Тьма на пороге (СИ) [Анатолий Анатольевич Махавкин] (fb2) читать онлайн

Анатолий Махавкин Дыхание тьмы 2 Тьма на пороге

Глава 1 Исследовательский центр. Отчаяние и надежда

Сегодня — первый день, когда я вновь вижу солнечный свет. Первый, после бесконечного месяца непонятных исследований и тестов. Непонятных и очень часто, весьма болезненных. Уж не знаю, по какой причине, но пиджаки со мной особо не церемонились, обращаясь скорее, как с подопытным животным, а не таким же, как они человеком. Впрочем, судя по некоторым подслушанным разговорам, таковым они меня и не считали.

Но лучше уж эти их тесты, когда ты до полусмерти выматываешься на беговой дорожке, в кабине барокамеры или на центрифуге. Лучше, чем бессонница в боксе, который стал для меня временным (а может и постоянным) жилищем. Бессонница, когда ты в бледно голубом свете пялишься в потолок и думаешь, думаешь, думаешь.

Мысли, как те распроклятые пони в детском парке, бегут по одному и тому же кругу, который невозможно разорвать. Круг почему и как. Почему всё это произошло именно со мной? Как Варя могла так поступить? И я стараюсь вообще не думать про Настю. То, что она сделала, пусть и не по собственной воле, просто чудовищно и не укладывается в моей голове. И всё это вдвойне жутко, если вспомнить про наши былые (только былые?) отношения.

Неужели я всё это заслужил?

Пару раз ко мне приходил Папа.

Первый раз меня, как и обязывал протокол безопасности, прикрутили к специальному креслу. И это ещё при том, что я круглые сутки не снимая ношу строгач — ошейник контроля. Отличная штука для воспитания непокорных животных, с электрическим разрядником и инъектором снотворного. Как поговаривают в моём украшении имеется и заряд взрывчатки, на случай если подопытный окончательно выйдет из-под контроля. Кроме того, в строгач встроен динамик, чтобы объяснять непокорному животному, за что конкретно его наказывают.

Увидев меня в кресле, Папа покачал головой и велел освободить. Кто-то из пиджаков предупредил, что некоторые тесты дают понять, что существо (да, именно так меня и называли) может быть нестабильно в психическом плане и теоретически способно нанести вред окружающим.

Спокойно разглядывая бледнеющую физиономию рыжего пиджака. Папа негромко пояснил, что речь идёт не о «существе», а о его бойце, Леониде Громове. Кроме того, полковник в данный момент ощущает в себе некую психическую нестабильность и даже потребность нанести физический вред тому, кто пытается с ним спорить.

Меня торопливо освободили, после чего мы с Чередниковым пожали друг другу руки. Честно, протягивая свою, я ощущал, что делаю шаг в пустоту. Если бы Леонид Борисович отказался от рукопожатия я бы его понял, но боюсь, мир вокруг стал бы ещё темнее. Но рукопожатие получилось искренним и крепким, таким же, как и раньше. После этого Папа занял предложенный стул и дождавшись, пока я сяду рядом, начал рассказывать.

Имелись проблемы. И если Алексей Константинович это так называл, значит препоны на его пути вставали решительно непреодолимые. Верхушка наотрез отказывалась давать добро на то, чтобы меня оставили в живых. Непонятный эксперимент нашего врага мог угрожать безопасности огромного числа жителей города. А то и самому городу. Учитывая, что до этого наши враги во всём переигрывали людей, угроза казалась слишком большой для того чтобы рисковать.

Проще всего было ликвидировать меня и поставить на этом жирную точку. Тем более, что при всех плюсах подобного исхода, минусов имелось совсем немного. Упрямство Папы и доклад Насти, где она убеждала, что сумеет контролировать мою мутацию и даже попытается обернуть изменения вспять.

— Даже не знаю, — Папа вытащил из кармана Паркер и недоуменно уставился на ручку, словно пытался понять, зачем доставал вообще. — Михальчук эта. Как она вообще решилась сунуть тебя в эту бочку с дерьмом, учитывая, что сейчас…Ладно, проехали.

Я не стал спрашивать, о чём он. При мыслях о Насте я ощущал невыразимую словами горечь, точно маленький ребёнок у которого отняли любимую игрушку. Даже вспоминая Варю не чувствовал ничего похожего. Может потому что ещё надеялся, что Вареник просто испугалась и растерялась. Пройдёт время, она успокоится и хотя бы попытается узнать, что со мной случилось.

— Про Ведину твою, как и прежде ничего не слышно, — Папа пожал плечами и спрятал ручку. — Даже странно как-то. Можно конечно отправить запрос в полицию, но…

— Не надо, — я махнул рукой. Кто-то из пиджаков, наблюдавших за нашим разговором, сделал охотничью стойку. Они так всегда реагируют на каждое моё резкое движение. — Если всё закончится хорошо, сам поищу. А нет — так и нечего шум поднимать.

— Надежда за тебя сильно переживает, — Чередняков рассматривал замысловатый узор на плитках пола. — Говорит, что дурак ты и в бабах ни хрена не разбираешься. Зина её в этом полностью поддерживает. И знаешь, что, Лёня? Вот тут я с ними полностью согласен. Вслух, понятное дело, говорить не стану, но соглашусь.

— Как там Федька? — спросил я, после некоторого молчания. Вообще-то трудно вот так разговаривать, словно я опасный заключённый, к которому пускают посетителей.

— Носом землю роет. Рвался со мной в министерство, — Папа грустно улыбнулся. — Всё хотел рассказать тамошним крысам, какой ты хороший человек. Как будто этого когда-то было достаточно. Даже, говнюк эдакий, перепрыгнул через мою голову и накалякал какую-то писульку. Не знал, что всё равно такие вещи мне отправляют. Ну что, дал по ушам и отправил разгребать отчёты, чтобы хоть немного остыл. И ещё Леонид, своей глупостью ты одного хорошего человека под монастырь подвёл.

— Кого?

— Степаныча нашего. Хочешь не хочешь, а он в твоём дерьме по уши замарался. Ну, когда подменил прокушенную крагу. Завели на него дело о несоответствии, саботаже и ещё хрен знает, чего приплели. Еле-еле удалось всё утрясти и отправить старика с почётом на пенсию. Не могу сказать, чтобы он так этому обрадовался.

— Вы уж попросите за меня прощения. Не думал, что так выйдет.

Мы ещё немного поговорили. Папа пообещал, что не сдастся и продолжит стоять за меня горой.

Судя по второму визиту, своё обещание полковник выполнил и перевыполнил.

Перед второй встречей меня не стали фиксировать в кресле, однако прочитали долгую лекцию о правилах общения с людьми. Вот так, даже выделили последнее слово. Не повышать голос, не делать резких пугающих движений, минимизировать телесный контакт.

Ну, последнее мы нарушили сразу же. Папа крепко обнял меня и похлопал по плечу. Настроение полковника разительно отличалось от полупохоронного, в прошлый раз: Чередняков сиял, как начищенный пятак. Нетрудно догадаться, что процесс моего спасения сдвинулся с мёртвой точки, да ещё и в нужном направлении.

Как рассказал Папа, всё решилось так внезапно, словно министерским хомякам кто-то дал мощного пинка. Ещё вчера всё находилось в обычном подвешенном состоянии, а уже сегодняшним утром Алексею Константиновичу вручили пакет документов со всеми необходимыми подписями и печатями. И да, мне не просто сохраняли жизнь, но ещё и разрешали использовать по назначению.

Я вновь входил в состав подразделения Дьявол. Правда не как капитан Громов, а экспериментальная боевая единица. Да, именно так, словно новый вид оружия. Кроме того, группе придавалась Анастасия Михальчук, в качестве наблюдателя за означенной экспериментальной единицей. Если избавиться от дурацких канцеляризмов, Настя должна была следить, чтобы я не слетал с катушек и вовремя шпиговать вескими вкусняшками, типа таблеток и уколов. Ну тех, от которых у меня ныл живот и болел зад.

В этот раз Папа пробыл недолго. Пообещал, что уже через недельку, а то и раньше, меня выпустят на свободу с чистой совестью и я смогу увидеть всех, кого захочу. Ну, почти всех. Варя, как и прежде где-то скрывалась. Хм, никогда прежде не замечал за Вареником навыков великого конспиратора. Странно, конечно, однако в моей теперешней жизни странностей хватало и без этого.

И да, о странностях.

После того, как я попал в руки пиджаков и меня начали активно изучать, попутно накачивая всякой сильнодействующей дрянью, видения и галлюцинации пропали. Честно, если бы не цвет глаз и некие физические аномалии, я бы мог считать себя вполне обычным человеком. Только вот необычайная чёткость мира отличалась от прежнего восприятия, как будто всё показывают в кинотеатре.

Я думал, что уж голову-то мне починили.

Ошибался.

В ночь, после второго визита Папы, я как обычно лежал на кровати и рассматривал зелёный потолок своего бокса и вновь кружил мыслями по истоптанным дорожкам замкнутого круга. Правда этой ночью цвет мыслей казался не столь угольно-чёрным, как всегда. Всё же хорошие новости прибавили светлых красок в мою нескончаемую полночь. Это, как на тёмном небе показались первые звёзды. Пока ещё тусклые и маленькие, но звёзды.

Появилась надежда на то, что всё ещё будет хорошо. У меня оставались друзья, готовые ради меня-дурака даже на нарушения субординации; у меня оставался строгий, но справедливый командир, которому я дорог; у меня оставалась нужная и важная работа. Возможно, оставалась любимая и любящая женщина. Пусть испуганная и сбитая с толку, но ведь всё ещё могло измениться.

Потолок бокса изменил свой цвет с зелёного на тёмно-коричневый и теперь напоминал поверхность какого-то болота. Такого, куда ступишь и навсегда исчезнешь в бездонной глубине. Сначала я даже не понял, какая чертовщина происходит. Закрыл глаза, полежал, открыл, но болото никуда не делось. Мало того, прямо надо мной в потолке появилось вздутие, как если бы болотную жижу продавливало нечто, всплывающее из глубины.

Это походило бы на дурной сон, если бы я чётко не осознавал, что бодрствую. Поэтому покосился на индикатор тревоги над дверью: горел зелёный огонёк, значит всё в полном порядке. Что ж, оставалось ещё одно предположение: пиджакам не спалось, и они решили затеять очередную садистскую игру с подопытным существом. Раздражало, но не более. Ко всем этим глупостям рано или поздно начинаешь привыкать.

Поэтому я не стал вскакивать и ругаться, а спокойно продолжил лежать, вглядываясь, как всплывающий из болота предмет приобретает очертания…Чёрт, женского тела. Ну что же, в этот раз пиджаки переплюнули сами себя. Не могу сказать, что уж так сильно жажду секса, но месяц воздержания всё-таки давал знать о себе. А ещё и воспоминания о наших с Ватрушкой бурных ночах…Короче, только этого мне сейчас не хватало!

— Эй, ребята, — сказал я, зная что пиджаки непрерывно подслушивают и подглядывают за мной. — Давайте, вы не будете мне портить хорошее настроение, его у меня не так уж и много.

— Они тебя не слышат.

Женский голос, который звучал не в ушах, а…чёрт его знает где. Точно пропитывал воздух, сам становился воздухом, и я впитывал его всем телом, просто дышал им. И да, этот голос нёс в себе сладость мёда, аромат цветущего луга и невероятное возбуждение. Никогда прежде не испытывал ничего подобного.

Пришлось зажмуриться, чтобы взять под контроль взбесившиеся чувства. А когда я открыл глаза, то обнаружил, что потолок вновь стал привычного бледно-зелёного цвета и всякие приятные выпуклости на нём отсутствуют. Оставалось облегчённо выдохнуть и успокоиться.

Ровно на пару секунд, пока мне на грудь не легла холодная тонкая рука. Крик удалось остановить лишь у самого рта, но я всё же издал тихий протяжный сип. Потом повернул голову и посмотрел на свою соседку по кровати.

Ну что же, прежде мы уже встречались. Если это так можно назвать.

Чёрные глаза на бледном лице безупречной красоты. Ярко красные губы слегка приоткрыты, позволяя видеть ослепительно белые зубы. Клыки показались чересчур крупными, но это нисколько не портило общего впечатления. Чёрные волосы выглядели странно, вызывая воспоминания о Медузе Горгоне. И опять же, это нисколько не уродовало незнакомку.

И вновь то же, уже испытанное прежде ощущение: непонятная смесь вожделения и отвращения.

Я попытался вскочить и вдруг понял, что не могу пошевелиться. Сходство ситуации с жутким кошмаром усилилось, а воздух теперь пропитывало напряжение, словно стремительно приближалась какая-то беда. Женщина медленно провела по моей груди длинными красными ногтями. Необычайно узкие, они больше походили на звериные когти. Подобные я видел у официанток в Трансильвании. Но там я понимал, что они — искусственные. А эти смотрелись настоящими.

Женщина забросила ногу на мою и повела коленом от нижней части моего бедра к верхней. Красные губы изобразили улыбку, словно намечалась хорошая шутка. Ну и да, теперь чёрные глаза смотрели на последствия этой самой шутки. Говорю же, месяц без женщины, а сейчас рядом лежала очень даже она самая.

— Я искала тебя, — мёд, цветы и возбуждение. Хотя, куда уж больше? — Тебя пытались скрыть от меня. И ты сам прячешься от своего предназначения. Не стоит. Пойми одну простую вещь: ты создан, чтобы быть моим и только.

Мысли начали путаться. Кроме того, я по-прежнему не мог пошевелиться. А незнакомка внезапно оказалась лежащей на мне, так что теперь я мог в полной мере ощутить космический холод её тела. Холод и одновременно жар, от которого плавится всё внутри. Честно, если бы я только смог пошевелиться, то едва бы сумел удержаться.

Женщина приблизила лицо к моему и медленно провела языком по моим губам. Странный вкус, от которого молния полыхнула в голове, а мириады мурашек побежали вниз по спине.

— Скоро всё изменится, — меня ещё раз лизнули. — Я приду за тобой.

Зажужжал и щёлкнул замок двери. Индикатор безопасности мигнул жёлтым и вновь позеленел. А я ощутил, что вновь могу шевелиться. Исчезло ощущение холода и лишь сумбур в мыслях так никуда и не делся, будто в голове кто-то выстрелил хлопушкой.

В открывшиеся двери не забежали, а запрыгнули два взъерошенных пиджака. Эти из тех, что относились ко мне почти как к человеку. Даже подбадривали перед особо заковыристыми тестами. Тот, что в круглых очках на пол лица, посмотрел по сторонам и направился ко мне. Руку держал в кармане халата: там у него пульт от моего строгача. Второй подошёл к стене и принялся водить по ней плоской чёрной коробкой.

— Доброй ночи, — сказал я и сел. Естественно, никакой женщины рядом уже не было. — Какими судьбами? Не иначе, проездом.

— Всё в порядке? — очкарик прищурившись осматривал меня. Я пожал плечами. Понятное дело, всё было далеко не в порядке, но если рассказать, то это лишь прибавит проблем. — На пару минут полностью пропал аудиовизуал из клетки, а сердечный ритм подскочил, как во время пробежки.

— Может приснилось чего, — я ещё раз пожал плечами. — А камеры ваши…Ну хрен его знает, я же не специалист.

— Миха, тут всё в норме, — второй спрятал свою коробочку. — Утром зашлём лупыздриков, пусть проверяют.

У меня осмотрели глаза, проверили грудь, зачем-то изучили ногти на руках и сошлись на том, что произошла какая-то чертовщина. С этим ч спорить не стал, ибо так оно и было. А уж после лежал и думал, что получилось странное совпадение: добрая весть от Папы и возвращение незнакомки из непонятных видений. Разве что сегодня не слышалась та жуткая трескотня.

И вот, тот самый день. Меня поднимают ранним утром, исследуют тело от головы до пят и колют три ампулы багровой дряни, от которой кислит во рту и жутко чешутся подмышки. Потом дородный пиджак, курирующий мою вивисекцию, долго и нудно читает мои права и обязанности. Права помещаются в паре строк, а обязанности с возможными карами можно издавать двухтомником, подобно Войне и миру.

После техник проверяет строгач, а моё обычное лабораторное тряпьё меняют чёрным, странно тяжёлым костюмом. Похоже на боевой комплект. Техник поясняет, что ткань такая же экспериментальная, как и я. Устойчивая на разрыв, горение и воздействие агрессивных сред. Говорю же, точно, как я.

Пиджаки снимают меня сразу тремя камерами. Заставляют поворачиваться, приседать, подпрыгивать и расставлять руки в стороны. Не знаю, может просто издеваются напоследок.

Потом меня долго ведут узким серым коридором. Спереди и сзади топают молчаливые охранники. Тут, вроде работают не жабы, но тоже не очень приятные личности. Все четверо вооружены Сычами и держат дробовики весьма профессионально.

После — два пропускных пункта, и мы останавливаемся перед дверью. Ощущаю, что снаружи — свобода. Сегодня я, первый раз после целого месяца затворничества, увижу солнечный свет. В груди всё сжимается.

Дверь звенит и отъезжает в сторону. Свет дня кажется лучом огромного прожектора, который светит в лицо. Но даже через это слепящее сияние я вижу человека, который встречает меня.

Передо мной стоит Настя.

Глава 2 Пригород. Торговый центр

Все так старательно притворяются, будто не происходит ничего особенного, что от этого притворства натурально сводит скулы. Честно, всё происходящее напоминает дурацкую пародию на обычный день Сурка. Словно начинающим актёрам почему-то доверили играть роли в известном спектакле. Нет, все стараются, выучили текст и запомнили порядок реплик, но…Блин, со стороны видно, что всё представление — дерьмовое подражание.

Надя, как и прежде, травит анекдоты, но сегодня все её истории или не смешные, или затёртые языками до дыр. И словно этого мало, в глазах рассказчицы затаилась боль. И этого не спрятать за фальшивой улыбкой. И ещё, Надя непрерывно поглаживает дробовик. Так, словно пытается удостоверится в его реальном существовании.

Егору вреде как на самом деле смешно, однако Хоменко старательно избегает встречаться со мной взглядом. А когда не получается, я замечаю на бледном лице нечто среднее между растерянностью и ужасом. Тут всё понятно, без дополнительных пояснений: как-то Федя рассказывал, дескать у Хоменко патологическое отвращение к любым мутантам. Это — психологическое отклонение на самом грани фола. Ещё немного и парня просто не взяли бы в группу зачистки. Представляю, каково ему сидеть рядом со мной. Толку от того, сколько мы знаем друг друга и сколько сражались плечом к плечу. Подсознанию не прикажешь.

Фёдор сидит рядом со мной. Глаза у кума закрыты, точно он спит. Планшет свисает из сжатых пальцев и кажется, что при очередном прыжке нашего броневика электронная штуковина вырвется из рук и упадёт на пол. Но Молчанов уж точно не спит, просто не хочет ни с кем разговаривать.

С нами новенькая. Настя сидит в стороне от остальных и на то есть очень важные причины. Все в группе знают, какую роль сыграла Михальчук в том, что произошло со мной. Свежий синяк на скуле — последствие знакомства с Надей. Та сразу сказала, что если со мной приключится какая-нибудь неприятность, то одновременно издохнет и одна мерзкая тварь. Ну и в довесок к радостной встрече с новыми коллегами, Насте вручили особый подарок: украшение на шею, подобное моему.

Мы не успели нормально поговорить в тот день, когда меня выпустили из центра исследований. Почти сразу подъехал микроавтобус со знаком Управления, на котором приехали меня встречать Федя и Надя. Именно тогда Настя получила синяк на скуле и предупреждение. Понятное дело, ни о каких задушевных разговорах тогда и речи быть не могло.

Надежда при встрече обняла меня так, словно пыталась или раздавить, или сделать из нас единое целое. Пожалуй, я не мог бы назвать наши объятия дружескими. Разве, с моей стороны. И когда Надя таки отошла, то лицо она старательно воротила в сторону. Носом хлюпала. Федя сжал мою ладонь в своей и сведя брови к переносице, долго рассматривал глаза.

— Хрень какая-то, — сказал кум в конце концов. — Хоменко с бодуна с такими гляделками приползает. Там пиджаки ни хрена не напутали? Может, ложная тревога?

Оба мы отличено понимали, что никто ничего не напутал, да и кто бы дал умникам разрешение на потрошение обычного бойца? А вот что радовало, так это то, что для этой парочки я оставался их другом. Ну, для кого-то может и не совсем другом.

— А я говорила, — сварливо заметила Надя и коснулась пальцем красного опухшего века. — Говорил: иди ко мне жить. Я бы такой ерунды никогда в жизни не допустила.

Я заметил, что Настя с неким угрюмым интересом наблюдает за знаками внимания, которые оказывала мне Надя. Наблюдает, поглаживая опухающую скулу. Мне вдруг пришла в голову мысль, что сводить эту парочку в одной группе — не самая лучшая идея.

Забавно, что о своей судьбе я думал в самую последнюю очередь.

Понятно дело, что вернуться домой мне не разрешили. Да и как рассказал Фёдор, от квартиры осталась лишь голая коробка с почерневшими стенами. После тщательных исследований, моё жилище дезинфицировали самым радикальным способом. Если и уцелели какие-то вещи, то лишь в качестве научных образцов, которые едва ли вернутся к своему бывшему владельцу.

Но и возвращать меня в центр исследований никто не собирался. Папа подсуетился. Пару раз стукнул кулаком, нагнул некоторых особо наглых хомяков из отдела снабжения и выбил для меня комнату в общаге для молодых офицеров. Было дело, я уже жил там на заре своей карьеры. Карьера завершилась большой зловонной ямой, а я вернулся туда, откуда начинал.

В соседи мне определили Настю, а через комнату, как выяснилось, вёл холостой разгульный образ жизни некий Егор Хоменко. Как сказал Папа; буду под присмотром.

Ещё о хорошем. Кроме «строгача» мне повесили ещё одно украшение: браслет-маршрутизатор, который должен был отслеживать все мои перемещения и сообщать, если я вдруг решу отправиться куда-то не туда. А такого «не туда» для меня существовало пруд-пруди. Почти вся обитаемая территория города.

Но и тем весьма ограниченным открытым пространством, что осталось, я так и не успел воспользоваться. Буквально на следующий день позвонил Папа и сообщил, дескать принято решение использовать меня немедленно. Дабы проверить экспериментальный образец в действии, узнать, полезен ли, а заодно убедиться, что инфицированная особь не собирается переходить на тёмную сторону силы. Да, именно так, хоть это и может показаться смешным.

Кстати, звонил Папа мне на специальный телефон, способный лишь принимать вызовы. Так-то по виду — обычный аппарат, но все его функции оказались старательно заблокированы. Даже выхода в сеть не было, как будто я мог там что-то сломать или кому-то навредить. Хрен поймёшь наших умников с их синдромом пуганой вороны.

Надя притащила ко мне в комнату несколько кастрюль с борщами, пельменями и прочими салатами. После сидела за столом и подперев подбородок ладонями, следила, как я уничтожаю её кулинарные шедевры. Нет, реально, готовила Надюха так, что любые рестораны отдыхают. Я едва не лопнул, а гостья всё приговаривала, перемежая фразы вздохами, что я так сильно похудел, что аж свечусь. Но мной собирались тщательно заниматься и откормить до нужной кондиции.

После поболтали ни о чём, и Надежда уехала, строго настрого приказав, чтобы я ложился раньше и отдохнул, как следует. Мне показалось, что подруга чего-то ожидала, возможно, приглашения остаться. Но я был к такому не готов, честно. Видимо, дождавшись, пока обидчица удалится на безопасное расстояние, ко мне зашла Настя. М-да, уж если кто-то и похудел за прошедшее время, так это она. Кожа на лице Анастасии казалась тонким пергаментом, через который светятся кости.

Меня осмотрели, заставили высовывать язык и демонстрировать живот. Настя сделал какие-то пометки в планшете, что-то пробормотала в диктофон и достала шприц-инъектор с парой чёрных к4апсул в стволе.

— Ничего сказать не хочешь? — спросил я, когда тупое рыло инъектора уткнулось мне в шею.

— А что ты собственно хочешь услышать? — я ощутил резкую боль. — Если я извинюсь, это хоть что-то изменит? Или ты думаешь, что я была наивной дурой, которая не понимала, что делает и к чему это может привести?

— Но ты уже просила прощения, — медленно сказал я и потёр место укола. Настя исподлобья смотрела на меня. — Ещё тогда, раньше…Помнишь, я пришёл, а ты уснула? И во сне просила прощения. Так, словно от того простят тебя или нет, зависела твоя жизнь. Я тогда не понимал, перед кем ты так провинилась.

Настя криво усмехнулась и спрятала шприц в серебристый чемоданчик. Взяла его и подошла к двери. Постояла спиной ко мне.

— А почему ты думаешь, — очень тихо сказала Михальчук, — что я так виновата перед одним тобой? Лёня, ты просто не представляешь, сколько на моей совести всякого-разного. Но да, ты прав, тогда я просила прощения именно у тебя. Легче стало?

Очень хотелось подойти и обнять её. Да, несмотря на всё, что она натворила. Да, невзирая на то, что случилось со мной. Обнять и прижать к себе.

Но я остался сидеть, а Настя открыла дверь и вышла. Даже не попрощалась.

И вот мы едем к месту операции, а я наблюдаю за представлением провинциальной труппы нелепых пародистов. Очень хорошо, что броневик начинает замедлять ход, а водитель поворачивает голову и говорит, что мы уже почти приехали.

В этот момент Фёдор прекращает казаться спящим и крутанув планшет между пальцев, привычным движением прячет его в специальный карман на груди. Надя обрывает анекдот на середине, а Егор, уже изготовившийся к смеху, закрывает рот и хлопает себя по поясу. Боковым зрением перехватываю пристальный взгляд Насти, но когда поворачиваю голову, Михальчук уже глядит в окно.

Судя по невысоким домикам вокруг и обилию деревьев, нас привезли куда-то в пригород. Достаточно редкое место для наших операций. Жителей здесь практически не осталось и казалось бы — раздолье для врага: можно долго прятаться, не опасаясь быть замеченным и уничтоженным. Однако же, единицы, которые продолжают жить в подобном захолустье либо очень старые, непригодные для заражения, либо за годы катастрофы превратились в настоящих экспертов по выживанию. Встречали мы уже таких и как показалось лично мне, большинство способно дать фору лучшим работникам Управления.

В этот раз произошло нечто непонятное. Наша цель — коробка недостроенного торгового центра на самой окраине города. Ещё до начала всех неприятностей кто-то задумал преобразовать эту часть пригорода в и построить спальный район. Начал с возведения огромного бетонного куба. На этом всё и закончилось.

Вообще-то подобные объекты положено проверять. Не только на предмет заражения, но и просто на всякий случай. Мало ли кто там может обосноваться, кроме заражённых — бандиты, например, или опасные дикие животные. Однако, как и многие другие вещи, разгильдяйство в этом мире укоренилось настолько прочно, что его не вытравить даже напалмом.

Короче, дом никто не проверял, как минимум год. А где-то, эдак с месяц назад, один из местных аборигенов обратил внимание на то, что в сумерках по улицам стали шастать подозрительные тени. И чем дальше — тем всё больше. А ещё чуть позже количество местных жителей и без того ничтожное, начало стремительно сокращаться. Когда же в один из жилых домов среди ночи попытались вломиться, едва не выбив толстую металлическую дверь, стало ясно: дело — дрянь.

Район, как это обычно и происходит, оцепили, эвакуировали пару десятков уцелевших и теперь ожидали, пока приедет группа зачистки.

Мы, то есть.

Броневик дёргается и замирает на месте. Водитель суёт в открытую дверь лопоухую голову и желает нам счастливой охоты. Кажется, он не до конца понимает, что в нашей группе произошли некие знаковые перемены, поэтому напряжённая атмосфера его нервирует.

В ушах щёлкает и объявляется Зина.

— С добрым утром, мальчики и девочки, — воркует она. — Надеюсь, не скучали? Особый привет нашему темноглазому мальчику. Лёня, тут у меня под боком поселился взаправдашний серпентариум, только вот жаб не хватает, для полного счастья. И не поверишь, все к тебе с таким интересом, ну почти сексуальным. А там, кто их знает, я у них ориентацию не проверяла.

— В гробу я видал их интерес, — я подхватываю свой слегка модифицированный Кочет и следом за Федей лезу наружу. Тут уже топчется Егор, проверяющий верный пулемёт. — Пусть деньгами передадут.

Недостроенный центр — как на ладони. Огромный серый куб, посреди изрытого канавами и ямами поля. Утро сегодня пасмурное и туманное, так что здание напоминает нечто призрачное, вроде замка привидений из того смешного ужастика, который мы как-то смотрели с…

Чёрт, не самое лучшее время и место, чтобы предаваться ненужной лирике.

— Жахнуть бы по ей бонбой, ядрёной, — бормочет Его и с лязгом вставляет пулемётную ленту. — Какого чёрта задницы понапрасну подставлять?

— Тебе, дураку, волю дай, так ты полгорода бомбами закидаешь, — надежда косится на Настю. Та предпочитает стоять за моей спиной, — чтобы только свой драгоценный зад сберечь. А для чего, кстати, ты его бережёшь-то? Думала, для нормальных мужиков другой орган более ценен.

— Отставить глупости молоть, — Фёдор подходит к паре мужчин средних лет, которые беседую у открытой двери армейского джипа. Оба в штатском, но по выправке чётко определяются военные. — Командир группы Дьявол — Фёдор Молчанов. Прибыл для выполнения поставленного задания.

Оба незнакомца жмут ему руку, но смотрят через плечо Феди. На меня смотрят. С холодным таким интересом смотрят. Пока меня изучают, над головами стрекочет вертушку и садится в полусотне метров от нас. Туман, как мне кажется, становится плотнее и те броневики, что стояли в оцеплении слева и справа, мало-помалу скрываются в непроглядной серой мути. Это — плохо.

— Как ты? — Надя берёт меня под локоть и смотрит в глаза. — Красавец! Но я тебя, Лёнечка и такого люблю.

Она не шутит, совсем не шутит.

Настя приставляет к моей шее тупое рыло шприца, и я ощущаю два болезненных удара. На мгновение голова начинает кружиться, а спустя пару мгновений тело становится лёгким, словно воздушный шар. Возвращается Фёдор. ОН кажется задумчивым.

— Внутрь заходим только мы, — сообщает командир. — Остальным группам приказано контролировать входы здания и не вмешиваться.

— Это как же? — пыхтит Егор. — В смысле: такая огромная байда и нам её вчетвером зачищать? Да они там с дуба рухнули или чего?

— Цель операции — не зачистка, — Федя смотрит на меня. — Это лишь побочка. Приоритеты сегодня совсем другие.

— Смекаешь, Лёнечка? — воркует Зина. — Недаром тут настоящий консилиум патологоанатомов-гомеопатов собрался. Им так интересно посмотреть на тебя в деле, что все аж из трусов выпрыгивают.

— Радиопереговоры — только по делу, — морщится Молчанов. — Что там по планировке места?

— Скучный ты человек. Фёдор Батькович, — хмыкает Зина. — Ну так слушай свою нудоту: имеются пять больших ярусов с тремя переходными площадками. На первом и третьем ярусе — большие открытые пространства. Это всё, что мы имеем по последней достоверной информации. Сам понимаешь, если корпус основательно загажен, то новые обитатели перепланировали его, как им вздумалось.

— А так оно скорее всего и есть, — Надя скрипит зубами.

— Понятно, — Фёдор осматривает свою винтовку, снимает с пояса шлем и надевает. Забрало пока не опускает. — Выдвигаемся.

Шагаем по вязкой влажной земле, и Егор ворчит, что нас могли бы доставить прямиком ко входу.

— А ты такси вызови, — хихикает Надя и скалит зубы, глядя на Настю. Той тоже доверили ствол: компактную Скопу. Значит, Михальчук идёт внутрь вместе с нами. — Совеем обленился, дармоед. Тренер в качалке знаешь, что сказал про тебя?

— Знаю, — нос у Хоменко тут же становится белым. — Можешь не повторять. Глупый и завистливый человек.

— Лёня, — тихо говорит Настя, — постарайся себя полностью контролировать каждую секунду операции. Если во время контакта почувствуешь себя хоть как-то непривычно или вдруг начнут путаться мысли, немедленно выходи из боя и отступай.

Надя кривит рот, собирается что-то сказать, но передумывает. В этот самый момент мы добираемся до входа в постройку. Четыре ребристых колонны, накрытые треугольной крышей, вызывают воспоминания о строениях древней Греции. Закос такой, выходит. Сам вход перекрыт большим деревянным щитом, серым от пыли и старой паутины. Такое ощущение, что тут тысячу лет никого не было.

Однако Фёдор указывает рукой на землю и становится ясно: ходят тут много и часто: всё изрыто следами босых ног. Многие — совсем свежие. Напоминают человеческие, но чересчур вытянутые с глубокими отпечатками длинных когтей.

— Сурок, — командует Фёдор и все. В том числе и Настя, принимают препарат. — Лёня, ты должен идти впереди, а мы — сзади, с интервалом в десять шагов.

— Как на живца, да? — бормочет Надя. — Федь, ты чего, реально его на убой хочешь послать?

— Хрена, — Молчанов опускает забрало. — Моё решение: двигаемся обычным порядком.

— Нет, — теперь возражаю я. — Камеры всё зафиксируют, и ты получишь по шапке. Больно получишь. Так что действуем, как приказано.

— Это ты правильно говоришь, малыш, — бормочет Зина. — Федя, совсем ополоумел? Говорю же, тут целый серпентарий и все к каждому вашему чиху прислушиваются. Не выёживайтесь. А теперь, по делу: за дверью — небольшой коридорчик, а за ним — фойе. Удачи.

— Странно, — голос Феди звенит. — Щит этот кажется нетронутым лет эдак тысячу.

— Ну да, — ворчит Надя. — А следов…

Это — одна из тех вещей, которые не узнаешь, пока не попробуешь руками. Но осторожность не помешает. Поэтому я подступаю вплотную к гнилым грязным доскам и осторожно тыкаю в них прикладом. При этом ожидаю чего угодно: треска ломающейся древесины, падения преграды или даже взрыва. Поэтому готовлюсь тут же прыгнуть назад. В ушах тревожное сопение четырёх носов. Нет, пяти. Зина тоже нервничает.

