь даже тощего козла. Это же открытая равнина. Похоже, этому джентльмену срочно нужно подъехать — залез на грязный пандус для погрузки скота и машет руками.

— Ладно, тормози.

По сигналу кондуктора локомотив замедлил ход. Бака положил свой винчестер на окно и ждал. Сейчас он хорошо видел человека, но его лицо оставалось в тени. Однако эта лошадь!..

Поезд, грохоча, остановился.

— Эй, парень, ты под прицелом винчестера 44-го калибра. Выкладывай, что тебе нужно!

— Мне нужно подъехать, вместе с моей лошадью, я… — Голос затих. — Бака? Это ты? Я — Сэкетт. У вас планируется ограбление.

— Именно поэтому я и еду домой. Давай загружайся и вперед.

— Я как раз собирался к вам и остановился у Уиггинсов поужинать. У них на станции, там, где они загружают скот, есть телеграфист. Я и не мыслил ни о каком поезде, но, когда узнал о грядущих событиях, тут же отправился на помощь Чантри.

Он подошел к плите и налил себе кофе, который стал еще горячее и крепче. Бака тоже наполнил свою чашку и в нескольких словах изложил Сэкетту свой план.

— Думаю, Борд так и сделает, — добавил он.

— Монсон и Клэтт, говоришь? Крутые ребята, — заметил Сэкетт.

Бака отхлебнул кофе.

— Со всеми этими поездами и телеграфами у бедного грабителя почти не остается никаких шансов.

— Да, все меняется, — согласился Сэкетт. — Посмотри на нас. Еще пару лет назад у нас не было бы никакой возможности успеть туда вовремя.

— Можем не успеть и сейчас.

Поезд с грохотом несся по рельсам, и двое пассажиров по очереди спали, пили кофе, разговаривали и наблюдали за пробегающим за окнами пустынным пейзажем.

Всю страну пересекли железные дороги и перегонные тракты, по которым гнали скот. А до этого здесь были только индейцы, разные племена равнинных апачей, большинство из которых были стерты с лица земли воинственными команчами.

Бака заговорил об этом, и Сэкетт согласно кивнул:

— Гораздо больше индейцев погибло в племенных схватках, чем от рук белых людей, — сказал он. — Я разговаривал с некоторыми, теми немногими, кто остался в живых из всего огромного племени.

Он выглянул из окна. По равнине быстрыми прыжками удалялась от поезда антилопа, на безопасном расстоянии она остановилась, оглянулась и снова поскакала прочь. На невысоком холме лежали пять-шесть бизонов я тоже рассматривали проезжающий мимо поезд.

— Остается только надеяться, что Чантри получил твою телеграмму, — сказал Тайрел. — Но в любом случае — он очень осторожный человек. Никому не удастся застать его врасплох.

— Да, он знает насчет банка, — отозвался Бака.

Мимо них прошел кондуктор и бросил им на ходу:

— Нужно остановиться, чтобы набрать воды. Вы, ребята, постойте рядом, посмотрите вокруг, а то могут найтись и другие желающие, чтобы их подбросили.

Пока они стояли возле бака с водой, долгие равнинные сумерки постепенно сменились ночной темнотой. На многие мили вокруг раскинулась полупустыня, то тут, то там ее прорезали овраги, иногда в каком-то далеком окошке мелькал огонек. Значит, все-таки есть в мире и другие люди.

Кондуктор вытащил шланг из воды и вернул его на место, привязав веревкой. Бака и Сэкетт снова прыгнули в вагон.

— Когда я только приехал на Запад, — сказал Тайрел Сэкетт, — мы с Оррином занялись перегоном скота. Мы отгоняли скот в Абилин, потом приезжали сюда, всего несколько миль южнее этого места, загоняли дикий скот и гнали его на продажу.

— Ты ведь участвовал тогда в борьбе за земли?

— Угу, вместе с Оррином. Потом какое-то время Оррин был там шерифом, а затем стал изучать законы и подался в политику.

— Кучер, я имею в виду кондуктор, говорит, что мы будем в городе на рассвете.

— Бен Карри всегда приурочивал свои операции к открытию банков, — сказал Бака. — Меньше народу на улицах, а в банке как раз вынимают и раскладывают деньги для работы.

Они уснули и проснулись, когда небо стало сереть. Тайрел Сэкетт проверил свои револьверы.

Бака подошел к окну и выглянул. Какое-то мгновение он просто смотрел, потом окликнул Сэкетта.

Тот обернулся, удивленный какой-то странной интонацией Бака.

— В чем дело?

— Смотри!

Тайрел наклонился и выглянул в окно.

Они направлялись к городу: трое рядом впереди, остальные растянулись за ними цепочкой.

Бака считал вслух:

— …семь, восемь… девять… Их девять. Надеюсь, Чантри позвал кого-нибудь на помощь.

Девять человек въезжали в город, где их ожидал Борден Чантри.

— Ну что же, — сказал Сэкетт, — одно мы знаем точно.

— Что именно?

— Мы успели вовремя.

Глава 18

Борден Чантри допил кофе, встал из-за стола и потянулся за шляпой.

— Я схожу в офис. — Он повернулся к жене: — Ты будешь дома, Бесс?

Они встретились глазами. Бесс была красива, как всегда. Не проходило дня, чтобы Чантри не благодарил Бога за то, что тот послал ему Бесс прежде, чем он по глупости связал бы себя с какой-нибудь другой женщиной.

— Куда я могу уйти?

— Ну, я подумал, может быть, к Мэри или еще куда-нибудь.

— Я буду дома. — Она поправила воротник его куртки. — Будь осторожен, Борден. Как только ты выходишь из дверей дома, я начинаю за тебя волноваться.

— Все будет в порядке.

Раздался свисток поезда, и он резко обернулся к окну.

— Интересно! Сегодня утром не должно быть поезда.

Он выглянул из окна и увидел странный состав: локомотив, служебный вагон и вагон для скота. Какого черта?

Чантри вышел на улицу и стал смотреть в сторону станции. На платформе появился дежурный по станции и, прикрыв рукой глаза от солнца, тоже следил за приближающимся поездом. Борден Чантри снял револьвер с предохранителя и бросил взгляд на улицу, но кафе закрывало от него большую ее часть.

У дверей другого кафе, на противоположной стороне улицы, стояли двое мужчин и смотрели в сторону станции и дома Чантри. Дом Мэри Энн находился чуть дальше, но возле него не было заметно никакого движения, хотя из трубы уже поднималась тонкая струйка дыма.

Странный поезд тормозил у платформы, но прежде чем он остановился, из вагона выпрыгнули двое мужчин. Они пробежали по платформе к вагону для скота и принялись открывать его. Один из прибывших — Ким Бака, а кто же второй?

Тайрел Сэкетт!

Чантри вернулся в дом и взял свою винтовку. Бесс молча наблюдала за ним, ее лицо смертельно побледнело.

— Борден, в чем дело?

— Неприятности, — ответил он. — Ким вернулся вместе с Сэкеттом. Они торопятся. — Он проверил винтовку, зарядил ее и сказал: — Если они зайдут сюда, то я в конторе.

— Может, лучше их подождать?

— Похоже, у нас будут неприятности, и довольно скоро. Иначе бы они так не торопились. Так что я пока предупрежу жителей.

Чантри быстро направился в проулок между кафе и зданием почты. Выйдя на тротуар, он увидел, что Присей подметает перед почтой улицу.

— Присс, уходи с улицы, — скомандовал он. — Сейчас что-то случится.

— Борден Чантри, если ты думаешь, что я боюсь!..

— Присс, сейчас начнется стрельба. Я подозреваю, что бандиты собираются ограбить наш банк. Уйди с улицы или, если хочешь помочь, сбегай в ту сторону и предупреди Джорджа и Хайэта.

— Только не я, шериф! Мне еще нужно достать мою собственную винтовку. Сам скажи им!

Кто-то потянул его за рукав, и Чантри, обернувшись, увидел перед собой дружка Тома, маленького Билли Маккоя.

— Можно я? Разрешите мне!

— Хорошо, беги по улице и предупреждай всех. Я думаю, готовится ограбление. — Он обернулся и громко крикнул: — Всем очистить улицу!

