Коллекция Брэйдинга [Патриция Вентворт] (fb2) читать онлайн

Патриция Вентворт

КОЛЛЕКЦИЯ БРЭЙДИНГА

(Мисс Мод Сильвер – 18)

СПИСОК РОМАНОВ ИЗ СЕРИИ «МИСС МОД СИЛЬВЕР»

1. Серая маска / Grey Mask, 1928

2. Дело закрыто / The Case is Closed, 1937

3. Опасная тропа / Lonesome Road, 1939

4. На краю пропасти / Danger Point, 1941

5. Китайская шаль / The Chinese Shawl, 1945

6. Мисс Сильвер вмешивается / Miss Silver Intervenes, 1941

7. Часы бьют двенадцать / The Clock Strikes Twelve, 1944

8. Ключ / The Key, 1944

9. Возвращение странницы / The Traveller Returns, 1945

10. Приют пилигрима / Pilgrim's Rest, 1946

11. Убийство в поместье Леттеров / Latter End, 1944

12. Светящееся пятно / Spotlight, 1947

13. Кольцо вечности / Eternity Ring, 1948

14. Дело Уильяма Смита / The Case of William Smith, 1948

15. Мисс Сильвер приехала погостить / Miss Silver Comes to Stay, 1949

16. Огненное колесо / The Catherine Wheel, 1949

17. Сквозь стену / Through the wall, 1950

18. Коллекция Брэйдинга / The Brading Collection, Mr. Brading’s Collection, 1950

19. Кинжал из слоновой кости / The Ivory Dagger, 1951

20. Анна, где ты? / Anna, Where Are You?, 1951

21. Круги на воде / The Watersplash, 1951

22. Проклятие для леди / Ladies Bane, 1952

23. Из прошлого / Out of the past, 1953

24. Ускользающие улики / Vanishing Point, 1953

25. Сокровище Беневентов / The Benevent Treasure, 1954

26. Тихий пруд / The Silent Pool, 1954

27. Внимающее око / The Listening Eye, 1955

28. Ядовитые письма / Poison in the Pen, 1955

29. Павильон / The Gazebo, 1956

30. Роковой отпечаток / The Finger Print, 1956

31. Элингтонское наследство / The Alington Inheritance, 1958

32. Тайна тёмного подвала / The Girl in the Cellar, 1961

Перевод с английского Викентия Борисова

ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА.

В 2003 году этот роман Патриции Вентворт вышел в бумажном варианте под названием «Коллекция Брединга» в переводе И. Топоркова (сведения из интернета). Мне не удалось достать книгу – её нет в продаже, а в сети текст нигде не публиковался. Получилось так, что в интернете выложены переводы всех романов о Мод Сильвер, кроме этого. Пришлось переводить заново.

В. Борисов.

© Copyright: Викентий Борисов, перевод. 2021

ГЛАВА 1

Мисс Мод Сильвер вязала. Она использовала шерсть, оставшуюся в разное время от джемперов, связанных для племянницы Этель Буркетт, чулок для младших Буркеттов, шерстяных платьев и кардиганов для маленькой Джозефины, и объединила эти фрагменты в полосатый шарф, который считала действительно изысканным и художественным. Вывязывая узкую полоску лимонного цвета, опустив руки и держа спицы в континентальном стиле^[1], она позволила себе бросить осторожный взгляд на посетителя, которого только что ввели в комнату. Её глазам предстал мужчина примерно пятидесяти пяти лет от роду, не выше среднего роста, но очень прямой, худощавый и серый. Собственно признаков болезни не было, но серость виднелась в хорошо скроенном костюме, в коротко подстриженных волосах, в холодных глазах и даже в оттенке кожи. Мисс Сильвер вспомнила о неких стройных рыбоподобных насекомых, иногда неожиданно возникающих между листами нераскрытой книги. Визитная карточка, переданная посетителем, лежала на маленьком столике у её локтя:

Мистер Льюис Брэйдинг

Уорн-Хаус

Ледстоу

Ледстоу располагался между Ледлингтоном и морем. Мисс Сильвер хорошо знала всю эту часть страны. Рэндал Марч, её старый воспитанник, был теперь главным констеблем округа. Мисс Сильвер служила гувернанткой до того, как занялась расследованиями. Её дружба с семьёй Марч была окрашена чувством нежной привязанности.

По ряду дел мисс Сильвер приходилось оказываться в Ледшире. Ей показалось, что она слышала имя мистера Брэйдинга, но не могла вспомнить, в какой связи. Она и не пыталась уловить эту связь – ей следовало уделить внимание самому мистеру Брэйдингу. Как и многие из посетителей, он сожалел о своём приходе. У неё не имелось возможности судить, являлась ли жёсткость его поведения целиком следствием этого сожаления или же она вообще в какой-то степени свойственна вошедшему, но его смущение, неуверенность и явная растерянность опытному наблюдателю были совершенно очевидны. Некоторые из клиентов мисс Сильвер отличались излишней словоохотливостью, но, вне зависимости от того, говорили они слишком много или слишком мало, большинство из них в первые пять минут были бы рады оказаться на противоположной стороне входной двери, не прикасаясь к дверному звонку и не выражая словами то, что привело их сюда.

«Частные расследования», являвшиеся её профессиональной деятельностью, придали мисс Мод Сильвер некую своеобразную уверенность, а также не раз подвергли её опасности. Они также обеспечили ей скромные удобства в квартире в особняке Монтегю Мэншнс. Окна обрамляли шторы переливчато-синего цвета, ковёр им под цвет выдержал военные годы, но нынче начал проявлять признаки износа. С теми же частными расследованиями были косвенно связаны фотографии, заполнявшие каминную полку, верхнюю часть книжного шкафа и любое другое место, на которое можно было бы поставить рамку. Сами рамки были старомодными – плисовые или серебряная филигрань на бархате; а вот фотографии по большей части – вполне современными фотографиями детей. Иногда на снимке появлялась молодая мать. Там и сям россыпью встречались карточки множества девушек и юношей, но пожилых было очень мало. Каждая фотография являлась выражением благодарности от того, кто был спасён или жил в счастье и довольстве в результате успешной борьбы мисс Мод Сильвер за справедливость. Если бы битва оказалась проигранной, большинство этих детей никогда бы не увидели света.

Диагноз Льюису Брэйдингу выставили верный. Он предпочёл бы сюда не приходить. Комната напомнила ему то, как в бытность свою школьником он навещал тёток Форрест. Стулья из жёлтого орехового дерева, чьи гнутые ножки и скверная резьба едва искупались широкими, вместительными сиденьями. Тот же тип обоев, те же устаревшие картины: «Пробуждение души», «Гугенот» кисти Милле^[2] и «Монарх Глена»^[3]. Такое же беспорядочное нагромождение фотографий. Комната старой гувернантки, а сама мисс Сильвер – та самая чудом сохранившаяся старая гувернантка.

Именно в этот момент пробудился его интерес как коллекционера. Конечно, она не относилась к сфере его интересов, но как не узнать музейный экспонат, если видишь его? Неряшливая, старомодная одежда – где, во имя небес, можно раздобыть подобное одеяние в наши дни? Сетчатая вставка спереди с кусочками китового уса в воротнике, толстые чулки, туфли с потёртыми носами (точь-в-точь такие, как у старой кузины Мэри), туго стянутые сеткой волосы, камея-брошь с головой поддельного греческого воина, аккуратные черты лица, мягкая атмосфера, непрекращающееся вязание создавали картину столь же обезоруживающую, сколь и устаревшую. Его кратковременное смущение вытеснилось убедительным чувством мужского превосходства.

– Мне много говорили о вас, мисс Сильвер, – начал он.

Смена настроения не осталась незамеченной. Мисс Сильвер ощутила и её, и нотку снисходительности в не очень-то приятном голосе мистера Брэйдинга. Впрочем, её абсолютно не волновали ни снисходительность, ни раздражающий тон. Она слегка кашлянула и отозвалась:

– Да, мистер Брэйдинг?

– Марчи. Думаю, вы их знаете.

– О да.

Глаза неопределённого цвета неподвижно глядели на его лицо. Им начало овладевать раздражение из-за Рэндала Марча и возникшего положения. Марч не посылал его сюда – Брэйдинг поспешил прояснить это.

– Он не знает, что я пришёл к вам, и буду обязан, если вы не упомянете об этом. Он, как вы знаете, наш главный констебль. Случилось так, что я встретил его вчера вечером за ужином, и, когда завязалась беседа о расследованиях, он высказал мнение, что лучшим известным ему детективом была женщина. Он не упомянул ваше имя, но это исправил другой гость. Ходили разговоры о деле, в котором вы участвовали – убийстве в Меллинге^[4]> – и мне оставалось лишь вспомнить ваше имя и найти вас в телефонном справочнике.

Произнеся эту фразу, Брэйдинг вспомнил не столько сами слова Рэндала Марча, сколько тон, которым он их произнёс. Тон, изрядно впечатливший его. Устремившись мыслями в прошлое, он обнаружил, что по-прежнему пребывает под впечатлением.

Мисс Сильвер задумчиво посмотрела на него.

– Вы были достаточно заинтересованы, чтобы назначить встречу. И пришли на неё. Что я могу сделать для вас, мистер Брэйдинг?

Он сделал резкое движение.

– Моё имя что-нибудь говорит вам?

Она кашлянула.

– По-моему, да. Минуточку… нет, конечно, я должна была сразу вспомнить – Коллекция Брэйдинга.

Интерес в её голосе смягчал впечатление от минутного провала памяти.

– Да, – подтвердил Брэйдинг с оправданной гордостью.

Мисс Сильвер закончила вязать полоску лимонного цвета и теперь вплетала в пряжу нить тёмно-синей шерсти. Сделано, подумала она.

– Ну конечно. Как глупо с моей стороны. Ваша Коллекция широко известна. Я часто думала, что мне было бы интересно увидеть её. Драгоценности с Историей – их собрание открывает такие широкие возможности!

– Слишком широкие. У меня имеется несколько копий известных драгоценных камней, но Коллекция в основном ограничивается ювелирными изделиями, имеющими какое-то отношение к преступлениям. За исключением нескольких предметов, связанных с семейными интересами.

Она продолжала вязать и смотреть на него.

– Коллекция должна быть ценной.

Скрежетание, очевидно, обозначало смех.

– Я потратил много денег на неё. И иногда спрашиваю себя, почему. Когда я уйду, никто это не оценит.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Так часто бывает. У каждого поколения свои вкусы и интересы. Но я полагаю, что вы собирали Коллекцию, чтобы угодить себе, а не ради своих детей.

Он ответил ещё резче:

– У меня нет детей. Я не женат. Моим нынешним наследником должен стать двоюродный брат Чарльз Форрест, который, я полагаю, немедленно превратит наиболее ценные экспонаты Коллекции в деньги.

Спицы мисс Сильвер щёлкали. Полосатый шарф подрагивал. Она сказала:

– Вы обеспокоены, не так ли? Быть может, вы объясните мне, чем я могу вам помочь.

До этого момента он действительно не решался. И не думал, что решится, но спросил:

– Всё, что я скажу вам, останется тайной?

– Конечно, мистер Брэйдинг.

Марч упоминал, что мисс Сильвер – олицетворение благоразумия. Брэйдинг нахмурился.

– Вообще-то ничего определённого. Но существуют определённые тревоги, и, по-моему, для них имеются основания. Хотя и не более того. Лучше начать с рассказа о том, как устроен мой дом.

Мисс Сильвер наклонила голову.

– Я буду рада услышать об этом.

Он продолжал говорить, сидя неподвижно и прямо. Правая рука слегка двигалась по подлокотнику кресла. Кончики пальцев то следовали рисунку листьев аканта, граничивших с обивкой, то нервно постукивали.

– До недавнего времени я владел Уорн-Хаусом, поблизости от деревни Уорн в Ледшире. Это очень маленькая деревня в трёх милях от Ледстоу. Когда я всерьёз заинтересовался драгоценностями, то понял, что для размещения ценной Коллекции следует поломать голову. В конце концов я решил соорудить пристройку к дому, превратив её в хранилище. Я обратился к специалистам, и в конце двадцатых годов сооружение хранилища завершили. Оно находится вне дома и связано с ним тридцатифутовым^[5] проходом, который ночью ярко освещён. С этой же стороны дома находится крутой холм, и пристройка частично встроена в него. Я не буду беспокоить вас техническими деталями, но хранилище защищено от взлома настолько, насколько это могут обеспечить бетон и сталь. Там нет окон, их место занимает первоклассная установка для кондиционирования воздуха, и есть только один вход – из застеклённого прохода, который заканчивается стальной дверью. Когда она открывается, перед главным зданием остаются маленький вестибюль и ещё одна стальная дверь. Вам ясна картина?

– Вполне, мистер Брэйдинг.

Мисс Сильвер размышляла о том, что у него манера лектора, хотя, к счастью, не каждый лектор обращается к своей аудитории с такими сухостью и точностью.

Он свёл кончики пальцев вместе и возобновил повествование.

– Как только вы окажетесь внутри главного здания, всё остальное очень просто. Там находится большая комната, в которой и хранится моя Коллекция. Слева от этой комнаты расположены спальня моего секретаря и ванная комната. Прямо напротив входа имеется другая дверь, ведущая в коридор, из которого открываются моя собственная спальня, вторая ванная комната и лаборатория. Я понемногу экспериментирую с камнями – но это просто к слову. Вся разработка конструкции была направлена на неприступность хранилища, и я считаю, что цель достигнута.

Мисс Сильвер продолжала вязать. Затем она слегка кашлянула и сказала:

– Почему вы мне всё это рассказываете, мистер Брэйдинг?

Его рука вернулась к ощупыванию узора из листьев аканта. Невозмутимость начала давать трещину.

– Потому что я хочу, чтобы вы поняли, что мною приняты все меры предосторожности.

– Но вы не удовлетворены?

Его голос слегка дрогнул:

– На это есть причины.

– Прошу вас, продолжайте.

– Я принял все меры предосторожности. Во время войны я вывез Коллекцию в безопасное место на материк. А сам служил цензором – я известный лингвист. Когда война закончилась, я понял, что не заинтересован в том, чтобы содержать Уорн-Хаус. Он был слишком велик для меня. Да ещё трудности с прислугой – в общем, меня это больше не интересовало. Мне сообщили, что дом превосходно подходит для преобразования его в загородный клуб. Создали синдикат для покупки, и я перешёл жить в пристройку. У меня есть несколько акций, и я сохранил свой старый кабинет, расположенный на той же стороне дома, что и пристройка, и находящийся справа от двери, которая открывается в застеклённый проход. Короче говоря, мы с секретарём постоянно обедаем в клубе, и я сохранил свой кабинет, но Коллекция находится в пристройке, и мы оба ночуем там же. Из клуба для уборки приходит женщина, но она никогда не остаётся без присмотра. Это одна из обязанностей моего секретаря – постоянно наблюдать за ней.

Мисс Сильвер привыкла к клиентам, которые подробно излагали второстепенные детали, потому что оттягивали момент, когда нужно сказать нечто неприятное. Тёмно-синяя полоска закончилась, она вернулась к лимонно-жёлтой.

– Вы выразились предельно ясно, мистер Брэйдинг. Вы приняли все описанные вами меры предосторожности, но остаётся человеческий фактор. Это здание, в котором вы живёте со своей Коллекцией, само по себе не удалено от других, но изолировано самой природой принятых вами мер. И в этой изоляции вы пребываете вместе с другим человеком. Моё внимание естественно сосредотачивается на этом человеке, вашем секретаре. Кто он такой, кем были его предшественники, и как долго он служит у вас?

Льюис Брэйдинг откинулся на спинку стула и забросил ногу на ногу. Легчайшая улыбка скользнула по его губам.

– Именно так. Ну, вот вам и суть дела. Его зовут Джеймс Моберли, ему тридцать девять лет. Он начал жизнь при скромных обстоятельствах, получил стипендию, занялся экспериментальной химией и принял участие в ряде остроумных мероприятий мошеннического характера.

– Боже мой! – проронила мисс Сильвер, продолжая вязать.

Пальцы Льюиса Брэйдинга начали выстукивать какую-то мелодию на листьях аканта. Он не то, чтобы улыбался, но выглядел довольным.

– Его нанял человек, участвовавший в совершении ряда мошенничеств. Ювелирные изделия были украдены, а некоторые камни заменены мастерски изготовленными копиями. Всё это выяснилось во время войны. Главарём был француз, действовавший из Парижа. Он исчез во время падения Франции. Это дело прошло через мои руки, когда я служил в цензурном ведомстве. Я занялся прицельным наблюдением за течением аферы. Джеймс Моберли служил в армии – но, кажется, не поднимался выше, чем клерк на базе. Я следил за ним, и когда его демобилизовали, предложил ему работу в качестве моего секретаря. Это вас удивляет?

Мисс Сильвер серьёзно кивнула:

– Я полагаю, что вы ожидали подобной реакции с моей стороны.

Брэйдинг сухо рассмеялся.

– Несомненно. А теперь я приведу свои причины. Джеймс Моберли обладает техническими навыками, необходимыми для моих экспериментов. Они не так широко известны, как вы можете предположить. Он прошёл хорошую школу мошенничества у месье Пуассона, известного среди своих преступных соратников как Poisson d'Avril. Полагаю, что здесь имеет место принцип lucus a non lucendo^[6]>, так как он был отнюдь не дураком.

Мисс Сильвер, выглядевшая, как гувернантка, которая хвалит воспитанника, пробормотала:

– Poisson d'Avril, конечно же, является французским эквивалентом первоапрельского дурака – жертвы розыгрыша.

Лёгкая кислая улыбка сменилась столь же лёгким недовольным поджатием губ. Мистеру Брэйдингу показалось, что его поставили на место, но он не мог поверить, что собеседница именно так и намеревалась поступить. Взгляд мисс Сильвер оставался мягким и вопросительным. Брэйдинг продолжил:

– В дополнение к техническим способностям Моберли я считал, что его предыдущие деяния дадут мне полезную власть над ним. Он никогда не привлекался к ответственности, и не будет, пока посвящает себя работе на меня, но если он хоть чуть ошибётся, если хотя бы малость злоупотребит своим положением, то подвергнет себя риску судебного преследования.

Мисс Сильвер повторила: «Боже мой!». Хлопотливые спицы на мгновение застыли посреди полоски лимонного цвета. Она заметила:

– Мне кажется, что вы вступили на очень опасный путь.

Серые брови поднялись. Брэйдинг рассмеялся.

– Он не убьёт меня, – бросил он. – Признайте наличие у меня пусть даже небольшого интеллекта. Если со мной что-нибудь случится, досье Джеймса Моберли попадёт в руки моего кузена Чарльза Форреста, который также является моим душеприказчиком. Если он не убедится в том, что всё безукоризненно честно, досье отправится в полицию. Существует письмо с моим завещанием и распоряжением на подобный случай, и Джеймсу Моберли это известно.

Спицы мисс Сильвер снова зашевелились. Она не проронила ни слова. Для любого, кто знал её, стало бы очевидным её неодобрение.

Если мистер Брэйдинг и не понял этого, то только потому, что ему и не приходило в голову, будто имеется повод для неодобрения. Более того, он был очень доволен и собой, и изобретённым способом для обеспечения верности своего секретаря. И даже ожидал аплодисментов.

– Неплохая идея, не правда ли? У меня есть кнут, и он о нём знает. Пока Моберли остаётся честным и выполняет свою работу, я хорошо ему плачу, и ему не на что жаловаться. Личная выгода, понимаете ли. Это самый мощный мотив из всех существующих. Он диктует ему необходимость быть честным и выполнять работу по моему вкусу. И сильнее мотива не придумаешь.

Мисс Сильвер достигла конца ряда. Затем произнесла исключительно веско:

– Вы вступили на опасный путь, мистер Брэйдинг. Я думаю, вы и сами это осознаёте, иначе бы вас здесь не было. Почему вы пришли ко мне?

Он внезапно нахмурился.

– Я не знаю. Я был – как бы это выразиться – одержим. Да, пожалуй, это подходящее слово, – повторил он с ударением, – одержим ощущением, что за моей спиной что-то происходит. Я не слабонервный и не впечатлительный, но у меня такое чувство. Если для этого есть основания, я хотел бы знать, какие. Если нет – ну, я бы хотел увериться в этом.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Вы ничего не испытываете, кроме ощущения?

Она видела его колебания.

– Я не знаю… возможно… наверно, нет. Я думал… – Он замолчал.

– Пожалуйста, будьте откровенны со мной, мистер Брэйдинг. О чём вы подумали?

Он посмотрел на неё сначала с любопытством, а затем более пристально.

– Один-два раза мне показалось, что я сплю слишком крепко, и я просыпался с ощущением, что произошло нечто.

– Как часто это случалось?

– Два или три раза. Я не уверен – это просто представляется возможным. Мне казалось, что кто-то ещё был в пристройке… – он замолчал, покачав головой. – Нет, это уже слишком. Я не могу пойти дальше того, что сказал раньше – представляется возможным.

Мисс Сильвер совершила почти незаметное движение. Оно не выглядело покачиванием головы, но любой, кто знал мисс Сильвер – скажем, инспектор Эбботт из Скотланд-Ярда – расценил бы этот жест как недовольство, если не несогласие. Слегка кашлянув, она продолжила:

– Простите меня, мистер Брэйдинг, но я не понимаю, почему вы консультируетесь со мной.

– Нет?

Она повторила тихо и задумчиво:

– Нет. У вас, кажется, есть некие смутные подозрения, и я предполагаю, что они направлены против вашего секретаря.

– Я так не говорил.

Она на мгновение отложила вязание и быстро произнесла:

– Нет, вы так не говорили. Но кроме вас и мистера Моберли в пристройке никого нет. Я полагаю, у него есть ключ, как и у вас?

– Да, у него есть ключ.

– Ваши слова равносильны признанию. Вы подозреваете, что он впустил кого-то в пристройку, усыпив вас снотворным.

– Я не говорил ничего подобного.

– Но подразумевали. Могу ли я спросить, что у вас было на уме, когда вы пожелали встретиться со мной? Как вы полагаете, чем я могу быть вам полезна?

Улыбка по-прежнему играла на губах Брэйдинга. Если это и доказывало владевшее им некое удовольствие, то явно не того сорта, которое мисс Сильвер могла бы одобрить. Он поднял руку и позволил ей снова упасть.

– Я подумал, что за Моберли нелишне понаблюдать.

Мисс Сильвер возобновила вязание. Она перешла на серую полосу, которая оказалась шире лимонной и синей. Глядя поверх спиц, она созерцала мистера Брэйдинга и его улыбку.

– Боюсь, я не могу вам помочь. Это дело вообще не по моей части. Я могла бы дать вам несколько советов, но прежде чем я это сделаю, – она на мгновение умолкла, – мне хотелось бы задать один вопрос.

Серые брови немного приподнялись.

– Какой?

– Ваш секретарь, мистер Моберли – он когда-нибудь просил вас об увольнении?

– Да.

– Относительно недавно?

– О да.

– Срочно?

– Можно сказать, и так. А теперь – каков ваш совет?

– Вы должны отпустить его.

Рука снова поднялась.

– Боюсь, это меня не устроит.

Мисс Сильвер торопливо произнесла:

– Отпустите его, мистер Брэйдинг. Я не знаю, чем вы руководствуетесь, но удерживаете человека против его воли, и удерживаете его посредством угрозы. Это не только неправильно, это опасно. Я говорила это и раньше. И если повторяю сейчас, то потому, что считаю своим долгом предупредить вас. Обида может перейти в ненависть, а ненависть создаёт атмосферу, в которой может случиться что угодно. Думаю, вам бы лучше следовало поместить свою Коллекцию в музей и начать вести более нормальный образ жизни.

– В самом деле? Это всё?

Она пристально посмотрела на него.

– Противостояние лишь укрепляет вас в решимости настаивать на своём, не так ли, мистер Брэйдинг? Вы пришли ко мне по этой причине? Возможно, вы чувствовали необходимость получить что-то, что укрепило бы вашу позицию? Если это так, то мне жаль, что вы пришли.

Она положила вязание на стол рядом с собой и встала. Аудиенция завершилась.

У Льюиса Брэйдинга не оставалось иного выбора, кроме как последовать примеру мисс Сильвер. Он формально попрощался и вышел из комнаты. Столь выраженное противодействие его воле и намерениям не могло не впечатлить.

ГЛАВА 2

Стейси Мэйнуоринг стояла и глядела в окно. Она стояла, потому что слишком тревожилась, чтобы сидеть, и глядела в окно, поскольку ожидала клиентку и хотела видеть её прибытие. Иногда возможно получить достоверное представление о том, на что похож человек, по его походке, осанке, манере приближаться. Когда встречаются два человека, каждый в какой-то степени подвержен влиянию другого, и поэтому они ведут себя иначе, нежели в одиночестве. Стейси хотелось увидеть леди Минстрелл до того, как они встретятся.

Она смотрела вниз из окна своего третьего этажа и видела лондонскую улицу, раскалённую полуденным солнцем. Тихая улица, заполненная высокими старомодными домами, в основном торопливо сооружёнными для удовлетворения насущной потребности в жилье. У Стейси были две комнаты и ванная. Многие довольствовались одной комнатой и считали себя счастливчиками.

Она бросила взгляд на улицу и подумала, не окажется ли леди Минстрелл этой женщиной в бесформенном пальто. Даже если температура приближалась к девяноста градусам^[7], Лондон всегда представлял на всеобщее обозрение толстую женщину, укутанную в мех по подбородок. Если толстуха остановится у дома номер десять, Стейси ответит ей «нет». А может быть, ответит «нет» в любом случае – она ещё не решила. С тех пор, как леди Минстрелл позвонила и договорилась о встрече, Стейси пыталась определиться, но у неё ничего не выходило. Каждый раз, когда она решалась сказать «да» или «нет», всё переворачивалось с ног на голову, и ей приходилось снова и снова спорить с самой собой.

Ледшир был большим графством. Вероятно, можно прожить годы в Ледшире и ни разу не столкнуться с Чарльзом Форрестом. Более того – жить там годами и ни разу не столкнуться с кем-нибудь, кто его знал. С другой стороны, вы могли бы встретиться с ним на Ледлингтон-Хай-стрит в любой день недели, или оказаться на вечеринке, а то просто попить чаю с людьми, которые обсуждали развод. «Значит, Чарльз избавился от этой девицы? Как её зовут? Как-то странно, но я не помню, как». «Ушла и бросила его, вот как? Нечто новенькое для старины Чарльза, согласны? Обычно было по-другому». Вот что болтали люди, и если она отправится в Ледшир, чтобы сделать миниатюру старой миссис Констэнтайн, ей, возможно, придётся услышать это собственными ушами.

Стейси крепко сжала правый кулак. И что из того? Если ты совершила поступок, люди будут обсуждать его, а раз они будут его обсуждать, ты просто должна привыкнуть к тому, что они говорят. Какое это имеет значение? Она бросила Чарльза, и он развёлся с ней из-за её ухода. Ну и что? Прошло три года с тех пор, как она его видела в последний раз. Она осталась на плаву и сделала себе имя с помощью своих миниатюр. Не существовало никаких причин, по которым ей не следовало отправляться в Ледшир и рисовать миссис Констэнтайн. Наоборот, имелись все причины поступить именно так. Старуха была знаменитостью. Создание миниатюры стало бы шагом к славе, да и деньги не помешали бы. А Лондон задыхался от жары.

Внезапно она почувствовала, что больше не может этого вынести. Две комнаты и ряд серых домов перед глазами… Ноги ныли при одной мысли об августовских тротуарах. Сжатый кулак расслабился. Если она решится, там будет сад – трава, деревья, тень. Какое имеет значение, встретит она Чарльза или нет? Достаточно бросить: «Привет!» и продолжать заниматься своими делами. Они больше ничего не значили друг для друга. Они больше не были женаты.

Такси, въехав на улицу, остановилось у № 10. Из машины вышла высокая женщина. Стейси увидела верхушку маленькой чёрной шляпы, трепетание тонкого платья в цветочек – и всё. Она отошла от окна и стала ждать. Первый взгляд ничего ей не сказал.

Леди Минстрелл влетела в комнату, словно корабль, несущийся на всех парусах. Если бы у неё не имелось денег и не хватило здравого смысла отдать себя в руки первоклассной портнихи, она была бы просто длинной и костлявой женщиной. Однако в любом случае она производила внушительное впечатление: добрые шесть футов роста, буйная тёмная шевелюра с проседью и красивое лицо. Она заставила Стейси чувствовать себя незначительной и крошечной. Когда она заговорила, послышались тщательно модулированные интонации класса, к которому она принадлежала по праву брака. Никто не нашёл бы в этом произношении ни единой ошибки, разве что это мог быть голос любой другой женщины.

– Мисс Мэйнуоринг, я так рада, что вы смогли встретиться со мной. Письма не приносят удовлетворения – согласны? – а разговор по телефону всегда кажется таким односторонним. Она неторопливо уселась, устремила тёмные глаза на Стейси и продолжила, как будто не было никакого перерыва. – Видите ли, как я пыталась объяснить, это не просто заурядный случай, когда кто-то заказывает портрет. Моя мама всегда отказывалась, если её хотели рисовать. Конечно, когда она выступала на сцене, её фотографировали, но только в какой-то роли. У неё никогда не было обычной фотографии, изображающей её саму, и мы с сестрой, естественно, крайне заинтересованы в том, чтобы… – она замолчала и слегка развела руками. – Я уверена, что вы понимаете.

– Да, конечно, – ответила Стейси. Её голос звучал прохладно и отстранённо. Три года назад всё было бы иначе. Она чувствовала эту разницу. И ненавидела её, что доставляло удовольствие. Если не носишь доспехи, тебя могут ранить, но иногда доспехи настолько жёстки, что их попросту нельзя носить.

Леди Минстрелл тем временем продолжала:

– Мама видела некоторые ваши работы на выставке. В том числе миниатюру старика – профессора Лэнгтона. Ей это очень понравилось, и когда она пришла домой, то сказала: «Вы вечно приставали ко мне, чтобы я согласилась позировать для портрета. Что ж, если вы сможете заполучить эту молодую женщину, я не выдвину ни единого возражения». – Она снова слегка развела руками. – Надеюсь, вы не сочтёте меня слишком грубой, но дело в том, что моя мама – актриса, и выражается именно так. Не рассчитывайте, когда отправитесь рисовать, что она будет похожа на других людей, потому что такого никогда не было и не будет.

Стейси внезапно рассмеялась.

– Я и не хотела бы рисовать её, если бы она была похожа!

– Вы хотите нарисовать её? Я надеюсь, что это так.

– Вы заставляете меня хотеть.

– О, я так рада! Именно то, на что я надеялась, ведь это такая возможность! Моя мама действительно заинтересовалась. Знаете, её энергия до сих пор бьёт через край. Если бы вы отказались, она была бы вполне способна лично заявиться в город и сидеть на этом стуле, пока не убедила бы вас согласиться, так что будет гораздо легче, если мы сможем договориться. Перейдём к деталям. Когда вы можете приехать?

У Стейси промелькнула мысль: «Я не могу…»

Но очень слабая. И когда Стейси посоветовала этой мысли не глупить, она мгновенно угасла. Стейси ощутила некое подобие триумфа, договорившись с леди Минстрелл о гонораре и обещав прибыть в Бёрдон через два дня.

– Это в семи милях от Ледлингтона, и мы встретимся в три сорок пять.

ГЛАВА 3

Когда леди Минстрелл ушла, Стейси спустилась вниз и позаимствовала карту Ледшира. У полковника Олбери, живущего на первом этаже, имелись всевозможные карты. В прошлом, когда у него была машина, он стремительно носился по большинству дорог, нанесённых на эти карты. Теперь он уже не мог сидеть за рулём, и проводил много часов в день, просматривая их и вычисляя всяческие вещи – например, пробег, или где можно сэкономить бензин, спускаясь по склону. Стейси не хотела запутываться в этих вычислениях, поэтому обрадовалась, когда поймала миссис Олбери, которая дала ей карту, не задавая никаких вопросов, поскольку стремилась вернуться к мытью, или приготовлению пищи, или уборке – всему, что она делала так плохо, и что занимало всё её время.

Вернувшись к себе в комнату, Стейси развернула карту и разложила её на предмете мебели, который служил диваном днём и кроватью ночью. У неё, конечно, имелось две комнаты, но задняя была слишком маленькой и жаркой, чтобы спать в ней.

Она разложила карту и опустилась на колени, чтобы посмотреть на неё. Нашла Ледлингтон, Ледстоу в семи милях от него, волнистую линию побережья за ней. Бёрдон не был отмечен, но деревня под названием Хил тоже находилась в семи милях от Ледлингтона. Стейси нашла её почти сразу, на противоположной стороне от Ледстоу, и вздохнула. Добрых четырнадцать миль от побережья. Уорн лежал прямо на берегу. Даже если бы Чарльз находился там, она могла отправляться в Бёрдон с лёгким сердцем. Четырнадцать миль – довольно долгий путь. Кроме того, почему Чарльз должен обязательно оказаться в Уорне? Жить в Солтингсе^[8] ему не по карману.

Она отвлеклась на мгновение, вспомнив большой серый дом, стоявший среди старых деревьев, защищавших его от ветров Ла-Манша. И задумалась, что с ним стало – продан, сдан, разделён на квартиры? Она задавалась вопросом, не воспротивился ли бы этому Чарльз. Но даже если и так, он бы никогда не показал это. Он никогда ничего не показывал. Возможно, потому, что ему нечего было показать. Он демонстрировал всем вокруг улыбающееся лицо и очаровывал мир по своему желанию, но беспокоило ли его что бы то ни было, кроме желания очаровать этот мир, она не знала и никогда не узнает.

Стейси быстро встала. Она свернула карту и бросила её на стул так, что полковник Олбери пришёл бы в ярость. Конечно, она – редкостная дура, но не настолько же, чтобы проливать сентиментальные слёзы над картой и задумываться о Чарльзе? Для неё не имели никакого значения ни сам он, ни Солтингс. Она собиралась поехать в Бёрдон, чтобы нарисовать старую Майру Констэнтайн, а Бёрдон был в четырнадцати милях от Уорна.

До конца дня Стейси не имела ни минуты отдыха. До отъезда через два дня следовало переделать массу дел. Чем она и занялась, выбиваясь из сил, и так устала, что уснула почти сразу же, как только голова коснулась подушки. После чего Стейси пришлось увидеть сон о Солтингсе.

Это был необычайно яркий сон. Она шла по тропинке утёса. Там действительно была такая тропка. Стейси ненавидела её из-за крутого спуска к морю и узости, но во сне она оказалась ещё уже. Дорожка шла чуть ли не отвесно, а на стороне побережья вместо берега, ровного и лишь иногда слегка холмистого, возвышалась длинная нерушимая стена. Было довольно светло, но Стейси не видела ни море, ни верхнюю часть стены. Она слышала, как волны ползут по песку и укатываются обратно в море, как ветер с берега бьётся в стену, но сами прилив и ветер оставались скрытыми от глаз. Она должна была идти прямо. Она не знала, почему – вынужденно, без знания или выбора. Стена представляла собой вертикально стоявшую карту полковника Олбери, на которую были нанесены все города, дороги и реки. И в том числе – тропа утёса. И каждый шаг Стейси. Она миновала Солтингс, и путь вёл её к Уорну. И там закончится путь, потому что скалистый склон опустится в деревню. В любую минуту начнётся снижение, и она увидит деревья, закрывавшие Уорн-Хаус, и крыши деревенских домов внизу. Только что-то было не так – путь продолжал тянуться вперёд и никуда не вёл. Сверху раздался голос: «Куда, Стейси, куда?» И она ответила: «В Уорн». Голос произнёс: «Не ходи. Я предупреждаю тебя – не ходи в Уорн». Потом он угас, и Стейси увидела Чарльза, идущего к ней навстречу по узкой тропинке. Им предстояла неизбежная встреча, если бы никто из них не повернул назад. Но повернуть было невозможно – путь превратился в точку, в одну из узких линий, нанесённых на карту полковника Олбери. Чарльз улыбнулся Стейси, как и всегда, а она упала лицом в шуршавшую карту и проснулась.

Не понимая в течение какого-то мгновения, где находится. Ни камней, ни моря. Они исчезли, и Чарльз тоже исчез. И вместе с ними – все доспехи Стейси. Она зарылась лицом в подушку и расплакалась.

ГЛАВА 4

Стейси села в поезд, испытывая восторг. Она избавилась от всего, что пыталось её задержать, и теперь следует своей дорогой. Она имела право чувствовать себя довольной. Сегодня утром Эдит Фонтейн ахнула по телефону: «Боже мой!» примерно с шестью восклицательными знаками, когда Стейси пробормотала, что собирается в Бёрдон, чтобы нарисовать миниатюру Майры Констэнтайн. Восклицательные знаки сопровождались удушьем.

– Ты не можешь!

– Почему?

– Моя дорогая! – Эдит никак не могла перевести дыхание. – Ну, если ты не возражаешь…

– Против чего?

– Ну, я было подумала…

Стейси потеряла самообладание.

– А ты не думай! – отрезала она и бросила трубку.

Эдит, конечно, её двоюродная сестра, но одновременно – одна из самых раздражающих женщин в мире. Всё, что она действительно хотела – держать Стейси за руку и повторять: «Доверься мне». Поэтому трубка торопливо швырялась далеко не в первый раз. Как правило, Стейси потом сожалела об этом, потому что Эдит знала её ещё с колыбели, и ей хотелось проявить доброту. Но сейчас Стейси просто упивалась триумфом. Она победила Эдит – так же, как свои собственные опасения и этот треклятый сон. Если как следует попытаться, всё получится.

Кто-то однажды сказал Стейси, что спешка – это её слабость. Она не могла вспомнить, кто именно – вероятно, мать Эдит, старая тётка Агата Фонтейн. Да, верно. Стейси слышала её слова:

– Ты всегда слишком торопишься, моя дорогая. Если ты увидела что-то, что пришлось тебе по вкусу, оно немедленно должно стать твоим. Платье, в котором ты пришла домой на прошлой неделе – абсолютно неподходящее и непрактичное, но ты поспешила купить его, не дав себе времени подумать. А теперь этот брак…

Конечно, в известной цитате полностью отразились бурное ухаживание и молниеносный брак – «Женитьба на скорую руку да на долгую муку»^[9] – да и всё остальное. Чарльз, как и проклятое платье, был неподходящей и непрактичной партией. Старый дом, висевший у него на шее, армейская зарплата с небольшими приработками, дорогие вкусы и гораздо больше очарования, чем следовало. Слишком много для Стейси, которая на скорую руку вышла замуж и раскаялась ещё до окончания медового месяца.

Вспышка ярости заставила её лицо просиять. Опять Чарльз! И в такой невероятной компании, как Агата Фонтейн! Стейси была готова рассмеяться, думая о них. И последовала своему намерению, крайне довольная собой.

Когда она добралась до Ледлингтона, на платформе было очень много людей, как входивших, так и выходивших, потому что поезд шёл в Ледстоу. В толпе, на голову выше всех остальных, леди Минстрелл выглядела ещё внушительнее, чем в квартире. Как только она увидела Стейси у окна, то двинулась вперёд, встретила её у открытой двери, и, неразборчиво пробормотав приветствие, вошла в поезд и уселась на угловое сиденье.

– Надеюсь, вы не возражаете – мы едем в Ледстоу. У меня не было времени, чтобы сообщить вам.

Прежде чем Стейси оказалась в состоянии хоть что-то произнести или сделать, ощущая, что летит в глубокую пропасть, проводник сунул два чемодана в коляску и последовал за повозкой с фруктами. К тому времени, когда Стейси выдавила: «Ледстоу?», он помог троим детям подняться по ступенькам и теперь поднимал вслед за ними очень полную женщину. Дети хотели помахать кому-то на платформе, и когда полная женщина закончила вытирать лицо, она встала, возвышаясь над ними, и тоже замахала рукой.

Стейси подобралась как можно ближе к леди Минстрелл. Во рту у неё пересохло. Она снова сказала:

– Ледстоу? – А затем что-то вроде: – Я не могу…

Дети продолжали прощаться с массой родственников. Леди Минстрелл возвысила голос:

– Моя мама уехала в Уорн.

Происходившее напоминало дурной сон. Она не могла поехать в Уорн, но примерно через полминуты поезд повезёт её туда. Нет, это бессмыслица. Она не собиралась отправляться в Ледстоу, и ей следовало выбраться из поезда и вернуться в город. Выйти прямо сейчас. Она уже приподнялась со своего места, но тут проводник закричал: «Извините!», одной рукой распахнул дверь купе, а другой – оттолкнул детей, тем самым освободив проход для жилистой женщины среднего возраста. Пока он распахивал ей дверь и кричал: «Всё в порядке, Джордж!», поезд сдал назад, дети запищали и захихикали, новая пассажирка выгнала двоих из них из угла напротив леди Минстрелл и, усевшись, бойко вступила в разговор:

– Привет, Милли! Рада тебя видеть. Куда ты уезжаешь?

Леди Минстрелл ответила:

– В Уорн. Мама почувствовала внезапное желание. Ты же её знаешь. – Она повернулась, чтобы включить в беседу Стейси. – Это мисс Мэйнуоринг, которую мы убедили приехать в гости. Она собирается рисовать миниатюру. Мисс Мэйнуоринг, это наш друг, мисс Дейл. Я полагаю, тебе известны работы мисс Мэйнуоринг, Досси. Мама восхищалась ими настолько, что уступила и собирается позировать ей.

Теодосия Дейл изучающе взглянула на Стейси. Ей были известны не только её работы, но вообще всё о ней. Она знала, что Стейси вышла замуж за Чарльза Форреста и бросила его, и что теперь они в разводе. Мисс Дейл всегда знала всё, что становилось известным о ком бы то ни было. К сожалению, сама она находилась вдали от дома, когда Стейси наносила краткий визит в Солтингс в роли миссис Форрест. Если бы она была на месте, то, естественно, считала бы своим долгом узнать, почему медовый месяц завершился так катастрофически. Конечно, девушка поняла, что из себя представляет Чарльз Форрест – это само собой разумеется. Но что именно она узнала – так и осталось тайной. Ходило множество слухов, но мисс Дейл не могла твёрдо считать, что какой-то из них правдив. Лилиэс Грей? Бред какой-то! Она была сводной сестрой Чарльза, и, хотя явно волочилась за ним, Теодосия съела бы собственную аккуратную фетровую шляпу, если Чарльз когда-либо влюблялся в Лилиэс. Конечно, редкостная глупость – привезти девушку, на которой он женился, в Солтингс, когда Лилиэс до сих пор в доме, и в результате в отношениях наступает полный кавардак. Он, вероятно, думал, что все живущие в доме станут близкими друзьями. Чего ещё ожидать от мужчин? Просто невообразимый идиотизм.

Пока эти мысли проносились у неё в голове, она пристально смотрела на Стейси, сидевшую напротив, рядом с Милли Минстрелл. Дети – очень дурно воспитанные – дрались за кусочек шоколада, да ещё двое из них кричали. Так что беседовать было совершенно невозможно. Мисс Дейл сидела очень прямо, облачённая в угольно-серый твид, гармонировавший с её довольно буйной шевелюрой, толстые деревенские туфли, практичную шляпу, и глядела на Стейси Форрест, которая нынче снова стала называть себя мисс Мэйнуоринг. Не очень высокая, ничего в ней особенного нет. Каштановые волосы чудесно уложены – нынешние девушки тратят все свои деньги в парикмахерских. Широко посаженные серые глаза. Хорошие ресницы, без следов этой мерзкой туши на них. Чистая, бледная кожа и разумный оттенок губной помады. Аккуратное голубое льняное платье. Девушка выглядела как леди. Хорошие руки и ноги, хорошие лодыжки. Но почему Чарльз Форрест должен был в неё влюбиться, оставалось неясным. Никакой особенной фигуры – просто стройная. Вероятно, никогда прилично не питалась. Девушки так же глупы, как и мужчины, разве что не на столь отвратительный лад. Эта – как её зовут – Стейси, что ли? Смех один! Скорее всего, онапробавлялась в закусочных, усевшись на высоком стуле и оторвав ноги от земли. Полнейшее безумие!

Вопли драчунов стихли. Полная женщина обмахивалась парой чёрных детских перчаток, и все трое детей размазывали по лицам свежие кусочки шоколада. Леди Минстрелл продолжила, как будто не случилось никакого перерыва.

– Мама такая: если ей чего-то хочется, то немедленно. – Она повернулась к Стейси. – Я бы известила вас об изменениях в нашем плане, если бы осталось время, но только его не было. Моя мама внезапно забрала себе в голову, что достаточно долго пробыла в Бёрдоне, и что ей требуется морской воздух, поэтому она собрала вещи и сегодня утром уехала в Уорн. Даже мне не дала знать. Я просто спустилась и обнаружила, что её нет, и к тому времени было уже слишком поздно, чтобы позвонить вам, поэтому я подумала: лучшее, что можно сделать – это сесть к вам в поезд.

Стейси испытала одновременно удивление, злость и облегчение. Она начала было: «О, но тогда, конечно...», но леди Минстрелл прервала её:

– Нет, нет, в нашем договоре не будет никаких изменений. Моя мама, как и всегда, отправилась в Уорн-Хаус.

Стейси сжала в кулак руку, лежавшую на коленях. Дом Льюиса Брэйдинга! И ей придётся приехать и остаться там – предположительно, как гостье – и писать портрет миссис Констэнтайн! В мыслях промелькнули его лицо, худое и серое, с неприязненным выражением глаз, и одна из его знаменитых драгоценностей, которые он демонстрировал Стейси – сапфировое кольцо, принадлежавшее Марии-Антуанетте^[10].

Теодосия Дейл, слегка наклонившись вперёд, сухо заметила:

– Уорн-Хаус превратили в загородный клуб.

Стейси подумала: «Она знает меня. Она бы этого не сказала, если бы не знала меня».

Леди Минстрелл продолжила:

– Он принадлежал мистеру Брэйдингу, нашему другу. Но, конечно, был слишком велик для него, поэтому хозяин очень мудро решил продать дом. Он оставил за собой пристройку, которую соорудил, чтобы разместить свою Коллекцию, и живёт в этом флигеле, а столуется в клубе. Это избавляет его от множества забот. Конечно, пристройка достаточно неприступна: стальные двери, стальные ставни – всё в таком роде. Потому что его Коллекция чрезвычайно ценна – ювелирные изделия, представляющие исторический интерес. Это одна из причин, которая тянет маму к Уорну. Ей нравятся красивые камни, а некоторые из тех, что принадлежат мистеру Брэйдингу, исключительно хороши. Пристройка действительно похожа на сейф, но я не думаю, что целесообразно иметь в своём распоряжении столько ценных вещей.

Мисс Дейл издала короткий смешок.

– Не думаешь! Искать неприятностей на собственную голову – вот как я это называю. В один прекрасный день Льюиса прикончат, и к чему ему тогда весь этот хлам?

– Досси! – Леди Минстрелл явно была потрясена до глубины души. Мисс Дейл покачала головой.

– Намного лучше собирать почтовые марки. Что-то ненормальное в том, что человек сходит с ума от драгоценных камней.

Стейси вновь обрела голос.

– Боюсь, я не смогу написать миниатюру миссис Констэнтайн в отеле – это попросту невозможно.

В глазах мисс Дейл мелькнула сардоническая усмешка. Леди Минстрелл взяла Стейси за руку:

– О, прошу вас, не говорите так – всё и без того слишком сложно! Но позвольте мне объяснить. Это не отель, это клуб, и у мамы имеются свои номера. Вы даже и не заметите, что находитесь не в частном доме.

Теодосия наблюдала за ними. Девушка хотела бы пойти на попятную, но Милли не позволила ей. Старая Майра устроила бы дочери порядочную головомойку, если бы та оказалась в Уорне без приручённого художника. Отказываясь фотографироваться в течение сорока лет, Майра внезапно изменила своё мнение и возжелала быть запечатлённой на картине. Оставь её без миниатюриста в последний момент – и неприятностей не оберёшься.

Она наблюдала, как Милли успокаивала, а девушка отступала. И вот они уже в Ледстоу, и шофёр Майры Констэнтайн на платформе прикасается к фуражке и произносит:

– Машина ждёт вас, миледи.

ГЛАВА 5

В машине Стейси сказала себе, что вела себя, будто загипнотизированный кролик. Но что она могла сделать? Невозможно продолжать отказываться без объяснения причин. Невозможно что-либо объяснить при наличии настороженных ушей Теодосии Дейл, толстой женщины и трёх детей, пожиравших шоколад. Она спешно заставила себя успокоиться. Гораздо лучше будет продолжать всё в том же духе. Приехать в Уорн-Хаус, спокойно поставить миссис Констэнтайн перед фактом и сесть на утренний поезд. Ничего страшного в том, чтобы провести ночь в доме Льюиса Брэйдинга. Даже не нужно спускаться к ужину. Неизмеримо лучше и достойнее, чем сцена на вокзале. Голос леди Минстрелл прорвался сквозь мысли Стейси:

– Мы учились в школе вместе с Досси. Её отец был директором. У неё есть маленький старый дом в деревне, и она знает всё обо всех. Я попросила её прийти сегодня вечером. Моя мама тоже любит знать обо всём, что творится вокруг.

Стейси не могла сообразить, как тут ответить.

Леди Минстрелл продолжала разливаться соловьём – школьные годы, доброе сердце Досси, острый язык Досси.

– Она действительно лучшая подруга в мире, но, конечно, всегда была до ужаса любопытной^[11]. И никогда не носит ничего, кроме этих толстых пальто и юбок – что зимой, что летом. Я не знаю, как ей это удаётся в такой жаре. Ну вот, мы уже почти в Уорне – там, вниз по склону. Такая красивая деревня. На самом деле жаль, что Досси осталась на чаепитие в Ледстоу – мы могли бы подвезти её, но там есть довольно удобный автобус. Посмотрите – вот и Уорн-Хаус, на полпути вверх по склону на другой стороне среди деревьев. В такую жару путешествовать очень утомительно, согласны? Так что чай нам обеим не помешает.

Стейси чувствовала, что ей понадобится больше, чем чашка чая, чтобы переступить порог Уорн-Хауса. Льюис Брэйдинг был не просто кузеном – он постоянно находился в доме. Стейси и Чарльз летним вечером ехали из Солтингса к нему на ужин, лавируя между деревьями – точно так же, как эта машина сейчас – и, как только они увидели дом, Чарльз снял руку с руля и слегка прикоснулся к её щеке:

– Не унывай, дорогая, завтра будет то же самое. И вообще, в чём дело?

– Я ему не нравлюсь.

Вспыхнула улыбка – мимолётная, шаловливая, обаятельная.

– Он никого не любит – сильно. То, что раньше было его сердцем, полностью забито Коллекцией – и больше там ни для чего нет места.

– Как мрачно…

В ушах звучал смех Чарльза:

– Выше нос! Мир состоит из разных людей.

Сцена промелькнула у неё перед глазами в одно мгновение – они оба были полны теплом и счастьем и жалели Льюиса Брэйдинга, которому приходилось мёрзнуть. Она потрясла её до глубины души, потому что спустя два дня Стейси саму сковал мороз – жестокий мороз, убивающий живое сердце.

– Приехали, – облегчённо выдохнула леди Минстрелл. – Мы пойдём прямо к матери. Она жаждет увидеть вас.

Окна в гостиной миссис Констэнтайн глядели сквозь верхушки деревьев на море, невероятно синее и под абсолютно безоблачным небом. Сама миссис Констэнтайн удобно устроилась у окна в огромном кресле, уместив ноги на вышитой подставке. Красивые ноги, и их хозяйка гордилась «единственной очаровательной чертой, которой я когда-либо обладала, так что не удивляйтесь». Стейси увидела их прежде, чем всё остальное – очаровательные, элегантные ноги в очаровательных, элегантных туфлях. А затем – неуместно бесформенную фигуру и умное, уродливое лицо с уплощёнными чертами лица, большим подбородком, широким ртом и удивительно блестящими глазами.

И этот первый взгляд напомнил ей жабу – большое сгорбленное тело, прямая посадка головы, широкий рот и глаза, пусть и не выпуклые, как у жабы, но чем-то неуловимо похожие...

Внезапно Стейси поняла, что именно вспомнила. Слова пронеслись в её голове:

«Подобна мерзкой ядовитой жабе,

Что ценный камень в голове таит».^[12]

Глаза Майры Констэнтайн напоминали сказочную драгоценность, полную чёрного огня. Голос был почти так же глубок, как мужской:

– Ну, Милли? – А потом: – Добрый день, мисс Мэйнуоринг. – Она протянула руку, оказавшуюся квадратной и сильной. – Я не встаю, потому что не желаю разыгрывать спектакль. Подойдите, сядьте и посмотрите на меня. Я – старая уродливая чертовка, но, полагаю, вам надоело рисовать смазливые мордашки. Девушки слишком похожи друг на друга, особенно в наши дни – одежда, фигуры и цвет лица планируются, контролируются и производятся серийно. Хет, позвони, пусть несут чай! – Она махнула рукой. – Моя дочь Хестер. – Затем, с гримасой: – Мисс Констэнтайн.

Стейси пожала руку высокой прихрамывающей женщине. Похожа на леди Минстрелл, но не более того – старше, мягче, запуганнее, без цвета и индивидуальности. Стейси взглянула на неё и поняла, что Хестер Констэнтайн нечего надеяться на что-то иное, пока её мать находится в комнате. Даже если бы она носила алое платье, а старая Майра – чёрное, её бы не заметили. Но Майра выставила напоказ свободную куртку из вишнёвого шелка поверх весёлого платья в цветочек. Она пристально посмотрела на Стейси.

– Ну, что скажете? Станете рисовать меня?

Самый подходящий момент, чтобы объяснить – она просто не может остаться, это совершенно невозможно. Майра Констэнтайн в нескольких словах уместила вопрос, не слишком ли она уродлива для портрета, и если Стейси заявит: «Я должна вернуться в город», это будет равносильно утверждению: «И ещё как!» Лживому утверждению. Старая Майра представляла собой просто феноменальный объект для художника – в этой красной куртке, с пышными седыми волосами, обрамлявшими лицо ярмарочного уродца. И художник в Стейси взял верх. Её глаза засияли, когда она наклонилась вперёд и произнесла самым убедительным тоном:

– О, правда? С удовольствием! Вы просто созданы для портрета!

Майра Констэнтайн усмехнулась.

– Вот это дело! А теперь поболтаем. – Она на мгновение повернула голову. – Милли, вы с Хет можете пойти и выпить чаю в гостиной. А мы с мисс Мэйнуоринг поговорим.

Высокая внушительная леди Минстрелл подошла, положила руку на плечо матери и сказала: «Да, мама» голосом послушной маленькой девочки. Принесли чай, и они с сестрой вышли.

Миссис Констэнтайн взяла на себя руководство трапезой. Надо признать, это было основательное чаепитие. Когда она не наливала чай, то с удовольствием ела, и при этом наливала чай и ела, с трудом переводя дыхание.

– Достаточно просто заварить хороший чай. Мне всегда нравился мой чай, и так будет и впредь. «Позабудьте про свои коктейли», – вот что я всем им сказала. «Забирайте их ко всем чертям, и скатертью дорога! – сказала я. – А мне хорошей чашки чая с лихвой хватает». – Она бросила злобный взгляд на Стейси. – Вульгарная старуха, да? Ну, я могу говорить как все люди, и даже хорошо, если захочу. – Голос и манера изменились мгновенно. – Я уверена, вы, должно быть, пережили ужасно жаркое путешествие, мисс Мэйнуоринг. Давайте возьмём по одному из этих маленьких бутербродов и поговорим о погоде. – Она с усмешкой откинулась назад. – Ну вот – я могу говорить точно так же, как Минстреллы, если захочу. Знаете, родственнички Милли прекрасно воспитаны и чертовски скучны. И она под них подстроилась. «Да, мама. Нет, мама. Дорогая мама, пора отдыхать». – Перевоплощение было идеальным.

– Ха! – резко выдохнула Майра Констэнтайн. И добавила: – Ну ладно, она хорошая дочь, как и Хет. Беда в том, что я не выношу скуки.

Пока она осушала чашку чуть ли не кипящего чая, её чёрные глаза были прикованы к лицу Стейси. «Будет ли от тебя какой-либо толк? – спрашивали они. – Собираешься ли ты меня развлечь? Я не знаю, но собираюсь выяснить. Сумею ли я тебя шокировать? И этого не знаю, но увижу».

Она поставила на столик свою чашку и снова наполнила её.

– Ещё не допили?

– Слишком горячий, – ответила Стейси, встречаясь с вопрошающим взглядом, открытым и ясным, с тенью усмешки. Казалось, он приглашает к продолжению разговора.

Так это или нет, но Майра Констэнтайн внезапно выстрелила острым вопросом:

– Ну, что вы знаете обо мне?

– Вы Майра Констэнтайн…

– И что?

– Величайшая эстрадная артистка, которая когда-либо существовала в нашей стране.

Майра кивнула.

– Я всех пришибла, – согласилась она. – Знаете, где я начала? В трущобах. Пьяный отец; измождённая, измученная мать; семеро детей, появившихся один за другим со всей возможной скоростью. Четверни близнецов тогда ещё не изобрели, а то у бедной мамы обязательно бы родилось несколько. Девять человек в подвальной кухне – какое уж тут воспитание? – Она коротко рассмеялась. – Что Милли, что Хет – обе бы остались там. А я вот вышла – протолкнулась в пантомиму. Представляете меня в роли феечки? Вот так я и начала. «Держи эту крошку подальше! Она так уродлива, что взглянешь на неё и начнёшь заикаться», – вот что сказал режиссёр. И они посадили меня в задний ряд, и я корчила рожи детворе, смеявшейся надо мной. Вот так. – Широкий рот раскрылся и как-то изогнулся, демонстрируя замечательные зубы, сильные, белые и острые. Глаза ушли вглубь и дико скосились к носу, уши под причёской огородного пугала чудовищно задрожали.

– До сих пор выходит, – самодовольно заявила Майра Констэнтайн. – После того, как у троих детей случился нервный срыв, они взяли меня за шкирку и спросили, что я натворила, поэтому я снова состроила гримасу. Это увидел старый Сим Пёрселл – он случайно проходил мимо. Он вынул сигару изо рта и буркнул: «Возьми её на роль чертёнка, чтоб её! Ей и грима не надо». Так они и сделали, и у меня появился эдакий танец – «прыг, да скок, да вбок» – главное, не забывать корчить рожи. А чуть погодя он взлетел до небес, не хуже, чем танцы фей. Каждый раз сносил крышу. Вот как я начала, и вот как узнала, что быть уродливым стоит, если ты достаточно уродлив. – Она сделала паузу и добавила глубоким задумчивым тоном:– Я была чертовски уродлива. Выпейте ещё чашку чая, дорогая.

В глазах Стейси плескался смех.

– Продолжайте, – протянула она чашку.

– Вы ещё много чего услышите, – проворчала в ответ Майра Констэнтайн. – Я не могу замолчать, даже если захочу, поэтому и не пытаюсь. Только играть следует честно, так что теперь ваша очередь. Почему вы бросили Чарльза Форреста?

Стейси показалось, будто её ударили по лицу. Она выдохнула: «О…» и «Вы знаете!» Одна из тех фраз, идиотизм которых осознаёшь почти сразу. Стейси держала полную чашку в руке. Ей пришлось поставить чашку на стол – так её затрясло.

– Знаю? – переспросила Майра Констэнтайн. – Конечно же, знаю! Вот почему я захотела посмотреть на ваши работы. Я сказала Хет: «Если у девчонки хватило духу бросить Чарльза Форреста, это нечто. И я посмотрю её рисунки», – вот что сказала я. И когда я увидела их, мне понравилось. Там был один старик, похожий на старую злобную дворнягу, рычащую над костью. «Здо́рово, – сразу сказала я Хет, – и я не против, чтобы эта девушка нарисовала меня». И она ответила: «О, мама…» – как и всегда. И я позвонила Милли и приказала ей заняться этим. Хочу отметить: мои девчонки всегда делают то, что им говорят. А теперь вы расскажете мне, почему ушли?

Стейси снова обрела равновесие и подняла свою чашку чая.

– Вы действительно думали, что я расскажу? – спросила она.

Майра усмехнулась.

– Вы никогда не сможете рассказать.

Стейси порозовела. На этот раз – потому, что разозлилась.

– Я никогда бы не приехала, если бы знала, что вы будете в Уорне. Мне бы следовало вернуться прямо в город из Ледстоу.

– Почему же вы не вернулись?

– Там были мисс Дейл и шофёр. Я думала…

Чёрные глаза, казалось, насмехались над ней.

– Да?

– Я хотела приехать и объяснить… вам.

– Но только что вы выразили желание рисовать меня.

– Вы просто захватили меня.

Квадратные уродливые руки захлопали в ладоши, сверкнул большой бриллиант. Широкий рот улыбнулся.

– Вот так я и оказалась там, где оказалась – я хватала встречных и выкидывала. Поверьте, это лучше, чем позволить им сбить вас с пути. Кто-то однажды начал шипеть на меня – мол, сплошное надувательство. Сказать вам, как я поступила? Топнула ногой и заорала: «Кончай чушь молоть! Я намного лучше, чем ты думаешь! Я покажу тебе!» И я им показала! И заставила кричать «браво!» ещё до конца номера. – Она сменила манеру разговора на приветливую. – И что, вы собираетесь позволить им выгнать себя?

– Я не понимаю, как я могу остаться.

Майра пожала плечами.

– Решайте сами. Работа стала бы для вас изрядной рекламой – вам это известно не хуже, чем мне. Если хотите, можете спрятаться в кусты – но ведь у вас имеется такое же право находиться здесь, как и у всех прочих, не так ли?

Стейси снова всё больше захватывало. Она не хотела поддаваться этому влечению, но не могла удержаться. Она пыталась разозлиться, но безрезультатно. Она хотела нарисовать Майру Констэнтайн в вишнёвой куртке – хотела больше, чем чего бы то ни было за последние три года. Она подняла руки и сказала:

– Это нечестно – мне следует уехать. Но я не уеду. Я должна писать вас.

ГЛАВА 6

Они пошли обедать всей компанией и заняли столик у окна. Самый лучший стол – с этого места открывался самый лучший обзор. Можно было бросить взгляд поверх лужайки сквозь щель между стволами деревьев, обрамлявших широкое гиацинтовое море, а можно – осмотреть вытянутую комнату и увидеть всех, кто приходит, уходит или сидит за другими столами, погрузившись в беседу. Ни одного вечернего платья – только лёгкая летняя одежда^[13].

Затем к ним присоединилась Теодосия Дейл. Она сняла чёрную фетровую шляпу, но осталась в угольно-сером твиде, который так сочетался с её шевелюрой. Никто не мог назвать его уместным, но каким-то образом этот костюм так неразрывно связывался со своей хозяйкой, что было трудно представить её в чём-либо ещё. То, что она когда-то танцевала в этой комнате в платье из розового тюля – одна из тех невероятных вещей, которые разум отвергает, но многие из присутствовавших хранили воспоминания о том, как ожидалось, что мисс Дейл станет хозяйкой Уорн-Хауса и женой Льюиса Брэйдинга. Здесь Брэйдинг давал бал в её честь, а в обручальном кольце сверкал знаменитый рубин… Всё это было очень и очень давно.

Мисс Дейл вошла в комнату, поздоровалась с гостями небрежным кивком, села на стул, отмахнулась от супа и, просматривая меню, заявила, что ей всё равно, что есть, лишь бы что-то холодное.