Однако, происходит нечто необычное. Приклад легко проходит сквозь деревянный щит. Кто-то удивлённо хрюкает, а я тяну винтовку обратно. Приклад целёхонек, а преграда вновь кажется неповреждённой. Зина скороговоркой произносит длинную матерную фразу.

— Что-то, вроде голограммы, — Настя определённо озадачена. — Мы такого делать не умеем. Плохо.

— А что ещё хуже, мальчики и девочки, — Зина кашляет, — что эта дрянь, очевидно, часть их защитной сигнализации. Пиджаки тут сообщают, что в домике этом, сраном, оживление, как у нас на день города. И все торопятся вас поприветствовать.

— Дерьмо! — шипит Хоменко и мотор его пулемёта начинает жужжать. — Говорю же, бомбами его закидать.

Всё, дальше тянуть нет смысла. В ушах бешено стучит, по венам бежит расплавленный металл, а мир вокруг окрашивается в кислотные цвета. Выдохнув, делаю шаг вперёд. Всё же ожидаю, хоть какого-то, но сопротивления, вроде лопающейся тонкой плёнки, ощущения тепла или холода. Однако — ничего. Просто серый сумрак, сменяется почти совершенным мраком.

Забрало шлема реагирует на наступившую темноту, выделяя окружающие предметы и обращая тьму в подобие наружного тумана. Ну что же, лучше, чем обычно. Техники успели поколдовать с начинкой шлема? И тут до меня доходит, что забрало я так и не опустил. Забыл. Стало быть, именно так работают мои новые глазки? Ну что же, хоть какой-то плюс. Ладно, что такого видят мои модифицированные гляделки?

Передо мной — короткий широкий коридор; очевидно выход в торговый центр, где должны стоять разъезжающиеся двери. Понятное дело, ни хрена подобного тут нет, а есть лишь большая куча мусора, за которой — большое открытое пространство. Отсюда оно напоминает здоровенный пузырь, наполненный мутной белой жидкостью. И в этом пузыре таится кто-то живой. Очень много кого живого.

— Зина, — зову я и вдруг понимаю, что в наушниках царит абсолютная тишина. Не слышно даже треска помех. — Федя?

Я медленно поворачиваюсь, стараясь не выпускать из виду выход в зал. На месте, где должна находиться дверь, ну или её голограмма, чёрт знает, что — каменная стена. На вид — очень крепкая и самая что ни на есть настоящая. Прямо-таки веете несокрушимостью.

— Ни хрена они глюки строгают, — бормочу я я касаюсь ладонью призрачной преграды. — Ни хрена…

Стена ни черта не призрачная. Кажется, моя крыша стремительно направляется в Строительный. Там, где у нас клиника для психопатов. Бью кулаком, сильно бью, так что трещит пластик перчатки. Результат тот же: крепкая каменная поверхность и не думает поддаваться.

Всё, приехали.

Как утверждают пиджаки, потоотделение у меня заметно уменьшилось. Так вот, сейчас этого ни хрена не заметно: глаза щиплет, а по спине бегут самые настоящие липкие реки. А ещё краем глаза замечаю движение внутри мутного пузыря.

— Движение! — автоматически кричу и понимаю, что в этом сейчас нет никакого смысла.

Уж не знаю, как так вышло, но я остался совершенно один. Один, в огромном здании, которое под завязку забито злобными кровожадными тварями. И от того, что я — один из них, легче ни фига не становится.

Поднимаю Кочет и делаю несколько шагов вперёд. На месте стоять нет никакого смысла, а если зажмут в этом аппендиксе, то мне точно конец. Мутный пузырь словно увеличивается в размерах и внезапно лопается, обдав меня зловонием близкой помойки. В голове раскатывается протяжный гул, как будто недалеко кто-то ударил в огромный колокол. Чертыхаясь, пробую поймать в белой мути хоть что-то, похожее на цель.

Под ногами скрипит какой-то мусор и этот звук некоторое время остаётся единственным в звенящей напряжением тишине. Переступаю через кучу хлама и быстро поворачиваю ствол Кочета налево-направо, вскидываю к потолку. Чувствую, здесь кто-то есть, но пока вижу только серые тени стен и что-то вроде фонтана в центре зала. Три рыбы поднялись на хвостах и держат на носах большой шар.

— Зина, — зову я. — Федя. Настя, чёрт побери!

То ли мне кажется, то ли я реально слышу тихий смех откуда-то спереди и справа. Там что-то вроде лестницы. Слишком далеко, отсюда на разглядеть. И ещё, почему-то мне кажется, будто дальняя стена с тремя трубами лифтовых шахт, словно затянута густой паутиной. Паутиной, в которой повисли продолговатые чёрные пятнышки. Отсюда непонятно, имеют ли они форму человеческих тел.

Думаю, имеют.

— Вызываю группу Дьявол, — получается не крик, а какое-то шипение, вроде змеиного. В любом случае, ответа нет. — Да что за гадство!

— Лапуся, жду тебя в спальне, — я замираю на месте и некоторое время удерживаю рот открытым. Это — голос Вареника. Причём, слышно так отчётливо, словно она где-то совсем рядом. — Если задержишься хоть на минуту — покусаю.

— Какого чёрта? — кажется, будто за спиной стоит нечто огромное, не имеющее формы. Оборачиваюсь — никого. Ощущаю движение воздуха слева и резко поворачиваюсь. — Кто здесь?

— Завтра непременно поедем в центр, — голос Вареника удаляется. — Я там видела та-акую сумочку, закачаешься!

Что-то не так с троицей рыб. Такое ощущение, будто изменилась форма шара на их носах. Он стал заметно больше и теперь напоминает не сферу, а какую-то бесформенную кучу. Вонь становится сильнее. Я иду вдоль стены, стараясь не упускать из виду трансформирующийся шар. А он словно оплывает и роняет в бассейн большие чёрные капли. В полёте «капли» размахивают длинными лапами.

— Мне Ленчик вчера рассказывала, как они на Лазурье мотались. Говорит, что там просто отпад. Обслуживание по высшему классу, а официанты все — загорелые красавцы. Но до тебя им, конечно, далеко. Поедем, а?

Голос Вари сбивает с толку, заставляет непрерывно вертеть головой, ведь я даже не могу сообразить, откуда он доносится вообще. Одно понятно, я хорошо помню все эти фразы — они из нашего совместного прошлого. Того, радостного, светлого и счастливого. Того, что накрылось медным тазом и уже никогда не вернётся.

В башке бьётся мысль: уж не очередная ли это подстава пиджаков? Может и нет никакого торгового центра, а просто я лежу на кушетке, накачанный лошадиной дозой галлюциногенов?

— Я люблю тебя, — говорит Ватрушка, но интонации её голоса незнакомые, угрожающие. — А ты меня?

Твари, которые падали в бассейн с каменного шара, теперь выпрыгивают наружу и шустро скачут в мою сторону. Тела существ совсем маленькие, округлые, а конечности — тонкие и длинные, отчего уродцы здорово напоминают пауков. И несутся гады с огромной скоростью, так что в несколько секунд сокращают расстояние между нами вдвое.

— Положи телефон! — в голосе Вареника гнев. — Выслушай меня, в конце концов.

Выслушивать некогда. Кочет дёргается, колотит прикладом по плечу и скороговоркой сообщает гостям, что я им не рад. Всем: и тебе, покатившемуся по грязному полу, и тебе, получившему пулю в прыжке, и тебе, раскинувшему лапы в стороны.

Меняю магазин на бегу. Понимаю, что на такую здоровенную ораву патронов у меня точно не хватит. Не поможет и Колибри с увеличенным магазином. Бежать, бежать. Перемахнуть через массивный металлический ящик и развернувшись, стать на колено. Уродцы уже совсем близко: шагах в двадцати. Теперь я вижу, что голов, как таковых, у тварей почти что и нет: просто большущая пасть на длинной шее. Это определённо мутанты не первого поколения: из обычных опарышей такое не вырастает.

Но умирают они так же просто, от одной полученной пули. Благо я ещё ни разу не промазал. Когда заканчивается второй магазин, твари уже совсем близко, считай- на вытянутой руке.

К счастью, я хреновый математик. Существ уцелело чуть больше десятка. Бросаю Кочет, выхватываю Колибри и даю очередь почти в упор. Ещё шестеро увалено наглухо, а парочка серьёзно ранена, так что на мою долю остаётся всего пять мутантов.

Что-то не так, что-то совсем не так. Ясное дело, что пасть на такой длинной шее выгодно использовать, чтобы хватать и грызть жертву. Вместо этого твари пытаются схватить меня своими тонкими лапами. На концах длинных пальцев, что-то вроде присосок. Не понимаю, то ли это глупость нападающих, то ли какой-то хитрый план, однако ломаю протянутые конечности, бью ножом, тыкаю под выступающие рёбра и перекатываюсь по полу.

Уцелела лишь одна тварь и сейчас она почему-то стоит неподвижно, подняв распахнутую пасть к потолку. Перезаряжаю Колибри и отправляю тварь к её собратьям. Прячу пистолет, подбираю винтовку и меняю магазин.

— Какой молодец! — в голосе Вареника злобная насмешка. — Но ты должен кое-что знать. Есть кое кто и получше тебя. Во всех отношениях. Ты, по сравнению с ним — пустое место.

Этой фразы Ватрушка в жизни не говорила. Но это — точно её голос, поэтому в груди всё болезненно сжимается. Подумать, я только чудом выбрался живым из схватки с кучей злобных тварей, а испытываю боль от обычных слов.

— Так что тебе придётсядоказывать.

— Доказывать, что? — бормочу я, не ожидая ответа. Но он приходит.

— Доказывать, что ты достоин меня.

Пол внезапно больно бьёт по пяткам и начинает дрожать. У меня возникает ощущение, что я нахожусь в кабине опускающегося лифта. Слышен жуткий грохот где-то наверху, словно там что-то взрывается. Со всех сторон несётся громкий вой, а серый свет в глазах мигает и начинает быстро тускнеть. Опускаю забрало шлема. Похоже у организма сели батарейки.

И да, здание однозначно уходит вниз. Не хватало ещё чтобы меня живьём закопали! Где-то там, впереди я видел лестницу наверх. Попробую найти окна этажами выше, ну или, на худой конец, добраться до крыши.

Бегу. Паутина с продолговатыми свёртками шевелится и по ней вниз торопливо ползут зубоголовые твари. Их столько, что не сосчитать. Если они все набросятся на меня, то не поможет даже ядерный заряд. Нужно ускориться. Напрягаю все силы и воздух внезапно превращается в подобие киселя, который старается удержать в своих липких объятиях. Существа в паутине двигаются так медленно, точно начинают засыпать. М-да, даже Сурок не вызывал такого ускорения рефлексов. Надолго ли меня хватит?

Чтобы прорваться на лестницу приходится резать сеть толстой паутины. Перед глазами всё пульсирует алым, а в ушах колотит мощный молот. Пол содрогается, будто началось землетрясение и с потолка падают огромные куски перекрытия. Протискиваюсь сквозь разрезанную паутину и по грязной пыльной лестнице бегу наверх.

Навстречу пошатываясь и тихо завывая плетутся два белых призрака — обычные опарыши. Даже не стреляю, просто сбиваю обоих прикладом и перепрыгиваю содрогающиеся тела. Забегаю на второй ярус. Тут смердит почище, чем на первом этаже и ни хрена не видать из-за переплетения толстых чёрных труб. Среди труб пульсируют жёлтым овальные коконы, а в самой глубине ворочается большущая, не меньше бегемота, блестящая туша.

Нет времени разбираться, есть ли в омерзительных зарослях проход к окнам, и я продолжаю бежать вверх. Двери на третий ярус лежат на полу и из-под них торчит человеческая рука, высохшая и мумифицированная. В пальцах — разбитый телефон. Проход за дверями обвалился и через завал не перебраться. Бегу дальше.

На четвёртом приходится быстро расстреливать какую-то смрадную дрянь, вроде разжиревшего альфы, с пучком щупалец в выпуклости живота. Сквозь проём двери протискиваются ещё двое таких же, и я бегу выше. Ощущение спуска становится всё сильнее. Как, мать его, может так быстро погружаться такое большое здание?

В наушниках появляется вой и шипящие голоса. Пытаюсь докричаться, но безрезультатно. Вновь грохот взрывов над головой. Теперь уже совсем близко.

Между заросшим чёрной паутиной входом на пятый ярус и проходом выше меня ожидают два здоровенных чешуйчатых альфы, вроде того, которого я свалил под промзоной. Выжимаю из тела всё, что ещё в нём осталось и стреляю в упор. Из Кочета удаётся прикончить одного врага и со вторым схожусь в рукопашную. Лупим друг друга о содрогающиеся стены, валимся на пол, и я яростно колочу тварь кулаком в плоскую рожу. Когда гад замирает без движения, поднимаюсь и бегу по ступенькам.

Я вымотан до предела, поэтому, когда вижу что-то, вроде солнечного света, едва удерживаюсь на подгибающихся ногах. Снизу слышится громкий топот. По лестнице следом за мной несётся огромная толпа зубоголовых. Если они меня догонят — всё, хана. Разряжаю в тварей Колибри и ковыляю вверх.

Нет, я точно слышал взрывы. Вся крыша раскурочена вдребезги, пылает, дымит и разваливается на куски. И ещё, верхняя часть центра едва торчит над землёй. Вижу несколько вертолётов, которые кружат в туманном небе. Вой в наушниках внезапно сменяется человеческими голосами. Их много, все они знакомые и все очень встревожены. Однако, понять, о чём говорят знакомые голоса у меня нет времени.

Почва вокруг бурлит и та часть здания, которая ещё возвышается над землёй, погружается с невероятной скоростью. Кричу, что-то непонятное самому и оттолкнувшись, прыгаю к насыпи из грязи и камней. Уже в полёте понимаю, что оттолкнулся чересчур слабо и вряд ли сумею допрыгнуть.

Начинаю падать в исполинскую яму, заглотившую торговый центр и в последний миг кто-то хватает меня за руку. Этот кто-то громко кричит и пытается тянуть вверх. Сил у этого кого-то явно недостаёт. Этот кто-то — Настя. Она висит на краю обрыва надо мной и закусив губу, пытается удержать. Мы ползём вниз, медленно и неотвратимо. Ещё чуть и оба улетим в провал.

— Брось! — кричу я. — Брось, дура!

Внезапно ещё одна рука хватает меня за волосы (оказывается, я без шлема) и тащит вверх. Резкий рывок и я лежу на земле. Настя лежит рядом и тонко поскуливает. Над нами стоит Надя и угрюмо глядит на Михальчук.

Кажется, я в безопасности.

Глава 3 Папа. Брифинг

Пиджаки демонстративно подносят к своим носам платки, салфетки или просто воротят рожи в сторону. В кои то веки Папа разрешил Зине дымить её чудовищными сигаретами в своей сокровенной вотчине. Только полковник Надеждин, да новый начальник жаб, подполковник Лихов, то ли не замечают вони, то ли им всё равно.

А вонь, если что, исходит от нашей славной пятёрки. Когда весь торговый центр окончательно отправился к центру планеты, из огромной ямы, поглотившей здание, ударил фонтан смрадной жидкости. Концентрированное содержимое канализации, судя по аромату. И уж подобного счастья хватило всем, кто находился в радиусе полутора сотен метров.

Конечно, разумнее было бы сначала нас отмыть, а уж после пускать к нормальным чистым людям, но у кого-то точно горит водном месте. Поначалу не только я, но и другие не понимают причин подобной спешки. Нет, ясно, очередная операция, которая с такой помпой отправилась коту под хвост, но ведь сколько уже происходило подобного? Кроме того, никто не погиб и даже не ранен. Как мне кажется, моё испытание в полевых условиях можно считать удачным: с катушек слетать не стал, покрошил в капусту целую кучу упырей и выбрался наружу.

Но чем дальше, тем понятнее становится: фонтан нечистот, в котором нас искупали, на сегодня — далеко не последний, да ещё и не самый мощный.

Поначалу пиджаки нагло требуют, чтобы им немедленно показали всё, что я наснимал внутри. Папа угрюмо смотрит на наглецов, а Зина ехидно интересуется, какой вообще в этом смысл. Ну, если от пиджаков есть хоть какая-то польза, пусть объяснят, как голографическая стена в один момент превратилась в самую что ни на есть настоящую? Пиджаки фыркают о дилетантах, но ответа не дают, ибо его, как все понимают, у них нет.

Подаёт голос Настя. Она говорит, что перед просмотром имеет смысл послушать мой рассказ. Почему, Михальчук не уточняет, но Папа, пару раз недовольно крякнув, таки соглашается. Пиджаки опять устраивают бучу. Возмущаются, дескать субъективное восприятие мутирующего разума не идёт ни в какое сравнение с объективной реальностью видеофиксации. Надеждин поднимает голову и очень тихо рекомендует Папе выгнать посторонних нахрен. Папа глубоко задумывается и пиджаки тут же успокаиваются. Мне дают отмашку, и я принимаюсь рассказывать.

Рассказываю, стараясь не упустить ни единой подробности. Почти. Про голос Вареника всё же не говорю. Во-первых, подозреваю, что слышался он только в моей башке, а во-вторых — это уж чересчур личное. Во время рассказа Надя похлопывает меня по колену и шепчет: «Бедненький, досталось тебе». Ясное дело, тут я всегда найду поддержку.

Мой рассказ записывают, как только могут и оживлённо делятся впечатлениями. Потом с потолка опускается экран, и мы смотрим снятую мной фильму. Камера работала сразу в нескольких режимах одновременно, так что техникам приходится колдовать, чтобы на картинке стало понятно, хоть что-то. Внутри здания, оказывается, было не просто темно, а хоть глаз выколи. Кто-то из пиджаков интересуется, не разумнее ли в таких ситуациях использовать фонарь или даже мощный прожектор. Те, кто в теме, презрительно смотрят на дурака.

Однако же, изображение становится всё чётче, и мы видим, как главный герой фильма стучит по загадочной стене и не получив ответа, отправляется навстречу приключениям. Подполковник Лихов спрашивает, как стало возможно обеспечить столь совершенную зону радиомолчания. Ответа, как и на предыдущие вопросы он не получает. Пиджаки делаю вид, будто поглощены просмотром. Папа сидит с постной мордой, а Зина глубокомысленно рассматривает чадящую папиросу.

Дальше мне становится как-то нехорошо, а тут ещё и полковники с подполковником активно бурят во мне глубокие отверстия. Работают глазами, но очень продуктивно. Дело-то в чём? Оказывается, голос Ватрушки звучал не только в моей несчастной голове, но и на самом деле. Именно такой, какой я и слышал. И если начальство глядит на меня с неким подозрением, то Настя, что неожиданно, с жалостью и каким-то страхом.

— Почему не доложил о голосе? — Папа останавливает картинку и барабанит пальцами по столу. — Не слышал? Если не ошибаюсь — это голос твоей сожительницы, Варвары Вединой?

Ляхов почему-то морщится, а жалости во взгляде Насти прибавляется. Ох, не к добру это…

— Думал: галлюцинация, — неохотно поясняю я, а Папа несколько раз стучит кулаком по столу.

— Петух тоже думал, — шипит полковник, — да, как сам знаешь, в суп попал. Лёня, мать твою, объясни: тебе прошлого раза мало было? Когда вы делаете доклад, то обязаны указать всё, что с вами происходило, вплоть до бурчания в животе и пускания газов, чёрт бы вас побрал! «Думал!» Уже, блин, додумался. Продолжаем.

— Всё нормально, — шепчет Надя и сжимает мне колено. — Всё будет хорошо.

Мы смотрим бой с зубоголовыми и кто-то из пиджаков отмечает странное поведение нападающих мутантов. Другой обращает внимание на то, что двигаюсь я чересчур быстро. Сурок такого эффекта не даёт. Ну, это я и сам бы им мог сказать.

Дальше начинается форменная чертовщина. Нет, пол трясётся, падают куски перекрытия, но вот паутины, по которой спускались твари, нет вообще. Вместо неё — волна багрового пламени, от пола до потолка. Если там и была какая-то сеть, то камера на зафиксировала её ни в едином из режимов. И ещё, все выходы на лестницу перекрыты пульсирующей тьмой. То есть, или меня реально глючило, или я видел больше, чем камера в шлеме.

Просмотр закончен и начинается выдача плюшек. Больше всего достаётся тем, кто никаких подарков вообще не ожидал. Пиджаки начинают бодрое обсуждение новой разновидности мутантов, однако Надеждин многозначительно хмыкает, глядя на учёных и те тотчас затихают. Сейчас все пиджаки напоминают сборище мышей, внезапно застигнутых голодной кошкой. И это при том, что полковник ростом ниже среднего и на вид, весьма хилого телосложения. Видимость, правда, обманчива. Я видел Надеждина в спортзале и знаю, на что он способен на татами.

— Промзона, — тихо говорит Надеждин, постукивая пальцами по планшету, который лежит у него на коленях, — теперь вот этот торговый центр. Да, все эти здания не находятся в центральной части, но всё же — в черте города. А это значит, что враг имеет доступ к территории, которая считается безопасной. Я всё правильно понимаю?

Папа отхлёбывает кофе и морщится. Нам, кстати, до сих пор так и не налили. Ладно, не до того, хоть Егора уже натурально ломает. Фёдор, как и прежде, угрюм и молчалив.

— И если враг способен проводить на контролируемой нами территории столь масштабные операции, — продолжает Надеждин и обменивается быстрым взглядом с Лиховым, то откуда нам знать; может быть он в следующий раз устроит подкоп в Центральный парк? Или к зданию мэрии? Можете дать гарантии, что это не произойдёт?

Самый крупный (по размерам) из пиджаков нервно вытирает красную потную плешь и мычит что-то о попытках исследования подземных коммуникаций, которые наталкиваются на нехватку средств и необходимых специалистов. Папа замечает в пустоту, что первый раз слышит о таких исследованиях. Пиджак хватает воздух ртом, точно рыба, выброшенная на берег.

— Но даже если такие исследования не проводились, — продолжает Папа, как ни в чём не бывало, — думаю, имеет смысл их начать. Немедленно. Взять одну или несколько наших групп и попытаться отыскать проход к норам этих гадов.

— Начнём с группы Дьявол, — Лихов усмехается, и его улыбка мне совсем не нравится. Ну да, а что я ожидал от руководства жаб?

— Не имею возражений, — Папа вновь отхлёбывает из кружки и недовольно плямкает. — Сегодня же согласую с руководством.

— Но это далеко не все неприятные вопросы, — вступает подполковник Лихов. — Мы тут немного посовещались с коллегой. Просто было необходимо, после одной интересной информации. Короче, весь этот инцидент весьма походил на специальную операцию, по извлечению вашего оперативника. Громова. Ну, с поправкой на специфическую логику противника.

Папа долго кашляет, а Зина едва не давится папиросой. Рука Нади на моём колене сжимается так, что становится больно. Егор сидит с открытым ртом, а Фёдор хмурится. Кажется, не удивлена только Настя. У Пиджаков натуральный шок.

— Обоснуйте, — Папа понемногу приходит в себя.

— Ну, собственно видеозапись лишь подтверждает наши предположения, — Лихов выбирается из кресла и заложив руки за спину, шагает по кабинету. Подполковник смугл и абсолютно лыс. На левой щеке — треугольный шрам. Кроме того, покончил жизнь самоубийством Фёдор Ильич Птахов, а именно он курировал все действия по Громову. Кстати, конкретно он дал разрешение на включение капитана в разработку и именно Птахов предложил торговый центр в качестве испытательного полигона для Громова.

— Самоубийство? — Зина закуривает очередную папиросу.

— Да, произошло, — Лихов непроницаем, — сразу же после того, как стало понятно: Громов остался на свободе.

— А по видео? — интересуется Папа. — Что вы там такого узрели?

— Модус операнди противника, — вступает Надеждин. — Они не пытались загрызть Громова или вцепиться и разорвать на части, хоть строение их тела определённо к этому предназначено. Нет, они явно собирались схватить капитана.

Пиджаки кивают, все, как один и я невольно вместе с ними. Ну что же, тут вообще не поспоришь. Да и те два Альфы на лестнице. Если бы они вели себя подобно твари в промке, думаю, до крыши я бы не добрался.

— Возможно, в таком случае стоит на время отстранить Громова от оперативной работы? — неуверенно спрашивает Настя.

— Почему? — Надеждин и Лихов глядят на неё. — Напротив, нужно более активно использовать капитана. Мы должны понять, что конкретно необходимо врагу от Громова.

— Голос Вединой, — Папа стучит пальцами по столу. Зина тушит окурок и подходит к кофемашине у окна. — Что это было вообще? А главное — зачем?

У Пиджаков завязывается очень милая дискуссия о ментальном контакте заражённой особи с координирующей силой противника. Большинство сходится на том, что враг пытался вызвать у особи стрессовую ситуацию, посредством давления на уязвимые точки разума. Ну, на те, которые способны причинять особи боль.

— Вообще-то его зовут Леонид Громов, — злобно цедит Надя и добавляет непечатное. Кротова бледна, точно смерть и скрипит зубами. Пиджаки глядят на неё с откровенным ужасом и умолкают.

Некотрое время в кабинете царит молчание, прерываемое лишь пыхтением кофемашины. Прямая спина Зины и её высоко поднятая голова источают флюиды недовольства. Папа хмурит брови и катает по столу ручку. Фёдор, кажется, уснул. Лихов и Надеждин играют в гляделки.

— Если противник имеет какие-то виды на Громова, то хотелось бы знать, какие они, хотя бы приблизительно, — Папа смотрит на Михальчук. Взгляд полковника имеет температуру абсолютного нуля. — Вы же устанавливали связь с врагом, значит должны иметь определённые предположения.

— Почти всеми вопросами занимался Пётр Егорович, — Настя буквально выдавливает из себя по одному слову. Видно, что ей неприятна эта тема. Или же человек, которого она вынуждена упоминать. — Некоторое время мы думали, что враг намеревается вывести посредника, способного общаться, как с людьми, так и с мутантами. После того, как противник нарушил перемирие, это предположение отбросили, как несостоятельное.

— Жук в муравейнике? — подаёт голос, вроде бы спящий Фёдор. Все с удивлением глядят на него. — Книга такая была, про кукушат от другой цивилизации. Может и тут, задумали что-то, вроде часовой мины?

— Смысл тогда в сегодняшней попытке похищения? — Папа складывает ладони домиком. Зина ставит перед Алексеем Константиновичем чашку кофе и закуривает. — Прошу, дыми хотя бы в форточку.

— Насчёт похищения — всего лишь предположение, — Надеждин явно думает нечто иное, но с интересом слушает Лихова. — Возможно — обычная дымовая завеса, пыль в глаза, а на деле Громов им нужен именно здесь. Поэтому и говорю: стоит использовать его и дальше. Если попытки выкрасть продолжаться, значит капитан им нужен именно там. Нет — принимаем версию про засланного казачка и отстраняем.

— В каком смысле, отстраняем? — Папа щурится, а рука Нади вновь до боли сжимает моё колено.

— Возвращаем в исследовательский блок, — Надеждин поднимается и направляется к двери. — Сейчас об этом думать рано — думайте о подготовке к операции по исследованию подземелья. Не стоит паниковать и бояться возможных последствий.

Пиджаки суетливо собирают все свои планшеты, телефоны и компьютеры. Кажется, учёные чувствуют себя весьма некомфортно. Ну да, под таким-то взглядом Нади. В дверях образуется небольшая толчея. Егор хмыкает и бормочет что-то о лабораторных крысах, потом замирает с открытым ртом и косится на меня. Надя лупит болтуна по затылку. С силой лупит.

Лихов задерживается. Стоит вполоборота к нам и перекосив рот рассматривает Настю.

— Есть какие-нибудь предположения, где может скрываться Егоров? — спрашивает начальник жаб. — Именно у вас?

Михальчук исподлобья глядит на подполковника. На щеках Насти — красные пятна. Потом она медленно качает головой. Лихов не огорчён и не удивлён.

— А вы подумайте, — спокойно говорит он. — Хорошенько вспомните всё, что касается Петра Антоновича. Поймите, нам крайне необходим Егоров, чтобы выйти на его контакт с врагом. И если судьба Громова вам действительно небезразлична, советую, как следует пошевелить извилинами.

Лихов кивает и выходит за дверь. Папа вздыхает и откидывается на спинку кресла. К кофе полковник так и не притронулся.

— Почему он акцентировал это: «именно у вас»? — Зина выпускает струю дыма. — Что ты ещё скрываешь, мышка-норушка? Как я посмотрю, секретов у тебя побольше, чем у бродячего кота блох.

— Мы были любовниками, — Настя кажется, но голос ей дрожит. — У Егорова есть такое правило: когда он намечает человека в разработку, почти всегда для получения информации сближается с ним. Учитывая внешность Петра Антоновича и его харизму — это не составляет особого труда.

— Сближается? — интересуется Папа. В его голосе звенит металл. Зина почему-то смотрит на меня.

— Да, в сексуальном плане. Пётр Антонович считает, что это максимально плотный контакт.

— Тот ещё извращенец, — бормочет Зина. — А с мужиками он как, тоже, того?

— Обычно у мужчин, пущенных в разработку есть женщина, — кажется, Михальчук вот-вот сорвётся и закричит. Или это крик только в моей голове? Становится отчего-то жутко и пусто. — Егоров действует через них.

— Закроем тему? — Зина косится на Папу и бледнеет.

— Погоди, — собственный голос кажется чужим и незнакомым. — В этот раз…

— В этот раз всё было по-другому, — Фёдор неожиданно вскакивает и нависает над Настей. — По-другому, ясно?

Михальчук молчит и смотрит в пол. А я падаю, проваливаюсь через перекрытия этажей, лечу вниз, в бездонную тьму. Какие-то голоса пытаются пробиться ко мне, кто-то хлещет меня по щекам, но я ничего не вижу, кроме абсолютного мрака.

Внезапно темнота обретает форму лица. Знакомое лицо. Незнакомка из моих кошмаров. Она улыбается.

— Ну и за кого ты здесь собираешься сражаться? — спрашивает она и распадается на сгустки мрака.

Понимаю, что лежу на полу. Силы стремительно покидают тело, словно я — проколотая надувная игрушка. Кто-то кричит, вроде бы женщина.

Всё. Тьма.

Глава 4 Спортзал. Бессмысленные разговоры

Жилы на шее Хоменко выступают так, словно это он, а не я поднимает тяжеленую штангу. Впрочем, судя по полубезумному взгляду Егора, сейчас он находится в шаге от того, чтобы отобрать у меня железяку и самостоятельно толкать её к голубому потолку. Ну, чтобы проверить, способен ли он на это вообще.

Лично я в этом сомневаюсь.

Впрочем, сейчас я сомневаюсь во всём. В башке до сих пор стоит холодная стена какого-то необычайно плотного тумана, а в груди поселилась и жжёт тяжёлая боль. Даже не знаю, как это объяснить сточки зрения здравого смысла. Ведь было же понятно, что Вареник меня бросила, покинула в самую трудную, для меня, минуту. Как это назвать, если не предательством?

И вдруг выяснилось, что любимая предала меня много раньше. Натурально изменяла и при этом спокойно жила рядом, радовалась, шутила и целовала.

В любви признавалась…

Я скрежещу зубами и токаю штангу вверх. В этот момент мне кажется, что снаряд не весит ровным счётом ничего. Егорову очень повезло, что его до сих пор никто не может найти. Боюсь, если бы я узнал, что ублюдок находится где-то, в пределах досягаемости, то не удержался бы и рванул к нему. И плевать на охрану, ошейник и прочие преграды.

Сейчас этот гад для меня — олицетворение всего зла в мире, хуже мутантов и прочих гадов, обитающих за городом.

Он отнял мою любимую и заставил Настю превратить меня в чудовище.

Ещё один толчок и штанга едва не улетает к потолку.

— Давай накинем ещё! — бормочет Егор. Глаза у него пылают. — Десяточку накинем, а?

— Валяй, — кажется, зубы вот-вот начнут рассыпаться в порошок. — Тебе-то чего за прикол?

— А может я того, — Хоменко накидывает с каждой стороны по «блинчику», — тоже попрошу, чтобы мне укольчик забабахали.

— Тебе штангой приложить? — боже, а ведь вроде как взрослый человек! Да и мутантов же на дух не переносит. — Егор, ты что думаешь, оно того стоит?

— Не знаю, не знаю, — кажется, товарищ не слышит, что я ему говорю. Ну да, с таким-то ветром в голове. Давай, жми! Эх, видел бы это наш тренер…

В том-то и дело, что показывать меня разрешено только тем, к то в теме. А это, если не считать пиджаков, очень ограниченный контингент. И практически весь он, сейчас собрался в этом зале. Один вон пожирает меня сейчас бешеным взором и потирает рук. Федя сидит за столиком в углу и сравнивает какие-то картинки на паре планшетов. Со своего места я вижу, как Молчанов морщится и трёт затылок, точно у него болит голова.

И ещё парочка допущенных к телу уже некоторое время перестала имитировать активную тренировку и вполголоса беседуют. Насколько я понимаю, их разговор достаточно личный, поэтому женщины удалились в противоположный от Феди угол. Там, как им кажется, их никто не сможет подслушать.

Но мои новые распроклятые способности позволяют, в том числе и слышать на больших расстояниях. Если бы ещё не натужное дыхание Хоменко. Нет, ну реально непонятно, кто из нас поднимает штангу.

Я токаю снаряд и прислушиваюсь. Мне действительно интересно. По ходу, Настенька — истинный кладезь всевозможных тайн и секретов. Подумать только, всё время знать, что твоего бывшего парня превращают в монстра, а его жену охмуряет другой мужчина и ни разу даже вида не показать! Как сказал Папа, тяжело взглянув на Михальчук: «Я бы против тебя в покер играть не стал.» Зина ничего не сказала, но её взгляд был весьма красноречив.

— Круто! — бурчит Егор, но я его уже не слушаю.