Большой Индеец, тюремщик, который время от времени выполнял обязанности заместителя Чантри, с револьвером в руках направился к дверям тюрьмы.

— Стой здесь, — сказал ему Борден.

Теперь, если ничего не случится, он будет выглядеть полным идиотом. В конце концов, и Сэкетт, и Бака могли просто торопиться к завтраку. Но почему они приехали специальным поездом?

Он бросил взгляд вдоль улицы. Перед кафе стояли три верховые лошади. Дальше по улице, у мексиканского кафе, еще одна. Перед бакалейной лавкой стояла повозка с товаром. Сейчас уже поздно отгонять ее, остается только надеяться, что лошадям повезет и их не пристрелят.

Ким Бака вышел из переулка и, поколебавшись, подошел к нему.

— Они приближаются, Борд. Мы проехали мимо них. Их девять человек, командуют Монсон и Клэтт.

— Далеко отсюда?

— Да нет. С минуты на минуту должны появиться в городе, если, конечно, наш поезд их не спугнул, в чем я сильно сомневаюсь.

В двух милях от города Монсон остановился, остальные собрались вокруг него.

— Вы, ребята, знаете, что делать. Я, Клэтт и Порни едем прямо к банку. Клондайк, ты свернешь у салуна «Корраль», будешь держать наших лошадей. Все остальные прикрывают прилегающие улицы.

— А если что-то случится?

— У тебя есть револьвер, — сказал Монсон. — Старик больше не главный. Теперь мы с Клэттом покажем всей этой трусливой шайке, как нужно делать дела.

— Хватит! — нетерпеливо бросил Клэтт. — Вперед!

Клондайк неуверенно сказал:

— Монни, а как насчет этого поезда? Мне он совсем не понравился.

— Забудь о нем! Просто подогнали вагон для скота, чтобы перевезти куда-то своих коров. Вперед!

Борден Чантри стоял в дверях своего офиса. Большой Индеец занял место у окна. У банка затаился Хайэт Джонсон, бывший майор кавалерии в войсках конфедератов, а у здания почты — Джордж Блэйзер, некогда снайпер у Шермана, ветеран нескольких сражений с индейцами.

Чантри бросил взгляд на улицу. Трое едут рядом вверх по улице. Еще один свернул за угол салуна — за ним осталось облачко пыли.

— Большой Индеец, — бросил Чантри через плечо, — там один пробирается за «Корралем». Бери его на себя.

Борден Чантри стал у края тротуара.

В нижней части улицы Тайрел Сэкетт, приколовший значок на груди на самом видном месте, вышел из тени дома Маккоя в тот момент, когда двое последних всадников въехали в город. Остальные были как минимум ярдов на пятьдесят впереди и сосредоточенно направлялись к своей цели, к банку.

— Ребята, меня зовут Тайрел Сэкетт, я хотел бы поговорить с вами. Слезайте с лошадей и подходите ко мне. И знаете что? Держите руки так, чтобы я их видел.

Тайрел Сэкетт? Стрелок из Моры?

Денни Динсмор почувствовал в желудке ноющую боль. Какого черта? Сэкетт здесь?

Он заколебался, на лбу у него выступили капли пота. Рядом с ним Клайд Бусси, и Клайд, конечно, отличный, надежный парень, но…

— В чем дело? — недовольно спросил Денни.

Сэкетт резко повторил:

— Слезайте с лошадей и подходите ко мне. Живо!

— Ты хочешь, чтобы мы бросили оружие? — уточнил Денни.

Сэкетт слегка улыбнулся, но Денни совсем не понравилась эта улыбка. И зачем он вообще решил стать грабителем?

— О нет! Держите оружие при себе! Мне не понравится, если про меня будут говорить, что я убил безоружного!

Клайд, похоже, не собирался спорить.

Медленно и осторожно они оба спешились.

Когда трое всадников, въехавших в город первыми, поравнялись с Чантри, он поднял левую руку и сказал:

— Постойте, ребята! Я — Борден Чантри, шериф этого округа, и хотел бы поговорить с вами.

Что-то щелкнуло в мозгу у Монсона. Чантри? Ведь это у него стояли их запасные лошади. Что случилось? Ведь здесь начальником полиции должен быть старик по фамилии Ригинз.

Монсон рассмеялся:

— Извините, мистер шериф, мы торопимся. А вам лучше бросить оружие и идти перед нами. Очень медленно до самого банка. Договорились? — Монсон обернулся в седле и крикнул тем, кто следовал за ними: — Если кто-нибудь высунется на улицу, стреляйте!

Монсон был дерзок и уверен в себе. Никакой шериф захудалого городка не…

Он не заметил, как Чантри вытащил свой револьвер. Только что он угрюмо возвышался перед ними, а его револьвер -лежал в кобуре. Монсон потянулся за своим револьвером, но Чантри, прицеливаясь, сделал шаг в сторону, и Монсону, чтобы в свою очередь прицелиться, пришлось сдвинуть револьвер чуть правее. В этот момент прозвучал выстрел, Монсон тоже выстрелил, но пуля задела шею его собственного коня. Конь рванулся вперед, а Монсон уже падал с седла на землю.

Улицу заполнили грохот выстрелов, вспышки пламени, ржание обезумевших лошадей и запах пороха.

Пробираясь позади салуна «Корраль», Клондайк услышал звуки выстрелов, увидел, как Монсон рухнул на землю, а его лошадь рванулась вперед по улице. Кто-то стрелял со стороны банка, а какой-то человек у почты, стоя на одном колене, целился из снайперской винтовки. Очень неподходящее место для человека, который хочет провести остаток дней своих, греясь на солнышке. Клондайк пришпорил коня и поспешил под укрытие амбара, за которым уже расстилалась безлюдная степь.

Клондайк никогда не слышал о Большом Индейце, высоком, медлительном, спокойном человеке, который очень редко улыбался. Он не знал, что в тот год, когда он родился, Большой Индеец уже снял свой десятый скальп. Клондайк понял только, что неожиданно все вокруг взорвалось и нужно поскорее убираться отсюда. Он развернул своего коня, и тот успел сделать по крайней мере два прыжка в нужную сторону, прежде чем Большой Индеец выстрелил из своего «шарпа». Пуля прошла чуть ниже, чем он рассчитывал, — из-за неожиданного движения лошади — и, срикошетив вверх от края седла, снесла заднюю часть черепа Клондайка.

То, что осталось от Клондайка, продержалось в седле еще около четверти мили, а затем рухнуло на землю. Лошадь пробежала немного вперед, но, не чувствуя на себе всадника, остановилась.

Клондайк лежал на том же месте, где и упал. Клондайк, крутой парень, больше уже не был крутым. Его открытые глаза смотрели прямо в небо. «Я хотел… я только хотел… «

Солнце потускнело, ему на грудь прыгнул кузнечик. Стоявшая в нескольких ярдах лошадь Клондайка начала щипать траву.

В городе в глубине улицы Клэтт, который всегда гордился своей серебряной пряжкой на ремне, даже не успел пожалеть о том, что нацепил ее. Перед зданием почты у столба на тротуаре стоял на одном колене Джордж Блэйзер с винтовкой в руках. Давно миновали те дни, когда он служил в полку Шермана, но умение стрелять сохранилось.

Серебряная пряжка сверкнула на солнце, как бы приглашая его действовать, и Джордж принял приглашение. Он был спокойным, тихим человеком, любил почитать газету за кружкой кофе, но ему совсем не нравилось, когда шайка головорезов врывается со стрельбой в его город. Место, куда вошли обе пули из его винтовки, можно было бы прикрыть долларовой монетой, но, чтобы прикрыть место, откуда они вышли, не хватило бы и большого носового платка.

Клэтт рухнул на землю, и никто так и не понял, кто уложил еще двоих, потому что стреляли одновременно несколько человек — все отменные стрелки.

Неожиданно грохот выстрелов, ружейные вспышки, ржание лошадей, крики, вопли — все прекратилось, установилась тишина, пропахшая порохом и пылью.

По улице проскакала чья-то лошадь. Еще одна промчалась по задворкам, но остальные, хорошо обученные животные, стояли там, где поводья выпали из рук их седоков.