– Лобстер под майонезом, – заказала Майра официанту. – Да, всем, кроме мисс Констэнтайн. Ума не приложу, откуда у неё нелады с пищеварением. Слава Богу, я всегда получала удовольствие от еды. В детстве мне её вечно не хватало. Нет ничего лучше, чем обшаривать подвал в поисках хлебных корок, чтобы получить удовольствие от лобстера.

– Мама, дорогая! – только и произнесла леди Минстрелл. И тут Льюис Брэйдинг появился в комнате и подошёл к маленькому столику у стены. Майра помахала рукой. Он посмотрел на них, чопорно поклонился и уселся.

Теодосия Дейл вообще ничего не заметила. Она усердно извлекала лобстера из раковины. Если бы Брэйдинг подошёл к столу, она бы просто бросила: «Привет, Льюис!», не отвлекаясь от своего занятия. Когда живёшь в деревне, поневоле преодолеешь неловкость от встречи с кем-то, за кого некогда рассчитывала выйти замуж.

Стейси не понимала, узнал он её или нет. Он был холоден и скучен – он всегда был холоден и скучен, кроме тех случаев, когда говорил о Коллекции. Он выглядел так, как, вероятно, и все последние двадцать пять лет или около того: худой, прямой, как портновский метр, и явно выделяющийся среди окружающих. Ничуть не похож на Чарльза, но имелось нечто, вынуждавшее Стейси отрицать это отличие каждый раз, когда она смотрела на Брэйдинга. Все Форресты были яркими брюнетами, а его мать принадлежала к этому семейству. Но очарование Форрестов, несомненно, не коснулось его. Он выглядел так, как будто проглотил холодную кочергу – а много ли очарования в кочерге? Его взгляд скользнул по Стейси, как будто её здесь и не было. А чего она ожидала – что он бросится к ней и скажет: «Ах, Стейси, как чудесно!»? Она не могла сдержать быстрый неожиданный смешок.

Майра Констэнтайн оторвала взгляд от салата, который заливала майонезом, и хихикнула.

– Смеётесь, вот как? Подумайте о женщинах всего мира, готовых продать душу за бриллианты и прочую рухлядь, которые он запер за соседней дверью – и если бы он сам мог хоть что-нибудь из этого носить!

– Мама, дорогая! – повторила леди Минстрелл.

Хестер Констэнтайн только дважды подала голос. Она ела, тщательно выбирая кусочки. Один раз она попросила соли и один раз – уксус. На тарелке осталось полно еды.

Теодосия Дейл не умолкала, излагая полный каталог рождений, помолвок, браков и смертей и добавляя истории о том, как кто-то с кем-то не поладил, почему, что и как причастные к этим событиям люди сказали и сделали, и что подумали об этом их друзья.

В двери, расположенные слева, вошла группа из четырёх человек и направилась к пустому столу справа. Две женщины и двое мужчин. Одна из женщин и один из мужчин были незнакомы Стейси. Она увидела рыжие волосы, чёрное платье, жемчужную нить... широкие плечи, обожжённое солнцем лицо, ярко-голубые глаза, добродушную улыбку… А затем – Лилиэс Грей с льняными волосами, уложенными в высокую причёску, хрупким, нежным взглядом… и позади – высокую тёмную уродливую фигуру Чарльза. Лилиэс была в белом. Она выглядела намного лучше, чем три года назад – лучше накрашена, лучше одета, лучше ухожена. Никто бы не догадался, что она на три года старше Чарльза. Её белизна, её незапятнанность и алая нить её губ плясали пятнами перед глазами Стейси. Когда взор прояснился, она увидела Чарльза. Он выглядел точно так же, как и прежде. И это невозможно было вынести.

Он бросил: «Привет, Льюис!», проходя мимо стола, где сидел Льюис Брэйдинг. И тогда Майра Констэнтайн махнула ему рукой, и он подошёл прямо к окну.

Голос Майры разнёсся по всей комнате:

– Как это мило! Но что ты здесь делаешь? Вас уже не заставляют работать в армии?

Чарльз ответил:

– Иногда нас отправляют в отпуск, если нет войны. – Затем чуть повернулся и сказал, вежливо и заурядно: – Привет, Стейси!

Казалось, щёлкнули стальные зубья мышеловки. Но Стейси тут же охватила слишком сильная злость, чтобы испытывать что-то ещё, потому что Майра Констэнтайн устроила ловушку, куда она и попалась, как кролик, чьим именем называла себя сегодня днём. Что ж, если они думают, что увидят, как она сопротивляется, пусть продолжают думать и дальше. Она взглянула на Чарльза и произнесла, тихо и небрежно:

– Привет, Чарльз, как дела? – И всё.

– Набираюсь сил, – ответил он, а затем отошёл и сел рядом с Лилиэс Грей.

– Вот так сюрприз! – выпалила Майра Констэнтайн. Она посмотрела на Теодосию Дейл. – Ты знала, что он здесь, Досси?

Мисс Дейл быстро кивнула.

– Уже два дня. Он в отпуске.

Майра громко обратилась к соседнему столу:

– Где вы остановились, Чарльз?

– На верхнем этаже Солтингса. Оставил себе там квартиру.

– Конечно, – согласилась Майра. – Надо же куда-то девать вещи. – Она повернулась к своим соседкам. – Они понастроили в Солтингсе чудесные квартиры – две комнаты, три, четыре, и кухонька. Платите деньги и выбираете. У мисс Грей трёхкомнатная. – Она снова возвысила голос. – Какая у вас квартира, Чарльз, двух- или трёхкомнатная?

Улыбка, придававшая его уродству бо́льшую привлекательность по сравнению с другими мужчинами, заставила вздрогнуть сердце Стейси. Так было всегда, и она считала, что так и будет всегда. Это не имело ничего общего с любовью, уважением или даже симпатиями – просто физический рефлекс. Просто Чарльз.

Он отозвался:

– Две комнаты. Но довольно роскошные. А также кухня и ванная.

Леди Минстрелл вздохнула:

– Дорогая мама!

ГЛАВА 7

А потом все танцевали в комнате, которая раньше была библиотекой. Там по-прежнему находились книги: большие, изящно переплетённые тома «Истории упадка и разрушения Римской империи» Гиббона^[14] и «Британской энциклопедии», а рядом с ними сомкнутые ряды викторианских романистов – Скотт^[15], Троллоп^[16], Чарльз Рид^[17], Диккенс^[18], Теккерей^[19] и другие. На них не было пыли – в Уорн-Хаусе соблюдался неукоснительный порядок – но, вероятно, прошло лет пятьдесят с тех пор, как кто-либо брал один из томов, чтобы прочитать его.

Стейси, намереваясь ускользнуть наверх, вдруг обнаружила, что поддерживает Майру Констэнтайн с одной стороны, а леди Минстрелл – с другой. А Хестер Констэнтайн удалось ускользнуть. Майра весила пятнадцать стоунов^[20], и ни унцией меньше. Не то, чтобы она хромала, но, как сама выражалась, была малость слаба в коленках. Она медленно прошлась по террасе, после чего выразила намерение отправиться смотреть танцы.

По обеим сторонам комнаты находились окна, ютившиеся между полками и обставленные удобными сиденьями. Женщины почти достигли ниши, выбранной миссис Констэнтайн, и тут Майра приветствовала приблизившегося к ним человека:

– Моберли! Я так хотела вас увидеть! Куда это вы собрались?

Худощавый и слегка сутулый мужчина, темноволосый, впалые щёки. Черты лица симпатичны, но морщины вокруг глаз и рта слишком глубоко прорисованы для его возраста – тридцать, тридцать пять или, может быть, ещё на пять лет больше. Мужчина не должен так выглядеть в сорок. Когда он заговорил, что-то в его голосе подсказало, что мистеру Моберли, вероятно, пришлось обучаться ведению разговора в любезной манере.

– Чем я могу помочь вам, миссис Констэнтайн?

– Я сломаю руку мисс Мэйнуоринг. Вы можете подвести меня к креслу и с грохотом швырнуть на него. Когда-нибудь я разрушу один из этих диванов. Ну вот, так-то лучше. Милли к этому привыкла, а мисс Мэйнуоринг – нет, и с фактом не поспоришь.

Мистер Моберли умело исполнил свою роль. Возможно, не впервые. Когда он выпрямился, Майра схватила его за рукав.

– Вы танцуете?

– Форрест попросил меня присоединиться к ним, но мне требовалось кое-что закончить для мистера Брэйдинга, а теперь я вижу, что у них уже есть четвёртый.

– Прибыл в последний момент – друг Чарльза, его зовут Констебль. Их столик был рядом с нашим – вот откуда я знаю. И нечего дуться – его не ожидали до завтра.

– Уверяю вас, миссис Констэнтайн…

Она добродушно рассмеялась:

– В этом тоже нет необходимости. А если вам нужна партнёрша – вот мисс Мэйнуоринг.

Стейси мило улыбнулась:

– Извините, я не танцую.

С таким же успехом она могла держать язык за зубами. Майра отмахнулась:

– Конечно же, танцуете! Что толку весь вечер сидеть и болтать с толстой старухой? Мы с Милли вполне устраиваем друг дружку, будучи дамами без кавалеров.

– Мама, дорогая…

Майра продолжала, ни на что не обращая внимания:

– И нечего отговариваться, что вас не представили должным образом. Это мистер Джеймс Моберли, секретарь Льюиса Брэйдинга. Он собаку съел на бриллиантах, изумрудах, рубинах, сапфирах и жемчугах. Слюнки текут от одной мысли, да? Значит – вперёд и танцевать!

– Если я буду иметь удовольствие… – начал Джеймс Моберли.

Он вряд ли мог сделать меньше, и, с учётом разыгравшейся сцены, выбор у Стейси был весьма невелик. Её одновременно разрывали дикая ярость и желание рассмеяться. В надежде обнаружить, что её чувства взаимны, она подняла глаза и встретила вежливый и обеспокоенный взгляд.

– Вы остаётесь у миссис Констэнтайн, мисс Мэйнуоринг?

– Я приехала, чтобы нарисовать её. Я пишу миниатюры.

– Это должно быть очень интересно.

Мистер Моберли был добросовестным танцором – не более того. В его обществе не удавалось легко парить в воздухе. Чарльз и Лилиэс, танцевавшие вместе, определённо парили. «И я танцую лучше, чем Лилиэс. Намного лучше», – вкрадчиво-злобно сообщила Стейси самой себе. А вслух спросила о Коллекции и узнала, что к ней добавили несколько интересных экземпляров.

Чарльз и Лилиэс вновь миновали Стейси и мистера Моберли. Они смеялись над тем, что только что сказал Чарльз. И вместе уплыли вдаль, в тёплой и весёлой атмосфере.

Стейси чуть ли не засыпала от скуки. Какое ей дело до того, что Льюис Брэйдинг обнаружил недостающие звенья, изъятые из ожерелья Олбани во время кражи в 1868 году? Джеймс Моберли рассказывал ей эту историю серьёзным тоном, и во время рассказа его танец переставал быть добросовестным.

– Вот так они и оказались среди всяческого хлама в деревенской ювелирной лавке страны с надписью: «Всё на этом подносе за шиллинг и шесть пенсов». Небольшая дужка и парочка звеньев. Ожерелье, как вам известно, украшено узором из настоящих «узелков любви»^[21]. Моё внимание привлекла форма дужки. Я вошёл и спросил, можно ли взглянуть на поднос. За прилавком стояла пожилая женщина, и, конечно, я сразу понял, что она вообще ничего не знала. Магазин принадлежал её отцу, который совсем недавно умер. А на подносе лежал мусор, раздобытый покойным на последней распродаже – масса всякой ерунды вместе с часами, за которыми он и охотился. Дочь сказала, что на распродажах всегда попадались хорошие часы. Естественно, я купил дужку, и когда я вернулся и показал её мистеру Брэйдингу – знаете, я в жизни не видел его таким взволнованным. «Ожерелье Олбани!» – тут же заявил он. И когда я вытащил его, так и оказалось – несомненно, я приобрёл отсутствующий фрагмент. – Он сбился с шага, наступил Стейси на ногу, извинился, после чего продолжил говорить о Коллекции.

Но даже самый длинный танец подходит к концу. К сожалению, лёд был сломан, и мистер Моберли не желал расставаться со своей аудиторией. Стейси почувствовала, что её терпение на пределе, и как раз в этот момент к ним подошёл Чарльз Форрест.

– Привет, Моберли! – усмехнулся он. – Итак, ты здесь. Я вижу, Стейси сжалилась над тобой. Думаю, не помешают перемены. Отправляйся и пригласи Лилиэс на следующий танец. Джек Констебль, кажется, сбежал с Мэйдой. – Он повернулся к Стейси. – Это рыжая девушка. Её зовут Мэйда Робинсон. Она новая жиличка в Солтингсе. У неё квартира рядом с Лилиэс. Какая-то вдова, но соломенная или настоящая, я не разобрал. Тебе лучше воспользоваться шансом, пока Джека Констебля нет рядом, Джеймс.

Джеймс Моберли терпеливо удалился. Чарльз некоторое время понаблюдал за ним, пробормотал: «Настал любви и радости черёд. Танцуйте же!»^[22], а затем обернулся:

– Потанцуешь со мной, Стейси?

То, что компанию, будто колоду карт, перетасовали именно с этой целью, было очевидно. Стейси ощутила приятное волнение, отвечая:

– Не думаю.

Его брови приподнялись.

– Сильно хромаешь? Я видел, как он чуть не раздавил тебя. Давай! Только подумай, как развеселится публика! И делись со всеми счастьем, мимо проходя!^[23] Не думаю, что у нас получится хуже, чем всегда.

Когда пластинка заиграла, его рука уже лежала на её талии. Они ритмично заскользили по полу. Да, они с Чарльзом плыли вместе, как обычно. Стейси услышала его глубокий вздох.

– Два ума – и одна мысль. Ты всё ещё танцуешь в унисон со мной.

Она бросила на него тяжёлый взгляд:

– Ты говоришь это всем, с кем танцуешь, так?

Уголок его рта дёрнулся. Чарльз сказал:

– С вариациями. Только в твоём случае это правда.

– Это один из вариантов, я полагаю.

Он покачал головой.

– О нет, дорогая, это как раз правда. Всем остальным я просто угождаю. Первейшая общественная обязанность гражданина. Я считаю, что у меня выходит довольно хорошо.

– О, да, – согласилась Стейси с тем же серьёзным взглядом.

Они проплыли по всей комнате, прежде чем он спросил:

– Что ты здесь делаешь?

Она покраснела. От злости, потому что в мире не нашлось бы иной причины. И приступила к объяснениям – как она надеялась, скучающим голосом:

– Я пишу миниатюру миссис Констэнтайн. И, конечно же, думала, что она живёт в Бёрдоне. Я уже собиралась выходить из поезда в Ледлингтоне, когда появилась леди Минстрелл и сообщила, что её мать внезапно решила отправиться в Уорн.

Чарльз кивнул.

– Она часто гостит здесь. Кажется, ей принадлежит основная часть акций клуба. Здесь очень прилично – намного лучше, чем в Бёрдоне, где не найдёшь современный персонал. Так что всё будет в порядке.

– Я бы не приехала, если бы знала, и я не хотела оставаться, но не могла объяснить в поезде в присутствии чужих. А потом, когда увидела миссис Констэнтайн, то почувствовала, что готова практически на всё, чтобы нарисовать её.

– Это для тебя первоклассная реклама – или я слишком приземлённо рассуждаю?

Стейси не могла сдержать ответный смешок. Всего лишь блеснувший в глазах, но, конечно, Чарльз уловил его. Она сказала с упрёком:

– Довольно-таки. Это невероятная удача – получить подобную натуру. – Затем, после наименьшей возможной паузы:– Я не знала, что вы появишься здесь.

– Можешь расценивать меня как бонус. Повезло, не так ли? Что ж, теперь, когда и ты здесь, и я здесь, думаю, нам стоит поговорить о делах.

– Нам не о чем говорить.

– Возможно, тебе – но не мне. Назначаю тебе тайное свидание. Как насчёт чая завтра в Ледлингтоне? Там есть кафе, где интерьер шестнадцатого века погружён почти в полный мрак, и булочки совсем неплохи. Если ты сядешь на автобус в четверть третьего и выйдешь на следующей остановке за станцией Ледстоу, я тебя подвезу. Разумеется, можно поступить гораздо проще – пренебречь тайной свидания и позволить мне забрать тебя прямо отсюда, что, конечно, неизмеримо зауряднее.

Стейси почувствовала, что к лицу приливает кровь.

– Нет, я не буду.

Его причудливо изогнутая бровь приподнялась.

– Хочешь избежать даже намёка на скандал? Хорошо, дорогая, ты высказалась предельно ясно. Первая остановка за Ледстоу.

Румянец Стейси поблёк.

– Не думаю. Нам нечего сказать друг другу.

– Моя сладкая, мы же непрерывно болтаем. Лично я мог бы продолжать, не повторяясь, целую вечность. Тебе не нужно соревноваться со мной. Разве Соломон не говорил, что молчаливая женщина подобна золотому яблоку в серебряной оправе?

– Нет! – негодующе возразила Стейси. – Это сказал ты^[24]!

– Может быть. Но ведь как верно! И как очаровательно просто. Я буду говорить, а ты – сидеть и есть булочки.

– Нет!

– Ну, я думаю, тебе же будет лучше. Мне действительно есть что сказать. Я буду ждать на первой остановке.

Музыка умолкла. Стейси почувствовала себя ограбленной. Они должны были танцевать, а не говорить. Между их шагами не стоял развод. Плавный, скользящий ритм мог заставить их забыться хотя бы на несколько минут. Но она не будет танцевать с Чарльзом снова. Стейси отрезала:

– Я немедленно ухожу. Я больше не хочу танцевать.

Чарльз продолжал держать её за руку.

– О, но ты должна протанцевать с Джеком Констеблем. Он не имеет права монополизировать Мэйду. Я хочу увидеть себя со стороны. Я вечно влюбляюсь в рыжеволосых, особенно если у них зелёные глаза. Привлекательна, не так ли? Что я не могу понять, так это нынешний статус Робинсона – то ли бестелесный, то ли призрачный, то ли опустившийся до простого поставщика алиментов. Вырви Джека из её рук и дай мне шанс узнать. Кстати, как ты себя называешь? Я слышал, что Майра говорила: «Мисс Мэйнуоринг»?

– Естественно.

– Чертовски глупо! – заметил Чарльз. Он посмотрел на её левую руку и обнаружил, что на ней нет украшений. – Ты сняла кольцо?

– Три года назад.

Он положил руку ей на плечо, ведя Стейси вперёд по пустому полу. Одновременно с фразой «Три года назад» они поравнялись с рыжеволосой Мэйдой и Джеком Констеблем. Всё ещё держа Стейси, Чарльз взял его за руку.

– Вот, Джек, я хочу, чтобы ты познакомился со Стейси Мэйнуоринг. Она танцует, как фея. Подаришь мне танец, Мэйда?

ГЛАВА 8

Майор Констебль оказался открытой натурой и хорошим, хотя и дерзким танцором.

– Послушайте, я покажу вам новый шаг, который можно использовать при этой мелодии. Довольно забавный – я научился ему в Чили. Я танцевал там с местной красавицей, и её дружок настолько разозлился, что пырнул меня ножом.

Стейси заметила:

– Очевидно, в Уорне вам скучно – никаких новых шагов, никаких друзей с ножами.

– Но пол в зале гораздо лучше.

Он упустил шанс сказать: «Партнёрша гораздо лучше». Казалось, его внезапно осенило. Он очень ловко увернулся от двух пар и продолжил:

– Я пропустил свою реплику, не так ли? Вот что я скажу. Вы гораздо лучшая партнёрша, чем моя подруга.

Стейси не могла противиться удивлению, но подумала, что ей, вероятно, придётся следить за своими шагами. Рядом с одним из этих шустрых парней. Она поблагодарила Констебля, добавив в голос немного льда. А затем добавила – в основном для того, чтобы сменить тему:

– Вы давно знаете Чарльза?

Если да, то было странно, что она не слышала о нём раньше.

Оказалось, что они вместе бродили по пустыне – Тобрук^[25], Уголок Адского Пламени^[26], Аламейн^[27] и так далее. Констебль говорил только о Чарльзе, рассказывал о нём истории, подобные тем, что заставили её с такой лёгкостью влюбиться в него три года назад, и завершил фразой:

– Лихой парень. И всегда найдёт, что сказать, чтобы собеседник увидел смешную сторону происходящего. Печальна только история с девушкой, с которой он связался.

Стейси сказала:

– Возможно, истории с девушками всегда печальны.

Он рассмеялся.

– Что да, то да – Чарльз их любит. Она была не первой и не последней.

Разговор с Джеком Констеблем, казалось, подразумевал постоянную смену темы. Стейси, разрумянившись, поинтересовалась, не в Солтингсе ли он остановился. Оказалось, что так и было.

– Я столкнулся со стариной Чарльзом на днях в городе, и он сделал мне предложение. Надо сказать, он неплохо справился с преобразованием дома в апартаменты. Как здорово – иметь средства для такого предприятия.

Сердце Стейси чуть не выпрыгнуло из груди. У Чарльза не было средств, абсолютно никаких. Что вечно создавало трудности. Она выдавила:

– Я думала, что он продал Солтингс.

Джек Констебль покачал головой.

– О, нет, он поступил намного лучше. Продал семейные бриллианты или что-то в этом роде и вложил вырученные средства в преобразование особняка. И получилось просто шикарно. Разве вы не бывали там?

– Я приехала только сегодня днём, – ответила Стейси и сменила тему. – Кстати о бриллиантах – вы видели Коллекцию мистера Брэйдинга?

Он рассмеялся.

– Звучит, как что-то слишком дорогое для современного человека. Кто он такой, и что это за Коллекция?

Она говорила о Коллекции, пока танец не закончился.

И после этого ушла. Задержавшись, чтобы пожелать спокойной ночи, Стейси перебросилась парой слов с миссис Констэнтайн, которая хотела, чтобы она осталась, но затем закончила так:

– Хорошо, хорошо – идите и как следует отдохните. Завтра будет новый день, не так ли? Я как-то выступала на передвижной выставке, и там на пианино играл маленький немецкий еврей. Так он постоянно повторял – конечно, по-немецки: «Morgen ist auch ein Tag». – Она изобразила акцент с утрированно британским произношением. – Звучит смешно, правда? Хорошо, дорогая, идите! И можете начать рисовать меня завтра. Половина десятого, если это вас устраивает.

Когда Стейси, перед тем, как уйти, оглянулась, она увидела Джека Констебля, танцевавшего с Лилиэс, и Чарльза, который вёл рыжеволосую девушку. Льюис Брэйдинг стоял у стены, наблюдая за ними.

Стейси предоставили маленькую комнату в конце номера-сьюта^[28] миссис Констэнтайн. Вообще-то это была гардеробная для соседней комнаты, размером побольше. Там спала Хестер Констэнтайн, а Майра располагала спальней и гардеробной напротив, сразу за гостиной. Окна как гостиной, так и спальни выходили на море. Из комнаты Стейси открывался вид на боковую стену встроенной в холм пристройки, где находилась Коллекция Льюиса Брэйдинга. Тридцать футов голого остеклённого прохода соединяли пристройку с домом, и в проходе всю ночь горел свет.

Стейси, приготовившись ко сну, отодвинула шторы и выглянула наружу. Стемнеет не раньше, чем через полчаса, и она не спешила ложиться. Она посмотрела на пристройку и окружавшие её тёмные деревья. Окон там не было. Электрическое освещение и отличная система кондиционирования избавляли от необходимости естественного света и воздуха. Уже три года назад Стейси, чью душу ещё ничто не омрачало, находила в этом нечто ужасное. Льюис Брэйдинг в то время не жил там. А теперь живёт или, как минимум, проводит ночи – он и лишённый чувства юмора секретарь, оттоптавший ей ноги. Ну и вечеринка!

Она продолжала думать о Льюисе Брэйдинге, потому что не хотела думать о Чарльзе. Между ними возникла неприязнь с первого взгляда, и Стейси задавалась вопросом, почему. Большинству людей она нравилась. Чарльз любил её. Или нет? Действительно ли она что-то для него значила, или была просто очередным развлечением в ряду других? Во всяком случае, ни на какой другой он не женился... «Ради Бога – ты этим гордишься? Худшее, что только можно себе представить. Зачем снова начинать это разгребать, когда тебе и так всё ясно?» Вновь зазвучал голос Джека Констебля: «Он поступил намного лучше… Продал семейные бриллианты». Перед глазами мгновенно промелькнула ужасающая картина: Чарльз с бриллиантами в руке и жизнь, покидающая сердце. Сколько раз можно умереть?

Ужасно возвращаться в прошлое подобным образом. Она взяла книгу, которую купила для поезда, и начала быстро и тихо читать её вслух. Можно думать, когда читаешь про себя, но нельзя, если читаешь вслух. Одна из вещей, которую Стейси узнала три года назад. Долгое время в этом не возникало нужды, но сегодня вечером пришлось вспомнить. Стейси стояла, овеваемая лёгким ветром из открытого окна, и слушала, как монотонно звучит её голос, без смысла и значения. Да и не требовались ни смысл, ни значение. Просто попытка не думать.

Наконец с глубоким вздохом она отложила книгу. Ветер с моря посвежел, Стейси замёрзла в своей тонкой ночной рубашке. Её ноги оледенели, а сама она смертельно устала. Было слишком темно, чтобы читать дальше. Проход к пристройке был полностью освещён. Стейси легла, натянула одеяло до подбородка и почти сразу уснула.

Она не знала, сколько времени прошло, прежде чем она проснулась, и что её разбудило. Только что она спала глубоко, без сновидений, а в следующее мгновение, очнувшись в темноте, приподнялась на локте. На мгновение застыла, прислушиваясь, а затем встала и подошла к окну. Ветер был холодным, всё вокруг погружено во тьму. Но мраку не полагалось царить вокруг. Казалось бы, почему? На небе ни следа луны. Тёмное небо, тёмный холм, тёмные деревья. И тёмная пристройка, ибо в ней не было окон, чтобы пропускать свет. Но проход от пристройки к дому – ему полагалось быть освещённым. Такговорила Майра Констэнтайн: «Есть только один вход, и дверь там стальная, как в сейфе. Свет в коридоре горит всю ночь, так что вору придётся нелегко». Да и сама Стейси узнала всё это ещё три года назад. Меры предосторожности Льюиса Брэйдинга против ограбления были общеизвестны, и чем больше людей знало о них, тем лучше. Грабители, держитесь подальше!

Стейси нахмурилась. Проход был освещён, когда она возвращалась от окна к своей кровати. А сейчас – нет. И вдруг до неё донёсся еле слышный звук. Стейси подумала, что дверь закрывали тихо и осторожно, но замок щёлкнул. Она была уверена, что это – именно щелчок замка, и ничего другого, и донёсся этот звук от двери между проходом и домом. Кто-то закрывал дверь, но ручка соскользнула, и замок щёлкнул – прямо под её окном. Вскоре в проходе зажёгся свет, продемонстрировав, что там никого нет – от начала до конца.

Теперь Стейси не была уверена. Не совсем уверена. Ей показалось, что, когда зажёгся свет, стальная дверь, ведущая в пристройку, сдвинулась. Стейси думала, что эта дверь закрыта. Но не могла быть в этом уверена.

ГЛАВА 9

На следующий день сеанс прошёл просто замечательно, утренний свет оказался не так уж плох, а Майра Констэнтайн была в совершенно потрясающей форме. Автобиография, начинавшаяся с девяти человек и подвала в трущобах, продолжала сверкать всеми возможными красками. Иногда Стейси слушала, иногда слова проходили мимо неё, пока она запоминала игру выражений, сменявшихся на тёмных уродливых чертах лица, а также резкую злобу, сатирический блеск, бьющее через край наслаждение, поочерёдно появлявшиеся в больших чёрных глазах. При каждом изменении Стейси хотела крикнуть: «Застынь!» и непрестанно металась между радостью и отчаянием: «Если бы только я могла оставить её именно такой!»

– Жаль, что девочки удались не в меня, не так ли? Когда я сказала об этом Тому Хаттону, он ответил: «Бедные маленькие дьяволята – зачем им такое?» «Хорошо, хорошо, Том, – согласилась я. – Красавицы легкомысленны – тебе ли не знать? Но я проживу жизнь в своё удовольствие». Он допился до смерти, знаете ли... О, нет, он не был их отцом. Я вышла замуж, когда мне было семнадцать. Констэнтайн – моё собственное имя. Клерк в конторе, Сид его звали. Хорошо воспитанный молодой парень, нищий и хлипкий. Взял да простудился, умер, а мне ещё и двадцати не было, и оставил меня с двумя детьми на руках. Хет похожа на него как две капли воды.

Её лицо избороздили тяжёлые трагические линии. Стейси сидела, ожидая, и через мгновение всё изменилось. Морщины разгладились от смеха, глаза непозволительно засияли.

– Больше я замуж не выходила, а если бы кто-то хотел чего-либо другого, я бы рассмеялась ему в лицо и сказала бы: «Я порядочная вдова, и буду признательна, если вы вобьёте это себе в башку». – Она склонила голову и хихикнула. – Это, конечно, никого не останавливало. Знаете, кто просил меня отправиться с ним в путешествие в Париж, когда мне было уже за пятьдесят? Ну, лучше я не буду его называть. Но возле меня всегда увивались мужчины, и это факт.

Стейси подняла руку.

– Если бы вы могли сохранить это выражение, миссис Констэнтайн…

Выражение исчезло ещё до того, как она заговорила. Большой рот широко раскрылся от смеха.

– Ну, я не могу, моя дорогая. Но если бы вы только видели своё лицо! Вы думали, что я имела в виду вашего Чарльза?

Стейси тоже рассмеялась, с трудом скрывая гнев.

– Он совершенно свободен, если вы рассчитываете заарканить его.

– Нет, спасибо, моя дорогая. А что касается свободы – что вы хотите этим сказать? Он по-прежнему влюблён – чуть ли не стойку делает, когда глядит на вас.

Стейси придала голосу немного отстранённости

– Чарльз смотрит так на всех подряд. Это ничего не значит. Он и сам скажет вам то же самое.

– Думайте, что хотите, – ответила Майра Констэнтайн. – Можете не верить мне, если не желаете, но я никогда не ошибаюсь в подобных вещах. Я помню, когда Генри Минстрелл начал болтаться вокруг, я объяснила Милли, что он собирается сделать ей предложение, а она заявила, что ему это и в голову не придёт. «Ну, ведь кто-то должен подумать об этом, – сказала я. – Он заморозит тебя и накрахмалит, чтобы ты подошла его семье. Это не то, что я называю весёлой жизнью, однако решать тебе. Но соберись с мыслями и подумай, действительно ли это то, что ты хочешь». Так она и сделала. – Она резко дёрнула головой. – Господи, я бы сдохла от этого уже через неделю! Но она дочь Сида, а не моя – и её такая жизнь абсолютно устраивает. Единственная её проблема – ни одного мальчика, всего лишь пара девочек в закрытой школе. – Она убрала с лица и из голоса всякое выражение. – «Да, бабушка, нет, бабушка». – Она резко хлопнула в ладоши и передёрнула плечами. – Никакой живости, одни приятные милые манеры – ну чисто бедный Сид при жизни, только покрытый толстым слоем лакировки семейки Минстрелл! Я уже сбилась со счёта, сколько раз повторяла – что толку об этом размышлять, если ты счастлив?

Сеанс, безусловно, удался. Но какое из всех этих мимолётных выражений, внезапных и резких перемен лица Стейси могла бы заманить в слоновую кость? Она сделала дюжину набросков на бумаге, посмотрела на них в отчаянии и набросала ещё дюжину. Майра осталась очень довольна ими.

– Мерзкая старая чертовка, да? Оживите меня. Просто продолжайте, и увидите, что результат появится, и будет просто сокрушительным. А теперь идите и развлекайтесь до конца дня.

Стейси не успела принять этот совет – ей позвонили по телефону. Она была немного удивлена, потому что не представляла себе, кто бы мог выследить её здесь, если не Чарльз,

Это был не Чарльз. Голос в трубке предполагал наличие очков в роговой оправе и интеллектуального лба.

– Это мисс Мэйнуоринг?

Стейси мгновенно узнала собеседника. Вообще-то он был известен значительной части англоязычной публики, поскольку имел обыкновение делать заявления по радио, причём не по поводу самых важных случаев, а в отношении того, что можно было бы назвать мартышкиным трудом.

– Тони! Откуда ты знаешь, что я здесь?

Мистер Энтони Коулсфут вздохнул и сказал:

– Элементарно, мой дорогой Уотсон^[29]. Ты сказала, что собираешься в Бёрдон. Расспросы помогли мне узнать номер. Номер сообщил, что ты в Уорн-Хаусе. Вот и всё.

– Где ты?

– Моя тётя живёт в Ледстоу. У меня три выходных, и я остановился у неё. Предлагаю тебе поужинать со мной сегодня вечером. Я полагаю, что в Ледлингтоне есть место, где едой точно не отравишься. – Он говорил мягко, растягивая слова и покашливая. – Прошу прощения, как выражаются на радио^[30]. Я по-прежнему работаю, и вот почему я здесь. Как насчёт заехать в семь? Я раздобуду тачку.

Стейси заколебалась.

– Ну, это очень мило с твоей стороны, Тони. Послушай, днём я ухожу, и не знаю, когда вернусь, и мне ещё нужно переодеться. Я думаю, лучше заехать за мной в половину.

– Давай в четверть.

– Хорошо.

Не успела она отойти, как снова прозвенел звонок. Это мог быть и другой, однако, учитывая, что Тони по-прежнему может остаться на линии, она подняла трубку и услышала голос Лилиэс Грей:

– Могу я поговорить с мисс Мэйнуоринг?

Перед именем промелькнула незначительная пауза. С внутренним ощущением того, что приходится отступить, Стейси произнесла, как ей казалось, исключительно противным тоном:

– Я слушаю.

Послышалось невольное: «О!», а затем:

– Это Лилиэс Грей.

– Здравствуй, Лилиэс.

– О, здравствуй.

Голос Лилиэс переливался, будто флейта – верный признак того, что она нервничала. С каждой фразой он становился выше и слаще.

– Дорогая, я и словом не смогла с тобой обмолвиться вчера вечером. За ужином не вышло, а потом ты исчезла. Но я очень хочу увидеть тебя и показать, что мы сделали с Солтингсом.

«Мы» – крошечная колючая стрела, оцарапавшая до крови. Стейси выпустила ответную стрелу.

– Да, Чарльз говорил мне.

– Правда? Так хорошо, что мы можем остаться друзьями, и такое облегчение, верно? Это всё упрощает, тебе не кажется? Гораздо цивилизованнее. Вот почему я почувствовала, что могу просто позвонить, без всяких церемоний. Я хочу, чтобы ты увидела мою квартиру и всё, что мы здесь устроили, поэтому хотелось бы знать, не приедешь ли ты выпить чаю сегодня днём.

– Боюсь, что не смогу сегодня днём. Я ухожу.

– С Чарльзом? Конечно – как глупо с моей стороны! Тогда как насчёт субботы? Боюсь, его здесь не будет – какое-то утомительное дело или что-то в этом роде. Но если ты в состоянии смириться с моим единоличным присутствием…

Стейси скорчила телефону сердитую детскую рожицу и ответила:

– Это было бы очень приятно.

– Тогда около половины пятого. Ты знаешь, где выйти из автобуса. Они ходят каждые двадцать минут, пока продолжается пора отпусков. – Она повесила трубку.

Стейси топнула ногой, посмотрела на свою трубку, словно это была замаскированная змея, и презрительно повесила её. Лилиэс может быть змеёй, а может и не быть. Тот факт, что она влюблена в Чарльза, не превращал её в змею. Но, приёмная сестра или не приёмная – она всегда была влюблена в Чарльза. У них обоих имелись квартиры в Солтингс. Но Лилиэс сказала «Мы». С какой стати, во имя всего святого, Стейси согласилась пойти туда на чай? Если в мире есть место, от которого ей следует держаться подальше, то это Солтингс. Если тебя подвесили на дыбу, ты не станешь распивать чай в камере пыток. Или станешь? Очевидным фактом было то, что у неё не хватило смелости сказать прямо: «Я никогда больше не хочу видеть ни эту квартиру, ни тебя – ни тебя». Потому что Лилиэс смотрела на неё, пока её пытали. Мягко? Сочувственно? С сожалением? В каждом из этих слов прятался вопрос, и на этот вопрос Стейси так и не смогла найти ответ. Но теперь это не имело значения. Значение имело то, что Лилиэс была там – и видела Стейси, висевшую на дыбе.

И всё же – и всё же – завтра она поедет в Солтингс. Лилиэс покажет ей, «что мы сделали» с местом, где следовало быть её с Чарльзом дому. Во имя глупости, почему?

Ответ пришёл из глубины разума:

«Потому что я – дура, и не могу держаться от всего этого подальше».

ГЛАВА 10

В четверть второго Стейси села на автобус в Ледстоу. Она надела серо-синее платье из набивного полотна, а на голове у неё ничего не было, кроме массы действительно красивых каштановых волос. Каштановые волосы на самом деле могут быть исключительно красивыми. В кудряшках играли огоньки и блики. Фактически волосы являлись единственным неоспоримым достоинством Стейси. Как и все остальные, она знала, что у неё нет ни Особенностей, ни Цвета лица. Не в том смысле, в котором эти слова претендуют на красоту. Стейси обладала приятным цветом кожи и симпатичными серыми глазами. Иногда (когда она не смотрела в зеркало) в них появлялось очаровательное выражение – нечто молодое, чувствительное, осознанное и довольно милое. Об остальном – лбе, носе, щеках и подбородке – и говорить нечего. Всего лишь лоб, нос, две щеки и подбородок. Рот был красным и не слишком маленьким. Когда она улыбалась, то демонстрировала аккуратные белые зубки. Нет, у Стейси имелась причина быть благодарной за свои волосы.

Она пришла к этому выводу после того, как необычно долго изучала собственное отражение в не очень льстившем ей клубном зеркале, и память об этом отражении отправилась вместе с ней в Ледстоу. Впечатление от изученного плавно перетекло в неопределённое ощущение собственной глупости из-за того, что она собиралась встретиться с Чарльзом, и холодное убеждение в том, что не могла остановить себя.

На первой остановке после города она почувствовала дрожь в коленях. Чарльз, должно быть, следовал за автобусом. Он подъехал к Стейси, прежде чем она успела пройти дюжину ярдов, открыл дверь своей машины и улыбнулся:

– Привет, дорогая!

Это была не старая подержанная машина, на которой они путешествовали во время медового месяца, а совершенно новый «армстронг». Чарльз «поступил намного лучше», как сказал Джек Констебль вчера вечером. Он глядел прямо на гребни волн. И вдруг Стейси оказалась в море, рядом с ним. Они вместе стояли на гребне волны, и всё вокруг было прекрасно – тёплое солнце, ветерок с моря – и они вдвоём уходили в синеву. Но ощущение это длилось недолго. Просто перерыв в жизненной занятости, отрыв от формы и сущности реальности, не восприимчивый ни к прошлому, ни к будущему, не более существенный, чем сон. Что бы ни было сделано или сказано, не имело значения, потому что не было сказано или сделано в действительности. Бремя ответственности ушло, а с ним – и бремя решения. Напряжение, охватившее Стейси, ослабло и исчезло.

Чарльз Форрест сказал:

– Мы можем оставить машину наверху и спуститься в бухту Уэйквелл. Людей там обычно не сыщешь. Купание опасно, а путь выглядит круче, чем на самом деле.

Дорожка оказалась достаточно крутой. Они сбили себе ноги, она поскользнулась, Чарльз её удержал, они вместе рассмеялись, а он ругал её:

– Ты не смотришь, куда идёшь.

– Я смотрю! – последовал возмущённый крик.

– Эти твои идиотские туфли…

– Но я не знала, что пойду на пляж. Ты же сказал – Ледлингтон.

Рука Чарльза, лежавшая у Стейси на плечах, легонько потрясла её, дразня:

– Мужчины всегда обманывают!

Затем они спустились на берег, усыпанный ракушками и галькой, вдаль простиралось море, а рядом не было ни души, и Чарльз говорил:

– Сначала дело, потом удовольствие. Поговорим по душам о возмещении^[31], а когда у тебя разыграется хороший аппетит, мы пойдём и полакомимся булочками в «Кошке и Мышке».

Стейси сидела на тонкой ребристой гальке. Она запустила в неё руки и набрала пригоршню ракушек и маленьких полупрозрачных камешков. Одна из раковин была похожа на маленькую шапочку из пурпура и перламутра. Стейси нахмурилась и ответила:

– Чепуха. Тут не о чем говорить.

Чарльз лениво и удивлённо протянул:

– Подумай ещё раз, дорогая. Возмещение – главное слово. Должно быть, ты это упустила. Разговоры об этом предмете можно вести бесконечно.

Стейси продолжала смотреть на жемчужную раковину.

– Меня совершенно не интересуют такие разговоры.

Чарльз замурлыкал себе под нос:

– Нет, я не пойду с тобой, не заговорю с тобой,

Не пойду и не заговорю с тобой^[32].

Давай, давай, и да убедит тебя благословенное слово «возмещение». – Он увидел, как кровь прихлынула к её лицу. Стейси отозвалась быстро и зло:

– Никаких вопросов о возмещении! Не ты бросил меня – я оставила тебя.

– И завтра поступишь точно так же – воистину непобедимый дух! С ног тебя не собьёшь. Теперь посмеёмся и всё начнём сначала. У меня очень хорошо идут дела с Солтингсом. Квартиры завоевали популярность, и люди чуть ли не сражаются за них. Всё это доставляет удовольствие и выгоду, и в результате не приходится беспокоиться о том, как уплатить по очередным счетам, а также налог на недвижимость. Я хотел бы, чтобы ты посмотрела на ситуацию именно с такой точки зрения и без каких-либо предубеждений. Понимаю, что это ускользнуло из твоей памяти, но я наделил тебя всеми своими мирскими благами.

Стейси выпрямилась, вспыхнув.

– Кажется, из твоей памяти ускользнуло, что мы с тобой развелись.

И встретила тревожный взгляд.

– Разве? Ну, ты всегда напомнишь мне. Теперь к делу – я хочу, чтобы ты приняла триста в год.

– Чарльз! Конечно же, нет!

Он очень серьёзно произнёс:

– Я чувствовал бы себя намного комфортнее, если бы ты взяла их.

Правая рука Стейси сжала крохотную ракушку и сломала её.

– Невозможно! Ты это знаешь, и нечего меня уговаривать!

Он улыбался.

– Давай, открывай огонь! У тебя намного больше фраз, и я знаю их все наизусть: «Я могу содержать себя без твоей помощи! Я скорее умру от голода, чем прикоснусь к твоим деньгам!»

– О! – последовал яростный выдох.

Чарльз продолжал улыбаться таким образом, который обычно считается чарующим.

– В мелодраме выглядит эффектно, а вот с твоей стороны – не совсем. Во-первых, требуются пылающие глаза, классические черты лица и греческий или римский нос. Но с таким маленьким носиком, как у тебя…

– Он не маленький!

– Да, безусловно. Заметь, я ничего не имею против этого – мне всегда было приятно. Например, мне никогда не следовало жениться на классической внешности. Такой симпатичный нос предназначен для комедии или домашнего очага. Но не рассчитан на то, чтобы его обладательница патетически восклицала: «Оставь меня, злодей!»^[33]

Рот Стейси дёрнулся, появилась ямочка. Затем последовал раздражённый смех.

– Вот так-то лучше, – кивнул Чарльз. – Всегда жалко, когда ты неверно распределяешь роли. Вырвавшись у меня из рук, ты приохотилась предупреждать, угрожать и командовать. Тебе придётся следить за собой.

– Послушай, Чарльз!

– Определённо, моя сладкая. Ну, раз ты не хочешь, не будем называть это возмещением – пособие звучит менее официально, согласна? Оно будет переводиться на твой счёт ежеквартально.

– Нет, не будет! Я не шучу, и я не могу его принять!

Чарльз уселся, обхватив колени. И промолвил с ноткой обличения:

– Совершенно верно – о деньгах не следует шутить. Я и не мечтал об этом. Как и ты, если бы знала, сколько невразумительных бланков пришлось заполнить, прежде чем мне позволили превратить Солтингс в апартаменты. Честный и тяжкий труд во имя Министерства здравоохранения, связанный с огромным умственным напряжением. Знаешь, те, кто составляет в правительстве бланки различных форм, действительно тратят своё время впустую в задних комнатах Внутренней гражданской службы^[34]. Они могли бы получать гораздо больше, составляя кроссворды, и тогда им бы аплодировали и восхищались, а не проклинали каждый раз, когда потребуется заполнять очередной бланк.

Ямочка на подбородке Стейси дрожала, не переставая.

– Но я не собираюсь принимать эти деньги, Чарльз.

Он отпустил колени и внезапно рванулся вперёд и схватил её за запястья.

– А теперь просто выслушай меня!

– Я могу слушать и без того, чтобы ты хватал меня. Чарльз! Мне больно!

– Так и должно быть. Эти деньги будут переводиться тебе в банк каждый квартал. Можешь устроить на них грандиозную попойку, или выбросить с моста Ватерлоо, или разбазарить их на беспомощных бедняков, или просто оставить лежать в банке – мне все равно. Но ты не можешь помешать мне заплатить. Я не позволю тебе проявить свою гордость за счёт моего спокойствия. Если наступит бум на миниатюры, жалкие триста фунтов можно спокойно презирать. Если же на твои творения никто не обратит внимания, мне будет радостно знать, что у тебя имеются селёдка и горбушка хлеба.

– Чарльз! Отпусти!

Он тут же убрал руки, засмеялся и сказал:

– Никаких синяков, дорогая. А теперь поговорим о другом.

Она покачала головой.

– Я не могу остановить твои переводы денег в…

– Абсолютно верно.

– Но я не буду касаться их.

– Это твоё дело. Оставим эту тему и поговорим обо мне. Тебе вообще интересно услышать, что я в двух шагах от того, чтобы лишиться наследства?

– Как…

– О, не Солтингс – он повис у меня на шее на всю жизнь. А мои Большие Надежды^[35]. Похоже, Льюис обдумывает супружество.

– В его-то возрасте!

– Ну, ему всего пятьдесят пять, знаешь ли, и он не всегда был таким сухим, как сейчас выглядит. Он обручился с Досси Дейл где-то около двадцати лет назад. Мне рассказывали, что их пути разошлись, когда он обнаружил, что имя его Досси следует писать с буквой Б^[36]. Она – одна из тех, кто живёт по принципу «победа или смерть». Затем он закрутил роман с Майрой Констэнтайн. И не говори мне, что ты была рядом почти двадцать четыре часа, и она не рассказала тебе об этом. Он засыпал её абсолютно непристойными предложениями и предложил неофициальный медовый месяц в Париже. Она сообщила ему, что ей уже хорошо за пятьдесят, и даже десять лет назад ему бы следовало быть достаточно взрослым, чтобы распознать респектабельную женщину, когда повстречается с такой. После этого он попросил её выйти за него замуж, а она рассмеялась и ответила: если бы она намеревалась снова выйти замуж, то могла бы это сделать это двадцать раз за год в течение последних тридцати лет или около того. Они остались хорошими друзьями, и это – несомненная победа Майры. Льюис – тот тип, который может затаить злобу, но она не позволила ему.

– А кому он сейчас собирается сделать предложение?

– Видела рыжеволосую девицу вчера вечером?

– Конечно, видела. Не хочешь ли ты утверждать…

Он кивнул.

– Её зовут Мэйда Робинсон. У неё, как ты заметила, рыжие волосы. А глаза сигналят открытым текстом: «Иди ко мне!», и она более или менее заполучила Льюиса. До сегодняшнего вечера статус Робинсона был под сомнением, но во время нашего третьего танца она безрассудно призналась, что развелась с ним год назад. Поэтому для неё не существует никаких причин или препятствий, чтобы аннексировать Льюиса.

– Но они вообще вчера не замечали друг друга.

– Ссора влюблённых, дорогая. Возможно, ты видела, как она восхищённо пялилась на меня.

– С какой стати?

– Льюису показали, что в море водятся и другие хорошие рыбы. Мэйда хорошо знает своё дело. К тому времени, когда она позволила ему протанцевать с ней, Льюис уже был готов есть из её рук. Он узнает своё место. Он будет обожать её, а она будет обожать Коллекцию. Я только надеюсь, что у него окажется достаточно силы воли, чтобы удержать её вдали от рубинов Марсдена. Она, конечно, захочет их носить – рыжеволосые женщины всегда жаждут обрести алый цвет. Досси носила это ожерелье – кто-то решился намекнуть ей о нём. Она надела его на бал, который дал Льюис во время помолвки. Эти камни невезучие. Некую владевшую ими танцовщицу, девушку по имени Лиза Каналетти, зарезали в Париже во времена Второй Империи^[37]. Джордж Марсден купил их двенадцать лет спустя. Его жена носила ожерелье в течение двадцати лет, затем погибла в автокатастрофе. Дочь унаследовала их и была убита во время воздушного налёта. После чего ожерелье застряло в банке, пока его не купил Льюис. Средний рубин очень хорош, и история ему понравилась.

– Чарльз, сколько стоит эта Коллекция?

Он рассмеялся.

– Достаточно много! Но это не наш путь.

Когда он так произнёс «наш», она почувствовала, будто кто-то прикоснулся к её сердцу. Но он ничего не имел в виду – вообще ничего. Она слышала, как Чарльз продолжал:

– Сами камни имеют значительную рыночную стоимость. Кроме того, помимо Льюиса, есть и другие малые с вывихнутыми мозгами, готовые заплатить сколько угодно за предмет с историей.

Что-то постучало в дверь разума Стейси. Она спросила

– Разве не опасно обладать всем этим?

Чарльз нахмурился.

– Ему говорили это годами, но ничего не происходит. Конечно, во время войны драгоценности разошлись, но он вернул их снова, как только смог. Пристройка – настоящая неприступная крепость, а сами экспонаты находятся в сейфе. Никаких окон, только один вход, и в коридоре, ведущем из дома, всю ночь горит свет. Это должно быть достаточно безопасно.

Стейси быстро пробормотала:

– Вчера ночью свет погас.

– Бред какой-то!

– Чарльз, это правда. – Она рассказала ему, что услышала щелчок замка. – Я услышала его и выглянула в окно, и в коридоре было темно.

– Ты уверена?

– Конечно, уверена. А потом, пока я смотрела, снова зажёгся свет, и я убеждена, что дверь пристройки только что закрывали. Она все ещё двигалась.

– В котором часу это было?

– Я не знаю… поздно… очень поздно… я долго спала…

Чарльз издал смешок.

– Джеймс Моберли возвращался домой после ночи в чьей-то компании! Он должен был пройти через дом, потому что другого выхода в пристройку нет, и поэтому выключил свет, чтобы его не выследили.

– Я не следила! Я просто смотрела. И, Чарльз… он не мог пройти через дом, потому что дверь заперли после того, как ушёл последний гость. Я знаю, потому что сегодня утром поинтересовалась, как поступить, если я буду ужинать вне дома. Я спросила, могу ли я получить ключ, и они ответили утвердительно, но сказали, что надо предупредить заранее, иначе дверь будет заперта.

– Возможно, он предупредил.

– Нет, не предупреждал, потому что я спросила, не появлялся ли прошлой ночью какой-нибудь поздний гость. Мне ответили: нет, все ушли домой к двенадцати часам.

Чарльз с любопытством посмотрел на неё.

– Решила малость разнюхать, не так ли, моя сладкая?

Она покраснела.

– Да нет, ничуть. Я думала, что просто узнаю о наличии ключа.

– На случай, если я приглашу тебя на свидание! Как предусмотрительно!

– На случай, если я захочу выйти, и… в общем, всё как-то само собой получилось. Чарльз, я не думаю, что кто-то выходил из дома и прошёл через стеклянный проход к пристройке. Совершенно не думаю.

– Твоё мнение?

– Понимаешь, всё расплывчато… просто впечатление. Но я подумала… я действительно думала, что кто-то идёт из прохода в дом.

– Но ты сказала, что видела, как дверь пристройки двигалась, когда включился свет.

Она кивнула.

– Да, я знаю. Но я подумала, что за открытой дверью кто-то дожидался, пока человек войдёт в дом из коридора, а затем закрыл дверь и зажёг свет.

Чарльз пристально посмотрел на неё.

– Но ты не видела, что кто-то так поступает?

– Нет.

– А могло быть наоборот – кто-то вышел из дома, вошёл в пристройку и включил свет при входе?

Её голос дрожал и колебался, когда она ответила:

– Наверное, да.

– В таком случае, вероятно, это был Джеймс Моберли или сам Льюис.

– Тогда почему проход был тёмным? Я имею в виду, если всё в порядке.

– Было ещё светло, когда они подошли к дому, и поэтому забыли включить свет. Льюис тоже человек. Свет не включается из дома. Раньше включался, но, когда Льюис перестроил это место, он всё изменил. Все выключатели находятся со стороны пристройки.

Стейси поднесла руку к щеке. Румянец стал ослабевать.

– Тогда это было так, как я сказала, потому что свет горел, когда я легла в постель. Снаружи ещё не стемнело, но проход был освещён от начала до конца. Только кто-то в пристройке мог выключить свет после того, как я уснула.

Чарльз нахмурился и отвернулся.

– Возможно, Джеймс отсутствовал без разрешения, – коротко буркнул он. Затем, после паузы: – Наверное, в этом ничего нет. Но я скажу Льюису, что свет выключался.

ГЛАВА 11

Позже, когда они уже направлялись в Ледлингтон, Чарльз небрежно бросил:

– Кто этот бедолага?

– Что ты имеешь в виду? – не поняла Стейси.

– Тот, из-за которого ты потребовала у обслуги ключ – твой нынешний дружок, который собирается вытащить тебя из дома, чтобы прошвырнуться.

– Ну, ты сказал, что им окажешься ты.

– О нет, ты потребовала ключ у персонала до того, как я пришёл. Не стоит умалчивать – я весь дружеское внимание. Кто он?

– Почему ты называешь его бедолагой? – спросила Стейси.

И в тот самый момент, когда у неё вылетели эти слова, она поняла, что позволила Чарльзу отыграться. Что он и сделал – легко, лениво, улыбаясь собственному отражению в зеркале заднего вида.

– Мужская солидарность, дорогая.

Стейси прикусила губу. Ей следовало откусить язык, прежде чем она позволила рту открыться.

Неторопливый голос не умолкал:

– Держишь его про запас? Сообщи мне, когда назначишь день. Не лучший стиль – заявиться на вашу свадьбу, но буду расценивать это как возможность сделки. Я получаю для апартаментов серию хороших кастрюль по оптовым ценам. Сами квартиры уже обставлены. Так гораздо выгоднее, и легче избавиться от людей, если они тебе не нравятся. Как насчёт алюминиевого набора с двойной кастрюлей и соответствующими строчками на карточке, прикреплённой серебряной лентой: «Спасибо за память», или что-нибудь ещё в этом роде?

Стейси была слишком зла, чтобы говорить, но не собиралась оставить за Чарльзом последнее слово.

– Это звучит восхитительно. Я буду помнить, когда наступит твоя очередь. Полагаю, ты женишься тогда же?

– Полагаю, так. Но ты не против сказать мне, на ком я собираюсь жениться? Хотелось бы знать.

Стейси посмотрела в сторону. Он смотрел прямо на Ледлингтонскую дорогу, как будто хотел убить её. Чарльз в гневе был Чарльзом в гневе – в высшей степени уродливым, мрачным и волнующим зрелищем. Стейси овладело необузданное веселье. Она заявила:

– Очевидно, на Лилиэс.

Машина вильнула от одной обочины к другой. Чарльз выругался, выпрямился и рассмеялся.

– Ещё одна такая выходка, и мы из-за тебя окажемся в канаве! Лилиэс…

– Нет смысла говорить, что она твоя сестра, потому что это не так. Твоя мать удочерила её, а это совсем другое. Архиепископ Кентерберийский позволит тебе жениться хоть завтра.

– Я так не думаю, дорогая. У него имеются определённые представления о разводе^[38].

– Всё равно – она не твоя сестра.

– Как скажешь. Но в Англии около двадцати миллионов других женщин, которые тоже не являются моими сёстрами. Знаешь, практически любая из них будет более вероятной кандидаткой, чем Лилиэс. Потому что, когда вас воспитывают, как брата и сестру, это, так сказать, въедается в мозг. – Он снова засмеялся. – Свет, что беспощадно озаряет трон^[39], – ничто по сравнению со светом, озаряющим детскую. Все ссоры миновали, все выдумки услышаны – какой смысл жениться?

Под шутливым тоном что-то крылось, но Стейси не могла понять, что именно. Она торопливо вставила:

– Я ни разу не лгала тебе.

– У тебя просто не было достаточно времени, дорогая, не так ли? Жизнь полна упущенных возможностей. Не переживай, в море полно хорошей рыбы^[40].

– Я не лгу!

– Дефект в образовании. Но никогда не поздно исправить.

Он свернул на Рыночную площадь и остановился на парковке под статуей сэра Альберта Доуниша^[41]. Первый из знаменитых Универсальных магазинов быстрой оплаты располагался в одном из старых домов, в направлении которых сэр Альберт теперь махал пухлой рукой. Говорили, что он одет хуже, чем любая другая статуя в Британии. Сэр Альберт предпочитал наряжаться в свободном стиле, и скульптор передал этот стиль с героическим реализмом. Но Ледлингтон чтит его память, танцует в зале, который он построил, и посылает своих сыновей побороться за стипендии, которые он учредил.

Чарльз запер машину, взял Стейси за локоть и прошёл по булыжнику к «Кошке и Мышке». Заведение нахально обосновалось на этом месте около двадцати лет назад и обзавелось вывеской из кованого железа, где изображался свирепый зеленоглазый кот, изогнувший ужасные когти над маленькой сжавшейся мышью. Во дни Иакова I^[42] в этом доме была лавка торговца тканями. Знатные дамы графства покупали там переливчатые шелка и прекрасный бархат из Лиона. А теперь здесь устроили чайную, разделённую на столько маленьких комнатушек, сколько было совместимо с безопасностью.

Чарльз не преувеличил царивший мрак, но уверенно разрезал его, направляясь к дальней стороне длинной комнаты. Здесь уединение обеспечивали оранжевые занавески и пальмы в кадках. В каждой маленькой экранированной кабинке находились жёсткая деревянная скамья-сундук, стол и два стула. Только стройные и ловкие могли втиснуться между столом и скамьёй. Слабый оранжевый свет мерцал тут и там между чёрными балками старого потолка.

Стейси устроилась на скамье и осталась в одиночестве. Чарльз пробормотал: «Лично выберу булочки» и исчез. Стейси оставалось лишь осознавать, какой же она оказалась дурой, заставив Чарльза задуматься о Лилиэс. Впрочем – может быть, да, а может быть, и нет. Если бы Чарльз страстно любил Лилиэс и собирался незамедлительно жениться на ней, он мог бы поступить именно таким образом. Беззаботное равнодушие – вот основная черта его поведения. Но он свернул вбок и едва не сбросил машину с дороги. Не просто так. Что-то выбило его из колеи, и он чуть не потерял контроль над машиной. А потом засмеялся. Она пыталась в точности вспомнить свои слова.

И продолжала вспоминать, когда с другой стороны колючей пальмы и пыльных оранжевых занавесок донёсся голос:

– О, да, Чарльз сыграет свою роль, если я этого захочу. – И довольный, злобный смешок.

Если бы Стейси пребывала в более нормальном настроении, то вспомнила бы, что Чарльз – одно из самых распространённых английских имён. Но она ни на мгновение не задумывалась – она пришла к выводу. Голос был низким, хриплым, имитировавшим интонации актрис из популярных фильмов, и Стейси показалось, что в нём звучат рыжие нотки. Она решила, что от Мэйды Робинсон её отделяют лишь дешёвая оранжевая занавеска и один-два пальмовых листа, и что Мэйда говорила о Чарльзе Форресте. Стейси призадумалась, не закашляться ли ей и не передвинуть ли стол, но не сделала ни того, ни другого. Что-то неразборчиво прошептал мужчина, а затем в разговор снова вступила женщина.

– Всё будет хорошо. Тебе не нужно беспокоиться – он сыграет... – Половина какого-то другого слова была прервана восклицанием: – Чёрт возьми, вот и он сам! Что нам делать?

На этот раз ответ мужчины прозвучал ясно:

– Мы всего лишь пьём чай. Даже Льюис…

– Заткнись! – прошипела женщина. – Мы уходим. Мы всё равно закончили.

Стейси остававшаяся на своём месте, увидела, как они появляются. Она была совершенно права. Мэйда Робинсон, в белом льняном платье, её волосы блестели медью под оранжевыми огнями. А мужчина – Джек Констебль. Встретив Чарльза на полпути среди маленьких столиков, они весело и торопливо поздоровались и исчезли.

Чарльз подошёл и поставил тарелку с булочками на стол. Стейси размышляла, что бы это могло значить, и держала язык за зубами.

У неё оставалось достаточно времени, чтобы переодеться, прежде чем Тони Коулсфут зашёл за ней. Он к тому же немного опоздал, за что всё время извинялся. Задолго до того, как они достигли Ледлингтона, стало очевидно, что вечер не будет успешным. Зайдя в «Корону и Скипетр», Тони пожаловался на сквозняк из высоких окон столовой, которые открывались сверху и могли быть закрыты только совместными усилиями трёх официантов. Дважды поменяв стол, он сгорбился и нарочито вздрогнул.

Еда оказалась не из лучших, но не такой уж плохой. Тони, ещё немного подрожав, начал рассказывать Стейси о гриппе, перенесённом прошлой зимой, и о том, чем тот грипп отличался от гриппа, которым, по мнению рассказчика, он заболевал сейчас. Коулсфут пришёл к мрачному выводу, что его ждёт гораздо худшее. Он ничего не ел, выпил три чашки чёрного кофе и в двадцать минут девятого объявил, что ему лучше пойти домой спать.

– Тётя сказала, что мне вообще не следовало выходить.

Стейси согласилась с мисс Коулсфут. Она не была готова к тому, чтобы оказаться в роли вампира, выманившего бедного Тони из кровати, но одного взгляда на злобную заботливую леди, открывшую им дверь, оказалось достаточно, чтобы она поняла: такова она и есть на самом деле.

– Ему вообще не следовало выходить! Я говорила ему об этом, но он заявил, что должен пойти на назначенную встречу. Абсолютно бездумно, на мой взгляд. Нет, вы ничего не можете сделать, мисс Мэйнуоринг. Марш в кровать, Тони! Чайник готов, и тебя ожидает горячее питьё и две грелки.

Ни в дальнейших словах, ни в действиях не имелось ни малейшего смысла. Тони кашлял так, что у него тряслась голова, и мисс Коулфут, монументальная и грозная, с удовольствием изжарила бы его спутницу в кипящем масле. Искренне радуясь тому, что такси осталось ждать на улице, Стейси забралась в машину и уехала в Уорн-Хаус.

ГЛАВА 12

Стейси хотела сразу же отправиться спать, но, когда она вошла в зал, там оказалось довольно много людей. Ведомые Льюисом Брэйдингом, они выходили из гостиной и двигались в направлении пристройки. Самого Брэйдинга окутывала аура значительности. Ещё до того, как леди Минстрелл схватила её за руку и заговорила, Стейси догадалась, что сейчас будут демонстрировать Коллекцию.