— Ты же не просто так тогда проговорилась, — голос Нади кажется спокойным, но я слышу, как через это видимое спокойствие рвётся натянутая струна. То ли тревога, то ли — бешенство. — Ведь так?

— С чего ты это взяла? — Настия тоже спокойна, едва ли не расслаблена. И это — тоже фальшь, маска, но что под ней я понять не могу. Ну да, покер, такие дела.

— Потому что я начала тебя немного понимать, — Надя хмыкает. — Ты — не из тех, кто способен ляпнуть языком, не подумав, а после — ой, ой, не то врывалось.

— Ты меня поняла? — кажется в голосе Михальчук звучит открытое презрение. — Да ты со мной практически не общалась. Если не считать того подарочка.

— За это — прости, — Надя обманывает: ей не жаль того, что она сделала. — И всё же, так бывает. И про эту б…дь ты не просто так проговорилась, а специально, в нужный момент. Правда, похоже ты не ожидала, что на Лёню это подействует так сильно. Ведь так?

— Специально? — кажется Настя недоумевает, но в её вопросе звучат совсем иные нотки. Похоже на усталость. У меня в висках стучит так, что кажется: ещё немного и череп лопнет. — Ну и зачем же мне это нужно, гений дедукции? Или у тебя уже крышу рвёт на почве конспирологии? Готова видеть во мне средоточие всех зловещих заговоров нашего мира? Повторю для тупых: идея с Лёней была не моя. Да, выполняла приказ, о чём и тогда и сейчас искренне сожалела. Думаю, об этой глупости стану жалеть до самой смерти, но идея — не моя.

— Ну ещё бы, сама-то ты — белая и пушистая фея! — шипит Надя. Мне кажется или она скрипит зубами?

— Ну, ещё десяточку, — бормочет Егор, когда я опускаю штангу. Не понимаю, о чём он говорит: в башке стоит такой жар, словно там пылает солнце. Слышу звон. — Давай!

— Нет, не белая, не пушистая. — Некоторое время никто ничего не говорит. Краем глаза вижу, как Надя и Настя смотрят друг на друга. Руки Михальчук сложены на груди, а Кротова упирает кулаки в бёдра. Такое ощущение, что эти двое вот-вот вцепятся друг другу в глотку. — Но не надо и делать из меня исчадие ада. Тем более сейчас, когда я на вашей стороне.

— Меня терзают смутные сомнения, — ворчит Надежда и медленно отирает ладони о штаны. Под аккомпанемент стука в ушах я толкаю штангу вверх. Почти не ощущаю веса. Егор точно добавлял? — А по поводу того, что я сказала…Лёня очень сильно любил эту паскуду и может быть даже сейчас…Ну, после того, как на бросила его…

— Возможно, — соглашается Настя. Вот сейчас с её голос точно что-то не так. — Психотип у него такой. Жаль, что у нас с ним тогда не вышло. Сейчас имела бы самого верного мужа на свете.

— А хотела? — тихо спрашивает Надя. — Тогда, сейчас, не важно.

Михальчук молчит. Сейчас она смотрит в пол. А вот Надя буквально пожирает собеседницу взглядом. Я не понимаю, в чём смысл этого разговора: какого хрена эти две перемываю кости мне и …Ватрушке. Привычное ласковое прозвище не ложится на язык, почему-то сейчас оно воспринимается с душком плесени, точно некогда годный любимый продукт начал разлагаться. От этого вновь болит в груди, и я снова ощущаю, как падаю в бездну. Не хватало ещё сейчас взять и отрубиться. Скриплю зубами и толкаю штангу.

— Класс! — бормочет Егор и его голос быстро отдаляется, словно Хоменко стоит на перроне, а меня уносит скорый поезд. — Ещё десяточку?

Плевать, хоть двадцаточку. Мне не до этого.

— Значит, я правильно догадалась, — в голосе Нади звучит удовлетворение. Вроде бы она даже улыбается, вот только улыбка больше смахивает на гримасу злости и страдания. — Решила, под шумок, себе прибрать?

Этот дурацкий разговор напоминает диалоги из тех мелодрам, которые обожала смотреть Варя. И я бы мог посмеяться, если бы всё это не касалось меня. А так…Стук в висках и боль в груди превращают банальную разборку двух женщин в нечто особое. По крайней мере, для меня.

Егор заканчивает возиться с «блинами», и я толкаю штангу. Веса в ней нет, словно я просто поднимаю руки. Только в глазах всё краснеет, а стук в висках становится громче.

— А ты никак надеешься, что Лёня поведётся на твои борщи и пельмешки? — В голосе Насти неприкрытая злоба, которая граничит с ненавистью. Собеседницы решили отбросить притворное миролюбие. Сейчас — это две хищницы, готовые пустить кровь за вожделенную добычу.

За меня.

Вот только, чёрт побери, никто из них не удосужился поинтересоваться у самой добычи: нужно ли оно ей.

Нет, не нужно. Я не хочу вновь к кому-то привыкать, открывать душу и доверять. Чересчур больно, когда тебе разрывают грудь и тыкают палкой в сердце. Нет, не хочу!

Штанга висит прямо перед глазами. Блестящая, словно ёлочная игрушка и такая же лёгкая. Стук в голове кажется грохотом близкой грозы и вроде как через этот гром ничего не должно проникать. Но я по-прежнему слышу разговор двух женщин.

— Пельмешки? Да хоть бы и пельмешки! — вот сейчас ощущается, что Надя из последних сил сдерживается, чтобы не врезать собеседнице. — Ты видимо не в состоянии сообразить своей тупой башкой, что Лёне сейчас нужно больше всего?

— Ну и что же, просвети тупую, — Анастасия усмехается. В её усмешке презрение становится огромным, как вселенная. — Ты же так много знаешь о том, что нужно мужчинам. Я, если что, читала твоё личное дело.

— Ну понятно, как же такая крыса, как ты и не сунет свой нос в грязное бельё!

Вроде бы что-то бормочет Егор, но я его не слышу. Блестит штанга над головой, громыхают отзвуки близкого грома, и кто-то ведёт холодными пальцами по моей обнажённой груди. Слышен тихий насмешливый голос: «Смотри, слушай и думай. Решай, с кем ты хочешь остаться. С этими?»

Кажется, я вижу сон наяву. Но я удивлён не странному ощущению. Странно другое: неужели у образцово-показательной Нади есть какие-то скелеты в шкафу? А с другой стороны, если подумать: что я вообще про неё знаю? Что я знаю про Егора? Как-то так получилось, что работа и личная жизнь в равных пропорциях заполнили всё моё существование, не оставив места для чего-то ещё. И к чему это привело?

Я потерял одно и едва не утратил другое. Что осталось бы в сухом остатке? Ни-хре-на! Если хорошенько подумать, то Леонид Громов — совершенно неинтересный человек. Ограниченный, даже. Неужели за такого стоит ломать копья?

Но женщины продолжают.

— Грязное бельё? Ты так это называешь? Ну-ну. Однако же, вернёмся к нашим жизненным ценностям. И что же ты собираешься предлагать, в качестве эдемского яблока? Ну, нашему Адаму, лишившемуся Евы.

— Обычную человеческую жизнь. То, чего он всё время так сильно хотел. Почему и выбрал эту…дрянь.

— Ну, то что дрянь, тут не поспоришь.

Первый раз собеседницы в чём-согласны одна с другой. А мне режет грудь острая боль, будто кто-то ткнул туда ножом и раскачивает оружие из стороны в сторону. Нет, я не могу понять и принять происходящее. Проще смириться с том, что я стал монстром, опасным для людей, чем допустить, что та, кого я считал самым близким человеком, так поступила со мной.

— Значит ты уже успела придумать, что именно я ничего подобного Лёне предложить не смогу, так? — в голосе Анастасии звучит то ли сомнение, то ли отзвук глубокого раздумья. — Потому что я под колпаком, как и твой разлюбезный Громов?

— Мой? Ха! Типа для тебя он не твой. — Настя мычит что-то неразборчивое. — Вот и помалкивай. Нет, не потому. Просто ты не в состоянии хоть кого-то сделать счастливым вообще.

Много ты во мне понимаешь!

— Много. Ты даже себя не смогла сделать счастливой, что уж тут говорить о других. В погоне за хрен пойми чем, ты угробила свою жизнь, жизнь Лёни и чёрт знает кого ещё. Я не читала твоё досье, да и не стала бы, даже если бы получила такую возможность, но думаю там точно есть что-то эдакое.

— Заткнись! Заткнись! Ты ни хрена про меня не знаешь!

Штанга с диким звоном отлетает на пару метров в сторону, а Егор отпрыгивает назад и приседает, выставив руки перед собой. На лице Хоменко — неподдельный ужас. Такое ощущение, будто товарищ вот-вот бросится наутёк.

Спорщицы смотрят на меня и их лица бледны, до синевы. Не думаю, будто в этом повинен испуг из-за отлетевшей штанги.

— Какого дьявола тут происходит? — Федя уже рядом и быстро окидывает взглядом нашу компанию. Потом тяжело вздыхает. — Ребята, понимаю, что обстановка — напряжённее некуда, но…Блин, давайте поубиваем друг друга; легче кому-нибудь станет, а? — он пинает ногой штангу. — Егор, ты совсем сбрендил, столько накидывать? Ладно у Лёни в башке непонятно какие тараканы шастают, но ты же должен меру знать. Таким весом слона задавить можно.

— Эксперимент, — вяло ворчит Хоменко. Испуг мало-помалу сходит с его физиономии.

Я медленно поднимаюсь и смотрю на женщин. Они смотрят на меня и расходятся прочь друг от друга. Всё, брэк. Ничья. Пока что.

— Папа прислал план операции. — Федя качает головой. — Обнаружили несколько проходов в норы под городом. Есть достаточно крупные, куда можно пролезть.

— Сколько групп принимает участие в операции? — усталость медленно наполняет мышцы, точно отравленная жидкость чистый сосуд.

— А ты как думаешь? — Федя криво усмехается. — Смешной…Целая одна. Наша. Собираемся.

Глава 5 Раздевалка. Воспоминания и раздумья

На стекле окна можно различить тонкую сетку из тёмных линий. Почему я никогда прежде не обращал на них внимание? Может, потому что в раздевалке ещё ни разу не было так тихо и безлюдно, и я не сидел, предоставленный сам себе, меланхолично рассматривая белые облака, лениво плывущие над крышами домов.?

Тишина неприятно давит на уши, словно кто-то недобрый приложил две большие подушки к моей голове и удерживает их. Остальных выгнали ещё за полчаса до нашего прихода и остался лишь хмурый крепыш с бритой загорелой головой, едва торчащей над покатыми плечами. Он выдаёт нам оружие с таким выражением на лице, словно перед ним находятся злейшие враги. А возможно, он и реально так считает. Многие до сих пор винят именно меня в том, что произошло со Степанычем.

Не хочется даже шевелиться. Хочется просто откинуться на спинку стула и зажмуриться. Однако чёртовы веки и не думаю подчиняться, так что я продолжаю рассматривать облака за тонкой паутиной тёмных линий.

До начала операции — ещё прорва времени, поэтому меня никто не тревожит. Ещё есть время посидеть и хорошенько обдумать…Вот только, что именно? Брифинг у Папы или то, что происходило параллельно ему? То, о чём знаю я один. И то, из-за чего хочется взять пистолет, приложить к виску и…Не ломать голову, как поступать дальше.

Нет, я никогда не был слабаком, который ищет утешения и спасения в смерти т даже катастрофа, превратившая жизнь в ничто, не смогла заставить меня сдаться. Дело тут совсем в другом.

Поэтому я вспоминаю и думаю. Нужно взвесить всё.

Ну что же, для начала Папа рассказывает нам о предстоящей операции. И да, особо рассказывать ему нечего: нам предстоит опуститься на нижний уровень недостроенной ветки метро и через свежепрорытый тоннель проникнуть в сеть переходов, которые враг выкопал под городом. Даже по очень осторожным прогнозам, сеть эта очень велика и разветвлена почище, какой-нибудь грибницы. Абсолютно не представляю, как такое можно заблокировать. Судя по некоторым мыслям, высказанным вслух, Папа тоже не представляет.

Но наша задача в этот раз — просто исследовать проходы. И как я догадываюсь, в очередной раз подставиться, чтобы враг попытался сотворить со мной нечто эдакое, что поможет нашим умникам определить его намерения.

Зина с прищуром смотрит на меня и покачивает ногой, закинутой за ногу. Она сидит на краешке Папиного стола. Полковник морщится, глядя на вопиющее нарушение дисциплины и субординации, но почему-то молчит.

— Я так понимаю, — Федя поднимает голову и в упор смотрит на Папу. Кажется, от их сталкивающихся взглядов в середине комнаты громыхнёт взрыв, — что главной целью этой эскапады, станет очередное исследование способностей Лё…капитана Громова. Может уже достаточно использовать его в качестве хрен пойми кого?

— Ну почему же, хрен пойми кого, — улыбка на лице Нади кажется приклеенной. Сама Кротова смотрит не на Папу — на Настю. — В качестве лабораторной мыши и приманки одновременно, да?

— Вообще-то сам Лёня тоже здесь, — хмыкает Зина. — Не думаете, что от подобной заботы у мальчика и вовсе кукуха потечёт?

— А от другого у него кукуха потечь не может? — не пойму, серьёзен Егор или нет, но рожа у него дубовая — что тебе деревянная маска.

Я молчу. Отчасти потому что, от всех этих дрязг хочется удрать куда-нибудь подальше, хоть и к самому чёрту. Мало произошедшего с Варей, так ещё и близкие друзья словно с цепи все посрывались. И Папа, который прежде в момент осаживал скандалистов, сейчас молча сидит за столом и кажется древним, будто языческий истукан. Всё, полковник перестал играть в гляделки с Федей и перевёл взгляд на меня.

Но всё это вторично и даже неважно по сравнению с одной вещью, которая не даёт мне покоя с самого начала брифинга.

В воздухе раздевалки смешались запахи пота, каких-то одеколонов с дезодорантами и резкой терпкой химии. От этой смеси свербит в носу и першит в горле. Я открываю бутылку с водой и делаю несколько глотков. Вода отдаёт той же химией, так что возможно чёртовы ароматы лишь мерещатся моему повреждённому мозгу. Кто-то из пиджаков утверждал, что подобные галлюцинации вполне возможны.

Ну, раз уж все остальные имеются в наличии, так почему бы и нет?

Подбрасываю бутылку на ладони, испытывая сильное желание запустить ею в окно. Проверить, выдержит ли армированное стекло. Выдыхаю и ставлю несчастный сосуд обратно: в конце концов он ни в чём не виноват.

Во всём виноват один я.

Так вот, в тот момент, когда я открываю дверь Папиного кабинета и вхожу внутрь, в стене напротив тоже открывается дверь и в комнату входит человек. При том, что в противопожарной стене никогда не было двери и зеркала, чтобы отразить моё появление, там тоже нет.

Да и вошедший совсем не человек.

Наверное.

Это всё та же женщина, которая регулярно появляется в моих кошмарах. Даже толком не рассмотрев её, я понимаю это так же чётко, как и то, что за окнами — ясный день и солнечные лучи пересекают пол, подобно дорожной разметке. Пересекают, доходят до стены и…

Вот только боковой стены кабинета сейчас нет. Напротив Папиного стола — ещё одна комната. Она зеркально отражает кабинет Алексея Константиновича. Там даже имеется некое карикатурное подобие полковничьего стола и кресло, больше похожее на трон из струящегося мрака.

Чёрная женщина, покачивая бёдрами медленно удаляется вглубь зеркальной комнаты и неторопливо занимает место на тёмном престоле. Я не вижу её лица, но почему-то кажется, что губы неизвестной сложены в улыбке.

— Ты чего столбом стал? — Фёдор подталкивает меня в спину. — Как призрака увидел. Или…увидел? Лёня, с тобой всё в порядке?

— Почти, — говорю я и прохожу к своему креслу. Очень трудно делать вид, что всё в норме, когда с тобой происходит нечто эдакое. И ведь обидно же, что эту чертовщину вижу только я один.

Папа задумчиво щиплет подбородок, уставившись в экран монитора, поэтому момент моего замешательства упускает. А вот Зина поджимает губы, сводит тонкие брови и внимательно рассматривает стену, за которой я вижу ещё одну комнату. Понятное дело, Лец ничего не сумеет там увидеть, так что Зина лишь покачивает головой.

Все собираются, рассаживаются и Папа принимается за своё брифинговое бла-бла. Задача предстоит весьма нетривиальная, поэтому все слушают инструктаж с повышенным вниманием.

Все, кроме меня.

Потому что я непрерывно ощущаю взгляд непрошеной гостьи на затылке, так что всё время хочется обернуться. Оглянуться и убедиться, что я ещё не окончательно сошёл с ума.

И ещё один вопрос упрямым дятлом лупит в висок: если пришелица не плод моего больного воображения, а реальная посланница вражеских сил? Ведь получается, что сейчас она слушает инструктаж Папы, а значит — в курсе всех наших замыслов. Может мне стоит остановить полковника, объяснить в чём дело?

Чёрт! Хрен, кто мне поверит. Скорее всего получу очередную вкусную пилюлю от Насти и дружеский совет держать себя в руках.

— Наши полномочия, — Фёдор щёлкает пальцами. — А то, как-то всё расплывчато: зайти, продвинуться, проверить степень инфицирования, — тему со мной, видимо решили на время отодвинуть, ибо уж очень она нервирует буквально всех присутствующих. Оно и к лучшему, да и мне много спокойнее не находиться в фокусе всеобщего внимания. Если бы ещё так не зудел затылок; как же хочется оглянуться! Даже шея задеревенела. — Вступать ли в активное противодействие или при первом же контакте отступить?

— Молчанов, — Папа легко постукивает кулаком по столу, — ты мне эту дурацкую канцелярщину брось! И без того вижу, что ты дуешься, как мышь на крупу. Не я виноват, что в сортире воняет дерьмом, — Надя косится на Настю, а та делает вид, будто что-то читает в планшете, — И вопросы твои дурацкие: естественно, при первом же укусе за пятку, не обязательно тут же бросаться наутёк.

— Пуглив стал наш командир, — бормочет Кротова. — От всякого куста шарахается.

— И правильно, между прочим, делает, — машет незажжённой сигаретой Зина, — ибо в наших кустах что угодно может таиться. Хорошо, если обычный волчок. Ну, тот что просто за бочок укусит.

— Обрати внимание, как много они шутят, — низкий голос обволакивает со всех сторон, пеленает и баюкает. — А знаешь, почему? Потому что до смерти напуганы.

— Итак, ваша задача: придвинуться, как можно дальше, — Папа откидывается на спинку кресла. — Естественно, никто и не думает требовать, что вы положили живот в неравном бою. Однако же, уровень вашей подготовки вполне достаточен, чтобы завалить пару-тройку опарышей.

— А ведь он считает, что твоё участие в операции позволит справится и с угрозой посерьёзнее, — незваная гостья хмыкает. — Боюсь, что всех вас ожидает весьма неприятный сюрприз.

Это важная информация. Теперь я как-то должен предупредить, что группу ожидает некая пакость, но опять же, мать его, не знаю, как. Однако, чувство долга сильнее, чем опасение прослыть чокнутым. Поэтому откашливаюсь и поднимаю руку. Все умолкают и сморят на меня.

— Мне кажется, что Алексей Константинович делает ставку на мои новые способности, — Папа непроизвольно кивает, а Зина и Фёдор синхронно улыбаются. Невесело так улыбаются. — Однако же, никто пока не знает, какой предел прочности у этой ерунды и не даст ли она сбой в самый неподходящий момент. А если я просто во время боя возьму и потеряю сознание?

— Громов, не бери на себя слишком много, — Папа грозит пальцем. — То, на что я делаю ставку, тебя некасается, ясно? Ты — не пуп земли и не единственный боец в группе, так что, даже если произойдёт некий сбой, твои товарищи вполне способны постоять за себя и бе твоих, хм, суперспособностей. Всё, закрыли тему.

— Гордыня, мой друг, — Егор хлопает меня по плечу. — Ишь ты, суперспособный какой!

— Он прав, — комментирует невидимая всем гостья. — И ты сам знаешь лучшее лекарство от подобного недуга: смирение.

Как-то нелепо слышать о смирении, от чёрного призрака, олицетворяющего наших безжалостных врагов. Скорее подобное пристало вещать священникам, но те последнее время не слишком болтают о непротивлении злу насилием. Понимают бородатые: не станешь противиться — подохнешь.

— Когда ваши священнослужители говорят о смирении, — чёрт, неужели она читает мои мысли? Или всё это и впрямь — плод моего воображения? — то имеют в виду конечную цель, а для нас с тобой смирение — лишь очередная ступень к достижению вершины. Ступень, одна из многих, которые нам предстоит преодолеть.

В висках стучит. Меня не так волнует высказанная мысль, как то, что гостья впервые соединила себя и меня в некое общее: «мы». И честно говоря, мне это совсем не нравится.

Вот вообще ни хрена не нравится.

Папа запускает проектор и демонтирует карты шахты, куда нам предстоит спуститься. Потом идёт видеоряд заброшенного метро и собственно пролома, ведущего в подземный лабиринт, вырытый противником. И если само метро смотрится просто неприятно, то чёрная дыра, с мигающими индикаторами движения, выглядит весьма зловеще.

— Как ход в преисподнюю, — замечает Надя.

— Так и есть, — хмыкает Зина. — И черти, как я думаю, имеются в полном комплекте. Да, кстати, связь там не пашет.

— Ничего нового, — сумрачно говорит Федя. — Скоро на задание голубей станем брать. Голубиная почта — самая надёжная.

— Ещё можно гонцов посылать, — продолжает его мысль Зина, после чего поворачивается к Папе. — В свете всего этого, три группы поддержки на случай форс-мажора — нонсенс. Откуда они узнают, когда это самый мажор наступит?

Почему-то в голову внезапно приходит одна, весьма странная мысль, не имеющая никакого отношения к делу. Незваная гостья тут же хмыкает. Ну точно, она сиди внутри моей башки!

— Весь мир, по сути, находится в твоей голове, — такое ощущение, будто меня поучают. — Ведь познаёшь ты его через свои органы чувств и если какой-то из них начнёт выдавать ложную информацию, то сам ты об этом никогда не узнаешь. А касательно твоего вопроса: да, у меня есть имя.

— И какое же? — не удержавшись, задаю вопрос вслух. Папа, собиравшийся что-то сказать замирает с открытым ртом. Одна бровь полковника неудержимо ползёт вверх.

— Лёня, ты сейчас о чём? — совершенно спокойно спрашивает Зина. — Приснилось чего? Ты последние пару минут словно спишь с открытыми глазами.

К счастью, за меня отдувается Настя. Она читает всем короткую лекцию о вероятности кратковременных выпадений из реальности. Типа, нейронные цепочки в мозгу работают иначе, чем прежде и возможны своего рода сбои.

— Лишь бы не засбоил посреди боя, — ворчит Надя и гладит меня по коленке.

— Не знаю, знаком ли ты с творчеством вашего писателя Курта Воннегута, — в голосе гостьи звучит насмешка, — но один из его романов называется именно так. Намекну, связано с темнотой.

— Всем всё понятно? — Папа хлопает ладонями по столу. — Вопросы есть? Вопросов нет. Все свободны.

Чёрный силуэт медленно шествует мимо, открывает несуществующую дверь в стене и замирает в проходе. И вновь ощущаю странную смесь вожделения и отторжения. На пределе слышимости — стук барабанных палочек. Солнечные лучи на полу закрывает тень исполинского паука.

— Смирение, помнишь? — говорит гостья и исчезает.

Зина смотрит на стену, где мгновение назад была дверь. Судя по всему, Лец следила за направлением моего взгляда Лоб женщины полосуют морщины. Много их.

Переговариваясь все покидают Папин кабинет. Я задерживаюсь, не зная, стоит ли задавать этот вопрос. Можно было бы позже тихо-мирно найти самому, но любопытство гложет почище голодного волка.

— А у Воннегута есть какой-нибудь роман, с названием про темноту? — я знаю, что полковник прочитал кучу книг, он сам рассказывал. Возможно, читал и это.

— Мать-тьма, — вместо Папы отвечает Зина. — А ты это почему сейчас спросил?

Она смотрит на меня и в глазах Лец — спокойная убеждённость.

— Так, — я машу рукой и выхожу. А что я им могу сказать?

Слышу, как открывается дверь, и Федя входит в раздевалку. Командир в полном боевом и вопросительно смотрит на меня.

— Лёнь, ты чего? Через пять минут выдвигаемся, а ты тут на расслабоне. Соберись, не на прогулку идём.

— Не вопрос, — я закрываю глаза, глубоко вдыхаю и поднимаюсь. Подмывает признаться, что все наши планы известны врагу, потому что в отряде есть предатель. Пусть невольный, но от этого не легче.

Страшно, если из-за меня пострадает кто-то из товарищей. А если нет? Если всё это — галлюцинации?

Поживём — увидим.

Глава 6 Нисхождение

Кабина лифта ползёт вниз со скоростью беременной черепахи и при этом издаёт такие звуки, будто в неё вселился целый сонм демонов ада. Иногда, когда визг и скрежет становятся особенно пронзительными, Надя кривится, словно у неё болят зубы, а Егор повторяет шутку про рвущийся трос. Хохмы и первый то раз не показалась особо смешной, а на третий Фёдор дёргает бровью и командует заткнуться.

— Какого чёрта так долго? — спрашиваю я. — Такое ощущение, будто ползём к центру Земли.

— Так и есть, — капитан из группы поддержки, кажется, его зовут Андреем, кивает. На круглой физиономии — ухмылка. Вообще-то эту ветку планировали под экспериментальный поезд. Вакуумная труба, сверхзвук, то — сё. Искали сейсмоустойчивые пласты и зарывались всё глубже. А потом всё накрылось…В общем, ни хрена не вышло, а нам теперь приходиться спускаться в задницу дьявола.

— А ведь норы ублюдков ещё глубже, — многозначительно хмыкает Надя. — Сегодня однозначно завтракаем с Люцифером.

— Ты это, сплюнь, — бормочет Егор. — Я туда не торплюсь.

В наушниках несколько раз тихо квакает. Устойчивая связь окончательно пропала ещё пять минут назад, но видимо Зина не торопится опускать руки. Ну что же, пусть, может быть у неё что-нибудь и получится. Без связи нам придётся хреново. Даже туалетной бумаги не подвезут, с памперсами, как шутит Егор. Сегодня он вообще необычайно много хохмит. Видимо нервничает.

Лифт скрежещет особенно противно, лампы на потолке несколько раз мигают, и я ощущаю чувствительный удар по пяткам. Всё, мы добрались до места. Капитан открывает двери и первым выходит наружу. Обращаю внимание на то, что рука проводника опускается на кобуру с пистолетом. По сводкам, враг несколько раз пытался прорваться наверх и один раз у него это получилось. Десяток чёрных чешуйчатых гадов сутки отлавливали в полумраке тоннелей заброшенного метро.

Возле дверей лифта стоят два бойца. Они небрежно козыряют нам и обмениваются парой фраз с Андреем. Тот неохотно ворчит что-то о скорой ротации и машет нам рукой, пошли, мол.

Вживую метро выглядит всё-таки не так зловеще, как на фотографиях. Всюду установлены мощные прожектора, бронещиты и пулемётные гнёзда. От этого подземелье больше напоминает боевой рубеж, а не транспортную ветку. Вдалеке в полумраке виднеется какая-то строительная техника и штабеля чего-то, напоминающего шпалы. Хоть, если тут собирались строить вакуумную трубу, то какие, к чёрту, шпалы? Впрочем, мне-то что?

Мы идём по полосе относительно чистого бетона, и бойцы на огневых позициях нас внимательно рассматривают. Кое-кто из них курит, а кое-кто даже подрёмывает.

— Дисциплинка! — ворчит Федя. — Вот придёт серенький волчок…

— А пусть приходит, — машет рукой проводник. — Выход мы укрепили так, что не то что волчок, мышь не проскользнёт. Сейчас ещё прорву времени убьём, чтобы вам норку проделать.

— Не могли заранее подсуетиться? — спрашивает Надя. — Лень-матушка?

— Заранее? — Андрей качает головой. Это чтобы ваш серый волчок мог спокойно в гости заявиться? Нет уж, лучше медленно, но надёжно.

Тут с ним не поспоришь, поэтому поток критики с нашей стороны стихает. А уж на подходе к собственно преисподней и критиковать становится нечего. Здесь самый настоящий укрепрайон, где крупнокалиберные Лазари соседствуют с огнемётами, а вся эта смертоносная братия контролируется не только человеками, но и сканерами слежения. Со слов Андрея десять метров узкого прохода напичканы сотнями лазерных глаз.

— Ну и как же вы при таких машинериях умудрились в тот раз пропустить уродов? — интересуется Надя. Замечаю, что этот вопрос очень сильно интересует и Настю. — Или вы всей этой ерунды опосля натыкали? Как говорится, наш мужик задним умом крепок?

— В том то и дело, что нет, — провожатый отдаёт приказ и парочка бойцов в тяжёлой броне медленно идёт перед нами, нажимая кнопки на сенсорах планшетов. Зелёные огни на стенах меняют цвет на красный, а впереди загорается круг из пары десятков оранжевых точек. — Если честно, там вообще какой-то бред получился: сначала прыгнула напруга, а чуть позже кто-то из пацанов заметил, как по потолку точно тени мечутся. А сигнализация молчала, мать её! Ни лазеры не сработали, ни акустика.

— А я уже говорила, что кое в чём их технологии опережают наши, — замечает Настя и Федя пристально смотрит на неё, точно видит в первый раз. — Опасное заблуждение считать, будто нам противостоят тупые пожиратели мертвечины, как это было в самом начале.

— Да брось ты! — машет рукой Андрей. — Делать такие выводы из простого сбоя программы. Ну вот ни до, ни после ни хрена подобного не было. Случайность и всё.

А я вспоминаю странную дверь в заброшенный торговый центр, заражателя, которого мы не видели через забрала шлемов и ещё многое другое. В том числе и людей, которые продались врагу. Нет, Настя абсолютно права: нам противостоит умный и хитрый противник, который нас уже во многом переигрывает. А если подумать хорошо, то почти во всём.

Бойцы с планшетами убирают последние защитные устройства. Из комментариев Андрея становится ясно: отключают мины всех видов. За нашими спинами с тихим жужжанием разворачиваются пулемётно-огнемётные турели и вспыхивают солнца мощных прожекторов. Наши тени кажутся чёрными ручьями, которые бегут в сторону бездонного колодца — прохода в лабиринт врага.

— Сурок, — командует Фёдор и все без промедления используют препарат. Его, вроде как, немного доработали: увеличили срок действия и уменьшили отвратительный откат. Впрочем, мне всё это, как соловью — у меня свой наркотик.

Сегодня Настя вставляет в инъектор сразу две ампулы: одну багровую, до черноты, а вторую — ярко розовую, «гламурненькую», как её тут же крестит Егор, успевший сунуть свой нос и сюда.

— Экспериментируешь? — интересуюсь я и Анастасия, не глядя мне в глаза, кивает. — И какой кайф от гламурненькой?

— Попытаюсь тебя вылечить, — я не слышу в голосе Насти особой уверенности. Оно и понятно, существуй вменяемый способ лечения, его бы уже давно пустили в оборот. — Но, как сам понимаешь…

— Понимаю, — мне наконец удаётся поймать её взгляд. Такое ощущение, будто смотришь в обындевевшее окно. — Когда всё закончится, приходи, поговорим.

— Всё, это что? — она улыбается застывшей улыбкой. — И думаю, когда всё закончится, говорить будет некому. И не о чём.

В этом момент мне кажется, что Настя знает намного-намного больше, чем все остальные. Возможно, имеет смысл сломать эту корку замёрзшего стекла и посмотреть, что таится под ней. Но это определённо выше возможностей заражённого бойца, со сломленной судьбой. Тут бы со своими тараканами справиться.

Все эти размышления разом вылетают из башки, когда несколько раз подряд натужно взрёвывает сирена и бойцы, которые освобождали нам путь, медленно пятятся назад. В их руках уже не планшеты, а тупоносые Дрофы с барабанными магазинами. Точность у этих монстров слабая, зато убойная сила — держись!

— Путь свободен, — губы Андрея кривятся в непонятной гримасе. Капитан опускает забрало шлема и держит Колибри наизготовку. — Желаю вернуться в полном составе. По крайней мере — вернуться. Удачи.

— Спасибо, — Фёдор опускает лицевой щиток и делает шаг вперёд. — Лёнь, там эти умники опять по поводу тебя опционал скинули.

— Я в курсе, — ощущаю, как из норы веет тёплым смрадом. Таоке ощущение, будто там разворошили большую кучу слежавшегося мусора. — Папа предупредил. И ещё сказал, что если ты начнёшь выкобениваться, то поставит в угол. Так что, не стоит.

— Ублюдки! — бормочет Надя. — И Папа ещё…Говорил задницу за нас порвёт, а сам пошёл на поводу у говнюков.

Егор что-то ворчит под нос, но его фраза скорее относится к новому питомцу: мощной машинке с какими-то хитрыми свистоперделками, как их обзывает Хоменко. Калибр пулемёта уменьшили, а заряды стали мощнее, плюс каждая пуля в полёте расщепляется на множество игл. Оружейники уверяют, что убойная сила повысилась в разы. Проверим.

Снимаю с плеча Кочет и включаю подствольный фонарь. Всё по инструкции. Предполагается, что в подземелье царит такая тьма, которая сделает бесполезными самые продвинутые режимы шлема. Пока же в слепящем свете прожекторов понять, что именно творится впереди, просто невозможно.

Бетон человеческой части подземки заканчивается и подошвы ботинок погружаются в рыхлую почву. Ступать пока что легко, но приходится пригибать голову, чтобы не задевать низкий потолок. С него свисают белесые пряди, напоминающие толстую паутину. То ли мне кажется, то ли на самом деле, но вроде как отвратительные наросты пытаются избежать соприкосновений с моим шлемом и отклоняются в стороны.

— Ты как? — спрашивает Фёдор. — Никаких дополнительных спецэффектов? Чёрных женщин?