Борден Чантри заряжал свой опустевший револьвер. На улице стали появляться люди. Из здания почты вышла Присей.

— Шериф Чантри! Как вам не стыдно! Для чего мы вас выбирали? Для того, чтобы ничего подобного не происходило! Что теперь скажут люди?

— Прошу прощения, мэм, — сказал Борден. — Мы всем так и говорили: это тихий, спокойный город. Боюсь, кое-кто этого просто не услышал.

Большой Индеец вошел в контору и положил свое ружье на стол.

— Я пригоню повозку и соберу их.

По улице шел Тайрел Сэкетт, ведя за собой двух испуганных бандитов. С посеревшими лицами они смотрели на трупы, лежащие вокруг. Денни Динсмор почувствовал, что его вот-вот стошнит. Только бы не сейчас, не на глазах у всех этих людей.

Клэтт и Монсон мертвы.

Ким Бака посмотрел на свой револьвер. Он выпустил две пули, но не помнил, как и когда. Даже не представлял себе, попал ли он в кого-нибудь.

Денни облизнул пересохшие губы.

— А что будет с нами? — спросил он, бросив взгляд на Чантри.

У Бордена не вызывали никакого сочувствия те, что пытались украсть деньги, заработанные людьми в поте лица.

— С вами? Если повезет, получите не больше двадцати лет.

Денни, не веря своим ушам, уставился на него. Ему было двадцать два. Он считал, что его карьера преступника будет стремительной и волнующей. Денни обернулся и еще раз посмотрел на трупы, лежащие на улице. На самом-то деле ему никто из них не нравился, особенно Монсон, которого он всегда побаивался. Но он ел с ними за одним столом, разговаривал, слушал их рассказы, спал рядом с ними в домах и палатках.

И вот теперь они мертвы.

Двадцать лет? Да когда он выйдет, ему будет за сорок! Молодость позади. Он будет стариком, он…

А как же Мэг? Ведь она так и не узнает, что с ним случилось! А через некоторое время ей будет уже все равно.

— Мистер, — жалобно сказал он, — я…

— Ты поставил не на ту карту, — отрезал Чантри. — Ты сам сдавал, а в этой жизни человек должен платить за учебу. Ты просто учился недостаточно быстро.

Он подошел к Сэкетту и протянул ему руку.

— Спасибо, — сказал он. — Большое спасибо.

— Пойдем, я угощу тебя стаканчиком, — предложил Тайрел, — или кофе.

— Попозже, — ответил Борден. — Сначала мне надо поговорить с женой. Она слышала всю эту стрельбу.

Бесс стояла у двери с окаменевшим лицом.

— Борден, Борд! С тобой все в порядке?

— Все в порядке, Бесс. Они собирались ограбить наш банк. Мы должны были остановить их, пока они никого не убили. И мы их остановили. Но мне нужно вернуться туда и проследить, чтобы все привели в порядок. Была небольшая перестрелка.

— Я слышала. А кто-нибудь был?.. Я имею в виду, кого-нибудь?..

— Нескольких бандитов, да Тайрел Сэкетт арестовал двоих. Среди них было несколько отвратительных типов. Некоторые люди, они просто не могут понять, что за все надо платить: жизнь — это не свободная скачка в любом направлении.

— Я не вынесу этого, Борден! Не вынесу! Я не создана для всего этого. Борден, я хочу домой. Я хочу вернуться на Восток! Подальше от всего этого ужаса!

— Я знаю, Бесс, но что мне делать на Востоке?

— Мне все равно. Все что угодно — и это будет лучше, чем здесь.

— Что ж, — сказал он, отворачиваясь, — я подумаю, дорогая. А теперь мне надо идти, у меня дела.

Трупы уже были убраны, кровавые пятна на улице засыпаны землей, а лошади привязаны.

Что он будет делать на Востоке? И что ему делать вообще?

В дверях кафе «Бонтон» стоял Сэкетт.

— Заходи, Борд. Здесь и Хайэт Джонсон, и Джордж. Выпьем кофе.

Чантри шагнул к двери и оглянулся. Это его город, и город снова в безопасности.

Глава 19

Отблески костра бегали по стенам каньона, где-то вдали слышался вой койота. Ветер зашуршал лапами сосен, взметнул вверх языки огня.

— Сиди и ешь. Ты и я, нам придется провести вместе много времени. Сколько ты проживешь, зависит от того, как ты будешь себя вести, поняла? Станешь сопротивляться, доставлять неприятности, я тебя убью. На моем счету уже есть несколько женщин, правда, все не белые, всего-навсего скво. Таких, как ты, у меня еще не было.

— Тебя повесят.

Дакроу хмыкнул.

— Неужели? А кто, интересно, об этом узнает? Ты рассказать не сможешь, а место это никто никогда не найдет. Сюда лет пятьдесят ни одна живая душа не заглядывала, а может и больше.

Где-то в темноте заржала лошадь. Дакроу отошел от костра и постоял, прислушиваясь.

— Монсон и остальные! — размышлял он вслух. — Бьюсь об заклад, они поехали туда, на это дело с банком! Ну что ж, это будет несложно! А потом, если у них хватит ума, они отправятся в Мексику.

Он бросил взгляд на Джулиану.

— Твой отец думал, что он главный. — Дакроу покачал головой и продолжал: — И какое-то время так оно и было. Он умеет планировать все эти дела, тут ничего не скажешь. — Он снова взглянул на Джулиану: — А теперь он мертв, понимаешь? Мертв. Перрин со своими ребятами, они наверняка убили его. Для того Перрин и оставил их в Тодстуле. Твой отец совершенно один в этом своем каменном доме.

Джулиана выпрямилась.

— Слишком уж ты в себе уверен, — сказала она. — Когда у него будет время, он обязательно разыщет тебя. Не думаешь ли ты, что он не знает об этом месте? Кто знает эти края лучше, чем он?

Дакроу пристально посмотрел на нее.

— Почему ты думаешь, что он знает это место?

— Каньон Пич-Медоу? — Отчаяние и страх заставляли Джулиану напряженно думать. — Я слышала, как он рассказывал о нем, — солгала она.

Дакроу почувствовал неуверенность, и Джулиана уловила это. До сих пор он считал, что находится в безопасности, но сейчас в нем пробуждались сомнения. А его неуверенность, поняла Джулиана, — ее единственный шанс.

— Да не может он ничего знать об этом месте! Никто о нем не знает! В любом случае ребята, которые остались в Тодстуле, разберутся с ним. И все эта проклятая дисциплина! Делай то, не делай этого! Да всех просто тошнит! То, что произошло, готовилось уже несколько месяцев!

— Человек, которого ты называешь Перрином, убит, — сказала Джулиана. — Я сама видела, как он лежал на земле, и над ним стоял Майк Бастиан.

Дакроу присел у костра. Рига Молину наверняка убьют, когда он попытается ограбить поезд с золотом. Монсон и Клэтт, скорее всего, уберутся в Мексику, и если Перрин убит, то что мешает ему вернуться в Тодстул и взять власть в свои руки?

Джулиана была испугана, но теперь страх прошел. Она была похожа на пойманного зверя, который борется за свою жизнь. Дру знала бы, что делать… Но что может она? Хотя есть же какой-то способ перехитрить его, обмануть… Но какой?

Костер… Как бы заставить его оступиться и потом подтолкнуть в огонь? Или завладеть бы его револьвером! Ведь она умеет стрелять, пусть не так хорошо, как Дру, но умеет.

Неплохо также иметь нож или хотя бы что-нибудь, что можно спрятать до тех пор, пока не наступит подходящий момент. Годился бы даже камень с острыми краями. Она видела несколько бесформенных скребков, которыми пользовались индейцы.

Джулиана поискала глазами камень с заостренными краями. Можно было бы разрезать ему лицо… Нет, лучше не лицо, а горло. Она должна попытаться убить его или очень сильно ранить. Она должна…

— Эй, ты! Ешь, черт бы тебя побрал! У меня нет времени болтаться тут. Ешь! Когда рассветет, мы двинемся в глубь каньона. Там есть одно место…

— Здесь это место, Дакроу! Прямо здесь!