– Я не знаю, видели ли вы это когда-либо, но зрелище того стоит. Прекрасные вещи, у большинства из которых своя история. И копии всех действительно известных драгоценных камней.

Не успела Стейси ответить, как леди Минстрелл обратилась к Льюису:

– Мисс Мэйнуоринг только что вернулась. Можно ли ей присоединиться к нам?

Он обернулся, и Стейси встретилась с его холодными неприязненными глазами – гораздо более холодными и более неприязненными, чем в то время, когда она была женой Чарльза. Он чуть наклонил голову, проскрипел: «Конечно», и процессия продолжила движение по коридору. Стейси пробормотала что-то о намерении лечь спать, только чтобы услышать, как Майра Констэнтайн, шедшая сзади, отрезала: «Чепуха!»

Она оглянулась и увидела её, совершенно квадратную в малиновой парче, сопровождаемую Джеком Констеблем с одной стороны и дочерью Хестер – с другой. Майра искренне призналась:

– И вы их видели раньше, и я, но я всегда готова любоваться ими снова. Они пробуждают во мне зависть и желание обладать. Действует не хуже тоника.

Дверь в этом конце стеклянного прохода напоминала любую дверь для выхода в сад с боковой стороны дома; верхняя её половина была стеклянной, так что из холла дома просматривался весь коридор. Освещение не включали, поскольку солнце ещё не зашло, но Стейси слышала, как Льюис даёт пояснения:

– Я принимаю меры предосторожности, как видите. На закате мы включаем свет в коридоре... Мы? О, Моберли или я. У меня осталась гостиная с этой стороны дома... Да, эта дверь справа от меня. Это был мой рабочий кабинет, и я сохранил его за собой. Но мы с Моберли спим в пристройке... Нет, окон нет, но всё оснащено кондиционерами.

Они шли по коридору. С руки Брэйдинга свисала тонкая стальная цепочка. Он взял ключ, прикреплённый к ней, и открыл дверь в дальнем конце прохода. Эта дверь сильно отличалась от той, через которую только что прошли: металлическая, окрашенная в зелёный цвет – дверь не дома, а сейфа. За ней находился маленький вестибюль, а затем – вторая дверь, такая же крепкая.

Льюис продолжал объяснять:

– Всё здание защищено от взлома. Это единственный путь внутрь. Стеклянный проход был моей идеей. Любой, пожелавший вломиться в эти двери, будет обнаружен. Управление светом встроено в само здание – к нему нельзя добраться снаружи. По-моему, очень остроумно.

Распахнулась вторая дверь. Брэйдинг дотронулся до выключателя, и все вошли в ярко освещённую комнату, длинную, узкую, задрапированную от потолка до пола чёрными бархатными шторами. По бокам располагались витрины со стеклянными навершиями, а посередине, окружённый стульями, стоял похожий на старомодную лежанку длинный узкий стол, покрытый чёрной бархатной тканью. Обстановка в целом производила жуткое впечатление. Переход от сияния летнего вечера, где синеву моря и неба пронизывал золотой свет, был настолько велик, что вызывал нервное потрясение. В этой странной комнате горел яркий свет, но в его яркости не чувствовалось жизни. Впечатление, произведённое на Стейси три года назад, повторилось. Как и тогда, по спине пробежала дрожь, и возникло детское побуждение убежать прочь. Чьё-то дыхание взволновало волосы Стейси. Голос Чарльза пробормотал ей на ухо:

– Ритуальный зал…

Стейси едва не вскрикнула. Она не слышала, как он вошёл, и не знала, что за ней кто-то стоит. Она сдержала крик, но не смогла остановить дрожь, охватившую всё её тело.

Рука Чарльза опустилась на её плечо. Он снова пробормотал:

– Глупышка. Совершенно незачем выпрыгивать из собственной кожи.

Его рука излучала тепло сквозь тонкий шёлк платья. Прикосновение было мимолётным, но в душе Стейси мгновенно всё перевернулось. Кем бы ни был Чарльз, и что бы он ни совершил, но стоило ему прикоснуться к ней – и прошлое вернулось снова. Мысль промелькнула и исчезла. Стейси заставила себя выбросить её из головы.

Льюис Брэйдинг продолжал вещать, давая объяснения:

– Две двери слева от входа ведут в спальню Моберли и ванную комнату. Та, что по длинной стороне комнаты – в коридор к моим комнатам: спальне и лаборатории. А здесь, – он махнул рукой в направлении витрин, – очень интересная часть Коллекции: копии знаменитых камней. – Он остановился и процитировал, как и всегда в этот момент: – «Ты слишком дорог, чтоб тобой владел я^[43]». – Застенчивые нотки, прозвучавшие в его голосе, превратили поэзию в каламбур.

Все вокруг столпились, чтобы посмотреть, куда указывает Брэйдинг.

– Это, конечно, всего лишь копии, без огня и блеска оригиналов. Звезда Юга, найденная в 1853 году в рудниках Богагана бедной негритянкой^[44]. До огранки он весил двести пятьдесят четыре с половиной карата^[45]. Как видите, он имеет лёгкий розовый оттенок и является одним из самых красивых бриллиантов в мире... Кохинур перед огранкой весил семьсот восемьдесят семь с половиной каратов, по словам Тавернье, который видел алмаз при дворе Аурангзеба^[46]. Затем он подвергся повторной огранке, и его можно увидеть в королевской короне, которая хранится в Тауэре... Вот копия знаменитого алмаза Раджа Маттана. Он был найден на Борнео и весит триста восемнадцать каратов. И, как видите, имеет форму груши без единой грани.

Он продолжал перечислять алмазы. Низам. Регент, украшавший рукоять государственного меча^[47] Наполеона Первого. Санси, потерянный на поле битвы Карлом Смелым^[48], найденный швейцарским солдатом и проданный за два франка, а затем извлечённый из трупа верного слуги, который проглотил его, чтобы предотвратить попадание в руки воров. Пиготт. Орлов, по форме напоминающий половину яйца, некогда глаз известного идола. Треугольный Нассак. Знаменитый бриллиант Надежда, синий как сапфир.

Все эти сведения прерывалась вопросами и криками восхищения. Низкий голос Майры Констэнтайн прокомментировал рассказ о Санси:

– Ну, мне бы не хотелось носить вещь, извлечённую из мёртвого тела – не для меня, нет. Во всяком случае, я никогда не сталкивалась с драгоценностями. У меня для них никогда не имелось ни лица, ни фигуры – возможно, поэтому. Что будет со всеми этими красивыми штучками, Льюис?

Он ответил без улыбки:

– Я завещал эту часть моей Коллекции музею Ледлингтона. Она, конечно, представляет большой интерес, но не имеет особой денежной ценности.

На сером лице Брэйдинга ничего не отражалось. Без дальнейших комментариев он перешёл к следующей витрине и начал рассуждать о рубинах. Затем – к сапфирам, изумрудам, топазам, аметистам и к знаменитым гравированным камням.

Стейси уже слышала всё это раньше. У неё появилось ужасное ощущение, что произошёл некий сдвиг во времени – что они с Чарльзом пойманы и возвращены туда, где пребывали три года назад. Конечно, это была абсолютная бессмыслица. Единственное, что никто не может сделать с тобой – заставить тебя снова пережить прошлое. Она повернулась исказала Чарльзу:

– Я хочу уйти.

Его глаза улыбнулись ей.

– Слишком живые воспоминания?

– Нет. Не хватает воздуха.

Он коротко рассмеялся.

– Льюис будет смертельно обижен – он ужасно гордится своим кондиционером. И ты знаешь, что хочешь увидеть настоящие сокровища. Это произойдёт в ближайшем будущем.

– Я не… не хочу...

– Дорогая, я обещаю поймать тебя, если ты упадёшь в обморок.

Стейси совершенно не выглядела собиравшейся упасть в обморок. Её щеки горели. Она резко отодвинулась от Чарльза, когда Льюис прошёл за бархатную штору и скрылся из виду. Джеймс Моберли последовал за ним. Через мгновение-другое все услышали, как распахнулась невидимая дверь, и вновь появились двое мужчин, неся в руках длинный поднос, покрытый чёрным бархатом и загромождённый драгоценными камнями.

Настал миг, приносивший Льюису Брэйдингу особую радость. Ему нравилось слышать, как у гостей перехватывало дыхание, он любил смотреть, как в женских глазах возникали трепет и жадность. Происходившее, конечно, было очень тщательно рассчитано. У этих ожерелий, браслетов, кулонов и колец имелось своё место на полках внутреннего сейфа, но когда Брэйдинг собирался показать свою Коллекцию, ему доставляло удовольствие произвести эффект тысяча и одной ночи.

Стейси снова ощутила руку Чарльза на своём локте.

– Изображают из себя нубийских рабов? Я всегда чувствую, что Джеймс и Льюис перехватывают через край. Но теперь в разговор вступает султан. Только посмотри!

Её глаза последовали за его взглядом. Джеймс и Льюис поставили сверкающий поднос в центре длинного стола. Взгляд Мэйды Робинсон устремился поверх узкой чёрной бархатной полоски, обрамлявшей поднос. Все последовали её примеру, но именно Мэйда застыла, будто статуя. Её чёрное платье сливалось с темнотой бархата. На этом фоне выделялись руки, шея и ослепительные медные волосы. Она наклонилась вперёд, положив руки на стол, и неотрывно смотрела на все эти блестящие камни. В какой-то момент Стейси почувствовала, что испытывает Мэйда. Ореховые глаза стали зелёными. И сузились. Стейси пришло на ум сравнение с кошкой, выслеживающей птицу. Ощущение прошло практически мгновенно, но вытерпеть его было почти невозможно.

Мэйда тихо рассмеялась, отняла руки от стола и тихо хлопнула в ладоши.

– Ах, как мило! А теперь вы должны нам всё о них рассказать.

Льюис был более чем готов к рассказу.

– Ну, если вы вначале усядетесь – я думаю, что стульев хватит – тогда каждый сможет увидеть, не толпясь у стола.

Мэйда грациозно опустилась на стул, стоявший позади неё, подтянула его ближе и наклонилась вперёд через стол, обнажив до плеч руки без малейшего загорелого пятна, которое могло бы испортить молочную красоту кожи. Некоторые рыжеволосые женщины легко загорают и покрываются веснушками, но есть и такие, на кого солнце не действует. К ним принадлежала и Мэйда. Она могла бы всё лето жариться на пляже, не приобретя ни единой веснушки и ни малейшей смуглости. Поскольку загар был в моде, она иногда наносила соответствующий макияж, но в течение последних нескольких недель предоставила свою кожу природе и получила вознаграждение в виде одобрения Льюиса Брэйдинга. Безусловно, на фоне чёрного бархата и под ярким верхним светом она производила попросту ослепительный эффект. Чарльз, казалось, думал именно так. Он рассеянно бросил: «Потрясающе, правда?» – и отошёл, чтобы занять место рядом с ней. Возможно, его поманил взгляд – Мэйда на мгновение оглянулась.

Стейси села в конце стола. Справа от неё устроилась Хестер Констэнтайн. Рядом с ней – семья Браун, молодые люди среднего возраста, который позволяет участвовать во всём, что затевают дети; затем Чарльз, Мэйда, Джек Констебль, Лилиэс Грей, Майра Констэнтайн и леди Минстрелл. Весь этот блеск не отразился на Лилиэс. Драгоценности, бьющая через край жизненная сила Мэйды придали Лилиэс сухой и бесцветный вид. Уродливая старая Майра выглядела неизмеримо лучше.

Майра произнесла своим низким голосом:

– Давайте, Льюис, мы готовы! Пусть занавес поднимут!

Не то, чтобы она пропела последние слова, но мелодия «Паяцев» послышалась достаточно отчётливо^[49].

Льюис повернулся и изобразил лёгкий, но жёсткий поклон.

– Вы уже всё это слышали раньше, – осуждающе процедил он.

Майра весело рассмеялась, прищурив глаза.

– Нет ничего нового под солнцем, как говорится^[50]. Но я не устаю от старых вещей – старых песен, старых друзей, старых времён – так что хватит скромничать. Доставайте товары из-под прилавка!

– Вряд ли из-под прилавка, моя дорогая Майра, – отпарировал Льюис и, погрузив руку в сверкающую кучу перед собой, поднял вверх кольцо. Квадратный изумруд ярко сиял между сверкавшими бриллиантовыми выступами.

Мэйда, охнув, вытянула руки. И перед дюжиной завистливых глаз Льюис опустил кольцо ей на ладонь.

– Наденьте его и посмотрим, как оно выглядит.

Она надела его на средний палец левой руки. Выглядело великолепно. Льюис кивнул в знак одобрения.

– Женщины с вашим цветом всегда должны носить изумруды – они подчёркивают зелёный цвет их глаз.

Мэйда подняла длинные тёмные ресницы.

– Но мои глаза не зелёные. Они ореховые.

Собеседники ни на кого не обращали внимания. Брэйдинг сказал:

– Я видел, что они – зелёные. Если бы вы носили изумруды…

– У меня их нет. – Её глаза снова обратились к кольцу.

Льюис сменил низкий конфиденциальный тон, который только что принял.

– Очень красивый камень, и у него интересная история. Помните убийство Грейстерс? Вы должны, Майра.

Майра Констэнтайн кивнула.

– Ну, раз девушка попросила… – начала она. – Тысяча девятьсот семнадцатый, не так ли? Джонни Грейстерс получил увольнительную, вернулся домой и обнаружил, что его жена спуталась с другим парнем. Пристрелил их обоих и выпрыгнул из окна пятого этажа, когда в дом ворвалась полиция. Я знала Джонни – в нём и на пенни злобы не было, пока эта баба не свела его с ума. Вы хотите сказать…

Льюис Брэйдинг улыбнулся.

– Да, это её обручальное кольцо. Моё последнее приобретение. Так, а теперь кое-что, чего вы ещё не видели! – Он наклонился через стол и стащил кольцо с пальца Мэйды. – Вот этот браслет… – он поднял золотую полосу шириной около двух дюймов, инкрустированную бриллиантами и рубинами, – он связан с Биркенхедом^[51]. Я купил его двадцать пять лет назад у внучки женщины, которой он принадлежал. А эта заколка для волос – нет, не красивая и не ценная. Просто небольшая брошка с жемчужной каймой, но она отправила на эшафот отравительницу миссис Мэннинг. Её повесили в одеянии из чёрного атласа, и после этого целое поколение никто не носил одежду из этой ткани.

Хестер Констэнтайн, в изнеможении облокотившись на Стейси, произнесла дрожавшими губами:

– Я бы не прикоснулась ни к одному из этих камней, даже если бы мне заплатили.

Стейси не могла с ней не согласиться. У каждой из драгоценностей, демонстрируемых Льюисом с такой гордостью, была история, и каждая история полна крови и слёз. И нельзя сказать, чтобы он повествовал обо всех этих событиях с каким-либо драматизмом. Убийство, возмездие, ревность, ненависть, месть – сухой голос Брэйдинга низводил эти явления к обыденности, и тем самым они становились ещё ужаснее, потому что все мы живём именно в обыденной обстановке. Великие, всесокрушающие страсти хороши с другой стороны рампы в несуществующих краях драмы и романтики, но когда убийство спускается со сцены, садится рядом с вами на галёрке или в партере, а то и сопровождает вас в респектабельный пригородный дом, то сердце сковывает ледяной, неприкрытый ужас.

Льюис продолжил свой сольный концерт, и Стейси чувствовала, как на сердце у неё становится всё холоднее. Это ожерелье принадлежало обычной девушке из уютного домика. Она застрелила мужчину, потому что он бросил её ради другой женщины... Эта искрящаяся пряжка застёгивала накидку знаменитой куртизанки викторианских времён. Она начала свою жизнь бедной девушкой на мельнице. И закончила её на грязной соломе долговой тюрьмы. А в промежутке между этими двумя событиями она ослепляла глаза и терзала сердца своих бесчисленных товарок…

– Я ненавижу их, – промямлила, дрожа, Хестер Констэнтайн. Льюис Брэйдинг, вероятно, услышал эти слова. И посмотрел на неё с холодным негодованием, что произвело очень неприятное впечатление. Хестер, казалось, ничего и не заметила, но Стейси почувствовала, как она содрогнулась. В Льюисе Брэйдинге было нечто…

Он поднял сверкающую брошь.

– Очень немногие женщины способны ненавидеть ювелирные изделия, – сказал он. – Конечно, бриллианты подходят не всем. – Его взгляд жёстко хлестнул Хестер и вернулся к украшенной драгоценными камнями брошке. – Прекрасно, не правда ли? Брошь Марциали – пять идеально подобранных бриллиантов по четыре карата, укреплённых на планке. Свадебный подарок Джулии Марциали от её мужа в 1817 году. Она носила эту брошь, когда три года спустя муж зарезал и её, и её любовника. Это событие произвело большое впечатление в Риме, но, поскольку граф совершил самоубийство, его не удалось отдать под суд. А сама Джулия была незаурядной красавицей из благородной сардинской семьи. Странно думать, что эти яркие камни заливала её кровь.

– Не надо! – пролепетала Хестер Констэнтайн. Брауны, сидевшие поблизости, не стали заходить так далеко, полагая, что им, в общем-то, наплевать на подобное.

– Очень изящная, и, вероятно, стоила больших денег, – любезно произнёс мистер Браун. – Но я не хотел бы подарить своей жене что-либо, связанное с такими неприятными ассоциациями. – На что миссис Браун с содроганием ответила:

– И я бы не стала носить эти украшения, Томми, если бы ты подарил их мне.

Мэйда искоса взглянула на неё.

– Да ну? – спросила она. Затем бросила взгляд на Льюиса: – Вы собираетесь поверить ей на слово? Лучше не стоит – она может и передумать. И предупреждаю: не рассчитывайте на то, что я откажусь от чего-либо, потому что в этом изделии кто-то был убит. Я обожаю эти прекрасные вещички. – В голосе чувствовалось истинное обожание. Руки Мэйды потянулись к ожерелью, которое Брэйдинг только что поднял с подноса. – О, Льюис, позвольте мне надеть его – пожалуйста, только на мгновение!

Он позволил ей надеть ожерелье и защёлкнуть застёжку. Бриллианты в лёгком переплетённом узоре из роз, плоских и условно изображённых, и каждая с изумрудом в центре. Стейси смотрела на них и не могла отвести взгляд. Она слышала, как Льюис говорил:

– Впрочем, в этом ожерелье никого не убили. Он принадлежал моей прапра- и так далее бабушке Дамарис Форрест, служившей фрейлиной при дворе королевы Анны. Она была прекрасна, она была добродетельна, она дожила до глубокой старости и умерла, оплакиваемая многочисленной семьёй. Все женщины Форрестов отличались красотой и добропорядочностью.

Казалось, Льюис выучил свой текст наизусть. Он повторил слово в слово то, что говорил три года назад, когда принёс ожерелье, чтобы показать ей, и Чарльз застегнул его на её шее. Стейси не собиралась заниматься самообольщением, пытаясь увериться, что ожерелье выглядит на ней так же хорошо, как и на Мэйде Робинсон. Но она побежала к простому высокому зеркалу в конце комнаты и пришла в восторг, увидев своё отражение в белом платье с бриллиантами и изумрудами, радужно сверкавшими под светом. Её глаза сияли ярче, чем камни, а щёки рдели от счастья, и Чарльз выглядел так, словно любил её всем сердцем. Воспоминание вернулось, когда Мэйда вскочила и побежала, как тогда Стейси, к зеркалу, висевшему между двумя бархатными шторами. И затем его стёрла другая картина, та, которую она никогда не могла забыть – спустя два вечера, и Чарльз в пижаме стоял спиной к Стейси перед бюро в своей гардеробной. На потолке горела лишь одна лампа, и Чарльз стоял с этим ожерельем в руке. Полночь. Ни единого звука. Ночная рубашка Стейси спустилась с одного плеча, босые ноги, стоявшие на ковре, замёрзли. И Чарльз – с ожерельем Дамарис Форрест в руке.

Стейси вернулась в реальность с ощущением, что земля уходит у неё из-под ног. Потому что ожерелье было здесь. У Льюиса Брэйдинга. И сверкало, отражаясь вместе с Мэйдой в зеркале, стоявшем в конце комнаты.

Мэйда обернулась. Все услышали, как она глубоко вздохнула. Затем вернулась к своему месту, плавно переступая – прекрасное, полное жизни существо. Её глаза были зелёными, как изумруды. Она неохотно протянула руки к застёжке, подержала ожерелье в руках, лаская его взором, а затем импульсивным жестом бросила через стол Льюису Брэйдингу.

– О, заберите, заберите! И лучше бы вам поторопиться, иначе я не смогу заставить себя отказаться от него.

Он приветствовал её сумасбродство едва заметной улыбкой.

– Что ж, оно вам к лицу, – согласился он.

Стейси увидела, что их взгляды встретились. Она подумала: «Мэйде не придётся долго ждать, чтобы завладеть ожерельем».

Льюис вернулся к своему повествованию. Но Стейси не могла выбросить ожерелье Форрестов из своих мыслей. Она вернулась на три года назад и пыталась понять, что же тогда натворила.

ГЛАВА 13

Странно было вновь выходить на свет. Они пробыли в пристройке всего час, и на море ещё светило солнце. Чарльз обнаружил, что провожает Мэйду домой. Совершенно неожиданно для себя. Он, конечно, не планировал этого, но случилось именно так. Джек Констебль ненавязчиво составил компанию Лилиэс, а Чарльзу пришлось маневрировать, чтобы уговорить их взять его машину. Всё было проделано очень изящно:

– Чарльз, дорогой, если я лишусь свежего воздуха, то упаду в обморок. И, честное слово, если кто-то не проводит меня домой и не отвлечёт разговором, я вернусь к этим изумрудам, как мотылёк, летящий на пламя свечи, и меня найдут изломанной и изувеченной возле этой ужасающей стальной двери. Представляете, какой удар для бедного Льюиса? И, конечно, нет никакой необходимости ради меня разбивать компанию. Лилиэс, Джек… все остальные… просто это свыше моих сил. Всё было слишком чудесно. Я чувствую себя царицей Савской^[52] – совершенно сошла с ума при виде стольких невероятных драгоценностей. – Она метнулась обратно к Льюису, стоявшему на пороге пристройки, руки её вытянулись, голос стал низким и хриплым. Отрывки того, что она говорила, доносились до Стейси: – Вы ведь понимаете, что я чувствую, правда? – Неясное бормотание, а затем: – Действительно прекрасная возможность. Я разберусь со всем этим. Оставайтесь здесь и убирайте на места свои райские изделия. – И снова бормотание; затем она стремительно рванулась обратно, схватила Чарльза за руку и воскликнула:

– Давайте взлетим в небеса! Это так здорово!

Они ушли вместе.

Льюис отступил назад и закрыл дверь. Стейси отправилась в свою комнату.

Тропинка к Солтингсу пролегает так же, как Стейси видела во сне, но только без высокой стены, отгораживающей её от окружающего мира. Она извивается и поворачивает вдоль обрыва, круто спускаясь к пляжу, порой чуть ли не отвесно, вызывая головокружение. Во время прилива пространство внизу заполнено водой, во время отлива – камнями, но всё равно остаётся берег, который редко поднимается над морем более чем на дюжину футов. Там и сям берег выдаётся в бухту, и в этих местах можно посидеть. Приятная прогулка для летнего вечера.

Чарльза интриговало, с какой целью его отделили от других и увели подальше. Не для того, чтобы заставить Льюиса ревновать, так как Мэйда изо всех сил старалась успокоить его. Он решил, что предоставит ей возможность вести игру по-своему.

Он принялся рассказывать ей какую-то историю, но Мэйда перебила его и сказала:

– Чарльз, я хочу поговорить с тобой.

Драма? Ну что ж, партию разыгрывать ей. Он бы предпочёл... Но у Чарльза не оказалось времени, чтобы додумать до конца, потому что она без обиняков заявила:

– Льюис попросил меня выйти за него замуж.

Он серьёзно кивнул.

– Кого из вас поздравить?

– Я пока отказала. Пока.

– Тогда, очевидно, я поздравлю его.

Она вспыхнула.

– Как можно быть такой свиньёй? Но ты не заставишь меня выйти из себя!

– Замечательное решение. Позволь мне помочь – я поздравлю вас обоих.

– По поводу?

Его кривые брови поднялись.

– По поводу ваших сомнений, взаимного отвращения и тому подобного.

– Чарльз, ты просто скотина!

– Потому что предположил, что вы, вероятно, сделаете друг друга чертовски несчастными?

– С какой стати?

В его взгляде читался намёк на насмешку.

– Ты не сможешь питаться изумрудами – или сможешь?

– До этого ещё далеко, – ответила Мэйда Робинсон.

– В таком случае это твои похороны.

Слово прозвучала ударом колокола; Мэйда торопливо возразила:

– Он составил завещание в мою пользу.

Чарльз позволил себе улыбнуться.

– Вот теперь я действительно поздравляю тебя.

Она ярко покраснела.

– Я не планировала это – всё случилось из-за мгновенного побуждения. Я сама собиралась составить завещание – у меня был бланк. Я спросила, не будет ли он свидетелем, но когда он обнаружил, что я что-то оставляю ему…

– На редкость художественный штрих!

Она встретила сарказм с бравадой.

– Да, верно, разве не так? Ну вот, а он сказал, что не может, поскольку является заинтересованной стороной, и… и… ну, в конце концов попросил меня выйти за него замуж. И он взял бланк, и заполнил его, оставив всё мне, и сказал, что найдёт свидетелей удостоверить его подпись – где-то за пределами клуба, чтобы обойтись без лишних разговоров.

Чарльз посмотрел на неё с загадочным выражением.

– Но оно ещё не подписано. Странно, что ты не ковала железо, пока горячо.

Её глаза засветились триумфальным блеском.

– О, он всё подпишет. Он от меня без ума. Во всяком случае, пока это только жест. Настоящее завещание будет составлено на следующей неделе, когда он встретится со своими адвокатами – дарственные записи и всё такое прочее. А это – банальный жест на случай попадания под автобус или что-нибудь в этом роде. Для большей верности, понимаешь? – Она наклонила голову и посмотрела на него. – Ну?

– Что – ну?

– Тебе нечего сказать? Тебе всё равно? Ты ничего не собираешься предпринимать?

Он подарил ей очаровательную улыбку.

– Могу столкнуть тебя с утёса – это был бы выход.

Её голос смягчился, её глаза не отрывались от его лица.

– Есть и другие пути...

Чарльз проклял всех рыжеволосых женщин с зелёными глазами. “ Les yeux verts vont à l'enfer.”^[53] Он небрежно бросил:

– Ни один не приходит в голову. – Затем, полностью изменив тон: – Послушай, Мэйда, это твоё представление, и я не хочу вмешиваться. Льюис может жениться, на ком пожелает, и может оставить как свои деньги, так и эту проклятую Коллекцию кому угодно. Если ты его любишь, возвращайся и выходи за него замуж. Ты будешь шикарно выглядеть в изумрудах. Но если ты не испытываешь к нему привязанности, советую тебе серьёзно подумать. Я знаю Льюиса много лет, и ты не изменишь его. Когда пройдёт ослепление медового месяца, ты займёшь второе место после Коллекции. Это то, на чём он действительно женат, а любая женщина – просто временное развлечение. Он и раньше увлекался, но всегда возвращался к тому, во что действительно влюблён. Уверяю тебя – я не верю, что он способен любить что бы то ни было ещё. Он останется жить в этом мавзолее со своими мерзкими безделушками, а ты станешь заурядной служительницей. У него есть Джеймс Моберли, бедняга. Но Джеймс не может носить драгоценности, а ты можешь. Один помощник – чтобы ухаживать за изделиями, другая – чтобы демонстрировать их. Припоминаю, что в Древнем Риме женщины-пленницы во время триумфа^[54] были просто усыпаны драгоценностями. Вот это и будет твоим местом в схеме имущества Льюиса.

Мэйда не сводила с Чарльза глаз. На редкость красивых глаз, больших и полных света – ни серых, ни коричневых, ни даже зелёных. Цвет играл и менялся, как в озерце на зелёной лужайке.

– Чарльз, – прошептала она.

Он отвёл глаза. По вискам бежали капли пота.

– Ну, – сказал он, – ты предупреждена.

Они стояли. Солнце уже спустилось очень низко. С моря дул лёгкий прохладный ветерок. Это было приятно. Чарльз снова двинулся вперёд, Мэйда шла рядом с ним.

Вскоре она выпалила голосом обозлившегося ребёнка:

– Что толку предупреждать меня? Я должна что-то получить. Ты не предлагаешь мне ничего иного.

– Я всего лишь наблюдатель. А он видит бо́льшую часть игры, знаешь ли.

– Но сам не играет? – В ласковом голосе прозвучало приглашение.

– О, нет, он не играет, – ответил Чарльз. – Видишь ли, у него своя собственная игра. Не стоит их смешивать.

Она разразилась странным сердитым смехом:

– Тогда я стану тебе двоюродной сестрой, дорогой!

ГЛАВА 14

Стейси поднялась в свою комнату и заперла дверь. И решительность тут же её покинула. Шло время. Затем Стейси подошла к окну и уселась там. Окно выходило на пристройку и на холм, в который она была встроена. Свежий воздух почти не входил в комнату. Стейси хотелось бы почувствовать ветерок, но ничего не выходило.

Внезапно она поняла, что замёрзла. Ей хотелось чувствовать ветерок, но она замёрзла. Стейси схватила пальто и накинула его на себя, но не сумела избавиться от ледяной дрожи. Она разорвала свой брак из-за ожерелья Дамарис Форрест. Потому что Чарльз украл его. И она не могла оставаться женой вора. Но теперь оно снова находилось в руках Льюиса Брэйдинга. Чарльз, должно быть, вернул его. Возможно, Льюис даже не узнал о краже. Но это не имело никакого значения. Значение имело то, что сама она знала о Чарльзе. И Чарльз был вором. С мучительным, медленно нараставшим напряжением она вспомнила слова Лилиэс: «Он всегда поступал так, и никто ничего не замечал. Мы справились – мы возвращали вещи обратно. Это разбило сердце его матери – и моё тоже. Вот почему я не выйду за него замуж. Он вообще не должен был жениться. Я надеялась, что ты никогда не узнаешь». Ей пришлось напрячься, чтобы уловить слова, произнесённые низким, прерывающимся голосом. Ей пришлось напрячься – там, в полутьме, три года назад, когда Лилиэс отвернулась от неё и сказала: «Он всегда поступал так».

Оглядываться назад на молодую, бездумную Стейси – всё равно, что смотреть на кого-то другого. Нельзя жить с вором. Чарльз был вором – она не могла жить с Чарльзом. Она не могла видеть его… сказать ему… говорить с ним о чём бы то ни было. Даже мысль об этом заставляла её стыдиться. Она должна уйти – и немедленно. Единственное, что хотело остаться – её тело. Однако вы можете заставить своё тело делать то, что считаете нужным. Например, заставить свою руку взять лист бумаги и написать на нём: «Я совершила ужасную ошибку. Мне не следовало выходить за тебя замуж. Я не могу об этом говорить. Не пытайся заставить меня вернуться. Я не могу».

Но Чарльз не прекращал попыток. Сначала сердито: «Что это за ерунда?» и тому подобное. Потом: «Послушай, давай встретимся и поговорим об этом». И наконец: «Очень хорошо, как тебе угодно. Я больше не буду докучать тебе вопросами. Развод состоится через три года^[55]».

Она скрылась и не ответила ни на одно из писем – на самом деле не ответила на них. Всё, что ей удавалось – снова написать одни и те же первые слова: «Я больше никогда не вернусь». Она отлично осознавала, что не сможет устоять, если окажется лицом к лицу с Чарльзом. Стоило бы ему посмотреть на неё, стоило бы прикоснуться к ней, она бы уступила – и навсегда преисполнилась презрения и к нему, и к себе. Нельзя жить с вором.

Она сидела и вглядывалась в себя, в Чарльза, в Лилиэс… В каждом было нечто вроде стержня, того, что нельзя изменить. У каждого – своё глубинное «я». Ты понимаешь, что это такое, когда живёшь с человеком. Предположим, ты видишь этот стержень, и вдруг понимаешь, что он – не из камня, а из песка. Как у Чарльза... Лилиэс? Неизвестно... Возможно, её «я» – её чувство к Чарльзу, потому что она всегда знала, что он вор, но продолжала любить его. Но Стейси не могла поступить так. Внезапно она почувствовала себя подлой и ничтожной.

Какой смысл думать об этом? Если теперь всё кончено. Она и минуты не задержалась бы здесь, если бы всё не было кончено. Перестань думать, перестань анализировать. Всё прошло, всё миновало, всё умерло. Лицо Чарльза возникло перед ней так явственно, что она чуть не вскрикнула. Его глаза улыбались...

Она ещё долго сидела неподвижно. Когда в комнате стемнело, мысли Стейси спутались, появляясь и исчезая, а затем исчезли почти полностью и погрузили её в сон. Она не знала, что случилось, и как долго оставалась в забытьи, но проснулась, обуреваемая диким страхом. Какое-то мгновение она не понимала, где находится. В комнате царил мрак, Стейси дрожала от холода, несмотря на пальто. Она уснула у окна, и ей приснился страшный сон, но она не могла его вспомнить. При пробуждении вернулся страх, но не память.

Встав со стула, она подошла к окну, и в тот же момент в стеклянном проходе внизу зажёгся свет. Стейси застыла, уставившись на проход. Света не было, когда она проснулась. Везде царил мрак. Если бы свет был включён, она бы увидела его отражение здесь, в своей комнате. Она вернулась к стулу, на котором раньше сидела. Свет из прохода следовал за ней. Он отбрасывал рисунок окна на пол, касался её груди, её рук, её ног. Этого не было, когда она проснулась.

Подумав о том, что кто-то идёт из пристройки в дом, Стейси подошла к двери. Мысль была безрассудной, но всецело овладела разумом. Стейси открыла дверь и увидела тёмный коридор, ведущий к слабо освещённой площадке. Не переставая думать, она направилась к свету. Если кто-то идёт из пристройки, ему придётся пройти по коридору первого этажа как раз перед её глазами. Он должен выйти в холл – если только не повернёт в бильярдную или в кабинет Льюиса Брэйдинга.

Она оказалась на лестничной площадке, прежде чем подумала о кабинете, и вдруг почувствовала, что дурачит себя. Из пристройки могут появиться только Льюис или Джеймс Моберли. У любого из них могла быть причина находиться в кабинете. Стейси, нахмурившись и опираясь на перила, ограждавшие лестничную площадку, смотрела вниз в холл. Там тоже горел свет. Лестница поднималась вверх, делая лёгкий поворот. Если у Джеймса Моберли или Льюиса Брэйдинга были дела в доме, почему свет в стеклянном проходе вначале выключили, а затем снова включили? Напрашивался только один ответ, потому что существовала единственная причина выключения света: человек, воспользовавшийся проходом, не хотел, чтоб его заметили. Но только Льюис или Джеймс могли выключить свет и включить его снова.

И в тот миг, когда Стейси осознала этот факт, она услышала звук снизу. Кто-то прошёл по проходу через стеклянную дверь. Она посмотрела сквозь перила и увидела, что в холле появилась Хестер Констэнтайн. Вначале Стейси не узнала её. Она была в ночной рубашке, в тапочках на босу ногу и с волосами, распущенными по плечам. А в руках держала великолепную вышитую шаль. Яркие птицы и невиданные цветы отражали свет, алая бахрома спускалась на пол.

Стейси не отрывала взгляда, не в силах поверить своим глазам. Шаль, конечно, принадлежала Майре. Но эта женщина с распущенными волосами и мечтательным лицом – неужели действительно Хестер? Она выглядела на десять лет моложе и чуть ли не на двадцать – лучше. И лениво улыбалась, распространяя вокруг себя ауру довольства.

Стейси бросилась в свою комнату и закрыла дверь.

ГЛАВА 15

Наступило утро, ясное и прекрасное – голубое небо, синее море и надвигающаяся жара. Ничто не предвещало, что этот день будет отличаться от любого другого дня – августовская пятница с хорошей погодой и тёплыми выходными. Клубу предстояло наполниться под завязку. Идеальное купание, теннис на твёрдых кортах – обычная рутина места для отдыха в разгар курортного сезона.

Лёжа в кровати, Стейси пребывала между сном и бодрствованием, с потоком праздных мыслей, появлявшихся и исчезавших, словно плывущие водоросли. Изумруды и рыжие волосы Мэйды. Измученный взгляд Лилиэс, подмеченный вчерашним вечером. Чарльз подходит к Мэйде и идёт с ней домой. Льюис, похожий на нечто серое, выползающее из-под камня; Льюис Брэйдинг, который нравится ей не больше, чем она – ему. Хестер Констэнтайн, закутавшаяся в блестящую шаль Майры…

Она с трудом поднялась, села, откинула волосы и принялась думать о миниатюре. Майра назначила сегодняшний сеанс на десять. Вчерашний, казалось, состоялся давным-давно. Стейси пришлось бороться с ощущением, что миниатюра не так важна, как считалось вчера. Желание писать вытеснено, отодвинуто на задний план, сброшено в болото всеми этими людьми и тем, что они думали и чувствовали. В течение трёх лет Стейси не допускала людей в свою жизнь. Полностью отгородилась от них, не заботясь о том, что они говорят или как поступают, и направила все свои мысли, интересы и энергию исключительно на работу. Но преграды рухнули, и всё вернулось. Люди снова обрели значение. А вот работа, казалось, больше значения не имела – Стейси испытывала к ней лишь холодное равнодушие.

Однако значение имело и всё, что произошло в Уорн-Хаусе в ту пятницу. Каждая мелочь, каждая деталь; точный момент, когда все приходили и уходили; что они сделали, сказали, носили; говорили ли они с кем-либо; написали ли они или получили письмо; звонили ли они по телефону – всё это имело значение, вплоть до малейшего оттенка любого слова, вплоть до малейших поворота головы и интонации. Но Стейси этого не знала. И, возможно, никто из остальных тоже ещё не знал, хотя и в этом можно усомниться.

Но нельзя усомниться в том, что Льюис Брэйдинг спустился к входным воротам и сел на автобус в девять тридцать, который идёт в Ледстоу, а через семь миль заезжает в Ледлингтон. В четверть одиннадцатого Брэйдинг вошёл в свой банк, попросил о встрече с управляющим, и в его присутствии и в присутствии клерка поставил свою подпись на бланке завещания, в результате которого Мэйда Робинсон стала его единственной наследницей. Он был очень дружелюбен и постоянно улыбался, посмеивался и сообщал, что в скором времени ожидает поздравлений.

– Но на данный момент это конфиденциально. Просто временная мера на случай каких-то непредвиденных обстоятельств. – Он снова засмеялся. – Я собираюсь навестить своих адвокатов. Музею по-прежнему предстоит получить часть моей Коллекции. Просто… ну, никто не знает, что случится в будущем.

Управляющий проявил ответное дружелюбие, и всё закончилось ко всеобщему удовольствию.

Льюис Брэйдинг вернулся домой следующим автобусом. В половине двенадцатого он находился в своём кабинете с Джеймсом Моберли. Часть их разговора подслушали. В пять минут первого он вышел из пристройки и сделал пару звонков. В час дня он зашёл в столовую на обед, а через полчаса вернулся в пристройку, на мгновение остановившись у стола, за которым в одиночестве обедал Джеймс Моберли: «Лучше возьмите выходной. Я не хочу вас видеть». Это слышали шесть человек, но никто не услышал ответа мистера Моберли. Возможно, он считал, что говорить не о чем. Заметили, что он выглядел уставшим и бледным и едва притронулся к обеду.

Около половины второго он вернулся в пристройку, через несколько минут после Льюиса Брэйдинга. Встретились ли они там и произошло ли между ними что-либо – неизвестно. Джеймс Моберли уверял, что они не виделись, а сам он ненадолго зашёл в пристройку, чтобы взять книгу, и тут же без промедления вернулся в клуб и отправился в кабинет, где и провёл остаток дня.

К тому времени, когда в Уорн-Хаусе заканчивалось время ланча, большая часть персонала была свободна, хотя в бюро^[56] всё равно кто-то оставался, и можно было вызвать официанта. Жара разыгралась. Мисс Снагге, сидевшая за стойкой, с удовольствием бы поменялась местами с миссис Констэнтайн, которая, как все знали, укладывалась после обеда и спала, как ребёнок. По мнению её дочерей, это было чудесно – единственный шанс, который им выпадал. Леди Минстрелл ушла с книгой в сад и устроилась в старой беседке на холме – на своём любимом месте. Там открывался великолепный вид на море, и с воды дул прохладный ветерок. Белое платье с большими чёрными пятнами вышло из затенённого зала и радостно встретило яркий солнечный свет снаружи. Леди Минстрелл носила одежду высшего качества – выглядевшую скромно, но недоступную тем, кто не может заплатить изрядную сумму.

У Эдны Снагге был приятный и дружелюбный характер. Она не завидовала другим людям, но ей бы хотелось встретиться сегодня вечером со своим парнем как раз в таком платье. Ну разве что в тёмно-синих пятнах, потому что молодость даётся только раз, а чёрный цвет производит унылое впечатление, если тебе всего двадцать два, и ты не носишь траур.

Мистер и миссис Браун прошли через холл с полотенцами и купальными принадлежностями. Мисс Снагге и сама была бы не прочь окунуться – не сразу после ланча, а где-то около половины третьего. Миссис Браун помахала рукой и спросила: «Не хотите ли с нами?» – исключительно для того, чтобы привлечь внимание. Все знали, что за этими словами ничего не кроется, но миссис Браун вовсе не собирается язвить. Просто у неё такая манера – равно как и носить обтягивающее платье, слишком легкомысленное для её возраста. Даже на юной девушке такой розовый наряд был бы достаточно неуместен. Забавно, как люди не понимают, что нельзя злоупотреблять розовым. А вот тёмно-синий…

Её мысли прервались из-за появления миссис Робинсон и майора Констебля, того самого, который остановился в Солтингсе. Красные волосы, пылавшие на солнце – и нетронутая гладкая кремовая кожа. Мэйда вошла в зал, выглядев такой же прохладной и свежей, будто она только что гуляла в тенистом саду, а не вернулась с прогулки из Солтингса по тропинке, вьющейся по раскалённой скале. А вот майор Констебль был явно с жары – так он раскраснелся. Его глаза поражали синевой. Мисс Снагге восхищалась им. Рядом с таким приятно идти. Ни малейшего дуновения, но ему и в голову не придёт освежаться спиртным, как некоторым.

Мэйда Робинсон подошла к открытой передней двери бюро.

– Я иду в пристройку, чтобы увидеть мистера Брэйдинга. Будьте ангелом и позвоните ему на домашний телефон. Я не хочу стоять и жариться в этом стеклянном проходе, пока он соберётся открыть дверь. Мистера Моберли нет, не так ли?

– Я не видела, чтобы он уходил, – ответила Эдна Снагге.

– О, хорошо, тогда просто позвоните мистеру Брэйдингу. – Она повернулась к майору Констеблю. – Что ты будешь делать, Джек? Я не задержусь. Я не знаю, зачем Льюис хотел меня видеть.

Джек Констебль засмеялся.

– Разве он не хочет всегда тебя видеть?

Она скорчила гримасу.

– Не глупи! В общем, я скажу ему, что мы собираемся играть в теннис, а затем пойдём купаться. Его не интересует ни то, ни другое, поэтому жаловаться ему не на что. Я быстренько выясню, что он хочет, и тут же вернусь обратно. Могу обещать, что пообедаю с ним – тогда он сохранит спокойствие.

Они говорили, небрежно игнорируя Эдну Снагге. Она могла быть стулом, или столом, или мухой на стене. Скверные манеры, по её мнению. Но она не стала уподобляться беседующим, а покачала головой, сняла трубку и позвонила в пристройку.

– Ну, пока, – бросила Мэйда Робинсон, и её белое платье скрылось за углом.

Мистер Брэйдинг ответил на звонок. Это означало, что мистер Моберли отсутствовал. Мистер Брэйдинг не стал бы снимать трубку, если бы секретарь был на месте. Эдна Снагге сказала:

– Я говорю из бюро, мистер Брэйдинг. Миссис Робинсон попросила меня позвонить вам. Она только что вошла в пристройку.

Она повесила трубку и выглянула в зал. Майор Констебль взял газету и читал её, стоя. Мисс Снагге подумала: если бы она была Мэйдой Робинсон, с деньгами или без денег, она дала бы мистеру Брэйдингу от ворот поворот, раз вокруг имеются такие парни. Ходят слухи, что он был десантником. То, что им пришлось пережить, ужасно – прыжки из самолётов и всё такое. Стоит подумать об этом, и чувствуешь себя так, будто у тебя внутри пустота. Майор Констебль, очевидно, очень смелый. Да и майор Форрест, конечно. Просто стыд так разводиться – как может девушка пойти на это? Что-то в нём заставляет думать: ты готова сделать всё, о чём бы он тебя ни попросил. Забавно: она приехала сюда и снова называет себя мисс Мэйнуоринг, и они общаются достаточно дружески. С этими разводами вечно какая-то путаница. Хоть что-то, да пойдёт не так.

Майор Констебль отложил газету, прошёл по коридору туда, где дверь кабинета вела в стеклянный проход, а затем вернулся обратно. На этот раз он направился к окну над стойкой и спросил, посмеиваясь:

– Когда вы говорите, что тут же вернётесь, как долго это обычно длится?

– По-разному, – смиренно ответила мисс Снагге.

– То есть?

– Зависит от того, кому я это сказала.

Он снова рассмеялся.

– Ну, предположим, вы разговаривали с мистером Брэйдингом.

В голосе мисс Снагге появился холодок.

– Мистер Брэйдинг не разговаривает с персоналом.

Он взглянул на висевшие у неё над головой часы, одни из тех больших старых настенных часов, которые отличаются на редкость точным ходом.

– Что ж, она ушла семь минут назад. Вполне достаточно, чтобы предупредить, что ты будешь играть в теннис, и вернуться обратно, не так ли?

Он ещё не закончил фразу, и тут Мэйда вышла из-за угла. Она посмотрела на своё запястье и охнула:

– О, Джек, я оставила там сумку. Бегом назад и принеси её! Я позвоню Льюису и скажу ему, что ты придёшь.

Констебль засмеялся, дёрнул плечом и удалился, бросив на прощание:

– Почему женщины вечно где-то оставляют свои сумки?

Мэйда тоже засмеялась.

– Он прав, согласны? – заметила она Эдне Снагге. – Но у нас попросту нет такого количества карманов, которое есть у мужчин. Если бы я была так обклеена всеми этими штучками, как сильный пол, в сумке не возникло бы нужды. – Она хрипло рассмеялась. – О, вообще-то нет. Купальный костюм в карман не уложишь, не так ли? Это испортит фигуру, не говоря уже о том, что вымокнешь с головы до пяток.

Не переставая болтать, она зашла за стойку.

– Я просто хочу поговорить с мистером Брэйдингом. Это внутренний телефон? Как вызвать Льюиса? О, кажется, знаю. Вот так, да?.. Алло, алло!.. Я всё правильно сделала? Никто не отвечает... А, вот и он... Алло, алло! Это ты, Льюис? Послушай, милый, я оставила свою сумку... Да – на столе. Джек пошёл за ней. Просто впусти его... О, уже? Я – что? Как ужасно с моей стороны! Не надо так злиться – я больше не буду... Ну, Льюис, правда!.. Нет, я не думаю, что тебе следует так разговаривать со мной. Любой может ошибиться – наверно, и ты не без греха... Нет, сейчас, возможно, и нет, но когда ты был в моём возрасте... О, Льюис, не надо! Я не это имела в виду. Джек там? Потому что я не думаю, что тебе очень приятно ругать меня, когда он слушает... О, он ушёл? Тогда мне лучше повесить трубку. Всего хорошего, дорогой. Будь умницей. Увидимся вечером.

Она повесила трубку и повернулась к Эдне с выражением комического ужаса на лице.

– Ему не требовалось идти и впускать Джека, потому что я оставила дверь открытой! Я обозлилась, потому что Льюис был занят, и, очевидно, захлопнула эту жалкую перегородку слишком сильно или не так, как полагалось. Боже мой, надеюсь, он забудет об этом к вечеру! Я совершила худшее преступление в мире, видите ли. Вы не слышали, что он говорил? Вы думаете, он сильно разозлился? Если да – у нас будет весёленький вечерок!

Эдна Снагге покачала головой.

– Я не разобрала ни единого слова, только слышала голос.

Мэйда засмеялась и пожала плечами.

– Какая разница? – улыбнулась она. – Мужчины гораздо легче выходят из себя, нежели мы, и даже не собираются это скрывать. Лично я не думаю, что Льюис действительно разозлился. Он просто хочет, чтобы на меня произвела должное впечатление святость Коллекции. Вы видели её?

– Нет, миссис Робинсон.

Мэйда задумчиво протянула:

– Там есть несколько замечательных вещиц. Изумруды – я обожаю изумруды. А какой у вас любимый камень?

Эдна Снагге задумалась.

– Я не знаю… это нужно обдумать – я имею в виду, в зависимости от времени и места, и что тебе к лицу…

Мэйда ухмыльнулась.

– К лицу! Чёрт возьми, как скучно это звучит!

Пока она говорила, появился лениво шагавший майор Констебль с большой белой пластиковой сумкой, свисавшей с его руки.

– Она? – поинтересовался он.

Мэйда расхохоталась.

– Дорогой! Думаешь, она принадлежит Льюису или Джеймсу Моберли? Там мои купальные принадлежности. Пошли уже!

Эдна смотрела, как они выходят на солнечный свет, задержавшись на мгновение, чтобы забрать свои теннисные ракетки с террасы. Она задумалась, какое кольцо у неё будет, если помолвка с Биллом Морденом действительно состоится. Миссис Робинсон может смеяться, пока не лопнет, но если ты помолвлена, то кольцо носишь всё время, и следует думать о том, как оно сочетается с различными предметами твоей одежды. В основном мисс Снагге отдавала предпочтение синему цвету. Она посмотрела на своё аккуратное платье с большими белыми пуговицами. Цвет морской волны, или тёмно-синий, или один из тех симпатичных серо-голубых оттенков – всегда хорошо выглядят, и к ним подходит сапфир. Если бы она обручилась с Биллом, то предпочла бы сапфировое кольцо.

ГЛАВА 16

Без нескольких минут три Лилиэс Грей поднялась по ступенькам крыльца и вошла в зал. На ней было голубое платье и тёмные солнцезащитные очки в белой оправе. Свет заиграл в её волосах, когда она остановилась, чтобы положить на крыльцо солнечный зонтик. Эдна Снагге, подняв глаза, в очередной раз убедилась, что бледно-голубой – цвет обмана. «Делает людей похожими на коробки шоколада, если они достаточно молоды, а пожилых превращает в молодящихся баранов». Все знали, что мисс Грей не первой молодости. Симпатичная, но не юная. Очки всегда заставляют своего обладателя выглядеть старше.

Когда же Лилиэс сняла их в зале, то свет упал на её щёки и вернул почти к стадии шоколадной коробки. Засунув очки в сумку, она подошла к окну бюро и сказала:

– Добрый день, мисс Снагге. Я иду в пристройку. Мистер Брэйдинг ждёт меня.

Затем направилась дальше и свернула в проход.

Бюро находилось с левой стороны, если смотреть от дверей – полностью отгороженная часть зала со стойкой впереди. К счастью, одно из окон, расположенных по бокам от дверей холла, пропускало немного света и воздуха. Проход начинался от противоположной стороны зала, но намного дальше. Как только мисс Грей повернула за угол, она исчезла из виду.

Эдна Снагге вернулась к размышлениям о Билле Мордене. Он зарабатывал неплохо, но и она – тоже. Если ты привыкла к наличию собственных денег, каково это – выпрашивать у другого каждый грош? Естественно, она могла продолжать работать, но это не входило в её планы после замужества. Она хотела иметь дом и детишек – не меньше двух, мальчика и девочку. Конечно, не сразу, но не стоит слишком долго ждать– им лучше появиться, пока ты ещё достаточно молода, чтобы тебя это веселило. Она задумалась об именах. Билл пусть выбирает для мальчика, но девочка имела право на что-то красивое. Не слишком необычное, но не совсем уж банальное. Дениз или Селия. Селия Морден – очень хорошо звучит. Даже лучше, чем Дениз – или нет? А если родятся две близняшки?

Лилиэс Грей вернулась в зал в десять минут четвёртого. Снова надела очки. Прошла через зал, подняла с крыльца солнечный зонт и спустилась по ступенькам, и свет снова заиграл в её волосах.

Увидев, что она ушла, Эдна обернулась, и обнаружила, что по лестнице идёт мисс Хестер Констэнтайн. На ней было новое платье, которое она купила в Ледлингтоне, шёлковое, в цветочек, не очень подходящее и слишком яркое для неё. У неё вечно возникали трудности с нарядами. Пришлось бы с ней порядком потрудиться, прежде чем она хоть чему-нибудь научится. Да и волосы не так уж плохи, если кто-то покажет ей, что с ними делать. Она спустилась по лестнице, дёргая головой и выглядя встревоженной до смерти, свернула за угол и пошла по коридору. То ли в бильярдную, то ли в кабинет, то ли в пристройку. Главное – она выглядела чрезвычайно встревоженной и не вернулась.

Примерно через десять минут Чарльз Форрест взбежал по ступенькам и улыбнулся:

– Привет, Эдна! Как дела?

Эдна Снагге отвлеклась от планирования своей кухни. Ей хотелось один из этих шкафов... да, там ему самое место... и холодильник. Она вздрогнула и ответила:

– О, вы меня испугали!

Он рассмеялся.

– Спите – или только мечтаете? Скажите, мистер Брэйдинг у себя?

– Насколько мне известно. Сегодня он очень популярен – люди то и дело его навещают.

– У него сейчас кто-нибудь есть?

– Нет, разве что мисс Констэнтайн, но она, скорее всего… – она замолчала и покраснела.

Чарльз снова рассмеялся:

– Тише, ни слова! – И добавил: – Несчастный Джеймс!

– Майор Форрест, я не говорила ничего подобного!

– Да и я тоже, чтоб мне провалиться! Что одному – пища, то другому – яд^[57]. Ладно, ладно, наш мир печален, и не стоит делать его ещё печальнее. Как Билл? У вас вечером свидание?

– Наверно.

– Счастливчик. Передайте ему мои слова. Всего хорошего!

И ушёл, насвистывая.

Ветерок, поддувавший из окошка, стих. Эдна достала пудреницу и припудрила нос. Лучше бы она сделала это до появления майора Форреста. Нос, конечно, блестел, и через секунду снова начнёт блестеть, если жара и дальше продолжит усиливаться.

В Ледстоу было на пять градусов выше, чем на холме. Жара спускалась с неба и поднималась с тротуара, не нарушаемая ни единым дуновением. Полицейский участок, чьи окна выходили на юг, получал всю свою долю, да ещё и с довеском. Кирпич, которым он был облицован, был таким же горячим, как дверца духовки, а то, что творилось внутри, пожалуй, завершало сравнение. Констебль Тейлор не мог припомнить, когда ему было так жарко. Большой молодой человек с румяным лицом. Форма обтягивала её обладателя сильнее, чем шесть месяцев назад. Он расстегнул одну-две пуговицы, положил на стол ручку и откинулся на спинку стула. Он не собирался спать. Даже в мыслях не признался бы в этом. На улице жаркий день – почему бы не закрыть глаза? Он думал о своих кабачках. Без сомнения, то, что растёт у Джима Холлоуэя, им и в подмётки не годятся. У него они гораздо красивее, чем у Джима. И продолжают расти.

И вдруг у кабачков, мелькавших перед закрытыми глазами, появились лица. У самого большого – рыжие усы, как у суперинтенданта. И та же самая яростная физиономия. Другой – маленький, тёмно-зелёный – буравил взглядом окружающий мир, как старая Ма Стивенс. В тощей старой руке зловеще трещал колокольчик – звенела вся голова. Глаза констебля Тейлора резко открылись, кабачки исчезли. Комната немного плыла перед глазами, но уже без кабачков и без Ма Стивенс; вот только колокольчик звонил, не умолкая. Ещё несколько звонков – и он понял, что на столе разрывается телефон. Тейлор поднял трубку, подавил зевок и пробормотал:

– Алло!

Знакомый голос спросил:

– Это полицейский участок Ледстоу?

От попытки сдержать повторный зевок челюсть констебля Тейлора сильно заныла. «Полицейский участок Ледстоу» – это то, что ему следовало сказать немедленно, как только он снял трубку. Он произнёс эту фразу, чувствуя, что она звучит как-то уныло. Голос, который казался знакомым, внезапно стал голосом майора Форреста. Тейлор не мог понять, почему он не понял этого сразу – после всех тех партий, которые они сыграли в крикет.

Медленное течение мысли внезапно резко оборвалось.

– Это майор Форрест, я говорю из пристройки Уорн-Хауса. Здесь произошёл несчастный случай – с мистером Льюисом Брэйдингом. Я звоню доктору Эллиоту, но, похоже, это бесполезно – он мёртв.

Констебль Тейлор обрёл голос.

– Что за несчастный случай, сэр?

– Его застрелили, – отрезал Чарльз Форрест и швырнул трубку.

ГЛАВА 17

Мисс Сильвер обычно вскрывала полученные письма до того, как приступала к чтению утренних газет. Во время войны ей случалось отступать от традиции, но, за исключением обстоятельств, связанных с чрезвычайным положением в стране, она предпочитала разобраться со своей корреспонденцией, а уж потом просматривать заголовки. В это субботнее утро в Лондоне было даже жарче, чем в Ледстоу. Термометр в спальне уже зарегистрировал 75°, и к полудню наверняка пройдёт отметку 80°.^[58]

Она принялась сортировать письма: одно – от племянницы Этель Буркетт; одно – от Глэдис, сестры Этель, эгоистичной молодой особы, к которой мисс Сильвер не испытывала особой привязанности. Почерк на третьем мисс Сильвер уже видела раньше, но не сразу узнала. Почтовый штемпель Ледстоу. Её брови слегка нахмурились. Автором письма был мистер Льюис Брэйдинг. Он назначил встречу и нанёс ей визит около двух недель назад, и она не испытала приятного удивления – о, совсем нет. Она отложила его послание в сторону и распечатала письмо Этель Буркетт.

«Дорогая тётя Мод,

Шарфик – просто прелесть...»

Глаза мисс Сильвер с нежностью смотрели на страницу. Милая Этель – всегда такая ласковая, такая благодарная. И шарф на самом деле вообще ничего не стоил – его связали из шерсти, оставшейся после двух джемперов Этель и пары платьев для маленькой Джозефины. Такая милая, здоровая маленькая девочка, и такая хорошая, несмотря на то, что у неё есть три брата, которые могли бы её испортить.

Вернувшись к письму, она с беспокойством прочитала, что Джозефина простудилась – «так мучительно при нынешней погоде» – и с облегчением узнала, что «сейчас, к счастью, она полностью выздоровела, и на щёчки снова вернулся румянец». Мальчики наслаждались каникулами – муж Этель управлял банком в провинциальном городке Мидлендса, но «в сентябре мы надеемся две недели отдохнуть на море. Мэри Лофтус предложила обменяться домами. Ей приходится заниматься этим утомительным мебельным предприятием её дяди Джеймса. И, дорогая тётя, вы должны выкроить время и приехать к нам на 2-17 сентября. С любовью от всех нас, Этель».

Мисс Сильвер удовлетворённо кашлянув. Две недели у моря с дорогой Этель и детьми – поистине восхитительно. Она сделает всё возможное, чтобы выкроить время.

К письму Глэдис мисс Сильвер приступила с гораздо меньшей теплотой. Глэдис никогда не писала, если не хотела что-то заполучить, и никогда не думала ни о ком, кроме себя. И это продолжалось на протяжении всей войны. Она вышла замуж за состоятельного мужчину среднего возраста, потому что ей не нравилось собственноручно зарабатывать на жизнь. Сначала преимущества перевешивали недостатки. Теперь, когда подоходный налог стал таким большим, стоимость жизни – так высока, а помощь по дому – почти недоступна, Глэдис снова пришлось работать: готовить, убирать, чистить. Преимущества исчезли, а недостатки остались. Пожилой муж состарился ещё на десять лет, и Глэдис чувствовала, что оказалась в крайне невыгодном положении. «Не то, чтобы я не могла получить работу, причём хорошую. Уверена, что деньги, которые получают некоторые из этих девушек, открыли бы вам глаза. Не за готовку, уборку и тому подобное. По сути дела, я всего лишь бесплатная служанка...»

Мисс Сильвер прочитала до конца с глубоким неодобрением. Такое письмо недостойно настоящей дамы. А постскриптум! Взгромоздив Оссу на Пелион^[59], Глэдис написала: «В следующий раз, когда соберётесь уезжать, позвоните мне. Я могла бы приехать и присмотреть за квартирой, а заодно посетить театры. Эндрю трудно уговорить, чтобы получить разрешение отлучиться вечером».

Мисс Сильвер положила письмо на стол, поджав губы.

И затем вскрыла конверт Льюиса Брэйдинга с чувством отвращения. Он ей не нравился – о, абсолютно. «Личная выгода – нет более сильного мотива»; просто шокирующее утверждение! А его обращение с этим несчастным секретарём! Очень опасно и действительно граничит с шантажом. Она развернула письмо и прочитала:

«Уважаемая госпожа,

Я пишу, чтобы попросить вас пересмотреть своё решение. События развиваются. Дело конфиденциально, и я не хочу идти в полицию – в настоящее время. Уорн-Хаус – неплохой загородный клуб. Я забронировал для вас комнату и обращаюсь к вам с просьбой о незамедлительном приезде. Сумму вознаграждения назовите сами. Если вы мне позвоните и сообщите, на каком поезде прибудете, я встречу вас в Ледстоу.

С уважением,

Льюис Брэйдинг».

Мисс Сильвер откинулась на спинку стула и посмотрела на страницу. Любопытное послание – формальное и точное. Но строчки отклонялись вверх, а подпись смазалась. Письмо явно было написано на скорую руку и в результате какого-то сильного побуждения. «Сумму вознаграждения назовите сами…» То ли что-то случилось, то ли он боялся, что что-то должно произойти. Мисс Сильвер прикинула в уме различные варианты. Да, это могло бы оказаться интересным. Но ей не нравился мистер Брэйдинг.

Она отложила письмо и открыла утреннюю газету. Имя, вертевшееся у неё в голове, выделялось жирным заголовком на первой же странице:

КОЛЛЕКЦИЯ БРЭЙДИНГА

МИСТЕР ЛЬЮИС БРЭЙДИНГ НАЙДЕН УБИТЫМ

– Боже мой! – проронила мисс Сильвер и принялась за чтение. Написано было много, но фактов в статье содержалось мало. Всё уместилось в две колонки, причём о Коллекции Брэйдинга говорилось гораздо больше, чем о внезапной смерти самого мистера Брэйдинга. Его двоюродный брат майор Форрест, пришедший к хозяину на заранее обговорённую встречу, нашёл его застреленным в собственной лаборатории. Брэйдинг упал на стол, за которым сидел. Револьвер лежал рядом с ним на полу. Майор Форрест сразу же позвонил в полицейский участок Ледстоу и послал за доктором, констатировавшим смерть. Прочая масса слов – и об этом, и о Коллекции – интереса не представляла.

После недолгих размышлений мисс Сильвер сняла трубу и назвала телефонистке личный номер главного констебля Ледшира. Она надеялась, что в такой ранний час их соединят без промедления. И действительно, почти не пришлось ждать, пока знакомый голос произнесёт:

– Привет!