Останавливаюсь и поворачиваюсь к командиру. В висках — сильные толчки, а в голове один вопрос: откуда он знает?

— Что тебе известно? — шиплю я.

— Кое-что, — сквозь пластик шлема вижу, как Федя щурит глаза. — Кое-что, о чём уже давно следовало мне рассказать. Если не как командиру, то хотя бы, как другу.

— Вы другого места для разборок найти не могли? — мягко и тихо интересуется Надя и тычет стволом дробовика вперёд. — Там что интересное.

Ну да, похоже дальше ход расширяется. Но сейчас меня больше интересует, откуда командиру стало известно о моих галлюцинациях. Если это конечно галлюцинации. И вообще, какого чёрта тут все знают больше меня?

— Ладно, — бормочу я, с некоторым трудом утихомиривая тёмную волну ярости, поднявшей в душе. А может командир и прав: прошлый раз скрываемые секреты едва не похоронили меня насовсем. — Иду вперёд, страхуйте.

— Ты там только вовремя в сторону отвали, — хмыкает Егор. — Да и остальным тоже не мешало бы подальше держаться, когда я шмалять начну. Не хватало ещё своих покоцать.

Что-то ему язвительно отвечает Надя, но её ответ проходит мимо мох ушей. Световое пятно от подствольного фонаря мечется по рыхлому коричневому полу, по блестящим кристаллам, которые торчат из гладких, будто полированных стен и по белёсым наростам, свисающим с потолка. Кажется, этой гадости стало ещё больше и шевелятся они гораздо активнее.

— Белая дрянь на потолке, — говорю, не поворачивая головы. — Кто-нибудь может в курсе, что это? Настя?

— Попадалось что-то похожее, — с сомнением говорит Михальчук. — Так же реагировало на всё живое. Правда, те были чёрного цвета. Возможно, имеем дело с каким-то механизмом защиты, сигнализация, например.

— Ну да, — поддакивает Фёдор. — Наши ведь понатыкали на входе всяких индикаторов да мин. Эти, видать тоже.

— Вот п поводу мин ты меня сейчас совсем не обрадовал, — комментирую я, а Егор хихикает, но как-то очень нервно. Надеюсь, всё обойдётся тем, что о нашем приходе просто узнают. И не от звука взрыва.

— Ну меня и это не обрадует, — замечает Надя и на этом наша беседа затихает.

Дальше проход действительно начинает расширяться. Мало того, блестящие камни в стенах теперь светятся призрачным зелёным светом, отчего кажется, будто мы идём по дну какого-то водоёма. И да, вонь по плотности ничуть не уступает взаправдашней жидкости. Егора начинает тошнить, и Фёдор командует нацепить намордники — респираторы. Пока дышим через фильтр, но возможно придётся подключать баллоны с кислородной смесью. Не хотелось бы: её хватит ненадолго.

Говорить в намордниках можно, но не очень удобно, поэтому по большей части все молчат. Ну ещё помалкиваем оттого, что ждём появления хозяев и нервничаем. Чёрт возьми, прошло уже минут пятнадцать, мы успели продвинуться хрен знает куда, а встречать нас никто не торопится. Когда озвучиваю эту мысль, Фёдор замечает, что лично он совсем не рвётся знакомиться с местными аборигенами, а Настя предполагает, что лабиринт не так уж активно используется врагом.

— Он сделали то, что хотели: обеспечили доступ к любому участку города, — говорит Михальчук. — И теперь им осталось дождаться нужного момента.

— Нужного — это какого? — интересуюсь я. — И с чего ты взяла, что у них имеется проходы к любому району? Пока я вижу лишь норы, которые идут всё глубже.

— А к чему тогда весь этот сыр-бор? — возражает собеседница. — Изрыть всё пространство под городом и сделать один единственный выход? Который ещё и под наблюдением? А цель…Возможно, крупномасштабное вторжение, когда наступит срок, но это уж такое, что лежит на самой поверхности.

— Похоже на правду, — соглашается Фёдор. — В таком случае, нам кровь из носу необходимо найти как можно больше ходов наружу. В идеале, отыскать их все.

— Главное, чтобы нас в процессе никто не нашёл, — бормочем Егор и тут же получает от Нади обвинение в трусости. Дескать, такой здоровый лоб, на котором пахать можно, да ещё и с такой пушкой, боится парочки подземных опарышей. — Ага, опарышей, гляди ты! А если такая хренотень, какая нам тогда с Федей люлей наваляла? Если бы тогда не Лёнчик…

— Так и Лёнечка здесь, — подзуживает Надя. — Можешь расслабить булки.

— Вы их все, по-моему, и так чересчур расслабили, — сухо ворчит командир. — А ну, держать дистанцию и прекратить трёп.

— Движение, — говорю и я смотрю в конец коридора через зелёную мглу. Свет фонарей здесь почти бесполезен, а забрало постоянно плывёт разноцветными артефактами, отчего хочется поднять раздражающий щиток. И это в любом режиме. Нужно в следующий раз брать технарей с собой, пусть решают проблемы в полевых условиях, глядишь начнут башкой думать.

— Не вижу, — Фёдор становится рядом и прицелившись, ведёт стволом штурмовой винтовки. — Лёнь, хоть убей…

Может мне и показалось из-за дурацкого освещения и пятен, плывущих по забралу, но вроде как видел в полусотне метров прямо по коридору, как что-то большое отцепилось от стенки и прилепилось к другой.

— Может это, как с той чёрной женщиной? — равнодушно спрашивает командир. — Ну, то ли есть она, то ли нет?

Ощущаю злость из-за дурацкого сравнения и уже хочу выругаться, но тут в голову приходит отрезвляющая мысль. Нужно проверить и немедленно.

— Федь, — говорю я. — Ты что там последнее сказал? В ушах зазвенело, прости.

— Сказал, что ни черта не вижу, хоть убей. Ты уши давно чистил?

Теперь всё ясно. Надо мной продолжают изощрённо издеваться. То ли просто хотят, чтобы я слетел с катушек, то ли пытаются натравить на товарищей. И слава богу я не стал выяснять, откуда Фёдору известны мои тайны. То-то бы он удивился!

— Иду вперёд, — командир хлопает меня по плечу.

— Будь внимателен, — говорит Фёдор. — Не стоит игнорировать даже ложную тревогу.

Это происходит даже не через пятьдесят метров, а намного раньше. Краем глаза вижу движение справа и не супев сказать ни слова, отпрыгиваю назад. Через долю секунды участок стены, ничем не отличающийся от соседних, выпускает змееподобные отростки метровой длины, перелетает через проход и становится частью монолита, с другой стороны. Успеваю оценить толщину непонятной штуки и обливаюсь потом, при мысли, что произошло бы, если не успел бы отпрыгнуть.

— Движение! — хриплю я и целюсь в стену. Зачем, хрен его знает.

— Видим, — бормочет командир над головой, и его винтовка выпускает короткую очередь. Пули впиваются в гладкую поверхность, оставляя в ней самые обычные отверстия. Одна из пуль разбивает светящийся зелёный камень и тот выпускает наружу струйку изумрудного дыма. Вонь проникает даже под респиратор. О дьявола, теперь понятно, что здесь так смердит!

— И что? — спрашивает Надя. — Дальше идём или как? Что это вообще?

— Хрен его знает, — я поднимаюсь и выставив оружие перед собой, веду прикладом сверху вниз. Ничего не происходит. Делаю шаг. — Осторожнее, осторожнее…

По-прежнему ничего не происходит. Стены остаются на местах. Пока, по крайней мере. Настя делает предположение, что перед нами — те самые защитные приспособления врага, вроде наших мин, о которых мы говорили раньше. А Надя обращает внимание на участок пола, перед сработавшей ловушкой. Почва тут отличается от других мест: более плотная и едва ощутимо пружинит. Но сколько мы не давим на подозрительный участок, ничего не происходит.

— Одноразовая ловушка? — предполагает Надя.

— Или это вообще ни хрена не значит, — хмыкает Егор. А то, гляди: сыщик выискался. Шерлок в юбке.

— Затихли, — Фёдор поднимает руку. — Лёнь, может оно и не значит ничего, но ты обращай внимание на то, что под ногами. В следующий раз можешь и не успеть.

Я обращаю. Участки пола, вроде того, что обнаружила Надя начинают повторяться через каждые шесть-семь шагов. Указываю товарищам на каждый, после чего перепрыгиваю опасное место. Начинает доходить, почему тут не шастают местные твари: кому охота быть расплющенным? И ещё: вот какого чёрта я тогда увидел впереди? Кто-то решил нам продемонстрировать, чего тут нужно опасаться? Предупреждали? Бред какой-то!

Ещё метров пятьсот мы занимаемся изысканиями и прыжками. Потом стены тоннеля расширяются, пол становится каменным, а сам ход начинает вести вверх. Я осторожно сдвигаю респиратор, после чего сообщаю остальным радостную весть: воздух очистился от вони.

— Фу-фу! — бормочет Надя. — Как же я ненавижу эти намордники! Чувствууешь себя какой-то овчаркой.

— Ты и так постоянно злая, как собака, — Егор поднимает щиток и вытирает лоб. — Вот же тяжёлая зараза! Никто не хочет помочь? Поднести немного. Хотя бы коробку с лентами, а?

— Тебе это только на пользу, — ворчит Фёдор. — На последней сдаче нормативов такое позорище показать — мне Папе в глаза было стыдно смотреть.

— Я что-то слышу, — говорит Настя и все тут же смолкают, прислушиваясь.

Звуки раздаются сверху, оттуда, куда идёт тоннель. Больше всего это напоминает болтовню множества людей. Что говорят непонятно, из-за большого расстояния. Понятное дело: людей здесь нет, так что на самом деле мы слышим что-то иное.

— Приготовить оружие, — командует Федя. Все понят: наша задача — обычная разведка, так что в случае прямого столкновения с превосходящими силами, просто отступаем.

Обычно все эти рекомендации хороши, пока ты их слушаешь на брифинге, в кабинете у Папы. Стоит только оказаться в боевой ситуации и все планы тут же летят коту под хвост. Не знаю, как будет в этот раз, но интуиция или то, что её заменяет чуть пониже спины, подсказывает, дескать, ничто не ново под луной.

Мы поднимаемся. Бормотание множества голосов становится громче, но слова, если это всё же слова, так же неразличимы. В висках запускает отчёт быстрый метроном, а движения товарищей как бы замедляются. Теперь они шагают, словно преодолевают сопротивление прозрачной вязкой жидкости.

Сквозь звуки шагов и шелест тяжёлого дыхания, слышу, как Фёдор несколько раз насмешливо спрашивает про чёрную женщину. Понятное дело, даже не думаю отвечать.

Гул голосов становится оглушительным, точно кто-то включил мощную акустику и вдруг стихает, оставив звенящую тишину. Становится слышно, как продолжает по инерции материться Егор. Сообразив, что теперь его могут слышать все, Хоменко затихает.

Итак, мы добрались до входа в большую куполообразную пещеру. Здесь, в отличие от полумрака тоннеля, где мы до этого шагали, почти темно. Но к счастью, забрало перестаёт глючить, так что можно подробно рассмотреть помещение впереди. Именно помещение, потому как пещера определённо является творением чьих-то рук. Или — лап.

Во-первых, купол идеальной формы, во-вторых три десятка ходов, вроде того, где мы стоим, расположены на одинаковом расстоянии друг от друга, и в-третьих, аккурат в центре плоского пола пещеры проделано треугольное отверстие.

— Мы же не пойдём внутрь? — уточняет Егор. — Прикинь: если нас там запрут, то отступать будет некуда: разве что прыгать в ту треугольную дырку.

— В кои-то веки я согласна с этим балбесом, — говорит Надя. — Имеет смысл вернуться, взять народу побольше и уж тогда…Первую разведку мы провели, кое-что увидели и поняли, так что на доклад начальству ты наковыряешь.

— Да, — Фёдор наклоняет Шлем. — Думаю, Папа сам посмотрит видео и не обвинит нас в излишней осторожности.

К сожалению, нашим планам вернуться или отступить, при встрече с с сильным противником сбыться не суждено. Ну, как я собственно и предполагал.

— Движение! — кричит Настя, которая всё это время смотрела назад. Чувствовала, что ли?

И движение — это не то слово! Пространство тоннеля быстро наполняется массой быстро движущихся тел Паукообразные твари несутся по полу, стенам и потолку, точно им плевать на гравитацию.

— Поберегись! — кричит Егор и пулемёт в его руках оживает, издавая протяжный глухой вой.

Если смертоносная машинка и прибавила в мощности, то сейчас этого просто не заметно. Тварей так много, что сбитые без следа исчезают в массе ещё живых. Однако же бешеная скорость наступления немного уменьшается и это даёт нам возможность отступить в пещеру. Последним отходит Хоменко, непрерывно поливая монстров огнём.

— Куда? — кричит Надя.

Все тридцать ходов, выглядят абсолютно одинаково. Какой из них ведёт к спасению, если тут такой вообще имеется? Поэтому, пока мы просто отступаем к центру с его треугольным колодцем и вертим головами, в поисках хоть какой-то подсказки. Но её нет, а есть только проход, через который внутрь вваливается орава монстров.

Егор ругается и начинает меняет ленту, так что пока развлекаемся все мы. Промахнуться, стреляя по такой орде просто нереально, но и увидеть результаты стрельбы — тоже. Твари начинают охватывать нас с двух сторон, так что выбор доступных для бегства тоннелей уменьшается вполовину. А если не пошевелимся, то реально придётся прыгать в колодец.

— Туда! — машет рукой Фёдор. Как я понимаю — это выбор наугад, потому что проход, к которому мы бежим, ничем не отличается от всех остальных.

Хоть мысли в голове скачут почище блох, за одну мне таки удаётся зацепиться: не та ли это ситуация, в которой все мои новообретённые способности не смогут никому помочь и спасти? Хоть расшибись в лепёшку, но такая орда поглотит нашу группу в считанные мгновения. А топот паукообразных существ раздаётся всё ближе.

Тем не менее, мы всё же успеваем добежать до прохода. Думаю, если бы не сурок, о подобных спортивных подвигах не стоило бы и мечтать. Но все вымотаны до предела. А ведь это — ещё не конец пути и вообще, неизвестно, куда нас занесёт в самое ближайшее время.

Покуда остальные бегут в тоннель, м ы с Егор задерживаемся и в очередной раз пытаемся остановить натиск нечисти. Теперь, когда чудища рассредоточились по всей пещере, можно увидеть, результат действия машинки Егора. Пулемёт ревёт, и набегающие монстры валятся, будто колосья под ударами косы. Моё участие здесь не требуется, и остаюсь с Хоменко я на всякий случай: вдруг заклинит механизм или ещё что.

Удар по плечу вызывает ощущение, подобное удару током: пронзает от пяток до затылка. На мгновение в глазах темнеет и кажется, что кто-то враждебный вот-вот вцепится клыками в горло. Беру себя в руки и оглядываюсь: Федя машет рукой: уходим, мол. В руке у командира дистанционный детонатор. Похоже товарищи что-то придумали с взрывчаткой, возможно заминировали проход. Ну что же, реальная возможность удержать лавину врага.

С трудом привлекаем внимание Егора, который, похоже, вошёл в раж. Все трое бежим в тоннель, который, если что, ведёт вверх.

— На землю! — командует Молчанов и падает вместе с нами.

Я даже не слышу звука взрыва, а просто ощущаю, как подпрыгивает пол. По спине топчется горячий ветер и льётся дождь из мелких камешков. Вроде бы всё.

Поднимаю голову, ощущая, как сердце пытается сломать рёбра и вижу совсем рядом оскалившееся рыло чёрной твари. Альфа, мать его! Откуда? Винтовку доставать уже поздно, поэтому просто бью монстра кулаком между глаз. Хрустит и чудище отлетает назад. Слышу недовольный рёв и вижу сбоку ещё одного гада. Слишком близко! Вскакиваю на ноги, задеваю ногой Кочет и он катится в сторону. В кобуру лезть — слишком долго, поэтому бью ногой. Промахиваюсь. Монстр ускользает, глухо ворча и замахивается когтистой лапой.

Похоже, первый успел прийти в себя и теперь тоже лезет ко мне. Куда делись Фёдор с Егором? Где все стальные?

Вместо подмоги приближаются ещё мутанты. Двое. Они верещат и тянут лапу ко мне. Очевидно, из этой схватки живым мне не выбраться! И сверхскорость, мать её, никак не хочет включаться.

Одно из чудовищ внезапно бросается в ноги и сшибает меня на землю. Сверху наваливаются, впиваются когтями в руки и ноги, так что я не могу пошевелиться. Злобно рычат в уши сразу несколько голосов…

Голосов?

С меня срывают шлем и переворачивают на спину. Ноги и руки продолжают удерживать, но я особо и не вырываюсь, уже соображая, что произошла некая мерзопакость. Кто-то отвешивает мне мощную оплеуху, отчего туман перед глазами, расцвечивается искрами фейерверка. Потом насекомое с холодным жалом колет мне шею и мир вокруг становится чётким и прозрачным.

Я лежу на спине посреди коридора, усыпанного осколками камня. Перед глазами — коричневый потолок с чёрной шевелящейся порослью. А много ближе — лица товарищей. Фёдор супит брови, Настя и Надя — откровенно испуганы, а Егор, у которого сочится кровь из носа, в ярости.

— Очухался? — спрашивает Фёдор. — Может объяснишь, какого хрена ты на нас набросился? Ты понимаешь, что если бы не щиток, ты бы Егору череп проломил?

Он поднимает с земли шлем Хоменко. Забрало обломано, стался лишь какой-то нелепый козырёк. Егор бормочет ругательства.

— Галлюцинации? — спрашивает Настя. В руках у неё — инъектор. Вот, как мне прочистили мозги. — Что именно видел?

— Вместо всех вас видел тварей, — бормочу я, ощущая необычайный стыд. А ведь на меня надеялись, как на какой-то НЗ. Дескать, наступит трындец и Лёня выручит из беды. Выручил, мля! Хорошо, хоть до оружия не сумел добраться.

— Это хорошо, что в момент припадка у него никакого огнестрела в руках не было, — вторит моим мыслям Молчанов и кивает. — Ты как там, вообще? Отпускать можно?

— А что, есть варианты? — хмыкает Надя. — Или предлагаешь, связать его и тащить? Может, здесь оставим?

— Да, глупость, — Фёдор вздыхает и отпускает мои руки. — Тварей, говоришь, видел? А соображалка не включилась: откуда они вместо нас появились?

— Да брось — это у нас уже на уровне рефлексов, — Надя протягивает мне руку. — Увидел мутанта — убей, а уж потом думай, откуда он взялся.

— Так он нас точно в следующий раз положит! — шипит Егор и хлюпает разбитым носом. На меня Хоменко не смотрит. — Сами видали, какие закидоны начались. А я сколько раз говорил: если эта дрянь в кровь вошла — пиши пропало!

— Заткнись! — сразу, Настя и Надя.

— Все помолчите, — командир поднимает мой Кочет и качает на ремне. — Вот что, ребята, а пулемёт я вам не дам. В смысле, Лёня, остаёшься ты пока без огнестрела, уж извини… Но реально, мы и так вчетвером тебя едва завалили, а…

— Да я понимаю, — вытаскиваю Колибри, достаю нож и протягиваю Молчанову. ОН, помедлив, принимает оружие. — Чёрт, не было же такого!

— В том то и дело, — бормочет Настя, постукивая пальцем по ошейнику. — Почему сейчас вдруг появились абсолютно новые симптомы? Что их могло инициировать?

— Смирение, — голос гулко отдаётся в голове. — Смирение — наш путь к выживанию. И победе.

Кажется, мне что-то пытаются объяснить или подсказать. Но то ли я туп, то ли подсказки чересчур расплывчаты. С чем я должен смириться? С тем, что едва не убил товарищей? С тем, что я заражён неизлечимой дрянью и постепенно схожу с ума?

— Двигаем, — Федя вешает мой Кочет на плечо. — Предельная осторожность. Лёня, пожалуйста, если хоть что-то…

— Понял, — я безнадежно машу рукой.

— Да я с него глаз не спущу! — ворчит Егор. — Ещё чего вытворит и я за себя не отвечаю.

— Держи себя в руках, — шипит через сцепленные зубы Надя. — Иначе Я за себя не отвечаю.

Настя перезаряжает инъектор. Потом подходит и приподнимает мне веки. На лице Михальчук — тревога.

— Ты как? — шепчет она.

— Хреново, — бормочу я. — Когда вернёмся, кое-что расскажу. Может это поможет понять.

Настя кивает. Отпускает веки и нечаянно проводит пальцами по щеке. А может и не нечаянно.

Взрывом плотно перекрыло проход, так что со стороны пещеры до нас уже никто не доберётся. Впрочем, нам выйти тоже не светит. Так что, если впереди по тоннелю нас ждёт засада, отступать будет некуда.

Очень скоро выясняется, что даже без лишнего драматизма ситуация может оказаться весьма и весьма хреновой.

Засады нет. Но есть проход, который выходит в пропасть. И другой дороги просто нет. Мы стоим на краю обрыва и смотрим в непроглядную темень, где бессильны наши фонари и усилители лицевых щитков.

— Вот и всё, — в голосе Фёдора слышится спокойное отчаяние. — Пожалуй, здесь наша разведка и закончится.

Обычно наш командир не сдаётся даже в самых отчаянных передрягах. Если он считает, будто выходя нет, значит его реально нет.

Егор кричит что-то матерное и жмёт на гашетку. Эхо пулемётной очереди глохнет необычайно быстро и наступает абсолютная тишина.

Глава 7 Жираф. Настя. Прошлое

Я сижу, опираясь спиной о стену тоннеля и смотрю прямо перед собой. Так уж вышло, что напротив сидит Настя. И она смотрит на меня. Что-то бормочет под нос Егор и это, пожалуй, единственный звук, который нарушает полную тишину, царящую вокруг.

Мы успели вернуться и осмотреть собственноручно устроенный завал. Глупо, понятное дело, возвращаться в то место, где нас, скорее всего, ожидает орда безжалостных мутантов, но там всё же оставался шанс, пусть и ничтожный, прорваться на волю. Завал оказался очень хорошим, надёжным. Ни одна тварь через него бы не смогла прорваться. Группа Дьявол — тоже. Разве что найдём где-то горнопроходческий комбайн. Можно же помечтать?

Надя заикнулась о том, чтобы рвануть пробку, но сама же себе и ответила. Понятное дело, больше вероятности завалить весь аппендицит, где мы оказались. Тогда останется лишь прыгать в пропасть. Да и не так много взрывчатки осталось. Имело смысл поберечь её на тот случай, если кому-то придёт в голову мысль получше.

После осмотра завала начали изучать стены тоннеля. Имелась слабая надежда на то, что где-то спрятался секретный проход. Ну, как в дурацких книгах и фильмах: поверчиваешь незаметный камешек, наступаешь на плиту или хлопаешь в ладоши и вуаля: открывается дверь в стене. Что ж, видимо наш сценарист оказался редкостной сволочью, ибо означенных предметов не нашлось, и потайная дверца так и не открылась.

Последним шансом оказалось изучение стенок пропасти. Мы лежали на самом краю, светили фонариками в разные стороны и искали ступени, разломы, выступы, да хоть что-то, чёрт побери! Ни хрена. Гладкая поверхность. И вообще, такое ощущение, что её специально шлифовали, чтобы стены стали, как стекло. Федя, немного отошедший от приступа депрессии, попытался ковырять гладкий камень ножом, но острие оружие скользило по монолиту, так что командир в своём усердии едва не улетел вниз. В последний миг Егор успел ухватить Молчанова за ногу и вытащил наружу. Больше никто не пытался ковырять неподдающийся материал.

Идеи иссякли. Мы оказались заперты в небольшом проходе, с одной стороны заваленным тоннами камня, а с другой — обрывающимся в пропасть. Связь не работала, а голубей, о которых мы так легкомысленно шутили на брифинге у Папы не имелось. Да и не факт, что птичкам нажглось бы куда лететь: когда смотришь наверх, то не видишь никаких просветов. Вот ещё загадка: куда и откуда ведёт эта гигантская тёмная труба? Федя назвал её прямой кишкой, куда мы угодили и сел, опёршись спиной о стену тоннеля. Через некоторое время все последовали примеру командира.

И вот мы молча сидим и думаем. О чём думают другие, понятное дело, я не знаю, но предполагаю, что думы у каждого не слишком светлые. Очень надеюсь, что хоть кто-то пытается найти путь к спасению, ибо у самого нет ни одной вменяемой идеи. Не считать же таковыми мечты о крыльях, которые могут вырасти, благодаря моей мутации. Нет, ну существуют же крылатые мутанты, так может и я, по-быстрому…

Всё, отбрасываю глупости и просто смотрю на Настю.

— Слушай, — говорю я и начинаю читать:

Настя закрывает глаза. Мне кажется или на её скулах проступают алые пятна? Краем глаза вижу, что Надя, сидящая рядом, поворачивает лицо ко мне. Кротова подбрасывает свой шлем, ловит и вновь подбрасывает. Я продолжаю:

Егор прекращает ругаться и щурится. Потом опускает ладонь на своё оружие и нервно барабанит пальцами. Такое ощущение, будто Хоменко хочет задать какой-то вопрос. Алые пятна на скулах Насти становятся больше и ярче. Кажется, женщина закусывает нижнюю губу.

Надя прекращает подбрасывать шлем и поднимается. Стоит рядом, опираясь рукой о стену и смотрит на меня сверху вниз. Кротова тоже покусывает губу и её отражает беспокойство. Она и Егор, наверное, решили, что от переживаний у меня совсем снесло крышу. Возможно они отчасти правы.

Фёдор покачивает головой. На губах командира непонятная усмешка. Когда-то я ему рассказывал про наши встречи с Настей, так что он отлично знает, кому именно я читаю Гумилёва.

Настя открывает глаза. По её щекам бегут слёзы.

Чёрт.

При первой встрече мы не понравились другу на все сто. То есть, скажи кто-то что мы вскоре станем встречаться едва не каждый день и время в разлуке будет казаться вечностью, ни за что бы не поверил. Ну вот как можно такое подумать о человеке, который в компании знакомых сходу раскритиковал тебя с ног до головы? Начиная от причёски, продолжая лицом и заканчивая одеждой. Потом язва предположила, что человек с такой физиономией определённо не отягощён интеллектом. Ну а стоило кому-то упомянуть, что я учусь в военке, всё для критикессы стало окончательно ясно: тупой мужлан и солдафон.

В общем, ясно-понятно: встретились два куска антиматерии, стоит которым соединиться и произойдёт взрыв.

Так и произошло. Причём, в тот же вечер.

Парень, с которым Настя пришла на вечеринку, перебрал. И это ещё мягко сказано. Что называется, нарезался до зелёных соплей. Анастасия оказалась человеком ответственным и не могла бросить друга, попавшего в эдакий форс-мажор. А поскольку тот оказался ещё тем крепким бычком, то девушке потребовалась помощь в транспортировке.

Как это всегда получается, помогать готовы все. Пока помощь не потребуется реально. Ну, а как потребуется, начинается: «Мне срочно домой», «Я бы рад, но не могу бросить Катьку», «Руку вчера на треньке потянул, прости» и так далее. Короче, остался один единственный тупой солдафон, которого даже не стали просить. Сам вызвался, потому как учили никого в трудной ситуации не бросать.

И вот я пёр неподъёмное тело до такси, а после — из такси, да ещё и на пятый, блин, этаж. Слушал, какие-то непонятные угрозы, обещания разобраться и приглашения поговорить по-мужски. Настя ругалась и сетовала на то, что познакомилась с говнюком неделю назад и ещё как следует не узнала, чем тот дышит. А дышал тот определённо перегаром.

Мы затащили тело в квартиру, преодолевая вялое сопротивление, уложили на диван и вышли на улицу. Настя села на лавку, неумело закурила и принялась ругаться. Все её ругательства сводились в основном к тому что: «мужики — козлы».

— Я — тоже? — спросил, присев на лавку рядом.

Анастасия покосилась на меня и закашлялась. Отбросила сигарету и хмыкнула.

— Не курю же. Ты? — девушка улыбнулась. — Редкий у меня дар: с первого взгляда влюбляться в уродов всех мастей. Так что, если подходить с точки зрения логики, ты — отличный парень.

— Ломай привычки, — сказал я, точно первый раз рассматривая высокие скулы, чётко очерченные губы и тёмные глаза. А девчонка-то хороша! Видать, слишком злился, если сначала не понравилась. Встречайся с хорошими парнями.

— Ишь ты, — она прищурилась. — Ишшо супружнино ложе не остыло, а он уже торопится. Шучу, шучу, говорю же, ничего серьёзного с этим даже не намечалось. Встречаться?

— Давай, хоть провожу. Время-то уже позднее. Полным-полно тех, кто тебе с первого раза нравится. Увидят меня рядом — упустят шанс подтвердить поговорку про козлов.

— Это про злую любовь? — я кивнул. — Ладно, уломал чёрт языкатый — провожай барыню к хоромам.

Насчёт языкатого, как сглазила. Стоило нам немного отойти от дома, как в голове у меня приключился настоящий ступор: я, хоть убей, не мог придумать ни единой темы для беседы. Казалось бы, не можешь ничего рассказать, так хоть спроси что-то, так и тут не выходило: в башке осталась только звенящая пустота и нарастающее отчаяние. Ну как же, девушка только начала мне нравиться и проявила интерес, так давай всё завалим к чёртовой матери — покажем себя тем самым тупым солдафоном, кем считали изначально.

Мы как раз проходили по узкому тёмному переулку, и Настя пихнула меня локтем в бок.

— Ты чего притих? Испугался? Тишину боишься нарушить?

— Я долго шёл по коридорам, — вырвалось неожиданно для самого меня, — кругом, как враг, таилась тишь.

— М-да, со статуями тут беда, — спутница рассмеялась. — Вот никогда бы не подумала, что ты читаешь Гумилёва. Или это так, наносное?

Вот тогда я первый раз и прочитал Насте Жирафа. И ещё много чего.

Воспоминания резко обрываются и на то имеется веская причина.

В том месте, где прежде находилась Анастасия, сейчас сидит совсем другая женщина. Тёмное лицо кажется маской из чёрного обсидиана.

— Шутки в сторону, — говорит женщина. — Слушай очень внимательно. Я расскажу, как выбраться отсюда.

Глава 8 «Батут» и «Дискотека». Смирение

Все смотрят на меня. Как бы так лучше охарактеризовать взгляды товарищей…Странно смотрят. Если быть абсолютно честным, то взгляд Егора чётко говорит: «да ты сбрендил, приятель», Фёдор — само недоумение, а обе женщины определённо встревожены.

— Да ты сбрендил, приятель, — говорит Егор и крутит пальцем у виска.

— С тобой всё в порядке? — спрашивает Надя. — Лёня, я же вижу, что-то не так.

— Не понимаю, — в конце концов говорит командир. — Лёнь, ты это сейчас на полном серьёзе предлагаешь? Кроме шуток?

Я киваю. А что я ещё могу сделать или сказать? Сам понимаю, как выглядит предложение, но тут уж выбора особого нет. Или мы остаёмся здесь, ждать у моря погоды и понятное дело, эта самая погода вряд ли изменится в лучшую сторону. Или же делаем то, о чём мне рассказали.

— Я прыгать не стану, — Егор отрицательно качает головой. — Хотите, слушайте этого чокнутого и бейтесь, к чёртовой матери, а я ещё поживу.

Настя делает несколько шагов и становится на краю обрыва. Смотри вниз, вверх, светит фонариком и тяжело вздыхает. Да, уже все так сделали, после того, что я сказал и никто не заметил малейшего признака фактора, который может нас спасти, после прыжка. Ну вот вообще ничего — провал и провал.

Вопрос: доверяю ли я своей невидимой собеседнице настолько, чтобы прислушаться к её безумному предложению? Вопрос: доверяют ли товарищи мне, чтобы присоединиться к попытке спасения, выглядящей, точно самоубийство? Проверить можно одним единственным способом: прыгнуть во тьму.

— Не знаю, — говорю я и становлюсь рядом с Настей, — как убедить вас п-другому.

Внутри всё замирает. Так бывало, перед прыжком с парашютом. Но тогда, блин, я знал: за спиной у меня есть то, что должно спасти. А сейчас? А сейчас я почти уверен в хреновом исходе. Анастасия хватает меня за рукав и смотрит в глаза.

— Лёня, — говорит она. — С чего ты вообще это придумал? Какая муха укусила, а? Сидел, сидел и вдруг выдал это. Озарение?

— Типа того, — я осторожно освобождаюсь от её хватки. Рядом становится Федя. — Следите, за мной. Если просто улечу, то придумывайте другой вариант.

— А что ещё может быть? — командир криво ухмыляется. — Воспаришь? Давай, ты не будешь хренью страдать, посидим ещё, подумаем…

— И ничего мы не надумаем, — я на миг зарываю глаза и смотрю вниз. Там без изменений. — В конце концов на одну проблему станет меньше. И всё. А то ещё передумаю.

— Лёня, — в голосе Нади слышится надрыв. Лицо у неё белее мела. — Не надо, прошу! Я же без тебя…

Настя смотрит на неё и молчит. Ещё этого не хватало. Пытаясь не допустить дурацкой мелодрамы, я глубоко вздыхаю и прыгаю вниз. Слышится короткий вскрик.

Я, честно говоря, ожидал чего угодно: бесконечного падения, удара и хруста костей или даже чудесного воспарения, о котором говорил Фёдор. Вместо этого происходит нечто неожиданное. Пролетев пяток метров, я опускаюсь на упругую подушку и несколько раз подпрыгиваю на ней, точно на батуте. Внизу, как и раньше не, не видно ни черта, кроме непроглядной тьмы. Зато в стене становится заметно круглое отверстие, где мерцает слабый голубой свет.

Поднимаю голову и смотрю на товарищей, которые стоят на краю обрыва. И Егор подошёл. И выглядит таким же потрясённым, как и все остальные. Потом Надя прыгает ко мне и с коротким возгласом, несколько раз подпрыгивает рядом. Подлетает ко мне и крепко обнимает. Всё лицо Надежды в слезах.