Не веря своим ушам, Дакроу опустил сковороду на землю и медленно выпрямился. Интересно, снял ли он револьвер с предохранителя?

— Старина Раунди прав. — Дакроу нужно было выиграть время, дождаться подходящего момента. — Он говорил, что ты можешь выследить змею, которая проползла по гладкому камню. Ну что ж, раз ты теперь здесь, что ты собираешься делать?

— Все, что ты хочешь, Дакроу, но прежде предлагаю тебе осторожно расстегнуть ремень с револьверами и бросить его на землю. Не сделаешь это сам, я тебе его отстрелю.

— Ты слишком мягок, Бастиан! Никогда тебе не стать главарем, таким как Бен! Тот бы не стал разговаривать, просто открыл бы огонь из обоих стволов! Тебе еще нужно многому научиться, малыш. Ты слишком мягок! Жаль, что тебе не придется пожить подольше, чтобы стать другим. Перрин всегда думал, что отлично стреляет, но я-то знаю, что стреляю лучше его! — Дакроу поднял правую руку и вытер ее о свою бороду, покрытую пятнами от табака. Правая рука делала это небрежное движение, а левая в это время опустилась к револьверу. Паф — и пламя вылетело из ствола!

Но Майк Бастиан выстрелил на мгновение раньше. Движение его было быстрым, плавным, но самое главное — точным. Он выстрелил, сделал шаг вправо и выстрелил еще раз.

Дакроу остановил на нем неподвижный взгляд, и револьвер выпал из ослабевших пальцев. Колени его подогнулись, и он рухнул на песок лицом вниз. Одна рука упала прямо в костер, и рукав куртки тут же начал тлеть. Майк подошел к нему и носком сапога оттолкнул руку подальше от костра.

Потом он снова зарядил револьвер и сунул его в кобуру.

И тут появилась Дру с винтовкой в руках.

— О, Майк! Я думала, что тебя убили! Я думала… Джулиана!

Она упала на колени рядом с сестрой, а Майк вернулся к лошадям. Он долго простоял, опираясь на седло, прежде чем девушки подошли к нему.

— В той стороне есть разрушенный каменный дом. Идите туда. Я приду через несколько минут и разожгу костер. Мы отправимся домой утром.

Майк подошел к трупу Дакроу, перетащил его к полосе песка и гальки, обрамлявшей долину, вырыл неглубокую яму и забросал труп песком.

— На первое время хватит, Дакроу! Когда мы вернемся, похороню тебя как следует.

Кофе был уже готов, и он просто перенес его к новому костру, который разжег в развалинах дома.

Позднее, когда от костра остались только мерцающие красные угольки, Дру спросила его:

— Майк, а что вы будете делать дальше?

— Вернусь в Тодстул, — ответил он и, отхлебнув кофе, долго смотрел в чашку. Потом поднял глаза на нее. — Я должен вернуться к Бену. Мне нужно убедиться, что с ним все в порядке.

— А потом?

— Отправлюсь куда-нибудь и начну жизнь сначала.

— Но не как преступник?

— Я никогда не был преступником и никогда этого не хотел. — Майк снова перевел на нее взгляд. — Дру, люди должны жить вместе, а для этого им нужно работать вместе и вместе добиваться того, чтобы все было в порядке. В нормальном мире нет места бандитам и грабителям, в нем не может существовать тот мир, который преступники пытаются создать. Бен ошибся, он ошибся с самого начала — я понял это, еще будучи маленьким мальчиком.

— И что теперь?

— Он — это все, что у меня есть. Мне некуда было идти, и он был очень добр ко мне. Я скажу это ему, потому что это чистая правда.

Солнечный свет заливал пустынную улицу в каньоне Тодстул, когда Майк въехал в поселок, держа перед собой винтовку, Дру Рейган ехала рядом с ним.

Джулиана осталась на ранчо Рейгана, но Дру настояла на том, чтобы ехать с Майком. Бен Карри — ее отец, и она поедет к нему, не важно, что это лагерь преступников. И кроме того, она будет не одна.

«Если Дейв Линейкер приехал, то почему в городе так тихо?» — удивился Майк. У коновязи ни одной лошади, а двери салуна распахнуты настежь.

Он заметил краем глаза какое-то движение и, обернувшись, увидел, что это ветер треплет белую рубаху на трупе незнакомого ему человека.

В окружавшей его тишине стук лошадиных копыт казался просто оглушительным. На подоконнике безвольно повисла чья-то высунутая из комнаты рука. Под ней валялся револьвер. На крыльце соседнего дома виднелись пятна крови.

— Здесь была перестрелка, — тихо сказал Майк, — довольно крупная. Приготовьтесь к самому худшему.

В дверях столовой ничком лежал чей-то труп.

Они остановились у каменного дома, и Майк помог Друзилле сойти с коня.

Они поднялись по ступенькам, пересекли веранду и замерли на пороге огромной гостиной.

Вокруг стола сидели пять человек и играли в карты. На плите булькал кофейник.

Рядом с Беном расположились док Сойер, Раунди, Колли и Гарлин. У Гарлина была перевязана голова, а у Колли, так же как и у Бена Карри, одна нога была затянута в лубок и лежала на скамейке. Все улыбались.

Дру подбежала к отцу и упала рядом с ним на колени.

— Папа! Мы так испугались!

— Что случилось? — спросил Майк. — Дейв Линейкер добрался сюда?

— Конечно, добрался, но что, ты думаешь, произошло? С ним расправился Риг Молина! Риггер отправился в Уивер, но вовремя понял, что Керб Перрин подставил его. Когда он выяснил, что Перрин солгал ему насчет количества охранников, он просто развернулся и поехал назад.

Тут он узнал, что я сломал ногу, а Перрин скрылся, что вот-вот должен появиться Дейв Линейкер, и тогда он решил сам дождаться Линейкера! Он был великолепен, Майк! Я никогда не видел ничего подобного! Он метался по веранде, как медведь в клетке, и бормотал что-то вроде: «Бросить тебя в беде! Я им покажу! Может, Линейкер считает, что ты уже слишком стар?»

Они встретились посреди улицы, и Линейкер оказался проворнее. Он всадил в Риггера две пули, но тот даже не дрогнул. Он стоял, расставив ноги, посреди улицы и стрелял до тех пор, пока не опустошил оба свои револьвера. Линейкер наверняка попал в него не меньше пяти раз, но, когда сам Линейкер рухнул на землю, Молина подошел к нему и плюнул ему в лицо: «Это за предательство!» Майк, он был просто великолепен!

— Они одурачили меня, Майк, — сказал Раунди. — Я понял, что что-то назревает и счел за лучшее отправиться к старине Бену. Никогда не думал, что они проскользнут сзади и подойдут к тебе со спины. Потом я услыхал, что сюда направляется Линейкер. Я знал его и боялся того, что может случиться, и поэтому направился по тропе в лес, чтобы перехватить его. Майк, никогда в жизни я не убил ни одного человека, если не считать того бандита, который напал на нас, когда я жил у Кроузов, но тут я безо всякого убил бы его! Но Линейкер меня надул. Они прошли по старому руслу ручья и поспешили приняться за Бена, чтобы завладеть золотом, которое, как они считали, у него есть.

— Здесь были док и Колли, — вмешался в разговор Гарлин. — Потом к нам присоединился Раунди. Да, это была еще та перестрелка! Мы получили несколько царапин, но это ничто по сравнению с тем, что досталось им.

Майк коротко описал свою схватку с Кербом Перрином и преследование Дакроу.

— Они все убрались отсюда, — сказал Раунди, — все, кто остался в живых.

— Единственным человеком, в котором я обманулся, был Риггер Молина, — добавил Бен Карри. — Я и не думал, что он так предан мне, а он принял бой, когда я был не в форме, и стоял, впитывая в себя свинец, как губка воду.

Док Сойер небрежно тасовал карты.

— Бен, — произнес он, — я думаю, что нам лучше отсюда убраться сразу, как только ты сможешь сесть в седло. Нам всем нужно убраться подальше.

Бен Карри посмотрел на Дру.