– Это мисс Сильвер, Рэндал.

На другом конце линии Рэндал Марч беззвучно присвистнул. После чего продолжил:

– Я слушаю. Чем могу помочь?

– У вас всё хорошо? У Реты? У малыша?

– Цветут как розы. Итак?

– Дело Брэйдинга.

– И как вы в это впутались?

Мисс Сильвер никогда бы не допустила подобного выражения на занятиях. Она кашлянула с оттенком осуждения.

– Мой дорогой Рэндал!

– Ну ладно, ладно, так в чём причина?

– Две недели назад меня навестил…

– Кто?

– Мистер Брэйдинг.

– Почему?

– У него возникли затруднения. Он хотел, чтобы я приехала в Уорн. Я отказалась.

– Снова спрашиваю: почему?

На этот раз кашель носил осуждающий характер.

– Дело не привлекло меня.

– И?

– Это ещё не всё, Рэндал.

Он коротко рассмеялся.

– Я и не думал, что этим закончится.

– Нет. Сегодня утром я получила от него письмо.

– Вот как!

– Почтовый штемпель – Ледстоу, два тридцать, так что сам понимаешь…

– Что в нём говорится?

– Что произошли некие события. Что он снял мне комнату в Уорн-Хаусе. Что любой поезд, на котором я могу приехать сегодня, будет встречен. И чтобы я сама назвала сумму вознаграждения.

На этот раз Марч просвистел вслух.

– И что вы решили?

Она задумчиво ответила:

– Я ещё не приняла решение. Очевидно, майор Форрест является душеприказчиком своего двоюродного брата.

– Это сказал вам сам Брэйдинг?

– Да, Рэндал.

– Во время визита? Когда вы ответили отказом?

– Да.

– Вам не приходило в голову, что он предвидел… как бы это сказать… только что случившееся?

Она кашлянула.

– Я бы не стала выражаться так резко. Он предпринял определённые меры.

Повисло молчание. Рэндал Марч нахмурился и произнёс:

– Я бы хотел увидеться с вами.

Слабое покашливание.

– Я подумала, что мне следует позвонить майору Форресту. Если он пожелает, я могла бы приехать в Уорн-Хаус на выходные. Без его одобрения просьба мистера Брэйдинга невыполнима – у меня нет статуса.

– Я понял, – согласился Марч. – Дайте мне знать, если приедете. Я должен встретиться с вами.

Звонок мисс Сильвер застал Чарльза Форреста в кабинете двоюродного брата в Уорн-Хаусе. Она решила, что с большей вероятностью найдёт его там, нежели по его собственному адресу, который, кроме того, придётся выяснять, а номер мистера Брэйдинга был напечатан на бумаге для заметок.

Когда она добралась до коммутатора, голос сообщил:

– Это номер мистера Брэйдинга. Мы переведём звонок на клуб.

Мисс Сильвер поблагодарила и стала ждать.

Следующей собеседницей оказалась Эдна Снагге.

– Майор Форрест? Да, он здесь. Соединяю.

В кабинете Чарльз Форрест поднял трубку. Чрезвычайно приятный голос повторил его имя в вопросительной манере. Он ответил:

– Я слушаю.

Лёгкое покашливание.

– Меня зовут мисс Мод Сильвер. Я не знаю, говорит ли вам это о чём-нибудь.

Усталое безразличие на лице Чарльза сменилось напряжённым вниманием. Он сказал:

– Да.

– Могу ли я спросить, в связи с чем?

– Мой двоюродный брат оставил письмо – я полагаю, вы слышали?

– Я читала утренние газеты.

– Он хотел, чтобы вас вызвали… если что-нибудь случится. Он навещал вас две недели назад?

– Да.

– Он хотел, чтобы вы приехали ещё тогда. Вы отказались. Его это впечатлило. По его словам, вы предупредили его, что он встал на опасный путь.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Боюсь, что он проигнорировал моё предупреждение.

– Он пришёл домой и написал мне письмо, которое только что нашли. Он предупредил, что в случае выхода событий из-под его контроля хотел бы, чтобы вас вызвали на консультацию.

– Боже мой! – проронила мисс Сильвер и продолжила: – Я получила письмо от мистера Брэйдинга сегодня утром. Он настаивал на приезде в Уорн. Он сообщил, что забронировал для меня комнату и встретит любой поезд, который я сочту удобным.

– Сегодня?

– Да, майор Форрест.

Чарльз нахмурился ещё сильнее. Что, чёрт возьми, задумал Льюис, и откуда он выкопал частного детектива с речью старомодной гувернантки? Конечно, ему придётся встретиться с ней, и, раз уж Льюис забронировал ей комнату, она с таким же успехом может приехать сюда. Творится такая неразбериха, что одна пожилая женщина вряд ли её усилит. А может, и отвлечёт на себя кого-нибудь. Во всяком случае, хуже уже не будет. Придя к этому выводу, он ответил:

– Я буду очень рад, если вы приедете на выходные, мисс Сильвер. Какой поезд вас устроит?

ГЛАВА 18

Мисс Сильвер прибыла тем же поездом, который доставил Стейси в Ледстоу три дня назад. Чарльз Форрест, стоявший на перроне, недоверчиво воззрился на неё. Из вагона не вышло ни одной женщины, сколько-нибудь похожей на ту, кого он ожидал, но, глядя на мисс Сильвер, Чарльз не мог поверить, что перед его глазами на платформе Ледстоу возникло подобное явление, чтобы расследовать смерть Льюиса Брэйдинга – явление, которое практически немыслимо представить в наши благословенные дни. Во времена детства Чарльзу слишком часто внушался моральный принцип: «Всему есть своё место, и всё хорошо на своём месте». Место мисс Сильвер находилось в фотоальбоме сорокалетней давности. Плоская шляпа, выглядевшая изрядно помятой, была точным отображением той, которую одела мать Льюиса на чью-то свадьбу: сплетённая из чёрной соломы с несколькими бантами сзади и букетиком перевитых кружевом анютиных глазок с левой стороны. Передняя вставка в виде костяной сетки относилась к тому же периоду, но платье из серого искусственного шелка с размытым лилово-чёрным узором отошло от образца, так как имело гораздо более удобную линию талии и не доходило до земли как минимум на шесть дюймов^[60]. Поэтому на свет являлись чёрные фильдекосовые чулки и зашнурованные туфли того же цвета, такие же старомодные. Ожерелье из морёного дуба дважды обвивало её шею. Очки прикреплялись к левой стороне платья золотой брошью-заколкой с жемчугом. И ещё одна брошь из морёного дуба в форме розы с ирландской жемчужиной в центре.

Все эти детали предстали перед Чарльзом как часть невероятного целого. Он и помыслить не мог, что такое способно существовать за пределами семейного альбома, но мисс Сильвер вышла из поезда с маленьким потёртым чемоданом в одной руке и с саквояжем и цветастой сумкой для вязания – в другой.

Было ещё жарче, чем вчера. С облегчением они покинули улицы и выехали на просёлочную дорогу. Только тогда мисс Сильвер предупредительно кашлянула и спросила:

– Что вы можете рассказать мне о смерти мистера Брэйдинга?

Чарльз проехал около ста ярдов, свернул в переулок, проходивший внутри деревни, и остановился под большим тенистым дубом. Затем ответил:

– Если мы собираемся говорить, лучше это делать в прохладе. Вы хотите знать о смерти Льюиса? Он позвонил вчера примерно в половине двенадцатого и попросил меня прийти и встретиться с ним – только это и ничего более. Он предложил встретиться в половине третьего. Но я появился гораздо раньше. Девушка в бюро сказала, что он один, поэтому я прошёл… – Он замолчал, оглянулся на мисс Сильвер и продолжил: – Я не знаю, что вам известно о планировке.

– Мистер Брэйдинг объяснил её и, по-моему, довольно чётко.

– Тогда вы понимаете, что все, кто шёл в пристройку или выходил из неё, проходили через зал клуба и мимо бюро – если не пользовались окном в бильярдной или в кабинете^[61].

– Это возможно?

– Полагаю, да. Ну вот, девушка в бюро сказала, что он один, и я прошёл. К пристройке ведёт застеклённый проход с очень прочной стальной дверью в конце, которая всегда заперта. Я так понимаю, вы знаете о Коллекции.

– О да.

– Так вот, первое, что меня поразило – стальная дверь не была закрыта; она осталась приоткрытой. Вы входите, и перед вами открывается маленький вестибюль и ещё одна мощно укреплённая дверь. Которая была широко открыта. Я вошёл в большую комнату, где он демонстрирует свою Коллекцию, и позвал Льюиса. Никто не ответил. Напротив входа есть дверь, которая ведёт в проход. Там три комнаты – спальня Льюиса, ванная и лаборатория. Я снова окликнул его. Дверь лаборатории была открыта.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Приоткрыта – или широко открыта?

– Стояла под прямым углом к косяку. Я прошёл через неё и увидел Льюиса. Там есть столик, на котором он делает записи о своих опытах – старый стол с передними панелями и ящиками по бокам. Он находится справа от двери, если стоять лицом к ней. Как только я вошёл, сразу увидел Льюиса. Он упал лицом на стол, сидя за ним. Я подошёл к нему и увидел на голове рану немного позади правого виска. Его правая рука свисала. Под ней лежал револьвер, будто выпавший из этой руки. Второй ящик справа был открыт. Я знал, что он держал там револьвер. Я решил, что он покончил с собой, и подумал, что он послал за мной и оставил двери открытыми, потому что хотел, чтобы я его нашёл. Одна из наименее приятных обязанностей душеприказчика!

В этот момент он встретился со взглядом, в котором явно читались исключительно напряжённые размышления. Мисс Сильвер кашлянула.

– Вы сказали, что решили, будто мистер Брэйдинг совершил самоубийство.

– Полиция так не считает, – ответил Чарльз Форрест.

– Не могли бы вы объяснить мне, почему?

Они продолжали смотреть друг на друга. Чарльз, нахмурившись, недружелюбно буркнул:

– Мог бы. Но не объясните ли причину, по которой я должен?

Мисс Сильвер поняла: и хмурый взгляд, и недружелюбный голос означают сосредоточенность, а не обиду. Иначе она вряд ли ответила бы именно так:

– Вы не знаете меня.

– Верно.

– Поэтому у вас нет причин доверять мне.

Он помолчал.

– Мой двоюродный брат, очевидно, поступил иначе. Он не очень-то доверял людям. Но в своём письме он цитирует Рэндала Марча, который говорит, что вам можно верить.

Мисс Сильвер склонила голову.

– Я должна предупредить вас, майор Форрест, что две недели назад отказалась от этого дела, потому что не могла одобрить линию поведения мистера Брэйдинга. Мне казалось, что она опасна из-за возможных результатов и неоправданна с моральной точки зрения.

Чарльз приподнял тёмную бровь:

– Бедный старый Джеймс?

– Он передал мне некоторые сведения о своём секретаре, мистере Джеймсе Моберли.

Чарльз быстро отреагировал:

– Джеймс и мухе не причинил бы вреда – что верно, то верно. Он попал в сомнительную компанию ещё мальчишкой – ему заморочили голову, и Льюис держал его на крючке в течение многих лет. Он работал, как негр, и не мог назвать своей даже собственную душу. Он не способен постоять за себя – наверно, именно поэтому и впутался в неприятности – и определённо не способен на насилие.

Улыбка на мгновение коснулась губ мисс Сильвер. Затем лицо снова стало серьёзным.

– Мистер Брэйдинг сказал, что располагает о мистере Моберли сведениями, которые попадут в ваши руки в такой непредвиденной ситуации, как эта. Из того, что вы сообщили, я понимаю, что эти сведения дошли до вас.

Чарльз воспользовался моментом:

– Я говорил вам, что он не слишком доверял людям. Бедный старый Джеймс… Я полагаю, на него собрано полное досье. Нет, до меня оно ещё не дошло. Думаю, оно у адвокатов. И если полиция узнает об этом, то бедняге вовек не отмыться.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Но вы знали…

– Льюис намёками рассказал мне чуть ли не половину, а Джеймс – всё остальное. Послушайте, я должен знать, как вы относитесь к полиции? Если они продолжат думать, что это не самоубийство, возникнет масса подозрений. Я хотел бы понять своё положение. Наша беседа конфиденциальна, или всё, что я говорю, будет кому-то передано? Я хочу расставить точки над «i».

Мисс Сильвер посмотрела на него.

– Я рада, что вы подняли этот вопрос. В деле об убийстве я не могу быть участником сокрытия каких-либо вещественных доказательств от полиции. Я не могу вмешаться в дело об убийстве, чтобы служить чьим-либо личным интересам. Я участвовала во многих подобных случаях и работала в полном согласии с полицией, но я не служу в полиции. В случае убийства, как и в любом другом, у меня может быть только одна цель: раскрытие истины. Бояться её должны только виновные; невинные защищены.

Снова характерное приподнимание брови. Чарльз усомнился:

– Вы считаете, это так просто?

– В принципе, да. Вполне очевиден тот факт, что многим людям есть, что скрывать, и расследование дела об убийстве сходно с Судным днём – раскрываются все тайны и намерения сердечные^[62]. Не каждый может отнестись к этому невозмутимо. Не только убийца отчаянно пытается скрыть свои мысли и действия. А теперь, майор Форрест, вы расскажете мне, почему полиция считает, что это может быть убийством?

Все ещё хмурясь, Чарльз кивнул:

– Да, я скажу вам.

Раньше он сидел, расслабившись и положив руку на руль. Теперь откинулся в угол между сиденьем водителя и дверью. И пытался связать мысли воедино. В противоположном углу сидела нелепо одетая гувернантка из семейного фотоальбома, очень аккуратно причёсанная, в измятой старомодной шляпе, руки в чёрных нитяных перчатках лежали на потёртой сумке с потускневшей застёжкой. Да, она сидела в машине и выглядела именно так. Однако Чарльз чувствовал влияние разума, вызывавшего уважение. Что само по себе уже было достаточно удивительным. Но этим дело не исчерпывалось. Он одновременно ощущал и честность, и прямоту, и доброту, и некий благожелательный авторитет. Он не мог облечь свои мысли в слова, но ощущения были абсолютно чёткими. Многие клиенты мисс Сильвер в прошлом обогатились подобным опытом. Чарльз, естественно, этого не знал. Да и не было необходимости. Он только осознал, что говорить, формулировать свои мысли, посмотреть на них с точки зрения собеседника станет облегчением.

Она ждала, затем одарила его ободряющей улыбкой.

– У Льюиса не было никаких причин для самоубийства, – наконец прервал молчание Чарльз. – Я говорю так, как это выглядит с точки зрения полиции. Он был очень богат, не болел и думал о женитьбе. Вы этого не знали?

– Нет.

– И, однако, две недели назад он решился. Вы бы и не подумали, что он способен потерять голову, но это доказывает, что никогда ни о чём нельзя судить с определённостью. Симпатичная рыжуха, лет двадцати пяти, с разводом в прошлом и квартирой в моём доме, Солтингсе. Я переоборудовал его и сдаю внаём – единственное, что можно сделать с большими домами в наше время. Её зовут Мэйда Робинсон. За день до смерти, то есть позавчера, Льюис попросил её выйти за него замуж.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Он сам сказал вам?

– Нет, это она. Он демонстрировал Коллекцию целому сборищу из клуба. Потом я проводил её домой, и она сообщила мне. А также о том, что он сделал завещание в её пользу.

– Боже мой! – проронила мисс Сильвер и спросила: – Его нашли?

– И да, и нет. Вчера он отправился в Ледлингтон и подписал завещание, как и рассказывала Мэйда. По её словам, на завещательном бланке. Оно было засвидетельствовано управляющим банком и клерком, и что-то говорилось об ожидании поздравлений в ближайшее время. Но никаких фактических утверждений о содержании завещания, которое так и не нашли, если только не считать сожжённую бумагу на пепельнице. Несгоревшим остался только один угол, но без единой буквы. Бумага соответствует бланкам для завещаний, которые продаются в канцелярских магазинах Ледлингтона. Мэйда купила там один – как говорит, для себя. Она стала советоваться с Льюисом, а кончилось тем, что он сам его использовал.

В голосе Чарльза звучала нарочитая уклончивость, но мисс Сильвер пришла к некоторым выводам. Он продолжил менее беззаботным тоном:

– Очевидно, у полиции есть теория, что уничтожение завещания может оказаться достаточно сильным мотивом для убийства.

Мисс Сильвер резко возразила:

– В равной степени можно утверждать, что мистер Брэйдинг сжёг завещание, а затем совершил самоубийство из-за некоего разочарования, связанного с его предполагаемым браком.

Чарльз ответил:

– Я не думаю, что полиция в это поверит. Честно говоря, я не верю, чтобы Льюис застрелился из-за женщины – и никто из знавших его не поверит в подобное. Он отнюдь не был таким сухарём, как выглядел. У него и раньше случались приключения. Я не утверждаю, что он не испытывал сильных чувств к Мэйде, но не могу представить, что из-за этого он застрелился. Я целиком доверяюсь вам, потому что, если это убийство, я чуть ли не на первом месте среди подозреваемых. Я нашёл тело, и у меня имеется лучший из всех возможных мотивов для уничтожения нового завещания, так как в соответствии со старым я – главный наследник. Полиции нравятся такие мотивы – красивые, ясные и громко заявляющие о себе. И полицейские вполне уверены, что это убийство – из-за отпечатков пальцев на револьвере. Которые принадлежат Льюису, но находятся не там, где следовало бы. Поэтому полиция считает, что эти отпечатки сделаны после смерти. Старая уловка – изобразить самоубийство, сжав руку мертвеца вокруг рукоятки револьвера, но для убийцы это весьма трудно. Если вы только что кого-то застрелили, ваша собственная рука, вероятно, не очень-то тверда, да к тому же вы торопитесь. – В голосе появился лёд. – Крайне трудно поставить отпечатки в нужных местах: пальцы соскальзывают, отпечатки смазываются. Полиция говорит, что выявленные отпечатки смазаны. Вот почему там уверены, что это убийство.

ГЛАВА 19

Высказав всё, что хотел – во всяком случае, в данный момент – Чарльз Форрест отвернулся, завёл машину и выехал из переулка. Дорогой он молчал, как и мисс Сильвер. Теперь и у неё появилось много пищи для размышлений.

Они пересекали зал Уорн-Хауса, а Стейси как раз спускалась по лестнице. Чарльз приблизился, когда она уже шагнула на последнюю ступеньку. Вполне естественно, что он остановился и заговорил – любой случайный знакомый поступил бы точно так же. Но мисс Сильвер сразу же почувствовала изменения в атмосфере. Прозвучавшие слова были немногочисленны и просты. Помрачневший взгляд Чарльза Форреста на мгновение остановился на девушке в белом – бледной, державшей зелёный зонтик от солнца, который, как знал Чарльз, принадлежал Майре Констэнтайн.

– Уходишь? – спросил Чарльз.

– Да, – ответила Стейси. И добавила: – Лилиэс пригласила меня выпить чаю. Она хочет, чтобы я её навестила.

В словах не было ничего, но голос и интонация дополняли невысказанное. Вся встреча была настолько короткой, что практически не задержала их. Стейси всё время ходила туда-сюда, волоча зелёный зонт за собой по крыльцу.

Мисс Сильвер направилась к комнате, которую Льюис Брэйдинг заказал для неё.

Когда через десять минут она спустилась, Чарльз ждал внизу. Он отвёл мисс Сильвер по коридору в кабинет и угостил чаем. Между первой и второй чашками она спросила его о Стейси:

– Очаровательная девушка, очень изящная. Она здесь живёт?

Чарльз задавался вопросом, почему чайники кипятятся так долго, а чай остывает так медленно. Он услышал этот вопрос, глотая напиток, и ощутил, что горло обожгло гораздо сильнее, чем показалось вначале. Ладно, если Стейси – самое страшное, о чём ему нужно рассказать… Чарльз ответил вдумчиво и сдержанно:

– Это Стейси Мэйнуоринг, миниатюристка. Она рисует нашу местную знаменитость, широко известную Майру Констэнтайн. Когда-то мы были женаты, но сейчас в разводе – не более чем из-за дезертирства – однако остались хорошими друзьями. Знаете, Майру стоит рисовать. Она станет жемчужиной в короне Стейси.

Он рассказывал истории о Майре и давал забавные характеристики другим обитателям клуба, пока чаепитие не закончилось. Затем Чарльз отвёл мисс Сильвер в пристройку и показал ей место преступления:

– Полиция закончила свою работу. Вы можете пойти куда угодно, дотронуться до чего угодно и задать столько вопросов, сколько захотите.

Вопросы посыпались градом: как он вошёл, где стоял, что видел…

Чарльз прошёл через все, как и множество раз до этого. Казалось, он уже выучил ответы наизусть. И с каждым повторением случившееся становилось менее и менее реальным.

Когда он закончил, мисс Сильвер поинтересовалась:

– Вы приехали незадолго до половины четвёртого?

– Примерно в двадцать минут.

– И сразу отправились в пристройку?

– Сразу.

– И он был мёртв, когда вы его нашли. Как давно он был мёртв?

– Я не доктор.

– Вы воевали. Как давно он был мёртв?

– Я не знаю.

– Но можете рискнуть и высказать предположение.

Он покачал головой.

– Я не настолько глуп, чтобы делать опрометчивые выводы.

Мисс Сильвер стояла рядом со столом, за которым умер Льюис Брэйдинг, положив на него руку, и не отрывала взгляда от Чарльза. Яркий верхний свет падал на лабораторию и её оборудование, отбрасывая искры от стекла и металла, выделяя каждую деталь чуть ли не чётче, чем свет дневной. Она слегка кашлянула и продолжила:

– Когда прибыла полиция?

– Кажется, без четверти четыре. Но, видите ли, они не эксперты. Доктора, которому я позвонил, не было, а полицейский хирург появился не раньше четырёх. И он не смог с точностью до получаса определить время смерти Льюиса. Был очень жаркий день.

– Естественно.

Мисс Сильвер обошла стол и встала перед ним. Стул Льюиса Брэйдинга был отодвинут назад. На столе царил порядок: стопка промокательной бумаги, лоток для ручек, пачка бумаги для заметок, стойка для писчей бумаги и конвертов, большая плоская металлическая пепельница, сильно выцветшая, а также коробка спичек. Место для ног с обеих сторон ограждалось ящиками. На темно-зелёной коже столешницы виднелось тёмное пятно. Мисс Сильвер произнесла:

– Вы не покажете мне, в каком положении его нашли?

«Жутковато», – промелькнула мысль в голове Чарльза. Мисс Сильвер заметила, что его тёмная кожа несколько изменила цвет. Не говоря ни слова, он сделал, как она просила – сел на стул, наклонившись вперёд, чтобы голова опустилась на это зловещее пятно, и позволил своей правой руке свисать, пока она не оказалась всего в нескольких дюймах от пола. Когда всё закончилось, мисс Сильвер нарушила тишину, в которой происходило это гнетущее представление:

– Где было оружие?

– Прямо под тем местом, где свисала его рука. Как будто бы он уронил его, – отрезал Чарльз.

– Это был его собственный револьвер?

– Ну… да…

Колебание прозвучало достаточно явственно, чтобы заставить мисс Сильвер уточнить:

– Это звучит неоднозначно, майор Форрест.

Он поднял руку и позволил ей снова упасть.

– Вы ничего не упустите. Что ж, верно. У меня было два – пара. Я позволил Льюису взять один из них.

– Как давно?

– Ещё в прошлом году. У него была какая-то устаревшая модель. Однажды я это увидел, когда он открыл ящик, и сказал ему, что стоит обзавестись чем-то более свежим. Вот как это случилось.

– И в каком ящике он держал его?

– Второй справа, – ответил Чарльз. Затем, когда мисс Сильвер вытащила его: – Ящик пуст. Револьвер в полиции.

Она кашлянула.

– Сколько человек знали, что мистер Брэйдинг хранит револьвер в этом ящике?

Он коротко рассмеялся.

– Я, Джеймс – да любой мог бы узнать. Знаете, он очень гордился, буквально цвёл от радости, что вооружён. Эдакий музейный экспонат в собственной спальне.

Мисс Сильвер задвинула ящик, ещё раз взглянула на стол и спросила:

– Эта металлическая пепельница – в ней лежал сгоревший бланк завещания?

Чарльз утвердительно кивнул.

– Где она стояла, когда вы нашли мистера Брэйдинга?

Он двинулся вперёд и указал на дальнюю сторону стола.

– Здесь, на краю, в нескольких дюймах от этого угла.

– Вне досягаемости мистера Брэйдинга?

– Когда он сидел за столом, да. Наверно, он смог бы дотянуться до неё, если бы наклонился вперёд. Но он бы не стал жечь бумагу таким образом.

– А спички – где они были?

– Неподалёку от пепельницы.

– Слева или справа?

Теперь он смотрел на неё через стол.

– Слева от вас. Справа от меня.

Мисс Сильвер рассудительно пояснила:

– Вам ведь не нужно подробно растолковывать? Тот, кто сжёг этот бланк, стоял позади стола, как вы стоите сейчас. У мистера Брэйдинга, естественно, не имелось причин поступать именно так. Совершенно очевидно, что он сидел за столом в своём обычном положении, а бланк сжёг кто-то другой.

– Да, – сказал Чарльз.

Последовала небольшая пауза. Затем мисс Сильвер уселась, удобно расположившись в кресле, взяла блокнот для заметок, выбрала карандаш. После чего бросила отчётливый вопросительный взгляд на Чарльза и очень сдержанно промолвила:

– Не присядете ли, майор Форрест? Я хотела бы сделать несколько заметок. Вы говорите, что мистер Брэйдинг появился за ланчем, а затем вернулся в пристройку. Кто-нибудь видел его живым после этого?

Чарльз шагнул к высокой деревянной табуретке. Он скорее опёрся на неё, чем сел; длинные ноги вытянулись вперёд, его поведение было таким же непринуждённым, как и осанка.

– О, многие. По словам Эдны Снагге – это девушка в бюро – у Льюиса была целая толпа посетителей. Всем им пришлось пройти через зал, как я вам и говорил.

– Можете ли вы назвать этих людей и уточнить, в какое время они пришли?

Чарльз порылся в кармане.

– Вот, пожалуйста, прямо из первых уст – Эдна очень методична. Льюис приехал после ланча в половине первого, за ним через несколько минут последовал Джеймс Моберли. Сам Джеймс говорит, что только принёс книгу и тут же вернулся в кабинет и остался там. Льюис дал ему выходной. Это, как я понимаю, не оспаривается – люди в столовой слышали, как Льюис сказал ему, что сегодня его услуги не потребуются. С Джеймсом всё. Затем в половине второго пришла Мэйда Робинсон, рыжеголовка Льюиса, вместе с парнем по имени Констебль. Он служил в десантных войсках вместе со мной, а на днях заявился сюда – как раз на долгий уикенд^[63]. Они с Мэйдой собирались поиграть в теннис, а затем искупаться. Конечно, Мэйда хотела увидеться с Льюисом и сказать ему, что она уехала с другим парнем, но, естественно, будет обедать с ним, и ему не стоит думать, что она когда-нибудь полюбит кого-то ещё. – Он мило улыбнулся. – Я просто пересказываю вам то, что Мэйда сообщила мне, сами понимаете. Не собираюсь ручаться за то, что говорит рыжуха, но её слова кажутся вполне вероятными. Теперь – внимание. Мэйда уходит, чтобы увидеться с Льюисом наедине, а Констебль разгуливает по залу. Минут через десять Мэйда возвращается. Заявляет, что забыла свою сумку, и посылает Констебля за ней. Как только он исчезает, она заходит в офис и дико раздражает Эдну, сообщая Льюису по внутреннему телефону, что Джек Констебль уже в пути. Эдна слышит, как они разговаривают, но не слышит, что именно отвечает Льюис – только его голос. Но, похоже, он разозлился, потому что Мэйда не закрыла стальную дверь, когда вышла, и Джек Констебль спокойно прошёл к Льюису. И это важно, потому что таким образом мог проскользнуть и кто-то другой – например, из бильярдной. Это не очень вероятно, но возможно.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Вы говорите – из бильярдной? Не из кабинета?

Чарльз твёрдо встретил её взгляд.

– Джеймс Моберли был в кабинете, и ему не требовалось проскальзывать таким образом: у него свой ключ.

Она наклонила голову.

– Прошу вас, продолжайте.

– Констебля не было минут пять. Он вернулся с сумкой, и они с Мэйдой ушли. Они не играли в теннис, потому что решили, что слишком жарко, и отправились купаться. Итак, наступает без четверти три. Незадолго до трёх часов Лилиэс Грей приехала повидаться с Льюисом. Она – моя приёмная сестра. Мои родители удочерили её, когда ей было четыре года, потому что у них не было детей. А потом появился я – так сказать, совсем не ко времени. Она не замужем, у неё квартира в Солтингсе. Она говорит, что хотела проконсультироваться с Льюисом по деловым вопросам. Теперь посмотрите, как её рассказ ставит случившееся в определённые рамки. Она говорит, что пошла в пристройку, и, как и Джек Констебль, обнаружила, что стальная дверь открыта. А Джек клянётся, что закрыл её – скорее всего, после того, как Льюис отчитал Мэйду, не закрывшую дверь за собой. Но через десять минут Лилиэс видит, что дверь снова открыта. По её словам, она думала, что Льюис оставил дверь приоткрытой для неё, и это вполне вероятно, потому что он ничего не сказал о дверях, когда встретился с Лилиэс. Она говорит, что они около десяти минут беседовали о делах. Некоторые акции, которые оставила моя мама, падали, и она хотела знать, что Льюис думает о повторном инвестировании. Он посоветовал ей придерживаться государственных ценных бумаг, а она сказала, что подумает об этом, и ушла. Лилиэс довольно рассеянна, так что не может вспомнить, закрыла ли она дверь или нет. В десять минут четвёртого она вышла из клуба, и в тот самый момент Хестер Констэнтайн спустилась по лестнице и пошла по коридору к пристройке. Она – незамужняя дочь Майры, неуклюжая женщина далеко за тридцать, и никому не приходит в голову, почему ей вдруг могло бы взбрести в голову убить Льюиса. Она говорит, что зашла в кабинет и поболтала с Джеймсом. Минут через десять я появился на сцене и обнаружил, что Льюис мёртв.

Мисс Сильвер посмотрела вниз на блокнот со своими аккуратными записями.

– Майор Констебль – ваш друг?

Чарльз кивнул.

– Они с миссис Робинсон покинули клуб без четверти три. А в двадцать минут четвёртого вы нашли мистера Брэйдинга мёртвым. Вы не говорите о давности наступления смерти, хотя я думаю, что у вас имеется определённое мнение. Мисс Грей заявляет, что он был жив, когда она оставила его. Если это так, он не мог к тому моменту, когда вы его нашли, быть мёртвым более нескольких минут. Убийца, естественно, позволил бы мисс Грей уйти, прежде чем рискнуть применить огнестрельное оружие. Кто-нибудь слышал выстрел?

Чарльз покачал головой.

– Никто и не мог. Полная звукоизоляция, особенно в этой комнате, которая встроена в холм.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Тогда, майор Форрест, существуют следующие варианты. Если все говорят правду, мистера Брэйдинга застрелили между уходом мисс Грей и вашим появлением – примерно десятиминутный промежуток. За это время никто не проходил через зал, кроме мисс Констэнтайн. Она бы успела дойти до комнаты, застрелить мистера Брэйдинга и вернуться в кабинет. Что сообщает мистер Моберли по этому вопросу?

– Он говорит, что она пришла в кабинет в десять минут четвёртого и оставалась там, пока я не подал сигнал тревоги.

Мисс Сильвер пристально посмотрела на него.

– А она?

– О, она говорит, что они вместе находились в кабинете. Свидетельства одинаковы.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Они друзья?

Он заколебался.

– У Хестер и друзей-то не отыщешь. Майра держит свою семью в ежовых рукавицах.

– Умная, блестящая мать – и угнетённая дочь. Заурядная ситуация с опасными возможностями.

Чарльз коротко рассмеялся.

– Ну, я не могу придумать причину, почему Хестер решила прикончить Льюиса, да и никто другой не сможет.

Мисс Сильвер бросила мимолётный взгляд на блокнот.

– Даже оставив в покое мисс Констэнтайн, и всё ещё предполагая, что все сказали правду – что весьма необычно в деле об убийстве – самым ярким свидетельством является то, что касается двери в пристройке. Я полагаю, что мистер Брэйдинг не имел привычки оставлять её открытой.

– Внутренняя дверь могла быть открыта, если он находился у себя. Внешняя дверь – никогда.

– Я так и поняла, когда он рассказывал мне две недели назад.

Чарльз кивнул.

– Существовало только два ключа. Один – у него, другой – у Джеймса. Если бы с Льюисом что-нибудь случилось, Джеймс попал бы в переплёт, поэтому Джеймсу доверили ключ. И никому другому. По моему мнению, Льюис ни за что не оставил бы эту дверь нараспашку.

– Однако она осталась открыта.

– Мэйдой, которая спешила искупаться.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Открытая дверь – первое свидетельство, но не последнее. После того, как миссис Робинсон вышла, майор Констебль вернулся за её сумкой. Он говорит, что закрыл стальную дверь без четверти три, но мисс Грей через десять минутвновь обнаружила, что она открыта. Вы говорите, что нельзя полностью верить словам мисс Грей, утверждающей, что она закрыла её, уходя в десять минут четвёртого, а сами вы обнаружили дверь открытой в двадцать минут четвёртого. Поэтому известно, что дверь осталась открытой в течение пары минут – между уходом миссис Робинсон, покидающей пристройку, и появлением майора Констебля, который отправился за сумкой. В этот промежуток никто не проходил через зал, кроме самого майора Констебля, но кто-нибудь мог бы просто добраться до пристройки из бильярдной и спрятаться там – в комнате мистера Моберли, в ванной или в любой другой комнате. Гораздо более подходящим случаем для того, чтобы скрыться в помещении, стал бы один из более поздних периодов, когда мы знаем, что дверь была открыта. Мисс Грей обнаружила это незадолго до трёх, а вы – в три двадцать. Мы не знаем, кто её открыл, и поэтому не знаем, как долго она оставалась открытой. Майор Констебль может ошибаться, думая, что захлопнул дверь. Замок на защёлке, а он спешил. Возможно, дверь оставалась открытой целых десять минут до прихода мисс Грей, а затем ещё десять минут между её уходом и вашим собственным появлением. Нам это неизвестно. Всё, что мы знаем – за это время никто не проходил через зал, кроме мисс Констэнтайн.

Чарльз нахмурился.

– Возможно, кто-то был в бильярдной…

– Разве, майор Форрест? Когда мы только что прошли через дверь, я проверила, и комната была заперта.

Чарльз умолк. Его лицо ожесточилось. Веки опустились, пока почти не закрыли глаза. Внезапно он встал, сунул руки в карманы и отрезал:

– Что расставляет всё по своим местам.

Мисс Сильвер посмотрела на него, слегка склонив голову, и стала похожа на неприметную, но умную птицу, которая только что увидела червя.

– Вчера дверь была заперта?

Он ответил, не глядя на неё:

– В комнате идёт ремонт. Заминка с некоторыми материалами – зависание на выходных. Рабочие оставили там свои вещи.

– Тогда вчера там были закрыты и окна, и двери?

– Возможно.

– Этот факт тоже следует проверить.

Мисс Сильвер оторвала лист, на котором делала заметки, положила карандаш обратно в поднос, поправила блокнот и встала:

– Спасибо, майор Форрест.

ГЛАВА 20

Стейси села на автобус до угла Солтингса. От остановки до особняка было рукой подать, но солнце жгло дорогу, не оставляя ни единого пятнышка тени, и она радовалась зонтику, который ей всучила Майра Констэнтайн – большому, старомодному, серовато-коричневому, с яркой зелёной подкладкой.

Появились деревья, растущие близ Солтингса. Она подошла к воротам. Нечто вроде возвращения призрака. Истории о привидениях всегда излагались с неправильной точки зрения. Люди при виде призраков впадали в ужас – тело содрогалось, волосы вставали дыбом, сердце уходило в пятки. Но как насчёт бедных, блуждающих, бестелесных существ, возвращавшихся туда, где они любили и были любимыми, и встречавших ныне лишь страх и изумление? Стейси чувствовала себя привидением, подходя к большому дому и поднимаясь по лестнице.

Широко распахнутая входная дверь. Оголившийся, изменённый холл. Исчезли коврики с пола, коллекция оружия со стены у дымохода. По колодцу, образованному винтовой лестницей, поднимался лифт, установленный весьма разумно. Несколько старых портретов придавали обстановке дополнительную мрачность.

Стейси осмотрелась вокруг. Чарльз жил в одной из квартир на первом этаже. Она нашла его имя и торопливо вернулась, чтобы подняться по лестнице. Лифт был автоматическим, а Стейси не особо нравились автоматические лифты. Кроме того, она не спешила. В её распоряжении имелось три года, чтобы вернуться сюда. И сам дом должен был принадлежать ей – нет, Стейси Форрест. Но она больше не была Стейси Форрест. Она снова была Стейси Мэйнуоринг. И в результате испытывала нечто вроде головокружения: как будто время сжалось, и она находится в двух местах одновременно, а сегодняшний день – что-то странное, протекающее вне времени.

Стейси поднялась по лестнице и подошла к двери с именем Лилиэс Грей. Не успела она прикоснуться к звонку, как дверь открылась, и Лилиэс выпалила:

– А ты опоздала. Входи. Страшно жарко, да?

Стейси задавалась вопросом, что скажет она и что скажет Лилиэс, но всё шло довольно легко. Ей и не нужно было ничего говорить – если не считать нескольких вставленных слов, когда кто-то другой с трудом останавливается, чтобы перевести дух. Лилиэс хотела продемонстрировать квартиру, рассказать о ней, отметить, каким умным был Чарльз и каким умным оказался архитектор.

– Вот, посмотри, спальню моей матери разделили на спальню и гостиную. И достаточно большие. Меня не волнуют большие комнаты, а тебя? Раньше здесь была просто огромная комната, но, конечно, ты и сама помнишь. И из обоих этих окон открывается вид на море. А здесь гардеробную разделили на кухню и ванную комнату. Трудно узнать, так ведь?

Да, Стейси бы не узнала. В нынешней гостиной Лилиэс они с Чарльзом спали. А в разделённой гардеробной торчала кухонная раковина – там, где находился его стол. Именно там Стейси ночью увидела Чарльза с ожерельем Дамарис Форрест в руке. Она почувствовала невыносимое отвращение. Трагедия, в которую вмешивается кухонная раковина!

– Очень удобно, ведь правда? – спросила Лилиэс Грей.

Такого рода беседы продолжались всё время, пока Лилиэс готовила чай, предлагала сэндвичи с огурцом и изображала очаровательную хозяйку. Стейси могла сказать себе только одно: сама напросилась. Это была её собственная ошибка, ей совершенно не следовало приходить, но теперь, раз уж она оказалась здесь, у неё не оставалось другого выбора, кроме как стать увлечённой гостьей. Решив для себя этот вопрос, Стейси внезапно удивилась, почему Лилиэс пригласила её, и что скрывается за этим чуть ли не лихорадочным потоком болтовни. Слишком много нервной энергии. Явно излишней – точно так же, как излишнее усердие в косметике Лилиэс Грей. Синие глаза блестели, щёки рдели румянцем, губная помада подобрана исключительно удачно – но всего в избытке; и, несмотря на макияж, Лилиэс выглядела не моложе своего возраста.

Это было первым, что заставило Стейси задуматься. Вторым стало то, что спустя почти полчаса о Льюисе Брэйдинге так и не упомянули. В конце концов, когда она поставила чашку и быстро отозвалась: «Нет, спасибо» на быстрое: «Не хочешь ли ещё чаю?», то сама произнесла имя. Она не собиралась молча сидеть и позволить Лилиэс увильнуть, притворившись, что ничего не произошло. Она дождалась первой же паузы и сказала:

– Так ужасно то, что случилось с Льюисом.

Лилиэс смертельно побледнела. Румяна ярко выступили на внезапно побелевшей коже. Она выдавила с содроганием:

– Не будем говорить об этом. Ты не знаешь, каково это: беседовать с полицией и давать показания!

Вопреки фразе: «Не будем говорить об этом» вся эта нервная энергия перетекла в новый канал. Лилиэс обхватила руками колени. Её светлые волосы сияли, как нимб.

– Я всегда говорила, что случится что-то ужасное. Все эти украшения были слишком ценными.

– Разве что-то украли? – в голосе Стейси прозвучало удивление.

– О, не знаю. Полиция ничего не говорит. Они просто продолжают задавать свои глупые вопросы. И я вообще появилась там на две минуты. Я просто вошла – ты же помнишь, что дверь была открыта. Я собиралась спросить Льюиса об инвестировании тех небольших средств, которые мне оставила мама. Это была выкупленная закладная, и я подумала, что Льюис может дать хороший совет. Но всё, что он сказал – поместить деньги в государственные ценные бумаги. Вполне в его стиле. Проявил свой мерзкий характер во всей красе, так что я сто раз пожалела, что пришла, поэтому не задержалась ни на секунду. – Её кулаки сжались. – Только потому, что он мёртв, бессмысленно притворяться, что он был каким-то другим. Я ушла в полном расстройстве.

Стейси задавалась вопросом, с какой стати Лилиэс взбрело в голову посоветоваться с Льюисом Брэйдингом. Он был не из тех, кто приветствовал подобные вещи, особенно от приёмных родственников, которых совсем не жаловал. Она не стала выражать свои сомнения вслух, но подошла довольно близко к этому, спросив:

– Почему ты не посоветовалась с Чарльзом?

Лилиэс отрывисто мотнула головой и быстро пробормотала:

– О, я не могла – не о деньгах.

Стейси почувствовала, как кровь приливает к лицу. Как будто она сделала неосторожный шаг, и земля ушла из-под ног, и сквозь треснувшую поверхность пробивается запах гари. Ей бы… ей бы хотелось никогда касаться этой земли. Её лицо горело.

Лилиэс наклонилась вперёд и произнесла низким, испуганным голосом:

– Я так напугана…

Ногти Стейси впились в ладони.

– Почему?

Лилиэс задрожала.

– Почему? – повторила Стейси. Она выпила две чашки чая, но губы были сухими и запёкшимися.

Большие голубые глаза уставились на неё из-под тёмных ресниц. Лилиэс выдавила:

– Чарльз…

– Почему? – Казалось, Стейси не в силах избавиться от этого слова.

В голубых глазах плескался страх. Он наполнял их, переливался через край. Раздался шёпот:

– Если это он…

Что-то прямо внутри Стейси громко заявило: «Чепуха!» – очень утешительная реакция. Она попробовала сказать это вслух. Голос прозвучал твёрдо и сильно – именно так, как следовало:

– Чепуха!

Лилиэс вздрогнула. И продолжила тем же дурацким жутким шёпотом:

– О, Стейси, я так напугана. Вот почему мне нужно было встретиться с тобой – но когда ты пришла, мне показалось, что я не смогу об этом говорить. Но я должна поговорить с кем-то. Иначе сойду с ума.

Стейси по-прежнему удивляли собственные чувства, продолжавшие заявлять: «Чепуха!» Она посмотрела на Лилиэс и почувствовала себя намного старше и опытнее, чем Стейси трёхлетней давности. Она подумала, причём совершенно бесстрастно: одного старомодного кувшина для спальни, наполненного холодной водой, с избытком хватит для светлых волос, ресниц, макияжа и всего остального – и это замечательная идея. Которая, возможно, заставит Лилиэс пресмыкаться. И Лилиэс больше не удастся сотворить то же самое со Стейси. Три года назад – да, но не сегодня. Больше никогда. Она выпрямилась и процедила самым безучастным тоном из всех возможных:

– Ты несёшь абсолютную дичь, Лилиэс. Думаю, тебе лучше остановиться.

Лилиэс закрыла глаза. Длинные тёмные ресницы намокли. Она измученно выдавила:

– Всего лишь с тобой… я должна поговорить с кем-то… не имеет значения, если это всего лишь с тобой…

Бесполезно мечтать о том, чтобы облить её водой из кувшина, если под рукой ни одного кувшина. Пришлось обойтись только голосом:

– Что всё это значит? Если тебе есть что сказать, так иди и скажи!

Ресницы взлетели вверх.

– О, Стейси… я не думала…

– А стоило бы. Незачем такое говорить – и никому не следует.

– Да я бы и не стала ни с кем другим. Это просто... Чарльз. Понимаешь, он для меня – всё, и всегда был таким. Неважно, что он сделал; но он – это всё.

– Лилиэс…– попыталась прервать Стейси.

– Я должна поговорить с кем-то – так не лучше ли с тобой? Потому что даже сейчас – даже сейчас – ты не хотела бы причинить ему вред.

– Нет, я бы не хотела причинить ему вред, – сдержанно согласилась Стейси.

– Тогда позволь мне поговорить с тобой. Я не спала прошлой ночью. И могла думать только об одном. Предположим, это был Чарльз, или его подозревают…

– Почему?

И вновь нервная вспышка:

– Неужели не понимаешь – ты же не дурочка?! Я ушла в десять минут четвёртого, и Льюис был жив. Он сидел за своим столом и был жив. Чарльз появился только через десять минут, и говорит, что обнаружил его мёртвым. Если Льюис не убивал себя, кто его убил? Чарльз говорит, что полиция не верит в самоубийство. Не понимаю, по каким причинам, но они не верят в это. Тогда кто его убил? И зачем? Ничего не украдено, не предпринято ни единой попытки проникнуть в комнату-сейф – и потом, кому придёт в голову устроить подобное в разгаре дня, когда люди постоянно ходят туда-сюда? Я ушла в десять минут, Чарльз пришёл в двадцать минут – просто не оставалось времени. И если его убили не из-за этой мерзкой Коллекции, то почему?

Стейси подняла руку, с любопытством ощущая, насколько та холодна.

– Вот что, Лилиэс, хватит! Выбери уже что-нибудь одно. Ты начала с того, будто всегда думала, что случится что-то ужасное – из-за Коллекции. Затем заявляешь, что никто ничего не украл, и кражу не стали бы устраивать в середине дня. И заканчиваешь фразой: «Если его убили не из-за этой мерзкой Коллекции, то почему?» Ты подходишь к делу с двух сторон и получаешь лобовое столкновение в середине. Тебе лучше принять какое-то определённое решение и в дальнейшем твёрдо придерживаться его.

Лилиэс всплеснула руками.

– Это совсем не так! Конечно, мы должны говорить именно так – то есть упомянуть о Коллекции. Нам всем следует сказать об этом и стоять на том, что кто-то прятался и вошёл в пристройку, пока дверь была открыта. Мэйда и Джек Констебль, вероятно, оставили её открытой – так должно быть. И нам следует сказать, что вор вошёл и спрятался, застрелил Льюиса, а затем снова спрятался, когда появился Чарльз. – Её глаза расширились и неподвижно уставились на Стейси. – О… ведь всё могло случиться именно так, правда ведь? Если мы будем стоять на своём…

– Тогда почему ты поступаешь иначе? Вначале – одно, затем ставишь всё с ног на голову и заявляешь, что никто не будет пытаться украсть Коллекцию в разгар дня. Почему ты это сказала?

Глаза Лилиэс наполнились слезами.

– Потому что это правда – и я только что говорила с тобой об этом. Мои первые слова – те, что мы должны сказать из-за Чарльза. Льюиса убили не из-за Коллекции.

– Ты знаешь, почему он был убит?

– Любой поймёт, если прекратит пустые размышления. Он собирался жениться на Мэйде. Он сделал завещание в её пользу – на одном из этих глупых бланков. Я видела его своими глазами, когда была там – он лежал на столе. Льюис увидел, что я смотрю на него, и проскрипел своим самым неприятным голосом: «Ты, кажется, заинтересовалась? Это моё новое завещание. Боюсь, Чарльзу оно не понравится».

– Он рассказал тебе, что собирается жениться на Мэйде, и что написано в завещании?

– Ну конечно – да ещё и с насмешкой! Вот почему я не осталась. Разве ты не видишь, что должно было случиться? Если он говорил с Чарльзом именно так – а он мог – и в ящике был револьвер…

– Ты знала, где он лежит?

– Все знали. Льюис хотел, чтобы все знали – и специально оставлял этот ящик открытым. Ну вот, теперь ты понимаешь? Чарльз увидел завещание и револьвер…

– Я думаю, что ты мелешь полную чушь, – отрезала Стейси.

На лице Лилиэс под искусственным румянцем ярко вспыхнул настоящий. Её глаза засверкали. Она выпалила высоким чистым голосом:

– Тогда кто сжёг завещание? Оно ни для кого не имело значения, кроме Чарльза. Зачем его сжигать кому-то другому?

– А оно было сожжено?

– Разумеется! Разве Чарльз не сообщил тебе об этом?

– Я его не видела. Он мне ничего не сказал.

– И не скажет – ни тебе, ни кому-либо другому. А вот полиция сказала мне. Завещание было сожжено дотла на металлическом подносе. Они хотели знать, видела ли я… горело ли оно, когда я была в кабинете. Этого не было – не было. Кто его сжёг?

– Я не знаю, – рассудительно ответила Стейси. – Но знаю, что ты говоришь глупости, и если ты беспокоишься о Чарльзе, то прекратишь болтать. Полагаю, ты не намерена наводить людей на определённые мысли?

Всё возбуждение, весь огонь тут же покинули Лилиэс. С мгновенным нервным содроганием она отвернулась, бросила руки на спинку стула и уронила на них голову. Плечи вздымались. Послышалось приглушённое сдавленное рыдание.

В тени перевалило за восемьдесят, но Стейси в жизни не ощущала такого холода. В том числе из-за страха. Она захлопнула перед ним дверь благословенным словом: «Чепуха!» Другая часть холода была вызвана гневом – холодный гнев более могущественен, чем горячий. А вернее – просто леденящее отвращение к этой истерике. Через секунду-другую она сказала:

– Ради Бога, возьми себя в руки! Ты просто обязана, если испытываешь настоящие чувства к Чарльзу.

Лилиэс продолжала рыдать, но нашла слова для ответа. Ничто в мире не помешало бы Лилиэс найти подходящие слова.

– Я бы сделала для Чарльза всё, что угодно – ты это знаешь. Я бы в жизни ему не повредила. Разве я не держала язык за зубами все эти годы? О, ты не знаешь, что мне пришлось вынести, иначе не была бы такой злюкой!

Эти страдания могли продолжаться вечно. Тема с вариациями – и вариации бесконечны. Когда у Стейси стало иссякать терпение, она отправилась в ванную и вернулась с сухим полотенцем и влажной салфеткой. Лилиэс пришлось сесть и нежно, нерешительно промокнуть глаза. Лицо пострадало не так уж сильно, и этого оказалось достаточно. Рыдания сменились прерывистым дыханием, а отрывистые слова – вздохом:

– О, мне так жаль, но ты же понимаешь? Я больше не могла вынести это в одиночестве, а ты в безопасности. О, мне нужно уйти и привести себя в порядок!

Стейси вынужденно приготовилась к долгому ожиданию. Фраза Лилиэс «Я сейчас же вернусь» отнюдь не означала «И не задержусь ни на одну лишнюю минуту».

Прошло достаточно много минут, прежде чем Лилиэс вернулась – немного бледная, немного грустная, но вполне контролирующая себя. И прошептала Стейси, что та ей очень помогла.

– Когда сидишь и постоянно думаешь об одном, всё кажется преувеличенным. Ты никому не расскажешь об этом… ты не скажешь Чарльзу?

– Я вряд ли увижусь с ним.

Лилиэс тихонько вздохнула.

– Но могла бы. Он часто ходит в клуб.

Холодный гнев в душе Стейси вновь рванулся в отгородившую его дверь.

– И я, разумеется, подойду к нему и скажу: «Лилиэс только что сообщила мне, что думает, будто ты застрелил Льюиса и сжёг его завещание!»

Голубые глаза наполнились слезами.

– О, Стейси!

Стейси отбросила гнев обратно и снова закрыла за ним дверь. Перед ней прошли все сцены, которые она могла выдержать. Оставалось только уйти. Она бросила:

– Извини, Лилиэс, но ты сама напросилась. Знаешь, это не я только что говорила все эти вещи. Прощай.

ГЛАВА 21

Стейси спустилась в холл. Что ж, встреча с Лилиэс осталась позади. То, что она пришла – целиком и полностью её собственная вина. Приходить сюда не следовало. Она позволила Солтингсу притянуть себя, как магнит, и вполне заслужила то, что получила. Теперь всё было кончено, и не нужно больше об этом думать. Но жуткий неразборчивый шёпот в голове не унимался: «Тебе придётся ещё не раз думать об этом…»

Стейси вышла на ступеньки и почувствовала солнце. Жара не унималась. Она постояла на мгновение, размышляя, стоит ли раскрывать зонтик Майры Констэнтайн. Ей не нравился яркий свет, но она по-прежнему ощущала внутренний холод. Пока она колебалась, у ворот свернула машина и встала между деревьями. Сердце Стейси подпрыгнуло. Чарльз был последним человеком на земле, которого она желала увидеть. Или же нет?

Прежде чем она смогла принять решение, он вышел из машины и взбежал вверх по лестнице. Никакой улыбки, никакого приветствия – только прикосновение к руке и быстрое:

– Я надеялся, что поймаю тебя.

– Я уже ухожу.

– Не уходишь. Я хочу с тобой поговорить. Пошли – ты не видела мою квартиру. У меня есть бильярдная, буфетный шкаф и несколько помещений, которые домашние агенты называют конторами – очень просторные. Адамс проделал отличную работу. Идём!

Ей снова пришлось пересечь зал. Чарльз открыл дверь, они вошли, и дверь закрылась за ними. У Стейси не оставалось времени оценить компетенцию мистера Адамса. Они миновали небольшой вестибюль, коридор, другую дверь и очутились в бильярдной с двумя окнами в сад. Только тогда Стейси удалось вымолвить слово:

– Мне действительно нужно вернуться.

– Нет, – отрезал Чарльз. Он подошёл к окну и выглянул наружу. Пока он стоял спиной к ней, Стейси осознавала события, чувства, эмоции. Её одолевало паническое желание убежать, но ни ноги, ни язык не могли совершить ни единого движения. И Стейси просто стояла.

Затем молчание прервалось. Чарльз обернулся и сказал:

– Неприятно. Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это, но что было, то было.

Ноги и язык снова стали нормальными. К вящему облегчению Стейси. Она выдавила:

– Если я могу что-нибудь сделать…

Чарльз нахмурился. Не так, когда злился, а так, когда думал. Затем ответил:

– Ну, можешь. Видела женщину, которая вместе со мной пришла в клуб, когда ты как раз собралась уходить?

– Маленькая гувернантка?

– Да. Не смейся. Она – частный детектив. Садись, и я расскажу тебе. Льюис навестил её две недели назад.

Когда они сели рядышком на диван, Стейси внезапно осознала, что ноги её совершенно не держат. А в голове – полная пустота.

Она повторила: «Льюис…» – и умолкла.

Чарльз продолжал:

– Я знаю – это невероятно, да и она сама по себе невероятна. Но так случилось – и случилось именно с ней. Льюис встретился с ней, потому что ему было не по себе. Он хотел, чтобы она приехала. Он ей не понравился, и она отказалась. Тем утром она получила от него письмо, в котором говорилось, что события развиваются дальше, и повторялось приглашение. Она отложила письмо, взяла утреннюю газету и прочитала заголовки. Кроме того, я тоже получил письмо от Льюиса. Оно лежало в верхнем ящике его стола. В нём говорилось, что необходимо вызвать мисс Сильвер, если что-нибудь случится.

– Чарльз!

Он кивнул.

– Ему было не по себе – какие-то предчувствия? Я не знаю, ты не знаешь, никто не знает. Он услышал о мисс Сильвер от Рэндала Марча, нашего главного констебля. Она была его гувернанткой.

– Она действительно похожа на гувернантку.

– Я знаю. Но она произвела впечатление на Льюиса. Она действительно производит впечатление – на любого. Мисс Сильвер показала мне его письмо; хочешь – верь, хочешь – нет, но она впечатлила Льюиса настолько сильно, что он предложил ей самой назвать свою плату. Представляешь?

Лицо Стейси выразило недоверие – Чарльз ожидал именно такую реакцию.

– Льюис так сказал?

– Слово в слово.

Тот факт, что Льюису Брэйдингу, как правило, даже в голову не приходило потратить хотя бы грош на какой-либо предмет, не связанный с Коллекцией, предстал перед ними во всей своей неоспоримости. В течение некоторого времени они обдумывали его. Наконец Чарльз нарушил молчание:

– Вот видишь! И в ней действительно есть нечто. Я угостил её чаем, отвёл в пристройку, и сам не заметил, как оказался готов есть из её рук. Послушай, к чему я веду. Я хочу, чтобы ты рассказала ей то же, что и мне – о том, что проснулась и что-то услышала ночью.

Стейси пришла в ужас:

– Чарльз, я не могу!

– Почему?

– Потому что это не может быть связано с тем, что Льюиса застрелили.

– Почему не может? Это именно то, что он сказал мисс Сильвер, когда беседовал с ней. Он сказал, что спал «слишком крепко» и проснулся с ощущением, что в пристройке кто-то есть; всё крайне смутно, но он решил, что его накачали снотворным. Всё совпадает.

Испуганное выражение на лице Стейси сменилось несчастным. Она возразила:

– Да, но… Чарльз, я думаю, что это совсем другое. Есть кое-что, что я не могу тебе сказать. Я не думаю, что это будет честно.

– Хорошо, дорогая, продолжай оставаться честной и не запятнавшей рук. Fais ce que dois, advienne que pourra^[64] и так далее. Пусть преступление сойдёт убийце с рук, потому что ты не можешь повторить то, что считаешь недопустимым для чужих ушей! Будешь меня навещать в камере смертников? Или бывшие жёны не считаются родственницами? Нужно заранее выяснить.

– Перестань!

Чарльз поднял брови.

– Сам не хочу. Но так будет: просто ты упустила из виду тот факт, что я очевидный, первоклассный, в высшей степени подходящий подозреваемый, а вот полиция – ни на мгновение. Сейчас они на ранней стадии расследования, и пока довольно вежливы, но, безусловно, думают, что это сделал я. Так что, если ты что-нибудь знаешь и не хочешь меня оставить в дураках…

– Чарльз, – взволнованно прервала его Стейси.

Его тон изменился.

– Мисс Сильвер сказала нечто, весьма поразившее меня. Она заявила, будто большинству людей есть что скрывать. И когда дело дошло до убийства, не только убийца пытался скрыть истину. Сама видишь, как это всё усложняет. Если ты что-то знаешь… а мне не сказала…

– Тогда ничего не случилось. Послушай, я всё расскажу тебе, и ты сам увидишь, что происшедшее не имеет никакого отношения к тому, что Льюиса застрелили.

– Да, лучше расскажи мне.

Стейси выпрямилась на диване, положив руки на колени. Руки без колец. Она сняла своё обручальное кольцо. Взгляд Чарльза скользнул по голому безымянному пальцу. Стейси торопливо и приглушённо начала:

– Да, я расскажу. Но тут совсем другое дело. Это было после нашего разговора. Я снова услышала какой-то звук… я пробудилась от кошмара… кажется, меня разбудил именно этот звук. Я встала и посмотрела в окно. В стеклянном проходе внезапно зажёгся свет. Когда я проснулась, его не было, и вдруг, внезапно… Я думала, что кто-то… Чарльз, это звучит абсурдно, но оба раза я думала, что кто-то прошёл из пристройки в дом.

Он покачал головой.

– Свет можно включать и выключать только из пристройки.

– Я знаю. И не спорю об этом. Я только говорю тебе, о чём думала в то время, потому что именно эти мысли заставили меня выйти и взглянуть на лестницу.

– И?

– Я увидела Хестер Констэнтайн…

– Моя бедная малышка! Ты, должно быть, ещё не проснулась. Не удивительно, что ты назвала свой сон кошмаром!

– Чарльз, я серьёзно.

– Ты своими глазами видела, как Хестер Констэнтайн появилась из пристройки?

– Я не знаю, появились из пристройки она или Джеймс Моберли – они оба могли быть в кабинете. Должно быть, именно Джеймс включал и выключал свет – если только ты не считаешь, что это был Льюис.

– Honi soit qui mal y pense^[65] – в голове не укладывается. Хестер Констэнтайн! Представить себе не могу!

– Значит, это был Джеймс Моберли. Она выглядела совсем непривычно, бедняжка – просто лучилась счастьем. Она закуталась в шаль Майры с яркой вышивкой. Она… Чарльз, невозможно ошибиться, когда кто-то так выглядит. Два жалких, бедных существа... Майра говорит, что Льюис всегда смешивал Джеймса с грязью, так что он не мог назвать собственностью даже свою душу. И умудрялась не замечать, что Хестер была такой же. Если они, цепляясь друг за друга, и пытались обрести немного счастья… – Она протянула к нему руки. – Чарльз, разве ты не понимаешь, как… как жестоко было бы выдать их полиции?

– Бедный старый Джеймс! – вздохнул Чарльз. – Мы не выдадим его полиции, если в этом не будет необходимости. Но думаю, что следует раскрыть карты. Здесь кроется нечто большее, чем тебе известно, и если Джеймс включал и выключал свет и позволял людям входить в пристройку ночью – не говоря уже о том, чтобы одурманить своего работодателя – я считаю, что ему придётся дать исчерпывающие объяснения, и он может начать с личной беседы с мисс Сильвер и со мной.

– Я чувствую себя ужасно, – прошептала Стейси.

Он взял её за руки, чуть подержал их и снова отпустил.

– Очаровательная женская сентиментальность, дорогая. Но я не готов к тому, что меня заберут, надев наручники, из-за того, что я слишком деликатен, чтобы задать Джеймсу несколько простых вопросов.

Рассудок Стейси на мгновение парализовало. Она заявила: «Чепуха!» Лилиэс, и ей захотелось снова повторить то же самое. Но в воздухе витало холодное дыхание страха. Стейси не знала, насколько Чарльз серьёзен, но если это так...

– На самом деле, – продолжил Чарльз, – я не хочу, чтобы меня арестовали за убийство, если этого можно избежать. – И, прежде чем Стейси успела вымолвить хоть слово: – Неприятно, не так ли? Как прошёл визит к Лилиэс?

– Хорошо.

Он рассмеялся.

– Всё настолько плохо? Бедняжка моя милая, да ты на себя не похожа.

ГЛАВА 22

Примерно в то же время, когда Чарльз и Стейси беседовали в Солтингсе, Рэндал Марч вышел из машины, вошёл в холл Уорн-Хауса и спросил мисс Мод Сильвер. Эдна Снагге считала его очень привлекательным мужчиной. Она могла восхищаться как Чарльзом Форрестом с его уродливым мрачным обаянием, так и абсолютно противоположным типом, к которому принадлежал Рэндал Марч – светло-каштановые волосы, твёрдый взгляд голубых глаз, пышущее здоровьем лицо. Она подумала, что мисс Сильвер на редкость везёт: Форрест и Марч посещают её один за другим без какой-то видимой причины. Она отправилась к мисс Сильвер и получила весьма любезное объяснение:

– Мистер Марч? О да, конечно. Он мой старый воспитанник. Так мило и внимательно с его стороны навестить меня.

– Я отвела его в маленький кабинет, – сообщила Эдна. – Вас там не побеспокоят.

И получила в ответ сияющую улыбку.