— Придурок! — закончив обнимать, бьёт в грудь кулаком. — Напугал, гад.

Рядом уже приземляется (или как это назвать?) Фёдор. После — Настя и последним решается Егор. Мы вновь в сборе, живы-здоровы и вроде как нашли выход из безвыходной ситуации. Осталось выбраться на поверхность.

— Ладно, — говорит командир. — Не знаю, как ты это делаешь, но теперь стану прислушиваться к самым безумным твоим предложениям. Похоже, они работают.

Анастасия пришла в себя и даже более того, она уже начала работать и анализировать ситуацию. Встаёт на колени и щупает нашу непонятную опору. Федя тыкает в «подушку» столом винтовки. Видно, как металл погружается в упругое нечто, а после то выталкивает посторонний предмет обратно.

— Силовое поле? — предполагает Егор. Он поправляет съехавший шлем. Похоже, мой удар повредил не только забрало, но и фиксирующий ремень.

— Фантастики перечитал? — рассеянно говорит Настя и пытается ножом резать «батут». Фёдор издаёт предостерегающий возглас. Ну да, если эта штука разорвётся или лопнет, мы точно улетим вниз и уже ничего не поможет. — Не переживай, тут прочности хватит выстрел выдержать.

— Это ты на глаз определила? — язвит Надя и делает несколько шагов в сторону отверстия в стене. — Ты ещё шмальни, для проверки. Но только когда мы уже отсюда свалим ко всем чертям.

— Никто никуда не стреляет, — Фёдор уже рядом с Надеждой. — Уходим. Не стоит испытывать судьбу, она и так к нам неровно дышит сегодня.

— И сегодня, и каждый день, — бормочу я и хлопаю Настю по плечу. — Пошли, исследователь. Даст бог ещё вернёшься, с нужной снарягой и всё тут изучишь, как следует.

— А знаете, — Анастасия поднимается и прячет нож, — эта штука вполне может быть живой. Может мне и показалось, но вроде бы она реагирует на уколы. И да, учитывая, что враг использует в основном биологическое оружие, в этом нет ничего удивительного.

— А тут они, сталбыть, на живых батутах прыгают, — резюмирую я. Непривычно в боевой обстановке оказаться без оружия, поэтому буквально не знаю, куда деть руки. Киваю Фёдору и Наде, которые осторожно заглядывают в круглую дыру. — Что там?

— Тоннель, — Надя не оборачивается, — Вроде как вверх идёт.

— Страшно вообще-то, что под городом такие огромные пустоты, — Федя поправляет мою винтовку, висящую у него на плече. — Как ухнем когда-нибудь, только яма останется.

— Страшно другое, — говорит Анастасия. — То, что эти огромные пустоты населены нашим злейшим врагом. И он готовится выйти на поверхность.

Впрочем, всё это мы уже обсуждали, поэтому тему решаем не развивать. Пока тихо и это наш шанс выбраться наружу. Командир идёт вперёд, Надя и Настя прикрывают тыл, а мы с Егором шагаем в середине группы.

— Помочь? — я указываю на пулемёт.

— Ну уж нет! — товарищ смеётся. Его вроде как отпустило. — Если тебя накроет с пулемётом, наверх точно никто не выберется.

— На нет и суда нет, — говорю я.

Проход мало-помалу начинает уводить вверх. Стены влажные и с низкого потолка летят большие мутные капли. Когда попадают на лицо, я ощущаю ледяной холод.

— А вот если бы ты начал окончательно сходить с ума, — говорит Егор, — ушёл бы к этим, чёрным, а? Ну всё лучше, чем умереть, или нападать на своих? А так, какая-никакая, а жизнь. Так ещё может и понравилось бы. Что думаешь?

— Ты это с какого момента такими мыслями стал задаваться? — ощущаю злость. И так на душе темнее тёмного, а он ещё и подзуживает.

— Какими? — недоумевает Егор. — Ты это о чём?

Ну вот, блин, опять! Как, мать его, отличить настоящие фразы от тех провокационных, которые невесть откуда берутся в башке? И что это сейчас вообще было? Попытка переманить на свою сторону? И как по-хитрому действуют, ублюдки: морочат голову, настраивая против своих, откровенно натравливают на друзей, а после помогают спастись из безвыходной ситуации. Или у меня просто едет крыша, а все эти рассуждения — просто дурацкая теория заговоров? Но тогда, откуда я знал про «батут» в пропасти?

— Движение, — в голосе Фёдора нет уверенности. — Вроде…Чёрт, такое ощущение, что там кто-то долбаный стробоскоп включил.

И реально, из-за спины командира я вижу яркие вспышки где-то впереди. И полыхает не так уж и далеко. Конкретнее сказать трудно, потому как прямо перед нами тоннель поворачивает влево, так что мы видим лишь отсветы на стене перед поворотом.

— Дискотека? — предполагает Надя, останавливаясь рядом со мной. — Лёнь, пригласи меня на танец.

— Белый танец, — ворчит Настя, с другой стороны. — Дамы приглашают кавалеров.

— Отставить, — шипит Фёдор и вытирает руку о штанину. — Ну вот просто чую, что нас ожидает очередная мерзопакость.

— Ага, — говорю я. — А ты такой думал, что мы преспокойно наверх выберемся? Ещё красную дорожку потребуй.

— Я — вперёд? — Егор не настроен шутить.

— Нет. Но будь готов, — Фёдор поднимает винтовку и делает несколько шагов вперёд. — Всем — максимальная осторожность. Надь, следи за тылами.

Надежда ворчит что-то, про то, как её вечно не берут на веселье, но слушается. Настя держится рядом со мной. Я же ощущаю что-то непонятное. Вспышки света вызывают внутри непонятный отклик, как будто что-то быстро сжимается и разжимается в такт световым импульсам. Перед глазами появляется алая пелена.

— Настя, — говорю я и она внимательно смотрит на меня. — Что-то не так, ну в смысле, со мной что-то не то. Этот свет…

— Ясно, — она лезет в поясную сумку, где хранит медикаменты. — Потерпи секундочку…

— Эй, идите сюда, — Федя, понизив голос, машет нам рукой. — Я такого бреда ещё не видел. Только тихо.

Видно, что командир всех заинтриговал. Мы, точно дети, которые крадутся за запретным лакомством, идём на цыпочках и за поворотом останавливаемся, недоуменно уставившись на то, что уже успело удивить Молчанова.

Итак, мы очутились в куполообразной пещере, метров эдак тридцати в диаметре. Три выхода, причём один — на высоте полутора метров. И этот неудобный лаз определённо уводит куда-то вверх, в отличие от второго, больше смахивающего на колодец.

Нео всё это — фигня. Пещера полна тварей. Отчасти они напоминают обычных опарышей — тощие бледные монстры с оплывшими, как воск свечи физиономиями, но имеются нюансы. Те, кого я сейчас вижу, имеют мощную мускулатуру и длинные загнутые когти на концах пальцев. Кроме того, у некоторых на коже блестят серебристые чешуйки. Предполагаю, что эти гады доставят нам больше неприятностей, чем обычные опарыши.

Доставят, если проснутся. Или, как это у них называется?

Твари стоят на коленях вокруг небольшого шара, который лежит на невысоком — в полметра — столбике. Именно сфера является источником странный вспышек и похоже они ввели в транс десятки монстров.

И, чёрт возьми, меня эта гадость тоже отключает! Ноги начинают подгибаться, а в глазах сплошное багровое марево. Опираюсь рукой о стену, промахиваюсь и падаю на колени. В ушах слышен стук барабанных палочек и через красный туман вижу тень гигантского паука.

— Подымите его, — командует Фёдор. — Осторожно. И давайте быстро, пока вся эта мерзопакость в отключке. Идём к той ступеньке. Там, вроде подъём.

Меня практически несут, так что ноги волочатся по земле. Шёпотом ругается в ухо Егор и что-то подбадривающее бормочет Надя. С трудом открываю рот, чтобы предупредить.

Поздно.

— Смотрите! — в голосе Насти откровенный страх. — Они просыпаются.

Я ощущаю, как туман стремительно меняет цвет с красного, на синий, а в тело возвращаются силы. Очень много сил. Такое чувство, будто я перебрал сурка, раз эдак в пять.

Вспышки прекращаются, и опарыши начинают подниматься с колен. Пока ещё они просто мотают головами и трут морды лапами. Я освобождаюсь от помощи, и мы ускоряем шаг. Проклятье, нужный нам ход находится на противоположной стороне пещеры, и чтобы не потревожить монстров приходится идти вдоль стены. Ещё полтора десятка метров и…

И мы не успеваем.

Всё, твари окончательно пришли в себя и утробное рычание множества глоток возвещает о том, что теперь они готовы уделить нам толику своего внимания. Или всё внимание, без остатка.

— Огонь! — командует Фёдор и первым жмёт на гашетку.

Несколько коротких очередей из винтовок. Егор вообще не успевает сделать ни единого выстрела. Твари слишком близко и начинается рукопашный бой. Ярость захлёстывает меня так, что не вижу ничего, кроме пронзительной синевы с тёмными прочерками в глубине. Бью, так что трещат кости, хватаю и рву, ощущая, как поддаётся кожа и мышцы. Вопли, рёв и омерзительный хруст рвущейся плоти.

Кто-то повис на моей спине и дышит жарким смрадом в ухо. Хватаю за голову и отбрасываю прочь, под хруст ломающихся шейных позвонков. В синеве, окружающей меня, проявляются серые тени. Они рычат, визжат и воют. Тени бросаются под ноги, вцепляются в руки и пытаются повалить на землю. Пинаю тех, кто внизу и отшвыриваю прочь, висящих на руке.

Внезапно время словно останавливается. Хватаю очередную визжащую тень и готовлюсь свернуть ей шею. В ушах бешено звенит и появляется ощущение приближающейся непоправимой беды. Потом спокойный голос тихо произносит в ухо:

— Смирение. Помнишь, о чём я говорила?

Скорее чувствую, чем понимаю, о чём идёт речь. Разжимаю пальцы и отступив на пару шагов, опускаюсь на колени. Всё, пусть меня лучше прикончат, чем я причиню боль кому-то из товарищей. Касаюсь лбом земли, закрываю глаза и жду. Жду чего угодно: удара, укуса, даже смертельного мрака. Синева медленно покидает голову, как жидкость вытекает из разбитого кувшина. Слышу автоматные очереди, ругательства и ощущаю укол в шею.

— Уходим, уходим! — кричит совсем рядом Фёдор. — Валим, пока они не начали опять.

Меня вновь хватают за руки и куда-то тащат. Открываю глаза и вижу багровое лицо Егора. Товарищ почти несёт меня на себе. Пулемёта при нём я не вижу. В руке у Хоменко — пистолет, затворная рама отведена назад, значит боец опустошил магазин полностью.

— Оклемался? — шипит Егор и помогает мне забраться на полутораметровую «ступень». Сверху уже протягивает руку Настя. — Ты её чуть не прикончил, придурок.

— Можно подумать, кто-то из вас сильно переживал бы, — криво ухмыляется Анастасия и затаскивает меня наверх. Говорит почти шёпотом, но я слышу. — Да и поделом было бы.

Оглядываюсь. Пол пещеры устлан телами тварей. Повсюду — лужи чёрной крови и куски оторванных конечностей. Видимо — это моя работа. С ужасом представляю, что там могла бы лежать и Настя. Поворачиваюсь к ней.

— Прости, — бормочу я одеревеневшими губами. — Прости, я…

— Не хотел, — она продолжает криво ухмыляться. — Знаю. Я сама сотворила то, что должно меня прикончить. Тебе на за что извиняться.

— Нашли время и место, — рычит Егор и карабкается на возвышение. — Валим!

Протягиваю руку и помогаю выбраться Наде. Лицо у неё серое от пыли, а на щеке кровоточит длинная царапина. Кротова постоянно отплёвывается и поминает всех родственников местных опарышей. Судя по всему, Надя едва не утащили. Кажется, именно я прикончил тварей, которые волочили её в колодец, потому что Кротова коротко благодарит меня и обещает достойно расплатиться.

Последним на уступ запрыгивает Фёдор, смотрит на меня, качает головой и буквально запихивает нашу дружную компанию в тоннель. Проход действительно ведёт вверх и очень круто ведёт. Приходится едва не карабкаться, цепляясь руками за осыпающиеся стены.

Чуть позже становится ещё веселее. Снизу доносятся вопли тварей. Судя по всему, они успели очухаться после боя и начали нас преследовать. Просто охренительно карабкаться по узкому осыпающемуся тоннелю, когда за тобой гонится орда монстров, жаждущих твоей крови! В глазах появляются синие проблески и сцепив зубы, я пытаюсь успокоиться. Не хватало ещё в третий раз наброситься на своих.

Слышно только тяжёлое дыхание. Ни у кого нет сил даже на короткое ругательство. Вопли преследователей слышны совсем рядом. Кажется, ещё немного и они вцепятся в пятки и потащат назад. Боюсь в таком узком тоннеле, серьёзного сопротивления мы оказать не сумеем. Всерьёз раздумываю над тем, чтобы отстать и задержать тварей.

В этот самый миг Егор, ползущий впереди, издаёт торжествующий возгласи чем-то гремит. Странно, но одновременно крики монстров прекращаются, и я слышу лишь дыхание товарищей и громыхание чего-то металлического наверху. Потом ещё один радостный возглас Хоменко и в тоннель проникает солнечный свет. Солнечный свет и свежий ветер.

— Канализационный люк, мать его! — кричит Егор и лезет наружу.

Действительно, чуть выше рыхлая почва стен сменяется старым потрескавшимся кирпичом. Мы — в канализационном колодце, который твари соединили со своим подземным лабиринтом. Интересно, насколько часто эти колодцы проверяют вообще?

Сейчас нам не до этого. Все просто рады, что остались живы и сумели выбраться наружу. Один за одним товарищи выбираются на поверхность. Одно желание: добраться до кровати и отлежаться. Нет, сначала принять душ, вот! Теперь свяжемся с управлением и…

Мимо нас пробегает парочка испуганных женщин. Кажется, они сначала вообще не замечают, что кто-то вылезает из земли, а когда замечают, то визжат и бросаются прочь. Я вижу бегущих по улице людей, причём несутся они в разных направлениях. Так бывает, когда горожане паникуют.

Ощущается запах дыма, а из-за домов доносятся звуки автоматных очередей. Потом отдалённо ухает что-то, гораздо мощнее.

— Какого хрена? — бормочет Егор, озираясь. — Что вообще, мать его, происходит?

— Сдаётся, что мы, — Фёдор обрывает фразу и принимается что-то разглядывать, щуря глаза.

— Опоздали, — заканчивает Надя. — Вот гадство-то!

Сквозь крики и звуки стрельбы прорывается рёв автомобильного мотора и стало ясно, что рассматривает командир. К нам приближается микроавтобус со знаком Управления на рыле.

— Быстро они, — хмыкает Настя. — Лёнь, это они наши ошейники отслеживают. Видать, сигнал пробился.

— Оно только к лучшему, — отвечаю я. — По крайней мере, сейчас.

Автобус останавливается, опускается стекло и высовывается голова водителя.

— Грузитесь, — говорит он. — Город атаковали. Твари, мать его, на улицах!

Глава 9 Хаос и непонимание

После поворота на улице начинают появляться и другие едущие автомобили. Но честно говоря, лучше бы их не было! Полное ощущение того, что я участвую в аттракционе Автодром. Такой же дурдом, где машинки летят со всех сторон, а ты бешено крутишь рулём, пытаясь от них увернуться.

Вот только, за рулём сижу не я, а матерящийся водитель. И думаю, что эффект от столкновения в нашем случае будет куда сильнее, чем в парке развлечений. Об этом же непрерывно бормочет наш водитель, когда перестаёт ругаться. Нам же приходиться из всех сил держаться за поручни, чтобы не вылететь из кресел.

— Твою мать, — шипит Егор, — а под землёй-то было куда спокойнее.

И разве только машины. На улице полным-полно людей, которые, кажется совсем сошли с ума и норовят броситься под колёса.

— Все эти учения по гражданской обороне, — хмыкает Фёдор и придерживает винтовку во время очередного крутого виража. — И отчёты: всё сделано на пять баллов. Вот оно — все, мать их, пять баллов!

— Сейчас немного срежем, — хрипит водитель и круто выворачивает баранку руля, так что автобус едва не опрокидывается на бок. — Держитесь!

— Главное, вовремя предупредить, — ругается Надя и ловит улетающий дробовик. — Чувак, ты там совсем с катушек слетел?

Мы сворачиваем в переулок и автобус ускоряет ход. Машин тут практически нет, а редкие пешеходы жмутся к стенам домов.

— Так что происходит-то? — интересуется Фёдор.

Водитель не успевает ответить, потому что именно в этот момент в наушниках прорывается голос Зины:

— А, пропажа нашлась, — трещат помехи. — Очень вовремя, надо сказать. Тут у нас такой завал, фиг лопатой разгребёшь.

— Что случилось? — в голосе командира звучит раздражение. Оно и понятно: Фёдор терпеть не может всяких непонятных ситуаций. Да ещё и после того, как нас изрядно погоняли в подземелье.

— Нас атаковали, — голос Зины то приближается, то удаляется и слышен он на фоне какого-то глухого рокота. Такое ощущение, будто наш координатор едет в танке. — Весь, мать его, чёртов город атаковали.

Все кивают: именно то, что и предполагали, но не успели сообщить наверх.

— Из-под земли? — уточняет Надя, придерживая скачущее оружие. Автобус успел ещё раз повернуть и теперь гонит по колдобинам.

— Из-под земли? — Зина некоторое время молчит, точно обдумывает эту нехитрую мысль. — Так там-таки есть кому атаковать? Офигенно просто! Папа лезгинку станцует от радости, когда ему расскажу. А нет, сами поведаете ему эту охренительную новость. Ребятушки, периметр прорван, точно мои колготки в двадцать ден — сплошные дырки.

— Но, Башня же, — ворчит ошарашенный Егор. — Как так-то?

— Эта перехваленная хрень не сработала, — кажется Зина вот-вот рассмеётся. Возможно у неё истерика. Рокот в наушниках усиливается и становятся слышны непрерывные очереди. — Но в её оправдание могу сказать, что система не сработала потому как её нахрен отключили!

Над домами проносятся вертолёты. Сразу три штуки, один за другим. Идут так низко, что звук ревущих моторов заполоняет всё вокруг, давит к земле. Водитель автобуса уменьшает скорость и опасливо глядит наверх через лобовое стекло.

— Пару сшибли, — говорит водитель. — Один — аккурат над Виноградным, на дома упал.

Происходит что-то немыслимое. Кто-то отключил охранную систему города, и ворвавшиеся твари сумели сбить два боевых вертолёта. Что, чёрт возьми, творится?!

— Там сейчас натуральная жара, — продолжает водитель. — Твари прут вдоль канала, да ещё и пожар от вертушки…

Я хорошо знаю город, поэтому сопоставив увиденные знакомые ориентиры, с тем, что сказал шофёр, спрашиваю:

— Так мы в пригород? Егор топорщит брови. — В Виноградное?

— Да ребятушки, — вместо водителя отвечает Зина, и в наушниках слышны звуки близких выстрелов. Что-то мощно ухает, так что закладывает уши. — Все наши группы сейчас здесь. Не сумеем остановить прорыв — городу капец. Думаю, под землёй вам пришлось несладко, но соберитесь.

— Принять Сурок, — после некоторого раздумья командует Фёдор и смотрит на меня. — Лёнь, сейчас совсем не время для твоих закидонов и думаю, каждый ствол на счету. Сумеешь удержаться и не баловать?

Что я ему могу обещать? Но…каждый ствол на счету, и я молча киваю. Настя хочет что-то сказать, но только вздыхает и поворачивается к окну. Мы как раз едем по Индустриальной и тут уже заметно, что происходит какая-то дрянь. Машин стоят поперёк дороги. Некоторые так и вовсе воткнулись в столбы и стены зданий. Из переулка торчит зад скорой помощи. Дверь открыта и наружу свисает длинный кусок белой материи. Вокруг — никого.

Автобус лавирует среди брошенных автомобилей, и водитель скрипит зубами. Звуки очередей становятся всё громче и над нами пролетает ещё один вертолёт. Он внезапно выпускает пару ракет и те поражают что-то в полукилометре от нас. Столбы пламени до неба и адский грохот.

— Охренеть! — бормочет Егор. — Охренеть!

— Всё, ребятушки, — Зина почти кричит, но её всё равно едва слышно. — Надеюсь, ещё свидимся.

Это её: «надеюсь» напрягает, если честно. Вообще не помню, когда наш координатор последний раз принимала участие в чём-то серьёзнее перепалок с начальством.

Громыхает и стрекочет совсем рядом. Мимо едут автобусы, много автобусов. В окнах видно женщин, мужчин и детей. Эвакуация, понятно. Хреново. Если мы отдадим окраины города врагу, то до полной капитуляции останется совсем немного. А полная капитуляция в нашем случае — истребление всех горожан или обращение их в монстров, что в сущности одно и то же.

За автобусами едет Манул — серьёзная машинка, на которой кроме спаренных пулемётов имеется ещё и ракетная установка. Башенка автомобиля повёрнута назад и у меня возникает ощущение, что машина совсем недавно вышла из серьёзной заварушки. Возможно из-за пятен ржавого цвета вдоль правого борта.

Мы доезжаем до перекрёстка и становится понятно, что дальше придётся топать пешком. На пересечении улиц стоит танк. Его массивное тело полностью перекрывает проезд, и никто не собирается убираться в сторону, чтобы пропустить нас дальше.

Фёдор выбирается наружу и обменивается парой фраз с командиром боевой машины. Экипажу поставлена задача, любой ценой остановить врага, буде тот таки прорвётся сюда. Кроме танка здесь окопались два взвода автоматчиков из добровольцев Факела. Вот никогда не думал, что этих ребят когда-то позовут на помощь. Да, надо понимать, насколько всё хреново, если привлекли гражданских.

— Дома заминированы, — сообщает Фёдор, возвращаясь в автобус. — Если станет совсем фигово, начнут рвать. Ну, чего расселись? Пошли, тут всего пару кварталов.

Командир молча протягивает мне винтовку. И смотрит прямо в глаза. Что он собирается сделать? Заглянуть мне в черепушку? Так я и сам не знаю, что там внутри. Вот только странно: стоило нам выбраться наружу и те глюки, что преследовали под землёй, тут же исчезли, как отрезало. То ли потому что здесь эта заваруха, то ли ещё почему, чёрт его знает, но мне такое — только на руку.

Мы успеваем пробежать ровно квартал: домов шесть, не больше. Но и за это время я понимаю, какая беда произошла. Возле подъездов валяются брошенные при торопливой эвакуации вещи людей. Особенно хреново на душе становится, когда видишь лежащие игрушки. Некоторые растоптанные, разломанные в спешке бегства. А ведь мы же специально работаем, чтобы такого никогда не происходило.

— Печально, — бормочет Егор, пиная разноцветного зайца.

В этот самый момент всё и начинается. Из ближайшего переулка выхлёстывает чёрная волна и на бешеной скорости катится в нашу сторону. Натуральная волна: между бегущих тварей не видно просвета и в первые секунды я вообще не могу понять, как выглядят чудища.

Да и не время заниматься изысканиями. Егор занимает позицию в центре улицы и пулемёт в его руках сначала клокочет, а потом издаёт торжествующий рёв. Мы стоим по обе стороны товарища и помогаем его «газонокосилке», как можем. У меня, правда, некое раздвоение внимания: целюсь в нападающих и одновременно изо всех сил контролирую себя. Ведь реально, не дай бог накроет с оружием в руках.

Чёрная волна натыкается на невидимое препятствие и расплёскивается на огромные тёмные капли: дохлых и раненых монстров. Очевидно, гады не ожидали, что кого-то здесь встретят, поэтому особо не стереглись. А теперь им приходится спешно искать укрытие. Открытые двери некоторых подъездов — самое очевидное, поэтому нашей задачей становится не допустить, чтобы хоть одна мерзость успела туда нырнуть.

— Держим подъезды, — командует Фёдор. Ну, умные мысли нам приходят в головы одновременно. Как и некоторые глупости, кумовья, всё же. — Двинули.

Наша группа начинает постепенное движение вперёд по улице. Шагать достаточно сложно: асфальт завален чёрными тушами. Они не то чтобы воняют, но слабый запах неприятен и от него кружится голова.

— Башка у всех кружится? — спрашиваю я, на всякий случай.

— У меня точно, — ворчит Егор, меняя ленту в пулемёте. — Воняют падлы!

— Маски, — командует Фёдор. — Это может быть опасно.

— Ну ладно под землёй, — Надя ворчит, однако выполняет приказ. — Но ещё тут! Где в следующий раз, на кухне?

— Ну, если у тебя котлеты подгорят, — говорю я и надеваю респиратор. — И не смотри на меня так — это шутка.

Улица зачищена полностью. Около полусотни чёрных гадов валяются без движения в лужах тёмной жидкости. Мы шагаем дальше, но вдруг Настя останавливается и склоняется над трупом мутанта.

— Это не такие, как под землёй, — говорит Настя. — Там больше похоже на стандартные формы, а тут — что-то совсем новое.

— Нет времени, — Фёдор машет рукой. — потом пиджаки изучат и расскажут нам.

Меня больше тревожит то, что очень большая группа врага сумела каким-то хреном просочиться через наших и считай почти прорваться в глубокий тыл. Спросить кого-то, о том, что происходит невозможно: в наушниках стоит треск и свист, а отдельные непонятные фразы просто тонут в этом шуме.

Ещё несколько домов и мы выходим на берег канала. И да, похоже мы добрались до побережья Стикса. Противоположная сторона затянута дымом, сквозь чёрные клубы которого видно, как что-то ярко пылает. Источников пламени много — не меньше двух десятков, но пара — особо яростные, там что постоянно вспыхивает и выпускает фонтаны искр. Очевидно — это те самые сбитые вертушки.

Здесь нам наконец-то попадаются люди. Около моста стоят три танка и четыре Манула. Стволы орудий и пулемётов смотрят на тот берег канала. Ещё несколько боевых машин стоят чуть дальше. Безлошадных бойцов тут совсем немного, но среди них имеется важная шишка. Полковник Залесный, из группы стратегического контроля — всегда считал этих ребят бесполезными дармоедами. Возможно, ошибался.

— Капитан Молчанов, группа Дьявол, — докладывает Фёдор. Полковник морщит лоб, видимо силится понять, какого чёрта мы тут делаем. А может, у него просто несварение желудка, кто знает, однако командир всё же поясняет. — Выполняли особое задание руководства. Сейчас не можем ни с кем связаться.

— Это да, — полковник кивает. — Ублюдки как-то глушат всю нашу связь. Однако контроль над периметром уже восстановлен, прорывы локализованы, сейчас мы анализируем информацию с дронов и принимаем решение.

Видно, что офицер привык общаться с журналистами. Пока он важно вещает, мне кажется, что где-то за спиной притаились оператор и интервьюер. Однако, радует, что атака врага захлебнулась. Хоть бы там наши уцелели. Однако, понимаю, что после такой яростной стычки обязательно будут и раненые, и убитые.

Залесный поднимает с брони танка лежащий там планшет и показывает Молчанову, куда нам следует выдвигаться. Знакомое место. Когда-то мы довольно часто ходили туда с Варей. В сердце словно засела тупая игла и чьи-то пальцы медленно проворачивают её. Странная всё же тварь, человек: мы едва выбрались живыми из одной заварухи и вот-вот поучаствуем в другой, не менее опасной, а я думаю чёрт знает о чём.

— Понял, — говорит Фёдор. — Дожимаем до Петровской, а там уже соединяемся с основными силами. Хреново, что связи нет.

— Работаем, — говорит полковник и досадливо морщится. — Что-то ваши учёные умы ни о чём таком ни разу не упоминали.

— Потому что ничего подобного раньше и близко не было, — вполголоса говорит Настя. Залесный смотрит на неё в упор. Похоже они знают друг друга. Но вида не подают. — Раньше все их действия укладывались в шаблон биологической цивилизации, а сейчас они пытаются использовать нечто, имеющее отношение к технологиям.

— Да, собственно, плевать, — Залесный массирует пальцами опухшие красные веки. — Главное, чтобы эти мрази сдыхали, как можно быстрее, а что они при этом используют — неважно.

— Всё, — Фёдор поправляет винтовку, висящую на плече. — Топаем, времени в обрез.

— Эй, Костя, — Залесный машет рукой кому-то в кабине ближайшего Манула. — Подбрось ребят и поддержи там, если что. Похоже, вы здесь уже не потребуетесь.

— О, с комфортом покатимся, — хмыкает Егор. Хоть что-то хорошее за сегодня.

Пока едем по мосту, Костя — белобрысый коротышка с конопатым носом рассказывает, как жарко тут было ещё полчаса назад. Ну, это мы и сами видим: мост буквально засыпан трупами мутантов. Кое где в бетонной поверхности видны глубокие рваные воронки, оставшиеся после разрыва снарядов. И почти не осталось места, чистого от чёрной крови. Твари почему-то не стали форсировать реку по воде, а пёрли прямиком на пулемёты и пушки.

— Водобоязнь? — спрашиваю я у Насти, и она кивает. Однако же, не слишком уверенно. — Что не так?

— Никто особо не задавался целью проверять фобии врага, — она пожимает плечами. — Всех больше интересовала физиология, ну чтобы понять, какие имеются уязвимые места. Возможно, стоит провести широкие исследования.

— Ага, который годик мы барахтаемся в этом дерьме? — с кривой ухмылкой спрашивает Надя. — И тут только доходит, что надо бы как-то изучить врага получше. Поширше, так сказать. Ну, ещё лет сто, и мы всё окончательно проясним. Если к тому времени ещё останутся живые люди, конечно.

— Крайне сложно изучать привычки и фобии тех, кто в заключении проявляет лишь суицидальные наклонности, — Настя качает головой. Кажется, она не сердится на колкость Надежды. — Похоже, в отрыве от своих сородичей, мутанты полностью утрачивают стремление жить дальше. Кое-кто предполагает, что у противника имеются зачатки коллективного разума. Но это всего-навсего предположение, ничем пока не подтверждённое.

— Наука-шмаука, — бормочет Егор, — Приехали, кажись.

Два тяжёлых Ирбиса бок о бок застряли в глубокой яме, так что наружу торчат только их бронированные задницы. Яма почти доверху наполнена мутной коричневой жидкостью и смердит так, что ощущается даже на расстоянии в десяток метров. Вокруг воронки — натуральные кучи дохлых мутантов. Похоже, наши били уже в упор, потому, как от некоторых чудищ остались лишь жалкие ошмётки.

Около ямы стоят автоматчики с ног до головы заляпанные чёрной кровью. Большинство заняты тем, что пытаются зацепить трос за буксировочный крюк Ирбиса, а остальные, судя по всему, следят за тем, чтобы спасателям не откусили чего-нибудь, жизненно важное.

Стены домов вокруг покрыты множеством выщерблин, а окна на первых трёх этажах отсутствуют, как факт. М-да, придётся поднапрячься, чтобы жители сумели вернуться домой. Если они, конечно согласятся. После сегодняшних-то событий.

Мы выбираемся наружу и тут же обнаруживаем знакомые лица. Маленький худой боец с физиономией чёрной от копоти, бросается на грудь к Феде и колотит командира руками по спине. Кум несколько фигеет от такого, но всё быстро проясняется.

— Ребятушки, — почти кричит Зина, — как же я рада вас всех видеть! Да ещё и живыми, чёрт вас дери!

Папа, которого по пятам преследуют двое автоматчиков, тоже рад, но ограничивается пожатием руки. А Зина поочерёдно вешается на всех. Даже Насте достаётся небольшая толика радости нашего куратора.

Папа начинает коротко вводить нас в курс дела. Вроде как, всё закончилось и закончилось более-менее благополучно. Наши дроны фиксируют массовое отступление противника за полосу периметра. Тех немногих, кто пытается затаиться, выжигают огнемётами. Потери, конечно велики, но безвозвратных — немного. Но и этих вполне достаточно, чтобы кого-то серьёзно взяли за причинное место.

— Мы тут уже не нужны, — говорит Папа и смотрит в небо. Оттуда доносится усиливающийся рокот вертолётных моторов. — Экстренное совещание в министерстве — через час. До этого, я хочу, чтобы вы показали мне результаты ваших, гм, развлечений. Я должен понять, как разобраться в этом проклятом хаосе.

— Хаосе? — уточняет Федя и Папа кивает.

— Не знаю, как по-другому назвать всё это, — он качает головой. — Честно говоря, у меня очень сильное ощущение, будто мы на пороге больших неприятностей.

— То есть всё это, — я тыкаю пальцем в Ирбисов, — ещё не?

Папа молча смотрит на меня. В этот момент в полусотне метров приземляется вертушка.

— Грузимся, — говорит Папа. — Времени — в обрез.

Глава 10 Кабинет Папы. Странные события. Странные звонки

В этот раз — никаких пиджаков и вообще посторонних. Зина, едва успевшая отмыть закопчённую физиономию, сама загружает информацию в Папин комп, и сама же контролирует процесс воспроизведения наших подземных похождений. При этом Лец всякий раз недовольно шипит, когда Папа заставляет её ускорять запись.

Мне кажется, что полковник по большей части смотрит не на экран проектора, а на свои наручные часы. И это замечаю не я один.

— Возможно имеет смысл посмотреть всё это позже, после совещания? — подаёт голос Фёдор. Зина останавливает картинку, аккурат на том месте, где мы оказываемся в тупике. Папа приподнимает бровь и изображение вновь начинает двигаться.

— Погоди, — внезапно подаёт голос полковник, первый раз за двадцать минут просмотра. — Дай картинку от Нади.

Нетрудно догадаться, куда смотрит Кротова. Чёрт возьми, даже не думал, что это так заметно. Папа глядит на меня с каким-то очень странным выражением на лице. Я плохой физиономист, но мне почему-то кажется, что во взгляде Папы есть что-то, от хорошо скрываемой надежды.

— Лёня, — говорит Папа, — в той информации, которую ты получаешь от этой самой твоей Матери, есть что-то полезное или ни хрена, пустышка?