— Теперь ты все знаешь. Твой отец — преступник. Я не хотел, чтобы вы когда-либо узнали об этом, я собирался оставить эту банду и спокойно дожить остаток своих дней с вами и с вашей мамой.

— Почему же ты не сделал этого? — спросила Дру.

— Это забавно, — ответил Бен, — но я никогда не думал, что организация так вырастет. Одно следовало за другим как бы само собой, и вдруг я понял: организация стала такой большой, что нельзя просто бросить ее и исчезнуть.

— Она изжила себя, Бен. Ты держал в руках людей, которые этого вовсе не хотели. Ты заставлял организацию действовать. А сейчас многие из них, наверное, просто исчезнут, точно так же, как это собирался сделать ты, — сказал Раунди.

— Док, если ты перетасуешь эту колоду еще раз, — сказал Гарлин, — я точно забеспокоюсь — уж не мухлюешь ли ты? Давай сдавай.

Майк и Дру вышли на улицу и засмотрелись на каньон Тодстул. В городке, где лежали трупы многих его бывших жителей, не было ни одного огонька.

А в гостиной разгорелся спор.

— Он отличный парень, Бен, и хорошо образованный. Это говорю тебе я — человек, который научил его всему, что он знает, — донеслось до них.

— Всему, что он знает! — возмутился Раунди. — Книжки, это, конечно, хорошо, но где бы была сейчас эта девушка, если бы я не научил его читать следы? Где бы она была, я вас спрашиваю?

Майк и Дру стояли на широкой веранде и глядели на небо, усыпанное звездами, на ветви высоких сосен, которые метались по небу, будто хотели смести оттуда все звезды.

— Я и вправду могу читать следы, но я совсем не умею искать пути к сердцу женщины, — сказал Майк. — Тебе придется помочь мне, Дру.

Она рассмеялась и положила руку ему на плечо.

— Майк, да ты прокладываешь этот путь с того самого момента, как мы познакомились в Уивере! Тебе не нужна ничья помощь!

Она повернула его так, чтобы он оказался к ней лицом.

— Майк, я люблю этот край! Каждый камешек этих красных каньонов, каждый кедр, каждую сосну, эти просторы — все, что меня окружает! Почему бы нам не купить немного скота и не отправиться в каньон Пич-Медоу? Давай построим домик, посадим еще персиков, это и будет наш собственный мир. Ты говорил, что можешь сделать тропу пошире, чем та, которой мы пользовались.

Из гостиной до них донесся голос Гарлина:

— Монсон и Клэтт? Куда бы они ни направились, мы скоро услышим о них!

— Этот Клэтт, — добавил Бен, — был одним из тех, кого я собирался выгнать. Слишком уж он любил хвастаться! Каждый должен был видеть, какой он крутой. Его не устраивали операции, которые я разрабатывал, он хотел, чтобы все вокруг знали, что он «плохой парень» и преступник.

— Дело в том, — заметил Гарлин, — что полиция тоже прислушивается к этим разговорам. — Он взглянул на Бена Карри: — Ему очень понравился тот банк, за хребтом. Он всегда считал этот банк легкой добычей.

Карри посмотрел в свои карты и поднял глаза на Гарлина:

— Я отказался от этого банка. Старого начальника полиции, его звали Ригинз, убили в перестрелке, и тот хозяин ранчо, у которого мы оставили лошадей, парень по имени Борден Чантри, стал начальником полиции этого города. — Он увидел, как док взял еще две карты. Наверное, все три одной масти, подумал Карри. — Когда я пил кофе у него в лагере, — продолжал он, — Чантри сидел напротив меня. Я посмотрел на него и понял, что мне не хотелось бы когда-нибудь с ним столкнуться. И когда он стал начальником полиции, я решил просто забыть об этом банке. Не то чтобы я вовсе не вспоминал о нем, но всегда приходил к выводу, что дело это гиблое.

— На рассвете, — небрежно бросил док, кладя на стол три девятки и забирая банк, — мы должны уехать отсюда. Если здесь кто-нибудь появится, не миновать расспросов. — Он сложил свой выигрыш аккуратными кучками. — Я рад, Бен, что все кончено. Ты и я — мы уже прошлое. Будущее — это вон та молодежь, которая стоит на веранде.

Бен поудобнее устроился на диване.

— Ты прав, конечно. Все мы: ты, я, Уайт Эрп, Малыш Билли, Билл Хикок, — мы прожили в мире, к которому так и не смогли приспособиться. Возьмите, к примеру, Билли. Я помню его пацаном. Он был неплохим мальчишкой, но в округе Линкольн в те времена каждый должен был стать на чью-либо сторону. Иначе было нельзя. И Билли выбрал правильную сторону. Танстелл и Макуин тоже были неплохими парнями. Но вдруг получилось так, что из всех двухсот человек, которые участвовали в той перестрелке, только Билли потащили в суд.

Гарлин, который собирал карты, внезапно замер. На рубашке девятки пик он заметилнебольшую царапину, сделанную ногтем. Он быстро просмотрел всю колоду. Такие же пометки были на девятках бубен и червей.

— Док! — заорал он. — Ты, четырехглазый бандит! Ты…

Бен хмыкнул и оперся на руки, чтобы подняться и поставить ногу на пол.

— Гар, разве ты не знаешь дока? Для него ведь главное не деньги, а выигрыш. Сколько раз он ссужал тебя деньгами?

Гарлин, улыбаясь, пожал плечами.

— Все равно…

Из темноты донесся жалобный вой койота, Бен поднялся наконец на ноги и оперся о толстую палку.

На веранде, проходящей вдоль невысокой каменной стены, стояли Майк Бастиан и Дру. Майк на мгновение задумался, а потом пробормотал:

— А почему бы и нет?

Затем посмотрел на темную и пустую улицу. Завтра здесь не останется никого, кроме призраков.

— Гарлин! — крикнул Майк в сторону гостиной. — Проследи, чтобы у Рига Молины был приличный камень на могиле. И пусть там будет написано: «Он был хорошим человеком».

Примечания

1

Почти что (англ.).

(обратно)

2

Надел, выделенный поселенцу бесплатно.

(обратно)

3

Ловкий, умелый (англ.).

(обратно)

4

Маунтинмены – искатели приключений, устремившиеся в первой половине XIX в. в регион Скалистых гор в поисках ценной пушнины, особенно меха бобра. Этим они содействовали заселению отдаленных районов страны.

(обратно)

5

Плохой парень (исп.).

(обратно)

6

Второй (исп.); здесь: заместитель, первый помощник хозяина или управляющего на ранчо.

(обратно)

7

Бонни Уильям Г. (1859-1881) – знаменитый главарь банды из Калифорнии, известный под прозвищем Малыш Билли.

(обратно)

8

"Наседка» – прозвище фермера или владельца земельного надела, поселившегося на земле, пригодной для пастбищного животноводства.

(обратно)

9

Джон Лоуренс Салливан (1858-1918) – американский профессиональный боксер. Чемпион в тяжелом весе с 1882 по 1892 г.

(обратно)

10

Маркиз Куинзберри – титул сэра Джона Шолто Дугласа (1844-1900), английского аристократа, который в 1867 г. ввел новый свод правил для профессиональных боксерских поединков. Новыми правилами в том числе ограничивалось количество трехминутных раундов и предусматривалось обязательное использование боксерских перчаток.

(обратно)

11

Матушка Хаббард – персонаж детского стихотворения английской писательницы Сары Кейтрин Мартине (1768-1826). На книжных иллюстрациях Матушка Хаббард изображалась в широком и длинном платье без пояса.

(обратно)

12

Квакеры – члены религиозной христианской общины, основанной в XVII веке в Англии. Отвергают институт священников, проповедуют пацифизм, занимаются благотворительностью.

(обратно)

13

Индейская Территория – земли, расположенные в южной части Великих равнин, на востоке современного штата Оклахома. Закон о переселении индейцев 1830 года предусматривал переселение сюда индейских племен с земель к востоку от реки Миссисипи.

(обратно)

14

Конестога – тяжелая и прочная повозка, в которую запрягали четыре или шесть лошадей, и на первой упряжке обычно сидели возчики.