Маленький кабинет находился в тенистой части дома. В холодные, унылые дни он превращался в мрачную дыру. Но в такой жаркий вечер у него имелись явные преимущества, хотя он так и не стал популярным местом для отдыха. Мисс Сильвер считала, что их разговору вряд ли кто-нибудь помешает.

Главный констебль стоял спиной к камину в виде гробницы, выполненной из чёрного мрамора. Часы соответствовали общей картине, которую оживляли маленькие золотые башенки. Тёмная гравировка того, что было, вероятно, картиной какого-то знаменитого сражения, едва отличалась от окружающих обоев.

После самых сердечных приветствий потоком посыпались вопросы о его матери («Я беспокоилась, узнав о её простуде») и о сёстрах, Маргарет и Изабель.

Как ни трудно в это сейчас поверить, Рэндал Марч был хрупким маленьким мальчиком, и по этой причине жил в школьной комнате своих сестёр. Он также был невероятно избалован. Успешно избавившись от двух гувернанток, он расценил прибытие мисс Сильвер как появление большого запаса пушечного мяса для своих забав. Местный врач высказал мнение, что упрямство не доведёт юного Рэнди до добра. Мисс Сильвер, сочувственно выслушивая всё, что говорила ей миссис Марч, выбрасывала эти сведения из головы и продолжала устанавливать жизнерадостную дисциплину, которую привыкла поддерживать среди своих учеников. Рэндал обнаружил, что для его энергии имеется неизмеримо более интересный выход, чем глупые проделки. И проникся высочайшим уважением к учительнице, которое сохранялось и поныне. С другой стороны, хотя мисс Сильвер никогда не позволяла себе иметь любимчиков и не допускала слабины в требованиях к его сёстрам, но совершенно неопровержимо, что её привязанность к Рэндалу носила более непринуждённый характер.

Расспросы завершились. Мисс Сильвер уселась и достала вязание – полоску мягкой бледно-розовой шерсти шириной в дюйм, демонстрирующую, что жилет для малыша находился в процессе создания.

Рэндал Марч уселся напротив неё и спросил:

– Итак?

Она слабо кашлянула.

– Итак, Рэндал?

Он рассмеялся.

– Ладно, начнём. Я хотел бы увидеть письмо Брэйдинга.

Мисс Сильвер вытащила его из сумки для вязания – обстоятельство, которое показалось Марчу характерным.

Наклонившись вперёд, чтобы взять письмо, он пробежал глазами несколько строк:

«Уважаемая госпожа,

Я пишу, чтобы попросить вас пересмотреть своё решение. События развиваются. Дело конфиденциально, и я не хочу идти в полицию – в настоящее время. Уорн-Хаус – неплохой загородный клуб. Я забронировал для вас комнату и обращаюсь к вам с просьбой о незамедлительном приезде. Сумму вознаграждения назовите сами. Если вы мне позвоните и сообщите, на каком поезде прибудете, я встречу вас в Ледстоу.

С уважением,

Льюис Брэйдинг».

Марч поднял голову и спросил:

– Что он имел в виду под событиями?

– Понятия не имею.

Он на мгновение нахмурился. Затем продолжил:

– Вы встречались с ним только один раз?

– Только один.

– Вы не сообщите мне содержание вашего разговора?

Она быстро вязала. Полоска бледно-розовой шерсти вращалась. После минутной паузы мисс Сильвер ответила:

– Да, думаю, что должна.

С абсолютной точностью, которой, как Марч знал, вполне можно было доверять, она передала ему слова Льюиса Брэйдинга и свои собственные. Когда мисс Сильвер закончила, он холодно заключил:

– Ну, кажется, он сам напросился. Знаете, это выглядит очень плохо для Моберли. Соответствует подозрениям в его адрес. Посмотрите – возможно, вам захочется сделать кое-какие заметки. Вот расписание того, что произошло вчера до выстрела. – Он наклонился, чтобы взять карандаш и бумагу, лежавшие у его локтя на небольшом письменном столе.

Вязание было отложено, карандаш занесён. Марч достал стопку бумаг из дела рядом с ним, вытащил один лист и начал:

– Так вот, Брэйдинг сел в автобус до Ледлингтона в девять тридцать. В десять пятнадцать он вошёл в Южный банк, встретился с управляющим и подписал завещание, которое было должным образом засвидетельствовано самим управляющим и клерком. И упомянул о том, что в ближайшее время ждёт поздравления. Женщина по имени Мэйда Робинсон говорит, что он попросил её выйти за него замуж накануне вечером.

Мисс Сильвер наклонила голову.

– Майор Форрест рассказал мне о миссис Робинсон. И тоже дал мне расписание посетителей, навещавших мистера Брэйдинга вчера днём.

– Что ж, уже легче – остаётся только утро. Брэйдинг вернулся домой в одиннадцать тридцать. И отправился в свой кабинет – полагаю, вам это известно?

– Да.

– Где находился около получаса. С ним был Джеймс Моберли. Один из официантов подслушал часть их разговора. Он маскирует свой поступок – заявляет, что взял для Брэйдинга некоторые письма, пришедшие со второй почтой, и не мог решить, входить или нет, потому что Брэйдинг и Моберли ссорились. Нет ни малейшего сомнения, что он услышал повышенные голоса и подслушивал сознательно. И, возможно, даже немного смягчил акценты – создаётся такое впечатление. Во всяком случае, он готов поклясться, что услышал слова Моберли: «Я не могу и не буду больше терпеть». Брэйдинг в ответ злобно рассмеялся и сказал: «Боюсь, вам придётся». Моберли отрезал: «Не буду, и точка!» Брэйдинг снова засмеялся и спросил его, что же он собирается предпринять, а Моберли ответил: «Сами увидите». После этого официант – Оуэн, кажется – решил, что стоял там уже достаточно долго, поэтому постучался и вошёл. Он говорит, что Брэйдинг сидел за столом, а Моберли стоял, глядя в окно. Моберли признаёт, что между ними возникли разногласия. – Марч отложил лист, который он читал, и взял другой. – Вот его показания – весьма приглаженные и безобидные:

«Я находился в кабинете в одиннадцать тридцать, когда вошёл мистер Брэйдинг. Я воспользовался возможностью и сказал ему, что хотел бы уйти в отставку. Не из-за каких-либо личных разногласий или недовольства с обеих сторон, а потому, что моё здоровье страдает от необходимости жить в неестественных условиях, которые хозяин считал необходимыми. Основная часть моей работы должна была проходить в пристройке, и спать мне приходилось там же. Отсутствие воздуха и света влияло на моё здоровье. Мистер Брэйдинг разозлился и заявил, что не отпустит меня. То, что говорит Оуэн, по существу правильно, но мы не ссорились. Хозяин был раздражён моим требованием, а я настаивал на своём. Без пяти двенадцать мистер Брэйдинг подошёл к пристройке. Я выждал минуту-другую, а затем последовал за ним. У меня был свой ключ, поэтому мне ничто не помешало. Я слышал, как его голос доносится из спальни. Он разговаривал по телефону, поэтому я остался на месте, то есть в коридоре, из которого открывается вход в спальню и лабораторию. Я стоял в дальнем конце прохода, поэтому не разбирал слов. Когда он закончил, я собирался подойти к нему, но он вызвал другой номер. Я не мог различить, какой именно, но слышал интонацию. Голос звучал так, будто он злился. И в самом конце разговора я услышал, как он сказал: «Для тебя же лучше», причём самым решительным образом. Когда он кончил говорить, я подошёл к нему и сказал, что не могу отказаться от своих слов, но, конечно, останусь, пока он не даст согласие. Затем я вернулся в кабинет и оттуда отправился на ланч. Когда мистер Брэйдинг закончил есть, он подошёл к моему столу и на мгновение задержался, чтобы сообщить, что у меня сегодня выходной, поскольку я ему не нужен».

Марч на мгновение поднял глаза.

– Они, очевидно, ели здесь, в клубе. Я спросил его, за отдельными ли столами они обычно принимали пищу, и он подтвердил: ланч проходил в разное время, и оба предпочитали не зависеть друг от друга. И персонал подтверждает это. Ну, продолжим. Осталось немного.

Он вернулся к заявлению Джеймса Моберли.

«Я вышел из столовой чуть позже и направился в свою комнату в пристройке за книгой. Стальная дверь была, как обычно, заперта, и я открыл её ключом. Когда через несколько минут я вернулся в клуб, то позаботился о том, чтобы запереть её, как и всегда. Замок автоматически защёлкивается при закрывании, и я совершенно уверен, что оставил дверь запертой. Я пошёл в кабинет и провёл там некоторое время за чтением. Я слышал, как часы бьют три. Минут через десять мисс Констэнтайн открыла дверь. Когда она увидела, что я один, то вошла в комнату. Мы сидели и разговаривали, пока майор Форрест не подал сигнал тревоги. Мы были вместе всё время. Никто из нас не выходил из комнаты».

Мисс Сильвер кашлянула.

– Окно в кабинете выходит на пристройку. Ты не спрашивал, мог ли мистер Моберли видеть стеклянный проход и заметил ли он кого-нибудь из посетителей мистера Брэйдинга?

– Да, я спросил его об этом, но это не продвигает нас ни на шаг. Он говорит, что люди приходили и уходили, но он читал и не обращал на них особого внимания. Единственным человеком, которого он увидел, был майор Констебль. По словам Моберли, он услышал, как кто-то бежит, поднял голову и увидел Констебля в стеклянном проходе. Он бежал из пристройки, и у него в руке было что-то белое.

Мисс Сильвер быстро вязала.

– Сумка миссис Робинсон белого цвета?

– Да, большая, из белого пластика. Там лежали её купальные принадлежности. По-моему, совершенно ясно, что Констебль возвращался, забрав её из кабинета Брэйдинга, когда Моберли увидел его. Вы упомянули, что Форрест дал вам полные сведения обо всех приходах и уходах?

– Да, мне это очень пригодилось.

– Ну вот, и Моберли говорит, что он никого больше не видел, пока не вошла мисс Констэнтайн, и после этого у них завязалась беседа.

– Что говорит мисс Констэнтайн?

– Что находилась с матерью до трёх часов, пошла в свою комнату, чтобы привести себя в порядок, спустилась вниз как раз в тот момент, когда Лилиэс Грей вышла из клуба, направилась в кабинет и провела там время, разговаривая с Моберли, как утверждает и он.

Спицы мисс Сильвер щёлкнули.

– Когда я спросила майора Форреста, не связывают ли их узы дружбы, он ответил, что у мисс Констэнтайн «и друзей-то не отыщешь». Кабинет принадлежал мистеру Брэйдингу. Если она не появлялась там раньше, то не могла твёрдо знать, что найдёт мистера Моберли в одиночестве. Знала ли она, что там больше никого не будет? Собиралась ли она встретиться с ним или же искала мистера Брэйдинга? В его кабинете.

Марч нетерпеливо взмахнул рукой.

– Это имеет значение?

Мисс Сильвер мягко посмотрела на него.

– Может быть, Рэндал.

– Оба утверждают, что находились вместе между тремя десятью и тремя тридцатью. Конечно, возможно, что один из них, а то и оба, лгут. Более того, смею вас заверить, что обстоятельства для Моберли складываются неблагоприятно. В этом случае мисс Констэнтайн может лгать, чтобы защитить его, а может, она просто запуталась во времени. Она произвела на меня впечатление довольно рассеянной особы

Мисс Сильвер задумчиво возразила:

– Всё не так просто. Время ухода мисс Грей определяется показаниями мисс Снагге в бюро, а также временем появления майора Форреста десять минут спустя. Мисс Констэнтайн было бы трудно не заметить, находился ли мистер Моберли в кабинете, когда она появилась там, а также в течение следующих десяти минут. Ты, очевидно, обращаешь моё внимание на тот факт, что именно в это время у мистера Моберли была возможность перейти в пристройку, чтобы застрелить мистера Брэйдинга?

Марч кивнул.

– По словам мисс Грей, в три десять Брэйдинг был ещё жив. По словам Форреста – мёртв в три двадцать. По словам мисс Констэнтайн и Джеймса Моберли, они находились вместе в кабинете в течение десяти минут. По словам Эдны Снагге, в зал никто не заходил. Поскольку вам всегда всё известно, думаю, что вы знаете и то, что другая комната – единственная, кроме кабинета, выходящая в этот короткий отрезок прохода – бильярдная, была заперта весь день.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Да, майор Форрест любезно согласился подтвердить это.

– Мисс Пето, управляющая, говорит, что есть только один ключ, и он находится у неё. Ключи от номеров не являются взаимозаменяемыми. Я все перепробовал, и нет такого, который подходит к двери бильярдной. Итак, ситуация складывается следующим образом. Льюис Брэйдинг жив в три десять и мёртв в три двадцать. За это время его убил один из шестерых – мисс Грей, Джеймс Моберли, мисс Констэнтайн, Чарльз Форрест, Эдна Снагге или сам Брэйдинг. Некоторые из подозреваемых слишком маловероятны, чтобы их можно было рассматривать всерьёз. Начнём с Брэйдинга. Смерть должна была выглядеть как самоубийство, но Крисп с самого начала заподозрил нечистую игру – инспектор Крисп из Ледлингтона. Наверно, вы помните его по делу «Огненного колеса»^[66]. У него нюх, как у терьера на крыс, и как только он получил отпечатки пальцев на револьвере, то сразу заявил, что они фальшивые. Это самая трудная вещь в мире – получить естественный отпечаток мёртвой руки. Убийца пытался, но не преуспел.

– Боже мой! – отреагировала мисс Сильвер.

Марч коротко рассмеялся.

– Вот именно. И это исключает Льюиса Брэйдинга. Теперь возьмём одну из невероятных кандидатур – Эдну Снагге. Весь график посетителей опирается на её наблюдения и показания. Она могла бы пройти по коридору и, при условии, что мисс Грей оставила стальную дверь открытой, войти в пристройку, пройти в лабораторию и застрелить Льюиса Брэйдинга. Только для этого не имеется никаких реальных причин. Я не думаю, что нам стоит подозревать её. Очень хорошая, респектабельная девушка, находящаяся на грани помолвки с очень хорошим, респектабельным молодым человеком. Она не является наследницей по завещанию Брэйдинга, и общалась с ним не больше, чем со всеми остальными. Действительно, у неё не было никаких весомых мотивов, и я упомянул её только потому, что она физически могла это сделать.

Спицы щёлкнули. Мисс Сильвер согласилась:

– Совершенно верно.

– Переходим к мисс Грей, у которой, похоже, нет мотивов. Мы общались с адвокатами Брэйдинга, и она не является лицом, заинтересованным в его завещании. Мать Чарльза Форреста удочерила её в то время, когда у неё не было собственных детей. Мать Брэйдинга – из семьи Форрестов, так что, я полагаю, она может считаться двоюродной сестройЛьюиса Брэйдинга, но вы знаете, как это происходит в реальности. Они с Брэйдингом прожили практически по соседству около тридцати лет, сохраняя взаимоотношения, в которых не существовало ни близости, ни разногласий – возможно, этим отношениям не хватало близости, чтобы привести к разногласиям. Такое встречается сплошь и рядом. Они досконально знали друг друга и никогда не давали себе труда ссориться.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Отличное описание.

Марч улыбнулся.

– Похвала от сэра Хьюберта Стэнли^[67]! Что ж, с мисс Грей мы закончили. – Он наклонился вперёд, слегка изменив интонацию, и произнёс: – Теперь Форрест. Крисп уцепился за Форреста. Усердный парень этот Крисп. Он отмечает, что у Форреста есть наиболее несомненный мотив. Финансы Форреста – в таком же печальном состоянии, как и у большинства собственников земельных участков. Чарльз сумел удержаться на плаву и платить по ставкам, разделив свой дом на квартиры и сдав его по частям. Отец Брэйдинга заработал кучу денег, занимаясь торговлей. На часть этих средств приобретены экспонаты Коллекции, но денег всё равно осталось порядочно, и по первоначальному завещанию Чарльз Форрест отхватит изрядный куш. Предполагаемый брак Брэйдинга и его новое завещание, несомненно, оказались нешуточным потрясением. Крисп триумфально указывает на очевидное: Брэйдинга застрелили, как только он обручился с целью женитьбы и изменил завещание. И новое завещание уничтожили. Крисп считает эти факты убедительными. Я не захожу так далеко, но... ну, есть некоторые подозрительные обстоятельства. И вдруг, внезапно, выползает прошлое Моберли. Что тоже является поводом. Но, разумеется, Криспу это не придётся по вкусу: мотив денег слишком очевидный и простой.

Мисс Сильвер процитировала своего любимого лорда Теннисона:

– «К наживе Каина стремятся все сердца»^[68], Рэндал.

– Верно. Но не все мы – Каины. Обычный человек не выходит из себя и не совершает убийства только потому, что двоюродный брат обдумывает супружество. Должен признаться, что у Моберли имеется гораздо более сильный мотив. Брэйдинг шантажировал его. Многие годы он желал убраться прочь, но был вынужден остаться. Не очень-то приятно быть прикованным к своему прошлому, да ещё под непрестанными угрозами того, кто знает об этом прошлом и не стесняется использовать свои знания. Это мощное побуждение. Но насколько мощное – зависит от характера, нрава Моберли, а также от того, что побудило его начать новую жизнь. Скажу вам откровенно: я колеблюсь между ним и Форрестом, ибо вероятность вины обоих примерно одинакова.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Майор Форрест горячо убеждал меня, что мистер Моберли «и мухи не обидит» – цитирую дословно. Он знал, что у мистера Брэйдинга имеются некие материалы на секретаря, и знал, какие именно, но ни словом бы об этом не обмолвился, если бы я сама не передала ему высказываний мистера Брэйдинга на эту тему. Думаю, майор Форрест действительно уверен, что мистер Моберли не имеет никакого отношения к смерти его двоюродного брата.

Марч коротко рассмеялся.

– Особенно если он застрелил его сам. Может, так и было, но я не хотел бы отправить на виселицу невиновного. Я до сих пор считаю, что чаши весов, на которых стоят Форрест и Моберли, почти уравновешены. Но есть то, что может нарушить равновесие не в пользу Форреста.

Мисс Сильвер посмотрела на Марча, опустив вязание.

– Уничтожение завещания?

Он кивнул.

– Больше всего в этом заинтересован Форрест – фактически единственный, чья заинтересованность очевидна. Но если обратить внимание на мелкие детали – у Моберли, допустим, могла быть какая-то личная причина сжечь завещание. Например, он надеялся на некую помощь или обеспечение со стороны дружески расположенного к нему Форреста, а вот от Мэйды Робинсон он ничего не мог ожидать. Не очень убедительная теория, признаюсь, но богатый Чарльз Форрест мог бы чем-то помочь Моберли.

– Верно.

– Итак, уже пятеро. Последняя – мисс Констэнтайн. Сомневаюсь, что преступление совершила она. Но, возможно, прикрывает Моберли. Видимой причины в настоящее время для этого нет, но, конечно, с уверенностью утверждать нельзя. Если она действительно говорит правду – что они с Моберли вместе находились в кабинете в течение тех важнейших десяти минут между уходом мисс Грей и прибытием Форреста – тогда Моберли исключается, и мы возвращаемся к Чарльзу Форресту. Остаётся просто копать и смотреть, что получается.

– Из Коллекции ничего не пропало?

– Нет. Брэйдинг собственноручно составил каталог. Мы перепроверили с помощью Моберли и Форреста. Ничего не пропало. – Он помедлил секунду, а затем медленно продолжил: – В открытом втором ящике письменного стола лежала бриллиантовая брошь, очень красивая – пять больших бриллиантов в ряд. Вам это что-нибудь даёт?

– Есть ли на ней отпечатки?

– Нет. Знаете, поверхности камней достаточно малы.

Во взгляде мисс Сильвер появилась задумчивость.

– Если он только что обручился с миссис Робинсон, брошь могла быть подарком.

На лице Марча отчётливо читалось отвращение.

– Довольно странный подарок, хотя и сам Брэйдинг был странным человеком. Брошь ценна, но имеет скверное прошлое. Трудно считать… – Он слегка пожал плечами. – В каталоге она обозначена, как «Брошь Марциали – пять бриллиантов по четыре карата каждый», а затем следует приписка: «Эта брошь была приколота на платье Джулии Марциали, когда 8 августа 1820 года граф Марциали зарезал жену вместе с её любовником».

Мисс Сильвер кашлянула.

– Вкусы мистера Брэйдинга были крайне неприятны.

Спицы снова щёлкнули. Розовая полоса значительно удлинилась. Она сказала:

– Полагаю, тебе представили отчёт об отпечатках пальцев. Ожидал получить что-нибудь интересное?

– А вы в это верите?

– Честно говоря, нет, Рэндал.

Марч расхохотался.

– И вы абсолютно правы. Накануне вечером Брэйдинг устроил вечеринку, чтобы показать свою Коллекцию. Присутствовали Майра Констэнтайн с обеими дочерьми, Чарльз Форрест, Лилиэс Грей, майор Констебль, Мэйда Робинсон, мистер и миссис Браун (безобидные люди, никак не связанные с Брэйдингом и имеющие железное алиби на время убийства), сам Брэйдинг, Моберли, и девушка, которая раньше была замужем за Чарльзом Форрестом, а нынче называет себя Стейси Мэйнуоринг. Полагаю, вы слышали о ней?

– Я видела её.

– Кажется, хорошая девушка. По-моему, не было никакого скандала по поводу развода – они просто расстались, оставаясь хорошими друзьями.

– Майор Форрест так и сказал мне.

– На этой вечеринке она была без сопровождения. И, конечно же, отпечатки пальцев – всех присутствовавших на всём, что возможно.

– Но не в лаборатории.

– Нет. Но большинство из гостей коснулись стальной двери, приходя или уходя, и все оставили отпечатки на столе и стульях в большой комнате. Можно с уверенностью сказать, где кто сидел. Но мы и так это знали. Брэйдинг достал свои экспонаты и пустил их по кругу, демонстрируя всем и каждому.

Мисс Сильвер кашлянула.

– А как насчёт других комнат? А как насчёт лаборатории?

Марч ответил по порядку:

– В других комнатах – ничего, кроме собственных отпечатков Брэйдинга, Моберли и тех женщин, которые приходили убираться. В лаборатории: Брэйдинг и Моберли повсюду, Констебль – на спинке стула, на котором сидела Мэйда Робинсон, как она утверждает. Стул стоит с противоположной стороны стола Брэйдинга – вполне естественное место для посетителя. Миссис Робинсон заявляет, что оставила там свою сумку, и если она лежала на другой стороне стола, Констебль, очевидно, опёрся о стул, когда наклонился, чтобы взять сумку. Это – его единственный отпечаток. Но нет следов ни Мэйды Робинсон, ни Лилиэс Грей. У Форреста – отпечаток правой руки на крышке стола сзади. Он говорит, что остановился там и наклонился, чтобы убедиться в смерти Брэйдинга, прежде чем обойти вокруг стола и коснуться тела. Отпечаток его левой руки – на спинке стула Брэйдинга, несколько отпечатков правой – в углу стола рядом с тем местом, где лежала голова Брэйдинга. И всё.

– Нет отпечатков на двери?

– Брэйдинга и Моберли.

– Не миссис Робинсон?

– Нет.

– Тогда, должно быть, дверь была открыта, когда она пришла.

– Вполне вероятно. Брэйдинг ожидал её прихода, и Эдна Снагге позвонила из бюро и сообщила ему, что появилась миссис Робинсон. Он открыл ей стальную дверь и отвёл её в лабораторию.

– Понятно. Не было ли отпечатков на пепельнице, где сожгли завещание?

– Форрест рассказал вам об этом? Нет, там не было отпечатков.

– А на ручке ящика, в котором Брэйдинг держал револьвер?

– Только его собственные.

– А отпечатки на револьвере…?

– Оставлены после смерти.

ГЛАВА 23

Вскоре после того, как Рэндал Марч покинул Уорн-Хаус, к клубу подъехал Чарльз Форрест. Он вышел вместе со Стейси Мэйнуоринг. Эдна Снагге, как раз уходившая с работы, немало заинтересовалась этим событием. Она задавалась вопросом, каково это – выйти за кого-то замуж, потом оставить его, а затем приехать и встретиться с ним снова, как будто бы ничего и не случилось.

Чарльз отвёл Стейси в кабинет и отправился за мисс Сильвер, которую обнаружил сидевшей в гостиной у окна, наслаждавшейся прохладным ветерком и обдумывавшей свой разговор с главным констеблем. Он подошёл поближе и сказал:

– Стейси хочет вас видеть. По крайней мере, испытывает достаточно сильное желание. Думаю, она должна вам кое-что рассказать.

На него произвело сильное впечатление, что мисс Сильвер, не задавая вопросов, а просто ответив: «Я буду очень рада услышать, что скажет мисс Мэйнуоринг», без лишних слов встала и пошла с ним.

Стейси, стоявшей у окна, припомнились беседы с директрисой. Те же влажные ладони, такое же ощущение абсолютной внутренней пустоты. А потом мисс Сильвер улыбнулась ей, и всё стало совсем по-другому. Чарльз исчез, что достаточно облегчило ситуацию, и к тому времени, когда они сели, и мисс Сильвер вытащила вязание, в кабинете стало почти уютно. Стейси обнаружила, что говорит:

– Есть кое-что… Чарльз думает, что я должна всё вам рассказать… но я не знаю…

Мисс Сильвер достала клубок бледно-розовой шерсти и размотала его по длине, чтобы избежать сопротивления спицам. Затем спросила:

– Вы боитесь причинить кому-нибудь боль?

Стейси одарила её благодарным взглядом.

– Да. – Затем, после паузы: – Это может повредить им… ужасно.

Мисс Сильвер кашлянула.

– То, что вы должны сказать, связано со смертью мистера Брэйдинга?

– Я не знаю… может быть… Чарльз думает…

Мисс Сильвер ласково посмотрела на Стейси.

– В случае убийства личными чувствами и сдержанностью очень часто приходится жертвовать. Если вы что-то знаете, то думаю, вы должны рассказать об этом. То, что не связано с убийством, дальше не пойдёт. Но вы, возможно, не в состоянии судить о том, что является или может быть важным доказательством – и сокрытие доказательств может навлечь беду на невиновного.

– Чарльз… – начала Стейси и остановилась. Она перевела взгляд со стучавших спиц на лицо мисс Сильвер. И вдруг испытала необычайное чувство уверенности и облегчения. Она приступила к рассказу о том, как зажёгся свет в стеклянном проходе, как затем она услышала щелчок дверного замка и увидела проходившую через зал Хестер Констэнтайн, закутанную в яркую шаль матери.

Мисс Сильвер вязала и слушала. Затем заключила:

– Майор Форрест прав. Вам не следовало скрывать это.

Стейси пробормотала:

– Мне очень их жаль. Я не думаю, что между ними что-нибудь было.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Прошу вас, не расстраивайтесь. Если то, что вы видели, не имеет отношения к смерти мистера Брэйдинга, это останется их личным делом. И теперь, возможно, вы хотели бы уйти. Майор Форрест сказал, что даст нам несколько минут, а затем приведёт сюда мистера Моберли. Вы, возможно, не пожелаете…

– О, нет, – перебила Стейси и убежала.

Джеймс Моберли пришёл чуть позже, сопровождаемый Чарльзом Форрестом. После объяснения позиции мисс Сильвер он не удивился её присутствию. Всё стало настолько тревожным, настолько сложным, настолько чреватым неблагоприятными возможностями, что Моберли больше не ожидал ни комфорта, ни безопасности. Полиция или частные детективы, рычавший на него инспектор Крисп или пожилая дама, вяжущая бледно-розовую шерсть – всё это уже не имело никакого значения, поскольку впереди не ожидалось ничего, кроме полного краха.

Чарльз сказал:

– Садись, Джеймс. Думаю, что ты знаком с мисс Сильвер, – и сел сам, хотя предпочёл бы остаться на ногах. Итак, все уселись, но никто не произнёс ни слова – ни единого. Хотя давно следовало начать. Моберли считал, что снова и снова будет происходить то же самое, что ему пришлось неоднократно пережить. И поэтому просто сидел в унылом, горестном отупении и ждал.

Чарльз повернулся к нему, нахмурившись.

– Послушай, Джеймс, надеюсь, ты не возражаешь – для всеобщего блага мы должны сделать всё возможное, чтобы разобраться в этом деле. Как я уже говорил, мисс Сильвер здесь, потому что она частный детектив. Льюис встречался с ней две недели назад.

– Ты мне этого не сказал, – вяло отозвался Джеймс Моберли.

– Нет.

– Почему мистер Брэйдинг обратился к частному детективу?

Мисс Сильвер ответила предельно ясно:

– Он был обеспокоен. Он сообщил, что его сон неоднократно был крепче обычного, и после пробуждения у него складывалось впечатление, что в пристройке определённо кто-то находится.

Джеймс Моберли не стал ни бледнее, ни беспокойнее. Лицо оставалось бесстрастным.

– Ты понимаешь смысл? – спросил Чарльз.

Моберли слегка пожал плечами.

– Что я подсыпал ему снотворное? О да. Но с какой стати мне это делать?

– Он не объяснил. Но был обеспокоен. Он хотел, чтобы я приехала и начала расследование. Я отказалась. Сегодня утром я получила от него письмо, призывавшее меня пересмотреть своё решение. Отправлено из Ледстоу, накануне, в два тридцать пополудни. Сразу после письма я прочитала о его смерти в утренней газете. Затем майор Форрест попросил меня приехать сюда.

Молчание. Наконец Чарльз сказал:

– Это всё чертовски неприятно. Лучше покончить с этим.

Мисс Сильвер взглянула на него с упрёком и продолжила:

– Мистер Брэйдинг подозревал, что ночью кого-то впустили в пристройку. Хочу сказать вам, что его подозрение подтверждается некоторыми фактами. Два раза свет в стеклянном проходе – как я понимаю, он должен гореть всю ночь – на какое-то время выключался. Некто, глядя в окно, заметил, что в коридоре темно, и потом увидел, что свет снова включился. Этот человек был разбужен щелчком защёлки замка. Во второй раз то же самое случилось в ночь перед смертью мистера Брэйдинга. Свидетель заметил, что со стороны пристройки шла мисс Хестер Констэнтайн.

Джеймс Моберли не вымолвил ни слова. Он неподвижно смотрел прямо перед собой.

Мисс Сильвер промолвила:

– Человек, увидевший мисс Констэнтайн, смог описать каждую деталь её внешности. На ней была вышитая шаль её матери…

– Остановитесь! – перебил Джеймс Моберли. Но, когда наступила тишина, он по-прежнему молчал, пока мисс Сильвер не произнесла его имя:

– Мистер Моберли…

Только тогда он вышел из себя:

– На что вы намекаете? К чему всё это? Какое отношение ко мне имеет мисс Констэнтайн?

– Отвечать вам. Намёк, впрочем, вполне понятен. Возможно, следует попросить мисс Констэнтайн присоединиться к нам.

– Нет! – прохрипел Моберли. А потом: – Не надо!

Пронзив взглядом мисс Сильвер, он повернулся и уставился на Чарльза.

– Форрест…

– Послушай, Джеймс, всё уже зашло достаточно далеко. Тебе не кажется, что лучше выложить карты на стол? Факт очень прост – сейчас у нас больше не осталось личных дел. Если ты и мисс Констэнтайн встречались здесь или в пристройке – ну, при обычных обстоятельствах это бы меня совершенно не касалось. Но неужели ты сам не видишь, дружище, неужели не понимаешь – если ты оказался настолько глуп, чтобы пригласить её в пристройку…

Джеймс Моберли поднял голову.

– Она – моя жена.

– Боже мой! – только и сказала мисс Сильвер.

Он повторил фразу вызывающим тоном. Он даже не представлял, что, признавшись, испытает подобное облегчение:

– Она – моя жена. Мы поженились в Ледлингтоне месяц назад. Но никак не могли встречаться. Разве что урывками видели друг друга. Сам знаешь, Форрест. Мистер Брэйдинг не отпускал меня. Но не нужно говорить, что я одурманивал его – я этого не делал. У него имелись свои снотворные таблетки. Я не одурманивал его.

Чарльз засмеялся.

– Мой дорогой Джеймс! Итак, ты подбросил одну из его собственных снотворных таблеток в отвратительный напиток, который он всегда принимал перед сном – какую-то ужасную смесь солода и какао. Но ты не одурманивал его!

Во взгляде Моберли сохранялись усталость и упрямство.

– Это была его собственная таблетка. Я бы не стал одурманивать его.

Чарльз поднял руку и позволил ей снова упасть.

– Ну, хорошо…– вздохнул он. – Но не каждый способен на такое тонкое различие. Боюсь, что и Марч его не заметит.

Усталость во взгляде усилилась.

– Ты собираешься рассказать… полиции?

– Мой дорогой Джеймс, а что нам делать – тебе, мне, любому из нас? Предположим, мы умолчим, а они пронюхают. Ты не можешь жениться так, чтобы об этом не узнало множество людей. Где вы заключили брак?.. Бюро регистрации в Ледлингтоне? Ну, вот, пожалуйста. До убийства это никого не касалось, но теперь – теперь это обязательно выйдет на свет, и будет намного лучше для тебя, если ты сам сообщишь обо всём. В конце концов, не собирались же вы хранить тайну до конца жизни!

– Ты не понимаешь, – ответил Моберли. – Если вскроется, что мы с Хестер женаты, это поставит нас обоих под подозрение. Мы заявляем, что находились вместе в кабинете между временем, когда мисс Грей покинула отель, и временем, когда появился ты. Так оно и было. Мы оба сидели здесь. Я передал Хестер, что я до ланча сказал мистеру Брэйдингу, и что он ответил. Она знала: я прилагал очень большие усилия, чтобы побудить его отпустить меня. Но мне пришлось признаться, что я потерпел неудачу. Это тоже правда. Но полиция не поверит. Поскольку мы женаты, они подумают, что я мог зайти в пристройку и застрелить мистера Брэйдинга, а Хестер утверждала бы, что я не двигался с места. Они могут даже сказать, что она… – Он простонал и умолк.

Мисс Сильвер наблюдала с интересом; руки были заняты вязанием, но глаза замечали каждую деталь. Слегка кашлянув, она произнесла:

– Согласна, мистер Моберли: ваше алиби на время убийства окажется не слишком прочным, когда станет известно, что мисс Констэнтайн – ваша жена. Но верно и то, что, как говорит майор Форрест, этот факт обязательно следует предать огласке, и любая дальнейшая попытка сокрытия не может не привести к пагубным последствиям. Если вы говорите чистую правду, я думаю, вам нечего бояться.

Он покачал головой и пробубнил, не глядя на мисс Сильвер:

– Вы не знаете…

– Знает, – прервал его Чарльз Форрест. – Льюис рассказал ей при встрече две недели назад. Всё, от начала до конца, всю историю, и упомянул, что я – его душеприказчик, и имею указания от него передать досье в полицию, если с ним что-нибудь случится.

Джеймс Моберли уронил голову на руки.

– Это конец. – И, после паузы: – Ты его передал?

– Досье ещё не дошло до меня. Понимаешь, оно хранилось не у Льюиса. А в сейфе его адвоката. В понедельник контора откроется, и я ожидаю, что мне его передадут. Что касается того, пойдёт оно это дальше или нет – я никогда не собирался давать ему ход. Но теперь от меня мало что зависит: Льюис выбил у меня почву из-под ног, когда нанёс визит мисс Сильвер.

Моберли поднял голову. Его лицо было пустым и жалким.

– Мисс Сильвер… он рассказал вам?

– Да, мистер Моберли.

– Что? Что он рассказал вам?

– Мистер Брэйдинг известил меня, что держит вас под контролем. И сообщил мне о сущности этого контроля.

– Кто ещё… знает?

– Главный констебль.

Джеймс Моберли снова зарылся головой в руки. И так и остался сидеть, наклонившись вперёд. В тёмные волосы, падавшие на виски, вцепились длинные тонкие пальцы, запятнанные в лаборатории, где умер Льюис Брэйдинг. Внезапно с возгласом нетерпения Моберли откинул назад волосы, встал и повернулся к Чарльзу.

– Мне надо подумать. Мне необходимо время… я не могу мгновенно принять такое решение. Оно затрагивает мою жену. Никто никогда не считался с ней, но теперь всё по-другому. Я не хочу никого подвести, но мне необходимо время для раздумий; ты должен это понять.

Чарльз с любопытством посмотрел на него.

– Никто тебя не подталкивает.

Моберли, похоже, ничего не услышал. И продолжил, всё более и более решительно:

– Мне нужно время! Если бы мне требовалось защитить только себя! Ты был моим другом. Если бы только я… но это не так… этого не может быть… Я должен думать о Хестер. Я не могу подвергнуть её опасности без сопротивления. Ты должен меня понять.

– В твоём распоряжении столько времени, сколько захочешь, – кивнул Чарльз и увидел, как Моберли подошёл к двери и резко распахнул её.

На мгновение он застыл в проёме, наполовину обернувшись, как будто что-то собирался добавить, но затем отвернулся и ушёл, оставив дверь открытой. Чарльз встал и закрыл её. Затем вернулся и сел на угол письменного стола.

– Он вышел в пристройку. Та дверь в стеклянный проход щёлкает, как и упоминала Стейси. Вы это заметили?

– Да, майор Форрест.

Он изобразил пальцами на столе барабанную дробь:

– Вот бедолага! Против него состряпают дело. У него есть прошлое. У него есть мотив. Он подбрасывает в питьё наркотики своему работодателю – боюсь, жандармерия назовёт это наркотиками. Он тайно вступает в брак. И его алиби серьёзно зашаталось. Знаете, он не убивал Льюиса.

Мисс Сильвер пристально посмотрела на него.

– Почему вы так говорите, майор Форрест?

Чарльз очаровательно улыбнулся.

– Потому что отлично понимаю: он думает, что это сделал я.

ГЛАВА 24

На следующий день, в воскресенье, мисс Сильвер посетила утреннюю службу в маленькой церкви, стоявшей посреди деревни Уорн – церкви очень маленькой, скорчившейся и старой, с кладбищем вокруг неё. Кладбищу этому давно стукнуло семьсот лет, и некоторые надгробия были настолько стары, что давно бы рассыпались, если бы мох и лишайники не удерживали их. Внутри маленькая девочка раздувала мехи старомодного органа, а девочка постарше, запинаясь, продиралась сквозь песнопения и гимны перед глазами собравшихся, которые видели, как она росла, и знали, что она заменяет школьную учительницу, ушедшую в отпуск. Девочка была пухлая, нервная, не старше семнадцати. И с каждым мгновением становилась всё краснее и краснее. Никакой благодетельный занавес не упал с неба, чтобы помешать верующим осознать этот факт, но общее мнение склонялось к тому, что Дорис провела службу не так уж скверно.

Мисс Сильвер нашла службу исключительно умиротворяющей. Простая вера и кровь норманнов, упомянутые в известном стихотворении её любимого лорда Теннисона^[69], казалось, счастливо соединились в этом архаичном здании. Ни у кого в Уорне не было голоса, но все пели от души. Проповедь в разговорной манере произносилась стариком, позволявшим долгим мечтательным паузам акцентировать внимание на звучавших фразах и бросавшим ласковые взгляды на собравшихся, часть которых впала в тихую дремоту. То, что происходило, существовало за тысячу миров от убийства. Тем не менее, когда все вышли на августовское солнце, то незамедлительно принялись за обсуждение, порицание и перешёптывание по поводу дела Брэйдинга. «Они утверждают, что…» «Моя Энни говорит…» «Им на голову свалился лондонский детектив…» «Я ничего не имел против мистера Брэйдинга…» «Ну, я всегда считала, что его Коллекция не лучше, чем Комната Ужасов^[70]…»

Мисс Сильвер обладала исключительно острым слухом. Она улавливала эти и другие обрывки разговоров, пока шла по мощёной тропинке к воротам покойницкой, открывавшимся на деревенскую улицу. Она была в тени здания, когда позади раздались быстрые шаги, и бодрый голос спросил:

– Вы детектив Чарльза Форреста?

Мисс Сильвер с достоинством повернулась. Она не была высокой, но вокруг неё витала некая аура, невольно внушавшая уважение и производившая впечатление.

Но только не на Теодосию Дейл, стоявшую под плавящим солнцем в толстых, зашнурованных туфлях, железно-сером твиде, чёрной фетровой шляпе, и повторявшую вопрос:

– Вы детектив Чарльза Форреста?

– Меня зовут Мод Сильвер. Я частный дознаватель.

Теодосия кивнула.

– Я так и думал. Вы остановились в Уорн-Хаусе. Мы можем идти вместе. У меня там ланч.

Они вышли на улицу. Было очень жарко, но на коже мисс Дейл не появлялось никаких признаков влаги. Льюис Брэйдинг был убит, но на лице мисс Дейл не имелось ни малейших признаков того, что это как-то повлияло на неё. Бесполезно прожигать её любопытными взглядами – никто бы не обнаружил никаких изменений. Та же самая мисс Досси, которая всегда выглядит одинаково – что зимой, что летом. Как и сейчас. Она шла рядом с мисс Сильвер и говорила:

– Вы расследуете смерть Льюиса Брэйдинга? Мне бы следовало думать, что этим обязана заниматься полиция. Впрочем, неважно: осмелюсь выразить уверенность, что они крайне некомпетентны, как и подавляющее большинство мужчин. Я слышала, это не самоубийство. Никто не заставит меня поверить в это. Льюис был не из таких. Если он хотел чего-то, то не останавливался, пока не получал желаемое, а получив, не выпускал его из рук. А тем более свою собственную жизнь. Что вы думаете обо всём этом?

Мисс Сильвер кашлянула.

– Я не могу высказывать своё мнение, – мягко сказала она.

Теодосия кивнула.

– Дейл, мисс Дейл, Теодосия. Друзья называют меня Досси. Я прожила здесь всю свою жизнь, и я – любопытная старая дева. Знаете, я могу оказаться вам полезной. Было время, когда мы с Льюисом собирались пожениться. Кто-нибудь обязательно расскажет вам, если я не сделаю этого сама. Определённо.

– Да… – задумчиво протянула мисс Сильвер. Мисс Дейл крайне заинтересовала её. Она наверняка выложит факты, которые могут быть полезны – или сбивать с толку. Раз уж они вместе идут в клуб, поговорить совсем не мешало бы. Кроме того, было бы чрезвычайно трудно помешать мисс Дейл выкладывать то, что она считает нужным.

Оказалось, что у мисс Дейл имелись очень решительные суждения.

– Я всегда говорила Льюису, что Коллекция станет причиной его смерти – неприятная болезненная страсть, и ему бы следовало стыдиться её. Я счастливо избежала опасности, когда решила разорвать помолвку. Все решили, что я сошла с ума, но я знала, что делала. Кто его убил?

– Как вы думаете, кто убил его, мисс Дейл? Я уверена, что у вас есть мнение по этому поводу.

Теодосия нетерпеливо покачала головой.

– Я бы хотела, но не знаю. Однако могу сказать вам, кто этого не делал – Чарльз Форрест.

– Почему вы так считаете?

– Не в его духе. Я знаю Чарльза с тех пор, как он родился. У него добрый нрав. И ещё одно – приверженность своему клану, сильное чувство семьи. Ему не нравился Льюис, но он испытывал к нему семейные чувства. И пошёл бы на любые жертвы, чтобы уберечь Льюиса в случае опасности. То же самое с Лилиэс Грей. Чрезвычайно утомительная женщина, но, поскольку мать Чарльза удочерила её, Чарльз продолжит предоставлять ей квартиру и обеспечит таким же доходом, как если бы она была его родной сестрой – а это больше, чем сделали бы многие братья. Возьмите этого загнанного секретаря Льюиса – никто не стал бы даже думать о нём и не относился бы к нему, как к человеку, если бы не Чарльз. Понимаете, что я имею в виду – такой человек не становится убийцей. Но я не удивлюсь, если этот гнусный инспектор из Ледлингтона попытается выдвинуть против него обвинения. Совсем не удивлюсь. Чарльза в своё время посадили и оштрафовали за превышение скорости. Скверно. Крисп – самовлюблённый чинуша. Послушайте, есть кое-что, что вы можете мне сказать – о револьвере. Льюиса застрелили из револьвера, не так ли? Не из того ли, который Чарльз подарил ему?

– Я так считаю.

– Что ж, они могут быть уверены. Но это одна из вещей, которую я хотела вам рассказать. Пусть не думают, что смогут втянуть Чарльза в преступление из-за револьвера, потому что их у него было двое, и когда около полугода назад он дал один револьвер Льюису, то выцарапал на нём его инициалы: «Л. Б.». Льюис показывал мне револьвер после этого, и я могу повторить своё заявление под присягой. Так что притянуть Чарльза им не удастся.

– Спасибо, мисс Дейл. Это очень интересно, – кивнула мисс Сильвер.

Они повернули к воротам Уорн-Хауса.

ГЛАВА 25

Оказалось, что за ланчем мисс Дейл делит стол с Майрой Констэнтайн и её дочерьми. Будь мисс Сильвер той заурядной дамой, которую изображала, она, конечно же, не согласилась бы присоединиться к компании по приглашению женщины, которая сама являлась только гостьей, но, как детектив, не оказала сопротивления, когда Теодосия представила её Майре, леди Минстрелл и Хестер Констэнтайн, после чего без околичностей заявила:

– Попросите её разделить с нами ланч, Майра. Слишком уныло есть в одиночестве после всего случившегося.

Мисс Сильвер оказалась между огромной миссис Констэнтайн в платье, ярко разукрашенном маками и васильками, и бледной, как будто принуждённой здесь находиться Хестер, бросившей на неё взгляд, похожий на взгляд недоверчивого нервного коня, а затем опустившей глаза к тарелке.

Джеймс Моберли, как всегда, сидел один за маленьким столиком у двери. Они с Хестер даже не смотрели друг на друга. Каждый из них ощущал бремя чужого страдания, чужого страха.

Комната была почти пуста. Мистер и миссис Браун отбыли в спешке. Гольфисты исчезли на весь день. Гости, бронировавшие номера на выходные, отменили свои заказы.

Мисс Сильвер принялась за холодного лосося и обнаружила, что вовлечена в разговор с Майрой Констэнтайн.

– Шокирующее событие, и я надеюсь, что вы узнаете, кто это сделал, прежде чем оно разрушит клуб. Знаете, в его создании участвовал Льюис, да и я тоже. Забавно, что люди так холодно отнеслись к случившемуся. Вот если бы это произошло в клубе… Я всегда говорила Льюису, что его Коллекцию надо отправить в музей, но он был не из тех, кто слушал… – Она прервалась, чтобы позвонить официанту. – Андре, ещё немного этого майонезного соуса!

– Мадам!..

Серебряный соусник водрузили на стол. Майра продолжала говорить.

– Жалеют приправ, видите? Вечно считают, что знают лучше других. Но что толку от лосося без большого количества соуса? – Она щедро оделила себя и повернулась к мисс Сильвер. – Это касается всего, согласны? Что лосось, что жизнь – всё одно и то же: просто соус, который стоит дорого, и нравится мне в большом количестве. – Она крикнула через стол: – Ну вот, мисс Мэйнуоринг, теперь вы знаете, как надо, так что приступайте к еде! Не нужно просто ковырять вилкой. Я не хочу, чтобы Чарльз заявил, что мы затащили вас сюда и морим голодом. Никому не становится лучше, если он отказывается от еды, и то, что я сказала мисс Мэйнуоринг, – о Боже, я больше не могу докучать вам, дорогая, просто мне надо было сказать Стейси пару слов, и всё. Мои слова касаются и Хестер – она вообще не ест и шатается от ветра. И что хорошего в том, что рядом со мной кто-то голодает и доводит себя до болезни. Что бы ни случилось, мы должны есть, и если ты не любишь рыбу, Хет, есть холодная ветчина и салат, и ты съешь либо одно, либо другое, и это не бессмыслица! Андре, принесите мисс Констэнтайн немного ветчины!

Хестер Констэнтайн вообще не проронила ни слова. На её щеках мгновенно вспыхнул тусклый румянец и тут же исчез. Когда ветчину принесли, она нарезала её на крохотные кусочки и затолкала их под салат.

Мисс Сильвер непринуждённо заметила, что в такой жаркий день у многих людей очень плохой аппетит. Майра подцепила кусочек огурца, добавила латук, картофель и кресс-салат, наложила эту смесь на кусок лосося большого размера и умело поднесла его ко рту.

– Слава Богу, я всегда отличалась завидным аппетитом, – похвасталась она. – Выделялась среди других. В юности мне вечно не хватало. Не поверите, насколько я была голодна, и постоянно наблюдала, как другие девушки уходят ужинать со своими молодыми кавалерами. Никто на меня и не смотрел – уж слишком уродлива я была. А потом… – она подняла бокал с шендигаффом^[71] и отхлебнула изрядный глоток – ну, уродство никуда не делось, но на меня положили глаз, и я стала ужинать с лучшими.

Леди Минстрелл прервала разговор с Теодосией Дейл, чтобы вмешаться:

– Мама, дорогая!

Майра усмехнулась.

– Можешь выражаться на свой лад, Милли, моя дорогая, исключительно мило и утончённо, а я продолжу по-своему. Я не из сливок общества и никогда такой не буду. Никогда не стремилась, иначе, полагаю, я бы попала туда точно так же, как и Лотти Лоринг, которая сейчас настолько высококлассная и стильная, что она не пошла бы по той же стороне дороги, по которой шла, когда получила свой первый пинок. Андре, ещё шенди!

Она снова повернулась к мисс Сильвер.

– Раз уж выбрала какой-то путь, тебе скверно придётся, если начнёшь изворачиваться, чтобы выглядеть как-то иначе: будешь похожа на женщину-змею. Я-то знаю – сама прошла через это. Бедный Сид – мой муж – был таким утончённым. Не хотел влюбляться в меня, но ничего не мог с этим поделать, если вы понимаете, о чём я, и когда мы поженились… то, как я проглатывала «Х» в начале слов, его просто потрясло^[72]. Так что я испытала это на своей шкуре. Когда родилась Милли, ему понадобилось красивое изысканное имя, поэтому мы выбрали Миллисент – красиво и легко выговаривается, да и Милли сойдёт, если ты не в настроении. А потом появилась Хестер, и он захотел дать ей имя, начинающееся на «Х», чтобы у меня было побольше практики. Понимаете, ему взбрело в голову, что, если мне придётся произносить имя на «Х» каждые несколько минут круглые сутки, у меня выправится произношение. Так что я уселась и задумалась. Он хотел назвать дочь Хермионой, но я отрезала: «Нет, нет, Сид Констэнтайн – категорически нет! Я не собираюсь устраивать рождественское представление каждый раз, когда зову свою дочь, так что и не думай об этом! Хочешь «Х» – будет тебе «Х», но я выбираю тот вариант, с которым смогу извернуться. Пусть будет Хестер, а если у меня вдруг случайно сорвётся «Х», так Эстер – тоже хорошее имя: и в Библии^[73], и везде, и ты не сможешь возразить мне». – Она рассмеялась горловым, низким смехом. – Он был раздосадован, но возразить мне не смог – я позаботилась. Это оказалось хорошей практикой. Я стала чётко выговаривать букву и смогла называть дочку Хет до того, как ей исполнилось два года, только к тому времени бедного Сида уже не стало, так что это не имело значения. – Она зачерпнула огромную порцию трайфла^[74] и окликнула Стейси через стол:

– Чарльз приедет сегодня днём?

– Не знаю, – ответила Стейси. Ей было неприятно чувствовать, как она розовеет под взглядом Теодосии Дейл.

– Ну, наверно, они с тем майором Констеблем должны были где-нибудь чего-то перехватить. С тем же успехом могли бы прийти сюда и подкрепиться среди друзей – если только не заедут на ланч в Солтингс к Лилиэс. Или к миссис Робинсон. Не думаю, что она жаждет одиночества сильнее, чем большинство из нас, когда дела идут плохо. Забавная мысль – оставить человека одного, потому что у него случилась беда.

Мисс Сильвер мягко кашлянула.

– Некоторые люди действительно предпочитают именно это, миссис Констэнтайн.

Майра покачала головой.

– А я не могу этого уразуметь. Когда дела идут плохо, тебе нужны друзья. Вот тогда и узнаёшь, кто тебе друг. Когда бедный Сид умер, а у меня оставалось двое детей и не хватало денег, чтобы устроить ему похороны, думаете, я не хотела помощи от друзей? Или узнать, кто из них был настоящим, а кто – нет? Был такой тип, о котором я даже и не вспоминала – один из тех, кто нёс на сцене всякую чушь – так он отправил мне двадцать фунтов и ничего взамен не потребовал, а это больше, чем можно сказать о некоторых.

Спустя некоторое время мисс Сильвер позвали к телефону. В трубке прозвучал голос Рэндала Марча.

– Простите за беспокойство…

– Никакого беспокойства, Рэндал.

– Как мило с вашей стороны. Форрест в клубе?

– Кажется, нет.

На другом конце линии раздался раздражённый голос:

– Я хочу встретиться с ним. В Солтингсе его нет.

– Очевидно, он не остаётся у себя на ланч. Там нет удобств. Возможно, сегодня он не захотел встречаться с другими. То, что сейчас творится в клубе, похоже на большую семейную вечеринку.

– Именно.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Думаю, он придёт. Он случайно упомянул, что будет заниматься бумагами мистера Брэйдинга.

– Спасибо, – ответил Марч. – На всякий случай я загляну. Хотел бы выяснить у него одну деталь. – И повесил трубку.

Чарльз Форрест появился в клубе около трёх часов, направился прямо в кабинет и сел за письменный стол.

Он пробыл там не более пяти минут, когда в кабинет вошла мисс Сильвер, чопорная и хладнокровная, в сером платье из искусственного шёлка с узором из чёрных точек и маленьких сиреневых цветов. Платье украшали брошь из морёного дуба в форме розы и гармонирующее с ней ожерелье из маленьких резных чёрных бусин. Поскольку на улице было очень тепло, чёрные чулки были хлопковыми, а не шерстяными. Новые шевровые туфли украшали плоские банты из питершемской ленты^[75].

– Надеюсь, майор Форрест, вы не сочтёте меня назойливой.

– О нет, – процедил Чарльз тоном, означающим: «О да».

– Я не задержу вас.

Он вежливо встал и застыл в тревожном ожидании, пока мисс Сильвер не предложила сесть. После чего он не вернулся к своему собственному стулу, а прислонился к столу в полусидячем положении. Такая поза предполагает, что продолжительного разговора не ожидается. Вязаная сумка мисс Сильвер свисала с руки. Чарльз испытал некоторое ободрение от того факта, что она оставалась висеть. И на свет не появилось никаких вязальных спиц, никакой розовой шерсти. Мисс Сильвер произнесла:

– Я просто заглянула, чтобы сообщить вам, что главный констебль позвонил мне вскоре после обеда. Он хотел знать, были ли вы в клубе. Когда я сказала ему, что вы появитесь здесь позже, он ответил, что приедет и встретится с вами.

Чарльз нахмурился.

– Что ему нужно?

– По его словам, имеется одна деталь. Он пытался разыскать вас в Солтингсе.

Хмурый взгляд усилился.

– Я отвёз Джека Констебля в Ледбери. Выходные бедняге не удались. Ну вот… – В голосе безошибочно слышалось: «Это всё?»

Мисс Сильвер ответила на незаданный вопрос.

– Есть кое-что, о чём я хотела бы упомянуть. Я вышла из церкви с мисс Дейл – Теодосией Дейл.

– С нашей Досси! Тогда не думаю, что мне осталось что-то сказать. Она знает все ответы.

Мисс Сильвер позволила себе улыбнуться.

– Она сообщила мне много интересного, и, считаю, является вашим искренним другом. Она привела мне ряд причин, превращающих в абсурд любые обвинения в ваш адрес.

Его веки опустились, закрывая радужную оболочку и зрачок, пока не остался лишь тёмный блеск между ресницами.

– Неужели для того, чтобы поверить, что я не убивал Льюиса, надо быть моим близким другом?

Мисс Сильвер кашлянула.

– Крайне опрометчиво выражаться подобным образом. Я думаю, что мисс Дейл – действительно хороший друг. Тот факт, что она также крайне несдержанна, в значительной степени игнорируется её друзьями, настолько привыкшими к её манере изъясняться, что они практически не придают значения тому, что именно она говорит.

Чарльз расслабился в иронической улыбке.

– Меня озарил луч надежды! Она, по сути, местная жёлтая пресса. Если она пойдёт гулять по деревне и рассказывать всем, что я не стрелял в Льюиса, через двадцать четыре часа не останется ни одного, кто бы верил в мою невиновность. И это все её слова?

– Ни в коем случае. Она сделала заявление об оружии. Если быть совсем точной, она задала мне вопрос о нём.

– Да?

– Она хотела знать, был ли револьвер, найденный у тела мистера Брэйдинга, тем, который вы ему дали.

– Конечно. Я сказал вам, я сказал Криспу, я сказал главному констеблю. Вы, я полагаю, сказали Досси. А Досси может пойти и известить весь мир!

Мисс Сильвер почти неслышно кашлянула.

– Мисс Дейл, очевидно, решила, что это навлекает на вас подозрения. Она заявила, что может засвидетельствовать: вы дали ему револьвер, и существует ещё одно доказательство – вы выцарапали на нём инициалы, «Л.Б.».

Чарльз кивнул.

– И что это доказывает? Все знают, что я дал ему револьвер; все знают, что он хранил его в этом ящике. Когда я нашёл Льюиса, ящик был открыт, а оружие лежало рядом на полу. Я не понимаю, какое отношение к случившемуся имеет то, что я дал ему револьвер более шести месяцев назад.

– Я не считаю, что мисс Дейл достаточно ясно выражает свои мысли, – ответила мисс Сильвер.

В этот момент дверь открылась, и вошёл Рэндал Марч. Он сказал:

– Добрый день, мисс Сильвер! Привет, Форрест! Пришлось погоняться за вами. Надеюсь, я вас не потревожу.

– О нет, – ответил Чарльз и встал. Когда Марч уселся, он вернулся к своей прежней небрежной позе – полусидя на столе.

Окно было открыто настежь, но ветер не проникал внутрь. Стены, заставленные книгами, затемняли комнату, и в такой жаркий день никакого дискомфорта не ощущалось. Сами книги испускали слабый аромат старой бумаги, старой кожи, который сильно ощущался при входе в комнату, но быстро переставал привлекать внимание. Марчу пришло в голову, что Брэйдинг увлекался созданием исключительно мрачного окружения. Самому ему был по душе избыток света и воздуха. Марч посмотрел прямо на Чарльза и спросил:

– В отношении револьвера возникает вопрос: не знаю, можете ли вы вообще нам помочь. Вы говорите, что дали этот револьвер мистеру Брэйдингу. А вы случайно не знаете, была ли у него лицензия на оружие?

Чарльз поднял плечо и снова опустил его.

– Понятия не имею. Можно только гадать. Но если позволите мне высказать предположение, я отвечу: крайне маловероятно.

– А не объясните ли, почему?

– Просто так работал его разум. Некоторые люди являются сторонниками того, что вы могли бы назвать второстепенными пунктами закона. Льюис был совершенно иным. Правила раздражали его, ему нравилось обходить их. Предполагаю: он утверждал бы, что он имеет полное право держать частный револьвер в своих частных помещениях для защиты своей частной собственности.

– То есть вы не думаете, что лицензия имелась?

– О, я не рискну высказывать определённое мнение.

– Да, мы не нашли следов. Если бы лицензию выдали, мы, естественно, смогли бы идентифицировать оружие. А не было ли у него каких-либо особых примет?

Мисс Сильвер сидела, сложив руки на коленях, не открывая свою сумку для вязания и внимательно наблюдая залицами обоих мужчин. Днём в воскресенье Рэндал не появлялся в клубе, чтобы спросить Чарльза Форреста, получил ли его двоюродный брат лицензию на револьвер. Она пришла к выводу, что мисс Дейл делилась мыслями не только с ней. Ей показалось, что Чарльз немного напрягся, спрашивая:

– Что вы подразумеваете под особыми приметами?

– Именно то, что я сказал. Например, инициалы.

– О да, – небрежно отозвался Чарльз.

– Какие инициалы?

– Его собственные: «Л. Б.».

– Гравировка?

– Нет. Я выцарапал их на торце рукояти перед тем, как дать ему револьвер.

– Вы совершенно уверены в этом?

– Совершенно.

– Кому-нибудь известно об этом?

– Я не знаю. Может быть, кому-нибудь. Я не могу ни за кого ручаться, разве что...

– Разве что?

– Я подумал о Джеймсе Моберли, но это всего лишь очередная догадка. Могу я спросить, к чему вы ведёте?

– Чуть позже. Вы говорите, что выцарапали инициалы Брэйдинга на револьвере, который дали ему. Револьвер – один из пары. Вы оставили свои собственные инициалы на другом?

– Нет. Я хочу знать, к чему ведут ваши вопросы.

– Вы уверены, что оставили инициалы Брэйдинга на том самом револьвере, который дали ему?

Чарльз встал.

– Настал момент, когда я должен заявить, что больше не буду отвечать на вопросы без присутствия адвоката?

– Вы не обязаны отвечать, – серьёзно заметил Марч.

Чарльз подошёл к окну, повернулся и вернулся обратно.

– Что ж, я отвечу. Конечно, уверен. Если вы покажете мне револьвер, я продемонстрирую вам, где выцарапал инициалы.

Марч абсолютно невыразительно произнёс:

– На револьвере, из которого стреляли в Брэйдинга, нет никаких инициалов.

– Боже мой! – сказала мисс Сильвер.

ГЛАВА 26

Стейси ждала в холле. Она хотела увидеть Чарльза – хотела больше всего на свете. Что-то происходило, и она не знала, что. Никто не сказал ей ни слова, но она чувствовала всё, о чем думают окружающие, и ей казалось, что события с каждым часом становятся всё страшнее и страшнее. Как будто она очутилась в трюме корабля, захваченного штормом – ничего не видишь, не знаешь, что происходит, но чувствуешь удары волн и слышишь, как крепчает ветер. Что-то происходило. Голос Майры за закрытой дверью усиливался и усиливался, а затем внезапно умолк. Хестер, шатаясь, вышла из комнаты, похожая на призрака, разорванного в клочья. Затем к Майре вошла леди Минстрелл, и голос вновь стал усиливаться, пока стены не дрогнули и не ответили эхом. Сидя в своей комнате, отгороженной двумя дверями и проходом между ними, Стейси ощущала себя листком на сильном ветру. А потом, когда прозвучал гонг на обед, появилась и сама Майра, без малейших признаков шторма или землетрясения. Кудри торчали во все стороны, глаза сверкали жизненной силой. Излучая жизнерадостность, она с искренней теплотой завязала разговор со Стейси:

– Тут у нас случилась небольшая заварушка. Наверно, вы что-то слышали. Я всегда славилась пронзительным голосом. Помню, как Мосскроп говорил, что я могу заполнить весь Альберт-Холл, и жаль, что мне ни разу не представилось шанса. Но зато у меня разыгрался аппетит. Никто не смеет думать, что собьёт меня с ног. Хет – вернись в комнату и подкрасься! Ты не труп, и нечего примерять саван. Милли, проследи за ней! Я сегодня на коне, и мисс Мэйнуоринг поможет мне, если я захочу. Я собираюсь довести дело до конца, а если кто-то думает, что сможет меня выбить из седла – ну, были такие, кто пытался, и им пришлось потом крепко почесать в затылке!