— Есть, — вместо меня отвечает Настя. Все смотрят на неё, но особого удивления никто не выказывает. Даже Зина, которой с нами тогда не было. — Более того, некоторые моменты до такой степени неочевидны, что без подсказки мы бы до них никогда не додумались.

Папа кивает, точно Михальчук только что озвучила его собственные мысли. Мы смотрим ещё минут пять, и полковник встаёт из-за стола. Лец выключает проектор и тоже поднимается.

— Отдыхайте, — Папа трёт лоб, — После совещания, жду у себя, продолжим. А пока, информация для размышления: твари, которые прорвали периметр кардинально отличаются от тех, что вы встретили под землёй. Начиная от внешнего облика и кончая поведением. Переваривайте.

Мы перевариваем. Пока занимаемся этим важным делом, Лец варит кофе. Пока варит, рассказывает про сегодняшнюю заваруху.

— Это же полный атас, — говорит Зина. — Я такая сижу, пытаюсь с вами хоть как-то связаться, а тут вбегает наш настоящий полковник и глаза у него, точно он свою первую встретил во плоти. И главное, рожу у него так перекосило, что я даже перепугалась, подумала — инсульт хватил.

— Чёт я сомневаюсь, — подаёт голос Надя, — что всё уж так прям и было. Не думаю, будто Константиныч реагирует на неожиданности, точно какой-то голубец из учебки.

— Ладно, — фыркает Зина. — Но рожу у него один хрен косило. А какой в управе шухер поднялся! Если бы не всё это дерьмо, я бы даже повеселилась, глядя, как мечутся эти наши тюфяки. Ладно, короче пришла инфа, что периметр прорван, все системы даже не почесались и дерьмо уже на улицах, плывёт и булькает. Хорошая, кстати была идея разместить блок казарм у самого периметра; если бы не срочники — точно хана бы наступила.

— Хорошая была идея вообще оставить призыв, — говорю я. — И периметр охраняют и на гражданке, если что, помогут. Тот же Факел — очень полезные ребята.

— Под ногами постоянно путаются, — ворчит Федя, но злобы в его голосе нет.

— А дальше выясняется вообще лютая хрень, — Зина разливает кофе по чашкам и делает прыгающий жест. — У нас сегодня самообслуживание, извиняйте, устала, как собака. Так вот, мало того, что отключены комплексы обороны периметра, ещё и все дроны спят так, что хрен добудишься.

— Но сигнальные системы периметра и управление беспилотниками — это же разные ведомства, — медленно говорю я и делаю глоток. Обжигаю нёбо и морщусь. — То есть, даже если это был какой-то сбой, то…

— Смекаешь, — Зина кивает и садится на место Папы. — Хоть боссом себя почувствовать. Охо-хо, как болят мои старые кости! Ни о какой случайности и речи быть не может, на лицо явный саботаж. Причём, на самом высшем уровне, о чём мы, кстати, уже говорили.

— Охренеть, — тихо бормочет Надя, рассматривая свою чашку так, словно в руках — абсолютно незнакомый предмет. — Сначала та операция с торговым центром, теперь — это. А что дальше?

— Папа предполагает, что дальше будет хуже, много хуже, — Зина кривит рот и качает головой. — Ладно, я пока продолжу. Так вот, электроника в отказе, связь выкидывает коленца и чтоб с кем-то связаться, приходится из кожи вон лезть, а три четверти наших бронированных лоханок нуждаются в дозаправке.

— Всё, один к одному, — Федя хмурится. — Ни хрена это не случайность.

— Мы вроде это уже выяснили, — Зина проворачивает чашку на столе и случайно плюхает кофе на какой-то документ. — Блин. Ладно, просохнет. Короче, кое-как подняли в воздух шесть вертушек, так и тут лажа: недокомплект боеприпаса — сказочная жопа! Срочников к этому времени уже подвинули от периметра на пару сотен метров, хорошо, хоть время выиграли, чтобы начать эвакуацию. И тут ещё одна радость: сбили сначала одну вертушку, а следом — ещё одну.

— Как сбили-то? — подаёт голос Настя.

Зина пристально смотрит на неё, дёргает щекой, но отвечает:

— Какими-то чёрными шарами, вроде густой плетёной сетки, видео потом покажу. Когда попадает в машину, оплетает её, от брюха до винта и вертушка валится на землю. Наши пока сообразили, что происходит, едва ещё одну машину не потеряли. Ладно, когда прибыли на место, там был настоящий ад. Всё горело, от домов куски отлетали, а эти уроды пёрли не останавливаясь. Твою мать, что лавина, чёрная такая! И главное, чтобы свалить одного, надо в него всадить полрожка, не меньше. Ещё бы чуть и нас бы погнали ссаными тряпками. Но тут сумели запустить дронов и ситуация мал-мал изменилась. Потом ещё бронелоханки подоспели и на этом собственно всё закончилось. Причём тоже странно: стоило прийти помощи и чёрные сразу начали драпать на всех направлениях. Точно им приказали отступать.

— Так и есть, — говоритНастя. — Ими управляют из одного центра и система связи гораздо лучше нашей. Ни сбоев, ни помех.

— Вот умеешь ты радовать, — Зина скалится. — Хорошее бы чего сказала; типа все они возьмут и сдохнут.

— Скорее уж мы, — Федя откидывается на спинку кресла и закрывает глаза. — А ещё эти непонятки с саботажем.

— Фёдор! — очень строго говорит Лец. — Ты мне эту панику завязывай разводить. Тебе ещё детей вырастить и в свет выпустить, так что никаких подобных мыслей и не вздумай допускать.

Мы пьём кофе и молчим. Надя смотрит на меня, я смотрю на Настю, а Настя — просто в пространство. Кажется, Михальчук что-то обдумывает и судя по выражению лица у неё, это что-то никак не приходит к общему знаменателю. У меня во внутреннем кармане внезапно звонит телефон. Все вопросительно глядят в мою сторону. Я бы и сам так посмотрел. Кто, чёрт побери, может звонить на кастрированную мобилу. Все, кто мог бы связаться со мной, сидят рядом. За исключением Папы, но я думаю, что полковнику сейчас не до того.

Вытаскиваю телефон. Как и предполагал, вместо номера, сплошные звёздочки. Снимаю с блокировки и подношу к уху.

— Привет, красавчик, — голос кажется знакомым, но чтобы вспомнить его приходится напрячь память. Ага, помню, ещё в той далёкой прошлой жизни. — Как поживаешь?

Та самая девушка, с которой я познакомился в троллейбусе. Как же её звали? Ка…Точно: Каролина!

— Ну, как сказать, — я настолько ошарашен этим звонком, что на несколько секунд теряюсь. — По-всякому.

Она смеётся, а у всех в комнате глаза лезут на лоб. Могу их понять: как кто-то вообще сумел прорваться на абсолютно закрытый номер? Тем временем девушка прекращает смеяться.

— Не знаю, как там по-всякому, — говорит она, — но добраться до тебя было нелегко: пришлось порыться в вашей базе, а после ещё и ломать десяток серваков. Представляешь, на какие усилия я пошла? И всё ради тебя.

— Ценю, — а что я ещё могу сказать. — И что станем делать дальше?

— Ну, — голос кажется задумчивым. — Если у тебя обстоят дела так, как я прочитала, надеяться на свидание особого смысла нет. Но мы же можем время от времени просто поговорить?

— Конечно, — я по-прежнему не могу проникнуться ситуацией и возможно, туплю. — Почему нет?

— Вот и славно, — Каролина вздыхает. — Сам ты, понятное дело, до меня не дозвонишься, так что в нашем случае, дамы приглашают кавалеров. Ладно, для первого раза достаточно, завтра позвоню ещё раз. И ещё, — она хмыкает, — я знаю, что сейчас ты — свободен.

Всё, разговор закончен и врубке — тишина: ни гудков, ни даже шорохов.

— Что это было? — спрашивает Зина. — А главное — как? Неужто наши спецы, как обычно облажались?

— Самое смешное, — Надя качает головой, — что я иногда не могла дозвониться Лёне даже по нашим спецномерам. А тут…

— Юное дарование, — я прячу телефон. — Но, настойчивая, этого не отнимешь.

— Ну да, — Надя улыбается, но как-то напряжённо, — тут есть за что бороться.

И смотрит на Настю. А та смотрит на неё. А мне, если честно, все эти пассажи до лампочки. Вернуть бы то время, когда мы тихо мирно жили с Варей и большего не надо.

Некоторое время пьём кофе и отвечаем на вопросы Зины, касательно нашего подземного вояжа. Наш координатор каждый ответ тщательно обдумывает и чем больше задаёт вопросов, тем больше морщин появляется на её грязном, от копоти лбу. Потом говорит, что не мешало бы досмотреть записи, на что Фёдор предлагает дождаться полковника. Зина приниматься возражать, дескать после посмотрим ещё раз. Федя не в настроении спорить, но в этот момент открывается дверь и входит Папа.

Он мрачен, точно грозовая туча и в раздражении бросает фуражку на вешалку. Промахивается и сорвавшаяся с места Зина водружает головной убор на положение место. Потом торопливо готовит кофе, а полковник сидит на своём месте и постукивает пальцами по столу.

— Всё так хреново? — спрашивает Зина.

— Не то слово, — Папа принимает чашку, но не пьёт, а некоторое время просто держит её в руках. Потом ставит на стол. — Такое ощущение, будто некоторые белены обожрались, чёрт бы их побрал, а другие — ещё хуже. Записался на приём к министру, постараюсь его убедить хотя бы в разговоре один на один.

— Убедить в чём? — тихо интересуется Фёдор.

— В том, что у нас измена в высших эшелонах и если мы не найдём предателей, то всякие там комендантские часы, пропускные режимы и мобилизации будут до одного места.

— А что вводится комчас? — полковник кивает и наконец делает глоток из чашки. — Когда?

— День-два, как примут комплекс мер. — Папа в сердцах стучит чашкой и кофе разливается, кажется, на тот же документ, что успела испачкать Зина. — Но это бессмысленно! Ты защищаешь живот в тот момент, когда тебя бьют в спину. Я подсчитал, чтобы отключить периметр и вырубить беспилотнки, необходимо, как минимум девять человек с уровнем доступа не меньше второго. Девять! Девять предателей на самом верху.

— А что Надеждин и этот, из жаб? — Зина трёт виски. — Они что думают? Они же, блин, что-то думают?

— Надеждина не было, прислал заместителя, а Лихов…Странно он себя ведёт. Сказал, что займутся, но, честно говоря, такое ощущение, будто просто хотел, чтобы я от него отвязался.

— Жабы, они такие, — Надя кривит губы. — Что делать-то будем? Не сидеть же на жопе ровно, пока дерьмо разливается.

— Пока не знаю, — Папа глотает кофе и смотрит на чашку с такой ненавистью, слово несчастный сосуд виноват во всех наших неприятностях. — Ладно, давайте досмотрим съёмку. Мне нужно кое в чём убедиться.

И мы смотрим. Кстати, я хоть посмотрел со стороны на свои художества, когда отключалось сознание. Жутковато, вообще-то. Рожа становилась спокойной, как у мертвеца, а вот движения, напротив, чёткими и ловкими, без единого лишнего. В тот момент, когда вцепился в Настю, даже страшно стало: ещё бы немного и Михальчук бы точно погибла. М-да, смирение, да? Будем работать над собой.

Начинаются кадры нашей надземной прогулки, и полковник велит отключать — это ему пока что неинтересно. Некоторое время Папа что-то сосредоточенно чиркает пальцем в планшете, перелистывает страницы, возвращается обратно и кусает нижнюю губу. Временами ловлю на себе быстрые взгляды. Что-то уже надумал. Вот, заблокировал планшет, значит принял какое-то решение.

— Итак, — говорит Папа. — Не знаю, может быть это только мои домыслы, но хочу ими поделиться, ибо одна голова хорошо, а…

— Две — это мутация, — поддёргивает Зина. — Ладно, всё, не смею перебивать большого босса. Надеюсь, только, что ничего плохого ты нам в этот раз не скажешь. Наелись уже по самое не балуй.

— Плохого ничего не скажу. Скорее тут нечто странное. Итак, я уже говорил, что внешний облик мутантов, которых вы видели под землёй сильно отличается от тех, что прорвали периметр. Подземные — это те, кого мы гоняем всё прошедшее время, а атаковавшие город — сплошь неизвестные, до сего дня.

— Да, — подаёт голос Настя. — По некоторым признакам, я бы сказала, что новые мутанты эволюционировали от прежних, а не от заражённых людей, как те.

— Следующее поколение. — кивает Папа. Он так сосредоточен, что даже не делает замечание перебившей его Михальчук. — Дальше, во время боя нападавшие проявляли достаточно неплохие тактические маневры. Уж не знаю, кто ими командует, но он — далеко не дурак. И допустить прокол в том, что могло разом развалить нашу оборону…Ну, я даже не знаю, как такое возможно.

— Какой прокол? — спрашивает Фёдор.

— Вы все были под землёй и видели там сотни, если не тысячи мутантов. Логично было бы в момент прорыва периметра выпустить их наружу и ударить нам в спину. Честно, не думаю, что нам удалось бы справиться на два фронта и даже если бы получилось, то потери оказались бы просто ужасающие.

— Две группы врагов, которые не дружат одна с другой, — ну, тут уже совсем не трудно сложить два и два. Папа смотрит на меня и как-то странно усмехается. — Что-то не так?

— Мне кажется, что подземных пока что рано включать в перечень явных врагов. Возможно понятие: ситуативные союзники. Спокойно, — это полковник уже всем остальным, которые вскочили с места и пытаются возражать. — Я всё объясню.

— Вы же видели, как эти «союзники» нас драли на части! — возмущается Надя и сжимает кулаки. — Хороши «союзники»!

— Ещё раз говорю: успокоились и сели на места, — Папа повышает голос. — Нет, я не видел, чтобы вас драли на части. Как по мне, все в целости и сохранности. Скорее, имело место нечто, не совсем понятное. Думаю, не ошибусь, если предположу, что обе серьёзные потасовки каким-то образом были связаны с Леонидом Громовым.

— Несомненно, — фыркает Надя. — Оба раза Лёнечка с катушек съезжал и…

Она замолкает и хмурит брови. Я вижу на лице Михальчук просветление, будто какие-то картинки в её голове наконец-то стали в нужное положение. Зина щёлкает пальцами.

— Бинго! — говорит она. — А ты ещё не разучился шевелить извилинами.

— Не забывайся, — но в голосе Папы нет строгости. — Леонид, расскажи пожалуйста, что творилось в твоей голове в те моменты. Только прошу: ничего не утаивай.

Сосредоточившись, я пересказываю всё, что творилось в башке, во время нашего подземного вояжа. Про беседы с «товарищами», про видения напавших чудищ и наконец, про смирение, которому меня пытаются обучить.

— Вот оно, — бормочет полковник. Похоже, что из Громова действительно готовят оружие. Однако, не против нас, а против тех, кто сегодня напал на город.

— То есть Лёня скоро окажется между молотом и наковальней? — спрашивает Надя и с жалостью смотрит на меня.

— А твой начальник — весьма умная особь, — чёрная женщина поднимается со стула и подмигнув мне, исчезает в стене. Слышу торопливый стук барабанных палочек.

Глава 11 Настя и Надя. Выбор

Моюсь под душем. Но не так, как обычно, а долго, очень долго. Точно так же долго, как тянется этот бесконечный день. Правда, ещё вопрос, тянется он или летит прочь, набросав целую кучу событий, оставив прорву вопросов, большая часть которых пока что остаётся без ответа.

А те ответы, которые получил, мне очень сильно не нравятся.

Кому понравится информация, что тобой всё это время манипулируют? И ненамного легче от того, что эти манипуляции ничем не угрожают товарищам и людям вообще. Ведь Папа может ошибаться, а слова чёрного призрака не значат ровным счётом ничего, учитывая тот факт, что собственно она и есть кукловод игрушки, которую зовут Леонид Громов.

Кожа уже натурально скрипит, а я всё продолжаю тереть её мочалкой. Что собственно от меня хотят? Пусть полковник прав и действительно — оружие. Но смысл? Я же не могу в одиночку уничтожить армию врага и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы осознать этот факт. А мой кукловод — весьма разумная личность, если постоянно умудряется переиграть наших аналитиков. Значит у неё имеется какой-то план.

Хорошо, если бы эта самая мать-тьма просто объяснила, чего она хочет добиться. И без этих своих загадочных фраз, а просто взяла бы и сказала: тебе, Лёнечка, предстоит сделать то-то и то-то.

А ещё лучше, просто оставила бы меня в покое.

В моей жизни и так хватает проблем и неприятностей. Однако, тот кто управляет моей судьбой, очевидно считает иначе. Потому что в раздевалке на диванчике сидит Настя. Вне всякого сомнения, Михальчук поджидает меня. Учитывая ту чертовщину, которая творится последнее время, я, на всякий случай, уточняю:

— Ты — это ты?

Её мой вопрос не удивляет. Анастасия обозначает губами улыбку и взяв меня за руку, садит на диванчик рядом с собой.

— Я тебе это в любом случае не докажу, — говорит она. — Твоя Мать-тьма, будем звать её так, как она сама себя зовёт, работает с такими глубинными слоями разума, что ей нетрудно создать в твоём воображении целый мир и оставить тебя в нём навсегда.

— Откуда знаешь? — возвращаются былые подозрения. Очевидно, Насте понятен ход моих мыслей, и она похлопывает по руке.

— Думаю, тот, кто общался с нами прежде — именно она и всплески ментальной активности возле тебя — её работа. Мать — необычайно мощный телепат, мощный, даже на уровне тех, с которыми мне приходилось встречаться. А попадались…Скажем, я своими глазами видела, как десять бойцов бросили оружие и брели на убой, когда их взяла под контроль одна тварь.

— Так почему бы ей попросту не вынести мне мозги?

— Нет, — Михальчук качает головой. — Ей нужно что-то другое. Мало того, она, насколько я поняла, пытается обучить тебя защите от ментальных атак.

— Так, — я пытаюсь улыбаться, хоть мне совсем не весело. — Теперь я верю, что ты — это ты. Иначе в приватной беседе, я бы уже получил все пояснения.

— Лёня, — Настя смотрит мне в глаза. — Сколько у тебя уже было приватных встреч с …этой? Молчишь? Не одна, правильно? И ответов ты не получил. Думаю, что до поры до времени, ты будешь оставаться в неведении. Ладно, собственно я тут ждала тебя не затем, чтобы гадать на кофейной гуще о мотивах этой твари. Я собиралась к тебе зайти сегодня вечером.

Я молчу и думаю. Думается хреново, мысли с трудом ворочаются в жиже уставшего мозга.

— Готовить шампанское и свечи?

— Задницу готовь, — Настя вздыхает. — И руки. Буду тебя ковырять. Вчера закончила экспериментальную вакцину. Будут сдвиги, немного доработаю и пустим в производство. Возможно получится стопроцентная фиксация второй стадии заражения.

— Ага, а я тут, как подопытный кролик?

— Без всякого: «как». Кролик и есть. Помнишь, как говорил мне, что тебе всегда мало?

— Давно это было, — мы смотрим друг другу в глаза. — Давно и неправда. Ладно, заходи, раз уж так. Значит, обойдёмся без свечей и шампанского.

— В другой раз, — и вновь скрещенные взгляды. — Сегодня, можешь чаем угостить, не откажусь.

— Ага, ты во мне дырки ковыряешь, а я тебя чаем угощаю, — непонятное напряжение отступает. Настя поднимается с дивана и подмигивает. После этого машет рукой и покидает раздевалку.

Появляется Егор. Он взъерошен и супит брови. Бормочет что-то матерное и трёт левую руку около запястья.

— Что-то не так? — спрашиваю я. Хоменко раздражённо отмахивается.

— Потянул, что ли? — говорит Егор. — Кости ломит, аж руку выворачивает, чтоб её. Ладно, не обращай внимания, ща мотнусь в медблок, колёс выпрошу.

— Заодно попроси, чтоб внимательно осмотрели, — советует Фёдор, вытираясь большим лохматым полотенцем, — а не просто таблетками закинули. Один, — он кивает на меня, — уже занимался самолечением. Видишь, к чему привело?

— Ага, к тому, что он такие штанги тянет, на которые я и смотреть не могу, — болтун получает по загривку от командира. — Хорош! Шутю я, шутю.

— Подкинешь? — спрашиваю я Федю, и он кивает. Я поворачиваюсь к Хоменко. — Ты со мной?

— Не-а, — он мотает головой. — Надо в центр заскочить, по особой надобности.

— Надобность как звать? — интересуется Молчанов. — Ладно, не вздумай только нажираться — душу выну. И не забывай, что полковник сказал: в любой момент могут ввести комендантку. Думаю, нас заранее известят, но всё-таки…Лёнь, где тачка ты знаешь, там ещё Надя на хвост падала, так что в дороге не заскучаем.

Надя уже стоит возле машины и смотрит в темнеющее небо. Там уже появились звёзд и тонкий серп молодого месяца.

— Просто не верится, — говорит Кротова, когда я подхожу ближе, — что сегодня столько всего разного происходило. Кажется, во всём мире тишь да покой.

Почти сразу, диссонируя с её словами слышится вой сирены. Следом — ещё и ещё. Судя по звукам, едут скорые и пожарная.

— Ну вот, — Надя вздыхает, — поломали пасочку. А так хотелось представить, что наступил мир и уже ни хрена плохого не произойдёт. Знаешь, — она смотрит мне в глаза, — как хочется, всё это бросить и просто жить обычной человеческой жизнью? Нет, даже не так — обычной бабской жизнью, с мужиком и парой детишек. А тебе хочется?

Что ей сказать? Что я уже так жил? Она это знает и без меня. Поэтому просто пожимаю плечами. Надя понимающе улыбается.

— Я к тебе сегодня вечером зайду, — говорит Кротова. — Есть чуток наливки, делала в прошлом году. Отпразднуем сегодняшние приключения, выпьем за их благополучное завершение.

— Отставить, — говорит Федя, приближаясь к нам. — Только одному по ушам надавал за поползновения, а тут уже эти двое договариваются.

— Молчанов, — Надя хмурит брови. — Ты меня с тем охламоном не сравнивай. Я по сто грамм, для настроения, а не килограмм в одно рыло. И вообще, будь человеком, чай не каждый день выпиваю, а раз в столетие.

— Ну, если сто грамм, — Молчанов садится за руль. — Тогда разрешаю.

За всем этим трёпом, я как-то забываю, что на сегодня ко мне уже собирается прийти одна гостья. А после просто не знаю, как отказать Надежде. Подумав, мысленно машу рукой: может Настя уже закончит свои медицинские эксперименты, к тому времени, как придёт Надя.

Машин на улицах мало, что и неудивительно: по радио то и дело звучит предупреждение, чтобы жители не высовывались без особой причины. То же самое, как я понимаю, передают по телеку и высылают на телефоны. Посему, по большей части попадаются полицейские патрули и ирбисы. Пару раз нас останавливают и проверяют документы. Извиняются и пропускают.

— Дебилизм, — бормочет Надя. — Нет, ну в самом деле, неужели они думают, что твари станут разъезжать на тачках?

— Что-то не то, — соглашается с ней Фёдор. — Папа прав: приближается какая-то жесть. Блин, надо думать, как отразить внешнюю угрозу, а нас — сплошные подковерные дрязги. Так и весь город недолго просрать!

— Не просрём, — говорю я, но без особой уверенности. Уж кто-то, кто-то, а я точно знаю, что далеко не всё заканчивается хорошо.

У въезда во дворик перед общагами нас останавливают ещё раз. В этот раз — только свои. Документы, понятное дело, не проверяют, зато сообщают о новшествах в безопасности. Жабы организовали патрули, которые имеют право в любое время дня и ночи проверять комнаты. Посторонним вход категорически запрещён и ещё миллион других ограничений.

— Совсем башкой трахнулись, — комментирует Надя, вылезая из машины. — Пусть ещё гинекологов привлекают, с проктологами, чтобы проверяли. Если какая-то жаба ко мне сунется, в тыкву прорежу.

— Завтра позвоню, — говорит Фёдор. — Пока всё в подвешенном состоянии, но у Папы имеются определённые мысли, так что особо не засиживайтесь и не больше ста грамм, ясно?

— Чего же тут непонятного? — почти в унисон говорим мы и улыбаемся друг другу. Федя ворчит и уезжает.

— Пойду, приготовлю всё к нашему интиму, — говорит Надя и в ответ на мой вопросительный взгляд, успокаивает. — Лёнечка, не бойся, я на твою девственность покуда не покушаюсь. Покуда…

Ну раз так, я иду к своему блоку, поражаясь непривычной тишине и пустоте между корпусами. Даже на балконах не заметно курящих, как это бывает обычно по вечерам. От всего этого становится тревожно и ощущается холодок в груди. Да и ощущение стремительно приближающейся беды. Уже в который раз, за последние дни.

На вертушке сидит не Валентин Степанович, а какой-то незнакомый мужик в штатском. Он долго изучает мои документы, сверяется со списком в планшете и кому-то звонит, отворачиваясь и приглушая голос. Естественно, со мной подобные штуки не проходят, и я отлично слышу, как голос говорящего, так и того, кто ему отвечает. Жабы, как я и думал. Жабы и пиджаки. Мужику советуют ничего не предпринимать и говорят, типа всё под контролем.

На этажах тоже тихо. Нет обычной беготни из комнаты в комнату, разборок на лестничных площадках и курильщиков возле пепельниц. Как повымерло. Всё это, плюс события прошедшего дня заставляют нервы напряжённо трепетать, в ожидании…чего? Нападения из-за угла? Атаки со спины. Я буквально ощущаю чьё-то тяжёлое дыхание за плечом и вижу, как на мою тень падает другая — выше и гуще.

Нервозность не спадает до самой комнаты и увидев приоткрытую дверь я ощущаю облегчение: ну, сейчас-то всё и начнётся. Приготовившись встретить если не мутанта, то отряд вооружённых жаб, я резко распахиваю дверь…

— Извини, — говорит Настя, сидящая на диване рядом с открытым чемоданчиком, — решила не откладывать в долгий ящик.

— Ты, — я тру лоб, — но как ты смогла так быстро?

— Опять подозреваешь? — она невесело улыбается. — да, Лёня, представляю, как тебе тяжело. Ещё раз, прости. Ребята из медцентра подвезли, поэтому и не стала напрашиваться к Молчанову.

— Только поэтому? — я снимаю куртку и вешаю в шкаф. — Ладно, ты тоже не сердись, когда я задаю идиотские вопросы: у меня в башке сейчас такая кутерьма…

— Садись. — Михальчук поднимается и достаёт из чемоданчика непривычно большой инъектор, ампулы у него установлены в своего рода барабане — четыре штуки, все разных цветов. — Видал, какого монстра для тебя приготовила? Эксклюзив, если что.

Из приоткрытого окна веет прохладой и слышен далёкий звук сирены. Вот и вся наша теперешняя романтика: вечер, мы двое и шприц. А всё это под аккомпанемент тревожных сирен. Я обнажаю руку, но Анастасия качает головой:

— Э-э, нет, раз уж мы уединились — снимай штаны.

— А говорила свечи не потребуются, — я ложусь на живот. — Может, музычку включить?

— Ковырять пятую точку под вальсы? — Михальчук смеётся, причём в её смехе почти нет напряжения. — Лёнь, да ты — истинный романтик.

— Хочешь сказать, что твои вкусы не изменились? — я поворачиваю голову и вижу, как Настя кивает. — Ну, это в музыке, а в мужиках, как я погляжу — очень даже.

— Хочешь сделать больно? В отместку? Валяй, я уже привыкла. Егорова я, к твоему сведению, никогда не любила, как и он меня. Он вообще никого и ничего не любит, кроме власти, почему и спит со всеми бабами, которые находятся у него в подчинении. Думает, что получает над ними дополнительную власть. Когда понял, что со мной это не работает, тут же отстал.

— А ты почему, тогда с ним? — тихо спрашиваю я. — Если не любила?

— Потому что, Лёнечка, женщинам тоже нужна полноценная взрослая жизнь. И если любимый мужчина далеко и ко всему прочему женат, то почему бы не использовать того, кто рядом и не вызывает отторжения. Тогда, не вызывал.

— Не помешаю? — я поворачиваю голову и вижу Надю, стоящую у двери. В одной руке у Кротовой — бутылка, в другой — сумка, по виду — тяжёлая. — Я вижу тут у вас веселье в полном разгаре.

— Интим, можно сказать, — сухо отвечает Настя и я ощущаю сильный укол, от которого позвоночник сворачивается в спираль, а перед глазами порхают бабочки вперемешку со звёздами.

— Ёкарный бабай, — в глазах темнеет, но тем не менее, я тороплюсь натянуть штаны. — Как же это прикольно! Как дубиной по башке.

— Может я позже зайду? — хмыкает Надя. — Пока вы тут…

— Я уже ухожу, — сквозь туман в глазах вижу, как Михальчук прячем инъектор в чемоданчик. — Лёня, если почувствуешь себя плохо, немедленно звони. Спиртное в больших количествах не рекомендую. В принципе, вообще бы нежелательно, но…

Пока я стою, совершенно дезориентированный, Настя закрывает чемоданчик, поправляет пиджак и неожиданно целует меня в губы. Потом идёт к двери, по дороге останавливается и смотрит Наде в лицо. Та щурится. Обе шепчут что-то короткое. Странно, но я не слышу ни звука. Дверь захлопывается за спиной Анастасии и Надежда идёт ко мне.

— Ну вот обязательно что-то да испортит настроение, — бормочет женщина. — Сначала этот мудень на вертушке, вот вынь ему да положь, к кому я иду и с какой целью. Да может трахаться иду, — Надя косится на меня, но я никак не реагирую. — твоё какое собачье дело, жаба? Поймай себе гадюку, да издевайся.

— Ты же ему это не говорила? — она ухмыляется. — Ох, Надя, небось ещё и не так сказала? Ну, точно! Ну ты и засранка. Опять Папе жаловаться побегут.

— А, пускай, мне не привыкать, — странно, но эта её фраза как-то переплетается с похожей, которую я слышал от Насти. Тем временем Кротова ставит на стол бутылку, до половины заполненную золотистой жидкостью. Из сумки появляются миски и кастрюли. Пахнет очень вкусно. — Вообще-то, готовила вчера, так что вкус — уже не айс. Ну, ты уж прости.

И опять. Две женщины, которым я нравлюсь, да что там, я и сам к ним неровно дышу, но…Я точно знаю, от меня обе не получат ничего, кроме неприятностей. Имею ли я моральное право, сблизиться с кем-то, чтобы после разбить сердце, как это сделала Ватрушка? Или, плюнуть на всё, ухватить хотя бы маленький кусочек счастья в стремительно ускользающих днях нормальной жизни? Стоит ли одно другого? И если да, то кто из этих двух более достоин? Та, кто так настойчиво добивается моего внимания, или та, кого жизнь истрепала до кровавых лоскутов?

Я запутался, я не знаю.

Надя хозяйничает в моих шкафчиках, извлекая оттуда посуду, о наличии которой я даже не подозревал. Картошка, котлеты и салаты так быстро оказываются в салатницах и тарелках, как будто процессом управляет колдунья. Представляю, как Надежда колдует на кухне. Кротова сейчас чудо, как хороша и я понимаю, что за очень короткий промежуток времени она успела не только собрать сумку с продуктами, но и поменяла одежду, наложив новый макияж. Узкая юбка обтягивает широкие бёдра, а светлая блузка подчёркивает большую грудь.

— Ну и чего мы молчим? — интересуется Надя, заканчивая сервировать стол. — Замер, как столб.

— Любуюсь, — честно отвечаю ей и Надя, смахнув чёлку, упавшую на глаза, смотрит мне в глаза. — Обычно на это нет времени, сама знаешь.

— Очень жаль, что его нет, — Надежда делает приглашающий жест. — Добро пожаловать, гости дорогие. Вообще-то это ты должен был сказать, как хозяин, но вижу, что сегодня гостеприимства не дождусь, так что приходится брать процесс в свои руки.

— Так ты уже давным — давно его взяла, — улыбаюсь я и сажусь за стол. Кротова уже сидит напротив и наливает в рюмки жёлтую жидкость из принесённой бутылки. — Приворотное зелье?

— Понюхай, приворотное зелье, — она протягивает мне рюмку. В глазах Нади пляшут чертенята, а на скулах горят ярко-красные пятна. Это делает женщину неотразимой, и я ощущаю волну жара внутри. — Потом ещё просить будешь, а я подумаю, давать тебе или нет.

Мы оба отлично понимаем двусмысленность фразы и пятна на щеках гостьи становятся больше и ярче. Нюхаю напиток, который пахнет далёкой горечью полыни. Потом выпиваю, ощущая, как настойка вяжет язык и обжигает горло. Впрочем, неприятные ощущения тут же отступают и сменяются теплом и послевкусием шоколада.

— Странно, — говорю я, — странно, но вкусно. Сама делала?

— А то, — Надя уже накладывает в тарелки. — Давай, пока горячее. Потом уже будет не так вкусно. Знаешь, я ведь с детства хотела быть поваром в ресторане. Нравилось, как всё это выглядит: все эти люди в белом, блестящие штучки и особенно ножи — всё так круто!

— И из всего тебе пригодились только ножи, — котлета оказывается зразой с грибами и сыром. — М-м, вкусно то как! Когда ты успеваешь? А как всё-таки к нам попала? Чёрт, уже столько вместе, а такие подробности узнаю лишь сейчас.

— Ага, потому что раньше и не спрашивал, — Надя накладывает салат и наливает в рюмку. Чёлка опять падает ей на лоб и это выглядит просто чудесно.

— Не убирай, — говорю я, когда Кротова тянется к непослушным волосам, — тебе идёт.

— Да? — теперь она пунцовая полностью. — А как попала? Так, как и большинство остальных. Не могла сидеть на жопе ровно, когда творится эта хрень. Разгребём всё дерьмо, а там может ещё и в повара пойду. А может, замуж выйду, — она исподлобья смотрит на меня, — и будет у меня трое-четверо постоянных клиентов. Ну, муж и трое ребятишек, в смысле. Хотел бы, чтобы тебя так каждый день кормили?