(обратно)

15

По-видимому, имеется в виду знаменитый бандит Джон Вэсли Хардин (1852-1894).

(обратно)

16

Джеймс, Джесси (Вудсон) (1847-1882) — знаменитый бандит, герой многих вестернов. Застрелен в Сент-Луисе своим бывшим сообщником, ставшим полицейским агентом и осведомителем.

(обратно)

17

Пэнхэндл — в переводе с английского «ручка сковороды». Длинный узкий участок территории, расположенный между двумя штатами. На карте похож на ручку сковороды.

(обратно)

18

Малыш Билли (Билли Кид) (1859-1881) — прозвище знаменитого главаря банды из Калифорнии. Настоящее имя — Уильям Г. Бонни.

(обратно)

19

Название кладбищ на Дальнем Западе.

(обратно)

20

Segundo (ucn.) — второй. Здесь: первый помощник хозяина или управляющего на ранчо.

(обратно)

21

Фронтир — здесь: граница продвижения поселенцев на Запад.

(обратно)

22

Уайт Берри Стрэпп Эрп (1848-1929) — легендарная личность эпохи освоения Запада, картежник и авантюрист, самый известный из четырех братьев. Был помощником судебного исполнителя, очистил несколько поселений от бандитов, хотя более серьезные источники указывают, что он просто сводил счеты с соперниками.

(обратно)

23

Астрагал — растение семейства бобовых, ядовитое для скота.

(обратно)

24

"Наседка» — прозвище фермера или владельца земельного надела, поселившегося на земле, пригодной для пастбищного животноводства.

(обратно)

25

Добрый вечер, сеньоры! (исп.)

(обратно)

26

Гаррет Патрик Флойд (1850-1908) — герой фронтира, шериф.

(обратно)

27

Конфликт, произошедший в восточной части штата Нью-Мексико и длившийся около трех лет (1878-1881). В нем принимали участие и скотоводы.

(обратно)

28

Викторио (183?-1880) — вождь племени чирикуа-апачи. В 1877-1880 годах вел беспощадную партизанскую войну против США и Мексики.

(обратно)

29

Нобл (от англ, noble) — благородный, честный.

(обратно)

30

Арройо — сухое русло реки, дно оврага.

(обратно)

31

Кантина — бар и продовольственный магазин в одном здании.

(обратно)

32

Второй (исп.).

(обратно)

33

Тортилья — тонкая лепешка, в которую обычно завернута начинка — мясная или овощная.

(обратно)

34

Вакеро — пастух, то же, что американский ковбой.

(обратно)

35

Пеон — крестьянин.

(обратно)

36

Езжайте с Богом, сеньор. (исп.)

(обратно)

37

Карсон Кристофер (1809-1868) — американский охотник на пушных зверей.

(обратно)

38

Бриджер Джеймс (1804-1881) — американский скаут

(обратно)

39

Луис Мериуэзер (1774-1809) — американский исследователь.

(обратно)

40

Кларк Уильям (1770-1838) — американский исследователь.

(обратно)

41

Время воды! (исп.)

(обратно)

42

Чапараль — вечнозеленый жестколистный кустарник, произрастающий в Северной Америке.

(обратно)

43

Комитеты бдительности — добровольные организации, исполнявшие роль законодательных властей во вновь осваиваемых регионах США.

(обратно)

44

Полынный штат — шуточное прозвание штата Невада.

(обратно)

45

Мескит — колючий кустарник, произрастающий на юго-западе США и в Мексике.

(обратно)

46

Child (англ.) — дитя, ребенок.

(обратно)

47

Цвета армий северян и южан.

(обратно)

48

Синч — азартная карточная игра.

(обратно)

49

Комбинации карт в игре покер: смолл стрейт — последовательность из пяти карт возрастающего ранга; фулл хауз — три одинаковые плюс две одинаковые карты; ройал флеш — пять старших карт одной масти.

(обратно)

50

Виджилант — член «комитета бдительности», линчеватель.

(обратно)

51

Игра слов: триггер — спусковой крючок револьвера, тригонометрия — раздел математики.

(обратно)

52

Ладонь — мера длины, равная 10, 16 см.

(обратно)

53

Богатая (исп.).

(обратно)

54

Хорошо! (исп.)

(обратно)

55

Порт в Мексике на восточном берегу Калифорнийского залива (здесь и далее примечания переводчика).

(обратно)

56

Оро — золото (исп.).

(обратно)

57

Руралы (исп. руралес) — полиция в сельской местности Мексики.

(обратно)

58

Грулья — журавль (исп.); птица, быстро бегающая по земле.

(обратно)

59

Папаго — индейское племя.

(обратно)

60

По Фаренгейту; соответственно + 43 С и + 71 С.

(обратно)

61

Соответственно 49 и 71 С

(обратно)

62

0,44 дюйма, то есть 11мм.

(обратно)

63

Голубой Хребет (Блу-Ридж) – цепь горных хребтов и массивов в южной части Аппалачей на востоке США

(обратно)

64

Грант Улисс Симпсон (1822 – 1885) – американский генерал, 18-й президент США (1869 – 1877) Во время Гражданской войны 1861-1865 г г. – главнокомандующий вооруженными силами северян, которые под его успешным руководством одержали решающие победы

(обратно)

65

Имеется в виду Гражданская война между Севером и Югом 1861-1865 гг.

(обратно)

66

"Дерринджер» – небольшой крупнокалиберный короткоствольный пистолет.

(обратно)

67

То есть южан; объединение северных штатов называлось «Союз», южных – «Конфедерация».

(обратно)

68

Золотой костыль – В 1869 г., в Проментри-Пойнт, штат Юта, произошла стыковка двух веток Трансконтинентальной железной дороги. Строительство велось с двух сторон от Сакраменто в Калифорнии, на Тихоокеанском побережье, и от Омахи, Небраска. Окончание строительства было ознаменовано церемонией, в ходе которой в последнюю шпалу были вбиты золотой и серебряный костыли.

(обратно)

69

"Юнион Пасифик» – строительная компания, которая осуществляла строительство Трансконтинентальной железной дороги на отрезке Сакраменто-Проментри.

(обратно)

70

Индейские агентства – При Гранте главой комиссии по делам индейцев Эли Самюэлем Паркером была учреждена система назначения агентов по делам индейцев, рекомендованных различными ассоциациями страны для улаживания разногласий между индейцами и белыми поселенцами.

(обратно)

71

Пемикан – высушенное оленье мясо.

(обратно)

72

Меза (меса) — небольшая столовая возвышенность с обрывистыми склонами, образующаяся в результате ветровой и водяной эрозии обширных плато. Термин, применяющийся в испаноязычных странах, использовался также и в южных штатах США.

(обратно)

73

Бут-Хилл — так традиционно в городах Дикого Запада назывались кладбища, где хоронили убитых в перестрелках стрелков. Название (Boot Hill, буквально «Сапожный Холм») обязано своим происхождением тому обстоятельству, что похороненные здесь люди умирали, «не сняв сапог».

(обратно)

74

Пиноле — блюдо из поджаренной маисовой муки с сахаром.

(обратно)

75

Кантина — кабачок. В Техасе и Калифорнии, ранее принадлежавших Мексике, сохранилось в обращении немало испанских слов и выражений.

(обратно)

76

Гасиенда — поместье.

(обратно)

77

Пэкрэт — небольшой североамериканский грызун с пушистым хвостом, имеющий привычку собирать мелкие предметы.

(обратно)

78

человек, объявленный вне закона, разыскиваемый за какие-то преступления

(обратно)

79

Горец (англ, mountain man, буквально «человек гор») — этим словом называют жителей горных районов восточных штатов США, главным образом Кентукки. Смысл, который в него вкладывается, близко соответствует русскому понятию «горец», подразумевая клановый уклад жизни, обостренное чувство собственного достоинства, нередко порождающее кровную месть, смелость, драчливость, малограмотность и, как правило, честность. Однако «американские горцы» — понятие не национальное, это преимущественно англосаксы, порой — потомки шотландцев или ирландцев.

(обратно)

80

Ладонь — мера роста лошади, равная четырем дюймам (ок. 10 см).

(обратно)

81

Паа-паа — небольшое североамериканское дерево со съедобными желтыми продолговатыми плодами.