На протяжении всего ланча она продолжала оставаться в этом возбуждённом расположении духа и непрестанно расспрашивала леди Минстрелл, безмолвную Хестер, двух официантов, управляющую, мисс Пето, мисс Сильвер, да и саму Стейси: ожидается ли появление Чарльза Форреста в клубе, а если нет, то почему, и чем он занят? По этому же поводу звонили в Солтингс, но безуспешно. Когда около трёх часов Чарльз вошёл в клуб, это вызвало сильный взрыв возмущения, поскольку он закрылся в кабинете вместе с мисс Сильвер и главным констеблем.

Стейси, сидевшая, как на иголках, обрадовалась представившейся возможности сбежать:

– Я сбегаю в холл, миссис Констэнтайн, и поймаю его, как только они выйдут.

И вот она здесь. И сколько времени пройдёт до того, как Майра потеряет терпение и сама возьмётся за дело? Она вполне способна ворваться в кабинет и вытащить оттуда Чарльза под носом у всей полиции.

Стулья в зале сгрудились по два-три вокруг маленьких ярких столиков. Стейси уселась так, чтобы наблюдать за дверью кабинета. Перед ней открывался короткий коридор с бильярдной слева, кабинетом справа, а прямо – французская дверь^[76], ведущая к стеклянному проходу. Она увидит Чарльза в тот момент, когда он выйдет, и если он останется в кабинете, когда другие уйдут, ей и двух шагов сделать не придётся. Она представила себе, как бежит по коридору, открывает дверь кабинета и врывается внутрь. На этом её воображение обрывалось.

Минуты текли одна за другой, будто капли дождя на оконном стекле, двигаясь незаметно, неохотно, вяло, сливаясь с другими каплями, чтобы скользить по стеклу и никогда не возвращаться.

Стейси казалось, что она сидит там уже целую вечность, когда её позвала девушка из бюро – бледная, полная девушка (у Эдны Снагге был выходной). Стейси не знала её имени, но девушка знала её. И сообщила её, оставаясь за стойкой:

– Вас вызывают, мисс Мэйнуоринг. Вы знаете, где будка – в задней части зала.

Стейси встала и направилась к телефону.

Находясь в будке, она не могла видеть дверь кабинета. Если Чарльз выйдет из коридора, она заметит его, но только если он не пойдёт в пристройку. Она подняла трубку и придушенно выдавила:

– Алло!

Ответивший женский голос звучал не слишком дружелюбно и навевал мысли о бомбазине и бакраме^[77]. Вообще-то Стейси не знала, что такое бомбазин, но интонация собеседницы ясно подсказывала это:

– Говорит мисс Коулсфут. Это мисс Мэйнуоринг?

– Да, – ответила Стейси, по-прежнему затаив дыхание. На мгновение она потеряла ощущение реальности. Затем её озарило. Тони – Тони Коулсфут. Мисс Коулсфут – тётушка Тони, та самая, на чьё попечение она оставила его с простудой в четверг вечером.

Голос ничуть не смягчился.

– Я звоню по просьбе Энтони. Уверена, вы будете рады узнать, что у него девяносто девять и восемь десятых^[78].

– О да.

– Доктор говорит, что доволен, и я могу только надеяться, что он не слишком оптимистичен. Он говорит, что разрешает Энтони принять тихого посетителя. Если вы придёте после чая^[79]p>…

Кровь Стейси начала закипать. Тони, казалось, принадлежал к некоему отдалённому периоду истории, а мисс Коулсфут вообще не существовало.

– Мне очень жаль, но я боюсь, что не смогу… – При этих словах сердце сильно забилось в груди, потому что Тони вечно воображал, что умрёт, если поранит палец. Она поспешно продолжила: – Я посмотрю, как сложится завтра. Могу я перезвонить вам? – И повесила трубку, не дожидаясь ответа.

Мисс Сильвер и главный констебль как раз выходили из коридора. Предположим, она не слышала их… предположим, мисс Коулсфут заставила её скучать по Чарльзу… Эта мысль так ранила душу, что Стейси задумалась, что же с ней случилось. Всего четыре дня назад она, облачившись в неприступную броню, совершенно не заботилась о том, что происходит с ней или с кем-то ещё, а теперь у неё не было даже убежища. Как больно…

Она побежала по коридору и открыла дверь кабинета. Чарльз застыл у окна, глядя на улицу. Даже со спины Стейси поняла, что он хмурится. И подумала, не проклинает ли он пристройку и Коллекцию Льюиса Брэйдинга. Сильно смахивало именно на это.

Стейси очень тихо закрыла за собой дверь, подошла, чтобы встать рядом с ним, и взяла его за руку. Чарльз не слышал, как она вошла. У него было такое выражение лица, которое появляется только в одиночестве. Стейси мельком заметила это выражение до того, как прикоснулась к Чарльзу. Она ошибалась – он не хмурился. Лицо выглядело открытым, беззащитным, молодым. Но стоило Стейси прикоснуться к Чарльзу, как лицо снова закрылось. Он посмотрел на неё сверху вниз и сказал:

– В чём дело, милая?

Какая глупость – позволять сердцу так бешено стучать! Чарльз ничего не имел в виду, произнося это слово. Стейси всего лишь следует передать ему сообщение Майры. Вместо этого она испуганно выпалила:

– Что здесь случилось?

– Ничего, чему ты могла бы помочь, дорогая.

– Чарльз, что здесь случилось?

Он обнял её.

– Да так, кое-что.

– Скажи мне.

– Льюиса застрелили не из его собственного револьвера.

Она изумлённо спросила:

– Почему они так решили?

– Я выцарапал на рукоятке его инициалы, прежде чем дать ему оружие. Досси известила об этом всех и каждого. По-моему, ей кажется, что она очищает мою репутацию – не могу уразуметь, почему. Во всяком случае, она заставила полицию искать инициалы, а их не было.

– Это… плохо?

– Возможно. Видишь ли, я отчётливо осознаю, что они понимают: не так-то легко подойти к человеку, сидящему за письменным столом, открыть ящик, в котором он держит свой револьвер, и тут же застрелить его. Да и сам я с этим согласен. Льюис подозревал всех и каждого больше, чем кто-либо в целом мире. Так что подобное просто не могло произойти.

– Кто-то принёс с собой револьвер, выстрелил в Льюиса и забрал его.

– Но как это осуществили?

– Чарльз… разве это не было самоубийством?

– Нет, милая, нет. С отпечатками пальцев всё не так. Кроме того…

Она сильнее прижалась к нему, как будто их двоих заперли вместе, и никто не слышал, что они говорили друг другу. Да никто и не мог разобрать ни звука – Стейси прошептала еле слышно:

– Чарльз… ты знал… когда его нашёл?

– Что это был не его револьвер? Да.

– Чей он был?

– Мой.

– Что ты сделал?

– Я ничего не мог сделать. Марч ушёл, чтобы взять с собой Криспа. Затем мы вместе отправляемся в Солтингс и ищем другой револьвер. Интересно, найдут ли его там?

Стейси в ужасе прошептала:

– Его застрелили…из твоего револьвера… который оставался у тебя?

– Да.

– Они знают, что это… твой?

– Думаю, почти уверены.

– Чарльз, кто это сделал?

– Разве ты не собираешься спросить меня, не я ли это сделал?

– Чарльз…

– Хорошо, спрашивай.

– Нет, нет, нет!

– Не собираешься?

– Нет!

– Хорошо, хорошо…– ответил Чарльз. Его рука опустилась с её плеч. Возможно, он услышал шаги в коридоре, возможно – поворот дверной ручки. Сама Стейси не слышала ничего, кроме биения своего сердца. Но когда Чарльз повернулся, она повернулась одновременно с ним и увидела, что дверь открывается. Леди Минстрелл вошла в комнату и сказала:

– О, майор Форрест, прошу меня извинить, но не могли бы вы подойти к маме? Случилось кое-что, о чём она хотела бы побеседовать с вами.

ГЛАВА 27

Когда Чарльз Форрест вошёл в гостиную, Майра Констэнтайн не сидела в большом мягком кресле. Она тяжело топала по комнате, налетая на различные предметы мебели, позволяя им на мгновение принять её вес, а затем отшвыривая их прочь. Майра была жутко похожа на автобус, потерявший управление – ярко раскрашенный автобус. Она только что повернулась к окну. Когда Чарльз открыл дверь, она как раз бушевала у подоконника. Но тут же вернулась в центр комнаты, врезалась в спинку стула, вцепилась в неё и разъярённо выпалила, будто ударила в гонг:

– Чем это вы занимались? Где вы были? Почему не пришли, когда я послала за вами?

Приступы ярости Майры вошли в легенду. Чарльзу как-то пришлось наблюдать один. Мягкий ответ отнюдь не отвращал гнев, а побуждал Майру растоптать собеседника, живым свидетельством чего служили её дочери: Хестер, превратившаяся практически в ничто, и Милли со своим вечным: «О, мама…»

Чарльз незамедлительно одарил её ответным яростным взглядом и рявкнул, громко и грубо:

– Что, чёрт побери, взбрело вам в голову? И кто это вам позволил так со мной разговаривать? – Затем отрывисто рассмеялся, небрежно обнял её и сказал: – Лучше успокойтесь и присядьте, старушенция! И советую сбавить обороты – я вам не Хестер.

На какое-то мгновение Чарльзу показалось, что Майра намерена отвесить ему оплеуху. Затем её взгляд просветлел, в уголках глаз заиграли морщинки, большой рот растянулся, и она расхохоталась так же искренне, как и бесилась. Но когда Чарльз усадил Майру в кресло, она погрузилась в трагическое молчание, в глазах появилось тягостное раздумье, лицо отяжелело и приобрело мрачное выражение.

– Хестер, – кивнула она, – вот в том-то и дело. В Хестер. Вот ведь чертовская незадача, а?

Чарльз промолчал, и Майра пошла в наступление:

– Послушайте, Чарльз, я знаю, и бесполезно притворяться, что вы – нет. Выкладываем карты на стол, и я не возражаю против того, чтобы сначала выложить свои. Хестер вышла замуж за Джеймса Моберли. Вы знали это, но не могли прийти и рассказать мне – о нет! И вы называете это дружбой?

Чарльз оседлал стул с прямой спинкой, сложив руки на спинке стула, и взглянул на Майру поверх них.

– Не моё дело, – ответил он.

Ярость покинула Майру. Слова медленно падали, одно за другим:

– Скверно вышло. Могли бы и сказать мне…

– Как я мог?

В тёмных глазах блеснула вспышка.

– Я вытянула это из неё. Я же не дура, и видела, что творилось у меня под носом. Весь этот месяц она ходила с безумным взглядом, будто влюбившийся кролик, но, честно говоря, я думала, что причина – вы.

На мгновение Чарльза охватила дрожь ужаса с последующим облегчением. Дела, конечно, шли скверно, но не до такой же степени! А стать предметом роковой страсти со стороны Хестер Констэнтайн – всё равно, что камнем пойти ко дну.

Большой рот Майры искривился.

– Давай, выкладывай начистоту, если тебе так хочется! У неё никогда не было ни капли здравого смысла. Иначе она бы влюбилась в тебя. Я бы и сама могла в тебя влюбиться, если бы сбросила лет тридцать-сорок. Но Хестер – нет, ей нужно выбрать Джеймса Моберли, другого кролика, который может постоять за себя не больше, чем она сама. Однако это отнюдь не означает, что за них некому вступиться. Я-то не кролик!

На губах Чарльза промелькнула быстрая потаённая улыбка:

– Вы гораздо больше похожи на несущегося в атаку носорога.

Майра бурно расхохоталась.

– О, да, я могла бы влюбиться в вас, Чарльз. – Она вытащила яркий безвкусный платок и вытерла глаза. – Не заставляйте меня смеяться. Это чертовски серьёзно. Послушайте меня. У меня есть что рассказать – вам это не понравится, но это надо рассказать и выслушать.

– Хорошо, палите из всех орудий!

Майра повелительно взглянула на него своими большими тёмными глазами.

– Хестер и пальцем не сможет пошевелить в свою защиту, да и Моберли такой же. Но не я. Он – муж Хестер и мой зять, и я не намерена стряпать против него обвинение в убийстве Льюиса, к которому он непричастен, да у него бы и пороху на это не хватило. И я не собираюсь позволить отправить на виселицу невинного человека, а если этот невинный человек – мой зять, я подниму шум на весь свет. Вам ясно?

– Абсолютно.

– Я не шучу.

– Я уверен в этом. И как вы намерены действовать?

Она откинулась на спинку стула, положила руку на колено и ответила:

– Я хочу рассказать вам кое-что.

– Вперёд.

Она кивнула.

– Я не дура. Льюис имел власть над Моберли – он то и дело намекал на это. И Джеймс хотел уволиться. Он хотел жениться на Хестер – Бог знает почему, но он это сделал. Льюис был скрягой и задирой. Мерзкий характер. Все скажут, что у Джеймса была масса причин убить его. И имелась такая возможность. У него было десять минут после ухода Лилиэс и до вашего появления, и только Хет заявляет, что он находился с ней всё время и ни разу не вышел из кабинета. Имейте в виду, она говорит правду. Я знаю Хет, и я заставила её пройти через мой допрос. Она не могла лгать, когда я так давила на неё. Она говорит правду. Они с Джеймсом были в кабинете все эти десять минут, и он имеет не больше отношения к гибели Льюиса, чем я. Но Хестер его жена – кто ей поверит? Любая женщина может поклясться, что муж не покидал её, если необходимо очистить его от подозрения в убийстве. Я родилась не вчера, и знаю, как это будет выглядеть.

– Совершенно верно, – согласился Чарльз. – Но если это вас утешит, я довольно сильный соперник. Льюиса застрелили из моего револьвера, у меня имелась лучшая возможность, чем у кого-либо, и я единственный подозреваемый, который заинтересован в том, чтобы уничтожить завещание, составленное Льюисом в пользу Мэйды Робинсон.

– И вы думаете, что это заставит меня согласиться с вами?! Досси говорит, что все мужчины – дураки, и зачастую я думаю, что она права. Бедненький глупыш, да я бы предпочла, чтобы повесили Джеймса, чем тебя – если бы не Хестер. Я люблю тебя – неужели это ни разу не приходило тебе в голову? – и клянусь в том именем Господним. Не понимаю, для чего людям нужны дочери, да ещё похожие на безмолвных кроликов. Мне бы хотелось сына, и мне бы хотелось, чтобы он был таким, как ты.

Чарльз посмотрел на неё со странной смесью чувств. Он был тронут, растроган, но по-прежнему немного отстранён и способен оценить сцену с тем оттенком юмора, который не так уж далёк от слез. Именно так Майра всегда могла затронуть публику. Чарльз оказался на той же стороне рампы, что и она, и принял участие в представлении, но смог привнести в свою роль искреннее чувство, с которым и произнёс:

– Спасибо, дорогая. Вы достаточно умны, чтобы знать, что я отвечаю взаимностью.

Большие глаза засверкали. Она быстро перебила:

– А теперь перейдём к делу. Вечером в четверг, накануне того, как Льюиса застрелили, он пригласил всех нас к себе и показал нам эту проклятую Коллекцию. Я видела её тысячу раз, поэтому мне было интереснее наблюдать за людьми, чем смотреть на витрину ювелирного магазина. Я видела, как вы стояли в одиночестве, и были так заняты, глазея на эту девицу Мэйду, что вообще не замечали происходящего вокруг.

Чарльз рассмеялся.

– На неё стоило глазеть.

Майра покачала головой – точно так, как если бы ей было всего восемнадцать.

– О, у неё есть всё, что нужно, согласна. Да и нахальства ей не занимать.

– Ответ признан правильным!

Майра нахмурилась.

– Вы смотрели на неё, а все остальные – на украшения, а я глядела на вашу Лилиэс Грей.

Его глаза сузились.

– И что вы видели?

– Я видела, как она смотрела на вас, когда вы глазели на Мэйду. В её взгляде отчётливо читалась ненависть.

– Мэйда для меня ничего не значит.

Майра хмыкнула.

– Но это не мешало вам глазеть на неё.

Чарльз усмехнулся.

– Кто бы не стал!

– А вашей Лилиэс Грей это не понравилось. Она переключилась на бриллианты. Затем Мэйда надела ожерелье Форрестов и ушла полюбоваться на себя в зеркале, и через некоторое время, когда она вернулась, мы все встали и собрались уходить. И вот тогда я увидела, как Лилиэс стащила брошь.

Чарльз напрягся. Его руки с силой вцепились в спинку стула. Он поднял брови:

– Вы не возражаете против того, чтобы повторить эти слова?

Майра нетерпеливо дёрнулась в кресле:

– Прекратите! Вы слышали меня. Ваша Лилиэс Грей свистнула то, что Льюис назвал брошью Марциали – ту штучку с пятью большими бриллиантами, что носила женщина, которую муж зарезал вместе с её молодым любовником.

– Знаете, мне бы очень хотелось, чтобы вы прекратили называть Лилиэс Грей моей. Она – моя приёмная сестра.

– Хорошо, хорошо, не кипятись! Можете звать её своей бабушкой, или старой незамужней тётушкой, или подругой – мне всё равно. Я видела, как она взяла брошь Марциали и сунула её в сумку.

Чарльз побледнел и процедил ледяным тоном:

– А почему вы сразу об этом не сообщили?

Она издала нечто среднее между смехом и фырканьем.

– Представляю, какую признательность ко мне ты испытал бы! Весь актёрский состав на сцене, и мисс Лилиэс Грей разоблачена, как воровка. Занавес! – Презрительный смешок. – Хотите – верьте, хотите – нет, но я могу вести себя как леди, когда пытаюсь. Я не всегда задумываюсь об этом, спору нет, но могу так поступать, когда захочу. Поэтому я позволила всем уйти, а Льюису рассказала, когда мы с ним остались вдвоём.

Повисла зловещая тишина. Мысли Чарльза метались в полном беспорядке, но нельзя просто отключить мышление, как выключается программа в приёмнике. Он быстро проговорил:

– Вы рассказали Льюису?

Майра взмахнула руками.

– Конечно. Иначе бы я стала, что называется, соучастницей, разве нет?

– Как он это принял?

– О, спокойно, очень спокойно! – Она хихикнула. – Сказал, что ничуть не удивлён, и мне не нужно ничего говорить – он сам разберётся с этим.

Да, вполне в духе Льюиса. Чарльзу показалось, что он услышал его голос: сухой, с отвратительной сухостью пустынного песка, который, натирая кожу и попадая в глаза, способен довести до исступления. Он уронил подбородок на сложенные руки. Льюис сказал, что разберётся с этим. Но разобрался ли, и каким образом? Тем более, что кто-то разобрался с ним самим.

– У вас нет представления о том, что он намеревался предпринять?

– Я не стала ждать – с меня хватило. Я не против того, чтобы выпустить пар, и меня в таких случаях интересует разве что количество мебели, которая сломается, попав под руку. Это ваши тихони читают мне мораль. Мне никогда не нравилось смотреть, как кошка преследует птицу – мягкую и скользкую. Если у меня при этом было что-нибудь под рукой, я бросала его изо всех сил. Льюис, если кого-то обижал, вёл себя совершенно иначе. Вот что я вам скажу: Лилиэс мне не нравится и никогда не нравилась, но я была готова извиниться перед ней после того, как сказала Льюису. Я имею в виду, что сама задала бы ей хорошую выволочку, но Льюис был крайне мерзок, если вы понимаете, о чём я, так что я решила, что не стоит даже и представлять себя на её месте.

– Он сказал, как собирается поступить?

– Нет. Но всё и так предельно ясно. Он позвонил ей и сказал, чтобы она приехала к нему в пятницу в три часа и принесла с собой сама знает что. Так она и сделала. – Майра уставилась на него самым мрачным взглядом. – Она приехала около трёх. Я не знаю, принесла ли она с собой брошь. Предположим, она принесла что-то ещё. Она говорит, что оставила его живым. Предположим, что всё было наоборот.

– Я не думаю, что стоит предполагать что-либо подобное.

– Тогда этим займётся полиция. Вы что, вообразили, что я собираюсь держать язык за зубами и позволить им убить Джеймса или вас? В мыслях не имела, и точка! У неё был мотив, не так ли? Она взяла эту брошь, а Брэйдинг собирался разорвать её на клочки. О да, без сомнения. Я знаю Льюиса, и не хотела бы оказаться на её месте. Предположим, он сказал, что собирается преследовать её по суду. Я не говорю, что он действительно намеревался, но она-то этого не знала! Предположим, что она ему поверила…

– Завещание сожгли, – возразил Чарльз. – У неё не было повода сжигать его.

Майра затряслась от смеха.

– Значит, она хотела, чтобы эта девица Мэйда разбогатела, да? Это не вина Мэйды, если кто-то не знает, что новое завещание Льюиса оставит ей всю кучу деньжищ. И оно лежало прямо на столе. По-вашему, Лилиэс – дура набитая, которая и пальцем к нему не прикоснётся? Если деньги перейдут к вам, то и она получит свою долю, разве нет?

Чарльз отрезал:

– Предположения не являются доказательством. Я думаю, что с меня хватит. – Он встал. – Марч и Крисп позовут меня с минуты на минуту.

Её лицо изменилось.

– Арестовать вас?

– Пока нет. Просто отправиться в Солтингс, чтобы произвести обыск.

Майра непонимающе воззрилась на Чарльза:

– Зачем?

– Искать другой револьвер. Я понятия не имею, там он или нет. И не могу понять, что же окажется решающим доказательством против меня.

– Я не понимаю, о чём вы говорите.

– О, всё просто, как дважды два. У меня было два револьвера. Когда я дал один из них Льюису, то выцарапал на рукоятке его инициалы. Все знали, что он держал его в своём ящике. Когда Льюиса нашли мёртвым, все пришли к выводу, что его застрелили из этого револьвера. Но это не так. Его застрелили из другого – который остался у меня. И, благодаря нашей преданной Досси, полиция только что об этом узнала. Итак, Марч, Крисп и я собираемся в Солтингс, чтобы найти другой – тот, которому полагалось быть в ящике Льюиса.

Майра оперлась на подлокотники своего кресла и поднялась. Затем шагнула вперёд и обхватила Чарльза руками.

– Чарльз, ты не можешь позволишь себе пропасть ради этой никчёмной дряни!

– Успокойтесь, старушка, – ответил Чарльз.

– Ты хочешь сказать – «заткнись». И не подумаю! Она того не стоит, и можешь не воображать, что я останусь в стороне спокойно наблюдать, как ты губишь себя, потому что я не намерена! Собрать кучу доказательств против себя и сунуть их полиции под нос – да ты, чёрт возьми, редкостный болван! Можешь не рассыпаться в заверениях – эта девица никогда не была порядочной. Я вижу, когда человек бесчестен, и эта девчонка, Лилиэс – из таких. Разрушила твой брак, чему я не удивляюсь…

Он попытался вернуть её на место.

– Майра, я должен идти.

Она вцепилась в него.

– А Стейси хорошая девушка – ничего плохого в ней нет. И она – тот тип, который легко попадается на удочку всяким проходимцам. Вы её любите?

Его рот скривился.

– Так себе.

Майра рассмеялась и рухнула в кресло.

– Ну ты и здоров врать! Ладно, можешь идти. Но запомни мои слова, потому что я ни в малой степени не шутила.

Чарльз уже собирался открыть дверь, но при этих словах обернулся:

– Майра, ради Бога, молчите!

Она послала ему воздушный поцелуй и усмехнулась:

– Покедова!^[80]

ГЛАВА 28

Рэндал Марч вернулся из Ледлингтона с инспектором Криспом, который сидел рядом с ним, держа на коленях небольшой чемоданчик. Рэндал сравнивал Криспа с терьером. Он, возможно, и не чистопороден, но в ряде случаев весьма полезен. Сходство бросалось в глаза: жёсткие, как проволока, волосы, настороженные уши, выражение проворства и умения на лице. В одном отношении терьер имеет преимущество: он не отравлен классовым самосознанием. Инспектор отчётливо понимал, что часть сограждан настроена по отношению к полиции недружелюбно, и, если он даст слабину, они могут преуспеть в попытках избавиться от него. При виде Чарльза Форреста, неторопливо выходившего из Уорн-Хауса, волосы Криспа ощетинились.

– Хладнокровный тип. – В голосе инспектора Криспа почти всегда звучали злые нотки. Главный констебль кивнул и сказал: – О, да.

Затем Чарльз устроился на заднем сиденье, и они уехали.

Солнце по-прежнему жгло крышу Солтингса. Они вышли из машины и вошли в квартиру Чарльза, который принял вид небрежного хозяина, встретившего пару друзей.

– Спальня, гостиная, кухня, ванная комната. Раньше здесь находилась бильярдная, как кладовая и помещения для работы. Неплохая работа для архитектора. Адамс – умный парень. Впрочем, когда всё принадлежит тебе, то можешь делать с этим всё, что угодно.

Марч чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Случаются ситуации, когда быть полицейским противоречит инстинктам. Он нахмурился и спросил:

– Где вы держали этот револьвер?

Они находились в гостиной. Чарльз указал на изящное бюро из грецкого ореха. Откидная створка была опущена вниз, демонстрируя ящики. Выше за сверкавшими стёклами находились полки, уставленные расписными фарфоровыми птицами и фигурками – попугай, канарейка, зелёные коноплянки, очаровательное Трудолюбие и ещё более очаровательная Лень, спавшая на фарфоровом стуле: локоны взъерошены, один шлёпанец упал с ноги, а рядом котёнок играет с катушкой, выпавшей из руки. Крисп посчитал это безвкусицей. Его мнение о майоре Форресте упало ещё ниже.

– В одном из этих ящиков? – спросил Крисп.

По обеим сторонам центрального ящика располагались элегантно выкованные панели. Чарльз сунул руку в отверстие, открыл защёлку сзади и вытащил панель, а вместе с ней – и узкий вертикальный ящик.

– Раньше лежал здесь, – сказал он.

Крисп поспешно выхватил у него ящик.

– А сейчас ничего нет, – прорычал он.

Чарльз очень приятно улыбнулся.

– Как скажете.

– Другая сторона открывается таким же образом?

Чарльз открыл её. Несколько бумаг, куча ключей. И никакого револьвера.

– Ничего нет.

– Нет, – согласился Чарльз. – А вы ожидали, что будет?

– А почему бы и нет?

– Нет. Я довольно методичен, и всегда держал его с другой стороны.

– А патроны?

– У меня их не было.

– Почему?

– Я с войны не пользовался им.

– Он был заряжен?

Ответ последовал после паузы:

– Я не знаю.

Крисп нетерпеливо дёрнулся на стуле:

– Послушайте, майор Форрест!

Чарльз произнёс тихим ровным тоном:

– Ну, я не знаю. Возможно, и был. Я вернулся домой из Франции после ранения. Когда я вышел из больницы, война закончилась. Мой багаж отправили сюда. Я сунул этот револьвер за панель вместе с другим. И больше не прикасался к ним, пока не вытащил оба и не отдал один из них Льюису. Это всё, что я могу вам сказать.

– Вы дали один мистеру Брэйдингу, а другой оставили себе. Где этот другой?

– Я знаю об этом не больше, чем вы

В темных глазах промелькнула слабая вспышка. Рэндал Марч заметил её. Он спросил:

– Когда вы видели его в последний раз?

Чарльз нахмурился.

– Не могу сказать.

Крисп подхватил:

– Вы видели его, когда нашли тело мистера Брэйдинга?

– То есть Льюиса застрелили из моего револьвера? И что, по-вашему, я должен на это ответить?

– Я спрашиваю вас, опознали ли вы оружие, лежавшее на полу у тела мистера Брэйдинга, когда, согласно вашему заявлению, вошли в лабораторию и обнаружили его мёртвым?

Чарльз коротко рассмеялся.

– Как вы думаете, я был настолько глуп, чтобы прикоснуться к нему? Что бы вы сказали, если бы я так поступил? Как и все остальные, я считал само собой разумеющимся, что это был его собственный револьвер, и что Льюис застрелился.

Крисп резко откинулся на спинку стула.

– Вы говорите, что посчитали это самоубийством?

– Таким было моё первое впечатление.

– То есть, впоследствии вы изменили своё мнение?

– Я передумал, когда услышал от полиции об отпечатках пальцев. И согласился с тем, что я знал о своём кузене. Он никак не мог покончить с собой.

В бюро находились три длинных ящика. Пока вопросы и ответы чередовались, Крисп достал верхний ящик и просмотрел его содержимое. Он работал быстро и аккуратно. Закончив, он засунул ящик обратно. Затем приступил ко второму. Не отвлекаясь от проверки, он сказал:

– На револьвере, из которого застрелили мистера Брэйдинга, не было инициалов.

– Я знаю.

– Но у него была некая особенность – даже более заметная, чем инициалы. Можете ли вы сказать мне, есть ли у вашего пропавшего револьвера какая-то особенность?

– Я не знаю, что вы подразумеваете под особенностью. У него царапина на задней части рукоятки.

– Как это случилось?

– Немецкая пуля.

– Вам повезло?

– Моему отцу. В первую мировую войну. Револьверы принадлежали ему.

– Не удивит ли вас, что на револьвере, найденном близ тела мистера Брэйдинга, имеется царапина, которую вы описываете?

– Значит, Льюиса застрелили из моего револьвера?

– Это действительно новость для вас, майор Форрест? Если бы вы увидели револьвер, лежавший рядом с ним, вы бы заметили эту царапину, не так ли?

– Возможно. Это зависело от того, каким образом он лежал.

– Царапина бросалась в глаза, я сразу её увидел. Но важной уликой она стала только тогда, когда мы получили сведения о том, что на револьвере мистера Брэйдинга имелись его инициалы. И вы признаёте, что на револьвере, который вы ему дали, были инициалы, а на том, который вы сохранили для себя – царапина.

– Вопрос о признании не стоит. И то, и другое – факты, которые следуют из моих заявлений.

Крисп закончил со вторым ящиком и вставил его на место. Рэндал Марч спросил:

– Можете ли вы сделать какие-либо предположения относительно того, как ваш револьвер использовали для совершения преступления?

– Ни малейших.

Крисп взялся за третий ящик. Марч сказал:

– Бюро не заперто?

– О нет.

– А квартира? Я заметил, что вы не доставали ключ, когда мы вошли. Вы всегда оставляете дверь незапертой?

– Когда я вхожу и выхожу – о, да. Я запираю дверь, если собираюсь отсутствовать весь день или после наступления темноты. На этой неделе она оставалась незапертой чаще, чем обычно. У меня гостил друг, майор Констебль. Если быть точным, я устроил его в пустой квартире наверху – у меня здесь только одна спальня – но он часто забегал сюда, и, естественно, дверь я не запирал.

– Понятно.

Крисп резко вскрикнул. Из угла нижнего ящика он достал нечто, похожее на массу мятой бумаги. Держа это в руке, он ощутил вес, некое твёрдое ядро. Он развернул бумагу, и на пол упал револьвер, на который устремились глаза всех собравшихся.

Бумага была папиросной. Крисп сложил её, чтобы поднять револьвер. Он нежно держал его за дуло и смотрел на рукоять. Затем протянул револьвер главному констеблю:

– Вот, пожалуйста, сэр. «Л. Б.» – чёткие, как напечатанные. Я думаю, что майор Форрест должен объяснить, как этот револьвер спрятан в его ящике.

– Не могли бы вы дать какое-либо объяснение, Форрест? – спросил Марч. – Я должен предупредить вас, что любые ваши слова могут быть записаны и использованы в качестве доказательства.

Прелюдия к аресту. Вот, значит, как это случилось. Чарльз испытывал почти что облегчение. Если его арестуют, то не будут допрашивать Лилиэс. Пожалуй, главная причина ощущаемого облегчения. У него будет время подумать, увидеть, как всё складывается. Он встретится с адвокатом. А тем временем…

Чарльз посмотрел на Марча и сказал:

– Я не знаю, как он туда попал. Это револьвер, который я дал своему двоюродному брату. Я не прятал его там.

Крисп, стоя на коленях на полу, открыл чемоданчик, который принёс с собой. Он вынул распылитель и нанёс порошок на револьвер. Чарльз с интересом наблюдал. Порошок образовал облачко, повис в воздухе, осел. Он лежал на металлической поверхности ровной плёнкой. Крисп подул на плёнку. Порошок рассеялся. На поверхности не осталось ни единого отпечатка. Он перевернул револьвер и повторил процесс. Тот же результат. Крисп произнёс с отвращением:

– Чистый, как стёклышко!

– Он заряжен? – спросил Марч.

Крисп откинул казённик.

– Каждое гнездо заполнено, сэр. Не хотите прокомментировать это, майор Форрест?

Чарльз покачал головой.

– Это револьвер моего двоюродного брата. Полагаю, что он сам зарядил его.

Раздался телефонный звонок. Чарльз повернулся, пожав плечами, поднял трубку и услышал лёгкое покашливание:

– Говорит мисс Сильвер. Это майор Форрест?

Он ответил утвердительно.

– Главный констебль там?

– Да.

– Не могу ли я поговорить с ним?

Он повернулся к Марчу с трубкой в руке.

– Это мисс Сильвер. Она хотела бы поговорить с вами.

ГЛАВА 29

Майру Констэнтайн заклинали держать язык за зубами, но она отнюдь не собиралась молчать. Как только Чарльз ушёл, она позвонила в бюро и потребовала найти мисс Сильвер и сообщить ей, что миссис Констэнтайн хотела бы встретиться с ней.

Поскольку выяснилось, что мисс Сильвер покинула клуб с явным намерением прогуляться, произошла некоторая вынужденная задержка – не слишком продолжительная, потому что прогулка не выходила за пределы тени, отбрасываемой большим и ухоженным садом, но достаточно долгая, чтобы вывести из себя женщину, и раньше не отличавшуюся ангельским терпением.

Получив извещение, мисс Сильвер ответила, что с искренним удовольствием принимает приглашение, и отправилась с сумкой для вязания в гостиную, где её уже ждали.

– Как мило с вашей стороны, миссис Констэнтайн.

Майра устроилась в своём большом мягком кресле. В её глазах горел свет битвы. Она мрачно процедила:

– Чарльз Форрест думал иначе. Он только что потребовал от меня помалкивать, но будь я проклята, если смогу.

Мисс Сильвер кашлянула. Она отрицательно относилась к использованию крепких выражений. Если бы она не была так глубоко убеждена в важности предстоящего разговора, то могла бы достаточно ясно обозначить свою позицию. Но при данных обстоятельствах она позволила проявиться лишь заинтересованности, сдерживая неодобрение.

Майра энергично кивнула.

– Если вы видите кого-то, пытающегося совершить самоубийство, разве не попытаетесь остановить его? Если ты невиновен, значит, убийца живёт по соседству – вот что я говорю. И если Чарльз, не имея ни капли здравого смысла, умалчивает о важных вещах и впутывается Бог знает в какую неразбериху, и всё это из-за самой никчёмной девчонки, какую только можно отыскать в целом мире…

Мисс Сильвер снова кашлянула.

– Вы крайне заинтриговали меня.

Майра кивнула ещё решительней, чем раньше.

– Я думаю! И пора кому-то позаботиться о том, чтобы Чарльз Форрест прекратил валять дурака, вот что я скажу. Как звали типа, который ездил на тощей кляче и пытался копьём сшибить ветряные мельницы?

Мисс Сильвер, наполовину вытащив вязание из сумки, предположила, что миссис Констэнтайн имеет в виду Дон Кихота, чьё имя она произнесла на английский манер^[81].

– Тот самый! Бедный Джимми Даунс нарисовал его вместе с копьём и всем прочим. Мы с ним дружили с незапамятных времён – с Джимми, я имела в виду, а не с этим типом Квиксетом. Хороший был парень! Упился до смерти. Меня особо и не интересовали его рисунки, но ему нравилось говорить о них, и об этом самом Доне Квиксете он тоже зачастую болтал. Похож на Чарльза, только намного старше и полуголодный – я имею в виду этого типа Квиксета, а не Джимми. – Она замолчала, хихикнула и махнула рукой, пытаясь объяснить. – Я немного запуталась, но, как говаривал Джимми, этот парень вляпывался в одну лужу за другой, считая, что помогает людям, и всё, чего он добился – загнал себя в могилу. А я не собираюсь стоять в стороне и позволить Чарльзу сделать то же самое. Совершил что-то – будь любезен принять на себя последствия. Если люди позволят кому-то другому вмешаться и взять на себя их собственную вину – к чему это приведёт, кроме того, что они прогниют насквозь? Я не утверждаю, что Лилиэс Грей застрелила Льюиса Брэйдинга, но заявляю, что в четверг вечером она стянула бриллиантовую брошь, пока он показывал свою Коллекцию, потому что я видела это своими глазами. Она свистнула её и ушла с ней в сумке. И когда я рассказала о том, что видела, Льюису – после того, как все ушли – он попросил предоставить это ему и уверял, что сам со всем разберётся.

– Боже мой! – проронила мисс Сильвер.

Рассказ Майры до такой степени захватил её, что она даже не совершила ни одного движения спицами, просто продолжая удерживать их в правильном положении вместе с прядью розовой шерсти, подвешенной на оттопыренном указательном пальце левой руки. Упомянув Господне имя, она вздохнула и заметила:

– Очень красивая брошь с пятью большими бриллиантами в ряд.

Майра изумлённо посмотрела на неё:

– Вот так так! Откуда вам известно?

Мисс Сильвер вставила правую спицу в бледно-розовую строчку и приступила к вязанию.

– Брошь, отвечающую этому описанию, нашли на столе мистера Брэйдинга – точнее, в открытом ящике. Кажется, она известна под названием «брошь Марциали».

– Значит, она принесла её обратно! – Майра ударила сжатым кулаком по подлокотнику кресла. – Он позвонил ей. Хет говорит, что Моберли слышал, как он разговаривает по телефону.

– Когда это было?

– После того, как Джеймс и Льюис побеседовали в кабинете. Незадолго до ланча в пятницу – в день, когда Льюиса убили.

Мисс Сильвер склонила голову.

– Да. Мистер Брэйдинг вошёл в пристройку и сделал два звонка. В своих показаниях мистер Моберли говорит, что последовал за ним, чтобы продолжить спор. Мистер Брэйдинг звонил из своей спальни, и мистер Моберли говорит, что он ждал в конце коридора, там, где находится дверь в лабораторию. Он услышал, как один звонок завершился, и начался другой. Я хотела поговорить с ним об этих двух телефонных звонках. Мне кажется, что они могут иметь очень большое значение, и, вероятно, мистер Моберли сможет что-то добавить к своему заявлению. Он упоминал о том, что голос мистера Брэйдинга звучал сердито, и признался, что разобрал слова: «Для тебя же лучше».

Майра снова сильно ударила по креслу.

– В яблочко! Он позвонил Лилиэс и приказал ей прийти после обеда и взять с собой брошь. «Для тебя же лучше»! – Она хохотнула. – И поверьте, он был прав! Он так и собирался – я увидела это, когда сказала ему, что она взяла брошь. Знаете, он не удивился – это просто бросалось в глаза – но производил мерзкое впечатление. Я давно уже знала Льюиса. Я намного старше, и хотя при желании смогла бы выйти за него замуж лет двадцать назад, но не собиралась становиться его женой за все его деньги, даже если бы их удвоили. У него в натуре эдакая пакостная жестокая жилка. Я не знаю, почему они с Досси расстались, но ей явно было не по себе. Можете поверить – кому угодно стало бы не по себе рядом с Льюисом Брэйдингом. Холодный, жестокий – и я уверена, что он собирался доставить Лилиэс Грей изрядные неприятности.

Мисс Сильвер быстро вязала, её спицы щёлкали. Она сказала:

– Жестокость порождает жестокость.

Майра посмотрела на неё и понизила голос до шёпота:

– Льюиса застрелили из револьвера Чарльза, не так ли? Не из того, который Чарльз ему дал, а из того, который он оставил себе?

– Кто вам это сказал, миссис Констэнтайн?

– Чарльз, только что. Он сказал, что полиция отвезёт его в Солтингс, чтобы узнать, не найдётся ли там тот револьвер, на котором выцарапаны инициалы Льюиса.

Мисс Сильвер примирительно кашлянула.

– Весьма нежелательно, чтобы эти сведения разглашались.

Майра передёрнула массивными плечами.

– Кто разглашает? Вы знаете, и я знаю – думаю, мы можем поговорить об этом между собой. Я хочу помочь Чарльзу так же, как и вы. Вы ведь здесь для этого, не так ли?

Мисс Сильвер пристально посмотрела на неё.

– Я не берусь за дело, чтобы помочь тому или иному человеку. Я ищу правду, чтобы справедливость могла быть восстановлена. Это поможет невинным.

Майра злобно рассмеялась.

– А вы не считаете Чарльза Форреста невиновным? Тогда вы чертовски мало во всём этом понимаете!

– Миссис Констэнтайн!

– Хорошо, хорошо! Не гоните лошадей. Любой, кто считает, что Чарльз застрелил своего двоюродного брата, потому что боялся, что его исключат из завещания… ну, скажем так: он – редкостный дурак, и поэтому не в силах разобраться, что такое правда и справедливость.

Мисс Сильвер внезапно подарила своей собеседнице очаровательную улыбку, которая завоевала доверие многих клиентов.

– Вы очень хороший друг, миссис Констэнтайн.

Майра ухмыльнулась.

– Не из худших. Послушайте, эта катавасия с Лилиэс – я рассказала обо всём Чарльзу, но маловероятно, что он воспользуется этими сведениями. Вот почему я говорю вам. Лилиэс Грей стащила эту брошь, а Льюис позвонил ей и велел вернуть украденное. Предположим, он сказал ей не только это. Предположим, он сказал, что собирается преследовать её по суду. На самом деле он, возможно,и не думал об этом, но не собирался выпускать Лилиэс из своих рук – если бы вы знали Льюиса, то всё поняли. Он хотел напугать её. Ну, она и испугалась до умопомрачения, согласны? Предположим, она взяла револьвер Чарльза и подошла к тому месту, где за своим столом сидел Льюис. У неё в руке была брошь, и она положила её в ящик, и Льюис наклонился, чтобы взять её. И тогда его легко застрелить. Она вложила пистолет ему в руку и надеялась, что все посчитают это самоубийством. И она сожгла завещание, потому что её не устраивает, если эта девица Мэйда останется при деньгах. И она забрала револьвер Льюиса, тот, с его инициалами, и ушла. А потом всем сообщила, что оставила его в живых. Как это выглядит?

Мисс Сильвер задумчиво вязала.

– Вы исключительно ясно выразили свою мысль.

Майра нетерпеливо взмахнула рукой:

– Если об этом рассказать полиции, они арестуют Чарльза Форреста?

– Думаю, нет – без дальнейшего расследования.

Она взяла клубок бледно-розовой шерсти, вонзила в него спицы и уложила вязание в цветастую сумку из ситца, тихо и неторопливо.

Её действия вывели из себя Майру, задавшую вопрос:

– Что вы собираетесь с этим делать?

Мисс Сильвер кашлянула.

– Если я могу воспользоваться вашим телефоном, то позвоню майору Форресту и выясню, не находится ли главный констебль в Солтингсе вместе с ним.

Она назвала номер, чопорно встав у письменного стола, усеянного корреспонденцией, журналами, библиотечными книгами, геранью, переставленной с открытого окна во избежание сквозняка, и двумя вазами, полными срезанных цветов. Она с облегчением услышала, что Чарльз ответил на звонок, а затем обратилась к Рэндалу Марчу:

– Говорит мисс Сильвер. Я очень рада, что вы не ушли.

– Как раз собирался.

– Тогда мне повезло. Я надеюсь, что вы не определились с каким-либо определённым курсом действий. Стало известно нечто важное. Я чувствую, что эти факты должны быть рассмотрены без промедления и до принятия любого решения.

Пауза. Затем Марч ответил:

– Очень хорошо, я встречусь с вами.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Думаю, вы не пожалеете об этом, – заключила она и положила трубку.

ГЛАВА 30

Рэндал Марч с раздражением смотрел на свою мисс Сильвер. Любовь к ней пережила его школьные годы. Его уважение к её характеру и его оценка её ума неуклонно росли с годами. В некоторых случаях, когда и самому Марчу, и мисс Сильвер приходилось проявлять свои профессиональные таланты, между ними даже возникала некая близость. Но случались моменты, когда он находил на редкость неприятной для обычного человека её способность внезапно придать делу совершенно новый поворот. Естественно, он не намеревался завершать дело, игнорируя неудобный факт, но талант мисс Сильвер к созданию неудобных фактов порой переходил все разумные границы.

Марч вышел из гостиной Майры Констэнтайн, явно встревоженный. Осведомлённый о том, что произошло в кабинете Льюиса Брэйдинга, он посмотрел на мисс Сильвер и спросил:

– И что, вы считаете, тут всё чисто?

Мисс Сильвер безмятежно вязала. Маленькие розовые жилетки предназначались второму ребёнку её племянницы Дороти – племянницы по браку, жены брата Этель Буркетт. После десяти лет бездетного брака – такого ужасного разочарования – у Дороти в прошлом году появился маленький мальчик, и теперь они надеялись на девочку. Она посмотрела на бледно-розовую шерсть и произнесла с лёгким упрёком:

– Мой дорогой Рэндал!

– Этих деятелей сцены никогда не поймёшь до конца. Они не могут не драматизировать и себя, и всех остальных. Если миссис Констэнтайн видела, как мисс Грей украла бриллиантовую брошь в четверг вечером, почему она три дня молчала об этом, а потом вдруг заговорила, когда один из главных подозреваемых оказался её зятем? Любой, не только я, сразу заподозрит, что ситуация выглядит странно, будто кто-то дыму напускает.

Мисс Сильвер сочла сравнение безвкусным. Она кашлянула.

– Миссис Констэнтайн, безусловно, яркая и драматичная личность, но я придерживаюсь мнения, что она абсолютно точно изложила то, что наблюдала в четверг вечером. Её мыслительные процессы быстры и энергичны. Это приводит к достоверности наблюдения, а если инцидент правильно наблюдается, то и описывается верно. Что касается того, почему она не упоминала об этом инциденте раньше – ответ заключается в том, что на самом деле она сообщила об этом, и в имени того, кого следовало поставить в известность. В четверг вечером она сообщила мистеру Брэйдингу, что мисс Грей взяла брошь Марциали.

Марч поднял руку.

– Это только её слова!

– Я думаю, что найдётся и подтверждение её словам. Почему мисс Грей пришла на встречу с мистером Брэйдингом днём в пятницу? Я расспросила людей и обнаружила, что прежде она никогда не посещала его таким образом. Она – частая гостья в клубе. Она, миссис Робинсон и майор Форрест чуть ли не постоянно едят здесь. Мисс Грей была среди гостей в пристройке, когда в четверг вечером демонстрировали Коллекцию, но лично мистера Брэйдинга она не посещала ни разу. Однако в пятницу днём она направилась туда. В тот день перед ланчем мистер Брэйдинг совершил два телефонных звонка. Мистер Моберли упоминает в своём заявлении гневный тон и разобранную им фразу: «Для тебя же лучше!». В том, что мисс Грей известили, что знают о её воровстве, и что она должна вернуть брошь, нет ничего бесчестного. Угроза разоблачения могла прозвучать как тогда, так и позже. Но, возвращаясь от логических выводов к фактам – мы знаем, что мисс Грей приехала из Солтингса, чтобы посетить мистера Брэйдинга в тот самый жаркий пятничный день, что она находилась с ним наедине чуть более десяти минут, что у нас имеются только её собственные заверения в том, что он был жив, когда она ушла в десять минут четвёртого, и что брошь Марциали была впоследствии обнаружена в открытом втором ящике письменного стола мистера Брэйдинга. Не кажется ли тебе, что заявление миссис Констэнтайн существенно поддерживается этими фактами?

– Пусть так, – ответил Марч. – Она сказала Брэйдингу, что мисс Грей взяла брошь. Брэйдинг позвонил и обвинил мисс Грей. Она принесла её обратно, а затем ушла. Не существует доказательств того, что она стреляла в него. Зачем? Это было семейное дело. Он не стал бы её разоблачать.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Я отнюдь не уверена. Он был холодным и мстительным человеком. Если ты вспомнишь о его поведении в отношении мистера Моберли, то, очевидно, согласишься с такой оценкой его характера. Дальше: помнишь ли ты, что он совсем не удивился, когда миссис Констэнтайн рассказала ему, что мисс Грей украла брошь, и миссис Констэнтайн это заметила? Лично я обратила внимание на то, что она повторила это замечание, когда рассказывала ту же историю тебе. Хотя эта деталь – всего лишь одна из целого ряда других. Я наблюдала, и всё повторялось так же, как и во время разговора со мной.

На лицо Марча набежала тень сомнения и тревоги:

– Вы считаете это важным?

– О да, мой дорогой Рэндал. Если мистер Брэйдинг не удивился, это означало, что он уже был осведомлён о воровстве, совершённом мисс Грей. Когда миссис Констэнтайн рассказала майору Форресту об этом инциденте, он тоже не выказал ни малейшего удивления.

– Когда она сказала ему?

– Перед тем, как сообщить мне. Насколько я понимаю, он не злился и не удивлялся, а просто решительно настаивал на том, что эту историю не следует повторять.

– И что, по-вашему, из этого следует?

– То, что это был не первый раз, когда требовалось что-то замять. Возможно, в данном случае мистер Брэйдинг заставил мисс Грей предположить, что не готов замять кражу брошки. Она могла почувствовать себя доведённой до отчаяния. Я не говорю, что так было на самом деле. Но утверждаю, что она могла бы принести револьвер майора Форреста из Солтингса и застрелить из него мистера Брэйдинга.

– То есть у неё была физическая возможность.

– Она могла знать, где хранится оружие. Ты говоришь, что квартира майора Форреста не закрывалась. Она могла бы зайти внутрь. Она могла бы забрать с собой собственный револьвер мистера Брэйдинга и положить его там, где, по твоим словам, он был найден – в нижний ящик бюро.

– Да, она могла бы сделать все это.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Существует ещё один момент, который весьма привлекает моё внимание. Мисс Грей обвинили в краже. И вызвали, чтобы вернуть украденное имущество. Она не чужая – она принадлежит к семейному кругу мистера Брэйдинга. Поэтому беседе между ними полагалось быть чрезвычайно болезненной. Семейные сцены могут быть не только болезненными, но и продолжительными. Ты считаешь, что эта сцена продлилась бы всего десять минут? Я совершенно убеждена, что мистер Брэйдинг не намеревался облегчать жизнь мисс Грей. Вспомни: он совсем не удивился тому, что произошло. И потребовал у миссис Констэнтайн предоставить это ему, чтобы разобраться с этим самостоятельно. Ты слышал, как она говорила, что ей никогда не нравилась мисс Грей, но взгляд и поведение мистера Брэйдинга заставили миссис Констэнтайн проникнуться к ней жалостью. Я совершенно уверена, что мистер Брэйдинг хотел заставить мисс Грей сожалеть о своём поступке, и вполне допустимо, что он намеревался потратить на это явно более десяти минут.

– Это не доказательство.

– Конечно, нет, Рэндал. Но, по-моему, этого достаточно, чтобы продолжить кропотливый поиск доказательств. В частности, повторно допросить мисс Грей, и я думаю, что мистера Моберли следует подробно допросить об упомянутых телефонных разговорах. Ты, конечно, навёл справки на телефонной станции?

– Да. Но звонки шли один за другим, и никто ничего не помнит. – Он коротко рассмеялся. – Знаете, Крисп не придёт в восторг. Он-то думал, что птичка уже в руках.

– Вы не арестовали майора Форреста?

– Нет. Он с Криспом в комнате для писем. И мне придётся задержать его, если из нашего замысла ничего не выйдет. Ну что, позвоним мисс Грей, или она сейчас находится в клубе?

Спицы мисс Сильвер щёлкнули очень решительно.

– Мой дорогой Рэндал, ты поступишь так, как считаешь нужным. Но если спросишь меня…

– Спрашиваю. Вы знаете, как работает женский ум, а я и не пытаюсь.

Она кашлянула.

– Нельзя делить умы в зависимости от пола. Каждый человек представляет отдельную проблему. Но раз уж ты спрашиваешь меня, я думаю, что было бы неплохо отправить, скажем, инспектора Криспа за мисс Грей и допросить её в лаборатории мистера Брэйдинга. Если её попросят показать, что она делала в пятницу днём – какие движения совершала, где стояла или сидела – наверно, станет возможно выяснить, в какой степени она придерживается правды. Тот факт, что тебе известно о краже броши, естественно, достаточно сильно потрясёт мисс Грей.

Марч встал:

– Хорошо, мы попробуем.

– Ты отправишь инспектора Криспа?

– Крисп с Форрестом. Мы уже собирались отвезти его в участок и предъявить обвинение, когда вы позвонили. Я не вправе выпустить его из поля зрения, если только не произойдёт что-то непредвиденное.

– Но ты оставил его здесь, пока ездил в Ледлингтон за инспектором.

– Это было до того, как в Солтингсе нашли револьвер Льюиса Брэйдинга, а снаружи дежурил Джексон. Если бы Форрест попытался смыться, его бы остановили. Я могу отправить Джексона за мисс Грей.

Мисс Сильвер кашлянула, убирая вязание:

– Кажется, я видела его – симпатичный молодой человек. Я бы предпочла, чтобы ты послал инспектора Криспа.

– Которого никто не посчитает приятным! Никакой жалости, да?

Она подняла вверх бледно-розовый клубок.

– Мне нужна правда, Рэндал.

ГЛАВА 31

Бывают дни, когда время кажется стоящим на месте. Стейси видела, как машина главного констебля уезжает с Чарльзом. Затем – как мисс Сильвер, приглашённая Майрой Констэнтайн, направляется к ней в гостиную. После бесконечного растянутого промежутка времени она увидела, что машина главного констебля возвращается. Из неё вышли три человека – сам Марч, поднявшийся наверх, чтобы присоединиться к Майре и мисс Сильвер, а также Чарльз и инспектор Крисп, сидевшие сзади рядом. Сердце Стейси подпрыгнуло. Когда они уезжали, инспектор сидел впереди рядом с главным констеблем, а Чарльз – сзади, но, возвратившись, они сидели в ином порядке. Она заставила себя понять, что это значит – что это должно значить. Они больше не позволяли Чарльзу оставаться в одиночестве. Они арестовали его или собирались арестовать. Крисп сидел рядом, чтобы Чарльз не сбежал.

Стейси видела, как они вместе вошли в дом, и, продолжая глядеть вниз в колодец лестницы, наблюдала, как они прошли через зал в направлении гостиной и скрылись из виду.

Всё это время она находилась на спальном этаже, передвигаясь между своей комнатой и лестницей. Сразу напротив лестницы убрали гардеробную, чтобы расширить коридор и привнести свет и воздух. Длинное окно выходило на крыльцо и манило к себе ветер и далёкий блеск моря. Когда Стейси стояла у этого окна, она могла видеть, кто приходит и уходит. Если она выбегала на лестницу, ей было достаточно наклониться к перилам, чтобы увидеть, что происходит внизу. Если она шла до конца коридора, то видела стеклянный проход к пристройке и слышала голоса, усиливавшиеся и ослабевавшие за дверью гостиной Майры. Голоса – но не то, что говорилось. Звук доходил до неё, но слова – нет.

Во время одного из проходов по коридору Стейси заметила Хестер Констэнтайн, стоявшую у открытой двери. Она выглядела, как покойница, вытащившая себя из могилы, чтобы подслушивать, склонив голову и положив руку на косяк. Изо всех сил она пыталась уловить звуки, доносившиеся из комнаты напротив. Они со Стейси посмотрели друг на друга. Затем свободная рука Хестер протянулась и коснулась Стейси.

– Кто здесь?

– Главный констебль.

– Почему?

– Чарльз…

Хестер глубоко вздохнула и отступила назад. Для неё не имело значения, повесят Чарльза Форреста или нет. Она закрыла дверь.

Стейси вернулась к окну над крыльцом. Именно тогда она стала думать о том, чтобы спуститься в комнату для письма. Если она спустится, то снова увидит Чарльза. Она не понимала, как её могли бы остановить. Даже если он арестован, она могла бы поговорить с ним, или, по крайней мере, снова увидеть его. И это приобрело большее значение, чем что-либо ещё в целом мире.

Когда дверь гостиной Майры открылась, и мисс Сильвер вышла с главным констеблем, Стейси почувствовала мучительную боль, потому что решила, что упустила свой шанс. Застыв в дверном проёме, она услышала, как мисс Сильвер сказала:

– Если вы сможете уделить мне немного времени, в кабинете никто нам не помешает.

Она позволила им спуститься, наклонилась над балюстрадой, пока они не скрылись из глаз, а затем ринулась вниз сама. Время, тянувшееся раньше до бесконечности, теперь стремительно ускользало – последний раз, когда она могла увидеть Чарльза, прикоснуться к нему его, услышать его голос. Она побежала и ворвалась в комнату для писем, учащённо дыша и разрумянившись.

Чарльз стоял у камина спиной к ней, очевидно, занятый созерцанием мрачной картины сражения, красовавшейся на дымоходе. У него появился повод для цитаты, и он думал, что точнее всего описать увиденное удастся тем отрывком из Библии, в котором говорится о великом шуме и одеждах, обагрённых кровью^[82]. «Ибо каждое сражение воина…» Да, он начинается именно так… «… свершается с великим шумом, и одеяния обагряются кровью...» Нет, он не был уверен, верно ли вспомнил цитату. Такие вещи неожиданно всплывают из глубин разума, как некогда выброшенный балласт.

Он совершенно бесстрастно размышлял, что странно беспокоиться о цитате, когда ожидаешь, не арестуют ли тебя за убийство, и в этот миг услышал, что распахнулась дверь, и повернулся, чтобы увидеть, как Стейси вбегает в комнату. Она захлопнула дверь и бросилась к нему, быстро дыша, то бледнея, то краснея, со страхом в широко раскрытых глазах.

– Чарльз!

Инспектор Крисп сдвинулся со стратегической позиции, которую занимал, находясь на полпути между дверью и окном, одновременно наблюдая и за тем, и за другим. Стейси даже не заметила его. Не обратила ни малейшего внимания. Она обхватила Чарльза обеими руками, а во взгляде отчётливо читались все чувства, переполнявшие её сердце.

Крисп стремительно вмешался, пытаясь обратить на себя внимание:

– Прошу прощения, мисс Мэйнуоринг…

Стейси даже не посмотрела на него и не заговорила с ним. Просто выдохнула:

– Отправь его прочь отсюда.

Если Чарльз отвечал ей слегка дрожавшим голосом, то, очевидно, из-за невероятной скорости, с которой меняются эмоции в трудную минуту. Смех мгновенно может смениться слезами. Он ответил:

– Боюсь, он не уйдёт.

– Мисс Мэйнуоринг…

Стейси по-прежнему не замечала Криспа, отчаянно вцепившись в Чарльза.

– Они не... арестовали тебя?

Он посмотрел поверх её головы на Криспа – злого терьера, который не в состоянии схватить крысу.

– Пока нет – технически. Но мы находимся в процессе обсуждения. Как бы вы это назвали, Крисп? Задержание для дальнейшего допроса – кажется, в газетах употребляют именно такое выражение. Или я на пути к участку, где мне предъявят обвинение? Тоже как-то знакомо звучит.

Эти слова ничуть не смягчили Криспа. Он заявил так жёстко и официально, как только смог:

– Я должен попросить мисс Мэйнуоринг уйти отсюда.

– Всему своё время, – заметил Чарльз. – Если я пока не арестован, то припоминаю, что у меня ещё остались кое-какие права. – Он тихо сказал Стейси прямо в ухо: – Тебе лучше уйти, знаешь ли.

Её руки оставались неподвижными.

– Они собираются арестовать тебя?

– Идёт процесс. Появился ещё один след. Но будет ли от него толк, неизвестно.

– Мисс Мэйнуоринг…

Стейси по-прежнему не обращала на него внимания.

– Если они… если они тебя арестуют… можно ли… позволят ли мне свидеться с тобой?

– А ты хочешь?

– Чарльз!

– Это вообще-то довольно противно. Я сижу за одним концом стола, ты – за другим, а надзиратель слушает.

– Майор Форрест, не могли бы вы попросить мисс Мэйнуоринг уйти? Я должен исполнять свои обязанности.

– Я не думаю, что они включают её насильственное удаление, так ведь? И моральное убеждение, кажется, до сих пор не возымело результата. – Он снова понизил голос. – Тебе действительно лучше уйти, Стейси. Становится трудновато, тебе не кажется?

– Тебе?

– Мне.

– Я пойду, – пробормотала Стейси и так внезапно убрала руки, что Чарльз решил, что она потеряла равновесие и сейчас упадёт, но прежде чем он успел прикоснуться к ней, она выпрямилась. Казалось, жизненные силы полностью покинули её. Она попрощалась едва слышным голосом, затем повернулась и вышла из комнаты.

Крисп приоткрыл дверь и с грохотом захлопнул её. Можно было подумать, что он пытается её вышибить. Стейси не смотрела на него, когда пришла. И не смотрела на него, когда уходила. Возможно, его вообще не было в комнате.

Когда Крисп, грохнув дверью, обернулся, Чарльз Форрест вновь стоял спиной к нему, уставившись на картину сражения, но на сей раз имелись все основания усомниться, видит ли он вообще хоть что-нибудь.

ГЛАВА 32

Лилиэс Грей отодвинула шторы на окнах в гостиной. Солнце уже ушло в сторону, и с моря подул лёгкий ветерок. День действительно был удушающе жарким, но через час-другой воздух освежится. Она подошла к двери и открыла её, чтобы устроить сквозняк в комнате. Как досадно, что её квартира открывается в общий коридор прямо из гостиной. А вот у Чарльза в квартире внизу был милый маленький вестибюль. Она не понимала и никогда не могла понять, почему в её квартире нельзя сделать такой же. Факты, приведённые мистером Адамсом, архитектором, не имели никакого значения для этой точки зрения. Так что повод для недовольства никуда не делся. В такой жаркий день, как этот, конечно, имелось определённое преимущество в том, что удалось добиться продувающего комнаты сквозняка.

Она отошла от дверей и снова встала у окна. Как долго тянется день! Чарльз не встречался с ней. И поэтому Лилиэс злилась и обижалась. Она на мгновение увидела его в холле, когда он выходил на ланч с майором Констеблем, и всё. Она бы даже и не увидела его, если бы не услышала, как майор Констебль спускается и следует за ним, потому что, конечно, она сразу догадалась, что Чарльз пригласил его на ланч. Ещё один повод для недовольства. Её-то Чарльз не пригласил.

Конечно, она бы отказалась. Если бы кто-то заметил её, то мог бы подумать, как странно – так скоро после смерти Льюиса. О нет, она бы не пошла, но хотела бы, чтобы её пригласили. Никто не обратит внимания на совместный ланч Чарльза и Джека Констебля в Ледбери – даже в наши дни мужчины гораздо свободнее женщин – но было бы неразумно, если бы её заметили в отеле или ресторане, пока не состоялись похороны. Естественно, ей придётся пойти на похороны. И надеть чёрные куртку и юбку, как бы ни было жарко, потому что у неё больше не было ничего подходящего. К счастью, они не очень плотные, но шерстяные – и в такую погоду! Однако необходимо носить именно их, и на дознании тоже.