— Разжирею, перестану тебе нравиться.

— Не перестанешь. А чтобы не разжирел, я тебя на пробежки дополнительные выгоню, — она чокается со мной. — За тебя.

— За нас, — я смотрю ей в глаза. — Чтобы наши мечты сбылись, рано или поздно.

— Желательно пораньше, — Надя выпивает и трёт нос. — У-ух!

— Постоянно говоришь, что хочешь мужа и детишек, — ощущаю, как в голове начинает шуметь, — так в чём же дело? Ты же красивая, думаю, любой нормальный мужик со мной согласился бы.

— А мне любой не нужен, — она щурится. — Мне нужен только самый лучший. Такой, как ты.

Она закидывает ногу за ногу, и я даже удивлён: как это у неё получилось в такой-то узкой юбке? Теперь тонкая ткань хорошо обрисовывает красивую ногу и жар внутри меня становится много сильнее. Пытаясь отвлечься, закусываю чем-то со стола и даже не понимаю, чем именно. Видимо, испачкал подбородок, потому что Надя смеётся и берёт салфетку. Наклоняется и медленно вытирает мою кожу. Сейчас лицо гостьи совсем рядом, но Надежда смотрит куда-то в сторону. На щеках всё так же алеют пятна смущения. Я ощущаю аромат духов — пряный и слегка тяжеловесный, однако, возбуждающий, как и всё остальное.

Надя убирает салфетку и в этот миг наши взгляды встречаются. В глазах женщины — такое неистовое желание, что я проваливаюсь в открывшуюся бездну. Некоторое время не могу понять, что происходит, а потом Надежда отрывается от моих губ и опирается о спинку стула. Надя берёт бутылку и наливает в рюмки. Внутри меня всё дрожит, словно я вновь — неопытный юнец, который пришёл на первое свидание.

— Я хочу, чтобы ты исполнил моё самое заветное желание, — говорит Надя и смотрит на меня, через налитую жидкость. — Сегодня исполнил. Не знаю, что с нами будет дальше; остаемся ли живы и с кем останемся, тоже не знаю, но хочу, чтобы сегодня ты был только мой, — она выпивает, не дожидаясь, пока я чокнусь с ней. — И не вздумай отказать — загрызу и скажу, что так и было.

А чёрт с ним, со всем, — думаю я, пока пью из рюмки. Потом ставлю ей на стол и поднимаюсь. Надя — тоже. Её стул падает, но мы не обращаем на это внимание. Жар вырывается наружу и заполняет всё вокруг. Мы целуемся и срываем одежду, расшвыривая её по полу. Усталость от тяжелейшего дня отступает, словно ничего и не было. Да и нет ничего, только мы, и с нами — ощущение упругой кожи под пальцами, губ на губах и ноги Нади, обвивающие мои бёдра.

Сколько продолжается это безумие — не знаю, но когда всё заканчивается, мои силы тоже подходят к завершению. Могу только лежать на спине и смотреть в потолок. Надежда лежит на мне и её волосы разметались по моей груди и простыне кровати. Судя по ровному сопению, моя гостья благополучно уснула. Я тоже нахожусь на самой грани падения в яму сна, когда внезапно ощущаю посторонний взгляд.

Поворачиваю голову и вижу тёмный силуэт на стуле за столом. Мать-тьма играет опрокинутой рюмкой, вращая её по скатерти.

— В этом есть свой резон, — говорит пришелица. — Время уходит и надо успеть взять от жизни всё, что можно. Это то, что касается Кротовой, а ты…Скажи сам: чего больше было в этом: желания или жертвенности? Ты готов отдать всё, чтобы сделать счастливыми своих близких, да и людей, вообще. Завтра тебе это пригодится. К несчастью.

И она исчезает.

Глава 12 Утро. Тревожные вести. Опасное предложение

Когда просыпаюсь, Нади рядом нет, однако я ещё ощущаю аромат её духов. Он навевает воспоминания о вчерашнем, и я почему-то ощущаю чувство лёгкой неловкости. Мне как-то не по себе, оттого, что я был не с Ватрушкой, а с другой женщиной. И хоть разум подсказывает, дескать Варя предала меня ещё до того, как бросила, чувства трудно переубедить. Наверно, придётся сживаться с мыслью, что я уже могу заводить новые отношения.

Переворачиваюсь на бок. В комнате — идеальный порядок: со стола убрали последствия нашего вчерашнего застолья, и чистая посуда блестит вымытыми боками в свете утреннего солнца. Хм, крепко же я спал, если не услышал, как Надежда наводит порядок. Да, повезёт тому, кто станет её мужем. С радостью бы представил себя в этом качестве, но…И дело вовсе не в том, что имею другие планы. Тут скорее планы имеют меня и всю мою жизнь.

Поднимаю телефон, чтобы посмотреть время. По ощущениям, должно быть рано, однако чувствую себя полностью отдохнувшим. И это, несмотря на вчерашний подземный вояж и ночные забавы. Он, кстати, кроме стыда, вызывают ещё и некое удовлетворение, словно я осуществил нечто, о чём долго и тайно мечтал. Вот оно, иронично говорю сам себе, вот оно и выплывает наружу, твоё тайное желание переспать с Надей. А сколько скрывал, и от себя, и от других.

Время действительно раннее: половина седьмого. Однако же, невзирая на то, что Папа дал нам отдых, не мешало бы и вставать. В этот момент телефон неожиданно звонит, так что я едва не роняю его себе на лоб. Хм, на экране надпись: «номер неизвестен». Вариантов не так и много и в любом случае я бы ответил.

Так я и знал. Юное дарование.

— Привет, — говорит Каролина. — Не разбудила?

— А если бы и да? — я проворачиваюсь на живот. — Ты как вообще это делаешь? Мне сказали, что на мою трубу вообще невозможно дозвониться снаружи.

— А я не снаружи, — она хихикает. — Никому не скажешь?

— Сейчас, — я усмехаюсь, — уже побежал всем докладывать. И так выхода наружу нет никакого.

— Я знаю, — судя по голосу, девушка становится серьёзной. — Я прочитала твоё дело: некрасиво, честно говоря, с тобой поступили. И эта твоя Варя…

— Не надо, — прошу я, — ещё болит. Ты вообще, чего звонишь-то? По делу или так, развлечься?

— Ну да, — она хмыкает, — месяц лопатить сеть и ломать фаерволлы в вашей конторе, ну чисто для развлечения. Вы, мужчины — очень странные животные. Хочешь, верь, хочешь — нет, но это была любовь с первого взгляда.

Только этого мне не хватало. И по голосу я не могу определить, шутит она или нет. Сажусь на край кровати и провожу пальцем по подбородку: пора бриться…Что за хрень лезет в голову? Надо сказать, молодой дурёхе, чтобы прекратила валять дурака и нашла себе нормального пацана.

— Только давай без этого, — голос Каролины становится предельно серьёзным, — не занимайся ерундой, найди сверстника без закидонов и живи спокойной жизнью.

Слова, которые не успел сказать, застревают в глотке, и я долго откашливаю их, не в силах произнести что-то членораздельное. Она что, мысли читает? Или у неё есть какая-то хитрая программа?

— Что, угадала? — она торжествующе фыркает. — Вы, мужики — такие предсказуемые. Должна тебе сказать, что если я чего задумала, то обязательно это сделаю, ясно? Я тогда Светке сразу сказала: будет мой, чего бы это не стоило. Ну подумаешь, появились лишние препятствия — только интереснее стало.

— Да? — тупо переспрашиваю я. — Ну, знаешь, тут интерес тот ещё.

— Прорвёмся, — она цокает языком. — Ладно, сейчас меня немного пытаются отследить. Фиг им, но придётся прерваться. Всё, жди свою судьбу.

И отключается. Я некоторое время смотрю на телефон, а после начинаю смеяться. Нет, не так — дико ржать. Ну это надо же! Мир валится в тартарары, а кое-кто настолько заинтересован в завоевании меня, что готов ломать защиту нашей службы. Интересно, а Каролина не желает поинтересоваться у меня, как я сам к этому отношусь? Э-эх! Да и вообще, если подумать, какой-нибудь другой, был бы счастлив, если бы к нему проявляли благосклонность сразу три симпатичные особы, а мне бы…

Мне бы вернуть то время, когда я был просто счастлив с Вареником. Но это уже не вернётся. Никогда.

Какое-то сообщение приходит на телефон, но я не успеваю посмотреть, потому что в дверь стучат. Догадываюсь, кто, ибо остальные пользуются звонком, либо же входят без спроса. Поднимаюсь и в тот же момент в приоткрывшуюся щель всовывается взъерошенная голова Егора. Судя по общей не ухоженности и красноте в глазах, товарищ, если и спал ночью, то совсем немного.

— Надька от тебя? — спрашивает Егор и я отрицательно качаю головой. — К кому это она в такую рань, да ещё и так разодетая? Мужика себе что ли нашла…

— Думаю, это — не наше дело, — я не мальчик, чтобы хвастать любовными успехами и чем меньше людей знает о наших отношениях с Надеждой — тем лучше. — С добрым утром, пугало. У тебя такой вид, будто тебя послали с дурными вестями. Ну, или просто послали.

— Не, не послали, — Егор расплывается в широкой и довольной улыбке сытого кота, однако тут же становится серьёзным. — А вести в натуре дурацкие, мать их так. Ты уже читал сообщение?

Ага, то, что не успел просмотреть. Смотрю. Ух ты, и в действительно: мать их так. В связи с введением комендантского часа, всем сотрудникам следует немедленно прибыть к месту прохождения службы. Бессрочно, если что. Похоже, мы с Надей вчера сорвали джек-пот.

Не успеваю дочитать простыню сообщения, со всеми предупреждениями и предостережениями, как телефон начинает звонить. Папа.

— В норме? — интересуется он, тоже забыв поздороваться, что ему в общем-то не свойственно. — Дуй ко мне, мухой.

— Сейчас буду, — я вздыхаю. — Уже прочитал.

— Там не всё, — по голосу чувствуется, что полковник пребывает в весьма угрюмом состоянии духа. — Далеко не всё. Федя и Михальчук уже здесь. За вами я высылаю машину. Скажи Егору, пусть собирается. Надя, я так понимаю, с тобой?

Хочется выругаться. Но вместо этого, я говорю, что со мной только Егор и он уже готов.

— Тогда, жду, — и Папа отключается.

— Жужжать умеешь? — спрашиваю я у Егора, и товарищ недоумевая смотрит на меня. — Значит, будем учиться. Папа сказал, чтобы мы мухой летели к нему. Похоже, задница, как обычно, глубже, чем хотелось бы.

— Вообще не хотелось, — Егор зевает. — А вот поспать бы не помешало.

Привожу себя в порядок. Всё это время Егор рассказывает, как он прекрасно проводил вечер и ночь. Насколько я понимаю из рассказа, пассия товарища старше его по возрасту и сумела окрутить пацана так, как не способна ни одна анаконда. Впрочем, жертве это нравится.

За окнами время от времени слышится сирена и гром голоса, который зачитывает объявление. Сокращённый вариант, того, что прислали на телефон. Думаю, такое же сейчас слышится из каждого телевизора, утюга и микроволновки. Представляю, как это радует людей. Впрочем, после вчерашнего, все должны понимать, что привычная жизнь, какой бы она ни был, подошла к концу.

Машина, присланная Папой, уже стоит возле выхода. Надя тоже здесь. Она успела переодеться в джинсы и серый кардиган. Желает доброго утра. Лиц у Кротовой спокойное, однако глаза светятся так, словно в каждый вставили по лампочке. Хорошо, что Егор этого не замечает, рассуждая о том, будет ли у него возможность хоть немного подремать. Надежда выражает сдержанное сомнение в этом и когда садится в машину, легко проводит рукой по моему бедру. На лице женщины довольная улыбка.

На улицах города всё, как обычно, разве что чаще попадаются патрули в полном боевом, да время от времени проезжают облегчённые оцелоты с матюгальниками на крыше. За то время, пока мы добираемся до управления, успеваю четыре раза прослушать объявление о комендантском часе, о недопущении свободного перемещения жителей после двадцати ноль-ноль, о наказаниях, грозящих нарушителям и бла-бла-бла.

— Заколебут, — говорит Надя и так, чтобы не видел Хоменко, гладит мою ногу. — Как спалось?

— Никак, — ворчит Егор, а мы с Надеждой улыбаемся друг другу. — Выспишься с вами!

Возле управления тоже наблюдаются новшества, в виде свежевозведённой ограды. И это — плюс к той, что уже имелась. Похоже, кто-то собирается держать осаду.

— Параноики, — Говорит Надя и хмурится. — Они что думают, если дело дойдёт до этого, у нас останутся какие-то шансы?

— Хоть время потянуть, — не соглашается Егор. — Жить-то хочется, до последнего. А там, может и помощь откуда-нибудь подоспеет.

— Откуда? — Я качаю головой. — С Марса? Другие города в таком же положении, как и наш.

Как вскоре выясняется, я ошибаюсь.

В кабинете Папы пахнет свежесваренным кофе и хорошим коньяком. Ага, а вот и бутылка, стоит на столе перед полковником. Фёдор, сидящий в кресле, смотрит на коньяк с явным неодобрением С нами кум здоровается, определённо пребывая в некоторой растерянности, а вот в голосе Насти ощущается холодок. Особенно, когда она желает доброго утра Наде. Та только улыбается. Эти женские игры по доминированию…

— Постеснялся бы, — Зина забирает бутылку со стола и прячет её в открытый сейф. — А что дальше? До синих соплей в разгар рабочего дня? Своим вечно какие пистоны вставляешь за один запах!

— Башка трещит, — Папа трёт виски. — Три капли в кофе добавил, а ты уже устроила Армагеддон. Лекарства эти ваши, хвалёные! Ни хрена они не помогают.

— От того, что у тебя вызывает головную боль, они и не помогут, — Зина вздыхает и кивает. — Давай уже, рассказывай ребятам все хорошие новости. Ну, чтобы не у тебя одного башка болела.

Мы рассаживаемся и так выходит, что я сижу между Надей и Настей. Кажется, Анастасия что-то хочет спросить, но не успевает, потому что полковник начинает говорить:

— Сегодня ночью прервалась связь с Владивостоком и Ростовом-на-Дону. По имеющейся информации у обоих городов имелись проблемы, весьма сходные с нашими: то есть, одиночные проникновения начали сменяться массированными атаками на периметр. И ещё, самое неприятное, ряд руководителей, связанных с обороной городов, погибли при загадочных обстоятельствах.

— Это у них, — говорит Молчанов. — А у нас?

Папа некоторое время смотрит на него, а потом начинает загибать пальцы:

— Лихов, Надеждин, Семенцов, Зямов, Федорчук и Раков. Только за сегодняшнюю ночь. Надеждин и Семенцов застрелились. Федорчук выбросился с пятнадцатого этажа. Раков — остановка сердца. Зямов — повесился.

Он молчит. Все отлично понимают, что список не полон и Папа явно специально не упоминает командира жаб.

— Что с Лиховым? — спрашиваю я. Ну, кто-то же должен это спросить.

— Его машину расстреляли, — лицо Папы кривится. — Кажется подполковник о чём-то догадывался: с ним было четверо до зубов, вооружённых человека, да и сам Лихов взял Кочет и надел броник.

— Видимо, не помогло, — бормочет Егор. — Хрена себе!

Папа залпом выпивает кофе из чашки и выдыхает так, словно глотнул спирта.

— Машина похожа на решето, — он бьёт кулаком по столу. — Жабы отстреливались до последнего, так что ближайшие дома все в следах от попаданий. Хорошо, что никого из мирняка не задело — окраины, живут мало. И ни следа нападавших. Точно призраки атаковали.

— Чего их туда понесло, на окраины, — Надя трёт лоб, — особенно, если Лихов что-то подозревал?

Папа разводит руками. Об этом мог бы рассказать только сам Лихов, но он мёртв. Да и вообще, столько мертвяков за одну ночь! Что-то грядет — это точно. Что-то,очень хреновое.

— Спутники что по Владику и Ростову показывают? — спрашивает Федя. — Какие-то телодвижения должны же быть?

— Оба города не отслеживаются, — говорит Зина. — Пятно темноты и вся недолга. Даже непонятно: что-то реально накрыло их сверху или хакеры какие балуют.

— Наши действия? — Федя сидит с закрытыми глазами и его сцепленные пальцы белы, как снег. Не будем же ждать, пока и нас не накрыло этой тьмой.

— Поступило предложение, — Папа указывает на Анастасию. — Сомнительное, но…Чёрт побери, я просто не знаю, как поступить. Давайте думать вместе.

Настя встаёт и поворачивается к нам. Видно, что женщина волнуется, но старается скрывать беспокойство за ровным голосом и спокойном лицом.

— Предложение поступило от тех, кто в своё время курировал эксперимент с Громовым, — Фёдор хрюкает и открывает глаза. — По тому же каналу. Честно говоря, я держала его открытым просто так, на всякий случай, а вчера на него пришло сообщение. Нашу группу приглашают спуститься под землю.

— Приглашал паук муху в гости, — хмыкает Зина. — Чаем поить станут или конфет насыплют? Хрень это, а не предложение.

— Подробностей нет, — Настя спокойно продолжает. — Однако, обещают, что помогут справиться с надвигающимся кризисом. С тем, который поглотил Владивосток и Ростов-на-Дону.

— Да, она упомянула оба города, до того, как я получил информацию о прекращении связи, — подаёт голос Папа. — И до этого я был склонен относиться к предложению с сильным скепсисом. А теперь…Не знаю.

— Приглашают всех или одного Леонида? — Зина морщит лоб. — До этого этих ваших приглашателей, вроде как интересовал исключительно Громов. Или этих подробностей тоже нет? Как вообще выглядело сообщение-то? Айда к нам, под землю?

— Зина, погоди, — Папа досадливо морщится и заглядывает в чашку. — Все знают, что ты можешь генерировать вопросы по тысяче в секунду, но никто не умеет так быстро отвечать.

— Громов в сообщении не упоминался вовсе, — Настя прикладывает указательный палец к виску. На меня Михальчук не смотрит. — В сообщении упоминается группа: Дьявол. Её, в полном составе, ждут сегодня в одиннадцать ноль ноль в том месте, откуда мы поднялись на поверхность.

— Хм, говорит Фёдор, — Там, если кто забыл, очень узкий проход, по которому сможет спускаться один человек за раз. Бери да принимай по одному.

— Если там будет засада, нас примут в любом случае, — говорю я, — по одному или всей группой — не имеет значения. Думаю, нужно идти.

— Безумству храбрых, — бормочет Зина. — Я — против. Это — натуральная глупость; игра в поддавки.

— Я склонна поверить, — говорит Настя. — Обычно наши…оппоненты не скатывались до явных провокаций, их игра была намного тоньше.

— Им нужен Громов, — говорит Фёдор. — Думаю, имеет место быть ещё одна попытка его заполучить. И повторюсь: всё это очень напоминает банальную засаду в неудачном, для нас, месте. Не могу это поддержать.

— Дык, понятное дело, подстава, как есть! — просыпается Егор. — И чего нам, спрашивается, лезть в натуральную задннцу?

— Как по мне, стоит рискнуть, — Надя хлопает меня ладонью по бедру. Настя замечает этот жест и щурит глаза. — Кто не рискует, тот не пьёт шампанское. А я бы сейчас хлопнула бокальчик.

— Голоса разделились, — Папа скребёт подбородок указательным пальцы. — Значится, решение принимать самому умному.

— Где же ты его найдёшь? — язвит Зина. Судя по всему, она уже сообразила, какое решение примет полковник. — Не забыл: не тебе подставлять свой зад, а вот этим?

— Не забыл, — Папа вздыхает и обводит взглядом всю нашу группу. — Вылазку проводить с предельной осторожностью, при малейших признаках опасности — немедленно отступать. Ну, вы все не маленькие и сами знаете, как действовать в таких ситуациях.

Пока он говорит, меня преследует одна мысль: почему сообщение получила Анастасия? Почему Мать-тьма в этот раз ничего не сказала, ограничившись каким-то невнятным предупреждением? И пока я думаю, меня не покидает ощущение пристального взгляда, направленного в затылок. Очень хочется обернуться, но понимаю: за спиной нет ничего, кроме гладкой стены кабинета.

Глава 13 Вопрос выбора. Барабанные палочки во плоти

Улицу перекрывают. Ругаются с какими-то местными сумасшедшими, которые грозятся жаловаться в самые высшие эшелоны, уж не знаю, что они имеют в виду. Майор, который обеспечивает безопасность, внимательно слушает каждого жалобщика и отвечает, что непременно разберётся и примет необходимые меры. Даже завидую его индифферентному спокойствию.

Пока майор беседует с чокнутыми старухами и нервными мамашами, солдаты растягивают сетку с предупреждениями и устанавливают передвижные баррикады. Защита плотно блокирует тот самый люк, через который мы выбрались из подземного ада. Папа, который приехал вместе с нами, поминает дураков, до сих пор никак не озаботившихся о злосчастном спуске вниз. И действительно: укреплять периметр внешней защиты и напрочь забыть о тысячах тварей, засевших под ногами.

— Этот мир погубит глупость и лень, — ворчит полковник и Зина, успокаивая, гладит его по плечу. — Самое обидное, что-мы-то делаем всё, чтобы эти долбоклювы остались живы, а вот им по-видимому, абсолютно похрен!

— Всё в норме, — майор, который общался с местными, козыряет, после пожимает всем руки. — Байка, про утечку газа, наверное, будет работать до скончания мира.

— Сколько там того мира осталось, — ворчит Зина. — Вы тут больше посматривайте, чтобы из дырки всякая нечисть не поползла, после того, как наши спустятся.

— Сделаем, — майор смотрит на Папу, а после переводит взгляд на меня. Это — один з тех, кто в своё время вызволял меня из автобуса жаб. — Как здоровьечко?

— Помаленьку, — отвечаю я. — Жить буду.

— Эт хорошо, — отвечает майор и вновь смотрит на Папу. — Я продолжу?

— Да, да, Петя, работайте, — у полковника звонит телефон, и он вытаскивает трубу. Смотрит на экран и лохматые брови ползут вверх. — Да, Константин Сергеевич, с добрым утром. Взаимно. Вашими молитвами. Как, повторите? К скольки? С чего такая срочность, вчера даже намёков не было? Ага, ага, понял. Добро, буду.

Он прячет аппарат и сдвинув фуражку, чешет затылок.

— Совещание намечалось на полдень, — говорит Папа в конце концов. — Сдвинули на полдесятого. Причём, звонил не Игорь, а почему-то зам самого. Что-то у меня свербит в одном месте. Дело нечисто.

— Ты так всегда говоришь, — ворчит Зина, однако на её лицо ложится тень. — Поехать с тобой, поддержать?

— Побудь здесь, — полковник внезапно целует Зину в щёку. — У меня реально хреновое предчувствие. Ну, если что-то пойдёт не так, ты знаешь, что делать.

— Не маленькая, — Лец хмурится. — Ты там тоже без надобности грудью на амбразуры не бросайся.

— Ребята, — Папа подходит к каждому и крепко жмёт руку. — Не знаю, что и сказать. Возможно, от вас сегодня реально зависит наше выживание на этом чёртовом шарике, а возможно и нет — не суть. Главное — возвращайтесь живыми и невредимыми. Возвращайтесь.

— Сделаем, — говорит Федя. — Не сомневайтесь.

Пока полковник идёт к машине, он ещё пару раз оборачивается. Неприятное ощущение сосания под ложечкой усиливается с каждым мгновеньем.

— Только у меня хреново на душе? — спрашивает Надя и сообразив, что ответа не будет, кивает. — Ясно-понятно. Тогда — работаем.

— Без твоего приказа не понятно было, — бормочет Егор. — Он по-прежнему выглядит сонным и не собранным.

— Лёнь, — говорит Фёдор и машет рукой. — На пару слов.

Мы отходим к стене дома и командир подбрасывает шлем на ладони. Такое ощущение, будто Молчанов не знает с чего начать. Настя и Надя глядят на нас, а Егор лениво пинает носком ботинка сухой лист.

— Почему ты не сказал ни слова, про приглашение? — говорит Фёдор, в конце концов. — Какая информация пришла тебе? Должен же понимать, что важна самая малая зацепка.

— А ничего не пришло, — Молчанов не выглядит удивлённым. — Что-то непонятное, про мою склонность к самопожертвованию и к тому, что завтра она потребуется. Это — всё, хочешь — верь, хочешь — нет.

Молчанов думает. Потом кивает.

— Сходится, — говорит он. — Если бы приглашение пришло от тебя, Папа заподозрил бы банальный контроль, уж очень плотно эта хрень засела в твоей башке. Змеюка эта твоя, Настя, права на все сто: с нами играет очень умный враг. И это очень хреново. Нас переигрывали уже не один раз, боюсь сделают и сегодня. Отсюда и дурные предчувствия буквально у всех.

— Эй, девочки, — кричит Надя, — ещё долго секретничать будете? Третий звонок.

— Звонок, да, — Фёдор трёт шлемом лоб. — Звонок, которого не слышишь, читал в детстве. Ладно, идём.

Солдаты из поддержки, осторожно открывают канализационный люк и светят вниз мощными фонарями. Кто-то держит гранаты, кто-то целит в отверстие из Кочета, а подрывники готовят напалмовый заряд — на всякий случай. Фигово, если этот случай приключится, когда мы будем внизу — не останется и костей.

Майор что-то по-быстрому обсуждает с Молчановым, и командир начинает спуск под землю. Следом собираюсь я. Вроде бы уже не первый раз мы идём на такое, а внутри сейчас странное ощущение. Ровно такое, как было, когда я первый раз нырял в прорубь во время крещения. Будем откровенны: тот случай не имел ничего общего с моими религиозными убеждениями — просто хотелось взять себя на слабо, проверить; смогу или нет. Смог, но ощущения, пока спускался по короткой мокрой лесенке — я вам скажу!

Вот и сейчас, ровно такие же. И для полноты сходства с тем случаем, рядом стоит Настя и смотрит на меня. Да, я тогда специально пригласил её, чтобы уж точно не иметь пути к отступлению. Не мог же я облажаться на глазах любимой девушки? Вот и сейчас не имею никакого права, потому что все мои поступки будут на её глазах. И от меня зависит, вернётся ли она живой-здоровой на поверхность земли.

— Ни пуха, пацаны, — говорит майор. — Ну, и девчонки, понятное дело.

— С девчонок и надо было начинать, чёртов шовинист! — бормочет Надя, которая спускается следом за мной. — Выбить бы с вас всю эту дурь…

— Развоевалась, — откликается сверху Егор. Ему предстоит спускаться последним. И уж потом сверху добрые люди опустят тяжеленный пулемёт. — Тоже не выспалась, что ли? Кто там тебя ублажал? Изменяешь Лёнечке своему любимому?

Надя ворчит что-то непотребное о дураках вокруг, а Федя приказывает всем заткнуться. Тут я с командиром согласен на все сто. И не только из-за скользкой темы, но и потому, что настроение у товарищей какое-то странное: с одной стороны, все предчувствуют нечто плохое, а с другой стороны ощущается некая расхлябанность, несобранность, точно все до смерти устали.

Впрочем, может быть, так оно и есть. И дело не в физической немощи: она запросто купируется дозой Сурка и той хренью, что колют мне. Дело тут скорее в моральном истощении: жить в осаде, ежеминутно ожидая, что обычный мир вокруг внезапно в очередной раз рухнет и уж теперь точно погребёт всех людей под обломками.

Почему-то кажется, будто ступеней стало в несколько раз больше, чем во время подъёма. Или это потому что мы тогда спасались от опасности? А так, реальное ощущение, будто спускаешься к центру Земли. Даже интересно: на кой чёрт рыли такой глубокий колодец? Планировали устроить норы, типа тех, которые нарыл враг? Тот самый непринятый проект Стена?

Ну, вроде бы почти спустились. Молчанов готовится спрыгнуть в пещеру и ждёт меня, чтобы его страховали. Вроде бы ничего не изменилось: тот же узкий проход, ведущий на высокую ступеньку. В пещере — полумрак, так что приходится светить фонарями, раздвигая почти материальную тень.

Никого.

С одной стороны — это хорошо: отодвигается необходимость расчехлять оружие. А с другой — мы же сюда пришли, чтобы получить какое-то сообщение, а не просто пялиться на пол и стены.

— Осторожно, — говорит Молчанов и спрыгивает в пещеру. Ведёт стволом Кочета вправо-влево. — Ничего.

Я тоже спрыгиваю и оглядываюсь по сторонам. Пока- через прицел штурмовой винтовки. Командир прав: небольшая пещера абсолютно пуста и чиста; исчезли даже следы недавней потасовки, точно кто-то тщательно убрался, после нашего ухода. Делюсь этой мыслью с Федей. Он хмыкает.

— Или перед приходом, — говорит кум. — Торжественный приём, то-сё. Красной дорожки не хватает.

— Не нужно ни красной дорожки, ни хлеба-соли, — наша компания увеличивается сразу на двух женщин. — Лучше пусть сообщат, что им нужно и отпустят восвояси.

— Думаю, так просто не получится, — Настя опускает Иволгу. — Хотели бы просто сообщить — так бы и сделали. Им что-то от нас нужно. Или от Громова.

Куда пойдём? — Надя светит сначала в один, из двух проходов, потом — во второй. — Чёй-то тут, по-моему, очень глубоко. Шмякнемся — костей не соберём.

— А там мы уже были, — Молчанов кивает на второй выход. — Доберёмся до батута и дальше что? Будем прыгать, пока не запрыгнем?

Я подхожу к дырке в полу, напоминающей большой колодец и смотрю. Свечу фонарём: та же темнота, без изменений. Балуюсь с режимами забрала — то же самое. Снимаю шлем вообще, под негодующее ворчание командира и ложусь на пол.

— Уронил чего? — в пещере объявляется Егор. — Или рыбу ловишь?

— Рыбка плавает по дну, — бормочу я, вглядываясь в темноту. — Не поймаешь ни одну. Нет, поймаешь. Думаю, нам — сюда.

— Петух тоже много чего думал, — Молчанов ложится рядом. — Что ты там уже узрел? Табличку: Добро пожаловать, Леонид?

— Типа того. Гляди, видишь: вон там светится. И свет точно обрезает темнотой. Похоже, что там есть ещё один батут и выход.

Надя, которая успела присоединиться к нам, молча бросает вниз гранату, которую всё это время держала в руке. В свете фонаря видно, как металлическое яйцо летит вниз и на глубине полутора десятка метров ударяется о что-то невидимое. Несколько раз подпрыгивает и замирает на месте. Молчанов поворачивает голову и некоторое время безмолвно смотрит на Кротову.

— Что? — спрашивает та. — Что опять не так?

— Всё так, — Фёдор вздыхает. — Но пару секунд я очень опасался того, что швырнула её, чтобы рвануло погромче.

— Что я, дура какая-та, — бормочет Надя, но без уверенности. Похоже эта мысль всё же посещала её голову.

— Обезьяна с гранатой, — хихикает Егор и получает по рёбрам от успевшей подняться Кротовой. — Эй, на правду не обижаются!

— Ладно, — пока они препираются, я подхватываю свой модифицированный Кочет-к и прыгаю вниз. Вслед доносится чей-то негодующий возглас, кажется — Фёдора.

Полёт продолжается очень недолго, так что я не успеваю испытать даже лёгкого дискомфорта. В этот раз на мгновение словно прилипаю к невидимой поверхности и тут же мои ноги освобождаются от непонятного захвата. Понятно, чтобы долго не подпрыгивать; какие-то местные заморочки. Овальная дыра в половину моего роста светится жёлтым, и я ныряю туда, освобождая место для следующего прыгуна. Места вроде бы достаточно и для четверых, но вдруг прилетит аккурат на шею?

Место, куда я попал и пещерой-то назвать язык не поворачивается: взаправдашняя комната, с каменными лавочками и подобием стола из того же коричневого камня. Стены — гладкие, бледно-голубого цвета. В ровной поверхности имеются прямоугольные ниши одинаковых размеров.

— Напоминает учебный класс, — комментирует Молчанов из-за плеча и стукает меня ладонью по шлему. — Совсем страх потерял? Или я у вас здесь так, для вида? Не посмотрю, что кум, вернёмся — пойдёшь на губу.

— Пойду, — соглашаюсь я. — А по поводу учебной комнаты…Да, похоже. Учебников не хватает.

— Ума не хватает, а не учебников, — ворчит Надя, выныривая из проёма в стене. — Доколе будешь хренью страдать, друг мой разлюбезный? Когда-нибудь твои прыжки закончатся сломанной ножкой. В лучшем случае. И ножку эту я тебе сама сломаю.

— Там, наверху они вроде как медитировали, — задумчиво говорю я, посматривая на ещё одно овальное отверстие, в этот раз прикрытое чем-то серебристым, — а здесь, что, учились? Какой-то развивающий центр? Бред!

— Нет, не бред, — появляется Настя, — Долгое время мы недооценивали противника, считая, что мутанты опускаются после перерождения до животного уровня. Возможно, на первых стадиях, так оно и есть, а после…

— А после проходят учебку и становятся типа нас? — хмыкает Надя. — Охренеть.

— Что тут? — в дыре возникает дуло пулемёта, а чуть позже и его обладатель. — Во блин, на мою школу похоже. Только сиденья помягче будут.

— Это там, где ты три букваря скурил? — уточняет Кротова. — Не думала, будто гамадрилы посещали школы. Ты хоть буквы знаешь, первобытное?

— Отставить, — Молчанов поднимает забрало шлема и трёт лоб. — Не нравится мне эта тишина и пустота. Прошлый раз, куда не сунься — везде хозяева, а тут…

— Скоро это изменится, — Михальчук успела повесить Иволгу на плечо и внимательно изучает экран на предплечье. — Впереди ментальная активность просто зашкаливает. Обычно такие показания можно снимать в густонаселённых городских кварталах.

— Час пик, — вдыхает Фёдор. — Ну что же, пойдём, увеличим траффик местного мегаполиса. Оружие приготовьте, болтуны, а то, как я погляжу, у всех отпускное настроение.