(обратно)

82

В отличие от традиционного значения слова «пони»: мелкие, выведенные на островах — в Британии, на Сицилии, Корсике, Готланде, Хоккайдо или в Исландии — лошади, достигающие в холке 80 -140 см, — на американском Западе под «пони» понимали объезженного бронка (от испанского «бронко» — дикая, необъезженная лошадь) или мустанга (от испанского «местенго» — ничей, бесхозный).

(обратно)

83

"Дерринджер» — небольшой короткоствольный и обычно двуствольный пистолет крупного калибра. Состоял на вооружении федеральной армии США в тридцатые годы XIX века. Назван по имени оружейника Генри Дерринджера.

(обратно)

84

Травуа — устройство для перевозки грузов, состоящее из двух жердей, соединенных между собой Тащить его могут человек, собака или лошадь.

(обратно)

85

Даниты — в данном случае имеется в виду тайная полиция мормонов, известная своей жестокостью.

(обратно)

86

Хомбре — так называют людей, предки которых мексиканцы или испанцы, а также ковбоев или хозяев ранчо.

(обратно)

87

В буквальном переводе «Город Висельников».

(обратно)

88

Название индейского племени.

(обратно)

Оглавление

Луис Ламур Бакскин Ран

  Предисловие

  ПРИЗРАКИ БАКСКИН РАН

  КОЛЮЧКА КИД

  ХОРС ХЕВЕН

  ПОСЕЛЕНЦЫ ИЗ ЛОУНТРИ

  ДЖЕКСОН ИЗ ХОРНТАУНА

  ВСЕГДА МОЖНО НАЙТИ ДОРОГУ

  ПО ДОРОГИ ПОГОНИ

  ЧТО ЗОЛОТО ДЕЛАЕТ С ЧЕЛОВЕКОМ

Луис Ламур Верой и правдой

  Предисловие

  ВЕРОЙ И ПРАВДОЙ

    От автора

    Верой и правдой

  ЧЕТЫРЕ КАРТЫ НАУДАЧУ

    От автора

    Четыре карты наудачу

  БРАТСКИЙ ДОЛГ

    От автора

    Братский долг

  ВСАДНИКИ С ИНДЮШИНОГО ПЕРА

    От автора

    Всадники с Индюшиного Пера

  НА ЗАПАД, В ТЕХАС

    От автора

    На Запад, в Техас

    От автора

    «Наседка» и Пайут

  БАРНИ БЕРЕТСЯ ЗА ДЕЛО

    От автора

    Барни берется за дело

  ПО ПУТИ НА ЗАПАД

    От автора

    По пути на Запад

  КАЖДЫЙ ЗА СЕБЯ

    От автора

    Каждый за себя

  ДОМ В ДОЛИНЕ

    От автора

    Дом в долине

  ЗАПАД, ГДЕ ТЫ ОСТАВИЛ СВОЕ СЕРДЦЕ

    От автора

    Запад, где ты оставил свое сердце

Луис Ламур Два рассказа

  Предисловие автора

  Равнина Голландца

    Заметки автора

  Езжай дальше, всадник

    Заметки автора

Луис Ламур Долина Солнца

  НА НАС ДЕРЖИТСЯ ЭТА ЗЕМЛЯ

  К ЗАПАДУ ОТ ПАЙЛОТ-КРИК

  КОГДА ЗА ДЕЛО БЕРЕТСЯ ТЕХАСЕЦ

  НИЧЕЙНАЯ ГОРА

  ГИЛА-КРОССИНГ

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  ШАМАНСКОН КАПИЩЕ.ПРИКЛЮЧЕНИЯ КОЛЮЧКИ КИДА

  ДОЛИНА СОЛНЦА

  ПАРЕНЬ С РАНЧО «СЛЭШ 7»

  В КРАЮ ВИКТОРИО

Луис Ламур Дорога на Скво-Спрингс

  ПРЕДИСЛОВИЕ

  ДОРОГА НА СКВО-СПРИНГС

  МЕРРАНО ИЗ СУХОЙ СТРАНЫ

  ЛЮБОВНАЯ АВАНТЮРА БИЛЛА

  ХЭТТАН-КАСЛ

  ЧЕЛОВЕК ДАФФИ

  БОЛЬШОЙ ЧЕЛОВЕК

  СТАНЦИЯ БЛАФФ-КРИК

Луис Ламур Золотая ловушка

  ЗОЛОТАЯ ЛОВУШКА

  И ЕЩЕ ОДНА ЛОЖЕЧКА ДЛЯ КОФЕЙНИКА

  ПРОЧЬ ИЗ ГОРОДА

  ДОЛЯ ДЛЯ НЕГОДЯЯ

  МУЛ ДО САНТА-ФЕ

  СОЛОНЧАКОВАЯ КОТЛОВИНА

  ПОЕДИНОК

  ОБОРОНА СЕНТИНЕЛЯ

Луис Ламур Когда говорит оружие

  Кэтлоу

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

  Когда говорит оружие

    ЗАКОН РОЖДЕННЫХ В ПУСТЫНЕ

    Авторские заметки ДИКАЯ ЗОНА СИКАМОР

    ПРОДОЛЖАЯ ПУТЬ

    Авторские заметки АЛМАЗНЫЙ КАНЬОН

    ГРОБОВЩИКИ ЧЕРНОЙ СКАЛЫ

      МОШЕННИЧЕСТВО НА ПЯТЬ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ

      КОМПАНЬОН, ПОМЕЧЕННЫЙ СМЕРТЬЮ

      АДСКИЙ КАМИН

    Авторские заметки БОУДИ

    ГИБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ ПУСТЫНИ

    Авторские заметки ДОЛИНА ТОНТО

    ВПЕРЕД, НАЛЕТЧИКИ ИЗ ТОНТО!

      СЕДЬМОЙ

      КОЙОТЫ БЕСПОКОЯТ

      ЖАРКАЯ НОЧЬ В ЙЕЛЛОУДЖЭКЕТЕ

      БЕГЛЕЦ

      ПРИМАНКА ДЛЯ ЖЕРТВЫ

      «ВСТАНЬ — И УМРИ!»

    Авторские заметки СТЕЙНЗ-ПАСС

    ПОСЛЕДНЯЯ ЗАСЕЧКА

    Авторские заметки КРЯЖ МОГОЛЛОН

    ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ «СОМБРЕРО»

    Авторские заметки БОЗ ИКАРД

    КОГДА ГОВОРИТ ОРУЖИЕ

    Авторские заметки ДИК ИЗ ДЭДВУДА

    БРОДЯГА

    Авторские заметки ГРЕМУЧАЯ ЗМЕЯ ДЖЕК ФАЛЛОН

    СУДЕБНЫЙ ИСПОЛНИТЕЛЬ ИЗ ПЭЙНТЕД-РОКА

    СХВАТКА В ГОРНОЙ ДОЛИНЕ

    ПАРЕНЬ С ХАРАКТЕРОМ

    ПОДАЛЬШЕ ОТ НЕПРИЯТНОСТЕЙ

    В ЛОВУШКЕ

    СМЕРТЬ ИДЕТ ПО ПЯТАМ

    ПОБЕЖДАЕТ СИЛЬНЕЙШИЙ

    ОДИНОКАЯ И БЕЗЗАЩИТНАЯ

    НАСЛЕДСТВО ТОМА КИРБИ

    КОВАРНЫЙ ЗАМЫСЕЛ

    ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЗАРУБОК НА РУКОЯТКЕ

    МЕСТЬ

    ВЕРНОЕ РУЖЬЕ

    СМЕРТЬ ШЕРИФА

    ЦЕНА ЖИЗНИ

Луис Ламур Крепкие парни (сборник)

  Крепкие парни

    Посвящается еще раз честному книгоиздательству

    Историческая справка

    ЕЗЖАЙ ДАЛЬШЕ, ВСАДНИК

    Историческая справка

    ТРОПА В ПАЙ-ТАУН

    Историческая справка

    ОШИБКА МОЖЕТ СТОИТЬ ЖИЗНИ

    Историческая справка

    ВЕЛИКОЕ КОЛДОВСТВО

    Историческая справка

    ПАРЕНЬ С РАВНИНЫ БЭТТЛ

    Историческая справка

    К ЗАПАДУ ОТ ТУЛАРОСЫ

    Историческая справка

    МАК-КУИН С «ТАМБЛИНГ К»