Мысли, проникавшие в сознание Лилиэс, неумолимо подводили её к дознанию. Ей придётся пойти, принести присягу и дать показания. Тут она пришла в полное замешательство, её охватила невольная дрожь. Это – самый страшный момент дознания. Ей придётся встать в такой ящик с выступом, прочитать клятву, напечатанную на карточке, которую ей вручат, и давать показания. В комнате окажется полно народу, и все будут глазеть на неё. На чёрные куртку и юбку. Оттеняющие светлые волосы. Можно надеть маленькую чёрную шляпку, которая почти ничего не скрывает – только кокетливый изгиб над глазами и клочок вуали, чтобы скрыть поля. Воображению Лилиэс рисовалась утешительная картина – она стоит на месте для свидетелей, трогательно стройная, дышащая правдивостью, изо всех сил старающаяся быть смелой. Затем дрожь и тревога вернулись. Её охватило чувство жуткого страха – она давала показания, и вдруг запуталась и не знала, что сказать. Ужасное потрясение. И никого рядом. И Чарльза рядом нет.

Она уставилась в окно. Ни облачка в небе, ни тени на море.

Кто-то поднимался по лестнице – мужчина. Чарльз? Майор Констебль? Звук доносился через открытую дверь. Она повернулась, подошла к порогу и увидела, как инспектор Крисп шагнул на лестничную клетку.

К тому моменту, когда Крисп и Лилиэс появились в пристройке, сцена была полностью подготовлена. Стеклянный проход напоминал печь, как и в тот ужасный пятничный день. Выход из всего этого тепла и яркого света в комнату, которую Льюис Брэйдинг оформил для своей Коллекции, сопровождался потерей добрых десяти градусов тепла и погружением в то, что на первый взгляд казалось темнотой. Под потолком горела единственная лампа, и стены, покрытые чёрным, приглушали её свет. Лилиэс Грей перевела дыхание, на мгновение остановилась, почувствовала прикосновение Криспа к своей руке и зашагала дальше. Он сказал: «Сюда, мисс Грей», и они вышли в освещённый коридор.

Дверь лаборатории была приоткрыта. Крисп открыл её и встал в стороне, чтобы Лилиэс могла войти. Все лампы были включены. Комната казалась ослепительно яркой, как палата в больнице – белые стены, белый потолок, прохладный воздух.

Лилиэс вошла, повернула направо и увидела старшего констебля, глядевшего на неё из-за стола Льюиса, расположенного в дюжине футов от дверей. Марч сидел там, где сидел Льюис. Слева неподалёку от него расположилась маленькая безвкусно одетая женщина с бледно-розовым вязанием на коленях. Частный детектив Чарльза. Каким-то образом её внешность типичной гувернантки вызвала облегчение. Холодное, трепетное ощущение, заставлявшее Лилиэс чувствовать себя едва ли не больной, начало стихать. Как утомительно – притащить её сюда жарким вечером без внятного объяснения причин, за исключением того, что полиция хотела проверить некоторые из сделанных заявлений. Но бояться нечего. Её нервы просто сыграли с ней шутку, что совсем неудивительно после испытанного потрясения. Обычное дело – такое же заурядное и обыденное, как безвкусная невысокая гувернантка, вязавшая бледно-розовую шерсть.

Марч сказал:

– Заходите, мисс Грей. Возникло несколько вопросов, которые я должен вам задать. Крисп, вы готовы записывать?

Дрожь возобновилась. Конечно, очень глупо – эти её нервы… Рэндал Марч – симпатичный человек. Он был суперинтендантом в Ледлингтоне до того, как стал главным констеблем. Он выглядел, как деревенский джентльмен – большой, красивый, загорелый.

Инспектор поудобнее устроился и вынул блокнот. Именно такие формальности заставляют нервничать. Какая необходимость в том, чтобы их соблюдать? Почему мистер Марч не мог просто побеседовать с ней в её собственной гостиной? Было бы гораздо лучше. Он начал довольно вежливо, но голос звучал совершенно официально:

– Итак, мисс Грей, у меня имеются ваши показания. Извините, что вынужден обеспокоить вас, но если вы снова воспроизведёте прошедшие события, это очень поможет нам. Кстати, я не знаю, встречались ли вы с мисс Сильвер. Она частный агент по расследованиям. В первую очередь мистер Брэйдинг обратился к ней, а теперь она представляет майора Форреста. Если у вас нет возражений, я бы хотел, чтобы она присутствовала.

– Нет… нет… конечно… я имею в виду, я совсем не против. Чарльз говорил мне.

– Тогда, если вы не возражаете, мисс Грей, я бы хотел, чтобы вы вернулись к двери и вошли снова. Я хочу, чтобы вы представили, будто я – мистер Брэйдинг. И прошу вас снова сделать и сказать то, что вы делали и говорили в пятницу днём.

Мисс Сильвер, увидев мисс Грей, решила, что та очень бледна. При этих словах она стала заметно бледнее.

– О, я не могу… я не думаю…

– Я бы хотел, чтобы вы попробовали, мисс Грей. Если то, о чём вы говорите в своих показаниях, верно, я не совсем понимаю, почему вы возражаете.

Она поднесла носовой платок к губам и, прикрыв рот, облизала их.

– Я сделаю то, что смогу…

Она направилась к двери, всё ещё держа в руках платок. Когда она повернулась, чтобы повторить вход, Марч остановил её.

– Был ли у вас носовой платок в руке?

– Нет… нет… о нет…

– Мы постараемся быть настолько точными, насколько возможно, поэтому уберите его. У вас была эта сумка?

– О… да.

– В левой руке?

– Под моей рукой.

– Итак, вы вошли. Что же дальше?

Лилиэс Грей пыталась вспомнить свои ответы. Слова были записаны, но между этими словами и её воспоминаниями о них возникла картина, уводившая мысли в сторону. Губы так пересохли, что пришлось снова их облизать. Она не знала, что сказать – но она должна что-то говорить, иначе они подумают… они подумают…

Она шагнула к столу, бормоча и запинаясь:

– Я не знаю… вы заставляете меня нервничать. Очевидно, я поздоровалась.

– А Брэйдинг?

– Очевидно, он тоже.

– А потом? Что вы делали?

– Я не могу припомнить каждую мелочь.

– Просто попытайтесь. Покажите мне, что вы делали дальше.

Лилиэс медленно прошла остаток пути, нервничая, колеблясь, уставившись на Марча. Подойдя к столу, она осталась стоять. Её рука легла на край стола.

Крисп пристально взглянул на Лилиэс Грей. Раньше задуманное казалось ему шутовством, но теперь он изменил своё мнение. Методичность и хорошая память помогли ему вспомнить её показания. Где говорилось, что она вошла, села за стол и стала беседовать с мистером Брэйдингом о делах, которыми собиралась заняться, поскольку у неё появилась такие дела, и она нуждалась в совете. Что ж, мисс Грей всего лишь попросили повторить свои действия, но она даже не оглянулась, чтобы посмотреть, есть ли стул, а подошла прямо к столу и оперлась на него.

Главный констебль спросил:

– Вы так опирались на стол?

Она торопливо убрала руку.

– Нет… нет, не думаю.

– Что ж, попробуйте вести себя так же, как в пятницу. Вы стояли так, как сейчас?

Лилиэс охватило чувство паники. Она попыталась вспомнить, что отвечала... Что-то о разговоре с Льюисом – сесть и поговорить с ним. Она ответила так быстро, как только могла:

– Нет, нет, я села.

– Где?

У стола стоял стул. Каждый раз, когда Лилиэс закрывала глаза, она видела стол и Льюиса. Стул находился немного правее того места, где она сейчас стояла. Она махнула рукой и сказала:

– Там.

Повинуясь взгляду главного констебля, Крисп встал и пододвинул стул, на который она указала. Лилиэс очень обрадовалась возможности усесться.

– А потом? – спросил Марч.

– Мы приступили к разговору о бизнесе. Я пришла спросить его о вложении денег.

Именно так она заявляла, давая показания. Теперь всё в порядке. Если она будет придерживаться этой линии, они не смогут поймать её в ловушку. Она утверждала, что речь шла об истекающем сроке закладной и желании получить от Льюиса совет, куда лучше вложить деньги. И стала это повторять.

Когда Лилиэс дошла примерно до середины, она увидела, что мисс Сильвер смотрит на неё. С таким странным выражением. Не то, чтобы неодобрительно, и не так уж строго. Скорее, с неким сожалением. Голос Лилиэс снова задрожал.

– Он посоветовал… поместить их… в государственные… ценные бумаги…

– А потом?

– Ну и… всё. Ну, то есть… конечно, мы немного поговорили об этом…

– Что вы говорили?

– О, просто… его мнение, как лучше поступить… с этим.

– И что он сказал?

– Поместить… в государственные… ценные бумаги…

– И больше ничего?

Лилиэс почувствовала облегчение. Допрос подходил к концу. Она выдержала. Она ответила:

– О да.

– И ничего о броши Марциали?

Глаза Лилиэс расширились. Язык снова коснулся губ.

– Я не понимаю… о чём вы говорите…

– Разве, мисс Грей?

Она покачала головой.

Мисс Сильвер отложила вязание и подошла к ней со стаканом воды в руке.

– Я думаю, вам лучше выпить это, мисс Грей.

Воду поднесли к её губам. Она стала пить. Часть воды пролилась. Лилиэс выпила ещё немного. Мисс Сильвер поставила стакан на стол и произнесла ласково, но твёрдо:

– Теперь вам придётся выслушать главного констебля.

Марч начал:

– В четверг вечером вы присутствовали вместе с другими во внешней комнате пристройки, когда Брэйдинг демонстрировал свою Коллекцию. Одним из экспонатов являлась брошь Марциали с пятью большими бриллиантами имеющая значительную ценность. Миссис Констэнтайн заявляет, что видела, как вы взяли её и спрятали в сумку. Что вы скажете на это?

– О… это неправда… – Она потянулась к воде, сделала глоток и чуть ли не уронила стакан обратно на стол.

Марч продолжал, ни на йоту не изменив тон:

– Миссис Констэнтайн говорит, что подождала, пока все уйдут, и сообщила Брэйдингу о том, что видела. И по её словам, мисс Грей, он не удивился и заявил, что сам разберётся с этим вопросом. Он позвонил вам прямо перед ланчем в пятницу, не так ли?

– Речь шла об инвестициях… я приехала, чтобы посоветоваться с ним… – задыхаясь, выдавила Лилиэс.

– Так вот, мисс Грей, вам не нужно отвечать, если вы не хотите. Я должен предупредить вас, что всё, что вы говорите, может быть записано и использовано в качестве доказательства. И хочу сказать, что заявление миссис Констэнтайн и ваше собственное поведение вызывают очень сильное подозрение в том, что вы причастны к убийству мистера Брэйдинга. У него была причина полагать, что вы украли ценную брошь. Он послал за вами, чтобы разобраться с этим вопросом. Вы пришли и увидели его. Вы вернули брошь, потому что её нашли в этом ящике, который остался полуоткрыт. Если мистер Брэйдинг угрожал вам разоблачением, у вас имелся сильный мотив. Оружие, из которого его застрелили, взяли в Солтингсе. Оружие, лежавшее в его ящике, доставили обратно в Солтингс…

– Нет, нет! Это не я! – завопила Лилиэс, мёртвой хваткой сжав руку мисс Сильвер. – Заставьте его замолчать! Остановите его! Это не я!

Мисс Сильвер мягко, но решительно освободилась от вцепившихся рук. Рэндал Марч, порой желавший, чтобы она не вмешивалась, сейчас безоговорочно радовался её присутствию. Истеричные женщины – хуже, чем землетрясение.

Мисс Сильвер настоятельно посоветовала:

– Прошу вас, успокойтесь, мисс Грей.

– Но я не… я не прикасалась к нему… и к револьверу! Я не могла! Такие вещи пугают меня до смерти! О, вы же не думаете, что я застрелила его! Мистер Марч, вы не можете… вы не можете думать, что я застрелила его!

Он не ответил. Ответила мисс Сильвер:

– Мисс Грей, вы должны контролировать себя. Если вы невиновны, вам нечего бояться. Если вы хотите дать какое-либо объяснение…

– Он не будет слушать меня! Никто не будет слушать! Вы не поверите мне! О, вы не сможете заставить его выслушать меня! – беспомощно, испуганно всхлипывала Лилиэс.

Мисс Сильвер положила руку ей на плечо.

– Всё, что вы скажете, будет выслушано. Мы не требуем ответа и ни к чему вас не принуждаем, но вы можете добровольно сделать заявление. Инспектор Крисп запишет его. Затем текст вам прочитают, и вы подпишете его, если захотите. На вас не будет оказываться ни малейшего давления. А теперь выпейте ещё воды и решите, не хотите ли вы что-нибудь нам рассказать.

Лилиэс протянула дрожавшую руку к стакану, сделала несколько глотков между рыданиями и снова поставила стакан. Часть воды, пролившись, потекла по подбородку. Она промокнула его носовым платком и простонала:

– О, мистер Марч, я не стреляла в него. Он был уже мёртв, когда я пришла к нему.

Эти слова потрясли собравшихся в комнате. Мисс Сильвер проронила: «Боже мой!». Застыв рядом с мисс Грей, она пристально наблюдала за ней. Изнеможение и напряжение полностью покинули её. Странным образом шок, вызванный этими словами, полностью успокоил Лилиэс. Она ещё вздрагивала, но больше не оседала на стуле. И перестала рыдать.

Рэндал Марч спросил:

– Вы хотите официально заявить об этом?

– Да… да… конечно. Я должна. Я не могу позволить кому-либо думать…о, это ужасно!

– Брэйдинг был уже мёртв, когда вы вошли в эту комнату в пятницу днём?

Ответ выпалили с лихорадочной энергией:

– Да, да, конечно! Вы же сами понимаете, поэтому я и не могла сообщить вам ни то, что он сказал, ни то, что я сказала. Он был мёртв. Я в жизни не была так потрясена! Я вошла в комнату, и тут же увидела, что он мёртв.

Мисс Сильвер тихо вернулась на своё место и принялась за вязание. Мисс Грей вела себя спокойно. Истерика не повторится. Раз уж сделано самое поразительное признание, остальное будет легко. Она мысленно процитировала французскую пословицу: «Ce n'est que le premier pas qui coȗte»^[83].

Рэндал Марч перешёл к появлению в пристройке.

– Кто вас впустил, мисс Грей?

– Дверь была приоткрыта, – ответила она.

– Это вас удивило?

– Да… нет… я подумала, что Льюис оставил её открытой для меня.

– Горел ли свет внутри?

– Да… как и сегодня.

– Горела только одна лампа?

Дрожь возобновилась.

– Да… при входе было темно...

– А коридор освещён?

– Да… как и сегодня.

– А лаборатория?

Снова дрожь.

– О да… ужасно ярко.

– Расскажите мне точно, что вы увидели, когда вошли.

Инспектор Крисп всё записывал, но Лилиэс не возражала. Она не могла всё рассказать достаточно быстро, но начала:

– Я вошла в комнату. Вначале мне показалось, что он спит. Его голова лежала на столе. Я подошла немного ближе и увидела, что его застрелили.

– Почему вы не подняли тревогу?

Она ответила безжизненно и медленно:

– Я… не… знаю. Я… была в шоке. Я просто стояла там… и не могла пошевелиться.

– Но затем сдвинулись с места?

– Да... Я подошла удостовериться, что он… мёртв.

– Покажите мне, как он лежал.

– Его голова… касалась края… лотка для промокательной бумаги.

Марч отодвинул свой стул и встал.

– Я хотел бы, чтобы вы показали мне, как именно лежало тело.

Лилиэс обошла стол и показала ему, очень точно изобразив положение, в котором был найден Льюис Брэйдинг.

– Спасибо, мисс Грей.

Они вернулись на свои места.

– Правая рука свисала?

– О да.

– Вы видели оружие?

– Оно лежало там, на полу – как будто он только что уронил его. Я думала, что он застрелился.

– Знали ли вы какие-либо причины, по которым он мог застрелиться?

– О нет.

– Но вы думали, что это самоубийство?

– Да, верно.

– Тогда почему вы не подняли тревогу?

– Я… я…

– Мисс Грей, первоначальное потрясение миновало. Вы начали рассуждать. Ваш разум был достаточно ясен, чтобы сформулировать теорию, по которой Брэйдинг покончил с собой. Естественная реакция – вернуться в дом и поднять тревогу. Почему вы этого не сделали?

Её руки сжали мокрый носовой платок.

– Я боялась.

– Почему?

– Я боялась, что подумают… – Она умолкла.

– Вы боялись, что подумают, что вы застрелили его?

Она затаила дыхание.

– Значит, вы так думали, верно?

– Потому что имелся очень сильный мотив.

Мисс Сильвер кашлянула. Затем обратилась к начальнику полиции с вежливой формальностью:

– Пожалуйста, извините, но могу ли я задать вопрос мисс Грей?

– О, конечно.

Она посмотрела на розовую шерсть и сказала:

– Какие основания были у вас предполагать, что имелся такой мотив? Когда мистер Брэйдинг говорил с вами по телефону, он сказал вам, что миссис Констэнтайн видела, как вы взяли брошь Марциали?

На мгновение Марч испугался, что истерическое рыдание повторится. Но ничего подобного. Лилиэс Грей возмущённо выдохнула: «О!», встала и разразилась потоком слов вместо слёз.

– Майра Констэнтайн – вульгарная старуха, она всюду суёт свой нос. Всех судит по себе и думает, что у всех такие же низкие мотивы. И Льюис всегда прислушивался к ней. Он был самым недобрым, самым несправедливым. – Она пыталась и действительно сумела окружить себя атмосферой достоинства. – Я позаимствовала брошь, потому что она меня очень заинтересовала, и я хотела сделать набросок. И написать несколько статей о ювелирных изделиях. Я не спрашивала Льюиса, потому что он учинил бы мне массу препятствий. Я решила просто пошутить и вернуть брошь на следующий день. А потом он позвонил и был очень зол. И, конечно, я знала, что Майра из этого раздует целую историю. Поэтому, когда я обнаружила, что Льюис мёртв, я подумала, что будет намного проще, если я просто ускользну и ничего никому не скажу.

Именно в этот момент Марч действительно поверил, что она говорит правду. Только естественные процессы совершенно непоследовательного ума способны создать такой совершенный пример безрассудства. Выдумать подобное невозможно. Ему пришлось приложить немалые усилия, чтобы снова собраться с мыслями:

– Вы решили, что просто уйдёте и ничего не скажете?

Лилиэс мило ответила:

– Я думала, что это лучший выход из положения.

Что за женщина! Ладно, он вытащит из неё всё, что только можно.

– Хорошо, мисс Грей, вы оставались здесь в течение десяти минут. Что вы сделали после того, как решили ничего не говорить?

– Я положила брошь во второй ящик стола. Он был открыт.

– А револьвер лежал в ящике?

– Нет… на полу.

– Вы видели где-нибудь второй револьвер?

Лилиэс выглядела удивлённой.

– О, нет. Я уверена, что у него был только один.

– Итак, вы положили брошь в ящик. А дальше?

Выражение изумления было так незначительно, так мимолётно, что его заметила только мисс Сильвер.

– Я не знаю, что вы имеете в виду.

– У вас было десять минут. Я не думаю, что вы рассказали мне всё. Что вы делали после того, как положили брошь в ящик?

На этот раз потрясение ясно читалось на лице

– Я ушла…

Марч покачал головой:

– О, нет, не сразу. У вас оставались десять минут. Вероятно, я смогу вам помочь. Вы видели металлический поднос на столе?

– Я… я не знаю… быть может, да…

– Ну-ну, мисс Грей, я думаю, вы его видели. Где он находился?

– Вот… вот там. – Она указала левой рукой на пустое место.

– Он был пуст?

– Да… да, кажется…

– Вот видите, память возвращается, – улыбнулся Марч. – Продолжим наши попытки. Вы видели завещание Брэйдинга?

Лилиэс охнула, как будто у неё из-под ног выбили опору.

– Вы видели его, мисс Грей?

Она беспомощно уставилась на Марча и разрыдалась.

Мисс Сильвер положила вязание и очень твёрдо заявила:

– Мисс Грей, если вы не скажете правду, то, полагаю, окажетесь в серьёзной беде. Я думаю, вы видели завещание мистера Брэйдинга. Я считаю, что оно лежало там, на столе. Вы видели его, и вы прочли его. Вас очень разозлило, что все деньги достаются миссис Робинсон. Я не думаю, что вы стали рассуждать дальше. Если бы это завещание уничтожили, деньги перешли бы к майору Форресту, а если бы они перешли к майору Форресту, вы бы наверняка получили свою долю. Сказать, что вы сделали? Бланк завещания был не так уж велик. Вы взяли свой платок и переставили металлический поднос в дальний правый угол стола. Вы достаточно держали себя в руках, чтобы помнить, что нельзя оставлять отпечатки пальцев. Вы положили бланк на металлический поднос и зажгли спичку – так как вы курите, у вас, вероятно, имелись спички в сумке.

– Откуда вы знаете, что я курю?

Мисс Сильвер кашлянула.

– Я спросила у миссис Констэнтайн. Вы зажгли спичку, подожгли завещание и убедились, что оно сгорело. Именно так всё и произошло, верно?

Лилиэс всплеснула руками. Изорванный носовой платок упал на пол.

– О-о-о! – воскликнула она. – Откуда вы знаете?

ГЛАВА 33

– Ну, и что вы думаете обо всём этом?

Марч сидел в лаборатории напротив мисс Сильвер. Лилиэс Грей по предложению мисс Сильвер удалилась в комнату Льюиса Брэйдинга, где стояла очень удобная кушетка. Уход за дамой возложили на пожилую горничную. Мисс Грей не возражала. Она рыдала, не переставая, но глаза тут же высохли, когда мисс Сильвер посоветовала ей выпить чашку чая. Крисп ушёл, оставив Марча наедине с мисс Сильвер. Она размышляла о том, как трудно отделить ложь, являющуюся наполовину правдой, от правды, являющейся наполовину ложью. И с восхищением вспоминала строки, которыми лорд Теннисон описывал этот факт^[84]. Она продолжала вязать, откинувшись на спинку одного из тех низких кресел без подлокотников, которые предпочитала любым другим. И ответила на вопрос Марча встречным вопросом:

– А что ты сам об этом думаешь?

Он медленно повёл рукой.

– Всё зависит от того, говорит ли она правду. Как вы считаете?

– Думаю, да, Рэндал.

В его голосе возникли циничные нотки:

– Вы верите во всю эту ерунду о том, что брошь позаимствована, чтобы сделать набросок?

Спицы щёлкнули.

– О нет, конечно же, нет. Это просто дымовая завеса. Она никогда не посчитает себя виновной и никогда не признает свою вину. Распространённый тип магазинных воровок. Они полностью оправдывают своё поведение в собственных глазах, делают хорошую мину и сохраняют самоуважение. Отсутствие ясности мышления, как ржавчина, разъедает характер. Мисс Грей подтверждает это на каждом шагу. Она украла брошь мистера Брэйдинга, но я совершенно уверена, что она не стреляла в него.

Марч склонялся к тому, чтобы согласиться с ней.

– Ваши доводы?

Мисс Сильвер оживлённо и бодро вязала.

– Мой дорогой Рэндал, это преступление было очень тщательно обдумано, очень хитро спланировано. Отчётливо прослеживаются следы острого ума,работающего быстро и безжалостно и мгновенно сообразующегося с обстоятельствами. Неужели мисс Грей соответствует этому образу? Давай рассмотрим ситуацию, в которой она оказалась. Она ограбила мистера Брэйдинга. Он разоблачил её. Она знала, что миссис Констэнтайн известно об этой краже. Мистер Брэйдинг позвонил ей и сказал, что она должна вернуть брошь. Так она и поступила. Неужели ты способен предположить хотя бы на миг, что она запаслась оружием и приехала сюда с намерением застрелить мистера Брэйдинга? Думаю, что она ни разу в жизни не прикасалась к огнестрельному оружию. Обладая склонностью к самообману, она не могла поверить, что мистер Брэйдинг действительно хотел её разоблачить. Она ожидала неприятную сцену, но не рассчитывала, что он дойдёт до крайностей. Если бы он убедил её, что она оказалась в реальной опасности, она бы обратилась не к револьверу майора Форреста, а к самому майору Форресту. И сообщила бы ему со слезами на глазах о жестокой и чёрствой позиции, которую занял по отношению к ней мистер Брэйдинг. Уверяю тебя, Рэндал, что она – хотя и по другой причине – так же неспособна выстрелить в кого-либо, как и я сама. Вид мёртвого тела мистера Брэйдинга привёл её в ужас, и единственной мыслью было сделать вид, что ничего не произошло. Это вполне соответствует её складу ума. Она не в состоянии мыслить ясно или разумно. А под воздействием шока вообще не думает, а действует в силу инстинкта и привычек. Я уверена, что ей даже не пришло в голову простое умозаключение: заявив, что мистер Брэйдинг был жив, когда они расстались, тем самым она бросила подозрение на майора Форреста.

Марч сухо возразил:

– У неё хватило ума сообразить, что следует уничтожить завещание.

Мисс Сильвер очень решительно покачала головой.

– Не ума, Рэндал – инстинкта. Всё её поведение демонстрирует одержимость стяжательством. Она прочитала завещание и увидела, что мистер Брэйдинг всё оставил миссис Робинсон. Ей оставалось только чиркнуть спичкой, чтобы противостоять тому, что казалось ей чудовищной несправедливостью. Ты видел и слышал её. Разве не ясно, что она посчитала такой поступок вполне оправданным?

– О, она посчитала бы оправданным что угодно.

– Именно так.

После краткой паузы Марч спросил:

– Если вы собираетесь принять её показания, они очистят Чарльза Форреста. Это и являлось вашей целью, не так ли?

Мисс Сильвер, не шелохнувшись, вежливо ответила:

– Моя цель – служить правосудию и узнать правду. Ты слишком хорошо меня знаешь, чтобы поверить, будто у меня может иметься какой-то другой мотив.

Он улыбнулся.

– Вы только что проявили себя чрезвычайно умелой защитницей.

Она кашлянула.

– Ты спрашивал моё мнение. Я изложила его.

Некоторое время он сидел с подбородком в руке, изучая её.

– Вам не приходило в голову, что может быть совершенно другое объяснение, скажем так, этого отклонения мисс Грей от своих первоначальных показаний?

Глаза мисс Сильвер блеснули.

– И какое объяснение ты предлагаешь?

– Она – приёмная сестра Форреста. И должна быть предана ему. Как вы сказали, у неё порядочный сумбур в голове. Когда она давала первоначальные показания, ей не пришло в голову: утверждая, что она оставила Брэйдинга живым в десять минут четвёртого, тем самым она наводит подозрение на Форреста, который говорит, что обнаружил его мёртвым в двадцать минут. А когда начала осознавать это, то впала в панику, и, поняв, что Форрест находится на грани ареста, предложила нам историю о том, что видела Брэйдинга мёртвым ещё до трёх.

Мисс Сильвер очень мило улыбнулась.

– Очень остроумно, Рэндал, но не сработает. Во-первых, по-моему, она даже не подозревала о том, что майору Форресту грозит арест. Во-вторых, она отнюдь не по своей воле заявила о том, что Брэйдинг был убит ещё до её прихода. Её застали врасплох и испугали, и только таким образом вынудили к признанию. И в-третьих, я абсолютно не верю, чтобы мисс Грей в чрезвычайной ситуации думала о чьих бы то ни было интересах, кроме своих собственных.

– Вы думаете, её застали врасплох и вынудили признаться?

– Конечно. Я очень внимательно наблюдала за ней с момента её появления. Разве ты не видел, как мисс Грей невольно выдала себя, увидев письменный стол? Она остановилась. Её глаза расширились. Она в ужасе уставилась на тебя. Ей было трудно сдвинуться с места. И тогда я совершенно убедилась в том, что она видела мистера Брэйдинга лежавшим на столе, убитым. Ты спросил меня, уверена ли я в правдивости её показаний. Я думаю, что этот факт подтверждается её описанием положения тела. Достоверно в каждой детали, не так ли?

Он кивнул.

– Форрест мог бы рассказать ей об этом.

– Маловероятно. Он не стал бы описывать подобную печальную сцену особе с таким истеричным темпераментом.

– Что ж, я согласен с вами. Не уверен, что согласен по всем направлениям, но Форрест оправдан. – Он улыбнулся. – Вы очень эффективный защитник.

Бледно-розовый жилет вращался. Мисс Сильвер укоризненно кашлянула.

– Майор Форрест не нуждается в адвокате. Факты говорят сами за себя. Разве ты не считал, Рэндал, что подмена револьверов – фактическое доказательство его невиновности?

– Моя дорогая мисс Сильвер!

Она снова кашлянула.

– Если нет – прошу тебя, прими это к сведению. Все посетители мистера Брэйдинга днём в пятницу прибыли из Солтингса. Любой из них мог раздобыть револьвер майора Форреста с царапиной на рукоятке и обменять его на принадлежавший мистеру Брэйдингу, где имелись его инициалы. Так как револьвер мистера Брэйдинга лежал в ящике – и согласись, что этот факт общеизвестен – почему для убийства не воспользовались им? Поскольку была предпринята попытка объявить смерть самоубийством, следует согласиться с тем, что собственный револьвер мистера Брэйдинга не использовался, потому что его нельзя было взять. Убийца не смог бы вытащить его из ящика и выстрелить в упор, что необходимо для поддержки версии самоубийства. Поэтому он или она должны были запастись иным оружием и, в случае необходимости, пустить его в ход. Но майор Форрест – единственный из этих четверых визитёров, которому не требовалось запасаться другим оружием. Он мог бы встать рядом со своим двоюродным братом, перевести разговор на револьвер, который сам же ему и дал, и найти какой-то предлог, чтобы открыть ящик и вынуть этот револьвер. Всё прошло бы совершенно естественно и легко. Майор Форрест мог застрелить своего двоюродного брата, не вызывая ни малейшего подозрения. Ему не требовался собственный револьвер, и он слишком умён, чтобы пустить его в ход.

Марч пристально посмотрел на мисс Сильвер.

– Но кто-то это совершил. Кого вы подозреваете?

– Того, кто не мог рассчитывать на то, что завладеет собственным револьвером мистера Брэйдинга. Кого-то, кто всё спланировал очень тщательно, но настолько торопился, что отпечатки пальцев, которым полагалось убедить полицию в том, что мистер Брэйдинг покончил с собой, соскользнули и смазались. Кого-то, кому пришлось забрать револьвер мистера Брэйдинга и оставить другой, потому что револьвер мистера Брэйдинга был полностью заряжен, а в этой комнате просто нет места, где можно выстрелить так, чтобы это осталось незамеченным.

Марч поднял руку.

– Моя дорогая мисс Сильвер!

Она улыбнулась ему, любезно и одновременно серьёзно.

– Это всё правда, не так ли? Пока ты обдумываешь это, я бы посоветовала тебе послать за мистером Моберли.

Брови Марча сошлись на переносице.

– Моберли?

Мисс Сильвер кашлянула.

– Есть один-два вопроса, которые я хотела бы задать ему. Но воздерживалась, пока не смогу это сделать в твоём присутствии.

– Моберли, – повторил Марч задумчиво. – О, да я и сам не прочь встретиться с ним. Он порядком напуган, так что мы можем кое-чего добиться от него. И, по-моему, я знаю, как этого добиться.

Он поднял трубку телефона и отдал распоряжение. Затем, положив трубку, слегка обернулся и сказал:

– Заметьте – вначале я послал за ним, а теперь задаю вопросы. О чём вы хотите спросить его?

Мисс Сильвер кашлянула.

– О письмах, которые пришли в пятницу с вечерней почтой.

– Каких письмах?

– Помнишь, как официант оправдывался за то, что подслушал часть разговора между мистером Брэйдингом и мистером Моберли? Он объяснил, что принёс письма мистеру Брэйдингу.

Марч недоумённо посмотрел на неё.

– Есть ли основания предполагать…

– Думаю, да. – Она вязала уверенно и быстро, в маленьких аккуратных чертах лица проступили сосредоточенность и целеустремлённость. – Видишь ли, одно из этих писем было от миссис Робинсон.

– Откуда вы знаете?

– Спросила у официанта.

Марч нахмурился.

– Он знаком с её почерком?

– О, да, достаточно хорошо. Она часто бывала в клубе. Писала письма и отдавала их ему, чтобы бросить в почтовый ящик внизу у ворот.

– Но…

Она склонила голову.

– Я знаю, Рэндал. Миссис Робинсон находилась здесь поздно вечером в четверг. Она была среди тех, кому мистер Брэйдинг показывал свою Коллекцию. И ушла домой по дорожке вдоль скал с майором Форрестом. Это письмо должно было быть написано после того, как она вернулась в Солтингс. Вот почему оно меня интересует. Примерно в четверти мили от Солтингса находится стоячий почтовый ящик – там, где переулок выходит на главную дорогу. Всё, что бросают в этот ящик после пяти часов дня, изымается в начале следующего дня и разносится по адресам вечерней почтой. Это считается местной доставкой. Я обязана мисс Снагге знанием подробностей. Она сортировала письма, доставленные в пятницу, и подтверждает слова Оуэна о том, что одно из писем мистеру Брэйдингу было от миссис Робинсон. Я считаю, что мы имеем право сделать вывод: оно было написано после того, как она вернулась в Солтингс.

Марч хмыкнул:

– Ну и что? Они были помолвлены. А обручённые часто пишут друг другу.

Мисс Сильвер резко кашлянула.

– Я думаю, что в этом кроется нечто большее. Миссис Робинсон шла домой с майором Форрестом. По его словам, она сказала ему, что мистер Брэйдинг попросил её выйти за него замуж и составил завещание в её пользу. Обрати внимание на формулировку – он попросил её выйти за него замуж. Так что вполне возможно, что она не дала ему однозначного ответа.

– Он бы не подписал завещание в её пользу, если бы она этого не сделала.

– Тогда, возможно, она продолжала колебаться. Должна отметить, что миссис Констэнтайн, обладающая крайне острым умом, и мисс Дейл, неутомимая сплетница, изо всех сил старались сообщить мне, что миссис Робинсон не на шутку увлечена майором Форрестом.

Марч засмеялся.

– И вы верите всему, что слышите?

Мисс Сильвер чопорно констатировала:

– Мне не так уж трудно в это поверить. Майор Форрест – чрезвычайно привлекательный мужчина.

– И какой вывод, по-вашему, из этого следует?

– Пока никакого. Но я надеюсь, что нам поможет мистер Моберли. После прогулки с майором Форрестом миссис Робинсон написала и отправила письмо мистеру Брэйдингу. Получив это письмо, он совершил два телефонных звонка и довольно зло разговаривал со своими собеседниками. Мы знаем, что один звонок адресовался мисс Грей. Но не знаем, не был ли другой – к миссис Робинсон. Я подозреваю, что письмо содержало либо отказ, либо чёткое согласие. Но ни один из этих вариантов не объясняет последующих событий.

Марч кивнул.

– Послушайте, я думаю, нам стоит побеседовать с Форрестом, прежде чем мы увидимся с Моберли.

Он снова поднял трубку:

– Просто задержите мистера Моберли, пока я не позвоню. И попросите майора Форреста подойти к нам.

Чарльз Форрест вошёл в комнату, размышляя, что его ожидает далее. Крисп некоторое время назад оставил его в одиночестве, но попросил задержаться в комнате для писем, и Форрест выполнил просьбу. Снаружи, очевидно, полиция продолжала работу. Из окна доносились звуки приходов и уходов. Открыв дверь, он увидел полицейского, отвечающего за внутренний телефон. Стейси не было видно. Он снова закрыл дверь и оставался наедине со своими мыслями, пока его не вызвали в лабораторию, где встретили: мисс Сильвер – улыбкой, главный констебль – любезно произнесённой фразой:

– Заходите и присаживайтесь, Форрест.

Последнее, чего он ожидал – возобновления в памяти неловкой прогулки с Мэйдой, но сумел справиться, не выходя за рамки собственных показаний. Она сказала ему, что Льюис Брэйдинг попросил её выйти за него замуж и составил завещание в её пользу. Завещание должно было быть подписано на следующий день. Они обсуждали все эти события. Чарльз заметил: миссис Робинсон не считала, что ей будет легко жить с его двоюродным братом, но сложилось впечатление, что она намеревается принять сделанное ей предложение.

– Вам не показалось, что она уже дала согласие? – спросил Марч и получил ответ:

– Скажем так: сомнения настолько малы, что практически не имели значения.

Именно в этот момент мисс Сильвер задала свой первый вопрос:

– Знаете ли вы, что она тем вечером собиралась написать ему?

Он не стал выяснять, откуда это известно, а просто ответил:

– Она написала ему.

– Это точно? – воскликнул Марч.

– Я лично отправил письмо.

– Вы не против объяснить нам поподробнее?

Чарльз посмотрел на него с удивлением.

– А что объяснять? После того, как мы вернулись домой, я написал письмо и собирался отправить его. Мэйда стояла на лестнице с парой писем в руке. Я предложил бросить их в ящик вместе со своими, и она дала их мне. Вот и всё.

– Она ничего не сказала?

Он нахмурился. В том, чтобы повторить её слова, не было никакого вреда. Ну что ж…

– Она просто дала мне письма и сказала: «Готовься к тому, что стану твоей кузиной», – а я ответил: «И очень хорошо».

– Вы уверены, что она сказала именно так?

– О да.

– И поэтому пришли к выводу, что в письме, которое она дала вам, содержалось согласие на предложение Брэйдинга?

– Конечно.

«Ну, вот и всё, – подумал Марч. – Так что Брэйдинга разозлило не её письмо, и мы лаем не на то дерево».

Мисс Сильвер вежливо и вопросительно кашлянула.

– Миссис Робинсон дала вам два письма, майор Форрест?

– Да, два.

– Вы не заметили, кому было адресовано второе письмо?

– О да. Оно находилось сверху, и я не мог не заметить.

– И кому оно было адресовано?

Марч, хоть убей, не понимал, к чему она клонит. Тем временем Чарльз сказал:

– Её подруге, миссис Хант.

– Вы заметили адрес?

– О, она живёт в Лондоне. Приезжала к нам пару раз. Я не могу сказать вам точный адрес. Если хотите, можете узнать у Мэйды.

Мисс Сильвер снова кашлянула, на сей раз осуждающе. И продолжила расспросы:

– Миссис Хант – близкая подруга?

Чарльз засмеялся.

– О, ещё бы. Она из тех, с кем можно завязать дружбу после простой поездки на автобусе. Сердечная, добродушная – чуть ли не с первым попавшимся.

– Что ж, пожалуй, это всё, что мы хотели знать, – подвёл итог Марч. – Хочу сообщить вам, что произошли… некие события. Я должен попросить вас на данный момент просто оставаться в клубе, но, кроме моей просьбы, не существует никаких причин, по которым вам следует как-то изменять своё поведение.

Чарльз принял это, глядя Марчу прямо в глаза.

– То есть я больше не под стражей?

– Именно это я и имел в виду.

– Знаете, я предпочитаю объяснения.

Марч нахмурился.

– Мисс Грей сделала заявление.

Он увидел, как тёмное лицо застыло.

– Что она сказала?

– К её приходу Брэйдинг был уже мёртв.

То, что Чарльз оказался полностью ошеломлён, не вызывало ни малейших сомнений.

– Что?! – едва выдавил он.

Марч кивнул.

– Её собственные слова. Если ей верить, это, безусловно, реабилитирует вас.

– Льюис был мёртв ещё до её прихода…

– Уходите и подумайте, – резюмировал Марч.

Чарльз встал.

– Где она?

Ответила мисс Сильвер ответила:

– Лежит на кушетке в соседнем кабинете. Одна из горничных присматривает за ней. Мисс Грей была очень расстроена.

Чарльз вышел из комнаты, сохраняя неодобрительное молчание.

ГЛАВА 34

Джеймс Моберли вошёл в лабораторию с видом человека, готового к катастрофе. Обычно он немного сутулился, а сейчас стоял прямо, как палка. Мисс Сильвер улыбнулась ему. То, как она пригласила его сесть, напомнило ему школьные дни. Марч, переводя взгляд с неё на Моберли, задавался вопросом, кем же она его считает. Косноязычным малышом, парализованным застенчивостью? Изобретательным парнем, готовым в трудную минуту с лёгкостью солгать? Тупицей, который не в состоянии выучить урок? Лентяем, относящимся к работе спустя рукава? Или возмутителем спокойствия, бросающим вызов авторитетам? Но тут он вспомнил историю Моберли и представил его мальчишкой, который заляпал кляксами свою тетрадь.

Мисс Сильвер сказала:

– Пожалуйста, присядьте, мистер Моберли. Я уверена, что вы не меньше, если не больше, чем мы, стремитесь разобраться с этим печальным делом. Я полагаю, что вы можете нам помочь, и главный констебль очень любезно разрешил мне задать вам несколько вопросов в его присутствии.

Джеймс Моберли ничего не ответил. С дальней стороны стола стоял стул. Он сел на него, не расслабляя напряжённые мышцы, да, похоже, и не имея такой возможности. Слегка кашлянув, мисс Сильвер обратилась к нему:

– Давайте вспомним утро пятницы, мистер Моберли. Мистер Брэйдинг уехал, затем вернулся. И незадолго до двенадцати вы беседовали с ним в кабинете.

Моберли сухо и жёстко проронил:

– Я давал показания о нашей беседе. Мне нечего к ним добавить.

Она продолжала ободряюще улыбаться.

– Я и не прошу вас. Ваш разговор с мистером Брэйдингом был прерван стуком в дверь. Вошёл официант Оуэн и принёс несколько писем, доставленных второй почтой. Мистер Брэйдинг забрал письма, и официант удалился. Вы случайно не заметили, что это были за письма?

– Не в то время. Я вернулся в комнату.

– А потом?

– Да. Мистер Брэйдинг сидел за своим столом. Я прошёл мимо. Письма лежали на столе. Два письма. Одно выглядело как местный счёт, а другое – от миссис Робинсон. – Он отвечал короткими резкими предложениями и очень сдержанно.

– Вы уверены? – спросил Марч. – Вам известен её почерк?

– Да. Довольно характерный.

– Вы видели, как мистер Брэйдинг вскрыл письма?

– Нет. Он вернулся к нашей беседе о моём желании уйти. Он заявил: «Я не хочу больше об этом слышать. Разговор окончен». Затем он взял письмо миссис Робинсон и пошёл к пристройке.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Вы последовали за ним, не так ли? Сколько времени прошло, прежде чем вы это сделали?

– От пяти до десяти минут. Я не мог согласиться с тем, что он сказал. И не мог смириться с тем, что разговор окончен. Я отправился следом, чтобы сказать ему об этом, но, конечно, собирался дождаться подходящего момента.

– Вы на самом деле высказали ему это в лицо?

Он колебался. Охватившее его нервное напряжение стало ещё очевиднее. Наконец он выдавил:

– У меня не было возможности.

– В своих показаниях вы упомянули, что он звонил, когда вы заходили в пристройку – он звонил из своей спальни, и дверь была открыта. Вы говорите, что прошли до конца коридора за дверью лаборатории, чтобы не подслушивать разговор. Почему бы просто не зайти в лабораторию?

Взгляд Моберли скользил мимо мисс Сильвер. Он ответил:

– Я не знаю.

Она на мгновение отложила вязание и наклонилась к Моберли, держа в руках бледно-розовую шерсть.

– Мистер Моберли, я прошу вас быть откровенным. В своих показаниях вы говорили, что мистер Брэйдинг совершил два звонка, что тон его голоса был злым, и что до вас дошли только несколько слов: «Для тебя же лучше!». Прошу вас понять, что сейчас настало время полностью рассказать нам то, что вы действительно слышали.

– Мисс Сильвер… – Его голос прервался слабым стоном.

Она подарила ему ещё одну ободряющую улыбку.

– Правда всегда лучше, мистер Моберли. Я знаю, что вы слышали больше, чем признались.

– Да, – тем же стонущим голосом ответил Моберли. – Что мне было делать? Я знал, что меня подозревают – он позаботился об этом. Он советовал мне молиться за его долгую жизнь, потому что его смерть, от чего бы она ни наступила, погубит меня. Я подумал: «Чем меньше я говорю, тем лучше для меня. Иначе это будет выглядеть так, будто я пытаюсь обвинить кого-то другого». И она мне не очень-то нравилась. Все это знали.

– Мисс Грей? – уточнил Марч.

Джеймс Моберли покачал головой.

– О нет. Это было позже. Когда я вошёл в первый раз, он разговаривал с миссис Робинсон.

– Откуда вы знаете?

– Он называл её по имени. – Напряжение исчезло из его голоса, ставшего просто уставшим и бесцветным.

– Продолжайте.

– Это было первое, что я услышал: «Моя дорогая Мэйда!». Я ушёл по коридору. Я не хотел подслушивать. Но потом остановился. Из-за его голоса. Да, он разговаривал с миссис Робинсон, но его голос…

Он сидел, наклонившись вперёд, сгорбившись, сложив руки на коленях. Но при этих словах немного выпрямился и посмотрел на своих собеседников. Его взгляд был полон воспоминаний о боли. Моберли повторил последние два слова:

– Его голос – вот что остановило меня. Он говорил с ней так, как говорил со мной, когда хотел… напомнить мне… причинить боль. Именно так он говорил со мной в кабинете, когда я сказал ему, что хочу уволиться. – Какая-то дрожь пробежала по телу, глаза потухли. Он пробормотал вполголоса: – Он знал, как причинить боль.

Мисс Сильвер согласилась:

– Да, он любил жестокость.

Моберли поражённо обернулся к ней:

– Ему нравилось причинять боль людям. Ему нравилось причинять боль мне. Это давало ему ощущение собственной силы. Он получал удовольствие от этого. Но он был влюблён в миссис Робинсон. И когда я услышал, как он говорит с ней так, я испугался. Я задавался вопросом, что случилось. Я подслушивал – это звучит не очень хорошо, но правду не скроешь. Я стоял там и подслушивал.

– Что вы слышали? – спросил Марч.

– Я уже говорил вам. Он сказал: «Моя дорогая Мэйда!», именно с такой интонацией. Последовал перерыв – она что-то отвечала. И он протянул: «Весьма интересно. Вы ожидаете, что я поверю? Что ж, приходите ко мне сегодня днём и повторите это снова. Тогда вы сами сможете судить, удалось ли вам меня переубедить». Затем он засмеялся и продолжил: «Моя дорогая Мэйда! – точь-в-точь, как и раньше. – Моя дорогая Мэйда! Вы положили письма в неправильные конверты, и этого оказалось вполне достаточно! Вашей «дорогой Поппи», может статься, и будет любопытно узнать то, что вы написали мне, но, поверьте, это не имеет ни малейшего отношения к моим чувствам по поводу того, что вы написали ей. Возможно, вы забыли слова, которыми с таким удовольствием характеризовали меня. Но сможете восстановить свою память, когда я днём верну вам письмо. Я также хотел бы показать вам завещание, подписанное мной сегодня утром. И желал бы, чтобы вы оказались свидетельницей его похорон. Не стоит загадывать наперёд, верно?» Затем он повесил трубку, снова поднял её и попросил вызвать мисс Грей. Я пошёл дальше по коридору. Я не хотел слышать, что он сказал ей – я не соглядатай. Всё, что я разобрал – по-прежнему злой голос, а также несколько слов: «Для тебя же лучше!». Вот и всё, что я слышал.

Марч спросил:

– Готовы ли вы записать свои показания и подписать их?

Он кивнул.

– Уже готово. Я записал их в пятницу вечером, пока память ещё была свежа. Они хранятся у моей жены. Я отдал ей их на всякий случай…

– То есть вам пришло в голову, что это свидетельство первостепенной важности?

Он покачал головой.

– Я не знаю. Я хотел защитить себя. Я не хотел никого обвинять. Я боялся того, что могло бы произойти при встрече мистера Брэйдинга и миссис Робинсон. Но затем мисс Грей сказала, что он был жив, когда она ушла от него в десять минут четвёртого.

Марч пристально посмотрел на Моберли.

– Сейчас она изменила своё заявление. Она говорит, что нашла его мёртвым.

Джеймс Моберли на мгновение уставился на него. Затем простонал и уронил голову на руки.

Марч сказал мягко, но достаточно решительно:

– Я хотел бы получить это заявление, Моберли.

Когда он вышел, Марч повернулся к мисс Сильвер. Она продолжала сидеть и вязать, почти закончив второй розовый жилет. Вполне возможно, все её мысли занимали только ребёнок, которому предстояло родиться, и его одежда. Он задумчиво смотрел на стучавшие спицы, маленькие занятые руки, невозмутимую манеру поведения. Возможно, он вспоминал, как мисс Сильвер выбрала свой путь из-за дела о ядовитых гусеницах, когда ей удалось спасти ему жизнь^[85]. Возможно – о совсем недавнем случае, где оказались затронуты его самые глубокие чувства, а в завершение последовала женитьба^[86]. Возможно, он думал только о рассматриваемом деле. Наконец Марч решился нарушить молчание:

– Что ж, похоже, ваш козырной туз переломил ход игры. Придётся вызвать Констебля и миссис Робинсон, чтобы они кое-что нам прояснили. Если она замешана в деле, то и он, должно быть, завяз в этом по уши.

– О да, Рэндал. Всё это было чрезвычайно тщательно спланировано.

– Как вы думаете – стреляла Мэйда Робинсон?

– Боюсь, что да. И боюсь, что она пришла с намерением поступить именно так. Мистер Брэйдинг намеревался показать ей завещание, подписанное в её пользу, и уничтожить его на её глазах. Она пришла сюда, решившись помешать ему. Она спрятала револьвер майора Форреста в своей большой белой сумке под купальным костюмом. Мистеру Брэйдингу хотелось наказать её. Он потребовал, чтобы она прочитала завещание, прежде чем уничтожить его. Ей было довольно легко подойти к столу и наклониться вперёд, чтобы взглянуть на бланк. Мистер Брэйдинг ничего не подозревал. Его разум был преисполнен желания наказать и унизить её. Миссис Робинсон застрелила его, бросила револьвер на пол, вынула из ящика другой револьвер, положила его в сумку и вышла, оставив сумку в кабинете. Её часть работы выполнена. Она проходит через стеклянный проход в зал, восклицает, что оставила свою сумку в комнате у мистера Брэйдинга, и отправляет за ней майора Констебля. Теперь смотри, Рэндал. Я говорила тебе, что убийца спешил. Майор Констебль исключительно быстр. Ты помнишь, что он служил в десанте? У него всё распланировано по минутам от и до, но действовать следует молниеносно. Я уверена, что он не доверил бы миссис Робинсон убрать её собственные отпечатки пальцев или оставить отпечатки мистера Брэйдинга на револьвере. Тут-то спешка и выдала его – эти отпечатки недостоверны. Далее, ему следовало быть абсолютно уверенным, что миссис Робинсон не оставила ничего, что могло бы скомпрометировать её. Ему пришлось стереть её отпечатки пальцев с ящика и с револьвера и оставить на оружии отпечатки мистера Брэйдинга. В разгар суматохи миссис Робинсон звонит из офиса, и майор Констебль должен ответить ей и изобразить голос, который мисс Снагге принимает за голос мистера Брэйдинга. Не забудь: мисс Снагге не разобрала ни единого слова, а просто слышала мужской голос, отвечавший миссис Робинсон. Я абсолютно уверена, что эту сцену очень тщательно рассчитали и отрепетировали. Телефонную трубку, вероятно, защитили носовым платком – на ней должны были остаться только отпечатки мистера Брэйдинга, и никаких других. И при всём этом майор Констебль не должен отсутствовать дольше, чем необходимо, чтобы принести сумку миссис Робинсон и, возможно, обменяться с мистером Брэйдингом несколькими вежливыми словами. Запас безопасного времени был минимален, и каждая секунда задержки могла стать роковой. Очень дерзкое и тщательнейшим образом продуманное преступление.

– Чрезвычайно хладнокровное, – согласился Марч.

– Да, – кивнула мисс Сильвер. – Преступления, совершаемые из-за денег, как правило, хладнокровны. Существует элемент осознанного выбора, который отсутствует в преступлении из-за страсти.

– Но Констебль – как он мог оказаться замешанным? – недоумевал Марч. – Они были едва знакомы.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Ты в это веришь? А я никак не могу. Я не видела ни одного, ни другую, но из тех сведений, что я смогла собрать, вытекало – как бы повежливей выразиться – ощущение весьма близких отношений. Пожалуй, самым лучшим словом будет «намёк»: майор Форрест заметил мне, что его друг «без памяти втрескался» в миссис Робинсон. Стейси Мэйнуоринг показалось, что они похожи на старых друзей. Миссис Констэнтайн пришла к недвусмысленному выводу, что у них был роман. Я думаю, ты найдёшь следы каких-то связей и предыдущих контактов. Подобные вещи очень трудно замаскировать, и следует помнить, что абсолютная необходимость маскировать их возникла совершенно неожиданно и достаточно внезапно. После смерти мистера Брэйдинга они нигде не появлялись вместе.

– Я и забыл, что вы их не видели, – кивнул Марч. – Она… очень красивая. Даже не верится…

Мисс Сильвер посмотрела на него с едва заметной сочувственной улыбкой и кашлянула:

– О мой дорогой Рэндал!

ГЛАВА 35

Стейси сидела в дальнем углу зала, когда Чарльз подошёл к пристройке. Она не могла оставаться ни наверху, ни в любой из комнат на тот случай, если… На этом её мысли замирали, ибо то, что приходило в голову дальше, слишком страшило. Она не могла подобрать подходящие слова.

Стейси раскрыла газету и надеялась, что проходившие мимо люди подумают, будто она её читает. Она видела, как Чарльз прошёл мимо, не глядя по сторонам. Он был один, и это её хоть немного утешило.

Через мгновение Стейси встала с газетой в руке и подошла к тому месту, где находились короткий проход между бильярдной и кабинетом, и дверь, ведущая в стеклянный проход. Она смотрела, как Чарльз входит в пристройку в дальнем конце прохода. Это означало, что за ним послали снова. Если в кабинете никого нет, она могла бы подождать, пока Чарльз не вернётся, и выяснить, что происходит. Из окна кабинета просматривался весь стеклянный проход, и Стейси увидела бы, когда Чарльз возвращается, и если бы он возвращался один, она попыталась бы узнать, что происходит.

Она быстро подошла к двери кабинета и открыла её. Комната пуста, письменный стол пуст и опрятен, стулья в порядке, окно широко раскрыто навстречу летнему вечернему воздуху. Стейси застыла, ожидая возвращения Чарльза. Время текло медленно и бесконечно.

Когда он, наконец, показался, то шёл в одиночестве, нахмурившись и сосредоточившись. Она подбежала к двери и открыла её. Чарльз выходил из стеклянного прохода, и Стейси не могла заставить свой голос подняться выше шёпота:

– Чарльз…

Звук, казалось, замер, не родившись. Стейси не рассчитывала, что Чарльз что-либо услышит, но он обернулся и увидел её, прислонившуюся к дверному косяку в белом платье. Он произнёс её имя, завёл её в кабинет и закрыл за собой дверь.

Она с трудом выдавила:

– Что случилось?..

Его рука обвилась вокруг её плеч.

– Как видишь, без наручников. Никто уже не стремится арестовать меня, как час назад. Даже у Криспа появились другие интересы. Но это не может продлиться долго. Давай извлечём из случившегося всю возможную пользу и отправимся перекусить. Где-то после семи.

Стейси не обратила внимания. Она повернулась к нему лицом и вцепилась в куртку.

– Что происходит? Ты не говоришь мне. Я должна знать.

Он стоял, нахмурившись, положив руку ей на плечо.

– Лилиэс сделала заявление. Она утверждает, что он был уже мёртв, когда она приехала к нему в три часа.

Стейси вспыхнула.

– Но это оправдывает тебя!

– Если они поверят ей.

– А могут не поверить?

– Я не хотел бы на это рассчитывать. Я даже не знаю, верю ли я ей сам. Вот в чём проблема – она редкостная чёртова лгунья.

– Она?

Он не поверил своим ушам.

– О, с детства. Разве ты не знала?

Румянец поблёк. Рука отпустила куртку. Стейси прошептала:

– Нет, ты никогда не говорил мне.

Он внимательно следил за ней.

– Почему я должен был сказать тебе?

Ответа не последовало. Её глаза были тёмными и испуганными.

Чарльз повторил:

– Почему я должен был сказать тебе? Что бы от этого изменилось?

– Чарльз…

– Ладно, слушай. Но это не то, о чём хотелось бы говорить. Я не знаю, скольким удалось догадаться или узнать. Мы всегда прятали головы в песок и надеялись на лучшее. И все любили мою маму – её друзья не отступались от неё. Есть люди, которые поддерживают своих… друзей.

Стейси при этих словах ощутила, будто её ударили ножом. Именно это он и имел в виду – она отступилась от него, запаниковала и убежала. И никакие её слова или действия не заставили бы его забыть об этом. Она не произнесла ни звука.

Он продолжал.

– Ты знаешь, что Лилиэс удочерили. Моя мама хотела ребёнка – родители были женаты, но бездетны. Она увидела Лилиэс и полюбила её: Лилиэс была очень красивой девочкой. Затем три года спустя появился я. Вот тогда-то всё и началось. Видишь ли, она была центром внимания и внезапно перестала быть им. Она – приёмный ребёнок, а я – настоящий. Дело вовсе не в том, что мама изменила своё отношение к ней – этого не случилось. По крайней мере, не больше, чем меняется любая мать, когда у неё двое детей вместо одного. Но меняется сама ситуация. Первый ребёнок уже не единственный, приходится делиться. А это всегда было проблемой для Лилиэс – она вечно хочет находиться в центре сцены, в центре внимания, а делиться не умеет. Когда она не могла получить то, что хотела, то пыталась украсть это. Она принялась пускать пыль в глаза, чтобы её заметили – так поступают многие дети. Моя мама пыталась это изменить, но стало ещё хуже. Пару раз вообще всё обернулось очень скверно. Она лгала и воровала. И всё равно оказалась на задворках сцены и не получала достаточно внимания. Затем в подростковом возрасте она снова стала очень красивой, и это прекратилось. Мы думали, что всё будет хорошо. Потом у неё состоялась помолвка, которая пошла не так, и ещё кое-что – довольно глупые дела – и всё началось снова. Я считаю, что это помогло свести маму в могилу. Потом разразилась война. Лилиэс работала в больнице в Ледлингтоне, а затем в реабилитационном центре для офицеров. Она драматизировала происходящее и не получала от этого никакого удовольствия. Затем война подошла к концу, и всё снова стало смертельно плоским и скучным. Вот что происходило три года назад. Я надеялся, когда женился… но ничего не вышло.

Все это время его рука лежала на её плече. Внезапно Чарльз вцепился в Стейси так, что та не могла пошевелиться, и резко выпалил:

– Какую ложь она рассказала обо мне?

– Лилиэс?

– Да, Лилиэс. Ты очень быстро поверила ей, не так ли? Наконец-то мы разберёмся во всём этом. Что она сказала, чтобы заставить тебя удрать, как будто я подхватил чуму?

Стейси никогда не могла представить, что передаёт Чарльзу слова Лилиэс. Ей всегда казалось, что позор, связанный с этим, будет достаточно ужасным, чтобы уничтожить их обоих – возможно, не физически, но убить всё, что имело значение в них самих и отношениях между ними. Но теперь все барьеры рухнули. Как будто её язык больше не принадлежал ей. Как будто не имело значения, что он произносит. Факты, тревога и стыд остались в прошлом. Она прошептала – тихо, почти беззвучно:

– Лилиэс сказала, что ты воровал – деньги или что-нибудь, за что можно выручить деньги. Она сказала, что ты всегда занимался этим, и ей с твоей матерью пришлось отдавать украденное обратно и пытаться всё замять.

– И ты ей поверила? Просто так?

– Я не знаю. Она намекала с тех пор, как мы сюда приехали – то одно, то другое. Мы и месяца не были женаты. Я мало что знала о людях и мало что знала о тебе. Я не знаю, поверила бы я ей или нет. Я была напугана, злилась и ревновала. О, даже не знаю, чему бы я поверила. Ты уехал в город, чтобы повидаться с адвокатами и ещё кое с кем по поводу Солтсингса; я знала, что ты стремишься сохранить его, но не понимала, как это тебе удастся. Лилиэс требовала от меня обещания, что я не передам тебе её слова. Я не дала ей такого обещания. Я сказала, что у меня болит голова, и легла спать. Кстати, я не соврала – голова разрывалась на части. Я думала, что проснусь и поговорю с тобой, когда ты придёшь, а тем временем отправилась спать. Мне приснился кошмар, и я проснулась. Из нашей гардеробной и приоткрытой двери пробивались лучи света. Я встала, чтобы подойти к тебе...

– Да? Что тебя остановило?

– Ничего... – Это прозвучало скорее мучительным выдохом, нежели словом. Перед глазами вновь ярко и во всех деталях возникла картина: освещённая комната и Чарльз у бюро с ожерельем в руке.

Хватка на плече усилилась.

– Что случилось?

Стейси глубоко вздохнула.

– Я заглянула в комнату. Ты стоял у бюро. У тебя в руке было ожерелье Дамарис Форрест. Льюис показывал нам его в своей Коллекции. А я видела его в твоей руке.

Чарльз безрадостно рассмеялся.

– И вместо того, чтобы войти и сказать об этом хоть что-то, ты вернулась в постель и притворилась спящей, а на следующее утро испарилась с первыми петухами! Тебе никогда не приходило в голову, что следовало бы дать мне шанс всё объяснить?

Она посмотрела на него. Её глаза расширились и потемнели от боли.

– Ты не знаешь, какое потрясение я испытала. Я не могла думать вообще. Я хотела сбежать и спрятаться. – Она отвела взгляд. Жгучий румянец дошёл до корней её волос. – Мне… мне было так стыдно.

– Понятно. То есть обо мне ты вообще не думала, так?

– Нет. Чарльз, отпусти меня!

– Через минуту. Мы должны это выяснить.

Теперь он держал её обеими руками, сильно и жёстко.

– Чарльз…

– Мы должны это выяснить. Посмотри на меня!

Она подняла глаза.

– Нет, не отворачивайся! Просто продолжай смотреть на меня и скажи мне правду! Ты бросила меня, потому что думала, что я вор, и верила, что я украл ожерелье королевы Анны. Ты по-прежнему так думаешь?

Она посмотрела на него и тихо ответила:

– Нет.

– Почему?

– Я не так молода и не так глупа, как была…три года назад.

– Ты не считаешь, что Лилиэс говорила правду?

– О нет!

– А ожерелье?

– Я не знаю. Но ты не похищал его.

– Совершенно уверена в этом?

Её голос прозвучал ровно и спокойно.

– Абсолютно.

Он снял руки с её плеч и отступил назад.

– Хорошо, тогда я дам тебе объяснения. Ожерелье – семейная реликвия Форрестов. Льюису оно никогда не принадлежало. Его мать была из Форрестов, поэтому я позволил ему сделать копию для Коллекции. И ты видела именно копию, когда он демонстрировал свои богатства. Я отдал ожерелье в чистку ювелирам – для тебя. Я принёс его с собой и вытащил, чтобы взглянуть. Я думал: когда ты проснёшься, я подарю тебе его. Моя ошибка! Когда ты удрала, я продал его Льюису за восемь тысяч. Он всегда хотел его заполучить, а я использовал деньги, чтобы реорганизовать Солтингс – не хотелось продавать, если можно выпутаться по-другому. Вот так-то. Довольно глупо, тебе не кажется? Ну вот, а теперь пошли есть.

Стейси, смертельно бледная, не двинулась с места.

– Чарльз…

– Ну что ещё?

– Ты не мог бы… простить меня?

Он одарил её самой очаровательной из своих улыбок, лишь с небольшой примесью злости:

– Конечно, любимая. Приобретён ценный опыт, и не нанесено никакого вреда.

