Бегущий Человек (СИ) [Дэйнерис] (fb2) читать постранично

========== Бегущий Человек ==========

Снег в этом году выпал рано.

Стоял конец октября, люди, пересекающие воды Согне-фьорда на ежащихся от холода кораблях по направлению Бергена и обратно, рассказывали, что там, откуда они приехали, всё ещё желтела и зеленела трава да на ветках продолжали держаться листья, а в деревушке Флом замело всё настолько, что продвигаться по новорождённым сугробам получалось лишь с огромным трудом.

За двое суток до начала снегопада небо заволокли тучи, нанизавшиеся шапками на макушки гор, полил ливень, буквально за пару часов сбивший с деревьев всю листву, превративший землю в болото и образовавший разваливающиеся под ногами запруды.

Потом начало мести.

Наутро, когда Улле, промёрзший больше, чем обычно, разодрал глаза, садясь на заваленной тряпьём и покрывалами постели, от окон не осталось почти ничего: стекло поглотил налепившийся белый пласт, выдолбленные из дерева стены грузно поскрипывали под навалившимся весом, начинало пахнуть псиной и сыростью, откуда-то просачивалось внутрь и текло мелкими юркими ручейками.

Дверь погребло тоже, поэтому на то, чтобы выбраться, ушла приблизительно половина дня: с приходом полудня из-за скал показалось пока ещё чуть греющее солнце, снег начал медленно, но таять, и остаток дня Улле, приотворивший дверь до узкой тесной щели, провёл в попытках расчистить возле дома сугробы, впервые кляня себя, что решил всё бросить и уехать из родного городка не куда-то, а именно сюда.

Не просто погостить, как продолжали считать те, от кого он, сам того не признавая, бежал, а остаться жить, при этом понятия не имея, как не протянуть в этом месте ног и пережить настоящую зиму. Старые фермеры здесь давно уже не жили, дома их — выстроенные на каменном фундаменте землянки — пустовали, запертые на гниющие засовы и замки. Два единственных магазинчика располагались возле пристани, да и то не факт, что собирались остаться работать и тогда, когда календарь поменяет месяца, пригнав сезон обвалов, метелей и закованного во льды течения.

К вечеру он справился, вернул в дом лопату, оделся потеплее, убрал под куртку и свитер отрощенные ниже лопаток волосы, нацепил на голову старую лесную шапку, кое-как сшитую из овечьей шерсти да распущенного по ниткам дырявого кардигана — темнело рано, делать было нечего, так что Улле потихоньку начинал учиться стругать, стегать, шить и вязать. Поглядел на спустившееся ниже небо, на заметённую снегом долину, по белой поверхности которой разбегалась тонкая вязь из петляющих следов — будто проложили колченогие коньки-перевёртыши, но в мелкий народец Улле предпочитал не верить.

Помнил, что чревато: начнёшь верить — и не оберёшься бед, потому что эти приходили только к тем, кто верил да ждал. Или не ждал, но всё равно верил; всяческие там драгеддоки, бильвизы, туссеры и прочие карловые исчадия Улле больше пугали, чем радовали, но пугали со стороны приземлённой, практичной: там, где совал свой нос холмовый народ, неизбежно появлялись неприятности, а неприятностей Улле хватало и так.

Дома заканчивались свечи, сало, хлеб, консервы, вода. В остановившихся часах догорели пользованные и перепользованные батарейки. Впервые же повиданный во Фломе снег хоть и напрягал, но с какой-то стороны и манил: над белым коврищем возвышались тёмно-аквамариновые ели, покрытые сединой и серебром, в подножиях фьорда стлался крошевный туман, сумерки пахли приятно, по-особенному, и Улле, решив прогуляться сейчас, а не утром, помялся возле порога, захлопнул за собой дверь да убрёл прокладывать долгий трудный путь до ближайшей лавчонки.

Запираться, как и обычно, не стал.

Привык, что не от кого.

А, как выяснилось чуть позже, зря.

Бревенчатая площадка у амбаркадера, где плотогоны в конце лета катали туристов, в снежных сумерках сделалась сюрреалистичной, отталкивающей, чем-то необъяснимо похожей на растёкшуюся нефтяную платформу в холодном море. В предгорьях, исполосованных проложенными всё для тех же туристов тропами, поломало деревья, дорогу перекрыло, в темноте вырос целый монструозный обоз искривлённых форм, кружащихся да отплясывающих в жутковатой финской польке.

На спуске в долину, удачно миновав покрытый льдом шаткий мостик, Улле наткнулся на овцу, овцу в которой распознал не сразу: белая изжёванная зверюга, чёрт знает, откуда удравшая, выскочила из кустов, бросилась ему под ноги, подрезала, проорала, безумно вращая глазами, ржавым скрипучим рёвом и, едва не опрокинув в трескающуюся реку, умчалась дальше.

Улле, поймавший нешуточный сердечный припадок, домой возвращался изломанным, прихрамывающим и пьяным шагом, посиневшими от мороза и испуга пальцами крепко стискивая пакет с керосиновой заправкой, батарейками, свечками, бензинными зажигалками, крупой, картошкой, тушёнкой, хлебом,