    ТОТ, КТО СПРАВИЛСЯ С МАЛЫШОМ МОХАВЕ

    Историческая справка

    ОХОТНИК ЗА ЛЬВАМИ И ЛЕДИ

    Историческая справка

    РЕВОЛЬВЕР КИЛКЕННИ

  Ненависть в наследство

    Предисловие

    Историческая справка ТОНКОСТИ КРАЖИ СКОТА

    ЛОНИГАН

    Историческая справка ПРИСТАНИЩЕ КОВБОЕВ

    РЕГАН С РАНЧО «СЛЭШ БИ»

    Историческая справка САЛУНЫ СТАРОГО ЗАПАДА

    НЕНАВИСТЬ В НАСЛЕДСТВО

      Глава 1 ВЫСТРЕЛ ИЗ ЗАСАДЫ

      Глава 2 ДРАКА В САЛУНЕ

      Глава 3 ПОБЕГ ИЗ-ЗА РЕШЕТКИ

      Глава 4 РАСПЛАТА

    Историческая справка РОДЕО

    РАУДИ СКАЧЕТ К СЛАВЕ

      Глава 1 НУЖЕН КОНЬ

      Глава 2 ОБМАНУТ И БРОШЕН… И РАД ЭТОМУ

      Глава 3 КРАСАВИЦА ПРЕРИЙ

      Глава 4 СЕРЕБРЯНЫЙ БОК

      Глава 5 В ТЮРЬМЕ ПО ЛОЖНОМУ ОБВИНЕНИЮ

      Глава 6 ЧЕТВЕРОНОГИЙ ДЬЯВОЛ

      Глава 7 НЕОБЪЯВЛЕННЫЙ НОМЕР

    Историческая справка КРЕПКИЕ ПАРНИ

    ПАРТНЕР С РИО

    Историческая справка КОНЕЦ СТАРОГО ЗАПАДА

    БИЛЛ КЭРИ ОСТАЕТСЯ НА ЗАПАДЕ

  Мужчина без проблем

    Историческая справка

    КОЛЮЧКА КИД ПЛАТИТ ДОЛГ

    НЕПОДХОДЯЩЕЕ МЕСТО, ЧТОБЫ УМЕРЕТЬ

      Глава 1

      Глава 2

      Глава 3

      Глава 4

      Глава 5

      Глава 6

    ГОРОД В КОТОРОМ НЕЛЬЗЯ ПРИРУЧИТЬ ОРУЖИЕ

      Глава 1 НУЖЕН БЛЮСТИТЕЛЬ ПОРЯДКА

      Глава 2 ПРИМАНКА ДЛЯ БРАТЬЕВ-БРОДЯГ

      Глава 3 ВЫЗОВ БРАТЬЕВ БАРЛОУ

      Глава 4 ЗАКОН ОРУЖИЯ ПРИХОДИТ В БЕЙСИН-СИТИ

    ШЕНДИ БЕРЕТ СВОЕ

    МУЖЧИНА БЕЗ ПРОБЛЕМ

      Глава 1

      Глава 2

      Глава 3

      Глава 4

    СКАЧИ ИЛИ СТРЕЛЯЙ

      Глава 1 ПАРИ

      Глава 2 ЛОВУШКА ЗАХЛОПЫВАЕТСЯ

      Глава 3 НАДУВАТЕЛЬСТВО

      Глава 4 ДРАГОЦЕННЫЙ ЗАКЛАД

    ДОЛГИЙ ПУТЬ ДОМОЙ

Луис Ламур Кровавое золото

  Тайна сломанного револьвера

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

  Дорога на север

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

  Верхом по Темной Тропе

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

    10

    11

    12

    13

    14

    15

    16

    17

  Кровавое золото

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

  Брионн

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

Луис Ламур Наемный убийца

  Наемный убийца

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

  Серебряный каньон

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

  Сквозь перекрестный огонь

    ГЛАВА 1

    ГЛАВА 2

    ГЛАВА 3

    ГЛАВА 4

    ГЛАВА 5

    ГЛАВА 6

    ГЛАВА 7

    ГЛАВА 8

    ГЛАВА 9

    ГЛАВА 10

    ГЛАВА 11

    ГЛАВА 12

    ГЛАВА 13

    ГЛАВА 14

    ГЛАВА 15

  Вниз по склонам холмов

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

  Фаллон

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  Юта Блайн

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

Луис Ламур Перестрелка на ранчо (сборник)

  Жила Комстока

    Часть первая

      Глава 1

      Глава 2

      Глава 3

      Глава 4

    Часть вторая

      Глава 5

      Глава 6

      Глава 7

      Глава 8

      Глава 9

      Глава 10

      Глава 11

      Глава 12

      Глава 13

      Глава 14

      Глава 15

      Глава 16

      Глава 17

      Глава 18

      Глава 19

      Глава 20

      Глава 21

      Глава 22

      Глава 23

      Глава 24

    Часть третья

      Глава 25

      Глава 26

      Глава 27

      Глава 28

      Глава 29

      Глава 30

      Глава 31

      Глава 32

      Глава 33

      Глава 34

      Глава 35

    Часть четвертая

      Глава 36

      Глава 37

      Глава 38

      Глава 39

      Глава 40

      Глава 41

      Глава 42

      Глава 43

      Глава 44

      Глава 45

      Глава 46

      Глава 47

      Глава 48

      Глава 49

      Глава 50

      Глава 51

      Глава 52

      Глава 53

      Глава 54

      Глава 55

      Глава 56

      Глава 57

      Глава 58

      Глава 59

      Глава 60

  Рассказы

    БАНДИТЫ ИЗ МЕСКИТА

    ЛЮБОВЬ И МАЛЫШ КАКТУС

      Предисловие автора

      Глава 1. ЦВЕТЫ ДЛЯ ДЖЕННИ

      Глава 2. РЫЖИЙ ХЕРРИНГ

      Глава 3. ОТЧАЯННАЯ ПОПЫТКА

      Глава 4. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ДЖЕННИ

    СТРАШНЫЙ СОН

    КОВБОЙСКАЯ ВЫУЧКА ДЖОННИ

    НЕГОДЯИ НЕ ЗНАЮТ ПОКОЯ

    СЛУЧАЙ НА СТАНЦИИ ДИЛИЖАНСОВ

    ПЕРЕСТРЕЛКА НА РАНЧО

      Предисловие автора

      Глава 1. СМЕРТЕЛЬНАЯ ЛОВУШКА

      Глава 2. ЗАГАДКА РАНЧО «КОСАЯ Т»

      Глава 3. ПАПАГО-ПАСТУХ

      Глава 4. В ДОЛИНЕ КОНОКРАДОВ

      Глава 5. В ЧЕМ СИЛА МАЛЫША ПАПАГО

      Глава 6. ТРУДНЫЙ ПУТЬ ДОМОЙ

    ШЕСТОЙ ДРОБОВИК

Луис Ламур Сын преступника

  Бендиго Шефтер

    От автора

    Часть первая

      Глава 1

      Глава 2

      Глава 3

      Глава 4

      Глава 5

      Глава 6

      Глава 7

      Глава 8

      Глава 9

      Глава 10

      Глава 11

      Глава 12

      Глава 13

      Глава 14

    Часть вторая

      Глава 15

      Глава 16

      Глава 17

      Глава 18

      Глава 19

      Глава 20

      Глава 21

      Глава 22

      Глава 23

      Глава 24

      Глава 25

      Глава 26

      Глава 27

      Глава 28

      Глава 29

      Глава 30

      Глава 31

      Глава 32

      Глава 33

      Глава 34

      Глава 35

    Часть третья

      Глава 36

      Глава 37

      Глава 38

      Глава 39

      Глава 40

      Глава 41

      Глава 42

      Глава 43

      Глава 44

      Глава 45

      Глава 46

      Глава 47

  Поездка за наследством

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

  Сын преступника

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

*** Примечания ***