Стейси понимала, что всё далеко не так благополучно. Нельзя выбросить что-то, чем ты владел, а затем вновь пытаться заполучить это, как ни в чём не бывало. И она совершила этот поступок своими руками. Больше винить некого. Она повернулась к двери и почувствовала лёгкое прикосновение Чарльза к своей руке.

– Пошли есть, – сказал он. – Будем молиться, чтобы у них не закончился лёд.

ГЛАВА 36

Примерно через полчаса инспектор Крисп вернулся в клуб вместе с миссис Робинсон и майором Констеблем. Сержант полиции ехал рядом с майором Констеблем, а Крисп сидел рядом с миссис Робинсон и был начеку. Ничего не было сказано, за исключением того, что главный констебль хотел бы видеть их в Уорн-Хаусе. Не проявляя ни малейшего видимого нежелания, оба любезно откликнулись на это предложение. В частности, миссис Робинсон отреагировала довольно живо.

– Не думаю, что он продержит нас долго, так что мы успеем как следует пообедать. Когда за кем-то посылает полиция, он ведь не имеет права отказаться, не так ли?

Риторический вопрос, на который Крисп не чувствовал себя обязанным отвечать. Хладнокровные типы, оба – вот о чём он думал и ни на минуту не расслаблялся.

Он привёл их в кабинет, как ему и приказывали. Главный констебль пил чай вместе с этой мисс Сильвер. Они уже закончили, и официант выходил из комнаты, когда Крисп повернул в коридор. Он открыл дверь, встал в стороне, позволяя миссис Робинсон и майору Констеблю войти, и, бросив взгляд на главного констебля, вошёл сам и закрыл дверь.

Марч устроился за письменным столом. Он вежливо и серьёзно попросил их сесть. В комнате было прохладно из-за ветерка, дувшего в широко раскрытое окно. Мэйда облачилась в чёрное платье из тонкой ткани с открытыми рукавами, демонстрировавшими белизну её рук. Косметики было очень мало, да Мэйда в ней и не нуждалась. Усевшись, она открыла сумку из крокодиловой кожи, выудила оттуда портсигар и открыла его. Затем выбрала сигарету и повернулась, чтобы попросить Джека Констебля зажечь огонь, явно нарочито, как будто исполняла сцену в пьесе. Марч, наблюдая за ней, задавался вопросом, что у неё на уме. Она наклонила подбородок, вытащила сигарету изо рта и выпустила небольшое облако дыма, позволив ему распространяться и висеть в воздухе.

– Ну, мистер Марч, – начала она, – что скажете? Надеюсь, вы не задержите нас слишком долго, потому что я проголодалась. Я уже несколько дней не могу нормально поесть. У меня нет кухарки, и я не желала шокировать людей, выходя на улицу – хотя и не вижу, что хорошего в том, чтобы торчать в помещении и хандрить.

Глубокий, звучный голос подчёркивал окончания слов. Она свободно сидела в предложенном ей кресле, откинувшись на спинку и положив руку на подлокотник. Рыжие волосы сияли в комнате.

Мисс Сильвер смотрела на Джека Констебля. Он тоже сидел, расслабившись, но не курил. Он выглядел простым, тупым солдатом, цветущим и загорелым, одетым в рубашку с открытой шеей и фланелевые брюки. Ничто не указывало, что он чем-то отличался от тысяч других молодых людей, переживших войну. Широкоплечий и хорошо сложенный. Выглядит, возможно, несколько лучше, чем многие другие, а мозгов явно меньше.

И тут, как будто почувствовав её прямой вопросительный взгляд, он обернулся и смерил её долгим холодным взором. Трудолюбивые спицы на мгновение замерли. Мисс Сильвер полностью изменила первоначальную оценку майора Констебля. Глаза выдали его – ярко-голубые, со стальным оттенком. За ними скрывался ум – острый, способный, безжалостный. Впечатление было мгновенным и неизгладимым. Если в уме мисс Сильвер и оставалась тень сомнения, теперь она рассеялась без следа. Мисс Сильвер вытащила бледно-розовый клубок и продолжила вязать.

Марч произнёс:

– Я попросил вас прийти сюда, потому что были сделаны два заявления, которые проливают совершенно иной свет на смерть мистера Брэйдинга.

Мэйда пожала плечами:

– Ну, очевидно, вам приходится продолжать в том же духе. Но что толку – он мёртв. В конце концов, мне пришлось хуже всех. Я потеряла мужа и целое состояние. Послушайте,скажите мне одну вещь: он составил завещание в мою пользу и подписал его. Есть ли у меня шанс получить то, что он обещал, если я обращусь в суд? Джек говорит – нет, но я не знаю… надо бы подумать…

Джек Констебль перебил:

– Я не говорил, что у тебя нет шансов. Тебе придётся проконсультироваться с адвокатом – вот что я сказал. Верно ведь? – обратился он к Марчу, и тот ответил:

– Мы перейдём к сути, если вы не возражаете. Мисс Грей сообщила о том, что Брэйдинг был мёртв, когда она появилась в пристройке без нескольких минут три. Поскольку вы оба находились вместе с ним немногим более чем за десять минут до этого времени, то понимаете, что ваша позиция очень сильно пострадала.

Мэйда затянулась и выпустила дым.

– Лилиэс сболтнёт всё, что ей в голову взбредёт, – протянула она. – Чемпионка мира по вранью. Разве вы не знали этого? Теперь знаете. Быть постоянно в центре внимания – это всё, что ей требуется.

Марч продолжал, как будто она не промолвила ни слова:

– Ваша позиция пошатнулась. Я обязан предупредить вас, что всё, что вы говорите, может быть записано и использовано в качестве доказательства.

Крисп сел возле двери и достал блокнот и карандаш. Джек Констебль вытаращил глаза.

– Но это же полный абсурд! Вы хотите сказать, что думаете, будто Мэйда… но я же видел его после её ухода!

– То, что я сказал, было адресовано как вам, так и миссис Робинсон.

Джек Констебль по-прежнему выглядел ошеломлённым.

– Но, дорогой мой, это безумие! Я вернулся, чтобы взять сумку Мэйды, и всё было в полном порядке. Он говорил с ней по телефону, пока я находился там.

– Кто-то говорил. Это вы и миссис Робинсон утверждаете, что говорил мистер Брэйдинг. Мисс Снагге слышала только мужской голос. Полиция обвинит вас в том, что голос принадлежал вам.

Констебль медленно протянул:

– Полиция обвинит – вот даже как? – Он откинул голову и расхохотался. – Трудновато, похоже, будет вам раздобыть доказательства! Не возражаете, если я попрошу рассказать нам, какой у нас был мотив? Мэйда только что обручилась с ним, и он составил завещание в её пользу. Я не знал этого, заметьте, я услышал об этом только потом. То есть она должна была не только укокошить беднягу, но и уничтожить завещание. Ну, скажу я вам, выглядит просто шикарно! И на редкость логично, согласны?

Марч пристально посмотрел на него.

– Всё вполне логично, Констебль. Завещание уничтожила мисс Грей.

Мэйда вытащила сигарету, чтобы сказать:

– Лилиэс сумасшедшая. Я уже давно в этом уверена. Наверно, она и застрелила его.

– Зачем ей стрелять в него?

– Я не знаю. А мне зачем? У меня были все основания не делать этого.

– У вас, миссис Робинсон? Что ж, разберёмся, если вы так хотите. В четверг вечером вы написали два письма…

Рука с сигаретой снова двинулась к губам.

– Ну и что из этого?

– Одним из адресатов был Брэйдинг.

Она втянула дымок и медленно выпустила его.

– Я была обручена с ним, знаете ли. Нельзя писать своему жениху?

– Вы написали письмо Брэйдингу, и Форрест бросил его в ящик.

– Ну да.

– Было ещё одно письмо – для миссис Хант.

– Решающая улика!

– К сожалению, да, – согласился Марч. – Видите ли, вы положили их не в те конверты.

Теперь глаза вытаращила Мэйда.

– Я – что?

Марч размеренно произнёс:

– Вы положили письмо, которое написали миссис Хант, в конверт, адресованный Брэйдингу. Он получил его со второй почтой в пятницу, затем отправился в пристройку и позвонил вам. Моберли подслушал этот разговор. Вам лучше известно, что было в письме, которое вы написали своей подруге миссис Хант. Моберли услышал, как Брэйдинг сказал: «Вы положили письма в неправильные конверты, и этого оказалось вполне достаточно! Возможно, вы забыли слова, которыми с таким удовольствием характеризовали меня. Но сможете восстановить свою память, когда я днём верну вам письмо». А потом кое-что о желании, чтобы вы присутствовали при похоронах завещания, которое он подписал тем утром, и о том, что не стоит загадывать наперёд.

Джек Констебль взглянул на Мэйду. Она пренебрежительно отмахнулась:

– Моберли! Уж он-то расскажет вам, что угодно! Потому что сам угодил в переплёт. Ясно, чего он хочет – свалить всё на кого-то другого. – Сигарета снова оказалась в губах.

Именно в этот момент зазвонил телефон. Марч взял трубку. Для всех остальных в комнате голос сержанта Джеймса, говорившего из бюро, звучал, как низкий неразборчивый шум. Марчу сообщали, что в зале появилась женщина, которая очень срочно просит о встрече с миссис Робинсон.

– Её зовут Хант, сэр, миссис Хант.

Марч безразлично спросил:

– Узнайте, что ей нужно?

Сержант Джеймс прочистил горло. По его мнению, дамочке нужно было пойти домой и проспаться, но он не хотел говорить об этом старшему констеблю. Пришлось идти на компромисс:

– Ну, она приглашает выпить и говорит, что хочет встретиться с миссис Робинсон – что-то по поводу письма, сэр. С ней двое мужчин.

– Хорошо, – ответил Марч и повесил трубку. Затем что-то нацарапал на листе бумаги и протянул его мисс Сильвер.

– Возможно, вы не будете возражать против того, чтобы лично заняться этим.

Она серьёзно и внимательно прочитала записку, положила её в сумку для вязания вместе со спицами и бледно-розовой шерстью и вышла из комнаты. Всё это не заняло и двух минут.

Крисп закончил писать и поднял глаза к потолку. Джек Констебль выглядел так, словно собирался что-то сказать, но сохранял молчание. Мэйда продолжала курить. Когда Марч снова обратился к ней, мисс Сильвер уже появилась в зале, явно волнуясь. В записке главного констебля сообщалось, что там находится миссис Хант. Мисс Сильвер без труда опознала её. Она выглядела чрезвычайно ярко и эффектно. Особа невероятных размеров, заключённая в вишнёвый шифон, с несколькими рядами искусственного жемчуга, лежавшего на огромном бюсте. Масса чёрных волос и глаза, которые нужно видеть, чтобы поверить в их существование – такие большие, такие тёмные, такие круглые. На руке – белая дорожная сумка. Миссис Хант была явно более чем навеселе. Жаль, что Марч не мог наблюдать за её встречей с мисс Сильвер, но имелась благодарная аудитория в виде Чарльза и Стейси, выходивших из столовой.

С предварительным покашливанием мисс Сильвер обратилась к пышущей энтузиазмом леди, которая только что громогласно заявила, что, «кажется, в этой чёртовой мусорке все умерли и похоронены», и она сейчас «разнесёт клятый бар на клочки, чтоб можно было выпить»:

– Миссис Хант, полагаю?

И получила в ответ широченную улыбку.

– Я самая – Поппи Хант. Зовите меня Поппи – все так и делают. Вы управляющая? Если да, так скажу вам, что… обслуживание ни к чертям собачьим! Я тут уже добрых пять минут торчу и не могу выпить. Нас трое, мы уже языки вывесили! Вот мой дружок. Вот мой муж. И мы все хотим выпить.

Дружок оказался худым измождённым человеком с мрачным взглядом. Он достиг стадии меланхолии и прислонился к стойке с таким видом, будто готов с радостью приветствовать почти любую смерть.

Мистер Хант, напротив, совсем не был пьян. У него был обеспокоенный, беспомощный вид – как у муравья, потерявшего свой муравейник. Он посмотрел сквозь сломанное пенсне на свою жену и пробормотал:

– Возможно, немного содовой, моя дорогая…

Мисс Сильвер очень твёрдо кашлянула.

– Садитесь за этот стол, миссис Хант. Кажется, вы спрашивали миссис Робинсон.

Поппи рывком рухнула на стул так, что он весь затрясся.

– Верно, – фыркнула она. – Я хочу выпить, и я хочу Мэйду, а нету ни того, ни другого. Ну что за хрень тут творится? – Это было сказано совершенно беззлобно. В Поппи Хант – что в пьяной, что в трезвой – не нашлось бы ни капли недоброжелательности.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Ваш заказ будет выполнен. Миссис Робинсон ждёт вас?

Поппи расхохоталась.

– Не тут-то было! Сюрприз для неё – шутка, если вы понимаете, о чём я, – лучшая шутка, которую вы когда-либо слышали. Смотрите: она пишет мне, а меня нет. Письмо отправляется домой, а меня там нет, поэтому муж приносит его с собой, когда приходит забрать меня сегодня утром. Мы-то с дружком были у моей сестры. Ледбери – вот где она живёт. Шикарное маленькое местечко. Все друзья собрались, обычная наша компашка, и выпили порядком. Что ж, Эл приносит с собой мои письма, и когда я открываю письма Мэйды, что вы думаете? – Она положила локти на оранжевый стол. Руки-обрубки, унизанные сверкающими кольцами, упёрлись в подбородок – вернее, в два. – Лучшая шутка в моей жизни! Что, как вы думаете, она сделала? Засунула внутрь не то письмо! На конверте «Миссис Эл Хант». А внутри – «Мой дорогой Льюис», и всё, что она хотела ему сказать! Я в жизни так не смеялась!

Она продолжала хохотать, раскачиваясь взад и вперёд, и стул скрипел под её тяжестью.

– Вот это напутала! Я получаю – «Мой дорогой Льюис», а он – «Дорогая Поппи», и Господь знает, что он весь из себя как старый чёрствый сухарь, но при этом – лучшее, что она могла заполучить! Ну, я и говорю муженьку: «Вот совпадение! До Солтингса рукой подать. Заедем к ней на обратном пути, вытащим из дома и вместе выпьем». А её там не было. «Ну, – говорю я, – нечего лапки складывать. Она будет в том клубе, который ей так по душе. Вот там мы её поймаем и выпьем». И вот мы здесь!

Она медленно повторила последнюю фразу. Казалось, она сейчас заснёт. И вдруг с икающим смехом снова проснулась:

– Обхохочешься, да? Это уж точно! Если она отправила его письмо мне, так что она накалякала в моём письме ему? Один Господь знает, что ей взбрело в голову! – Она резко дёрнулась, уставившись на мисс Сильвер. – Я не говорю, что там было, заметьте, потому что не знаю, но если это что-то похожее на то, что она говорила раньше, так нужно немного объяснить. Хотела его заполучить, и я её не виню. Деньги есть деньги, и девушка должна подумать о себе. Поэтому будем надеяться, что она хоть наполовину удержалась от того, что болтала раньше. – Она остановилась, посмотрела с достоинством и выпустила последний залп: – И я скажу вам, что даже эта половина – чертовски, дьявольски много.

– Вы читали сегодняшнюю газету? – спросила мисс Сильвер.

И получила очередной пристальный взгляд.

– Да какие газеты? Мы гудели всю ночь. Нам выпить дадут?

Мисс Сильвер кашлянула очень деликатно.

– Сегодняшнюю газету вы не читали. А вчерашнюю?

Поппи Хант села прямо, положив руку на подлокотник кресла. Всё вокруг качалось, а ей так и не принесли выпить. Она ответила больше с горечью, нежели с гневом:

– Никогда… не читаю… газет. Масса всяческой несусветной… чуши. Где Мэйда?

Мисс Сильвер поднялась на ноги.

– Я отведу вас к ней. Где письмо, о котором вы говорили?

Поппи принялась рыться в дорожной сумке. Содержимое перемешалось. Помада скатилась на пол в одну сторону, пудреница – в другую. Мистер Хант, зависший рядом, опустился на четвереньки, чтобы поднять их. Парень продолжал подпирать стойку, его меланхолия неуклонно продвигалась по пути к коме.

Мисс Сильвер нагнулась, схватила яркий синий конверт и быстро сказала:

– Пойдём, миссис Хант, я отведу вас к миссис Робинсон.

ГЛАВА 37

В кабинете главный констебль продолжал затягивать время. Он предоставил наиболее деликатную и трудную часть работы мисс Сильвер. Марч не сомневался в её умении использовать все ухищрения, на какие только способно человеческое существо, и всё же не мог удержаться от сомнений. Он только что закончил серию вопросов, обращённых к майору Констеблю и призванных выявить его знания о револьвере Чарльза Форреста и месте, где оружие хранилось. Ответы пронизывало откровенное безразличие, которое, казалось, полностью лишало их какой-либо важности.

– Конечно, я знал, что у него есть револьвер. Чарльз вечно болтал об этом: принадлежал его отцу, спас жизнь старика и всё такое прочее. Знал ли я, где он хранил его? Ну, вы меня поймали. Думаю, в ящике стола, но не стал бы клясться в этом. Просто такие вещи принимаешь, как должное, и если кто-то вдруг начинает тебя расспрашивать, что, как и почему, ты становишься в тупик.

Ничто не могло звучать более искренне и простодушно.

Мэйда Робинсон швырнула окурок в сторону корзины для бумаг. Он ударился о край и упал на ковёр. Не поднимая его, она зажгла другую сигарету.

Марч обратился к Джеку Констеблю:

– Как давно вы знакомы с миссис Робинсон?

Он рассмеялся.

– Как давно, Мэйда?

Кончик сигареты светился. Мэйда вынула её изо рта.

– О, несколько лет назад, во время войны – порой танцевали, выпивали…

– А насколько хорошо вы знали друг друга?

– Как я и сказала.

– И не больше?

Синие глаза Джека Констебля сверкнули.

– Это подразумевает оскорбление?

– Нет, если вы не воспринимаете мои слова так.

Мэйда махнула рукой, чтобы разогнать дым, висевший между ними.

– К чему вы ведёте? Поскольку Джек и я время от времени сталкиваемся друг с другом, значит, мы устроили какой-то нелепый заговор с целью убить Льюиса? Не мешало бы вам пораскинуть мозгами, мистер Марч! Я в своё время танцевала с множеством мужчин, да и выпивала с ними. Я вышла замуж за одного из них и порядком об этом пожалела. А затем получила развод и намеревалась выйти замуж за Льюиса. Я не собираюсь притворяться, что влюбилась в него, а если бы и притворилась, так вы бы всё равно не изменили своего мнения. Вообще он был мне не очень-то и противен – вовсе не такой уж чёрствый старый сухарь. И влюбился в меня по уши. Вспомните, как быстро он составил завещание в мою пользу. И кто поверит, что я решила отказаться от всего этого? – Она усмехнулась и затянулась сигаретой. – Слухи об этих письмах – бред полный. Моберли изворачивается, чтобы спасти свою шкуру. Все знают, как Льюис издевался над ним, бедняжкой. Я всегда говорила ему, что однажды он перегнёт палку. Но предположим, что так случилось на самом деле, и Льюис разозлился на меня – конечно, этого не было, но представьте на минутку, что было. – Она снова засмеялась. – Да ведь я бы его за пять минут приручила. Зачем в него стрелять – он был готов есть из моих рук. Так что вы говорите глупости.

– Это будет зависеть от того, что вы написали в своём письме миссис Хант – в том, что Брэйдинг получил по ошибке, – возразил Марч.

– Никакого письма не было, – отмахнулась Мэйда. И тут дверь распахнулась, являя собравшимся Поппи Хант собственной персоной.

Поппи собственноручно распахнула дверь. Её окутывали ароматы алкоголя и духов. Она стояла, покачиваясь на пороге в своём красном платье. Комната с окном, выходящим на север, да ещё и находившимся в тени холма, казалась ей тёмной. В воздухе висел дым сигареты Мэйды. Мысли Поппи путались от выпитого. Всё размывалось по краям и кренилось в сторону. Люди… мужчина за столом… другой мужчина… полицейский… а выпивки нет...

Мисс Сильвер прошла мимо неё и вложила синий конверт в руку Рэндала Марча. Письмо, адресованное миссис Хант, было вскрыто.

Марч едва успел вытянуть лист со словами «Мой дорогой Льюис», когда Поппи увидела Мэйду: сначала светлые волосы, а затем руку с сигаретой, тонкое чёрное платье, глаза…

Глаза смотрели на неё. В них плескался ужас, а лицо покрылось смертельной бледностью. Если подумать, она никогда раньше не видела Мэйду бледной – всегда румяная, даже косметики не нужно.

Рэндал Марч наклонился вперёд, держа в руке ярко-голубой лист, и нарушил молчание:

– Миссис Хант принесла вам письмо, которое вы по ошибке положили в её конверт.

Эти слова прорвали плотину. Поппи Хант держалась за косяк двери и наблюдала за происходящим. Кто-то крикнул: «Окно!». Кто-то бросил стул. Да, завязалась заурядная драка, и Мэйда выпрыгнула из окна и бросилась бежать, а мужчина погнался за ней, и Мэйда начала пронзительно визжать.

Кричал Джек Констебль. Он же бросил стул в лицо Криспу, сбив его с ног на полпути к себе. Марч увидел, как в него летит второй стул, и увернулся, но получил удар в плечо и отлетел назад. Когда он подбежал к окну, Мэйда уже скрылась из виду, а Джек Констебль заворачивал за угол дома.

Марч вылез в окно и бросился вслед за ними, пока Крисп с окровавленным лицом поднимался на ноги и выбегал по коридору в холл.

Они выскочили на крыльцо почти одновременно. Крисп увидел, как его собственная полицейская машина мчится по дороге прочь. Кровь заливала ему глаза, но ярость и без того затуманивала мозг. Завладеть полицейской машиной, которую он лично развернул и приготовил к отъезду! И у них ничего не осталось, кроме «воксхолла» главного констебля, который развёрнут не в ту сторону. Конечно, сбежавшим не уйти, но у них появился шанс. А, чтоб всему к дьяволу провалиться!

Он запрыгнул в машину, пока главный констебль разворачивал её, со злостью смахнул кровь с глаз и заорал распоряжения констеблю Джексону:

– Скажи Джеймсу обзвонить все участки! Дай номер машины! Её остановить, пассажиров задержать! Эй, Хьюитт, запрыгивай сзади!

Машина развернулась, и они устремились вниз по дороге. Миновав подъезд к клубу и вывернув по направлению к Уорну, преследователи увидели полицейскую машину на длинном, пологом холме, который с другой стороны резко обрывался вниз. Оставалась единственная возможность: придерживаться этого пути и бежать через Ледстоу. А затем открывались различные варианты.

Марч посмотрел вбок и спросил:

– Как вы, Крисп?

– Ерунда, сэр, простой порез.

– Вы похожи на жертву очередного убийства. Хьюитт, перевяжите ему голову носовым платком, чтобы кровь не заливала глаза. Вы можете это сделать, не вставая со своего места.

Полицейская машина исчезла из виду, миновала вершину холма и ринулась к Ледстоу. Марч сказал:

– Там их не остановят, и у них есть фора. Куда они поедут дальше? Они не будут рисковать в Ледлингтоне – из-за узких улочек и поднятой тревоги. Я думаю, что они свернут вглубь графства из Ледстоу и поедут по дороге старых контрабандистов, которая проходит через Клифф мимо «Огненного колеса» – хороший прямой путь без единого поворота, пока не отойдёшь от скал и не отправишься подальше от моря, а это добрых четыре мили. Они не забудут про нас и избавятся от машины при первой возможности. По крайней мере, это то, что я бы сделал на их месте.

– Они не уйдут, – упрямо прорычал Крисп. Его голова была перевязана, но констебль Хьюитт был чрезвычайно неуклюж. Все на свете школы по оказанию первой помощи бессильны, когда у парня с рождения руки не из того места растут. – Так и будет! – бешено фыркнул он и покачал головой, точно терьер, вылезающий из канавы, где ему не удалось поймать крысу.

Они пролетели через Ледстоу так, что ветер в ушах свистел. Когда они промелькнули мимо полицейского участка, констебль взмахом руки указал им на дорогу к Ледлингтону, начинавшуюся от этого места. Тропа контрабандистов ответвляется через пару миль, петляет между живыми изгородями, затем возвращается к морю в деревне Клифф, и оттуда бежит и обрывается, открываясь на линии разметки побережья.

Поднявшись за «Огненное колесо», они снова увидели машину. Марч бросил:

– Мы сели им на хвост.

Крисп ответил:

– Недостаточно.

Больше никто не произнёс ни слова. Стрелка спидометра, дойдя до шестидесяти пяти, подрагивала на этой отметке и периодически отклонялась до семидесяти. Чёрная машина перед ними съехала с холма и скрылась из виду. На уровне моря предстоит выбор из трёх расходящихся полос движения – шансы упустить в два раза выше.

С вершины холма открывался вид на длинный уклон, бежавший вниз по краю скал и опускавшийся вместе с ними на мягкую, изрезанную землю с деревьями и живыми изгородями. Они настигали украденную машину, но, как и подметил Крисп, недостаточно быстро. Оставалась ещё треть пути вниз, и Констебль оставался вне поля зрения достаточно долго, чтобы успешно проскользнуть на одну из трёх полос движения за поворотом у подножья. Достаточно было вовремя свернуть. На пустой дороге это не составило бы никакого труда.

Но дорога не была пустой. Навстречу тяжело взбирался грузовик. Не медля ни мгновения, Крисп, насколько мог, высунулся из машины, показывая свою форму и поднимая руку, как крыло семафора. Марч начал тормозить. Водитель грузовика заколебался, заметив две машины, мчавшиеся с бешеной скоростью навстречу, подумал, не сойти ли с дороги, затем увидел безумные сигналы Криспа, полицейскую форму и принял решение. Он затормозил посреди дороги, лицом к лицу с Джеком Констеблем, чей автомобиль ревел, как разъярённый бык. Шофёру не понравился этот рёв. Он остановился и приготовился выпрыгнуть из кабины.

Но в этом уже не было никакой необходимости. Джек Констебль мгновенно прикинул расстояние, остававшееся с обеих сторон дороги. Объехать грузовик было невозможно. Он бы рискнул, но не имелось ни малейшего шанса. И тогда Джек засмеялся, а Мэйда закричала. Затем Констебль направил машину к краю обрыва. Мэйда снова закричала, когда машина сорвалась вниз.

ГЛАВА 38

В девять часов вечера Чарльза Форреста позвали к телефону. Уорн-Хаус бурлил слухами. Полиция в спешке оставила клуб. Говорят, что майор Констебль и миссис Робинсон мертвы. Их машина слетела с обрыва и разбилась о камни внизу. Это было столкновение с грузовиком. Это было столкновение с машиной главного констебля. Это было самоубийство.

И в дополнение ко всему этому бедламу Чарльзу пришлось пойти и выслушать Лилиэс, нуждавшуюся в ком-то, кому она могла бы объяснить, насколько чисты все её мотивы и как маловероятно, что тебя поймут или оценят в мире, населённом такими бесчувственными существами, как главный констебль. Он с облегчением услышал, что его зовут к телефону, и сбежал в кабинет, где его дожидалась трубка:

– Это Марч. Я говорю из больницы Ледлингтона. Вы можете немедленно приехать? Я полагаю, вы знаете, кто стрелял в Брэйдинга. Они пытались сбежать в полицейской машине и оказались заблокированы на обрыве. Констебль направил машину в пропасть. Он мёртв. Она нет... пока. Мы хотим получить показания, но она не даст их, пока вы не придёте. Прошу не медлить ни минуты – времени осталось мало.

Марч ждал его в больнице.

– Она сломала спину. Идеально ясный разум, никакой боли. Врачи говорят, что ночь она не переживёт, а может уйти и раньше. Мы обязаны получить её показания, но без вас она не скажет ни слова.

Вверх по лестнице, вдоль прохладного коридора, пахнущего антисептиком, и за ширму. Яркие волосы Мэйды на подушке. На лице – ни единой царапины. Глаза смотрят куда-то вдаль. Затем вернулись, чтобы увидеть его.

У кровати был стул. Он сел.

– Чарльз… – прошептала Мэйда.

Её рука слегка пошевелилась. Он взял её. Ледяная.

– Они хотят, чтобы я сделала заявление.

– Да. Ты согласна?

– Нет, пока ты не пришёл. Я им не доверяю. Скажи честно: Джек мёртв?

– Да, погиб мгновенно.

– Я… умираю?

– Да.

– На самом деле… это не ловушка?

– Так говорят врачи.

Она на мгновение закрыла глаза.

– Хорошо…

Полицейский стенографист проскользнул за ширму, сел на другую сторону кровати и достал свой блокнот. Мэйда открыла глаза и пробормотала:

– Я застрелила Льюиса… сам знаешь. Я бы не сделала этого, если бы не его поведение. Мы планировали это… после того, как узнали о письмах… но я не знаю, смогла бы… на самом деле… когда ещё не дошло до этого… я не знаю. Он сказал… о, ну, я вспыльчива… у меня в сумке был револьвер… я подошла поближе и выстрелила в него. Он думал, что я собираюсь посмотреть на завещание… оно лежало там на столе… но я застрелила его.

Её голос был тихим и ровным, но дыхания не хватало, чтобы произносить больше, чем несколько слов подряд. Она держала его за руку. Через мгновение она сказала:

– Они записывают?

– Да.

– Мне всё равно… это уже не важно. Это был план Джека… с самого начала. Мы и раньше… проворачивали комбинации. Я приехала… чтобы сойтись с Льюисом… из-за Коллекции. Это была первоначальная идея… смыться с камнями. Затем Льюис… влюбился в меня… и сильно. Я сказал Джеку, что могу…выйти за него замуж… так будет лучше. Ему это не понравилось… вначале… но затем он согласился. Джек был ко мне… неравнодушен. – Она снова закрыла глаза. Холодные пальцы слабо шевелились в тёплой руке Чарльза. Затем ресницы снова поднялись. – Влюбиться в кого-то… скверно. Это то, что… спутало все карты. Не Джеку… мне. Появился ты… и… я полюбила тебя. Если бы ты ответил любовью… мы могли бы… остаться вместе. Я бы послала Джека… ко всем чертям… и плюнула бы на Льюиса… вместе с его Коллекцией. Я чуть ли не в открытую… призналась тебе… когда мы возвращались… в четверг вечером. Но ты… не ответил. Наверно… это та девушка… на которой ты был женат…

– Да, – кивнул Чарльз.

Она слабо рассмеялась.

– Вот так… всё и вышло. Это не имеет значения… сейчас… а тогда я… чуть с ума не сошла. Я пришла домой… хотела выпустить пар… написала эти два письма… одно Льюису… принимаю предложение… а другое – Поппи Хант… и там я высказала… что чувствовала по этому поводу. И я перепутала… конверты. Я выпила бокал-другой… и я злилась… на тебя. – Она слегка подвинула голову на подушке и сказала: – О, да…

Медсестра обошла ширму и пощупала Мэйде пульс. Когда она снова ушла, Мэйда продолжила:

– Льюис получил моё письмо… второй почтой… в пятницу. Он позвонил мне. Он был в ярости. Он сказал, что подписал завещание… и мне лучше приехать и… присутствовать при его уничтожении. Я решила, это означает… что он не уничтожит его… без меня. Я подумала… может быть…стоит поговорить с ним… но Джек сказал – нет. Он… составил план. Всё… прошло… так… гладко…

Долгая пауза. Она лежала с открытыми глазами, глядя мимо Чарльза, как будто его там не было. Медсестра вернулась и встала рядом. Заявление зачитали Мэйде. Она подписала его. Чарльз и медсестра подписались, как свидетели. Медсестра ускользнула. Стенограф последовал её примеру, стараясь не шуметь. Время шло. Двигались только глаза Мэйды. Они повернулись к Чарльзу и, казалось, увидели его. Она медленно прошептала:

– Как ты думаешь… мы просто… гаснем?

– Нет.

Через некоторое время она снова заговорила:

– Тогда что?

– Я не знаю. Подбери осколки и продолжай.

Её губы дёрнулись, изобразив нечто что-то вроде улыбки.

– Осколки – Льюис, Джек… Пожалуйста… останься со мной… до конца. Твоя рука… тёплая…

Было три часа утра, когда он вышел из больницы и поехал обратно в Солтингс. Один.

ГЛАВА 39

Дознание завершилось. Джек Констебль – умышленное убийство и самоубийство. Мэйда Робинсон – умышленное убийство и несчастный случай. Чарльз дал свои показания, а затем побеседовал с адвокатами, с Джеймсом Моберли, и, наконец, с мисс Сильвер.

– Я не знаю, что делать с Лилиэс, и это факт. – Мисс Сильвер кашлянула. Они сидели в кабинете. Третий жилет значительно продвинулся вперёд, спицы продолжали быстро мелькать.

– Она перенесла сильный шок. И, думаю, будет в течение некоторого времени вести себя более осмотрительно. Я навестила её и поговорила с ней. Надеюсь, что мои слова произвели впечатление. Беда не только в том, что мисс Грей выработала привычку скрывать свои недостатки, но и в том, что окружавшие её люди действовали точно так же. Она хотела привлечь к себе внимание, сваливая свои недостатки на других, и стремилась быть любимой и почитаемой за качества, которыми не обладает.

Нравоучение чуть ли не в стиле довикторианской эпохи, некий пережиток великого Морального Века. Даже в один из самых трудных дней в своей жизни Чарльз мог лишь восхищаться тем, чему не был способен подражать. Всё, что ему оставалось – сказать:

– Вы правы. Но что дальше?

Мисс Сильвер кашлянула, мягко и ободряюще.

– Её нужно занять как можно больше – тем, что даст ей понять, что она может оказаться на гребне волны законным способом. Если у неё есть какие-то таланты, какие-то способности, пусть развивает их и использует для других.

Единственное, что пришло в голову Чарльзу, выглядело мучительно неадекватным.

– Она работала в Красном Кресте во время войны, но потом утеряла интерес. А до этого вела уроки танцев где-то в сельских школах – толком не знаю…

Мисс Сильвер просияла.

– Для начала просто замечательно. Поощряйте её настолько, насколько это окажется в ваших силах. А теперь, если вы извините меня, я пойду навестить миссис Марч. Такая очаровательная женщина!

– Да, я встречался с ней. Афина Паллада^[87].

Мисс Сильвер убрала вязание.

– Лучше не назовёшь. «Дочь богов, божественно высокая», как говорит лорд Теннисон^[88]. – Она встала и протянула руку. – Я уеду завтра. И не знаю, сумею ли попрощаться с вами или нет.

Чарльз тоже не знал. Он ещё не виделся со Стейси. Он хотел сначала встретиться со всеми этими людьми и завершить дела с ними прежде, чем снова увидит её, а потом… ну, будущее он предвидеть не мог.

Мисс Сильвер с благодарностью и достоинством высказалась по поводу «исключительно щедрого чека». Необходимо было ответить. Что Чарльз и сделал со всей искренностью.

– Я должен вам больше, чем могу заплатить. Марч не скрывал этого.

Она улыбнулась.

– Он всегда более чем добр. Разрешите пожелать вам счастья, майор Форрест.

Когда она ушла, он позвонил. Появился официант Оуэн. Человек, который принёс те самые письма в пятницу – призрак из дома с привидениями! Чарльз сказал:

– Не могли бы вы найти мисс Мэйнуоринг и спросить её, может ли она уделить мне несколько минут?

И некая дверь снова закрыла его мысли. Каждый дом, где происходили любые события, является домом с привидениями. Но во всех старых домах всё, что может случиться, уже произошло – и будет повторяться до бесконечности, снова и снова. Рождение, брак и смерть, добро и зло, бесконечный поток человеческих мыслей – старый дом видит всё. Льюис, Мэйда и Джек Констебль, Джеймс Моберли и Хестер Констэнтайн, Майра, Лилиэс, мисс Сильвер, Стейси и он сам – все они являлись частью нынешнего поколения. Были и другие поколения, и на смену им придут новые и новые… «Все реки текут в море, но море не переполняется»^[89]. Однако если ты взял на себя слишком много…

С того места, где стоял Чарльз, виднелась пристройка, как часть холма – сплошная слепая стена. Он думал о том, чтобы в эти глухие стены вставить окна – хорошие, большие. Клуб может себе позволить дополнительные комнаты. Пустите сюда свет и воздух – разрешение можно получить с лёгкостью. Избавиться от этой кошмарной Коллекции – часть отдать в музеи, лучшие камни продать отдельно. Забыть ассоциации, и экспонаты станут похожи на любые другие драгоценности. Воистину проклятием для человека стала неодолимая сосредоточенность на подобных мыслях: копаться в старых преступлениях, разгребать прежние безумства, страсти, мучения. Избавиться от всего этого. Впустить свет. Он начал планировать, как расположить окна…

Вошла Стейси. Тени в глазах и под ними. Белое платье заставляло её выглядеть бледной – но, возможно, причина была не в платье…

Чарльз стоял у окна. Она подошла ближе и стояла там, ожидая, пока он заговорит. Чувства, объединявшие их, были грустными и тихими. Наконец Чарльз произнёс:

– Ну, всё кончено.

– Да, мисс Сильвер сказала мне.

Он продолжал отсутствующим тоном:

– Я понимаю, что полиция ничего не сделает с завещанием. Даже если бы Мэйда осталась в живых и не подозревалась в том, что она имеет какое-либо отношение к смерти Льюиса, на самом деле никто, кроме неё, не читал его своими глазами. Я думаю, что ей было бы очень трудно предъявить какие-либо претензии на имущество. Никто не может воссоздать завещание, и, конечно, никто не может получить выгоду от преступления. Лилиэс практически призналась, что уничтожила завещание, но свои слова не подписывала, и, если возникнет вопрос о возбуждении дела, она будет всё отрицать. Всем известно, что Лилиэс сожгла завещание, но если она заявит, что полиция запугала её до умопомрачения, и она сама не знала, что говорила – ну, существует масса доказательств истерики, и дальнейшие попытки разобраться могут весьма неблагоприятно обернуться для полиции. Адвокат способен заявить, что имеется точно такая же вероятность того, что завещание было уничтожено Льюисом или мной. Полиция не станет ворошить прошлое. Определённости не добьёшься, и они попросту закроют на это глаза.

Наступило долгое молчание. Затем Стейси промолвила:

– Чарльз, ты выглядишь таким уставшим.

– Я не спал большую часть ночи.

– Сидел рядом с ней?

– Да. Откуда ты знаешь?

– Сестра Эдны Снагге – медсестра в больнице.

– Понятно.

Итак, Стейси знает, что он сидел там час за часом, держа за руку Мэйду, пока та не ускользнула. Ему пришло в голову, что именно сейчас станет ясно, смогут ли они снова начать жить вместе или нет. Между ними не было никаких эмоций – только усталость, грусть и что-то вроде поисков ощупью в темноте. Если она поняла, то блуждающие руки встретятся, найдут друг друга. Если же нет – не существовало в мире иных столь широких путей, как те, которыми им придётся идти прочь друг от друга.

– Ты её… любил? – тихо спросила Стейси.

– Не сказал бы.

Стейси приняла это очень просто:

– Она была… любила тебя. Я рада, что ты был с ней.

Поиски ощупью прекратились. Всё прояснилось. Он сказал:

– Она ничего не чувствовала. Я держал её за руку…

– Я рада, – прошептала Стейси.

Он обнял её, и они долго стояли неподвижно. Жизнь начала возвращаться. Жизнь и чувства. Как будто кровь вновь притекает в онемевшую конечность. Были покалывание и боль, давление чувств и эмоций, ощущение чего-то наполнявшего и переполнявшего их. Наконец он спросил:

– Почему ты ни разу не встретилась со мной?

– Мне было стыдно.

– Чего ты стыдилась?

– Я так… переживала…

– Довольно… странная причина, тебе не кажется?

Его рука упала с её плеч. И шевельнулась, чтобы коснуться её. Чарльз чувствовал, что Стейси дрожит. Она не глядела на него, он не глядел на неё. Они смотрели на глухие стены пристройки и на затенённый холм. Но ничего не видели. Они видели только три потерянных года, которые ни в коем случае нельзя было терять, три года, когда они могли быть вместе. Стейси произнесла голосом, дрожавшим едва ли не сильнее её руки:

– Если бы я видела тебя… если бы ты дотронулся до меня… мне было бы наплевать, пусть даже ты украл бы целый миллион ожерелий. Вот что заставило меня… так стыдиться.

Рука, касавшаяся её, рванулась и схватила Стейси так сильно, что она чуть не закричала от боли.

– Ну, а теперь? Мы достаточно времени потратили впустую или нет? И что произойдёт в следующий раз, когда Лилиэс даст волю своему воображению по отношению ко мне – ты проглотишь всё целиком и опять позволишь нам развестись? – Он отпустил руку и обнял её. – Так что?

– Чарльз…

– Да, я Чарльз, а ты Стейси. Но вот вопрос: ты Стейси Мэйнуоринг или Стейси Форрест? Каждый раз, когда я слышал, как кто-то зовёт тебя «мисс Мэйнуоринг», то хотел как следует дать ему по голове.

Стейси перестала дрожать. От слов Чарльза её сердце заполнила какая-то невероятная радость. И вдруг перед глазами возникла картина: Чарльз бьёт официанта тарелкой по голове. И Стейси усмехнулась. И прошептала: «О, Чарльз!» – и засмеялась, и слёзы потекли по её щекам. И Чарльз со Стейси целовались снова и снова, крепко держа друг друга в объятиях, и никак не могли остановиться.

Пустые годы ушли навсегда.

Патриция Вентворт

Примечания

1

Существуют два стиля вязания: английский и континентальный. В первом случае пряжу держат в правой руке, во втором – в левой. Вот и вся разница. (Здесь и далее примечания переводчика).

(обратно)

2

Джон Эверетт Милле (Millais, 1829 – 1896 гг.) – английский художник, один из основателей Братства прерафаэлитов. В переводах других романов о мисс Сильвер его часто путают с французским художником Жаном Франсуа Милле (Millet).

(обратно)

3

«Монарх Глена» – картина маслом на холсте с изображением благородного оленя, выполненная в 1851 году английским художником сэром Эдвином Ландсиром. Эдвин Генри Ландсир (1802 – 1873 гг.)— английский художник и скульптор эпохи романтизма.

(обратно)

4

Пятнадцатый роман серии – «Мисс Сильвер приехала погостить».

(обратно)

5

1 фут – примерно 30,48 см.

(обратно)

6

Lucus a non lucendo можно перевести с латыни как «светит, но не освещает». Употребляется для обозначения нелепого, противоположного действительности названия, вывода и т. п.

(обратно)

7

По Фаренгейту. По Цельсию – примерно 32,2°.

(обратно)

8

Солтингс – район в западной части графства Сассекс. Но в данном случае это – название дома.

(обратно)

9

Дословно – «Женись в спешке и раскаивайся на досуге».

(обратно)

10

Мария-Антуанетта (1755 – 1793 гг.) – королева Франции, супруга короля Людовика XVI.

(обратно)

11

В оригинале, по-моему, игра слов: knowing можно перевести не только как «знающий» и «понимающий», но ещё «ловкий» и «хитрый».

(обратно)

12

У. Шекспир. «Как вам это понравится». Акт 2, сцена 1. Перевод Т. Щепкиной-Куперник. Согласно средневековому поверью, в голове жабы находится драгоценный камень, обладающий целебными свойствами. Камни, напоминающие по цвету и форме жабу, считались родственными этому драгоценному камню и употреблялись как талисманы, предохраняющие от всех болезней.

(обратно)

13

В то время (пятидесятые годы двадцатого века) в Англии ещё сохранялись отголоски древних традиций – переодеваться к обеду и ужину.

(обратно)

14

Эдуард Гиббон (1737 —1794 гг.) — британский историк и мемуарист.

(обратно)

15

Вальтер (Уолтер) Скотт (1771 – 1832 гг.) – всемирно известный шотландский прозаик, поэт, историк, собиратель древностей, адвокат. Считается основоположником жанра исторического романа.

(обратно)

16

Энтони Троллоп (1815 – 1882 гг.) – английский писатель, один из наиболее успешных и талантливых романистов Викторианской эпохи.

(обратно)

17

Чарльз Рид (1814 —1884 гг.) — английский романист и драматург, чрезвычайно популярный в третьей четверти XIX века как в Англии, так и в России, основательно забытый к началу XX века.

(обратно)

18

Чарльз Диккенс (1812 – 1870 гг.) – английский писатель, романист и очеркист. Классик мировой литературы, один из крупнейших прозаиков XIX века.

(обратно)

19

Уильям Мейкпис Теккерей (1811 – 1863 гг.) — английский писатель-сатирик и публицист, мастер реалистического романа.

(обратно)

20

1 стоун – британская единица измерения массы, равная 14 фунтам или 6,35029318 килограммам. 1 унция – 20-28 граммов.

(обратно)

21

Ювелирные изделия «Узелки любви» относятся к викторианской эпохе. Как правило, выполнялись они из золота или были позолочены. Их изготавливали в виде причудливо завязанных узлов, как символов бесконечной любви.

(обратно)

22

Дж. Г. Байрон. «Паломничество Чайльд-Гарольда». Перевод В. Левика.

(обратно)

23

«Делись со всеми счастьем» – песня из английской музыкальной комедии «Мистер Синдерс», увидевшей свет в 1929 году. Авторы – композитор Вивиан Эллис и поэт Клиффорд Грей.

(обратно)

24

Парафраз библейского изречения: «Золотые яблоки в серебряных прозрачных сосудах (другой перевод – в серебряной оправе) – слово, сказанное прилично (уместно, верно)». Книга притч Соломоновых, 25:11

(обратно)

25

Тобрук – город-порт в Ливии. Осада Тобрука — продолжавшееся 240 дней противостояние между войсками Великобритании и её союзников и итало-немецкими силами в ходе Североафриканской кампании Второй мировой войны (1941 г.).

(обратно)

26

Уголок Адского Пламени - юго-восточная часть Англии, подвергавшаяся усиленной бомбардировке и артиллерийскому обстрелу во время Второй мировой войны. У него имеется и другое значение – перекрёсток на Ипрском выступе во время Первой мировой войны, но в контексте речь явно идёт о Второй мировой. Правда, непонятно, какое отношение оба эти объекта имеют к Тобруку и Аламейну, расположенным в Африке. Быть может, речь идёт об операции «Факел» - вторжении союзников во французскую Северную Африку в 1942 году?

(обратно)

27

Аламейн (Эль-Аламейн) – город на севере Египта, на побережье Аравийского залива, в 106 км к западу от Александрии. Битва при Эль-Аламейне (Эль-Аламейнская операция) — сражение Североафриканской кампании Второй мировой войны, в ходе которого британские войска под командованием генерала Бернарда Монтгомери нанесли поражение североафриканской итало-немецкой группировке фельдмаршала Эрвина Роммеля в октябре-ноябре 1942 года.

(обратно)

28

Гостиничный номер-сьют состоит из нескольких комнат. Обычно он включает в себя холл, собственно комнату или комнаты, каждая с отдельным входом, а также гостиную, которая используется как зона отдыха.

(обратно)

29

Так в оригинале. Напоминаю, что Шерлок Холмс в беседах с Уотсоном никогда не употреблял слово «элементарно», хотя в это верят очень многие. Действительное звучание фразы – «Это очевидно, мой дорогой Уотсон». Согласитесь, этот вариант неизмеримо уважительнее.

(обратно)

30

Он использовал фразу «I beg your pardon», а не традиционное «Sorry».

(обратно)

31

В оригинале – «alimony»,наиболее употребительный перевод – «алименты». Он точнее всех иных, но в русском языке имеет вполне определённый оттенок, близкий к негативному. «Содержание» – ещё хуже.

(обратно)

32

Цитата из английской народной песенки, записанной в графстве Чешир. Источник: Люси Бродвуд и Дж. А. Фуллер Мейтленд. «Песни английских графств». 1893, Лиденхолл Пресс, Лондон

(обратно)

33

«Оставь меня, злодей» – пародийный рассказ Роберта Ирвина Говарда (1906 – 1936 гг.), американского писателя (1923 г.)

(обратно)

34

Внутренняя гражданская служба Его/Её Величества, также известная как гражданская служба Его/Её Величества или внутренняя гражданская служба, является постоянным бюрократическим аппаратом или секретариатом служащих Короны, который поддерживает правительство, состоящее из кабинета министров, избираемого премьер-министром Соединённого Королевства Великобритании и Северной Ирландии, а также двух из трёх переданных администраций: шотландского правительства и правительства Уэльса, но не Исполнительной власти Северной Ирландии.

(обратно)

35

Ссылка на одноимённый роман Ч. Диккенса.

(обратно)

36

То есть Босси – хозяйка, командирша.

(обратно)

37

Вторая Империя – период бонапартистской диктатуры в истории Франции с 1852 по 1870 годы. 2 декабря 1852 года в результате плебисцита была установлена конституционная монархия во главе с племянником Наполеона I Луи Наполеоном Бонапартом, принявшим имя императора Наполеона III.

(обратно)

38

В то время сам развод англиканской церковью, в общем, допускался. Но разведённые супруги больше не имели права венчаться в церкви – во всяком случае до того момента, пока один из «бывших» не скончается, оставив своего экс-благоверного вдовцом или вдовой.

(обратно)

39

Строка из стихотворения Альфреда Теннисона, посвящённого памяти принца-консорта Альберта, мужа королевы Виктории, умершего в 1861 году (это стихотворение предваряет сборник поэм «Королевские идиллии»). Альфред Теннисон (1809 – 1892 гг.) – английский поэт, наиболее яркий выразитель сентиментально-консервативного мировоззрения викторианской эпохи. Любимый поэт королевы Виктории. И мисс Мод Сильвер.

(обратно)

40

Непереводимая игра слов. С одной стороны – аналог идиомы «Впереди у тебя имеется масса возможностей». С другой – фраза из комической оперы Гилберта и Салливана «Микадо»; поётся в арии, где утверждается, что на свете есть масса людей, готовых вступить в брак за сущие гроши. Гилберт и Салливан – театральное сотрудничество деятелей культуры викторианской эпохи: либреттиста Уильяма Гилберта и композитора Артура Салливана. В период с 1871 по 1896 год они создали четырнадцать комических опер (оперетт). Гилберт сочинил причудливые сюжеты этих опер, в которых всё «шиворот-навыворот» (англ. topsy-turvy), но каждый абсурд доводится до логического конца: феи вращаются в обществе британских лордов, флирт является преступлением, гондольеры претендуют на монарший престол, а пираты оказываются заблудшими аристократами. Салливан внёс вклад своей музыкой, легко запоминающимися мелодиями, передающими и юмор, и пафос.

(обратно)

41

См. другие романы. Житель Ледлингтона, создатель сети Универсальных магазинов быстрой оплаты. Его статуя считается «одним из самых бесспорных скульптурных кошмаров Англии» («Ядовитые письма»).

(обратно)

42

Яков (Иаков, Джеймс) VI Шотландский, он же Яков I Английский 1566 – 1625 гг.) — король Шотландии (с 24 июля 1567 года — под опекой регентского совета, с 12 марта 1578 года — единолично) и первый король Англии из династии Стюартов с 24 марта 1603 года (провозглашение королём в Эдинбурге 31 марта 1603 года). Яков I был первым государем, правившим одновременно обоими королевствами Британских островов. Великобритании как единой державы тогда ещё юридически не существовало, Англия и Шотландия представляли собой суверенные государства, имевшие общего монарха.

(обратно)

43

У. Шекспир. Сонет 87. Перевод Н. Рыбалко. В оригинале – «thou art too dear for my possessing», то есть «ты слишком драгоценно/драгоценна/драгоценен для того, чтоб мне владеть тобой». В английском языке в большинстве случаев отсутствует род, поэтому фраза звучит совершенно одинаково, к кому бы ни обращался автор – к человеку или же к неодушевлённому предмету любого рода (в оригинале, естественно, обращение к любимой, так что в переводе, по идее, должен применяться женский род. Но приводимый мной перевод в точности соответствует контексту).

(обратно)

44

Алмаз найден в Бразилии.

(обратно)

45

Карат — внесистемная единица массы, равная 200 мг (0,2 грамма). Применяется в ювелирном деле для выражения массы драгоценных камней и жемчуга.

(обратно)

46

Аурангзеб (1618—1707 гг.) — потомок тимурида Захир ад-дин Мухаммад Бабура, падишах Империи Великих Моголов под именем Аламгир I (с персидского «Покоритель Вселенной») в 1658—1707 годах, при котором Могольская империя достигла наибольшей протяжённости и могущества. Имя «Аурангзеб» по-персидски значит «Украшение трона». Жан-Батист Тавернье (1605 — 1689 гг.) — французский купец, державший в своих руках европейскую торговлю бриллиантами с Индией.

(обратно)

47

Государственный меч, меч государства – меч, используемый как часть регалий, символизирующий способность монарха использовать мощь государства против своих врагов и обязанность правителя сохранять таким образом право и мир.

(обратно)

48

Карл Смелый (1433 – 1477 гг.) — последний герцог Бургундии из династии Валуа, сын герцога Филиппа Доброго.

(обратно)

49

«Паяцы» – опера итальянского композитора Руджеро Леонкавалло (1857 — 1919 гг.).

(обратно)

50

«Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». Экклезиаст, 1:9.

(обратно)

51

Очевидно, речь идёт о серийном убийце Фредерике Диминге (1853 – 1892 гг.). В Биркенхеде проживала Марта, сестра Мэри, жены Диминга и одной из его жертв.

(обратно)

52

Царица Савская – легендарная правительница аравийского царства Саба, чей визит в Иерусалим к царю Соломону описан в Библии. Имя этой правительницы в Библии не упоминается.

(обратно)

53

Les yeux verts vont à l'enfer – Зелёные глаза ведут в ад. (фр.). Цитата из французской детской песенки. Вот её подстрочный перевод:

«Голубые глаза ведут на небеса,

Серые глаза ведут в рай,

Зелёные глаза ведут в ад,

Чёрные глаза ведут в чистилище».

(обратно)

54

Триумф в Риме — торжественное вступление в столицу победоносного полководца и его войска. В триумфальной колонне, в частности, шли захваченные пленники, обращённые в рабство, и везли захваченные у противника трофеи.

(обратно)

55

Один из видов расторжения брака, предусмотренный законом о разводах – «развод по обоюдному согласию после определённого срока раздельного проживания», в данном случае – после трёх лет.

(обратно)

56

Здесь имеется в виду конторка – место, где находится дежурный распорядитель персонала, он же дежурный служитель по клубу. Нечто вроде стойки регистрации в гостинице.

(обратно)

57

Известнейшая фраза, принадлежит Титу Лукрецию Кару (94 – 55 гг. до н. э.), древнеримскому поэту и философу. Часто встречается в изменённом варианте: «Что одному – лекарство, то другому – яд».

(обратно)

58

По Фаренгейту. Соответственно почти 24° и 27° по Цельсию

(обратно)

59

В оригинале: «Оссу на древний Олимп взгромоздить, ...Пелион взбросить на Оссу».

Из поэмы «Одиссея» (песнь 11, ст. 105—120) легендарного поэта Древней Греции Гомера (IX в. до н.э.), где рассказывается о том, как внуки Посейдона (бога морской стихии) братья-титаны От и Эфиальт, взбунтовавшиеся против богов-небожителей, стали угрожать им взять приступом небо. Чтобы забраться туда, они были готовы поставить гору на гору — «Оссу на древний Олимп взгромоздить», а «Пелион взбросить на Оссу» (Олимп, Осса и Пелион — название горных вершин в Греции). Но Аполлон убил дерзких титанов, не позволив им, таким образом, осуществить задуманное. Иносказательно: тратить много усилий и энергии для реализации сложного, но малозначительного дела; принимать отчаянные попытки выиграть безнадёжное дело, нагромождать одно на другое самые сложные доказательства – и всё же проиграть.

Чаще встречается в форме отрицания, например, «давайте не будем громоздить Оссу на Пелион, поступим проще, а именно...», то есть не стоит затевать долгое и малореальное дело, многоходовые комбинации, когда есть простое, доступное решение задачи.

(обратно)

60

По понятиям викторианской эпохи – исключительно неприлично. Верхней границей возможной демонстрации женской ноги тогда считалась щиколотка.

(обратно)

61

Судя по всему, речь идёт о так называемом «французском окне», по сути – стеклянной двери, доходящей до пола.

(обратно)

62

Отсылка к цитате из Библии: «Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные». Послание к Евреям, 4:12.

(обратно)

63

Долгий уикенд – период, когда к традиционному уикенду (суббота и воскресенье) присоединяются дополнительные выходные дни (чаще всего пятница или понедельник) – как правило, в государственные праздники.

(обратно)

64

Fais ce que dois, advienne que pourra – делай, что должно, и будь, что будет (вариант – «и пусть случится то, чему суждено случиться»). (фр.).

(обратно)

65

Honi soit qui mal y pense – «пусть стыдится подумавший плохо об этом», девиз рыцарей английского ордена Подвязки (фр.)

(обратно)

66

См. шестнадцатый роман серии – «Огненное колесо», оригинальное название – «Колесо Екатерины». Когда император Максимилиан пожелал взять в жёны святую деву Екатерину Александрийскую, та воспротивилась, мотивируя свой отказ тем, что была невестой Христа. Разгневанный правитель приказал пытать Екатерину на колесе с шипами, но путы, которыми она была привязана к колесу, спали сразу же, как только колесо начало поворачиваться. Ей отрубили голову, но из раны потекло молоко, а не кровь. По легенде, ангелы перенесли её тело на Синайскую гору, где её останки по сей день покоятся в монастыре. Святая Екатерина стала покровительницей мастеров колёсных дел и прядильщиц, а чудесное превращение крови в молоко сделало её покровительницей медицинских сестёр. Catherine wheel также обозначает кувырок «колесом». Не исключено, что оригинальное название романа подразумевает именно кувырок, путаницу – «всё наоборот», поскольку из текста абсолютно непонятно, откуда взялся эпитет «огненное».

(обратно)

67

Похвала от сэра Хьюберта Стэнли – высшая оценка, одобрение в превосходной степени. Сэр Хьюберт Стэнли – персонаж пьесы восемнадцатого века «Лекарство от сердечной боли», написанной Томасом Мортоном и впервые поставленной в Лондоне в 1797 году.

(обратно)

68

Альфред Теннисон. Поэма «Мод». Перевод А. М. Фёдорова.

(обратно)

69

Альфред Теннисон. «Леди Клара Вер де Вер». Ирония в том, что в самом стихотворении первое противопоставляется второму – то есть простая, незамутнённая вера выше крови знатных норманнов.

(обратно)

70

Комната Ужасов – оригинальная выставка в музее мадам Тюссо в Лондоне, представляющая собой выставку восковых фигур знаменитых убийц и других печально известных исторических личностей.

(обратно)

71

Шендигафф – коктейль, смесь простого пива с имбирным или с лимонадом.

(обратно)

72

Характерная особенность английского просторечья, которое в ту пору бытовало среди низших классов. Элиза Дулиттл из пьесы Б. Шоу «Пигмалион» и созданного по этой пьесе мюзикла Ф. Лоу «Моя прекрасная леди» до обучения выражалась точно так же. Профессор Хиггинс заставляет её выучить скороговорку «In Hertford, Hereford and Hampshire hurricanes hardly ever happen» – сплошные «Х» в начале слов. А когда Элиза поёт «Подожди, Генри Хиггинс», на самом деле (в оригинале) она произносит: «Подожди, ‘Енри ‘Иггинс»!

(обратно)

73

Эстер (Эсфирь, Есфирь) – центральный женский персонаж событий, о которых повествуется в «Книге Есфири».

(обратно)

74

Трайфл – блюдо английской кухни, представляющее собой десерт из бисквитного теста (часто смоченного хересом или вином) с заварным кремом (часто затвердевшим), фруктовым соком или желе и взбитыми сливками. Перечисленные ингредиенты, как правило, расположены в трайфле послойно.

(обратно)

75

Питершемская лента – толстая, жёсткая, но гибкая плетёная лента, обычно из хлопка, вискозы, или смеси волокон хлопка с вискозой. Используется модистками и портными в качестве облицовки.

(обратно)

76

То же, что и французское окно. См. примечание 61.

(обратно)

77

Бомбазин – плотная хлопчатобумажная ткань, бакрам (букрам) – жёсткий хлопок (иногда лён или конский волос), полотно рыхлого переплетения. Из этих тканей обычно шили платья в XV – XIX веках. Кроме того, buckram в переводе с английского означает не только название ткани, но и «чопорность».

(обратно)

78

37,7 градусов по Цельсию.

(обратно)

79

Традиционное английское чаепитие – в пять часов вечера.

(обратно)

80

В оригинале – Tooraloo, ирландское и австралийское прощание, эквивалент фраз «Пока!», «До свидания!» и пр.

(обратно)

81

То есть – Дон Квиксет (Don Quixote), если придерживаться современных источников (лет сорок с небольшим назад полагалось произносить «Дон Квайзоут»). Строго говоря, по правилам следовало бы говорить «Дона Кихота», но в русском языке прижился именно первый вариант.

(обратно)

82

«Ибо каждое сражение воина свершается с великим грохотом, и одеяния обагряются кровью, но да будут преданы на сожжение, в пищу огню». Исайя, 9:5. В данном случае цитируется так называемая Библия короля Якова – перевод Библии на английский язык, выполненный под патронатом короля Англии Якова I и выпущенный в 1611 году. Этот перевод отличается от текста той же самой главы, принятого, например, в православной церкви: «Ибо всякая обувь воина во время брани и одежда, обагрённая кровью, будут отданы на сожжение, в пищу огню».

(обратно)

83

Ce n'est que le premier pas qui coȗte – труден только первый шаг (фр.). Слова французской писательницы Мари де Виши-Шамрон Дюдеффаи (1697—1780 гг.), приятельницы философа и писателя-просветителя Вольтера. Так она прокомментировала рассказ кардинала Полиньяка о длине пути, который, по преданию, проделал святой Дионисий, уже будучи обезглавленным (его казнили на Монмартре, но он дошёл до Сен-Дени, держа свою голову в руке).

(обратно)

84

«Я слышала – проповедь пастор читал, твердя постоянно всё то ж:

«Запомните: полуправдивая ложь – вот самая страшная ложь.

С беспримесной ложью мы смело в борьбу вступаем за правду и честь,

Но ложь многократно трудней одолеть, коль капелька правды в ней есть».

Альфред Теннисон, «Бабушка».

(обратно)

85

Это дело упоминается в целом ряде романов, но книги, посвящённой ему, не существует.

(обратно)

86

См. пятнадцатый роман серии – «Мисс Сильвер приехала погостить».

(обратно)

87

Афина Паллада – в древнегреческой мифологии богиня мудрости, военной стратегии и тактики, одна из наиболее почитаемых богинь Древней Греции, включавшаяся в число двенадцати великих олимпийских богов.

(обратно)

88

А. Теннисон. «Видение о славных женщинах».

(обратно)

89

«Все реки текут в море, но море не переполняется; к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь». Экклезиаст, 1:7.

(обратно)

Оглавление

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24

ГЛАВА 25

ГЛАВА 26

ГЛАВА 27

ГЛАВА 28

ГЛАВА 29

ГЛАВА 30

ГЛАВА 31

ГЛАВА 32

ГЛАВА 33

ГЛАВА 34

ГЛАВА 35

ГЛАВА 36

ГЛАВА 37

ГЛАВА 38

ГЛАВА 39

*** Примечания ***