Серебристая поверхность оказывается чем-то, вроде упругой плёнки. Она сопротивляется нажатию, так что приходится доставать нож. Лезвие касается преграды, и она с тихим щелчком растворяется в воздухе.

И тут же становится очень громко. Так, что все от неожиданности отодвигаются от проёма. Похоже, Настя оказалась права, и мы вот-вот окажемся посреди очень населённого места. Впрочем…Услышанное больше смахивает на ожесточённое сражение, чем на озвученный командиром час пик. Истошные вопли, ожесточённый рёв и удары. Очень много ударов и криков боли.

— Нам точно туда? — Егору приходится повышать голос.

— Туда, — Молчанов опускает забрало. — Держимся вместе, что бы не происходило. Огонь по обстоятельствам.

Проход низкий и узкий, так что приходится почти ползти навстречу звукам яростного сражения. Командир ковыляет впереди, а я сразу же за ним.

— Осторожно! — кричит Федя и сдвигается в сторону. — Тут — обрыв.

Даже с предупреждением, я едва не оступаюсь и не валюсь с пятиметровой высоты вниз. Хорошо, что справа имеется выступ, на котором можем поместиться все мы. Что группа благополучно и делает. После этого смотрим, куда нас занесло и что происходит. С первым в общем-то всё понятно, а вот со вторым — не совсем.

Находимся мы в большой пещере, плоский потолок которой светится красным светом. От эдакого освещения тут же начинают болеть глаза, поэтому я переключаю фильтр забрала, на более нейтральный режим, который не выедает гляделки. Пол тоже плоский, но кое где глаз цепляется за круглые воронки, напоминающие лунные кратеры. Или следы от взрывов, что больше похоже на правду, ибо вокруг дырок валяются неподвижные тела мутантов.

Судя по всему, как убитые, так и ещё пока живые прибыли сюда из многочисленных отверстий в стенах пещеры. Ну да, они изрыты ими, почище швейцарского сыра и из проходов продолжают валить чёрные твари, вроде тех, которые вчера атаковали периметр. Большие злобные существа и можно только радоваться, что их ярость сейчас направлена не на нас.

— Они что, бодаются между собой? — недоверчиво кричит Надя. — Чё за херня?

Но так оно и есть. Напротив нас, у самой стены имеется пологое возвышение, переходящее в круглую плоскую площадку. Там находится немногочисленная группа мутантов серого цвета. Именно их и атакуют чёрные. Судя по грудам тел, прежде обороняющееся занимали большую территорию, а теперь их отодвинули практически к самой стене. Не ошибусь, если предположу, что серым осталось жить считанные минуты.

— Добьём уцелевших? — деловито интересуется Хоменко и его агрегат начинает жужжать.

— В своём уме? — Надя крутит пальцем у виска. — Глаза открой: видишь, сколько этих уцелевших?

— Почему мы здесь? — бормочу я, всматриваясь в горстку ещё сопротивляющихся серых. Почему-то взгляд притягивается к этой горстке, так, словно…

— Помоги, — доносится мысленный зов. — Спаси!

Голос Матери настолько силён, что несколько мгновений я вообще ничего не вижу и не слышу, кроме него. Потом алая пелена, закрывшая мир, рассеивается и я мотаю головой. Шлем командира повёрнут забралом в мою сторону и через тёмную пластину я вижу глаза Молчанова.

— Ты хрипел, — говорит Федя. — Что-то случилось?

— Да, — я указываю стволом Кочета на сражающихся. — Нам нужно помочь серым. Срочно.

— Это даже не безумие, — Фёдор качает головой. — Это — просто самоубийство, ты понимаешь? А главное: во имя чего? Я так понимаю, что именно там находится эта самая Мать-тьма и она просит тебя о спасении?

— Да, — к чему скрывать?

— И ты предлагаешь, ради твари, которая сделала тебя таким, рисковать жизнями наших товарищей? Лёня, с тобой сейчас всё в порядке?

— Не ради неё, — я качаю головой и перехватываю винтовку поудобнее. — Ради меня.

И прыгаю вниз. Высота достаточно большая, даже для моих модифицированных ног, поэтому приземлившись, падаю на бок и перекатываюсь, как учил инструктор по прыжкам с парашютом. Вслед несутся встревоженные возгласы товарищей. Им придётся пройти чуть дальше по уступу, там, где высота — метра два с половиной.

Поднявшись на ноги, немедленно открываю огонь из Кочета. Стараюсь стрелять прицельно, потому как тварей очень много и на всех плюшек банально может не хватить. Что будет потом — стараюсь не думать. Как и о том, почему решил помочь своему врагу. Просто пришло понимание, что — это необходимо. Не знаю, может Мать вложила эту решимость в мою голову, а может она выкристаллизовалась за время общения с ней. Нет времени раздумывать.

Пули по большей части попадают в головы чёрным; пока ещё есть возможность стрелять спокойно и прицельно. Кто-то из мутантов сразу валится на пол пещеры, а кто-то ещё некоторое время бежит вперёд и лишь после начинает дёргаться в конвульсиях.

Всё, твари заметили, что их врагу прибыло неожиданное подкрепление. Да и попробуй не заметить, когда у меня над головой вовсю работает машинка Егора. Рёв пулемёта перекрывает крики чудищ, показывая им всем, кто главный на поле боя.

— Придурок! — Надя опускается рядом со мной на колено. Филин в руках Кротовой хлопает без перерыва и мутанты, рванувшие в нашу сторону, едва не отлетают назад, получив заряд из дробовика прямиком в чёрную блестящую грудь.

— Громов, отвечаю: по возвращении пойдёшь на гауптвахту, — в голосе Молчанова слышится холодная злость. — Реально, достал своими приколами.

— У-ух! — кричит Егор сверху. — Как же я давно ждал этого!

— Два дебила — это сила, — шипит Надя, вышибает кассету из дробовика и вставляет новую. — Выживу, посажу обоих голыми жопами на муравейник — вам должно ещё больше понравиться.

Нам удаётся отбить первую волну, катившуюся к нам. Чёрные отступают, оставляя множество неподвижных тел. Вообще, пол пещеры сейчас не видно из-за чёрных и серых трупов. Главное, чтобы здесь не остался никто из наших.

Серых, очевидно воодушевила помощь, и они тоже бросаются в атаку.

— Идите к нам, — передаёт Мать. — Это ещё не конец.

— Идём туда, — я киваю шлемом в направлении возвышения. — Вместе будет легче.

С лёгким вздохом Молчанов отдаёт приказ, и группа медленно движется вперёд. Чёрные отступают к стене, некоторые прячутся в дыры, но заметно, что мутантов словно что-то подстёгивает идти в атаку. Они рычат, топчутся на месте и внезапно бегут к нам. Однако, сейчас, когда их не не так много, как в самом начале, нам легко удаётся контролировать ситуацию на поле боя. Короткие очереди и выжившие твари вновь бегут к стене пещеры.

— А говорила-то! — Егор на ходу меняет ленту и щёлкает крышкой. — Та мне тут на десять минут работы и дело в шляпе!

— Быстрее, — передаёт Мать. — Сейчас подойдут основные силы.

Я пересказываю товарищам послание.

— То есть всё это были цветочки? — спрашивает Надя. — Понятно, попробуем ягодки.

Настя всё это время молчит. Не знаю, о чём она думает, за тёмным щитком вижу лишь её глаза.

— Всё в порядке? — спрашиваю у неё. — Ты молчишь…

— О чём говорить? — Михальчук проверяет магазин Иволги. — По крайней мере сейчас. Выберемся — поговорим.

— Ты как будто в этом не уверена?

Ответа я так и не получаю.

Мы очень быстро двигаемся к возвышению, перепрыгивая через тела мутантов и стараясь не скользить на лужах чёрной крови. Её здесь столько, что хватило бы наполнить небольшой бассейн. Судя по состоянию трупов, схватка была яростной и бескомпромиссной.

— Твои дружки на нас не накинутся? — спрашивает Надя на бегу. А то мы им помогаем, а они — нас за глотку и привет.

— Не накинутся, — отвечаю я, сам не будучи уверен в сказанном. Гарантий безопасности мне никто не давал. А нет, уже дали, посоветовав не паниковать.

Всё, мы на месте.

Серых, на быстрый взгляд, осталось около трёх десятков и выглядят они весьма потрёпанно. Ну, при том, что вообще по мутантам не сразу поймёшь, в каком они состоянии. Здесь — сплошные взрослые особи. В костяной броне с длинными когтями на мускулистых лапах. Не Альфы, но что-то вроде. Все сторонятся нас и пытаются не встречаться взглядами. Мы тоже не торопимся целоваться в дёсны.

— Ну вот и встретились лицом к лицу, — говорит Настя и смотрит куда-то за спины серых тварей. — Честно говоря, ожидала кого-то, крупнее.

Ну да, Мать-тьма оказывается совсем крохотной, на две головы ниже меня. В отличии от своих подопечных она имеет нечто, вроде одежды — чёрная ткань без складок прилегает к совершенному женскому телу — никогда прежде не видел столь идеальных пропорций. Даже в такой обстановке, против своей воли, ощущаю возбуждение. На белом (да у Матери — бледная кожа) лице появляется улыбка. Ну да, моя голова же перед ней, как открытая книга.

— Какой нам смысл выступать на вашей стороне? — Фёдор тут же берёт дело в свои руки. — Кроме явной опасности я не вижу ни малейших признаков выгоды.

— Сегодня ваше селение будет захвачено, — Мать продолжает улыбаться. — Как и те два, о которых вы уже знаете.

— Что значит: захвачено? — Надя отбрасывает забрало и враждебно смотрит на предводительницу мутантов. — Пусть попробуют!

— Это не предположение, женщина Леонида, — Настя, которая тоже успела поднять щиток, щурится. — Это — объективная реальность, с которой вам придётся смириться. А от того, останусь ли я сегодня живой и свободной зависит, сумеете ли вы освободить своё селение. Даже более того, от этого зависит, наступит ли перелом в нашем противостоянии.

— Перелом в вашу сторону? — уточняет Молчанов. По поводу захвата города командир не спрашивает.

— Нет, будет ли достигнут паритет и сотрудничество или вас полностью уничтожат, как вид. Однако же, время для разговоров закончилось. Помните: я, для вас — ключ к выживанию человечества.

— Много на себя берёшь, — ворчит Егор. — Вертел я такие ключи…

Мать смеётся, но тут же обрывает смех и указывает рукой. Но и без её предупреждения мы слышим нарастающий рёв стремительно приближающихся монстров. Я говорил до этого о катящийся на нас волне из чудищ? Забудьте: вот это была настоящая волна. Да что там: истинное цунами! От стены до стены, полностью заполонив пещеру, к нам бежат сотни если не тысячи чёрных гадов.

— Гранаты! — приказывает Молчанов. Чтобы перекричать вопли мутантов командиру приходится едва не кричать. — Из подствольников — залп!

Под нарастающий вой пулемёта, хлопают подствольники Кочетов. Иволга Насти не имеет оного, поэтому Михальчук просто шпигует наступающих свинцом. Кажется, будто бегущих тварей невозможно остановить и наши усилия — что слону дробина. Гады перепрыгивают через упавших, бегут по ним, не обращая внимания на вопли погибающих под их ногами.

Краем глаза вижу, что наши новоявленные союзники готовятся к рукопашной, поднимая когтистые лапы на уровень морд. Хреново, если дело дойдёт до такого: нас просто сметут.

Всё, запас гранат исчерпан. Мы швыряем ручные и принимаемся шмалять из винтовок. До врага остаётся шагов тридцать — не больше. Кажется, нам так и не удалось чувствительно потрепать тварей, по виду их так и невозможно посчитать. Егор ставит последнюю ленту и орёт, что живым его не возьмут. Хм, кажется живыми нас брать никто и не собирается.

— Это — последние, — сообщает Мать. — Держитесь.

Винтовки лупят почти в упор. Надя отбрасывает пустой дробовик и вытаскивает Колибри. Пулемёт Егора тоже отработался по полной и Хоменко вынимает пистолет. В этот самый миг враг преодолевает последние шаги, разделяющие нас, и начинается безумие рукопашной.

Бью прикладом и ногами, а после того, как кто-то вырывает винтовку из рук, работаю ножом. Повсюду чёрные оскалившиеся рыла и кривые когти, больше напоминающие небольшие сабли. От костюма летят клочья кевлара и пару раз мощно прилетает по шлему. Защитный щиток идёт трещинами и через секунду разлетается на обломки. Ну ни хрена: он же должен выдерживать попадание пули!

Ножом по жилистой чёрной глотке1 А тебя — в глаз, выпученный от ярости. Ногой в мускулистый живот. А тебя — промеж ног, тут не до джентльменства. Нас теснят и довольно проворно. Вижу, как одному из серых отрывают голову. Твою мать, нас ожидает что-то вроде… Получай, гад! И ты, тоже!

— Я помогу, — присылает Мать. — Дай войти…

Не совсем понимаю, что она имеет в виду, но силы на исходе, поэтому тут не время строить недотрогу.

— Валяй, — шепчу я, не слыша себя в воплях атакующих мутантов.

Тело словно пронизывает сильный электрический разряд. Несколько мгновений не вижу ничего, кроме красивых ветвящихся молний, а после соображаю, что нахожусь в гуще чёрных и успел где-то потерять боевой нож. Однако, оружие мне и не нужно — я сам оружие. С одного удара проламываю череп уродливой твари, другой легко отрываю лапу и луплю ею по морде сразу двух чудищ, так что они отлетают прочь. Клыки клацают у самого лица, кто-то бьёт в живот, а ещё кто-то вешается на спину. Рычу, точно бешеный зверь и вращаюсь на месте, нанося удары во все стороны. Даже самому ощущается, насколько они выходят мощными, ломающими чешую на телах мутантов и кости под плотной кожей. Кое где тёмная шкура лопается и наружу летит густая чёрная кровь.

Сквозь алый искрящийся туман перед глазами вижу, что врагов стало намного меньше, а те, что пока уцелели скорее стремятся убежать, чем продолжать атаку. Хлопают пистолетные выстрелы, радостно вопит Егор и что-то говорит Фёдор.

— И-иху! — Кто-то вешается мне на шею, и я лишь в последний момент успеваю понять, что это — Надя. — Мы сделали это! Лёнечка, мы смогли!

— Ф-фу, — дурында, — я выдыхаю. — Не делай так больше, чтоб я тебе случайно шею не своротил. Реально, плакать стану. Потом.

— Он не шутит, — подходит Настя и внимательно смотрит через расколоченный щиток. — Видала, какая мясорубка на ногах?

Только тут я с некоторым ужасом начинаю понимать, что успел натворить, пока Мать хозяйничала в моей башке. М-да, если бы она в тот раз серьёзно взялась за моих тараканов, пожалуй, ребят бы ничего не спасло. Вокруг меня — натуральные ГОРЫ чёрных тел. Причём среди трупов нет ни единого, более-менее целого. Не знаю, сколько потасовка продолжалась реально, но для меня всё прошло, точно пара минут.

— Хорош! — Егор хлопает меня по плечу. — Если бы я так мог, я бы уже показал всем, кто в доме хозяин.

— Я тут хозяйка, правда, Лёнечка? — Надя подмигивает. Настя криво улыбается, но молчит.

Лишь Федя не радуется вместе со всеми. Он идёт к Матери. Из всего её эскорта уцелела лишь пара израненных серых, которые замерли по обе стороны от хозяйки. Молчанов прячет пистолет в кобуру и сняв шлем наклоняется. Видимо, чтобы взглянуть в глаза Матери. Та не торопится поднимать голову, а глядит куда-то за спину Молчанова.

— Ты позвала нас вчера, — говорит командир. — Значит знала, что так будет? Или спровоцировала эту атаку к нашему приходу? Тогда — зачем?

— А если и так, и эдак? — Мать наконец поднимает голову. На полных алых губах — широкая улыбка. — Человек, я умею предугадывать линии будущего и могу сама их направлять. В определённых границах. Но ты прав, я пришла сюда, как раз, перед вашим приходом.

— Чтобы мы устроили это? — Фёдор поворачивается и указывает рукой на поле боя. Я ещё раз ужасаюсь количеству мертвецов, усеявших пол пещеры. Да, это враги, мутанты, но сколько же их полегло сегодня! И ведь когда-то они были людьми и возможно внутри ещё осталось что-то человеческое. Нет, теперь точно не осталось.

— Нет, — улыбка становится саркастичной. — Для того, чтобы Леонид уничтожил это.

Даже не повернувшись в ту сторону, куда указывает Мать, ощущаю, как по спине дерёт мороз. И лишь после слышу знакомые звуки: удары, напоминающие стук барабанных палочек. И вдруг начинает истошно рыдать младенец.

— Что за чёрт? — вижу, как глаза Нади закатываются, а сама она падает на груду чёрных тел. — Эй!

Настя медленно опускается рядом с Кротовой. Егор падает, подобно старому кряжистому дубу, а Фёдор некоторое время держится на ногах и даже делает пару шагов. По подбородку командира ползёт кровь из прокушенной губы. Всё, падает и Молчанов, замирая между тел мутантов.

Плач ребёнка становится всё громче, как и удары барабанщика.

— Познакомься, — тихо говорит Мать. Серые, что прежде стояли рядом с ней, тоже лежат на земле. — Мой ошейник и поводок. С рождения и до сегодняшнего дня. Очень надеюсь, что ты сумеешь разорвать нашу связь.

Внутри меня всё трясётся, но не от страха, а так, словно кто-то неведомый пытается вывернуть тело наизнанку. Чертовски неприятное ощущение.

Тварь, которую Мать назвала своим поводком, выглядит точно гигантский паук, тело которого больше лошадиного крупа. Шесть длинных лохматых лап несут чудище вперёд, издавая звук барабанных палочек. На бесформенном раздутом бурдюке чёрного цвета торчит крошечное тельце грудного ребёнка, отчего монстр выгляди особенно жутко. А самое страшное — открытая клыкастая пасть на сморщенном младенческом лице и чёрные мёртвые глаза, неотрывно глядящие прямо на меня. Временами гад открывает пасть во всю ширину и тогда я слышу плач ребёнка.

— С ним я тебе помочь не смогу, — Мать внезапно отступает и прижимается спиной к стене пещеры. — Тут — сам. И помни то, чему я тебя научила. Пригодится.

Ощущаю, как меня накрывает волной леденящего холода, отчего немеют руки и ноги, а сердце работает с перерывами. Колени трясутся, хочется рухнуть на пол и лежать без движения. Переде глазами пульсирует мрак, и я с трудом вижу чудище, до которого остаётся чуть больше двух десятков шагов. Чем больше я сопротивляюсь подступающему мраку и холоду, тем сильнее становится их натиск. Через пелену темноты замечаю, что паук поднимает две передние лапы. На конце каждой — что-то, вроде когтя, полметра длиной.

Ну же, надо разорвать эту пакость и что-то делать, пока меня не проткнули насквозь! Ещё одно яростное усилие и слабость едва не валит меня на колени. Точно, как я мог забыть!

Здесь нет никого и ничего, что могло бы сопротивляться. Пусть волны холода и марка катятся через пустоту, ничего не встречая на своём пути. Я — пуст, во мне нет воли к сопротивлению и вообще, меня здесь нет.

Паук уже совсем рядом. И в тот миг, когда его когти наносят удар, я бросаюсь в сторону. Похоже, что доли секунды тварь пребывает в растерянности, потому как стоит неподвижно. За это время я успеваю вытащить клинок из ножен на поясе Нади и ещё раз прыгнуть. Теперь — вглубь пещеры, подальше от обездвиженных товарищей. Не хватало, чтобы во время нашей потасовки паук исколол их своими лапами.

Плач младенца, в котором явственно ощущается недовольство. Тварь несётся ко мне с бешеной скоростью и стук барабанных палочек превращается в единую слитную дробь. Успеваю увернуться от удара в самый последний момент. Нет, не успеваю! Эта гадина бьёт не только передними конечностями, но и вообще всеми. К счастью, удар не когтем, а боковой частью лапы и меня лишь отшвыривает в сторону. Падаю на груду тел и сразу начинаю катиться. Времени подняться нет: паук непрерывно лупит когтями перед собой. Помогает то, что тварь постоянно застревает своим оружием в телах и вынуждена отбрасывать их в сторону.

Чёрт возьми, мне нечего противопоставить этому неудержимому натиску! Всё, что я могу — уворачиваться, стараясь не поскользнуться на кровавой луже, коих вокруг — превеликое множество. И даже об этом я думаю какими-то отрывками, потому что все мысли заняты смертоносными когтями, которые бьют, едва не попадая в цель. Это — чудо, что меня ещё ни разу не задело!

Но подобное чудо, полагаю, нервирует тварь, потому что она внезапно приседает на всех своих конечностях и взлетает в воздух. Мгновение и паук обрушивается на то место, где я только что был. Если бы я промедлил долю секунды, то получил бы сразу шесть проколов и уже был бы мёртв. Чудище разражается квакающими звуками, ничуть не напоминающими плач младенца.

Возможно — это выражение крайней ярости, плевать. У меня наконец получилось вскочить на ноги и даже попытаться атаковать монстра. Не очень удачно, впрочем. Взмахиваю ножом, но тварь, стоящая ко мне боком, резко отдёргивает лапу, куда я целил и тут же наносит ответный удар. Коготь попадает по шлему и меня прокручивает на месте. В глазах плывут туманные кольца.

Не дожидаясь, пока полностью приду в себя, прыгаю вперёд, под брюхо паука. Сам не понимаю, почему решил так сделать. То ли какое-то неожиданное наитие, то ли кто-то всё же немного помогает мне в этом поединке. Живот паука белый, напоминает тесто, поросшее жёстким чёрным волосом.

Успеваю один раз полоснуть ножом, прежде чем, паук отбегает в сторону и два раза бьёт сразу четырьмя лапами. Один раз едва задевает нагрудную пластину, а один раз коготь пропарывает броню и вонзается мне в тело. Боль просто невыносимая и оскалившись я режу лапу твари. Брызгает чёрная кровь и кусок вражеской конечности остаётся торчать у меня из груди.

Из раны во все стороны по телу распространится жгучая пульсация, как круги на воде, от брошенного в неё камня. Когда круги достигают головы, время останавливается. Вижу тварь, нависшую надо мной с лапами, изготовленными для смертельного удара. Пасть на сморщенном личике младенца оскалена и с клыков свисают клочья жёлтой слюны.

Коготь упорно не желает выходить из раны, и я натужно хриплю, вытаскивая из себя посторонний предмет. Паук мало-помалу начинает двигаться. Когти опускаются всё ближе к моей голове. Ещё немного и они вонзятся.

Выдёргиваю отрезанную лапу и почти не целясь, швыряю её вверх, в сморщенную физиономию чудовищного младенца. Потом вновь ныряю под брюхо чудища и вонзаю клинок в плотное тесто шкуры. Жму изо всех сил, вдавливая нож как можно глубже. Внезапно кожа гадины лопается и меня обдаёт фонтаном тёмной смрадной жидкости. Напор столь силён, что сбивает с ног и я не могу даже уползти, барахтаясь в потоке крови.

Тварь визжит так, что закладывает уши и вдруг начинает оседать. Истекающее кровью пузо опускается всё ниже. Ещё немного и меня просто задавит. Цепляясь ногтями за трупы мутантов, ползу вперёд. Ни вижу ровным счётом ни хрена, потому что глаза залило чёрной вонючкой. Потом за спиной слышится тяжёлый удар и тела подо мной и вокруг подпрыгивают.

Последний раз всхлипывает младенец и слышится одинокий удар барабанной палочки. Пытаюсь стащить шлем, чтобы очистить глаза, но пальцы скользят по крови и ни хрена не выходит. Потом слышатся чьи-то шаги, и кто-то снимает шлем с головы. Этот кто-то не один, потому что другой кто-то вытирает моё лицо, а третий помогает подняться.

Невыносимо болит проколотая когтем грудь и по броне, среди тёмных пятен медленно ползёт красный ручеёк. Настя делает перерыв в обтирании лица и достаёт маленький блестящий пистолет инъектора. Колет прямо в рану и боль тут же начинает отступать.

— Какую гадину увалил, — уважительно бормочет Егор, поддерживающий меня под руку. — Да ещё и в одиночку. Говорю же — это круть!

Настя вновь молча вытирает мне лицо. В глазах Михальчук — медленно тающий испуг.

— Это чудо, — едва слышно говорит Настя. — Ты и сам — чудо. Прости, но я без тебя не смогу дальше жить. Прости меня, пожалуйста.

Надя подбрасывает мой шлем и качает головой. Ну да, мало того, что мне расколотили щиток, так ещё и разрезали прочный металл, точно консервную банку, а сам шлем смяли.

— А если я буду не с тобой? — шепчу я Насте.

— Я подожду, — бледные губы обозначают улыбку. — Рано или поздно, но мы будем вместе.

Командир стоит чуть дальше. Он смотрит не на меня, а на Мать, которая очень медленно шагает в нашу сторону. У неё такой шаг, словно она идёт не по горам мёртвых тел, а по танцевальной площадке бального зала.

— Красавица, ети, — сквозь зубы цедит Надя. — Усадила нас в лужу дерьма и рада.

— Нисколько, — отвечает ей подошедшая Мать. — Понятие радости не входит в круг моих интересов.

— А что входит? — интересуется Фёдор.

— Целесообразность. Однако, понимание этого приходит с взрослением индивидуума, одиночная ли он личность или сборная, неважно. Вы же находитесь на самом раннем уровне взросления.

— Поучи нас, — хмыкает Егор и ловко вынимает из ножен клинок. Так же ловко прячет его.

— Со временем. — Мать кивает. — Если вы ещё будете существовать. Ну, об этом я уже говорила, не вижу смысла повторяться. Сейчас мне необходимо поговорить с Леонидом Громовым. С глазу на глаз. Вы же можете покинуть пещеру тем же маршрутом, которым сюда явились.

— В смысле? — удивляется Надя. — А на вашем батуте как, прыгать станем?

— Батут, как вы его называете, доставит вас наверх, но, — Мать кажется задумчивой, — на вашем месте я бы осталась здесь. Всё же вы оказали мне услугу, а благодарность за услугу — основа целесообразности.

— Почему мы должны остаться? — спрашивает Егор. — Темнишь, зараза?

— Нет, нисколько. Незачем. Наверху вас ожидают неприятности. Я же говорила: ваше селение будет захвачено.

— Тогда нам точно наверх, — Молчанов вздыхает. — Но без Громова мы никуда не пойдём, даже не надейся.

— Пойдёте, — в голосе Матери звучат жёсткие нотки. Кажется странным, что эта кроха смеет угрожать пятерым опытным бойцам, но она именно чтоугрожает, — Либо по собственной воле, либо я вас заставлю. Но мне этого сильно не хочется, поэтому надеюсь на ваше благоразумие. Могу успокоить: общаться с Леонидом мы будет недолго и никакого вреда я ему не причиню.

— Лёня! — Надя берёт меня за руку, и я легко хлопаю её по плечу.

— Всё нормально. Федя, не гони волну. Идите, я вас догоню. Надо же мне ещё на губе посидеть, которую ты обещал.

Ещё некоторое время мы спорим, стоит ли доверять всяким… Всякая стоит рядом и делает вид, будто её это не касается. Потом внезапно внимательно смотрит на Настю.

— Это ты, — говорит Мать. — Та, с которой мы имели дело? — Михальчук молча кивает. — Чувствую знакомый запах. Но мы с тобой сталкивались ещё раньше. Любопытно, нужно подумать.

Наконец мы-таки приходим к общему мнению, что меня всё же не съедят и не украдут и вообще, я — взрослый мальчик, которого иногда можно оставлять один на один с посторонними женщинами. Последнее особенно подчёркиваю Надя и Настя, который, видимо, ощущают некий соревновательный интерес к Матери во плоти. У Егора, насколько я вижу, Мать, помимо враждебности вызывает ещё и несколько противоположные чувства, так что спокоен и объективен здесь лишь Молчанов.

В конце концов командир забирает группу и взяв с меня обещание не задерживаться дольше, чем на пять минут, уходит из пещеры.

— Я тебя представлял более, хм, чувственной, — говорю я, припоминая все свои видения. В том числе и то, где мы реально или нет занимались сексом.

— А откуда тебе знать, какая я на самом деле? — Мать с неожиданной нежностью проводит по моей щеке длинными тонкими пальцами. — И тогда так было нужно, чтобы установить и упрочить нашу связь. Тем не менее, ещё ничего не кончено и возможно ты ещё узнаешь, какая я. Если останешься со мной навсегда.

— Как же вас много, — я качаю головой, — тех, кто хочет, чтобы я остался именно с ней. А мне вот нужна только одна…

— Об этом в другой раз, — лицо Матери становится спокойным и гладким, точно физиономия манекена. — Наверху вас всех поджидает засада и твои товарищи уже в неё угодили.

— Что? — я хватаю ей за узкие плечи и встряхиваю. — Что же ты раньше молчала?

— Я говорила — вы не слушали, всё, как обычно, — как-то получается так, что Мать стоит в стороне, а я хватаю руками воздух. — Успокойся, теперь этого не избежать. Остановить тебя я не сумею, да и не собираюсь. Пока в этом нет никакого смысла. Когда ты сумеешь освободиться, то поймёшь, что нужно делать и куда идти.

— В смысле: пойму?

— Вспомнишь то, о чём я говорила сейчас и что временно вырезала из твоей памяти. Ради этого я тебя и оставляла. А сейчас, наклонись.

Не понимая, что она ещё от меня хочет, я опускаю голову и получаю неожиданно глубокий и крепкий поцелуй, от которого темнее в глазах. Когда прихожу в себя, рядом нет никого — только трупы мутантов и содрогающееся до сих пор тело гигантского паука.

Всё, нет времен, нужно спешить на помощь друзьям. На бегу хватаю злосчастный шлем. В качестве защиты он уже практически бесполезен, но передатчик в нём ещё должен быть цел. Под землёй от него мало проку, но на поверхности можно будет связаться с кем-нибудь и попросить помощи. Твою мать, в какую ещё засаду могли угодить наши?

Батут, стоит на него наступить поднимает меня наверх так плавно, как не смог бы ни один наш лифт. Двигаюсь почти прыжками, а на лестницу так и вовсе запрыгиваю. В наушниках появляется прерывистый гул, и я слышу чьи-то отрывистые голоса. О чём говорят непонятно, но ощущаю гнев и непонимание. Потом начинают проскальзывать отдельные фразы. Вроде бы речь идёт о перестрелках. Перестрелках, с кем? С мутантами?

В этот миг я поднимаюсь на поверхность. Первое, что вижу — лицо майора, провожавшего нас вниз. На лице — безграничное удивление. На мёртвом, мать его, лице! Майор убит, убит пулей в лоб и лежит в паре метров от люка. И убит не он один; вижу ещё тела: солдаты из группы поддержки.

Поворачиваю голову. Наша группа. Все здесь. Стоят на коленях, уткнувшись головами в асфальт. Над каждым замер боец в странной чёрной одежде — прежде такой никогда не видел ни в Управлении, ни в армии. У всех в руках непонятные штуки, отдалённо напоминающие автомат и судя по тому, что эти фиговины приставлены к головам моих товарищей — это какое-то оружие.

От всего происходящего путаются мысли, а тут ещё и ор в наушниках. Запросы о помощи, требования вызвать подкрепление и отчаянные вопли кого-то, попавшего под перекрёстный огонь. Нужно сосредоточиться. Сосредоточиться и попытаться войти в то состояние, когда мне удалось прикончить паука.

— Даже не вздумай что-то делать, — слышится знакомый голос. Пётр Антонович Егоров собственной персоной. Человек, сломавший мою жизнь и укравший любимую женщину. Стоит за спиной Егора и целит ему в голову из Филина. — До меня уже дошла информация о твоих последних подвигах, поэтому постараюсь подстраховаться. Громов, вздумаешь баловать — твои друзья умрут, все до единого. Ну, а чтобы ты не подумал, будто я блефую…

Сначала я даже не понимаю, что собственно происходит. Глухо кашляет Филин и Егор медленно опускается на бок. Опускается и больше не шевелится. У головы товарища появляется красное пятно, которое становится больше с каждым мгновением. Злобно рычит и царапает землю пальцами Надя, что-то кричит, повернув голову Молчанов. Чёрные бойцы прижимают их стволами к земле.

— Выбирайся, живо! — командует Егоров и приставляет ствол Филина к голове Насти. — Быстрее, я сказал!

Я очень медленно поднимаюсь на поверхность. Внезапно все голоса в наушниках умолкают и наступает тишина. Что-то трещит и вдруг сквозь подушку безмолвия прорывается неожиданно чёткий голос Каролины:

— Леонид Громов, — говорит девушка. — Леонид, ты слышишь меня? Я хочу предупредить…

— Помоги мне, — выдыхаю я, глядя на чёрных, которые быстро бегут ко мне. — Спаси!

Меня валят на землю, срывают шлем и ловко застёгивают браслеты на руках, заведённых за спину. Потом поднимают и бьют в лицо; раз, другой, третий, пока в голове не начинает всё кружиться. Ещё несколько ударов по рёбрам и меня тащат куда-о в бок. Слышу крики Надежды. Сквозь кровавый туман вижу борт микроавтобуса. Меня забрасывают внутрь и закрывают двери. Ещё несколько ударов в живот и лицо, так что я почти перестаю соображать.

Последнее в угасающем сознании бьётся мысль, что следовало согласиться с предложением Матери.

Потом эта мысль пропадает, а следом с ней исчезаю и я.

Оглавление

Глава 1 Исследовательский центр. Отчаяние и надежда

Глава 2 Пригород. Торговый центр

Глава 3 Папа. Брифинг

Глава 4 Спортзал. Бессмысленные разговоры

Глава 5 Раздевалка. Воспоминания и раздумья

Глава 6 Нисхождение

Глава 7 Жираф. Настя. Прошлое

Глава 8 «Батут» и «Дискотека». Смирение

Глава 9 Хаос и непонимание

Глава 10 Кабинет Папы. Странные события. Странные звонки

Глава 11 Настя и Надя. Выбор

Глава 12 Утро. Тревожные вести. Опасное предложение

Глава 13 Вопрос выбора. Барабанные палочки во плоти